Эоган О'Салливан [Анна Александровна Коростелева] (fb2) читать постранично, страница - 19

слегка поморщился. Это была, несомненно, точная копия его самого, и уже сейчас было видно, что он довольно большая сволочь. Эоган покачал головой. Так или иначе, этот день был самым счастливым днём в его жизни. На второй день Эогану захотелось смыться и немножко передохнуть, но не тут-то было. Катлина попросила его посидеть с ребёнком и отлучилась на пару часов. Эоган хоть и был разгильдяй, но ребёнка на руки взял. И так, и сяк, и повалял его, и покачал, и погладил.

   Слегка проголодавшись, маленький Эоган молчать не стал. Он пошире разинул пасть и зашёлся самым что ни на есть выразительным хныканьем. Эоган взял его на руки, снова положил. Но чем тут поможешь? Он выбежал во двор, чтобы не слышать только всего этого ужаса, потом устыдился и вернулся обратно. От укачивания в колыбели вой вовсе не уменьшался, и тогда Эоган слегка собрался с мыслями:

   Не плачь, мой сын, кругом всё спит,

   Усни и ты, любовь моя.

   Моя вина и чёрный стыд,

   Что ты голодный у меня.

   К тебе по праву перейдёт

   Богатство тех былых времён,

   Когда твой королевский род

   В земле зелёной Конна цвёл.

   Собою будешь ты хорош,

   Дитя моё, любовь моя,

   Пять сотен раз мне в сердце нож,

   Что ты голодный у меня.

   Тебе в наследство перейдёт

   И Финна меч, что в битве скор,

   И лук, сражавший данов влёт

   Со стен высоких Кашел Корр,

   Ты Конна в битвах превзойдёшь,

   Дитя моё, любовь моя,

   Пять сотен раз мне в сердце нож,

   Что ты голодный у меня.

   Получишь белого коня,

   К нему седло из серебра,

   И золотые стремена,

   И золотые удила,

   Ты будешь с богом Лугом схож,

   Дитя моё, любовь моя,

   Пять сотен раз мне в сердце нож,

   Что ты голодный у меня, -

   Корону Медб и плащ её,

   Волшебной выдры пёстрый мех,

   Нуаду ржавое копьё

   И весь Кухулина доспех, -

   Своей ручонкой загребёшь

   Ты всё, что можно и нельзя,

   Сто тысяч раз мне в сердце нож,

   Что ты голодный у меня, -

   Гряду летучих облаков

   И реку Бойн в сияньи дня,

   А пару рваных башмаков

   Получишь лично от меня.

   И лепрехонов в кумовья,

   И всех святых из Глендалох...

   А вон и матушка твоя!

   Язык уже тут врать отсох, -

проговорил нараспев Эоган и обрадованно сдал ребёнка с рук на руки Катлине.

   В другой раз, оставив его ненадолго с ребёнком, Катлина с трудом разыскала обоих в трактире за пару миль от дома. Случилось так, что, посмотрев в выразительные глазки сына, Эоган заранее затосковал и пошёл искать кормилицу, нашёл её в лице жены трактирщика и, успокоенный насчёт честно выполненного долга, подзадержался у них в щедро натопленной гостиной. Завернув по наитию в трактир, Катлина как раз увидела, как Эоган, держа ребёнка на одной коленке, смачно целуется с дочерью трактирщицы, которую явно не прочь усадить себе на другую. После этого Катлина окончательно поняла, что Эоган великий поэт.

* * *

   Как-то, самым обычным весенним днём, Эоган с лёгким сердцем следовал по дороге в Кнок-на-Гри из Килларни, ни о чём не сожалея и радуясь себе и другим, как вдруг повстречал Мэри Хью, которую знавал давным-давно при обстоятельствах столь же ясных, сколь и недвусмысленных, и сразу же узнал её по походке, по привычке размазывать рукой по лицу капли дождя и подволакивать ту ногу, где от башмака отлетала подмётка. Теперь Мэри Хью торговала селёдкой и мидиями, и так как священники сурово осуждали её за это занятие, то она делала вид, что ничем таким не торгует. Эоган же не видел ничего предосудительного в этом занятии, и он от души обнял Мэри, и закружил её, и ещё больше размазал по её лицу капли дождя. И он так обрадовался тому, что видит её, что, когда Мэри сказала, что она сто лет не ночевала под крышей и не грелась у очага, равно как и её товарка Бетти, торгующая тем же, Эоган тут же и немедленно пригласил обеих в свой дом, а домом Эогана в то время был дом Катлины. Обе девушки были знакомы с Эоганом давно и знакомы с ним крепко, они могли целую ночь до утра петь песни на одни только стихи Эогана, не исказив там ни слова, они целовали ему руки, когда им казалось, что он сердится, и ноги, когда им казалось, что он не сердится. И всё это разом оказалось в чисто прибранной кухне Катлины Ни Сканнел.

   Через три дня Катлина со зловещим спокойствием заявила, что ей надо бы освободить угол для детской колыбели, а через неделю - что ей надо бы освободить другой, для детских пелёнок. Их гостьи видели в Эогане того, чьи песни звучат по всем дорогам Юга и Запада, кто ещё в колыбели превзошёл и О'Рахилли, и бардов древности, - словом, они считали, что просить его переменить детские пелёнки - это то же, что надругательство над святым. Катлина видела в Эогане человека легкомысленного, но не вконец погибшего, и считала, что хотя переменить пелёнки ему и не под силу, однако подержать наготове чистые, помогая человеку опытному, ему не вредно.

   Как-то