Тень императора [Александр Иванович Абрамов] (fb2) читать постранично, страница - 7

сумел догнать пруссаков… одного Веллингтона я бы раздавил, как козявку… на правом фланге замок Угумон… слева Сен Жан, чем левее — тем выше, а в тылу лес Суаньи — вообще отступать некуда… и Ней так удачно начал атаку… а Груши ждал приказа… идиот… это писец из префектуры кланяется приказам, а военачальник думает… только дурак не мог сообразить, что повторяется ситуация при Маренго… ему бы дерзость Дезе, тот сообразил, пришел вовремя… а Бурмон просто падаль… почему так больно в желудке… Что я ел?.. Да-да, Бурмон… под Неем убивают пятую лошадь, а этот шакал продает императора… а потом смеялись, что я мог спать под канонаду… а меня неудержимо клонило ко сну, как вчера у камней… спать, спать — а тут принимай исторические решения…

— Явная гипотония, — сказал Крис, воспользовавшись паузой. — Одна таблетка ксеногина, и кто знает, чем бы окончилась битва при Ватерлоо. Выключить? — спросил он и, не дожидаясь ответа, нажал кнопку. — Дальше муть, все перепутано.

— А при чем здесь битва при Ватерлоо? — спросил Вадим.

— Он же о ней вспоминает. Генерал Дезе выручил его при Маренго: подоспел вовремя. А Груши при Ватерлоо не спешил. Ждал приказа. Тактический просчет. А Наполеон был уже болен и не может забыть об этом. Таких записей у меня тысячи. Вру: десятки тысяч. А это миллионы импульсов нервных клеток. Одного лишь Бонапарта. — Крис вздохнул. — Только зачем? Чтобы помочь какому-то чудаку уточнить биографию великого императора?

Что-то в тоне Криса насторожило Вадима. «Он и сам, кажется, не понимает, как это гениально. Даже одна только запись мышления. А Фибих? — вдруг вспомнил он. — Как же можно разговаривать с записью?»

Он повторил это вслух.

— Нельзя, конечно, — согласился Крис. — Общения не было да и не могло быть.

— А у медиумов?

— Тоже не было. Даже у самых честных. Мозг работал односторонне, как амплифер. Принимал телепатические посылки и переводил на речевой механизм. Вот и все! Остальное домысливалось, по-актерски доигрывалось. Сочетание самовнушения с жульничеством.

— Пример: Фибих, — усмехнулся Вадим. — Только я все-таки не понимаю, как ты заставил его разговаривать. Ведь это же не запись.

— Конечно, нет. Просто следующий шаг. Моделирование психологии мышления. Записав миллионы нейроимпульсов и проанализировав на их основании исследуемую психологию мышления, не так уж трудно было найти принципы устройства, ее моделирующего. Ты говорил не с духом, а с электронным агрегатом типа «Нил» из серии вероятностных машин, изготовляемых каирским комбинатом. Я не слишком, доволен: Фибих малость ограничен — не хватило записей. Но с императором получилось удачнее. Это почти уникальная модель искомого мышления. Удалось передать даже эмоции, правда, определенной окраски — все записи относятся к последним шести годам его жизни на острове Святой Елены. Ты можешь разговаривать с ним, как с человеком, только беседа будет носить, как мы говорим, когитационный характер. Живой человек может быть с тобой искренним или неискренним, откровенным или неоткровенным, может о чем-то умалчивать, что-то недоговаривать или просто лгать, говорить не то, что думает. Здесь же тебе отвечает чистая мысль, не отягощенная никакими изменяющими ее побуждениями. И еще: обладая какими-то заложенными в ней эмоциями, модель лишена способности удивляться. Ты можешь говорить с ней, как человек из будущего, не маскируясь под современника. Только не забывай, что узник Святой Елены, хотя и бывший, но все-таки император.

— Он уже здесь? — спросил Вадим.

— Конечно, — сказал Крис.

3

Прошла минута или две, а может быть, больше — ни один из них не глядел на часы. Ничто не изменилось в комнате. Не скрипнула таинственно дверь, не погас свет, не переместилась ни одна панель, и не мигнул ни один световой индикатор. Все было, как и минуту назад, — тихо, пусто, обыкновенно. Крис сидел рядом и загадочно улыбался.

— Что же ты молчишь? — спросил он. — Начинай.

Вадим еще раз неуверенно оглядел комнату.

— Не вертись. Модель в аппаратной. Звук включен. Говори.

— Не знаю, с чего начать, — замялся Вадим.

— Представь себе, что ты в императорском дворце в Тюильри. Или, нет-нет, на острове Святой Елены на вилле Лонгвуд. Это его резиденция в ссылке… Ты входишь в кабинет и у камина в кресле видишь великого человека в лосинах и треуголке.

— Тоже мне историк — в треуголке! Это у камина? И в кресле?

— Ну, без треуголки. Ты робко кланяешься и почтительнейше произносишь что-нибудь, добавляя при этом «ваше величество».

— Обязательно?

— Обязательно: этикет.

— А где этот чертов камин локально?

— Перед вами, шевалье.

Перед Вадимом ничего не было. Но он невольно приподнялся с кресла и, буквально выдавливая из себя слова, спросил по-французски:

— Мы вам не помешали, ваше величество?

В ответ послышался властный мужской голос, не ослабленный и не усиленный механической записью, — живой голос