Мы не сеем колючек [Юсеф эс-Сибаи] (fb2) читать онлайн

Юсеф эс-Сибаи Мы не сеем колючек

Предисловие

Обстоятельства исторического развития народов, находившихся в политическом и экономическом рабстве империалистических государств, которые наживали фантастические прибыли на землях Азии, Африки и Латинской Америки, вызвали к жизни силы, активно поднявшиеся на борьбу против угнетателей, против тех, кто смотрел на коренные народы этих трех континентов как на бессловесный источник благоденствия финансовых магнатов и их прислужников.

Великая Октябрьская социалистическая революция, громом прозвучавшая над землей, и была тем главным и основным стимулом, который влил веру в сердца народов, находившихся в колониальной зависимости; не просто влил веру, но и возбудил к действию мощные силы, уже пользующиеся не только способом активного сопротивления, но и способом активного наступления, в итоге расшатавшего и фактически ликвидировавшего — за сравнительно небольшими территориальными изъятиями — колониализм как форму политической власти.

Конечно, методы борьбы, степень ее успехов, продвижение к социалистическим преобразованиям были, есть и будут различными, впрямую зависимыми от массовости движения и политической зрелости руководителей национально-освободительной борьбы. Все это мы имели возможность наблюдать и анализировать в течение последних двух десятилетий — десятилетий, по насыщенности политической борьбы и ее результатам не имеющих на этих континентах сравнений ни с одним предыдущим столетием.

Пожалуй, первым звеном в прорыве колониальной цепи на Африканском континенте оказался Египет. Египетская революция 1952 года освободила страну от власти узурпатора Фарука и фактически с первых дней своего существования разрубила канаты, державшие страну древней многовековой культуры в колониальном подчинении англо-французских империалистов. Во главе правительства Египта стал Гамаль Абдель Насер, опиравшийся в своих решительных действиях на большую группу антифеодально и антиколониально настроенных офицеров и отдельных гражданских прогрессивных деятелей. Движение получило поддержку со стороны широких слоев народа Египта.

Египет с давних пор считался северными воротами Африканского континента. Отныне ворота эти оказались открыты.

Несомненно, на своем первом этапе Египетская революция сыграла значительную роль в активном развитии национально-освободительной борьбы не только в арабских странах, но и в других государствах Африки. Именно в Каире на рубеже 1957 и 1958 годов была созвана и с большим вдохновляющим успехом проведена Первая конференция солидарности народов Азии и Африки.

Автору этих строк выпала счастливая миссия, представляя Советский Комитет солидарности, в числе небольшой группы азиатских общественных деятелей, возглавляемой членом индийского парламента Анупом Сингхом, участвовать в первой встрече с Гамалем Абдель Насером. Это была долгая, интереснейшая встреча, в конце которой Гамаль Абдель Насер сказал: «Каир в вашем распоряжении». Так было положено начало могучему движению афро-азиатской солидарности, которое уже более чем полтора десятилетия играет одну из решающих ролей в укреплении боевой солидарности народов Азии и Африки.

Первая конференция определила местом расположения руководящего органа впервые в истории рожденной организации солидарности столицу Египта Каир, назначив в качестве Генерального секретаря ее египетского общественного деятеля писателя Юсефа эс-Сибаи. Первой ветвью бурно расцветшего дерева афроазиатской солидарности оказалась Ассоциация афроазиатских писателей, получившая свое организационное закрепление на Первой конференции писателей стран Азии и Африки, созванной в столице Узбекистана Ташкенте в сентябре 1958 года. Главой этой организации стал также уже зарекомендовавший себя в ту пору как активно действующий писатель Юсеф эс-Сибаи.

Так в руслах двух родственных по духу организаций мы познакомились с Юсефом эс-Сибаи, зная пока только, что он является литератором, но, не имея еще представления о нем как об авторе романов, повестей, рассказов, пьес, киносценариев, публицистических статей, впервые выступившем на литературной арене еще в 1947 году со сборником рассказов «Призраки». К сожалению, дело перевода художественных произведений с арабского языка десять-пятнадцать лет назад было у нас поставлено еще не слишком хорошо. Не так уж много оказалось в ту пору переводчиков, в совершенстве владеющих арабским языком, а те, кто знал его отлично, не всегда владели чрезвычайно тонким искусством передачи глубины содержания, речевой особенности героев — всего сложного комплекса строения литературного произведения, из чего, собственно, и слагается отточенность формы. Мне, как редактору одного из наших журналов, не раз приходилось сталкиваться с такими противоречиями художественного перевода, когда за несовершенной формой скорей угадывалось, чем прочитывалось, глубокое, интересное содержание того или иного рассказа писателей из стран Арабского Востока. Уже тогда неоднократно встречаясь с общественным деятелем Юсефом эс-Сибаи, мы фактически еще не знали известного, достаточно популярного в Египте писателя Сибаи. Нельзя сказать, что мы к тому времени не знали других современных литераторов Египта. В наших литературных изданиях все чаще печатались произведения таких известных в Египте писателей, как Абд ар-Рахман аш-Шаркави, Юсеф Идрис и другие. Переводились, как правило, с подстрочников стихи египетских поэтов. Мы все больше узнавали произведения писателей Алжира, Сирии, Ливана, Ирака и других литераторов из арабских стран. В одном из наших журналов был напечатан один из рассказов Юсефа эс-Сибаи, рассказ промелькнул, но не остановил внимания. Мне показалось, что в нем были все признаки современной, сдобренной некоторой долей сексуальности французской или итальянской новеллы…

Первое наше знакомство с Юсефом эс-Сибаи как с писателем произошло в один из дней работы Второй конференции писателей Азии и Африки, происходившей в 1962 году в Каире. Сибаи пригласил делегатов конференции на просмотр только что выпущенного на экран фильма «Ответ моего сердца», поставленного по его одноименному роману. Помнится, он даже несколько волновался, когда мы вместе с ним оказались в одном из вместительных, современных кинотеатров Каира. С нами были наши арабские переводчики, скрупулезно переводившие диалоги фильма, тем самым помогающие понять смысловую суть этого фундаментального произведения, в котором рассказывалось о людях, активно готовящихся к свержению короля Фарука, иными словами, подошедших вплотную к тому, чтобы направить Египет по новому общественному пути.

После киносеанса мы искренне поздравили Юсефа эс-Сибаи с успехом фильма. А успех его у зрителей был несомненен. Мы были тому свидетелями. Через несколько лет фильм этот был дублирован на русский язык. Я посмотрел его вновь и также отметил для себя, что интерес к нему, а тем самым к тому, что являлось хотя и недавней, но уже историей, был не меньшим и у советских кинозрителей.

В те годы еще шла героическая борьба алжирского народа за свободу и независимость. На конференциях солидарности, на писательских форумах мы встречались с алжирскими друзьями, рассказывавшими нам о героях этой борьбы. Именно тогда сошлись наши пути, возникла дружба с алжирскими общественными деятелями. Не могу не вспомнить один из эпизодов взаимопонимания, возникшего между нами и алжирцами, на заседании Совета организации солидарности, происходившем в городе Газа. На этот Совет были впервые приглашены в качестве гостей представители из европейских социалистических стран. Тогда в движении афро-азиатской солидарности участвовали, но уже вели активную раскольническую, подрывную работу китайские делегаты. Именно там, в Газе, они воспротивились допуску гостей из социалистических стран, угрожая выходом из организации солидарности, оказывая чуть ли не физическое давление на некоторых представителей африканских стран, получавших от маоистов денежные подачки. Положение на Совете создалось тяжелое. У многих участников Совета были еще иллюзии по поводу «китайской революционности». Советским представителям пришлось обратиться с просьбой к Юсефу эс-Сибаи и алжирской делегации, которой было поручено руководство проводимой сессией Совета. Чувство подлинной солидарности победило. Состоялась дружная и вместе с тем очень практическая встреча всех участников сессии Совета, проходившей в Газе. На этой встрече отсутствовала только одна делегация — китайская. Провокационные заявления маоистов не помогли.

Там же, в Каире, прямо на киностудии мы смотрели еще один фильм, поставленный по сценарию Юсефа эс-Сибаи. Это была кинокартина об алжирской девушке-партизанке Джамиле, принявшей нечеловеческие муки от французских колонизаторов, терзавших тогда народ Алжира. Это был не просто фильм об одной героической алжирской девушке. Через все киноповествование чувствовалось дыхание приближающейся победы народно-освободительных сил сражающегося за свободу Алжира.

Так началось практическое знакомство с писателем Юсефом эс-Сибаи. Что ж, в этом был свой резон. Кинематограф, как известно, является таким видом искусства, которое в чем-то сродни музыке. Даже если ты не понимаешь языка, то из всего строя образов и характеров всегда выведешь почти безошибочное впечатление о симпатиях и пристрастиях автора. Так было и на этот раз. Перед нами был уже не только общественный деятель, но и коллега по профессии, писатель.

Но к тому времени я все еще (кроме упомянутого выше рассказа) не читал Сибаи. И вот приятная неожиданность. В «Огоньке» оказалась рукопись переведенного опытной рукой рассказа «Весельчак». Рассказ небольшой, но в нем были неповторимые тонкости характеров египтян, зоркое зрение художника, раскрывшего перед читателем особенности каирского быта. Редакционная коллегия «Огонька», отмечая в конце года лучшие произведения, сочла необходимым отметить рассказ «Весельчак» премией. Но если в этом произведении был налет некой лукавой созерцательности, пронизанной чуть грустноватым юмором, то уже следующий рассказ, «Не убивай муравья», повествующий о событиях на берегу Суэцкого канала, о том, как из наивного египетского подростка под влиянием зверств израильских агрессоров, чинимых ими над мирными жителями египетских деревень, формируется мужественный, беззаветно храбрый солдат, защищающий свою землю, отчетливо показал, что писателю не чужды жесткость пера и точная определенность в выборе цели и нанесении удара. В этом рассказе увлекала концентрированность мысли и скупость в выборе изобразительных средств, что вполне соответствовало избранной Юсефом эс-Сибаи теме.

В последние годы творчество писателя характеризуется постоянным обращением к социальным темам, к жизни людей, представляющих различные общественные слои Египта. Этими качествами отличается повесть «Водонос умер», впервые изданная в Советском Союзе в 1968 году в ташкентском издательстве имени Гафура Гуляма. Конечно, любой из нас радуется выходу новой книги на родном языке. Но выход книги на другом языке, а тем более на языке, на котором разговаривают твои друзья, это особо впечатляющее событие. Я был свидетелем, когда в Ташкенте на писательском форуме, посвященном десятилетию Афро-азиатской ассоциации, председатель Союза писателей Узбекистана Камиль Яшен вручил Юсефу эс-Сибаи еще пахнущий типографской краской сигнальный экземпляр его повести «Водонос умер». «Теперь я могу считать себя советским писателем?» — спросил эс-Сибаи шутя тогда и долго перелистывал страницы книги, пытаясь найти совпадающие с арабским текстом места повести…

Думается, что выпуск издательством «Прогресс» сравнительно недавно написанного (1968 год) романа Юсефа эс-Сибаи «Мы не сеем колючек» является закономерным продолжением знакомства советских читателей с творчеством даровитого и разностороннего египетского писателя. Читатели сумеют и сами по достоинству оценить художественные особенности этого произведения. Я только хочу отметить пристальное внимание писателя к самым различным представителям египетского общества, стоящим на различных его ступенях и действующим соответственно занимаемому в этом обществе положению. Избрав главной героиней своего повествования в общем-то рядовую, но вместе с тем отличающуюся особым складом характера женщину Сейиду, писатель проводит ее по сложнейшей спирали жизненных потрясений, взлетов и падений, надежд и разочарований. Мы знаем особое, очень трудное, фактически бесправное положение женщины во многих странах Востока. Но мы знаем и немало примеров, когда такие женщины вырывались из этого колючего круга вековых предрассудков. Хотя многие, очень многие или подчинялись, или погибали, как это, в конце концов, случилось и с Сейидой. Читая этот роман, необходимо отчетливо представить себе, что действие его происходит на протяжении двух десятилетий, предшествующих Египетской революции, во многом сломавшей многовековой патриархальный уклад жизни, но несущей в себе, как это, впрочем, характерно и для других стран, немало явлений, которые еще не сразу отпадают от дерева новой жизни, испытывающего на себе и вихри, и порывы старых традиций и предрассудков.

Писатель всегда вправе размышлять о пройденном пути, анализировать подробности прошлого, видеть в этом прошлом не только отмирающее, но и ростки нового, новых человеческих отношений, продирающихся к свету сквозь коросту старого. Некоторый сентиментальный налет, которым пользуется автор этой книги, на мой взгляд, является признаком особого отношения автора к главной героине романа — египетской женщине. И еще, возможно, данью и в какой-то степени следованию особенностям и традициям египетской прозы.

Я бы сказал, что Юсеф эс-Сибаи находится, как писатель, в постоянном движении. Где только он не был за эти полтора десятилетия! Вьетнам, Индия, Гвинея, Цейлон, Япония, многие африканские страны.

Юсеф эс-Сибаи давний друг нашей страны. Мы всегда рады видеть его в Москве ведущим заседание редколлегии журнала «Лотос», главным редактором которого он является вот уже в течение пяти лет. Орган Афро-азиатской ассоциации писателей — журнал «Лотос» ведет активную работу по сплочению писателей, поставивших свое перо и свои таланты на службу борьбы народов за окончательную победу над империализмом и капитализмом. Большое авторское участие в «Лотосе» принимают и советские писатели.

Юсеф эс-Сибаи за эти годы не один раз посетил Ташкент, Алма-Ату, Баку, организации солидарности и писательскую Ассоциацию.

Юсеф эс-Сибаи — поборник дружбы советского и египетского народов. И в своей практической работе, и писательским пером он не один раз высказывал свои мысли об этом.

Мне хочется закончить эти заметки, предваряющие роман «Мы не сеем колючек», несколькими строками Юсефа эс-Сибаи, обращенными к советским читателям:

«Египетский народ высоко ценит благородные принципы, лежащие в основе внешней политики Советского Союза. С каждым днем укрепляется дружба и сотрудничество Египта и Страны Советов, быстро развиваются культурные связи между нашими народами, нашим студентам предоставляются прекрасные возможности обучения в Советской стране, все шире знакомится наш народ с жизнью Советского Союза, его культурой, наукой, с его литературой и искусством.

Враждебные империалистические силы не раз пытались и пытаются отравить чистые источники египетско-советской дружбы. Но все эти попытки кончаются неизбежным позорным провалом. Эта дружба становится все прочнее, закаляется как сталь, являясь важным положительным фактором нашей современности. Я убежден, что она будет крепнуть и развиваться со всевозрастающим размахом и силой, помогая борьбе народов против империализма, работая на пользу дела мира, справедливости и равенства на всей планете».

А. Софронов

Мы не сеем колючек

Эта история взята из самой обыденной жизни, в которой люди не сеют колючек, но в изобилии их пожинают.

Глава 1

Издалека Нил похож на ленту, блестящую под лучами заходящего солнца среди кроваво-багровых пятен — деревьев. Ей теперь все кажется очень и очень далеким. Все — кроме кладбищенской стены. Но вид кладбища на вершине горы не вызывает в ее сердце ни смятения, ни страха. Даже наоборот — вселяет чувство успокоения и постоянства. Для нее это долгожданное завершение многотрудного жизненного пути. Наконец-то она избавится от незатихающей острой боли, которую причиняют шипы жизни. Она, как, впрочем, и все мы, смертные, никогда их не сеяла. Однако пышные цветы бытия чаще всего выскальзывают из рук наших, а в ладони впиваются острые жала колючек.

И все же люди никак не хотят расставаться со сладостными надеждами, которым не суждено сбыться. Ведь надежды хоть как-то скрашивают наше горестное существование. Что еще остается в этой тяжкой и беспросветной жизни? Либо предаваться радужным мечтам, либо сдаться на милость судьбы с ее невзгодами и печалями.

Теперь она стоит в конце пути и все миражи ее жизни рассеялись. Вот она, неприкрытая правда существования. В ожидании последнего зова из иного мира она перебирает в памяти горестные вехи своей жизни. Теперь, можно сказать, она счастлива — ей не страшны более ни язвы от шипов судьбы, ни боль от сознания рухнувших надежд.

Есть у нее, однако, последнее желание — чтоб похоронили ее на вершине горы, там хотела она обрести вечный покой. Осуществись оно, и другой награды в этой нелегкой жизни ей не нужно. И очень может быть, что это ее желание исполнится. Последние годы были не такими уж тяжкими, пожалуй, даже счастливыми — впервые она встретила внимание и заботу. Словно наконец-то нашла свою семью.

Прежде чем привести ее в эту семью, судьба отняла у женщины самое дорогое — ребенка, о котором она так мечтала. Вместе с этой семьей она переживала все радости и горести, ничего не требуя для себя — даже простейших вещей, скрашивающих будничное существование: дешевенькой шерстяной кофточки, простенького платка или какого-нибудь нехитрого лакомства. Но хозяева и без ее просьб иногда покупали ей недорогие золотые безделушки, которые она заботливо хранила про черный день.

Да, на последние годы старой женщине грех обижаться. Люди, которым она прислуживала, старались уберечь ее от житейских невзгод. И ей хотелось остаться с ними навсегда. Но люди не вечны. Закат настал быстро и, как всегда, неожиданно. Об одном она молила бога — чтобы избавил от лишних страданий, их и так было предостаточно в ее грешной жизни!

Мысли ее прервали голоса, долетевшие из соседней комнаты. На вопрос молодого хозяина: «Долго ей еще придется мучиться?» — доктор отвечал: «На все воля Аллаха…» Вот и все слова утешения. А ей и не нужны утешения. Она готова расстаться с бренной жизнью и давно смирилась с неизбежностью.

Над постелью склоняется молодой хозяин. Она едва слышно произносит:

— У меня к тебе просьба.

— Я слушаю тебя, — говорит он, ласково улыбаясь.

— Похороните меня в вашем фамильном склепе.

Как видно, эта просьба для него неожиданна. Он задумывается. Она понимает: он колеблется.

— Мне хочется навсегда остаться в вашей семье! — объясняет она. — Вечно быть рядом с моей дорогой госпожой и моим добрым господином!

— Ты нам своя и всегда будешь своей! Но не надо говорить об этом сейчас. Бог даст, обойдется, выздоровеешь…

— Я так боюсь, что меня похоронят далеко от госпожи и господина!

— Бог с тобой! Ты останешься с нами. Ты ведь нам как родная!

В комнате снова воцаряется тишина. Женщина отворачивается к окну, за которым виднеется далекий сверкающий Нил, крыши домов и кроны деревьев. Из другого открытого окна доносится запах жасмина. Вздох облегчения вырывается у старой женщины. Кто не мечтает встретить свой последний час вот так, как она, — в покое и умиротворении!

Полвека такой жизни, которая выпала на ее долю, преждевременно сведут в могилу любого, самого терпеливого. Что хорошего видела она в этой жизни? Почти ничего. И нечего помянуть добром. Разве только время раннего детства да последние годы, проведенные в этой прекрасной семье, где она обрела долгожданный покой и душевное отдохновение.

Она вспоминает себя девочкой лет пяти, может быть чуть постарше. Родительский дом… отец Габер… мачеха Даляль. Лачуга, затерянная в квартале эль-Маварди… Седая борода отца, искаженное злобой лицо мачехи…

О родной матери Сейида ничего не знала, лишь слышала иногда случайные упоминания о ней в разговорах соседей. Конечно, мать у нее была как же иначе, но детская память не сохранила ни одной черточки ее образа. По правде говоря, она и не слишком стремилась узнать что-нибудь больше. Зачем? Раз матери не было рядом, чтобы защитить дочку от побоев, обласкать, утешить, дать несколько миллимов^[1] на покупку сластей или хотя бы самой обычной морковки, то и нечего зря бередить душу. Что толку? Дома же имя матери чаще всего всплывало во время ссор между отцом и мачехой. В такие минуты отец с горьким сожалением говорил о первой жене, рано ушедшей из жизни. Так что имя матери оставалось в ее памяти связанным лишь с семейными скандалами.

Ссоры эти обычно начинались так. Отец просовывал голову в рабочую галабею^[2], натягивал ее, стараясь побыстрее прикрыть драную майку, грязные длинные трусы и жалкие остатки носков, и замечал дыру. Тут он давал волю гневу.

— Даляль! — громко кричал он.

Раздавался скрип пружин: мачеха переворачивалась на кровати. В ответ на повторный окрик пружины начинали визжать. И лишь на третий раз слышалось полусонное:

— Ну?

— В галабее дыра.

— И что?

— Говорил же тебе — зашей!

Пытаясь снова погрузиться в сон, мачеха нехотя обещала:

— Ладно, зашью.

— Что ладно? Почему вчера не зашила?

— Сойдет и так.

— Мне ведь надо идти на работу.

— Ну и ступай.

— В разорванной галабее?

— А что особенного?

— Вот так появиться на людях?

— Подумаешь!

— Раньше мне не приходилось щеголять в таком виде.

— Это когда же «раньше»?

— Когда было кому обо мне позаботиться.

Эти слова вызывали поток брани. Голос мачехи становился визгливым.

— Чтобы черти побрали эту подлую тварь!

Отец, уже в галабее, поспешно совал ноги в сандалии и, как бы подводя черту, примирительно говорил:

— Да будет земля ей пухом!

Но последнее слово все равно оставалось за мачехой, голос которой гремел уже громовыми раскатами:

— Гори она синим пламенем в аду!

Только в таких перепалках и вспоминали мать девочки. Сейида не знала, должна ли она как-то выражать свое отношение к этому или разумнее ограничиться ролью безмолвной свидетельницы. Пожалуй, лучше не вмешиваться. Мачеху ведь не переделаешь.

— Сейида! Мигом ко мне, не то я так ущипну! — прерывал ее размышления истошный крик мачехи.

Что и говорить, в этом деле Даляль была великой мастерицей. Девочка, не раз испытавшая на себе это ее искусство, стремглав кидалась на зов. Только она подбегала к кровати, мачеха, как коршун, впивалась в нее пальцами и не отпускала, пока на бедрах Сейиды не появлялись два темно-синих пятна, похожих на печати санитарного надзора, которые ставятся на говяжьи и бараньи туши в лавке мясника.

Уже один вид мачехи наводил страх на бедную девочку. На кровати возвышалась бесформенная и грязная гора мяса — жирные бедра туго натягивали рубашку, сбившийся платок топорщился на затылке, по лицу стекал пот, черный от краски для глаз. И подумать только, это расплывшееся тело неизменно вызывало бурный восторг у мужской половины квартала! Правда, прежде чем выйти на улицу, мачеха прихорашивалась: подкрашивала глаза, тщательно причесывалась, надевала плотно облегающее платье с большим вырезом на груди и нарочно спускала с плеч бретельку нижней рубашки. Ходила она как гусыня, переваливаясь с боку на бок. Со всех сторон к ней летели двусмысленные возгласы и сальные шутки. Заигрывания начинались, едва Даляль появлялась на дворе, в углу которого стояла тележка продавца батата. Прихлопывая в ладоши, он нараспев заводил:

— Батат, батат — чистый мед!

Затем поворачивался и тихо, голосом, полным показной страсти, многозначительно говорил:

— Сладко спалось, ханум?

— Спасибо, любезный, — отвечала польщенная Даляль.

— С пробуждением, красавица, приятной прогулки! — пел продавец батата, сияя от счастья, словно сбылась его самая заветная мечта.

Покачивая бедрами, мачеха плыла дальше, сопровождаемая шутками и подмигиванием. Девочка все замечала, еще не вполне понимая, что за этим скрывается. Как-то Сейида невольно подслушала разговор между торговцем прохладительными напитками Бахнаси и теткой Атувой, продававшей овощи. Сейида забежала купить морковки.

— Тетка Атува, я спешу, — крикнула она.

— Куда это? — насмешливо поинтересовалась та.

— Боюсь, мачеха побьет.

— За что? Покарай ее Всевышний! Была бы жива твоя мать, такой бы и во сне не приснилось приблизиться к Габеру.

— Сам виноват. И где он ее только откопал? — сказал Бахнаси.

— А что ему оставалось? Ведь нужно кому-то присматривать за ним и за девочкой.

— Разве нельзя было найти кого-нибудь поприличнее, а не эту грязную жирную тварь?

Хотя смысл услышанного и не целиком доходил до Сейиды, она понимала, что никто не считает Даляль источником радости и отдохновения в доме, каким должна быть женщина. Источник радости! Скорее, море беспокойства и горестей для отца и океан мучений для Сейиды.

За глаза Даляль называли шлендрой — ее почти не бывало дома: уходила с утра, а возвращалась поздно ночью, да еще подкатывала на извозчике. Но всякий раз она находила оправдания: то тетка поссорилась с мужем, и ей пришлось задержаться, пока не утихнет скандал; то необходимо было помочь какой-то другой родственнице, а то подворачивались чьи-то поминки или помолвка дочери шейха Заки. Обитатели двора не слышали этих оправданий, а если бы и услышали — не поверили бы ни одному слову своей не очень-то приятной соседки. Они имели на ее счет свое, особое мнение. Говорили, что Габер буквально вытащил ее из грязи: мать Даляль вычищала сточные ямы на скотобойне, а сама Даляль собирала макулатуру в типографии и переплетной мастерской Бараи, где работал Габер. Она, мол, показалась ему красивой и несчастной. Вот он и пожалел эту бедную сиротку. Но в трудовое прошлое Даляль люди не очень-то верили. И все же они не могли прийти к единому мнению насчет этой женщины. Даже если их подозрения верны, чем они могут доказать свою правоту? Нельзя же считать достаточными доказательствами ее легкомысленного поведения облегающее платье, крутые, зазывно покачивающиеся бедра и длительные отлучки из дому? Да и вообще, пусть Габер сам разбирается с женой. Своих неприятностей хватает!

Сейиду еще меньше интересовало, порядочная женщина ее мачеха или нет. Лишь бы избежать жестоких щипков и подзатыльников, получить от отца несколько жалких миллимов на сласти, а главное — пусть ее оставят в покое. Иногда Сейиде удавалось поиграть со сверстниками во дворе, и не было у нее более счастливых минут.

Тяжелее всего приходилось утром, когда из распахнутого окна верхнего этажа раздавался ненавистный голос Даляль:

— Эй, Сейида, принимайся-ка за дело! Ну-ка, мигом сюда, не то я тебе покажу!

Сейида опрометью взлетала по лестнице, крича на бегу:

— Иду, мама!

Отец заставлял называть Даляль «мамой».

— Скажи матери, — время от времени говорил он, — чтобы она не присылала тебя с обедом. Я поем в закусочной с дядей Бараи.

Или:

— Скажи своей матери Даляль, что я вернусь поздно. Меня ждут на поминках в эль-Маварди.

И он приучил-таки Сейиду называть мачеху матерью. А что ей оставалось? Другой-то ведь не было!

Итак, Сейида опрометью взлетала по скрипучей деревянной лестнице, подгоняемая распоряжениями Даляль:

— Закрой дверь и иди завтракать! Доешь, что осталось на столе!

Девочка старалась тихонько прошмыгнуть мимо кровати, занимавшей почти всю спальню, украдкой заглянув в зеркало на дверце шкафа, и, ни слова не говоря, садилась за стол. Она уже привыкла есть в одиночестве, ей это даже нравилось. Сейида с нескрываемым отвращением жевала холодное жирное варево, противное, как оплывший свечной воск, холодный рис, приправленный гнилой зеленью, которую тетка Атува называла отравой. А на глазах мачехи девочка не посмела бы отказаться и от настоящей отравы.

— Жри, подлая, травись! — зло шипела Даляль.

Сейида молча ела — лучше заболеть, чем вызвать поток ядовитых слов. Лучше проглотить все, что дают, лишь бы из-за ее отказов мачеха не завязала ссору с отцом. В этих стычках все равно доставалось отцу. Вот почему девочка любила обедать и ужинать одна. Хотя и приходилось довольствоваться объедками, которым место на помойке: тюрей из хлебных крошек, наполовину обглоданными костями, рыбьими головами, огрызками редиски. Надо же чем-то набить желудок.

Поужинав, Сейида должна была прибрать за собой и только после этого могла лечь на свой тюфячок, накрывшись подобием одеяла. Иногда она просыпалась среди ночи от скрипа двери в спальню и от стука шагов, раздававшихся наверху. Случалось, что ее будил отец, который вставал на рассвете, чтобы успеть до работы в мечеть эль-Маварди. А порой она засыпала таким глубоким сном, что будил ее только резкий крик мачехи.

Сейида постоянно слышала, как люди говорят друг другу: «Доброе утро!» Для нее же утро никогда не было добрым. Чуть свет она принималась за уборку. Потом бежала в лавку, а вскоре возвращалась — обменять то, что не понравилось мачехе. И до самого полудня — беготня по разным поручениям мачехи. Девочка уставала до того, что чуть не падала от изнеможения. Но тут подходило время нести обед отцу в типографию Бараи. Однако эту обязанность она выполняла с удовольствием. Частенько возвращалась она с несколькими миллимами, зажатыми в кулаке, — небольшие деньги, но на них можно было купить немало вкусных вещей у разносчиков, чьи тележки то и дело попадались на улицах. Да и отец в типографии был намного ласковее, чем дома, где само присутствие Даляль действовало угнетающе. И как же была счастлива Сейида, когда, вернувшись домой, обнаруживала, что ненавистная мачеха ушла, попросив соседей присмотреть за девочкой. Тогда бежала она к ребятам и с увлечением занималась обычными ребячьими делами: прыгала через веревочку, играла в классы или бегала по железнодорожному мосту, соединявшему кварталы эль-Ма-варди и эль-Мунира.

Вот и все ее детские воспоминания. А потом случилась беда. Умер отец, и Сейида осталась совсем одна.

Глава 2

Наступил праздник — день святого шейха эль-Маварди. Уже целую неделю квартал бурлил, мечеть сияла огнями. Шумные балаганы, карусели, песни, танцы, густые толпы народу! Самые веселые дни в году!

Сейида проснулась с рассветом. Обычный утренний страх всколыхнулся было в ее душе, но тут же исчез. Ведь сегодня праздник! Она могла немного понежиться в постели, не боясь грозных воплей мачехи. Из окна кухни тянуло утренней свежестью. Сегодня даже воздух был какой-то особенный. Но все это очарование разрушил хриплый голос Даляль:

— Габер! Закрой окно, холодно.

Сейида вскочила. Не дожидаясь, пока поднимется отец, она бросилась закрывать окно.

— Уже закрыто, мама!

Даляль не отозвалась — не хватает еще благодарить падчерицу. Но отец, довольный, что ему не придется вставать, пробормотал:

— Пошли тебе Аллах здоровья!

Девочка хотела было незаметно проскользнуть в дверь, но ее остановил ворчливый голос мачехи:

— Ты чего это поднялась ни свет ни заря?

— Уже солнце взошло, мама!

— Солнце каждое утро восходит, а ты знай себе дрыхнешь…

— Госпожа Бараи хотела приготовить бобы и лепешки, чтобы пораньше раздать милостыню.

— А ты здесь при чем?

— Она просила меня прийти помочь.

— Так бы и говорила, что заботишься о своем брюхе.

Со двора донесся гнусавый выкрик:

— Паять, лудить, кастрюли, тазы!

— Ступай на кухню, — приказала Даляль, — вымой посуду и отнеси меднику. Пусть посмотрит.

Девочка с радостью распахнула только что закрытое окно:

— Эй, дядюшка Али!

— Паять, лудить, кастрюли, тазы! — вновь крикнул тот, обводя глазами этажи в поисках окна, из которого его позвали.

— Обождите, дядюшка Али! — попросила Сейида.

Медник остановился и снял с плеча сумку с инструментами. Выглядел он очень живописно: на худых ногах болтались полотняные шаровары, цвет которых угадать было уже невозможно, на плечах висела полосатая майка, знававшая лучшие дни — когда-то у нее были рукава и воротник. Из кое-как подрубленного выреза майки торчала тощая, длинная шея, на которую была словно насажена голова, как у деревянной куклы из ярмарочного балагана. Заросшая седой щетиной физиономия расплылась в приветливой улыбке, когда медник увидел Сейиду.

— Доброе утро, дочь Габера и Ракии! А ну, живей беги ко мне, Сейида!

Собрав кастрюли, тазы и подносы, девочка сбежала по лестнице.

— Доброе утро, дядя Али!

— Спасибо, малышка. Как поживает твой отец?

— Слава Аллаху!

— Что-то его не было видно в мечети?

— Спит еще.

— Вот тебе на! Никогда Габер не пропускал утреннюю службу!

— Ему нездоровится.

— При твоей матери он первым приходил на молитву. И на здоровье не жаловался.

Али принялся готовиться к работе — быстро выкопал ямку для горна, обложил ее кирпичами, приладил меха, разложил инструмент.

— Да, хорошее было время. Помню, он так расправился с Рашваном, самым здоровым мясником на бойне, что тот едва унес ноги. Вся улица эс-Садд потешалась… Это смерть Ракии его подкосила. Прекрасная женщина была твоя мать! Всем взяла. А вот поди ж ты, родила тебя и только несколько месяцев протянула на этом свете. Лихорадка доконала. — Лудильщик набросал в ямку древесного угля, разжег горн. — Да, надломился Габер после ее смерти. Тут-то и охомутала его эта Даляль. Никак не пойму — что он в ней нашел? — Али обнял девочку за плечи и усадил рядом с собой. — Да еще гулена, и ее мать тоже хороша — целыми днями шляется возле бойни. — Тут он понизил голос: — Привелось мне как-то иметь дело с этой ее мамашей… там, за холмами, у бойни… Был полдень, и солнце жарило вовсю. Вот мы и спрятались в яме… А тут откуда ни возьмись полицейские! Я бросил инструмент и бежать. Да не вышло — поймали, черти. Правда, держали недолго, втянули пару раз плеткой и отпустили. До сих пор спина помнит.

Эту историю Сейида слышала впервые. Она спросила:

— А что потом?

— Да, ничего… Пропал инструмент. С тех пор я с ней к холмам ни ногой… Домой — еще куда ни шло. К тому времени дочка ее подросла и пошла по материнской дорожке… Попутал твоего отца нечистый с этой Даляль, кто бы мог подумать, — с сожалением заключил Али.

Поняв, что лудильщик замолк окончательно, Сейида собралась уходить. Али удивленно поднял голову.

— Ты что это сегодня?

Обычно девочка не торопилась и с удовольствием наблюдала за работой медника. Иногда он даже позволял ей раздувать огонь. Сейида трудилась над мехами, и это нравилось ей ничуть не меньше, чем прыгать через веревочку или играть в классы. Но нынче ей предстояли занятия куда интереснее.

— Сегодня же праздник, дядя Али!

— Ну и что? День только начинается.

— Умм Аббас^[3] просила помочь. Она хочет пораньше раздать милостыню. Вот я и спешу.

— Тебе-то, наверное, достанутся две лепешки?

— Наверное.

— И мясцо? — заговорщически прошептал Али.

— Конечно!

— Удели Аллах и нам от щедрот своих! — пробормотал лудильщик.

— Я съем только бобы, дядя Али.

— Тогда уж оставь мне лепешки и мясо. Только смотри, припрячь как следует.

Сейида ринулась вверх по лестнице и наткнулась на спускавшегося отца. Снизу он показался ей просто великаном. Особенно после рассказа медника о его былых подвигах. Да, она ведь хотела попросить у него пиастр. Целый пиастр, не меньше, — иначе какой же праздник. Надо обязательно побывать в цирке, отведать жареной печенки, полакомиться орехами, да мало ли что еще.

Девочка подняла глаза на отца. Тот ласково улыбнулся.

— Папа! Мне нужен…

— Смелее, смелее!

— Мне нужен пиастр. Ведь сегодня праздник и…

Отец, не дослушав, вытащил кошелек и протянул ей большую монету.

— Возьми, два пиастра, Сейида, — и тихо добавил: — Только матери ничего не говори.

— Хорошо, папа.

Поймав благодарный взгляд дочери, Габер подхватил ее на руки и крепко прижал к груди. Она тоже обняла его и поцеловала в бороду. Растроганный отец пробормотал:

— И не вздумай оставлять ни миллима!

— Сейида! — Это звала мачеха.

— Бегу, мама! — И на ходу крикнула отцу: — Я скоро приду в типографию!

Мачеха с грозным видом поджидала ее в дверях спальни.

— Ты что там делала?

— Я только отдала посуду меднику…

— И целую вечность пропадала?

— Я посмотрела, как он разводит огонь, и потом…

— Тысячу раз я тебе говорила — нечего липнуть к мужчинам, змея!

И Даляль вцепилась в волосы падчерицы, сопровождая эту «процедуру» отборной бранью. В таких случаях она не разбиралась, кто перед ней находится — взрослая женщина или ребенок. Ей казалось, что с самого рождения всеми людьми управляют одни и те же низменные желания…

Прежде чем идти в типографию с обедом для отца, Сейида должна была убрать квартиру. В будни она могла растягивать уборку хоть до полудня: к этому времени Даляль уже не бывало дома. Но сегодня Сейида спешила. Плеснула воду на пол, наскоро протерла и вытянулась перед мачехой, все еще занимавшейся утренним туалетом.

— Так я пойду к Умм Аббас, мама? — заискивающе произнесла падчерица.

— Что это тебе не терпится?

— Просто дел много, и она просила прийти пораньше…

— А мясо у них будут раздавать?

Сейида точно не знала, но одно было ясно — Даляль не станет ее удерживать, если есть возможность раздобыть что-нибудь задаром. Поэтому она без колебаний сказала:

— Ага, я слышала, как Умм Аббас говорила хаджи^[4] Бараи: «Смотри не опоздай, приди хотя бы к концу, когда мы уже раздадим лепешки и бобы и останется только разделить мясо среди самых нужных людей».

Сейида не сомневалась, что для владельца типографии семья переплетчика Габера входила в это число. Глядя на падчерицу сквозь распущенные космы, мачеха предостерегающе изрекла:

— Смотри, сразу же возвращайся домой!

— А как же праздничное гулянье? — со страхом спросила девочка.

— Сначала принеси мясо, а потом катись ко всем чертям!

Гремя деревянными подметками, Сейида быстро побежала по лестнице. Достигнув первой площадки, она не смогла отказать себе в удовольствии съехать вниз по перилам. Шлепанцы мигом перекочевали в руки, и она с разгона вылетела во двор.

У Али уже все было готово для лужения посуды. Он вынимал из горна кастрюли и подносы, собираясь приступить к самой веселой части работы, которую Сейида окрестила про себя «пляской». Даже сейчас она не смогла пропустить случай и принялась растирать ногами состав, приготовленный для лужения. Это занятие доставляло ей немалое удовольствие. Еще бы — так редко удается поплясать, не боясь окрика.

— Хватит, дочка, надо работать дальше, — остановил ее Али.

— Простите, дядя Али, но я не могу остаться с вами — у меня сегодня много дел.

— Не забудь, что ты мне обещала, — напомнил лудильщик.

Выйдя со двора, Сейида сняла шлепанцы, чтоб не мешали, и, взяв их в руки, побежала к улице эль-Халидж, в этот час еще не запруженной толпами народа. Мечеть была окружена палатками, балаганами, тележками уличных торговцев… Со всех сторон неслись манящие ароматы. Правда, лотков со сладостями и орехами пока еще не было, лишь продавец гаввафы^[5] пришел пораньше, чтобы занять удобное место.

Может, купить? Нет, не стоит! Мало ли что еще встретится! Гаввафа, кстати, растет возле дома шейха эль-Асьюти. А перед окнами аш-Шеннави — пальма. Финики уже почти созрели. Только все это не по пути. Пришлось бы потратить слишком много драгоценного времени. И Сейида решила: идти прямо к Бараи, где наверняка дадут бобов, а может быть, и мяса. Ну а если мяса не будет? Что скажет она мачехе? Ничего, как-нибудь обойдется. Принести хотя бы бобов и лепешек.

Площадь на глазах оживала, наполнялась тележками зеленщиков, криками торговцев, гомоном толпы. То и дело раздавался отчаянный грохот трамвая и скрежет колес — здесь трамвайная линия круто поворачивала к бойне.

Сейиде вспомнился разговор с медником. Где-то в этих краях жила Даляль, к матери которой Али начал ходить после того, как полицейские накрыли их возле бойни. Почему они прятались в яме? Разве они занимались чем-то недозволенным? А отец? Так уж необходимо было ему после смерти матери Сейиды жениться на Даляль? И отчего отец с Даляль запираются в спальне, словно боятся кого-то? Чувствует она, что все это как-то связано. Но очень все это запутано. Да что ей ломать голову над этим?

Еще один поворот — и она перед вывеской «Типография и переплетная мастерская Бараи», протянутой через всю ширину улицы эс-Садд. Сейида надела шлепанцы.

Дверь в типографию распахнута настежь. Возле нее — скамейка для отдыха. В глубине виднеется деревянная касса со шрифтом, рядом — наборный стол. Тут же стоит резательная машина с огромным ножом; Сейиде строго-настрого было наказано держаться подальше от него, а то не ровен час пальцы отрежет, как случилось с мастеровым Атрисом. На полу валяются кучи обрезков бумаги. А вот насчет них не существовало запретов — играй, сколько хочешь. На скамейке сидит старый добряк Бараи. Сейида поздоровалась.

— Доброе утро, дочка! — отозвался он. — Ты что так рано?

— Пришла помочь вашей хозяйке.

— Спасибо, ты добрая девочка. Моя старуха наверху, поднимайся.

Бараи жили тут же, на втором этаже. Попасть к ним можно было или прямо с улицы, или через типографию. Сейида двинулась было с места, но хозяин вновь окликнул ее. Он вытащил кошелек и протянул монету.

— Возьми, дочка, купи что-нибудь на праздник.

Девочка вспыхнула от радости. Еще один пиастр!

Поистине счастливый сегодня день! Таким богатством надо распорядиться с умом. Целых три пиастра! Первым делом нужно сходить в цирк, потом…Да что загадывать — там будет видно. А сейчас наверх, к Умм Аббас, затем домой, к мачехе, а потом уж она не спеша обдумает, что делать до вечера.

Глава 3

Сейида поднялась по лестнице. Госпожа Бараи сидела на ковре перед корзинами с лепешками. Рядом с ней стоял ее сын Аббас и канючил:

— Вот всегда так: просишь тебя, просишь, и все без толку. И что ты за человек?!

— Доброе утро, тетушка! — перебила его Сейида.

— Заходи, заходи, милая!

— Пришла помочь.

— Вот и хорошо: значит, без меня обойдетесь, — обрадовался Аббас. — Гони пять пиастров, и я пойду.

— Куда это?

— Сказал же, в «Националь».

— На кино тебе и двух пиастров хватит.

— Не жадничай, старушка!

И тут Аббас совершенно неожиданно выхватил у матери кошелек и запустил в него руку. Взяв пять пиастров, наследник Бараи бросился к лестнице. Но мать успела удержать его за подол галабеи.

— Не торопись, голову сломаешь!

— Пусти, мать!

— Погоди, сейчас соберемся, и пойдешь с нами к мечети.

— Сейида все сделает. Так ведь? — Он вопросительно взглянул на девочку.

— Как скажешь, господин Аббас!

— Ну, я пошел.

Мать тяжело вздохнула. Проходя мимо Сейиды, парень приостановился, пристально на нее посмотрел и неожиданно ущипнул за грудь. Она вскрикнула от боли.

— Ишь ты, какая нежная! Скоро груди нальются и будут как яблочки! — причмокнул Аббас и вновь ущипнул девочку.

Сейида стояла в растерянности, не зная, радоваться ли тому, что груди у нее будут «как яблочки», или рассердиться на Аббаса за его нахальство. Она перевела смущенный взгляд на мать Аббаса.

— О, господи! Все бы тебе лоботрясничать и приставать к девчонкам! — возмутилась госпожа Бараи.

При этом она укоризненно посмотрела на Сейиду, будто та была во всем виновата.

— Хватит бездельничать! Бери корзину и иди за мной!

Воздушные замки, которые рисовались утром в воображении девочки, поблекли и начали таять. Она-то думала, что ее помощь будет состоять в том, что они положат мясо и бобы между лепешками и раздадут беднякам возле гробницы шейха эль-Маварди. Но оказывается, нужно прежде переделать всю работу по дому. Сейида начала с ковров — вынесла их на крышу и тщательно выбила. Она так устала, что, в изнеможении опустившись на последний вычищенный ковер, несколько минут не могла подняться. Затем пришлось мыть полы. Хозяйка лила воду, а Сейида скребла щеткой каждую половицу и тщательно вытирала тряпкой. Потом занялись окнами. Но и это было не все — едва успела протереть стекла, как отправили в ванную стирать белье.

Сейида крутилась волчком. Даже Даляль при всей ее страсти находить работу для падчерицы не умела устраивать такую каторгу. Мачеху не слишком-то волновала чистота в доме. Следить за этим предоставлялось девочке. Даляль занималась лишь своей внешностью. И это было единственным, где она обходилась без помощи Сейиды. Правда, «принимая ванну», Даляль приказывала потереть ей спину или расчесать мокрые волосы. Но чаще всего банные обязанности Сейиды ограничивались разжиганием примуса, чтобы разогреть воду — одного бидона Даляль хватало за глаза. Смешно даже сравнивать с теми каторжными работами, которые обрушились сегодня на Сейиду.

Когда она помогала развешивать белье на крыше, спина уже просто разламывалась от усталости.

— Теперь пойдем вниз, приготовим лепешки и бобы, да и сами чего-нибудь перехватим, — сказала, наконец, хозяйка.

Это было как нельзя кстати — Сейида умирала с голоду. Ведь у нее с самого утра во рту не было ни крошки, а сейчас уже далеко за полдень. Что она скажет дома, как ее встретит Даляль, которая поджидает обещанное мясо? А может, здесь, кроме бобов, ничего и нет? Девочка спустилась по лестнице вслед за могучей, мужеподобной хозяйкой.

Вошли в кухню, Умм Аббас склонилась над столом и принялась заглядывать в кастрюли.

— Возьмем мясо, лепешки из той вон корзины — они посвежее, — приговаривала она.

Сейида облегченно вздохнула. Теперь Даляль будет довольна. Нужно только припрятать не меньше трех лепешек: одну для себя, другую для лудильщика Али, а третью — для тетки Атувы. Что же тогда останется мачехе? Ладно, посмотрим, как отблагодарит ее госпожа Бараи за сегодняшнюю помощь. Хозяйка положила в миску немного бобов и протянула девочке. Только-то? Жалкая миска бобов, как будто она какая-то нищенка у мечети эль-Маварди! Но ничего, уж как-нибудь она раздобудет и лепешек и мяса.

Поставив на головы по корзине с лепешками и бобами — мясо осталось дома, — Сейида и Умм Аббас двинулись в путь. У гробницы эль-Маварди уже собралось много народу. Хозяйка продиралась сквозь толпу, работая локтями и языком. Ее зычный голос перекрывал шум и гам:

— Эй, посторонись! Чего рот разинул? — И, повернувшись к Сейиде: — Держись ближе ко мне, что как по яичной скорлупе шагаешь?!

Наконец они остановились. Госпожа Бараи поставила корзины на землю и принялась раздавать милостыню. Жадная толпа сомкнулась вокруг. Сейиду отбросили в сторону, но у нее не было никакого желания пробиваться назад к Умм Аббас. Она уже отчаялась раздобыть мяса и чувствовала себя бесконечно усталой.

Но что унывать? Сегодня же праздник, и у нее куча денег. Когда еще представится такой случай? Ну что ж, Сейида, отбрось все заботы. Забудь о доме и злой мачехе!

Сейида огляделась: она увидела торговца орехами и начала протискиваться к тележке. Добравшись, она окликнула хозяина, но тот не отозвался, занятый каким-то мальчишкой — торговец не доверял своим покупателям и собственноручно запихивал в жадно раскрытые рты ложку со сластями. Тут же на тележке было устроено что-то вроде рулетки. Большой поднос разделялся на нумерованные отделения, в которых лежали кулечки с орехами и сластями. В центре катался шарик, пускаемый незатейливым механизмом. Проиграть было нельзя, разница заключалась лишь в том, что ты получишь за свои деньги.

— Четыре! — подпрыгивая от нетерпения, крикнула Сейида.

— Деньги давай, — откликнулся хозяин.

— Не думай, что тут нищие стоят! — ответила девочка фразой, не раз слышанной в лавках.

Торговец внимательно осмотрел полученный пиастр. Сейида заволновалась:

— Сдачи не забудь!

— А сколько раз сыграешь?

— Два.

Торговец полез в кошелек и извлек несколько миллимов. Другой рукой он опять протянул ложку со сладостями тому же парнишке.

— Это последняя.

— А премия?

— Хватит с тебя!

Сейида проводила ложку глазами.

— Положи-ка и мне орешек.

— Возьми, если ты такая бойкая.

— Ты хозяин, ты и работай!

— Ишь, какая строптивая.

Торговец энергично зачерпнул что-то ложкой из миски, сунул ее девчонке, и та, смакуя, принялась жевать сладости. Отойдя от тележки, она загляделась на карусели. А не прокатиться ли на расписном лебеде? Или пойти в балаган, поглазеть на карлицу, чудо века. Или, может быть, сначала полакомиться жареной печенкой или кебабом. Сейида стояла в раздумье. А кругом галдела толпа, пряные запахи щекотали ноздри. Наконец она решилась — пошла на карусели. Взгромоздившись на спину деревянного лебедя, она рассматривала гирлянды огней, кружась в сумасшедшем шуме, над которым плыли хриплые возгласы торговцев. Волны празднества стекались к усыпальнице шейха эль-Маварди. Но вряд ли даже самые исступленные крики достигали слуха святого! Больные и калеки молили шейха о заступничестве перед Аллахом — да ниспошлет он им исцеление. Но чем умерший шейх мог помочь несчастным? Если же Аллах и вправду всемогущий и всеведающий, он должен и сам все слышать. Что-то, однако, он не торопится со своим милосердием.

Итак, наступила главная минута праздника — собравшиеся вознесли мольбы к шейху. Вряд ли от него что-нибудь сохранилось, но несчастные верили, что он лежит в усыпальнице и прислушивается к их молитвам. Иначе, зачем бы они сооружали такую гробницу? Но если даже и так, какая радость покойному от гнусавых криков и причитаний? Этого Сейида никак не могла взять в толк.

Карусель остановилась.

— Эй, девчонка, слезай! — крикнул хозяин.

И что они все орут на нее, будто она не платит? Целого пиастра как не бывало! Теперь надо получше распорядиться остальными двумя. Что купить: кебаб, печенку, а может, сэкономить и обойтись требухой? Вдруг за кебаб заломят столько, что придется отдать все свое состояние! Или вообще не хватит расплатиться — тогда как? Нет, не стоит рисковать. И Сейида направилась к тележке торговца потрохами.

Проходя мимо усыпальницы, она увидела отца и хаджи Бараи — закрыв глаза, они нараспев повторяли вместе с остальными молящимися: «Един Бог! Велик Всевышний!» Разумеется, они ее не заметили. Девочка подошла к торговцу.

— Порцию потрохов с макаронами!

А уж потом Сейида пошла в цирк. Там она увидела богатыря, который, поигрывая мускулами, выкрикивал: «Я чемпион Имбабы^[6] в легком весе!» Зашла и в балаган подивиться на старуху Зубейду — так, оказывается, звали карлицу. В общем, весь свой капитал до последнего миллима она истратила. Больше от сегодняшнего вечера ждать было нечего, кроме хорошей взбучки. Но это уже задаром. Что и говорить, неплохо бы дома сейчас вытянуться на постели и, засыпая, вновь пережить события этого дня. Но ничего не поделаешь. Как говорится, любишь смородинку, люби и оскоминку.

Понурившись, Сейида брела домой. Шум уже затихал, праздничные огни погасли, гулянье заканчивалось. А где же ее шлепанцы, спохватилась она. Наверное, забыла около карусели. Девочка ринулась обратно. Народ только начинал расходиться, и на площади все еще было людно. Напрасно Сейида металась в толчее, заглядывая под ноги встречных. Правду говорят — несчастье одно не приходит. Теперь ее ждет хорошая трепка.

Во дворе против обыкновения никого не было — еще не вернулись с гулянья. Так неужели Даляль целый день просидела дома? Что-то на нее не похоже. Если дверь заперта — это спасение. Сейида побежит к усыпальнице, разыщет отца, вернется вместе с ним, а Даляль она скажет, что уже приходила. Вот было бы здорово! Девочка воздела руки к небу: о, Аллах, сделай так, чтобы мачехи не было дома!

Затаив дыхание, Сейида тихонько поднялась по лестнице и в нерешительности остановилась перед дверью. Наконец она набралась храбрости и занесла руку, чтобы постучаться, как вдруг из-за двери донесся какой-то звук. Сейида прислушалась… Похоже на скрип кровати. И вроде бы мужской голос… Неужели отец вернулся? Девочка быстро постучала. Голос умолк. Прошла минута-другая, потом послышались приближающиеся шаги.

— Кто там? — сердито спросила Даляль.

— Это я, Сейида.

— Какого черта тебе нужно? — Мачеха чуть не задохнулась от гнева.

Сейида опешила. Что тут непонятного — разве она пришла не домой?

— Чего расстучалась? — продолжала Даляль, словно Сейида была чужой и ее надо выспрашивать из-за двери.

— Это я, — растерянно повторила девочка.

— Так что? Думаешь, тебя заждались? — язвительно осведомилась мачеха.

Значит, она зря беспокоилась — ее не будут ругать за опоздание! Да и какое там опоздание, Сейида даже рано вернулась. Вот как подгонял ее страх перед мачехой! Новый выкрик Даляль прервал эти размышления:

— Ступай, ступай, повеселись!

Сейида не знала, что и подумать. С каких это пор мачеха заботится о ее развлечениях? Почему она так и не открыла дверь? Чей голос доносился из спальни?

Раздумья Сейиды нарушили возбужденные голоса: во двор завернула группа людей и теперь приближалась к парадному. На лестнице послышались неровные шаги.

Глава 4

Шаги приближались. Шум нарастал. Даляль опять подошла к двери:

— Что там еще случилось?

— Не знаю, мама.

Теперь девочка различала голоса, взывавшие к богу: «Твоя воля, Всевышний! Спаси и помилуй нас, грешных!» Сейиде стало страшно. Предчувствие неминуемой беды сжало сердце. Она забарабанила в дверь.

— Мама, открой! Это к нам!

Дверь приотворилась. На лице мачехи были написаны испуг и удивление.

— Объясни толком, что происходит?

За спиной Даляль вырос мужчина — он тоже вышел на шум. И тут девочка узнала медника. Зачем он здесь? Чего ему тут надо?

— Ну, что застыла?! — прикрикнула мачеха. — Поди посмотри, в чем дело!

Поднимавшиеся по лестнице уже достигли площадки — на плечах они несли что-то тяжелое, завернутое в абу^[7]. Али выскользнул из двери и поспешил затеряться среди мрачной процессии. И тут раздался вопль: «Кормилец мой!» Это кричала Даляль. Странное появление Али, непонятные вопросы мачехи, возмутившейся ее ранним приходом, — все вылетело у Сейиды из головы. Страх и отчаяние охватили ее. Неподвижное тело пронесли в спальню и положили на кровать. Сейида почувствовала, как на ее плечо опустилась чья-то рука. Она подняла голову и увидела хаджи Бараи. Веки его были воспалены, словно он только что плакал. Бараи привлек девочку к себе.

— Пойдем-ка отсюда, дочка. — Он отвел ее в сторону и крикнул: — Эй, женщины! Пусть кто-нибудь займется бедняжкой!

Кто-то обнял ее, приговаривая: «бедная», «несчастная», «сиротка ты наша».

Люди потянулись к выходу.

— Упокой его, господи, — доносилось до Сейиды.

— Надо же так случиться! Рядом со мной шел, был в полном здравии — и вдруг!..

— Аллах не оставит его…

— Умер с именем божьим на устах!

Да, Сейида, умер твой отец… Она часто слышала о смерти от людей, видела, как выносят покойников, как идут за гробом причитающие женщины. А теперь вот беда пришла в ее дом. Умер отец, а кто умирает, тот никогда не возвращается. Люди уходят из жизни, сопровождаемые шумом и суетой, а после себя оставляют тишину и забвение. Поначалу живущие время от времени еще вспоминают о них и досаждают богу мольбами о царствии небесном. Но потом и этому приходит конец. Что тут поделаешь — жизнь требует своего.

Завтра соседские ребята сбегутся поглазеть на похороны. Сколько раз и Сейида стояла с ними в толпе любопытных. Но теперь все произойдет без нее — детей умерших стараются избавить от печального зрелища.

«А что это значит — умер?» Говорят, ушел от нас. Но куда? Она бы пошла за отцом и вернула его, или осталась бы с ним, или, на худой конец, почаще приходила бы к нему. Нет, все это невозможно. Девочка и сама понимала, что терзается неразрешимыми вопросами. Близкие всегда уходят неожиданно, унося с собой часть твоего бытия, и приходится смиряться с наступившим одиночеством.

Вот ты и осталась одна, Сейида! Разве мачеха, да еще такая, как Даляль, может заменить родного человека?! Новый прилив тоски наполнил грудь девочки. Казалось, она потеряла способность дышать, видеть. Чья-то рука легла на ее плечи. Как сквозь сон Сейида услышала голос тетки Атувы:

— Пойдем, дорогая! Переночуешь у нас.

— Я возьму Сейиду к себе, — остановил ее Бараи.

— Пусть уж сиротка побудет эту ночь у меня.

— Покойный просил меня не оставлять его дочку. Жена за ней присмотрит. — Слезы набежали на глаза Бараи, и голос прервался. — Смерть настигла его, когда мы молились у святых мощей, и в последнюю минуту он успел сказать мне, чтобы я позаботился о девочке.

— Даже в смертный час не переставал думать о дочке, да упокоит Аллах его душу! — Атува прижала к себе девочку и решительно сказала: — Будет лучше, если сегодня она переночует у нас, я положу ее вместе с Зейнаб, а завтра, после похорон, ты ее заберешь. Не волнуйся, я знаю, что делаю.

Сейида послушно двинулась за Атувой. Они вошли в соседний двор, который был ей хорошо знаком. Девочка часто убегала сюда, когда мачехи не было дома, а отец задерживался на работе или уходил в мечеть. Сейида усаживалась с Атувой и ее дочерью Зейнаб на пороге дома: они чистили бобы, раскладывали их по мискам, вязали пучки редиса и морковки. А по утрам тетка располагалась под облюбованным деревом и торговала почти дотемна.

Сын Атувы был слесарем, чинил примусы и водопроводные краны. С работы он приходил поздно, стаскивал черную рубаху, мылся и облачался в полосатую галабею. И только тогда извлекал гостинцы — он всегда приносил с собой то рыбы, то орешков, то еще что-нибудь. Его ласково называли добытчиком. Так оно и было — ведь он остался единственным мужчиной в доме. Отца посадили в тюрьму за торговлю наркотиками. Пришлось бросить школу и устраиваться работать в мастерскую Анвара. Выбора не было: если не зарабатывать на хлеб, то придется умирать с голоду или ходить с протянутой рукой. Сын оказался хорошим помощником Атуве, и она не переставала молить Аллаха, чтобы ниспослал ему здоровья и счастья.

Сейида отдыхала душой у тетки Атувы, хотя в доме ее было неуютно, темно и пахло гнилью. Здесь, не видя мачехи, она чувствовала себя хорошо и покойно. Особенно любила девочка вечера у тетки Атувы, когда та устраивала театр теней — выносила на двор белую простыню, развешивала на стене дома и освещала керосиновой лампой. Все соседи от мала до велика сбегались на это представление. На простыне один за другим возникали персонажи сказок. Вот появилась тень простака Машкяха. «Нет ли здесь моей женушки?» — спрашивает он густым басом, а дети со смехом отвечает: «Нет, нет!» — «Куда же она подевалась?» — растерянно спрашивает Машкях. «В гости ушла!» — наперебой кричат дети. Машкях исчезает, и появляется тень его жены Риммы. «Не видели ли вы муженька моего дорогого?» — нежным голосом осведомляется Римма. «Ушел на праздник!» — отвечает нестройный хор. Детишкам было весело, хохотали от души. Но тут появлялась Даляль с неизменным вопросом:

— Эй, Сейида, не хватит ли на сегодня?

Нынешним вечером ничего этого не будет. В ушах Сейиды все еще звучали крики и причитания, перед глазами стояла сцена на лестнице — неподвижное тело, завернутое в абу, на плечах незнакомых людей.

Атува толкнула дверь ногой. В комнате чадила керосиновая лампа, та самая, с помощью которой устраивали театр теней. Зейнаб, пораженная и напуганная страшным известием, не знала, как утешить Сейиду. Подружки, взявшись за руки, стояли в горестном молчании. Всем своим существом Зейнаб ощущала, как несчастна Сейида. Чем облегчить ее горе? Зейнаб всхлипнула и порывисто обняла подружку:

— Все обойдется, Сейида.

Плача, они вошли в комнату, где стояла низкая лавка, на которой спал сын Атувы, а напротив — железная кровать с крашеными черными ножками.

— Иди поешь, Сейида, — предложила тетка Атува.

Девочка отрицательно покачала головой.

— Нельзя ложиться спать на голодный желудок, — уговаривала Атува.

Слова долетали до Сейиды словно издалека. Девочка прилегла на кровать, стремясь скорее забыться в спасительном сне. Свернулась калачиком, придвинулась к стене, закрыла глаза — но сон не шел. Вновь как наяву она увидела все, что произошло вечером: отца, завернутого в абу, взволнованных людей, их приглушенные голоса. Потом в усталой памяти стали всплывать события всего дня, и тяжелая дрема наконец овладела ее сознанием.

Сейиду разбудили крики, плач и причитания, доносившиеся с их двора. Атува объяснила, что это родственники отца пришли на похороны. А она даже и не знала, что у отца есть родственники. Дома Сейида застала множество знакомых и незнакомых людей. Одни приходили, другие уходили.

— …Еще масса дел! До сих пор нет свидетельства о смерти, — словно издалека донесся до нее голос Бахнаси.

— Скоро придет врач. — Это голос Анвара, хозяина мастерской, в которой работал сын Атувы.

— Тогда зовите обмывальщика. — Снова голос Бахнаси.

— Куда торопиться? Опоздаешь на заседание парламента? — отозвался Анвар.

— По холодку-то легче идти на кладбище. А то солнце начнет припекать.

— Свидетельство уже есть, — сообщил сын Атувы.

Внимание Сейиды привлекли двое высоких мужчин.

Они несли не то скамейку, не то топчан.

— Ну что, начнем?

— Да, принимайтесь, — распорядился Анвар и обернулся к окружающим: — Мочалку с мылом приготовили?

— Все готово, даже гроб принесли, — ответил Азуз эль-Мунджад, сосед по дому. Он воздел руки к небу и начал молиться: — Аллах да упокоит душу твою, брат Габер. Больших грехов за тобой нет, что видно даже по твоей смерти — Аллах не позволил тебе долго мучиться. Пусть минует его гнев и нас, грешных!

В углу двора Сейида увидела деревянный ящик. Она поняла — это гроб, в такие ящики кладут покойников. Теперь наступил черед переплетчика Габера, ее отца. Его недвижное тело сейчас унесут, и больше уж он не вернется…

— Пойдем по улице эс-Садд, через район Сейида Зейнаб к цитадели, а потом повернем к аль-Муджавирин, — деловито и озабоченно перечислял чей-то голос.

Не все ли равно, какой дорогой уйдет твой отец — тебя ведь он не возьмет с собой. Уж лучше бы ей умереть. Почему смерть избрала отца, а не ее или ненавистную мачеху…

Боясь опоздать к выносу тела, во двор сбегались ребятишки. За ними тянулись взрослые. Кое-кто вошел в дом, другие ждали во дворе. Горестно вздыхая, перебирали четки. Из окон слышались громкие рыдания. Тетка Атува схватила Сейиду за руку и потащила прочь. «Пойдем, дочка, пойдем!» — приговаривала ока сквозь слезы. Но девочка не двинулась с места. Если она могла присутствовать на похоронах чужих людей, почему же нельзя проводить собственного отца?

Чувство тоски и отчаяния переполняло Сейиду. Подойти бы к гробу, встряхнуть отца за плечи, разбудить от страшного сна. Или просто прильнуть к его груди, как в те редкие счастливые минуты, когда он подхватывал ее на руки и ласково обнимал.

— Пойдем, доченька, — уговаривала Атува, — пойдем к нам домой. Не надо тебе здесь оставаться. Зейнаб, — позвала она дочь, — проводи Сейиду.

Но Сейида неотрывно смотрела на лестницу. Пустой гроб потащили наверх. Рыдания усилились. Раздался стук молотка — и все стихло. Прошло несколько минут… Слышались приглушенные голоса — читали молитву. Наконец с лестницы донеслись тяжелые мерные шаги. Все соседи высыпали во двор. Вынесли гроб, завернутый в цветастую материю. Народу все прибывало. Бахнаси напустился на ребятишек:

— А ну, марш отсюда! Это вам не свадьба!

Так бывало на всех похоронах. Даже в печали взрослые щедры на подзатыльники и затрещины.

Процессия двинулась. Соседи потянулись за гробом. Мужчины плакали тихо, женщины причитали в голос, перечисляя достоинства покойного: такой уж был добрый, тихий, приветливый, за всю жизнь мухи не обидел. Какой смысл в этих причитаниях? Отец их не услышит…

Процессия быстро удалялась. Сейида порывалась пойти следом, но ее остановили.

— Тебе лучше этого не видеть, — ласково сказала Атува.

Вот и унесли твоего отца, Сейида. Никогда не придет он домой, и нет такого пути на земле, который ведет к нему. Теперь ты одна в целом мире. Бедная девочка.

Глава 5

Сейида поселилась у Бараи — хозяин типографии выполнил последнюю просьбу своего друга и работника. Мачеха не протестовала — что ей до сироты? А вскоре Даляль и вовсе куда-то исчезла. Объявившиеся было на похоронах родственники, выяснив, что никакого наследства не предвидится, быстро удалились, даже не сказав обычных в таких случаях слов сочувствия. Они тут же забыли о Сейиде.

Итак, девочка поселилась в доме Бараи, а вернее, в доме госпожи Бараи, ибо она была здесь нераздельной правительницей. За чертой ее владений Сейида потеряла последние остатки свободы. Раньше ей удавалось иногда и поспать подольше, и поиграть со сверстниками, и побродить по улицам. Может, кому-то эти радости покажутся чересчур уж маленькими, но теперь она и этого лишилась.

Смерть отца все еще отзывалась в сердце Сейиды острой, незатихающей болью. Жалостливое отношение окружающих еще больше растравляло ее душу; она боялась каждой встречи со знакомыми, боялась поднять глаза, чтобы не встретить слезливый, сожалеющий взгляд. Однако вскоре и этого не стало. Соседи, занятые своими делами, сначала перестали подходить к сироте, а потом словно и вовсе забыли о ее существовании. Все, кроме ее новой хозяйки, госпожи Бараи, которой было просто невыгодно забывать о Сейиде, когда в доме столько работы. Ни о каком свободном времени теперь не могло быть и речи. Если Бараи взял сироту, выполняя обет, данный умирающему, то Умм Аббас никакого обета не давала и не считала себя обязанной заботиться о ней просто так, за здорово живешь. Она постоянно твердила сироте, что Сейида должна трудом зарабатывать себе на пропитание. Сейида, которая и раньше-то не видела дарового хлеба, не могла даже вообразить себе, что этот хлеб так горек. Девочка работала с раннего утра до поздней ночи, а доставались ей только объедки с хозяйского стола. А что поделаешь, куда подашься? На всей земле не было для нее другого прибежища.

Проходили дни, и жизненные тяготы, заботы о хлебе насущном все больше заглушали в сердце Сейиды боль утраты. Однажды утром ее разбудил чувствительный пинок в спину. Подскочив, на тощем тюфячке, валявшемся на полу кухни, девочка увидела над собой крупную костистую фигуру хозяйки.

— Хватит дрыхнуть! Тебя что, каждый день будить надо, сама встать не можешь?! А ну, поднимайся! Возьми миску — и живо в лавку к Мансуру, купи бобов на пиастр!

Девочка замешкалась спросонья, но хозяйка схватила ее за волосы и потащила. Остатки сна мигом слетели с Сейиды. Она испуганно вытянулась перед хозяйкой, а та все не унималась:

— Поворачивайся, лентяйка! В последний раз тебя бужу. А сейчас беги в лавку и не вздумай задерживаться!..

Утро едва началось. Все в доме еще спали. Сейида хотела было надеть шлепанцы, стоявшие возле двери в кухню, но хозяйка нетерпеливо подтолкнула ее к выходу.

— Сбегаешь и так, не сотрешь пяток! Они у тебя не серебряные.

Это верно, не было у Сейиды серебряных пяток, но дома она привыкла обуваться — даже мачеха не заставляла ее ходить босой.

В тупичке никого не было, кроме уборщика Абду, который только что закончил подметать мостовую и поливал площадку перед типографией.

— Доброе утро, Сейида! — весело встретил он девочку.

— Здравствуйте, дядя Абду!

— Что это ты в такую рань поднялась?

— Бобов купить.

— А разве Аббас не мог сбегать? Или у него есть дела поважнее?

— Он еще спит.

— Вот бездельник! Учиться не хочет, работать в типографии тоже! А все мать балует. Отец пальцем боится тронуть этого оболтуса. Упокой душу Габера! Всю типографию тащил на своих плечах. Бараи в жизни не найти такого работника.

Сейида добежала до улицы эс-Садд. Почти все лавки были еще закрыты. Хозяева только начинали прибирать возле дверей. Мясник Хазин вытаскивал из холодильника куски баранины и подвешивал их на крючки. Перед входом остановился чудаковатый прохожий, обросший бородой, в странном колпаке и с кадилом в руках. Размахивая кадилом, он гнусавил что-то и стоял у лавки до тех пор, пока мясник не бросил ему несколько миллимов.

— Ступай, шейх Митвалли, хватит с тебя!

Мануфактурная лавка, заведение парикмахера Махмуда, зеленная Абдурабба, вокруг которой громоздились пустые корзину и деревянные ящики, еще были закрыты ставнями. И лишь Али уже хлопотал у своей передвижной кухни. Он отрывал маленькие куски от большого кома теста, раскатывал их и бросал в кипящее масло. Сейида приостановилась. Одно удовольствие смотреть за ловкими руками Али, когда он делает свои пончики. И такие они аппетитные, просто слюнки текут. Но ведь каждый пончик стоит целый пиастр… Остается только смотреть — откуда возьмешь эдакие деньги? Накопить по миллиму? Но кругом столько соблазнов: леденцы, семечки, земляные орехи… Да и это теперь не для нее. Отец, бывало, подбрасывал ей монетку-другую. А нынче кто расщедрится? Может быть, Бараи, если его попросить? Как-то неловко… А уж хозяйке никогда и в голову не придет подарить монетку сироте. Сегодня ее отношение к Сейиде проявилось особенно ярко: пнула ногой, отругала, оттаскала за волосы — где уж ждать от нее добра! Аббас был куда снисходительнее, но и от него Сейида не видела особой щедрости. Наследник Бараи вообще не отличался широтой души. Только все время требовал от родителей не одно, так другое.

Да и не нужно ей от них ничего! Лишь бы оставляли ее в покое хоть на часок в день: она бы сбегала на старый двор, увиделась с Зейнаб, поиграла с девчонками. А то живет словно в заключении. Только и видит уборку да стирку, а в лучшем случае — хозяйских гостей, которые болтают о делах, совсем неизвестных Сейиде.

Тем временем Али вытащил первую порцию готовых пончиков. Когда же ей удастся отведать хоть один?! Похоже, что никогда, — на хозяйку нечего рассчитывать, та уж не раздобрится.

Госпожа Бараи не баловала девочку разнообразием еды — похлебка на завтрак, похлебка на обед и похлебка на ужин. Ела она из почерневшей миски, о первоначальном виде которой можно было только гадать по остаткам эмали. Обшарпанная посудина накрывалась черствой лепешкой, которую сама Сейида покупала на базаре за полцены. Иногда в похлебке попадались вареные жилы или ошметки мяса, принесенные из лавки Хазина в качестве бесплатного приложения к настоящим покупкам. Мясник сгребал жалкие кусочки, оставшиеся после разделки туш, добавлял несколько белых жил, небрежно заворачивал в бумагу и протягивал Сейиде: «Возьми для кошки». Словом, пироги или какое-нибудь другое лакомство, которым Сейида время от времени баловалась дома: рыба, головизна, суджук, — были теперь не про нее. А о плове она и думать забыла.

Девочка оторвалась от созерцания румяных пончиков. Пора бежать за бобами к Мансуру. За опоздание хозяйка отлупит, да так здорово, словно родилась мужчиной. Казалось бы, Сейида достаточно натерпелась от мачехи. Но расправы Даляль не шли ни в какое сравнение с жестокостью новой хозяйки.

В лавке Мансура сияла медь — котлы, подносы, миски. Гудели примусы. Клубы пара и дразнящие запахи разжигали аппетит. Хозяин метался среди котлов, орудовал шумовкой, наполнял посудины, протянутые покупателями, получал пиастры и бросал их на тарелку. Неподалеку от прилавка в большой медной кастрюле кипело масло и жарилась таамия^[8]. Рядом стоял медный поднос с готовыми лепешками, посыпанными бидонисом^[9]. Пряный запах этого простонародного яства щекотал ноздри.

— На пиастр бобов, дядя Мансур! — крикнула Сейида, протискиваясь сквозь толпу ребятишек — обычных ранних покупателей, и метнула миску на прилавок.

— Куда торопишься? Не на пожар.

Взгляд девочки не мог оторваться от таамии. Эх; будь у нее два миллима, она смогла бы съесть парочку этих соблазнительных лепешек! А если тихонько протянуть руку и взять одну лепешку? Никто и не заметит: Мансур раскладывает бобы, его сын следит за огнем, ребята спешат поскорее заплатить, получить свои миски и бежать обратно. Это же так просто — схватить лепешку и спрятать. Ну, смелее! А если кто и увидит, что тебе сделают? Побьют? Не привыкать. А вдруг позовут полицейского, тот потащит ее в участок, и один Аллах ведает, чем это кончится. Нет уж, лучше поостеречься.

Девочка вновь протянула миску.

— Сколько можно ждать, дядя Мансур?

— Потерпи, торопыга!

Аромат таамии продолжал дразнить аппетит. Пальцы невольно потянулись к подносу. Вот она уже дотронулась до лепешечек. Схватить одну? Если Мансур заметит, то, наверное, лишь прикрикнет: «Убери грязные руки!» Желание становилось непреодолимым. Не было сил отдернуть руку от подноса, и вот уже лепешка в ладони — теперь скорее уйти! Сейида вновь позвала хозяина:

— Я больше не смогу ждать, дядя Мансур!

Наконец лавочник взял ее миску, получил свой пиастр, положил бобов, и девочка стремглав кинулась прочь. Теперь она могла спокойно насладиться своей добычей. А может быть, протянуть удовольствие и отложить до завтрака? Таамия скрасит надоевшую похлебку. Только что сказать Умм Аббас, если она увидит? Да нет, вряд ли это случится — ведь Сейида всегда ест отдельно, на кухне…

В сомнениях и раздумьях Сейида подошла к дому и поднялась по лестнице. Хозяйка встретила ее, кипя от гнева:

— Где это ты пропадала?

— У Мансура.

— А почему так долго?

— Народу было много.

Хозяйка взяла миску, заглянула в нее и подозрительно спросила:

— Сколько здесь?

— На пиастр.

— Ты всегда приносила больше.

— Аллах свидетель, я заплатила, как обычно.

Хозяйка поставила миску на стол, ухватила Сейиду за руку и в сердцах дернула.

— Скоро будешь полпорции носить!

От сильного толчка в спину Сейида не удержалась на ногах, растянулась, и лепешка таамии упала на пол. Увидев это, госпожа Бараи чуть не задохнулась от злости:

— Ты купила себе таамию на мои деньги?!

— Клянусь, я не взяла ни миллима!

— Ах ты, лживая тварь! Откуда же тогда таамия?!

— Дядя Мансур дал просто так, — едва нашлась бедняжка.

Хозяйка дошла до вершины своего праведного гнева. Мало того, что эта мерзавка ее обманывает, она еще и упорствует. Жесткие пальцы вцепились Сейиде в волосы.

— С каких это пор Мансур раздает свой товар? Уж не хочешь ли ты сказать, будто он влюбился в тебя?

Тяжелый кулак обрушился на голову девочки. Сейида завопила от боли. Шум разбудил Аббаса.

— Мать, что тут происходит?

— Не гневи Аллаха, старая! — крикнул Бараи из ванной.

— Она на наши деньги купила себе таамии! Воровка! А мы-то ее приютили и пригрели!

— Ты и вправду облапошила мать? — оживился Аббас.

— Клянусь всеми святыми — нет!

— Откуда же у тебя таамия?! — опять заорала хозяйка. — Может, с неба свалилась?

Девочка лихорадочно искала, что бы такое придумать поубедительнее. Ведь надо же как-то выкручиваться.

— Понимаете… Я…

Однако ничего нового в голову не приходило, и Сейида ухватилась за прежнюю выдумку:

— Дядя Мансур сам мне дал!

— Как премию за шикарную покупку?

Слезы девочки, тщетные попытки вырваться из цепких рук хозяйки только накаляли страсти. Теперь и Аббас угрожающе занес руку.

— Перестань врать, сознавайся!

— Клянусь Аллахом, господин!

— Да покарает тебя Всевышний, клятвопреступница! — завопила хозяйка и, взбешенная упорством Сейиды, вновь обрушилась с кулаками на ее голову.

Но Сейида стояла на своем. Аббас решил серьезно заняться расследованием.

— А ну, пошли!

— Куда? — спросила мать.

— Отведу ее к Мансуру.

Вот ты и попалась, Сейида! Теперь не выкрутиться. Стоит этому балбесу расспросить лавочника, и неизбежно откроется, что ты не просто обманщица и ловкачка, утаивающая от хозяев кое-какую мелочь, а самая обыкновенная воровка. Тут уже не обойтись без полиции. Отведут в участок, а оттуда — прямая дорога в тюрьму. Слух о твоем преступлении немедленно разнесется не только по соседним дворам, но и по всему кварталу.

Аббас тянул девочку за собой, но мать не хотела так просто расставаться со своей жертвой.

— Постой, сынок! Нечего тратить время на такие пустяки. Я ее сама проучу! Глаза выцарапаю, а на путь истинный наставлю!

Однако Аббас, ничего не слушая, уже тащил Сейиду по лестнице. Она упиралась, плакала и наконец, отчаявшись вырваться, взмолилась:

— Не надо идти к дяде Мансуру!

— Значит, Мансур не давал тебе таамии?

— Да, это я придумала.

— Мать не проведешь! Сколько ты у нее зажала?

— Ничего. Я стащила таамию…

— Стащила?! Как же это ты ухитрилась?

— Очень просто, лавочник занимался с покупателями, я выбрала подходящий момент и…

Гнев Аббаса мгновенно улетучился, на губах расцвела одобрительная улыбка.

— Ах, плутовка, ах, чертенок! Спереть на глазах у хозяина! — повторял он с нескрываемым восхищением. — Ну, пошли обратно… Чего же ты сразу не созналась?

— Как я могу сознаться твоей матери?

— Скажи, стащила и все.

— Тут уж она меня живой не выпустит!

— Почему? Ты же не у нее украла.

— Все равно украла.

— Матери на это наплевать, главное, что не у нее. А до остальных ей дела нет.

— Ты думаешь, не тронет?

— Ручаюсь.

— Да, но она узнает, что я воровка.

— Тоже мне, важное дело!

— Важное — попробуй тогда докажи ей, что я не таскала все в доме.

Аббас даже покрутил головой — ну и мозги у этой девчонки.

— Значит, ты не хочешь признаться матери?

— Конечно, нет.

— Тогда пойдем отсюда.

Они вышли на улицу.

— Погуляем, сделаем вид, будто были в лавке, а когда вернемся, я скажу, что таамия досталась тебе даром.

— Правда? — обрадовалась Сейида.

— А разве не так? Далее врать не придется.

Они повернули на улицу эс-Садд. Тут Аббас остановился в раздумье — как скоротать время? На глаза ему попалась тележка с бананами. Продавец раскладывал пакеты и время от времени выкрикивал: «Всего два пиастра за окко^[10]. Даром отдаю!.. Дешевле на всем свете не сыщешь! Налетай, расхватывай!»

Призывы торговца начинали привлекать прохожих. Связки плодов заманчиво желтели на тележке. Аббас потянул девочку за руку.

— А ну покажи, как у тебя получается!

Сейида не поняла, что он хочет от нее, но покорно двинулась следом. Они подошли к тележке.

— Не стой столбом!

— А что я должна делать?

— Что ты делала у Мансура?

— Но там было легче…

— Не выдумывай! Или ты не любишь бананов?

— Люблю, но…

— Тогда смелее — где наша не пропадала!

— У Мансура было много народу…

— Ничего, я тебе помогу.

Глава 6

И вот Сейиде снова предстояло совершить кражу. Разве она могла отказаться — ведь Аббас знал о ней все. Девочка в нерешительности стояла возле тележки… К Мансуру она пришла с деньгами и действительно за покупкой. А тут — ни денег, ни удобного предлога… Чем это кончится?! Одна надежда, что Аббас и вправду поможет. А если ее поймают, потащат в полицию, что толку в его помощи?!

К тележке подошли две покупательницы. Продавец принялся взвешивать связки.

— Почем продаешь? — спросил Аббас.

— По два пиастра… Задаром отдаю… Дешевле фиников, — не отрывая глаз от весов, затянул торговец.

Пока он распевал свои обычные приговорки, Аббас схватил гроздь бананов и под тележкой протянул ее Сейиде.

— За три беленьких^[11] отдашь?

— Шел бы ты мимо, парень!

— Так не отдаешь, что ли?

— Ступай, ступай, приятель! Некогда шутки шутить!

Аббас изобразил на лице сожаление, положил руку на плечо девочке и, прикрывая ее, подтолкнул — чтобы поскорее уходила. Сейида мигом спрятала бананы в подол галабеи, зажала его в зубах и зашагала к спасительному тупичку.

— Давай-ка их сюда! — распорядился Аббас, едва они завернули за угол.

Парень был в восторге. Он оторвал пару бананов от грозди, один протянул Сейиде, а другой моментально очистил и целиком запихал в рот.

— Ну и Сейида! С такой добычей вернулась! И ничего, без охотничьих собак обошлась!..

Девочка последовала его примеру — стоит ли лишать себя удовольствия?! Аллах милосерден, Сейида! Хозяйка помешала тебе полакомиться таамией — получи взамен спелый банан!

— Бери еще! — бормотал набитым ртом Аббас.

Нет сил отказываться. Бананы ворованные, но какие сладкие!

— Давай отнесем остальные домой, — неожиданно предложил Аббас.

— А что скажем?

— Что-нибудь придумаем. Матери все равно, откуда что берется, лишь бы прибывало.

— А если она все-таки спросит?

— Скажем, купили.

— На какие деньги?

— На мои. Мне ведь дают на кино, на всякую мелочь, да и в Вишш эль-Бирка^[12] заглянуть надо. Я человек свободный, куда хочу, туда и хожу.

— А зачем ты ходишь в Вишш эль-Бирка?

— Будто не знаешь?

— Правда, не знаю.

— Вот дуреха!

Аббас оценивающе смотрел на девочку.

— Подрасти немного, тогда я тебе объясню, зачем туда ходят. — Он больно ущипнул Сейиду за грудь. — Пусть только нальются яблочки…

Смысл этих заигрываний был не совсем ясен Сейиде, но она смутно догадывалась, что слова Аббаса имеют какое-то отношение к происходившему за закрытой дверью, когда отец с мачехой запирались в спальне, к тем вещам, о которых рассказывал лудильщик Али и из-за которых Даляль продержала ее на лестнице в день смерти ее отца. Надо оборвать Аббаса, испуганно подумала девочка, похоже, что он не шутил, когда говорил все эти сальности.

— Перестань, как тебе не стыдно!

— Много ты понимаешь! Разве можно стыдиться того, что все люди считают самым большим наслаждением в этой жизни?!

Неужели в рассуждениях Аббаса есть хоть какая-то доля правды? Сейида просто не могла поверить. Но все же лучше держаться от него подальше. Даже собственный отец говорит, что он бессовестный эгоист. Да, Аббас способен втянуть в любую подлость. Вот и сегодня, когда он вытащил Сейиду на улицу, она была просто оступившейся грешницей, а возвращается уже заправской воровкой. Собирался уличить ее во лжи и вдруг решил выгородить перед матерью… А ведь, пожалуй, и ей иногда неплохо быть такой настырной и изворотливой.

Счастливый исход истории с таамией придал ей уверенности — Сейида возвращалась без прежнего страха. Хозяйка успела поостыть, Бараи собирался в типографию. Увидев Аббаса, он проворчал:

— Если учиться не хочешь, пошел бы со мной — пора присматриваться к делу, шалопай!

Аббас пропустил слова отца мимо ушей — надоело, придумал бы что-нибудь новенькое. Прямо с порога он крикнул матери:

— Стыдись! Сейида ни в чем не виновата. Мансур сказал, что она показалась ему усталой и голодной, вот он и решил пожалеть сиротку. Ведь они с Габером были приятелями…

Свидетельство Аббаса хозяйка приняла на веру, но и только — извиняться ей, что ли, прикажете перед девчонкой! Имя Габера, проскользнувшее в разговоре, и пример Мансура, якобы пожалевшего сироту, не возымели никакого действия.

— Уж день кончается, — ворчала она, словно Сейида была в этом виновата, — а еще ничего толком не сделано. Иди постирай белье и повесь сушить.

Жизнь шла мимо Сейиды. Рабский труд, ругань, щедрые подзатыльники — и ни одной свободной минутки. Ей начинало казаться, что вокруг только враги и сама она должна научиться враждовать с каждым. Торговцы стараются всучить что похуже, хозяйка привередничает и гоняет ее обратно в лавку, а те отказываются менять, и вся эта беготня и беспокойство кончаются очередной выволочкой, сопровождаемой самыми изощренными прозвищами, на которые только способна фантазия хозяйки: морда мерзопакостная, гнусная тварь, драная, шелудивая кошка… Аббас время от времени осведомлялся о ее успехах в кражах, будто она была закоренелой воровкой. Настигнув Сейиду где-нибудь в уголке, он ощупывал ее взглядом, щипал за груди и бесстыдно приговаривал:

— Созревают персики, округляются. Скоро настоящей женщиной станешь.

— Срам какой говоришь! — возмущалась девочка.

— Чего особенного — от этогоне уйдешь, наступит и твой час.

Аббас был прав — Сейида становилась взрослой. Как-то ночью она почувствовала кровотечение, испугалась и сказала хозяйке.

— Нам только этого от тебя не хватало! — возмутилась та, словно Сейида назло ей устроила что-то неслыханное.

Наступило лето. Однажды, закончив хлопотать по дому, Сейида присела было отдохнуть. Но хозяйка просто не могла видеть ее без дела.

— Гуси некормлены. Возьми бидон, набери арбузных корок!

Сейида вышла на жаркую улицу и неторопливо зашагала, стараясь держаться в тени домов и деревьев. «А не сбегать ли мне в квартал эль-Маварди, — внезапно пришло ей в голову. — Повидаться с подружками, теткой Атувой…» Она была лишена всех развлечений с того самого праздничного дня, который закончился так печально… Время от времени Сейиде удавалось заглянуть в бывший свой двор, узнать новости: брат Зейнаб работает теперь в другой мастерской — Анвар открыл новую, куда больше прежней; Бахнаси переселился в их квартиру… Но все эти посещения происходили урывками, от случая к случаю, и только растравляли душу.

А сегодня можно задержаться подольше. Ведь никто не заготовляет для нее арбузные корки и, пока наберешь бидон, пройдет не один час. Это звучит правдоподобно, хозяйка, пожалуй, не станет ругаться за долгую отлучку. Только как бы устроить все поумнее — пойти на старый двор, а потом за корками или наоборот? Наверное, первым делом нужно выполнить поручение хозяйки, а то, не приведи господь, не успеешь все сделать, тогда уж взбучки не миновать. Но куда девать бидон с отбросами? Оставить на улице? Перевернут или разбросают. Пожалуй, лучше всего набрать корок и надежно их припрятать, а потом — во двор со спокойной душой и пустыми руками.

Казалось, все благоприятствовало этому плану — едва отойдя от дома, Сейида увидела в глубине чужого Двора большую кучу арбузных корок. Распугав своим стремительным появлением стаю голодных кошек, Сейида мигом наполнила бидон, поставила его на плечо и двинулась к тупику, моля Аллаха о том, чтобы пройти незамеченной мимо типографии. На ее счастье, у дверей никого не было. Благополучно добравшись до дома, она проскользнула внутрь и запихнула бидон под лестницу. Теперь поскорее бежать, пока не заметила хозяйка!

Запыхавшись, Сейида подлетела к тетке Атуве и бухнулась на землю рядом с ней.

— Что с тобой, дочка? — удивилась та.

— Ой, дай отдышаться… — с трудом проговорила беглянка. — Вот посижу с тобой, а потом поиграю.

— Видать, сегодня Умм Аббас разрешила тебе задержаться подольше?

— Нет, она ничего не знает.

— Ох, и попадет же тебе!

— Меня послали за арбузными корками.

— А ты вместо этого…

— Я уже все сделала.

На этот раз тетка угостила ее не только новостями, но и сладостями, которыми теперь торговала. Подошел Бахнаси.

— Привет, Сейида! Что давно не показывалась?

— Так жизнь складывается!

— Совсем большая стала, и не узнать.

Девочка поднялась.

— Ты куда? — спросила Атува.

— К Зейнаб.

— Она пошла в гости.

— Тогда просто поиграю с ребятами.

Хотя детская порывистость и угловатость движений исчезли, и фигура Сейиды стала почти по-женски округлой, все-таки она еще оставалась девочкой, кипучую энергию которой не могла целиком забрать даже тяжелая, изнурительная работа. Беглянка самозабвенно отдалась играм, наскакалась и напрыгалась за все дни, проведенные взаперти. Потом ребята пошли к бочке с водой, поплескались и немного освежились.

Пора было возвращаться, да и солнце палило так нещадно, что даже листья казались языками пламени, охватившими ветки деревьев. Что ждет ее дома? Голодные гуси, наверное, давно подняли крик. Придется рассказывать небылицы, почему она так долго собирала арбузные корки… А вдруг хозяйка нашла бидон? Страшно подумать! Сейида протянула руку под лестницу, и — о радость! — бидон был на месте. Теперь быстрее наверх. Подойдя к двери, она услышала громкие раздраженные голоса. Девочка заглянула в комнату и увидела Аббаса, понуро стоявшего перед родителями. Отец с матерью с мрачными лицами восседали на скамье. Никто не обратил на нее внимания.

— Шесть лет не везет. Не-ет, это моя вина… Все мать твою слушал! Она спит и видит, как бы сделать из тебя ученого человека… Хватит, завтра же в типографию!

— Чего он там не видел? — вмешалась мать.

— Будет работать. Я сам начинал с черной работы — мыл, подметал, как сейчас Абду. Потом подучился, стал наборщиком. Вскоре сменил мастера — упокой Аллах душу доброго Ризка! Потом выдвинулся в начальники наборного цеха типографии «Истикляль». И все равно учился и печатному и переплетному делу — все типографские профессии перепробовал. Только знания и опыт могут принести уважение. Так-то! Чтобы хорошо работать, надо усердно учиться. Без умения и нищий много не соберет.

Однако сентенции Бараи вызвали гневный протест супруги.

— Ты что, хочешь искалечить ему будущее?

— Какое будущее? К чему он стремится, к безделью?

— Я не бездельник! — вставил сын.

— Был и останешься бездельником, если будешь продолжать в том же духе. Я потом и кровью заработал эту типографию, и, если мой наследник не будет вкладывать в нее столько же трудов — пиши пропало! Начинай с мастерового, испытай все на собственной шкуре, и только тогда тебя будут уважать…

— Тебя-то никто уважать не будет, — встряла жена, — хоть чиновником стань!

— Помолчи, старая! Меня уважают больше, чем любого эфенди^[13]. И сам я уважаю тех, кто умеет работать, покойного Габера например. По мне, он стоит больше иного директора или даже министра. Потому что Габер любил свою работу — переплетенную книгу брал как ребенка!..

Сейида, затаив дыхание, ловила добрые слова об отце, она была готова слушать о нем бесконечно, но тут хозяйка заметила девочку.

— Ты чего здесь торчишь, лентяйка?

— Принесла арбузные корки.

Теперь Умм Аббас вспомнила.

— Где же ты пропадала?

— Пришлось поискать — нашла лишь на улице Саляма. Поблизости ничего не было, и я…

— Хватит болтать! Потом я тебе покажу улицу Саляма… А пока поднимись на крышу, нарежь корок и покорми гусей.

— Пусть сначала сама пообедает, — вмешался Бараи.

— Гуси с утра голодные. Слышишь, гогочут?

— И она с утра голодная! Ступай, Сейида, поешь! — заключил хозяин не терпящим возражений тоном.

Всякий раз, когда ему случалось заметить, что воспитанницу загружают работой, Бараи заступался за Сейиду. Но обычно его целыми днями не видели дома. Дела типографии и переплетной мастерской были для него важнее всего на свете. Если бы Сейида работала там, ей было бы куда легче. Но, увы, обязанности девочки целиком определялись хозяйкой — полновластной владычицей сироты. Точнее сказать, полновластной ее мучительницей. Стоило хозяйке заметить, что Сейида сидит без дела, как упреки в дармоедстве и страшные проклятья обрушивались на нее. Как будто Умм Аббас платила ей деньги и боялась, что хоть один миллим останется неотработанным.

Глава 7

Чтобы не злить и без того разгневанную хозяйку, Сейида, наскоро пообедав, поспешила наверх, прихватив бидон и большой кухонный нож.

Разговор с Аббасом закончился, как всегда, безрезультатно. Работать ему в типографии, продолжать ли учиться в школе или, как говорил отец, бить баклуши — родители не пришли ни к какому решению. Глава семьи поднялся и направился в типографию.

— Приляг, отдохни немного, — остановила его жена.

— А как же работа?

— Подождет, отдохнуть все равно надо.

— Вот закончу с делами, тогда отдохну.

— Они никогда не кончатся.

— Ну, в таком случае подожду до старости. Или, еще вернее — до смерти.

— Да смилуется над нами Аллах!

— Его милость надо трудом заслужить…

Увидев Сейиду с бидоном, хозяйка живо переключилась на нее:

— Отнесешь корки и спускайся, воды натаскай, а то в бадье ни капли.

Девочка поднялась на раскаленную крышу, подошла к деревянной клетке, вытащила из бидона несколько арбузных корок и бросила гусям и курам, нетерпеливо сгрудившимся у прутьев.

Потом вновь спустилась, принесла воды и наполнила корыто, из которого поили птицу. Теперь можно было присесть, привалиться спиной к клетке, вытянуть усталые ноги и заняться разделкой корок в тени, падавшей от соседнего дома. Эта работа нравилась девочке еще с тех пор, как она занималась ею вместе с теткой Атувой. А сейчас мельчить корки было вдвойне приятно — хозяйка не любила появляться на крыше. Птицы набросились на корм. Глядя на их шумное пиршество, девочка чувствовала, что делает полезное дело — вроде того, о котором говорил Бараи. Работа не требовала особой сноровки, но Сейиде было приятно видеть, что птицы рады ее приходу, без всякой боязни бегут навстречу, не шипят, не принимают грозного вида. Пожалуй, это единственные создания, которые любят тебя, Сейида, любят гораздо больше, чем люди — враждебные, презрительные, в лучшем случае равнодушные. Да и ты отвечаешь им тем же! На ненависть — ненавистью, на злобу — злобой.

Вдруг послышался звук осторожных шагов, затем на крыше показался Аббас и направился прямо к ней. Сейида внутренне сжалась — от хозяйского сынка ничего хорошего не жди. Еще больше ее насторожил взгляд Аббаса, который, бесстыдно блуждая по ее телу, остановился на голых ногах и двинулся выше, к коленям. Сейида старалась сохранять безразличный вид.

— Как дела? — спросил Аббас единственно для того, чтобы нарушить молчание.

— Сам видишь, господин, — подчеркнуто холодно ответила она.

— Ты все хорошеешь! — продолжал Аббас, пытаясь перекинуть мостик к той теме, которая его интересовала.

Взгляд хозяйского сына казался Сейиде липким, как прикосновение перепачканных пальцев. Она пригнулась и еще быстрее застучала ножом.

— Повзрослела ты, Сейида, округлилась… Помнишь, как я тебя ущипнул? У тебя тогда и груди-то не было…

Страх охватил Сейиду — надо что-то ответить, как-то остановить нахального парня.

— Стыда у тебя нет!

Аббас ничуть не смутился. Напротив, вплотную придвинулся и схватил перепуганную Сейиду за грудь.

— Ах, плутовка — такие драгоценности прятать!

Сейида растерялась, ее охватило чувство полной беспомощности. Она и сама понимала, что в ней происходят какие-то изменения, но почему-то стыдилась их даже перед самой собой, не то, что перед хозяйкой или теткой Атувой! А уж о мужчинах и говорить нечего — ее захлестывал всепоглощающий стыд, когда они оценивающими взглядами рассматривали ее. Правда, люди женятся, и тогда в их отношениях нет ничего постыдного, но они-то с Аббасом не женаты и вряд ли когда-нибудь будут…

Даляль, видимо, рассуждала иначе, когда запиралась в комнате с лудильщиком Али. Наверное, она и испытывала к нему совсем другие чувства, чем Сейида к Аббасу. Вряд ли Даляль стала бы делать то, что ей не хочется. А Сейида желает только одного, чтобы Аббас ушел и никогда к ней не прикасался.

Рука Аббаса обвила ее шею, проскользнула под галабею и прижалась к голому телу. Щеки Сейиды опалило жаркое прерывистое дыхание.

— О, Аллах, какая кожа! Будто шелковая!

Сейида рванулась, галабея затрещала.

— Вот горе-то!

— Тсс!

— Оставь меня!

— Да не кричи ты!

— Уйди, говорю!

Неожиданно Аббас полез в карман, вытащил монету и протянул Сейиде. Пиастр?! С чего это такая щедрость?

— Возьми, детка!

— Это мне?

— Да, тебе.

— А что купить, господин?

— Что хочешь!

Удивительно! С того дня, как умер отец, никому и в голову не пришло подарить ей монетку. А вдруг Аббас потребует что-нибудь взамен? Стоит потерять стыд — и мужчины будут тебе платить, это она не раз слышала. Может быть, поэтому Даляль и льнула к мужчинам? И, наверное, что-то их в ней привлекало — ведь не будут же люди просто так выкладывать деньги. Да, не тобой это придумано — либо женятся, либо платят. Аббас платит. Значит, он считает ее привлекательной?..

Бедняжка Сейида! Ты даже не представляешь, чего достойна твоя красота. Не у одного мужчины при взгляде на тебя учащенно забьется сердце!..

С тех пор как ее грудь стала заметной даже под галабеей и грубая ткань обтянула округлившиеся бедра, зеленщик и булочник встречали Сейиду предупредительными улыбками. Но могла ли она подумать, что Аббас, этот прижимистый парень, которого даже мать называет сквалыгой, на коленях будет протягивать ей деньги. Раньше Сейиде приходилось просить несколько миллимов, а теперь ее упрашивают взять целый пиастр. Больше не придется воровать, тебе рады сделать подарок — только подставь ладонь и возьми!

— Возьми, Сейида!

— Ты это серьезно? — Она все еще не могла поверить.

— Конечно, ну что же ты? Тебе не нужны деньги?

— Нужны.

— Тогда бери.

Она подставила руку и быстро зажала монетку в кулаке — как бы этот сквалыга не передумал… Но Аббас, кажется, уже забыл о деньгах.

— Пойдем! — Он стиснул запястье Сейиды и рывком заставил подняться на ноги.

— Куда?

Не отвечая, парень потащил ее к клетке, переполошив кур и гусей, шумно шарахавшихся по сторонам. Сейиду охватила тревога — что он затеял? Одно дело, когда расплата отодвигается в неопределенное будущее… А сейчас, посреди дня! Даже взрослые люди занимаются любовью тайком! Но Аббас правильно рассчитал: они здесь одни и ему некого опасаться. Кому придет в голову подниматься на крышу в такую жару, когда даже бидон раскалился — не притронешься. Умм Аббас? Едва ли. Она еще не сошла с ума, чтобы по собственной охоте лезть в это пекло. Сейида попыталась остановить его, пробовала образумить, но он молча тащил ее за дощатую перегородку. Между досками зияли громадные щели, но все-таки это было какое-то прикрытие — во всяком случае, издали ничего не видно. Оказавшись за шаткой перегородкой, парень повалил Сейиду и ухватился за подол галабеи. Ока сопротивлялась, но Аббас сильно и безжалостно придавил ее к полу, тяжело навалился на грудь, стиснул слабеющие руки… Отчаяние охватило Сейиду… Она покорилась…

Через несколько минут они уже сидели рядом: Сейида, оглушенная стыдом, Аббас — погасший и равнодушный. Так вот для чего люди закрываются в спальнях… Она кинула взгляд на Аббаса. Похоже, ему теперь нет до нее никакого дела. Ну и пусть. Нужно хотя бы побыстрее истратить деньги, пока он не передумал или хозяйка как-нибудь не дозналась.

— Где ты запропастилась, лентяйка?! — донесся до ее слуха хорошо знакомый голос, неизменно приводивший Сейиду в состояние унизительного, необоримого страха.

Аббас испуганно вскочил на ноги, но вовремя одумался и замер на месте.

— Сейида!

— Я здесь!

— Ты что, заснула?

— Сейчас иду, всего несколько корок осталось!

— А ну-ка живее! Нечего целый день на крыше торчать.

— Сейчас, мама.

«Мама»… Раньше ей приходилось так же величать мачеху. А вот родную мать — не довелось.

Наступило молчание. Сейида взглянула на Аббаса. Глаза его растерянно бегали, а лицо словно окаменело от напряжения.

— Я спущусь первым, — буркнул он и быстро двинулся к лестнице.

Неуверенные, сбивчивые шаги загремели по ступенькам — он слишком старался не производить шума. Сейида схватила нож и ожесточенно изрубила оставшиеся арбузные корки. Снизу послышался голос хозяйки:

— Где это ты был, Аббас?

— Наверху.

— Что тебя туда потянуло?

— Воздухом дышал.

— В эдакую жару-то?

— А мне не жарко.

— Уж что-то тут, верно, не так…

Неужели подозревает? Ничего удивительного — ведь она как никто знает своего сына. Но откуда бы ей догадаться? Может, она подкралась и видела их в щели досок? Ну, уж тогда хозяйка задаст Сейиде зверскую трепку — будет таскать за волосы, бить ногами, извергать самые страшные проклятья, осыпать самыми грязными ругательствами… Сейида вскинула голову, словно отмахиваясь от мучительных мыслей — будь что будет.

С корками было покончено, она собрала последние кусочки и бросила гусям. Те даже не поглядели — уже насытились. Толстая гусыня подошла к корытцу с водой, защелкала клювом, вытянула длинную шею и закинула голову, медленно двигая зобом. Наверняка она счастливее Сейиды… Не знает ни страхов, ни укоров совести — поела, попила, похлопала крыльями и уселась отдыхать. Ее покоя не омрачают даже думы о гусятнице и духовке — Аллах подарил ей неведение. Да, тут есть чему позавидовать!

Только теперь Сейида вспомнила о монете. Как бы понадежнее спрятать деньги от хозяйки? Нужно подыскать какое-нибудь местечко тут же в доме, и пусть это будет ее тайник — там она спрячет этот пиастр, а может быть, появятся и новые деньги.

Но откуда им взяться? Или ты рассчитываешь, что Аббас станет носить тебе пиастр за пиастром? Вряд ли — ведь, насытившись ею, он ушел так же быстро, как обычно выскакивал из-за стола, несмотря на ворчание матери. Однако человеческая природа заставляет вновь и вновь испытывать голод. И, наверное, Аббас снова вернется к ней. Как всегда возвращается к ужину, где бы ни пропадал. Но каждый раз любимого сынка ждут новые блюда, а Сейида теперь для него вчерашние объедки. Что ж, иногда и они благо… Сейида вздохнула. Как это унизительно — думать, придет или не придет нелюбимый человек! Деньги… деньги… проклятые деньги! Сейида облокотилась на оградительную стенку, устроенную по краю крыши, и осмотрелась. Вдали блестели под солнцем стальные рельсы железнодорожного моста, на подъездных путях стояли поезда, виднелась черная водокачка с загнутой вниз трубой, черные угольные кучи, рассыпанные вдоль полотна. Ее взгляд остановился на квартале эль-Мунира, дома которого утопали в зелени. Солнце медленно клонилось к горизонту, становилось прохладнее. Тяжелый вздох вырвался из груди Сейиды — детство ушло безвозвратно. Теперь ей уже не прыгать через веревочку, не играть в классы, не разгуливать по улицам в легкой, свободной галабее. Отныне она должна скрывать свое тело от посторонних глаз, носить взрослые платья, как Умм Аббас. Отныне ты женщина, Сейида. Перед тобой открываются далекие, неизведанные горизонты жизни…

Грустные думы Сейиды прервал разгневанный крик:

— Где тебя черти носят, лентяйка проклятая?!

— Бегу, бегу!

Глава 8

Сейида понимала, что вступает в новую полосу жизни, и считала себя взрослой женщиной, но все же стремительные изменения округлившегося тела, внезапно появившаяся замедленность и плавность движении застали ее врасплох. Это преображение было замечено всеми окружающими, и прежде всего Умм Аббас. Хозяйка из себя выходила — уж больно ее бесило нескрываемое восхищение, с которым мужчины квартала провожали победительно проплывающую Сейиду. Умм Аббас все чаще хмурилась, все чаще кричала, словно надсмотрщик на плантации. Однако теперь Сейида начинала разгибать спину, она уже не была прежней покорной рабыней, и чувство превосходства над этой мужеподобной особой с длинными руками, могучей спиной и широкими плечами, однажды появившись, уже не покидало ее.

До сих пор хозяйка считала себя единственной женщиной в доме, и превращение маленькой, худенькой замарашки в красивую, обаятельную женщину было для нее неожиданным и неприятным событием. Но все же она не могла до конца понять всю пышность расцвета этого молодого здорового тела, пока оно было скрыто бесформенными, безобразными одеждами. И вот ей представился случай увидеть его без покрова. В ванной комнате перед изумленной хозяйкой стояла сложившаяся женщина.

Был вечер пятницы. Закончив генеральную уборку, госпожа занялась собственным туалетом. Она приготовила халяву с лимоном^[14], намазала ноги, руки, а потом приступила к самому ответственному моменту — в заботах о привлекательности хозяйка накладывала сильнодействующий состав даже на лицо, и, хотя тут же от него избавлялась, физиономия становилась похожей на вареную свеклу.

— Посмотри, вода еще не согрелась? — распоряжалась она, поглощенная своей опасной затеей. — Подкачай-ка примус.

Сейида заглянула в бидон, стоявший на примусе, для чего ей пришлось встать на скамеечку, и попробовала воду. Потом занялась примусом, но пламя оставалось слабым. Надо было прочистить горелку, и она вышла на кухню за иглой. Хозяйка услышала шаги и нетерпеливо спросила:

— Кипит?

— Нет еще.

— Я же говорю, подкачай примус!

— Сейчас, только прочищу горелку.

— Об этом нужно раньше заботиться!

— Ума не приложу, отчего она засорилась, только недавно чистила.

Умм Аббас проворчала что-то невнятное — мешала косметическая маска, наложенная на лицо. Однако Сейида не испытывала привычного страха от ее угроз. Она спокойно взяла иголку, неторопливо вернулась в ванную, прочистила примус и поднесла спичку. Повалил дым, но горелка не разжигалась. Пришлось снять бидон, найти, куда бы поставить, взять новую спичку… А время шло. Наконец примус зашумел в полную силу.

— Зажгла? — спросила хозяйка.

Девушка ответила, но очень негромко — и так все ясно: примус ревел на всю комнату.

— Почему не отвечаешь? — не расслышала госпожа. — Подавилась, что ли?

— Я сказала: да.

— У-у, упрямица. Мыло и мочалка готовы?

— Готовы!

— Чего орешь, ненормальная?

— Чтобы слышно было.

— Не глухая. Принеси чистое белье! Возьми галабею из кастора.

— Иду, госпожа.

Наконец вода закипела, мочалка и мыло лежали рядом с тазом, полотенце, белье и чистая галабея поджидали своего часа. Умм Аббас уселась на низкую скамейку — теперь Сейида будет хлопотать вокруг, а она с места не сдвинется до конца купания.

Сейида плеснула в таз кипятку из бидона, затем из кувшина стала подливать холодной воды, делая ее «просто теплой», как говорила хозяйка. Завершив эту ответственную процедуру, она снова долила в бидон воды и поставила его на примус.

Хозяйка начала с головы. Сейида поливала из кувшина, стараясь, чтобы иранская хна смывалась ровно. Как и все, относившееся к драгоценной персоне повелительницы дома, эта операция была довольно утомительна. Поливать нужно было понемногу и непременно по команде:

— Плесни-ка!

Сейида осторожно наклоняла кувшин.

— Пока хватит.

Через несколько секунд опять:

— Плесни… Так… Хватит!

Вымыв голову, хозяйка брала мочалку, собственноручно намыливала и протягивала Сейиде:

— Потри спину.

В свое время Даляль тоже заставляла падчерицу тереть ей спину, да и соседки иногда обращались к девочке с такой просьбой. Но ничего подобного телу госпожи Бараи Сейида не видывала. Кожа пятнистая, какого-то неопределенного цвета — не белая, как у Даляль, и не смуглая, как у тетки Атувы. Первый раз девочка приняла этот природный оттенок за въевшуюся грязь и скребла до тех пор, пока Умм Аббас не прикрикнула:

— Полегче ты, дубина! Всю кожу сдерешь!

Да и вообще, обнаженная хозяйка представляла собой неприятное зрелище: плотные складки нависали одна над другой, и все их нужно было тереть по отдельности, сверху и снизу, словно резиновые шины, надетые на невидимый стержень. Умм Аббас не казалась толстой из-за своего мощного костяка, но стоило ей присесть или наклониться, как откуда-то набегали эти безобразные складки.

Итак, начался ритуал натирания спины. Мочалка скользит в проворных руках Сейиды, повинуясь командам хозяйки:

— Чуть выше… В сторону… Вот так… Три сильнее… Теперь хватит…

Постепенно грязно-серая спина становится багровой, и лицо Сейиды краснеет от усердия, сплошь покрываясь каплями пота. Довольная хозяйка блаженно улыбается:

— Хватит, дочка.

Сейида повесила мочалку на водопроводную трубу, выпрямилась, расправила онемевшую спину. Умм Аббас взяла кувшин и вылила на себя остатки теплой воды.

— Хочешь, сама помойся, заодно и белье постираешь.

Сейида заколебалась. Раньше она спокойно раздевалась в присутствии хозяйки, но теперь что-то мешало ей остаться обнаженной перед испытующим, бесцеремонным взглядом.

— Чего стоишь? — недовольно спросила Умм Аббас. — Раздевайся, а то развезешь до ночи! И постирать еще надо…

Делать нечего, Сейида не спеша разделась. Увидев ее голой, хозяйка всплеснула руками:

— Да ты совсем стала взрослой, девка! Вот несчастье!

Разумеется, она и раньше замечала, что грудь и бедра Сейиды с каждым днем округляются и растут, но она представить себе не могла, до чего изменилось худущее тело девочки. Теперь, кроме Умм Аббас, в доме Бараи появилась еще одна женщина. А ведь сын — здоровенный, полный сил парень. Жизнь теперь настолько осложняется, что и представить страшно. От Аббаса всего можно ожидать. В один прекрасный день окажется, что Сейида беременна, и придется брать нищенку в невестки. Скандал! А ведь она всю жизнь ухлопала, чтобы вывести сына в люди, женить на дочери важного человека, способного устроить карьеру молодого чиновника — дорогого зятя! И отказаться от этих надежд из-за какой-то безродной замарашки?! Хозяйка с ненавистью глядела на Сейиду. Огромная грудь Умм Аббас тяжело вздымалась — гнев просто душил ее.

— Чего застыла как истукан? Садись и мой голову!

Девушка подчинилась, а Умм Аббас продолжала изучать ее, не находя ни одного утешительного для себя изъяна. Как избежать возможных неприятностей? Как оградить сына от этой безмятежной и в то же время опасной женщины? Что бы ей на всю жизнь оставаться нескладной девчонкой с длинными руками и голенастыми ногами. Внезапная мысль, мелькнувшая с ослепительностью молнии, заставила ее содрогнуться, а что, если не только сынок приударит за этой красоткой? Правда, Бараи серьезный, степенный мужчина, вечно занятый своей типографией, но кто знает, насколько ловко поведет себя Сейида. Хоть и говорят «молодо-зелено», но поговорки плохое утешение, когда беда на дворе. Мужчины всегда не прочь поволочиться, особенно за молоденькими. Она не раз замечала что Бараи оживляется и веселеет, когда болтает с соседкой Тахией. Правда, та постарше Сейиды. Вряд ли он дойдет до того, чтобы спутаться с девчонкой. Вот Аббас — другое дело. Одна надежда, что в платье Сейида далеко не так соблазнительна. Но враг человеческий сумеет подстроить случай. Беда, да и только.

Хозяйка свирепо схватила мочалку, откинула со спины Сейиды рассыпавшиеся волосы и принялась с озлоблением тереть нежную кожу, словно хотела содрать ее напрочь. Затем оделась и ушла, оставив Сейиду стирать.

Что и говорить, мужская половина квартала совсем иначе отнеслась к волшебному преображению маленькой сироты, Сейида зря опасалась, что Аббас остынет к ней после случившегося. Хозяйский сын просто не давал ей проходу. Казалось, он только и делает, что ищет укромный уголок, днем — где-нибудь в доме, а ночью — в типографии. Время от времени Аббас давал деньги, и это кое-как примиряло Сейиду с его назойливостью. Похоже, что и другие знакомые мужчины были не прочь что-нибудь ей подарить.

Эта неожиданная, непонятная власть над мужчинами опьяняла Сейиду. Вместо враждебности, преследовавшей ее на каждом шагу, она встречала теперь только приветливые и ласковые улыбки некогда хмурых лавочников и не задавалась вопросом, какие мысли скрываются за этими улыбками. Теперь Сейида не бегала, а ходила степенно и плавно, грациозно покачивая бедрами. Каждое движение свободного сильного тела приносило и самой Сейиде неизъяснимое наслаждение — удивительно ли, что на нее заглядывались.

Вспомни, глупенькая, точно так же плыла по улицам и Даляль. Да, мужчины тогда осуждали ее. Но это лишь для видимости, а сами только и ждали случая, чтобы договориться о встрече. Наверняка и за спиной Сейиды что-нибудь говорят. Пусть, ее это мало трогает. Что там ни толкуй, а она несомненно нравится им. Многие даже забывают о своих делах, когда видят ее.

Ну что ж, Сейида, кажется, тебя и впрямь не пугает будущее, точь-в-точь как твою мачеху? Знаешь, сколько других, подобных тебе, пыталось выйти из этих бедных кварталов ее неверной дорожкой? Пустись по ней и всегда будешь заходить в тупики.

Все повторится с неизменностью граммофонной пластинки: подмигивания, заигрывания, восхищенные возгласы, причмокивания губами, но конец этому будет всегда один — охлаждение, разочарование, пустота. Да, мало надежды кричать вдогонку: ты уже двинулась по пути, проторенному поколениями твоих несчастных предшественниц. Ты хочешь нравиться. И мужчины чувствуют это. Хоть тебя и не назовешь прекрасной, но ты становишься для них все более привлекательной и желанной. Грудь высокая, бедра крутые. Рот немного великоват, но носик — точеный. Когда же ты смеешься, Сейида, твое лицо становится удивительно красивым.

Было уже за полдень, жара спадала, тени домов и деревьев стали длиннее и могли укрыть от безжалостных солнечных лучей. Подул легкий ветерок. Сейида сняла тесный шерстяной жилет, который Умм Аббас напяливала на нее, чтобы скрыть высокую грудь («Надевай, не то простудишься, и сидеть с тобой будет некому!»), взяла небольшую миску, зажала в другой руке хозяйские деньги и пошла к бакалейщику Абдель Муаты купить масла. По дороге она потолкалась возле тележек с огурцами и смоквами, приценилась и двинулась дальше. В лавке девушка подошла к мраморному прилавку и, ни слова не говоря, пристально посмотрела на хозяина, который отвешивал чечевицу. Бакалейщик вздрогнул, словно она его окликнула, и тут же повернулся к ней.

— Что прикажешь, красавица?

— Фунт масла.

Он предупредительно взял у нее миску, быстро наполнил и поставил на весы. Масла оказалось больше, чем на фунт, но лавочник не обратил на это внимания. С деньгами он тоже обошелся небрежно — смахнул, не считая, и вновь уставился на Сейиду.

— Угости конфеткой, — шутливо попросила она.

— Как тебе отказать, обольстительница! — пропел бакалейщик.

— Тогда дай две, — засмеялась Сейида.

— Хоть две сотни! — ответил тот и протянул целую горсть.

Сейида перешла улицу эс-Садд и направилась было домой, но ее задержало зрелище шумной процессии, которая приближалась со стороны квартала Сиди ат-Тыйби. Во главе процессии выступал шейх Ахмад, размахивая белым деревянным мечом. Шедшие следом мальчишки дружно скандировали: «Слава Аллаху!» Сейида остановилась поглазеть. Прежде она бы и сама к ним присоединилась, но теперь неудобно — она уже взрослая.

Сейида засмотрелась на зеленый кафтан и красную чалму шейха и не успела отойти, когда сам Ахмад, а за ним и мальчишки бросились бежать, сметая все на своем пути. Кто-то сильно толкнул замешкавшуюся Сейиду, она упала и выронила миску. Масло вылилось и смешалось с пылью. О, черный день! Целый фунт масла пропал!

Как же возвращаться к хозяйке? На этот раз не отделаешься обычной взбучкой — Умм Аббас обрадуется поводу расправиться с ней и исцарапает ей все лицо. Как быть? Спасти ее может лишь новый фунт масла, но на что его купить? Попросить у Аббаса? Если он выручит ее, Сейида готова быть с ним поласковее. Но как незаметно вернуться домой. Пожалуй, лучше попросить сбегать за Аббасом кого-нибудь из знакомых ребят, хотя бы сына прачечника Дукдука. Что же ты медлишь, Сейида? Ты и так задержалась, и теперь нельзя терять ни минуты! Конечно, Дукдук и его отец Халиль очень удивятся и заподозрят, что ее и Аббаса связывают какие-то дела, которые они хотят скрыть от домашних. Пусть думают что хотят, другого выхода нет. Пусть поухмыляются, позубоскалят, даже пусть ущипнут — руки-то у обоих длинные. Лишь бы не отказали. Вот только дома ли Аббас и есть ли у него сейчас деньги?

Халиль собирался гладить, он уже разложил на столе рубашку и прыскал на нее водой. Увидев Сейиду, он тут же оставил свое занятие и рассыпался в любезностях:

— Ай, кто к нам идет! Добро пожаловать.

— Где Дукдук? — не теряя времени, спросила Сейида.

— Пошел относить белье.

— А когда вернется?

— Скоро. Зачем он тебе?

— Я хотела попросить его сбегать к нам домой.

— Зачем?

— Позвать Аббаса. Он мне нужен по очень важному делу.

— Что ж ты сама не сбегаешь?

— Не хочу, чтобы его мать меня видела.

— Ай, как загадочно! — протянул Халиль. — Вот бы узнать ваши секреты!

Разговор грозил затянуться, и рассерженная Сейида собралась уходить. Но Халиль метнулся следом.

— А не могу ли я быть тебе полезным? Или только султан Аббас?

— Можешь дать взаймы пять пиастров? — выпалила Сейида.

— Целых пять? Зачем тебе?

— Да или нет?! — крикнула она, разозлившись.

— Сначала скажи зачем.

Девушка тяжело вздохнула.

— Куплю масла, чтобы отнести хозяйке.

— Пролила?

— Ага.

— Какая неприятность!

— Так есть у тебя пять пиастров? — раздраженно повторила Сейида.

Халиль вытянул шею и заговорщически произнес:

— Найдется, конечно, но… чем отдавать будешь?

— Отдам с божьей помощью.

— Ну а как не поможет?

— Ты скажешь по-человечески?!

— Э-э, нет, сначала ты скажи…

— Что?!

— Чем заплатишь?

— Заплачу, не бойся.

— Когда?

— Хоть сейчас.

— Смеешься?

— И не думаю.

— Значит, ты серьезно?

— Конечно.

— Прямо сейчас?

— А что нам мешает?

— Вроде бы ничего.

— Никто не увидит?

— Тут есть местечко — за сундуком для белья.

И все-таки Сейиде не верилось, что Халиль способен заводить шашни с ровесницей своего сына. Он просто шутит.

— Хорошо, давай деньги!

Халиль хитро улыбнулся и еще больше вытянул шею.

— Пять пиастров?

— Я же тебе все объяснила.

— Не много ли, Сейида?

— Согласен ты или нет? — закричала девушка.

— Слишком дорого, злюка!

Конечно же, он смеется! Сейида решительно повернулась и вышла. Куда теперь? Надо что-то предпринимать. И немедленно. Вряд ли стоит искать посыльных к Аббасу. Ну, найдет она кого-нибудь, а его нет дома или он без денег. А может, пойти и во всем признаться? Довериться милосердию хозяйки? Ни за что на свете! Уж лучше сбежать куда глаза глядят!

И тут у нее промелькнула спасительная мысль: а почему бы не вернуться в лавку и не попросить масла в долг? Это выручит ее хотя бы на время. Но Абдель Муаты продает только за наличные. В ответ на просьбы о кредите он обычно показывает на объявление: «В долг не отпускаем. Бог подаст!»

Но все-таки надо попытать счастья. Ведь лавочник встречает ее такими жадными взглядами — весь извертится, норовя заглянуть за пазуху.

Была ни была — надежда без действий подобна дереву без плодов.

Глава 9

Второй раз за какие-нибудь полчаса Сейида подходила к бакалейной лавке, в которую уже набилось множество ребятишек. Ей пришлось потрудиться, чтобы протолкаться к прилавку. Поставив миску на мраморную доску, Сейида крикнула так, чтобы перекричать галдящую толпу мальчишек и девчонок:

— Фунт масла, дядюшка Абдель!

Лавочник отозвался только на второй раз — голос Сейиды потерялся в окружающем гаме.

— Ты ведь только что брала?! — удивился он.

— Значит, не хватило.

— Ладно, обожди минутку.

— Я очень тороплюсь.

— Ничего с тобой не случится, подождешь! — Лавочник крутился как заведенный, подхлестываемый криками покупателей. — Вот твое масло, красавица!

Сейида взяла протянутую миску и помедлила, набираясь решимости перед тем, как обратиться с необычной просьбой. Галдеж вспыхнул с новой силой. Со всех сторон неслись крики:

— На полтора пиастра яиц!

— На два с половиной сыру!

— Четыре куска хозяйственного мыла и два — туалетного!

У хозяина голова шла кругом. Непонимающим взглядом он уставился на Сейиду, которая продолжала молча стоять у прилавка.

— А деньги?!

— Какие деньги? Ты уже взял, — неожиданно для себя выпалила она.

— Когда?

— Да вот только что!

Лавочник растерялся: ему отлично помнилось, как Сейида протягивала пять пиастров, но было ли это один раз за сегодняшний день или два, он уже запамятовал. А вокруг шумела толпа покупателей, и собраться с мыслями не было никакой возможности. Наверное, девушка заплатила. Он просто забыл. Она не лжет, у нее такой ясный, открытый взгляд!..

Сейида облегченно вздохнула, выбралась из толкучки и, крепко прижимая миску, чтобы не повторилась утренняя катастрофа, поспешила домой. Слава Аллаху, на сей раз обошлось! А ведь казалось, расправы не миновать — разве Аббас заступился бы за нее?! Он только о себе думает.

И до чего просто! — восхищенно размышляла Сейида. Почему бы не повторить, только уже с чем-нибудь другим? Нужно все получше обдумать и действовать с оглядкой, не зарываться, а то попадешь в беду. Ни в коем случае нельзя проделывать это в одной лавке, тем более что их так много: зеленные, мясные, хлебные, бакалейные… Да, она будет осторожна, она станет придерживаться твердого правила: всякий раз забегать в новую лавку и рисковать только в том случае, если хозяин вконец издерган назойливыми покупателями.

Подходя к дому, Сейида еще издали увидела хозяйку — высунувшись из окна, та болтала с соседкой Умм Рашван. Заметив девушку, она с издевкой воскликнула:

— Так быстро?.. Где это ты разгуливала?

Занятая своими размышлениями, Сейида совсем забыла придумать какое-нибудь оправдание и поначалу замешкалась.

— Я не разгуливала, — сказала она, наконец, — в очереди простояла.

В другой раз это секундное замешательство дорого обошлось бы Сейиде. Хозяйка медлить не любила и чуть что — пускала в ход руки. Твое счастье, Сейида, что она поглощена разговором! Девушка прислушалась. Соседки жаловались на жизнь, на судьбу, на людскую черствость…

— Взять хотя бы толстомясую Валию, чтобы она усохла!.. Собиралась эта корова в мануфактурную лавку, а я ей и говорю: скажи, когда пойдешь, мне крепу купить надо. Так что ты думаешь — поленилась зайти!

— Она такая, сроду добра не сделает, — поддержала собеседницу Умм Рашван.

— Будто я невесть что у нее попросила! Да больно она мне нужна — просто приказчик у нее знакомый, как увидит ее телеса, расплывается и отдает почти задаром…

— Не трудно быть добрым за хозяйский-то счет!

— Твоя правда, сестрица! Умеют люди устраиваться — ни дна ей ни покрышки, этой зазнайке!

Когда Умм Аббас перемывала кому-нибудь кости, для Сейиды наступала минута передышки. И вот теперь, услышав шаги на лестнице, хозяйка даже не вышла навстречу.

— Поставь масло на кухню и займись посудой, — крикнула Умм Аббас, не отрываясь от окна.

Девушка совсем успокоилась — беда миновала. Удача была полной, и после этого счастливого дня ее не покидала неотвязная мысль: а что, если попробовать еще в какой-нибудь другой лавке!

Постоянное стремление извернуться, словчить, выгадать порождалось не только желанием полакомиться. Теперь Сейиде нередко удавалось раздобыть что-нибудь из сладостей. Ее не очень беспокоило, откуда брались деньги, главное — чтобы никто не узнал. Даже мысли о кражах, за которые можно было попасть в тюрьму, не слишком докучали Сейиде — она верила, что все останется между ней и Аббасом, который сам привык брать, что под руку подвернется и не считал нужным осведомляться, кому это принадлежит.

Мелочь, которая перепадала от Аббаса, обычно уходила на всякие нехитрые удовольствия, но теперь Сейиду начинали привлекать не только лакомства и уличные развлечения. Ей хотелось обзавестись зеркалом, чтобы иметь возможность заниматься туалетом, когда остаешься одна на кухне. Да и гребешок теперь был просто необходим — не вечно же ходить растрепанной. И самым заветным ее желанием было приобрести платок и нормальное платье вместо этой драной галабеи, не просыхающей от стирки и уборки.

Даже страшно подумать, сколько ей всего нужно! Будь у нее хоть десятая доля того, что есть у любой женщины, она бы выглядела совершенно иначе. Даже сейчас, в этих нищенских тряпках, она приковывает пристальные взгляды мужчин. А если еще и прилично одеться?!

Но за обновки надо платить, Сейида, а денег у тебя нет, если не считать тех жалких пиастров, которые ты получаешь от Аббаса и старательно прячешь в клетке для птиц. Да и к тому же он всегда норовит обмануть — обещает, клянется, придумывает фантастические причины, лишь бы не расставаться с деньгами. А как оборвешь приставания хозяйского сына? Одно слово — и ты окажешься на улице. Приходится мириться с его назойливостью, хотя Сейида так и не понимает, что хорошего находят взрослые в подобных отношениях. Но Аббасу дела нет до ее чувств, он законченный эгоист, так уж его воспитали, он и с родителями не церемонится, прямо требует все, что ему нужно. Попробуй второй день подать на обед то же самое блюдо, сразу поднимет крик:

— Это что же, каждый день чечевица?

Хозяйка никому не позволяла повышать голос, даже сам Бараи ее побаивался. Но Аббасу все разрешалось. До него у Умм Аббас было трое детей, но все они умерли. Вот она и дрожала над последним, как бы Аллах не прибрал и этого.

— Что же ты хочешь? — только и спрашивала она в подобных случаях.

— Пожалуй, яичко всмятку…

— Эй, Сейида! Свари-ка три штуки!

Насытившись, Аббас отправлялся гулять, ходил в кино, иногда заворачивал в квартал Вишш эль-Бирка, о котором он когда-то говорил Сейиде. Если же его просили чем-нибудь помочь, он искренне возмущался:

— Что мне, делать больше нечего?

— Можно подумать, ты опаздываешь в министерство или в институт! — Мать воздевала руки и молитвенно произносила: — Когда тебя Аллах вразумит, когда ты за ум возьмешься, горе мое!

— Опять завела свою старую песню. Надоело.

— И когда ты, наконец, закончишь школу и станешь эфенди?

— Нечего переливать из пустого в порожнее, гони-ка лучше пять пиастров!

С каждым днем требования Аббаса становились все непомернее. Матери было уже трудно оплачивать его расходы из тех денег, что Бараи давал на хозяйство. Она отказала ему раз, другой, и тогда парень начал таскать вещи из дому. Однажды мать поймала его с примусом, который он уже нес на продажу.

— Постой-ка, Аббас! Что это у тебя спрятано под галабеей?

— Ничего.

— Немедленно покажи!

— Я же говорю, у меня ничего нет! — И Аббас метнулся было в сторону, но мать успела ухватить его за галабею и отняла примус.

— До чего ты дошел, Аббас! О горе мне!

— Ну что разнылась?

— А по-твоему, ничего не случилось? Да если узнает отец, он из тебя отбивную сделает!

— Тогда ори на весь квартал.

— Нет, буду молча смотреть, как ты растащишь весь дом! — воскликнула мать, но уже тише.

— А что мне остается? Я попросил у тебя по-человечески, но ты не дала ни миллима!

Пришлось хозяйке выкупать собственный примус. Аббас всегда добивался от нее чего хотел. Так и с Сейидой. И ждать от него исполнения обещаний, на которые он не скупился, было пустым делом. Похоже, Аббас считал, что Сейида раз и навсегда стала его собственностью, значит, нечего на нее итратиться. Поэтому хочешь не хочешь, а придется искать другие источники, Пожалуй, надо попытаться повторить ту уловку, которая удалась в бакалейной.

Конечно, Сейиде боязно, и каждое утро она откладывает рискованное предприятие на следующий день. Она медлит, словно на пороге темной комнаты, когда страх нарастает и становится до того нестерпимым, что человек готов броситься в пугающую темноту очертя голову. И она бросилась…

Через несколько дней хозяйка выдала Сейиде целых десять пиастров — в два раза больше, чем обычно. И опять надо было идти в бакалейную. Вот он, решительный миг — в случае удачи ей достанется целое состояние!

Но, разумеется, к Абдель Муаты нечего и соваться. Сейида взяла кошелку и пошла по улице, ведущей к бойне, где то и дело встречались бакалейные лавки. Надо высмотреть, где побольше народа. Довольно скоро Сейида увидела на другой стороне толпу, сгрудившуюся у витрины. Судя по банкам для крупы, сахара и приправ, выставленных в ней, это была бакалея.

Похоже, здесь можно надеяться на успех…

Сейида ловко протиснулась к прилавку, за которым метался очумевший хозяин: развешивал, отмеривал, насыпал, получал деньги. Крики покупателей подхлестывали его, как усталую лошадь. Было заметно, что он уже с трудом соображает.

— Эй, Абду Саббур! Сколько можно ждать?

— Заверни фунтик сушеной зелени!

— На полфранка^[15] сыру!

— Поживее, Саббур!

— Клянусь Аллахом, ты заставишь молить, чтобы он разрушил твой дом!

В этом шуме и гаме, где каждый настойчиво требовал свое, Абду Саббур ничего не мог понять толком: кому, что и сколько и за какую плату. Он автоматически отпускал товар и получал деньги. Ну что ж, теперь ей известно его имя.

— Да станет твой дом дворцом по милости Аллаха, дядя Саббур.

Привлеченный неожиданным пожеланием, бакалейщик повернулся, и его взгляд с недоумением остановился на улыбающемся лице Сейиды. В следующее мгновение Саббур расплылся в ответной улыбке, скользнул глазами по высокой груди молоденькой покупательницы и больше уже никого не замечал.

— Что прикажешь, красавица?

— Я уже сказала.

— Прости, не расслышал — тут такой шум…

— Ну что ж, придется повторить: на два пиастра яиц, пакет очищенных бобов… — начала перечислять Сейида.

Бакалейщик внимательно выслушал.

— Минутка, и все будет готово!

— Дядюшка, ровно час, как я здесь стою.

И хозяин кинулся наполнять пакеты и передавать их нетерпеливой покупательнице. А та набивала кошелку да приговаривала:

— Побыстрее, дядя Саббур, и так целый день потеряла!

— Экая торопыга, не подгоняй меня ради Аллаха!

Наконец Саббур передал последний пакет и вскинул глаза в ожидании денег. Но покупательница и не думала платить.

— А где же сдача? — неожиданно сказала она. — Или ты установил новые цены?

— Сдача? — чуть не задохнулся хозяин.

— С десяти пиастров.

— Разве ты их давала?

— А то как же? — Сейида для вящей убедительности стукнула себя в грудь.

— Помнишь, я спросила яиц и бобов и тут же протянула деньги?

— Может быть… — заколебался Саббур.

Со всех сторон неслись раздраженные крики:

— Сколько можно ждать?!

— Разрази тебя гром!

— Спит он, что ли?!

С усталой физиономии Саббура все еще не сходило недоумение. Он покрутил головой и с сомнением уставился на девушку.

— Ну, чего смотришь? Гони два пиастра!

Хозяин вздохнул и полез за деньгами.

— Бери, Аллах правду видит…

— Стыдно тебе должно быть, дядя Саббур, — укоризненно заговорила Сейида, принимая монеты. — Чтоб мне ослепнуть — отдала тебе деньги… Чтоб меня трамвай переехал! А если не веришь…

— Хватит, хватит! Ступай с миром.

И Сейида не заставила себя упрашивать. Она быстро протиснулась сквозь толпу и почти побежала домой сама не своя от радости. Вот это да! Десять пиастров! Ну и ловкачка ты, Сейида! Ну и артистка! Так обмануть торговца! Наверное, до сих пор глазами хлопает.

Послушай, Сейида, ведь ты обокрала Абду Саббура! А он никого не обманывает? Он не обвешивает таких, как ты, несчастных девчонок, которых потом ругают и бьют хозяева? А ее, Сейиду, не обкрадывали всю жизнь ежедневно и ежечасно? Ее не грабили, отнимая силы, время, достоинство, веру в людей? Да, все это так, Сейида, но и твоя проделка — такой же грабеж. Саббур ведь ничем тебя не обидел, не оскорбил, не унизил. Почему ты украла не у тех, кто виноват в твоих горестях, кто сделал твою жизнь тяжелой и беспросветной, кто толкает тебя навстречу новым несчастьям? Неужели становишься такой же жестокой, как и они: увидела, что можешь обмануть безобидного человека, и моментально воспользовалась случаем!

Око за око… Если бы так! Куда чаще зло остается неотплаченным. Обиды вымещают на тех, кого легче обидеть. Правда, мы себе в этом не признаемся, собственные обстоятельства кажутся нам настолько важными, что оправдывают любой выход. А как должны чувствовать себя те, за счет которых мы вышли из своих затруднений? До этого нам нет никакого дела. Для нас существуют лишь собственные обиды. Вот и ты, Сейида, так же несправедлива. Тебя обманывает Аббас, а ты — Абду Саббура, которого в первый раз видишь!

Ну и что из этого? Обман, ложь — это обычное оружие самозащиты, от которого отказываются только святые да сумасшедшие. Любые поступки становятся прегрешениями, достойными раскаяния, только в том случае, когда ложь бессильна их скрыть. Преступления — это всего лишь неловкие шаги, которые невозможно заглушить лицемерными словами и ханжескими молитвами. Люди доказали ей это своими бесчисленными обманами. И она платит им тем же. Кому? Да разве тут разберешь, когда удары сыпятся отовсюду? Бей наугад — другого выхода нет! Такова жизнь! И кто осудит ее за то, что ей хочется выжить?

Нет, Сейида не позволит себе раскиснуть от благодушных размышлений, сегодня она победительница: корзина полна, хозяйке приготовлены два пиастра сдачи, и еще десять зажаты вот здесь, в кулаке. Чем не богатство?! Хочешь, покупай любые сладости, хочешь — зеркальце, гребешок, косынку! Ну а дальше? Потратит эти деньги и снова серая жизнь — ни лакомств, ни удовольствий? Что над этим задумываться? Прежде нужно еще сохранить деньги от всевидящего ока хозяйки и припрятать покупки. А верно, где ей хранить будущие обновки? Ломай теперь голову — ни одного укромного уголка на примете. Эх, Сейида, сначала обзаведись ослом, а потом думай, куда его ставить!

Поглощенная своими думами, девушка не заметила, как подошла к дому.

— Не могла найти яиц покрупнее? — встретила ее Умм Аббас, с подозрением заглядывая в кошелку. — Небось еще и несвежие! И сыр сухой…

Сейида почти не слышала придирок. Ее мысли занимало лишь внезапно свалившееся богатство. А вдруг хозяйка заставит разжать кулак и увидит деньги. Подымет скандал на весь город, изобьет до полусмерти, обвинит во всех пропажах, которые когда-либо происходили в доме…

— Ты налила воду для птицы? — как сквозь сон донесся до нее голос хозяйки.

О радость! Кажется, пронесло…

— Нет!

— То есть как «нет»? Я еще утром сказала!

— Прости, мама, забыла.

— Вот я тебе напомню!

Сейида метнулась выполнять поручение. Прибежав на кухню, она окинула взглядом полки в поисках пустого бидона. Вдруг на глаза ей попался глиняный кувшин, которым почти не пользовались. Отличный тайник! Сейида быстро запустила руку в кувшин, разжала кулак и вскрикнула от неожиданности — кто-то неслышно подошел сзади и схватил ее за талию.

— Ну, чего испугалась? — раздался за спиной голос Аббаса.

Сейида обернулась. Сердце билось в груди, как птица в клетке. Она попыталась взять себя в руки.

— Что ты тут забыл? — напустилась она на Аббаса.

— Тебя!

Нашел время любезничать! Надо бы бежать за водой, но как отойдешь от кувшина, в который положила деньги.

— Ты сама не своя. В чем дело?

— Ни в чем.

— Что ты положила в кувшин?

— Ничего.

— А ну-ка, покажи.

— И не подумаю!

Сейида старательно загораживала кувшин, и это еще больше разжигало любопытство Аббаса. Он попробовал оттащить девушку.

— Не смей!

— Что ты тут прячешь?

— Сказала же тебе — ничего.

— Тогда почему не даешь заглянуть в кувшин?

Он еще упорнее потянул Сейиду в сторону, но девушка извернулась, вырвала кувшин и мигом вытащила деньги. Аббас навалился на нее всем телом, схватил за руку, стараясь разжать кулак.

— Давай показывай!

— Пусти!

— Скажешь, что у тебя в кулаке, тогда отпущу.

Сейида, пытаясь спрятать руку за спину, с отчаянием выпалила в лицо неотвязному парню:

— Десять пиастров!

Аббас от удивления даже рот раскрыл.

— Врешь?!

— Клянусь Аллахом!

— Где раздобыла?

— Не твое дело!

— У матери стянула?

— У нее стянешь!

— А где взяла?

— Не скажу.

— Тогда пойдем к матери.

Все, Сейида, тебя приперли к стенке. Придется сказать правду — иного выхода нет. Аббас вряд ли передаст матери, он ничем с ней не делится. А ведь главное, чтобы не узнала хозяйка… И Сейида решилась:

— Я обманула бакалейщика.

— Как же ты ухитрилась?

— Набрала полную кошелку и не заплатила.

— Что-то похоже на сказку!

— Я сказала ему, что уже отдала деньги.

— И он поверил?

— Не сразу.

— А как ты его убедила?

— Клялась, божилась, призывала Аллаха…

— Вот осел! Ловко же ты его надула! — восхищался Аббас. И, немного подумав, добавил: — Только зачем тебе прятать деньги в кувшин, глупенькая? Дай их лучше мне, а я их спрячу.

— А потом с тебя спрашивай.

— Ну, клади в кувшин… Пусть мать на них наткнется.

Тоже верно. Что же делать?

— Давай, не бойся, — настаивал Аббас.

— Ладно, бери! Только поклянись, что вернешь.

— Конечно, верну.

— Клянись!

— Клянусь пророком!

Глупышка Сейида! Требуешь клятвы, хотя прекрасно знаешь ей цену — вспомни, как ты божилась в лавке Абду Саббура!

Глава 10

Успех проделки подтолкнул Сейиду продолжать опасную игру, которая казалась ей, поверившей в постоянство удачи, лишь захватывающей забавой. Каждый новый обман был для нее чем-то вроде шахматной партии, когда игрок тщательно взвешивает промежуточные ходы, поджидая удобного случая для атаки зазевавшегося короля.

Прежде всего, Сейида отыскивала подходящую лавку, хозяин которой не мог ее раньше видеть. Разумеется, в счет шли только те лавки, которые собирали толпу покупателей. Затем наступала самая опасная часть дела. Сейида, пробираясь сквозь толчею, кричала хозяину:

— Ты что, забыл обо мне? Еще не бывало случая, чтобы простоять у тебя меньше часа!

— Одну минутку, — отзывался оторопевший торговец.

— Их уже шестьдесят! — Сейида разыгрывала возмущение. — Или возвращай деньги, или отпускай товар!

— Сейчас отпущу! — отвечал хозяин, лихорадочно припоминая, что заказывала разгневанная покупательница. Естественно, в голову ничего не шло — приходилось с поклоном переспрашивать: — Так что тебе требуется, госпожа?

— Уже десять раз говорила!

— Прости, совсем запамятовал… Повтори, ради Аллаха!

— Последний раз к тебе прихожу!

— Не сердись, с кем не бывает!

Сейида начинала излагать длинный перечень нужных товаров. Когда же лавочник, торопливо отмерив и отвесив все необходимое, спрашивал деньги, девушка била себя в грудь и гневно выкрикивала:

— Не я ли тебе сразу отдала десять пиастров?

— Это когда же?

— Час назад! Если не веришь, открой ящик — я тебе покажу свою монету. Ну и намучаешься в твоей лавке, — заключала она, возмущенно мотая головой.

Такого натиска не выдерживал ни один лавочник.

— Поостынь, я вспомнил — твоя правда, — обычно говорил он извиняющимся тоном.

— Была одна правда, да и ту собака утащила!

— Прости, мало ли что может случиться. Все люди, все человеки…

Сейида недовольно выслушивала извинения, забирала корзину с покупками и, продолжая ворчать, протискивалась к выходу. А сердце ее так и прыгало от радости — опять удалось, десять пиастров в кармане!

Аббас всячески поощрял девушку на эти проделки. Еще бы. Он сумел убедить Сейиду, что самое безопасное — отдавать выручку ему: возврат гарантирован, как в государственном банке! Сейида наверняка не удержится и все сразу растратит. А так у нее мало-помалу соберется порядочная сумма! Приходилось верить — все-таки какая-то надежда. А попробуй не согласиться, Аббас донесет матери. Что угодно, только не это.

Пиастры Сейиды здорово поддержали Аббаса. Конечно, родители кое-что подбрасывали, но этого явно не хватало при его легкомыслии и любви к развлечениям. Ну и ловкий он все-таки парень, то ей платил, а теперь девчонка сама на него работает! Жаль только, чересчур осторожничает, могла бы почаще приносить деньги. И мать почти ничего не дает. А тут как назло позарез понадобились. Аббас пошел к Сейиде.

— Как у тебя с монетой?

Она только пожала плечами — нашел, у кого спросить! Но парень не отставал:

— Сегодня ничего не надо покупать?

— Позавчера всего накупила… Помнишь, заработала пять пиастров? И вдобавок торговец чуть не накрыл…

— Неужели ничего не надо?

— Так, пустяки, меньше чем на пиастр. Тебе хватит?

— Издеваешься?

— Ну, спасибо, не придется мараться.

— У меня великолепная идея!

— Да что ты говоришь! — насмешливо воскликнула Сейида.

— Сходи на рынок.

— Рынок большой.

— В бакалейную.

— Что же мне там делать? Счета проверять?

— Не болтай ерунду! Наберешь всякой всячины…

— И куда с ней деваться?

— Вернешь обратно и возьмешь деньги.

Девушка сразу не поняла, что предлагает этот комбинатор.

— Значит, так, — медленно повторила она, — набрать всякой всячины, вернуть хозяину и потребовать деньги?

— Точно.

— Но мне придется идти в лавку с пустыми руками.

— Как будто ты когда-нибудь расплачиваешься!

— Не расплачиваюсь, но все-таки…

— Не бойся — какая разница?

— Ну а что скажет твоя мать, когда увидит меня с покупками?

— Кто тебе сказал, что надо возвращаться домой?

— Тогда как прикажешь поступить? Открыть собственную бакалею?

— Перестань дурить! Поболтаешься немного по улицам, вернешься и потребуешь денег.

— За что?

— За возвращенные товары. Они не понравились твоей хозяйке.

— Так-таки ничего и не понравилось?

— Ну… не совсем так… Скажем, яйца показались несвежими.

— А еще что?

— Не усложняй, Сейида! Возьми что-нибудь подходящее — часть съедим, а остальное вернем.

— Я уже сыта по горло! — зло сказала Сейида.

— Неужели ничего не захочется? Сыру, халвы…

— Захочется, так я достану. Тебя не спрошу!

— Давно ли такая самостоятельная стала?

— С рождения! Где деньги, которые ты у меня брал?

— Лежат у меня в целости и сохранности.

— Ну вот — полежали и хватит!

— Хочешь, чтобы у тебя их стащили или мать нашла?

— Где деньги?

— Отдам.

— Когда!

— Когда заведутся.

— У тебя никогда не заведутся! Ты всю жизнь будешь ходить с пустым карманом!

— Дурочка! — неожиданно рассмеялся Аббас. — Когда-нибудь и дом, и типография — все будет моим!

Вот на что он рассчитывает… Ну что ж, предположим, Аббас станет хозяином. Что это сулит ей, Сейиде? Назовет ли он ее хозяйкой? А почему бы и нет? Ведь живут же они как муж с женой. Только обычно мужья все заработанное отдают своим женам, а у них наоборот…

— Так как же, Сейида? — прервал ее раздумья Аббас.

— Ты о чем?

— Насчет бакалеи.

— Сначала ответь на один вопрос.

— Какой еще вопрос?

— Кем я для тебя буду, когда станешь хозяином?

— Королевой! — захохотал Аббас. — Ешь — что хочешь, одевайся — как твоей душеньке угодно.

Сейида недоверчиво посмотрела на парня: конечно, не похоже, что он собирается исполнить свои обещания, но, с другой стороны, кто знает, как все обернется… Аббас к ней не так уж плохо относится, во всяком случае, получше своей матери — от той вообще доброго слова не услышишь. А он, хоть и редко, бывает с ней ласковым и по-своему даже нежным. Конечно, он эгоист и никогда не пожертвует малейшей из своих прихотей, но, если дело не касается его интересов, Аббас может быть даже щедрым. Иногда тайком от матери он баловал Сейиду такими блюдами, оставшимися после обеда или ужина, о которых девушка не смела и мечтать.

Сейида вновь взглянула на длинноносого, тощего, чернявого Аббаса, с каждым днем становившегося все более и более долговязым — на эту помесь лицемерки и праведника, Умм Аббас и хаджи Бараи, — и неожиданно спросила:

— Почему ты ничем не занимаешься, Аббас?

— А чем?

— Какой-нибудь работой.

— Рабо-отой! — протянул тот. — А зачем мне работать?

— Чтобы получать от жизни, что тебе хочется.

— Я и так получаю, что мне хочется!

— Кто поручится, что завтра ничего не изменится?

— Тогда и увидим.

Аббас с сожалением посмотрел на Сейиду — вот ребенок!

— Видишь ли, жизнь полна удовольствий… Работа, понятно, к ним не относится… и если имеешь возможность получить эти удовольствия, не натруждая рук, то к чему отказываться?

— Значит, кому-то приходится работать за тебя, только и всего.

— А почему бы и нет? Так уж мир устроен: дураки надрываются, а кто поумнее, живут и в ус не дуют!

Сейида тяжело вздохнула. Она-то принадлежит к дуракам, к тем, кто трудится в поте лица своего, не питая никаких надежд на будущее воздаяние. Однако кому известно, что принесет завтрашний день? Сегодня хозяин положения Аббас, а там…

— Пойдем, Сейида, пора, — подгонял заждавшийся вымогатель.

— Что-то мне боязно, Аббас!

— Не выдумывай! Все сойдет как нельзя лучше. А когда стану хозяином, верну тебе в десять раз больше, клянусь Аллахом.

Как всегда, Сейида уступила. Взяла корзину, полпиастра, которых могло хватить лишь на сущие пустяки, вроде пучка моркови, и задумалась — к кому идти? Трудно припомнить, где ее не знают — почти во всех лавках успела примелькаться. А что, если сходить к Абду Саббуру? Прошло уже достаточно времени, а кроме того, Саббур явно ею заинтересовался — трудно обмануться в значении тех взглядов, которые он бросал на молоденькую покупательницу. Возможно, пышная грудь Сейиды отвлечет его и на этот раз.

В лавке Абду Саббура по обыкновению было полно народу. Шум, гам, нетерпеливые реплики. Хозяин, не разгибаясь, развешивал товары, получал пиастры и бросал их в маленький ящик под прилавком.

Звонкий голос Сейиды перекрыл общий галдеж, заставив Абду Саббура оторваться от монотонной работы и вскинуть глаза.

— Что же ты? Забыл обо мне, хозяин?

Абду, не глядя, отпустил кусок сыра какому-то покупателю и повернулся к девушке. По всему было заметно, что он рад ее видеть. Похоже, можно рискнуть — еще разок попытать неверного счастья. Вряд ли торговец помнит все обстоятельства того дня, когда недосчитался десяти пиастров. Возможно, к вечеру он и обнаружил убыток, но попробуй вспомни, кто тебя наказал, — столько пройдет народу, что и себя забудешь! Конечно, Сейида не из тех, кого можно не заметить, но это и к лучшему — видимо, лицо ее показалось Саббуру знакомым. Он растянул губы в приветливой улыбке.

— Как можно забыть о тебе, госпожа!

— Ты все отшучиваешься?! А ведь я уже который раз напоминаю.

Хозяин искренне удивился. Он мог поклясться, что ни слова не слышал, да и увидел-то он ее только-только. Надо же! Совсем из головы вон.

— Как же, как же! Ты спрашивала… — осторожно начал он.

— Три окка сахару, на три пиастра яиц, пол-окка халвы, — нетерпеливо напомнила покупательница.

Стараясь на сей раз ничего не упустить, хозяин выслушал весь длинный список и поймал себя на том, что никак не может сосредоточиться — большие глаза, высокая грудь, крутые бедра соблазнительной незнакомки властно отвлекали внимание. Наверное, ей приходится повторять свой заказ не одному Саббуру! Ну и красотка! Похоже, однако, что он ее уже видел у себя в лавке… Кто знает, может, она и еще зайдет и тогда Саббуру удастся завести разговор не только о сахаре…

Но как? Тут на глазах у всех не очень-то поговоришь. Эх, пришла бы она чуть попозже, можно было бы попробовать намекнуть о свидании! Да и он хорош — девушка столько времени пробыла в лавке, а на него, видите ли, рвение нашло! Конечно, теперь она торопится…

— Поскорее поворачивайся, Саббур! Не то уйду в другую лавку.

Ну, уж этого нельзя допустить. Надо постараться получше обслужить покупательницу, чтобы приходила почаще. Торговец забыл обо всех остальных и занялся только Сейидой.

— Это что же получается? — обиделся очередной покупатель. — Полчаса стою, а ты все никак меня не замечаешь! Я тебе не мальчишка!

— Подожди минутку, Осман, девушка торопится, потерпи.

— А мы не торопимся? — выкрикнула какая-то женщина. — Или она принцесса?

Во избежание скандала торговец поспешно отпустил Османа и занялся крикливой женщиной. Люди приходили и уходили, смеялись, переговаривались, торопили хозяина. Сейида позволила оттеснить себя от прилавка. В такой ситуации Саббур едва ли вспомнит, платила она или нет. Можно взять то, что он успел ей отдать, и незаметно уйти. Но что толку — Аббасу нужны деньги, а не покупки. Пришлось вновь пробираться вперед и напоминать хозяину о себе.

— Закончишь ты со мной или нет?

— Минуточку, госпожа!

— У меня нет ни секунды. Или давай остальной товар, или сдачу!

— Сдачу? — Хозяин был поражен.

— Что удивительного?! Разве это стоит десять пиастров? — Сейида показала на корзину.

— Когда ты давала мне деньги?

— Сразу как пришла.

Саббур начал судорожно вспоминать: когда же он взял деньги? А все эти рассерженные глаза — совсем закружили голову!

— Отпустишь ты меня, наконец? — торопила Сейида. — Или рассчитывайся, или забирай все обратно!

— Хорошо-хорошо! Что ты еще спрашивала?

— Банку сардин и пакетик мятных лепешек.

Это она может оставить и для себя — пригодится… Вручив покупки, Абду Саббур располагающе улыбнулся и попросил:

— Не обходи мою лавку! Только выбирай время попозже — тогда не придется столько ждать.

— Ладно, учту.

Сейида перешла улицу, однако беспокойство не оставляло ее. Самое страшное впереди — ведь предстоит вернуть чуть ли не все покупки, чтобы принести Аббасу побольше денег. Еще примет ли Саббур товар обратно? Ну, предположим, кое-что ему придется принять. Сейида слышала, как хозяин ответил кому-то, что у него нет пиленого сахара. Вот она и попросит, чтобы ей обменяли песок: «Ах, у тебя нет другого — возвращай деньги!» Ну а еще что придумать? Пожалуй, можно безбоязненно утверждать, будто у яиц подозрительный вид…

Сейида завернула за угол и огляделась в поисках Аббаса. Куда он запропастился? Они ведь договорились встретиться здесь, в тупичке. Может быть, он достал денег где-нибудь еще и уже умотал к своим дружкам? Ну и слава Аллаху — она и без него обойдется. То, что ей может понадобиться, оставит пока что в прачечной у Халиля, а остальное отнесет обратно, получит деньги и спрячет их для себя.

Сейида не спеша прогулялась, чтобы было похоже, будто она успела сходить домой и обратно, и вновь зашагала к Саббуру. В лавке была та же толчея, покупатели сменились, но толку от этого было мало. Шум, гам, насмешки, ругательства, толкотня — все по-прежнему, словно она никуда не выходила.

Девушка покрепче сжала корзину и начала решительно пробираться к прилавку. Увидев ее перед собой, Саббур удивился:

— Что случилось?

— Хозяйка прислала кое-что поменять.

— Вот как?!

— Нам нужен пиленый сахар, а ты дал песок.

— Что ж ты сразу не сказала?

— Я говорила, но ты, видно, не понял.

— Но у меня все равно нет кускового сахара.

— Принеси из другой лавки.

— А не проще тебе вернуть песок?

— И еще тухлые яйца.

— С чего это ты взяла?

— Хозяйка разбила одно на пробу, и оно оказалось тухлым. Приказано вернуть все.

Сейида вытащила из корзины сахарный песок, пакет яиц и поставила на прилавок с таким рассерженным видом, который исключал всякую возможность возражений.

— Может быть, выбрать свежих яиц? — робко предложил Саббур.

— Нет, лучше верни деньги.

— Сколько?

— Сам сосчитай.

Бакалейщик закатил глаза, пошевелил губами, открыл ящик и вытащил несколько монет. Но не успел он протянуть деньги, как за спиной Сейиды раздался голос:

— Подожди, Саббур. Эта девчонка — воровка!

Она обернулась и замерла от ужаса: перед ней стоял хозяин соседней бакалеи — Мурси. И надо же было ему прийти именно сейчас! Мурси схватил девушку за руку.

— Она самая и есть. Пришла ко мне в лавку, набрала полную корзину товара, не заплатила, да еще сдачи потребовала! А вечером пересчитываю кассу — недостача двенадцать пиастров. Я все сразу и вспомнил.

Тут и Саббур начал кое-что понимать. Похоже на правду… Девчонка сказала, что давно заплатила, а он ничего не помнит. Вдруг его словно озарило: ведь это уже не первый случай — недаром она показалась такой знакомой! Ах, разбойница! Саббур бросил монеты в кассу и гневно воскликнул:

— Второй раз хочет меня обокрасть!

Все кончено! Вот ты и попалась, Сейида. Теперь пощады не жди, никто за тебя не заступится. Ты одна, кругом враждебные лица, кричащие рты, злые глаза. Ну что ж — кричи им в ответ, отказывайся, не признавайся!

— Ты что выдумываешь? С ума сошел?

— Это я-то с ума сошел?!

Саббур выскочил из-за прилавка, схватил корзину и замахнулся.

— Вот я тебя проучу!

— Правильно! — поддержал Мурси, хватая Сейиду. — В тюрьму таких надо!

— О Аллах!..

Нет, Аллах тебе не поможет, Сейида! Уже собралась толпа любопытных — не вырваться, не убежать, не пробиться. Уже по всей улице разносятся возбужденные голоса: «Воровку поймали! Воровку!»

Пришел горький час расплаты, Сейида! Ты хотела стать хозяйкой, а Аббас обманывал тебя обещаниями и заставлял воровать… Но где теперь Аббас со своими посулами.

Глава 11

Со всех сторон Сейиду теснили озверевшие люди с налитыми кровью глазами. Брань и угрозы сыпались на ее склоненную голову. Будто на этой несчастной жертве жестокой, несправедливой жизни люди хотели выместить все свои обиды, горести и страдания. Ужас сковал Сейиду. Она ничего не видела, не слышала, не ощущала, кроме дикого страха, нараставшего у нее в груди, уже перехватившего горло.

— Веди ее в участок! — предложил Саббуру кто-то из толпы.

— А лавку на кого оставить? — возразил торговец, не выпуская ее запястья из своих цепких пальцев.

— Тогда я приведу полицейского! — влез другой.

— Будто нельзя обойтись без полиции?! — неожиданно раздался спокойный голос.

— То есть как? Эта девчонка — воровка! — возмущался Абду.

— Что она у тебя украла? — Все тот же спокойный, участливый голос.

Саббур опешил от изумления. Нашел за кого заступаться!

— Она меня обманула!

— Каким образом?

Толпа притихла. Бакалейщик выставил на обозрение полную корзину.

— Вот сколько всего хотела стащить!

Тут Сейида впервые подняла голову и увидела своего защитника, который вплотную подошел к лавочнику. Как ни странно, он оказался почти ее ровесником. Может быть, чуть постарше. Волосы у него были не такие жесткие, как у Аббаса, нос правильной формы, тонкие черты лица, мягкий взгляд. Единственный человек во всей толпе, в котором Сейида не почувствовала ни малейшей враждебности.

Похоже было, что ее нежданный спаситель хочет заплатить Саббуру и тем самым разрешить всю проблему. Девушка облегченно вздохнула.

— Какие товары она украла?

— Те, что у меня в руках.

— Все?

— Все.

— Значит, твои товары у тебя в руках. Что же ты от нее хочешь?

Саббур был так зол на весь свет, что, кажется, дай ему волю — он разорвал бы мошенницу на клочки. А тут какой-то непрошеный защитник нашелся!

— Она набрала товара, а денег не заплатила. И еще собиралась с меня получить!

— Так возьми свое, и бог ей судья.

— Может быть, ей и деньги отдать, как она требует?!

— Если тебе не платили, то и не давай ничего.

— Она говорит, что платила!

— Ты и вправду заплатила? — спросил юноша у Сейиды.

— Нет, — тихо призналась она, не поднимая глаз.

— Послушай, возьми свой товар и отпусти девочку ради Аллаха!

Нет ничего более изменчивого, чем настроение толпы: только что со всех сторон раздавались ругательства и угрозы, а теперь послышались примирительные выкрики:

— И то правда! Забери свое, и делу конец.

— Товар в корзинке, зачем поднимать скандал?!

— Да-а, братец, чуть было греха на душу не взяли!

— Надо еще проверить, все ли на месте, — понемногу уступал Абду Саббур. — Он переворошил корзину и торжествующе объявил: — Так и есть! Не хватает!

— Чего?

— Мятных лепешек и банки сардин, — звонко выкрикнула Сейида.

— А это не воровство?! Все равно надо звать полицейского.

— Обойдемся без полиции — она сама заплатит, — твердо сказал юноша.

— Чем?! Думаешь, у нее есть деньги?

Сейида понурила голову: Саббур прав, у нее нет ни миллима.

— Видишь? Без полиции не обойтись! — оживился торговец.

— Верну я тебе деньги, отпусти ради Аллаха! — в отчаянии взмолилась Сейида.

Она попыталась вырваться, но Абду еще крепче ухватил ее за руку.

— Клянусь Аллахом, через пять минут принесу!

— Так я тебе и поверил.

Но зрителям уже надоело. Минуты жгучего интереса не могут тянуться беспредельно. Даже самые кровожадные поостыли.

— Хватит, Саббур! Пора кончать эту историю.

— Вот сдам ее в полицию, на том и кончим. Или пусть выкладывает два пиастра.

— Только и всего? — удивился юноша.

— Для меня и это деньги.

— Так бери — и дело с концом! — И спаситель Сейиды протянул монету Саббуру.

— А ты здесь при чем? — воззрился на него лавочник.

— Тебе не все ли равно, кто заплатит?

Саббур неохотно взял деньги. Не спеша направился в лавку и, появившись вновь на пороге, бросил пустую корзину в лицо девушки.

— Теперь я тебя запомню, проходимка! К моей лавке и близко не вздумай подходить, а то я найду на тебя управу.

Сейида медленно побрела по улице. Ей еще не верилось в свое чудесное спасение. Толпа растаяла так же мгновенно, как и собралась. Ничего не напоминало, что только минуту назад здесь бушевали страсти. И в лавке Саббура все было по-прежнему — мотался за прилавком хозяин, галдели покупатели. Время шло своим чередом: для них — медленно, а для него — быстро.

Незнакомец молча шагал рядом с девушкой. Почему он за нее заступился? Сейида не могла себе этого объяснить. Да еще отдал лавочнику два пиастра… Надо что-то придумать, чтобы побыстрее вернуть ему долг. Перед таким человеком не хочется казаться неблагодарной. Сейида поборола смущение и решилась заговорить:

— Те два пиастра… Нужно тебе прямо сейчас?

— А ты можешь отдать?

— Честно говоря, нет…

— Что ж тогда спрашивать?

— Возьми, если хочешь, банку сардин и мятные лепешки.

— Значит, ты их припрятала?

— Да, в прачечной у Халиля.

— Скажи, что тебя толкнуло на такую выходку?

Сейида почувствовала, что вот-вот расплачется.

— Сама не знаю, — проговорила она сквозь слезы.

— Тебе нужны деньги?

— Могу прожить и без них…

— А где ты работаешь?

— Нигде.

— Я хотел сказать, у кого ты служишь?

— И не служу.

— А мне показалось, что ты служанка.

— Отчасти так и есть…

— Значит, живешь у родных.

— Какие они мне родные! Десятая вода на киселе.

— А кто они?

— Хозяина зовут хаджи Бараи. Отец работал у него, пока не умер.

— А где твоя мать?

— Я ее никогда и не видела.

Юноша с искренним сочувствием посмотрел на Сейиду и решил не продолжать печальную тему.

— Главное — больше не заниматься такими делами, а то не миновать беды. Сегодня ты избежала наказания, а в другой раз не удастся.

Вряд ли ей прожить без наказаний. Она окружена ненавистью, и нет человека на свете, который бы испытывал к ней добрые чувства. Незнакомец уйдет, а Сейида вернется в мир ненависти, лицемерия и эгоизма. Ни от кого ласкового слова не услышишь. Пожалуй, только Аббас не питает к ней зла, но она для него значит не больше любой другой вещи, о которой не вспоминают, пока не понадобится…

Собираясь прощаться, юноша приостановился и заглянул ей в глаза:

— Я больше ничем не могу тебе помочь?

— Возьмите меня к себе, — неожиданно попросила Сейида. — Служанкой.

— А что скажут твои родственники?

— Они мне не родственники.

— Я имею в виду тех, у кого ты живешь.

— Не думаю, чтобы они очень расстроились.

— Ты и вправду хочешь пойти в служанки?

— А сейчас я кто? Делаю, что прикажут, только бесплатно!

Юноша не знал, что и ответить. Если привести с улицы неизвестно кого, да еще рассказать о происшествии в лавке, мать вряд ли обрадуется. И ее не осудишь… Но в то же время он знал, что им нужна служанка. Прежняя вышла замуж и уехала к себе в деревню. Мать просила знакомых подыскать ей кого-нибудь. Правда, к нему она не обращалась, да он в этом и не разбирается.

— Я зла вам не причиню. А работой останетесь довольны: и постираю, и ковры выбью, и полы вымою, — едва удерживаясь от слез, уговаривала Сейида.

— Но я сейчас иду не домой, — нерешительно произнес юноша.

Значит, не судьба тебе, Сейида, избавиться от жестокой хозяйки. Ты обречена на каторжный труд и несправедливые обиды, пока жива Умм Аббас. Аллах ниспослал тебе крупицу участия, но пламя признательности и благодарности, разгоревшееся в твоей душе, как видно, не тронуло его. Всевышний не хочет помочь тебе попасть к людям, похожим на твоего защитника, — искренним, добрым, заботливым. Юноша сейчас уйдет. Сейиде стало страшно.

— Может, все-таки возьмешь сардины и мятные лепешки? — спросила она, лишь бы что-то сказать.

— Оставь себе, только, пожалуйста, больше ничего подобного не вытворяй.

— Хорошо… — еле слышно прошептала она и, тяжко вздохнув, направилась к своему тупику.

— Послушай!.. — неожиданно остановил ее юноша. — Как тебя зовут?

— Сейида.

— Послушай, Сейида, я отведу тебя к маме, а уж она скажет, нужна ей служанка или нет.

В темноте, окружавшей Сейиду, блеснула полоска надежды, словно глухой порой приоткрылась дверь, роняя на мостовую отсветы домашнего очага.

— Я буду стараться изо всех сил! — поспешила уверить она.

— Разумеется, о том, как мы встретились, лучше не говорить.

— Аллах вознаградит тебя за все!

— Я скажу, что увидел тебя на улице. Ты плакала, потому что хозяева жестоко с тобой обращаются. Поняла?

— Поняла!

— Тогда пошли!

И юноша двинулся по улице эс-Садд. Они миновали железные ворота, из которых обычно выезжали повозки, груженные хлебом или мукой. Но сейчас все казалось Сейиде совсем не таким, как раньше, — под грохот колес, стучавших по мостовой, она вступала в новую жизнь.

Умм Аббас, наверное, уже охрипла от ругани, обещая расправу, какой Сейида не видывала. Ну и взбеленится же она, когда поймет, что Сейида ушла навсегда! А может быть, наоборот, вздохнет облегченно. Ведь, несмотря на все выгоды, которые приносила ей даровая служанка, хозяйка люто ненавидела Сейиду. Превращение худенькой замарашки в привлекательную девушку вселяло в нее большое беспокойство. А не будет Сейиды, и нечего бояться, что Аббас женится на этой нищенке или, чего доброго, сам Бараи прельстится ее молодостью.

А как воспримет ее бегство Аббас? Скорее всего, и не заметит — для него существует лишь то, что находится в поле его зрения.

Пожалуй, только хаджи Бараи по-настоящему расстроится, да и то ненадолго. Заботы, связанные с типографией, быстро вытеснят из его головы воспоминания о пропавшей сироте и обещании, которое он дал ее отцу.

Так уж устроен человек: в сем суетном мире он замечает лишь тех, с кем сталкивается изо дня в день, тех, от кого зависит его судьба. Стоит потеряться из виду — тебя быстро забывают. Набегающие дни, словно прибрежные волны, стирают даже следы ушедших. Так что смело шагай навстречу новой жизни, Сейида. И пусть тебя не беспокоит, кто и что скажет в доме Бараи, забудь о тех днях, когда ты в поте лица своего зарабатывала корку хлеба. В долгой их череде не было ни одного светлого часа, ни одной светлой минуты.

Она украдкой взглянула на юношу, шагавшего рядом так твердо и решительно, словно он спешил избавить от невзгод и жизненных тягот не только ее, но и всех людей на земле. Удивительный человек! Ну, кажется, зачем бы ему брать на себя такую обузу — заботиться о ней? Ведь он не рассматривает ее с головы до ног, как другие мужчины, не ловит взгляды, не старается прикоснуться, словно бы невзначай. А юноша хорош собой, подтянутый, аккуратный. Аббас не бывает таким, даже когда выходит из ванной. Интересно, как его зовут… Может, спросить? Нет, пожалуй, неловко. Она все равно скоро узнает имя своего спасителя.

И все-таки, что заставило его вмешаться? И как легко и просто он уладил скандал! Но отчего он даже не взглянет? Неужели в ней нет ничего привлекательного? Ну, конечно, ведь она для него — уличная воровка. Сама призналась. И кто ее за язык тянул? Увидела доброжелательного человека и сразу растаяла. Но ей не за что себя корить! Мы лжем, когда боимся сказать правду. Исчезни причина страха, и нет нужды лгать. Сейида призналась ему в воровстве потому, что чувствовала: этот человек не присоединится к толпе ее преследователей, И не ошиблась. Все, что он сделал, — это предостерег Сейиду от повторения опасных махинаций. Более того, он обещал скрыть эту неприглядную историю от своей матери. А значит, он верит в то, что она не такая испорченная, как кажется на первый взгляд. Бывают же такие бескорыстные люди! Столько добра для нее сделал и ничего не просит взамен! Может быть, на свете есть и другие похожие на него, даже наверняка есть — просто Сейиде никогда не доводилось встречаться с такими.

Они подошли к воротам, ведущим в парк, и повернули в тенистую аллею. А вскоре они стояли перед дверью в стене, над которой нависали ветки тутового дерева. Во дворе, обсаженном кустарником и цветами, Сейида увидела дом, два трехэтажных крыла которого соединялись закрытым переходом с разноцветными витражами в многочисленных оконных проемах. Юноша направился к левой части дома и по широкой лестнице поднялся на веранду.

Хотя солнце стояло уже высоко, было не жарко, легкий осенний ветерок прохладной ладонью касался разгоряченного лица Сейиды. Юноша постучал.

— Сейчас открою, — раздался спокойный женский голос.

Дверь отворила миловидная женщина, очень похожая на юношу и такая же опрятная.

— Почему так рано, Хамди? Что-нибудь случилось? — удивленно воскликнула она.

Значит, его зовут Хамди!

— Все в порядке, мама.

— Что ж ты вернулся?

— Видишь ли… — начал он неуверенно и шагнул в сторону, чтобы мать увидела Сейиду, прятавшуюся за его спиной. Женщина удивилась еще больше.

— Кто эта девушка?

— Хочет наняться служанкой.

— Где ты с ней познакомился?

— Возле бакалейной лавки.

— И как же это случилось?

— Она плакала. Прежние хозяева избили ее и выгнали на улицу.

Итак, Хамди сдержал слово — скрыл правду. Но это была ложь из самых благородных побуждений, ложь во спасение несчастной девушки, которая вряд ли нашла бы приветливый прием в доме, расскажи он все без утайки. Мать и так не сразу поддалась на его уговоры.

— А почему ее прогнали?

Юноша вопросительно посмотрел на Сейиду. Та молчала, не зная, что и придумать, но Хамди успел прийти ей на помощь:

— Разбила, наверное, что-нибудь, а хозяева не привыкли сдерживаться, вот и выгнали бедняжку.

— У кого ты служила, милая? — спросила женщина, внимательно оглядывая Сейиду.

Девушка замялась: сказать правду или не стоит? Пожалуй, можно сказать — ведь она и впрямь была как служанка, а хозяйка всегда была скорая на расправу. Однажды Сейида разбила тарелку, и Умм Аббас так отколотила ее, что до сих пор страшно вспомнить…

— Я служила в доме хаджи Бараи, — решилась Сейида.

— Чем он занимается?

— Он держит типографию и переплетную мастерскую.

— Где это?

— На улице эс-Садд.

Женщина вновь пристально посмотрела на нежданную гостью и задала последний вопрос, перед тем как позволить ей переступить порог дома.

— А не обидятся ли твои прежние хозяева — мы вроде бы переманиваем у них служанку?

Им еще обижаться! Это Сейида должна быть в смертельной обиде — столько горя натерпелась в этом проклятом доме.

— Никому не возбраняется искать хорошее место.

— Но, может быть, твои родственники будут против?

— У меня никого нет.

Взгляд женщины наполнился сочувствием, она отошла в глубь веранды и, широко распахнув дверь, приветливо сказала:

— Входи, дочка, бог даст, приживешься у нас.

Сейида испытала такое облегчение, будто выдержала тяжелый экзамен. Ей казалось, что все невзгоды, возможные в жизни, останутся за порогом этого дома. Мать Хамди, так же как и ее сын, вселяла в Сейиду чувство уверенности, что наконец-то она обретет здесь долгожданный покой.

Сейида вошла в прихожую, в которой стояла небольшая кушетка для гостей, широкая скамья и два кресла. Одна из дверей вела в ванную, другая, очевидно, в комнаты. Как раз оттуда к ним вышла девушка, очень похожая на хозяйку — с таким же приятным и светлым лицом. Она внимательно посмотрела на незнакомку.

— Твой брат нашел ее по дороге к дедушке, — объяснила хозяйка. — Она хочет у нас работать.

Девушка приветливо улыбнулась.

— Как тебя зовут?

— Сейида.

— Ты уже служила у кого-нибудь?

— Да, госпожа, мне все приходилось делать: стирать, убираться, мыть полы, посуду чистить…

— Вот и хорошо! Значит, будешь мне помогать. А то я уже целую неделю одна хлопочу по дому.

— Проводи ее в ванную, Самиха! — остановила хозяйка обрадованную дочь. Она поглядела на драное платье и всклокоченные волосы Сейиды. — Помоги вымыть голову и подбери какое-нибудь из своих платьев.

— Хорошо, мамочка.

Девушка взяла Сейиду за руки и повела за собой.

— Пойдем, милая, надеюсь, тебе у нас понравится, и ты останешься до самого замужества!

Удивительные люди! Им хочется, чтобы она нашла мир и покой, словно Сейида не чужая девчонка, подобранная на улице. Чудеса!

— Ступай в ванную, а я приготовлю тебе одеться, — сказала Самиха. — Да, кстати, ты завтракала?

Сейида вспомнила, что с утра во рту у нее не было ни крошки — ведь банку сардин она оставила у Халиля.

— Ясно, можешь не отвечать — принесу тебе бутерброд с сыром, а потом покажу дом. Посмотрим, что надо сделать.

Сейида молчакивнула.

Ванная оказалась большой, светлой комнатой с отдушинами в потолке, прикрытыми цветными стеклами. Ничего подобного в жизни своей она не видывала — ни в отцовском доме, ни у хаджи Бараи. Счастливый вздох вырвался из груди Сейиды — ей разрешили остаться здесь до самого замужества!

Сейида не боялась тяжелой работы, но никак не могла примириться с душевной черствостью, злобой, несправедливостью. Ее оскорбляло, когда не замечали в ней человека, а видели лишь работницу или, еще хуже, бездушное орудие труда, способное обходиться без доброго слова и работать без отдыха.

В этом доме все будет по-другому! Здесь живут хорошие люди — с отзывчивым сердцем и приветливыми взглядами. Здесь некого бояться. Она еще ничего не успела сделать для новых хозяев, а с ней обращаются как со своим человеком. Не то что Умм Аббас… Сейида не чувствует никаких угрызений совести, что ушла от нее: хоть одно право осталось у служанки — работать там, где ей хочется?!

Глава 12

Для Сейиды началась новая жизнь. Правда, и в доме устаза^[16] Мухаммеда эс-Самадуни работы было предостаточно. Как и у хаджи Бараи, она мыла, стирала, убиралась, ходила за покупками. И все же Сейида могла без колебаний назвать себя счастливой. Она словно не чувствовала усталости — некогда изнурительный труд теперь приносил ей радость. Хозяева относились к девушке как к своей: не приказывали, не ругали и не то, чтобы ударить, а и замахнуться-то себе не позволяли.

Сейиду поражали отношения, царившие в этой семье, — никакого подчинения, ни капли угодливости. Глава семьи — господин Мухаммед казался ей человеком не от мира сего. Хозяйка иногда ворчала на него, но Сейида видела, что она обожает мужа. Дети разделяли ее любовь и радовались, когда отец бывал дома, но это не мешало им жить своими собственными интересами и заботами. Хамди пребывал в каком-то вечном увлечении миром, исполненным для него радостных откровений. Рядом с ним Самиха казалась нерешительной и притихшей, словно она постоянно прислушивалась к другой, невидимой жизни, происходящей в ее душе. В доме эс-Самадуни не стеснялись употреблять порой довольно крепкие выражения. Но в их устах эти слова, прежде казавшиеся Сейиде лишь признаком крайнего гнева, принимали совсем другие оттенки: шутливости, оживленности, а чаще всего просто служили обозначением понятий, к которым они относились.

Теперь Сейида переживала семейные горести и радости вместе со всеми домочадцами. Она не чувствовала себя служанкой — ведь даже работы по дому выполнялись всеми наравне. Мать с дочерью помогали прибираться, Хамди выбивал ковры, а иной раз ходил и на рынок, если Сейида бывала занята стиркой или мытьем окон. Словом, прошло совсем немного дней, а Сейиде казалось, что она живет так чуть ли не от рождения, словно никогда и не было мрачных лет, проведенных в услужении у Умм Аббас.

Глава семьи («Мухаммед» — как называла мужа хозяйка, «папа» — как обращались к нему дети, «устаз» — как именовали его посетители или «господин мой» — в почтительных устах Сейиды) работал в газете. Поначалу она не понимала, что это значит — «работает в газете», но вскоре догадалась: он пишет то, что печатают на больших листах бумаги в типографии Бараи. Каждую неделю Хамди приносил отцу свежую газету, а тот отрезал одну из страниц и клал поверх пухлой пачки, хранившейся в шкафу в гостиной.

Довольно часто Сейиде случалось видеть, как господин работает: быстро наносит на бумагу длинную вязь непонятных закорючек, расставляет какие-то значки и складывает, чтобы нести в газету, где все это печатается на других, огромных листах и уже с обеих сторон.

Однажды на такой вот газетной странице, которой она протирала стекло, Сейида заметила фотографию хозяина. Девушка обрадовалась и тут же поделилась открытием:

— Посмотри, госпожа, портрет господина Мухаммеда!

— Где ты взяла эту газету? — испуганно воскликнула хозяйка.

— На кухне.

— Как она там оказалась?!

— Не знаю. Просто валялась вместе с другими бумагами.

— Ну, слава Аллаху, вовремя заметили.

Если бы Сейида не знала их отношений, то уже из этих нескольких фраз могла бы легко понять: самое драгоценное для госпожи — ее Мухаммед и все, что он пишет и делает.

Господин Мухаммед был удивительным человеком, совершенно не похожим на всех остальных мужчин, когда-либо знакомых Сейиде: ни на отца, ни на хаджи Бараи, ни на кого другого. Высокий, широкоплечий, с темным ровным загаром, он начинал день гимнастикой, словно какой-нибудь борец или боксер. Раздевшись до пояса, хозяин ожесточенно работал с гантелями или растягивал резиновый эспандер. Можно было подумать, это самое важное дело в его жизни. И каждое утро госпожа спрашивала дочь:

— Ты разбудила отца, Самиха?

— Он уже занимается гимнастикой, мама.

— И как ему не надоест!

Все это говорилось достаточно громко, чтобы муж слышал, но тот пропускал мимо ушей ворчание жены и безмятежно продолжал свои занятия. Затем, даже не накинув халата, он бежал в ванную, провожаемый укоризненным восклицанием хозяйки:

— Вот безобразник!

Она тут же бросалась занавешивать окна.

— Опусти шторы в гостиной! Что соседи скажут?! — кричала она Сейиде.

Но хозяин не обращал никакого внимания на эти причитания, а уж тем более на то, что скажут соседи. Он плескался под холодным душем и напевал: «О свет очей моих ясный!» На этом его чудачества не кончались — хозяин выскакивал из ванны и в чем мать родила летел в свою комнату, горланя на ходу: «Ты с ума меня свела, душа моя!» А хозяйка взывала к дочери:

— Самиха! Быстрее неси полотенце, не то он все ковры зальет!

Дочь кидалась вдогонку и со смехом кричала матери:

— Да он уже все на свете намочил, не то что ковры!

Наконец возмутитель спокойствия закутывался в полотенце.

— Что ты натворил, папа?! — укоризненно говорила Самиха.

— Принял душ.

— Все комнаты в лужах!

— Ничего, высохнут.

Тут только он замечал ворчание жены.

— Чего это мать раскричалась?

— Ты бы еще вокруг дома побегал в таком виде!

— А что тут особенного?

— Соседи могут увидеть.

— Откуда?

— Все окна открыты!

— А зачем им заглядывать в наши окна?

— Просто так! Случайно.

— Ну и пусть смотрят! Я у себя дома.

И все повторялось каждое утро: господин Мухаммед занимался гантелями, плескался под душем, напевал и дразнил домочадцев; Самиху он называл «старухой Зубейдой», жену — «госпожой советницей», сына — «виночерпием», а Сейиду — «всезнайкой». Сейида только диву давалась: и какое удовольствие находит этот умный, образованный человек в этих мальчишеских дурачествах? Лишь позднее ей стало понятно, что устаз Мухаммед не притворяется — он действительно сумел сохранить в сердце веселый задор юности. Поддразнивания его были неизменно добродушны, они словно вскипали в его бурлящей натуре от избытка сил и никогда — от раздражения. Даже произнося пошлости, подслушанные в уличных разговорах, он не бывал пошл.

Когда Сейида, покачивая округлившимися бедрами, проходила мимо, он со смехом комментировал:

— Это преступление — держать такую красотку?!

— Ты что болтаешь? — беспокойно восклицала жена.

— Правду, и только правду! Ты сама это знаешь, Фатьма, она была бы украшением улицы эль-Авалим.

— Поди, милая, вымой посуду! — поспешно говорила хозяйка и оборачивалась к мужу: — Сто раз я тебя просила — хватит вздор молоть! Рано ей это слушать.

Со временем Сейида открыла, что госпожа откладывает кое-что из тех денег, которые предназначались на ведение домашнего хозяйства. По чести сказать, кроме нее, и некому было позаботиться о том, чтобы припрятать белую монету про черный день, ибо глава семьи придерживался старинной арабской поговорки: деньги как птицы — улетают и прилетают. Хозяйка всякими путями стремилась выманить у него хоть что-то, пока он все не растратил. А однажды на этой почве произошел смешной случай. «Старый господин», как называла Сейида отца хозяина, прислал из своей лавки в квартале эль-Гурийя довольно внушительный сверток. Принимая его от мальчишки-рассыльного, Фатьма решила, что это очередной подарок свекра. И когда пришел домой хозяин, она ничтоже сумняшеся перечислила все содержимое свертка как обычные покупки за день.

Глава семьи терпеливо выслушал отчет хозяйки, а потом и спрашивает:

— Ты и зелень купила?

— Конечно!

— И орехи?

— Ну, разумеется, и орехи, и… Да ты, никак, мне не веришь?! Сейида, поди на кухню и принеси покупки!

— Видал?! — торжествующе воскликнула хозяйка, когда все было разложено на столе.

— Чудеса, да и только!

— Что тут чудесного?!

— Нет, просто удивительно!

— Да о чем это ты?!

— Видишь ли, — осторожно начал Мухаммед и вдруг широко улыбнулся, — это я сам купил, занес в лавку к отцу и попросил, чтобы он отослал домой. Кстати, заметь, какой я хозяин: ты оценила мои покупки в два раза дороже, чем они мне обошлись!

— Тогда что же ты сразу не сказал, а заставил меня на посмешище всю эту чушь городить? — напустилась на него жена.

— А разве не смешно?

— Тебе бы только смеяться! А я, между прочим, уже все вписала в расходы.

— Ну и ну! Я покупал, платил, беспокоился… Это просто грабеж!

— Как хочешь, так и называй!

— Разбойница!

— Для твоих детей коплю! Кто знает, как жизнь обернется.

Итак, хозяйка любыми способами стремилась спасти как можно больше денег, пока муж не пустил их по ветру. Но хозяин тоже не зевал — утаивал кое-какую мелочь, тем более что никто толком не знал его заработков.

Как-то вечером все семейство собралось на веранде. Прохладный ветерок лениво кружил опавшие листья тутовых деревьев — приближалась зима.

— Да, чуть не забыл! — вдруг радостно воскликнул Хамди. — В журнале напечатан твой рассказ, папа! Хочешь, прочту вслух?

Услышав это, Фатьма отложила в сторону штопку, а Самиха и Сейида, перебиравшие рис, затихли — в воздухе разлилась какая-то неловкость. Мухаммед молча встал и хотел было выйти, но его остановил голос жены:

— В каком журнале?

— В еженедельнике, — подсказал ничего не подозревавший Хамди.

— Это с каких пор ты туда пишешь? — осведомилась хозяйка.

— В еженедельник? — с деланным удивлением переспросил Мухаммед.

— Да?

— Наверняка это какой-нибудь старый номер. Или перепечатка.

— Да нет, журнал только что вышел и рассказа я никогда раньше не читал, — возразил Хамди.

— Где гонорар? — Фатьма не любила обиняков.

— О чем ты говоришь, мать? Я ничего не знаю! Без моего ведома напечатали старый рассказ…

— Но Хамди говорит, что он его не читал!

— С его умственными способностями недолго попасть впросак!

Хамди наконец догадался, что сморозил глупость. Он очень любил отца и искренне расстраивался, когда хоть чем-то ему досаждал. Надо было спасать положение.

— Правильно, па, теперь я вспомнил! Я уже читал его раньше в журнале «Эль-Баляг».

— А что я говорил? — быстро подхватил отец.

— Конечно, вы тут все заодно, — пожаловалась хозяйка. — Но не беспокойтесь, я все проверю.

Мухаммед рассмеялся: он был уверен, что жена никогда не сможет открыть всех его источников. Уверенность эта покоилась на одной простой причине — Фатьма была неграмотна.

Отец с сыном вышли, и до ушей Сейиды случайно долетел обрывок их дальнейшего разговора.

— Что ж ты такой недотепа? Только представь себе, как все могло обернуться!

— Я думал, для тебя это тоже новость. Откуда мне знать, что ты пишешь не только в «Эль-Баляг».

— Теперь знай!

— Все ясно.

— Чтобы я больше никаких других журналов в доме не видел! Иначе мать все к рукам приберет — и прости-прощай наши карманные деньги. Кстати, и твои тоже!

Сейида поняла, по каким делам уходит хозяин, когда покидает дом после обеда и возвращается лишь к полуночи. Вскоре она могла прибавить еще одну черточку к его облику — господин Мухаммед прикладывался к рюмочке. Как-то госпожа Фатьма пожаловалась при ней своему свекру:

— Замечаю я, он по-прежнему выпивает.

— Что ты! Аллах с тобой… — воскликнул «старый господин». — Рюмку вермута или коньяку в баре «Фурнье»… И то не каждый вечер.

Так Сейида догадалась, к чему отнести выражение «налитые глаза», которое хозяйка употребляла довольно часто.

— Хватит налитыми глазами на мир глядеть, — укоряла Фатьма. — Пора образумиться.

— Я человек свободный!

— Что значит «свободный»?

— А то значит, что никому до меня нет дела.

Но тут Сейиду окликнула Самиха, и продолжения перепалки она не слышала.

Хозяйская дочь была добрым и нежным созданием. Семейные ссоры расстраивали ее глубоко и надолго. Сейида привязалась к ней со всем пылом своей наивной души. Окончив начальную школу, Самиха никуда больше не поступала: сколько бы девушка ни училась, говорила мать, все равно на роду ей написано быть домохозяйкой. Так что пусть приучается работать по дому, легче придется в замужестве. Самиха хлопотала почти наравне с Сейидой, по вечерам учила ее грамоте.

Вся семья собиралась в гостиной. Госпожа занималась шитьем или вязаньем, Хамди читал, а Самиха приносила книгу со множеством картинок и строчками забавных закорючек, усаживалась на ковер, и урок начинался. Алфавит Сейида выучила довольно легко, но потом стало куда труднее. Особенно тяжело давалось ей чтение. Сейида понимала звучание каждой буквы, но сложить отдельные звуки в единое слово никак не могла. Это доводило Самиху до отчаяния.

— Смотри, Сейида. Здесь «о» открытая. Значит, как произносится.

— Ба…

— «С» также открытая.

— Са…

— И после «са»… «т» и «а». Теперь скажи все слово.

Непонятный страх накатывал на Сейиду. Она молчала.

— Бо-са-та!^[17] — не выдерживал Хамди.

Сейида покорно повторяла. Хамди выхватывал букварь у Самихи и сам вступал в роль наставника. Но Сейиду охватывало какое-то оцепенение, и она никак не могла понять, что он говорит. Хамди произносил очередное слово, а она повторяла, вот и все. Близость юноши, который ей нравился, приводила Сейиду в состояние полной беспомощности.

Ока бы, кажется, отдала все на свете, лишь бы Хамди обратил на нее внимание. Сейида считала его человеком особенным и старалась выполнять все его просьбы, угадывать все желания юноши. Хамди был очень признателен ей за заботу, но и только. Он словно не замечал, как она хороша. А ведь Сейида время от времени ловила на себе даже восхищенный взгляд господина Мухаммеда. Молодых людей разделяла непреодолимая стена. Кто такая Сейида — всего лишь служанка! Почему же сам хозяин не считает зазорным поглядывать на нее?

Ласковая и чувствительная натура юноши проявлялась во всем, вплоть до мелочей. Стоило хотя бы посмотреть, как он слушает патефон или поет с отцом «Ты с ума меня сводишь», «Что с тобой, мое сердце, случилось…». Но в его глазах она оставалась просто работницей, симпатия к которой ограничивается лишь обычной, хотя и очень искренней, благодарностью за труды и заботы. Нет, Сейида мечтала совсем о других чувствах… Если бы Хамди относился к ней так, как к соседке Софе! Разве она хуже этой легкомысленной девчонки?

Конечно, Сейида не знает грамоты, у нее нет нарядных платьев, от нее пахнет жареным луком, а не душистыми притираниями, как от Софы… И только это отталкивает Хамди? Сейида боялась искать других объяснений. Она смотрела, какие знаки внимания оказывает Хамди своей избраннице, и сердце ее сжималось от боли. Чем бы только она не пожертвовала, чтобы лицо Хамди светилось навстречу ей такой же восторженной улыбкой, чтобы его голос звучал так же ласково и нежно! Почему среди множества людей, которые нас окружают, лишь один заставляет наше сердце трепетно биться в мучительной и сладостной тревоге? Если бы Сейида могла узнать эту тайну! Она готова совершить все, чтобы стать для Хамди этим единственным средоточием жизни. А так, что она может сделать для любимого человека?! Прибраться? Постирать? Погладить рубашки?.. Разве этим можно выразить то, что происходит в ее душе!

А сейчас они сидят на ковре, почти прижавшись друг к другу. Она слышит его дыхание…

— Скажи: солнце.

— Сонце.

— Послушай: эль-эн-це-е!

— Эль-эн-це-е…

— Солн-це!

— Сонце.

— Нет, это бесполезно! — Хамди в отчаянии бросает букварь. — Тебе всю жизнь буква «алеф»^[18] будет казаться минаретом!

— Лучше бы ты своими делами занялся, сынок, — вмешивается мать. — Пригодится на экзаменах.

Вот и кончен урок, Сейида… Верно сказал однажды Хамди: оставаться тебе вороной безграмотной…

Софу, конечно, не надо учить складывать целые слова — она умеет и читать, и писать. Ей это далось легко, так же как внимание Хамди. Да и вообще, почти все, о чем Сейида может только мечтать, принадлежало ей чуть ли не с самого рождения.

Ты, Сейида, появилась на свет в другом квартале… Но разве человек обречен всю жизнь оставаться там, где родился? Разве невозможно разбогатеть, получить образование, вырваться из грязных дворов? Ведь есть же счастливчики, ты сама их знаешь! Взять, к примеру, Анвара. Открыл новую мастерскую почти в центре города, стал эфенди, одевается, как господин Мухаммед — чистый костюм, глаженая рубашка, галстук…

Значит, деньги могут превратить нас в людей высшего сорта?! Неужели одежда способна изменить человека? Но и ты, Сейида, носишь платья Самихи, однако остаешься для него все той же служанкой. Конечно, будь у нее деньги, она бы нарядилась в самые дорогие одежды, сделала бы красивую прическу… И что ж? Стала бы она тогда достойной его внимания?! Как это проверишь — денег-то все равно нет!

Однако не только деньги изменяют людскую судьбу. Вот сын Радвана теперь настоящий эфенди: успешно закончил школу и сам стал учителем. Увы, Сейида, это не для тебя. Ты неспособна к учению. Несмотря на все старания Самихи, ты до сих пор не можешь правильно произнести ни одного написанного слова!

— Сейида, дорогая! Это самые обычные слова! Ты ведь понимаешь их в разговоре. Они всегда складываются из отдельных звуков. А каждая буква — это знак. Понятно?

— Нет, Самиха.

Никакого проку, пустая потеря времени! Видно, тебе на роду написано быть служанкой, Сейида, что поделаешь, когда Аллах обделил и способностями, и удачей!

Глава 13

Зима подходила к концу. Подули хамсины — жестокие весенние бури. Они несли тучи мелкого песка, засыпавшие первые пробившиеся ростки, превращали день в ночь.

Сейида не выпускала из рук щетку, тряпку и ведро с водой. А по пятницам она совсем с ног сбивалась. Этот день — самый суматошный в неделе, ничего похожего на размеренные, неторопливые будни.

Обычно госпожа Фатьма просыпалась первой и осторожно, чтобы не испугать, будила девушку.

— Сейида, а Сейида! — тихо звала она и ласково касалась плеча. — Вставай, пора завтрак готовить! И гостиную надо прибрать, пока все не проснулись.

Сейида сладко потягивалась, сбрасывая остатки сна. Какое счастье, что не нужно бояться карающей десницы Умм Аббас! Уж та не упустила бы случая вцепиться ей в волосы… А госпожа Фатьма если и поворчит, то без злобы и раздражения.

Поднявшись, Сейида спешила в кухню, ставила чайник, а затем бежала к бакалейщику купить бобов, брынзы и маслин. К ее возвращению все уже просыпались. Привычная утренняя картина: хозяин занимался гимнастикой, Хамди заканчивал молитву и торопливо собирался в школу, Самиха что-нибудь прибирала, госпожа Фатьма хлопотала на кухне.

Хамди наскоро управлялся с обычным своим завтраком (миска бобов с оливковым маслом и стакан лимонного сока) и стремглав бежал в школу. Затем появлялся господин Мухаммед. К этому моменту его уже одевали — тут нет никакой ошибки: именно одевали, как маленького ребенка. Утренний ритуал собирал почти всю семью. Мухаммед поддразнивал своих постельничих, шутил, смеялся и пел. Дети его обожали. Сыну и в голову бы не пришло скрыть что-нибудь от отца, а дочери — сомневаться, что он не исполнит любое ее желание. И несмотря на ворчание Фатьмы, упрекавшей его в легкомыслии, любому непредвзятому человеку было видно: он очень любит свою жену, а к просьбам ее всегда относится с глубочайшим вниманием; для Фатьмы же не было большего удовольствия, чем лишний раз назвать мужа «хозяином», «отцом», «кормильцем» — словом, при всей своей добродушной ворчливости она искренне уважала мужа и гордилась им.

После завтрака начиналась уборка и одновременно готовился обед. Женщины спешили успеть к полудню, когда возвращался хозяин, нагруженный покупками. Но в пятницу господин Мухаммед оставался дома и весь заведенный порядок летел вверх тормашками. Начать с того, что он запрещал убирать свою комнату. Приходилось всеми правдами и неправдами заманивать его в гостиную, потом в спальню Хамди и так далее. Но уж если хозяин располагался послушать патефон, никакая сила не могла сдвинуть его с места. И чтобы пронести мимо него щетку и ведро, а потом незаметно прибрать комнату, Сейида проявляла чудеса ловкости и сноровки. Наконец Мухаммед звал сына и они отправлялись по магазинам. Для такого случая хозяин надевал праздничный костюм и водружал на голову феску. Он действительно чувствовал себя именинником, предвкушая, какие вкусные вещи им попадутся.

Несмотря на всю эту суетню, пятницы доставляли Сейиде какую-то особенную радость. Да, наверное, и хозяйке тоже, хотя она, не переставая, ворчала:

— Весь дом перевернул! Вот заводной человек, и когда он только угомонится?!

А если муж вообще не выходил из дому, ее брюзжанию попросту не было конца. Чаще всего случалось это, когда приходили его отец, сестра, овдовевшая два года назад, и племянники. Гости оставались на весь день, и уж тогда дом поистине «утопал в грязище», как обычно говорила Фатьма. А большего ужаса для нее невозможно было представить.

Сейида очень любила «старого господина», такого же веселого и жизнелюбивого, как его сын. Несмотря на свои годы, старик поглядывал на нее, как многие мужчины. Больше того, пользуясь преимуществами возраста, Абдель Рахим позволял себе обнимать девушку за талию и со смехом приговаривать:

— Ишь ты, какая гладкая! С чего бы это?

— Как ты можешь, дедушка? — укоряла Самиха.

— Скоро, внучка, сама такой будешь!

— Стыдись, дедушка!

— Старый, а без ума! — вмешивалась вдовая Санийя.

Санийя нравилась Сейиде, несмотря на ее утомительную «разговорчивость». Едва переступив порог, Санийя не закрывая рта болтала и умолкала лишь на улице. Не было человека в городе, которого бы она не знала. Стоило при Санийе упомянуть какое-нибудь имя, как она тут же излагала всю его подноготную: кто отец, кто мать, откуда родом, на ком женат… Но в остальном трудно было найти более покладистую женщину — Санийя легко со всеми соглашалась, всему радовалась, всем восхищалась. Под стать ей были старшая дочь, Хадига, и болтливый Имад, который тут же уводил Хамди в укромный уголок, чтобы никто не помешал обменяться школьными новостями. Наконец младшая дочь Санийи — трехлетняя Кусар — была любимицей Сейиды, девушка даже звала ее своей куколкой.

Но нынче гости запаздывали, мужчины ушли, и Сейида спешила закончить уборку. Она начала с комнаты Хамди, за порогом которой чувствовала себя почти счастливой. Если бы он видел, как она старается, хотя, по правде говоря, это совершенно бессмысленно — нашествие хозяев и гостей все перевернет. Каждая вещь в комнате казалась Сейиде связанной с Хамди какими-то невидными, но прочными узами. Притрагиваясь ко всему, она словно касалась любимого человека. И Сейида, стирая пыль с книг, гладила их; складывая разбросанные по столу карандаши, ласкала их взглядом.

Хотя бы в чувствах своих мы вольны! Кто может нам запретить любить и ненавидеть? Ни одному человеку не дано распоряжаться чужой душой! Сейчас ты одна в его комнате, ты можешь подойти к кровати и зарыться лицом в подушку, можешь осыпать поцелуями его одежду — ты можешь отдаться любви, Сейида, не боясь, что ее отвергнут!

Девушка начала было взбивать подушку, потом порывисто обхватила руками, прижала к груди и, словно прося прощения за свои бурные чувства, осторожно положила на место.

Вошла хозяйка. Она была явно не в духе — придирчиво осмотрела комнату и нахмурилась:

— Открой форточку.

— Ветер нанесет пыли, госпожа.

— Вот и открой форточку, а не все окно.

Едва Сейида взялась за оконную задвижку, как в комнату ворвался ветер. Книги, газеты, тетради, журналы — все, что лежало на письменном столе, разлетелось по комнате. Сейида бросилась подбирать их и класть на место. И тут внимание ее привлекла одна книга, из которой торчали какие-то засушенные и уже поломанные листья и лепестки. Она старательно вытряхнула весь этот сор и смела в кучку, чтобы выбросить. Но не успела — за спиной раздались шаги.

— Что ты натворила? — Хамди был вне себя от гнева.

Сейида вздрогнула от испуга и повернулась к Хамди.

— Я тут ни при чем! Книги полетели от ветра, я их собираю.

Пристальный взгляд Хамди был наполнен такой злостью, что можно было подумать — она виновница непоправимого несчастья.

— А где лепестки?

— Вот они.

— И это все, что осталось от розы?!

— От розы?

— Да, она лежала вот в этой книге.

— Значит, это была роза…

— Так трудно понять?!

— Я сейчас спущусь в сад и сорву новую!

— Дурочка!

Юноша заботливо собрал лепестки. На лице его были написаны горечь и страдание.

— Я мигом сбегаю, — уговаривала Сейида. — Помнишь ту красивую розу, которую ты видел в дальнем углу сада?

— Ничего мне не надо! Занимайся своим делом.

Хамди раскрыл ладонь, нежно вдохнул запах засохших лепестков и снова положил их между страницами книги. Сейида не могла избавиться от чувства вины, хотя явно ни в чем не погрешила перед любимым человеком. Разве она уронила книгу с засушенной розой? И почему он отверг ее предложение принести свежий цветок? Сейиде не пришлось долго теряться в догадках. Вечером все прояснилось.

День шел своим чередом. Господин Мухаммед наскоро перекусил, не переставая похваливать свои покупки, шутливо потер живот и принялся «колобродить», как говорила хозяйка. Он читал вслух, слушал патефон, рассказывал анекдоты, поддразнивал жену. В конце концов даже сам устал, оделся и пошел прогуляться.

Но не успели домашние вздохнуть спокойно, как появился дед, в феске и длинном сюртуке, с массивной тяжелой палкой. За ним шла Санийя с тремя своими отпрысками. Она немедленно отправилась на кухню помочь хозяйке, то есть сообщить, кто развелся, кто вышел замуж, кто родился, а кого Аллах прибрал…

Хадига с Самихой и Хамди с Имадом составили две другие парочки. Политика, спорт, песни Абдель Ваххаба^[19] — разговор завертелся по обычному кругу.

Наступил час обеда. Праздничный стол уставлялся яствами: разнообразные закуски, зелень, суп из головизны, баранья нога… Сейида посадила себе на колени маленькую Кусар и кормила ее «за деда», «за маму», «за дядю Хамди»…

После обеда все в доме затихло. Только Санийя никак не могла остановиться — запас ее новостей был поистине неисчерпаем. Наконец гости ушли. Все в доме успокоилось. Солнце, окутанное предвечерней дымкой, клонилось к горизонту.

Хамди закрылся у себя в комнате, взял книгу, в которой хранил засушенную розу, и долго рассматривал лепестки. Потом подошел к окну и, глядя перед собой, застыл в неподвижности. Из этого задумчивого оцепенения его вывел стук открывающейся форточки. За стеклом в доме напротив появилась тень, которая делала ему знаки. Хамди показал рукой вниз. Тень отрицательно замотала головой. Хамди высунулся в форточку:

— Ты придешь к сестре?

— Уже поздно. Завтра после школы зайду.

— Может, все-таки забежишь на минутку?

Софа заколебалась.

— Самихе что-то нездоровится. — Хамди состроил печальную мину.

— Правда?

— Ну конечно.

— Я спрошусь у мамы…

Сейида все видела и слышала. Она знала, что Самиха совершенно здорова. Как Хамди выкрутится? Тот быстро отошел от окна, кинулся к комнате сестры и знаками попросил ее выйти в гостиную — матери его новости не предназначались.

— К тебе придет Софа, — заговорщически прошептал он.

— Когда?

— Сейчас.

— С чего ты взял?

— Я сам ее уговорил. Сказал, что ты заболела.

— Тогда для убедительности надо пойти в спальню и попросить маму посидеть с нами, — с ехидством улыбнулась Самиха.

— Сейчас не до шуток! Посиди с ней в гостиной, а я к вам подойду.

Раздался звонок. Сейида бросилась открывать, но Хамди опередил ее.

— Сам открою!

Он распахнул дверь, и лицо его просияло. Софа радостно улыбнулась в ответ.

— А я уже боялся, что сегодня мы не увидимся! Солнце садится, а ты окна не открываешь!

— Ведь на улице настоящая буря, Хамди…

— Неужели ветер может нас разделить?

Софа нежно взглянула на юношу и ласковым движением прикоснулась к его руке. Из глубины комнат послышался голос госпожи Фатьмы:

— Кто там, Сейида?

— Госпожа Софа.

— Пусть потом зайдет ко мне.

— Поди поздоровайся с матерью, — попросил Хамди шепотом. — Она отдыхает у себя после обеда.

— А где Самиха? Она правда больна?

— Нет, просто мне очень тебя надо было видеть. Тут такое случилось, что я прямо в ужас пришел.

— Это касается нас?

Разговор прервала вошедшая Самиха.

— Привет, Софа!

— Здравствуй! Хамди сказал, что ты заболела.

— Ничего, все в порядке. Пойдем к маме.

Гостья оглянулась на Хамди. Тот шепнул:

— Потом все расскажу.

— Самиха! — опять позвала из своей спальни госпожа Фатьма.

— Идем, мама!

Поздоровавшись с хозяйкой и ответив на ее вопросы о самочувствии родителей, Софа вслед за подругой вернулась в гостиную. Самиха жаловалась на сегодняшний суматошный день. Софа слушала невнимательно, то и дело поглядывая на дверь в комнату Хамди.

Он вышел с книгой в руках и показал ее Софе:

— Ты читала эту вещь?

— Какую?

— «Повесть о двух городах».

Софа отрицательно покачала головой.

— Я только что закончила «Случайную встречу», которую написал мой дядя.

— Ну и как?

— Мне понравилось… Самиха говорит, что ты тоже пишешь?

— У меня есть несколько рассказов и поэма…

— А они уже напечатаны?

— Нет, и думаю, нигде их не напечатают. Может быть, вместе с Мухтаром и Абдель Рауфом откроем свой альманах.

— А кто издатель?

— Какой там издатель! Где мы найдем столько денег?!

— Отпечатайте на ротаторе.

— Или просто на машинке, — вставила Самиха.

— Нет. Будем переписывать от руки и давать читать кому интересно — наверное, не так уж много найдется желающих.

— Бесплатно? — шутливо поинтересовалась Софа.

— Все зависит от читателя. Есть люди, которым я и сам готов приплатить.

— Пять пиастров — и я согласна! — вызвалась Самиха.

Беседу прервал голос Фатьмы:

— Доченька! Поди ко мне на минутку.

Софа и Хамди остались наедине.

— Что тебя так встревожило? — с беспокойством спросила девушка, едва подруга вышла из комнаты.

— Роза.

— Не понимаю.

— Я хранил ее в книге, между страниц. А тут ветер ворвался в комнату и все разметал.

— И только-то? — улыбнулась Софа.

— Ты даже не представляешь, что значит для меня эта роза! Когда я оставался один, я раскрывал книгу, дотрагивался до лепестков, и мне казалось, что я прикасаюсь к твоей руке!..

— Ты можешь прикоснуться к ней на самом деле.

— Я не выпущу ее никогда! До самой смерти!

— Это долгий путь, Хамди!

— Мы пройдем его вместе.

— Рука об руку!

— Я не мыслю жизни без тебя, Софа.

— И мне ничего не нужно, кроме твоей любви! Лишь бы всегда с тобой. Ради этого я готова на все, что в человеческих силах.

— Кроме тебя, у меня ничего нет!

— И у меня, Хамди!

— Боже мой, как я счастлив!

Застыв в коридоре, Сейида содрогалась в душе от каждого слова, долетавшего до нее из-за двери. Господи! К этой маленькой неприметной девушке, у которой только и было что большие глаза и длинные волосы, спадающие на плечи, которая должна была, как казалось Сейиде, вовсе не существовать для Хамди, обращались теперь его ласкающие взгляды, его прерывающийся от нежности голос!

У нее нет такого роскошного тела, Сейида, такой пышной груди, таких крутых бедер, как у тебя, но, видимо, есть что-то более сильное, более притягательное. Нечто властно захватившее Хамди, потрясшее его душу. Ты не можешь даже отдаленно представить себе, что это такое, — твои мечты, Сейида, ограничиваются богатством, красивыми платьями, лакомствами и развлечениями… Боже мой, как это тяжело — не знать, что попросить у судьбы!

О, если бы это твоя рука сжимала руку Хамди, твои губы касались его губ. А нашла бы ты такие слова, как Софа?! Да, тысячу раз — да! Твои чувства безраздельны, а потому и острее, и полнее! Ты готова не только пройти с ним весь жизненный путь — умереть за минуту счастья. Ты готова не только разделить с ним невзгоды и беды — трудиться до гробовой доски, лишь бы его миновали малейшие огорчения! Все, чего она просит у всевышнего, — это возможности доказать свою искренность.

Послышались шаги Самихи. Софа порывисто схватила руку Хамди и пылко проговорила:

— Я принесу тебе другую розу!

Юноша поднял руку и ласковым предостерегающим жестом дотронулся до ее губ. Самиха заметила это и засмеялась.

— Ну что, прочитал он тебе свой рассказ?

Софа вспыхнула, но храбро ответила:

— Я выучила его наизусть. — Она встала и направилась к двери. — Пойду, а то мама забеспокоится.

— Я провожу, уже стемнело, — поспешно проговорил Хамди.

Значит, она принесет другую розу, которую Хамди бережно засушит и будет хранить среди книг… Теперь тебе понятно, Сейида, почему он назвал тебя дурочкой, когда ты предложила срезать свежий цветок… Сердце Сейиды разрывалось от горя. Как несправедливо устроен белый свет!

Глава 14

Переживания и волнения, как молния, освещают мрак обыденного существования. Соленый поток слез смывает горечь сердца. Но грозы, какими бы бурными они ни были, проходят, и в дождевых каплях вновь отражается солнце. Настроение переменчиво. Порою оно зависит от одного слова. А сегодня вообще не до переживаний — только успевай поворачиваться.

Дом полон стука и крика. Кто выбивает ковры, кто моет пол, кругом пыль, вода, щетки и тряпки! Хозяйка нервничает, Сейида хватается то за одно, то за другое. Хозяин возмущается, почему на рубашке нет пуговицы. Самиха прибирается в спальне, Хамди спешит в школу — он, как всегда, опаздывает. Во всей этой суматохе чувствуется приближение долгожданного праздника. Завтра большой байрам. Все должно блестеть, поневоле забудешь о душевных переживаниях — лишь бы успеть закончить уборку.

Господин Мухаммед спотыкается о ведро с водой и кричит:

— Нигде нет покоя в этом доме!

— Канун праздника, папа, — успокаивает его Самиха.

— Совсем сдурела, старая! — продолжает хозяин, словно не слыша реплики дочери. — Весь дом перевернула.

— Сам бы занялся этим треклятым делом, — парирует Фатьма.

— Никакой жизни! Уйду навсегда, ноги моей больше не будет в этом бедламе! — возмущается хозяин, застегивая на ходу ворот рубашки.

Его угрозы не тревожат госпожу: она-то хорошо знает, что Мухаммед не опоздает к обеду.

— Учти, дома есть нечего!

— Это еще почему? — останавливается хозяин, забыв, что решил больше не возвращаться.

— Некогда выйти купить.

— Ну и что же делать?

— Мы перебьемся, а ты пообедай где-нибудь или сам купи, что тебе нравится.

С уходом хозяина в доме становится поспокойнее. Работа закипает вовсю. Женщины спешат закончить уборку до наступления темноты, а времени в обрез. Наконец вымыта лестница и посыпаны песком садовые дорожки. Теперь госпожа Фатьма может спокойно вздохнуть.

К вечеру все в доме сияло и блестело. Сейида пошла за простоквашей, которую всегда покупали хозяину на ужин. Она дошла до улицы эс-Садд, забитой сотнями людей, пришедших поглядеть на праздничную иллюминацию, остановилась у молочной лавки и только успела спросить, есть ли простокваша, как почувствовала на своем плече чье-то прикосновение. Девушка вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял Аббас. На лице Сейиды отразился такой ужас, что парень даже удивился.

— Испугалась, предательница? Куда ты пропала?

— Работаю, — неохотно ответила Сейида.

— Где?

— У людей.

— У каких людей?

— А тебе зачем?

— Хочу в гости зайти, глядишь, и ты к нам завернешь.

— Что-то не тянет.

— С чего это ты вздумала убежать?

— Меня чуть в полицию не забрали.

— А что случилось?

— Попалась с поличным, едва обошлось…

— Я думал, дело верное. Даже не беспокоился. Ждал, ждал… А потом грешным делом подумал, что ты решила утаить деньги.

— Дело прошлое, не стоит вспоминать.

— Отец на тебя очень обиделся.

— Ну а мать что сказала?

— Вещь, которой суждено испортиться, не спасешь, даже если хранить ее в сундуке!

— Тем все и кончилось?

— Отец хотел было заявить в полицию, да мать остановила… Ладно, бог с ними… Как нам с тобой встретиться?

— Зачем?

— Не соскучилась по мне?

— Ничуть.

— А я по тебе соскучился.

— Так я и поверила!

— Ты еще больше похорошела. Приоделась… у кого же все-таки ты служишь?

— У хороших людей.

— И много их?

— Семья…

— Понятно. И мужчины есть?

— Да, есть.

— Они интересуются тобой?

— Не так, как ты.

— Значит, они не мужчины.

— Лучших я не встречала.

— Ну, и черт с ними! Когда мы увидимся?

— Сказано же тебе — ни к чему!

Аббас сунул руку в карман и позвенел монетами.

— Я при деньгах.

— И на здоровье!

— Ты что, разбогатела?

— И очень!

— Больно зазналась, птичка!

Аббас схватил ее за руку и попытался притянуть к себе. Сейида вырвалась.

— Убери руки! А то позову на помощь.

— Не трудись. Пять пиастров — и я найду себе получше, чем ты, красотка!

— Вот и ищи.

— Конечно, найду. Но мы еще встретимся!

И Аббас исчез в толпе. Сейида вновь повернулась к торговцу.

— Простокваша есть?

— Разумеется.

— Мне нужно две банки.

Лавочник предупредительно улыбнулся, и взгляд его скользнул по фигуре девушки.

Что они в ней находят? Видно, кроме внешности, у нее нет никаких других достоинств? И это все, на что ей остается рассчитывать? Наверное, так и есть. Мужчины просто пожирают ее глазами! Все, кроме Хамди… А вдруг он только делает вид, что не замечает, как она хороша? Не обманывай себя, Сейида. Ничего похожего на улыбки других мужчин ни разу не промелькнуло на его лице. Но что, если он попросту слишком юн и не понимает притягательности расцветшего женского тела? Неужели, Сейида, всякий раз, когда кто-нибудь взглянет на тебя, ты будешь вспоминать Хамди? Неужели ты никогда не избавишься от этого наваждения?.. Разве нет средства забыть его или заставить обратить на себя внимание? Может, подстроить, чтобы он застал ее… Перестань, Сейида! Ты ведь сама не хочешь быть для любимого только минутной игрушкой.

Сейида принесла простоквашу, поставила ее на кухню, а сама направилась в коридор, к маленькому шкафчику, где хранила свою одежду, гребешок и маленькое зеркальце, подаренное Самихой. Она достала платье и платок — праздничные подношения хозяев — и полюбовалась обновками. Тихий покой, который овладевает нами у домашнего очага, наполнял ее душу.

Как это много, Сейида, что у тебя, наконец, есть собственный уголок, где ты можешь хранить свои вещи! Вспомни, о чем ты мечтала, засыпая на истертой подстилке в доме Умм Аббас. Теперь эти мечты сбылись. Зачем же ты вновь думаешь о несбыточном, зачем гневишь судьбу? Нет чтобы тихо радоваться ее щедрости!

— Сейида, — позвала госпожа Фатьма.

Девушка вошла в гостиную и остановилась перед тахтой, на которой отдыхала хозяйка.

— Присядь, милая.

Сейида опустилась на краешек.

— Ты у нас уже порядочно работаешь, — начала хозяйка, — пора бы поговорить и об оплате.

Девушка молча ждала, не понимая, к чему клонит Фатьма.

— Каждый месяц я откладывала твое жалованье, пока не набралась довольно приличная сумма. Вот я решила купить тебе золотые серьги. В следующий раз подберем к ним и браслет.

Хозяйка открыла маленькую коробочку, достала блестящие серьги и протянула служанке.

— Ты еще совсем юная… Кто знает, как сложится будущее. Выйдешь замуж, пойдут заботы, расходы… А золото — вещь постоянная, всегда в цене.

Сейида глядела на серьги и не верила своим глазам.

— Это мне?

Конечно. Это твое жалованье за одиннадцать месяцев — пришлось добавить еще за месяц вперед. Вот ярлык — в нем указаны стоимость вещи и вес золота.

— И я могу их надеть прямо сегодня?

— Конечно же!

Вошла Самиха и захлопала в ладоши:

— С началом приданого, Сейида!

Спасибо, Самиха, на добром слове и пошли тебе Аллах счастья!

Подружка помогла Сейиде вдеть серьги.

— Тебе очень идет!

Сейида молчала, ошеломленная радостным событием. Подумать только, у нее теперь есть золотые сережки, не хуже, чем у Умм Аббас! Это ведь целое состояние, ее состояние, которое никто не может отнять и присвоить!

— Выйдешь замуж, — сказала госпожа, — станешь хозяйкой дома…

Что-то не верится, даже представить трудно! А вдруг! Кто знает, что может произойти. Сегодня у нее золотые серьги, потом будет браслет, и, глядишь, она кому-нибудь понравится по-настоящему. И все будет, как следует: сватовство, сговор, свадьба… Пойдут дети! Неужели это возможно!

Сейида украдкой взглянула на Хамди — какое впечатление она на него производит в сережках? Но юноша занимался пластинками и совсем не замечал ее.

Не обольщайся, Сейида, вы слишком далеки друг от друга. Он хозяин, а ты служанка. Все, что ты можешь себе позволить, — это лишь тайно вздыхать по нему или лить слезы, когда гладишь ему рубашки, убираешь постель… Правда, в этих слезах не было горечи — ее любовь к Хамди была настолько велика, что возможность угождать обожаемому человеку и чувствовать его благодарность доставляла Сейиде подлинное наслаждение. С нее довольно и этого. И не надо мечтать о несбыточном, чтобы не испытывать потом острую боль разочарования!

Сейида вновь ощутила в ушах тяжесть драгоценных сережек. Мечты — хоть и не все — сбываются! Если ничего не случится, то она и вправду станет обладательницей целого состояния…

— Будь осторожна, Сейида! — предостерегла госпожа. — Не ходи в сережках на рынок — в один момент сорвут! — И, не ожидаяответа, повернулась к хозяину: — Ужинать будешь?

— А что у нас есть?

— Брынза, простокваша, яички, маслины…

— Хорошо бы баранинки!

— Подождешь до завтра.

— И сегодня — невелик грех.

— Ничего, попостишься.

— А я не хочу!

— Все люди так делают.

— Почему я должен оглядываться на других?

Фатьма решила не продолжать бесполезного спора и сказала Сейиде:

— Поди, дочка, приготовь, что принято.

После ужина усталые домочадцы довольно скоро разошлись по своим комнатам. Сейида сняла серьги, зажала их в ладони и, счастливая, заснула.

Ее разбудил веселый протяжный выкрик, доносившийся с улицы: «А вот и я, аккуратный мясник!» Косые лучи раннего солнца падали в окно. Девушка живо поднялась с постели. Ведь сегодня праздник, будут забивать баранов, наряжаться, гулять, разговляться. Можно зайти ка. старый двор, повидаться с подружками, похвастаться перед ними новым платьем и золотыми сережками.

Мясник с баввабом^[20] Али отвязали барана и потащили его в дальний угол сада. Вскоре все было кончено, и из кухни понеслись запахи жареного мяса.

Солнце поднималось все выше, дом просыпался. Наконец семья собралась за столом. Сейида спешила приготовить обед, чтобы пораньше освободиться, и наскоро позавтракала на кухне. К полудню она уже смогла снять фартук, надела новое платье и пошла к госпоже сказать, что уходит.

— Куда собралась? — поинтересовалась хозяйка.

— На старый двор, в квартал эль-Маварди.

— Будь осторожна и не слишком задерживайся.

— Вернусь еще засветло.

Возле своего бывшего дома Сейида увидела тетку Атуву, восседавшую на тротуаре с зеленью, бобами и сладостями.

— A-а, пропащая! Добро пожаловать, — обрадованно приветствовала Сейиду тетка Атува.

— Здравствуйте, тетушка! Как вы поживаете?

— Хорошо. Зейнаб вышла замуж. Помнишь нашего соседа? У него еще племянник работал механиком!.. Так вот, за него.

— Когда это случилось?

— Уже больше месяца. Они уехали в Танту.

— Что же брат отстает? Невесты перевелись?

— Он теперь работает в железнодорожных мастерских. Ушел от Анвара.

— Из-за чего?

— Тот все никак не повышал жалованье, хотя сама знаешь, какой мой парень — он тащил на себе всю мастерскую!

— Ну а как другие соседи?

— Бахнаси все еще живет в вашей прежней квартире… Да и у остальных ничего не изменилось… А ты что стоишь? Садись!

Девушка замешкалась. Раньше бы она, не раздумывая, уселась на тротуар — ее одежда была не чище. Но теперь… Пока Сейида колебалась, старуха ухватила ее за руку и потянула вниз.

— Видно, неплохо живешь, девонька? — нараспев продолжала она. — Ну а как дела у Умм Аббас?

— Не знаю. Ушла я от них.

— Ушла?

— Натерпелась, намучилась — на весь век хватит.

— И теперь где?

— Слава Аллаху, у хороших людей! Живу почти в самом парке Намиш…

Сидя рядом с торговкой, Сейида оглядывалась вокруг. Дом словно осел, а кучи мусора и отбросов выросли. Двор уже не казался ей таким притягательным местом… Все изменилось!

Нет, Сейида, это ты изменилась, а вовсе не старый двор. Твоя жизнь стала куда лучше, и в сравнении с нею потускнели картины, казавшиеся такими яркими в детстве.

Разговор не клеился, и Сейида заторопилась:

— Ну, мне пора… Счастливо оставаться, тетушка.

— Храни тебя Аллах, дочка! Прими от щедрот его! — И старуха протянула кусочек рахат-лукума.

— Спасибо.

Сейиде хотелось как-то отблагодарить тетку Атуву, но она боялась ее обидеть, если предложит деньги. Пожалуй, лучше всего купить пару пучков редиски… Девушка достала монетку из тех, что хозяева подарили на праздник, и протянула торговке.

— Это еще что, Сейида? — возмутилась старуха.

— Пиастр. За редиску.

— Как тебе не стыдно, дочка!

— Почему, тетушка? Хозяева просили купить, им ведь все равно у кого!

Когда она возвращалась домой, на душе у нее было немного грустно. Уже ступив на лестницу, Сейида услышала голос Хамди — юноша высунулся в окно и переговаривался с соседкой. Они желали друг другу поскорее окончить школу, поступить в университет… Словом, торопили годы. Как им хочется выйти из-под опеки взрослых и зажить своей, самостоятельной жизнью! Это вполне естественно — стремиться быть рядом с любимым человеком. У тебя, Сейида, нет никого, кто торопил бы время, оставшееся до назначенного свидания. Ну и что, разве она несчастлива? По-видимому, совершенно не обязательно обладать всем, что есть у других. К тому же она сейчас гораздо богаче многих обитателей квартала эль-Маварди. Все это верно, но попробуй успокоить подобными рассуждениями те неподвластные разуму чувства, которые бушуют в душе. Любовь сильнее рассудка, сильнее обстоятельств…

Глава 15

В школах начались экзамены. Хамди засел за книжки и буквально не выходил из дому. По вечерам к нему являлись друзья — Собхи и Рауф. Сейида приносила им чай, а иногда и ужин. Конечно, приятели не все время посвящали подготовке. Частенько отвлекались, чтобы поболтать, пошутить, порезвиться.

Толстый смешливый Рауф только недавно приехал в Каир и жил по соседству у своих родственников. Стоило ему войти в комнату, как приятели хватали его и валили на высокую железную кровать. Больше всего эта возня доставляла удовольствие Собхи — рослому, сильному юноше, предпочитавшему любую, самую изнурительную тренировку каким-либо умственным усилиям.

Мать Хамди относилась к его приятелям чуть ли не как к собственным детям. Но Собхи и Рауф все же больше симпатизировали господину Мухаммеду. Они беспрестанно повторяли Хамди, что другого такого отца в целом свете не сыщешь. Хозяин вел себя с ними словно с друзьями и никогда не читал нравоучений. Наоборот, он обычно мешал заниматься: «Не надоело вам зубрить? Сейчас все выучите, а что будете делать в ночь перед экзаменом?» При Самихе парни робели и даже шуток в ее присутствии не позволяли. Поэтому весь запас их остроумия обрушивался на Сейиду.

— Прекратите, бездельники! — время от времени покрикивал на них Хамди.

— А что, Сейида, выйдешь за меня! — не мог остановиться Рауф.

— Сдай экзамены, тогда и поговорим, — смеясь, отвечала Сейида.

— Это уже брак по расчету! Значит, без аттестата я тебе не нравлюсь?

— Ты без аттестата — нуль без палочки! — вставлял здоровяк Собхи.

Сейида забирала пустой чайник и уходила на кухню. Но даже туда доносились восхищенные восклицания Рауфа:

— И вправду хороша девчонка! Какой бюст!

— Ты только бюст и заметил? — вмешивался Собхи.

— Да хватит вам, трепачи! — возмущался Хамди.

Разговор переходил на политику. Ребята рассуждали об англичанах, партии Вафд, конституции. Обычно начинал Рауф:

— Вот досада! Эти дурацкие дипломатические ноты сорвали демонстрацию.

— Рабочие депо все равно вышли, — живо отзывался Собхи.

— И чем это кончилось?

— Перевернули трамвай, перебили уличные фонари, а около моста Абуль Эля их ждала полиция.

— Сколько человеческого труда идет прахом!

— Какого труда? — не понял Собхи.

— А разбитый трамвай, фонари?

— Другого пути нет!

— Пути куда?

— К восстановлению конституции!

— А что потом?

— Партия Вафд возьмет власть в свои руки.

— Ну и дальше?

— Все будет в порядке.

— Ослик ты, ослик! — с жалостливой улыбкой перебил Рауф.

— Чего скалишься? Вафд представляет народ!

— Много ты знаешь о народе! Меня спроси, как живут люди в районе Кафр Магур, например. Ты и понятия не имеешь о том, что они едят, пьют, где им приходится спать… Им наплевать, кто стоит у власти: партия Вафд или либералы. В их жизни от этого ничего не меняется.

— Чтобы получить масло, надо его сбить!

— Масло-то народ производит, а мы только едим. Ты бы попробовал посидеть на свекле да зелени. Люди пьют грязную воду из канала, спят рядом с буйволами…

— Да, только чудо может подтолкнуть нас на решительные действия, — горестно молвил Хамди.

— И если это чудо случится, понадобятся годы тяжелого труда, чтобы наладить жизнь, — добавил Рауф.

Хамди безнадежно покачал головой:

— У меня такое ощущение, что мы плывем в каком-то тумане, сами не знаем куда, и только выкрикиваем лозунги, чтобы не так страшно было…

— Первым делом нужно прогнать англичан!

— Именно за это ратует Вафд! — вставил Собхи.

— Ратовал! Пока был жив Саад.

— А теперь?

— Теперь других забот много — конституция, власть… Им не до англичан!

— Ну, ты и разошелся! — насмешливо воскликнул Собхи.

— Довольно политики, разговорами сыт не будешь — пора ужинать! — заключил Рауф.

— Давайте хоть немного позанимаемся, а то битый час болтаем! — с упреком сказал Хамди.

— Прежде поужинаем! — настаивал Рауф.

— Да здравствует ужин! — вторил ему Собхи.

И вот настал день первого экзамена. Хамди поднялся чуть свет, помолился и, стараясь не шуметь, стал собираться в школу. Сейида тоже проснулась. Ей хотелось чем-то помочь юноше, только чем? Она подошла к его комнате и в нерешительности остановилась на пороге.

— Ты-то что встала ни свет ни заря? — удивленно спросил Хамди.

— Может, чего нужно?

— Спасибо, Сейида!

— Приготовить завтрак?

— Слишком рано.

— Тогда чаю?

— Спасибо. Поди поспи еще…

— Может, все-таки что-нибудь надо?!

— Надо еще поучить… Ты ведь мне в этом не поможешь?

— Если бы я могла, господин, — тяжело вздохнула она.

— Ладно, вот сдам экзамены, научу тебя читать и писать, а потом уж ты будешь помогать мне готовиться в университет, — улыбнулся Хамди.

— Бесполезно! Самиха уже пробовала и не выдержала.

— Я знаю секрет! У меня ты будешь говорить «солн-це».

Чтобы сделать приятное Хамди, Сейида хотела повторить правильно, но опять произнесла, как всегда:

— Какое нам дело до «сонца»!

— Теперь иди спать.

Сейида упрямо замотала головой. Сквозь стекло пробивались ранние лучи.

— Нет смысла укладываться — восходит…

— Что восходит?

— А то, что никак правильно не выговорю!

— Тогда готовь завтрак! — рассмеялся Хамди.

Сейида быстро управилась на кухне и понесла завтрак в столовую. В коридоре она столкнулась с госпожой Фатьмой.

— Хамди встал?

— Давно уже, вот и завтрак готов.

— А ты не слишком ли рано собрался, сынок? — спросила хозяйка, заглядывая в комнату Хамди.

— Я хочу зайти к Рауфу и Собхи, пробежим кое-что еще разок.

— Да вознаградит Аллах труды ваши!

Экзамены Хамди держали всех домочадцев в тревожном и напряженном ожидании. Когда он возвращался из школы, глаза женщин обращались к нему с немым боязливым вопросом. И только отец не придавал никакого значения результатам выпускных экзаменов.

Однажды Хамди пришел домой мрачным. Отец взял его за руку, притянул к себе и шутливо спросил:

— У тебя такой вид, будто ты проиграл битву при Ватерлоо. Что опустил уши, осленок?

— Загоняли по математике.

— Нашел из-за чего расстраиваться! Вон дед твой — математик хоть куда, а что толку?! Четыре раза обанкротился и скоро прогорит в пятый, помяни мое слово! Бог с ней, с математикой, приятель! Не ломай себе голову!

— Если я завалил математику — все, можно прощаться с аттестатом.

— А к чему он тебе?

— Чтобы учиться дальше, а потом поступить в университет.

— В стойло для ослов! Три четверти идиотов в этой стране имеют аттестаты, но от этого они не умнеют!

— Значит, можно проваливаться? — засмеялся сын.

— Повторяю: пусть тебя это не волнует. Если не выдержишь, я устрою тебе такие каникулы, о которых ты и не мечтаешь!

Фатьма услышала последнюю фразу и возмутилась:

— Ты что это говоришь? О, Аллах, он, видно, совсем спятил!

— Я-то как раз в здравом уме.

— А если твой сын выдержит экзамен?

— Ничего от меня не дождется.

— Воистину мозги твои отдыхают, отец!

— Послушай, Фатьма, если наш осленок провалится, ему будет необходимо развеяться. Ну а если выдержит — и без того будет бодр и весел.

И Хамди выдержал. Все трое приятелей получили аттестаты об окончании неполной средней школы. Радостные и возбужденные, они ворвались во двор.

— Чем тут угощают отличников?!

Фатьма и Самиха бросились поздравлять ребят.

— Поздравления за столом! — весело перебил их Рауф.

— Вы счастливчики, вам и угощать! — живо откликнулась Самиха.

— Умные люди говорят: «Порицание — угощение настоящих друзей».

— У нас целый поднос кунафы.

— Обожаю кунафу!

— Заходите, детки, заходите! — пригласила довольная хозяйка. — Для вас ничего не жалко. Просите, чего душа пожелает!

Сейида терпеливо ждала своей очереди поздравить выпускников. Наконец она приблизилась к Хамди и, покраснев до корней волос, едва слышно произнесла:

— С успешным окончанием, господин!

— Спасибо! Я не забыл, что обещал тебе сладости.

— Самое сладкое для меня — твои успехи!

— Помнишь наш уговор? Я научу тебя грамоте.

— Зачем утруждать себя понапрасну…

— Эй, что там за шум? — раздался из спальни голос господина Мухаммеда.

— Отец проснулся! — оживился Хамди. — Пойду к нему.

Он поспешил в спальню.

— Папа, я сдал экзамены!

— Слава Аллаху! — отозвался отец, садясь на кровати. — Но ты лишил себя каникул.

— Что ж, несу убытки! Посидишь с нами?

— С удовольствием. Только сейчас от меня мало проку. Я пуст, как пустыня Сахара, молись, чтобы заплатили за книгу, которую я перевел. Или подумай, какой банк ограбить. А еще лучше — скажи матери, чтобы не выгребала все из моих карманов. Ну, что молчишь?

— А нам не нужно от тебя никаких денег. Мы будем рады, если ты посидишь вместе с нами.

— Ладно, что-нибудь придумаем.

— Так я пойду к ребятам.

— Непонятно, что за радость…

— Все-таки сдали экзамены.

— Браво! Тремя дипломированными олухами больше!

Хамди вернулся к друзьям. Увидев его, Рауф крикнул:

— Признавайся, чем тебя наградил отец?

— Ничем!

— Отчего же?

— Прореха в кармане!

— Вот не ко времени!

Вошла Сейида с подносом кунафы.

— Набрасывайся, ребята! — завопил Рауф и немедленно запустил руки в сладости.

Собхи обхватил приятеля, оттащил от подноса и повалил на кровать. Тот вырвался и вновь кинулся набивать рот.

— Остановись, бегемот!

— А ты обормот!

— Кто же тут бегемот, а кто обормот? — поинтересовался вошедший хозяин дома.

— Так или иначе — оба получили аттестаты! — ответил Хамди.

— А там получат дипломы, глядишь — и уже в коллегии министерства.

— Я пойду в армию или в полицию! — сообщил здоровяк Собхи.

— Так тебя там и ждали! — поддел его Рауф. — Максимум, на что ты способен, — это играть в футбол или заниматься боксом.

— Твое призвание, конечно, куда благороднее? — спросил Рауфа хозяин.

— Я пойду на юридический факультет.

— А дальше?

— Стану министром!

— Так сразу и министром?!

— Почему бы и нет? Посмотрите, все государственные деятели — с юридическим образованием.

— Какое же министерство ты хочешь получить?

— Снабжения! — со смехом крикнул Хамди.

— В общем, все говорят об одном — о еде. Значит, пришло время поужинать. Приглашаю в кондитерскую «Эль-Хати»! Согласны? Или возьмете деньгами?

— Лучше деньгами! — переглянувшись с друзьями, ответил Хамди.

— А кто тут рассказывал про дыры в кармане? — поддел Рауф.

— Уж не до такой степени я обеднел! — засмеялся хозяин дома. — А кроме того, можно поужинать и в долг. Пятидесяти пиастров вам хватит?

— Больше чем достаточно! — крикнул Хамди.

— Договорились! Идите заказывайте что хотите! И скройтесь с глаз моих! Ловкие больно — ваш праздник, а я плати!

В кондитерской им так понравилось, что решили встретиться там и на другой день. Хамди заспешил домой и, едва переступив порог своей комнаты, кинулся к открытому окну. Софы не было видно. Обеспокоенный, он бросился было к сестре, но его остановил звонок у двери. Сейида открыла.

— Самиха дома? — осведомилась поздняя посетительница.

Сейида прекрасно понимала, что Софе нужна не сестра, а брат. Вот уж кто обрадуется!

— Дома он, дома! — ответила она, словно Софа и спрашивала про Хамди. — И все благополучно! Ты знаешь?

— Я и пришла поздравить.

— Входи, Софа, что же ты в дверях стоишь?! — обрадовался подошедший Хамди.

Появилась и Самиха. Подруги обнялись. Услышав голоса, в прихожую вышли родители. Отец еще не успел переодеться после ужина, лишь скинул пиджак, а теперь натягивал его снова.

— Помоги, — попросил он Хамди.

Тот подхватил пиджак и заботливо подал. Господин Мухаммед наконец попал в рукава, придержал сына за локоть и шепнул на ухо:

— Дамы приходят поздравлять, ишь какой большой стал! — Он откинул голову, хитро оглядел Хамди с головы до пят и неожиданно предложил: — Пойдем-ка померимся!

Отец и сын подошли к зеркалу.

— Вот это да! — притворно изумился господин Мухаммед. — Выше меня вымахал! С кем же теперь тебе мериться?

Суеверная Фатьма испугалась.

— Ты что беду кличешь? Сплюнь семь раз! Аллах даст тебе долгую жизнь, сын всегда будет мериться с тобой ростом!

— Успокойся, Фатьма, так и будет — парня надо мерить не по росту, а по уму!

— Все равно! Сплюнь семь раз, — настаивала Фатьма.

— Может, и пяти достаточно?

— Не шути — семь!

— А если слюны не хватит?

— Перестань!

— Чего тебе стоит, папа! — вступилась Самиха, видя, как обеспокоена мать.

— Ладно! Плюну хоть десять раз.

— Нет, ровно семь!

— Считай, старая! — засмеялся отец. Фатьма громко считала.

— Всё, семь!

— Теперь довольна?

— Сохранит тебя Аллах ради детей! — истово заключила Фатьма.

— Ты молишь за меня Аллаха и когда я тебя обижаю?

— На такого, как ты, грех обижаться!

— Мама хочет сказать: на такого хорошего, — вставил Хамди, — пусть Аллах возьмет тебя за руку и приведет к успеху так, как сегодня меня!

Отец был растроган, но не хотел этого показывать. Он повернулся к Софе.

— Что-то давно не видно тебя, девочка? Как отец?

— Передавал привет.

— Скажи, что я по нему соскучился.

— Обязательно скажу.

Господин Мухаммед ласково погладил девушку по плечу.

— Неплохо бы и поправиться!

Софа зарделась.

— А разве я худая?

— Пяток килограммов не помешало бы прибавить!

— Софе это незачем! — обиделся Хамди.

— Помолчи, приятель! Что ты понимаешь в этом деле?

Софа не знала, куда деваться.

— Папа, что ты говоришь! — заступилась Самиха.

— Постыдился бы, старый! — добавила Фатьма.

— Прислушайся к моим словам, Софа! — как ни в чем не бывало продолжал Мухаммед. — Пять килограммов — рецепт специалиста! — И уже на пороге бросил жене: — Сегодня задержусь.

— Образумь его, боже! — сокрушенно отозвалась та.

Когда дверь за отцом закрылась, Хамди восхищенно воскликнул:

— Дай нам бог стать такими же, как он! Такого человека не сыскать в целом свете!

— Твоя правда! Второго Мухаммеда эс-Самадуни земля не вынесет! — заключила мать.

Глава 16

Хотя хозяин и предупредил, что задержится, однако домой он вернулся довольно скоро.

— Папа пришел! — радостно встретил его Хамди.

Возвращение отца всегда вызывало веселый шум.

Мухаммед нарочно стучал ногами, поднимаясь по лестнице, трезвонил в дверь, притворялся разносчиком или посыльным из магазина, нагруженным пакетами с виноградом, персиками, сливами, абрикосами… Правда, «посыльный» был очень неаккуратным — по дороге он «пробовал» из каждого пакета, и довольно основательно. Кроме того, господин Мухаммед всегда «проверял качество товара» еще в лавке. По его методу нужно было вначале наесться до отвала: «Чтобы не обманывало чувство голода!» Однажды он решил купить мандарины. Как начал пробовать — хозяин и со счета сбился! Пришлось подбирать корки, чтобы пересчитать. Оказалось, он съел около тридцати штук!

Сейида всегда заранее улыбалась, открывая хозяину дверь.

— Госпожа наверху? — спрашивал он.

— Да, господин.

— Добрая или сердитая?

— Была сердита, теперь успокоилась.

— Что ее рассердило, а что успокоило?

Они поднимались по лестнице, и Сейида рассказывала обо всех событиях дня.

Однажды господин Мухаммед вернулся очень довольный. Под мышкой у него были две большие коробки, похожие на конфетные. Самиха, Хамди и Сейида не могли скрыть заинтересованности.

— Что там в коробках? — спросил Хамди.

— Наверное, шоколад! — предположила сестра.

— И когда только кончится это расточительство?! — отозвалась подошедшая Фатьма.

— Что ты все жалуешься на жизнь? — упрекнул ее муж.

— Мыслимое ли дело, купить столько шоколада?!

— Ничего, мы съедим! — крикнула Самиха.

Хамди схватил одну из коробок и мигом разорвал обертку. В бумаге лежала книга… Хамди разочарованно перелистал и отложил. Взял другую коробку… Тоже книга!

— Вот тебе и шоколад…

— Собрание сочинений Мопассана, — объяснил отец.

— А сам говорил… — начал Хамди.

— Я ничего не говорил. Это Самиха так решила, а мать сразу на меня набросилась… Сами придумали, а теперь обижаетесь! Обычная картинка в нашей благословенной стране: все хором толкуют о незнакомом предмете, а тому, кто точно знает, в чем суть, невозможно и слова вставить.

— Только раздразнил всех.

— Ну что ж, дочка, — господин Мухаммед запустил руку в карман, — вот, возьми полреала^[21], купи шоколаду, И Хамди монетка найдется…

Он взглянул на Сейиду, внимательно следившую за происходящим.

— Получай и ты полфранка, только, чур, не откладывать — шоколад так шоколад!

Такое швыряние деньгами возмутило хозяйку. Она принялась укорять мужа, как легкомысленного ребенка:

— И так разорился на книгах. Что в них толку? Полны шкафы, а много ли пользы? Бумага и бумага!

— Враждуй с эмиром, но не враждуй со знанием! — воскликнул хозяин, потрясая принесенными книгами. — Если бы ты могла прочесть, что написано на этой «бумаге»! Я готов запереться в комнате на целый год, только бы со мной были книги. С ними я никогда не чувствую себя одиноким. Книги — это великое благо, Фатьма! И как говорит пословица: даже пыль книг лучше шафрана невежества! Как жаль, мать, что Аллах лишил тебя этого лучшего своего дара!

— Всю жизнь ты провел над книгами! И чем они тебе помогли? Ты бы давно уже мог стать министром! — сердито оборвала его Фатьма.

— Слава Аллаху, что уберег меня от такой судьбы! Было бы на одного осла больше. И так страна похожа на пастбище.

— Не передергивай! Можно подумать, кроме лавочников и хозяев кофеен, с которыми ты проводишь столько времени, нет никого умнее!

— Для меня, например, парикмахер Махмуд значит куда больше сотни начальников департаментов…

— Ну да, сам с нищими водишься, так хоть о детях подумай! О пенсии бы похлопотал. Больше рассчитывать не на что — после тебя ничего не останется…

— Что хлопотать? Плюс-минус несколько фунтов — какая разница!

— Я об одном беспокоюсь, чтобы было что на черный день. Никто не знает, когда он придет, но готовым быть надо всегда…

— Ну что ты судьбу гневишь? Не обременяй себя мыслями о завтрашнем дне. Как сказано у великого Хайяма: «Вчерашний день прошел, а завтрашний день еще не народился»…

И господин Мухаммед продолжал жить как всегда — погрузившись в сегодняшний день и не заботясь о завтрашнем. Читал, «когда тянет», работал, «когда захочется», смеялся, «когда шутится»… Ценил в людях не их положение и капиталы, а порядочность, добросердечность, искренность. И очень любил шутку. Всякий, кто не лез в карман за озорной шуткой или веселой историей, был лучшим другом Мухаммеда эс-Са-мадуни.

Его отец рассказывал такой случай: когда он очередной раз обанкротился, сын работал в министерстве просвещения и жалованье Мухаммеда было единственным источником пропитания для всей семьи. Но однажды этот помешанный на книгах человек купил собрание сочинений Ибн ар-Руми^[22], закрылся в своей комнате и не выходил на свет божий, пока не прочитал до конца. Пришлось распрощаться со службой!

Такой уж он, писатель эс-Самадуни: то занятый, словно министр, то убивающий время, словно бездельник, — идет обедать в любую харчевню с каким-нибудь краснобаем в лохмотьях, дает реал нищему, а сам потом выпрашивает пиастр на трамвай у первого встречного… Если на его пути дворник подметал тротуар, он не ленился пойти другой дорогой, чтобы не дышать пылью. И не дай бог ему встретить Хасана-эфенди! Мухаммед готов был сделать крюк хоть в несколько километров, лишь бы не видеть этого «надутого идиота».

Но сегодня он вернулся домой сам на себя не похожий: не бежал, как обычно, по лестнице, не распевал «Раскрывайте двери и объятья, встречайте меня»… Мухаммед едва волочил ноги, взгляд потух, лицо страдальчески исказилось, словно он нес на плечах непосильную тяжесть. В прихожей он тяжело оперся о стену и стал мочиться прямо на ковер.

— Что с тобой, папа? — закричал пораженный Хамди.

Фатьма грешным делом решила, что муж мертвецки пьян, и разразилась гневной тирадой:

— На что все это похоже? Стыд и срам! Уборная в двух шагах — налил глаза и ничего не видишь!

— Что с тобой, папа? — повторил Хамди, подхватывая его под руки.

— В глазах темно… Слабость… Едва на ногах стою… — чуть слышно проговорил отец.

Фатьма начала понимать, что дело куда серьезнее, чем она думала. Лицо ее побледнело.

— Скажи толком, милый, что с тобой?

— Не знаю… Мне очень плохо…

— Обопрись на меня.

Поддерживаемый женой и сыном, Мухаммед медленно поплелся в свою комнату. Сзади испуганно шли Самиха с Сейидой, растерянные, ничего не понимающие.

Хозяина усадили на кровать и стали поспешно снимать одежду.

— Плохо, ох, плохо, — беспрестанно жаловался больной.

Мухаммед вытянулся на кровати и затих. То ли заснул, то ли впал в беспамятство… Хамди пришел в себя первым:

— Я за доктором!

Сбегая по лестнице в прихожую, Хамди заметил на пороге улыбающуюся Софу. Дверь забыли закрыть, она вошла и поджидала кого-нибудь из хозяев. Увидев расстроенное лицо Хамди, девушка испуганно спросила:

— Что-нибудь случилось?

— Отцу плохо.

— Не может быть! Я его видела утром — здоровый, веселый, еще пошутил: «Тебе, невестка, всего пять кило осталось прибавить!»

— По-моему, он без сознания…

— Ты за доктором?

— Да.

— Не волнуйся, Хамди, даст бог, все обойдется…

Хамди помчался проходными дворами и очень скоро прибежал к больнице доктора Реда. Поднявшись по лестнице, он встретил самого доктора — тот уже закончил прием и собирался уходить. Хамди растерялся.

— В чем дело, юноша? — весело спросил доктор.

— Отцу плохо!

— Где живете?

— Возле парка Намиш.

Услышав это, доктор заколебался.

Хамди имел много случаев убедиться, как действует на людей имя его отца. Почти все школьные учителя, заглянув в журнал, интересовались, не доводится ли он Родней устазу Мухаммеду эс-Самадуни. Когда же узнавали, что Хамди его сын, начинали рассыпаться в похвалах таланту писателя. Оставалось прибегнуть к магическому действию отцовского имени.

— Это не так далеко. Вам любой покажет — дом Мухаммеда эс-Самадуни.

— Писателя?

— Да.

— Что с ним случилось?

— Очень плох.

— Подожди секунду! Вместе пойдем… Таких людей, как твой отец, у нас мало… Будем надеяться, что ничего страшного…

В доме царили растерянность и беспокойство… Узнав о случившемся, пришли к соседям родители Софы.

Ее мать осталась в гостиной вместе с испуганными девушками, а отец, устаз Абдель Разек, сидел у кровати больного. Фатьма беспомощно металась из комнаты в комнату.

— Ну, где же Хамди?

— Больница не так уж близко, — успокаивала ее Самиха. — Наверное, скоро вернется.

Сейида никак не могла опомниться. Конечно, для нее не было новостью, что люди болеют и даже умирают, но все это не должно касаться ее господина! Такой здоровый, веселый, гимнастикой занимается, душ холодный принимает, а уж аппетиту его любой может позавидовать… И надо же! Нет, это какое-то недоразумение. Сейчас он встанет, расправит плечи и снова примется задирать и поддразнивать всех.

Вошел доктор в сопровождении Хамди. Он ободряюще улыбнулся хозяйке и начал доставать из саквояжа свои инструменты.

— Спокойствие — лучшее лекарство, госпожа.

— Как же не волноваться, доктор? Ушел из дому в отличном настроении, а вернулся… Никогда я его таким не видела!

Доктор пощупал пульс, поставил градусник, измерил давление, прослушал сердце… По его лицу было видно — результаты обследования не дали ничего утешительного.

— Ну что, доктор? — тревожно спросила Фатьма.

— Аллах милостив.

— А что с ним?

— Поднялось давление.

Доктор достал бланки рецептов, заполнил и протянул Хамди.

— Первым делом ему нужно положить горчичник на затылок. У вас найдется?

— К сожалению, нет, — виновато ответила Фатьма.

— Аптека рядом, успеете до закрытия. Неплохо бы его побрить, чтобы горчичник был поближе к темени… И сделать инъекцию магнезии… Завтра после полудня я снова зайду.

Как доктор ни старался держаться спокойно, в его интонациях проскальзывала тревога. Абдель Разек вышел с ним и обменялся несколькими словами.

Вернувшись, он попытался подбодрить домочадцев.

— Через день-другой устаз Мухаммед будет на ногах как ни в чем не бывало!

— А все же, что сказал доктор? — спросила Фатьма.

— Он говорит, что нет повода для особого беспокойства.

— Да смилуется над нами Аллах! — с надеждой откликнулась хозяйка.

— Схожу-ка я за лекарствами, — перевел разговор сосед.

— Не затрудняйтесь, я сбегаю! — остановил его Хамди.

— Не могу ли и я чем-нибудь помочь? — предложила мать Софы.

— Благодарю вас, пока что ничего не нужно, — ответила госпожа Фатьма.

— Ради бога, не стесняйтесь! — уговаривала соседка.

Абдель Разек помялся и вопросительно взглянул на жену.

— Ну, я, пожалуй, пойду?

— Ступай, а я побуду с Фатьмой.

Хозяйка попрощалась с соседом, сделала знак сыну и вышла из комнаты. Хамди последовал за матерью. Фатьма достала из ящика гардероба деньги.

— Торопись, Хамди, а то аптеки закроются!

Сейида перехватила юношу в гостиной.

— Тебе помочь?

— Спасибо, милая! Поди купи на всякий случай льда на два пиастра!

Сейида помчалась к Гадду, торговцу прохладительными напитками, и тут же заспешила обратно. Но не успела сделать и несколько шагов, как путь ей преградил сын бакалейщика Сейид.

— Куда спешишь, красавица? Остановись!

— Уйди с дороги, приставала! — И Сейида резко толкнула улыбающегося парня.

— Ты чего? — опешил Сейид.

— Хозяину плохо! Вот бегу со льдом.

— Устаз заболел? — испуганно спросил парень.

— Очень тяжело. Едва до дому дошел, а сейчас без сознания!

— Да хранит его Аллах! Таких людей мало!

Сейида почувствовала, что болезнь хозяина по-настоящему взволновала всех, кто его знал. А здесь его знал каждый.

Она принесла лед и не успела отдышаться, как снова пришлось бежать — теперь за парикмахером.

У Махмуда было полным-полно народу. Парикмахер предупредительно хлопотал над очередным клиентом. Увидев запыхавшуюся Сейиду, он удивленно спросил:

— А ты что пришла?

— За тобой!

— Зачем я понадобился?

— Побрить господина.

— Я брил его сегодня утром.

— А теперь надо голову!

— Предлагал ведь ему! Так нет, отказался… И потом, когда это он звал меня домой? Здесь он проводит гораздо больше времени, чем любой другой — хотя бы и я сам!

— Он не может прийти, заболел.

— Еще утром сидел в этом кресле живой-здоровый… Брось меня разыгрывать.

— Без памяти он!

Махмуд обернулся к своим клиентам:

— Простите, срочное дело!

— Послушай, Махмуд! Не могу же я выйти на улицу наполовину постриженным?!

— Подождешь — что делать, такое несчастье! — По его щекам потекли слезы. — О Аллах, почему ты наказываешь хороших людей?!

Он быстро собрал свой чемоданчик и уже на бегу приказал подмастерью:

— Присмотри за порядком!

Еле поспевая за Сейидой, Махмуд не переставал восклицать: «Боже милостивый, сохрани этого добрейшего человека!»

Так они и влетели в дом. Парикмахер немедленно занялся своим делом. Тем временем Сейида торопливо колола лед и набивала им грелку.

Шли часы, но больной не приходил в себя. В эту ночь никто не сомкнул глаз.

Глава 17

На утро пришел старик отец, Санийя и остальные родственники, которых собрало неожиданное несчастье.

Прошло несколько дней, но Мухаммед, человек на редкость крепкий и сильный, продолжал лежать в забытьи. На голову теперь ему клали грелку со льдом, в руке торчала игла для внутривенного вливания глюкозы. По дому, нигде не находя себе места, бродили притихшие и подавленные родственники. Если не считать нескольких фраз, оброненных в бреду, больной не произнес ни слова.

В который раз пришел доктор и принялся осматривать некогда сильное тело, которое стало теперь похожим на скелет. Закончив осмотр, доктор с потерянным видом сложил свои инструменты, но рецепта выписывать не стал. Он обернулся к отцу больного, стоявшему возле кровати. Старик одной рукой опирался на палку, а другой сжимал похудевшие пальцы сына, тихим голосом призывая Аллаха. Доктор обнял его за плечи и осторожно повел к выходу из комнаты.

— Ну что, доктор? — кинулась за ним измученная Фатьма.

Врач ничего не ответил. В гостиной навстречу ему поднялись Хамди и Самиха. В глазах детей застыл тот же вопрос. Ну что тут ответишь? Доктор горестно покачал головой.

— Будем уповать на милость Аллаха. Я сделал все, что было в моих силах. Больному грозит частичный паралич, но главное, чтобы он остался жив.

Слова доктора заставили всех понуро опустить головы. Лишь старик отец решился нарушить тягостное молчание.

— И то — слава Аллаху! Может, выкарабкается сынок.

— Только бы жив остался! — заплакала Фатьма.

Самихе пришлось пойти проводить доктора — Хамди стоял как пришибленный, ничего не замечая вокруг. Наконец он закрыл лицо руками и, сдерживая рыдания, бросился к себе в комнату. Сейида поспешила за ним.

— Я приготовила лед, Хамди.

— Не нужно.

— Почему? Ведь доктор сказал…

— Он просто нас хотел утешить!

Сейида страдала от своей беспомощности.

— Не надо так убиваться, Хамди! Заклинаю тебя…

Но юноша уже не мог сдерживаться, все тело его содрогалось, он горько рыдал.

— Бог даст, поднимется! Все будет по-прежнему, — продолжала утешать Сейида.

— Отца разбил паралич! Понимаешь? Даже если он останется жить, ему уже никогда не подняться!

Потянулись мрачные, тревожные дни. Старик не отходил от его постели.

— Сынок! Мухаммед! — звал он лежавшего в беспамятстве больного. — Ты поправишься, встанешь…

Как-то дочь попыталась увести его из комнаты:

— Пойдем, отец!

— Куда? Зачем?

— Надо же поесть.

— А он как?

— Ты скоро вернешься.

— Нет! Буду сидеть, пока он не откликнется.

Хамди слышал этот диалог, и сердце его сжималось от жалости и отчаяния. Не выдержав, он убежал к себе в комнату и зарылся в подушку, но дрожащий старческий голос явственно звучал в его душе: «Сынок! Мухаммед! Ты поправишься, встанешь…»

На лице Самихи не просыхали слезы. В каком-то полусне она двигалась по дому, помогала Сейиде прибираться, готовить обед — ведь что бы там ни было, а есть все-таки надо.

Навестить Мухаммеда приходила масса народу — родственники, друзья, просто знакомые. Все они произносили слова утешения и надежды, но чувствовалось, что никто уже не верит в благополучный исход. После этих посещений обстановка в доме становилась еще более тягостной.

Софа приходила чуть ли не на весь день. Что бы только она не сделала, лишь бы хоть немного облегчить страдания подруги и измученного, осунувшегося Хамди.

Все кончилось ранним летним утром. Солнце едва показалось над горизонтом, прохладный ветерок шевелил листья деревьев. Притихшая, умиротворенная природа улыбалась рассвету. В дальнем углу сада большая красная роза раскрыла влажные лепестки. Капли росы сияли в лучах солнца.

Дом еще спал тревожным тяжелым сном. Уставшие люди забылись только перед рассветом.

Вдруг словно что-то толкнуло задремавшего старика, он вскинул голову, подгоняемый страшным предчувствием, и бросился к постели больного. Шум разбудил Фатьму, она вбежала в комнату и увидела свекра, наклонившегося над сыном.

— Нет! — страшно закричал старик. — О Аллах, нет!

Этот крик переполошил весь дом. Сейида, возившаяся с очередной порцией льда, бросила грелку и кинулась наверх.

— В чем дело, отец? — трясущимися губами проговорила Фатьма.

— Мухаммед отходит.

— Ты переутомился, отец… — попыталась успокоить его Санийя.

— Бегите за доктором! — не слушал ее старик.

— Едва солнце взошло, — возразила дочь. — Он, наверное, еще не проснулся.

— Пусть разбудят!

— У нас записан его номер телефона, — вспомнила Фатьма.

— Лучше я сбегаю, — предложил Хамди.

— Беги, Хамди, а то будет поздно! — решительно распорядился дед.

Хриплое, прерывистое дыхание вырывалось из груди больного. Лицо, заросшее седой щетиной, покрылось каплями пота. Сейида не видела в состоянии хозяина ничего необычного. Так он выглядел все это время. Что же перепугало старика?

Собравшиеся у постели в напряженном молчании смотрели на больного. Вдруг Мухаммед стал задыхаться, тело его скрутили судороги — началась агония. Старик поднялся и выпустил безжизненную руку сына.

— Все, Мухаммеда уже нет!

Крик отчаяния вырвался из его груди, он рухнул на пол и забился в рыданиях. Фатьма кинулась поднимать свекра. Самиха опустилась на колени и, чтобы не закричать, стиснула зубами чехол дивана.

Ну вот, Сейида, умер Мухаммед эс-Самадуни, твой второй отец. Ты увидела смерть своими глазами. Слава Аллаху, господин и не заметил перехода в иной мир: два вздоха, как после тяжелого труда, — и все.

Все события того страшного дня спутались в памяти Сейиды. В ушах ее словно застыли крики горя и отчаяния, плач и причитания близких. Самой стойкой оказалась Санийя. В эти тяжелые минуты она единственная не потеряла голову.

— Позови Хамди! — сказала она остолбеневшей Сейиде. — Доктор уже не нужен.

Сейида быстро разыскала дом, где жил доктор. У дверей она увидела нервно расхаживающего Хамди.

— Ты чего прибежала? — испуганно спросил он.

Как сообщить ему страшную весть?! Не скажешь ведь просто: твой отец умер! Тогда зачем тебя послали, глупая?

— В чем дело, Сейида? — настойчиво повторил Хамди.

— Все кончено!

— Что — все?

Сейида опустила голову…

— Папа! — закричал Хамди и кинулся по улице к дому. Вопль его был так страшен, что, когда он ворвался в дом, все испугались — не случилось бы второго несчастья!

— Ты ведь мужчина, Хамди! — бросилась к нему Санийя. — Возьми себя в руки!

Фатьма прижала сына к груди:

— Отец нас оставил, Хамди!.. Вот мы и осиротели!

Старик вскинул к небесам наполненные слезами глаза и с горьким упреком заговорил:

— За что, сынок?.. За что ты так наказал меня? Зачем ты оставил меня на этой грешной земле?!

Отец Софы осторожно положил руку на плечо старика:

— Довольно, хаджи, облегчи душу святыми словами: «Воистину человек заблуждается, думая, что он сам по себе; все должны вернуться к господу».

Среди печали и плача приготовления к похоронам шли своим чередом. Кто-то пригласил обмывальщика, кто-то заказал гроб — все катилось уже знакомой Сейиде колеей.

Гроб покачивался на плечах мужчин, медленно шествовавших к месту вечного упокоения Мухаммеда эс-Самадуни. За гробом шли родственники и друзья, соседи по кварталу…

Вечером собрались в шатре, поставленном рядом с домом. Перешептывание присутствующих покрывал высокий голос чтеца, нараспев произносившего суры Корана.

На следующий день с утра стали приходить одетые в черное женщины — со словами сочувствия и утешения. Потянулись однообразные, мрачные дни. Постепенно посетителей становилось все меньше. Наконец в осиротевшем доме воцарилась гнетущая тишина.

Наступил черный день, которого так боялась Фатьма. Припрятанные деньги таяли на глазах. А надо было платить за жилье, за учебу Хамди, да мало ли еще за что!

Пришлось покинуть привычный дом и перебраться поближе к деду — единственной их опоре в жизни.

Глава 18

Повозка, на которую был горой навален домашний скарб, медленно катила от парка Намиш к кварталу Род эль-Фараг. Сейида восседала на самой вершине громоздкого сооружения и настороженно поглядывала вокруг.

Пределы района Сейида Зейнаб до сих пор оставались для девушки глухими границами знакомого мира. За чертой этого городского квартала для нее ничего не существовало. Сейида смотрела на все широко раскрытыми глазами — перед ней расстилалась новая, неизведанная земля, о которой она никогда даже не задумывалась.

Итак, Сейида, ты покидаешь привычный мир, ограниченный тесными рамками тех мест, где суровая жизнь заставила тебя обитать. Узкий горизонт лопнул, как обруч. Ты раньше и представить не могла, до чего велик твой родной город, сколько в нем магазинов, лавок и уличных продавцов, машин, трамваев и повозок, зевак, шумных сборищ и толчеи. Все куда-то спешат, к чему-то стремятся, кричат, переругиваются, и при этом, по сути дела, никто никого не замечает.

Возьми, к примеру, вон того феллаха, безмятежно едущего на ишаке по оживленной улице, — для него словно бы и весь свет не существует. Прав ли он в своей деревенской отрешенности, кто знает? По крайней мере это его позиция — тебе он ее не навязывает. Ты можешь заговорить с ним, Сейида, спросить название улицы, но и только — никто не в силах проникнуть в твой мир и ответить на единственный вопрос, который тебя волнует: что там, на новом месте? А повозка катится, медленно и упорно, и с каждым поворотом колеса пугающая неизвестность все ближе и ближе. А деревенский философ стоически движется к собственной неизвестности. Равнодушно взглянув на перегнавшую его повозку, он вряд ли отличил тебя от хозяйской утвари. А если даже и увидел твое лицо — тут же забыл напрочь. Собственный ишак и уличные пешеходы куда для него важнее: упрямую скотину нужно заставлять трусить вперед, а на встречных — лениво покрикивать.

Повозка остановилась у шлагбаума. Из разговора возчика с шоферамии кучерами, толпившимися в очереди, Сейида узнала, что они стоят у железнодорожного переезда эс-Сабтийя. Возчик наклонился, вытащил охапку клевера и дал своему ослу.

Жри, скотина, чего зря время терять… Потом скрутил цигарку и повернулся к водителю грузовика.

— Полчаса ждать, не меньше. Я точно знаю — не раз загорал на этом проклятом месте.

— А куда торопиться? — отозвался шофер.

— Дети есть просят!.. Здесь полчаса, там полчаса — глядишь, и день даром прошел.

— Не горюй, скоро сделают туннель, успеешь намотаться.

— Как же, сделают! Скорее подохнем. Сколько лет твердят об этом туннеле, а мы вот стоим и ждем у шлагбаума.

— Им-то сюда ездить не надо! Вот и кормят нас обещаниями. Да ну, что и говорить, было бы дело в одном переезде, а то, куда ни глянь, — ничего, кроме трепотни!

Прошел торговец прохладительными напитками с большой стеклянной посудиной за спиной. Пронизанный солнцем кусок льда сверкал в прозрачной влаге, словно громадный алмаз. Сейида проводила его глазами. Солнце, висевшее прямо над головой, нещадно пекло. Девушка представила запотевший стакан, доверху наполненный холодным напитком, и провела языком по пересохшим губам.

Прошумел поезд, и шлагбаум наконец поднялся. Сейида вновь двинулась в неизведанный мир, полный грохота, гомона, ослиного рева и толчеи. Повозка катилась и катилась по бесконечным улицам…

— Долго еще, дяденька? — не выдержала Сейида.

— Слава Аллаху, уже добрались до Тосуна. Сейчас начинается Род эль-Фараг. Теперь надо спрашивать, где улица эль-Киркуки.

Потянулись узкие, грязные, полупустые улицы. Сразу же за домами начинались поля, уходившие вдаль, насколько хватал глаз. Возчик остановился у бакалейной лавки и крикнул:

— Эй, добрый человек! Где здесь улица эль-Киркуки?

— Прямо перед тобой.

Безрадостный вид дополняла старая бездействующая сакия^[23] — видно, здесь проходил оросительный канал… Возчик внимательно разглядывал номера домов. Нужный номер оказался почти в самом конце улицы.

Сейида несказанно обрадовалась, когда возле низких ворот, пробитых в высокой глухой стене, увидела Самиху. Над стеной нависали зеленые ветви акации, усыпанные желтыми цветами.

— Что так долго? — спросила Самиха.

— Целый час проторчали у переезда! Да и улицы забиты, едва пробрались, — недовольно объяснил возчик.

— Пойду, успокою маму.

Фатьма вместе со свояченицей, племянницей и их слугой Габаллой заканчивали уборку квартиры. Оставалось перенести и расставить мебель. Наконец управились и с этим, закрыли ворота, отдали ключ баввабу и тихо уселись в новой гостиной.

Прилепившийся к забору парка Тосун дом был тесным и невысоким. Со всех сторон квартал окружали крестьянские поля. По обочинам мостовой торчала засохшая альфа^[24]. Из всех видов городского транспорта в этом районе знали только трамвай. Здесь город тесно соприкасался с деревней, трамвайные рельсы соседствовали с бороздами, поднятыми сохой, пахло землей, навозом и созревающим хлебом.

По всему видно было, что новое обиталище хозяев Сейиды не принадлежит к разряду дорогих или даже средних. Одно утешение — рядом находилась школа, куда перевелся Хамди, и дом, в котором жил дед со своей дочерью и внуками.

В сереньком и печальном домике было еще тоскливее от траурных покровов на книжных шкафах.

Но больше всего угнетали слезы Фатьмы, глаза которой, казалось, никогда не просохнут… Самиха тоже бродила печальной тенью, не находя себе места — заботы по хозяйству, теперь очень несложные, не могли отвлечь ее от грустных мыслей. А уж о Хамди и говорить нечего — на лице юноши застыла печать глубокого горя. В школе его даже прозвали Печальный Дервиш. Он и впрямь стал отшельником — круглый день один-одинешенек.

Смерть Мухаммеда согнула старика отца чуть ли не до земли. Он все тяжелее опирался на палку — к тяжести лет прибавилась непосильная ноша родительского горя.

И самым ужасным было постоянное чувство, что в этой осиротевшей семье отказались от права желать, мечтать и надеяться. Жизнь превратилась для них в какую-то тяжелую повинность, они отбывали дни — иначе и не скажешь, — отбывали как долгий, утомительный срок.

Но постепенно жизнь брала свое, ее мерное течение не могло обогнуть маленький домик под желтой акацией, над крышей которого все так же вставало и заходило солнце. Хамди отправлялся в школу, возвращался домой, обедал и шел к калитке. Запах трав долетал с окрестных полей, а с соседних улиц — певучие голоса торговцев. Немного помедлив, Хамди поднимался на крышу дома и глядел на безбрежность сахарного тростника, колыхавшегося под ветром. Но эти волны никуда не катились.

За полями виднелась стена, окружавшая дворец Тосун, с которым соседствовала школа. Дворец утопал в густой листве манговых деревьев, освещенных красными лучами заходящего солнца. В душе Хамди возникали воспоминания недавнего прошлого. Невольно он искал взглядом заветное окно, за которым в такие же предзакатные часы легким видением появлялся силуэт любимой. От этих воспоминаний становилось так тяжело и безысходно, что вечерний сумрак, застилавший притихший мир, казалось, никогда не рассеется.

Со дня переезда Хамди видел Софу лишь однажды, когда прошло сорок дней после смерти отца. Вместе с матерью и другими женщинами, одетыми в траур, она была на поминках. Юноша только поздоровался с ней и не сказал больше ни слова — его сковывало странное чувство, что он оскорбит память покойного, если позволит себе хоть малейшую радость.

А, кроме того, что он мог предложить ей, когда будущее было затянуто тучами? Семье приходилось существовать на пенсию всего в несколько фунтов в месяц. Доходов от мануфактурной лавки деда едва хватало на содержание дочери и внуков. А ведь нужно было содержать дом, заботиться о пропитании и еще ухитряться одеться не хуже других, чтобы не позорить памяти такого известного человека, каким был покойный отец.

Если раньше в душе Хамди постоянно горела надежда на лучшее, то теперь под ее пеплом тлел только страх перед будущим. Оставалось упорно учиться, чтобы не потерять право на бесплатное обучение, выхлопотанное друзьями отца. Каждый наступающий день казался Хамди еще более мрачным, чем прошедший. Что уж тут мечтать о свиданиях с любимой — юноша отказывал себе даже в самых маленьких удовольствиях. Кроме одного: склонившись по вечерам над столом, Хамди рисовал дорогое лицо с большими, бездонными глазами. Потом доставал заветную книгу, находил между страницами сухие лепестки розы и долго вдыхал едва сохранившийся аромат.

Как-то осенью Хамди возвращался из школы вместе со своим двоюродным братом Имадом и одноклассником Салахом. Свернув на свою улицу, Хамди увидел торопящуюся Сейиду.

— Далеко собралась?

— К Алляму, купить бутылочку лимонаду.

— У нас гости?

— Да — Софа со своей мамой.

От этой новости у Хамди подкосились ноги.

— Давно пришли? — взволнованно спросил он Сейиду.

— Только что.

— С ними еще кто-нибудь?

— Никого.

— А деньги у тебя есть?

— Госпожа велела попросить в долг… В бутылке как раз два стакана.

— Возьми еще одну.

— Но госпожа…

— Я сказал — две… Постараюсь сам достать денег… Аллах не оставит…

С теперешними скудными доходами хозяйке приходилось проделывать поистине чудеса эквилибристики. Каждая капля лимонада была на учете, порция вареных бобов, едва сдобренная оливковым маслом, раскладывалась на две тарелки. Дни поста — рамадана, казавшиеся прежде такими длинными, нынче вспоминались, как праздники: подумать только, с утра подавались маслины, брынза, вареные яйца… А теперь завтраки покупали у дядьки Малика, объезжавшего всю округу с ручной тележкой. Этот добряк раздавал бобы в долг и никогда ничего не записывал, надеясь на память да честность своих покупателей. Того же способа ведения дел придерживался и торговец керосином Аталла. Слава Аллаху, везде найдутся порядочные люди, способные поверить соседу. Иначе вообще невозможно свести концы с концами…

Хамди вошел в прихожую, поправил воротник рубашки, пригладил волосы, но остался недоволен своим видом. Костюм, перешитый из отцовского, висел мешком, волосы давно не знали ножниц, а ботинки — гуталина. Огорченно махнув рукой, Хамди решился переступить порог гостиной.

Фатьма мирно беседовала с матерью Софы. Увидев Хамди, гостья встала, подошла к юноше и обняла его.

— Совсем нас забыл, ни разу не заглянул! Не хочешь знаться со своими бывшими соседями?

— Просто уроков много задают…

— Не оправдывайся! Мама сказала, что ты бываешь в наших краях.

— Очень редко. Когда захожу к друзьям.

— А нас ты уже не считаешь своими друзьями?

— Мы почти что родственники, — вставила Фатьма.

— Конечно, иначе бы я не пришла сообщить вам о помолвке Софы.

Новость поразила Хамди в самое сердце. Он не верил своим ушам.

— Софа просватана?!

— А что тут странного? Теперь очередь за Самихой. Да и ты, бог даст, как университет закончишь, обзаведешься семьей.

«Софа просватана!» — горьким эхом отдавалось в душе Хамди. Хоть он и не раз говорил себе, что не имеет права требовать от девушки такой жертвы — связать свою судьбу с нищим, все-таки слабый огонек надежды теплился у него в груди. Но, видно, не разгореться из него пламени любви, пламени семейного очага… За мечтами не скроешься от суровой и беспощадной жизни. Надо привыкать стойко переносить удары, как бы болезненны и тяжелы они ни были. Ты пошатнулся, Хамди, но должен устоять! Мучительным усилием юноша заставил себя улыбнуться и произнести приличествующие случаю слова:

— От всей души поздравляю!

— Спасибо, Хамди.

— Дай им Аллах счастья! Софа такая чудесная девушка! — прибавила Фатьма.

— Вообще прекрасная пара. Ты должен знать жениха, Хамди. Он учитель, преподает математику в королевской средней школе. Его зовут Мухаммед Абдель Хамид…

— Конечно, знаю — он вел математику и в нашем классе. Прекрасный преподаватель и порядочный человек!

Вот так-то, Хамди, он преподаватель, а ты еще ученик средней школы. Ваши достоинства слишком неравны. Он и вправду отличный математик и педагог. Чтобы достичь его положения, тебе понадобятся долгие годы упорного труда и борьбы. И то неизвестно, станешь ли ты таким же уважаемым человеком… А Софа — взрослая девушка, ради чего ей ждать столько лет? Ради любви? Никто не спорит, любовь — великое чувство, оно представляет что-то реальное, но только для самих влюбленных. Для остальных же людей, подходящих к жизни с холодной головой и трезвым расчетом, любовь — дорогая прихоть, в лучшем случае милое чудачество, вызывающее лишь улыбку.

Ну, рассуди сам, Хамди, как сказать этой женщине, которая счастлива, что выдает дочь замуж за достойного человека, чтобы Софа отказалась от выгодной партии и ждала несколько лет, пока ты не выйдешь в люди? Чем можешь ты оправдать подобную просьбу? Тем, что любишь Софу? А разве Мухаммед Абдель Хамид не любит ее? Разве Софе запрещено ответить ему взаимностью? Ведь и родители девушки полюбили друг друга уже после свадьбы, а, что ни говори, прожили долгие годы в полном согласии. Или хотя бы покойный отец с матерью — трудно назвать связывавшие их чувства любовью. Для отца, например, самым заветным желанием было, чтобы жена оставила его в покое, а для матери — чтобы муж прекратил транжирить деньги и мешать ей убираться, когда оставался дома.

Жизнь, Хамди, соткана из противоречий, и чаще всего непреодолимых. Мечтам и надеждам приходится отступать перед жестокой необходимостью. Так что смирись, Хамди, смирись и улыбайся, повторяя ни к чему не обязывающие слова:

— От всей души поздравляю!

Глава 19

И в комнате сестры, где уединились подруги, Хамди старался казаться веселым. Что ж, приятель, будь доволен и тем, что вновь видишь ее, ловишь взгляд любимых глаз, дотрагиваешься до руки. Никто ни в чем не виноват. Ведь у тебя отняли не собственность, а всего лишь надежду, которую не сочтешь, не измеришь, не занесешь в полицейский протокол. Можешь кричать, возмущаться, захлебываться рыданиями, но этим ничего не изменишь. Судьбу не упросишь и не обманешь.

Нам только кажется, будто можно жить по своему разумению. Стоит лишь успокоиться, предаться обманчивым мечтам, углубиться в возможные планы, как крыша над головой рушится и погребает нас под обломками. У человека нет права на радость: судьба может смилостивиться — это другое дело, но права у него нет. Смирись, Хамди, не истязай себя напрасными размышлениями. Трон, на который ты возвел ее в своих мечтах, оказался бутафорским, корона — бумажной. Иллюзия рассеялась при первой жизненной буре. Будь счастлива, Софа, королева разбитых надежд! Осушим напрасные слезы и постараемся казаться радостными!

Хамди выпустил руку девушки. В комнате воцарилась тягостная тишина. Самиха почувствовала, что она мешает подруге и брату, и вскочила с места.

— Кажется, меня мама зовет. Я скоро вернусь.

Когда они остались наедине, Хамди вновь взял любимую за руку, вопросительно заглянул ей в глаза и прижался губами к тонким холодным пальцам. Софа нежно погладила склоненную голову. Ей тоже было мучительно тяжело. Она тихо произнесла:

— Мне ничего другого не оставалось.

— Не надо, Софа, к чему оправдываться? Оставь это тем, кто ошибается, а ты поступаешь совершенно правильно.

— Я отказывалась, но родители ничего не слушали. А признаться, в чем истинная причина, я побоялась: это ничего бы не изменило, лишь принесло тебе лишние обиды и огорчения.

Ни он, ни она не смогли сдержать слез. Жалость к себе и к Хамди переполняла Софу.

— Пожалуйста, не плачь! Ну, пожалуйста…

— Прости, ради бога, — проговорил Хамди, послушно вытирая слезы.

— Тебе-то не за что просить у меня прощения… Да и вообще ни у кого. Ты никогда не сделаешь ничего такого, в чем тебе придется раскаиваться!

— Кто может поручиться, что произойдет в будущем? Меня ждет трудная жизнь. Что поделаешь, раз все так сложилось… Пока стоишь на ногах, нужно идти вперед.

— Аллах воздаст тебе за все невзгоды, Хамди!

— Ты была для меня единственной желанной наградой.

— Ты сильный, мужественный… Ты обязательно добьешься успеха, станешь большим человеком…

— Я к этому не стремлюсь.

— Но ты этого заслуживаешь больше, чем кто-либо другой. Знаешь, Хамди, оставаясь ночью наедине со своими мыслями, я часто думаю, что, несмотря ни на что, мы должны сохранить нашу дружбу. Видишь ли, люди меняются, и часто приходится разочаровываться в своих идеалах. Но давай сделаем все, что в наших силах, чтобы этого не произошло с нами.

— Для меня нет и не будет никого лучше тебя!

— Увы, это невозможно, Хамди…

— Клянусь!

— И ты… Ты тоже навсегда останешься в моем сердце. Даже когда я стану совсем седой, а ты для меня будешь прежним, таким, как сегодня!

Вошла Самиха и виновато сказала:

— Софа, тебя мать зовет.

Девушка бросила на Хамди прощальный взгляд и ласково сжала его руку.

— Да ниспошлет Аллах успеха и счастья тебе, Хамди!

— И тебе, Софа! Будь счастлива!

Девушки вышли, Хамди бросился к себе в комнату и зарылся лицом в подушку. Ну, вот ты и потерял еще одного любимого человека! Что ж, мальчик, ты уже привык к тяжелым утратам… Уходит твое детство, оставляя дорогие воспоминания. Так уж устроена жизнь — никому не дано остановить течения времени. Поэтому хочешь не хочешь — иди дальше, вперед, навстречу неизвестному будущему.

Тихо вошла Сейида с подносом в руках.

— Выпей лимонаду.

— Нет, отнеси гостям!

— Они уже пили…

— А я не хочу.

— Холодный лимонад…

— Оставь меня! Выпей сама, если он тебе нравится.

Но Сейида не собиралась уходить — кому, как не ей, было знать, что творится сейчас в душе юноши! Видит Аллах, уж она-то испытала страдания несчастной любви… Если бы Сейиде сказали, что она должна сделать, чтобы облегчить мучения Хамди, девушка, не задумываясь, пожертвовала бы всеми своими силами, всем своим достоянием! Может быть, предложить ему золотые сережки — мало ли какие затруднения есть у юноши. Вдруг Хамди нужны деньги? Надо же и развлечься, и угостить приятелей… Но не обидится ли он? Хамди щепетильный!

При всем своем добром отношении к ней Хамди не мог скрыть, что не забыл, как они познакомились. Поэтому Сейида оставалась для него всего лишь раскаявшейся грешницей — он и не мог подумать о ней иначе как о служанке. Красивой, заботливой, доброй, но все-таки только служанке. Да, видимо, дело в этом. Если бы он относился к ней просто как к сестре, его время от времени тянуло бы поделиться с Сейидой своими горестями и радостями. Ведь откровенничает же он с Самихой…

А Сейида готова принять на себя все его обиды, разочарования, жалобы. Готова плакать вместе с ним, утешить, приласкать, забыться… Если бы она могла натираться благовониями, наряжаться в дорогие одежды, в прозрачные, соблазнительные ткани!.. Может быть, может быть… Но ведь и без этого показного великолепия она привлекательна. Нельзя обманываться в значении взглядов, которыми ее провожают на улицах. О Хамди!

Сейида тихо подошла к уткнувшемуся в подушку Хамди и поставила поднос на маленький столик рядом с кроватью.

— Господин! Не надо так убиваться.

— С чего ты взяла, что я убиваюсь?

— Не слепая… От несчастной любви не умирают, господин.

— Тебе-то откуда знать?!

— Я знаю, поверь… Поэтому и не могу видеть тебя таким печальным.

— Печальный или радостный — что тебе до этого?!

— Я готова сделать для тебя все!

— А что для меня можно сделать?! Возьми рубашку, выстирай и погладь…

Вот так-то, Сейида! Ему даже и в голову не приходит, что ты способна на что-нибудь иное, кроме уборки и стирки. Он даже не представляет, что в его словах может быть что-то обидное для тебя… Девушка покорно взяла рубашку и вышла из комнаты.

Гости уже собирались уходить.

— Где Хамди? — спросила хозяйка.

— У себя, — тихо ответила Сейида и направилась в ванную.

— Сынок, поди попрощайся! — раздался за ее спиной голос госпожи.

Юноша поднялся, расправил плечи, вскинул голову и растянул губы в улыбке. Такой, улыбающийся и любезный, он и появился в гостиной.

— Ждем тебя в гости.

— Непременно зайду. В самое ближайшее время.

Постирав рубашку, Сейида взяла пустые бутылки из-под лимонада и пошла отдавать торговцу. Госпожа и мать Софы все еще стояли у калитки. Когда девушка проходила мимо, до ее слуха долетел обрывок разговора: «Если бы у меня была вторая дочь, помоложе… Трудно найти девушку, достойную твоего сына, Фатьма!»

Удивительно устроен этот мир! Та, что достойна его, не родилась, а другой, видите ли, он еще не достоин! Как можно это определить? Кто поручится за точность подобных соизмерений? Каждый судит по-своему, в соответствии с собственными требованиями и взглядами на жизнь. Не зря говорят: сколько людей, столько и мнений.

Глава 20

Несмотря на все беды, свалившиеся на семейство, хозяйка помнила свое обещание.

— Что же ты не спрашиваешь о своем жалованье, Сейида? Я не забыла наш разговор о браслете.

— Премного благодарна вам, госпожа, но мне ничего не нужно. Вы и так много сделали для меня.

— Что за глупости, девочка? Неужели ты собираешься всю жизнь прожить с нами?

— Молю Аллаха, госпожа!

— И я бы ничего другого не желала… Но у тебя, Сейида, своя судьба.

— Судьба и привела меня к вам.

— На год-другой… А потом выйдешь замуж, пойдут дети, обзаведешься хозяйством. Вот тогда деньги и пригодятся. А золото всегда остается в цене… Только бы Аллах дал возможность помогать тебе и впредь!

Сейида воспринимала подобные рассуждения как нечто весьма далекое от действительности. Жизнь убедила ее в мудрости старинной пословицы: «Если у тебя нет, чего желаешь, желай того, что у тебя есть». Вот ей и хочется остаться в этой доброй и дружной семье. Но неужели у нее никогда не вспыхнет стремление к самостоятельности, к собственной жизни, собственным интересам? Может быть, хозяйка была права, когда говорила, что у каждого должна быть своя дорога, пусть крутая и каменистая, но своя.

С такими мыслями Сейида подошла к тележке торговца прохладительными напитками. Аллям сидел опустив голову, погруженный в раздумья. Девушка протянула пустые бутылки, но он, едва взглянув на них, порывисто схватил Сейиду за руку.

— Посиди со мной немножко!

— Мне некогда.

— Хоть минутку.

— Зачем?

— Потолкуем.

— О чем?

— О нашей жизни.

— У нас жизни разные — тебе свой путь, мне свой.

— И пути сходятся! Присядь, поговорим. Клянусь Аллахом, я хочу тебе только добра!

Сейида более внимательно посмотрела на торговца… Длинная галабея, густые черные усы, из-под чалмы выбиваются давно не стриженные пряди, лицо смуглое, как у всех простых людей… Похоже, человек он порядочный, по крайней мере в его словах не чувствовалось никакого заигрывания. Глаза Алляма горели как в лихорадке, но внешне он оставался спокойным. Может быть, и надо его выслушать… Раз уж рано или поздно каждому суждено вставать на собственные ноги, почему бы и не прислушаться к словам этого человека — вдруг что-нибудь дельное скажет…

Сейида присела возле Алляма. Парень помолчал, помялся и неожиданно положил руку ей на колено. Девушка отстранилась.

— Так вот для чего ты просил остаться!

— Погоди. У меня совсем не то на уме, что тебе кажется!

— Это одни разговоры…

— Не уходи… Мало ли что бывает. Из шипов выходят розы — так люди говорят.

— Мне некогда, Аллям, работа ждет.

— Давно ты работаешь у своих хозяев?

— Несколько лет.

— И сколько получаешь?

— Тебе-то какое дело?

— Просто хочется знать, честные ли они люди?

— Лучших я не встречала. Они хорошо ко мне относятся, с заботой, с участием…

— И только-то? Ну и пройдохи!

— Помолчал бы…

— Не сердись, я шучу.

— Тебе нечего мне сказать, кроме глупых шуток?

— Видишь ли… Ты уже взрослая девушка, пора подумать о будущем… Кстати, жалованье тебе отдают или твоим родичам?

— У меня никого нет.

— Значит, копишь помаленьку?

— Послушай, Аллям, моя госпожа поумнее, чем мы с тобой: она считает, что разумней всего покупать золотые вещи. У меня уже есть сережки!

— Правда?!

— Скоро и браслет будет!

— Когда?

— Не бойся, не обманет.

— Я люблю тебя, Сейида, потому и боюсь!

— Так я тебе и поверила.

— Серьезно, давай жить вместе!

— То есть?

— Ну, вместе, как у людей принято.

— А что делают люди, которые друг друга любят?

— Женятся.

— Значит, ты хочешь на мне жениться?

— А я о чем тебе толкую?

Первый раз в жизни ей делают предложение! Честно говоря, это польстило Сейиде. Польстило даже больше, чем вежливое обращение нынешних хозяев. Ведь в какой бы форме ни отдавались распоряжения, суть дела не меняется: господа остаются господами, а ты — их служанкой. Наконец-то ей встретился мужчина, чьи неуклюжие заигрывания вовсе не похожи на откровенные приставания, с которыми то и дело приходится сталкиваться.

Первый человек предлагает ей выйти за него замуж.

Но так ли должно делаться предложение? И любит ли он ее или ему только кажется? Знакомо ли ему то щемящее чувство, которое она испытывает к Хамди, а он к Софе? Чувство, пробуждающее несбыточные мечты, неосуществимые надежды? Или это только зов плоти?.. Что, если это именно так? Достаточно ли этого для счастливого брака? Правда, немало людей женятся без всякого влечения, по расчету, не на женщинах, а на их богатстве. Но тебя-то, Сейида, уж никак не назовешь богачкой! Постой, постой… Почему же тогда Аллям расспрашивал ее о жалованье? Ничего удивительного, ведь он хочет на ней жениться, а после свадьбы все будет общее…

— Так что скажешь, Сейида?

— Надо подумать.

— Чего тут думать? Все равно лучше меня не найдешь.

— А кто тебе сказал, что я вообще собираюсь замуж?

— Каждая девушка к этому стремится.

— Так уж и каждая!

— Конечно. Женщинам нужно, чтобы о них кто-то заботился.

— Обо мне и так заботятся.

— Для хозяев ты все равно только служанка.

— А для тебя?

— Жена, хозяйка дома…

— Где этот дом-то?

— Будет. Станешь в нем полновластной хозяйкой… Заведем детей… Что еще человеку надо?!

— Говорят, иногда и деньги нужны.

— Как-нибудь с помощью Аллаха проживем.

Ну что ж, хотя Аллям ничем и не выделяется среди других парней, все же стоит подумать о его предложении. Однако осторожнее, Сейида: для одежды выбирай шелк, для жизни — честного человека.

Аллям обхватил Сейиду за талию и попытался поцеловать. Девушка оттолкнула его.

— Не слишком увлекайся, приятель!

— Мы же породниться собираемся…

— Пока еще чужие.

— Больно ты строгая!

— Заболталась я с тобой… Пойду, пожалуй.

— Что вечером делать собираешься?

— Советоваться.

— С кем?

— Со своим разумом.

— Бог в помощь! Только никого другого не слушай.

И Сейида пошла домой, размышляя над тем, что ей сулит предложение Алляма.

У калитки ее поджидала Самиха.

— Ты где пропадала?

— Ходила отдавать пустые бутылки.

— Что так долго? Мама уже волнуется.

Ну вот, видишь, Сейида, твое время тебе не принадлежит. Как бы господа хорошо ни относились к служанке, а попробуй задержись на минутку — и уже расспросы: «Где была? Почему задержалась?» Может, действительно выйти замуж за Алляма?.. Тогда уж никому не придется давать отчет — хочешь сиди, хочешь болтай с соседкой…

Раньше бы Сейида приняла как должное недовольство хозяйки, но сейчас замечание Фатьмы, поджидавшей ее в дверях, показалось девушке обидным. Глотая слезы, она пошла в ванную достирывать белье. В словах госпожи не было ничего, что она не могла бы сказать дочери или сыну, однако сегодня Сейида впервые почувствовала себя такой же взрослой женщиной — не довольно ли ей выслушивать упреки, как маленькой?! Она сама может стать хозяйкой дома — пусть скромного, но своего. Она сама может стать матерью и выговаривать своим детям, когда они в чем-нибудь провинятся! Нет, что там ни говори, лучше своя кошка, чем общий верблюд!

Глава 21

В те дни, когда семья собиралась на кладбище, на могилу отца, жизнь в доме начиналась рано. Вот и сегодня, не успела Сейида подняться, как заскрипела кровать в комнате хозяйки.

— Пора вставать, Самиха…

— Не рано ли?

— Что ты, дочка, успеть бы все приготовить… В другой раз доспим.

— Встаю, встаю, мама! А ты еще полежи немножко, мы с Сейидой управимся.

— Да ведь все уже с вечера готово, — сказала Сейида.

— Ну, самим надо собираться, — не успокаивалась хозяйка. — Того и гляди придет Санийя, а мы еще не одеты.

Дом наполнился суетой. Сейида еще раз проверила, как уложены корзины — несмотря на стесненные обстоятельства, Фатьма считала своим долгом придерживаться обычая и, посещая кладбище, раздавала милостыню беднякам.

Поднялся и Хамди. Быстро умылся, оделся и побежал на улицу высматривать тетку. Едва завидев ее, он поспешил обратно в дом и схватил самую тяжелую корзину. Сейида попыталась было остановить его, но юноша ответил не терпящим возражения тоном:

— Таскать тяжести — мужское дело!

Он всегда старался освободить служанку от тяжелой ноши, но этим и ограничивалось его внимание. Правда, от других мужчин и того не дождешься. Конечно, Сейида понимала, что Хамди точно так же относился бы и к любой другой девушке, окажись она на ее месте, — так уж он воспитан, но все же заботы юноши были ей приятны.

Хамди, Самиха и Сейида, нагруженные тяжелыми корзинами, и две пожилые женщины налегке медленно зашагали к трамвайной остановке. Стук каблуков гулко раздавался в тишине спящих улиц. Путь был не близким, и потому они всегда выходили пораньше.

Взвизгнув колесами на повороте, подкатил первый трамвай. Хамди вскочил в вагон и начал принимать тяжелые корзины от сестры и Сейиды. Трамвай был почти пуст. Впереди у кабины вагоновожатого стоял сонный полицейский. Он обернулся к кондуктору и раздраженно спросил:

— Скоро они там?

Кондуктор свистнул, и трамвай загрохотал по рельсам. Кондуктор стучал карандашом по деревянному ящичку с билетами и приговаривал:

— Билеты! Приобретайте билеты, не забывайте оплачивать проезд!

Санийя принялась было искать кошелек, но Фатьма остановила ее и взяла билеты на всех. Все уселись на длинной скамейке. Теперь оставалось только поглядывать в окно. Трамвай то и дело останавливался, забирал новых пассажиров и медленно двигался по улицам с разными названиями, но одинаковой грязью и теснотой…

— Вишш эль-Бирка! — внезапно гаркнул кондуктор ка ухо задремавшему феллаху.

— Уже приехали? — встрепенулся тот и скатился по ступенькам, ошалело озираясь вокруг.

Кондуктор со смехом прокричал вожатому:

— Поехали, Абу Хамид! Видать, этот-то — совсем деревня! Будет ему сегодня потеха — облегчат карманы.

Так вот он, таинственный квартал Вишш эль-Бирка, о котором говорил Аббас! Сейиде вспомнилось, как он сказал при последней встрече, что женщины, которым она и в подметки не годится, спрашивают здесь не больше пяти пиастров. Вполне возможно, ведь тогда, на крыше, Аббас дал ей всего лишь пиастр… Интересно, на что похожи дома терпимости? Неужели прямо вот эти? Обычные дома… обычные лавки… Должны же они чем-то отличаться! Наверное, прячутся в каких-нибудь закоулках и тупичках, вроде этого с крутыми лестницами, выходящими прямо на улицу. На одной из лестниц Сейида увидела женщину в тонких прозрачных одеждах, которые не только не скрывали, а даже подчеркивали ее соблазнительную пышность. Она выставляла себя словно на витрине.

Трамвай миновал злачный район. Сейида заметила, что Хамди тоже краем глаза поглядывал на женщину. Наверное, и он слыхал об этом квартале.

Возглас кондуктора, разбудивший искателя острых ощущений, заставил и Хамди внутренне вздрогнуть — так вот он, квартал, куда его не раз пробовали затащить дружки-приятели! Как только они его ни уговаривали: насмешничали, подзадоривали, упрашивали…

Собхи приходил сюда каждый четверг со своими приятелями футболистами, чтобы обмыть победу или утопить горечь поражения. Здесь же обитал и прежний капитан команды, который бросил школу и связался с одной из таких женщин — попросту говоря, стал сутенером. Но Хамди не мог пересилить юношеской брезгливости — во всех этих заведениях люди превращались в скотов, давая волю самым низменным страстям и животным инстинктам. Здесь до утра пили, плясали в самом непотребном виде и затевали драки, нередко кончавшиеся убийством. Казалось, сам воздух квартала был пропитан жаждой наживы, наслаждений, любви, ненависти и мести.

Трамвай дополз до Атабы — вот и кончился их долгий путь. Хамди торопливо вытащил корзины, поставил их в ряд на тротуаре и помог матери выйти из вагона… Солнце медленно поднималось над горизонтом, заливая окрестности неяркими медно-красными лучами. Хамди взвалил одну корзину на плечо, другую взял в руку и подтащил к повозке, окрашенной в желтый приметный цвет. Две застоявшиеся лошадки нетерпеливо переминались в упряжке. Хамди разместил корзины, помог взобраться женщинам, а сам пристроился сбоку, у дощатого бортика тряского и медлительного экипажа, доживавшего свой век в старых кварталах города.

Сейида приподнялась и предложила юноше поменяться местами — как-никак он господин, а она служанка. Но Хамди возмущенно замотал головой:

— Не выдумывай!

И опять, как недавно с хозяйкой, Сейиде почудилось в его словах что-то обидное, она даже подумала: чувствуешь, хозяин обращается с тобой, словно с госпожой, так что сиди и помалкивай!

Тем временем повозка медленно продвигалась по узким улицам, начинавшим заполняться народом. Кучер правил стоя, методично и равнодушно щелкая плетью — то ли подгонял, лошадей, то ли предупреждал прохожих.

Наконец остановились у кладбища. Потянулась самая утомительная и самая тоскливая часть дороги, мимо памятников и могильных плит. Фатьма погрузилась в печальные мысли о покойном муже. Мухаммед, как живой, возник перед ее глазами — насмешливый, жизнерадостный, бодрый. По щекам вдовы невольно потекли слезы. Казалось бы, с каждым днем горе должно было становиться менее острым, но Фатьма убивалась по-прежнему. Первое время Самиха, как и она, плакала не переставая, и Хамди совершенно терялся, тщетно пытаясь успокоить причитающих женщин. Наконец Самиха кое-как смирилась с потерей, но Фатьма продолжала роптать на судьбу и проливать слезы. Скоро все в доме привыкли к ее заплаканному лицу, так же как и к траурным занавескам на книжных шкафах.

Господина Мухаммеда похоронили в семейном склепе, который отличался от обычных построек такого рода лишь тем, что у него не было крыши. Вдоль стен, внутри и снаружи, тянулись скамейки. Не успели расставить на них корзины и немного передохнуть, как появились оборванные кладбищенские нищие, зарабатывавшие на пропитание чтением Корана. Надо ли, не надо — они не спрашивали: обступали могилу и принимались за дело. Один уставал, другой подхватывал, и тоскливое, заунывное бормотание не прекращалось ни на секунду. При первых звуках заупокойных молитв Фатьма разрыдалась, глядя на нее, заплакала и Самиха. Чтобы не видеть всего этого, Хамди спрятал лицо в ладони и не поднимал головы. Одна Санийя не поддалась общему настроению — она выставила из склепа наиболее бесцеремонных попрошаек.

— Если не будете соблюдать порядок, ничего не получите, ни крошки!

При ее появлении стоявшие снаружи принялись бормотать еще громче. Санийя наскочила на них:

— Чего раскричались? Боитесь, Аллах не услышит?! Можно читать и потише.

Но даже ее внушительный вид и грозный тон не подействовали — назойливый хор не унимался, пока корзины не опустели. О люди, люди! Что может вас пристыдить, если в соседстве с вечностью процветает лицемерное вымогательство и кощунственное попирание святынь!

Попозже пришел дед с внуками, кое-кто из родственников. Помолились и, осушив слезы, завели беседу о трудностях жизни. Хамди оживился и начал прислушиваться к разговорам. В этом году он заканчивал среднюю школу, и надо было решать, куда идти дальше. Рауф собирался на юридический, Собхи — в военное училище, и лишь ему будущее представлялось весьма туманно.

Собирая пустые корзины, Сейида тоже раздумывала, что делать дальше. Аллям по-прежнему заговаривает о женитьбе. Но насколько ему можно верить? А вдруг он решил над ней посмеяться или завладеть сбережениями? Кто его знает… Но, с другой стороны, предложат ли ей когда-нибудь еще стать самостоятельным человеком, хозяйкой?

Тем временем наступила пора отправляться в обратный путь. Кладбищенская часть ритуала закончилась — надо было спешить домой, чтобы шейх, приглашенный читать Коран, не пришел к запертой двери.

Глава 22

Проводив шейха, вся семья села ужинать. За столом печальные лица просветлели. Начался оживленный обмен новостями, мнениями, советами. Главной темой разговора была помолвка Хадиги, старшей дочери Санийи. Ее жених, чиновник, работал в Верхнем Египте.

— Значит, ей придется уехать?

— А что такого? Все мы в молодости уезжали…

— Лишь бы человек был достойный.

— В этом-то я уверен, — успокоил дед. — Всю его семью знаю. Мы были соседями по кварталу эль-Гурийя. Отец занимается обувью… Почтенный человек, справедливый, честный…

— Иными словами, сапожник? — разочарованно спросила одна из родственниц.

— А хоть бы и так? — отозвался дед. — Мы мануфактурщики, он сапожник.

— Я только спросила, у меня и в мыслях не было кого-то обидеть!

— Да что там говорить! Сапожник ли, принц, нищий — от судьбы не уйдешь…

— Пошли ей Аллах всяческого благополучия!

В комнате Самихи собрались девушки. Хадига, раскрасневшаяся от всеобщего внимания, отвечала на расспросы двоюродных и троюродных сестер.

— Жених тебе нравится?

— Даже не знаю — я несколько раз видела его издалека. И только однажды вблизи… Вроде бы хороший.

— Ну а как он на внешность?

— Смуглый и подбородок колючий! — звонко крикнула маленькая Кусар. Все рассмеялись.

— Откуда ты-то знаешь, какой у него подбородок?

— А он, как приходит, берет меня на руки и целует — все щеки исколол!

— Берегись, Хадига! Кусар лучше тебя знает твоего жениха!

В гостиной разговор перешел на остальную молодежь. Вначале обсуждалось решение брата Хадиги Имада пойти в торговое морское училище. Туда можно поступать и с незаконченным средним образованием. Идея оставить школу не понравилась родственникам.

— И кем ты выйдешь из этого училища?

— Офицером торгового флота… А там и до капитана дослужусь!

— Отменяется, — коротко высказался дед.

— По полгода дома бывать не будешь, — подхватила мать. — Учился бы дальше…

— А какой смысл?

— Поступишь в университет, станешь инженером или врачом…

— Так всю жизнь проучишься!

— Что с тобой спорить, делай как знаешь!

Дошла очередь и до Хамди.

— А ты чем собираешься заняться?

— Хочу сперва среднюю школу кончить, а там видно будет…

— Почему бы тебе не пойти в военное училище или в полицию?

— Туда не так просто попасть.

— Попробуем что-нибудь сделать.

— Надежное место и жалованье хорошее…

Хамди тяжело вздохнул. Будущее рисовалось ему в самых мрачных тонах. Где взять денег на учебу? И так едва хватает на жизнь. Может, еще придется поступить на работу сразу после школы. И будешь ты, Хамди, мелким клерком бумажной крысой, погрязнешь в деловой переписке, в заботах о скудном пропитании, в сереньких интересах… Банальная история — юноша рисует в мечтах блестящую будущность, но эти заманчивые картинки исчезают, как мираж в пустыне… Не может ведь он взвалить на плечи матери и сестры новые тяготы. Пожалуй, надо устраиваться на службу, другого выхода нет…

Но дед, словно угадав его мысли, стукнул палкой об пол и решительно объявил:

— Хамди будет учиться дальше! Так хотел Мухаммед. Я готов по миру пойти, но не позволю, чтобы его желание не исполнилось…

Хамди бросил на деда взгляд, полный признательности и благодарности.

Когда все разошлись, Фатьма позвала служанку.

— Сядь, Сейида.

Фатьма открыла ящик комода, достала из него несколько золотых браслетиков и протянула дедушке.

— Прости, что я только сегодня смогла выполнить свое обещание. Надо было бы сделать это раньше, но уж больно тяжелые времена — пришлось часть твоих денег истратить на хозяйство. Меня очень мучило, что я нарушаю волю Мухаммеда… Слава Аллаху, теперь моя совесть спокойна.

Дрожащими от счастья руками Сейида взяла браслеты. Теперь она просто богачка! Подобных украшений не было ни у Умм Аббас, ни у Даляль… И они не в силах отобрать у нее эти драгоценности — руки коротки! Мысли ее вновь вернулись к собственному дому. Возможно ли это? А почему бы и нет?! Ты, Сейида, вольна ответить согласием Алляму или любому другому мужчине, который тебе понравится… И станешь ты, Сейида, служанкой мужа — чем это лучше?..

Девушка поиграла браслетиками… Дорого, должно быть, они дались хозяйке! Она-то видит, как Фатьма изворачивается, экономит каждый грош, отказывая себе в самом необходимом… Нет, Сейида не может принять такой жертвы! Она протянула браслетики:

— Я живу у вас как в своей семье, мне ничего не нужно.

Фатьма признательно обняла девушку.

— Пойми, Сейида, тебе необходимо иметь какое-то приданое, ты теперь взрослая… Не век же тебе в девушках сидеть. Подходит пора своим домом обзаводиться. А жизнь — ох, как нелегка!

— Я с детства успела хлебнуть горя.

— Чем старше становится человек, тем больше забот и тревог. Сначала хлопочешь о том, как получше пристроиться, потом беспокоишься о муже, а там о детях…

— Вот поэтому я и не могу взять у вас это золото.

— Ты его заработала. Бери.

— Мне ваше отношение дороже всяких денег.

— Спасибо, Сейида, но послушай доброго совета: одиночество подобает только Аллаху.

И опять Сейида подумала об Алляме. Чем не жених? Не лучше, но и не хуже любого другого. По крайней мере, он единственный мужчина, который сделал ей серьезное предложение…

Хозяйка взяла браслеты и снова положила в комод.

— Пусть здесь полежат, а то, чего доброго, оставишь где-нибудь, да и снять могут.

А может быть, и Алляма надо остерегаться? Не рассчитывает ли он попросту выманить у нее деньги? Ну нет, дружок, не такая Сейида простушка!

Наступила осень, оголились поля; в лавках торговали сахарным тростником, дынями и прочими плодами крестьянских трудов.

Как-то под вечер Хамди стоял у ограды и поджидал школьных приятелей — Салаха, Хельми и Талаата. С этой троицей у него была куча дел: организация самодеятельного театра, демонстраций, споры о политике и любви, соревнования в травяной хоккей, футбол, да разве все перечислишь. Мало-помалу Хамди выходил из состояния оцепенения и безразличия к жизни. Страдания и боль, вызванные невозместимой утратой, постепенно стихали.

Салах, режиссер школьного театрального кружка, уговаривал Хамди играть в следующем спектакле:

— Пойми, будем «Отелло» репетировать! Можно ли от этого отказываться?

В разговор вступил Хельми, или шейх Хельми, как его прозвали за спокойствие и рассудительность:

— Не приставай к нему! Ты же знаешь, он стесняется!

— Все равно вытащу на сцену.

— Это меня-то? Что я там буду делать?!

— Ты даже не подозреваешь, какой ты талант!

— Послушай, Салах, — предложил Талаат. — Так он все равно ничего не поймет. Лучше прочитай какой-нибудь отрывок из «Отелло».

— Прямо здесь, на дворе?!

— А что такого?

— Уж лучше тогда выйти на площадь, — съязвил Хамди.

— Никак засмущались, эфенди?

— Чего мне смущаться? Настоящий актер готов играть всюду! — храбро заявил Салах.

— Тогда что же тебя держит?

Салах отошел к ограде, вскинул руку и закричал не своим голосом:

Он не успел закончить монолог — прибежала испуганная Сейида.

— Что случилось, Хамди! Госпожа послала узнать, не поссорились ли вы?

Ребята дружно захохотали. Хельми сокрушенно покачал головой:

— Ну вот тебе и признание, Салах! Присядь, трагик, остынь.

— Видишь, у нас все в порядке, — сказал Хамди Сейиде.

— А что сказатьгоспоже?

— Скажи, что Отелло собирается убить Дездемону! — посоветовал Талаат.

— Полно шутить! — вмешался Хельми и повернулся к Сейиде. — Объясни, что Салах репетировал.

— Как в театре?

— Вот именно! — заключил разговор Хамди. — И поэтому, что бы вы ни услышали, не беспокойтесь. Считайте эту сторону сада репетиционным залом.

— А еще лучше — сумасшедшим домом! — выкрикнул Талаат.

Сейида ушла. Салах предложил пойти съесть мороженого. От этого предложения Хамди бросило в жар: мороженое ведь стоило целый пиастр, а монеты теперь так редко водились в его кармане.

Правда, обычно платил кто-нибудь один, но сегодня могло случиться иначе. Что тогда делать?

Ребята приготовились перелезать через ограду, но Хамди остановил их.

— Ты чего это? — удивился Хельми.

— Идти далеко, да и время позднее.

— Не ленись, братец, пойдем.

— А, кроме того, мне и не хочется… — неуверенно продолжал Хамди.

— Пройдешься за компанию.

— Ну нет, так не пойдет! — возразил Хельми. — Надо, чтобы всем было в удовольствие, а иначе нечего и тащиться. Давайте лучше позанимаемся, а потом поужинаем…

Час от часу не легче! А есть ли в доме еда? Но тут уж не отвертишься… И Хамди предложил:

— Если вы не такие уж гурманы, то поужинаем у нас.

— Принято! — отозвался Хельми. — Меня пошлите на кухню, я мигом все приготовлю.

Вновь подошла Сейида и обратилась к Хамди:

— Мама тебя зовет.

Фатьма с Самихой, принаряженные и причесанные, уже выходили из дому.

— Мы к дедушке. Санийе нездоровится, хотим ее навестить.

— У нас есть что-нибудь на ужин? Ребята хотят поужинать вместе со мной.

— Вот несчастье-то! — всплеснула руками мать. — А мы всю крольчатину за обедом съели… Остались только суп и рис.

— Ничего, как-нибудь обойдемся, мама.

— Ужасно неудобно!

Фатьма повернулась к Сейиде и протянула ей два пиастра.

— Сбегай, купи хотя бы яиц.

Хамди хорошо знал цену этим монетам.

— Правду говорю — ничего не надо! — схватил он мать за руку. — Ступайте спокойно, мы сами о себе позаботимся.

— Сейида вам разогреет. Боже мой, как неловко!

Молодежь осталась одна.

— Салах, теперь пугать некого — изобрази, как Отелло убивает Дездемону! — предложил Талаат.

— Довольно. И так ясно, что великий актер из меня не получится. Давайте займемся уроками.

— Куда торопиться, экзамены через год! Лучше поговорим о нашем журнале. Начальство уже подготовлено, что мы будем его выпускать с нового года. Ты какой отдел возьмешь, Хамди?

— Все равно. Любой.

— У тебя есть поэма о борьбе за независимость, так, может…

Хамди не дал Талаату договорить.

— А почему бы не ты? Ты тоже поэмы пишешь.

— Не надоело тебе на людей бросаться? Вечно ты не в настроении. Лучше пойдем-ка с нами в четверг — развеешься.

— Куда?

— В дом Даляль.

Сейида, проходившая мимо, услышала знакомое имя и невольно приостановилась.

Хамди, заметив это, покраснел.

— Тебе что надо?

— Ужин разогревать?

— Разогревай.

Сейида ушла на кухню. Она терялась в догадках. Судя по тому, как покраснел юноша, дом, в который его пригласили, не из приличных. И потом, имя хозяйки… Не ее ли бывшая мачеха эта Даляль? Может, разбогатела и открыла свое заведение? Не на той ли улице, где она видела женщину, которая сидела на лестнице в прозрачном платье? И неужели школьники ходят в такие притоны?! Кто-нибудь, может, и ходит, только не Хамди! Ведь не смотрит же он на Сейиду, как другие мужчины, а она молода и недурна собой… Но вдруг Хамди все же пойдет к Даляль? Нет, такого даже представить себе невозможно!

Глава 23

Сейида накрыла на стол. Талаат уже сбегал за арбузом. Юноши с таким аппетитом уплетали суп, что, казалось, ничего вкуснее никогда не едали.

Покончив с супом, Талаат не стал дожидаться, пока Сейида принесет нож, схватил арбуз и так стиснул его в ладонях, что тот лопнул. Не успели остальные опомниться, как он сграбастал самую сердцевину.

— Вот буйвол! — возмутился Хельми.

Когда и арбуз был съеден, Талаат жалобно затянул:

— Люди! Я не наелся!

— Что тебе предложить? Съешь меня! — шутливо посоветовал Хельми.

— Терпеть не могу ослятины! Может, найдется что-нибудь более съедобное?

— Поди на кухню, посмотри.

— Этого обжору нельзя отпускать одного. Он кого-нибудь напугает, — предостерег Хельми.

— Все ушли.

— А Сейида?

— Она свой человек!

Талаат бросился на кухню и загремел кастрюлями. Наконец ему попалось яйцо.

— Эврика! А оно вареное?

— Наверное, — ответил Хамди.

Талаат встряхнул яйцо и прислушался:

— Пожалуй, ты прав… Кто может проглотить его, не разжевывая?

— Я! — вызвался Салах.

— А сумеешь разбить о свой лоб?

Салах решил было не отступать, попробовал разок, но больше пытаться не стал.

— Голова дороже!

— А я смогу! Спорим? На пиастр.

— Согласен! — отозвался Салах.

— Что скажешь, Хамди?

— Кто-то уже сказал: один из спорщиков дурак, а другой — мошенник.

Раззадоренный Талаат размахнулся и стукнул яйцом себе по лбу. Скорлупа разлетелась, и сырой белок залил все лицо незадачливого спорщика.

— Ах вы разбойники! Так-то вы варите яйца?!

— Кто тебя заставлял? Сам придумал, — засмеялся Хельми.

Талаат вытер лицо и подставил ладонь Салаху.

— Гони монету, прощелыга!

Так кончился ужин. Друзья перелезли через ограду и отправились на набережную Нила — «прошвырнуться».

Сейида осталась одна. И вновь ее мысли закружились вокруг предложения Алляма. Недавно они опять встретились… Было это так: к ним забежала Санийя с маленькой Кусар. Сейиде захотелось покрасоваться в браслетках, и она несмело попросила их у хозяйки. Фатьма тут же полезла в комод, но на всякий случай предупредила:

— Будь осторожна, далеко не ходи.

— Мы с Кусар пройдемся только до конца улицы, купим леденцов и сразу же обратно.

Сейида надела браслеты, взяла девочку за руку, и они пошли к бакалейщику Абдель Хамиду. Когда выходила из дому, вроде бы и не собиралась поворачивать к тележке Алляма, но ноги сами заспешили к знакомому перекрестку. Правда, она притворилась, что даже не замечает Алляма, но тот радостно выскочил навстречу:

— Что-то тебя не видно, Сейида? Как поживаешь?

Сейида словно и не слышала, Аллям схватил ее за рукав.

— Куда торопишься? Погоди минутку.

— Ну, чего тебе?

— О, да ты с обновкой! Золото? Барыней становишься, Сейида!

— А ты как думал!

— Давай посидим немного, потолкуем…

— О чем?

— О моем предложении. Отведи девочку, а сама возвращайся.

— Сегодня не выйдет.

— Ну а когда же?

— Завтра.

— В какое время?

— Что-нибудь около этого.

На следующий день Сейида сказала хозяйке, что мыло кончилось, совсем стирать нечем, и отправилась к бакалейщику. На обратном пути завернула к Алляму. Видно было, что парень готовился к свиданию — надел чистую полосатую галабею, тщательно повязал чалму. Едва завидев Сейиду, Аллям широко заулыбался.

— Присядь.

— Не могу.

— Опять спешишь?

— Люди увидят, бог знает что подумают.

— Еще на это внимание обращать!

— Ославят на весь квартал. Да и хозяева не похвалят.

— Им-то что!

— Видишь ли… Для меня они… как родные.

— А ты для них только служанка!

— Ошибаешься!

— Все хозяева одинаковы — собачьи дети!

— Полегче, приятель!

— Ладно, Сейида, не будем ссориться, лучше поговорим о деле.

— Сказала — не могу.

— Тогда пройдемся просто так.

— Все равно увидят. Скажут, Сейида крутит с Аллямом.

— Опять ты за свое! Да пропади они все пропадом! Мы ведь поженимся!

— Вот и подождем до той поры.

— Так нельзя, Сейида! Надо все обсудить, взвесить, обдумать… А если не хочешь разговаривать серьезно, так и не надо…

— Обиделся?

— Что же мне, плясать прикажешь?

— Послушай, Аллям, на днях обязательно что-нибудь придумаю, чтобы у нас было несколько часов.

— Смотри же, не обмани!

Берегись, Сейида, как бы не запутаться! Эта старая игра, конечно, щекочет самолюбие, возвышает женщину в собственных глазах. Но уж больно часто заканчивается запоздалым раскаянием и слезами.

Не прошло и нескольких дней, как представился очень удобный случай. Хозяйка с Самихой и Санийей собрались навестить родных. Сейида закончила все дела по дому и попросила разрешения съездить на старый двор.

— На трамвай есть? — только и спросила Фатьма.

— Два пиастра…

— Возьми еще два. На всякий случай.

— Большое спасибо, госпожа!

Ну и лгунья же Сейида! Обманула хозяйку и даже не покраснела. А что было делать? Как еще вырваться на свидание? Скажи она об этом прямо, вряд ли госпожа пришла бы в восторг…

Сейида принарядилась и поспешила к Алляму.

— Ну, как дела, красавица?

— Удалось вырваться часа на два.

Аллям тут же потянулся к своей тележке.

— Пойдем подальше от глаз людских.

День клонился к вечеру. Легкий ветерок гнал по небу белые облака. Было довольно тепло, но Сейиду пробирал озноб — так она волновалась. Девушка быстро шла вперед, выбирая пустынные переулки. Аллям едва поспевал за ней. Навстречу попалась тележка уличного торговца. Аллям попросил Сейиду обождать и купил батата. Скоро они подошли к Нилу.

— Возьмем фелюгу? — спросил Аллям.

— Я ни разу в жизни не каталась на фелюге!

— Тем более. Надо попробовать. Прокатимся до острова Варрак и обратно.

Старик сторож, сидевший у причала, приглашающе помахал им рукой.

— Что скажешь, моя принцесса?

— Боюсь!

— Ну что ж, придется посидеть на берегу, — расстроился Аллям.

Вокруг было полным-полно народу. Сновали тележки уличных торговцев, бродили разносчики, прогуливались зеваки. Мужчины оценивающе оглядывали Сейиду. Аллям забеспокоился — того и гляди начнутся поддразнивания, приставания, обычные, когда завсегдатаи набережной замечают неопытную парочку. Он схватил Сейиду за руку:

— Пойдем отсюда!

Прогуливаясь вдоль берега, они добрались до района ночных баров, ресторанов и казино. Сейчас там готовились к летнему сезону: ремонтировали и красили здания, разгружали новую мебель…

Сейиду обуревали чувства неуверенности, беспокойства и страха. Зачем они сюда пришли? Если Аллям хочет жениться, то почему он не заговаривает о свадьбе? Может быть, так полагается между влюбленными… Но никакой влюбленности она к нему не испытывает… Больше всего ей сейчас хотелось вырвать руку и убежать домой. Но робость, внезапно охватившая Сейиду, удерживала ее от этого шага. Аллям огляделся и порывисто обнял Сейиду за талию.

— Вот еще — придумал! — отстранилась девушка.

— А что такого?

— Ты не понимаешь?!

— Нет. Обыкновенное дело — все так ходят.

— Прямо по улице? Что люди-то подумают?

— Сейчас двадцатый век, никто этому не удивляется.

Девушка с опаской осмотрелась: один из рабочих, красивших казино, окликнул приятеля и указал на них пальцем. Сейида отпрянула от своего спутника:

— На нас смотрят!

Рабочий насмешливо закричал:

— Эй, браток, пугливая овечка попалась? Может, помочь?

Аллям раздраженно повернулся к Сейиде.

— Вот видишь, говорил тебе: возьмем фелюгу!

И он решительно зашагал обратно к причалу. Сейида покорно пошла следом. Сторож приветствовал их улыбкой, как старых знакомых.

— Сколько за час? — спросил Аллям.

— Проходите, не обижу…

— А все-таки сколько?

— Три пиастра.

— Дороговато.

— Так ведь лодки новые…

— Зато клиенты старые. Всегда было два! — Аллям протянул старику два пиастра. Тот согласно кивнул, взял деньги и отвязал одну из лодок.

— Уключины в порядке?

— Не беспокойся, сам проверял.

Аллям прыгнул в лодку и протянул руку спутнице. Сейида заколебалась — как бы не упасть… С помощью старика и Алляма она кое-как забралась в лодку. Суденышко закачалось.

— Вот и все, а ты дрожала! — засмеялся Аллям и, достав весла и вставив их в уключины, распорядился: — Садись на корму и держи руль.

— Я не умею.

— Я буду тебе говорить — налево, направо, прямо. Очень просто.

Лодка медленно отвалила от причала… Сейида понемногу успокаивалась… Чего бояться? Прогулка обещает быть интересной… И как знать, может быть, река принесет Сейиду к новому берегу…

Глава 24

Лодка все больше удалялась от набережной, а значит, и от посторонних глаз. Закатное солнце опускалось за горизонт, дул приятный теплый ветерок. Тишину нарушал лишь скрип уключин да плеск воды. Все страхи Сейиды улетучились. Действительно, о такой прогулке она могла только мечтать.

Девушка откинулась на спинку сиденья и взглянула на Алляма, который старательно работал веслами и украдкой ощупывал ее глазами. «Как арбуз выбирает!» — с горькой иронией подумала Сейида. И в руках этого человека ключ к ее будущему!..

Ничего, Сейида, надо пройти и через такое испытание, пережить игру в любовь…

— Скоро ли остров?

— Подплываем.

— А что там интересного?

— Огурцы вкусные…

— Стоило из-за этого в такую даль тащиться!

— Ты таких и не пробовала.

Недалеко от берега Аллям неожиданно бросил грести и полез на корму. Сейида перепугалась: лодка качалась так, словно вот-вот опрокинется.

— Сядь на место!

— Не волнуйся…

Он сел рядом, обнял Сейиду и прижал к себе. Девушка попыталась вырваться.

— Оставь меня!

— Успокойся, а то мы и вправду перевернемся.

— Это ты успокойся!

— Ну чего ты, право! Посидим, как полагается жениху и невесте, потолкуем…

А может, и верно так надо?.. Сейида перестала сопротивляться. Парень осмелел, и его рука скользнула к вырезу платья.

— Опять за свое?! — отпрянула Сейида.

— Ну, ты просто бешеная какая-то…

— Сам ты взбесился! Не притрагивайся ко мне!

— Я ведь люблю тебя… Жениться хочу.

— Пока что только одни разговоры!

— А без разговоров и свадьбы не бывает.

— Вот после свадьбы и обнимайся!

— А сейчас нельзя?

— И не думай!

— Тогда зачем мы от людей бегали?

— Тебя надо спросить.

Аллям вновь перебрался на весла, и лодка поплыла по направлению к острову. Сейида почувствовала, что спутник совсем расстроился. Пожалуй, зря она так резко с ним обошлась. Парень он все-таки скромный — не чета Аббасу! Однако и речь идет о серьезном — о замужестве, тут нужна твердость. Пусть Аллям поймет, что ока не растает от его нежностей и ухаживаний. Ей не тринадцать лет, пора жизнь свою устраивать!

Лодка причалила к берегу, Аллям выпрыгнул и обмотал цепь вокруг пенька. Сейида все сидела, не выказывая никакого желания подниматься со своего места.

— Ты что, не собираешься вылезать? — осведомился Аллям.

— А зачем?

— Поедим чего-нибудь.

— Ну хорошо. Помоги мне выбраться.

Парень подал руку своей спутнице, но отпускать ее не спешил. Сейида сделала вид, что не заметила этого. Осмелевший Аллям привлек ее к себе. Сейида оттолкнула его и побежала. Аллям, не ожидавший такого резкого отпора, даже упал. Встал, отряхнулся…

— Вот сумасшедшая! — и кинулся за Сейидой.

Вдруг на его пути вырос феллах — в шароварах и длинном жилете.

— Тебе чего от нее надо?

— Здравствуйте! — только и нашелся Аллям.

— Привет! — насмешливо ответил феллах.

— Вот хотим огурцов у тебя купить.

— Нет огурцов.

— Тогда кабачков.

— И кабачков нет.

Аллям пробурчал что-то невнятное и подошел к остановившейся Сейиде. Феллах не спускал с него настороженного взгляда.

— Ты, видно, всю жизнь будешь устраивать скандалы, — раздраженно упрекнул Аллям.

— Только когда заслужишь.

— Что я такого сделал?

— Сам знаешь.

Аллям попытался взять ее за руку, но рассерженная Сейида не позволила ему и этой малости.

— А если не перестану?

— Позову на помощь.

— Кого?

— Хотя бы этого феллаха. Сам знаешь, феллахи — народ суровый, шутить не любят.

— А кого же ты будешь звать в лодке?

— Только попробуй пристань — выпрыгну!

На обратном пути Аллям ожесточенно работал веслами и даже не поднимал глаз на Сейиду. Глядя на удрученного парня, девушка поняла, что они могут серьезно поссориться. Она пересела к Алляму и ласково дотронулась до его плеча.

— Не обижайся! Кто за меня заступится, если не я сама?.. Вот женишься… Или ты передумал?

— Нет, я от своих слов не отказываюсь.

— Тогда за чем же дело стало?

— Жить негде. У нас тесно: я, мать, сестра, брат с женой — пять человек в одном домишке! Как сардины в банке… Ума не приложу, куда нам деваться.

— Надо заводить свой дом.

— Ты думаешь, это легко? К тому же я старший, за всех отвечаю… А особых доходов не предвидится — какая моя торговля?

Да, картина не из веселых… Но Сейиде не хотелось так просто расставаться со своими мечтами.

— Не расстраивайся, как-нибудь все наладится, — подбодрила она приунывшего жениха. — Вдвоем и жить легче!..

Но Аллям уже ни о чем не думал: близость Сейиды вновь его распалила. Словно невзначай парень опустил руку ей на колено и помедлил: что будет дальше? Сейида промолчала. Расхрабрившись, Аллям навалился на нее всем телом и попытался повалить на дно лодки. Суденышко закачалось.

— Переверну вместе с тобой! — закричала Сейида.

Аллям отскочил как ошпаренный.

— До каких пор ты будешь надо мной издеваться?!

— Пока гости со свадьбы не разойдутся!

Аллям ничего не ответил, и до самого берега они не сказали друг другу ни слова. Только на набережной парень вновь нарушил молчание:

— Когда увидимся?

— Через месяц.

— Ничего себе сроки!

— Раньше хозяйка не отпустит. Вообще-то отлучиться можно, но ненадолго. Не обижайся — у людей ведь живу.

Аллям понимал, что Сейида права. Конечно, он должен отвечать за свои слова: сам сделал предложение, никто его за язык не тянул. Но как тут женишься? Домашние поднимут такой крик, что не обрадуешься… Служанка! Нищенка! Без роду, без племени! Будто сами бог знает кто! Такие же бедняки и работяги… Зачем только он заговорил о женитьбе? Надо было попробовать приударить за ней без всяких обещаний. Однако много бы тогда он ее видел! Уж на остров бы она не поехала — это точно.

Расстались они вполне мирно… Когда Сейида вернулась, Фатьма и Самиха были уже дома. Девушка переоделась и принялась за обычные дела: разогревать еду, мыть посуду, убирать комнаты…

Наступило лето. Хамди целыми днями просиживал над учебниками. Но теперь его экзамены гораздо меньше волновали Сейиду. Она выискивала малейшую возможность, чтобы выбежать к Алляму. Соседи, конечно, все видели, и начались пересуды. Отношения молодых людей почему-то касались всех: домохозяек, лавочников и даже степенных отцов семейств. Чудаковатый прачечник Абуль Зик горячился больше всех.

— Значит, она считает, что, кроме Алляма, в нашем квартале нет ни одного мужчины? Так и липнет к нему… А мы, выходит, не в счет! Словно какие-то каплуны!

Бакалейщик Авал охотно его поддерживал:

— И Аллям тоже хорош! Приставала бы ко мне такая девка, я бы знал, что делать!

Шейх Абдель Кадер решил даже предостеречь парня:

— Поостерегись, Аллям! Твои отношения с этой служанкой переходят всякие границы приличий…

Однажды торговец бобами Малик остановил шедшего в школу Хамди.

— Ваша служанка что-то зачастила к Алляму. Уже разговоры пошли… Вы ее приструните!

— Спасибо, мы как-нибудь разберемся.

— Прости, я вроде бы вмешиваюсь не в свое дело, но вы такие хорошие люди, что просто горько слушать, как склоняют ваше доброе имя…

Под вечер к калитке подошел Аталла с бидоном керосина на плече. Перелив керосин в приготовленную посудину, он нарочно замешкался.

— Расплачусь после, — поспешила сказать Фатьма.

— Я не о том…

— А в чем дело, Аталла?

— Да вот, ваша служанка… Больно уж часто ее встречают с Аллямом. Люди всякое говорят… Я их и сам видел на берегу… решил, что лучше предупредить.

Фатьма была разгневана. Значит, Сейида ее обманывает! Она и сама уже начала примечать, что служанка частенько отлучается, да и Аттале какой смысл обманывать… Не успела Сейида, пришедшая из лавки, переступить порог, как Фатьма ошарашила ее вопросом:

— Что у тебя с Аллямом?

— С Аллямом?.. — растерянно протянула Сейида.

— Да, именно с ним!

— Дело в том… Он хочет на мне жениться!

— Почему же ты мне ничего не сказала?

— Хотела убедиться, что он говорит серьезно…

— Ну, я сама у него узнаю! Надо было сразу сказать, а то уже вся улица языки чешет!

Не откладывая дела в долгий ящик, Фатьма вышла на улицу и окликнула пробегавшего сына зеленщика.

— Послушай, Азуз, сбегай за Аллямом! Знаешь торговца лимонадом?

Парнишка кинулся исполнять поручение.

Вернувшись из школы, Хамди застал рассерженную мать и испуганную Сейиду.

— Я смотрю, и тебе, мама, уже сказали о Сейиде?

— Ты-то откуда знаешь?

— Малик утром остановил.

— Какой позор!

Через несколько минут явился Аллям.

Глава 25

Аллям беспокойно ждал, когда Фатьма скажет, зачем его позвала. Парень сразу почувствовал ту пропасть, которая была между ними. Правильно говорится: благородный остается благородным, даже если упадет в грязь. Под внимательным взглядом хозяйки ему стало не по себе.

Фатьма прекрасно понимала: рано или поздно им с Сейидой придется расстаться. Что и говорить, годы, прожитые вместе, не проходят даром — все они привязались к доброй трудолюбивой девушке. Даже трудно представить себе дом без Сейиды. Но Фатьма и не подумала противиться — пусть девушка устраивает свою жизнь, только бы молодость и доверчивость не завели ее в беду. В самом ли деле парень хочет жениться? Ей-то ему придется сказать правду.

— Сейида призналась мне, что вы с ней встречаетесь. Она нам как дочь. Вот я и хочу услышать от тебя, что ты намерен предпринять дальше?

— Сейида девушка хорошая…

— У тебя и вправду серьезные намерения?

— Я парень холостой… Да и Сейида одна.

Нерешительность жениха заставила Сейиду вмешаться:

— Что ты мнешься? Говори все, как есть!

— Тебя что-нибудь останавливает? — спросила Фатьма. Госпожа указала на стул и продолжала тем же мягким, доброжелательным тоном: — Садись, поговорим спокойно. Весь квартал только об этом и сплетничает. Нельзя же девушку выставлять на посмешище. Если ты намерен жениться, то и должен вести себя, как принято у добрых людей: прийти к нам и попросить ее руки. Она, я вижу, не против. Дело за тобой. Подумай… У Сейиды никого, кроме нас, нет, так что ты становишься единственным ее защитником и покровителем. С той минуты, как ты решишься, ты отвечаешь за ее судьбу перед Аллахом!

Аллям почувствовал, что дальше молчать неудобно. Что это, в самом деле — разве он похож на обманщика?!

— Я от своих слов не отказываюсь… Сейида мне по сердцу. — Он посмотрел на девушку, и взгляд его потемнел от сдерживаемого чувства — с каждым днем она влекла его все сильнее. — Я человек серьезный, госпожа. Я готов отвечать перед Аллахом, была бы только его воля! Даст бог, поженимся, заживем не хуже других…

— Как ты это себе представляешь?

— Проживем как-нибудь, Аллах милостив, да и я не бездельник…

— Ну а где жить собираетесь?

— Пока что с моими, а там что-нибудь придумаем.

— Тесновато, Аллям. Не забывай, скоро пойдут дети…

— Не мы одни так начинаем!

И то верно. Лишь бы любили друг друга… Плох он или хорош — не ей судить, раз уж Сейида отдала ему свое сердце. Девушка она взрослая, должна сама разбираться в людях.

— А ты что скажешь, Сейида? — спросила хозяйка.

— Как вы решите, госпожа.

Фатьма обернулась к сыну:

— Твое слово, Хамди?

— Разве мы с тобой выходим замуж?

Такой легкомысленный ответ больно задел Сейиду. Значит, ему все равно, уйдет она или останется! Не поднимая головы, девушка решительно произнесла:

— Я согласна!

— Ну что ж, в таком случае — конец и нашему разговору, и людским пересудам.

— Слава Аллаху! Завтра приведу мать и прочитаем суру Фатиха^[25] — обрадовался Аллям.

И на другой день Аллям пришел с матерью и братом. Теперь Сейида как следует рассмотрела свою будущую свекровь. Худая, укутанная в черное покрывало, на подбородке три зеленые линии татуировки, темные губы, ревнивый взгляд. Не очень-то располагающая внешность. Ничего похожего на госпожу Фатьму с ее благородными чертами лица и гордой осанкой.

Старуха так горбилась, словно ее тянул к земле невидимый тяжкий груз. Она хотела было опуститься прямо на пол, но Самиха придвинула ей кресло. Мать Алляма уселась и внимательно оглядела комнату. Что ж, чисто живут, да и девка у них, видно, не бедствовала, но как-никак она всего лишь служанка. Да-а, выбрал сынок невестку! Даже с матерью не посоветовался. Но теперь нечего делать, что тут изменишь, коль так далеко зашло… Может, все и неплохо обернется, если правду говорят, будто служанку тут словно второй дочкой считают. Хороший дом, породниться с такими людьми — о большем и мечтать не надо!

Сейида, в золотых украшениях, нарядном платье Самихи, тщательно причесанная и взволнованная, произвела на будущую свекровь выгодное впечатление.

На Алляме была новая шерстяная галабея и красиво повязанная чалма. Рядом с ним сидел брат Мансур, низенький, толстопузый, в тужурке цвета хаки с желтыми пуговицами и напяленной на уши феске.

Сейида обнесла всех шербетом. Немного поговорили, прочитали Коран, и ритуал помолвки закончился.

Новость мгновенно облетела квартал, вызвав множество кривотолков, предположений и догадок: Фатьма застала Алляма у себя дома и заставила его жениться на служанке… Сейида забеременела, и парню ничего не оставалось, как посвататься, а то хозяйка грозилась заявить в полицию… Аллям взял девчонку силой, и ее хозяйку едва уговорили пойти на мировую…

Начались приготовления к свадьбе. Фатьма попросила у деда несколько отрезов и уселась за шитье. Самиха собрала все свои вещи, без которых могла обойтись. С каждым днем Сейиду все меньше загружали работой. Вскоре ее и вовсе освободили от хозяйственных забот — в доме появилась новая служанка, тихая пожилая женщина.

Наступил июль. Акации покрылись крупными красными цветами. На манговых деревьях появились завязи будущих плодов. Собрали сахарный тростник, а на его месте посеяли кукурузу, посадили овощи.

Учебный год закончился, и Хамди целыми днями пропадал на школьном футбольном поле. Вот-вот должны были объявить результаты экзаменов. Кое-кто из одноклассников уехал в деревню к родным, а оставшиеся в городе собирались вечерами то у одного, то у другого.

В один из таких вечеров Рауф, Талаат и Салах зашли к Хамди. Приятели расположились на веранде. Из дома слышался стук швейной машинки — Фатьма шила приданое. Вдруг Салах завопил:

— Караул!

— Что с тобой?! — вскочили ребята.

— А вы что молчите, как мертвые?

Если Салах хотел заставить приятелей оживиться, то он своего добился — все наперебой заторопились высказать, что о нем думают.

— Ладно, ребята, хватит с него, — наконец примирительно произнес Рауф. — Послушайте, кажется, газетчик кричит.

Все примолкли, но кругом была тишина. Заговорил Талаат:

— Уже давно бы узнали результаты… Я мог попросить своего родственника, который работает в министерстве…

— Что же не попросил?! — воскликнул Рауф.

— Я звал Хамди, да он не пошел.

— Не считаю нужным. Еще что-нибудь напутают… Лучше подождать официального сообщения.

— Попить бы, Хамди. Горло пересохло, — попросил Салах.

— Вон кувшин — возьми и пей.

— Ну-у, воду глотать… Чего-нибудь вкусненького бы…

— По какому поводу? — осведомился Талаат.

— По случаю помолвки Сейиды.

— Давно уже состоялась, — отозвался Хамди.

— Тогда за наш успех!

— Пока еще ничего не известно.

В наступившей тишине раздался отдаленный выкрик газетчика:

— Официальная информация! Номера учеников!

Вскоре продавец поравнялся с калиткой, получил пиастр, и приятели углубились в изучение номеров.

В доме воцарилось гробовое молчание, даже машинка перестала стучать. Самиха молилась. Сейида вышла на веранду и подошла к ребятам, которые жадно пробегали глазами газетные строки.

— А вот и мой номер! — радостно воскликнул Салах.

— И мой! И мой! — друг за другом закричали Талаат и Рауф. — Слава Аллаху, все здесь!

— И господин Хамди выдержал? — робко осведомилась Сейида.

Салах посмотрел на девушку, возбужденную и такую красивую в новом платье:

— Все выдержали, красавица наша!

— Брось, старик! Она теперь невеста… — остановил его Рауф.

Приятели пошли поздравить хозяйку с успехом сына. Фатьма хотела угостить обрадованных друзей, но ребята спешили сообщить новость родным. Едва они ушли, растроганная мать заплакала и прижала сына к груди; расцеловав брата, Самиха спросила:

— Что же мне от тебя потребовать, счастливчик?

— Чего хочешь!

— Своди меня в кино. Хочу посмотреть «Белую розу» — там Абдель Ваххаба играет.

— И только? Да я тебя каждый день в кино буду водить!

Тут он заметил Сейиду и обратился к ней:

— А ты что прикажешь?

Если бы она могла сказать ему правду! Что бы он сделал? Поднял ее на смех? Назвал сумасшедшей? Какой смысл над этим задумываться — ведь она все равно выходит замуж за Алляма.

Проглотив комок, подкативший к горлу, девушка тихо произнесла:

— Приходи ко мне на свадьбу.

— Обязательно приду, как же иначе!

Глава 26

У поворота на Род эль-Фараг приютился неприметный маленький закоулок. Мальчишки целыми днями гоняли здесь мяч, а девчонки прыгали через веревочку. По обочинам текла грязная вода, то и дело попадались кучи отбросов и мусора. Перед домом, в котором предстояло теперь жить Сейиде, росла финиковая пальма. С наступлением лета, когда только-только появлялись гроздья нежно-зеленых плодов, начинались сражения между ребятишками и матерью Алляма — Умм Мансур, «перезрелым фиником», как прозвали ее мальчишки. Эта война занимала старуху больше всего на свете.

Настал час, когда Аллям должен был привести в дом Сейиду, которую его мать упорно продолжала называть служанкой — пусть сын и невестка не забывают, на какое унижение пришлось пойти из-за них семейству.

Над дверью повесили гирлянду из электрических лампочек. Хозяйка дома категорически отказывалась от нее до тех пор, пока не уверилась, что иллюминация не будет стоить ей ни миллима — лампочки были подарком электрика Айяда. А поскольку никто не догадался подарить традиционный цветной фонарь, ленты и флаги, то этим и ограничились — не тратиться же на свадьбу, затеянную без совета родственников и даже прямо против их желания. Что скрывать, не о такой невесте мечтала Умм Мансур — это должна была быть достойная женщина и, разумеется, с состоянием, пусть небольшим, но достаточным, чтобы помочь семье выбиться из нужды.

Однако, так или иначе, свадьба состоялась. Помогли друзья, знакомые, да и просто соседи по кварталу, которые не хотели упустить редкую возможность повеселиться.

Дом светился огнями, шумная орава мальчишек и девчонок шныряла вокруг в ожидании приезда невесты. Таксист Али Борм поехал за ней в машине, украшенной цветами акации. Наконец свадебный экипаж подкатил к дому.

Али Борм выскочил из машины, распахнул дверцу и весело пригласил:

— Вылезай, проказница!

Сейида осторожно и неумело, боясь за свое новое платье, поставила ногу на подножку.

Али подмигнул официанту Киру и притворно вздохнул:

— Не получится из тебя госпожи!

Но официант не поддержал шутки:

— Разве скажешь, что она служанка?! — И, с восхищением глядя на Сейиду, повернулся к Алляму. — Повезло тебе, приятель! Не хочешь, а позавидуешь!

Дружки Алляма с усмешками поздравляли жениха и бесцеремонно разглядывали невесту. «Словно овцу на базаре!» — невольно подумалось Сейиде.

В доме, где ее встретили женщины, она не увидела почти ни одной знакомой, кроме свекрови, ее дочери Наимы и Тафиды, жены Мансура. Какие-то старухи, с той же бесцеремонностью, что и парни у входа, сверлили Сейиду глазами, рассыпаясь в лицемерных восхищениях и пожеланиях счастья.

Тут же стояла стайка девчонок, которые тянулись на цыпочках, стараясь получше разглядеть невесту.

— Вот эта, что ли? — громко произнесла самая маленькая.

— Тише ты! Разве можно так говорить, — остановила ее подруга постарше.

— А что тут такого? Подумаешь, принцесса!

Сейида вернулась во двор, под тень пальмы. Там были расставлены собранные по соседям стулья и скамейки, на которых расселись гости и родственники Алляма. Толстый Мансур, втиснутый в свою тужурку, которая расстегивалась при малейшем движении, важно восседал посреди двора. Празднично одетый Аллям расхаживал среди гостей, принимая поздравления. — Эй, Санкар! Где лед? — остановил он сына мороженщика.

— Сейчас принесут.

— Без ножа вы меня режете! Ну-ка, беги к отцу, пока он лавку не закрыл. Скажи, что за ним еще половина бруска.

— Значит, придется пить горячий шербет! — заметил таксист. — Когда еще лед принесут, не успеет охладиться…

Но Санкар обернулся в минутку. Умм Мансур приказала дочери наколоть льда и положить в шербет.

Сейида беспомощно оглянулась вокруг, чувствуя себя одинокой и заброшенной среди этой шумной, чуждой ей толпы. Ей было странно, что все эти люди собрались из-за нее. Ведь она никого из них толком не знает! Да, впрочем, и им нет до нее никакого дела: Сейида или кто другая — все равно, лишь бы была причина повеселиться. Очень скоро гости разойдутся и тут же забудут о ней. Ты всегда одинока, Сейида, даже на собственной свадьбе.

Почему же не пришел Хамди? Он ведь обещал… И Самиха… Будь они здесь, Сейида не чувствовала бы себя такой беспомощной и никому не нужной. Все увидели бы, что и у нее есть близкие люди.

До слуха Сейиды уже долетало перешептывание старух:

— А где же родственники невесты?

— Не видать…

— Матери-то у нее нет, но, может, хоть тетка какая-нибудь объявится…

— Откуда?

— Одно слово — подкидыш!

Старые вороны! Взять бы туфлю да нащелкать всем по головам — прости, господи, доведут же до таких мыслей! Но туфлей не туфлей, а поставить их на место не мешало бы… Конечно, это дело свекрови — она должна оборвать подобные разговоры и заступиться за невестку, но по всему видно, что ей самой приятно слушать язвительные словечки.

От этих горьких мыслей ее отвлекло внезапное оживление у входа. Сейида подняла голову и увидела Алляма, который кланялся и приветливо приглашал:

— Добро пожаловать, Хамди-бей! Какая честь для нас!

Вошел Хамди в строгом костюме и алой феске с черно-золотой кистью. Под руку он вел Самиху, Аллям еще ниже согнулся и указал ей на комнату, где собрались женщины.

— Пожалуйте, госпожа!

Хамди поздоровался с гостями, привставшими навстречу, и опустился на освобожденную для него скамейку. Гости возбужденно зашушукались: кто такие? Откуда?..

На женской половине Самиху встретила обрадованная Сейида. Девушки расцеловались и сели рядом. Наконец-то на сердце Сейиды опустился мир. Нет, не бросили ее эти добрые люди! По-прежнему относятся к ней как к родной, не дают поселиться в душе чувству страха и одиночества среди обступивших недоброжелателей.

Не выпуская руку Сейиды, Самиха передала пожелания и поздравления Фатьмы и всех родственников. Растроганная невеста поблагодарила, а потом напомнила:

— Не забудь пригласить меня на твою свадьбу!

— Какое там пригласить, ведь ты нам как родная, и тебе придется участвовать во всех приготовлениях.

— Конечно, Самиха, я с радостью помогу!

Через головы гостей Сейиде был виден Хамди, погруженный в размышления, далекие от всего происходящего.

Теперь между ними настоящая пропасть. Сейида уже не сможет войти в его комнату, дотронуться до его вещей, перебирать его книги… Если и раньше их почти ничего не связывало, то сейчас оборвались и последние нити. Прощай, Хамди! Ты навсегда останешься господином сердца твоей верной служанки Сейиды!

Вошла Наима с большим подносом, уставленным стаканами розового шербета. Гости оживились, раздался звон стекла, просьбы передать стакан, благодарности, шутки… Вскоре уже все танцевали, пели — в общем, веселились вовсю. В разгар свадьбы явился чиновник из бюро по регистрации браков. Почитал Коран, сделал соответствующую запись у себя в журнале и удалялся. Веселье затянулось до поздней ночи. Успели и повеселиться, и поругаться, не обошлось и без драки, но все было так, как обычно случается на свадьбах.

Наконец гости разошлись. Новобрачных отвели в предназначенную для них комнату, и Сейида осталась наедине с Аллямом. Теперь уж его не оттолкнешь, не вырвешься, не побежишь… В эту закрытую дверь не войдет суровый феллах, как тогда на острове. Но что делать, Сейида, ты сама стремилась к независимости. Может быть, дети, собственный дом скрасят для тебя жизнь с нелюбимым человеком.

Сейида отвернулась к стене, закрыла глаза и покорно отдалась во власть своего теперешнего повелителя. Аллям, впервые не боявшийся быть отвергнутым, набросился на нее со страстью изголодавшегося влюбленного, будто не верил, что она будет принадлежать ему и завтра и долгие-долгие годы.

Наконец Аллям выпустил ее из своих объятий и через минуту уже спал как убитый… Измученная Сейида долго лежала с открытыми глазами, пока не забылась тревожным тяжелым сном… Крики первых петухов вывели ее из этого зыбкого, томительного забытья. В окно пробивались косые рассветные лучи…

Аллям как ни в чем не бывало сладко спал, и Сейиде стало невыразимо горько, что человек, который так долго преследовал ее своей любовью, твердил о своих чувствах, забыл о ней, как только удовлетворил сжигавшую его страсть. Значит, она, по сути дела, не нужна ему. Его не интересуют волнения и тревоги молодой жены, впервые очутившейся под чужой крышей… Сейида свернулась комочком, как когда-то на жалком тюфяке, брошенном ей Умм Аббас, и незаметно для себя погрузилась в сон.

Проснувшись, Сейида увидела, что Алляма нет в комнате. Было довольно поздно. Все уже встали. До ее слуха донеслось ворчание свекрови:

— Никак до обеда решила проваляться, лентяйка?! Наима, поди разбуди принцессу!

Сейида, не дожидаясь прихода свояченицы, быстро поднялась с постели. Пожалуй, надо сделать вид, что убирала комнату…

— Как спалось?! — пропела Наима, приоткрывая дверь.

— Благодарствую, — сухо отозвалась Сейида. — А где Аллям?

— Давно ушел.

Разговор прервал крик свекрови:

— Будет болтать! И так полдня пролетело!

Вслед за Наимой Сейида вошла в большую комнату.

Старуха сидела на полу и молола бобы на ручной мельнице.

— Ну как, выспалась, наконец?!

— Выспалась, — сдержанно ответила Сейида.

— Тогда поди поработай. Начни со стирки, белья целая гора накопилась. Потом дай зерна курам и нарежь арбузных корок гусям…

Да, не зря ей снилась ночью Умм Аббас. Свекровь, худущая, со скрипучим голосом, внешне не была похожа на громогласную, могучую Умм Аббас, но эта разница, казалось, только подчеркивала их глубочайшее душевное сходство. Какое белье накопилось? Ни она, ни Аллям ничего еще с себя не снимали.

— Что я должна стирать? — осведомилась Сейида.

— Там увидишь — белье, вещи…

— Почему же я, а не те, кто их носил?

— Ты или другая, какая разница? Тебе что, впервой, что ли, стирать?

Сейиде не хотелось начинать свою жизнь в этом доме со скандала. Она сделала вид, что не заметила язвительного намека, и спокойно сказала:

— Разумеется, мы все здесь равны, но все-таки каждая может постирать свое белье сама…

— Каждая свое? Ты воображаешь, что стиральный порошок достается бесплатно?! Может, ты приучена стирать воротник в одной воде, а рукава — в другой? Так и скажи! А хочешь, служанку тебе наймем, ты ведь не привыкла обходиться без прислуги…

Кровь прилила к лицу Сейиды. Ей стоило немалого труда сдержаться и не ответить на откровенную издевку.

— Хорошо, постираю. Я всю жизнь гну спину на других — не в диковинку!

— То-то вспомнила! А я думала, ты уже забыла…

Сейида пошла в чулан и увидела гору барахла.

Будто нарочно копили несколько месяцев. Тут была одежда всех обитателей дома: старухи, Габаллы, Наимы, Мансура, его жены и четверых детей — Али, Махмуда, Бахии и Закии.

— Разожги примус… Натаскай воды!.. — распоряжалась свекровь.

Работы было невпроворот. Сейида просто недоумевала, как же они обходились раньше? Вроде бы все были при деле. Не было видно только Тафиды. Но выяснилось, что и она не прохлаждается — пошла на рынок, как объяснила Наима.

Подошло время обеда. Явился Мансур с двумя пучками редиски. Аллям принес дыню, Тафида вытащила из корзины репу, дешевый сыр, черствые лепешки.

Семья собралась за столом. Все поели, а мыть посуду выпало, разумеется, младшей невестке.

Вот уже несколько дней Сейида жила в доме мужа.

Но за все это время не было ни одной минуты, когда бы она почувствовала себя самостоятельной женщиной, хозяйкой своей судьбы. А из-за чего еще, как не из-за этого, она пошла за Алляма?! Сейида пребывала в какой-то странной растерянности, словно ее завели в незнакомое место и бросили среди враждебной толпы. Как быть? Куда продираться? Никакого просвета впереди…

Опять она всего лишь служанка, только теперь хозяева ее гораздо грубее, несправедливее и многочисленнее. Что тут предпримешь?! Не драться же со старухой! Да еще неизвестно, чем кончится семейный скандал. Ведь даже Аллям будет не на ее стороне.

Сейида несколько раз жаловалась мужу, но тот лишь бормотал:

— А что ты хочешь? Все так живут… Надо уметь переносить тяготы. Прислуги у нас нет.

— Я и есть прислуга!

— По крайней мере, в своем доме, не у чужих людей…

— Только и слова, что свой дом, а на деле настоящая каторга.

— Ничего, привыкнешь…

— Никогда!

— Как же тогда жить?

— Отдельно! Самим по себе!

— Выходит, я должен снять для тебя особняк?

— А ты как думал?!

— На какие шиши?

— Это уж твое дело. Завел жену, так устрой по-человечески, а не в этой норе!

— Что ты говоришь! И это о доме, в котором тебя приютили?

— Меня тоже не на дороге нашли.

— А кем ты была? Может, хозяйкой, а?..

— Я была полноправным членом семьи! А кто я на этой каторге?

— Ты работаешь на себя…

— И еще на десять человек!

— Это твои родственники.

— Аллям, как ты не поймешь — я хочу жить только для нас двоих!

— Вымоли особняк у Аллаха!

Подлинной хозяйкой в доме была свекровь. Но командовать невестками и внуками ей казалось мало — ока то и дело выбегала на двор и гонялась за мальчишками, крича во все горло. Аллям пытался урезонивать мать, но куда там — это только еще больше распаляло ее. Особенно доставалось Сейиде. Та уступала, как могла, избегала ссор, но чувствовала, что надолго ее не хватит.

Однажды жарким душным утром — Нил уже разлился — Сейида поднялась с постели, завернулась в черную накидку, в которой теперь, после замужества, она всегда выходила на улицу, и, не говоря старухе ни слова, двинулась к двери.

— Далеко собралась? — вскинула голову свекровь.

— Пойду прогуляюсь.

— Куда?

— Навещу госпожу Фатьму, на рынок зайду…

— А стирка?

— Разок и без меня можно обойтись.

— Тафида больна, а Наима печет хлеб. Кроме тебя, стирать некому.

— Выстираю, когда вернусь.

— У Мансура и Алляма нет чистой смены.

— К завтрашнему дню высохнет.

— А ты пойдешь шляться?!

— Как вам мысли-то такие приходят на старости лет! Не гневили бы Аллаха, уже одной ногой в могиле! — сорвалась Сейида.

— Смерти моей желаешь?! Ах ты дрянь!

— Не дряннее вас!

— Так ты ругаться!

Старуха вскочила, ухватила невестку за платье и дернула изо всех сил. Раздался треск рвущейся материи. Сейида оттолкнула свекровь, и та с громкими воплями упала на пол. На ее крики прибежали Наима и Тафида. Шуму было на весь квартал. Собрались соседи, вся улица с восторгом наблюдала, как «учат» молодую невестку.

Наконец, нашлись добрые люди — растащили дерущихся и развели по разным комнатам. Свекровь никак не могла остыть, все ругалась и кричала, что ее сын должен задать ослушнице примерную трепку. А Сейида плакала и клялась, что, если муж не подыщет собственного дома, она и минуты с ним не останется.

Пришел Аллям. Он уже знал все и во всех подробностях от многочисленных доброжелателей. Сейида кинулась к мужу, едва он показался на пороге:

— Или я, или твоя мать! Больше ни секунды не останусь в этой тюрьме!

— Ладно, ладно, успокойся! — остановил ее Аллям. — У нас нет ни гроша. Как мы можем снять собственный дом? На что купим обстановку? А если уж тебе так хочется жить отдельно, давай деньги.

— Откуда они у меня?

— А драгоценности?

— Продать мои украшения?

— Зачем продавать? Заложим, а потом как-нибудь выкрутимся и выкупим.

— А можно так?

— Конечно.

Сейида достала ключ, висевший на шнурочке на шее, открыла ящик в платяном шкафу и вытащила свое приданое.

— На, бери, и да поможет нам Аллах выбраться из этой тюрьмы!

Глава 27

Прошло несколько дней. Огонь ненависти, прорвавшийся так внезапно сквозь показную сдержанность, казалось, притих. Но под пеплом еще тлели угли, готовые разгореться в любой момент.

Умм Мансур скрупулезно, с каким-то затаенным удовольствием подмечала промахи невестки и бранила ее за глаза. С Сейидой она общалась только через посредников. Чаще всего приказания свекрови передавала Тафида, которая не слишком-то жаловала зловредную старуху, но из страха перед Мансуром держала ее сторону.

Едва начиналось утро, как свекровь заводила:

— Эй, Тафида, скажи своей королеве, чтобы кастрюли почистила! А то она до вечера прождет слуг своего отца!

Разумеется, Сейида все это отлично слышала и кричала в ответ:

— Передай, что я давно на ногах! Уже устала до чертиков!

— Сама чертовка! — вопила свекровь.

Словно и не словами перебрасывались теперь в доме, а булыжниками. Не успевал Аллям показаться в дверях, как мать начинала причитать.

— Житья мне не стало, сынок, со свету сживает, проклятая…

— Ну, что еще случилось?

— Кричит, ругается, перед людьми позорит!

— Ладно, мать…

— Хлеб сожгла!

— Ничего страшного…

— Стекло разбила, а ты ей слова не смей сказать — того и гляди вцепится!

— Бывает…

— Тарелку уронила…

— Хватит, мать, у меня уже голова пухнет от твоих жалоб.

Умм Мансур переключалась на сына:

— Неблагодарный! Я-то, дура, на него всю жизнь положила!

Аллям уходил к себе, но там его поджидала доведенная до отчаяния жена:

— Ну, что-нибудь сделал?

— Насчет чего?

— Насчет жилья.

— Ищу пока.

— На каждом шагу объявления висят, а ты все ищешь!

— Это где же?

— На Род эль-Фараг.

— Там слишком дорого. На такую квартиру день и ночь придется работать.

— Вот уж не думала, что ты еще и лодырь!

— Выбирай слова!

— Мне все равно, где жить, лишь бы не здесь.

— Что ты меня подгоняешь? Это дело нешуточное. Времени требует. Потерпи.

— Сколько можно?! Тут всякое терпение лопнет.

— Аллах милостив — все устроится…

— Я смотрю, единственная возможность избавиться от твоей сумасшедшей мамаши — руки на себя наложить!

— Уж, какая есть. Родителей не выбирают, вот жену надо было бы подыскать не такую строптивую…

И такие «беседы» велись изо дня в день… Аллям уже не спешил домой. Хватит с него нытья. Да и в Сейиде, как оказалось, нет ничего особенного. Распалил себя, как мальчишка, вообразил невесть что, вот и попался. Обычная история. Правильно говорится: запретный плод всегда сладок! Если вначале и была какая-то прелесть новизны, то теперь и это исчезло. Аллям стал все чаще отлучаться, и уже никого не удивляло, когда молодожен возвращался за полночь. Вначале он еще утруждал себя заготовленными оправданиями, а потом решил, что и это лишнее.

Сейида не допытывалась, где пропадает муж. Единственное, что ее интересовало: скоро ли они переедут? Однажды она спросила Алляма о своих драгоценностях.

— Что с ними сделается? — неохотно отозвался тот.

— Тебе трудно ответить? Где они?

— У менялы.

— А деньги?

— Я еще не брал.

— Почему?

— Куда мне спешить? Завтра зайду…

— А зачем ты оставил у него украшения?

— Ну… знаешь… он хотел показать их ювелиру…

Сейида спросила:

— А меняла — надежный человек?

Аллям взорвался:

— Нужны ему твои побрякушки! Ты всех ворами считаешь!..

А перепалки между Сейидой и свекровью с каждым днем становились все ожесточеннее. Аллям почти совсем перестал бывать дома. Однажды, когда он вернулся уже перед рассветом, Сейида потребовала:

— Верни мне мои драгоценности!

— Ты что, раздумала снимать квартиру?

— Я сама займусь этим делом.

— Ты не веришь мне?

Утром Сейида отправилась навестить госпожу Фатьму. Прежние хозяева всегда встречали ее радушно и приветливо. Но за всеми участливыми расспросами, доброжелательными советами, настойчивыми угощениями все же проглядывала некоторая заданность — к замужней Сейиде относились как к гостье. Да это и понятно: теперь она отрезанный ломоть. Сейида, как и раньше, хлопотала по хозяйству — помогала готовить, мыть посуду, — но эти привычные хлопоты создавали только иллюзию прежних отношений.

Фатьма встретила ее ласково: она словно чувствовала, что сегодня Сейида зашла не просто от скуки.

— Ты что такая грустная? — участливо спросила она. — Тебе хорошо живется?

— А что вообще хорошего в этом мире?!

— Это верно — одни заботы да беспокойства, — согласилась Фатьма. — Но все-таки признайся, что тебя тревожит.

— Трудно сказать в двух словах, а долго и говорить об этом не хочется.

— Большая ошибка — жить с родственниками мужа, Сейида! Как бы к тебе ни относилась свекровь, пусть даже лучше, чем к дочери, надо устраиваться собственным домом…

— Вот и я твержу об этом Алляму! Даже драгоценности не пожалела.

— Продала?

— Нет, муж отдал их под залог — больше негде было достать денег.

— Напрасно ты так поступила, девочка… Всегда должно что-то оставаться на черный день.

— Но у меня уже сил нет терпеть! — расплакалась Сейида. И рассказала все, вплоть до последней беседы с мужем. Фатьма расстроилась, но чем она могла утешить бедняжку? Только гладила по голове и приговаривала:

— Терпи, терпи, голубушка… И не связывайся с менялами. Пусть Аллям заберет обратно золото. Лучше обожди, когда он заработает.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Сейида спросила о Хамди.

— Поступил на юридический! — встрепенулась Фатьма. — Ни в полицию, ни в военную школу не попал, но, может, оно и к лучшему…

— А кем же он будет?

— Адвокатом. Или в газету пойдет, как отец, упокой Аллах его душу.

— До чего же я рада, госпожа!.. Ну а что Самиха?

— Уже несколько человек сватались!.. Один вроде бы ничего — инженер, воспитанный человек… Мы с его матерью были приятельницами, когда жили еще в старом доме.

— Самихе он тоже нравится?

— Она послушная дочка. Говорит, согласна выйти за любого, кого выберу я и Хамди.

— Дай ей бог счастья!

С корзиной овощей вошла новая служанка Фатхия. Ревнивое чувство шевельнулось в душе Сейиды, хотя она прекрасно понимала, что Фатхия тут ни при чем — кого-то ведь надо было брать на освободившееся место. Но все-таки видеть ее здесь, со знакомой корзиной в руках, хозяйничающей на кухне, где Сейиде известна каждая мелочь, было неприятно.

Сейида заторопилась домой. Она шла по улице, по которой столько раз бегала к Алляму. Мужчины и теперь засматривались на нее, отпускали шуточки, пытались заговорить. Но она равнодушно молчала. Все мысли Сейиды были заняты собственным мужем, а он меньше всех обращал на нее внимания… Аллям в последнее время приходит домой только ночью, а иногда и вовсе с рассветом. То он, видите ли, ходит в город за покупками, то засиживается с нужными людьми, то попросту обрывает расспросы — «не твоего ума дело!» И с золотом он что-то темнит. Права госпожа Фатьма: напрасно она отдала ему драгоценности! Попробуй теперь верни…

Но почему Сейида должна терпеть все это?! Разве она не заслужила, чтобы с ней обращались по-человечески? Разве мало горя она видела с детства?! Разве она не работала каждый день своей трудной, безрадостной жизни?..

— Где это ты столько времени шлялась? — встретила ее свекровь.

— Я человек свободный! Куда хочу, туда иду, что хочу, то и делаю.

— Э-э, нет, потаскуха, здесь не публичный дом!

— Я имею право сходить в гости к знакомым.

— А за тебя все прислуга сделает?

— За мной никому еще прислуживать не приходилось. Сама на вас целыми днями спину гну!

— Все трудятся… А ты просто лентяйка! Будь проклят тот день, когда Аллям привел тебя в наш дом!..

— Хоть бы она сгорела, эта ваша тюрьма!

— Что же тебя здесь держит?! Не можешь найти дверь, так я тебе покажу! — Свекровь схватила невестку за плечи и попыталась повернуть к порогу.

— Старая ведьма! В твои годы люди о спасении души думают, а ты все грешишь! — взорвалась Сейида.

И опять прибежали домашние, и опять повторилась безобразная сцена с душераздирающими воплями, и опять соседи разнимали дерущихся женщин. Заннуба, знакомая торговка зеленью, обхватила Сейиду и втолкнула ее в комнату, стремясь спасти от разъярившихся родичей. Сейида плакала бессильными слезами и порывалась вновь кинуться на своих обидчиков.

— Перестань, перестань! — уговаривала Заннуба. — Так ничего не добьешься. Ты что, каждый день собираешься с ними драться?!

— Довольно! Больше я в этом доме не останусь!

— И то верно, такой жизни долго не вынести.

— Дура я, дура! И зачем только согласилась перебраться сюда? Да еще с такой тряпкой, как Аллям?!

— Эту птицу по полету сразу видать — от него защиты не жди.

— Все! Пусть или снимает квартиру, или дает развод.

— Квартиру? — переспросила Заннуба. — На сколько же домов ему придется тратиться?

— С какой стати он должен помогать Мансуру!

— А второй жене?

— Какой жене? — опешила Сейида.

— Старшей.

— Разве он был женат?

— Неужели это для тебя новость?!

— Кто она?

— Суад, дочь шейха Тугами.

— И этот негодяй снимает для нее дом?

— В Имбабе^[26].

Сейида чуть не задохнулась от негодования:

— Подлец! Выманил у меня золото, чтобы платить за квартиру своей первой жены, а я должна мучиться в этом аду?!

Не помня себя от обиды и гнева, она бросилась из комнаты, но ее вновь остановили соседи.

— Ты знала, что твой сын женат! — кричала Сейида через голову державших ее людей.

— Ну и что? Он не маленький и не скопец, — с издевкой отозвалась свекровь.

— Он подлец!

— Не очень-то расходись! Мужчина имеет право держать четырех жен. Так сказал Аллах и его пророк Мухаммед! Всякий человек женится, чтобы иметь детей…

Сейида не знала причин своего бесплодия. Может, дело и не в ней, а в Алляме, в этом жалком, трусливом мозгляке, не способном сказать правду прямо в глаза. Наверное, так оно и есть!

— А кто тебе сказал, что я не могу родить? — с вызовом спросила Сейида.

— Тут и слов не надо — так видно.

— Не в твоем ли сыне причина?

— Типун тебе на язык! Аллям здоров, пошли ему Аллах доброе потомство! Только, конечно, уже не от тебя…

Сейида упала на постель и горько зарыдала… Снова одна в этом бездушном, жестоком мире. Оставаться здесь невозможно… Свекровь рада со свету сжить, муж — обманщик и негодяй, и никого, кто бы мог поддержать Сейиду или хотя бы выслушать ее жалобы.

Куда идти? Вернуться к госпоже Фатьме? Но у той уже есть служанка. А тут еще корми Сейиду… Нет, это не годится. Надо дождаться Алляма и потребовать драгоценности, а дальше видно будет.

Шли часы… Измученная Сейида прислушивалась к шагам, раздававшимся в переулке… Улица затихала, закрылись лавки… Наконец раздался знакомый стук в дверь. Сейида тут же открыла.

— Не спишь? — хмуро спросил Аллям, переступая порог.

— Где ты был?

— В кофейне.

— В такой поздний час?

— Куда спешить? Не к вашим же сварам…

Сейида не могла больше сдерживаться.

— Ко второй жене! — с каким-то злым торжеством выкрикнула она.

— Кто тебе наболтал? — отшатнулся Аллям.

— А что, неправда?

— Конечно, нет!

— Где мое золото?

— У менялы.

— Я это уже слышала.

— Он наконец дал деньги.

— Где они?

— В надежном месте — у одного моего друга.

— Почему ты не принес их домой?

— Мало ли что может случиться…

— Поклянись!

— Аллах свидетель, не вру!

— И второй жены у тебя нет?

— Сказал же…

— А Суад? Дочь шейха Тугами?

Аллям растерялся.

— Молчишь?.. Платишь за ее дом моим золотом? Ты украл у меня все, что я заработала годами тяжелого труда! Вор! — кричала Сейида, наступая на мужа.

— Замолчи! — заорал Аллям и оттолкнул ее с такой силой, что Сейида упала на пол.

В комнату ввалились разбуженные домочадцы. Сейида вскочила. Она уже не помнила себя в этом кольце врагов, ей было неважно, сколько ударов обрушится на ее голову, лишь бы дотянуться до ненавистных лиц! В конце концов, Мансур повалил ее на лавку.

— Дай мне развод, подлец! — задыхалась Сейида.

— Дай, сынок, дай! Избавься от этой скандалистки! — подзуживала свекровь.

— Катись отсюда на все четыре стороны! — сдавленным голосом крикнул Аллям.

— Завтра же — вон из дома! — обрадовалась Габалла.

— Да я и секунды у вас не останусь!

И обезумевшая от горя Сейида кинулась к двери. Ночная темень окутала ее плечи, сотрясавшиеся от бессильного плача.

Глава 28

Сейида, не оглядываясь, повернула за угол и пошла чуть медленнее. Разгоряченное лицо обвевало прохладой. Она тяжело вздохнула…

Вот ты и свободна, Сейида! Свободна от всех призрачных надежд на счастье в собственном доме, среди любимой семьи. Видно, на роду тебе написано быть вечной прислугой! Сначала мачеха, потом Умм Аббас… Тяжкий труд, бесконечные унижения — и все ради куска хлеба. Ни о чем большем она и мечтать не могла, обреченная на серое, безрадостное существование в мире, полном красоты, солнца и изобилия. Когда людям приходится выбирать между голодной смертью и рабством, они обычно предпочитают последнее. Лишь бы жить. Но стоит удаче слегка улыбнуться им, как простого куска хлеба уже становится мало и появляется масса других желаний… Что ж, тем человек и отличается от животного, весь смысл которого в тупом, беспорядочном насыщении. И если он узнал надежду, мечты и желания, а потом лишился их — жизнь теряет для него всякую цену. Сейида чувствовала себя на грани самоубийства… Что делать? Попроситься к Фатьме? Вновь мечтать о Хамди, тайком страдать, прибирая его комнату? Нет, она уже не сможет вернуться в свой прежний мир — что-то сломалось в ее душе, и никогда-никогда она не станет вновь той Сейидой, которая замирала над рассыпанными лепестками розы, подаренной любимому другой… У теперешней женщины, умудренной горькими разочарованиями, обманутой и опустошенной, осталось лишь внешнее сходство с влюбленной, мечтательной девушкой. Да, Сейида, ты по-прежнему кажешься цветущей и юной — слезы твоей измученной, изверившейся души не видны миру…

Загрохотал трамвай, раздался пронзительный свисток кондуктора. Из-за угла выехала коляска с запоздалыми гуляками и лихо развернулась возле итальянской церкви. Экипажем правил молодой человек, рядом с ним сидела смеющаяся девушка с распущенными волосами. В коляске дремал другой парень. Заметив одинокую фигуру Сейиды, они остановились.

— Эй, проснись! — крикнул возница. — Нравится тебе эта?

— Ты о ком? — переспросил тот сонным голосом.

— Экая простушка! Служанка, да и только! — заметила смешливая девушка.

— Ничего, гурии будут в раю!

— И то верно, — согласился дремавший и открыл дверцу коляски. — Садись, красавица!

Что тут особенно раздумывать? Выбирать не приходится. По крайней мере, дадут денег, можно переночевать под крышей… И Сейида села в коляску…

Теперь юноша мог разглядеть ее поближе. Сейида, без сомнения, приглянулась ему. Он привалился к ней плечом и опустил руку на колено. Сейида невольно отстранилась.

— Ты чего это? — удивился юноша.

— Просто так, случайно… — спохватилась Сейида.

Коляска летела пустыми улицами в сторону Шобры^[27]. Вскоре подъехали к небольшому особняку, прятавшемуся в глубине густого сада. Возница обернулся к приятелю:

— Эй, Тауфик, ступай с девушками в дом, а я поставлю лошадь.

Сейида и веселая незнакомка пошли за своим проводником… Рядом с этой женщиной в шикарном платье, плотно облегающем фигуру, в дорогих туфлях на высоком каблуке Сейида чувствовала себя замарашкой. Та в свою очередь окинула взглядом старенькую одежду спутницы (еще подарок Самихи!), и насмешка в ее глазах немного приугасла — даже под этим нескладным нарядом угадывалось красивое, стройное и сильное тело.

Тауфик открыл дверь, и они вошли в небольшую комнату. На столе стояли остатки ужина, пустые бутылки из-под пива. Появился хозяин — тот, что правил коляской, — и, увидев неубранную посуду, воскликнул:

— Чтобы черти побрали этого Сабира! Сто раз твердил ему: убирай за собой — и все без толку!

«Может, меня просто позвали сюда прибраться?» — мелькнуло в голове у Сейиды. Дай бы бог! И она взялась было за посуду, но Тауфик схватил ее за руку:

— Ты что это собираешься делать?

— Приберу немного…

— Выдумала тоже!

Он потянул Сейиду в другую комнату.

— Куда торопишься? — насмешливо поинтересовался хозяин. — Ты ведь от нее чуть не отказался! Может быть, сначала пропустим по рюмочке?

— Я и так захмелел. — Тауфик обнял Сейиду. — Ну их совсем, королева, пойдем отсюда! А то мне рано вставать, я ведь чиновник, человек подневольный: есть дело, нет ли, все равно являйся в присутствие.

Сейида молча последовала за ним в другую комнату. Едва они переступили порог, как Тауфик принялся ее целовать.

— Сначала заплати! — отстранилась Сейида.

— Успеется…

— Нет, так я не согласна.

— Вот какая недоверчивая! А я-то принял тебя за простушку…

Он потянулся к пиджаку, валявшемуся на кресле, порылся в кармане и раздраженно бросил серебряную монету. Сейида подняла ее с пола — пять пиастров! Видишь, Сейида, это уже не жалкая плата Аббаса! А не попробовать ли спросить еще?..

— И всего-то?

— Разве мало?

— Конечно.

Тауфик снова полез в карман.

— Ладно, держи…

Сейида взяла еще одну монету… Десять пиастров! Итого пятнадцать! Если бы она не доверилась Алляму, а брала с него деньги, давным-давно бы уж разбогатела!..

Проснувшись, Сейида долго не могла понять, где находится. Ее платье валялось на полу, в комнате никого не было… Она оделась и вышла в гостиную. За столом сидела ночная незнакомка и пила чай. Поздоровавшись, Сейида спросила:

— А где юноши?

— Давно ушли.

— И оставили нас одних в доме?

— А что такого?

— Теперь придется их дожидаться…

— Зачем? Захлопнем дверь и уйдем.

— Куда?

— Каждая к себе…

К себе!.. Если бы нашлось хотя бы одно место в мире, где Сейида могла почувствовать себя дома! Куда идти?.. У кого искать помощи и сострадания?..

— Пойдем-ка, уже поздновато, — поднялась незнакомка.

— Ты сейчас куда? — спросила Сейида.

— Домой.

— У тебя есть дом?

— Разумеется!

— А у меня нет. Я сирота…

— Ну, ты и шутница! — рассмеялась собеседница. — И в моем доме меня не родственницы ждут!

— Не понимаю.

— Послушай, хватит разыгрывать, у кого ты работаешь?

— Ни у кого.

— Одна промышляешь?

— О чем ты?.. — растерялась Сейида.

— Перестань придуриваться! Тауфик мне сказал, что ты птичка пуганая — деньги вперед потребовала!

— Это верно…

— Значит, профессионалка.

— Ничуть, в первый раз!

— Побереги свои сказки для клиентов.

— Я боялась, что обманет.

— Что же ты делала ночью на улице?

— Я поссорилась с мужем… и меня выгнали из дому.

— За что же?

— Я потребовала развода.

— Муж обманул?

— Да. И еще тратил мои сбережения на другую женщину!

— Думаешь так поправить денежные дела? Не больно тут разживешься…

— Все равно, лучше получать деньги, чем приплачивать собственному мужу, да еще терпеть унижения!

— Так уж устроен мир… Кстати, как тебя зовут?

— Сейида.

— А меня Люхез. Где твои родители, Сейида?

— Умерли.

— И никого нет?

— Никого.

— Как же ты жила до замужества?

— Работала служанкой.

— Хочешь, пойдем со мной.

— А меня возьмут?

— Отчего же нет!

— Скажи, ты довольна своей работой?

— Каждому свое… Кто ходит вдоль, а кто и поперек…

— Ну что ж, я согласна.

— Тогда пойдем.

И вслед за своей новой знакомой Сейида вышла из особняка.

Глава 29

Случайные подруги трамваем добрались до сумрачного, грязного квартала.

Старая лестница с выщербленными ступеньками, начинавшаяся неподалеку от остановки, вела наверх в переулок, стиснутый обшарпанными, унылыми зданиями. От этого безрадостного, уродливого места веяло такой безысходностью и отчаянием, что у Сейиды невольно сжалось сердце. Куда она идет? Что ждет ее за этими серыми, безобразными стенами?

Сейида решительно вскинула голову — хуже того, что ей пришлось пережить, быть не может. А здесь как-никак она будет независима. Правда, цена этой независимости кажется непомерной, но разве хоть что-нибудь с самого детства доставалось ей дешево?..

Они ныряли по извилистым переулкам, которые отличались друг от друга лишь названиями. Нижние этажи старых угрюмых домов занимали лавки, двери которых в эти дневные часы были закрыты металлическими шторами. На подоконниках второго этажа, лениво переговариваясь через улицу, сидели непричесанные заспанные женщины в прозрачных ночных рубашках.

Хозяева кофеен и баров уже расставляли стулья, поливали водой тротуары и мостовую. Кое-где перед лавками сидели мужчины, покуривая кальян.

Люхез остановилась перед каменным домом с маленькой кофейней в первом этаже. В тесном заведении не хватало места, и несколько столиков стояли прямо на тротуаре. Девушки направились к лестнице, ведущей на второй этаж, но путь им преградил рослый мужчина в белой чалме с желтыми полосами и простой галабее, из-под которой выпирал толстый живот. В вырезе галабеи виднелся пестрый жилет, украшенный золотой цепочкой от часов. Мужчина громко кашлянул и радушно приветствовал старую знакомую:

— Доброе утро, госпожа Люхез!

— Здравствуй, Абу Зейд!

Обладатель жилета уставился на Сейиду. Видно было, что ему нелегко придумать продолжение разговора. Наконец он нашелся:

— Где пропадала?

— У клиента, — ответила девушка, пытаясь обойти Абу Зейда.

— На дому? — продолжал тот, не двигаясь с места.

— Ну да…

— А это кто такая?

— Подружка, — ответила Люхез, не вдаваясь в подробности.

— Честь для нас! — осклабился Абу Зейд и протянул руку Сейиде. Той ничего не оставалось делать, как подать свою. Неуклюжий кавалер крепко пожал ее и не спешил выпускать.

— Добро пожаловать! Как звать-величать?

— Сейида.

— Красивое имя!

— С кем это ты болтаешь, Абу Зейд? — раздался сверху недовольный голос.

Люхез заторопилась:

— Пусти, ведь это хозяйка!

— Ну и что? — спросил он с деланным безразличием.

— Сам должен понимать! Не маленький…

— А разве запрещается приветствовать гостей?

— Эй, Абу Зейд! — снова раздалось сверху.

— Чего тебе? — неохотно откликнулся мужчина. — Что ты меня без конца дергаешь?!

На лестнице послышались тяжелые шаги, и появилась дебелая женщина — бандерша Тавхида. Увидев Люхез, она накинулась на нее с вопросами, не давая ни малейшей возможности вставить хотя бы одно словечко:

— Явилась? Где тебя носило всю ночь? А это с тобой что за девка? Какого черта ты-то здесь крутишься, Абу Зейд?

Толстяк поспешил ретироваться, не переставая ворчать:

— Можно подумать, что разговаривать с людьми — грех! И так как в тюрьме живешь!

— Тебе не нравится эта тюрьма?

— Поговорили — и будет… — примирительно заключил Абу Зейд, отправляясь на свое привычное место в углу кофейни.

Наверху Тавхида долго не могла успокоиться — ходила по комнате, переставляла какие-то вещи, двигая стульями. Сейида украдкой осмотрелась. В ‘большой просторной зале стояли диван и несколько кресел. На одном из подоконников — поднос с остатками сладостей и пустыми бутылками. Наконец бандерша уселась, и диван затрещал под ее тяжестью. Внимательно оглядев Сейиду, Тавхида спросила:

— Ну, и кто ты такая?

— Сейида, — просто ответила девушка.

Хозяйка повернулась к Люхез, ожидая от нее более развернутых объяснений.

— В какую историю она впуталась?

— Ничего особенного. Просто хочет к нам поступить.

Тавхида воззрилась на новенькую:

— У кого ты раньше работала?

— Ни у кого…

— Значит, неопытная?

— Она тебе понравится, хозяйка! — вмешалась Люхез.

Бандерша немного пододвинулась и сказала:

— Поди-ка сюда! Присядь… Так как, говоришь, тебя зовут?

— Сейида.

— Теперь будешь Наргис. Твое имя не очень подходит для нашего дела^[28]. Согласна?

— Ваша воля, хозяйка!

— Что ж, ты мне нравишься… Расскажи о себе.

Сейида послушно рассказала историю своей жизни.

Тавхида внимательно выслушала, почмокала губами в знак сочувствия и изрекла:

— Тяжелая штука жизнь… Всем на этом свете крутиться приходится… Как говорится: «Спи на том боку, на котором удобнее». Вот каждый и ворочается… Никому не дано отдохновенья. Куда ни взгляни — ни одного довольного человека. Никто не знает, на каком боку спать… Оставайся. Может, тебе у нас повезет.

И Сейида, теперь уже Наргис, осталась в доме Тавхиды. Началась новая жизнь, появились новые подруги: Зуба, Алият, Тахия, Рора… — пустоватые, немного вздорные девушки, быстрые и на любовь, и на злобу.

Дни шли за днями, Сейида чувствовала, как в ней возникает то же покорное равнодушие, которое отличало всех обитательниц этого заведения: она уже ничему не удивлялась и не возмущалась. Ее нынешнее занятие было работой — только и всего. Она даже получила официальное разрешение, как какой-нибудь хозяин лавки, или парикмахер, или владелец маклерской конторы.

Нельзя сказать, чтобы ее дела шли плохо — молодость и красота быстро создали рекламу «обольстительной Наргис». Но ощущение желанной свободы не приходило. Оставаясь одна, Сейида часто спрашивала себя: где же та независимость, ради которой она пошла за Люхез? Хороша свобода, если приходится раздеваться по первому требованию любого, у кого есть деньги!

Что рассуждать о свободе и независимости, Сейида? Откуда тебе знать, что это такое? С детства ты работала на других. Так что ничего не изменилось, только хозяев больше, но зато тебя с ними мало что связывает — как пришли, так и ушли.

Теперь на Сейиду смотрели как на старожила квартала. Она знала подноготную всех его обитателей. Абу Зейд, как она узнала потом, был сердечным дружком хозяйки. Кофейню она открыла специально для него. Бандерша щедро тратилась на эту гору жира и мышц, лишь бы ее сокровище не сманила какая-нибудь другая покровительница. Пустые, сонные и бесцветные глаза Абу Зейда точно выражали его духовную сущность. Когда разговор заходил о нем, Тахия и Рора насмешливо покачивали головами: «Сколь мало мозгов вложил Аллах в это большое тело!»

Хозяйка зорко следила за своим любовником, стараясь пресечь малейшие заигрывания с девицами. В первый же день Люхез предупредила Сейиду:

— Послушай, Сейида, берегись Абу Зейда. Хоть глаза у него и сонные, но каждую юбку провожают. Хозяйка все может простить, однако избави тебя Аллах даже словом перекинуться с этим остолопом! Попадись на чем угодно: утаи деньги, лови клиентов на стороне, чтобы она не знала, — Тавхида на все посмотрит сквозь пальцы. Только держись подальше от Абу Зейда!

Но хозяйкин дружок не давал прохода Сейиде. То игриво обнимет за плечи, то подстережет на темной лестнице. Всякий раз она зло вырывалась и спешила убежать, пока никто не видел.

— Отцепись, бесстыжий ты человек! Тебе-то ничего не будет, а меня выгонят!

Абу Зейд как ни в чем не бывало спускался в кофейню и садился играть в нарды или курить кальян.

Вздорный характер Тавхиды тоже успел раскрыться во всей полноте: бандерша была вспыльчивой, но быстро отходила, она любила пожаловаться на судьбу, на свою доверчивость, однако вела дела жестко и расчетливо. Впрочем, ее нельзя было назвать и скупой, она по-своему заботилась о девушках, с пониманием относилась к их маленьким слабостям и не жалела расходов, когда этого требовала репутация заведения. Школьники и солдаты, чиновники и торговцы, холостые и женатые — кто только не входил в распахнутую дверь дома Тавхиды.

Встретила Сейида здесь и своего соблазнителя. Как-то вечером в ее комнату громко постучали, она открыла — перед ней стоял Аббас. Он нисколько не изменился, только над верхней губой появились тоненькие рыжеватые усики, казавшиеся такими же грязноватыми и неухоженными, как и его маленькая, черепашья головка. Оба застыли от изумления.

— Сейида?!

— Аббас?!

— Вот так встреча! Ты что здесь делаешь?

— А что здесь делают, господин Аббас? — насмешливо спросила Сейида-Наргис.

— Ты все так же остра на язык! — с облегчением засмеялся Аббас. — И то правда — с твоей красотой грех заниматься чем-нибудь другим. Я это всегда говорил!

— И сейчас зашел поговорить?

— А что — выгонишь?

— Раньше надо было бы гнать… Когда ты только приставать начинал…

— Может, все-таки пройдем в комнату?

— А деньги у тебя есть?

— Талоны.

— Что за талоны?

— Не попадались еще? Хозяйка ваша завела книжечки для постоянных клиентов. И нам скидка, и ей выгода — тут уж все деньги ее, не утаишь!

Проходившие по коридору Тахия и Рора узнали завсегдатая и затараторили:

— И не стыдно тебе, Аббас? Где ты пропадал столько времени? Совсем нас забыл!

— Что поделаешь — дела, дела!

— И о нас надо побеспокоиться, миленький, — ответила Тахия и, лукаво посмотрев на стоящую в дверях Сейиду, весело продолжала: — Нашел же ты время познакомиться с Наргис!

— Она стоит того. Разве нет? Ишь какая пава!

— Оставь, Аббас, свои насмешки, — сказала Сейида, которой начала надоедать глупая болтовня.

— Ты обиделась, Сейида? Прости — Наргис…

— Вы и раньше были знакомы? — вновь оживилась Тахия.

— Мы с детства друзья… — Аббас демонстративно обнял Сейиду за талию. — Вот и довелось свидеться.

— Ну, не будем мешать вашим воспоминаниям! — засмеялись девушки и, многозначительно переглянувшись, удалились.

— Поведай же, что тебя сюда привело? — спросил Аббас, когда они остались одни.

— Что-то не хочется… Лучше ты расскажи, что нового дома.

— Мать приказала долго жить!

— Давно?

— Два года назад…

Они помолчали.

Вот и Умм Аббас со всей ее ненавистью к людям, злобой и жестокостью ушла в небытие… Как и отец, как и господин Мухаммед… Такова судьба всех живущих — после утомительного, безрадостного пути они наконец-то находят вечное спокойствие. А тебе, Сейида, долго ли еще продираться сквозь джунгли человеческих отношений, сквозь бесчисленные шипы, которые безжалостно изранят твою душу и тело? Да, мы не сеем колючек, но мир полон жестоких, ядовитых терний. И приходится шагать через эти чудовищные заросли. Будто к цели какой-то… Будто заранее не известно, чем все это завершится!.. Умерла Умм Аббас… Сколько раз Сейида желала ей смерти, да еще какой мучительной и жестокой. И все же при известии о ее кончине что-то защемило в груди.

— А как отец?

— Ничего, все по-прежнему. Ты ведь хорошо его знаешь. — Аббас состроил грозную мину и передразнил отца: — Шалопай! Ни миллима не дам!

— А почему бы тебе и вправду не заняться чем-нибудь?

— Чем прикажешь?

— Выбери, что тебе по нраву.

— От зари до зари сидеть в типографии? Чего ради?

— Чтобы зарабатывать и тратить по своему усмотрению.

— То есть на жизнь? Как раз для жизни-то времени и не останется! Домой придется приходить поздно, вконец измочаленным, вставать с рассветом… Хватит того, что отец днем и ночью пропадает в типографии… Для него больше ничего не существует.

— Что ж, человек нашел свое дело.

— А вот я ненавижу типографию!

— Ты не изменился нисколько, Аббас. Все такой же лентяй. И как у такого трудолюбивого отца эдакий сын народился! Я до сих пор помню его слова: человек должен любить свою работу, только тогда можно назвать его счастливым.

— А ты, Сейида, любишь свою работу?

— Что обо мне говорить… — горько покачала головой Сейида.

— Вот видишь! — воспрянул Аббас.

— У меня выбора не было.

— Тебе здесь не нравится?

«Обольстительная Наргис» понурила голову, не зная, что и ответить…

И вправду, Сейида, ты пыталась относиться к своему теперешнему занятию, как к работе, но удалось ли это? Тебе казалось, что ты можешь распоряжаться своим телом, как мельник жерновами или извозчик каретой. Ведь душу-то это не затрагивает… Но ты ошибалась! Рабство плоти угнетает и душу, заковывая ее в колодки приниженности и презрения к себе. Разве деньги способны скрасить это щемящее тоскливое чувство?! Женщине необходимо, чтобы ее уважали, одобряли, поддерживали, чтобы ею восхищались, наконец! Ей нужна человеческая ласка, нежность, неподдельные, искренние порывы… Ты пожертвовала всем этим, Сейида, ради надежды на независимость, самостоятельность, свободу распоряжаться собой. Призрачные надежды! Они рассеялись, как обманчивые сны с наступлением утра, и радужные обрывки этих ночных видений всплывают в полудреме дразнящими, неуловимыми миражами… Но что же делать? Остается стряхнуть с себя сон и приниматься за тяжкий будничный труд. Может, потом, под вечер, Аллах дарует час тихого отдыха… Да, Сейида, в ближайшие годы тебе надеяться не на что, но, если ты будешь разумна и бережлива, если не позволишь обмануть себя какому-нибудь другому Алляму, и твой предзакатный час окутает душу теплой шалью усталого успокоения.

— Ты не ответила, — прервал Аббас эти печальные размышления. Он притянул Сейиду к себе и переспросил: — Тебе здесь не нравится?

— Нет.

— Наверное, у тебя нет своего мужчины.

— О чем ты?

— У всякой девушки должен быть защитник.

— Я уже пробовала выходить замуж.

— При чем здесь замужество?

— Тогда я не понимаю…

— Тебе нужен мужчина, который бы тебе нравился, близкий человек, как Абу Зейд у Тавхиды…

— Чтобы тратиться на него?

— А что в этом плохого? Люди должны друг о друге заботиться.

— Спаси меня Аллах от такой заботы!

— Все так делают…

— Ну а я не все!

— Мы бы с тобой чудесно поладили.

— Не шути, Аббас! — рассмеялась Сейида.

— Вот всегда ты такая! С тобой серьезно, а ты… Ладно, может, наконец пустишь в комнату?

— Ты забыл дать талон.

— Успеется…

— Со мной этот номер не проходит!

Аббасу пришлось достать книжечку, оторвать листок и протянуть Сейиде.

Глава 30

Проходили неделя за неделей, утомительные и монотонные…

Брезжил рассвет… Завсегдатаи заведения с песнями и руганью расходились по домам. Абу Зейд медленно, едва волоча ноги, поднимался по лестнице в спальню Тавхиды. Сама бандерша сидела на скамейке и принимала выручку. Девушки подходили к ней одна за другой и отдавали заработанные деньги. Вот и очередь Сейиды.

— А ты что стоишь, будто в гости пришла? — заорала хозяйка.

Сейида не удивилась этой прорвавшейся злости: Тавхида ревновала ее к своему дружку, который продолжал приставать к девушке и теперь заигрывал с ней чуть ли не у всех на глазах. Призывать на помощь хозяйку было бессмысленно: в любом случае она не сможет отнестись к Сейиде беспристрастно, все равно ей будет казаться, что девушка сама виновата — кокетничает, а потом бежит жаловаться… Да и мало ли что еще способна вообразить оскорбленная в своих чувствах Тавхида! Никто и не подумает ее разуверить, наоборот, с радостью подольют масла в огонь. Девушки косо поглядывали на Сейиду, их раздражало то, что Наргис стала украшением заведения. Она зарабатывала все больше и больше, а значит, отбивала доходы у своих подруг — это в благодарность-то за то, что они встретили ее доброжелательно и сочувственно, помогли превратиться из серенькой, незаметной простушки в шикарную даму. Научили ее красиво одеваться и причесываться… До чего только не дойдет оскорбленное самолюбие, рядящееся в тогу высокой справедливости!

— Везет же тебе! — сказала однажды Люхез, и слова ее прозвучали отголоском общего настроения. — Ты уж прости, подружка, но я не могу забыть, как мы с тобой встретились. Ну и жалкая ты была…

Если бы она знала, как мало Сейиду радует успех у завсегдатаев заведения! Ей противны эти захмелевшие гуляки с дурацкими шуточками и пьяной щедростью. Какой смысл в заработанных деньгах, если на них нельзя купить возможности распоряжаться собой и своим временем? Подруги, завидовавшие Сейиде, даже и не задавались подобными вопросами: единственный недостаток, который они видели в деньгах, — это то, что их никогда не хватает. И каждый пиастр, который перепадал новенькой при расчетах с хозяйкой, казался предубежденным девушкам украденным из их кармана. Даже жалкие подарки, оставляемые Сейиде постоянными обожателями, приобретали в глазах завистниц двойную ценность. Сейида не знала, как изменить общую атмосферу недоброжелательности: каждый ее шаг истолковывался вкривь и вкось. От ухаживаний Абу Зейда ее предостерегали сами подруги, казалось бы прекрасно сознававшие цену привлекательности этого борова. Но теперь они старательно разносили версию, что Сейида поддерживает заигрывания хозяйкина любовника. Девушку все больше и больше охватывало чувство полного одиночества. Если Абу Зейду удастся подстеречь ее, звать на помощь подруг будет бесполезно — все неизбежно обернется против Сейиды…

Стараясь казаться спокойной, девушка протянула выручку бандерше:

— Восемьсот пиастров, хозяйка.

— Тут гораздо меньше! — зло бросила Тавхида, пересчитав деньги.

— Вот еще три талона.

— Кто их дал?

— Сержант Гадд, Фараг-зфенди и Аббас.

— Какой Аббас?

— Сын владельца типографии Бараи.

— Говорят, ты его раньше знала.

— Мы были соседями.

Тавхида задумчиво повертела в руках талоны.

— Сержант взял книжечку на прошлой неделе. После этого я его видела раза два… Фараг-эфенди купил талоны лишь позавчера. С ним тоже все ясно. Остается Аббас… В последний раз он брал книжечку уже с полгода назад. И сдается мне, с тех пор появлялся здесь довольно часто. Пора бы уже платить и деньгами. А сегодня, значит, опять оставил талон… Откуда он у него?

— Может, дал кто-нибудь из знакомых… — предположила Тахия.

— Ты не видела, у него были еще талоны? — спросила Люхез у Сейиды.

— Не знаю.

— А он точно не покупал другой книжечки? — повернулась Люхез к хозяйке.

— Я не видела его рожи перед конторкой вот уже несколько месяцев… — отозвалась Тавхида и продолжала, чтобы хоть как-то успокоить себя. — Наверное, у него все-таки оставались талоны от старой книжечки.

Тем разговор и кончился.

Через несколько дней Аббас опять заплатил талоном… Хозяйка решила поговорить с парнем, когда тот придет в следующий раз. Она подстерегла Аббаса на лестнице:

— Послушай, откуда у тебя талоны?

— Купил.

— Где?

— Как где? — криво улыбнулся Аббас. — Известное дело — не в государственном банке! У тебя, конечно.

— Что-то не припомню…

— Напряги память.

— Если только месяцев шесть назад…

— Бот видишь!

— Но у тебя не должно уже ничего оставаться.

— Значит, кое-что еще есть… Пожалуйста, можешь взглянуть.

— У кого ты их берешь?

— Тебе-то какое дело? Главное, что я плачу!

— Главное, чтобы не отсюда ты их стащил!

Аббас изобразил оскорбленную добродетель:

— Честью клянусь, ты слишком подозрительна, Тавхида!

Этот разговор, разумеется, не успокоил хозяйку, более того — теперь она была почти уверена, что Аббас выкрал книжечку у кого-нибудь из постоянных посетителей. Подсчет выручки еще больше увеличивал ее тревогу: денег не прибывало, а количество талонов росло. И однажды, когда недельную выручку почти целиком составили печатные бланки с затейливо набранным названием заведения, бандерша взорвалась:

— Это что же такое творится? Откуда столько талонов?

— Они фальшивые! — воскликнул Абу Зейд.

— Чего тебе только в голову не взбредет! — напустилась на него хозяйка, но эта мысль, поначалу показавшаяся дикой, нашла в ее душе какой-то неясный отзвук. Словно что-то очень важное вертелось в памяти и никак неприходило на ум… И вдруг она вспомнила!

— Послушай, Сейида, не ты ли мне говорила, что у отца Аббаса есть типография?

— Я, — безмятежно отозвалась Сейида.

— Ах он, тварь! — взревела бандерша. — Подделывает талоны в своей типографии! Больше некому… Надо немедленно заявить в полицию!.. Я ему покажу, подлецу!

— Не может этого быть! — оторопела Сейида.

— У таких все возможно! Сплошное жулье!..

— Успокойся, Тавхида! — рассудительно загудел Абу Зейд. — Ну, подумай, кому могло понадобиться подделывать твои книжечки? Тоже мне банкноты!

— Клянусь Аллахом, это как раз и похоже на такого мерзавца! Банк ограбить у него кишка тонка, а бедных девушек готов обобрать до нитки!

Тавхида повернулась к Тахие:

— Кто дал тебе эти талоны?

— Не помню…

— А тебе, Рора?

— Какой-то незнакомый мужчина.

— А мне… — вспоминала Люхез, — Абу Сариа, мастер Реда и… один незнакомец!

— Ну и скотина! — возмутилась Тавхида. — Мало того, что сам ходит сюда по фальшивым талонам. Он еще и торгует поддельными книжечками!.. Я убью его, клянусь Аллахом!

— Перестань, Тавхида, может, все еще и не так… — снова попытался вмешаться Абу Зейд.

— А ты помолчи, не твоего ума дело!

— Пожалуйста… — обиделся любовник, — если хочешь, иди сообщай в полицию!

— Этого типа надо поймать с его талонами… — после некоторого раздумья заключила Тавхида.

Ничего не подозревающий Аббас явился на следующий день. Была пятница, квартал наводнили солдаты, получившие суточное увольнение. То и дело в кофейни и бары заходили военные патрули. Они вылавливали отлучившихся в самоволку, забирали драчунов и буянов.

Абу Зейд сидел в своем обычном углу в гудящей кофейне, присматривал за мальчишкой-официантом, который едва поспевал выполнять заказы. Когда на пороге появился Аббас, хозяин, боясь упустить мошенника, поспешил ему навстречу и льстиво приветствовал словами известной песни: «О свет очей моих, забыл ты нас!» Наигранное гостеприимство Абу Зейда не насторожило Аббаса: все, что могло прийти в его пустую голову, — это нелепая идея, будто любовник Тавхиды побаивается соперничества и потому заискивает перед ним. Он небрежно кивнул Абу и вприпрыжку побежал вверх по лестнице.

Дела налаживаются, Аббас! Глядишь, и появится у тебя подруга, и будет снабжать тебя деньгами, и заживешь ты не хуже других… Вот уж Сейида покусает локти, когда узнает, что его любовницей стала сама хозяйка! А почему бы и нет? Чем черт не шутит. Разве Аббас хуже этого жирного буйвола? В мечтах он уже видел себя на месте Абу Зейда — знай только покуривай кальян, пей чай да посмеивайся над отцовскими советами.

В таком настроении Аббас вошел в комнату и налетел прямо на Тавхиду. Увидев парня, она облегченно вздохнула:

— Явился, голубчик!

Но даже это двусмысленное, не без ехидства восклицание не протрезвило Аббаса. Не какая-нибудь Тахия, Рора, Люхез или гордячка Сейида, а сама хозяйка обрадовалась его приходу!

— Здравствуй, милочка! — снисходительно произнес Аббас.

И вдруг — вот уж чего он никак не ожидал — Тавхида, словно тигрица, вскочила со своего места.

— Я тебе не милочка! — Она вцепилась в Аббаса мертвой хваткой и тряхнула его так, что он, наконец, пришел в себя. — Проходимец несчастный! Жалкий шакал! Подделывает мои талоны и еще называет меня милочкой!..

Хитер ты, Аббас, но и ты попался. Зачем тебе, дураку, так часто нужно было ходить сюда? Изготовил фальшивые книжечки и торгуй потихоньку, а сам держись в сторонке — нечего гусей дразнить. И дернула же его нелегкая! А все папаша…

Когда умерла мать, Аббас совсем остался на мели. С отцом не сговоришься, у него на все одно: работай да работай! И вот в один из таких безденежных дней в кармане старых брюк Аббасу попался завалявшийся талон в заведение Тавхиды. Невелика находка, поначалу подумалось ему. Ну, сходит он к девочкам, но денег от этого не прибудет… И тут его как обожгло: а что, если наладить производство талонов в отцовской типографии?! Ведь сделать клише с оригинала ничего не стоит… И вот в один из выходных дней, когда отец пошел к приятелю Хусейну, Аббас пообещал сторожу щедро вознаградить его за молчание и тот открыл типографию. Так у Аббаса появилось десять фальшивых книжечек, а с ними и деньги. Поддельные талоны ни разу не вызвали подозрения, и ловкач совсем уверился в своей безнаказанности — ему и в голову не приходило, что ниточка может оборваться. И вот финал! Теперь только Аббас Понял, что скрывалось за обволакивающим вниманием Абу Зейда… Конец всему…

— Выкладывай свои запасы, мерзавец! — вновь встряхнула его разгневанная хозяйка.

— О чем это ты? — попытался защищаться Аббас.

— О талонах, которые ты подделываешь!

— Как бы я посмел посягнуть на такую святыню?! — пытался пошутить парень.

— Вот я тебя сейчас в полицию сдам, там пошутишь!..

Аббас понял, что бандерша настроена весьма решительно.

— Прости, Тавхида! — произнес он смиренным током. — Прости, ради Аллаха. Я верну тебе все оставшиеся талоны, но только не сообщай в полицию…

На шум прибежали девушки и посетители заведения. Они столпились в дверях и, затаив дыхание, ждали развязки.

— Так я тебя и послушала, ворюга несчастный! Полиция! — завопила Тавхида.

В голове перепуганного Аббаса замелькали до жути яркие и живые картины: его ведут в участок… опечатывают типографию… забирают отца по обвинению в соучастии… О боже милостивый!.. Да старик убьет его после всего этого, проклянет, лишит наследства! А что скажут соседи, знакомые?

В полном отчаянии Аббас внезапно толкнул вцепившуюся в него бандершу. Несмотря на всю свою силу, Тавхида не удержалась на ногах, но рук не разжала… Так они и барахтались на полу — Аббас, обмиравший от страха перед полицией, и Тавхида, вопившая что есть мочи:

— Полиция! Убивают! На помощь!

На лестнице послышался топот. В комнату влетел Абу Зейд и бросился спасать поверженную подругу. Тавхида пришла в себя и еще крепче ухватила совсем обмякшего парня.

— Караул! Держите вора! Он ограбил меня! Подделывал мои книжечки да еще торговал ими, мерзавец! — орала она.

— Я сам им займусь, Тавхида! — успокаивал ее Абу Зейд.

— В полицию — и никаких разговоров!

— Нам-то зачем огласка?

— А мне все равно! В тюрьме сгною этого негодяя!

На пороге появился еще один посетитель, привлеченный шумом и криками, — молодой адвокат Фараг-эфенди. Выяснив суть дела, он полностью поддержал хозяйку:

— Совершенно правильно, его посадят в тюрьму — подделка официальных документов.

— Какие там документы! — вмешался Абу Зейд. — Это ведь не чек государственного банка.

— Ну и что же? Талоны имеют объявленную денежную стоимость, принимаются в уплату в официально зарегистрированном заведении, значит, их можно приравнивать к бонам, абонементам, билетам…

— Полиция! — вновь встрепенулась бандерша.

— Позволь мне самому с ним разделаться, — уговаривал Абу Зейд. — Я его так проучу, что он вовек не забудет! Сама подумай, зачем нам соваться в полицию?

Но хозяйка никак не могла успокоиться. Ее крики разносились по всему переулку и наконец были услышаны полицейскими.

Войдя в комнату и увидев пышнотелую полуобнаженную Тавхиду, блюститель порядка так и впился в нее взглядом.

— Что тут происходит?

— Мошенника поймали, господин полицейский! Мои талоны подделывал!

— А разве здесь не деньгами расплачиваются?

— Для удобства постоянных клиентов я завела книжечки и продаю их со скидкой… Эй, кто-нибудь, принесите талоны, сержант хочет взглянуть!

Тахия полезла в сумочку и протянула хозяйке талон, полученный от Фарага-эфенди. Бандерша вручила его полицейскому. Тот внимательно изучил образец и положил в карман.

— Понятно… Ну и что же все-таки произошло?

Объяснили подробнее. Полицейский повернулся к Аббасу:

— Допрыгался?! Теперь отдохнешь…

— Упеки его в тюрьму, сержант! Пусть посидит за решеткой!

— Не беспокойся, хозяйка; он получит сполна. Узнает, как обманывать порядочных людей!

— Приобщите к делу, господин полицейский! — И Тавхида многозначительно сунула ему в руку непочатую книжечку. — Это не поддельная.

— Ясно, ясно…

Сейида вышла из комнаты — ей все-таки было жалко Аббаса.

Абу Зейд заметил, как девушка скрылась в дверях, и поспешил следом. Он догнал Сейиду на лестнице и, ни слова ни говоря, заключил в свои мощные объятия. Сейида отбивалась молча, сжав зубы… На лестничной площадке появилась Тахия. Она и не подумала прийти на помощь подруге, а тихонечко метнулась назад в комнату.

— Сюда, Тавхида, быстрее! Посмотри, какое роскошное зрелище!

Бандерша выскочила на лестницу и сразу же напустилась на Сейиду.

— Ах, подлюга! Чтобы духу твоего здесь больше не было! Ни дня у меня не останешься! А я-то, дура, все не верила… Собирай барахло и выметайся!

— Ну чего ты так расходилась?! — попытался урезонить свою любовницу растерянный виновник скандала.

— А ты помолчи!

— Наргис у тебя лучшая девушка. И потом, она-то при чем?

— А с тобой мы еще потолкуем!

— Я виноват, это верно.

— Нечего ее выгораживать! Мерзавка! Она работала заодно с Аббасом!

— Опомнись! Они только недавно познакомились.

— Вранье! Она была его соседкой. Сама призналась.

— Даже если и так… Ну что это доказывает?

— А то, что она с ним в сговоре!

Сейида метнула на бандершу взгляд, полный жгучего упрека:

— Послушай, хозяйка! Я, конечно, уйду. Но зачем обвинять меня в том, во что ты сама не веришь?

— А кто мне сказал, что у его отца своя типография? — выкрикнула Тавхида, словно это было невесть какое убийственное доказательство.

Сейида не стала продолжать бесполезный разговор. Хозяйке все прекрасно известно, просто ей хочется выдвинуть любую другую причину, кроме настоящей. Сейиду душили слезы, но она сдержалась.

— Ладно, что тут долго разговаривать… Пойду собирать чемодан…

— Смотри, Тавхида, как бы не прокидаться! — со скрытой угрозой добавил Абу Зейд.

— А ты поостерегись вмешиваться! С тобой мы еще посчитаемся!

Сейида упаковывала свое нехитрое имущество и горько раздумывала, куда ей теперь податься. Так ничего и не решив, она вышла из комнаты и двинулась по коридору, как вдруг ее остановил притворно радостный возглас Тавхиды, донесшийся от лестничной площадки:

— Даляль! Добро пожаловать! Где это ты так долго пропадала? Я уже начала думать — забыла меня или совсем зазналась.

— Дела, заботы… Совсем закрутилась. Давно собиралась, да все никак не могла выбраться. Но вот сегодня, слава Аллаху, выпало несколько свободных минут, и я прямо к тебе…

Сейида сразу узнала этот голос! Даляль! Мачеха Даляль! Каким ветром занесло ее сюда?

Глава 31

Немного помедлив на пороге, Сейида вздохнула и решительно вошла в проходную комнату. Даляль, еще больше располневшая и обрюзгшая, сидела на диване рядом с Тавхидой. Изобразив удивление, Сейида остановилась и воскликнула:

— Вот так встреча! Никак тетушка Даляль?!

— Да, это я… — удивленно отозвалась мачеха, переводя глаза с девушки, которую она не узнавала, на не менее пораженную Тавхиду.

— Я же Сейида, тетушка! Неужели ты меня забыла?

— Быть не может! Сейида, дочь Габера?

— Она самая!

— Боже ты мой! Правду говорят, мир тесен… А как ты сюда попала, девочка?

— Уж конечно, не по собственной охоте…

— До чего ж ты хорошенькая стала. Настоящая красавица!

— Спасибо на добром слове…

— Откуда ты ее знаешь, Даляль? — вмешалась Тавхида.

— Можешь себе представить — это моя падчерица. Мы не виделись со дня смерти Габера. Ее взял к себе сосед Бараи, у которого муж работал переплетчиком…

— Ах, вот оно что! — многозначительно улыбнулась бывшая хозяйка Сейиды.

— Ты его знаешь? Прекрасной души человек!

— Имела счастье познакомиться с его сыном. Мошенник и вор! Я завела тут талоны со скидкой, так этот подлец их подделывал да еще другим продавал.

— Ну, это ты зря!

— Что зря?

— Заводила талоны.

— Чего не сделаешь для клиентов!

— Знаем, знаем, как вы себя обижаете…

— Ну, до тебя-то мне далеко, Даляль! — одобрительно протянула Тавхида и сразу же посуровела, когда ее взгляд остановился на девушке. — Как бы там ни было, эта прохвостка покрывала своего ухажера!

— Это правда, Сейида? — вскинула брови Даляль.

— Я и понятия ни о чем не имела!

— Врет, врет! Они и выручку пополам делили.

— Нехорошо, дочка, как-никак Тавхида твоя хозяйка…

— Да ты ее только слушай, тетушка, она и не то расскажет! Дело ведь не в талонах — просто Тавхида приревновала ко мне своего милого.

— Не выкручивайся, негодяйка! Это надо же, такое придумать! Вон отсюда — и чтобы духу твоего здесь не было!

— Не разоряйся, уйду… На твоем заведении свет клином не сошелся. Подыщу место и получше!

Даляль опытным глазом оглядывала девушку. Хороша чертовка — грех упускать такую красотку!

— Куда же пойдешь? Что-нибудь приглядела?

— Нет еще.

Даляль побоялась впрямую предложить девушке место, как бы Тавхида не передумала, увидев такую заинтересованность. Поэтому она сказала без особого нажима, но довольно прозрачно:

— Не забывай меня, Сейида, навести как-нибудь. Если зайдешь на улицу Ком эд-Дакка, спроси дом Даляль, тебе всякий укажет. А можешь и позвонить. Номер найдешь в любой телефонной книге. Приходи, не стесняйся, нам есть что вспомнить…

— Спасибо за приглашение, обязательно загляну.

Тавхида насторожилась. Может быть, и не надо расставаться с Сейидой? К какой из девушек не приставал этот пакостник Абу Зейд? И если она действительно не отвечает на его заигрывания… А что же тогда все говорят в один голос?! Дыма без огня не бывает! В ней снова закипела злость.

— Она тебе и не то устроит, Даляль!

Та лишь подняла глаза к небу: мол, что поделаешь, падчерица, и продолжала разговаривать с Сейидой:

— Ну, значит, договорились, девочка. Всего хорошего, да поможет тебе Аллах.

— Скатертью дорога! — крикнула вдогонку хозяйка.

Не успела Сейида дойти и до угла улицы, как навстречу ей попалась шумная повозка с девушками из заведения «Кавкяб». Возвращаясь после обязательного медицинского обследования, пассажирки повозки весело перешучивались с прохожими. Все сошло гладко, и девушки, хорошо знавшие, как жестока судьба к тем, кто попадает в больницу, радовались, словно осужденные, получившие отсрочку казни.

— Эй, подружка! — крикнула одна из них, увидев Сейиду, нагруженную вещами. — Откуда и куда?

— Вон из того заведения!.. А куда, еще и сама не знаю…

— Поехали с нами!..

— Садись!..

— Не стесняйся!

Так Сейида оказалась на новом месте, которое почти ничем не отличалось от прежнего: то же лицемерие, та же грубость, та же взаимная зависть и озлобленность… Все чаще и чаще ей вспоминались настойчивые приглашения Даляль.

Однажды, расспросив подружек, как доехать до улицы Ком эд-Дакка, Сейида отпросилась у хозяйки и отправилась к Даляль. Улица была многолюдной и шумной. Растерянная Сейида огляделась, не зная, у кого навести справки, и после некоторых колебаний остановила свой выбор на торговце сигаретами, который показался ей наиболее разбитным — уж этот должен знать, что такое заведение Даляль!

— Прости, хозяин…

— Бог простит! Решила закурить, красавица?

— Скажешь тоже! Не знаешь, где здесь дом Даляль?

— А чем она занимается?

Сейида замялась.

— Видишь ли… В общем, у нее работают девушки…

— Нет, красотка, я человек простой и не вхож в дом госпожи Даляль, — с явной насмешкой ответил торговец.

Пришлось поскорее отойти. Хоть бы Даляль высунулась из окна или вышла на улицу! Сейида остановилась возле лавчонки, в которой торговали соком сахарного тростника. Веселый парнишка с живыми озорными глазами метелкой разгонял мух.

— Послушай, не знаешь ли ты, где живет Даляль?

— А вот в том доме, на третьем этаже, — звонко отозвался мальчишка.

Сейида быстро поднялась по лестнице и постучала. Дверь открыла маленькая худенькая девочка, напомнившая Сейиде те времена, когда она жила у матери Аббаса.

— Госпожа Даляль дома?

— Как доложить?

— Скажи, Сейида пришла.

Из глубины квартиры послышался громкий голос Даляль:

— Кто это, милая?

— Какая-то Сейида…

— Зови ее поскорее!.. — И хозяйка поспешила навстречу. — Добро пожаловать, дорогая гостья!

Такого горячего приема Сейида, признаться, не ожидала.

— Правильно сделала, что пришла, — рассыпалась в любезностях Даляль, — давно тебя поджидаю… Где устроилась?

— Встретила девушек из заведения «Кавкяб»… Это тебе что-нибудь говорит, тетушка?

— Знаю, знаю — не слишком шикарное место…

— Ну, вот и я теперь так же думаю!

— Да, хорошего мало. Такие притоны не для тебя, Сейида. Кто туда ходит? Приличного человека днем с огнем не увидишь! Пора нам серьезно подумать о твоем будущем…

Сейида огляделась: обстановка богаче, чем у Тавхиды или в заведении «Кавкяб»… Дорогие картины… занавески, портьеры… Ни шума, ни суеты, по коридорам не бегают полуодетые девушки — тихо, чинно, словно в порядочном семейном доме.

— Бог даст, приживешься у нас — мы тебя не обидим, — продолжала Даляль.

— Спасибо, тетушка. Но только вещи мне надо забрать.

— Нашла о чем говорить! Тебе все равно нужно все новое — у нас здесь совсем другая публика. Ступай, конечно. Только поскорее возвращайся.

Мачеха отступила на шаг и вновь окинула взглядом Сейиду. Было видно, что она осталась довольна.

— Приоденешься, приведешь себя в порядок и станешь такой благородной дамой, что только держись! Еще миллионера подцепишь, тогда вспомнишь мои слова!

Сейида перебралась к Даляль. Жизнь ее изменилась только внешне, но и эта перемена казалась поначалу настоящим счастьем. Сейида отдыхала от грубости и бесцеремонности — здешние посетители были, как правило, обходительны, вежливы и хорошо одеты.

Теперь Сейида шила себе платья у портного, к которому ходили настоящие дамы. Пришлось ей начать учиться и хорошим манерам. На первых порах она делала такие промахи, так коверкала незнакомые слова, что то и дело вызывала дружный смех окружающих. Но мало-помалу освоилась с новой ролью, и уже никто не сказал бы, что Сейида похожа на служаночку, как в ту ночь, когда она ушла от Алляма.

Что ж, Сейида, посмотри на себя в зеркало — ни дать ни взять настоящая госпожа! Можешь придумать, что твой покойный отец был беем, владел землей, а ты бросила школу, чтобы выйти замуж за владельца завода прохладительных напитков… Если бы не его родственники — хамоватые люди, общество которых просто невозможно переносить, — вы бы никогда не разошлись… И никто не заподозрил бы в этом выдумку.

Сейида стала настоящей приманкой заведения Даляль, и, как ни странно, остальные девушки не травили ее за это, не сочиняли обидных небылиц и не старались поссорить с хозяйкой. Очень скоро Сейида перестала даже изредка видеться с прежними приятельницами, да и те прекрасно понимали, что она теперь им не ровня. Еще бы, Сейида считала заработки уже не на пиастры, а на фунты. Она научилась ловко подлаживаться к характеру своих обожателей и довольно часто получала дорогие подарки. Словом, Сейида стала весьма известной в квартале особой.

Обычно ее приглашали заранее, по телефону. Даляль поднимала трубку, договаривалась и передавала Сейиде: «запомни, завтра в десять вечера ты должна быть у Абдель Ваххаб-бея» или «послезавтра в восемь на улице Тауфикийя, дом… квартира…».

Тенистые, зеленые улицы… Роскошные тихие покои… Хрустальные бокалы, тонкие разнообразные блюда, иностранные пластинки, шелковые драпировки спален…

Однажды Даляль, как всегда медленно, подплыла к телефону, и вдруг ее пухлое, безжизненное лицо радостно просияло.

— Анвар-бей?! Слава Аллаху, наконец-то позвонил! А я уже терялась в догадках, чем мы могли обидеть нашего дорогого гостя…

— Пришлось кое-куда съездить по делам.

— Надеюсь, удачно?

— Более или менее… А что у вас слышно?

— Все в порядке, спасибо за беспокойство.

— Надо бы отдохнуть после трудов праведных…

— Понимаю… Когда прикажешь прислать?

— Хотя бы сегодня вечером.

— Адрес прежний?

— Да, мне пока что там нравится.

— Договорились.

— Кого пришлешь?

— Ты ее не знаешь. Но я уверена, она тебе очень понравится!

Вопреки обыкновению Даляль не стала вызывать Сейиду, а сама поспешила к ней в комнату:

— Наргис, сегодня пойдешь к очень достойному человеку — почти миллионер, денег не жалеет… Так что не опаздывай и постарайся ему понравиться…

— Попробую.

Нарядившись, накрасившись и надев драгоценности, Сейида внимательно осмотрела себя в зеркало.

Ты ли это, замарашка Сейида? Кто бы мог подумать, что ты станешь такой роскошной женщиной! Ей вспомнился Хамди. Что бы он сказал, увидев ее сейчас?.. Боже мой, уж не воображаешь ли ты, будто твой жалкий шик может произвести на него впечатление?! Никакие платья и украшения не в состоянии скрыть неприглядности твоего нынешнего занятия. А он такой неиспорченный, порядочный человек! Но послушай, Сейида, разве мало мужчин, считающихся порядочными и благородными, ищут твоего общества, твоей ласки? Почему бы и Хамди не взглянуть на тебя однажды, как эти любезные, образованные господа?!

Девушка вздохнула и спустилась к заказанному такси. Очень скоро машина подкатила к подъезду. Сейида вызвала лифт и через минуту уже нажимала кнопку дверного звонка. Открыл полный мужчина с крупными чертами лица, с большим носом. Он был без пиджака — в жилетке и брюках из тонкого дорогого материала.

Хозяин растянул рот в улыбке:

— Добро пожаловать!

Лицо его показалось Сейиде знакомым… Где-то она уже видела этого человека… Анвар-бей… Ну конечно, мастер Анвар эс-Саббак из квартала эль-Маварди! Это у него работал сын тетки Атувы. Сейида слышала, что он разбогател и открыл большую мастерскую в центре города. Вот так встреча! Хорошо, что Анвар не признал в своей гостье бывшую соседку по кварталу, дочь уважаемого, известного своей набожностью переплетчика Габера! Хоть в одном Аллах сжалился над бедным отцом — старые знакомые не узнают его дочь, которой бы он устыдился…

Глава 32

Переступив порог, Сейида подала холеную руку, и хозяин ответил ей нежным пожатием. Да, конечно, он ее не узнал! Радостное облегчение теплой волной согрело сердце Сейиды. У нее даже поднялось настроение, и предстоящий вечер уже не казался таким мрачным.

— Добро пожаловать, красавица! Где это тебя Даляль скрывала до сих пор? — заговорил Анвар-бей, не выпуская ее руку.

— Просто судьба нас не сводила, — засмеялась Сейида, почувствовав, что произвела впечатление.

— Давно у Даляль?

— Несколько месяцев…

Прошли в гостиную. Сейиде бросился в глаза красивый бар, зеркальные полки которого были заставлены самыми разнообразными бутылками. В другом углу стоял низкий стол с удобными креслами. По стенам висели картины — большей частью обнаженные и полураздетые женщины.

Дверь справа, очевидно, вела к кухне и ванной, а раздвижная стенка прямо напротив, по всей вероятности, отделяла гостиную от спальни. Анвар-бей предупредительно указал на канапе:

— Пожалуйста! Отдыхай…

Сейида опустилась на мягкий диванчик, казалось больше подходивший будуару, чем гостиной, и занялась осмотром комнаты. Все здесь говорило о достатке и хорошем вкусе. Наверное, квартиру обставлял не Анвар-бей, а кто-то другой, скорее всего приглашенный декоратор. Обои, картины, мебель заставляли думать, что у хозяина не только есть деньги, но и желание их тратить.

— Что будешь пить? — осведомился Анвар-бей.

Значит, он не торопится и собирается приятно провести вечер. Боже мой, до чего же Сейида ненавидит эту пародию на семейные отношения! Как они не понимают, что даже любая грубость гораздо менее оскорбительна, чем двусмысленная, деланная галантность?!

— Хочешь виски с содовой? — предложил хозяин.

— Не откажусь.

Анвар подошел к бару и вернулся с двумя бокалами. Потом удалился на кухню и принес несколько тарелок с маринованными фруктами. Сейида поспешно поднялась, Анвар вскинул глаза:

— Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, просто хочу помочь.

— Не беспокойся, я и сам управлюсь.

Но по его тону чувствовалось, что он доволен этим предложением: не часто услышишь от подобной девицы, что ей хочется заняться хозяйством… Сейида быстро управилась на кухне. Сели за стол.

— Приятно видеть такую обходительную девушку, — искренне произнес Анвар-бей. — Обычно бывает наоборот — выглядят, как служанки, а строят из себя благородных. Великое дело — настоящее происхождение.

Сейида невольно рассмеялась… О каком происхождении ты говоришь, глупец?!. Сам-то ты кто? Сын слесаря! Вот твой наследник действительно станет беем, может быть, и пашой… А потом растратит накопленное тобой состояние, и его дети снова вернутся в квартал эль-Маварди. А впрочем, рассуждай о происхождении, если тебе нравится: ты платишь, ты и заказывай музыку…

Сейида откинулась на канапе и положила ногу на ногу. Увидев оголенные колени, Анвар заметно оживился. Еще бы — все это его, он может хоть сейчас приказать раздеться сидящей напротив красавице, может позвонить Даляль и вызвать еще десяток! Кто ему запретит развлекаться за свои деньги?! Вот только врачи пугают, говорят, надо жить тише, сердце может не выдержать. Но тогда зачем и жить? Он получил возможность исполнять свои прихоти после стольких лёт тяжелого труда. Пройдет еще год-другой, и деньги уже будут совсем ни к чему… Какой смысл задумываться о последствиях — надо брать от жизни все, что только можешь!

— Твое здоровье! — поднял бокал Анвар. — Как тебя звать?

— Наргис.

— Сядь поближе, Наргис!

Он обнял ее за талию и снова поднял бокал.

— Вот и все, что мне можно выпить… Ничего себе жизненный итог!..

— Почему?

— Врачи запрещают, чтоб их черти побрали! Но пусть кто-нибудь другой изображает послушного пациента. Один раз живем, не правда ли, Наргис? Анвар залпом выпил остатки виски. — Эх, старость не радость!

— И вовсе вы не старый, Анвар-бей! — возразила Сейида.

— Жизнь свою я жег с двух концов, Наргис… Все спешил взять от нее как можно больше.

— И удалось?

— Пожалуй… Но чего это стоило!

Анвар притянул ее поближе и прижался щекой к ее груди.

— Боже мой, какая ты роскошная! — пошутил он.

Сейида засмеялась, закинув голову, и Анвар впился губами в белоснежную впадинку между ключицами.

— Ох, до чего же сладко! — воскликнул он, оторвавшись. — В такие минуты не жалко и трудов, что отдал, выбиваясь в люди. Поверишь ли, когда-то Анвар-бей был слесарем в квартале эль-Маварди, чинил водопроводные краны, дверные замки…

— Не может быть! — притворно удивилась Сейида.

— Мне иной раз и самому не верится… Подкопил деньжат, купил мастерскую, потом занялся посредничеством, наконец, стал участвовать в поставках по правительственным заказам. Тут меня быстро обучили. Я понял: если хочешь чего-нибудь добиться, надо давать в лапу. Без этого не провернешь даже самого пустякового дела! — Анвар взглянул на Сейиду: — Да что это я, в самом деле!.. Тоже нашел тему для разговора… На чем мы остановились, Наргис?

Сейида улыбнулась и молча показала на ямочку между ключицами.

— Вот это куда интереснее! — просиял Анвар. — Только пуговицы мешают…

Сейида безмятежно расстегнула платье, сняла его и бросила на спинку кресла.

— Какое красивое тело!.. — восхитился Анвар. — Точно на картине! Как тебе нравятся мои картины, Наргис?

— Очень хороши, — искренне сказала Сейида.

— Да, наверное… Они мне стоили кучу денег. Пришлось заплатить и посреднику, и эксперту… Живи и давай жить другим. Это главное правило. Иначе я бы ничего не достиг. А подмазал того, подкупил другого и, глядишь, получил крупный подряд… Так я построил больницу, жилой городок для рабочих… Двадцать тысяч фунтов положил в карман!

— Двадцать тысяч?!

— Ни больше ни меньше.

— Как же ты их унес?

— В чемодане! — рассмеялся Анвар. — Деньги перевели на мой счет в банке, глупышка.

— Что же ты с ними сделал?

Анвар внезапно задумался, а потом вскинул голову:

— Что я с ними сделал? Тратил: ел, пил, гулял, отгрохал целый дворец, купил титул бея… Что еще придумать, ума не приложу!.. А капитал все не уменьшается — деньга деньгу делает. Тут не остановишься. Это как гоночный автомобиль — резко затормозишь, и разобьешься вдребезги. Если бросить дела на своих помощников, мигом разоришься, вот и приходится постоянно быть в курсе событий. Особых усилий не требуется, но нужно иметь верный глаз и крепкие нервы. Только и отдыхаешь, когда вырвешься в эту холостяцкую квартирку. Ни в каком другом месте я не чувствую себя счастливым человеком.

— А дома?

— Это еще одна обуза, только и всего. Я там почти не бываю, всем распоряжается жена, Умм Абду. Она женщина добрая, но уж больно властная. А у меня нет ни сил, ни желания с ней бороться.

Он сделал большой глоток, еще крепче обнял Сейиду и назидательно продолжал:

— Нет ничего более пресного, чем узаконенная любовь, Наргис. Собственная жена хуже черствой лепешки — конечно, можно и простым куском обойтись, но только когда по-настоящему голоден. Лишь запретный плод сладок, это действительно сказано мудрецом!

— Иногда кажется, что ты прав, Анвар-бей.

— Всегда, Наргис, всегда, девочка! Не верь лицемерам, которые громогласно утверждают, что не ищут удовольствий на стороне. Пустая болтовня и гнусное ханжество! Нет ничего слаще тайных пороков, так уж устроен человек! А кто это отрицает, тот трус! Люди трудятся в поте лица своего лишь ради таких вот минут. Дом, жена, дети — все это облепляет мужчину, словно раковины днище корабля. А потом уж ничего и не остается, как изображать, что принимаешь всерьез радости семейной жизни. Но сдается мне, что единственная радость, которая может осчастливить человека, — это право наплевать на свои священные обязанности и делать то, что ему хочется, а хочется, Наргис, вовсе не того, в чем можно признаться другим, значит, приходится скрываться. Вот для чего нужны деньги. С деньгами и в адском огне будешь есть мороженое.

Анвар допил виски, посмотрел на полураздетую Сейиду, и в глазах его зажглись ласковые огоньки.

— Не хочешь взглянуть, как отделана спальня?

Сейида поднялась с кресла. Анвар не вызывал в ней страсти, но она и не испытывала к нему неприязни, а тем более злобы или брезгливости, что частенько бывало в подобных случаях. Он обошелся с ней по-хорошему, был откровенен, заботлив — и на том спасибо…

Довольно скоро Анвар прижался к плечу девушки и быстро заснул. Сейида старалась не двигаться, чтобы не потревожить его. Прошло с четверть часа. Сон не шел. Наконец она осторожно пошевелилась, высвобождая затекшую руку. Анвар моментально проснулся и сел на постели, озираясь вокруг:

— Сколько времени?

— Около девяти.

— Чуть было не пропустил свидание!

— Важное?

— Очень. С чиновником, который будет принимать наши объекты. Надо поторопиться, чтобы не заставлять его ждать.

Сейида стала поспешно одеваться. Анвар взял ее за руку и нежно погладил.

— Ты чудесное маленькое существо, Наргис!

— И ты неплохой человек, Анвар.

— Да не лишит нас Аллах подобных часов отдохновенья от трудов, — немного торжественно, но искренне произнес Анвар-бей.

Он вытащил бумажник, достал несколько купюр и протянул Сейиде. Пять банкнот по десять фунтов! Сейида глазам своим не поверила.

— И это все мне?

— Конечно.

— Но я беру всего лишь три фунта!

— И ни миллима больше? — улыбнулся Анвар.

— Ты всем так платишь?

— Ну нет! Изредка даю десять, а чаще всего — пять.

— Отчего же со мной так щедр?

— Ты можешь смеяться, но я почти влюбился! В следующий раз мы расстанемся не так быстро, ладно?

— В следующий раз тебе захочется чего-нибудь новенького.

— Ни в коем случае! Жаль, что сейчас нужно торопиться…

Спускаясь по лестнице, Сейида чувствовала зажатые в руке купюры.

Целых пятьдесят фунтов! Покойный господин Мухаммед зарабатывал такие деньги за несколько месяцев! А тебе они как с неба свалились… Если так пойдет дальше, Сейида, ты станешь обеспеченной женщиной. Но разве можно на это рассчитывать?! Конечно, нет. Не часто встречаются такие доброжелательные и легкие люди, как Анвар-бей… Хотя Даляль и предупредила, что он очень богат и сорит деньгами, но все же Сейида и представить не могла подобную щедрость.

Сейида вышла на улицу. Дворник-нубиец пристально посмотрел ей вслед. Прохладный ветерок приятно освежал раскрасневшиеся щеки. Она заспешила, стук каблуков гулко раздавался в вечерней тишине. Лавки уже закрылись, и прохожих почти не было. Время от времени к тротуару подъезжали машины и медленно ехали за ней — водители приоткрывали дверцу, настойчиво приглашая сесть.

Но теперь Сейида боялась незнакомых шоферов — она чувствовала себя богачкой! Сколько лет нужно служанке, чтобы скопить такую сумму?! Жизни не хватит! Кто знает, Сейида, может, тебе действительно повезет и ты станешь наконец независимой… А что такое независимость? Возможность удовлетворять тайные пороки, как говорит Анвар? Но самое заветное ее желание — распоряжаться собой по своему усмотрению. Пожалуй, это куда труднее, чем притворяться добродетельным. Но в одном Анвар прав: запретный плод для Сейиды… Не год и не два придется откладывать деньги, чтобы заплатить ее цену…

Глава 33

Сейида задержалась на площадке третьего этажа, отделила одну пятифунтовую бумажку, а остальные деньги припрятала. Дверь, как всегда, открыла служанка Захра.

— Где госпожа? — спросила Сейида. Ей хотелось побыстрее отдать хозяйке причитающуюся долю.

— Разговаривает с гостями.

Но Даляль уже сама спешила навстречу.

— Молодчина! Вовремя пришла — к нам тут пожаловала целая компания. Полчаса сидят, а кроме Адили, никого нет…

Больше всего на свете Сейиде хотелось сейчас отдохнуть. Она с укоризной взглянула на Даляль:

— Я ведь устала.

Ну что же делать, Сейида… Это студенты, они долго не задержатся.

Подумаешь, важные гости! Особенно теперь, когда у нее столько денег… Сейида скривила губы:

— Студенты?!

— Завтра они могут стать чиновниками, докторами… как знать, может, у нас в гостиной сидит будущий министр!

— Вот когда его назначат, пусть и приходит! — раздраженно отозвалась девушка.

— Ну, перестань, успокойся… Один из них учится в школе полиции, другой — на юридическом факультете. Нужные люди.

— Ладно, не уговаривай… — устало согласилась Сейида.

— Вот и умница… Как тебе понравился Анвар-бей?

— Ничего. Он мне показался хорошим человеком.

— Что он за человек — не так важно! Лишь бы скупым не был.

— Дал десять фунтов, — солгала Сейида. — Вот твоя половина.

— Неплохо! Значит, ты ему приглянулась.

— Думаешь?

— Он платит столько лишь в самых редких случаях… А когда не хочет, чтобы девушка приходила в другой раз, дает пять фунтов и просит передать привет госпоже Даляль.

— Нет, приветов он не передавал…

Войдя в гостиную, Сейида недовольно взглянула на посетителей и онемела от неожиданности: прямо перед нею, развалившись в глубоком кресле, сидел Хамди. На коленях у него восседала Адиля. Тут же в одиночестве скучали Салах и Талаат…

Талаат был в застегнутом наглухо полицейском мундире и брюках с красными лампасами. Казалось, он стал еще выше и шире в плечах. Салах нисколько не изменился, только чуточку располнел. Сейида в смущении опустила глаза, потом вскинула ресницы и заставила себя посмотреть на Хамди. Он очень вырос, и в лице юноши, по-прежнему нежном и добром, появилась мужская определенность и заостренность черт. Сейида не знала что делать. Самые противоречивые чувства радость и стыд, любовь и ужас, желание убежать и кинуться на шею к Хамди — переполняли ее сердце. Наконец Хамди заметил растерянную девушку, и его брови поползли вверх.

— Сейида?.. — с удивлением и каким-то даже испугом тихо произнес он.

— Наргис… Теперь меня зовут Наргис… — улыбнулась Сейида дрожащими губами.

Талаат, вытаращив глаза, вскочил с кресла:

— Сейида! Чтоб тебя черти побрали! Вот так встреча!

— Вы знакомы? — изумилась Адиля.

Сейида решила, что нужно вести себя как ни в чем не бывало. Чего бы это ни стоило!

— Я была служанкой в доме Хамди-бея, — объяснила она.

Но Адиля уже не слушала — ее интересовал только Хамди.

— Что ты такой сонный, красавчик? Разве не видишь — я просто умираю по тебе!

— Хамди у нас скромница! — усмехнулся Талаат. Не то, что я. — Он схватил Сейиду за руку, притянул к себе и крепко обнял: — Сколько раз ты мне снилась! И вдруг такой случай!

Вошла Даляль.

— Вот и тебе пара, Салах, — переключился Талаат, — ты всегда любил постарше да поопытнее.

Адиля спрыгнула с колен и потянула Хамди в свою комнату. Талаат тоже подтолкнул свою избранницу:

— Пойдем и мы, дорогая…

Сейида испугалась — она снова теряет Хамди: неужели судьба свела их только затем, чтобы опять разлучить, и на этот раз уже навсегда… Сейида не смогла бы объяснить, почему ей так казалось, но чувство непоправимости происходящего, если незамедлительно не вмешаться, охватило все ее существо.

— Постойте! — отчаянно выкрикнула она. — Давайте устроим ужин. Я угощаю.

Даляль посмотрела на нее, словно на сумасшедшую:

— Не знаешь, куда деньги девать? Пожертвуй в мечеть.

— Просто хочу чем-нибудь отплатить господину Хамди за все то добро, которое от него видела.

Хамди покраснел и растерянно посмотрел на приятелей, не зная, как ему отнестись к этому неожиданному предложению.

— Браво, Сейида! — с готовностью воскликнул Салах.

— Ну, Хамди, больше мы без тебя сюда не приходим! — поддержал Талаат.

— Делай как знаешь, — махнула рукой Даляль.

Сейида с облегчением высвободилась из объятий будущего блюстителя нравов и позвала служанку:

— Захра! Приготовь обеденный стол!

— А что на него ставить? — поинтересовалась Даляль.

— Закажу по телефону ужин от эль-Хати.

— Кого Аллах хочет наказать, у того отнимает разум! Нравится тебе, так плати…

— Не волнуйся, счет принесут мне. — Сейида вновь повернулась к своим старым знакомым: — Что будете пить?

— Виски! — оживился Талаат.

— Правильно, — одобрил Салах.

— А ты что прикажешь? — спросила Сейида у Хамди.

— Я?.. Ничего…

— Вот невежа! — возмутился Талаат. — Все вокруг него прыгают, а он нос воротит. Ну признайся, чего тебе хочется?..

— Спасибо, я что-то не в настроении…

— Попроси виски, мы выпьем! — пошутил Салах.

Хамди промолчал.

— Я знаю, как его растормошить! — подмигнула приятелям Адиля.

— Одна надежда на любовь, — вздохнул Талаат.

Адиля пошла за бокалами. Сейида подсела к Хамди и негромко спросила:

— Тебе здесь неловко?

— Нет, отчего же… — вяло возразил юноша.

— Я вижу. Может, все дело во мне?

— Конечно, я удивился, когда тебя увидел, но…

— Я тоже растерялась… А потом подумала: «Что тут особенного? Разве ты сама не молила Аллаха, чтобы привел еще хоть разок свидеться? Значит, радуйся, нечего голову опускать!»

Хамди через силу улыбнулся, но ничего не сказал. Не дождавшись ответа, Сейида продолжала:

— Как домашние?

— С божьей помощью… Мать последнее время все болеет — диабет. Только на инсулине и держится. Пришлось научиться делать уколы.

— А как Самиха?

— Вышла замуж и уехала в Асьют.

— Значит, о госпоже некому и позаботиться?

Тетка ее навещает, да и Кусар почти все время у нас.

— Большая, наверное, стала…

— Невеста. Мать ее слушается, как своего доктора.

— Что дедушка?

— Умер, — коротко произнес Хамди. Было видно, что ему не хочется говорить об этом в такой обстановке.

Появилась Адиля с подносом в руках и начала обносить гостей.

Когда очередь дошла до Хамди, она задержалась и игриво пригрозила пальцем.

— А тобой я еще займусь! — Потом повернулась к Сейиде: — Подвинься.

Ни Хамди, ни Сейида не отозвались.

— Что это вы как на поминках?! — возмутилась Адиля. — Сейчас я вас расшевелю!

— Отстань, Адиля, — недовольна сказала Сейида.

— Чего это ты взъелась?

— Видишь, у человека плохое настроение.

— Я только выпью с ним…

— Он не хочет.

— Сейида, брось этого трезвенника. У нас веселее! — позвал Талаат.

— Талаат-бей тебя требует! — поддела Адиля.

— Поди к нему ты! — попросила Сейида.

— Со мной сидел Хамди-бей, пока ты не явилась!

Проще всего прекратить этот спор было самому Хамди, ведь в любом случае ему бы пришлось обидеть одну из девушек. Да, видно, Сейида для него действительно лишь одна из тысяч, не хуже и не лучше других, таких же потерянных и заблудших созданий. И Хамди испытывает к ним лишь одно чувство — это глубокое, искреннее сострадание; он скорее протянул бы руку помощи оборванной и голодной, а не разряженной и благоденствующей Сейиде… Но неужели, Хамди, ты не видишь, что я и есть нищая, ожидающая твоей ласки, как подаяния, как милостыни?! Неужели ты пройдешь мимо равнодушно и холодно, оставив в душе горечь разочарования и незаслуженной обиды?!

Да, он молчит, словно ничего не понимает, словно старается специально показать, что он не видит никакой разницы между Сейидой и Адилей или какой-либо другой девушкой из дома Даляль…

Делать нечего, Сейида, придется тебе действовать самой, если не хочешь, чтобы Адиля увела твоего любимого.

— Уйди, умоляю тебя, — уже более настойчиво попросила она распаленную подругу.

— Не понимаю, кто кого покупает — он тебя или ты его? — съязвила Адиля.

Хамди вздрогнул как от удара. Глупая шутка, но она больно задела его чувствительную душу. Девушка потеряла власть над собой: зловредная тварь! Ведь она устраивает все это лишь для того, чтобы насолить Сейиде!

— Мерзавка! — Звук пощечины раздался в наступившей тишине как-то особенно отчетливо и резко. Поднос, который Адиля держала в руках, со звоном упал на пол.

Все замерли. Адиля пришла в себя и с криком бросилась на обидчицу:

— Это я-то мерзавка?! Сучья ты дочь!

Хамди кинулся между девушками. Даляль схватила Адилю и потащила ее из комнаты, приговаривая:

— Совсем взбесились девки!

Хамди повернулся к приятелям:

— Скоро десять, пора и честь знать.

— Уходим? — ссожалением спросил Талаат.

— Да. У меня важное дело.

— В такое время?

— Вот именно…

— Что же ты раньше молчал?

— Только сейчас вспомнил.

Салах забеспокоился — бесплатный ужин и выпивка безнадежно ускользали.

— Что случилось, Хамди?

— Ничего особенного.

— Ты расстроился из-за скандала?

— В таких заведениях это обычное дело! — вмешался Талаат.

— Брось, Хамди, — вновь подхватил Салах, — не обращай внимания. Жертв не было, полиция бездействует. — Он указал на Талаата.

Но Хамди даже не улыбнулся.

— Пропал вечер! — упавшим голосом сказал Салах.

— Почему пропал? — спросил Талаат. — Я остаюсь. Если Хамди нужно, пусть уходит — нам-то что до него?

— Верно, — быстро согласился Салах.

Сейида ни минуты не сомневалась, что им не удастся уговорить Хамди. Так оно и случилось.

— Всего хорошего, — сухо сказал Хамди и пошел к выходу.

На пороге он столкнулся с возвращавшейся Даляль.

— Куда же вы? Разве можно отказываться поужинать и провести вечер с такими хорошенькими девочками? — Она перевела взгляд на остальную компанию. — Почему он уходит?

— Из-за этого недоразумения…

— Ему-то что за дело?

— Вот и мы говорим. А он ни в какую…

— Нельзя так переживать из-за пустяков, — по-матерински пожурила Даляль.

— Он считает себя виновником, — пояснил Салах.

— То есть?! — удивилась Даляль.

— Девушки поссорились из-за него.

— Боже мой! Этому радоваться надо.

— Везет человеку! — шутовски воскликнул Талаат.

— Ну что ж, остается мне самой им заняться! — засмеялась Даляль. — Не уходи, дружок.

Хамди молча обошел ее и скрылся в дверях. Сейида кинулась за ним. Адиля, стоявшая в коридоре, заметила это и крикнула ей вслед:

— Возьми его себе, страдалица! Небось, сохнешь с тех пор, как стирала ему рубашки.

Сейида выскочила на лестничную площадку, Хамди обернулся и с немым укором посмотрел ей прямо в глаза.

— Извини за то, что случилось! — умоляюще сказала Сейида.

— Я бы все равно не остался…

— Мне хотелось как-то отблагодарить тебя, но получилось глупо и отвратительно.

Выражение его глаз напомнило Сейиде тот взгляд, которым он смотрел на нее возле лавки бакалейщика, когда спас от разъяренной толпы.

— Что привело тебя сюда? — ровно и бесстрастно, стараясь не унизить ее, спросил Хамди.

Она горестно вздохнула и опустила голову. Есть вопросы, на которые невозможно ответить. Почему умер твой отец?.. Почему ты меня не любишь?.. Ведь не любила я, кроме тебя, никого на свете. Кто сеет шипы на пути людей, мечтающих о ласковом прикосновении шелковистой травы? Твой вопрос сродни этому, любимый, хотелось сказать Сейиде, но девушка удержалась.

— Такова судьба… — только и сказала она.

Хамди смотрел на нее все тем же внимательным и холодным взглядом, как в тот памятный день, когда она призналась ему в краже сардин и мятных лепешек, и, как тогда, он взял ее руку и спросил:

— Могу ли я чем-нибудь помочь тебе?

Да! Возьми меня отсюда! Спаси от этого безнадежного, пустого существования. Я готова последовать за тобой тут же, не оглядываясь, куда бы ты ни повел, чем бы это ни кончилось!.. — кричало все внутри у Сейиды. Но она не осмелилась даже взглядом попросить Хамди о такой невозможной милости.

— Ну что ж, всего хорошего, Сейида, — проговорил юноша, не дождавшись ответа.

— Можно мне как-нибудь зайти к вам? — несмело попросила она.

— Конечно.

— А что я скажу госпоже?

— Что угодно. Я тебя не видел.

Сейида порывисто шагнула к Хамди и неловко поцеловала его. Почувствовав прикосновение мокрой щеки, юноша погладил руку Сейиды и тихо произнес:

— Если что-нибудь понадобится, я буду рад помочь. Приходи. Наш дом всегда открыт для тебя.

Она благодарно кивнула. Хамди быстро сбежал по лестнице.

Вот и все, Сейида… Теперь оставшиеся миражи растаяли без следа… Впереди унылая, бесконечная пустыня печальных будней, мелочных забот, горьких размышлений…

Глава 34

Сейида продолжала жить в доме Даляль, дававшей ей адреса укромных особняков и холостяцких квартир. Несмотря на разницу в обстановке и характерах хозяев, все эти временные обиталища казались ей чем-то похожими — в их стенах царил дух притворства и неестественности и даже разгул был каким-то надрывным и невеселым. Но так или иначе, это приносило деньги, которые Сейида, помня советы госпожи Фатьмы, старалась вкладывать в драгоценности или хранить в банке. Пришлось научиться выводить свою фамилию, чтобы подписывать денежные документы, мало-помалу Сейида стала разбирать и крупные заголовки в газетах. Умер король, его место занял наследный принц… Пало правительство, сформировано новое… Все эти дела совершенно ее не трогали, словно происходили совсем в другой части земного шара. Что они могут изменить? Нил по-прежнему несет свои воды под пролетами каирских мостов, вершина горы Мукаттам все так же возвышается над городом… Торговец предлагает прохожим стаканы с холодным соком… В котле с кипящим маслом жарится таамия… По сути дела, людям не так уж много нужно от жизни. К сожалению, понимать эту истину они начинают лишь в конце жизненного пути, когда уже поздно что-либо исправить…

Шли дни, счет в банке продолжал расти, главным образом благодаря щедрости Анвара, который привязывался к ней все сильнее. Он уже не мог и дня прожить, чтобы не увидеться с Сейидой.

Хамди не появлялся в доме Даляль. С того самого печального вечера. Иногда наведывались его приятели. От них Сейида узнала, что ее бывший хозяин закончил университет и начал заниматься журналистикой. Работает в газете «Эль-Баляг».

Как-то вечером заявился Аббас, о котором Сейида уже и думать забыла. Она так удивилась его приходу, что даже не смогла этого скрыть. Аббас был доволен: очевидно, его вид произвел впечатление! Долговязую фигуру вертлявого парня облегал шикарный синий костюм, на голове сидела лихо сдвинутая на правую бровь ярко-красная феска, в петлице пиджака красовалась алая гвоздика, на ногах серые гетры и лакированные штиблеты, а в руках — щегольская тросточка.

Даляль представила его с неподдельным почтением:

— Аббас-бей эль-Бараи!

Несмотря на разительные изменения в костюме, Аббас был все тот же, разве только чуть пополнел. Сейида с трудом опомнилась от изумления и любезно приветствовала гостя:

— Добро пожаловать, Аббас-бей.

— Вы, кажется, давно знакомы? — как бы невзначай обронила Даляль.

— Так давно, что и сами не помним! — засмеялся Аббас.

— Ну, тогда тем более вам есть о чем поговорить…

Едва Даляль скрылась за дверью, как Сейида выпалила вопрос, вертевшийся у нее на языке с той самой минуты, как Аббас переступил порог:

— С чего это ты такой шикарный?

— Ты тоже не замарашка! — отозвался Аббас, оглядывая ее дорогое платье.

— Неужто поступил на работу? — с сомнением в голосе спросила Сейида.

— Как же, больно нужно…

— Значит, какие-нибудь удачные махинации?

— Тоже не угадала.

— Может, у тебя появилась богатая покровительница? Мало ли выживших из ума старух!

— Не гадай, не мучься… Расскажи лучше о себе.

— Что обо мне рассказывать? Живу по-прежнему.

— Тебя теперь зовут Наргис-ханум!

— И тебя — Аббас-бей. А что изменилось? — Сейида задумчиво покрутила перстень. Повернутый на мгновение к свету, бриллиант вспыхнул и снова погас. — Ты так и не сказал о причине своего превращения.

— Наследство отца получил.

— Хаджи Бараи умер?! — горестно воскликнула Сейида.

— Так было угодно Аллаху.

— Тебе бы не деньги отца, а его характер, Аббас!

— Тогда бы я не сумел им воспользоваться.

— А типография разве не требует расходов?

— Слава Аллаху, у него оказалась не только эта дурацкая типография. Счет в банке, кое-какая наличность, даже участок земли! Мы об этом даже и не подозревали.

— Как же ты всем этим распорядился?

— Очень просто: купил машину, снял роскошные апартаменты в самом центре, приоделся, гуляю, веселюсь, ни в чем себе не отказываю… Словом, наконец-то зажил как человек!

— А что с типографией? Ты ее не продал?

— Нет, работает полным ходом.

— Кто же за ней смотрит?

— Мастер… Абдель Рахман.

— Я хотела сказать — кто управляющий?

— Где?

— В типографии! — раздраженно воскликнула Сейида. — Ты хоть заглядываешь туда?

— Время от времени, надо же получить прибыль…

— Правильно тебя ребята дразнили — Аббас-лоботряс!

— Нашла что вспомнить… — недовольно сказал новоиспеченный бей.

— Отец наживал, старался, а ты его деньги проматываешь.

— На мой век хватит.

— Разориться недолго. Смотри, на улице останешься!

— На все воля Аллаха, — с шутовским смирением произнес Аббас. — Чем так далеко заглядывать, лучше давай подумаем насчет сегодняшнего вечера.

— А талоны у тебя есть? — насмешливо осведомилась Сейида.

— Сколько захочешь, столько и напечатаем! — рассмеялся Аббас.

— Чем тогда дело кончилось?

— Отвели в участок, отлупили почем зря, а потом завели шарманку: «Стыд и срам! Нашел, что подделывать — талоны бедняжки Тавхиды!» Постыдили и выпустили.

Он полез в карман и вытащил пухлый бумажник.

— Обойдемся без талонов — банкноты завелись!

Аббас стал наведываться все чаще. И всякий раз Сейида узнавала о продаже какой-нибудь новой части наследства. «Подвернулся сногсшибательный случай, грех было упускать!..»

Но вскоре этим встречам, огорчительным для Сейиды, с глубоким уважением относившейся к памяти покойного хаджи Бараи, пришел конец.

В это утро Сейида отсутствовала, а ее нетерпеливый поклонник Анвар-бей досаждал Даляль телефонными звонками:

— Где Наргис?

— Пошла по своим делам.

— А когда вернется?

— Она не сказала.

— Как только объявится, пусть сразу позвонит мне. Или вот что — ты лучше сама позвони, а то с нее станется и мимо ушей пропустить!

— Конечно, конечно! Я обязательно прослежу…

Через полчаса раздавался новый звонок:

— Не появлялась?

— Нет еще.

— И не звонила?

— Я бы передала твою просьбу…

— Так вот, если вдруг позвонит, не забудь напомнить ей номер телефона — она могла забыть записную книжку…

Не успела Сейида войти в дверь, как Даляль кинулась ей навстречу:

— Твой благодетель тебя разыскивает.

— Это кто же?

— Анвар-бей! — Внезапно смутное подозрение укололо Даляль. Она резко переменила тон. — Сколько, говоришь, он тебе платит?

— Десять фунтов.

— А ты случайно не забываешь посмотреть в другом кармашке?

— Не веришь, так спроси у него самого!

— Ладно, ладно… Просто я думаю, он уже созрел окончательно — можешь смело требовать двадцать.

— Как это «требовать»? Он и так дает больше обычного.

— А ты скажи, что у тебя долги, бедные родственники — да мало ли что еще! Разжалоби, приласкайся…

— Попробую.

— Вот и правильно! Умница девочка… Ну, позвони ему, а то он совсем завял.

Девушка послушно набрала номер.

— Это Наргис. Я только что пришла.

— Где пропадала?

— По бульвару прогуливалась!

— Не дерзи!

— А что глупые вопросы задавать?

— Ну, полно пререкаться. Приезжай сейчас же. Жду. — И Анвар бросил трубку.

— Придется ехать, — повернулась она к хозяйке.

— Будь посмелее! Видишь, как он к тебе липнет.

Анвар встретил ее хмуро и раздраженно:

— Где ты была?

— Довольно изображать строгого папу!

— Хочу знать, где ты бываешь!

— У черта лысого!

— Не надо так часто напоминать о своем дурном воспитании.

— Ну, хорошо — я ходила по делам. Такой ответ тебя устраивает?

— По каким делам?

— Рассказать в подробностях?

— Перестань издеваться! Это уже переходит всякие границы.

— А что же ты ожидал услышать? — зло отозвалась Сейида.

— В конце концов, мне все это надоело! Я требую, чтобы ты ушла от Даляль!

— Если бы не она, мы бы не познакомились.

— Верно, а сейчас пора сказать ей спасибо и хлопнуть дверью.

— С чего это вдруг? Да и зачем?

— Затем, что ты останешься здесь!

— Не понимаю.

— Я дарю тебе эту квартиру… Обставлю ее, как тебе захочется, и вообще… — Он неопределенно покрутил пальцами. — Но ты порвешь всякие связи с Даляль и всеми, с кем сводила тебя эта бандерша.

— А на что жить прикажешь?

— Сказано тебе, я обо всем позабочусь! Сразу положу тысячу фунтов на твое имя и буду давать по сотне в месяц на мелкие расходы, не считая нарядов, еды и прочей дребедени.

Сейида откинулась в кресле и задумалась. Предложение Анвара, несмотря на кажущуюся заманчивость, имело и довольно неприятные стороны. Прежде всего, она оказывалась в полной власти одного человека со всеми его положительными и отрицательными качествами. Спору нет, Анвар добр и заботлив, но по временам он бывает и вспыльчивым, и деспотичным… Тут, Сейида, надо тщательно взвесить все плюсы и минусы… Главное — не переоценивать выгоды, которые сулит непрочное положение сожительницы Анвара. У него большая семья, целое племя, как он сам говорит: жена, девять детей, восемнадцать внуков… И все они имеют законные права. Не то что Сейида. Как бы ни любил ее Анвар-бей, случись с ним беда — и она окажется на улице. Все придется начинать сызнова: искать знакомства, восстанавливать потерянные связи, налаживать отношения с Даляль или какой-нибудь другой покровительницей… А время не стоит на месте. Сейида постареет, и все станет намного сложнее. Значит, рассчитывать приходится только на то, что она успеет получить от Анвара, пока ему не наскучит «семейное» гнездышко. Но это может быть довольно значительная сумма — ведь он щедрый человек… А вынесешь ли ты, Сейида, новое затворничество? Анвар ревнив! И если он сейчас устраивает такие сцены, что же будет потом? С лавочником и то будешь разговаривать с оглядкой…

— Ну, что скажешь? — прервал ее размышления Анвар.

— Стоит подумать.

Анвар присел на ручку кресла и приблизил к ней раскрасневшееся, возбужденное лицо. Глаза его лихорадочно горели.

— Я дам тебе все, что попросишь! Или наши отношения кончены. Хватит с меня этих ожиданий, когда ты шляешься черт знает где!

Сейида все еще колебалась — если бы на месте этого человека был Хамди! Но что толку мечтать о невозможном… Надо довольствоваться тем, что дарит тебе судьба. Анвар не так уж плох, во всяком случае, гораздо лучше Алляма. А то, что он стар, ничего страшного…

— Хорошо, Анвар, я согласна… — тихо произнесла Сейида.

Анвар-бей просиял.

— Вот тебе ключ от квартиры! А другой я оставлю себе.

Потом достал из кармана чековую книжку и вписал сумму — пятьсот фунтов! Поставил корявую, почти как у Сейиды, подпись и с хрустом оторвал заполненный листок.

— Возьми на первое время. Трать куда хочешь. Покупай мебель, наряды — меня это мало волнует. А кончатся, скажешь, я выпишу еще.

Сейида невозмутимо взяла чек, положила в сумочку и подняла на Анвара спокойные, бесстрастные глаза.

— Но я еще должна пойти к Даляль: мне нужно кое-что забрать от нее.

— Сейф с драгоценностями?!

— Платья, украшения…

Анвару не хотелось ее отпускать.

— Боюсь, она заморочит тебе голову. Еще передумаешь…

— Не беспокойся. Единственное, что может меня заставить переменить решение, — это твои поступки.

— Ну, за себя я ручаюсь! Считай, что все обещания уже выполнены.

Увидев Сейиду, возвратившуюся необычно рано, Даляль удивилась.

— Что, поссорились?

— Нет.

— Тогда в чем же дело?

— Анвар-бей предложил мне переехать в его квартиру, — объяснила Сейида.

— Вот так новость!

— Он уже дал мне ключ.

— Значит, ты согласилась?

— Да. Он говорит, что жить без меня не может…

— И ради его прекрасных глаз ты должна бросить все и бежать за ним!

— Ну, не совсем так… — улыбнулась Сейида.

— Он женится на тебе?

— Об этом и разговора не заходило.

— Глупая, будешь иметь законное право на наследство!

— У него и без меня наследников хватает, — засмеялась Сейида.

— Смотри! Надоест ему эта музыка, так он другую закажет. Надо требовать хорошего обеспечения. Послушай моего совета: это дело ненадежное. Вечером он с тобой милуется, а утром выгоняет на улицу. На такой случай у тебя на руках должна быть кругленькая сумма.

— Ты меня уж совсем за дурочку считаешь.

— Ну и хорошо, что ты все понимаешь. А когда переезжать собираешься?

— Прямо сейчас.

— К чему такая спешка?

— Я тут ни при чем…

— Ну, хорошо. Храни тебя Аллах!

Так началась совсем новая жизнь. Теперь Сейида вела существование настоящей госпожи. Наконец-то у нее был свой дом — прислуга, повар, хозяйство… Словом, все, кроме свидетельства о браке. Но она не чувствовала в нем никакой необходимости. Анвар трогательно заботился о ней, ни в чем не отказывал, а она в ответ на это старалась беречь его покой и избегала малейшего повода к ссорам. Анвар все сильнее и сильнее привязывался к ней, и щедрость его росла с каждым днем.

Как-то произошел смешной случай, который едва не нарушил размеренное течение их спокойной жизни. Анвару удалось заключить выгодный подряд на поставку английской армии. По этому поводу он был в приподнятом настроении и изрядно подвыпил. Сели ужинать, Анвар дурачился, как безусый юнец, впервые попавший в общество, где все дозволяется. Наконец он схватил валявшиеся на кресле трусики Сейиды и засунул их за воротник, как салфетку. Она пробовала урезонить его, даже пыталась отнимать, но добилась только того, что Анвар спрятал шелковый комочек далеко под жилет. Потом они отвлеклись, и дурачества Анвара совсем выскочили у Сейиды из памяти. Она спохватилась, когда было уже поздно — Анвар давно уехал домой и вот-вот должен был предстать перед строгой супругой.

— О, Аллах! — всплеснула руками Сейида. — Ну и будет же ему головомойка!

Она кинулась к телефону, лихорадочно набрала номер, которым никогда еще в жизни не пользовалась, и с замиранием сердца слушала долгие гудки. Наконец трубку сняли, и — о счастье! — подошел сам Анвар!

— Загляни под жилет! — торопливо и почему-то шепотом сказала Сейида.

— Да-да, спасибо, что напомнили… — растерянно пробормотал Анвар и оборвал разговор.

При встрече Анвар рассказал, что, когда зазвонил телефон, он уже был без пиджака и собирался снимать жилет, а жена сидела тут же в комнате. Положив трубку, он поспешно ретировался в ванную и выбросил улику в окно. Чудом убереженный от грандиозного скандала, Анвар на радостях выписал новый чек на пятьсот фунтов и протянул его своей спасительнице.

Однажды Наргис навестила Даляль. Она пришла в восторг от квартиры своей бывшей падчерицы.

— Ах, какая прелесть! А где же хозяин?

— Он придет позже.

— Жениться еще не собрался?

— Я и сама не хочу.

— Вот и глупая! На что ты надеешься? Не понимаю…

И, решившись помочь глупышке Сейиде, Даляль развернула бурную деятельность: позвонила жене Анвара и сочувственно сообщила, что та проспала мужа… довела до сведения детей, что отец их женился на другой… распустила слух о рождении нового наследника. И тут началось. Сейида потеряла всякий покой. Дня не проходило, чтобы не раздался телефонный звонок и ее не обругали, не пообещали разделаться, не посоветовали оставить Анвара и убираться восвояси, пока не поздно. Положить конец этим преследованиям мог бы только сам глава взбудораженного семейства, но Анвару и без того туго приходилось — дом его превратился в сущий ад, а жена — в дьяволицу, не поддававшуюся никаким уговорам.

Как-то вечером Анвар пришел совсем мрачный — жена не выдержала всей этой нервотрепки и тяжело заболела. Через несколько томительных дней в газетах появилось сообщение в траурной рамке о смерти супруги известного подрядчика Анвар-бея.

Противоречивые чувства одолевали Сейиду. Что принесет ей эта неожиданная кончина? Прочное положение в обществе? Или новые проблемы и тревоги? Сейиде не очень-то верилось в удачу. Она давно уже убедилась в своей несчастливой звезде — стоит ей приняться торговать фесками, как люди начнут рождаться без голов!..

Глава 35

Прошло несколько дней. За все это время Анвар забегал лишь на минутку и тут же уходил, ссылаясь на неотложные дела. Сейиде казалось уже, что он от нее отдаляется, что страсть его прошла, что впереди неминуемое охлаждение и окончательный, безвозвратный разрыв.

Да, говорила она себе, смерть жены произвела на него обратное действие, спокойной, обеспеченной жизни приходит конец, надо опять что-то придумывать, предпринимать какие-то шаги, завоевывать нового покровителя. И тут ей вспомнились настойчивые советы Даляль привязать Анвара женитьбой. Когда эта мысль впервые пришла ей в голову, Сейида отмахнулась от нее, но потом слова мачехи стали возвращаться все чаще и чаще. Наконец как-то вечером, когда Анвар был в размягченном — давно она его таким не видела — настроении, Сейида решилась.

— Сколько может так продолжаться?! — неожиданно спросила она.

— Не понимаю, о чем ты.

— О твоем поведении. Уж и люди стали замечать и все пристают с расспросами: где бей, почему так редко заглядывает домой?

— Ну и что ты хочешь от меня? Сказать им, чтобы оставили тебя в покое?

— При чем здесь они?! Дело в твоем отношении ко мне. Кто я такая?! Ни жена, ни вдова, да и любовницей не назовешь — последнее время ты меня не балуешь своим вниманием.

— Какая муха вдруг тебя укусила? Чего тебе не хватает? Приличный дом, по нынешним понятиям даже богатый, в деньгах ты, по-моему, тоже не нуждаешься.

— Ты считаешь, я всю жизнь должна так прожить? — повысила голос Сейида.

— А разве тебе плохо?

Она горько вздохнула:

— Мужчина никогда не поймет женщину! Конечно, чего тебе еще нужно?! Приходишь, когда захочешь, тебя всегда ждут, всегда рады, а тут сиди целый день и гадай: придет — не придет, позвонит — не позвонит…

— Послушай, Наргис, — уже с раздражением прервал Анвар, — ты ведь сама прекрасно понимаешь, что говоришь ерунду. С тобой я провожу лучшие часы сваей жизни!

Момент показался Сейиде благоприятным.

— А я хочу, чтобы ты проводил со мной не часы, а годы! Мне надоело скрываться, надоело встречаться урывками! Мне хочется нормальной жизни, чтобы не надо было ни от кого прятаться, чтобы я могла смотреть людям прямо в глаза. Тебе кажется, что ты относишься ко мне чрезвычайно благородно — еще бы, из такой грязи вытащил! А если хочешь знать, мне уже делали предложения. И не раз!

— Кто же эти женихи, если не секрет?

— Ты думаешь, я тебе вру?

— Нет. Просто хотелось бы знать… Как-никак, мы с тобой не чужие.

Сейида судорожно вспоминала хоть какую-нибудь фамилию, которая могла бы произвести впечатление. Аббас! Ну конечно — Аббас…

— Пожалуйста — Аббас-бей эль-Бараи! — выпалила она.

— Первый раз слышу.

— Владелец типографии. Несколько домов, земля…

— Что же ты раздумываешь?

Сейида ожидала чего угодно, только не такого равнодушия. Спокойный вопрос Анвара хлестнул ее, словно пощечина. Так вот какова его привязанность к ней. Она, конечно, понимала, что прежняя страсть поостыла, но нескрываемое безразличие, прозвучавшее в его голосе, обожгло сердце Сейиды жгучей, смертельной обидой.

— Это только тебе просто — взять и бросить человека, с которым столько прожил!

— Я и не думаю тебя бросать. Ты сама завела этот разговор.

— Слова, одни слова! А когда доходит до дела, сразу ясно, как ты ко мне относишься!

Анвар ласково положил руку ей на плечо.

— Успокойся, Наргис. Мое отношение к тебе остается прежним. Не надо придавать значения пустым пересудам, и все будет хорошо…

— А в один прекрасный день ты выставишь меня за дверь?!

— Подумай, что ты говоришь… Я же подарил тебе эту квартиру…

Сейида осеклась. Но тут же нашлась:

— Дело не в квартире. Нечего цепляться к словам. Что прикажешь делать, если ты вдруг уйдешь? Ждать до гроба меня никто не будет!

— Что же ты предлагаешь?

— Узаконить наши отношения.

— Понятно… — сожалеюще протянул Анвар-бей, словно Сейида произнесла слова, которые ей не надо было бы говорить.

— А ты чего ожидал услышать?

— Нет, пожалуй, я именно этого и ждал!.. Но почему ты заговорила о браке только сейчас?

— Я все надеялась, что ты сам догадаешься. Разве так трудно понять, до чего страшно оказаться без еды и без крова?!

— Почему же без еды и без крова? У тебя есть квартира, кое-какие сбережения…

— Долго на них не проживешь. А кому я буду нужна уже через несколько лет? Я не такая дура, чтобы надеяться на благотворительность.

— Да сохранит тебя Аллах от недостатка пищи и от избытка слов!

— Но ты действительно можешь меня бросить.

— Пока жив, этого не произойдет.

— Вот именно — пока жив…

— Ну, знаешь ли, что еще в состоянии обещать человек?!

— Мне не надо ничего особенного. Но не могу же я выбросить на ветер лучшие годы жизни!

— Ты говоришь так, словно я уже при смерти.

— Сохрани тебя господь! Но посуди сам, мало ли что может случиться… И тогда я окажусь совершенно беспомощной.

— Что же ты, в конце концов, предлагаешь?

— Или женись…

— Или?..

— Составь какой-нибудь документ, чтобы я была обеспечена, если останусь одна!

— И ничего третьего нет?

— Я так и знала, что ты станешь выкручиваться! Все вы хороши!

— Почему же тебе в таком случае не выйти замуж за твоего ухажера?

— За него или за другого любого мерзавца — все лучше, чем жить, как сейчас, в полной неопределенности…

— И тогда наше знакомство прекратится?

— А ты как думал?!

— Я смотрю, ты уже все решила, Наргис…

— После этого разговора — да!

— Поступай как хочешь, только помни: я тебя не гоню.

С этими словами он встал, вытащил из кармана чековую книжку и, как всегда, выписал пятьсот фунтов.

— Возьми на хозяйство. Может, передумаешь…

— Я уже тысячу раз передумывала!

— Ну, все равно — пригодятся.

— Мне ничего от тебя не надо!

— Бери, бери, не ломайся.

Анвар тяжело вздохнул и направился к двери… Внезапно остановился и вновь повернул к ней усталое, огорченное лицо.

— Послушай, Наргис! Я вижу, в этом проклятом мире мне не дадут возможности спокойно пожить хотя бы месяц-другой. Я, грешным делом, думал, что вся загвоздка в жене. Но вот она умерла, и ничего не изменилось. Более того, я еще чувствую себя виноватым в ее смерти. Конечно, на все воля Аллаха и наша судьба в его руках, но та боль, которую я ей причинил, наверняка свела ее в могилу раньше времени. От одной мысли, что я могу на тебе жениться, она доходила до умопомрачения. В такие минуты с ней мог случиться удар, и мне пришлось поклясться, что я никогда не возьму тебя в жены. Не знаю, кто подогревал ее, но она все время была на точке кипения. Последнее время дом превратился для меня в настоящий ад. Она взвинтила и детей — я выглядел в их глазах каким-то преступником. Но клянусь, мне ни разу не приходила мысль тебя бросить. Поверь, часы, которые я проводил с тобой в этом доме, были для меня единственно счастливыми в жизни… Как лучи теплого солнца зимой, как прохлада в жаркое лето… А теперь я теряю и эту последнюю радость — отдохнуть в тишине, вдали от людей. Ничего другого у меня уже не осталось, даже работа не занимает. А с твоим уходом, Наргис, жизнь окончательно потеряет для меня всякую прелесть…

Сейида чуть не расплакалась, так искренне и правдиво звучали его слова. Вот перед ней мужчина, которого многие боятся, считают могущественным и влиятельным, а он просто слабый человек, со страхом ожидающий рокового часа… Но несмотря на острое чувство жалости, Сейида понимала, что она не должна оставаться с Анваром — он действительно слабый человек, и семья сумеет настоять, чтобы старик отец бросил свою любовницу.

Анвар протянул руку и тихо проговорил:

— Мы жили друзьями, надеюсь, друзьями и расстанемся. Я никогда не забуду тех счастливых часов, которыми тебе обязан.

Сейида поцеловала его. Что бы она тут ни кричала, как бы ни сетовала, будто ее выбрасывают на улицу, Анвар обошелся с ней в высшей степени порядочно. Забыв все свои недавние упреки, которые были нужны ей лишь для того, чтобы вынудить Анвара на решительный шаг, Сейида растроганно произнесла:

— Да будет с тобой милость Аллаха. Ты хороший человек, Анвар. Спасибо тебе за все доброе, что ты для меня сделал…

— Помни, Наргис, я всегда готов прийти тебе на помощь!

Анвар-бей ушел. Сейида опустилась в кресло и горько задумалась: что делать, куда идти? Неужели возвращаться к Даляль?! Каким бы непрочным ни было ее положение содержанки, все-таки его не сравнить с той жизнью, которую Сейида вела до этого. Анвар дал ей почувствовать вкус независимости, самостоятельности, приучил сознавать свое человеческое достоинство. Соседские детишки называли ее тетушкой Наргис, торговцы и привратники величали госпожой — словом, она была довольно уважаемой особой в своем квартале.

Увы, сам Анвар и его дети не разделяли этого отношения — для них Сейида была и осталась существом низшего порядка, с которым можно повеселиться, развлечься, однако связь с ним должна была поддерживаться в тех пределах, которые не могли бы дурно повлиять на их репутацию.

Неужели ей никогда не встретится человек, достаточно терпимый и пренебрегающий мнением окружающих, чтобы закрыть глаза на прошлое Сейиды? Неужели муж, дети, собственная семья так и останутся для нее мечтой, далекой, несбыточной.

В Каире стояли погожие зимние дни. Солнце ласково пригревало мостовую, отражаясь в витринах бесчисленных лавок и магазинов… Сейиде казалось, что все прохожие улыбаются, радуются жизни и только у нее одной, горькой неудачницы, ничего не складывается. Она безучастно поглядывала по сторонам, не замечая восхищенных взглядов встречных мужчин и шутливых реплик завсегдатаев кафе, которые убивали время за игрой в нарды и незатейливым уличным острословием.

Сейида и не заметила, как очутилась на улице, где находилось заведение Даляль. Может, зайти? Послушаться голоса судьбы, которая привела ее к этому подъезду? Сейида немного помедлила и решительно толкнула входную дверь. Как всегда, первой ее встретила Захра.

— Где госпожа? — спросила Сейида, устало выслушав радостные восклицания служанки.

— У себя.

— Одна?

— Нет, с гостями…

Даляль уже спешила из гостиной, сияя приветливостью, будто нежданный приход Сейиды переполнил ее счастьем.

— Как поживаешь, милочка? Как здоровье бея?

— Мы с ним… расстались.

Даляль изменилась в лице — так поразила ее эта новость.

— Что же произошло?

— Ничего.

— Не может быть… Ты что-нибудь натворила?

— Я сказала, что выхожу замуж.

— Это действительно так?

— Разумеется, нет.

— Зачем же тебе понадобилась вся эта комедия?

— Хотела вызвать в нем ревность…

— А он что? — заинтересовалась Даляль.

— Выходи, говорит.

— Но он как-то объяснил тебе, почему сам не хочет жениться?

— Что проку от его объяснений?.. Будто бы поклялся покойной жене, что никогда не введет меня в дом.

— Вот примерный муженек! Даже после смерти слушается…

— Пусть живет как знает.

— Не глупи, Сейида!

— А что прикажешь делать?

— Не уходи от него. Или он другую завел? Этим старичкам никогда нельзя верить!

— Нет, нет, Даляль, — остановила ее Сейида. — Анвар предлагал жить по-прежнему. Это я сама настояла.

Даляль недоумевающе взглянула на Сейиду.

— Что же ты теперь делать будешь?

— Не знаю. Анвар подарил мне квартиру, буду, пожалуй, жить потихоньку, как все нормальные люди…

— На какие шиши? Может, он оставил тебе ренту?

— А ты что предлагаешь?

— Возвращайся ко мне. Ты еще молодая, кто знает, может быть, еще встретишь второго такого Анвара. Только уж тогда вцепляйся в него мертвой хваткой!

— Надо подумать.

— Чего тут раздумывать? У тебя один выбор — работать или разбазарить все сбережения!

И то правда, Сейида, проживешь деньги, продашь мебель и драгоценности, а тем временем уплывет твоя молодость и останешься ты одна со своей нуждою. Неужели на старости лет придется снова идти в прислуги?

— Ну, так что же? Надумала? — вновь спросила Даляль.

— Видно, не судьба мне с тобой расстаться!..

— Вот и чудесно! — обрадовалась хозяйка. — Пойдем к гостям…

— Сейида?! — раздался из глубины квартиры хорошо знакомый голос. — Каким ветром тебя принесло? — И в коридоре появился Аббас в лихо заломленной красной феске.

— Шла мимо и заглянула.

— Я слышал, ты ударилась в добродетель! Живешь с Анвар-беем почти как законная супруга. Нас, грешных, и знать не хочешь.

— Радуйся, Аббас-бей, Наргис-ханум вернулась к старым друзьям, — засмеялась Даляль.

— Ну, более старого друга, чем Аббас эль-Бараи, у нее нет.

— Вот и поговорите, а я пойду к остальным гостям. — И Даляль уплыла к себе в комнату.

— Ты выглядишь несчастной, Сейида, — сказал Аббас, как только они остались одни. — Что-нибудь у тебя случилось?

— Ничего. Разве я была когда-то счастливой?

— Не надо шутить. Ты в самом деле чем-то встревожена?

— Только у тебя нет тревог, Аббас. А все нормальные люди о чем-нибудь да тревожатся.

— Ну, не хочешь рассказывать, и не надо… Может быть, в другой раз будешь поразговорчивей? Или, может, ты боишься?

— Кого?

— Анвар-бея.

— Я живу одна.

— Тогда дай адресок на всякий случай.

И Сейида сказала ему свой адрес.

Глава 36

В тот же вечер Аббас поспешил в гости к своей прежней подруге. В руках он нес бумажную сумку с бутылкой виски, сладостями и закусками. Надо было показать широту натуры. Сейида теперь не замарашка, какой он знал ее когда-то, а шикарная женщина и, наверное, настоящая богачка. Говорят, ее покровитель был щедрым человеком. Все складывается как нельзя удачнее. Именно теперь, когда Аббас так нуждается в деньгах, они поссорились, и Сейида до поры до времени одинока. Нельзя упускать момент. Она считает его богатым женихом и может клюнуть на отцовское наследство — откуда ей знать, что Аббас почти все уже разбазарил. Осталась лишь типография, которой приходится работать на полную мощность, чтобы хоть как-то поддержать репутацию бея эль-Бараи. Но доходы все уменьшаются — эти бездельники совсем распустились без хозяйского глаза. Приходилось забирать всю выручку до последнего миллима, чтобы кое-как свести концы с концами. И вот судьба посылает такой шанс — соломенную вдовушку госпожу Наргис с ее шальными деньгами! Сейиду ни в коем случае нельзя упускать — все благоприятствует его плану, простушка верит, что он богат, а справок навести, наверняка, не догадается. Надо только протянуть еще месяц-другой, изображая из себя состоятельного человека — тратить деньги у нее на глазах, приносить цветы и подарки, щеголять в новых костюмах…

С этими мыслями Аббас вышел из лифта и позвонил в дверь. Ему открыл черный слуга в ослепительно-белом одеянии.

Аббас опешил. Может быть, он ошибся квартирой? Нет, вроде бы номер правильный. Наконец потрясенный визитер пришел в себя и осторожно осведомился:

— Госпожа дома? Я имею в виду Наргис-ханум…

— Как прикажете доложить?

— Аббас…

Слуга медлил, явно ожидая продолжения.

— Аббас-бей эль Бараи! — спохватился гость.

Черный страж почтительно наклонил голову и пропустил Аббаса в уютную прихожую.

— Будьте добры, подождите минутку — я пойду доложить…

Он скрылся. Оставшись один, Аббас придирчиво оглядел себя в зеркало… Все в порядке, надо только держаться посмелее, не показывать виду, насколько его поразила такая светская встреча.

— Пожалуйте, Аббас-бей, — вернулся слуга.

С тросточкой в одной руке и бумажным пакетом в другой, Аббас склонился перед хозяйкой, лениво развалившейся на диване.

— Что это? — заинтересовалась Сейида, показывая на сверток.

— Так, пустяки… — небрежно бросил Аббас. — Бутылка виски и кое-что из закуски.

— Не стоило беспокоиться, Аббас-бей, у нас есть чем принять гостей.

— Госпожа моя! Я просто искал, как бы выразить свое внимание, — польщенно ответил Аббас, которому показалось, что его щедрость произвела впечатление.

«Никогда Джуха^[29] не носил фески!..» — насмешливо подумала Сейида.

— Мухаммадейн, — приказала она слуге, — возьми пакет у нашего гостя.

Не успел слуга скрыться за дверью, как Аббас, картинно отбросив трость, попытался обнять хозяйку. Сейида холодно отстранилась.

— Оставь это, пожалуйста.

Понятно: она хочет подождать, пока слуга не уйдет из дому.

— Когда исчезнет это бревно?

— Ты говоришь о Мухаммадейне?

— Вот именно. Ему пора баиньки, пусть отправляется домой.

— Он и ночует здесь.

— В одной квартире с тобой?

— Не со мной, а с нами…

— Тут есть еще кто-нибудь?

— Служанка. Она пошла навестить больного сына… Вот-вот должна вернуться.

У двери раздался звонок.

— Легка на помине! — улыбнулась Сейида.

— Чтобы ее черт побрал! — огорченно воскликнул Аббас.

— А что же, по-твоему, я должна обходиться без служанки?

— Нет, зачем же… Просто мне хотелось побыть с тобой наедине.

— Разве мы сейчас не одни?

— Это, конечно, так… — разочарованно протянул Аббас, усаживаясь в кресло. В голове у него метались недоуменные мысли. Сейида какая-то странная, похоже, она не в настроении… Неужели ей что-то известно?!

— Чаю или кофе? — вывел его из задумчивости вопрос хозяйки.

Вот хитрая баба! А бутылка виски, которую принес Аббас? А закуски? Не к святому шейху ведь он пришел, чтобы хлебать кофе!

— Я предпочитаю виски.

— Мухаммадейн! — позвала Сеида. — Принеси виски, лед и один бокал.

— Ты хотела сказать — бокалы, — поправил Аббас.

— Ошибаешься. Я пить не стану.

— Что ж, будешь смотреть, как я напиваюсь?

— Послушай, Аббас, если тебе необходимо напиться, можешь проделать это в другом месте!

Аббас понял, что следует быть осторожным.

— Я шучу, Сейида. Конечно, мне не хотелось бы пить одному, но раз ты отказываешься…

Вошел Мухаммадейн, поставил виски, лед, сифон с содовой… Следом за ним на пороге появилась уже немолодая служанка и почтительно поклонилась хозяйке и незнакомому гостю. Сейида заботливо осведомилась о здоровье ее сына. Та отвечала: теперь получше… температура снизилась… боли утихли…

Аббас не решался набрасываться на выпивку во время этого разговора. Он скучал и томился.

— Чем прикажешь заняться, госпожа? — наконец спросила служанка.

— Положи в шкаф выстиранное белье… расплатись с прачкой… прокипяти суп… поставь его на балкон…

Аббас совсем сник… Да, кажется, Сейида действительно остепенилась, занялась хозяйством, забыла все свои прежние привычки… Он-то надеялся провести приятный вечерок, а тут приходится выслушивать про какой-то суп, прачку, кастрюльки!

В конце концов, служанка ушла. Истомившийся Аббас схватил бокал, услужливо наполненный Мухаммадейном, и залпом выпил. Потом снова налил и опрокинул в себя уже без всякого льда и содовой. В голове зашумело, Аббас немного приободрился, взял руку Сейиды и с оттенком грусти произнес:

— Как давно мы с тобой не виделись… Скажи, ты довольна своей жизнью, Сейида?

— Особенно жаловаться не приходится, как видишь…

— Пока что я вижу только прислугу! — пошутил Аббас.

— А больше у меня никого нет, — улыбнулась Сейида.

— Если я правильно понял, ты собираешься вернуться к Даляль?

— Конечно, не хотелось бы…

— Но ведь и одной жить не сладко, верно?

— Да, это не для меня.

— Зачем же тогда бросила своего Анвар-бея?

— Я его не бросила.

— Значит, он тебя?

— Тоже не совсем так… Видно, просто не судьба. — Сейида задумчиво откинулась на спинку дивана.

Этот жест показался Аббасу многозначительным. Он подсел к хозяйке и заключил ее в свои объятья. Сейида оттолкнула чересчур пылкого гостя и резко вскочила:

— Полегче на поворотах!

— Да что с тобой?

— Не распускай руки!

— Ну, не ломайся, Сейида, ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь!

— Вот и веди себя прилично.

— Я что-то не пойму — ты настолько разбогатела? Тебе уже не нужны деньги?

— Когда понадобятся, я тебе сообщу.

Аббас не верил ушам. Он сделал еще одну попытку обнять ее, но опять получил отпор.

— Если хочешь поговорить со мной, сиди спокойно или уходи. Не вынуждай меня звать Мухаммадейна.

Пришлось Аббасу вернуться к своему креслу и утешаться виски, Время потекло тихо, размеренно, совсем по-домашнему…

— Ты права… Что толку в вечной суете? — философски заметил Аббас. Он дожевал орешки и спросил: — А поесть в этом доме найдется?

— Разумеется. Вместе и поужинаем… Мухаммадейн!

Вошел слуга.

— Приготовь ужин.

— Не забудь, я там тоже кое-что принес, — напомнил Аббас.

— Распорядись и этим, Мухаммадейн.

За ужином Аббас вернулся к разглагольствованиям о тщете жизни.

— Ей-богу, надоела мне эта суета. Хочется покоя, постоянства… — Сейида никак не откликалась, и Аббас резко переменил тему. — Надумал я кое-что переделать в типографии. Хочу построить новое здание, купить офсетную машину. От отца остался участок в переулке эль-Гамамиз.

— На все это потребуется много денег.

— Конечно, — небрежно отозвался Аббас. — Но пора расширяться. Одно министерство просвещения завалило заказами. Старые машины едва справляются.

— Я бы тебе не советовала затевать эту канитель.

— Ты-то что понимаешь в типографском деле?

— Просто я хорошо знаю тебя. Ты сроду ни в чем не разбирался.

— Может быть, когда-то это было и справедливо. Но теперь я уже не тот. Поумнел… кое-чему научился… полюбил свою работу.

Сейида не удержалась от улыбки. Уж очень Аббас был сейчас похож на ребенка, который важно повторяет слова, слышанные от взрослых.

— Надо же! С каких это пор ты стал таким мудрым?

— Все мы с годами меняемся.

— Дай бог, чтобы с тобой это действительно произошло!

Поужинав, Аббас опять было принялся за свои бесцеремонные ухаживания.

— Не мучь меня, Сейида, хватит притворяться недотрогой.

— Убери руки!

— Послушай, что ты из себя корчишь? Я ведь не какой-нибудь нищий! Говори, сколько тебе надо?

— Оставь при себе свои деньги!

Сейида поняла, что гость вконец опьянел. Она взяла его за плечи и повела вон из комнаты.

— Поди проветрись, дружок… Ты совсем раскис…

— Но я люблю тебя!

— Поговорим в другой раз.

Сейида пожелала гостю спокойной ночи. Тот чуть нерасплакался от обиды:

— Прогоняешь, значит? Так ты теперь со мной?!

— Ничего, Аббас, у нас еще все впереди.

Она захлопнула дверь.

Через несколько дней Аббас снова явился и опять ушел ни с чем. Так было и в третий, и в четвертый раз… Наконец он потребовал решительного объяснения. Прошли в гостиную. Аббас торжественно и значительно опустился в кресло.

— Послушай меня, Сейида. Я долго думал и пришел к выводу, что мы просто созданы друг для друга… Я без тебя жить не могу… И тебе, верно, несладко в одиночестве. Так что давай поженимся…

Сейида была ошеломлена. Многого она ожидала, но только не этого. Хозяин типографии, владелец земельных участков, богач, бей, Аббас эль-Бараи сделал ей предложение! Что и говорить — недостатков у него немало. Но ведь и она небезгрешна. Аббас все о ней знает, и тем не менее ее прошлое не отпугнуло его! Разве это не благородно?

Глава 37

Сейида недолго раздумывала над предложением Аббаса — слишком велико было ее желание иметь дом, детей, семью. Жизнь, которую она привыкла вести, ей опостылела: сколько можно насиловать свои чувства, принуждать себя улыбаться тем, кого презираешь, целовать того, кто тебе отвратителен! А Аббас не чужой человек — его она знает с детства.

Разумеется, Аббас — несерьезный, легкомысленный. Он всегда стремился взять от жизни побольше, а отдать поменьше, он не привык сеять, он умеет только пожинать плоды чужих трудов. С такими замашками он скоро растранжирит отцовское наследство и в один прекрасный день окажется на мели. Тогда уж ему хочешь не хочешь, а придется выбрать что-нибудь одно: либо пахать, либо воровать, либо помирать с голоду…

Но, похоже, он все-таки изменился. И кто знает, если так пойдет дальше, может быть, Аббас и остепенится, станет порядочным человеком. Во всяком случае, его теперешнее отношение к Сейиде поистине благородно. Он оказался даже достойнее Анвар-бея — тот предложил ей сожительство, а Аббас хочет сделать Сейиду хозяйкой дома, матерью своих детей.

А если он действительно стремится исправиться, стать человеком долга, деловым, обязательным, честным?.. Не зря же у него был такой отец — кровь что-нибудь, да значит! Наследственные черты не обязательно проявляются с самого детства… Тогда Сейида должна ему помочь в этом — поступить иначе было бы просто бесчеловечно. У нее есть предчувствие — Аллах благословит этот брак двух грешников, которые так необходимы друг другу, чтобы не свернуть с дороги добродетельной жизни и не спотыкаться о частые камни соблазнов.

И Сейида дала согласие.

Аббас занял сто фунтов у коммерсанта, поставлявшего бумагу его типографии, и столько же у хаджи Мустафы, старого приятеля отца, иначе новобрачная могла бы сразу заметить несоответствие между россказнями супруга и печальной действительностью. Теперь Аббас вновь мог изображать состоятельного человека.

Небрежная беззаботность, с которой муж выдавал деньги на хозяйство, казалась Сейиде, знавшей его прежнюю скупость, доказательством полного преображения. Слава Аллаху, Аббас становился все больше похожим на своего покойного отца. Он уходил из дому рано утром и, возвращаясь к обеду, степенно обсуждал достоинства новой машины для офсетной печати, которую собирался купить, советовался, как поступить с заказчиками. Приходил он очень поздно, совершенно измотанный — срочный заказ министерства просвещения заставлял работать круглые сутки. Ничего не поделаешь, учебники надо сдать до начала занятий в школах…

Вскоре Аббасу пришлось одолжить еще сотню фунтов, чтобы уплатить карточные долги. И добро бы эта игра доставляла ему удовольствие — в том-то и дело, что нет. Он садился за карты в единственной надежде крупно выиграть и выкарабкаться из безденежья. Словом, Аббас чувствовал себя чуть ли не мучеником, вынужденным к тому же нести бремя страданий в полном одиночестве. И пожаловаться некому: от Сейиды он все скрывал.

Аббас занимался своими мифическими делами с заказчиками, адвокатами и посредниками. А ничего не подозревавшая Сейида верила ему. Вскоре она почувствовала, что забеременела. Неужели и вправду у нее будет ребенок?! Она просто не могла в это поверить. Служанка посоветовала сходить к знахарке Ихсан, та уж точно скажет: ошибка или нет. Прошло несколько томительных дней, и последние сомнения Сейиды рассеялись — Аббас, да продлит его дни Аллах, подарил ей надежду стать матерью. Она была полностью поглощена этим приближающимся событием, и отлучки мужа не только не волновали, но даже умиляли ее — кто бы мог подумать, что Аббас способен на такую самоотверженную заботу о семействе.

Как-то после обеда заботливый супруг поделился своим затруднением:

— Чек от министерства просвещения еще не получен, а тут надо срочно платить за бумагу. Ума не приложу, что делать!

Он устало откинулся в кресле.

— Это мерзавцы чиновники нас подвели. Мало того, что каждому пришлось давать в лапу, словно я просил у них что-то противозаконное, — нет, просто оформить счет за выполненную работу… Мало этого! Теперь они лепечут, что заболел какой-то делопроизводитель, а документы, мол, лежат у него в сейфе… — Аббас глубоко затянулся сигаретой. — Завтра истекает срок платежа за бумагу. И отсрочек не будет, я уже тянул сколько мог…

— Чем это грозит?

— Продадут типографию с молотка, и только, — криво улыбнулся Аббас.

— И ты так спокойно говоришь об этом! — возмутилась Сейида.

— А что прикажешь делать — стреляться?.. Пожалуй, попробую нажать на своих должников. Хаджи Мустафа давно обещал вернуть… Хозяин табачной лавки Антон… Еще кое-кто… — Он тяжело вздохнул. — Да поможет нам пророк Иса!

— А если они не отдадут?

— Тогда конец! Уж больно короткий срок, а должники и кредиторы раскошеливаются неохотно…

Сейида в волнении вскочила со стула.

— Ты что, с ума сошел? Разыгрываешь невозмутимого бизнесмена, а типографию того и гляди опишут!..

— Чем я-то виноват? Все это проклятое министерство…

— А почему у тебя нет свободных денег? Ты ведь коммерсант и должен быть готов ко всяким неожиданностям.

— Мы разворачиваем большое дело, откуда же взяться лишним деньгам?

Сейида задумалась.

— Сколько тебе нужно?

— Четыреста фунтов, — убитым голосом произнес Аббас.

— Четыреста?!

— Мне должны заплатить пятьсот. Но я их получу не раньше чем через неделю…

Наступило тягостное молчание. Наконец Сейида решилась:

— Я дам тебе эту сумму, но ты мне вернешь сразу, как только получишь от министерства!

— Это исключено. Я не могу транжирить твои сбережения!

— Я что-то не понимаю…

— Не хочу, чтобы жена оплачивала мои долги! — раздельно и внушительно произнес щепетильный супруг.

Сейида не верила собственным ушам. Неужто Аббас изменился до такой степени? И это тот человек, который отнимал последний пиастр у девчонки-служанки, мечтал о гнусном положении сутенера, подделывая талоны Тавхиды!

А теперь он гордо отказывается взять деньги собственной жены, хотя беда угрожает семейному достоянию — типографии, которая кормит не только его одного, но и ее тоже. Поневоле растрогаешься…

Сейида нежно обняла мужа.

— Ты слишком щепетилен, Аббас!

— Я не имею права тратить твои деньги… Они для меня неприкосновенны.

— Мы одна семья, Аббас. Мои деньги принадлежат тебе, и наоборот. Родятся наследники, надо подумать о них… Это лучший выход… Ты уверен, что четырех сотен хватит?

— Сказал — не возьму!

— Но ведь я даю тебе в долг. Не упрямься!

Аббас заколебался.

— Если ты так настаиваешь…

— Ну, вот и чудесно! Сейчас выпишу чек, утром ты по нему получишь — и конец всем твоим затруднениям.

Браво, Аббас! Можешь выйти к рампе и раскланяться — ты до того здорово сыграл свою роль, что Сейида не только ничего не заподозрила, а просто умоляла взять деньги!

На следующий день Аббас-бей эль-Бараи с важным видом зашел в банк, получил четыреста фунтов, потом, возвратив кое-какие долги, оставшуюся сумму проиграл в карты.

И вновь повторилась комедия вымогательства, только с другим сюжетом. Наконец-то Аббас нашел свое призвание — он разыгрывал сцены с таким мастерством, что Сейида ни на мгновение не почувствовала обмана. Впрочем, на счастье Аббаса, она не слишком задумывалась над его поведением — больше всего на свете ее занимало уже недалекое теперь рождение ребенка. Сейида постоянно прислушивалась к себе: вот он начал шевелиться… переворачиваться… Движения ее стали медлительны, осторожны, она и ходила словно по стеклу, боясь как-нибудь повредить младенцу.

А Аббас все чаще и чаще нуждался в деньгах на реализацию своих грандиозных проектов. Он действовал беспроигрышно — все нынешние затраты оплатятся сторицей, надо думать о детях, о будущих наследниках его превосходительства Аббас-бея эль-Бараи!

Сейиду радовала предусмотрительность мужа.

— Да продлит Аллах твои дни! — частенько говорила она, выслушав очередной рассказ Аббаса о прошедшем утомительном дне.

— Все в руках божьих… Сегодня жив-здоров, а завтра кто знает… — философски замечал супруг. — Хочешь обеспечить будущее детей — торопись!

— Ты и так работаешь день и ночь!

— Что делать!.. Хотелось бы построить новый цех, купить ротограф…

— Это не та машина, о которой ты говорил?

— Об офсетной? Нет — эта в шести цветах печатает… Силища, зверь! — Аббас замер в молчаливом восхищении — видно было, что потрясающая машина как живая стоит перед его глазами, — и, очнувшись, добавил: — Но она и стоит целое состояние, я тебе скажу! Да и установить-то ее толком негде. Видно, придется все бросить на полпути…

Пока муж рассуждал — так трезво, так здраво, — Сейида размышляла о маленьком существе, которое шевелилось в ее чреве. Теперь между ней и Аббасом появилась прочная душевная связь. Ведь он отец ее будущего ребенка. И Аббас сознает свою отцовскую ответственность, он в поте лица трудится ради этого существа.

— Жаль, жаль… — продолжал бормотать Аббас. — Хоть бы кто под проценты дал в долг!..

— Зачем терять на процентах?

— Если мне удастся осуществить задуманное, мы получим такие прибыли, которые с лихвой покроют все затраты.

— Послушай, у меня есть приличные сбережения. Бери, сколько тебе нужно. Ведь это для дела.

Аббас с укором, как бы осуждая себя, покачал головой.

— Но я не вернул тебе прежнего долга…

— Не стоит заводить об этом разговор, Аббас, — ласково сказала Сейида.

Супруг задумался.

— Ну что же, — произнес он, наконец, — я возьму у тебя деньги, но при одном условии…

— Я слушаю, — подбодрила его Сейида.

— Если ты согласишься, чтобы я отписал на тебя землю… Разумеется, все постройки, которые мы там сделаем, станут твоей собственностью.

— Неважно, что кому будет принадлежать… Мы ведь для наших детей стараемся…

— Нет, нет, иначе меня совесть замучит. Переведем на твое имя участок в переулке эль-Гамамиз и будем в расчете.

На следующий день Аббас потащил Сейиду обозреть ее будущие владения. По узкому переулку, создавая еще большую тесноту, ходил пятый номер трамвая. Они остановились возле тележки с прохладительными напитками, стоявшей на краю пустыря, и Аббас широким взмахом руки очертил участок, границами которого были улицы Баб эль-Хальк, эль-Азхар и Мухаммед Али, — небольшой квартал дряхлых, полуразрушенных домов.

— Похоже на тот район, где я родилась… — с некоторой долей разочарования произнесла Сейида.

— Глупая, все эти дома будут снесены! — снисходительно рассмеялся Аббас. — Сюда вольется улица эль-Халиг, и ширина проспекта достигнет ста метров… Вот увидишь, какую я здесь типографию отгрохаю!

— Сколько себя помню, идет болтовня о реконструкции, а все остается по-прежнему. Снесли несколько домишек, на том все и кончилось.

— Ну, я-то точно знаю. Мне сказали в управлении по благоустройству, что работы завершатся еще в этом году.

Аббас повернулся к торговцу лимонадом.

— Послушай, приятель! Завтра сюда должен подъехать инженер Ид эль-Мукавиль. Передай ему, чтобы он зашел ко мне в контору. Скажи, Аббас-бей хочет его видеть… Он меня знает.

— Обязательно передам, многоуважаемый бей!

Каждое слово этого деловитого разговора бальзамом ложилось на размягченную душу Сейиды. Единственное, что еще ее немного беспокоило, — это пригодно ли избранное место для строительства такой современной типографии, как задумывал Аббас-бей. Для упрощения финансовых операций банковский счет Сейиды целиком перевели на имя Аббаса, теперь Сейида могла отойти от детального обсуждения дел и полностью отдаться ожиданию ребенка.

Это великое событие произошло летней ночью. Схватки начались под вечер, перед заходом солнца. Явился врач, осмотрел роженицу и успокоил домашних:

— Еще рановато.

Он отдал несколько распоряжений, попросил сиделку в случае чего позвонить ему в больницу или домой и степенно откланялся.

Аббас тоже собрался уходить.

— Ты куда? — слабым голосом спросила измученная Сейида.

— Загляну в типографию — срочный заказ. И потом, надо повидать инженера, обговорить кое-какие детали проекта…

— Я думала, строительство уже началось…

— На этой неделе приступим. Как всегда, затянули с оформлением всяких документов. Договоры, сметы, официальные разрешения — сам черт ногу сломит!

— А ты не можешь отложить это на завтра? Мне бы так не хотелось оставаться одной… Я уверена, что доктор ошибается — роды вот-вот начнутся.

— Ты твердишь об этом уже целую неделю.

— И все-таки не задерживайся, я тебя очень прошу.

— Конечно, конечно, дорогая…

Аббас направился к заведению «Вуждан». В городе было затемнение, слышались глухие раскаты отдаленной артиллерийской канонады. Немцы рвались к Каиру. Сирены воздушной тревоги ревели так часто, что, к ним уже привыкли.

Карточная компания давно собралась за ломберным столом. Абдель Барр, чиновник министерства труда и постоянный партнер Аббаса, шутливо покачал головой:

— Опаздываешь! Мы уж начали думать, не заболел ли…

— Наследник задержал! — засмеялся Аббас.

— Можно поздравить?

— Нет еще. Наверное, завтра.

— Ты рад, что станешь отцом?

— Мне-то, честно говоря, все равно, а жена счастлива. До того поглощена этим событием, что даже оставила меня в покое.

Кинорежиссер Омар подбросил в угасающий разговор новую тему:

— Немцы дошли до эль-Аламейна…

— Да, англичанам туго приходится, — отозвался третий картежник.

— Скоро им придется убраться…

— А ты за кого?

— Один черт…

— Сегодня демонстранты кричали здравицы в честь Роммеля!

— Правительство подает в отставку…

— А что изменится?

Вновь заревела сирена и раздались крики: «Гаси свет!»

— Может, спуститься в убежище?

— Дождемся отбоя и продолжим, — предложил Абдель Барр.

Аббас покачал головой.

— Не хочешь играть? — удивился партнер.

— Пойду к жене.

— С каких это пор ты стал таким нежным?

— Боюсь, как бы не испугалась тревоги… В следующий раз посидим подольше…

На улицах царила непроглядная темень. Лучи прожекторов бороздили черное небо. Аббас пешком добрался до дому и постучал в дверь: звонок не работал — электричество было отключено.

Ему открыла служанка с керосиновой лампой в руках.

— А у нас гость! Маленький Габер, — радостно зашептала она.

— Габер? — удивился Аббас.

— Ну да! Так госпожа назвала сына!

— А по мне, как ни назови… Все кончилось, и слава Аллаху!

На пороге спальни его встретила сиделка.

— Поздравляю с новорожденным, бей!

Вот у тебя и появился наследник, Аббас. Наследник долгов, подмоченной репутации, не внушающего доверия имени… Если бы бедняжка Сейида подозревала, какая доля ожидает ее сына!

Аббас вошел в комнату и радостно воскликнул:

— Какое счастье, Сейида! Благодарение Аллаху, все обошлось благополучно!

— Ты видел ребенка? Мальчик… На тебя похож!

— На меня? Вот уж зря! Разве не хватит одного Аббаса?

Сейида слабо улыбнулась.

— Я назвала его Габером в честь покойного отца.

— И правильно сделала, дорогая. — Он обвел взглядом комнату. — Где же доктор?

— Все произошло так быстро, что он даже не успел приехать, — ответила сиделка. — Пришлось мне принимать роды…

Аббас посмотрел на измученную жену, на крошечное существо, спавшее у ее груди, и подумал насмешливо и горько — перед собой-то ведь незачем притворяться: «Что ты наделал, Аббас? Только этого тебе не хватало!»

Глава 38

Ребенок рос, а вместе с ним — и заботы Сейиды. Все ее чаяния и надежды сосредоточились на маленьком Габере. Кроме него, она никого и ничего не замечала. Пока младенец бодрствовал, Сейида развлекала его, кормила, укачивала, а когда он засыпал, рисовала в мечтах недалекое будущее. Скоро малыш научится произносить отдельные слова, смешно коверкая их и делая забавные ошибки… Потом сделает первый шаг, ухватится за юбку и с этого дня станет ходить за матерью всюду…

Эти блаженные времена не заставили себя ждать. Однако Аббас по-прежнему не имел возможности уделять сыну много внимания — типография отнимала все его время. Новые машины, перестройки и реконструкции, контракты и договоры, тяжбы с заказчиками, государственные подряды… Он так уставал от этой ежедневной текучки, что едва добирался до постели.

Как-то под вечер, когда Сейида только что уложила Габера, раздался звонок в дверь. Служанка пошла открывать и возвратилась несколько удивленная.

— Какой-то мастер Абду из типографии… Я сказала, что хозяина нет дома, но он говорит — пришел к госпоже…

— Мастер Абду? — Сейиде живо вспомнились те далекие годы, когда она жила в доме хаджи Бараи. — Зови его сюда!

Время не пощадило Абду — он высох, сгорбился, поседел.

— Здравствуй, дочка! Все хотел тебя повидать, да не знал, где ты живешь. А то бы уж давно заявился — я твоего отца, да будет с ним милость Аллаха, до сих пор вспоминаю… Какой был работник! Какой человек! Что же ты-то никогда к нам не заглянешь?

— Куда уйдешь от ребенка, дядюшка Абду! Но Аббас постоянно держит меня в курсе дел, говорит, что работа идет полным ходом.

— Полным ходом? — поднял брови старик.

— Ну да… Я сама видела участок в переулке эль-Гамамиз, где строят новую типографию… А новые машины еще не прибыли?

— Какие машины? — еще больше поразился старый мастер.

— Которые мы выписали.

— Это Аббас тебе сказал?

— Да, мы за них уже заплатили полторы тысячи.

— Чего?

— Фунтов…

— Что ты, дочка! — замахал руками старик. — Если бы у нас была хотя бы пятая часть этих денег…

— Ничего не понимаю! — встревожилась Сейида.

— На типографию наложен арест. Кредиторы подали в суд.

Сейида вскочила, не помня себя от внезапного потрясения, закричала:

— Ты с ума сошел!

— Не мудрено — всю жизнь я отдал типографии Бараи, и такой конец!

Сейида вцепилась в старика и усадила его в кресло.

— Ты что-то путаешь? Когда наложен арест?

— Несколько месяцев назад… Аббас пытался добиться отсрочки платежей. Но у него ничего не вышло. Можно было бы постепенно погасить задолженность за счет текущей прибыли, да только не с таким хозяином! Он вычищал кассу до последнего пиастра.

Сейиду било как в лихорадке, все ее тело сотрясалось, и она никак не могла остановить дрожь.

— Может быть, ему нужно было платить за новые машины?

— Лучше бы выкинул старые!

— А как строительство?

— Какое?

— В переулке эль-Гамамиз! На земле, которая осталась в наследство от покойного хозяина… Я сама видела участок.

— Сорок лет работаю у Бараи, но впервые слышу, чтобы у него была земля… Да-а, господин Аббас на все способен… Как он еще родового имения не придумал!

Сейида похолодела. Чтобы не упасть, ей приходилось обеими руками держаться за спинку кресла.

— Ничего… Ни земли, ни типографии… — повторяла она, словно в бреду. — Он меня ограбил…

Внезапно новая мысль поразила ее в самое сердце: «Обобрал своего сына, мерзавец!»

А помнишь урок, Сейида, который преподал тебе Аллям? Почему ты не стала осторожнее, почему не навела справки, когда выходила замуж, зачем поверила россказням Аббаса? Разве ты не знала, что он, обманщик и негодяй?! Ты прекрасно знала его, Сейида, и все-таки попалась — попалась во второй раз, как глупая пташка в знакомую западню!.. И ведь он не требовал у тебя ни миллима, не просил участвовать в своих мифических делах. Он плел свои небылицы, а ты сама заставляла его брать деньги, настаивала, умоляла: облегчи мои карманы, Аббас, обворуй свою глупую жену, своего несмышленого сына.

Что мне сделать с тобой, Аббас? Убить? Ну что ж, посадят меня в тюрьму, и ребенок останется сиротой. Потребовать развода? Разве это вернет потерянные деньги? О господи, какая же горькая судьба выпала тебе, бедняжка Сейида! И твоему сыну уготована такая же участь…

— Как теперь быть, Сейида? — нарушил затянувшееся молчание старый мастер. — Я специально разыскал тебя, чтобы посоветоваться. Я и не подозревал, что ты ничего не знаешь… Да, девочка, наверное, уже поздно — типографию не спасти. Все мы окажемся без куска хлеба…

Аббас вернулся далеко за полночь, но позднее время не спасло его от разговора с женой. Он изворачивался, ссылался на каких-то врагов, ругал должников, громоздил ложь на ложь. Машины, мол, в пути, разрешение на строительство вот-вот будет получено, платежи обещали отсрочить…

Через несколько дней Сейида случайно встретилась с Даляль и узнала, что Аббас пристрастился к картам — вот на что ушли все ее сбережения.

Настал роковой день — типографию продали с молотка. Пришли описывать имущество. Сейида пробовала объяснить, что здесь ничего не принадлежит Аббасу, но это не помогло. Когда чиновники удалились, она собрала свои драгоценности — единственное, что у нее осталось, — и отправилась на улицу Род эль-Фараг к госпоже Фатьме. Банковские сейфы казались ей не такими надежными, как домик прежней хозяйки, окруженный тенистой акацией.

Женщина, которая сошла с трамвая номер восемь на остановке эль-Мухами, ничем не напоминала красотку Наргис. За три года, прожитые с Аббасом, Сейида растеряла весь шик и лоск, весь показной блеск, которому была обязана успехом у мужчин. Теперь ока не красилась, не носила открытых платьев, вызывающе обтягивающих фигуру, не сверкала золотом украшений.

Лицо стало смуглым и простеньким, как у прежней служанки Сейиды. От былой красоты остались лишь большие глаза. Рождение ребенка не прошло для нее даром — фигура оплыла, бедра раздались. У Сейиды уже не было ни сил, ни желания следить за собой.

Она задержалась на трамвайной остановке и внимательно огляделась по сторонам. Ей живо вспомнился день переезда, когда повозка, нагруженная мебелью, медленно повернула на эту тихую улицу. Теперь здесь все изменилось. Кое-где высились многоэтажные дома, поля отступили. Магазинов и лавок стало еще больше. Жителей прибавилось, и повсюду, куда ни кинешь взгляд, шумели крикливые ватаги ребятишек.

Да, что бы ни происходило, дети растут. Скоро и Габер будет так же играть и забавляться со своими сверстниками. Потом пойдет в школу, окончит институт, станет работать, женится… В жизнь войдет новое поколение, и все повторится — радость и разочарования, мечты и надежды, встречи и разлуки. Лишь бы на земле царил мир. А то, как сейчас, с неба сыплются бомбы, неся смерть, разрушения и бедность; люди превращаются в животных, которые плодятся лишь для того, чтобы уничтожать друг друга…

В таких грустных размышлениях Сейида подошла к знакомому дому. Ограды уже не было. Открытый взорам дом, казалось, стал куда дряхлее — весь он как-то осел, обветшал, поник. Сейида медленно поднялась по знакомым ступенькам и позвонила. Никто не спешил открывать. Раньше звонок, как правило, не работал. Может быть, и теперь то же самое? Она постучала. Из глубины дома послышался голос Фатьмы:

— Открой, Кусар! Наверное, Наима пришла.

Припомнилось, как Фатьма когда-то кричала Самихе: «Открой, доченька, наверное, Сейида пришла». Печальная улыбка тронула ее губы.

Дверь открылась — и Сейида увидела перед собой немного удивленную молодую девушку.

— Кусар, ты ли это! — вырвалось у нее.

— Сейида! — обрадовалась прежняя любимица.

— Кто там, Кусар? — нетерпеливо крикнула Фатьма, до которой доносились приглушенные восклицания из прихожей.

— Это Сейида, тетушка!

— Кто-кто? — не поняла госпожа.

— Наша Сейида! — Кусар повернулась к гостье. — Что же мы стоим? Пойдем в комнаты!

С замиранием сердца Сейида двинулась по коридору. Почему Фатьма никак не отозвалась, когда Кусар объяснила, кто пришел? Может быть, Хамди проговорился, где он встретил Сейиду? Ну, конечно, не он сам — он бы не стал рассказывать матери о подобных прогулках, — а его приятели. Нет, Хамди обещал ей молчать, а он из тех редких людей, на чье слово можно полностью положиться. Да и вообще, не в его привычках говорить о людях плохое… Но Фатьма могла и случайно услышать что-нибудь от соседей или знакомых торговцев — хорошие вести спят, а дурные летят.

«Перестань! — одернула себя Сейида. — Фатьма тот человек, к которому можно прийти, что бы ни случилось…» Она вошла в гостиную и увидела госпожу, которая приветливо улыбалась ей со своего кресла. Фатьма сильно постарела, исхудала, седые волосы поредели…

— Добро пожаловать, Сейида! Что долго не заходила? Нехорошо забывать тех, кто тебя любит.

Сейида поцеловала слабую, старческую руку и опустилась на пол, возле кресла Фатьмы. Кусар поспешно подняла ее и усадила рядом с собой на диван.

— Ты пополнела, — заметила она, не сразу отнимая руки от талии Сейиды.

— А ты похорошела! Тебя просто не узнать.

— Вот она какая у нас: и красивая, и добрая, и заботливая! — похвалила Фатьма. — Повезло Хамди — хорошая у него жена будет.

Эти слова поразили Сейиду до глубины души. Как, эта девочка, которую она носила на своих плечах, невеста Хамди?! Не хрупкая, нежная Софа, не Сейида, которая его так любила, а этот ребенок!

Немного придя в себя, Сейида горячо проговорила:

— Пошли им Аллах всякого счастья!

Кусар залилась румянцем и смущенно засмеялась:

— Еще рано об этом думать, тетушка… Но в любом случае я тебя не оставлю.

— Буду молить бога, чтобы ничего не случилось, — искренне пообещала Сейида. — Лучшего жениха тебе не сыскать в целом свете. Да ты и сама это, наверное, знаешь, Кусар. — Она вновь повернулась к Фатьме. — А что слышно о Самихе?

— У нее все в порядке. Я давно бабушка! Можешь меня поздравить, — отозвалась госпожа.

— С внуком? — поинтересовалась Сейида.

— Уже двое, — улыбнулась Фатьма, — мальчик и девочка.

— А у меня один сын.

— Ты опять вышла замуж? За кого?

— За Аббаса, владельца типографии. Я жила у них в доме до того, как попала к вам.

Фатьма благожелательно кивнула. Видно было, что эта новость обрадовала ее и сняла с души озабоченность за судьбу Сейиды.

— Слава Аллаху!.. Ну и как семейная жизнь?

— Лучше не вспоминать… Поговорим о чем-нибудь более приятном.

— Неужели все так печально, Сейида?! — встревожилась Фатьма.

— Да, госпожа… Опять не повезло мне с замужеством. Все мои сбережения в карты проиграл!

— Это страшный порок! Чаще всего такие люди неисправимы… Что же ты намерена делать?

— Вот собрала свои драгоценности, решила просить вас взять их на сохранение. Того и гляди окажусь с сыном на улице.

Сейида достала украшения и протянула Фатьме.

— Положи в шкаф, — отозвалась та, — сама ведь знаешь куда… В любой момент придешь и возьмешь.

Все трое помолчали. Гостья думала о своем, а Фатьма и Кусар были слишком расстроены ее признанием. Наконец Сейида очнулась от своих невеселых размышлений и спросила о Хамди. Кусар опередила Фатьму и оживленно заговорила:

— Он ушел из газеты «Эль-Вафд», потому что партия, которая ее издает, сформировала правительство при поддержке английских танков, Он теперь издает свой журнал вместе с Рошером и Салахом. Они сняли помещение на улице эль-Инша, а совсем недавно купили оборудование на аукционе. У них теперь даже есть ротационная машина! Правда, очень старая — из типографии Бараи…

Сейида не смогла сдержать удивления:

— Из типографии Бараи?

Кусар кивнула.

До чего же тесен мир, Сейида! Кто бы мог подумать, что машины, на которых работал твой отец, станут принадлежать Хамди!

Глава 39

Успокоившись за судьбу драгоценностей, Сейида вернулась домой. Аббас уже ждал ее, сгорая от злобы и нетерпения — чем больше он был виноват, тем сильнее злился.

— Где была? — накинулся он на жену.

— У черта на рогах! — отозвалась Сейида.

— Ты у меня поогрызаешься!.. Отвечай на вопрос.

— Тебя это интересует?.. Тогда — на улице Род эль-Фараг, у госпожи Фатьмы. Ну и дальше что?

— Можно подумать, что я тебе не муж?!

— Порядочный муж не обкрадывает свою жену.

— Прикуси язык… Знаешь, сколько я на тебя денег выбросил? Один этот дом чего стоил!

— И все в долг!

— В долг дают только тем, кому доверяют.

— Ну, уж если тебе доверяют…

— Да, представь себе, я пользуюсь доверием и уважением! Меня считают благородным человеком.

— Тогда тебе не о чем волноваться — и дальше будут считать…

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать?

— По-видимому, в вашей компании вообще нет понятия о чести.

— Нет, есть!

— Что же это такое?

— Когда жена не шляется невесть где!

— А если ты ограбил ее? Если ей нечем накормить ребенка? Ты сам толкаешь меня на старую дорожку!

— Не болтай зря! Я тебя ни в чем не ограничивал…

— И ты смеешь это утверждать после всего, что случилось?

— Каждый может прогореть. Ни один деловой человек от этого не застрахован…

— Ты деловой человек?!

— А разве я не работаю?

— Ну да, за карточным столом!

— Нет ничего зазорного, если мужчина и сыграет с приятелями.

— Но ты промотал деньги своего сына! Ставишь на зеленое сукно его будущее! Бог не простит тебе этого!

— Если бы удалось одно дельце, мы бы со всеми долгами расплатились, да еще и новую типографию отгрохали.

— Ты и в старой-то никогда не бывал. Тебе на все наплевать! Зашел бы хоть раз, поглядел, как деньги достаются.

— Ну, еще не все потеряно, — примирительно сказал Аббас. — Есть чем заняться — и переплетная мастерская осталась, и кое-какие печатные машины… Нужно лишь немного денег, чтобы заплатить за бумагу.

— А откуда их взять?

— Я думал, у тебя завалялось.

— Ты меня обчистил до нитки!

— А украшения?

— Какие?

— Твои! Не мои же…

Сейида вспомнила Алляма. Кровь бросилась ей в лицо.

— У меня ничего нет.

— Тогда не о чем и говорить.

Аббас ушел. С этого дня он ни разу не пытался возобновить разговор о драгоценностях. Да его почти и не было дома — являлся только ночевать. Сейида смотрела на это сквозь пальцы, муж словно перестал существовать для нее. Она не обременяла Аббаса никакими просьбами, никакими домашними поручениями. Даже если бы он вообще не показывался, Сейида, наверное, не заметила бы его отсутствия. Теперь ее беспокоило только одно: как бы сэкономить деньги. Жалких остатков сбережений не могло хватить надолго, и она решила, что в теперешнем положении надо самой хлопотать по хозяйству — держать слуг просто расточительство. Когда дошло до старой кухарки, та горько расплакалась:

— Куда я пойду из твоего дома, госпожа моя? Меня уже нигде не возьмут. Позволь остаться с тобой, а там что бог даст!..

Пришел черед и вещам. Статуэтки, вазы, ковры постепенно перекочевали в лавку перекупщика. Однако нужда одолевала все больше.

Если бы она могла зарабатывать деньги! Но как?.. Вернуться к Даляль теперь, когда она стала матерью? От одной мысли об этом Сейида приходила в ужас. Нет, что угодно, только не это! Мать Габера не может быть красоткой Наргис.

А если наняться в служанки, как когда-то в молодости? Правда, силы уже не те, чтобы целыми днями гнуть спину за стиркой белья и мытьем полов… Но разве она не в состоянии сделать это ради Габера? Кто еще позаботится о нем, кроме матери?..

Отца у ребенка, можно сказать, нет. Аббас занят только собой. Единственная польза, которую способен принести факт его существования, — это то, что Габера никогда не назовут незаконнорожденным. Всегда и всюду спрашивают об отце: «Кто он такой?.. Чем занимается?.. Бараи или Гараи? Простите, я не расслышал!» Подобная сцена повторится десятки раз — и при поступлении в школу, и в институте, да мало ли где еще! И слава Аллаху, ее сын будет знать, что ответить.

Габер, его настроение, его здоровье — ни для чего другого не оставалось места в сердце Сейиды. «Дорогой мой, бесценный! — шептала она, склоняясь по ночам над кроваткой сына. — Если бы я могла оградить тебя от всех трудностей и опасностей, которые выпадут на твою долю!..»

— Габер, что с тобой? Ты болен? — насторожилась она как-то вечером, укладывая его спать.

— Нет, мама, я просто устал.

Утром он был сам на себя не похож — не бегал, не прыгал, не носился по дому, не окликал из окна бродячих торговцев. Сейида поделилась своей тревогой с кухаркой. Та хотела ее успокоить и сказала, что это, по всей видимости, обыкновенная простуда. Но даже такое предположение, казалось бы, не грозившее ничем страшным, переполошило Сейиду.

— Надо немедленно показать мальчика врачу!

— Это стоит денег, — робко напомнила кухарка.

— Мне сын дороже!

— Тогда, может быть, сходим к доктору Абдель Рахиму? Он живет в нашем доме.

В полдень они пошли на прием.

— Проходи, милая! — приветливо встретил ее доктор. — Что случилось?

— У мальчика сильный жар…

— Ну ничего, бог даст, все обойдется, — ласково проговорил Абдель Рахим, укладывая Габера на кушетку.

Он простукал ему грудь, спину, внимательно прослушал легкие… Сейида напряженно следила за его действиями.

— Он болел корью? — поднял голову доктор.

— Нет, Аллах миловал.

— Тогда это корь… Все дети ею болеют, и чем раньше, тем лучше… Как величать этого маленького проказника?

— Габер Аббас эль-Бараи.

Все так же неспешно доктор выписал рецепт и сказал:

— Теперь я сам к вам приду.

— Зачем вам утруждать себя, доктор?

— Пустяки! Зайду по-соседски, выпью чашку кофе, поухаживаю за вами…

— Это очень опасно, доктор? — испуганно спросила Сейида, подталкиваемая безошибочным материнским чувством.

— Нет, нет… — отозвался Абдель Рахим.

Но Сейида не ошиблась. Несмотря на успокоительные заверения доктора, болезнь Габера протекала тяжело. Мать не отходила от его кроватки. Иногда в комнату сына заходил и Аббас, но в его поведении чувствовалась какая-то натянутость и плохо скрытое равнодушие, будто он навещал соседского мальчика. Посещения доктора были намного приятней, и стоило Габеру услышать знакомый голос в передней, как на его губах появлялась слабая улыбка.

Наконец кризис миновал. Мальчик быстро пошел на поправку. Он уже играл, сидя в постели, охотно разговаривал, смеялся, а однажды, во время очередного визита Аббаса, попросил отца купить игрушечный пистолет.

Аббас вызвал жену в другую комнату и потребовал:

— Давай деньги!

Как Сейида ни привыкла к наглости своего супруга, она возмутилась:

— И ты еще осмеливаешься у меня спрашивать?!

— У меня нет ни миллима, ты это можешь понять? — В голосе Аббаса прозвучала необычная для него человеческая нотка.

И впервые за долгое время она внимательно посмотрела на мужа: феска потерлась, пиджак обтрепался, манжеты брюк висели пыльной и грязной бахромой.

— Снял бы ты это тряпье, Аббас, — тихо посоветовала она. — Надень галабею, как твой отец, пойди в типографию и начинай-ка работать… Станешь наборщиком, печатником, на худой конец сторожем. Делай что угодно, только, молю тебя, зарабатывай деньги честным трудом.

— Я сыт по горло твоими проповедями! — вскипел Аббас. — Мне деньги нужны, а не наставления!

Сейида приблизила к мужу разгневанное лицо.

— В таком случае оставь меня в покое! Не я к тебе пристаю…

— Ребенок просит игрушку, а ты…

— Хватит с нас горя и забот, которые ты принес! Сын болен, а его отец и не побеспокоился, чтобы достать денег на лечение. Придешь, наешься, напьешься, уляжешься спать — тебе и горя мало! А на что я покупаю еду, чем плачу за квартиру?!

— Припрятанными деньгами!

— Ах, вот как ты заговорил! Тебе, наверное, кажется, что у меня миллионы, которые никогда не кончатся?! Тебе мало, что ты получил полную свободу?! Нам ничего от тебя не надо, только оставь нас в покое.

— Ну хорошо же, ты об этом пожалеешь! — угрожающе прошипел Аббас и хлопнул дверью.

Сейида пошла в комнату сына, опустила голову на детскую кроватку и горько расплакалась… Тут целыми днями ломаешь голову, где добыть средства на жизнь, а заботливый отец является и требует денег — будто он в самом деле хочет купить сыну игрушку! Знаем мы эти подарки: все кончится за карточным столом… Если уж тебе так загорелось, пойди в типографию и заработай. Она бы и сама пошла, только кто ее примет… Может, обратиться к Анвару? А что это решает? Конечно, он не откажет в нескольких фунтах, но не больше того. Не выплачивать же ему ежемесячное пособие своей бывшей любовнице…

А что, если попросить Хамди устроить ее на работу? Она возьмется за что угодно… Можно быть уверенной — он непременно придет на помощь. Но без крайней нужды нельзя пользоваться великодушием этого благородного человека. Лучше продать что-нибудь из мебели… А потом — остаются ведь ее драгоценности.

И без того нелегкая жизнь с каждым днем становилась все труднее. Войне не видно было конца. Цены росли. Пришлось переменить квартиру, распродать обстановку, оставив для себя только самое необходимое.

— Не печалься, — успокаивала хозяйку старая служанка. — Главное, что Габер выздоровел.

— Тяжело у меня на сердце. Места себе не нахожу. — Что еще нас ждет впереди…

— Аллах милостив.

— Пожалуй, не мешало бы подыскать квартиру поменьше. Эта тоже велика.

— И то верно. Убирать уже стало невмочь… — с готовностью согласилась служанка.

— Ты бы присмотрела что-нибудь подходящее.

— Да зачем далеко ходить. Прямо в нашем доме, наверху, на чердаке, есть две небольшие комнатки. Раньше там жил один итальянец, но его недавно арестовали.

— А какая плата?

— Не знаю. Спрошу у бавваба Ибрагима.

Дождавшись конца месяца, Сейида с Габером и служанкой переехали под крышу. И опять можно было продать кое-что из мебели.

Глава 40

Когда Аббас явился на прежнюю квартиру и увидел объявление о сдаче внаем, он воспринял это как очередной маневр супруги — опять прибедняется! Пылая праведным гневом, глава семьи разыскал беглецов и потребовал объяснений.

— Тебе высоко подниматься? Плати за квартиру и живи там, — устало ответила Сейида, — пока она пустует.

Аббас злобно выругался и удалился. Вернулся он дня через два в стельку пьяный. Цель визита, насколько можно было понять из его выкриков, не изменилась: Аббас пришел за деньгами. Сейида попыталась уложить мужа спать, но уговорить его было невозможно. Дело дошло до того, что он набросился на нее с кулаками.

— Ну, говори, где твоя кубышка? Выкладывай свои драгоценности!

Ребенок проснулся и заплакал. Перепуганная служанка с криками выскочила на лестницу. Прибежали соседи, кинулись утихомиривать разбушевавшегося супруга. Громко икая, Аббас настаивал на своих правах:

— Это мой дом!.. Я здесь хозяин, что хочу, то и делаю!..

— Здесь тебе ничего не принадлежит, ни одного гвоздя!

— Помолчи! Ты должна быть покорна, как положено порядочной жене!

— Я давно тебе не жена! Требую развода, пусть все слышат!

Соседи попытались увести Аббаса, но он вырвался, схватил стул и бросил в окно. Зазвенели разбитые стекла.

— Больше чтобы ноги твоей здесь не было! — вышла из себя Сейида. — Полицию позову!

— Зови! Право на моей стороне… Я тебя взял с панели, сделал хозяйкой дома, матерью!..

— Постыдился бы говорить такое при сыне… — Урезонивали его соседи.

— Что ему сын? Он обокрал его! Последний кусок готов вырвать у собственного ребенка!

— Я тебя проучу! Я тебе припомню! — кричал Аббас, которого стаскивали по лестнице.

— Нехорошо, — стыдил его бавваб Ибрагим, — жена ведь она тебе.

— Хорошая жена не гонит мужа из дому!

Наконец все стихло. Сейида взяла сына на руки.

— Почему отец так кричал?

— Лучше бы у тебя вообще не было отца! — с сердцем сказала Сейида.

Кончалось жаркое лето, повеяло осенней прохладой. Окна теперешнего их обиталища выходили прямо на крышу. Отсюда были видны лишь верхушки минаретов и гребень горы Мукаттам, полукругом сжимавшей Каир. Сейида грустно вздохнула и подошла к другому окну, из которого открывался вид на реку. Зеленые поля, освещенные заходящим солнцем, расстилались по берегам…

Вдруг ей послышались осторожные шаги, звяканье ключей, скрип двери. Сейида посмотрела в сторону соседней квартиры, окна которой тоже выходили на крышу. Вспыхнул свет, на занавеске обозначилась тень мужчины. Вскоре раздался приглушенный звук дверного звонка. В окне появился женский силуэт. По-видимому, эту квартиру снимали только для свиданий, в другое время она казалась необитаемой. «У каждого есть своя Лейла^[30]…» — печально подумалось Сейиде.

Спустилась ночь, город укладывался спать, шум: улиц затих. Служанка поправила одеяло у разметавшегося Габера и подошла к Сейиде. Та очнулась от своих дум и тревожно спросила:

— Ты хорошо заперла дверь? Не дай бог, Аббас заявится!

— Не волнуйся, все давно закрыто… Может, поешь что-нибудь?

— Принеси, пожалуй, сыру и маслин.

Старушка поспешила на кухню.

Сыр показался Сейиде безвкусным. Она с трудом заставила себя проглотить несколько кусочков. Мысли ее все время возвращались к Аббасу.

— Не будет нам от него покоя, — произнесла она вслух.

— Может, угомонится, — неуверенно предположила служанка. — Как-никак, сын у него…

— Вряд ли… Такого человека только могила исправит. Какая я дура, что согласилась выйти за него замуж! Дорого мне обошлась эта глупость.

— Не гневи судьбу, дочка. Все-таки ребенка от него родила. Разве сын для тебя мало значит?

— В Габере вся моя жизнь!

— Тогда терпи ради него.

— А из-за кого еще я стремлюсь избавиться от этого кровопийцы? Дай ему волю, так он последнее из нас высосет. Не на что будет отдать сына вшколу, уж о дальнейшем я и не загадываю…

— Да… Видно, ничего не поделаешь — пусть уходит, Аллах с ним.

— Если бы! Только он никуда уходить не собирается. Зачем? Ему и здесь неплохо… Каждый день является, как на работу, все денег требует. А где их взять? Пора уже мне самой куда-нибудь устраиваться…

— Куда?

— В прислуги пойду. Сама знаешь, я ведь все умею — и стирать, и готовить… На будущий год Габеру уже в школу. Надо как-то выкручиваться. Но главное сейчас — избавиться от Аббаса.

— Разойдитесь по-хорошему, и все тут.

— Я уже просила его дать развод — наотрез отказался.

— Что же делать будешь?

— Пойду к адвокату, посоветуюсь. Видно, придется действовать через суд.

— Ты ему говорила об этом?

— Нет.

— Скажи… Может, подействует — Аббас не из храбрых.

Супруг явился на следующий день на удивление трезвый и тихий. Вежливый стук в дверь сбил их с толку — уж очень это было не похоже на Аббаса. Служанка даже не спросила, кто стучит, но, слава Аллаху, оставила дверь на цепочке. Увидев хозяина, она испуганно вскрикнула. Сейида волчицей, защищающей детеныша, кинулась к двери:

— Что тебе надо?

— Домой пришел.

— Здесь не твой дом!

— С каких это пор?

— С того дня, как ты поднял руку на мать своего сына.

— Выходит, ты мне не жена? И Габер не сын?

— Именно так!

— Ну, это у тебя не пройдет. По всем законам я хозяин дома, твой муж и отец ребенка!

— Дай мне добром развод.

— И не мечтай.

— Я пойду в суд.

— Не забывай о моих правах по шариату.

— Ты не способен содержать семью! Ты вор и грабитель! — крикнула Сейида.

Аббас пропустил эти слова мимо ушей.

— Ладно, — заговорил он примирительно. — В гости хоть пустишь? Я тебя не разорю — выпью чашку кофе…

Неожиданная покладистость мужа охладила Сейиду, вдруг с ним действительно можно договориться…

— Впусти, — сказала она служанке. — Посмотрим, что он скажет.

Аббас вошел в комнату. В руках у него был небольшой сверток.

— А Габер где? — спросил он, оглядываясь.

— Внизу, у соседки.

— Позови его, я вот принес ему кое-какие сладости…

— Оставь себе, обойдемся!

И эта реплика не вывела из себя подозрительно миролюбивого Аббаса.

— Не хочешь, и не надо… Но все равно позови — я ведь по нему соскучился.

— Нежный папочка! — съязвила Сейида.

— А разве он мне не сын?

— Поздненько ты вспомнил об этом.

— Погоди, Сейида. Давай серьезно все обсудим.

— Что именно?

— Я думаю, тебе тоже не понравился тот спектакль, который мы устроили для соседей?

— В этом только ты виноват, — отрезала Сейида.

— Всегда один я… — вздохнул Аббас.

— А кто же еще?

— Мне в самом деле были нужны деньги. Позарез!

— Когда же ты наконец поймешь, что у нас нет никаких денег!

— А на что вы живете?

— Постыдился бы! Вместо того чтобы помогать, как положено отцу, ты вырываешь последнее…

— У меня серьезные затруднения.

— А когда-нибудь было иначе?

— Припомни получше — после свадьбы я тебя всем обеспечил.

— Только мне пришлось за это расплачиваться! Ну довольно! Ты хотел поговорить о чем-нибудь более серьезном?

— Мне нужно уплатить срочные долги. Пустячная сумма.

— Ни миллима не дам! Иди работать!

— Выручи меня сейчас, а там я пойду работать. Обещаю.

— Знаем мы твои обещания…

— Умоляю тебя, Сейида!

— Не разжалобишь. Лопнуло мое терпение. Единственное, что тебе предлагаю, — давай разойдемся. Таким, как ты, нельзя заводить семью!

Вошла служанка, ведя за руку упирающегося Габера. Отец попытался привлечь его к себе, но он испуганно жался к матери.

— Твое воспитание! — в сердцах воскликнул Аббас.

— Ты все сделал для того, чтоб он тебя боялся.

Отец поманил сына и протянул кулек:

— Возьми, Габер. Ты ведь не дурачок, чтобы отказываться от шоколада!

Мальчуган потупил глаза и молча замотал головой. Аббас зло взглянул на Сейиду.

— Я очень тебе советую — одумайся. Не восстанавливай против меня ребенка.

— Оставь нас в покое. И больше нам от тебя ничего не надо.

Через несколько дней Аббас снова явился требовать денег. На этот раз пьяный. Ему не открыли. Он долго стучал в дверь и время от времени выкрикивал:

— Открой! Слышишь, мерзавка? Открой!

— Уходи, или я вызову полицию! — пригрозила Сейида.

— Зови! А я выломаю дверь, если добром не откроешь.

Аббас со всей силой навалился плечом. Застекленная дверь задребезжала под его напором. Он отпрянул назад, бессмысленно посмотрел на преграду и вдруг начал крушить стекла, не обращая внимания на порезы. Опять сбежались соседи, поднялся шум, крик, явилась полиция. Опросили свидетелей, составили протокол.

— Люди! Это же мой собственный дом… — пьяно рассуждал Аббас, раскачиваясь и неуклюже поворачиваясь во все стороны.

Ему перевязали руки и отвели в участок — пусть протрезвится.

На другой день Сейида пошла к адвокату и возбудила дело о разводе. Началась долгая тяжба. Окончательное решение откладывалось до бесконечности. Аббас продолжал устраивать скандалы, громогласно поносить Сейиду и угрожать, что украдет Габера.

Наконец суд вынес постановление: в разводе отказать. Выходя из зала, Аббас насмешливо бросил жене:

— Я нынче не задержусь. Приготовь ванну и ужин.

Сейида шла по улице, ничего не замечая вокруг.

Как жить дальше? Припрятанные деньги давно кончились, драгоценности продавались одна за другой. Пойти работать? Положим, она способна обеспечить себя и Габера, но Аббас… Нет, это невозможно! Для того чтобы удовлетворить его пьяные запросы, никакого заработка не хватит. Остается одно — бежать, скрыться! Никто не заставит ее терпеть издевательства Аббаса. Она не подчинится несправедливому приговору!

— Ну как? — обеспокоенно встретила ее заждавшаяся служанка.

Разве добьешься правды в этом проклятом мире!

— Неужто не развели? — охнула старушка.

Сейида горько кивнула.

— Что же теперь будет?

— Возьму Габера и скроюсь!

— Где?

— Где придется.

— Подумай хорошенько, дочка…

— Я уже все решила. Немедленно ухожу из этого дома.

— Куда?

— К госпоже Фатьме.

— У нее наверняка своих забот хватает.

— Поживу, пока не прогонит.

— А мне как быть?

— Тебе-то что? Оставайся.

— Чтобы хозяин избил меня под горячую руку? Ну нет, лучше пойду попрошусь к дочери.

Сейида торопливо собрала чемодан, одела Габера, заперла квартиру и спустилась вниз. Бавваб Ибрагим удивленно посмотрел на нее.

— Кто спросит меня, говори — уехала, — сказала Сейида в ответ на вопросительный взгляд привратника. — Будь добр, присмотри за мебелью, а то Аббас все изуродует. Скажи ему, что там теперь живут другие…

К великой радости Габера, они уселись в извозчичью пролетку и через весь город покатили в квартал Род эль-Фараг.

Увидев Сейиду с ребенком, Кусар обрадовалась, но тут же заметила чемодан, и брови ее поползли вверх.

— Что-нибудь случилось?

Сейида посмотрела на участливое лицо девушки и расплакалась. Кусар кинулась ее успокаивать, усадила, принесла воды. Пришла встревоженная Фатьма.

— Я не хотела вас беспокоить… Но никаких сил моих больше нет… — всхлипывала Сейида. — Вы уж не ругайте меня, ради Аллаха!..

— Что ты говоришь? — с ласковым упреком сказала Фатьма. — Здесь твой родной дом. Куда тебе и прийти, как не к нам…

— Если бы я хоть одна была, а то ведь сын со мной… — не успокаивалась Сейида.

— Не говори глупостей! Ты нам своя, значит, и сын твой не чужой… Ступай-ка в ванну, потом все хорошенько обсудим.

Сейида послушно поднялась с места.

Кусар обняла Габера.

— Как тебя зовут, братец?

— Габер Аббас эль-Бараи, — охотно отозвался мальчик. Видно было, что ласковая девушка ему понравилась.

Вернувшись из ванны, Сейида опустилась на пол у ног госпожи. Все попытки Кусар усадить гостью на стул не привели ни к чему.

— Оставь ее, — наконец сказала Фатьма. — Пусть сидит там, где ей нравится.

Выслушав горький рассказ бывшей служанки, Фатьма решительно заявила, что беглецы остаются у нее в доме…

Глава 41

Прошло несколько дней. Сейида, которую угнетало постоянное ощущение, что они с сыном доставляют хозяевам массу неудобств, хлопотала по дому, помогала на кухне — словом, изо всех сил старалась быть полезной. Казалось, все шло хорошо, но беспокойство не оставляло ее. Все чаще и чаще она задумывалась над тем, где бы найти работу, чтобы не быть никому в тягость. Больше всего смущало ее присутствие Хамди. Сейида стыдилась ему в глаза посмотреть — не забыл ведь он их последней встречи!.. Но Хамди вел себя так, словно никогда не видел Сейиду в доме Даляль. Разговаривал приветливо и охотно, расспрашивал о чем угодно, только не об этом. Как будто и вправду забыл? Удивительный все же человек!

Сейиде начинало казаться, что она и не покидала этого дома. Габер тоже чувствовал себя прекрасно — все вокруг заботились о нем, баловали, делали подарки.

Неизменная доброжелательность Фатьмы согревала измученную Сейиду, но в глубине души она все же опасалась, что госпожа прекрасно знает ее прошлое, только не подает виду. С одной лишь Кусар она чувствовала себя в безопасности от призраков минувшего. Они снова очень сдружились.

Как-то Кусар пожаловалась, что тетушка Фатьма обеспокоена делами сына — Хамди слишком много работает, все свое время отдает журналу, политике, совсем не бывает дома. Слушая горячие сетования девушки, Сейида с ласковой печалью подумала, что Фатьма здесь, конечно, ни при чем — постоянная занятость Хамди куда больше задевает любящую Кусар.

Сокровенные разговоры чаще всего велись вечером в садике, где когда-то Хамди, Салах и Талаат ждали результата выпускных экзаменов. Дом погружался в сон, ночная темнота окутывала улицы, а они все сидели, задумчивые и притихшие.

Резкий звук шагов заставлял Кусар тревожно вглядываться в темноту, провожая глазами запоздалого прохожего.

— Опять не он…

— Работы много, — оправдывала его Сейида.

— Работа! Работа! — вырвалось у Кусар. — Нельзя же жить одной работой.

— Он молод, честолюбив. Это можно понять…

— Но у него есть мать, близкие. Нужно думать и о тех, кто тебя любит!

— Он и сам радуется, когда ему удается пораньше выбраться.

— Нет, Сейида, ты ошибаешься, — горько вздохнула девушка. — Гранки, верстка, типография, клише… о чем он еще с нами разговаривает?

— Не о модах же ему говорить, — рассудительно отозвалась Сейида.

— Мог бы поинтересоваться, как мы тут живем.

— Разве он дает мало денег?

— Не в этом же дело.

«Ну, это для кого как», — подумалось Сейиде. Когда жизнь течет без помех, все сыты, дома достаток, люди искренне утверждают: не в деньгах счастье. Но попробуй обойтись без них. Шагу не ступишь. За все дерут втридорога. Не дай тебе бог, Кусар, испытать на собственном опыте, что чувствует мать, когда ей не на что купить лекарства для заболевшего сына! Не дай тебе бог узнать, что такое закон, когда ты не имеешь возможности дать взятку! Если бы бедность была человеком, я бы убила ее!

Но Сейида не стала произносить горячих речей — сытый голодного не разумеет. Сейчас Кусар не поймет ее, и слава Аллаху!

— Глядишь, завтра у него дел будет поменьше, тогда и наговоритесь… — только и сказала она.

— Слышишь, Сейида?! — радостно встрепенулась девушка. — Это его шаги… Пойду приготовлю ужин!

Так шли дни за днями… Однажды утром Сейида решила побывать на старой квартире. Она уже оделась, чтобы выйти из дому, как вдруг услышала цокот копыт по мостовой и голос возницы:

— Вот этот дом и есть.

Сейида встревожилась. Она приоткрыла дверь и увидела спину полицейского, который вылез из коляски и направился в лавку бакалейщика Махмуда.

— Послушай, приятель! — донеслось до нее. — Ты не знаешь Сейиду Габер, известную также как Наргис?

— Живет здесь одна Сейида… А насчет другой мне слышать не приходилось.

Полицейский двинулся к дому. Сейида решительно вышла навстречу.

— По какому делу, сержант?

— Мне нужна Сейида Габер, она же Наргис.

— Я Сейида! — коротко ответила беглянка, стараясь унять сердцебиение.

— Значит, ты и есть Сейида? — туповато переспросил полицейский. — Известная как Наргис?

Вот болван! Что ему так втемяшилось ее бывшее имя?

— Да, Наргис — это тоже я!

— Супруга Аббаса эль-Бараи?

— Клянусь Аллахом, она самая, сержант! В чем дело?

— Потерпи, сейчас узнаешь…

— Да не тяни ты! — не выдержала Сейида.

— Ну, поехали, если так торопишься.

— Куда?

— Исполнять постановление суда.

— Какое постановление?

— О возвращении в супружеский дом.

На крыльце показалась Кусар, за ней Фатьма.

— В чем дело, сержант?

Медлительный полицейский вновь забормотал о постановлении. Кусар поняла только одно: Сейиду уводят силой. Она умоляюще повернулась к Фатьме. Та только развела руками.

— Закон есть закон.

— Значит, полиция на стороне этого мерзавца?! — возмутилась Кусар. — А если он снова будет ее бить?

— Ничего не поделаешь… — вздохнула Фатьма.

— Пусть снова бежит!

— Ее опять разыщут.

— С полицией шутки плохи! — горделиво добавил сержант. — Давай-ка, Сейида-Наргис, полезай в коляску и поехали. Мне надо выполнять приказ.

— Прямо сейчас? — горестно воскликнула Кусар.

— У меня на руках постановление, — снова завел полицейский, — доставить Сейиду Габер, известную также под именем Наргис…

— Довольно… — оборвала его Сейида. — Сейчас поедем.

Но сержант продолжал, все так же медлительно и нудно:

— …в дом законного супруга Аббаса эль-Бараи. Улица Садд, переулок эль-Бараи.

— Ну-ка повтори адрес! — встрепенулась Сейида.

— Улицу Садд, переулок эль-Бараи.

Дом Умм Аббас! Место, где Сейида провела худшие годы своей жизни! Она опустила голову. За что судьба так жестоко издевается над ней?

— Придется подчиниться, Сейида. — Фатьма ласково дотронулась до ее плеча.

Сейида выпрямилась.

— Подожди минутку, сержант, я только соберусь.

Она скрылась в доме и вскоре снова появилась с чемоданом в руке. Габер вместе с другими ребятишками стоял в стороне, наблюдая за происходящим. Он вопросительно взглянул на мать.

— Ничего не поделаешь, сынок!.. Надо ехать.

К Сейиде подошла прослезившаяся Фатьма.

— Храни тебя Аллах! Кто знает, вдруг все и наладится… Ты будь с ним помягче… Мужчины как дети, лаской их скорее проймешь…

— Я уж пробовала и так, и этак… — махнула рукой Сейида. — Результат один.

— Может, возьмешь кое-что из своих украшений?

— Лучше повременить…

— Тогда я дам тебе немного денег. Не отказывайся. Пригодятся.

— Большое вам спасибо, госпожа! Верно, уж мне до смерти не расплатиться с вами за то добро, что я увидела в этом доме…

— Не говори глупостей! Ты для меня вторая дочь.

Кусар никак не могла поверить в реальность происходящего.

— Столько болтают о равноправии, а на деле бог знает что творится — с полицией везут к пьянице-мужу! И это в середине двадцатого века!

— Сама я во всем виновата, Кусар, — отозвалась смирившаяся Сейида. — Правильно говорится, выбирай себе спутника до того, как выйдешь в дорогу. Попадется хороший человек, и не надо с ним никакого равноправия.

Они уже подходили к коляске. Сейида порывисто повернулась к Кусар и прошептала:

— Береги Хамди, не ревнуй его к работе. Он тебя любит, поверь, я-то уж вижу. И помни, Кусар: «Дом, в который входит солнце, доктору можно не посещать».

Растроганная девушка бросилась ей на шею.

— Спасибо, Сейида! Если бы только молитвы помогли, я бы день и ночь молилась за тебя и Габера!

Полицейский взял чемодан, бросил на заднее сиденье, помог усесться Сейиде, подал ей Габера и приказал вознице:

— Трогай, Абдель Хамид!

Коляска покатилась по улицам, застревая на оживленных перекрестках. Но сейчас ничего не интересовало Сейиду, и даже хмурое лицо Габера не прояснилось во время долгого путешествия. Вот и знакомый тупик. Возница крикнул:

— Приехали! Дальше сами дойдете, а то там не развернешься.

— Дом-то знаешь? — спросил у Сейиды полицейский.

— Еще бы не знать!

Дверь в типографию была распахнута настежь, как и двадцать лет назад. Дом казался еще более грязным и обшарпанным. Скамейка, может быть, та же самая, на которой любил сидеть ее отец, стояла на улице. И все-таки что-то изменилось… Сейида никак не могла понять… Потом догадалась — исчез шум работающих машин. Из дверей типографии вышел старик. Он приложил ладонь к глазам и сокрушенно закивал головой.

— Здравствуй, дочка! Вот как жизнь круто заворачивает — приходится к старому берегу прибиваться.

— Что делать, Абду, — развела руками Сейида. — От судьбы не уйдешь. Какие у вас-то новости?

— Лучше не спрашивай! Докатились до того, что печатаем объявления, пригласительные билеты, переплетаем старые книги. Едва на хлеб зарабатываем, не то что во времена покойного Бараи.

— Аббас заходит?

— К вечеру — надо же ему забрать дневную выручку! Сейчас-то он еще дома…

Полицейский задрал голову и крикнул:

— Аббас-эфенди!

Тот появился в окне, надевая майку.

— В чем дело?

— Супруга прибыла.

— Слава Аллаху!

— Надо подписать вот эту бумагу.

— Сейчас спущусь…

Торопливо накинув галабею, Аббас босиком сбежал вниз.

— Добро пожаловать, дорогая женушка!

Сейида промолчала. Аббас расписался, сержант медлил уходить. Восстановленный в правах супруг заметил это, полез в карман и достал распечатанную пачку сигарет.

— Вот… Больше даже нечем отблагодарить…

— И на этом спасибо!

Полицейский взял сигареты и двинулся к коляске через толпу набежавших соседей, которые на все лады обсуждали событие.

— Супругу-то с полицией привели!

— Он ей покажет!

— Сам хорош — пьяница и картежник…

— Видать, она его стоит…

— Говорят, в публичном доме служила!

— Подходящая парочка.

— Что верно, то верно…

Семейство поднялось по лестнице. Сейида остановилась посреди пустой комнаты. Чемодан поставила на пол. Габер держался за юбку матери.

— Изволили вернуться? — язвительно поинтересовался Аббас.

— Подлец ты! — от души сказала Сейида.

— Располагайтесь! Апартаменты вам знакомы…

Да, Сейида, ты знаешь здесь каждую половицу…

Сколько горя пришлось повидать тебе в этом доме, сколько обид, сколько несправедливостей! Как радовалась ты, когда вырвалась от своей тюремщицы! И вот все вернулось — ты снова в этих треклятых стенах, Сейида Габер, «известная как Наргис»… Суд вернул тебя, как пропавшую вещь. Государство стоит на страже семейного очага — ему наплевать, есть в этом очаге огонь или нет, можно ли растопить его снова…

— И этот сарай признали нормальным жильем, которым мужчина обязан по шариату обеспечить жену?

— А как же! Есть обстановка, постель… Сам Мухаммед эль-Шефи^[31] не нашел бы здесь ничего противозаконного!

— Да тут хоть шаром покати!

— Если тебе здесь не нравится, сними что-нибудь поприличней… Я возражать не стану!

— Ты зря затевал всю эту историю — у меня ничего нет, — насмешливо проговорила Сейида.

— Полно зря болтать, открывай чемодан, располагайся, — разозлился Аббас. — И не высовывать носа за порог без моего разрешения!

— Я никуда не уйду, можешь быть спокоен…

Габер, недоуменно оглядывавший пустые стены, поднял голову и посмотрел на мать.

— Зачем мы сюда приехали?

Сейида не успела ответить.

— Это твой дом, Габер. Он принадлежал еще твоему дедушке! — отозвался Аббас.

— Не хочу здесь жить…

— Не дури! — прикрикнул любящий папаша. — Будешь слушаться, принесу шоколаду.

— Ничего от тебя не хочу! Ты бьешь маму…

— Если бы она образумилась, все было бы нормально, как у людей. Твоя мать жадная, от этого и скандалы. Ну ничего, одумается!

Он потянул к себе Габера.

— Поди к отцу, дурачок!

Глава 42

Уже несколько дней Сейида жила в супружеском доме. Аббас пропадал целыми днями, возвращался поздно ночью, требовал ужин, заводил нудные разговоры, мешал спать. Сейида, стиснув зубы, лежала в постели, факт существования которой заставил справедливых законников признать Аббаса состоятельным гражданином, и не отвечала на его приставания.

Как-то пьяный Аббас заявил, что хочет побеседовать «в последний раз».

— Пора выяснить все до конца!

— Что выяснить?

— Наши отношения.

— Я остаюсь здесь только по принуждению… Какие отношения могут быть у тюремщика и заключенного?

— Значит, не хочешь договориться добром?

— Не понимаю, о чем ты…

— Тысячу раз тебе объяснял: без денег дел не поправишь!

— Я и так едва свожу концы с концами. Кто знает, может, завтра мне придется сидеть у мечети с протянутой рукой… И твоему сыну грозит такая же участь.

— Не прибедняйся! У тебя есть денежки… Я зна-аю! — Он хитро погрозил пальцем.

— Да если бы и были… — начала Сейида.

— Вот-вот! — обрадовался Аббас. — Я же говорю… Есть денежки, есть!

— А ты здесь при чем?

— Я твой муж.

— Первая обязанность мужа — обеспечить семью. А ты только тащишь из дому.

— Если бы у меня были деньги, я бы не стал у тебя клянчить. Ты просто сквалыга!

— Как хочешь, так и называй…

— Ну хватит! Доставай свою кубышку!

— А что я получу взамен?

— То есть?

— Один продает, другой покупает — так все дела делаются. Чего же тут непонятного?

— Выходит, у меня есть что-то годное для продажи? — удивился Аббас. — Ну-ка, скажи!

— Дай мне развод.

— Опять двадцать пять!.. — не понял супруг.

— Я не прошу, чтобы ты отпустил меня даром. Согласишься на развод — получишь деньги. Ясно?

— Больно ты ловкая!

— А иначе ни миллима не получишь…

— Ты меня плохо знаешь, Сейида!

— Нет, Аббас, я знаю тебя слишком хорошо. Не думай, что вокруг одни дурачки… Я смешаю тебя с грязью, сделаю посмешищем всего квартала, доведу до того, что ты сам будешь просить меня уйти, но тогда не допросишься! Я не боюсь тебя, просто терплю… Но смотри, не доводи меня до крайности — опозорю, даже на сына не посмотрю, даже на память твоего покойного отца, который не смог вложить ни капли разума в твою беспутную голову!

Аббас опешил от такого взрыва. Он оторопело глядел на разъяренную жену и хлопал глазами.

— Ну, что смотришь? — спросила она, резко оборвав свою гневную тираду. — Даешь развод?

— А сколько заплатишь?

— Не знаю… Скажи свою цену.

— Пятьсот фунтов.

— Пятьсот чертей тебе в глотку! — не выдержала Сейида. — Думаешь, я миллионерка?

— Я ничего не думаю. Это ты поразмысли…

— Что же мне, возвращаться к Даляль, чтобы заработать такую кучу денег?

— Мне все равно, где ты их возьмешь.

— Ах так, Аббас. В таком случае ни миллима не получишь, клянусь Аллахом.

— Ну и никогда не уйдешь из этого дома!

— Пусть я не уйду, но я выживу тебя отсюда. Каждый день буду жаловаться в полицию, что ты заставляешь голодать жену и сына!

— Жалуйся хоть губернатору!

С каждым днем жизнь становилась все хуже. Дело вновь дошло до рукоприкладства. Габер, боявшийся за мать, начинал плакать, как только Аббас переступал порог. Эти нервные потрясения не прошли даром. Однажды утром, после очередного скандала, он почувствовал себя совсем плохо — голова раскалывалась от боли, тошнота подступила к горлу, жар охватывал все тело. Сейида решила отвести его к доктору. Но Аббас воспротивился:

— И шагу из дому не сделаешь!

— Ты с ума спятил! Габер заболел! Неужели не понимаешь? Ну хочешь, сам с ним сходи…

— У меня нет денег.

— Что же делать?

Аббас выразительно потер палец о палец.

— Ты ведь на себя все истратишь!

— Ну что ты! Если только останется какой-нибудь фунт…

— У меня нет возможности оплачивать твои развлечения!

— Зато на пустяки деньги сразу находятся.

— Отвести больного сына к доктору, по-твоему, пустяки?

— Вечно ты все преувеличиваешь. Подумаешь, температура поднялась! Просквозило или съел что-нибудь…

— Ну вот что: отойди от двери, сейчас не время для шуток.

— Сказал — не выпущу!

— Кричать буду! Соседей соберу! Пусть вызывают полицию…

— В таком случае придется заткнуть тебе рот! — И Аббас угрожающе двинулся к непокорной жене.

Сейида отпрянула от него, кинулась на кухню и закричала:

— Дом спалю, злобный шакал!

Аббас бросился за ней, но, увидев в руках Сейиды зажженную спичку и бутыль с керосином, остановился.

— Да уймись ты! Давай поговорим спокойно!

— Не о чем нам разговаривать!

— Разве ты не хочешь развода?

— Не хочу!

— Сколько заплатишь?

— Ни миллима!

— A-а, чтоб тебя черти побрали! Ведь сама просила…

— Я и без того знаю, как от тебя избавиться!

— Слушай, потом будешь локти кусать… Я ведь не шучу. Не стал бы с тобой и разговаривать, да деньги нужны позарез.

Не выпуская из рук спички и керосин, Сейида вышла из кухни.

— Ну, что ты еще задумал?

— Решил дать тебе развод.

— Думаешь опять меня провести?

— Позову шейха, и официально оформим бумаги. Довольна?

Неужели перед ней распахнутся двери этой тюрьмы?! Видно, Аббаса и впрямь нужда одолела… Только бы не упустить случая!

— Сколько возьмешь?

— Говори свою цену…

Сейида задумалась… Можно купить свободу ценой оставшихся драгоценностей. Как-нибудь проживут они с Габером. Конечно, жаль выбрасывать деньги на такого подлеца, как Аббас, — сам он и медной монеты не стоит, но что поделаешь, если закон на его стороне…

— Сто фунтов как-нибудь наскребу, — тяжело вздохнув, сказала она.

Аббас нахмурился, с трудом сдерживая ликование. В его положении сто фунтов — большая сумма. Но вдруг можно взять и больше? Не стоит спешить, надо изобразить горькое разочарование… Он скривил губы:

— Всего лишь?

— И те получишь только после развода в присутствии свидетелей.

— Последнее слово: триста!

— Что с тобой время терять… Тебе говорят «финики», а ты твердишь «угольки»!

— Ну хорошо: двести.

— Смотрю я на тебя и не понимаю — то ли ты оглох, то ли в уме повредился? Сказано тебе: последнее отдаю, лишь бы избавиться от этого ада! Неужели непонятно?

— Черт с тобой, давай свою сотню!

— После развода.

— Ну хоть несколько фунтов!

— Э-э, нет, сначала зови шейха.

— Хорошо, сегодня же все оформим. Готовь деньги!

— А ты ступай к адвокату Абдель Ати… Знаешь его контору? Это на улице Адли. И договорись с шейхом.

Супруг согласно кивнул и отправился оформлять документы. Жизнь снова улыбнулась ему. Ай да Аббас! Ай да молодчина! Нечего сказать, провернул сделку: черт знает когда купил за пиастр маленькую замарашку, а теперь отпускает ее на свободу за сто фунтов!

Вечером сделка состоялась. Сейида получила развод, а Аббас — деньги. От адвоката он прямиком двинулся в бар и пропустил пару стаканчиков. Потом завернул к Даляль узнать, нет ли чего-нибудь новенького? Новенькая была. Смуглая, горячая, как огонь. Вечер, начавшийся так счастливо, Аббас закончил у Вуждана, за карточным столом. И проигрался в пух…

На следующее утро Сейида беспрепятственно отвела Габера к доктору Абдель Рахиму.

— Не волнуйся, дочка, — успокоил ее доктор. — У мальчика нервное возбуждение. В таких случаях рекомендуется переменить обстановку или удалить причину… Но я слышал, ты это уже сделала?

— Слава Аллаху, отцепился от нас этот изверг!

— Рад за тебя. Теперь жар у ребенка как рукой снимет… Только не тяни — поскорее переселяйся от Аббаса.

— Мы прямо отсюда пойдем на прежнюю квартиру, доктор. Бавваб Ибрагим сказал, что она не занята.

Когда дверь старой квартирки, наново застекленная и окрашенная домовладельцем, закрылась за Сейидой и Габером, мальчик спросил:

— А он сюда не придет?

— Нет, нет! Не бойся, малыш.

— Никогда?

— Никогда, мой милый.

— И стекла не будет бить?

— Со всем этим покончено.

— Да-а… — недоверчиво протянул Габер. — А он возьмет и приведет полицейских…

— Теперь ему и полиция не поможет. У нас документы, бумаги…

— Значит, можно и к госпоже Фатьме поехать?

— Конечно. Вот обживемся немного и обязательно поедем.

— А там полицейский не ждет нас?

— Нет, мой хороший! С сегодняшнего дня мы свободны. Твой отец не может нам ничего сделать.

— Я его ненавижу!

— Ненависть — плохое чувство, Габер. Сколько бы обид нам ни причиняли, не надо доходить до озлобления.

Сейида присела на стул и задумалась. Великое все-таки счастье, что у нее есть сын! Рядом с ним волей-неволей становишься лучше — забываешь о ненависти, учишься прощать людям… Да, но ведь жить от этого становится лишь труднее! Что-то надо спешно придумывать. Оставшихся драгоценностей надолго не хватит. Необходимо срочно устраиваться на работу.

Размышления Сейиды прервал звонок в дверь — бавваб Ибрагим принес счет за квартиру. Прошли на кухню. Разговорились. Попивая кофе, старик осторожно поинтересовался:

— Как дальше жить собираешься?

— Не знаю. Надо куда-то устроиться.

— У тебя есть что-нибудь на примете?

— Нет.

— Послушай, доктор Абдель Рахим ищет помощника своему санитару. Джавда один не управляется.

— Какая из меня санитарка!

— А ничего особенного и не потребуется. Надо встречать больных, убирать в приемной, стирать халаты, простыни… Глядишь, со временем научишься делать перевязки, уколы, станешь медицинской сестрой…

Лучшего бы она и не желала: работать в своем доме у такого хорошего соседа! Не надо ломать голову, с кем оставить Габера, кто его накормит, приглядит за ним во дворе.

— А ты не можешь узнать, Ибрагим, возьмут ли меня на это место?

— Конечно, Сейида! Как только увижу Джавду, так и спрошу. Доктор — человек добрый, справедливый, он тебя и в деньгах не обидит…

В тот же день все и решилось — Сейида поступила к доктору. Теперь она могла с легким сердцем, не страшась будущего, продать кое-что из золота и устроить Габера в школу.

Глава 43

Началось будничное, размеренное существование. Сейида рано вставала, провожала Габера, убиралась, готовила обед и спускалась в приемную Абдель Рахима. Едва она успевала навести порядок, приходил Джавда, за ним доктор и наконец один за другим начинали тянуться больные.

Как только заканчивался утренний приём, новая санитарка спешила за сыном — звонок с уроков заставал ее возле школы. Вместе обедали, мыли посуду, делились новостями. Иногда Габер шел с ней на вечерний прием. Но чаще убегал во двор поиграть со сверстниками или отправлялся в гости к кому-нибудь из школьных приятелей.

Жизнь не баловала Сейиду разнообразием, но она не жаловалась. Ей было для кого трудиться, для кого уставать. С рождением сына она начала совсем по-другому относиться и к чужим детям. Каждого ребенка Сейида сравнивала со своим бесценным Габером. Разумеется, для любой матери ее ребенок самый красивый, умный, послушный. По Сейиде казалось, что она далека от самоослепления, посторонние люди в один голос говорят, какой Габер симпатичный. У него материнские глаза, открытая, обаятельная улыбка. Конечно, и от отца кое-что есть: сросшиеся брови, волосы, широкий нос. Но слава Аллаху, характером он пошел не в Аббаса, а, скорее всего, в своего деда — переплетчика Габера. Внимательный, заботливый, он всегда помогал матери по дому, делился с ней каждой подаренной конфетой.

К концу утреннего приема Сейиду охватывало беспокойство: как бы не опоздать в школу. И хотя такого не случалось еще ни разу, она бежала сломя голову, заглядывая в лицо каждому встречному мальчику — не Габер ли? Наконец школьники гурьбой высыпали на улицу. Завидев сына, Сейида громко звала: «Габер! Габер!» Мальчик бежал навстречу, протягивал руку, и они шли домой. По дороге он охотно сообщал новости: Абдель Кадер-эфенди показывал сегодня новые буквы; Заки подрался с Омаром; Салах предложил обменяться на половину шоколадки, но он оставил ее маме… Такая доброта приводила Сейиду в восторг, она брала Габера на руки и осыпала поцелуями…

Счастью Сейиды, казалось, нет предела. Какой прекрасный у нее сын! Что бы он ни сделал, все вызывало неизменное восхищение матери. Единственное, чем он мог ее огорчить, — это своей болезнью. Нет ничего трогательнее больного ребенка. В тысячу раз лучше страдать самой, чем смотреть на мучения родного существа и чувствовать, что не можешь помочь… Но мало-помалу Сейида начинала ощущать свою причастность к медицине. Раньше, стоило Габеру немного захандрить, у нее сразу же опускались руки, а теперь Сейида пыталась сама угадать причину, вспомнить нужное лекарство. Когда на другой день она рассказывала доктору очередной «случай из практики», как Абдель Рахим, смеясь, называл ее лечение, он улыбался:

— Ты уже стала настоящим медиком, скоро будешь моим конкурентом… Но давай договоримся: Габер — мой пациент. С этим шутить не надо…

— Не хочется лишний раз беспокоить. И без нас работы хватает…

— Прошу тебя, оставь свою ненужную щепетильность. Это, наконец, просто обидно! В наказание будешь приводить Габера на прием каждую неделю независимо от того, хорошо он себя чувствует или плохо…

Шли дни, Сейида не переставала благодарить судьбу. Все было, слава Аллаху, хорошо: и работа, и домашняя жизнь, и школьные успехи Габера.

Однажды к ним заглянула их бывшая служанка. За разговором не заметили, как стемнело, и гостья осталась ночевать.

— Перебирайся ты к нам насовсем, — предложила Сейида утром, когда старушка собралась уходить.

— Спасибо, милая, на добром слове, но меня дочка ждет. Зять сегодня в ночь работает, а Закия никак не привыкнет оставаться одна. Уж лучше буду навещать вас почаще.

С тех пор она стала приходить чуть ли не каждую неделю. Как-то в разговоре упомянули имя Фатьмы.

— Несколько месяцев у нее не была, — виновато сказала Сейида. — Новая работа, то да се… Обязательно надо навестить, а то я уж беспокоюсь: когда мы уезжали, Фатьма была не совсем здорова.

На следующий день перед началом утреннего приема Джавда перелистывал газету «Аль-Ахрам» и делился новостями с Сейидой.

— Гляди-ка, Ибрагим Абдель Хади формирует правительство… «Мусульманские братья» убили Нукраши-пашу… А это, кажется, касается твоих знакомых из квартала Род эль-Фараг. Только ты не волнуйся…

— В чем дело? — встревожилась Сейида.

— Вдова Мухаммеда эс-Самадуни, — прочитал Джавда, — мать устаза Хамди эс-Самадуни, издателя журнала «Эль-Кифак», скончалась после тяжелой, продолжительной болезни…

— Госпожа Фатьма?! — горестно воскликнула Сейида.

— Вчера состоялись похороны…

Вот и еще одна невосполнимая утрата. Плачь, кричи, кори себя за невнимательность и забывчивость — ничего не поможет. Джавда тщетно пытался успокоить плачущую Сейиду, пришлось закрыть приемную и отвести ее домой.

— Передай доктору, — попросила она сквозь рыдания, — сегодня я не смогу работать. И присмотри за Габербм…

— Не беспокойся, все будет в порядке.

Дом, который Сейида давно привыкла считать родным, был полон незнакомых заплаканных женщин в глубоком трауре. Никем не замеченная, она вошла и примостилась в уголочке.

Бледный, осунувшийся Хамди встречал и провожал пришедших выразить соболезнование. До слуха Сейиды донесся голос тетушки Санайи, не закрывавшей рта даже в такие минуты.

— Слава Аллаху, покойница успела увидеть, как исполнилась ее давнишняя мечта — Хамди соединился с Кусар.

Сейида вновь взглянула на Хамди. Он стоял выпрямившись, усталый, измученный, с красными от слез глазами. На висках пробилась ранняя седина…

Как бежит время, замечаешь это, лишь вглядываясь в постаревшие, изменившиеся лица знакомых. И мысли о бренности жизни приходят только на кладбище. Кто знает, кому суждено завтра оставить этот солнечный мир…

Сейида поспешила отогнать мрачные мысли. Да поможет Аллах всем ее близким.

Вернувшись домой, Сейида застала служанку, которая укладывала Габера. Увидев мать, он потянулся к ней, обнял за шею и зашептал свои мальчишеские новости. Сейида заботливо уложила сына, дождалась, пока он заснет, и пошла к себе. Благодетельный сон смежил ее усталые веки. Вдруг словно что-то толкнуло ее — она испуганно села на постели, не понимая причины своей внезапной тревоги… Но вот из соседней комнаты донесся знакомый голос. Аббас! Сейида вскочила и бросилась к сыну. Аббас стоял возле кровати, пытаясь обнять отстранявшегося Габера, и укоризненно бормотал:

— Что за церемонии, сынок? Разве можно отца забывать?

— Ты как сюда попал? — разгневанно крикнула Сейида.

— А где твое «здравствуй»? — обернулся Аббас.

— Как ты сюда попал, я тебя спрашиваю.

— Дверь была не заперта…

— Ну и убирайся той же дорогой!

— Не расходись, Сейида…

— Полицию позову!

— А что мне могут сделать? Я ведь не вор, не грабитель.

— Ты в тысячу раз хуже!

— Постыдилась бы ругать отца при ребенке…

— Ребенку надо спать! Ночь на дворе.

— А скучать по сыну можно только днем?

— Хватит паясничать! У меня нет никакого желания с тобой разговаривать.

— У тебя живет мой сын…

— Ты все равно не имеешь права врываться в чужой дом.

— Ты настоящий законник, Сейида, — насмешливо улыбнулся Аббас. — Но если мне запрещают видеться с сыном здесь, я найду способ встретиться с ним в другом месте.

— Попробуй только подстерегать его на улице или в школе!

— И это кричат отцу, истомившемуся в разлуке с сыном! — театрально произнес Аббас.

— С каких это пор ты стал им интересоваться?

— Если мое присутствие тебя раздражает — откупись!

— Ах, вот оно что! Ничего не получишь!

— Ладно, посмотрим, на чьей стороне закон.

Аббас ушел, а Сейиде всю ночь снилось, будто он выкрал Габера и бежит с ним по улице, преследуемый толпой. Кажется, его вот-вот схватят, но в последнюю минуту Аббас подкидывает мальчика высоко в небо и Габер исчезает… Этот сон повторялся бессчетное число раз. Проснулась она совсем разбитой и решила не пускать Габера в школу — как бы Аббас и впрямь не выкинул такой штуки. С него станется.

Прошел день-другой, и страхи Сейиды понемногу улеглись. Она, как всегда, проводила Габера, вручила школьному сторожу пять пиастров и попросила:

— Ради Аллаха, Осман, присмотри за ребенком. Никому не разрешай его уводить.

— Уж будь спокойна, глаз с него не спущу.

— Я тебе даже скажу, чего опасаюсь: отец грозился украсть мальчика.

— Ну, со мной этот номер не пройдет!

— Спасибо тебе, Осман.

Днем Сейида прилетела в школу задолго до звонка и не успокоилась, пока не увидела сына среди школьников, толкавшихся в дверях.

Похоже, Аббас сболтнул просто так — ничего не напоминало о его существовании. Но однажды, примерно через неделю, пришел полицейский и принес повестку, предписывавшую Сейиде Габер явиться в участок округа Каср ан-Нил. Сейида очень удивилась:

— В чем дело, сержант?

— Понятия не имею… Сходи и узнай. А мне надо только, чтоб ты расписалась…

Подгоняемая беспокойством, Сейида поспешила в участок и взволнованно обратилась к дежурному офицеру:

— Тут какая-то ошибка!

— Разберемся… — лениво сказал дежурный, заглядывая в повестку. — Пройди вон в тот кабинет.

Сейида послушно двинулась к двери.

Другой офицер, к которому она обратилась, покопался в бумагах и равнодушным тоном произнес:

— Все правильно… решением суда Сейиде Габер предписано привести в участок своего сына Габера…

— Что он такого мог натворить? — всплеснула руками Сейида. — Ему едва шесть лет исполнилось!

— Приведешь на свидание с отцом. Так решил суд.

Сейида ошеломленно уставилась на полицейского. Тот в свою очередь поглядел на нее и переспросил:

— Сейида Габер? Бывшая жена Аббаса эль-Бараи?

— Да… верно.

— Ну, так и не морочь мне голову… Муж подал заявление, что ты запрещаешь ему видеться с сыном. Теперь тебе придется по понедельникам в двенадцать ноль-ноль приводить мальчишку в участок на свидание с отцом.

— Вот подлец! — воскликнула Сейида. — Ребенка должны таскать в полицию, чтобы повидать этого мерзавца!

Полицейский с безразличной миной заполнил какой-то бланк и протянул Сейиде:

— Распишись… И чтобы завтра ровно в полдень мальчишка был здесь, понятно?

Глава 44

И начались еженедельные унизительные процедуры. В назначенный час Сейида с Габером приходили в участок и присаживались на деревянную скамью в комнате дежурного.

Мальчик со страхом впивался в руку матери и замирал… А в это время жизнь в участке шла своим чередом: полицейский волоком тащил пьяницу с разбитой головой… привели двоих драчунов в разорванной одежде, распаленных и поносящих друг друга грязными ругательствами… уличная проститутка, призывая в свидетели Аллаха, кричала, что клиент не заплатил ей денег…

Наконец появлялся Аббас. С каждым разом он выглядел все потрепаннее. От прежнего шика остались лишь засаленная феска да трость. Он развязно приветствовал присутствующих. Как правило, никто не отзывался. Ничуть не смутившись, Аббас приближался к сыну, запускал грязные пальцы ему в волосы и спрашивал:

— Как дела, Габер?

Тот в страхе поднимал глаза и еще плотнее прижимался к матери. Аббас насмешливо поворачивался к Сейиде:

— А как ты, красавица? Все в порядке? — Не дождавшись ответа, он понижал голос: — Я смотрю, тебе все это очень нравится?

Сейида упорно молчала. Стосковавшийся по сыну папаша переключался на Габера:

— Расскажи о своих школьных успехах. Я в твои годы был примерным учеником!

Он воровато оглядывался и вновь переходил на шепот:

— Пойми, дура, я от тебя не отстану. Лучше договоримся по-хорошему… Сколько заплатишь, чтобы я забрал заявление?

Сейида впивалась пальцами в скамью и старалась смотреть мимо Аббаса — на противоположную стену.

Так продолжалось минут пятнадцать. Аббас то шептал вымогательства, то громко, во весь голос, произносил общие фразы.

— На сегодня хватит! — выкрикивал он последнюю реплику. — Всего хорошего, мадам! На том же месте, в тот же час… — И удалялся, довольный собой.

Бывало, что Аббас и вовсе не приходил — то ли болел, то ли ему тоже надоела эта комедия. Устав ждать, Сейида обращалась к дежурному:

— Мы пойдем?.. Видно, сегодня не придет.

— Может, задержался…

— Сколько же его ждать?

— Ничего, подождешь, не принцесса!

Дежурный зевает, копается в бумагах, рисует карандашом замысловатые узоры… В конце концов, смирение посетителей заставляет его смягчиться — он машет рукой: ступайте!

Аббас не приходил на свидания несколько недель подряд. Затем появился, суровый и преисполненный решимости.

— Все еще не образумилась?

— Оставь ты нас в покое, изверг!

— Ну ладно, придется нам разговаривать по-другому. Я вижу, деньги тебе дороже сына…

Аббас круто повернулся и ушел, даже не взглянув на Габера.

Сейида всю ночь не могла сомкнуть глаз, угроза Аббаса привела ее в трепет. Что он еще задумал? Неужели он имеет право забрать Габера? Ну нет, не может такого быть! Или попытается украсть?.. Дворник предупрежден, школьный сторож тоже… Вряд ли ему удастся. Да и не способен Аббас на какие-то длительные усилия: ждать, выслеживать, подстерегать — нет, это не для него. Итак, остается, суд. До семи лет ребенка не могут оторвать от матери, даже заявление не станут рассматривать, но потом. Конечно, Аббас не способен воспитать сына — все время пропадает в кабаках и притонах. Однако он может сказать: Сейида Габер и небезызвестная красотка Наргис — это одно лицо. Неужели суд примет во внимание ее прошлое?.. Ведь с этим давно покончено!

Время шло. Габеру исполнилось семь лет. Аббас скрылся с глаз и не подавал никаких признаков жизни. Но однажды Сейида получила повестку в суд. Она тут же обратилась к адвокату. Началась долгая, утомительная тяжба. Сейида утверждала, что отец не может содержать ребенка: он нигде не работает, пьет, играет в карты и шляется по злачным местам. Аббас отвечал, что Сейида сама работала в квартале Вишш эль-Бирка — в этом легко убедиться по официальным документам.

Дело затягивалось. Сейида нервничала, начинала терять надежду и наконец сделала попытку договориться с Аббасом.

Он пришел вечером как ни в чем не бывало, словно забежал в гости, шутовски раскланялся и, поигрывая тростью, спросил:

— Надеюсь, можно присесть?

— Садись…

Аббас опустился на стул, закинул ногу на ногу и насмешливо начал:

— Если меня не разыграли, ты решила договориться по-хорошему…

— Перестань, Аббас! Давай поговорим серьезно.

— Куда уж серьезнее! Габера собираются вернуть отцу.

— Что ему делать в этом доме? Ты там и часу не бываешь.

— Найму воспитательницу.

— На какие деньги?

— Ты будешь давать, если так за него боишься.

— Мне столько не заработать… — устало произнесла Сейида, у нее уже не было сил возмущаться.

— Что ж, придется ему воспитываться на улице.

— Побойся Аллаха, Аббас!

— Тогда гони монету!

— Сколько ты хочешь?

— Как тебе кажется: отказ от сына, от единственного наследника… — патетически начал Аббас.

— Не устраивай пытки, говори толком!

— Пятьсот фунтов, — решительно выпалил вымогатель.

Что на это ответишь? Даже если все распродать, не наберется и половины… Сейида проглотила подступивший к горлу комок и вымученно улыбнулась:

— Не шути, Аббас!

— Я совершенно серьезно. На сей раз ты меня не надуешь!

— Клянусь Аллахом, нет у меня таких денег.

— Врешь! Найдется и еще останется… Не надейся меня разжалобить.

И сколько Сейида ни билась, сколько ни умоляла, ни клялась, Аббас стоял на своем — видимо, он был твердо уверен, что запрашивает возможную сумму. Процесс продолжался. Наконец суд вынес решение: мальчик должен жить у отца. За Габером явился полицейский. Плачущая Сейида прижала сына к груди.

— Ради Аллаха, не отнимайте его у меня!

— Я выполняю приказ.

— Это чудовищно!

Но все было напрасно. Плачь, кричи, бейся головой о стену — суд уже вынес решение. У Сейиды опустились руки.

— Лучше бы мне не дожить до этого дня!..

Даже равнодушного полицейского проняло. Он откашлялся и сказал:

— Можешь проводить мальчишку.

— Спасибо! — искренне поблагодарила Сейида. Даже такая малость казалась ей сейчас милостью.

Уложив чемодан, Сейида вместе с Габером и полицейским спустилась вниз. Здесь уже собрались соседи. Все в один голос жалели попавшую в беду женщину.

— Надо же! Семь лет воспитывала ребенка, а теперь отбирают силой…

— Сколько вложила она в своего Габера…

— Работает как вол, чтобы ни в чем ему не отказывать…

— Всю жизнь свою на него положила…

— Как несправедлив мир!..

Повозка тронулась и покатила к переулку эль-Бараи, Сейида прижала к себе испуганного Габера. Мальчик едва сдерживал слезы.

— Нас опять везут к нему, мама? Он тебя будет бить?

— Нет, милый, нет…

— А почему полицейский хотел забрать меня одного?

— Не знаю, сынок, — солгала Сейида.

— Мне страшно!

— Не бойся, Габер, не бойся, мой мальчик.

Повозка, как и в прошлый раз, остановилась, не заезжая в тупик. Полицейский слез и протянул руку, собираясь подхватить Габера.

— Пошли, дружок! Давай поскорее — у меня и других дел хватает.

— Можно мне проводить его? — попросила Сейида.

— Как хочешь.

Они пошли к дому. Абду, по обыкновению работавший у распахнутой двери типографии, вышел навстречу.

— Что случилось, госпожа?

— Где Аббас-эфенди? — нетерпеливо спросил полицейский.

— Там, наверху…

В окне показался хозяин дома. Увидев Сейиду, он изобразил удивление:

— А эта красотка зачем пожаловала?

— Мальчика проводить, — объяснил полицейский.

— В постановлении суда сказано только насчет сына. А это бесплатное приложение пусть берет кто-нибудь другой!

Полицейский посмотрел на Сейиду.

— Ступай-ка ты от греха подальше.

Вся напускная покорность слетела с Сейиды — она была готова кинуться на Аббаса, на полицейского, на любого, кто вставал между ней и сыном. Старик Абду увидел, как она переменилась в лице, и подошел поближе.

— Возьми себя в руки, Сейида! Тут ничем не поможешь…

— Я Габера не брошу!

— Ты только ему сделаешь хуже. Слышишь! Ему будет хуже!

Наконец Сейида поняла смысл сказанного. Она отпустила руку Габера, и плечи ее затряслись от рыданий.

— Пойдем, дочка, — продолжал старик. — А за сына не бойся… Я за ним присмотрю, да и другие найдутся. Мир не без добрых людей…

Медленно и печально они двинулись к типографии. Спустился Аббас, одетый в полосатую галабею. Увидев его, Габер заплакал и бросился вслед за матерью. Аббас едва успел схватить сына за руку:

— Ну, не распускай нюни! Марш за мной! Обабился там со своей мамашей!

Габер извивался всем телом в тщетных попытках освободиться от цепкой отцовской хватки.

— Вот он, недостаток воспитания! — сокрушенно произнес Аббас, изловчился и подхватил сына на руки. Мальчик продолжал колотить ногами в воздухе.

— Уймись, парень! Не то выпорю!

Сейида стояла в типографии и, сжавшись в комок, слушала вопли сына, доносившиеся из глубины дома. Абду притащил стул.

— Присядь… В ногах правды нет.

— Как я могу сидеть, когда этот мерзавец избивает своего собственного ребенка?! Я пойду наверх…

— Спаси тебя Аллах, дочка! Не унижайся ты перед этим проходимцем… Это он для тебя устраивает, а уйдешь — и сразу все кончится. Поверь мне, Сейида, Аббас выдержит не больше недели — ему это быстро надоест!

— Ты так говоришь, дядюшка Абду, чтобы меня утешить…

— Правда, правда. Послушай меня, старика. Иди домой, а я скажу жене, чтобы побыла с мальчишкой. При ней Аббас не посмеет тронуть Габера… И потом, все же отец он ему! Сама ведь знаешь Аббаса, попусту все болтает. Через пару дней сам придет и попросит взять парня… Если бы ты привела Габера и заявила: забирай своего сына, мне не на что его содержать, он сбежал бы на край света. Но ты больно доверчива, совсем как твой покойный отец… Посиди тут, я сбегаю позову Амину…

Крики Габера затихли. О Аллах, неужели Абду прав! Стоило ей скрыться из глаз, как Аббас оставил сына в покое.

Пришла старушка Амина, которую Сейида помнила с детства.

— Успокойся, доченька! Не брошу я твоего мальчонку… И ты сможешь с ним повидаться. Аббас ведь не в папашу пошел: уйдет из дому — только его и видели.

С каждым словом доброй старушки жизнь возвращалась к Сейиде.

— Это правда, тетушка Амина?! — с надеждой в голосе воскликнула она.

— Конечно. Приходи в любой час…

Но когда через два дня Сейида приехала навестить сына, Аббас был дома. Ни Абду, ни Амина не видели, как он пришел. Все трое, ничего не подозревая, поднялись наверх и неожиданно наткнулись на Аббаса, строго выговаривавшего плачущему Габеру:

— Не реви! Какой же ты мужчина?!

Увидев мать, мальчик кинулся к ней. Аббас зло обернулся.

— Ты зачем пришла?!

— Бог с тобой, господин, — вступилась Амина, — не чужая ведь она твоему сыну.

— Мы и без нее обойдемся!

— Не спорь с ним, дочка, — удержала Сейиду старушка. — Придешь в другой раз…

— Пусть только попробует! — выкрикнул Аббас, схватил приникшего к матери Габера и оттащил в сторону.

Сейида сбежала вниз вся в слезах. На лестнице ее преследовал плач Габера.

Глава 45

Всю следующую неделю Сейида не могла прийти в себя. Каждый ребенок, появлявшийся в приемной врача, напоминал ей Габера. Она накупала всяких сладостей и относила Амине — будто передачу заключенному. Происходящее казалось ей каким-то дурным сном. Она жила словно в кошмаре, когда непонятные силы наваливаются на тебя: ты видишь близкого человека, зовущего на помощь, протягивающего руки, хочешь подбежать к нему, но едва сдвигаешься с места…

Ей поминутно представлялось, как Габер, одинокий, испуганный, всеми заброшенный, плачет в пустых стенах отцовского дома.

Как же ты оставила сына, Сейида?! Продай все, влезь в долги, обегай знакомых и займи хоть по миллиму — ты должна выкупить своего несчастного мальчика.

Да, она так и сделает. Сейчас же пойдет к Хамди, потом бросится в ноги Даляль, обратится к прежним подругам, теперь, когда исчезла Наргис, а с нею все старые дрязги, вся злоба и зависть, они поймут Сейиду. Непременно поймут! Ведь в глубине души они добрые женщины, только обездоленные и тяжко обиженные жизнью…

Собираясь выходить из приемной, Сейида выглянула на улицу и вдруг приникла к стеклу — Габер! Мальчик — это был он! — стоял на противоположной стороне улицы и смотрел вверх, на окна их квартиры. Значит, Габер сбежал от отца! Пробрался через весь город, через все опасности.

Сейида была готова выпрыгнуть из окна.

— Габер! — невольно закричала она.

Мальчик, услышав голос матери, вскинул голову, перехватил ее взгляд и кинулся к подъезду. Неожиданно из-за поворота выскочила машина. Сейида вскрикнула от ужаса и закрыла лицо руками. Слух резанул визг тормозов. Из груди ее вырвался страшный, нечеловеческий вопль. Она сползла на пол. В приемную ворвался Джавда:

— В чем дело?

— Габер!..

— Где он?

— Там внизу…

— Что с ним?

— Машина сбила!

— Он жив?

— Не знаю, ничего не знаю…

Джавда поспешил на улицу, Сейида бросилась вслед за ним.

Санитар с трудом пробирался сквозь толпу, сгрудившуюся вокруг места происшествия. Кто-то крикнул:

— Парнишке совсем плохо! Вызовите «скорую помощь»!

Джавда пробился вперед и увидел Габера, распростертого на мостовой. Тонкая струйка крови стекала по его подбородку. Послышался колокол кареты «скорой помощи». Толпа начала расступаться, расчищая путь машине. Врач склонился над мальчиком и упавшим голосом произнес:

— К сожалению, мы здесь уже не нужны…

Подошли санитары с носилками. Врач выпрямился.

— Поздно… Все было кончено почти в ту же минуту.

Со всех сторон понеслись возгласы:

— Несчастный!

— Дай Аллах сил бедной матери!

— Надо было сразу везти в больницу, может, и спасли бы!

Сейида припала к неподвижному телу сына:

— Габер, Габер! Мальчик мой!

— Уведите ее!.. — приказал доктор.

Джавда обнял Сейиду за плечи и попытался поднять с мостовой. Несчастная мать обхватила безжизненное тело и не двинулась с места.

— Габер! Слышишь меня, Габер? Мальчик мой, больше я никогда тебя не оставлю! Ты скоро поправишься, дорогой мой…

Явились полицейские и принялись разгонять зевак:

— А ну, разойдись! Не мешайте обследовать место происшествия. Где пострадавший?

Толпа любопытных распалась надвое: одни сгрудились около полицейских и причитающей матери, другие — вокруг шофера такси, сбившего мальчика.

Наконец Джавда поднял Сейиду с колен. Она как-то обмякла и позволила увести себя в приемную, выпила успокоительное, предложенное Абдель Рахимом…

— Крепись, Сейида! — ласково уговаривал ее доктор. — Я понимаю, как тебе тяжело сейчас! Молись, плачь и молись — и станет легче…

Сейида не понимала ни одного слова. Неужели она и вправду навсегда потеряла сына?! Неужели не придется будить его в школу… кормить… рассказывать сказки?.. Зачем же тогда ей жить?! Ради кого?..

Доктор Абдель Рахим быстро уладил все формальности: добился того, что вскрытие посчитали ненужным, подучил свидетельство о смерти, договорился об участке на кладбище… Габера в последний раз привезли домой. Пришли соседи, хорошо знавшие мальчика. Приглашенный шейх громко читал Коран.

Неожиданно в дверях появился Аббас — не застав сына дома, он пришел учинить скандал. Первый, кто попался ему навстречу, была старая служанка. Аббас грозно нахмурился и спросил:

— Где Габер?

Ответа служанки он не понял — старушка отвернулась и пробормотала:

— А вот такие мерзавцы живут!

Подошел Джавда и рассказал о случившемся. Аббас даже пошатнулся. Он бессмысленно топтался в прихожей и повторял, озираясь по сторонам:

— Как же так?.. Я только ненадолго ушел… Что же это, а?

Сейида услышала знакомый голос и отняла платок от заплаканных глаз:

— Прогоните его! Это он во всем виноват… Пошли ему Аллах вечные мучения!

Джавда вывел Аббаса на лестницу. Тот не переставал бормотать: «Габер погиб… Нет у меня сына…» Да, умер твой сын, Аббас… Единственное, что могло остаться на земле от твоего пустого и никчемного существования… Ты остался один: ни родителей, ни жены, ни детей.

Спустившись вниз, Аббас почувствовал, что ноги его не держат. Он сел на ступеньку и заплакал. Бавваб Ибрагим подошел посмотреть, не случилось ли что с человеком.

— Потерял я сына… — поднял к нему голову Аббас. — Ничего хорошего он от меня не видел… Даже проститься не дали! И правильно — так со мной и нужно, с подлецом!

— Повремени немного, — успокоил его Ибрагим. — Сейида добрая женщина. Вот отойдет у нее сердце.

Через несколько дней Аббас, придавленный постоянным чувством вины, встретился со своей бывшей женой. Произошло это на кладбище, когда он пришел посидеть в одиночестве на могиле сына. Увидев Сейиду, Аббас нерешительно приблизился и попросил:

— Позволь мне побыть здесь…

Сейида ничего не ответила. Аббас присел на скамейку. Воцарилась гнетущая тишина. Молчание нарушил Аббас:

— Прости меня, если можешь…

— Ни к чему все это, — устало отозвалась Сейида. — Больше нас ничто не связывает.

— Тогда разреши перенести останки Габера в наш семейный склеп.

— Не все ли равно, где он похоронен?..

И разговор заглох.

Они встречались у могилы сына еще несколько раз, но за это время и словом не перебросились. Молча сидели, молча вставали и уходили. А потом и эти встречи прекратились — городские власти решили расширять улицу, и кладбище ликвидировали.

Жизнь Аббаса совершенно изменилась. Он никуда не ходил, порвал со старыми знакомыми, соседи больше не видели его пьяным… Теперь все чаще он заглядывал в типографию, останавливался у немногих непроданных машин, разговаривал с мастером Абду. Постепенно это вошло у него в привычку. Маленькая типография возрождалась. Починили машину для резки бумаги, взяли заказ на конверты и тетради…

Аббас часто думал о Сейиде, но всякий раз, когда хотел ее навестить, ему вспоминался разговор на кладбище. Наконец он набрался храбрости и пришел в приемную Абдель Рахима.

— Я ничего не прошу, Сейида… Позволь только изредка тебя видеть. Габер наш сын. В память о нем забудь зло, которое я тебе причинил…

Горячая волна жалости — к себе, к Габеру, к этому стареющему человеку, в усах которого уже пробивается седина, — прилила к сердцу Сейиды.

— Ладно, Аббас, — тихо произнесла она. — Аллах тебе судья.

Вошел усталый доктор и прервал их разговор:

— Послушай, Сейида, сегодня ночью надо кому-то пойти к больному ребенку. Я был у него вчера. Пришлось продежурить всю ночь, и я буквально падаю с ног…

— А где это?

— В квартале Род эль-Фараг. Дом устаза Хамди эс-Самадуни.

— Хамди эс-Самадуни?! — испуганно воскликнула Сейида.

— Да. Его сын заболел. Совсем малыш…

Глава 46

Хотя был еще только полдень, Сейида немедленно отправилась на дежурство. Солнце пекло нещадно. Перед знакомой дверью цвели акации. Ярко-красные цветы, пожаром полыхавшие у дверей, усиливали тревожное ощущение беды, охватившей дом. Поперек садовой дорожки, загораживая проход, стояла бочка керосинщика Аталлы. Время совсем убелило его голову, согнуло спину. Сейида поздоровалась. Старик поднимал бидон с керосином и даже не взглянул на подошедшую. Когда она поравнялась с бочкой, он поднял глаза и удивленно воскликнул:

— Никак Сейида?!

— Что, не узнал?

— Ей-богу, нет! Я просто подумал, что это сиделка — доктор обещал прислать к больному мальчику.

— Я и есть сиделка.

— Вот ведь судьба! Проходи поскорей, а то они там совсем с ног сбились.

Сейида постучалась — звонок по обыкновению не работал. Открыла Кусар с распухшим от слез лицом, усталыми, красными глазами.

— Сейида? Как хорошо, что ты пришла — у нас беда, мальчик заболел, — пожаловалась она.

— Знаю, — сочувственно ответила Сейида. — Меня прислал Абдель Рахим — я ведь теперь медсестра.

Подошел Аталла с бидоном.

— Поставь у входа, — попросила Кусар. — Деньги я тебе потом отдам.

Вот так же обращалась к Аталле госпожа Фатьма… Сколько лет прошло!

Кусар опять повернулась к Сейиде:

— Надеюсь, твой Габер здоров?

Ее Габер!.. Но разве можно обрушивать на людей свое горе, когда им и без того тяжело?!

— Все хорошо, слава Аллаху.

— Сама судьба прислала тебя, Сейида. Я уже несколько суток даже не вздремнула — боюсь оставить малыша. А с тобой я спокойна.

Маленький Мухаммед, как назвали мальчика в честь его знаменитого деда, метался в кроватке, пытаясь сбросить пузырь со льдом. Сейида день и ночь не отходила от больного, прикладывала к губам смоченную водой губку, делала уколы: витамины, глюкозу — ребенок почти ничего не ел.

Медленно текли дни, еще изнурительнее — длинные, нескончаемые ночи. Силы Сейиды были на исходе. Наконец температура спала, ребенок открыл глаза.

— Это просто чудо! — сказал доктор, который и не надеялся на счастливый исход. — Ты добилась своего, Сейида.

В первый раз за долгое время болезни Мухаммеда Сейида спокойно заснула. Мальчик пошел на поправку. Повеселевшая, благодарная Кусар возобновила расспросы о Габере. Сейида уклонялась от этих разговоров, но скрывать правду становилось все труднее.

Однажды Хамди и Кусар попросили, чтобы она привела своего сына — теперь уже можно отлучиться из дому, да и доктор сказал, что не нужно опасаться инфекции…

Сейида не выдержала, опустила голову и расплакалась.

— Нам за него нечего бояться — Аллах взял Габера к себе.

— Что же ты раньше молчала? — горестно воскликнула Кусер.

— Достаточно и того, что меня отсюда увезли с полицией. У соседок небось языки болят от пересудов.

Хамди подошел к Сейиде, ласково обнял ее за плечи.

— Разве ты должна отвечать за несовершенство мира? Все, что произошло с тобой в жизни, случилось не по твоей вине. Колючки не сеют, Сейида, однако земля полна ими…

— Спасибо, господин, — растроганно сказала Сейида. — Ты всегда меня понимал…

— Оставайся с нами, — неожиданно предложил Хамди.

— Я бы с радостью! Да только силы у меня уже не те. Стирать трудно…

— Я не об этом, Сейида, просто будешь жить с нами… как родственница.

— Мальчик так к тебе привязался! — добавила Кусар.

— Ни о чем другом я бы и не мечтала!

— Что же тебя останавливает?

— Не хочу быть вам в тягость.

— Еще что надумаешь?! — возмутился Хамди.

Из детской донесся слабый голос ребенка:

— Сейида! Поди сюда, Сейида!

Все трое вошли в комнату.

— Посиди со мной, Сейида. Что ты все с ними да с ними? — обиженно сказал мальчик.

— Почему ты зовешь ее, как свою подружку? — строго спросил отец.

— А как надо?

— Тетушка Сейида.

Сейида привлекла к себе мальчика.

— Зови меня, как тебе нравится, голубок!

— А почему у тебя в руках сумочка? Собираешься уходить?

— Мне пора возвращаться. Ты уже выздоровел.

— А здорового ты меня не любишь, Сейида? — огорчился мальчик.

— Больше, чем себя! — искренне ответила Сейида.

— Тогда не уходи! Я очень тебя прошу.

И Сейида осталась в доме Хамди-бея эс-Самадуни. Малыш не отходил от нее ни на шаг — так и бродил, словно тень, уцепившись за юбку. Вставал с ее именем и засыпал только на руках у Сейиды. Да и Кусар минуты без нее обойтись не могла — ведь Сейиде не привыкать к бесчисленным домашним хлопотам. Вставала она спозаранку, когда все еще спали. Правда, теперь никто ее не будил — Сейида сама чувствовала ответственность за все, что происходит в доме. Готовила завтрак, провожала Хамди на работу и шла за покупками. Теперь никто из торговцев не подшучивал, когда Сейида входила в лавку, — все относились к ней так, словно она родилась в семье эс-Самадуни. Она сидела за столом на месте покойной Фатьмы. И это было не просто жестом признательности со стороны благодарного семейства — Сейида стала настоящей хозяйкой дома.

Кусар жаловалась ей на мужа, когда он чем-нибудь ее расстраивал, и Сейида никогда не оставалась равнодушным слушателем — слишком хорошо она знала, к чему может привести разлад. Хамди молчаливо признавал ее право делать ему замечания и охотно прислушивался к советам Сейиды.

А дни бежали стремительно. Мухаммед подрос, пошел в школу. События в окружающем мире долетали до Сейиды глухим, отдаленным эхом. Она слышала, что в стране произошла революция, что короля свергли… Слышала о Суэцкой войне, о строительстве Высотной плотины. Но куда больше ее волновало то, что происходило в семье: у Мухаммеда появилась сестренка, которую после долгих обсуждений назвали Самирой; голову Хамди слегка посеребрила седина; Кусар располнела; дом одряхлел; на улице прибавилось шуму…

Время неумолимо катилось вперед. Вот и Самира подросла. Теснота стала нестерпимой. Но Хамди не хотел перестраивать старый дом — он мечтал о новом. Наконец купили участок земли на горе Мукаттам, в рассрочку на пятнадцать лет. Начали отстраиваться, разбили сад.

Прошел год. Пора было готовиться к переезду. Мухаммед, которого отец взял с собой посмотреть дом, по секрету сообщил Сейиде:

— Знаешь, какую комнату тебе приготовили? Окна выходят в парк, вдали пирамиды и Нил!

— Зачем так беспокоиться о старухе? Мне с вами везде будет хорошо…

— Что ты, Сейида! Вот увидишь, тебе понравится!

В самый разгар сборов Сейида почувствовала недомогание. Она несколько дней почти ничего не ела, но боли в животе не проходили. Сейида быстро худела. Несколько раз приходил доктор, прописывал лекарства, говорил ободряющие слова, но по его лицу было видно, что делает он это лишь из чувства долга. Однажды он задержался у входной двери и обернулся к провожавшему его хозяину дома:

— Думаю, дорогой Хамди-бей, что болезнь, увы, неизлечима. Да и сердце у нее никуда…

— Неужели так плохо, доктор?!

— Рак… Конечно, на все воля Аллаха… Но медицина в подобных случаях бессильна.

— И никакое, самое решительное вмешательство… — сбивчиво начал Хамди, — …может быть, операция?..

Доктор покачал головой.

— Нет, нет. Все, что можно сделать, — это положить ее в больницу, там она хотя бы будет под постоянным наблюдением.

Печальная новость погрузила весь дом в гнетущую тишину.

Сейида давно догадывалась о серьезности своей болезни, ощущение неизбежности происходящего не нарушило ее душевного равновесия. Более того — какое-то светлое умиротворение окутало ее измученное сердце. Слава Аллаху, скоро исчезнет эта мучительная, сжигающая боль.

Глава 47

С каждым днем Сейиде становилось все хуже. Боли не утихали, доктор настойчиво советовал отвезти ее в больницу. Хамди колебался: послушаться врача или взять Сейиду с собой, чтобы она провела свои последние дни среди близких? Кусар пыталась разрешить его сомнения:

— А чем в больнице могут облегчить ее участь?

— Все-таки медицинский присмотр. Обезболивающие уколы.

— Папа, не надо отправлять ее в больницу, — упрашивал Мухаммед. — Пусть и Сейида поживет в новом доме.

Он поворачивался и шел к своей старой няне.

— Как здоровье, Сейида? Сегодня ты куда лучше выглядишь! Выпьешь кофе? Я купил твой любимый сорт.

— Спасибо, голубчик! Посиди со мной…

— Так сделать кофе?

— Нет, что-то не хочется…

— Ты ведь не завтракала!

— Проголодаюсь, так попрошу… Лучше поговорим о чем-нибудь другом. Когда переезжаете?

— Почему ты говоришь «переезжаете»? Мы все вместе переезжаем!

— А разве меня не кладут в больницу?

— С чего ты взяла?

— Слышала разговор отца с доктором.

— И думать не смей! Или мы плохо за тобой ухаживаем?

На следующий день Сейида вдруг почувствовала себя лучше. Смогла даже пойти в гостиную и сесть в свое кресло. Маленькая Самира без умолку рассказывала ей о новом доме. У крыльца послышался шум подъехавшего автомобиля. Самира побежала к дверям и быстро вернулась:

— Супруга устаза Абдель Хамида! Ей нужен папа.

— Кто, кто? — переспросил Хамди, выходя из своей комнаты.

— Супруга устаза Абдель Хамида… — растерянно повторила Самира.

— Никак не припомню…

— Толстая такая тетя! А с нею дядя…

Хамди пожал плечами и пошел встретить гостей.

— Хамди-бей! Не узнал меня?! — огорченно воскликнула женщина, увидев недоуменное лицо хозяина дома. Ее голос сразу напомнил Хамди далекие дни юности.

— Софа! Добро пожаловать… — Он повернулся к подошедшей Кусар. — Софа-ханум, наша соседка… Еще когда мы жили в парке Намиш.

Софа представила своего спутника:

— Мой сын Махмуд. Заканчивает факультет журналистики.

Уходя к себе, Сейида бросила взгляд на гостей… Неужели эта толстая седая женщина та самая Софа? А разве Хамди тот же влюбленный юноша, который затаив дыхание смотрел на соседнее окно, ожидая, когда появится дорогая тень?.. Да, правильно говорится в пословице: «Две вещи обнаруживают свою ценность после потери — молодость и здоровье».

После обычных, ничего не значащих фраз Софа изложила цель своего посещения:

— Махмуд в этом году кончает университет. В правительственные учреждения устроиться очень трудно. Все, на что можно рассчитывать, — это место учителя. Но кому захочется ехать в Танту или Самалют? Я и говорю мужу: у меня есть давнишний знакомый, бывший сосед, который работает в печати. Он не откажет в нашей просьбе…

Хамди горестно покачал головой. Если Софа имеет в виду его журнал, то и речи не может быть о новых сотрудниках — дай бог свести концы с концами! И так приходится задерживать зарплату редакторам и рабочим типографии.

— Разумеется… Конечно… — произнес он вслух. — Пусть Махмуд придет завтра в редакцию. Я буду от десяти до обеда…

— Большое спасибо, устаз!..

Гости ушли. Как неумолимо и быстро бежит время! Встретились как чужие, а ведь когда-то любили друг друга!

Наступил день переезда. Из дома вынесли все, кроме постели, на которой лежала Сейида, и клетки с пестрыми птичками, чтобы ей было не так грустно. Вечером приехал Мухаммед. Помогая встать больной, он весело говорил:

— Ты и представить себе не можешь, до чего же красиво в твоей комнате! На горе сейчас не жарко, все цветет, такой аромат — не надышишься…

Сейида едва передвигала ноги. Мухаммед чуть ли не на руках дотащил ее до отцовской малолитражки и заботливо усадил на переднее сиденье.

— Ты пока отдохни, а я сбегаю за одеялом и подушкой.

— Не беспокойся. Мне и так удобно.

Мухаммед сел в машину. Сейида вздохнула, бросив прощальный взгляд на дом, с которым у нее было связано столько воспоминаний, и устало склонила голову на плечо Хамады, как она ласково называла своего воспитанника. Так они и подъехали к новому дому…

Сейида лежала в своей маленькой светлой комнате. Вид из окна был действительно изумительный. Вдалеке извивалась лента реки, блестевшая под лучами заходящего солнца, теснились крыши домов, сливались в живописные пятна купы прибрежных деревьев… Да, теперь все далеко от нее… все, кроме могильных холмов ближайшего кладбища… Смерти она не боялась. Смерть означала освобождение от боли — только и всего.

Вошел Хамди, присел на край постели и заботливо спросил:

— Как дела, Сейида? Может, тебе чего-нибудь хочется? Лимонаду?.. Сладостей?..

— Есть у меня одна просьба, — решилась Сейида, — да боюсь поставить тебя в затруднительное положение…

— Говори. К чему эти церемонии?

— Похороните меня рядом с дорогой мне покойницей и господином Мухаммедом…

— Ну, зачем такие черные мысли, Сейида? Может, все еще обернется к лучшему.

— Нет, что уж на правду глаза закрывать — мне немного осталось…

Хамди ласково погладил ее руку.

— Не беспокойся, Сейида, все будет так, как ты хочешь.

Позже пришел Мухаммед.

— Принести к тебе клетку с птичками?

— Выпусти их. Пусть живут на воле…

Мухаммед послушно принес клетку, поставил ее на подоконник и открыл дверцу. Разноцветные птички сразу же разлетелись. Вот и последняя трепетная точка скрылась из глаз…

Покой и умиротворение охватили Сейиду. «Очисти свои одежды и ожидай твоего господа…» Скорее, скорее перейти в мир, где нет боли и печалей, обид, горя и оскорблений… где нет шипов, которые она не сеяла, но всю жизнь пожинала.

Примечания

1

Самая мелкая египетская монета. — Здесь и далее примечания переводчика.

(обратно)

2

Длинный балахон, национальная верхняя одежда египтян.

(обратно)

3

Дословно — мать Аббаса. Как и в других арабских странах, в Египте замужнюю женщину принято называть именем первого сына.

(обратно)

4

Совершивший «хадж» — паломничество в Мекку.

(обратно)

5

Фрукт, похожий на грушу.

(обратно)

6

Квартал в Каире.

(обратно)

7

Верхняя национальная одежда арабов.

(обратно)

8

Лепешки из молотых бобов.

(обратно)

9

Пахучая, острая зелень, напоминающая петрушку.

(обратно)

10

Мера веса, равная 1250 граммам.

(обратно)

11

Полпиастровая монета.

(обратно)

12

Один из старых каирских кварталов, где находились публичные дома.

(обратно)

13

Так в арабских странах величают представителей привилегированных слоев общества.

(обратно)

14

Средство для удаления волос.

(обратно)

15

Два с половиной пиастра.

(обратно)

16

Учитель, почтительное обращение к образованным людям.

(обратно)

17

Быть довольным.

(обратно)

18

Первая буква арабского алфавита; имеет вид вертикальной черточки.

(обратно)

19

Известный египетский композитор и исполнитель

(обратно)

20

Привратник

(обратно)

21

Пять пиастров

(обратно)

22

Известный арабский поэт, 835–896 гг.

(обратно)

23

Водяное колесо.

(обратно)

24

Вид ковыля.

(обратно)

25

Первая сура в Коране, чтение которой входит в обряд помолвки.

(обратно)

26

Квартал на окраине Каира.

(обратно)

27

Окраина Каира.

(обратно)

28

«Сейида» означает «госпожа».

(обратно)

29

Комический персонаж арабского фольклора.

(обратно)

30

Героиня известной легенды о двух влюбленных «Лейла и Меджнун».

(обратно)

31

Мухаммед Ибн-Идрис-эль-Шефи (722–826) — один из четырех так называемых «великих имамов», составитель юридического сборника. Толкование эль-Шефи пользовалось особым авторитетом в Аравии.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Мы не сеем колючек

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

*** Примечания ***