Что в имени твоем, Байкал [Станислав Андреевич Гурулев] (fb2) читать онлайн

С. А. Гурулев
Что в имени твоем, Байкал?

*

2-е изд., переработанное и дополненное

Ответственный редактор

доктор филологических наук

Л. Д. Шагдаров

© Издательство «Наука», 1982 г.

© Издательство «Наука», 1991 г., с дополнениями.

Та земля, где небо подпирают

Кряжистые кедры-старики,

Где в долинах долго не сгорают

Озорных саранок огоньки;

Та земля, где предков кровь густая

Пламенеет в ягоде лесной.

Где литою рожью прорастает

Пот, упавший на поле весной;

Та земля, где с детства даль за далью

Я прошел, проехал, проскакал,—

Та земля зовется Забайкальем —

Славным твоим именем,

Байкал!

Дамба Жалсараев

«Твоим именем, Байкал!»

Предисловие

Многие народы жили в историческое время на берегах Байкала. Сохранились сведения далеко не о всех из них. Великие переселения народов, происходившие на обширных пространствах восточно-европейских и азиатских степей, до неузнаваемости изменяли карту мира. Возникали и распадались межплеменные союзы и государства. Все это отражалось и на географических названиях. До нас дошло немного названий Байкала — Ламу, Бэйхай, Тенгис, Тенгис-далай, Байгал, Байгал-далай, Далай, Святое море.

Чем же Байкал привлекал и привлекает людей?

В древности, когда люди впервые сталкивались с Байкалом, их поражала прежде всего огромная масса воды. И в древние времена люди, особенно кочевники, знали о том, что землю, на которой они живут, омывают большие массы воды (моря и океаны). Но здесь они встречались с большой массой воды, размещенной вопреки их наблюдениям и законам — посреди суши. Поэтому не случайно возникавшие названия озера означали большую массу воды, море, океан.

Древний человек оценивал массу воды Байкала по его внешним параметрам — длине, ширине и периметру озера. И эти показатели озера-моря, видимо, производили на него сильное впечатление. Байкал протягивается в длину с юга на север, чуть-чуть отклоняясь к северо-востоку, на 536 километров. Его максимальная ширина, на широте устья Баргузина, составляет около 80 километров, минимальная — 27 и средняя — 49,3 километра. Если попытаться обойти озеро вокруг по берегу, то нужно преодолеть расстояние в 1800 километров — таков его периметр. Кочевые народы обходили озеро по его берегам (об этом достаточно хорошо известно из фольклорных сведений), но им приходилось преодолевать гораздо большие расстояния, поскольку на значительных пространствах берега Байкала скалисты и недоступны.

Чисто внешние параметры озера, однако, не давали возможности древнему человеку оценить истинные размеры всей массы байкальской воды, так как долгое время люди вообще не знали, каковы же глубины озера. Сейчас мы знаем, что максимальная глубина его составляет 1620 метров, средняя глубина — 731 метр. Исходя из величины площади водного зеркала озера — 31 471 квадратный километр — и средних глубин, можно вычислить водный объем — 23 015 кубических километров. Много это или мало? Величина этой цифры познается в сравнении. Обычно сравнивают либо с водной массой других континентальных озер, либо с величиной запасов пресных вод на планете. Из континентальных пресных водоемов такие же объемы воды имеют Великие американские озера — Верхнее, Мичиган, Гурон, Эри, Онтарио, вместе взятые. Другие водоемы гораздо меньших размеров: озеро Танганьика (Африка) — в 2, Ладожское озеро — в 23 раза^{1}. Величина запасов пресных вод на планете не поддается точному учету, поэтому доля байкальской воды оценивается различно — от 1/5 до 1/20. На наш взгляд, близка к истине последняя цифра.

Колоссальный водный объем Байкала размещен в труднодоступной глубокой котловине-впадине. Байкал окружен почти со всех сторон высокими горами. Это немаловажное обстоятельство, особенно для древнего кочевника, обусловливало относительную недоступность озера. Путями, по которым можно было проникнуть на берега Байкала, служили прежде всего долины его самых крупных притоков — Селенги, Баргузина, Верхней Ангары, а также долина Ангары, вытекающей из озера. Низкие и средней величины горы окружают Байкал только в двух местах — в Приольхонье и в междуречье Баргузин — Кика. Неспроста Приольхонье служило местом расселения курыкан в середине I тысячелетия и позднее — бурятских племен и родов, а междуречье Баргузин — Кика входило территориально в так называемый Баргуджин-Токум, область, где часто развертывались события ранней монгольской истории.

То, что Байкал окружен высокими горами, отражается на глубине и крутосклонности вместилища байкальских вод. Значительная доля водной массы озера приходится на большие глубины. Мелководий весьма мало. Зона с глубинами до 20 метров составляет всего лишь 7 % общей площади акватории, а зона с глубинами до 70 метров — 13,32 %^{2}. Малая доля мелководий сказывается на характере и масштабе биологических процессов, идущих в озере, так как мелководья в озерных бассейнах являются самой биологически продуктивной зоной.

Байкал всегда и во все времена поражал человека. Это хорошо подметил В. Г. Распутин: «Человека всякий раз брала оторопь при виде Байкала, потому что он не вмещался ни в духовные, ни в материалистические представления человека: Байкал лежал не там, где что-то подобное могло бы находиться, был не тем, что могло бы в этом и любом другом месте быть, и действовал на душу не так, как действует обычно «равнодушная» природа. Это было нечто особое, необыкновенное и «богоделанное»^{3}.

Представления о необыкновенности Байкала отчетливо обнаруживаются в его различных названиях, даваемых разными народами. Эти названия мы кратко рассмотрим, равно как и исторические условия их появления.

Новый этап в познании природы Байкала начался с приходом в край русских.

Русские землепроходцы начали осваивать территории Зауралья и Сибири около четырехсот лет тому назад. Движение их на восток придерживалось в основном таежной зоны малоизвестной страны Сибири. Степная полоса оставалась за аборигенами-кочевниками, которые временами оказывали отрядам русских успешное сопротивление. Генеральная линия движения землепроходцев может быть прослежена по городам, которые они создавали на своем пути, — Тобольск, Енисейск, Киренск, Якутск, Охотск.

Поскольку районы, прилежащие к Байкалу, оказались южнее генеральной линии движения русских землепроходцев, их освоение заметно отодвинулось во времени. Этому препятствовали и высокие прибайкальские горы, протянувшиеся поясами на сотни километров. В 1639 г. русские вышли на берега Тихого океана, и только в 1643 г. они появились на берегах Байкала. Здесь землепроходцы повстречались сначала с эвенками и от них узнали, что озеро-море называется Ламу и что его берега и земли за ним населяют «брацкие» люди (буряты), которые называют озеро иначе — Байгал. В первых русских документах, перемежаясь, эти два названия и шли рядом, рука об руку. Эвенкийское Ламу на первых порах было даже более употребительным^{4}. Но, ближе познакомившись с заозерной страной, русские увидели, что ее населяет многочисленный «брацкий» народ. Поэтому они сменили название озера-моря, переключившись на бурятское Байгал, и вся заозерная страна получила название Забайкалье.

Когда впервые возникло и попало в письменные источники это название? Оно появилось не ранее XIV в. Его происхождение, его принадлежность какому-либо народу (языку) вызывают много споров, хотя, конечно, именно в этом желательна ясность.

Надо заметить, что точная периодизация географического названия, особенно принадлежащего к бесписьменным языкам, — дело чрезвычайно сложное. Современное наименование Байкал возникло у русских под влиянием принятого ими бурят-монгольского названия озера — Байгал или Байгаал-далай. Поэтому поиски основного значения слова должны сводиться к выяснению значения и происхождения слова «Байгал».

Известный советский востоковед В. В. Бартольд говорил о том, что поиски полного значения слова не должны основываться только на установлении сходства его с тем или иным словом какого-либо языка, их необходимо подкреплять историческими свидетельствами. Сейчас это положение является общепринятым. Однако многие трактовки происхождения слова «Байгал» совершенно не учитывали исторических документов и базировались лишь на аналогиях и соответствиях его тому или иному языку. Поэтому они не столько прояснили, сколько запутали вопрос. Существует несколько гипотез относительно того, какому же народу (языку) первоначально принадлежало это слово. Мы рассмотрим различные варианты — древнекитайский, динлино-кетский, древнетюркский, бурятский, якутский, арабский, тибетский. Для сравнения необходимо было привлечь довольно разнообразный и различный по значимости материал — исторический, лингвистический, фольклорный, антропологический…

Нельзя не сказать о том, что рассмотрение смысловых значений слова «Байкал» только на основе языковых аналогий является недостаточным и приводит к необходимости освещения истории народов и племен, некогда населявших Прибайкалье. Это неизбежно, ибо истоки любого слова связаны с историческими судьбами народов и племен. За словом, его смысловым значением проступает «второй слой красок», более глубинный и еще более загадочный, — этногенез народов и племен Сибири. Такой поворот темы, может быть, разочарует иного читателя, ожидающего полного и абсолютно достоверного объяснения значения и происхождения названия Байкал, но надеемся, что компенсацией ему будет знакомство с некоторыми историческими событиями и фактами, имеющими прямое отношение к тому вопросу, обсуждение которого составляет содержание данной книги.

В работе автор опирался на советы и пожелания ученых — Ц. Б. Цыдендамбаева, П. П. Барашкова, И. Д. Бураева, С. Б. Будаева, Г. Э. Базаровой, Е. М. Залкинда, А. И. Уланова, Л. Д. Шагдарова, В. И. Рассадина, Р. Е. Пубаева, Е. А. Хамзиной, Л. Г. Ивашиной, П. Б. Коновалова, В. Э. Назарова-Рыгдылона, Ш. Б. Чимитдоржиева, Б.-Д. Б. Бадараева, М. П. Хомонова. Всем им автор выражает искреннюю благодарность. Особо благодарен автор К. А. Железнякову за консультации по китайскому языку.

Череда имен

Ламу

Название Ламу принадлежит одному из древних народов Сибири — эвенкам. В эвенкийском языке с глубокой древности существует слово «ламу» — «море». Этим словом они называли и Байкал^{6}. Эвенки, первоначально ведшие образ жизни пеших охотников (пешие, или сидячие, эвенки вплоть до начала XX в. населяли восточные берега Северного Байкала) и освоившие оленеводство в позднее время, из районов Прибайкалья, своей прародины, расселились на восток, до побережья Охотского моря, и на север, до Северного Ледовитого океана. Они перенесли название Ламу и на эти природные объекты, несмотря на заметные различия в размерах между Байкалом, Охотским морем и Северным Ледовитым океаном. Это вполне объяснимо, поскольку первоначально слово «ламу» было нарицательным и обозначало море вообще и только позднее оно стало употребляться как имя собственное.

Слово «ламу» у эвенков входит не только в название Байкала, но и в другие топонимы. Так, реку Кичеру в ее нижнем течении, когда она выходит на равнинные пространства общей дельты с Верхней Ангарой и, сливаясь с ее протокой — Ангараканом, через озера течет в Байкал, эвенки называют Ламутканом, т. е. Морской речкой, впадающей в море Ламу. Горный хребет между Северным Байкалом и Киренгой эвенки называли Ламским. По крайней мере, именно под таким названием он упоминается в русских документах XVII в.; ясачные акты, например, говорят о толмаче Кондратии Мясине, который принес с верховьев Киренги 54 соболя и рассказывал, что он ходил «из ясачного зимовья вверх Лены меж Ламы и Киренги на Ламский хребет к тунгусским людям…». Территории, прилегающие к Верхоленскому острогу, в русских документах описываются так: «Верхо-ленского братского острожку вверх реки Лены и Куленги и Киренги, и Ханды и Ламского хребта, и озера Очеуля…», а тунгусы, населявшие эти территории, называются «тунгусами озера Очеуля и Ламского хребта»^{7} или просто «ламскими».

Слово «ламу» у эвенков, возможно, входило и в самоназвания их родовых группировок. Такую возможность отметил А. С. Шубин, полагающий, что эвенкийский род намясинцев (намегиров), до прихода русских населявший устье Баргузина и восточное побережье Северного Байкала, получил свое название по месту обитания — побережью Байкала — от слова «ламу», которое изменялось по такой схеме: наму — ламу — ламугил (р) — намугир — намэгир. Возникавшие родовые самоназвания имели только одно значение — «приморские»^{8}.

Следует иметь в виду, что слово «ламу» в эвенкийском языке имеет близкородственные синонимы: лам — в диалектах учурско-зейском, чумиканском, аянском, сахалинском; ламэ — в диалектах подкаменно-тунгусском, северобайкальском, учурском; нам — в аянском диалекте, и всюду только с одним значением — «море». Соответствия ему находятся в родственных языках: эвенском (нам), негидальском (лам), орочском (наму), удэгейском (наму), ульчском и орокском (наму), нанайском (намо, наму), маньчжурском (наму), и везде со значением «море», а во многих из этих языков, кроме эвенкийского, также со значением «океан» или даже «озеро Байкал». Соответствия слову есть, кроме того, в корейском языке: lam — голубой, синий, в монгольских языках: старописьменно-монгольское namag, монгольское и бурятское намаг, калмыцкое намг (устаревшее слово) — со значением «болото, топь, трясина». В. М. Иллич-Свитыч полагает, что в алтайских языках исходной была утраченная форма lāmu со значением «болото». Он, кроме того, отмечает соответствия в картвельских языках (lam — ил, сырость), индоевропейских (lehm — болото, лужа), уральских (Lampe — болото, озерцо) и выделяет праформу LaHm (и) — болото^{9}.

Под названием Ламу озеро часто упоминается в эвенкийских преданиях. Послушаем одно из них в переводе М. Г. Воскобойникова (Эвенкийский фольклор. Л., 1960):

Давным-давно род киндыгир жил где-то там, не зная Байкала. Однажды их шаман увидел Байкал и сказал:

— Я хорошее место вижу. Но народу там, словно леса много.

Трижды шаман зажигал лес, чтобы проложить дорогу к Байкалу.

По этой дороге народ пришел на Байкал.

В то время здесь жили племена монголов. Завидев киндыгиров, эти племена пустились в бегство и спрятались в скалы.

У монголов была девушка, сильная была. Эта их девица прорубила скалу, образовала дорогу. По этой дороге монголы убежали от киндыгиров. Киндыгиры же с тех пор остались на этих землях, на Байкале.

Предводитель киндыгиров сказал своему племени:

— Ну, теперь здесь оставайтесь! Здесь много зверя и рыбы. Жить можно хорошо. Скоро я умру, и вы схороните меня на острове, около речки Душкачанки.

Умер вождь киндыгиров. Схоронили его сородичи и отправились кочевать далеко в горы, от Байкала до реки Мамы.

На реке Маме киндыгиры встретили другой род — самагиров — и начали с ними воевать.

В былые времена территория, на которой жили эвенки, была намного шире, чем сейчас. И об этом можно судить по географическим названиям, обнаруживающим связь с эвенкийским языком либо по корневым основам, либо по способу словообразования. Например, на Руси в таких, казалось бы, исконно русских названиях, как Вычегда, Вологда, Онега, Пинега, Няндома, Волоколамск и другие, явно видны признаки эвенкийского или, во всяком случае, тунгусо-маньчжурского происхождения.

В Сибири тесное общение эвенков с якутами привело к тому, что эвенкийское ламу проникло в якутский язык. И довольно глубоко. Охотское море якуты стали называть Ламу байагъал, присоединив к эвенкийскому названию свое слово, обозначающее «море». Дорога, ведущая с Лены на побережье Охотского моря, стала именоваться Илин Лаамы суола — Восточная Ламская дорога, город Охотск — Лаамы. Более обстоятельно, с привлечением многих топонимов, этот вопрос рассмотрен якутским топонимистом Багдарыыном Сулбэ^{10}.

Районы Околобайкалья к моменту прихода в край русских, в XVII в., были заселены преимущественно многочисленными племенами эвенков (тунгусов).

Буряты на побережье Байкала жили только на Ольхоне и в Приольхонье, по Голоустной, в устье Селенги. В бассейне Иркута обитали тюркоязычные сойоты и самодийское племя кайсотов (ирхитов). В 1643 г. на Байкал по приказу якутского воеводы П. П. Головина отправился Курбат Иванов во главе отряда, состоящего из 26 служилых и 48 промышленных и гулящих людей.

Карта расселения племен и родов народов Сибири в XVII в. Из книги «История Сибири с древнейших времен до наших дней».

Условные обозначения: 1 — монголы, 2 — тюрки, 3 — самоеды. Не заштрихованы районы расселения тунгусских родов и племен.

Проводником отряда выступал тунгусский князец Можеул. 2 июля отряд подошел к берегу Малого моря, построил суда и переправился на остров Ольхон. Отсюда Иванов отправил группу из 36 казаков и промышленных людей во главе с десятником Семейкой Скороходовым «вверх по Ламе на реку на Ангару». Скороходов прошел по западному берегу Байкала до Верхней Ангары, поставил здесь зимовье, собрал ясак с местных тунгусов и дошел побережьем до Баргузина. Так первые русские землепроходцы появились на Байкале и от эвенков (тунгусов) узнали об их названии озера-моря — Ламу. Князец Можеул, который выступал в качестве корреспондента русских служивых людей еще до Курбата Иванова, сообщал, что еще раньше (видимо, в 1640 г.) ходили «по Ламе в судах русские люди казаки… а отколева те казаки пришли и давно ли по Ламе ходят, того не ведают»^{11}.

В русских документах долгое время под названием Ламу понимались разные географические объекты: Северный Ледовитый океан, Охотское море, озеро Байкал, что вносило изрядную путаницу, усугублявшуюся еще тем, что землепроходцы по собственному радению этим же именем называли Амур.

От эвенков русские получили и сообщение о том, что «брацкие» люди (буряты) называют озеро иначе — Байгал. Об этом определенно говорил тот же князец Може-ул: «А Ламу называют брацкие люди Байкалом озером…»^{12}. В первых русских документах, перемежаясь, эти два названия и шли рядом, рука об руку. Эвенкийское Ламу на первых порах было даже более употребительным. Более того, русские документы со всей очевидностью показывают, что название Байгал по первости русские относили к самостоятельному озеру, которое, как они думали, расположено рядом с Ламу. Это явствует из следующего документа:

«А течет Лена река вершина ис ключей, а подошла та вершина Ленская к Ламе блиско. А по Ламе и по Байкалу живут неясашные тунгусы кумкагири и чилкагири, и иных родов много, а числа те тунгусы им не знают сколько их в роду. А соболей де у тех тунгусов много; а на Ламе остров именем Оихон. А ходу чрез Ламу до острова Оихона судового день. А люди на том острове живут братцкие многие; лошадей и всяково скота много, а хлеб у них родитца просо.

А с Оихона острова на другую сторону Ламы день же судового ходу.

А на другой стороне Ламы живут братцкие ж люди, конные, а тунгусы оленные, а от тех де брацких людей в правую сторону по Байкалу к Енисейской вершине живут люди точали, скотные. А Енисей река, которую называют Тунгускою и Ангарою, вышла из Байкала озера, а где вышла из Байкала та река, и в вершине она мала и мелка. А течет та река под Енисейской острог.

А вода в Ламе стоячая, пресная, а рыба в ней всякая и зверь морской. А где пролива той Ламы в море, того те тунгусы не ведают»^{13}.

Из этого сообщения видно, что русские искали у Ламу такого же речного соединения с океаном, какое, как они уже установили, существует у Байкала, — через Ангару (Тунгуску).

Бэйхай

В древних китайских хрониках Байкал называется Бэй-хай, что в переводе означает Северное море. Под этим названием он упоминается в трудах «отца китайской истории» Сыма Цяня (родился в середине II в. до н. э.), в описании истории китайского посольства во главе с Го Цзи к северным соседям — сюнну, известным у нас под названием хунну (хунны, гунны). Китайские императоры стремились задобрить сюнну богатыми подарками, принцессами на роли жен сюннуских предводителей (шаньюев), чтобы обезопасить свои земли от разорительных набегов степняков-кочевников.

Го Цзи явился в ставку шаньюя и стал добиваться приема. На вопрос сюннуского чиновника, руководившего приемом, о чем посол будет говорить с шаньюем, он пробормотал что-то невнятное и уклонился от прямого ответа. Так он сделал неспроста, потому что, видимо, был уверен, что не попадет пред очи шаньюевы, если скажет правду. Ему разрешили, тем не менее, пройти к шаньюю. И вот там-то Го Цзи дал себе волю и произнес речь. Он говорил: «К чему удаляться и скрываться на севере песчаных степей? В холодной и бесплодной стране делать нечего». В заключение посол предъявил шаньюю ультиматум — стать вассалом Китая. Ни речь посла, ни, тем более, его ультиматум не понравились шаньюю. В сильном гневе он сначала приказал отрубить голову своему чиновнику, руководившему приемом, а затем задержал Го Цзи у себя. Некоторое время спустя Го Цзи был отправлен на Байкал.

Так впервые, в 110 г. до н. э., китайские хронисты упоминают Байкал, называя его Бэйхай.

Следущее упоминание Байкала в китайских хрониках относится к 101 или 100 году до н. э., когда к только что ставшему у власти сюннускому шаньюю Цзюйди-хоу прибыло китайское посольство, возглавляемое Су У.

Цзюйдихоу перед этим предпринял шаги, которые в Китае посчитали за признак его мирных намерений. Поэтому посольство Су У везло щедрые подарки. Тем не менее оно включало более ста воинов и разведчиков.

Вопреки ожиданиям, шаньюй вел себя недружелюбно, держался гордо, хотя подарки, разложенные перед ним послом, принял. Он хотел было уже отправить посольство обратно, как поступило известие о мятеже китайцев, проживавших на землях сюнну. Посольство задержали. Шаньюй уехал на охоту. В ставке остались жены шаньюя, дети, младшие братья. Китайцы из посольства решили устроить мятеж, но их выдал перебежчик. Были вызваны войска, мятеж подавили. Сам посол в заговоре не участвовал, но его обвинили в этом. Хотя улик против него не было, его подвергли многочисленным и страшным пыткам, которые сопровождались предложениями отречься от верности своей родине и богдыхану и перейти на службу к сюнну (многие из посольства это сделали). Су У вытерпел все пытки и наотрез отказался как признать свое участие в заговоре, так и изменить родине.

В конце концов сюнну сочли Су У за духа, настолько он бесстрашно переносил сверхчеловеческие испытания, и отступили от него. Су У был сослан на Бэйхай. Его послали «в безлюдное место, где велели пасти баранов, и сказали, что он сможет вернуться на родину тогда, когда бараны оягнятся», т. е. пообещали ему вечную ссылку. Не изменили родине и некоторые другие чиновники посольства, но их отделили и поселили в других местах.

На Байкале Су У «выкапывал и ел семена диких трав, запасенные полевыми мышами». Пася баранов, он опирался на посольский верительный знак — как символ его верности далекой родине. Знак — бамбуковую палку, украшенную на одном конце хвостом яка, — Су У не выпускал из рук ни во время сна, ни во время дневного бдения, отчего волос на знаке выпал.

Лет через пять-шесть сюда приехал охотиться на уток и гусей младший сын шаньюя. Су У плел ему силки, сучил тетивы к лукам, выправлял луки. Этим он заслужил милость князя, который полюбил пленника, пожаловал ему пищу и одежду и, по-видимому, вообще облегчил нелегкое существование сосланного. В следующий приезд князь подарил Су У лошадей, скот, глиняные кувшины для хранения вина или молока, юрту. Су У обзавелся сюннуской женой, у него появился сын.

Покровительство князя не было долгим — вскоре он умер. Вслед за этим зимой динлины (племена, обитавшие в Прибайкалье) украли у Су У скот и овец; он опять оказался в бедственном положении.

С ведома шаньюя, удивлявшегося чрезвычайной стойкости посла, на Бэйхай к Су У неоднократно приезжали перешедшие на сторону сюнну китайцы из того же посольства и всячески, используя шантаж и ложь, пытались склонить его перейти на службу к шаньюю. Они говорили Су У, что его молодая жена в Китае изменила ему и вышла замуж, что его сыновья отреклись публично от отца, что богдыхан запретил произносить имя Су У. Но посол был стоек и на угрозы и различные посулы неизменно отвечал категорическим отказом.

Только по прошествии 19 лет, в 81 г. до н. э., Су У все-таки вернулся на родину. К этому времени у китайцев и сюнну сменились правители. Новый богдыхан запросил у нового шаньюя сведения о посольстве Су У. Сюнну поначалу ответили, что Су У нет в живых. Однако китайские лазутчики донесли богдыхану, что посол жив и находится на Бэйхае. По вторичному запросу сюнну отпустили Су У на родину. Вернувшись домой, он нашел, что жена осталась верна ему, что сыновья не отреклись от него, что имя его не предавалось поношению. Богдыхан приблизил Су У к своему двору и сделал одним из высших чиновников. Су У выписал от сюнну своего сына и дал ему образование^{14}.

Имя Су У вошло в легенды как символ стойкости и верности своей родине. Китайский народ высоко чтит его и ныне.

Под названием Бэйхай Байкал фигурирует и в более поздних китайских хрониках. Так, историк Шэнь Юэ в сочинении «История династии Сун» (V в. н. э.) пишет о народе жуйжуй (датань, таньтань) — отдельной ветви сюнну. Он указывает, что у жуйжуй «нет городов, обнесенных внутренними и внешними стенами, и они занимаются скотоводством, переходя с места на место в поисках воды и травы. Жилищем служат войлочные палатки, которые переносятся туда, где они останавливаются. В их землях мрачные горы, на которых в разгар лета скапливается снег, а равнины тянутся на несколько тысяч ли… В степях нет зеленой травы, климат холодный, лошади и крупный рогатый скот жуют сухую траву и лижут снег, но от природы жирны и крепки. Управление государством просто. Нет официальных письменных документов, а для записей пользуются зарубками на дереве. В дальнейшем жуйжуй постепенно познакомились с письменностью, и к настоящему времени среди них много ученых». В сочинений Шэнь Юэ очерчивает границы владений жуйжуй, указывая при этом, что «на расстоянии свыше 1000 ли от Бэйхая [жуйжуй] граничат с динлинами»^{15}.

Под названием Бэйхай озеро упоминается и в китайских хрониках позднего и позднейшего времени.

Тенгис

В монгольском историко-литературном памятнике XIII в. «Сокровенное сказание»^{16}, повествующем о родословной Чингисхана, его межплеменных и завоевательных войнах, упоминаются многие реки Южной Сибири и Северной Монголии, в большинстве своем сохранившие те же или несколько видоизмененные названия до сих пор. Это Онон, Келурен (Керулен), Орхон, Селенга, Туула (Тола), Килхо (Хилок), Халха, Эргу не (Аргунь), Эрдыш (Иртыш). Из крупных географических объектов Прибайкалья часто называется страна Баргучжинская или Баргучжин-Токум, расположенная в низовьях Селенги и по Баргузину. Непосредственно о Байкале ничего не говорится. Вместе с тем в летописи изложены события, имеющие иногда точную хронологическую привязку и повествующие о каком-то внутреннем море, называемом Тенгис и Тенгис-далай. Рассмотрим эти события.

В начале «Сокровенного сказания» повествуется: «Предком Чингисхана был Борте-Чино, родившийся по изволению Вышнего Неба. Супругой его была Гоа-Марал. Явились они, переплыв Тенгис (внутреннее море). Кочевали у истоков Онон-реки, на Бурхан-халдуне, а потомком их был Бата-Чиган»^{17}. Что понимать под Тенгисом, какой природный объект, какое внутреннее море — на эти вопросы ясного ответа нет, а высказанные предположения противоречивы. С. А. Козин слово «Тенгис» дает, в несколько различающихся транскрипциях и в попараграфном словаре переводит так: «teŋkis озеро; tеnggis-tenggis dalai море внутреннего бассейна, большое озеро»^{18}, а в общем словаре — «teŋkis dalai Каспий (?)»^{19}.

Иное толкование слову «Тенгис» дают монгольские исследователи. Так, X. Пэрлээ^{20} под Тенгисом понимает реку вблизи озера Хубсугул. Он делает вывод о том, что первоначальное кочевье Борте-Чино находилось в северо-западных районах Монголии, откуда он пошел в бассейн Онона, переплыв реку Тенгис. Это мнение поддерживает академик Ринчен (МНР), указывающий, что Тенгис — очень бурная и труднопроходимая горная река^{21}.

Таким образом, имеются, на наш взгляд, три версии, объясняющие слово «Тенгис». Согласно первой, это река в Северной Монголии, по второй — Каспий и по третьей — море или большое озеро на территории, которую в то время занимали монголы. Остановимся на этих версиях.

С мнением, что Тенгис — это река, трудно согласиться. Во всех переводах рукописи указывается^- внутреннее море, море внутреннего бассейна или большое озеро, но отнюдь не река. Мнение монгольских исследователей основано на том, что в Северной Монголии есть река Тенгисин-гол протяженностью около 50 километров — одна из мелких горных рек верховий Енисея. Тенгисин-гол то спокойно течет по широкой заболоченной долине, то стремительно катит свои воды в скалистых, но все-таки не громадных по размерам ущельях. Таких рек в Северной Монголии и Забайкалье множество. Они никогда не представляли собой трудности для переправы кочевого народа, ибо такую переправу по здравому смыслу всегда можно организовать не среди ущелий, а в местах спокойного течения реки. Кроме того, монгольские исследователи, особенно X. Пэрлээ, рассматривают вопрос с точки зрения того, откуда пришли Борте-Чино и Гоа-Марал, и X. Пэрлээ, судя по контексту его статьи, вполне устраивает автохтонное, северомонгольское происхождение легендарных предков монголов.

Теперь — версия о Каспии. Слово «Тенгис» С. А. Козин переводит как «Каспийское море» (со знаком вопроса, что свидетельствует о сомнениях в этом самого исследователя) в случае, относящемся к § 199 сказания. Этот параграф посвящен приказу Чингисхана одному из своих военачальников — Субэдэю. В приказе второй и последний раз в «Сокровенном сказании» употребляется слово «Тенгис». Но сначала кратко об исторических событиях, предшествовавших этому приказу.

Обитавшее в бассейне Селенги меркитское племенное объединение, относившееся тоже к монголам^{22}, не смирялось и не покорялось власти Чингисхана, хотя отдельные роды меркитов добровольно шли к нему в покорение^{23}. Осенью 1204 г. Чингисхан выступил в поход против меркитов. Половина меркитов засела в укреплении Тайхая и не сдавалась. Чингисхан приказал своему войску левого крыла осадить засевших в крепости, а сам стал преследовать убегавших меркитов во главе с их вождем Тохтоа-беки. Зима 1204/205 года застала войско Чингисхана на южных склонах Алтая. Перезимовав, Чингисхан ранней весной перевалил через Алтай (Арайский перевал), приблизился к меркитам и успевшим к этому времени присоединиться к ним найманам и завязал с ними бой. В самом начале боя пал пораженный стрелой Тохтоа^{24}. Меркиты и найманы, поспешно отрезав голову Тохтоа, бежали с поля боя. При переправе через Эрдыш (Иртыш) они потеряли много людей. Сыновья Тохтоа направились к кипчакам, а найманы — на юг, «в страну Сартаульскую». Чингисхан с войском возвратился в свою ставку.

И вот, возвратившись, Чингисхан отдает длинный, изобилующий подробностями приказ Субэдэю.

…Пусть же хоть с крыльями будут они,

Пусть в поднебесье высоко летят,

Ты обернись тогда соколом ясным,

С неба на них, Субетай, ты ударь.

Пусть обернутся они тарбаганами,

В землю глубоко когтями зароются.

Ты обернися тут острой пешней,

Выбей из нор их и мне их добудь.

В море ль уйдут они рыбой проворной,

Сетью ты сделайся, неводом стань,

Частою мрежей слови их, достань.

Ты перережь мне и горы высокие,

Вплавь перейди мне и реки широкие.

Но береги ты коней у служивых,

Помни о дальней дороге-пути…

Следует отметить, что в «Рукописи-уникуме» П. Кафарова при описании приказа Субэдэю слово «Тенгис» остается без перевода, словно имя собственное, а слово «далай» переводится как «море» (л. 159).

При осмысливании приказа Субэдэю очень важно определить направление и конечные пункты похода. Оказывается, Субэдэй шел тем же путем, что и до этого Чингисхан. Найдя меркитов, он «настиг их на реке Чуй, уничтожил и возвратился»^{25}. Поскольку кипчаки жили в районах современного Казахстана, а под рекой Чуй можно подразумевать современную Чу в Южном Казахстане, то поход Субэдэя не был столь далек, чтобы можно было говорить определенно о Каспии. Война Чингисхана с меркитами и поход Субэдэя (1204–1205 гг.) приходятся на тот период деятельности Чингисхана, когда он объединял разрозненные монгольские и близкие к ним племена, создавая централизованное государство и выступая «как талантливый организатор, крупный политический деятель эпохи феодализма»^{26}. Завоевательные войны Чингисхана как выразителя идей класса степных феодалов начались позднее. Так, на берега Каспия монгольские войска вышли только в 1221 г.^{27}

Для оценки версии о Каспии очень важно то, что С. А. Козин неправильно определяет цели похода Субэдэя. Он утверждает, что поход Субэдэя совершался «за Урал», «на Россию»^{28}. Но это утверждение не соответствует действительности. Завоевав Среднюю Азию (1221 г.), монголы вторглись в Азербайджан и Грузию. Перевалив затем через Кавказ, они вошли в южно-русские степи, где у них на реке Калке в 1223 г. произошла решающая битва с ополчением русских князей^{29}. Поэтому утверждать, что Субэдэй в 1205 г. ходил «на Россию», нельзя. Отсюда вполне ясна несостоятельность гипотезы С. А. Козина о том, что под Тенгисом нужно понимать Каспий. Против версии о Каспии говорит и то, что Каспийское море называлось Хазарским. Так оно именуется на карте мира, составленной арабским географом ал-Масуди (ум. около 957 г.). Под таким же названием мы его находим на географической карте мира другого арабского географа, ал-Идриси, составленной в 1154 г., т. е. в канун образования Монгольской империи. На карте венецианского ученого фра Мауро, относящейся к 1457 г., море обозначается уже Каспием. Близкое название — Ак-Дениз — есть лишь в турецкой литературе, и оно больше применяется не к Каспию, а к Средиземному морю.

Наиболее верной представляется гипотеза о том, что под Тенгисом можно понимать море или крупное озеро в непосредственной близости от места действия исторических событий, связанных со сложными перипетиями истории монгольской нации. Попытку такого объяснения предпринял П. Кафаров. Он говорит о Борте-Чино и Гоа-Марал, что «они вместе переплыли воду, называемую Тэн-ги-сы»^{30}, а в примечаниях отмечает: «Тэнгисы шуй: шуй, вода, название, прилагаемое преимущественно к рекам. Но тэнгис собственно значит озеро». Необходимо отметить, что слово «шуй» в сочетании с «Тэнгисом» в тексте перевода П. Кафарова, а также в его «Рукописи-уникуме» отсутствует, в связи с чем непонятно совместное появление этих двух слов. Исходя из энтографического сходства монголов с другими племенами Северо-Восточной Азии и их «географического сближения», исследователь полагает, что монгольские предки переселились к истокам Онона с востока. Отсюда он делает вывод, что «вода Тенгисы может быть озеро Кулон, иначе называемое Далай»^{31}. Попытаемся определить, по П. Кафарову, местонахождение озера Кулон (Далай). В переводе сказания исследователь указывает, что «между озерами Буюйр и Колян протекает река, называется Уршиун; по этой реке обитал особый род татар»^{32}. В примечаниях к этому тексту П. Кафаров пишет: «Буюйр и Колян: ныне Буюр Кулон, озеро в низовьях Кэрулена; в Китайских географических сочинениях они называются общим именем Хулун бейр»^{33}. Следовательно, под озером Кулон (Далай) П. Кафаров понимал озеро Далайнор (Хулунь-чи), расположенное на территории КНР, к северу от Буир-нура, с которым оно соединено рекой Орчун-гол^{34}.

Но мнение П. Кафарова о том, что под Тенгисом нужно понимать Далайнор, не подкрепляется никакими фактами из «Сокровенного сказания». В текстах рукописи Колен-наур упоминается в несколько различающихся транскрипциях^{35}. Так же это озеро именуется в одном из вариантов «Алтай тобчи»^{36}. Серьезным возражением мнению П. Кафарова является и то, что все последующие исследователи «Сокровенного сказания» это мнение совершенно не рассматривают.

И все-таки идея территориально-местного происхождения названия Тенгис представляется, на наш взгляд, наиболее убедительной. Под Тенгисом следует понимать, скорее всего, Байкал. Но, прежде чем перейти к обоснованию нашего мнения, рассмотрим на основе «Сокровенного сказания» географическую обстановку, на фоне которой совершаются события древней монгольской истории. Кроме упомянутых выше рек Северной Монголии и Южной Сибири в «Сокровенном сказании» часто называется страна Баргучжинская или Баргучжин-Токум. В этом случае события развертываются в непосредственной близости от Байкала, что, естественно, наводит на мысль о неизбежном знании в то время этого озера.

Баргучжин-Токум упоминается в «Сокровенном сказании» при описании следующих йсторических событий.

1. Среди предков Чингисхана есть красавица Алан-гоа, происхождение которой таково: «Баргучжин-гоа, дочь Бархудай-Мергана, владетеля Кол-баргучжин-догумского, была выдана замуж за Хорилартай-Мергана, нойона Хори-Туматского. Названная же Алан-гоа и была дочерью, которая родилась у Хорилартай-Мергана от Баргучжин-гоа в Хори-Туматской земле, в местности Арих-усун»^{37}. Таким образом, среди предков Чингисхана оказываются племена, жившие вблизи Байкала, во всяком случае, по Баргузину, о чем свидетельствуют имена матери и деда Алан-гоа. Племенное объединение хори-туматов рассматривается в качестве предков хори-бурят, язык которых лег в основу современного бурятского языка^{38}. Во времена Чингисхана и в предшествующие века хори-туматы населяли западный и восточный берега Байкала, а также жили по Селенге, Баргузину и Ангаре. То, что в родословной Чингисхана была хори-туматка, само по себе не имеет силы даже косвенной доказательности рассматриваемого нами вопроса, но, несомненно, может свидетельствовать о закреплении в родословных преданиях монголов названия необычного внутреннего моря.

2. Чингисхан был сам знаком с бассейном Селенги, непосредственным преддверием Баргучжин-Токума. Когда меркиты похитили его жену Борте, а он спасался на Бурхан-Халдуне, то вскоре с Ван-ханом и Джамухой он организовал преследование меркитов. Переправив войско на плотах через Килхо (Хилок), Чингисхан ударил по меркитскому улусу и отбил свою жену. Вождь меркитов Тохтоа, заранее предупрежденный, «поспешно бежал вниз по реке Селенге в страну Баргучжинскую»^{39}. Чингисхан, посоветовавшись с союзниками, не преследовал меркитов.

3. Позднее, после провозглашения Чингисхана великим ханом, с меркитами воевал его союзник Ван-хан, в то время как сам Чингисхан возглавлял поход против татар. Ван-хан прогнал меркитов «в сторону Баргучжин-Токума», полонил жен, дочерей и сыновей Тохтоа-беки^{40}. Он был знаком с Баргучжин-Токумом не только по этому походу: еще младенцем он был захвачен меркитами и в «Селенгинской пустыне Буури-кээре толок ведь просо в Меркитских ступах»^{41}.

Все эти примеры свидетельствуют о том, что монголы издревле знали Селенгинскую землю, Бургучжин-Токум и, несомненно, Байкал. То, что он не фигурирует при описании тех или иных событий, объясняется тем, что эти события, хотя и происходят вблизи него, но все-таки не на его берегах. Кроме того, монголов интересовали не лесные края, а Великая песчаная степь, дававшая соки для их национального возрождения и создания громадной империи. Этим можно объяснить «выпадение» Байкала из богатой топонимики «Сокровенного сказания».

Важно отметить, что в «Сокровенном сказании», когда речь идет о море в прямом или даже иносказательном смысле, везде, за исключением § 1 и § 199, применяется только слово «далай», по всей видимости, исключительно в нарицательном значении^{42}, в то время как слово «Тенгис» употребляется как собственное наименование. Такое же различие между этими словами сохраняется в современном монгольском языке. Как и в средневековье, слово «далай» в монгольском языке употребляется исключительно внарицательном значении, а слово «тэнгэс», тоже означающее море, — в случае названия конкретного моря (например, Черное море называется «хар тэнгэс», т. е. имеет больше нагрузку собственного названия)^{43}. Иногда слово «тэнгэс» в монгольском языке переводится как «глубокая вода, простирающаяся так далеко, что берегов не видно»^{44}.

Исходя из хронологической истории древних тюрок и монголов, можно утверждать, что слово «Тенгис» имеет древнетюркское происхождение. Это доказывается следующим: а) «тенгис» по-древнетюркски означает море^{45}; б) слово «Тенгис-далай» в бурятском языке относится к тюркизмам^{46}.

Название Тенгис принадлежало древним тюркам, и предками монголов, например, Борте-Чино и Гоа-Марал, переправлявшимися через внутреннее море и жившими приблизительно в IV в. н. э., оно воспринималось как имя собственное, хотя произошло от нарицательного слова. Но таков удел многих географических названий.

Тенгис-далай

К тюркскому Тенгис позже монголы стали присоединять свое слово «далай» — «море». В монгольской летописи «Алтай тобчи» («Золотое сказание»), датированной серединой XVII в., в эпизодах из монгольской истории, где в «Сокровенном сказании» было только «Тенгис», появляется «Тенгис-далай». Да и само изложение событий усложняется. Сначала говорится, что «Бортэ-Чино-а переправился через Тенгис-далай по направлению к северу и прибыл в землю Дзад». Здесь он женился на незамужней девушке по имени Гоа-Марал. Затем Борта Чино-а и Гоа-Марал, «переправившись через Тэнгис-далай, поселились около Бурган-Галдуна»^{47}.

Второй раз о Тенгис-далае в «Алтай тобчи» говорится при описании церемонии возведения Темучжина на хаганский престол и провозглашения его Чингис-хаганом: «Сын Неба… Чингис-хаган весь мир собрал воедино вплоть до Тэнгис-далая…»^{48}. Это упоминание моря весьма примечательно. Напомним некоторые события монгольской истории на момент избрания великого хагана. Только что разгромлены меркиты, жившие по Селенге и в Баргучжин-Токуме. Установлены союзнические взаимоотношения с кереитами, возглавлявшимися Ван-ханом и населявшими земли по Орхону, с близкими соседями — тайджиутами и Джамухой, предводителем племени чжарчжирадай. Мирные отношения сохраняются с татарами, занимавшими земли к юго-востоку от озера Далайнор. К этим историко-географическим условиям никак не подходит версия о том, что под Тенгисом или Тенгис-далаем следует понимать озеро Далайнор. А вот версия о Байкале вполне соответствует. Чингисхан объединил монголоязычные племена, жившие на землях вплоть до Байкала. Несколько позже, буквально через год — в 1207 г., сын великого хагана Джочи раздвинет и эту границу, пройдет с войском через Байкал (видимо, зимой) и приведет к покорности многочисленные лесные народы — ойратов, бурятов, бархунов, урсутов, хабха-насов, ханхасов, тубасов.

Байгал

Название Байгал впервые встречается в монгольской летописи первой половины XVII в. «Шара туджи» («Желтая история»), где говорится об очередной победе Чингисхана: «Сорока семи лет от роду дал сражение на реке, называемой Байгал, десятитумэнному войску сартагчинского Амбагай-хагана, победил его и покорил»^{49}. Оно отнесено здесь к реке, но надо иметь в виду, что монголы называли озеро-море также Байгал-мурэн (Байкал-река). Название Байгал-мурэн появляется в летописи XVIII в. «Алтай тобчи» Мерген гэгэна, где указывается (впрочем, ошибочно), что гора Бурхан-Халдун расположена на берегу Байгал-мурен^{50}.

В уже упоминавшейся летописи «Алтай тобчи» Лубсан Данзана название Байгал встречается при описании преподнесения даров великому хагану предводителями лесных народов. Оно здесь, без всяких сомнений, относится к озеру Байкал. В летописи говорится: «Бурийатский Оро Шигуши поднес августейшему, обладающему величием владыке сокола, пойманного около великого Байкала. Бурийаты были отданы во владение Оро Шигуши»^{51}.

Если название Байгал проникло в летописи XVII в., то надо признать, что оно вошло в быт монголоязычных народов раньше этого времени. К сожалению, мы лишены возможности доказать это документально. Во всяком случае, русские в 40-х годах XVII в. встретились с одним монголоязычным названием, а именно Байгал. Они сразу же переключились на него, оставив эвенкийское Ламу.

Байкал

Первые русские сведения о Байкале относятся к 1640–1641 гг., когда была составлена «Чертежная роспись» притоков реки Лены в ее верхнем течении, пашенных мест, расстояний между устьями рек со сведениями о местном населении^{52}. В ней сообщалось, что «… Ламу называют брацкие люди (буряты. — С. Г.) Байкалом озером». Роспись составлялась по расспросам Курбата Иванова, Василия Витязева, Федора Степанова «тунгусково князца Можеулка про братцких и про тунгуских людей, и про Ламу, и про иные реки».

Как уже говорилось, в 1643 г. совершил поход на Байкал Курбат Иванов. О сборах, походе и его итогах он поведал подробно в 1645 г. в отписке якутскому воеводе Василию Пушкину: «Да в прошлом же во 151-м году послал я на усть Куты служилых людей десятника Семейку Скороходова, Семейку Черкашенина с товары-щи для государева жалованья хлебново и денежново и соляных окладов, и велел им по государеву указу прибрать на усть Куты охочих промышленых и гулящих людей на государеву службу на Байкал и на Ламу; и те служивые люди Семейка Скороходов с товарищи кликали охочих ис промышленных и из гулящих людей на государеву службу на Байкал и прибыли 48 человек. И те же служилые люди Верхоленского Братцково острошку тобольские и березовские и енисейские должились у торговых людей хлебными запасы и оружье покупали на порох и свинец дорогою ценою, должася великими долгами… а в вожи с собою взял тынгусково князца Можеуля… пришли край Ламы и на Байкал июля в 2 день со всеми служилыми людьми и велел делать край Ламы суды… и поделав суды переехали на Ольхон остров… А пришед з Байкалу служилыми людьми и с промышлеными в 152-м году сентября в 4 день и написав чертеж Байкалу и Байкал падучим рекам и землицам, распросные речи тынгусов и братцких людей про мугал и про Китайское государство и про иные землицы и на Байкале где мочно быть острогу…»^{53}. Как видим, до похода Курбат Иванов называл озеро двумя именами — Лама и Байкал, а после похода только одним — Байкал. Следовательно, 1643 г. явился переломным в представлениях русских. Если до этого у них было в употреблении два названия озера, то теперь, после похода Курбата Иванова, бесповоротно закрепилось одно — Байкал. Название Ламу (Лама) было забыто напрочь. И все последующие сообщения русских XVII в., за исключением одного — описания Спафария, говорят только о Байкале.

О Байкале пишет казачий десятник Константин Москвитин, который был отправлен атаманом Василием Колесниковым в 1647 г. из Верхнеангарского острога к монгольскому Цэцэн-хану^{54}. Свидетельство Москвитина тем более ценно для нас, что он пересек Байкал в его северной половине, от устья Верхней Ангары до Баргузина, т. е. там, где раньше в русских сообщениях определенно говорилось только о «Ламе». Кроме того, Москвитин знал и Южный Байкал, так как он входил в состав отряда Василия Колесникова, который в 1644 г. на судах переправлялся через Байкал к устью Селенги, но, встретив сопротивление бурят, вынужден был обходить Байкал по суше с севера, маршрутом Семена Скороходова.

Эвенкийское название Ламу у русских было в употреблении весьма непродолжительное время, всего лишь два-три года. Русские быстро перешли на бурятское название Байгал. При этом они приспособили его лингвистически к своему языку — Байкал, заменив характерное для бурят «г» на более привычное для русского языка «к». Вскоре и вся заозерная страна стала называться Забайкальем.

Далай

Название Далай применительно к Байкалу впервые отметил в 1675 г. царский посол Николай Спафарий, приведший первое систематическое описание Байкала^{55}. Он пишет: «… а иноземцы все, и мунгальцы и тунгусы и иные, называют все Байкальское море своим языком Далай, се есть море…» Что касается тунгусов, то здесь Спафарий явно ошибался.

Спустя столетие об этом названии писал И. Е. Фишер, утверждая, что так называют озеро «монголы, а по примеру их некоторые буряты…»^{56}.

Однако эти сообщения Спафария и Фишера не подтверждаются историческими документами. Они не подкрепляются и современными названиями Байкала, существующими у монголов и бурят. Так, монголы озеро-море называют Байгал нуур, а слово «далай» — «море» у них издавна закреплено в качестве индивидуального названия за озером Далай-Hyp, расположенным в восточной части Монголии^{57}. Буряты озеро Байкал называют Байгал далай, в их фольклоре встречается также название Байгал сагаан далай — седой Байкал (бурятское «сагаан» означает «белый»), в летописях — Байигал далай^{58}. Здесь слово «далай» входит в названия, но вполне ясно, что оно применяется в своем нарицательном значении. Это слово в качестве собственного имени не отмечено в современной топонимике Бурятии, оно, как и у Монголов, издавна закреплено лишь за упомянутым выше озером в Монголии — Далай-нуур^{59}.

Все это говорит, скорее всего, о том, что сообщения Спафария и Фишера о названии Далай основывались не на документах, а на простом возведении бурят-монгольского слова «далай» — «море», имеющего нарицательное значение, в ранг индивидуального названия, собственного имени.

Упоминание о том, что буряты называют озеро-море именем Далай, есть в некоторых современных трудах^{60}, но оно документально не подтверждено.

Святое море

О названии Святое море впервые, пожалуй, написал Н. Семивский: «Байкал, море или Святое море, или озеро, а справедливее Ангарский провал, имеющий фигуру, подобную полумесяцу…»^{61} Позднее, уже в наше время, название стало приписываться ранним русским поселенцам Байкала. В отношении его возникло оговоренное осторожными предположениями или обставленное вопросами мнение о том, что оно является калькой дорусского названия, дословно переведено с последнего^{62}. Однако название Святое море в русских документах XVII — первой половины XVIII в. не встречается. Между тем слово «святой», навеянное анималистическими представлениями, было присуще русскому лексикону XVII в. На Байкале, в частности, оно вошло в название полуострова Святой Нос, о котором писал еще в 1673 г. Н. Спафарий: «… а от острова Олхона до Святого Носа, где переезжают, пучина великая, насилу в полтора днища могут переехать, и в тех местах многие суда разбиваются»^{63}. Полуостров Святой Нос показан и назван на «Чертеже земли Иркуцкаго города» С. У. Ремезова. Святым морем русские иногда называли в Сибири море, в которое впадает река Яна^{64}, т. е. море Лаптевых. К Байкалу же это название ранними русскими поселенцами, видимо, не применялось. К тому же среди дорусских названий озера, рассмотренных выше, нет ни одного, которое могло бы выступать в качестве основы для калькирования названия Святое море.

На Байкале перед штормом. Фото А. Пономарева.

Если ориентироваться на дату публикации Н. Семивского, то название Святое море у русских могло появиться лишь к началу XIX в. Оно могло возникнуть под влиянием религиозных представлений, тем более что у русских прослеживалось стремление называть озера, особенно окутанные ореолом загадочности, Святыми. Озер с таким названием по всей России — неисчислимое множество. Однако здесь отношение русских к озеру находило поддержку и со стороны бурят, с которыми русских связывали узы побратимства и дружбы. Буряты, как известно, почитают озеро-море, часто называют его великим, божественным. Такое отношение к природным объектам сложилось еще в древности, когда люди поклонялись светилам, звездам, большим горам, рекам, озерам и морям. Позднее оно сознательно культивировалось религией, в частности у бурят — шаманизмом.

Таким образом, русское название Святое море могло сложиться самостоятельно и еще более усилиться под влиянием бурят, почитавших величественное озеро-море, а вовсе не быть калькой дорусского названия. К тому же русские либо перенимали без изменений географические названия аборигенов, если только они становились им известными, либо давали свои названия за незнанием названий аборигенов, но отнюдь не прибегали к калькированию смыслового значения названия. Так, например, название полуострова Святой Нос, самого крупного на Байкале, принадлежит, несомненно, русским. Буряты называли его иначе — Хэлмэн хушун, что означает либо «сабельный мыс», либо «морда (нос) осетра»^{65}. Полуостров был культовым местом бурятских шаманистов, где совершались обряды почитания мыса. Как можно видеть, название Святой Нос не является калькой с бурятского, но оно, возможно, возникло под влиянием бурятского шаманизма.

Святым, священным морем русские могли назвать Байкал еще и под влиянием так называемой ложной этимологизации, когда сходные по звучанию слова из разных языков, имеющие различные смысловые значения, отождествляются. Они сначала познакомились с эвенкийским названием озера — Ламу, затем узнали о бурятском названии — Байгал. Но через бурят до них дошло и тибетское слово «лама» — священник, святой, поэтому эвенкийское Ламу могло объясняться русскими как исходное по звучанию: лама — святой.

Ангарское море

Это название Байкала фигурирует в героическом эпосе якутов, а также в их песнях, о чем подробно будет сказано ниже. В древности якуты Байкал называли Дьэнг-кэрэ байагьал — Прозрачноводное море — или Ангхара байагьял — Ангарское море. Г. В. Ксенофонтов полагает, что слово «джэнгкэрэ», встречающееся в языке северных якутов, изменялось по схеме: джэнгкэрэ — джангхара — ангхара — ангара, оно дало начало названию реки Ангары и характеризовало, входя в название, сибирское прозрачное озеро-море.

Близко к якутскому названию уже упоминавшееся название Ангарский провал, отмеченное в русской литературе и возникшее самостоятельно у русских, независимо от древних воззрений якутов.

Сближение в названиях Ангары и Байкала вполне закономерно, так как воды Ангары столь же чисты и прозрачны, когда они вытекают из озера, как и воды самого Байкала.

Туха-море

В якутских фольклорных произведениях встречается название Туха-байагъал. Так, в одной из песен о реке Лене, отрывок из которой приведен ниже, поется о том, что река образовалась из девятипроточного Туха-моря. По мнению Э. К. Пекарского, Туха-море — это озеро Байкал.

Молва преданий

О Байкале существует много легенд и преданий, принадлежащих разным народам. И среди них есть предания, рассказывающие о его названии, о том, как оно произошло. Послушаем эти предания.

Бай гал — Стоящий огонь^{66}

Здешние (баргузинские. — С. Г.) буряты рассказывают, что задолго до этого [здесь] не было Байкала-моря, а была земля. Возможно, что имя Бай гал значит Стоящий огонь, и предполагают, что потом огнедышащая гора, провалившись, превратилась в воду, образовав большое море по имени Байгул.

Откуда взялось название Байкал?^{67}

Русские давно слыхали, что где-то посреди Сибири есть огромное озеро. Но как оно называется, никто про то не знал. Когда русские купцы, а потом казаки за Урал перевалили и стали к большим рекам Оби и Енисею подходить, они узнали, что вокруг озера, которое денно и нощно кипит, люди живут. Узнали те русские, что озеро богато рыбой, а по берегам разные звери ходят, да такие дорогие, которых в свете больше нигде нету. Стали казаки и купцы торопиться к тому морю-озеру, шли, не спали, коней не кормили, не знали, когда день кончается и когда ночь начинается. Каждому охота было первому к озеру попасть и посмотреть, какое оно есть и почему оно кипит без отдыху.

Шли те купцы и казаки к морю долго, несколько лет, много их дорогой поумерло, но живые все-таки дошли и увидели перед собой Шаманский камень. Он им дорогу перегородил, свет закрыл. Ни вправо, ни влево от него отвернуть нельзя, кругом такие горы, что закинешь голову — шапка слетает, а верхушки не видно. Покрутились казаки с купцами около Шаман-камня и подумали, что не пробраться им к морю, а сами слышат, как оно шумит, вздымается и о скалы бьется.

Загоревали купцы, опечалились казаки, видать, вся их длинная дорога пропала ни за понюшку табаку. Отъехали они назад, шатер разбили и стали тяжкую думу думать, как же им Шаман-камень перевалить или горы объехать. Горы им не объехать — море проглотит. Так остановились казаки с купцами и стали жить недалеко от моря-озера, а на берег никак не попадут.

Долго ли им тут пришлось жить, может быть, и кости там их сгнили бы, но тут, на их счастье, подошел к ним неведомый человек и назвался бурятом. Русские начали его просить, чтобы он их провел на берег, обвел кругом моря и показал им дорогу на землю, где они еще не были. Ничего бурят им не сказал, он сложил свои ладони в трубочку, потом поднес их к лицу и пошел в лес. Русские не стали его задерживать, отпустили с богом. Снова опечалились купцы и казаки, как же дальше быть, не миновать, видно, смерти им. Так жили они долго ли, мало ли, никто ни дни, ни месяцы нс. считал. Отощали и осунулись купцы с казаками, хуже прежнего горе их обуяло. Хотели они уже с последними силами собраться и назад идти, но тут снова пришел тот бурят и сына своего привел, сказал:

— Не обойти мне с вами Байгала — стар я стал, не обогнуть мне Камень-шаман — года давно ушли, берите сына, у него глаза светлые, а ноги оленьи.

Ушел старик в тайгу, а сын повел русских новой дорогой, вывел их на берег моря и сказал:

— Байгал.

Русские спросили его, что это такое, он им ответил:

— По-нашему значит огненное место, здесь раньше сплошной огонь был, потом земля провалилась и стало море. С тех пор мы зовем наше море Байгалом.

Русским это название понравилось, и они тоже стали называть это море Байкалом.

Бый-гал^{68}

Якуты, как они сами говорят, раньше жили около Байкала. Потом, когда там тесно стало жить и зверя меньше начало водиться, они задумали кочевать в глубь тайги. Так шли они, шли и дошли до края света, дальше уже некуда было идти. Начиналась вечная ночь, и тайга кончилась. Тут, на краю тайги, перед океаном, они остановились на житье. Потом якуты все вспоминали про свою хорошую жизнь на Байкале. Когда русские пришли в Сибирь, якутов около Байкала уже не было, к этому времени они все укочевали на край света, где теперь живут. Русским якуты все твердили, на юг и восток, дескать, идти надо, а здесь делать нечего. Тогда русские спросили:

— А что там такое, что вы нам туда советуете ехать?

— Там Бый-гал, около него все богатства таятся: золото, серебро, соболь, да всего не перечислить.

— Что это за такое Бый-гал? — спросили русские.

— Великое богатое море, — ответили якуты.

Русские поняли Бый-гал по-своему, и когда пошли к нему, то стали говорить, что идут к Байкалу — морю. Вот так-то от якутов русские прозвали наше море Байкалом.

Сердце странника^{69}

С тех пор как люди появились около Саян, прошло много тысячелетий. Байкала еще тогда тут не было, и все люди страдали от нехватки воды. Страдали, страдали люди и начали кочевать от этих гор в долины, где реки текут и вся жизнь по-другому идет, где нет зимы и люди питаются плодами. Собрался народ и пошел. Долго ли шел тот народ, никто про то не ведает, но только дорогой встретил он одного странника с посошком и небольшой котомкой за плечами. Остановил он народ и спрашивает:

— Куда путь-дорогу, люди добрые, держите?

Те рассказали ему о своих бедствиях, что жить дальше там нельзя, что пошли они в теплые страны искать место, где земля все сама родит.

Послушал их странник и говорит:

— Вернитесь назад, обманули вас слухи. Недобрые люди, видать, вас в дорогу подняли. Нет такой страны, где бы все готовое ели.

Много ли времени шел народ обратно к Саянам, никто не знает, но пришел он на свои старые места. Пришел и снова начал там жить. А воды все нет и нет. Стали люди странника ругать да бранить: обманул, дескать, нас. Сейчас идти куда-нибудь, так сил не соберешь. Вывел странник народ в лесную долину между гор и сказал:

— Вот здесь будет вода.

Сам стал, крепко уперся ногами в землю, вынул из своей груди сердце и бросил его с силой на землю. Только и услышал народ, что сказал он: «Байкал», видно, это значило «сердце». На том месте, где упало сердце, сразу же появилась вода, она стала разливаться, и народ начал отступать к горам, чтобы не утонуть.

Долго разливалась вода, и разошлась она до самых гор. Сразу жизнь вокруг моря изменилась, обрадовался народ. Долго он придумывал имя тому морю, которое от сердца странника образовалось, но придумать не мог. А море становилось все шире и шире. Как задышит оно богатырской силой, как все выбросит из себя, так вода становится чистой, как правда того странника.

Ожила вся природа вокруг моря, расплодились звери и птицы, народ стал ловить рыбу, разводить скот. Влаги стало много, деревья росли до самого неба, скалы — и те покрылись густой зеленью. А потом народ вспомнил доброго странника и назвал море по имени его брошенного сердца Байкалом.

С тех пор никто не изменял того имени, и все народы начали называть наше море Байкалом.

Свод вариантов

Древнекитайский вариант

Иногда устно высказывается суждение (например, бурятами китайского происхождения, уроженцами Баргузинской долины), что бурятское Байгал является переоформлением, приспособлением к особенностям бурятского языка древнекитайского названия Бэйхай. Суждение ничем документально и фактически не подкреплено. Оно противоречит историческим фактам и языковым закономерностям.

Бейхай — собственно китайское название. В китайских хрониках оно писалось двумя иероглифами . Употребление его ограничивалось тоже этими хрониками. Китайские хронисты обычно заимствовали из языков окружающих Китай народов, которые считались «варварами» и приравнивались к так называемым «низким людям» (беднейшим, неимущим слоям населения) в самом Китае, лишь минимум слов (например, этнические самоназвания народов), приспосабливая их к своему языку и, следовательно, неизбежно искажая. Неприятие чужого (не только в языке, но и вообще в культуре) у древних китайцев предопределялось проводимой в отношении «варваров» особой политикой, выражавшейся формулой «подавлять одних варваров, используя других варваров».

Китайские хроники писались исключительно для сведения богдыханского двора. В них излагались лишь события, затрагивающие в том или ином плане сам Китай. Поэтому определенно можно говорить, что упоминания Северного моря в них появились только потому, что на Байкал сюнну ссылали китайских послов. Ни о каком заимствовании чужеродных названий в этом случае не могло быть и речи. А между тем те же сюнну Байкал называли иначе, по-своему. Заслуживает внимания версия о том, что сюнну море-озеро называли Денгиз или, как позднее древние тюрки, Тенгис. Об этом может свидетельствовать косвенно лишь то, что среди нескольких дошедших до нас слов сюнну (хунну, гуннов) есть слово «Денгизих». Это имя носил сын предводителя гуннов Аттилы, того Аттилы, который в V в. сражался с римскими легионами на полях Галлии и водил свои конные орды под стены Священного города — Рима.

Название Бэйхай в древнем Китае употреблялось только в придворных хрониках. Оно не получило распространения в народе. Более того, оно отсутствует в древних географических трудах^{70}. Подобное положение с названием Бэйхай можно сравнить с той ситуацией, которая, хотя и редко, встречается в биологии. В этой науке существует правило, согласно которому название нового вида растения или животного считается голым именем — nomina nuda, если только оно дано без описания объекта, и не пользуется правами приоритета. Такую же картину мы наблюдаем в случае с древним китайским Бэйхай — озеро только лишь называется, не приводится его описание и местоположение. Более того, оно не было строго закреплено только за озером Байкал, этим именем китайцы называли многие водоемы, лежащие за пределами их страны. Название Бэйхай, например, распространялось на Аральское море, возможно, даже на Каспий, на отдельные части Аравийского моря, к берегам которого китайцы выходили по суше через Среднюю Азию. Вообще, термин «хай» («море») древними китайцами применялся ко всем встреченным за Великой стеной водам-озерам^{71}.

Позднее название озера Байкал вошло в китайские географические труды в виде Бэйцзяэрху, выражающегося сочетанием четырех иероглифов , где первый иероглиф — «бей» — означает «раковина, богатство, сокровище, драгоценность», второй — «цзя» — «прибавлять, увеличивать, превышать», третий — «эр» — суффикс, четвертый — «ху» — «озеро». В целом китайское Бэйцзяэрху в переводе означает «озеро, приумножающее богатства» или «озеро, увеличивающее (число) раковин» (последнее связано с тем, что в древности в Китае раковины высоко ценились и выступали в качестве денежных единиц, подобно тому как в Древней Руси роль денег выполняли шкурки белок и куниц). Кроме того, в настоящее время в китайском языке озеро Байкал обозначается через Байкалэху, являющееся фонетическим аналогом русского Байкал, и через Бай-хай — Белое море. Следует также отметить японское прочтение иероглифического Бэйхай — Бэйкарр-ко^{72}. Последняя форма, кстати говоря, встречается без каких-либо оговорок в научных трудах по истории Древнего Китая, выдаваемая за перевод слова «Бэйхай» с китайского языка, что является неправильным.

Древнекитайское иероглифическое Бэйхай не могло трансформироваться в монгольское Байгал, если учитывать фонетические закономерности словообразования в монгольских языках. Невозможен переход «э» в «а» в первом слоге, как и перегласовка «х» и «г», так как звук «х» в монгольских языках весьма продуктивен и он должен был бы остаться, а не переходить в «г». О невозможности перехода «й» в «л» не приходится и говорить.

Таким образом, исторические и лингвистические обстоятельства свидетельствуют о том, что древнекитайское Бэйхай не явилось прототипом имени Байкал.

Динлино-кетский вариант

Байкал переплывал на рыбачьей лодке, направляясь на Туркинские горячие воды (ныне Горячинск), известный русский синолог Н. Я. Бичурин (церковное имя — Иакинф). Он писал с Байкала в 1832 г.: «Уверяют, что китайцы еще в 119 году до Р. X. (до н. э. — С. Г.) видели Байкал с Боргойского хребта и, соглашая созвучность сего имени с местоположением в отношении к своему отечеству, назвали сие озеро Бэй-Хай, что значит: северное море»^{73}. Из этого заключения следует, что Бэйхай является «согласованным» вариантом названия Байкал или близкой к нему формы. Следовательно, можно полагать, что китайские послы, ссылаемые сюнну на Байкал, встретили здесь название Байкал или близкую к нему форму, а китайским хронистам оставалось только «согласовать» услышанное с существовавшими географическими представлениями.

По данному варианту получается, что название Байкал (или близкую форму) следует искать у тех народов, с которыми встречались ссылаемые на Байкал китайские послы. Как следует из пересказанных выше историй с китайскими послами, они встречались на Байкале с двумя народами (племенами): сюнну и динлинами. Заимствовать название озера у сюнну они не могли, так как в языке сюнну, как можно предполагать, было слово «тенгис» с нарицательным значением, что подтверждается и утвердившимся ныне мнением, что сюнну (хунны) являу ются предками тюркоязычных народов. Остается, таким образом, одна версия — заимствование у динлинов.

Динлины — самый загадочный, скрывающийся за многими завесами тайн и неясностей народ Центральной Азии. Как сообщают китайские хроники, динлины были людьми рыжими или светловолосыми, со светлыми или голубыми глазами, они носили длинные бороды. Проблемой этногенеза динлинов занимался Г. Е. Грумм-Гржимайло. Его исследования базировались на расистских концепциях и преследовали прежде всего задачу поиска в глубокой древности представителей белой расы, якобы господствовавшей в Центральной Азии. В своих выводах они не могут быть одобренными. Тем не менее сообщения исследователя о динлинах заслуживают внимания. По его мнению, динлины были высокого роста, могучего телосложения, с белым цветом кожи, с кавказским типом лица. «Динлины хотя и жили деревнями, окруженными пашнями, но вели полуоседлый, полубродячий образ жизни, так как охота составляла всегда главнейший промысел». Они были искусными литейщиками и посредственными гончарами. Потомками их, по мнению Г. Е. Грумм-Гржимайло, являются хакасы, отчасти киргизы, шорцы, енисейские остяки^{74}.

Название Байкал возводил к языку динлинов В. И. Сосновский^{75}. Ход его рассуждений следующий. В I тысячелетии до н. э. в Прибайкалье обитало племя урянхитов. Оно образовалось путем слияния динлинов, динов и древнего местного населения. Под условным названием дины понимаются енисейские остяки, кеты, арины, котты. Соседние тюркские народы называли динов алакчин («пегий народ»). Слово «Байкал» объясняется динскими языковыми корнями: «пай» — «много» и «огол» — «вода»; «пай-огол» — «множество воды». Последняя форма, в измененном под влиянием тюркской фонетики виде, слышится в якутском «баягал» — «море» — и бурятском «байхал».

Енисейские остяки — это те же кеты, что было установлено еще в прошлом веке М. А. Кастреном^{76}.

Кеты — небольшой народ^{77}. По переписи 1989 г., говорящих на кетском языке насчитывается 1,1 тыс. чел. Они живут по Енисею и его притокам от Курейки до Подкаменной Тунгуски. По языку они представляют собой совершенно самостоятельную семью (енисейскую), к которой примыкали ныне исчезнувшие языки: коттский, аринский, ассанский, пумпокольский и другие, еще бытовавшие в период первых контактов кетоязычных народов с русскими. Заметим, что по внешнему виду, антропологически, кеты выделяются среди всех народов, в окружении которых они ныне живут. Они обладают характерными европеоидными признаками, среди них часто встречаются блондины с голубыми глазами. Вместе с тем кеты обнаруживают признаки, сближающие их с американскими индейцами.

В XVIII в. немецкими учеными, работавшими в России, были собраны и опубликованы словарные материалы языка аринов, ассанов, коттов, пумпокольцев, записаны переводы латинских слов на различные енисейские языки. Благодаря стараниям П. И. Страленберга, Г. Ф. Миллера, И. Е. Фишера, П. С. Палласа представляется уникальная возможность восстановить языки народов, ушедших безвозвратно в Лету.

В языке аринов наряду с явно заимствованным dalai — «море» — существовало собственное pača-ul — «море», которое имело близкий аналог в языке коттов — peča-uI. Из этих слов именно ul как будто бы в языке аринов не имеет самостоятельного значения (а скорее, надо думать, оно просто не вошло в записи XVIII в., по которым насчитывается всего лишь немногим больше 400 аринских слов), но есть в кетском языке, где ul означает вода. От него здесь существуют многочисленные производные: ulan — «роса, влага»; uldel — «водяной»; ulij «пузырь», ulyn — «нырок», ulus — «дождь» (буквально: «вода Еся», где Еся — божество); ullup — «промоина», ultygyn — «болото», ulč — «большая река (Енисей)».

В. И. Сосновский, говоря о динских корневых основах, имел в виду, видимо, аринское paca-ul или коттское peca-ul либо, возможно, близкие им формы. Однако весь вопрос в настоящее время упирается в трудность или даже невозможность фонетического преобразования нарицательных раčа-ul и реčа-ul в якутское «баягал» — «море».

Выше мы отмечали сообщения китайских источников о проживании в Прибайкалье динлинов. А жили ли в прошлом на Байкале или вблизи него кеты? На этот вопрос мы имеем определенный и вполне положительный ответ: да, жили. Об этом говорят данные топонимики.

Кетоязычные географические названия Южной Сибири подробно рассмотрены А. П. Дульзоном^{78}, выделившим в Юго-Западном Приангарье два ареала таких названий: с коттским топоформантом — шет (-чет) — «река» и ассанским топоформантом — ул — «река». В работах исследователя приведены списки соответствующих топонимов. Однако эти списки оказываются неполными. Мы проанализировали детальные карты бассейнов Кана, Бирюсы и Чуны (Уды) и нашли новые кетские топонимы, не отмеченные А. П. Дульзоном. Укажем их. Котт-ские топонимы на — шет (-чет): Кременшет, Полтучет, Такучет, Тарпачет, Тенишет, Тиличет, Туленьчет, Ту-манчет, Хатамчеть, Хиндичет, Чивильчет, Чипиншет — притоки Бирюсы; Верхний Шигашет, Нижний Шига-шет — притоки Усолки, левого притока Тасеевой; Аль-чет — приток Кайтыма, левого притока Бирюсы; Тиличет Пойменский, Табагашетка, Тибишет (Тибичет) — притоки Поймы, левого притока Бирюсы; Малый Шигашет — приток Шигашета; Тиличет Панакачетска — приток Тиличета; Шегашет, Яманчет — притоки Пен-чета, левого притока Бирюсы; Чекунчет, — приток Ужета, левого притока Бирюсы; Екунчет, Еманчеть, Кун-четь, Кычет, Тяжет, Уленчеть, Хайчет, Чиичет — притоки Чуны; Токончет — приток Левой Хожо, левого притока Чуны; Кеполичеть, Микичеть, Тиничеть, Потончеть — притоки Кадареи, правого притока Чуны; Долгоночет — приток Ичи, правого притока Чуны; Пальчет — приток Моктыгиной, правого притока Чуны. Кроме того, есть топонимы на — шет (-чет), расширяющие ареал А. П. Дульзона к северу, вплоть до Ангары: Рунчичет, Тропончет — притоки Манзи, левого притока Ангары; Кунчет, Такунчеть, Чельчет — притоки Карабулы, левого притока Ангары; Сухая Кунчет — приток Кунчета (Кунчети); Холопчеть — приток Андуихи, правого притока Карабулы; Чепчет — приток Вихоревой, левого притока Ангары. В этом же ареале выделяются аринские топонимы на — сес- (-сас, — сет, — cam) — «река»: Калкасет — приток Мурмы, левого притока Усолки, и Коксат — приток Чуны. Ранее эти топонимы выделялись А. П. Дульзоном на Оби, по ее притокам Кети и Томи, в среднем и верхнем течении Енисея.

Ассанские топонимы на — ул в ареале А. П. Дульзона могут быть пополнены двумя названиями: Сарапсуль — левый приток Тагула — и Каульша — левый приток Поймы (Тагул и Пойма — притоки Бирюсы).

На приводимой здесь схеме выделен новый ареал ас-санских топонимов, расположенный по обе стороны Ангары севернее ареала коттских топонимов на — шет (-чет). Этот новый ареал характерен тем, что в нем ассамские топонимы на — ул чередуются с а римскими топонимами на — кул — «река, вода». Перечислим топонимы этого ареала: Дешауль, Шампикуль, Ядуль — притоки Каменки; Тонауль — приток Енды; Варнакуль — приток Кардакана; Орнакул и Чинеуль — притоки Удерея (Енда, Кардакан и Удерей — притоки Каменки); Мун-туль — приток Ельчимо; Карабула — приток Ангары (название этой реки отмечено в 1701 г. на «Чертеже земли Енисейского города» С. У. Ремезова в форме «Каракуль»).

В отличие от коттских топонимов на — шет (-чет) ассанские топонимы на — ул и аринские на — кул распространяются, хотя и спорадически, далее на восток и достигают берегов Байкала. Перечислим их: поселок Кеуль и реки Кеуль, Каулец — притоки Ангары; Кешеуль — приток Каты, правого притока Ангары; Шиниуль — приток Бадармы, левого притока Ангары; Кармакул — приток Ангары; Улькан — притоки Лены и Киренги; поселок и озеро Очеул, озеро Берикуль — в верховьях Лены; поселок Огул — в бассейне Бугульдейки, притока Байкала; Ангуул и Хангарул — притоки Зун-Мурина, правого притока Иркута; местность и дом отдыха Хангарул — в бассейне Харагуна, правого притока Иркута; Бегул, Дугульдзеры, Куркула, Акуликан — притоки Байкала; Акули, Дюгдогуль, Виска Улса, Гонкули — притоки Верхней Ангары; Сахули — приток Баргузина; Модонкуль — приток Джиды, левого притока Селенги; озеро Турхул — в бассейне Витима. Далее на восток топонимы на — ул отмечаются по правобережью Аргуни: Дэрбул и Хаул.

Карта распространения кетоязычных топонимов.

Условные обозначения: 1 — ареал кетоязычных топонимов на — шет и — чет, по А. П. Дульзону; 2 — ареал кетоязычных топонимов на — ул, по А П. Дульзону; 3 — новый ареал кетоязычных топонимов на — ул и — кул.

В Приангарье и Прибайкалье выделяются также кетоязычные топонимы, основа которых может быть произведена только из кетских языков. Укажем эти топонимы. От ассанского, коттского pej — «ветер», арийского paj — «ветер»: Пея — приток Бирюсы, Паява — приток Чуны, Пай — приток Ангары; от этнонима инбаки — названия родовой группировки кетов: Правая Имбала, Верхний Имбей, Нижний Имбей — притоки Ангары, Имба 1-я, Имба 2-я — притоки Муры, левого притока Ангары, Имба — приток Имбы 1-й; по сходству с простыми топонимами Таз, Тез, Тис, Теш, вычлененными А. П. Дульзоном из кетских топонимов: Тисса — приток Оки, левого притока Ангары; от коттского, ассанского uja, ыja — «соболь»: Ия — приток Оки; от кетского ма-мыр — «молоко»: поселок и реки Большая Мамырь, Малая Мамырь — притоки Ангары; от имбатского кет (кит) — «человек»: поселок и река Китой — приток Ангары, Китойкин — приток Китоя, Кет — приток Ба-лея, правого притока Ангары, Барун-Кит-Кит, Зун-Кит-Кит, Хурай-Кит-Кит — притоки Снежной, впадающей в Байкал; от кетского kot — «путь»: Большой Кот и Малый Кот — притоки Куды, правого притока Ангары; от коттского онхой (онкой) — «змея»: поселки Онгой — в бассейне Осы, правого притока Ангары, и Онохой — в басейне Уды, правого притока Селенги; от арийского сес (сас, сет, cam) — «река»: поселок Усть-Заза, река Заза — приток Витима.

Кетоязычные племена в Приангарье и Прибайкалье жили, соседствуя и взаимодействуя с племенами тюрок, бурят и эвенков. Подобное соседство и взаимодействие различных народов обнаружили и зафиксировали в XVII в. русские. Поэтому неудивительно, что в целом ряде кетских географических названий фиксируется не кетская, а иноязычная основа. Так, основа топонимов Яманчет, Еманчеть явно произведена от бурятского яман (еман) — «дикая коза», Модонкуль — от бурятского модон — «дерево, лес», Ангуул — от эвенкийского анга — «пасть (зверя), зверь (на которого охотятся ради мяса)» или бурятского ан (г) — «зверь», Хангарул — от эвенкийского хонгор — «медведь», Дюгдо-гуль — от эвенкийского дукдэ — «ольха», Хайчет — от якутского хая — «скала, береговой обрыв, гора».

Взаимодействие языков предполагало и обратные связи. Так, первично кетские топонимы при заимствовании претерпевали бурятизацию: Барун-Кит-Кит (бурятское баруун — «правый, западный»), Зун-Кит-Кит (бурятское зγγн — «левый, восточный»), Хурай-Кит-Кит (бурятское хуурай — «сухой»). В массе эвенкийских топонимов они подвергались воздействию эвенкийского языка: Улькан, Акули, Гонкули, Акуликан, Дугульдзеры. Возможно, такое же воздействие испытал и топоним Китой, о чем Можно судить по топониму Китай кин.

Есть и примеры более сложных взаимодействий. В верховьях упомянутой реки Модонкуль, на границе СССР и МНР, выделяется гора Модонкуль-Ула высотой 1938 метров. В основе названия горы лежит кетоязычный топоним с бурятской основой, но вновь использованный как бурятское название (бурятское уула — «гора»). Этот пример наглядно показывает, насколько тесными были взаимоотношения бурят и кетов в прошлом.

Таким образом, топонимия края говорит о возможной сопричастности кетоязычных племен и, вероятно, динлинов к происхождению названия Байкал.

Серьезным препятствием в данном варианте выступают два обстоятельства: отсутствие исторических доказательств и слабость языковой основы. И все же вариант имеет перспективу, поскольку кетские языки остаются недостаточно изученными. И если появятся обоснования связи названия Байкал с кетоязычными основами, то это, скорее всего, подведет как бы недостающее звено под рассматриваемый ниже якутский вариант и значительно раздвинет временные границы существования названия Байкал, так как кеты и тем более динлины, несомненно, проживали вокруг Байкала ранее монголов и тюрок. И при этом не исключено, что якутское слово «байагьал» с нарицательным значением окажется заимствованием из древних языков. В связи с этим уместно напомнить предчувствие-раздумье В. Г. Распутина: «Откуда, с какой стороны, от какого народа пришло это название (Байкал. — С. Г.), спорят до сих пор. Похожие звучания, означающие большую, богатую воду, есть в якутском, бурятском языках… Ученые склоняются к якутскому варианту: якуты до исхода на север жили подле Байкала, в их языке и сейчас сохраняется слово «байгьал» — «море». Вероятно, у них и переняли это слово буряты. Но не переняли ли его в свою очередь, древние якуты у кого-то, кто жил до них, у тех же курыкан, у народа тюркского происхождения, оставившего следы своего обитания на Байкале… Или у кого-то еще?».

Древнетюркский вариант

Тюркские кочевые племена к началу VI в. занимали районы Хангая, Саян, Алтая, а также территории, примыкающие кэтим горным системам с севера. Создав государственные объединения — каганаты, во главе которых стояли каганы (вожди, предводители), тюрки сыграли заметную роль в истории народов Центральной Азии в период с VI по VIII в. нашей эры. У древних тюрок было два крупных племенных объединения — теле и тюкю, связанные по происхождению с древнейшими народами региона — хуннами и динлинами.

Некоторые историки считают, что основное ядро древних тюрок обитало в центральных частях современной Монголии, в бассейне Орхона, откуда и название — орхонские тюрки. Здесь якобы была и столица государства, позднее унаследованная монголами, — Каракорум.

Сохранились рунические письмена древних тюрок, из которых наибольшей известностью пользуются орхонские тексты, датируемые VIII в. Эти тексты известны как «тюркское руническое» или «сибирское» письмо. Первые сведения о надписях на камнях стали появляться в начале XVIII в. Камни с письменами находили в различных районах Сибири — на Оби, Енисее, много их найдено в Монголии, преимущественно на Орхоне. Прочесть «сибирское» письмо долгое время не удавалось. Пытались сопоставить его с индийским письмом, с южно-аравийской письменностью и даже с германскими рунами. Но только датский языковед В. Томсен в конце прошлого века провел удачную расшифровку, предположив, что язык «сибирского» письма — тюркский. Используя расшифровку Томсена, полный перевод рунических текстов дал известный русский тюрколог В. В. Радлов.

Тексты орхонских рунических письмен.

Возможность воспроизведения названия Байгал от названия народности байырку (байегу, байирку, баюр-ку), упомянутой в орхонских текстах, отстаивал Хирт^{79}. В. В. Бартольд, давая справку о названии Байкал в «Энциклопедию ислама», считал такую возможность более чем сомнительной.

Если обратиться к современным переводам орхонских текстов^{80}, то можно обнаружить, что в орхонских рунических письменах упоминается лишь страна Байырку, но отнюдь не народ. Приведем выдержки из этих текстов.

В Малой надписи в честь Кюль-тегина повествуется о военных походах тюрок:

Назад, через реку Йенчу переправясь,

До Железных ворот я прошел с войском.

Налево, до страны Йир-Байырку, я прошел с войском.

До стольких стран я водил войска!

В Большой надписи в честь Кюль-тегина рассказывается о битве с Улуг-иркином, правителем из страны Йир-Байырку:

После этого [страны] Йир-Байырку

Улуг-иркин стал [нам] врагом.

Рассеяв его, мы разбили [его] при озере Тюрги-Яргун.

Улуг-иркин бежал только с немногими мужами (воинами).

Кроме того, в Большой надписи говорится о белом жеребце из Байырку, на котором Кюль-тегин устремляется в битву с врагами:

Кюль-тегин, сев верхом

На белого жеребца из Байырку, бросился в атаку.

Одного мужа (воина) он поразил стрелой,

Двух мужей (воинов) одного за другим он заколол [копьем].

В этой атаке он ударил

Белого жеребца из Байырку, сломав ему бедро.

В надписях говорится, что страна Байырку расположена «налево». Заметим, что в соответствии с представлениями древних тюрок географическое пространство измерялось по четырем направлениям: вперед (восток), направо (юг), назад (запад), налево (север). В орхонских надписях обширность государства древних тюрок отражается, например, следующим образом: «Вперед, вплоть до солнечного восхода, направо, вплоть до полудня, назад, к солнечному закату, налево, вплоть до полуночи, — там, внутри [этих пределов], находящиеся народы все мне подвластны!».

В надписях иногда дается и географическая привязка событий: «Вперед я прошел с войском вплоть до Шан-тунгской равнины, немного не дошел до моря; направо я прошел с войском вплоть до «десяти эрсенов», немного не дошел до Тибета; назад, переправясь через реку Иен-чу [Жемчужную], я прошел с войском вплоть до Темир-капыга [Железных ворот], налево я прошел с войском вплоть до страны Йир-Байырку, — вплоть до столь [многих] стран я водил [свои войска]»^{81}.

Отметим, что в переводах страна называется Йир-Байырку, что неправильно, так как «йир (иер)» по-древнетюркски означает «земля, место, страна». Поэтому следует говорить о стране Байырку. Учитывая, что местом создания рунических надписей была река Орхон, можно определить, что страна Байырку располагалась в Восточном Саяне, Приангарье или Прибайкалье. Приблизительно с теми же районами китайские летописи связывают локализацию народности байырку.

Все это как будто свидетельствует о том, что от названия страны Байырку происходит и название Байкал. Однако полной уверенности нет. Совпадают только первые слоги. Вторая же составная часть — «ырку» — имеет толкование, по смыслу совершенно не связанное со словом «байгал». Слово «бай» на древнетюркском языке означало «богатый». А вот слово «ырку» принято относить к названиям родовых группировок. Так, у тувинцев и якутов существуют роды иргит, у бурят, населявших долины Иркута и Китоя, и у сойотов, кочевавших в Восточном Саяне, — роды иркит, у монголов, населявших Дархатскую котловину на севере МНР, хакасцев, алтайцев и телеутов — роды ыргыт.

Что же касается этнической или языковой принадлежности народности байырку, то мнения ученых на этот счет расходятся.

Обычно считается, что байырку входили в тюркоязычный этнолингвистический мир. Есть мнение о монголоязычности байырку. В состав монгольских племен байырку включает, например, Г. Н. Румянцев. Основанием этому служит тот факт, что предводитель байырку носил титул «иркин», являющийся, несомненно, производным от монгольского слова «еркин» — «главный». По мнению Г. Н. Румянцева, байырку можно отождествить с баргутами — племенной группировкой, населявшей в последующем районы Прибайкалья и входившей в число древнемонгольских племен^{82}. Впрочем, такой подход — связь географического названия с этническими группировками — некоторыми исследователями оспаривается. Они полагают, что названия этнических группировок произошли от географических названий, а не наоборот.

Существует также мнение о принадлежности байырку к самодийским племенам, некогда обитавшим в Приангарье и Восточном Саяне, но оно не имеет достаточного обоснования.

Бурятский вариант

Большая группа исследователей связывает название озера-моря с бурятским языком. Правомерность этого определяется тем, что исторически бурятский народ сложился на территории вокруг Байкала.

Буряты принадлежат к монгольской языковой группе. Как и монголы, они ко времени прихода в этот край русских называли озеро либо Байгал-далай, либо Байгал-мурэн.

Ранние этапы истории бурят во многом еще неясны. Бурятской народности, как таковой, по мнению Г. Н. Румянцева, еще не было в XII–XIII вв. На территориях, где позднее стали жить буряты, в это время обитали племена хори-туматов, икересов, бархунов (баргутов), булагачинов, кэремучинов, ойратов. Временами они образовывали непрочные межплеменные союзы. Как считает Г. Н. Румянцев, было три основных объединения — хори-туматы, баргуты и буряты. В состав последних входили, по-видимому, булагачины, кэремучины и икересы. Эти племена вели кочевой образ жизни и территориально тяготели к северо-восточным окраинам монгольского этнолингвистического мира. Ареалом их являлись районы, близкие к Байкалу.

По мнению Н. Г. Егунова^{83}, буряты являются потомками племени фури, населявшего Прибайкалье автохтонно и входившего в единое племенное объединение с курыканами — предками якутов.

Буряты как народность сложились под несомненным влиянием по крайней мере двух факторов. Во-первых, они не утратили связи со своей основной родоначальной группировкой — монголами. Во-вторых, этнически они испытали сильное влияние ассимиляционных процессов. Буряты в историческое время ассимилировали племена эвенков и особенно тюрок. Процессы ассимиляции протекали, по-видимому, постоянно. Вероятно, именно ими можно объяснить то, что в средневековье монголоязычные племена заимствовали у тюрок название озера Тенгис.

Как же можно объяснить значение слова «байгал», исходя из предположения о бурятском его происхождении?

На этот счет высказаны многочисленные мнения и предположения, так как само собой как бы подразумевалось, а русские исторические документы подтверждали это прямо, что слово может быть только бурятским.

Первым из исследователей, кто пытался выяснить значение названия Байкал, был Николай Спафарий, проезжавший через Сибирь в качестве царского посланника в Китай. Он писал: «И имя того Байкала видется что не русское, его тем именем (назвали) по имени иноземца, который жил в тех местах». Заметим, что в XVII в. русские называли иноземцами вообще коренное, аборигенное население края, не отдавая себе отчета в том, что это название более подходит к ним самим, пришедшим сюда из иных земель, чем к аборигенам. Появление этой версии связано, видимо, с каким-то недоразумением, с какой-то случайностью. Дело в том, что Спафарий пользовался до нас не дошедшими русскими материалами, характеризовавшими и сам Байкал, и сибирские реки — Лену, Витим, Амур и другие, на которых Спафарий не бывал, но описание которых он приводит. При использовании этого в общем-то чужого материала и произошло, видимо, смещение в понимании происхождения названия Байкал. Как до Спафария, так и после него в русских документах всегда подразумевалось, что название это заимствовано у бурят, что оно действительно «иноземное». Версию Спафария о том, что Байкал — имя «иноземца», в последующем пересказывали, приводили в научных трудах, но никто ее не обосновывал и, тем более, не защищал. Все это позволяет говорить о совершенно случайном характере ее появления.

Существует давнее мнение, что слово «байгал» означает «стояние огня». Его в начале нашего века без всяких сомнений принимал Д. К. Дриженко^{84}, один из видных исследователей Байкала. Этот взгляд основан на двух фактах. Во-первых, на переводе — слово «бай» можно перевести с бурятского как «стоящий, стояние», а слово «гал» — «огонь». Во-вторых, на бурятской легенде, которая приведена выше под названием «Бай гал — Стоящий огонь».

Против такого объяснения есть и возражения. В частности, их высказывает монгольский историк X. Пэрлээ^{85}, правда не приводя аргументов.

Версию из легенды об образовании Байкала на месте огнедыщащей горы подробно рассмотрел Ц. Данзанов^{86}. В этом объяснении он справедливо усматривает связь происхождения озера с природными вулканическими процессами. Основываясь на геологических данных, Ц. Данзанов сопоставляет время проявления в Прибайкалье вулканических процессов с событиями как доисторического, так и исторического времени. По его мнению, эти процессы шли гораздо раньше, поэтому предки бурят не могли связывать происхождение озера (и, следовательно, его название) с вулканическими процессами. Ц. Данзанов считает, что слово «байгал» следует переводить как «могучая стоящая вода».

Иное объяснение слову «байгал» дает географ Б. Р. Буянтуев^{87}, полагая, что оно происходит от бурятского «байхаа» — «природный, естественный, натуральный, существующий». Мнение Б. Р. Буянтуева поддерживают геолог С. Г. Саркисян и географ Л. С. Берг. Однако с ним не согласен историк Г. Н. Румянцев^{88}, считающий, что подобный перевод не выдерживает никакой критики с лингвистических позиций.

Слово «байгал» переводят иногда как «богатый огонь»^{89}. Такой перевод представляется слишком упрощенным и формальным.

Таким образом, попытки объяснить значение слова «байгал» путем сопоставления его со словарным фондом бурятского языка или на основании легенд, найти его этимологию в бурятском языке не приводят к успеху. Кроме того, они не удовлетворяют безусловному требованию, которое выдвигает В. В. Бартольд, а именно: они не подкреплены данными истории.

В монгольских летописях древние названия Тенгис и Тенгис-далай вытесняются со временем названием Байгал-далай. При скудном числе летописей невозможно даже в первом приближении определить время смены этих названий. Поэтому попытаемся применить «обходной прием», поискать косвенные данные. Например, посмотрим, не упоминаются ли в монгольской истории персонажи с именем Байгал.

В «Сокровенном сказании» собственное имя Байгал не встречается. Оно появляется в летописи «Алтай тобчи» Мэргэн-гэгэна, датированной 1765 г. В этой летописи^{90}, имеющей, в отличие от других вариантов «Золотой книги», античингисхановскую направленность, в разветвленной родословной Чингисхана встречается имя Байгал. Так звали сына Будаши дзасагту. Можно по косвенным данным определить, в какое время он жил. В одной из глав летописи сказано, что «прошло более трехсот тридцати лет. За это время сменилось двенадцать-тринадцать поколений». Мы точно не знаем, от какой даты автор летописи вел отсчет, но если предположить, что от даты смерти Чингисхана (1227 г.), то, следовательно, автор ведет разговор о начале XVII в. Зафиксировано в летописи и имя Байсхал или Баисхал, но оно, скорее всего, имело иное смысловое значение, так как это имя носил другой сын Будаши дзасагту, брат Байгала.

Следовательно, можно допустить, что личное имя Байгал появляется в позднее время, во всяком случае не раньше XVII в. Можно считать, хотя и в высшей степени предположительно, что одновременно с этим произошла и смена названий озера-моря.

Якутский вариант

Очень распространено мнение, что название Байкал происходит от якутского языка, от двух якутских слов: «бай» — «богатый» и «кёль (куёл)» — озеро. На первый взгляд такое объяснение представляется вполне правдоподобным, но все же против него высказаны возражения.

Якуты входят в тюркскую языковую группу, включающую также киргизов, казахов, уйгуров, узбеков, туркмен, азербайджанцев, турок и другие народы. Отдельные тюркоязычные народности есть в Крыму и даже в Литве (караимы).

К моменту прихода русских якуты уже сформировались как народность. Они имели единую территорию расселения (в треугольнике между средними течениями Лены и Алдана и рекой Амгой), единый язык и культуру. Себя они называли либо уранхай — древним именем, либо саха —г современным названием. Иначе их называли эвенки — яко. От эвенков название народа переняли русские. В первых русских документах писалось об «якольских людях». С течением времени в результате фонетической трансформации появилось слово «якуты».

Бассейн Лены — новая родина якутов. Сюда они переселились из южных краев, откуда были вытеснены другими народами. Процесс переселения растянулся на целые века. Не исключено, что он начался еще к конце I тысячелетия и, несомненно, усилился во времена завоевательных походов Чингисхана. Вместе с тюркскими племенами на Лену уходили, видимо, и монгольские, о чем свидетельствует существование среди якутского народа первично монгрлоязычных родовых группировок. Движение тех и других племен было вызвано, надо полагать, какими-то общими причинами, обусловившими одно из великих переселений народов. Якутский исследователь фольклора Г. В. Ксенофонтов сравнивал свой народ с веточкой яблони, которую ветер сорвал с дерева и носит по белу свету. Ему вторит поэт Элляй:

Однажды ветер с юга, где чисты

Весны глаза, где не гостит мороз,

На дальний Север, в зону мерзлоты,

Серебряное семечко принес.

Принес и спрятал в горсточке земли,

Омыв весенней талою водой, —

Где никогда деревья не росли,

Взошел вдруг тополь — тонкий, молодой.

Последние переселенцы с юга, как гласят якутские легенды, появились в бассейне Лены в конце XVI в. во главе с Баджеем, дедом известного по тем же легендам тойона (вождя, предводителя) Тыгына.

Якутские племена, переселившиеся на Лену, столкнулись с более суровой природой, чем на юге. На новой родине им пришлось вести отчаянную борьбу с необычными природными условиями. Если в южных краях якуты разводили овец и верблюдов, то на новых кочевьях, где эти животные не выдерживали холодного климата, им пришлось переориентировать свое хозяйство и разводить в основном лошадей и рогатый скот. Якутские лошади приспособлены к северному климату, они служат в хозяйстве для перевозок и одновременно дают мясо, молоко, шерсть, кожу. На севере якуты потеряли и навыки земледелия, которыми владели ранее на прежней родине.

При переселении в новые края якутские племена, полностью оторванные от тюркоязычных собратьев, обитавших в далеких степях и горах Центральной и Средней Азии, утратили также свою письменность. О существовавшей некогда письменности остались лишь упоминания в якутских легендах.

Мнение о том, что название Байкал происходит от тюркских слов «бай» и «кель», отстаивает бурятский языковед и историк Ц. Б. Цыдендамбаев. Он полагает, что такое объяснение, хотя оно и уязвимо и имеет слабые места, все же ближе к истине, чем другие, крайне неубедительные попытки определить происхождение этого слова^{91}. Высказывались также мнения о происхождении названия озера от тюркских слов «бай» и «хал», означающих в совокупности якобы «богатство, останься»^{92}.

Серьезные возражени51 распространенному мнению о происхождении названия Байкал от «бай» и «кёль» изложил якутский языковед П. П. Барашков^{93}. Он считает, что подобное словообразование нетипично для якутского языка. В этом языке слова «баай» («богатый») и «кюёл» («озеро») часто входят в различные словосочетания, например: «баай киси» — «богатый человек», «баай ыал» — «богатое хозяйство», «кюёл итта» — «стоячая вода», «алаас кюёла» — «озеро, окруженное лесом» и др. В Якутии насчитывается около 670 тысяч озер. Многие из них носят название Ытык кюёлъ — Священное озеро, созвучное, по мнению ряда исследователей, названию Иссык-куль^{94}. И всюду слова «баай» и «кюёль» пишутся раздельно. Поэтому если бы название озера Байкал произошло от тюркских слов «баай» и «кюёль», то в якутском языке эти слова писались бы раздельно (Баай кюёль), а они пишутся слитно. Поэтому П. П. Барашков заключает, что принципы словообразования, характерные, по его убеждению, для якутского языка, противоречат версии о тюркском (якутском) происхождении слова «байгал». Правда, здесь надо отметить, что слой лексики, обозначающей явления природы, географические названия крупных природных объектов, обычно является очень древним, поэтому данное словосочетание вполне могло деэтимологизироваться и утратить первоначальное написание.

В то же время П. П. Барашков выдвигает мнение о заимствовании слова «байгал» из бурятского или монгольского языков. В якутской речи это слово произносится как «байхал» или «байгъал» и обычно употребляется в значениях «большая глубокая вода», «море». И хотя в якутском языке слово «глубокий» звучит как «диринг», слова «байхал» и «байгъал», обозначая близкое понятие, несут дополнительную смысловую нагрузку.

Итак, в якутском языке есть даже не одно, а несколько близких по звучанию слов, непосредственно обозначающих озеро Байкал. Следовательно, слово можно считать якутским. Однако напрашивается вопрос: исконно якутское ли это слово, не заимствовано ли оно из языков других народов, в частности монголоязычных? На основании того факта, что в якутском языке сохранилось огромное количество слов из бурятского и монгольского языков, П. П. Барашков делает вывод, что слова «байхал» и «байгъал» заимствованы из бурятского языка, и подробно анализирует, как могло это произойти^{95}. По его мнению, в якутском произношении заднеязычный звук «г» в слове «байгал» переходит в фарин-гальный звук «гъ» или «х» под влиянием следующего сразу за ним широкого «а». Звуки «гъ» и «х» в якутском языке встречаются только перед гласными «а» и «о». В соответствии с этим правилом, например, в заимствованном слове «тайга» звук «г» переходит в якутской речи в «гь» или «х».

Происхождение названия Байкал из тюркских языков отстаивает бурятский историк Э. Р. Рыгдылон^{96}. Он считал, что это слово происходит от общей тюркско-монгольской формы, и при этом ссылался на существование в якутском языке слова «байхал» — «море», подразумевая тем самым первичность тюркской основы. Однако исследователь не приводит объяснений относительно взаимоотношения собственно тюркской и монгольской форм.

Арабский вариант

Народы древнего мира и раннего средневековья устанавливали обширные научные и торговые контакты. Сведения, хотя и скудные, о Сибири, Северо-Восточной и Восточной Азии, о населении, обитавшем здесь в древности и раннем средневековье, имели народы Средней и Передней Азии, Запада. С этим связано появление версии о том, что слово «Байкал» происходит из арабского языка.

Арабы в VII в. создали громадную по территории империю (халифат), включавшую землю Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки, Юго-Западной Европы. Это предопределило пышный расцвет арабской культуры и науки, особенно в IX и X вв. Арабские ученые создали выдающиеся труды буквально во всех отраслях знания, в том числе и в географии. Они вели самостоятельные исследования, кроме того, переводили произведения греческой литературы, через персов были знакомы с трудами ученых Индии. Благодаря торговым сношениям арабам стали известны Индия, Зондские острова, Китай. В эти страны были открыты морские пути. По суше арабы проникли в Тибет, Семиречье, на берега Иртыша и Енисея.

Сочинения Ибн-Хордадбеха, ал-Балхи, ал-Истархи, Ибн-Хаукаля, Джейхани и других ученых составили целую эпоху в географической науке раннего средневековья. Благодаря их трудам арабы представляли мир гораздо более обширным, чем греки или римляне. К сожалению, многие труды арабских ученых до нас не дошли или дошли частично, в отрывках, в переработанном виде.

Венцом эпохи арабских географических знаний считается карта мира, составленная Идрйси.

Абу Абдалла Мохаммед аль-Шериф аль-Идриси родился в 1100 г. в городе Сеуте, в княжеской семье, относившейся к династии Идрисидов. В молодые годы он много путешествовал, объездив Испанию, Грецию, Малую Азию. К тридцати годам Идриси уже имел научные работы по ботанике, географии, медицине.

В тот период Сицилийским королевством правил норманн Рожер II, интересовавшийся науками, в том числе географией. Рожер пригласил Идриси в Палермо — столицу своего королевства, и они договорились о составлении карты мира. Король, кроме того, хотел уточнить границы своего обширного королевства, занимавшего значительную часть Апеннинского полуострова, и узнать, как пишет Идриси, «географическое положение других стран, не подчиненных его власти».

Карта мира, вошедшая в науку под именами Рожера и Идриси, сопровождалась книгой, которая заключала, по словам Идриси, «полное описание городов и территории, природы и культуры населения, морей, рек, равнин и долин». Книга получила название «Развлечение истомленного в странствиях по областям».

Необычна судьба трудов Идриси. Они были безвестными до тех пор, пока в 1592–1597 гг. монахи-марониты не опубликовали некоторые извлечения из них в латинском переводе под странным и вводящим в заблуждение названием «География Нубии». Не больше повезло и картам Идриси. Монахи, в распоряжении которых находились оригиналы карт, вскоре потеряли их, и до нас дошли лишь копии. По этой причине мы не знаем достоверно, сколько же карт составил Идриси. Так, Брокгауз и Эфрон сообщают, что карта была выполнена на семи серебряных кругах, что, вообще говоря, соответствует теории о семи климатах, которые выделяли арабские географы, заимствовав ее у древних греков. В других исследованиях говорится лишь об одном серебряном круге. А историк И. П. Магидович указывает, что Идриси составил две карты мира, круговую и четырехугольную, на семидесяти листах.

Карта Рожера — Идриси знаменовала собой вершину в истории географических исследований мира в период, непосредственно предшествовавший завоеваниям Чингисхана. Известный арабист академик И. Ю. Крачковский назвал труд Идриси «монументальным памятником географии».

На карте на территории Восточной Азии показаны многочисленные озера. Некоторые из них названы. Однако среди них нельзя определенно узнать Байкал.

Версию о возможности происхождения названия Байкал из арабского языка не так давно высказал историк из Душанбе Ю. Мальцев^{97}. Он пишет, что в малоизученной арабской космографии «Диковинки сотворенного» (XII в.) Байкал назван Бахр-ал-Бака, что в переводе с арабского означает «море, рождающее много слез» или «море ужаса». В космографии дается описание рельефа и климата Прибайкалья, рассказывается о проживающих там народах. О самом озере сообщается следующее: «Это море с удивительно прозрачной и приятной на вкус водой. Оно расположено за морем Алмазов. Всевышний создал его в форме двух рогов, соединенных вместе. Оно возникло из подземной расщелины. И стонало оно всегда, и будет стонать вплоть до судного дня. И море это находится в постоянном волнении и реве…»

Анализируя приведенное описание, Ю. Мальцев находит, что оно очень точно отражает природные условия Байкала. На основе этого сходства исследователь отождествляет море Бахр-ал-Бака с Байкалом и дает свое объяснение происхождению названия Байкал. Он полагает, что название Бахр-ал-Бака озеру присвоили арабские путешественники, затем оно «вошло в обиход местных тюркских народностей, позднее могло видоизмениться в более удобное для произношения — Байкал. Эта морфологическая инверсия имени, перекочевавшего из арабского языка в другие, впоследствии утвердилась как традиционное обозначение названия озера». Здесь Ю. Мальцев имеет в виду трансформацию только слова «бака», так как слово «бахр» по-арабски означает просто «море».

По нашему мнению, эта гипотеза вызывает самые серьезные возражения. Сейчас достоверно не известен ни один арабский географ и путешественник средневековья, который побывал на берегах Байкала. Возможно, сведения арабских географов о Сибири и народах, здесь проживавших, могли быть получены через посредство купцов, которые, несомненно, торговали с восточными народами, особенно с китайцами. И вряд ли обоснованно предположение, что название, данное путешественниками, могло внедриться в язык народов, живших у озера и, безусловно, имевших для него название. Как указывает известный исследователь топонимов СССР А. И. Попов, «явления… когда более древний на данной территории язык воспринимает новое название, принадлежащее иному языку, очень редки» и связаны они бывают, как правило, с «мощным воздействием сравнительно поздних политических и экономических влияний, иногда заставляющих принимать название в новой форме»^{98}.

Тибетский вариант

В 1974 г. появилась статья Э. М. Мурзаева и С. У. Умурзакова^{99}, в которой авторы проводят идею, что географические названия Иссык-Куль и Байкал являются культовыми, возникшими под влиянием религии. Они отмечают, что во многих странах мира есть географические названия, предопределенные анимистическими верованиями и переживаниями или даже сознательным насаждением религией. Культовые географические названия существуют и в Азии, где издревле особо почитались горы, большие озера, реки. Так, монголы всегда поклонялись реке Орхон, принося ей в дар деньги и другие ценности.

Утверждая, что название Иссык-Куль означает «Священное озеро», авторы статьи пытаются обосновать аналогичное происхождение названия Байкал. Ход их рас-суждений следующий. Ссылаясь на работы М. Н. Мель-хеева, они отмечают, что у прибайкальских бурят существует полная форма названия озера — Байгаал-далай, что означает «обширный, большой водоем, подобный морю». И далее они пишут: «Значит, гидроним представляется тавтологическим образованием: море + море. Но в монгольских языках «далай» имеет еще значения «необозримый, вселенский, верховный, всевышний». В данном случае мы видим заимствование из тибетского. Сравним: «далай-лама» — верховный, всевышний лама, живой бог на земле, буквально «лама-океан», т. е. лама, великий, как океан. Здесь наблюдается единство значений: море, океан, необозримый и всевышний, великий».

Такая этимология, по мнению исследователей, подтверждается тем, что у русских ранее бытовало название Байкала Святое море. Исследователи присоединяются к взгляду В. А. Никонова о том, что название Святое море является калькой, дословным переводом дорусского названия Байкала, т. е., скорее всего, названия Байга-ал-далай.

Таким образом, Э. М. Мурзаев и С. У. Умурзаков пытаются доказать, что из тибетского языка заимствовано только слово «далай», что противоречит историческим фактам. Чтобы понять это противоречие, познакомимся с историей взаимоотношений тибетского и монгольского народов, а также с основными моментами истории распространения буддизма.

Еще в глубокой древности буддизм пришел в Тибет из Индии и заметно потеснил древнюю тибетскую религию бон. Позднее он стал распространяться и по окраинам Центральной Азии, продвигаясь в основном на восток (в Китай, Японию, Корею) и на север (в Монголию, Южную Сибирь). Бок о бок с религией шли тибетская культура и язык.

В Монголии буддизм распространяется как бы волнами. Известный исследователь Тибета, и в частности взаимоотношений тибетского и монгольского языков, Ю. Н. Рерих отмечал, что первые контакты Монголии с Тибетом восходят ко времени империи Чингисхана, к XIII в., когда главы влиятельных буддийских сект были приглашены к монгольскому императорскому двору. В это же время знаменитый Пхагпа-лама (Святой лама)^{100} изобрел так называемое «квадратное письмо». В 1260 г. Хубилай, став великим ханом, специальным указом обеспечил исключительное положение в империи буддистской религии. Пхагпе-ламе он даровал титул «диши» — наставника императора, а несколько позднее — еще и титул «гоши» — государственного наставника. О титуле «далай» еще не было и речи.

Это первая волна распространения буддизма не была особенно мощной.

Так начались тесные связи монголов с Тибетом. Однако контакты литератур и языков установились позднее. Монгольский лингвист Н. Жамбалсурен^{101} отмечает, что первые переводы тибетской, конечно религиозной, литературы на монгольский язык приходятся на начало XIV в. Известный монгольский деятель Чойджи-Одсер переводит в это время на монгольский язык ряд религиозных буддийских трактатов.

С проникновением тибетской литературы в Монголию связано и появление в монгольском языке тибетских заимствований. По-видимому, в это время, а может быть, и позднее монголам стало известно тибетское слово «blamа», означающее «буддийский монах», «священник». Заимствованное из тибетского языка, оно звучало в иной фонетической огласовке под влиянием особенностей языка и произносилось как «lamа».

Однако в языках монгольской языковой группы слово «лама» никогда не служило синонимом ни слова «далай», ни слова «байгал». Следовательно, у нас нет никаких — ни исторических, ни языковых — оснований говорить об отождествлении этих слов или их значений.

Новая мощная волна буддизма — нашествие в Монголию желтошапочных буддистов — приходится на конец XVI в. За столетие до этого рухнула и распалась на ряд самостоятельных государств Монгольская империя, многие народы сбросили с себя татаро-монгольское иго. К концу XVI в. Внутренней Монголией правил Алтан-хан. Естественно, он был заинтересован в привлечении на свою сторону иноязычных соседей-тибетцев.

В это время во главе Тибета и его религиозных сект стоял лама Соднам Джамцо. Буддистская секта гэлугпа, которую представлял лама, имела власть только в одной области Тибета — Уй. Желтошапочную гэлугпу теснили другие секты, порою пользовавшиеся сильной поддержкой и обладавшие большой властью в стране. Поэтому лама Соднам Джамцо нуждался в поддержке извне. Летом 1578 г. он появился в Коко-Хотане (Голубом городе) — столице Внутренней Монголии. Здесь тибетский лама Соднам Джамцо и монгольский хан Алтан-хан, как и за триста лет до этого Пхагпа-лама и Хубилай, нашли общий язык. Алтан-хану нужна была вера, ламе — сила, способная противостоять соперничающим сектам.

Эта встреча была знаменательной: в итоге ее учрежден титул «далай-лама», а среди монголов началось усиленное распространение буддизма.

Алтан-хан выпустил манифест о поддержке буддизма в Монголии, ламе Соднам Джамцо — верховному религиозному и одновременно государственному правителю Тибета — он пожаловал титул «далай-лама», присоединив к тибетскому слову «лама» («священник») исконно монгольское «далай» («океан, море, великий»). До этого было, да и сейчас у тибетцев есть свое слово «джамцо» («океан»), удивительным образом совпадающее с именем первого человека, получившего титул «далай-лама». Есть мнение, что слово «далай» является переводом на монгольский язык тибетского слова «джамцо». Но это мнение может быть и ошибочным, поскольку, скорее всего, при пожаловании титула «далай-лама» имелось в виду только одно значение слова «далай», а именно «великий».

Не из тибетского в монгольский, а, наоборот, из монгольского в тибетский язык перешло слова «далай». Поэтому нельзя говорить о тибетском происхождении бурятского названия Байгал-далай или его части — слова «далай».

По мере распространения буддизма монголоязычные народы знакомились с тибетской литературой. Естественно, усилились и языковые заимствования. Н. Жамбалсурен пишет, что второй период письменного заимствования монголами тибетских слов начался со времен чахарского хана Лигдана, организовавшего перевод Ганчжура и позднее Данчжура (сводов тибетских канонов).

Новая мощная волна буддизма ограничилась на первых порах территорией собственно Монголии. Например, среди бурятского народа буддизм в виде одной из его форм — ламаизма — стал распространяться только в конце XVIII — начале XIX в.

На XVIII и XIX века приходится широкое распространение среди монголоязычных народов тибетского языка. Известный советский востоковед Б. Я. Владимирцев писал: «Тибетский язык делается как бы вторым литературным языком монголов XVIII–XIX вв., отводя монгольскому письменному языку второстепенное место. В Монголии не только буддийское духовенство начинает старательно изучать тибетский язык, писать на нем, вести богословские диспуты, но и светское общество обращается к этому языку, монгольские князья и чиновники — вообще все, кто только стремится стать образованными, начинают изучать тибетский язык»^{102}.

Вся история распространения среди монголоязычных народов буддизма и вместе с ним или вслед за ним тибетского языка и литературы показывает, что бурятский народ был приобщен к буддизму значительно позже прихода в край русских. В этот период любые заимствования из тибетского языка, безусловно, были бы зафиксированы.

Все это свидетельствует против варианта Э. М. Мурзаева и С. У. Умурзакова о тибетском происхождении распространенного среди бурят и монголов названия Байгал-далай.

Истоки слова

Итак, только слово «байгал», самое распространенное и употребительное, имеет несколько вариантов объяснения своего происхождения. Из всех вариантов наиболее аргументированными являются лишь два — бурятский и якутский. Остальные — древнекитайский, динлино-кетский, древнетюркский, арабский и тибетский — страдают, на наш взгляд, значительными изъянами.

В китайских хрониках Байкал упоминается под названием Бэйхай (Северное море), однако подробное описание озера отсутствует. Известное только по сообщениям ссылаемых сюда китайских послов название Бэйхай не распространялось далее пергаментных страниц придворных манускриптов. Поэтому оно не могло быть основой для воспроизведения современного названия Байкал. Этому препятствовали бы и языковые особенности.

Динлино-кетский вариант разработан крайне слабо. Нет ни исторических сведений, ни подробных языковых доказательств. Хотя данные топонимики и свидетельствуют о былом расселении кетоязычных народов в районах Прибайкалья, они все-таки остаются косвенными доказательствами, не исключающими реальность этого варианта.

В древнетюркских источниках не говорится прямо о Байкале. В них упоминается лишь страна Байырку. Скудны сведения о народе байырку (по китайским летописям). Судьба его неизвестна. Серьезным недостатком является и то, что название Байкал не совпадает с названием страны — Байырку. Название озера, расположенного в пределах этой страны, могло быть совершенно иным. Есть и еще одно существенное возражение против древнетюркского варианта происхождения названия озера: древние тюрки называли его иначе — Тенгис.

С арабским вариантом также трудно согласиться. Очень маловероятно, что некий арабский путешественник в раннем средневековье достиг берегов Байкала, назвал его арабским именем, которое и восприняли народы Прибайкалья. Нам кажется, что слово «Бака», если только оно действительно обозначает Байкал, могло появиться в результате заимствования его арабами у народов, проживавших в Прибайкалье, т. е. арабский географ-путешественник, о котором ведет речь Ю. Мальцев, не «подсказал» прибайкальским народам, как назвать озеро-море, а сам мог перенять у них название. Не Бака могло трансформироваться с течением времени в Байкал, а название Байкал, заимствованное арабами, могло превратиться в Бака. Такая возможность не исключена.

В тибетском варианте также очень много неувязок. Самая серьезная — отсутствие слова «байгал» в тибетском языке. Против этого варианта говорит также происхождение слова «далай», употреблявшегося с раннего средневековья вместе со словом «Тенгис», а позднее и «Байгал». Слово «далай» оказывается исконно монгольским, а не тибетским. В тибетской версии искажены также исторические факты о распространении тибетского языка среди монголоязычных народов Центральной Азии.

Таким образом, китайский, динлино-кетский, древнетюркский, арабский и тибетский варианты из рассмотрения могут быть исключены; нам остается познакомиться как можно ближе с бурятским (монгольским) и якутским (тюркским) вариантами.

Языковая принадлежность

Слово «байгал» в его нарицательном значении существует в монгольском языке, где оно означает «природа». Близкое к нему слово есть в бурятском языке — книжное «байгаали», означающее, согласно бурятско-русскому словарю, составленному К. М. Черемисовым (М., 1973), «природа», «естество». Производное от него слово «байгаалиин» означает «природный, естественный, натуральный». Употребляется также слово «байха», имеющее около тридцати значений, но они в основном выражаются глагольными формами. Самые употребительные из них — «быть, находиться, иметься, существовать». Однако в значении «море, океан» это слово ни в одном языке монгольской группы не употребляется. В самом монгольском языке, как явствует из «Русско-монгольского словаря» А. Р. Дамба-Ринчинэ и Г. С. Мупкина (М., 1960), для обозначения понятия «море» употребляются два слова — «тэнгэс», когда речь идет о конкретном море, и «далай», когда говорится о море вообще, т. е. в нарицательном значении. В бурятском языке понятия «море» и «океан» передаются обычно через слово «далай». В литературном языке существует также заимствованное «океан». Однако в языке бурят есть и выражение «тенгис далай», используемое большей частью в фольклоре и литературе. В калмыцком языке, согласно «Русско-калмыцкому словарю» под редакцией И. К. Илишкина (М., 1964), море обозначается словом «тенгис», а океан — словом «дала».

Иное дело — в якутском языке. В «Словаре якутского языка» Э. К. Пекарского (М., 1958) интересующее нас слово передается в нескольких вариантах: баjахал, баjхал, баjагъал, баjахал, баjгьал. У него два основных значения: «море» и «озеро Байкал». Оно употребляется также для выражения понятий «обилие», «океан», «масса воды». Кроме того, в языке есть слово «далай» со значениями: «масса воды в одном месте», «водный мир», «большая вода», «самая глубокая вода», «многоводное море (река, озеро)», «глубина моря», «глубина колодца», «бездна». В современном якутском языке («Русско-якутский словарь» под редакцией П. С. Афанасьева и Л. Н. Харитонова — М., 1968) слово «байгъал» означает «океан», а «море» передается через заимствованное у русских «муора».

В родственных языках (тувинском, казахском, туркменском, азербайджанском и др.) слова «байгал» нет. Оно отсутствует и в древнетюркском языке, где «океан» обозначается через «тенгис», а «море» — через «талуи» («Древнетюркский словарь» под редакцией В. М. Наделяева, Д. М. Насилова, Э. Р. Тенишева и А. М. Щербака — М., 1969). Слова «байгал» нет и в тюркских языках XIV в., словарный фонд которых анализировался Э. П. Наджипом^{103} на основании текстов поэмы Низами «Хосрау и Ширин» в переводе с персидского на тюркский язык Кутба. В этих языках «океан» передается через «тенгиз». Однако здесь есть и одно исключение. Как сообщил еще в 1897 г. И. А. Лопатин, тюркоязычные долганы, обитающие в бассейне Енисея, Енисейскую пресноводную губу, куда впадает река, называют Байгал. Появление такого названия у долган вполне объяснимо влиянием якутов, живших с долганами в тесном соседстве.

Таким образом, вопрос об истоках слова «байгал», о его происхождении решается вполне определенно: в якутском языке слово широко употребляется в значениях «море», «океан» и, кроме того, несетдополнительную смысловую нагрузку, выступая для непосредственного обозначения озера Байкал. В словарном фонде бурятского языка слова «байгал» нет. Близкие к нему по фонетике и написанию слова имеют иной смысл. Все это дает основание связывать слово «байгал» с якутским языком. Однако время его появления в якутском языке остается неясным. В древних тюркских языках слово «байгал» отсутствует, что говорит, скорее всего, о чисто якутском его происхождении. В этой связи можно напомнить, что якутский язык, по мнению многих исследователей, исторически сравнительно давно отделился от семейства тюркских языков. Именно это обстоятельство позволяло академику О. Бётлингку, автору первой грамматики якутского языка, еще в середине прошлого века говорить о том, что многочисленное семейство тюркских языков следовало бы называть тюркско-якутским.

Мифы, легенды, песни

В мифах и легендах часто описываются те природные явления и объекты, с которыми человеку приходилось сталкиваться. Особенно это относится к тем природным объектам, которые поражали воображение человека своими размерами, величием и другими качествами. Поэтому мы вправе ожидать, что в «преданьях старины глубокой» может упоминаться Байкал, и не только упоминаться — в них следует ожидать проявления отношения народов к озеру.

В бурятских мифах и легендах часто говорится о Байкале. Широко известна, к примеру, сказка-легенда о старике Байкале и его дочери — красавице Ангаре. Она звучит так.

…У седого Байкала, дожившего до почтенного старческого возраста, было много сыновей — Баргузин, Анга, Сарма и другие — и всего одна дочь — юная Ангара. Любил дочь старый Байкал, лелеял, заботился о ней. Но пришло время выдавать дочь замуж. И вот во владения Байкала со всех сторон потянулись женихи. Прискакал на коне быстрый и вспыльчивый Иркут, приехал задумчивый красавец Алят. Но никто из них не нравится юной деве. И вот однажды темной ночью Ангара бежит из отчего дома к могучему богатырю Енисею. Узнав о побеге дочери, Байкал в гневе выхватил из прибрежных скал камень и бросил его вслед беглянке, чтобы преградить ей дорогу. Но Ангара обходит препятствие, с еще большей силой устремляется к Енисею. Повстречавшись, Ангара и Енисей обрели счастье. Брошенный Байкалом камень лежит и поныне, его называют Шаманским камнем…

Близкая по сюжету сказка-легенда о старике Байкале и красавице Ангаре есть у эвенков.

У бурят существуют многочисленные легенды и предания, действие в которых развёртывается непосредственно на берегах Байкала. И везде озеро-море называется одинаково — Байгал. Это название встречается в мифе-легенде о Бухе нойоне, шаманках Асуйхан и Хусуй-хан и родоначальниках бурятских племенных объединений Булагате и Эхирите, в легендах-преданиях об основателях племен Бурядае и Хоридае и о Баргу-баторе, родоначальнике бурятских родов^{104}.

Перескажем некоторые из них.

…Прародитель хоринских бурят — Хоридой — был простым охотником. Вместе с двумя другими охотниками-товарищами он жил и охотился на северной стороне Байкала. Охотники кормились мясом убитых зверей и птиц. Как-то Хоридой задержался на охоте и вернулся в общий балаган позже своих товарищей. Те же, придя рано, сварили оставшееся от прежней охоты мясо — шесть шейных позвонков. Пять позвонков они съели, а шестой оставили Хоридою. Вернувшись, как и его товарищи, с охоты без добычи, Хоридой возмутился тем, что его обделили в еде. Он сказал: «Шейных позвонков оставалось шесть, а потому мне следует два позвонка, а не один. Мы живем вместе и должны все делить поровну. Так как вы меня обидели теперь, то я не желаю более жить с вами!». И он ушел от своих товарищей, перейдя по льду на южную сторону Байкала. Здесь он стал тоже охотиться. Однажды, бредя по берегу озера, он увидел купающихся женщин, которые, выйдя из воды, оделись, превратились в белых лебедей и улетели. В следующий раз Хоридой спрятался в кустах. Когда лебеди прилетели, сняли свои одежды и, превратившись в прекрасных дев, стали купаться, он выскочил из укрытия и взял одну лебяжью одежду. Девы наконец вышли из воды. Две из них оделись, превратились в лебедей и улетели, а одна осталась. Она сделалась женой Хоридоя и прожила с ним долгое время. У них было одиннадцать сыновей, от которых произошли одиннадцать хоринских родов, и шесть дочерей. Однажды Хобоши-хатун, так звали жену Хоридоя, спросила у него, куда он дел ее лебяжью одежду. Тот ответил, что лебяжья одежда до сих пор цела и находится недалеко. Хобоши-хатун упросила Хоридоя принести одежду, чтобы примерить ее и вспомнить былое. Хоридой подумал, что они столько лет прожили вместе, имеют столько детей, что теперь нет опасности. Он принес лебяжьи одежды. Хобоши-хатун надела их на себя и стала летать по юрте. Затем она вылетела из юрты через дымовое отверстие. Когда она вылетела, то в это время в юрте одна из дочерей гнала тарасун. Заметив, что мать улетает через дымовое отверстие и исчезает, дочь схватила ее грязными от сажи руками за ноги и пыталась удержать. Ноги стали черными, но Хобоши-хатун выдернула их из рук дочери и улетела. Она, кружась над юртой, дала напутствие своей семье: «Вы, земные жители, оставайтесь на земле, а я, небесная, полечу на небо, на свою родину! Весной и осенью, когда лебеди летят к северу и обратно, делайте обряд в мою честь!». С тех пор хоринцы и поклоняются своему защитнику от злых духов — белому лебедю…

Как отмечает Д. С. Дугаров, весной, когда из южных стран прилетали лебеди, хори-бурятки совершали обряд встречи своей прародительницы. Услышав крик лебединых стай, пролетающих над юртой, женщина выбегала из юрты одетой в безрукавку-уужи и головной убор и из деревянного ведра-тотхуура деревянным ковшом брызгала молочную пищу вверх навстречу и вослед улетавшим лебедям. При этом она обязательно произносила такие слова:

Птица лебедь, прародительница моя,

Березовая моя коновязь.

С дальyей-предальней стороны

По дороге небесной, воздушной,

В добром ли здравии возвратились?

Мы же, люди младшего подразделения

Батнайского рода, В нашем западном Тугнуе

В достатке и благополучии живем.

Из лучшей части

Белой пищи нашей отведав,

К прозрачному Байкалу пожалуйте.

Такой обычай, по сведению Д. С. Дугарова, бытует у восточных бурят-хоринцев, у западных бурят — аларских и тункинских хонгодоров, а также в родах хангин, шарайд, гушад, шошоолог.

Послушаем еще одно бурятское предание.

…Давным-давно на земле жил Хон тайжи хан. Он имел пестрого быка, похвалявшегося своей непревзойденной силой. Его призывы и хвастовство услышал молоденький бычок, принадлежавший западным хатам (духам. — С. Г.). Когда этот сивый бычок подрос, то он вступил в схватку с пестрым быком. Выбрав ровное место, они стали бодаться. Там, где упирались их задние ноги, в степи образовались горы; там, где упирались их передние ноги, возникли в степи бугорки. Силы пестрого быка постепенно стали иссякать. Поджимая хвост, он стал пятиться.

Среди наблюдавших бой быков находилась дочь Хон тайжи хана. Увидев, как пятится их пестрый бык, она взяла палку и ударила ею сивого быка по голове. Силы сивого быка стали падать, и пестрый бык его победил. Сивый бык, побежденный, удалился, шатаясь, на седые гривы Саян. Там, где он сгибал спину, вырастали сосны и пихты, там, где он качался из стороны в сторону, выросли березы и тальники. Наконец он превратился в каменное изваяние, которое и сейчас стоит в Торах, в долине Иркута.

Сивый бык был зол на дочь Хон тайжи хана. Чтобы отомстить ей, он, сделав очищение, силой своего волшебства познал ее три раза в три года, и она родила трех сыновей.

Вскоре после состязания быков дочь Хон тайжи хана забеременела. Родители ничего не могли понять, как это могло случиться, когда их дочь не знала ни одного мужчины. Они решили, что это наваждение злых хатов.

Когда пришло время, дочь Хон тайши хана родила прекрасного мальчика. Но хан не хотел признавать своего внука. Он распорядился положить мальчика в железную люльку, заковать ее толстыми железными обручами, привязать к стреле и выстрелить подальше, на северный берег Байкала. Как было решено, так и сделали.

Стрела с железной люлькой перелетела широкий Байкал и упала в яму, выкопанную быком в степи. Кругом ничего не было, лишь невдалеке у горы убого лепились десять юрт атаганова и двадцать юрт хотогонова родов.

Сивый бык, находясь в Саяне, догадался, что его первый сын лежит в железной люльке в степи, в яме. Он поспешил туда и накормил ребенка.

В бурятских родах были шаманки: Асуйхан в атага-новом и Хусуйхэн в хотогоновом роде. Они жили вдовами, а вдов, не имевших детей, обычно умерщвляли. Шаманок давно хотели умертвить, но они упорно предсказывали, что, по откровению тэнгэринов (божеств. — С. Г.), у них должно быть по сыну. Им верили, поэтому откладывали исполнение обычая.

Однажды шаманки принесли жертвы белому небожителю Заяну саган тэнгэри и узнали от него, что Асуйхан найдет сына в яме, вырытой в степи быком, что Хусуй-хэн найдет сына в щели берега Байкала. Шаманки созвали родственников и объявили им об этом.

На другое утро шаманки нашли в степи в яме железную люльку. Возле ямы пасся сивый бык. Шаманки хотели взять люльку, но бык бросился на них. Шаманки ушли ни с чем.

Шаманки снова устроили жертвоприношения. Жертвы боги приняли. И когда они снова пошли в степь, то сивого быка там уже не было. Шаманки взяли люльку, но никак не могли снять с нее толстые железные обручи. Они принесли жертвы отцу небожителей Эсэгэ малая тэнгэри. Тот разъяснил им, что нужно исполнить обряд укладывания ребенка в люльку. Для этого нужно было собрать всех родственников, заколоть большого жирного барана, наготовить именного мяса: бедренную кость, грудинку, тазовую кость, лопатку, сердце, печенку, селезенку и брюшину, приготовить колыбель и молоток.

Асуйхан легла в постель роженицы, Хусуйхэн стала повивальной бабкой и ухаживала за ней. И затем они выполнили обряд укладывания ребенка в люльку. Мальчика назвали Булагатом. Асуйхан души не чаяла в приемном сыне. Ребенок рос здоровым и крепким.

Однажды сын ушел играть и целый день не приходил. Вернулся он поздно вечером. Когда стали его расспрашивать, он рассказал, что играл на берегу Байкала с мальчиком и девочкой, такими же, как он.

Асуйхан рассказала об этом Хусуйхэн, и обе они решили поймать мальчика и девочку, чтобы усыновить их. Они напекли вкусных лепешек, нагнали водки и все это дали Булагату с тем, чтобы он угостил своих новых друзей.

Когда еда была разложена на берегу моря на белом войлоке, из пенистого моря вышли мальчик и девочка. Они подсели к Булагату на белый войлок. Тот предложил им угощение. Они с удовольствием стали есть лепешки и пить водку. Когда они опьянели и легли спать, шаманки подбежали и схватили вместе с войлоком мальчика и девочку. Не успели они далеко отбежать от берега, как мальчик проснулся. Он закричал человеческим голосом: «Высокое Небо-отец, Широкая Земля-мать, спасите меня!».

На его отчаянный зов откликнулся Байкал и чуть не захлестнул шаманок высокой волной. В это время девочка выскользнула из их рук и ушла в море. Мальчика шаманки сумели удержать.

Когда они принесли пойманного мальчика в дом, то в постель роженицы легла Хусуйхэн. Позвали родственников, и вновь был исполнен обряд укладывания ребенка в люльку. Мальчика назвали Эхиритом…

В другом предании, схожем по сюжету с только что приведенным, рассказывается о том, что младшая дочь тайжи хана забеременела от бурхана, спустившегося с неба на землю и искупавшегося в Байкале вместе с дочерьми тайжи хана. Дочь тайжи хана сама заказала кузнецу железную люльку, лук и стрелу. Родив сына, она положила его в люльку, привязала люльку к концу стрелы и выстрелила в северную сторону Байкала, говоря при этом: «Сотворившие и создавшие, возьмите свое дитяти!». Стрела упала в яму, выкопанную быком. Далее в предании повторяется описание усыновления мальчика шаманкой Асуйхан, появление второго мальчика. Здесь есть и некоторые дополнения. Девочка, ушедшая в воды Байкала, сделалась покровительницей водной стихии Байкала. Ее зовут Далайн эжен Абай Саган хатан — хозяйка моря Абай Саган госпожа.

Восторженно воспевают Байкал в преданиях ольхонские буряты. В одном предании рассказывается о высоком небе, о широком водном просторе, о необъятной земле вокруг Ольхона. В другом, наиболее архаичном по содержанию, повествуется об оборотнях-первопредках.

…С восточно-северного неба, с желтой земли спустились птицы. Съев падаль, они не могли подняться на небо и стали людьми. Птицы-люди зашли к отцу Ольхона — хозяина острова Ольхон. Отца они не застали дома. Переночевав, они родили не человека, а яйцо, удивились этому. Устроили гнездо и положили яйцо, из которого вылупился и полетел беркут. Его назвали Шубуу ноен — глава птиц^{105}…

Байкал часто упоминается в бурятских песнях. Так, в песне агинских бурят поется:

Храброго нашего предка

Местожительство — Байкал.

Нашего племени предка

Родина — на Ольхоне^{106}.

Обратимся теперь к якутскому фольклору.

Якутские легенды и предания повествуют о переселении откуда-то с юга Омогоя и Эллея — предводителей древних якутских родов. Иногда в них непосредственно называется место, откуда якуты пришли на Лену, — районы Прибайкалья, Средняя Лена. В одной из легенд, записанной в XVIII в. Я. Линденау, довольно точно определяется место, где жили Омогой и Эллей до переселения, — местность Кобуолуур на Лене, ниже села Качугского.

В большинстве якутских преданий и легенд Байкал не фигурирует^{107}, и лишь в отдельных из них говорится о Байкале как месте древнего обитания якутов. Вот одно из таких преданий^{108}.

…Старики рассказывают: на востоке, у Охотского моря, обитал когда-то якутский род. Весь род истребили, напав, вражеские племена, уцелел лишь один Омогой-Баай-господин; с женою, двумя дочерьми и двумя работниками он убежал на север.

В то же время на юге, у Байкал-озера, расселился другой якутский род и возникло отдельное государство, названное Урянхай. Урянхайский царь приказал убивать всех стариков, кто дожил до восьмидесяти лет.

Один родович-урянхаец, именем Эр-Соготох-Эллей, не послушав приказа, скрыл своего отца-старика восьмидесяти лет: запрятал его в суму и так укрывал три года. Когда же на государство Урянхай напали братские (буряты. — С. Г.), вещий старик сказал сыну: «Эр-Соготох-Эллей, пойдем на север, где течет большая река, Леной называется!». Долго шли беглецы, и, когда показалась Лена, большая река, умер отец Эр-Соготох-Эл-лея. Перед смертью велел он сыну спуститься вниз по течению, на север, — там предопределено было Эллею найти Омогой-Баай-господина и взять его дочь себе в жены.

Эр-Соготох-Эллей сделал плот и поплыл вниз по Лене…

С этим историческим преданием перекликается другая якутская легенда^{109}, в которой рассказывается о прозрачноводном море Баягале, на дне которого была видна драгоценная золотая чаша и сидящая возле нее дева редкой красоты. Безумной страстью к деве, а еще больше к золотой чаще воспылал правитель здешних мест. Он посылал юношей на дно морское за чашей и девой, но никто из них не возвращался. А в те далекие времена существовал обычай умерщвлять стариков, доживших до преклонного возраста. И вот один юноша так горячо любил своего отца, что нарушил жестокий обычай предков и спрятал слепого отца. Когда очередь идти на дно морское дошла до юноши, отец сказал ему, что золотая чаша и красавица находятся вовсе не на дне морском, а на высокой горе над морем. Они лишь отражаются в прозрачном море. И юноша, вняв отцовскому совету, взошел на высокую гору, где и нашел чашу и деву. После этого правитель бесследно исчез, а в народе перестали умерщвлять стариков.

В сказках якутов, как сообщает В. Л. Серошевский^{110}, встречается морской царь Байгал ырахтагы.

В якутских народных песнях слово «байагьал» употребляется в нарицательном значении. Одну из таких песен — «Зима» — приводит С. В. Ястремский^{111}. Вот отрывок из нее.

…О чем сказать мне вещие слова?

С ровнями из лежащей коры,

Окруженная широким и глубоким морем-владыкою,

С текучей водою в основании,

Землею посредине,

Переслоенная песком,

Покрытая травою,

Широкая, прекрасная страна!..

С большой любовью и великой нежностью якуты в песнях поют о реке Лене. В одной из таких песен поется, что Лена питается водами трех морей^{112}.

За этой громадной водяной трубой —

ее главным стержнем наблюдал-стоял:

воды ее, как русский жемчуг,

вниз (по руслу) плавно текут.

Из девятипроточного Туха-моря

образовалась она, оказывается,

у восьмипроточного Араат-моря

создана была она, оказывается,

из семипроточных глубин Энгирэ (Анкары) моря

вскормлена была она, оказывается…

Поясним указанные в песне моря. Туха байагал — это, по Э. К. Пекарскому, озеро Байкал, Араат байалаг — море, находящееся на западной стороне сказочной земли, местожительства богатырей племени айыы; Энгирэ далай — это, конечно, опять же Байкал.

Следует отметить, что в якутских песнях для обозначения моря употребляется и слово «далай».

Слово «байагал», и опять же в нарицательном значении, встречается в якутских песнях, рассказывающих об устройстве мироздания^{113}.

С седалищем из тундрового моря,

с зависимостью от северного моря,

с окраинами из западного моря,

с краями из южного моря,

с ободком из восточного моря…

…………………………………………

средняя цветущая страна моя.

В нарицательном значении слово «байагал» можно встретить в якутских пословицах и поговорках: «Кто живет около океана, у того ноги мокнут» (т. е. характер страны отражается и на жителе); «Голова — что море, хвост его — что пространство <или трясина)» (о людях, ведущих много рискованных предприятий, исход которых предвидеть нельзя).

Таким образом, у бурят существует значительно больше легенд, связанных с Байкалом, нежели у якутов. Вместе с тем бросается в глаза, что и в бурятских, и в якутских легендах озеро-море называется одинаково. Оба народа в мифах, преданиях, сказках, песнях называют районы Прибайкалья родиной своих предков. Однако бурятский фольклор гласит, что Прибайкалье всегда было родиной бурят, якуты же называют его своей давней родиной.

Героический эпос

Бурятский героический эпос «Гэсэр», или, как его образно называют, «Илиада Центральной Азии», повествует о подвигах богатыря Бухэ-Бэлигтэ, небожителя, спустившегося на землю, чтобы истребить на ней зло, уничтожить звериный закон пожирания сильными слабых. На земле богатырь перерождается в Гэсэра.

Эпос возник на основе богатого устного народного творчества бурят — мифов, преданий, легенд, песен, сказок. Он живет в устном творчестве народа в виде отдельных поэм-улигеров, отражающих события периода родового строя и бытующих в стихотворной и прозаической форме.

В бурятских улигерах слово «байгал» в его нарицательном значении отсутствует. В эпосе часто упоминаются моря — Желтое, Белое, Черное, Синее, Вечное (Мунхэ), Ледовитое, Молочное, но всюду слово «море» передано через «далай», а в улигере «Айдурай Мэргэн»^{114}, кроме того, и через «нуур», хотя это слово означает «озеро» и употребляется в значении «море» только в качестве собирательного существительного.

Географические названия, встречающиеся в улигерах, детально не рассматривались исследователями бурятского эпоса, поэтому считается, что Байкал там не упоминается. В переводах текстов улигеров географические названия также не систематизируются, за исключением улигера «Абай Гэсэр», к которому А. И. Уланов, осуществивший перевод и подготовку текста и написавший вступительную статью и комментарии, дает перечень географических названий^{115}. В этом перечне Байкал отсутствует. При ближайшем же рассмотрении оказывается, что в текстах он упоминается, но только в качестве сравнения. В таком же плане говорится о реке Лене. Эти названия фигурируют в эпизодах, где рассказывается о героических похождениях главного героя, освобождающего своих богатырей, воинов и дружинников из каменного плена.

…Абай Гэсэр хан

С правого глаза слезу,

словно Байкал, смахнул,

с левого глаза слезу,

словно Лену, смахнул…

Байкал и Лена упоминаются в улигере «Айдурай Мэргэн», но здесь уже в связи с новым персонажем — Агуй Ногоон, сестрой главного героя.

…Слезы правого глаза ее

В море Байкал превратились,

А из левого — слезы заструились,

В Лену-реку обратились…

В качестве сравнения, как сообщает Н. О. Шаракшинова^{116}, в улигерах фигурирует также Ангара.

Упоминание в эпосе Байкала, Лены и Ангары только в качестве сравнений не дает оснований считать, что они названы как географические объекты. Н. О. Шаракшинова, рассматривавшая географические названия улигеров, отмечает, что в эпосе часто упоминаются только горные хребты Алтай и Хухэй (хр. Хан-Хухэй на северо-западе Монголии).

И все-таки мнение о том, что в бурятских улигерах Байкал не называется, нужно признать ошибочным. В эпосе Байкал фигурирует и как географический объект. В подтверждение обратимся к текстам улигера «Гэсэр»^{117}. Здесь Байкал упоминается в этом качестве в эпизоде, повествующем о возвращении Гэсэра на землю, где он узнает печальные вести: тридцать три его верных богатыря, триста знатных вождей, три тысячи ратных людей превращены в каменные изваяния…

…Встал Гэсэр на вершине горы,

Глянул вправо — заплакал в голос,

Глянул влево — душа раскололась,

И когда из правого ока

Уронил богатырь слезу —

Та слеза разлилась широко,

И Байкал засинел внизу.

А слеза из левого ока

Стала нашей рекой драгоценной —

Нам сверкающей издалека,

Полноводной, широкой Леной.

И Гэсэр, в тяжелой броне,

На Бэльгене — гнедом коне,

Крепкокостный и крепкотелый,

Поскакал в родные пределы.

Широко разлился Байкал,

Высоки вершины Алтая,—

Он спешил, как стрела, взлетая,

И на родину прискакал.

Тихо-тихо грустной тропою

Он приблизился к водопою.

Опечалился он, увидев

Край родной, врагами раздавленный,

Опечалился он, увидев

Свой народ, бедой окровавленный.

Становилось добычей тлена

Все, что прежде цвело кругом…

Совершенно не случайно Байкал назван здесь рядом с Алтаем, который во многих улигерах упоминается при описании родных краев главного героя эпоса, которые всегда изображаются красочно и с большой любовью. Вот как, например, рассказывается об охоте Гэсэра в одноименном улигере:

…Вот однажды, когда в тумане

Просыпалась земная ширь,

В золотящейся утренней рани

Встал Гэсэр, сказал богатырь:

«Мне баранье мясо и бычье

Опротивело, не по нраву.

Я хочу таежной добычи,

На Алтае начнем облаву».

На Бэльгэнс Гэсэр поскакал

По великим просторам Алтая,

То мелькая средь голых скал.

То в лесные чащобы вступая.

Без ночевки-дневки три дня

И три ночи он гнал коня.

Но с кургана ли, с горной ли вышки,

Даже из носу черной мышки

Он и капельки крови не пролил,

Кто же эти края обездолил?

Название Байкал в том отрывке из улигера «Гэсэр», где озеро упоминается вместе с Алтаем («Широко разлился Байкал»), в текстах на бурятском языке^{118} передано через Байгал, что свидетельствует о давнем бытовании этого названия у бурят.

В связи с этим очень важно определить время создания героического эпоса бурятского народа. Однако в этом вопросе нет полной ясности. Академик Б. Я. Владимирцев считал, что эпические сюжеты у монголоязычных народов начали развиваться с конца XII в. Иное суждение высказывает А. И. Уланов. Он полагает, что эхирит-булагатские улигеры оформились в середине I тысячелетия. Н. О. Шаракшинова, по сути дела, склоняется к этому же мнению, отмечая факты упоминания текстов из «Гэсэра» в «Сокровенном сказании». М. П. Хомонов полагает, что вообще методологически неправильно искать в улигерах конкретные хронологические даты. В эпосе, по его мнению, отражен древнейший период истории бурятского народа, еще недостаточно изученный^{119}.

Кроме того, определить по времени создания эпоса период, когда появилось то или иное географическое название, очень трудно еще и потому, что сам эпос постоянно видоизменяется. Он несет заметное влияние русского языка, оказавшего воздействие начиная со второй половины XVII в. И это воздействие довольно заметное. К примеру, в наиболее архаичном улигере «Айдурай Мэргэн» упоминается Тобольск, основанный русскими в 1587 г. Поэтому исследователи бурятского эпоса склонны считать, что географические названия, во всяком случае многие из них, проникли в текст эпоса в более поздние времена.

И все-таки вспомним две стихотворные строчки:

…Широко разлился Байкал,

Высоки вершины Алтая…

Алтай постоянно упоминается в улигерах, и нет никаких сомнений в том, какой географический объект имеется в виду. Так почему же относительно Байкала возникают сомнения?

В защиту того, что в эпосе назван именно Байкал, можно выдвинуть если не прямые, то косвенные доводы.

Обратимся к другим вариантам эпоса «Гэсэр», глубоко проанализированным монгольским филологом акад. Ц. Дамдинсурэном^{120}. При сравнении вариантов установлено, что если бурятские (эхиритские) версии эпоса почти не содержат географических названий, то в других (заинская, пекинская) они упоминаются весьма часто. Ц. Дамдинсурэн, в отличие от бурятских исследователей эпоса, считает, что эти названия косвенно указывают на место создания эпоса. В заинской и пекинской версиях «Гэсэра» упоминаются географические названия Центральной Азии и Тибета. Вот поэтому Ц. Дамдинсурэн убежден в том, что «правдивость повествования подтверждается точными указаниями стран, городов, рек, озер и гор, названия которых сохранились до наших дней». Думается, что и в бурятских улигерах реально охарактеризован средний мир — земля, на которой высится островерхий Алтай, текут полноводные Лена и Ангара, плещет Байкал.

Якутский эпос состоит из героических сказаний, называемых олонхо. Он является величественным памятником древней жизни и древней культуры якутов. Олонхо — это поэмы, передаваемые устно и насчитывающие до десяти-пятнадцати тысяч стихотворных строк.

В олонхо отображается жизнь якутов в период родового строя: родовые отношения, пережитки анимистических взглядов, мифологические образы. Это эпос древнего времени. Истоки его восходят к тем временам, когда предки якутов жили где-то на юге и тесно общались с древними предками тюркско-монгольских народов Прибайкалья, Саян, Алтая.

В олонхо слово «байагьал» употребляется довольно широко, прежде всего в своем нарицательном значении — «море». Это можно проиллюстрировать примерами из эпоса^{121}.

…Плещет в грохоте грозовом.

Дышит яростью, полыхает огнем

Древнее ложе Земли —

Грозное море Сюнг

С непоколебимым дном,

Тучами заваленное кругом.

Кипящее соленой водой.

Мглой закрывающее окоем.

Сонма лютых смертей притон,

Море горечи, море мук,

Убаюканное песнями вьюг,

Берега оковавшее льдом…

…В этом превратном мире земном,

Где невозвратно проходит все,

Где не вечно и зыбко все,

Где беспечные поколенья живых —

Надежды и сил полны —

На увяданье обречены,

На гибель осуждены,

Там — на севере, на берегу

Огнеомутного моря Муус-Кудулу,

Где ломает прибой

Припай ледяной,

Хрустя, шелестя шугой,

Где на отмели красный песок,

У истока смерти самой,

В глубокой чаще лесной,

В пещере — откуда весь день

Через дуплистый пень

Клубится кудрявый дым,

Будто поднимает рога

Трехгодовалый олень,

Там был небожителями поселен

Старец-ведун Сээркээн Сэсэн,

Чтобы зорким оком он был,

Гадателем добрым был,

Предсказателем велений судьбы

Тридцати пяти племенам,

Населяющим Средний мир…

…И когда богатырь Уот-Усуму,

Чья удача рухнула навсегда,

Из цепких лап упустив

Наотмашь бьющий аркан

Вихревого Халбаса-Хара,

Сорвался и вниз головой полетел

В свирепо ревущую пасть

Моря Энгсэли-Кулахай,—

Уот Кутаалай Удаган,

Облако, словно коня, оседлав,

Пролетела мимо него…

Приведенные примеры, число которых можно было бы увеличить, показывают, насколько широко в олонхо употребляется слово «байагьал» в его нарицательном значении — «море».

В олонхо часто встречаются различные географические названия, часть которых имеет точную или предположительную привязку к природным объектам. Чтобы понять, насколько реальны эти названия и можно ли их привязать к каким-либо объектам, ознакомимся с общей картиной мироздания в олонхо, состоящего из верхнего (небо), среднего (земля) и нижнего (преисподняя) миров. Верхний мир заселен божествами, а также злыми чудовищами. Средний мир — «осьмикрайняя, об осьми ободах, бурями обуянная земля» — изображается в виде сковородки. А по краям, там, где он сходится с небом и преисподней, угол земли, в синеватой дымке, загнут, как концы охотничьих лыж. В центре земли произрастает восьмиветвистое священное дерево Аар-Лууп-Мас, где обитает дух хозяйки земли Аан-Алахчын-Хотун. Средний мир заселен богатырями, от которых произошел род людей уранхай-саха. Нижний мир находится на севере, за горами. В этом мире всегда пасмурно, солнце и луна щербаты, растительность чахлая, без цвета и запаха. Здесь обитают племена, враждующие со средним миром. Богатыри нижнего мира ездят на быках, змеях и драконах.

В эпосе упоминается много морей. Море Одун, или Сюнг, — это Мировой океан, служащий «ложем» земли; Муус-Кудулу — Ледовитый океан в нижнем море; Уот-Кудулу, или Кудулу, — огненное море в нижнем мире; Любийэ — залив моря Муус-Кудулу; Нюдулу — огненное море близ жилья мудреца Сээркээн Сэсэна; Энгсэ-ли-Кулахай — огненное море с висящим над ним канатом Халбас-Хара, на который садятся для последнего боя богатыри, испробовавшие до этого все виды борьбы.

Слово «байгал» в значении собственного имени в эпосе применяется к двум природным объектам — Ледовитому океану и Байкалу.

Ледовитый океан — Муус-Кудулу — иногда получает дополнительное название Байгал, о чем можно судить по следующему отрывку из эпоса:

…И вот глубоко под землей,

На распутье восьми дорог,

На узле девяти дорог

Увидел Юрюнг Уолан

Не виданное никем до того:

Грозное в величья своем,

Слышное за девять дней

Шумом прибойных воли,

Ощутимое за шесть дней

Студеным дыханьем своим.

Различимое за три дня

Всплеском вздымающихся валов,

Мутно-реющее

В безбрежьи своем.

Бескрайнее ледовитое море

Муус-Кудулу-Байгал

Раскинулось перед ним…

Вероятно, к Ледовитому океану относится также описание моря-байгал в одной из песен олонхо, где повествуется о небесных конях, рванувшихся вскачь. Леденящие ливни, густые снега, черные ветры обрушились на землю…

…По широкой луке морской,

По круче береговой,

Над кипящей бездной Одун,

Над шумящей пучиной седой,

Петляя с южной ее стороны,

Резво пробежали они…

Студеное море-байгал,

Чей не изведан простор,

На чьи недоступные берега

Ничья не ступала нога,

По тучам, свистя и шумя,

Перелетели они…

Огромный срединный мир

По окраинным ободьям его,

По кругу великому обежав,

С грохотом вокруг облетев,

По выгонам

Старика Даадара,

Мимо конных его варков

Весело пронеслись

Небесные скакуны…

В олонхо упоминается и само озеро Байкал. В некоторых текстах, как сообщает Г. У. Эргис^{122}, он называется Дьэнгкэрэ байагьал — прозрачноводный Байкал — или Ангхара байагьал — Ангарский Байкал. В текстах олонхо, записанных К. Т. Оросиным, описываются байкальские волны. Нюргун Боотур, вскочив на коня, поскакал на середину пречистой долины. В это время с севера налетела волна шумного ветра…

…Талые деревья полегли

Как сухожилья спинные,

Крепкие деревья полегли

Как бычьи хвосты,

Высокое небо заколебалось,

Словно вода в лукошке берестяном;

Преисподняя, страна адская, расплескалась,

Как помои в лохани,

Средняя страна заколебалась.

Как зыбкая трясина;

Морские волны взболтались,

Байкальские волны взбушевались;

На противоположной стороне долины

Повалились вершины утесов;

Вся долина запылала огнем молний…

И при описании поисков Нюргун Боотуром красавицы Юкэйдээн, похищенной духом Огнеомутного моря, снова повторяется, что байкальские воды взбаламутились от того, что фыркнул конь Нюргун Боотура^{123}.

Факт приложения слова «Ангхара» в виде эпитета к названию Байкала в якутском эпосе подробно рассмотрел Г. В. Ксенофонтов^{124}. Он полагает, что слово «джэнгкэрэ» — «прозрачный», встречающееся в языке северных якутов, изменялось по следующей схеме: джэнгкэрэ — джангхара — ангхара — ангара. Оно дало начало названию реки Ангары («прозрачноводная») и, применяясь к названию озера, отмечало особое свойство байкальских вод — их необычайно высокую прозрачность. Вместе с тем Г. В. Ксенофонтов не исключает возможность воспроизведения якутского «джэнгкэрэ» от бурятской и монгольской форм — «цэнкир» и «санхир» со значением «голубой, лазуревый».

Средний мир — земля — в эпосе изображается с большой теплотой и любовью. В этом мире расположена великая долина Кыладыкы. Кругозор ее необозрим, простор — неизмерим. Трава в долине зелена, деревья густо цветут. В ней водится много крупной и мелкой дичи, там всегда, круглый год, поют кукушки. Именно здесь расположены Байкал и еще одно море — Араат бай гал, под которым некоторые исследователи подразумевают Аральское море. О нем в эпосе П. Ойунекого говорится так:

…Далеко, где желтеет склон

Западных холодных небес,

Под грядою клубящихся облаков

Раскинулось широко,

Вздуваясь темной водой,

Разбиваясь о берег пенной волной,

Играет, бушует, гремит

Великое море Араат.

Через просторы моря того

Птица не перелетит.

Восемь заливов его

Вторгаются в грудь земли.

За восемь дней пути

Слышно, как грохочет прибой…

На море волненье всегда,

Леденящим холодом дышит оно,

Не стихают бури на нем никогда,

Не умолкает прибой никогда.

А что лежит за морем Араат?

Там — под нижним краем

Закатных небес —

Подымаются, словно белый дым,

Громоздятся, как облака,

Белые горы в снегу.

На хребте синеющих этих гор

Обрывистые утесы торчат,

Вершины острые их,

Словно копья широкие, поднялись…

Как ступенчатые горловые хрящи,

Громоздятся скаты каменных гор.

Здесь берет начало

Широкий, большой

Перевал Кээхтийэ-Хаан…

В связи с тем, что в якутских олонхо, по мнению некоторых исследователей, упоминается Аральское море, выдвигалась идея прихода якутов с запада. Однако один из видных исследователей якутского эпоса Г. У. Эргис^{125} придерживается иного мнения. Отстаивая версию о приходе якутов на Лену из районов Прибайкалья, он пишет: «…в олонхо слышится отзвук пребывания предков якутов в более теплых краях. Так, почти во всех олонхо к западу от местожительства героя находится Арат-Байгал. По-видимому, это память об озере Байкал, около которого в древности жили предки якутов. Теперь всякое море называется «байгал». В этом утверждении чувствуется полууверенность — «отзвук», «память», но все-таки сама мысль ясна — возможно, что Байкал некогда назывался… Арат-байгал». К сожалению, Г. У. Эргис свое мнение не подкрепляет какими-либо доводами.

Наряду с морем Араат в олонхо иногда упоминается море Араал^{126}.

Итак, мы видим, что слово «байгал» употребляется в героическом эпосе бурятского и якутского народов в разных значениях. В эпосе «Гэсэр» оно никогда не используется в нарицательном значении, а «море» передастся через «далай» или, в редких случаях, через «нуур». В бурятских вариантах эпоса Байкал и Лена упоминаются в сравнительном плане, что наряду с фактами проникновения в эпос географических названий позднейшего времени не дает полной уверенности в решении рассматриваемого вопроса. И все-таки при описании земли иногда встречаются скупые упоминания о Байкале вместе с широко представленным в эпосе Алтаем. Это дает нам основание утверждать, что бурятские версии эпоса окончательно оформились в районах Прибайкалья, Приангарья и Верхней Лены.

Иная картина наблюдается в героическом эпосе якутов. В олонхо часто употребляется слово «байагьал» в нарицательном значении — «море». Более того, в эпосе упонимаются Байкал и Ангара, в нем говорится о байкальских волнах и ветрах.

Объяснение здесь может быть одно — героический эпос создавался в глубокой древности и совсем не в тех краях, где ныне обитают бурятский и якутский народы.

Бурятский «Гэсэр» сродни одноименному эпосу монголов, хотя монгольская «Гэсэриада» бытует в прозе, а бурятская — в стихотворной форме. Оба эпоса имеют, несомненно, одни исторические корни. Некоторые варианты бурятского эпоса, например унгинский, близки к монгольскому, хотя сюжетные линии повествования несколько различаются: и здесь, и там одинаковы имена небожителей, одинаково названы земля, преисподняя.

Бурятский «Гэсэр» был создан на основе монгольского эпоса, а последний ведет происхождение от тибетского «Гэсэра».

Время сказалось в многочисленных напластованиях, проявившихся как в сюжете и композиции произведений, так и в перечне действующих лиц. В частности, многие исследователи видели в Гэсэре историческое лицо и отождествляли его с такими историческими личностями, как Хуан Ди — китайский император глубокой древности, Цезарь, Александр Македонский, Чингисхан, Госыло — князь из Северо-Восточного Тибета. Но все эти попытки, как замечает бурятский исследователь эпоса М. П. Хомонов, несостоятельны. «Гэсэр», скорее всего, не историческое сочинение, а целый свод произведений, принадлежащих разным народам и написанных в разные эпохи. Далее М. П. Хомонов отмечает, что географическую локализацию «Гэсэриады» установить трудно, можно лишь предполагать самые различные районы Азии — «от тропической реки Ганг до холодного Амура, от солнечной Хуанхэ до сумрачной Лены»^{127}. Если же ориентироваться на тексты самого эпоса, то там ведется повествование о типично степных ландшафтах, образе жизни, присущем кочевникам. Вместе с тем в нем содержатся сведения об условиях, которые более характерны для лесостепной полосы Северной Монголии и Южной Сибири. Так что сведения, содержащиеся в самом эпосе, не дают возможности определить место, где он был создан.

Следовательно, при исследовании этого вопроса надо ориентироваться на исторические сведения. А они говорят о том, что истоки бурятского «Гэсэра» лежат в Монголии, в районах Центральной Азии.

Якутский эпос повествует о приходе на Лену групп лесных охотников и рыболовов. Они продвигались на север постепенно. Причиной их продвижения были не только межплеменные войны, но и нехватка в степях и лесостепях звероловческих угодий. В олонхо рассказывается о приходе на Лену богатого Омогоя и бедного Эллея.

Олонхо родились на старой родине якутов, где-то в, южных степных краях. Академик А. П. Окладников подробно рассмотрел, где может находиться эта страна^{128}. В пользу того, что олонхо были сложены в южных краях, говорят многочисленные свидетельства. В олонхо рассказывается о теплом южном море, которое никогда не замерзает; в краях, где происходят события, водятся тигры и львы, народ разводит верблюдов и овец; на родине богатырей никогда не заходит солнце, никогда не желтеет трава, кукушки не перестают куковать, никогда не валятся деревья; народ там живет в юртах, а не в домах. А. П. Окладников на основании этих фактов заключает: «Таким образом, якутский фольклор и язык в полном согласии доказывают, что предки якутов когда-то жили на юге, в таких местах, где климат был значительно мягче и теплее климата современной Якутии. В этой стране имелись настоящие степи рядом с таежными массивами, горными хребтами и возвышенностями…»

Вместе с тем среди исследователей нет единства мнений по вопросу о том, откуда же пришли якуты на Лену, где их древняя прародина. Одни настаивали на версии о приходе якутов из Северной Монголии и предками их считали древних орхонских тюрков. Другие полагали, что якуты пришли с берегов Аральского моря, ибо в эпосе упоминается Аррат Байагьал — скорее всего, Аральское море.

Но так далеко искать прародину якутов, считает А. П. Окладников, не нужно. Он приходит к выводу, что прежде якуты жилив верховьях Лены, в Прибайкалье и ближнем Забайкалье. Этот же вывод отстаивают Г. В. Ксенофонтов и Г. У. Эргис. По-видимому, именно в этих районах и родился эпос якутского народа.

Итак, сведения о месте создания героических эпосов многое проясняют. Становится понятным, почему в олонхо поется о байкальских волнах и ветрах, почему говорится о прозрачноводном и Ангарском Байкале.

Религия

Древней религией бурят является шаманизм. Он был потеснен в XVII в. православием и особенно в XVIII в. ламаизмом. В шаманистических воззрениях бурят, да и монголов, часто. упоминаются обожествленные, возведенные в ранг священных географические объекты, прежде всего реки (Селенга, Орхон, Онон), озера (Байкал), различные горы. Селенга, Онон, Байкал упоминаются в древних шаманских рукописях как почитаемые объекты, которым следует брызгать кумысом и молоком. Так, в рукописи «Сутра кобыльих брызг», находящейся в Эджен Хоро (район Внутренней Монголии, КНР), среди многих божеств указана Хан Далай-хатун, царица Хан-моря, т. е. Байкала. В связи с этим интересен факт почитания ольхонскими и байкало-кударинскими бурятами в качестве духа-хозяина Байкала божества Аба-хатун^{129}. Это дух женской линии. Вместе с тем у бурят существовало поверье о хозяине Байкала — Байгалай эжене, правящем всем, что происходит на море или возле него.

Почиталась бурятскими шаманистами и Ангара. Шаманы считали ее священной^{130}, они приписывали ангарской воде целебные свойства. В их представлениях существовал и дух-хозяин истока Ангары — Ангарайн амани эжен или Ама сагаан ноён. Однако в названии духа-хозяина истока Ангары у бурятских шаманов существовали значительные разночтения. Кроме указанных двух наиболее распространенных названий, имелись еще и такие — Буга-Саган-нойон, Гуртэ-Саган-зарин, Ама-Саган-нойон-мунгэтэ-зарин. Исток Ангары пользовался широкой известностью у бурят. Он был местом паломничества, местом, где произносились клятвы и давались присяги. Социальное значение истока и его выразителя в религии — духа Ангарайн амани эжена или Ама сагаан ноёна — было громадным. В этом предназначении с ним соперничала лишь скала Буха-нойон в Тунке, близ бурятского селения Торы. Святость истока Ангары переняли от бурят и в определенной мере осознали и русские, назвав выступающую в истоке из воды скалу Ша-ман-камнем.

Духа-хозяина имел также остров Ольхон — Ойхони эжен Хан-Хото бабая, который на острове располагал тремя призрачными дворцами и тридцатью тремя присутственными местами, где он со своими помощниками судил человеческие души и решал их участь. Он был в силах вернуть душу в больное тело или отправить ее в загробный мир.

Гора, мыс и бухта Аяя в северной части Байкала имели одного духа-хозяина — Эргэл-саган-нойона.

Возле Байкала или даже в нем, по представлениям бурятских шаманистов, обитают многочисленные водяные духи — ухан-хады.

Если обратиться к шаманизму якутов, которые исповедовали эту религию до прихода русских и затем были обращены в православие, то в богатом шаманском якутском пантеоне духов и высших существ, олицетворяющих собою начала добра и зла, нельзя найти имени, связанного с названием озера Байкал. Однако в шаманских обрядовых камланиях встречается слово «байгал» в его нарицательном значении — «море». Этот вопрос подробно рассмотрен Г. В. Ксенофонтовым^{131}. В шаманских мистериях упоминается «сиджинг байгал» — «поганое море», на дне которого гнездятся злые духи, причиняющие людям болезни. «Поганый, байгал» всегда упоминается в значении северного холодного моря при выполнении обряда ныряния.

Особо выделяется один из шаманских обрядов, присущих шаманским камланиям северных якутов, занимающихся исключительно оленеводством. Этот второстепенный обряд, повторяющийся постоянно, по мнению Г. В. Ксенофонтова, дает очень многое для понимания истории якутов. Он заключается в следующем. Северные шаманы в конце своего камлания совершают торжественный обряд раздевания: снимают плащ, шапку, отдают помощникам бубен, сопровождая все это произносимыми стихами. Они воздают благодарение духам-помощникам, откликнувшимся на их призывания, и просят их разойтись. Затем особыми магическими действиями они замыкают себе челюсти, чтобы они не могли больше служить аппаратом для незримо витающих духов. Вслед за этим происходит умывание шамана. Пением особых куплетов он просит подать ему воду «дженкэрэ байгал уутун» — «прозрачного байкала». По правилам эту воду шаману должен приподнести невинный, безгрешный отрок. Отрока, поднесшего воду для умывания, шаман подвергает исповеди, вопрошая: «Не возился ли ты с имеющими долгие полы? Не якшался ли с имеющими постели? Нс ходил ли по пятам с имеющими одеяло? Не обнюхивался ли с имеющими подушки?». На все вопросы отрок-мальчик дает отрицательные ответы. И лишь теперь шаман разрешает ему лить воду на свои руки. При первом соприкосновении с водой шаман дергается, как от чего-то холодного. Поэтому его помощники, обмакнув в воду пальцы, обрызгивают шамана. Привыкнув к воде, шаман умывается, не переставая при этом напевать: «Водою прозрачного байкала смыл дочиста свою грязь» и т. п.

Данный шаманский ритуал с водой «прозрачного байкала» Г. В. Ксенофонтов вполне обоснованно связывает с тем обстоятельством, что якуты некогда проживали на берегах Байкала. Они, видимо, считали байкальскую воду священной, способной смывать грязь с шамана после его общения с духами, и добрыми, и особенно злыми. Неспроста якутские шаманы упоминают и «сиджинг байкал», так как в простонародной речи якутов Ледовитое море обычно называется Муустаах Байгал — Ледяной Байгал. Видимо, некогда название Байгал якутами было перенесено с озера Байкал на ледовитое море.

Шаманские верования, таким образом, говорят о том, что в шаманизме бурят (и монголов) образ Байкала или его отдельных частей представлен широко и свежо. У якутов подобного не наблюдается. Но у них (у северных якутов) в ритуалах сохраняется обычай умывания шамана водой «прозрачного байкала», что свидетельствует, несомненно, о былом знакомстве якутов с прозрачноводным Байкалом.

История и этногенез бурят и якутов

Ответить на вопрос о том, какому языку — бурятскому или якутскому — принадлежит слово «Байкал», в какой-то мере могут помочь сведения о происхождении, этногенезе этих народов.

Оказывается, что далекие предки у бурят и якутов были общими или, по крайней мере, состояли в узах общей государственности, общей культуры. В качестве таковых рассматриваются курыканы (курумчинцы).

Первыми сведениями о курыканах наука обязана Якову Линденау, участнику Великой Северной экспедиции, организованной в 1745 г. Российской Академией наук… Во время поездки на Байкал Я. Линденау обнаружил на реке Лене древнее укрепление, которое, по его мнению, заселяли якуты до их передвижения вниз по Лене. Он же отыскал в долине Лены древние наскальные рисунки. Значительный интерес к древним памятникам был проявлен исследователями XIX в. Интенсивно изучались в это время городища, поселения, стоянки, пещеры, могильники, писаницы. Значительный вклад в изучение древней культуры был внесен Н. Н. Агапитовым, И. Д. Черским. В исследованиях Н. Н. Агапитову помощь оказывал выдающийся бурятский исследователь М. Н. Хангалов. Памятники, приписывавшиеся в то время предкам якутов, в особую культуру выделил М. П. Овчинников и назвал ее курумчинской.

Карта распространения курыканской культуры. Из книги И. В. Асеева «Прибайкалье в средние века».

Условные обозначения: 1 — расселение курыканских племен, 2 — могильники, 3 — поселения. городища, 4 — писаницы.

Изучение памятников курумчинской культуры продолжалось и в XX в. С этим периодом исследований связаны имена Б. Э. Петри, Т. И. Савенкова, П. П. Хороших, Г. П. Сосновского, В. И. Подгорбунского, A. П. Окладникова, М. П. Грязнова, Э. Р. Рыгдылона, B. В. Свинина, И. В. Асеева и др.

Ареал курумчинской культуры имеет своим центром Байкал, берега которого были заселены в то время довольно густо. Он распространяется на низовья Селенги, бассейн Баргузина, Иркута, Ангары (до Балаганска), Лены (от верховий до Жигалово).

Чем же занимались курумчинцы?

Характерное их занятие — выплавка железа и его обработка. Добытую руду курыканские плавильщики укладывали в горн послойно с древесным углем. Уголь зажигали и вручную приводили в действие меха. На дне горна оседал металл, и шлаки выпускались из горна через специальное отверстие. Полученное губчатое железо было еще невысокого качества. Поэтому его снова нагревали и проковывали, освобождая от остатков шлака. Так достигалось высокое качество сыродутного железа, содержание в нем металла доходило до 99,43 %, оно становилось прочным и ковким.

Из железа делались ножи, наконечники стрел и копий, предметы домашнего обихода. В стоянках курыкан обнаружены обломки чугунных котлов. Курыканы умели выплавлять чугун и отливать из него котлы. В Иркутске в 1937 г. интересное исследование провел Д. Н. Лев. Он сделал химический анализ хранящихся в краеведческом музее чугунных котлов и наплавок на них. Как известно, сыродутное железо получается при температуре 600–700°, а чугун — при более высокой температуре, не ниже 1200–1250°. Следовательно, чтобы вылить чугун из металла или сделать наплавку на него, надо было уметь получать очень высокую температуру. Это достигалось с помощью специальных сопел, изготовленных из особой огнеупорной глины. Находимые в курыканских стоянках сопла обычно сильно деформированы, что указывает на то, что они подвергались воздействию высокой температуры.

Курумчинцы занимались также скотоводством, особенно разведением лошадей, и земледелием, в том числе орошаемым. Определенное место в их хозяйстве занимали рыболовство и охота. Курумчинцы обрабатывали кости и рога, изготовляя из них украшения, наконечники стрел, псалии, накладки на луки, колчаны. Накладки колчанов обычно орнаментировались резьбой, которая затиралась черной краской, т. е. как бы инкрустировалась. У курумчинцев было развито и керамическое производство, хотя изготовляемые ими сосуды не отличались особым качеством.

Курумчинцы вели полуоседлый образ жизни. Какую-то часть года они жили в городищах, представлявших собой четырехугольные поселения, обнесенные с трех сторон валами и рвами и ограниченные с четвертой стороны обрывистыми склонами. Иногда стены городищ выкладывались из камня.

Кроме стоянок, поселений и городищ, известны курыканские могильники, подробно охарактеризованные И. В. Асеевым.

Остатки стены курыканского городища на Ольхоне (мыс Шэбэтэ). Фото М. Папшева.

Еще более века назад Н. Н. Агапитов открыл по западному берегу Байкала каменные стены. Спустя полвека П. П. Хороших отметил также сторожевые вышки на мысах Хатырхей, Хальтэ, на горах Сахюртэ, Мухортэ, Имыл-галдаш (последняя открыта в 1880 г. И. Д. Черским). Предназначение каменных стен, сооруженных на гористых мысах рядом с Байкалом, представляется во многом загадочным. Выяснить их предназначение было целью специального исследования Э. Р. Рыгдылона. Он склонился к мнению о том, что это были стойбища-убежища более или менее оседлых скотоводов и охотников. Сооружение каменных стен он датировал VI–X вв.

Высоким был и уровень культуры курумчинцев. Об этом можно судить по наскальным рисункам-писаницам, результаты изучения которых описаны А. П. Окладниковым^{132}. Среди наскальных рисунков встречаются рунические надписи. В Прибайкалье найдено восемь древних надписей на древнетюркском языке, выполненных орхоно-енисейским руническим письмом. Именно на основе этих надписей был сделан вывод о тюркском происхождении курумчинцев. Однако этот вывод не бесспорен. Дело в том, что текстов пока найдено очень мало. Это короткие надписи, в одну-две строки, в строке несколько слов, а порою даже отдельные знаки. Часть надписей не поддается прочтению или не может быть представлена связным текстом. По мнению Э. Р. Рыгдылона и П. П. Хороших, в рунических надписях обнаруживаются не только якутские и хакасские языковые элементы, но и элементы бурятского языка^{133}.

Курыканский всадник (из старинных рукописей).

Курыканские надписи на скалах и каменных плитах городища на горе Манхай, реке Kуда (уменьшено).

Раскопки курумчинских поселений и могильников показывают большое сходство материальной культуры курумчинцев с культурой поздних якутов — в металлургии железа, в кузнечном деле, в производстве керамики, в погребальных обрядах^{134}. Эти факты имеют существенное значение в решении вопроса этногенеза якутского народа. Курумчинцы оказали решающее влияние на формирование якутской народности. Вместе с тем среди курумчинских захоронений обнаруживаются могильные погребения иного типа, принадлежавшие монгольским племенам, проникшим на Селенгу, Ангу, в верховья Лены с востока. Монгольские поселенцы сохранили степной образ жизни, о чем говорят их каменные писаницы, где широко зафиксированы различные способы охоты, в том числе коллективные, облавные, проводившиеся в степях. Поселенцы многое заимствовали у курумчинцев — у них возникли зачатки земледелия, они переняли культовое представление о священных скалах с писаницами, горах, о духах-хозяевах крупных рек. Исследование человеческого черепа из могильника на острове Ольхон антропологом Н. Н. Мамоновой показало, что он по физическому типу является монголоидным, близким к современному бурятскому типу. Таким же по типу оказался восстановленный по черепу М. М. Герасимовым облик средневекового поселенца Ольхона. Проникновение монгольских племен в мир курумчинцев-тюрок происходило в X–XI вв. Во взаимодействии этих племен с курумчинцами начала формироваться новая народность — бурятская.

Облик курыкана, реконструированный М. М. Герасимовым. Из книги И. В. Асеева «Прибайкалье в средние века».

Иной взгляд на взаимодействие монгольских племен с курумчинцами и соответственно на условия формирования якутов и бурят высказывает Н. П. Егунов^{135}. Он полагает, что находимая археологами по раскопкам материальная культура железного века в Прибайкалье принадлежит протомонгольским племенам, аборигенам края. Курумчинская культура появилась позднее, с приходом сюда тюрок. Тюрки многое заимствовали у протомонголов, в частности скотоводческую терминологию в языке. Это устанавливается, как полагает Н. П. Егунов, по тем многочисленным монголизмам, которые характерны для якутского языка. Монголизмы якутского языка, таким образом, выступают единственным и главным доводом в построениях исследователя, однако доводом довольно уязвимым, поскольку их можно объяснить и тем, что в состав якутского народа вошли (и действительно присутствуют) бурятские роды.

Расцвет курумчинской культуры приходится на период с VI по VIII в. н. э.

О курумчинцах знали и другие народы. Китайские летописи упоминают племена под именем гулигань, жившие севернее хойху, т. е. уйгуров. Иногда в летописях указывается и море, вокруг которого живут гулигане. Вероятно, это Байкал. В то же время древние тюрки Монголии называли жителей прибайкальских районов курыканами. О курыканах повествуют древние тюркские письмена, найденные на Орхоне. Установлено, что древнетюркское название «курыканы» тождественно названию гулигань их китайских летописей. К тому же сведения о жизни и быте племени гулигань, полученные из китайских летописей, полностью совпадают с характеристикой хозяйственного уклада курумчинцев, который выявлен по археологическим материалам.

Первые исторические сведения о курыканах относятся к 552–553 гг., когда курыканскис послы явились на погребальную церемонию по случаю смерти родоначальника орхонских ханов Бумын-кагана. Позднее была отмечена помощь курыкан уйгурам в их борьбе с орхонскими тюрками. Курыканы посылали послов к китайскому императорскому двору.

Исследователи истории и этногенеза якутского народа находят много общего в культуре и укладе жизни курыкан и якутов, на основании чего делается вывод о том, что курыканы являются предками якутов^{136}. С другой стороны, поскольку обнаруживается такое же сходство и в отношении бурят, можно предположить, что курыканы — прямые их предки^{137}. И есть еще одно воззрение, позволяющее подойти к данному вопросу с третьей стороны. В. В. Свинин^{138} обратил внимание на то, что термин «курыкан» бытует почти без изменения у эвенков Северного Байкала — курокан, куракан, курийгэн. Термин имеет параллели, в смягченном виде, в бурятском и монгольском языках — xypiгэн, хγрьгэн, хγргэн, в древнемонгольском — kuriken, в туркменском — köreken, и во всех случаях слово имеет одно значение — «зять». В орхонской надписи на памятнике Кюль-Тегину упоминается племенной союз уч-курыкан. В этом названии давно понято первое слово, оно по-тюркски означает «три». Второе слово оставалось непонятным. Если привлечь сюда эвенкийские термины с их бурятскими, монгольскими и туркменскими параллелями, то термин «уч-курыкан» понимается как «три зятя», т.с. «три рода», связанные, по мнению В. В. Свинина, так называемой «кольцевой» системой родства, обнаруженной у многих народов мира. Следовательно, заключает В. В. Свинин, в состав трехродового союза входили, кроме древних тюрок, также группы тунгусо- и монголоязычного населения.

Видимо, надо признать, что курыканы как этническая общность не отличались однородностью. В понимании их этнической природы наиболее близок к истине, видимо, В. В. Свинин. Он же подчеркивает, что курыканы жили не изолированно, они имели широкие связи со многими народами. Об этом свидетельствуют находки уйгурской керамики и керамики, имеющей, скорее всего, среднеазиатское происхождение и относящейся к согдийской колонии на реке Унге, притоке Ангары.

Таким образом, наметившееся на первых этапах изучения расхождение во мнениях о том, чьими же — якутов или бурят — предками являются курыканы, постепенно ликвидируется путем признания этнической разнородности курыкан. Отдельные составляющие их этноса могли сыграть существенную роль в этногенезе и якутов, и бурят, и тунгусов. Но при этом опять же нельзя идти по пути упрощенных схем. Как показал в последнее время Б. Б. Дашибалов^{139}, рассмотревший погребальные памятники и обряды позднего средневековья Прибайкалья в свете этногенеза бурят, в складывании бурятского народа значительную роль играли тюркские и эвенкийские этносы. И подобный же вывод следует сделать в отношении якутов и эвенков. Решение вопросов этногенеза аборигенов Сибири следует искать на путях признания постоянных этнических взаимодействий в прошлом. Формирование этносов было центробежным процессом, шедшим в бурлящем котле человеческих индивидуальных и общественных взаимоотношений.

Вместе с тем нельзя не отметить и появившиеся взгляды о том, что курыканы не имеют отношения к этногенезу якутов и что они в древности были просто их соседями. Эти взгляды, направленные прежде всего на утверждение самобытности и древней самостоятельности якутов, остаются малодоказательными, они не могут объяснить факта сильнейшего этнического смешения не только якутов, а буквально всех народов, смешения, имеющего глубокие древние корни. Без учета этнических смешений в древности невозможно правильное понимание исторических процессов.

В вопросе о происхождении названия Байкал важное значение имеет факт появления этого названия у монголоязычных народов, и прежде всего у бурят, факт замены им ранее применявшегося Тенгис. Важно выяснить, какие этнические условия и процессы способствовали этой смене названий. И здесь особое значение приобретают вопросы этнической истории бурятского народа.

На этногенез бурят нет единых воззрений. Наряду с гипотезами об аборигенности их высказываются достаточно обоснованные мнения о их пришлости. Кратко рассмотрим эти взгляды.

Впервые идею об автохтонности, аборигенности бурят предложил в 1858 г. А. Раев. Наиболее полно эту гипотезу обосновывает историк Г. Н. Румянцев. Он считает, что к XI в. Монголия и Прибайкалье были заселены монголоязычными племенами. Однако племена не представляли единого целого, были слабо связаны друг с другом, говорили на разных диалектах. Первое упоминания о бурятских племенах содержатся в «Сокровенном сказании» и относятся в началу XIII в. В 1206 г. Чингисхан направил старшего сына Джучи с войском для покорения «лесных» народов, которые не подчинились монгольским завоевателям. Джучи покорил эти народы, в числе которых оказались ойраты, буряты, баргуты, убсусы, хабсаги, тубасы. Представители этих народов, выражая желание мира, преподнесли монголам белых кречетов, белых коней и черных соболей.

Корни бурятского народа, однако, можно проследить и гораздо раньше XIII в. В том же «Сокровенном сказании» повествуется о прародительнице монголоязычных народов Алан-гоа и ее сыне Бодончаре: «А по поводу той племенной группы выяснилось так: Баргучжин-гоа, дочь Бархудай-Мергана, владетеля Кол-баргучжин-догумского, была выдана замуж за Хорилартай-Мергана, нойона Хори-Туматского. Названная же Алан-гоа и была дочерью, которая родилась у Хорилартай-Мергана от Баргучжин-гоа в Хори-Туматской земле, в местности Арих-усун». Следовательно, еще задолго до Чингисхана хори-туматы представляли собой племенное объединение, позднее вошедшее в состав бурятской народности. Между временными периодами, когда жили Алан-гоа и Чингисхан, насчитывается десять поколений. Перечень имен предков в родословной Чингисхана позволяет определить, что Алан-гоа жила во второй половине IX в. Отсюда можно сделать и вывод о существовании еще в IX в. племенных группировок, которые впоследствии составили ядро бурятского народа.

Особняком здесь стоят взгляды Н. П. Егунова, который зарождение протобурятских группировок уводит в железный век, хотя культура этого века, известная по археологическим исследованиям, не дает оснований для определенного вывода о национальной принадлежности ее носителей.

Сейчас среди исследователей преобладают взгляды о том, что буряты пришли в Прибайкалье из других краев. Эти взгляды сформировались после прихода к Байкалу русских, которые проявляли исключительный интерес к прошлому аборигенного населения Сибири, к его происхождению и связям с другими народами Азии. Они обратили внимание на большое сходство внешнего облика бурят с калмыками, а также на сходство обычаев и образа жизни этих народов. Поэтому в официальных документах XVII в., в исторической и географической литературе получила распространение концепция общности происхождения бурят и калмыков. Эти взгляды развивались и позднее. В XVIII в. появились мнения об общности бурят и ойратов — монголоязычного народа, населяющего западные районы Монголии. Сторонником этой точки зрения был «отец сибирской истории» Г. Ф. Миллер.

Концепция калмыцкого (ойратского) происхождения бурят сохранялась в науке до XIX в. При этом буряты безоговорочно признавались пришлым населением края. Считалось, что в районы Прибайкалья они перекочевали с Алтая и из Джунгарии.

Кроме того, высказывались предположения о непосредственном отчленении бурят от монголов и приходе их в районы Прибайкалья из Восточной Монголии.

Оригинальные взгляды на этногенез бурят высказал в конце XIX в. этнограф и путешественник Г. Н. Потанин. Проникновение монголов на территории, ранее занятые тюркскими народами, по его мнению, характеризовалось не молниеносным завоеванием и уничтожением тюркских племен, а медленным продвижением монгольских группировок на территории тюркских народов, постепенным приобщением к их быту и образу жизни. В результате в «тюркском море» появились крупные «острова» и «архипелаги» монголов. Тюрки постепенно были оттеснены из мест обитания. Доказательство этому Г. Н. Потанин видел в современной географической локализации монголов и тюрок. Если первые занимают крупные плодородные долины, то вторые, как правило, расселены в горах. Таким же образом шло, по мнению Г. Н. Потанина, вторжение в тюркский мир бурят, которые распространились, как он писал, «вдоль степных долин Селенги и Ангары, оттесняя тюркское племя (сойотов и карагасов) на юге в Саяны»^{140}.

Мнение о постепенном проникновении монгольских племен разделяется рядом современных исследователей. Интересные результаты получены М. Н. Мельхеевым^{141}, который привлек для выяснения вопроса данные о географических названиях (топонимах) на территории современного расселения бурят и о названиях бурятских родов (этнонимах). Всего среди бурят насчитывается 223 рода, которые объединяются в четыре племени (булагаты, эхириты, хори и хонгодоры) и Селенгинскую родоплеменную группировку. Современное расселение бурят показано на приводимой карте.

Карта современного расселения бурят.

Условные обозначения: 1 — булагаты, 2 — эхириты, 3 — хори, 4 — селенгинские буряты, 5 — хонгодоры.

Племя булагатов («соболевщиков») занимает западную часть ареала. Отдельные роды, принадлежащие к этому племени, проживают по Селенге и Баргузину. Исторически булагатов можно рассматривать как представителей «лесных» народов, занимавшихся в основном пушным промыслом. В состав племени булагатов входят многочисленные пришлые, инородные родовые и родоплеменные группировки. Среди них преобладают выходцы из Джунгарии (Средняя Азия), некогда отделившиеся от монголоязычных ойратов. Существуют ответвления от основных булагатских родов, образующие немногочисленные, часто состоящие из нескольких семей, самостоятельные роды (бозо, бохолдой, слой и другие). В племя булагатов входит также род курумча (хурумша). Некоторые исследователи считают, что он является непосредственным потомком курумчинцев (курыкан). Однако М. Н. Мельхеев больше склонен разделять мнение С. П. Балдаева о том, что в XVI в. в Джунгарии проживал некий Хурумша, четверо сыновей которого переселились в Восточную Сибирь, основав на реке Мурин четыре улуса курумчинского рода.

Племя эхиритов (смысловое значение слова «эхирит» не поддается расшифровке) расселено в основном по реке Куда, правому притоку Ангары, и в верховьях Лены, а также в Приольхонье, на Ольхоне и по Баргузину. Основу племени эхиритов составляют восемь родов — абзай, баяндай, бура, олзойтон, хэнгэлдэр, шоно, нэхэ-лэй. В составе племени насчитывается около шестидесяти родов-ответвлений: арвангут, балтай, бахай и др. Некоторые из этих родов многочисленны и делятся на ряд костей. Так, род кырма имеет шесть костей: тухум, шодор, холбат и др. Пришлых родов среди эхиритов по сравнению с булагатами немного, но они есть — это роды цэгэнуд, нагатай, хэнхэн и др. В племя эхиритов входят также выходцы из Джунгарии, эти роды носят названия цветов древних знамен монголов: боронуд (серые), харануд (черные), хурунуд (коричневые), хухунуд (синие), шарануд (желтые).

Племя хори (хоридой) расселено в Забайкалье и занимает территорию от реки Уды на севере до реки Онон на юге. Основу племени составляют одиннадцать хоринских родов: батанай, бодонгут, галзут, гучит, саган, хальбин, харгана, хоацай, хубдут, худай, шарат. Племя хори являлось главным звеном, вокруг которого формировалась бурятская народность. Хоринский диалект лежит в основе бурятского литературного языка.

Племя хонгодор (от слова «хон» — «лебедь») сконцентрировано в низовьях рек Иркут, Китой и Белая. Сюда роды хонгодоров переселились из Монголии еще до прихода в край русских. В племени роды не имели собственных названий и именовались обычно по порядку: первый хонгодорский род, второй, третий и т. д. К этому добавлялось еще имя родоначальника, правившего родом в данный период. К племени хонгодоров иногда примыкали бурятские роды — хабарнут, шошолок и др.

Карта расселения древних племен по данным современной топо- и этнонимики. Места предполагаемого поселения древних народов.

Условные обозначения: 1 — курыканы, 2 — кераиты, 3 — тункаиты, 4 — найманы, 5 — удуиты (меркиты), 6 — байырку, 7 — баргуты, 8 — тангуты, 9 — дауры, 10 — сойоты; родовые группы древних племен среди бурят: 11 — куркаты, 12 — баргуты, 13 — тангуты, 14 — хаасуты, 15 — урянхайцы, 16 — иргиты, 17 — наймангугы; прочие обозначения: 18 — современные топонимы от древних этнонимов, 19 — тюркоязычные топонимы на «-бай», «-хай» или «-кай» (курыканские), 20 — каменные городища курыканов — «шэбэтуй».

Родоплеменные группировки селенгинских бурят включают как коренных обитателей края, так и представителей монголоязычных родов и племен, вышедших из Монголии. Наиболее крупные роды селенгинских бурят — атаган, сартул, цонгол, табангут, хатаган.

Анализ топонимов и этнонимов позволил М. Н. Мельхееву наметить общую картину расселения и передвижения бурятских родоплеменных групп. По его мнению, можно говорить о расселении в древности ку-рыкан, кераитов, тункаитов, найманов, меркитов (удуитов), байырку, баргутов, тангутов, дауров, сойотов, как это показано на карте. От многих народов остались лишь осколки. На карте выделены географические названия, которые, несомненно, произошли от древних наименований. И среди них можно видеть самые крупные современные центры края — города Иркутск и Улан-Удэ. Все это свидетельствует об ассимиляционных этнических процессах, происходивших в тюркско-монгольском взаимодействии. Доминирование в этих процессах монголизации было связано с бурятской экспансией с востока на запад. Экспансия бурятских племен приводила к ассимиляции, быстрой или сравнительно медленной, древних народов, к превращению их в бурятских данников — кыштымов. Среди древних племен, подвергшихся ассимиляции, были как тюрко-, так и монголоязычные. К тюркам М. Н. Мельхеев относит определенно курыкан и найманов. Монголоязычными он считает баргутов, кераитов, тункаитов, меркитов (удуитов), тангутов, дауров. Он выделяет также монголизированных тюрок, каковыми считаются байырку.

Карта «Столбовой дороги» и пути продвижения бурят на запад в XVII веке в Присаянье.

Условные обозначения: 1 — «Столбовая дорога», XVII в., 2 — трактовая дорога, XVII в., 3 — железная дорога, XIX в., 4 — бурятские улусы и урочища, XVII в., 5 — современные поселения, 6 — горизонталь, отмечающая абсолютную высоту 500 м.

Бурятская экспансия более четко заметна в районах Присаянья, где она, как это можно видеть на представленной здесь карте, придерживалась «столбовой дороги», пролегавшей в основном по равнинным местам, поперек долин больших рек. Самым западным пунктом этой экспансии явился район современного города Канска.

Такого анализа истории заселения края бурятами, как это сделал М. Н. Мельхеев, никем не проводилось. Из анализа можно видеть, что движение в Приангарье племен, которые позднее вошли в состав бурятского народа, происходило с востока. Оно сопровождалось вытеснением и ассимиляцией тюркских племен, что и выразилось в значительных заимствованиях из тюркских языков. Заимствованными оказались и географические названия, которые вместе с исконно бурятскими (монгольскими), несомненно, и ныне бытуют у бурят. Эти названия вошли в этнонимы бурятских родов, сохранились в названиях поселений, гор, рек. Их так много, что они создают широкую основу для общего вывода о значительных тюркских заимствованиях в бурятском языке.

Взгляды М. Н. Мельхеева о пришлости бурят в Прибайкалье и вытеснении ими тюркских племен создают основательную историческую платформу для концепции, согласно которой слово «байгал» выводится из тюркских языков.

Аналогичные взгляды на историю заселения древними племенами районов Приангарья развивает Т. М. Михайлов^{142}, исследовавший названия Усть-Ордынского Бурятского автономного округа Иркутской области. Он считает, что многие названия в округе имеют культовое (религиозное) происхождение, и полагает, что, например, долина реки Куды (от тюркских слов «кудай», «худай» — «бог») считалась священной еще в глубокой древности. Тюркоязычные курыканы поклонялись ей так же, как и предки якутов, ушедшие на север, и предки современных бурятских родов — эхиритов и булагатов. И далее исследователь пишет: «В процессе «монголизации» Кудинской долины, длившейся, вероятно, не одну сотню лет, бытовавшие прежде религиозные культы не были уничтожены, а были приспособлены к нуждам пришельцев. Постепенно, по мере формирования бурятской народности значения тюркских апеллятивов… забылись местным населением, но сами эти слова сохранились как топонимы».

Иногда высказывается мнение о том, что буряты пришли в Прибайкалье с запада. Так, Т. А. Бертагаев полагает, что они произошли от племени саянто, родственного сяньбийцам^{143}. Это племя было некогда отброшено в верховья Енисея. В последующем, в разное время й в течение многих веков, буряты продвигались на восток, к Байкалу. Здесь они встретились с родственными им курыканами, которые частично, как и часть бурят, ушли впоследствии на север к якутам.

На формирование бурятской народности влияли взаимоотношения не только между монголами и тюрками, но и между монголами и эвенками. Еще историк Н. Н. Козьмин отмечал «смешанный» состав бурят, наличие в их среде элементов этнических групп других народов. По мнению современных исследователей^{144}, этнические и языковые взаимодействия между монголами и эвенками имели существенное значение для процесса формирования бурятской народности. Анализируя языковые взаимовлияния, И. Д. Бураев, например, считает, что интенсивное совместное употребление эвенкийского и монгольского языков привело к поглощению первого. Монгольский язык, вытеснивший предшественника, сохранил в основном свою лексику, фонетику и грамматический строй, но в то же время приобрел ряд новых отличительных свойств под влиянием эвенкийского языка. Этот фактор сыграл существенную роль в процессе образования нового самостоятельного языка — бурятского. Только с учетом данного обстоятельства, заключает И. Д. Бураев, носителей современного бурятского языка можно рассматривать в качестве аборигенов края.

На зависимость формирования бурятской народности от ассимиляции тунгусских племен указывают не только данные лингвистики, но и другие факты, прежде всего вхождение групп эвенков в состав бурятских родов. Это подтверждают и антропологические данные, свидетельствующие о сходстве бурят в этом плане с эвенками (единый байкальский расовый тип) и различии их с монголами, относящимися к центрально-азиатскому типу^{145}. Об этом же говорят факты существования среди бурят этнической группы хамниганов. В одних случаях хамни-ганов (например, проживающих в бассейне Онона) можно рассматривать как омонголившихся эвенков, в других (проживающих в бассейне Джиды) — как обурятившихся эвенков^{146}.

Взгляды о существенном влиянии тунгусских племен на формирование бурятской народности продолжают привлекать внимание историков. Так, эти вопросы подробно рассмотрел Д. Д. Нимаев^{147}. Он прежде всего обращает внимание на численность народов. К началу XVIII в. эвенков насчитывалось 36,2 тыс. человек, бурят — 27,3 тыс., якутов — 28,5 тыс. К концу XIX в. соотношение резко изменилось — численность тунгусов составила 61 тыс., бурят — 288 тыс., якутов — 226 тыс. Наметился застой в демографии тунгусов и, с другой стороны, скачкообразный рост численности бурят и якутов. Можно полагать, что уменьшение численности тунгусов связано с последствиями опустошительных эпидемий, но в то же время нельзя объяснить рост численности бурят и якутов только за счет естественного прироста. Очевидно, делает заключение Д. Д. Нимаев, значительная часть тунгусских племен оказалась ассимилированной. Он также напоминает о наблюдении П. С. Пал-ласа, который еще в XVIII в. заметил, что конные тунгусы мало отличаются от бурят, что их язык, одежда, образ жизни перемешались с бурятскими. Это говорит о том, что уже к приходу русских тунгусские племена находились в стадии сильного смешения с бурятами. К тому же процессу смешения способствовала ясачная политика царского правительства. Ясак, налагаемый на тунгусов, порою был в пять раз выше ясака бурят, поэтому тунгусы охотно причисляли себя к бурятам. Экономическое благополучие ценилось ими намного выше этнической принадлежности. И так велось еще с древности. Далее Д. Д. Нимаев обращает внимание на некоторые бурятские обычаи и особенности материальной культуры (охота на медведя, существование у эхиритрв в качестве тотема пестрого налима, обитавшего в береговых расщелинах Байкала, геометрически простые узоры в орнаменте рисунков, наносимых на одежду, меховые мозаичные ковры-хубсары, сшитые из небольших кусков камуса, поршневидная обувь), свидетельствующие о влиянии культуры таежных охотников и рыболовов на культуру степняков-скотоводов. Все это говорит о том, что этническую специфику бурятской народности во многом определяет наличие в ее составе довольно мощного субстратного компонента тунгусского происхождения.

Вместе с тем целый ряд исследователей обращает внимание на влияние тюркских народов на этногенез бурят.

Д. С. Дугаров^{148} рассмотрел легенду о возникновении тотема лебедя среди бурят, имена персонажей в легенде, особенности орнамента женских костюмов и пришел к общему выводу об этнической близости ряда бурятских племен и родов к тюркскому, а не к монгольскому этносу.

Согласно крупному обобщению по этногенезу бурят, выполненному Д. Д. Нимаевым^{149}, буряты как народность сложились из различных этнических групп — монгольских, тюркских, тунгусских, самодийских и, возможно, других. Наиболее ранние связи предков бурят прослеживаются с тунгусскими племенами, когда те и другие жили в лесах. «Не менее тесные этнические связи существовали у предков бурят с тюркскими племенами. Многое из тюркского культурного наследия является общим достоянием всех монгольских народов. Вместе с тем в языке и культуре бурят явственно проглядываются черты, присущие только им. Это, с одной стороны, могло быть результатом тесных контактов с предками современных тюркоязычных народов Южной Сибири и якутов в более позднее время. Наряду с этим есть факты, свидетельствующие о непосредственных связях бурят с древнетюркскими племенами, восходящих, вероятно, к эпохе курумчинской культуры. Так, тюркские по происхождению компоненты прослеживаются в составе практически всех основных этнических групп бурят, но особенно западных».

Антропологические свидетельства

Заключения об аборигенности или пришлости разных народов Центральной Азии могут подкрепляться антропологическими свидетельствами, в частности данными о распределении монголоидных и европеоидных черт, о составе крови, о строении зубов у древних и современных народов.

В Азии широко распространена монголоидная раса^{150}, к которой относятся вьетнамцы, китайцы, корейцы, японцы, монголы, а также буряты, киргизы, якуты и другие народы Сибири. В этой расе выделены четыре группы — северные, южные, юго-восточные и северо-восточные монголоиды. Якуты и буряты относятся к северной группе, называемой также центрально-азиатской. В нее входят, помимо этих народов, монголы (халхасцы), тувинцы и алтайцы. Для этой группы характерны, особенно в сравнении с народами других азиатских групп, прежде всего ярко выраженные монголоидные признаки. Люди имеют крупное, как правило, уплощенное лицо, нос средней ширины, выступает слабо, обычно с низкой переносицей. Разрез глаз узкий, наружный угол глазной щели выше внутреннего. Складка верхнего века развита очень сильно, часто почти достигает ресниц, переходит на внутреннее веко и полностью или частично прикрывает внутренний угол глаза. Характерно развитие небольшой складки (эпикантуса), закрывающей слезный бугорок. Монголоиды, как правило, имеют темные и жесткие волосы.

Считается, что эти признаки, по крайней мере многие их них, сформировались под влиянием климатических условий. Пустынные степные пространства Центральной Азии, сильные ветры, пыльные бури, жестокие зимние морозы при ветреной погоде и другие природные факторы в течение тысячелетий оказывали непрерывное воздействие на организм человека. Верхнее веко и эпикантус могли предохранять глаза от попадания в них пыли. Уплощенное лицо, слой подкожного жира на нем защищали его от обмерзания, создавая в организме систему терморегуляции, приспособленную к резко континентальному климату.

Признаки монголоидности распределены неравномерно и среди тюркских народов. Это видно на примере народов Средней Азии. В древности народы европеоидной расы, населявшие этот регион, испытали многократные волны вторжения иноязычных народов с востока и северо-востока. Сюда вторгались кочевые племена хуннов, древних тюрок, монголов. Каждая новая волна пришельцев несла долю монголоидных черт, и эта доля все возрастала.

Процессы ассимиляции привели к тому, что в общей этнической картине Средней Азии интенсивность монголоидных черт снижается в западном направлении. Это отчетливо видно в следующемряду: киргизы — казахи — каракалпаки — узбеки — таджики — туркмены (таджики, хотя они и не входят в тюркоязычную группу, тоже испытали процессы монголизации). Совсем слабо монголоидные черты проступают у азербайджанцев, входящих в тюркоязычную группу. Это картина распределения монголоидных признаков подтверждается одонтологическими исследованиями^{151}.

В последнее время в антропологии получил развитие метод обобщенного фотопортрета, основы которого были заложены еще более ста лет назад англичанином Ф. Гальтоном. Суть метода заключается в совмещении большого числа фотографий лиц одной расовой или племенной группы. В результате совмещения проступают характерные общие биометрические черты лица. По таким обобщенным фотопортретам установлено, что снижение интенсивности монголоидных черт в Средней Азии в направлении с востока и северо-востока к западу создается в основном за счет строения глаз. Сильно развитое «верхнее веко, наблюдаемое у бурят, якутов или. монголов, постепенно поднимается вверх и наконец почти полностью исчезает. То же самое происходит с эпикантусом. Ширина лица и скуластость изменяются не так. отчетливо.

Метод обобщенного фотопортрета даст возможность выявить и некоторые частные особенности в распределении монголоидных и европеоидных черт. Так, например, у туркменов-йомут на обобщенных портретах у женщин европеоидные черты выражены гораздо сильнее, чем у мужчин, в то время, как у туркменов-теке у мужчин и женщин эти признаки одинаковы. Оказывается, дело в том, что у туркменов-йомут в древности был широко распространен обычай умыкания женщин-персиянок (персы принадлежали к европеоидной расе), а у туркменов-теке такого обычая не было.

Среди монголоидов наблюдаются отчетливые признаки европеоидности. Они выражаются прежде всего в том, что появляются индивиды с высоким носом, с менее выраженной скуластостью и уплощенностью лица, и, самое главное, со светлой кожей и светлыми глазами. Менее всего эти признаки выражены у якутов, сильнее — у эвенков, бурят, монголов, особенно они характерны для монголов восточного ареала — халхасцев. Таким образом, у якутов более монголоидный тип, чем у самих монголов. Однако этот вывод, основанный исключительно на морфологических признаках, заключающих при своем определении известную долю субъективизма, не подтверждается, например, одонтологическими исследованиями. Зубные признаки, наиболее консервативные, указывают, что эти народы принадлежат к одному антропологическому типу^{152}.

Так распределяются монголоидные и европеоидные черты в настоящее время. Но не изменилась ли картина за прошедшие тысячелетия? Когда, в какие времена здесь появились европеоиды? А не являлись ли они коренными, аборигенными? Ответить на эти вопросы сейчас очень сложно. Можно лишь указать на некоторые факты, имеющие отношение к этим вопросам.

В неолитических погребениях Южной Сибири найдены скелеты людей европеоидной расы. Историков и антропологов давно интересовал вопрос о том, насколько далеко к востоку распространялся в неолите этот тип людей. И вот сравнение человеческих черепов из могильников Прибайкалья и Забайкалья (по Селенге) с современными бурятскими и эвенкийскими показало, что европеоиды проникали в районы Прибайкалья единицами, отдельными семьями, мелкими группами, а в Забайкалье их не было совсем — там господствовал монголоидный тип. Непроходимыми рубежом для европеоидов почему-то стал Байкал. В чем же здесь дело? Б. П. Алексеев намечает два пути движения признаков европеоидности. С одной стороны, их могли нести целые группы европеоидов, проникавших в монолитные монголоидные группировки, а с другой — европеоидные признаки могли появляться в результате накопления соответствующих генов посредством постепенного распространения смешанных браков.

Однако имеет право на существование и другая версия. Она заключается в признании аборигенности европеоидов.

Необходимо отметить, что решение проблемы европеоидов и монголоидов в древности в пределах Южной Сибири наталкивается на скудность фактического материала.

Из тюркоязычных народов Сибири признаками европеоидности в наибольшей мере обладают хакасы — возможные потомки европеоидных динлинов, некогда обитавших вокруг Байкала.

Следует отметить еще один интересный факт, установленный антропологами, — древние типы людей монголоидной расы несут меньше монголоидных черт, чем современные. Эта заметная примесь европеоидных черт в древности еще ждет своего объяснения. В этой связи нельзя не отметить исторических сведений о том, что, например, Чингисхан был человеком рыжебородым, с голубыми глазами. Сыновья его, за исключением старшего — Джучи, также были светловолосыми и светлокожими. Правда, здесь надо заметить, что на фоне ярко выраженных темноволосых и темнокожих типичных монголоидов таковыми могли восприниматься люди чуть светлее окружающих. Не исключено также, что необычный внешний вид Чингисхана и его младших сыновей объяснялся внутрирасовыми колебаниями, всегда имеющими место.

Если якутский народ, как и монголы, относится в монголоидной расе к центрально-азиатскому расовому типу, то в отношении бурят дело обстоит гораздо сложнее. Это объясняется тем, что Южная Сибирь издавна была областью, где сталкивались, в силу исторических причин, представители западного и восточного стволов, что предопределило разнообразие метисационных процессов^{153}. Буряты — один из самых многочисленных народов Сибири, — с одной стороны, сохраняют исходный расовый субстрат (монголоиды), с другой — несут явные следы метисационных процессов. В целом они рассматриваются как представители единого центрально-азиатского расового типа, но в антропологическом плане среди них наблюдается расслоение. Уже сравнительно давно наметились два расовых варианта: ангаро-ленский (западные буряты) и забайкальский (восточные буряты). Ангаро-ленские буряты отличаются умеренной брахицефалией^{154}, имеют высокие черепа. По многим признакам они обнаруживают сходство с якутами, а по палеоантропологическим данным — с курыканами.

Сложнее дело обстоит с восточными бурятами. Они характеризуются ярко выраженной брахицефалией и низкими черепами.

Ранее считалось, что они по антропологическим признакам близки к монголам. Сейчас близость их к монголам хотя и не оспаривается — монголоидные черты у них выражены ярко, — но и не признается абсолютной. У бурят устанавливаются признаки сходства с эвенками, которые в монголоидной расе относились к особому байкальскому (ранее он назывался общесибирским) расовому типу. Люди этого типа (эвенки, эвены, тунгусо-маньчжурские племена) имеют прямые волосы, темный их цвет имеет каштановый оттенок. О схожести бурят и эвенков в антропологическом плане определенно пишет И. Д. Бураев: «…даже по визуальному наблюдению можно легко установить одинаковый или близкий антропологический тип у нынешних бурят и эвенков»^{155}.

Антропологические исследования, охватывающие все более разнообразные объекты изучения, часто помогают ответить и на вопросы истории. В этом плане, применительно к рассматриваемому вопросу, следует обратить внимание на исследования зубов и крови людей.

Устройство человеческих зубов и их болезни изучает одонтология — один из разделов стоматологии.

Зубы — один из консервативных органов, особенности их строения сохраняются и передаются по наследству веками. По признаку устройства зубов можно судить об этнической истории народа. Одонтологические исследования 1971 г. в Бурятии проводились среди учащихся национальных школ-интернатов в возрасте 11–16 лет^{156}. В обследование были вовлечены булагаты (пос. Бильчир Боханского района Усть-Ордынского Бурятского автономного округа Иркутской области) и хоринцы (пос. Хоринск Бурятской АССР). Исследовались разнообразные признаки строения зубов. Картины распределения этих признаков между выбранными группами людей и привлекавшимися для сравнения аналогичными признаками у древнего неолитического населения Прибайкалья весьма разнообразны. Вместе с тем оказывается, что признаки строения зубов подразделяются на две группы. Одна из них характеризует монголоидность расового типа — это лопатообразная форма верхних медиальных резцов, шестибугорковые передние коренные зубы, а также такие своеобразные детали строения зубов, как дистальный гребень тригонида и коленчатая складка метаконида; другая — европеоидность: бугорок Карабелли, четырехбугорковые формы нижних задних коренных зубов^{157}. Если выразить встречаемость признаков этих групп в координатах, оси которых будут характеризовать монголоидность и европеоидность, то окажется, что все буряты значительно отличаются от неолитического населения Прибайкалья. В то же время племенные группы бурят занимают на диаграмме различное положение, что свидетельствует о разнородности вошедших в них этнических компонентов. Хори-буряты сохраняют больше монголоидных черт, они в значительной мере «впитали» в себя монгольский этнос. В то же время у прибайкальских бурят — булагатов — меньше монголоидных и больше европеоидных черт.

Чем же объяснить отклонение антропологических характеристик современных бурят от характеристик неолитического населения Прибайкалья?

Ответ на этот вопрос не однозначен. Исследователи не дают никакого объяснения отклонениям антропологических черт забайкальских бурят (хори), а особенности строения зубов прибайкальских бурят (булагатов) объясняют древней примесью тунгусо- и самоедоязычных племен. Но если учесть рассмотренные выше так называемые соматические признаки (скуластость лиц, наличие эпикантуса, разрез глаз и т. д.), то вполне возможно изменения антропологических черт у прибайкальских бурят рассматривать в связи с влиянием ассимиляционных процессов с тюркоязычными племенами, а у забайкальских бурят — с эвенками.

Данные о древнем населении Сибири и путях переселения ее народов могут быть получены и на основании исследований крови, состав которой прямо влияет на генофонд. Сейчас установлено^{158}, что разнообразие морфологических признаков людей (цвет кожи, волос, глаз, длина тела, форма губ, носа и т. д.) определяется влиянием на гены внешней среды, прежде всего климата. От климата зависит частота встречаемости трех генов, условно обозначаемых символами р^а, р^ь, р^с. Комбинации генов определяют содержание в крови фермента кислой фосфатазы, которое, подобно группам крови, не меняется в течении жизни и передается по наследству.

Проведенные исследования показали, что высокая встречаемость гена р^а и соответственно низкая — гена р^ь наблюдается у народов, живущих в северных районах, независимо от их расовой принадлежности: у саамов Скандинавии, алеутов, атапасков, эскимосов Северной Америки, большинства народов Северо-Востока СССР. Низкая частота встречаемости гена р^а характерна для народов тропических районов — индейцев Южной и Центральной Америки, негров Африки, австралийских аборигенов, меланезийцев. Частота гена р^а анализировалась также внутри крупных рас. Так, у индейцев Америки, европеоидов, монголоидов Азии, как видно из приведенного здесь графика, концентрация гена р^а в крови понижается с севера на юг. В среднем на каждые двадцать градусов широты концентрация гена изменяется на 10 %.

Зависимость между частотой встечаемости гена р^а и широтой местности.

Народы: I — индейцы всей Америки, II — европеоиды, III — монголоиды Азии.

При анализе частоты встречаемости гена р^а у народов Сибири выявились интересные закономерности, позволяющие ответить на интересующие нас вопросы. Оказалось, что в крови якутов и эвенков частота встречаемости гена р^а более низкая, чем, например, в крови юкагиров, чукчей, эскимосов, живущих в таких же климатических условиях. Подобная генетическая информация свидетельствует о сравнительно недавнем появлении якутов и эвенков в суровых климатических условиях северных районов Сибири. Так данные антропологии подтверждают гипотезу о переселении якутов в бассейн Средней Лены из южных, более теплых по климату районов. Прародиной эвенков является, как уже говорилось, Прибайкалье.

Исследования крови, к сожалению, не проводилось у бурят, поэтому можно говорить лишь о южной прародине якутов и эвенков. Заметим, что и этого оказывается достаточно для подтверждения главной идеи нашего повествования — о якутском происхождении слова «байгал».

Что в имени твоем, Байкал?

Итак, рассмотрены различные объяснения названия Байкал, условия его происхождения. Мы видим, что исторические данные, подкрепленные материалами лингвистики, антропологии, этнографии и фольклористики, свидетельствуют в пользу якутского варианта. Именно в якутском языке мы должны искать исторические корни появления слова «байгал». Затем это слово было перенято бурятским народом и в течении веков употреблялось в качестве собственного имени озера-моря, т. е. родилось оно в якутском языке, буряты же, переняв, сохранили и донесли его до наших дней. Надо отметить, что в этом плане этимология данного названия и его предположительное смысловое значение ранее никем с такой степенью подробности не рассматривались.

Нам остается познакомиться с конкретными историческими условиями, в которых происходило зарождение географических названий Прибайкалья и прежде всего названия озера Байкал, в которых происходил процесс становления якутов и бурят как народов, а также близких и родственных им племен и народностей.

Великое смешение народов

Сложная этническая история бурят и якутов не всегда дает возможность однозначно ответить на интересующие нас вопросы, но все-таки позволяет определить некоторые ключевые позиции. Одной из таких позиций является вопрос об общих предках якутов и бурят, о так называемой древней тюрко-монгольской общности. В качестве такой общности выступают, несомненно, древние ку-рыканы, населявшие районы Прибайкалья в середине I тысячелетия. Процесс распада этой общности и выделения из нее разноязычных племен в исторической науке не исследован даже в первом приближении. Поэтому существование такого процесса не столько доказывается, сколько констатируется. На его возможность указывает то, что аналогичное положение сложилось в этногенезе тюрок и монголов. Раньше считалось, что тюрки произошли от хуннов, а монголы ведут историю от сяньбийцев. Однако современные монгольские историки доказывают^{159}, что предками монголоязычных народов являлись племенные группировки, входившие в состав племенных союзов хуннов и говорившие на монгольском языке. Крушение на рубеже нашей эры хуннского государства под влиянием внешних врагов и собственных неурядиц и раздоров привело к обособлению тюрко- и монголоязычных племен. В языке их существовала исходная общность, которая впоследствии стерлась под влиянием разнонаправленных тенденций, обусловленных различными историческими судьбами народов.

Тем не менее понятие общности не предполагает единства языка. В хуннских племенных объединениях уживались, по-видимому, прототюркские и протомонгольские языковые группировки. Языковым единством не отличались, возможно, и курыканы. В связи с этим важно указание Г. У. Эргиса^{160} со ссылкой на сообщения Рашид-ад-дина о том, что термин «тюрк» имел в древние времена не столько этнический или лингвистический, сколько социально-бытовой смысл.

Этнически и лингвистически неоднородная тюркомонгольская общность распадалась под влиянием процессов, совершавшихся в тот период в Центральной Азии. Эти события в конечном счете вели к значительной перестройке социально-политической карты региона, в том числе и Сибири. На основе экстенсивного кочевого скотоводства в степях бурно развивались крупные племенные объединения, для которых степи становились тесными. Происходили движения и этнические смешения внутри степного «котла», а со временем его «содержимое» как бы «выплескивалось» за его пределы, в степи и лесостепи окраинных районов, в глухую таежную зону. Возникавшие в степях Центральной Азии государственные объединения имели классовую структуру^{161}. Они оказывали существенное давление на ближайшую периферию, жившую в условиях первобытно-общинного строя. Это давление выражалось в распространении в качестве основных типов хозяйства скотоводства, оленеводства, земледелия, железоделательного производства; в установлении торговых связей; в разложении первобытно-общинных отношений. Воздействие классовых обществ на первобытные племена вызывало значительные перемещения и передвижения народов, затронувшие так или иначе всю Сибирь, в результате чего этническая картина региона оказалась весьма сложной.

Движение на север, происходившее в то время как у тюркоязычных, так и у монголоязычных племен, было характерно для всего сибирского юга. Оно вызывалось процессами, происходившими в степях, этом «народовержущем вулкане», по выражению Н. В. Гоголя. В Западной Сибири отчетливо намечаются две волны тюркизации местного населения — угров, самодийцев, кетов. Ранняя волна распространялась с юга по Оби и Томи и далее на восток, к Чулыму. Поздняя, наиболее интенсивная, волна тюркизации приходится на XII–XVI вв. Она шла со стороны енисейских кыргызов. Отдельные группы тюрок расселялись по сибирским рекам, и постепенно происходила тюркизация левобережной части бассейна Оби и Иртыша. Здесь волна шла также с юга, но уже со стороны тюркоязычных кыпчакских племен. Они теснили угров к северу, частично ассимилируя их. Последний процесс привел к образованию самостоятельных народностей — тобольских и барабинских татар, язык которых относится к кыпчакской группе тюркских языков^{162}.

Аналогичные процессы происходили в прибайкальских и забайкальских степях и лесостепях. Они затрагивали и племена, населявшие дремучую сибирскую тайгу. Однако история этих событий еще во многом не ясна. Применительно к главному нашему вопросу следует рассмотреть, вслед за Г. У. Эргисом^{163}, какие племена, населявшие районы Прибайкалья и Ближнего Забайкалья в XII–XIII вв., можно было бы рассматривать в качестве предков, сформировавших ядро якутской народности. При этом исходным пунктом будем считать тот факт, что якуты называют себя урянгхай или саха. С такой позиции проанализируем данные средневековой истории.

Рашид-ад-дин^{164}, подробно рассматривает племена, так или иначе вовлеченные в события, связанные с начальными этапами формирования Монгольской империи. Он пишет о собственно тюркских и собственно монгольских племенах, а также «о тюркских племенах, которых в данное время называют монголами, но в древности у каждого из них было особое имя и прозвание». Он отмечает, что многие народы «для своего величия и достоинства» считают полезным называть себя монголами. В составе монголов называет джалаиров, татар, ойратов, меркитов. Однако в отношении последних его позиция не всегда последовательна: в другом месте он подчеркивает, что меркиты «не монголы и не уйгуры». Меркиты, по Рашид-ад-дину, делятся на четыре ветви: уйкур, мудан, тудаклин и джиюн. Рашид-ад-дин указывает, что по Ангаре живут найманы, в Баргуджин-Токуме — несколько племен: баргуты, кори, туласы и ту маты.

Здесь же обитало множество лесных племен. И среди этого «множества» Рашид-ад-дин особо отмечает урянкатов, описывая их быт и нравы гораздо подробнее, чем других племен. Лесные урянкаты, в отличие от «нелесных» урянкатов, жили в стране, где много гор и лесов, их юрты всегда были в лесу, они носили одежду из кожи животных. Они не держали быков и баранов, но разводили горных быков и горных баранов, а также приручали джейранов, доили у них молоко. У лесных урянкатов большим несчастьем считалось пасти баранов. Когда отец или мать ругали за что-нибудь дочь, то грозили ей тем, что отдадут ее человеку, у которого она будет ходить за баранами. Жилища свои — навесы и лачуги — лесные урянкаты делали из коры березы и других деревьев. В пищу употребляли березовый сок, заменявший им воду. Жизнь свою они считали вполне счастливой.

О судьбе лесных урянкатов Рашид-ад-дин пишет следующее: «…в августейшую эпоху Чингисхана и его великого рода те пределы стали юртом других монгольских племен и они [урянкаты] смешались с другими монголами».

Рашид-ад-дин также упоминает об урянкатах: «Это лесное племя [находится] в пределах Баргуджин-Токума, там, где обитают племена: кори, баргут и тумат; они близки друг к другу. Их племена и [племенные] ветви, как то было упомянуто в предшествующем разделе, не есть коренные монголы». В Баргуджин-Токуме бывают чрезмерные холода, там падает много молний. В связи с этим у урянкатов есть такой обычай: при грозе и молниях они ругают и небо, и тучи, и сами молнии, крича на них. Животных, убитых молнией, не едят. — В этом обычае они отличаются от здесь же живущих монголов: последние страшатся молнии и в страхе сидят в кибитках.

Исторически сложной оказалась судьба не только урянкатов, но и меркитов, найманов, туматов, хори, ойратов. Рассмотрим кратко основные ее моменты, так как знание истории народов, некогда населявших районы, прилегающие к Байкалу и близкие к нему, может помочь нам определить возможность проникновения, заимствования отдельных слов и слоев лексики из одних языков в другие. У монголов еще со времен Есугай-батора, отца Чингисхана, сложились резко враждебные отношения с меркитами (удуитами), населявшими районы среднего и нижнего течения Селенги и страну Баргуджин-Токум, под которой понимались территории, непосредственно прилегающие с востока к Байкалу, и бассейн Баргузина. По соседству с ними в бассейне Уды, правого притока Селенги, жили хори-туматы, по Баргузину — баргуты, а по берегам Северного Байкала, по-видимому, эвенки.

«Сокровенное сказание» ярко освещает основные этапы взаимоотношений монголов с меркитами.

Есугай-батор некогда отбил девушку у проезжавшего мимо его кочевий меркита, который вез се себе в жены. Эта девушка — Оэлун — и стала матерью будущего покорителя мира.

Когда Чингисхан еще только собирал в степях единомышленников, меркиты напали на его улус и учинили разбой. Они искали молодого хана, чтобы покончить с ним. Но тому удалось бежать на высокий и покрытый лесом Бурхан-Халдун^{165}, где он отсиживался несколько дней. Оэлун и молодая жена Чингисхана Борте спасались бегством от преследующих меркитов на повозке, запряженной быком. И вдруг у повозки сломалась ось. Налетевшие меркиты увезли с собой Борте. Опомнившийся от страха Чингисхан собрал своих разбежавшихся воинов, пригласил с войском соседей — кераитского Ван-хана и Чжамуху с его верной дружиной. Объединенное войско спешно переправилось на связанных плотах через Хилхо (Хилок) и дружно ударило по меркитскому улусу. Но вождь меркитов Тохтоа был предупрежден рыболовами и охотниками и бежал вниз по Селенге, в сторону Баргучжинскую, бросив свой улус.

Враждебное отношение меркитов к монголам предопределило ряд военных кампаний, предпринятых Чингисханом, чтобы разбить и уничтожить своих врагов. Осенью 1204 г. Чингисхан в сражении разбил войско меркитов. Побежденные, но еще окончательно не сломленные меркиты во главе с предводителем Тохтоя бежали на запад. Часть меркитов осталась и засела в крепости. Чингисхан поручил одному из своих темников осаждать крепость, а сам во главе войска стал преследовать убегавших. Зима застала Чингисхана на южных склонах Алтая. Весной 1205 г. он перешел через Алтай и в верховьях Эрдыша (Иртыша) нагнал меркитов. За это время они успели объединиться с найманами. В первом же сражении был убит Тохтоа, войско меркитов и найманов бежало. Меркиты направились к тюркоязычным кыпчакам, найманы — к тюркоязычным сартаулам. Чингисхан с войском возвратился в родные степи.

Однако и после этого воинственные меркиты не дают монголам покоя. И только в результате похода Субэдэя меркиты были окончательно побеждены.

Относительно этнической принадлежности меркитов существует устойчивое мнение, что они были монголоязычны, хотя Рашид-ад-дин, как отмечалось, то относит их к монголам, то говорит, что они «не монголы и не уйгуры». Л. Н. Гумилев^{166}, а также некоторые другие исследователи высказывают точку зрения о принадлежности меркитов к самодийским племенам, но она очень слабо обоснована.

Родовые группировки меркитов оказались включенными в состав многих народов — монголов, тувинцев, киргизов, бурят. Интересные сведения о меркитах, входящих в состав киргизов, сообщает Г. Н. Потанин^{167}. Оказывается, меркиты, будучи частью некогда большого народа, сохранили свои предания, отличные от преданий киргизов, имеют свою генеалогию, не совпадающую с киргизской. Все это говорит о монголоязычности меркитов.

С меркитами связали свою судьбу найманы. Это крупное племя в начале XIII в. занимало земли так называемого Восьмиречья — бассейны восьми левых притоков Ангары до ее слияния с Енисеем. Существует мнение о тюркоязычности найманов. Полагают, что название «найманы» является монголо-бурятской копией тюркского «сегиз-огузы» («восемь огузов»). Отдельные родовые группировки найманов сейчас входят в состав казахов, киргизов, алтайцев, бурят.

Когда объединенное войско меркитов и найманов потерпело окончательное поражение от Субэдэя, меркитские кочевья по Селенге и в Бургуджин-Токуме и най-манские по левобережью Ангары оказались беззащитными. Именно в это время, в 1206 г., сразу же после похода Субэдэя против меркитов и найманов, в лесные края был послан с войском Джучи. Обычно считается, что целью его похода являлось замирение лесных племен. Однако в свете того, что земли меркитов и найманов оказались «бесхозными», нельзя, по-видимому, сводить только к этому намерения Джучи. Цели похода были намного шире — нужно было распорядиться кочевьями и землями меркитов и найманов. И право владеть этими землями, надо думать, получили те племена, которые покорились монголам. Из лесных племен первыми сделали это ойраты, а затем уже бурийаты (буряты), баргуты, убсусы, хабсаги, ту басы, а также другие лесные народы — шибер, баид, кэсдэм, тухас, тэлэнг, тегюлэс, тан-бичигэт^{168}. Джучи дошел с войском до земель ту мен-киргизов, предводители которых, выражая покорность, принесли ему подарки в виде белых кречетов, белых коней и черных соболей. Взяв с собой предводителей лесных, а также предводителей киргизских, туматских и мингатских народов, Джучи сопроводил их вместе с подарками к Чингисхану. Прибывшие раньше других к монгольскому двору ойратские предводители получили наибольшие почести — сыновьям ойратского предводителя Худуха-беки были отданы в жены дочери Чингисхана и Джучи.

Земли лесных народов были пожалованы Джучи. Именно здесь получил начало «улус Джучиев», позднее разросшийся за счет присоединения территорий Средней Азии и Казахстана.

Не все перечисленные племена могут быть идентифицированы с современными народами. Некоторые названы по местности, где они кочевали (например, убсусы — по озеру Убса, вокруг которого располагались их кочевья). Но для целого ряда племен идентификация не вызывает каких-либо сомнений: ойраты, буряты, баргуты, тубасы (тувинцы), туматы, киргизы.

Однако не все лесные племена приняли вассальную зависимость от монголов. Примером этому служит история взаимоотношений монголов с туматами.

В союз с ту матами входили хори, история которых достаточно подробно проанализирована в последнее время Ц. Б. Цыдендамбаевым^{169}. Союз хори с туматами не был равноправным. Об этом свидетельствует то, что двойные этнонимы у монголоязычных народов формировались так, что на втором месте, обычно располагали название ведущего рода, а на первом — ведомого. По мнению Ц. Б. Цыдендамбаева, это был союз ту матов-тюрков, занимавших в союзе ведущее положение, и хоринцев протомонгольского происхождения.

Хори-туматы оказывали сопротивление монголам и после похода Джучи в лесные края. На их усмирение был отправлен с войском Борохул. Об этом «Сокровенное сказание» рассказывает следующее:

«…Борохул же был послан против Хори-Туматского племени. Хори-Туматами правила по смерти своего мужа Дайдухул-Сохора, Ботогой-Толстая. Достигнув их пределов, Борохул-нойон, с тремя людьми, пошел вперед своего войска. Когда он поздно вечером пробирался по невообразимо трудной лесной тропинке, Туматские дозорные в тылу у него устроили засаду, захватили его и убили. Узнав о убийстве Борохула, Чингисхан очень разгневался и стал сам собираться в поход на ту матов. Насилу его отговорили Боорчу с Мухалием. Тогда он послал Дербетского Дорбо-Докшина и наказал ему: «В строгости держи войско и попробуй, молясь Вечному Небу, покорить Туматское племя». Дорбо отрядил часть войска к той самой охранявшейся Туматским караулом тропе, по которой хотел пройти перед тем отряд Борохула, и, обманув неприятеля этим ложным движением, сам направил войско по тропе, проложенной дикими буйволами. Когда же лучшие из ратников стали колебаться, он приказал отборным ратникам нести наготове по десяти прутьев для понукания отстающих. Вооружив ратников топорами, тесаками, пилами и долотами и всяким потребным инструментом, он приказал прорубить просеку по следу буйволов, пилить и рубить деревья. И вот, поднявшись на гору, он внезапным ударом обрушился на пировавших беспечно Туматов и полонил их.

Тут же, у Ботохой-Толстой, в плену у Туматов находились и Хорчи-нойон с Худуха-беки. Пленение же Хорчи произошло при следующих обстоятельствах. Чингисхан разрешил ему взять в жены тридцать самых красивых туматских девушек. Он и поехал за туматскими девушками. Тогда покорившиеся было перед тем ту маты восстали и захватили Хорчи-нойона в плен. Узнав о пленении Хорчи, Чингисхан послал к Туматам Худуху, как хорошего знатока лесных народов. Но и Худуха- беки был также схвачен. Замирив окончательно Туматский народ, Дорбо отдал сотню туматов семейству Боро-хула в возмещение за смерть его. Хорчи набрал себе тридцать девиц, а Ботохой-Толстую он отдал Худуха-беки…»

Из этого описания явствует, что сопротивление хори-туматов монголы подавляли с помощью вновь приобретенных вассалов, в частности ойратов. Политика монголов привела, в конечном счете, к расколу хори-туматского племенного союза.

Туматы, как и урянкаты, были вытеснены из родных кочевий. В последующие века они оказались на территории современной Тувы, в соседстве с сойотами (урянхайцами). Будучи племенем крупным и воинственным, они здесь дважды поднимались на борьбу против монголов-завоевателей, но оба раза неудачно. В результате были почти поголовно истреблены. От племени туматов в Туве осталось лишь название одного горного хребта — Тумат-тайга^{170}.

Рашид-ад-дин сообщает, что часть туматов покорил и подчинил себе Чингисхан, другая же часть их ушла на север. Вот эта другая часть туматов связала свою судьбу с якутским народом. Однако исторических сведений о судьбе туматов, ушедших в северные края, по существу, нет. За их отсутствием пусть говорят легенды и предания. Однако в якутских преданиях сведения о ту матах, особенно о времени их появления в северных краях, скудны и противоречивы. Но все-таки дадим слово якутским преданиям^{171}.

Из легенд Мархинского улуса:

«Предками вилюйских якутов считаются четыре брата: Быркынгаа-Боотур, Кулугур, Нуоралльыма-Бэлгэтэ и Тойук-Булгудах. Их мать родом была из племени ту мат».

Из легенд Сунтарского улуса:

«Здесь, на Вилюе, раньше жил иноплеменный народ по имени тумат. Среди них была сильная и мужественная девушка, которая наряду с. мужчинами участвовала и в перестрелках из луков. Звали ее Джаардаах. Однажды она узнала, что свои же люди хотят ее убить. Поэтому, сев на плот, она бежала вниз по реке Вилюю. Доплыв до Лены, она пошла по берегу вверх. Вскорости она набрела на место, где жил отец Тыгына. Так как она была очень красива, отец Тыгына оставил ее у себя побочной женой. Тыгын был сын от прежней главной жены. От Джаардаах родилось четыре сына: Быркынгаа-Боотур, Тойук-Булгудах, Босхонг-Бэлгэтии и Ала-Кырсын».

«В древности, как рассказывают, жило одно племя по имени тумат. Пришли тунгусы и всех их перебили. Только одна девушка по имени Джаардаах спаслась бегством… От нее родились четыре сына: Быркынгаа-Боо-тур, Тойук-Булгудах, Ырыа-Боотур, Босхонг-Бэлгээти».

Из легенд Хочинского улуса:

«На Нюрбе имелись 10 урас тунгусов, известных под именем нюрбачан. Из тальниковой коры они вязали сети и питались рыбой.

Однажды пришли люди из племени тумат в составе 20 урас и истребили всех нюрбачан. Уцелела только одна девушка. Она, захватив с собой одну сеть из тальниковой коры длиной в четыре-пять саженей, села на берестяную ветку и поплыла вниз по Вилюю. Один из ту-матов погнался было за ней, но его окликнули свои, говоря:

«Одна дева для нас не опасна, зачем зря гонишься?».

Дева эта кормилась ловлею рыбы, которую ела в сыром виде, так как не имела огня. Доплыла до Лены… Приплыла она к Муиньану, отцу Тыгына… Муиньан сделал ее женой-коровницей и поселил отдельно. Родились от нее три сына и одна дочь. Старшего звали Тойук-Булгудах, среднего… Босхонг-Бэлгэтин, младшего — Сююрюк-Быркынгаа» (позднее братья в виде мести за уничтожение нюрбачан истребили туматцев, живших «между озером и рекой [Вилюем] на пригорке с сосновым бором»; из врагов спасся только один, которому братья сообщили, что они — потомки той девицы из нюрбачан, которая некогда спаслась бегством на берестянке).

Из приведенных отрывков из легенд видно, что потомки туматов так или иначе (хотя бы по материнской линии) выступали в роли родоначальников некоторых якутских родов. Во всех легендах племя туматов обязательно гибнет.

Подобные сведения из якутских преданий легли в основу интересного исторического романа якутского писателя Далана «Глухой Вилюй», в котором показана судьба племени туматов, погибающего в горниле межплеменных междоусобиц и кровной вражды.

Так что судьба туматов, некогда ушедших в северные края, была не менее трагичной, чем судьба туматов, оказавшихся в горах Алтае-Саянского нагорья.

Однако вернемся к хори-туматскому союзу, к его второй составной части — к исторической судьбе хори, хоринцев.

Раскол хори-туматского союза привел к тому, что хоринцы, входившие в союз, получили для своих кочевий земли найманов, т. е. районы Приангарья. Об этом есть сведения в китайской летописи «Мэн-гу-ю-муцзи». Племя хори получило относительную самостоятельность, найманские земли оно осваивало совместно с монголами. То, что монголы не разделили племя хоринцев на части, как они обычно поступали, способствовало сохранению последних как единого племени, хотя его состав постоянно обновлялся за счет включения иноплеменных этнических группировок.

Зависимость хоринцев от ойратов сохранялась. Вместе с тем они подчиняли и ассимилировали тюркские родовые группировки, поэтому их этнический состав менялся. Среди хори-бурят существует исконно хоринская группа, в которую входят коренные галзутский, шарайтский и гутчитский роды и образовавшиеся из разных группировок хуасаевский и кубдутский роды. Среди них есть и поздняя хоринская группа, состоящая из харгана-евского, худайского и хальбинского, а также присоединившихся к ним бодонгутского, батанаевского и цаганского родов.

Таким образом, племя хори было не по своей воле втянуто в сферу экспансионистских устремлений монгольских феодалов. Хори не могли подобно туматам подняться на борьбу с монголами, поскольку были родственны последним и их состав постоянно пополнялся исконно монгольскими группировками. Поэтому движение хоринских родов к западу следует рассматривать как последствие политики монгольских феодалов. Меркитские и найманские кочевья занимались и осваивались бурятскими родами под внешним давлением. Это была не простая экспансия бурят, как это рассматривает М. Н. Мельхеев, а вынужденная миграция под давлением монголов. Возможно, перед бурятами стояла дилемма: либо подчиниться монгольским феодалам, либо разделить судьбу урянкатов и туматов.

Хори-бурятские роды испытывали постоянное давление со стороны монгольских феодалов, стремившихся превратить их в своих данников. Это приводило к сопротивлению со стороны хори. Видимо, не все их группировки участвовали в движении на меркитские и найманские земли. В результате осколки хоринских родов оказались среди многих народов — монголов, тувинцев, якутов, баргутов, словом, были разбросаны «по просторам Азии»^{172}.

История не сохранила сведений о том периоде, когда хори находились в вассальной зависимости у ойратов. Известно, что позднее они перешли в подчинение к бар-гутам в качестве приданого ханской дочери, отданной замуж за сына баргутского хана. Еще позднее (об этом говорят лишь скупые и порою косвенные исторические сообщения) племя хори захватил восточно-монгольский Алтан-хан, время царствования которого было довольно продолжительным — с 1532 по 1582 г. Вероятно, в это время хори кочевали в Барге (Внутренняя Монголия — автономный район КНР).

В 90-х годах XVI в. хори были вассалами уже солонгутского князя Бубэя и кочевали по-прежнему в Барге. Они предприняли попытку бежать оттуда, но через несколько лет их основная часть была насильно возвращена. Вскоре хори вновь бежали в Восточное Забайкалье и присоединились здесь к своим сородичам.

Постоянные преследования со стороны монголов и нападения на них улятов-хамниганов вынудили хоринцев в начале XVII в. передвинуться через Кудару на остров Ольхон и на берега Северного Байкала, откуда они вернулись в Забайкалье лишь через 40 лет.

Такова историческая судьба основного ядра племени хори-бурят. Кроме ядра были и многочисленные осколки. Один из осколков племени хоринцев вошел в состав якутского народа. Перипетии его судьбы прослеживаются опять же по якутским преданиям^{173}.

Из легенд Кангаласского улуса об эпохе Тыгына — повелителя якутов:

«Был человек по имени Хоро-Огонньоро; у него была красавица жена. Тыгын, желая овладеть ею, приказал истребить всю семью этого старика… Истребили всю семью…, но бесследно исчез один из мужчин… Бэрт-Хара со свадебным поездом направился домой. Когда доехали до северной Ытык-Хая, вдруг раздался свист летящей стрелы. Она вонзилась в середину его печени. Через два дня Бэрт-Хара умер от полученной раны».

«В древности хоринцы обладали несметным богатством, имели множество скота. Однажды случилось большое наводнение, которое унесло много хоринцев и их скота… Хоринцев ругают, говоря, что их предки когда-то поклонялись ворону. Во время наводнения предки хоринцев будто бы сидели без огня. В это время прилетел ворон, держа во рту огниво с мешочком для трута, и спустил это хоринцам. Поэтому, говорят, ворон стал божеством хоринцев.

Затем в нашем районе многие говорят, что хоринцы происходят от 44 шаманов».

«Рассказывают, что якутов нашего Хоринского наслега в древности было много. Разбрелись будто бы от потопа, некоторые тогда выехали в горы.

Хоринцы своими предками считают 44 шамана и 44 кузнеца».

«Тыгын был у якутов вроде царя. Он, по рассказам, уничтожил все потомство Хоро-Огонньоро и его самого. Старик, умирая, будто бы сказал: «Пусть в грядущем размножившиеся потомки хоринцев будут причиной вашей гибели!»

Затем еще рассказывают, что предок хоринцев убил Бэрт-Хара стрелой из засады на склоне Ытык-Хая».

«В древности Тыгын, собираясь идти войной на Бэрт-Хара, истребил предков современных хоринцев, чтобы окровавить свое оружие. От этого избиения спаслась только одна беременная женщина и родила ребенка в тайге, когда уже наступили холода. Она лежала на морозе чуть живая. В это время откуда-то с запада прилетел неожиданно черный ворон, держа во рту огниво с мешочком для трута, и уронил свою ношу как раз над женщиной. Благодаря этому та женщина спаслась от неминуемой смерти. Из ее ребенка впоследствии вышел смелый и храбрый воин.

Ввиду такой важной заслуги ворон стал божеством всех хоринских родов. Наши же малтинцы своим божеством считали орла.

Когда знаменитый Бэрт-Хара шел на угощение, устроенное Тыгыном, этот хоринец подстерег его и выстрелил из лука. Умирая, Бэрт-Хара будто бы сказал: «Я умираю от руки хоринца».

«Рассказывают, что во времена Тыгына жил человек по имени Хоро-Тойон, имевший пять сыновей и красавицу дочку. Тыгын хотел женить на этой деве своего сына, но те не соглашались. Когда эта дева плясала в местности Ойуу-Хатынг, побрякивание ее металлического наряда было слышно у озера Сайсары. Сыновья этого старика, не желая выдать сыну Тыгына свою сестру и боясь его войска, бежали в разные стороны, кто на Вилюй, кто на Олекму. У себя на родине остался только младший из братьев, который и стал предком современных хоринцев». (Г. В. Ксенофонтов делает примечание, что события совершаются в смежных Хоринском и Багарацком наслегах Западно-Кангаласского улуса около г. Якутска.)

Из легенд Борогонского улуса:

«Во времена Тыгына на восточном берегу озера Мюрю жил предок Хоринского наслега Тарбыах-Баай, очень богатый человек». (Далее рассказывается о том, что Тыгын послал войско для грабежа, но наказал, чтобы поселение Тарбыах-Баая не трогали, так как он его друг. Тем не менее поселение было разгромлено, люди перебиты, скот угнан, остался в живых только один табунщик.)

«По рассказам стариков, нашим предком (хоринцев. — Примечание Г. В. Ксенофонтова) был Тарбыах-Баай. Он был необыкновенно богат и жил со всеми в мире. Унего было три сына, из которых одного звали Ньылба, другого Ытырба, а имя третьего неизвестно.

Однажды самый младший сын, подросток 15 лет, обратился к отцу: «Отец, дай мне боевые доспехи, я чую, что идет к нам жестокий враг!»

Старик на это возразил: «Мы со всеми живем в мире, кто может на нас ополчиться?»

В ту же ночь внезапно напали воины Тыгына, самого Тарбыах-Баая убили, семью перебили, за исключением младшего сына и одной невестки-шаманки, которая, превратившись в рыжую безрогую и бесхвостую корову, бежала от побоища. Сын Тыгына Бёчёкё-Бёгё погнался было за коровой, но сам был убит стрелой младшего сына Тарбыах-Баая. После этого побоища хоринцы рассеялись по разным местам: одни ушли в Кангаласский улус, другие — на Вилюй».

Из легенд о народе «хоро, у якутов Крайнего Севера:

«У нас иногда говорят — «хоринский язык». В старину, по рассказам, был особый народ. Жил он при устье нашей реки (рассказчик разумеет р. Яну. — Примечание Г. В. Ксенофонтова), говорил на особом языке. Было их великое множество: когда белая чайка перелетала через из становища, то она становилась будто бы желтой от их дыма. Пришла бабушка-оспа и всех их уничтожила. У нас есть местность под названием «Пепелище хоринцев».

«В древности в районе реки Индигирки проживал народ хоро. Говорят, их было такое множество, что невозможно было и сосчитать их. Язык у хоро был особенный, никто из посторонних не мог понимать их. Этот многочисленный народ какими-то судьбами целиком вымер. Они будто бы проживали много раньше чукчей».

«Рассказывают, что в далекую старину жило племя хоро. Их было бесчисленное множество. Другие племена язык хоринцев не могли понимать».

«Давно в незапамятной древности жил народ хоро. По рассказам, хоринцы бежали откуда-то и прибыли в наш край вместе с чукчами. Этот народ проживал в районе устья реки Яны. Местность Мыраас считается, по преданиям, их местожительством. Они все были люди рослые, видные собой и отличались хорошими нравами. Если над их местожительством пролетала белая чайка, то грудь ее от густого дыма принимала желтую окраску. Их язык был похож на гусиное гоготание.

Они имели своего хосуна, который отличался крепким телосложением, упрямым нравом и глубоким умом».

«В древности в Устьянском крае, как рассказывают, проживали люди, которые были известны под именем хоринцев. Они были многочисленны. Говорят также, что они отличались хвастливостью».

«В стране Хоро, где зимуют птицы, есть, говорят, старуха, которая с железной острогой охотится на птиц. Она будто бы захватывает своей острогой гуся, которого облюбует. «Дэгиэ» — железный стержень с крючком — служит у нас для захватывания рыбы. Эта старуха, рассказывают, имеет каменную шапку. Она живет там, где небо и земля сошлись вместе».

Из легенд Нюрбинского улуса:

«В нашем наслеге шесть родов, а именно: Хандайр, Быгына, Оматтоон, Кокуора, Асхар и Сортогор.

Предками якутов Хоринского наслега, по рассказам, являются два знаменитых шамана, отец и сын, которые переселились сюда из Якутского края. Отца-шамана звали Тлистээх-Кытаанах, а сына Етегер-Тулаасын. Была еще дочь, тоже шаманка, Екюр-Удаган».

Сквозь пелену якутских легенд смутно очерчивается судьба хоринцев, попавших в чужие края и ведших смертельную борьбу за выживание. И эта судьба, как и у туматов, оказалась незавидной. Хоринцы в северных краях были, видимо, частично ассимилированы более сильными якутскими родами, а то и просто истреблены.

О том, что хоринцы некогда населяли территорию современной Якутии и вошли в состав якутского народа, свидетельствуют многочисленные топонимы с топоформантом хоро. Об этом пишет якутский исследователь топонимии Багдарыын Сюлбэ^{174}, рассмотревший вслед за Н. К. Антоновым монголизмы в якутском языке. Он дает перечень монгольских родов, населявших некогда край, — хоро, туматы, боотулуу, нохой, чириктэй, баргыдай, сортул (сартыал), хатыгин и др. О местах их расселения рассказывают топонимы, и среди них очень много, буквально сотни, топонимов с основой хоро. Приведем некоторые топонимы: Хоро, Хоро Уолун Сирэ — сенокосное угодье хоринца, Хоро Куθлэ — озеро Хоро, Хоро Балагана — юрта Хоро, Хоро Колγйэтэ — озерко Хоро, Хоро γрэгэ — речка Хоро, Хоро Кθрдγгэнэ — озерцо Хоро, Илин Хоро — восточный Хоро, Хангалас Хорото — Хоро Кангаласа, Хоро Тангара — божество Хоро, Чиллэ Хорото — Хоро речки Чилла, Хоро Кыыhа — девица Хоро, Хоро Кырдайа — речка Хоро, Хоро Алааhа — алас Хоро, Хоро Ойооhо — островок Хоро, Хоро Уолун Хайата — горка хоринца, Хоро Сыырдаага — сырдах Хоро, Хоро Маара — поросшее кустарником место хоринца, Хоро Кыыhын Кθлγйэтэ — озерко девицы Хоро, Хоро Уолун (Этого — заброшенное жилье хоринца, Хоролор Сэйылыктара — летники хоринцев. Эти топонимы рассеяны по всей территории Якутии.

Якутские предания рассказывают также о том, что род хоро имел предводителя Улуу Хоро — Великого Хоро. Они сообщают, что Улуу Хоро был очень богат, что он прибыл с большим количеством людей и скота с востока и что он имел знаменитого быстроногого быка.

Хоринцы были довольно широко расселены в крае. Они дошли до реки Яны, где стали известны как род айбин — от имени Айба, которое носил глава янских хоринцев (коринцев). Русские в XVII в. выделили здесь целую Хоринскую (Коринскую) волость. В начале XX в., как сообщает Багдарыын Сюлбэ, наслеги хоро были отмечены в Борогонском, Верхне-Вилюйском, За-падно-Кангаласском, Сунтарском улусах, деревня Хоро — в Олекминской инородческой управе, роды хоро — в Борогонском, Верхне-Вилюйском, Западно-Кангаласском, Мегинском, Намеком, Средне-Вилюйском улусах.

Следует сказать несколько слов о судьбе еще одного народа, некогда населявшего Баргуджин-Токум, — баргутов. Баргуты, в отличие от других племен, во времена монгольской экспансии оказались в привилегированном положении. Этому способствовали узы родства, сложившиеся издавна между баргутами и племенами, из которого происходил Чингисхан. Известно, что дед Чингисхана, Бартан-багатур, был женат на Сунигал-фуджин из племени баргутов. Среди великих эмиров Чингисхана числился Джэдай-нойон, мать которого была баргуткой. После смерти отца Джэдай-нойон воспитывался у своих баргутских родичей, дважды спасавших его, кстати говоря, от верной смерти. Эмир участвовал в военных походах монгольских войск, а потомки его позднее занимали важные государственные посты в Иране^{175}.

Узы родства вовлекли, видимо, баргутов в тесный союз с монголами. Баргуты никогда не воевали с Чингисханом, никогда не выказывали враждебности к монголам. Поэтому их племя не делилось на части, их не отдавали в рабство, не ставили в зависимость от других племен. Баргуты «следовали путями побратимства», пишет Рашид-ад-дин. Со временем их кочевья оказались в степях Внутренней Монголии.

Баргуты находились в тесных связях с племенами, которые позднее вошли в состав бурятского народа. Об этом рассказывают предания бурят о легендарном богатыре далекого прошлого Баргу-баторе, предания о происхождении отдельных бурятских родов. Некоторые из преданий передавались от бурят русским. И в них сохранились утверждения о тесном родстве бурят с баргутами. Послушаем одно из русских преданий — «О родословной баргузинских бурят»^{176}.

…Наши баргузинские буряты с нами в большой дружбе живут. Мы разговариваем по-бурятски, они с нами — по-русски. Наши предки хорошо знали, откуда буряты произошли. Давно это было. Все баргузинцы так рассказывают про ту старину. Вот слушай.

Испокон веков наши прадеды и деды еще рассказывали, что здешние места были заселены задолго до прихода русских, когда и березки тут не росли, бурятами. Все наши буряты родом с Лены, и сейчас там их родня живет. Бурят Бухэ Сованов; что сразу за Иной живет, и по сей день рассказывает: шестнадцатое поколение бурят народилось от тех предков, которые первыми в Баргузин пришли. Род Собиновых теперь сотни поколений имеет. Все буряты, которые недалеко от Кара-лика живут, в Ясах, произошли от рода баргутов. Предки их сначала на Ангаре жили, потом на Лену перешли, а с Лены на Верхнюю Ангару попали, потом на Витим пришли, с Витима на Баргузин прикочевали. Так оно раньше и было, старики напраслину не рассказывали.

Помню, как тут мой другой хороший сосед, Бадма Дылгыров, про свою родню говаривал, так он до десятого поколения своих стариков почти всех на уме держал. Теперь таких рассказчиков мало осталось. Те, кто поученее да грамоту получили, те про бурятское потомство, наверно, в книгах читают. А мы, старики, все на память свою стариковскую надеемся…

Буряты нередко брали в жены женщин-баргуток. Об этом рассказывают родословные предания хогоевского и онгоевского родов племени булагатов (в записях и издании С. П. Балдаева): «Дочь Тоглока родила сына, назвали мальчика Обогоном. Он был женат на девушке-баргутке. Она ролила ему трех сыновей: Хогоя, Онгоя и Онхотоя. Жили они в долине реки Куды (Худайн гол) и приносили жертву хозяевам гор Ухэр Манхай и Удэгэ Бэлеэн». «Жена Онгоя Мудай была родом из Барги. Она была большой шаманкой, имела все регалии шаманского достоинства. Ее возили не только по соседним улусам и родам, но даже в Кудинскую долину. Она похоронена на горе Улангин Ундэр…»

Осколки племени баргутов есть среди других народов. Так, баргуты явились предками одного из трех главных объединений современных тянь-шаньских киргизов — ичкиликов. Среди бухарских узбеков существовал род боргут (бургут, баргут)^{177}. В списке монгольских родов, некогда населявших Якутию, Багдарыын Сюлбэ отметил род баргыдай.

О близком родстве баргутов с монголами говорит следующий факт их современной истории. Часть баргутов Внутренней Монголии (род шинэ-барга) в середине 40-х годов откочевала на территорию МНР. Поселившись в Восточном аймаке, баргуты здесь полностью слились с халха-монголами. Они не отделяют себя от монголов, к которым они близки по культуре^{178}.

С баргутами связаны топонимы края, приуроченные к Баргузинской долине, — река Баргузин, ее протока Баргуткан (эвенкийское название), поселки Баргузин и Усть-Баргузин, горный хребет Баргузинский, урочище Баргутские Ямы.

Рассматривая историю племен, населяющих в древности Прибайкалье и Забайкалье, Ц. Б. Цыдендамбаев высказал интересное мнение о том, что байырку и бар-гуты — это один и тот же народ^{179}, но первое название принадлежит тюркам, а второе — монголам. Отмечая, что в древности тюрки имели обыкновение называть инородные племена своими, тюркскими названиями, представлявшими собой простой перевод самоназваний этих племен, исследователь обращает внимание на то любопытное обстоятельство, что слово «байырку» по своему смысловому значению — «примитивный, стародавний» — на тюркском языке вполне сходно с монгольским словом «барга» — «грубый, примитивный, стародавний, патриархальный». Кроме того, он указывает, что тюрки называли баргутов байыркы, не приводя, правда, доказательств этому утверждению.

Если версия Ц. Б. Цыдендамбаева об идентичности байырку и баргутов верна, то из этого вытекает весьма важное для нашего вопроса следствие, а именно: название байырку не могло выступать прототипом названия Байгал, поскольку народность байырку монголы называли иначе — баргуты. Отсюда следует вывод о неправомерности рассмотренного древнетюркского варианта.

«Великое смешение народов», как говорил В. Г. Короленко, затронуло весь сибирский юг. Здесь нет народа, который бы не прошел через горнило этого «смешения». Племена и роды делились, распадались совсем по иным границам, нежели границы родов и племен или языковых сопряжений. Т. М. Михайлов, вслед за Б. Я. Владимирцевым, считает такую раздробленность родов и племен следствием вовлечения лесных народов Баргуджин-Токума в новую, «тысячную» организацию монголов. От этой организации, по его мнению, у бурят осталась система десятичных подразделений — «двадцатки», «сотни», «тысячи», — сохранявшаяся в общественной жизни вплоть до XX в.^{180}

Вместе с тем можно утверждать, что раскол родов и племен шел по классовым границам. И это вполне понятно, ибо в степях Центральной Азии родился новый общественный строй — феодализм. Он возник еще во времена хуннов, которые, продвинувшись в Европу, как отмечал Ф. Энгельс, принесли новую общественную формацию, способствовав падению рабовладельческой Римской империи. Феодализм получил дальнейшее развитие в период создания Монгольской империи. Он оказывал жесточайшее давление на окружающую периферию, жившую в условиях патриархально-родового строя. Естественно, старое сопротивлялось новому, что видно на примере покорения монголами лесных племен Сибири. Когда Джучи оказался в краях, населенных лесными племенами, он потребовал вассальной зависимости прежде всего у родоначальников и племенных вождей. Те, как и следовало ожидать, пришли к согласию. И преподнесли монгольским феодалам дань — «подарки». Но не всегда эту зависимость принимали сами племена. Предводители туматов, например, тоже ездил. i к монгольскому двору с изъявлениями покорности, однако племя боролось с монголами до конца, пока не было полностью уничтожено.

Вассальная зависимость от монголов была неприемлемой для живущих в родах и общинах скотоводов и охотников. Они и поднимались, видимо, с родовых кочевий, объединялись с аналогичными группами других племен и в поисках лучшей жизни уходили в иные края. В результате этническая картина Южной Сибири оказалась исключительно пестрой. Вот поэтому среди бурят есть родовые группы урянхатов, некоторые бурятские роды несут отчетливые признаки тюркского (якутского) происхождения^{181}, а среди якутов существуют родовые группы хоро (хоролоры, хоринцы).

В союзы и объединения зачастую вступали разноязычные племена. Языковой признак в то время не имел существенного значения, поскольку тюркские и монгольские языки были близкими в силу недавнего отделения от тюрко-монгольской общности.

Все это объясняет этническую неоднородность не только бурят, но и якутов.

Ураангхай-сахалар

В якутском языке существуют два термина — «ураангхай» и «саха», представляющие собой самоназвания народа. Термин «саха» широко распространен в народе, в разговорной речи, он считается главным, основным самоназванием якутского народа. Термин «ураангхай» присущ фольклору — песням, эпической поэзии, шаманским молитвам. Оба термина могут употребляться и совместно: то в форме ураангхай-саха, то в виде саха-ураангхай. В словаре Э. К. Пекарского слово «ураангхай» определяется как старинное название якутского племени, как «якут», «человек», а сочетание «саха-ураангхай» — как «люди — якуты», «все племя», «все якуты». В якутских легендах иногда фигурирует персонаж Ураангхай-Саха — древнейший предок якутов, а также упоминается расположенное на юге, у озера Байкал, государство Урянхай, причем легендарный герой якутского эпоса Эллэй считается урянхайцем. В фольклоре якутов есть также упоминание о древнем племени урааныкаан^{182}.

Оба термина — «ураангхай» и «саха» — давно стали предметом рассмотрения историков, пытавшихся расшифровать историческую судьбу якутского народа. Мы кратко расмотрим оба пути (версии), которыми следовала мысль историков.

Версия «ураангхай». По этой версии устанавливается генеалогитческая связь якутов с урянхайцами (урянкатами), о которых уже говорилось. Такую связь обосновывали в прошлом в различных вариантах Д. А. Кочнев, В. Ф. Трощанский, В. В. Радлов. Критический, порой довольно пристрастный разбор взглядов этих исследователей выполнен Г. В. Ксенофонтовым^{183}. Д. А. Кочнев впервые выдвинул гипотезу о том, что якуты пришли из Урянхайского края (нынешняя Тува), населенного, в числе прочих племен, урянхайцами. А в более раннюю историческую эпоху урянхайцы появились из Туркестана; это одно из уйгурских племен. Подтверждение своим взглядам Д. А. Кочнев видел в сходстве самоназваний якутов и урянхайцев, в близости их языков, в тождестве имен «урангхай» и «уйгур». Пути переселения якутов из Урянхайского края он намечал через районы Прибайкалья.

Близкой к этим взглядам была концепция В. Ф. Трощанcкого.

Академик В. В. Радлов значительно модернизировал версию Д. А. Кочнева и В. Ф. Трощанского. Он отбросил утверждение о связи урянхайцев с уйгурами. По его представлениям, якуты происходят от урянхайцев, искони населявших горные районы Алтае-Саяна. Отсюда они пришли на Байкал, где были известны как лесные урянкаты и жили в тесном общении с монголами. Этот союз урянхайцев и монголов подвергся тюркскому влиянию, когда монголы стали вытеснять с юга тюркские племена. Отюреченные урянхае-монгольские племена продвинулись на Лену.

Однако в настоящее время связь якутов с урянкатами, жившими в Прибайкалье, можно представить совсем иначе. Урянкаты относились к тюркским племенам, на что ясно указывает Рашид-ад-дин, — они, в отличие от монголов, не боялись грома и молнии. Урянкаты делились на лесных и степных. Судьба тех и других в эпоху «великого смешения народов» оказалась различной.

Лесные урянкаты, жившие в горах, были вытеснены в горные районы Алтае-Саяна. Позднее они вошли в состав тувинцев^{184}, а районы их обитания стали называться Урянхайским краем^{185}. На востоке урянхаты были расселены вплоть до Тунки. Здесь они еще в XVIII в. говорили на тюркском наречии, близком к языку соседних карагасов (тофаларов). Живя в относительной изоляции, тувинские урянхайцы были вынуждены брать в жены буряток из ближайших бурятских родов, что привело в конечном счете к смене их языка. Сейчас тувинские урянхайцы входят в состав бурят. Они имели этническое самоназвание сойоты, и подразделялись на несколько родов — хаасут, иркит, онход. Будучи тюркоязычными, сойоты к настоящему времени полностью слились с бурятами^{186}.

Судьба степных урянкатов не ясна.

Урянхайцы (урянкаты) входят в состав многих народов — монголов (дархаты), киргизов^{187}, бурят^{188}. В связи с фактом вхождения урянхайцев в бурятские роды и племена интересно отметить упоминание их (или божества под сходным именем) в бурятских мифах. Так, в некоторых мифах рассказывается о водяных хатах (духах). Водяные хаты — это добрые существа, благорасположенные к людям. Они живут на дне глубоких вод и властвуют над водной стихией. Хаты свободно передвигаются не только под водой, но и по земле. Здесь они ездят на лошадях, правым и левым поводом которых правят Ута Харанга нойон и Уряанхай. Мифологический образ Уряанхай не находит пока объяснения^{189}. Следует также отметить, что бурятские шаманы в своих заклинаниях часто обращались к великой урянхайской шаманке (уряанхай ехэ одигонхон), упоминавшейся совместно с Большим тунгусским отцом^{190}. Считается, что это — пережиток былого общения между бурятскими, тюркскими и эвенкийскими племенами. Кроме того, у бурят Приангарья первым шаманом, обнаружившим водяных хатов и начавшим приносить им жертвы, считался урянхай Унхуев^{191}.

Среди монголов есть кости (роды) — урангхан, урянхд, урейхан, уранхай^{192}.

Если только справедлива рассматриваемая версия о происхождении якутов от урянхайцев (урянкатов), то следует ожидать слово «байгал» в языке урянхайцев, населяющих Алтае-Саянское нагорье.

Урянхайцы (сойоты, соены) вошли в состав тувинцев. В тувинском языке^{193}, относящемся к группе тюркских языков, «море» выражается через «далай», а «океан» — через заимствованное «океан»; слово «байгал», как, впрочем, и чисто тюркское «тэнгис», в языке отсутствует. Один из ранних исследователей малых народов Алтая, этнограф и лингвист Н. Ф. Катанов в одно племя с урянхайцами включал проживавших рядом с ними карагасов (тофаларов). Он отмечал и близость их языков^{194}. В тофаларском языке тоже нет слова «байгал», а «море» и «океан» выражаются через «далай»^{195}.

Отсутствие слова «байгал» в языке тувинцев и тофаларов является серьезным препятствием к тому, чтобы признать справедливость версии о родстве якутов и урянхайцев. Кроме того, есть и другое серьезное возражение.

Дело заключается в том, что урянхайцами русские назвали племена и роды Алтае-Саяна не со слов самих народов этой страны, а со слов их соседей. Урянхами их называли монголы, алтайцы, барабинские и вообще сибирские татары и даже далекие от них маньчжуры^{196}. Сами же народы (племена и роды) имели другие самоназвания, себя они называли сойотами, соенами (у русских — саянцы), монголами, торгоутами, тубб (тувинцы) и т. д. Как и у якутов, у них были как бы двойные самоназвания. Но в то же время, в отличие от якутов, одно из названий принадлежало не им, а их соседям. Оно было как бы со стороны. И когда речь заходила об этнической принадлежности, то многие племена и роды от названия, данного им соседями, со стороны, обычно отказывались, как от чужого и чуждого, подобно тому как человек, имеющий имя, отказывается от сомнительного прозвища, от унизительной клички. В связи с этим интересным представляется сообщение Б. О. Долгих^{197} о том, что «вообще же термин «урянхи» не имел этнического значения. Урянхами назывались в XVII в. балаганские тунгусы, а в XVIII–XIX вв. самые разные группы населения Сибири…». Оказывается, название урянхи относилось к отсталым горным и таежным охотникам, жившим в глуши, т. е. оно было не этническим, а, скорее, социальным, выражающим собой отношение более развитых скотоводческих племен к патриархальным охотникам. Следовательно, совершенно бессмысленно искать предков якутов по термину «урянха».

В связи с последним необходимо сказать, что неудачными оказываются и попытки отыскать этимологические корни слова. Одну из таких попыток предпринял Г. В. Ксенофонтов^{198}, который полагал, что слово восходит к эвенкийским «орон», «уран» — «олень» и родственно с «оронкон» — «олененок». Неудачность этой попытки состоит в том, что в эвенкийском языке существует слово «уранкай» — «человек». Оно, как и якутское «ураангхай», встречается только в фольклоре и употребляется как самоназвание группы горно-таежных охотников Забайкалья и Приамурья^{199}. И совершенно не ясно, какому языку оно первоначально принадлежало, а в какой язык попало как заимствование. Вопрос осложняется еще тем, что близкое слово «уренхит» есть в кетском языке, где оно означает «водяной (речной) человек»^{200}.

Интересным представляется сообщение о том, что близкое к «ураангхай» слово есть в корейском языке, где оно употребляется в значении «иностранец». Оно привлекает внимание в том плане, что в древности этим словом могли называть племена и роды пришлые, прикочевавшие в данную местность из других краев. Эти пришлые племена и роды в случае мирных отношений с аборигенами могли, видимо, пользоваться определенными правами в отношении охотничьих угодий, земель для выпаса скота. Слово в данном понимании могло быть международным, понятным любому жителю тайги и степей Сибири. С этой позиции закономерными представляются сведения из фольклора вилюйских якутов о первых поселенцах, которые носили имена либо Ураангхай-Хаадыат, либо Ураангхай-Саха. Первая часть этих сложных имен подчеркивала, видимо, то обстоятельство, что эти люди были пришельцами в данных местах, «иностранцами», в то время как вторая их часть и была собственно именем.

Сами якуты в просторечии воспринимают слово «ураангхай» в значении «человек». Они часто говорят: «С каких мест ты, ураангхай?»; «Интересно, что за ура-ангхай пришел?»; «Какой это ураангхай сказал?»; «Ну и ураангхай!»; «Ну и ураангхай я, оказывается!»; «Тоже мне ураангхай»; «Оказывается, есть ураангхай такой же, как я».

В таком же понимании употребляется слово «уранкай» в фольклоре эвенков.

Немаловажно, что в якутских преданиях, где говорится об ураангхай, это слово не несет этнического значения^{201}.

Все изложенное говорит о том, что нельзя по древнему, сохранившемуся лишь в фольклоре самоназванию якутов отождествлять их с другими народами или искать между ними признаки былого родства.

Версия «ураангхай», таким образом, терпит поражение.

Версия «саха». О втором самоназвании якутов — саха — писалось достаточно много. Интерес исследователей здесь сводился, по существу, к двум моментам: во-первых, выяснить значение слова и, во-вторых, определить этническую принадлежность древних якутов.

Вопрос о происхождении народа саха в последние годы подробно рассмотрен Е. С. Сидоровым^{202}, наметившим новую гипотезу его решения.

Исследователь отметил и ранние воззрения по этому вопросу. Этимологию слова «саха» некоторые тюркологи выводили их тюркского]ада — «край, окраина, ворот». При этом его этническую приложимость объясняли тем, что якуты якобы составляли северную окраину гуннского объединения. Другие исследователи видели в якутах потомков древних саков, населявших в VIII–IV вв. до н. э. Среднюю Азию и Казахстан, которых персы называли общим именем saka, а Геродот считал их азиатскими скифами. Основанием для связи якутов с древними саками служила созвучность этнонимов. Высказывалось и мнение, что в этнониме саха заключено имя главного божества якутов — Саха. В. В. Бартольд связывал саха с алтайскими сагайцами, входящими и ныне в состав хакасов, основанием чему выступала опять созвучность этнонимов.

Е. С. Сидоров обосновывает связь этнонима «саха» с черными маньчжурами. Ход его рассуждений и построений следующий. В древнеяпонских, древнекитайских и маньчжурских источниках обнаруживаются этнонимы, очень близкие к саха. В «Древних Фудоках» — географо-этнографических описаниях провинций Японии, составленных в VIII в., — упомянуты племена саэки и сахэги, истребленные или ассимилированные древними японцами — ямато. Эти племена могли принадлежать волне переселенцев с Азиатского материка. В китайских династийных историях (618–906 гг). упомянуты среди народа шивэй поколения сайхачжэ или сайхэши, которые относились китайцами к киданям. В состав народа шивэй входил также народ дахань, название которого на китайском языке означает «верзила, человек большого роста, молодчик». Обращает на себя внимание созвучие этнонимов: саха — сайха, — дахань. В маньчжурских источниках XVII в. среди покоренных маньчжурами племен бассейна Амура названы сахарча, язык которых сходен с маньчжурским, и сахалянь. Сахарча обитали в низовьях Зеи, сахалянь — по Сунгари. Кроме того, среди маньчжурских родов есть род сахалянь-аймань, название которого созвучно якутскому саха-аймах, т. с. род саха, есть и род сахалча.

Далее Е. С. Сидоров рассматривает сообщения якутских преданий о ранних первопоселенцах, живших в бассейне Лены до прихода легендарных предков якутов Омогоя и Эллея. Кроме хоринцев и туматов предания называют среди ранних поселенцев племена хара-сагыл («черная лисица»), саха, сортол. Древнейшие саха и хара-сагылы, по мнению исследователя, могли быть дахань китайских источников или частью шивэй. Якутские предания подчеркивают физические (порою фантастические) особенности саха: они «отличались продолговатыми головами и не имели бедер». Им вторят китайские источники: дахань были высокими и «достигали сажени и трех-четырех футов».

Что же означает термин «саха»?

В средние века у маньчжуров «саха» означало «охота, травля зверей, облава», близкое слово «сахалянь» — «черный, весьма темный, север». В современном эвенкийском языке «саха» означает «серый, смуглый», к этому близко нанайское «сахарин» — «черный». Кроме того, маньчжурское «саха» в древности могло употребляться в значении «охотник, человек». В связи с этим интересен факт из якутской охотничьей лексики, когда в словах-оберегах вместо слова «человек» употребляется слово «хара» — «черный». Так и слово «саха» в древности у якутов имело одно значение «человек».

Древние саха по языку могли быть и монголо-, и тунгусоязычными. Не исключена даже их тюркоязычность.

Гипотеза Е. С. Сидорова привлекательна многими моментами. Она опирается на большой сравнительно-исторический материал и является, по сравнению с другими взглядами и мнениями, достаточно обоснованной.

Даже беглое знакомство с историей возникновения двойного самоназвания якутов — ураангхай-саха, лишь слегка приподнимающее историческую пелену, позволяет убедиться в весьма сложном историческом пути якутского народа. Термин «ураангхай», оказывается, мало что дает для понимания этногенеза якутов, поскольку он обозначал лишь одно — пришлость народа. Термин «Саха» дает больше информации, но она относится к тем далеким временам, когда еще не появились роды и племена, определившие начало зарождения якутов как народности. В этом плане термин «саха» прибавляет лишь немногое к пониманию того вопроса, который составляет главную тему нашего повествования. И это немногое, тем не менее, для нас существенно, оно заключается в признании, что истоки слова «Байгал» надо искать не в языке племен, пришедших на Лену из Забайкалья и Приамурья, а в языке поздних племен, двинувшихся на Лену из Прибайкалья.

Сначала было слово

Отношение к озеру-морю народов, проживавших на его берегах или на территориях вокруг него, можно понять и прочувствовать только по одному слову — названию, которое давалось ему.

Названия, данные Байкалу различными народами — эвенками, древними тюрками, монголами, якутами, бурятами, доносят нам из давно минувших веков отношение народов к чудесному и прекрасному озеру-морю, всегда поражавшему воображение людей. В глубокой древности Байкал оценивался прежде всего как «большой водоем», «большая масса воды», «обширный бассейн». Поэтому нарицательные слова, означающие все эти понятия, позднее переросли в имена собственные. Так, у эвенков нарицательное «ламу» — «море» трансформировалось в собственное название Байкала — Ламу. Такой же процесс, по-видимому, прошло нарицательное «тенгис» — «море» у древних тюрок. Как и когда произошел этот переход, достоверно утверждать невозможно. В научной литературе данный процесс остался мало освещенным. Кроме того, очень трудно вообще определить судьбу одного изолированного слова — необходимо рассмотреть происхождение и историю других географических названий в регионе. Тогда на фоне общих процессов, под влиянием которых складывались географические названия, легче определить, когда и каким образом возникло название Байкал.

Отметим, что рассмотренный путь появления географических названий обычен.

Древнему человеку незачем было давать особые «отметины» каждому озеру, реке, горе. Это обстоятельство отмечал видный исследователь Центральной Азии Александр Гумбольдт: «Самые древние названия горных цепей и больших рек первоначально почти всюду означали только гору и воду». Особые названия возникли позднее; необходимость в них появилась тогда, когда надо было одно озеро чем-то отличить от другого, одну реку или гору от другой. Собственные названия давались, скорее, тем природным объектам, которых было много, в которых можно было запутаться, как среди одинаковых домов без номеров, как среди похожих улиц без названий. А Байкал на всю Сибирь один. Поэтому не было необходимости с чем-то его сравнивать, давать ему особое название. Именно по рассмотренной причине к Байкалу длительное время применялись нарицательные названия, которые со временем перерастали в имена собственные, чему способствовали перемещения народов, так как при этом прежнее смысловое значение терялось.

Характерно, что многие народы, приходившие на берега Байкала, не давали ему собственное название, а оставляли то, которым пользовались народы, жившие здесь ранее. Первыми это сделали, — по-видимому, монголоязычные племена, когда они переняли у древних тюрок название Тенгис, присоединив к нему для лучшего понимания свое нарицательное слово «далай». Подобным же образом поступили русские, что убедительно доказывается богатым документальным материалом. Русские одновременно познакомились и с эвенкийским названием Байкала — Ламу, и с бурятским — Байгал. Поначалу оба названия применялись совместно, а затем стало преобладать бурятское.

Наименее ясным из всех названий озера-моря является происхождение современного названия озера. Определенно можно утверждать только одно: русские переняли его у бурят. Но слово могло быть либо коренным бурятским, либо заимствованным из языков других народов. Ранее исследователи при выявлении происхождения названия шли по этим двум путям: одни старались вывести его из словарного фонда бурятского языка, другие объясняли заимствованием из якутского. Чтобы выяснить, какой из взглядов справедлив (другие версии — древнетюркскую, тибетскую и арабскую — нельзя принимать всерьез), были рассмотрены материалы по лингвистике, фольклору, истории, этнографии и антропологии бурятского и якутского народов.

Наиболее распространенная гипотеза сводится к тому, что слово «Байкал» происходит из двух якутских слов — «бай» («богатый») и «кёль» («озеро»). Объяснение подкупает простотой и кажущейся смысловой мотивировкой названия. Но такой взгляд по меньшей мере нелогичен. По этой причине, вероятно, и не соглашался известный исследователь истории и этнографии якутского народа В. Л. Серошевский с версией о воспроизведении названия Байкал от якутских слов «бай» и «кёль», считая ее «детской попыткой»^{203}.

Необходимо также иметь в виду то обстоятельство, что слово «бай» и производные от него встречаются как в тюркских, так и в монгольских языках. В текстах поэмы «Хосроу и Ширин» Э. П. Наджип^{204}, к примеру, выделил слова, восходящие к периоду так называемой тюрко-монгольской общности. Среди этих слов — древнетюркское «бай лык» — «богатство», монгольское «бай-ан» — «богатый» и халхасское «баялаг» — «богатство, сокровище», а также тюркское и монгольское «тенгиз» — «море». Такие слова, по мнению Э. П. Наджипа, были общими в ранние периоды истории народов, некоторые из них образовались в результате проникновения из одного языка в другой или восходят к какому-либо общему источнику, например к персидскому языку.

Слово «байгал» отсутствует в древнетюркском языке. Его нет в тюркских языках XIV в., равно как и в современных, за исключением якутского. В то же время в якутском нет слова «тенгис», наличествующего в других тюркских языках, как древних, так и современных (кроме, пожалуй, тувинского и тофаларского).

Подобные особенности лексики якутского языка пока не могут быть объяснены полностью, но несомненно то, что они связаны с особенностями исторического становления якутской народности. Данные истории подтверждают вероятность появления слова «байгал» именно в якутском языке, в котором оно употребляется как в нарицательном значении, так и в значении собственного имени, применяемого большей частью непосредственно к Байкалу.

Вместе с тем нельзя не отметить, что слово «байгал» некоторые лингвисты считают в якутском языке монголизмом. Такой точки зрения придерживается, например, В. И. Рассадин^{205}. Однако подобный взгляд вряд ли можно разделять, поскольку слово «байгал» не находит себе в монгольском языке соответствующего (не по фонетике, а по этимологии, по смыслу) эквивалента. Кроме того, этот взгляд влечет за собой необходимость признать исконно якутским словом «далай», что входит в противоречие с историей развития монгольских языков, где «далай» является, безусловно, исконно монгольским, а «тэнгэс» — заимствованным из тюркских языков.

Следует рассказать несколько подробнее о слове «далай», так как оно издавна, если не всегда, сопровождало у бурят слово «байгал». Как уже говорилось, буряты называли озеро-море Байгал, Байгал-далай и просто Далай. Здесь явственно проступает стремление освободиться от одного слова, вероятно все-таки чуждого, — «Байгал» — и называть озеро своим словом — «Далай».

Никто из языковедов не оспаривает монгольской первоосновы слова «далай», в тюркских же языках оно безоговорочно считается заимствованным из монгольских. Интересные сведения об этом слове сообщает В. М. Ил-лич-Святыч. В словаре «Опыт сравнения ностратических языков» (М., 1976) он доказывает генетическое родство шести больших, языковых семей: семито-хамитской, картвельской, индоевропейской, уральской, дравидийской и алтайской, считая их в целом единой ностратической (связанной далеким родством) макросемьей. В алтайскую языковую семью, как известно, входят тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжурские языки. Интересно, что слово «далай» (естественно, в меняющихся фонетических формах) прослеживается от древнего слова со значением «волна». Это слово бытовало в семито-хамитских языках (арабском, амхарском, иврите), где имело значение «волноваться, мутить». В индоевропейских языках к слову добавлялся суффикс, придававший ему новое значение — «море». В таком виде оно бытовало у греков и македонян. В дравидийских языках слово употреблялось в значении «волноваться, беспокоиться», но это было уже отражением процессов, которые перенесли первичное значение на душевное состояние человека. В алтайских языках слово имело значение «море». Здесь первичной, вероятно, была форма, присущая монгольским языкам. Она характеризовалась развитием во втором слоге лабиального (губного) гласного. От нее произведены заимствования в древнетюркский (орхонский) и древнеуйгурский языки. Позднее возникли формы с кратким первым гласным в слове, к тому же гласный «а» компенсировался лабильным «о». Из монгольских языков произошли многочисленные заимствования в тюркские языки (якутский, туркменский, азербайджанский, турецкий), а также в тунгусо-маньчжурские, причем при заимствованиях расширились фонетические формы слова и его этимология.

Расширение этимологии слова «далай» можно иллюстрировать теми значениями, которые присущи ему в современном якутском языке. По Э. К. Пекарскому, «далай» у якутов означает, во-первых, массу воды в одном месте, водный мир, большую воду, самую глубокую воду, многоводное море (реку, озеро), глубину моря, глубину колодца, бездну и, во-вторых, — в форме глагола — «размахивать руками или орудием, замахиваться».

В значении собственного имени слово «байгал» употребляется как в якутском, так и в бурятском эпосе. И это вполне закономерно, так как те и другие народы населяли районы Прибайкалья с давних времен. Вместе с тем сведения из фольклора говорят о том, что якутский народ был знаком с Байкалом ранее бурятского. В якутском фольклоре Байкал только называется древней родиной якутов и не фигурирует как место действия, в то время как в бурятской мифологии события большей частью развертываются непосредственно на берегах озера.

Изучение географических названий Прибайкалья подтверждает фольклорные данные: тюркоязычный пласт географических названий является более ранним, на него позднее накладываются топонимы монгольского (бурятского) происхождения^{206}. В монгольских языках тюркские заимствования наиболее многочисленны по сравнению с заимствованиями из других языков, они прочно вошли в языковую структурную ткань. Проникновение их простирается вплоть до трудно поддающихся проницаемости пластов лексики и даже отдельных элементов грамматики. В бурятском языке количество тюркизмов измеряется многими десятками слов, относящихся по смысловому значению к быту и хозяйству, общественным отношениям и культуре; часто встречаются и тюркские заимствования в виде топонимов, этнонимов и антропонимов. Мы рассмотрим только топонимы, чтобы показать, что заимствованное тюркское слово «Байгал» не было единственным. Примеры тюркизмов в бурятских географических названиях довольно многочисленны. Вслед за М. Н. Мельхеевым можно выделить следующие их группы.

1. От основы бай произошли названия многих гор, рек и урочищ Прибайкалья и Забайкалья: Байтог, Байда, Баймак, Байсуг, Байтал, Байган, Байты, Байшин, Байбет, Байри, Байхара, Байхор (этого урочища теперь не существует, оно ушло под воды Байкала во время землетрясения 1862 г., когда на месте Цаганской степи образовался залив Провал), Байут, Байша, Байгыр и др.

2. От основы кай (бур. хай) — «скала, утес, гора» — происходят такие названия: Кай, Манхай, Киткай, Хашкай, Атхай, Шурухай, Хайыр, Изахай, Ташкай, Комкай, Абхай, Хайбик, Сарыкта-Хай, Талахай, Хайта, Хайник, Хайгор, Хайлом, Хайга, Хаймак и др.

3. От основы кол, кель — «озеро» — ведет начало географическое название Котокель.

4. От основы таг (тог) — «гора» — происходят названия Байтаг, Хартаг, Хортагна, Каштаг, Тогсуг (Той-суг).

5. От основы урях, юрах — «река»: Алах-Юрях, Бес-Юрях, Тарын-Юрях, Куох-Юрях, Урях-Тээх, Тетерях и др.

Приведенными примерами топонимы Прибайкалья и Забайкалья, заимствованные бурятским языком из тюркских, не ограничиваются. Еще есть топонимы, происходящие от таких тюркских слов, как тал — «сопка»; maш, тас — «камень»; темер (бур. тумэр) — «железо»; баш — «голова»; дер, дор — «ущелье, теснина»; ордо — «ставка»; кыр, хыр — «возвышенность»; су, суг — «вода»; уй — «жилище»; сары (бур. шара) — «желтый»; ак — «белый»; кара (бур. хара) «черный» и т. д.

Тюркские заимствования в бурятском языке столь многочисленны, что на их фоне тюркские истоки названия «Байгал» не вызывают никаких сомнений; иные предположения о происхождении этого названия ставили бы его в исключительное положение, требовавшее бы выяснения этих особых причин. О том, что название «Байгал» в бурятскомязыке является тюркизмом, определенно пишут видные исследователи бурятского языка и бурятской топонимики Ц. Б. Цыдендамбаев и М. Н. Мельхеев.

Широкие заимствования бурятским языком тюркской лексики приводили исследователей к необходимости сравнительного рассмотрения бурятских географических названий Прибайкалья и современных якутских. Оказывается, между ними существует большое сходство, что убедительно показал М. Н. Мельхеев. Рассмотрим несколько примеров.

Реку Белую, левый приток Ангары, буряты называют Булэн (от тюркского «булун» — «залив, излучина реки»). В нижнем течении Лены (север Якутии) название Булун носят ее приток и поселок.

С названием Тулун в Прибайкалье есть речки, урочища и город (в Иркутской области). От этого же слова происходит название речки, впадающей в Байкал, — Тулунная. В Якутии есть река и озеро Толон (от якутского «толоон» — «долина»). Характерно, что речка Тулунная, стекающая в Байкал с Баргузинского хребта, расположена по соседству с рекой Томпой, название которой осмысливается тоже как якутское (от «томпо» — «водоворот»).

В долине Иркута известно урочище Туран. В Якутии тоже существуют урочища с аналогичным названием (от якутского «туран» — «солончак»).

Вопрос о времени заимствования бурятским языком тюркской лексики рассматривался многими исследователями, особенно подробно — в последнее время Ц. Б. Цыдендамбаевым. Трудности определения времени заимствований обусловлены тем, что слова из одного языка в другой переходили устно. В результате этого заимствования не обоснованы историческим документальным материалом — такие обоснования появляются позднее, в период развития и бытования у монголов письменности. И все же привлечение этимологического языкового материала к истории народов позволяет говорить о временных датировках, конечно в их самом грубом и первом приближении. При этом оказывается, что к числу наиболее древних заимствований относятся этнонимы и эпонимы (имена героев эпоса). К числу древнейших должны быть отнесены и географические названия.

Мифы и легенды — это рассказы об увиденном. В свое время Г. В. Плеханов писал: «Человека поражает известное — все равно: действительное или мнимое — явление. Он старается объяснить себе, как оно произошло. Так возникают мифы… Миф есть рассказ, отвечающий на вопросы: почему? и каким образом? Миф есть первое выражение осознания человеком причинной связи между явлениями». Мифы и легенды претерпевают постоянные изменения, в их сюжетные линии включаются новые напластования.

Фольклор якутов также мобилен, в нем можно найти моменты, явно относящиеся к более поздним периодам. Так, в некоторые районы Северо-Востока якуты пришли очень поздно, иногда даже после русских. Продвинувшись в северные районы, они часто воспринимали элементы фольклора, в частности богатырский эпос, местных народов. На легенды якутов накладывались, оставляя заметный след, легенды эвенков, юкагиров, энцев. В якутском фольклоре отображались условия новых районов обитания^{207}.

Мобильность легенд объясняет и то обстоятельство, что во всех генеалогических легендах и мифах бурят события происходят на берегах Байкала. Утверждать, что эти сведения относятся ко времени создания легенд и мифов, неправомерно — они могли быть включены в позднейшие времена.

Упоминание Байкала в легендах и мифах тесно связано с культом бурятских тотемов. Тотемизм — это форма древнейшей религии, возникшая еще в доисторическое время. Она заключается в признании сверхъестественной связи группы людей (рода, племени) с определенным животным, растением или предметом окружающего мира — с тотемом. Между людьми и тотемом признаются дружеские и родственные связи. Воздействовать на тотем можно средствами магии.

У бурятского племени булагатов тотемом выступают бык и волк, у хори — лебедь и орел, у эхиритов — налим. Появление тотемов, а также родоначальников различных племен в легендах и мифах объясняется весьма подробно. Так, в одном из мифов шаманка Асуихан, жившая вблизи Байкала, находит в яме, вырытой в степи быком, мальчика и усыновляет его. Этот мальчик — Булагат — и стал родоначальником племени булагатов. В генеалогическом мифе о происхождении племени хори рассказывается о Хоридое, который с двумя товарищами охотился по берегам Северного Байкала. Обидевшись на то, что товарищи обделили его мясом, он покинул их и переправился через Байкал на его южную сторону. Именно здесь (по другим легендам — на Ольхоне) он встретил трех лебедей, которые, сняв лебяжьи одеяния, превращались в прекрасных дев, купавшихся в озере. Он спрятал одну лебяжью одежду, и дева стала его женой. У них было одиннадцать сыновей, положивших начало одиннадцати хоринским родам.

Особо следует сказать о тотеме племени эхиритов. Легенда говорит, что шаманке Хусуйхан не без помощи ее подруги шаманки Асуйхан и усыновленного последней Булагата удалось, выманить из вод Байкала девочку и мальчика. Мальчика шаманки удержали, а девочку не смогли, потому что разбушевавшиеся воды озера пытались вернуть и того, и другую. Мальчика, вышедшего из воды, Хусуйхан усыновила и дала ему имя Эхирит. От него и пошло племя эхиритов. Эхирит был рожден от Пестрого Налима и Береговой Щели Байкала.

Как видно, легенда о происхождении эхиритов является наиболее архаичной. Если у булагатов и хори основатели племен и родов происходят от животных или людей, то у эхиритов — от Береговой Щели. Это свидетельствует, на наш взгляд, о том, что среди бурятских племен существуют родоплеменные группы (скорее всего, эхириты), искони населявшие берега Байкала. Данный вывод подкрепляется и тем обстоятельством, что тотемы булагатов и хори — соответственно бык и лебедь — появились у них под влиянием тюркоязычных племен. Эти тотемы пришли, как пишет Ц. Б. Цыдендамбаев^{208}, на смену более древним тотемам в результате экзогамных взаимобрачных отношений бурятских племен с тюркскими и даже, возможно, тюркско-якутскими, под влиянием зависимого положения бурятских племен от тюркских.

Есть мнение, что тотемы бурятских племен возникли на территории вокруг Байкала^{209}. Однако оно вряд ли правильно, поскольку нет прямых указаний на их связь, кроме тотема эхиритов, с Байкалом. Надо отметить, что есть некоторые сомнения и относительно версии о связи тотема эхиритов с Байкалом: в некоторых вариантах мифов говорится о береговой щели реки^{210}, а не Байкала.

Таким образом, ни мифы, ни легенды, вследствие того, что в них могли проникнуть позднейшие напластования, ни тотемы бурятских племен, также подвергавшиеся изменениям, не дают полной уверенности в том, что представления о Байкале глубоко и прочно вошли в быт и культуру бурят. И если в мифах и легендах Байкал называется в качестве места, где появились основатели бурятских родов и племен, то не исключено, что это является позднейшим наслоением. Мифы и легенды, равно как и названия тотемов, не могут ответить на вопрос об истоках слова «байгал».

Героический эпос, отображающий «дела давно минувших дней», также мобилен. Новые версии и варианты возникают в связи с новыми условиями жизни народа, с новыми событиями. Якутский эпос сохранил название Байкала, но в значении имени собственного он упоминается редко, поскольку слово «байгал» в якутском языке имеет нарицательное значение. Вместе с тем нет сомнений, что в эпосе многое утрачено, особенно там, где речь идет о событиях наиболее древних, когда народ еще жил в Прибайкалье, в том числе и географические названия. В нем появились названия новой родины якутов, в частности широко употребляющееся название Ледовитого океана — Муус-Кудулу.

В бурятском эпосе, возникшем в степях Центральной Азии и восходящем к древнетибетскому эпосу, упоминаются географические названия Прибайкалья, в том числе, как мы считаем, и сам Байкал, но они в нем прочно еще не закрепились.

Язык против языка

Сложные исторические судьбы сибирских народов сказались и на особенностях их языков. В условиях глубокого этнического смешения языки народов формировались в основном по принципу преобладающего вхождения в объединение тех или иных родоплеменных групп. В результате «побеждал» тот язык, на котором говорила большая часть племени. Но и тот язык, который был вытеснен, оказывал сильное влияние. В частности, из него могли широко использоваться географические названия.

В якутском языке очень сильно выражено влияние языков монгольской группы. Однако по вопросу исторических особенностей взаимоотношения и взаимовлияния этих языков среди ученых нет единого мнения.

Заимствование якутами монгольских слов Н. К. Антонов^{211}, например, объясняет тем, что предки якутов на новой родине, в северных краях, встретили монголоязычные племена. У этих племен они заимствовали лесную терминологию. Возможно, первые контакты тюркских и монгольских племен были установлены еще до периода орхонских тюрок (VI–VIII вв.). Подтверждение своих взглядов исследователь находит в легенде об Омогое и Эллэе, а именно в том факте, что Эллэй появился на Лене позднее Омогоя. Поэтому он считает, что Омо-гой олицетворяет монголоязычные племена, а Эллэй — тюркоязычные.

Вопрос о взаимоотношении и взаимовлиянии якутского и монгольского языков весьма подробно и доказательно рассматривает Е. И. Убрятова^{212}. На основании анализа языка, в частности широкого проникновения в якутский язык глагольных форм из монгольского, она делает вывод о том, что предки якутов, эвенки и какое-то монголоязычное племя некогда жили в непосредственном общении и были многоязычными.

Особое мнение по этому вопросу высказывает известный специалист по тюркским языкам В. М. Наделяев. Он считает, что процесс монголизации якутского языка протекал в два этапа. На первом этапе (X–XI вв.) якутский язык освоил лишь небольшую долю монгольской лексики. Это было обусловлено появлением на Средней Лене киданьских^{213} миссионеров-буддистов. На втором этапе (первая половина XII в.) лексические заимствования увеличились: они сказались и на фонетических особенностях якутского языка. Второй этап был связан с появлением на Средней Лене киданьского военного отряда после разгрома чжурчженями Киданыкой империи в 1125–1127 гг. Отрядом командовал представитель рода «ила».

Как бы ни было сильно влияние монгольских языков на якутский и какими бы путями оно ни шло, слово «байгал» не могло быть привнесено в якутский язык из монгольских, поскольку в последних понятия моря, океана, обилия воды передавались через «далай» или даже через заимствованное у тюрок «тенгис».

Загадочная Кызылбаика

Ранняя история формирования якутов как народности во многом еще не ясна. Несомненно только одно — предки якутов обитали около озера Байкал^{214}. Процесс переселения родов и племен на Лену был сильно растянут во времени, что отмечается всеми исследователями. Последние родовые группировки, вошедшие в состав якутской народности и руководимые Баджеем, как повествуют легенды, пришли на Лену с юга в конце XVI в., т. е. примерно за полвека до прихода в край русских.

На Байкале, как это принято считать, русские землепроходцы встретились с эвенками и бурятами. Ближайшим к Прибайкалью районом, где кочевали якуты, был бассейн Муи, левого притока Витима^{215}. Действительно, еще во второй половине XIX в. на Муе отмечались якутские роды, занимавшиеся здесь сеянием ячменя^{216}.

В документах, относящихся к самому раннему периоду освоения русскими землепроходцами районов Прибайкалья, находятся свидетельства, косвенно подтверждающие правильность гипотезы о якутском происхождении слова «байгал». Так, эти доказательства можно найти в «Чертежной книге Сибири» С. У. Ремезова.

Как известно, первые чертежи Байкала были составлены Курбатом Ивановым в начале 40-х годов XVII в. Они, к сожалению, до сих пор не найдены. Во второй половине того же века чертежи и карты Сибири составлялись неоднократно. Но венцом всех картографических работ этого периода явились, конечно, карты Семена Ульяновича Ремезова. Тобольский казак с сыновьями в 1701 г. составил «Чертежную книгу Сибири»^{217}. Внимание исследователей Байкала обычно привлекает в ней «Чертеж земли Иркуцкого города», на котором показаны Байкал, Прибайкалье и ближнее Забайкалье. На этом чертеже реки, впадающие в Байкал, имеют самые различные названия — эвенкийские, бурятские, тюркские, русские. Многие реки и ныне сохранили их — Верхняя Ангара, ее приток Светлая, Фролиха, Кабанья и другие, некоторые теперь называются иначе. Например, река Акули, левый нижний приток Верхней Ангары, у С. Ремезова именовалась Осиновкой, река Холодная, правый приток Кичеры, носила название Греметухи, сама Кичера называлась Ичергой.

Выкопировка из «Чертежа земли Иркуцкого города» С. У. Ремезова.

На этом чертеже можно видеть реку с довольно необычным названием — Кызылбаика. Так поименован правый приток Верхней Ангары, впадающий в нее перед Ичергой (Кичерой) и ныне известный под эвенкийским названием Дзелинда (Джелинда, Джалинда).

Слово «кызылбаика» в его возможном нарицательном значении не встречается ни в эвенкийском, ни в якутском, ни в бурятском, ни в тувинском, ни в русском языках. Оно между тем легко распадается на два самостоятельных слова — «кызыл» и «байка». Рассмотрим эти два слова.

Совершенно очевидно, что слово «кызыл» принадлежит языкам тюркской группы. Ни в бурятском, ни в монгольском такого слова нет. В тюркских языках слово имеет несколько смысловых значений — «красный», «золото», «черви» (при карточной игре), «красные осенние листья», «летний козий пух», «веревка из козьей или верблюжьей шерсти», «староста»^{218}. В якутском языке, по Э. К. Пекарскому, слово «кысыл» означает «красный, алый, краснота». Слово «кысыл» входит во многие топонимы современной Якутии: Кысыл, Кысыл-Асылык, Кысыл-Деревня, Кысыл-Няйбалах, Кысы-Сыр, Кысыл-Тас, КысылгХая, Кысыл-Хая-Юряге, Кысыл-Юрюе и др. Вообще, в топонимии тюркских народов слово употребляется широко, выходя за пределы Сибири. Можно еще к этому добавить, что у якутов, как свидетельствуют русские документы XVII в., слово «кызыл» входило в имена и фамилии людей. Так, русские книги ясачного сбора доносят до нас скупые сведения о князе Кызылтае Иючнееве, с которого взято «20 соболей без хвостов»; о Скуяраке Кызылове, не выплатившем в казну много соболей; о Кызыле Бойдонове, сыне князца; о Кызылгае Буяеве, державшем холопов; о Кызылтае Буяеве, задолжавшем вместе с братом в казну 39 соболей^{219}.

Участие слова «кызыл» в образовании топонимов указывает на тюркское (якутское) происхождение рассматриваемого названия Кызылбаика, сохранившегося благодаря усилиям русских землепроходцев.

Труднее определить происхождение слова «байка». Прежде всего следует рассмотреть ту возможность, что в написании на чертеже этой части слова допущена описка. Не исключено, что нужно читать не «байка», а «байка». Подобных ошибок и явных описок в «Чертежной книге Сибири» очень много. На том же «Чертеже земли Иркуцкого города» есть описки в самом главном названии чертежа — в слове «Байкал», в названии реки Бугульдейки, в таком слове, как «устье». Появление описок объясняется и тем, что чертежи составлялись не только самим С. У. Ремезовым, но и его сыновьями (под руководством отца), и тем, что при составлении чертежей использовались различные записки землепроходцев, где названия, особенно иноязычные, могли быть записаны неверно и даны в различных вариантах. Не противоречит версии об описке в слове и его перевод на голландский язык, дававшийся здесь же на «Чертеже» и полностью повторявший русское написание — Кызылбаика. Если принять вероятность такой описки, то нужно, искать эквиваленты слову «байка». Поиски опять же приводят к тюркским языкам, так как ни в эвенкийском, ни в бурятском языках такого слова нет. В тюркских языках слово «байка» употребляется и как существительное — «празднование, веселье»; «размышление, остановка, медление», и как глагол — «усматривать, замечать, видеть»; «смотреть вокруг себя, оглядываться, осматриваться, обдумывать, медлить»^{220}. В якутском языке, по Э. К. Пекарскому, слово «Байка» (от бай — «богатство») означает мужское прозвище. Действительно, у якутов в XVII в. встречались имена и фамилии с основой байка. По книгам ясачного сбора нам известны Быика Шуреняков, с которого был взят ясак в два соболя без хвостов и лисицу красную; Тулук и Чеен Байковы; Байка Багин сын, задолжавший в казну ясак в три соболя; Байка Сергуев, которого не могли сыскать ясашные русские люди^{221}. В современной якутской литературе персонаж с именем Баайка есть в одноименной повести У. Избекова (любезное сообщение Н. Т. Степанова).

В тувинском языке слово «байка» отсутствует.

Все это приводит к выводу о заимствовании названия Кызылбайка из якутского языка.

Как могло произойти такое заимствование? Этот вопрос закономерен, поскольку якуты в середине XVII в. и позже в бассейне Байкала не проживали.

Заимствование могло произойти через посредничество эвенков. Эвенки к приходу русских кочевали по берегам Северного Байкала, в бассейне Верхней Ангары, в верховьях Лены, в бассейне Витима. По Баргузину и восточному побережью Байкала южнее Баргузина они жили вместе с бурятами. Как сообщает Б. О. Долгих^{222}, проанализировавший русские документы по сбору ясака, в бассейне Верхней Ангары кочевало несколько эвенкийских родов, говоривших иногда на двух языках — эвенкийском (родном) и якутском. Предпочтительнее эвенки общались с людьми, понимавшими якутский язык. Следует отметить, что распространение якутского языка среди эвенков было значительным. Вплоть до XX столетия в Забайкалье встречались эвенкийские родовые группы, говорившие на якутском языке. Скорее всего, через таких эвенков, пользовавшихся якутским языком, русские и познакомились с названием Кызылбайка.

Заимствование географических названий, первично тюркских, через посредничество эвенков встречается довольно часто. В качестве примера можно привести происхождение названия озера Котокель, расположенного рядом с. Байкалом, южнее устья Баргузина. Название Котокель представляет собой сочетание эвенкийского слова «кото» — «пальма, нож» и тюркского «кёль» — «озеро»^{223}. У С. У. Ремезова на «Чертеже земли Иркуцкого города» озеро Котоксль поименовано несколько необычно — Токил. Здесь явно видно искажение, связанное, возможно, с восприятием на слух из чужого языка. Название заимствовано русскими, скорее всего, у эвенков, потому что на «Чертеже» рядом с озером С. Ремезов оставил пометку «кочуют тунгусы». Видимо, ремезовское «Токил» является искаженным «Котокель». Но вместе с тем следует отметить, что это название является наполовину эвенкийским, наполовину тюркским, т. е. оно все-таки было существенно «переосмыслено» эвенками.

То, что впоследствии река Кызылбаика стала именоваться Дзелиндой, не противоречит высказываемому варианту, поскольку у других эвенкийских родов, сильно различавшихся по образу жизни и степени влияния на них якутской культуры, могло бытовать другое название этой реки.

Следует рассмотреть также возможность появления названия и его составных частей из русского языка. Дело заключается в том, что русский народ, как и все восточные славяне, с древних времен жил в тесном контакте и общении с тюркоязычными народами — печенегами, половцами (кыпчаками). Естественно, русский язык воспринимал и усваивал тюркскую лексику. Тюркские слова встречаются в «Слове о полку Игореве», в летописях. Тюркизмы русские принесли и на Байкал. Так, самые крайние — северную и южную — части акватории озера они называли култуками (от тюркского «култук» — «подмышка», «угол», «тупик», «залив озера или моря»), как и Баргузинский залив. Позднее эти названия отпали, сохранившись в южной части Байкала лишь за поселком (Култук) и рекой (Култушная)..

В русском языке бытовало также тюркское слово «кызылбаш», позднее — «кизильбаш» («перс»), встречающееся в русских документах XVI–XVII вв. Существовало и производное от него — «кызылбашское кружево». Слова вошли в русский язык от названия красных шапок турецких солдат династии селевкидов (тюркское «баш», «бас»— «голова»)^{224}.

В русском языке существует слово «кизил» («кизиль») — растение Cornus, сохранившееся в русских говорах Забайкалья в форме «кызыль» — растение каменная таволга — и явно заимствованное из тюркских языков^{225}.

Слово «байка» XI–XVII вв. в русском языке употреблялось в трех значениях — «ткань», «повесть» и «сказитель повестей». Оно происходило, вероятно, от глагола «баяти»— «ворожить, рассказывать басни и вымыслы, говорить, болтать»^{226}.

Несмотря на существование такого слова в русском языке, вряд ли все-таки можно допускать мысль о сознательном его причленении русскими к чужому слову «Кызыл» с целью назвать одну небольшую речку. Как показывают многочисленные документы, русские обозначали реки либо названиями, бытовавшими у аборигенов, либо, при отсутствии таковых, собственно русскими именами.

В связи с тем, что слово «кызыл» означает по-тюркски «красный», нельзя не обратить внимание на современные географические русские названия этого района с элементом «красный». Оказывается, такие названия есть и совсем рядом с Дзелиндой.

Четырьмя километрами ниже устья Дзелинды, тоже справа, в Верхнюю Ангару впадает небольшая (длиной около 5 километров) речка с весьма характерным названием — Верхние Красные Ключи. Еще ниже в Верхнюю Ангару справа впадают Акит и Нижние Красные Ключи. Ниже поселка Верхняя Заимка есть урочище Красный Яр, названное, видимо, по расположенным по левому берегу песчаным холмам, сложенным светло-желтыми и красными песками. Урочище с таким же названием известно по Кичере, неподалеку от строящейся станции Кичера.

Название Красный Яр было известно еще в XVII в. Б. О. Долгих^{227} в русских документах нашел сведения о сборе ясака русскими с эвенков, кочевавших возле Красного Яра (непонятно, то ли это река, то ли урочище), расположенного в 60 километрах от устья Верхней Ангары. Судя по указанному расстоянию, это соответствует району устья Дзелинды.

Красный Яр фигурирует также и в «Атласе р. Верхней Ангары», который составлялся в 1932 г. с целью изучения условий судоходства по Верхней Ангаре^{228}. Так в «Атласе» названа река, впадающая в Верхнюю Ангару слева, в 5 километрах ниже устья Дзелинды. Однако с этим названием не все ясно. Видимо, составители «Атласа» допустили ошибку, приписав название небольшому ручью. К тому же он показан в «Атласе» впадающим в Верхнюю Ангару напротив устья Нижних Красных Ключей, которые названы Ушихтой. Путаница названий привела к тому, что в «Атласе» появились» две У шихты, как и два Акита, один из которых и обозначает Верхние Красные Ключи.

Тяготение именно к устью Дзелинды названий, включающих слово «красный», возможно, объясняется тем, что в обрывах и ярах в устье Дзелинды и ниже по течению Верхней Ангары выходят, как сообщил в личной беседе геолог А. М. Сизиков, рыхлые речные отложения, перекрытые сверху горизонтом бурых, красновато-бурых, коричневых, с оранжевым оттенком, почв.

Таким образом, существование на карте С. У. Ремезова реки Кызылбаики и современных названий рек с элементом «красный» подтверждает версию о якутском происхождении слова «байгал». В пользу этого говорит как неоспоримая тюркская первооснова слова «кызыл», так и созвучность слова «байка» названию самого Байкала.

Независимые свидетели

Вместе с бурятами и якутами и, возможно, даже ранее их на Байкале испокон веков жили эвенки. Они имели глубокое и обширное родство как с бурятами, так и с якутами. О взаимоотношениях бурят и эвенков мы уже отчасти говорили. Гораздо больший интерес для. разрешения нашего главного вопроса — что в имени твоем, Байкал? — имеют взаимоотношения эвенков и якутов. Тем более, что эвенки имели свое название озера-моря. К моменту прихода в край русских они занимали значительные территории вокруг Байкала.

В Баргузинский долине в XVII в. жили лимагиры, баликагиры, намясинцы (намегиры), почегоры, киндыгиры, чильчагиры и някугиры. А. С. Шубин^{229} рассматривает эвенкийский род някугир как малочисленную остаточную группу якутов, ассимилированную эвенками. Подтверждение правильности своего мнения он видит прежде всего в названии рода. По его убеждению, название образовалось от эвенкийского слова «якол», означающего «якутские»^{230}. Род стал называться якогил, а затем — някугир. Род някугир занимал территории по северо-восточному побережью Байкала.

У эвенков Баргузина, как сообщает А. С. Шубин, бытовали предания о проживании в долине реки двух народов. Первый из них они называли корчихол. Вероятно, это были монголоязычные баргуты. Второй народ — это якол (якуты). С баргутами эвенки совместно не жили. Иное дело с якол: жили совместно, разводили домашних животных — лошадей, быков, коз. В древности, как оказывается, эвенки занимались скотоводством, навыки к которому они позднее утратили, будучи оттесненными из степных и лесостепных районов в глухую сибирскую тайгу и в высокогорья.

Сведения о якутах остались в эвенкийских преданиях. Вот что говорит одно из них в переводе М. Г. Воскобойникова (Эвенкийский фольклор. Л., 1960):

«Эвенк по имени Дайван из рода гальдегир пришел в Баргузин из окрестностей Иркутска. В своей земле он жил с женой, с дочерью и с младшей сестрой. По приходе в Баргузин он был захвачен якутами. Они привязали его к сосне и собирались убить. Перед тем как они стали его убивать, один богатый человек сказал:

— Не убивайте его. Я возьму его к себе в работники. Если он убежит, то я за него буду отвечать перед судом.

Тогда они отпустили его. Дайван стал жить у того человека. Дайван был кузнецом. Стал он ковать якутам доспехи…»

Эвенки-коневоды сохранили легенду о том, как и при каких обстоятельствах якуты покинули Баргузинскую долину. Легенда рассказывает о следующем. Эвенки с якутами жили мирно. Однажды стало всем известно, что из-за моря (Байкала) идет громадный человек, за которым стелется туман, губящий людей. Спешно был собран суглан (съезд, большое собрание), где присутствовали представители и эвенков, и якутов. На суглане якуты во избежание надвигающейся опасности предложили сделать из дерева чучело большого быка и поставить его на дороге, направив рога быка в сторону моря, чтобы напугать незваного гостя. Якутское предложение было принято. Чучело изготовили и поставили на дороге. Однако чудовище, увидев чучело быка, не испугалось, не побежало, не отступило, а приготовилось с ним сражаться. Узнав, что бык не настоящий, оно решило, что жители долины над ним просто посмеялись. В гневе оно прошло по всей долине, хотя раньше намеревалось пересечь долину и уйти в тайгу. От чудовища погибло множество эвенков и якутов. Оставшиеся в живых эвенки обвинили якутов в гибели людей. Между ними началось сражение. Якуты вынуждены были навсегда покинуть Баргузинскую долину.

О проживании якутов возле Байкала и их последующем отселении рассказывают также якутские предания, объясняя отселение воздействием эвенков. Так, в якутском предании «Дух огня», приведенном в 1890 г. В. Л. Приклонским, говорится: «До прихода Тунгусов, потеснивших Якутов ближе к северному морю (южное море — Байкал), Якуты не думали, чтобы кроме них еще жили люди на земле. У верховьев Лены — начало земли, а у истоков ее — земля склоняется: там конец».

О проживании якутов по Баргузину свидетельствует также топонимика. А. С. Шубин приводит следующие якутские топонимы: озера Хаскуль, Котокель, села Алга, Кынкисер. К этому следует добавить название реки Джирги — левого притока Баргузина, происшедшее от якутского слова «джерга» — «хариус».

И еще одно независимое свидетельство.

В верховьях Лены, в ареале бурятских родов племени эхиритов, особняком проживает несколько бурятских родов, которые, по их преданиям, являются выходцами с Алтая и не относятся ни к одному из трех крупных племен бурят — ни к булагатам, ни к эхиритам, ни к хори. В родословных преданиях одного из таких пришлых родов — рода галзут — сохранились в шаманских призываниях указания на те племена и народы, которые были встречены галзутами на Лене, и среди них указаны якуты. Послушаем родословное предание галзутского рода.

«Галзут пришел сюда (на Лену. — С. Г.) откуда-то с запада во время войн Чингиса, смуты Бошогто (Шэнгэс шэлгэрээ, Бошогто буhалаа). Там происходила страшная война, убивали целыми родами и племенами, люди умирали в пути. Хоронить мертвых и подбирать трупы животных было некому. Буряты галзутского рода во время жертвоприношений своим предкам призывают так:

Когда шли мы с Алтая,

Богородской травой очищались,

Когда шли мы с Саяна,

Ветками кедра очищались.

Когда спустились мы на Лену,

На правом берегу осели,

Подружились с эвенками,

Сражались с якутами,

Воевали с цэгэнутами,

Перестреливались с хайталами»^{231}.

Попытка определить по этому преданию время появления бурятского рода галзут на Лене особого успеха не приносит. «Войны Чингиса» — это завоевательные войны монголов первой половины XIII в. «Смута Бошогто» — это войны ойратского хана Галдана Бошокту в 70—90-х годах XVII в. Временной диапазон этих «вех» весьма значителен. Однако для нас важно определить не то, когда же якуты проживали на Лене, хотя это тоже принципиально, а то, что они вообще проживали в верховьях Лены. И на последний вопрос предание рода галзут отвечает вполне утвердительно. Поясним еще этнонимы цэгэнуты и хайталы, упомянутые в предании. Оба названия относятся к бурятским родам, пришедшим на Лену, как и галзуты, с Алтая. Оба рода тоже не входят в состав племени эхиритов, в окружении которого они проживали.

Галзуты на Лене живут в районе Манзурки, т. е. всего лишь в 60 километрах от западного берега Байкала.

Указание, что галзуты «сражались с якутами», имеет высокую степень достоверности, поскольку оно сохранилось в ритуальных призываниях, связанных с жертвоприношениями предкам, т. е. в наиболее устойчивом и консервативном компоненте древней бурятской культуры. Из призывания галзутов видно, что верховья Лены были заселены не только якутами, здесь жили эвенки, цэгэнуты, хайталы.

Таким образом, по независимым свидетельствам двух народов — эвенков и бурят — устанавливается, что якуты некогда жили по Баргузину и в верховьях Лены, т. е. в непосредственной близости к Байкалу. И первично якутская основа названия Байкал становится неоспоримой.

Послесловие

Владимир Даль, оценивая положение со словарным фондом языка у некоторых европейских народов, говорил, что у этих народов «язык давно перепотрошен на все лады и каждое слово его перебрано и перещупано в пальцах». Так и мы, следуя совету знаменитого ученого, «перебрали» и «перещупали в пальцах» только одно слово, стараясь проследить его истоки, найти язык и народ, его породившие. И в этом слове, в его истории, открылись нам исторические судьбы многих сибирских народов. В нем видятся целые века, целые эпохи, скупо или даже совсем не обозначенные фактами и хронологическими датами, фольклорные образы. За словом стоят сами народы, вышедшие некогда из единой общности и многоязычные, ибо надо было общаться с рядом живущими соседями, говорившими по-иному. История слова поведала нам об эпохе «великого смешения народов», когда роды и племена в результате политики монгольских феодалов, создававших империю, делились, соединяясь с осколками и частями других родов и племен и смешивая языки, быт и культуру. В них уже зарождались черты будущих народностей. За словом проступает облик народов, живших вокруг Байкала.

Слово, как и человек, живет в сообществе себе подобных, выполняющих одинаковые функции, но имеющих различное смысловое значение. Вместе с тем у него есть «собратья»— синонимы, слова другого звучания, но с тем же смысловым значением. Такими синонимами к слову «байгал» выступают «далай» и «тэнгэс». Интересно, что у монголов и якутов существуют парные, а не троичные синонимы: у монголов — далай и тэнгэс, у якутов — байгал и далай. Существование парных синонимов является, по-видимому, отражением тех далеких исторических периодов, когда племенам и родам приходилось жить в соседстве, общаясь друг с другом. Характерно и то, что в парных синонимах одно слово является родным для данного языка (народа), другое — приобретенным, заимствованным. Родными для якутов и монголов являются соответственно байгал и далай, а заимствованными — далай и тэнгэс. И через тэнгэс эта цепь перекидывается к тюркским языкам (казахскому, киргизскому и др.), в которых неоспоримо признается первично тюркская основа этого слова.

Знать все о Байкале — таково стремление науки, ибо он принадлежит всем. И это не случайно: у всех народов всех времен сибирское озеро-море вызывало удивление, восхищение, восторг. Недаром на всех языках его название имеет только один смысл — море.

История появления слова «байгал» для обозначения моря, большого количества и обилия воды и, наконец, океана тесно, переплетена с проблемами этнической истории двух народов — якутов и бурят. В связи с этим приобретает значение проблема этногенеза народов. Эта проблема основывается на трех «китах»: этногенетических преданиях (историческом материале), лингвистических данных и антропологических свидетельствах^[1]. Доля участия каждого из трех компонентов в этногенезе может быть различной. В проблеме этногенеза якутов, характеризующейся, по сравнению с другими народами Сибири, наибольшей полнотой информации, основные выводы полностью совпадают по всем трем компонентам. Это объясняется тем, что в данном случае исследовались этнические процессы сравнительно неглубокой древности, отстоящие от нашего времени на одно тысячелетие, много на полтора. Наиболее достоверен и убедителен исторический материал, свидетельствующий о происхождении якутов от курыкан, проживавших в районах Северного Прибайкалья и Забайкалья. Принадлежность якутского языка к семье тюркских языков также доказывает «южную гипотезу» якутского этногенеза. В антропологическом плане этот народ изучен недостаточно полно, но имеющиеся материалы говорят о принадлежности его к центрально-азиатской группе популяций, к которой также относятся буряты и тувинцы.

Сложнее обстоит дело с проблемой этногенеза бурят. Исторический материал здесь неоднозначен и противоречив. Язык полностью связан со своей основой — монгольским языком. Антропологические материалы свидетельствуют о делении этого народа на две группы, причем у бурят западного ареала сходство устанавливается с тюркоязычными народами, а у бурят восточного ареала — с эвенками. По нашему мнению, следует признать, что протомонгольское ядро (хори), на основе которого позднее формировалась бурятская народность, издавна проживало в Ближнем Забайкалье. На этнической истории бурят в сильной степени сказались ассимиляционные процессы с тюрками и эвенками. Под давлением монгольских феодалов хори осваивали меркитские и найманские кочевья, испытывая постоянное давление с их стороны.

Чтобы освободиться от зависимости, бурятские племена вынуждены были прибегать к постоянным перемещениям (нередко в союзе с другими племенами) по обширным степным и лесостепным пространствам Центральной Азии, чему способствовали кочевой образ жизни и приспособленное к этому хозяйство.

Анализ происхождения слова показывает, что многие вопросы истории и этногенеза сибирских народов остаются еще не исследованными. Как явствует из предыдущего изложения, совершенно неизученными остаются вопросы сравнительного анализа языка, быта, культуры, фольклора тех родов и племен, которые волею судьбы оказались включенными в состав разных народов. Интересно знать, к примеру, все особенности языка и этнографии группировок хори, существующих среди якутов, баргутов, монголов, или группировки сагайцев в среде хакасов. Требует более детальной проработки и этнический термин «урянхайцы» (урянкаты, ураангхай).

Неоспоримо, что в изучении ранней истории сибирских народов существуют объективные трудности, связанные прежде, всего с отсутствием у них письменности или с ее утратой, что обусловливает крайнюю скудность или даже полное отсутствие документального исторического материала.

При изучении самого раннего периода освоения Сибири, и в частности районов Прибайкалья и Забайкалья, русскими землепроходцами важное значение имеют первичные документы русских — записки, отписки, челобитные. Многие из этих материалов введены в научный оборот, опубликованы, но здесь еще немало неизвестного. Так, мы не знаем первичных материалов, которые легли в основу «Чертежной книги Сибири» С. У. Ремезова, хотя деятельности русского картографа посвящены многочисленные статьи и монографии. Эти материалы могли бы пролить дополнительный свет на историю освоения Прибайкалья русскими и, возможно, на истоки слова «байгал».

Байкал — уникальное явление природы. Как природный объект он представляет громаднейшую ценность для всего человечества. В связи с этим особую окраску приобретают и все вопросы, так или иначе связанные с ним. И решение этих вопросов должно стоять на уровне самых высоких и гуманных принципов интернационализма, претворяемых в жизнь в условиях социалистического общества.

INFO

ББК 63.5

Г95

Утверждено к печати Институтом земной коры СО АН СССР

Гурулев С. А.

Г95 Что в имени твоем, Байкал? — 2-е изд. перераб. и доп. — Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1991.— 168 с. — (Страницы истории нашей Родины).

ISBN 5-02-029737-2.

Г 0505000000-026/042(02)-91*24–91 НП

Научно-популярное издание

Гурулев Станислав Андреевич

ЧТО В ИМЕНИ ТВОЕМ,

БАЙКАЛ?

Редактор издательства И. Г. Зыкова.

Художественный редактор Н. Г. Ковалева.

Художник С. М. Кудрявцев.

Технический редактор Л. Л. Минеева.

Корректоры Г. И. Шведкина, В. В. Борисова.

ИБ № 42573

Сдано в набор 05.09.90. Подписано к печати 14.03.91. Формат 84×108 1/32. Бумага типографская № 2. Гарнитура Таймс. Офсетная печать. Усл. печ. л. 8,8. Усл. кр. отт. 9, 2. Уч. изд. л. 9,2. Тираж 74.000 экз. Заказ N9 361. Цена 1 р. 40 к.

Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Наука»,

Сибирское отделение. 630099 Новосибирск, ул. Советская, 18.

4-я типография издательства «Наука» 630077

Новосибирск, ул. Станиславского, 25.

…………………..

FB2 — mefysto, 2023

Текст на задней обложке

Байкал называют голубым сердцем Сибири. Это самое глубокое в мире озеро. Его максимальная глубина составляет 1620 метров. В озере хранится 10 процентов мировых запасов пресной воды — чистой, почти дистиллированной. Байкал питают водой 336 рек, вытекает же из него лишь одна Ангара. Флора и фауна Байкала включает около 1800 видов. В озере обитает 50 видов рыб. Среди них немало таких, которые водятся только здесь.

Байкал — царство тайн, загадок и легенд. Специалисты считают, что этому озеру 20–25 миллионов лет. Но оно не мелеет, а дно его все время опускается, что происходит только в океанах.

Крупнейший из имеющихся на Байкале островов — Ольхон. Длина его 90 километров, ширина — 35. Часть Байкала между материком и Ольхоном называют Малым морем. По его берегам промышляют соболя, белку, горностая, лисицу, а также заботятся об их разведении. В прибайкальской тайге расположен баргузинский заповедник.

Примечания

1

Алексеев В. П. Этногенетические предания, лингвистические данные и антропологический материал // Этническая история и фольклор. — М., 1977.

(обратно)

Комментарии

1

Россолимо Л. Л. Байкал. — М., 1966.— 165 с.; Гурулев С. А. Тайны Байкала. — Улан-Удэ, 1968.— 158 с.; Галазий Г. И. Байкал в вопросах и ответах. — Иркутск, 1984.— 383 с.

(обратно)

2

Кожов М. М. Очерки по байкаловедению. — Иркутск, 1972.—. 254 с.

(обратно)

3

Распутин В. Г. Что в слове, что за словом? — Иркутск, 1987.

(обратно)

4

Румянцев Г. Н. Русские источники XVII века о Байкале // Краевед. сб. — Улан-Удэ, 1958.— Вып. III.

(обратно)

5

Нимбуев Ш. Песня о Байкале // Славное море. — Иркутск, 1949.

(обратно)

6

История Сибири с древнейших времен до наших дней. — Л., 1968. — Т. 1. — С. 400.

(обратно)

7

Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII веке. — М., 1960.

(обратно)

8

Шубин А. С. Краткий очерк этнической истории эвенков Забайкалья (XVII–XX вв.). — Улан-Удэ, 1973.— С. 12–13.

(обратно)

9

Эвенкийско-русский словарь/Сост. Г. М. Василевич. — М., 1958; Иллич-Свитыч В. М. Опыт сравнения ностратических языков (семито-хамитский, картвельский, индоевропейский, уральский, дравидийский, алтайский). — М., 1976.— 155 с.

(обратно)

10

Исторические предания и рассказы якутов. — Ч. 1.— М.; Л., 1960; Долгих Б. О. Указ. соч.; Багдарыын Сулбэ. Сири сиксигинэн. — Якутскай, 1985.— С. 31–34.

(обратно)

11

Румянцев Г. Н. Русские источники XVII века о Байкале // Краевед, сб. — Улан-Удэ, 1958.— Вып. III. — С. 5–6.

(обратно)

12

Там же. — С. 6.

(обратно)

13

Там же.

(обратно)

14

Материалы по истории сюнну. — М., 1 Гурулев. С. А. Тайны байкальских глубин. 1968–1973.— Вып. 1, 2; — Улан-Удэ, 1975— с. 30–40.

(обратно)

15

Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. М., 1984. — С. 288–289.

(обратно)

16

Козин С. А. Сокровенное сказание: Монгольская хроника 1240 г. — М., 1941; Юань-чао би-шu (Секретная история монголов) — М., 1962; Кафаров П. Рукопись-уникум «Юань-чао би-ши» (фотокопия). — Фонды Бурятского института общественных наук (БИОН) СО АН СССР (г. Улан-Удэ); Ринчинэ Г. Копия с улан-баторской рукописи «Юань-чао би-ши». — Фонды БИОН СО АН СССР (г. Улан-Удэ); Мураками М. Монгольская история. — Токио, 1972 (на яп. яз.); Pelliot Р. Histoire secrète des Mongols. — Paris, 1949; Mostaert H. Sur quelques passages de L'Histoire secrete des Mongols. — Cambridge, Mass., 1953; Ligete L. Histoire secrète des Mongols. — Budapest, 1972; The Secret History of the Mongols/Transl. I. de Rachewiltz // Pan. East. Hist., Austr. Nat. Univ. — 1971.— № 4; 1972.— № 5; 1974— № 10; 1976— № 13.

(обратно)

17

Козин С. А. Указ. соч. — С. 79.

(обратно)

18

Там же. — С. 523.

(обратно)

19

Там же. — С. 604.

(обратно)

20

Пэрлээ X. Нууц Товчоонц гардар газар усны зарим нэрийг хайж олсон нь. — Улаанбаатор, 1958.

(обратно)

21

Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. — М.: Наука, 1970.— С. 97.

(обратно)

22

Раисид-ад-дин. Сборник летописей. — М.; Л., 1952.— Т. I, кн. 1,— С. 114.

(обратно)

23

Козин С. А. Указ, соч. — С. 152.

(обратно)

24

Л. Н. Гумилев (указ, соч., с. 176) совершенно неправильно интерпретирует эти события, указывая, что Тохтоа был убит позднее, в 1208 г., при походе Субэдэя.

(обратно)

25

Козин С. А. Указ, соч. — С. 174.

(обратно)

26

Сандаг Ш. Образование единого монгольского государства и Чингисхан // Татаро-монголы в Азии и Европе. — М., 1970.

(обратно)

27

Тихвинский С. Л. Татаро-монгольские завоевания в Азии и Европе // Там же.

(обратно)

28

Козин С. А. Указ, соч. — С. 34, 67.

(обратно)

29

Монгольская Народная Республика. — М., 1971.— С. 59.

(обратно)

30

Палладий (Кафаров). Старинное монгольское сказание о Чингисхане// Тр. членов Рос. духовной миссии в Пекине. — 1910.— Т. IV. — С. 11.

(обратно)

31

Там же. — С. 81.

(обратно)

32

Там же. — С. 15.

(обратно)

33

Там же. — С. 86.

(обратно)

34

Чумичев Д. А. Монгольская Народная Республика. — М., 1966 (карта).

(обратно)

35

Козин С. А. Указ, соч. — С. 84, 208, 404; Кафаров П. Рукопись-уникум…, л. 14; Pelliot Р. Op. cit. — Р. 11, 128.

(обратно)

36

Козин С. А. Указ, соч. — С. 326.

(обратно)

37

Там же. — С. 79.

(обратно)

38

Румянцев Г. И. Происхождение хоринских бурят. — Улан-Удэ, 1962.

(обратно)

39

Козин С. А. Указ. соч. — С. 103.

(обратно)

40

Л. Н. Гумилев (указ, соч., с. 169) пишет: «Ванхан ходил походом на меркитов и загнал их на запад от Байкала…» Это мнение, как будто бы подтверждающее нашу гипотезу, в корне неверно, ибо меркиты были только прогнаны в сторону Баргучжин-Токума. О Байкале и вообще о каком-либо озере или море в этом эпизоде «Сокровенного сказания» нет никаких упоминаний.

(обратно)

41

Козин С. А. Указ. соч. — С. 122.

(обратно)

42

Там же. — С. 178, 182.

(обратно)

43

Дам-Ринчинэ А. Р., Мупкин Г. С. Русско-монгольский словарь. — М., 1960.

(обратно)

44

Mostaert Н. Op. cit.

(обратно)

45

Древнетюркский словарь. — Л., 1969; Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности. — М.; Л., 1951; Mostaert Н. Op. cit.

(обратно)

46

Цыдендамбаев Ц. Б. Бурятские исторические хроники и родословные. — Улан-Удэ, 1972.— 662 с. Следует заметить, что есть и иные мнения о происхождении слова «тенгис». Так, Л. В. Дмитриева (Алтайские этимологии. — Л., 1984.— С. 130–177), отмечая неясность его этимологии, склоняется к мнению о том, что слово это является монголизмом, так как оно характерно для всех монгольских языков и, несмотря на то что отмечено в тюркских памятниках XI и XIII вв., сравнительно мало распространено в тюркских языках — узбекском, алтайском, казахском, татарском и некоторых других, откуда оно заимствовано в венгерский и марийский языки.

(обратно)

47

Данзан Л. Алтай тобчи. — М., 1973.— С. 53.

(обратно)

48

Там же. — С. 100.

(обратно)

49

Шара туджи: Монгольская летопись XVII века. — М.; Л., 1957,— С. 129.

(обратно)

50

Allan Tobči: Монгольская летопись XVII в./Публикация П. Б. Балданжапова. — Улан-Удэ, 1970.— С. 137.

(обратно)

51

Шара туджи. — С. 200.

(обратно)

52

Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII века. — М., 1951.— С. 106–110.

(обратно)

53

Румянцев Г. Н. Русские источники… — С. 7.

(обратно)

54

Там же. — С. 9—10.

(обратно)

55

Спафарий Н. М. Сибирь и Китай. — Кишинев, 1960.

(обратно)

56

Фишер И. Е. Сибирская история. — Спб., 1774,— С. 547.

(обратно)

57

Дамдинсурэн Ц., Лувсандэндэв А. Русско-монгольский словарь. — Улан-Батор. 1982.— С. 827, 830.

(обратно)

58

Бурятско-русский словарь/Сост. К. М. Черемисов. — М., 1973.— С. 183; Румянцев Г. Н. Летопись рода Согол селенгинских бурят-монголов// Сб. тр. по филол. — Улан-Удэ, 1949.— Вып. II. — С. 133–175.

(обратно)

59

Мельхеев М. Н. Топонимика Бурятии. — Улан-Удэ, 1969.— С. 93.

(обратно)

60

Никонов В. А. Краткий топонимический словарь— М., 1966.— С. 39; Горбаневский М. В. В мире имен и названий. — М., 1983.— С. 79.

(обратно)

61

Семивский Н. Новейшие, любопытные и достоверные повествования о Восточной Сибири. — Спб., 1817.— С. 6.

(обратно)

62

Никонов В. А. Указ. соч. — С. 40; Горбаневский М. В. Указ соч. — С. 80.

(обратно)

63

Спафарий Н. М. Указ, соч. — С. 103–104.

(обратно)

64

Памятники сибирской истории XVIII века. — Кн. 2.— Спб., 1885.— С. 69–70.

(обратно)

65

Название происходит от бурятского слова «хэлмэ», имеющего два значения: 1) сабля, нож, кинжал; 2) осетр. Первое значение привлекает к объяснению названия И. А. Манжигеев, второму отдает предпочтение М. Н. Мельхеев.

(обратно)

66

Румянцев Г. Н. Баргузинские летописи. — Улан-Удэ, 1956.— С. 56. Название Байгул соответствует летописному тексту, хотя в соответствии с фонетикой старописьменно-монгольского языка можно было бы произносить и Байгал (см. летопись М-1-373 «История перекочевки в Баргузин в 1740 году баргузинских бурят с севера Байкала под предводительством Ондрея Шибшеева» — РО БИОН СО АН СССР, г. Улан-Удэ).

(обратно)

67

Байкальские легенды и предания. — Улан-Удэ, 1984.— С. 69–70.

(обратно)

68

Там же. — С. 71.

(обратно)

69

Там же.—С. 71–72.

(обратно)

70

Каталог гор и морей (Шань хай цзин). — М., 1977.

(обратно)

71

Кюнер Н. В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. — М., 1961.— С. 284; Бартольд В. В. Сочинения. — М., 1965.— Т. III. — С. 32–35.

(обратно)

72

Китайско-русский словарь/Под ред. И. М. Ошанина. — М., 1959.

(обратно)

73

Бичурин Н. Я. Байкал// Северные цветы на 1832 год. — М., 1980. — С. 37.

(обратно)

74

Грумм-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. — Л., 1926.— Т. 2,— С. 5—10, 75–78.

(обратно)

75

Сосновский В. И. К вопросу об образовании бурятской народности // Бурятиеведение. — 1928.— № IV(8). — С. 97—106.

(обратно)

76

Муравьев В. Б. Вехи забытых путей. — М., 1975.— С. 53.

(обратно)

77

Кетский сборник. Лингвистика. — М., 1968; Кетский сборник: Мифология, этнография, тексты. — М., 1969.

(обратно)

78

Дульзон А. П. Былое расселение кетов, по данным топонимики // Географические названия. — М., 1962.— С. 50–84.

(обратно)

79

См.: Бартольд В. В. Указ, соч. — С. 349.

(обратно)

80

Стеблева И. В. Поэтика древнетюркской литературы и ее трансформация в раннеклассический период. — М., 1976.

(обратно)

81

Суразаков С. С. Алтайский героический эпос. — М., 1985. — С. 82.

(обратно)

82

Румянцев Г. Н. Происхождение хоринских бурят. — Улан-Удэ, 1962.

(обратно)

83

Егунов Н. П. Прибайкалье в древности и проблема происхождения бурятского народа. — Улан-Удэ, 1984.— 286 с.

(обратно)

84

Дриженко Д. К. Лоция озера Байкал. — Спб., 1908.

(обратно)

85

Пэрлээ X. Нууц товчоонд гардаг усны зарим нэрийг хайж олсон нь. — Улаанбаатар, 1958.— С. 7.

(обратно)

86

Данзанов Ц. По поводу одной гипотезы // За науку в Сибири. — 1974.— 23 янв.

(обратно)

87

Буянтуев Б. Р. К вопросу о происхождении названия «Байкал»// Изв. АН СССР. Сер. Геогр, — 1951.— № 5.

(обратно)

88

Румянцев Г. Р. Русские источники XVII века о Байкале // Краевед, сб. — Улан-Удэ, 1958.— Вып. III.

(обратно)

89

Мурзаев Э. М., Умурзаков С. У. Гидронимы Иссык-Куль и Байкал // Изв. АН СССР. Сер. геогр. — 1974.— № 6.

(обратно)

90

Балданжапов П. Б. Altan Tobči; Монгольская летопись XVII в. — Улан-Удэ, 1970.— 415 с.

(обратно)

91

Цыдендамбаев Ц. Б. Бурятские исторические хроники и родословные. — Улан-Удэ, 1972.— С. 481.

(обратно)

92

Серошевский В. Л. Якуты. — Спб., 1896.— Т. I.

(обратно)

93

Барашков П. П. Еще о названии озера Байкал // За науку в Сибири. — 1974.— 21 авг.

(обратно)

94

П. П. Барашков считает, что название Итык кюель происходит от тюркского Иссык-кулъ (Священное озеро). С этим согласны также Э. М. Мурзаев и С. У. Умурзаков. Другие исследователи полагают, что тюркское «Иссык-куль» означает «Горячее озеро».

(обратно)

95

Нельзя согласиться с мнением П. П. Барашкова о том, что ранее бесписьменный якутский народ не мог передать другим народам свои географические названия. Письменностью не владели до Великой Октябрьской социалистической революции многие народы Сибири. Тем не менее заимствования из других языков, взаимодействия языков, обмен словарным фондом происходили постоянно.

(обратно)

96

Рыгдылон Э. Р. О названиях «Байкал» и «Ангара» // Изв. АН СССР. Сер. геогр. — 1953.- № 5.

(обратно)

97

Мальцев Ю. Загадка названия озера Байкал // За науку в Сибири. — 1973.— 17 окт.

(обратно)

98

Попов А. И. Географические названия. — М.; Л., 1965.— С. 158.

(обратно)

99

Мурзаев Э. М., Умурзаков С. У. Указ. соч.

(обратно)

100

Часто этот персонаж фигурирует под именем Пагба-лама. Мы даем имя в соответствии с книгой Е. И. Кычанова и Л. С. Савицкого «Люди и боги страны снегов. Очерки истории Тибета и его культуры» (М., 1975), из которой заимствовано также описание ряда событий из истории взаимоотношений Монголии и Тибета.

(обратно)

101

Жамбалсурен Н. Тибетские слова в монгольском языке // Авто-реф. дис., канд. ист. наук. — М., 1971.

(обратно)

102

Владимирцов Б. Я. Монгольский сборник рассказов из Pandatantra. — Пг., 1921.— С. 51.

(обратно)

103

Наджип Э. П. Историко-сравнительный словарь тюркских языков XVI века. — М., 1979.

(обратно)

104

Хангалов М. И. Собрание сочинений. — Улан-Удэ, 1958.— Т. 1; Балдаев С. П. Родословные предания и легенды бурят. — Улан-Удэ, 1970.— Ч. 1: Булагаты и эхириты. — С. 33–43.; Дугаров Д. С. Лебедь в орнаменте женского костюма тюрко-монгольских народов // Сов. этнография. — 1983.— № 5.— С. 104–113; Шаракишнова Н. О. Мифы бурят. — Иркутск, 1980.— 168 с.

(обратно)

105

Уланов А. И. Древний фольклор бурят. — Улан-Удэ, 1974.— С. 15–16.

(обратно)

106

Румянцев Г. И. Происхождение хоринских бурят. — Улан-Удэ, 1962.— С. 192.

(обратно)

107

Исторические предания и рассказы якутов. — М.; Л., 1960.— Ч. 1.— Ксенофонтов Г. В. Эллэйада. — М., 1977.— 248 с.

(обратно)

108

Якутский фольклор/Тексты и пер. А. А. Попова. — М., 1936.— 322 с.

(обратно)

109

Окладников А. П. Олень Золотые рога. — М.; Л., 1968.

(обратно)

110

Серотевский В. Л. Якуты. — Т. I. — Спб., 1896.— 720 с.

(обратно)

111

Ястремский С. В. Образцы народной литературы якутов — Л., 1929.— 226 с.

(обратно)

112

Саха народнай ырыалара (Якутские народные песни). — Якутск, 1976.— С. 108–111.

(обратно)

113

Там же. — С. 8–9.

(обратно)

114

Айдурай Мэргэн — Улан-Удэ, 1979.— 128 с.

(обратно)

115

Абай Гэсэр/ Вступ. ст., подгот. текста, пер. и коммент, к нему А. И. Уланова. — Улан-Удэ, 1960.— С. 297.

(обратно)

116

Шаракишнова Н. О. Героический эпос бурят. — Иркутск, 1968.

(обратно)

117

Гэсэр: Бурятский героический эпос. — М., 1973.

(обратно)

118

Гэсэр. — Улан-Удэ, 1969.

(обратно)

119

Хомонов М. П. Бурятский героический эпос «Гэсэр». — Улан-Удэ, 1976.— 187 с.

(обратно)

120

Дамдинсурэн Ц. Исторические корни Гэсэриады, — М., 1957.

(обратно)

121

Нюргун Боотур Стремительный. — Якутск, 1975.— 432 с.

(обратно)

122

Нюргун Боотур Стремительный. — Якутск, 1947.

(обратно)

123

В якутских текстах при описании этого эпизода, как и в предыдущем случае, употребляется слово «байгал», однако здесь говорится не о байкальских водах, а просто о морских.

(обратно)

124

Ксенофонтов Г. В. Ураангхай-сахалар: Очерки по древней истории якутов. — Иркутск, 1937.— С. 250–252.

(обратно)

125

Эргис Г. У. Очерки по якутскому фольклору. — М., 1974.— 403 с.

(обратно)

126

Емельянов Н. В. Сюжеты якутских олонхо. — М., 1980.

(обратно)

127

Хомонов М. П. Указ. соч.

(обратно)

128

Окладников А. П. История якутской АССР. — М.; Л., 1955. — С 1.

(обратно)

129

Михайлов Т. М. Из истории бурятского шаманизма (с древнейших времен по XVIII в.). — Новосибирск, 1980.— С. 227; Он же. Структура бурятского шаманизма // Традиционные верования и быт народов Сибири. — Новосибирск, 1987. — С. 36–52.

(обратно)

130

Манжигеев И. А. Бурятские шаманистические и дешаманистические термины. — М., 1978.— 125 с.

(обратно)

131

Ксенофонтов Г. В. Ураангхай-сахалар. — С. 247–250.

(обратно)

132

Окладников А. П. Шишкинские писаницы. — Иркутск, 1959.

(обратно)

133

Рыгдылон Э. Р., Хороших П. П. Новые рунические надписи и знаки Прибайкалья // Тр. Бурят, компл. науч. — исслед. ин-та СО АН СССР. Сер. ист. филол. — Улан-Удэ, 1961.— Вып. 6.

(обратно)

134

Асеев И. В. Прибайкалье в средние века. — Новосибирск, 1980.

(обратно)

135

Егунов Н. П. Прибайкалье в древности и проблема происхождения бурятского народа. — Улан-Удэ, 1984.— 286 с.

(обратно)

136

Окладников А. П. История Якутской АССР. — Т. 1.

(обратно)

137

Румянцев Г. Н. Происхождение хоринских бурят.

(обратно)

138

Свинин В. В. Основные этапы древней истории населения побережья озера Байкал // Древняя история народов юга Восточной Сибири. — Иркутск, 1974.— С. 7—24.

(обратно)

139

Дашибалов Б. Б. Погребальные памятники и обряды позднего средневековья Прибайкалья как источник по этногенезу бурят // Этнокультурные процессы в Юго-Восточной Сибири в средние века. — Новосибирск, 1989.— С. 62–70.

(обратно)

140

Потанин Г. Н. Очерки Северо-Западной Монголии: Результаты путешествия, исполненного в 1879 г. по поручению Русского географического общества. — Спб., 1883.— Вып. IV.

(обратно)

141

Мельхеев М. И. Карты расселения и перемещения бурятских родоплеменных групп по данным топо- и этнонимики // Этнограф, сб. — Улан-Удэ, 1974.— Вып. 6.

(обратно)

142

Михайлов Т. М. Записки о топонимах Усть-Ордынского национального округа// Ономастика Бурятии. — Улан-Удэ, 1976.— С. 152–167.

(обратно)

143

Бертагаев Т. А. Этнолингвистические этюды о племенах Центральной Азии // Тр. Ин-та обществ, наук. Сер. востоковедения, — Улан-Удэ, 1976.— Вып. 27. Во взглядах Т. А. Бертагаева есть противоречия. Курыкан исследователь рассматривает и как родственное бурятам племя, и как возможных их предков.

(обратно)

144

Бураев И. Д. Фарингальный h в бурятских диалектах // Языки и топонимия. — Томск, 1976.— С. 68–70; Он же. Спирантизация согласных в монгольских языках // Тр. III Междунар. конгр. монголоведов. — Улан-Батор, 1977.— С. 38–43; ЦыденОамбаев Ц. Б. Об эвенкийских элементах в этническом составе и языке бурят // Взаимовлияние языков в Бурятии. — Улан-Удэ, 1978.— С. 79–95.

(обратно)

145

Это мнение разделяется не всеми антропологами.

(обратно)

146

Дамдинов Д. Г. Закаменские (армакские) хамниганы // Этнографический сб. — Улан-Удэ, 1974.— Вып. 6; Он же. Западно-монгольские черты в говоре ононских хамниган // Проблемы алтаистики и монголоведения. Сер. лингв. — М., 1975.— Вып. 2.

(обратно)

147

Нимаев Д. Д. О роли тунгусского компонента в этногенезе бурят // Этнокультурные процессы в Юго-Восточной Сибири в средние века. — Новосибирск, 1989.— С. 93—103.

(обратно)

148

Дугаров Д. С. Указ. соч.

(обратно)

149

Нимаев Д. Д. Проблемы этногенеза бурят. — Новосибирск, 1988. — С. 169.

(обратно)

150

Алексеев В. П. В поисках предков. — М., 1972.

(обратно)

151

Этническая одонтология СССР. — М., 1979.— С. 187–194.

(обратно)

152

Там же.

(обратно)

153

Золотарева И. М. Этническая антропология бурят // Этнографический сб. — Улан-Удэ, 1960.— Вып. I.

(обратно)

154

Брахицефалия (короткоголовость) характеризуется отношением ширины лица к длине (так называемый «головной указатель»). Брахицефалы — люди, у которых головной указатель составляет более 80 %.

(обратно)

155

Бураев И. Д. Фарингальный h в бурятских диалектах.

(обратно)

156

Этническая одонтология СССР.

(обратно)

157

Тригонид и метаконид — основные бугорки на жевательной поверхности передних коренных зубов нижней челюсти, бугорок Карабелли — дополнительный бугорок на основных бугорках переднего коренного зуба верхней челюсти.

(обратно)

158

Спицын В. А. Гены и климат // Природа. — 1977.— № 7.— С. 44.

(обратно)

159

Ишжамц И. Монголд нэгдсэн тэр байгуулагдаж феодализм бурэлдэн тогтсон нь. — Улаанбаатар, 1974; Он же. О формировании монгольской народности // Роль кочевых народов в истории Центральной Азии. — Улан-Батор, 1974; Сухбаатар Г. К вопросу об этногенезе монголов //Роль кочевых народов в истории Центральной Азии. — Улан-Батор, 1974.

(обратно)

160

Эргис Г. У. Очерки по якутскому фольклору. — М., 1974.— С.403.

(обратно)

161

Хазанов А. М. Первобытная периферия докапиталистических обществ // Первобытное общество. — М., 1975.— С. 172–174.

(обратно)

162

История Сибири с древнейших времен до нашей дней. — Л., 1968.— Т. 1.— С. 361.

(обратно)

163

Эргис Г. У. Указ. соч.

(обратно)

164

Рашид-ад-дин. Сборник летописей, — М.; Л., 1952.— Т. I, кн. 1.

(обратно)

165

Бурхан-Халдун — горный массив в истоках Онона, Керулена, Толы, Чикоя.

(обратно)

166

Гумилев Л. Н. Судьба меркитов // Финно-угорские народы и Восток: Тез. докл. — Тарту, 1975.

(обратно)

167

Потанин Г. Н. Очерки Северо-Западной Монголии. Результаты путешествия, исполненного в 1879 г. по поручению Русского географического общества. — Спб., 1883.— Вып. IV.

(обратно)

168

Данзан Л. Алтай Тобчи. — М., 1973.— С. 184.

(обратно)

169

Цыдендамбаев Ц. Б. Бурятские исторические хроники и родословные. — Улан-Удэ, 1972,— 662 с.

(обратно)

170

История Сибири… — Т. 1.— С. 373.

(обратно)

171

Ксенофонтов Г. В. Эллэйада. — М., 1977.— 248 с.

(обратно)

172

Зимин Ж. А. Происхождение и расселение нельхайских бурят // Краеведение Бурятии. — Улан-Удэ, 1979.— С. 157–165.

(обратно)

173

Ксенофонтов Г. В. Эллэйада.

(обратно)

174

Багдарыын Сюлбэ. Из якутской антропонимии и топонимии // Исследования по ономастике Бурятии. — Улан-Удэ, 1987.— С. 75–86.

(обратно)

175

Рашид-ад-дин. Указ. соч.

(обратно)

176

Байкальские легенды и предания. — Улан-Удэ, 1984.— С. 108–110.

(обратно)

177

Михайлов Т. М. Юго-Восточная Сибирь в отношениях с Центральной Азией в ХIII–XVII вв. // Этнокультурные процессы в Юго-Восточной Сибири в средние века. — Новосибирск, 1989.— С. 85–98.

(обратно)

178

Народы мира: Историко-этнографический справочник. — М., 1988.— С. 88.

(обратно)

179

Цыдендамбаев Ц. Б. Указ. соч.

(обратно)

180

Михайлов Т. М. Из истории бурятского шаманизма. — Новосибирск, 1980.— 320 с.

(обратно)

181

Цыдендамбаев Ц. Б. Указ. соч.

(обратно)

182

Ксенофонтов Г. В. Эллэйада. — С. 209; Якутский фольклор. — М., 1936.

(обратно)

183

Ксенофонтов Г. В. Ураангхай-сахалар. — Иркутск, 1937.

(обратно)

184

История Сибири… — Т. 1.— С. 373.

(обратно)

185

Грумм-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. — Л., 1926.— Т. III, вып. 1.

(обратно)

186

Дугаров Б. С. О происхождении окинских бурят // Этнические и историко-культурные связи монгольских народов. — Улан-Удэ 1983. — С. 90–101.

(обратно)

187

Потанин Г. И. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе. — М., 1899.— 895 с.

(обратно)

188

Цыдендамбаев Ц. Б. Указ. соч.

(обратно)

189

Шаракшинова Н. О. Мифы бурят. — Иркутск, 1980.— 168 с.

(обратно)

190

Цыдендамбаев Ц. Б. Указ. соч.

(обратно)

191

Манжиееев И. А. Бурятские шаманистические и дошаманистические термины. — М., 1978.— 125 с.

(обратно)

192

Вяткина К. В. Монголы Монгольской Народной Республики // Тр. Ин-та этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. Нов. сер. — М.; Л. 1960.— Т. IX, — С. 159–271.

(обратно)

193

Русско-тувинский словарь. — М., 1980; Тувинско-русский словарь. — М., 1968.

(обратно)

194

Катанов Н. Ф. Поездка к карагасам в 1890 году// Зап. Рус. геогр. о-ва, отд. этнографии. — 1891.— Т. XVII, вып. II. — С. 131–230.

(обратно)

195

Рассадин В. И. Фонетика и лексика тофаларского языка, — Улан-Удэ, 1971.

(обратно)

196

Грумм-Гржимайло Г. Е. Указ. соч. — С. 173.

(обратно)

197

Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII веке. — М., 1960.

(обратно)

198

Ксенофонтов Г. В. Ураангхай-сахалар.

(обратно)

199

Эвенкийско-русский словарь. — М., 1958.

(обратно)

200

Константинов И. В. Происхождение якутского народа и его культуры// Якутия и ее соседи в древности. — Якутск, 1975 — С. 164.

(обратно)

201

Там же. — С. 162.

(обратно)

202

Сидоров Е. С. Этноним саха // Этническая ономастика. — М., 1984,- С. 39–43.

(обратно)

203

Серошевский В. Л. Якуты. — Спб., 1896.— Т. I. — 720 с.

(обратно)

204

Наджип Э. П. Историко-сравнительный словарь тюркских языков XVI века. — М., 1979.— Кн. 1.— 480 с.

(обратно)

205

Рассадин В. И. Монголо-бурятские заимствования в сибирских тюркских языках. — М., 1980.— 116 с.

(обратно)

206

Мельхеев М. Н. Карта расселения и перемещения бурятских родоплеменных групп по данным топо- и этнонимики // Этнографический сб. — Улан-Удэ, 1974.— Вып. 6.

(обратно)

207

Гурвич И. Г. Героические сказания северных якутов-оленеводов и вопросы этнической принадлежности древнего населения между Енисеем и Леной // Этническая история и фольклор. — М., 1977.

(обратно)

208

Цыдендамбаев Ц. Б. Указ. соч.

(обратно)

209

Шаракшинова Н. О. Указ. соч.

(обратно)

210

Балдаев С. П. Родословные предания и легенды бурят. — Ч. 1: Булагаты и эхириты. — Улан-Удэ, 1970.— С. 33–43.

(обратно)

211

Антонов Н. К Материалы по исторической лексике якутского языка. — Якутск, 1971.

(обратно)

212

Убрятова Е. И. Опыт сравнительного изучения фонетических особенностей языка населения некоторых районов Якутской АССР. — М., 1960.

(обратно)

213

Кидани — монголоязычные племена, обитавшие в X–XII вв. в бассейне Амура.

(обратно)

214

История Сибири… — Т. 1.— С. 388.

(обратно)

215

Серошевский В. Л. Указ. соч.

(обратно)

216

Кропоткин П. А. Письма из Восточной Сибири. — Иркутск, 1983. — С. 163.

(обратно)

217

С копией «Чертежной книги Сибири» С. У. Ремезова можно познакомиться в библиотеке краеведческого музея г. Иркутска и в научной библиотеке БИОН СО АН СССР (г. Улан-Удэ). Приводимая выкопировка из карты дается без изменения первоначальной ориентировки на юг. Байкал изображен на карте вытянутым по широте, что свидетельствует о слабом знании русскими географии края.

(обратно)

218

Радлов В. В. Опыт словаря тюркских наречий. — Спб., 1911.— С. 1118–2230.

(обратно)

219

Материалы по истории Якутии XVII века. — Ч. 1.— М., 1970.

(обратно)

220

Радлов В. В. Указ. соч.

(обратно)

221

Материалы по истории Якутии XVII века.

(обратно)

222

Долгих Б. О. Указ. соч.

(обратно)

223

Мельхеев М. Н. Топонимика Бурятии. — Улан-Удэ, 1969.— 185 с.

(обратно)

224

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. — М., 1986.— Т. II.

(обратно)

225

Фасмер М. Указ, соч.; Словарь русских народных говоров. — Л., 1980.— Вып. 16.

(обратно)

226

Словарь русского языка XI–XVII вв. — М., 1975.

(обратно)

227

Долгих Б. О. Указ. соч.

(обратно)

228

Самойлов И. И., Калинин-Иванов В. Д. Атлас р. Верхней Ангары от Камнеокана до устья. — Иркутск, 1935.

(обратно)

229

Шубин А. С. Краткий очерк этнической истории эвенков Забайкалья (XVII–XX вв.). — Улан-Удэ, 1973.

(обратно)

230

Название «якуты» заимствовано русскими из эвенкийского языка. По данному вопросу см.: Куликовский А. Е. Научные труды. — Якутск, 1979; Сидоров Е. С. Указ. соч.

(обратно)

231

Балдаев С. П. Указ. соч. — С. 293–294.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Череда имен

Молва преданий

Свод вариантов

Истоки слова

Что в имени твоем, Байкал?

Послесловие

INFO

*** Примечания ***