Глаз бури [Д И Толстухин] (fb2) читать онлайн

Д. И. Толстухин Глаз бури

Много лет назад кто-то написал на заборе: «Всего одна ядерная бомба может испортить вам целый день». О чём он думал тогда? Как планировал уцелеть «после»? Ведь уцелеть «во время» не зависит от уцелевшего. Это возможно только если оказаться в нужное время в нужном месте. Впрочем, тогда, десятки лет назад это было легче. Войну ждали со дня на день. К ней готовились. Пусть примитивно, не зная всех возможных долгосрочных последствий воздействия радиации, надеясь на то, что толпы выживших из разрушенных городов устремятся в сельскую местность и будут там работать в сельском хозяйстве, возрождая свою страну из ядерного пепла, что должно было предотвратить гибель уцелевших от голода и антисанитарии.

Но прошли годы, угроза ядерной катастрофы, казалось, отступила. Люди перестали бояться войны и перестали к ней готовиться, поверив, что мирная и сытая жизнь будет продолжаться едва ли не вечно.

И вот теперь, в этот самый момент, сытая мирная жизнь кончалась. Где-то люди шли и ехали на работу или с неё, где-то уже работали, а где-то спали. Последним повезло, пожалуй, в эти сутки больше всего. Или меньше. Первые удары, параллельно с промышленными центрами, поразили и деловые.

Нью-Йорк, стоявший на острове, чьё имя некогда обозначило материальное пришествие смерти в мир, оказался в списке поражённых целей пятым, пропустив вперёд себя Франкфурт-на-Майне, Париж, Москву и Лондон. Вскоре к ним присоединились Гонконг и Токио.

Кто принял решение атаковать в числе первоочередных целей финансовые центры, люди не знали. Да и о самом факте атаки узнали слишком поздно. Хотя в городах успели объявить тревогу, сначала люди оказались в ступоре от услышанного, а потом выяснилось, что лифты небоскрёбов и эскалаторы метрополитенов не были рассчитаны на такой поток народа в столь краткий промежуток времени, а пожарные и прочие лестницы были слишком медленны. В панике были как выбросившиеся, так и выброшенные из окон.

А потом была яркая вспышка. Одна… Вторая… Третья… Десятки миллионов превратились в пар. Сотни миллионов были прожарены заживо или убиты летящими осколками зданий или тяжело ранены ими же.

Но там где была ночь, люди спокойно спали. В большинстве случаев спальные районы были далеки от промышленной или деловой застройки и потому, несмотря на частое отсутствие в этих районах убежищ, большая часть уцелевших оказалась именно в этих районах, где разрушения нередко ограничивались только вылетевшими стёклами, от которых часто защищали одеяла, да трещинами в стенах зданий. Зарядов после уничтожения промышленности противника осталось не так много, и их использовали для поражения войск, командных пунктов, хорошо защищённых подземных промышленных объектов, плотин, атомных электростанций.

Кто жил достаточно далеко за городом, так вообще услышал только далёкий грохот и узнал о случившемся только по утру. Такие счастливцы даже не узнали, а оказались перед фактом, что радио и телевидение больше не работают. А по телефонам нельзя никуда за пределы населённого пункта, если речь идёт о маленьких городках и посёлках имевших автономное энергоснабжение и не подвергшихся бомбардировке за ненадобностью, дозвониться. Те, кто не спал ночью, заметили только то, что внезапно пропал свет, и прекратилось радио и телевещание, а так же исчезли Интернет и телефонная связь.

Среди таких не спавших, был и председатель дачного товарищества, затерянного где-то на просторах европейской России. Когда он вышел из своего дома, чтобы идти на подстанцию, специально построенную вскладчину на такой случай, то увидел на юго-юго-западном горизонте громадных размеров зарево и и вскоре услышал далёкий раскат грома, перед которым несильно, но вполне чувствительно, задрожала земля. Спавшие люди только сонно перевернулись на другой бок и продолжили оставаться в объятиях бога грёз.

Прибыв на подстанцию и приказав запустить генератор, он выяснил, благо там имелись и радио и телевизионный приёмники, что ни телевидение, ни радио больше не вещают. После минутного раздумья, он, единоличным решением, приказал остановить генератор, дав перед этим всего лишь пару минут всем сотрудникам охраны, чтобы позвонить своим семьям, у кого они были, усилить охрану на периметре, выдав охранникам имеющиеся пистолеты, и никого не выпускать из товарищества.

— Прорвёмся, — успокаивающе похлопал начальника охраны, взгляд которого выражал если не истерику от непонимания ситуации и поведения председателя, то состояние близкое к тому, что с этим человеком случалось крайне редко, по плечу Пётр и пошёл попытаться уснуть, что, конечно же, не удалось. Сумма, пусть и малая, разрозненных фактов говорила о том, что произошло нечто невозможное. Что-то такое, в наступление которого уже давно перестало вериться, и чего никто не ждал.

Немного погодя, с северо-западного направления донёсся гул пролетающих самолётов, а потом новые раскаты грома. Уже гораздо ближе, чем первый. Однако люди крепко спали.

* * *

В это время всё больше разгорались пожары на руинах городов. Их окраины, благодаря газификации, сейчас тоже попали в зону огненного смерча, не оставляя ни малейшего шанса на спасение уцелевшим при самом взрыве. Пылали нефтяные и газовые скважины. Тушить теперь всё это было некому. А ещё меньше было людей способных организовать уцелевших на какую-то осмысленную хозяйственную, а тем более спасательную деятельность. Тучи пепла, поднятого в воздух взрывами и пожарами, медленно расползались по небу вслед за движением повинующейся силе Кориолиса атмосферы.

В разрушенных неатомными бомбами и избежавших от этого окончательной гибели в огненном смерче городах что-то ещё шевелилось, пытаясь не умереть от химического заражения. Поднимались на ноги и брели в предполагаемую сторону окраин обожжённые, израненные осколками камней, металла и стекла, но ещё живые и, фактически, обречённые, люди в запачканной кровью оборванной одежде. Но брели они, в большинстве случаев, «в ту сторону». Некоторые пытались отыскать среди руин своих родных или знакомых, метаясь от одного завала к другому, иногда пытаясь разбирать их, кто-то просто сидел на остатках асфальтового или бетонного покрытия, тупо смотря в одну точку. Определённая часть в такой позе осталась навсегда, тихо покинув бренный мир. Погибших никто не хоронил. Уже через сутки-двое дичающие собаки, страдающие от голода, стали есть человеческое мясо, пробираясь, вопреки радиации и химии в разрушенные районы, а вскоре начали охотиться на оставшихся живых людей, совершенно отвыкших за годы, проведённые в обществе потребления от выживания за пределами безопасной плёнки цивилизации, требующего не только потреблять, но и добывать, а часто и самостоятельно создавать.

Те, кому посчастливилось уцелеть во время взрыва в подземных сооружениях типа «метро» или «глубокие подвалы» выдержавшие взрыв и не рассыпавшиеся под его ударной волной, уже спустя максимум сутки, нередко оглушённые и раненые эффектами недалёкого ядерного взрыва, были вынуждены выходить на заражённую поверхность, недавно политую чёрным дождём, из-за того, что порванные коммуникации и выключившиеся, оставшись без электричества, насосы привели к постепенному затоплению подземных пространств бывших больших городов. К несчастью, первыми в новый мир выбирались отнюдь не законопослушные граждане, ещё больше осложняя выживание тем, что вместо помощи друг другу предпочитали отбирать последнее, что удалось сохранить уцелевшим или удалось отобрать у уцелевших побеждённым конкурентам.

Те, кому провидение позволило оказаться вдалеке от районов нанесения ракетно-ядерных ударов, полос распространения шлейфов с радиоактивными осадками и районов химических бомбардировок, несколько дней замечали только исчезновение электричества по неизвестной причине, продолжая, хоть и в жутком напряжении из-за совершеннейшей отчуждённости от мира и полнейшего отсутствия какой-то вразумительной информации, заниматься повседневными делами, какие было возможно выполнять в данных условиях. Кто-то прибирал дом и воспитывал детей, которым теперь, как оказалось, предстояло поднимать из пепла мир, несохранённый их родителями. Кто-то обрабатывал землю. Кто-то мог бы пойти работать на завод, но завод давно уже сам не работал, и потому приходилось помогать жёнам по хозяйству и заниматься детьми, которые в последние предсентябрьские дни уже были дома и готовились к школе. И только благодаря этим обстоятельствам, заброшенности завода и военных объектов, городок теперь продолжал жить. Кто-то, как и ДО, беспробудно пил из-за полнейшей безысходности.

В уцелевших населённых пунктах, где третьих было больше, чем первых и вторых ждать конца оставалось не долго. Теперь, осознав, что лишились центральной власти или не дождавшись приезда очередной авто-лавки либо нового подвоза товаров из, уже несуществующих, крупных городов, каждый, сколь-нибудь самостоятельный, уцелевший становился сам себе хозяином, не скованным никакими моральными и прочими, примитивными на его субъективный взгляд, нормами. Первые дни полиция, там, где она сохранилась как управляемая структура, ещё предпринимала более или менее активные попытки поддерживать порядок на подведомственной территории, но, лишённая какой либо мотивации извне, всё больше осознающая, что над ней нет других начальников, иначе бы они давно вышли на связь и дали о себе знать, стала сама скатываться к мародёрству и установлению некоего подобия военной диктатуры, больше похожей на откровенно разбойничью, свергая со своих постов мэров городов, начальников районов и решительно расправляясь со всякими несогласными, грабя всех подряд, кого возможно и даже кого невозможно… Было в прошлой жизни. И просто получая всевозможные ставшие теперь доступными и безнаказанными удовольствия. По мере того, как падала температура воздуха, вслед за расплывающимися по планете облаками пыли в верхних слоях атмосферы, такие поселения просто вымерзали, истратив в попытке не умереть от голода и холода последние запасы топлива и продовольствия. Те, кто умудрялся выжить даже в этих условиях, чаще всего опускались до поедания человеческих останков, принадлежавших менее удачливым собратьям, и, постепенно, теряли последние признаки, отличавшие их от дикого зверя, так и не догадавшись устроить экспедиции за чем-нибудь кроме еды или женщин, руководствуясь уже не человеческим разумом, а животным инстинктом.

* * *

Уже через четверть часа после пробуждения, дачное товарищество «Солнечное» с населением из пятидесяти семей и десятка человек наёмной охраны, напоминало растревоженный улей. Электричества нет. У кого радио или телевизоры на батарейках, ничего не могут принять. На всех каналах только шум помех. Дозвониться до знакомых, узнать, что происходит в городе нельзя. Телефоны, всё из-за того же отсутствия, по непонятной населению причине, электрической энергии не принимают сигнал обесточенной базовой станции, лишая возможности связаться жителей со своими знакомыми и друзьями за пределами посёлка. Внутри посёлка можно было хотя бы просто поговорить при личной встрече.

Следующие пятнадцать минут народ, в процессе броуновского движения с одновременным обменом слухами и сплетнями, собрался на участке уже упомянутого председателя товарищества Петра Маслова, требуя объяснить, что происходит.

Завтракавший в этот момент человек вздохнул, встал из-за стола и вышел на веранду.

— ТИХО! — стукнул по ограждению веранды кулаком крепкого телосложения темноволосый мужчина с серьёзным взглядом, по чьей фигуре было видно, что он не только в земле ковыряется, но и от других силовых занятий и упражнений не отказывается, — я знаю не больше вашего.

— Почему охрана никого не выпускает?! — послышался голос из толпы.

— Я приказал, — отрезал Маслов.

— Что значит приказал?! — возмутился тот же голос и его тут же поддержали многие остальные:

— Ты тут председатель, а не командир, чтобы приказывать!

— Потому что нет электричества, телевидения и радио, Михеич, — обратился председатель лично к первому вопрошающему, — не лебединое озеро передают, а вообще ничего. Откуда мы знаем, что случилось? Наши семьи с нами. Что нам ещё надо?

— Но у нас же есть солярка для дизеля. Почему мы ещё не запустили генератор?! — снова раздался голос.

— Потому, что даже у тех, у кого радио и телеприёмники на автономном питании они ничего не принимают. Чтобы не произошло, это не просто обрыв силового кабеля, питающего наш посёлок, где-нибудь в лесу или степи.

Краткая и довольно жёсткая речь, а прежде всего, слова о семьях произвели на собравшихся должное впечатление. Потому о том, что видел ночью, Пётр предпочёл пока не упоминать, чтобы раньше времени не беспокоить людей, которые, как он мог подозревать, ничего не заметили.

— А что нам теперь делать-то? — опять нашёлся любопытный дачник по имени Семён Иванович.

— Вам? Выключить ВСЕ сотовые телефоны и любую другую аппаратуру способную работать в режиме передачи, и продолжать готовить припасы на зиму, — едва не сказал «теперь это наш единственный шанс, товарищи», председатель.

Благо уже конец лета и овощи-фрукты созрели. Ежели чего, переживём зиму. А там видно будет, — подумал Пётр.

— Что значит «выключить»? — снова встрял известный активист Михеич.

— То и значит, — медленно выговорил Пётр Викторович, тяжело вздохнув, — сегодня ночью пропало электричество. Выйдя из дома на подстанцию, я увидел на горизонте, в ту сторону где находится ближайший к нам крупный город, зарево, а потом услышал одинокий далёкий раскат грома и почувствовал вибрацию земли. Когда мы включили генератор, то обнаружили, что ни телевидение, ни радио больше не работают.

— Вадим Аркадиевич, — указал Пётр на начальника своей охраны, светловолосого парня, о котором было нельзя сказать, что он коломенская верста только потому, что даже такое сравнение не вполне отражало его физические и антропометрические данные, что не мешало ему быть достаточно грамотным человеком, чтобы при такой комплекции не производить убийственное впечатление на любого, кто мог встретиться тёмной ночью, — может подтвердить.

На веранду председательского дома поднялся, протолкавшись под всеобщими взглядами, названный Вадим Аркадиевич.

— И что это значит, Викторович? — продолжились тем временем вопросы.

— Ничего хорошего, — коротко ответил с совершенно серьёзным видом Пётр, стараясь не опустить глаза, — но выезжать сейчас отсюда не стоит. И показывать, что тут есть живые, используя передающую аппаратуру, тоже.

Люди застыли с лицами имени своего председателя, совершенно не понимая, что происходит, но, не получив пока более вразумительного ответа и требование разойтись по домам и выключить телефоны, стали разбредаться.

Пётр же с Вадимом и правлением, в которое входил, в том числе, и Михеич, устроили совет, на котором как свидетель присутствовал и начальник охраны.

На совете были изложены соображения, что если происходящее означает войну, а зарево и пропажа вещания и электричества указывали именно на это, то нужно сидеть тише воды и ниже травы и ждать помощи и какого-нибудь разъяснения обстановки. Средства связи у населения стоит изъять, дабы при неблагоприятном развитии событий не навести на себя противника. Электричество не подавать, топливо экономить и заготавливать дрова. Всем, у кого есть на руках оружие, таких было помимо штатной охраны человек пятнадцать, заступить на охрану посёлка. Прежде всего, по периметру.

При наихудшем варианте ситуации, следовало бы вообще озаботиться фортификацией, но для этого требовалась мобилизация всего населения, для проведения которой нужно было иметь не только догадки, но и реальные факты. А время серьёзно поджимало. Если даже отсюда был виден взрыв, то проблемы начнутся очень скоро. Гораздо скорее, чем хотелось бы.

Последним решением правления было проголосовано предложение об организации экспедиции в составе четырёх человек, перед которыми ставилась задача съездить в ближайший город и выяснить положение вещей. Для предъявления доказательств серьёзности ситуации группе выдавался председательский фотоаппарат, а для облегчения скорейшего выполнения задачи, находящаяся в собственности товарищества Шевроле-Нива.

Вопреки ожиданиям, никто из правления, не высказался против фактически узурпированной председателем неограниченной власти. Люди сами чувствовали необычность происходящего и были рады, что нашёлся тот, кто мог взять на себя ответственность.

Отправлять разведку тайком, было без толку. Народ всё равно был в напряжении, и объяснять, «почему им можно, а нам нельзя», витиеватыми отвлечёнными словами было глупо. Пётр, собрав общий сход, дабы объявить принятые решения, так и сказал:

— Отправляем в ближайший к нам город разведчиков. Пойти могут четыре добровольца из числа сотрудников охраны.

Народу не очень понравилось, что его лишают возможности проявить себя, но Маслов успокоил выступавших тем, что сейчас лучше отправить тех, кто имеет опыт реальных разведывательных выходов.

Но добровольцы среди охраны как-то не спешили вызываться. Точнее вызвался только один, потому, переглянувшись с Вадимом, Пётр Викторович дал тому слово:

— Бобров, Соколов, Волкодавов, — громко назвал начальник охраны три фамилии самых достойных своих подчинённых, которые никогда не лезли вперёд, но всегда выполняли поставленную перед ними задачу.

Все трое служили вместе со своим теперешним начальником и все четверо ещё в армии получили за свои фамилии общую кличку, звериного полуотделения.

— Хомяков остаётся, а вместо него иду я, — закончил Баранов, и ставший начальником только благодаря своей фамилии, которой не хотел интеллектуально соответствовать, — все подчиняются Петру Викторовичу как мне. Вернусь — проверю. Вы меня знаете.

Выход группы был назначен на следующее утро, и группа, можно даже сказать с почестями, вышла в рейд, но не успела отойти сколь-нибудь далеко, как на дороге показался потрёпанный, явно в бою, а не просто долгой жизнью, полицейский уазик с Аниськиным, как звали все местного участкового, точные паспортные данные которого были, кроме самого владельца, известны разве что в паспортном столе, да в отделе кадров его отделения. С Аниськиным ехали двое рядовых. Все трое были перепачканы грязью и кровью и перевязаны. У всех были автоматы с примкнутыми магазинами.

Вместо разведки пришлось возвращаться, оказывать помощь раненым и слушать всем посёлком их рассказ.

Как сразу выяснилось, позапрошлой уже ночью город подвергся бомбёжке. Сам участковый выжил только благодаря тому, что его успели отправить в наряд с теми двумя, что сидели на заднем сиденье уазика, и они не попали под бомбы, упавшие на районный отдел. Но город бомбили не только обычными фугасными бомбами. Когда на глазах стали желтеть и сворачиваться литья на дереве, под густой кроной которого укрылись все трое вместе с машиной, люди едва успели натянуть тент и почти успели запрыгнуть сами. Пара ран осталась именно с этого момента.

Когда грохот взрывов кончился, уцелевшие сотрудники больницы, станции скорой помощи и полиции стали пытаться имеющимися силами оказать помощь раненым и просто выжившему мирному населению. Но по прошествии нескольких часов в городе началась стрельба. Невесть откуда повылазили вооружённые бандиты-мародёры, не пострадавшие при бомбардировке и начавшие грабить развалины и добивать всех, кто был ранее против них или не годился им сейчас. Попытка оказать сопротивление, имея всего по шестьдесят патронов на ствол, была бессмысленна. Тем более, что бандиты нашли полицейских первыми. Выбираться из города пришлось каждой группе самостоятельно. Вырваться же удалось, похоже, только им троим, и теперь же на руках было всего девяносто патронов.

Услышанная история повергла обитателей «Солнечного» в шок. Внезапно люди оказались среди бушующего океана ракетно-бомбовой атомно-химической войны, в которой пока неизвестно кто побеждает, а кто проигрывает. Если судить по рассказам, преимущество не на стороне России. Очевидно, что посёлок пока спасало только то, что ветры дули не со стороны какого-то поражённого населённого пункта, а сам он был достаточно удалён и незначителен, чтобы на него обратили внимание. Опять же, Председатель принял меры, чтобы народ выключил телефоны и окончательно исключил товарищество из объектов, проявляющих искусственную активность. На экстренном общем сходе, образовавшемся здесь же, было принято решение никого пока никуда не посылать, хотя все и понимали, что там, в маленьком городке, людям всё ещё может быть нужна помощь, и немедленно приступить к строительству хоть каких-то защитных сооружений на случай если кто-нибудь решит сюда сунуться с нехорошими намерениями.

Всё невоенизированное мужское население, не задействованное в охране посёлка, было мобилизовано на рубку леса, заготовку дров из веток, срубаемых с деревьев, и строительство ускоренными темпами вокруг дачного посёлка древо-земляного укрепления. Пожалуй, единственной конструкции, которую можно было возвести сейчас без особых инженерных знаний и в отсутствии материалов. По набросанному за несколько часов проекту, стена высотой больше трёх человеческих ростов, представляла собой тройной ряд цельных древесных стволов, внешние из которых предполагалось вбить в землю, а средний положить плашмя между первыми двумя, и имела характерную для любой крепости зубчатую, с бойницами, архитектуру. Непосредственно к стене с внутренней стороны, опять же согласно с проектом, предполагалось насыпать и хорошо утрамбовать землю. Брать землю решили прямо здесь же, в результате чего вокруг получался приличный ров, который сразу нанесли на план. Через ров было решено позже построить ещё один мост, пока ограничившись только возможностью ходить в лес за речку. Затем решили наполнить ров водой из речки, поскольку одну из стен, благодаря близости воды, нарисовали прямо на берегу. Для простоты строительства, внутренняя сторона насыпи была спроектирована пусть и довольно крутой, но приемлемой для пешего подъёма на стену. Для удобства же, на пару метров ниже верха зубцов, на утрамбованный грунт предполагалось положить ряд метровой длины брёвен. В месте расположения ворот насыпь отсутствовала и тоже предполагалась к укреплению на торцах брёвнами. Как горизонтальными, так и вертикальными.

Конечно, от танков такое не спасёт, — думали председатель, начальник охраны и участковый, — но от стрелкового оружия вполне сгодится.

Оставалось надеяться, что ничего более мощного у потенциальных визитёров не будет.

Но даже такая простая конструкция потребовала создания пусть и простого, но механизма забивания кольев в землю. Пришлось не только создать трёхногую опорную конструкцию, но и собрать по всему товариществу верёвки, а потом в лесу искать подходящий пень, на что ушло пару дней.

Ни во время работ, ни на улице, ни дома, люди почти не разговаривали. Даже дети играть и улыбаться стали гораздо меньше, чувствуя настроение родителей, передавшееся и им, и не радовались даже перспективе «не идти первого сентября в школу». Народ был занят тяжёлым, изматывающим физическим трудом, который многим раньше никогда не приходилось делать, но желание жить, даже выжить, заставляло некоторых, пока ещё далеко не всех, делать даже ранее казавшееся невозможным. Такая занятость не давала им времени сосредотачиваться на бытовых проблемах и страхе перед окружающим, ныне совершенно неисследованным, миром, не давала выйти на поверхность сознания опасениям за своё и своих детей будущее, которые одновременно придавали сил тем, у кого семьи были здесь, или не позволяли слишком сильно зацикливаться на судьбе семей тем, чьи близкие оказались за пределами посёлка. Не позволяла вспоминать работа и о том, что фактически из всех продуктов у них только картошка и, в некотором количестве грибы и ягоды. Хлеб на месяцы никто не запасал, что повлекло немедленное нормирование этого продукта, по возможности переделывавшегося в сухари, имевшие несоизмеримо больший срок хранения, а всякие консервированные помидоры-огурцы в качестве еды годились мало. Поэтому, запасы даров леса, несмотря на риск поражения химией, было решено увеличить и часть женщин, в сопровождении вооружённых людей, стала ходить в лес. Случившееся с ближайшим городом, а по всем признакам и со многими другими городами, успели обсудить в первые несколько дней после получения известий от выбравшейся оттуда группы полицейских, теперь присоединившихся к жителям посёлка. Дальше новых новостей не было, а председатель, успевший и в прошлом показать себя решительным волевым человеком, отдавал чёткие распоряжения и ставил конкретные задачи.

Хотя воду было пить страшно, но, в связи со строжайшей экономией топлива, которое в скором времени понадобится на обогрев, других источников кроме реки не было. Воду пропускали через вату или марлю, которую, в целях экономии скудных запасов, только стирали в той же реке и использовали снова, и кипятили. Женщинам пришлось полностью взять на себя домашнее хозяйство, а детям носить еду своим отцам на место строительных работ.

Через неделю после исчезновения вещания и спустя четыре дня после того, как население товарищества, подобно своим бабушкам, что строили оборонительные линии в это же время года семь десятилетий назад, начало возводить вокруг своего посёлка стену, поднялся сильный холодный ветер, а высоко в небе поплыли, сначала отдельные, а потом всё более многочисленными группами, плотные тучи, ставшие закрывать солнце и очень испугавшие людей. С этого момента всем кто работал на улице была дана рекомендация работать только в одной одежде и лучше всего в непромокаемой и с капюшонами, а детей стараться на улицу без особой надобности не выпускать вообще, одновременно прекратив сбор грибов и ягод, приступив к их консервированию, использую оставшиеся ресурсы.

Снова встала проблема запуска дизель-генератора, чтобы обеспечить энергией хотя бы насос, позволивший бы брать воду из скважины, которую жители считали более чистой, чем та, что берут в реке, хотя за прошедшие дни никто ещё не заболел и тем более не умер. А неистовая боль в спине у мужчин занятых на стройке, как-то даже не вспоминалась и не воспринималась как болезнь, вопреки тому, что на эти спины уходил, слишком быстро истощаясь, невеликий запас обезболивающих мазей. К сожалению, топлива было мало, никто же не готовился переживать ядерную зиму, и его было решено приберечь на крайний случай, в том числе и для транспорта, с которого горючее тоже слили в общие запасы. Вместе с облаками, появление которых было единственным изменением в небе, где за все прошедшие дни не появилось ни одного вертолёта или самолёта, что иначе, как полное отсутствие боеспособных частей и соединений, сохранивших управление, а может и вообще полное отсутствие какой-либо власти и управления, к глубокому сожалению, не объяснялось. Приходило осознание, что помощи не придёт совсем или, всё же теплилась робкая надежда, придёт она, но, очень даже может быть, слишком поздно, если ничего не предпринимать для своего выживания уже сейчас. После этого морального переворота все стали работать в полную, возможную для каждого, силу, признав за своим председателем, начальником охраны посёлка и Аниськиным, самолично присвоенные теми административные и военные права, далеко выходившие за их полномочия ДО и распределённые между ними автоматы. Тем более, что все трое работали на строительстве наравне с остальными.

Одновременно вернулся на повестку дня вопрос проведения экспедиции за пределы посёлка. Товариществу требовались медикаменты, боеприпасы, продовольствие, тёплая одежда, запасная плёнка для создания теплиц, средства радиологического контроля и защиты, топливо. Но совершать вылазку из беззащитного посёлка, невдалеке (люди ещё не привыкли к положению, что несколько десятков километров вновь, как и много веков назад превратились в огромное расстояние) от которого находился, пусть и отравленный химией, но занятый бандитами город, никто не решался.

Ещё немного погодя, появились и боле низкие и столь же тяжёлые лохматые, иногда белесые, тучи из которых, отнюдь не к огорчению понадеявшихся, что всё будет не так уж плохо как думалось, людей, пошёл мелкий противный, ещё более холодный чем принесший их ветер, дождь. Работать стало одновременно и труднее и легче. Стало очень холодно из-за большого количества воды, но вбивать колья стало во влажную землю проще. Постепенно земля размягчалась на всё большую глубину всё боле упрощая процесс забивания, но, вместе с тем, стала давать себя знать прошлая непыльная жизнь большинства населения посёлка — появились первые заболевшие. Хотя в посёлке было всего лишь несколько случаев острых респираторных заболеваний, два из которых перешли в воспаление лёгких, от членов семей заболевших стали шарахаться как от зачумленных, заставляя тех рыдать от безысходности их личного положения. Понадобилось прямое вмешательство Петра и Вадима, чтобы спасти инфицированные дома и переселить семьи заболевших в один, выделив им на всех два мангала, ставших в таких чрезвычайных условиях неким подобием печей-буржуек и кухонных плит в одном лице. Всё остальное, пока здоровое, население собралось в трёх домах, поскольку на весь посёлок было всего восемь мангалов. Туда же снесли все нарубленные на дрова ветви. Дрова и еду заболевшим опять-таки пришлось доставлять руководству посёлка лично.

Запасов угля для шашлыка и дров, которые преимущественно были хворостом, явно не хватало, и людям пришлось идти под дождём рубить дрова. Через две недели, когда кончился дождь, сменившись снегом, совершенно не характерным для середины сентября, простудиться успели все поголовно мужчины, так что отселены от остальных были только шесть человек лежащих с воспалением, что окончательно остановило строительные работы и серьёзно снизило обороноспособность и боеготовность. Пока свирепствовала простудная эпидемия, не обошедшая, но пощадившая детей, все были очень напряжены, что не облегчало течения заболевания, ибо сейчас были очень уязвимы, лишившись постоянного патрулирования. Ухаживать за больными пошли жена председателя и её хорошая подруга. Все отселённые, исключительно жители дачного посёлка, не дожили и до конца следующей недели, оставив первых вдов и сирот и позволив вернуться женщинам, взявшим на себя обязанности сестёр милосердия, к своим мужьям. Умерших хоронить не стали, а перенесли в один из оставленных домов, откуда перенесли в обжитые все припасы, и оставили, как в холодильнике, до весны.

Температура упала заметно ниже нуля и тем людям, что выходили рубить дрова, поскольку пока всё ещё не удавалось создать приличный запас на месте, приходилось одевать на себя практически всю одежду, какая была в посёлке. Это хоть немного спасало от холода. Одновременно возобновились строительные работы, позволявшие не замёрзнуть, но от холода, по-настоящему не спасавшие.

После нескольких недель жизни кучи народа в крайне ограниченном пространстве уже никто не обращал внимания на запах, ибо помыться было просто не в чем. Чтобы разместить всех на ночь, из простыней устроили гамаки и подвесили их в два-три яруса. Так и неотправленную экспедицию пришлось отложить на неопределённое время. Предпринять её по уже заснеженным и неочищенным дорогам в летней одежде казалось невозможным даже с нечеловеческими усилиями. К сожалению, шансы выжить, оставаясь с имеющимися ресурсами, тоже были не высоки. Речка медленно, но уверенно покрывалась льдом, уже через месяц с небольшим «после», как стали называть все жители то время, в котором пребывали, позволив ходить по льду без опасений.

Тяжёлая физическая работа, пока компенсировавшаяся, пусть и однообразным, но не особо нормированным, питанием, изматывала физически и морально, но, к удивлению Петра Викторовича больше заболевших или умерших пока не было не смотря на более чем плохую одежду и холод. Однако руки людей, даже детей, уже даже отдалённо не походили на руки офисных служащих и городских жителей. Частокол медленно рос, охватывая посёлок. Следом за ним росла и подпирающая куча земли. Настроение людей, от подъёма ощущения безопасности, улучшалось. Одновременно с улучшением настроения и ростом чувства безопасности стали вновь приходить мысли об экспедиции хотя бы по ближайшим окрестностям в головы Петра и Вадима. А альтернатив, несмотря на жуткую опасность и сложность похода за какие-нибудь три с небольшим десятка километров, звериному полуотделению просто не было.

Для группы собрали со всех жителей значительную долю вещей, просто тряпок и газет, какие были в наличии, чтобы разведчики могли дойти до города и там поискать, прежде всего, уцелевшие тёплые вещи. Из серьёзного оружия у группы, на случай боевого столкновения, был только автомат её командира, остальные взяли себе, как древние воины, самодельные дубины и колья. Отправив празднично Вадима с его товарищами, людям оставалось только ждать. По самым оптимистичным расчётам вернуться они могли только дней через шесть. Эта неделя была отмечена особенным трудовым энтузиазмом. Жители посёлка старались отвлечься от мыслей об ушедших. Хотя прошло уже больше месяца, никто пока не решался запустить генератор даже для работы станции сотовой связи. Да и работать она на расстоянии в три десятка километров всё равно бы не смогла, слишком далеко. Несмотря на всё, каждый, от мала до велика, каждую свободную минуту смотрел в ту сторону, куда ушли разведчики. Как-то так стало, что взрослые стали сначала про себя, а потом и вслух, читать молитвы. Какие знали. Это придавало хотя бы моральных сил.

Когда разведка не вернулась через семь дней, люди стали стараться себя успокоить, что мол время сейчас трудное, наверняка в оптимистичный вариант не уложатся. Но с каждым днём беспокойство, сдерживаемое лишь верой в лучших людей, какие только могли сейчас и здесь быть, нарастало. Каждый передумал за дни ожидания самые разнообразные мысли, всё больше склоняясь к последней, до конца гонимой из сознания — люди не придут. Они замёрзли в заснеженной степи.

Группа вернулась лишь спустя двадцать четыре дня, когда её уже практически никто не ждал. К этому времени пришлось прекратить все работы на улице, в том числе и жизненно необходимое для видимости спокойствия патрулирование периметра, из-за быстрого падения температуры ниже минус сорока градусов по Цельсию. Но жители, не имевшие в своём распоряжении термометров для таких температур и жившие в летних домиках, этого даже не могли определить. Для них было просто жутко холодно. Только скученность населения не давала ему замёрзнуть в плохо отапливаемых одними мангалами помещениях, собрав детей в кучу в самой середине. Пётр сумел добраться до дизеля и запустить его, что дало возможность включить ещё и электрические плиты, но назад уже не вернулся, а идти проверять, что там с ним случилось никто не отправился даже когда об этом стала умолять его жена, чтобы, если случилось худшее, не умножать жертв, ибо к этому моменту пять человек уже погибли от переохлаждения, пытаясь пополнить запасы дров, а остальные, от обрушившихся на них за последние пару месяцев трудностей бытового и физического характера, сильно сдали и снова заболели простудой. Если бы не Аниськин, а так же возможность хотя бы через окна общаться и видеть, что в других домах люди тоже живы, у многих бы опустились руки и посёлок уже бы заканчивал вымирать. Ситуации не давало стать совсем закритической то, что перед наступлением морозов прекратился снег, шедший ранее непрерывно, и люди, вынужденные запереться в трёх домах, дышащих на ладан в таких условиях, и греющихся больше теплом друг друга чем теплом от электрических плит или тлеющих мангалов не были в опасности быть заваленными снегом по крышу и просто задохнуться.

Чтобы хоть как-то разместиться, люди стали разбирать полы и рыть землю, которую пришлось разбрасывать пока просто по полу в неотапливаемых комнатах, поскольку выносить её на улицу не представлялось возможным. Даже доставляя лопаты с улицы, пострадали от обморожений ещё три человека.

Командира группы, изрешечённого очередью из ручного пулемёта товарищи несли всю дорогу назад, разделив между собой тот груз, который приходился на Вадима. Как и предполагалось, аптеки были полностью разграблены бандитами сразу. То, что они не взяли, было просто растоптано и даже в сложившихся обстоятельствах не годилось для использования и употребления по назначению. Тёплые вещи тоже пришлось просто сдирать с погибших в них людей, на многих из которых были следы собственной крови, а одежда часто несла на себе пулевые отверстия. Последнее заставило звериное полуотделение отказаться от идеи принести такую в посёлок, полагая, что гражданские люди, ещё не привыкшие к тому, что находятся фактически на войне без всякого снабжения могут отказаться от такого трофея, но не заставило самим отказаться от таких трофеев ибо какая-никакая защита от погоды. Но швейные отделы пострадали меньше. Группа принесла четыре огромных, сколько смогли унести на себе, тюка с шерстью завёрнутых в какую-то дешёвую ткань избежавшую по неведанной случайности разграбления. К сожалению, уже выходя из города отряд нарвался на товарищей по несчастью, но вступить в мирные переговоры не успел. В короткой перестрелке противник был уничтожен, но командиру этого увидеть уже не удалось. По праву сильного забрав всё, что можно, остатки разведывательной группы из дачного посёлка «Солнечное», принесли с собой ещё сотню патронов, один костюм радиохимической защиты с запасными фильтрами для противогаза и два ручных пулемёта Калашникова. Соколов, когда, как и он, не избежавшие в первую дорогу обморожений, товарищи сняли тёплую одежду, отдав шерсть обрадованным женщинам, отправился в помещение, в котором стоял дизель генератор и, укутав всё ещё живого благодаря теплу от работающего дизельного двигателя, но истощенного многодневным голодом, находящегося практически без сознания Петра Викторовича, отнёс председателя в один из обогреваемых домов.

Несмотря на новые потери, возвращение разведчиков, да ещё со столь нужной добычей, и спасение председателя вызвало несказанную радость и придало людям сил. Женщины быстренько принялись вязать, смастерив спицы из подручных материалов, носки, рукавицы, шапки, штаны и свитера. Более подходящая одежда, а тем более обувь, пока была только у разведчиков, но это позволило им отдать все взятые напрокат летние вещи, которыми они утеплялись в первую дорогу.

Но отдыхать было некогда. Народ был всё ещё практически гол и бос, так что уже на второй день после возвращения, игнорируя свои обморожения, наспех обработанные, разведчики-добытчики снова вышли из посёлка, теперь уже зная направление и идя за тёплой одеждой и обувью. Сейчас все трое были уверены, что на пулевые отверстия в одежде люди внимания не обратят. А если и обратят, то не станут высказываться против, успокоив себя ответами, что те, с кого снята одежда, умерли задолго до того, как Волкодавов Бобров и Соколов её сняли с трупов. Не обращая внимание на боль в промёрзшем теле, отряд сумел обернуться в этот раз за шесть дней избегнув неприятных встреч, хотя по негласному соглашению всего населения, в рейд ушли они с тем оружием, которое добыли в бою и с автоматом Вадима.

Спустя более двух месяцев после момента, поделившего жизнь всего человечества на ДО и ПОСЛЕ, посёлок смог вздохнуть, можно даже сказать, свободно. Хотя приходилось рубить деревья, что бы запасать дрова и продолжать строительство стены, вбивая колья в промёрзшую землю, была решена одна из главных проблем — проблема холода, стоившая ещё шести жизней и здоровья трёх членов этой небольшой группы людей, ставших воспринимать себя общиной времён начала железного века. Люди даже гордились собой. Самый, как они полагали, трудный момент в своей прошедшей жизни, они пережили, потеряв всего дюжину человек и сумев сохранить живыми всех детей. Последнее, хотя и стоило огромных трудов, взрослые считали своим главным достижением. Дети же, обрадовавшись тёплой одежде и обуви, принявший командование группой Соколов специально набрал кучу валенок самого разнообразного размера в найденном уцелевшем подвальном магазинчике, стали выбираться на улицу, где не были уже целый месяц, и принялись пытаться играть в снежки.

Но концом проблем это отнюдь не стало. Все трое разведчиков обморозились ещё в первую дорогу. Именно поэтому они не дали себе большого отдыха между первым и вторым рейдами, понимая, что с ними будет от этих термических травм. Сейчас, когда насущные проблемы выживания на какое-то время отступили, измождённые люди чуть расслабились и их раны дали о себе знать. И Волкодавов, и Соколов, и Бобров слегли с некротическим разложением отмороженных тканей, отравлявшем всё большую часть их тел продуктами гниения. В посёлке не было даже просто врача, чтобы оказать помощь, требующую большей квалификации, чем обработать и перевязать ссадину, не говоря уже о хирурге. Впрочем, перевязочных материалов тоже не было. Занятые добычей одежды, груза не самого лёгкого, разведчики так и не смогли найти аптеку, в которой можно было бы разжиться медикаментами. Все трое, поняв, что никаких иных вариантов, кроме ампутации топором поражённых конечностей, нет, а проявившееся воспаление лёгких оставляло невеликие шансы на выживание тем обрубкам человека, в которые предстояло превратиться всем троим, троица, не желая, чтобы на них тратились продовольственные ресурсы общины, попрощавшись с жителями, и, ковыляя, всё же, пока на своих двоих, поддерживая друг друга, под всеобщий плачь впервые столкнувшихся с таким ужасом людей, удалилась в дом, ставший поселковым кладбищем, поселив в посёлке уныние и страх, переходящие в отчаяние, с которым теперь предстояло справляться, всего двум признанным лидерам — Аниськину и Петру Викторовичу.

Впереди у выживших были долгие месяцы полутьмы, холода, дефицита продовольствия, изматывающего труда и, пока ещё не появившиеся, поскольку никто об этом не задумывался, проблемы укрытия от солнечной радиации после оседания пыли и отсутствия посевного зерна и тяглового скота, которые понадобятся им, когда с земли сойдёт снег.

Оглавление

Д. И. Толстухин Глаз бури