Ледоход [Алексей Березин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Алексей Березин Ледоход
Друзья, даже если они не виделись всего пару дней, всегда найдут, о чем поговорить. А мы не виделись почти два месяца. А тут собрались, взяли, как положено, водочки, разлили, включили Битлз. Серега говорит: — Ну, за встречу, что ли? И мы выпили за встречу. А потом Петрушкин стал рассказывать, как он ездил в Египет. — Пирамиды видел? — спросили мы с Серегой. — Пирамиды? — переспросил Петрушкин. И по лицу уже видно, что вот хотел, хотел — но забыл посмотреть. — Нет, до пирамид не доехал. — Зря ты ездил в Египет, Петрушкин, — сказал ему тогда Серега. — Слона-то ты, Петрушкин, и не заметил. — Ну, почему же! — обиделся Петрушкин. — Я на Красном море был, с аквалангом плавал. — Ты не понимаешь, Петрушкин, — сказал Серега. — Съездить в Египет и не увидеть пирамид — это как… как… Ну, не знаю. Как увидеть Париж и не умереть. — Ах, так! — сказал Петрушкин. — Ну и ладно. А ты вот мне скажи, Серега, ты ведь коренной сибиряк? — Да. — И всю жизнь прожил в Сибири? — Ну, да. — Вот и скажи мне, ты видел хоть раз живого медведя в лесу? — Нет. — Ну и как же ты прожил всю жизнь в Сибири, а медведя не видел? — Я чучело в музее видел, — сказал Серега. — Когти, как у меня пальцы. — А я тоже видел чучело пирамид, на фотографиях, — парировал Петрушкин. — Вот и получается, что зря ты прожил на свете больше тридцати лет, раз не видел живого медведя. Серега почесал в затылке и говорит: — Я, может, поэтому и прожил больше тридцати лет, что живого медведя не видел. — Если подумать, — говорю я. — Мы вообще много чего вокруг себя не видим. Вот ты, Петрушкин, давно в последний раз видел восход солнца? Петрушкин задумался. Никакого восхода солнца он с самого детского сада не видел, ежу понятно. Кто будет смотреть на восход, скажите честно? Это же проснуться надо черт знает во сколько, а до звонка будильника еще целый час, и под боком теплая жена бурчит: «Ленька, ну ты куда-а? Какой рассвет, боже, спать иди…» Ну и как тут увидишь рассвет? Петрушкину, конечно, проще — у него жены нет. Ему никто не в силах помешать смотреть рассвет, хоть дважды в день. Но разве от этого у Петрушкина больше шансов его увидеть, чем у меня, или у Сереги? — А вот моя Катька, — сказал Серега. — Видит рассвет каждую субботу и каждое воскресенье. То есть, всякий раз, как ей не надо вставать в садик. Когда ей надо в садик, Катька спит до последней минуты, пока мать ее из кровати не вытряхнет. А когда наступает суббота или, тем более, воскресенье, Катька просыпается минут за пятнадцать до восхода и начинает бегать по квартире и радоваться новому дню. Очень мешает, кстати, спать. Мы сочувственно покивали и выпили за то, чтобы как можно меньше пропустить в этой жизни. — А я знаю, как надо поступить, — заявил после этого Петрушкин, прожевывая бутерброд с колбасой. — Надо заснять восход на камеру. Тогда мы сможем на него посмотреть с комфортом, сидя в кресле, не зевая и не мечтая вернуться обратно в теплую постель. — Чтобы заснять восход на камеру, Петрушкин, нужно чтобы как минимум один человек проснулся и сделал это, — сказал Серега. — Вовсе нет, — Петрушкин загорелся идеей и не намерен был сдаваться. — Мы вечером поставим камеру на таймер. Там есть такой режим, чтобы камера включалась по расписанию. Вот она и включится за пять минут до рассвета и все запишет. — А ведь здравая мысль, — сказал Серега. — Наливай. За это надо выпить. Мы выпили и Петрушкин пообещал, что когда мы в следующий раз соберемся поговорить за жизнь и выпить по чуть-чуть водки, он будет показывать нам волшебство рассвета, запечатленное на видео. — Ну, предположим, — сказал Серега. — Рассвет ты заснимешь. А как быть с ароматом свежести, которую несет легкий утренний ветерок? А как быть с капельками росы на траве? А как быть с утренней прохладой? — А что? — Ну, как что. Этим всем будет наслаждаться только твоя камера, Петрушкин. Мы увидим восход, но пропустим еще столько прекрасного. — Серега верно говорит, — сказал я. — Камера не способна передать всей полноты ощущения утра. — Ну, тогда я не знаю, — сказал Петрушкин. — Значит, вставайте в шесть утра и вперед, наслаждайтесь на здоровье. А мне и видеозаписи хватит. — А вот например ночевка у костра, — задумавшись сказал Серега. — Вот ночевку у костра ведь и на камеру не снимешь толком. Темно. Да и зачем? Весь смак ночевки у костра как раз в том, чтобы переночевать у костра. Это на пирамиды или там на какой-нибудь Колизей можно посмотреть на фото. А ночевку у костра не заменишь даже самыми лучшими кадрами. Представляете? Ночь. Костер. В костре запекаются несколько картофелин, и от него тянет дымом… — Мне в морду, — поморщился Петрушкин. — Ну, почему обязательно в морду? — Не знаю. Если я сижу у костра, ветер обязательно тянет дым в мою сторону. — А ты пересядь. Так вот, ночь, костер, и мы сидим, тыкаем в костер палками, и курим, и травим анекдоты. — Водку пьем, — сказал Петрушкин, поднимая свой стакан. — Можно и водку, — разрешил Серега. — Ну, за ночевку у костра? Мы выпили за ночевку. — А еще, — сказал я. — Еще мы сто лет не были на рыбалке. — Точно, — подтвердил Серега. — Я в прошлом году несколько стерлядок поймал, — задумчиво вспомнил Петрушкин. — Ты? — Ну, как — поймал… Шел по берегу, а тут мужик на лодке причаливает. Я ему говорю: «Как улов?» А он так подобрался весь, говорит: «Ничего, спасибо…» А потом вытащил из лодки несколько стерлядок, сунул в пакет и мне протягивает. «На, — говорит, — угостись». Ну, я и взял. А потом уже подумал: может он меня принял за инспектора рыбнадзора? Откупиться пытался. Мы с Серегой посмеялись, а потом Серега сказал: — Нет, ну это не рыбалка, это недоразумение какое-то. Настоящую рыбалку разве такое заменит? В настоящей рыбалке ведь главное — не пойманная рыба. Если бы рыба была главное — я бы рыбачить ходил в магазин «Дары моря». В рыбалке главное что? Река. Ветер в камышах. Рябь на воде. Свежий воздух. Потом этот, с ухой, как его — котелок. Стрекозы летают, птицы там всякие. — Да, — поддержал его я. — Если нет свежего воздуха, то это не рыбалка. Это как альпинизм без гор. — Нет, ну бывает промышленный альпинизм, — сказал Серега. — Ты вот можешь забраться на девятиэтажный дом по тросу? — Нет, — признался я. — А ты, Петрушкин, покорил хотя бы одну девятиэтажку? Петрушкин помотал головой с торчащим из нее огурцом. — Вот, — заключил Серега. — А кто-то покорил, и не одну. — А жашем? — спросил Петрушкин. — Как зачем? А в чем, по-твоему, романтика? — Залезть на девятиэтажку по тросу? Это романтика? — Конечно! — убежденно сказал Серега. — Ладно, — сказал Петрушкин. — Я не имею причин не верить тебе на слово. Но в таком случае скажи, когда ты сам проделывал это в последний раз? — Никогда, — сознался Серега. — Но я знаю, что это одна из тех вещей, которые я упускаю в жизни. И я бы обязательно попробовал, если бы представилась возможность. — А знаете, что еще мы упускаем в жизни? — спросил я. — Охоту на бизонов в прериях Северной Америки? — спросил Серега. — Вечерний выпуск новостей, — предположил Петрушкин. — И это тоже, — согласился я. — Но я имел в виду другое. Вот мы тут сидим и пьем, да? — И то верно, — сказал Серега и начал разливать водку по стаканам. — А за окном в это время угасает прошедший день. — Справедливо, — подтвердил Петрушкин. — За прошедший день, — поднял стакан Серега. — Да подожди ты, — отмахнулся я от него. — Тебе лишь бы пить. Ты посмотри лучше, какие краски на небе. Посмотри, как красиво ложится на облака последний предзакатный луч солнца. — Предлагаю переместиться на балкон, — сказал Петрушкин. — Оттуда видно лучше. — Согласен, — кивнул я. — Стаканы берем с собой, — сказал Серега. Мы вышли на балкон. У Петрушкина отличный вид с балкона — видно далеко-далеко вокруг, до самой реки, и даже немножко можно различить одноэтажные домики на той стороне. А за рекой садится солнце, красное, уже наполовину скрывшееся за поросшим лесом холмом. И какие-то птицы носятся над рекой — не понять, то ли стрижи, то ли еще кто-то. Серега закурил и уселся на единственную табуретку. — А хорошо, — сказал он. — Река, что ли, пошла? — вдруг спросил Петрушкин. Мы пригляделись. — Точно, пошла река, — сказал Серега. — Петрушкин, у тебя бинокль есть? — Нету у меня бинокля, — сказал Петрушкин. — На кой черт тебе бинокль, и так ведь видно, что река пошла! Ну, здорово! — Это точно, — подтвердил я. — А ведь знаете, мы, конечно, много чего в жизни пропускаем, верно? Но вот ледоход не пропустили. — Ага, — согласились Серега с Петрушкиным. — И закат. — Закат замечательный, — сказал Петрушкин. — Это я хорошо придумал выйти на балкон. — Прекрасная мысль, — кивнул Серега. — А еще знаете, что мы сегодня не пропустили? — спросил я. — Самое, наверное, главное. — Что? — Да все вот это. Встречу. Посидели, поговорили. Хорошо же? — Хорошо, — согласился Петрушкин. — А знаешь, ты ведь прав, — сказал Серега. — Кто знает, может нам никогда не удастся взобраться по тросу на девятиэтажку. Или там поохотиться на бизонов. — Или посмотреть новости, — вставил Петрушкин. — И черт с ними, — сказал Серега. — Но надо хотя бы не упускать вот такие вот моменты, да? Мы согласились. Если уж Серега прав, то он прав. — Ну вот и давайте выпьем за это, — Серега вернул мысль в привычную колею. Мы выпили и стали смотреть на закат, на небо, которое было ярко-красным над лесистым холмом, за которым скрывается солнце, и иссиня-розовым вокруг, а еще выше — совсем темно-синим. А под этим небом, вдалеке, носились птицы над рекой, а по реке плыли большие льдины и мелкое ледяное крошево. — А знаете, — сказал Серега. — Я ей немного завидую. — Кому? — не понял Петрушкин. — Реке. Вот смотри, она сидела-сидела всю зиму… И вдруг раз — стряхнула с себя вот эту всю зимнюю спячку и рванула. К океану рванула. Но это мы с тобой знаем, что к океану, а она-то не знает. Она просто поднялась и пошла. Неизвестно куда. Куда кривая выведет. Я ей завидую. Понимаешь? У нее впереди — тыща километров неизвестности. Мы понимающе кивнули и помолчали. — Вот как надо жить, — сказал Серега. — Вот так и надо. Встал — и пошел. Навстречу неизвестно чему. Каждый день новый поворот, и не знаешь, куда придешь. И на закат почаще смотреть. — И на восход, — добавил Петрушкин. — Да, и на восход, — согласился Серега, заглянул в свой стакан и обнаружил, что он пуст. — Пойдемте, выпьем за это. Мы вернулись в комнату и выпили.Когда мы с Серегой уходили от Петрушкина, закат давно угас и на улицах уже горели фонари. Серега сказал мне: — Вот понимаешь, Леха… Хочется сделать что-то такое. Что-то внезапное. — До дома дотерпишь? — Тьфу на тебя. Я не о том. Ты понимаешь, что-то вот такое наросло в душе… Хочется свершений. Хочется действовать. Жить полной жизнью. Дышать свободно. А на деле — утром идешь на работу, перебираешь там бумажки, вечером идешь домой, покупаешь кефир и хлеб, поужинал — и спать. И все. Понимаешь, Леха? И так — всю жизнь. Понимаешь? — Да у меня такая же история. — Ну и вот. Знаешь, что нам нужно? — Что? — Ледоход, Леша. Ле-до-ход. — В смысле? — В смысле, в нашей жизни. Нужно пробудиться от этой спячки. Нужно жить как-то. Нужно идти куда-то. Понимаешь? Мы же закованы льдами, Леша. Мы никуда не идем. Вот здесь, — Серега ударил себя кулаком в грудь. — Вот здесь все во льдах. — Понимаю. Мы остановились на перекрестке. — Слушай, может это… На следующей неделе на рыбалку махнем? — Рыбалку? А знаешь, можно. Надо сапоги найти… — И Петрушкина возьмем. Должен же он узнать, как на самом деле ловят рыбу. — Точно. Ну, ладно, созвонимся. — Давай, удачи… И мы разошлись по домам — он направо, а я налево.
Последние комментарии
3 часов 13 минут назад
9 часов 36 минут назад
9 часов 44 минут назад
10 часов 12 минут назад
10 часов 16 минут назад
10 часов 16 минут назад