Жиголо [Сергей Валяев] (fb2) читать постранично, страница - 2

глупить я. Митенька, а тебе мало меня, удивилась одноклассница и предложила выпить праздничного шампанского.

Мы это сделали и у меня возникло впечатление, что от ароматных витаминизированных лопающихся шариков мое природное, прошу прощения, естество заявляет о себе — и заявляет самым решительным образом. Как позже выяснилось, милая Рая любила не только гулять со мной, романтическим звездочетом, но и делать домашние уроки с некоторыми одноклассниками. Надеюсь, понятно, о каких уроках речь? Этого я не знал и поэтому был крайне изумлен скорым и эффектным стартом в неведомые для меня галактические пространства. Полет меж пульсирующими фосфорическими вселенными, наполненными титаническими животворящими всполохами, потряс меня до такой степени, что возвращаться на родную замусоренную планету мне категорически не хотелось.

— Я больше не могу, Митенька-а-а, — страдала та, которая вместе с ногами раздвинула для меня новый незнакомый мир, потрясший юный организм до основания.

— Последний раз, — хрипел я, чувствуя приближение апокалипсического взрыва, способного разметать мою грешную плоть до кровавых частиц.

И, наконец, термоядерная вспышка обожгла мозг и всего меня, уничтожая цивилизованную первооснову, и я исчез, я был, и меня не стало, я растворился в магнезиальной плазме животного сладострастия.

Возвращение было трудным: сперматозоидная слизь, потные наши тела, слезы, сопли и проч. Выяснилось, что юный астронавт находился в первом своем беспрерывном полете около пяти часов, если считать по земному.

— Митенька, ты сумасшедший, — причитала Раечка. — Как тебе не стыдно. Ой, мамочка моя, — неверной пританцовывающей походкой уходила в ванную комнату. — Утрахал вообще, трахач!

— Прости, — повинился. — Больше не буду.

Увы-увы, я стал заложником черных дыр антимиров, затягивающих неосторожного естествоиспытателя в хлюпающую вулканическую бездну счастья это если говорить красиво.

На следующий день Мамин сообщил, что наслышан о моем подвиге, и не желаю ли я его повторить — повторить уже в коллективе. В каком коллективе, не понял я.

Оказывается, Мамыкин, щадя мою поэтическую натуру, скрывал свое увлечение к порно, вино и девочкам, любительницам специфического кино. Ну уж коль я разрушил свою девственность, как американскую мечту, то могу примкнуть к организации свободной любви. Поначалу я очень удивился. Потом пожал плечами, а почему бы и нет? Только чур не филонить, заржал мой друг. Буду работать за троих, пообещал я. И сдержал свое слово. У меня есть прекрасное качество: я умею держать слово.

Впрочем, думаю, не стоит подробно останавливаться на той далекой скверной вечеринке в теплом мае, где активное участие принимали четыре девочки и два мальчика. Было смешно, пьяно и порно. Всю ночь я открывал для себя новые вулканизирующие звезды и в этом весьма преуспел. В отличии от астролетчика Мамыкина, который увял на полпути к блистающим высотам счастья и дрых на жирновато-тортовой Орловой, как младенец в люльке.

Надо признаться, что после той ночки я решил изучить свои физические, скажем, кондиции. Измерив тридцатисантиметровой линейкой все свои выступающие бицепсы и трицепсы, понял, что, по-видимому, имею какое-то родственное отношение к знаменитому Луке Мудищеву, о котором так емко выразился бард Барков: В придачу к бедности чрезмерной Имел он на свою беду Величины неимоверной Шестивершковую… ну понятно что.

— Ну ты боец, Жигунов, — помнится, крякнул краснознаменный мудаковатый прапорщик Руденко в бане, узрев в облаках пара национальное достояние республики. — Еть-переметь! Рожает еще, значит-то, земля русская богатырей, — конечно, выразился он куда веселее, как Барков, где измененное словцо «богатырей» несло основную смысловую нагрузку, а, выразившись, предупредил, что гауптвахта ждет меня в том случае, ежели дерну к кобылистым тамбовским молодкам.

Опасалось командование понапрасну: я и мои товарищи первые полгода интенсивной боевой учебы были не в состоянии даже думать о егозливости на стороне. Так, после недельного марш-броска по отечественным северным болотцам, самым лучшим в мире по сероводороду, мысль была одна: упасть и не встать — вместе со своим штык-ножом.

Однако выяснилось, что солдат быстро привыкает к предлагаемым обстоятельствам. Однажды под мартовскую капель мне приснилась нагая наяда, я протянул руку, чтобы основательно обнять её, и наткнулся на штык, то есть это было далеко не холодное личное оружие, а совсем наоборот — в смысле, очень личное. Осознав такое положение вещей, я понял, что учеба успешно завершена и можно штурмовать тамбовские деревенские укреп районы, прилегающие к нашему военному городку.

Странно, память не сохранила имен тех крестьянских барышень, с кем проводил хороводные ночки на сеновалах, в ботве, на стогах, а вот запах разнотравья, лунные пыльные тропинки, петляющие вдоль речки, серебристый сверч сверчат, тихий туман, холодную росу — все это