Призраки солнечного юга [Ольга Геннадьевна Володарская] (fb2) читать постранично, страница - 3

и, что самое ужасное, ревнив как целый полк мавром. Наверное, именно из-за последнего своего качества, он всегда мечтал взять в жены кроткую, нежную, домашнюю скромницу, желательно глухонемую и чтобы обязательно умела вышивать крестиком. Как он при этом женился на мне, никто понять не может, даже сам Коленька. Потому что я не просто капризная разгильдяйка, болтушка и неумеха, так я еще и любительница выпить, погулять с подружками, пококетничать с дружками и сплясать канкан со стриптизерами. Геркулесов (такая у моего муженька фамилия) зная это, изводит и меня, и подруг, и свою маму, требуя от меня полного послушания, от подруг полного вымирания, а от мамы полного невмешательства, так как свекровь всегда на моей стороне. Я вообще имею подозрение, что его «хрустальная» мечта — запереть меня в бронированной квартире, желательно с решетками на окнах, облачить в паранджу и пояс целомудрия, а для верности пристегнуть к стене пудовой цепью, потому что другую я перегрызу…

И вот как такому ревнивцу сказать о том, что его жена собирается отбыть на две недели в знойный, кишащий горячими кавказцами Адлер, да еще в компании с красивой разведенной подружкой? Вот если бы я захотела поехать на Чукотку, в сопровождении своей бабушки или на Кольский полуостров с группой инвалидов Великой отечественной — это пожалуйста! Но в Адлер!? В Адлер только через его труп…

…Я немного ошиблась, прогнозируя количество трупов. Как только «радостная» новость достигла Колюниных ушей, оказалось, что для того, чтобы моя поездка к морю состоялась, одного трупа недостаточно. Еще должны умереть, как минимум, двое: Сонька и я, а как максимум, все мужское население города Адлера.

Бушевал Геркулесов сутки, на исходе которых охрип и перестал походить на херувима. На вторые сменил тактику — стал ласковым, нежным, приторным, как южная пахлава. Он бормотал, что не проживет без меня больше дня, потому что я для него как воздух (не очень удачное сравнение — без воздуха он и пяти минут не протянет), что он боится меня потерять и так далее. На третьи сутки, когда до Геркулесова, наконец, дошло, что я от своего решения ни за что не откажусь, он поставил мне ультиматум: «Или я или Адлер». Я обозвала его нехорошим словом и начала паковать чемодан — не выношу запрещенных приемов.

Оставшиеся двадцать четыре часа мы не разговаривали…

— Лель, — опять заканючила Сонька, вернув меня своим возгласом на бренную землю. — А кто кроме вас с Эммой Петровной едет?

— Я не знаю, — честно сказала я. Мне и вправду было невдомек, кому из работников института достались оставшиеся две путевки. — Кстати, что-то ее не видно. До поезда двадцать минут…

— А вон она, — воскликнула подруга, некультурно ткнув пальцем в существо, ковыляющее по направлению к нам.

Как Сонька смогла в этом существе признать мою коллегу, для меня до сих пор загадка. Я лично в горбатом хроменьком инвалиде не смогла уловить и тени сходства со статной, прямой, как оглобля, Эммой Петровной.

— Чего это с ней? — испуганно вытаращилась я. — Перекосило всю. Сплющило.

— А ты глянь, сколько у нее сумок, — хихикнула Сонька.

Я глянула. И только тут поняла, что изогнулась и скрючилась Эмма Петровна под тяжестью семи (!) сумок, котомок, чемоданов. Баулы были в обеих руках, на каждом плече болталось по спортивной сумке, на ее шее висела объемная вязанная крючком котомка, на локте колыхалался кожаный ридикюль, а вслед за ней, тарахтя колесами по асфальту, катился клетчатый кофр, привязанный к запястью атласным бантом.

— Зачем вы так нагрузились? — ахнула я, подбегая к Эмме, чтобы помочь.

— Фу-у, спасибо, — выдохнула она, сбрасывая с одного плеча туго набитую сумку. — Чуть не родила, пока тащила…

— На кой черт вам столько сумок? — опять заохала я, узрев еще и рюкзак за плечами.

— Как зачем? — удивилась Эмма. — Вещички положить. Я бы еще котомочку прихватила, да некуда, разве что в зубы…

— А куда вам столько барахла? — всунулась Сонька, она считала, что кроме ультрамодного купальника, пары сарафанов и смены трусов больше на курорте ничего не понадобится.

— Как зачем? Мы же в санаторий едем! — она с таких благоговением произнесла слово «санаторий», что прозвучало это почти так же, как «Букингемский дворец».

— И что? — не поняла мы.

— Там, наверняка, принято переодеваться к обеду. А к ужину надлежит являться в вечерних платьях.

— Вы думаете?

— Уверена, — припечатала Эмма, со свойственной только учителям (в ее случае бывшим учителям) безапелляционностью.

Мы с Сонькой приуныли. Ни у нее, ни у меня не было достаточного количества платьев. Да что там, у нас вообще как таковых платьев не было. Имелись сарафанчики, топики, футболки, фривольные юбочки, короткие штанишки и ничего такого, в чем «надлежит являться к ужину»… Я, правда, взяла один выходной сарафанчик (его с натяжкой можно назвать платьем), но он настолько откровенный, я бы даже сказала, вызывающий, что не знаю, осмелюсь ли я