Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы [Ирина Михайловна Каспэ] (fb2) читать постранично, страница - 5

инструментальной надежности поколенческих конструкций. Предпочитая проблематизировать эту тему, Ортега уточняет, что принадлежность к поколению определяется не только совпадением возраста, «места в историческом времени», но и «места в пространстве», причем возраст должен вычисляться не «математически», а именно «исторически»^[23]. Используя язык социологии, Мангейм тоже описывает поколенческую общность как определенное «место», «положение», «нишу» в культуре или, точнее, в социальной системе^[24]. При этом он не ограничивается указанием на единство культурного, исторического опыта и вводит еще одну категорию — «общей судьбы», «общего ответа на вызовы». С признанием, что поколения возникают (или — что важно — не возникают) в результате социальных действий, поколенческая риторика утрачивает ту онтологическую основательность, с которой Франсуа Мантре рассуждает о генерациях животных и насекомых, но приобретает большую четкость и верифицируемость.

В дальнейшем испанские, немецкие и в особенности французские традиции поколенческих исследований продолжают интенсивно развиваться; в 1950–1970-х годах формируется довольно влиятельная англоязычная школа. В то же время складывается и поддерживается общее коммуникативное поле, с общими ресурсами цитирования, что собственно и позволяет (со значительной долей условности) говорить о «теории поколений» в единственном числе^[25]. В последние годы появляются трактовки «проблемы поколений» на русском языке — с позиций истории культуры^[26], истории литературы^[27], истории идей^[28], социологии^[29].

Во всех этих исследованиях так или иначе определяются рамки, при помощи которых удается сузить, конкретизировать размытую «проблему поколений». Одна из таких рамок связана с особенно занимавшей Мантре темой «выразителей поколения», элиты, способной предстательствовать за всех остальных. Иными словами, речь идет о поколенческой дифференциации внутри отдельных институтов, о коллективных «движениях», «течениях», «школах», которые по тем или иным причинам приобретают статус поколенческих и обычно обладают полномочиями формировать образы, мифологию «поколения в целом». Особенно активно пишется история политических поколений, но у литературных поколений тоже есть некоторая историография^[30].

Другая исследовательская рамка (как правило, она дополняет первую, но может использоваться и независимо от нее) задается при помощи тех или иных хронологических координат, указывающих на определенные «исторические события», «повороты», «вехи», «декады». Здесь важно, какой этап поколенческого сюжета отмечает ключевая дата, что именно выбирается за основание общности: это может быть год рождения («сыны века», «ЬаЬу-boomers», «дети перестройки»), или некий особый, общий культурный опыт («поколение 1914 года»), или же момент «реализации» поколения, время, когда поколение «проявляет себя» («люди 1930-х годов», «шестидесятники»). Понятно, что во всех трех случаях конструируются принципиально различные модели поколенческой идентичности. К нашей теме имеет непосредственное отношение подробная монография Роберта Уола, посвященная мифологиям «поколения 1914 года» в разных европейских странах и прежде всего во Франции^[31].

Наконец, наиболее важная для нас рамка в каком-то смысле совпадает с самыми традиционными границами «поколения» и в то же время имеет непосредственное отношение к понятию современности — принадлежность к «поколению» здесь прежде всего подразумевает определенный возрастной статус. В этом контексте «поколения» исследуются как феномен «нового времени», «современного», «модернизированного» общества, трансформировавший представления о неизменном и непрерывном чередовании жизненных стадий, возрастных периодов. «Современный» образ поколения (как он складывается к концу XIX века) включает в себя представления о разных «стадиях жизни», но доминирующее значение приобретает «молодость».

Одна из первых обстоятельных концептуализаций этой проблемы была предпринята на языке социальной психологии — Эрик Эриксон практически избегает термина «поколение», однако его концепция «стадий взросления» и анализ культурного статуса молодости^[32] оказали безусловное влияние на поколенческие исследования. В макросоциальном масштабе место «возраста» и «молодости» в культуре описывает Шмуэль Айзенштадт в капитальной монографии «От поколения к поколению». Демонстрируя, что возрастные определения всегда расплывчаты (представляют собой не детальное описание роли, а общую канву для ролевого конструирования^[33]) и всегда взаимодополнительны («Возраст описывается только через отношение к другим