Прекраснейший текст! Не текст, а горький мёд. Лучшее, из того, что написал Михаил Евграфович. Литературный язык - чистое наслаждение. Жемчужина отечественной словесности. А прочесть эту книгу, нужно уже поживши. Будучи никак не моложе тридцати.
Школьникам эту книгу не "прожить". Не прочувствовать, как красива родная речь в этом романе.
Интереснейшая история в замечательном переводе. Можжевельник. Мрачный северный город, где всегда зябко и сыро. Маррон Шед, жалкий никудышный человек. Тварь дрожащая, что право имеет. Но... ему сочувствуешь и сопереживаешь его рефлексиям. Замечательный текст!
Первые два романа "Чёрной гвардии" - это жемчужины тёмной фэнтези. И лучше Шведова никто историю Каркуна не перевёл. А последующий "Чёрный отряд" - третья книга и т. д., в других переводах - просто ремесловщина без грана таланта. Оригинальный текст автора реально изуродовали поденщики. Сюжет тащит, но читать не очень. Лишь первые две читаются замечательно.
кармана пиджака. Все было не так в его одежде. Ему полагались синие джинсы или комбинезон, соломенная шляпа или старый черный фетр, пиджак, раз уж он носил пиджак, должен был быть без этих полосок. Его одежда, хотя и грязная и вытертая, как подобает одежде бродяги, не вязалась с задворками нашей фермы в центре Теннесси, от которой до ближайшего города мили и мили и даже до шоссе еще целая миля.
Он дошел почти до ступенек, ни слова не говоря, и тогда мать буднично сказала:
- Доброе утро!
- Доброе утро, - ответил он, остановился и оглядел ее. Шляпы он не снял, из-под шляпы смотрело совершенно незапоминающееся лицо, ни молодое, ни старое, ни худое, ни полное, сероватое, в трехдневной щетине. Глаза его почти невозможно описать, они были какие-то мутно-карие и налиты кровью. Когда он открыл рот, показались кривые желтые зубы. Из них пара была выбита. Именно выбита - под брешью на нижней губе виднелся шрам, еще не очень старый.
- Работу ищете? - спросила мать.
- Да, - ответил он.
Не "Да, мэм", и шляпы опять не снял.
- Не знаю, как муж, он уехал, - сказала она, и не думая скрывать от бродяги, или кого-то вроде бродяги, с хулиганским ножом в кармане, что поблизости нет мужчин, - а я вам кое-какую работу дам. В грозу утонуло порядком цыплят. Три курятника. Соберите их и закопайте. Поглубже закапывайте, чтобы собаки не достали. Вон там, в лесу. И почините курятники, которые сдуло ветром. И еще вон за тем загоном у опушки утонуло несколько курышек. Они вырвались, я не смогла их загнать. Хоть и ливень. Безмозглые эти курышки.
- Курышки - это что? - спросил он и сплюнул на мощеную дорожку. Он растер плевок, и я увидел его черные остроносые туфли, сбитые и растрескавшиеся. Носить такие в провинции дикость.
- А, это молодые индейки, - говорила мать. - Безмозглые совсем. Не стоило их вместе с цыплятами выращивать. Так они плохо растут, даже если держать их отдельно. А цыплята важней для меня. - Она запнулась и поспешила вернуться к делу. - Когда кончите с этим, приведите в порядок клумбы. Туда и песку, и грязи, и мусору намыло. Если постараться, глядишь, и не все цветы погибнут.
- Цветы, - произнес человек глухим бесцветным голосом, с тенью глубокого значения, измерить которое я не мог. Как мне кажется теперь, это не было просто презрением. Скорее отчужденным, сторонним удивлением, что ему предстоит возиться с клумбами. Слово вылетело, взгляд пересек двор.
- Да, цветы, - сказала мать жестко, не допуская против цветов никаких возражений.- В этом году они особенно хороши. - Она умолкла и посмотрела на незнакомца. - Есть хотите? - спросила она.
- Да, - сказал он.
- Подкрепитесь, а потом начнете. - Она повернулась ко мне. - Покажи, где у нас можно умыться, - велела она и ушла в дом.
Я повел его к колонке у веранды, где на низкой полке стояла пара тазов, из которых умывались при входе. Я не спешил уходить, а незнакомец положил свой маленький газетный сверток, снял шляпу и огляделся, ища для нее гвоздя. Потом налил воды и окунул в нее руки. Большие, сильные на вид, эти руки, однако, не были побуревшими и огрубелыми, как у тех, кто работает под открытым небом. Но они были грязные, грязь въелась в кожу, чернела под ногтями. Он вымыл руки, сменил воду, вымыл лицо. Вытерся и с полотенцем в руке шагнул к зеркалу на стене. Провел ладонью по щетине, внимательно осмотрел лицо, туда-сюда поворачивая голову, наконец отступил и поправил на плечах свой полосатый пиджак. Он проделывал это - гляделся в зеркало, поправлял пиджак, разглаживал его, - словно собирался в церковь или на вечеринку. Потом он поймал мой взгляд. С минуту он сверлил меня налитыми кровью глазами, затем спросил глухим грубым голосом:
- Что смотришь?
- Ничего, - выдавил я и отступил на шаг.
Он бросил скомканное полотенце на полку, направился к дверям кухни и без стука вошел. Мать что-то сказала ему, я не расслышал что. Я пошел было в дом, но вспомнил про свои босые ноги и решил повернуть к курятникам, где незнакомец должен был собирать дохлых цыплят. Там я слонялся, пока он не вышел.
Он шел по птичьему двору осторожно, но не то чтобы брезгливо, глядя под ноги на загустевшую грязь в пятнах куриного помета. Земля вспухала вокруг его черных туфель. Он подобрал первого цыпленка - я стоял шагах в трех и наблюдал за ним. Он поднял его за лапку и стал рассматривать.
Нет ничего мертвее утонувшего цыпленка. Для деревенского мальчишки вроде меня ловля лягушек, забой свиньи были делом привычным, но при взгляде на эти лапки, слабо зажавшие пустоту, у меня заныло в животе. Обычно пушистое и круглое, тельце цыпленка теперь обмякло и скукожилось, перышки слиплись, шея вытянулась, стала дряблой, как тряпочка. Глаза затянула голубоватая пленка, как у очень старых, близких к смерти людей.
Незнакомец стоял и рассматривал цыпленка. Потом огляделся, словно не зная, что с ним дальше делать.
- В сарае есть старая большая корзина, - сказал я, кивнув на постройку рядом с курятником.
Он глянул на меня, как будто только что заметил, и двинулся к сараю.
- И лопата там же, - добавил
Последние комментарии
23 минут 52 секунд назад
12 часов 55 минут назад
20 часов 5 минут назад
21 часов 11 минут назад
22 часов 17 минут назад
22 часов 39 минут назад