Чужие уроки – 2010 [Сергей Михайлович Голубицкий] (fb2) читать онлайн

Чужие уроки — 2010

L, V & W сидели на трубе

Опубликовано в журнале "Бизнес-журнале" №1-2 от 10 Февраля 2010 года.

«Нет даже намека на то, что эти люди извлекли хоть какой-нибудь урок из кризиса. Они ничего не усваивают, продолжая жить в каком-то своем, особом мире».

Джон С. Рид, создатель Citigroup

В январь 2010 года мировые финансовые рынки вступили в той же безумной эйфории, в какой пребывали последние три месяца канувшего в небытие 2009-го. Первые торги на Нью-йоркской бирже подтвердили худшие опасения неангажированных аналитиков: реакции инвесторов на фондовом рынке оторваны не только от реальной экономики (отрыв-то этот продолжается уже девять месяцев), но и от банального здравого смысла.

В начале 2009 года практически все эксперты предсказывали обвал фондового рынка с последующим затяжным выходом из медвежьего тренда. Этот вывод напрашивался по двум причинам. Во-первых, макроэкономические показатели декабря 2008-го (темпы падения продаж, роста безработицы, сворачивания программ кредитования и размах ипотечного кризиса) демонстрировали худшие данные за весь послевоенный период. Во-вторых, развитие событий по сценарию L как нельзя лучше соответствовало не сиюминутной выгоде, а долгосрочному оздоровлению экономики.

В самом деле, резкий кульминационный обвал фондового рынка, отражающий качественное изменение в макроэкономике, с последующим медленным выходом из кризиса (тот самый сценарий L), отвечает естественным процессам саморегуляции рынка, а не искусственному его стимулированию.

Допинг, конечно, способен продемонстрировать весьма зрелищные результаты, однако он лишь усугубляет пагубное состояние экономики. Именно такой допинг закачали в американскую экономику (а примеру флагмана тут же последовали и все остальные сателлитные экономики мира — от Европы до Японии) в апреле 2009 года в форме абсолютно беспрецедентных мер. Как то: снижение ставки рефинансирования почти до нуля, финансовое субсидирование, отсрочки на неопределенный срок платежей по кредитным обязательствам, предоставление безусловных гарантий государства по вкладам и прочая.

Точные цифры мы никогда не узнаем, но по неофициальным данным1 правительство США направило на стабилизацию экономики в 2009 году более 11 трлн долларов. Еще больше запланировано для интервенций в 2010 году. В результате столь невероятного вмешательства «внерыночного фактора» события в 2009 году пошли не по внутренне адекватному (здоровому) сценарию L, а по паллиативному сценарию V, следствием которого стал искусственный и неоправданный объективными предпосылками рост фондового рынка, не имеющий, к тому же, аналогов в истории.

Для усиления эффекта от допинговых субсидий и безответственных индульгенций в духе развитого социализма, выданных финансовой группе, известной под именем Too Big To Fail2 — банкам Goldman Sachs, JP Morgan, Morgan Stanley, Bank Of America, Citigroup и Wells Fargo, — были ангажированы все так или иначе интегрированные в истеблишмент средства массовой информации и аналитические агентства. С нечеловеческой энергией они принялись, с одной стороны, переосмысливать макроэкономические показатели (в основном по давно отработанному сценарию переноса положительных результатов более отдаленных периодов на близлежащие), с другой — педалировать мажорную картину развития экономики. Начиная с сентября 2009 года, когда любой бычий тренд без искусственной поддержки просто обязан был войти в стадию здоровой коррекции, абсолютно все мейнстримные СМИ в унисон запели об «окончательном выздоровлении экономики», о «повсеместных признаках стабилизации — от показателей безработицы до снижения количества дефолтов по недвижимости и оживления покупательной активности населения».

Следствием этой блестяще скоординированной пропаганды стало продолжение и без того беспрецедентного рыночного аптренда, основанного, на сей раз, на каких-то совсем уж химерических ожиданиях, ощущениях и эмоциях, не имеющих ни малейшей опоры в реальности.

Самым показательным моментом выхода ситуации из-под контроля стала реакция рынка в середине декабря 2009 года на заявление Bank Of America (NYSE: BAC) о возврате государственных дотаций, полученных годом ранее по программе TARP. Поскольку своих денег у Bank Of America давно не водится, фантасмагорическую сумму в 45 млрд долларов было решено материализовать из воздуха: частично путем дополнительной эмиссии в размере 18 млрд 600 млн долларов, частично — за счет кредитов на стороне (по большей части — у того же самого государства через Федеральную резервную систему по сверхнизким процентным ставкам).

В нормальной ситуации и при нормальных обстоятельствах дополнительная эмиссия даже в десятикратно меньшем размере неминуемо должна была вызвать массовый сброс акций существующими акционерами — ход, продиктованный здравым смыслом: любая дополнительная эмиссия обесценивает уже существующие акции, поскольку увеличивает их количество при оставшемся неизменным объеме активов.

Единственным поводом для сохранения акций в портфеле и ставки на повышение может служить безупречное финансовое и экономическое положение эмитента, мощная позитивная динамика развития его бизнеса и радужные перспективы. Ничего подобного в анамнезе Bank Of America (равно как и остальных участников финансовой группы Too Big To Fail) не наблюдается: положение аховое, динамики никакой, перспективы в лучшем случае неопределенны.

Да и откуда этим перспективам взяться? «Самое поразительное в современном финансовом кризисе заключено в том обстоятельстве, что он, едва не уничтожив всю экономику, не вызвал даже намека на реформу банковской системы. Казалось бы: после клинической смерти устранение первопричины просто обязано стать приоритетной задачей. Однако по ряду обстоятельств, среди которых не последнее место занимает рост фондового рынка, никакого устранения первопричин не последовало», — сетует профессор Массачусетского технологического института Саймон Джонсон.

Утешает лишь одно: любое массовое безумие (в отличие от индивидуального) рано или поздно утоляется. Есть надежда, что бессознательная эйфория, переметнувшаяся в новый 2010 год, вскоре все-таки захлебнется под давлением объективных обстоятельств. Ведь их невозможно убрать с глаз долой даже лицемерными рассуждениями о некоем компромиссном сценарии W, о котором в последнее время заговорили встроенные в систему аналитики.

Как я уже сказал, первый этап роста — с апреля по август — был связан с активной интервенцией государства. Второй этап — с сентября 2009-го по январь 2010 года — обусловлен не позитивными изменениями в экономике, а некими иррациональными ожиданиями, связанными, в основном, с надеждой на быстрое и скорое изменение ситуации. Дело в том, что государство практически исчерпало все возможные средства паллиативного воздействия на экономику при условии сохранения ее первоосновы — порочной системы виртуально-кредитных отношений, которые опираются на фикции ничем не обеспеченного доллара, штампуемого частной конторой — Федеральным резервом.

Ставку рефинансирования опускать дальше некуда, уровень безработицы даже в объеме фиктивного показателя (10% против реальных 17–20%) невидан со времен Великой Депрессии, а главное — совершенно не собирается опускаться; банки вопреки призывам и запугиваниям со стороны правительства по-прежнему не выдают кредиты предприятиям; малый и средний бизнес закрывается лавинообразными темпами; розничная торговля загибается; население страны на долгие годы вперед отказывается от бездумного потребления в пользу парадигмы сохранения сбережений, уже успешно апробированной в 30–40–е годы. Даже видимость контроля Too Big To Fail невозможно соблюдать после массового исхода этой банды из-под колпака TARP.

ПОРАЗИТЕЛЬНО: ЕДВА НЕ УНИЧТОЖИВ ВСЮ ЭКОНОМИКУ, СОВРЕМЕННЫЙ ФИНАНСОВЫЙ КРИЗИС НЕ ВЫЗВАЛ ДАЖЕ НАМЕКА НА РЕФОРМУ БАНКОВСКОЙ СИСТЕМЫ!

В подобных обстоятельствах сценарий W, подготавливающий общественность к вероятному повторению рыночного обвала марта 2009 года, смотрится еще менее жизнеспособным, чем предыдущий сценарий V. Хотя бы потому, что на V у правительства еще оставались ресурсы, а на W нет ничего, кроме денежного печатного станка. Проблема, однако, в том, что печатный станок находится в руках не правительства США, а частной конторы Федерального резерва, которая выражает интересы своего единственного хозяина — финансового капитала и Старых Денег. А этот финансовый капитал (в первую очередь группа Too Big To Fail) совершенно не заинтересован в инфляционном сценарии развития событий3.

Если не L, не V и не W, то что тогда ожидает американскую — а вместе с ней и мировую — экономику? Рискну предположить, что объективная реальность рано или поздно одержит верх над всеми искусственными паллиативами и допингами и вернет экономическое развитие общества к натуральной динамике L. Правда, с учетом случившейся в 2009 году коррекции V, сценарий условно можно представить чем-то вроде русской буквы Ч, но сути дела ничто не меняет: всех нас ждет не просто еще одна коррекция по типу W, а обвал с последующим затяжным спадом. Причем, чем продолжительнее этот спад окажется, тем лучше будет для экономики в долгосрочной перспективе.

Первыми, кто признал неизбежность грядущего обвала, стали — удивляться не приходится! — сами виновники кризиса, крупнейшие финансовые институты из группы Too Big To Fail. Доказательство: сначала массовый исход из TARP в декабре 2009-го, затем — раздача бонусов и поощрений сотрудникам по результатам 2009 года.

Начнем с первого действия. В декабре, как известно, откупились от государства три голиафа: Bank Of America, Citigroup и Wells Fargo. Ранее из-под колпака т. н. Pay Czar4 вышли Goldman Sachs, Morgan Stanley и JPMorgan Chase. Все процедуры выхода проходили по более или менее единому сценарию, поэтому ограничусь фактами из биографии лишь одного банка — Bank Of America.

Перед тем как выйти из программы TARP и вернуть государству 45 млрд долларов, Bank Of America порадовал нацию в квартальном отчете своими финансовыми достижениями (по состоянию на 30 сентября 2009 года) — убыток в 2,24 млрд долларов5. Не нужно иметь высшего экономического образования, чтобы догадаться: положение у банка, наверное, не лучшее. Бывает, конечно, и хуже, но в любом случае 2 млрд убытков только за один квартал — неподходящий момент для дополнительных трат. Тем более что год назад Bank Of America продемонстрировал полтора миллиарда долларов прибыли, а затем через месяц де-факто обанкротился, после чего и был спасен государством за счет денег налогоплательщиков по программе TARP.

Тем не менее, Bank Of America принимает решение, что ему негоже отставать от более удачливых коллег из Goldman Sachs и Morgan Stanley и непременно нужно откупиться от государства. И откупается — как я уже сказал, частично путем дополнительной эмиссии в размере 18 млрд 600 млн долларов, частично за счет кредитов на стороне.

Точно так же поступили Citigroup и Wells Fargo. Внешняя мотивация, разумеется, на высоте: «Программа TARP была создана, чтобы предоставить банкам поддержку до того момента, когда они окажутся в состоянии со всей осторожностью вернуть деньги. Нас радует то обстоятельство, что мы сейчас можем выкупить у правительства США свои привилегированные акции и расторгнуть соглашение о разделении риска. Мы выражаем признательность американским налогоплательщикам и осознаем свой долг содействовать возрождению экономики посредством кредитования и поддержки домовладельцев и других кредитополучателей», — заявил Викрам Пандит, генеральный директор Citigroup.

Нам остается только согласиться с удачно выбранным моментом: как-никак Citigroup, вернувший государству ту же сумму, что и Bank Of America (45 млрд долларов), в последнем квартале обошел коллегу на целый миллиард долларов, продемонстрировав убыток в размере 3,24 млрд (также по состоянию на 30 сентября 2009).

Для чего же на самом деле ребята из группы Too Big To Fail откупались от государства в момент, когда аппарат искусственного поддержания жизни является самым ценным активом на балансе? Ответ на вопрос стал материализовываться в середине января 2010 года, когда банки приступили к своему любимому занятию: раздаче премий и бонусов сотрудникам.

ЗА ПЕРВЫЕ 9 МЕСЯЦЕВ 2009 ГОДА CITIGROUP, BANK OF AMERICA, GOLDMAN SACHS, JPMORGAN CHASE И MORGAN STANLEY ЗАРЕЗЕРВИРОВАЛИ НА КОМПЕНСАЦИИ $90 МЛРД!

Воображение зашкаливает от размаха этих бонусов: оказывается, за первые 9 месяцев 2009 года Citigroup, Bank of America, Goldman Sachs, JPMorgan Chase и Morgan Stanley зарезервировали на грядущую самокомпенсацию — поверите ли! — 90 млрд долларов (The New York Times).

Гомерическая сумма, сопоставимая с национальными бюджетами не одной дюжины суверенных государств планеты, распределяется следующим образом: Bank of America выделяет на компенсацию сотрудникам 24,17 млрд долларов, Goldman Sachs — 16,7, Citigroup — 18,73, Morgan Stanley — 10,87 и JPMorgan Chase — 21,82 млрд.

Усредненный размер бонусов, выписываемых сотрудникам банков группы Too Big To Fail по результатам 2009 года, составит около полумиллиона долларов. Деньги эти, как вы понимаете, будут распределяться неравномерно. На нижнем полюсе размер компенсации исчисляется несколькими тысячами долларов, зато наверху цифры обретают феерическое звучание: 9 млн долларов предполагается заплатить Джону Хейвенсу, главе инвестиционного подразделения Citigroup, 18,4 млн должны перепасть генеральному директору Wells Fargo Джону Стрампфу. Сколько получит Ллойд Бланкфейн, председатель правления и гендиректор Goldman Sachs, можно только догадываться: в 2007 году его компенсация составила 68 млн долларов6.

Аргументация для самокомпенсации у банков магическая: финансовый 2009 год оказался едва ли не самым прибыльным за последнее десятилетие! Люди хорошо поработали, как же их не отблагодарить?! Однако дело не в том, что «жирные банковские коты» премируют себя в ситуации, когда каждый 15-й американец сидит без работы. А в том, что «самый доходный финансовый год» образовался исключительно благодаря тому, что государство создало для банков Too Big To Fail инкубаторские условия, не только влив в критический момент десятки миллиардов долларов, но и разделив с частными банками их риски! Вдумайтесь: TARP предоставил Bank Of America гарантии по кредитным обязательствам на сумму в 118 млрд долларов, а Citigroup — 306 млрд! Стоит ли объяснять, что означают подобные гарантии для любого банка в ситуации, когда массовый исход вкладчиков автоматически ведет к банкротству?

Между тем все банки из группы Too Big To Fail не только вернули деньги по TARP, но и благородно отказались от разделения рисков! Иными словами, полностью обнажились на пороге второй волны кризиса! Неужели Викрам Пандит со товарищи столь наивен, что не предчувствует грядущий обвал рынка? Да бог с вами! Всё тонкий индус понимает не хуже нас с вами! Даже лучше, потому что делает ставку на одно обстоятельство, о котором обыватели не догадываются: что бы такого страшного ни приключилось с экономикой и мировой финансовой системой, Белый Дом будет прикрывать Too Big To Fail до последнего. Можно не сомневаться, что на пороге нового банкротства правительство изобретет новую программу, которая вытащит финансовую элиту за уши из болота. Опять на деньги налогоплательщиков.

Пока же очередной час Х не накатил, можно смело раздавать самому себе щедрые бонусы.

Правда, у банковских бонусов есть и другое justificatio7: финансовая элита прекрасно осознает ограниченность ресурсов государства для искусственной реализации сценариев V и W. Инфляционной закачки пустых денег не избежать, а значит, необходимо максимально быстро превратить дивиденды в кэш, а затем перевести их в более надежные инвестиции (например, в золото). Чем банкиры и занимаются, выплачивая себе колоссальные бонусы — пусть даже ценой окончательной потери общественного лица.

Закончить статью мне хотелось бы на конструктивной ноте. Существует ли возможность пережить грядущую катастрофу с минимальными потерями? Конечно! Для начала достаточно забыть как страшный сон саму лицемерную формулу Too Big To Fail, скрывающую за заботой об экономике спайку власти с финансовым капиталом. Как сказал Джеральд Селанте: «Это Америка, черт побери! Дайте этим Слишком Большим, Чтобы Разориться, шанс наконец разориться!»

Печалит лишь объективная невероятность такого забвения. Кто ж даст Обаме забыть о спайке?! Одно дело — трафить публике хлесткими лозунгами про «жирных банковских котов», другое — ликвидировать тепличные условия для крупнейших банков.

Подобный шаг не позволят сделать не только президенту Обаме, но и любому другому политику. Не для того Старые Деньги создавали эту кукольную двухпартийную систему, чтобы потом она восставала против собственного демиурга. Разве что породить третью партию в США, способную взять на себя функцию демонтажа спайки власти и финансового капитала.

Но и это, увы, нереально. А значит, нам всем остается одно: ждать, пока кризис сам доведет дело до логического конца и развалит весь виртуально-финансовый макабр до основания. До полного коллапса. Амока. Клинической смерти. А дальше: поживем — увидим!

Примечания

1 Цифра Джеральда Селенте, президента Исследовательского института трендов (The Trends Research Institute).

2 Слишком большие, чтобы обанкротиться (англ.). Прозвище, данное шестерке крупнейших американских банков, получивших от государства системообразующий статус, беспрецедентные налоговые льготы и финансовые дотации.

3 За подробностями этого вывода отсылаю читателей к блестящему анализу ситуации, выполненному Михаилом Хазиным в его прогнозе на 2010 год.

4 «Царем зарплаты» называют юриста Кеннета Файнберга, назначенного Казначейством США в июне 2009 года Special Master for TARP Executive Compensation, главным контролером материальных выплат руководящих работников компаний, облагодетельствованных программой TARP.

5 Показатель Net Income to Common Shareholders Including Extra Items.

6 Справедливости ради отметим, что в 2008 году чудо-менеджер от каких бы то ни было бонусов предусмотрительно отказался.

7 Оправдание, обоснование (лат.).

Made in Italy

Опубликовано в журнале "Бизнес-журнале" №1-2 от 10 Февраля 2010 года.

«Лучше плакать в «Роллс-Ройсе», чем смеяться на велосипеде».

Патриция Реджиани, жена Маурицио Гуччи

27 марта 1995 года Маурицио Гуччи, внук учредителя одноименного модного дома, полег среди бела дня у входа в миланский офис, сраженный двумя пулями, выпущенными ему в лицо. Киллер попался незадачливый: зачем-то оставил двух свидетелей, которые хоть и неспешно, но вывели полицию за три года на заказчика. Заказчиком оказались не мафиози из игорного бизнеса, с которыми водил дружбу бывший глава модного дома, и не кагал родственников, с которыми Маурицио смертельно разругался годами ранее, а бывшая супруга — Патриция Реджиани.

Маурицио расстался с Реджиани за пять лет до гибели — в 1990 году. Президент дома Gucci поступил по понятиям: выделил супруге и двум дочерям ежегодное содержание в миллион долларов, а сам перебрался к любовнице. Патриция, однако, не простила и организовала убийство в традициях итальянского карнавального фарса: выделила лучшей подруге, гадалке Пине Ауриемма, 300 тысяч долларов на текущие расходы, Пина связалась с портье захолустной гостиницы Ивано Савиони, Ивано выудил из небытия владельца разорившейся пиццерии сицилийца Бенедетто Черауло. Последним к «бригаде» примкнул автослесарь Орацио Чикала. Et voila! 47–летний красавец-миллионер Маурицио расстался с жизнью, а честная компания отправилась в полном составе за решетку, получив от 26 лет до пожизненного срока.

Весь этот карнавал, вдохновивший, к слову, режиссера Ридли Скотта на создание блокбастера с Анжелиной Джоли в роли неадекватной мужеубийцы, — лишь вершина айсберга под названием «Кошмар семейного бизнеса по-итальянски». В подводной части скрываются такие страсти-мордасти, что впору задуматься: «А стоит ли вообще игра свеч?» Стоят ли никогда не прекращающиеся семейные склоки, дрязги, кровопускания, драки и взаимная ненависть всех этих миллионов и миллиардов лир? Тем более что лиры давно утекли сквозь пальцы, растворившись в бездарности и недотепстве: последним из рода Гуччи, имевшим отношение к одноименной компании, как раз и являлся Маурицио, но и он был вынужден продать свою долю арабским инвесторам за два года до кончины.

Официальная биография «Дома Гуччи» не позволяет пытливому читателю потешить воображение: «Гуччио Гуччи основал компанию во Флоренции в 1921 году. В 1938-м компания расширяется и открывает бутик в Риме. В 1947 году Gucci выпускает сумку с бамбуковыми ручками, которая до сих пор является ее фирменным продуктом. В течение 1950-х годов компания также разрабатывает фирменную полосатую узкую крепкую ткань и замшевые мокасины с металлическими застежками. После смерти Гуччио в 1953 году его сын Альдо Гуччи помог направить компанию к международной известности, открыв первые бутики в Лондоне, Париже и Нью-Йорке».

Так вот все просто: бамбуковые ручки да замшевые мокасины — и мировое признание у тебя в кармане. Связующим звеном, безусловно, выступает «уникальное мастерство» отца-учредителя, чудо-кожевника, легендарного Гуччио, «проявившего с юных лет тягу к качеству». Информация почерпнута из Википедии — самого популярного в наши дни кладезя энциклопедической мудрости.

Согласитесь, из такой мешанины каши не сваришь. И подавно — не докопаешься до Великого Секрета, превратившего неведомую итальянскую лавку в мирового законодателя мод по части кожи и элитных аксессуаров. Подсказку к разгадке этого секрета мне дала англоязычная версия все той же народной энциклопедии: «Гуччио Гуччи основал «Дом Гуччи» во Флоренции в 1906 году в виде маленькой семейной лавки по изготовлению седел».

«Модный дом как семейная лавка» — при своей полной несуразности фраза раскрывает самую суть House Of Gucci, причем на всем протяжении его истории. Но фраза эта — лишь малая часть разгадки. Зацепка в дате: 1906 год. Она упоминается в Народной Энциклопедии лишь в маленькой статье, посвященной Гуччио Гуччи, тогда как в статье о самой компании — House Of Gucci — фигурирует уже общепринятая версия с 1921 годом.

Дело в том, что в 1906 году Гуччио Гуччи во Флоренции не было. В те годы он благополучно мыл посуду в лондонских отелях, работал лифтером, портье, посыльным, мальчиком на побегушках. Кем угодно, но только не кожевником. Седельной лавкой в 1906 году заправляли родители Гуччио, мелкие сельские торгаши, не рискнувшие, в отличие от сына, оставить родину на волне массовой эмиграции, охватившей Италию во второй половине XIX века.

Что же произошло в 1921 году? Неудавшийся эмигрант Гуччио Гуччи вернулся в Италию, отчаявшись выстроить хоть сколько-нибудь путную карьеру в Лондоне. Однако же был преисполнен самых возвышенных познаний по части крутой жизни сливок общества в столицах мира.

Откуда взялись эти познания у сельского симплициссимуса? Сара Гей Форден, американская журналистка, положившая на изучение истории семейства Гуччи, кажется, половину собственной жизни, рассказывает о несчетном количестве самых модных и изысканных чемоданов, саквояжей, сумок и портфелей, которые Гуччио Гуччи пришлось перетаскать в лондонских отелях. Среди них значится и такое уникальное заведение, как Savoy, которое удостаивали присутствием коронованные особы, не говоря уж о главных толстосумах планеты.

Гуччио Гуччи тягал чемоданы в «Савое», смутно пытаясь соединить в уме все это великолепие с седлами и уздечками, что годами клепал на родине батюшка. В конце концов в голове нашего героя что-то щелкнуло и соединилось, после чего он плюнул на Лондон, вернулся на родину и перепрофилировал семейную лавку с конской упряжи на модные саквояжи.

Случилось это аккурат в начале 20–х годов (по одной версии — в 1921, по другой — в 1923), а потому дата официального рождения «Дома Гуччи» на удивление указана правильно. Именно на стыке провинциальных представлений о том, как выглядит у белых людей «модный аксессуар», и доступа к самому дешевому и незамысловатому производству зародилась пресловутая chemistry1, из которой впоследствии образовался всемирный успех рядовой компании итальянских кожевников.

«Впоследствии» я написал не случайно. На завоевание мира у «Дома Гуччи» ушло без малого сорок лет! По крайней мере, легендарный создатель компании Гуччио до свершения своих чаяний не дожил. Обратите внимание: на открытие первого по-настоящему серьезного бутика (в Риме) у семьи Гуччи ушло 17 лет! Еще десять — и единственное достижение: дамская сумочка с бамбуковыми ручками. Теми самыми, которые в 1947 году никого, кроме деревенских модниц, подавшихся в Рим из Калабрии на заработки, особо не интересовали. Это лишь через двадцать лет, когда вокруг брэнда Gucci случилось всемирное помешательство, вспомнили про бамбуковые ручки и замшевые мокасины и сразу же вознесли их на пьедестал недосягаемых достижений haute couture всех времен и народов.

ЕСЛИ И МОЖНО СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ ЧТО-ТО ПРЕДЕЛЬНО НЕОРИГИНАЛЬНОЕ И ЗАУРЯДНОЕ В НОВОМ СВЕТЕ — ТАК ЭТО «ИТАЛЬЯНСКАЯ МОДА», МОЗОЛИВШАЯ ГЛАЗА С СЕРЕДИНЫ XIX ВЕКА

Первый, по-настоящему ошеломляющий успех к «Дому Гуччи» пришел в конце 50-х годов и был косвенно связан с непосредственной деятельностью компании по разработке и созданию модных аксессуаров одежды и быта. После кончины Гуччио в 1953 году House Of Gucci перешел в руки его сыновей Альдо и Родольфо. Легендарный учредитель, как мы уже говорили, органично соединял в себе народное трудолюбие и приземленную практичность с народным же представлением о высшем свете и его ценностях.

Мистическим образом дети разнесли синергическое видение отца по полюсам: Альдо всю свою жизнь положил на переориентацию компании на массовое ширпотребное производство, а Родольфо — на поддержание «элитного» имиджа. Именно эта трагическая схизма привела род Гуччи к сатанинским дрязгам, которые сотрясали его десятилетиями до полной утраты семейного бизнеса.

Вернемся все же к прорыву. В 1951 году «элитно настроенный» Родольфо продавил на семейном совете открытие бутика Гуччи в Милане, а через два года — на 58-й улице Манхэттена. Последнее обстоятельство послужило поводом для рождения другого мифа — о Гуччи как якобы пионере итальянского дизайна в Соединенных Штатах. Разумеется, это несусветная ерунда и чистой воды корпоративный пиар: задолго до Гуччи в Америке орудовали сотни и тысячи «итальянских дизайнеров», плодивших «лавки эксклюзивной моды» со скоростью распространения сыроежек после дождя. Если и можно себе представить что-то предельно неоригинальное и заурядное в Новом Свете — так это «итальянская мода», которая мозолила всем глаза, начиная с середины XIX века.

Бутик семейства Гуччи на 58-й улице Манхэттена был очередным безликим итальянским начинанием, а мировой успех модному дому обеспечили не бамбуковые ручки и замшевые мокасины, а Его Величество Случай, который свел Родольфо Гуччи с правильными людьми. Те же, в свою очередь, обладали достаточными связями, чтобы затянуть в «модный бутик прямо из Италии» трех небожительниц — Жаклин Кеннеди, Одри Хёпберн и Грейс Келли.

Именно эти три великие женщины целиком и полностью слепили культовый имидж House Of Gucci, точно так же как богиня Мария Каллас слепила из греческого торгаша «Папика О» царя Мидаса 50-х Аристотеля Онассиса.

После присоединения к Трем Дивам Четвертой — Софи Лорен — авторитет House Of Gucci в Европе стал таким же непререкаемым, как и в Новом Свете. Увы, заданного импульса хватило лишь до тех пор (конец 70-х), пока «приземленной ипостаси» семейного гения не удалось вырвать бразды правления у ипостаси «аристократической».

В конце 70-х брат Родольфо Альдо самопально создал подразделение Gucci Parfums (духи и одеколоны), а затем и Gucci Accessories Collection — линейку ширпотребных аксессуаров (запонки, зажимы для галстуков, портмоне, солнцезащитные очки, брючные ремни и проч.), которыми заполнил все duty-free аэропортов мира. Альдо Гуччи хватило десяти лет, чтобы полностью дискредитировать семейный бизнес в глазах той публики, на которую столько лет ориентировал компанию Родольфо Гуччи. Знаковое место трепетной Одри Хёпберн, олицетворявшей изящные шарфики Gucci, занял интеллектуал с характерными жвалами из Cosa Nostra, наглухо затонированный в Gucci Sun Glasses.

Десятилетие деградации сопровождалось неслыханными семейными дрязгами, которые веселили мировую общественность, компенсируя недостатки вкуса в новой продукции House Of Gucci. Так, в бессмертные анналы истории вошло собрание акционеров 1982 года, на котором отпрыски семейного клана Гуччи сначала метали друг в друга тысячедолларовые сумки собственного производства, а под занавес Роберто и Джорджио Гуччи замесили в кашу физиономию брата Паоло (все трое — сыновья Альдо).

Паоло Гуччи отнес на братьев заявление в нью-йоркскую полицию, а после того как получил нагоняй от Альдо за нарушение итальянских семейных традиций, сдал и родного папашу. Причем сдал успешно: остаток жизни 81-летний Альдо Гуччи провел в тюрьме за злостные уклонения от уплаты налогов.

Параллельно с кланом Альдо энергично работал локтями и Маурицио, сын к тому времени почившего в бозе Родольфо. Сначала он вынудил остальных членов семьи путем сложнейших финансовых манипуляций и дезинформации продать свои доли арабской инвестиционной компании с оригинальным названием Investcorp Inc., а затем довел компанию в 1993 году до полного банкротства, вынудившего горе-предпринимателя продать тем же бахрейнским шейхам и собственную долю в семейном бизнесе.

Таким образом, эпоха семьи Гуччи в одноименной компании завершилась в 1993 году, после чего House Of Gucci двинулся проторенной дорожкой — go public, биржа, реструктуризация, слияния, и под занавес — поглощение. С одним из ярких эпизодов корпоративной биографии Gucci XXI века читатели «Чужих уроков» уже познакомились в истории компании LVMH. Противостояние Бернару Арно удачливых управленцев House Of Gucci Доменико де Соле и Тома Форда завершилось тем, что модный дом достался злейшему врагу Арно — Франсуа Пино, который интегрировал Gucci в агломерат Pinault-Printemps-Redoute (PPR), а своих доброхотов де Соле и Форда выставил на улицу.

Все это, однако, совсем не интересно. Интересно другое: каким образом волшебная формула успеха, изобретенная Гуччио Гуччи, вышла за рамки семейного бизнеса и превратилась в наши дни в универсальную отмычку, обслуживающую всю итальянскую индустрию моды.

* * *

Кто же оказался победителем в концептуальном споре между Альдо (Паоло) и Родольфо (Маурицио) Гуччи? Что определяет успех компании в наши дни — ориентация на элиту или ставка на ширпотреб? Кто вернул в XXI веке House Of Gucci на Олимп мировой популярности — «не носящий трусиков» гений дизайна Том Форд, суровые бахрейнские принцы или французские флибустьеры Арно и Пино?

Полагаю, что читатель и сам уже догадался: успех Гуччи обеспечил именно гений итальянского народа, плотью и кровью которого являлся сельский паренек Гуччио Гуччи. Он сумел на чистой интуиции утвердить синергию понятий, считавшихся до него несовместимыми. Массовой и, главное, продолжительной популярностью может обладать только тот товар, который соединяет в себе оба компонента волшебной формулы: 1) чтоб было «как у звезд» и 2) чтобы непременно дешево!2

Отсутствие любого из двух ингредиентов в формуле успеха неминуемо ведет к упадку и забвению. Гармоничное соединение обоих компонентов открывает путь к миллиардодолларовой прибыли и мировому признанию.

Ну а теперь — самое сенсационное. Читателям наверняка будет любопытно узнать, что креативный центр пиратства в мире располагается нынче отнюдь не в Китае и не в Бразилии, а в... Италии! Все азиаты — лишь малые дети да подмастерья на подхвате, которые, затаив от восхищения дыхание, жадно впитывают гениальные идеи итальянских мастеров бакунианского дела.

Сегодня мировой оборот итальянского контрафакта исчисляется десятками миллиардов долларов. Этот контрафакт покрывает до половины продукции Gucci, Armani, Valentino, Prado, Dolce&Gabbana, Roberto Cavalli, Trussardi, Versace, Max Mara, Fendi, Benetton, Brioni, Bulgari и сотен других имен, составляющих цвет La Moda Italiana. Парадоксальным образом контрафакт не только оттягивает прибыль от правообладателей брэндов, но и формирует устойчивый массовый спрос на эти брэнды, косвенным образом повышая обороты и прибыль самих же правообладателей! Наиболее же примечательное: итальянский контрафакт выступает прямым наследником Волшебной Формулы Гуччио Гуччи, а заодно — и самым массовым реализатором этой формулы на практике.

В основе уникального итальянского контрафакта лежит не менее уникальный дух предпринимательства, которым итальянцы проникнуты в несопоставимо большей мере, чем прочие европейцы. Дух этот помножен на фигу эпических размеров, которую потомки Горация при первом удобном случае готовы показать государству и закону: «Мы — общество хитрованов. Если можно что-то позаимствовать не заплатив, мы позаимствуем не раздумывая», — то ли жалуется, то ли хвалится Лоренцо Мацца, глава итальянской Федерации по борьбе с пиратством в музыке.

ПОСЛЕ КОНЧИНЫ ГУЧЧИО В 1953 ГОДУ HOUSE OF GUCCI ПЕРЕШЕЛ В РУКИ ЕГО СЫНОВЕЙ АЛЬДО И РОДОЛЬФО. МИСТИЧЕСКИМ ОБРАЗОМ ДЕТИ РАЗНЕСЛИ СИНЕРГИЧЕСКОЕ ВИДЕНИЕ ОТЦА ПО ПОЛЮСАМ

Своеобразие итальянского контрафакта, обеспечивающее ему уникальное и привилегированное положение в мире, заключено в том обстоятельстве, что подделки на рынке модной одежды и модных аксессуаров делают... те же самые мастера, что изготавливают легальные оригиналы! В результате у итальянского контрафакта (в отличие от китайского, турецкого, вьетнамского, бразильского, русского, польского, румынского и проч.) качество абсолютно не отличимо от самого оригинала.

Теперь поговорим о технической стороне вопроса. Итальянский артизанат исторически сформировался таким образом, что в стране оперируют десятки и сотни тысяч маленьких частных мастерских по обработке кожи, выпуску тканей и пошиву одежды, расположенных едва ли не в каждом селе и поместье. Именно эти маленькие лавочки выполняют заказы на аутсорсинге для всех итальянских модных домов с мировым именем.

Схема контрафакта проста, как слеза миланского рабочего: днем народные умельцы гонят товар для корпоративных заказчиков, ночью — работают на себя либо на пиратов. Делается это не из любви к искусству, а просто выгоды ради — ночной товар не облагается налогами и приносит дополнительный заработок.

Именно эту народную структуру производства задействуют левые заказчики. Кто такие? Да, в общем, вполне добропорядочные граждане. Банковский клерк Джованни складывается с автослесарем Паоло, программистом Николо и стилистом Луиджи, формирует с ними временное мобильное товарищество по коллективной поправке материального положения. Никаких тебе регистраций, никаких складов, никакой отчетности и головной боли с перепроизводством.

«Эфирная» итальянская контора договаривается с дюжиной ритейлеров, готовых прикупить партию сумок Gucci по цене в пятнадцать раз ниже официальной закупочной. Затем народные предприниматели выходят на связь с народными же умельцами, которые днем изготавливают сумки Gucci для самой Gucci. Ночью мастера с великой радостью гонят точно такие же сумки в нужном количестве для своих неформальных заказчиков.

В результате получаем ситуацию, при которой все довольны и все в шоколаде: от мастеров-кожевников до временного консорциума банкиров-программистов-парикмахеров, не говоря уж о ритейлерах и — самое важное! — конечных покупателях. Последние счастливы в пяти-десятикратном размере, потому что покупают наикрутейшую сумку Gucci, абсолютно идентичную оригинальной (те же самые руки шили!), по цене в 5-10 раз меньше «брэндовой».

Наконец, решающий фактор триумфального успеха и бессмертия итальянской модели контрафакта. Пойдет ли итальянский модный дом жаловаться государству на соотечественников, лишающих их части прибыли? Да ни в жисть! Во-первых, подобное поведение — это чудовищный «моветон», нарушающий все мыслимые и немыслимые национальные традиции. Во-вторых, модный дом никогда не согласится на открытое признание того изничтожающего репутацию факта, что половина, если не больше, его продукции, продаваемой в мире, является контрафактом. В-третьих, нужно быть безумцем, чтобы собственноручно испортить отношения с народными умельцами, которые десятилетиями исправно изготавливают для тебя самые изысканные шмотки и побрякушки!

Всякий «наезд» на «великую народную схему» итальянского бизнеса неминуемо приведет не только к разрыву устоявшихся связей с непосредственными исполнителями, но и навеки отвернет от модных домов всех коллег этих мастеров. В самом деле: кто в Италии согласится иметь дело со стукачами?!

Очевидно, что итальянский контрафакт реализует сегодня на практике Волшебную Формулу Успеха Гуччио Гуччи в практически идеальной форме. С учетом того обстоятельства, что все задействованные в национальных контрафактных схемах стороны находят в них собственную выгоду, не стоит удивляться, что большинство «наездов» и правовых исков в Италии приходится на предпринимателей из-за океана.

По наводке американских держателей патентов на музыку, кино и программное обеспечение в стране регулярно осуществляются проверки и организуются показные рейды. Интенсивность борьбы усиливается всякий раз, как патентным организациям США удается пролоббировать в Конгрессе сто пятидесятое предупреждение Италии о возможных торгово-экономических санкциях за потакание пиратству.

И что? Да, собственно, то же, что и у нас на родине: ну, борются потихоньку... пока со стороны следят! А как перестают следить, все сразу возвращается в нормальное, спокойное русло, соответствующее национальным представлениям о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Такое вот неожиданное преломление претерпели на италийской почве английские чемоданы, захватившие на исходе XIX века в лондонском «Савое» воображение простолюдина Гуччио Гуччи!

Примечания

1 Волшебная искра, уникальное стечение обстоятельств, особая привязанность (амер.).

2 Как тут не вспомнить Сваровски, которому открылась та же самая истина, причем в то же самое время!

Тобаши1

Опубликовано в «Бизнес-журнале Онлайн», 30 Марта 2010 года.

«Существуют ложь, вопиющая ложь и греческая статистика».

Популярная поговорка в кулуарах ЕЭС

В начале года Европа определилась с главной виновницей неприятностей, преследующих Евросоюз вместе с его робкой валютой. Это — Греция. Самое возмутительное: бесстыдница — не какой-то засланный казачок из бывших советских сатрапов, а старожил Евросоюза, прописанный в едином валютном пространстве чуть ли не с первого дня.

Как-то сразу, вдруг обнаружилось, что Греция годами водила доверчивую семью европейских народов за нос, пакостила в самом подбрюшье. Вместо реальных доходов, бережливой финансовой политики и надежного производства — непомерные долги, фальшивая отчетность, нерадивое население, обманывающее родное правительство, и правительство, обманывающее Евросоюз!

До кучи приписали Греции и фирменные «проблемности» региона: основной перевалочный пункт для доставки гашиша и героина с Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии в Европу, транзит колумбийского кокаина, отмывание наркоденег, организованную преступность. Если сегодня — в феврале 2010 года — почитать американскую, немецкую, французскую или британскую прессу, создастся впечатление, что Греция — не просто очередная жертва мирового экономического кризиса, а едва ли не главный его инициатор!

Открываются торги на Нью-йоркской фондовой бирже обвалом — кто виноват? Греция! Обвалилась Япония, обвалился Гонконг, обвалилась Австралия — с чего бы это? Ну как же — «investors concerned over the Greece»2! Эдакий универсальный козел отпущения, эффективный в любой точке планеты.

Сильно захотелось разобраться. И что? Первое же открытие обескуражило: Греция, оказывается, далеко не единственная возмутительница спокойствия! Взглянем на хронологию последней волны европейского экономического кризиса:

• 4 октября 2009 года: к власти в Афинах приходят социалисты, которые с места открещиваются от популистской расточительности предшественников-консерваторов (вот они — причудливые перевертыши европейской политики!) Премьер-министр Георгиос Папандреу решительно заявляет, что первой же мерой правительства по обузданию кризиса станет сокращение бюджетных расходов на здравоохранение, пенсионное обеспечение и заработную плату работников госсектора. Меры хоть и не социалистические, но более чем уместные в контексте рекомендаций Брюсселя по сдерживанию бюджетного дефицита.

• 20 октября министр финансов Греции Йоргос Папаконстантину делает сенсационное заявление: обещанный консерваторами дефицит бюджета в 3,7% (относительно ВВП) нереален, и страна по итогам 2009 года выйдет на «чудовищный» показатель в 12,5%. Мотивация нового министра понятна: окончательно припечатать политических противников к стене позора, списав на консерваторов не только 300 млрд долларов национального долга, но и обман общественности.

• 22 октября (через два дня после заявления Папаконстантину) агентство Fitch снижает суверенный рейтинг Греции с «А» до «А-» — демарш, на который греческое правительство явно не рассчитывало. Эксперты почему-то не обращают внимания на цифру дефицита, приведенную министром финансов: 12,5%. То, что она взята с потолка, сомнений не вызывает (иначе и быть не может — за квартал до окончания года!). Но почему 12,5, а не 13,5? Да потому что 13% — это водораздел, по которому сегодня проходитграница терпимости бюджетного дефицита для стран Евросоюза. Достаточно сказать, что у Великобритании именно 13%. Греки выбирают цифру 12,5 — хоть и печальную, но все же терпимую и во всяком случае не «чудовищную»: чуть-чуть ниже, чем у негласного лидера Западного мира. Расчет, однако, оказался провальным.

• 19 ноября начинаются любопытные события. Справедливо рассудив, что снижение рейтинга на одну ступень, тем более в диапазоне А, — штука вполне приемлемая, к игре Греции присоединяется Португалия. Министр финансов Фернанду Тешейра душ Сантуш публично заявляет: бюджетный дефицит 2009 года составит не обещанные ранее 5,9%, а 8%. Резонанс просчитан правильно, и уже через пару дней Португалия получает по шапке от рейтингового агентства Standard & Poors.

• 8 декабря Fitch снижает рейтинг Греции еще больше — с «А-» до «ВВВ+», а на следующий день очередь доходит до Испании: вторую иберийскую «преступницу» клеймит позором Standard & Poors.

• 16 декабря Standard & Poors добирается до Греции: суверенный рейтинг страны опускается с «А-» до «ВВВ+».

• 22 декабря Грецию опускает и Moody’s — с «А2» до «А1».

Как видите, в конце 2009 года на европейском фронте не происходило ничего интересного. Разве что давно набившая всем оскомину позиционная война между американскими рейтинговыми агентствами и очередной партией европейских «париев» — Грецией, Испанией и Португалией. Война эта мало кого беспокоила не столько потому, что приелась, сколько из-за упавшей ниже плинтуса в результате ипотечно-банковских махинаций 2007–2008 годов профессиональной репутации «беспристрастной тройки» (Standard & Poors, Moody’s и Fitch). Инвесторы, а тем более правительства, давно раскусили истинную цену всех этих взятых с потолка «А», «ВВ» и «ССС», и потому не особо парились.

С приходом нового года ситуация меняется кардинально. Сначала с радаров общественного интереса неприметно исчезают Португалия с Испанией, словно и не было у них никогда никаких проблем с дефицитом бюджета и суверенным долгом. Затем в одночасье из нерадивого второгодника Греция превращается в злостного рецидивиста.

Матерые уголовники, как известно, никогда не действуют в одиночку. И то верно: как по мановению волшебной палочки обнаруживается сообщник и у Греции. Им оказался инвестиционный монстр Goldman Sachs: «Если подтвердится информация, что фальсифицировать отчетность Греции помогали те же самые банки, что ранее довели нас всех до края бездны, будет скандал», — бьет в набат канцлер Германии Ангела Меркель.

Евросоюз создает комиссию по расследованию финансовых злодеяний Греции и, кажется, не замечает новые цифры, которыми Португалия с Испанией «радуют» общественность: 9,4% — итоговый дефицит бюджета в Португалии (а не 8, и тем более не 5,9, как говорилось ранее) и 11,4% — дефицит Испании, от которого рукой подать до греческих 12,5%.

Но все это уже не имеет значения: пафос общественного порицания целиком и полностью сконцентрировался на непутевой родине Геракла.

Что же такого страшного натворила Греция? Признаюсь, балканцам навесили столько «преступлений», что даже непонятно, с какой стороны их распутывать:

• более половины бюджета тратится на пенсии и заработные платы госслужащим;

• средний возраст ухода на пенсию в стране — страшно даже подумать! — 58 лет;

• ежегодно недобирается, по самым скромным оценкам, 30% налогов на добавочную стоимость;

• 95% населения указывает в декларациях доходы ниже 30 тысяч евро;

• государственная система погрязла в коррупции с головой; главный национальный спорт называется «Укрой налоги».

Список, конечно, ужасный, но только непонятно, что в нем... специфически греческого?! Перед нами джентльменский набор любой восточноевропейской нации, разве что приправленный для пикантности «балканским духом», который на поверку оказывается не чем иным, как разлагающим влиянием турецкой астении. Если присмотреться к соседям — Болгарии, Македонии, Черногории, Албании, Румынии, Сербии, Хорватии, то выяснится, что положение в этих странах еще более аховое: и уровень безработицы выше, и уровень доходов населения ниже, и собираемость налогов хуже, и коррупция ничуть не слабее, и дефицит бюджета такой же.

Тем не менее, именно Грецию Евросоюз назначил крайней. Почему? Видать потому, что ищем мы не в том направлении. Отвлечемся-ка лучше от «системных изъянов» греческой нации и сосредоточимся на главном обвинении Брюсселя: подделке отчетности. Чтобы разобраться в «гешефтах» Эллады, нужно хотя бы в общих чертах обозначить параметры, задающие границы экономического комильфо в Объединенной Европе.

Параметры «хорошего поведения» определил в 1996 году т. н. Договор о Стабильности и Росте (Stability and Growth Pact, SGP), установивший допустимые значения двух ключевых показателей: отношения национального долга к ВВП, которое не должно было превышать 60%, и отношения дефицита бюджета к ВВП (не более 3%).

Программа избыточного дефицита (Excessive Deficit Programme, EDP) определяла размер штрафа за нарушение вышеописанных норм странами-участниками Евросоюза. На бумаге этот штраф достигал нешуточных 0,5% от ВВП. Наблюдение за выполнением норм SGP поручили Статистическому бюро (Eurostat).

Не успели высохнуть чернила на SGP, как самые изобретательные члены ЕЭС приступили к поиску путей обхождения драконовских ограничений. Уже в том же — 1996 — году Италия изобрела и успешно апробировала на практике с помощью инвестиционного банка JP Morgan схему, за которую сегодня Евросоюз линчует Грецию.

Инструмент, использованный в 1996 году Италией (а впоследствии — и Грецией, а также Францией, Испанией, Португалией, Великобританией — да вообще всеми, кому не лень), назывался валютным свопом. Важное обстоятельство: ни в самом инструменте, ни в его практических модификациях никакого криминала, с точки зрения существующего законодательства, нет! Вернее, не было до 2007 года, когда Евросоюз, запаниковав от массового использования валютных свопов для камуфляжа реального дефицита бюджета, внес соответствующие ограничения в нормативы SGP. В любом случае все, что делали Италия в 1996 году и Греция в 2001-м, было полностью легально.

Не вдаваясь в частности биржевой теории, скажу лишь, что сама по себе сделка валютного свопа не предполагает извлечение прямой прибыли. Участники сделки получают лишь сравнительные преимущества (в терминологии Давида Рикардо) за счет исключения курсовых рисков.

Итальянская инновация валютного свопа, однако, предполагала прямую выгоду и для Апеннинского Сапожка, и для нью-йоркских банкиров. Эта выгода возникала за счет искусственного изменения обменного курса валют: государственные обязательства Италии, номинированные в иенах на общую сумму в 200 млрд, JP Morgan обменял на долларовые облигации в декабре 1996 года по курсу мая 1995 года. В результате Италия получила от банка несколько миллиардов долларов «курсовой разницы», которые, по сути, являлись скрытым кредитом. Выгода JP Morgan, в свою очередь, заключалась в последующих купонных платежах, их Италия выполняла по своим новым долларовым облигациям по завышенному (относительно старых облигаций в иенах) курсу.

Поскольку валютный своп формально не являлся кредитом, Италия продемонстрировала в отчетности прибыль от курсовой разницы валют — обстоятельство, позволившее ей элегантно вписаться в трехпроцентный норматив SGP по бюджетному дефициту.

В 2001 году Греция совместно с Goldman Sachs провернула аналогичную операцию. В результате валютного свопа облигаций, номинированных в долларах и иенах, на облигации в евро греческое правительство сократило долговые обязательства на 2,367 млрд евро. Это обстоятельство позволило Греции не только снизить долговое бремя со 105,3% до 103,7% (от ВВП), но и прибить ставку по купонным платежам с 7,4% в 2001 году до 6,4% в 2002-м. Goldman Sachs за свои «благодеяния», по слухам, получил от Греции около 300 млн долларов3.

Надо сказать, что сделка, в которую мертвой хваткой вцепились брюссельские бюрократы, явилась всего лишь скромным звеном в пышном веере творческих «гешефтов», с помощью которых бедная Греция пыталась на протяжении первого десятилетия нашего века хоть как-то продержаться на плаву в жесткой связке Евросоюза.

Так, валютному свопу с Goldman Sachs предшествовала (в 2000 году) сделка под кодовым названием «Ариадна», по которой Греция продала будущие доходы от розыгрышей государственных лотерей. В 2001 году операция «Аол» принесла стране вожделенный кэш в обмен на аэропортовские и шоссейные сборы на годы вперед.

У сделки с Goldman Sachs тоже было свое хитрое продолжение. В 2004 году инвестиционный банк сначала пересмотрел условия валютного свопа (скорректировав вниз купонную ставку по облигациям), а затем продал своп Национальному банку Греции (2005). В 2008-м Национальный банк (с помощью того же Голдмана) создал специальный фонд Titlos, которому передал на баланс все тот же валютный своп 2001 года. Titlos выпустил под залог свопа собственные облигации и передал их Национальному банку. Под занавес Национальный банк заложил облигации Titlos Европейскому Центробанку под щедрую кредитную линию.

Короче, греки крутились, как умели, и делали это вполне изобретательно. Главное же — не одни они! Крутились, собственно, все правительства Евросоюза, в той или иной мере балансируя между теоретически стройными, но лишенными жизни требованиями Брюсселя и реальными социальными нуждами своих народов. Италия, Испания, Великобритания и Португалия лихо секьюритизировали и монетизировали все, что только было возможно (и плохо лежало). Специализацией же Франции и Германии — станового хребта Евросоюза — стала творческая разработка концепции SPV — Special Purpose Vehicle (юрлиц целевого назначения).

Чем, по сути, занимались Италия с Грецией, подписывая валютные свопы? Получали наличные деньги, свободные от кредитного статуса. Это обстоятельство позволяло улучшать показатели бюджета, демонстрируя чистую прибыль, никак не связанную с долговыми обязательствами будущих периодов. Носители нравственной чистоты в ЕЭС и главные обвинители средиземноморских гешефтеров — Франция и Германия — занимались абсолютно тем же, только другими способами. Так, Германия предпочитала получать кредиты не от собственного имени, а через подставные юрлица, которые пользовались государственной скрытой поддержкой и косвенными гарантиями. Хрестоматийный пример — Kreditanstalt f..ur Wiederaufbau (KfW), Франкфуртский банк экономического развития, находящийся полностью под контролем государства и являющийся неистощимым источником финансирования казны, однако никак не отраженный на балансе государства.

Чем немецкие SPV лучше греческих и итальянских валютных свопов, неясно. На мой взгляд, даже хуже, потому что этот инструмент является визитной карточкой «Энрона», вошедшего в историю как самый безнравственный гешефтсмахер эпохи виртуальных финансов.

Другое немецкое ноу-хау — евробонды, эмитированные юрлицом целевого назначения Aries. В эти облигации немецкое правительство элегантно перепаковало российские долги на сумму в 20 миллиардов евро и сбросило их, тем самым, с баланса4.

Не отстают и французы: Erap, холдинговое подразделение ELF, чья активность была полностью заморожена до 2002 года. После этого французское правительство внесло специальные изменения в законодательство, которые позволили частной компании провести долговое финансирование в размере 10 млрд евро, направленное на спасение France Telecom. В результате этой SPV-схемы Париж блестяще поддержал бюджет в границах требований SGP.

Кульминацией тонких гешефтов «станового хребта» Евросоюза стал грандиозный скандал в ноябре 2003 года, когда Комитет финансового контроля Европы (Ecofin) принял историческое решение: не налагать штрафы на Францию и Германию, вопреки однозначным нарушениям этими странами нормативов SGP. Блестящей иллюстрацией оруэллианской мудрости («все животные равны, но некоторые все же равнее») стал штраф, наложенный Евросоюзом на Италию несколькими месяцами ранее за точно такие же нарушения.

Можно много рассуждать про «рыльца в пушку» и на тему «а судьи кто?», но факт остается фактом: зимой 2010 года Германия и Франция спустили всех собак на щуплую Грецию, обвинив ее в смертных грехах, в которых сами были неоднократно уличены. «Становой хребет» понять можно: младшие братья по Евросоюзу смотрят на Германию и Францию как на перманентную дойную корову, эдаких Чипа и Дейла, спешащих на помощь по первому зову увязших в долговом болоте непутевых утят. Германии и Франции подобная незавидная репутация изрядно надоела, поэтому они изо всех сил стараются максимально дискредитировать провинившихся членов ЕЭС и принудить их самостоятельно изыскивать выходы из кризиса.

Есть, однако, в травле Греции и еще одна — на мой взгляд, главная — составляющая. Это длинный нос нью-йоркского Goldman Sachs, торчащий практически из всех гешефтов Эллады. Именно это обстоятельство не может пережить Германия, финансовая элита которой давно уже точит зуб на инвестиционные банки Америки в целом, и на Goldman Sachs в частности.

Как давно? Думаю, с тех самых пор, как франкфуртский KfW попал на грандиозный «кидок», достойный Книги рекордов Гиннесса. 15 сентября 2008 года протеже немецкого правительства умудрился перевести в Lehman Brothers 300 млн евро за несколько часов до того, как бедолага объявил о банкротстве5. Читатель наверняка помнит, что Goldman Sachs был не самым последним на празднике распила Lehman Brothers...

А тут еще эти валютные свопы Голдмана, позволившие Греции столько лет дурачить Eurofin! Разве ж могла пережить такое унижение Ангела Меркель?! Оттого сегодня и гонобобят Элладу, которая сама по себе (без Голдмана!) со своим 13-м местом по объему ВВП способна была поднять волну разве что в «ближнем круге» — Албании да Македонии!

Примечания

1 «Убирать с глаз долой», «заставить улететь» (японск.) — финансовая схема, придуманная в 1992 году компанией Yamaichi, которая позволяет выводить убытки из баланса, распределяя их по инвестиционным портфелям подставных (либо специально созданных) клиентов. Различные вариации на тему тобаши использовались впоследствии как отдельными компаниями («Энрон»), так и государствами (от Италии до Греции).

2 Инвесторы обеспокоены Грецией (англ.). 

3 На момент написания статьи Евросоюз только-только потребовал от Goldman Sachs обнародовать подробности сделки 2001 года. Однако, судя по первому пресс-релизу инвестиционного банка, значимых пикантностей европейские политики будут дожидаться до второго пришествия.

4 Сделка была проведена как секьюритизация, а не государственное кредитование через облигации.

5 После этого за KfW закрепилось в прессе прозвище «Самого тупого немецкого банка».

Cole not dole1

Опубликовано в «Бизнес-журнале Онлайн», 01 Апреля 2010 года.

НА ТРЕТЬЕМ ГОДУ ГЛОБАЛЬНОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО КРИЗИСА В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ ВСЕ ВДРУГ ЗАГОВОРИЛИ О БЕЗРАБОТИЦЕ. МАССОВЫЙ ИНТЕРЕС К ЭТОЙ ТАБУИРОВАННОЙ ПРЕЖДЕ ТЕМЕ, БЕЗУСЛОВНО, СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ ОБ ОТРЕЗВЛЕНИИ ОБЩЕСТВА. ПУГАЕТ ЛИШЬ АБСОЛЮТНАЯ БЕСПОМОЩНОСТЬ ИНИЦИАТИВ АДМИНИСТРАЦИИ БАРАКА ОБАМЫ.

По чисто психологической причине безработицу никогда не поминают первой в ряду проблем, характеризующих экономический кризис. Дефицит бюджета, отсутствие свободных кредитов на рынке, сворачивание экспорта и импорта, падение уровня производства и производительности труда. И только затем — unemployment, безработица, стыдливо замыкающая череду неурядиц. Подоплека этого очевидна: она является не только ключевым фактором кризисного состояния общества, но и самым болезненным его проявлением. Именно страх перед безработицей, испытываемый едва ли не каждым членом общества (за исключением, разумеется, «небожителей», решивших свои материальные проблемы на уровне семейного клана пару веков назад), заставляет поминать ее скороговоркой, скрывать истинное положение дел за лукавыми цифрами либо фигурами умолчания, как это случается с хосписами, крематориями и бойнями.

На третьем году экономического кризиса в Соединенных Штатах безработица, явно перевалив за психологически выносимый предел, превратилась из табуированного некомильфо в религиозную мантру. Мантру эту, будто исцеляющую простым механическим повторением, выдает в эфир ежедневно, ежечасно, ежеминутно каждый мало-мальски активный политик, каждый журналист, каждый популярный телеведущий.

Концентрация внимания на ключевой проблеме экономического кризиса после шапкозакидательского десятилетия безусловно свидетельствует об отрезвлении общества. Пугает лишь беспомощность инициатив администрации Барака Обамы, направленных на борьбу с безработицей, и растерянность при их анализе, которую демонстрируют «независимые» эксперты и официальные правительственные комментаторы, допущенные до массовой трибуны федеральных СМИ.

Как следствие, создается печальная картина. Идет череда неэффективных, бездарно затратных инфляционных мер правительства, и единственное практическое назначение их — демонстрировать «бешеную активность» (чтобы потом оправдаться перед историей: «Мы не сидели сложа руки, а делали все, что было в наших силах!»). Это вызывает либо невнятный приободрёж в мейнстримных СМИ, либо апокалипсические пророчества о «Грядущей Хромой Лошади», цокот копыт которой уже раздается на соседней улице.

Истина, между тем, находится посередине. Администрация Барака Обамы и в самом деле проявляет чудеса эффективности, но… в рамках отведенной для нее парадигмы! Никакой свободы воли, конечно же, в действиях правительства мы не наблюдаем, равно как не наблюдаем и скоротечного коллапса — сценария развития событий на американском и мировом рынке, долгое время импонировавшего — чего уж греха таить! — и вашему покорному слуге.

Вместо коллапса мы становимся свидетелями внешне спокойного процесса разложения экономики. Процесса, вне малейшего сомнения, летального, вот только сроки «конца света» в эпоху единого информационного пространства (открывающего не виданные доселе просторы для манипуляции общественным сознанием), судя по всему, легко передвигаются в сторону неопределенного будущего.

Эти два постулата — неизбежность разрушения американской (и мировой) экономики в том виде, в каком она существует последние полвека, и легкость жонглирования сроками грядущей катастрофы — мы и попытаемся проанализировать на примере борьбы с безработицей, которую ведет с первых дней пребывания в офисе администрация Президента-Агнца.

* * *

По иронии судьбы, единое информационное пространство, позволяющее эффективно манипулировать общественным сознанием, сыграло злую шутку с американским истэблишментом, поскольку вывело на популярную орбиту теории, предназначенные разве что для потребления в закрытом профессиональном сообществе. Возьмем, к примеру, Статистику Теневого Правительства (Shadow Government Statistics, SGS) — портал аналитика Джона Уильямса, рассылающего всем желающим подписной лист, в котором со скрупулезной методичностью дезавуируются изъяны и уловки текущей правительственной статистики.

УЧЕТ ОТЧАЯВШИХСЯ НАЙТИ РАБОТУ БЫЛО РЕШЕНО ВЕСТИ В ТЕЧЕНИЕ ГОДА. ТЕХ, КТО НЕ ПЕРЕСТАВАЛ «ОТЧАИВАТЬСЯ», ВЫЧЕРКИВАЛИ ИЗ СПИСКОВ. И ЛЮДИ СТАНОВИЛИСЬ — НИКЕМ

Конек Уильямса — рейтинги безработицы, регулярно публикуемые Статистическим Управлением Министерства Труда США (Bureau Of Labor Statistics, BLS). Начнем с того, что цифра безработицы, находящаяся у всех на устах, а именно — 10,2% по последним данным — не имеет к реальности вообще никакого отношения. Дело даже не в том, что существуют альтернативные методы статистического подсчета, продвигаемые неофициальными источниками вроде SGS Уильямса. В недрах самого Статистического Управления скрывается показатель — так называемый U-6, — который регистрирует гораздо более объективную (и куда более пугающую!) картину безработицы в стране.

Качественное изменение объективных и прозрачных методик статистического учета трудовой занятости населения в США состоялось в годы правления Джона Кеннеди (непосредственного участия президента в неблаговидных псевдонаучных манипуляциях история не зафиксировала). Именно в начале 60-х было введено в обиход дьявольское понятие «discouraged worker», ставшее впоследствии главным козырем статистических подтасовок.

Discouraged worker — это человек, прекративший искать работу потому, что не в состоянии ее найти, либо потому, что утратил всякую на то надежду. Учет подобных «доходяг» вывели в отдельный показатель — т. н. U-4. И, соответственно, в главном показателе (U-3), цитируемом всеми СМИ и политиками, перестали учитывать.

В U-3 также не учитываются работники, вынужденно работающие по временному договору неполную неделю, а также те, кто «хотел бы работать, но по разным причинам не работает» (категория U-5). Все эти маргинальные группы объединили в категорию U-6, которая, как я уже сказал, фиксируется BLS, но широкой огласке не предается.

Для сравнения, общепринятая цифра безработицы в США (версия U–3) на начало 2010 года составляла 10,2%, зато по версии U-6 — уже 16,5%. Еще раз подчеркиваю: речь идет не об альтернативных оценках, а об официальных данных Статистического Управления!

Просветительская деятельность Джона Уильямса направлена, в первую очередь, на устранение еще одного «недоразумения», вкравшегося (по недомыслию ли?) в официальную статистику трудоустройства. В 1994 году администрация Билла Клинтона провернула вторую «статистическую революцию», введя ограничение на понятие «discouraged worker» — 12 месяцев. Иными словами: учет отчаявшихся ведется на протяжении всего одного года. Если после этого срока человек не одумался и не переставал «отчаиваться», его вычеркивали из списка U-6 и больше никак не учитывали.

Кем же становился такой затяжной «бездельник»?! Да никем! В списке трудоустроенных он, как вы сами догадываетесь, не значился. В списке безработных — тоже. Бедолага превращался (шутка аналитика Мартина Вайсса) в non-discouraged, non-unemployed non-person — неотчаявшегося, небезработного нечеловека!

Как тут не вспомнить незабвенное сталинское: «Нет человека — нет проблем!» Одна незадача: проблемы все-таки оставались. Нигде не учтенный discouraged worker со стажем отчаяния более одного года, как и раньше, сильно хотел есть, одеваться, обеспечивать семью и платить по ипотеке.

Именно эту вполне реальную публику включил Джон Уильямс в свой альтернативный показатель безработицы в США (т. н. SGS Alternate Unemployment Rate), учтя при этом и официальную статистику по категории U-6. И знаете, что получил? По состоянию на начало 2010 года уровень реальной безработицы в США достиг 22%!!! Для сравнения: в наихудший период Великой Депрессии этот показатель составлял 25%. Сравнение тем более оправдано, что в 30-е годы статистика хоть и не отличалась совершенством, но все же до столь лукавых манипуляций не опускалась. Именно показатель безработицы, по версии SGS, максимально приближен к тому, как учитывалось трудоустройство граждан в довоенные годы.

Согласитесь, 22% реальной безработицы — время бить во все колокола, а не прятаться за самообманом «худшего показателя безработицы за послевоенные годы», который тиражируется средствами массовой информации. Без малейшего сомнения, Соединенные Штаты пребывают не в рецессии, не в кризисе и не в стагнации, а в самой настоящей Великой Депрессии, обладающей потенциалом превзойти горький опыт 30-х годов по всем показателям.

Почему так? Потому что в 30-е администрация Рузвельта предпринимала жутко болезненные, однако же действенные шаги для противостояния экономической катастрофе. В то время как сегодня администрация Барака Обамы лишь продолжает губительный курс своих республиканских предшественников по камуфлированию реальности и временно латает дыры, внешне оттягивая, а по существу — приближая летальный исход всего устройства страны.

* * *

Посмотрим теперь меры Белого Дома для обуздания безработицы. Нужно признать, что арсенал средств, доступных государству для вмешательства в экономическую жизнь для корректировки трудоустройства граждан, весьма скуден. Львиная доля рабочих мест в США создается в частном малом и среднем бизнесе, так что госструктуры и крупный бизнес ответственны только за скромный кусок пирога.

По оценке Энн Ли, аналитика Wall Street Journal, крупный бизнес поставляет около 17 млн рабочих мест, тогда как малый и средний — 90 млн. При этом, по данным за август 2009 года, крупный бизнес лишился 60 тысяч рабочих мест, а малый и средний — 238 тысяч.

Такая динамика возникает по вышеозначенной причине: меры прямого воздействия государства распространяются только на большой бизнес (в первую очередь — по программе TARP2). Тогда как малый и средний бизнес довольствуется мерами опосредованными вроде стимуляционного пакета № 1, утвержденного Конгрессом по предложению администрации Обамы в феврале 2009 года (об этом пакете поговорим чуть позже).

В результате получается ситуация, когда малый и средний бизнес отдается целиком и полностью на откуп бизнесу крупному (в первую очередь — банковскому капиталу), однако последний не спешит поделиться полученными от государства субсидиями. Так, деньги TARP, которые предположительно должны были использоваться для возобновления массового кредитования малого и среднего бизнеса, были направлены банками в резервы на случай качественного ухудшения ситуации с неплатежами и дефолтами по ипотекам и производным от них ценным бумагам.

По данным Мередит Уитни (all Street Journal), малый бизнес в массе своей кредитуется не напрямую в банках, а через систему кредитных карт и небольших займов у региональных кредитодателей. За последние два года кредит, поступающий через банковские карточки, сократился на 1 трлн 250 млрд долларов. За тот же период 10% всех кредитных карт были отозваны у клиентов, а требования для получения новых на порядок ужесточились. В результате малый и средний бизнес пребывает на перманентном голодном пайке и массово самоликвидируется, оставляя за бортом армии безработных.

Как мы уже сказали, в феврале 2009 года был запущен стимуляционный пакет № 1 на общую сумму в 787 млрд долларов, которые, по обещаниям Барака Обамы, должны были удержать безработицу на уровне 8,5%, а также привести к созданию 3,5 млн новых рабочих мест в течение двух ближайших лет.

Год спустя мы можем подвести промежуточный итог усилиям администрации по обузданию безработицы: 10,2% (напоминаю, что речь идет о фиктивном и не отражающем реальное положение дел показателе U-3) и 3,4 млн новых безработных. А как же стимуляционный пакет? По самым оптимистичным оценкам, меры, предпринятые в рамках распила 787 млрд долларов, способствовали созданию от 600 тысяч до 1,1 млн новых рабочих мест.

Цифры эти — конечно же, пустые угадайки, поскольку не представляется ни малейшей возможности оценить, а тем более подсчитать реальные результаты вливаний капитала, в 9 случаях из 10 направленных на опосредованные проекты. Дело, однако, не в научной чистоте подсчетов, а в откровенной абсурдности этих цифр, на которую почему-то никто не обращает внимания в мейнстримной прессе. А всего-то нужно — задействовать знания по арифметике из начальной школы: поделите 787 млрд долларов стимуляционного пакета на 1,2 млн (самая оптимистичная оценка) новых рабочих мест, и получите 655 тысяч 833 доллара, затраченных на создание каждой новой синекуры!

Я понимаю, что утрирую, и большая часть программ, включенных в стимуляционный пакет, не направлена напрямую на создание новых рабочих мест в ближнесрочной перспективе: субсидирование медицинского страхования безработных, пособия по безработице, общественные работы, ремонт автомагистралей и восстановление муниципальной инфраструктуры и прочее, и прочее.

В 30-Е ГОДЫ АДМИНИСТРАЦИЯ РУЗВЕЛЬТА ПРЕДПРИНИМАЛА БОЛЕЗНЕННЫЕ, НО ДЕЙСТВЕННЫЕ ШАГИ. ТЕМ ВРЕМЕНЕМ КОМАНДА БАРАКА ОБАМЫ ЛИШЬ ЛАТАЕТ ДЫРЫ

Все эти детали, однако, не меняют сути мер государственного воздействия, которая остается неизменной: сокращение безработицы по мере сил и возможностей. Согласитесь, 655 тысяч долларов пусть и непрямых трат на создание одной синекуры бетономешальщика или медсестры, мягко говоря, не впечатляют. Россиянам же, умудренным богатым опытом государственного цинизма, эта цифра вообще навевает мысли о грамотном распиле общенародных бабок.

Можно предположить, что провал первого стимуляционного пакета, запущенного администрацией Обамы, вызван именно неверным распределением акцентов. Нет, чтобы финансировать программы, призванные напрямую поддержать малый и средний бизнес — этот костяк экономического благополучия широких народных масс (в отличие от бизнеса крупного, обеспечивающего безбедное существование 1–2% населения, к тому же еще и не американского). Основные усилия направлены на государственный сектор, общественные работы и открытие рабочих мест в кормушках, традиционно не создающих никакого общественно полезного продукта.

На осознание того, что стимуляционный пакет не действует, у Обамы ушло ровно полгода. С середины осени 2009-го демократы дружно заговорили о необходимости срочно запустить в жизнь пакет № 2. Думаете, деньги пойдут на поддержание малого и среднего бизнеса? Sancta simplicitas! Акцент по-прежнему сохранится на общественно-государственном секторе и на создании новых рабочих мест в области энергетики. По всем признакам, размер пакета Stimulus v.2.0 обещает переплюнуть 787 млрд из Stimulus v.1.0. Тем более, неугомонная Нэнси Пелоси (спикер Палаты представителей) уже нашла источник дополнительного финансирования — деньги TARP, которые в конце 2009-го банки вернули государству!

3 декабря 2009 года под эгидой Белого Дома прошел Форум по трудоустройству и экономическому росту (Jobs and Economic Growth Forum), и он, по словам самого Обамы, открыл много нового по части борьбы с безработицей. Например, важность «экологически чистой энергетики» (green energy), без которой, как оказалось, жизнь не жизнь. Не случайно это направление уже застолбило себе почетное место во втором стимуляционном пакете, торги вокруг которого полным ходом идут в Конгрессе и Сенате.

По мнению неангажированных аналитиков, Stimilus v.2.0 вобьет последний гвоздь в гроб американской экономики, раздув годовой дефицит бюджета за пределы терпения, а оно не безгранично даже у китайцев с японцами. Тем более что речь во втором пакете опять идет о чем угодно, только не о том, что нужно.

Просто поразительно — хрестоматийные меры для стимулирования малого и среднего бизнеса пребывают на слуху у каждого, однако законодательные инициативы администрации упорно обходят их стороной:

• Payroll Tax Holiday — мораторий на выплату налогов по медицинскому страхованию и социальной безопасности для компаний, нанимающих новых работников;

• Job Sharing — программа поддержки работодателей, которая позволит не увольнять сотрудников, а переводить их на укороченные часы работы с сохранением зарплаты за счет государственного субсидирования;

• Small-business Loan Guarantee — повышение государственной гарантии по кредитам малому бизнесу, выданным региональными банками до 95%;

• Employer Subsidies — частичная компенсация государством труда каждого нового работника, нанятого малым и средним бизнесом. Предлагается схема: 25% в первый год найма, 15% — во второй.

Это — лишь вершина айсберга предложений, поступающих в администрацию от независимых аналитиков. А есть еще налоговые каникулы на закупку нового оборудования, прямые кредиты малому бизнесу и много другого и всякого, активно применяемого, скажем, в Германии, Франции и Великобритании. Но только не в США. В США проталкивают синекуры общественного сектора и green energy.

Почему же это происходит? Да потому, что все участники политического карнавала в США — будь то ослики или слоники — находятся в тотальной зависимости от крупного банковского капитала. И оттого все политики, прямо или косвенно, представляют интересы крупных банков, оттягивающих на себя львиную долю правительственных льгот и создающих при этом минимум рабочих мест. В подобной ситуации интересы малого и среднего бизнеса будут защищаться маргинально и по остаточному признаку.

Что делать? Менять политическую элиту! На кого? А не на кого! В этом-то и заключена основная трагедия современного американского общества.

Что дальше? То, что и предсказывалось трезвыми головами и пять лет, и три, и год назад — полнейшее крушение империи, крах экономики, отказ от доллара как системообразующей мировой валюты, ликвидация Федерального резерва и перемещение центров экономического притяжения в Юго-Восточную Азию — в первую очередь, в Китай и Индию. Будем также надеяться, что — и в Россию с Бразилией.

Судя по всему, БРИК — это имя Будущего!

Примечания

1 «Уголь, а не пособие по безработице» (англ.) — в начале 80-х годов XX века боевой лозунг шахтеров Йоркшира (северная Англия), который, увы, не уберег от ликвидации убыточную угледобывающую отрасль. Сегодня Великобритания закупает дешевый уголь в Польше. 

2 Troubled Asset Relief Program (TARP) — Программа освобождения американских банков от проблемных активов.

3D-ЕЦ

«Дома у нас печальны — юность любит радость».

А.С. Пушкин. «Пир во время чумы»

Опубликовано в «Бизнес-журнале Онлайн», 30 апреля 2010 года.

В конце 2009 года в мире развлечений стряслась революция. Не знаю даже, с чем можно сравнить массовое паломничество народонаселения всех стран и континентов на фильм Джеймса Кэмерона «Аватар»: разве что с умопомрачением московской публики во время одноразового показа «Novecento» Бернардо Бертолуччи на Московском международном фестивале в конце 70-х.

Чего уж там: попасть в кинотеатр 3D IMAX на просмотр дивного кинематографического аттракциона Джеймса Кэмерона мне с сыном удалось лишь в середине января. Сходили и не пожалели: «Аватар» — незабываемое зрелище и уникальное эстетическое переживание, которое невозможно омрачить никакими недоразумениями вроде вручения Оскара бездарной политагитке «Повелитель бури».

Успех в коммерческом кинематографе, как известно, измеряется кошельком, и в этом отношении у «Аватара» нет конкурентов даже в истории: лента с бюджетом в 230 миллионов долларов за неполные четыре месяца собрала 2 миллиарда 700 миллионов! Осознать масштаб можно лишь в сравнении: могучая индийская киноиндустрия (Болливуд) снимает в год более 1 000 фильмов с суммарными сборами около полутора миллиардов долларов. Чуть больше половинки одного «Аватара»!

На поверку феномен «Аватара» гораздо сложнее, чем кажется в первом приближении. Вроде бы — вот оно, лежит на поверхности: трехмерный кинематограф, рождение новой эпохи, уникальные спецэффекты! Нестыковка, однако, заметна уже при беглом ознакомлении с историей 3D. Оказывается, эффект трехмерного изображения открыли — не поверите! — в 1844 году, а первый публичный просмотр трехмерного фильма состоялся в 1922-м! В 1935-м уже отсняли цветной «трехразмерник».

Первый полнометражный советский 3D фильм вышел сразу после войны («Робинзон Крузо», 1946 год), а на момент запуска «Аватара» в мировой копилке числилось как минимум 300 кинолент с объемной картинкой. Пикантности в сказку о «революционной технологии» добавляет еще и то обстоятельство, что 99% фильмов 3D относятся к так называемой категории B-Movies, то есть бюджетных поделок, для которых курьезная в технологическом отношении картинка служит палочкой-выручалочкой от убожества кастинга и сюжета.

Я не случайно акцентировал внимание на отвязке феномена «Аватара» от чисто технологического аспекта 3D. Дело в том, что кассовый успех фильма Кэмерона явился главным катализатором темы нашего сегодняшнего исследования — «революции трехмерного телевидения», о которой дружно и громогласно заявили производители бытовой электроники, создатели мультимедийного контента и владельцы кабельных каналов на международной выставке Consumer Electronics Show (CES), прошедшей в Лас-Вегасе в январе 2010 года.

Все бы ничего, но лозунгом прокламированной революции выступает именно технология 3D, которая, якобы, обеспечила успех «Аватару». Ход рассуждения дурашлив до неприличия: фильм Кэмерона сорвал головокружительную кассу потому, что народные массы созрели для технологии 3D! Раньше, типа, массы все никак не созревали, а теперь вот выспели. Поэтому срочно нужно переводить телевещание с High Definition на 3D!

В 70-Е ГОДЫ ТЕЛЕВИДЕНИЕ УЖЕ ПЫТАЛОСЬ ЗАИГРЫВАТЬ С КЛАССИЧЕСКИМ 3D, ПРЕДЛОЖИВ ЗРИТЕЛЯМ КРАСНО-СИНИЕ ОЧКИ. ОДНАКО ЭКСПЕРИМЕНТ ОБЕРНУЛСЯ ПОЛНЕЙШИМ ПРОВАЛОМ

Заподозрить гигантскую телевизионную индустрию в наивности было бы непростительным самодовольством. Нисколько не сомневаюсь, что аналитики сразу догадались о подлинной причине беспрецедентной популярности «Аватара». Однако сочли выгодным все же разыграть технологическую карту (3D) и заявить о наступлении новой эпохи, которая никуда не наступала и в обозримом будущем вряд ли наступит. Собственно, этими двумя вопросами — «тайной» «Аватара» и реальными мотивами телеиндустрии — мы сейчас и займемся.

Сама по себе «революция трехмерного телевидения» 2010 года не менее загадочна, чем ее буревестник — фильм «Аватар». Обывательское ощущение, будто 3D TV свалилось как снег на голову в январе 2010 года, обманчиво. По меньшей мере потому, что плазменные экраны и жидкокристаллические мониторы нового поколения, украшавшие на CES павильоны Panasonic, Sony, Samsung, Toshiba и LG, нужно было заблаговременно спроектировать и собрать. А значит, революцию «готовили» задолго до того, как «Аватар» потряс воображение нечеловеческими сборами.

Дальше — больше. Все помнят о чудовищных «войнах стандартов», которые терроризировали потребителей на всем протяжении истории новейшей электроники: VHS против Betamax, DVD-Audio против Super Audio CD, Blu-Ray против HD DVD. Стандарты телевидения высокой четкости утверждались шесть лет (с 2002–го по 2008 годы). В «революции 3D TV» консенсус заинтересованных сторон был достигнут за 18 месяцев! К декабрю 2009 года представители 80 компаний, так или иначе связанных с трехмерным телевидением, нашли общий язык по всем задействованным стандартам (расширение Multiview Video Coding для формата MPEG-4 AVC, HDMI 1.4, упаковывающий изображения, предназначенные для левого и правого глаза, в единый кадр с удвоенной частотой и т. п.).

Внешне образцовое единомыслие мотивировано благородно — заботой о потребителе: отныне бедолаги могут смело покупать 3D-телевизор любого производителя, не опасаясь оказаться на обочине из-за непредвиденного изменения приоритетов технологического мейнстрима. Однако с каких это пор «Сони» стала печься об уровне продаж «Самсунга»? Столь вопиющее нарушение логики частного предпринимательства возможно лишь перед лицом общего неприятеля. Единого врага, грозящего перебить не успевших объединиться участников рынка поодиночке.

Кто этот враг? Казалось бы — вопрос риторический: жесточайший мировой экономический кризис, куда ж без него, родимого! А вот и не угадали! Продажи телевизоров в Соединенных Штатах в прошлом году резко пошли вверх. Так, компания Vizio, лидирующая в категории LCD небольших размеров (19–32 дюйма), реализовала 5,9 млн гаджетов, что в сравнении с продажами 2008 года (3 млн) дает 92-процентный рост! Toshiba, прозевавшая в свое время смену поколений (от ЭЛТ к жидким кристаллам), также возродилась на гребне мирового кризиса: продажи телевизоров компании выросли в 2009 году на 81 (!) процент. Не менее выдающиеся достижения продемонстрировали Samsung и LG — мировые лидеры продаж, обошедшие еще вчера казавшихся не догоняемыми японцев (Sony и Panasonic).

Выходит, толчком к объединению конкурентов накануне «революции трехмерного телевидения» стал отнюдь не кризис. Что тогда? Неужто и вправду забота о потребителях? Хочется верить, но не получается. Реальная причина добровольного и скоростного отказа от «войны стандартов» заключена в амбициозности поставленных задач. Вернее, в дьявольской сложности воплощения замысла: заставить потребителей перейти от телевидения высокой четкости к телевидению трехмерному.

Без этого перехода революция не удастся: для трехмерного изображения необходимы новый телевизор, новый проигрыватель Blu-ray дисков плюс специальные очки, без которых ничего смотреть не получится.

Очки, кстати, это особый разговор, горячо любимый скептиками. Не вдаваясь в технологические детали, отмечу лишь, что красно-синим картонным недоразумением, знакомым по кинотеатрам детства, в 3D TV не отделаться. Нынешняя специфика трехмерного телевещания такова, что на экран выводятся не обе проекции изображения (под правый и левый глаз) одновременно, которые затем можно «развести» с помощью различных видов поляризации, а попеременно: картинка для правого глаза, картинка для левого глаза, для правого, для левого — и так далее, с частотой вплоть до 800 раз в секунду. Чтобы в очередной раз обмануть человеческий мозг и заставить его поверить в «объемную картинку», требуются громоздкие дуры — те самые goggles, высокотехнологичные очки, накладывающие попеременно шторки то на левый, то на правый глаз, опять же — с бешеной частотой.

Нет смысла расстраивать читателей рассказами о том, как у половины людей после просмотра 3D-телевидения в крутых очках болит и кружится голова (другую половину тошнит), потому как в ближайшее время альтернатив очкам не предвидится. «Безочковые» 3D-технологии требуют для просмотра соблюдения жесткой дистанции и специальной посадки в центре проекции («шаг вправо, шаг влево карается переходом в мутную картинку»). К тому же промышленная реализация 3D TV без очков отделена от нас как минимум пятью годами.

Однако главный враг победоносного шествия «трехмерной телевизионной революции» — не технологические неудобства, а людская инерция. Как известно, переход от стандартного телевидения к высокой четкости растянулся в Соединенных Штатах на 10 лет. И хотя сегодня HD TV справедливо считается мейнстримом (опять же — только в США), телевизоры высокой четкости установлены лишь в половинеамериканских домов! За десять-то лет! Немаловажная деталь: большая часть плазм и жидкокристаллических панелей была приобретена населением в последние три года.

Каким образом индустрия собирается уговорить потребителя забросить на чердак свой новенький HDTV Panasonic ради покупки другого Panasonic, но только 3D? Первым делом производители отказались от «войны стандартов», а сегодня еще и резко снизили цены на устройства нового поколения. Начало продаж телевизоров 3D от Samsung в марте 2010 года подтверждает обещания: новую технику отдают по цене, приближенной к верхней линейке HD TV.

Но этого недостаточно для мало-мальски массового перехода на новую технологию, без которого все разговоры о «революции» лишены смысла. Требуется особый импульс, исходящий от потребителя. Ожидать подобного импульса непосредственно от 3D-технологии не приходится: в кинематографе трехмерность изображения существует скоро уже столетие и ассоциируется неизменно с цирковым аттракционом. Что касается телевидения, то оно уже пыталось заигрывать с классическим 3D (с красно-синими очками) в 70-е годы, однако эксперимент обернулся полнейшим провалом. На что же тогда делается ставка в объявленной трехмерной революции?

Здесь мы вплотную подходим к «тайне» «Аватара». Помните дурашливую гипотезу о том, что фильм Кэмерона сорвал головокружительную кассу потому, что народные массы созрели для 3D? На самом деле не такая уж она и дурашливая. Стоит слегка подправить фразу, как дверца нарисованного очага в каморке папы Карло отворится. Правильно фраза звучит так: «Народные массы поверили в виртуальную реальность, представленную на экране в виде 3D!»

Пока 3D использовалось в ужастиках типа «Челюсти», «Пятница 13, часть III» и «Паразиты», технология не выходила за рамки циркового аттракциона. Народ на просмотрах лихо взвизгивал в нужные моменты, хлопал себя по ляжкам от умиления и... проходил мимо. А Джеймс Кэмерон, задействовав самые современные цифровые технологии, поднял 3D до уровня новой псевдореальности! Планета Пандора — это не аттракцион и не удачный сюжетный ход, а параллельная реальность, чье правдоподобие оказалось достаточным для того, чтобы народные массы в нее поверили! «Аватар» родил человечеству качественно новую стадию эскейпизма — самого вожделенного, перспективного и кассового наркотика XXI века!

Мир давно уже приглядывается к виртуальной реальности, примеривая ее на себя в качестве возможного места ухода из ненавистной повседневности. Едва ли не первым развлечением в Интернете середины 90-х годов стали MUD’ы (Multi User Dangeons) — текстовые прототипы современных MMRPG, многопользовательских ролевых стратегий. Вспомните, сколько сотен часов вы провели в «Цивилизации» Сида Майерса, созидая собственную виртуальную реальность!

А массовые помешательства на почве Средиземья, эльфов, окров, гоблинов и прочей толкиенистики? Все это — не что иное, как желание человека постиндустриального общества с головой погрузиться в виртуальную реальность, чтобы забыть об ужасах бессмысленного и бездуховного существования в рамках парадигмы консьюмеризма.

Феноменальный успех «Аватара» вызван не технологией 3D, а уникальным совпадением импульсов и моментов. Почему невозможно оторвать взор от трехмерной картинки на экране? Не оттого, что картинка трехмерная, а потому, что виртуальный мир Кэмерона, во-первых, бесконечно прекрасен и желанен, а во-вторых, достаточно реалистичен, чтобы на три часа забыть о действительности.

Наконец, главное: премьера «Аватара» пришлась на кульминационный момент мирового экономического кризиса, в котором отрыв отражения от реальности достиг невиданной точки лицемерия. Американский (да и любой другой) обыватель читает газеты, смотрит телевизор и отовсюду слышит о том, как ситуация в мире улучшается не по дням, а по часам. Затем обыватель выключает телевизор, складывает газету и озирается по сторонам. И что же он видит? Мягко говоря, апокалипсис: реальная безработица приближается к 25%, стагнация производства смотрится уже как ликвидация, а главное — ни малейших личных перспектив и надежды на будущее. В подобных обстоятельствах эскейпизм, который и без того уже является главной радостью в жизни миллионов простых людей, утраивается в силе. Желание уйти в виртуальность становится неодолимым.

Обратили, кстати, внимание на 3D-блокбастер, обладающий сегодня всеми шансами побить кассовые сборы «Аватара»? «Алиса в Стране Чудес» Тима Бертона. Все кинокритики отмечают, что с чисто технической точки зрения «уровень и качество трехмерности» не идет ни в какое сравнение с фильмом Кэмерона. Зато какой заряд эскейпизма! Какая волшебная параллельная реальность!

Короче говоря, телевизионная индустрия, пытаясь в беспрецедентно авральные сроки провести свою трехмерную революцию, делает ставку не на чистую технологию 3D, а на могучую тягу обывателя к сублимационному эскейпизму.

Скептики возражают: выбросить на рынок телевизоры недостаточно, нужно еще и заполнить эфир специфическим контентом. А 3D, как известно, технология не только дорогая, но и трудоемкая, требующая специального съемочного оборудования, специального монтажа, специальных трансляционных каналов. И вообще, продолжают скептики, что мы будем смотреть в трехмерном домашнем ящике? Новости CNN? Фильмы 40-х годов, переделанные в 3D? Шоу Опры, сериалы про Древний Рим или кривляния Коннона О’Брайена?

Святая наивность! Успокойтесь, мы не будем смотреть по телевизору нового поколения сводки новостей. Мы будем смотреть новую виртуальную реальность. Ту самую, в которую хочется погрузиться с головой, чтобы забыть к чертовой матери про реальность истинную. Опять про планету Пандору, что ли? Ну почему обязательно про планету? Мыслите шире, господа, берите пример с телевизионной индустрии, которая точно знает, чего хочет добиться. Достаточно взять ЛЮБУЮ форму привлекательной параллельной реальности и превратить ее с помощью 3D в идеальное прибежище эскейпизма. Знаете, на что будет делаться акцент в трехмерном телевидении, по крайней мере, в ближайшей временной перспективе? На спорт!

Популярнейший канал ESPN заявил, что 11 июня 2010 года начнется вещание самостоятельного спортивного 3D-канала. Вещание это начнется с прямых трехмерных трансляций чемпионата мира по футболу. Затем к эфиру добавят матчи НБЛ и НФЛ. Телевизионщики обещают, что специально установленные камеры позволят игроку, пробивающему пенальти, метить не под перекладину ворот, а аккурат в переносицу телезрителя — в то самое место, где расположен ультрафиолетовый датчик трехмерных «гогглов»! Думаете, найдется любитель спорта, способный устоять перед соблазном подобного погружения в заменяющую реальность? «Уверен, что 90 процентов мужчин в нашей стране скорее умрут, чем откажут себе в удовольствии погрузиться в реальность финального матча, Супербоула, с помощью трехмерного телевидения», — уверенно заявляет Риддхи Патель, аналитик iSuppli, самого авторитетного в мире консультационного агентства в области бытовой электроники.

Так что не будем принижать интеллектуальные способности наших промышленников и попрекать их недостатком контента. Был бы спрос, а контент непременно найдется. Спрос же, как мы показали выше, есть и — главное! — он реализован на концептуальном уровне: обыватель мечтает уйти из реальности — это раз, 3D прекрасно справляется с фактором правдоподобия — это два. Доказательство? 3 миллиарда долларов, перекочевавших из народных кошельков в карман продюсеров «Аватара»!

Кроме спорта, в авангарде контента для 3D-революции числятся такие традиционные формы «параллелизации» реальности как мультипликация и компьютерные игры. Студия DreamWorks и Pixar (Disney) уже заявили, что не только переводят собственную будущую продукцию в 3D, но и конвертируют в трехмерную картинку все ранее созданное. Sony анонсировала поддержку 3D-режима в своей консоли Playstation 3 уже в одной из ближайших прошивок. Представляете, сколько миллионов фанатов-геймеров пожелает погрузиться в свои шутеры с помощью 3D-телевизоров, обеспечивающих более правдоподобную форму эскейпизма? Неужели вы думаете, что в подобной ситуации головокружение от «гогглов» способно кого-то остановить? Вот еще! Если уж даже игла, заимствованная из вены товарища, мало кого останавливает, что говорить о каких-то мельтешащих шорах!

Наконец, последний аргумент скептиков, не верящих в успех «трехмерной ТВ-революции»: у населения нет денег! Мол, кризис и все такое. Так что не до жиру — быть бы живу. И снова — святая наивность! Речь ведь не об очередной технической революции, и предпочтение 3D отнюдь не аналогично предпочтению телевидения высокой точности перед стандартом. Речь идет об эскейпизме — наркотике XXI века! 3D дает обывателю вожделенную сублимацию, поэтому рассуждения о цене наивны. Перефразируя классика ленинизма, скажу: «Нет такого преступления, на которое бы не пошел наркоман ради поддержания своей зависимости!»

Можете не сомневаться: вот запустит в апреле постоянный 3D-канал British Sky Broadcasting, снесет летом башку трехмерным футболом ESPN, затуманит взоры ближе к осени 24-часовой трехмерный эфир консорциума IMAX, Sony и Discovery, так тут же и подымутся миллионные полчища душ, жаждущих поскорее уколоться и забыться. Подымутся и сметут в одночасье с полок супермаркетов все 3D-телевизоры!

В поле воин один

Опубликовано в «Бизнес-журнале Онлайн», 12 мая 2010 года.

В феврале 2010 года журнал «Fortune» обнародовал свой знаменитый рейтинг «100 лучших работодателей», во главе которого оказалась совершенно не известная обывателю компания SAS. Первое, что пришло в голову: «Неужто те самые популярные меж бизнесменов−соотечественников Скандинавские Авиалинии (тоже SAS)»? Однако быстро одумался: «С каких это пор работа, сопряженная со стрессами и суетой, стала комфортной? Наверняка однофамилец».

И не ошибся: SAS оказалась американской компанией, которая занимается разработкой и продажей компьютерного программного обеспечения. Сходу возникли другие вопросы: «Каким образом представитель отрасли, находящейся в глубочайшем экономическом застое (наряду, впрочем, с большинством остальных секторов рынка), умудряется создавать условия, не просто благоприятные, а прямо−таки исключительные для трудоустройства граждан в стране, негласная безработица в которой приближается к страшной цифре в 25 процентов?»

Взгляните на коллег SAS по ремеслу: Adobe и Microsoft, некогда привлекавшие своими бонусами и опционами, в условиях кризиса вынуждены сокращать штаты, урезать зарплату и в печальной беспомощности взирать, как скукоживаются из месяца в месяц биржевые достижения их «горячих» акций. Что не преминуло отразиться на положении этих некогда культовых компаний в списке «Fortune»: скромные 42 и 51 места соответственно.

Что же это за рыба−кит такая невероятная, что умудряется гордо плыть против течения? Поверит ли читатель: углубившись в изучение лучшего работодателя Америки, я обнаружил не просто очередную интересную фирму, а... подлинное чудо! Чудо настолько разительное и уникальное, что впору говорить о выдающемся достижении корпоративной Америки во все времена существования этой страны. Скажу больше: личность создателя SAS — доктора Джеймса Гуднайта — произвела на меня впечатление, сопоставимое разве что с Эндрю Карнеги1. Полагаю, не на меня одного: Гарвардская школа бизнеса причислила Джеймса Гуднайта к лику «Самых выдающихся предпринимателей Америки ХХ века», а эталонный журнал «Inc.» назвал отца SAS в числе «25 антрепренеров, вызывающих восхищение» нации.

Что и говорить: блестящие достижения — и компании, и ее руководителя. Полагаю, читателям будет не только интересно, но и полезно познакомиться с SAS и Джеймсом Гуднайтом поближе — в первую очередь на предмет «Чужих уроков», причем уроков чистейшей пробы. Согласитесь, в наше время, лишенное позитива по определению, подобные примеры ценятся на вес золота.

SAS — ЧАСТНАЯ КОМПАНИЯ. ЭТО ЗНАЧИТ, НИКАКИХ КОТИРОВОК, КАПРИЗОВ ФОНДОВОГО РЫНКА, А ГЛАВНОЕ — НИКАКОГО ДАВЛЕНИЯ СО СТОРОНЫ АРМИИ ИНВЕСТОРОВ

Знакомство начнем, как и полагается, с официальной визитной карточки: SAS — не рядовой производитель программного обеспечения, а крупнейший в мире. Не пугайтесь — в этой фразе нет подвоха: речь идет о частном бизнесе (гиганты вроде Oracle и Microsoft с незапамятных времен являются компаниями публичными).

В самом деле: SAS целиком частная компания, принадлежащая на две трети Джеймсу Гуднайту и на одну треть — Джону Соллу. А это значит, никаких биржевых котировок, никаких капризов фондового рынка, а главное — никакого давления на руководство компании со стороны бездушной армии инвесторов. Забегая вперед, скажу, что в частном статусе SAS кроется едва ли не половина феноменального успеха компании.

Отчетность SAS под стать титулу: 45 тысяч постоянных клиентов, в основном из числа правительственных структур, финансовых учреждений и университетов (программное обеспечение SAS используется 92 компаниями из первой сотни, входящей в список 2009 года FORTUNE Global 500); 11 тысяч сотрудников в 400 офисах, расположенных в 119 странах мира2; доход 2009 года — 2 млрд 310 млн долларов.

Последняя цифра, хоть и солидна в абсолютном выражении, никоим образом не передает деловую уникальность компании Джеймса Гуднайта. Зато приведенный график заставит аплодировать даже самого безнадежного скептика. Перед нами доходность компании SAS за весь период ее существования. Признаюсь, вообще не могу припомнить, когда бы видел нечто подобное: 34 года не просто доходности, а непрерывного роста!

Впрочем, никакие финансовые достижения SAS не идут в сравнение с репутацией, которую компания сни− скала в социальной сфере. Первое место в списке «100 лучших работодателей» — лишь кульминация общественного  признания. Собственно, в самом рейтинге «Fortune» SAS представлена на протяжении послед− них 13 лет, причем неизменно в первой десятке. В список лучших работодателей SAS регулярно попадала в Финляндии, Португалии, Китае, Бельгии, Германии, Канаде, Австралии и Мексике — обстоятельство, свидетельствующее о высоком стандарте, воплощенном компанией не только на родине, но и повсеместно в своих филиалах и подразделениях.

Не менее триумфальны и достижения SAS в профессиональной области. Компания занимается разработкой аналитического программного обеспечения для бизнеса, внешне схожего с системами ERP (Enterprise Resource Planning System — системы планирования ресурсов предприятия). Однако у частной американской компании не было бы ни малейшего шанса выжить в борьбе с такими гигантами, как немецкий SAP, если бы не «фирменный конёк», который выделяет SAS из общей массы конкурентов и заставляет ведущие банки и страховые компании выстраиваться в длинную очередь желающих заполучить последние разработки Джеймса Гуднайта.

«Фирменный конёк» SAS называется forecasting — термин не просто передающий идею прогнозирования, но переносящий весь акцент корпоративной аналитики из прошлого в будущее. Классические системы ERP в массе своей представляют аппаратно−программные средства для сбора информации, ее архивирования, добычи или «раскопок» данных и последующей визуализации отчетности в виде традиционных графиков, таблиц и проч.

Подразумевается, что эти графики и таблицы лягут на стол руководящего работника (или целого отдела аналитиков), которым надлежит включить всю мощь своего воображения и интеллекта, чтобы проанализировать полученную отчетность и спроецировать данные на будущее. Для SAS подобная парадигма — вчерашний день: «Почти все крупные компании в мире задействовали у себя ту или иную систему ERP, после чего обнаружили, что не могут извлечь из нее никакой полезной информации. Их взгляды обращены в прошлое. Они просто не могут предвидеть будущее, не могут предсказать тренды. Стратегия SAP, ориентированная на архивацию данных (data warehouse strategy), обернулась полным фиаско. SAP просто обязана обратить свои взоры в будущее и заняться аналитическим рынком. Рано или поздно все двинутся в этом направлении. У ERP нет будущего. Это конченый бизнес», — дает дружескую рекомендацию конкурентам Джеймс Гуднайт.

Расслабленную тональность хозяина SAS можно понять: пока конкуренты только созревают для переноса акцентов с аккумуляции данных на прогнозирование, его компания десятилетиями нарабатывала уникальные ноу−хау в области полноценного бизнес−форкастинга. Программные комплексы SAS позволяют не бессмысленно складировать информацию для отчетности, а обрабатывать ее таким образом, чтобы предсказывать именно будущее. Диапазон этих предсказаний поистине безграничен: банки получают информацию о потенциальных неплательщиках процентов по кредитам; государственные структуры и военные ведомства узнают о местах возможной утечки информации; страховые компании выявляют подложные страховые случаи; розничные торговцы определяют перспективные места для новых точек сбыта и корректируют ассортимент с учетом перспектив реализации конкретных товаров в конкретных регионах.

Технологический «фирменный конёк» SAS венчает не менее фирменная система оплаты: компания пере− дает свое программное обеспечение в лизинг сроком на один год. Через год — продление подписки, независимо от того, пожелает ли клиент перейти на обновленные версии программ или останется на проверенной и уже зарекомендовавшей себя платформе.

Впрочем, вопрос рекомендации новых продуктов SAS давно не актуален: «Мы никогда не анонсируем заблаговременно дату поставок наших продуктов, если точно не знаем сроков завершения всех работ. Изо дня в день в отделе тестирования мы вычищаем «баги» и делаем это до тех пор, пока количество вновь обнаруженных ошибок не снижается практически до нуля. Только после этого наши продукты попадают к нашим клиентам», — делится технологическими секретами Джеймс Гуднайт, не забывая по ходу интервью шутливо пройтись по адресу печально известной практики Microsoft и Oracle.

И все же в «чудесах» SAS прослеживается отчетливая иерархия: и финансовые достижения компании, и качество ее продуктов, и безупречная общественная репутация — все это не более чем следствие уникальной «корпоративной культуры», сложившейся в компании Джеймса Гуднайта. Эта культура целиком и полностью вытекает из представления хозяина SAS об иерархии ценностей: «Ключ к успеху бизнеса — в инновациях, которые, в свою очередь, рождаются креативностью. Креативность особенно важна для SAS, поскольку программное обеспечение — чистый продукт человеческого разума. Каждый вечер 95 процентов всех активов моей компании разъезжаются на машинах по домам. Моя задача — создать такие условия труда, чтобы на следующее утро у всех этих людей возникло желание вернуться обратно. Креативность, которую они приносят в компанию, создает конку− рентное преимущество SAS».

Два главных источника расходов SAS: НИОКР и затраты на создание беспрецедентных условий труда для сотрудников. В 2009 году компания израсходовала на научно−исследовательские разработки невообразимую сумму — 23% доходов (530 млн долларов!). Это тем более удивительно, что речь идет о частной компании, в которой, если верить классической политэкономии, интересы собственников доминируют в обязательном порядке над любыми остальными. А какие интересы, кроме личного обогащения, могут быть у капиталиста (опять же — если верить Карлу Марксу)?

Биография компании Джеймса Гуднайта — форменное издевательство над стереотипами. В 2000 году, когда в Америке буйным цветом цвело «доткомовское безумие», эмиссары венчурных банков обивали пороги SAS денно и нощно: «Go Public, Go Public, Go Public!» — словно завороженные, твердили финансисты и эксперты в сфере ИТ. «Без выхода на биржу SAS обречена на прозябание», — единодушный лейтмотив рыночных аналитиков того времени.

В 2002 году Джеймс Гуднайт опросил сотрудников SAS на предмет превращения компании в публичную. 87% высказались против. И это в период, когда их коллеги по ремеслу срывали миллионнодолларовые бонусы на опционах своих работодателей!

По мнению аналитиков, если бы Джеймс Гуднайт вывел SAS на биржу в самом начале нашего века, то, с учетом его 70−процентной доли и запредельно положительного образа компании, полученные от IPO инвесторские авансы поставили бы Гуднайта в один ряд с Биллом Гейтсом и Уорреном Баффетом. Гуднайт отказался от go public так же, как это сделали и сотрудники его компании.

Причина отказа очевидна: вместе с инвестициями в SAS пришел бы и диктат анонимного инвестора, которого, как известно, ничего, кроме роста акций компании, не интересует. А рост этот, как мы все понимаем, достигается в первую очередь за счет сокращения расходов. И тогда — прощай, 25−процентные инвестиции в НИОКР, прощай, уникальная система социальных благ, которая превращает каждодневную работу сотрудников компании в праздник творческой самореализации.

В 2002 году SAS приняла однозначное решение не выходить на биржу ни при каких обстоятельствах. Джеймс Гуднайт словно в воду глядел: доткомовский пузырь с треском лопнул, индустрия ИТ погрузилась в мрачный застой, а тысячи специалистов высшего класса оказались на улице. Тут−то и наступил звездный час SAS: на руинах доткомов компания спокойно и обстоятельно отобрала себе в штат самые светлые умы и лучшие таланты.

Сегодня в SAS текучесть кадров находится на уровне 2%. Для сравнения: средний показатель по отрасли 20−25%. В январе 2009 года Джеймс Гуднайт публично пообещал сотрудникам полностью избежать увольнений на весь срок экономического кризиса. Думаю, это обстоятельство, избавившее работников SAS от многих бессонных ночей,  явилось ключевым фактором для демонстрации компанией рекордной годовой прибыли в ситуации, когда не только вся отрасль, но и экономика в целом дышат на ладан.

Пора, наконец, пролить свет на ту самую «уникальную систему социальных благ», которая делает SAS исключительной компанией не только в США, но и в мире. На первый взгляд может показаться, что система эта — в каждом конкретном своем проявлении — не несет ничего нового и дав− но апробирована корпоративной Америкой. Но это только на первый взгляд. Уникальность SAS — не в разрозненных «удобствах» и «привилегиях» сотрудников компании, а в корпоративной этике, поместившей во главу угла не извлечение прибыли, не расширение бизнеса, а именно интересы каждого участника трудового коллектива.

SAS Institute (оригинальное название компании) был учрежден в 1976 году четырьмя сотрудниками Госу− дарственного Университета Северной Каролины. Наработки Гуднайта со товарищи в области статистического анализа сельскохозяйственных данных легли в основу первого продукта, который SAS создала для мейнфреймов IBM.

Первые же шаги по обустройству бизнеса свидетельствовали о романтическом желании собственников отойти от традиционных стереотипов предпринимательства и адаптировать на их месте университетскую модель. Офис SAS называли «кампусом», сотрудники обращались друг к другу по−кафедральному — «коллега», «профессор», «доктор», вместо чванливой иерархии — почтенное и уважительное отношение, основанное на признании научных достижений и авторитета.

Помимо непременных бонусов и системы участия рядовых сотрудников в прибыли компании, в SAS с первых же дней утвердили «щадящий» режим работы, также заимствованный из университетских реалий: 35−часовая трудовая неделя плюс возможность использовать самостоятельно гибкий график. Комментируя недоуменный вопрос о том, как SAS умудряется конкурировать в отрасли, где минимальной нормой является 60−часовая рабочая неделя, Джеймс Гуднайт простодушно ответил: «После 7−8 часов сложно оставаться продуктивным».

Фантазии на тему корпоративного Эдема начались в SAS также едва ли не с первого дня существования компании: бесплатные булочки к завтракам по пятницам, конфетки M&M по средам, свежие фрукты по понедельникам, рекреационные комнаты с бесплатными же напитками и закусками, отдельная комната для каждого сотрудника — «у творческого работника должна быть возможность сосредоточиться в тишине» (!!!), семейные пикники дружным трудовым коллективом, корпоративные вечеринки на Хэллоуин и Рождество.

Дальше больше:

• 1980 год: бесплатные ясли и детский сад, расположенные прямо в «кампусе» компании (лесная территория площадью около 1 кв. км);

• 1983: строительство медицинского центра, предоставляющего бесплатную помощь всем сотрудникам, включая членов их семей;

• 1984: полностью бесплатный центр фитнеса и отдыха;

• 1989: добавление к отпуску оплачиваемой выходной недели на весь период между Рождеством и Новым Годом...

Ну и так далее в том же духе. Сегодня корпоративный Эдем SAS являет собой картину из невероятного будущего: более 100 тысяч произведений искусства, украшающих интерьеры и экстерьеры «кампуса», маникюрные и педикюрные салоны, кафетерии с пианистами, исполняющими живую музыку, обязательные полуденные перерывы в работе, зарезервированные места для занятий в спортивном зале, бассейны, прачечные, химчистки, мастерские по натяжке теннисных струн, корпоративные супермаркеты с системой немыслимых скидок на все виды товаров, стоматологические кабинеты и целый веер программ для отставных служащих компании и счастливых пенсионеров, начиная от специальных медицинских программ и заканчивая мастерской для льготного техобслуживания автомобилей. Даже собственная средняя школа (Cary Academy), и та есть у Джеймса Гуднайта и компании SAS!

Справедливости ради нужно отметить, что социальные эксперименты, аналогичные SAS, в разное время и в разных странах пытались проводить предприниматели−романтики. Все они заканчивались неизменно плачевным результатом, в котором не было и намека на 2 миллиарда 310 миллионов долларов годового дохода и текучесть кадров на уровне 2 процентов. Отчего так?

Думаю, ответ очевиден: любая модель трудовых отношений, любая деловая схема и любая стратегия ведения бизнеса сами по себе бессмысленны вне контекста личности. Личности хозяина! Можно, конечно, попытаться повторить опыт компании Гуднайта (как это сделала Google, приславшая специальных эмиссаров для изучения корпоративной культуры SAS). Однако положительный результат зависит именно от морально− этических установок и социальных идеалов собственника, а не от схем и технологий.

Стоит ли говорить, что публичным компаниям, чьи стратегии определяются котировкой акций — единственной ценностью, доступной пониманию Уолл−Стрита, повторить путь SAS сложнее, чем верблюду пройти через игольное ушко? Тут уж не помогут даже благие намерения и помыслы назначенных акционерами управленцев.

И все же думаю, что пытаться следует! Уж больно завораживают реалии SAS. Хотя бы в плане финансовых достижений. Так что, может, стоит попробовать? Чем черт не шутит!

Долг платежом красен

Опубликовано в «Бизнес-журнале Онлайн», 02 июня 2010 года.

8 марта 2010 года пожилой бюргер из Сан−Диего Джеймс Сайкс расслабленно катился в модном Toyota Prius по шоссе Interstate 8. Ехал неспешно, пребывая, надо полагать, в благодушном расположении. Неожиданно комфортабельный седан начал самопроизвольно ускоряться1, за считанные секунды достигнув скорости в 160 километров в час. Сайкс перепугался и ударил что было мочи по тормозам — безрезультатно: гибридный двигатель технологически совершенного автомобиля продолжал наращивать обороты.

Акт первый: Педаль

«Я жал на тормоза до тех пор, пока в салоне не появился запах гари и не раздался непонятный стальной скрежет», — дрожащим голосом исповедался Джеймс Сайкс перед собравшимися журналистами. Незадачливому водителю вторил и офицер дорожной полиции, направленный службой 911 на перехват «Беглеца Приуса»: «Я ехал за машиной и видел, что ее тормозные огни зажжены, но она и не думала останавливаться».

Джеймс Сайкс позвонил в службу спасения и таким же дрожащим голосом (при прослушивании аудиозаписи этого звонка мне даже показалось, что у Сайкса астма — до того его речь напоминала мучительные выступления доброй памяти генсека Константина Устиновича Черненко) пожаловался операционистке: «Моя машина ускоряется!»

Целых шесть минут отважная работница 911 выдавала Джеймсу Сайксу рекомендации по аварийной остановке вышедшей из−под контроля машины: «Нажмите одновременно на педаль тормоза и включите парковочный тормоз!», «Переключитесь на нейтральную скорость!», «Выключите двигатель!» — всё впустую. Сайкс даже полез по собственной инициативе под торпедо и попытался руками вернуть педаль газа в исходное положение, однако, казалось, она намертво прилипла к полу.

Кончилось дело тем, что полицейский автомобиль обошел «Приус» и уже приготовился ценой собственного бампера прервать дьявольскую гонку, как в следующее мгновение Джеймс Сайкс извлек−таки ключ из замка зажигания, и машина замерла в 10 сантиметрах от патрульной. «Почему же вы раньше так не поступили?» — недоумевали журналисты. «Боялся, что заклинит рулевую колонку и колеса», — чистосердечно признался 61−летний бедолага.

«Две недели назад я уже заезжал на сервис «Тойоты», чтобы провести ремонт тормозной педали в рамках программы по массовому отзыву автомобилей. Но со мной даже не стали разговаривать!» — торжественно завершил он импровизированную пресс−конференцию прямо на фоне «Беглеца Приуса», за считанные часы превратившегося в самый известный автомобиль Америки.

«Инцидент Сайкса» ознаменовал собой начало второй волны беспрецедентного крестового похода, объявленного Администрацией Барака Обамы против японского автомобильного концерна Toyota. Учитывая грандиозность размаха и последствия первой волны, обрушившейся в январе и феврале 2010 года на крупнейшего в мире производителя, можно было предположить, что мартовская акция — всего лишь coup de grace, призванный великодушно добить поверженного соперника. С начала года акции «Тойоты» и без того уже обвалились на 21%, вымыв из капитализации компании 33 млрд долларов, а объемы продаж в Соединенных Штатах сократились на 16% в январе и на 9% в феврале.

Увы, наша догадка о великодушии ошибочна, ибо снижение объема продаж и капитализации — только цветочки. Ягодки еще на подходе: во всех штатах Бастиона Мировой Демократии, сообразно традициям этой самой демократии, стройными рядами собираются легионы счастливых обладателей автомобилей марки «Тойота» под знаменем групповых исков, которые стряпают для вчера еще любимой компании лучшие юридические умы государства. От Нью−Йорка до Калифорнии созываются конференции и симпозиумы, на которых разрабатываются оптимальные стратегии для подачи исков, оттачиваются убойные формулировки претензий, чреватые колоссальными штрафами и компенсациями.

По самым скромным подсчетам, «Тойоте» светят иски на сумму в 3 миллиарда долларов. Однако почти все аналитики сходятся во мнении, что в реальности сумма может вырасти на порядок, поскольку юристы и их дети, похоже, нащупали поистине золотую жилу. Якобы «самопроизвольное ускорение» «Тойот» вызывает не конструкция напольных ковриков и не конденсат в педальном блоке, а бортовой компьютер автомобиля! Вона как! А тут еще вовремя подыграл «яблочный» гений Стив Возняк, публично пожаловавшись на программные «глюки» своего «Приуса»! Если удастся раскрутить эту тему, у американских гробовщиков «Тойоты» откроются невиданные перспективы.

В контексте грядущего кошмара «инцидент Сайкса» смотрится уже не наивной шалостью в стиле «15 минут славы для безвестного человечка», а блестяще просчитанным ходом в многоходовой комбинации. Комбинации, обладающей потенциалом, достаточным для того, чтобы развеять по ветру 23 млрд долларов, отложенных на черный день наличных, которыми «Тойота» так гордилась по итогам финансового 2009 года. Похоже, тот самый черный день для компании уже настал.

В начале марта «Тойоте» казалось по наивности, что худшее позади: отзыв 8 миллионов автомобилей в начале года (из них 6 млн — только в Соединенных Штатах), остановка производства восьми самых популярных моделей, три слушания подряд в комитетах Конгресса и Сената, на которых вызванный на ковер Айкио Тойода, внук учредителя компании и нынешний ее глава, смиренно, чуть ли не со слезами на глазах извинялся перед американским народом за недосмотр, несвоевременное реагирование, недолжное качество, неуважительное отношение — куда же больше?!

Наивные японские инженеры! Ведь настоящее избиение еще даже не начиналось! Вот уж точно: история ничему не учит. В середине 80−х годов в Соединенных Штатах был проведен успешный крестовый поход против «Фольксвагена», формальным поводом для которого послужили обвинения машин марки Audi в том, что они... — поверит ли читатель! — «самопроизвольно ускорялись»! А вы, небось, думали, что это «Тойота» придумала столь экзотический дефект?! Ан нет: капризная педаль газа уже добрую четверть века является любимым американским спортом по морально−финансовому гноблению заморских конкурентов родного автопрома.

Поначалу «Фольксвагену» тоже надеялось, что стоит отозвать каких−нибудь 5 тысяч «потенциально опасных» автомобилей «Audi», как все образуется. Куда там! Через шесть лет после первого запротоколированного инцидента по «самопроизвольному ускорению» спрос на роскошные автомобили немецкого производителя практически сошел на нет. В 1991 году объем продаж сократился по сравнению с 1985−м на 83 процента, а на полное восстановление репутации в США у «Фольксвагена» ушло 15 лет (!). Что касается выплат по коллективному иску, поступившему в 1987 году от «жертв самопроизвольного ускорения», так они продолжаются по сей день!

В отличие от «Фольксвагена» «Тойота» отозвала не 5 тысяч автомобилей, а 8 миллионов (!), так что о масштабах грядущего избиения можно лишь догадываться. Основная проблема, между тем, заключена не в количестве претензий, а в качестве нового «американского наезда». Думаю, будет лучше, если читатель самостоятельно догадается, о каком качестве идет речь, по следующим диалогам:

— Мистер Ленц, — обратился конгрессмен−демократ Джон Динджелл к президенту подразделения продаж «Тойоты» в США Джеймсу Ленцу Третьему на слушаниях в Конгрессе, — считаете ли вы, что долевое участие Казначейства США в компаниях General Motors и Chrysler повлияло на действия, предпринятые Министерством транспорта против «Тойоты»?

— Я так не считаю. Правительство действует справедливо (fairly), — ловко обошел шитую белыми нитками ловушку Джеймс Ленц.

— Мистер Ленц, — подключился к допросу республиканец Джейсон Шаффец, — на ваш взгляд, к «Тойоте» предъявляют такие же стандарты безопасности, что и к General Motors?

— Абсолютно (такие же), — парировал удар американский «тойотовец».

НИЧЕГО ЭКСКЛЮЗИВНОГО В МАССОВОМ ОТЗЫВЕ «ТОЙОТОЙ» СВОИХ АВТОМОБИЛЕЙ НЕТ. ПОСЛЕДНИЕ 15 ЛЕТ ЭТИМ РЕГУЛЯРНО ЗАНИМАЮТСЯ ВСЕ ПРОИЗВОДИТЕЛИ АВТОМОБИЛЕЙ

Эти диалоги напомнили мне университетские экзамены по научному коммунизму: «Товарищ студент, сегодня на Западе бытует мнение, что марксистско−ленинская теория отражения устарела в свете достижений современной науки. Что вы можете сказать по этому поводу?» На коварный вопрос тут же следует «правильный» ответ: «На всем протяжении своего триумфального шествия по планете самая прогрессивная теория познания, подаренная человечеству гениями Маркса−Энгельса−Ленина, несчетное число раз подвергалась грубому ревизионизму и дискредитации. Однако все эти попытки рассыпались в прах перед... и т. д.»

Джеймс Ленц мог бы вообще ничего не отвечать на вопросы конгрессменов, потому как они были сугубо риторическими. В самом деле: откуда у Белого Дома могут возникнуть какие−то особые предпочтения компании General Motors, в которой у правительства есть скромное долевое участие в размере 61 процента? И возникло оно в результате титанических усилий, растянувшихся на весь 2009 год, по извлечению флагмана американского автопрома из финансового коллапса?!

Да и о какой особой предвзятости к «Тойоте» может идти речь, если буквально на днях Национальное управление по безопасности движения автотранспорта заявило о грядущем отзыве 1 497 517 автомобилей General Motors марок Buick Regal, Chevrolet Lumina, Chevrolet Impala, Chevrolet Monte Carlo, Oldsmobile Intrigue и Pontiac Grand Prix по причине утечки масла и потенциального самовозгорания? А чуть ранее (в начале марта 2010 года) тот же General Motors отозвал еще 1 миллион 300 тысяч Chevrolet Cobalt, Pontiac G5, Pontiac Pursuit и Pontiac G4, потому что у них отказывала система гидроусиления и руль переставал крутиться.

Как видите, ничего эксклюзивного в массовом отзыве «Тойотой» своих автомобилей нет, да и быть не может: последние 15 лет этим регулярно занимаются все серьезные игроки на автомобильном рынке. Разница лишь в том, что по любым существующим в природе рейтингам и системам тестирования надежность автомобилей «Тойоты» на голову превосходит не только GM, но и прочих конкурентов. Скажем больше: феноменальная популярность японского производителя обусловлена именно ставкой на качество, воплотившейся в уникальную технологию слежения и устранения дефектов на конвейере. Именно легендарная Toyota Way позволила компании в 2008−м впервые с 1931 года сместить General Motors с пьедестала Автопроизводителя №1 в мире.

Тогда почему же, скажите на милость, General Motors отзывает сегодня, сейчас, прямо на наших глазах три миллиона автомобилей в полном информационном вакууме, тогда как гнобление «Тойоты» уже третий месяц кряду выносится на первые страницы и обложки всех американских газет и журналов, а «Беглецы Приусы» раскаляют докрасна эфиры в прайм−тайм на Fox News и ABC?!

Акт второй: Откат

«Далась вам эта «Тойота»!» — стряхнула обвинения в предвзятости Администрация Барака Обамы и, демонстрируя широту взглядов, великодушно переключилась с японского Автопрома на... немецкий!

В далеком 2001 году аудитор тогда еще объединенного американо−немецкого концерна «ДаймлерКрайслер» по имени Дэвид Баззетта наткнулся на засекреченные счета третьих лиц, которыми почему−то распоряжались по собственному усмотрению подразделения автогиганта в Южной Америке. Средства с этих банковских счетов использовались на закупку ценных подарков и разнообразные откаты важным клиентам из числа госслужащих. Баззетта рискнул поднять недоуменно брови на одном из собраний правления «ДаймлерКрайслер», за что и был уволен.

В 2004 году обиженный аудитор настучал на родную компанию американской юстиции, и Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC) взялась за расследование. Почему SEC? Потому что формально американское законодательство имеет право привлекать к любой ответственности любые компании мира, если только их акции котируются на американских биржах. Такие акции есть у «Тойоты» и, разумеется, есть и у «Даймлера», несмотря на то что два года назад немецкий автопроизводитель благополучно избавился от безнадежного балласта «Крайслера».

Хотя у самого Дэвида Баззетты к «Даймлеру» давно никаких претензий нет — аудитор получил щедрые отступные во внесудебном порядке, расследование «злодеяний» немецкого концерна не прекратилось, тихо тлея в ожидании подходящего момента. Подходящий момент наступил аккурат на пике крестового похода против «Тойоты». В марте 2010 года Министерство юстиции и Комиссия по ценным бумагам и биржам США выдвинули против «Даймлера» обвинения в незаконном подкупе должностных лиц на территориях 22 стран мира, включая Китай, Россию, Турцию, Венгрию, Грецию, Латвию, Сербию, Черногорию, Египет и Нигерию. На стол судьи легло пухлое досье с доказательствами выплат в период с 1998 по 2008 годы взяток на сумму в 56 миллионов долларов по 200 эпизодам, результатом которых стало подписание дополнительных контрактов на сумму в 1,9 млрд долларов, принесших компании прибыль в 91,4 млн.

Не сомневаюсь, что Белый Дом не строил иллюзий по части эффективности наезда на «Даймлер»: все−таки немецкие коммерсанты — это вам не японские инженеры, готовые безропотно сносить удары любой тяжести. Последующее молниеносное развитие событий лишь подтвердило мою догадку о том, что Белый Дом действовал больше для галочки: уже 1 апреля 2010 года концерн «Даймлер» добился внесудебного урегулирования: российское и немецкие подразделения добровольно признали свою вину по двум эпизодам со взятками в обмен на отказ преследовать головную компанию концерна «Daimler AG». Немецкий автогигант также согласился выплатить отступные в размере 185 млн долларов, дабы у американских госведомств не оставалось горького осадка из−за бесцельно потраченных усилий.

Окончательно немцы закрыли тему, выдвинув Луиса Фри, бывшего директора ФБР, на должность председателя независимой наблюдательной комиссии, которая несколько лет будет следить за тем, чтобы «Даймлер», упаси бог, не давал больше на лапу российским, китайским и нигерийским чиновникам в обмен на закупку партий бронированных лимузинов.

Мастер, чего там! Вот у кого нужно учиться вести дела в Америке Айкидо Тойода: не склонять голову в мрачном самурайском покаянии, а радовать чиновников глубиной понимания их нужд и потребностей.

Моральная составляющая т. н. «борьбы с коррупцией» находится за кадром нашего сегодняшнего эссе, поэтому не буду объяснять, почему 185 млн долларов, выплаченных «Даймлером» американским чиновникам в обмен на прекращение судебного преследования, по всем признакам является точно такой же взяткой, что и 56 млн долларов, выплаченных ранее китайским, российским и нигерийским чиновникам в обмен на контракты по закупкам автомобилей.

Единственное отличие: американская «взятка» в три раза жирнее российско−китайско−нигерийской. В системе двойных стандартов подобные нюансы давно уже никого не удивляют, поэтому займемся лучше помянутой выше «галочкой», ради которой, собственно, Белый Дом и затеял весь сырбор с крестовыми походами против заокеанского Автопрома в 2010 году.

Фактор чистой «кормушки», на который мы указали, безусловно,присутствует, однако не является, на мой взгляд, определяющим в мотивации Барака Обамы. Абсолютный приоритет денег очевиден на простом — бытовом— уровне. В большой политике существуют вещи гораздо важнее денег. Одну такую вещь знает каждый — это власть. Вторая вещь не лежит на поверхности, хотя и не является тайной за семью печатями. Обыватели о ней всегда догадывались, только не придавали должного значения.

И напрасно, поскольку вещь эта столетиями выступает перводвигателем политики. Имя ее — обязательства. Одни люди приводят других людей во власть, щедро наделяя деньгами, рекламными ресурсами, связями, влиянием и авторитетом. Так рождается новый политик, вполне себе независимый. Во всех отношениях, кроме одного: он обязан тем, кто привел его к власти!

«You owe me», «Ты мне должен» — замечательная фраза, объясняющая львиную долю самых причудливых и загадочных политических решений. Всякий раз, как мы сталкиваемся с ситуацией, когда очередное политическое телодвижение, казалось бы, идет вразрез с прямой материальной (финансовой, экономической и проч.) выгодой, нужно отдавать себе отчет: политик просто возвращает свой долг!

Ну, скажите на милость: зачем Бараку Обаме гнобить «Тойоту»?! Ведь это не какая−то там заморская компания, а самая что ни на есть американская! У «Тойоты» на территории Соединенных Штатов пять огромных заводов, шестой на подходе. На этих заводах трудятся сотни тысяч американских рабочих — ключевой фактор для страны, в которой безработица приближается к уровням Великой Депрессии. Наконец, «Тойота» выплачивает сотни миллионов долларов налогов в казну Дяди Сэма. Зачем же рубить сук, на котором сидишь?

Сэкономлю читателям время на поиски и анализ информации: есть такая замечательная организация в США, которая называется UAW — United Auto Workers, профсоюз работников автомобильной промышленности. Исторически эта организация, как, впрочем, и остальные профессиональные союзы, — поддерживала всегда демократическую партию в ее борьбе с республиканцами. Есть основания полагать, что Барак Обама пришел к власти в первую очередь благодаря поддержке именно профсоюзов, чья суммарная контрибуция превысила фантасмагорическую сумму — 100 миллионов долларов: «В период с 2000 по 2008 годы UAW выделил Демократической партии и ее кандидатам 23 675 562 доллара. В одном только 2008 году UAW дала демократам во главе с Бараком Обамой 4 161 567 долларов. В обмен UAW получила 55% доли в «Крайслере» и 17,5% в General Motors плюс еще миллиарды долларов. Никто, однако, не называет это скандалом. Мы будем первыми...».

Свой крик души известный политик Ньют Гингрич издал в июне 2009 года и не знал, что у Барака Обамы в загашнике припасена еще одна «благодарность» для американских профсоюзов работников автомобильной промышленности: «наезд» на «Тойоту», запланированный, как мы теперь видим, на 2010 год.

Какое отношение имеет UAW к японскому автоконцерну? Так ведь самое прямое. В том смысле, что... никакого! Японские сборочные линии на территории США — как бельмо на глазу местных профсоюзов, поскольку подавляющее большинство работников на этих заводах не окучены UAW! Не пускают японцы свой пролетариат в объятия профсоюзов, и все тут!

Сами понимаете — непорядок. Нужно гнобить. Тем более когда... долг платежом красен!

Примечания

1 Некоторые аспекты этой истории «Бизнес-журнал» уже исследовал в статье «Обратная сторона педали» в №3’2010.

Шесть революций, которые не потрясли мир

Опубликовано в «Бизнес-журнале Онлайн», 15 июня 2010 года.

В марте 2010 года легенда американского modus vivendi компания Blockbuster, утомленная борьбой за реструктурирование долга, заявила о грядущем банкротстве. Формально процедура на момент написания статьи еще не состоялась и, вполне вероятно, не состоится даже в ближайшие месяцы. Как-никак история Blockbuster богата эпизодами с вышибанием слезы из кредиторов жупелом Chapter 11. Можно, тем не менее, не сомневаться, что дни культового видеопроката сочтены и рано или поздно он превратится в ностальгическое воспоминание.

На роль эпитафии биржевые аналитики упорно выдвигают версию: Blockbuster, де, уступил в конкурентной борьбе калифорнийской компании Netflix, крупнейшему в США видеопрокатчику, использующему схему почтовой доставки. Хотелось бы верить, но не получается: тремя годами ранее те же самые аналитики уже предсказывали кончину и самой Netflix, навешивая на ее акции рейтинг Strong Sell. Тогда — в 2007-м — акции компании анемично телепались на уровне 20 долларов за штуку, а сегодня уверенно подбираются к сотне. Только в последнем квартале клиентская база Netflix увеличилась на 1 миллион 200 тысяч подписчиков, достигнув отметки в 12,3 миллиона. И это в эпоху, когда сама концепция платного просмотра мультимедийного контента подвергается серьезной ревизии!

Окончательно в тупик заводит биография Blockbuster: оказывается, клиентская база старожила отрасли в четыре раза превосходит Netflix (47 миллионов подписчиков). А список услуг не то что не уступает конкуренту, но и качественно превосходит за счет т. н. бизнеса brick & mortar — «живых» магазинов, которых у Блокбастера аж шесть с половиной тысяч в 17 странах мира!

Отчего же испускает дух Голиаф, коли у пастушка Давида и пращи-то подходящей нету? Будем разбираться!

Смышленые техасские люди инкорпорировали Blockbuster по нынешним меркам в доисторические времена — в 1982 году! Первые магазины компании открылись в момент, когда Betamax окончательно проиграл войну форматов VHS, а у киностудий появилось время на осмысление форм дистрибуции, альтернативных прямолинейным продажам видеокассет.

Поначалу логика видеопроката мало отличалась от книжных библиотек: многие фильмы в кинотеатрах не шли, а стоимость видеокассет кусалась. Схема, по которой заработал Blockbuster, замысловатостью не отличалась: кассета выкупалась у правообладателя по избыточной цене — в среднем 65 долларов за штуку, после чего пускалась в оборот до полного зажевывания ленты!

Будучи счастливым монополистом, Блокбастер быстро опутал страну точками проката от океана до океана. Захватив форпосты дистрибуции, компания в начале 90-х сумела продавить более выгодные условия проката: впредь видеокассеты стали приобретать по себестоимости, а правообладателю отчисляли 40% от каждого прокатного оборота. Может показаться, что первая схема — с 65 долларами — была выгоднее, но это иллюзия: зачастую пленка зажевывалась быстрее, чем удавалось обернуть кассету 12–15 раз (уровень окупаемости).

В середине 90-х у Блокбастера появился серьезный конкурент — кабельное телевидение, сделавшее первые застенчивые шаги в направлении VOD, Video On Demand, — услуги, позволявшей подписчикам телевизионного канала самостоятельно заказывать фильмы по каталогу, а не только довольствоваться регламентированным эфиром. Теоретически VOD была убийственным сервисом, способным похоронить другие формы проката (за исключением разве что кинотеатров, обладающих в Америке неприкосновенно-культовым статусом). От тотального доминирования кабельщиков рынок спасали киностудии, усмотревшие в VOD прямую угрозу собственным продажам видеокассет. В результате кабельное телевидение сидело на голодном пайке: киностудии отписывали для VOD по большей части фильмы из «Золотого Фонда» (30–50 гг.)

За осетриной первой свежести любители кинематографа по-прежнему шли в кинотеатры и точки проката Блокбастера. Нашему герою, кстати, тоже приходилось не сахарно: собственники видеоконтента настаивали хоть и на незначительной (в среднем — две недели), но все же задержке с передачей видеокассеты в прокат. Блокбастер, впрочем, не растерялся: все то время, что киноновинка держалась «на приколе», ее можно было купить в тех же точках проката компании. Кому было невтерпеж, отоваривались на месте, бережливые терпеливо дожидались заветного часа.

С МОМЕНТА БУМА ДОТКОМОВ ПРОШЛО 13 ЛЕТ. ЗА ЭТО ВРЕМЯ BLOCKBUSTER УДАЛОСЬ ПОКАЗАТЬ ПРИБЫЛЬ ЛИШЬ ЕДИНОЖДЫ. ОСТАЛЬНЫЕ 12 ЛЕТ — ЭПОХА СПЛОШНЫХ УБЫТКОВ

В комфортном комильфо Блокбастер и въехал в эпоху Великой Компьютерной Паутины. Техасцы Дэвид Кук, Скотт Бэк и Уэйн Хайзенг давно продали свою игрушку Viacom (1994 г.) за бешеные деньги (8,4 миллиарда долларов), а новый хозяин с Блокбастером не знал головной боли. Головная боль, однако, началась сразу же с рождением доткомовского бума. С тех пор прошло 13 лет, и за все это время Блокбастер продемонстрировал прибыль лишь единожды! Остальные 12 лет — непрекращающиеся убытки.

В апреле 1998 года на рынке возник стартап из калифорнийского Лос-Гатоса по имени Netflix, который с ходу задействовал революционную схему видеопроката. Пользователи выбирали из веб-каталога понравившийся фильм, расплачивались кредиткой, 4 доллара за название плюс 2 доллара за почтовую доставку, и... ждали! Через пару-тройку дней в почтовый ящик падала киношка на модном современном носителе — DVD-диске, предусмотрительно упакованном вместе с конвертом для обратной отсылки. Зритель наслаждался очередным шедевром Фабрики Грёз, а затем возвращал диск по той же почте. За задержку Netflix снимал с карточки клиента скромный штраф.

Единственная нить, соединявшая Netflix с Blockbuster, — описанная выше схема расчетов. Но и эту связь с ретроградным прошлым калифорнийский дотком порвал в ближайшем году (1999): на смену single-rental model, модели одноразового проката, пришла элегантная месячная подписка. За 17 долларов 99 центов клиент Netflix получал возможность просматривать любое количество фильмов в течение месяца. Одно лишь ограничение — за раз можно было получить по почте всего три диска. Новая схема оказалась настолько гибкой, что позволила быстро отказаться от горячо нелюбимых клиентами штрафов за просрочку. Новые диски из заранее составленного списка пожеланий (wish list) высылались только в обмен на возвращенные старые. Поэтому клиенты были сами заинтересованы в скорейшем возврате просмотренных фильмов.

Поначалу монстры традиционного видеопроката — Blockbuster и Hollywood Video — отнеслись к инициативе Netflix с насмешкой: разве можно заменить сухими онлайн-анонсами и полурекламными описаниями новых фильмов человеческое общение и обмен впечатлениями — главный козырь «живых» обменных пунктов?! Очень скоро все же стало очевидно, что комфорт онлайн-заказа, дополненный онлайн же общением на форуме, сильно перевешивает преимущества brick & mortar.

В начале XXI века пути Blockbuster и Hollywood Video резко разошлись: первая компания яростно принялась нагонять упущенное, вторая же попыталась и дальше игнорировать Интернет. Для Hollywood Video все закончилось быстро и неприятно: в 2004 году компания оказалась на грани разорения. Blockbuster попытался было ее выкупить, однако гордые орегонцы предпочли самопродаться за полцены конторке из алабамской деревни Movie Gallery. В итоге обанкротились и Hollywood Video, и ее безбашенный «белый рыцарь».

Blockbuster поступил хоть и не элегантно, но целесообразно: без лишнего мудрствования целиком содрал у Netflix модель онлайн-бизнеса, а затем, когда калифорнийцы подали в суд за нарушение патентов, кулуарно откупился (за сколько — неизвестно) — благо денег у Блокбастера тогда еще было немерено.

В середине 2000-х на рынке появился очередной непрошенный игрок — Redbox Automated Retail LLC, шальное детище гамбургерского общепита (McDonald’s). «Красный ящик» принялся энергично засеивать чужие центры розничной торговли своими незатейливыми автоматами: подходишь к монитору, выбираешь из длинного списка нужный фильм, вставляешь кредитку, жмешь кнопку, выскакивает диск. Цена удовольствия — два бакса в сутки. Фильм можно смотреть хоть до посинения: за каждый день просрочки снимают столько же — и так до 25 долларов, после чего диск переходит в вашу собственность, потому как считается, что вы его честно выкупили. Дисциплинированные граждане возвращали прокатный диск также автоматически — закидывая в автомат «Красного ящика».

ВЫЯСНИЛОСЬ, ЧТО ВСЕ ТОЧКИ ВИДЕОПРОКАТА, ОТКРЫТЫЕ КОМПАНИЕЙ ЗА ПРЕДЕЛАМИ АНГЛО-САКСОНСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ, НИКОГДА НЕ СТАНУТ РЕНТАБЕЛЬНЫМИ

В 2009 году киноманов приветствовали чуть ли не в каждой булочной, закусочной, аптеке и шопинг-молле 22 тысячи DVD-автоматов Redbox, которому уже казалось, что жизнь окончательно удалась. Но в самый неподходящий момент восстали производители контента. Киностудии усмотрели в незамысловатой модели Redbox смертельную угрозу собственным продажам DVD-дисков (как в середине 90-х они усмотрели ее в кабельном сервисе VOD). И споро надели на успешного прокатчика старый добрый намордник: 28–дневную задержку проката с момента поступления новых DVD в розничную продажу. Для Redbox удар оказался существенным, поскольку главная привлекательность его автоматов как раз и заключалась в возможности просматривать горячие новинки быстрее, чем в Netflix с его почтовой доставкой.

Blockbuster, между тем, не упускал ни единой возможности адаптировать все известные рынку модели видеопроката: за онлайн-сервисом а-ля Netflix последовало размещение DVD-автоматов а-ля Redbox, модель «видео под загрузку» (через поглощение компании Movielink), а также наимоднейшая схема бесплатного для подписчиков стримминга видеофильмов (сервис CinemaNow).

Беспрецедентная «гибкость» Блокбастера явилась результатом смещения генерального директора Джона Антиоко, давно уже бесившего главного инвестора Карла Икана (знакомого нашим читателям по эссе «Чистота идеи» — «Бизнес-журнал», 2009, № 1) своими 50-миллионодолларовыми годовыми бонусами, выписываемыми на фоне хронических убытков компании. Место Антиоко занял Джеймс Кииз (Keyes) — бывший управляющий продовольственной сети 7-Eleven, прославившийся концепцией «локального ассортимента»: раньше «птенцы Кииза» — директора гастрономов — самостоятельно решали, какому пиву оказывать предпочтение при оптовых закупках — Coors или Budweiser; теперь же каждая «живая» точка Блокбастера самостоятельно формировала собственный ассортимент проката с учетом вкусов и предпочтений жителей квартала.

Что же мы получили в сухом остатке? В 2010 год Blockbuster вступил с самым современным ассортиментом услуг, способным удовлетворить любые запросы потребителей: хотите — берите фильмы напрокат в местном супермаркете, хотите — в специализированном фирменном магазине проката, хотите — заказывайте в сети с последующей доставкой по почте, хотите — загружайте себе на компьютер, хотите — на приставку с последующим просмотром на шикарной плазме, хотите — просто смотрите в реальном времени на сайте компании!

Несмотря на все это великолепие Блокбастер продемонстрировал в последнем квартале рекордный убыток — полмиллиарда долларов — и сегодня задыхается под долговым бременем, судорожно пытаясь избежать делистинга из котировочного списка Нью-йоркской фондовой биржи. А вот узкопрофильный онлайн-прокатчик Netflix по-прежнему радует инвесторов и потребителей рекордными прибылями и безудержным ростом армии подписчиков.

Раз уж нам не удалось найти в Нетфликсе того, чего не было бы в Блокбастере, резонно посмотреть в обратном направлении: может быть, это у Блокбастера есть что-то, чего нет у Нетфликса? Чего-то такого, что мешает нормальному развитию компании...

Главная стратегическая ошибка, предопределившая финансовую катастрофу Блокбастера, конечно же, лежит на поверхности: ветеран рынка за четверть века существования так и не сумел обрести собственное лицо в бизнесе. Для меня, как сторонника теории корпоративной генетики, очевидно, что безликость техасского видеопроката возникла из безликости его отцов-учредителей: Скот Бек и Джон Мелк вышли из Waste Management, компании, занимающейся утилизацией мусора. Все свои идеи, завязанные на безудержной прямолинейной экспансии, они заимствовали именно из опыта родной business-mater: успех на рынке помоек возможен только при ежедневном устранении конкуренции. Не случайно в конце 80-х годов Blockbuster открывал один новый магазин каждые 17 часов!

Даже когда отцы-учредители выгодно от очередного своего бизнеса избавились, в карме Блокбастера ровным счетом ничего не изменилось (корпоративная генетика!): Viacom продолжил все ту же пагубную политику всеядного поглощения. Вскоре Блокбастер превратился в бесформенный агломерат услуг на любой вкус и цвет, лишенный индивидуальности и целенаправленной сосредоточенности в каком-то одном — выигрышном и фирменном — направлении. Да, у Блокбастера есть точно такие же сервисы, что и у конкурентов. Вот только каждый из этих сервисов, взятый сам по себе, хуже, чем у конкурентов, — в этом вся проблема!

Помимо очевидных просчетов, Блокбастер совершил и другую — не столь приметную — ошибку, которая, на мой взгляд, и предопределила в итоге его кончину. Если бы компания ограничилась, как поступил тот же самый Netflix, только американским, на худой конец — англо-саксонским — рынком, думаю, ресурсов Блокбастеру хватило бы для безбедного существования и в следующем десятилетии.

Вместо этого Блокбастер, ведомый все теми же амбициями неуемной экспансии, решил завоевать целый мир. К 2006 году у компании было 2 296 магазинов в 22 странах мира: Мексике, Италии, Бразилии, Аргентине, Чили, Дании, Португалии, Колумбии, Венесуэле, Испании, Израиле и т. д. Магазины эти, как и полагается, были убыточными (не забывайте, что у Блокбастера последние 13 лет в основном ничего кроме убытков и не было). Однако думалось, что при правильной логистике и управлении выведение международного бизнеса американской компании — вопрос лишь времени. Выяснилось все же, что точки видеопроката, открытые Блокбастером за пределами англо-саксонской цивилизации, не могут стать рентабельными в силу глубинных причин, не имеющих к бизнесу ни малейшего отношения. Оказалось, что концепция цифрового авторского права в высшей степени натуральна только в англо-саксонской парадигме мышления. За пределами этой парадигмы платить за цифровой аудио-визуальный продукт можно заставить только по принуждению либо из страха наказания, но никак не по внутренней потребности или велению сердца!

В 2008 ГОДУ НАЧАЛСЯ ИСХОД BLOCKBUSTER C «ВРАЖЕСКИХ» ТЕРРИТОРИЙ: ЗАКРЫЛИСЬ ТОЧКИ ПРОКАТА В АВСТРАЛИИ, БРАЗИЛИИ, ЧИЛИ, КОЛУМБИИ, ИЗРАИЛЕ... ПРИЧИНА —ПОЛНОЕ ОТСУТСТВИЕ ПЕРСПЕКТИВ

В Мексике, Португалии, Италии, Израиле, на Тайване пользователи брали в прокате Блокбастера DVD-диски, копировали их и затем делились с друзьями и родственниками. На соседних с магазинами Блокбастера улицах Сантьяго, Каракаса и Рима открывались как грибы точки видеопроката, не озабоченные отчислениями американским обладателям прав на цифровой контент. И уж подавно «нелегальные» конкуренты Блокбастера не заморачивались двухнедельным мораторием на прокат только-только появившихся в продаже фильмов.

В 2008 году начался великий исход Блокбастера из «вражеских» территорий: закрылись точки проката в Австралии и Бразилии, Чили и Колумбии, Гватемале и Израиле, Панаме, Португалии и на Тайване. Тихо закрылись, без шума — по причине абсолютной бесперспективности.

Кстати, по поводу бесперспективности. Главный урок Блокбастера для отечественного бизнеса: не всегда реальность можно исправить учебниками Филипа Котлера. Есть вещи, которые обессмысливают любые претензии материального мира, например, установки культуры и цивилизации.

В начале 2010 года в Рунете дебютировал сервис ivi.ru, претендующий на реализацию схемы видеопроката, отработанной несколько лет назад американским Hulu.com. Модель Hulu предусматривает бесплатный показ визуальной продукции в обмен на просмотр рекламных роликов, намертво встроенных в поток видеовещания. Руководители проекта с гордостью информируют о затраченных миллионах долларов и высказывают оптимизм по части перспектив. Пока что у ivi.ru сложности с контентом — смотреть почти нечего, — но скоро ситуация исправится, потому как договоры правообладатели подписывают быстро и охотно.

До ivi.ru уже было несколько попыток запустить в «инопланетной» нашей цивилизации проекты «легального» (в англо-саксонском понимании) проката видео — это и «Кинозал» Рамблера, и Пультер, и Видео.ру. Все они упокоились с миром, как только деньги, выделенные на развитие, кончились. Боюсь, точно так же кончится и ivi.ru. Почему? Потому что цивилизация для подобных проектов неподходящая. Дело даже не в том, что здесь же, рядом — на расстоянии одного клика мыши от ivi.ru — находятся торрент-трекеры вроде kinozal.tv, rutracker.org (бывший Torrents.ru) и сотни других, которые предоставляют всем пользователям в сотни, в тысячи раз более разнообразное содержание за бесплатно и без назойливой рекламы.

Что же может предложить потребителям ivi.ru из того, чего не могут — бесплатные торрент-трекеры? Долго думал, но так ничего и не надумал. Нужно обладать каким-то особым строением ума, чтобы написать такое: «Качество просмотра (фильмов на ivi.ru — С.Г.) также заряжает положительными эмоциями, так как лицензионная продукция всегда лучше». Видать, и вправду отечественные журналисты свалились через другого на третий с Луны.

Главная опасность для ivi.ru таится, однако, не в торрент-трекерах, а в естественной убежденности нашей культуры и цивилизации в том, что нематериальные (цифровые) интеллектуальные продукты должны использоваться безвозмездно. Даже материальные продукты — бумажные книги, например, — и те в свои времена по мере возможности распространялись бесплатно: через библиотеки, через прямой обмен между читателями и т. п.

Такое «пренебрежение» англо-саксонской парадигмой в остальном мире — не плохо и не хорошо. Это просто реальность, данная в ощущениях. Чем скорее эту реальность малочисленные, но жутко пассионарные сторонники «общечеловеческой» стрижки под одну гребенку поймут, тем будет лучше. Для них самих и их инвесторов.

Есть ли у ivi.ru шанс на выживание? Конечно, есть! Вот только кроется он не в рекламной модели стримминга, а в эксклюзивности контента. Если ivi.ru и подобным ему сервисам онлайн-проката удастся заполучить уникальные видеоматериалы, не доступные торрент-трекерам и конкурентам, придут на портал миллионы зрителей и рекламодатели выстроятся в очередь. Ну а если «моральное удовлетворение от просмотра легальной видеопродукции» и дальше останется единственным козырем, боюсь, биография ivi.ru окажется гораздо короче биографии Блокбастера.

Корбан1

«Довольно странно уже после завершения сделки говорить, что вас обокрали только потому, что противоположная сторона оказалась умнее вас».

Уоррен Баффетт

Опубликовано в «Бизнес-журнале Онлайн», 09 Июля 2010 года.

Мир явно сошел с ума! 16 апреля 2010 года Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC) выдвинула Goldman Sachs официальное обвинение в гражданском обмане. Конгрессмены и сенаторы тут же вызвали на слушания высших должностных лиц компании, а через две недели прокуратура южного округа Нью-Йорка инициировала расследование на предмет возбуждения против Goldman Sachs еще и уголовного дела.

В народе сложившаяся ситуация называется «спустить всех собак». Удивляться не приходится: в период тяжелого кризиса поиск козла отпущения является едва ли не самым действенным приемом стравить пар общественного негодования. Поскольку абстрактный образ банкира-кровососа уже давно пользуется в Америке высокой популярностью, наполнение этого образа конкретным содержанием было вопросом даже не месяцев, а дней. «Стране непременно нужно кого-то повесить!» — пожаловался финансовому колумнисту The New York Times Андрею Соркину один из членов правления баффеттовской Berkshire Hathaway.

Непонятно другое: почему Goldman Sachs?! Как могло случиться, что роль «крайнего» досталась не кому-нибудь, а флагману финансового могущества Америки? Допустим, публика сразу бы угадала циничный подлог в жертвоприношении какого-нибудь банка из «второго эшелона». Ей ведь непременно подавай протагониста, одного из тех, чьими прямыми усилиями мировой финансовый рынок погрузился в беспросветный морок. Так и замечательно! В «первом эшелоне» полно соискателей, гораздо более достойных наказания, чем Goldman Sachs: JP Morgan, изобретатель всех самых токсичных ипотечных деривативов; AIG, высосавшая из налогоплательщиков 180 млрд долларов; тройка циничных мистификаторов-оценщиков (Moody’s, Fitch и Standard & Poor’s), которая, на мой взгляд, несет львиную долю ответственности за финансовый беспредел нашего времени. Наконец, Morgan Stanley, занимавшийся последние 10 лет ровно тем же, что и Goldman Sachs, только с несопоставимо меньшим успехом.

Ан нет! Выбрали для распятия Goldman Sachs — единственную компанию из числа финансовых небожителей, которая не только не пострадала от кризиса производных ипотечных бумаг, но еще и порадовала своих сотрудников, клиентов, инвесторов фантастической прибылью. По итогам прошлого года, отмеченного мировым спадом производства, Goldman Sachs заработал 48 млрд долларов — больше, чем когда-либо в своей истории (да и вообще в истории банковского обогащения Америки). Через несколько дней после начала судебного преследования со стороны SEC Goldman Sachs обнародовал квартальный отчет, который в очередной раз по всем показателям разметал самые оптимистические ожидания аналитиков: доход — 12,78 млрд долларов (прогноз был 11,05), что на 91% выше показателя за аналогичный квартал прошлого года.

Все впустую. Акции Goldman Sachs обвалились с начала преследования SEC со 185 до 143 долларов, вымыв из капитализации компании почти 20 млрд долларов. А ведь судебное разбирательство еще даже не начиналось! Можно только догадываться, что случится с акциями Goldman Sachs после того, как нью-йоркские прокуроры доведут дело до уголовщины (в том, что доведут, можно не сомневаться!)

«Наезд» SEC на Goldman Sachs тем ошеломительнее, что опирается на смехотворные обвинения, не выдерживающие критики ни с юридической, ни с организационной, ни с моральной точки зрения (именно на последнее делает акцент Комиссия по ценным бумагам и биржам). «Не хотелось бы употреблять слово «детский», но как раз таковым это обвинение и является», — недоумевает Кеннет Гриффин, создатель Citadel Investment Group, одного из крупнейших частных хедж-фондов.

С обвинения SEC мы и начнем наш анализ ситуации. Поводом для гражданского иска послужила извлеченная из небытия рядовая сделка с ипотечным деривативом — Abacus 2007-AC1, созданным и реализованным вне рынка Goldman Sachs три года назад. C июля 2004-го по апрель 2007 года Goldman Sachs успешно провернул 23 «Абакуса», но придрались почему-то именно к этому. Почему придрались — скоро узнаем, пока же рассмотрим структуру сделки.

Формально инструмент Abacus 2007-AC1 являлся разновидностью синтетического CDO (Collateralized Debt Obligation), многоуровневое долговое обязательство, обеспеченное залогом. Долговые обязательства, положенные в основу CDO, созданного Goldman Sachs, представляли собой ипотечные кредиты низкого качества, т. н. sub-prime. За всеми остальными подробностями CDO отправляю читателей к статье «Крамерика — репортаж с петлей на шее» — нашему некрологу в память о невинно убиенном Bear Stearns («Бизнес-журнал», 2008, № 7).

ПОЧЕМУ ДЛЯ РАСПЯТИЯ ВЫБРАЛИ ФАНТАСТИЧЕСКИ ПРИБЫЛЬНОГО ФИНАНСОВОГО НЕБОЖИТЕЛЯ, НЕ ПОСТРАДАВШЕГО ОТ КРИЗИСА ПРОИЗВОДНЫХ ИПОТЕЧНЫХ БУМАГ?

Была, однако, в Abacus 2007-AC1 изюминка, которая, судя по всему, как раз и не понравилась SEC. Дело в том, что CDO, созданное Goldman Sachs, было дополнено еще и CDS (Credit Default Swap), кредитно-дефолтным свопом, позволившим подключить к сделке еще одного контрагента — в роли страховщика2. Опять же — отсылаю читателей за техническими подробностями к своей статье «Анатомия одной булимии» («Бизнес-журнал», 2008, № 21-22), в которой я проанализировал структуру CDS, а также роль JP Morgan в создании самого токсичного дериватива современности.

Всего в инструменте Abacus 2007–AC1 было задействовано пять агентов:

• Goldman Sachs, создавший дериватив, выступивший его поручителем и соединивший продавцов с покупателями и страховщиками;

• Paulson & Co, хедж-фонд Джона Полсона, выступивший в роли продавца «Абакуса»;

• ACA Management и IKB Deutsche Industriebank — покупатели «Абакуса»;

• ABN Amro, голландский банк, хеджировавший в обмен на премию в 7 млн долларов риски по той части CDO, которую приобрел ACA Management.

Год спустя ипотечные кредиты, подлежащие Abacus 2007-AC1, полностью обесценились, IKB Deutsche Industriebank потерял 150 млн долларов на сделке, а ACA Management — 841 млн. Поскольку длинная позиция по CDO у ACA Management была хеджирована кредитно-дефолтным свопом (у немцев никакой дополнительной страховки по «Абакусу» не было), свои убытки по сделке ACA переложила на хрупкие плечи ABN Amro, который и выплатил Goldman Sachs всю причитающуюся c ACA сумму.

Goldman Sachs перевел всю выручку на счет Джона Полсона, продавца Abacus 2007-AC1 и единственного победителя в сделке. Сам Goldman Sachs, между прочим, потерял на «Абакусе» 90 млн долларов, поскольку также занял по CDO частично длинную позицию.

Хедж-фонд Джона Полсона обогатился на 1 млрд долларов и окончательно закрепил за собой репутацию самого эффективного короткого игрока на рынке ипотечных деривативов. Хуже всех пришлось бездумному ABN Amro, который по собственной глупости ради премии в 7 млн потерял 841 млн долларов, тут же разорился и был проглочен Королевским Банком Шотландии (таким же неудачником, только в гораздо бOльших масштабах).

Теперь, когда читатель ознакомился с совершенно беспристрастным отчетом по сделке с Abacus 2007-AC1, переходим к обвинению SEC. «Мошенничество» Goldman Sachs, по мнению SEC, заключено в том, что инвестиционный банк не предупредил покупателей — IKB Deutsche Industriebank и ABN Amro — о том, что Джон Полсон не только занял короткую позицию в Abacus 2007-AC1, но еще и сам отбирал ипотечные кредиты sub-prime, подлежащие CDO. Причем делал это с таким прицелом, чтобы подборка оказалась самого низкого качества, а значит, и шансы на обвал у нее были самые высокие!

Более безумного обвинения представить себе невозможно. В жизни не поверю, что Комиссия по ценным бумагам и биржам пошла на столь позорную самодискредитацию добровольно! Дело даже не в том, что с юридической точки зрения обвинение SEC не просто ничтожно, но и бессмысленно. Главное, что с морально-этической позиции (если таковая вообще применима к современному миру финансов), на которую SEC делает как раз акцент, поведение Goldman Sachs единственно верное! Разглашение информации покупателю ценных бумаг о том, кто выступает продавцом этих бумаг, считается недопустимым нарушением общепринятых правил игры. Чистым инсайдерством, если угодно.

SEC хочет сказать, что если бы покупатели Abacus 2007-AC1 знали, что их контрагентом по сделке выступает великий мастер «коротких дел» Джон Полсон, они бы трижды подумали. И это говорит ведомство, призванное подавать пример компетентности и уважения законов!

Теперь по поводу участия Джона Полсона в отборе ипотечных кредитов, подлежащих CDO. Во-первых, участие это более чем естественно и оправдано. Вообще-то Полсон проходил по сделке как продавец, не забыли? Он выступил инициатором сделки и обратился к Goldman Sachs с просьбой синтезировать дериватив, составленный из таких ипотечных кредитов, которые Джон Полсон только и хотел продать! Именно таких и никаких других.

Естественно, его хедж-фонд проделал колоссальную работу по отбору подлежащих будущему CDO активов. А как же иначе? Следующим шагом Goldman Sachs пригласил ACA Management для проведения независимой оценки всех подлежащих ипотечных кредитов, отобранных Полсоном. Да будет известно, что ACA Management не доморощенный дилетант-самоучка, а один из авторитетнейших игроков на рынке ипотечных деривативов. Так же как, собственно, и IKB Deutsche Industriebank, который, до того как опростоволоситься, на каждом углу рекламировал себя как самого опытного участника рынка экзотических финансовых инструментов в Европе.

GOLDMAN SACHS — ИДЕАЛЬНЫЙ МАЛЬЧИК ДЛЯ БИТЬЯ. КОМПАНИЯ У ВСЕХ НА ВИДУ, У ВСЕХ НА СЛУХУ, ВНЕШНИХ АТРИБУТОВ МОГУЩЕСТВА — ХОТЬ ОТБАВЛЯЙ, А «ОТДАТЬ» НЕ ЖАЛКО!

ACA Management внимательно изучил предложение Джона Полсона и отверг более половины его кандидатов! Только после этого Goldman Sachs объединил утвержденные всеми сторонами кредиты в общий пул, на который и было выписано синтетическое CDO Abacus 2007-AC1.

Почему IKB Deutsche Industriebank купил Abacus 2007-AC1? Потому что: а) не сомневался в безупречной подготовке Goldman Sachs дериватива с технической точки зрения; б) доверял рейтинговым агентствам, которые практически на автомате выставляли всем инвестиционным инструментам Goldman Sachs наивысший рейтинг ААА, точно такой же, что и долговым обязательствам Казначейства США! И не только Goldman Sachs, но и всем его коллегам по «дериватизации» рынка — и Morgan Stanley, и JP Morgan! Так что если кто и виноват в обмане покупателей по сделке с Abacus 2007-AC1, так это Moody’s со товарищи, а не Goldman Sachs, единственное «преступление» которого в данном случае заключается в отказе нарушать деловую этику.

Аналогичная мотивация была и у ABN Amro, которому в очередной раз захотелось обогатиться на халяву, игнорируя всякую домашнюю работу. Справедливости ради заметим, что домашняя работа и в самом деле была ни к чему, поскольку ее уже провел ACA Management. Поэтому дополнительная домашняя работа не помогла бы ни IKB Deutsche Industriebank, ни ABN Amro. Рейтинг у Abacus 2007-AC1 был самый высокий, ACA Management никакого подвоха в ипотечных кредитах, отобранных Джоном Полсоном, не нашел. Чего же более?

Наконец, последнее. Обвал ипотечных кредитов sub-prime, подлежащих Abacus 2007-AC1, произошел не из-за какой-то особой прозорливости Джона Полсона, а вследствие краха всего ипотечного рынка Америки. Европейские игроки банально не сумели уравновесить собственную жадность известной толикой осторожности, за что и поплатились. Только причем тут Goldman Sachs?3

Меньше всего мне бы хотелось выступать добровольным адвокатом банковской компании, стоящей у истоков финансовой пропасти, в которую со всей гнетущей неизбежностью погружается наша планета. Помнится, в свое время я даже назвал Goldman Sachs «старшим братом» и главным бенефициаром творимой на фондовом рынке вакханалии («младшенький» — Morgan Stanley). Свои выводы, однако, строил отнюдь не на близости «Голдмана» к эпицентру власти, а на ошеломительных дивидендах, которые компания извлекала (и продолжает извлекать) из кризиса все то время, пока остальное человечество затягивает в трясину отчаяния и застоя.

Слава и репутация Goldman Sachs целиком и полностью выстроены на его финансовых достижениях и результатах, а не на реальном положении в иерархии власти — вот важнейшее обстоятельство, которое напрочь скрыто от рядового зрителя, и оно только и позволяет сегодня SEC и администрации Обамы разыгрывать операцию по прикрытию т. н. Старых Денег!

Дело в том, что Goldman Sachs, демонстрирующий уникальные финансовые результаты, ни малейшего отношения к реальным властителям мира не имеет! И никогда не имел. Море денег — правда. Властная элита — никаким местом. Именно поэтому Goldman Sachs представляет собой идеального кандидата для избиения: у всех на виду, у всех на слуху, внешних атрибутов власти и могущества — хоть отбавляй, а... «отдать» не жалко!

Начнем с биографии. Великий и ужасный Урфин Джюс современного финансового мира появился на свет во второй половине XIX века усилиями Маркуса Гольдмана, сына евреев-иммигрантов из Франкфурта. Папа Маркуса торговал скотом, а мама учительствовала. И всё. Больше ничего. В Новом Свете Маркус начинал коробейником и мелким лавочником — какие уж тут сокровища марранов, венецианское прошлое, амстердамские верфи и колониальная торговля? Маркус Гольдман — классический селфмейдмен, создавший состояние на крепком семейном подряде, проницательности, жесткости и неистовой готовности всегда и везде «брать на себя» в особо крупных размерах — удивительная черта, столь разительно отличающая это племя от всех прочих гоев.

Вторая фамилия в названии компании принадлежит Сёме Заксу, зятю Маркуса (мужу младшей дочки Луизы), столь же непримечательному по родословной и столь же выдающемуся по хватке. Гольдманы и Заксы пришли в мир, в котором уже вовсю раскручивались финансы, принадлежащие старинным европейским домам и инвестиционным компаниям. За 130 лет они «сделали» практически всех.

«Сделали» по деньгам, но не по власти и не по влиянию. Принято считать, что Goldman Sachs является едва ли не основным поставщиком кадров для Дяди Сэма. Из рядов компании вышли Генри Полсон и Роберт Рубин, служившие госказначеями при Джордже Буше и Билле Клинтоне. Генри Фаулер, хранитель финансов государства с 1965-го по 1969 годы, Джошуа Больтен, руководитель секретариата Белого Дома, Роберт Целлик, заместитель госсекретаря. Были и другие.

Но птенцов гнезда Goldman Sachs объединяет одно показательное качество: все они — служащие! Третьего и даже второго эшелона. И никогда — первого. Да пусть бы и первого. Проблема в том, что Старые Деньги и реальные власти предержащие сами по себе вообще не служат! Они лишь назначают. Причем не казначеев, а президентов. Банков и государств.

Теперь несложно ответить на вопрос: почему «козлом отпущения» назначили Goldman Sachs, а не какой-нибудь JP Morgan или Morgan Stanley? Да потому, что и JP Morgan, и Morgan Stanley, структуры существенно более скромные в финансовом отношении по сравнению с Goldman Sachs, в иерархии реальной власти занимают существенно более высокую позицию благодаря непосредственной и прямой связи со Старыми Деньгами.

Еще одно обстоятельство, позволившее SEC и Обаме выпустить пар за счет Goldman Sachs — хрестоматийное неумение бизнесменов без родословной выставлять напоказ свое богатство. Goldman Sachs в этом отношении, кажется, переплюнул саму историю. Чего стоят одни только бонусы чудовищных размеров, которые банк с удручающей настойчивостью выплачивает своим менеджерам и трейдерам, делая эту информацию достоянием широкой общественности?

И это в ситуации, когда реальный уровень безработицы в стране превысил 20 процентов! Кому нужен этот пир во время чумы? Неужели не понятно, что ничего, кроме лютой ненависти, у простого населения достижения Goldman Sachs не вызовут? Или Ллойд Бланкфейн, глава компании, полагает, что голодная и завистливая публика умилится изобретательности трейдеров Goldman Sachs, умеющих делать деньги в момент, когда остальные их теряют?

Все эти обстоятельства в совокупности позволили тонкому политику Обаме умертвить за счет Goldman Sachs сразу множество зайцев:

• потрафить населению страны, припечатав к столбу позора зазнавшегося «банкира-кровососа»;

• откупиться от Евросоюза, который с зимы приставал с ножом к горлу, возмущенный ролью Goldman Sachs в аферах с госдолгом Греции;

• отвести общественное негодование от настоящей финансовой элиты страны (JP Morgan, Morgan Stanley и проч.)

Чем все это кончится? Ничем! Неприятно, обидно, да и репутации повредит на годы вперед, но Goldman Sachs выдюжит. Поднимется с пола, отряхнется, утрется. Простолюдину не привыкать. Чай, не баре, жизни не боимся! Поднимется и двинет дальше: как и прежде обставлять всех конкурентов за счет талантов менеджмента и уникальной генетики!

Примечания

1 Корбан (евр.) — принесенное в жертву, жертвенный дар (Лев, 1:2; Чис. 5:15).

2 Слово «синтетический» в описании CDO Abacus 2007-AC1 как раз и указывает на использование в деривативе инструмента CDS.

3 На правах шутки: аналитикам IKB Deutsche Industriebank и ABN Amro нужно было читать «Бизнес-журнал», в котором за год до «Абакуса» была опубликована «Операция «Пузырь», содержащая, среди прочего, скрупулезное перечисление всех неотвратимых признаков надвигающейся катастрофы — и это в марте 2006 года («Бизнес-журнал», 2006, № 4).

Жирный палец1

 Опубликовано в «Бизнес-журнале Онлайн», 14 Августа 2010 года.

Читатель наверняка уже наслушался «страшилок» про загадочный обвал, случившийся на фондовых рынках Америки 6 мая 2010 года. В историю этот обвал вошел двумя обстоятельствами. Во-первых, падение индекса Доу-Джонса (990 пунктов) стало самым головокружительным за все годы существования биржи. Во-вторых, продолжалось падение всего… 5 минут (с 14:42 по 14:47), после чего рынок как ошпаренный отыграл за 90 секунд обратно 543 индексных пункта. Согласитесь, такого спектакля мы еще не наблюдали!

Внешне эффектная цифра, подхваченная СМИ, — в точке максимального падения капитализация рынка сократилась на 1 триллион долларов — не передает, к сожалению, истинного трагизма ситуации. Катастрофа оживает лишь в деталях: в 14 часов 47 минут  ценные бумаги около 200 компаний полностью утратили свою ценность! В прямом смысле слова: их текущие котировки оказались в диапазоне от 1 до 3 центов! Особенно пострадали компании с низкой капитализацией.

Характерно, что непосредственно перед обвалом три четверти торгов приходилось на «короткие» продажи. Соответственно, на пике падения состоялось массовое закрытие «коротких» позиций (из-за чего, собственно, рынок и отыграл молниеносно обратно вверх). В результате чего неведомые персонажи отхватили миллиарды долларов. Поскольку биржа по определению — это «игра с нулевой суммой», то миллиарды, заработанные одними участниками биржи, означают те же самые деньги, потерянные другими.

Расследование, проведенное Комиссией по ценным бумагам и биржам (SEC), показало, что в промежутке между 14:44 и 14:55 состоялось 11 510 сделок по продаже акций по ценам, более чем на 10% отличным от того, что было зафиксировано минутой ранее. В абсолютном выражении: бумаги, которые в 14:40 стоили 212,4 млн долларов, в течение последующих 20 минут были проданы за 557 тысяч 516 долларов.

После такой арифметики разговоры об уникальных возможностях эпохи дикой приватизации в России уже не впечатляют. Хотя бы потому, что спектакли, разыгрываемые в 2010 году на американских биржах, позволяют преодолеть расстояние от небытия до сказочного богатства за считанные минуты!

Не удивительно, что сразу после «сбоя в работе биржи» (таково официальноеназвание спектакля от 6 мая) у широкой общественности возникло неодолимое желание хоть краем глаза взглянуть на таинственных везунчиков, для которых обвал рынка обернулся золотым дождем. Хотя бы потому, что сама широкая общественность на роль подобных везунчиков не подходила по определению.

Волею судеб 6 мая ваш покорный слуга провел весь день на американском фондовом рынке, к тому же с активными открытыми позициями. Все эти позиции были короткими (пут-опционы WFC), поэтому теоретически говорить можно было не об убытках, а о прибыли. Увы, головокружительный обвал акций банка Wells Fargo не сделал меня богаче: терминал моего брокера — между прочим, именитого и авторитетного Charles Schwab — на протяжении 15 минут был элементарно недоступен. В прямом смысле слова: сервер лежал! То есть невозможно было ни закрыть, ни открыть позиции. Оставалось лишь наблюдать, как пут-опционы на протяжении 10 минут демонстрировали нереализованную прибыль в 600%, а затем откатились как ни в чем не бывало обратно.

У ШИРОКОЙ ОБЩЕСТВЕННОСТИ ВОЗНИКЛО НЕОДОЛИМОЕ ЖЕЛАНИЕ ХОТЬ КРАЕМ ГЛАЗА ВЗГЛЯНУТЬ НА ТАИНСТВЕННЫХ ВЕЗУНЧИКОВ, ДЛЯ КОТОРЫХ МАЙСКИЙ ОБВАЛ РЫНКА ОБЕРНУЛСЯ ЗОЛОТЫМ ДОЖДЕМ

Учитывая, что у Шваба 7,7 млн клиентов (с активами в 1,42 трлн долларов!), можно лишь догадываться о размахе проекта, столь грациозно проскользнувшего мимо рядовых инвесторов. Я далек от мысли, что все клиенты Charles Schwab испытывали затруднения с доступом к торговому терминалу, аналогичные моим. Однако общий вектор не вызывает сомнений: о серьезнейших сбоях в работе серверов, обрабатывающих биржевые заявки, в период с 14 до 15 часов 6 мая официально заявили такие колоссы, как Citadel Investment Group и Knight Capital Group, обеспечивающие рутинг крупнейшим дисконт-брокерам E*Trade и TD Ameritrade.

Короче говоря, интерес к «победителям» разгорелся нешуточный. Отвлекающему маневру, не преминувшему последовать по горячим следам с Капитолийского холма («Ловите хакеров и террористов!»), никто, разумеется, не поверил. Поэтому политикам пришлось назначать специальную комиссию по расследованию и вызывать на ковер в Конгресс Мэри Шапиро, главу SEC, и Гари Генслера, главу Комиссии по срочной биржевой торговле (CFTC, Commodity Futures Trading Comission).

Мэри Шапиро, давно снискавшая репутацию мягкой и сердобольной женщины, в очередной раз оправдала возложенные на нее надежды: «Мы убеждены, что нарушение работы рынка 6 мая усугубилось беспорядочными правилами и инструкциями, которыми руководствуются различные торговые площадки». Выход из положения также на поверхности: «Все биржи должны в кратчайшие сроки согласиться на установку единых автоматических прерывателей (circuit breakers), которые бы включались по мере необходимости одновременно».

Все это, конечно, красиво и замечательно. Для тех, кто не понял, поясняю: виноватых нет! Обвал случился самопроизвольно из-за несовершенства системы. Справедливо полагая, что никто все равно не поверит, Мэри Шапиро добавила: «Если нам удастся отследить биржевую активность, нарушавшую правила торговли ценными бумагами, мы примем необходимые меры».

Нужно ли говорить, что отследить ничего не удалось? Гари Генслер на слушаниях в Конгрессе что-то намекнул про одинокого трейдера, чьи сделки на пике обвала составляли 9 процентов всей биржевой активности по самым горячим фьючерсам (!!!), но сразу же успокоил конгрессменов: проверка показала, что никакого криминала в действиях трейдера не было! Оно понятно: почтенный паевой фонд Waddell & Reed панически хеджировал счета своих клиентов фьючерсами e-mini S&P. К слову сказать, неудачно.

Не менее бесплодными оказались и последующие попытки SEC докопаться до истинной причины краткосрочного обвала 6 мая. Первое, что пришло всем в голову: возложить вину на Грецию, которая своими неуемными уличными беспорядками словно демонстрировала всему миру: «Долги и кредиты возвращать не собираемся!» Но «греческий фактор» зависал дамокловым мечом над мировым фондовым рынком уже не первую неделю, поэтому списать на него головокружительный обвал на ровном месте никак не получалось.

Версия номер два: две наиболее организованные биржи — Нью-Йоркская фондовая (NYSE) и электронная Nasdaq — сразу же замедлили торги по всем горячим акциям, как только наметились панические настроения. Вследствие этого произошло перераспределение трафика рыночных ордеров на остальные площадки (их в Америке 50), где торги продолжились. Поскольку региональным биржам не хватало ликвидности, котировки обвалились, но после возвращения NYSE и Nasdaq к жизни быстро восстановились. Именно эта версия — вероятно, в силу ее безобидности, отсутствия крайнего и коллективно-распределенной (без)ответственности — особенно приглянулась SEC и была взята за основу для отчета перед Конгрессом.

Проблема все же в том, что на самом пике падения, то есть в момент, когда, по версии SEC, на рынке не хватало ликвидности, состоялось закрытие львиной доли «коротких» позиций (и соответственно — сказочное обогащение неизвестных товарищей). То есть выходит, что на главных площадках «короткие» позиции открывались, а закрывались уже на маргинальных электронных биржах. Не знаю, как вам, но мне все это представляется в виде элегантно спланированной акции гаргантюанских масштабов.

Почему спланированной? Потому что ни один участник в здравом уме не будет открывать гигантское количество «коротких» контрактов без железобетонной уверенности в последующем падении рынка! Подобная уверенность в нашем непредсказуемом мире допустима только в одном случае: когда сами «короткие» продавцы это падение и обеспечивают. Можно, конечно, пофилософствовать о безрассудных биржевых спекулянтах, готовых безоглядно рискнуть всем состоянием, вот только у всякой спекуляции всегда есть четко обозначенные границы. В первую очередь по объемам средств, выделенных на спекуляцию. Так вот: эти объемы не идут ни в какое сравнение с тем колоссальным массивом капиталов, которые обвалили за 5 минут весь рынок на исторически беспрецедентные 990 индексных пунктов.

СПЕКТАКЛИ, РАЗЫГРЫВАЕМЫЕ НА АМЕРИКАНСКИХ БИРЖАХ, ПОЗВОЛЯЮТ ПРЕОДОЛЕТЬ РАССТОЯНИЕ ОТ НЕБЫТИЯ ДО СКАЗОЧНОГО БОГАТСТВА ЗА СЧИТАННЫЕ МИНУТЫ

Версия номер три: какой-то неопытный трейдер на торговой площадке Citigroup решил продать акции Procter & Gamble и по ошибке набил на клавиатуре 16В вместо 16M. По этой причине на биржу попала заявка о продаже 16 миллиардов (не миллионов) акций почтенного любимца Уоррена Баффетта, и именно эта сделка послужила триггером для цепной реакции обвала.

Версия выразительная, но тоже не жизнеспособная. Во-первых, у гипотетического трейдера Citigroup в принципе не могло быть разрешения на совершение сделок подобного объема; следовательно, его ордер был бы аннулирован задолго до того, как попасть на биржу. Во-вторых, средние объемы ежедневных торгов Procter & Gamble не превышают 12 миллионов акций, и это явно не та цифра, которая способна потрясти воображение всего рынка.

Как бы то ни было, но акции Procter & Gamble за несколько секунд обвалились на 37%: «Мы не знаем, что явилось причиной такого падения, — беспомощно разводит руками пресс-секретарь компании Дженнифер Челун, — знаем только, что была какая-то электронная транзакция, которую мы пытаемся сейчас отследить вместе с Nasdaq и другими электронными биржами». Забегая вперед, выскажу предположение, что Procter & Gamble стал всего лишь жертвой в длинном ряду компаний, чьи акции были использованы для облапошивания непосвященной публики.

Думаю, SEC так и продолжала бы выдвигать версии — одна другой безумнее — до бесконечности, если бы не одно обстоятельство, выводящее комедию за рамки приличия. Дело в том, что имя потенциального виновника гешефта 6 мая с самого начала было секретом Полишинеля. Скажу больше: виновника знали в лицо, по меньшей мере, на протяжении последнего года, однако все это время и политики, и официозная ангажированная пресса упрямо делали вид, что не видят «героя» в упор.

Формальная привязка Высокочастотного Трейдинга (HFT, High Frequency Trading) к обвалу состоялась уже к середине мая. 16 числа «Нью-Йорк Таймс» опубликовала миленькую то ли рекламную, то ли охранительную статью («Speedy New Traders Make Waves Far From Wall Street») о том, как по разным городам и весям Америки сидят молодые люди в возрасте от 20 до 40 лет, одетые в маечки, джинсики и бейсболки, и торгуют чуть ли не из собственных спален на бирже, задействуя хитроумные научные алгоритмы.

Торгуют они быстро-быстро и часто-часто (отсюда и название), потому как имеют в своем распоряжении суперсовременные и очень дорогие компьютеры. Торгуют удачно — скажем, у конторы Tradebot из Канзас-Сити за последние четыре года не было ни одного убыточного дня (!) — и обывателям на радость, поскольку сотнями тысяч своих транзакций обеспечивают уникальную ликвидность на рынке.

Каким же образом высокочастотный трейдинг проявил себя 6 мая 2010 года? По версии журналистки «Нью-Йорк Таймс» Джулии Кресуэлл, высокочастотники, отчаявшись в какой-то момент проанализировать по-научному рынок, взяли да и отключили свои суперкомпьютеры. Ну, а поскольку HFT, по разным оценкам, обеспечивает сегодня от 40 до 70% всей биржевой активности, на торговых площадках образовался ликвидный вакуум, который и привел к обвалу. «В полдень 6 мая, когда фондовый рынок начал погружаться в молниеносный обвал, кто-то (в компании Tradeworx — С.Г.) подошел к компьютеру и набрал на клавиатуре HF STOP: все продать и отключиться. По всей стране коллеги Tradeworx поступили аналогичным образом. В следующее мгновение одни из самых влиятельных игроков рынка сегодня — высокочастотные трейдеры — погрузились в темноту. То, что за этим последовало, заставило содрогнуться весь финансовый мир».

Красиво пишет Джулия Кресуэлл, ничего не скажешь. Когда читаю подобные пассажи, всегда задаюсь вопросом: «Сознательно журналист идет на мистификацию или же — по наивному неведению? И если сознательно, то — из каких побуждений: добрых или не слишком?»

В случае с журналисткой из «Нью-Йорк Таймс» речь, полагаю, все же идет о «редакционном задании», а не о злом умысле, иначе непонятно, как объяснить заключительную фразу публикации: «Сейчас, когда пыль рассеялась, он (Манодж Наранг — учредитель Tradeworx — С.Г.) уже не так уверен в своих действиях. Некоторые знакомые HFT компании оставались на рынке весь день, и этот день стал для них самым прибыльным в году, — посетовал мистер Наранг».

Что ж, будем считать, что Джулия Кресуэлл сохранила лицо, приоткрыв-таки завесу над реальным положением дел. А дела эти таковы, что 100Ї200 помянутых в статье провинциальных фирмочек HFT — мелкая рыбешка, которой не светят не то что 40, но даже и 5% дневного биржевого оборота Америки. Главными игроками высокочастотного трейдинга в стране являются Goldman Sachs, Morgan Stanley и еще десяток крупнейших банков. И именно эти банки обеспечивают те самые 40–70% ежедневного биржевого оборота.

Полагаю, самое время объяснить читателю суть высокочастотного трейдинга, а также подвести его к пониманию алгоритмов, которые вызвали 6 мая молниеносный обвал и последующее не менее молниеносное восстановление рынка. Не рискну давать стопроцентную гарантию, что события развивались именно по такому сценарию, тем не менее, его вероятность представляется мне на порядок выше всех, официально заявленных.

Начнем с главного: высокочастотный трейдинг не имеет к традиционному трейдингу, а тем более к какой-то там «научности», ни малейшего отношения. HFT — это технологичная форма инсайдерства, создающая криминальное преимущество одним участникам рынка перед другими. Высокочастотный трейдинг годами присутствовал на рынках, но широкая общественность узнала про него менее года назад.

Основа HFT — так называемые flash orders, скоростные биржевые заявки, смысл которых в следующем. За определенную мзду биржи предоставляют «избранным» клиентам возможность видеть поступающие на общий терминал заявки участников торгов раньше всех остальных. Зазор обычно составляет 30 миллисекунд. Для супермощных компьютеров, которыми оснащены высокочастотные трейдеры, этого времени более чем достаточно, чтобы проанализировать заявки и разместить собственные — упреждающие. Эффективность их напрямую будет зависеть от заявок, которые в следующее мгновение поступят на рынок.

О «научности» HFT поведал миру 24 июля 2009 года Карл Деннингер, ведущий блога Market Ticker. Вот его рассказ с незначительными комментариями, облегчающими восприятие терминологии.

Предположим, крупный пенсионный фонд — одна из самых любимых дойных коров профессиональных трейдеров — размещает на бирже заявку на покупку 100 тысяч акций компании Broadcom по лимитной цене 26,40 доллара. «Лимитная» заявка означает, что покупателя устроит любая цена ниже 26,40. В этот момент текущая котировка на бирже составляет 26,10 за акцию, что на 30 центов ниже заявки покупателя.

6 МАЯ КОЕ-КОМУ УДАЛОСЬ ЗАРАБОТАТЬ ДЕСЯТКИ МИЛЛИАРДОВ ДОЛЛАРОВ. А МОЖЕТ БЫТЬ И СОТНИ МИЛЛИАРДОВ. ПРИЧЕМ ВСЕГО ЗА НЕСКОЛЬКО МИНУТ

Компьютер HFT трейдера (именно компьютер, а не трейдер, который просто физически не в состоянии проделывать все множество операций с необходимой скоростью) узнает благодаря системе flash orders на 30 миллисекунд раньше остальных участников рынка о поступлении заявки на покупку акций Broadcom. И тут же начинает размещать собственные маленькие ордера (по 100 акций) типа «IOC» (Immediate Or Cancel — «выполнить немедленно либо отменить») на продажу акций Broadcom по цене 26,20. Если рынок проглатывает ордер, компьютер молниеносно размещает следующую заявку — уже по цене 26,25, затем — 26,30, потом 26,35, потом 26,40.

При попытке продать по цене 26,45 рынок заявку не удовлетворяет, поскольку на нее нет ответного предложения (мы помним, что максимальная заявка на этот момент по покупке акций — это 26,40 от пенсионного фонда), и тут же ее аннулирует (в соответствии с условием IOC). Поскольку HFT трейдер формально выполнил все требования биржи по плавному повышению котировок, он может смело приступать к задуманному: выложить заявку на продажу акций Broadcom по цене 26,39 — чуть-чуть ниже 26,40 — лимитной заявки пенсионного фонда!

В результате заявка пенсионного фонда на покупку 100 тысяч акций Broadcom будет удовлетворена по формально справедливой цене (26,39), хотя на самом деле пенсионный фонд развели, как последнего лоха. Потому что через несколько мгновений акции Broadcom упадут до уровня, соответствующего реальному спросу и предложению (26,10, может, слегка выше — 26,20). Тогда HFT трейдер выкупит обратно по текущей котировке акции Broadcom, которые ранее продал за 26,39, и сорвет солидный куш. Гарантированно. Из воздуха. Разумеется, строго «по-научному»!

И таким вот криминалом занимается вся элита финансового мира Америки. Думаете, откуда берется баснословная прибыль, о которой сегодня рапортуют крупнейшие банки страны? Почти вся эта прибыль получена из биржевых операций. Ничего удивительного, если вспомнить достижения HFT трейдера Tradebot, у которого за четыре года не было ни одного убыточного дня!

Сенатор Чарльз Шумер обратился в SEC c требованием запретить систему flash orders еще летом прошлого года. В сентябре 2009-го SEC предложила прописать запрет в документах финансовой реформы, продвигаемых администрацией Обамы. Политики дружно закивали, однако ничего никуда не добавили. Только после кризиса 6 мая тема flash orders снова замелькала на страницах прессы. Правда, как-то вяло и неубедительно (вспомним статью Джулии Кресуэлл).

Возвращаясь к событиям 6 мая, рискну предположить, что весь спектакль, разыгранный между 14 и 15 часами, состоял именно из алгоритмов, давно уже апробированных HFT трейдерами (правда, в меньших масштабах). Сначала продажа колоссального числа акций «в короткую», затем отключение компьютеров для создания вакуума ликвидности, молниеносное возвращение на рынок и закрытие коротких позиций на самом пике падения с одновременным открытием длинных позиций для последующей их ликвидации на чисто техническом отыгрыше вверх.

С учетом феноменальной амплитуды искусственно вызванного двойного колебания рынка (сначала вниз, затем вверх) можно предположить, что 6 мая удалось заработать десятки миллиардов долларов. Может, сотни. За несколько минут. На одной лишь ловкости рук, суперкомпьютерах и... теплых чувствах, питаемых финансовой системой Америки к собственной элите.

Примечания

1 Fat Finger Error (амер. сленг) — дословно: «ошибка жирного пальца», техническая ошибка во время биржевых торгов.

Ветхие мехи

«Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают, но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое».

Матфей, 7–19

Опубликовано в «Бизнес-журнале Онлайн», 02 сентября 2010 года.

Выступая в апреле 2010 года в Нью­йоркском колледже Cooper Union, президент Барак Обама попытался подвести морально­этическую базу под свою финансовую реформу: «Я верю в силу свободного рынка. Верю в сильный финансовый сектор, помогающий людям привлекать средства, получать кредиты и инвестировать свои сбережения. Но свободный рынок никогда не имел ничего общего со свободной лицензией на захват всего, что только можно ухватить, невзирая на методы. Между тем именно так все зачастую и происходило в годы, предшествовавшие кризису. Кое­кто на Уолл-стрит забыл, что за каждым привлеченным со стороны и обмененным на бирже долларом стоит семья, стремящаяся приобрести новый дом, оплатить обучение, открыть свой бизнес или создать пенсионные сбережения».

Судя по тишине в зале, аудитория не спешила усваивать уроки христианской этики. И президент рубанул: «Мы никогда больше не позволим финансовым фирмам заниматься безрассудными делами и вести себя, как бандиты!» Впечатляющая эмоциональная динамика. За неполные четыре месяца «жирные коты»1 эволюционировали в президентской риторике до «бандитов». То ли еще будет! — приговаривали знающие люди. И не ошиблись.

В июле 2010 года американский сенат принял пакет мер в сфере финансового регулирования. Демократы сумели убедить в своей правоте трех республиканцев, что обеспечило минимально необходимые 60 голосов для прохождения закона. Комментируя документ, Барак Обама заявил, что американских налогоплательщиков больше никогда не попросят «оплатить счета за ошибки Уолл­стрит».

Если верить информационному официозу, финансовая реформа администрации Барака Обамы позиционируется где­то между Великой Хартией Вольностей и Французской революцией. В масштабах американской банковской и биржевой системы, разумеется.

Коротко суть реформы состоит в том, что отныне главное финансовое ведомство США и другие регулирующие органы получат возможность предъявлять более жесткие требования к капиталу наиболее заметных игроков рынка. Свобода банков в части проведения операций, финансируемых за счет собственных средств, ограничена, а вложения в хедж­-фонды и фонды частных инвестиций не могут превышать 3% от основного капитала. Наконец, должен быть создан орган, отвечающий за упорядоченную ликвидацию проблемных финансовых структур без участия средств налогоплательщиков.

Не буду скрывать личного отношения к «перестройке» Обамы: считаю, что перед нами величайшая профанация самой идеи реформирования, камуфлирующая за бюрократическими телодвижениями субъективный страх и объективную неспособность истеблишмента внести изменения в основы финансовой системы, которые только и являются первопричиной экономических кризисов и потрясений нового времени. Финансовая реформа Барака Обамы — не лечение болезни, а курс симптоматической терапии, способной лишь унять боль в ближайшей перспективе и оттянуть неизбежную кончину.

Никакой, однако, скептицизм не должен мешать объективной оценке реальности. Она же такова, что американская финансовая реформа, какой бы несовершенной ни казалась, неизбежно будет взята за основу для преобразования национальных экономик всего мира. Можно не сомневаться: согласованный сенатом и конгрессом закон наверняка спровоцирует череду аналогичных мер, направленных на косметическое преобразование экономик Европы, Азии, Америки и, вероятно, России.

С учетом ценности «перестройки» Обамы как универсального образца финансовой реформы нашего времени, начнем наш анализ не с критики, а с беспристрастного описания процесса подготовки принятого в июле документа.

В декабре 2009 года палата представителей приняла т. н. Wall Street Reform and Consumer Protection Act (H.R.4173, Закон о реформировании Уолл­стрит и защите потребителя). После бурных дебатов, компромиссов и согласований инициатива нижней палаты конгресса была поддержана, вопреки ожиданиям, верхней палатой — сенатом, принявшим в мае 2010 года закон в собственной формулировке — т. н. Restoring American Financial Stability Act (S3217, Закон о восстановлении американской финансовой стабильности). Формальным инициатором H.R.4173 явился депутат от демократической партии Барни Фрэнк, а S3217 — председатель банковского комитета сената демократ Крис Додд. Не случайно нынешний документ, призванный оздоровить американскую финансовую систему, в просторечье именуют «законом Додда — Фрэнка».

Оба апробированных законодательных акта прошли согласование в специально созданном Согласительном комитете конгресса и, после успешного завершения переговоров, были объединены в окончательный закон, который и лег на стол президента для подписания.

Между H.R.4173 и S3217, безусловно, существовал целый ряд расхождений. Газеты и журналы взахлеб обсуждали меняющуюся не по дням, а по часам позицию Криса Додда, судачили, как республиканец Скотт Браун отдает в последний день перед голосованием единственно недостающий голос демократам после таинственной встречи с лидером сенатского демократического большинства Гарри Рейдом, как банкиры и биржевики неистово лоббируют в конгрессе, добиваясь смягчения той или иной формулировки, как различные поправки то появляются, то мистическим образом исчезают за пару минут до голосования.

По сути же все эти разногласия яйца выеденного не стоили. Очевидно, что и республиканцы, и демократы, и сенаторы, и депутаты были преисполнены желания как можно скорее согласовать обе законодательные инициативы и войти в историю великими реформаторами. В более приземленной перспективе сложно представить, что за несколько месяцев до выборов республиканцы пойдут на саботаж демократической инициативы, рискуя вызвать у избирателей нешуточную неприязнь («Опять этот GOP пошел на поводу своих корешей на Уолл­стрит!»)2.

В главных чертах новое финансовое законодательство Америки направлено на усиление государственного и общественного контроля за финансовой сферой по восьми направлениям. Посмотрим, на какие инструменты делали ставку разработчики «реформы».

Банковский надзор

Федеральный резерв лишается функции регулирования и надзора за банками и финансовыми холдингами, активы которых не дотягивают до 50 млрд долларов. В результате под опекой «Феда» остается лишь 44 левиафана вроде Bank of America, Citigroup и Wells Fargo. Контроль за сберегательными учреждениями и банками штатов переходит к FDIC, Федеральной корпорации страхования депозитов, а национальные чартерные банки с активами менее 50 млрд отходят под надзор OCC, Управления контролера денежного обращения. Такая схема контроля была реализована в законе, принятом сенатом, тогда как H.R.4173, апробированный нижней палатой, ратовал за сохранение функций надзора Федерального резерва в полном объеме.

Защита потребителей

Сенат и палата представителей высказались за учреждение ведомства (т. н. Consumer Financial Protection Agency), которое контролировало бы финансовые организации в плане соответствия предоставляемых ими услуг (в первую очередь ипотечного кредитования и кредитных карт) представлениям о честном и справедливом ведении бизнеса. На бытовом уровне речь идет о пресловутых приписках мелким шрифтом к договорам, обдирающим доверчивых клиентов как липку, и махинациях вроде «нулевого процента». Расхождения в законодательных версиях, опять же, были косметическими: палата представителей ратовала за учреждение контрольного ведомства в виде самостоятельной структуры, а сенат — за создание подразделения в рамках Федерального резерва, с руководителем, назначаемым президентом по рекомендации конгресса.

Ликвидационный фонд

ВПЕЧАТЛЯЮЩАЯ ДИНАМИКА: ЗА НЕПОЛНЫЕ ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА «ЖИРНЫЕ КОТЫ» В РИТОРИКЕ АМЕРИКАНСКОГО ПРЕЗИДЕНТА ПРЕВРАТИЛИСЬ В «БАНДИТОВ». ТО ЛИ ЕЩЕ БУДЕТ!

В период кризиса 2007­2010 годов общественность столкнулась с загадочной избирательностью Федерального резерва при трактовке высокомерной банковской формулы «Too big to fail» («Слишком крупный, чтобы обломаться»). Гиганты финансового мира Bear Stearns, Lehman Brothers, Washington Mutual и Wachovia почему­то были уничтожены и проданы за бесценок конкурентам, а AIG и Citigroup, напротив, удостоились миллиардодолларовых вливаний за счет налогоплательщиков. Американские народные избранники решили упорядочить процедуру уничтожения неудачников, предусмотрев создание под эгидой FDIC специального Ликвидационного фонда (Orderly Liquidation Fund), средства которого будут направляться на планомерное банкротство, измельчение и распродажу крупных финансовых учреждений в случае дефолта. Размер Ликвидационного фонда — 50 млрд долларов. Источник финансирования — специальные сборы (assessment fees), которыми будут облагаться финансовые учреждения, чьи активы превышают 50 млрд долларов. В целом процедура ликвидации по версии конгресса с самого начала напоминала кладбищенское самообслуживание: компании не только скидываются в фонд для собственной ликвидации, но еще и обязуются написать прижизненное завещание с рекомендациями, как и на какие части их надлежит расчленять в случае дефолта.

Внебиржевые деривативы

По самым скромным оценкам рынок производных бумаг второго и третьего уровня (деривативы на деривативы, вроде пресловутых CDO и CDS), реализуемых over­the­counter, то есть за пределами биржевых площадок, составляет 450 трлн долларов. Именно на этом полигоне финансовые левиафаны зарабатывают львиную долю своей прибыли. Здесь же зародились процессы, вызвавшие текущий экономический кризис. Первоначально финансовая реформа Барака Обамы предполагала безоговорочное проведение всех операций на рынке деривативов OTC через специально созданную для этих целей централизованную клиринговую палату.

Эта инициатива Обамы не только представлена в полном объеме в законе, утвержденном сенатом, но и дополнена требованиями обязательного выведения банками операций с деривативами в отдельные независимые подразделения. Забавно, что в законе, принятом палатой представителей в декабре 2009 года, клиринговая процедура не носит универсального характера, поскольку обрастает множеством исключений для самых разнообразных категорий участников финансового рынка. Требований по выведению операций с деривативами в отдельные банковские подразделения в H.R.4173 нет вообще.

Разделы нового финансового законодательства, связанные с внебиржевыми деривативами, вызывали, по понятным причинам, самое яростное неприятие и, соответственно, лоббирование со стороны Goldman Sachs, JPMorgan Chase, Citigroup, Bank of America и Morgan Stanley.

Регуляция системного риска

Обе палаты конгресса высказались за создание специального Совета по наблюдению за финансовой стабильностью (Financial Stability Oversight Council), наделенного властью напрямую вмешиваться в текущие дела «системообразующих компаний» (вплоть до передачи управления компанией Федеральному резерву), если только тело­движения финансовых левиафанов создадут угрозу национальной безопасности страны. По версии палаты представителей, Совету по наблюдению за финансовой стабильностью для принятия решений достаточно было простого большинства, но сенат высказался за соотношение голосов 2 к 3. Председателем Совета автоматически становится секретарь Казначейства США, а остальными членами — руководители главных финансовых ведомств страны: председатель Федерального резерва, контролер денежного обращения, директор Бюро по финансовой защите потребителя (новый орган, создаваемый в рамках финансовой реформы), председатель Комиссии по ценным бумагам и биржам, председатель Федеральной корпорации страхования депозитов, председатель Комиссии по срочной биржевой торговле и директор Федерального агентства по финансированию жилья.

Компенсация менеджмента

Обе версии закона предусматривали различные меры контроля со стороны акционеров за размерами выплат, премий и компенсаций, которые до настоящего времени руководство финансовых компаний выписывало себе с головокружительной щедростью. Впредь эти цифры будут корректироваться всеобщим голосованием акционеров.

Хедж-фонды

Финансовая реформа предусматривает обязательную регистрацию в государственных структурах всех частных хедж­фондов, активы которых превышают 100 млн долларов (по версии сената; по версии палаты представителей — 150 млн).

Правило Волькера (Volcker Rule)

Краеугольным камнем всей законодательной инициативы демократов выступает поправка, озвученная Бараком Обамой в январе 2010 года с подачи его экономического советника Пола Волькера, бывшего председателя Федерального резерва. Смысл поправки — любой коммерческий банк, на балансе которого находятся вклады, застрахованные FDIC, лишается права заниматься проприетарным трейдингом, то есть проведением спекулятивных операций с ценными бумагами, используя собственные денежные средства.

«Правило Волькера» — самое болезненное положение финансовой реформы, на пути которого буквально легли костьми протагонисты банковского трейдинга — Goldman Sachs, Morgan Stanley и J.P. Morgan. Удивляться не приходится: нужно быть близоруким, чтобы не разглядеть за «правилом Волькера» тени великого закона Гласса­Стигалла, на упразднение которого банкиры потратили 66 лет3!

В декабре 2009 года сенатор­республиканец Джон МакКейн и сенатор­демократ Мария Кантуэлл призвали конгресс восстановить закон Гласса­Стигалла в полном объеме, то есть безоговорочно разделить депозитные и инвестиционные функции банков. Однако яростное лоббирование Bank of America стало на пути поправки в конечный вариант H.R.4173.

 21 января 2010 года Барак Обама, трезво смотрящий на вещи, выдвинул смягченную формулировку — «правило Волькера»4, но даже частичное ограничение банковской инвестиционной деятельности (проприетарного трейдинга) не прошло слушаний в сенате.

Единственную поправку, обладающую потенциалом реального реформирования финансовой жизни Америки, завалили в сенате по всем правилам подковерной борьбы. Сначала сенаторы­демократы Джефф Меркли и Карл Левин выдвинули «правило Волькера» 20 мая 2010 в виде самостоятельной поправки. Но ее не допустили даже до голосования, благодаря умелому отводу по нарушению регламента, сделанному сенатором­республиканцем Ричардом Шелби.

Меркли и Левин предприняли второй подход, привязав «правило Волькера» к сторонней поправке сенатора­республиканца Сэма Браунбэка. Но за несколько минут до голосования Браунбэк снял свою поправку, похоронив тем самым и «правило Волькера».

Кончилось дело тем, что даже сам Пол Волькер пошел на попятную, заявив в майском интервью BBC, что и в мыслях не держал возрождать закон Гласса­Стигалла.

Полагаю, у читателей уже сложилось ясное представление о финансовой реформе Барака Обамы как о совокупности бюрократических мер, направленных лишь на усиление государственного контроля за частными финансовыми институтами. Ни на какие качественные изменения самой финансовой системы нет даже намека. Очевидно также, что депутаты конгресса дружно плывут в общей лодке, которую смертельно боятся раскачивать. Что касается разницы во взглядах на финансовые реформы между Слонами и Ослами, то... ее просто нет. Разнообразие в детали вносят лишь лобби, чьи интересы обслуживает тот или иной народный избранник.

Не буду утомлять углубленным анализом полноценных мер, которые только и могли бы реформировать американскую финансовую сис­тему. Тем более что ничего нового изобретать не приходится: меры эти давно и хорошо известны. Равно как известны и причины, по которым у этих мер нет ни малейшего шанса достучаться до истеблишмента. Посему достаточно ограничиться лишь перечислением:

пересмотр финансовой системы необходимо начинать с корня всего зла — Федерального резерва. Даже если оставить за кадром неконституционный (частный) статус этого заведения, сохраняется порочная практика безответственного повышения ликвидности за счет искусственно заниженных процентных ставок, что привело в период с 2002 по 2004 годы к беспрецедентному раздуванию спекулятивного пузыря в недвижимости, на бирже и на сырьевых фьючерсных торгах. Вторичное снижение процентной ставки осенью 2007­го вызвало безумный рост цен на нефть (с 68 до 147 долларов за баррель) и, как следствие, выход из­под контроля цен на топливо и продовольствие. Результатом подрывной (иначе не назовешь) деятельности «Феда» стало крушение целого ряда финансовых структур, погрязших в спекулятивном трейдинге деривативами второго и третьего порядка, с последующим вливанием триллионов долларов ради спасения горстки привилегированных гэмблеров. Что последовало за «работой» «Феда», читатель прекрасно знает: безработица на уровне Великой Депрессии, тотальная стагнация производства, гибель автопрома, крушение рынка недвижимости и продолжающийся рост пузыря на фондовом рынке; реформирование Fannie Mae и Freddie Mac (а заодно — и остальных GSE, предприятий, спонсируемых правительством) — главных отравителей ипотечного кредитного рынка сначала вследствие безудержной эмиссии сомнительно обеспеченного долга, а затем за счет многократного левериджа в виде спекуляций MBS; уничтожение дикого принципа marking­to­the­market, превращающего бухгалтерскую отчетность в казино Лас­Вегаса5; запрет высокочастотного трейдинга6, которым народные избранники так возмущались, однако в самый последний момент забыли помянуть его в новом финансовом законодательстве; восстановление закона Гласса­Стигалла в полном объеме.

Перечисленное выше — лишь начало реального реформирования. На следующем этапе необходимо пересмотреть совершенно губительный и порочный приоритет банковского капитала над промышленным, а в идеале — вообще отказаться от модели кредитных денег — этого Люцифера всей современной экономики.

Ничего этого мы не увидели в финансовой реформе Барака Обамы. А посему не составляет труда предсказать долгосрочные перспективы развития мировой экономики: после принятия нового законодательства все кризисные явления будут, как и раньше, повторяться со все нарастающей магнитудой, пока наконец не развалится вся система до основания, поскольку она нестабильна по определению7.

Примечания

1 В де­ка­бре 2009 го­да Барак Оба­ма в те­ле­ин­тервью CBS за­явил, что балло­ти­ро­вался в прези­денты во­все не для то­го, «чтобы вызво­лять из не­приятно­стей шайку жирных ко­тов-банки­ров с Уолл-стрит».

2 GOP, Grand Old Party — Вели­кая старая партия, не­офици­альное на­звание Республи­канской партии США.

3 Бан­ковский Акт 1933 го­да, бо­лее из­ве­ст­ный по именам его иници­ато­ров Кар­те­ра Гласса и Генри Сти­галла, был от­ме­нен в 1999 го­ду.

4 Нури­эль Руби­ни ок­ре­стил «прави­ло Вольке­ра» «Гласс-Сти­галлом об­легченной версии» (Glass-Steagall-Lite).

5 См. на­шу статью «Либретто для кризи­са». «Ком­пью­терра», 2008, № 42.

6 См. на­шу статью «Жир­ный па­лец». «Биз­нес-журнал», 2009, № 2.

7 Кон­цепцию «не­стабиль­ной стабиль­но­сти» (unstable stability) сфор­му­ли­ро­вал в се­ре­ди­не 80-х го­дов вы­да­ю­щийся эко­но­мист Хай­ман Мин­ский, усмотревший во всех по­пытках со­временной банковской систе­мы создать долго­сроч­ную стабиль­ность рост­ки гря­ду­щей ей на смену не­из­бежной не­стабиль­но­сти.

Оглавление

L, V & W сидели на трубе

  Примечания

Made in Italy

  Примечания

Тобаши1

  Примечания

Cole not dole1

  Примечания

3D-ЕЦ

В поле воин один

Долг платежом красен

 

  Акт первый: Педаль

  Акт второй: Откат

  Примечания

Шесть революций, которые не потрясли мир

Корбан1

 

  Примечания

Жирный палец1

 

  Примечания

Ветхие мехи

 

  Банковский надзор

  Защита потребителей

  Ликвидационный фонд

  Внебиржевые деривативы

  Регуляция системного риска

  Компенсация менеджмента

  Хедж-фонды

  Правило Волькера (Volcker Rule)

  Примечания