Как читать литературу как профессор. Живое и увлекательное руководство по чтению между строк [Томас Фостер] (fb2) читать постранично, страница - 2

читали одну и ту же историю, но не использовали один и тот же аналитический аппарат. Если вы когда-нибудь проводили время в литературном классе в качестве студента или преподавателя, вам знаком этот момент. Временами может показаться, что профессор придумывает интерпретации из воздуха или показывает фокусы, своего рода аналитический трюк.

На самом деле, ни то, ни другое не так; скорее, профессор, как чуть более опытный читатель, за годы работы приобрел определенный "язык чтения", с которым студенты только начинают знакомиться. Я говорю о литературной грамматике, наборе условностей и шаблонов, кодов и правил, которые мы учимся использовать при работе с произведением. У каждого языка есть своя грамматика, набор правил, регулирующих использование и значение, и литературный язык ничем не отличается. Разумеется, все это более или менее произвольно, как и сам язык. Возьмем, к примеру, слово "произвольный": оно ничего не значит по своей сути; скорее, в какой-то момент в нашем прошлом мы решили, что оно будет означать то, что означает, и делает это только в английском языке (в японском или финском эти звуки были бы сущей тарабарщиной). Так и с искусством: мы решили согласиться с тем, что перспектива - набор трюков, с помощью которых художники создают иллюзию глубины, - это хорошо и жизненно важно для живописи. Это произошло в эпоху Возрождения в Европе, но когда западное и восточное искусство столкнулись друг с другом в 1700-х годах, японские художники и их зрители спокойно отнеслись к отсутствию перспективы в их картинах. Никто не считал ее особенно важной для восприятия живописного искусства.

В литературе тоже есть своя грамматика. Вы, конечно, знали об этом. А если и не знали, то по структуре предыдущего абзаца догадались, что так и будет. Как? Грамматика эссе. Вы умеете читать, а часть чтения - это знание условностей, их распознавание и предвидение результатов. Когда кто-то вводит тему (грамматика литературы), а затем отступает, чтобы показать другие темы (язык, искусство, музыка, дрессировка собак - неважно, какие примеры; как только вы видите пару из них, вы узнаете схему), вы знаете, что он вернется с применением этих примеров к основной теме (вуаля!). И он это сделал. И теперь мы все счастливы, потому что условность была использована, замечена, отмечена, предвосхищена и выполнена. Чего еще можно желать от абзаца?

Ну, как я уже говорил, пока не отвлекся, в литературе тоже так. У рассказов и романов очень большой набор условностей: типы персонажей, сюжетные ритмы, структура глав, ограничения по точке зрения. В стихах есть множество своих условностей, связанных с формой, структурой, ритмом, рифмой. В пьесах тоже. А еще есть условности, которые пересекают жанровые границы. Весна в значительной степени универсальна. Как и снег. Как и темнота. И сон. Когда в рассказе, стихотворении или пьесе упоминается весна, на небосклоне нашего воображения поднимается настоящее созвездие ассоциаций: молодость, обещание, новая жизнь, молодые ягнята, скачущие дети... и так далее. А если пойти еще дальше, то это созвездие может привести нас к более абстрактным понятиям, таким как возрождение, плодородие, обновление.

Хорошо, допустим, вы правы и существует набор условностей, ключ к чтению литературы. Как мне научиться распознавать их?

Как попасть в Карнеги-холл. Практика.

Когда непрофессиональные читатели сталкиваются с художественным текстом, они, как и положено, сосредотачиваются на сюжете и персонажах: кто эти люди, что они делают, какие чудесные или ужасные вещи с ними происходят? Такие читатели реагируют на чтение прежде всего, а иногда и только, на эмоциональном уровне; произведение воздействует на них, вызывая радость или отвращение, смех или слезы, тревогу или восторг. Другими словами, они эмоционально и инстинктивно вовлечены в произведение. Именно на такой уровень реакции надеялся практически каждый писатель, когда-либо прикладывавший перо к бумаге или кончик пальца к клавиатуре, отправляя роман вместе с молитвой в издательство. С другой стороны, когда роман читает профессор английского языка, он примет уровень аффективного отклика (мы не против поплакать, когда умирает маленькая Нелл), но большая часть его внимания будет занята другими элементами романа. Откуда взялся этот эффект? На кого похож этот персонаж? Где я уже видел подобную ситуацию? Разве Данте (или Чосер, или Мерл Хаггард) не говорил об этом? Если вы научитесь задавать эти вопросы, смотреть на литературные тексты сквозь эти очки, вы будете читать и понимать литературу в новом свете, и это станет более полезным и увлекательным занятием.

Память. Символ. Образец. Именно эти три пункта, как никакие другие, выделяют профессора-читателя из толпы. Профессора английского языка, как класс, прокляты памятью. Каждый раз, когда я читаю новое произведение, я прокручиваю мысленный Rolodex в поисках соответствий и следствий - где я видел его лицо, не знакома ли