Сказки деда Игната [Александр Гаврилов] (fb2) читать постранично, страница - 3

улыбаюсь и подмигиваю: спрашивай, мол, у деда, я не обижусь.

Дед Игнат берет неизвестную мне поганку, пристально рассматривает.

— Мокруха, можно и взять. Но давай что-нибудь получше поищем.

Оленька отходит в сторону, находит еще один гриб. Несет деду.

— А это мухомор. Только маленький, потому и точек нету. — Оленька роняет гриб, ладошки вытирает о бока. Старик нагибается и мухомор поднимает:

— Гриб ядовитый, но полезный, — кладет мухомор в ведро. Дочка недоумевает:

— Ты его кушать будешь?

Я ей поясняю:

— Дедушка лекарство из него сделает.

Дед Игнат добавляет:

— От ревматизма растирку наведу.

Ольга шепчет по слогам новое слово:

— Ре-ма-тизм.

Я слышу, улыбаюсь, снова разъясняю:

— Ревматизм — это когда спина болит.

— Вот-вот, поясницу ломит.

Идем дальше. Дочка вдруг останавливается, хихикает:

— Дедушка, а ты что? Пополам сломаешься? Как палочка?

— Ах ты горе мое луковое! Зачем это я ломаться буду? Я ж не старый еще!

— Старый! Старый! — дразнится без зла.

— Вот чего еще выдумала? С чего такие глупости?

— Ты сам сказал, что тебя ломит.

— Это да, это бывает. Ломит — значит болит.

— Понятно.

Дед взял да и выбросил мухомор, пробормотав что-то про то, что мазью проще и быстрее лечиться. А мне попалась сыроежка, но, впрочем, червивая. Я остановился. Лишним я себя не чувствовал, но и, казалось, потеряйся я сейчас в лесу, эти двое не сразу и заметят.

— Пап, идем.

— Ага, сейчас. Догоняю уже.

— Дед, а сказка будет?

— Так уже была. — старику повезло, он срезал пару подберезовиков, еще совсем свежих, крепких.

— А еще! — Оленька не отступала.

— Еще? Вон под тем кустом тебе еще.

Там, куда указал дед Игнат, действительно оказался гриб.

— Ну, отец, ты будто сам их тут сажал.

— А как же?! Старый гриб бросишь, место приметишь, на другой год растет.

Оленька нас перебивает:

— Дед, ты обещал.

— Ну, раз обещал… вот там еще пошурши. Что нету? Бывает. А когда же я обещал? Старый стал, не помню.

— Не старый… — ластится внучка.

— Поди пойми тебя: то старый, то не старый… про что хоть обещал-то?

Я заступаюсь за дочку, придумываю на ходу:

— Про горе луковое!

— Да-да, — подхватывает Оленька.

— Не знаю я такой сказки. Отродясь не слыхивал. — старик лукавит, все свои сказки он сходу сочиняет. Теперь же упрямится.

— Будет тебе сказочка, но как домой воротимся. Про горе луковое и про счастье маковое. А пока не зевай, вон чуть было боровик не подавила.

Оленька смотрит под ноги, но ничего не видит. Я тоже ничего не нахожу. Старик не выдерживает, подходит к нам, разгребает листву: под ней действительно растет боровик.

Действительно, «грибы растут еще без спроса…»

АНУКА-ВОИН

Мне кажется, да и не мне одному, что мы — взрослые люди — такие серьезные, очерствевшие вдруг, навсегда забываем язык детей. Словно иностранцы заучили мы слова, даже говорить смогли, но понимать не научились. Лишь только в старости, наигравшись в свои взрослые скучные игры, отчего-то впадаем в детство…

… Оленька сидит за столом и рисует. Стол высокий, она маленькая, локти почти на уровне плеч, подбородком вот-вот уткнется в рисунок. Я оставляю чтение, ищу глазами, чтобы такое подложить на стул. Ничего не нахожу и заново беру газету. Погружаюсь в чтение.

Заходит тесть. Оленька оборачивается к нему и улыбается. Возникает контакт. Слова им не к чему, у них свой особый язык. Оба получают удовольствие от взаимных улыбок. Какие-то крохи перепадают и мне, заражаюсь общим весельем.

Старик указывает Оленьке подняться, сам садится на ее место, внучку сажает себе на колени. Проблема с высоким столом решена. Чувствую укол ревности и стыда.

— Что ты рисуешь? — Старик щурится, я несу ему очки. Оленька отвечает не сразу, продолжает рисовать. Но вдруг останавливается и вместе с дедом рассматривает рисунок, словно выполненный не ее рукой.

— Дед, это… — и тут полная восторга шепчет с широко раскрытыми глазами, — это Анука!

Дед качает головой:

— Что же это за зверь такой, и где он водится?

Девочка бьет несильно старика карандашом по носу:

— Это не зверь. Это такой мой солдатик!

Я оставляю газету, разбирает любопытство. Заметив мое внимание, дочка говорит еще тише:

— Это папка тебя так называет…

Покраснев от смущения, прячусь за газетой.

— А ну-ка, как он меня там называет? — дед спрашивает достаточно громко, чтобы я услышал. Оленька раздражается, дует на указательный палец — знак говорить тише. Тесть, будто опомнившись, кивает и закрывает рот ладонью. Дочка продолжает ябедничать:

— Он — кивок в мою сторону — тебя Анукой-солдатом называет.

Дед смеется, я не могу сдержаться тоже. Девочка обижается: наш взрослый юмор ей не понятен. Дед Игнат первым справляется со смехом:

— Что же это значит? Уж ни Анику-воина ли ты рисуешь?

Дочка сидит с открытым ртом, но нужных слов для объяснения не находит.