«Явные и скрытые измерения пространства» советской физики 1930‑х гг. (по материалам мартовской сессии АН СССР 1936 г.) [Владимир Павлович Визгин] (fb2) читать постранично, страница - 3

в физической науке мог привлечь П. Л. Капица, который с конца 1934 г. интенсивно переписывался со Сталиным, Молотовым и зам. предсовнаркома В. И. Межлауком. В частности, в письме от 1 декабря 1935 г. он писал Сталину:

«…Я без оговорок должен сказать, что наше „научное хозяйство“ из рук вон плохо, в сто раз хуже, чем его можно было бы организовать на почве нашей промышленности и при наших материальных возможностях…» [9, с. 16].

Подготовительное совещание: установка на повышение технической отдачи физики («скрытые измерения»)

Это было ключевое событие в подготовке сессии. В нём участвовало 25—30 человек: большая часть Президиума, А. Ф. Иоффе, Я. И. Френкель, несколько представителей иоффовской системы ФТИ, представители ГОИ Д. С. Рождественский и В. А. Фок, три москвича И. Е. Тамм, Б. М. Гессен, Б. М. Вул и два явных оппонента Иоффе — украинский акад. А. Г. Гольдман и технический физик Ф. В. Квиттнер, эмигрировавший из Германии и работавший во Всесоюзном электротехническом институте в Москве. Кржижановский председательствовал, Горбунов ему помогал. В качестве основных подотчетных институтов остались ЛФТИ и ГОИ, и вопрос о докладах Капицы и Мандельштама уже не стоял.

Совещание состоялась 15 января 1936 г. Докладчики рассказывали о своих докладах, а ведущие (Кржижановский и Горбунов) настойчиво старались «наставить их на путь истинный», т. е. внушить им представление о главных задачах сессии, поставленных перед Академией высшими властями.

Основной настрой сессии^[1], по Кржижановскому, должен быть критическим, боевым.

«Я считаю,— говорил он,— что нам лучше здесь договориться о боях, чтоб наша сессия не носила характера гнилого либерализма» [10, л. 96—97].

И в другом месте:

«Если бы мы и хотели устраивать фейерверки, то не могли бы, потому что… похвастаться состоянием физики не можем… Хвастаться нечем…» [10, л. 136].

Главный недостаток — в слабой связи научных исследований с техникой и производством. С упором на эту сторону дела предлагал строить доклады и выступления Горбунов:

«Можно взять три важнейших пункта,.. рассказать, где и в каком масштабе применяется это.., а если не применяется, то почему, и обрушиться лавиной гнева на всякого консерватора, который не может это продвинуть в жизнь…» [10, л. 108].

Огонь по Иоффе и ФТИ был открыт специально для этого приглашенными Квиттнером и Гольдманом, с которыми ему уже приходилось полемизировать по физико-техническим вопросам.

«…Как произошло то,— говорил Квиттнер,— что за 17 лет ФТИ не отразил техники в том отношении, что можно было бы сказать, что та или иная область техники была создана работами ФТИ..?» [10, л. 113].

При этом он согласился на сталинский тезис о бесплодности науки, оторванной от практики. Гольдман же добавил, что в области полупроводников, которыми немало занимались в ФТИ, промышленность ничего не получила от физики. Когда сам Иоффе или другие физики (Френкель, Гессен, Финкельштейн и др.) пытались возразить, Кржижановский заметил:

«Понятно, Иоффе — крупнейшая величина», но и он должен быть самокритичен и не должен думать, что у него «всё так гладко и чисто» [10, л. 119—120].

Физики опасались (и не без основания!) чрезмерной утилитаризации, технизации науки и подчёркивали необходимость фундаментальных исследований, несмотря на проблематичность их скорого применения в технике (в частности, Я. И. Френкель, имея в виду квантовую (волновую) механику). В ответ Кржижановский раздраженно заметил: «Тогда ваша волновая механика никого волновать не может» [10, л. 127]. Хотя в 1936 г. перспективы практического применения ядерной физики, которой основательно занимались в ФТИ. были крайне туманны, Френкель и Иоффе считали их реальными и способными привести к технической революции. Д. С. Рождественский и в какой-то степени С. И. Вавилов более значительных «физических» воздействий на технику ожидали от оптики, а решение энергетической проблемы связывали с использованием энергии солнечных лучей.

Был затронут и вопрос о применении физики в военном деле. Иоффе, в отличие от Рождественского и Вавилова, которые подчеркнули тесную связь ГОИ с оборонной промышленностью, не проявил особого энтузиазма.

В отношении ГОИ и его связи с производством не было ни малейших упрёков.

«Все те упреки, которые здесь слышались,— говорил Вавилов,— совершенно не могут быть сделаны по адресу советской оптики. Советская оптика стояла на совершенно реальной почве, всё время была связана с промышленностью, она выпестовала эту (оптотехническую — В. В.) промышленность» [10, л. 141].

На январском совещании стало ясно: ФТИ и школа Иоффе (при всех их заслугах) выглядели технически ущербными, в отличие от ГОИ и школы Рождественского, вроде бы безупречных в