2medicus: Лучше вспомни, как почти вся Европа с 1939 по 1945 была товарищем по оружию для германского вермахта: шла в Ваффен СС, устраивала холокост, пекла снаряды для Третьего рейха. А с 1933 по 39 и позже англосаксонские корпорации вкладывали в индустрию Третьего рейха, "Форд" и "Дженерал Моторс" ставили там свои заводы. А 17 сентября 1939, когда советские войска вошли в Зап.Белоруссию и Зап.Украину (которые, между прочим, были ранее захвачены Польшей
подробнее ...
в 1920), польское правительство уже сбежало из страны. И что, по мнению комментатора, эти земли надо было вручить Третьему Рейху? Товарищи по оружию были вермахт и польские войска в 1938, когда вместе делили Чехословакию
cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
высказалось за передачу продовольственного дела в руки городских управлений. Это был явный поворот курса, явное поражение Протопопова и его политики, состоявшей в захвате всего и вся в ведение Министерства внутренних дел…
Однако, никаких прямых сведений о размере движения и о позиции правительства в Киеве не было. Газеты печатали официальные и официозные сообщения, сквозь которые и не проглядывал истинный характер происходивших событий. И только биржа подозрительно и упорно бездействовала.
Но вот однажды вечером — должно быть, это было 28 февраля или 1 марта — получилась в Киеве знаменитая телеграмма за подписью Бубликова, назначенного комиссаром Комитета Государственной Думы в Министерство путей сообщения. Телеграмма эта с быстротой электрической искры распространилась по городу. Все были в этот вечер у телефона, читая, слушая, перечитывая и переспрашивая… Никто не знал, кто такой Бубликов; стали справляться по стенографическим отчетам Государственной Думы, и пришлось удовлетвориться тем, что он — депутат, инженер и, если не ошибаюсь, член партии прогрессистов. Ни в подлинности телеграммы, ни в решающем значении происшедшего переворота не могло быть сомнений; порукой служил включенный в телеграмму текст воззвания Родзянко к населению. Опасались только одного: как бы ход событий не повернул обратно. Уже после отречения Царя одна дама призналась мне, что в эти дни на каждое утро просыпалась с мыслью, что вот ей подадут газету, и она на первой странице увидит опять слова: «а посему признали Мы за благо» …
Все в эти дни ждали известий, жаждали узнать подробности. Получаемые в редакциях газет телеграммы переписывались и распространялись по городу — чаще всего в перепутанном и невразумительном виде. А по утрам мы выбегали на улицу и часами простаивали в очередях у газетных киосков.
Настроение было праздничное. Да и как было не радоваться? Грандиозный переворот, осуществление вековой нашей мечты мы получили как бы в подарок, без борьбы и усилий, без крови и стонов…
Это чувство восторга по поводу происшедшего с Россией феерического превращения сохранилось еще долго. В письме моем, писаном через пять месяцев, в августе 1917 года, я нахожу следующие строки:
«Трудно себе представить глубину пропасти, отделяющей нас от России 26 февраля 1917 года. Большего контраста, большей разительности в перемене и придумать невозможно. Ведь именно того, чего прежде так недоставало, теперь больше всего — столько, что его не замечаешь, не ценишь и не знаешь, куда деть. Старый строй более всего ощущался скованностью личности, приводившей и к бедности политической жизни, и к неравенству, и к деспотической власти монарха с его кастой бюрократов; теперь — столько свободы и так мало власти, что это уже перестало радовать, равенство же пришло так само собой, самотеком, что после минутного торжества его и не замечаешь» …
В первые дни революции эти чувства были всеобщими.
Были, вероятно, сожалеющие о старом режиме, были, может быть, и встревоженные за свою собственность, но они терялись в общей массе. Разумеется, эта масса радующихся и торжествующих не была однородна. С первых же дней можно было провести демаркационную черту между сторонниками «углубления революции» и более умеренными элементами. Это отразилось прежде всего на различном отношении отдельных групп к актам отречения Николая II и Михаила Александровича. Отречение Николая было, впрочем, встречено всеми как что-то естественное и неизбежное. Но еще до 3 марта население Киева ознакомилось с речью Милюкова, в которой он говорил о регентстве, и многие ждали именно такого выхода из положения. Личность Михаила Александровича внушала доверие; он слыл англоманом, и многих вполне удовлетворяла перспектива иметь его в качестве «царствующего, но не управляющего» монарха. Опасались, как бы переход к совершенно новой власти не был воспринят широкими массами, как переход к безвластию; и думали, что сохранение в этот момент монархии способствует развитию у народа чувства преемственности власти и поможет предотвратить анархию. Поэтому, повторяю, к отречению Великого Князя отнеслись различно; не все в эти первые дни радовались этому отречению.
Нельзя, однако, не признать, что в этом вопросе умеренные были в ничтожном меньшинстве и что правы оказались те, которые говорили: «вот вы увидите — в России через две недели не будет больше монархистов» …
Второй вопрос, в оценке которого разошлись мнения «углубителей»[3] и умеренных, это был состав Временного правительства. Против большинства назначений, впрочем, ничего нельзя было возразить. Несколько удивлял Некрасов в качестве министра путей сообщения: мы тогда еще не привыкли к парламентаризму и к замещению технических постов профанами; никто не ожидал увидеть Терещенко министром финансов. Но наибольшей неожиданностью было, несомненно, назначение Керенского. Никто не
Последние комментарии
21 часов 12 минут назад
21 часов 31 минут назад
21 часов 39 минут назад
21 часов 41 минут назад
21 часов 43 минут назад
22 часов 1 минута назад