Искупление [Василий Алексеевич Лебедев] (fb2) читать постранично

Лебедев Василий Алексеевич Искупление

Василий Алексеевич ЛЕБЕДЕВ

Искупление

Исторический роман

Роман Василия Лебедева охватывает 70 - 80-е годы XIV века. Писатель рассказывает об исторической битве на Куликовом поле и о времени, ей предшествующем, В основе сюжета - борьба Дмитрия Донского за объединение русских земель, за независимость от Золотой Орды.

СОДЕРЖАНИЕ

Часть первая. ЖАРКОЕ ЛЕТО

Часть вторая. РОЗНЬ

Часть третья. КУЛИКОВО ПОЛЕ

Часть первая

ЖАРКОЕ ЛЕТО

Не пленена ли земля наша? Не взяты ли грады наши? Не пали ли отцы и братья наши трупием на землю? Не уведены ли жены и чада наши во полон? Не порабощены ли оставшиеся вживе от иноплеменников? ...И дани тяжкие, и глад, и мор не престают. И не можем хлеба своего всласть вкусити. И стоны наши, и печаль сушат кости.

Поучение Серапиона Владимирского.

1280 г.

От Бела озера и до самого Понта, что со времен Святославовых прозывалось Русским I морем, от древних Смоленска и Брянска до Галича и Нижнего Новгорода, от Киева и до Мурома - вся земля эта вот уже полтора столетия не ведала покоя. Нелюдским проклятием обрушился на нее меч и огонь - ярость иноплеменников, и мнилось присмиревшей Европе, что ежели - не ровен час - не подняться Руси, то близок и ее конец... Но неведомой силой жизни полнились новые поколения меж Волгой и Днепром, и хоть вновь и вновь налетали восточные суховеи, исчезали города и селения, долгими русскими зимами оплакивали метели порубленные тела, но земля эта жила, восставая из пепла. И выходили из лесов люди, по-братски преломляли кусок гаревого хлеба, кланялись пепелищам и окровавленной земле своей, одинаково дорогой и тяжкой - в горсти и в могиле. Это ими вновь строилась жизнь. И через все страдания - через меч и огонь, - сквозь полымя ада земного пронесли они язык и веру, обычаи и обряды - душу народа, неопалимую купину.

1

- Царица небесная! Русь!

Елизар Серебряник рухнул на колени и широко и долго крестился на ту сторону реки, крестился без молитв и поклонов, будто страшился опустить очи долу и хоть на миг выронить из виду вожделенное виденье, явившееся ему на закате. Это был последний закат на чужбине, одаривший Елизара райской тишиной, легким комариным зоем - первым намеком на скорое тепло, а из-за реки, из лилового сумрака родных пределов, накатывала березовая светлынь.

- О сердце мое хрустальное! Прими страстотерпца свово, многогрешна и страждуща...

Он стоял на коленях по своей воле, и было от этого еще слаще, еще умильней очерствевшей в страданиях душе его. Он знал, что там, на том берегу, начиналась Русь - его земля, истерзанная, но живая. И пусть неведомо было ему, что эта притененная кустарником река - Красивая Меча, а земля за ней - вовсе не Ряс-ское поле, шагнувшее за Переяславль-Рязанский навстречу ордынским просторам, - чуял он, что осталось совсем немного день или два пути - и он услышит родимую речь.

Минувшим днем он измаялся, пока огибал две кочующие в этих местах семьи - два аила. Сначала он увидел одну войлочную ставку на телеге, а немного после нежданно показалась еще одна, уже побогаче: телегу тянули шесть быков, а вокруг теснилось стадо кобыл, баранов и волов. Дыма не было видно в течение всего дня, а это подсказывало опытному полонянику, что аилы не стоят на месте, они в движении. Он опасался их, пробираясь лощинами, но под вечер пошли перелески, они прикрыли Елизара от пронзительного ока кочевников, только сердце оставалось неспокойно, пока разодранные онучи еще ступали по ордынской земле.

"Обесстрашилась татарва", - сокрушенно думал Елизар. И впрямь: меж перелесков, коих они опасались издавна, под самым боком у русских дубрав и бескрайних пущ режут колесами землю их тяжелые телеги, щурится кочевник на полунощную сторону, на Москву..,

Оставаться на ночь по эту сторону не хотелось, ночлегу тут противилось все существо беглеца-полоняника, да и то сказать: к чему испытывать судьбу? Вот уж одиннадцатое лето наступает, как повязали его, еще молодого, и на аркане повели за широкой повозкой в полон. Помнится, твердили мужики, что и набег-то был пустяшный: какой-то царек татарский переплыл Волгу с полком своим, просочился отай, по-волчьи, в окраинные земли, а Елизару - надо было так лечь судьбе! - приспичило выехать с обозом из Москвы на Переяславль-Рязанскнй торговать пенькой. В Рязани товар не пошел, как надеялись, - шатки оказались цены, и все книзу гнули рязанцы, будто сговорились, вот тогда-то и помыслили мужики тронуться для начала по Рясскому полю, объезжая редкие порубежные деревни, потом повернуть на солновсход, заваливая понемногу на полу-ношную сторону, к Мурому, а уж оттуда - метили торговцы - домой на Москву по Володимерской дороге. Думали-гадали уложиться в три недели, а вышло - на одиннадцать лет. Длинен для Елизара оказался тот веревочный кончик, а для многих и вовсе стал бесконечным... В новой ордынской столице. Сарае Берке, продали его татарин татарину, а через год спустили вниз по