Подвиг разведчика [Полина Алексеевна Копылова] (fb2) читать постранично, страница - 2

туберкулеза, она бы нашла иную смерть. Она не смогла бы жить в стране, где никому не нужны домашние концерты, тянущиеся из вечера в вечер чтения новых романов – непременно в рукописи, неторопливые ужины... Какие, помилуйте, романы, когда жизнь ужата будильником: каждый взрослый гражданин, не достигший шестидесяти, обязан работать по восемь часов – либо по своей специальности, либо, если специальность не востребована или ее нет вовсе – на общественных работах. Какие, помилуйте, чтения – если выходные у литераторов и их почитателей не совпадают: у кого в среду, у кого в субботу, у кого – и вовсе в понедельник. Какие концерты, если руки ноют после клавиш телеграфного аппарата – а маму как грамотную без определенной специальности определили в телеграфистки.

Она умело скрывала свою болезнь. Сослуживцы узнали о причине смерти только на похоронах. Но он-то видел: мир пролетает сквозь нее, сквозь горящие впалые щеки, сквозь распахнутые глаза, сквозь темные ямки у ключиц, сквозь бескровные руки – с какого-то момента он старался к ней не прикасаться: мать перестала принадлежать ему, отцу, себе самой.

У отца, в отличие от матери, была специальность. Он часами вычерчивал на ватмане пролеты, пилоны и опоры, обсчитывая их на тяжелой логарифмической линейке с тугим целлулоидным пояском. Пара мостов, по которым поезд пролетел вчера, вполне могли быть построены по отцовским проектам.

Отец не возражал против воспитания сына в интернате. У отца для воспитания достойного гражданина не было ни времени, ни сил душевных. Ни, надо думать, правильных представлений о гражданском достоинстве.

... Он-то все понял. Это государство – не для людей. Оно – для муравьев. Муравьиный ежедневный труд, муравьиный досуг – удовлетворенное забытье. И – Матка.

Он с легкостью мог вообразить, что она произвела на свет всех этих ширококостных девах в трикотажных блузах с воротом на шнурке; всех этих парней, крепко пахнущих первичной половой зрелостью; всех этих баб в шевиотовых пиджаках, с одновременно властной и заискивающей повадкой «слуг народа» ; всех этих мужиков с подстриженными височками и отложными воротничками, от которых одинаково терпко разит самцом... (Совершенно женское описание – внимание к одежде, к запаху мужчин) А пухлые, откормленные казенными котлетами интернатские дети вполне сойдут за личинок.

И все они вышли из чрева Матки – без боли и крови; так что их легко любить – и легко убить, если вдруг у кого проснется рудиментарный инстинкт, и он вспомнит, что кроме Матки у него есть мать.

Он-то помнил. Да что толку. Ведь даже мама – он понял – хотела, чтобы он стал муравьем. Потому и ушла так рано. Чтобы не мешать.

Но все равно слишком поздно.

Ей бы умереть в родах. Тогда, может, он ехал бы сейчас не бог весть куда, а в столицу. К Матке. Пожать руку. Рука у нее непременно должна быть влажная. Чтобы потом долго чувствовать влагу на собственной ладони. И воображать себе, какая же влага – там, куда стремится, в конечном счете, душой и телом любой... муравей.

Мокрость бездарно перезрелого плода. Пятьдесят пять лет. Уже даже не родить ребенка. Настоящего ребенка. Не муравья.

А будь она его настоящей матерью, он бы, наверное, стыдился ее: пятьдесят пять лет. Это значит, она родила бы его в тридцать восемь. На закате. Из вянущего чрева. В утешение и оправдание себе.

Его родная мать родила его в двадцать.

Она – Мать народа. А он – враг народа.

Матери должны защищать своих детей.

И она защищает. Она вкладывает в них один-единственный инстинкт – безошибочно опознавать врага. Потому что враг – всегда один и тот же, как бы ни выглядел. Он – не такой, как ты. И если тебе пять лет подряд внушают, каким ты должен быть, – а ты не такой, то, в конце концов, ты опознаешь врага в самом себе.

Он опознал в себе врага во время обеда – впиваясь зубами в жирную мякоть казенной котлеты, отчеливо увидел, как работница пищефабрики с вымытыми докрасна руками валяет в сухарной крошке котлету за котлетой, котлету за котлетой, безо всяких мыслей в голове – ей все равно, понравится ему эта котлета или нет... Захотелось сплюнуть в тарелку и больше ничего в рот не брать. Но надо было доесть и вычистить тарелку мякишем, потому что «ваши отцы и деды боролись... »

Котлета. Мясо каждый день. Волокнисто-сочный кус казенной котлеты. Все квартирки в рабочих кварталах с душевыми, но без кухонь: зачем готовить дома, когда сотни тебе подобных валяют для тебя эти самые котлеты. А ты сам для сотен тебе подобных строчишь одного и того же фасона блузы с воротом на шнурке. (Опять женский взгляд) Или привинчиваешь краны в этих самых квартирках.

Квартирка в рабочем квартале... Ха.

Его отцу оставили прежнее жилье. Потому что отец – инженер. А этих, за чье счастье боролись, распихивают по квартиркам из расчета 9 квадратных метров на человека.

Он как-то в такой ночевал. Его, пьяного, привела девушка. Их тех – муравьих, недосамок, как он вначале думал, когда от скуки – никого достойнее не нашлось – пригласил ее на