Метель [Эд Макбейн] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Эд Макбейн Метель
87-й полицейский участок — 51 Оригинал: Ed McBain, «Storm»Переводчики: Нина Чешко, А. Файнгерц
Посвящается моему кузену Говарду Мельнику
Глава 1
Ее красивые ноги сильно мерзли. Коттон Хейз не знал, что делать. Он уже испробовал все, что мог придумать, но не добился успеха. Надо признать, что езда в автомобиле на морозе, когда на четверть часа от тебя отстает пурга, не совсем благоприятна для согревания нижних конечностей. Он включил на полную мощность отопление, дал ей одеяло, укутал своим пальто, — но у нее все мерзли ноги. Ее звали Бланш Колби, это красивое и благозвучное имя она приняла в те дни, когда начала работать в шоу-бизнесе. — ее звали Берта Кули, но уже немало лет тому назад один агент по рекламе сказал ей, что имя Берта Кули ассоциируется у него с обеззараженным спальным вагоном и никак не годится для танцовщицы. «Бланш Колби — звучит шикарно», — заявил он, а если существовала на свете такая вещь, ради которой Берта Кули ничего бы не пожалела, так эта вещь называлась шик. Двенадцать лет назад, когда ей едва исполнилось пятнадцать лет, под новым именем она поступил в балетную группу престижного мюзик-холла. Теперь ей уже сравнялось двадцать семь, но после всех этих долгих лет на сцене тело ее осталось юным, упругим, длинноногим. Великолепное ухоженное тело стремительной красавицы. Зеленые глаза ее светились умом и проницательностью. А ноги — ах-х-х, ее ноги… — Как ты теперь? — спросил он. — Замерзаю. — Мы почти приехали, — сказал Хейз. — Тебе там понравится. Хэл Уиллис — коллега из отдела — ездит туда чуть ли не каждую неделю, если свободен. Говорят, кататься на лыжах там одно удовольствие. — Я знаю одну танцовщицу, которая в Швейцарии сломала ногу, — сообщила Бланш. — На лыжах? — Конечно. — Ты никогда не ходила на лыжах? — Никогда. — Гм… — Хейз повел плечом, — ну так ты вряд ли сумеешь сломать себе ногу. — Звучит успокоительно, — сказала Бланш. Она обернулась посмотреть в заднее окно. — По-моему, пурга нас догоняет. — Ну, так подует на нас немного, вот и все. — Хотелось бы знать, насколько это серьезно. У меня в понедельник утром репетиция. — Предсказывали десять — пятнадцать сантиметров снега. Это не так уж много. — Дороги не закроют? — Конечно, нет. Не волнуйся. — Я знаю одну танцовщицу, которая целых шесть дней не могла выбраться из «Вермонтских снегов», — сообщила Бланш. — Оно бы и не так уж плохо, не окажись она там в компании одного актера, последователя Станиславского… — Ну, я-то полицейский, — напомнил Хейз. — Ага, — отозвалась Бланш весьма неопределенно. Несколько минут они молчали. Легкие снежные вихри носились по дороге, превращая ее в фантастический белый поток. Фары автомобиля освещали вихрящийся снег над бетонным покрытием. Сидя за рулем, Хейз испытывал странное ощущение, что дорога тает перед его глазами. Он обрадовался, увидав указатель к пансионату «Роусон». Высмотрев его рекламу среди бесчисленного количества других плакатов, сообщавших о прелестях отдыха, Хейз остановил машину, чтобы оглядеться. Потом он свернул налево по старому деревянному мосту. Доски заскрипели под колесами. Новая реклама кричащей красно-белой расцветки объявляла о местных достопримечательностях: высота над уровнем моря шестьсот метров, две канатные дороги, Т-образный подъемник, тросовый подъемник и — явно лишняя во время пурги — снегоочистительная машина. Пансионат приютился на склоне горы. Деревья кругом стояли голые, вырисовываясь темными силуэтами на фоне набухшего тучами и низко нависшего неба. Затуманенные не густой еще снежной завесой огоньки гостеприимно мерцали. Хейз помог Бланш выйти из машины, надел пальто и двинулся за ней по утоптанной тропинке к дверям. Отряхнувшись в прихожей, они вошли в просторное помещение. В камине горел огонь. Кто-то играл на пианино. Группа усталых лыжников с деловым видом расположилась у огня — все они были в очень модных высоких ботинках и пуловерах и пили из фляжек, подписанных именами владельцев. Бланш сразу повернула направо, к камину, нашла себе местечко на одной из кушеток и протянула длинные ноги к огню. Хейз нажал кнопку звонка у конторы и стал ждать. Никто не появлялся. Он позвонил еще раз. Какой-то лыжник, проходя мимо, сказал: «Он в канцелярии. Туда, налево». Хейз кивнул, нашел дверь с надписью «Офис» и постучался. Изнутри послышалось: «Да, войдите». Хейз повернул ручку и вошел. Канцелярия оказалась больше, чем можно было ожидать. Целых пять метров разделяли входную дверь и письменный стол в конце комнаты. За столом сидел темноволосый мужчина лет тридцати. Его густые брови низко нависали над темно-карими глазами. Поверх белой рубашки с отложным воротником он носил яркий пуловер с вывязанным оленем. Кроме этого у него был гипс на правой ноге. Нога неловко торчала вперед, опираясь ступней о низкий диванчик. Пара костылей стояла у стола так, чтобы мужчине легко было достать их рукой. Хейз тотчас обрадовался, что оставил Бланш у огня. — Надеюсь, вы не новичок? — начал мужчина. — Нет. — Чудесно, Некоторые лыжники пугаются гипса и костылей. — Несчастный случай на лыжах? — осведомился Хейз. Мужчина кивнул. — Перелом щиколотки. Кто-то забыл поставить знак на трассе. Я шел очень быстро и, когда упал в яму… — Он пожал плечами. — Не меньше месяца придется на костылях ходить. — Ужасно. — Хейз немного помолчал, а потом решил, что настало время приступить к делу. — У меня предварительный заказ, — начал он, — две соседние комнаты с ванной. — Да, сэр. На чье имя? — Коттон Хейз и Бланш Колби. Тот выдвинул ящик стола и проверил по отпечатанному на машинке списку. — Да, сэр. Две комнаты в пристройке. — В пристройке? — удивился Хейз. — Где это? — О, всего лишь сто метров от главного здания, сэр. — Ага. Э-э, я предполагал, что… — И имейте в виду, что с одной ванной. — То есть как это? — Комнаты соседние, но ванная есть только в сто четвертой, увы. — Ага. Но ведь я заказывал две комнаты, каждая с ванной, — пояснил Хейз, улыбаясь. — Сожалею, сэр. Это у нас единственные свободные номера. — Человек, с которым я говорил по телефону… — Да, сэр, это вы со мной говорили. Элмер Уландер. — Очень приятно. Вы мне сказали, что при обеих комнатах есть ванные. — Нет, сэр. Вы говорили, что вам нужны соседние комнаты с ванной, и я ответил, что могу вам дать соседние комнаты с ванной. Именно такие я вам и даю. С ванной. С одной. — Вы адвокат, мистер Уландер? — спросил Хейз, переставая улыбаться. — Нет, сэр. Между сезонами я сторож. — А во время сезона? — Что-то вроде хозяина гостиницы. — Не дискредитируйте передо мной хозяев гостиниц, — отозвался Хейз. — Верните мне задаток, мистер Уландер. Поедем куда-нибудь в другое место. — Эх, сэр, прежде всего, мы не можем возвратить деньги, но мы с удовольствием оставим за вами заказ на потом, когда пожелаете… — Слушайте, мистер Уландер, — начал Хейз угрожающе, — не знаю, что за… — Э-э, видите ли, сэр, здесь в городе сдается много помещений, но ни в одном из них, сэр, нигде вы не найдете отдельной ванной. Так что, если вас не смущают прогулки по коридору… — Я знаю только то… — …и общая туалетная в гостинице с сотней лыжников, ну тогда… — Вы мне сказали по телефону… — Надеюсь, вам удастся устроиться где-нибудь в другом месте. Но даму, наверное, больше порадовало бы некоторое уединение. — Уландер дожидался результата его размышлений. — Если я отдам ей сто четвертый, — начал было Хейз, но остановился. — Это ведь комната с ванной? — Да, сэр, сто четвертая. — Если я ей отдам этот номер, где ванная сто пятой комнаты? — В конце коридора, сэр. А мы на самом склоне, отличное место для лыж и ожидается еще не меньше двадцати сантиметров снега… — По радио сказали: от десяти до пятнадцати. — Это в городе, сэр. Здесь обыкновенно бывает гораздо больше. — Если бы вы то же говорили и по телефону, — бросил Хейз. — Где расписаться?Глава 2
Коттон Хейз был детективом и как сотрудник 87-го полицейского участка перебывал во множестве привлекательных и непривлекательных комнат штата Нью-Йорк. Как-то он выдал себя за докера, снял меблированную комнату недалеко от порта, и его разбудило среди ночи нечто вроде вереницы серых тряпок, шествующих мимо кровати. Тряпки оказались великанами, или вернее, мини-великанами из семейства Rattus muridae [1], каковые на разговорном языке именуются крысами. Он зажег лампу и схватил метлу, но эти наглые негодяи-крысы встали на задние лапы, как боксеры, и ощерились. В уверенности, что вся стая немедленно кинется перегрызать ему глотку, он тут же ретировался из комнаты… В комнатах сто четвертой и сто пятой пансионата «Роусон» крыс не оказалось. И многого другого не оказалось тоже. Эти номера несомненно проектировал верный последователь спартанской философии. Стены сияли обнаженной белизной, за исключением рекламных афиш, — по одной на каждую. В обеих комнатах стояло по одинарной кровати и деревянному туалетному столику, выкрашенному белым, в углу торчал плохонький шкафчик для одежды. В том номере, который собирался занять Хейз, — без ванной — можно было лопнуть от жары, вентиляторы волнами гоняли горячий воздух. В номере с ванной, то есть в комнате Бланш, наоборот, оказалось невыносимо холодно. Единственное окно затянуло инеем, пол — как лед, постель — как лед, батареи и вентиляторы явно не работали. — А у меня замерзли ноги, — вздохнула Бланш. — Я тебе уступлю натопленную комнату, — галантно пообещал Хейз, — но ванная здесь. — Да ладно, как-нибудь обойдемся. Пошли вниз за чемоданами. — Я сам принесу, — отозвался Хейз. — Прошу тебя, иди сейчас же в мою комнату. Нет смысла тут мерзнуть. — Лучше там задыхаться, — бросила Бланш ядовито, после чего повернулась и прошла мимо него в соседнюю комнату. Он спустился по длинной лестнице в прихожую, а потом добрался до припаркованной во дворе машины. Их комнаты располагались над лыжной мастерской, тихой и темной, уже закрытой. Он вынул из багажника два чемоданчика, затем сдернул с крыши две пары лыж. Хейз не отличался недоверчивостью, но в прошлом сезоне у него украли лыжи марки «Хэд», он как опытный полицейский знал уже, что молния иногда ударяет дважды в одно и то же место. В правую руку он взял чемодан, под мышку засунул другой. В левую руку и под мышку пристроил лыжи и ботинки. С трудом пробрался по глубокому снегу к дверям. Собираясь поставить чемоданы, чтобы открыть дверь, услыхал громкий топот лыжных ботинок по лестнице внутри. Кто-то спускался по этой лестнице, причем в страшной спешке. Дверь распахнулась, и, едва не столкнувшись с Хейзом, оттуда выскочил высокий мужчина в черном лыжном костюме с капюшоном. Узкое лицо мужчины отличалось красотой и изяществом, орлиный нос напоминал острие топорика. Даже при слабом свете, просачивающемся из коридора, Хейз разобрал, что мужчина очень загорелый, и невольно предположил, что перед ним лыжный тренер. Эту догадку подтвердил значок на правом рукаве — ярко-красные переплетенные буквы П и Р. Показалось нелепым, что этот человек держал в левой руке пару белых коньков для фигурного катания. — Ох, извините, — сказал он. Лицо его расцвело улыбкой. Он говорил с акцентом — не то немецким, не то шведским. Хейз не мог определить. — Не за что, — отозвался Хейз. — Помочь вам? — Нет, я думаю, что сам справлюсь. Попридержите мне только дверь. — С удовольствием, — воскликнул он и только что каблуками не щелкнул. — Снег хороший? — спросил Хейз, протиснувшись в узкие двери. — Сейчас так себе, — ответил тренер. — Завтра будет лучше. — Ну спасибо. — Очень приятно было познакомиться. — Завтра в горах увидимся, — бодро пообещал Хейз и зашагал вверх по лестнице. Во всем окружающем сквозило что-то забавное: соседние комнаты с одной-единственной ванной, да еще такие кельи, жара в одной, а в другой стужа, и то, что под ними мастерская, и то, что начался обильный снегопад, и даже торопливый лыжный тренер с его вежливыми тевтонскими манерами, горловым голосом и фигурными коньками — вся обстановка отдавала фарсом. Хейз расхохотался, поднимаясь по лестнице. Когда он вошел в комнату, Бланш уже растянулась на его кровати. Он поставил чемоданы. — Что там было смешного? — спросила девушка. — Ни дать, ни взять — бутафорская гостиница из оперетты, — пояснил Хейз. — Пари готов держать, что и гора здесь — только декорация. Вот завтра утром пойдем туда и убедимся, что она нарисованная! — У тебя приятная и теплая комната, — сообщила Бланш. — Верно. — Хейз принялся запихивать лыжи под кровать, а она следила за ним заинтересованным взглядом. — Ты что, ожидаешь врагов? — Все возможно в этом мире, — он снял пояс и вынул пистолет из кобуры. — Ты что, и завтра на лыжах будешь его носить? — осведомилась Бланш. — Нет. В этот карман с «молнией» пистолет никак не влезет. — Я намерена спать в этой комнате, — вдруг сказала Бланш. — Как хочешь, — согласился Хейз. — А я пойду в соседний холодильник. — Гм, не то чтобы я именно это имела в виду… — А? — Разве детективы никогда не целуются? — А? — В городе мы два вечера провели вместе, да и потом три часа ехали вдвоем в автомобиле, а ты меня еще ни разу не поцеловал. — Ну, я… — Хочу, чтобы ты меня поцеловал, — задумчиво произнесла Бланш. — Если, конечно, устав не запрещает. — Думаю, что позволит, — проговорил Хейз. Скрестив руки под спиной и блаженно вытянув ноги, Бланш глубоко вздохнула. — Кажется, мне здесь все-таки понравится.Глава 3
Ночь наполняли звуки. Теснясь на одинарной кровати, они прежде всего услышали шум газовой горелки. Через равные промежутки времени щелкал термостат, наступала трехсекундная пауза, потом из подвала старой деревянной пристройки словно вылетал реактивный самолет. Хейз никогда в жизни не слыхивал такой шумной газовой горелки. Алюминиевые радиаторы и вентиляторы исполняли каждый свою симфонию: тарахтели, позванивали, стонали, вздыхали и шипели. Время от времени из туалетной в коридоре доносился шум воды — в тихом горном воздухе он казался грохотом водопада. Раздавался и другой звук. Резкий пронзительный скрежет металла. Хейз встал и подошел к окну. Внизу в мастерской горела лампа, отбрасывая на снег желтый прямоугольник. Со вздохом Хейз вернулся в постель и попытался заснуть. По коридору беспрестанно топали лыжные ботинки, жильцы расходились по своим комнатам, хлопали двери, время от времени визгливо смеялась какая-нибудь опьяненная горным воздухом лыжница. Голоса: — …та слаломная трасса потруднее. — Да, но не так уж… Пауза. Новые голоса: — …не думаю, чтобы наверху все расчистили. — Но ведь они должны, разве нет? — Во всяком случае, не на Склоне Мертвеца. По такой погоде они туда вообще не доберутся. Уже больше сорока сантиметров, и все валит и валит… Из подвала опять «вылетел» реактивный самолет. Вентиляторы завели оркестровую сюиту, а радиаторы обеспечили контрапункт. И снова голоса — громкие, возбужденные: — …потому что он себя воображает Господом Богом! — А ты не воображаешь? — Предупреждаю тебя! Не подходи к нему! Девичий смех. — Предупреждаю. Еще раз увижу… Тишина. В два часа ночи в гору двинулись снегоочистительные машины. Они подняли такой грохот, как моторизованные части Роммеля, угрожая сию же минуту развалить стену и ворваться с ревом в комнату. Бланш захихикала. — Это самая шумная гостиница из всех, в которых я когда-нибудь спала. — Как твои ноги? — Им хорошо и тепло. Ты очень горячий. — Ты тоже. — Почему бы тебе не поцеловать меня еще раз? — Сейчас. Минутку… — Ну? — Я сейчас слышал что-то странное… — Что? — Ты не слышала? Какой-то особенный гудящий звук. — Я слышу так много звуков… — Чш-ш-ш. Они помолчали несколько минут. Войска Роммеля с боем брали склон. Из коридора донесся шум воды. Мимо двери простучали ботинки. — Эй! — воскликнула Бланш. — Что? — Ты спишь? — Нет, — ответил Хейз. — Слышишь гудящий звук? — Ну? — Это моя кровь, — сказала она и поцеловала его в губы.Глава 4
В субботу утром снег все еще шел. Обещанный снегопад превратился в сердитую вьюгу. Собираясь идти в горы, Бланш надела жилет, два пуловера и эластичные брюки. Многослойная одежда делала ее довольно пышной. Хейз на свои сто восемьдесят пять сантиметров роста натянул две пары носков, черные брюки, черный пуловер и склонил свою восьмидесятипятикилограммовую фигуру в форме перевернутой римской пятерки, чтобы выглянуть в окно. — Как ты думаешь, я успею вернуться к репетиции в понедельник вечером? — спросила Бланш. — Не знаю. Мне-то нужно вернуться на службу завтра до шести вечера. Интересно, дороги еще открыты? За завтраком они узнали, что в Нью-Йорке и большинстве городов северной части штата объявлено бедственное положение. Бланш с веселым безразличием приняла известие, что они блокированы снегом. — Раз столько снега, — сказала она, — репетицию все равно отменят. — Но вряд ли отменят работу полицейского Управления, — заметил Хейз. — Да иди ты к черту! — весело отозвалась Бланш. — Пока еще мы здесь, кругом великолепные снега, а что до лыж, так выходные пройдут чудесно… — Хоть бы и вообще снега не было, — подхватил Хейз, — все равно мне здесь очень хорошо. Вооружившись лыжами, они отправились в горы. Обе канатные дороги работали, но, как предсказывал один из ночных голосов, трассы наверху еще не удалось расчистить. Поднялся сильный ветер, надувающий снеговые гребни на белые головы склонов. Хейз для начала отвел Бланш к тросовому подъемнику, немного поупражнялся с ней в подъеме — научил подниматься на лыжах своим ходом, а потом показал, как пользоваться подъемником: левую руку обвить веревкой, а правой держать веревку за спиной. Трассы для начинающих были не очень крутые, Бланш сразу показала, на что она способна. Опытная танцовщица, она машинально воспринимала лыжи как часть сценического костюма, который затрудняет движения, но с которым нужно справляться. Она проявила исключительную координацию движений и сразу научилась делать «плуг». К середине дня она уже пользовалась Т-образным подъемником и принялась изучать основы лыжного хода. Хейз терпеливо оставался с ней на самых легких трассах. Он радовался, что дороги засыпаны снегом, — из-за этого лыжников на склонах оказалось гораздо меньше, чем обычно. Они с Бланш катались в субботу, как бы в будний день, и по свежему снегу, испытывая истинное удовольствие. После обеда Бланш предложила Хейзу оставить ее поупражняться самостоятельно. Хейз горел от нетерпения подняться канатной дорогой к настоящим трассам, но все-таки заявил, что с удовольствием покрутится с ней на детском склоне. Но Бланш проявила упорство, в конце концов он оставил ее возле Т-образного подъемника и направился к самой длинной канатной дороге — дороге А. Подойдя к ней, он невольно улыбнулся. Сидений дожидалось только с десяток лыжников, а обыкновенно в выходные дни тут выстраивались длинные очереди. Добравшись до платформы, он тут же отметил краем глаза что-то черное — это оказался его вчерашний знакомец, не то немец, не то швед, лыжный тренер из пансионата. Он выписывал фигуры на склоне, а потом сделал разворот и, взрывая лыжами снег, остановился у канатной дороги. Хейз ничуть не удивился тому, что тренер его не узнал. Выстроившиеся в очередь лыжники все подряд носили куртки с капюшонами, крепко завязанными под подбородком. Кроме того, лица закрывали очки — в большинстве желтые из-за мглистой погоды, но у некоторых и темные. В результате получились совершенно неразличимые фигуры. И мужчины, и женщины — все походили друг на друга. Они могли оказаться группой гномов, дожидающихся приема к какому-нибудь великану. Но они ничего не дожидались, кроме сидений канатной дороги. Да и тех долго ждать не приходилось. Новые и новые сиденья появлялись из-за поворота, минуя скрипящую машинерию. Пришла очередь Хейза, который заметил, как перед ним ловко забралась на быстро проходящее сиденье какая-то девушка. Он обратил внимание на то, что кресла сильно наклоняются, минуя платформу, и напрягся в ожидании, глядя через плечо, когда выедет следующее кресло. Палки он держал в левой руке, а правую отвел назад, чтобы вовремя поймать ручку. Но кресло шло быстрее и наклонилось сильнее, чем он ожидал. Секунду ему казалось, что оно его опрокинет. Он схватился правой рукой в рукавице за край сиденья, почувствовал, что оно выскальзывает из-под него, и машинально потянулся левой рукой к вертикальному пруту, уронив при этом палки. — Ваши палки! — крикнул за его спиной кто-то из техников. — Передадим наверх! — добавил другой. Хейз оглянулся. Он успел увидеть, как один из техников поднял его палки. Следом шли два пустых кресла, на третье вскочил какой-то лыжник, и дежурный подал ему потерянные Хейзом палки. Следом двое других лыжников поехали на одном сиденье вдвоем. Ветер и снег мешали ему смотреть. Хейз резко повернул голову, но с горы дул еще более сильный ветер. Кресла разделяло не больше десяти метров, но он едва различал неясную фигуру человека на переднем сиденье. Видел только смутный силуэт, затуманенный ослепляющим снегом и сильным ветром. Хейз чувствовал, как ветер набивает снег в его капюшон. Пришлось снять рукавицы и затянуть тесемки. Он поспешил надеть рукавицы снова, прежде чем от свирепого мороза окоченеют руки. Канатная дорога была новая, и кресла летели в гору бесшумно. Справа Хейз видел спускающихся лыжников — какой-то круглый дурак пытался при помощи «плуга» остановиться посреди крутого склона, а другой, отличный лыжник, выписывал повороты с поразительной точностью. Ветер свистел в ушах под капюшоном — единственный слышимый звук. Езда показалась бы приятной, если бы не ветер и холод. Кое-где кресло шло в десяти метрах над поверхностью снега, но в других местах опускалось и до двух. Хейз понял, что скоро конец подъема. Он увидел платформу и надпись, предупреждающую, что лыжи следует держать вертикально, и приготовился. Перед ним лыжник едва успел соскочить. Снег падал так густо, что его не смогли расчистить, поэтому сгладился естественный уклон — кресло шло за лыжником, вместо того чтобы подняться над ним. Девушка перед Хейзом едва не упала. Он сосредоточился на соскоке. К удивлению, ему удалось легко сойти даже без палок, и он принялся ждать, пока пройдут два свободных кресла. Приближалось третье. Из него с трудом вывалился мужчина, подал Хейзу палки с вопросом: «Ваши, что ли?» — и пошел на лыжах прочь. А Хейз остановился перед самой будкой, опершись на палки. Он был уверен, что с нижней станции на четвертом за ним сиденье уехали два лыжника, а оно приближалось с одним пассажиром. Хейз озадаченно всматривался, прищурив глаза, сквозь падающий снег. С человеком на четвертом сиденье что-то явно было не в порядке, что-то под странным углом торчало в воздухе… Лыжа? Нога? Или… Кресло быстро приближалось. Лыжник даже не пытался соскочить. Хейз широко раскрыл за желтыми очками глаза, когда сиденье проходило мимо платформы. Сквозь снежную пелену он увидел лыжника, откинувшегося назад с безжизненно висящими руками в рукавицах. Из его груди точно над сердцем зловеще торчала палка, трепетавшая, как живая, под ударами ветра и снега, глубоко всаженная сквозь куртку в тело, как длинная алюминиевая шпага.Глава 5
Кресло сильно наклонилось на повороте. Лыжник на крутом развороте соскользнул с сиденья. Лыжи зарылись в снег, тело упало вперед, жуткий резкий звук заглушил вой ветра, и Хейз понял, что это сломалась нога, заклинившись при падении. Лыжник упал ничком, палка согнулась, нога повернулась под невероятным углом, но крепление прочно держало ботинок. Через минуту началась сумятица. Завывала метель, тело неподвижно скрючилось на снегу, а кресло проскрипело на повороте и двинулось обратно. Прошло одно пустое сиденье, второе, третье, потом показалось кресло с человеком, готовым спрыгнуть, и Хейз окликнул оператора в будке: — Остановите подъемник. — Что? — Остановите этот чертов подъемник. — Что-что? Хейз подбежал к лежащему в снегу трупу в тот момент, когда очередной лыжник решил соскочить. Они столкнулись, лыжи и палки перепутались, кресло напирало, как бульдозер, кончилось тем, что оба пали поверх трупа в снег, пока оно не завернуло. Оператор из будки, наконец, понял, чего от него хотят, и кинулся к рычагу. Канатная дорога остановилась. Над горами воцарилась глубокая тишина. — Как вы там? — крикнул оператор. — Ничего, — отозвался Хейз. Он приподнялся, торопясь поскорее освободить свои лыжные крепления. Человек, который его сбил, рассыпался в извинениях, но Хейз его не слушал. Там, где упал пронзенный палкой лыжник, на снегу расплывалось ярко-красное пятно. Хейз перевернул тело, увидел бледное лицо, невидящие глаза, увидел и куртку, пропитанную кровью там, где палка вонзилась в мягкую округлую грудь до самого сердца. Мертвый лыжник оказался девушкой не старше девятнадцати лет. На правом рукаве ее черной куртки виднелась эмблема лыжного тренера пансионата «Роусон» — переплетенные буквы П и Р, ярко-красные, как кровь, которую жадно впитывал снег. — Что там такое? — крикнул оператор из будки. — Вызывать патруль? Несчастный случай? — Нет, не случай, — произнес Хейз, но так тихо, что никто его не расслышал.* * *
Как и подобало этому нелепому заведению в здешнем бутафорском мирке, полиция явилась сюда в виде оравы взятых из кинокомедии «фараонов» под предводительством мрачного шерифа, во всем руководствующегося принципом, что если уж что-нибудь делать, так делать из рук вон плохо. Хейз беспомощно стоял в стороне и смотрел, как эти надутые полицейские нарушают все до единого правила расследования, как непростительно халатно обращаются они с вещественными доказательствами, как они расправляются со всякой возможностью обнаружить мелкие незаметные следы. Шериф — длинный, как столб, простак по имени Теодор Вэйт — вместо того, чтобы тут же остановить канатную дорогу (покуда его подчиненные силились отыскать кресло жертвы), поднялся этой дорогой сам, притащив за собой по меньшей мере три дюжины лыжников, служителей из пансионата, репортеров и местных зевак, которые несомненно уничтожили всякие следы на каждом кресле, и сделали задачу восстановления картины преступления почти невозможной. Какая-то девушка, одетая в светло-лиловые эластичные брюки и белую куртку, соскочила с кресла возле будки и немедленно была осведомлена о том, что брюки ее сзади вымазаны кровью. Девушка изящно изогнулась для осмотра, потрогала кровавые пятна, решила, что это неприлично, ведь они липкие, и постаралась упасть в обморок. А кресло в это время, как ни в чем не бывало, спускалось обратно на нижнюю станцию в распоряжение следующего пассажира. Оказалось, что убитую девушку звали Хельга Нильсон. Ей исполнилось девятнадцать лет, но ходить на лыжах она научилась раньше, чем ходить без лыж, как говорили еще в старину шведы. В Америку она приехала в пятнадцатилетнем возрасте, преподавала в лыжной школе в Вермонте, а потом перебралась сюда, на юг. Она поступила в роусонское заведение в начале этого сезона, и здесь ее, кажется, полюбили все — и тренеры, и, особенно, начинающие лыжники, которые после одного-единственного ее урока постоянно расспрашивали о «Хельге, маленькой шведке». Теперь в сердце маленькой шведки торчала палка, вбитая с такой силой, что прошла почти насквозь. Эта палка, согнутая при падении Хельги с кресла, оказалась первым вещественным доказательством, которое испортили комедийные полицейские. Хейз увидел, как один из помощников шерифа встал на колени возле мертвой девушки, схватил палку обеими руками и попытался вытащить ее. — Эй, что вы делаете? — воскликнул Хейз и оттолкнул его в сторону. Полицейский бросил на него профессионально злобный взгляд. — А вы еще кто такой, черт вас побери? — Меня зовут Коттон Хейз. Я детектив. Из Айсолы. Он расстегнул «молнию» на заднем кармане брюк, достал бумажник и показал свой служебный значок. Это, видимо, не произвело на помощника шерифа никакого впечатления. — Это ведь не входит в ваши полномочия, верно? — сказал он. — Кто вас учил так обращаться с уликами? — осведомился Хейз ядовито. Шериф Вэйт медленно приблизился к месту стычки. Он спросил с дружелюбной улыбкой: — Что здесь происходит, а-а-а? Это «а-а-а» он пропел приятным и веселым голосом. Девятнадцатилетняя девушка лежала мертвой у его ног, а шериф Вэйт держался, как пожилой отпускник на зимнем карнавале. — Этот парень — детектив из Айсолы, — ответил помощник. — Очень хорошо, — сказал Вэйт, — рад приветствовать дорогого… — Спасибо, — отозвался Хейз. — Ваш человек тут только что стер все отпечатки, какие могли быть на оружии. — На каком оружии? — На палке, — пояснил Хейз. — Как вы думаете, что еще я мог… — А, все равно на ней нет никаких отпечатков, — махнул рукой Вэйт. — Откуда вы знаете? — Какой болван станет хватать металл голыми руками при температуре десять градусов ниже нуля? — А может, все-таки схватил? — возразил Хейз. — И пока суд да дело, вам не кажется, что неплохо было бы остановить канатную дорогу? Надо ведь найти… — Прежде, чем остановить подъемник, мне нужно доставить сюда своих людей, — заявил Вэйт. — Тогда распорядитесь, чтобы никто, кроме ваших людей, сюда не… — Уже распорядился, — отозвался Вэйт коротко. Он опять обернулся к помощнику: — Покажи-ка мне палку, Фред. — Шериф, допустите только, чтобы он еще раз прикоснулся к палке… — И что? — И можете на расследовании поставить крест. — Мистер, может быть, вы мне позволите работать по собственному разумению, а-а-а? Или я прикажу кому-нибудь стащить вас туда, вниз, погреться у огонька. Хейз замолчал. С бессильным гневом он смотрел, как помощник по имени Фред ухватил палку обеими руками и вытащил ее из груди Хельги. Оттуда полилась струя крови, наполнила открытую рану, впиталась в ткань прорванного свитера. Фред подал согнутую палку шерифу. Вэйт повертел ее в толстых руках. — Розетки нет, — заметил он. Хейз и раньше заметил, что с алюминиевой палки действительно снята розетка. Это металлическое кольцо диаметром двенадцать сантиметров, на котором закреплены крест-накрест два кожаных ремешка. Заостренный край палки снабжен маленьким колечком, обычно оно закреплено болтом или каучуковой шайбой. На этом колечке и держится розетка, она не позволяет палке уходить в снег, когда лыжник отталкивается на поворотах или поддерживает равновесие. С этой палки специально сняли розетку, и больше того, кто-то заточил ее конец так, что палка превратилась в шпагу. Хейз это сразу заметил. А шерифу потребовалось несколько больше времени, чтобы понять, что он держит в руках острое, как бритва, оружие, а не обыкновенную лыжную палку. — Кто-то заточил конец этой штуковины, — сообщил он, озаренный наконец-то гениальной догадкой. Приехавший канатной дорогой врач опустился на колени возле мертвой девушки. Когда он объявил, что она мертва, никого это особенно не удивило. Один из скучающих сотрудников шерифа принялся отмечать положение трупа, обводя его очертания на снегу с помощью синего порошка, щедро высыпаемого из жестянки. Хейз не видел никакой пользы в таком подражании следственным методам. Да, следует отмечать положение трупа — но ведь тут же не место преступления. Девушку убили на сиденье где-то между верхней и нижней станциями канатной дороги. Никто до сих пор не взял на себя труд осмотреть сиденье. Вместо этого они посыпали снег синькой и ощупывали своими огромными лапами орудие убийства. — Можно сделать одно предположение? — спросил он. — Разумеется, — позволил Вэйт. — Эта девушка поднималась не одна, с ней кто-то сидел. Я это знаю потому, что уронил там, внизу, палки, и когда обернулся посмотреть, заметил на этом кресле двоих. Но когда я достиг вершины, девушка уже была одна. — В самом деле? — Да, в самом деле. Я предлагаю поговорить с техниками внизу. Эта девушка — лыжный тренер, и они ее наверняка узнали. Не исключено, что они узнали и ее спутника. — Если у нее был спутник. — Еще как был! — Откуда вы знаете? — Да ведь… — Хейз едва перевел дыхание. — Я же только что вам сказал. Я видел на этом сиденье двоих! — На каком расстоянии? — Через три сиденья. — И вы могли что-нибудь видеть на таком расстоянии в такую метель, а-а-а? — Да. Не совсем четко, но я видел. — Я так и думал, — сказал Вэйт. — Слушайте, — настаивал Хейз, — кто-то сидел там рядом с ней! И, безусловно, он соскочил с кресла после того, как убил ее! Нужно осмотреть все внизу, под линией, пока снег не засыпал и те следы, которые там еще остались! — Хорошо, я это сделаю, — пообещал Вэйт, — когда придет черед. — Лучше бы черед пришел как можно скорее, — настаивал Хейз, — метель ждать не будет, и если не поторопиться… — Мистер, мы тут никогда не торопимся. А вы лучше бы не совали нос в наши дела. — А в чем заключаются ваши дела? — спросил Хейз. — Может быть, ваше дело — покрыть преступление? Вы думаете, убийца сидит поблизости и дожидается, пока вы его схватите? Да он уже полштата, наверное, пересек! — Никто отсюда не уйдет, мистер, — заявил Вэйт. — Особенно при теперешнем состоянии дорог. Так что не волнуйтесь. Не люблю смотреть, как люди волнуются. — Скажите это убитой девушке, — бросил Хейз, глядя, как мертвую Хельгу уложили на мешковину и понесли в последний путь вниз по склону горы.Глава 6
Смерть, эта старая потасканная бестия, всегда банальна. Он служил полицейским долгие годы. Давно приучился наблюдать смерть со стороны, как часть своего каждодневного расписания, пока детективы, фотографы, медицинские эксперты и лаборанты роились мухами вокруг жертвы. Совсем, как в кино. Он стоял в стороне чем-то вроде секретаря в униформе, отмечал в черном блокноте имена свидетелей, наблюдая уход и приход равнодушных людей, связанных с расследованием, их привычные действия в привычных обстоятельствах. Человек, безжизненно лежащий на тротуаре, человек, распростертый на пропитанном кровью одеяле, человек, висящий на шнуре от лампы, человек, распотрошенный налетевшим на него автомобилем, — все они представали перед Хейзом какими-то ирреальными образами смерти, но не самой смертью. Став детективом, Хейз познакомился со смертью всерьез. Знакомство произошло неофициально, почти случайно. В то время он работал в 30-м участке — очень приятный, приличный участок в приятном, приличном районе, где редко умирали насильственной смертью. Знакомство состоялось в одном доме с меблированными комнатами. Когда прибыли детективы, полицейский, который первым отозвался на крик о помощи, уже их ожидал. Детектив, с которым пришел Хейз, спросил: «Где труп?» Полицейский ответил: «Там, внутри». — Пошли, Хейз, — сказал детектив. Так он познакомился со смертью. Он вошел в спальню, где на полу у туалетного столика лежал человек. Ему было пятьдесят три года. Он лежал в липкой луже полусвернувшейся собственной крови — маленький узкогрудый мужчина. Поредевшие волосы окружали блестящую лысину. Он, должно быть, никогда не отличался красотой, даже в молодости. С возрастом никто не становится красивее, а из этого человека время и алкоголь высосали все, иссушив его настолько, что ничего не осталось, кроме дряблой плоти и, разумеется, жизни. Плоть у него осталась. Жизнь у него отняли. Он лежал у туалетного столика — нелепо скрюченная кучка безжизненной плоти — такой спокойный, невероятно спокойный. Кто-то его «обработал» топором. Топор еще оставался тут же, в комнате — с кровавыми пятнами и прилипшими клочьями волос. Убийца яростно ударял по голове, шее, груди. Когда пришли детективы, кровь уже не текла, но раны виднелись — широкие, зияющие раны. Хейз отвернулся. Он вышел в туалет и возвратился через несколько минут. Так он познакомился со смертью. С тех пор он видел смерть часто, случалось, и сам бывал от нее на волосок. Взглянул ей в глаза, когда его ударили ножом при расследовании одного ограбления. Когда Хейз пришел, ограбленная женщина все еще билась в истерике. Он попытался ее успокоить, расспросить, а потом вышел на лестницу позвать полицейского. Перепуганная женщина вновь стала кричать, он слышал ее крики, спускаясь по лестнице. Управляющий домом догнал его на площадке второго этажа. Он прибежал с ножом, потому что принял Хейза за возвратившегося грабителя, замахнулся на него несколько раз и успел рассечь ему кожу на левом виске, прежде чем Хейзу удалось его обезоружить. Хейз отпустил управляющего — бедняга действительно подумал, что перед ним грабитель. А потом отросшие волосы вокруг раны, которая, разумеется, со временем зажила, как заживают все раны, напоминали ему о соприкосновении со смертью. Вместо рыжих там выросли белые. Шрам на виске до сих пор не исчез. Иногда, особенно в непогоду, смерть присылала слабые сигналы боли — спутники новых волос. Со времени поступления в 87-й участок, он часто видел смерть и много раз умирающих. Он уже не выходил из комнаты. Из комнаты вышел тогда молодой Коттон Хейз, очень молодой и наивный полицейский, который понял в тот момент, что делает грязную работу, что насилие — часть правды жизни, в которой ему выпало заниматься каждый день вещами гадкими и уродливыми. Больше он не выходил из комнаты. Но гнев испытывал всегда. И здесь, в горах, его охватил гнев, когда милая девушка соскользнула с кресла подъемника и упала в снег, пробитая почти насквозь лыжной палкой, и застыла в нелепой позе мертвеца, в странной, беспредельно ужасающей позе. Гнев вызывало сравнение образа красивой, кипящей юной жизнью, любовью и стремительным движением девушки с пугающе реальным образом ее же, но теперь превратившейся в ничто, в охапку плоти и костей, в мертвое тело, в труп. Его охватил гнев, когда Теодор Вэйт и его тупые помощники принялись портить следы, предоставляя убийце драгоценное время и возможность бежать от закона, от человеческой ярости. Его охватывал гнев и сейчас, по дороге обратно к зданию, где располагалась лыжная мастерская и комнаты над ней. Гнев его казался неуместным среди молчащих гор. Снег продолжал падать бесшумно и кротко. Ветер утих, и снежинки падали бесцельно, большие, мокрые и белые, а на горе Роусон и кругом царили тишина и спокойствие, расстилался ленивый белый покой, отрицавший смерть. Хейз стряхнул снег с ботинок и пошел вверх по лестнице. Свернув за угол коридора, он тут же заметил, что дверь его комнаты приоткрыта. Он остановился. Может быть, Бланш вернулась, а может быть… Но в коридоре стояла тишина, оглушительная тишина. Он наклонился и развязал шнурки ботинок. Осторожно разулся. Ступая как можно легче — изяществом его фигура не отличалась, а доски старого дома предательски скрипели, — Хейз приблизился к своей двери. Он не любил ходить в носках. Ему приходилось в разных обстоятельствах пользоваться каблуками, и он знал, как важно быть обутым. Перед самой дверью он задержался. Внутри стояла тишина. Он тронул чуть приоткрытую дверь. Где-то внизу щелкнула газовая горелка, и раздался рев. Хейз толкнул дверь. Элмер Уландер с костылями под мышкой резко обернулся к нему. Перед тем управляющий стоял, склонив голову, словно… молился. Нет, он не молился. Он прислушивался — не то слушал что-то, не то ожидал услышать… — Ох, здравствуйте, мистер Хейз, — произнес он. На нем сегодня была красная лыжная куртка. Он оперся на костыли и улыбнулся обезоруживающей мальчишеской улыбкой. — Здравствуйте, мистер Уландер, — отозвался Хейз. — Не будете ли вы так добры, мистер Уландер, объяснить мне, какого дьявола вы ищете в моей комнате? Управляющий выглядел удивленным. Поднял брови, голову склонил набок… Он выглядел почти так, как если бы это он вернулся к себе в комнату и застал там постороннего человека. Но в этом восхитительно невинном выражении сквозила растерянность. Уландер определенно в чем-то проштрафился. Все с той же мальчишеской улыбкой он оперся поудобнее на костыли и приготовился объяснить… Хейз ждал… — Вы ведь сказали, что отопление не работает, — заговорил Уландер, — так вот я проверял… — В этой комнате отопление отлично работает, — заявил Хейз. — Речь шла о соседней комнате. — А! — качнул головой Уландер. — Вот как! — Да, так. — Действительно. Я тут пощупал батарею и мне показалось, что все в порядке. — Естественно, — сказал Хейз, — потому что оно и было в порядке. Сегодня утром я вам сказал, что не работает отопление в номере сто четыре. А это — сто пятый. Вы что, новичок здесь, мистер Уландер? — Я, наверное, вас не понял. — Надо полагать… Не стоит допускать такие ошибки, мистер Уландер, особенно если иметь в виду, что гора кишит полицейскими. — О чем вы говорите? — О девушке. Когда эти так называемые полицейские примутся расспрашивать, то, пожалуй… — О какой девушке? Хейз долго смотрел на Уландера. Удивление, написанное на лице его и в глазах, казалось достаточно искренним, но возможно ли, чтобы на горе Роусон нашелся человек, еще не слыхавший об убийстве? Возможно ли, чтобы Уландер, управляющий пансионатом, переполненным лыжниками, не знал о смерти Хельги Нильсон? — О девушке, — пояснил Хейз, — Хельге Нильсон. — Что с ней случилось? Хейз достаточно хорошо играл в бейсбол, чтобы не торопиться бросать мяч прежде, чем прощупает противника. — Вы с ней знакомы? — спросил он. — Конечно, знаком. Я знаю всех лыжных тренеров. Ее комната здесь, в конце коридора… — Кто еще здесь живет? — Зачем вам? — Хочу знать. — Только она и Мэри. Мэри Файрс. Тоже тренер. И… да, и новичок. Ларри Дэвидсон. — Он тренер? — спросил Хейз. — Такой высокий? — Да. — С горбатым носом? Снемецким акцентом? — Нет, нет. Вы говорите о Гельмуте Курце. Тот говорит с австрийским акцентом. — Уландер помолчал. — А… зачем это вам? — Между ним и Хельгой что-нибудь есть? — О, этого я не знаю. Они тренируют вместе, но… — А Дэвидсон? — Вы про Ларри Дэвидсона? То есть хотите спросить, встречается ли он с Хельгой? — Да, именно об этом я хочу спросить. — Ларри женат, — сообщил Уландер, — так что я не думаю… — А вы? — Не понял. — Вы и Хельга. Есть что-нибудь между вами? — Хельга — мой хороший друг, — заявил Уландер. — Была, — поправил Хейз. — А? — Она мертва. Сегодня днем погибла в горах. Вот когда Хейз бросил мяч — и попал в цель. — Боже… — пробормотал Уландер, и челюсть его отвисла. Он покачнулся, шагнул назад и наткнулся на туалетный столик. Костыли упали. Пытаясь сохранить равновесие, он взмахнул ногой в гипсе и едва не упал. Хейз поймал его за локоть, нагнулся за костылями, подал. Уландер все еще не пришел в себя. Он, не глядя, протянул руку, нащупал костыли и снова уронил. Хейз опять их поднял и сам засунул под мышки Уландеру, который оперся на туалетный столик и уставился невидящим взглядом на противоположную стену с рекламной афишей о развлечениях в Кинбели. — Она… она всегда пренебрегала опасностью, — проговорил он. — Часто на спуске… Я ей говорил. — Это не был несчастный случай, — сказал Хейз. — Ее убили. — Не может быть, — Уландер замотал головой. — Не может быть! — Может. — Нет. Все любили Хельгу. Никто бы… — Он продолжал качать головой. Взгляд его не отрывался от афиши Кинбели. — Сюда придут полицейские, мистер Уландер, — продолжал Хейз, — причем вполне реальные. Они будут долго и настойчиво все расспрашивать. Они будут так шарить, как вам и не снилось. Они церемониться не станут. Они ищут убийцу. А вот вы… — Я… зачем же я, по-вашему, сюда пришел? — спросил Уландер. — Не знаю. Может, карманы хотели обшарить. Лыжники часто оставляют бумажники и цен… — Я не вор, мистер Хейз, — перебил Уландер с достоинством. — Я здесь только ради того, чтобы позаботиться о вашем отоплении. — Ну, тогда мы квиты, — отозвался Хейз. — Когда явится полиция, здесь многим, в том числе и вам, станет жарко.Глава 7
Он нашел обоих техников в отдельной кабинке кафе-ресторана. Подъемники останавливали в половине пятого — местная администрация считала самыми опасными для лыжников вечерние часы, когда плохая видимость и физическая усталость ослабляют внимание. Техники оказались крепкими седоватыми мужчинами в толстых шерстяных свитерах, они сидели, одинаково обхватив толстыми пальцами кофейные чашки. Им часто приходилось подсаживать лыжников на кресла или снимать их оттуда, и они приучились работать вместе, понимая друг друга с полуслова. Даже речь их казалась плодом одного ума, хотя говорили два языка. — Меня зовут Джейк, — представился один. — А это Обадия, а коротко — Оби. — Да, только сам-то я не слишком коротенький, — вставил Обадия. — Ум у него короткий, — сообщил Джейк и ухмыльнулся. Обадия тоже ухмыльнулся. — Так ты фараон, что ли? — Да, — признался Хейз. Он показал им значок сразу, как только подошел. И тут же соврал, заявив, что помогает в расследовании, что его прислали из Айсолы, потому что какой-то неизвестный преступник собирается здесь совершить преступление — в общем, наплел с три короба, но Джейк и Обадия, кажется, поверили. — И хочешь знать, что там за люди взбирались на кресла, так? Тедди тоже хотел. — Тедди? — Тедди Вэйт. Шериф. — Ага. Ну да, — сказал Хейз. — Верно? — Почему бы тебе у него не спросить? — поинтересовался Обадия. — Да я спросил, — солгал Хейз. — Но иногда возникают новые факты. Тогда расспрашиваешь свидетелей лично, понимаете? — Ну, мы-то ведь не свидетели, — сказал Джейк. — Знаешь же, что мы не видели, как ее убили. — Но вы ее посадили на кресло, верно? — Точно. Он подсадил. — И кто-то сел вместе с ней, верно? — Верно, — согласился Джейк. — Кто? Так это все хотят узнать — кто, — хмыкнул Джейк. — Вот что самое неприятное, — добавил Обадия. — А вы не помните? — спросил Хейз. — Помним, что падал снег, это мы точно помним. — Мы еле кресла видели, так густо валил. — Очень трудно отличить лыжников друг от друга — при таком-то ветре и снегопаде, правда, Оби? — Попросту говоря, невозможно, Джейк. — Но Хельгу вы узнали, — бросил Хейз. — Само собой. Но она с нами поздоровалась, понимаешь? Сказала: «Здравствуй, Джейк, здравствуй, Оби». И села в то кресло, что ближе к платформе, на внутреннее. А он — на другое… — Он? — переспросил Хейз. — Значит, это был мужчина? На соседнее кресло сел мужчина? — Гм, точно сказать не могу, — задумался Джейк. — Раньше женские лыжные костюмы отличались от мужских, но теперь-то уже не отличаются. — Совсем не отличаются, — подтвердил Обадия. — К примеру, догоняешь, догоняешь какую-нибудь девчонку в красных штанах, догнал — оказывается парень. Вот так-то… — Значит, вы не можете сказать, мужчина ехал рядом с Хельгой или женщина, так? — Точно так. — Может — мужчина, может — женщина. — Это лицо что-нибудь говорило? — Ни словечка. — Как он был одет? — Так ведь мы не убедились, что это был он, — напомнил Джейк. — Да, конечно. Я хотел сказать… лицо, занявшее кресло. Думаю, проще будет принять ему какой-нибудь пол. — Что принять? — Пол… допустим пока, что лицо это было мужчиной. — Ага, — Джейк задумался. — Ладно, как скажете. Но, по-моему, так рассуждать не годится. — Да ведь я не рассуждаю. Я только хочу упростить… — В чем дело, все ясно, — прервал Джейк. — Конечно, так проще. Но все-таки не годится, право. Хейз глубоко вздохнул. — Э-э-э… как он был одет? — В черное, — ответил Джейк. — Черные брюки, черная куртка, — вставил Обадия. — В шапке? — Нет. В низко надвинутом капюшоне. И в черных очках. — Рукавицы или перчатки? — спросил Хейз. — Перчатки. Черные. — Вы не заметили, была какая-нибудь эмблема на рукаве или нет? — Какая эмблема? — Переплетенные буквы П и Р, — объяснил Хейз. — Как у лыжных тренеров? — спросил Джейк. — Вот именно! — Это носят на правой руке, — с некоторой досадой сообщил Обадия. — Я же говорил, что это лицо заняло внешнее кресло! Как мы могли видеть правый рукав, хоть бы там что-то и было? Хейзу внезапно пришла в голову нелепая мысль. Он поколебался, прежде чем задать вопрос, но в конце концов подумал: «Черт с ним, почему бы не попробовать?» — Это лицо, — спросил он, — не было… не носило костылей? — Чего не носило? — изумился Джейк. — Костылей. Ноги в гипсе не заметили? — Какого черта… ничего не понимаю, — возмутился Джейк, — у него были лыжи с палками. Костыли, гипс! Боже мой! И без того поди попробуй вскарабкаться на этот чертов подъемник. Воображаю!.. — Ладно, — отступил Хейз. — Оставим эти подробности. Сказало ли это лицо что-нибудь Хельге? — Ни слова. — А она ему что-нибудь сказала? — Насколько мы могли слышать, нет. Ветер выл, как бешеный. — Но вы расслышали, когда она сказала: «Здравствуйте». — Точно. — Значит, если бы она сказала что-нибудь этому лицу, вы бы это услышали? — Точно. Ничего мы не слышали. — Вы утверждаете, что он держал палки. Не заметили в этих палках ничего необычного? — По-моему, палки как палки были, — пожал плечами Джейк. — На палках были розетки? — Не заметил. А ты, Оби? — Да кто же это мог заметить? — В особом случае, — не сдавался Хейз. — Будь там что-нибудь неладное, сразу бы заметили! — Я ничего неладного не видел, — заявил Обадия. — Я только подумал, что этому приятелю должно быть очень холодно. — Почему? — Потому что он низко надвинул капюшон и замотал почти все лицо шарфом. — Каким шарфом? Вы ни о чем таком еще не говорили. — Верно! На нем был красный шарф. Закрывал нос и губы до самых очков. — Гм-м-м, — промычал Хейз, и все трое немного помолчали. — Это ведь вы уронили палки, когда подымались? — спросил, наконец, Джейк. — Да. — Я вас запомнил. — Если помните меня, то как же не запомнили Хельгиного соседа? — Хотите сказать, мистер, что я его должен помнить? — Я только спрашиваю. — Ну как увижу человека в черных брюках, черной куртке с капюшоном, в темных очках и замотанного шарфом, так, может, и узнаю. Только вот мне кажется, что вряд ли он до сих пор в таком наряде расхаживает, а? — Полагаю, что не расхаживает, — вздохнул Хейз. — И я так полагаю, — отозвался Джейк. — Хоть я и не фараон.Глава 8
На горы спускались сумерки.Закат разлился по небу и обагрил снега. Вьюга начала стихать, облака таяли под лучами заходящего солнца. Над горами, над долиной, над городом — везде царила невероятная тишина, тишина, которую нарушал только легкий звон автомобильных корпусов под ветром. Хейз отыскал Бланш, устроил ее в главном здании у камина, снабдил двойным шотландским виски и полудюжиной спортивных журналов. После этого он поднялся к себе, переоделся и засунул под брючный ремень свою верную «пушку» 38-го калибра. «Пушка» была тяжелой и давила… Он отправился вверх по склону горы, пробиваясь через завалы снега точно под трассой канатной дороги. Вокруг все было тихо. Подъемник не работал. Гора была безлюдной и будто уснувшей… Подъем оказался нелегким. Снег под канатной дорогой никто не утаптывал, и Хейз карабкался с трудом, попадая на непроходимые снежные осыпи, выписывая зигзаги, повторяя трассу подъемника, и все же иногда ему приходилось выбираться из глубокого снега на плотно укатанную машинами дорогу справа. Сумерки сгущались. Он понимал, что скоро стемнеет полностью, поэтому захватил с собой фонарик из машины. Только теперь он подумал о том, что именно собирается там искать. Почти не оставалось сомнений в том, что все следы убийцы уже засыпала метель. Он снова обругал Теодора Вэйта и его инвалидную команду. Послал бы он сюда кого-нибудь сразу же, как только обнаружили мертвую девушку, тогда еще была бы надежда найти какие-нибудь следы. Хейз продолжал подниматься. После целого дня на лыжах он чувствовал себя физически и духовно истощенным, мускулы отказывались шевелиться, глаза воспалились. Когда горы погрузились во мрак, он нажал кнопку фонарика. И тут же провалился в снег по пояс. Потерял равновесие, упал, поднялся снова. Снег почти перестал, но ветер после захода солнца поднялся опять — злой, пронизывающий ветер, свистящий, между деревьями по бокам канатной дороги, сдувающий облака с неба. Возник тонкий лунный серп и кое-где звезды. Облака проносились между ними, как беззвучные отряды конницы, и откуда-то с гор доносился пронзительный вой ветра, протяжный свист, проникающий до мозга костей. Хейз снова упал. Сыпучий снег забрался за воротник куртки, холодные струйки поползли по спине. Он попытался вытряхнуть снег, потом поднялся и упрямо пошел дальше. Обувь его не подходила для таких экспедиций, она закрывала ноги только по щиколотки и не могла уберечь их от снега. Как-то вдруг он осознал, что ноги совсем окоченели. Он стал жалеть, что так безрассудно взялся за это дело. Он уже прошел, наверное, треть длины подъемника. Гора, притихнув, тонула в полном мраке, слышался только первобытный свист ветра. Карманный фонарик бросал маленький круг света на снег впереди. Подъем становился все круче. Хейз остервенело карабкался вверх. Внезапно свет фонаря коснулся чего-то, блеснувшего на миг, но Хейз продолжал идти. Потом он остановился. Обернулся и посветил назад. Того, что блеснуло, уже не было. Выругавшись, Хейз медленно описал лучом фонаря широкий круг. Что-то снова блеснуло… Розетку почти засыпало снегом. Только ребро металлического кольца отражало свет фонаря. Должно быть, раньше ее завалило совсем, но сильный ветер сдул верхний слой снега. Хейз торопливо потянулся за розеткой, словно боясь, что она исчезнет. Даже не выпрямившись, он принялся рассматривать находку, присвечивая фонариком, и вдруг ему на спину прыгнул человек. Нападение произошло неожиданно и быстро. Хейз не слышал ничего, кроме ветра. Его так увлекла находка, он так сосредоточенно изучал розетку, наверняка упавшую с палки-оружия, что когда ощутил внезапную тяжесть на спине, то не сразу понял, что на него напали. Он только удивился и вообразил было, что на него упал снег с ветвей какого-нибудь дерева. Хейз мгновенно перевернулся. Он вцепился в розетку левой рукой, намереваясь ни за что не отпускать ее. Правой он сжимал карманный фонарик и тут же замахнулся, пытаясь ударить им незнакомца по голове, но угодил по предплечью. Что-то твердое ткнуло Хейза в плечо. Гаечный ключ?.. Ломик?.. Стало ясно, что напавший вооружен, положение становилось серьезным. Хейз отшвырнул фонарь и сунул руку за ремень… Месяц появился из-за облаков. Насевшая на Хейза фигура оказалась одетой в черную куртку с низко натянутым капюшоном. Красный шарф закрывал нос, губы и подбородок. Неизвестный держал ломик в правой руке и замахнулся им над головой Хейза как раз в тот момент, когда появилась луна. Пальцы Хейза стиснули рукоятку пистолета. Ломик опустился. Он опустился уже во мраке, ударил Хейза по щеке, разорвав кожу, отскочил вниз и задел плечо. Хейз яростно выругался, до нелепости неловко вытащил свой пистолет, взвел курок и снова ощутил сильный удар неизвестного — ломик едва не разбил кость запястья. Пальцы Хейза невольно разжались. Пистолет упал в снег. Взревев от боли, Хейз попытался пнуть незнакомца ногой, но тот мгновенно отпрянул, вскочил на ноги и встал в стойку, готовый к последней схватке. Месяц появился снова. Мягкий серебряный свет снова проявил силуэт незнакомца, голову в черном капюшоне, лицо, замаскированное шарфом. Ломик снова взвился над его головой. Хейз попытался пнуть его в живот. Это не остановило атаку. Как раз, когда ломик опустился, нога Хейза угодила в бедро неизвестного, и тот потерял равновесие, так что удар его потерял силу. Хейз нанес удар кулаком, противник вскрикнул и выронил свое оружие в снег. Незнакомец боролся молча и отчаянно. Хейза испугало его остервенение и животная сила. Они катались по снегу. Хейз рванул капюшон, пытаясь сдернуть его с головы, убедился, что тесемки прочно завязаны, и предпринял попытку с шарфом. Шарф начал разматываться. Неизвестный наклонился, подхватил ломик, но почувствовав, что шарф сползает, отпрянул назад, боясь открыть лицо, и, получив резкий удар в пах, согнулся пополам. Удар в челюсть свалил его с ног. Он вскочил, торопливо прикрыл лицо шарфом и пустился бежать, увязая в глубоком снегу. Хейз кинулся следом, почти настиг его, но потерял равновесие и упал. Незнакомец бежал к лесу. Покуда Хейз поднялся на ноги, его противник уже исчез между деревьями. Хейз бросился за ним. Под деревьями было совсем темно. Там мир выглядел черным и безмолвным. Очень скоро Хейз заколебался. Он ничего не видел и ничего не слышал. Казалось, ломик вот-вот опять ударит из темноты. Вместо этого раздался чей-то голос: — Ни с места! Неожиданность поразила, но он машинально отреагировал: развернулся на голос и нанес по его источнику сильный удар. Почувствовав, что попал, кто-то выругался во мраке, а потом изумленный, потрясенный Хейз услышал пистолетный выстрел. Он грохнул в горном воздухе, эхом отдался в лесу. Хейз широко открыл глаза. Пистолет? Но ведь у нападавшего был только ломик. Почему же он не… — Второй разнесет тебе голову, — сообщил голос. Хейз вгляделся в темноту. Он уже не мог разобрать, откуда слышен голос. Не знал, куда броситься, а тот держал пистолет… — Ну что, хватит? — спросил неизвестный. Внезапно темноту пронзил яркий луч света. Хейз заморгал, попытался закрыть лицо руками. — Ладно-ладно, — сказал незнакомец, — никогда не знаешь, на чем поскользнешься, а? Протяни руки. — Что? — Руки свои чертовы протяни! Хейз неуверенно протянул руки. Ни один человек на свете не был так поражен, как он, когда почувствовал, что на его запястьях защелкнулись наручники.
Глава 9
Контора Теодора Вэйта, шерифа городка Роусон, помещалась на главной улице по соседству с итальянским ресторанчиком, чья неоновая реклама обещала спагетти. Снегопад прекратился, машины успели очистить дорогу, насыпав снеговые валы по обе стороны улицы, так что вход в контору скрывал высокий белый бруствер. Сам шериф восседал за огромным письменным столом — настоящей крепостью, заваленной объявлениями о розыске, листовками Федерального бюро расследований, копиями полицейских докладов, парой наручников, картонной коробкой с кофе, полудюжиной карандашных огрызков и фотографией в рамке — жена Вэйта и его трое детей. Теодор Вэйт пребывал в не особенно дружелюбном настроении. Он сидел у своего стола-крепости мрачный и разъяренный. Коттон Хейз все еще в наручниках, стоял перед столом. Помощник шерифа, нацепивший Хейзу «браслеты», тот самый Фред, который вытащил палку из груди Хельги Нильсон, стоял рядом такой же разъяренный, как и шериф, да еще с синяком под левым глазом. — Вы знаете, что я могу вас арестовать? — яростно говорил Вэйт. — Вы ударили одного из моих помощников! — Это его надо арестовать, — так же яростно отозвался Хейз. — Если бы он не вмешался, я бы схватил убийцу! — В самом деле? — Да! — У вас нет права шататься по этой проклятой горе, — бросил Вэйт. — Что вы там делали? — Искал. — Что? — То, что нашел! Вот этот вам отдал розетку. Ясно, что это важная вещь, раз ее искал убийца. Он дрался за нее не на шутку. Взгляните на мою щеку! — М-да, весьма сожалею, — произнес Вэйт холодно. — На этой розетке могут обнаружиться отпечатки пальцев, — настаивал Хейз. — Сомневаюсь. Отпечатков нет ни на палке, ни на кресле. Мы говорили с обоими техниками, они сказали, что сосед Хельги был в рукавицах. Сомневаюсь, чтобы на этой розетке вообще нашлись какие-нибудь отпечатки. — Ну… — Хейз пожал плечами. — Значит, — начал Вэйт, — вы себе вообразили, что мы не так работаем, как вам по вкусу, а-а-а? И стало быть, решили немножко нам, деревенщине, помочь? А-а-а? — Я думал, что действительно могу вам помочь… — Тогда надо было прийти ко мне, — сказал Вэйт, — и спросить, можно ли помочь. А так вы нам только все дело испортили. — Не понимаю. — Я послал в горы шесть человек, — сообщил Вэйт, — караулить убийцу девушки, который может явиться исправлять ошибки. Вот эта розетка — одна из его ошибок. И что же, нашел ее убийца? Нет! Ее нашел наш услужливый детектив. Прекрасный из вас помощник, мистер, нечего сказать! После всего этого тарарама в горах этот чертов убийца месяц туда нос не сунет! — Я его почти схватил, — оправдывался Хейз. — Я шел по его следу, когда ваш помощник помешал мне! — Чушь! Это вы ему помешали! Нет, все-таки я должен вас арестовать. Имею «фактор, препятствующий ходу расследования». Но вы, разумеется, все это знаете наизусть, раз вы городской детектив, а-а-а? — Сожалею, если я… — А мы, понятно, просто куча неотесанной деревенщины, которая ни черта не смыслит в полицейской работе! Да мы и понятия не имеем, как надо произвести аутопсию той девушки, а-а-а? И как сделать анализ крови, той, что осталась на кресле? И криминалистической лаборатории нигде ближе Айсолы нет? — Ваши методы расследования… — начал было Хейз. — Вас не касаются, черт побери! — закончил Вэйт. — Может быть, нам нравится делать ошибки, Хейз! Но уж вы-то, городские полицейские, никогда не ошибаетесь! И поэтому в ваших краях никаких преступлений не бывает! — Дело в том, — заговорил Хейз, — что вы неправильно обходитесь с уликами. Поручиться готов, что… — Так или иначе, оказалось, что не имеет значения, стерли с палки отпечатки или нет. И я должен был доставить своих людей на гору, потому и решил воспользоваться подъемником. Ужасная неразбериха была там сегодня, мистер. Но уж в больших городах-то никогда неразберихи не бывает, а-а-а? — Вэйт свирепо посмотрел на Хейза. — Сними с него наручники, Фред. Фред очень удивился, но снял. — Он меня стукнул прямо в глаз! — возмущенно заявил он Вэйту. — Но другой глаз у тебя остался, — хладнокровно ответил Фреду шериф. — Идите спать, Хейз. Хватит с вас на эту ночь. — Что написано в протоколе вскрытия? — спросил Хейз. Вэйт бросил на него убийственный взгляд. — Опять нос суете? — Я все еще готов помочь, да. — А может, нам ваша помощь без надобности! — Она может оказаться полезной. Здесь никто не знает… — Опять! Чертова столичная заносчивость… — Я хотел сказать, — заговорил Хейз, пытаясь перекрыть Вэйта, — никто в этом районе не знает, что я полицейский. Это может оказаться полезным. Вэйт помолчал. — Может быть, — произнес он наконец. — Могу я узнать, что написано в протоколе вскрытия? Вэйт снова помолчал. Потом кивнул. Вынул из ящика стола лист бумаги и стал читать. «Смерть наступила в результате удара в сердце, повреждения предсердия и легочной артерии». — Отсюда и столько крови, Хейз. Когда повреждены сердечные камеры, так много крови обычно не бывает. Эксперт считает, что от одной потери крови девушка могла в две-три минуты умереть. — Еще что? — Сломала ногу, когда падала с кресла. Спиральный перелом. Потом еще судебный врач нашел под ногтями следы человеческой кожи. Кажется, она поцарапала того, кто ее ударил. — И что за кожа? — Ничего особенного. Убийца — светлокожий взрослый мужчина. — Это все? — Это все. Позже можем использовать эту кожу для сравнительных тестов… если найдем, кого тестировать. Кроме того, нашли на ее пальцах и ногтях следы крови — чужой крови. — Откуда вы это знаете? — Кровь на кресле, то есть кровь девушки, была группы АБ. На ее руках нашли кровь нулевой группы, надо полагать, кровь убийцы. — Значит, она исцарапала его до крови? — Она содрала с него целый клок кожи, Хейз. — С лица? — Откуда я знаю, черт возьми! — Я думал, может быть… — На клочке кожи не написано, с лица она или с задницы! Она могла царапать, где ей вздумается, устава на это нет. — Еще что-нибудь? — В снегу под канатной дорогой нашли кровавый след. Кровь девушки. Много крови. След начался за четыре минуты до верха. Если она действительно умерла зa две-три минуты, а убийца спрыгнул с кресла сразу, как только ударил, то… — …она была еще жива, когда он прыгал. — Именно так. — Нашли какие-нибудь следы на снегу? — Никаких. Все завалило. Не знаем даже, на лыжах он соскочил или без лыж. Должно быть, он отличный лыжник, раз решился на такое. — Ну, так или иначе, а на нем должны быть царапины. Вот что надо искать. — И как, сегодня начнете искать или уж потерпите до завтра? — осведомился Вэйт.Глава 10
Бланш Колби ждала его в комнате.Она расположилась на кровати, опершись на подушку, одетая в бесформенную ночную рубашку из фланели — от горла до щиколоток. В руке Бланш держала яблоко и сердито его кусала, когда Хейз вошел в комнату, а потом уткнулась глазами в книгу. — Добрый вечер, — сказал Хейз. Она не ответила, даже не подняла головы. Продолжала уничтожать яблоко, продолжала притворяться, что читает. — Хорошая книга? — Прекрасная. — Ты меня ждала? — Чтоб ты лопнул! — Прости. Я… — Не извиняйся. Без тебя я вволю развлекалась. — Меня арестовали, понимаешь? — Что-что? — Арестовали. Схватили. Задержали. Посадили. Замели… — Первое слово я поняла. Кто тебя арестовал? — Полиция, — Хейз пожал плечами. — Так тебе и надо! — Она отложила книгу. — Ты ведь мне сказал, что сегодня в горах убили какую-то девушку. И после этого исчез, бросил меня, чтобы убийца… — Я ведь сказал тебе, куда иду. Сказал, что… — Сказал, что вернешься через час! — Да, но я же не знал, что меня арестуют! — Что с твоей щекой? — Меня ударили ломиком. — Странные манеры у здешней полиции. Впрочем, так тебе и надо. — Ты не поцелуешь мою рану? — спросил Хейз. — Можешь поцеловать мою… — С удовольствием! — Я сидела у этого чертова камина до одиннадцати часов. Потом поднялась сюда и… кстати, который час? — За полночь. Бланш многозначительно кивнула. — Можешь мне поверить, я бы сию минуту собрала вещи и отправилась восвояси, если бы только дороги были открыты. — Да, но они закрыты. — Закрыты, черт бы их побрал! — Ты не рада, что я вернулся? — Какая разница? Я только начала засыпать. — Я вижу. — В своей комнате. — Ночная рубашка у тебя очень красивая. Моя бабушка носила точно такую же. — Я так и думала, что тебе понравится, — произнесла Бланш ядовито, — специально ради тебя надела. — Я всегда любил гладить фланель, — заявил Хейз. — Убери лапы! — она увернулась, скрестила руки на груди и уселась посреди кровати, упершись взглядом в противоположную стену. Хейз, глядя на Бланш, снял пуловер и начал расстегивать рубашку. — Если ты собрался раздеваться, — заговорила Бланш ровным голосом, — ты можешь сразу идти в… — Ч-ш-ш! — вдруг зашипел Хейз. Руки его замерли у пуговицы. Потом он наклонил голову и стал прислушиваться. Бланш озадаченно смотрела на него. — Что?.. — Ч-ш-ш! — повторил он, продолжая слушать. В комнате наступила тишина. В тишине проступил какой-то звук. — Слышишь? — спросил он. — Что? — Слушай. И они прислушались. Звук долетал слабо и отдаленно, но вполне ясно. — То же гудение, которое я слышал ночью. Вернее, жужжание. Я сейчас вернусь. — Куда ты? — Вниз. В мастерскую, — ответил он и быстро вышел из комнаты. Когда он подходил к лестнице, в противоположном конце коридора открылась дверь. Вышла девушка с завитыми волосами, в теплом пеньюаре поверх пижамы. Она несла вафельное полотенце и зубную щетку. Улыбнулась Хейзу, проходя мимо. Спускаясь по лестнице, он услышал, как за девушкой закрылась дверь ванной комнаты. В мастерской горели лампы. Жужжание, идущее откуда-то изнутри, растекалось в тихом ночном воздухе, внезапно прекращалось, снова возникало. Хейз тихо подошел по снегу, остановился у самого входа в мастерскую. Прижался ухом к деревянной двери и вслушался, но, кроме жужжащего гудения, не услышал ничего. Хотел было выбить замок, но передумал и тихо постучал. — Да? — отозвался голос изнутри. — Будьте добры, откройте, — попросил Хейз. Он подождал. Послышался тяжелый топот лыжных ботинок, приближающийся к двери. Звякнул засов. В щели показалось загорелое лицо. Хейз узнал его сразу — это был Хельмут Курц, лыжный тренер, который помог ему накануне вечером, человек, которого он видел днем в горах как раз перед тем, как подняться по канатной дороге. — Ox, здравствуйте! — сказал Хейз. — Да… Что вы хотите? — спросил Курц. Хейз был сама непосредственность. — Я войду, не возражаете? — Сожалею, но в мастерскую входить не положено. Она закрыта. — Да, но вы внутри, не так ли? — Я лыжный тренер, — заявил Курц. — Нам разрешено. — Я только что видел свет, — продолжал Хейз, — а мне очень нужно с кем-нибудь поговорить. — Гм… — А что вы, кстати, здесь делаете? — небрежно спросил Хейз, небрежно нажал на дверь плечом, небрежно миновал Курца, а потом, жмурясь от света голой лампы над верстаком в другом конце помещения, попытался обнаружить источник наполнявшего мастерскую жужжания. — Вы, в сущности, не имеете права, — начал неуверенно Курц, но Хейз уже оказался посреди комнаты, направляясь к другому освещенному месту, где над столом висела лампа под зеленым абажуром. Жужжание слышалось тут сильнее — жужжание старой машины, жужжание… Тут он его увидел. К краю стола было прикреплено точило. Колесо продолжало вертеться. Хейз посмотрел на него, кивнул сам себе, а потом нажал на кнопку, чтобы остановить, и с улыбкой обернулся к Курцу: — Точите что-нибудь? — Да, эти коньки, — он показал на лежащую рядом пару коньков для фигурного катания. — Это что, ваши? — осведомился Хейз. Курц усмехнулся. — Нет. Они ведь женские. — Чьи? — Гм, думаю, что вас это не касается. А вы как думаете? — учтиво поинтересовался Курц. — Думаю, что касается, — спокойно ответил Хейз, продолжая улыбаться. — Вы и прошлой ночью здесь что-нибудь точили, мистер Курц? — Извините, не понял. — Я спросил, не вы ли… — Нет, не я. — Курц подошел к верстаку и холодно взглянул ни Хейза: — Кто вы такой? — Меня зовут Коттон Хейз. — Очень приятно. Мистер Хейз, прошу прощения за то, что я вынужден проявить резкость, но вы в самом деле не имеете права… — Да, я знаю. Сюда имеют право входить только лыжные тренеры, не так ли, мистер Курц? — После закрытия мастерской — да. Иногда мы приходим для мелкого ремонта лыж или… — Или для того, чтобы что-нибудь наточить, а, мистер Курц? — Да. Коньки, например. — Да, — повторил Хейз, — коньки. Но ведь вас здесь не было прошлой ночью, верно, мистер Курц? — Да, не было. — А то, понимаете, я слышал что-то вроде визга пилы или, точнее, напильника, а потом загудело и это точило. Так вы уверены, что не были здесь и ничего не оттачивали? Коньки, например? Или, — Хейз скрестил руки на груди, — палку? — Палку? Зачем… — Курц вдруг замолчал. Потом взглянул на Хейза. — Кто вы? — спросил он. — Полицейский? — Почему? Вы не любите полицейских? — Я не имею никакого отношения к смерти Хельги, — поспешил заявить Курц. — Никто не говорил, что вы имеете какое-то отношение. — Но вы это подразумевали. — Я ничего не подразумевал. — Вы спросили, не оттачивал ли я палку прошлой ночью. Из этого я сделал вывод… — Но палку вы не оттачивали? — Нет! — отрезал Курц. — Тогда что вы здесь делали прошлой ночью? — Ничего. Прошлой ночью я не заходил в мастерскую. — Нет, вы были здесь, мистер Курц. Я встретил вас у двери, помните? Вы еще очень торопились, спускаясь по лестнице. Разве забыли? — Это было раньше… — Раньше чего? Я не называл вам время, мистер Курц. Я спросил, приходили ли вы в мастерскую ночью, не уточняя, в котором часу. — Я не приходил в мастерскую! Ни в котором часу! — Но вы только что сказали: «Это было раньше». Раньше чего, мистер Курц? Курц помолчал минуту. Потом ответил: — Раньше… Раньше того, другого, который тут был. — Вы здесь кого-то видели? — Я… видел здесь свет. — Когда? В котором часу? — Не помню. После того, как я с вами встретился, я зашел в бар… выпил кое-чего, а потом вышел прогуляться. Вот тогда и увидел свет. — Где ваша комната, мистер Курц? — В главном здании. — Вы видели Хельгу прошлой ночью? — Нет. — Ни разу? — Нет. — Тогда что вы делали наверху? — Зашел взять коньки Мэри. Вот эти. — Он кивнул на коньки для фигурного катания. — Кто это Мэри? — Мэри Файрс. — Молоденькая девушка с темными волосами? — Вы ее знаете? — По-моему, я только что видел ее в коридоре, — сказал Хейз. — Значит, вы зашли взять коньки, потом отправились выпить, а после — прогуляться. В котором часу это было? — Пожалуй, после полуночи. — И в мастерской горел свет? — Да. — Но вы не видели, кто был внутри? — Нет, не видел. — Вы хорошо знали Хельгу? — Очень хорошо. Мы работали вместе. — Что значит «очень хорошо»? — Я же вам сказал! — Вы с ней спали? — Как вы смеете? — Ладно-ладно, — Хейз показал на коньки. — Вы говорите, что они принадлежат Мэри? — Да, она тоже лыжный тренер. Но и коньками владеет хорошо. Почти так же, как лыжами. — Значит, вы с ней хорошие друзья, мистер Курц? — Я всем хороший друг, — вскинулся Курц. — Я просто дружелюбный человек. — Он помолчал. — Так вы не полицейский? — Полицейский. — Я не люблю полицейских, — тихо произнес Курц. — Я не любил их в Вене, где они носили свастики на рукавах, не люблю и здесь. И я никакого отношения к гибели Хельги не имею. — У вас есть ключ от этой мастерской, мистер Курц? — Да. У нас у всех есть ключи. Мы сами делаем мелкий ремонт. Днем здесь много народу. А ночью можно… — Кто это — все? Лыжные тренеры? — Да. — Ясно. Значит, любой из них мог… Визг, словно нечто осязаемое, хлынул в помещение так внезапно, что содрогнулись стены. Он донесся откуда-то сверху, пронзив старые доски пола и старую штукатурку потолка, резко ворвался в комнату, и оба мужчины вскинули головы в тревожном ожидании. Визг раздался снова. — Бланш, — прошептал Хейз и бросился к выходу. Бланш стояла в коридоре перед ванной, в сущности, не стояла, а бессильно опиралась на стену, так как ее балетные ноги потеряли свою силу и твердость. Поверх длинной фланелевой рубашки на ней был пеньюар. Она стояла у стены закрыв глаза, русые волосы были растрепаны, крик как бы застыл на неподвижном лице и трепещущих раскрытых губах. Хейз, грохоча, взбежал по лестнице, резко свернул вправо и замер на месте, увидев ее, замер только на долю секунды, а потом снова кинулся вперед тремя огромными шагами. — Что случилось? Она не могла говорить. Лицо ее было белей стены, глаза все еще оставались плотно зажмуренными, крик замер в горле и душил ее. Голова моталась из стороны в сторону. — Бланш, в чем дело? Она опять покачала головой, а потом оторвала одну руку от стены так осторожно, словно боясь, что та упадет на пол. Рука бессильно поднялась. Бланш не указывала, только направляла, да и то — совсем неопределенно, как будто рука у нее оцепенела. — В ванной? — спросил Хейз. Она кивнула. Он обернулся. Дверь ванной была полуоткрыта. Хейз распахнул ее, вошел и застыл на месте, словно наткнувшись на каменную стену. Мэри Файрс была ни одета, ни раздета. Убийца застал ее в тот момент, когда она одевалась или раздевалась, находясь, видимо, в полном уединении. Одна нога ее оказалась внутри пижамной брючины, а другая, голая, была подвернута под тело. Пижамная куртка вздернулась над нежно закругленной грудью, может быть, при падении, а может быть, при борьбе. Даже волосы остались в каком-то неопределенном состоянии — часть накручена на бигуди, а часть разметалась как попало. Рассыпавшиеся бигуди валялись на полу. Засов с внутренней стороны двери висел на одном винте. Вода все еще текла из крана. Девушка лежала, замерев в своем нарушенном уединении, полураздетая, удивление и ужас читались на смертной маске ее лица. Вокруг шеи обвилось вафельное полотенце, его стянули с такой страшной силой, что оно рассекло кожу. Из носа текла кровь — при падении она ударилась лицом об кафельные плитки пола. Хейз тихо вышел спиной вперед. Он нашел в главном здании телефон-автомат и вызвал Теодора Вэйта.
Последние комментарии
24 минут 40 секунд назад
8 часов 13 минут назад
10 часов 44 минут назад
10 часов 52 минут назад
1 день 22 часов назад
2 дней 2 часов назад