Ангел-мечтатель (СИ) [Ирина Буря] (fb2) читать онлайн

Ангел-мечтатель

Пролог

Огонь и лед. Жар растопит лед, и он превратится в воду, которая потушит пламя.

Свет и мрак. Свет рассеет темноту, и она утечет в тени, неотступно следующие за светом.

Добро и зло. Добро победит зло, но, уничтожив его, в него же и превратится.

Какой смысл постоянно сталкивать лбами противоположности, если они не могут существовать друг без друга?

(Из последнего разговора Первого с Творцом)

На бумагу легла только первая строчка письма: «Я не прощаюсь, дорогая…», как в дверь постучали.

Звук не вызвал у Первого после Творца ни малейшего раздражения, как бывало прежде, когда ему мешали записывать свои мысли, организуя их, выстраивая в строгой и безупречной последовательности. Он понял, что не просто подсознательно ждал этого стука — надеялся на него.

После финального разговора с Творцом он спустился на самый нижний уровень своей башни, которая ещё совсем недавно была предметом его гордости, мозговым центром всех его проектов, конечные получатели которых входили в резиденцию их автора с трепетом и благоговением. Он всегда располагал макет каждого проекта на отдельном уровне, через который будущий владелец объекта и приглашался войти в его башню для подписания акта приёмки работ.

Сейчас ему оставили только этот нижний уровень — выход на все остальные был ему запрещён, о чём он был любезно поставлен в известность во время последнего разговора с Творцом. В самом этом факте скрывалась изощрённая жестокость, которую он никогда прежде в Творце не замечал. Нижний уровень располагался ближе всего к его любимому объекту, доступа к которому его также лишили — оставив, словно в насмешку, только его макет.

Его довольно просторные апартаменты на этом уровне выглядели абсолютно нежилыми. По мере роста башни он постоянно перекочёвывал на новый уровень, где и работал над новым макетом, а с недавних пор и вовсе почти всё своё время проводил в своём собственном мире. Большинство последующих объектов походили друг на друга, как зеркальные отражения созданных им прежде миров, и больше не вызывали у него ни интереса, ни азарта. Иногда ему даже казалось, что в той, другой башне один из его ранних проектов принят за эталон, и его нередко подмывало сообщить им его номер — чтобы сэкономить своё время во время оформления очередного заказа.

Он создавал их уже практически с закрытыми глазами и несколькими движениями рук, оставляя своим подчинённым доработку уже и им хорошо известных деталей. После чего немедленно отправлялся в свой мир и возвращался лишь в моменты сдачи объекта или нечастых инспекций Творца.

Насмешка последнего оказалась даже изощрённее, чем он подумал, спускаясь к совершенно непреодолимой преграде, отделившей его отныне от его мира. Выход с нижнего уровня в макет, по которому тот мир был создан, был открыт — но только в часть его, в чём он убедился, выбежав наружу и столкнувшись в мучительно точной копии знакомого леса с обитателями той, другой башни. Они бросили ему с немыслимой прежде небрежностью, что часть уровня передана им Творцом в неограниченное использование, а его башне отныне принадлежит только непосредственно прилегающая к ней территория.

Он не стал проверять, сохранилась ли возможность попасть в его мир с этой территории. Наверняка сохранилась, даже несмотря на недвусмысленный запрет Творца — в конце концов, и этот уровень, и его воплощение были его творением, и знание всех его хитросплетений помогло бы ему обойти любой запрет.

Но в этом больше не было никакого смысла.

В обстановке, практически неотличимой от его мира, эта мысль ударила его куда сильнее, чем в башне. Мудрый Творец не забыл, что создал его равным себе — и не стал ставить препоны каждой возможной уловке его сознания, а просто устранил источник его непреодолимого притяжения к своему миру. Даже не устранил — сделал это притяжение односторонним.

Его опять захлестнуло желание уничтожить и макет, и созданный по его образу и подобию объект. Ему просто нестерпима была мысль, что этот мир, в котором он воплотил всё, о чём только мог мечтать, будет отныне существовать без него — без малейшего воспоминания о нём, как будто его никогда и не было.

Но он знал, что не в силах сделать это. Мудрый Творец всегда был рачительным хозяином плодов своих и не только своих трудов — он воплощал замыслы своего первого создания, но право разрушать оставил только за собой. Он и его-то не уничтожил, несмотря на всё произошедшее — просто устранил отвлекающие его обстоятельства и даже поставил перед ним ряд задач, достойных его уникального ума. И предоставил вечность для их решения.

И в этом была его ошибка. Победившая рациональность рассматривает вечность как достаточный период для преодоления пагубных пристрастий. Проигравшая увлеченность видит в ней гарантию создания условий для возрождения своей мечты.

Весьма неохотно Первый после Творца вернулся в свои припорошенные пылью апартаменты. Создавать условия для возвращения в свой мир он будет в обстановке, максимально к нему приближённой, но сначала нужно предупредить обитателей этого мира о неизбежности своего возвращения. Даже если сейчас они не поймут, о чём речь.

К тому же, если его будут искать, то непременно в башне.

Его послание было прервано после первой же фразы. Наконец-то, с облегчением подумал он. Насколько он понял, запрет на посещение его мира распространялся только на него — ещё один низкий удар Творца. Но сейчас он узнает, с кем сможет передать своё сообщение.

В комнату вошло четверо из его ближайшего окружения. Всего четверо, и я даже не знаю их имён, с горечью отметил он про себя и тут же одернул себя: это четверо абсолютно надёжных единомышленников — Творец всегда умел облечь свои предложения бывшим противникам в совершенно неотразимую форму.

Если только он не предложил этим четверым особую миссию — втереться мне в доверие, непрошено мелькнула ещё одна мысль.

— Я вас слушаю, — бесстрастно произнёс он.

— Каков Ваш дальнейший план? — прямо приступил к делу один из вошедших.

— Следовать указаниям Творца, — также безучастно ответил он, внимательно следя за выражением их лиц.

Самым мягким словом для его описания было разочарование.

— И всё? — недоверчиво нахмурился заговоривший первым, переглянувшись с остальными.

— Что вы предлагаете? — поинтересовался хозяин комнаты.

— Мы абсолютно уверены в своих мирах, — быстро заговорил явный лидер посетителей. — Достаточно Вам появиться в них … или нам от Вашего имени, — предложил он, — и поддержка нам обеспечена. Это, конечно, будет не столь обширное содружество, как Вы рассчитывали…

— Нам, всем до единого, — перебил его бывший Первый после Творца, — категорически закрыт выход на любой уровень и, следовательно, в любой мир. Категорически и навсегда.

Его посетители снова переглянулись — обескураженно.

— Кроме этого уровня, — поправился он. — Но половина территории между башнями передана … верным, — скривились у него губы, — и инициаторами любых контактов с нами могут быть отныне также только они.

— Ладно, мы можем начать с Вашего мира, — не сдавался лидер его единомышленников. — Если у нас там получится, он станет примером, и остальные сами поднимутся.

— Посещение этого мира категорически запрещено мне, — снова перебил он энтузиаста.

— Прорвёмся, — уверенно возразил тот. — Отсюда недалеко, и если действовать быстро, эффект неожиданности будет на нашей стороне.

— Не будет, — отрезал он. — Об этом позаботятся наши бывшие соратники, о чём они меня любезно предупредили. Творец предоставил им второй шанс, позволив руководить нашим обществом отныне изгоев — по его законам, разумеется, — и они не допустят, чтобы их лишили его милости.

На этот раз его слушатели переглядываться не стали — опустили глаза. Но жёсткое выражение в них выплеснулось и на лица.

— Как насчет … неё? — отрывисто бросил их лидер, запнувшись и явно избегая имен. — Она вполне может выступить Вашим представителем…

— Уже не может, — остановил его он. — Ее лишили памяти, — добавил он, словно камень бросил в потрясённой тишине.

Через несколько мгновений лидер группы упрямо тряхнул головой.

— Мы можем отправиться туда сами, — решительно заявил он. — Даже если она нам уже не поможет, Ваших там больше, чем тех, бесхребетных, — пренебрежительно взмахнул он рукой, — и они появились там раньше…

— Творец также наделил своих верноподданных, — не стал слушать дальше он, — правом единолично решать судьбу обитателей этого мира. Следить за ними, испытывать их преданность, карать за отступничество. Вы уверены, что готовы повести их на убой? — спросил он с острым прищуром.

— Что же делать? — растерянно спросил другой посетитель после продолжительного молчания. — Смириться?

— Да, — холодно подтвердил он. — Пока. Вам оставлена возможность действовать в этом мире, и я ставлю перед вами две задачи. Во-первых, искать любые проявления первородного греха — того предательства, которое началось здесь — и делать всё возможное, чтобы наши противники карали их своими же собственными руками. Во-вторых, находить среди обитателей самых ярких, талантливых, мыслящих бунтарей и сомневающихся и открывать им наш ход мыслей. Пополнять свои ряды, — пояснил он в ответ на недоуменные взгляды, — мы можем отныне только за счёт местных аборигенов.

Его слушатели глухо заворчали.

— Но самой сложной задачей для всех нас будет ожидание, — добавил самый блестящий ум Вселенной задумчиво.

— Ожидание чего? — вскинулся лидер его слушателей.

— Отдав именно этот, особый мир своим верным практически в безраздельное владение, — ответил он, глядя поверх их голов и словно говоря с самим собой, — Творец окончательно нарушил баланс сил. Он ликвидировал равновесие, и те, кому он вручил абсолютную власть, уверовали в свою непогрешимость. Они будут подавлять всё, что не согласуется с их точкой зрения, и неминуемо скатятся к тирании. Которая, также неминуемо, повлечёт за собой сопротивление. А нам придется ждать, пока у этого сопротивления появится центр, который закончит — с нашей помощью — то, что не удалось сейчас нам. Этот центр может появиться только там, где власть и давление наших противников будут безграничны. В моем мире.

Медленно, неохотно, но его слушатели всё же кивнули один за другим и начали разворачиваться к выходу.

— У меня к вам есть ещё просьба, — бросил он им вдогонку. — Личная.

Они вновь обернулись со вспыхнувшей надеждой в глазах.

— Я сейчас допишу письмо, — объяснил он. — Передайте его, пожалуйста, ей. Не может быть, что она совсем ничего не помнит.

Его уже готовые к выходу сторонники снова переглянулись — с неловким удивлением.

— Она же читать не умеет, — неуверенно пробормотал их лидер. — У них же никто ещё ни чтение, ни письмо не освоил — только рисовать начали.

Бывший Первый после Творца замер, лихорадочно перебирая в памяти все моменты своего пребывания в том мире. Задолго до своего поражения он уже начал проводить там почти всё свое время — практически не отходя от неё ни на шаг. Разумеется, у него ни разу не возникло надобности даже в записках.

У него потемнело перед глазами. Найдя наощупь лист бумаги с бесполезной уже строчкой, он скомкал его и с яростью отшвырнул от себя. И вдруг увидел тонкую светящуюся дугу, повторившую путь бумажного комка в кромешной тьме. Нет, не в кромешной — эта тьма была усыпана мириадами ярких точек, как ночное небо, полное звёзд…

Которое он создал чуть ли не на первом этапе проекта и которое потом так часто разглядывал вместе с ней, рассказывая ей о своих дальнейших планах его развития.

Неужели…?

Он мысленно произнес её имя, потом вторую фразу из не написанного письма с обещанием вернуться, сколько бы времени ни занял обратный путь, и вновь послал своё обращение туда, где больше всего хотел сейчас оказаться.

На этот раз дуга заискрилась и её начало запульсировало в такт его внезапно заколотившемуся сердцу.

Да! Творец может перекрыть ему путь в его собственный мир физически, но чтобы разорвать его мысленный контакт с ней, нужно понимать, как этот контакт работает. А для этого Творцу нужно хоть однажды свои, а не чьи-то замыслы воплотить.

— Вы правы, — глухо проговорил он, опустив глаза, чтобы не выдать своё возбуждение. — Тогда просто передайте ей, что там, наверху, у нее есть друг. Или защитник … не знаю, хранитель, покровитель — всё, что угодно. Всё вместе. Который следит за тем, чтобы у неё все было хорошо. И который посылает ей падающую звезду в знак того, что помнит о ней. И если, увидев такую звезду, она загадает желание — оно будет исполнено.

На этот раз его посетители лишь скосили друг на друга глаза — с одинаковыми, тщательно непроницаемыми лицами.

— А может, Вам лучше обратиться к Творцу? — неловко пробормотал их предводитель. — Попросить у него один-единственный визит… Чтобы попрощаться, так сказать. Если уж он другим второй шанс дал, то Вам-то, Первому…

Бывший Первый резко выпрямился.

— Я не нуждаюсь во вторых шансах, — произнёс он сквозь крепко сжатые зубы, надменно откинув голову. — Я не нарушил ни одной договорённости с ним. Я не превысил ни одного права, которыми он меня наделил. Я не совершил ничего, чтобы сейчас просить и каяться. Я не посягал ни на один из миров — кроме того, который создал для себя с его разрешения.

У него перед глазами вновь заискрилась тонкая дуга слепящего света, летящая от него к его творению.

— И ещё, — медленно, с расстановкой добавил он, — больше не называйте меня ни Первым, ни каким-либо иным после Творца. Отныне меня зовут Несущий Свет.

Глава 1. В начале всех начал лежало слово…

Первый после Творца пинком ноги распахнул дверь в свою комнату и бросился к столу. Неужели придётся всю карту перерисовывать? Он всё же надеялся обойтись минимальными изменениями — тогда проще будет убедить Творца в их необходимости. Тот, конечно, не лишит себя удовольствия снова ткнуть его носом в последствия его экспериментов. Как будто не благодаря им у самого Творца появилась возможность вознаграждать с важным видом отличившихся у него на службе разными мирами — в полном соответствии с их заслугами.

Первый после Творца всегда болезненно воспринимал такие упрёки — в конце концов, он всего лишь выполнял свою работу. Творец ведь создал его, чтобы разгрузить себя самого — со всем объёмом ответственности на творчество у него уже не оставалось ни времени, ни сил. И торжественно пообещал — сразу после объяснения своему первому творению его должностных обязанностей — никак не вмешиваться в полёт его фантазии. Создание концепции и её практическое воплощение одинаково важны, добавил Творец и заверил своего Первого в равноправии и партнёрстве их будущего сотрудничества.

Впоследствии, впрочем, оказалось, что полёт фантазии приветствовался Творцом исключительно до момента создания солидного портфолио типовых проектов. Затем каждую новую идею Первого встречали неодобрительно поджатые губы и ворчание о нерациональном расходовании ресурсов на её реализацию и времени будущего владельца на изучение новинок.

Будущие владельцы, как выяснилось, полностью разделяли точку зрения Творца — тот, по всей видимости, учёл свой первый опыт и ни с одним из своих последующих созданий о равноправии и партнёрстве больше не заговаривал.

Все те, кому Творец даровал право владения собственным миром, довольствовались одним из уже существующих проектов. Наиболее популярными среди них были пустынная плодородная равнина, на которой окрестности хорошо просматривались во все стороны вплоть до горизонта, либо наоборот — местность, заросшая густой вечнозелёной растительностью с обилием живности в ней.

Основным их преимуществом будущие правители считали простоту организации быта и пропитания и на любые предложения Первого после Творца внести в проект некоторое разнообразие отвечали вежливым, но категорическим отказом. Если они и просили что-то изменить, это всегда казалось ещё большего упрощения модели: свести растительность к двум-трём видам и расположить её в виде шалашей или добавить на равнину пару холмов с уже готовыми пещерами в них.

Наконец Первый после Творца не выдержал и пошел к своему создателю. С прошением об отставке, которую тот, разумеется, не принял. Но зато — впервые за очень долгое время — выслушал просителя, который, начав говорить, просто не мог остановиться. Возвращая раз за разом Творцу его неизменное «Зачем?».

Зачем создавать специалиста по творчеству, если последнее уже никому не нужно?

Зачем тратить его время на постоянное обсуждение уже созданных проектов?

Зачем создавать мириады одинаковых миров?

Зачем ещё и их доводить до полного примитивизма?

Когда он выдохся наконец, Творец не стал отвечать на его вопросы — сразу огласил своё решение. Услышав которое, Первый подумал, что стоило, пожалуй, раньше начать скандалить.

Творец согласился с тем, что нерационально тратить время уникального специалиста на рутинную работу и предложил создать Первому штат работников, которые возьмут её на себя.

Творец предположил, что владельцы будущих миров стремятся встретиться с Первым исключительно из-за его безупречной репутации, и настоял на том, чтобы Первый и впредь проводил с ними ознакомительную беседу, оставляя за собой, таким образом, ответственность за создаваемый проект.

Творец подчеркнул, что только будущий владелец имеет право решать, каким именно миром он хочет управлять, и выразил особое удовольствие, включив в их число Первого, который — как только что выяснилось — уже созрел для создания своего собственного мира.

С того дня фантазия Первого после Творца по-настоящему расправила крылья. Он начал, как обычно, с создания звезды, но не стал ограничиваться одной планетой, вращающейся вокруг неё. На одной из них, тестовой, он разместил все свои прежние разработки: от горных массивов и тропических лесов до бескрайних равнин и пустынь. И даже добавил ей еще одну, существенно меньшую планету, ходящую вокруг неё по кругу — чтобы разнообразить воздействие центрального светила.

Закончив с главной планетой, он вставил в систему ещё несколько — на будущее. Образы первых обитателей планеты он уже набросал, и после её заселения жизнь на ней рано или поздно организуется и упорядочится. Тогда и придёт время подумать, какими формами жизни заселить остальные и какую среду обитания для них создать. Не просить же разрешения на создание еще одного мира — Творец же отправит его руководить этой, уже созданной планетой!

Первый после Творца уже обдумывал возможность регулярного вторжения в систему крупных небесных объектов для внесения возмущений в стабильную до зевоты жизнедеятельность и главной, и остальных планет, как вдруг…

Эту мысль нельзя было даже экспериментом назвать. Она не стала результатом раздумий, не выросла из любопытства — она пришла к нему как толчок — и он, доверившись своему подсознанию, тут же реализовал её.

И сегодня, увидев воочию результат, он понял, что даже Творцу придётся признать, что необходимые затраты ресурсов на изменение рельефа того стоят, что это решение станет прорывом даже на фоне всех его прежних гениальных идей. Но всё же лучше свести эти изменения к минимуму…

— Он опять искал тебя, — раздалось у него за спиной.

От неожиданности Первый после Творца дёрнулся и резко обернулся к источнику звуков, сметя со стола пачку бумаг.

Прямо перед ним, в единственном в комнате массивном кресле, сидел Второй после Творца. Неудивительно, что он его не заметил: для работы это кресло было слишком комфортным, для размышлений — слишком глубоким. Он всегда чувствовал себя в нём, как в западне, засасывающей его в свои недра — потому и задвинул его в самый дальний угол возле двери. И создал на своей главной планете — на роскошном берегу одного из крупных водоёмов — участок зыбучих песков как напоминание об опасности, скрывающейся за внешней привлекательностью.

Второй после Творца, однако, не испытывал с виду никакого дискомфорта, восседая в этом кресле — с абсолютно ровной спиной, чуть откинутой на спинку головой и возложенными на подлокотники руками — словно на троне, положенном ему по праву.

У него и внешность была подходящая: открытое лицо с идеально правильными чертами, широко расставленные, ярко-голубые и почти никогда не мигающие глаза, копна волнистых золотистых волос, величавая осанка…

Нужно являть его обитателям всех новых миров, фыркнул про себя Первый после Творца, чтобы так и представляли себе лик создавшего их совершенства. Только не в моём мире, торопливо поправился он.

Совершенный лик не издавал больше ни звука, бесстрастно созерцая Первого после Творца. Последнему временами казалось, что Творец создал своего Второго сразу же после работы над ошибками в первом опыте. Второй получился идеальным последователем: слово Творца было для него законом и именно так он и провозглашал его остальным созданиям, являя всем своим видом, каждым взглядом и жестом пример истинного, бескорыстного и самоотверженного служения.

Молчание затягивалось.

Глава 1.1

— Что за манера по углам за спиной шнырять? — буркнул Первый после Творца в досаде, что его застали врасплох.

Взгляд его упал на разлетевшиеся по полу листы бумаги с рисунками, схемами и картами. Теперь не поймёшь, в том ли они порядке лежали, в котором он их оставил.

— Сразу голос подать не мог? — Он наклонился, торопливо подбирая свои записи, среди которых с облегчением увидел набросок своей последней идеи. — Кто тебе вообще позволил входить сюда в моё отсутствие?

— Он отправил меня к тебе с сообщением, — донёсся из кресла звучный и, как всегда, невозмутимый голос. — На месте тебя не оказалось. Ты мог быть либо на объекте, либо в его макете. Чтобы снизить число вероятностей, я отправился сюда через макет — там тебя не оказалось. В случае поисков тебя на объекте, мы могли бы разминуться. Разумнее было подождать тебя здесь.

Первый после Творца только головой покрутил. Вот уж воистину непоколебимый последователь своего создателя: максимальная эффективность и кратчайший путь к ней. Его снова кольнуло раздражением. Единственное, в чём они с Творцом всегда соглашались, так это в необходимости равновесия во Вселенной, баланса между мечтой и практичностью, фантазией и рациональностью — и всё же Творец сначала создал себе сонм единомышленников, а как Первому штат — так только после скандала.

— Ладно, что там за сообщение? — спросил хозяин комнаты, чтобы побыстрее избавиться от посетителя и заняться реконструкцией своей планеты.

— Он одобрил образы твоих первых обитателей, — торжественно провозгласил тот, — и назначил их материализацию на завтра.

Первый после Творца со всего размаха плюхнулся на стул возле своего рабочего стола. Ну почему сейчас? Почему нужно было тянуть столько времени с утверждением последней и, по правде говоря, далеко не самой значительной части проекта и дать согласие на неё именно сейчас, когда ему нужно ещё каких-то пару дней..?

— Завтра никак! — вырвалось у него. — Нужно перенести. Что там у него в графике на ближайшую неделю — есть какой-то просвет?

— О переносе не может быть и речи. — Выражение лица Второго не изменилось, но взгляд стал острее и тяжелее. — Твои образы он подписал почти сразу, но сам видишь, сколько времени потребовалось, чтобы найти в его графике место для их создания.

Первый прищурился, лихорадочно соображая.

— Я понял, — медленно произнес он наконец. — Тогда у меня к тебе будет просьба. Передай ему, пожалуйста, что я прошу после материализации оставить их на пару дней в макете.

Второй моргнул. Затем глаза у него расфокусировались, а губы зашевелились. Беззвучно. Это он просьбу в уме повторяет или уже возражает — только дара речи лишившись? Главное, чтобы не навсегда. Творец даже ему никогда не простит потерю своего глашатая.

— Я завтра чуть раньше подойду и всё ему объясню, — решительно уверил Первый своего гонца в том, что если кого и повесят за плохие новости, то не его.

— Ты снова что-то изменил? — тихо и раздельно произнес, наконец, Второй, глядя куда-то сквозь него.

Первый снова ощутил толчок вдохновения. Творец создал Второго как свою копию — вот на нём и потренируемся перед разговором с его создателем. Копия, конечно, бледная — нечего даже и мечтать, чтобы увлечь её, но к аргументам его стоит прислушаться, чтобы подготовиться к аналогичным завтра.

— Иди сюда! — позвал он Второго, торопливо перебирая бумаги у себя на столе в поисках карты своей главной планеты.

Второй прошествовал к нему своей знаменитой величавой походкой, в которой всё же ощущалась известная настороженность.

— Смотри, — сунул ему под нос Первый карту обоих полушарий. — Планета вращается как вокруг своей звезды, так и вокруг своей оси — всё, как обычно: жаркие, холодные, умеренные пояса, смена света и темноты… Но, — торжествующе вскинул он вверх кулак, — я вчера немного наклонил её ось!

— Зачем? — коротко поинтересовался Второй.

— А так температурные условия будут ещё и в каждом поясе меняться! — расхохотался Первый в полном восторге от возможности хоть кому-то наконец рассказать о своём открытии. — Не только свет и тепло на стороне, обращенной к светилу, и тьма и холод на другой, а ещё и во время оборота вокруг него будет перемена от жаркого периода к холодному и наоборот.

— Зачем? — снова повторил Второй.

— Ну, тогда обитателям придётся приноравливаться, — пожал плечами Первый. — Себя утеплять, а также свои жилища в холодное время, а в жару влагу как-то вокруг себя сохранять. Учиться они будут. Вот только, — поморщился он, — нужно будет горы немного переставить…

— Зачем? — заклинило Второго на том же слове.

— Да я только что проверил, — горестно вздохнул Первый, — там от смены температур такие ветра бушуют — нужно их гасить. И вот здесь, на воде, — ткнул он пальцем в карту, — волны сумасшедшие разгоняются, они мне половину суши смоют — тоже нужно заграждение поставить.

— Это всё … вода? — запнулся Второй, следя глазами за пальцем Первого. — Зачем?! — снова выдохнул он.

— А-а! — довольно протянул Первый. — Рано или поздно обитатели размножатся, и станет им тесно, скажем … здесь, — он снова ткнул пальцем, не выбирая, в карту, — и им придётся перебраться на другую сушу. А тут не переплывёшь — значит, им понадобится соорудить что-то для передвижения по воде. И ещё придумать, чем питаться по дороге. Кстати… — Он мечтательно зажмурился. — Там можно будет живность покрупнее поселить — пусть ловят.

— А это что? — указал Второй на другое место на карте.

— А, пустыня, — небрежно махнул рукой Первый

— А почему желтая? — неуверенно спросил Второй.

— Так там только один песок, — пояснил Первый.

— Зачем столько песка? — недоверчиво нахмурился Второй, обводя глазами обширную часть карты. — И где вода? Как они здесь жить будут?

— Так я же говорю! — снова воодушевился Первый. — Вот здесь пустыня, а здесь — вверху и внизу — всё покрыто замёрзшей водой. И кстати, после поворота оси, там тьма и свет держатся дольше, чем в центре. Но обитателей будет становиться больше, и им придётся заселять все, даже самые неудобные места. А значит, им придётся строить себе жилища, находить источники питания, защищаться чем-то от холода и жары. Им придётся работать и создавать — и так они будут развиваться.

— Работа по принуждению неэффективна, — чопорно заметил Второй. — Работа должна быть внутренней потребностью.

— Тогда зачем создавать эти миры? — начал горячиться Первый, почувствовав, что разговор ожидаемо скатывается к их с Творцом вечным спорам. — Зачем создавать наши копии — кучу одинаковых миров, в которых всё изначально совершенно и никогда ничего не меняется? Где развитие? Где прогресс? Где творчество и самовыражение?

— С моей точки зрения, — чуть поджал губы Второй, — избыток творчества приводит лишь к ненужным возмущениям в устоявшемся и проверенном временем порядке. Возмущениям, ведущим к бесполезной трате времени и энергии. — Он значительно глянул на Первого.

На того вдруг накатило любопытство.

— Ты никогда не просил создать для тебя твой собственный мир, — прищурился он.

— Благодарю, не нужно, — надменно выпрямился Второй. — Мне вполне хватает работы по организации деятельности Творца. А также его творений, — добавил он с важным видом, который тут же сменился недовольной гримасой, — число которых вынуждено растёт из-за твоих фантазий.

Последнее слово прозвучало в его устах отнюдь не комплиментом. К любопытству Первого добавилось ощущение профессионального вызова.

Глава 1.2

В окружении Творца было принято обращение на «Вы». К нему, разумеется, так обращались все без исключения, но и он придерживался официального стиля в общении с подчиненными, строго сохраняя дистанцию. А вот Первый предпочитал «тыкать». Возможно, из духа противоречия — баланс, так баланс — но со своими сотрудниками ему удалось создать таким образом атмосферу открытости и взаимопонимания, в которой все они схватывали его идеи с полуслова.

Так же он обращался и к будущим владельцам миров при обсуждении проекта. Для начала это выбивало их из колеи, укрепляя его репутацию выдающейся экстравагантности. Затем это сразу ставило его собеседника в ведомое положение в разговоре — ни один из них не решился «тыкнуть» ему в ответ. И наконец, сочетание беспрекословного авторитета и дружеского расположения позволяло ему в одном разговоре выудить у собеседника все его пожелания в отношении будущего проекта.

Единственным существом, позволяющим себе обращаться к нему на равных, был Второй. Возможно, он просто подстраивался под его собственный стиль — так же, как всегда вёл себя соответственно настроению Творца. Но у Первого не раз мелькала мысль, что тот таким образом подчёркивает исключительность их обоих. Особую и равную. У всех последующих созданий Творца названий как-то не появилось — и у Второго, судя по всему, не возникало потребности доказывать им свою приближенность к создателю. А вот Первому, похоже, он считал необходимым постоянно напоминать о своей ничуть не меньшей, с его точки зрения, избранности любимого чада.

Ну-ну, подумал Первый, из колеи исключительное чадо уже выбито — сейчас посмотрим, каким исключительным проектом он захочет мой перебить.

— Да ладно, — широко улыбнулся он, осознав, что ему даже не придётся имитировать неподдельный интерес, — давай чисто гипотетически. Вот что бы ты здесь, — повёл он растопыренной ладонью над картой, — расположил? Чтобы создать идеальный мир? Которым бы только ты руководил — только ты и никто больше, — добавил он с нажимом.

Второй подозрительно покосился на него, но искушение превзойти признанный авторитет в его же собственной сфере оказалось сильнее тщательно культивируемой невозмутимости.

— Ну что же, — произнёс он с выражением лёгкой скуки на лице, — я думаю, это совсем не сложно. Для начала везде должна быть суша. Разделённая на равные участки — достаточного размера, чтобы разместить на каждом жилище, водоём и некую растительность для организации питания. Участки заселены единицами обитателей, состоящих из двух особей, производящих потомство, и собственно потомства. Единицы объединяются в группы, обеспечивающие ту или иную сторону жизнедеятельности всех обитателей.

— А что делать, когда они размножатся? — невинно поинтересовался Первый.

— Функция размножения должна находиться в полном соответствии с естественной убылью обитателей, — уверенно ответил Второй.

— А всякие катастрофы? — настаивал Первый.

— Никаких катастроф и непредвиденных обстоятельств, — категорически качнул головой Второй. — Их жертвы очень трудно просчитывать, вследствие чего может возникнуть недостаток или избыток численности обитателей.

— А их распорядок дня? — поинтересовался Первый.

— Что же тут сложного? — удивился Второй. — Ты, кстати, записывал бы — я уверен, что такой проект многих заинтересует. День обитателей делится на примерно равные части для работы и восстановления сил. Причём в каждой профессиональной группе эти части чередуются, чтобы не было простоя в их работе.

— А если они захотят сменить вид деятельности? — прищурился Первый.

— Зачем? — ещё больше удивился Второй. — Работа должна быть для них естественной потребностью, а необходимые профессиональные навыки они должны приобретать одновременно с появлением на свет.

— Хорошо, — кивнул Первый одобрительно, — а в чём тогда заключается функция руководства таким миром?

Второй моргнул. Затем по лицу его скользнуло мимолётное мечтательное выражение — настолько мимолётное, что Первый решил, что ему показалось. В конце концов, Второй и мечтательность — это нечто несовместимое.

— Часть профессиональных групп, — сухо бросил Второй, уже вернувшийся к своей обычной сдержанности, — вполне могла бы заниматься созданием ресурсов, необходимых нам здесь.

Так и есть! Первый был абсолютно уверен, что не для него эта модель идеального мира описывается, а для Творца. В надежде, что она дойдёт до него каким-то образом и будет признана предпочтительной. А может, это у них взаимная разминка получилась, и Второй на нём тоже тренируется, чтобы самолично донести до Творца высокоэффективное предложение — особенно после неминуемого завтрашнего разноса, обеспеченного неисправимому источнику возмущений в стабильности и порядке.

— Впечатлил, — закивал Первый с серьёзным видом. — Я тебе не просто проект создам — я тебе макет построю. Прямо на этом уровне, у входа в вашу башню — чтобы недалеко ходить, если захочется показать его кому-то. Точно многие заинтересуются.

— Какой макет? — нахмурился Второй.

— Муравейник, — уже открыто рассмеялся Первый. — Как ты и говорил: у каждого своя ниша и каждый трудится на благо всех. Причём с утра и до вечера и без устали. И размножение плановое, и отсутствие катастроф возле вашей башни гарантировано.

Чувство юмора у Второго отсутствовало так же, как и воображение. Он вышел с совершенно непроницаемым выражением лица, холодно бросив на прощание, что Первого сейчас должны больше интересовать возможные катастрофы с завтрашней материализацией.

После его ухода, перебирая бумаги на столе в поисках всех созданных карт главной планеты, Первый наткнулся на портреты двух её будущих обитателей. Один из них снова вызвал у него чувство глухой неудовлетворенности. Вот собирался же доработать! Но среда их обитания вызывала у него намного больший интерес, а потом ещё идея со смещением оси все остальные мысли из головы вышибла…

Ладно, отменить это изменение Творец уже не сможет — сам сказал, что этот мир только ему, Первому, принадлежит! А сейчас нужно все стихийные бедствия максимально минимизировать, и первых обитателей до тех пор в макете подержать, чтобы … как там Второй сказал? … не подвергать их нерациональному риску. Ага, и ещё чтобы не сводить на нет усилия Творца по их созданию.

Вот эти два аргумента и будут основными в разговоре с ним.

Глава 2. Татьяна о небесной стратегии

Вот это был один из тех моментов, когда я вспомнила о бессмертии ангелов с сожалением.

Иначе я бы одного их представителя просто придушила.

Хоть его — с остальными я вряд ли бы справилась.

Сколько он мне врал — еще тогда, на земле — о равенстве всех небожителей, их подчеркнутом внимании друг к другу…

И что?

Они обсуждали сложившуюся ситуацию так, словно меня там вовсе не было. Я, конечно, понимаю, что была среди них самым молодым специалистом и, строго говоря, не совсем еще признанным, но не по своей же вине!

Ладно, признаю — от первой выпускной церемонии после обучения я сама отказалась, но только ведь потому, что мой ангел умудрился к тому времени так насолить своему начальству, что его в ссылку отправили. Да еще в такую, что его даже Стас — глава самого грозного отдела небесных карателей — не смог оттуда вытащить.

А мне всемогущий прежде Стас предложил — ни много, ни мало — бежать на землю. И сидеть там в подполье до самого, надо понимать, конца своей уже тоже, между прочим, бессмертной жизни. А Игорю что бы я сказала? Что я его отца бросила? В тот самый момент, когда тому — впервые на моей памяти — самому не удалось выкрутиться? Замечательный пример ребенку!

А во второй раз, когда я уже за ручку взялась, чтобы подписать документ, подтверждающий мое зачисление не просто в ряды небожителей, а в самый их престижный видел … ну, почти … меня вообще просто похитили! Я так и не поняла: это у Стаса обычная манера общения с соплеменниками или это он, зачастив в последнее время на землю, голивудских детективов насмотрелся?

Я тогда вообще ничего не понимала. Мой ангел тащил меня куда-то в полном молчании. Что было совершенно на него не похоже. Еще и связав меня перед этим. Что было уже немного больше на него похоже, но раньше он меня обычно руками обхватывал, чтобы свободы маневра лишить. У меня тогда в распоряжении одни только зубы остались — им-то я и дала всю оставшуюся свободу.

Не от страха, не от возмущения — от обиды. Это так со мной обращаться после того, как я — в здравом уме и твердой памяти — отложила свое признание полноценным ангелом, чтобы попытаться его разыскать?

Я для этого себе дополнительное обучение придумала и убедила целую аттестационную комиссию дать мне совершенно беспрецедентное разрешение на него.

Мне пришлось многочасовые почти допросы у внештатников выдержать.

Меня чуть в ислам в культовом отделе не обратили.

Меня даже к этим упырям, наблюдателям, отправили на Бог знает … а вот я до сих пор не помню … сколько времени.

Мне удалось за пару дней выяснить, чем занимается элитный отдел аналитиков — на что моему ангелу нескольких месяцев перед этим не хватило — и даже договориться о сотрудничестве с единственным ангельским подразделением, открыто проявляющим симпатию к нашим детям…

Ладно, признаю еще раз — природа этой симпатии оказалась просто чудовищной, но тогда-то я этого не знала! Трудно было мне все по дороге объяснить? Разумеется, увидев перед собой обиталище темных, я сделала единственно возможный вывод: мой ангел переметнулся к ним, они его вытащили из ссылки, но потребовали за это поставить им на службу не только его, но и мои открывшиеся способности.

Сбежать мне так и не удалось. Темный гений Винни отвел меня в мою будущую камеру, как мне тогда показалось, единственный выход из которой вызвался охранять мой ангел. Вот это почему-то ударило меня больнее всего, даже после похищения, связывания и транспортировки, как колоды бесчувственной. Я отказалась вернуться к Игорю, чтобы освободить его отца из ссылки, а тот меня в тюрьме темных стеречь будет?

Когда же в этой камере появились, чуть ли не в обнимку, Стас с Максом — глава светлых карателей и один из самых опытных агентов темных, которые постоянно вели то холодную, то горячую войну — я с ужасом поняла, что недооценила масштабы катастрофы. Ну понятно, моего ангела темные совратили с пути истинного предложением свободы, а Стаса они чем взяли? Если он уже помог им захватить Тень — моего соученика, который прошел со мной дополнительный курс обучения, тоже получил приглашение работать на аналитиков и вдобавок оказался ангельским ребенком, как наш Игорь.

А потом в эту темницу в башне врагов человеческих начали проникать лучи света. Мрачного, иезуитского света — слово взял темный гений Винни. Сначала я была абсолютно уверена, что наблюдаю хитроумную попытку и меня завербовать. Он описывал все произошедшие события, словно пазл из кусочков складывал. Некоторые из них были мне знакомы, другие казались совершенно невероятными, и я так ему прямо и сказала. Но Стас с Максом, а потом и мой ангел всякий раз мрачно подтверждали, что все сказанное им — правда.

Оказалось, что аналитики не просто испытывали симпатию к ангельским детям — они работали над проектом передачи им всей полноты власти на земле. Под ангельским руководством, разумеется. Людям же в этом проекте отводилась роль обслуживающего ангельских детей персонала и сырья для переработки в энергетическую субстанцию, поддерживающую жизнедеятельность ангелов.

Более того, как выяснилось на допросе Тени, он давно знал об этом проекте и всецело его поддерживал. Вспомнив его неоднократные едкие замечания в адрес людей, от которых он — по его словам — не видел на земле ничего хорошего, я неохотно признала, что и эта часть рассказа Винни звучит вполне правдоподобно.

А вот причину интереса аналитиков ко мне я таковой считать решительно отказалась. О моих новых способностях они, по единогласному уверению Стаса и Винни, ничего не знали — значит, я была им нужна только как путь к Игорю. Я похолодела, что чуть сама не предложила им его в качестве будущего сотрудника. Стас вывел меня из оцепенения, мрачно буркнув, что крайне не исключено, что Игорь унаследовал таланты обоих родителей, которые рано или поздно проявятся.

— А о его способностях они знают? — встрепенулась я, кивнув на моего ангела.

Стас торжественно заверил меня, что этой информации лично им присвоен высший гриф секретности и посвящены в нее только сотрудники его отдела, а также отдельные, избранные, прошедшие проверку представители темных.

Макса словно пружиной подбросило, а мой ангел заерзал на стуле, сосредоточенно водя глазами по потолку.

— Не понял, — грозно подался к нему Стас.

— Руководитель моего отдела, — запальчиво затараторил мой ангел, — достоин ничуть не меньшего доверия. И у целителей мне там один попался — я на нем в инвертации потренировался…

Стас решительно повернулся к Винни.

— Значит, так, — безапелляционно заявил он, — какие бы дальнейшие планы отныне не строились, вот этого из них исключить.

— Отлично! — горячо поддержал его мой ангел. — Отправляйте нас с Татьяной на землю.Прямо сейчас.

— Вам нельзя отправляться на Землю, — негромко проговорил Винни, и в комнате вновь воцарилась полная тишина.

План дальнейших действий у Винни, как выяснилось, уже был. И даже не один. Но в отличие от предложения Стаса в отношении моего ангела, меня исключили даже из их обсуждения. Нарочито. А ведь Винни сам озвучил немедленно родившееся у меня решение — и тут же отбросил его как наименее перспективное. Люди, понимаете ли, еще не доросли, чтобы сообщать им о готовящейся против них атаке небожителей. Причем заявляет об их незрелости один из этих самых небожителей. Который на земле в последний раз, наверно, в каменном веке был.

И если я оказалась среди них самым молодым и неопытным ангелом, то на это можно и с другой стороны посмотреть — я, в отличие от них, от людей еще совсем недалеко ушла и намного лучше их знаю. А если к разработке наших планов защиты человечества еще и Марину подключить…

Так я им и сказала. И что вы думаете? Мой ангел застонал, Стас с Максом за головы схватились, а Винни и вовсе расхохотался.

— Что смешного? — вежливо поинтересовалась я после минутного молчания.

Всё? Все довольны? Насладились своим выражением высокой оценки моего вклада в дискуссию?

— Татьяна, общение с Вами возвращает мне веру в человечество, — проникновенно заявил Винни, смахивая мизинцем слезинку с пухлой щеки.

— Подождите, Вы еще с Мариной познакомитесь, — напомнила ему я.

Мой ангел снова издал утробный звук, оказавшись уже почему-то у двери и слепо нащупывая ее за спиной руками.

— А ей точно сообщить нужно, — протянул Стас, переглядываясь с Максом. — Ты, вроде, на землю собрался? Вот этим и займешься.

Как выяснилось, утробный звук был вступлением к вдохновенной речи, которая полилась из моего ангела как из сорванного крана.

Ему, оказывается, очень понравилась идея Винни обратиться за помощью к Господу Богу.

В конце концов, он единственный обладает абсолютной властью и способами остановить конфронтацию еще до ее начала.

Верховная власть для того и существует, чтобы следить за порядком и разрешать конфликты на подконтрольной территории.

Мой ангел готов взять эту непростую миссию на себя, поскольку обладает необходимым опытом общения с руководством разных уровней в неординарных ситуациях…

Он вообще с ума сошел? Мало нам этой отлучки с земли — и неважно, что она из-за меня произошла? Теперь вообще на край света отправляться? А Игорь? — уже открыла я рот, но меня опередил Винни.

— Я допускаю, — милостиво кивнул он моему ангелу, — что тебе не составило бы труда разыскать Творца. В конце концов, вашим представителям доступ к созданным мирам не запрещен — это у нас все выходы даже в их прототипы замурованы.

— А как же ты меня в той пустыне в свою башню впустил? — выпучил на него глаза мой ангел.

— Так я же их и замуровывал, — несказанно удивился Винни.

Макс бросил на него острый взгляд и сосредоточенно нахмурился, словно припоминая что-то.

Стас весь подобрался, подозрительно водя глазами между ним и Винни.

— Это что же получается? — медленно проговорил он. — Значит, ваша братия может в любой момент, в любом месте… — Он резко оборвал себя и тряхнул головой. — Так, об этом позже. А как узнать, на какой уровень его забрасывать? — дернул он головой в сторону моего ангела, не сводя настороженного взгляда с Винни.

— А никак, — тонко улыбнулся тот. — Загвоздка как раз в том, что — насколько мне известно — Творец уже давненько отошёл от дел и укрылся в уединении.

— Где? — перебило его трио из моего ангела, Стаса и Макса.

Но вопрос этот у каждого из них прозвучал по-разному.

Глава 2.1

У Стаса в глазах охотничий блеск появился — наверняка от перспективы проникновения в тайну за семью печатями.

У Макса на лице проступило выражение презрительного торжества — на нем прямо читалось: «Я так и знал!».

А мой ангел умудрился вложить в свой короткий возглас вновь вспыхнувшую надежду избежать встречи с Мариной, предвкушение хвастливых рассказов о том, как легко и непринужденно установил он контакт с самым высшим руководством всех заоблачных высей, и важную мину, которую он всегда на земле натягивал перед тем, как сбежать от меня в эти самые выси.

А вот здесь не выйдет!

— Да, объясните, пожалуйста, поподробнее, чтобы я запомнила, — вежливо обратилась я к Винни. — Мы с Анатолием вместе туда отправимся, а он может что-нибудь перепутать.

У моего ангела вытянулось лицо — у Винни задрожал подбородок.

— К сожалению, дорогая Татьяна, — сокрушенно вздохнул он, сложив перед лицом ладони, чтобы скрыть ухмылку, — я не могу это сделать. Местонахождение Творца никому не известно. Я смею утверждать, что он укрылся где-то между мирами — и ошибки мне не свойственны.

— Почему? — прищурился Стас, и я заморгала: неужели у него и на Винни какой-то компромат есть? Может, это не темные его, а наоборот — он их гения завербовал?

Однако оказалось, что Стас просто решил выжать из вечера срыва покровов всю возможную информацию о нравах и привычках высшего руководства.

— В пользу такого предположения, — правильно понял его Винни, — говорит и неуклонное запустение все большего числа миров… Я правильно говорю? — перебил он себя самого, обратившись к моему ангелу, и важная мина у того на лице немедленно сменилась мучительной гримасой, — … и то полное безобразие, которое творится в последнее время на земле. Я мог допустить, — добавил он задумчиво, глядя куда-то вдаль, — что он решил пустить развитие этого мира на самотек, но одобрить такой проект…

— Значит, нужно ему об этом сообщить? — опять ввернул мой ангел полу-вопросом, полу-восклицанием.

— Да, конечно, — встряхнулся Винни. — И позвольте вас уверить, что из всех присутствующих — и не только здесь, заметьте — я лучше всего экипирован для подобной миссии. Интеллектуально, — пояснил он с невозмутимым видом. — Надеюсь, я никого не обидел.

Мой ангел и Стас покосились друг на друга, старательно изображая полное отсутствие обиды. По лицу Макса расползалась тревога.

— Простите, пожалуйста, — сбивчиво пробормотал он, — но не секрет, что Вам строго запрещено отлучаться из нашей цитадели…

— Мне запрещено посещать любые миры, — спокойно поправил его Винни. — Включая землю, — добавил он с непонятным нажимом, дернув бровью. — О перемещениях между мирами речь никогда не шла. Строгие запреты хороши своим постоянством. — В голосе его прозвучала затаенная насмешка. — При необходимости реальность всегда можно изогнуть вокруг них.

— И все же, — не унимался Макс. — Мы не можем себе позволить потерять Вас на неопределенное время. Особенно сейчас, когда светлые возомнили себе, что им все позволено…

— Я попросил бы! — тут же взвился Стас.

— Наше разделение уже стало условным, — ответил им обоим Винни. — Глава нашей цитадели, как Вы помните, всецело одобрил проект аналитиков, — заметил он Максу. — С другой стороны, собираясь противостоять этому проекту, мы здесь представляем оба наших течения, причем в равном соотношении…

— Почему это в равном? — возмутилась я. — А я что, не ангел?

— Вы, Татьяна, уникальны, — отреагировал Винни, и глазом не моргнув. — Я не смею причислять Вас ни к одному из известных мне видов живых существ.

Я растерялась — мой ангел принялся молнии глазами метать. Без разбора — досталось и Стасу с Максом, хотя у них ни один мускул на лицах не шевельнулся.

— А как Вы его найдете? — вернул Стас разговор в исходное русло. — Всевышнего?

— Где бы он ни укрылся, — уверенно заявил Винни, — Творец не сможет не услышать призыв своего создания. Уйдя в глухую пустоту, — добавил он загадочно после минутного молчания, — разыщет слово адресата.

— А отсюда нельзя? — ухватилась я за робкую надежду.

Винни с сожалением покачал головой.

— Творец, конечно, вездесущ, но при этом — глубокий поклонник протокола, — пояснил он. — Со всеми формальностями последнего. Его не вызывают — к нему приходят на прием. С должным трепетом.

— Ладно, с этой миссией разобрались, — опять деловито отмел Стас философские отвлечения от практической стороны противостояния аналитикам. — Куда вот этого пристроить? — Он мог уже и не кивать в сторону моего ангела. — Почему ему на землю нельзя?

— Да это не ему нельзя, — быстро проговорил Винни, как только мой ангел начал раздуваться, как рыба-еж, — а нашей дорогой Татьяне. Я просто подумал, что он не захочет без нее туда возвращаться.

С легким всхлипом рыба-еж схлопнулась в обычную колючку репейника. Всем своим видом изображая твердое намерение впиться в меня насмерть, чтобы никто не отодрал.

Да разве же я против? Особенно при такой формулировке. Вот правильно мне Винни говорил, что он — гений! Я ведь действительно в уникальном положении оказалась: уже не человек, еще не ангел, но ангельские способности неслыханные откуда-то взялись и человеческое умение со всеми общий язык находить не потерялось, даже с аналитиками…

Подождите, а что этот гений от меня хочет?

Стас обвел всех присутствующих внимательным взглядом.

— Не понял, — уверенно выразил он общее мнение.

— Неудивительно, — строго заметил Винни. — Но это можно поправить. Если я попробую объяснить свое видение наших действий, а вы попробуете не перебивать меня.

Не перебивать они начали сразу — с каменными лицами.

— Отлично! — с довольным видом потер руки Винни, выждав добрую минуту, чтобы убедиться в твердости не только их лиц, но и терпения. — Татьяна должна остаться здесь и приступить к работе над проектом аналитиков.

— Я не могу! — взвизгнула я. В конце концов, я еще официально не ангел, мне их пресловутое терпение еще не положено.

Ага, ну да, и слушать еще-не-ангела снова незачем — все взгляды остались прикованы к Винни, только мой ангел издал короткий рык.

— Нам обязательно нужно знать ситуацию в этом новом отделе, — продолжил Винни как ни в чем не бывало. — Каждый их шаг. Вам самим придется придумать правдоподобное объяснение похищения Татьяны и ее возвращения, — милостиво повел он рукой в сторону Стаса. — Да, и захваченную свежую кровь тоже, — добавил он небрежно.

Стас крякнул, помотав головой. Интересно, подумала я — похоже, короткие звуки перебиванием не считаются…

— Сам факт их похищения, — хитро подмигнул Стасу Винни, — мы сможем, пожалуй, обернуть себе на пользу…

— Не п… — свел Стас излюбленную фразу к требуемой краткости, вопросительно глядя на Винни.

— Мы сможем потребовать введения в новый отдел представителя нашего течения, — одобрительно кивнул ему Винни. — Для надзора за порядком и недопущения прискорбных недоразумений, подобных случившемуся с Татьяной и свежей кровью.

Теперь из Стаса вырвалось яростное шипение, которое он тут же проглотил под заинтересованно-прохладным взглядом Винни и — видимо, подавившись — побагровел и закашлялся.

— В качестве нашего представителя я бы предложил Вас, — повернулся Винни к Максу, и тот молча кивнул с чрезвычайно польщенным видом.

Я уже открыла рот, чтобы предупредить его об условии зачисления в новый отдел, но он смерил моего ангела и Стаса взглядом с таким победоносным видом, что я решила повременить.

И никакой предвзятости в этом не было — Винни сам велел не перебивать его!

— А вот что делать с нашим дорогим Анатолием? — воззрился Винни с прищуром на моего ангела, задумчиво склоняя голову то к одному, то к другому плечу. — По правде говоря, ума не приложу. — Он принялся загибать пальцы. — О возвращении на землю, я так понимаю, речь не идет. — Мой ангел фыркнул. — Отправляться к своим ему тоже нельзя — побег из-под стражи ему с рук не сойдет. — Стас заинтересованно хмыкнул. — Можно было бы укрыть его у нас, но боюсь, что в мое отсутствие его выдадут светлым по первому же требованию. — Винни досадливо поморщился. — Вот если бы удалось как-то обосновать необходимость принятия его в новый отдел, это могло бы, пожалуй, в какой-то степени гарантировать его неприкосновенность…

Он просительно посмотрел на Макса — тот заиграл желваками.

Ко мне, разумеется, обращаться незачем!

— Уже! — пискнула я как можно короче. И пронзительнее.

Вздрогнули они все, но только Винни повернулся ко мне с выражением искреннего интереса на лице. Я сосредоточилась на нем, чтобы не видеть страдальческие мины Стаса и Макса и торжествующую физиономию моего ангела.

— Я уже предложила включить Анатолия в состав нового отдела, — сочла я полученное, наконец, внимание знаком снятия запрета на связную речь. — Как отца … исполина, — снова запнулась я на ненавистном термине, — всесторонне знакомого с процессом его развития. И если бы мне дали закончить переговоры с этой вашей комиссией…

— Отлично! — с воодушевлением хлопнул в ладоши Винни. — Неотразимый аргумент — дорогая Татьяна, я в очередной раз снимаю шляпу и предлагаю Вам твердо на нем настаивать. А нам, — повернулся он к Максу с оживлением, — это позволит требовать введения в штат нового отдела двух сотрудников — Вас и меня.

— Но Вы же… — озадаченно бросил Макс, все еще не решаясь, по-видимому, на полноценные возражения.

— Меня — удаленно, — пояснил Винни. — Личная встреча со светлыми для меня отныне невозможна. Наш дорогой Анатолий настолько подробно описал меня своим следователям по делу передачи нелегальных печатных материалов с земли, что меня немедленно опознают и потребуют уже моей выдачи.

Макс надменно вскинул голову и уставился на Стаса с насмешливым вызовом.

— Но это и к лучшему, — вновь привлек внимание первого из них Винни. — В сложившихся обстоятельствах, я уверен, наш глава согласится, что мне нужно полностью сосредоточиться на анализе поступающей от Вас, дорогой Макс, информации и построении нашей стратегии на земле в рамках нового проекта светлых. Для этого мне потребуется время и полное отсутствие отвлекающих факторов — что даст мне возможность беспрепятственно встретиться с Творцом. Чем неожиданней попытка, тем больше шансов у нее, — добавил он вполголоса, словно с самим собой говоря.

На протяжении всей его речи Стас чуть заметно кивал, переводя пристальный, оценивающий взгляд с Макса на моего ангела и назад. Те синхронно нахохлились и переглянулись — у Макса на лице проступил язвительное пренебрежение, у моего ангела — тяжкое предчувствие.

— Теперь о земле! — прервал их немую перепалку Винни.

— Марина! — немедленно вернулась я к своему исходному предложению.

Ответом мне снова был триединый стон.

Глава 2.2

— Дорогая Татьяна! — присоединился к ним Винни с горестным вздохом. — Поверьте, мне бесконечно жаль разочаровывать Вас, но люди еще не готовы к такой борьбе. Верующие отринут саму возможность намерения ангелов уничтожить их. Неверующие поднимут на смех саму идею о нашем существовании. И даже если предположить — на мгновенье — что и те, и другие поверят нам — в итоге они только ополчатся против свежей крови, что лишь подтвердит правильность выводов аналитиков о необходимости подавления людей. Нет, нам придется рассчитывать только на свои силы.

Еще раз сочувственно кивнув мне, он повернулся к моему ангелу.

— Анатолий, к тебе у меня будет особое поручение, — деловито продолжил он. — Татьяна нужна нам здесь постоянно — через нее должны проходить все документы. Тебя же я попрошу как можно быстрее встретиться с твоим восхитительным сыном и ввести его в курс дела.

Мне показалось, что я ослышалась. Кому этот темный змей предложил встретиться с моим сыном? С чьим, извините, сыном? Мне, значит, бумажки перебирать, а моему ангелу, которые вообще только благодаря мне в этот отдел попадет… Если попадет.

На земле я вечно мирилась с его ангельским зазнайством.

Попав сюда, я поначалу мирилась с его обширным опытом.

Согласившись подписать договор с новым отделом, я смирилась с тем, что еще долго не увижу Игоря.

Перед этим, когда мой ангел под арест попал, я даже смирилась с тем, что и его могу больше никогда не увидеть.

Но если сейчас — каким-то чудом и моими стараниями — мы снова оказались вместе, привилегированных ангелов среди нас больше не будет.

Вот и Макса самое время предупредить — справедливости ради, о которой всякие темные гении и слыхом не слышали.

— Не выйдет! — решительно заявила я.

— Что не выйдет? — повернулся ко мне Винни с чрезвычайно удивленным видом.

Стас с Максом переглянулись и воззрились на меня с опаской. Правильно — эти меня уже лучше знают. Мой ангел, нужно отдать ему должное, опустил глаза к полу и нацепил на свою физиономию выражение крайней неловкости.

— Татьяна, дорогая, я понимаю… — с извиняющимся видом начал Винни.

— Ничего Вы не понимаете! — отрезала я. — В договоре, который придется подписывать, четко указано, что сотрудникам этого отдела запрещено посещение земли. Категорически.

— Последнее слово я добавила, глядя на Макса. В упор.

Он окаменел. Потом первыми у него ожили глаза — и забегали из стороны в сторону. Затем он встал — в несколько приемов, словно у него вместо суставов шарниры образовались — вытянулся по стойке «Смирно!», принял строго официальный вид и обратился к Винни.

— Я приношу свои глубочайшие извинения, — забубнил он замогильным голосом, — но вынужден отклонить Ваше лестное предложение. В нынешних обстоятельствах я не могу оставить свою дочь без защиты.

— Как я люблю слово «категорически»! — мечтательно протянул Винни, качая головой. — Мой дорогой Макс, Вы только что напоминали мне о моих собственных запретах… — Он сделал театральную паузу. — И тем не менее… Сколько раз мы были с Вами на земле?

— Дважды, — неуверенно пробормотал Макс, сосредоточенно моргая.

— Как? — хором выдохнули Стас и мой ангел.

— Вам никогда не случалось пронести с собой на землю — или с нее — некий предмет? — с невинным видом поинтересовался Винни. — Телефон, к примеру?

Мой ангел и Стас переглянулись, и Стас перенес свой потяжелевший взгляд на Макса. Тот этого даже не заметил, ловя каждое слово Винни. С выражением проступающего озарения.

— Что мешает вам представить себя вот таким предметом, — одобрительно кивнул ему Винни, — в руках того, кому такие перемещения позволены? А вот тебе, — уставился он горящим жарким интересом взглядом на моего ангела, — зачем такие вопросы задавать? Ты только что перед нашей цитаделью телепортацию куда более высокого уровня продемонстрировал. И так и не объяснил мне, как.

— Да это мой закон надобности, — нервно затараторил мой ангел под все тем же знаменитым устрашающим взглядом Стаса, направленным уже на него. — Оказалось … случайно … что он меня и переносить может. Если очень нужно.

— А с сыном тебе увидеться нужно? — подначил его Винни.

— Очень нужно. Нам, — ответила я за моего ангела, мысленно обещая ему подробный разговор о том, сколько он всего мог рассказать мне, когда тащил по лесу.

— Не знаю, — мучительно скривился он. — У меня только здесь перемещаться получается, и то недавно, а на земле никогда не выходило.

— «Не знаю» — слово, как замок, — продекламировал Винни, прикрыв глаза, — «Попробуй» — верный ключ к нему. А вот стражу закона, — вернулся он к нормальной речи, обратившись к Стасу, — зачем такие умения? Стражу закона посещение земли по долгу службы положено. Именно поэтому я попросил бы Вас обеспечить регулярную связь с ней.

— Разберемся, — проворчал Стас. — Я пока не понял поставленную там задачу. Обрисовать мелким диспозицию — принято, а дальше?

— Главная ваша задача — тянуть время до моего возвращения, — произнес Винни совершенно незнакомым тоном — настолько хлестким и властным, что даже Стас как-то весь подобрался. — Мы еще пока не готовы к открытому противостоянию. Они, впрочем, тоже, — уверенно добавил он, — иначе набирали бы не еще один аналитический отдел, а сразу боевое подразделение. Я полагаю, что они сейчас будут работать со свежей кровью, переформатируя их сознание, внедряя в него уверенность в их превосходстве над людьми и праве властвовать над ними. Вы будете действовать в том же направлении, нивелируя их усилия, и ключевая роль в этом будет принадлежать Вашему сыну. — На этот раз он посмотрел на меня.

— В каким смысле? — тут же выскочил мой ангел.

— Его база представителей свежей крови, — коротко объяснил Винни. — Ему придется возобновить контакты с ними. Расширением этой базы займетесь Вы, Татьяна. — Я заморгала в недоумении. — По каждому объекту их внушения будет вестись документация, и важность доступа к ней переоценить невозможно. Вы будете транслировать все документы, которые попадут Вам в руки, нашему стражу закона. Как Вы делали в архиве и у аналитиков, помните? — Я кивнула. — Он возьмет на себя работу с теми, кого не сможет охватить Ваш сын.

— У меня штат, что ли, резиновый? — возмутился Стас.

— Кроме того, — поднял руку в ответ на его вспышку Винни, — тот аналитик все еще при нем? — Стас угукнул сквозь сжатые зубы. — Через него можно организовать канал дезинформации. Но только по уже имеющейся у мальчика базе, чтобы не вызвать подозрения, — добавил он, напряженно хмурясь. — Главное — создать впечатление, что работа со свежей кровью потребует больше времени и усилий, чем они предполагали. Теперь задача ясна? — спросил он Стаса.

— А эти что делать будут? — ответил тот вопросом на вопрос, мотнув головой в сторону моего ангела и Макса.

— Теперь здесь, — тоже проигнорировал его вопрос Винни и обратился к Максу. — Вам надлежит фиксировать любую необычную активность у нас. — Макс недоуменно нахмурился. — Да-да, стратегией я, конечно, буду заниматься, — поморщился Винни, — но к тому времени тактики могут переусердствовать. Проследите, не начали ли наши сотрудники работать с новым, необычным для нас типом людей. Не расширяется ли состав команды аннигиляции. Не появляются ли прямые контакты с теми или иными отделами светлых, особенно по внештатным ситуациям.

При упоминании команды аннигиляции я задохнулась. О людях же речь идет! И он мне еще будет рассказывать, что они не доросли до права защищать свою жизнь?

Фраза о внештатниках вызвала нездоровое оживление у моего ангела. Я бы даже сказала — горячечный бред.

— А если таковые контакты обнаружатся, я могу подключиться? — вскинулся он с загоревшимися глазами. — Чтобы пресечь, так сказать, на корню?

Да? А потом его опять под стражу? И мне отвлекаться от важного дела, чтобы опять его разыскивать? Не говоря уже о том, что так я потеряю единственный способ … нет, пока еще единственную надежду хоть ненадолго на землю попасть?

— Ты продолжишь делать то, чем до задержания занимался, — ответил ему Винни твердо, но, с моей точки зрения, слишком обтекаемо. — Поиском наших союзников среди своих, — тут же поправился он — видно, все же изучил его уже немного. — И учтешь все свои ошибки, чтобы больше не попадаться. — Нет, он точно его уже изучил! — Сосредоточься, в первую очередь, на тех отделах, которые планируется ликвидировать, если проект аналитиков будет реализован. Хранители, кстати, — добавил он, наставив палец на моего ангела, — те, которые к свежей крови приставлены, смогут подключиться к работе с ними. Вопросы? — неожиданно закончил он.

— Да выше крыши, — начал брать разгон Стас.

— Это ваши общие направления, — решительно прервал его Винни. — Все остальное — в рабочем порядке и сами. Не с вашей квалификацией детальных инструкций ждать. Главное — повторяю — максимально замедлить работу над проектом и подготовить все необходимое для его остановки. Когда я вернусь с правом на это.

— Вы уверены, что получите его? — тихо спросила я, не в силах избавиться от своей навязчивой идеи.

— Нет, — помолчав, ответил Винни. — Но у меня есть все основания его требовать.

— Ну что, погнали? — поднялся Стас и шагнул к выходу.

— Вас же еще через Путь провести нужно! — досадливо хлопнул себя по лбу Винни, и на мгновение лицо его сложилось в прежнюю дурашливую гримасу — которая тут же снова исчезла. — Потом я к главе — ждите его вызова для получения направления в новый отдел, — бросил он Максу и поманил пальцем Стаса от двери. — А Вам нужно будет доложить своим об ошибочном задержании и представить Анатолия с Татьяной и здешнюю свежую кровь в целости и сохранности. Желательно, сразу той же комиссии, чтобы они договор сразу подписали.

— Вот прямо все сразу сейчас? — выпучил на него глаза Стас.

— Ну, давайте отхронометрируем, — с видом величайшего одолжения вздохнул Винни. — Сколько Вам времени понадобится? Чтобы наш глава тоже запрос на включение Макса отправил и тот прямо на заседание комиссии с направлением пришел.

Пока Стас захлебывался, размахивая руками и брызжа слюной перед Винни и Максом, я подошла к моему ангелу.

Мне нужно было всего пять минут, от силы десять, чтобы сделать то, что совершенно необходимо — и что никто, кроме меня, не понимает. Что никто, кроме меня, просто не может понять.

Для этого мне понадобятся все мои способности. И новые — главным образом, приобретенное умение инвертироваться и свалившийся на меня непонятно откуда талант ощущать других ангелов в инвертации.

Но это потом. Прямо сейчас мне нужны старые, человеческие, многократно проверенные на земле, способы общения с самоуверенными небожителями.

Я подошла к моему ангелу и глянула ему прямо в глаза.

— Извини, — произнесла я негромко, но отчетливо.

— Ничего, — буркнул он, отводя взгляд.

Я ступила еще на шаг ближе и обхватила его руками за талию.

— Я не должна была так плохо о тебе думать, — добавила я, сложив брови домиком.

Голова его метнулась назад.

— Забудь, я сказал, — послышалось в его голосе долгожданное порыкивание.

Я прижалась щекой к его плечу и потерлась ею об него.

Ну?

Через несколько показавшихся мне бесконечными мгновений я почувствовала его руки у себя на плечах.

— Ну, не злись! — просительно пробормотала я. — Пожалуйста.

Наконец он обнял меня по-настоящему — так, что кости хрустнули.

И хорошо, что хрустнули — он не услышал и, главное, не почувствовал, как я вытащила из заднего кармана его джинсов телефон.

Глава 3. Марина о земной тактике

Ничего хуже этого года в моей жизни не было. И в предыдущей — судя по обрывочным воспоминаниям той мокрицы, которой я в ней оказалась. Раньше ничего не помню — наверно, к счастью.

Эта начиналась тоже непросто — решившему работать студенту многое терпеть приходится. В турагенстве, куда меня взяли, мне сразу объяснили, что клиент всегда прав. Причем правыми всегда оказывались самые отпетые самодуры, заказывающие индивидуальные туры и выжимающие из сопровождающих все соки. Я в то время научилась носить улыбку поверх крепко сжатых зубов и видеть истинное лицо людей за фасадом социального статуса.

Очень мне эти знания пригодились, когда я до руководителя своей фирмы доросла. Особо кичливые фанфароны с пол-пинка отправлялись у меня на поиски экстремальных подводных камней в туристическом бизнесе, а нормальным клиентам мы всегда старались предложить новые туры, не имеющие аналогов на рынке. Нашим девизом тогда стало: «Остановка в развитии равна деградации».

А потом этот девиз вторгся в мою личную жизнь. Которая уже много лет состояла из двух моих подруг — Татьяны и Светки. Светка к тому времени уже в семье состоялась — как я в работе — а Татьяна все еще в облаках витала. Вот с этих облаков меня и послали в мое собственное экстремальное путешествие.

У Татьяны появился ухажер, который оказался ангелом. Догадалась я об этом не сразу — какому нормальному человеку такое объяснение в голову придет? Но уже много лет проработав с людьми, я просто чуяла, что с ним что-то не так. К тому же моменту, когда у меня пропали последние сомнения, ангелов вокруг Татьяны расплодилось, как микробов в благоприятной среде.

Управляться с ними оказалось не намного сложнее, чем с моими человеческими клиентами. По крайней мере, с теми, которые на земле постоянно — или почти — находились. У меня тогда уже вообще возникло стойкое ощущение, что ангелы делятся на небесных и земных, так сказать. Первые меня просто до исступления доводили своим заносчивым отношением к людям и полной невозможностью преподать им пару уроков. Во вторых же явно просматривалось благотворное влияние человечества, с его собранностью и стойкостью.

Во всех, кроме Татьяниного Анатолия. Это был абсолютно безнадежный случай, которого даже земля оказалась не в состоянии обтесать. Авантюрист до мозга костей — истерил всякий раз, когда любой человек в его окружении решался на малейший риск. Незамолкающий болтун о свободе выбора людей — стремящийся с маниакальный упорством контролировать каждый их шаг. Вечный источник хаоса во всех ангельских начинаниях — доказывающий с пеной у рта их благость и безошибочность.

Стоит отметить, что даже его соплеменники в один голос соглашались с таким о нем мнением. Причем, самые разные их представители: хоть Тоша, его коллега-хранитель, хоть Стас, один из их руководящего звена, хоть Макс, его темный противник, условно говоря.

Кстати, последние двое всегда были для меня ярчайшим примером узколобости и нетерпимости в ангельской среде. Стас — светлый, Макс — темный, но ведь одно же дело делают — выискивают пороки у людей — так зачем враждовать с незапамятных времен?

В моем с ними сотрудничестве этот вопрос был сразу поставлен ребром. Так и родился мой летучий отряд возмездия за уголовно ненаказуемую человеческую подлость. И оказался весьма успешным.

Мне, впрочем, тоже пришлось свою цену за его создание заплатить. Как только мне предоставили неоспоримые доказательства существования ангелов, эти милосердные существа поспешили сообщить мне, что в прошлой жизни у меня был свой хранитель. Который со своей задачей не справился. Его реабилитация в нынешней и была условием моего участия в деятельности их экспертов по низменным сторонам человеческой натуры.

Меня прямо от смеха распирало, когда я представляла себе их самодовольство — нашли они, понимаешь, слабое место у недалекого человечка, затронули в нем струнку сочувствия, чтобы не остался их разгильдяй без пресловутого второго шанса.

Я же с этим хранителем, Кисой, сразу все точки над ё расставила, предоставив ему право только совещательного голоса — и то, полушепотом и наедине. И соглашалась на его присутствие рядом с собой, поскольку оно давало мне в будущем довольно высокую гарантию доступа в недостижимые иначе сливки ангельского общества. Где я смогу, наконец, преподать им уроки смирения и адекватной самооценки.

Одним словом, после выхода на новый уровень моя жизнь снова организовалась и вошла в обычную четкую колею.

Потом у Татьяны с Анатолием родился сын.

А у Макса дочь. А потом — и у Тоши.

И оказалось, что все они — как любые полукровки — чрезвычайно талантливы буквально во всем.

Что чванливые небожители пережить не смогли и приставили к каждому мелкому наблюдателя — для сбора досье, на основании которого их можно будет — ни много, ни мало — уничтожить.

Наши земные ангелы оказались на грани бунта, мой летучий отряд — на грани распада.

Взрыв произошел, когда Анатолий попытался физически устранить наблюдателя своего Игоря. В результате его несдержанности всех ангельских папаш арестовали, а мелкие узнали о своей природе.

На суде наблюдатели попытались использовать выходку Анатолия для окончательного решения вопроса мелких — Стасу пришлось задействовать все свое влияние, чтобы замять это дело.

А вот Игорь с Дарой, дочерью Макса, обвинили — со всем юношеским максимализмом — родителей в многолетней лжи и бросились искать себе подобных, отвернувшись и от людей, и от ангелов.

Уязвленные поражением небожители не могли, конечно, упустить такой шанс для реванша. И сделали они с такой подлостью, которая людям даже в кошмарах не снилась.

Не сумев ликвидировать всех мелких, они приняли решение устранить для начала Игоря и Дару — под формальным предлогом угрозы раскрытия ими небесных тайн своим новым знакомым.

А поручили это устранение Стасу — вне всякого сомнения, в отместку за его выступление на суде в пользу мелких. Одновременно ему запретили любые контакты как с мелкими, так и с их родителями.

Он все же нашел выход — связался со мной. Вот так наша жизнь вышла на очередной крутой вираж. Тогда еще только вышла — заложила этот вираж Татьяна.

Я никогда не пойму, как проворонила этот ее идиотский план. Я ведь знала ее лучше, чем ее собственные родители. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову — с появлением у Игоря наблюдателя она очень изменилась. Ее бросало из стороны в сторону: то в отрицание способностей Игоря, то в поиски их применения. То в полную его изоляцию, то в окружение его максимальным количеством детей. То в неприязнь к Даре, которую он всегда предпочитал всем остальным, то в потакание их еще более тесной дружбе.

Конечно, я ей все рассказала — попробовал бы кто-то с меня взять подписку о неразглашении! И когда она предложила Стасу устроить только постановку устранения мелких — чтобы продемонстрировать им всю серьезность грозящей им опасности, как она выразилась — я решила, что ее снова занесло в позу строгой мамаши. Попытка приструнить мелких была бестолковой, с моей точки зрения — в их возрасте уже мало чем испугать можно — но, с другой стороны, неудавшееся покушение могло дать нам передышку, и можно было потребовать расследования инцидента, и в профессионализме Стаса я не сомневалась …

А потом у меня появился Стас и сообщил, что в машине, для которой была подготовлена имитация аварии, вместо мелких оказались Татьяна с Анатолием.

И авария оказалась настоящей.

И их больше нет.

На земле.

Чуть ли не впервые в жизни я растерялось. Нужно было что-то делать. Немедленно. Срочно. Как всегда при неудаче — вернуться к началу, обнаружить причину, устранить ее, откорректировать план действий и двигаться дальше.

Только двигаться дальше было некуда. По крайней мере, мне туда доступ был закрыт.

Вынужденное бездействие, бешенство от своего бессилия, ярость в отношении небожителей, возомнивших себя полными владыками человеческих судеб, заполнили очень долгий период мрачным, темным, липким туманом. Который лишь изредка прочерчивали яркие метеориты новостей. Обставляющих больше вопросов, чем ответов.

Татьяну забрали в приемник, Анатолия — внештатники. Кто следит там за ее состоянием?

Татьяну признали кандидатом в ангелы, Анатолий исчез. Что от нее теперь требуется?

Анатолий нашелся, Татьяна, похоже, начала обучение. Что значит «похоже»? Обучение чему?

Анатолий отправился к ней. Анатолий снова пропал. Данных о его задержании нет… Что там происходит?!

Задавать эти вопросы мне было некому.

Киса мог рассказать мне о возможной судьбе Анатолия, но не Татьяны.

Стас безвылазно сидел в своих высях, пытаясь выудить хоть какие-то крохи информации.

Игорь полностью ушел в себя, отгородившись от всех, даже от Дары.

Она днями просиживала на одном месте, глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами.

Тоша топтался вокруг нее с несчастным видом.

Макс тоже исчез.

Выведав у Дары правду об аварии и о том, для кого она предназначалась.

О чем у нее хватило ума немедленно сообщить мне.

Ну хоть здесь я что-то могла сделать!

Глава 3.1

У него не было ни малейшего шанса увильнуть от разговора со мной. Я его честно предупредила. Мне казалось, что решись он взметнуться в свое темное царство — и меня с собой унесет, отцепить меня от себя ему не удастся.

Он, похоже, это тоже почувствовал.

Или вспомнил, насколько успешными были все операции нашего сводного летучего отряда.

Или уже понял, что, оторвав Дару от Игоря, и сам ее навсегда потеряет.

Одним словом, вернувшись на землю, он сухо сообщил мне, что укрытие на случай повторного покушения готово — причем, для всех мелких.

Удовлетворение от хоть какого-то полезного действия продержалось у меня недолго — оно просто утонуло в очередном тумане отсутствия новостей.

Я начала все чаще ловить себя на мысли, которая пришла мне в голову у Макса. А если все же попробовать проникнуть к ним?

Можно Стасу напомнить его желание видеть меня в своем отряде, но вряд ли сработает — он сейчас в таком напряжении, что рявкнет: «Нет!», не задумываясь.

С Максом я тоже возможность упустила и, наверно, к лучшему — с их клановыми предрассудками что-то сомнительно, чтобы между темными и светлыми безвизовый режим существовал.

Оставался еще, конечно, обычный путь. Или не совсем обычный …

Я погуглила все случаи убийства, замаскированные под естественную кончину. Не так, чтобы всерьез — не хватало Светке еще одних похорон, не говоря уже о моих родителях, но хоть какая-то видимость деятельности возникла.

И потом Татьяну же после аварии приняли — значит, уговорила она их как-то. А до меня в даре убеждения ей далеко — я уже не один десяток лет со взбалмошными туристами работаю.

За этим занятием меня однажды застал Киса и пришел в такой ужас, что я поняла: организуй я себе идеальный сердечный приступ самым убедительным способом — он меня в этих чертовых высях выдаст. Одним своим видом. А потом что — опять на землю младенцем вернут? Нет уж, хватит с меня прошлого раза.

Киса после этого случая вообще в открытую шпионить за мной начал, что никак уж не добавило мне симпатии ко всей их братии.

А потом на связь с нами вышел Анатолий, и моя ярость к той самой братии сменилась слепящей ненавистью. Навсегда.

У Татьяны отобрали память. Всю. Если бы еще только об Анатолии, я бы сочла это ангельским милосердием. Но ее лишили Игоря, родителей, нас со Светкой, наконец.

И это сделали не темные губители рода человеческого, а очень даже светлые его радетели.

Я, конечно, допускаю, что не все они одинаковые, но выбор между предложениями Стаса и Макса в отношении моего будущего больше не казался мне трудным.

А потом пришел мой звездный час. Нет, не мой — земной.

Вернуть Татьяне память Анатолию не удалось. Никак. И до него наконец-то дошло, что по-настоящему жизнь продолжается после смерти только тогда, когда воспоминания о ней остаются. И что, в конечном счете, все ангельские внушения не идут ни в какое сравнение с истинными земными корнями.

Наконец-то я могла действовать! По-настоящему действовать. Набросать структуру истории Татьяны, распределить события между авторами по хронологии, найти подходящие слова для Светки и Татьяниной матери, чтобы нашли в себе силы своими, еще столь болезненными, воспоминаниями поделиться, контролировать хоть примерные сроки …

Кроме того, нельзя было упустить редчайший случай вынужденного смирения Анатолия. А с учетом места его нахождения, так и вовсе уникальный. Нет у меня пока возможности встретиться с этими ангельскими изуверами лично — так я до них иначе доберусь. Не интересно им человеческое мнение, не желают они снизойти до него — так оно само к ним поднимется.

Я взяла с Анатолий слово ознакомить его соплеменников с историей Татьяны — хоть насильно — и никак ее при этом не редактировать. Пусть живое слово с земли услышат!

Сама я эту историю тоже всю, конечно, прочитала — и много нового узнала. Как о том, что стояло за известными мне событиями, так и о себе самой.

Светке, например, совершенно незачем было так издалека начинать — мало ли кто что в студенческие годы творил. Пусть на своего Олега сейчас посмотрит.

И Тоша тоже хорош — почему, если человек твердо идет к поставленной цели и всегда говорит, что думает, его всегда хищником воспринимают?

Макс существенно пополнил мой личный счет к небожителям, подробно описав бесконечные гонения своих соплеменников со стороны светлых.

Но и Стас, как ни странно, тоже. Я представить себе не могла, среди каких интриг ему приходится изворачиваться, чтобы постоянно прикрывать того же Анатолия с Тошей, налаживать нормальные рабочие контакты с тем же Максом и хотя бы пытаться укоротить руки казалось бы своим, но страдающим манией величия коллегам.

Вот в последнем я бы с удовольствием однажды поучаствовала …

Выбор между предложениями Стаса и Макса снова сделался крайне сложным.

Но главное — мой существенно расширившийся летучий отряд опять оказался на высоте, и история у нас получилась — не оторвешься.

И Татьяна в ней прорисовалась как живая.

И вот так — собрав ее по крохотным кусочкам воедино — мы ее и вернули.

Увидев ее на экране телефона, я ахнула. Ничего себе, посмертный лик! Мало того, что она лет двадцать сбросила, так еще и так похорошела, что меня впервые на моей памяти завистью кольнуло. Раньше, когда мы с ней и Светкой где-то собирались, это меня всегда глазами провожали — с восхищением, если ума хватало глазами ограничиться, а теперь, после ее «похорон» нам со Светкой уже в два раза чаще нужно в парикмахерскую ходить, на покраску.

Интересно, мелькнула у меня язвительная мысль, это только у светлых — за политически правильный выбор — такую премию выдают? Тогда, пожалуй, Стасу может крупно повезти …

Темные, правда — судя по Максу — в состоянии сами, по своему усмотрению, внешность менять …

Нет, это просто свинство — заманивать людей такой неотразимой ерундой!

Встряхнувшись, я прислушалась к стройному хору восторгов по поводу возвращения нашей блудной подруги. Понятно, растаяли и патокой закапали — точь-в-точь, как Макс накануне предсказывал. А проверить, в полном ли объеме ее память восстановилась? Забыли, в чьи руки завершение этого процесса пришлось отдать? На слово ему поверили?

Всесторонне протестировав память Татьяны, я наконец задала самый неотложный вопрос, который просто лежал на поверхности и который тоже никто почему-то еще не озвучил.

Я, конечно, предпочла бы, чтобы Татьяна сама на землю вернулась — выполнил ее поводырь назойливый свою задачу, затащил ее таки в свои выси, мог бы там теперь и остаться, наслаждаясь своим триумфом. Но весь опыт моего с ним общения подсказывал мне, что он теперь себе какое-нибудьнаставничество придумает, ординатуру, аспирантуру, тренинги — все, что угодно, лишь бы ее из когтей своих не выпустить.

В любом случае, к их возвращению нужно было готовиться. Не являться же им по старому месту жительства аки чуду воскрешения. Там у нас что верующих, что атеистов удар хватит — одно дело просить в церкви чуда, а другое — напроситься. Значит, придется снять им пока квартиру где-то в другом городе, но недалеко, чтобы под рукой были… Или даже заняться продажей их старой — мелкий наверняка к ним переедет… Черт, а за ним и Дара, скорее всего, увяжется! Значит, город нужно искать с подходящим университетом, и работу там для Татьяны — Анатолий обойдется, я ему много лет назад путевку в профессиональную жизнь дала …

Услышав, что Татьяне придется пройти курс ангельского обучения, я с облегчением выдохнула. Объем необходимых приготовлений даже навскидку выглядел весьма приличным, и на скорую руку серьезные дела не делаются — не хватало мне еще сердечного приступа у Светки или Татьяниных родителей из-за ерундовой промашки.

И все же, привычно структурируя в уме возникшую передо мной задачу и выстраивая последовательность действий, неким краешком сознания я отметила необычную уклончивость Татьяны в ее ответе об учебе. Никогда такого за ней раньше не водилось: она всегда либо слушала собеседника — большей частью, либо говорила, как думала — то есть нелогично и сбивчиво.

Интересно-интересно, это чему же обучают будущих ангелов? Ну, невидимками становиться — это понятно. И гипнозом всякую чушь людям в головы вбивать — это тоже наверняка. Больше никаких особо выдающихся умений я ни в Татьянином балаболе, ни в Тоше не замечала. Всех своих вершин они в земных профессиях достигли. Из Анатолия еще, правда, и пропаганда вечно фонтаном била — к месту и не к месту. Пропаганда великого, мудрого, любвеобильного и милосердного ангельства — в противовес недалекому человечеству, естественно. Это что — и Татьяна скоро будет так же мозги промывать?

Не будет этого. Не дам я ей превратиться в одного из этих снобов. Я пройду этот курс обучения вместе с ней — заочно. Будет мне пересказывать все, чем ее зомбировать попытаются, а я уж найду возможность заставить ее увидеть всю абсурдность услышанного. Тем более, что у меня уже было средство поддерживать с ней постоянную связь.

Когда Анатолий вызвал всех нас для разговора о воспоминаниях и выяснилось, что мобильный работает у него и за пределами земли, я только хмыкнула: откуда, говорите, все великое родом будет? А потом до меня дошло, что отныне можно и не ждать новостей из этих запредельных высей, как у моря погоды, а самой себя в курс событий вводить — и отслеживать заодно, куда они движутся.

Оказалось, однако, что эти ангельские недоумки даже на величайшие изобретения ограничения у себя ввели — только потому, что те были сделаны людьми. Напрямую вызвать Анатолия я не могла — только через Тошу. Ну, понятно — нужно ничтожных человечков через коммутатор пропускать! Чтобы фильтровать их. Тоша, правда, божился мне, что у Анатолия просто линия не отвечает — ну да, на четыре звонка из пяти.

Одним словом, Татьяна мне всегда звонила. Это было лучше, чем ничего, но я чувствовала, что она все больше отстраняется. Нет, она расспрашивала меня о наших делах и выслушивала, как всегда, внимательно, но о себе говорила все меньше и неохотнее. У хранителей, например, по ее словам, основной частью подготовки оказалась физическая. Зачем? — чуть не расхохоталась я, а она добавила несчастным тоном, что у нее ничего не получается.

Ну, Татьяну и физкультуру не то, что в одну фразу — в один абзац никогда нельзя было вставлять. А вот я бы от усиленных тренировок не отказалась — ходить в спортзал у меня уже давно то сил, то времени не было. Что начало сказываться на фигуре.

Интересно, если физподготовке подвергают хранителей, то как же тогда Стасовых подчиненных гоняют? Им хорошая форма жизненно необходима, в чем я не раз убеждалась, участвуя в его операциях. Обычно в качестве массовки — и теперь, похоже, понятно, почему.

Но на все мои расспросы о самой интересной мне части свои занятий Татьяна лишь мычала и бубнила что-то невнятное. Разозлившись, я прямо спросила, не обставил ли Стас этот курс некими особыми условиями. В кои-то веки она — добрая душа! — так же прямо мне и брякнула: «Да!». И, спохватившись, добавила, что ее в архив послали за полным отсутствием каких бы то ни было физических способностей.

Я с еще большим нетерпением стала ждать ее возвращения на землю. Здесь она у меня не отвертится — и насчет пластической хирургии, и насчет тренировок, и насчет секретов от ближайших подруг …

Глава 3.2

А потом Анатолия арестовали — поймав с поличным на распространении истории Татьяны. И она категорически отказалась сдавать выпускные экзамены и возвращаться на землю.

И наорала на меня — буквально наорала! — за идею прорвать информационную блокаду земли. Как будто это я придумала обыскивать ангелов на их же территории. А может, это им не нужно у себя диктаторские законы вводить — или наоборот, нужно учить своих соплеменников обходить их?

А потом она полностью замкнулась. О том, что она выпросила себе продолжение обучения, о том, как оно проходило, я узнавала от Стаса. Редко. По голосу его было слышно, что он снова на грани нервного срыва.

В последний раз Татьяна вышла с нами на связь, когда и аспирантура ее подошла к концу. И когда у Стаса снова было все готово, чтобы переправить ее в подполье на земле, пока он будет ее Анатолия на свободу вытаскивать.

Выслушав его, Татьяна бесстрастно объявила, что остается у небожителей, от которых уже получила предложение чрезвычайно интересной работы — на каковое намерена дать согласие прямо во время защиты диплома.

Тут уже я не выдержала.

Совсем умом тронулась? Или таки промыли мозги до основания? Не понимает, что ли, что теперь Анатолий отвергнет любую попытку освободить его силой? А мелкий? Мы зачем ей вообще память возвращали?

К моему невероятному удивлению, Стас меня не поддержал. Его бесхребетность вместо ожидаемых громов и молний взбесила меня окончательно — я почувствовала за ней очередные недомолвки. Многочисленные и обширные.

Ощущение это только усилилось, когда Стас — как только Татьяна отключилась — сообщил мне ориентировочное время окончания ее защиты и велел неотлучно быть на связи, ожидая его вызова.

Я была на связи задолго до указанного времени. И бесконечно долго после него. Вызова не было.

Когда закончился рабочий день, я смогла, наконец, метаться по офису, не опасаясь удивленных взглядов своих сотрудников. Киса безмолвной тенью семенил за мной — из кабинета в коридор, затем в холл, затем назад …

Лучше бы хоть звук издал — на молчаливую тень наорать не получалось.

Получилось, когда зазвонил телефон.

— Сколько можно? — выпустила я, наконец, все скопившееся напряжение, даже не глянув на номер. — Что случилось?

— Марина, у меня очень мало времени, — послышалась в трубке приглушенная скороговорка.

Я даже не сразу узнала ее. Татьяну. Она тараторила вполголоса, задыхаясь и проглатывая окончания слов, но главное — это был ее обычный, человеческий голос. И до меня вдруг дошло, что я уже успела отвыкнуть от него за эти чертовы несколько месяцев.

Это был тот ее голос, которым она всегда сообщала мне на земле о крупных неприятностях.

— Татьяна? — на всякий случай переспросила я. — Ты экзамены сдала?

— Нет, — отрезала она. — Это неважно …

— Тогда еще раз — ничего не поняла, — прижала я трубку плотнее к уху.

— У нас проблемы, — понеслось мне в него на одном дыхании. — Большие. Очень большие. Тут такое открылось — ужас! Нападение на людей. Готовится. На всех. А эти — все сами и сами. Как всегда. А я говорю, что без тебя никак. — Она вдруг охнула и добавила еще быстрее: — Жди Стаса. Скажи ему, что все знаешь, — и отключилась.

Я посмотрела на телефон — действительно отбой.

Потом телефон почему-то полетел к стене.

В фантастически плавном движении, как в замедленной съемке, Киса поймал его на лету.

Моргнув, чтобы отогнать несомненное видение, я протянула руку.

Сделав всего один опасливый шаг, Киса потянулся и вложил в нее телефон.

Линия Стаса была отключена.

Линия Анатолия была отключена.

Линия Макса была отключена.

Произнеся трижды практически одну и ту же фразу, Тоша, наконец, что-то заподозрил.

— Марина, что случилось? — озабоченно залопотал он.

— Не знаю! — выстрелила я раздражением в него за неимением более подходящих мишеней. — Но что-то случилось. Набирай Стаса.

— Да говорю же тебе… — с досадой начал он.

— Набирай, я сказала! — оборвала я его. — Со своего номера. Мой они, как видишь, блокируют.

— Да что случилось? — проняло, в конце концов, его.

— Звонила Татьяна, — сообщила я ему самое главное. — У нас большие проблемы. Здесь. Стас должен сказать, какие.

Тоша набирал их номера еще добрый час — связи не было. Оставалось только то, что я всегда на дух не переносила, а в последнее время и вовсе возненавидела — ждать.

Ждать пришлось до следующего дня. Домой я отправилась под утро, чтобы хоть умыться и переодеться. Ни о сне, ни о еде даже мысли не возникло. В офис я тоже не вернулась — позвонила и предупредила, что приболела. Метаться еще один рабочий день по своему не такому уж большому кабинету — нет, спасибо.

Стас позвонил, когда мне и моя квартира уже небольшой показалась.

— Ты где? — отрывисто бросил он без всяких расшаркиваний.

— Дома, — так же коротко ответила я.

— Одна? — Мне послышалось разочарование в его голосе?

— С Кисой, — сообщила я ему очевидную истину.

— Сейчас буду, — тяжело вздохнул он.

Предупреждение пришлось весьма кстати. Я сварила себе кофе, чтобы привести мысли в порядок, и на самые первые места в этом порядке поставила: не орать, не двигаться, никак не выражать, что чувствую. Если сорвусь, он сразу поймет, что я ничего не знаю.

Пункт «Не задавать вопросы» я поставила в конец списка — и поставила возле него знак вопроса.

Стас явился, как черт из табакерки, на своем обычном месте — возле телевизора. Я села не на диван напротив него, а в кресло рядом. И никаких привычных похлопываний по месту рядом со мной сегодня не было — я положила руки на подлокотники и крепко сжала их.

Киса нервно дернулся к окну — и шагнул назад, к моему креслу, с тяжким вздохом.

Стас остался стоять, где стоял.

— Я так понял, ты уже все знаешь? — уставился он на меня тяжелым взглядом.

— Раз ты здесь — значит, не все, — холодно ответила я.

Он продолжил Татьянин сбивчивый анонс катастрофы короткими отрывистыми фразами. Пункт «Не орать» оказался не актуальным — время каких бы то ни было переговоров с этими чудовищами прошло.

Я знала. Я всегда знала, что людям не стоит ждать ничего хорошего от тех, кто совершенно откровенно считает себя высшей расой. Я просто чуяла, что за всеми их проповедями о развитии личности и стремлении к высоким идеалам стоят куда более низменные цели. Они представлялись мне дрессировщиками в цирке, кнутом и пряниками вынуждающих братьев своих меньших выполнять нужные им трюки.

Все оказалось еще проще. Они людей, как карасей, прикармливали. Перед рыбалкой. Промышленных масштабов рыбалкой — с сетями и тралами — любительское сидение с удочкой их уже больше не устраивало. Ну, правильно — множится высшая раса в богатых угодьях, и аппетиты ее растут.

Стас замолчал, прислонившись спиной к стене и принялся гипнотизировать меня, играя желваками. С самого начала он засунул руки в карманы джинсов — сейчас они были сжаты в кулаки.

— Но это же немыслимо! — вдруг каркнул Киса в повисшей тишине.

— Марина, я тебя прошу, — не обратил Стас на его слова ни малейшего внимания. — Сейчас не время для резких телодвижений.

— Тоша в курсе? — спросила я, чтобы выиграть время.

Мне нужно было придумать, как побыстрее спровадить его. А потом…

Тоша проверку на надежность прошел после Татьяниной аварии, когда у меня руки опустились. И к земле он лучше их всех адаптировался. И его умение мгновенно перемещаться с места на место сейчас, как никогда, кстати было.

— Еще нет, — ответил Стас, всем своим видом давая мне понять, кто стоит у него на первом месте в списке приоритетов.

Раньше это бы мне польстило. Сейчас же мне показалось, что я и на первом месте в списке его охотничьих целей вполне могу располагаться.

— А Игорь? Дара? — вспомнила я о других жертвах высшей расы.

— С мелким Анатолий беседует, — с готовностью отозвался Стас. — Перед ним большая задача стоять будет. А девчонке впутываться в это незачем.

Впутываться? После того, как ей роль пастуха на тучных пастбищах отвели — не спросив согласия? А теперь ей положено — вместе со вверенным стадом — терпеливо дожидаться, пока эти кукловоды их оттуда выпутают?

— А меня ты в известность поставил, — прищурилась я, — потому что Татьяна вам выбора не оставила?

— Нет, — тут же набычился он. — О тебе первая мысль была. Ее я тебе вдолбить и пытаюсь. В этом деле ты участвовать не будешь. Точка.

Вдолбить? Даже не внушить, а вот так — прямо и откровенно? Отбросив даже видимость сотрудничества — кажется так он прежде мое участие в своих операциях называл, когда ему полевой агент на земле нужен был? Ну, понятно — теперь вполне можно указать тому на его место. И в самом деле — с какой это стати ему ввязываться в драку божеств на Олимпе? В которой они решают, кому власть над аборигенами достанется.

Откинув голову на спинку кресла, я улыбнулась. Ощущение свободы было ошеломляющим.

Глава 3.3

— Пожалуйста, уходите отсюда, — запричитал Киса справа от меня. — Немедленно!

— Ага, сейчас, — рывком отклеился Стас от стены. — Покомандуй мне еще. Уйду, когда она слово даст …

— Уговорил, — остановила я его. — В этом деле я участвовать не буду. И ни в каких других твоих делах тоже. Наша с тобой совместная работа закончена.

Стас шумно выдохнул, оглянулся по сторонам, подхватил за ножку стул у моего рабочего стола, установил его перед моим креслом и грузно опустился на него. Упершись ладонями в колени и подавшись вперед.

— Марина, послушай сюда, — начал он, глядя на меня в упор. — Это дело людям не по зубам. Оно пока и нам не по зубам. Ждем, когда темный гигант мысли от Верховного вернется.

— Какого Верховного? — икнул Киса.

— Какой темный? — одновременно вырвалось у меня.

Стас хмыкнул, покачав головой.

— Самого Верховного, — бросил он Кисе, стрельнув глазами в потолок, и снова обратился ко мне: — Вот сколько я тебя учил ничего не предпринимать при недостатке вводных данных?

— Я вопрос задала, — огрызнулась я. — Что за темный?

— А я, Марина, уже сам не пойму, — досадливо поморщился Стас, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди, — кто нынче светлый, а кто — темный. Бред этот с подчинением людей мелким наши придумали, да — но сразу вышли с ним на темных. И те за него двумя руками ухватились — им эти руки в отношении людей полностью развязать посулили. Чтобы охотились они в свое удовольствие и без моего заботливого надзора.

Я настороженно прищурилась. Стас никогда не прибегал к детальным объяснениям. План любой операции он всегда излагал короткими, отрывистыми фразами, давая каждому участнику четкие указания. Если у него был этот план. Или, действительно, достаточно исходной информации для его составления.

— Судя по твоим словам, — медленно проговорила я, пытаясь понять, не врет ли он, чтобы снова мной манипулировать, — не все они согласились. Где Макс?

— Да с нами он, — скривился Стас. — Хотя не уверен, где бы он оказался — с такими перспективами для мелкой — если бы не их особо выдающийся авторитет. Он его Гением называет, — хмыкнул он, покрутив головой.

— Откуда он взялся? — нетерпеливо прихлопнула я ладонью по подлокотнику.

— Его Анатолий где-то раскопал, — дернул он плечом с видом смирившегося участкового, приставленного присматривать за неисправимым малолетним нарушителем. — Когда опусы к нам отсюда передавали. Не знаю, что тот в нем увидел, но сделались они — не разлей вода. Голова у корифея, признаю, хорошо работает. Это он придумал, как доказательства состава преступления наших рационализаторов получить. Татьяна же к ним работать собралась …

Я задохнулась, вытаращив глаза.

— Ей только радужное будущее мелкого обрисовали, — поднял руку Стас в успокаивающем жесте. — А в контракте, который она подписать должна была, все направления работы были зафиксированы. Вот мы этот документик и изъяли. И титан мысли с ним к Верховному и отправился.

Киса снова икнул. Я покосилась на него в приливе гордости за человечество — если бы люди такой пиетет к своему начальству испытывали, до сих пор бы в рабовладельческом строе жили.

— Зачем? — вернулась я к Стасу. — И кто вам сказал, что его примут?

— А у него пунктик насчет баланса сил в природе, — развел руками Стас в ответ на мой первый вопрос. — Он уверен, что действия наших заговорщиков этот баланс нарушат, и отправился, насколько я понял, именно к его гаранту. А насчет примут ли — это я тебе не скажу, но у него, по-моему, даже мысли не возникло, что нет.

— Очень убедительно! — фыркнула я.

— Не знаю, — пожал плечами Стас, — он у темных, как я понял, самый древний старожил — может, какие связи сохранились… Да и манеры у него, я тебе скажу! — вдруг взъерошился он. — То все ходил вокруг да около, дурачком прикидывался, хрень какую-то нес заумную… А потом всех собрал, отчеты выслушал, вещдоки взял, обстановку изложил, инструкции раздал на период своего отсутствия — и свободны, исполняйте!

— Что — не понравилось? — насмешливо склонила я голову к плечу.

— Да не то чтобы, — тут же сдулся он, — говорил он дельно. Только не привык я как-то все яйца в одну корзину складывать — в один план, в смысле.

— А если его не примут? — насторожилась я.

— Тогда, боюсь, — медленно проговорил Стас, глядя в сторону, — будет нам всем уже все равно. Мой отряд расформируют, за ненадобностью. Ваш, кстати, тоже, — поднял он глаза на Кису, — и еще несколько.

Я получила еще одно подтверждение преимущества человеческой расы перед высшей, как последняя думает. Это — единственное, что его волнует? Даже мысли в голову не пришло сопротивляться? Не говоря уже о мысли о людях, которых они — как будто бы — защищать и оберегать призваны.

— И тебя это устраивает? — не стала я даже приглушать презрение в голосе.

— Ты меня первый день знаешь? — процедил он сквозь зубы. — Инструкции выполнять будем, но инициативно. Татьяна вернулась в новый отдел по мелким и Анатолия туда протащила. Так что разведданные поступать будут. От темных там еще и Макс … — Он явно проглотил какую-то фразу. — Рационализаторы пока нацелены на обработку сознания мелких — нам велено им палки в колеса вставлять. Но есть мысль понести их далеко идущие планы в широкие массы, особенно в те, что под нож пойдут. Есть у нас специалист по связям с общественностью … — Он значительно глянул на меня с одобрительным видом. — Вот она и воспротивится нарушению баланса, если гарант откажется.

Они действительно уверены, что являются тем коллективным Юпитером, которому позволено то, что не позволено быку — ну да, тому, который на тучных пастбищах пасется. Вот где справедливость? Это она лежит в основе всех балансов в мире — иначе грош им цена.

Впрочем, он только что дал мне доказательство того, что не вся высшая раса поражена раболепием и вовсе не намерена смиренно падать ниц перед лицом своей верхушки

И я дам ему, пожалуй — той же самой справедливости ради — еще одну возможность признать людей достойными союзниками.

— Хорошая мысль! — одобрительно кивнула я. — Человеческая общественность с удовольствием поддержит вашу.

Я протянула ему пальмовую ветвь мира — он принял ее за дубину, которая огрела его по голове. Судя по выражению его лица.

— Марина! — взревел он, добавив последнюю деталь в образ жертвы варварского нападения. — Я тебе о чем уже целый час талдычу?

— Вот и хорош талдычить, — спокойно бросила я. — Теперь меня послушай.

— Что мне тебя слушать? — еще больше разъярился он. — Что мне слушать, я тебя спрашиваю? Даже гений этот … а его не зря, наверно, так назвали! — размахался он руками, — … так вот, даже он говорит … и я с ним здесь полностью согласен! — ткнул он в меня указательным пальцем, — что люди не готовы к такой бойне. Они же в нас не верят! В смысле, всерьез. А если и поверят — ты понимаешь, что наш раскол у них вызовет? До нас они не дотянутся — а вот мелких на части порвут!

— Гений, говоришь … — процедила я сквозь зубы. — А скажи-ка мне, как часто он на земле бывает?

— Не знаю, — озадаченно сбавил он тон. — Но точно был. Пару раз.

— Так откуда он людей знает? — дала я, наконец, и себе волю. — Их и ты не знаешь. И он, — махнула я в сторону Кисы, — и вообще никто из вас. Вы только с отдельными экземплярами сталкиваетесь. Ну ладно, ты их больше видел, — выдавило из меня дурацкое чувство справедливости, — но отнюдь не лучших. Так кто вам право дал обобщать?

— Вот не понял, к чему это, — подозрительно откинул голову Стас.

— А к тому, что инстинкт самосохранения у человечества по необходимости хорошо развит! — Теперь я к нему придвинулась. — Может, люди в вас и не верят, но возню вашу закулисную чуют. Сколько всегда слухов было о масонах, иллюминаторах и закрытых ложах — а в последнее время уже вообще открыто о клубах хозяев жизни и тайном мировом правительстве говорят.

— Так то говорят, — небрежно отмахнулся от меня Стас. — Они о вышестоящих никогда ничего хорошего не говорят. Главное, чтобы бунт не подняли — у меня штата не хватит их остановить. Они же эту землю разнесут ко всем темным!

— Нет, не просто говорят, — заверила я его, и он снова замер, уставившись на меня исподлобья. — Своим правителям люди верят ничуть не больше, чем вам, и давно уже поняли, что им нужно самим себя защищать. И научились самоорганизовываться. В последнее время это совсем не трудно стало.

— Опять не понял, — угрожающе произнес Стас, выдвинув вперед челюсть. — Это же чем наш отдел по изучению земного общественного мнения занимается? У них под носом подпольные ячейки плодятся … Вернусь — уши поотрываю.

— Ну-ну, пусть поищут! — торжествующе рассмеялась я. — Это виртуальные ячейки. В соцсетях.

Стас пренебрежительно фыркнул.

— А вот это зря, — фыркнула я ему в ответ. — Там люди не только фотки выкладывают и путешествиями хвастаются. Они свои мысли публикуют, находят тех, кто их разделяет, обмениваются информацией, советами … Группы единомышленников создают … — Я выжидательно замолчала.

Стас уставился на меня отсутствующим взглядом с совершенно непроницаемого лица. За которым — как я по своему личному опыту знала — всегда стояла лихорадочная, но всесторонняя оценка вновь поступивших данных. Или жесточайшая борьба с самим собой.

— Что ты предлагаешь? — услышала я, наконец, долгожданный вопрос.

— Найти группы, обсуждающие неведомых и невидимых правителей, — решительно заявила я, — войти в них и начать готовить активное и, главное, организованное сопротивление им — как бы их в группах ни называли.

Отреагировать Стас не успел. Никак.

Глава 3.4

— Я категорически возражаю! — взвизгнул, как всегда, некстати Киса.

Мы со Стасом синхронно повернулись к нему, но я могла бы этого и не делать — все его выпущенные иголки нацелились на Стаса.

— Это очень опасно, — понеслось из Кисы взахлеб. — Марина осталась единственным человеком, знающим о природе детей. Что известно наблюдателям. И скорее всего, за ней следят. Меня предупреждали. До сих пор обошлось, но любая необычная активность резко повысит вероятность попытки ее устранения.

— Кто предупреждал? — произнес Стас тоном, от которого даже у меня мурашки по коже пошли.

— М … Макс, — пискнул Киса, запнувшись.

— Когда? — еще тише поинтересовался Стас.

— После аварии, — окончательно задрожал у Кисы голос. — Он тогда к своим отправился, чтобы безопасное место для детей подготовить. Я еще удивлялся, откуда темные о планах наблюдателей знают.

Стас закрыл глаза, и по лицу его растеклось мечтательное выражение.

— Убью гада, — пробормотал он сладострастно.

После меня, подумала я, вспомнив Кисино неотвязное следование за мной повсюду. Он даже в офисе каждые пятнадцать минут ко мне в кабинет вламывался с какой-то ошибкой в бухгалтерских расчетах.

Впрочем, одернула я себя, сейчас у нас не так много союзников, чтобы ими разбрасываться. Убьем мы его потом — когда у нас человеческая поддержка появится.

У меня же из-за этого идиота … идиотов сейчас все сорвется!

Стас открыл глаза и глянул на меня с бесконечным сожалением.

— В соцсетях регистрируются под псевдонимом, — уверенно заявила я ему, небрежно отмахнувшись от Кисы.

— Но заполняют личные данные, — не менее уверенно квакнул тот.

Это он за этим мне в затылок дышал, когда я на криминальных форумах копалась?

— Их можно с потолка заполнить, — возразила я с нажимом.

— Адрес компьютера все равно можно узнать, — вывел он более длинную лягушачью трель, удвоив мой нажим.

— Можно, — согласилась я, одобрительно ткнув его кулаком в бок. — Только это людям известно, а не ангелам.

Киса открыл рот — и снова захлопнул его, клацнув зубами.

Стас расплылся в довольной ухмылке.

— Вообще заманчиво, — пробормотал он, глядя в сторону. — Так мы могли бы эшелонированную оборону выстроить. Первую линию у себя, потом с мелкими плотно поработать, а если еще люди на себя тыл возьмут …

Он вдруг вскинул жесткий взгляд на Кису.

— Вот только сначала будет у меня вопрос к тебе, — сопроводил он взгляд не менее суровым тоном. — Постоянную охрану мы ей сейчас организовать не сможем …

— Наконец-то хоть одна хорошая новость! — не удержалась я. — Кого мне за нее благодарить?

— В новом отделе подписку о невыезде берут, — нарочито пропустил Стас мои слова мимо ушей, — и у меня … тоже куча дел будет … — Он снова что-то проглотил. — Так вот, хранитель, готов ли ты к проверке боем — настоящим?

Киса резко выпрямился и снова возмущенно выстрелил иголками — во все стороны на сей раз.

— Если не забудет, что я его в хранители взяла, а не в охранники, — умерила его пыл я.

— А ты тоже особо не расходись, — попытался и меня загипнотизировать Стас, — это я постоянный контроль тебе не обещаю, а так орлов своих время от времени посылать буду. И чтобы докладывала, если что. Слушай, — вдруг снова напрягся он, — а если наши земного спеца завербуют, чтобы тебя вычислил?

— А Тоша на что? — рассмеялась я, чувствуя, что твердолобое ангельское упрямство сломлено.

— Ладно, — оставило это упрямство последнее слово за собой, — в экстренном случае как-то вырвемся. Есть лазейка, — опять недоговорил он что-то.

Когда он, наконец, ушел, я откинулась на спинку кресла, шумно отдуваясь. Самая непреодолимая преграда позади, и я снова в гуще событий. Повторения последних месяцев безызвестности, бездействия и полного бессилия я больше не допущу.

Не прошло и часа, как я убедилась, что ошиблась. Монолитная, непробиваемая с виду стена всегда ломается при должном напоре. Мягкая, уступчивая, резиновая прогибается под ним — и тут же возвращается на свое место.

В разговоре с Тошей я поняла, что что-то не так, почти сразу.

— Ну, сколько можно? — пробурчал он, появившись, как только я его вызвала после ухода Стаса.

Можно подумать, я его неделями в неведении держала, как меня раньше.

— Сказала же — наберу, как только все узнаю, — напомнила я ему наш короткий разговор после звонка Стаса.

Не успела я ему о заоблачном заговоре рассказать, как он расцвел. В самом прямом смысле — прямо рыжая шевелюра нимбом вокруг головы засветилась.

— Так это же замечательно! — зашелся он в непонятном восторге, вскакивая с дивана.

— Что замечательно? — оторопела я.

— Значит, все позади! — забегал он по комнате, хлопая себя ладонями по плечам. — Поняли они наконец, что наблюдатели неправы. Нашлись светлые головы. Вот я всегда знал, что правда восторжествует, как бы ее ни пытались извратить.

— Светлые?! — задохнулась я.

Выслушав вторую часть плана светлых голов, Тоша притих. Я бы даже сказала, слишком — никакого естественного, с моей точки зрения, возмущения я в нем не заметила.

— Ты знаешь, Марина, — произнес наконец он, глядя себе под ноги, — мне кажется, что ты судишь всех людей по себе. А они не такие. Ты вспомни тех уродов, которых мы для Стаса разыскивали.

— Это исключения! — вспыхнула я.

— Правильно, — согласился он. — Их немного, но и таких, как ты — единицы. Большинство же людей — как моя Галя. Я не в обиду, но им нужны только достаток, уют и социальный статус. Чтобы как у всех, но только немножко лучше. Их одинаково страшат и преступление, и подвиг. Они за ними даже на экране телевизора наблюдают, как за хищниками в зоопарке — главное, чтобы их надежная решетка разделяла.

— Значит, я сужу людей по одной себе, — прищурилась я со злостью, — а ты по одной Гале?

— Да нет, — пожал он плечами. — Я уже давно ко многим людям приглядываюсь — и по работе, и для Стаса. Для него я вообще больше в их излияниях и откровениях копаюсь. Ты себе не представляешь, — вскинул он на меня глаза, полные брезгливости, — что они у себя на страничках постят! Еще и стараются перещеголять друг друга в пошлости и банальности. И селфи эти бесконечные — я, я, я, и еще раз я. Вокруг которых пустота. И это в Интернете, — добавил он с горечью, — величайшем достижении человечества!

— Ну, постят люди разное, — не согласилась я. — В Интернете, как и в жизни, всякого хватает, на любой вкус и цвет. Мне, например, там другие посты нужны будут — и в этом мне понадобится твоя помощь.

Я рассказала ему свою идею организации людей и добавила для верности, что идея эта получила полное одобрение Стаса.

Не помогло. Не только я выпала на слишком долгое время из гущи событий, когда все ангельские силы были брошены на спасение Татьяны в заоблачных джунглях. Но если у меня на той обочине только энтузиазм накопился, то Тоша там напрочь потерял безусловный прежде трепет, в который его когда-то приводило одно только упоминание о Стасе или Анатолии.

— Марина, безопасность я тебе обеспечу, — твердо заявил он мне, — но больше на меня не рассчитывай. Честно говоря, я не то, чтобы не уверен, что людей спасать нужно — я просто сомневаюсь, что они хотят, чтобы их спасали. Так, порассуждать о высоких материях — это они всегда готовы, но что-то делать, выходить из своей зоны комфорта — сомневаюсь. Так что не буду я в этих твоих группах участвовать — не хочу еще больше в людях разочаровываться.

И сдвинуть его с этой позиции мне так и не удалось. Ни призывами к справедливости, ни напоминанием, что ангельская предвзятость просто с мелких на людей переместилась, ни угрозой его собственной будущей работе, если хранителей упразднят, ни прямым вопросом, на какой стороне баррикады он находится.

— Я на стороне Дары и Аленки, — с убийственным хладнокровием ответил он мне. — Вы будете делать то, что считаете нужным — я тоже. Вот Макса я совсем не понимаю. У девочек … и у Игоря, — поспешно добавил он, — впервые появилась надежда на будущее, на какую-то перспективу. Ты всерьез думаешь, что я поставлю эту перспективу под угрозу, выступив против ее авторов? Ради чего?

И я еще считала его самым очеловечившимся из всех наших ангелов!

На поверку полное отсутствие ангелов у меня под рукой оказалось не такой уже хорошей новостью.

Глава 3.5

Описывая Стасу возможности поиска единомышленников в соцсетях, я не стала вдаваться в подробности — в конце концов, он тоже явно что-то от меня утаил. На самом деле, я рассчитывала на Тошу не только как на систему безопасности.

Зарегистрировавшись в нескольких открытых группах, показавшихся мне интересными — через них потом приглашение и в закрытые получу — я с ходу уперлась в крупную проблему.

Писала я всегда легко и всегда только то, что думала. Подстраиваться под вкусы современности, все более скатывающейся своими смайликами к наскальной живописи древних людей, чтобы завоевать читателя — нет уж, спасибо.

У меня и моя часть воспоминаний для Татьяны на одном дыхании на бумагу легла, потому что я в ней душу, наконец, отвела — и от всей этой души высказалась и об ангелах в целом, и о Татьянином, в частности.

Так же к месту пришлась прямота и откровенность в моей псевдо-книге, которая помогла нам со Стасом проникнуть в бывшее Светкино издательство, где авторов просто грабили. Там редакторы все время предлагали мне смягчить тот или иной абзац — что дало мне возможность раз за разом наведываться к ним, пока мы не выяснили всю схему их махинаций.

И здесь, в одной из групп, просмотрев публикации ее участников, я быстро написала несколько комментариев. Скорее критических, не скрою, но уж очень меня взбесили отдельные пораженческие настроения. Вести диалог с теми, кто хочет поработить тебя, искать с ними точки соприкосновения или, еще лучше, компромисс — как по мне, так это просто напрашиваться на полный разгром.

А меня забанили. Как провокатора.

Ладно, подумала я, сцепив зубы, большое дело требует самопожертвования. Я перешла в другие группы и начала составлять куда более умеренные комментарии, напичкав их всякими «Как известно», «Представляется разумным», «Было бы неплохо» и «Никто не станет спорить, что…». Мало того, что на эти расшаркивания у меня намного больше времени ушло, так еще и сцепленные зубы после них заныли — от их приторности.

Меня снова забанили. Без объяснения причин.

Понятно, снова подумала я, тут, похоже, узкие круги образовались — каждый со своим сводом правил. Вот, кстати, было бы неплохо и их опубликовать. Но со своим уставом, правда, в чужой монастырь не ходят. С ним свой монастырь создают — решительно внесла я свою лепту в человеческую мудрость.

Я создала новую группу. Назвала ее туманно: «Самооборона человечества» — если ангельские ищейки на нее наткнутся, так речь об инопланетянах. Пригласила в нее наиболее трезвомыслящих участников забранивших меня групп — их активность и решительность не могли не привлечь их к моему названию. И быстро набросала несколько программных статей — чтобы приглашенные сразу же включились во всестороннее обсуждение методов сопротивления порабощению.

За три дня хоть бы кто-то лайк поставил. Хоть в благодарность за приглашение.

Киса все это время крутился вокруг меня с чрезвычайно довольным видом. Что отнюдь не улучшило мне настроение.

Помянув очень злым и очень не тихим словом — Киса укоризненно крякнул — Тошу с его сотнями друзей и подписчиков, за которые в особо напряженные периоды нашей совместной со Стасом работы я его постоянно пинала, когда его телефон раз за разом звякал, булькал, попискивал и ухал, объявляя приход нового сообщения, я вдруг вспомнила о Даре.

Дара начинала переписку с контактами из их с Игорем базы мелких.

Дара полностью взяла на себя всю эту переписку, когда Игорь начал аналитические записки для меня и Стаса составлять.

Дара всегда умела найти общий язык с кем угодно.

И при всем этом — судя по открытому заявлению Стаса и замкнутому выражению лица Тоши — ее оставили в полном неведении относительно готовящегося переворота и за бортом всех предпринимаемых мер по его предотвращению.

А вот этого я уже стерпеть не могла!

Тоша отказал мне в совете и помощи — нет вопросов, меня проконсультирует Дара.

На следующий день в офисе, в коротком перерыве между Кисиными обходами, я позвонила ей и попросила приехать ко мне вечером. Особо подчеркнув, чтобы она по дороге своего наблюдателя со следа сбила. Его она уже давно приручила, но с него же станется Тоше доложить.

Такую прямоту и откровенность тот мне никогда не простит. И Стасу нажалуется.

Кроме того, наблюдателям положено своему начальству обо всех событиях в жизни мелких рапортовать. Тому начальству, которое, похоже, ни сном, ни духом не ведает, что — после всех их многолетних усилий по дискредитации последних — тех вот-вот утвердят ангельскими наместниками на земле.

А вот такую утечку информации мне Стас никогда не простит. И таки приставит кого-то из своих каждый мой вдох-выдох контролировать.

С моей стороны, нужно также Кису устранить — этот точно Тоше доложит и сразу. Отослать его куда-нибудь у меня не вышло — ни в магазин за хлебом, ни в офис за срочно потребовавшимся и случайно там забытым документом. Уперся, как баран: хранителю не положено выпускать из вида хранимого человека. Мелькнуло искушение врезать ему чем-то по голове — как Анатолий однажды наблюдателя Игоря уложил. Ангелы же бессмертные, а за полчаса беспамятства ничего с ним не случится.

Остановило меня одно-единственное соображение — так я Татьяниному неврастенику уподоблюсь. Чего сама себе никогда не прощу.

Пришлось запереть Кису в своей комнате — я там замок поставила, как только он ко мне на реабилитацию прибыл, чтобы родители случайно его у меня не застали, войдя ко мне по привычке без стука. Он разверещался, конечно, на что я ответила назидательно через закрытую дверь, что хранителю стоит иногда идти навстречу пожеланиям хранимого человека, чтобы не толкать того на крайние меры.

Когда прозвенел звонок, я открыла дверь … и сразу поняла, что пошла на крайние меры напрасно.

Дара приехала с Игорем.

Глава 3.6

Понятно, подумала я, инструкции ему дали обширные. Включая блокирование любых попыток ввести Дару в курс дела.

Похоже, можно Кису выпускать. Нет, пусть все же посидит под замком, хотя бы из воспитательных соображений.

Я провела мелких на кухню и предложила им чаю. Чтобы выиграть время на перестройку разговора. Они вежливо отказались и выжидательно уставились на меня.

А вот и не буду я ничего перестраивать! Проконсультироваться у молодежи по поводу самой обычной части современной жизни — в чем здесь криминал? Не успела я заговорить о своем желании освоить, наконец, соцсети, как они переглянулись. С одинаковой легкой усмешкой. Только у Дары она была чуть более торжествующей, а у Игоря — признающей, как всегда, ее правоту.

— Хороший способ поднять людей, — вновь повернулась ко мне Дара.

— Куда поднять? — изобразила я озадаченное непонимание.

— Марина, я все знаю, — засияла ямочками Дара. — О том, что от нас хотят. Кого из нас хотят сделать. И о том, что родители Игоря пытаются не допустить этого. Ему объяснили, что на земле, в целях секретности, помогать им будет только он. Ему даже велели свои мысли от меня блокировать. Только он не стал, — с гордостью глянула она на него. — Потому что считает это неправильным.

— Мы также считаем, — невозмутимо добавил Игорь, — что неправильно действовать за спиной у людей.

— И нам кажется, — подхватила Дара задорно, — что ты с нами согласна.

Так, со Стасом я действительно больше не работаю. Мало того, что он приучил меня на одних только ангелов надеяться, так и зачем он мне теперь нужен, когда у нас такая смена подросла?

Как я могла забыть, что им открыты мысли друг друга? Макс же мне совсем недавно рассказывал, как учил Дару блокировать их, и чуть не плевался, добавив, что она тут же эти знания Игорю передала.

Как я могла забыть, что Игорь неправду и неправильность нюхом чует и на дух не переносит? Вот он их в словах своего напыщенного родителя и услышал.

И самое главное — как я могла забыть, что они только наполовину ангелы? Даже у Тоши все его очеловечивание закончилось в тот момент, когда пришлось выбирать между небом и землей, а им-то даже думать о выборе не нужно — у них земля с рождения в крови.

— Ещё бы я не была согласна, — уверила я их, и добавила, чтобы услышать ответные уверения: — А вы почему думаете, что нужно людей поднимать?

Ответил мне Игорь. У них Дара всегда разговор начинала и тему его меняла, если нужно было, а вот Игорь всегда брал на себя уверенную и убедительную аргументацию — я очередной раз удивилась, в кого это он такой пошел.

— В перестройке существующего порядка на земле, — начал он, — есть две стороны. Допустим, мы с ней не согласны, — он на мгновенье коснулся руки Дары, — но этого недостаточно. Если люди не будут знать, что их ждет, среди таких, как мы, могут найтись те, кому роль элиты придется по душе. А если люди продемонстрируют готовность сопротивляться, причем до последнего, то масштаб потерь может усмирить пыл реформаторов.

— Что-то я сомневаюсь, — скептически возразила я, — что небожителей будут волновать потери.

— Потери, скорее всего, окажутся неприемлемыми среди таких, как мы, — спокойно пояснил свою мысль Игорь, и от его тона у меня мороз по коже пошел, — нас пока существенно меньше.

Дара тоже смотрела на меня со своей обычной жизнерадостной открытостью, как будто речь не о самом их существовании шла. Я никак не могла решить: то ли это в них ангельская самоуверенность говорит, то ли человеческая бесшабашность. А может, просто молодость?

— Есть еще один момент, — помолчав в задумчивости, продолжил Игорь. — Люди уже давно потеряли точки объединения. Каждый уходит в свою личную жизнь, ни на минуту не задумываясь о ближнем, не говоря уже о дальнем. Это неизбежно в условиях мира и достатка, когда им не нужно опираться друг на друга, чтобы просто выжить. Но при этом у них теряется смысл жизни — нечто большее, чем материальные ценности — и наступает постепенная деградация. Внешняя угроза обычно является одним из сильнейших стимулов к сплочению и возрождению духа.

У меня перед глазами встали сцены наших с Татьяной бесконечно давних споров. Об испытаниях в человеческой жизни. Я говорила, что без них люди мельчают — она утверждала, что в них люди погибают. А теперь ее сын пришел к мысли, что в испытаниях люди растут — вплоть до потери страха погибнуть.

Похоже, на смену моему летучему ангельскому отряду приходит неустрашимая земная команда!

— Тогда о сплочении, — немедленноперешла я к практической стороне дела. — Расскажите мне о правилах поведения в соцсетях. Меня почему-то банят.

У Игоря дрогнули уголки губ — прямо как у его ехидного родителя. Дара, как всегда, мгновенно уловила необходимость уводить разговор из забурлившего русла.

— Давай мы это на себя возьмем, — отвлекла она мое внимание от наполовину, к моему глубочайшему сожалению, Анатолия. — Ты нам только скажи, в каком виде эту внешнюю угрозу преподнести — об ангелах точно нельзя. Мы в этом убедились, когда еще только начинали своих искать.

— А потянете? — с сомнением спросила я. — Тебя, — коротко глянула я на Игоря, — небожители, я так понимаю, нагрузят — мало не покажется. А тебе, — повернулась я к Даре, — велено не вмешиваться — значит, следить будут. Тоша точно.

Они снова переглянулись и едва заметно кивнули друг другу.

— У нас есть человек, — огласил их общее решение Игорь, — который сможет этим заняться. Не привлекая к себе внимания.

Человек? Я напряглась. Конечно, я только за, чтобы моя команда расширялась — это же не хранителям над отдельными личностями трястись, нам восемь миллиардов человек от рабских цепей уберечь нужно. Но хотелось бы, чтобы она росла с моего ведома, не говоря уже об одобрении.

Слушая их — Дара то и дело вставляла яркое, меткое слово, оживляя рассказ Игоря до ощущения физического присутствия его персонажей — я чувствовала, что у меня плечи расправляются и кровь быстрее по жилам бежит.

Подожди-подожди, Татьяна, я тоже, по-моему, уже лет двадцать сбросила. Ну, десять. У вас там еще и гений, говорят, завелся? Который в ваших облаках безвылазно парит и именно оттуда почему-то знает, к чему люди готовы, а к чему нет?

Вот пусть он там и дальше парит — и молится, чтобы под руку мне не попался.

Глава 4. И слово отозвалось в тех, кто слышит…

Обитателям нового экспериментально мира пришлось задержаться в его макете дольше, чем предполагал Первый после Творца.

Их создание прошло в точном соответствии с уже привычной процедурой и образами, созданными Первым до радикальных изменений на планете, последовавших за наклоном ее оси. Творец категорически отказался отложить воплощение этих образов, как ни взывал Первый к его строгим указаниям, что обитателям каждого нового мира должны быть созданы все условия для беспрепятственного развития.

— Пусть это послужит Вам уроком, — назидательно стоял на своем Творец. — Экспериментировать можно до бесконечности, но миры создаются, чтобы заселять их и способствовать эффективному развитию. В противном случае, они не стоят вложенных средств.

— Вот увидите, — горячо заверил его Первый, — мой мир будет намного рентабельнее остальных. И я уверен, что он окажется полностью самодостаточным, не специализируясь …

— Избавьте меня от подробностей, — прервал его Творец. — Я предпочел бы видеть результаты. Аборигены могут пока остаться в макете — они не должны расплачиваться за Ваше легкомыслие. Но имейте в виду — ресурсы на их временное там пребывание будут вычтены из общей сметы жизнеобеспечения Вашего мира. В Ваших интересах вернуть его к нормальному функционированию в максимально сжатые сроки.

Первый после Творца отметил про себя, что сжатость этих сроков конкретизирована не была. Похоже, перед ним вновь поставили задачу, достойную его интеллекта: увеличить темп работ по завершению проекта при одновременном снижении их материального снабжения.

Это было лучшее время в его жизни — никогда прежде не работал он с такой самоотдачей, полностью погружаясь в решение одной проблемы за другой, каждая из которых тянула за собой следующую. Хорошо, что Творец не ограничил это время никакими пределами.

Его первородные появились на свет, абсолютно не защищенные физически от уже сменяющих друг друга на планете леденящей стужи и иссушающей жары. А там же еще и ветры разбушевались, перенося испаряющуюся над водоемами влагу, которая обрушивалась назад на сушу потоками воды, а в более холодных местах — лавиной ее закристаллизовавшихся частиц.

От последнего явления у Первого после Творца просто дух перехватило, и он не удержался — забыв о более неотложных задачах, с головой ушел в создание миллионов геометрических форм, придавая каждому белоснежному кристаллику уникальный, неповторимый вид.

Совершенство этих форм было недолговечным — мягкие пушистые хлопья расползались в пятна воды при малейшем соприкосновении с теплом. А значит, не могли служить его первородным защитой от холода. Вот просил же он Творца дать ему совсем немного времени, чтобы привести их оболочку в соответствие новым условиям!

Обшаривая свою планету в поисках подходящего термопокрытия для ее будущих обитателей, Первый после Творца вдруг заметил, что другая населяющая ее живность тоже изменилась. Для начала, напрочь исчезли громадные туши, которые он создал в качестве источника питания для своих первородных. Медлительные и неповоротливые создания должны были стать легкой добычей для последних.

Сохранились лишь полностью покрытые шерстью зверьки, которых он придумал скорее для развлечения. Мохнатые или лохматые, с пушистыми хвостами или длинными ушами с кисточками, они получились довольно забавными. И, как теперь выяснилось, единственно приспособленными к изменившимся на планете условиям.

Не исключено, что, попав в эти условия, и первородные шерстью обрастут. С другой стороны, двуногие обитатели каждого мира всегда создавались отличными от всех остальных, и Первому после Творца вовсе не хотелось рисковать, проверяя, окажутся ли они ближе к лохматым или бесшерстым.

Кроме того, двуногие всегда создавались лично Творцом и только после его одобрения их образа. Измени его сейчас Первый, Творец же в этом уже не просто очередной эксперимент усмотрит, а прямое посягательство на плоды его трудов и времени.

Ломая себе голову, как сформулировать Творцу вопрос о том, что он не переживет больше: трансформацию своих созданий или их гибель, Первый вернулся к себе в башню. Там он открыл все окна, выходящие в макет его планеты, сел возле одного из них, чтобы сохранить настрой, и принялся делать наброски пушистого варианта своих первородных.

Через какое-то время он обнаружил, что первым под его рукой снова возник образ первородной. Ничего не понимаю, с досадой мотнул он головой, она же и так у меня полным совершенством получилась — это ее пару я до конца проработать не успел.

Через открытое окно до него донёсся мелодичный, переливчатый смех.

Озадаченно глянув в направлении хрустальных, переливчатых звуков, Первый после Творца понял, что они доносятся из-за стены пышной, густой растительности.

Так это же первородные свое обиталище осваивают, вспомнил он. Не совсем, правда, свое, мысленно добавил он — в финальном варианте нашего с ними мира их куда более интересная жизнь ждет …

Ему вдруг захотелось понаблюдать за ними в более благоприятных условиях — чтобы сравнить потом, как изменится их поведение в реальных.

Оставив свои наброски, он выскочил из башни и направился вглубь макета, осторожно перемещаясь от одного его заросшего участка к другому.

Выйдя на край открытой поляны, он остановился, нахмурившись.

В ее центре он сам когда-то расположил круглый водоем, в который с одной стороны втекал, а из противоположной вытекал игривый журчащий ручей. Первый после Творца словно заново увидел момент его создания: тогда он набросал камней вдоль ручья, меняя тембр и громкость звука струящейся воды. А затем — по совершенно необъяснимой причине — покрыл взмахом руки всю поверхность водоема роскошными плавучими цветами. Сейчас этих цветов там не оказалось.

Ничего себе — осваиваются, с тревогой подумал Первый после Творца о совершенных кристаллах замерзшей воды на настоящей планете, мягкой, даже на вид шелковистой шерстке зверьков и многократно выверенном расположении лиан, ветви которых, переплетаясь, образовывали просторные шатры с пружинистым мхом под ними…

Меньшая часть вырванных из водоема цветов лежала кипой у ног первородной. Большая их часть обвивала ее тело, покрывала плечи, переплеталась с волосами. Первородный стоял перед ней, протягивая очередную порцию подношения с выражением полного обалдения на лице.

У Первого после Творца рука не поднялась упрекнуть его — спутница первородного и у него вызвала такую же реакцию.

Себе он мог признаться — но не Творцу! — что в создание ее образа вложил намного больше сил, времени, воображения и старательности. Ее спутника он практически срисовал со Второго после Творца, лишь чуть смазав идеальность его облика.

И сейчас на поляне стоял почти типичный обитатель той, другой башни: высокий, худощавый, кудрявый блондин, с широко раскрытыми ярко-голубыми глазами, обрамленными густыми белесыми ресницами, и тонкими бледными губами, сейчас полураскрытыми в восхищенном удивлении. Несмотря на ощущение пропорциональности, руки его словно тянули плечи вниз, намекая на будущую сутулость, а голова его была плотно вжата между последними, словно являлась составной частью туловища, а не отдельным элементом его тела.

Одним словом, при наличии явной привлекательности, не было в нем изюминки, непреодолимо притягивающей взгляд. Да это было и невозможно в присутствии его спутницы.

К ее образу Первый после Творца возвращался не раз и не два. С самого начала он решил, что внешне первородные должны выражать единство противоположностей — как все в его мире. Потому, набросав на скорую руку портрет первого его обитателя, для его пары он просто пошел от обратного. И никак не мог остановиться, пока ее лицо не показалось ему полностью живым на листе бумаги.

После материализации, убедившись, что созданные существа в точности повторяют его эскизы, он не стал дожидаться, пока Творец вдохнет в них сознание — сбежал дальше усовершенствовать свою планету. Ему всегда было интереснее творить, чем интересоваться дальнейшей судьбой своих творений.

Сейчас же, озадаченно разглядывая это лицо, изначально задуманное как магнит для ее пары, Первый после Творца невольно подумал, что слегка перестарался с ним. Этот оживший образ даже его собственный взгляд безотказно притягивал, хотя он знал в нем каждую черточку.

Теперь все эти черточки постоянно двигались. Словно их обладательница примеряла на себя, вместе с цветочным покровом, все те эскизы, которые он в свое время отбросил на пути к совершенству.

Глава 4.1

Она оглядывалась по сторонам огромными, сияющими, черными глазами — он сделал их центром ее лица, затратив неимоверное количество времени, чтобы добиться глубокого коричневого оттенка, который буквально затягивал смотрящего в ее глаза.

Она прикрывала их густыми, мохнатыми ресницами, бросая из-под них лукавый взгляд на своего спутника — хотя Первый после Творца снабдил ее ими только для того, чтобы в их тени ее глаза действительно казались черными.

Она все время шевелила тонкими бровями, разлетающимися от уголков глаз к вискам, то сводя их у переносицы, то приподнимая в умильном выражении, которое напомнило ему забавных зверьков — а ведь он всего лишь подчеркнул этими бровями, для симметрии, изящную линию ее скул.

Она даже носом все время умудрялась дергать: морщить его, ноздри раздувать, поднося к ним цветы — в то время как Первый после Творца сознательно сделал его совсем небольшим и идеально ровным, просто как тонкую перемычку между глазами и ртом, над которым он трудился намного дольше.

Губами — яркими, четко очерченными — она тоже постоянно шевелила: округляла их в удивлении, надувала, сжимала в ниточку, изгибала, поднимая или опуская уголки — точь-в-точь как на его первых набросках.

Она и сама на одном месте не стояла, как ее пара.

Легким движением отбрасывала густые, прямые, черные, как смоль, и струящиеся ей за спину волосы, которые тут же норовили снова рассыпаться у нее по плечам.

Откидывала голову на тонкой, изящной шее, чтобы посмотреть на себя сзади, даже на цыпочки приподнималась.

Руками все время поправляла цветы и стебли, обвивающие ее тело… Это тело было сейчас не видно под ними, но ведь Первый после Творца сам его рисовал — и, как ни странно, скрытое от глаз, оно показалось ему еще более совершенным.

Стоп! Первый после Творца дернулся, как от окрика последнего. Так вот же оно — решение проблемы холода. Похоже, он и обитателей необычных создал для своего уникального мира, если они его потребности даже на расстоянии, в упрощенном макете, воспринимают.

Он уже сделал шаг назад, чтобы вернуться в башню, а оттуда — на свою планету, чтобы украсить лианы, формирующие жилые шатры, цветами поярче, как вдруг услышал за спиной новые звуки.

Это был не тот серебристый смех первородной, который и выманил его на эту поляну. Эти звуки не походили ни на какие возгласы, выражающие эмоции. Они повторялись, как будто произносились осознанно.

Вновь повернувшись лицом к будущим обитателям своего мира, Первый после Творца увидел, что первородный протягивает своей спутнице новую охапку цветов, а она держит их головки в ладонях, внимательно их разглядывая.

— Ли — ли, — вновь проговорила она, склоняя голову то к одному, то к другому плечу и обводя пальцем лепестки, сложенные в высокую чашу с вывернутыми наружу краями.

— Да, — выдохнул первородный.

Его спутница взяла у него из рук цветы, переплела их стебли, свернула их в круг и водрузила его себе на голову.

— Ли — ли, — повторила она, придерживая необычное украшение руками.

— Да, — уже увереннее отозвался первородный.

Она опустила руки, приложила их ладонями к груди и снова почти пропела: «Ли — ли».

— Да — да, — истово закивал первородный.

— А — да, — передразнила она его, слегка толкнув ладонью в плечо и снова рассыпавшись колокольчиками смеха.

— А — да — м, — повторил за ней он, неловко шлепнув губами.

Она задумалась, сведя брови уголком и подергивая носиком, словно на вкус пробуя услышанное, Затем кивнула.

— А — дам, — коснулась она кончиками пальцев его груди. — Ли — лит, — прижала она их к своей груди.

Первый после Творца потряс головой, отказываясь верить и глазам, и ушам. Быть такого не может! Сознательная речь появлялась, разумеется, у всех обитателей всех миров, но для этого им нужно было начать совместно трудиться — в этом вопросе они с Творцом были едины. Надобность в словесном общении проистекает из необходимости обсуждать совместную работу. Особенно на расстоянии и в темноте, когда невозможно просто показать, что хочешь.

А эти уже заговорили! Это с какой же скоростью пойдет их развитие, когда они окажутся в реальном мире? Очень не исключено, что к вопросу рентабельности нового мира можно будет вернуться в действительно максимально сжатые сроки.

Первый после Творца перенесся на свою планету прямо из макета.

И тут же обнаружил, что в холодной ее части, вместе с передвижными источниками пищи, исчезли и многие виды растительности. То-то он забавных зверьков срезу увидел, хотя им положено было скрываться от глаз, лишь изредка показываясь двуногим и превращая наблюдение за собой в увлекательную игру.

От пышных лиан, плотные и широкие листья которых перекрывались, образуя надежное укрытие, остались одни только голые ветви, и уютные жилища превратились в клетки, продуваемые со всех сторон ветром.

В чем Первый после Творца убедился, проверив добрый десяток шатров, столь заботливо подготовленных им для обитателей своей планеты.

И все же облысели не все растения. Отдельными, особо яркими на уже белоснежном фоне, зелеными пятнами остались те, которые он создал — в продолжение своего каприза — по образу пушистых зверьков, вытянув листья в тонкие и длинные иглы наподобие волосков.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что, несмотря на свою кажущуюся хрупкость, эти иглы отлично задерживают падающие хлопья замерзшей воды — поверхность планеты под ними оставалась сухой и тенистой, и мягкий пружинистый мох рос в таких местах даже лучше.

Он уже начал мысленно группировать выжившую в холоде растительность, укорачивая нижние ветви и удлиняя верхние, чтобы они перекрыли друг друга над свободным пространством … и тут же одернул себя. Такое убежище не решит проблему покрова для тел первородных.

Заменить лианы эти игольчатые растения никак не могли, в чем Первый после Творца убедился, попытавшись согнуть их ветви. Те тут же распрямлялись, расцарапывая ему руки, хотя когда его ладонь скользила вдоль иголок, они казались ему гладкими и мягкими, как шерстка их прообразов …

Он замер. Теперь, когда огромные животные исчезли, его первородным придется питаться оставшимися маленькими. А их шерсть точно не съедобна — он снабдил их ею только для красоты, оставив исходные источники пищи без нее, чтобы не мешала первородным побыстрее утолить голод.

Он рассмеялся, разглядев наконец все изящество возникшего решения. Хотя … сколько же понадобится этих зверьков, чтобы надежно укутать совершенные формы его первородной? Недолго думая, он создал более крупных мохнатых животных — с более густой шерстью и, заодно, менее резвых.

Их неторопливость продержалась ровно до того момента, когда один из них заметил маленького зверька. Оторопев, Первый после Творца увидел картину, которая явно вышла не из его сознания: короткий момент полной неподвижности, резкий прыжок … и летящие во все стороны клочья шерсти.

Он возмущенно выпрямился: согласно проекту, правом охоты обладали только двуногие. Причиной немыслимой аномалии могла быть только его последняя модификация угла наклона оси планеты, повлекшая за собой изменение климата. Выжившей растительности еще хватало, чтобы прокормить мелких зверьков, но более крупным пришлось искать другие источники пропитания — так же, как должны будут их искать его первородные.

Первый после Творца вновь рассмеялся — похоже, ему удалось создать действительно уникальный мир, который оказался способен самоокупаться, реагируя на любую его идею, приноравливаясь к любой его фантазии.

Он решил распространить спонтанно возникшую пищевую цепочку на другие участки планеты. На бескрайних водных просторах цепочка прервалась — в тот момент, когда первое же созданное им крупное водоплавающее камнем пошло ко дну. Чем же его первородные будут питаться, когда отправятся на поиски других участков суши? Более того, у него возникло подозрение, что такая же судьба может ожидать и построенные ими средства передвижения.

Эту проблему ему также помогла решить первородная, и он с гордостью отметил про себя, что кропотливая работа над ней вылилась, в конечном итоге, в совершенство не только ее физических форм.

Все это время Первый после Творца возвращался с планеты уже не в свою башню, а в макет — чтобы лишний раз понаблюдать за ней. За ними обоими, всякий раз мысленно поправлял он себя, но ее спутник неизменно оставался всего лишь ее спутником. Она и часа не могла на месте усидеть, срывалась то в одном, то в другом направлении, жадно исследуя окружающую ее реальность — он же просто следовал за ней. Все с большей неохотой.

В тот день Первый после Творца обнаружил возле водоема, на котором уже вновь появились цветы, одного первородного. Он часто заставал их там: они любили бросать что-нибудь в воду, наблюдая за расходящимися по ней кругами. Причем, если первородной удавалось забросить камешек дальше или у нее прыгал несколько раз, прежде чем скрыться под водой, ее спутник сразу же терял интерес к забаве, надувался и растягивался на берегу, заложив руки за голову и закрыв глаза.

В такой же позе и увидел его Первый после Творца. Не успел он возмутиться таким пренебрежением к первоначальной идее неразлучности двуногих, как заметил свою первородную, мчащуюся на всех парах к водоему из глубины леса.

Она резко затормозила возле вытянувшейся на берегу фигуры, присела и принялась тормошить ее за руку.

— Идем! — возбужденно выдохнула она.

— Нет! — изрек первородный, не открывая глаз.

Уже говорят, удовлетворенно отметил про себя Первый после Творца, пусть даже пока односложно.

— Идем, — настаивала первородная. — Покажу!

— Нет, — упрямо повторил ее спутник и, выдернув руку из-под головы, слепо повел ею вокруг себя: — Здесь хорошо.

— Скучно, — с досадой бросил она и, поймав в воздухе его руку, добавила просительно: — Пожалуйста.

Первородный отбросил ее руку, резко встал и угрюмо уставился на нее сверху вниз.

— Пожалуйста, — снова повторила она, поднимаясь, и протянула ему открытую ладонь.

Оставив ее жест без ответа, первородный двинулся прочь от водоема, не оглядываясь и с крайне недовольным видом.

Она бросилась ему вдогонку.

Заинтригованный Первый после Творца последовал за ними.

Глава 4.2

При создании макета он воплотил на скорую руку несколько идей для их последующей детальной проработки в своем реальном мире.

Дальше по ходу ручья поднял часть его русла — ему понравилась разноцветная дуга, поднявшаяся над падающей отвесно водой.

В одном из дальних водоемов, в самом его центре, разместил источник тепла, который периодически выбрасывал вверх столб брызг и клубящейся дымки — ему было интересно, рассеется ли она наверху или, превратившись в капли, прольется назад.

На самом краю макета расположил два высоких и длинных холма, оставив узкий проход между ними — ему самому не поверилось, когда случайно произнесенное там слово вдруг начало повторяться как будто со всех сторон.

Судя по возбужденному нетерпению, первородная нашла одно из таких мест.

Она привела Первого после Творца — и своего спутника, конечно — к пещере в одном из холмов. Которую Первый в шутку называл самостроем и на которую потратил когда-то больше времени, чем на прообразы других диковинок в своем будущем мире.

Он создал внутренность этой пещеры из более мягкого камня и пустил по ее своду струйки воды, которые, пробивая себе путь в податливых стенах, постепенно прочертили на них замысловатые узоры.

Влага, однако, скапливалась на дне, и как вернуть ее назад на свод, подсказал ему предыдущий эксперимент на дальнем водоеме. Он подогрел дно и чуть вогнул его, чтобы стекающая вода испарялась, а ее излишки сосредотачивались в центре пещеры.

В это место он наведывался не раз, чтобы отрегулировать температуру дна, и однажды заметил, что в дальнем, более холодном краю пещеры, вода не только стекала, но и капала со свода. И со временем капли отрывались уже не с его поверхности, а с неких устремленных вниз отростков.

Более того, в месте падения капель появились такие же, но только медленно растущие вверх конусы. Как будто поверхность пещеры, уступая напору струек воды, растворялась в них и затем самовоспроизводилась там, где струйки иссякали до отдельных капель.

Он даже попробовал на язык жидкость, собравшуюся в центре пещеры — она действительно радикально отличалась вкусом от воды в любом другом созданным им водоеме.

Первый после Творца не стал входить за своими двуногими в пещеру. Притаившись у ее входа, он приготовился услышать, как угрюмое недовольство в тоне первородного сменится восторгом от открывшейся ему картины.

Они, впрочем, тоже не пошли вглубь. И не стали разглядывать стены. В тусклом, проникающем от входа свете Первый после Творца разглядел, что первородная увлекла своего спутника к темному скоплению влаги в центре пещеры. Там она наклонилась, пошарила рукой возле ног и бросила что-то в неподвижную жидкость.

— Красиво? — неуверенно спросила она через несколько минут, повернувшись к первородному.

— Нет, — снова отрезал он. — Холодно. Темно. Нехорошо.

Первый после Творца едва дождался, пока они уйдут — один широкими шагами и с поджатыми губами, другая — с опущенной головой и на шаг позади него.

Что она там нашла? Что еще сотворила эта пещера, пока он был занят в своем реальном мире? Он вошел в нее, внимательно глядя себе под ноги — ничего особенного, мелкие камешки. Недоуменно пожав плечами, он поднял один из них, подошел к краю жидкости и повторил жест своей первородной.

Если бы он не вглядывался изо всех сил, то ничего, наверно, не заметил бы — кроме кругов, разошедшихся по ровной и гладкой поверхности. Но затем в едва проницаемой для глаза глубине ему почудилось какое-то движение.

Присев на корточки, он наклонился, насколько смог, над поверхностью жидкости — ему навстречу, со дна ее, медленно и неуклонно росло … что-то. Как те отростки в дальней конце пещеры — только с короткими ответвлениями во все стороны, словно растительность в его лесу.

Это уже не самострой, ошарашено потряс он головой, это уже полное самовольство.

Быстро оглянувшись по сторонам, он изменил цвет внутренней поверхности пещеры на более светлый, чтобы улучшить видимость, поднял другой камешек и … на этот раз заметил кое-что еще.

Скоро у него в этом водоеме образовалась уже небольшая роща из квази-деревьев. И всякий раз он отмечал, как медленно погружаются камешки в эту жидкость — куда медленнее, чем в других водоемах. Он выскочил из пещеры, нахватал веток, шишек, кусков коры — часть из них закачалась на поверхности жидкости, другая погрузилась в нее, но там и зависла, не достигнув дна,

В этот день он снова вернулся на свою планету прямо из этой пещеры, даже не заходя в башню.

Поэкспериментировать он решил не на бескрайних водных просторах, а на водоеме поменьше. Быстро доведя его содержимое до уровня жидкости в пещере, он уже начал создавать солидных размеров новое существо, как вся живность в водоеме всплыла к поверхности. Работает! — в полном восторге подумал он, но живность почему-то замерла животами кверху и не подавала никаких признаков жизни.

Досадливо поморщившись, он вспомнил, что в пещере тоже не завелось ничего живого, хотя все созданные им опытные образцы уже понемногу расползались по макету. Еще раз оглядев мертвый водоем, он решил не тратить время на очистку воды и создание новых водоплавающих в нем. Пусть остается, как есть — напоминанием ему о том, что в творчестве порыв должен уравновешиваться выдержкой и осмотрительностью.

Над следующим водоемом он работал уже осторожнее — шаг за шагом поочередно повышая концентрацию минеральных составляющих в воде и увеличивая размеры новых помещаемых в нее существ. При этом часть ранее созданных мелких успела удрать во впадающий в водоем широкий поток, другие же остались, сначала очумело замерев на месте, но затем постепенно приноравливаясь к новой среде обитания.

Наконец, он перенес результаты эксперимента на бескрайние водные просторы, разделяющие участки суши. Там пришлось повозиться.

Он дал их обитателям время адаптироваться к новым условиям — вода занимала на его планете намного больше места, чем суша, и если населяющие первую существа ринутся в водные потоки, протекающие по второй, то просто запрудят их своей массой.

Он даже чуть понизил уровень водных равнин, чтобы избавить модифицированных водоплавающих от такого искушения и отделить их от оставшихся на суше — возможность разнообразить живность на планете всегда находила у него живой отклик.

Он также реализовал эту возможность, создавая более крупных водоплавающих — вплоть до огромных туш, предназначенных для прокорма двуногих, когда те будут пересекать водные просторы.

Он создал их по образу и подобию исчезнувших на суше гигантов, но хотя они получились столь же медлительными и неповоротливыми, как последние, заметить их в воде оказалось намного труднее.

Он долго ломал голову над тем, как указать двуногим местоположение источников пищи — пока не вспомнил созданный прихоти ради столб воды, взвивающийся время от времени над дальним водоемом в макете. Здесь Первому после Творца не пришлось даже прибегать к каким-то ухищрениям: вокруг существ находились бесконечные запасы воды, и ему нужно было всего лишь снабдить их механизмом втягивания ее в себя и испускания не в обратном, а в вертикальном направлении.

С головой уйдя в очередное масштабное преобразование планеты, он задержался на ней до наступления ночи. Обычно с ее приходом он возвращался в макет — в темноте творить не получалось, в то время как в башнях и на всех уровнях деление на светлую и темную часть дня было не предусмотрено, поскольку работы там велись безостановочно.

Глянув на прощание на ночное небо, усыпанное мириадами ярких звезд, которое он создал одним из первых, чтобы избавиться от ощущения беспросветного мрака над головой, он перевел взгляд на бесконечную водную гладь, уходящую от его ног вдаль. Он впервые оказался возле нее в темноте — и картина бездонного мрака у ног понравилась ему ничуть не больше, чем над головой.

Недолго думая, в очередном порыве, он повел рукой над водой, снабжая самых мелких ее обитателей способностью вбирать в себя дневной свет и отдавать его ярким свечением в темноте. Получилось даже лучше, чем с небом — подводные звездочки перемещались мерцающими полосами, подсвечивая водную гладь изнутри.

Так, пожалуй, двуногие смогут и ночью на ней дорогу найти …

Если бы еще и звезды не были закреплены так основательно …

Ощутив знакомый прилив вдохновения, он повернулся лицом к неразличимой во тьме суше и — таким же плавным движением руки — создал на ней совсем крохотные существа, также способные светиться в темноте. А эти будут по воздуху перемещаться, решил он: пусть у неподвижных звезд будут и плавающие, и летающие отражения.

Он еще немного полюбовался светящимися точками в уже немного отступившем мраке — то сбивающимися в плотные шары, то расходящимися веером, то вообще рассыпающимися в разные стороны — и, вздохнув в полном удовлетворении, вернулся к себе в башню.

Там эйфория от только что созданного совершенства отступила. На планете осталось еще много мест, требующих подгонки под новые условия — а кратчайшие сроки, отведенные ему на это Творцом, определенно приближались. Кроме того, у него возникло не менее знакомое чувство какой-то недоработки. Кажется, увлекшись сегодняшним внезапно пришедшим решением крупной проблемы, он что-то пропустил.

Первый после Творца подошел к окну, чтобы закрыть его — расползающаяся по макету живность уже вполне освоилась, наполнив его всевозможными звуками — и замер перед ним в холодном поту.

На границе макета стояла его первородная.

Повернувшись лицом к башне и разглядывая ее.

Без малейшего испуга — наоборот, с тем же оживлением, с которым она тащила своего спутника к пещере.

Первый после Творца отскочил от окна, лихорадочно размышляя, как предотвратить катастрофу.

Глава 4.3

Первородных всегда помещали в подготовленный для них мир немедленно после их создания. По очень простой причине — именно и только ему надлежало стать их единственной реальностью. Смутные догадки о высшей силе, сотворившей и эту реальность, и их самих, допускались, а на определенном этапе увеличения численности двуногих и повышения уровня их сознания — даже приветствовались. Но их непосредственный контакт с их создателями был просто немыслим.

О чем Творец весьма недвусмысленно напомнил своему Первому перед заключительным этапом сотворения его мира. В ответ Первый горячо заверил его, что отсрочка их перемещения туда будет практически не ощутимой, а в макете будет исключена даже малейшая вероятность их выхода за отведенные им рамки.

Никто не посмел бы упрекнуть его в том, что он нарушил данное Творцу слово — он окружил обе башни на своем уровне стеной особенно густой, практически непроходимой растительности, оставив в ней лишь по одному извилистому, запутанному проходу. Он даже собирался укрепить эту стену более прочной преградой — отвесными скалами, например — но, с ежедневно множащимися задачами на реальной планете, у него все руки не доходили.

Он представить себе не мог, как эта непоседа отыскала выход к его башне.

Зато он отлично представлял себе реакцию Творца на это ее открытие — его собственный опыт был полон громов и молний, неукоснительно следующих за любым нарушением утвержденного протокола.

Но тот же опыт с готовностью подсказал ему, что единственное, что сейчас нельзя делать — это прятаться от приближающейся грозы и пускать ее на самотек. Ее нужно встретить лицом к лицу и заставить пройти стороной.

Он вышел из башни, сделал несколько неспешных шагов в направлении первородной и остановился, чтобы не спугнуть ее.

Эффект получился обратным. У нее загорелись глаза, и она двинулась ему навстречу — без малейшего колебания и чуть не пританцовывая от нетерпения.

Вплотную к нему она, впрочем, не решилась подойти. Остановилась в двух шагах и принялась разглядывать его во все глаза.

К своему огромному удивлению Первый после Творца никак не мог придумать, с чего начать устранение надвигающейся катастрофы.

— Лилит, — вдруг произнесла она, приложив руку к груди.

— Первый-после-Творца, — машинальной скороговоркой представился он в ответ … и чуть язык учебе не откусил.

Она растерянно нахмурилась — еще, очевидно, не готовая воспринимать такие длинные фразы.

Первый с облегчением перевел дух.

— Фух? — удивленно переспросила она.

Он решительно замотал головой. Творец не давал названий своим созданиям, и они также не испытывали в них ни малейшей надобности.

— Просто Первый, — упростил он свой ответ.

— Нет, не первый, — удивленно покачала она головой, оглянувшись на границу макета.

— Первый, — неожиданно вспыхнул он от ее намека, и ткнул себе пальцем за спину.

— Что это? — кивнула она в ту же сторону — на башню.

Он попытался максимально приблизить свой рассказ к истине. И чтобы отвлечь ее внимание от себя, и чтобы направить ее любопытство в нужное русло, и чтобы подготовить ее к отличию ожидающей ее реальности от тепличных условий макета.

План его удался лишь частично.

Услышав, что перед ней находится вход в специально для нее созданный мир, она снова затанцевала на цыпочках, заглядывая поверх плеча Первого.

Когда он добавил, что тот мир намного больше и разнообразнее этого, и махнул рукой в сторону макета — она зашлась в своем серебристом смехе и даже в ладоши захлопала, мечтательно зажмурившись.

Полностью довольный произведенным эффектом, Первый после Творца перешел к последней части своего плана и предупредил ее, что жить в том мире будет не так просто, как в этом — она метнулась вперед, попытавшись обойти его.

Пришлось ему самому вновь привлечь к себе ее внимание — ухватив ее за руку, чтобы она не ворвалась в башню и не перезнакомилась там с его подчиненными. Тогда отвести грозу точно не удастся.

— Можно сейчас? — просительно заглянула она ему в глаза.

Первый после Творца почувствовал легкий дискомфорт — этот завораживающий, затягивающий взгляд был создан для того, чтобы намертво приковывать к ней внимание ее пары, а не ее создателя.

— Не сейчас, — покачал он головой, стряхивая неожиданное оцепенение. — Сейчас нужно туда, — вновь указал он на макет.

— Скучно, — разочарованно надулась она.

— Нужно подождать, — терпеливо продолжил он. — Там еще не все готово. И не нужно говорить об этом… — Он запнулся, пытаясь вспомнить, как она назвала своего спутника.

— Адаму? — подсказала она, нахмурившись.

— Да, — благодарно кивнул Первый. — Тот мир создан для вас обоих, но пусть он пока о нем не знает.

— Он не захочет, — уверенно тряхнула она головой.

Судя по всему, она все же говорила уже намного лучше — видно, вначале просто от удивления слова подобрать не могла.

— Почему? — насторожился Первый.

— Он хочет то, что хочет он. — По ее лицу пробежала легкая тень, и она как-то сникла. — Когда хочу я, он говорит: «Нет».

— Почему? — повторил Первый.

— Он — первый, — тихо ответила она, глядя себе под ноги. — Он решает, что нужно. Он говорит, что хорошо. Когда хочу я, это плохо.

Первый после Творца никогда даже не задумывался о том, что происходит с первородными после их перемещения во вновь созданный мир. Творец всегда создавал их из одинакового материала и с одинаковым усердием — равными и взаимодополняющими. На этот счет их с Творцом мнения полностью совпадали. А вот этот экземпляр успел, похоже, заметить, что появился на свет раньше своей пары. И сделать из этого совершенно неуместные выводы.

— А что же он хочет? — прищурился Первый.

— Лежать, — пожала первородная плечами. — Есть, пить, спать … — Она слегка запнулась. — Скучно.

Это точно, подумал Первый, ему в макете просто делать нечего. А вот на планете, когда им обоим придется постоянно приноравливаться то к холоду, то к жаре, то к свету, то к тьме и еще и пищу себе искать, и покровы для тела добывать, и жилище в порядке содержать — некогда ему будет об иерархии думать.

С того момента — отведя первородную назад в макет, еще раз напомнив ей о терпении и пообещав закончить ее будущий мир как можно скорее — он работал над этим без перерывов на темное время и даже на раздумья.

Ту недоработку, о которой он вспомнил прямо перед встречей с первородной, пришлось отложить. Он тогда понял, что, обеспечив обитателей своей планеты пищей во время пересечения водных просторов, одновременно лишил их обычной питьевой воды. А образовавшиеся после наклона планеты безжизненные песчаные пустыни показали ему, что в списке жизненно необходимых потребностей всех живых существ вода стоит значительно выше пищи.

Этими пустынями он и занялся. Разместить в них водоемы труда не составило, но они тут же высохли под палящим солнцем.

Пришлось укрыть их под поверхностью — что снова поставило перед ним вопрос, как указать двуногим, где они расположены.

Растительность в таких местах прижилась — после того, как он существенно удлинил ее корни — но жара убивала ее листья ничуть не хуже, чем холод.

Пришлось снабдить последние плотной оболочкой, удерживающей в них влагу — чтобы поддержать двуногих, пока они будут заняты поисками подземных резервуаров.

К модифицированной растительности тут же потянулась мелкая живность, набросившаяся на жизнетворную листву и оставляющая после себя обглоданные, неразличимые с полусотни шагов скелеты растений.

Пришлось обеспечить часть из них острыми иглами — как на тех, которые выжили в холоде — чтобы влаги хватило и дву-, и четвероногим.

Последнее решение стало предметом его особой гордости — притянутая сочными, мясистыми листьями живность одновременно становилась источником пищи для первородных.

Оставались еще участки планеты, где свет и мрак сменялись значительно реже, чем в других местах, а холод вообще не уступал теплу. Там перед ним встала прямо противоположная задача: замерзшая вода покрывала всю поверхность, куда ни глянь, а вот растительность исчезла полностью.

К его удивлению, несмотря на это, живность там осталась, самостоятельно, снова без его участия, изменив пищевую цепочку — он обнаружил в толстом слое замерзшей воды отверстия, открывающие доступ в водоемы, обитателями которых и питалась оставшиеся на поверхности создания.

Но из чего соорудить жилища для двуногих, он так и не придумал, как ни ломал себе голову — и также оставил эту задачу на потом. В конце концов, первородным понадобится какое-то время, чтобы обжиться в более благоприятных условиях — прежде чем осваивать и водные, и пустынные, и ледяные просторы.

Ему этого времени должно хватить, чтобы заняться последними более детально. Он лишь изменил окраску живности в вечном холоде под стать окружающей ее белоснежной равнине — чтобы двуногие сочли ее не менее безжизненной, чем жаркая пустыня, и воздержались пока от их изучения.

Разворот гор, чтобы гасить ураганные ветры, также незапланированно затянулся. Там он снова не удержался, не ограничился строго необходимой модификацией — разделил скалы узкими ущельями, в которых каждый звук множился, как между двумя холмами в макете.

А потом просто не смог оставить эти горы сплошными — выдолбил в них с десяток копий своей самостроящейся пещеры.

Чтобы они функционировали как следует, к ним нужно было подвести воду, и покончив с этим, он и там не смог остановиться и, махнув на спешку рукой, изменил напоследок русло части водных потоков, подведя их к краю скал, откуда вода обрушивалась сплошной стеной на расстилающуюся за горами равнину — с оглушительным ревом, с мириадами микроскопических брызг, окутавших стену воды плотной дымкой, и значительно более крупными, чем в макете, разноцветными дугами, висящими над ними …

Глава 4.4

За все это время он ни разу не вернулся к себе в башню, лишь в макет изредка наведывался — нужно было присматривать за первородной. Слово свое она сдержала — в некотором роде. Она пыталась рассказать своему спутнику об ожидающем их мире, но в подробности своего открытия не вдавалась. Собственно говоря, просто не успевала — всякий раз он перебивал ее. Все грубее и грубее.

Слушая их перепалки, Первый после Творца испытывал сложные чувства. От бесконечных «Я первый», «Я главный», «Я решаю» своего двуногого он мгновенно вскипал. Для него титул Первого всегда означал высокое доверие, разделенную ответственность и полную самоотдачу общему делу — вовсе не привилегии, как вообразил себе этот бездельник.

С другой стороны, последний был создан по его эскизам. Отнюдь не полностью проработанным, в отличие от образа его пары — и Первый после Творца прекрасно отдавал себе отчет в том, что несовершенство этого творения было делом его собственных рук.

И сейчас это несовершенство ставило под угрозу главный принцип, на котором базировалось создание первородных для заселения любого мира. Принцип, по которому был создан сам Первый. Принцип, согласно которому строилось все его последующее сотрудничество с Творцом.

Принцип равенства.

Если этот двуногий уже сейчас, в упрощенной версии своего мира, претендует на безусловное право принятия решений, оставляя их исполнение своей спутнице, что будет, когда он окажется на настоящей планете? Когда им потребуются титанические и совместные усилия, чтобы выжить на ней? Это вот этот, что ли, захочет изучить все ее уголки?

Ему жеэто все не нужно. Впрочем, не только ему. Первый вспомнил постоянное ворчание Творца, недоумение Второго, вежливые, но твердые отказы заказчиков от его предложений придумать что-то необычное для их будущих миров, разнообразить их, сделать их отличными от других… А теперь еще его собственное творение будет нос воротить от поистине уникального мира?

Первому после Творца уже вовсе не хотелось отдавать этот мир своему первородному — от воспоминания о разрушенном водоеме с цветами его до сих пор передергивало. На планете еще много чего можно усовершенствовать, а понятие кратчайших сроков вдруг показалось ему очень растянутым.

Он добавил игольчатой растительности в холодные участки планеты, а в жарких значительно укрупнил листья — пребывание в пустыне убедило его, что прямые лучи солнца создают для живых существ не меньший дискомфорт, чем лютый холод.

В пустыне, над подземными резервуарами, он свернул в шары некоторые виды растительности, утончил защитный покров на ней и дал ей высохнуть под солнцем, чтобы эти шары оторвались под ветром и катались по песку. Пусть живность за ними гоняется, а не скапливается в зоне комфорта и разнеживается в ней, как тот бездельник.

Бескрайние водные просторы уже тоже казались ему слишком пустынными — скорее отпугивающими, чем влекущими — и он разбросал в них небольшие островки суши. Высоко вздымающиеся над водной гладью, чтобы были видны издалека, и покрытые богатой растительностью, в которой он спрятал мелкую живность и такие же небольшие водоемы. Для постоянного обитания двуногих эти островки были недостаточно велики, но вполне могли послужить им источниками пополнения питьевой воды и разнообразия в пище на их пути с одного массива суши на другой.

Эти же холмистые островки подсказали ему возможное решение заселения ледяной пустыни. Он воздвиг там несколько высоких гор, пробив в одной из них — на пробу — вертикальную шахту, уходящую вниз, к центру его планеты. После создания последней ему так не терпелось приступить к ее обустройству, что он не стал дожидаться ее полного затвердения — и сейчас раскаленное, все еще полу-жидкое ядро планеты могло сослужить ему … вернее, его первородным хорошую службу.

Расплавленное вещество действительно начало подниматься по шахте к поверхности, растапливая замерзшую воду в окрестностях горы и давая надежду на появление в них растительности и живности.

А потом животворная субстанция затвердела на полдороге. Он расширил шахту — субстанция ринулась вверх, перелившись через выход из горы и похоронив под своим огнедышащим потоком малейшую возможность существования там какой бы то ни было жизни.

Он почувствовал азарт, которого не испытывал с момента поворота оси планеты. Все последующие изменения касались лишь ее поверхности, и его опыта вполне хватало, чтобы провести их на глаз. Сейчас же затрагивались ее недра, и правильное соотношение давления в них с длиной и диаметром шахты, а также оптимальное расстояние между горами с шахтами в их центре требовали детальных расчетов.

Первый после Творца отправился к себе в башню. Но оказался у ее входа — вспомнив в последний момент, что давно уже не наведывался к своим первородным, и решив побыстрее разделаться с рутинной инспекцией перед тем, как вплотную взяться за достойную его задачу.

Первородную он увидел сразу. Как и в первый раз, она стояла на самом краю макета, прямо у окружающей его густой стены растительности, и пристально смотрела на башню. Первый после Творца досадливо поморщился, уже прикидывая, как погасить ее не вовремя вернувшееся любопытство, чтобы выиграть еще немного времени на удовлетворение своего.

Если ее и удивило его внезапное появление из ниоткуда, она этого не показала. И не ринулась к нему со всех ног, как он ожидал. Она просто перевела на него напряженный, почти физически ощутимый взгляд — в который Первый после Творца сам вложил непреодолимое притяжение.

— Осталось совсем немного, — ошалело забормотал он, обнаружив себя прямо перед ней. — Нужно еще совсем немного подождать.

— Мне нужно сейчас, — ответила она с таким же напряжением в голосе. — Я не буду мешать. Я буду помогать.

— Что случилось? — Первый почувствовал приближение еще одной катастрофы.

— Адам говорит, что хорошо здесь, — прорвало ее лихорадочной скороговоркой. — Что больше ничего не нужно. Не нужно никуда ходить. Нет, — мотнула она головой, — нельзя никуда ходить. Нельзя ничего искать. Нельзя ничего делать. Только то, что говорит он. Даже говорить нельзя, если он не разрешает.

— Да он палец о палец здесь не ударил, чтобы что-то разрешать! — вспылил против воли Первый. — Ему ничего не нужно, потому что он сам никогда ничего не делал.

— Он кричит. Хотел ударить, — впилась она в него пристальным взглядом. — Я тоже не нужна?

Первый после Творца опешил. Во всех проектах изначально закладывалось, что первородные нуждаются друг в друге безусловно — согласно их общей с Творцом концепции, что развитие проистекает из взаимодействия, а не из противостояния.

— Не знаю, — неуверенно пожал он плечами. — Должна быть нужна. По крайней мере, в том мире.

— Тогда мне нужно туда, — решительно кивнула она. — Адам говорит, что я должна быть всегда рядом. Что тогда хорошо. А мне не хорошо ничего не делать. Мне не хорошо делать то, что мне говорят. Я хочу свое хорошо. И если я нужна, он пойдет за мной.

Первого после Творца захлестнуло знакомое ощущение. По всей коже пошло легкое покалывание, в голове возникла звенящая пустота, его просто распирало от желания действовать — немедленно. Как всякий раз, когда к нему приходило — всегда само, всегда независимо от его усилий — неожиданное, никогда прежде не испробованное и, в конечном итоге, гениальное решение.

Как тогда, когда он наклонил ось своей планеты.

Как тогда, когда он создал образ живого совершенства, стоящего сейчас перед ним.

Как тогда, когда он рассказал этому уникальному созданию об ожидающем его уникальном мире.

А вот на спутника ее вдохновения не хватило. Он оказался весьма далеким от совершенства — и путь к последнему лежит для него в новом мире. А он очутился, не зная этого, в примитивном макете — сразу на всем готовом. Ему не пришлось утолять никакие потребности — ни искать воду, ни добывать себе пищу, ни строить жилище. У него даже пара, надобность в которой была заложена в нем на уровне инстинкта, сразу рядом оказалась — как нечто, само собой разумеющееся. То, что он сможет по-настоящему оценить, лишь потеряв.

Осознав эту потерю, он непременно отправится на ее поиски — об этом позаботится непреодолимый инстинкт — и сделает, таким образом, первый шаг на пути к тому совершенству, до которого он, его создатель, просто и банально не успел его довести.

И планета практически готова. На ней есть еще, конечно, над чем поработать, но пока первородная будет осваиваться, он сможет все закончить без всякой спешки. Придется, правда, разрываться между планетой и макетом: первородной нужно будет помочь, пока она одна будет — ему уже не терпелось показать ей все свои диковинки — и ее спутник тоже должен под наблюдением оставаться, чтобы не отправился ее искать в направлении башни Второго после Творца.

Первый даже не возражал, если он поищет ее какое-то время безрезультатно. Чтобы понял, что все поистине ценное требует и сил, и времени, и душевного трепета. А если она к его прибытию уже как следует обживется, то еще посмотрим, кто кому будет потом рассказывать, что нужно делать.

— Хорошо, — улыбнулся Первый после Творца, протягивая руку своей первородной. — Идем.

А Творцу он потом доложит. Когда устроит ее в своем мире. Когда тот ничего уже не сможет изменить.

Глава 5. Анатолий об ангельском характере

Видит Всевышний, я никогда не противился воле отцов-архангелов.

Хотя, похоже, он ничего уже здесь, у нас не видит.

Но хотел бы я посмотреть на того в родных пенатах, кто посмел бы обвинить меня в неповиновении руководству.

Мне случалось удивляться поставленным задачам, не понимать их цели, ворчать по поводу немыслимых условий их выполнения. Но когда меня бросали на штурм все более высоких барьеров, в глубине души я всегда видел в этом стимул для дальнейшего профессионального роста и знак доверия к моему умению принимать неординарные решения.

Даже когда они допустили травлю моего сына наблюдателем, превратив нашу идиллию со вверенным мне человеком — крайне редкое, между прочим, достижение среди коллег-хранителей — в пресловутый ад на земле.

Даже когда они санкционировали нападение на моего сына, оставив меня в полном неведении, но позволив утечку информации Татьяне — после чего она взяла дело … в смысле, руль машины в свои руки, и все мои многолетние труды по ее безукоризненному хранению пошли насмарку.

Даже когда они одобрили ее вступление в родные пенаты с абсолютно, девственно чистого листа, полностью лишив ее земного прошлого — и, между прочим, счастливого вечного будущего рядом со мной.

Я хоть раз возмутился? В смысле, вслух. В смысле, лицом к лицу с руководством. Я хоть раз скандал устроил? Не говоря уже об открытом бунте. И не надо мне здесь про распространение летописи наших земных мытарств. В них хоть слово неправды было? Отцы-архангелы, что, никогда о прозрачности методов управления не слышали? Должна общественность родных пенат оставаться в полной уверенности в неприкосновенности свободы слова — нашего главного орудия труда на земле? От той общественности хоть одна жалоба поступила после ознакомления с нашими воспоминаниями?

Нет уж, я всегда действовал исключительно в законно предоставленных мне рамках. Даже если рамки общепринятых в родных пенатах законов сужались отцами-архангелами — лично для меня — до размеров прокрустова ложа.

Но только до сих пор. До того момента, когда выяснилось, что на самом деле все мои действия ограничивались даже не капризами отцов-архангелов, а красными флажками, которые их направляли — по тщательно продуманному руслу — к глубоко скрытой цели.

Я разыскал Татьяну — постоянно прячась от воображаемой погони в невидимости.

Я вернул ей память — решительно настояв на том, чтобы в центре ее оказался Игорь.

Я приложил все силы для поощрения ее страсти к учебе — собственноручно вручая отчеты о ее успехах аналитикам.

Я дал возможность последним беспрепятственно заманить ее в их сети — оказавшись в полной изоляции в одном из заброшенных уголков уже не очень-то и родных пенат.

И все это для того, чтобы лишить ее — ослепленную иллюзорно блестящими перспективами для Игоря — голоса разума, единственным источником которого уже не один десяток лет у нее оставался один я.

Чтобы она и Игоря втянула в немыслимую аферу аналитиков — аферу такого масштаба, что она просто не могла не быть согласована с отцами-архангелами.

Игоря планировалось использовать в разрушении земли. Моего сына. В разрушении единственного места, где я уже один Всевышний знает, сколько лет чувствовал себя по-настоящему живым.

Игоря планировалось превратить в надсмотрщика над людьми. Моего сына. Превратить в подобие наблюдателя, который изводил и его, и всех нас с первой же минуты появления моего сына на земле.

Игоря планировалось назначить единственным представителем ангельского сообщества на земле. Моего сына. Представителем того сообщества, которое покушалось на его жизнь, лишило памяти его мать и пыталось похоронить в забвении его отца.

Игоря планировалось облечь правом назначения конца человеческой жизни — полного, безвозвратного конца. Моего сына. Практически низвести его до уровня темных, нажимающих на курок распылителя.

Если бы это право хоть выбор предоставляло, я бы еще задумался. Тогда можно было бы Марину каждый день на распыление отправлять — на ней все равно любое ангельское изобретение сразу сломается. Но Татьянины родители, наши друзья, мои клиенты, в конце концов? С кем я работать на земле буду? Как семью содержать?

Оказалось, что на земле я больше работать не буду. Ни я, ни другие хранители, ни еще несколько отделов. Там теперь Игорь править будет. Без моего надзора? Без моего мягкого совета и твердой, опытной руки? Тогда точно пропала земля. Это для этого меня в запустение зашвырнули? Первопроходцем для всех остальных, уже больше не нужных на земле, собратьев? А отцы-архангелы уверены, что для всех нас глухих уголков в родных пенатах хватит?

Пока темный гений излагал нам суть аферы аналитиков, я поначалу помалкивал. От шока, само собой, но и подустал я чего-то.

После возвращения Татьяниной памяти мы с ней практически вернулись к нашей безмятежной земной идиллии, в которой поддержание пристойной физической формы почему-то постоянно откладывалось. А когда меня в ту пустыню забросили, там я вообще только то и делал, что окружающую меня стенку сверлил. Взглядом. И, между прочим, к концу дня совсем из сил выбивался.

Вот это длительное отсутствие нагрузки я не раз потом вспомнил. Когда тащил Татьяну из учебного здания в логово темных. Вот чтобы она на земле жизненный опыт так набирала, как вес. И после перехода в наши пенаты могла бы, когда внешность совершенствовала, не только глаза перекрашивать и ресницы удлинять, но и с пяток килограмм сбросить.

И заодно привычку перебивать окружающих.

Особенно теми именами, которые даже на земле лучше к ночи не поминать. И не надо мне здесь намекать, что я ей опять внушил — Марину я всего однажды вспомнил, а Игоря — раз десять, и где хоть один вопрос о нем?

Я деликатно, иносказательно напомнил ей, к кому нам самое время возвращаться.

Слишком иносказательно — о присутствии Стаса забыл.

И немудрено — таким немногословным и внимающим я его еще не видел. В смысле, с предыдущей и первой нашей встречи с темным гением, когда Татьяна им показывала, как ангелов в инвертации распознавать.

Вот они — последствия карьерного роста — перед вышестоящими во фронт вытягиваться, а потом отыгрываться за свою стойку «Смирно» на подчиненных. Не говоря уже о свободных художниках, которые всегда держались от начальственных кресел даже дальше, чем от темных. После той встречи Стас тоже меня задержал и взялся авторитет в своих глазах восстанавливать: если темный гений ко мне на «ты», значит, я с ним в сговоре. Каком, не важно. Пришлось откупаться от обвинений в предательстве признанием, что я развил Татьянино открытие в умение различать инвертированных ангелов по отделам.

На этот раз дожидаться конца встречи Стас не стал. И это после того, как я попросился на землю в полном соответствии с его требованием исключить меня из всех их планов! Только в родных пенатах, как выяснилось. Земля в его сознании уже давно была связана исключительно с тем именем, с которым Татьяна раз за разом, как заведенная, выскакивала.

Вот мне интересно, предупреждать Марину, что ангелы решили извести человечество — это не план? Да это просто садистский план! В самый раз для смертника. Он не догадывается, как она отреагирует? Похоже, очень даже догадывается, раз меня посылает.

И не надо мне здесь, что я бессмертный. Допустим, но не совсем все же безгранично неуязвимый — а если она меня в заложники возьмет? С моим освобождением можно не торопиться — так же, как с того заброшенного уровня — такой у него план? А если она еще и Тошу ко мне для убедительности добавит? А если она выдавит из него — не выдержавшего по молодости пыток — местоположение других ангелов? Киса же ее не остановит — скорее, первым на посланных ее утихомирить бросится.

Здесь кто-нибудь вообще понимает, что речь идет о начале прямого вооруженного столкновения между землей и небесами? С совершенно не предсказуемыми, между прочим, последствиями. Нет, мы, конечно, людей во всем превосходим, с этим никто не спорит, но Марина — это же орудие массового поражения ангелов! Это я ответственно заявляю — из личного многолетнего опыта.

Слава Всевышнему, нашелся среди нас еще один не ослепленный бичом всей моей уже не только земной жизни! Хотя не исключено, что этот темный ищейка опять без спроса ко мне в мысли влез. Ладно, главное — он там увидел, что при участии Марины ни о какой скрытности наших действий и речи быть не может. Я, правда, не понял, с какой стати мне вообще нельзя на землю возвращаться, но ради предотвращения тяжелых потерь с обеих сторон я даже воссоединение с сыном готов отложить. Ненадолго.

И даже возложить на себя миссию ознакомления Всевышнего со сложившейся у нас ситуацией. Эта мысль темного гения мне сразу весьма разумной показалась. И будет, чем заняться в ожидании встречи с Игорем. И без ложной скромности — с моим законом надобности кто сможет оперативнее меня с этой миссией справиться?

И Татьяне пора наконец-то познакомиться с моей обычной манерой беседовать с руководством любого уровня на равных — не лебезя и не заискивая, как некоторые здесь присутствующие. А то помню я, как она фыркнула в те далекие первые дни нашего знакомства на земле, когда я честно признался, что как-то не довелось еще со Всевышним встретиться. Не говоря уже о последующем времени, когда в мое отсутствие она вообще от рук отбилась — и продолжала отбивать эти руки, когда они в самый последний момент ее из лап аналитиков выхватили …

Куда она должна возвратиться?! Я вырвался из плена, сам бросился в логово темных, проник через все заслоны внештатников, вынес ее — на руках, между прочим, пока она в меня зубами впивалась — из тщательно подготовленной западни, перемахнул, рискнув и своим, и ее существованием, через смертельную полосу вокруг башни темных — и все это для того, чтобы она к аналитикам вернулась?!

Глава 5.1

Похоже, не у одного Стаса скрытые планы в голове роятся. Как любезно объяснил мне темный интриган, я уже больше никуда не гожусь. Татьяне, значит, важное дело поручать, а меня — тоже назад, в заброшенную пустыню? Чтобы я и дальше не мешал голову ей морочить комплиментами о ее уникальности — под стать, надо понимать, его гениальности? До сих пор, хотелось бы надеяться, ничего у него не вышло…

Таки не вышло! Татьяна лишила меня малейших сомнений в этом, объявив темному гению с сияющим видом, что вопрос моего будущего трудоустройства уже решен — и без его любезного участия. Этот настырный гад изобразил полный восторг по этому поводу, но в новом отделе тут же и для него место нашлось. Хотя только что ему там одного Макса вполне хватало. И кто-то еще скажет мне, что это случайное совпадение?

Я понял, что отныне придется присматриваться к Татьяне особо внимательно. Я ведь сам попросил темного гения, когда меня внештатники с нашими воспоминаниями схватили, установить с ней мысленную связь. Он, конечно, в поисках Всевышнего в бесконечности какое-то время болтаться будет — и желательно, бесконечно долго — но кто знает, каким расстоянием ограничена его гениальность в передаче мыслей?

Как выяснилось, я должен был последовать принятому решению немедленно.

Вот только я совсем немного растерялся, когда она ко мне с извинениями подошла. Я сам готов был начать с ней мириться прямо в тот самый момент — но не в том же месте, в самом деле! Внимания на нас никто, конечно, не обращал — темный гений снисходительно излагал Стасу поминутный план полной капитуляции перед отцами-архангелами, а тот сражался, как лев, за каждый шаг отступления — но раньше Татьяна никогда не позволяла себе такой несдержанности при посторонних.

Соскучилась. До такой степени, что уже не может дождаться, пока мы наедине останемся. Я еще в той заброшенной пустыне был уверен, что мне нужно всего лишь увидеться с ней — и она мне сразу на шею бросится. У нее такой рефлекс на мои отлучки уже давно выработался.

Я почти расчувствовался, но она обхватила меня за искусанную ею же спину, и я с трудом сдержал звуки, которые она вполне могла истолковать, как побуждение к дальнейшим действиям. В смысле, с нее же станется начать рубашку с меня стаскивать, чтобы еще раз полюбоваться следами своих зубов — источником моего легкого дискомфорта.

Я крепко сжал ее вовсе не для того, чтобы на ногах удержаться — чтобы ее удержать от вольностей, о которых она сама потом пожалеет. Как только окончательно в себя придет. Отбросив эту совершенно не типичную для нее настойчивость и решительность, в которых под моим надежным крылом не было у нее ни малейшей надобности.

Причину Татьяниной настойчивости я понял очень скоро.

Когда мы вышли наконец из башни темных, я категорически отказался пешком проходить полосу, окружающую ее и полную смертельных ловушек. Единственный путь через нее знал только темный гений, и это как раз меня и смущало. Одно неловкое движение, один неверный шаг — и я окажусь под распылителем. А он — в одном отделе с Татьяной.

Нет уж, буду, как всегда, рассчитывать только на себя. Этот подход меня еще никогда не подводил.

За время нашего совещания в башне темных я уже, в целом, отдохнул — мне, впрочем, никогда не требовалось много времени на возвращение отличной физической формы — и был уверен, что и мой закон надобности восстановился. Если уж я перенесся с Татьяной через эту полосу после блужданий по заброшенной пустыне, схватки с внештатниками и транспортировки к башне темных той дикой кошки, в которую Татьяна превратилась …

Но все же переносить ее назад первой не стоит. Будь моя воля, я бы с темного гения начал — в случае чего, можно будет заявить, что он пал от своей собственной руки. Которая сконструировала распылитель. А я останусь в одном отделе с Татьяной.

Но темным незачем было покидать свое логово — их ждали переговоры со своим руководством.

Я предложил сделать первую ходку со Стасом. Если не допрыгну — он тяжелее меня, рухнет первым. А меня в этом случае закон надобности вынесет из зоны поражения без какого-либо моего вмешательства.

А вот если мы рухнем с Татьяной, то меня хранительский инстинкт мгновенно вниз утянет — чтобы смягчить ее падение. Погибнем оба — а оставить Игоря наедине со всем ангельским сообществом, не говоря уже о Марине, мне отцовский долг не позволяет.

Придется допрыгнуть. Прямо в лес, столь похожий на земной. В котором мы с Татьяной окажемся наедине. И как только темные скроются в своей башне, а Стас — в прямо противоположном направлении, у нас будет более чем достаточно времени, чтобы найти укромный уголок и помириться, наконец, как следует …

Само собой, Стасу я все эти соображения озвучивать не стал. Я лишь напомнил ему, что лишнее время на организацию нашего триумфального возвращения ему совсем не помешает.

Судя по сузившимся глазам и выдвинувшейся вперед челюсти, он также вспомнил, что после возвращения я окажусь в элитном отделе — в полной неприкосновенности и вне пределов его досягаемости.

И решил использовать свой последний шанс погонять меня по полной.

— Сначала Татьяну, — безапелляционно заявил он мне. — Пока ты относительно свежий.

— Татьяной я рисковать не буду, — не менее решительно ответил ему я.

— Не понял, — произнес он по слогам, делая ко мне шаг.

Я уже открыл рот, чтобы предложить ему идти пешком, пока я еще отдохну перед переносом Татьяны, как она все испортила. Мгновенно оказавшись между нами и просительно заглядывая мне в лицо.

— Давай сначала меня, — заворковала она с сияющими глазами и легкой улыбкой на губах. — Я же легче Стаса. Я знаю, что ты сможешь.

И что мне оставалось делать? Насчет легче — после того марш-броска через лес с ней на плече я бы еще мог поспорить, но отказаться после того, как она во всеуслышание заявила, что безгранично верит в меня …

Я молча обнял ее, прижался щекой к ее волосам, закрыл глаза и представил себе лесную чащу, в которой, кроме нас — только птичий щебет, шуршание листьев над головой и пьянящие запахи зелени …

Мы оказались среди них еще до того, как я додумал свое пожелание.

Мелькнула шальная мысль плюнуть на Стаса — пусть его темный гений выводит! — но потом же от него и в инвертации уже не спрячешься.

— Я сейчас вернусь, — пробормотал я, неохотно отпуская Татьяну.

На обратной стороне полосы опять задержка вышла.

Без особых разговоров я двинулся к Стасу, уже разводя на ходу руки.

Он шарахнулся от меня в сторону с выпученными глазами.

— Руки убрал! — прошипел он полузадушенно.

— А как иначе мне тебя перетащить? — развел я руки еще шире — в недоумении.

— Обниматься я с тобой не буду! — Шипение вырывалось из него уже со свистом.

— Макс, да скажи ему! — повернулся я к темным. — Мы же с тобой и с Тошей так с земли переносились, когда я наблюдателя прихлопнул. Чтобы нас не растащили по дороге.

— Ну, не очень-то нам это помогло, — хмыкнул Макс. — Но эту картину я хочу запечатлеть во всех деталях. Подождите, — вдруг добавил он, вытаскивая телефон, — я думаю, еще кое-кому понравится.

Краем глаза я заметил сбоку какое-то движение … но было уже поздно.

В молниеносном броске Стас оказался у меня за спиной и вскочил на нее.

Он действительно был намного тяжелее Татьяны — но рухнул я исключительно от неожиданности.

В стороне послышалось два коротких сдавленных смешка.

— Погнали, — донеслось до меня сверху.

Я представил себе камеру телефона в руках у Макса.

Я представил себе свое приземление в лесу с восседающим на мне Стасом — прямо перед Татьяной.

Я представил себе, как она выглядывает сейчас оттуда — не веря своим глазам и не находя себе места от волнения.

Я представил себе, как Стас пришпоривает меня при переносе и мы вместе падаем — прямо у нее на глазах …

Я встал. Далеко не сразу и не в один заход, но я выпрямился и, сцепив зубы, выжал этот вес.

Макс действительно снимал. Темный гений молча смотрел на меня с каким-то странным выражением.

— Не допрыгну — ляжешь первым, — бросил я себе за спину, рывком расправив плечи.

— Хорош болтать — силы побереги, — буркнул сзади Стас, плотнее обхватывая меня руками и коленями и — заодно — пережав горло.

— Желания — крылья нашей воли, — отчетливо произнес темный гений, все также не отрывая от меня пристального взгляда, — но без нее они мертвы.

Крылья, говоришь? Я отвел чуть вперед локти, чтобы после приземления … любого … въехать ими … успеть въехать ими в Стаса … куда попаду.

У меня было только одно желание — максимально приблизить этот момент …

Он приблизился мгновенно.

Стас тут же спрыгнул, я успел его достать — одним локтем, по касательной — но тут же обнаружил, что Татьяны нигде нет.

— Не заводись, — буркнул Стас, покосившись на меня. — Перебрал я маленько, каюсь. День просто такой …

— Где она? — выдохнул я, лихорадочно вертя головой во все стороны.

Увидели мы Татьяну одновременно. Она стояла шагах в десяти в глубине леса и в очень странной позе: спиной к башне темных, сгорбившись, прижав одну руку в уху — как будто хотела отгородиться от любых звуков извне — обхватив себя другой и то и дело потряхивая головой …

Глава 5.2

Не выдержала картины моего унижения, подумал я, с яростью глянув на Стаса.

Он нахмурился, не отрывая глаз от Татьяны, схватился за задний карман джинсов … и ответил мне не менее взбешенным взглядом.

Я машинально повторил его движение …

Мой карман тоже оказался пуст.

Когда темный гений заявил, что мне нужно как можно быстрее связаться с Игорем — как будто мне нужны были его указания! — я не стал говорить ему, что при аресте у меня отобрали все, включая единственное средство связи с землей. Во-первых, не его дело, как мне с сыном разговаривать, а во-вторых — самому неприятно было об этом вспоминать.

И в-третьих — я уже давно и заслуженно считался в родных пенатах непревзойденным мастером преодоления любых преград. Причем, исключительно своими силами, а во многих случаях — и вовсе заблаговременно. Зря я, что ли, Татьяне телефон подарил на время своих отлучек с отчетами в аналитический отдел? Главным образом, чтобы она была чем-то занята в мое отсутствие и в безопасности своей комнаты, но и запасной аппарат в хозяйстве еще никому не мешал.

В очередной раз отдав должное своей легендарной предусмотрительности, я решил, как только выберусь из логова темных, сбегать за ним в Татьянину комнату в учебном здании. Даже если его внештатники все еще стерегут, во второй раз пройду я их кордоны, играючи. В смысле, одной ногой туда, другой назад в лес — и немедленно мириться …

Стас, однако, тоже не забыл, что у меня одна только мысленная связь осталась. Еще бы — он даже освобождением Татьяны пытался телепатически, из своего кабинета, руководить. Как будто не мне, на месте, было виднее, что делать.

Окинув меня подозрительным взглядом, он молча бросил мне свой телефон.

— Звонить первым делом по выходу, — понесся вслед ему мысленный приказ. — И чтобы сразу вернул.

Сунув телефон на привычное место в задний карман джинсов, я коротко кивнул. Интересно, как он собрался контролировать очередность моих действий, если ему самому велено мчаться со всех ног перед руководством оправдываться? Я уж как-нибудь сам разберусь, чем мне первым делом заниматься …

Так вот зачем Татьяна со мной обнималась! Неужели опять внушил? Причем, все сразу. Меня немного кольнуло, что для нее первым делом звонок Игорю оказался, но если она еще и решила первой ему о сложившейся ситуации сообщить … Абсолютно не владея моим отточенным мастерством найти самые подходящие слова и представить самые выверенные аргументы …

С места мы со Стасом сорвались тоже одновременно. И одновременно же услышали последние Татьянины слова.

— Жди Стаса, И скажи ему, что все знаешь …

Оторопев, я резко затормозил. Что здесь произошло в мое отсутствие? С какой стати этот костолом выскочил у нее на первое место? С какой стати он введет нашего сына в курс событий лучше, чем собственный отец последнего?

Татьяна уже повернулась и уставилась на нас исподлобья, с выражением отчаянного упрямства на лице. Потом она молча протянула мне телефон.

Машинально взяв его, я так же автоматически опустил взгляд на экран. С которого — в самом верху списка звонков — на меня глянуло имя, которое я всегда старался не поминать — ни вслух, ни мысленно — без самой крайней необходимости.

Твердо, как всегда, следуя своим принципам — и вдобавок не очень веря глазам — я просто молча показал экран Стасу. Он уставился на него так, словно в руке вместо телефона распылитель оказался.

И впервые за всю свою долгую жизнь увидев на лице Стаса это выражение, я простил Татьяне все.

Мою искусанную спину, ее подозрения, что я к темным подался, ее нарочитое игнорирование меня в башне темных, ее обман с объятиями перед нашим выходом и с доверием к безграничности моих сил после него …

Нет, я все-таки не зря столько лет над ней трудился! В ежедневном поте лица, между прочим, и с редкими мгновениями сомнений, признаюсь. Но в конечном итоге — назовите мне хоть одного другого хранителя, которому удалось за всю историю нашего отдела добиться от своего человека такой преданности, такого взаимопонимания и единства. Особенно после смерти.

Она не только поставила мое освобождение условием своей работы на аналитиков.

Она не только потребовала моего трудоустройства рядом с собой.

Она не только совершенно недвусмысленно дала всем понять, что последует за мной даже на поиски Всевышнего в бесконечности вселенной.

Она еще и избавила меня от необходимости раскрывать Ма … ее лучшей подруге глаза на ангельский заговор против людей. С маниакальной неприязнью той ко всему небесному сообществу — и ко мне в особенности — такая миссия поставит под угрозу если не жизнь, то уж точно здравый рассудок любого ангела. И мой в особенности.

И вдобавок она — наверняка разглядев выходку Стаса возле башни темных — без каких-либо сомнений и колебаний немедленно переложила эту миссию на плечи ее автора.

Вот он — результат моих неустанных внушений ей идей справедливости, верности и смелости в принятии неординарных решений!

Стас, похоже, тоже так подумал. Он перевел тяжелый взгляд с телефона на Татьяну, а затем на меня, вновь пытаясь придавить — на сей раз мысленно — к земле. Я с вызовом прищурился — ему от прошлой попытки мало отрикошетило?

— Сговорились, — медленно проговорил Стас без какого-либо намека на вопросительную интонацию.

— Не сговорились, а договорилась, — застрочила Татьяна, как пулемет, и судя по лицу Стаса, каждое ее слово, обращенное к нему, ложилось точно в цель. — Я. С Мариной. Ей обязательно нужно было сообщить — ты сам сказал. И ничего не скрывая — ты ее знаешь. А слушать она никого, кроме тебя, не будет — это мы все знаем. И слушаться тоже — она только тебя начальником признает. А начальник должен все контролировать — это все знают. А Марину только ты можешь контролировать — это даже она знает. Значит, нужно, чтобы ты ей все рассказал и нашел ей место в наших планах — иначе никто не знает, что она сделает.

Слова Татьяны неслись короткими очередями с такой скоростью, что часть из них снова отрикошетило от заданной цели — на сей раз в меня. Именно та часть, в которой дифирамбы Стасу содержались. Мне кто-нибудь ответит, что здесь произошло, пока я в заброшенной пустыне одной только силой воли буквально прогрызал путь назад? Какими методами этому солдафону удалось за пару недель моего отсутствия добиться от нее славословий, которых я от нее за пару десятилетий защиты и заботы ни разу не слышал?

Стас ответил коротко и емко. И, похоже, не мне — одной из тех фраз, которые я от него прежде только в адрес темных слышал, и то, только когда они в самый последний момент особо тщательно подготовленной операции у него из-под носа ускользали. Но в присутствии моей жены такое выдавать?!

Я глянул на Татьяну с извиняющимся видом — главным образом за то, что ей пришлось вытерпеть в мое отсутствие в обществе этого невежи, понятия не имеющего о приличиях. Она сосредоточенно нахмурилась, не отрывая глаз от Стаса и старательно шевеля губами.

Я снова спрашиваю, чем они тут без меня занимались, что он, глазом не моргнув, ругательствами швыряется — и не просто в ее присутствии, а чуть ли не ей в лицо — а она их еще и усердно на память заучивает?

Я резко шагнул в сторону Стаса.

Опрометчиво резко и необдуманно близко. Он мгновенно схватил меня за предплечье, сжал его, как в тисках — другая его рука выстрелила в сторону Татьяны, рывком и ее притянув поближе.

— В инвертацию. Оба, — произнес он негромко, но таким тоном, что мы оба немедленно инвертировались: я от неожиданности, Татьяна — как мне показалось — по привычке.

Я когда-нибудь услышу, что здесь …?

Не успел. Договорить. Даже мысленно. Зубы застучали.

Несмотря на разделяющего нас Стаса, на меня дохнуло от Татьяны волной леденящей стужи. А на нее — без всякого сомнения — покатилась от меня волна обжигающего жара.

Когда в самом начале своего обучения Татьяна обнаружила — совершенно случайно — как распознавать ангелов не только в невидимости, но и в инвертации, мы также заметили, что ощущаем друг друга намного сильнее, чем кого-либо другого. И ослабевало это воздействие только тогда, когда мы касались друг друга.

— Отпусти, — выдохнул я — мысленно, онемевшие от холода губы и язык не шевелились. — Татьяна сейчас задохнется.

— Не волнует, — отрезал Стас тоже мысленно, уже инвертировавшись и рванув вперед, не разбирая дороги и волоча нас за собой.

Пробежка наша была мучительной, но не долгой. Мучительной для Татьяны — я на бегу хоть согрелся немного, а с нее наверняка с первых же шагов пот градом катился. Недолгой для меня — я по этой пересеченной местности и раньше с удовольствием бегал для поддержания формы, а вот для Татьяны любые физические упражнения, как показали занятия и у хранителей, и у того же Стаса, были абсолютно бесполезным мучением.

Целью нашей оказался тот самый павильон, где инструкторы Стаса готовили наших новичков. Перед Татьяной там, правда, поставили задачу не учиться, а наоборот — обучать его инструкторов проникновению в инвертацию. А меня в то же время обязали передать им открытое мной умение выводить инвертированных ангелов в видимость. В результате, мы тогда с Татьяной почти вообще не виделись целыми днями и однажды так поругались, что она сбежала и чуть к темным не забрела.

Так что никаких особо приятных воспоминаний вид этого павильона у меня не вызвал. С другой стороны, в лесу я не стал спорить со Стасом — там был высок риск попасться на глаза внештатникам, прочесывающим окрестности в поисках похищенных нами Татьяны и Тени, а в павильоне можно и в видимость вернуться.

Что я и сделал, как только дверь в него немного приоткрылась и Стас втолкнул нас внутрь. В смысле, попытался сделать.

— Назад! — взорвалось у меня в голове, и меня бросило одновременно назад в инвертацию и вперед по коридору.

Который вел к единственно полностью мне знакомому там помещению. Оно было оборудовано в виде пещеры — с трещинами в полу, нишами в стенах, скошенным, опасно нависающем местами над головой потолком и разбросанными повсюду валунами.

В этой пещере я когда-то тренировал подручных Стаса.

Глава 5.3

Как только дверь в нее открылась, на меня пахнуло неприятно знакомым могильным холодом.

Впрочем, менее неприятным, чем раньше, когда в него добрая половина отдела Стаса набивалась. Сейчас в ней оказалось всего три источника зябкой промозглости — окружающих Тень, лежащего на земле, связанного по рукам и ногам и с кляпом во рту.

Ну наконец-то — хоть одно радующее зрелище!

Татьяна позади меня коротко и мысленно застонала.

— Ты лучше вспомни, что этот твой протеже нам всем уготовил, — назидательно обратился я к ней тоже мысленно.

— Я не знаю, кто чей протеже, — огрызнулась она, — но нам уготовано сидеть в этом подземелье, пока он вернется.

— Ты о ком? — опешил я.

— О Стасе — о ком! — фыркнула она. — Решает, скольких к нам приставить …

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво поинтересовался я.

— У меня общая волна с ним и его ребятами, — небрежно бросила она.

Я в очередной раз …

… не успел спросить. В голове у меня загрохотали приветственные возгласы — похоже, Стас сообщил, наконец, своим костоломам, кого доставил им под надзор. В другой ситуации я бы принял — со скромным достоинством — этот явный знак признания моего инструкторского мастерства. Сейчас же я просто клацнул им в ответ зубами и переключился на волну Стаса.

— Нам нельзя здесь оставаться! — решительно заявил я ему.

Вот так — с ним всегда нужно сразу уверенный тон брать. Единственное, что я не учел, так это то, что мы мысленно беседовали — и мой уверенный тон прошел мимо его ушей.

— Не обсуждается, — отрезал он. — Остаетесь под надзором. Оба. И в инвертации. Аксакал вас видеть не должен.

— Да ты понимаешь, что с нами четырьмя Татьяна здесь заживо сварится? — повысил я голос.

— Выведешь ее частично из инвертации, — проигнорировал он мой повышенный тон так же, как и уверенный. — Как хвастался.

— Да мне ее для этого держать нужно! — напомнил я ему особенности еще одного своего открытия. — А Игорю звонить как?

— Найдешь способ, — остался он глух и к голосу разума. — Тебе же в этом равных нет.

Поспорить с этим вряд ли бы кто решился, но комплименты в мой адрес от Стаса никогда не предвещали ничего хорошего.

— Стас, — запаниковал я, — давай так: я здесь остаюсь, а Татьяну ты отведешь в другое место — хоть под охраной, хоть под надзором, но в видимости.

— У меня сейчас моих орлов на вас обоих не хватит, — с явной неохотой признался он.

— Да зачем ее стеречь? — ухватился я за его признание. — Чем она сама тебе навредить может?

— Вот я до сегодня тоже так думал, — мрачно заметил он, и вдруг резко добавил: — И имей в виду, тебя держать будут, чтобы не начал в пространстве скакать.

— Да не буду я перемещаться, — усилил я нажим. — Честное слово!

— Помню я твое слово, — ядовито отозвался он, — перед выводом Татьяны из учебки. Обещал действовать строго по приказу — и что? Пол-отряда пришлось бросить, чтобы аксакала от вас отцепить.

— Да свяжи ты меня, если иначе успокоиться не можешь! — завопило вовсе не моим голосом некстати пришедшее неординарное решение. — Только ее отпусти.

— А вот это интересно, — заинтригованно протянул Стас.

Похоже, желанию снова самоутвердиться за мой счет удалось добиться того, что оказалось не под силу твердому, уверенному голосу разума — Стас задумчиво замолчал.

Как мне показалось.

А потом со стороны его подручных ощутилось явно нездоровое возбуждение.

— Что бы он вам ни говорил, — предупредил я их, — так просто я не дамся. Забыли нашу последнюю тренировку?

— Да командир не с нами, а с твоей женой говорит, — загалдели все трое хором. — А ты правда умеешь с места на место перемещаться? Покажешь, пока здесь сидеть будем? Чтобы время даром не шло.

Сейчас, разбежался. Ради Татьяны я на любое самопожертвование готов — но в разумных пределах. В кои передача моего опыта моим же тюремщикам не вписывается даже под угрозой распыления. Внештатники соврать не дадут.

И о чем это он с Татьяной у меня за спиной переговаривается? Я в очередной раз хотел бы узнать …

— Что тебе от нее нужно? — рявкнул я Стасу.

— Рот закрыл, — хлестнуло меня в ответ.

— Что ему от тебя нужно? — переключился я на Татьяну.

— Отстань, — настигла меня вторая оплеуха.

— Татьяна, немедленно переводи мне все, что он тебе говорит! — пророкотал я в страшном гневе. Как я надеялся.

— Она отказывается, — ответил мне Стас. — Оставлять тебя. Категорически. Так что будете здесь сидеть.

— Нашел кого спрашивать, — быстро заговорил я, пока он снова не утвердился в своем решении. — Ты просто выведи ее отсюда, а потом мы здесь как-нибудь договоримся.

— Что ты сказала? — медленно, с расстановкой произнес Стас после минутного молчания.

У меня мелькнула страшная мысль, что Стас не выдержал-таки напряжения от предстоящего разговора с Мариной. Оно и понятно — он же не я, прошедший многолетнюю закалку в почти ежедневном с ней общении. Это же мне приходилось постоянно с мирных забот о своих близких на нейтрализацию ее тлетворного на них влиянияпереключаться …

И тут до меня дошло.

— Татьяна, — нервно хохотнул я, — по-моему, у нас все сообщения по неправильным каналам пошли.

На сей раз мне никто не ответил. Я переключился пару раз с одного на другой — тишина.

— Я только что сказала ему, — раздался наконец у меня в голосе удивительно спокойный голос Татьяны, — что нам лучше выйти всем вместе и поговорить вслух и в видимости — разумно и взвешенно, как цивилизованным лю … существам.

— Как будто он знает, что это такое, — буркнул я. Проверив сначала, к кому обращаюсь.

Из пещеры, однако, он вывел нас куда вежливее, чем втолкнул в нее — всего лишь цепко под локти поддерживая. Вот как ей это удалось? И как ей удалось заставить его привести нас именно в ту комнату, в которой она его костоломов проникновению в инвертацию обучала? Я помню, конечно, ее блестящие успехи во внушении в курсе хранителей, но главный каратель, вроде бы, по долгу службы должен быть не подвержен воздействию совсем еще неопытного новичка. Она на нем специально тренировалась в мое отсутствие, хотел бы я знать?

Ответа на этот вопрос я уже даже не ожидал. В смысле, пока Стас не уйдет. А там — эта комната навела меня на заманчивые мысли. В смысле, ее расположение прямо возле выхода из павильона и в противоположном от пещеры с Тенью и карателями конце коридора. Бежать отсюда мне-то самому и в голову не приходило, но если Стас считает это возможным …

Совсем ненадолго. В тихое, удаленное от ангельской суеты место. Чтобы получить ответы на все вопросы. И помириться после них.

Оказалось, что Стаса обуревали те же желания. В смысле получения ответов.

— Я хотел бы узнать, — тихо и увесисто начал он, усадив Татьяну за один из столов, толкнув меня за другую его сторону и усевшись во главе его со сложенными на нем руками — так, чтобы достать нас обоих при малейшем движении, — что подразумевалось под договором с Мариной?

— Это я так сказала, — небрежно отмахнулась от него Татьяна. — Нет никакого договора. Пока. Пока я предлагаю тебе следующее: мы с Анатолием остаемся здесь и ждем от тебя новостей. И я даю тебе слово, что мы ничего не будем предпринимать. Кроме звонка Игорю, конечно, — торопливо добавила она.

— И если он подорвется, ты его, значит, остановишь? — едко усмехнулся Стас.

— Я никуда не буду бежать, — скосила на меня глаза Татьяна. — И он, я думаю, тоже.

— И звонить никому, кроме мелкого? — прищурился Стас.

— Слово, — торжественно кивнула Татьяна.

Если бы на моем месте сидел Стас, сейчас бы прозвучало знаменитое: «Не понял». Так вот — я тоже не понял и хотел бы — в сотый раз — узнать, с какой это стати ее слово весомее моего для него оказалось.

Количество вопросов, требующих ответов, неуклонно росло, угрожая отодвинуть момент нашего с Татьяной настоящего примирения в ожидающую нас вечность.

Через пару минут их количество достигло критической массы.

В ответ на повторно данное Татьяной слово Стас замолчал, прикрыв глаза, но кажущееся размышление обернулось вызовом наряда. Что я понял, когда дверь в комнату распахнулась и в нее ворвался — в видимости и в полной боевой готовности — один из его подручных.

Дальше все произошло так быстро, что я вновь убедился, что Стас занимает пост главы карателей не зря.

Он встал, закрыв своего подручного от моих глаз, чуть потянулся к нему — и через мгновение оказался возле моего стула, опутывая его веревкой. Вместе со мной.

Я попытался вскочить, но он уже приматывал мне ноги к ножкам стула.

А потом захлестнул остатки веревки вокруг ножек стола.

И только после этого встал, отряхивая руки и удовлетворенно осматривая плоды своих трудов.

— Зачем? — выдохнула Татьяна, уставившись на него глазами в пол-лица.

— Затем, что он может заграбастать тебя и прыгнуть, не особо тебя спрашивая, — процедил Стас сквозь зубы, упершись руками в стол возле меня и нависнув над замершей Татьяной. — И ты знаешь, что он это может. И мой орел, — кивнул он, не глядя, на вызванную подмогу, — тут с вами побудет. В видимости.

— Зачем? — снова повторила Татьяна, едва шевеля крепко сжатыми губами.

— А чтобы ты его не развязала, — рывком выпрямился Стас. — И чтобы только мелкому позвонила. И чтобы сразу телефон моему орлу вернула. Я тебе верю, но после сегодняшнего вот на столько, — подняв руку, он чуть развел большой и указательный пальцы.

— И еще, — продолжил он, повернувшись ко мне и вперившись мне в глаза пронзительным взглядом. — Будете с сыном говорить, передайте, что мелкая должна остаться в стороне. Пусть выкручивается, как хочет. Это приказ. В отношении Марины решение такое же. Татьяну мы здесь со всех сторон прикроем, а на земле — если путь туда действительно перекроют — обезопасить женщин будет некому.

— А Игоря, значит, можно опасности подвергать? — плюнул я в него всем накопившимся раздражением.

— Вот и спросишь его, — пожал он плечами. — Захочет отказаться — его право.

Глава 5.4

Когда Стас наконец вышел, Татьяна еще посидела немного, опустив глаза на сложенные на столе руки. Затем медленно, устало поднялась, даже не глянув на меня, и пошла деревянными шагами к нашему охраннику, привалившемуся спиной к двери.

Она остановилась перед ним и запрокинула голову, глядя ему прямо в лицо. Молча. Я не видел ее выражения, но через какое-то время каратель — он оказался одним из самых молодых и именно тем, который во время Татьяниного обучения принес мне новость, что она сбежала после нашей с ней ссоры — начал переступать с ноги на ногу.

— Я обучала вас всех здесь, в этой комнате, — вдруг заговорила она — негромко, монотонно, без всякого выражения. — Всему, что знала. Всему, что случайно обнаружила. Ничего не скрывая. Я не знала, как это сделать, но как-то получилось.

Молодой каратель отвел глаза в сторону и вжался в дверь.

— Я ничего не просила взамен, — продолжила Татьяна все так же безжизненно. — А сейчас прошу. Дайте нам поговорить с сыном наедине. Если нас нужно стеречь — стерегите за дверью.

Глаза карателя метнулись к ней, потом в мою сторону — лицо у него болезненно сморщилось.

— Если что, командир мне голову оторвет, — мрачно буркнул он.

— Не оторвет, — отозвалась Татьяна. — Я слово дала.

Последние слова прозвучали все так же тихо, но буквально заклокотали у нее в горле — как у Стаса, когда он впадал в полное бешенство.

Наш охранник втянул голову в плечи, бочком отодвинулся от двери, чуть приоткрыл ее наощупь и протиснулся в коридор.

Татьяна медленно повернулась, неторопливо подошла ко мне, подвинула ногой стул, на котором восседал Стас, к моему и опустилась на него, невозмутимо вытащив из кармана моих джинсов телефон.

— Как тебе все это удается? — не сдержался я при столь явном напоминании о ее отточенном уже почти до совершенства умении обводить любого ангела — даже меня! — вокруг пальца.

— Если бы мне все удавалось, — рассеянно пробормотала она, водя пальцем по экрану, — сейчас не пришлось бы думать, как держать телефон, чтобы Игорь не увидел, что ты связан. Ну вот, — добавила она со вздохом, — как я и думала: номера Игоря у него нет.

— Набирай Тошу, — быстро сказал я, с удовольствием снимая бремя принятия решений с ее уставших плеч.

— Я обещала, — как-то странно глянула она на меня.

— Послушай меня внимательно, — решил я преподать ей очередной наглядный урок нахождения выхода из любой ситуации. — Главное, что ты ему обещала — это позвонить Игорю. И если у этого кретина хватает ума только руки другим связывать — вместо того, чтобы проверить свой список контактов — то это называется форс мажор. Который снимает с тебя все взятые обязательства.

— Где ты видишь форс мажор? — спросила она меня с непонятным нажимом.

Ну, все. Мое отсутствие она всегда тяжело переживала — эта мысль подгоняла меня в попытках выбраться из заброшенной пустыни куда лучше, чем даже угроза распыления. Но на земле она в такие моменты объявляла священную войну моим родным пенатам — пока ей меня не вернут — а попав в них, начала почему-то в упор не замечать вопиющих нарушений прав их отдельных обитателей. Причем, особенно в последнее время — помню я, как у нее даже слова поддержки не нашлось для сосланного без суда и следствия. Это ее во время дополнительного курса, что ли, обработали?

Вот об этом я тоже весьма хотел бы послушать.

— Вот здесь я его вижу! — яростно закивал я в сторону своего прикрученного к мебели тела. — Тебе твое слово дороже — ладно. Я никому никаких обещаний не давал — распутай меня, и я тебе через пять минут твой телефон доставлю. Можешь потом назад связать, — самоотверженно добавил я, надеясь, что на такое у нее рука не поднимется.

Она покачала головой, закрыв глаза и вскинув брови с видом отрешенного смирения. Затем вздохнула, вызвала на экране телефона панель набора номера и принялась быстро тыкать в нее пальцем.

— Ты, что, его номер помнишь? — не поверил я своим глазам.

— А ты нет? — Она, судя по ее виду, не поверила своим ушам.

— Не отвлекай меня, — строго напомнил ей я. — Говорить с ним я буду, чтобы без лишних охов и ахов — мы не знаем, сколько у нас есть времени.

Без вступления, однако, не обошлось — забыл я подчеркнуть, что прямо сразу буду с нашим оболтусом говорить. Татьяна установила телефон так, чтобы он видел на экране нас обоих — только лица и ничего больше — но, бросив мне: «О, поздравляю, освободился наконец!», он принялся забрасывать ее вопросами о том, как она себя чувствует, как сдала экзамен, что это за новая работа и когда она к ней приступает.

Я горько пожалел обо всех тех случаях, когда показывал ему — по его малейшей просьбе и проявляя чудеса эквилибристики, между прочим — еще ничего не помнящую о нас Татьяну.

Она умудрилась пространно отвечать на его вопросы, ни сказав ни слова по сути.

Отобрать у нее телефон я не мог — нечем было.

Попросить ее направить на меня телефон — тоже, во избежание других излишних вопросов.

Я даже пнуть ее онемевшей под путами ногой не мог!

Оставалось только внушать.

В смысле, попытаться. Безрезультатно — по всей видимости, нарушенное кровообращение и на работе мозга сказалось.

Я осторожно прокашлялся, проверяя, не онемел ли уже и язык с голосовыми связками.

— Татьяна, к делу! — бросил я сурово и коротко, чтобы случайно не испортить впечатление предательским фальцетом.

Сработало — то-то Стас всегда односложными приказами ограничивается. Татьяна с готовностью оставила нас с Игорем лицом к лицу, а он мгновенно настроился на серьезный, приличествующий моему сыну лад.

Выслушал он меня внимательно и молча, лишь изредка перебивая уточняющими вопросами. В той части, где речь шла о заговоре аналитиков — план наших мер по противодействию им он встретил, согласно и одобрительно кивая. Так же коротко, спокойно и без раздумий ответил он на предложение стать координатором наших действий на земле — чего-то другого от моего сына только Стас мог ожидать.

Одним словом, введение моего сына в ряды лучших представителей ангельского сообщества — под моим руководством, разумеется, и при условии беспрекословного выполнения поставленных мной задач — прошло в атмосфере краткости и полного взаимопонимания. Вот он — результат моей благотворной строгости с ним, когда Татьяна вместе с памятью потеряла и возможность квохтать над ним с утра до вечера …

В голове взорвался фейерверк боли. В огненных брызгах запульсировало: неужели я, забывшись в приливе гордости, случайно поделился с ней последней мыслью? А кулаком в мозг со всего размаха — это она у Стаса нахваталась? Мне, в конце концов, когда-нибудь объяснят, чему ее здесь обучали в мое отсутствие?

А, нет — это она меня всего лишь под стулом пнула, слава Всевышнему. И нога, как выяснилось, не до конца онемела. И мозг контакт с конечностями не утратил. Но вот пользоваться тем, что я не могу ей тем же ответить… В смысле, никогда не смог бы ей тем же ответить, даже если бы меня не связали.

Я укоризненно глянул на Татьяну — она произнесла одними губами: «Дара».

Известие о том, что нужно держать всю полученную информацию втайне от Дары, Игоря удивило. Что неприятно не удивило меня. Я передал ему соображения Стаса о недопустимости подвергать ее опасности в условиях невозможности обеспечить ее должной защитой — еле выговорил! И напомнил ему, со своей стороны, о тех совсем не давних временах, когда она свои мысли от него без малейшего колебания блокировала.

Убедил его явно второй аргумент. Он помолчал и — так и не найдя, что возразить — всего лишь поинтересовался из детского стремления оставить за собой последнее слово, что неужели, мол, даже Макс обеспечить ее безопасность не сможет.

Я ухватился за возможность мягко подготовить его к следующей неприятной новости. И он снова оказался на высоте — даже бровью не повел, услышав, что всем нам отныне будет резко ограничен доступ на землю. О неординарных выходах из этих ограничений я ему рассказывать не стал, чтобы он проникся всей серьезностью положения Дары. Он уловил мой скрытый намек на признание его способности справиться с такой же опасностью — и в глазах его даже тени паники не мелькнуло, только полное удовлетворение оказанным доверием.

Татьяна издала какой-то невнятный звук, но я не позволил ей испортить момент полного взросления моего сына неуместными предостережениями и причитаниями.

Я также не позволил ей отвлечь меня тем выражением запоздалого сочувствия, которое появилось у нее на лице, когда я отключил связь с Игорем. Нужно было думать прежде, чем пинать меня — а сейчас время ответов на мои вопросы пришло.

И на сей раз на краткости я не настаивал.

Рассказ Татьяны погрузил меня в любимую водную стихию. В которой бушевал девяти-балльный шторм.

Глава 5.5

О ее категорическом отказе в ответ на приказ Стаса немедленно отправляться на землю, я, разумеется, еще тогда сразу от него узнал — но сейчас меня снова накрыло волной глубокой благодарности.

Когда она нехотя призналась, что Тень сыграл на моем аресте, чтобы заставить ее попросить продолжения учебы и привести, таким образом, к аналитикам — я вцепился в стул, прикидывая, удастся ли вместе с ним в пещеру нырнуть. На пару минут и, желательно, прямо ножками этого стула на Тень. Не вышло — стол на якоре удержал.

От всей той грязи, которой меня поливали внештатники на занятиях Татьяны, чтобы спровоцировать ее, у меня в голове зашипела яростно пузырящаяся пена — мой счет к ним существенно удлинился. Я уже давно понял, что они к аналитикам в фарватер пристроились — пойдут ко дну вместе с ними.

Об энергетиках она упомянула вскользь — и меня вынесло на гребень облегчения, где я немного отдышался. Молодцы — четко придерживаются предписанного курса по снабжению страждущих жизненной энергией, невзирая ни на какие подводные течения. Среди них, правда, тоже без урода не обошлось — попробовал один застать Татьяну врасплох расспросами обо мне — но главное, что они Тень к источнику энергетической субстанции не подпустили.

О культовом отделе она говорила со смешливым ужасом. Тряся головой и отдуваясь — и меня мягко закачало на волнах добродушной насмешки. Сколько раз я объяснял ей на земле, что все человеческие религии отражают ангельское сообщество, как географическая карта реальную местность — нет, не поверила, пока сама в этом не убедилась.

А вот о наблюдателях Татьяна ничего мне не смогла рассказать — и меня низвергло в глубокую водную пучину. Прямо вслед за ней — я еще тогда догадался, что у них она просто ушла в себя, как в подводную лодку. И затаилась там, отгородившись от убийственного давления, чтобы не выдать ни себя, ни меня.

Из этой безжизненной пустоты меня фонтаном вознесло на самый верх девятого вала — Татьяна перешла к завершающей стадии своего обучения, у аналитиков. Я словно заново ощутил то чувство безудержности, которое буквально захватило меня при известии о том, что в последний день пребывания Татьяны у этих манипуляторов связь с ней прервалась …

А почему, кстати, у нее тогда только с ним связь была?

— Да не только с ним, — небрежно пожала она плечами. — И с Винни тоже — я им обоим транслировала.

— Одновременная трансляция возможна? — вырвался у меня почему-то вопрос далеко не первостепенной важности.

— Очень даже, — довольно разулыбалась она. — И ничего сложного. Меня Винни научил — после того, как я его в архив водила. Из-за этого мне как-то неудобно было не взять его к аналитикам.

— В какой архив? — поспешил за второстепенным еще менее важный вопрос.

Татьяна замялась. Я почувствовал, что любимая стихия незаметно поднесла меня к Мариинской впадине. Нет, к Бермудском треугольнику. И не исключено, что — в свете последней информации — он оказался квадратом. Нет, уже опять треугольником — темный балабол самоустранился. Неважно — мой святой хранительский долг просто обязывал меня вывести Татьяну из губительной ловушки на чистую воду.

Она с явной неохотой поведала мне, что они с Тенью напросились в архив, чтобы попытаться найти хоть какую-то информацию об ангельских детях. Татьяна, правда, больше историей отдела хранителей заинтересовалась, чтобы найти аргументы в мою защиту, а вот Винни постоянно отвлекал ее на самые древние документы. Но все равно — она нашла там очень много интересного … о жизни хранителей вообще … и тогда ей показалось …

Меня опять подхватила могучая волна ничем не замутненного облегчения. Я всегда знал, что Татьяна никогда не пойдет на поводу ни у авторитарной прямолинейности, ни у коварной загадочности. А что, кстати, последней нужно было в архиве? Что мог разнюхивать темный высочайшего ранга в нашем архиве? И что Татьяна нашла в истории нашего … моего бывшего отдела? Я бы и сам там покопался — у меня ведь тоже не раз сомнения возникали в отношении принимаемых по мне решений …

Минуточку! У нее сомнения в отношении меня возникли?!

В отношении ее хранителя, который не один десяток лет — ежедневно и недвусмысленно — давал ей понять, что ничего важнее нее для него не существует?

В отношении ее мужа, который — даже перестав быть ее хранителем — совершил в родных пенатах чудеса героизма, чтобы заставить ее снова его выбрать?

В отношении отца ее сына, который …

— А что мне оставалось думать? — запальчиво прервала Татьяна бурный поток моего негодования. — На связь ты почти не выходил. И мне через Стаса запретил. Откуда мне было знать, почему ты молчишь?

— А спросить нельзя было? — прорвало преграду мое окончательно вскипевшее возмущение. — Сколько я тебе объяснял, что у людей все проблемы от того, что они не хотят о них говорить?

— Говори, — милостиво кивнула мне Татьяна. — И обрати внимание, что сегодня я говорила первая. Отвечала на все твои вопросы — и ни одного тебе не задала. Теперь твоя очередь.

Преграды я всегда сносил, играючи — слава Всевышнему, который предоставил мне массу возможностей руку в этом набить. Когда же преграды исчезали, весь мой безудержный напор, уже вошедший в родных пенатах в легенды, озадаченно оседал.

Что ей рассказывать? Главной причиной моей просьбы к ней повременить с общением было опасение, что нас могут подслушать даже в мысленной беседе, но кроме того, мне не хотелось посвящать ее в довольно унизительные подробности своего заключения.

Как меня допрашивали часами у внештатников — и я изворачивался, тянул время, выдавая распространения наших воспоминаний за свою инициативу, чтобы они не взялись память Татьяны проверять.

Как мне пришлось сдать им тайник в лесу, где мы с темным гением встречались — в надежде сбежать, когда меня показывать его поведут, схватить Татьяну и вернуться с ней на землю.

Как меня приковали наручниками к одному из внештатников, когда мы вышли в тот лес — и заставили пройти, в двух шагах и полном бессилии, мимо учебного здания, где Татьяна как раз отдел для работы должна была выбирать.

Как меня вышвырнули потом на заброшенный уровень — как мешок с мусором — и я в прямом смысле голову себе разбил о прозрачную стену, которой меня даже от той безжизненной пустыни изолировали.

Как я мысленно буравил эту стену час за часом и день за днем, чтобы хоть самый крошечный лаз в ней проделать — и она поддавалась, конечно, но так медленно, что — не найди я другого пути на свободу — похищать Татьяну из западни аналитиков пришлось бы Стасу, упаси Всевышний!

Как на меня постоянно сбегались смотреть другие отделы, как на особо яркий экземпляр в цирке уродов — и я откладывал момент своего освобождения, чтобы продвинуть-таки в ангельские массы нашу земную историю, уже конфискованную внештатниками.

Как Стас сообщил мне о полной утрате связи с Татьяной — именно в тот момент, когда она была в отделе аналитиков и в полной их власти …

Именно в этот момент лицо Татьяны мучительно исказилось, и с легким стоном она нагнулась вперед и спрятала его в руках.

Не выдержала моего рассказа, проникновенно подумал я. А мне, между прочим, пришлось его прожить! И это я еще ни слова не сказал о своих в ней сомнениях. Редких, коротких и безжалостно подавленных. В отличие от ее смакования своих.

Впрочем, это и к лучшему — незачем ей знать о совершенно несвойственных мне мгновениях слабости. Наоборот, самое время переходить к типично победному финалу моей истории: непринужденное преодоление прозрачной стены одной только силой воли, марш-бросок легкой поступью через пустыню к башне темных, молниеносный рывок из нее к учебному зданию, безукоризненное проникновение через заслоны внештатников вокруг него, освобождение ее из вечного рабства у аналитиков в последний момент …

Вот, кстати, нужно напомнить ей, что она меня после всего этого искусала. И намекнуть на то, что бы с ней было, если бы на моем месте Стас оказался …

— Так, слушай сюда! — отчеканил у меня в голове его голос. — И имей в виду: Татьяну я уже ввел в курс дела. И дал ей добро на любые действия, чтобы вбить тебе в башку, что нужно делать.

Святые отцы-архангелы, я знаю, что вы меня постоянно подслушиваете и реализуете обычно самые опрометчивые мои пожелания — можно отмотать время на сутки назад и поставить-таки Стаса на мое место в учебном здании?

— Не слышу «Так точно!», — отозвалось тяжелым рокотом у меня в голове, и вовсе не отцов-архангелов.

— Я слушаю, — коротко подумал я. Чтобы не нагрубить — всем внимающим.

— Подписание контрактов с новым отделом отложили, — удовлетворившись, видимо, моим ответом, перешел Стас на деловой тон. — Татьянино предложение взять тебя в штат рассмотрят после расследования твоего побега. Чтобы стоял мне насмерть: я уже доложил, что тебя допросили и что ты на допросе показал.

— А можно узнать, кто меня допросил? — поинтересовался я. Чтобы во время расследования впросак не попасть.

— Мы, само собой, а внештатники продолжат, — снова загрохотал он. — Легенда такая: когда тебя целитель сканировал на предмет нетронутости Татьяниной памяти, ты поинтересовался причиной, и он тебе сообщил о ее необычном поведении — она тогда перед наблюдателями в себе замкнулась, помнишь?

— Еще бы, — подстегнул я его к продолжению. Чтобы вновь не сорваться в мрачные подводные глубины.

— Пофыркай мне еще! — ожидаемо взвился Стас в ответ на мой всего лишь намек не отвлекаться. — С целителями договорено — они это подтвердят. В результате у тебя сорвало крышу — в это все поверят. Сбежал ты через выход с блокпостом — мы там тогда пошумели, скажешь, что это твоих рук дело.

— А как я у вас в руках оказался? — с искренним интересом спросил я. Чтобы ткнуть потом сравнением в нос своих бывших сторожей в пустыне.

— Так мы же не внештатники! — мгновенно развеселился Стас, уловив, по всей видимости, мою мысль. — Паника тогда поднялась не слабая. До нас слух, понятно, дошел — вот и решили подсобить родственному отряду. Но ты этого не знаешь! — спохватился он. — Ты проник в учебку, в инвертации и ничего не соображая — решил, что Татьяне снова память вычистили. Схватил ее, поволок к выходу, чтобы наедине расспросить — а мы все выходы перекрыли и там вас и приняли.

— А Тень как у вас оказался? — сосредоточенно нахмурился я. Чтобы подготовить убедительные намеки на его соучастие в налете Стаса.

— Аксакал тебя не касается, — отрезал он. — Ты его потом даже не видел. Татьяну тоже — ее сейчас в другое помещение уведут. И тебя я очень кстати связал, — довольно хохотнул он. — Мои орлы тебе еще пару синяков для правдоподобия поставят.

— Я предпочел бы ограничиться внутренними кровоизлияниями, — буркнул я.

— Я им передам, — с готовностью подхватил он.

— Предполагаемыми, — торопливо уточнил я. — Я сам их изображу.

— Ты мне, главное, не изобрази ничего, кроме того, что тебе сказано, — вновь посуровел у него мысленный голос. — Не то, что ни единого шага — ни единого слова, ни единого взгляда в сторону. Иначе и моих, и целителей подставишь. И даже если только сам снова влипнешь — подумай о Татьяне. — Он помолчал и затем отрывисто добавил: — Вытаскивать тебя будет некому.

— В смысле? — напрягся я. Чтобы вспомнить те далекие, идиллические времена, когда я находился на земле в невидимости и в полной уверенности, что должен и могу рассчитывать только на себя.

— Меня сняли, — еще короче бросил он и отключился.

Глава 5.6

А кулаком под занавес зачем? Нет, вроде, непохоже. А чего тогда в голове зазвенело? И не рявкнул как будто — спокойно сказал, даже тихо. Так тихо, что я, может, не расслышал как следует? Да быть такого не может! Стас в родных пенатах — величина постоянная, неизменная, к сожалению, и совершенно незыблемая. Точно ослышался! И уши прочистить нечем — связал же по рукам и ногам, гад!

Я перевел взгляд на Татьяну. Это он, наверно, решил меня на испуг взять, чтобы я его приказам в точности следовал. Сейчас она мне скажет, что он уже все, в целом, уладил, и нам нужно только подтвердить его слова …

Татьяна уже отняла руки от лица, но сидела, все так же нагнувшись вперед и глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами. Я вдруг как-то сразу осознал, что ей он сказал то же самое и ее-то ему как раз удалось напугать. А я до нее даже дотронуться не могу, не говоря уже о том, чтобы обнять и успокоить — снова ему, гаду, спасибо! Ну, все. Давить ему меня больше нечем, так что пусть мне больше под руку не попадается.

Я начал раскачиваться на стуле, чтобы придвинуть его поближе к Татьяне. Она вздрогнула и повернулась ко мне — под ее тяжелым взглядом нас со стулом метнуло в противоположную сторону. Она восстановила наше равновесие в последний момент, ухватив меня за плечи. А раньше нельзя было на шею броситься — обязательно нужно было дожидаться, пока я жизнью ради этого начну рисковать? Ну ладно, не жизнью — но я ведь покалечиться мог! Или он дал ей добро на пару переломов, как свои орлам — на синяки? Завершение карьеры прямо в его стиле — теперь пусть мне даже вдалеке не попадается.

Через пару минут я искренне пожалел, что Стас не ограничился разрешением Татьяне на нанесение мне только физического ущерба.

— Я очень тебя прошу, — тихо проговорила она, глядя на меня в упор совершенно безжизненным взглядом. — Стас не сможет нас больше прикрывать. Он едва успел дать нам последний шанс. Не испорти его. Ничего не выдумывай. Сделай так, как он сказал. Пожалуйста. Если тебя снова заберут, я этого не переживу.

Мы оба знали, что ее последние слова к ней уже не приложимы. Но она так произнесла их, что я сразу ей поверил. Чтобы не задумываться, что она могла иметь в виду. И стоит ли мое несравненное умение самостоятельно выпутываться из неприятностей риска узнать об этом.

Когда за ней пришел наш охранник — уже, несомненно, тоже получивший свою порцию инструкций Стаса — Татьяна попрощалась со мной еще одним взглядом от двери. Она словно вобрала меня всего в этот взгляд. Словно пыталась запомнить получше. Словно действительно прощалась. оставив меня после своего ухода с опрометчиво упомянутыми внутренними повреждениями. Воображаемыми, как и заказывалось. Но не менее от этого мучительными.

Поэтому, когда наш охранник вернулся с напарником — для выполнения следующего пункта инструкций Стаса — разговор у меня с ними был короткий. На связанного рука поднимается только у темных — раз. Эти путы будут сдерживать меня не вечно — два. И три — они действительно забыли нашу последнюю схватку: я против доброй половины их отдела? Так то я один был, а сейчас нас со стулом двое.

Они задумались, но какой из моих аргументов оказался решающим, выяснить я не успел — за мной внештатники явились. С ними мне даже притворяться не пришлось. Конечности таки затекли, и когда меня развязали и поставили на ноги, я совершенно правдоподобно рухнул своему конвою на руки.

Они бесцеремонно поволокли меня к выходу, но лес меня не подвел — там у них этот номер не прошел. Все учебные павильоны располагались в прозрачной части леса — с мачтовыми, редко стоящими деревьями, крона которых раскрывалась зонтиком высоко вверху — но кочек и выбившихся на поверхность корней и там хватало, и мои конечности старательно цеплялись за каждую подвернувшуюся возможность.

В конце концов, внештатникам пришлось меня нести — за руки-ноги, конечно, как дичь после удачной охоты, еще и дергая за них на каждом шагу, но судя по яростному сопению, наши с ними ощущения дискомфорта были вполне сопоставимы.

Я даже попробовал сымитировать обморок, чтобы подтвердить свое тяжелое состояние после «допроса» у Стаса — но мои конвоиры принялись настолько энергично приводить меня в чувство, что я с готовностью пошел им навстречу. Синяки точно останутся — так что костоломам Стаса разгон от их бывшего главы не грозит — а вот реализация заявленных увечий в мои планы никак не входила.

Вскоре, судя по оживлению внештатников, радостно прибавивших шаг, я понял, что мы приближаемся к краю леса. И досадливо поморщился — теперь опять под руки потащат, а цепляться на ровной плотно утрамбованной дороге к административному здания особо не за что.

Может, еще пару раз сознание потерять? На рукоприкладство к задержанному на местности, открытой любому заинтересованному взгляду из здания, они вряд ли решатся. А если им тоже добро на физические меры воздействия дали? А если в здании никто ни сном, ни духом не ведает о приближающейся вероятности вопиющего превышения полномочий?

Я представил себе длинный, мрачный, едва освещенный больничный коридор. С множеством дверей в палаты. И с собой в одной из них. Чтобы Стас не отмахнулся от моего вызова — и организовал мне пару свидетелей жестокой расправы и полного произвола. Заявление на внештатников я подам, когда мое назначение в новый отдел утвердят.

Именно в этот момент они остановились, как по команде, и замерли со стремительно мрачнеющими лицами. Отцы-архангелы вновь обратили ко мне свое чуткое ухо — и уже командуют своим сатрапам предаться полному произволу до выхода из-под прикрытия?

— Чего надо? — зловеще буркнул Стас у меня в голове.

Двое внештатников хрипло выдохнули выражения, которым даже он позавидовал бы, и весь их наряд развернулся — со все так же распятой дичью между ними — и торопливо потрусил назад в лес. Отцы-архангелы даже наблюдали за мной все это время — и только что скомандовали своим сатрапам срочно предоставить жертве произвола необходимую медицинскую помощь?

— Ничего, — дал я отбой Стасу, — сам справился. Извини.

В ответ он разразился настолько цветастым перлом, что мне пришлось признать, что и в этом смысле внештатникам до него никогда не дотянуться. После чего я отключился, не дослушав — несли меня определенно не в направлении павильона целителей, стоящего чуть в стороне от других.

Догадался я о конечном пункте своей транспортировки, как только мы снова вырвались из леса на открытое пространство.

Учебное здание. Где должно было состояться подписание назначения в новый отдел.

Они уже без меня со всем разобрались? То-то Стас такой мрачный был — я уже на свободе, а он без защиты своего поста.

Или меня здесь допрашивать будут? То-то внештатники так занервничали — с какими-то четырьмя выбившимися из сил носильщиками я справлюсь, даже не запыхавшись.

А почему меня нужно допрашивать в этом уродливо подстриженном дворике? Нельзя было в одном из заросших остановиться — тем более, что они ближе? В Татьянином, например — я бы там и телефон сразу забрал.

Все эти вопросы я озвучивать не стал — пока у них только руки моими конечностями были заняты. В отличие от ног. А когда меня отпустили в комнате, расположенной за двориком, у них и руки освободились. В отличие от меня. Вновь крепко привязанного к единственному в той комнате стулу. Определенно отцы-архангелы еще в павильоне Стаса за мной наблюдали.

А потом начался допрос. И никаких перерывов, как раньше в административном здании, когда попытки поймать меня на оговорках перемежались с психологическими пытками в доводящем меня до исступления подобии моей земной квартиры.

Больше всего их интересовал мой побег из ссылки на заброшенном уровне. И я четко выполнил приказ Стаса, просьбу Татьяны и свое собственное решение хранителя не испытывать ее выдержку. В конце концов, отчего же не прислушаться к мнению окружающих, если оно полностью совпадает с моей оценкой ситуации?

В прошлый раз я должен был тянуть после ареста время, чтобы Татьяна успела закончить учебу, а Стас — переправить ее затем на землю. Как мы с ним тогда надеялись. Сейчас же, наоборот — мне нужно было завершить это расследование как можно быстрее. В первую очередь, чтобы Татьяна не сорвалась, конечно. Но и чтобы я сам способности самостоятельно передвигаться снова не лишился под куда более тугими путами.

Раз за разом, монотонно и слово в слово, я повторял им предложенную Стасом версию событий.

Они перебивали меня, возвращали вопросами к предыдущему этапу, перефразировали их, чтобы сбить меня с толку — я с пониманием кивал и начинал свой рассказ заново с первой ноты.

Они требовали подробностей всех моих действий, описаний сопутствующих им обстоятельств — я решительно подавлял свою находчивость и упирал на захватившее меня помрачения рассудка и последовавшие за ним провалы в памяти.

Они особенно настойчиво расспрашивали меня о проникновении через их собственный заслон вокруг учебного здания — я напряженно нахмурился и через пару минут сокрушенно признался, что не заметил ни одного из них.

Они выпытывали у меня причину похищения Тени и мои соображения по поводу его организаторов — я удивленно глянул на них и равнодушно пожал плечами.

Они провоцировали меня на заявление о жестоком обращении в павильоне Стаса и намекали на свою готовность подтвердить присутствие его результатов — я неловко замялся и усомнился в возможности отличить таковые от последствий общения с самими внештатниками …

Глава 5.7

Понятия не имею, сколько это продолжалось. В отличие от земли, в родных пенатах невозможно следить за временем ни по движению солнца, ни по угасанию дня. Мое же собственное — прежде безукоризненное — ощущение его течения оказалось решительно подавлено вместе с находчивостью, красноречием и убедительностью, темные Стаса побери! А часы у меня еще при аресте забрали.

Вот очень кстати я о них вспомнил. Когда внештатники, иссякнув наконец, погрузились в глубокое молчание, я понял, что наступил критический момент решения моей судьбы. Не то, чтобы я заволновался — сколько я уже таких решений пережил в конце концов — но пришло ясное осознание, что подошло время ослабить хватку на горле своих самых выдающихся отличительных черт.

— Вы в курсе, — вышел из оцепенения один из внештатников, — что Ваша кандидатура предложена на замещение штатной единицы во вновь создаваемом подразделении?

Я старательно изобразил крайнее изумление, одновременно пытаясь незаметно проверить прочность сдерживающих меня физических уз.

— Она утверждена, — продолжил внештатник с видом крайнего раздражения. — При условии, что Вы подпишите контракт сегодня, приняв на себя все заключенные в нем обязательства.

— Имущество верните, — решительно вернулась в строй моя находчивость.

Ответом ей послужило еще более глубокое молчание. И что-то подсказало мне, что сейчас внештатники не вердикта отцов-архангелов ожидают, а возвращения дара речи.

— То, что при задержании отобрали, — пришло им на помощь мое красноречие. — Пока не отдадите, ничего я подписывать не буду.

Перестаралось красноречие. Лица у внештатников не покраснели — побагровели.

— Вы отдаете себе отчет, — выдавил из себя другой из них, — в альтернативе сделанному Вам предложению?

— Нет, я отдаю себе отчет, — бросилась разряжать обстановку моя убедительность, — что если мне делают предложение, значит, в моих действиях нет состава преступления и меня оправдали. Оправдание влечет за собой восстановление во всех правах. Даже если это право на никчемные безделушки. Главное — я хочу убедиться в восстановлении доверия к себе.

На самом деле, главное, конечно — это чтобы я не остался единственным лишенным связи с землей. Просить у Татьяны телефон всякий раз, когда мне нужно будет проследить за тем, как Игорь выполняет поставленные задачи — нет уж, увольте, с нее станется меня начать контролировать: спросил ли я его о здоровье, питании и успехах в учебе. Это если она еще свой телефон найдет.

А Стас у нас остается единственным гонцом на землю, зависеть от него еще и в телефонной связи — опять руки выкручивать начнет. Это если его еще на исправительные работы после отставки не сослали.

О Максе вообще говорить нечего. Его роль в этом новом отделе мне до сих пор еще не до конца понятна. Обсуждать с Игорем его участие в сопротивлении какому бы то ни было подразделению нашего течения в присутствии темного… Это если последний еще мне телефон для разговора с сыном даст.

Мы с внештатниками еще немного попрепирались в отношении сроков моего восстановления во всех правах. Я настаивал — в целях ускорения создания нового отдела — на том, чтобы они сразу сбегали за моим телефоном и часами. Я даже не возражал, чтобы за ними сбегала только часть моих охранников. Но отцы-архангелы решили возвращать мне свое доверие поэтапно.

Внештатники остались сторожить меня полным составом, а мои вещи принес кто-то из сопровождающих контрольную … квалификационную … приемную … в смысле, понятия не имею, какую комиссию. Конфискованное у меня имущество имущество передали внештатникам, которые минут через пятнадцать — с удовольствием убедился я, глянув привычным жестом на запястье — вывели меня, окружив плотным кольцом, в аудиторию в центре учебного здания.

Ту самую, откуда еще так недавно — по часам — и уже так давно — по насыщенности событиями — я буквально насильно вытащил Татьяну.

Она уже была там, сидя, как и в тот раз, в первых рядах и встретив мое появление пронзительным взглядом и плотно сжатыми губами — даже без намека на улыбку или облегчение на лице.

Там был также и Тень — но в отличие от того раза, расположился он не рядом с Татьяной, а в стороне от всех, и даже головы не повернул в мою сторону. Он глядел прямо перед собой с непроницаемым выражением на невзрачном лице.

На его прошлом месте оказался Макс — его поза выдавала крайнюю настороженность в полном окружении светлых. Он только покосился на меня и едва заметно кивнул, презрительно скривившись при виде окружающих меня внештатников.

А вот по другую от Татьяны сторону сидел … Стас. Так, на работы его очевидно не отправили, но кто рядового уже ангела сюда пустил? Он тоже никак не отреагировал на мое появление, пристально разглядывая восседающую перед нами комиссию.

На сей раз она состояла всего из трех ангелов, и как только меня отконвоировали вниз, к центру аудитории, и усадили наискосок от Татьяны и позади Макса, сидящий сбоку, напротив меня, сразу же поднялся. Судя по прилизанному виду, это был явно аналитик, но мне он ни разу на их этаже не встречался. Чего, похоже, не скажешь о Татьяне, которая вся сжалась и уставилась на него во все глаза.

— Насколько мне известно, — чуть откинув голову, обвел аналитик нас холодным взглядом, — все присутствующие в курсе, для чего мы здесь собрались. Поэтому обойдемся без вступления и перейдем прямо к делу. — Он взял верхний из лежащих перед ним стопкой документов, развернул его на сто восемьдесят градусов, пододвинул к краю стола, положил на него ручку и поднял глаза на Татьяну. — Прошу Вас.

Она сразу же вскочила, но с места не двинулась.

— С удовольствием! — звонко заявила она и добавила: — Но только после него, — ткнув, не поворачиваясь, указательным пальцем в мою сторону.

И тут же села назад, поерзала, попрочнее устраиваясь, и для верности спрятала руки под стол.

Если аналитик и удивился, то виду не подал. Он лишь дернул уголком рта, развернул веером документы перед собой, выдернул оттуда еще один, повторил с ним ту же процедуру, что и с первым — резкими рывками — и вперился в меня немигающим взглядом. Я решил, на всякий случай, дождаться приглашения — словами меня не удостоили, рукой поманили.

Интересно, меня под тем же конвоем к столу поведут? А, нет — только двое: один мне прямо в затылок дышит, а второй обошел стол Макса и в два широких шага присоединился к напарнику, замерев с другой стороны позади меня. Надо понимать, недоверие отцов-архангелов ровно наполовину уменьшилось.

Я поднял лист бумаги с плотно напечатанным текстом и начал читать. А еще мельче шрифт нельзя было выбрать? В глазах у меня зарябило, в голове зазвенело — сигнал тревоги в мозгу, должно быть, включился, и тот мгновенно выставил все возможные фильтры. Плотные такие — каждая строчка по прочтении словно ластиком в сознании стиралась, прежде чем уступить место следующей. Я три раза на первом абзаце проверил.

Дальше не успел — контракт рывком вылетел у меня из рук и снова лег на стол, прихлопнутый рукой аналитика. Который затем кончиками пальцев резко толкнул ручку в мою сторону — еле поймал! — и все также молча ткнул указующим перстом в самый низ документа, где текст заканчивался.

— Я бы хотел все же ознакомиться! — возмутился я.

— Выотказываетесь подписывать? — бархатисто проворковал аналитик с надеждой во взгляде.

В спину мне вонзилось что-то острое. Нет, чего-то два очень острых. Я покосился на внештатников, готовясь во всеуслышание объявить о принуждению к подписанию согласия на сотрудничество. Нет, те все также замерли позади меня в неподвижности караульных у главной государственной реликвии.

Это кто же на реликвию родных пенат покусился? Я бросил взгляд назад — и получил два еще более болезненных тычка прямо в лицо. Нет, один, вроде, кулаком, а другой — указательным пальцем. Ну, со Стаса что взять — у него кулак всегда самым верным аргументом был, а вот Татьяна могла бы и не перенимать самые низкие приемы карателей. Или, по крайней мере, не на мне их отрабатывать. Или хотя бы не при посторонних.

Я с обидой отвернулся — они послали мне еще один недвусмысленный мысленный сигнал. Нет, снова два — и таких, что я невольно над столом согнулся. Чтобы следующие мимо пролетели. Или хотя бы в не жизненно важные мягкие части попали.

Так я и подписал контракт с аналитиками, даже не прочитав его — не хватало еще перед их представителем в низком поклоне стоять. Он быстро забрал его у меня с такой тонкой, змеиной усмешкой, что у меня сердце екнуло — темные побери Стаса со всеми его потрохами! Интересно, если у нас что-то пойдет не так, мне это припомнят? Как только выйдем отсюда, сразу же сделаю заявление о принуждении. Лично Стасу. В присутствии всех остальных свидетелей.

Татьяна подписала документ, тоже не читая. Слава Всевышнему, хоть ее доверие ко мне полностью восстановилось!

Затем Тень — ну, понятно, этот, небось, еще и в составлении контракта поучаствовал.

Затем Макс — тоже ничего удивительного: он за то время, пока меня допрашивали с пристрастием все, кому не лень, не то, что ознакомиться — детально изучить этот документ мог. А с его юридической практикой на земле — и вовсе наизусть выучить.

А затем я понял, зачем сюда Стас пожаловал.

Глава 5.8

Последний экземпляр контракта аналитик пододвинул в его направлении.

И Стас решительно и размашисто подписал его.

Даже не глянув на его текст.

У меня опять ноги подкосились. Если сейчас дадут команду расходиться — боюсь, даже Татьянино вновь обретенное доверие рухнет вместе со мной.

Все это время я был абсолютно уверен, что в любой момент смогу, по совету темного гения, прикинуться какими-нибудь ключами в кармане Стаса — и перенестись с ним на землю. Святые отцы-архангелы, темные вас побери всех вместе взятых, как мне теперь к сыну попасть?

А может, Стас не совсем такой же документ подписал? Как его вообще в секретный отдел допустили после разгромной отставки? Может, его внештатным сотрудником взяли — с более ограниченным доступом к рабочим материалам и, следовательно, с менее ограниченной свободой перемещения?

Вспыхнувшая у меня было надежда угасла, как только слово снова взял аналитик. Вступительную речь — чтобы объяснить мне, по крайней мере, во что я ввязываюсь — он счел излишней, а вот заключительное слово определенно решил оставить за собой. Хотя я ожидал его от центральной фигуры за столом этой, с позволения сказать, комиссии — властный и непроницаемый вид которой явно указывал на принадлежность к отцам-архангелам. Но, по всей видимости, фигура сочла свое молчаливое присутствие вполне достаточным для придания торжественности моменту.

— Поздравляю вас с началом работы над крупнейшим проектом в истории нашего сообщества! — провозгласил аналитик с видом полного удовлетворения. — И хочу напоследок еще раз подчеркнуть несколько ее основополагающих моментов. Масштабы проекта предполагают вашу полную самоотдачу и конфиденциальность. Каждому из вас отведен отдельный участок работы, за пределами которого любые ваши контакты с окружающим миром — как в административном здании, так и на земле — совершенно исключены.

А чего это Татьяна такая спокойная? Она свой телефон, что ли, уже нашла? Ей видео-связь уже живое общение заменить может? А зарядку к этому телефону где мы брать будем? Теперь, когда мне пришлось тайник в лесу внештатникам сдать?

— Вам надлежит собирать всю информацию по исполинам, произведенными на свет хранителями, — вырвал меня из полного замешательства голос аналитика. — У Вас, — сместился его взгляд на Макса, — такая же задача по потомкам сотрудников Вашего отдела. — Вы, — повернулся он к Стасу, — в контакте со своим бывшим отделом обеспечиваете их безопасность. Все эти материалы стекаются к Вам, — перевел он глаза на Татьяну, — для составления аналитических записок и передачи их сотруднику, обеспечивающему координацию с нашим отделом, — чуть качнул он головой в сторону Тени.

— Копия записок передается одновременно второму нашему представителю, — невозмутимо перебил его Макс.

— Разумеется, — холодно кивнул ему аналитик, — но его заключения носят рекомендательный характер. Для более плотного взаимодействия, — снова обвел он нас всех взглядом, — вашему отделу предоставлено отдельное помещение, куда вас сейчас и проводят. Успехов!

Хоть бы поинтересовался, есть ли у кого вопросы! Ничего себе напутствие перед ответственной миссией. Чует мое сердце, придется брать сглаживание коллектива в этом отдельном помещении в опытные руки профессионального психолога.

Первым делом я взял бы в эти руки Стаса. Но аналитик с властной и все так же безмолвной фигурой уже направились к выходу.

Третий член комиссии — до сих пор непонятной принадлежности — двинулся к другому коридору, сделав нам знак рукой следовать за ним.

Тень устремился туда еще до взмаха его руки, стараясь держаться к нему поближе.

Стас ринулся ему вслед, как гончая с низкого старта.

Макс покачал головой, пожал плечами, встал и вальяжно прошествовал за всеми, даже не оглянувшись на нас с Татьяной.

Я подошел к ней, она повернула ко мне обращенное вверх лицо с огромными глазами — и я вновь утонул в совершенно невозможной смеси облегчения, тревоги, надежды, сомнений, отчаянной решимости и чистой, ничем не замутненной радости.

Вот такими взглядами можно на мне и почаще тренироваться!

— На выход! — гаркнуло у меня за спиной.

А эти что здесь еще делают? Я был абсолютно убежден в полном обретении доверия отцов-архангелов сразу после подписания контракта. Вот как-то не к лицу им такая злопамятность! Я хоть раз слово свое нарушил? В смысле, в отсутствие непреодолимо принуждающих меня к этому обстоятельств. Это же не повод осторожничать, откладывая возвращение своей благосклонности до моего твердого вступления на дорогу к новой жизни.

Я протянул Татьяне руку, она вложила в нее свою, и мы пошли с ней — в полном согласии, рука об руку и по своей, как я очень надеялся, воле — в нашему светлому и вечному будущему.

Внештатники дружно и громко протопали за нами.

Они шли за нами, не давая и словом перемолвиться, всю дорогу. Которая оказалась совсем не близкой. Мы вышли по еле освещенному коридору из здания, пересекли полосу пустого пространства, окружающего его, ступили в прозрачный лес, прошли все учебные павильоны, добрались до границы заросшего леса и пошли вдоль нее. Бесконечно долго — мне уже начало казаться, что мы вот-вот упремся в край этого уровня. Подобный тому, на который я наткнулся в заброшенной пустыне и за которым ощутилось нечто такое, о чем я не хотел даже в кошмарах вспоминать.

Наконец, перед нами показалась не только спина Макса, то и дело мелькающая между деревьями, но и все остальные, вырвавшиеся вперед. Они стояли, явно поджидая нас, перед самым странным сооружением, которое я когда-либо видел в родных пенатах.

Это был небольшой дом — не безлико-деловой, как все строения в родных пенатах, а скорее напоминающий Светину дачу на земле. В два этажа, с тремя — максимум, четырьмя — комнатами на каждом, с покатой крышей, большими и широкими окнами и парой ступенек, ведущих на крытую галерею, протянувшуюся вдоль его фасада. Очень светлый — даже крыша у него была светло-серой, чуть темнее стен — он оставлял впечатление стройности и устремленности вверх.

Оставлял бы — если бы не было у него справа одноэтажной пристройки, тоже с парой комнат и отдельным входом, которая, словно якорь, удерживала его на месте. Этот дом вызвал у меня в памяти образ мотоцикла на земле — гладкого, обтекаемого, почти дрожащего в предвкушении броска вперед — пока к нему коляску не приделали.

Когда мы с Татьяной и нашим непрошеным эскортом подошли к этому недоразумению, наш провожатый уже с ноги на ногу переминался. С крайне недовольным видом.

— Располагайтесь, — нетерпеливо бросил он, махнув рукой себе за спину на галерею. — У вас есть сутки, чтобы обустроить рабочие места и проложить кратчайшие маршруты к административным зданиям. Предупреждаю: они должны идти в обход часто посещаемой территории. Случайные визиты вам не грозят — посещение вашего отдела требует специального разрешения.

— А ну, пошли вон отсюда! — рявкнул я, поворачиваясь к внештатникам. — Еще раз здесь без пропуска увижу — пеняйте на себя!

Они синхронно набычились, глядя на меня с видом дворового кота … четырех облезлых дворовых котов, провожающих голодным взглядом взлетевшую в недосягаемую для них высь вольную птицу.

— Да, ваша миссия закончена, — милостиво кивнул им наш проводник. — Вам предписано вернуться вместе со мной.

Не успели они развернуться в обратный путь, как Тень рванул в дом.

Стас покивал мне с важно-одобрительным видом и шагнул вслед за ним.

Я поймал его за руку в прыжке.

Макс ухватил за руку меня.

Вот мне еще не хватало, чтобы Стас и его в мое отсутствие обработал! Чует мое сердце, что профессиональному психологу предстоит намного больше работы по созданию благоприятной атмосферы в коллективе, чем он думал.

Я дернул плечом, чтобы сбросить руку Макса — он не отцеплялся.

— Чего надо? — раздраженно глянул я на него.

И плевать на объем работы. Опытный психолог никаких конфликтов не боится — сам создал, сам и разрешит.

— Вам с Татьяной туда, — кивнул он в сторону пристройки с легкой усмешкой. — Подарок Гения.

От неожиданности я чуть Стаса не выпустил. Рефлекс сработал — если уж его хватать, то отпускать можно, только когда он поражение признает. Вслух. С другой стороны, сколько можно настоящее примирение с Татьяной откладывать? Нет, еще немножко можно — поставить Стаса на место теперь много времени не займет. Пусть привыкает к мысли, что больше пешек вокруг него нет, чтобы он двигал их, как, куда и когда ему вздумается.

— Ты что наделал? — яростно встряхнул я его за руку. — Как мы теперь на землю попадем? Там же Игорь один остался! И Марина без всякого контроля. А из наших никого, кроме Тоши. Кто тебе сказал, что он справится?

Стас прищурился и смотрел на меня какое-то время, не произнося ни слова. Не послав меня подальше. Не двинув меня в ответ. Я на всякий случай весь подобрался: молчаливый Стас — это знак к мобилизации всех сил.

— За Тошу не беспокойся, — произнес, наконец, он, аккуратно снимая мою руку со своего предплечья. — Он в этой операции не участвует. Отказался.

Глава 6. Тоша о человеческом факторе

Я точно помню момент, когда перестал понимать Анатолия.

Нет, никто не спорит, Марина еще тот подарок — из любой ситуации все возможное выжмет. А у Анатолия и выбора-то особого не было — он за любой шанс тогда хватался, чтобы Татьяне память восстановить. Для него она всегда на первом месте была. Меня рядом с ним вечно комплекс неполноценности донимал — он остался хранителем даже после рождения Игоря, а у меня девочки, особенно Аленка, Галю давно на задний план задвинули.

Свою задачу с ней я до конца, конечно, доведу и характеристику ей дам самую положительную, но если и ей память до основания вычистят, расстраиваться не буду. Место комфортное она себе у нас точно найдет — как по мне, так ей прямая дорога в администраторы. Я даже планирую такую рекомендацию к отчету приложить.

А вот я в хранители, скорее всего, не вернусь. Спасибо Анатолию — на личном примере показал, что такое возможно. Куда податься, мне абсолютно все равно — лишь бы назад к девочкам вернуться. Хоть к наблюдателям — чтобы покончить наконец с той предвзятостью в отношении наших детей, которую они маниакально распространяли все это время у нас наверху.

Я потому и ухватился за идею Анатолия поставить Игоря в центр всех наших воспоминаний о Татьяне, и против Марининого условия довести их до сведения нашей общественности не возражал. Мнением последней можно успешно манипулировать только при наличии вакуума информации. А при близком знакомстве с нашими детьми к ним никто равнодушным остаться не может — наблюдатели моих девочек тому живой пример.

У Марины, само собой, другая цель была. Личность она, конечно, яркая, на фоне все более равнодушного человечества в особенности, но от ее слепящей зацикленности на нашем сообществе временами глаза рукой прикрыть хочется. И Макс вдруг вызвался свою историю в наш сборник добавить — прямо после оглашения Марининого условия.

Все главы пересылались мне для компоновки, и когда я труды этих двух трибунов прочитал, у меня волосы дыбом встали. Дара у Макса получилась совершенно неотразимой — что он прямо и открыто приписывал ее темному происхождению. И это прибавит ей симпатий в нашем сообществе? А у Марины все ангелы поголовно выглядели заклятыми врагами людей. И это, с ее точки зрения, склонит первых к пониманию вторых?

По правде говоря, в единстве их отношения к нашему сообществу не было ничего удивительного. Марина давно многие взгляды темных разделяла, и я был уверен в ее будущем выборе — как бы ни старались Стас с Кисой — ничуть не меньше, чем в обретении Галей полной гармонии у администраторов. И не просто уверен — я приветствовал взаимное увлечение Марины и Макса двумя руками. Их первая встреча оторвала Макса от моей Гали, и если однажды Марина ответит ему тем же интересом, он и от Дары, может, отстанет.

Я попытался сгладить впечатление вызывающей заносчивости, которое оставляла о ней глава Макса, в своих частях, но все равно — общий настрой сборника явно не расположил бы наше руководство к поиску взаимопонимания и компромисса. Единственное, на что я надеялся — так это, что Анатолий тоже прочитает его от начала и до конца и не сможет не увидеть, что навязывание его нашему сообществу не вызовет ничего, кроме усиления конфронтации. Которая уж никак не поможет ни Татьяне, ни нашим детям.

А Марина находится слишком далеко, чтобы насесть на него с напоминаниями о своих условиях.

Окончательно я успокоился, когда сборник наш сделал-таки свое дело. Татьяна пришла в себя, Анатолий увильнул от требований Марины, сославшись на обучение Татьяны — и затем мы довольно долго только о последнем и слышали.

Я о нем слушал вообще вполуха — первые шаги бывших людей меня никогда не интересовали, а в то время мной уже полностью овладела другая идея.

О том, что у Анатолия человеческая телефонная связь и у нас наверху работает, я давно знал. Когда же выяснилось, что не только у него и в самых современных формах, у меня просто дух перехватило от открывающихся перспектив. Открытие такого масштаба могло вывести наше взаимодействие с землей на совершенно новый уровень.

Отныне можно забыть о нескончаемой лавине бумажного документооборота — что освободит нам время, убиваемое на написание отчетов, и место для их хранения.

Можно установить прямые контакты между нашим сообществом и его резидентами на земле — что позволит оперативно решать все рабочие вопросы, без курьеров с сообщениями и вызовов рядовых сотрудников наверх по каждому пустяку.

Можно обеспечить действительно объективный мониторинг событий на земле — что исключит искажение реальных фактов в недобросовестном или предвзятом их изложении.

Можно, наконец, избавиться от постоянных помех в работе хранителей со стороны наблюдателей — что наверняка предотвратит вспышки острой конфронтации между ними.

Я отдавал себе отчет в том, что предложение внедрить у нас земное изобретение не вызовет у руководства мгновенного отклика. Мне нужно было сопроводить его ясной и четкой схемой его реализации, демонстрацией уже достигнутых преимуществ и статистикой их стабильности.

Я замкнул все общение в тестовой группе на себя, моделируя создание узла связи. Сигнал оставался неизменно стабильным, перебоев в соединении не наблюдалось — так же, как и помех и обрывов — я даже задумался, с чем это может быть связано: с отсутствием в нашем сообществе электромагнитных приборов или его близостью к человеческим спутникам связи.

Одним словом, первичные испытания показывали вполне обнадеживающие результаты, потрясение, которое вызвал и на земле, и в нашем сообществе Татьянин рывок с первой в последнее, постепенно улеглось, и никто не ждал их с Анатолием возвращения на землю больше, чем я. Чтобы вернуть наконец моему наставнику воз проблем, беспечно сброшенный им мне на голову, и вплотную заняться докладной запиской руководству по радикальному усовершенствованию средств нашей коммуникации.

Следующий взрыв в нашей жизни, только-только вернувшейся в относительно спокойное русло, был всецело и неоспоримо делом рук моего бывшего наставника.

После их аварии я долго ломал себе голову, как мог он — хранитель до мозга кости — допустить безвременную кончину своего человека.

Услышав от Стаса, что гибель Татьяны была осознанной и добровольной, я никак не мог взять в толк, как мог он — дырку мне в голове проевший своими нравоучениями ментор — проморгать ее настрой на суицид.

Узнав, что наказание за его беспечность понесла Татьяна — причем совершенно несоразмерное по суровости — я впервые в жизни усомнился в мудрости и справедливости нашего руководства.

На этот раз оправдывать его было некем и нечем. Все его предыдущие демарши руководство встречало с отеческим терпением и снисходительностью — и он вообразил, что может испытывать их бесконечно и беспредельно. И еще более беспечно ставить под удар уже не только себя самого, но и Татьяну, и Игоря, и моих девочек.

Вот это и стало для меня последней каплей.

Когда Стас сообщил нам, что его арестовали — и, главное, за что — я просто ушам своим не поверил.

Он же читал эти воспоминания, сам об этом говорил, когда бросился дополнительные главы писать — за ним же всегда последнее слово должно остаться! Он, что, не понял, что руководство просто обязано будет отреагировать на этот грязный пасквиль от темных и от человека, которому вообще не положено о нас знать?

Что с того, что он слово Марине дал? Он когда-то клятву давал верно служить нашему сообществу! Сколько раз он Стасу слово давал прекратить свои эскапады? Он мне слово дал вернуться на землю как можно скорее! И плюнул на все эти обещания — чтобы лишний раз покрасоваться своей независимостью? Ткнуть Марину в нос своим всемогуществом?

И что теперь? Наблюдатели ему сейчас просто аплодируют — единственные ангелы, которые открыто выступили на защиту исполинов, на поверку оказались агрессивно-антиобщественным элементом. Что и требовалось доказать. А если нас еще и как соучастников привлекут, то дети вообще один на один с ними останутся!

Ну что же, если кто-то маниакально — день за днем и капля за каплей — старается переполнить пресловутую чашу, то не стоит удивляться, что однажды его заставят эту чашу выпить. До дна. И поделом. Общество должно защищаться от анархистов — иначе у них подражатели множиться начнут. Которые мгновенно погрузят самую идеальную, сбалансированную и эффективную систему в полный хаос.

А вот Татьяна просто обязана была, с моей точки зрения, срочно на землю возвращаться — чтобы присмотреть за детьми, если нас всех отзовут. Не на Марину же их, в самом деле, оставлять! В этом вопросе мы все были едины.

Кроме Татьяны. Хотя она уж точно должна была в первую очередь о сыне подумать, а не о своем авантюристе. И такую перемену в ней я мог объяснить только одной причиной: мой бывший наставник личное шефство над ней взял во время подготовки молодых специалистов. Вот и появился у анархиста первый подражатель — ни у кого ведь другого в ее группе не возникла идея ломать устоявшуюся систему образования.

В последнем я ошибся, но это была одна из тех ошибок, которые распахивают перед тобой новые горизонты.

Глава 6.1

О том, что вместе с Татьяной учится один из исполинов — да еще и один из первых исполинов — я знал. Более того, я первый об этом узнал — мне о его происхождении наблюдатель Аленки сообщил, когда она его образ, показанный мне Максом, у меня в сознании считала. Я эту информацию тогда своему бывшему наставнику передал. А вот ему даже в голову не пришло рассказать мне, что этот исполин буквально с первого дня в лучшие ученики вышел.

У меня это опять в голове не укладывалось. Неужели непонятно, насколько это важно? Если этот первый — ничего не знающий о себе, не признанный даже на земле, никак не подготовленный — такие блестящие результаты показывает, то каких успехов тогда добьются наши дети? Они всю свою жизнь учились, с легкостью опережая сверстников — и об этом нужно говорить. Нужно привлекать внимание руководства к любому факту в их пользу.

Во время безуспешной попытки переубедить Татьяну я и еще один момент заметил. Реакцию Стаса — и Макса. Они оба явно знали об успехах первого исполина, и меня снова хлестнуло обидой — мне мой бывший наставник не счел нужным сообщать информацию, которой с готовностью поделился с темным. С темным, который оказался даже не в состоянии оценить ее значимость — и Макса, и Стаса в словах Татьяны заинтересовало только то, что предложение продолжить учебу исходило от исполина.

Разумеется, исполинам требуется продвинутый уровень обучения — и такой курс уже сейчас нужно готовить! Вот чем должен был заниматься мой бывший наставник, вместо того чтобы углублять настороженное отношение руководства к нашим детям!

Я попытался обратиться с этим предложением к Стасу — он прорычал мне в ответ нечто невразумительное и крайне раздраженное. И тут же отключился. И больше на связь не выходил. После аварии Татьяны он вообще намного реже на земле появляться начал, а сейчас и вовсе пропал. Существенно ухудшив мне статистику по стабильности цифровой связи с нашим сообществом.

Но я совсем не поэтому начал названивать Татьяне. И не для того, чтобы она попыталась продвинуть идею реорганизации системы образования для наших детей — кто молодого специалиста слушать будет? Но она могла дать мне фактический материал об успехах первого исполина в нашем сообществе в условиях экспериментального расширения базового уровня.

Могла — но, по-моему, даже не поняла, что я от нее хочу. Сообщила, что никакой системы оценивания знаний у них больше нет — как будто трудно было своими личными наблюдениями поделиться! На все вопросы она отвечала кратко, почти неохотно и меня выслушивала как будто из вежливости. В конце концов, у меня даже появилось подозрение, что земля для нее уже стала чем-то таким эфемерным и невероятно далеким, каким она раньше наше сообщество себе представляла. И я понятия не имел, что буду говорить Игорю, если это окажется правдой.

Исчерпав все законопослушные возможности, я потом даже к Максу обратился. Не сразу — хотя в отношении будущего Дары мы с ним точно на одной стороне баррикады стояли. Он и укрытие после провалившегося покушения на нее с Игорем не только для них, но и для моей Аленки организовал. Но ходатайство за них всех со стороны представителя темного течения вряд ли бы им хорошую службу сослужило.

Но я все же решился — после того, как уловил в мыслях Аленки отражение бурного воодушевления Дары от их с Игорем внезапно и резко участившегося общения с Максом. Дарино сознание всегда было для меня, не являющегося, к сожалению, ее биологическим отцом, закрыто, но девочки с самого рождения Аленки предпочитали мысленный контакт. «Так быстрее», — всегда говорили они.

Это и дало мне повод начать с Максом разговор о том давнем заседании нашей высокой комиссии, которое было созвано наблюдателями и — несмотря на все их старания заклеймить наших детей — закончилось решением о создании программы по их введению в наше сообщество. И сейчас, намеревался я напомнить Максу, сложились самые благоприятные обстоятельства для возвращения к этому решению и предложений по его практическому воплощению.

Наш разговор закончился, толком не начавшись — Макс немедленно окрысился и заявил, что мне стоило бы порадоваться и проникнуться глубокой благодарностью к тем, кто решил разгрузить меня от забот об Игоре — чтобы я мог «с облегчением вернуться в свой виртуальный заповедник», как он выразился. Больше говорить с ним мне было не о чем.

Контактировать с Мариной у меня тоже не было ни малейшего желания. Судя по ее вечно наэлектризованному виду, она также понятия не имела, что происходит у нас наверху — и я остался единственным ангелом в пределах ее досягаемости. Мудрый Киса везде, кроме их офиса, прятался от нее в невидимости, наверно, поскольку в первый же раз, когда я позвонил ей, чтобы узнать, нет ли новостей от Стаса, она обрушила на меня все свое раздражения каждым из нас — по списку. После доброго десятка попыток хоть слово вставить, я повесил трубку, и этот первый разговор оказался и последним. С моей стороны.

А потом я узнал, что Игорь уже работает на Стаса. Опять случайно — необычно яркая картинка в сознании Аленки внимание привлекла.

Мыслительный процесс наших детей виделся их отцам по-разному. Однажды мы с Анатолием и Максом даже обмен этим видением устроили, чтобы сравнить работу сознания подрастающего поколения.

Мышление Игоря, естественно, напоминало движение громадных водных массивов — однако, в отличие от любимой среды его родителя, массивы эти двигались не беспорядочно, а явно осознанно меняя окружающий их рельеф.

Дарино сознание превращало каждый уголок этого рельефа в истинно райский сад — покрытый диковинной зеленью и цветами, наполненный всевозможными красками и ароматами и прямо звенящий полнотой жизни.

У меня еще тогда мелькнула мысль, что Дара с Игорем прямо идеально дополняют друг друга — судя по мрачному виду обоих, у Анатолия и Макса тоже.

А вот у Аленки мысли выглядели, как маленькие разноцветные песчинки, которые тоже постоянно перемещались, складываясь, как в калейдоскопе, в фантастические узоры. Первое время ее жизни я от них просто оторваться не мог, но потом постепенно привык и реагировал уже только на необычно быстрые повороты этого ее калейдоскопа.

В тот день он завертелся, как сумасшедший. Изображая что-то вроде салюта — сотни разноцветных, взлетающих вверх шариков и разлетающихся там во все стороны уже тысячами более мелких, но более ярких точек. Первой мыслью у меня было спросить ее, что случилось, но Аленка очень не любила, когда «подглядывают», как она говорила — она всегда сама показывала мне то, что хотела — и я принялся терпеливо расшифровывать увиденное.

Она определенно лучилась Дариным восторгом — друг с другом они делились мыслями без всяких особых разрешений. Ага, Дара еще и от гордости лопалась. За Игоря. У него появилось что-то новое. Нет, не просто новое — важное. Работа. Так он же, вроде, уже давно у Марины чем-то вроде маркетинга занялся? Марина там тоже была, но чуть в стороне и расплывчато, словно оставшаяся на перроне фигура, уже смутно различимая из окна уже набирающего ход поезда …

— Ну что, когда будем Игоря с новой работой поздравлять? — заговорщически пробормотал я Аленке, садящейся за уроки, пока Галя с Дарой посуду после ужина на кухне мыли.

Она вскинула на меня настороженный взгляд — я подмигнул ей с видом посвященного и довольно потер руки.

Она тут же оттаяла и кивнула мне, просияв своей неотразимой улыбкой.

— А его папа с мамой уже знают? — улыбнулся и я в ответ.

Она в замешательстве наморщила лоб и неуверенно пожала плечами.

— Обязательно нужно им сказать, — уверенно кивнул я, и добавил, как само собой разумеющееся: — Они будут рады, если он с нашими работать будет.

Аленка тут же снова замкнулась.

— Нельзя говорить, — сделала она мне «страшные» глаза. — Секрет.

Секретная работа, важностью которой можно гордиться и которую нашла Игорю Марина, могла означать только Стаса или Макса. Последний, с его нескрываемой неприязнью к Игорю, явно отпадал. Но я все же решил удостовериться.

— Игорь на Стаса работать начал? — без всякого вступления спросил я Марину, как только она сняла трубку.

— И что такого? — мгновенно взвилась она, и я тут же отключился.

Больше мне ничего не нужно было знать. Больше я ничего не хотел знать. Так же, как и говорить — с любым из … «наших».

Игоря взяли на работу в самое, наверно, прославленное подразделение ангельского сообщества — пусть и удаленно.

От родителя его ни слуха, ни духа — по крайней мере, мне — а арест его вряд ли долго продлится, с его-то пресловутой способностью выкручиваться из любой передряги и даже себе на пользу ее оборачивать.

Дара не испытывает ни малейшей тревоги, что его могут наверх перевести — а ведь еще совсем недавно в ступор впадала от предложения на пару недель с ним расстаться, чтобы в укрытии Макса пересидеть.

Макс ни с того, ни с сего вдруг начал решительно контакты с Игорем налаживать — хотя точно так же недавно громко и открыто скрипел зубами, предлагая свое укрытие ему и Аленке.

От меня эта новость держится в тайне — даже Аленка, от которой у Дары не может быть секретов, получает запрет на разговоры со мной.

А все остальные «наши» просто обрывают все контакты со мной — каждый по-своему, но решительно и результативно.

На сей раз обиды не было. На предателей не обижаются.

Глава 6.2

Я всегда был их единомышленником и последователем. Безотказным. Само собой разумеющимся — ни одному из них ни разу даже в голову не пришло поинтересоваться, что я об этом думаю.

Мой заносчивый наставник постоянно долбил меня своими нравоучениями о том, как должен поступать хранитель — как будто не случайно к разным людям разных ангелов посылают.

Грозный глава карателей без малейшего спроса подключал меня ко всем своим операциям — в полной уверенности, что я найду для них время, оторвав его от своей семьи.

Галин темный соблазнитель, когда перед ним более интересный объект замаячил, бросил ее и их еще не рожденную дочь мне на руки, даже не оглянувшись — до тех пор, пока их дочь не начала превращаться в центр всеобщего внимания, где бы она ни появлялась.

Я не возражал.

Выкручивался, брал любую дополнительную работу, чтобы обеспечить Дару всем необходимым — и даже позволял ей встречаться с ее вдруг прозревшим папашей.

Отказывался от сна, уплотнял до невозможности свой график, чтобы найти всю нужную Стасу информацию — и даже, без просьб и ответного «Спасибо», создал ему полноценную систему связи с землей для его же экономии времени.

И когда мой безответственный наставник исчез с земли без какого-либо предупреждения, я — тоже по собственной воле — тут же бросился к Игорю, чтобы поддержать его. И уверить, что — что бы ни случилось — он никогда не останется один.

Я не ошибся.

Нет, я был рад — совершенно искренне, без иронии или сарказма — что у него оказалась такая мощная поддержка. Еще больше я был рад, что могущественные силы занялись устройством судьбы Дары в неразрывной связи с его собственной.

Я только не мог смириться с тем, что эти силы даже на мгновение не вспомнили о моей Аленке.

Для нее не нашлось лобби в ангельском сообществе. Она всегда терялась в тени Дары и ее всегда принимали за какой-то довесок к той — точно так же, как и меня воспринимали эти вершители судеб.

Похоже, отныне у моей дочери остался один я.

А значит, и меня отныне больше ничего не интересует, кроме ее безопасности.

Тем более, что в последнее время на горизонте замаячила совершенно неожиданная угроза последней.

Когда Дара с Игорем перешли в среднюю школу, они очень сдружились со Светиным Олегом. Они к тому времени уже стали школьной знаменитостью — без них не обходилась ни одна олимпиада, на которых она всегда уверенно делили первое место — и близкое знакомство с ними погружало и его в лучи их славы. Ему также льстило и доверие старших, поручивших ему присмотр за подрастающими вундеркиндами, и роль их покровителя и исповедника.

Когда до средней школы доросла Аленка, ее без колебаний приняли в их компанию, несмотря на то, что Олег уже закончил школу, а Дара с Игорем приближались к своему выпуску. Аленка всегда была готова следовать за Дарой куда угодно, а Олег, похоже, с удовольствием перенес свое покровительство на более благодарный объект. У его прежних протеже уже начался тогда период непрерывных стычек друг с другом и со всеми окружающими, в чем лично я видел явное последствие тесного общения Дары с Максом.

Когда же, по несомненной вине последнего, они узнали о своем происхождении, они и вовсе от всех закрылись — и компания их распалась. На две части — они предпочитали общество исключительно друг друга, но и Олег с Аленкой еще крепче сдружились. Я был тогда ему очень благодарен — Аленка крайне тяжело переживала отчуждение Дары — хотя сейчас думаю, что он, скорее, хотел у нее новости о них узнать.

Также он пришелся весьма кстати после аварии Татьяны — когда Игорь в самобичевание впал, Дара — в ступор от невозможности ему помочь, а Аленка — почти в отчаяние от сочувствия им и тяжести потери, которую она переживала как свою личную.

Когда же Татьяна нашлась, и мы вернули ей память, и жизнь наша вернулась к некоему подобию нормальности, наша молодежь снова сделалась неразлучной.

До тех пор, пока перед Игорем — и Дарой вслед за ним — не открыли новые блистательные горизонты.

Я уже некоторое время замечал, что в мыслях Аленки не вся их компания мелькает, а один Олег. Я тогда списал это на занятость Игоря подработкой у Марины — а Дара всегда при нем была — и думать об этом забыл: куда больше меня начало беспокоить другое. Олег в сознании Аленки вдруг невероятно похорошел, и ракурс, под которым я его там видел, предполагал совсем не дружественные объятия.

Аленке в то время было уже почти четырнадцать лет. Нет, ей было всего четырнадцать лет! Она была невысокой для своего возраста, тоненькой и худенькой, как все девочки-подростки, с огромной копной рыжих, как у меня, кудряшек — но слава Отцу нашему, без моих веснушек, которые чуть проступали, только когда она краснела. Краснела она легко, как все рыженькие — и тогда на ее личике словно рассвет занимался: от скул к щекам, затем к вискам и ко лбу.

Но обычно ее личико ассоциировалось у меня с тем мягким светом — ниоткуда и отовсюду — которым был заполнен наш ангельский мир. Оно было словно изнутри подсвечено, и ни одна черта в нем не диссонировала: светло-серые глаза, обычно чуть опущенные вниз, в обрамлении прямых белесых ресниц, такие же светлые и ровные брови, почти незаметный нос с тонкими крыльями, которые подрагивали, когда ей что-то не нравилось, бледно-розовые губы, уголки которых всегда были приподняты в легкой полу-улыбке …

Рядом с яркой, блистательной Дарой ее легко было не заметить, но в отсутствие сестры моя Аленка точно так же притягивала взгляды — как изящный одуванчик на тонкой хрупкой ножке. И немедленно возникало желание защитить его, оградить от любого дуновения ветра. И я был уверен, что не только у меня — у всех, кто хоть раз ее видел.

Что нужно от моей девочки этому здоровому лбу, почти на десять лет ее старше?

Бросить этот вопрос ему в лицо я не мог. Он же человек — ему нельзя знать о нашем с Аленкой мысленном контакте. А иначе его к стенке не припрешь насчет объятий — не говорить же, что я за ними следил. Я вдруг ощутил полное понимание неприязни Макса к Игорю. На мгновенье. Долгое мгновенье.

Предостеречь Аленку я тоже не решился. Дело даже не в том, что она бы наверняка обиделась на мое «подглядывание». Она ведь действительно еще совсем ребенок — как ей объяснить существование всех тех гнусностей, распространенных в человеческом мире? Я снова ощутил полное понимание — на сей раз Анатолия, пошедшего, похоже, на самые крайние меры, чтобы вырвать из этого мира Игоря. Ощущение также продлилось мгновение — короткое.

Поговорить с Дарой определенно было проще. Она и старше, и скорее поверит мне — папаша ей наверняка немало историй о низости человеческого рода рассказал из своего-то богатого темного опыта.

— Олег? — рассмеялась Дара, не дав мне договорить. — Он Аленку никогда не обидит! — безапелляционно добавила она.

На этот раз у меня мелькнуло понимание человеческих родителей, скрипящих зубами от самоуверенности своих отпрысков. Я тут же его отбросил — еще не зная, что Дара уже просто отмежевалась от всех своих земных связей.

У меня оставалась одна Галя. Она — мать, и притом человеческая мать — у людей инстинкт защиты потомства относится к одним из самых сильных. Кроме того, ей не понаслышке известно об обмане влюбленных девчонок и о том, каким тяжелым ударом для них это оборачивается.

— Да ты что! — воскликнула Галя совсем не тем тоном, который я от нее ожидал.

— Да не кричи ты! — буркнул я раздраженно. — Девчонки только улеглись — может, не спят еще.

— Нужно будет его на обед пригласить, — деловито забормотала Галя, снизив все же голос. — Приглядеться — тебе, небось, почудилось.

— К чему приглядываться? — чуть ли не впервые в жизни пожалел я о невозможности объяснить ей причину своей уверенности. — Нужно просто запретить ей с ним видеться.

— Зачем? — несказанно удивилась Галя. — Мальчик он славный — хорошей парой ей будет.

— Что ты несешь? — почти простонал я. — Какой еще парой? Он же чуть ли не вдвое старше ее!

— Вот и хорошо, — невозмутимо возразила мне Галя. — Пока она подрастет, он уже крепко на ноги встанет — не будут с хлеба на воду перебиваться.

— А если он ждать не захочет, пока она подрастет? — уже прямо намекнул я на ее собственное прошлое. — С чего на что она потом перебиваться будет?

— Да мы его с рождения знаем, — небрежно отмахнулась она от меня. — И семью его. Не то у него воспитание — если что, не бросит.

Вот так и получилось, что и для защиты от людей у моей дочери никого, кроме меня, не осталось. И я начал за ней следить — что оказалось намного сложнее, чем пять лет назад, когда мы все за Дарой с Игорем присматривали. Тогда мы сдавали их друг другу с рук на руки — сейчас же в рабочие дни я мог только звонить Аленке и затем мучиться до самого возвращения домой сомнениями, правду ли она мне сказала, что уже дома.

Зато по выходным, когда она определенно отправлялась на свидание, я увязывался за ней под любыми предлогами. По крайней мере, свежий хлеб у нас в доме в то время был постоянно. Ничего особо тревожного я не заметил — они большей частью просто гуляли, прячась в кафе, если дождь начинался. Пару раз ездили к Игорю, где Дара уже почти все время проводила, и однажды все вместе отправились к Олегу на дачу.

К Игорю и на дачу я к ним просто с улицы перенесся, но и там — с виду вдали от посторонних глаз — все вели себя крайне пристойно. Аленка обычно устраивалась под боком у Олега, и он не так привлекал ее к себе, как словно прикрывал от чего-то. Единственное, что меня насторожило — это ее периодически запрокидываемое к нему лицо и его ответный взгляд сверху вниз. В этом молчаливом обмене было больше влечения, чем в самых жарких поцелуях. Особенно, когда по вечерам я снова наблюдал его склоненное к ней лицо в ее мыслях.

Понятия не имею, откуда она узнала об этом. Должно быть, Дара или Галя все-таки поговорили с ней и она догадалась, откуда ветер веет — сам-то я всегда следовал за ними в инвертации и мысли ее сканировал издалека, не вторгаясь в них.

Но однажды я наткнулся в них на блок — такого шока мне еще никогда не случалось испытать. Я даже не сразу понял, что это — в нашем течении вторгаться в сознание другого ангела считалось недопустимым, и впервые столкнулся я с его блокированием на земле, у Макса — темные, конечно, ни нам, ни друг другу не доверяли. С тех пор и ассоциировалось у меня это явление с железным занавесом — наглухо, непроницаемой стеной скрывающим от свободного и открытого взгляда нечто противозаконное.

Песчинки же Аленкиных мыслей продолжали безостановочно перемещаться, и расшифровал я их движение быстро. Слишком быстро — там и разгадывать толком нечего было: как будто калейдоскоп раз за разом проворачивался из одного положения в другое и неизменно то же самое.

Как будто она одно четверостишие раз за разом повторяла или обрывок мелодии проигрывала.

Или на помощь звала, методично сигнал SOS с координатами на телеграфном аппарате выстукивая.

Глава 6.3

— Что случилось? — выдохнул я, ворвавшись в ее комнату.

Она удивленно повернулась ко мне, оторвавшись от экрана компьютера.

— Что ты делаешь? — уже спокойнее спросил я, не обнаружив никаких видимых причин для паники.

— Уроки, — ровно ответила она, не отрывая от меня ясного и прямого взгляда. — А что?

— Да ничего, — смешался я. — Мне просто показалось, что ты … как-то нехорошо себя чувствуешь.

Я ожидал обычного укоризненного: «Опять подглядываешь?», но она лишь пожала плечами и молча повернулась к компьютеру. В профиль ко мне — на котором я увидел, как дернулся у нее уголок рта, приподнимаясь в довольной усмешке.

Вот тогда-то я и понял, что увидел. Она не стала от меня откровенной и прямолинейной стеной отгораживаться — она выставила мне напоказ ширму, имитирующую обычное течение ее мыслей.

Научиться таким темным трюкам она могла только из одного источника.

Я позвонил Даре, чтобы узнать, когда она вернется домой, и сказал, что встречу ее на остановке маршрутки. И тут же повесил трубку, не дожидаясь встречных вопросов.

Хорошо, что раньше из дому вышел — по всей видимости, после моего звонка Дара с Игорем все свои дела бросили и примчались раньше назначенного срока. Еще совсем недавно я бы обрадовался ее чуткости.

— Спасибо, что проводил ее, — бросил я Игорю, как только они выскочили из маршрутки. — А сейчас извини — нам с Даройпоговорить нужно.

Они молча переглянулись, прекрасно обходясь, как обычно, без слов. Их мысли всегда были для меня закрыты, и даже отцов своих они в последнее время допускали в свой круг общения весьма выборочно. А теперь и Аленку в него втянули — я едва дождался, пока Игорь перейдет на другую сторону улицы.

— Значит, все-таки продолжаешь за ней следить, — медленно протянула Дара в ответ на мой прямой вопрос об Аленкином блоке.

— Зачем ты это сделала? — счел я ее слова признанием.

— А тебе не кажется, — остановилась она, уставившись на меня в упор прищуренными глазами, — что у нее может быть … должна быть своя жизнь, без твоего непосредственного участия?

— Возможно, — отрывисто бросил я, уязвленный куда больше, чем ожидал. — К сожалению, мне скорее кажется, что у тебя были свои причины сделать это.

— Я никогда ее не просила что-либо скрывать от тебя! — Голос у Дары зазвенел.

Еще совсем недавно меня бы это остановило.

— Зачем ты ее этому научила? — просто повторил я свой вопрос.

— Потому что это неправильно! — прозвучали в ее обычно мелодичном, приветливом тоне тяжеловесные нотки убежденности Игоря. — Мы — не вы, и не ваше продолжение. Мы не обязаны перед вами напоказ стоять — полностью, наизнанку, со всеми внутренностями! Даже люди себе не позволяют своих детей голыми рассматривать, когда те подрастут, а ты от Аленки мысленный стриптиз требуешь. У каждого должно быть что-то свое, сокровенное — то, что на витрину не выставляют …

— Макса наслушалась? — перебил я ее.

— Даже не начинай про Макса! — яростно топнула она ногой. — Ему наверняка тоже было интересно наблюдать за мной, и все же он сам научил меня от непрошеного любопытства защищаться. Он умеет понимать других, хочет их понимать, старается их понять — и не боится отбросить старые предрассудки. А ты? Сколько уже лет он с вами на одной стороне — один из своих среди всех вас! — а у тебя все одно: ничего хорошего от него не услышишь и не узнаешь!

Еще раз бешено сверкнув на меня глазами, Дара круто развернулась и пошла к дому.

Я последовал за ней не сразу.

Вот как, значит, разгрузил меня от излишней заботы об Игоре глубоко и тонко все понимающий Макс! И как вовремя отбросил он старые предрассудки в отношении восходящего светила ангельского сообщества. Ну, правильно, главное — оказаться на одной стороне и с ним, и с несомненно последующей за ним Дарой. И заодно облегчить ей расставание с теми, кого она оставит позади.

Потом я вспомнил, что меня все это больше уже не касается — у меня все еще остается Аленка.

За ее блоком я наблюдал особо осторожно, стараясь вычислить алгоритм его появления. Разумеется, я фиксировал его после каждой ее встречи с Олегом, но погода уже начала портиться, и Аленка все чаще оставалась дома, даже на выходные.

Я вздохнул было с облегчением, но потом заметил, что она выставляет блок каждый вечер и на добрый час, а то и два. Заглянув пару раз в комнату, чтобы позвать ее к чаю, я увидел, что она сидит перед компьютером, но подойти ближе не решился, неизменно натыкаясь на ее прохладный взгляд.

Пришлось активировать камеру наблюдения, которую я установил в их с Дарой комнате, когда Аленка еще совсем маленькая была. Тогда эта камера была мне нужна, чтобы следить за тем, как девочки своих наблюдателей приручали. Сейчас она показала мне, что Аленка каждый вечер сидит в соцсетях.

А вот это уже было серьезно. С этим человеческим изобретением я тоже был близко знаком — к сожалению. Я пожалел, что не вспомнил об этом, когда Дара на меня ногами топала. Достойные люди не позволяют себе, конечно, друг друга голышом рассматривать — но не в соцсетях. Хватало в них и мысленного стриптиза. Так же, как и морального, эмоционального — вообще всего спектра комплексов.

Люди вообще умудрялись опошлить и унизить все великое, до чего только могли дотянуться. Но им и этого оказалось мало — они превратили инструмент, призванный объединить их, помочь им почувствовать себя ближе друг к другу, в варварское орудие манипуляции себе подобными. Сколько раз — и совершенно безрезультатно — я указывал на это Марине, когда она бушевала по поводу нашего деликатного воздействия на людей.

Именно поэтому, когда Аленка завела себе аккаунты в соцсетях. я, разумеется, обеспечил себе доступ к ним. Не хватало еще, чтобы ее в какие-нибудь группы самоубийц втянули! И теперь, каждую ночь, когда Галя с девочками засыпали, я внимательно проверял все ее страницы на предмет недавней активности. Одним словом, период спокойного отдыха после трудового дня снова у меня закончился.

Каждый вечер она переписывалась с одним Олегом. Причем так, что я поначалу даже засомневался, что это она — и с ним.

В отличие от Дары, Аленка всегда была тихоней. Она никогда не блистала ни в одной компании, не умела вести оживленный, искрометный разговор с кем угодно, вставить к месту реплику, которую все потом неоднократно повторяли. В школе она тоже, конечно, отлично училась, и Галя говорила мне, что ей гуманитарные предметы лучше даются — но я в подробности не вникал, расстроенный тем, что ее ни точные науки, ни информатика не привлекают. На собраниях ее всегда за сочинения хвалили, но сдержанно, без особых восторгов, как Дару, и я даже ни разу не попросил ее дать мне их почитать — на меня самого изящная словесность скуку нагоняла.

То, что я сейчас читал, к ней точно нельзя было отнести. Это был обмен фразами, словно выпадами в фехтовании — как правило, короткими, но чрезвычайно емкими и яркими, полными иронии и остроумия. Я прямо видел за этими строчками Аленкину неизменную легкую улыбку и прохладный проницательный взгляд.

Но самым странным было то, что и Олег отвечал ей точно в таком же стиле и с такой же непринужденностью. Тот Олег, которого на всех наших встречах я переставал замечать через десять минут после их начала — с такой готовностью он играл всегда роль фона для Дары и Игоря. В его реплики я особо внимательно вчитывался — в поисках скользких намеков.

Так и не найдя их, я решил, что в эпистолярном жанре их роман меня вполне устраивает, и вернулся к спокойному ночному отдыху после трудового дня и минутки здорового юмора на сон грядущий.

А потом я узнал о грядущем возвращении Татьяны с Анатолием. Опять опосредованно — Аленка нарочито показала мне бурлящее нетерпение Дары. При полной одобрении последней, ни секунды не сомневался я.

Еще совсем недавно я бы воспринял это как жест доброй воли с ее стороны и шаг к примирению. Сейчас же я увидел в открытости Дары прощальный жест и первый шаг к ее будущему без нас. Татьяна с Анатолием не могут просто вернуться к своей прежней жизни — даже если они на земле останутся, им придется куда-то переехать, вместе с Игорем, само собой. Это уже не говоря о том, что, скорее всего, они всего лишь наведаются на землю, чтобы просто забрать его. А за ним наверняка и Дара увяжется.

Дальше я думать не стал, напомнив себе, что меня это больше не касается. Какие бы планы ни строили мои бывшие «наши», ни мне, ни Аленке они места в них не оставили.

Именно поэтому, когда мне позвонила Марина, я сразу понял, что у них что-то пошло не так. Раз опять понадобился безотказный последователь. Но даже в этом случае они в первую очередь бросились не к нему, а к человеку. Который никогда не скрывал своей жаркой неприязни ко всему ангельскому сообществу вместе взятому. Практически единственный его представитель, оставшийся на земле, получил хоть какие-то крохи информации, лишь когда напомнил, что бесполезно взывать к тем, кто давно и откровенно его игнорирует.

Этих крох вполне хватило, чтобы снова превратить меня в туго заведенную пружину.

Возникшая на земле проблема, о которой Марине сообщает Татьяна, в то время как мой бывший наставник, и Стас, и Макс одновременно недоступны — все это могло означать только одно: речь идет о наших детях.

Что не может меня не касаться, что бы там кто себе ни воображал.

Через полчаса непрерывных вызовов всех подряд я уже засомневался, а по своей ли воле они мне не отвечают. Когда у моего бывшего наставника что-то идет не так, взрывной волной всех вокруг накрывает. Может, и хорошо, что я в последнее время от них отстранился — будет, кому детей эвакуировать.

Недолго думая, я перенесся в квартиру Макса и перевернул ее всю вверх дном — но не нашел ни малейшего указания на местоположение подготовленного им укрытия.

Марина о нем тоже понятия не имела, прошипев мне вдобавок, что нечего телефон попусту занимать и что наберет меня, как только Стас объявится — так я узнал, что хоть он на свободе. А значит, может помочь мне с вывозом детей.

За последующие сутки я изучил все объявления о сдающихся внаем частных домах в радиусе пары сотен километров — отмечая расположенные в самой глуши и регулярно повторяющиеся в предложениях, чтобы точно еще не заняты были. Стас был мне нужен, чтобы заставить Игоря в машину сесть и вскрыть потом дом. С хозяевами расплачусь позже, когда все уляжется. Сначала нужно узнать, что именно должно улечься.

Совершенно незаметно для себя я снова впрягся в тот воз, который мой бестолковый наставник сбросил на меня после аварии Татьяны. Мне даже на мгновение не пришла в голову мысль увозить одну Аленку, если непонятная опасность угрожает и Даре с Игорем. В отношении детей у меня слово наши никогда в кавычки не ставилось.

Глава 6.4

А вот другие «наши» отправились посвящать в возникшую проблему не меня — хотя речь, в том числе, и о моей Аленке шла — а Марину. Которая не сочла нужным вызвать меня — как обещала, кстати — чтобы и я из первоисточника узнал, что мне в тот воз набросали.

Если бы мне не Марина сообщение Стаса пересказывала, я бы не поверил. Его первой части, которая превратила тяжкие лямки груза у меня на плечах в стропы парашюта, несущего меня высоко над землей в теплых потоках воздуха и сверкающих лучах солнца.

Все! Я всегда знал, что наше сообщество основано на правде и справедливости! Может, не сразу, но они всегда у нас торжествуют. И пусть немало времени прошло и немало нервов у нас потрепалось, но руководство наше всегда глубоко и обстоятельно любой вопрос изучает, чтобы принять взвешенное и верное решение. А теперь все. Наблюдатели могут головой о стенку биться — дети наши признаны, и не просто, а нашими полноправными представителями на земле!

Марина перешла ко второй части сообщения Стаса — и на этот раз я действительно не поверил. Они там вообще умом тронулись?

Они всегда надо мной смеялись, что я слишком очеловечился — кто в шутку, кто с сарказмом. А я всегда просто хотел спокойно жить.

Так, чтобы уверенно и ненавязчиво — без равнодушия Макса, но и без неистовости моего ненормального наставника — довести своего человека до счастливого конца и передать его потом в надежные руки соответствующих специалистов.

Так, чтобы — обеспечив беспрепятственное и бесперебойное продвижение своего человека к поставленной перед ним цели — оставить себе время на любимое земное увлечение, которое и научило меня, что у настоящего специалиста дело всегда так поставлено, что и без него все работает.

И, главное, так, чтобы не приходилось встречать каждый день в полной боевой готовности разгребать проблемы, возникшие на пустом месте из-за чьей-то узколобости и неуживчивости.

Это я не только о своем склочном наставнике. Мне всегда казалось, что они с Мариной потому и не выносят друг друга, что похожи, как копии одного и то же файла. И хоть Марина всегда рвалась в бой за человечество, угнетаемое, с ее точки зрения, ангелами, а мой наставник, наоборот, отстаивал последних, до понимания которых люди, по его словам, еще не доросли, их обоих в этой схватке привлекала не победа, а постоянные атаки, грохот обвинений, взрывы негодования — видимость врага для поддержания боевого духа, одним словом.

И никаких авторитетов для обоих никогда не существовало. Что уж о Стасе говорить, который к Марине первой мчится доложить об изменении ситуации у нас наверху — помню я Маринино выступление, когда к нам выездная ангельская комиссия пожаловала в ответ на ее сведение Стаса и Макса в одну команду. Она не рядовым ангелам — руководителям подразделений условия ставить начала, когда те предложили вернуть ей хранителя, чтобы ее же безопасность обеспечить.

У моего наставника тоже нервный зуд появлялся, если ему хоть какое-то время не удавалось очередное коленце руководству выкинуть. И не Макс, вроде, от темной природы которого ничего, кроме действий в пику нашим законам, ожидать не приходится. Так он еще и — получив вполне ожидаемую и справедливую выволочку — всякий раз возмущался нарушением своих прав и ограничением инициативы.

Он и меня постоянно клевал, потому что я нарываться вместе с ним отказывался. В оруженосцы к нему — еще ладно, но его скандальная репутация мне и даром не нужна была. Нет, в случае прямого нападения — когда Макс попытался мою Галю с пути к светлому бессмертию сбить — я, конечно, отбивался любыми способами и наставнику своему до сих пор за помощь признателен. Но после того случая — особенно после того случая! — переговоры и компромисс стали казаться мне куда более надежным способом найти взаимопонимание и ужиться с кем угодно.

У меня и Дара с Аленкой даже наблюдателей на свою сторону перетащить смогли — тех самых наблюдателей, которые обязаны были собирать весь возможный негатив о девочках и которые, вместо этого, выступили свидетелями в их защиту, когда их руководство потребовало полного уничтожения наших детей.

И теперь, когда этот главный кошмар двух последних десятков лет моей жизни на земле подошел к концу, когда наше сообщество официально признало ущербность позиции наблюдателей и отвергло ее, мне предлагают и против этого выступить? Ради чего? Отвергнуть запоздалое, но все же пришедшее понимание, отвернуться от неожиданной поддержки, отбросить протянутую руку помощи — ради кого?

Я обычно не реагировал на подначки о своем очеловечивании, но они меня задевали. Мне было бы неприятно такое сравнение, даже если бы я только с Галей и своими земными сотрудниками общался. Они все жили своей маленькой жизнью, и ничего за ее пределами их не интересовало — близко к сердцу они принимали только дела семьи и друзей. Во всем же остальном мире — даже на соседней улице — могли происходить катастрофы и самые зверские преступления. Как правило, они даже слушать о них не хотели — чтобы крепче спать, как они выражались, а если и слушали, то с удовлетворением от сравнения — правильно, мол, жить нужно, вот у них такого нет и быть не может.

Марина среди всех знакомых мне людей была тем редким исключением, которое только подчеркивало правило.

Но дело в том, что мне — большей частью для операций Стаса — пришлось познакомиться с куда большим количеством представителей человеческого рода. И с куда большим количеством катастроф и преступлений. Которые избегали обычно широкой огласки, но от этого не становились менее разрушительными. И которые провоцировались, организовывались и совершались самим людьми.

Раньше я отнес бы человеческую низость и кровожадность на счет влияния темных, но познакомившись с ее масштабами, понял, что всего их штата просто недостаточно для такого объяснения. В природе самих людей было не только радоваться в глубине души несчастьям других, которые их собственную жизнь делали в их глазах успешнее и значительнее, но и испытывать буквально животную ненависть к тем, кто превзошел их — причем, исключительно в достатке, признании или власти. Превосходство в знаниях или душевных качествах вызывало у них мгновенное подозрение в обмане.

И ради этих существ, маниакально стремящихся к само- и взаимоуничтожению, я должен пойти наперекор руководству, лишив тем самым моих девочек достойного будущего?

Марине я объяснил все это короче и, возможно, даже слегка сбивчиво. Красочные речи никогда моим коньком не были, а сейчас и вовсе от облегчения горло перехватывало. Но главное я ей донес — техническую поддержку в соцсетях она от меня получит, но ничего больше. Ни при каких обстоятельствах я не поставлю под угрозу расположение руководства к моим девочкам. Для Игоря я уже вряд ли что-то мог сделать, если оба его родителя не только сами в эту авантюру ввязались, но и его втянули — теперь я уже понимал, что за новую работу ему недавно подсунули.

Еще меньше я понимал Макса, который столько раз громогласно заявлял, что важнее Дары у него ничего в жизни нет — видно, темное стремление любой ценой вредить нашему течению оказалось сильнее даже его привязанности к Даре.

С другой стороны, теперь я с полным правом могу потребовать, чтобы он прекратил видеться с ней.

С моей же стороны, руководству будут представлены неоспоримые доказательства полной лояльности.

Оставалось только исключить участие самой Дары — будь-то невольное или осознанное — в противоправной деятельности.

Говорить об этом с Мариной не имело смысла — будучи человеком, она была просто не в состоянии понять сложности в преодолении неразрывности мысленной связи Дары с Игорем. Мне нужны были более весомые гарантии.

На мой вызов снова никто не ответил. Не повторяя больше тщетных попыток, я разослал им всем короткое сообщение, что в случае отсутствия обратной связи я оставляю за собой право действовать по ситуации: либо обратиться к руководству за разъяснениями, либо передать всю полноту власти на земле Марине.

На этот раз ответ пришел почти мгновенно: «10 минут». От Стаса. Я бы многое отдал, чтобы узнать, какой из моих аргументов сыграл в этом решающую роль.

— Это что за наезд? — начал Стас, как обычно, без расшаркиваний, но негромко и, как мне показалось, прикрывая трубку ладонью. — С Мариной, вижу, поговорил — что еще непонятно? Не до вас сейчас — на завершающую стадию выходим.

— Я коротко, — сухо обронил я. — Дара должна быть исключена из любых стадий, в противном случае …

— Горло побереги, — нетерпеливо перебил он меня. — Марина должна была передать — принято решение мелкую в стороне оставить.

— Она сказала, — с готовностью подтвердил я, — но она не понимает, как у Дары с Игорем ментальный контакт работает. А если случайно утечка произойдет?

— Мелкий прямые инструкции получил, — без запинки и колебаний отверг мои сомнения Стас, — все свои задачи под постоянным блоком держать.

— Я хочу услышать эти инструкции, — настаивал я. — Дословно. Чтобы никаких лазеек не осталось.

— Дословно, говоришь? — произнес он вкрадчиво. — Передам. Отчитается, как только освободится — он у нас сейчас очень популярен. А ты пока мои инструкции послушай: власть будешь передавать, когда тебе ее вручат. А до тех пор ваша с Мариной задача — тыл держать и за мелкими присматривать. Не исключено, что мы только в самом экстренном случае к вам попасть сможем.

— Все? — с замиранием сердца уточнил я.

— Все, — с досадой подтвердил он, — так что вполне может случиться, что тебе и мелкого страховать придется, и Марину придерживать.

— Стас … — Я набрал в легкие побольше воздуха. — Марине я уже сказал — говорю и тебе. Спасибо, что Дару отстранили … но я в этом тоже участвовать не буду.

— Не понял, — отчеканил он.

Я максимально коротко изложил ему свои соображения по поводу возможности признания наших детей.

— Ты понимаешь, — медленно проговорил он, помолчав, — что, кроме тебя, у нас никого на земле не осталось? Ты понимаешь, что Марина может натворить без присмотра?

— Нет, я не понимаю, — решил я высказать, наконец, все, что накипело, — почему ты и ее не отстранил, если прикрыть не можешь. И да, я понимаю, что один здесь остался — у Дары и Аленки. Которых ни один из вас тоже защитить больше не может. Поэтому техническую помощь я Марине обещал — я уже даже придумал, как информацией с вами обмениваться — но на этом все. Точка.

Глава 6.5

Честно говоря, я не ожидал, что Стас так быстро сдастся. То ли действительно голова у него той завершающей стадией была занята, то ли привык он уже без меня в последнее время обходиться. А может, мой первый в жизни решительный отказ убедил его в твердости моих намерений.

Как бы там ни было, главное было сделано, и я принялся ждать звонка своего бывшего наставника, чтобы покончить с выяснением отношений — этот точно пожатием плеч и «Как скажешь» не ограничится — и убедиться в том, что Дара прочно ограждена от участия в подрывной деятельности.

Но следующим мне позвонил Макс. И без выяснения отношений тоже не обошлось. С результатом, который трудно было назвать неприятным.

— Привет, — сухо произнес он. — Говорят, ты техническую поддержку обещал — дай мне связь с Дарой. И прямую — чтобы тебя больше не беспокоить, — чуть увлажнился его тон каплей яда.

— Зачем? — насторожился я.

— Ты руки умыл? — процедил он сквозь зубы. — Значит, тебя это больше не касается.

— Это правда, что вы не можете на землю попасть? — пропустил я его язвительность мимо ушей, чтобы услышать подтверждение своих надежд.

— Похоже, не можем, — не поддался он на мой миролюбивый тон, — хотя еще не проверяли. Но не надейся — это не надолго. И не вздумай Даре голову засорять своими дифирамбами чутким и дальновидным светлым покровителям.

— Макс, тебе-то зачем это нужно? — окончательно успокоившись, сделал я еще одну попытку найти хоть какое-то взаимопонимание с ним. — Ладно, никакие наши идеи ты по определению не приемлешь — но речь ведь о Даре идет. Ты ведь сам возмущался, что ее в штыки просто по факту рождения воспринимают — а теперь все это осталось в прошлом, и ей дается шанс полностью раскрыться. Такой, какая она есть. Неужели этот шанс не стоит старых предубеждений?

Он довольно долго молчал, и я уже приготовился к очередной отповеди по поводу того, что в нашем течении ничто не является тем, чем кажется, а наоборот — всегда скрывает самые подлые цели и коварные намерения. Интересно, он сейчас особо красочные выражения подбирает или смягчает их, чтобы я его связи с Дарой не лишил?

— Бесполезно объяснять, если сам не понимаешь, — бросил, наконец, он. — Ты действительно ее не знаешь, хоть и крутился рядом с ней каждый день ее жизни. Она никогда не примет решение своих проблем любой ценой.

— Что значит — любой ценой? — мгновенно напрягся я, размышляя, не пытается ли он найти оправдание самому себе.

— Только великодушным белокрылым, — напросился я таки на отповедь, — могла прийти в голову мысль одарить пресловутым шансом одних за счет других. Включая ваших, по которым эта гениальная мысль тоже ударит. А Дара не умеет свое счастье на чужом несчастье строить. В этом смысле она лучше и тебя, и меня, и именно поэтому никогда вам принадлежать не будет.

Он говорил все так же сухо и отстраненно, но без своего обычного высокомерия и пренебрежения. Тем сильнее меня задели его слова — можно подумать, я предлагал нашим детям по чьим-то головам идти к спокойствию и уверенности в завтрашнем дне.

Но и это было неважно — когда это Макс упускал возможность принизить меня, хоть и в моих собственных глазах? Главное — Дара остается в безопасном неведении насчет цены своего благополучия.

И из нашего сообщества в неопределенно ближайшем будущем никто не явится, чтобы открыть ей на это глаза.

И — особым бонусом — общение Макса с ней теряет личностный аспект, а по телефону воздействовать на собеседника существенно сложнее, по всем нашим разговорам с Татьяной помню.

Не говоря уже о том, внезапно озарило меня, что у меня самого появляется больше возможностей тестировать связь между землей и нашим сообществом.

На радостях я тут же подключил Макса в свою систему — и не только напрямую к Даре, но и ко всем остальным — и сообщил им со Стасом о возможности передачи через нее данных. В свете того, что они там задумали, им явно не помешают все возможные способы коммуникации. С лихвой выполнив свое обещание технического обеспечения, я напомнил обоим об их слове оставить Дару в покое.

Оставалось все же дождаться звонка от моего бывшего наставника. От него я ожидал одновременно и разноса Стаса, и отповеди Макса — и готовился высказать ему, наконец, что нахожусь на земле таким же, как он, хранителем, а не его личным заместителем и вечной подменой.

И снова я ошибся, и оказался прав одновременно. Он не читал мне нотации, не фонтанировал, как обычно, пафосом о святом долге нашего представителя на земле, не долбил меня барабанной дробью своих сентенций и единстве и сплоченности. Точно так же, как и Стас не стал посыпать меня громами и молниями, а Макс — поливать презрением.

В случае моего бывшего наставника без инструкций, впрочем, не обошлось. Отныне мне было положено держать под неусыпным надзором девочек — как будто мне нужно были для этого его указания! И, как ни странно, Марину — из чего я сделал вывод, что он понятия не имеет о ее участии во всей их деятельности.

Я не стал раскрывать ему глаза — он мне и слова не дал сказать. И даже из простой вежливости — не говоря уже о единстве и сплоченности — не поинтересовался причинами моего решения. И еще я отметил про себя, что Игоря в списке поставленных передо мной задач не оказалось.

Меня опять ужалило чувством отстраненности. Что бы там, наверху, с ними ни произошло, это явно было посерьезнее всех наших предыдущих передряг. Они словно в зоне глобального конфликта побывали, и прежняя жизнь уже казалась им слишком пресной. Как и бывшие приятели из той жизни.

Ну, как ужалило, так и отпустит. Я не то, что без масштабных конфликтов — даже без их вечных стычек и перепалок прекрасно обойдусь. Меня не за тем на землю послали, чтобы я за все человечество ежедневно сражался. Мне мои девочки важнее всего мира со всеми его окрестностями и обитателями. И какие бы изменения в нем ни происходили — ради их спокойствия к чему угодно можно приноровиться.

Вот так и получил я, наконец, свою долгожданную спокойную жизнь.

В полном объеме и по всем направлениям — даже мысль мелькала, что это я вознаграждение получил за верно принятое решение. Не было больше постоянного ожидания нападения наблюдателей, напряжения от вечных пикировок моего бывшего наставника со всеми окружающими, опасений раскрытия нашего присутствия на земле из-за его очередной выходки, того воза его обязанностей, в который мне то и дело приходилось впрягаться после Татьяниной аварии …

Все отпустило — и я просто нарадоваться не мог и только удивлялся, как мне раньше в голову не приходило в первую очередь своими делами заниматься. Неудивительно, что у меня в них тогда сбой за сбоем происходил — руки просто не доходили баги отслеживать и своевременно устранять.

А сейчас даже земные тревоги исчезли — девочки почти все свободное время проводили дома. Даже Дара, которая уже давно только ночевать домой приходила.

Я догадывался, что происходит — и отметил про себя умение Игоря держать слово, в отличие от его отца. Чтобы заниматься тем, что ему поручили, ему, конечно, нужно было время и отсутствие Дары, чтобы у нее ненужных вопросов не возникало.

Она его очередное отчуждение переживала, похоже, тяжело. Нет, внешне она держалась, практически как обычно, разве что чуть холоднее и сосредоточеннее — и я даже порадовался, что она наконец-то научилась не ставить в зависимость от Игоря каждую минуту своей жизни. Но мысли Аленки в моем присутствии были постоянно заблокированы — и я был уверен, что по просьбе Дары, решившей не выставлять больше свои переживания напоказ.

Я с пониманием отнесся к ее желанию перебороть свою обиду в одиночку и не пытался даже вглядываться в мысли Аленки — мне было вполне достаточно того, что девочки находились у меня перед глазами и вновь прекрасно себя чувствовали в обществе друг друга.

Они проводили вместе все вечера.

Раньше они занимались за единственным в своей комнате столом по очереди — на уроки им никогда не нужно было много времени. Потом, когда Дара у Игоря пропадать начала, рабочее место осталось у Аленки в единоличном пользовании.

Теперь же они сделали перестановку в комнате, пододвинув свои кровати вплотную к окну и втиснув этот стол перпендикулярно к стене перед шкафом. Чтобы вместе заниматься можно было, объяснили они. Аленке досталось крохотное пространство между столом и шкафом, куда только она втиснуться могла; Дара располагалась с обратной стороны, сидя на краю своей кровати.

Но занимались они явно не уроками, постоянно склоняясь голова к голове над своим общим ноутбуком — как показала мне камера. Что при этом было на экране ноутбука, я смог разглядеть только через пару дней, когда они отправились на кухню ужинать, оставив его включенным на столе.

Оказалось, что Дара вернулась к собранной ими с Игорем базе данных ангельских детей. После аварии Татьяны Игорь ее полностью забросил, а Дара пыталась было снова за нее взяться, но нас тогда раз за разом новым ударом накрывало, и Даре приходилось ее откладывать.

Теперь же, по всей видимости, она решительно взялась за восстановление старых связей. И Аленку к этому привлекла, прочувствованно подумал я в приливе гордости за по-настоящему повзрослевшую Дару. О лучшем повороте событий я даже мечтать не мог. Планы нашего руководства, как я понял, распространяются на всех ангельских детей, и мои девочки, обзаведясь широкой сетью контактов среди них, сразу же получат солидное преимущество.

Я решил не задавать им никаких вопросов, чтобы не бередить явно затягивающиеся раны Дары напоминанием о том, с кем она начинала создавать эту базу.

Глава 6.6

К сожалению, Галя деликатностью никогда не отличалась. Не прошло и двух недель мирных вечеров в кругу всей нашей семьи, как она начала хмуриться, затем бросать на Дару озабоченные взгляды, а затем и выстреливать в нее вопросами. Сначала отдельными, словно невзначай, а затем — отбросив даже видимость женской чуткости — прямо допрос им устроила.

Как дела у Игоря? Чем он занимается? Кто ему хоть еду готовит? Он уже оправился от гибели родителей? Они с Дарой, случайно, не поссорились? Дара понимает, что ему сейчас особое внимание от оставшихся близких нужно? И что это от Олега уже давно ничего не слышно? Может, у него кто из родителей приболел? Или у него новые друзья появились? Или он работу нашел?

Дара отшучивалась, что работу они оба нашли, как и положено мужчинам. Так что на долгие встречи уже времени нет, да и холодно уже часами гулять, а в кафе сидеть — никакой стипендии не хватит. А новые знакомые у всех постоянно появляются.

Галя никак не успокаивалась. Зачем в кафе сидеть, если у приличных людей дом имеется? Что, если нам к обеду их позвать? Игорь когда в последний раз нормально ел? А со Светой и Сергеем когда мы все вместе виделись, кто-то помнит? Точно, на похоронах — сколько же времени уже прошло! Может, пора уже к обычной жизни возвращаться?

В конце концов, однажды вечером, укладываясь спать, я прямо спросил у Галя, чего она добивается.

В ответ я услышал, что девчонкам все шуточки, а нам не хватало еще замечательных зятьев лишиться.

Сдержавшись, я заметил, что замечательным зятьям придется подождать, пока их будущие жены хорошее образование получат.

Галя фыркнула, что хорошие жены не образованием хвалятся, а заботой и внимательностью, а также тем, что повсюду следуют за своими мужьями.

Уже с трудом сдерживаясь, я напомнил ей, что забота и внимательность — это дорога с двусторонним движением, по которой настоящие пары идут вместе, а не один вприпрыжку за другим.

Галя процитировала мне пословицу: «С глаз долой — из сердца вон» — с таким видом, словно это была надпись на знаке, регулирующем движение на той самой дороге.

Бросив сдерживаться, я поинтересовался у нее, кому нужен спутник с таким сердцем, и резко оборвал разговор, велев ей дать девочкам самим решать, куда и за кем им следовать.

И полночи потом гадал, когда моя Галя успела превратиться в свою собственную мать, которая в свое время жизни ей не давала из-за того, что я никак не соответствовал ее представлениям о замечательном зяте.

Через пару дней у меня появились куда более серьезные основания теряться в догадках.

В тот вечер Дара вернулась домой позже обычного, когда мы с Галей уже с работы приехали. Не застав ее дома, я тут же позвонил ей — она прощебетала мне в трубку, что немного с Игорем заболталась, но уже едет домой, и добавила, что очень проголодалась.

Галя вся загорелась и бросилась готовить ужин, и даже меня позвала на стол накрывать — чтобы «побыстрее накормить ребенка».

Едва заслышав звук ключа в замке, она пулей вылетела из кухни, бросив мне на ходу: «Давай, накладывай — мы сейчас!».

Из коридора до меня донеслось возбужденное, но невнятное бормотание, и через пару минут Галя впорхнула назад на кухню с сияющими глазами, бросила мне приглушенной скороговоркой: «Умница дочка — умеет старших слушать! Вон Игорь ей планшет подарил» и, выхватив у меня кастрюлю, шлепнула на Дарину тарелку щедрую добавку жаркого.

Я терялся в догадках весь ужин. Причем молча — Галя не дала ни мне слова сказать, ни себе поесть нормально. Рассеянно ковыряясь вилкой в своей тарелке, она засыпала Дару вопросами об Игоре, его работе, его учебе, снова о его работе, его самочувствии и опять о его работе…

Дара мычала что-то с набитым ртом, утвердительно кивала, отрицательно мотала головой, сияла ямочками на щеках и лишь изредка бросала фразы, что, мол, у Игоря все хорошо, он весь ушел в работу, им очень довольны, даже вот премию дали.

Аленка переводила с одного из нас на другого свой непроницаемый, прохладный взгляд, поднимала уголки губ в чуть ярче обычного выраженной полу-улыбке и твердо держала ширму своего блока.

Я тщательно пережевывал пищу, чтобы не скрипеть впустую зубами, и терпеливо ждал возможности провести с Дарой более предметный разговор. В первую очередь меня интересовало, кто мог премировать Игоря за направленную против нашего сообщества работу и кто надоумил его тратить преступно полученные средства на Дару, бросая таким образом на нее тень.

Когда с едой было покончено, я попросил Аленку помочь матери с мытьем посуды и вышел из кухни вслед за Дарой. Она уже устроилась за столом в их в Аленкой комнате — с планшетом в руках и прокручивая меню в нем.

Я только успел указать на него пальцем, открывая рот, как в комнату ворвалась Галя.

— Ну, похвастайся, похвастайся, дочка! — затарахтела она с порога, бросаясь к столу. — Давно, небось, такой хотела?

— Да ничего особенного, — пожала плечами Дара, разворачивая планшет экраном к нам. — Но вещь, конечно, удобная.

Приглядевшись, я немного успокоился. Планшет был не из дорогих, довольно простой модели, большей частью, для путешествий — чтобы к почте доступ иметь, к мессенджерам и к Интернету. Я вообще особой пользы в этих планшетах не видел — разве что с текстом удобнее работать, чем в телефоне.

— А вот носом крутить не надо! — назидательно проворчала Галя. — Парень вспомнил о тебе, порадовать захотел, а если не очень шикарно получилось — так все еще впереди.

— Да я не жалуюсь, — скромно потупилась Дара. — Он и в университете мне очень кстати будет, и дома мы с Аленкой из-за ноутбука больше драться не будем.

Я поморщился, с нетерпением ожидая ухода Гали. Не хватало еще Аленку к нелегальным вознаграждениям приплетать!

— Вот и поблагодари завтра Игоря еще раз, — снова довольно защебетала Галя. — Как следует. И обязательно скажи ему, что ты именно такой всегда хотела — как он только угадал? — Я громко прочистил горло — Галя бросила на меня настороженный взгляд и снова повернулась к Даре. — А ну, покажи мне, как эта штука работает — я их в руках-то никогда не держала, только издали видела.

Дара уставилась на мать широко раскрытыми глазами — я вышел из комнаты. Технику Галя никогда не любила. Я вспомнил, как она чуть не рыдала, когда Сан Саныч решил компьютеры в офисе обновить и ей пришлось к новому привыкать. И сейчас ей не планшет нужен, а повод помешать мне объяснить Даре, что не всегда стоит дорогие подарки принимать.

Оставалось только ждать, пока она решит, что отбила у меня это желание. Я пошел в нашу с ней комнату и сел за свой компьютер.

Галя оставила свой пост только тогда, когда Аленка домыла посуду и присоединилась к ним с Дарой. Но и потом она сначала наведалась в нашу комнату, убедилась, что я уже погрузился в работу, и только потом ушла на кухню и включила телевизор. В полной уверенности, что при Аленке я Дару отчитывать не буду.

Она была права — я не имел ни малейшего желания делать Аленку свидетелем разговора о неземных источниках существования Игоря. А вот мессенджеры еще никто не отменял.

— Не увиливай — откуда планшет? — написал я Даре.

— Купила, — ответила она мгновенно.

Мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать единственное слово на экране.

— Откуда деньги? — спросил я совсем не то, что собирался.

— Макс оставил, — еще глубже вогнал меня в ступор ее следующий ответ.

Дела обстояли значительно хуже, чем я опасался — ее не косвенно к преступным источникам средств привязали, а очень даже непосредственно.

— Зачем? — набрал я, дважды промахнувшись пальцами по клавишам.

— Во-первых, чтобы им всем зарядки к телефонам купить, — выскочила на экране более длинная строчка, и дальше они посыпались одна за другой.

— Во-вторых, чтобы более мощный пакет для моего телефона купить.

— В-третьих, Игорю тоже.

— В-четвертых…,

— Подожди! — ударил я по клавише ввода с совершенно не нужной силой.

Экран замер, уставившись на меня в ожидании. Я перечитал Дарины сообщения, не зная, с чего начать. Затем пальцы сами залетали над клавиатурой.

— Зачем вам новый пакет?

— Кто зарядки передает?

— При чем здесь планшет?

Ее ответы начали появляться, когда я еще свой последний вопрос набирал.

— Игорю не знаю, а мне больше Интернета нужно.

— Я старую базу своих подняла, а они мне новых натаскали.

— А зарядки мальчики Стаса забрали.

— Они такие классные!

— Кто?!

Я опасался совершенно напрасно — раньше. И определенно не того — речь уже идет не о преступных источниках средств, а о прямых контакты с самими преступниками. И никому ведь не докажешь, что ее вслепую использовали.

— Ну, двое от Стаса приходили.

— Сколько раз ты с ними встречалась?

— Один.

— Не ври!

— Ну ладно, два.

— Чтобы больше никогда…

— Они так и сказали, — ответила Дара, не дав мне закончить, и добавила штук пять плачущих смайликов.

Я послал ей одного — но багрового от гнева и грозно насупленного — и снова пробежал глазами нашу переписку, чтобы успокоиться.

— Планшет зачем? — вновь набрал я единственный оставшийся без ответа вопрос.

— Это Аленке. Мне ноут полностью нужен. И еще — она мне немножко помогает переписываться с новыми контактами в базе, не возражаешь?

У меня немного отлегло от души. Точно повзрослела — даже если сама не смогла старым знакомым в просьбе отказать, то младшую только к полезному делу привлекает, и разрешения спрашивать начала.

— Что же ты у меня планшет не попросила? — напомнил я ей, что самый надежный источник помощи намного ближе к ней находится.

— Не хотела тебя дергать — у тебя своих дел хватает, — добавила она стыдливо краснеющий смайлик. — Я пойду Аленке планшет покажу, ладно?

Глава 6.7

Я с готовностью отпустил ее. Переписка наша закончилась на неожиданно душевной ноте, и мне хотелось, чтобы именно так она ей и запомнилась. Совершенно незачем подпитывать интерес моих девочек к посланникам Стаса, заостряя ее внимание на моих резких вопросах о них. У меня есть, у кого удостовериться, что она больше никогда не увидит этих всадников апокалипсиса.

Стас меня сбросил. Трижды. Больше я его набирать не стал, получив сообщение: «Говорить не могу — пиши». Мой список вопросов к нему в конечном итоге оказался не таким уж и длинным — каждый из них начинался с «Какого лешего …», что не стоило, в целях экономии времени, повторять.

Ответ Стаса тоже пришел быстро и оказался еще лаконичнее: «Орлы больше не мои. К нам здесь отношения не имеют. Больше не повторится. Расслабься».

Я бы с удовольствием расслабился — к слову своему Стас, в отличие от моего бывшего наставника, относился уважительно — но последние слова Дары прочно зацепились у меня в сознании. Это сначала ее нежелание нагружать меня вызвало теплый прилив благодарности — отхлынув, он оставил после себя все то же саднящее ощущение отстраненности.

Для начала она, сама того не ведая, напомнила мне, что отныне у меня больше нет никаких дел, кроме своих собственных, и что за помощью ко мне больше не обращаются даже по пустячным поводам. Кроме того, предупредительность Макса явно давала ей понять, что в финансовых вопросах на меня рассчитывать нечего. И она приняла это как должное, даже не попытавшись убедиться в правдивости его намека.

Больше этого не будет. Тем более, что у меня наконец-то появилась возможность обеспечить все потребности моих девочек — законным путем и честным трудом, в отличие от темных источников дохода Макса.

Мне уже не нужно было постоянно отвлекаться на бесконечные форс-мажоры, генерируемые моим бывшим наставником, и дела в офисе тут же наладились — вся техника в нем работала, как часы, требуя от меня лишь минимального внимания. В результате у меня вдруг образовалась масса свободного времени.

В очередной раз тепло вспомнив Алешу — своего первого земного учителя, давшего мне шанс попробовать себя в компьютерном мире, я решил последовать его примеру и занять это время частными заказами. Предложений оказалось хоть пруд пруди, но я откликнулся только на самые сложные, которые даже у меня сомнения в их реализации вызвали — и самому хотелось планку свою поднять, и платили за них куда солиднее.

Одним словом, уже через какую-то неделю моя жизнь опять перестала быть спокойной и размеренной — не раз и не два засиживался я за полночь, азартно отвечая на один вызов за другим и совершенно забыв о времени. Особенно по выходным, когда не нужно было рано на работу вставать.

Никакой потребности во сне, в отличие от моего бывшего наставника, у меня за все эти годы на земле так и не появилось. Но мне бесконечно нравились эти полчаса субботним ивоскресным утром, когда — уже проснувшись — я еще прикидывался спящим, прислушиваясь к обычным домашним звукам, означающим, что Галя и девочки рядом и в безопасности, и наслаждаясь полным покоем и довольством жизнью.

Так где-то месяц, по-моему, прошел … может, чуть больше — у меня время как-то по-другому идти стало. Но однажды пробуждение мое оказалось далеко не столь мирным.

Накануне я заработался почти до утра и, поймав-таки мучительно ускользающее решение только что полученной задачи, просто рухнул в небытие. Из него меня рывком выдернуло … даже трудно объяснить — какое-то общее наэлектризованное ощущение необычной активности. Звуки доносились из кухни — ничего особенного, там явно были и Галя, и девочки, и они оживленно переговаривались. Негромко, но в явном возбуждении.

Рывком поднявшись и натянув на себя спортивный костюм, я отправился туда. На кухне дом коромыслом стоял: на плите были включены все конфорки и на каждой что-то шипело и булькало, и все поверхности были уставлены банками, мисками и разделочными досками. Девочки склонились над последними на столе, орудуя ножами, а Галя стояла у плиты с видом дирижера симфонического оркестра.

— Что происходит? — настороженно спросил я, переводя взгляд с одного обернутого ко мне лица на другое и затем на третье.

— Ничего особенного, — расплылось Галино лицо в торжествующей улыбке. — Обед готовим.

Я невольно глянул на часы на стене, усомнившись в своем неизменно безупречном чувстве времени — да нет, действительно начало двенадцатого.

— А чего так рано? — озадаченно нахмурился я.

— А у нас обед сегодня званый, — глазом не моргнув, сообщила мне Галя, — так что ты иди, не мешай — мы и так едва успеваем.

— И кого ждем? — поинтересовался я, уже предчувствуя ответ.

— Игоря с Олегом, — не обманула мои ожидания Галя.

Краем глаза я заметил, что девочки замерли над столом, низко склонив головы и стреляя глазами то в моем направлении, то друг в друга.

— А мне почему не сказали? — вновь резануло меня чувство исключенности.

Дара выпрямилась и посмотрела на меня. Нет, не посмотрела — засияла глазами, захлопала ресницами, заиграла ямочками на щеках, сложила губы в обезоруживающе приветливую улыбку. Одним словом, включила на полную мощность свое безотказное обаяние, парализующее действие которого я столько раз наблюдал на других. С гордостью.

— Да мы буквально только что договорились! — защебетала она своим самым проникновенным голосом. — У всех как-то время свободное совпало. А ты так сладко спал — жалко было тебя будить. Но ты же не против, правда?

— Ты лучше пойди и приберись, — добавила Галя с совершенно не типичной для нее решительностью. — Мы не успеем — что о нас гости подумают?

Я ушел — а что мне еще оставалось делать? Я же не мой бывший наставник, чтобы скандалить, если со мной каждый шаг в письменном виде не согласовали.

Наводя в доме порядок и накрывая стол, я не мог отделаться от ощущения тревожной собранности. Стол пришлось ставить в нашей с Галей комнате — раскладной, который мы обычно на балконе держали — на кухне мы бы с гостями не поместились. И накрывать мне его единолично доверили — по всей видимости, чтобы с расспросами не приставал. Печально знакомое мне ощущение только усилилось — прямо как перед визитом Стаса, коротко предупредившего, что поступили новые данные и срочно нужно их обсудить. Мое участие в таких обсуждениях обычно сводилось к молчаливому принятию к сведению принесенной им информации.

Старые привычки оказались куда более живучими, чем я надеялся. Во время званого обеда я большей частью молчал — что вовсе не мешало оживленной беседе остальных. Но вовремя — как неохотно признался я самому себе — пришедшее воспоминание о Стасе автоматически вернуло меня в уже слегка подзабытое состояние бдительности и повышенной восприимчивости. Молча прислушиваясь к перепалкам Стаса с моим бывшим наставником, Максом и даже Мариной, я всегда узнавал намного больше, чем все они намеревались мне сообщить.

Теперь же я в первую очередь обратил внимание на то, что мои девочки полностью в курсе всех событий из жизни Игоря и Олега. Галя тем форменный допрос устроила, требуя полного отчета обо всем, что с ними произошло за то время, что мы не виделись. Отвечали ей не только ребята, но и Дара с Аленкой то и дело пару слов вставляли.

Нет, понятно, Дара с Игорем каждый день в университете видятся, и пару раз на выходные мои девочки уходили из дома — «Погулять», коротко объяснили они нам с Галей. Я допускал, что они могли и не вдвоем прогуливаться. И Аленка вполне могла продолжать свою переписку с Олегом.

Но во всех репликах девочек сквозила глубокая сопричастность — которая когда-то и мне была знакома, потому и почувствовалась сейчас так остро. Они словно за хорошо знакомой историей следили и останавливали рассказчика время от времени, чтобы восполнить пробелы, которые он по забывчивости или из скромности в ней оставил.

Затем мне бросилось в глаза, что Аленка участвует в их общем рассказе абсолютно на равных со старшими приятелями.

Трехлетняя разница в возрасте между Олегом и Дарой с Игорем стерлась уже давно — даже в школе скорее наша пара местных знаменитостей его к себе в компанию взяла, чем он им покровительствовал. Аленка же, с тех пор как перешла в среднюю школу, обычно увязывалась за ними Дариным хвостиком. Таким же неотрывным и бессловесным.

Теперь же, когда она брала слово, они тут же замолкали — и явно не из снисходительности старших, дающих младенцу возможность научиться вести себя в обществе. И она ничуть не тушевалась от такого повышенного внимания, как раньше, хотя и ограничивалась, большей частью, одной короткой фразой — которая звучала тем весомее.

Насторожила меня также та легкость, с которой Игорь говорил о своей новой работе.

Красноречием он никогда не отличался. В их с Дарой тандеме говоруном всегда она была, а он — мыслителем. В общем-то, он и сейчас в подробности вдаваться не стал, бросив неопределенно: «Примерно то же самое, что у Марины делал, но организация серьезнее» — у Гали глаза загорелись. Но от энтузиазма, с которым он заметил, что, мол, если уж заниматься в жизни чем-то, то только крупными задачами — сложными и требующими полной отдачи — и что, мол, только на них можно понять, чего ты стоишь, у меня мороз по коже пошел.

Судя по Дариному поддакиванию и комплиментам, у меня закралось подозрение, что она знает, что он на наше сообщество работает, но без уточнения, на кого именно. В принципе, это было разумно: раскрыть ей небольшую часть правды, добавив, что остальное является служебной тайной — отсюда и блок. Чтобы она не начала сама докапываться, что за ним скрыто — врать Игорь никогда не умел.

Но ведь это значит, что и Аленка об этом знает! И с какой стати Игорь и перед Олегом откровенничает?

Глава 6.8

Мне показалось, что я получил ответ на этот вопрос, когда в разговор снова вступила Аленка. После того, как Галя нравоучительно заметила Игорю, что за интересной работой учебу забывать никак нельзя, потому как без образования в жизни далеко не уедешь.

— Знания без практики ничего не стоят, — неожиданно отозвалась Аленка. — Их применять нужно как можно раньше.

— Ты школу сперва закончи, — тут же вскинулась Галя, — а потом будешь рассуждать, что чего стоит.

Я уже открыл рот, чтобы увести разговор в более безопасную сторону — для Гали, так и не получившей университетского диплома, образование всегда было больной темой.

— Интересно, а что бы сказал на это Контик? — так же неожиданно подал голос Олег, прищурившись с усмешкой.

Дара прыснула … и закашлялась под предупреждающим взглядом Игоря. Аленка вскинула подбородок.

— Наверно, не согласился бы, — невозмутимо ответила она. — Хотя не соглашаться нужно с устаревшими традициями. А вот Пронтик бы его уговорил! — добавила она с вызовом.

— Вот не уверен, — сокрушенно качнул головой Олег. — Он же всегда со всеми согласен.

Аленка усмехнулась, опустив глаза с довольным видом. Дара снова рассмеялась, показав Игорю язык. Тот вздохнул и покосился на Олега, который только развел в ответ руками. Галя повернулась ко мне, недоуменно хлопая глазами.

— Это еще кто? — озвучил я ее немой вопрос.

— Да знакомые у нас новые появились, — объяснила Дара, все также посмеиваясь. — Просто не разлей вода, а все время ругаются. Стоит одному «Да» сказать — второй сразу «Нет».

— Откуда появились? — медленно проговорил я, чувствуя, как рефлекторно включилось боковое зрение.

— В кафе как-то познакомились, — небрежно ответила Дара, отведя на мгновение глаза.

Не зря я все же столько лет со Стасом проработал. Он всегда говорил, что в жизни нет ничего важнее мелочей. Если что-то кажется странным — смотри во все глаза и, желательно, под другим углом.

Когда Дара сказала про кафе, краем глаза я заметил, как поморщился Игорь.

Игорь, который сам никогда не врал и в других ложь за версту чуял.

У них появились новые приятели с дурацкими прозвищами — и отнюдь не так, как сочла нужным поведать Дара.

Мнение этих приятелей почему-то важно для Аленки — и Олегу, похоже, это вовсе не по нраву.

Игорь талдычит, словно специально для Олега, о масштабной и, главное, практической работе — и Аленка необычно решительно его поддерживает.

Тот же Игорь туманно упоминает «серьезную организацию», на которую работает — и мои девочки знают только одну такую в нашем сообществе.

Из этой организации к ним являются посыльные, как будто нельзя иначе вопрос зарядки телефонов решить — и Дара захлебывается от восторга, говоря, какие они «классные».

Тесное общение Аленки с Олегом внезапно обрывается — и кто сказал, что по его инициативе?

Я вспомнил все недавние разговоры со своими бывшими приятелями.

С каждого из них я взял слово не впутывать Дару в их авантюры — и ни единым звуком не упомянул Аленку.

Я безоговорочно поверил Стасу — и совершенно выпустил из вида его маниакальную одержимость идеей заполучить однажды всех наших детей в свой отдел.

Я удивился уступчивости своего бывшего наставника — и не дал себе труда вспомнить его печально известную изворотливость в поисках лазейки из любой, абсолютно безвыходной ситуации.

Я переживал, откуда у Дары деньги на планшет взялись — а тот оказался, в конечном итоге, у Аленки и с совершенно непонятными целями.

Я места себе не находил из-за невинного увлечения Аленки Олегом — а ее загипнотизировали грубым, но неотразимым обаянием непримиримых борцов со всеми грехами мира.

Вот на этой мысли и закончился мой недолгий период полного покоя и умиротворения.

Больше всего меня бесило то, что я не мог никого призвать к ответу. По крайней мере, без веских, неопровержимых доказательств. Все оставшиеся у нас наверху слишком долго под влиянием моего бывшего наставника находились. Дара тоже только что продемонстрировала мне способность врать, глазом не моргнув. Задать вопрос напрямик Аленке, когда она смотрела на меня своим ясным, прохладным взглядом через непроницаемый блок, у меня просто язык не повернулся.

Оставалась только техника. Которая меня еще никогда не подводила. До этого раза.

На планшете стоял пароль. Я перепробовал все его возможные, связанные с Аленкой, варианты, сбегая три дня подряд с работы, пока она в школе была — безрезультатно.

В ноутбуке Дары я тоже ничего интересного не нашел. Кроме существенно расширившейся базы ее контактов с ангельскими детьми, с их подробными характеристиками и совершенно непонятной группировкой — но без каких-либо зацепок, указывающих на связь с моими бывшими приятелями.

Переписка Аленки с Олегом в соцсетях тоже мне ничего не дала. В прямом смысле ничего — она практически сошла на нет, что только подтвердило мои самые худшие подозрения.

Я снова включил камеру наблюдения. Она показала мне Аленку, забившуюся в узкое пространство между столом и шкафом, с ногами на стуле и планшетом на коленях — и ничего больше.

Я перевесил камеру — снова отпросившись утром с работы — на противоположную стену над Аленкиным стулом. Под таким углом у меня появилась возможность разглядеть экран планшета — но не то, что на нем изображено.

Повесить камеру ниже я не решился — стенка над столом девочек была абсолютно пустой, а в зазор между ней и шкафом камера не вмещалась.

Я дошел до того, что обратился к наблюдателям девочек — с просьбой заглянуть пару раз в планшет, когда Аленка будет им занята. Ответом мне послужило крайне неприязненное: «С какой целью?». Сформулировать эту цель я не смог — без упоминания о новом течении, направленном на подрыв деятельности самих наблюдателей, и заговоре внутри него самого. На мое отчаянное «Очень нужно, пожалуйста! Это для их блага!» реакции вообще не последовало — и я впервые в жизни пожалел о той преданности, которую моим девочкам удалось внушить своим наблюдателям.

Больше мне рассчитывать было не на кого и не на что. Спасибо, что хоть не прикинулись, что согласны и не наврали потом с три короба — послал я со злостью мысленное сообщение наблюдателям.

И замер.

Нет, у меня все же остался еще один источник, который мог подтвердить или опровергнуть мои подозрения. Со стопроцентной гарантией — особенно для моих бывших приятелей. Мне даже никаких особых ухищрений не потребуется — нужно только правильно один-единственный вопрос сформулировать, на который будет достаточно получить самый короткий ответ.

Я отправился к Игорю прямо на следующий день. Без предупреждения — как тогда, когда он после аварии родителей в черную меланхолию ударился. Мне не хотелось, чтобы он успел связаться с Дарой. И не к нему домой — в присутствии его наблюдателя задавать мой единственный вопрос было просто немыслимо.

Я даже не поехал, а просто перенесся к их с Дарой университету к концу занятий — на мои постоянные отлучки из офиса уже коситься начали. Твердо пообещав Сан Санычу вернуться через полчаса, я уже в десятый, наверно, раз ответил ему, что не ищу никакую новую работу, но напомнил, что по каким-то причинам уже давно не прошу у него повышения зарплаты.

Сдержать свое обещание мне не удалось.

Вышли Дара с Игорем из университета вовремя, но не распрощались сразу, а остановились у подножья ступенек, оживленно болтая. Я не стал выходить из невидимости, пока они не разойдутся, и расположился чуть в стороне, чтобы несущаяся по домам толпа студентов не выдала меня.

Оделся я определенно не по сезону — в машине мне уже давно теплые куртки не нужны были — и минут через пятнадцать начал приплясывать на месте, чтобы согреться.

Наконец, они кивнули друг другу и пошли в разные стороны: Игорь — к станции метро, Дара — на остановку маршрутки. Я невольно обратил внимание на то, насколько по-разному они двигались. Игорь шел целеустремленно — широкими шагами, чуть нагнувшись вперед и ни разу не оглянувшись. Дара же перемещалась, то ускоряя, то замедляя шаг и все время зыркая по сторонам. Автоматически проследив за ней глазами, я увидел, что, перейдя улицу, она вдруг словно нырнула возле одной из припаркованных у тротуара машин, скрывшись с глаз — и буквально через мгновенье эта машина тронулась с места.

Я чуть не забыл, зачем туда явился. Но догнать увозившую Дару машину у меня не было ни малейшего шанса — в то время как моя исходная цель еще не успела далеко уйти. Мысленно пообещав Даре очень подробный разговор вечером, я бросился за Игорем, перейдя в видимость за памятником основателю университета.

Он уже сворачивал за угол улицы, ведущей прямо к метро, и я решил, что лучше всего будет прямо на входе на станцию его перехватить — я вполне мог оказаться там по своим делам. Прибавив шагу, чтобы не упустить его и заодно согреться, я вмиг добрался до поворота … и замер, как вкопанный.

Глава 6.9

Пустынной открывшуюся мне улицу назвать было нельзя, но время все же было дневное, и людей там было немного. А вот Игоря среди них не оказалось. Нигде — не заметить столь знакомую мне фигуру я просто не мог.

Может, купить что-то зашел? Я медленно двинулся вперед, внимательно вглядываясь в витрины занимавших все первые этажи магазинов.

Вот тогда ко мне и подошли. Двое. Цепко ухватив меня за локти и чуть сжав с обеих сторон — так, что вырваться, не начиная форменную драку, я не мог.

— Давайте пройдем, — донеслось до меня справа невнятное бормотание. — Без шума и лишнего внимания.

Покосившись в ту сторону, а затем и в другую, я увидел две одинаковые дутые куртки, скрывающие телосложение, глубоко надвинутые на лоб вязаные шапки и шарфы, прячущие пол-лица. Но глаза, пристально следящие за мной с оставшейся открытой его части, не оставляли ни малейшего сомнения в принадлежности их обладателей к нашему сообществу. К самой его серьезной организации.

— Что вам нужно? — коротко осведомился я самым нейтральным тоном.

— Проводить Вас, — немедленно последовал все так же негромкий и безукоризненно вежливый ответ.

— Куда? — напрягся я, гадая, что мог придумать Стас, чтобы не дать мне помешать его планам.

— Тут недалеко, — неопределенно повел рукой себе за спину его посланец. — Уютное место, где Вы сможете согреться.

— Надолго? — уточнил я, прикидывая, как включить запись в телефоне во время разъяснительной беседы, чтобы показать потом моим девочкам, с кем они связались.

— Это от Вас зависит, — удивленно пожал плечами мой собеседник. — Кто же Вас держать-то будет?

Это уже прозвучало откровенным издевательством. Не произнеся больше ни слова, я мотнул головой, давая знак, что готов следовать за ними. Почти добровольно.

Мы довольно неуклюже развернулись и двинулись назад. Действительно недалеко — к расположенному на углу кафе, которое я проскочил в погоне за Игорем, не заметив.

Это кафе занимало обе стороны здания, со стойкой прямо напротив входа и несколькими столиками в расходящихся от нее нешироких крыльях. В конце каждого из них стояло еще по два столика, разделенных перегородкой — так, что более удаленный от окна скрывался в некоем подобии ниши.

Мои провожатые сразу же направились, все также не отпуская меня, к стойке и заказали чай — сразу целый чайник и четыре чашки. Я очень надеялся, что они включили в этот заказ и себя — тогда разъяснительную беседу со мной будет кто-то один вести. Еще больше я надеялся, что это будет Стас — вполне возможно, что его слова о невозможности попасть на землю окажутся таким же враньем, как и все остальное.

— Присаживайтесь, я сейчас все принесу, — приветливо предложила нам девушка за стойкой.

— Да мы сами — нельзя такую красавицу бегать заставлять, — ответил ей мой правый конвоир, стянув шарф с лица и изобразив на нем гротескное восхищение.

Девушка смущенно хихикнула и поставила перед нами чайник с чашками. Отпустил меня только один, болтливый — ухватив одной рукой чайник, он лихо грабастал другой все чашки за ручки и победоносно отсалютовал ими девушке. Она одобрительно закивала ему с видом ценителя.

Мой молчаливый спутник сжал мне руку, подталкивая в сторону левого крыла. Мы прошли в самый конец его, к скрытому в нише столику — и там я стал, как вкопанный, несмотря на непрекращающееся давление на локоть.

В самой глубине этой ниши — так, что увидеть его можно было, только подойдя к столику вплотную — сидел Игорь.

— Привет! — жизнерадостно улыбнулся он мне. — Садитесь, чаю попьем. Холодно сегодня, правда?

Я машинально втиснулся за столик прямо напротив него, пытаясь сообразить, что происходит.

Только после этого мои конвоиры поставили перед нами чайник с чашками и удалились. С моего места, впрочем, было видно, что расположились они за столиком прямо перед нишами, перекрыв мне дорогу к выходу, захоти я уйти. Никто меня держать не будет, да? Более того, молчаливый тут же вытащил телефон и что-то забормотал в него, прикрывая рот ладонью, а болтливый через какую-то минуту поднялся и направился, судя по последующему хихиканью, к девушке за стойкой — заняв таким образом вторую заградительную линию у самого выхода.

Игорь все это время молчал. Он разлил по чашкам чай — по всем четырем почему-то — подвинул одну из них в мою сторону, другую к себе, потянулся за сахарницей, насыпал себе в чашку сахар, размешал его и поднес чашку ко рту — подняв вместе с ней и взгляд. На меня.

Я видел его разным. Как правило, он был на удивление сдержанным, но случалось мне наблюдать в нем и приступы мрачной угрюмости, и глубоко внутри кипящей энергии, и всплески просто пугающего бешенства, и даже какого-то совсем не здорового энтузиазма недавно. Но такого взгляда я у него еще никогда не видел. В нем была и приветливость, и дружелюбие, даже с легкой смешинкой — но из-за них на меня смотрела невозмутимость фразы «Делай, что должен, и будь, что будет».

Да, судя по тому, что ему уже доверили поставить меня на место, он вовсе не хвастался, говоря у меня дома о своих успехах. Впрочем, меня это больше не касается. Мне нужно задать ему всего один вопрос.

— Это и есть ваши новые знакомые? — начал я почему-то совсем не с того, с чего собирался.

— И они тоже, — слегка усмехнулся он, ставя чашку на стол.

— Ладно, неважно, — отмахнулся я от второстепенных подробностей. — Я знаю, на кого ты работаешь. Меня интересует только одно: Дара с Аленкой тоже на вас работают?

— Нет, — ответил он, ни на секунду не задумавшись, и я как-то весь обмяк на том твердом деревянном сидении.

Но ненадолго, потому что он почти сразу добавил:

— Но они работают с нами.

Я получил свое неопровержимое доказательство. Которого мне будет вполне достаточно, чтобы припереть к стенке моих бывших приятелей и заставить их прекратить подвергать опасности моих девочек. Можно было вставать и уходить. И проверить заодно, как меня не будут удерживать.

Но мне вдруг захотелось сказать пару слов этому юнцу. Которого Дара считала самой важной частью своей жизни. За которым она, как выяснилось, была готова последовать куда угодно — хоть под распылитель. Который всегда принимал ее преданность как должное. И которому его родитель, постоянно и пафосно распинающийся о великих целях нашего сообщества, так и не сумел передать основной ангельский принцип на земле — сохранить и уберечь.

— Мне обещали, что их не станут привлекать, — медленно начал я, сдерживаясь. — На достаточно высоком уровне. Твой выбор — твое дело. Правда, хочу тебя уверить, что ты понятия не имеешь, против чего выступаешь. Даже Стас признал, что девочек в это втягивать нельзя. И ты не имел никакого права…

— А может, нас для начала спросить нужно? — яростно зашипел воздух рядом с Игорем, и там тут же материализовалась Дара.

Она просто возникла — из пустого места, из ниоткуда. И в таком виде, что я и ее едва узнал. Глаза у нее сузились, как у разъяренной кошки, и метали в меня молнии. Губы растянулись над оскаленными зубами, из-за которых все еще доносилось шипение. Она наклонилась над столом в мою сторону — так, что у нее спина почти дугой выгнулась. У нее даже волосы, словно шерсть на загривке, дыбом встали.

Я отшатнулся, врезавшись головой в деревянную панель над сидением. В ушах зазвенело — и мне показалось, что это мое подсознание сигнал тревоги подало.

Откуда она взялась? Даже если Макс научил ее в невидимость переходить — с него сталось бы — я бы ее почувствовал. Нет, скорее, к этой разъяснительной беседе целителей подключили — то-то мне наши дети совершенно не похожими на себя видятся.

Не глядя, я нащупал чашку и сделал глоток уже почти остывшей, абсолютно безвкусной жидкости, ища способ прекратить это варварское насилие над собственным мозгом.

— Я вас на минутку оставлю, — как можно непринужденнее бросил я, осторожно и понемногу продвигаясь к выходу из ниши. — В туалет.

Путь мне преградила Аленка. Возникшая точно также из пустого воздуха рядом со мной — на сиденьи у края стола. Меня отбросило назад — на этот раз локтем об угол стола. Издевательски невероятная картина скрылась за снопом искр в глазах.

Когда они рассеялись, однако, ничего не изменилось. Щипать себя не было смысла — если уж электрический разряд от локтя в мозг не вырвал меня из этого кошмара.

Ну и профи ко мне направили! На ходу иллюзию корректируют. И Аленка выглядит, совсем как настоящая, и Дара уже свой обычный неотразимо привлекательный вид приняла. После того, как Игорь накрыл ее руку своей — точь-в-точь, как он всегда ее успокаивал.

Я только не мог понять, зачем Стас таким сложным путем пошел. Цель его была очевидна — устроить мне встречу с псевдо-Игорем, способным врать в отличие от оригинала. Но девочек зачем на сцену выводить? И как он с целителями договорился?

— Как вы …? — повел я рукой между Аленкой и Дарой, подозрительно переводя взгляд с одной на другую.

— … сюда попали? — закончила за меня Аленка, и ответила, глазом не моргнув: — Инвертация.

Обидно. Стас всегда был не слишком высокого мнения обо мне, но держать меня за полного недоумка? Подростки-полу-ангелы, которые провели всю свою жизнь на земле, владеют умением, доступным далеко не всем представителям нашего сообщества?

— Ого! — значительно покивал я головой, решив оставить пока свой скептицизм при себе. — Кто вас ей обучил? Они? — сказал я глазами на столик, за которым сидели уже оба посланника Стаса.

— Нет, — вступила в разговор Дара. — Те, которые за зарядками приходили.

— А эти зачем пожаловали? — прищурился я в ожидании туманного рассказа о чрезвычайно важной операции, совершенно случайно проводимой неподалеку.

— Это наша охрана, — небрежно бросила Дара.

А вот это уже вдвойне обидно. Когда наблюдатели много лет делали все возможное, чтобы максимально навредить нашим детям, Стасу даже в голову не пришло предоставить им охрану. А теперь она им вдруг понадобилась — когда отношение к ним в нашем сообществе радикально изменилось, причем в лучшую сторону?

— И от чего же вас охраняют? — изобразил я вежливое удивление.

— Да мы и сами сначала против были, — подал, наконец, голос Игорь, поморщившись. — А потом они очень кстати пришлись — всегда помогают от аналитика оторваться, если нужно.

— От кого? — по-настоящему на этот раз удивился я.

— Его к Игорю приставили сразу после аварии, — ответила мне Дара, сверкнув глазами.

— Это тот отдел, который переворот на земле готовит, — мрачно добавил Игорь, раздувая ноздри.

Как-то вообще топорно Стас работать начал. Подсовывать мне образ сотрудника отдела, занимающегося узакониванием наших детей, в виде вечно стоящего над душой наблюдателя? Чтобы вызвать у меня по ассоциации неприязнь к нему? Причем из привычного сочувствия Игорю, которому в свое время особо злобный наблюдатель достался?

— Да-да, наслышан, — категорически отказался я продолжать разговор в этом направлении, и решил сделать неожиданный шаг, кивнув в сторону так называемой охраны. — А кто из этих Контик и … как там другого?

— Вообще-то, — медленно произнесла Аленка, вздернув подбородок под одинаково предостерегающими взглядами Дары и Игоря, — Контик — это я.

Глава 6.10

Все-таки я ошибся. Не развеять мои подозрения хотел Стас, не направить мои мысли по ложному следу — он поставил задачу запутать меня, внести полную сумятицу в эти мысли. Чтобы я просто перестал отличать реальность от вымысла. Чтобы, реши я обратиться к руководству за помощью, мои слова полным бредом прозвучали.

— Ну, с меня хватит! — решительно встал я. — Не знаю, что за игру вы здесь ведете…

— Пап, сядь, — перебила меня Аленка, морщась. — Ты хотел поговорить с Игорем, а мы — с тобой.

Столкнуть с сидения даже подобие моей дочери у меня рука не поднялась.

— Да, хотел, — повернулся я к Игорю, глядя на него сверху вниз и надеясь, что все, что я скажу, дойдет до Стаса дословно. — Я действительно наслышан о том, что ты переворотом назвал. И о том, что у нас образовались некие борцы с ним. И что к ним и тебя причислили. Но я также наслышан — и в самых недвусмысленных выражениях — что этой чести удостоили только тебя, и что с тебя даже взяли слово … клятву никому не передавать конфиденциальную информацию.

— Вообще-то, — донеслось до меня со стороны Аленки, — мы с Дарой обо всей этой истории от тебя сначала узнали.

Я сел. Совершенно бессознательно и не менее решительно, чем встал — в голове опять зазвенело. Если я только что истинную цель Стаса правильно угадал — он своего добился.

— Ты же только об этом и думал, — пояснила Аленка в ответ на мой немой вопрос.

Вот оно — последнее доказательство, что передо мной вовсе не наши дети сидят. С тех пор, как они узнали, кто они, мы постоянно повторяли им — я, по крайней мере — что вторгаться в чужое сознание без разрешения считается в нашем сообществе немыслимым поступком.

— Ты за мной шпионила? — отбросив притворство, назвал я приписываемое Аленке деяние его истинным именем.

— А что — только тебе можно за мной подглядывать? — взъерошилась она, даже не покраснев. — Еще и через камеру!

— То — камера, — растерявшись, накинулся я на менее весомое обвинение, — а в мыслях копаться — это совершенно другое.

— А ты в мои никогда не заглядывал? — язвительно поинтересовалась она. — Ты за нами никогда не следил?

— Ален! — резко оборвал ее Игорь.

Дара просто смотрела на нее в упор, но на ее лице предостережение проступило еще ярче.

— Мы решили, — твердо напомнила им о чем-то Аленка, и снова повернулась ко мне. — Ты тут только что спрашивал, так вот: Контик — это я. А Пронтик — Олег. Он тоже с нами.

— Кто? — еле выдавил я из себя, внезапно охрипнув. — С кем — с вами?

Они снова обменялись молниеносными взглядами.

— Можно я скажу? — тут же воспользовался Игорь полученным мандатом доверия. — Вы же со мной поговорить хотели?

Я молча смотрел на него, смутно чувствуя необходимость собраться с силами.

— Вы в курсе о готовящихся переменах на земле, — начал он без малейшего намека на вопрос, — и о роли, которую нам в них отвели. Но никто не спросил, что мы о ней думаем. А мы на нее не согласны — у нас просто нет на нее никакого права.

— Вы умнее людей, — возразил ему я, — талантливее, лучше …

— Умнее и талантливее — может быть, — перебил он меня, — а вот насчет лучше — это спорный вопрос. Но даже если так, мы бы, может, и согласились, если бы люди знали о нас и сами признали нас своими лидерами. Сейчас же из нас хотят сделать надсмотрщиков над рабами. А речь идет о родителях моей мамы, — добавил он сквозь зубы.

— И о нашей маме, — подхватила Дара, сверкнув глазами. — И о тех, с кем мы учились, жили бок о бок всю свою жизнь.

— Речь идет об Олеге и его родителях, — припечатала Аленка с тихой угрозой в голосе. — Этого не будет.

— Но и это еще не все, — продолжил Игорь. — Такие, как мы, тоже разные. Мы сейчас зондируем настроения среди них и уже видим, что часть из них охотно согласятся на подобное предложение, а другие будут ему противиться до конца. И столкновение неизбежно. В котором и люди участвовать будут. Они уже чувствуют неладное — это мы тоже знаем. Немногие, но их хватит, чтобы организовать выступление против нас. Вам там, — мотнул он головой к потолку, — придется вмешаться, чтобы подавить сопротивление людей. В результате, начнется война всех против всех.

Я молчал, застигнутый врасплох взглядом на признание наших детей с такой неожиданной стороны. В организованное сопротивление людей мне верилось слабо — они даже откровенным тиранам подчинятся, лишь бы их кормили и развлекали. Но угроза их нападения на более одаренных и успешных прозвучала крайне правдоподобно.

— Так вам поручили настроения изучать? — спросил я, чтобы уяснить для себя полную картину. Перед детальным ее обсуждением с моими бывшими приятелями.

Они снова переглянулись.

— Официально поручение дано только мне, — ответил снова Игорь. — Собирать информацию о таких, как мы, анализировать ее, давать каждому из них характеристику и передавать ее наверх. Там на ее основании решают, какими методами на них воздействовать. Неофициально, — усмехнувшись, добавил он, — я эти характеристики искажаю, чтобы их методы не давали искомых результатов.

Я хмыкнул. А Стас, со всей своей легендарной репутацией, не догадывается, что рано или поздно возникнет вопрос, почему выбранные методы не работают?

— Только Стасу ничего другого рассказывать нельзя, — торопливо произнесла Аленка. — Он о нас не знает.

— А охрана откуда? — оторопел я.

— Ее мне прислали … — снова поморщился Игорь.

— … а мы с ними подружились, — сверкнув ямочками на щеках, закончила Дара.

Я фыркнул — вот это меня точно не удивило. Мои девочки даже своих наблюдателей так приручили, что их руководство до сих пор, наверно, об этом ни сном, ни духом не ведает.

— Понятно, — вернулся я к более неотложным вопросам, — а с кем наверху вы контактируете?

— Искаженные характеристики уходят к аналитикам и к маме, — немедленно отозвался Игорь. — Она там всю официальную документацию ведет.

— А настоящие я Максу передаю, — продолжила Дара.

— Он о вас знает? — вскинулся я.

— Только обо мне! — подняла в успокаивающем жесте руки она.

— А людьми мы с Олегом занимаемся, — тут же отвлекла мое внимание Аленка. — И передаем все, что узнали, Марине, а она — Стасу.

Я скрипнул зубами, вспомнив гордое заявление Марины, что она и без меня прекрасно с соцсетями справится.

— Да ты же ее знаешь! — усмехнулась Аленка.

— Алена, прекрати! — возмутился я.

— Так быстрее же! — обиженно надулась она, но тут же гордо добавила: — У нас с Олегом лучше получается. Я всегда против хорошей идеи, и люди их чувства противоречия к ней тянутся. А Олег всегда за плохую — и доводит ее до полного абсурда.

Я вспомнил их личную переписку с Олегом и подумал, что если они сохранили свой искрометный стиль и в более серьезных обсуждениях, то успех им гарантирован. Надо будет как-то до них добраться …

— Договорились! — сверкнула хитрой улыбкой Аленка. — Если обещаешь никому наверху о нас не рассказывать.

— И они все не знают, что Макс про меня знает, — быстро ввернула Дара.

— И про Марину никто, кроме Стаса, не знает, — торопливо добавил Игорь.

Именно в этот момент я им окончательно и бесповоротно поверил. Перевернуться с ног на голову серьезная, опасная затея могла только рядом с моим бывшим наставником. Да еще и если рядом с ним оказались Стас с Максом — со своим вечным соперничеством и без уравновешивающего их самомнение влияния Марины и, чего уж там, моего собственного.

— А я могу узнать, — снова обратился я к Игорю, — чем там твой отец занимается? Что, собственно, все они делают — как используют собранные вами материалы?

— У них там есть еще один, — ответила мне почему-то Дара, — он ими, по-моему, руководит. Наши материалы или к нему уходят, я точно не поняла, или ждут вместе со всеми ними, пока он от Господа Бога вернется.

— Что? — сдавленно прохрипел я, снова засомневавшись в реальности всего вокруг.

— Мне о нем как-то Макс рассказывал, — добавил Игорь, и я усомнился уже не только в своем слухе, но и в рассудке, — и даже обещал однажды познакомить с ним. Он назвал его величайшим умом всего вашего мира. И этот ум, как выяснилось, откуда-то лично знает Бога — и сейчас отправился к нему, чтобы тот заставил аналитиков оставить нас всех в покое.

Я вдруг оказался в полной пустоте. И почти темноте. В которой плавали слова Игоря, как шарики воды в космосе — то собираясь в почти понятные словосочетания, то рассыпаясь в бессмысленный набор звуков.

Я всегда знал, что мой бывший и бесконечно честолюбивый наставник далеко пойдет. Только мое далеко обычно ограничивалось все более высокими кабинетами. Но чтобы ломиться на прием к нашему Верховному Владыке?! Это что — нам теперь ждать здесь его инспекционного визита? И что он здесь застанет? Интриги одних отделов против других? Прогрессирующую деградацию вверенного им мира? Хаос, сопровождающий отдельных сотрудников при каждом их телодвижении? Кто знает, с чего Владыка начнет порядок здесь наводить?

— Пап, — донесся до меня из неведомой дали голос Аленки. — Пап! — резко встряхнулась моя рука. — Давай не будем думать о том, что от нас не зависит. — Передо мной возникло ее донельзя озабоченное лицо. — Нам сейчас очень нужна твоя помощь.

Меня рывком вернуло в эту нишу в обычном земном кафе.

Ладно, значит, не суждена мне спокойная жизнь на земле.

В конце концов, не пропадать же умению приводить хоть в какой-то порядок тот самый хаос, вечно оставляемый моим бывшим наставником.

И пока великие умы не притащили сюда нашего Верховного Владыку — о конце света говорить еще рано.

Глава 7. Другие предпочли начать все снова…

Сразу доложить Творцу об очередном эксперименте с первородными Первому не удалось.

Переправив Лилит в предназначенный для нее мир, он просто не мог удержаться, чтобы не показать ей все его уголки — в конце концов, было только справедливо предоставить ей право самой выбрать, где обосноваться.

Но Первый после Творца совершенно не ожидал, что сам увлечется показом ей своих открытий до полной потери чувства времени.

До сих пор любая уже воплощенная идея тут же переставала его интересовать. К тому моменту у него уже всегда другие появлялись — загадочно размытые и дразняще переменчивые. Поэтому он никогда прежде не оглядывался на свои законченные творения. По строгому уговору с Творцом, по завершении и принятии проекта Первый больше не мог ничего изменить в нем — улучшить, усовершенствовать, разнообразить — что сразу же лишало последний привлекательности в его глазах.

Образно выражаясь, он готов был работать до бесконечности над податливой глиной, послушно принимающей все более изысканные формы под его чувствительными пальцами. Но как только она застывала, любое чрезмерно настойчивое движение могло лишь разрушить законченность созданного из нее объекта.

Сейчас же он рассматривал воплощение своих фантазий как будто глазами Лилит — и просто упивался ее реакцией. Несмотря на то, что та далеко не всегда совпадала с его ожиданиями и собственным отношением к той или иной диковине. Он даже в мыслях их так по привычке называл — хотя и без того настороженного недоумения, которое вкладывали в это слово его заказчики, когда он предлагал им добавить несколько персональных штрихов в стандартный проект.

Лилит же просто смотрела вокруг — широко раскрытыми глазами, жадно впитывающими одну разворачиваемую перед ней картину за другой. И ей все было мало — как однажды убедился Первый после Творца, оставив ее на ночь в одном из подготовленных убежищ и обнаружив на следующий день — после долгих и отчаянных поисков — на довольно приличном расстоянии от него.

И это при том, что ему пришлось признать, что первое знакомство Лилит с его … ее миром оставило у нее не самое лучшее впечатление.

Он перенес ее в белоснежную пустыню, плотно укутанную замершими кристаллами воды.

Ему хотелось сразу поразить ее воображение бесконечным разнообразием их совершенства, их таинственным превращением в капли воды на ладони, мягкостью сформированного из них покрова …

Ему хотелось, чтобы ей сразу бросились в глаза новые для нее формы пушистых игольчатых деревьев и мохнатых зверьков с их умильными мордочками и приглашающими к игре манерами.

Одним словом, ему хотелось сразу показать ей картину нового мира, максимально отличную от скучной до зевоты комфортности макета.

У Лилит действительно широко распахнулись глаза и перехватило дыхание. Крайне довольный достигнутым эффектом, Первый после Творца принялся рассказывать ей о смене света и тьмы, тепла и холода … и лишь поднеся к ее лицу ладони, полные пушистых белых хлопьев, заметил, что у ее оцепенения есть куда более материальная причина.

Она вся сжалась, кожа у нее побелела, а губы посинели и дрожали, как она их не сжимала.

Первый после Творца запоздало вспомнил, зачем он создал мохнатых зверьков, и озадаченно смерил Лилит взглядом. И как она их ловить будет, если шевельнуться, похоже, не может? А их ведь добрых два десятка понадобится.

Нет, пожалуй, придется ей начинать осваивать планету с более теплых ее частей. А сейчас, наверно, лучше знакомство продолжить и вовсе с жаркими. Взяв Лилит за ледяную и прямо окаменевшую на ощупь руку, Первый переместился с ней в песчаную пустыню.

Там она вдруг обмякла и опустилась на песок, подставив солнцу запрокинутое лицо с закрытыми глазами и разведенные в стороны руки. Первый сел рядом с ней, пересыпая песок из руки в руку и дожидаясь, пока она отогреется.

Наконец, она открыла глаза с удовлетворенным вздохом и тут же зажмурилась от яркого солнца, сморщив нос.

— Тут лучше, — объявила она Первому, сверкнув белозубой улыбкой.

Выдохнув с облегчением, он повторил — на всякий случай — свой рассказ о сменах сезонов на планете и принялся детально описывать особенности пустыни.

Лилит слушала его, внимательно следя за движениями его рук. Потом зачерпнула горсть песка и повернула ладонь, дав ему просыпаться назад. Она рассмеялась, набрала еще одну горсть, сжала ладони в кулак и выпустила песок тонкой струйкой, водя рукой перед собой, чтобы он ложился на землю зигзагами.

Первый после Творца замолчал, с улыбкой наблюдая за ней и сложив руки на коленях. Она вопросительно глянула на него в повисшей тишине, затем перевела взгляд на его неподвижные руки — и протянула к ним свою, посыпая их песком из сжатого кулачка. Усмехнувшись, он раскрыл ладонь, принимая предложенный дар. И затем вернул ей его в другую подставленную ладошку.

— Пить, — вдруг произнесла она через какое-то время.

Первый после Творца перенес их в пустыню недалеко от скрытого под поверхностью источника воды, чтобы подкрепить свой рассказ об этой части планеты наглядной иллюстрацией самой важной ее части.

— Идем, — вскочив, протянул он руку Лилит.

Она шла, семеня и пританцовывая, чтобы как можно чаще отрывать ноги от раскаленного песка. Первый озабоченно поглядывал на нее: она уже тяжело дышала, лицо у нее заблестело от испарины, а кожа начала приобретатьнездорово розовый оттенок. Но, как и в замороженной пустыне, она ни разу не пожаловалась, только стреляла во все стороны глазами — все более испуганно — в поисках хоть намека на водоем.

Когда они добрались до растений с мясистыми листьями, Первый после Творца молча указал ей на чахлую тень, падающую от них, и Лилит тут же юркнула туда, испустив шумный вздох облегчения.

— Вода там, — ткнул Первый пальцем себе под ноги. — Глубоко. Нужно копать, — показал он руками, как это делать.

— Сейчас, — отчаянно замотала она головой.

Первый мысленно поздравил себя с предусмотрительностью, подошел к растению, в тени которого стояла Лилит, и отломил от него крупный тяжелый лист.

— Вода есть еще здесь, но немного, — сказал он, протягивая ей свой запасной источник влаги.

Она с сомнением глянула на него и снова покачала головой.

— Это — не пить, это — есть, — неуверенно произнесла она.

— Попробуй, — настаивал Первый, поднеся лист изломом к ее лицу — так, чтобы ей были видны крупные капли жидкости на нем.

Она с опаской взяла его обеими руками, подозрительно принюхалась, лизнула, потом впилась в него зубами, втянула в себя жидкость, потом еще раз …

Затем она резко оторвалась от листа и протянула его Первому.

— Это тебе, — улыбнулся он, качнув головой и прокашлявшись от растерянности.

У созданий Творца не было физических потребностей, и им даже в голову не приходило заботиться друг о друге. В обитателей миров, с другой стороны, изначально закладывалась поддержка друг друга. Когда Лилит включилась в его игру с песком, он с готовностью подыграл ее инстинкту, но когда она предложила поделиться с ним жизненно важной только для нее влагой — этот жест неожиданно тронул его. Неожиданно и глубоко.

Лилит тем временем прикончила лист, облизнулась и отбросила его плотную оболочку в сторону.

— Это — не пить, — уверенно повторила она. — Пить — это так, — она широко развела перед собой руки, сделала ими глубоко черпающий жест и поднесла воображаемые пригоршни воды к лицу.

Отлично, подумал Первый после Творца, снова протягивая ей руку, похоже, самое время познакомиться с бескрайними водными просторами.

На их берегах Лилит задохнулась, прижав ладони к лицу, и тут же бросилась в воду, подняв сноп брызг.

Остановилась она, оказавшись в ней по грудь — развела руки ладонями вперед, пытаясь поймать мягко набегающие на них волны, зашлепала по ним ладонями, рассыпалась своим серебристым смехом, склонилась над водой, разглядывая что-то в ее глубине … и вдруг рывком ушла под поверхность.

Первый после Творца ринулся к краю просторов, но Лилит уже выпрямилась, словно ужаленная. Отфыркиваясь и отплевываясь, она повернулась к нему с выражением полного недоумения на лице.

— Нельзя пить! — выдохнула она потрясённо.

— Нельзя пить, — подтвердил Первый, переводя дух.

Она оглянулась через плечо на уходящую к горизонту темно-лазурную равнину, покрытую легкой рябью и вспыхивающую солнечными бликами и белыми барашками волн, и снова перевела озадаченный взгляд на Первого.

— Зачем столько? — спросила она, недоуменно нахмурившись, — Если нельзя пить?

— Это — не чтобы пить, — рассмеялся Первый, обрадовавшись возможности сразу рассказать ей о том, что за горизонтом скрываются еще и другие чудеса.

Она вопросительно склонила голову к плечу.

— Подожди, — бросил он ей, оглядываясь по сторонам.

Глава 7.1

На узкой полосе песчаного берега валялось много чего, вынесенного на него волнами и ветрами — до того, как ему удалось усмирить последние: подводные растения, раковины, обломанные ветви и более крупные, бесформенные куски деревьев.

Первый после Творца поднял одну ветку, подошел к краю воды, подождал, пока набежавшая волна начнет откатываться, положил на нее ветку и подтолкнул ее в сторону Лилит.

— Плыть, — показал он пальцем на устремившееся прочь от берега наглядное пособие с двумя торчащими в стороны сучками.

Лилит с интересом проследила взглядом за приближающимся к ней объектом, дернула в сомнении бровями, осторожно откинулась назад, раскинув руки … и осталась лежать на поверхности, покачиваясь на волнах и глядя в уже начинающее темнеть небо.

Через пару мгновений к нему взлетел ее звонкий, переливчатый смех, а ее саму начало сносить к берегу. Она оттолкнулась ногами, словно противясь возвращению, затем руками, затем руками и ногами вместе — и начала быстро удаляться от берега.

Первый после Творца остолбенел, даже забыв порадоваться тому, с какой легкостью она приняла созданный им мир и приобретала нужные в нем умения. Он же совсем не это имел в виду! Его первородным полагалось плыть на прочном и надежном приспособлении, образом которого должна была послужить та ветка. На котором можно было хранить запас пищи и найти место для отдыха на долгом пути к горизонту. Которое должно было служить защитой от обитателей водных глубин. А он еще столько их создал — и даже позволил некоторым питаться другими живыми существами!

— Не так! — заорал он, прыгая на одной ноге и стаскивая со второй плотно прилегающую к ней матерчатую обувь. — Не так плыть! Так нельзя! Назад! Лилит, назад!

Так он в первый раз назвал ее выбранным ею самой именем. Нарушив тем самым строгое правило Творца ничем не выделять его создания, не говоря уже об обитателях созданных им миров. Тревожно вглядываясь в скользящую над поверхностью воды голову своей первородной, Первый после Творца даже не заметил этого нарушения.

Лилит остановилась. Забарахталась на одном месте, пытаясь — по всей видимости — развернуться, и резко ушла под воду. Первый принялся стаскивать с себя тунику, запутавшись — в спешке и от непривычки — в рукавах.

Когда он, наконец, выпутался из впервые помешавшей ему одежды, Лилит уже снова была на поверхности и двигалась к берегу — лицом к нему. Первый в изнеможении опустился на песок.

Добравшись до места, где она остановилась в первый раз, Лилит — судя по движениям — стала на ноги, отдышалась, закинув голову к небу, и пошла к берегу. С каждым шагом она словно вырастала из воды, и Первый вдруг почувствовал, что хорошо, что он успел сесть.

Солнце уже опускалось к горизонту — прямо у нее за спиной, заливая ее золотистым светом. Намокшие волосы слиплись у нее за спиной, не отвлекая больше внимание от ее лица. Цветущие растения, обвивавшие ее тело в макете, съежились от холода в ледяной пустыне, палящее солнце добило их в жаркой — и они больше не скрывали ее фигуру.

Она была совершенством, каждую черточку которого Первый после Творца мог воссоздать в памяти в любой момент. Сейчас же из потока яркого солнечного света и мерцающей его отблесками воды к нему выплывало совершенство ожившее.

В макете она двигалась либо порывисто, либо замирала на месте, напоминая ему сделанные его собственной рукой эскизы. Сейчас же она словно переняла движение волн — свободное, уверенное, ничем не ограниченное.

И в каждом этом движении сквозила полная гармония с окружающим миром и чистое удовольствие от самого пребывания в нем.

Первому всегда нравилось смотреть на нее — с удовлетворением от создания истинного шедевра. Сейчас же исходящая от нее полнота жизни отозвалась в нем удовольствием почти болезненным, почти нестерпимым в своей силе.

Он отвел глаза, неловко поднимаясь на ноги. Когда она подошла к нему, он протянул ей свою тунику, все также глядя в сторону и размышляя, куда ее дальше понести.

Возле водных просторов оставлять ее нельзя, пока она не поймет, как правильно плавать. Кроме этого, нужно твердо объяснить ей необходимость покровов не только в ледяной и жаркой пустынях — иначе вряд ли получится объяснить что-либо еще.

Лилит удивленно глянула на протянутую ей тунику, взяла ее, повертела в руках и принялась прикладывать к своему телу, изгибаясь то в одну, то в другую сторону и заодно промокая воду на нем. Показывать ей, как надевать эту вещь, Первый не решился — пришлось бы снова на нее смотреть. О том, чтобы помочь ей, речи вообще не было — при одной мысли о прикосновении к этому источнику бьющей наповал полноты жизни, ощущение последней хлынуло в Первого с такой силой, что у него руки задрожали.

Так и не разобравшись, что делать с туникой, Лилит отступила в сторону, чтобы оказаться в поле зрения Первого, и с улыбкой вернула ему ее. Болезненно сморщившись, он рывком отвернул голову в сторону. Лилит снова шагнула туда же, глянув на него с вопросом и обидой в глазах. Первый быстро опустил свои и снова протянул ей руку.

— Пойдем, — сдавленно обратился он к этой руке.

На этот раз он перенес ее в небольшой уголок, напоминающий макет. На самом деле, он создал его уже после изменения наклона оси планеты, чтобы первородные начали ее освоение с относительно знакомого им места. Но понаблюдав за непоседливой Лилит в макете, он и тут не удержался: увеличил центральный водоем, расширил и углубил впадающий и вытекающий из него потоки воды, сделал богаче окружающую их растительность, наполнив ее до предела цветами, и поместил в нее — на пробу — самых дружелюбных зверьков.

Сейчас его очередной необъяснимый порыв пришелся очень кстати. Первый после Творца быстро наломал охапку гибких ветвей, наиболее густо покрытых листьями и цветами, и протянул ее Лилит, старательно глядя только ей в лицо. Точно, как первородный, мелькнуло у него в голове — вслед за чем пришло неожиданное сочувствие к тому. Теперь-то Первый понимал, что заставило его так варварски разорить водоем в макете.

Лилит тем временем уверенными движениями закутывалась в очередное подношение. Первый обратил внимание, что — в отличие от подсмотренной им сцены в макете — она не просто накидывала ветви себе на шею и плечи, а переплетала их, чтобы они плотнее сидели на теле и не мешали движениям. Так, за жилище можно быть спокойным, даже в более неблагоприятных условиях, с удовлетворением подумал он. Пора переходить к другим жизненно важным потребностям.

— Кушать? — вопросительно глянул он на нее.

Она с готовностью закивала.

В эту копию макета Первый после Творца поместил больше цветов, чем съедобных плодов. Во-первых, чтобы первородные не стали ограничиваться ими, а начали охотиться на зверьков, чтобы обеспечить себя не только пищей, но и согревающим покровом в преддверии холодов. И во-вторых, он расположил эти плоды выше на деревьях, чем в макете — чтобы первородные научились перемещаться не только горизонтально, но и вертикально, что должно было подготовить их к освоению гористых участков планеты.

Он подвел Лилит к одному из деревьев и показал ей грозди ярко-желтых плодов, виднеющихся среди листвы у них над головами. Он специально сделал их легко различимыми на фоне зелени и чрезвычайно аппетитными даже с виду.

Лилит проследила взглядом за его рукой, смерила им расстояние до плодов — и уголки губ у нее разочарованно опустились. Чуть пожав плечами, она принялась оглядываться в поисках более доступной пищи.

— Нет, — остановил ее Первый. — Нужно туда, — показал он ей руками, как подтягиваться, перебираясь с ветки на ветку.

Лилит скептически изогнула бровь, но подошла ближе к дереву, подпрыгнула, ухватилась руками за самую нижнюю ветку, попыталась повторить показанное им движение … и тут же взвизгнула, разжала руки и кулем свалилась на землю, съежившись, сложив перед лицом ладони и дуя на них.

Первому пришлось прервать обучение ее жизни на планете и отвести ее к водоему, куда она опустила руки и держала их там, пока не остановилась кровь. М-да, мрачно подумал Первый, вообще-то добыванием пищи полагалось заниматься первородному — для того и был он снабжен более грубой кожей.

С другой стороны, этот неудачный эксперимент дал ему возможность сразу показать Лилит альтернативные источники питания. Еще раз убедившись, что царапины у нее на руках уже затянулись, он поманил ее склониться над водоемом.

— Смотри, — ткнул он пальцем в медленно скользящих в глубине подводных обитателей. — Кушать.

Лилит вскинула на него изумленный взгляд и затрясла в отвращении головой.

— Кушать, — уверенно кивнул он. — Ловить, — сделал он хватательное движение руками, — и кушать.

Дважды приглашать Лилит в воду не пришлось. Рассыпав трель своего серебристого смеха, она прямо с корточек бросилась в водоем, окатив Первого веером брызг и взбаламутив воду. Там она принялась вертеться во все стороны, рывками шаря под поверхностью руками. Безрезультатно, конечно — перепуганные вторжением подводные животные шарахались от нее во все стороны.

— Не так! — завопил Первый, вскакивая и отряхиваясь. — Назад!

Лилит выбралась на берег, вопросительно глядя на него.

Создав этот уголок, Первый после Творца тщательно изучил пищевые цепочки в нем, максимально упростив их, чтобы первородные освоили их как можно быстрее. Сейчас он оглянулся по сторонам, поднял с земли обломок более прочной ветки и принялся ковырять им землю возле водоема, снимая с нее растительный покров.

— Копать? — произнесла вдруг Лилит с выражением озарения на лице.

Первый улыбнулся ее памяти и отбросил ветку, найдя наконец очередное наглядное пособие. Схватив двумя пальцами длинное и тонкое, скользкое и извивающиеся существо, он показал его Лилит, растянулся на земле лицом к водоему и опустил в него руку с приманкой.

— Теперь ждать, — бросил он через плечо Лилит.

Она улеглась рядом с ним, но уже через пару минут начала вздыхать и ерзать.

— Тихо, — шепотом предупредил ее Первый, заметив крупного подводного обитателя, осторожно приближающегося к зажатому в его руке существу.

Лилит замерла, даже дыхание затаив.

Глава 7.2

Держать сжатые в щепотку пальцы неподвижными оказалось на удивление неудобно, и Первый порадовался, что удалось приманить подводное животное, пока они совсем не онемели. Когда его добыча схватила приманку, он плавно разжал их и тут же снова сомкнул вокруг подводного охотника. Но только на мгновенье — неуловимым мгновением тот выскользнул из его руки и тут же ушел в глубину.

Первый после Творца озадаченно уставился на свою пустую ладонь — звеньям пищевой цепочки полагалось следовать установленным правилам. Лилит звонко расхохоталась.

— Не важно, — уверенно бросил он ей, вставая. — Нужно так делать.

В конце концов, этот мир создавался для его первородных — вот пусть они и учатся его осваивать. В задачу Первого входило лишь создание нужных им условий — и подсказки Лилит он давал только потому, что она оказалась в этом мире в одиночестве.

Он решил ограничиться еще одной, последней. Ему уже давно пора было отправляться с докладом к Творцу.

Их с Лилит появление в этом уголке уже давно привлекло внимание пушистых зверьков. Поначалу те прятались в зарослях, настороженно изучая шумных и суетливых пришельцев, но когда Первый и Лилит замерли на берегу, приманивая подводное животное, один из зверьков решился на более близкое знакомство.

— Молчи, — едва слышно произнес Первый, снова усаживаясь рядом с Лилит на землю и указав ей глазами на смельчака.

Она отпрянула назад, ответив зверьку не менее настороженным взглядом.

— Не шевелись, — остановил ее Первый, едва шевеля губами и подавая ей пример неподвижности.

Через какое-то время сидящий на самом краю зарослей зверек с острыми, чуть подрагивающими ушами и пушистым хвостом, обвитым вокруг лап, поднялся и сделал шаг в их сторону. Подождав немного, он сделал другой, снова застыл в ожидании их реакции … и так, подкрадываясь и замирая, постепенно приблизился к ногам Лилит.

Там он снова остановился, вытянул шею и начал принюхиваться, смешно дергая носом и шевеля торчащими во все стороны усами.

Лилит тихо рассмеялась и протянула к нему руку — зверек выгнул спину, вздыбил на ней шерсть и зашипел, захлестав хвостом.

Лилит отдернула руку и недоуменно глянула на Первого.

— Не спеши, — едва различимо проговорил тот, легким кивком вновь привлекая ее внимание к зарослям.

Оттуда уже вышли еще два зверька. Крупнее первого и скорее мохнатые, чем пушистые, они двигались более угловато и определенно предпочитали держаться вместе. Потому, наверно, и приближались не так с опаской, как с интересом.

Первый зверек тем временем, убедившись, что его предупреждение возымело действие, вновь вернулся к обнюхиванию Лилит. Добравшись до ее руки, неподвижно свисающей с колена, он замер, подозрительно присматриваясь к только что напавшему на него объекту — и вдруг боднул его головой и тут же отскочил назад, припав к земле.

Без какого-либо напоминания Первого Лилит ни единым мускулом не пошевелила. Зверек выждал какое-то время, выпрямился, пригладил шерсть и снова — бочком — приблизился к руке Лилит. На этот раз он не стал бодаться, а протиснулся под ее рукой — головой, шеей, всем телом, выгибая спину так, чтобы ее пальцы прошлись по всей ее длине.

Лилит снова почти беззвучно рассмеялась и повторила движение, столь недвусмысленно подсказанное ей зверьком. Тот вытянулся на земле рядом с ней, привалившись боком к ее ногам, и оттуда послышалось довольное урчание.

Увидев это, два других зверька уже решительнее направились к Лилит, но остановились все же на некотором расстоянии, вытянувшись — так же, как и первый — бок о бок на земле.

Лилит осторожно протянула руку и к ним — ее жест остановило двойное рычание: негромкое, но отнюдь не такое дружелюбное, как доносящееся от ее ног.

Пожав плечами, она снова погладила первого зверька — тот завалился на бок, изогнувшись, а два других положили головы на вытянутые перед собой лапы, опустили настороженно вздернутые уши и чуть прикрыли веками глаза, не сводя их все же с Лилит.

Первый перевел дух и только тогда заметил, что затаил дыхание в начале этой сцены. Знакомство его первородной с другими обитателями планеты прошло куда лучше, чем он опасался после первых неуклюжих встреч с другими ее уголками. И если ей сразу удалось научиться вызывать у зверьков доверие, это существенно облегчит ей охоту на них.

— Кушать, — негромко дал он ей свою последнюю вводную инструкцию. — Их тоже можно кушать.

Лилит резко повернулась к нему, сморщившись от отвращения, и отчаянно замотала головой.

Очевидно, именно в этот момент светило планеты полностью, наконец, скрылось за горизонтом, и постепенно сгущающиеся сумерки сменились стремительно наступающим мраком.

Лилит вскочила, дико оглядываясь по сторонам. Пушистый зверек взвился в воздух и стремглав бросился в заросли. Лохматые тоже поднялись, недовольно ворча, и потрусили за ним.

— Что это? — выдохнула Лилит, с ужасом глядя на Первого. — Не вижу! Ничего нет!

— Это ночь, — успокаивающе ответил ей Первый, тоже поднимаясь. — Ночь — темно. А раньше был день — светло. И после ночи снова будет день.

— Зачем ночь? — притопнула Лилит ногой.

— Ночь, чтобы спать, — объяснил Первый, поведя вокруг рукой. — Смотри.

Зверьки не скрылись в зарослях — они устроились на самой их границе, свернувшись в клубочки: мохнатые друг возле друга, пушистый — чуть в стороне. Теперь настал черед Лилит озадаченно рассматривать их.

Убедившись в их полной безмятежности, она — все еще теряясь в сомнениях — оглянулась вокруг. И вдруг охнула, прижав руки к лицу, когда взгляд ее упал на поверхность водоема. В котором отражались уже показавшиеся в ночном небе звезды.

— Что это? — спросила она совершенно иначе.

Первый после Творца молча поднял вверх руку.

Проследив за ней взглядом, Лилит закинула голову, качнулась, словно теряя ориентацию, затем опустилась на землю, вытянулась на ней и принялась водить глазами по небосводу, чуть приоткрыв рот.

Первый начал понемногу пятиться к зарослям — он уже и так откладывал возвращение в свою башню слишком долго.

— Не уходи! — послышалось от водоема. — Пожалуйста. Красиво! Что это?

Вспомнив подсмотренную сцену в пещере в макете, Первый просто не смог уподобиться своему первородному.

— Это звезды, — ответил он, возвращаясь к Лилит и укладываясь рядом с ней.

— Что такое звезды? — тут же отозвалась она.

— Каждая звезда, — вытянув вверх руку, потыкал он в небо пальцем, — это мир. Такой, как здесь. И в них живут такие, как ты. — Он внутренне усмехнулся невозможности такого сравнения.

— Много, — заметила она, сосредоточенно водя глазами по ночному небу. — А ты там живешь?

— Да, — ответил он, чтобы не направлять ее мысли в ненужное русло. — Только очень далеко.

— А как туда попасть? — поинтересовалась она, и Первого кольнуло подозрением, что она думает о возвращении в макет.

— Твой мир здесь, — твердо ответил он ей.

— Мой и Адама? — подтвердила она его подозрения.

— Да, — скорее напомнил он себе, чем заверил ее.

— А он придет? — остро глянула она на него, повернув голову.

— Придет, — коротко бросил он, подавляя неприязнь — любой нормальный первородный уже давно бы бросился, сломя голову, вслед за таким совершенством.

— А ты? — вдруг спросила Лилит, все так же пристально глядя на него.

— Обязательно, — неожиданно для себя самого ответил он без малейших колебаний. — Пока тебе будет нужна помощь.

Лилит вдруг снова ахнула, указывая ему на светящуюся точку, промелькнувшую у них над головами.

Первый после Творца рассмеялся и объяснил ей, что это — всего лишь крохотное ночное существо из этого мира.

— Почему здесь все движется, а там — нет? — разочарованно протянула она, кивнув на небо.

Первый только крякнул про себя. Ему удалось создать совершенно уникальный, не имеющий аналогов мир — и, похоже, обитателей ему под стать. По крайней мере, обитательницу — которая воспринимает все окружающие ее чудеса как нечто, само собой разумеющееся, и хочет новых. Ну что же, найдя наконец истинного ценителя его творений, он с удовольствием пойдет ему навстречу.

— Хорошо, — загорелся он, уже прикидывая, как реализовать возникшую идею. — Когда тебе понадобится помощь, позови меня. Просто подумай обо мне. И когда я отправлюсь в путь, ты увидишь, как к твоему миру приближается звезда, и будешь знать, что я тебя услышал.

— Хорошо, — эхом ответила ему Лилит, довольно вздохнув и закрывая глаза. — Здесь хорошо.

Когда она, наконец, уснула, Первый еще некоторое время с интересом всматривался в ее лицо — сам он не создал ни одного эскиза ее спящей, и уж точно не в темноте, в одном только звездном свете. У него возникло странное ощущение, как будто он вовсе и не свое собственное творение разглядывал. Как будто его первородная перехватила у него идею дальнейшего совершенствования уже созданного идеала — как и весь этот саморазвивающийся мир — и далеко не всегда по заложенным его создателем принципам.

Глава 7.3

А вот об этом давно пора доложить Творцу. Отклонение от принципов никогда не вызывало у того удовольствия, но здесь, похоже, речь идет о выходе взаимоотношений нового мира, его обитателей и владельца на совершенно иной уровень. Не может Творец не заинтересоваться таким прорывом в их совместной модели мироздания.

Неохотно оторвавшись от созерцания интригующе незнакомого облика Лилит, Первый после Творца вернулся к себе в башню. Сначала он планировал сразу отправиться в другую, прямо к Творцу на прием, но потом передумал. В доклад нужно и наблюдения за первородным включить, чтобы представить Творцу полную картину. Из которой сразу будет видно, что речь идет о хорошо продуманном эксперименте, развивающемся строго по плану и ведущим к точно предсказанным результатам.

Второстепенный элемент этого эксперимента Первый после Творца нашел все на том же месте в макете — на берегу водоема, вновь покрытого цветами. Но на этот раз первородный не лежал там в своей неизменной позе — с закинутыми за голову руками и выражением полной безмятежности на лице — а мерил небольшую поляну шагами с крайне раздраженным видом, постоянно поглядывая то в одну, то в другую сторону.

Счев необычную активность первородного достаточным доказательством того, что он уже ступил на путь поисков предназначенного ему мира, Первый уверенно отправился на другой конец макета.

По мере приближения к башне Творца, он вдруг осознал, как она разрослась. Когда-то, когда все только начиналось — настолько давно, что сейчас в это верилось уже с трудом — они с Творцом обитали там вдвоем, ни мало не заботясь условиями, в которых создавали свою модель мироздания. Они постоянно спорили — о ее принципах, целях, этапах развития — и Творец, встречая возражения своего Первого, не раз и не два метал громы и молнии, проклиная тот день, когда решил создать себе собеседника и оппонента в одном лице. Но слушать он умел — даже критику — и во главу угла всегда ставил истину и справедливость.

Потом, когда они приступили к реализации своей модели и рядом с ними появился Второй, а затем и все остальные, Творец даже предоставил своему Первому отдельное жилище — чтобы множащиеся рутинные вопросы не мешали полету его мысли. Поначалу Первому очень не хватало их острых дискуссий, но Творец, взяв на себя координацию функционирования уже созданных миров, дал ему почти полную свободу в создании проектов новых.

В каждый из них Первый уходил с головой — по крайней мере, в первые, когда никто и ничто не ограничивало его в проработке их деталей — и постепенно вошел во вкус своей независимости. С Творцом он виделся все реже, только представляя ему на утверждение очередной проект и демонстрируя затем его макет.

Макеты проектов всегда создавались между резиденциями Творца и Первого, и каждый новый сдвигал предыдущие на более высокие уровни — оставляя им обоим максимально прямой и быстрый доступ к нему. И сейчас, приближаясь к их когда-то скромному жилищу и поднимая глаза от его основания к вершине, но не находя ее, Первый вдруг подумал, что и его башня от этой ничуть не отстала. Он понятия не имел, что происходит на ее верхних этажах — его команда, так же, как и подчиненные Творца, всегда спускались к нему.

Но одно отличие между резиденцией Творца и его собственной все же существовало. К нему можно было попасть — и из макета, и из самой башни — беспрепятственно, в то время как доступ к Творцу находился в руках Второго. В большинстве случаев Первого вполне устраивало наличие посредника, подготавливающего Творца к встрече с ним, но не сегодня.

— Он занят? — спросил он, входя в небольшую комнату, в которой не было ничего, кроме огромного рабочего стола и массивного кресла позади него.

Несмотря на размеры стола, в комнате явно доминировало это кресло — темного дерева, богато украшенного резьбой, с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Оно располагалось так, что входящий сразу оказывался перед лицом его хозяина, и притягивало взгляд подавляющим сочетанием величественности и неудобства. Одна-единственная, кроме входной, дверь в стене позади него и немного справа просто терялась на его фоне.

— Как всегда, — поднял Второй, сидящий в кресле, глаза от заваленного стопками бумаг стола. — Добрый день.

— Добрый, — торопливо отдал Первый дань уже прочно установившимся в его отсутствие условностям. — Мне совсем немного времени нужно. Это по поводу моего проекта.

— Он закончен? — вскинул Второй брови в вежливом интересе. — Я доложу Творцу, что ты — наконец-то — нашел предел совершенства. Думаю, он охотно санкционирует перевод туда твоих первородных — их пребывание в макете уже перешло все границы чрезвычайных обстоятельств.

— Твое дело — доложить, что я пришел, — коротко заметил Первый, не имея ни малейшего желания нести ответственность за неправильную трактовку его слов Вторым.

— Боюсь, этого недостаточно, чтобы нарушить его график, — бесстрастно отпарировал тот.

— Хорошо, — поморщился Первый от неизбежности посвящения этого истукана в недоступные его пониманию особенности уникального мира. — Тогда скажи ему, что проект еще не совсем закончен, но, в целом, готов для переселения первородных. Собственно говоря, оно уже состоялось, но частично. Первородная уже на месте, а ее спутник вот-вот к ней присоединится.

— Что ты сказал? — медленно проговорил Второй, брови которого на сей раз поползли вверх совсем не вежливо.

— Иди и доложи, — нетерпеливо мотнул головой Первый в сторону невзрачной двери. — Я не к тебе на прием пришел.

Первый был почти уверен, что даже такие обрывки его новостей не оставят Творца равнодушным. И тот его принял — причем немедленно. О чем ему сообщил Второй, вынырнув с кислой миной из-за незаметной двери через какие-то пару минут после того, как скрылся за ней.

А вот это уже был не очень хороший знак. Дружеского радушия Первый конечно же не ожидал — давно прошли те времена, когда Творец выходил ему навстречу при каждом его появлении. Но если он без раздумий отложил все свои дела вместо того, чтобы наказать чрезмерно настойчивого посетителя долгим ожиданием — значит, его неравнодушие сразу приняло форму грозового шторма.

Опасения Первого подтвердились при виде мрачно насупленных бровей на потемневшем лице Творца и острого, бьющего напряжением взгляда из-под них.

Апартаменты Творца оставляли такое же впечатление строгой аскетичности, как и приемная Второго, хотя и были лучше обставлены. Присесть, однако, хозяин кабинета Первому так и не предложил. Он вообще не произносил ни звука и даже рукой не подал знак приступать к докладу. Первый заговорил сам — все быстрее и быстрее, чтобы успеть представить Творцу полный доклад до того, как тот похоронит все его аргументы под знаменитыми громами и молниями.

Гроза, однако, задерживалась, хотя сам воздух между Творцом и Первым уже, казалось, дрожал от напряжения. И когда Творец, наконец, заговорил, Первый поежился — сейчас он бы уже однозначно предпочел крик и грохот ломающейся мебели этому негромкому голосу и размеренному тону.

— Вы хотите сказать, — произнес Творец, пристально разглядывая Первого поверх переплетенных перед лицом пальцев, — что показались обитателю созданного мира?

— Да не специально же! — запальчиво возразил тот, раздумывая, что будет дальше, если Творец начал с одного из самых серьезных нарушений законов. — Она меня врасплох застала, когда я к себе возвращался.

— Вы хотите сказать, — никак не отреагировал Творец на его вспышку, — что не обеспечили полную замкнутость макета?

— Обеспечил — в рамках выделенных средств, — ухватился Первый за любимый аргумент Творца. — Полная показалась мне излишней — их пребывание там изначально было временным. И ее паре, между прочим, — добавил он, чтобы отвлечь недовольство Творца от Лилит, — полагалось собой все ее внимание занимать.

— И Вы не нашли ничего лучшего, — словно и не заметил его попытку Творец, — чем отправить это создание в еще не законченный мир?

— Уже почти законченный! — лихорадочно заверил его Первый. — Основные места обитания полностью готовы, остались небольшие недоделки в тех частях, которые будут осваиваться позже.

— Вы не нашли ничего лучшего, — снова пропустил Творец его слова мимо ушей, — чем отправить в незаконченный мир только одно создание, более слабое?

— Я ей там четвероногих создал, для защиты, — гордо сообщил ему Первый, ожидая всплеска интереса.

— Меня не интересует ее безопасность! — последовала совсем иная вспышка. — Эти существа были созданы для того, чтобы заселить новый мир и начать оправдывать вложенные в него силы и средства. Вы разрушили связь между ними, Вы разрушили единственный источник освоения этого мира.

— Да ничего я не разрушал! — досадливо поморщился Первый. — Я наблюдаю за обоими — первородный уже места себе не находит, со дня на день отправится искать ее, и я тут же переправлю его к ней. А там … — Он замолчал, собираясь с силами перед очередным нарушением установленного порядка. — Даю Вам слово, что этот мир не просто оправдает все, что в него вложено. Но я уже столько времени Вашего занял — давайте я просто покажу его Вам.

Творец нахмурился. Ему было открыто сознание всех созданных им существ — так же, как и владельцы миров имели доступ к сознанию их обитателей. Но Творец всегда считал неприемлемым прямой контакт с последними, и поскольку он категорически отказывался пользоваться своим преимуществом в отношении подчиненных, среди тех также установилось неписаное правило немыслимости вторжения в чужие мысли.

— Этот мир нельзя представить ни словами, ни эскизами, ни макетом, — настаивал Первый, глядя прямо в глаза Творцу, — его нужно увидеть.

Наконец Творец едва заметно кивнул, и Первый почувствовал, как их скрещенные взгляды словно растворились друг в друге. Глубоко вздохнув, он начал вспоминать — сцену за сценой — все, что произошло с Лилит на его планете.

Глава 7.4

Глаза у Творца расширились, и Первый ощутил волны накатывающих от него ощущений. Сначала это было недоверие, затем острый интерес ценителя, затем цепкое внимание к особенностям каждой сцены, затем какая-то завороженность … и вдруг — когда Первый добрался до картины звездного неба — контакт резко оборвался.

— Насколько я понял, — не осталось в тоне Творца и следа только что исходившего от него восхищения, — Вы решили не ограничиться случайной, по Вашим словам, встречей с этим существом?

— Пока она одна, — разочарованно пожал плечами Первый. — Как Вы справедливо заметили, она слабее.

— Как это существо объяснило свое желание покинуть макет? — не поддался на комплимент Творец.

— Он показался ей немного однообразным, — поспешил Первый еще раз подчеркнуть преимущества своей видоизмененной планеты.

— Как это существо объяснило нежелание другого покинуть макет? — не дал ему продолжить Творец.

— Он оказался немного менее любознательным, — с досадой бросил Первый. — И я уверен, что ее уход подтолкнет его к более активной позиции. Если Вы не возражаете, — быстро добавил он в надежде продолжить знакомство Творца со своим новым миром, — я готов понаблюдать за их прогрессом и докладывать Вам о нем. На тот случай, если в других проектах такой сбой возникнет.

Какое-то время Творец молча смотрел на него с совершенно непроницаемым выражением.

— Не возражаю, — коротко произнес он наконец. — И жду ежедневных докладов. Но в самой краткой форме и письменном виде.

Первый перевел дыхание, лишь выскочив из его башни.

С того дня ни о каком дальнейшем усовершенствовании планеты и речи не шло. Он метался между ней и макетом, тщательно занося в отчет все действия своих первородных и затем оставляя его, без лишних слов, в приемной Второго, который всякий раз изображал при этом бесконечную занятость.

Первого это вполне устраивало — расспросы могли пролить свет на то, что он оставлял за пределами своих докладов.

Вначале он совершенно искренне намеревался ограничиться одними наблюдениями. И даже придумал — как всегда со своими лучшими изобретениями, в необъяснимом порыве — способ наблюдать за первородными вблизи и так, чтобы они это не заметили.

Первая идея — скрыть свое присутствие так же, как он замаскировал четвероногих в белоснежной пустыне — не сработала.

Там ему нужно было всего лишь лишить шерстку зверьков какого-либо цвета, здесь — пришлось фрагментировать свое тело на множество участков, подстраивающихся под окраску окружающей пышной растительности.

Затем, когда он начинал двигаться, маскировка неизменно отставала от него.

Выбрать подходящую позицию и замереть в неподвижности тоже не помогло — зверьки, которые с самого первого раза следовали за Лилит повсюду, выдавали его присутствие недовольным ворчанием и фырканьем.

В конце концов, он просто бросил свое тело в башне и отправился на планету бесплотно. Но уже на третью ночь Лилит, закинув голову к мерцающему звездному небу, громко и отчетливо изъявила желание увидеть его.

Какое-то время он метался между двумя абсолютными невозможностями: нарушить данное ей слово и вызвать дальнейшее недовольство Творца. Метался в прямом смысле: сбежал к себе в башню, подальше от Лилит — вернулся в надежде, что она передумала — снова взвился вверх, в пустоту, окружающую планету — выбрал там из мусора, оставшегося после создания планеты, обломок поувесистее, на ходу рассчитывая самую эффектную траекторию его сгорания в атмосфере…

А потом отступать было некуда — кроме, как назад в свою башню за брошенным телом и затем вслед за своим огненным предтечей.

Увидев его перед собой, Лилит вскочила, захлопала в ладоши, рассмеялась и вдруг бросилась ему на шею.

Остановить ее он не успел от неожиданности.

И резко вперед подался только для того, чтобы она его с ног не сбила.

И задохнулся только потому, что она ему шею сдавила.

Глубокая благодарность Творцу за доклады только в письменном виде пришла позже.

Следующие две ночи его метания носили уже намного более организованный характер.

А потом крупные обломки под рукой в пустоте закончились. Да и с телом следовало поаккуратнее обращаться — объясняй потом Творцу, с какой стати оно вдруг поизносилось.

Вот тут его и осенило. Творец никогда и никому не доверял последний этап создания всех существ — от самого Первого со Вторым до обычных обитателей новых миров. Но он только оживлял уже созданные тела, вдыхал в них сознание — а Первому сейчас требовалось всего лишь запасное тело для уже имеющегося разума.

Все тела с незапамятных времен создавались по его эскизам, и с них-то и начались их жаркие споры с Творцом — в них Первый начал воплощать свою страсть к разнообразию. Творец, в конце концов, махнул на него рукой и согласился на компромисс: он идет на уступки фантазии Первого, но все плоды этой фантазии в его окружении должны быть скрыты под строго одинаковыми покровами, чтобы не отвлекаться от поставленных перед ними задач.

Сейчас, однако, бурная фантазия Первого сыграла с ним злую шутку. Чтобы не вызывать ненужных вопросов у Лилит, он должен был появиться на планете в облике, идентичном исходному — о котором он не имел ни малейшего представления. Его-то самого Творец создал собственноручно.

По своему образу и подобию, как он неоднократно подчеркивал, требуя поначалу того же и от эскизов Первого. Тот же потому и начал их усовершенствовать, что с первого взгляда на набросок своего собственного облика понял, что с изобразительным искусством у Творца не сложилось.

С тех пор прошло уже столько времени и столько вариантов этого подобия он уже создал, что у него осталось самое смутное представление о нем.

И набросок тот в башне Творца остался — в архив в обход Второго не проберешься.

И портрет свой заказать некому — вся его команда разработкой миров занимается, а их обитатели всегда лично его задачей были.

Почему ему в голову не пришло заглянуть в сознание Творца, когда он ему свое открыл? С тем, как пристально тот его тогда рассматривал, там бы наверняка нашлось его точное отражение …

… как отражение звездного неба в водоеме на его планете.

Додумал он эту мысль уже возле него. Там никого не оказалось — судя по звукам, Лилит снова отправилась к деревьям, которые он показал ей в самый первый раз. Она так и не научилась взбираться на них, но придумала, как сбивать с них плоды камнями и обломками веток, усеивающих землю у их подножья. Ее четвероногий эскорт всегда охотно принимал участие в этой — с точки зрения их игривой натуры — забаве, с энтузиазмом гоняясь за отлетающими во все стороны плодами и ветками, принося их Лилит и энергичными звуками подстегивая ее к продолжению.

Одним словом, Первый вполне мог рассчитывать на какое-то время никем и ничем не потревоженного одиночества. Задерживаться до возвращения Лилит он не собирался — его опытному взгляду вполне хватило бы самого беглого знакомства с самим собой. Растянувшись на берегу водоема, он склонился над ним, вытянув шею и вглядываясь на сей раз не в его глубину, а в картину, появившуюся на его поверхности.

Лицо, смотрящее на него оттуда, даже самое бурное воображение не решилось бы назвать подобием благообразного и величественного Творца. Оно все словно из углов состояло: густые брови, прямыми линиями сходящиеся к переносице, острые скулы, как будто взлетающие к вискам, чуть раскосые глаза, повторяющие линию скул, довольно крупный ровный нос с изломом посередине — кончик его слегка нависал над вытянутыми в тонкую линию губами, выступающий вперед подбородок, от которого край лица угловато поднимался к небольшим, заостренным кверху ушам.

Лицо было бледным, даже губы выделялись на нем скорее четко очерченным контуром, чем цветом — а копна прямых, взъерошенных волос, окружающих его, была темной, практически черной на контрасте. Брови и ресницы тоже были черными, а вот глаза — он широко растопырил их, чтобы рассмотреть получше — оказались светлыми: точный их оттенок он так и не разглядел в воде.

После первого взгляда на свое отражение его укололо обидой. На Творца, создавшего его вот такой пародией на себя, а затем правившего все эскизы Второго до тех пор, пока они не превзошли многократно облик самого Творца в вызываемом благоговении.

После второго, более внимательного взгляда его обида сменилась благодарностью. Из всей их ранней истории было очевидно, что Творец создал его не своим единомышленником и слепым последователем, а оппонентом и источником контраргументов в споре. По всей видимости, он и отличной внешностью снабдил своего антипода совершенно сознательно, дав таким образом исходный толчок разнообразию в построенном ими потом мироздании.

Положа руку на сердце, Первому и самому было бы нестерпимо оказаться на одно лицо с благообразными до слащавости созданиями из башни Творца.

Еще раз — уже с удовлетворением — глянув на свое отражение, Первый поднялся на ноги. Пора возвращаться, чтобы успеть к вечеру новое тело создать. Все остальные его части он у себя в кабинете рассмотрит. Хотя… Он бросил скептический взгляд вниз — под таким углом нет никакой гарантии, что пропорции сохранятся. Лучше извлечь из этого водоема все возможное, раз уж он возле него оказался. Ему-то всего еще пара мимолетных взглядов понадобится.

Не теряя больше времени на раздумья, он решительно стянул с себяпокровы, зашел по колено в воду и принялся наклоняться над ней то одним, то другим боком, фиксируя в памяти широкие прямые плечи, бледную кожу, покрытую жесткой растительностью на руках и груди, острые локти и колени, поджарый живот…

— Красиво! — раздалось у него за спиной негромкое и протяжное восклицание.

Глава 7.5

Резко обернувшись, он увидел Лилит, стоящую на самом краю зарослей с полными плодов руками и рассматривающую его с легкой улыбкой на губах и склоненной к плечу головой.

В один удар сердца он оказался у себя в башне.

И только потом вспомнил, что его покровы остались на планете.

На которую он не возвращался несколько дней.

Дело было не в новом теле — его он создал быстро. Смягчив все его контрасты, чтобы проще было делать его, по мере надобности, прозрачным — эту идею подсказали ему некоторые обитатели бескрайних водных просторов, словно растворяющиеся в воде. В последний момент он даже глазам оставил меняющийся цвет: зеленоватый среди деревьев, голубой — в яркий солнечный день и серый — в облачный.

Он не решался возвращаться на планету, поскольку понял, что Творец был прав, настаивая — в интересах дела — на однообразии тел своих творений или, по крайней мере, на их скрытности от глаз.

Образ Лилит, какой он увидел ее в то последнее мгновение на планете, просто преследовал ее. Скрывающая ее тело зелень то ли слетела в ее погоне за плодами, то ли она сама ее сбросила, чтобы свободнее двигаться — и верхняя часть ее туловища ритмично вздымалась от все еще тяжелого дыхания, и все тело поблескивало от пота, и волосы растрепались с двумя локонами, прилипшими к щекам, и губы приоткрылись, ловя воздух…

Она оставалась все тем же совершенством, но теперь им недостаточно было просто любоваться. Первый с содроганием вспомнил непреодолимое желание подойти к ней, разгладить спутавшиеся волосы, стереть бисерины пота со лба, забрать у нее плоды, чтобы ее руки не дрожали под их тяжестью, подхватить ее и отнести в водоем, чтобы она там остыла и отдышалась…

Содрогание становилось болезненным, когда на Первого накатывала исходящая от нее жаркая волна полноты жизни.

Только это была не его жизнь, и он не имел на нее никакого права. Его мир был создан для Лилит и первородного, и хотя он вызвался помочь ей освоиться в нем не только, чтобы похвастаться своим шедевром, основной его задачей было привести к Лилит предназначенного ей спутника.

О нем Первый в своих докладах не много мог рассказать. Все это время первородный явно продолжал испытывать дискомфорт от отсутствия Лилит, но так ничего и не предпринимал, чтобы устранить его. Строго запретив себе впредь посещать планету, Первый признал, что обеспечение полноценной жизни Лилит на ней требует решительных мер.

Очередное нарушение всех законов не очень его смущало. Даже если эти законы были установлены Творцом. В конце концов, тот сам ему пример подал. И неважно, что он вторгся в сознание своего Первого с согласия и даже по приглашению последнего — главное, что с благой целью. Первый тоже исключительно таковую преследовал, решившись на прямое воздействие на свое недоработанное создание.

Наблюдая за ним все это время, Первый не обнаружил больше никаких обнадеживающих сдвигов. Он все также пребывал в состоянии крайнего раздражения, но продолжал валяться на берегу водоема или, в лучшем случае, бродил туда-сюда вдоль него. Ну что же, если он оказался куда тяжелее на подъем, чем надеялся Первый, если отсутствие Лилит не подтолкнуло его на ее поиски — придется дать ему пинка воспоминаниями о ней.

И прозрачность нового тела лучше в макете сначала проверить.

Кроме того, продолжал уговаривать себя Первый, он вовсе не будет копаться в мыслях своего творения, а наоборот — делиться с ним своими.

Начал он осторожно. Приблизился к спящему первородному, деликатно нащупал его беспокойное даже во сне сознание и мимолетно — короткими вспышками — послал в него образ Лилит на фоне различных уголков своей планеты.

Первородный резко сел, проснувшись с каким-то утробным рычанием, и начал яростно оглядываться по сторонам.

А может, пора оторваться от своего лежбища, презрительно подумал Первый, вместо того, чтобы сиднем сидеть и ждать, пока сны сами собой реализуются? Бросив миндальничать, он решительно развернул перед сознанием первородного сцену, в которой Лилит упорно и терпеливо — выбиваясь из сил, но не сдаваясь — сбивала плоды с деревьев. В чем ей то ли помогали, то ли мешали одни только зверьки.

Первородный вскочил на ноги и забегал по берегу, подхватывая с земли все, что попадалось ему под ноги, и в исступлении швыряя каждую находку в воду.

А в голову не приходит, совсем разозлился Первый, найти лучшее применение своим силам, когда более слабому явно помощь требуется? Отбросив всякую осторожность, он швырнул в первородного своим последним воспоминанием о Лилит — с добычей в руках, но уставшей, вспотевшей, запыхавшейся и растрепанной.

Тот замер на бегу, закинув назад голову и сжав ее руками. Затем он несколько раз ударил по ней кулаком — и в этой его голове что-то взорвалось. С такой силой, что взрывная волна и до Первого докатилась. Образом Лилит, который он сам никогда не видел.

Он увидел ее сверху — только лицо, заполнившее все поле зрения, но у него осталось впечатление распластанности на земле и полной вынужденной неподвижности. Еще в этом видении был лихорадочный клубок эмоций — погоня, полное сосредоточение на своей цели, остервенение, даже агрессия — как будто Лилит подвергалась наказанию жесткими ритмичными ударами. Она почему-то не сопротивлялась — возможно, просто не могла — но голова у нее была отвернута в сторону, глаза крепко зажмурены, губы тоже плотно сжаты …

А если я его сейчас уничтожу? — мелькнула единственная мысль в оцепеневшем сознании Первого. Мое создание, что хочу, то с ним и делаю! — пришла ей на помощь вторая. И что потом? — не вовремя возникла третья.

Чтобы не последовать по привычке порыву, Первый немедленно ретировался к себе в башню. Там, избавившись в знакомой обстановке от всех видений, он пришел, наконец, в себя. А потом к закономерным, хотя и неутешительным выводам. А потом к единственно возможному решению.

Уничтожить первородного он просто не мог. Во-первых, для заселения любого мира всегда требовалась их пара. Во-вторых, тот был не его личным, а их с Творцом общим творением. И поскольку сознание в них Творец всегда вкладывал с одинаковым усердием, то очевидные изъяны этого экземпляра всецело лежали на совести Первого.

А значит, и исправлять их надлежало исключительно ему. Для чего потребуются его регулярные посещения первородных и контроль сознания их несовершенного представителя. До тех пор, пока он не начнет соответствовать созданным для него миру и паре. Что же до его агрессии, Первый с удовольствием создаст ему объекты ее приложения, а в его отсутствие удачно нафантизованные им зверьки Лилит в обиду не дадут.

В этом Первый еще раз убедился, отправившись на планету, чтобы проверить в действии свое новое тело. Теперь он уже не думал, что оно ему там понадобится — для внушения первородному вполне хватит бесплотного присутствия. С другой стороны, до сих пор тот демонстрировал такую бестолковость, что Первый вполне допускал, что ему придется время от времени внушение подзатыльниками подкреплять.

Несмотря на полную невидимость тела, зверьки его учуяли — вскинув головы в его сторону и угрожающе заворчав. Лилит, возле которой они, как всегда, устроились, рассеянно подняла руку и почесала одного из них за настороженно наставленными ушами. Первый тоже не шевелился, замерев в нескольких шагах от нее — и зверьки постепенно успокоились, опустив головы на вытянутые перед собой лапы и прикрыв глаза.

Вокруг них снова повисла тишина. И темнота — даже как будто потеряв счет времени в макете, Первый каким-то образом снова очутился на планете ночью. И отнюдь не только для проверки тела, как вдруг кристально ясно понял он. Где-то в самой глубине своего сознания он надеялся снова услышать ее зов и явиться ей воочию. Чтобы попрощаться. И сообщить, что ее тугодум уже практически в пути. К ней. Может, она снова ему, Первому, на радостях на шею бросится. Чтобы снова утопить его в своей ликующей полноте жизни. В последний раз.

Но она сидела, обхватив колени руками и закинув голову к звездам — и молчала. Только переводила взгляд с одной светящейся в небе точки на другую с выражением полной отрешенности на лице. Больше ничего в ней разглядеть он не смог — никаких пышных украшений на ней не было, но она почему-то надела его брошенную в поспешном бегстве тунику, полностью скрывшую ее фигуру.

Ну вот, похоже, она уже полностью освоилась и помощь ей больше не нужна, подумал он, старательно обшаривая закоулки своего сознания в поисках удовольствия от этой мысли. Получалось не очень. Он решил задержаться, пока она не заснет — чтобы как можно лучше запомнить это светящееся в звездной ночи лицо.

Лилит просидела до самого утра — пока в светлеющем небе не растаяла последняя звезда. И только затем опустилась на землю — прямо там, где сидела и уткнувшись лицом в согнутую в локте руку.

Первый вернулся к себе в башню, так и не найдя в душе ни удовольствия, ни удовлетворения. Он создал слишком сложный мир даже для пары первородных. Взвалить его на плечи одного из них, причем более слабого … Он вспомнил руки Лилит, дрожащие под тяжестью плодов …

Нет, сегодня баланс будет восстановлен, две созданные друг для друга половины соединятся, сообразительность дополнится физической силой и под непосильный для хрупкого совершенства груз будет подставлено надежное плечо. Даже если придется гнать это плечо к совершенству пинками.

Сегодня он не будет осторожничать и деликатничать. Сегодня он покажет этой постоянно валяющейся на земле бестолочи Лилит, бродящую в макете с выражением острого любопытства на лице, затем — пошагово и по несколько раз — дорогу, ведущую от водоема к его башне, затем — снова Лилит, замершую в ожидании чуда на границе макета, и напоследок — самый впечатляющий ее образ: шедевр творения, выходящий из необъятных водных просторов …

Первый выбрал самый короткий путь к обычному лежбищу ее тупоголового спутника. Чтобы как можно быстрее выполнить свой долг. И чтобы не передумать. И пошел он по нему широким, размашистым шагом, не слишком заботясь о скрытности, которую ему вполне уже обеспечивало новое тело …

… и замер, как вкопанный, на самом краю поляны с водоемом.

Глава 7.6

Первородный, конечно, оказался именно там, где он и ожидал его увидеть. И даже в той же самой, неизменной своей позе. Но он был там не один.

У Первого мелькнула шальная мысль, что от необычной физической нагрузки у него в глазах двоиться начало — до такой степени второе существо походило на первородного: те же золотистые кудри, правильные черты лица и выражение полного довольства на нем.

И все же они не были полностью идентичны — как будто кто-то попытался копию с его эскиза сделать. Волосы у второго существа были существенно длиннее, плечи уже, руки и ноги меньше, овальное лицо заострялось к подбородку и казалось почти прозрачным — крепкий здоровый румянец первородного словно светился на этом лице изнутри.

И это определенно была его пара — на что однозначно указывали ее формы. Весьма далекие от совершенства, с точки зрения Первого. Если бы перед ним поставили задачу создать сходную версию обитателей какого-то мира, он бы никогда не наделил первородную такими широкими бедрами, тяжелой грудью и вообще чрезмерными, непропорциональными излишками плоти. Не говоря уже о выражении немого обожания, с которым это существо взирало на его первородного, сидя возле его развалившейся, как всегда, на земле фигуры.

Встряхнувшись, Первый резко отбросил профессиональны наблюдения. Исходная мысль была важнее: в его макете, для его первородного, ожидающего перехода в его мир, была создана новая пара. Без какого-либо согласования с ним — ни как с автором проекта, ни как с владельцем нового мира. Исходить такое решение могла только из одного источника.

Распахнувшись, дверь в приемную Второго с грохотом ударилась о стену — Первый не успел вовремя затормозить перед ней. Второй поднял на него невозмутимый взгляд, как будто в ответ на вежливый стук перед вторжением.

— Я вряд ли смогу что-либо добавить к переданному тебе сообщению, — размеренно произнес он, откинувшись на спинку кресла и опустив руки на его подлокотники.

— Какому сообщению? — растерянно нахмурился Первый.

— Оставленному у тебя на столе, — недоумевающе вскинул бровь Второй. — Ты же из-за него явился?

— Я пришел узнать, — ответил Первый, сдержавшись, — откуда это явление у меня в макете взялось.

— Если бы ты почаще находился на рабочем месте, — укоризненно покачал головой Второй, — ты мог бы прямо там — не тратя впустую ни свое, ни мое время — получить ответы на все свои вопросы. Но раз ты уже здесь, — милостиво повел он в сторону рукой, — я озвучу пропущенное тобой — в который раз — сообщение.

Первый прищурился, молча глядя на него. Второй сложил руки на животе и, намеренно не спеша, переплел пальцы.

— Мы провели свое расследование, — продолжил он, откинув голову и полу-прикрыв глаза, — и выяснили, что твой первородный вполне доволен исходной версией проекта. Его не прельщают твои излишества — ни в окружающей среде, ни в его паре. Вследствие чего этот проект признан неудачным и тебе надлежит разобрать его — со всем содержимым — и направить высвобожденные средства на создание его исходной версии — строго придерживаясь макета и пожеланий уже имеющихся его обитателей.

Все также не произнося ни слова, Первый решительно направился к незаметной двери возле стола Второго.

Всю величественность с того словно ветром сдуло. Вскочив, он ринулся туда же, но запутался в ножках своего массивного кресла, чуть не потерял равновесие и оказался перед дверью, когда Первый уже взялся за ее ручку.

— Отойди, — тихо сказал ему Первый. — По-хорошему.

Второй раскинул руки, прижавшись к двери всем телом и хватая ртом воздух.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Первый, резко рванув дверь на себя.

Переступив порог, Первый в три шага оказался перед столом Творца, отметив краем сознания глухой грохот у себя за спиной. Это он в стенку печатался или к креслу отлетел, мелькнуло у него в голове, но Творец даже ухом не повел в сторону необычного оживления. Подняв глаза при появлении Первого, он проводил его взглядом и так и продолжал смотреть на него — молча и безучастно.

— Почему? — выдохнул Первый.

Во взгляде Творца появился вопрос — все так же немой.

— Вы видели этот мир, — бросил ему в лицо Первый. — Вы не могли признать его неудачным.

— Мне не нужны шедевры, — холодно отозвался Творец. — Мне нужна четко работающая система.

— Это мой мир! — вспыхнул Первый. — Вы сами дали мне разрешение создать его таким, каким я его вижу.

— И он оказался неподходящим даже для созданных Вами обитателей, — бесстрастно заметил Творец.

— Только для одного из них! — упрямо возразил ему Первый. — Вторая развивается в нем намного быстрее, чем в любом из предыдущих.

— Одна особь заселить мир не может, — охладил его пыл Творец неопровержимым аргументом. — И в этом случае у него нет будущего.

— Я создам ей подходящую пару, — тут же нашел выход Первый.

— Нет! — резко хлопнул рукой по столу Творец. — Этот проект и так уже стал слишком затратным.

— А на новую первородную средства нашлись? — напомнил ему Первый.

Творец выпрямился, глаза у него сверкнули, и Первый почувствовал приближение уже слегка забытой грозы. Ну и ладно, подумал он — отбушевавшись, Творец обычно начинал прислушиваться к нему.

— Новая особь создана из ребра уже имеющейся, — последовал сухой ответ вместо ожидаемого грома. — Во избежание любых разногласий между ними.

— А не проще было первородного переделать? — не удержался Первый от еще одной попытки вернуть Творца к их прежнему и куда более плодотворному стилю общения.

— Новые особи меня вполне устраивают, — проигнорировал его попытку тот. — И им нужно место постоянного обитания.

— Хорошо, — вздохнул Первый. — Я создам им мир по стандартному проекту. И без новых затрат, — добавил он, предваряя возражение Творца. — Я говорил Вам, что в моем мире заложены большие внутренние резервы. Я только прошу Вас и его тоже оставить. Пожалуйста, — неожиданно для себя самого повторил он слово, которым Лилит всегда удавалось уговорить своего бывшего спутника.

— Миры — это не игрушки, — помолчав, произнес Творец с уже меньшей категоричностью. — Они должны служить определенной цели и общему благу, а не удовлетворять чьи-то капризы. А Вам давно пора научиться признавать свои ошибки.

— Хорошо, — с горечью повторил Первый. — Я совершил ошибку с этим миром. Я совершил ошибку с первородной. Но это мои ошибки, почему нужно ее за них наказывать? Даже если она не заселит этот мир, это же совершенно уникальный опыт выживания обитателя в одиночку. Оставьте его до конца ее жизненного цикла — и результаты не имеющего аналогов эксперимента получите, и все ресурсы к Вам потом вернутся.

Какое-то время Творец молча смотрел на него с непонятно оценивающим выражением.

— Я могу надеяться, — медленно проговорил он наконец, — что этот прискорбный случай будет ограничен рамками эксперимента и Ваша работа отныне будет посвящена реализации уже имеющихся проектов?

— Да, — твердо и без колебаний заверил его Первый.

Творец молча кивнул ему и отпустил взмахом руки.

Выходя, Первый убедился краем глаза, что Второй — с виду без особых увечий — снова восседает в своем кресле и всем своим видом демонстрирует полную погруженность в работу. Не исключено, подумал Первый, что отныне его будут впускать в эту башню только по письменному запросу.

Ну и ладно, махнул он рукой, аккуратно закрывая за собой дверь, со стандартными проектами его команда и без него справится, а ему куда интереснее будет за Лилит наблюдать.

Он чуть было не перенесся прямо на планету, но вовремя остановил себя. Сначала нужно было подумать, что сказать Лилит. О том, что ее мир исчезнет вместе с ней, ей знать не нужно, а вот о предательстве первородного умолчать не получится. Она уже давно перестала спрашивать о нем, но это только делало задачу Первого сложнее — по всей видимости, она безоговорочно поверила его обещанию и просто терпеливо ждала, когда он приведет к ней ее спутника.

Прямо сказать ей, что тот отказался? Не лучшее решение — она вполне может захотеть вернуться в макет. И даже если объявить ей, что это больше невозможно, Первому вовсе не хотелось, чтобы она до конца своих дней сожалела о своем уходе и винила себя в своем одиночестве.

Он вспомнил свои последние слова, обращенные к Творцу. Да, его лучшее до сих пор творение не совершило ничего, достойного осуждения. Наоборот, она с самой первой минуты искала путь в созданный для нее мир, словно узнав каким-то образом об указаниях Творца поторопиться с его заселением. И даже нашла этот путь сама, заставив Первого — вопреки его собственной воле — выполнить-таки эти указания.

И это вовсе не ее вина, что ее спутник оказался не готов последовать за ней.

Таким его создал Первый.

Так он думал до сегодняшнего дня.

Глава 7.7

До того, как Творец — впервые в истории мироздания — вмешался в уже завершенный проект, еще и за спиной того, кому тот был предназначен.

До того, как Творец открыто предпочел самодовольное, ленивое, напыщенное создание любознательному, ищущему и бесстрашному.

До того, как Творец, дав ему — после бесчисленных лет исполнения всех его пожеланий — возможность создать что-то и для себя, дождался полного воплощения этой возможности — только для того, чтобы обязать его уничтожить созданный им шедевр своими собственными руками.

Первый вдруг почувствовал, что исключительно письменное общение с башней Творца его вполне устраивает. В предательстве Лилит первородным всего лишь отразилось другое, более масштабное и скрытое — не случайно тот так по душе Творцу пришелся. Водоем, возле которого Первый обнаружил сегодня слащавую замену Лилит, внезапно показался ему глубокой трещиной, разделившей не только их с Творцом башни.

Неважно, вскинул он, встряхнувшись, голову — значит, каждому свое. Если Творцу так угодно, пусть остается со своими златокудрыми и светлоликими. Первый создаст им образцово-показательный мир — точь-в-точь такой, который Второй описывал. Чтобы тот им и правил.

Его же ждет полная сюрпризов планета Лилит — и неважно, как надолго.

Первый перенесся туда в значительно лучшем расположении духа. И сюрпризы начались сразу.

Увидев его, Лилит не вскочила, не рассмеялась, не захлопала в ладоши и уж точно не бросилась ему на шею. Наоборот, она посмотрела на него несколько мгновений с окаменевшим лицом и отвернулась. После чего Первый сам бросился к ней, перекрыв ей дорогу в заросли, куда она уже направилась деревянными шагами.

— Что случилось? — спросил он, тревожно вглядываясь ей в лицо.

— Я звала, — коротко ответила она, глядя на него исподлобья в упор. — Много раз. Ты не пришел.

— Я не мог, — решил Первый не откладывать самую неприятную часть разговора. — Я общался с этим твоим …

— Адамом? — Глаза у нее широко распахнулись и забегали по сторонам. — Он здесь? Он пришел?

— Нет, — покачал головой Первый, чтобы не поддерживать больше ее уже несбыточные ожидания. — И не придет.

— Почему? — захлопала она глазами.

Первый вдруг понял, что не знает, как ответить ей, не пользуясь терминами, которые она не знала. И не должна знать, согласно строжайшему запрету Творца давать обитателям миров какие бы то ни было представления об из создателях.

Но сегодня уже стало днем нарушения всех запретов и правил. Пример чего весьма убедительно подал ему сам Творец.

— Я могу показать тебе, — медленно проговорил Первый, не просто сознательно идя на мысленный контакт со своим творением, но и открыто заявляя об этом. — Смотри мне в глаза.

Увидев сцену, которую Первый застал у водоема в макете, Лилит озадаченно нахмурилась.

— Кто это? — буркнула она.

— Это его… — Первый снова замялся в поисках подходящих слов.

— Ево? — переспросила Лилит. — Ева? — поправилась она.

— Да, — с облегчением кивнул избавленный от объяснений Первый.

— Откуда? — снова спросила она с непонятно острым интересом.

— Он ее нашел, — уклончиво ответил он. — И больше ему ничего не нужно. Я его все это время уговаривал, но у меня ничего не вышло. Извини.

— Ты пришел рассказать мне это? — Лилит выпрямилась, и глаза у нее засверкали. — Только это? Только поэтому? Уходи! Совсем уходи! — резко оттолкнув Первого, она тут же шагнула к нему и замолотила кулачками по его груди.

Первый очутился у себя в башне быстрее, чем успел подумать об отступлении. Обитатель мира, нападающий на владельца последнего — этот сюрприз вышел за рамки даже его воображения. С другой стороны, даже его фантазии не хватило бы, чтобы вообразить первородного, способного отказаться от Лилит и получившего, тем не менее, новую спутницу взамен. Так что ее вспышка вполне объяснима полученным шоком. Нужно дать ей время остыть и успокоиться.

Самому Первому, однако, это время далось с трудом. Вспомнив, что первородным нужен сон, чтобы восстановить силы, он едва дотерпел до утра. И вернулся на планету — на всякий случай — в полностью прозрачном теле. И в надежде, что кризис миновал.

Его надежда испарилась, как только он огляделся на знакомой поляне среди буйной растительности.

Поляна была пуста. Из зарослей не доносилось ни единого звука, указывающего на осознанную деятельность. Там также не осталось и следа от созданных им зверьков.

Лилит и ее неизменный эскорт исчезли.

Лихорадочно обыскав все окрестности поляны, Первый без сил опустился на землю возле водоема.

Ничего себе, миновал кризис. Неужели Творец опять вмешался? То-то он таким неестественно невозмутимым был — бдительность, что ли, усыплял? Раньше он вспыхивал по малейшему поводу, но и остывал почти мгновенно, и когда они приходили к соглашению, оно было нерушимо. А теперь он решил день нарушения всех устоев в месячник, что ли, превратить?

И чего он хочет этим добиться? Если бы Творец относительно естественную кончину Лилит сымитировал, Первый бы еще засомневался. Мало ли, вдруг действительно — после вчерашнего шока — оступилась в водоеме и утонула. Или особо крупный плод не в руки ей, а прямо на голову упал. А так, чтобы бесследно испариться — сразу понятно, чьих рук это дело.

А если Первый непонятливый? Если он не поверит, что Творец на такое способен? Если он решит, что Лилит просто забрела куда-то и заблудилась? Сообщит через пару дней — письменно — в башню Творца, что на планете произошло чрезвычайное происшествие и требуется срочная поисковая миссия. Заодно и выяснится, сколько они все без него обходиться смогут — в его мире эта миссия на добрую вечность затянется, и пусть кто-то его здесь поймать попробует.

Первый вскочил, уже загоревшись совершенно необычной задачей. Мгновенно переноситься с места на место не составляло для него ни малейшего труда, а вот как обыскать каждый пятачок, не пропустив ни единого и, главное, тщательно и неторопливо — тут следовало хорошо подумать.

Так он сделал свое очередное открытие. Последовательно переносясь на расстояние не более нескольких шагов, он еще раз обогнул поляну, так и не увидев ничего нового, но в зарослях обзор ему перекрыла растительность. Поднявшись над ней, он повторил те же перемещения в воздухе, и у него просто дыхание перехватило — не так от ощущения полета, как от вида планеты, как будто он на свои ожившие эскизы сверху смотрел.

Он парил над ней, зависая над отдельными местам, внимательно вглядываясь в них и постепенно расширяя круг поисков. Для первого раза он решил ограничиться только этим крохотным участком, имитирующим макет.

Лилит он увидел, добравшись до его границы и решив — в очередном необъяснимом порыве — пролететь над потоком, вытекающим из водоема, в котором он учил ее ловить подводных обитателей и в котором она впервые увидела отражение звезд. Удаляясь от поляны, этот поток постепенно расширялся, становился более полноводным — и сверху Первый увидел искрящуюся в свете уже спускающегося к горизонту солнца полосу, в которую этот поток впадал.

Это были не его завораживающе безграничные водные просторы, а чуть меньшие — из тех, в которых он экспериментировал над составом воды — но они напомнили ему о Лилит, медленно выходящей из их глубин.

Увидев ее на берегу потока, где-то на полпути от его начала к концу, Первый споткнулся в воздухе и резко потряс головой. Довоображался — еще один эскиз во плоти чудится. Но спикировав от неожиданности, он заметил то, чего во всех его эскизах никогда не было: на лежащем ничком теле была надета его туника, волосы спутались, в них застряли несколько листьев, к ногам прилипли кусочки засохшей грязи. И самое главное — вся поза этого тела криком кричала о бесконечной усталости.

Первый ударился о землю с такой силой, что у него зубы клацнули. Он ничего не понимал — его затопило совершенно невероятное, никогда не испытанное прежде облегчение, но оно почему-то не взметнуло его вверх, а придавило к земле.

— Зачем ты это сделала? — хрипло выдохнул он, не успев подумать.

Лилит резко села, дико оглядываясь по сторонам. Свернувшиеся возле нее в клубочки зверьки подняли головы и глухо зарычали. Опомнившись, Первый перенесся ей за спину и перевел свое тело в видимое состояние.

Увидев его краем глаза, Лилит обернулась, уперевшись руками в землю, словно держась за нее, и уставилась на него так, как будто с ней все еще бесплотный голос заговорил.

— Зачем ты ушла? — повторил Первый уже своим обычным тоном. — Там есть еда, там лучше. Нужно возвращаться.

— Нет! — отчаянно замотала она головой. — Там не лучше. Там, как там, где Адам.

— Хорошо, — поморщился Первый. — Давай найдем тебе новое место. Главное — никуда больше не уходи. И не отчаивайся. Я постараюсь найти тебе другого Адама.

— Нет, — повторила она спокойнее, но тверже, и встала. — Не нужно Адама. Я ему не нужна, и он мне тоже. У меня есть все это, — она повела вокруг себя рукой. — И они, — задержала она руку над зверьками. — И ты.

Она медленно пошла к Первому, не сводя с него широко раскрытых глаз. На него словно столбняк напал. Он уже не видел ни всклокоченных волос, ни измятой туники, ни выпачканных рук и ног — ничего, кроме полных решимости черных глаз. К нему снова приближалось совершенство его эскизов — и он не смог бы пошевелиться, даже если бы оно снова драться начало.

— Ты привел меня сюда, — продолжила Лилит, остановившись перед ним. — Ты приходил, когда я звала тебя. Ты нашел меня, когда я ушла. Мне нужен только ты.

Она медленно подняла руки, взялась ими за ворот его новой туники, сжала руки в кулачки и откинулась назад, резко дернув его на себя.

И Первый после Творца рухнул на землю.

Глава 8. Стас о потемках души

Вот хоть в протокол заносите — если бы кто-то совсем еще недавно сказал мне, как я свой пост оставлю, пошел бы он туда, куда у меня внештатники еще не ходили.

А следующим пунктом там добавьте, что случись такая оказия, я самому Верховному прямо в лицо и со всей ответственностью заявлю, что за пост этот зубами никогда не держался. Без всякого пафоса — одна мысль у меня всегда была: Если не я, то кто?

Только она меня на плаву и держала, когда вся эта свистопляска с мелкими завертелась. Не раз и не два подмывало пойти на принцип, грохнуть дверью, оставить руки чистыми — а потом что? Сдай я полномочия, мне тут же замену пришлют, особой щепетильностью не страдающую. Которая и психов моих с их мелкими угробит, и еще и руками моих орлов. Не для этого я их в свой отряд собственноручно по одному отбирал и полировал затем в каждом уверенность в своей безупречности.

Короче, так и затянуло меня в дебри, где свет со мраком перемешались и кто угодно ориентацию бы потерял.

В дебрях тех обнаружилась полная муть. Заявляю об этом совершенно официально — мой отряд как раз на ее обнаружение и нейтрализацию заточен, и все полученные данные уже переданы Верховному. Судя по вскрывшимся фактам, докладывать, как обычно, по инстанции уже бесполезно.

И еще пару слов без протокола. Муть и гниль только в темных и заброшенных закоулках заводится — там, куда закрыт доступ внимательному взгляду и заботливой руке. И чтобы устранить их нужен, в первую очередь, источник света. И заботливая рука не станет ждать прибытия мощного прожектора — за первый попавшийся бешено полыхающий факел ухватится, если тот способен мрак перед внимательным взглядом разогнать.

Это я про Анатолия, если кто не понял. Хотя насчет факела в руке — это я загнул, желаемое за действительное выдал. Я вообще не понимаю, как он в свое время тест на совместимость прошел, не говоря уже об элементарной субординации. Это же шаровая молния, а не рядовой хранитель — абсолютно неуправляемая, хаотично мечущаяся, куда ей вздумается, и постоянно норовящая разрушить все, к чему приближается.

Вот только это последнее соображение и заставило меня согласиться на его участие в операции, которая вполне могла стать венцом и концом моей карьеры. Доклад Верховному об обнаруженной мути — это хорошо, но лично мне степень зараженности ею верхов была не до конца ясна, да и не привык я все резервы в одну атаку бросать.

Окажись Верховный в курсе мутных прожектов, уже рекомендованное в их штаб оружие непредсказуемо убойной силы окажется весьма кстати.

Вернемся к протоколу. Официально заявляю, что оставил этот вариант развития событий на самый крайний случай. И то — только после того, как это все поражающее оружие вырвалось из-под контроля. Всего отряда внештатников, между прочим. И из полностью изолированного места заключения, вдобавок, из которого даже мне не удалось его вытащить.

Самое странное, что на земле он у меня вообще особого интереса не вызывал. Марина — да, ценнейшим кадром оказалась, я после первой же операции запрос на нее на будущее подготовил. В мелких тоже такой потенциал просматривался, что им прямая дорога ко мне в отряд была. Даже Тоша весьма полезных умений в земной жизни нахватался. И с Максом, само собой, приходилось ухо востро держать — чтобы саботаж не проскочил так, что не подкопаешься.

А этот… Ну, болтун, ну, скандалист, но когда уж слишком зарывался, достаточно было цыкнуть на него — и он тут же тушевался, бубня себе под нос нечто невразумительное о нарушении его уникальных прав. Вполголоса и зыркая по сторонам.

Радикальные изменения начали в нем наблюдаться только после их с Татьяной преждевременного перехода с земли. И как по мне — и эти перемены, и, главное, их причины должны быть стать предметом отдельного расследования.

То, что у Татьяны целая гроздь редких способностей обнаружилась, я еще могу понять. У бывших людей такое бывает, когда после смерти их сознание освобождается от груза прежних привычек, направленных, как правило, на подавление ненужных на земле талантов.

А этого от чего освободили, когда в бессознательном после аварии состоянии к нам в приемник транспортировали? Я бы даже иначе вопрос поставил: Кто вел его после первого перехода с земли? Кто эти его способности, которым в моем отряде нашлось бы самое лучшее применение, тогда прошляпил? Попадись он мне в руки земным новобранцем, был бы он сейчас не блуждающей без руля и ветрил бомбой замедленного действия, а переносным аннигилятором в надежной руке. Выпускающим свои разряды в тщательно выверенную цель и строго по команде.

Поначалу мне казалось, что он из себя выпрыгивает, просто чтобы Татьяна его не обскакала. Типичная его поза — стоит хоть кому-то, хоть в чем-то, хоть на полшага превзойти его, он видит в этом один только наезд на несравненного себя. Да и хронология их открытий в пользу такой версии говорила.

Татьяна пробила инвертацию — он придумал, как инвертированных в ограниченную видимость выводить.

Татьяна ангелов в невидимости видела — он научился их в инвертации по отделам различать.

Татьяна нашла способ моим орлам свои навыки передать — он их своими так загонял, что ко мне делегация явилась с коллективной петицией. Чтобы изыскать, понимаешь, возможность зачислить в их ряды «офигенного инструктора». Нормально? Застоялись они, понимаешь, без настоящей, семь потов выжимающей нагрузки.

Ну, из них я быстро все требуемое выжал. Утроив ежедневные нормативы и отменив увольнительные до стабильного их выполнения. А вот их «инструктора» выжимать на предмет его новых открытий — с меня самого пот градом катился.

Стоп. Прошу изменить ранее зафиксированную формулировку вопроса к тем, кто принял этого асоциального типа после аварии. Главное не то, от чего его сознание тогда очистили, а почему не устранили, в первую очередь, его анархистские замашки? Вот эти сорняки разрослись на очищенном поле до такой степени, что потом уже целителю сутки полного покоя потребовались после того, как он попытался разглядеть, что под ними скрывается.

Мне же приходилось эту бурную поросль просто выдергивать. Без особых церемоний — и не всегда с полным успехом. Этот орел-одиночка подпускал меня к своим открытиям только тогда, когда ему что-то нужно было взамен, и всякий раз с таким видом, словно я его последнего достояния лишаю. Это уже потом я понял, что у него всегда еще пара-тройка других оставалась в рукаве припрятана.

Никакие уговоры-договоры с ним не работали. Его всегда нужно было загонять в угол и держать там за горло, чтобы не выскользнул. А он выскальзывал — как угорь намыленный — и выныривал в совершенно неожиданных местах. То с надутым от самодовольства видом, то с воплями о помощи.

Понятное дело, вытаскивал я его. По очень простой причине. Даже по двум. Пока он на земле был — это моя парафия, и если нужно там кому-то по ушам настучать, то не за моей спиной. А когда они с Татьяной к нам попали и начало его швырять из стороны в сторону, а меня за ним, как гончую за ошалевшим зайцем, начали у меня возникать вопросы.

Я всегда землей был занят. И темными. Мне их с головой хватало — в штаб-квартире нашей и ее окрестностях некогда оглядываться было. Там внештатники были, чтобы за порядком следить. У меня с ними не сложилось — они себя элитой метрополии считали в отличие от моего отряда, рыскающего по отдаленной периферии. Ограничились мы — после пары крепких разговоров — простым разделением сфер деятельности, и больше в дела друг друга не вмешивались. До последнего времени.

Когда после аварии они Анатолия в оборот взяли, я не удивился. Нечего было в мою операцию вмешиваться — нарвался-таки со своей самодеятельностью, пусть выгребает. А потом странности начали множиться, прямо как те сорняки у него в голове.

Вместо него наказали Татьяну — полной чисткой памяти, а его отпустили, причем с полной же свободой перемещения. Помню, как меня царапнула неадекватная жесткость по отношению к новобранцу и неоправданное попустительство халатности ветерана.

Он явно остался под колпаком внештатников, но к Татьяне его допустили, практически прямо велев забыть о земле, и среди новобранцев сразу же появился аксакал — первый из мелких. Помню, именно тогда у меня впервые мелькнула мысль, что нужно как можно быстрее их на землю возвращать — с внештатниками всегда лучше от обратного идти.

Как только мы подготовили опусы, чтобы попытаться восстановить память Татьяны, Анатолия вдруг откомандировали к аналитикам, которые — словно по заказу — тут же направили его своим эмиссаром в ни с того, ни с сего заинтересовавшую их группу Татьяны. Помню, как я чуть не взвыл — сначала со злости, потом в предвкушении — сам я давно к ним подобраться пытался.

Ох, и задела меня тогда эта новость. Я был почти уверен, что этот уж вертлявый снова выкрутился, да еще и с повышением. Это, что, нормально? Это что за поощрение «Что хочу, то и ворочу»? Еще и новобранцам такой пример под нос подсовывать! У нас теперь анархия — мать порядка, что ли?

Я навел справки у хранителей о подробностях отставки Анатолия — и тут же остыл. Прямо нутром и всем земным опытом почуяв, что что-то здесь не так.

Во-первых, главу хранителей прослушивали. Во-вторых, мелких взяли на карандаш. Всех мелких. И снова аналитики. Которых, по всем меркам, интересовали только положительные отзывы о них.

Как-то уж больно лихо такой поворот с нашими опусами совпал. Я и сам за такой подход двумя руками был, потому и свое слово в опусы вставил. У мелких моих психов такой потенциал начал просматриваться, что я давно себе слово дал, что никому, кроме меня, они не достанутся. И наблюдатели узколобые уже достали — как по мне, они патологически желчью к мелким исходили из простой зависти к этому потенциалу.

Но зачем так сложно? Чего-то перемудрили верхи наши. Можно было просто наблюдателям по рукам надавать — или, еще проще, провести открытую кампанию по представлению мелких в выгодном свете. К чему эта возня закулисная? Из своего опыта я знал, что повышенная секретность требуется для обеспечения внезапности операции. Нет, молниеносного блицкрига.

И очень мне не нравились сочащиеся самодовольством физиономии внештатников, когда мы с ними случайно пересекались.

Глава 8.1

А потом свободу перемещения ограничили в нашей штаб-квартире — впервые на моей памяти. Вернее, свободу выхода из нее на уровни и на землю. И контроль за этим ограничением поручили внештатникам. Помню, какая оторопь меня взяла, когда на их постовых — тоже впервые — моя должность никакого воздействия не возымела.

Случилось это в аккурат перед моим следующим расширением контактов — и я уже всей кожей почуял, что у нас не только разговоры прослушивают, но и мысленную связь. Татьяна тогда как раз инвертацию пробила, и темные — которые ее и изобрели — обещали своего специалиста прислать, чтобы он уяснил и объяснил суть процесса.

Выход я, конечно, нашел.

И тогда-то и увидел впервые темного теоретика.

И узнал, что Анатолий с ним давно уже чуть не побратался.

И выдавил из него первую порцию его собственных открытий.

И понял, что, скорее всего, даже понятия еще не имею о реальном потенциале их мелкого.

И всерьез напрягся, вспомнив внезапный, острый и тщательно скрываемый интерес к ним аналитиков.

Я наступил на горло собственным принципам, поставил под угрозу здоровую атмосферу в своем отряде, рискнул своей репутацией во всех будущих операциях — одним словом, предложил этим двум открывателям работу под своим началом. Ну, работу, это как сказать — главное, немедленно на землю, а там раствориться среди людей спящими агентами и не отсвечивать, пока от меня приказ действовать не поступит. Лично от меня.

На то, чтобы одновременно прикрывать мелких, обрабатывать разношерстные данные, на которые Анатолий вечно в своих метаниях натыкался, гасить волны напряжения, которыми каждая его самовольная вылазка заканчивалась, да и еще и пытаться докопаться до того, что у нас происходит — меня уже просто не хватало.

Они отказались. Оба. Помню, как я подумал, что мания величия — болезнь таки заразная. На предложении своем я настаивать не стал — решил, что мы к нему вернемся, когда им во всех других отделах откажут. Когда Анатолию придется к нему вернуться — он на урок смирения уже давно напрашивался. И я готов был всецело ему в этом поспособствовать.

Да и настроения в отделах пощупать нужно было, чтобы хоть навскидку определиться, где и в каком направлении копать.

У хранителей все решилось быстро и само собой. С их главой мы уже к тому времени прочно законтачили — большая часть информации для размышления, о мелких в основном, как раз от него и поступала. Он мне и поведал, что Татьяну их инструкторы уже забраковали. По физическим данным. Я бы ему, конечно, объяснил, что применение пополнению нужно по его сильным сторонам искать, но такое решение меня вполне устраивало — Татьянины сильные стороны я бы предпочел в своемраспоряжении оставить.

У целителей пришлось повозиться. Оказалось, что Татьяна у них чуть не сразу вписалась, как родная — ее уже даже до самостоятельной практики допустили. Я мог бы им, конечно, сказать, что их пополнение лучше сначала на манекенах тренировать, но целителю же только заикнись о других методах — диагноз психической нестабильности гарантирован. На этой мысли меня и осенило — бросил невзначай, что в земной жизни Татьяна психологией глубоко интересовалась. После чего отказ от нее целителей был у меня в кармане — методы человеческого воздействия на психику считались у них немыслимо варварскими.

У администраторов я тоже недолго задержался. Татьяна до них еще не добралась, но я представил свой визит в виде жеста доброй воли — на подходе, мол, группа с очень яркими кадрами, так что присмотритесь. Жест мой оценили — с небесполезной, возможно, в будущем благодарностью, но и с явным подозрением. Философски пожав плечами, я добавил, что в нагрузку к самым ярким кадрам идут — на исправительные работы — проштрафившиеся сотрудники. В частности, даже один хранитель есть. Его я им, конечно, мог бы и не называть — этот красавец им в свое время столько соли на хвост насыпал своими запросами, что я даже удивился, что этот отдел вообще всей Татьяниной группе в практике не отказал.

Короче, окончание Татьяниной учебы было подготовлено с не меньшей тщательностью, чем любая из моих операций, и ждал я его с нетерпением. Резко возросшим после того, как выяснилось, что к мелкому личного аналитика приставили.

Обнаружил его Макс. Случайно, как я понял, и в полной инвертации. Макса тоже пришлось в Татьянино открытие посвятить, и что бы мне ни говорили, я уверен, что он Татьяну с Анатолием шантажом взял — обучу, мол, мелких ценному умению взамен.

Но идентифицировать слежку он все же не смог, хотя и пробивал инвертацию сразу с определением объекта. Как и Анатолий, между прочим. Помню, мелькнула у меня тогда мысль: А точно ли последний нашего, светлого окраса? То-то его на подрывную деятельность все время сбивает. И мыслитель темный с ним расшаркивается, как с равным. И меня … в протокол не вносить! — каждый его демарш укатывает так, как прежде неуловимому Максу никогда не удавалось.

С тех пор я тому, правда, не раз показал, что для меня неуловимых не существует. Само собой, на захват аналитика он меня вызвал. Операция получилась красивая, хотя и спонтанная — оправдал мыслитель свое прозвище у темных.

Взяли «хвост» мелкого мы с Максом, затем я к себе ушел — алиби обеспечивать, а добычу нашу доставили к темным, оттуда к Анатолию — он и подтвердил, что это аналитик, после чего последнего вернули на землю, где у нему я снова присоединился. Ну и … побеседовали.

«Хвост» оказался «языком», и весьма бойким. К мелкому его приставили сразу после той, спутавшей все мои карты, аварии, и очень уж пришлась по душе кабинетной крысе земная вольготная жизнь. Так что, когда я намекнул, что ждет его возвращение в отдел с явно проваленным заданием и в сопровождении официального запроса о причинах присутствия на земле представителя отдела, не имеющего права доступа на нее, готовность сотрудничать со следствием нарисовалась у него на физиономии еще до того, как я озвучил альтернативу.

Оказалось, что аналитиков интересует аналитика. Я крякнул и поинтересовался у «языка», в равной ли степени мы оцениваем его готовность к сотрудничеству. Он торопливо закивал и прояснил свое глубокомысленное признание. У меня в голове набат ударил — как всегда, когда интуиция нащупывала с виду разрозненные факты и требовала найти связь между ними.

В последнее время такой набат взрывал мне мозг всякий раз, когда эти факты мелкого касались.

После аварии он нырнул в такую депрессию, что забросил все свои дела — включая их с мелкой бурное общение с себе подобными. Потом, когда связь с Татьяной и Анатолием восстановилась, он отошел, но я, зная его папашу, решил больше не рисковать очередным срывом и пристроил его к Марине. Типа работать — изучать запросы ее туристов и, главное, их отзывы, чтобы развивать самые прибыльные направления и отсекать бесперспективные.

Через какое-то время я с удивлением узнал, что Марина от него в поросячьем восторге — у нее доходы, понимаешь, возросли. Нормально? Еще не хватало, чтобы у моего будущего орла в голове мысль засела, что трудолюбие с материальным вознаграждением неразрывно связано. У моих орлов самое ценное вознаграждение — это мое одобрение. Сдержанное.

Я дал ему на пробу материалы одной операции. Не все, само собой — только вводные данные. И когда он их обработал, я окончательно понял, чего меня трясло всякий раз, когда Татьяна с Анатолием разражались очередным своим открытием. Не от восторга меня подбрасывало — от того самого оглушительного звона в голове.

Он нарисовал психологический портрет гнили, которую мы вели тогда, со стопроцентной точностью. Это еще ладно — от папаши нахватался. Но он и схему действий того воспроизвел, как будто со всей разработкой перед этим ознакомился: и как тот слабые места у своих жертв выбирал, и где орудовал. Он еще и несколько нитей нашел, которые мы проморгали — и в двух следующих делах, которые я ему подбросил, тоже. Мы к ним тут же вернулись, все подчистили.

Вот не понял я — это откуда в мелком взялось? Точно не от папаши — если бы тот умел вот так, одним взглядом, всю картину охватить, мгновенно видеть связь причин, действий и последствий, не одному бы мне спокойнее жилось.

Но главное, чего я никак понять не мог — это с какого перепуга аналитики в мелкого вцепились. Они его тоже уже явно разглядели и, по словам «языка», пытались аккуратно подтолкнуть его к такому же препарированию его собратьев из их с мелкой компании. Не складывалось здесь что-то. Если им дифирамбы мелким нужны — в противовес приговорам наблюдателей — так хранители их ими уже заваливают. А мой будущий орел объективный портрет рисует, на котором не все его собратья ангельский лик носят.

Стоп. Или их именно это и интересует? Чтобы он им заранее лучших в будущем пополнении обозначил? Это чего? Как отбивать мелких от наблюдателей, так внешняя охрана, а как новые кадры распределять, так ей только то, что высшая каста забракует, останется?

Ну, это мы еще посмотрим — наезды на свой отряд я еще никому с рук не спускал. А манипуляторов за эти руки хватать, да еще и с поличным — так мой отряд этим занимался, еще когда новоиспеченная высшая каста на земле в человеческом облике обреталась. И не факт, что сразу в достойном. И совсем не факт, что мой отряд этот облик ни разу не рихтовал.

Окольными путями, очень окольными — через Марину-Макса-мелкую — я подбросил своему будущему орлу мысль поупражняться на его собратьях. Подобрал я ему парочку самых балованных, испорченных большими и носящимися с ними, как дурень с писаной торбой, семьями — и ими же лучше других защищенными. От греха.

Мелкий не подкачал, оценку им дал всестороннюю и без перекосов, я ее скормил его соглядатаю и срочно прижал Анатолия. Все мои надежды на его регулярные рейды в логово аналитиков давно испарились — после каждого из них он туманно сыпал что-то об уважительном отношении и подробных обсуждениях его отчетов, как будто меня интересовало, какой ему там прием оказывают.

Глава 8.2

Один раз только он принес мне действительно важные сведения — после курса Татьяниной группы у меня в отряде, все вопросы аналитиков крутились не вокруг показанных новобранцами результатов, а вокруг моих орлов и их методов обучения. Этот капитан Очевидность еще и бросил мне с важным видом: «Под тебя копают!» — а то я не понял! А выяснить, кто и с чьей подачи? Вывести разговор на причины такого интереса? Правильно вопросы сформулировать? Последить за мимикой во время ответов? Психолог хренов!

Короче, только и оставалось, что использовать его как безмозглую камеру наблюдения — с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Когда он начал мне транслировать, я понял, что если мне в голову еще хоть раз придет такая бредовая идея, я эту овцу сначала жестко к одному месту привинчу. Его же опять бросать из стороны в сторону начало! И хоть бы головой при этом не вертел — панорамную съемку он мне, понимаешь, решил дать! Короче, одним клоком шерсти не обошлось, и к концу дня они мне мозг забили до полного его паралича.

Тоше я эту свалявшуюся в плотный комок массу передавал дозировано — не хватало еще его компьютер, мою последнюю оставшуюся надежду, из строя вывести. Нет, до чего дошел, а? Кусок железа пожалел. Устоял он, само собой — и раньше меня, между прочим, сдался. Для сопоставления развития ряда параметров в динамике требуется уточнение исходных данных — для этого надо было полчаса гудеть и пыхтеть? Перегрелся он, понимаешь! Знал бы я, где эти исходные данные брать, сам бы справился.

Пришлось идти на поклон к темному мыслителю. Ну, не совсем на поклон — надо понимать, Макс до сих пор считает, что только он мог уговорить несгибаемого главного карателя на переговоры с их светилом. И гордится тем, что изловчился мне в мысли заглянуть. Восстанавливая блок, его же собратьями ранее стыренный.

Светило опять свой титул подтвердило. Стоп, не понял. Это еще откуда …? Нет, по-моему, понял — откуда у Анатолия все эти сорняки в голове завелись. Аккурат после того, как он на этого мыслителя наткнулся. Если уж у меня, повидавшего немеряно темных трюков, при малейшем воспоминании о нем язык всякие рифмы плести начинает …

Ладно, проехали. Макс себя тоже когда-то неотразимым считал. Пока мне дорогу на земле не перешел. И на Марину там же не нарвался. И теперь с ним сотрудничать проще, чем с внештатниками.

Последнее из протокола вычеркнуть — я это подписывать не буду.

Темный мыслитель у земли с ее компьютерами выиграл. Первую порцию улова Анатолия переварил и еще добавки попросил. Нормально? И как на это реагировать? С одной стороны, аналитиков уделал — прямо хоть обеими руками аплодируй. С другой стороны — темный. Как мне его теперь теми же руками задерживать, если что?

Нехорошие это мысли были. Подрывные. Хорошо хоть, у меня их из головы вмиг вышибло, как только Макс мне выводы темного мыслителя передал. Аналитики не просто досье на мелких собирали, а в сравнении с людьми.

Вот опять не понял — это же очевидный факт, что мелкие тех по всем параметрам превосходят, если их наши резиденты на свет произвели. Это элита базу, что ли, подводит под то, что всех мелких под себя подгрести?

А может, очень даже наоборот? Может, они только для вида наблюдателям в пику действуют, а на деле фактуру для них собирают? А то я не помню, как тот хорек от наблюдателей аж захлебывался, когда я их вердикт по мелким в пух и прах разнес. Аномалия, понимаешь, на земле, несущая угрозу эволюционному развитию человечества и нашему негласному воздействию на него. Так это же тогда никто еще не знал степень аномальности моего будущего орла, если в нем и свежайшие способности родителей где-то дремлют. А с его папашей без тормозов такое неведение долго не продержится. Вот и личного аналитика к одному только нашему мелкому приставили …

Короче, возвращение его родителей на землю начало приобретать черты первоочередной задачи. Я уже в прямом смысле дни считал до окончания Татьяниной подготовки. Подал на нее заявку — Анатолий никуда не денется, сам за ней попросится — удостоверился по неофициальным каналам среди новых контактов, что моя заявка оказалась единственной, и решил самолично на распределение новобранцев явиться. Чтобы там и принять обоих в широкие объятия, из которых не выпускать их до самой отправки на землю.

Меня опередили внештатники. Со своими цепкими объятиями, в которые они приняли Анатолия. И этот кретин не только сам туда ринулся, но еще и с вещественными доказательствами противоправной деятельности. В виде наших опусов.

За несколько дней до окончания Татьяниного обязательного пребывания в учебке. За несколько дней до начала тщательно подготовленной операции по их эвакуации из зоны все повышающегося риска.

За несколько дней до моего избавления от основного источника этого неуклонно растущего риска — чтобы я смог, наконец, сосредоточиться и подумать в спокойной обстановке, откуда он взялся, что из себя представляет и как его устранить.

Мою первую реакцию вряд ли получится в протокол занести. Значимых слов там было немного, и связаны между собой они были слабо.

Первой же мыслью, пришедшей мне вслед за ними в голову, было отбить Анатолия у внештатников. А потом отбить ему руки, ноги и то, чем другие думают. Я же ему практически прямо показал, как относительно безопасно опусы внедрить! Мои орлы их читали в учебном павильоне — и не на виду, и свободное от тренировок время с пользой провели — а потом и остальным в устной форме передали. И он, вроде, понял — и у целителей, и у администраторов в павильонах зерна сомнения аккуратно и точечно посадил.

Но ему же пары-тройки попаданий точно «в яблочко» мало! Ему же очередями нужно палить! Ему же эти зерна нужно во все стороны разбросать, да еще и полными горстями! Сначала настрочил, графоман хренов, такие главы, что каждым опусом, в конечном итоге, человека запросто убить можно было, а потом еще и к блокпосту внештатников сразу с тремя в руках явился!

Нет, на этот раз я его не вытащу. Не с такими убийственными уликами в руках внештатников.

Вторая мысль оказалась более трезвой и потому более впечатляющей. С такими уликами внештатники его из рук не выпустят. Их глава мне как-то признался, что у них на него досье в нескольких томах. В полной готовности, но в бездействии — до сих пор он всегда умудрялся отболтаться от всех обвинений. Поэтому на этот раз трясти они его будут по-взрослому. И с его полным отсутствием дисциплины, нет никакой гарантии, что из него не вытрясут и возвращение Татьяниной памяти, и все их открытия. О которых и до аналитиков слух может дойти. А те, не исключено, увяжут этот слух с мелким.

Первой нужно было уводить Татьяну — ее прорыв в инвертацию перевешивал все остальное.

Поставив ее перед этим очевидным фактом, я понял, что неуправляемость — болезнь не только быстро прогрессирующая, но и заразная.

Она отказалась отправляться на землю без своего идиота. Нормально? Как будто я ее спрашивал. Послал я за ней группу сопровождения — выбирать пришлось из толпы желающих на руках ее доставить. Так возле нее мелкий аксакал все время крутился — я еле успел орлов своих остановить, чтобы они его не помяли. Так и вернулись они не солоно хлебавши, и два дня мне потом на любой вопрос огрызались.

Скрипнув зубами, я откорректировал исходный план. В любой операции задачи нужно распределять согласно сильным сторонам задействованных — Анатолию было велено пудрить мозги внештатникам до самого распределения Татьяны, а в назначенный день вывести их к тайнику возле учебки, где они с темным мыслителем явку себе устроили. Там его должны были принять неопознаваемые в инвертации темные, пока я обеспечивал себе алиби распростертыми перед Татьяной объятиями.

Я отвел этому кретину участок, где он мог делать то, что умел лучше всего — языком молоть и выкручиваться. Я повторил ему приказ несколько раз, четко и однозначно, чтобы даже до него дошло. И что? Что он намолол на допросах, я знать не хочу, но вывели его на опознание тайника в наручниках, прикованных к одному из конвоя. Хорошо, хоть темные инициативу проявлять не стали — а то пришлось бы мне потом их логово штурмом брать, чтобы заложника-внештатника освободить. По перекрестным огнем распылителей, которыми они все подходы к себе прикрыли, как позже выяснилось.

А дальше вообще понеслось. Татьяна еще накануне объявила, что намерена учиться дальше, и что мелкий аксакал к ней в компанию набивается, и что это вообще его идея. Я насторожился — уж больно непонятным путем он к ним изначально попал, в чем мне хранители голову на отсечение дали, а теперь еще и по штаб-квартире рыскать будет? Еще больше меня напрягла реакция Макса, которого буквально подбросило после Татьяниного заявления и тут же с экрана сдуло. Это кому он докладывать рванул?

Но поразмыслив, я только хмыкнул. Понятно, от кого Татьяна этих замашек нахваталась, но только нахальство ее горе-хранителя уже всех, похоже, достало, так что и ей ничего не светит. Поэтому и направился я на следующий день в учебку в полном соответствии с исходным планом.

Мое там появление шуму наделало немалого. Еще бы — за пополнением обычно мелкие порученцы от отделов являлись, а тут целый главный каратель собственной персоной! Они там все в кучу — подальше от меня — сбились, и только глазами зыркали: то на меня, то друг на друга подозрительно, то на выход их кузницы кадров. Как только оттуда очередной показывался, его встречающий без церемоний хватал его в охапку и волоком тащил наружу, прямо спотыкаясь от усердия.

Оставшиеся стреляли в меня все более нервными взглядами — решили, надо понимать, что я отнять у них добычу пришел. Чтобы закрепить у них в памяти эту мысль — и никаких других — я провожал каждую пару внимательным прищуром, что только ускорение им придавало. Последние вообще вприпрыжку ускакали.

После чего гасить раздражение мне было уже нечем. Долго. Вот не понял — мою заявку вообще должны были первой рассматривать. Сколько времени нужно, чтобы сообщить новобранцу, чтобы он свои хотелки до первой увольнительной приберег? Когда ее заслужит.

Вконец разозлившись, я заглянул в кузницу. Совершенно пустую. Куда комиссия делась? Куда они Татьяну дели?

Представив себе реакцию моих орлов, когда я вернусь в отряд тоже с пустыми руками, я набрал Татьяну прямо из этого пустого зала. Она не ответила, Причем, как выяснилось, никому, даже мелкому. По официальному мысленному каналу мне сообщили, что запрос о судьбе моей заявки принят и ответ на него будет дан в максимально сжатые сроки.

У моих орлов хватило ума не ехидничать. В моем присутствии. Которого я их, от греха, лишил до получения хоть каких-то новостей.

Мое альтруистическое уединение в кабинете было вознаграждено. И так, что мало мне не показалось. Новости пришли длинной очередью и легли кучно.

Глава 8.3

Татьяне дали добро на повышение квалификации — не присвоенной. Впервые в истории.

Аксакалу тоже — мелкому, проникшему к нам в обход единственного пути под руководством хранителя. Впервые в истории.

Мою заявку отклонили — даже не сообщив мне об этом. Впервые в истории.

А потом еще и Анатолия перевели из камеры у внештатников — на один из давным-давно законсервированных уровней. Впервые в истории.

Вот тут уже я напрягся всерьез. Если бы этому красавцу показательные порку устроили, я бы не возражал. Сам бы поучаствовал — вдобавок, для закрепления эффекта. Публичные судилища у нас, само собой, не практикуются, но в дисциплинарных комиссиях силовики всегда задействованы — доказательства вины правонарушителя откуда-то же берутся.

Может, в этом случае совсем закрытое заседание провели? Учитывая особую увертливость подсудимого и его недавнюю попытку пойти в народ. У внештатников компромата на него давно выше крыши …

— Да забудь! — издевательски протянул их глава в ответ на мой запрос. — Можешь с чистой совестью выбросить его из головы. Работа с ним проведена — все осознал, вот в уединение попросился, раскаивается, должно быть.

— Так я не понял, — настаивал я, — был, что ли, уже процесс?

— Как должной глубины раскаяние присмотрится, — плотоядно хохотнул он, — так и проведем. Все чин чином, как положено. И тебя позовем, не переживай.

Судя по откровенному и, главное, совершенно безбоязненному хамству — мне в лицо — решение по Анатолию было уже принято. Причем на самом верху. Дальше что-то выпытывать смысла не было — главный внештатник явно чувствовал мощную поддержку за спиной и только и ждал момента, чтобы вывозить меня мордой по столу. Демонстрируя свою значимость.

Вот в этом и было основное различие между нами. Внештатники своей незаменимостью — из пальца высосанной — размахивали, где не лень, а мой отряд ее в деле доказывал. Без шума и пафоса. И, похоже, пора этим фанфаронам об этом напомнить.

Но позже. Память у меня долгая, и привычка есть на оплеухи нокаутом отвечать — но не когда меня открыто на это провоцируют. Если я сейчас с цепи сорвусь, кто самого ненормального из моих психов в очередной раз вытащит?

Если бы я еще знал, откуда. То, что его с глаз долой убрали, могло означать только одно — хотят, чтобы о нем забыли. Он уже в списках ни одного отдела не значится, искать его никто не будет, ажиотаж вокруг опусов скоро уляжется — а там можно либо распылить его втихаря, либо так и оставить в забытой одиночке до скончания веков.

Вопрос о распылении решился неожиданно быстро. Макс сухо бросил мне, что в случае поступления к ним Анатолия, его ожидают куда более комфортные условия содержания. Я аж занервничал — после аварии Макс раздулся, как взбешенный бабуин, когда ему о таком же саботаже заикнулись. За такой переменой явно темный мыслитель маячил — опять стрельнуло в голове сомнением: в чего это он таким участием к нашему ссыльному вдруг проникся?

Но выбирать не приходилось — этот идиот уже в такую передрягу себя загнал, что я любой помощи был рад. Особенно, когда его темный приятель вычислил, где его содержат — хотя зацепку в голове я оставил: откуда это у темных такие глубокие познания о заброшенных уровнях?

Но на потом. Сейчас же я мог, наконец, действовать — если об Анатолии забудут, я только за, сам первый в очередь на санацию памяти стану, но только, когда он на земле окажется.

Вот тут и пригодились мои расширившиеся контакты. И внештатники своими топорными методами подсобили. У них ума хватило опусы конфисковать — демонстративно, с обысками, чуть ли не с угрозами. Нормально? Попытка устрашения законопослушных членов общества, отягченная препятствием их трудовой деятельности. Такое даже на земле полным произволом считается, а у нас народ прямо загудел от шока.

После чего мне нужно было только намекнуть на альтернативную возможность ознакомления с опусами — к Анатолию очередь за их подробностями выстроилась. Обоснование мы с его бывшим главой составили — мол, требуется глубокое изучение причин преступной деятельности для недопущения оных в будущем. Отвел я там душу, вставив в их предполагаемый список его личные особенности.

Вот только тогда меня и отпустило — таким выжатым я себя еще никогда, ни после самой масштабной операции не чувствовал. На сутки у себя в кабинете заперся — в тишине, с закрытыми глазами, ногами на столе и конфискованным у моих орлов коньяком, который они вечно пытались с земли контрабандой протащить.

Теперь уже можно было вплотную заняться той возней закулисной, которая все больше вызывала у меня крайне неприятные вопросы. Анатолия теперь уже ни один его посетитель никогда не забудет — если выживет под градом его самопанегириков — и вокруг Татьяны относительное затишье образовалось.

До нее у меня все это время просто руки не доходили. Нет, доклады ее я, само собой, внимательно слушал, но ничего толкового выудить из них так и не смог. Кроме того, что ей практически на каждом этапе повышения квалификации крючки из ее земных фактов забрасывали — из чего я сделал вывод, что ее балабол оказался хорош только руководящему составу очки втирать, а внештатников так и не убедил в нетронутости ее вычищенной памяти.

Я к тому времени вообще начал видеть массу плюсов в его выводе с оперативного простора.

Никто ко мне в кабинет не вваливается, дверь с пинка открывая — раз. А то мои орлы насмотрелись и решили, что у нас демократия наступила. Пришлось сдачу нормативов по пунктам устава объявить. В обратном порядке. На время.

Никто мне не трезвонит то с ультиматумами, то с воплями о помощи — два. А то у меня на этот вибросигнал уже безусловный рефлекс образовался — к боевой готовности. Пришлось выбивать его — в прямом смысле, на мастер-классе по ближнему бою с моими орлами. Вот чтобы они за устав так рьяно брались!

Никто мне в мысли не врывается, как будто меня в наше справочное разжаловали — три. Нет, тут я опять загнул — лучше бы этот бездельник мне звонил, телефон хоть отключить можно. До чего дошел — на земной технике оборону строю! От хранителя. Пришлось с орлами семинар провести по методам отражения гипотетического вторжения в сознание. Молодцы, не подвели — напомнили, что лучшая защита — это нападение.

С Анатолием эта тактика всегда на «Ура» работала. С тех пор всякий раз, когда он наседал на меня, я интересовался, как у него освобождение продвигается. Заявил мне, что сам справится — флаг в руки и на амбразуру. Хоть раз в жизни. Разговор на этом тут же заканчивался.

А вот с моими собственными изысканиями на оперативном просторе полная пробуксовка вышла. Организация туров паломников к нашему сидельцу мне двери практически во все отделы открыла, но за ними обнаружился полный разброд и шатания.

История мелких шуму наделала — я такого не припомню. Большинство наших отделов с людьми никогда не сталкивалось и, по крупному счету, плевать на них хотело с высокой колокольни. Но то люди, а то — непонятно что: одни их полу-ангелами называли, другие — полу-людьми.

Среди первых, понятное дело, громче всех хранители выступали — у них понятие «свой — чужой» было развито почти, как у моих орлов. Но и другие умилялись и раскудахтались, что яркое отличие мелких от людей требует их немедленного признания и зачисления, как минимум, в наш резерв.

Другая группа не в один голос верещала. Мелкие у них то недопустимым вмешательством в дела земли оказывались, то нежизнеспособными нигде гибридами, то — чаще всего — угрозой нашим интересам, где бы они ни находились: на земле они могли стать прямым доказательством нашего существования, у нас — могли занести земной хаос и человеческие пороки.

Короче, бодания наблюдателей и аналитиков выплеснулись в народ. И очень мне это не нравилось. Не бодания, подчеркиваю — я сам к опусам руку приложил, чтобы верхи перестали одним только наблюдателям ухо подставлять, а вспомнили, что у них их два имеется — для разных точек зрения — и мозг между ними, чтобы объективные решения принимать.

Но отдавать это решение в массы, позволять рядовым ангелам стенка на стенку переть — это уже перебор. Демократии у нас не только в моем отряде отродясь не было, потому и вся система, как часы, всегда работала. А уж в таких важных вопросах — и подавно.

При возникновении проблемы сигнал о ней подавался наверх. После чего собиралось совещание глав отделов. По результатам которого каждый из них получал четкую задачу по изучению обстановки. Все полученные данные тоже уходили наверх, где и принималось решение. Которое оглашалось на следующем совещании в том же составе, где в него вносились необходимые корректировки и обсуждались способы его донесения в массы. Которые, таким образом, узнавали о проблеме одновременно с известием о ее благополучном разрешении и оставались в полной уверенности, что руководство держит ухо востро и руку на пульсе.

Подчеркиваю — от меня сигнал ни в Генштаб, ни Верховному не ушел не из-за сомнений в их служебном соответствии. О таком у меня ни речи с кем бы то ни было, ни даже мысли ни разу не возникало. Другие сомнения меня грызли: как бы и там раскол не случился, и кто его знает, к кому мой рапорт попадет. Вот когда передо мной задачу организовать мелким аварию поставили, так тоже только двое было, а вовсе не полный состав.

Я и тогда напрягся, а сейчас просто нутром чуял, что весь этот раздрай сверху идет. А вот это уже было совсем серьезно. Даже на земле уже поняли, что крушение любой системы не с низов начинается — они о ней понятия не имеют. Сначала ее верхи уже удержать не могут — низы потом подтягиваются. С бунтами. Умело подогретыми. Как бездумный молот в ловкой руке, точно направляющий его в самые слабые места еще вчера незыблемого колосса. И если у нас уже и низы забурлили…

Больше всего меня бесило то, что у меня не было ни малейшей возможности изучить, как следует, обстановку. Особенно в тех двух супер-пупер-элитах, которые — голову готов был дать на отсечение! — и подзуживали народ с двух сторон. Мысль о лазейке к наблюдателям я уже давно бросил — с этими переговоры вести без толку, они только наглеют, их в открытую бить надо. А мои глаза и уши у аналитиков — пусть и косые, глуховатые да еще и хромые на все конечности — на лаврах всеобщего признания развалились. Мной организованных, между прочим.

Глава 8.4

Я сгонял на землю — освежил готовность к добровольному сотрудничеству у приставленного к нашему мелкому аналитика. Ему никаких новых директив не поступало.

С досады я ему свою выдал: четко фиксировать все пакости, исходящие от его конкурента в соглядатайстве за мелким, и рапортовать своим о непрекращающемся сборе компромата на него. Заодно меньше будет мелкому через плечо заглядывать, когда тот с моими материалами работает.

Наблюдатели девчонок тоже меня ни на какой след не навели. То ли ничего не знали, то ли говорить не захотели — не понял я. Давить на них я не стал — во-первых, на том судилище, которое их глава инициировал, они ценнейшие показания в пользу мелких дали, а во-вторых, могло до Тоши дойти. А мне еще на земле кипежа не хватало.

Рейд по другим мелким тоже никаких зацепок не дал. Ни внезапно объявившегося инвертированного присутствия, ни необычной активности наблюдателей, ни новых задач попечителям мелких — ни-че-го.

Короче, застрял я. Загруз по самое не хочу. Как в том болоте — хоть куда дергайся, только глубже увязаешь. И главное, свистнуть некому, чтобы палку какую-нибудь протянули — мне бы только на что-то опереться, дальше я сам из трясины выберусь. Но нет — не хватало мне еще свою лепту в народные волнения вносить, а сеять у моих орлов сомнения в служебном соответствии их командира — тем более.

До того дошло, что в голове мелькнуло: хорошо бы, если бы Анатолий снова на оперативный простор вырвался — он бы это болото вмиг растормошил.

Он откликнулся, леший его переверни и прихлопни, на мысль шальную. Нормально? Вот чтобы он прямые приказы с таким рвением выполнял! И это я еще пока не выяснил, кто его надоумил рискнуть главного карателя внаглую сканировать.

О том, что Анатолий с темным мыслителем все это время контачит, я догадывался, но отбросил это соображение как минимальный из рисков. Если тот его на очередной взбрык подобьет — так внештатникам на голову, а что до утечки информации — так у него больше доступа ни к чему важному не было.

Сам я контакты с его темным приятелем тогда прекратил — не было никакой гарантии, что и его банда свою руку к народным волнениям не приложила. Смущала меня та настойчивость, с которой он к нам в союзники набивался. Пару раз я его прямо об этом спросил — он мне чего-то такое понес, что я ни слова не понял. Кроме того, что его за язык не поймаешь. И Макс вдруг как-то подозрительно пропал — как бы не потому, что у него-то я давно знаю, на какие точки давить, чтобы язык развязать.

А потом я уже перестал вообще что-либо понимать. Перевернуло меня в том болоте вверх ногами — так, что мне глаза той самой мутью залепило и ко дну потянуло головой вперед.

Татьяну отправили стажироваться к наблюдателям. Это уже вообще ни на какую голову не налазило.

Отбор подходящих новобранцев в мой отряд считался у нас жестким. Но у моих орлов строгий приказ был никого прыгать выше головы не заставлять и отбракованных отпускать восвояси в целости и сохранности.

О подготовке принятых в мой отряд вообще только слухи ходили, и без дальнейших подробностей замечу, до истины они не дотягивались. Но это был выбор моих орлов, и они никогда не жаловались. Наоборот, добавки вечно просили. Знали, что каждая капля пота на тренировке — вклад в успех реальных операций. А если кто не выдерживал — отпускал я его на гражданскую дорогу без обид и насмешек.

А тут еще даже никуда не зачисленного новобранца под огонь из самого крупного калибра? Ладно, не поверили они ее пустомеле. Со всех сторон заходы сделали, чтобы заставить ее проболтаться. Ничего не вышло — так теперь наблюдателям ее на съедение, даже если она ничего не помнит? А те ведь ничего не забыли — ни «горячий» прием, который их везде на земле встречал, ни рукоприкладство Анатолия, ни их публичное унижение во время судилища после него, ни наши опусы, которые этих пиявок на всеобщее обозрение выставили.

Я еще после аварии, когда Татьяне память вычистили вместо того, чтобы ее хранителя под трибунал за халатность отправить, неладное почуял. Решение беспрецедентным было — и не в приемнике они принималось. И вопрос продления ее стажировки на самом верху решался. И программа этой стажировки, надо понимать, там же составлялась …

Это что у нас такое творится? Это с каких пор у нас мода завелась самые блестящие кадры ломать? Это же не наш путь — это у темных пунктик с испытаниями, которые либо раздавят, либо крепче сделают. Это же вообще их методы — подлый удар исподтишка и под дых, а если с концами, то туда слабаку и дорога. Это что — пока мой отряд на земле им охоту экспериментировать отбивал, у нас здесь с ними кто-то общий язык нашел?

Нет, вот тут не понял — темным зачем Татьяну через мясорубку пропускать? Они и так о возвращении ее памяти знают — их головастый точно, через него опусы сюда доставляли. Он и о том, что она инвертацию пробила, своим доложить должен был — его официально на демонстрацию такого прорыва направили…

Стоп. Если Татьяна у наблюдателей сорвется, ее сто процентов на сканирование отправят. И тогда и у нас все об этом узнают. Нет, обо всех ее открытиях. На такое рука ни у кого не поднимется. Хотя я уже ни в чем не уверен. Неважно — если ей даже память заново не вычистят, то какая-нибудь элита к рукам приберет. Это что — я в любом случае ценнейшего кадра лишусь?

Ну да, сейчас. Анатолий получил строжайший приказ не дать ей попасть к наблюдателям. Как угодно. Любой ценой.

Кто бы сомневался, что он и эти переговоры провалит! Но мне, по крупному счету, уже плевать было — я понял, что Татьяна попадет в мой отряд. Как угодно. Любой ценой.

Не сорвалась она у наблюдателей. Вот не ожидал я такого — на земле она в моих глазах по крепости характера Марине в подметки не годилась. Зауважал.

А потом я понял, что она попадет в мой отряд не просто любой ценой, а на любых условиях.

Последним этапом стажировки ей поставили аналитиков. Я даже не сразу понял — в ушах зазвенело, как всегда перед крутым поворотом. И за этот ее первый день у них я узнал больше, чем за все месяцы топтаний и блужданий ее безрукого хранителя. Причем из первоисточника — она мне все транслировала. Толково, без метаний от объекта к объекту и со звуковым сопровождением местного сотрудника.

Меня просто подбросило от открывшихся перспектив. Пробрался я таки в этот бункер! При таком раскладе я даже не возражал, если она к ним распределится — такие глаза и уши меня вполне устраивают. А прежние — бесполезные, куда их ни приставь — пусть пока под арестом сидят. Пока я не выясню, что это за новшества у нас появились и откуда у них ноги растут.

А потом все мои планы — только-только замаячившие на горизонте как награда за долгие потемки бесящего меня непонимания — сорвались в штопор. Когда на второй день Татьяны у аналитиков связь с ней внезапно оборвалась.

Последнее, что я услышал — они знают о возвращении ее памяти и у них есть у ней предложение.

Завертело меня в том штопоре знатно. С одной стороны, Анатолий верещит — вытаскивай его, понимаешь, и немедленно; с другой его темный приятель директивы диктует — Анатолия у внештатников изъять, но держать в резерве до Татьяниного распределения, запустить его туда и прикрыть их с Татьяной отход.

Все это было изложено не терпящим никаких возражений тоном — я этого мыслителя даже не сразу узнал. И окончательно убедился, что темным у нас кто-то полную индульгенцию выписал. Вот только я свою подпись под ней не ставил.

План силового освобождения нашего геройского сидельца я прорабатывал — подчеркиваю: только на случай непосредственной угрозы его распыления. Дислокация его караула была изучена, подходы к нему и часы его смены тоже — в инвертации мы их как раз в такой момент и снимем без шума — пусть потом разбираются, кто из часовых на кого напал. Мои орлы к тому времени уже совершенно официально блокпост на уровне учебки пройдут, а Анатолий за их спинами просочится.

А теперь мне какой-то теоретик будет коррективы в тщательно подготовленную операцию вносить? А ничего, что нужно сначала дождаться, чтобы Татьяна от аналитиков вышла — а то потом и их штурмовать придется? И вообще — зачем эти сложности? Одновременно обоих в охапку — и на землю!

— Уверяю Вас, — возразил мне темный мыслитель, — что наша дорогая Татьяна будет отныне находиться под самой плотной охраной …

— Не вопрос, — небрежно перебил его я.

— … но главное, — вновь продолжил он, прибавив металла в голос, — боюсь, что у нее связь с нами прервалась потому, что она опять систему защиты активизировала. И по моему глубокому убеждению, вернуть ее во вменяемое состояние может только наш дорогой Анатолий.

— Не понял, — снова остановил его я. — С кем это — с нами? И что это она активизировала?

Слушая его, я сам внес коррективы в свой план. Обоих в охапку — но не на землю, а ко мне в отряд. Где я сначала Татьяну к себе в штат зачислю, а там … подумаем. До тех пор, пока она меня трансляции на нескольких волнах одновременно не обучит, а моих орлов — отключению эмоций. По моей команде и без размышлений. И перед увольнительными не помешает, и если им еще раз демократия померещится.

При таком раскладе я даже ее балбеса к себе возьму. Если она и у него такую кнопку нащупает и мне в руки передаст. Эдак все при пряниках останутся: Татьяна получит свое бродячее стихийное бедствие, оно — порт приписки, мои орлы — своего «идеального» инструктора, а я — очередные преимущества и перед темными, и перед внештатниками. А если еще то предложение, с которым аналитики к Татьяне подкатились, касается ее работы у них …

— Как все же приятно, — отозвался металл у меня в голове насмешливым звяканьем, — повстречаться с истинно стратегическим мышлением!

— Э! — рявкнул я. — Был же уговор в мыслях не копаться!

— Но Вы же блок не поставили! — снова звякнуло у меня в голове — с удивлением. — Я и решил, что мы продолжаем открытый разговор и Вы приглашаете меня к обсуждению многообещающих перспектив …

— Это Вы о чем? — с готовностью принял я призыв к открытости. — Если о Татьяне, то предупреждаю: все перспективы — наши. А Анатолий Вам зачем сдался? Его же к какому делу ни приставь — толку никакого.

В голове у меня повисла звенящая тишина.

— Он напоминает мне … — сделалось задумчивым удивление в ответе темного мыслителя, — … немного … того, чьему возвращению я был бы рад.

Глава 8.5

Вот теперь понял — если этот неизменный фактор риска только немного кого-то напоминает, то я с этим кем-то встречаться точно не хочу. Еще я отметил про себя, что на мое предупреждение насчет Татьяны темный мыслитель так и не ответил. Но дожать его в этом вопросе так и не успел — поступило сообщение от моих орлов, отправленных в наблюдательный пункт возле аналитиков: Татьяна оттуда вышла.

Мы выдвинулись на исходные позиции, как только убедились, что она беспрепятственно добралась до учебки и заперлась у себя в комнате. Как и предполагал темные мыслитель, внештатников туда нагнали под завязку. Но в этом и свой плюс был — случись какая осечка с караулом Анатолия, подкрепление им будет посылать не из кого.

Осечка случилась еще до моего сигнала к выступлению. И не с караулом. Нужно говорить, с кем?

Я понял только одно — этому кретину лучше некоторое время мне на глаза не попадаться. Он специально ждал, пока мы на низком старте замрем, чтобы самостоятельно ускользнуть из-под носа? И ладно бы только у внештатников. Ему приспичило с Татьяной в очках за открытия сравняться? И это я еще не знал, как он удрал. Это с какого-такого перепуга он не к моим орлам, посланным ему на выручку, а к своему темному дружку перенесся?

Я чуть было не отменил операцию прикрытия в учебке. Хочет наш герой соло выступать — вперед, мы в подтанцовке не работаем.

Вот только с него же станется всю сцену с декорациями ко всем лешим разнести — мы там не так для прикрытия нужны, как для того, чтобы стреножить солиста в случае чего.

И память у меня действительно долгой оказалась — сытый самодовольный взгляд главного внештатника во время нашего последнего разговора гвоздем в ней засел. Длинным и острым.

Да и орлы мои могли взбунтоваться. Это же у нас была первая возможность в реальном деле проверить слаженность взаимодействия в инвертации. Они и так расстроились, что налет на караул внештатников сорвался. А Татьяну у тех перехватить, да еще и на оперативном просторе и при полной свободе действий — они вообще уже копытами землю били.

Я отправил их в учебку сразу в инвертации. Велев пошуметь чуток на блокпосту. Чтобы создать впечатление, что Анатолий именно тем путем сбежал. И чтобы оттянуть основные силы внештатников на нас. И чтобы мои орлы чуток пар сбросили перед основной операцией.

Сам я остался в расположении отряда. Алиби обеспечивать — и себе, и группе прикрытия. Приказ каждому из них на посещение земли с целью проверки обстановки вокруг разных мелких я заранее приготовил.

Судя по поднявшейся панике, мои орлы надежно обеспечили Анатолию репутацию супер-героя.

— Я сказал — чуток! — грозно рявкнул я, вызвав их.

— Да мы ничего! — загалдели они мне в ответ возбужденным хором. — Там просто тесно было — они в толкучке помялись.

Учебку они взяли под контроль без впечатляющих спецэффектов — несмотря на целую толпу внештатников, засевших и снаружи, и внутри здания. Слаженность на оперативном просторе можно было признать удовлетворительной, а к вопросу взаимодействия в ограниченном пространстве вернемся после их возвращения.

Пришлось вернуться к нему раньше. Мне пришлось вызывать их каждые пятнадцать минут — чтобы проверить, остаются ли они на занятых позициях. После того, как они запросили у меня добро на то, чтобы — пока суть да дело — проредить ряды внештатников. Тесно им, понимаешь, опять стало!

Япросто чуял, как их распирает от сброшенного было на блокпосту пара. Да где этого солиста носит?

— Сейчас буду выводить его, — ответил мне темный мыслитель отрывисто. — Но вам придется еще немного подождать — Путь не меньше часа займет.

— Это еще с какого перепуга? — раздраженно бросил я.

— С самого гуманного, — сменилась отрывистость в его голосе бархатистой плавностью. — Подходы к нашей цитадели не терпят поспешности и резких движений. Они благосклонны лишь к тем, кто по достоинству ценит дар жизни.

Я подумал, что когда все закончится, вытрясу из Анатолия, как он к темным на заброшенном уровне пробрался — на тот случай, если все же придется однажды их логово штурмовать.

А потом я подумал, что темный мыслитель меня на испуг пытался взять — Анатолий появился в учебке намного раньше заявленного тем срока.

А потом думать мне стало некогда.

Я лично довел план операции до этого … навязанного мне … тупого острия атаки. Несколько раз.

Я подробно — как для него! — определил каждый его шаг.

Я подчеркнул, что малейшее отклонение вызовет сбой в действиях всей группы прикрытия.

Нужно говорить, с какой минуты пошел этот сбой?

Вместо того, чтобы схватить Татьяну и отступить — больше от него ничего не требовалось! — этот лавро-зависимый идиот еще и аксакала заграбастал. А потом спихнул его моим орлам и начал орать, чтобы они с ним уходили.

Чтобы совсем честно, в пылу я не разобрал, что он вопил — одно только слово в сознании зацепилось: «Аналитики». Его мне хватило. Да и в голосе Анатолия было что-то такое, что я понял, что действовать надо мгновенно.

Короче, разболтал мой неуправляемый резерв засасывающее меня неподвижное болото. Отдав орлам приказ отступать с аксакалом, я тут же услышал. что за ними кинулись почти все внештатники.

Чего-то я не то раньше понял. Так за кем мы все же охотились? Я вызвал темного мыслителя.

— Невероятно! — зашелся он после моего краткого доклада. — Я даже мечтать не смел о такой удаче! Порыв, каприз все еще творят чудеса. Вы можете опросить его где-нибудь в таком месте, где Вам не помешают? — добавил он неожиданно деловитым тоном.

— О чем? — настороженно поинтересовался я.

— О его связях с вашим аналитическим отделом, — не задумываясь, ответил он. — Спрашивайте уверенно — это факт. А также о задачах, поставленных ими перед новым отделом.

— Каким новым отделом? — Степень его осведомленности подняла на дыбы все мои старые подозрения.

— Вот об это я и хотел бы узнать, — протянул он мечтательно.

— Да ну? — хмыкнул я. — А если он откажется говорить?

— Мой дорогой Стас, — вернулись в его голос металлические нотки, — я бесконечно верю в Ваш богатый опыт в проведении подобных дознаний.

Вот как-то не хотелось мне понимать, комплимент это был или наоборот. Вызвав своих орлов, я скомандовал им тащить аксакала в наш павильон и сам рванул туда же. Похоже, вопрос алиби уже не стоит — как бы не пришлось попытку захвата власти подавлять.

Блокпост на выходе из нашей штаб-квартиры я прошел абсолютно беспрепятственно — и картина, которую я там увидел, меня не удивила. Могли бы хоть целителей вызвать к жертвам супер-героя!

Но домчавшись до леса — в той его части, где располагались учебка и тренировочные павильоны — я то и дело натыкался на подобную.

Похоже, вызывать целителей уже некому.

Похоже, здесь мои орлы ответственно к спуску пара подошли.

Похоже, после их возвращения мы побеседуем об игрищах на оперативном просторе, подчеркнуто не получившим официального одобрения.

По дороге меня вызвал темный мыслитель. И затарахтел с места в карьер, что допрос аксакала должен проводиться в отсутствие моих орлов — а то я сам не догадался, мне еще в моем отряде не хватало народных волнений! — но зато на нем обязательно должен присутствовать Макс. Ладно, я им тоже не доверяю, но можно не так откровенно? Хотя хорошо, что он не сам явился — Макс хоть не такой болтливый.

И главное — как быстро Макс по его свистку явился! То ни слуху, ни духу, а к павильону мы подошли одновременно. Буркнув мне что-то нечленораздельное, он зашёл за мной внутрь. Я перешел в видимость, он — нет. Что меня вполне устроило — вопросы о внеслужебных контактах с темными мне в отряде тоже не нужны. Я даже на гигантские мурашки по телу, которые я всегда ощущал в присутствие инвертированных, согласен.

Мои орлы Макса тоже учуяли и, решив, что я пришел со сменой караула, начали бочком, под стенкой продвигаться к выходу из зала повышенной сложности, предназначенного исключительно для их тренировки. Если бы не разбросанные по всему лесу внештатники, я бы их похвалил: зал находился в самом конце павильона, был полностью звукоизолирован, и связанный аксакал мог орать в нем до потери голоса.

— Порезвились, значит? — коротко поинтересовался я мысленно.

— Так наседали же! — послышалось у меня в голове нестройное бормотание. — На пятки наступали. А приказ был доставить скрытно …

— Всех уложили? — уточнил я.

— Да нет, — облегченно вздохнул один. — Часть по ложному следу пустили, а сами — сюда.

— Вышли, значит, из боя? — снизил я голос до задушевного тона. — Прекратили, значит, сопротивление? Оставили, значит, хвост? И все в районе нашего павильона … — Я дал им время самим сделать вывод, и резко рявкнул: — Разыскать и убрать! Всех.

Моих орлов сдуло из зала. Со стороны Макса донеслось отчетливое фырканье. Я бросил в ту сторону предостерегающий взгляд и направился к аксакалу.

Мой богатый опыт в извлечении показаний не понадобился. До сих пор не пойму, что меня в нокаут послало на этом допросе: что он говорил или как.

Глава 8.6

Он даже не пытался что-либо скрывать, описывая разработанную аналитиками операцию. Он ее двумя руками поддерживал — аж глаза горели. Раздувался весь, как мышь белесая, от важности — к великому делу, понимаешь, альбиноса допустили. Надменные взгляды бросал — мне! — понимание великих целей не всем, мол, доступно. И даже не моргнул ни разу, говоря о неотвратимости практического уничтожения земли.

А когда речь о людях заходила, у него прямо оскал появлялся. Даже мысль мелькнула: у меня по телу эти переростки-сороконожки маршируют от Макса в инвертации или от того, что я слышу?

Иллюзий в отношении людей я по долгу службы никогда не испытывал — все больше человеческими отбросами заниматься приходилось. Марина потому меня так и впечатлила, что особо ярко на их фоне блистала. Но способ эдакого окончательного решения вопроса был самый, что ни есть, темный. Увлечь блестящей приманкой, заморочить голову до потери сознания, полностью подчинить своему влиянию и, в конечном итоге, уничтожить, выжав досуха.

Интересное кино. А ничего, что моего штата на всех замороченных не хватит? И из кого мне его теперь пополнять? Или … Или у нас теперь темная охота на людей в тренде будет, а нам с орлами придется за ней со стороны наблюдать — еще и всецелое одобрение двумя руками демонстрируя? Или, может, нас еще на тех людей натравят, которые сопротивляться будут? А они будут. Марина точно.

Э нет, воевать с землей — до такого только теоретики додуматься могли, весьма примерное представление о ней имеющие. Люди — не ангелы с нашей бесконечностью впереди. У них при малейшей угрозе инстинкт самосохранения взбрыкивает и здравый смысл отключает. А каждому из них внушать — не только моего, всего нашего штата не хватит. Включая темных. И потом — кроме самого сильного, у людей еще и стадный инстинкт не слабо развит. Достаточно, чтобы несколько единиц взвились — за ними тут же толпа увяжется. Которая сметет, просто ногами затопчет и наших резидентов на земле, и мелких. Кого потом направят эту толпу усмирять?

Не будет этого. Для начала не будет этого нового отдела. Татьяне голову уже заморочили — на ней, надо понимать, и начали отрабатывать технологию программирования, но после сегодняшнего глаза у нее должны открыться. А аксакала я прямо сейчас на землю отконвоирую, на необитаемый остров посреди океана — посмотрим, как его там найдут. До того, как я аналитиков на чистую воду выведу. Внедрив к ним Татьяну.

Так я в целом и набросал темному мыслителю, когда вызвал его, чтобы узнать, добралась ли она уже до него.

— Ни в коем случае! — чуть не взвизгнул он. — Благодарю Вас — Вы смогли получить все нужные мне свидетельства. Но о переносе противостояния на землю не может быть и речи — нам нельзя распылять силы.

— Так что с ним делать? — бросил я с досадой.

— Пока ничего, — торопливо ответил он. — Мы ждем вас здесь. И поверьте мне, — добавил он с нажимом, — сопротивление должно быть продуманным и организованным. Иначе оно обречено на провал.

Ну-ка, ну-ка — я тщательно зафиксировал этот момент в памяти. Судя по тону, о своем опыте говорит — хотел бы я перекинуться парой слов с тем, кто звезду темных до провала довел …

Или завлекает? И мне голову морочит? Чтобы я рванул, не разбирая дороги, к их логову?

— Боюсь, быстро не получится, — дал я ему понять, что вижу его насквозь. — Я достаточно высоко ценю свое скромное существование.

— В чем я Вас всецело поддерживаю, — звякнуло мне в ответ коротким смешком. — Не тревожьтесь — наш дорогой Макс Вас проводит.

Вот это другой разговор — если нужно мое участие, меня сначала заинтересовать требуется. Обнаружение прохода в защитных сооружениях темных определенно стоит любых переговоров с ними. Особенно, если речь пойдет об организованном сопротивлении.

Дав мысленную команду своим орлам возвращаться в расположение и оставив троих для охраны аксакала, я вышел с Максом из павильона. Орлы разворчались по поводу противоречивых приказов — преследуют они, понимаешь, оставшиеся стремительно и беспорядочно отступающие хвосты. Я пообещал им отдельный семинар по первым двум пунктам устава, снимающим все вопросы о противоречиях в приказах командира.

Потом я сообщил Максу, что путь свободен, и попросил его перейти в видимость — желание почесать спину становилось уже невыносимым.

Только лишь увидев его лицо, я понял, что сговор аналитиков с темными привел к расколу не только на нашей стороне от линии разграничения. Неужто дожил я до дня, когда один из несомненных асов противника не просто сотрудничать с нами — в самых крайних случаях — начнет, а еще и против своих выступит?

— Ты чего? — с надеждой обратился я к нему.

— Я всегда знал, что рано или поздно светлоликие покажут свое истинное нутро, — развеял он мои надежды, затянув — сквозь зубы — свою старую песню.

— Пошли давай, — досадливо поморщился я. — Разбираться, что это за нутро, и какого оно оттенка.

Координаты прохода зафиксировать мне не удалось. Макс просто — не произнеся больше ни слова — схватил меня за руку … и мы очутились в каком-то помещении. В котором находились темный мыслитель и Татьяна с Анатолием. У кого-то еще есть сомнения, откуда у этого красавца умение с места на место скакать взялось?

Я сел от него подальше. От греха. И тут же заметил, что и Татьяна расположилась в самом дальнем от него углу. С настороженным, почти враждебным выражением на лице. Понятно — заморочили ее, конечно, знатно, но и болтуна ее опять, похоже, язык подвел. По полной подвел — он его вообще как будто проглотил.

Я темного мыслителя тоже молча слушал — сравнивая его изложение ситуации со своими предположениями. В общем и целом ход наших мыслей совпал — вплоть до того, откуда ветер дует. Неплохо, подумал я, раскол у темных нам на руку играет — заполучить их мозговой центр на нашу сторону поважнее прохода в их оборонительных сооружениях будет.

С выводами этого центра мне тоже согласиться пришлось. Сейчас, когда он расставил по местам все разрозненные факты, лично у меня уже не было ни малейшего сомнения в отношении созревшего в верхах заговора. Но ведь общественность даже о возможности такой ни сном, ни духом! Умозаключений темного — да еще и супер-темного — для таких обвинений не хватит. Для таких обвинений даже моего авторитета на хватит — железобетонные доказательства потребуются.

Из чего следовало, что Татьяне действительно нужно возвращаться — и не на землю. Заманчиво было, конечно, внедрить ее прямо к аналитикам, но где гарантия, что ее сразу к жизненно важной информации допустят? А новый отдел явно конкретно на мелких заточен. И контакт я с ней как-нибудь восстановлю. Она в этот отдел рвалась — получит, что хотела, и сразу отойдет, по Марине помню.

Аксакала тоже придется вернуть, и так, чтобы у аналитиков создалось впечатление, что — после досадного недоразумения — все идет согласно их плана. Я просканировал в уме его допрос — вот как чуял: вопросы задавал официальным, нейтральным тоном, ответы не комментировал, не говоря уже о давлении на задержанного. В голове автоматически начала складываться схема рапорта о событиях в учебке. Нет, только возле нее.

Предложение ввести в штат Макса меня тоже не удивило. Даже почти обнадежило — если темным там свои глаза и уши нужны, значит, на Татьяну они больше не рассчитывают. Надо понимать, темный мыслитель тоже увидел, что не удалось его фавориту вернуть ее во вменяемое состояние.

А вот с какого это перепуга он в отношении нашего вечно самого узкого звена опять слабину дал, я не понял. Я же с места в карьер сказал, что в таком серьезном деле нам никакие факторы риска не нужны! Я уже даже прикинул, куда его пристроить — не пропадать же идее с необитаемым островом. Или еще лучше — сначала к Марине, с первыми вводными по ситуации. Потом он на этот остров сам рванет. И с ней, когда она пар выпустит, по существу проще беседовать будет — мои орлы соврать не дадут.

Наш герой предложил рвануть сразу — и, не размениваясь на мелочи, сразу к Верховному. Сама эта идея темного мыслителя у меня большие сомнения вызвала. Если бы Верховного наши дела интересовали, он бы к нам почаще наведывался. У него, надо понимать, уже другие приоритеты появились. По себе знаю — если кто из моих орлов уходил, я, само собой, проверял, как он там устроился, но недолго, у меня мой отряд всегда на первом месте стоял.

Но если наш гонец скроется в неизвестной бесконечности, пока мы здесь порядок наведем, то кто же против?

Оказалось, что против аж целых двое — половина присутствующего состава, не считая заинтересованную сторону и при воздержавшемся Максе. Что и решило исход дела.

Насчет Татьяны я понял — это ее невменяемость говорила, она вон и Марину постоянно требовала к нашим делам подключить. Марину — к небесным делам! В которые я даже своих орлов пока еще не посвятил.

С темным мыслителем вырисовывалась более заковыристая картина. Похоже, ему в новом отделе лично персональные глаза и уши понадобились. Еще и с мелким напрямую связанные. Еще и с аксакалом первыми в контакт вступившие …

Но самое главное — у меня в голове опять набатом бухнуло от той усмешки, с которой он заявил, что его-то Верховный с докладом примет. Немедленно, надо понимать.

Мысль о том, с какого это перепуга супер-темный с Верховным на короткой ноге, я оставил на потом — в голове снова бухнуло, и с оттяжкой. До меня вдруг дошло, что за взрывная смесь образовалась в этом новом отделе.

Татьяна, все еще невменяемая и в последнее время вообще пошедшая вразнос.

Аксакал, зацикленный на ненависти к людям и фанатично преданный аналитикам.

Макс, никогда не скрывавший неприязни к светлым вообще и к Анатолию в особенности.

И Анатолий — его одного достаточно, чтобы похоронить любое начинание.

Я планировал за мелким на земле присматривать — у меня просто рук не хватит еще и его папашу под контролем держать. А теперь еще и темного мыслителя, который хоть как-то мог тому мозги вправить, рядом не окажется.

Вот так и свалилось на меня решение, которое уже не раз мне под ноги подкатывалось и которое до сих пор мне удавалось отфутболивать.

Глава 8.7

Короче, пора было базар заканчивать и начинать действовать. Темный теоретик, правда, никак не мог угомониться и продолжал пичкать меня детальными инструкциями. Что-то начало меня раздражать это жужжание — вошел, понимаешь, во вкус роли гонца Верховного на военном совете. Стратег он, конечно, толковый, но тактике меня учить?

Чтобы свернуть бесполезную трату времени, я ткнул его носом в пару очевидным проколов. Он значительно покивал, дернул бровями, вздохнул — и взялся живописать мне возможные последствия моих корректировок. В перспективе. Долгосрочной. Очень терпеливым, менторским тоном. Под совершенно невозмутимым, подчеркнуто внимательным взглядом Макса.

Какие пару лет — у меня максимум сутки есть, чтобы все атаки в круговой обороне отбить и перейти в контрнаступление!

— Сам на месте разберусь! — отрезал я, и решил воспользоваться тем, что Анатолий взялся наконец за Татьяну — в прямом смысле двумя руками. и они оба уже наверняка оглохли, как два тетерева. — Есть еще другой вопрос.

Сообщение Татьяны, что новому отделу будет закрыт доступ на землю, потребовало корректировки и моих планов. Раньше я намеревался подчеркнуто дистанцироваться от него и держать руку на его пульсе негласно — Татьяниными глазами. Тогда, при малейшем поползновении в сторону мелких, я мог без шума и пыли купировать его прямо на подходе к ним. Да и дисциплину у них там подтянуть не мешало бы. Особенно у Марины. После того, как она на нашего гонца выплеснется.

Теперь же приоритеты радикально поменялись. Если я здесь застряну, земля останется без прикрытия. Последним бастионом там Тоша остается, а он до командного состава еще не дорос. С Мариной точно не справится. Да и девчонки веревки из него вьют одной левой. На двоих. А значит, лишний очаг напряжения, который мы разрулить не сможем, нам ни к чему. А значит, можно обойтись без гонца к Марине.

— Предлагаю ограничить круг посвященных присутствующими здесь, — вновь обратился я к темному мыслителю и Максу. — На земле повлиять на ситуацию не могут, а под раздачу попасть — очень даже. А девчонок с Мариной под нее подставлять — вообще не дело.

Темный мыслитель задумчиво зажевал губами, у Макса лицо превратилось в совершенно непроницаемую маску.

— Как ты себе это представляешь? — впервые подал голос он.

— Мелкого вывести уже не получится — возьмем с него подписку о неразглашении, — мотнул я головой в сторону Анатолия. — Если понадобится, вообще прекратит с твоей общаться. Ты же этого всегда хотел?

Темный мыслитель издал какой-то странный звук, Макс моргнул — и я готов был голову дать на отсечение, что они только что некими соображениями обменялись.

— И чтобы без самодеятельности, — быстро добавил я, глядя в упор на Макса. — Мне здесь и сейчас нужно твое слово, что через тебя утечки не будет.

— Через меня утечки не будет, — повторил он эхом, и я снова готов был поклясться, что насмешливым. — Я, правда, полагал, — добавил он уже с откровенным сарказмом, — что никакие раздачи никому на земле не грозят. О чем ты позаботишься.

— Послушай сюда, — начал закипать я. — Охрану я им всем обеспечу. Круглосуточную, но в инвертации, чтобы никто ни слом, ни духом. Но в курс дела их вводить — ты их знаешь, особенно Марину …

— Можешь не беспокоиться, — бросил он мне презрительно. — Если главное, чтобы никто ни сном, ни духом — Дара с Игорем инвертированных ощущают.

Я только зубами скрипнул, вспомнив, чем он взял Анатолия, чтобы попасть на демонстрацию главного Татьяниного открытия — а я, идиот, сам тогда согласился, что мелкому дополнительная защита не помешает. Теперь снова все планы менять. Придется мелкому о приставленном к нему аналитике сообщать — он его уже, надо понимать, учуял. Ох ты, тогда и меня, когда я к тому на разъяснительные беседы наведывался …

— Когда обучил? — прищурился я, перебирая в памяти все свои контакты с ним после исторического прорыва в инвертацию.

Нет, ни разу, даже во время нашей совместной слежки за тем аналитиком, он мне и словом не обмолвился, что и мелкие ее уже пробили.

— Не пришлось, — усмехнулся Макс. — Они нас и в невидимости, и в инвертации всегда ощущали. С рождения.

— Ещё раз, — медленно проговорил я.

— Мой дорогой Стас, — скороговоркой вмешался темный мыслитель, — признаюсь, Вы только что пристыдили меня. Вы совершенно правы: оставим землю в стороне от нашей битвы самолюбий. Смертельный удар ей задуман здесь — и здесь с ним должно быть покончено. К чему я и предлагаю немедленно перейти. — Он сделал широкий приглашающий жест в сторону выхода с таким видом, как будто это я здесь всех задерживал.

Я двинулся за ним без возражений — скорее даже с нетерпением. Брать Макса за горло при свидетелях как-то не с руки — мы, вроде, совсем в союзниках оказались. Но за сокрытие жизненно важных данных он мне ответит — как только мы на нашей территории окажемся. Сейчас нас от нее отделяет один только защитный барьер темных — через который на сей раз им все же придется меня провести.

Опять не срослось. Нужно говорить, из-за кого?

Ну, правильно, зачем нам разведка на местности, зачем нам карта оборонительных сооружений противника, зачем нам стратегически важная информация? Зачем нам приобретенные навыки для своих приберегать — нам нужно при большом стечении публики хвост павлиний демонстрировать!

Еще и на мне. Но тут уж дело принципа было: если мне не обязательно сразу докладывать, каким макаром он от внештатников ушел, то и в реквизит для своих трюков нечего меня записывать. Для начала я хотел удостовериться, что его действительно в заданную точку вынесет. С Татьяной-то точно и кратчайшим путем, а если назад он вернуться все же не сможет, то ничего не поделаешь — придется темным открыть мне проход в своих заграждениях.

Каким конкретно путем этот перенос произошел, я так и не понял — моргнуть не успел, как они с Татьяной просто очутились среди деревьев, в паре сотен метров от логова темных. В голове у меня опять бухнуло — многократно, батарейным залпом, по числу открывающихся возможностей.

Схема прохода в логово темных мне, похоже, больше не понадобится.

И Татьянина трансляция — откуда бы то ни было — тоже.

И кого внедрить к аналитикам можно больше не искать — можно самому к ним наведываться.

Да чего там — можно и в верхи наши попробовать пробраться — посмотреть, кто там заседает, и послушать, кто из них с темного голоса поет …

— Ещё одно, напоследок, — вырвал меня из дух захватывающих перспектив голос темного мыслителя. — Как показали недавние события, вундеркинда свежей крови нельзя недооценивать. По Вашим словам, он абсолютно предан аналитикам, но к Вашему сведению — он добровольно подвергся полной чистке памяти и смог затем совершенно самостоятельно подавить все блоки, поставленные вашими целителями. Из чего я допускаю, что он готовится сопротивляться любому воздействию, о чем ваши аналитики вряд ли знают.

— Откуда данные? — спросил я для верности, прочно фиксируя в памяти рычаг воздействия на аксакала и спасательный круг для целителей.

— Эксперимент над ним прошел в присутствии Анатолия, — услышал я ожидаемый ответ, — а в его полном провале удостоверился лично я.

Ну, все. Это могло случиться только в павильоне у целителей — и он после них сам ко мне с докладом явился. Все уши мне прожужжал успехами Татьяны во внушении — и ни слова о том, что аксакала нельзя посторонней воле подчинить? Значит, и всех мелких тоже? Значит, рейд целителей к ним можно исключить из списка угроз, которые мне нужно нейтрализовать?

Еще после его мгновенного переноса в пространстве я дал себе слово, что очередной приступ скрытности не сойдет ему с рук — точно так же, как и Максу. Но Макса я решил сразу к ногтю прижать, чтобы впредь неповадно было, а со скакуном нашим эта тактика не работала — сам лично и неоднократно проверил.

Я намеревался провести с ним душевную беседу. В располагающей к доверию и хорошо знакомой ему обстановке — как только мы до моего павильона доберемся. Чтобы он быстро и без своих вечных пререканий обучил меня новому навыку. После того, как Татьяна покажет мне, где у него кнопка отключения эмоций находится.

Теперь же я понял, что до павильона слишком далеко. Как только перенесемся за пределы досягаемости темных — чтобы его покровитель под ногами не путался — я сам у него эту кнопку найду и буду на нее давить, пока ее не заклинит. Навечно.

А тут он еще вернулся и ринулся ко мне с распростертыми объятиями. Я мало ему в башку вбивал, что я даже наедине ни с кем, даже с моими орлами, вольностей не допускаю? Я непонятно ему объяснил, что даже для экстренного вывода в видимость максимально допустимый физический контакт со мной рукопожатием ограничивается? Он забыл, чем все его прежние попытки наскока на меня заканчивались?

Короче, перебрал я немного — достал меня тот день просроченных открытий. И Максу нечего было камеру вытаскивать. И теоретик темный уставился так, словно мы с Анатолием всерьез схлестнулись и на карту вся наша будущая операция поставлена.

Как он меня перенес, я тоже не заметил. Но остыть успел. И извинился, как только спрыгнул с него. И тут же понял, что хватить с ним лишку — задача невозможная. Потому что в этом деле он всегда на шаг впереди.

До сих пор не знаю, когда они с Татьяной сговориться успели. Не исключено, что еще по дороге из учебки — а в логове темных Татьяна его в штыки для отвода глаз принимала. А я еще и сам ему свой телефон отдал, чтобы он с мелким побыстрее связался. А он ей этот телефон подсунул, когда услышал, как я с темными договариваюсь оставить всех на земле вне зоны риска. Всех, кроме его мелкого.

Так, переиграть уже ничего не получится — получила Марина своего гонца. Которому теперь придется наизнанку вывернуться, чтобы в курс дела ее ввести — и тут же ее оттуда вывести. Операция еще не началась, а ее слабое звено уже мне палки в колеса ставит. Нет, теперь мне два слабых звена в узде железной рукой держать придется — если это называется вернуть Татьяну в нормальное состояние, то я предпочитаю ее в невменяемом. В нем она хоть свои, любительские еще фортели выбрасывает, а не входит в резонанс с крушащим все на своем пути явлением природы.

Глава 8.8

Появление Марины в списке неотложных действий уплотнило его до такой степени, что время начало поджимать меня просто физически. Мгновенное перемещение основных сил — вот, где открытия на вооружение брать нужно! Но позже. Когда мы все займем заданные позиции на боевом плацдарме — чует мое сердце, там мне такой навык не раз понадобится. Особенно с такими инициативными флангами. Нет, нужно с них пыл прямо сейчас сбивать — старым, добрым, проверенным методом …

Во время марш-броска к своему павильону я загнал их в инвертацию, чтобы им не до мысленных переговоров было. И не надо мне здесь разводить про неприемлемые методы воздействия: возник дискомфорт — быстрее добежали. Не говоря уже о том, что их дискомфорт и рядом не стоял с тем, что мне предстояло вытерпеть в разговоре с Мариной. У меня от этой мысли не обычные в инвертации мурашки — опять сороконожки когтистые всю дорогу по спине маршировали.

Изначально я собирался поприсутствовать при их звонке мелкому — чтобы не пришлось потом и к тому гонцом мотаться. А потом запереть их в разных помещениях и двигать, наконец — запускать в ход согласованные с темным мыслителем мероприятия. Но этот же дикий скакун теперь откуда угодно сбежать может! И на связи их с Татьяной держать бесполезно — у них своя, отдельная линия, договорятся за милую душу — мои орлы моргнуть не успеют.

Стоп. А если попробовать Татьянину многоканальную? Если получится, то можно будет о параллельной нашей официальной сети подумать, все нити в одних руках собрать …

Я завел Анатолия с Татьяной в зал, где оставил аксакала — чтобы они на обычную речь не переходили, и подключился одновременно к обоим. Услышал я много интересного — о себе, когда они друг с другом соображениями обменивались.

Это кто здесь костолом? Я ведь могу начать соответствовать. Это на кого у нее зубов тоже хватит? Насмешила — захват только со спины проводят. Хотя «тоже» просто слух радует. Это какие ребята ее отобьют? Это на какого начальника они не посмотрят?

Проверка связи пошла вразнос — мои орлы подключились. Забыл я, что они и с Татьяной, и с Анатолием еще со времен подготовки новобранцев в моем павильоне на одной волне были. От их галдежа у меня вообще в голове зазвенело — каждое слово эхом на другой линии двоилось.

Короче, отключился я. Главное, что поддерживать несколько линий одновременно возможно. И не так уж сложно. Как на совещании в моем отряде — право высказаться только поочередно давать и пресекать любой переход на личности.

Вот все дальнейшие переговоры я и пресек. Будет она мне еще слово свое давать — после сегодняшнего пробоя в системе секретности. А подстрекатель ее закулисный может на жесткие меры содержания внештатникам пожаловаться, когда те за ним придут. Они оценят. И возьмут на вооружение.

С орлами своими я тоже долго не разговаривал. Приказал сразу после разговора с мелким вывести Татьяну в отдельное помещение и постоянно оставаться на связи — и со мной, и друг с другом. Расставил я их тремя эшелонами: одного прямо рядом с Анатолием, второго — под дверью у Татьяны, третьего — на выходе из павильона, чтобы за первыми двумя следил. Очень мне не понравилась уверенность Татьяны, что ее «ребята» отобьют. И с аксакалом без лишних ушей поговорить нужно было.

К нему я зашел совершенно открыто, в видимости. Он встретил меня молча — кляп после допроса я на место вернул — но все тем же надменным взглядом. Я устало опустился на ближайший к его прислоненному к стене телу валун — так, чтобы нависнуть над ним.

— Нехорошая картина вырисовывается, — неторопливо протянул я, уперев ладони в колени и подавшись вперед. — Ответственность за попытку Вашего похищения пока никто на себя не взял, и от преследования виновникам удалось уйти. Поэтому есть мнение — ради Вашей безопасности — перевести Вас на землю, пока мы напавших на Вас не вычислим.

Глаза у него заметались, он весь задергался, пытаясь вывинтиться из своих пут и издавая приглушенные кляпом резкие, короткие звуки.

— Вы не переживайте, — с готовностью заверил его я, — спрячем мы Вас надежно и круглосуточную охрану предоставим.

Аксакал удвоил усилия, и в мычании его отчаянные всхлипы прорезались — может, от того, что в очередном рывке он завалился на бок, клюнув носом в землю. Стоп. На этом теле мне синяки и ссадины не нужны, а вот желание сотрудничать со следствием — очень даже.

Наклонившись, я вернул его в сидячее положение и вытащил кляп.

— Немедленно отведите меня в административное здание! — тут же зашипел он, задыхаясь. — И свяжитесь с аналитическим отделом. Я являюсь участником их важнейшего проекта, и Вы пожалеете …

— Участником? — перебил я его, прищуриваясь. — Нам тут определенные источники сообщение передали … и появились у нас сомнения, а не были ли Вы участником и своего собственного похищения.

Аксакал замер, глаза у него потухли, пятна возбуждения сползли с лица — и в полной неподвижности оно почти слилось со стеной зала.

— Что? — донеслось оттуда замогильным голосом. — Зачем?

— Мало ли, — цокнул я языком, пожав плечами. — Внимание на себя обратить, цену себе набить — мы выясним, не сомневайтесь.

На стене вновь прорисовалась его порозовевшая физиономия.

— Я готов пройти сканирование, — решительно заявил он. — Я на нем даже настаиваю — наверняка у меня в памяти зафиксировали какие-то моменты, которые помогут вам найти преступников. Аналитический отдел должен знать …

— Это точно! — снова остановил я его, согласно кивая. — Аналитическому отделу тоже нужно знать, что Вы уже проходили процедуру радикального воздействия на память и что Вам удалось, как сообщили наши источники, полностью подавить поставленные блоки. Но Вы же, конечно, сообщили об этом аналитическому отделу, принимая их предложение участвовать в их проекте?

Аксакал снова вжался в стену, но на сей раз не растворился на ее фоне — лихорадочно моргающие глаза его выдали.

— Это был просто эксперимент! — вырвалось у него фальцетом. — Мой личный! Я просто хотел проверить границы своих возможностей …

— Я так и изложу в докладе, — в третий раз оборвал я его, вставая. — А там — как решат. Возможно, Вам даже позволят вернуться к участию в проекте. Возможно, Вам даже позволят вернуться в новый отдел. Но не удивляйтесь, если в нем также окажется специалист по сканированию и Ваш личный телохранитель. Исключительно ради Вашей безопасности, конечно. И откуда бы ни появилась угроза ей — хоть снаружи, хоть изнутри — Вы будете немедленно депортированы на землю.

Вот не зря я план любой операции всегда ее участникам прямо накануне озвучивал — и аксакала в подвешенном состоянии оставил, и схема рапорта верхам прорисовалась. Так, теперь осталось только эту схему в реальность воплотить — слов на ветер я бросать не привык.

Выйдя из павильона, я включил телефон, чтобы проверить, не посадили ли мне его наворковавшиеся наконец-то родители мелкого — и по спине у меня опять поползли гигантские сороконожки. Список вызовов Марины и Тоши никак до конца не прокручивался. Придется сначала к ним, а потом уже — со спокойной за тылы душой — наверх с докладом.

Я ускорил шаг — попасть на землю я мог только из расположения своего отряда. Вот где перенос в пространстве нужен! Я чуть было назад, за Анатолием, не вернулся. Но отменять свои собственные приказы, сокращать срок собственноручно наложенного взыскания — не порядок. Ничего, скоро внештатники узнают, где он скрывается. Они мне его доведут до нужной кондиции — сам все открытия отдаст, лишь бы я его из их лап вырвал.

Идя по лесу, я заметил, что валяющихся там прежде внештатников нигде больше не видно. Понятно — подняли резерв и снарядили поисковую партию. Из чего следовало, что какой-никакой порядок у них уже восстановился — а значит, и доклад об их разгроме возле учебки уже наверх ушел. Непонятно другое — где мне теперь спокойная душа нужнее: на линии огня — за тылы или наоборот.

Выйдя на прямую для последнего броска к штаб-квартире, я увидел, что на входе в нее уже и блокпост восстановили. Времени на разбирательство на нем у меня не было. Желания давать внештатникам возможность отыграться после разгромного поражения — тоже.

— Что здесь происходит? — отрывисто бросил я, стремительно приближаясь к двум караульным.

— Режим повышенной боевой готовности, — ответил один из них слегка заплетающимся языком, глядя сквозь меня. — Усилены меры контроля.

— Чрезвычайное происшествие на наружной территории, — также косноязычно добавил второй.

— В курсе, — резко кивнул я. — Только что оттуда. Преследовали диверсионную группу. Думаю, темные — ушли на их территорию.

— Наверно, — содрогнувшись, отозвался первый. — Выскочили, как ниоткуда, и, похоже, не просто инвертированные, а бестелесные какие-то.

Судя по непривычной разговорчивости, эти «жертвы супер-героя» еще до сих пор не до конца реанимировались. Я сделал пометку в памяти: поощрить своих посланных в учебу орлов внеочередной увольнительной на землю. За укрепление более открытых и дружественных отношений с родственным отделом.

— Мы их достанем, — уверенно заметил я. — Иду добро на штурм просить.

— Уже заседают, — сообщил мне второй, делая не совсем уверенную отмашку в сторону входной двери.

Короче, не добрался я ни до расположения своего отряда, ни, тем более, до земли. Для запуска операции я намеревался созвать совещание глав отделов, доложить им обстановку и свои рекомендации, выдавить любой ценой их единогласную поддержку — после чего одобрение сверху обычно следовало автоматически. Но если уже Верховный Совет заседает …

Глава 8.9

Ничего себе — как оперативно темные сработали! Вот только не понял я, с какого перепуга наши верхи мгновенно собираются по рядовому рабочему вопросу на участие их представителя в нашем проекте? Ладно, это потом — сейчас мне придется ворваться на это заседание. Со свежими, только что полученными показаниями, проливающими новый свет на рассматриваемое дело.

Иначе, если Верховный Совет утвердит состав нового отдела без меня в его штате, то это решение потом даже сеятель хаоса по имени Анатолий с места не сдвинет.

Его я снова не раз вспомнил, поднимаясь в зал заседаний Совета. Счет же на минуты пошел, а я чего-то подустал сегодня от зигзагов.

На заседаниях Верховного Совета я всего пару раз присутствовал — когда на земле глобальные встряски случались и верхам требовалась детальная оценка ситуации силовым блоком — и всегда без особого удовольствия. Они же, согласно статусу, на самом верху заседали — я бы даже сказал: на супер-самом верху. Даже последний лестничный пролет к нему был перекрыт такой массивной дверью, что у меня вечно мысль о бункере мелькала. И открывалась она не сразу — похоже, там система распознания посетителей была.

Если бы я тогда знал, что на этом последнем для беспрепятственного доступа этаже, прямо рядом с этой дверью, вход к аналитикам находится! У них всегда так тихо было, что я был уверен, что на этом этаже та самая служба распознавания расположилась. Или их там тогда еще не было? Главный хранитель говорил, что их отдел относительно недавно сформирован. Интересное кино — недавно и в шаговом доступе к высшему звену …

А вот мне в нем отказали — дверь не открывалась. Не понял — меня, что, не узнали? Я покрутил головой во все стороны — леший их разберет, откуда меня рассматривают. Или уже не рассматривают? Уже отзаседались, что ли?

Если новый отдел утвердили, если в него ввели только Макса и Татьяниного скакуна, если я туда не попал только потому, что не успел … Голова привычно заработала над запасным вариантом. У скакуна вполне может очередной нервный срыв случиться — это никого не удивит, придется искать ему замену — целый отдел не будет простаивать из-за одного выбывшего, и я точно знаю, где найти самую достойную.

Перспектива была заманчивая, но уже ставшая моей второй натурой привычка проверять все факты оказалась сильнее.

— К руководству. С докладом. По последнему ЧП, — коротко отчеканил я, вызвав центральный узел связи.

— Ваш запрос будет пере … — зацокало у меня в голове.

— Поменьше текста, — оборвал я уж слишком разросшуюся у нас словесную мишуру. — Передавайте. И добавьте, что срочно. Крайне.

Вот опять не понял — мне послышалось фырканье? А нет, это в двери что-то клацнуло. Ладно, пусть поживет пока оператор, но вопрос создания альтернативной мысленной сети начинает приобретать особое значение.

Нашел я Верховный Совет там, где они всегда собирались — в просторном, на пол-этажа, как минимум, зале с длинным столом в самом его центре. Кроме этого стола с чинно выстроившимися вдоль него креслами, в зале ничего больше не было — разве что еще картины на стенах висели. Толком разглядеть их мне ни разу не удалось, но осталось общее впечатление о баталиях — и определенно не земных. Часть персонажей на картинах явно изображали ангелов — причем в праведном гневе, но на лицах их противников не было ни трепета, ни преклонения — причем и в схватке, и после несомненного поражения.

Картины были огромными и уходили под потолок зала, который был намного выше, чем на других этажах. Как по мне, повесили их глупо — смотреть на них можно было, только голову закинув, а здесь, надо понимать, не глазеть по сторонам собирались. Хотя эта мысль возникала у меня, только когда я выходил из зала. Сейчас же, стоя под этими огромными, нависающими надо мной фигурами, я снова почувствовал себя мелким и незначительным в сравнении с ними. И снова с пол-оборота взвился.

Хоть убейте, не пойму — вызванных на ковер, может, и нужно сразу нагнуть, но вызывают их в редчайших случаях, а самим верхам с какого перепуга нужно смирение в себя кувалдой вбивать?

На сей раз они собрались в полном составе — все семеро. Один — во главе стола и все на том же идиотски-несуразном постаменте: со спинкой, на добрый метр над его головой торчащей, и такими широченными подлокотниками, что на них прилечь поспать можно было. Если бы они не были резьбой, как шипами, покрыты.

Я так понимал, что это был глава Совета, но он всегда молчал — по крайней мере, в моем присутствии. Остальные расселись по трое с обеих сторон от него и чуть развернувшись в его сторону. Толковое расположение — так они у главы, как на ладони, даже если между собой захотят словом перекинуться или в мою сторону оглянуться. Я сам так своих орлов под прицелом держу на совещаниях, чтобы они друг друга втихаря не пинали. В наших верхах тоже, что ли, исподтишка врезать могут? Я бы от греха через кресло рассадил …

Стоп. Я впервые по-настоящему обратил внимание на количество этих кресел. Это зачем их столько? Это, что, не полный состав? А остальные кто? Интересное кино. По словам темного мыслителя, это наши им предложили совместно землю на уши поставить. Что-то я сомневаюсь, что разговор был по официальному каналу связи. И в логово темных, как я уже понял, ни просто так, ни скрытно не зайдешь. А вот выход из него, как выяснилось, на любой уровень имеется — как и из нашей штаб-квартиры. Это что — переговоры прямо здесь велись? Темные уже в нашем Верховном Совете заседают?

— Вас вызывали. Дважды, — прервал мои крайне неприятные выводы голос с правого фланга.

Я встряхнулся. Еще интереснее: вызовов я не получил, ни одного — значит, они могли поступить только тогда, когда мы у темного мыслителя совещались. А наша мысленная сеть их логово точно покрывает — я с их главой всегда на связь без проблем выхожу. Значит, либо помещение их мыслителя изолировано, либо он сам может сигнал глушить. Вот это мне бы тоже не помешало. Так, надо здесь быстрее заканчивать, чтобы успеть перехватить его, пока он к Верховному не отчалил.

— Виноват, — решительно проговорил я. — Данные массированно поступали. Хотел явиться с полным докладом.

— Приступайте, — получил я наконец зеленый свет для запуска самой масштабной своей операции.

Исходный ее этап я свел к самому минимуму.

Служба внештатных ситуаций проворонила прорыв заключенного и упустила затем его самого.

Я выслал им группу поддержки, когда сталосовершенно очевидно, что многочасовые поиски его не дали результатов.

По счастливому стечению обстоятельств, группа поддержки подоспела к учебному павильону как раз в момент похищения из него нового перспективного работника.

Последний был отбит и укрыт в нашем павильоне. Основная часть группы продолжила преследование похитителей, в ходе которого наткнулась на беглеца с другим новым сотрудником.

Их пришлось также эвакуировать в павильон, в результате чего похитителям удалось скрыться.

Передать наш улов службе внештатных ситуаций не представлялось возможным в силу выхода последних из строя в полном составе.

В сложившейся обстановке первичные мероприятия по дознанию служба внешней охраны была вынуждена взять на себя.

— Исходя из вышеизложенного, — закончил я, — единственно возможной стороной, способной организовать диверсионные действия такого масштаба и дерзости, являются представители альтернативного течения. Прошу вашей санкции на ответные меры на их территории.

— У представителей альтернативного течения стопроцентное алиби, — услышал я вполне ожидаемый ответ.

А вот уверенность, с которой он прозвучал, вновь вернула меня к вопросу об истинном составе этого Совета. Короче, нахмурился я вполне естественно.

— В таком случае, — размеренно проговорил я, — мне остается только предположить, что за этим рейдом на нашу территорию стоит некая третья, неизвестная нам сила …

— Благодаря Вам неизвестная! — огрело меня, как хлыстом. — Нападение ожидалось — противодействие ему было тщательно спланировано, правонарушителям была подготовлена встреча, на их задержание были направлены лучшие силы …

Вот никогда я не пойму, откуда у Татьяниного пустомели репутация серьезного противника! Сразу видно, что не сталкивалось с ним высшее звено вплотную. Ладно, я не гордый — мне сейчас даже на руку, что они ложный след взяли.

— Виноват, — глухо пробормотал я, склоняя голову с максимально покаянным видом. Получалось не очень.

— Ваше вмешательство свело на нет все приложенные усилия, — снова полетело мне в склоненную голову. — О котором Вы даже не сочли нужным поставить в известность службу внештатных ситуаций. Вмешавшись в сферу их деятельности. Это прямое следствие полной бесконтрольности Ваших действий на земле, на которую мы слишком долго закрывали глаза.

— Виноват, — снова повторил я, решительно вскидывая голову и глядя прямо перед собой. — Готов понести заслуженное наказание. Вплоть до прошения об отставке.

Я выпрямился и поднял голову не только потому, что против смиренной позы все мышцы протестовали. Очень мне было интересно на реакцию Совета посмотреть — и поименно. В отличие от восседающего во главе стола, мне больше их спины открывались, но на земле я и по ним читать насобачился не хуже, чем по лицам.

Когда я, сделав шаг к краю стола, положил на него заранее заготовленный документ, двое членов Совета, сидящих слева и ближе ко мне, мгновенно переглянулись и чуть придвинулись друг к другу. Шеи у них вытянулись, плечи приподнялись, лопатки зашевелились — короче, выказали они все признаки сдерживаемого оживления.

Это была та самая парочка, которая здесь же и не так давно давала мне распоряжение организовать мелким аварию. По всем показателям, этих моя отставка вполне устраивала.

Еще двое — расположившиеся по обе руки от их главы и разделенные столом — уставились в упор друг на друга и, как по мне, вели напряженный разговор. Мысленный и уж точно не по открытой линии. Причем, судя по растерянной позе остальных двоих, этот канал связи даже для ближайшего окружения был закрыт.

Может, даже и для их главы — я точно не понял. Несмотря на то, что он единственный ко мне лицом сидел. Если это можно было лицом назвать. Если бы он не переводил медленно взгляд с одного из сидящих перед ним на другого, я бы сказал, что он отличную компанию картинам составляет. Эдакая статуя, изображающая идеального небожителя в глазах людей — статного, кудрявого, пышущего румянцем красавчика-блондина с манерами сфинкса.

Глава 8.10

Эту картину надо будет постоянно под блоком держать, чтобы Макс у меня ее из головы не выудил. Хватит с меня его гудения о светлом облике, прикрывающим стремление к подавлению всего вокруг. Как-то трудно стало в последнее время рот ему затыкать.

— Вы свободны, — повернулся ко мне один из гипнотизеров. — О решении по Вашей отставке Вас известят, когда оно будет принято.

Так, при первой же встрече с Максом выяснить, как он мне в мысли пролез — мы же с ним отдельный канал не устанавливали. Отвлекает. Не хватало еще, чтобы меня в отставку без повышения отправили.

— Если позволите, — отбрыкнулся я от не нужной мне свободы, — я хотел бы озвучить ряд своих соображений по результатам опроса задержанных. Ошибочно и неправомерно задержанных, но давших довольно тревожные показания по ситуации на земле.

Вот теперь я их объединил — повернулись ко мне все, как один. И как по команде. И с одинаковым выражением — как будто один из стульев заговорил. Даже их глава впервые на меня прямо глянул — ощущение еще то, скажу я вам. Чуть назад не отбросило. Эту картину тоже под блок, чтобы… Макс, пошел вон!

— Из их слов я понял, — не стал я от греха дожидаться, пока их удивление обретет голос, — что у нас создан новый отдел, который будет непосредственно заниматься исполинами.

— Что еще Вам сообщили? — резко перебил меня второй гипнотизер.

— Я не вдавался в подробности, — мотнул я головой, — меня больше интересовала земная составляющая полученных данных.

Так, теперь все гипнотизировать меня взялись. Ну, и леший с ними — сверлящий взгляд их главы не так на психику давит.

— Как вы совершенно справедливо заметили, — обратился я к пространству между членами Совета, — земля является моей профессиональной сферой, в силу чего с обстановкой на ней я знаком лучше многих. Насколько я понял, принято решение расширить наше воздействие на людей. При помощи исполинов. Число которых совершенно не сопоставимо с количеством людей. И которые до сих пор отторгались нашим сообществом, не прошли в нем никакой подготовки и не знакомы с его целями и принципами. Благодаря усилиям отдела наблюдателей.

— К чему Вы ведете? — подал голос один из авторов идеи покушения на мелких.

— Я веду к тому, — ответил я не так ему, как тому возбуждению, которое вызвало у него предложение моей отставки, — что в силу непредсказуемости и агрессивности человеческого сообщества, исполинам потребуется охрана. По крайней мере, ключевым фигурам, с которыми планируется начать установление контакта.

У оживившейся было парочки опять лопатки ходуном заходили — от раздражения, надо понимать. Сидящие напротив них растерянные задумчиво кивали, синхронно уставившись в стол. Остальные двое снова воззрились друг на друга, словно канат глазами перетягивали.

— Ваше мнение услышано и будет принято во внимание, — провозгласил один из них через пару крайне неприятных минут.

На меня он при этом даже не глянул, все также давя взглядом своего мысленного собеседника. Я покосился на их главу — вот чтобы мои орлы на совещании такое себе позволили, уже бы сотню отжиманий получили. Наперегонки. Нет — эти пусть лучше друг друга бодают, пока я свои силы по исходным позициям расставляю.

— Еще одно наблюдение, если не возражаете, — пустил я в ход свой личный резерв. — Это не моя сфера, но поскольку новый отдел будет работать в тесном контакте с землей, замечание по его составу представляется мне важным.

Не понял — с какого это перепуга парочка слева аж вперед подалась, словно готовясь каждое мое слово ловить? А растерянные вдруг подобрались — с оценивающим прищуром?

— Если я правильно понял, — не стал я дожидаться, пока сошедшиеся в мысленном клинче тоже на меня переключатся, — в его штат зачислены двое новичков и бывший хранитель. Двое прошедших расширенную программу новичков, — уточнил я, — но абсолютно не опытных. У бывшего хранителя, с другой стороны, опыта, конечно, хватает, но его стабильность в работе вызывает у меня большие сомнения. И не только у меня, насколько мне известно.

— Новое подразделение будет укреплено, — неожиданно подал голос один из ранее растерянных, — абсолютно надежным специалистом.

— Еще одним хранителем? — изобразил я крайний скепсис. — Это должен быть специалист, досконально знающий землю.

— Представители альтернативного течения, — появился в его взгляде насмешливый вызов, — прекрасно знакомы не только с людьми, но и с их непредсказуемостью и агрессивностью.

Так, теперь точно понял, кто в наших верхах с темными мосты навел. Я старательно зафиксировал в памяти портрет их недавно еще не привлекающего внимания адвоката. И второго, на всякий случай. При первой же встрече с Максом оттранслирую их ему, чтобы … Опять! Как он учуял, что я в их теплую компанию внедриться пытаюсь? Макс, отвали, я сказал!

— Вы ввели в штат нового отдела темного? — Глаза у меня выпучились очень натурально — вроде, как от изумления, а не от злости.

— Кому, как не Вам, — протянула пятая колонна нашего Совета с откровенной издевкой, — знать, какие блестящие результаты приносит сотрудничество с альтернативным течением.

Есть! Я не гордый — я подставлюсь. В первый раз, что ли, противника на себя выманивать? У меня не то, что теоретики — темные в такую западню регулярно попадают. Когда я их оружие против них же и поворачиваю.

— Знаю, — отрывисто бросил я. — Сотрудничал с ними. Но под своим полным контролем и с их беспрекословным подчинением. А здесь — совершенно неадекватный хранитель, пусть и бывший, в одной команде со своим постоянным конкурентом на земле? Чьей основной задачей является его несостоятельность доказать? Любой ценой? И между ними два зеленых новичка? Их в конфронтацию не втянут? Или они ее, может, остановят?

Опять не понял — лобби наблюдателей засияло, как пара новых копеек, группа поддержки темных ощетинилась, как пара взбесившихся ежей, а любители мысленных перепалок снова друг в друга вцепились. Только теперь второй первого дожимал, челюсть вперед выставив.

— Ваши предложения, — бухнуло в повисшей тишине с противоположного от меня края стола.

На этот раз растерялись все — только я, в отличие от теоретиков, быстрее в себя пришел. Мгновенная привычка держать удар сработала. И отвечать на него мгновенно.

— В новый отдел нужно ввести арбитра, — решительно заговорил я. — Обладающего достаточным авторитетом. Способного держать ситуацию под контролем. Умеющего подавлять конфликты в зародыше. Облаченного для этого полномочиями.

Стоп! Они же сейчас внештатника туда введут!

— И, разумеется, глубоко разбирающегося в земной специфике, — торопливо добавил я. — Одним словом, чтобы не отнимать больше ваше время, выдвигаю свою кандидатуру. Как максимально соответствующую поставленным задачам. Сочетающую обширный опыт работы в наиболее проблематичных слоях человеческого общества, многократные и разнообразные контакты с альтернативным течением, знакомство с персональной историей бывшего хранителя и неоспоримый, без ложной скромности, авторитет в кругах нашего сообщества. В силу всего вышеперечисленного, гарантирую высокоэффективную и бесперебойную работу нового отдела.

Я перевел дух, стрельнув по сторонам глазами. Вот не понял — перед кем это я здесь распинался, как тот самый, не к ночи будь он помянут, бывший хранитель? Весь Совет, в полном … или не совсем, леший их знает … составе снова сидел ко мне спиной. Воззрившись на своего главу. И спины их замерли в той же неподвижности, что и его лицо — маска идеального в своей невозмутимости ангела.

— Кроме того, — бросил я прямо в это лицо еще одну приманку, — я также гарантирую оперативное взаимодействие нового отдела со службой внешней охраны и постоянное наблюдение за развитием ситуации вокруг исполинов.

Снисходить до ответа мне маска больше не стала. Надо понимать, глава Совета мысленно общаться предпочитает. Причем на разных волнах — когда один из них заговорил, остальные дернулись. Это что — открытая связь только для нижнего звена обязательна? А в верхних — еще и своя иерархия: со взаимными боданиями за место особо приближенных?

— Вы свободны, — почти слово в слово повторил первый из гипнотизеров, повернув ко мне точную копию лица своего главы. — О нашем решении Вас известят, когда оно будет принято.

Я мчался по лестнице вниз через две ступеньки. Переводя дух — я прямо мозоль себе натер на языке этими «С вашего позволения» и «Если не возражаете». И главное — даже мысленно душу отвести не мог. Макс же потом скалиться будет. И где решение? Мариновать они меня еще будут! Макса так сразу в штат ввели. И плевать, если он все еще прослушку ведет — ставлю вопрос вполне официально: это с каких таких пор наши верхи кандидатуру темного без раздумий принимают, а главу отряда, ими же поставленного этих темных в узде держать, выставляют за дверь их вердикта ждать?

Стоп. Это вопрос на потом. Когда эту муть в верхах разгребем. Отставку мою они примут — если что, и этот вопрос ребром поставлю — а вот если только этим все и закончится …

Уйду в леса. В голове не так в знакомый колокол бухнуло, как выстрелило — словно из стартового пистолета, которым забег начинают. Не понял — я же и так уже бегу! От неожиданности я сбился с шага и чуть не сверзился с середины пролета. Чуть, Макс, чуть — и не мечтай! Так, добавить в павильоне лестницу покруче и погонять по ней орлов. С пинка.

Нет, до чего дошел, а? Карьеру коту под хвост своими руками спустил, унижение вместо благодарности за верную службу взамен получил, сам вариант перехода на нелегальное положение рассматриваю. И это, если еще сам. А если мне Макс эту мысль подсунул, то где законное возмущение? Чего это кровь быстрее по жилам побежала? От предвкушения? Так я, вроде, всегда с другой стороны погони был. Нет, не доводит неформальное общение с темными до добра. Точно пора увольняться.

Глава 8.11

И из Макса вытрясти, как он на таком расстоянии сканировать умудряется. Пригодится, если придется-таки в бега податься. Так же, как и своя собственная мысленная сеть информаторов — чем шире, тем лучше. Погоню с любой стороны держать под контролем надо.

Я затормозил на этаже целителей. Заглянув в кабинет их главы, я молча поманил ее на выход и резко провел ладонью под подбородком. Вот мне эти гражданские еще, с их выпученными глазами — непонятно, что ли, что дело срочное?

— Я хотел предупредить Вас, — негромко заговорил я, как только она вышла в коридор, — что наверху знают о возвращении памяти той новенькой, которой вы … занимались по ее прибытии. Вы же об этом не докладывали после сканирования ее хранителя?

— Мы доложили обо всем, что нам удалось узнать, — натянуто ответила глава целителей.

— Вот давайте на этом и остановимся, — согласно кивнул я. — Типа в голове у него был полный кавардак — для него это нормальное состояние. А после того, как Ваш сотрудник сообщил ему, что причиной сканирования является необъяснимое поведение его бывшей подопечной, его вообще с катушек сорвало. Он тогда решил, что у нее снова память вычищена — вот только это вы и выудили. На том и стойте, — добавил я, — иначе под расследование загремите.

Глава целителей коротко кивнула, поджав губы, и повернулась к двери своего кабинета.

— Я бы также хотел быть в курсе этого расследования, — бросил я ей в спину, — если оно все же случится.

— А я бы не хотела, — снова повернулась она ко мне лицом, на котором уже и глаза в щелки превратились, — чтобы Вы появлялись в моем отделе слишком часто.

— Не буду, — пообещал я, и глянул по сторонам.

За что бы тут зацепиться, чтобы ее вызывать? Чего-то не очень. С Татьяниным балбесом мы в качестве сигнала Маринину палату в земной больнице выбрали, в которую она после покушения попала — и то поначалу не всегда срабатывало. А тут вообще все на одно лицо — эту дверь можно сто раз себе представлять и никакой гарантии, что одна и та же будет.

Стоп. Кто сказал, что нужно именно место? Темный мыслитель — так это теоретикам можно зубами за свои догмы держаться, им не нужно оперативно по ситуации реагировать. А с целителями меня точно может связать один образ. Причем такой, о котором больше никто ни в зуб ногой.

— Вам знакома эта картина? — вызвал я в памяти бесчувственное лицо Татьяны сразу после аварии. — Сканируйте.

Я был почти уверен, что память ей чистили сразу, когда она еще без сознания была и даже малейшего сопротивления оказать не могла.

Опять глаза выпучила! Нормально? Как заключенного — с доказанным составом преступления — так полдня обхаживали, чтобы он позволил им заглянуть в ту карусель, которая ему мозг заменяет. А как главный каратель сам свое сознание открыл — так на него с таким видом смотрят, словно он в выгребной яме покопаться предложил.

— Вам письменное заявление нужно, что я не возражаю? — процедил я сквозь зубы.

Глава целителей тряхнула головой, взгляд у нее сделался сосредоточенным, потом на лице у нее мелькнула болезненная гримаса …

А потом мне очень не понравилось ее следующее выражение. Острое такое, охотничье. Это чего — если уж копаться в выгребной яме, так по полной? Что-то в последнее время слишком много желающих щупальца запустить поглубже в мысли главного карателя. Даже если их от этого воротит.

Я со всего размаха шарахнул блоком по непрошеному любопытству.

— Кто Вас этому обучил? — резко спросила глава целителей, прищурившись и отступая от меня на шаг.

— Не важно, — отрезал я. — Когда перед Вами появится этот образ — это значит, что я Вас вызываю. Чтобы новостями обменяться. Вы со мной точно также можете связываться.

Теперь она не просто глаза выпучила — они у нее выкатываться начали. А вот слова никак — она уже ртом воздух хватать начала. Вот не понял — мне ее лекарей звать, чтобы начальство спасали, или своими методами в чувство привести? Нет, мне контакт со всей ее командой точно не нужен.

Я сделал к ней шаг — больше ничего не понадобилось. Она отшатнулась от меня, впечаталась спиной в свою дверь — сработало, как тычок в спину человеку, подавившемуся едой.

— Я решительно протестую! — зашипела глава целителей, задыхаясь. — Это провокация! Непосредственный мысленный контакт категорически запрещен …

— Так же, как и эксперименты над курсантами, — с готовностью подхватил я ее мысль. — Проходящими всего лишь первичную подготовку в вашем павильоне.

Плюющееся возмущение остыло. Я бы даже сказал — застыло. В позе неприступной крепости.

— Ваши обвинения беспочвенны и бездоказательны, — холодно объявила крепость о готовности к любой осаде.

— Я не обвиняю, а констатирую факт, — хмыкнул я. — У той экзекуции свидетели были. Я даже ставлю Вас в известность, что закончилась она полным пшиком. Ваш подопытный кролик подавил все поставленные блоки. Сам. После окончания эксперимента и признания его удачным.

Стены крепости рухнули. Оставив открывшийся за ними гарнизон полностью деморализованным.

— Это невозможно! — выдохнула глава целителей.

— Оказалось, что очень даже, — пожал я плечами. — Блоки он не уничтожил — под постоянным давлением держит.

— Кто его обследовал? — снова прищурилась она.

— Не сомневайтесь, — покачал я головой. — Есть у нас умелец — уровня уж никак не ниже Вашего.

В ее прищуре опять появилась охотничья цепкость.

— Куда распределили … курсанта? — небрежно поинтересовалась она.

— Туда, где Вы до него не доберетесь, — ухмыльнулся я с понимающим видом. — Без моей помощи. Так что — на связи?

Взгляд главы целителей становился все острее. Я прямо физически укол почувствовал. В блок. Ну-ну. Я этот блок в свое время на Максе проверил. А потом на их мыслителе, для верности.

— Вам известно, — медленно протянула глава целителей, откинув голову и снизив голос, — что упомянутый Вами свидетель в состоянии ощущать полностью … скрытых … коллег?

Я молча смотрел на нее. Не отрицая и не подтверждая услышанное. Если до верхов дойдет и прижмут официально на предмет сокрытия угрозы безопасности всего сообщества — сошлюсь на шок. И даже пол-звуком при этом не совру.

Нет, это нормально? Сколько раз было сказано, что пробой инвертации — государственная тайна? До особого распоряжения. Моего. Это он так на одном рядовом целителе поупражнялся? Скрытно? А теперь выясняется, что они уже в полном составе в курсе?

Уже было рухнувшая крепость учуяла замешательство в рядах осаждающих и принялась снова торговаться об условиях своей капитуляции.

— Он мне тоже будет нужен, — безапелляционно заявила мне глава целителей.

— Исключительно через меня, — твердо пообещал я не только ей, поворачиваясь к выходу.

— Ваш свидетель обладает редким везением, — донеслось из-за моей спины. — В том, какое близкое участие Вы принимаете в его делах.

— Он — да, я — нет, — бросил я через плечо и вышел на лестницу.

Решение Верховного Совета настигло меня через два пролета. Моя отставка принята. И больше ничего. Вероятность ухода в леса резко возросла. И потребность в обширной сети контактов.

У хранителей я справился намного быстрее. Их главе хватило сообщения, что создана команда исключительно по мелким. Под эгидой аналитиков. С неясными пока целями. Которые, само собой, нужно выявить. В тесной координации, без сомнений, с заинтересованными отделами. Осуществлять которую должен, понятное дело, я.

Вот никогда я не пойму — такие же гражданские, как и целители, ту же школу на земле прошли, но с одними на маневры кучу времени убил, а другие с полуслова оперативную обстановку уяснили.

Спускаясь в расположение своего отряда, я замедлил шаг. Опять встал вопрос, что сейчас важнее: укрепить тыл здесь или на земле. И там, и там задача не из простых. Победили мои орлы. Марину я высоко ценю, но их каждого лично шлифовал. И она сейчас на земле одна и дождется меня — хотя бы чтобы выораться, а они в последнее время либеральных идей нахватались — об инициативе и обсуждении приказов. Нужно говорить, от кого? Самое время им урок преподать. Открытый.

Я вызвал их всех по нашему общему каналу и коротко бросил: «Общий сбор». Дождавшись последнего лестничного пролета перед входом в расположение отряда.

Нет, не все так плохо — когда я зашел к себе в кабинет, они все уже были там. Но физиономии мрачные — значит, оставшиеся в павильоне уже доложили, куда я оттуда направился. Если они меня наверху еще и караулили… А я-то думал, что у меня нервный зуд от словесных расшаркиваний появился. Ну, все — сейчас получат … инициативу.

Зала для совещаний в расположении моего отряда отродясь не было. Моим орлам и так едва помещений хватало — с тем, что приличная их часть была занята под тренажеры. Не бегать же им каждый день в павильон. Выручало только то, что то одна, то другая группа постоянно на земле находилась, вахтовым методом. Самое обширное помещение занимал мой кабинет, но и в нем ни для каких столов для переговоров места не хватало — мои орлы обычно рассаживались, кто куда успел, или стулья с собой притаскивали.

Совещания — это тоже громко сказано. Перед операцией я обычно высылал назначенную группу на землю для ознакомления с местностью, поэтому никаких карт у нас тоже не водилось. По возвращении разведгруппа докладывала обстановку, каждому из них назначалась позиция — так же, как и резерву — и озвучивались запасные варианты развития событий, если что-то в исходном плане пойдет не так. Вот на этом этапе Татьянина трансляция на несколько приемников кстати пришлась бы — все варианты на местности проиграть …

Стоп. Об этом потом, сейчас — к делу. Я прошел к своему столу, сел за него и молча обвел взглядом своих орлов. Понятно — языки уже чешутся, по дисциплина пока держится. Ну, все — погнали.

Глава 8.12

— Я написал рапорт об отставке, — заговорил я негромко и отчетливо. — Она принята. Ваша задача — выбрать нового командира. Я ваш выбор поддержу. Жду ваше решение через пятнадцать минут. Свободны.

Поднялся ропот. Интересное кино — звуков, вроде, никто не издает, а глухой гул постепенно нарастает. Сейчас им будет демократия — без контроля и ограничений.

— Обсуждение — там, — повысил я голос, ткнув пальцем в сторону двери. — Пятнадцать минут.

Когда они вышли, я огляделся по сторонам. Дела по-любому передавать придется. Я скептически покосился на горы документов на столе. Как по мне, они там лежат в идеальном порядке, но у незнакомого с ними точно крыша поедет.

Я начал перебирать ближайшую стопку бумаг — и тут же вспомнил, что часть материалов по этому делу в ящике оставил. Надо вместе сложить.

Открыл ящик — и тут же увидел там один из трофеев с земли. Теннисный мяч, который однажды Анатолию одалживал, чтобы он с внештатниками поквитался. Надо его на полку к остальным сувенирам вернуть.

В остальных ящиках тоже много чего, непосредственно к делам не относящегося, обнаружилось — когда это я успел таким обозом трофеев обрасти? Надо их сначала рассортировать — пару подручных средств я бы с собой забрал …

— Рады сообщить Вам, что Ваша кандидатура утверждена Верховным Советом.

Я дернулся, как будто меня одним из тех подручных средств огрели.

— Когда приступать? — закашлявшись, прохрипел я.

— Вступление в должность, — снова зацокало официозом у меня в голове, аж зубы заныли, — назначено на утро. В центре первичной подготовки соискателей. О точном времени начала церемонии Вам сообщат примерно за час, после завершения комплекса подготовительных мероприятий.

В повисшей затем у меня в сознании тишине, мелькнула только одна мысль — все.

Теперь уже все: пути назад точно нет, путь вперед определился — леса отменяются — и руки у меня развязаны. Самое время брожение в земном тылу погасить — и никакие бумаги разбирать я не буду! Один леший знает, сколько времени уйдет, чтобы Марину утихомирить.

И самое главное, чтобы здесь никаких брожений на марше в последний момент не возникло.

Я вызвал павильон. Всех по очереди. Своим орлам приказал бросить остальных и втроем глаз не спускать с единственного источника возможной смуты. Татьяну попросил давить ему на любую кнопку, чтобы отключить у него боковое зрение, которым он вечно свой собственный путь ищет. Ему же я просто сообщил, что вильни он в сторону снова, больше вытащить его не смогу. Никак.

И вот тут-то в голове у меня и грохнуло. Целым колокольным оркестром.

Темный мыслитель говорил, что их банда будет требовать паритета: Макс против Татьяны, он сам — против Анатолия. А теперь ведь и меня утвердили. Кого же темные против меня выставили? Или это меня выставили — более серьезным паритетом тому мыслителю? Вместо того, кого я сам самым слабым звеном выставил?

Я снова вызвал своих орлов в павильоне и велел им проследить, куда внештатники с принятыми у них охраняемым объектами отправятся. Ждать пришлось недолго — и очень мне не понравилось, что я услышал. Татьяну с аксакалом повели в учебку, а Анатолия — похоже, сюда, в штаб-квартиру.

Дознание ему, понятное дело, гарантировано. Особенно после того, как мои орлы — под его видом — уложили весь блокпост внештатников. Те ему теперь дознание с пристрастием организуют. Интересное кино. А потом окажется, что этот гигант и следственную бригаду одной левой в нокаут послал? И сбежал. На какой-то из неподконтрольных уровней. Их потом можно целую вечность обыскивать. Орлов я перехватил, когда они уже выдвинулись в направлении расположения нашего отряда.

— Командир, да как же так? — заныли они, получив приказ следовать за внештатниками с гигантом. — Задачу выполнили, а сбор общий же был! За что отставка? Чего теперь будет?

— Отставить панику! — рявкнул я. — Задача будет выполнена, когда заложник в безопасности окажется. Так что двигаться в выбранном направлении, но в полной скрытности и на расстоянии, чтобы он вас не учуял. При отсутствии угрозы непосредственного физического насилия, не вмешиваться.

Так, до полного бесчувствия по дороге его уже не прибьют, но на территорию внештатников моим орлам хода нет. А вот оттуда забросить его куда-нибудь — после соответствующей обработки — раз плюнуть. Придется многоканальную связь проверять раньше, чем я думал.

Она заработала, но без помех не обошлось. Со стороны целителей, понятное дело.

— Я не понял! — процедил я сквозь зубы, когда их глава возмутилась в ответ на мое предложение организовать встречу блудному дезертиру группой заинтересованных специалистов, требующих участия в его дознании. — Он же, вроде, Вам так нужен был!

— Для такого запроса нам нужны чрезвычайно серьезные основания! — продолжала кипятиться она.

— А Вам мало, — взорвался я, — что вы ценнейшую информацию у него в голове проворонили? За которой вас, между прочим, послали! Может, вам нужно выяснить, как ему удалось ее скрыть?

— Я думаю, — прохладно заметил глава хранителей, — после бесед с моим бывшим сотрудником в его заключении у многих отделов остались вопросы к нему. Если отдел целителей готов уступить им свое место …

— Командир! — перебили его возбужденные голоса моих орлов. — Его все время роняют — это уже непосредственное физическое насилие?

— Стоять! — заорал я. — Я сказал: не встревать, пока бить не начнут!

— Кого бить? — взвизгнула глава целителей.

— Того самого! — раздраженно бросил я. — К которому у всех вопросов выше крыши накопилось!

Нет, это нормально? Что бы я ни делал — уже даже не имея законных прав что-либо делать — я все равно этому кретину цену набиваю! Причем выше некуда — до самых верхов. Пятнадцати минут не прошло, как мои орлы доложили, что внештатники его назад тащат — на руках! Ничего себе, оперативность! Еще не хватало, чтобы теперь мою кандидатуру назад разутвердили — за мной же толпы фанатов не гоняются.

Срочно на землю. Там у меня козырей больше — пусть верхи взвесят, как следует, наработанный мной там опыт. Новый главный каратель так и доложит: отправился передавать обширную сеть земных контактов другому представителю отряда …

Я не понял — где орлы со своими предложениями? Я же сказал: пятнадцать минут. Вообще в край разболтались! И времени уже нет ждать, пока урок до них самих дойдет.

Я вышел из кабинета … и тут же понял, куда они из него переместились. Ор доносился из самой крупной тренажерки — на другом конце расположения. Вперемешку с глухим грохотом. Они там передрались уже, что ли, за мое кресло? Ну, все. Сейчас еще держащиеся на ногах в него и сядут — бумаги на столе разбирать. По очереди. Замещать себя оставлю выжившего.

Мой молниеносный рывок к тренажерке захлебнулся. Расслышал я на подходе, не от конкурентов отбиваются, а от того самого кресла. И, похоже, тренажерами — как бы с мясом их со стен и пола не поотрывали. Аж слеза прошибла. То ли от умиления, то ли от картины предполагаемого ущерба. Нет, надо срочно спасать то, что еще осталось.

— Отставить базар! — рявкнул я, рывком распахивая дверь в зал.

Так, тренажеры, вроде, целы. Чего не скажешь об орлах. Молодцы, по матчасти зачет — не забыли, кто сломанное оборудование чинит. Вместо увольнительной. И с устава, похоже, либеральную ржавчину в головах друг другу посбивали — навытяжку замерли и глазами едят.

— Я сколько ждать буду? — добавил я им и от себя. — Всем по наряду напоследок выписать?

— Командир … мы тут … это … — Губами ни один из них предусмотрительно не шевелил.

— В кабинет! — резко ткнул я большим пальцем себе за спину.

Последними туда вскочили запыхавшиеся орлы из павильона. И прямо у двери и остались, опасливо косясь на потрепанных братьев по оружию. Те расселись кто где, покряхтывая и нарочито не глядя ни друг на друга, ни на меня.

— Я слушаю! — резко хлопнул я ладонью по столу.

— Командир, оно нам надо? — понеслось со всех сторон. — Еще бумажки эти. И к начальству бегать. И с темными расшаркиваться. И еще, чтобы никто не спорил. Куда мы без Вас? Короче, назначайте сами …

— Накушались, значит, демократии? — вкрадчиво поинтересовался я. — Или добавить?

Ну вот, наконец-то узнаю своих орлов — и закивали, и головами замотали одновременно. И в глазах должное внимание — воспитательный час можно считать законченным. Самое время к оперативному совещанию переходить.

— Командир, чем вызвана Ваша отставка? — вдруг обратился ко мне один из них. — И куда Вас переводят?

Я внимательно посмотрел на него. Он сидел не в первых рядах, а чуть на отшибе — примостившись на краю спинки дивана и привалившись спиной к стене со сложенными на груди руками. Оттуда он мог беспрепятственно наблюдать как за мной, так и за остальными. И в отличие от них выглядел он совершенно не помятым — похоже, он и в зале если и говорил, то кулаками свою точку зрения не аргументировал.

Но самое главное — он обратился ко мне мысленно. И на нашей общей волне — судя по одинаковому выжидательному выражению на лицах остальных. Вот паразиты — выдвинули-таки кандидата!

— Самому, говорите, назначить … — медленно проговорил я, и тоже перешел на мысленную связь. — Слушать внимательно — объясняю один раз.

Глава 8.13

Я довел до них только самые необходимые вводные. Добавив, что отныне основной задачей отряда становится обеспечение безопасности мелких как нового направления в наших контактах с землей. И что я лично буду курировать эту задачу в соответствующем структурном подразделении. И что отставка моя является чисто формальной и назначать я сейчас буду своего заместителя, а не замену.

Мои орлы зашевелились, возбужденно переглядываясь. Понятно — в замы под моим негласным началом они все не против.

— А кто темными заниматься будет? — снова подал мысленный голос их кандидат.

— С ними ничего не поменялось, — слегка покривил я душой. — Они все также на нас, но теперь в другой плоскости. По всей видимости, они тоже на земле сворачиваются и сосредотачиваются на мелких. Поэтому любой сигнал по последним — докладывать немедленно. Но не всей толпой — через него, — кивнул я на кандидата, и все головы повернулись в его сторону, как по команде. — Выступает в должность после подписания приказа.

— Частота докладов Вам, кроме срочных? — тут же отозвался он.

Похоже, сработаемся.

— Ежедневно, — так же коротко ответил я. — По мелким детально, остальное — по мере поступления. Наведываться к вам буду, когда смогу, но на связи постоянно.

Когда все разошлись, я попросил его задержаться. Многоканальная связь мне точно по вкусу пришлась, но не с кучей абонентов на нашей волне.

— Если понадобится, — сказал я своему заму, — я буду общий сбор объявлять, но все внешние контакты лично со мной согласовывать. Вызывать друг друга будем через вот этот сигнал, — кивнул я на свое кресло.

Не понял — чего это он мне головой мотает? Я его адъютантом назначил или в советники? Сейчас разжалую ко всем лешим!

— Во-первых, — невозмутимо изрек он, — это Ваше кресло. Я занимаю его временно. Во-вторых, не нужно чрезмерно выделять меня из отряда — я являюсь всего лишь связующим звеном между ним и Вами. Так что давайте просто выберем конкретное место в нашем общем сигнале.

Мы сошлись на полосе зазубренных препятствий в дальнем углу зала повышенной сложности в павильоне. Точно сработаемся!

— И последнее, — довольно хохотнул я. — К этой должности и звание прилагается. Имя, — пояснил я в ответ на его недоуменный взгляд, — чтобы во время общего сбора не путаться. Соображения есть?

— Вы меня уже назвали, — без раздумий отозвался он. — Зам.

— Ну ладно, Зам, — хмыкнул я, — держи первое поручение. Я на землю — если будут искать, доложишь, что я там второстепенные дела сворачиваю.

Насчет второстепенных дел это я загнул, конечно, но свернуть Марину если мне и удалось, то только с боевого фронта. Чтобы ковала победу в глубоком тылу.

В целом все прошло куда лучше, чем я думал.

Я готовился к ураганному огню из всех калибров — чтобы, когда у нее боеприпасы выйдут, объяснить, что достать командование нападения на ее человечество у нее дальнобойности не хватит.

Я планировал взять в оборот Тошу с Кисой — чтобы они ей переодически дезинформацию скармливали, для всеобщего спокойствия.

Я собирался по возвращении провести разъяснительную работу с Татьяной — чтобы она прекратила вызывать вслепую тот самый огонь, раскрывая противнику слабо укрепленные позиции и прямо напрашиваясь на ответку.

Я даже с Максом был готов перемирие заключить на время этой операции — чтобы эта ответка не решила за нас вопрос, у кого Марина потом работать будет.

Мой отвлекающий маневр заглох на стадии заведения моторов — Марина с ходу согласилась сидеть в тылу. Причем, так решительно согласилась, что я понял, что придется задержаться. Если она отступает без боя — жди диверсии.

Для начала рвануло в моих планах — но в самом многообещающем направлении.

Похоже, перемирие с Максом можно из них вычеркивать — не видать тебе ее, Макс, как своих ушей! Мне ведь давно уже пришлось ее из-под надзора выпустить, эту свою операцию она полностью сама выстроила — и на чьих принципах? Никаких ваших темных ударов исподтишка с саботажем подпольным, а вот масштаб самый, что ни на есть, наш — мобилизация всех потенциальных союзников и открытие второго фронта. Аж слезу смахнул! И это она у меня еще полный курс молодого бойца не прошла!

Короче, принял я ее соображения. Уж больно заманчивые перспективы открывались.

Здоровая инициатива поощряется и награждается полным доверием в ее реализации. Марине выделяется самостоятельный участок работы, который никаким боком не пересекается с интересами аналитиков.

Все результаты этой работы докладываются лично и исключительно мне — с сосредоточением еще одного направления операции в моих руках.

До всех остальных доводится, что Марина выведена из игры — что исключает риск утечки информации в обоих направлениях.

Полное сосредоточение Марины на ее ненаглядном человечестве практически сводит на нет все ее контакты с мелкими — а с ними и угрозу со стороны наблюдателей. Купировать избыток ее рвения Тоши с Кисой должно хватить. Причем, переговоры с Тошей она на себя взяла, а Кисе хватило намека, что ему дается шанс потом и кровью — если понадобится — искупить его провал в ее прошлой жизни.

В общем, вернулся я в расположение отряда в самом бодром расположении духа. Контакты среди резервов налажены, орлы приведены в полную боевую готовность, тылы взяты под контроль и укреплены. Теперь главное — чтобы здесь формирование ударной группы не сорвалось.

Зам доложил, что в мое отсутствие меня никто не разыскивал. Я напрягся — озвученные мне подготовительные к вступлению в должность мероприятия могли означать только допрос самого спорного кандидата на нее.

Чего-то я не понял — ему же было велено строго держаться самой простой версии из десятка фактов. Опять, что ли, комбинировать начал? Своим путем он, понимаешь, ходит — так его на том пути вечно на самое густо засеянное минное поле выносит. А от учебки до логова темных — один бросок. В конце которого дар жизни не терпит поспешности. А внештатники с низкого старта сорвутся, если этот идиот наболтает себе таки на высшую меру. А если они его к себе снова наручниками прикуют… Тьфу, типун мне на язык!

Чтобы отвлечься, я провел с Замом инструктаж, как вести себя на представлении главам отделов.

Потом ввел его в курс дела в отношении Верховного Совета — мало ли.

Потом добавил, что если вызовут, немедленно выходить со мной на связь и отвечать на все вопросы исключительно под мою диктовку.

Мысль о подходе к логову темных не отпускала. Я отдал Заму приказ ни при каких обстоятельствах — особенно, если связь со мной прервется — не идти на штурм их крепости со стороны павильонов. Он остро глянул на меня — не вдаваясь в подробности, я сообщил ему о невидимом защитном вале.

— Я сейчас ищу другие подходы, — добавил я. — Если не успею и придется все же брать их, используйте туннель — в инвертации может получиться.

Дальнейших расспросов не последовало — в голове у меня брякнуло наконец-то официальное приглашение на церемонию вступления в должность. Как и было обещано, за час до нее.

Сказать, что меня отпустило — так не очень. Состав участников церемонии мне не огласили. Короче, не знаю, как внештатники, а я точно с низкого старта сорвался.

Явлюсь пораньше, в инвертации, осмотрюсь на месте. Если не обнаружу комбинатора с внештатниками… Ладно, по ситуации.

Тормознуло меня в коридоре, прямо перед выходом на лестницу. Сообщение от Тоши. Я даже остановился, чтобы перечитать его. Дважды.

Нет, нормально? Ультиматумы мне ставить? Шантажировать? Вот так, открытым текстом — либо сдать нас всех теплой компанией верхам, либо Марину на передний край, под самые прицелы!

С любителем мне руки выкручивать он точно не мог сконтактировать. Или тот его все же набрал после разговора с мелким? Передать полномочия главного шила в моей … отдельной части тела? Так, где орлы из павильона? Они как раз пропустили жаркую дискуссию с тренажерами …

Некогда. Если я только узнаю, что вместе с полномочиями великий комбинатор и тактику выбора самого острого момента своему ведомому передал … И откладывать ответ рискованно, и отсюда нельзя — орлам о земной связи у нас знать незачем. Наконфискуют потом телефонов в операциях и тут же с ними где-нибудь засветятся.

Настучав Тоше со злостью: «10 минут», я рванул к блокпосту внештатников — на оперативный простор.

Они уже там окончательно отошли. От открытости и дружелюбия к родственному отделу. Стояли на посту каменными истуканами, но только проводили меня тяжелым взглядом — то ли предупредили их о моем выходе, то ли сами выражение моего лица разглядели.

В инвертацию я прыгнул, как только штаб-квартира скрылась за поворотом к лесу. Кто его знает — может, уже не только она под плотным наблюдением. И тут же понял, насколько уже привык к мысленной связи — по ней и рявкнуть можно без риска быть услышанным. Здесь же пришлось говорить тихо, в самую трубку, еще и прикрывая ее от греха — не хватало еще звукамиразведку вокруг учебки провалить. Что никак не улучшило мне настроение.

Как и Тошин демарш. Не только, значит, для ультиматума он подходящий момент выбрал? Он еще и дезертировал, когда у нас каждый штык на счету? Дожился — уже на штыки согласен, нацеленные мне … все туда же.

Стоп. Если хоть один такой штык в землю воткнется и там и зароется — в этом что-то есть.

Над девчонками своими трясется — значит, к мелкому их на пушечный выстрел не подпустит.

Все контакты здесь обрывает, включая своего инструктора по штыковому бою — значит, полностью перекрывается канал утечки информации между этими двумя болтунами. Как о здешней ситуации Марине, так и о ее деятельности сюда.

И у меня будет одним колеблющимся флангом меньше — значит, не оголит он мне фронт в самый критический момент. На земле-то я его уже не достану, а у них там за то время, пока у меня здесь руки были связаны, вообще полная демократия развелась.

А чтобы совсем по справедливости — я и орлов своих всегда без единого слова отпускал, если они на гражданку уйти хотели. Главное, что анонимность Марине в этих соцсетях будет обеспечена …

Вот этого, кстати, я никогда не пойму. Только люди могут сами себе сети мастерить и ломиться потом в них всей толпой. Барахтаясь там до полной потери реальности и запутываясь в них по самое не хочу.

Ладно, проехали — это теперь Маринин участок. Мне сейчас нужно выяснить, не лишился ли я обоих штыков сразу. Вот это будет обидно — потерять возможность вторым Макса время от времени щекотать.

Глава 8.14

Вечно блуждающая единица моей ударной группы оказалась на месте. Как штык. Причем, на самом комфортном и ухоженном месте в учебке — лениво развалившись на единственном стуле перед вытянувшимися перед ним во фронт внештатниками и еще и ногу за ногу закинув.

Близко я подходить не стал — учует же, гад — но мне и обрывков этого «допроса» хватило. Подследственный по делу побега из места заключения, при отягчающих обстоятельствах разбойного нападения на постовых при исполнении, давал не показания, а инструкции следственной группе — как ему изъятые при аресте личные вещи вернуть.

Нет, это нормально, я спрашиваю? Кто ему славу героя-единоборца создал? Кто ему беспрепятственный отход с поля боя обеспечил, оттянув все силы на себя? Кто ему демонстрацию поддержки широких масс организовал, чтобы его в санаторных условиях допрашивали? Так он еще и права будет качать на всем готовом?

Короче, ушел я. От греха. Прямо в центральный зал учебки. Там и материализовался — благо, первым прибыл — и устроился подальше от входа, чтобы все позиции просматривались. Когда остальные подтягиваться начали, сделал Татьяне знак, чтобы рядом садилась — леший его знает, как дело пойдет. Ее распределение уже дважды здесь срывалось.

Причина этих срывов уже не просто от важности раздулась, а вообще вообразила себя не рядовым штыком в строю, а целым гвоздем сегодняшней программы.

Явился он последним, когда Татьяна уже паниковать начала, да и я напрягся.

И в сопровождении почетного караула внештатников.

И к месту своему прошествовал неспешно так, с ленцой.

И еще и выкобениваться начал, когда Татьяна слабину дала и выпихнула его первым на подпись. Ознакомиться ему, понимаешь, с документом нужно — а ничего, что я этот контракт тоже в глаза не видел? Снова обеспечивая этому гвоздю программы неприкосновенность. Вообще страх потерял — сейчас еще потребует отложить собрание …

Я вызвал его, но обошелся без слов. Когда он пыжиться начинает, разговаривать с ним бесполезно — нужно спесь сбивать. Лучше пару раз — для верности.

Приказ о своем зачислении я подписал, даже не глянув на него. Какие бы ограничения на меня ни наложили, уже ничего не переиграешь, буду действовать по ситуации. И сразу же выдвинулся к месту своей новой дислокации — чтобы осмотреться на местности и оценить масштаб ограничений.

И чтобы закрепить в сознании аксакала свое обещание следить за каждым его шагом — увидев меня в зале, он вообще прозрачным сделался и выскочил из него первым, приклеившись к проводнику.

И чтобы внештатников ненароком не порадовать — их поднадзорный снова на своем месте вальяжно развалился, ожидая особого приглашения. У меня оно опять бы бессловесным получилось.

Вот надо было плюнуть на внештатников! Ни в чем на них положиться нельзя — могли бы и придать ускорение фигуранту многотомного досье. На прощание.

Не понял — с какого это перепуга не они, а он на них напоследок вызверился? Его досье гриф «Особо опасен», что ли, присвоили? Так, при первом же контакте строжайший приказ орлам — под видом коллекционера чужих лавров они больше не работают. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Даже если я распоряжусь.

А ему сейчас терновый венок вместо лаврового будет. На обустройство сутки дали — начнем, как положено, с инструктажа. Чтобы ударная группа сразу уяснила себе, что их земная вольница закончилась. Обсуждение приказов отменяется до конца операции. Рецидивы анархии и партизанщины лечатся ежедневной утренней разминкой. Показавший худшие в ней результаты получает наряд на уборку территории — нам даже приходящий обслуживающий персонал не положен. Нужно говорить, кто нам его заменит — после курортного безделья на заброшенном уровне?

А вот теперь совсем не понял — за какие-такие заслуги потенциально вечного уборщика в отдельном помещении расквартировали? Причем по прямому указанию темного титана мысли. Сговор налицо — уж не для того ли он меня отослал аксакала допрашивать перед военным советом? Уж не решил ли теоретик своему фавориту особую задачу поставить на время своей миссии к Верховному?

Ну-ну, тогда его не то, что из гениев — из стратегов смело вычеркивать можно.

Точно. Судя по наглости фаворита, темный патрон его вообще вместо себя оставил.

Только на меня даже темные — любого уровня — не орут, а очень даже внимательно слушают. Когда я им их права зачитываю.

А как на землю вернуться, нужно было думать, когда я сам ему это предлагал. Неоднократно.

А о мелком нужно было вспоминать перед тем, как через блокпост внештатников ломиться. В поличным в руках.

А устоит ли Тоша на посту, нужно было беспокоиться вместо того, чтобы собственным примером выбивать из него нерушимость чувства долга.

Все это я ему не сказал. Сообщил о дезертирстве Тоши и ушел. Орлы вон показали, что демократию лучше всего на медленном огне из сознания вываривать. Судя по панике в глазах, эффект неожиданности уже сработал. Теперь главное, чтобы Тоша под его напором не дрогнул. Я потом добавлю, что охрана мелкого в моей юрисдикции осталась. И что на случай отсутствия командующего управление ставкой старшему по званию передается.

В расположении ставки первый этаж был отведен под рабочее помещение. В нем стояло шесть — не понял! — столов, расположенных в строго шахматном порядке по три с двух сторон от двери. Перед каждым из них стоял стул, спинкой к окнам и входной двери.

Больше там ничего не было — только в глубине, напротив входа, виднелась винтовая лестница на второй этаж.

Оглядевшись еще раз, я икнул. На каждом столе прозрачная — потому сразу и не заметил — панель. Точная копия тех, с которых мне Татьяна с Анатолием от аналитиков транслировали. Это мне, что, та свистопляска теперь круглосуточно перед глазами маячить будет? Ага, сейчас — я буду работать старым проверенным методом!

Как по команде, голова привычно включилась в расстановку позиций. Я перетащил дальний стол слева ближе к лестнице, развернул его вместе со стулом, сел и удовлетворенно кивнул — этот фланг точно под контролем, но вот другой …

Входная дверь открылась — Макс замер на пороге, стрельнув глазами по сторонам и прищурившись в мою сторону.

— Я вижу, обустройство идет полным ходом, — медленно протянул он, явно оценив мою стратегическую перестановку.

— Самым полным. Татьяну вот сюда, — кивнул я на стол возле двери напротив своего, — в случае чего ее первую эвакуировать. Ее балбеса туда, — мотнул я головой в сторону правого угла, — чтобы под ногами не путался. Аксакала тоже подальше, — ткнул я большим пальцем в противоположный угол, — и тоже чтобы спиной к окнам сидел …

— А мне куда изволите? — процедил Макс сквозь зубы, даже глаза не скосив по сторонам.

— А чего это их тут шесть? — подозрительно прищурился я. — Ваш мыслитель, что ли, вернулся?

— Ещё нет, — озадаченно нахмурился он. — И насколько мне известно, он не планировал здесь постоянно находиться, — добавил он, помолчав, и тут же снова ощетинился: — Так где мне располагаться прикажете?

— Тебя я попрошу, — прессанул я последнее слово, и похлопал по своему столу, — занять такую же позицию на той половине.

Макс фыркнул.

— Оттуда сможешь наблюдать, — продолжил я, снизив голос и указав глазами на предполагаемое рабочее место аксакала, — что там делается. И передавать … куда следует. А если кинется куда … объект, перехватишь его. Я могу не успеть, — добавил я ради общего дела комплимент, который мне чуть глотку не расцарапал.

Макс начал багроветь — и, судя по синюшному оттенку, вовсе не от удовольствия.

— Нападение на должностное лицо при свидетелях, — прошипел он тоже едва слышно, — по определению представителю нашего течения предписывается? Ты этим только под прикрытием инвертации занимаешься?

— Под прикрытием этого стола, — бросил я ему в ответ с досадой — вот стоило себя дифирамбами насиловать! — ты с мелкой в любой момент законтачить сможешь.

— В этом вопросе я предпочел бы обойтись без чьих-либо указаний, — снова вернулся он к своему обычному тону, и двинулся к лестнице в глубине помещения.

Резко встав, я пошел за ним. Про мелкую я просто так добавил — чтобы у него перегретым паром совсем крышу не сорвало. Но до меня тут же дошло, что он — единственный в моей ударной группе, с кем у меня прямой мысленной связи нет.

До сих пор мне с ним вполне хватало телефонной — с его манерой в чужих мыслях, как у себя в кармане, шарить я предпочел держать его от своих подальше. В целом, он прав — звонить вполне можно и из личных помещений, а вот если на рабочем месте чем-то срочным перекинуться придется? Ладно, сейчас посмотрю, куда он забьется, и продолжим: хочу я посмотреть, как он откажется от доступа к моей голове.

От предложенного доступа, я сказал! Словами предложенного! Четко и внятно. И где он мысль о физическом доступе откопал? Чего замер, спрашивается, на последней ступеньке? Чтобы у меня от удара о его спину в глазах потемнело, а еще лучше — назад отбросило? Так, орлам в павильон — винтовую лестницу.

Рефлекторно ухватив Макса за предплечье, чтобы деру не дал, я протиснулся рядом с ним — и чуть не присвистнул.

Глава 8.15

Весь второй этаж тоже занимало одно помещение — там даже перегородок не было, не говоря уже об отдельных комнатах. В центре его стоял низкий круглый стол, а вокруг него с виду комфортные до неприличия кресла. Не понял — это еще зачем? Обстановка точно не рабочая, и для совещаний условия пожестче нужны, и отдых нам не требуется. Это нам здесь срабатываться, что ли, положено? Так лучше бы тренажеры поставили — нет лучше средства боевой дух поддерживать, орлы соврать не дадут.

Стоп. Один плюс бесполезного пространства нашелся — в самом дальнем углу.

Аксакал, надо понимать, сразу сюда рванул в такой же надежде на лично персональный окоп. Сейчас он скукожился на полу, положив руки на подтянутые к подбородку колени и уткнувшись в них лицом.

Я потряс для проверки головой — вроде, отзвенело. Может, и не от Макса — может, опять сигнал тревоги сработал. Или от него и сработал. Короче, связь нужна кровь из носу.

И порядок в расположении. Имеющаяся в наличии часть ударной группы уже в нужной для строевой подготовки кондиции. Прямо как с орлами: сведи на нет либеральные бредни о личном пространстве и свободе базара — дисциплину на ура принимают.

Обогнув стол с креслами, я подошел к сжавшемуся в тугой комок аксакалу.

— Встать! — коротко хлестнул я его наотмашь.

Он медленно поднял голову и уставился на меня исподлобья. Загнанным, почти ненавидящим взглядом.

— Подъем, я сказал! — добавил я металлических нитей в свой воспитательный хлыст. — Почему рабочее место не подготовлено?

Аксакал подтянулся вверх по стене и вжался в нее спиной. Но размазываться по ней не стал — во взгляде его появилась собранная настороженность.

— Двадцать четыре часа еще не … — забурчал он себе под нос.

— Разговорчики! — резко пресек я неуставную реакцию. — Смирно стоять! Работать сюда откомандировали или часы отведенные считать? После разминки занять назначенное место и подготовить его к выполнению поставленной задачи. По исполнению доложить.

Глаза у аксакала начали выкатываться из орбит — о, вот уже вид, который я хочу видеть в своей ставке.

— Какой разминки? — проблеял он, запинаясь. — Какое место? Там не было никаких указателей …

— Отставить! — рявкнул я для закрепления эффекта. — Вопросы здесь задает старший по званию. Он же назначает позиции и ставит задачи. Возражения по диспозиции есть? — вспомнил я о Максе.

Он переводил взгляд с меня на аксакала с легким прищуром. Вот не нравится мне эта довольная ухмылка! Макс — знаю, что подслушиваешь! — я тебе сколько раз объяснял, чем акт саботажа во время проведения операции карается?

— Никаких, — четко и без колебаний ответил он.

Вот то-то же. Пора к установлению связи переходить, пока он в себя не пришел.

— Все на выход! — скомандовал я. — Часовая разминка.

— В контракте не было упоминаний ни о каких разминках! — опять зафонтанировал аксакал — стоило только взгляд от него отвести.

— В контракте были прописаны пункты об отсутствии физической подготовки? — обратился я к Максу.

— Никаких, — повторил он с еще большей готовностью.

— А все потому, — повернулся я к аксакалу, наставив на него указательный палец, — что поддержание здорового духа в здоровом теле само собой разумеется. Или будем по полдня на рейды с докладами в штаб-квартиру убивать?

— Ваши инструкторы были вполне довольны моей подготовкой, — заносчиво вскинул подбородок аксакал.

— А также докладывали мне, — продолжил я, прищуриваясь, — о Вашей склонности к несогласованных действиям. Здесь, — ткнул я пальцем в пол, — от Вас ожидается командная работа. Для первого раза разрешаю понаблюдать за отработкой координации действий. Пошли разомнемся, — повернулся я к Максу и выходу.

По дороге наружу я вызвал Анатолия — на ежедневной разминке привилегий у него не будет, они у него на отдельной казарме закончились. В ответ мне в физиономию двинуло таким яростным «Нет!», что я передумал. Будут у него привилегии на разминке — двойной спарринг-партнер. После того, как мы с Максом мысленную координацию отработаем.

Как только мы с ним наружу выбрались, я шагнул в нему, чтобы сигнал для вызова обсудить. Он отскочил, как от выпада. Я двинулся за ним — не орать же о подпольной линии связи. Он снова уклонился и принялся кружить вокруг меня, железно держа дистанцию.

— Хорош скакать! — бросил я негромко, но уже закипая.

— Так мы же координацию действий отрабатываем, — насмешливо отпарировал он. — Или уже захват?

— Захват-захват, — нетерпеливо ответил я. — Иди сюда — разговор есть.

Стоять! Кто сказал, захват на мне отрабатывать? Кто сказал — с подсечкой? Кто сказал — мордой в землю и руку заламывать?

— Ну говори, — раздалось у меня над ухом.

— Связь … нужна … наша личная, — выплюнул я вместе с набившейся в рот травой.

— Гений не оставлял мне таких распоряжений, — сменился тон Макса с язвительного на настороженный. — Откуда ты про перемычки знаешь?

— Да от него же и знаю! — неосторожно скрипнул я зубами, захрустев песком на них. — Как, по-твоему, он узнал, что мы аксакала взяли?

— Он с тобой в прямом контакте? — Давление мне на спину существенно ослабло.

— И со мной, и с Анатолием, и с Татьяной, — начал я осторожно выводить руку из-за спины. — С Анатолием вообще с самого начала …

— Кабинет Марины, — не дал мне договорить он.

Ответить я не успел — перед глазами возник стол Марины в ее земном офисе. Картинка была кристально четкой и со всеми мельчайшими подробностями. И с хозяйкой кабинета за столом. Откинувшейся в кресле, чуть склонившей голову к плечу и прищурившейся с явным интересом.

Не понял — с таким выражением она обычно мои предложения по ее участию в операции выслушивала. С какого перепуга она Максу щурится?

В коротких, емких выражениях я объяснил ему, что у меня появились рычаги воздействия на аксакала, и что, если мы не хотим потерять их, то прямо сейчас убедительно демонстрируем ему, что последнее слово в любой ситуации принадлежит исключительно мне.

Продемонстрировали. Макс даже не крякнул, когда я вывернулся, опрокинув его на спину — я его совсем чуть-чуть придушил.

А потом мы по-настоящему размялись.

Давно я уже такого удовольствия не получал.

С орлами я обычно не тренировался — мне со стороны за ними следить нужно было, чтобы проколы фиксировать и пути их устранения показывать.

С Анатолием неинтересно было — за все время нашего знакомства ему только раз одолеть меня удалось, и то — мои же орлы его натаскали.

А вот единственная схватка с темным мыслителем меня чуть было уверенности в себе не лишила — пока я не вспомнил о его манере в мыслях без спроса копаться.

С Максом же — это было самое оно. Блок я сразу поставил, а по мастерству он почти на моем уровне оказался. Я еще хмыкнул про себя — где это он так насобачился? Вроде, точно так же, как и остальные мои психи, на земле все время торчал …

— Что у вас там происходит? — взвизгнуло у меня в голове, только-только мы с Максом как следует разогрелись. — Что вы здесь уже не поделили?

— На выход! — рявкнул я особо привилегированному. — Оба. Три минуты даю.

Появились они с Татьяной через добрых десять. Я в голове пометку сделал — освежить ему чувство времени ежедневной стометровкой. По пересеченной местности. А то разболтался, понимаешь, на земле с часами.

Загнав их всех в рабочую зону, я указал каждому его место, прошел к своему, но садиться не стал.

— С завтрашнего дня перед работой час тренировки, — объявил я, обведя глазами свою ударную группу, и добавил, заметив позеленевшее лицо Татьяны: — Для всех, кому предписано докладывать в штаб-квартиру. Им же немедленно приступить к прокладыванию маршрутов. Напоминаю о скрытности перемещения — но даю максимум четыре часа. По возвращении обсудим график докладов. Вы, — обратился я к Татьяне, — остаетесь за старшую — и оборудование изучить.

— Отойдите на сотню шагов, — добавил я мысленно, вызвав одновременно Макса и Анатолия — контраст между образом Марины в своем кабинете и на больничной койке неприятно царапнул, — инвертируйтесь и назад. Встречаемся с тыльной стороны здания.

Все, кроме Татьяны, вышли — в многообещающем молчании. Я задержался у ее стола.

— Не вздумай звонить Марине, — быстро обратился я к ней мысленно. — Во-первых, здесь сто процентов прослушка стоит, а во-вторых — она согласилась не участвовать.

— Что? — выдохнула она в ответ.

— То, что слышишь, — подтвердил я. — Дернешь ее — привлечешь к ней внимание. А если она не удержится и вылезет — прикрыть ее некому. Про Тошу ты слышала.

Выйдя из расположения, я увидел Макса, сворачивающего за угол дома. Анатолий с аксакалом двигались в противоположном направлении, но в разные стороны. Я быстро двинул за последним. Он нервно оглянулся и прибавил шагу. Я тоже. Обернувшись еще пару раз, он задал стрекача. Я дал ему увеличить дистанцию, инвертировался и рванул назад.

Надо говорить, кто явился на место встречи последним? Надо говорить, кто кипятком расплевался, услышав об узле связи в моих руках?

— Я требую общую линию! Я требую открытость и прозрачность любых переговоров! — завопила эта наглая рожа, только что вынырнувшая из личного, непонятно, за какие заслуги … нет, услуги, предоставленного бункера.

— Я бы тоже предпочел единый доступ ко всем, — неожиданно поддержал его Макс.

— Не понял, — уставился я на него, закипая, но сдерживаясь. Чтобы Макс запел в один голос с хранителями? Что-то тут не так.

— Во-первых, нам всем придется отлучаться, тебе в том числе, — снова заговорил он. — Во-вторых, не исключены моменты, когда реагировать придется мгновенно и синхронно. И в-третьих, у нас проблема.

Глава 8.16

— Какая? — подозрительно покосился я на Анатолия — у него хватило наглости ответить мне тем же.

— Сканеры, — пояснил Макс, хмурясь, и добавил, когда мы с Анатолием снова переглянулись — озадаченно. — Панели на столах. Они считывают мысли. Вы уверены, что сможете держать свои под контролем?

У меня вырвалось … хорошо, что Татьяны рядом не было. Стоп! Аж в жар бросило. Я немедленно вызвал ее и дал отбой изучению оборудования.

— Потом объясню! — бросил я, отключаясь.

— Блок, — с важным видом изрек ее балабол.

Тьфу, как я сам не догадался! До чего дошел — хранитель вместо меня решает вопросы обеспечения безопасности данных. Старею. Я снова вызвал Татьяну и дал команду немедленно поставить блок. До нашего возвращения.

— Потом! — отмахнулся я, когда она испуганно запричитала.

— Блок проблему не решит, — уверенно покачал головой Макс. — Он, как заслонка, полностью мысли отсекает. Как вы информацию, от своих полученную, передавать будете? Тут нужны фильтры, — задумчиво добавил он, — возможно, их система — я не думаю, что аналитикам нужно передавать все, что ваши узнают.

— Учи! — безапелляционно заявил ему Анатолий.

— Тебя? — не скрываясь, выпучил на него глаза Макс. — У тебя элементарный блок с какого раза заработал? Еще и нестабильный — рыбья чешуя, а не щит, и тот в броуновском движении.

Я чуть не прослезился — сам бы лучше этого фанфарона на место не поставил. Макс все испортил, глянув на меня с таким же скептическим выражением.

— Твои предложения? — коротко бросил я ему, все еще сдерживаясь, но уже с трудом.

— Вам пока лучше сканеры вообще не активировать, — напряженно заморгал он. — Вы сможете информацию от своих на бумажных носителях доставлять?

Вот я же говорил — старый проверенный метод!

— Не вопрос, — небрежно махнул я рукой, и добавил открывшему было рот Анатолию: — Не вопрос, я сказал!

— За внесение данных отвечает Татьяна, — уже увереннее продолжил Макс. — Ее первую нужно фильтрованию обучить — с ней, я думаю, это много времени не займет. — Анатолий закашлялся, я помог ему дружественным хлопком по спине со всего размаха. — А пока ей придется постоянно держать блок и просто мысленно зачитывать те краткие выжимки, которые вы будете составлять ей на основании исходных материалов.

— А тебе, значит, утечка мыслей не грозит? — съехидничал Анатолий, отдышавшись наконец.

— Разумеется, — высокомерно глянул на него Макс, и тут же снова нахмурился. — Хотя общий вызов придется делать в открытую — фильтры его ни к сканерам, ни к вам не пропустят. Значит, сигналом для него должно быть нечто лежащее на поверхности, настолько очевидно, что никому в глаза не бросится. — Его физиономия вдруг расплылась в довольной ухмылке. — Я предлагаю комнату отдыха наверху — если мысль о ней зафиксируется, всегда можно списать ее на усталость и желание сделать перерыв.

— Какую комнату отдыха? — вскинулся Анатолий с нездоровым блеском в глазах.

— Никакого отдыха! — в корне пресек я сползание к земному бардаку. — Отдыхать будем после полного завершения операции. Верхнее помещение отводится под переговорку, а вторая половина дня — под планерку. Для обсуждения результатов текущих суток и составления плана действий на следующие. Основными ставлю две задачи: развязать аксакалу язык на предмет того, чем его аналитики фаршируют, и освоить фильтры в максимально короткие сроки.

— Потяните с обработкой сегодняшних документов хотя бы сутки, — снова заговорил Макс. — Будем надеяться, Татьяне этого хватит.

— Сколько можно болтать? — ни с того, ни с сего вызверился окончательно страх потерявший бывший хранитель. — Сколько времени уже зря потеряли! Макс, тебе ближе всех — пулей туда и назад, и прямо к делу, пока бледная немочь не вернулась.

Мы с Максом переглянулись. Вот чего не отнять у вечного дебошира — так это умения сплотить окружающих. В его присутствии у них все взаимные претензии на задний план отступают. Одна мысль остается: перья ему дружно повыдергать.

— Какие еще указания будут? — вежливо поинтересовался Макс. — Темная магия по вызовам к Вашим услугам.

— Магии не надо, — великодушно повел рукой в сторону Анатолий, и повернулся ко мне. — Ну, чего стоим? Сам же говорил — максимум четыре часа, теперь только бегом успеем.

— Зачем же бегом? — заботливо стряхнул я невидимую пылинку с его плеча. — Ты же нам сейчас покажешь, как переноситься — правильно я понимаю?

— Да как я покажу? — тут же снова ушел он в отказ. — Это мой закон надобности. Уникальное явление. С ним родиться нужно.

— Не складывается, — добродушно похлопал я его по другому плечу. — Тоша на земле тоже скачет.

— Так то на земле! — фыркнул уникум.

— И Гений нас со Стасом телепортировал, — очень кстати подал голос Макс. — Здесь.

— Так то Гений! — важно закивал фаворит темного умника.

— А я вот еще вспомнил, — повернулся я к Максу, — что некоторые от утренней разминки отлынивали. Непорядок. Надо бы поправить.

— Да я честно не знаю, как это работает! — вмиг слетел важный вид с вечного уклониста. — Мне просто нужно в какое-то место попасть. Только по-настоящему нужно. К Татьяне всегда с первого раза переносит.

— По-настоящему? — протянул Макс, прищурившись … и вдруг исчез.

— Не понял, — выдохнул я, поворачиваясь к приятелю темного мастера телепортации.

— Вот и я не понял, — затарахтел он, отступая от меня, — куда это ему так срочно понадобилось.

У меня перед глазами замаячила переговорка. Макс, ты вообще обалдел? Теперь же мимо Татьяны наружу выходить! А если она заорет от неожиданности? Там же все прослушивается!

— Я уже у себя, — донесся из переговорки бестелесный голос Макса, — а вот назад не получается.

— Вот и я говорю, — ворвался в то же помещение у меня в голове ликующий голос Анатолия, — что нечего тебе здесь делать. Оставался бы ты там, куда тебя потянуло.

У меня зубы сами собой сжались. Нет, нормально? Стратегически важный оперативный навык — и кто его с пол-щелчка осваивает? Темные с их пятой колонной? А силовая структура, для защиты от них созданная, на месте топчется? Макс же теперь скалиться будет, что после отставки главный каратель вообще нигде не нужен! Ага, сейчас. Орлы мне прямым текстом сказали, что без меня никак …

О, вот это другое дело — прямо в родное кресло занесло. Оно и правильно — Зам тоже уяснил, что временно его занял. Хорошо, что он куда-то вышел. В следующий раз нужно будет перенос согласовать — не хватало еще прямо на колени собственному подчиненному свалиться.

Корректировать будущие переносы пришлось основательнее. Совещание с орлами я провел быстро — все поставленные они, как всегда, с полслова схватили. Взял с десяток последних отчетов по наблюдению за мелкими, вышел на лестницу — нечего орлам пока о переносах знать, с них станется и к темным, и к внештатникам наведаться — … и ничего у меня не вышло.

Я представил себе рабочую зону в ставке — мелькнула мысль, что нужно туда шкафы заказать. Я переключился на переговорку — и услышал подозрительный голос Макса: «Ты, что, уже на месте?». Отвлек же, гад! Одно душу согрело — не один я назад маршировать буду.

Но определенно дольше. Мне, чтобы из штаб-квартиры выбраться, еще и маневры понадобились — блокпост же я тоже без отметки проскочил, а о походе в штаб-квартиру объявил в зоне прослушки. Пришлось отрядить пару орлов наружу, выйти за ними в инвертации, сгонять к повороту дороги и вернуться в штаб-квартиру в видимости. А потом еще и ждать — молниеносное взаимодействие даже с моим отрядом может вызвать ненужные вопросы.

Топчась на лестнице, я решил освежить и другие контакты, раз уж такая оказия подвернулась. И тогда-то и понял, что к созданию контрактов аналитики подошли основательно.

На этаже хранителей к двери с лестницы я подошел — а вот рука к ней не поднялась. В прямом смысле — меня заклинило. Пальцем пошевелить не мог. Я вызвал их главу и попросил его выйти ко мне. Он-то вышел — только меня от него тут же и потянуло. Как будто тягачом. Едва развернуться успел.

— Извините, срочно вызвали, — бросил я ему мысленно, без особого успеха пытаясь ухватиться за перила. — На связи.

Проверять ограничение доступа к целителям я не рискнул. С их главы станется за мной увязаться, чтобы выяснить, откуда у меня еще один блок взялся. Не хватало еще, чтобы внештатники с блокпоста потом разнесли, что я от нее деру давал.

Этот блок и в лесу сработал, у павильона администраторов — я решил было там попутно шкафы заказать. Там меня даже к двери не подпустило — увело в обход павильона, как я ни упирался. А вот это прокол — с ними первыми нужно было мысленный контакт устанавливать.

Чего-то я подустал со всеми этими дерганьями. Сейчас бы в самый раз одним броском в новое расположение. И сразу наверх. В кресле отдышаться. Пока остальные подтянутся.

— Чего надо? — буркнуло у меня в голове голосом Анатолия.

Вот зачем я идеальное место для привала переговоркой обозвал?

Глава 8.17

— Слушай, ты ни с кем, кроме своих, не пересекался? — решил я извлечь хоть какую-то пользу из случайного вызова.

— Не твое дело, — решил он воспользоваться своей недосягаемостью для меня. Временной.

— Понятно, — не стал я выплескиваться до встречи с ним. — А на землю прыгнуть не пробовал?

— Не твое дело! — не стал он ослаблять мое предвкушение этой встречи.

— Со всех, значит, сторон обложили, гады! — вычеркнул я из списка попытку прорыва на землю из расположения своего отряда.

— Кто бы мог предположить такое коварство у белокрылых светочей добра? — послышалось вкрадчивое бормотание.

— Макс, пошел вон! — грянул второй акт невиданного единения в моей ударной группе.

Пошел он не туда, куда послали, но быстро — опередил меня в ставке. С ухмылочкой такой — а то я не понял, что темные отдельным пунктом потребовали ее расположения поближе к своему логову.

Одно бальзамом на душу легло — Анатолия я все же обошел. Даже со всеми своими пристрелками по первому разу и его преимуществом в броске назад …

Стоп! Чуть не подавился тем бальзамом. Это же до чего я дожился — радуюсь победе в примитивном забеге, и над кем? Над рядовым хранителем. Причем бывшим. И на земле разболтавшимся в полный кисель. Отсиживается, небось, где-то, чтобы опять последним явиться — думает, что привселюдно я ему уши не надеру за недавнюю наглость в определении, где чье дело. Так я могу и снаружи его подождать …

Не успел. Кисель ворвался в ставку, как только я за ручку двери взялся — точно под окном шпионил. Меня качнуло вслед за дверью к нему, он небрежно отбросил меня плечом, ринулся в центр рабочей зоны и замер там, шаря по сторонам глазами.

— Отлично, все в сборе! — Наглость у него, как всегда в одиночных блужданиях, только настоялась. — Бледная немочь в лесу заблудилась, так что займемся пока фильтрами. Татьяна, ты первая.

Ну, все. Ушами уже не отделается. Сначала руки оторву. Нет, сначала язык, а потом все остальное.

— Татьяна уже, — небрежно бросил Макс, и я чуть не взвыл: одним болтливым языком в зоне прослушки тоже уже не обойдется.

— Улитка? — непонятно, с какой радости, расплылся хозяин первого.

— Батискаф, — ответила ему Татьяна с такой же хитрой успешной.

Вот теперь точно все. На три языка у меня рук не хватит.

— Молчать! — рявкнул я, мысленно взвившись. На второй этаж. — Любые переговоры только здесь — все остальное на прослушке.

— Расслабься, — лениво протянул Макс. Вслух. — Ваша белокрылая братия свято верит в открытость и чистоту мыслей — поэтому решила ограничиться только их сканированием.

Я в облегчении привалился спиной к стене у двери — похоже, круглосуточной маскировке можно давать отбой.

— А вот мы, как вы все знаете, — продолжил Макс, прищуриваясь, — поголовно заражены вирусом недоверия и подозрительности. Посему решили взять на себя аудио- и видео-наблюдение.

Я резко оторвался от стены и шагнул к нему.

— Но я его еще не активировал, — остановил меня он поднятой рукой.

— Где оно? — прошипел Анатолий, покосившись на охнувшую Татьяну.

Макс молча ткнул растопыренными большими и указательными пальцами себе в глаза и уши.

— Ну, знаешь! — шумно выдохнул Анатолий. — Ладно, давай про фильтры, пока бледная немочь не пожаловала.

Макс понес какую-то ахинею. Про разложение мыслей в спектр, настройке фильтров по длине волны, переводе наиболее значимых данных в ультракороткий диапазон и модификации блока для их … вот это даже повторить не могу … консервации.

Ничего не понял. Если у меня блок — его же стараниями — полная темнота, то как в ней чего-то настраивать? Не говоря уже про разлагать и переводить. Я документы у себя на столе никогда не сортировал — и так всегда знал, куда руку за нужным тянуть. А тут мысли по шкафам и ящикам распихивать! А ничего, что руководителю операции надо всю картину постоянно перед глазами держать, чтобы оперативно на изменение обстановки реагировать?

Вот я всегда говорил, что эти заумные выверты только палки в колеса вставляют. Закрой я глаза и нырни в свой блок, проворонил бы момент, когда аксакал из леса, наконец, выбрел.

Ему самостоятельная вылазка тоже явно на пользу не пошла. Ну, понятно — в высшие эшелоны допустили и их рупором назначили. Аж напыжился весь, почти до различимого облика прорисовался. И голос почти командный прорезался.

Я покивал в ответ на ультимативно предписанный нам распорядок дня и внес в него коррективы в отношении разминки и переговорки.

— Изменения в графике работы должны быть согласованы с аналитическим отделом, — проблеял аксакал.

— Так вперед, — велел я ему, — раз взаимодействие входит в Ваши обязанности. И не забудьте добавить, что Ваш недостаток физической подготовки задержал сегодня начало работы. И вот еще, — добавил я, — сделайте через административный отдел запрос нам на шкафы.

— Я не получал никаких указаний насчет мебели, — сбился на фальцет аксакал.

— По лесу шататься меньше надо, — понизил я голос в ответ, — тогда совещания пропускать не будете и о возникающих проблемах будете вовремя узнавать.

Мы с Анатолием дружно продемонстрировали ему полную несовместимость со сканерами.

Макс задумчиво провозгласил, что оборудованию, пожалуй, потребуется время для адаптации к не привыкшим к ментальной деятельности сотрудникам.

Пришлось держать лицо — он уже наверняка свои локаторы включил. Нам надо было поддерживать видимость холодной неприязни в команде. Но завтра …

— Завтра пощады не жди, — твердо пообещал я ему мысленно.

— Вот я и говорю, — отозвался он невозмутимо, — что у тебя кулаки извилины заменяют. Будь у тебя последних побольше, уже бы догадался, как блок модифицировать.

— Короче! — отрезал я.

— Ты же, чтобы его снять, воображаемую лампочку включаешь? — участливо поинтересовался он.

— А то ты не знаешь! — взорвался я.

— Так включи вместо нее фонарик! — насмешливо фыркнул он. — И направь его на искомую мысль, оставив все остальные в непроницаемом мраке. Главное — чтобы рука не дрогнула, — добавил он после нарочитой паузы.

Вот гад! Ладно, искупил. Или нет — завтра утром буду этот фонарик только на обманные движения направлять, и пусть только не сработает …

Дважды гад! Я вдруг заметил, что, общаясь со мной, он уже поднял панель, установил ее прямо перед собой и уставился на тут же побежавшие по ней линии — у меня от них прямо шерсть на загривке дыбом встала.

Нет, я этот извивающийся змеиный клубок оседлаю! Главное, чтобы не позже, чем другой не привыкший к ментальной деятельности, а то позора не оберешься. Нормально — глава силовой структуры уступил в укрощении куска пластика рядовому хранителю? Тот же снова тут же хвост распустит …

Я покосился на Анатолия. Вроде, на очередной прорыв не похоже — физиономия не такая нахальная. Строчит уже что-то …

Я тоже углубился в принесенные с собой документы, периодически передавая Татьяне уже обработанные.

Макс вообще с головой ушел в свои зигзаги с загогулинами. С крайне напряженным выражением на лице. Вот так-то лучше — значит, не мне одному твердая рука на блоке нужна.

Аксакал уже тоже поднял свою панель — почти сравнялся с ней в прозрачности. Видать, не нравится ему то, что он там видит …

А так это добро на мои шкафы пришло!

Я послал за ними аксакала — администраторы их только до зоны отчуждения вокруг ставки смогли доставить, дальше пропуск требовался. И пусть заодно привыкает, что кому дело поручено, тот его и до конца доводит.

В свете последнего соображения я велел ему расставить их в рабочей зоне — все остальные, мол, заняты, а ему лишний раз мышцы покачать не помешает.

Потом он еще одну ходку сделал — оказалось, что он в запрос брусья и турник добавил. Интересно, своим покровителям он об этом сообщил? Еще и застрял потом перед входом, устанавливая их.

Аж порозовел весь! Глядишь, еще и выйдет из него что путное.

Пока его не было, мы обсудили реальную схему операции.

Втянулись мы в нее быстро.

Мы с Анатолием передавали аналитикам результаты наблюдений за мелкими — от моих орлов и хранителей соответственно.

Аналитики выбирали заинтересовавшие их кандидатуры и отправляли данные по ним — через своего соглядатая — мелкому.

Тот составлял их психологические портреты и возвращал их — тем же путем — аналитикам.

Те проводили окончательный отбор и отправляли полные досье Максу, которые относил их в свое логово, где организовывалась обработка отобранных мелких. Это была официальная, видимая часть нашей работы.

Под ней скрывались дела потоньше.

Составленные мелким характеристики уходили сначала к нам. Мы их обсуждали и выворачивали наизнанку — пакостная натура Макса особо пригодилась! — чтобы те, в ком мы были уверены, казались подходящими для вербовки, а ненадежные выглядели безнадежными.

С ангельскими родителями предложенных нами кандидатов работали мои орлы — готовя их к отражению грядущей психической атаки.

Их человеческим окружением занимались целители, внушая им концепцию о грехе гордыни и ощущения своей исключительности. Пару раз пришлось им и мелким мозги почистить после визита темных.

Нарушение режима секретности меня не волновало — и хранителям, и целителям достаточно было представить наезды на мелких новой тактикой в обычной деструктивной деятельности темных.

В результате, все … почти все рейды последних заканчивались ничем — о чем все задействованные стороны информировали аналитиков. Те требовали углубленный анализ личности мелких — и дальше по тому же кругу.

Ходить по нему мы могли не бесконечно, но долго — оставалось только надеяться, что как раз до того момента, когда темный мыслитель вернется с вердиктом Верховного. А там — поглядим на этот вердикт.

Глава 8.18

Моей самой любимой частью рабочего дня стала вторая его половина. Особенно вечер, когда аксакал выползал наружу на турнике и брусьях побаловаться.

Если не считать утренней разминки, на которой я его обычно Анатолию на растерзание отдавал, это был единственный момент, когда он ставку покидал. То ли аналитики ему втык за медлительность дали, то ли у самого гонор взыграл, но с отчетами и за инструкциями он больше никуда не ходил — общался со своими патронами через сканер. Чтобы не оставлять Татьяну наедине с ним, мы с Максом и Анатолием к своим наведывались по очереди. А вот когда он на снарядах кувыркался — самое время было обменяться соображениями по прошедшему дню и подбить его итоги.

И самое главное — можно было душу отвести от идиотского Выканья и расшаркиваний, от которых у меня прямо зубы ныть начинали.

Посиделки в переговорке тоже ничего были. Вот именно, что посиделки — выпустил я их как-то из-под контроля.

В первый раз блоком своим занялся — мысль пришла заменить предложенный Максом фонарик системой точечных светильников, выхватывающих из темноты по мере надобности то ту, то другую мысль. Макс оценил — и погонял меня, как следует, по переключению их. Через пару дней я уже это делал автоматически и не задумываясь.

Надо говорить, кто этим воспользовался?

Я даже не сразу понял, что этот неизлечимый болтун несет. Какая еще мотивация — аксакала с его аналитиками надо в угол загонять, а не поощрять! И как по мне, так и коню понятно, что не всякая цель оправдывает средства ее достижения. А насчет открытости и взаимовыручки в коллективе — так на Макса коситься надо было, а не меня.

А потом его было уже не остановить. Особенно, когда он и остальных в свою трескотню втянул — у него не только анархические замашки, но и языкастость заразными оказались.

Татьяна, понятно — после стольких лет в непосредственной близости от источника заразы она уже давно безнадежным случаем стала.

И Макс не удержался, чтобы не потроллить банальные штампы за все хорошее и против всего плохого — на неприятии пафоса мы с ним когда-то и сработались. В разумных пределах.

А аксакал на этот пафос повелся, как любой новобранец — сначала отмалчивался, слившись с креслом, но после пары-тройки реплик Макса аж захлебывался от дифирамбов исполинам в противовес людям.

Я в этом базаре не участвовал — задача разговорить аксакала и так выполнялась, а у меня дела поважнее были.

Обычно в это время я выходил на связь и с орлами, и с хранителями, и с целителями. Понятное дело, острой надобности в ежедневном контроле не было, но из своего собственного опята я предпочитал руку на пульсе держать. И контакты в тонусе. И оперативные вопросы в долгий ящик неоткладывать.

Первым из них встала зарядка для телефонов. Особенно у Анатолия — передача мелким данных заряд жрала зверски.

Возле мелкого постоянно аналитик с наблюдателем крутились, а добро на выделение ему личной охраны еще не поступило.

Тоша получил чистую отставку и оставил за собой техподдержку одной только Марины.

Привлечь ее даже к снабжению — решит, что мой предыдущий приказ отменен.

Максу это направление поручить — как пить дать, припомнит, что и с опусами без него не обошлись.

Оставались только мои орлы. Которым о работе земной телефонии у нас знать все еще было не положено.

Пришлось поломать голову. А потом и гордость. Короче, Макс попросил свою мелкую купить с пяток зарядок и оставить их в оговоренном месте для моих орлов.

Тогда-то и подтвердилось, что мелкие ангелов и в инвертации чуют. Я так и не понял: то ли засада моих орлов ждала, то ли они в излишнем рвении не дождались, пока девчонки отойдут — но только те их взяли прямо на месте изъятия передачи.

О чем я узнал не сразу. Дожился — услышал о проколе своих орлов от отставного хранителя! Он мне, понятное дело, со скандалом позвонил — еще и прямо в расположении отряда застал. Там, куда ни кинь, отступать было некуда — либо признавать, что данное ему слово оставить девчонок за бортом нарушил, либо признаваться, что без меня орлы опять в вольницу ударились.

Ответил маневром по обоим направлениям: орлы получили по ушам — за потерю бдительности и сокрытие внештатной ситуации, Тоша — в их присутствии — твердое уверение в том, что произошло прискорбное недоразумение, которое больше не повторится.

Орлам показалось мало — возмутились, понимаешь: внештатная ситуация, мол, давно решена, несанкционированный контакт пресечен, для обмена пустых зарядок на полные найден не подпадающий под ограничения человек …

Добавил — за пререкания со старшим по званию.

Но и для себя выводы сделал. Когда пришло добро на выделение личной охраны мелкому, лично проинструктировал отобранных в нее: ни к одному мелкому не приближаться, на провокации не реагировать и вообще держать круговую оборону.

Чтобы полностью прояснить последствия прокола орлов, я и с Мариной дознание провел. С ней я обычно связывался в павильоне, куда прыгал из ставки, направляясь в свой отряд — чтобы потом чинно, благородно и, главное, единожды блокпост пройти.

Расспрашивал я ее осторожно и больше для порядка. Прослышь она, что мои к мелким по делу подкатились — после того, как я ее из этого дела вывел — мне бы Тошин звонок тихим прибоем показался. Отвечала она коротко и без особого интереса — как я понял, увязла в этих своих сетях по самые уши.

Короче, пронесло.

Операция шла без сучки и задоринки.

Это-то меня и напрягало.

Марина ни разу не вызверилась на злобных ангелов, ведущих геноцид ее ненаглядного человечества.

Татьяна закопала свои уникальные таланты и снова превратилась в прежнюю серую земную мышь.

Макс перестал язвить в мой адрес и чуть не прирос к этому дурацкому сканеру — скоро облизывать его начнет.

И главное — рядом постоянно болтается вечный эпицентр всех внештатных ситуаций, и что? И ничего. Штиль. Мертвый. За которым обычно грядет шторм. Девятибалльный.

Я поймал себя на том, что уже буквально жду набата в голове.

Грохнуло. Только с тех позиций, которые я уже и на карте перестал отмечать.

Прямо посреди дежурного звонка Марине.

Услышав еще один сигнал вызова, я удивленно глянул на экран.

Тоша.

Ну, если я сейчас узнаю, что орлы опять порезвиться решили …

— У меня к тебе два вопроса, — отрывисто начал Тоша, даже не поздоровавшись. — Говорить можешь?

— Момент, — бросил я ему и переключился на Марину.

Ей я сообщил, что придется сворачиваться — срочно в ставку вызывают. Анатолия шкафом придавило.

— Чего? — послышались наконец-то в ее голосе знакомые громовые нотки.

— Шучу я, — быстро поправился я. — Соскучились они там все по мне.

Марина хрюкнула и без лишних слов отключилась.

— Говори, — вернулся я к Тоше.

— До меня дошел слух, — не стал он просить себя дважды, — что Игорь вам большие массивы информации передает. Могу помочь в ускорении процесса.

— Ты же, вроде, только Марине техподдержку обещал? — подозрительно прищурился я.

— Обещал, — коротко согласился он. — Раньше. Теперь все изменилось. Вопрос второй: что это за величайшие умы темных у вас там командуют?

— Не понял, — честно признался я, чувствуя, что дождался-таки того шторма. Нет, это уже, скорее, на цунами потянет.

— А вот я понял, — подтвердил мою догадку Тоша, — что у вас там кто в лес, кто по дрова. Ты вообще куда смотришь? Ты в курсе, что у тебя под носом происходит?

Во время его дальнейшего рассказа я пару раз менял цвет уровня срочности поступающих данных. До ярко-красного в конечном итоге. Нет, до вечера, когда аксакал из ставки выползет, точно не доживем. Пожалуй, и до моего туда возвращения тоже.

Короче, переговорку я мысленно вызвал одновременно с нажатием кнопки отбоя на телефоне.

— Полный аврал! — рявкнул я без всяких вступлений. — Сканеры отставить, слушать внимательно и лица держать.

— Что случилось? — послышался в ответ собранный голос Макса на фоне невнятного кудахтанья.

— Полная партизанщина! — нашел я самое емкое определение. — На земле. Мелкие таки скучковались и начали свою игру среди собратьев. Больше того, Марина вышла за рамки поставленной задачи и привлекла их к подготовке человеческого сопротивления. И чтобы совсем мало не показалось — те не просто анонимно среди людей работают, а ввели в состав подпольной ячейки Олега.

— Какую игру? — прорезалось кудахтанье боевым клекотом.

— Кем поставленной задачи? — снизил голос Макс до вкрадчивого шуршания змеи в сухой траве.

— Зачем Олега? — ахнула Татьяна.

— Уже неважно, — ответил я всем сразу. — Тоша требует общий сбор — мозги мелким вправлять. Выйдем с ними на связь вечером, когда аксакал отчалит. Всем проверить телефоны …

— Нет-нет-нет! — заволновался угрожающей рябью эпицентр грядущего шторма. — Здесь нужен личный контакт. Уверяю вас как профессионал. Экран блокирует основные элементы воздействия — результаты чего мы сейчас и наблюдаем.

— Ты забыл, что подписывал? — поинтересовался я с нажимом.

— Командор у нас не понимает, — вернулся Макс к своей привычной протяжной ядовитости — аж от души отлегло! — Ничего, кроме приказов. Посему выражусь кратко: нужна встреча с Дарой и Игорем — идем мы с Анатолием — конец дискуссии.

— Без меня вы никуда не пойдете! — сбросила и Татьяна шкурку серой мыши.

— Татьяна, тебе нельзя! — затрепетал профессионал по воздействию на сознание, как красный предупреждающий флаг под первым порывом штормового ветра. — У тебя нет ни малейших оснований покидать рабочее место. А ночью Стас с Максом на привязи окажутся — бледная немочь сразу неладное учует, если мы все исчезнем …

— Так командор нас и прикроет! — перебил его Макс с добродушной ленцой в голосе. — У него же одного безотказные рычаги давления на искомый объект имеются. И на земле ему определенно делать нечего — дети его слушать не будут, а все остальные задачи он уже давно поставил.

Вот не ожидал я, что облегчение от возврата к обычной жизни так недолго продержится. Ленивая язвительность Макса мгновенно разбудила мой рефлекторный ответный оскал.

— Да вы что — вообще со всех катушек слетели? — дал я ему зеленый свет. — Куда вы собрались? На землю? И как вы туда попасть намерены?

В голове у меня повисло молчание. Дошло наконец! Вот меньше нужно в облаках витать — с мотивациями, сканерами и вечным поддакиваем кому ни попадя — пока другие обеспечивают гладкую стыковку всех этапов операции.

— Вопрос посещения земли можно будет, пожалуй, решить, — вновь послышался голос Макса — прямо сочащийся самодовольством. — Гений возвращается.

Глава 9. Оставив первый шанс на волю свыше…

Очень скоро Первый после Творца понял, что раньше ему только казалось, что он создает миры.

Сбросив с плеча свою ношу и устало упершись руками в колени, чтобы передохнуть, он фыркнул. Раньше он создавал всего лишь декорации — среди которых потом и шла настоящая жизнь. Которая никогда прежде его не интересовала. Он же был абсолютно уверен, что она развивается в строгом соответствии с заложенными им в проект установками.

У него никогда не было причин сомневаться в этом — пойди что не так в любом из созданных ранее миров, его владелец сразу бы пожаловался Творцу и тот немедленно вызвал бы своего Первого на ковер. Бесконечные аномалии в своем собственном мире он создал сам, и даже заверил Творца в их невиданном потенциале — кому и на кого теперь жаловаться?

Он ничуть не кривил душой, обещая Творцу уникальную отдачу от своего уникального проекта, и намеревался — впервые за свое бесконечно долгое существование — пристально следить за его развитием. Чтобы неопровержимыми фактами убедить Творца в необходимости прекратить плодить одинаковые до тошноты миры.

Его неповторимый мир оказался не нужен ни Творцу, ни созданному для его освоения первородному. После их предательства Первому всего лишь удалось убедить Творца оставить его неудачный — по заявлению последнего — проект до конца жизненного цикла первородной. Единственной, кому его мир сразу пришелся по душе.

Теперь же этого решения было Первому уже недостаточно.

Еще тогда, когда ее бывший спутник отказался следовать за ней, Первый после Творца понял, что ему самому придется вплотную помочь ей освоиться в новых условиях. Он только даже не догадывался, насколько вплотную.

Одним рывком Лилит превратила наблюдателя за освоением планеты в его непосредственного участника.

Разница оглушила его.

Первое время он в буквальном смысле не мог оторваться от Лилит. Ему казалось, что отпусти он ее хоть на пару минут — и все снова вернется к ее непосредственному любопытству и его отстраненному восхищению. Разве что с периодически докатывающейся к нему от нее волной полноты жизни.

Когда же эта волна захлестнула его, перехватив ему горло и выбив все до единой мысли из головы, он — едва вынырнув и отдышавшись — снова и снова вызывал ее, чтобы еще раз взлететь на ее гребне. Где у него опять захватывало дух от распирающего ощущения собственного всесилия — наподобие того звенящего головокружения, которое он испытывал в моменты своих самых лучших открытий.

Но это было слабое подобие — как и все его прежние проекты в сравнении с миром, созданным для Лилит.

Поначалу его царапнуло видом ее лица, заполнившего все поле его зрения — точь-в-точь, как в образах, которые он обнаружил в сознании ее бывшего спутника. Поэтому он предпочитал смотреть на ее лицо снизу вверх, и всякий раз отмечал самым краем сознания разницу в его выражении. Она не отворачивалась и не зажмуривалась — всегда смотрела ему прямо в глаза широко раскрытыми своими. В которые его затягивало, как в те самые бескрайние водные просторы и в глубине которых точно также угадывалось неуловимое и бесконечное движение.

О чем она может сейчас думать? — мелькнул у него непрошеный вопрос.

— Кушать! — вдруг произнесла Лилит, вытягиваясь вдоль его тела и потершись носом о его плечо.

Первый после Творца резко поднялся, потянув ее за собой.

— Пора возвращаться, — решительно заявил он, отпустив ее руку и отступив на шаг в сторону. На всякий случай.

Возвращаться в имитацию макета Лилит снова наотрез отказалась. Первому польстило то, что ей все еще претит любое напоминание о недостойном ее бывшем спутнике, но там же голод можно было утолить намного быстрее! И для последующего … отдыха мягкий травянистый покров был куда комфортнее, чем этот песок вперемешку с камнями и острыми обломками веток.

Первый передернул плечами. Саднящее ощущение между лопатками и вдоль всего позвоночника было ему совершенно незнакомо. Первый повернул голову, чтобы попытаться разглядеть его источник — и тут же глухо охнул сквозь стиснутые зубы. Резкое движение отозвалось не менее резким всплеском интенсивности ощущения.

Озабоченно нахмурившись, Лилит зашла ему за спину, ахнула, схватила его за руку и потащила к потоку воды. Какая умница! — осенило Первого. В самом деле, так можно намного быстрее решить вопрос утоления голода — наловить в потоке его скользких обитателей вместо того, чтобы рыскать по зарослям в поисках плодоносных растений.

Лилит решительно зашла в воду, волоча его за собой.

Первый замер у ее кромки, как вкопанный. Хотя почему как? — пальцы ног у него зашевелились, впиваясь поглубже во влажный песок. Для устойчивости.

— Нет, не так! — напомнил он Лилит, дергая ее за руку назад. — Нужно отсюда. Помнишь? — Для верности он ткнул пару раз рукой в направлении имитации макета.

Развернувшись, Лилит послушно вышла из воды.

— Помнишь? — эхом отозвалась она, почему-то подняв к его лицу ладони.

Странно, почему у его совершенства оказалась такая избирательная память? В тот раз он просто продемонстрировал ей основные этапы альтернативного процесса добычи пищи — зачем напоминать ему, что демонстрация закончилась пустыми руками?

— Сначала копать, — терпеливо принялся он повторять алгоритм, тыча пальцем в землю. — Приманку. Потом лежать. Я буду держать приманку, а ты будешь хватать, — добавил он, делая соответствующие жесты, чтобы заинтересовать ее главной ролью в предстоящем процессе.

— Лежать, хватать, — снова повторила Лилит, озадаченно хмурясь … и вдруг просияла, согласно закивав.

Я слишком много от нее жду, мелькнуло у него в голове с укором. Любой навык отработки требует — одной демонстрацией не обойдешься. Она и так до сих пор завидную изобретательность показывала — и со зверьками, и с плодами, когда на дерево залезть не смогла. Сейчас нужно будет дать ей все этапы самостоятельно пройти.

Первый после Творца оглянулся в поисках подходящего места, где могла притаиться пища для обитателей воды.

Едва он отвернулся, Лилит вдруг обхватила его обеими руками и снова резко дернула на себя, отскочив в последний момент в сторону.

Вовремя освободить вкопанные для устойчивости ноги ему не удалось. Стиснутые Лилит руки тоже. Он рухнул в воду плашмя, лицом вниз. Возмущенный вопль вырвался у него изо рта бурлящим потоком водных пузырьков.

Я ждал от нее многого, но не всего же, чего угодно! Еще одно нападение на автора и главу уникального проекта?

Молотя во все стороны руками, он вынырнул на поверхность, жадно хватая ртом воздух.

Его круто развернуло. Вода, что ли, понесла, подумал он, снова замахав руками.

И вдруг уткнулся ими в дно потока.

И увидел перед собой его песчаный берег.

Обмякнув от облегчения, он пополз к нему — его потянуло назад.

В водных потоках крупные обитатели не предусматривались, пронеслось у него в голове. Хотя в начале его эксперимента некоторым из них удалось пробраться туда из бескрайних просторов. И в их пищевой цепочке он тогда не успел, как следует, разобраться …

Где Лилит? — прокатилась у него по спине холодная волна.

Затем еще одна. Резко обернувшись, он увидел Лилит — она сидела в воде, черпала ее пригоршнями и опорожняла их над его спиной.

— Что …? — хрипло начал Первый, но Лилит улыбнулась, снова показала ему свои ладони и принялась легкими движениями стирать воду с его спины.

Так это же она свои исцарапанные руки вспомнила, дошло до него. И как он промывал ей их в водоеме в имитации макета …

Ощущение прохлады на все еще саднящей спине было приятным. Раздражающее жжение словно стекало с его кожи вместе со струйками воды. И руки Лилит как будто подталкивали отступление дискомфорта.

Первого после Творца затопило теплой волной благодарности.

Затем эта волна существенно погорячела …

Нет. Утоление голода является базовой потребностью обитателей любого мира.

И одним из основных двигателей их развития.

Он сам закладывал этот принцип в каждый свой проект.

Покряхтывая, Первый поднялся на ноги, повернулся к Лилит и протянул ей руку.

Чуть откинувшись назад и склонив голову к плечу, она окинула его взглядом.

— Красиво, — протянула она с тем же выражением, с которым застала его в водоеме, в котором он изучал пропорции своего тела.

На этот раз бежать ему было некуда. Во-первых, в имитации макета он был хотя бы уверен, что у нее пища под рукой, а во-вторых, с нее станется опять куда-нибудь уйти.

— Идем, — поманил он ее рукой в сторону растительности на берегу. — Кушать. Искать.

Лилит встала, перевела взгляд на заросли, потом назад на него и чуть покачала головой.

— Ловить. Хватать, — сверкнула она ему озорной улыбкой и бросилась со всего размаха в воду, расталкивая ее руками и ногами.

Кричать ей, чтобы вернулась, не имело смысла — поток уже подхватил и понес ее. К тем самым бесконечным водным просторам. Которые Первый разглядел, паря над планетой в поисках Лилит. И которые еще раньше населил особо крупными обитателями …

Глава 9.1

Он ринулся вслед за ней, отметив краем сознания, что отчаянные взмахи рук вдруг стали ритмичными и целенаправленными.

— Назад! — выдохнул он, догнав ее после десятка гребков и схватив за плечо, чтобы развернуть в сторону берега.

Она выскользнула — точь-в-точь, как то подводное существо в имитации макета. И ушла под воду. И вынырнула позади него, рассыпавшись своим серебристым смехом.

Во второй раз он догнал ее быстрее. И крепко обхватил прямо поперек туловища — чтобы вырываться некуда было. Она и не стала — наоборот, повернулась к нему всем телом, сцепив руки вокруг его шеи и отталкиваясь от воды одними ногами.

Так они и доплыли до берега. А вот выбраться на него опять сразу не получилось — Лилит категорически отказалась отпускать его.

Последней у него мелькнула мысль о том, что нужно найти лианы, цветы, листья — все, что угодно, чтобы скрыть это тело с глаз. Немедленно. Первым делом. До поисков пищи. И ввести принцип обязательности покровов во все следующие проекты. Творцу понравится …

Когда они добрались, наконец, до зарослей, новый принцип сразу потерял свою актуальность.

Для начала, проходя мимо сброшенной Первым одежды, Лилит вдруг взвизгнула, подхватила его новую тунику, повертела ее перед собой и тут же натянула на себя, поворачиваясь к нему то одним, то другим боком в ожидании одобрения. Вздохнув с облегчением, Первый выразил его в полном объеме и с готовностью последовал ее примеру, вернув себе подобающий предстоящему исследованию облик с помощью хотя бы нижней части одежды.

Затем, очень скоро ему пришлось признать, что в стремлении сделать удовлетворение базовых потребностей своих первородных более интересным и развивающим он, пожалуй, слегка перестарался.

В имитации макета — как и во всех его стандартных проектах — за пищей нужно было только руку протянуть. Да, это было примитивно и скучно — но в том месте, куда забрела Лилит, сбежав из зоны адаптации, этой пищи вообще не было видно!

Нет, плоды там в конечном итоге все же обнаружились — но совсем небольшие, скрывающиеся в густой листве и слабо отличимые от нее по цвету. Вдобавок обнаружились они всего на нескольких деревьях — большая часть последних была покрыта недавно изобретенной им пушистой игольчатой зеленью, в которой не просматривалось ничего обнадеживающего.

Первый после Творца окинул оценивающим взглядом ближайший источник хоть какой-то пищи.

Дерево невысокое, относительно тонкое в обхвате, до нижних ветвей даже тянуться не придется …

На такое он с первого раза заберется, играючи, подумал он, гордо выпрямляясь.

Спина отозвалась эхом саднящего дискомфорта.

Нет, так не пойдет, покосился он на Лилит. Если бы только ладони исцарапались, их можно было бы от нее скрыть. Но вот без туники возможен куда более очевидный ущерб, и что тогда? О возвращении к потоку, в прямом смысле не солоно хлебавши, не может быть и речи. Так же, как и о том, чтобы дать ей повод снова вынудить его к этому — того и глядишь, в привычку войдет.

Намного разумнее подать ей знак одобрения проявленной ранее находчивости.

Первый после Творца пошарил взглядом по земле, поднял обломок дерева поувесистее и со всего размаха запустил им в раскинувшиеся над ним ветви …

Очередное нападение на него пришло со стороны, подумать о которой ему даже в голову не приходило. Я, что, случайно создал разумное растение? — звоном отозвался в ней удар мелкого, но довольно твердого плода прямо в его обращенный ввысь лоб. Растение, которое отвечает ударом на удар? Десятком ударов?!

В оглушительный звон в ушах вплелись серебристые колокольчики смеха Лилит и угрожающее ворчание увязавшихся за ними зверьков.

Опустив автоматически прикрывшие голову руки и опасливо стрельнув глазами вверх, Первый нахмурился. Явная недоработка, хотя и вполне ожидаемая — каждый мир создается для первородных, потому и идет им навстречу, а любое воздействие извне, даже со стороны своего создателя, встречает в штыки.

Лилит уже с аппетитом взрывалась в мелкий плод. Почмокав с довольным видом, она протянула такой же Первому.

— Это тебе. Нужно собирать, — рассеянно ответил он, вспоминая свой последний разговор с Творцом.

Теперь разрешение того помочь Лилит в освоении ее мира увиделось ему совсем под другим углом. Об отказе от своего прямого вмешательства в создаваемые миры они договорились еще в самом начале, но не до такой же степени! Нужно же все обстоятельства конкретного случая учитывать, в самом деле! Вот такое слепое превращение принципов в догму уже давно ему претило — потому и взялся он за создание мира с более широким спектром возможностей. А Творец, похоже, собрался ткнуть его носом в изначально наложенное и ими обоими одобренное ограничение.

Первый почувствовал знакомый азарт. Все его лучшие открытия происходили, когда он натыкался на непреодолимое с виду препятствие, и чем массивнее была проблема, тем ярче оказывалось ее решение.

Проблемы не заставили себя ждать.

В имитации макета достаточно было подобрать с пяток крупных плодов, чтобы пищи хватило минимум на день — этих же мелких явно требовался не один десяток. Причем, они категорически отказывались удерживаться в руках. Даже в двух парах рук. А ведь им с Лилит была нужна хотя бы одна на двоих свободная рука в дальнейших исследованиях окрестностей.

Решение нашла Лилит — вот недаром он задумывал ее как самую совершенную составляющую своего мира! Подхватив подол своей туники, она быстро набросала в него плоды и выпрямилась, гордо глянув на Первого.

Он восхищенно закивал ее сообразительности — и тут же уткнулся взглядом в картину, прежде надежно укрытую туникой. С трудом, но решительно он отвел взгляд. Несколько раз.

— Идем дальше, — прокашлявшись, буркнул он после очередной попытки.

Чтобы не отвлекаться по дороге, он смотрел только вверх, выискивая другие плоды на деревьях. Без особого успеха — взгляд его постоянно натыкался на игольчатую растительность. Вот откуда ее здесь столько взялось — он же ее только в ледяной пустыне модифицировал?

Среди иголок кое-где просматривались коричневые конусы — с виду твердые, шершавые и совершенно несъедобные. Сбить их, чтобы проверить последнее наблюдение, Первый не решился — конусы висели угрожающе острием вниз. Кто сказал, что в этом воистину уникальном мире только у плодоносных деревьев развился инстинкт самосохранения? Кто сказал, что они не отреагируют даже не на удар, а на само присутствие инородного этому миру тела?

Внимательно следя за затаившейся у него над головой угрозой, Первый после Творца все время спотыкался. Да и рыжие сухие иголки под ногами то и дело впивались в них, словно гоня его прочь. Вот еще одна недоработка — если пища в этом мире расположена наверху, да еще и спрятана в листве, то хоть подходы к ней должны быть не отвлекающими внимания!

Оказалось, что эту его оплошность мир уже сам исправил. В отличие от Первого, Лилит смотрела не вверх, а по сторонам и, как только они вышли из полосы игольчатых деревьев, она вдруг радостно взвизгнула и ринулась вперед.

Догнав ее, Первый увидел совсем небольшие растения — максимум ему по колено — с тонких веток которых свисали красные, мясистые с виду плоды.

— Кушать и пить? — просияла Лилит, присев возле них на корточки и глянув на Первого снизу вверх.

Усмехнувшись, он кивнул — ему они тоже напомнили наполненные влагой листья растений, которые он разместил возле подземных резервуаров воды в жаркой пустыне. Вот это разумно, пришлось признать Первому — разместить пищу именно там, где первородные перемещаются. Недаром он заложил в этот мир способность самосовершенствоваться!

Тут же выяснилось, что не мешало бы некие границы этой способности изначально установить.

Попробовав новый плод и удивленно пожав плечами в ответ на очередной отказ Первого присоединиться к ней, Лилит принялась набивать подол своей добычей — оказалось, что половину плодов с дерева она уже съела по дороге.

У мохнатых зверьков, бросившихся ей вслед раньше Первого, ее находка не вызвала никакого интереса. Но уже через несколько минут они вдруг насторожились, припали к земле и двинулись вперед, бесшумно крадясь в густой траве.

Лилит с Первым озадаченно переглянулись — и тут посередине свободного от деревьев пространства в воздух взвился другой зверек. Скорее пушистый, как тот, что не пошел с ними и остался возле потока, и серым окрасом на него походящий, но с длинными ушами — успел заметить Первый. Зверек приземлился, тут же снова оказался в воздухе и такими длинными скачками стремглав ринулся к деревьям.

Их мохнатые бросились за ним, уже не разбирая дороги и обретя голос — звонкий, заливистый, полный возбуждения и азарта. Очень интересно, мелькнуло в голове у Первого, у животных тоже, что ли, разум обнаружился, раз они между собой переговариваются?

Он чуть не взлетел, чтобы проверить свою гипотезу сверху, но вовремя опомнился. Объясняйся потом с Лилит — с нее станется поинтересоваться, почему он плоды с дерева в воздухе не сорвал. А интересная, кстати, мысль …

Нет-нет-нет, вновь одернул он себя, вовсе незачем напоминать этому миру о своей инородности. По крайней мере, пока не выяснятся границы его самосовершенствования. До тех пор лучше мимикрировать — этот принцип он сам в него заложил.

Первый после Творца помчался за мохнатыми по земле. Условно говоря, помчался — ноги постоянно в траве запутывались. Лучше прыжками, как тот, ушастый. Мир отреагировал на третьем прыжке. Подставив ему под приземляющуюся ногу камень. Который его, похоже, еще и пнул.

Глава 9.2

Открыв глаза, Первый увидел перед собой нечто несуразное. Земля, в которую он со всего размаха клюнул носом, была взрыхлена. Наверно, отсюда ушастый прыгал. Но взрыхлена как-то странно: кругом, в центре которого вверх торчал пучок зелени, под которым виднелось нечто сочно-оранжевое, уходящее в землю.

Пищевая цепочка ушастого? — мысленно спросил он неожиданно прижавший его к себе мир. Но это же вообще перебор! — возмущенно ответил его собственный опыт. На деревьях пищу хоть разглядеть можно — зачем ее вообще под землю прятать?

— Копать? — ответил ему вопросом на вопрос мир. Радостно оживленным голосом Лилит.

Вот что он мог ей сказать? После того, как сам показал, как выкапывать приманку для подводного существа.

Но то же было в имитации макета! На берегу водоема. Во влажной податливой земле. Которая, казалось, сама навстречу его пальцам раздвигалась …

Здесь, в его реальном мире, она сопротивлялась. Так, как будто он у нее самое ценное сокровище вырвать хотел. И проведенная ушастым подготовка не помогла — одним сокровищем Лилит не захотела ограничиться. Спасибо Творцу, что не слишком длинные туники носить обязал …

Одним словом, когда Лилит позвала его возвращаться, он не стал возражать. Раз хочет назад — значит, наелась. Его задача выполнена.

И когда она, вывалив их добычу на землю и стащив с себя и с него одежду, потащила его к потоку, он так же бессловесно поплелся за ней. Руки обязательно нужно промыть — он сам ей в имитации макета это показал. И ноги, исколотые иголками, завтра должны быть в порядке — содрогнулся он. Определенно от контакта с холодной водой. И лицо, добавил он, увидев свое отражение — и плашмя рухнул в поток.

Уже не саднящее в спине, а жгущее во всем теле ощущение постепенно уходило. Хотелось бы побыстрее, подумал он, вспоминая утреннее омовение. Блаженно потянувшись, он открыл глаза — Лилит сидела рядом по пояс в воде и плескала на себя водой, сгоняя потом ладонями со всего тела пот и грязь. Ее движения напомнили Первому не только утреннее омовение.

— А меня? — выдохнул он, поднимаясь на корточки.

Лилит улыбнулась, плеснула и на него и провела рукой от плеча к локтю. Потом вдруг нахмурилась, переводя взгляд с одного его предплечья на другое, и потерла и его — резко, решительно, совсем не так, как утром. Первый потянулся к ней, чтобы показать разницу — она вдруг вскочила и бросилась не в глубь потока, а на берег. Окатив подавшегося вперед Первого волной.

— Куда? — завопил … попытался завопить он, отплевываясь и смахивая залившую глаза воду.

Вернувшееся зрение явило ему несущуюся назад Лилит. С оранжевым сокровищем в руках. Первый отпрянул от него, уйдя под воду по самый нос.

Лилит присела — окуная сокровище и тут же стирая с него воду — вместе с кусочками приставшей земли. Через пару мгновений сокровище просто засияло — насмешливо, как весь этот не принимающий Первого мир. Нет уж, вот так лучше его, чем меня, мрачно подумал он.

Полюбовавшись плодами своих трудов со всех сторон, Лилит впилась в сокровище зубами и захрустела им с весьма довольным видом. Потом протянула его Первому — он отчаянно замотал головой, рассыпав веером брызги с волос. Хотя возможно, что это были слезы благодарности за уничтожение оранжевого монстра.

В порыве этой благодарности Первый снова потянулся к Лилит, откинувшейся на выставленные сзади руки с закрытыми глазами и подставленным заходящему солнцу лицом. Потянулся осторожно, бесшумно крадучись, как их мохнатые за ушастым — недремлющий мир подбросил ее точно так же, как того.

На сей раз она вернулась с туниками и принялась тереть и крутить их с таким ожесточением, что Первого вынесло на середину потока без малейшего участия сознания.

В конечном итоге, он выбрался на берег сам. Когда Лилит разложила мокрые туники на ветках ближайшей растительности, солнце зашло и недавно приятная прохлада пробрала его до костей.

А потом они с Лилит снова смотрели на звезды. Но недолго. С наступлением тьмы мир угомонился, и чтобы забыть обо всем на свете, им с Лилит оказался вовсе не нужен поток.

Когда Лилит заснула, Первый подумал: «Самое время заняться обещанным Творцу примитивно-банально-стандартным миром для моего бывшего первородного неудачника». Но даже не пошевелился. Взвешивая все за и против лениво вползшей в сознание мысли. Аргументов против оказалось больше.

Во-первых, неразумно отлучаться, не предупредив Лилит — с нее станется сбежать в еще более скудное с точки зрения пищи место.

Во-вторых, нехорошо оставлять ее без достаточного запаса этой пищи — с него самого станется увлечься идеей воплощения обычного проекта в один рекордно короткий присест, если уж разнообразить его нельзя.

В-третьих, незачем ускорять этому бездельнику переход в очередные тепличные условия — с него станется окончательно уверовать в свою непогрешимую исключительность.

В-четвертых, … что-то у него руки и ноги будто свинцом налились …

Первый после Творца попытался вспомнить, когда он в последний раз так уставал.

Никогда — содрогнулся он от леденящей мысли. Нет, для мысли ощущение было слишком ярким. Настолько ярким, что проникло даже через опущенные веки …

Он резко открыл глаза — и тут же снова зажмурился от слепящего солнечного света. Над ним тонко звякнули колокольчики сдавленного смеха Лилит, и он снова дернулся от очередной порции холодных капель на разгоряченном под солнцем теле.

Ну, понятно — мир проснулся и снова взялся за свое. А почему он так быстро проснулся? Да еще и так внезапно? Первому случалось задерживаться на своей планете до темноты, а вот приход дня он наблюдал всего пару раз, но отлично запомнил, как проступали — как будто прорисовывались — черты лица спящей Лилит в постепенном переходе от глубокой, почти черной, синевы к яркой голубизне неба.

Он, что, заснул?!

Одним рывком Первый сел. И тут же прикусил зубами некий утробный звук, рвущийся наружу.

У него болело все. Нет, теоретически он знал о сложном строении своего тела — сам такие же для первородных набрасывал. Но теперь он просто физически ощущал каждую из его частей — скованных, одеревеневших и наполненных мучительной ноющей болью.

Это был уже не дискомфорт — это была уже полная дисфункция прежде безукоризненно жизнеспособного организма.

Такой враждебности он от своего мира не ожидал. Как теперь пищу собирать? Как теперь собрать ее много и быстро?

До потока он доковылял, усилием воли выбрасывая одну ногу вперед, подтягивая к ней другую и придерживая руками все остальное. Чтобы не рассыпалось.

Вода снова сделала свое дело, расправив его скрюченное тело и склеив его заново. Лилит игриво кружила вокруг него, заманивая вглубь потока, но Первый решил не рисковать — не исключено, что мир обессилил его накануне, чтобы сплавить сейчас прямо в бескрайние водные просторы. Такое усовершенствование пищевой цепочки тамошних обитателей Первого не устраивало.

На берег он выбрался деревянным, но все же шагом.

Нормальный … почти нормальный шаг вернулся к нему, когда они с Лилит углубились в заросли. В подготовленные им тела первородных жизнь вдыхал Творец — его же вернула к жизни кипящая злость. На Творца и на его собственное создание. С Творцом все понятно — он твердо вознамерился доказать своему вечному оппоненту незыблемость основополагающего закона о невмешательстве в уже реализованные проекты. Но с какой стати созданный Первым шедевр тому подыгрывает? Он же задумывался и реализовывался как полная противоположность устаревшим и закоснелым догмам!

Не бывать этому. Первый был произведен на свет, чтобы в споре с ним рождалась истина. Победить его в этих спорах даже Творцу ни разу не удалось, а уж его собственному созданию придется идти с ним и на контакт, и на компромисс.

С этого дня началось настоящее погружение Первого в его своевольный и строптивый, уникальный мир.

Мир сопротивлялся — Первый заходил с другой стороны.

Мир выставлял ему преграды — Первый проделывал в них лазейки.

Мир подстраивал ему ловушки — Первый выуживал из них приманки.

Мир загонял его в тупик — Первый находил из них выход.

Давно уже не испытывал он такого удовольствия! В их схватках с Творцом тот всегда рано или поздно начинал авторитетом давить, а в этом мире Первый нашел, наконец, равного себе противника — и по упорству, и по изобретательности.

Деревьев с плодами им с Лилит вдруг стало встречаться больше, и ветви их прямо гнулись от приманки — оставалось только руку протянуть и потрясти их, чтобы затем беспрепятственно собрать рухнувшую на землю добычу.

Грозные конусы на игольчатых деревьях пару раз все же подкараулили его — но от одного он увернулся, а другой оказался совсем не тяжелым и вовсе не похожим на своих собратьев наверху. Он был весь какой-то растрепанный: коническая форма в нем угадывалась, но от нее во все стороны торчали мелкие чешуйки.

Впоследствие выяснилось, что эти конусы входят в пищевую цепочку снующих в кроне деревьев птиц. Первый взобрался туда, чтобы проверить, не подойдет ли спрятанная под чешуйками пища для Лилит — и случайно наткнулся на другой ее источник.

Поначалу светло-серо-зеленые, чуть вытянутые шарики, которые он обнаружил в куче прутьев, приткнувшейся на одной из веток прямо у ствола, показались ему совершенно бесперспективными. Шарик треснул у него в руках, облив пальцы прозрачной клейкой жидкостью с желтыми разводами. Спуститься с дерева с остальными, не повредив и их, не представлялось возможным — но не для Первого. Захватив всю кучу прутьев одной рукой и придерживаясь другой для вида за ствол, он мягко спланировал на землю.

Содержимое шариков Лилит понравилось — он даже не удивился. Мир определенно прятал самые привлекательные для нее источники пищи в самых недоступных местах.

Как те оранжевые монстры — которые, казалось, выросли с тех пор, как они заметили их. Вглубь земли выросли, разумеется, и цеплялись за нее с соответсвенно возросшей силой — но вместе с ними разрослись и пучки зелени, которыми они маскировали свое местоположение. Оказалось, что расстаться со своей маскировкой им сложнее, чем с землей. Особенно после того, как Первый разрыхлил ее палкой, разумно предположив, что та прочнее его пальцев.

Глава 9.3

После этого открытия в земле обнаружилось много других скрытых плодов.

Иногда, впрочем, мир подсовывал им источник пищи прямо под нос — маскируя его, словно в насмешку, под абсолютно несъедобный объект. Так, однажды они наткнулись на огромные, круглые и словно сплюснутые … камни, небрежно отмахнулся Первый, исходя из их грязноватого желто-серого цвета и шершавой ребристой поверхности.

Позже Первому пришлось признать, что он так бы и попался на удочку мира, если бы не любопытство Лилит. Она уже давно собирала все попадающиеся им гибкие ветви. Сначала по вечерам она просто переплетала их вокруг себя, как прежде лианы в макете и его имитации, потом однажды сосредоточенно нахмурилась, повертела свое плетение перед собой, свернула его, сомкнула — и с тех пор они складывали найденные плоды в это ее неуклюжее, но куда более вместительное, чем ее подол, изобретение.

Именно она заметила, что от камня к камню тянутся тонкие извивающиеся стебли. Попытавшись поднять один, она увидела, что тот уходит под ближайший камень, прижавший его к земле. Первый с трудом поднял его и отбросил было в сторону, но что-то остановило его бросок и камень рухнул на землю у его ног — расколовшись от удара на две части, в которых обнаружилась сочная желто-оранжевая мякоть.

В тот день их запасы у потока существенно увеличились. Первую находку они принесли туда, расколов еще на несколько частей — с остальными Первый сделал очередное открытие, осознание значения которого пришло намного позже.

Перевернув обманчивый плод на бок, чтобы легче было приподнять его, он случайно толкнул его — и плод покатился в сторону. Совсем не туда и не долго — но со второго раза он направлял и придерживал катящийся плод, Лилит запустила другой, и до самого конца дня они носились к потоку и обратно наперегонки.

Но все равно — необходимый для его отлучки запас пищи собирался слишком медленно. У Лилит проснулся совсем не слабый аппетит — хорошо, если к утру от их дневной добычи половина оставалась. Странно — в имитации макета Первый такого за ней не замечал. По всей вероятности, там плоды были питательнее.

Одним словом, самое время было переходить на животную пищу. Оставалось только выяснить, как. Как поймать хоть какого-то зверька и как переубедить Лилит, с самого первого дня на планете наотрез отказавшуюся есть их.

Ответы на все вопросы дал оранжевый монстр.

Однажды ночью их разбудили отчаянные, яростные звуки, издаваемые их неизменными лохматыми спутниками в погоне за пищей. Первый уже давно засыпал и просыпался без малейших угрызений совести за бездарно потраченное время. Оставить Лилит он все еще не решался, ночью на планете делать было нечего, а за день он так уставал, что к концу его, вытянувшись рядом с Лилит на берегу потока, сразу же отключался от действительности. Почти сразу же.

Вскочив, он ошалело завертел головой во все стороны, но в темноте ничего не разобрал. Лишь услышал, что звуки — в которых вдруг появились уже знакомые ему заливистые нотки горячего азарта — удаляются вглубь зарослей. От того места, где они складывали свои не слишком богатые припасы.

Лилит тоже это поняла и опрометью бросилась к ним. Догнав ее, Первый увидел разбросанные во все стороны оранжевые плоды — на некоторых из которых явно не хватало значительной части. Лилит поднимала их по одному, разглядывала и складывала назад — с низким угрожающим ворчанием. Которым их встретили зверьки во время первой встречи. И которое он никогда прежде не слышал от нее.

Лохматые вернулись, словно притянутые знакомыми звуками. Они вынырнули из зарослей совершенно беззвучно — один тяжело дышал, вывалив набок язык, у второго рот был чем-то занят и только бока вздымались и опадали. Подойдя к Лилит, он положил к ее ногам свою ношу — светлый пушистый комок. С откинувшимися в сторону длинными ушами.

Мир изменил тактику. Вместо того, чтобы подсовывать им приманки, он решил их самих превратить в одну из них. Включив их в пищевую цепочку — впрочем, на самом низшем уровне. Зачем ушастому надрываться, выискивая себе пищу, если можно легко поживиться уже собранными ими плодами?

Лилит снова заворчала — громче и с явным возмущением — наклонилась, запустила пальцы в пушистый комок, рывком подняла его … и тут же отшвырнула от себя. Отшатнувшись с пронзительным воплем.

Лохматые издали короткий удивленный звук, переглянулись и так же одновременно уставились на Лилит снизу вверх, сведя брови над носами с видом крайнего недоумения.

Первый подобрал отлетевшего в его сторону и не подающего никаких признаков жизни ушастого и тут же увидел, что шкурка у него на груди разорвана и пропитана кровью. Он перевел не менее озадаченный взгляд на мохнатых. Если ушастый повелся на уловку мира, почему они не воспользовались легкой добычей?

И тут его осенило. На этот раз мир превзошел самого себя. Подключив к своей неизменной изобретательности острую наблюдательность.

Их зверьки приняли Лилит с самой первой встречи. Лохматые вообще повсюду следовали за ней по пятам, с удовольствием включаясь в любые ее мероприятия. Они даже в поток за ней — у Первого не было никаких иллюзий в отношении ихпредпочтений — увязывались, смешно копируя ее движения.

Сколько уже дней они наблюдали, как Лилит приносила все свои находки к потоку …

Сколько уже вечеров Лилит первым делом хваталась за оранжевые плоды …

Сколько уже раз она наотрез отказывалась разнообразить свою растительную пищу животной …

Мир решил не в новую пищевую цепочку включить их всех, а окончательно разорвать именно ту, к которой его собственный создатель подводил свою первородную — чрезмерно, как выяснилось, терпеливо.

Проще и быстрее всего было переубедить ее внушением. Особенно в ответ на откровенную манипуляцию его окончательно зарвавшегося творения. Но в памяти Первого еще прочно сидел категорический запрет Творца на вторжение в постороннее сознание. Запрет, который тот неизменно подтверждал собственным примером.

И с миром до сих пор наиболее результативными оказывались неожиданные, асимметричные ответы на все его выпады.

А с Лилит, наоборот, лучше действовать ее же тактикой — дав ей заодно понять, что он оценил все ее предыдущие предложения.

Уже надорванная шкурка стащилась с ушастого легко. В расправленном виде она оказалась куда больше, чем когда в нее был завернут ее хозяин. Так, пожалуй, десятка таких хватит, подумал Первый, чтобы и Лилит надежно завернуть, когда наступит холод.

Под шкуркой обнаружилась мягкая, но пружинистая масса, довольно прочно сидящая на прочном каркасе. Первый протянул ее Лилит — тем самым жестом, который был заложен во всех первородных для обеспечения их совместного выживания.

Лилит подозрительно покосилась на подношение, потерявшее какое бы то ни было сходство с ушастым. По лицу ее скользнула тень нерешительности, тут же согнанная гримасой отвращения — и она снова отчаянно замотала головой.

В арсенале Первого не осталось ничего, кроме немыслимого мысленного воздействия — и личного примера. Шумно выдохнув, он поднес бывшего ушастого к лицу, зажмурился и впился в него зубами.

По настоянию Лилит он уже пробовал несколько плодов — чтобы не допустить насилия, к которому она норовила прибегнуть, пытаясь впихнуть ему в рот особо понравившиеся ей виды пищи. Ни один из них ему не понравился. То приторно-сладкие, то остро-терпкие, они еще и отвратительно хрустели. В пище у него не было жизненной необходимости, поэтому он даже не испытывал удовольствия от насыщения — только челюсти ныли. Особенно после оранжевого монстра.

Эта масса тоже сопротивлялась — ее пришлось вырывать зубами, как будто в ней все еще теплилась отчаянно защищающаяся жизнь. Зато потом она словно уступала — обмякала и переставала противиться. Как Лилит в потоке, когда он наконец поймал ее и крепко сжал, не давая больше вырываться. Как и тогда, у него прямо кровь быстрее по жилам побежала, захлестывая его азартом — таким же острым, как тот, который он расслышал в голосах лохматых, когда они погнались за тем первым ушастым.

Он отдал им остатки этого — они-то не отказались! — и с того момента у него с ними установилась своя, независимая от Лилит, связь.

Лилит отвернулась от них и нарочито громко захрустела каким-то плодом. Наверняка оранжевым.

Шкурка ушастого к концу следующего дня скукожилась и одеревенела. Нет, снаружи она оставалась такой же шелковистой, а вот прилипшие к ее внутренней поверхности кусочки мягкой массы затвердели и сжались в жесткий, колючий панцирь.

Казалось, что его асимметричный ответ взбалмошному миру закончился полной неудачей.

В последующие дни она обернулась полным изменением их с Лилит отношений с ним.

Однажды они забрели в почти непроходимые заросли. Лохматые теперь всегда держались возле Первого, а он пошел впереди Лилит, чтобы хоть как-то прокладывать ей дорогу. Вдруг лохматые насторожились — припали к земле и вытянули вверх головы, подергивая носами. Затем они осторожно и бесшумно двинулись вперед, то и дело оглядываясь на Первого.

Он пошел за ними, шикнув на вопросы Лилит. Лохматые привели их к огромному дереву, корням которого было явно тесно под землей — местами они выходили на поверхность, извиваясь, накладываясь друг на друга, сплетаясь в петли и узлы.

В одном из сплетений сидел ушастый.

Увидев их, он задергался на месте, но в воздух не взвился — и лохматые тоже не бросились на него, замерев все же наготове и подозрительно его разглядывая.

Первый подошел поближе и увидел, что одна из его конечностей застряла между корнями. Крепко ухватив зверька за шкурку между ушами, он выпутал его из ловушки и поднял прямо перед собой.

Ушастый скосил на него остекленевший от ужаса глаз.

И что теперь? — озадаченно подумал Первый. Согласно проекту, употребление животной пищи предполагало ее предварительное умерщвление. И как это сделать? Он вопросительно глянул на лохматых — те дружно уставились на него с выжидательным интересом, явно уступив ему право на добычу.

Потерять их наконец-то завоеванное доверие Первый просто не мог. Нужно реконструировать в памяти характер повреждений того, принесенного ими, ушастого и нанести такие же. Дав лохматым знак своего одобрения их действий — чтобы они и дальше брали этот этап на себя.

Порванная шкурка явно указывала на работу зубов, конечностями лохматые нанесли бы ей куда больший ущерб. Первый поднес ушастого к лицу, примеряясь к тому же месту на груди …

Глава 9.4

Ушастый неистово замолотил задними конечностями, чуть не вспоров Первому живот.

От неожиданности тот отдернул руку, разжав пальцы — ушастый тяжело шмякнулся на землю и тут же взлетел вверх.

Лохматые вскочили — один из них исхитрился остановить его в полете, ухватив зубами за заднюю конечность.

Ушастый издал пронзительный, резанувший ухо звук — Лилит взяла октавой выше и бросилась на них всем телом, оттолкнув лохматых и прикрыв собой ушастого.

Она не выпускала его из рук до самого возвращения к потоку.

И весь вечер не отходила от него, то и дело гладя его по шелковистой шерстке и ушам, скармливая ему свои любимые оранжевые плоды и постоянно издавая совершенно незнакомые Первому воркующие звуки.

И на следующий день наотрез отказалась оставить его, чтобы отправиться за пополнением их запасов — причиненный лохматыми ущерб лишил ушастого возможности передвигаться.

Первый вскипел — мир упорно ломал все его глубоко продуманные, тщательно выверенные, совершенные в своей простоте и изяществе пищевые цепочки. Не могли ночью до конца дело довести? — мысленно бросил он в сердцах лохматым. Теперь еще больше плодов таскать? Чтобы кормить того, кому самому положено пищей быть? Да еще и самому, без Лилит, их таскать, в прямом смысле с ног сбиваясь …?

Первый замер.

А потом усмехнулся. У него, конечно, получился уникальный во всех отношениях мир — вот только увлекаться тому в борьбе со своим создателем не стоило. К разумной корректировке исходных принципов Первый всегда был готов, а вот глупое, упрямое, беспричинное нагромождение препятствий всегда давало ему импульс к прорыву через них.

Едва скрывшись в зарослях, он поднялся в воздух. Лохматым он велел на всякий случай остаться с Лилит — охранять ее. Они согласились без особых возражений — то ли признали его правоту, то ли лишили права лидерства после его неудачной попытки загрызть ушастого, то ли как раз последнего стеречь решили. Но главное, что Первый остался один.

Облетев в мгновение ока территорию, на исследование которой у них с Лилит обычно целый день уходил, он обнаружил более чем достаточно плодов. Но собирать их сразу не стал — нечего других тунеядцев приманивать. Он займется этим на обратном пути, который тоже можно сократить до молниеносного переноса с добычей прямо к потоку. А сейчас самое время приступить наконец к исполнению обещания, данного им Творцу.

Для создания стандартного мира для своего бывшего — и оказавшегося не менее стандартным — первородного он выбрал планету, находящуюся на самой границе благоприятной близости от светила и отделенную от его шедевра еще одной. Путешествия между мирами этим лишенным всякого воображения существам не грозят, но ему хотелось поместить их как можно дальше от Лилит. Даже если она об этом не узнает.

Осмотрев планету, он привычно разбил ее поверхность на участки для дальнейшего благоустройства. Все этапы этого проекта он мог вызвать в памяти даже в том бессознательном состоянии, в которое загонял его строптивый шедевр по ночам. По участку в день он вполне осилит, и главное — не увлекаться.

Вот эти камни, к примеру — откуда их здесь столько взялось? — нужно просто сгрести в одно место, не выкладывая из них, как в его мире, горные массивы. Хотя с этими могла бы настоящая мозаика получиться — странные они: не круглые, а плоские, с острыми зазубренными краями. Наткнутся обитатели на такие — еще поранятся …

Нет, не увлекаться! Прикрепленные к этой планете обитатели ни на что не наткнутся — будут сидеть в назначенных им местах, как привязанные. Можно спокойно докладывать, что проект запущен.

Сначала он все же перенесся к себе в башню — первым делом нужно было переодеться. Хотя Лилит все также каждый вечер отмывала в потоке свою и его одежду, та уже была далека от вида, подходящего для посещения башни Творца.

Затем он написал обещанный тому отчет о своем мире, не удержавшись от описания вновь обнаруженных явных отличий последнего от всех ранее созданных.

Затем он решил просто перенестись через макет для сдачи отчета — и для экономии времени, и златокудрых бездельников видеть не хотелось.

Не вышло. Сколько он ни пытался представить себе башню Творца или хотя бы просто взмыть в воздух. По всей видимости, уникальные способности исключительно в уникальном же мире проявлялись.

Пришлось идти. Бегом. Мимо водоема, у которого все также возлежали застрявшие в макете первородный и его копия — крюк делать не хотелось. Может, те камни на новой планете вокруг всех тамошних водоемов разбросать?

— Уже закончил? — поднял Второй голову от бумаг на столе при звуке открывшейся двери.

— В процессе, — в тон ему ответил Первый, протягивая свой отчет. — Здесь результаты наблюдений за первым миром.

— Обширных, как я погляжу, наблюдений, — откинулся на спинку кресла Второй, кивнув Первому на край стола. — Не в них ли причина задержки? Он уже интересовался.

— Мне велели довольствоваться уже выделенными ресурсами? — процедил сквозь зубы Первый, закипая. — Мне велели изыскать внутренние резервы? Мне велели ограничиться при этом только своими собственными силами?

— Следует ли понимать, — медленно протянул Второй, насмешливо вскинув брови, — что без доступа к ресурсам, из которых можно черпать безгранично, и к сонму рабочих рук, которые можно посылать куда угодно, чтобы разбазаривать эти ресурсы, гениальность становится слегка медлительной? Так и доложить Творцу?

Первый молча смотрел на него, лихорадочно соображая. Дождавшись наконец своего часа Второй только что — и явно случайно — сказал что-то важное.

Нет, не о безграничности ресурсов — Первый изначально предполагал, что созданный самодостаточным мир может дать такой результат. Скорее, что-то о рабочих руках. Которых Первому в своем мире явно не хватало. И которые прежде он посылал, не задумываясь, на выполнение поставленной задачи. Не просил, не уговаривал, не объяснял причины — просто посылал …

— Спасибо! — вырвалось у него совершенно искренне. — Слушай, у меня к тебе предложение есть.

Второй подобрался в своем кресле, подозрительно хмурясь.

— Я создам полностью одобренный и опробованный мир, — продолжил Первый, не дождавшись от него ответа. — Но только еще лучше. Точно такой, как ты описывал. Помнишь?

— Зачем? — изрек наконец Второй, напряженно моргая.

— Да чтобы у тебя тоже что-то свое было! — рассмеялся Первый. — И никаких лишних забот у тебя с ним не будет — тебе же та парочка, — мотнул он головой себе за спину, — сразу понравилась. Будешь себе наслаждаться своим идеалом!

— А тебе это зачем? — все так же недоверчиво спросил Второй.

— Отвлеки его, пока я закончу, — просительно скривился Первый. — И отчеты мои пока придержи — пусть он потом прочтет, какой путь мой мир прошел за то время, пока другой только создавался. Гарантирую, что не оторвется!

Второй еще какое-то время молчал с совершенно бесстрастным выражением на лице.

— Хорошо, — кивнул он наконец, переложив отчет Первого прямо под разложенные перед ним документы.

Не произнеся больше ни слова, Первый выскочил из башни Творца. Во-первых, чтобы Второй не передумал. Во-вторых, ему не терпелось проверить пришедшую в голову мысль. Прямо на ходу он отдал своему телу короткую и безапелляционную команду очутиться в его башне.

И тут же увидел вокруг себя свою комнату.

Ну так и есть! Он уже слишком привык к своему взбалмошному миру. Это там ему приходится лавировать, приспосабливаться, постоянно искать новые маневры и неожиданные решения. Здесь от него ожидаются приказы — ответом на которые служит безоговорочное повиновение.

Подобрав свою истрепанную одежду, Первый помедлил. Нужно бы и Лилит новую тунику принести — иначе она у него эту отберет, а по ночам на его планете уже становилось прохладно.

Привычное место, на котором всегда хранилась запасная одежда, оказалось пустым. Странно, он был уверен, что она там обновлялась, как только он забирал оттуда очередной комплект. Ждать его появления у него уже не было времени, кому велеть доставить его, он понятия не имел — но у его ближайшего окружения наверняка свои запасы были.

Так Первый после Творца впервые за всю историю сам поднялся к своей команде.

Которая оценила небывалый факт должным ошеломлением. Тут же сменившимся бурным оживлением. Даже чрезмерно бурным — в башне Творца такую реакцию однозначно сочли бы неуместной.

Первый тоже нахмурился — он оставил им либо знакомые до боли, либо уже хорошо проработанные проекты, и никаких осложнений, требующих его внимания, у них возникнуть не должно было. Короткий опрос по всем направлениям работы это подтвердил, но отвечал на все вопросы только один из них — его главный помощник, который пополнил его команду отнюдь не в первых рядах, но с которым у Первого сразу же установилось полное взаимопонимание. Остальные же уставились на своего лидера такими круглыми глазами, как будто вместе с ним перед ними предстала неразрешимая загадка.

— В чем дело? — отрывисто обратился к ним он.

Оказалось, что их интересует причина его исчезновения — причем во всех подробностях.

Глава 9.5

Первый максимально кратко сообщил им о сбое в программе первородного и обо всех вытекающих из него последствиях. Включая необходимость в его собственном временном пребывании на планете.

— Мы можем находиться в созданных мирах? — медленно проговорил его помощник.

— Нет, не можем! — отрезал Первый. — Это — выходящий из ряда вон случай, и как только дополнение к проекту будет закончено, вернемся к прежнему укладу. А теперь все за работу! — вспомнил он об ожидаемых от него командах.

Своему помощнику он велел задержаться. Все тем же непререкаемым тоном — во избежание дальнейших ненужных вопросов — он приказал ему принести запасную тунику. А затем — следуя знакомому острому импульсу — продолжил:

— И еще. Время от времени наведывайся в макет упомянутого мира и приглядывайся к первородному.

— Зачем? — озадаченно вскинул брови его помощник.

— Один сбой у него уже был, — напомнил ему Первый. — Новые осложнения мне не нужны.

— И что делать, если они обнаружатся? — резонно поинтересовался его помощник.

Первый задумался. Создавать прецедент посещения его мира у него не было ни малейшего желания. С другой стороны, необходимые сведения можно передать так, как он Творцу свой шедевр демонстрировал. И быстрее, и искажения при описании сведены к минимуму. Но при этом неминуемо вторжение в сознание. Хотя почему обязательно вторжение? Творец назначил ему приемную Второго для обмена его отчетов на свои указания — почему такие передаточные пункты для сознаний невозможны?

— Представишь себе мой кабинет, — напряженно щурясь, озвучил Первый свои соображения, — и оставишь в нем сообщение. Только отчетливое и короткое, как вызов. Я тоже на этот образ настроюсь — просто так он у меня в памяти не всплывает, не до того мне сейчас.

Закрыв глаза, чтобы сосредоточиться как следует, они проверили идею Первого. Она сработала — в обоих направлениях.

После чего Первый вернулся, наконец, в свой мир.

Который к тому времени уже пришел в себя от его полетов и ринулся отвоевывать утраченные преимущества.

Для начала выяснилось, что в его отсутствие пушистый зверек принес Лилит птицу — совсем небольшую и покрытую яркими разноцветными перьями.

Перья ей так понравились, что она их все повыдергала и потыкала себе в волосы. Она и новую тунику ими вокруг шеи украсила — и даже не поинтересовалась, откуда эта туника взялась.

Освобожденное от перьев бездыханное тело почему-то не вызвало у нее ни малейшей неприязни, и она его почти всё уже уплела. Когда Первый вернулся, нагруженный плодами так, что лететь мог только над самой землей, пушистый как раз догрызал оставшийся птичий каркас.

При этом лохматых к ушастому Лилит все также даже близко не подпускала, выкопав ему небольшую яму и отгоняя их от нее сердитыми звуками.

Смириться с тем, что она приняла наконец почти животную пищу не из его рук, Первый просто не мог. На следующий день, расчистив на скорую руку один из участков на новой планете, он вернулся на свою и принялся медленно кружить среди деревьев, высматривая птиц.

Птицы шарахались во все стороны при одном его виде, но зато на одном из деревьев он обнаружил знакомую кипу прутьев с теми шариками в них, которые так понравились Лилит.

Тоже подойдет, подумал он, осторожно высвобождая кипу из листвы — и услышал громкое хлопанье крыльев. Еще лучше! — он замер у ствола дерева в полной неподвижности, выставив руки вокруг естественной приманки с шариками, чтобы схватить птицу, как только она к ней приблизится.

В ответ птица схватила его. Пролетев у него над головой, она зашла с тыла и вцепилась ему в волосы, втыкая раз за разом клюв ему в голову. Поймать или хотя бы отогнать ее у него не получилось — она долбила своим клювом все, что под него попадалось.

В конце концов Первый ретировался. Стрелой. Едва уворачиваясь среди ветвей. Не всегда успешно.

Птица оказалась проворнее. Взвившись над ним, она дождалась небольшого просвета в листве и снова спикировала. Ему на шею. Перед глазами Первого промелькнул ушастый. С поникшей, откинутой набок головой…

Мир, что, вообще рехнулся? Пытается превратить своего создателя в пищу, причем для даже не совсем животного? Конечно! Нырнув в полете под особо толстую ветку, он сбил ею пернатое чудовище.

Но отмокать в потоке ему пришлось в тот вечер дольше обычного. И не один последующий день он возвращался к Лилит только с плодами. Ежеминутно кося глазом наверх — не мелькает ли где парящий в воздухе нахальный охотник за высшей формой жизни.

Осмотрительность этой формы жизни заставила пернатого вернуться к своей обычной пищевой цепочке. И привести к ней Первого.

Однажды утром он обнаружил, что запасы плодов на уже исследованной территории заметно уменьшились. Решив расширить круг поисков после возвращения с новой планеты, он вдруг заметил вдалеке в небе знакомый размах крыльев. Старательно сориентировавшись на местности, чтобы исключить это направление из своих последующих поисков, он вдруг увидел, как лениво скользящие в небе крылья внезапно сложились и их обладатель камнем ушел вниз к земле. И через пару мгновений снова взмыл вверх, удаляясь от Первого и держа что-то в конечностях.

Нужно пользоваться моментом, подумал Первый. Новая планета никуда не денется, а вот пернатый очень может скоро вернуться на то место, над которым только что кружил.

Там обнаружился еще один участок, свободный от деревьев. Посреди которого располагался водоем. В чем Первый убедился, неосторожно в него приземлившись. Хорошо, хоть не в самый центр.

Водоем оказался не похож ни на один, созданный им. Он был весь покрыт круглыми плоскими листьями и окаймлен высокими — в рост Первого — тонкими, но совершенно не гибкими стеблями. Ни для плавания, ни даже для омовения он явно не годился — Первый с трудом выбрался из него на твердую поверхность. При каждом шаге его ноги запутывались в корнях растений, которые так и норовили обвиться вокруг них — вне всякого сомнения, это было творение мира.

Опустившись наконец на землю среди густых стеблей, Первый отдышался и озадаченно оглянулся по сторонам. Ну и где здесь пища?

Она показалась ему после нескольких минут тишины и его полной неподвижности.

Из зарослей на противоположном берегу неуклюже переваливаясь, вышли две птицы и, доковыляв до воды, поплыли, то и дело клюя головой под воду. И судя по поднявшемуся гомону, скрывалось их в зарослях намного больше.

Причем, если они и летали, то невысоко и недолго. Отлично, подумал Первый, отныне разнообразие питания Лилит обеспечено — и исключительно его руками. Ему даже не нужно было придумывать, как добыть эту очередную скрытую миром пищу — достаточно скопировать пернатого охотника, зависнув над водоемом и в нужный момент спикировав на добычу.

При его стремительном приближении добыча ушла под воду. Вся. Но скользкости подводных обитателей ей все же не хватило, и одну из них Первый схватил. А его опять схватили корни плавающих растений. Пищевая цепочка которых была Первому совершенно неизвестна — мир вполне мог не только пернатого охотника на высшую форму жизни натравить.

Взвившись в воздух, Первый сорвал с себя два особо настырных корня — остальные сами отстали.

Длинные стебли на берегу были менее агрессивны. Поначалу. Они послушно отклонялись, когда он раздвигал их руками, но стоило ему отпустить их — пружинисто и хлестко возвращались на прежнее место. Невзирая на то, что на этом месте уже, как правило, оказывалось его лицо.

Но чем упорнее они сопротивлялись его продвижению, тем больший азарт испытывал Первый. Обычно мир входил в такой раж, когда ему было, что скрывать. Пищу.

На очередную находку Первый чуть не наступил. Такие же шарики, как те, что он нашел на деревьях, но скорее светло-коричневые и усеянные темными точками — они лежали прямо на земле и в кипе не прутьев, а листьев и обломков стеблей. Вспомнив, как треснул шарик с дерева у него в руках, он поднял всю кипу — для удобства транспортировки.

Запасов этих шариков в зарослях оказалось более, чем достаточно, а в одном месте он даже наткнулся на некую их модификацию: они там сменили цвет на бледно-желтый, сделались пушистыми, постоянно шевелились и издавали тонкие требовательные звуки.

Их Первый тоже подобрал. Разнообразие питания Лилит обещало стать отныне богатым.

Он вернулся к ней со своей добычей, чтобы выяснить, что придется ей больше по душе — с тем, чтобы слетать за ее выбором после возвращения с новой планеты.

В тот день, однако, он так на нее и не попал.

Лилит больше всего понравились желтые пушистые комочки — опять пушистые, отметил он про себя. Попискивая в унисон с ними, она вынула их по одному из кипы — комочки бросились врассыпную.

Рук у нее явно не хватало, чтобы удержать добрый их десяток на одном месте — и перед Первым встал выбор: либо ловить их вместе с Лилит, либо выкопать им такую же ямку, как та, в которой сидел ушастый, и вернуться наконец к обустройству новой планеты.

Лилит ямку забраковала — для неспособного перемещаться на поврежденной конечности ушастого та была в самый раз, а для непоседливых комочков, видите ли, тесновата.

Вспомнив их естественную среду обитания, Первый бросился в заросли, наломал там тонких прутьев, потыкал из по кругу в землю на берегу — в пределах этой ограды комочки могли носиться, куда и сколько им угодно.

Лилит одобрительно кивнула — он с облегчением перевел дух и снова направился в сторону зарослей.

— А что они кушают? — послышалось сзади.

Пришлось снова вернуться к коварному водоему, осторожно втиснуться среди пружинистых стеблей и дождаться, пока снова спрятавшиеся птицы вернутся к обычному образу жизни.

Мир вернулся к нему раньше пернатых — наслав на Первого тучу мельчайшей летающей живности. Которая явно не имела ничего общего с творением последнего. Он создал светящиеся и порхающие в ночи точки для красоты — эти же набросились на него, как лохматые на ушастого.

Глава 9.6

Это проявление совершенствования своего уникального мира Первый встретил со слезами на глазах. Выжатыми сложным комплексом ощущений. В глубине которого несомненно присутствовала гордость за свое творение. Щедро приправленная признанием его изощренной издевки.

Мало того, что на сей раз мир удостоил своего создателя исходной позиции в пищевой цепочке нижайшей формы жизни, так еще и вынудил его избивать себя, отгоняя ее. А потом и вовсе и руки ему связал — увидев двух птиц, осторожно ковыляющих к нему по земле, Первый замер, чтобы не спугнуть их. Чем нижайшая форма жизни воспользовалась по полной.

Птицы приближались, деловито тыча костистыми клювами в землю. Первый стрельнул глазами по сторонам. Часть длинных тонких стеблей вокруг него заканчивалась метелками — среди которых виднелись зерна. Вокруг него их виднелось меньше, чем в стороне. Скосив глаза себе под ноги, Первый понял, что, отбиваясь от летающей живности, стряхнул их на землю — где на них тут же с аппетитом насели птицы.

Не дожидаясь, пока все его окружение полностью насытится, Первый вскочил, наломал охапку стеблей с метелками и рванул назад — зигзагами в воздухе, чтобы хоть немного остудить горящую кожу.

А потом до самого вечера сидел по горло в потоке, то и дело окунаясь в него с головой — ощущение дискомфорта было не саднящим, а жгучим и зудящим, и оно никак не смывалось, просто перетекая с одной части его тела в другую.

С того дня он сначала отправлялся — больше не оглядываясь по сторонам — на новую планету, а потом уже возвращался за добычей для Лилит.

К плодам в ней добавилась обязательная ежедневная птица. Каждой из них Лилит сворачивала голову, глазом не моргнув, выдергивала перья — осторожно, чтобы ни единого не повредить — и потом уплетала за обе щеки.

Первый никак не мог определиться в своем отношении к этому расширению ее рациона. С одной стороны, это все же была почти животная пища — и поглощаемая с ней почти животная жизнь определенно сказывалась на облике Лилит: у нее заблестели глаза, ярче проступил здоровый румянец и все лицо словно изнутри засветилось.

Но ведь предполагалось, что животная пища будет еще и покровы с собой приносить — а холода определенно приближались!

Первый решил проверить, не дрогнуло ли табу, по совершенно непонятным причинам наложенное Лишит на пищу, упрятанную в пушистую шкурку. Ушастые в зарослях ему попадались, но бегали они быстрее, чем он если не летал, то пикировал. При этом стремительная встреча с землей оказалась не менее неприятной, чем с коварным водоемом. Что Первый нехотя признал после первого же раза. Когда к нему вернулось сознание.

Вместе с сознанием к нему вернулась отошедшая на задний план в азарте погони способность мыслить творчески. Мир выбрал ушастых, чтобы унизить его, снабдив их недостижимой увертливостью и идеей поживиться — в прямом смысле слова — плодами его трудов. Отлично — пусть первая таковой и остается, а вот вторую можно развить, превратив охотника в добычу.

Первый разыскал то место с переплетенными на земле корнями, к которому его однажды привели лохматые. Или похожее на него — при ближайшем рассмотрении он так и не определился, где именно могла запутаться конечность ушастого.

Но дальше рыскать в зарослях ему не хотелось. Жгучее желание проверить свою уловку на практике — и взять верх над миром — снова перевесило в нем чувство долга. Посещение новой планеты отложено совсем ненадолго — твердо уверил он себя, вооружившись всем необходимым заранее.

Поместив оранжевый плод возле одного из самых многообещающих извивов корней, он устроил свою засаду в нескольких шагах от нее в зарослях. Тщательно замаскировав себя со всех сторон покрытыми густой листвой ветками. Особенно сверху — от летающего эскадрона мира.

Место все же оказалось не тем самым — поймать ему удалось только четвертого ушастого. И то в полете. Первые три ушли у него из-под носа. С приманкой. Пока он выпутывался из своей маскировки.

За новой приманкой пришлось возвращаться к их с Лилит припасам. Исключительно для экономии времени. И в невидимости. Опять-таки, чтобы не тратить драгоценное время на объяснения с Лилит. Лохматые его, конечно, учуяли, настороженно повернув головы в сторону пирамиды из оранжевых плодов. Но не выдали. Переход частей противника в союзники определенно повышает шансы на победу, отметил про себя Первый.

Победа над ушастым сначала показалась ему полной. Перехватив того в прыжке, Первый рванул его к себе — и рухнул на землю и прямо на него. Поднявшись на ноги, он обнаружил у себя в руках обмякшую тело с безвольно свисающими конечностями.

Отлично, подумал Первый, новый способ добычи пищи оказывается куда более перспективным. Решение вопроса ее умерщвления вполне стоит нескольких утерянных оранжевых плодов. Причем решение совершенно бескровное — что должно полностью устранить любые возражения со стороны Лилит.

Новая планета еще немного подождет, решил он и ринулся назад, чтобы продемонстрировать Лилит свою находку. Держа последнюю — на всякий случай — за уши. На расстоянии вытянутой руки от себя.

Его полного внимания новой планете пришлось ждать до следующего дня.

Лилит запричитала над добычей Первого, выхватив ее у него, крепко прижав к себе и гладя по пушистой шерстке — ушастый немедленно ожил. И с места в карьер скакнул в сторону оранжевых плодов.

Лилит догнала его, сама предложила ему самый сочный плод и заявила, что ему нужно отдельное место, чтобы он не тревожил хромого соплеменника — Первый резонно заметил, что ему вполне подойдет выкопанная для пушистых непосед яма. Лилит с ним согласилась.

Но не ушастый. Который раз за разом выскакивал из нее с ничуть не большим усилием, чем из рук Лилит — она дернула Первого за рукав, кивнув ему на ограждение, за которым топтались уже подросшие и не такие пушистые почти птицы.

Ушастый обнюхал тонкие прутья, которыми Первый обнес его яму, потыкался в них носом — и в следующем прыжке снес половину заграждения.

Разозлившись, Первый бросился в заросли за более толстыми и прочными ветками. На земле таковых оказалось немного, и от деревьев они отрывались с трудом — Первый вовремя вспомнил об острых камнях на новой планете. Там он задержался, чтобы набрать их столько, сколько смог унести, уверяя себя, что день, посвященный очистке новой планеты от ненужных объектов, нельзя считать потерянным.

На его планете с камнями дело пошло быстрее. Они также пригодились ему для заострения концов толстых веток — иначе те в землю не втыкались.

Ушастый опять обнюхал новое заграждение, просунул нос между двумя ветками — и принялся расшатывать их, протискивая наружу голову.

Первый от всей души треснул его по ней оставшейся веткой — Лилит взвизгнула, оттолкнула Первого, метнулась к охапке гибких стеблей, из которых мастерила свои корявые сооружения для сбора плодов, и начала переплетать их между толстых веток, чтобы те нельзя было больше раздвинуть.

Первый с удовольствием выразил свое полное восхищение ее сообразительностью и двинулся к зарослям, едва сдерживаясь, чтобы не перенестись на новую планету прямо у нее на виду.

А надо было, крякнул он про себя, когда Лилит бросила ему вслед, что имеющихся стеблей ей не хватит.

Острые камни помогли ему ободрать первое же попавшееся дерево с длинными, тонкими, свисающими них ветвями — Лилит напомнила ему, что теперь у них появился еще один любитель оранжевых плодов.

Для копания те же камни подошли ничуть не хуже, чем когти ушастых — Лилит сообщила ему, что так проголодалась, что одними плодами не обойдется.

У коварного водоема от камней оказалось больше вреда, чем пользы. Попытка рассечь ими тут же налетевший на него и тоже изрядно изголодавшийся летающий эскадрон мира ни к какому видимому эффекту не привела.

Следующая, когда он попытался разрубить — для острастки — хоть одного из летающих кровопийц, усевшихся ему на руку, привела к такому эффекту, что он взвился над водоемом с диким воплем, уронив окровавленный камень в воду.

Эскадрон перегруппировался над его рукой, по достоинству оценив облегчение доступа к пище.

Ринувшись вниз — от них и за камнем — Первый с головой ушел под воду и там уже отвел душу, искромсав немедленно вцепившиеся в него корни. Ими он потом связал пойманных птиц — оказалось, что они летают медленнее, чем он. Когда ему нужно спасаться от кровожадного нападения.

Лилит корни привели в куда больший восторг, чем принесенная пища. Услышав, что они намного лучше подходят для плетения, Первый отчаянно затряс головой. Из потока. Он вдруг кристально ясно осознал, что не выйдет оттуда до самого следующего дня. Или хоть пока кровь из руки идти не перестанет. Кто знает, с какого расстояния самостоятельные творения мира ее учуять могут?

Лилит даже ощипанную птицу ему туда принесла. Первому та показалась слишком мягкой — не оставляла ощущения покорения чужой жизни, преодоления ее сопротивления. Но все же это лучше, чем ничего — если Лилит категорически отказывается от настоящей животной пищи, оставалось только придумать, как обойти летающий заслон мира на пути к этой. Там и ему бы плотные покровы не помешали …

Опять все возвращается к добыче шкурок! Никто не спорит, Первый сам придумал пушистых зверьков скорее как развлечение, но не поддающийся никакому объяснению трепет, которые испытывает к ним Лилит, явно является делом рук самоутверждающегося мира.

Первый так и не смог избавить ее от этого внушения — устранил его сам мир. Когда устроил очередное нападение на них.

Глава 9.7

В ту ночь их снова разбудили лохматые. Нет, еще одного ушастого нам не нужно, подумал Первый в полусне и перевернулся на другой бок. Но в звуках, которые издавали лохматые, слышался не азарт охоты, а клокочущая ярость — как тот резкий гортанный клекот, с которым летающий хищник гнал Первого в воздухе. И доносились эти звуки не от пирамид из плодов. И не удалялись от них.

Резко встав, Первый встревоженно оглянулся. Возле ограждения, внутри которого отчаянно били воздух крыльями уже совсем выросшие птицы, метались лохматые тени. Они наваливались друг на друга, уворачивались, отскакивали, чтобы зайти с другой стороны, опять сбивались в беснующийся клубок — Первый даже не сразу разглядел, что теней было три.

Вдруг утробное рычание сменилось пронзительным, острым, взметнувшимся вверх визгом, и одна из теней осела на землю, дергаясь в безуспешных попытках подняться. Рывком стряхнув с себя растерянность, Первый бросился на помощь своим лохматым, но споткнулся в темноте и растянулся во весь рост в нескольких шагах от них.

Пытаясь втянуть в себя выбитый при падении воздух, он услышал свист. Похоже, падение оказалось особо неудачным, пронеслось у него в голове, если пришлось зубы стиснуть.

Попытка пошевелить ногами сопроводилась резким, хриплым и внезапно оборвавшимся всхлипом. Только не перелом, взмолился он, о взлетах прямо на глазах у Лилит не может быть и речи.

Он решил проверить целость рук, приподнявшись на них — в ушах у него застучало мерным, частым топотом. Нет, лучше ноги, тут же передумал он, с поврежденной головой работать будет намного сложнее.

До него донеслось низкое, воркующее, успокаивающее бормотание Лилит. А вот причитать надо мной не нужно, с достоинством поднялся Первый на четвереньки, я — не ушастый. В крайнем случае, у меня запасное тело в башне осталось.

Если случай действительно окажется крайним, лететь за телом нужно сейчас, пока темно. Первый осторожно выпрямился — и так и замер на коленях, размышляя, не вызвана ли картина перед его глазами критическим сотрясением мозга.

Лилит сидела на земле возле ограды с птицами — в окружении лохматых тел. Рядом с ней из земли торчала одна из тех заостренных веток, которые остались после сооружения ограды для нового ушастого. Нет, не из земли, рассмотрел Первый — из одного из мохнатых тел. Но Лилит склонилась над другим — издающим еле слышные жалобные звуки — ощупывая его, распрямляя и поглаживая. Вытянувшийся рядом второй лохматый усердно помогал ей языком.

Вылизав соплеменнику неестественно вытянутую в сторону заднюю конечность, он поднял голову и шумно потянул носом воздух. Повернувшись в ту же сторону, Лилит угрожающе заворчала. Выдернув ветку из неподвижного тела, она, не глядя, отшвырнула ее в сторону — Первый снова вовремя припал к земле — и подняла пришельца за одну из конечностей.

— Лис-с-а! — прошипела она, вертя его перед собой.

Первое, что бросалось в глаза — орудие очередного нападения мира было намного крупнее ушастого. И шкурка у него была более волосатой. И заканчивалась она длинным — почти таким же, как все тело — пушистым хвостом. Лилит подняла его, приложила к лицу, затем с другой стороны, затем обвила им шею …

Лохматый с поврежденной конечностью издал чуть более громкий, настойчивый звук. Лилит отбросила хвост, нашла разрывы на шкурке и принялась сдирать ее с тела — обеими руками и даже не поморщившись.

Когда она поднесла освобожденную пищу к лежащему навзничь лохматому, тот поднял голову — и тут же снова уронил ее на землю. Лилит задумалась, склонив голову к плечу, снова подняла тело — и впилась в него зубами, вырвав приличный кусок. Который она затем вложила прямо в рот лохматого.

Второй нетерпеливо и просительно взвизгнул. Подозрительно покосившись на него, Лилит вырвала зубами еще один кусок пищи, выплюнула его на ладонь и протянула ее лохматому.

Третий кусок она начала жевать сама.

Первый резко выдохнул — оказалось, все это время он затаил дух.

Медленно, все также на четвереньках, он приблизился к Лилит — она отдернула пищу, пряча ее за спину.

Первый старательно скопировал просительный звук лохматого — и получил свою порцию из ее рук.

Так, вчетвером, они и прикончили незадачливого посланца мира. На вкус он оказался жестче ушастого, но Первый всем своим видом изображал чистейшее удовольствие.

С тех пор их жизнь полностью изменилась. В правильном, наконец, направлении.

Лилит начала есть любую животную пищу, которую приносил Первый. Он так и не понял, что, в конечном итоге, сломило ее сопротивление — ранение пришельцем их лохматых или его роскошный хвост — но главное, что теперь она не просто светилась от поглощенной жизни, но и начала поправляться.

И с каждым днем у них увеличивалось количество потенциальных покровов. Вспомнив, что произошло со шкуркой ушастого, Первый сразу сходил за камнем с новой планеты и принялся старательно очищать обратную сторону хвостатого приобретения от приставшей к ней плоти. Камень оказался слишком острым — или Первый слишком старательным. При первом же надрыве Лилит заверещала, отобрала у него камень и больше не подпускала его ни к одной шкурке, даже ушастых.

Взяв на вооружение способ, которым Лилит умертвила хвостатого, Первый практически ни один день не возвращался к ней без добычи. Хвостатые ему попадались нечасто — и нередко уходили от погони, петляя так, словно их мир направлял, чтобы оставить его с пустыми руками. Зато ушастые всегда удирали по прямой, и в каждого из них он всегда попадал с первого раза. Главное было приносить Лилит их тела и шкурки отдельно.

Погоня за зверьками была куда интереснее сбора плодов — и заводила Первого все в новые и новые места. Где обнаруживалось все больше источников пищи.

На деревьях водились другие хвостатые — и снова явно не его творение. Мир, похоже, создал некий гибрид зверька и птицы: хвост у него был чуть ли не больше всего тела и явно участвовал в его перелете с одного дерева на другое, не мешая при этом карабкаться по ним. Размеры этих хвостатых делали их совершенно неподходящей для метания мишенью, но Первый приноровился ловить их в воздухе — подобно ушастым в прыжке, в полете они никогда не меняли направление.

Наткнулся он однажды на странного зверька вообще без шерстки. Нет, покров на нем, конечно, был, но абсолютно гладкий — Первый только головой покачал чудачествам мира. Вот как, интересно, такой выживет в грядущих холодах? Явно неудачный эксперимент мира был упитанным, круглым со всех сторон, с широченным приплюснутым носом и гротескно закрученной пародией на хвост — и стал легкой добычей, мелко семеня на коротких конечностях.

Потом выяснилось, что под неказистым покровом мир снова замаскировал один из лучших источников пищи — на вкус зверек оказался мягким, как птицы, и питательнее любых других четвероногих. Вдобавок Лилит почему-то очень заинтересовалась его бесполезной шкуркой.

Несколько дней Первый выискивал в зарослях ему подобных. Заметив похожего — еще и намного крупнее и заключенного в более шерстистую оболочку — он со всех ног бросился на него. А потом — еще быстрее — назад от него. Этот экземпляр не остановили три поочередно брошенные Первым копья из заостренных веток, и при стремительно приближающемся рассмотрении у него оказались два острых костяных выроста в обеих сторон от сплюснутого носа. И он вовсе не семенил — мчался на Первого, выставив эти наросты вперед и яростно фыркая сквозь нос.

Пришлось взлетать — мир оперативно добавил замаскированному деликатесу не только средства защиты, но и скорость передвижения. И даже на дереве отсидеться не удалось, чтобы отдышаться — усовершенствованное творение мира принялось бешено биться об это дерево головой, чуть не сбросив с него Первого. Прямо к бьющим землю конечностям.

С тех пор Первый сначала внимательно вглядывался в строение головы потенциальной добычи. А мир принялся с энтузиазмом развивать свой успех, подсовывая ему все более привлекательную четвероногую приманку— и размерами, и красотой мягкого, даже с виду шелковистого покрова, но снабженную совершенно диким переплетением мощных развесистых костяных выростов на голове.

Первый на провокации мира не поддавался. Пока тот снова не устроил ему засаду. Забыв, что все предыдущие заканчивались прорывом всех его преград.

В тот раз Первый наткнулся на четвероногого существенно меньших размеров, но лишенного каких бы то ни было уродливых украшений.

Явная промашка мира стояла с опущенной головой, покачиваясь на длинных тонких конечностях и разглядывая что-то возле них на земле. Затаив дыхание, Первый занес руку с копьем — длинноногий зверек уловил, похоже, его движение, поднял голову и уставился на него круглыми темными глазами. В них не было и намека на испуг — наоборот, до Первого докатилась волна ничем не замутненного любопытства.

У него рука замерла в воздухе. С таким живейшим интересом Лилит всегда встречала любые новинки этого мира. Отнесу-ка я эту лучше ей, подумал Первый, а то ушастый старожил уже хромать перестал. И у лохматого поврежденная конечность зажила. И пушистые комочки совсем выросли. И Лилит уже пару раз изъявила желание сопровождать Первого в зарослях. О чем, конечно, не могло быть и речи — новая планета еще и наполовину не была готова.

Медленно, без лишних движений, он поднялся в воздух, переместился за спину тонконогому, бесшумно приземлился, прислонил копья к дереву и в широком прыжке обхватил свою добычу поперек туловища, разворачиваясь, чтобы подхватить копья и снова взлететь.

Тонконогий замолотил всеми конечностями по воздуху, брыкаясь, извиваясь и издавая короткие вереницы тонких жалобных звуков.

— Да не буду я тебя есть! — бросил ему Первый, отдуваясь и пытаясь перехватить его понадежнее.

И тут же понял, что взывал тонконогий отнюдь не к нему. Послышался громкий треск ломающихся веток — и из зарослей прямо на Первого выскочило другое длинноногое существо. В два раза крупнее приманки мира, во много раз косматее их с Лилит лохматых и — конечно же! — с костяными отростками на голове. Их там было всего два, не очень длинных и без всяких излишеств — но концы их угрожающе заострялись и неслись прямо на Первого.

Глава 9.8

Не оставив ему времени ни взлететь, ни повернуться к оставленным у дерева копьям. Он успел только схватиться обеими руками за отростки, остановив их прямо у своего бока. С трубным ревом существо резко мотнуло головой в сторону — Первый сжал, на всякий случай и изо всех сил, руки вокруг отростков — и его рывком унесло прямо на спину существа.

Перебросив через нее ногу для равновесия, он перехватил отростки руками, не давая существу ударить себя сбоку.

Существо принялось брыкаться, вставая то на задние, то на передние конечности и пытаясь сбросить его. Первый снова намертво вцепился в отростки — и обнаружил, что тяня то за один, то за другой, можно заставить существо двигаться в соответствующую сторону.

Так они и добрались до Лилит — зигзагами — и там оказалось, что приманка мира все это время следовала за ними. Косматое существо, похоже, устало ничуть не меньше Первого и, тяжело поводя боками, позволило Лилит погладить себя по ним. Видя это, и мелкая приманка не стала возражать против детального осмотра. И не услышав от нее призыва о помощи, косматое чудовище даже не рыкнуло на Лилит.

Первый почувствовал укол раздражения: мир явно демонстрировал, что ее — в отличие от него — он принимает.

Место укола стало саднить, когда Лилит снова поинтересовалась, чем питается их новое приобретение, и остаток дня снова оказался потерянным для новой планеты.

Саднящее ощущение сменилось острым жжением, когда, вернувшись после бесплодных поисков других длинноногих, он узнал, что остаток дня был потерян впустую — выяснилось, что они питаются травой, которой в ближайших зарослях было предостаточно.

Больше Первый не экспериментировал с добычей, принося Лилит только пищу и только покрытую шерсткой — холода ощутимо подкрадывались, особенно по утрам.

И, словно в отместку за его стойкость к провокациям, мир взялся за Лилит. Готовя Первому — ее руками — сюрприз при каждом его возвращении.

Для начала она вдруг — ни с того, ни с сего — начала придумывать названия всему вокруг. Зверьков Первый и сам классифицировал — по совершенно очевидным отличительным признакам — но Лилит зачем-то понадобились совершенно другие слова, происхождение которых она объяснить не могла. Он с готовностью принял придуманные ею термины для элементов окружающей их природы — те были короткими и емкими — но зачем плоды с деревьев по-разному называть?

Оказалось, что длинноногие … хорошо, козы … питаются не только травой, но и конкретно яблоками. Лилит для наглядности потыкала в них пальцем — их, конечно, уже оказалось меньше, чем других. И Первому пришлось ежедневно пополнять их запасы. Так же, как и оранжевых … морковок … для ушастых … зайцев.

Мир снова пытался задеть его самолюбие, ставя его в начало пищевой цепочки животной жизни. Хмыкнув, Первый отметил, что в конце этой цепочки находится Лилит. Отдающая уже полное предпочтение животной пище. Принявшейся размножаться прямо у них под руками. Сбор пищи для своей будущей пищи — вместо многочасовых поисков последней — это не унижение, а прогресс, небрежно бросил он миру. Подтверждением которого и развитие речи Лилит служит.

А потом выяснилось, что и исходную точку этой пищевой цепочки можно существенно приблизить к месту их с Лилит постоянного обитания.

После побега Лилит из имитации макета, Первый сразу же убедился в несъедобности окружающей их на новом месте растительности — и больше никогда не обращал на нее никакого внимания. Возможно, именно поэтому он и не заметил, как она в последнее время разрослась.

Однажды вечером, не успел он вернуться, как Лилит потащила его к ограде, внутри которых помещались птицы … нет, утки. Возле нее — там, где он обычно сбрасывал тонкие стебли с зернами — торчали из земли такие же. Еще пока ниже и тоньше, но уже с намечающимися на концах знакомыми метелками.

В другом месте — куда Лилит выбрасывала пришедшие в негодность плоды — он увидел несколько небольших кустов с круглыми шариками на них. Совсем пока крохотными, еще не красными и уж точно не мясистыми, но Лилит уверенно заявила ему: «Помидоры».

А неподалеку тянулось вверх растение, которое определенно обещало превратиться в дерево — и не исключено, что с теми самыми яблоками на нем.

С тех пор Лилит каждый день напоминала ему, чтобы он приносил все, что хотя бы отдаленно напоминает зерна.

Потом в пищевой цепочке обнаружились ответвления, некоторые из которых закручивались в петли самовоспроизведения.

Выяснилось, к примеру, что мелкая коза питается не столько травой, сколько белой жидкостью, производимой крупной. И жидкость эта оказалась весьма подходящей и для высшей формы жизни — что Первому пришлось признать после того, как Лилит заставила его попробовать ее.

После чего она послала его за огромными катящимися … тыквами, оболочка которых как нельзя лучше подошла для сбора этой жидкости. А обнаруженные внутри их оболочки зерна Первый лично в землю закопал — чтобы дважды полезные, но крайне тяжелые объекты тоже поближе располагались.

А выросшие утки оказались производителями тех самых круглых … яиц. Которые Лилит, перейдя на животную пищу, уже не поглощала все до единого — и из них однажды появились пушистые … маленькие утки. И Первому пришлось строить им новую ограду. С противоречивыми ощущениями: с одной стороны, еще полдня пропало, с другой — больше не нужно летать к коварному водоему, с притаившимся там эскадроном мира, чтобы добыть Лилит птицу в прямом смысле ценой собственной крови.

Рано обрадовался.

На этот раз мир напустил на них силу, бороться с которой Первый не мог. Поскольку сам ввел ее в исходный проект. И затем многократно усложнил характер ее воздействия, наклонив ось планеты.

Сам он медленно, но неуклонно подступающие холода ощущал лишь изредка — проводя уже большую часть дня на новой планете, а остальное время носясь за зайцами, выдергивая плоды из земли и с деревьев, обдирая тонкие гибкие ветви, где только они ему встречались. Одним словом, беспрестанное движение заменяло ему покровы, которые Лилит себе уже соорудила.

Связанные вместе шкурки полностью скрыли ее фигуру, превратив ее в бесформенную тушу, но Первому достаточно было видеть ее сияющее лицо, чтобы представить себе все остальное совершенство. Передвигалась она в этих покровах крайне неуклюже, и в течение дня Первый категорически отказывался от таких же, чтобы не стеснять себя в движениях. Набрасывал он их на себя только ночью, когда и его начинало пробирать до костей.

А вот защитная обертка для ног, которую Лилит смастерила из гладкой шкурки круглого зверька с приплюснутым носом, им обоим пришлась весьма кстати. Так же, как и сплетенное из тонких ветвей подобие ограды, на которую они укладывались спать по ночам — когда холод, казалось, вгрызался в них прямо из земли.

Хотя, возможно, это корявые ветви в них вгрызались. С трудом разминая поясницу после нескольких ночей острого дискомфорта, Первый вспомнил о пружинистых тонких стеблях возле коварного водоема. Во время короткого броска туда захваченные с собой для маскировки покровы оказались излишними — летучий эскадрон куда-то подевался. Мир, похоже, отозвал его — то ли не узнав Первого, то ли просто потеряв надежду на его возвращение.

Новый покров для земли к вечеру был готов, и Первый провалился в блаженное небытие, ни разу за ночь не вынырнув из него, чтобы выдернуть из бока особо острый сучок. Лишь к утру на него навалился кошмар: летучий эскадрон разыскал-таки его и навалился всей массой на единственное не укрытое шерстяным покровом лицо, безжалостно и безустанно атакуя его тысячью жал…

Резко открыв глаза, Первый понял, что его молниеносная вылазка к коварному водоему не осталась все же незамеченной миром. И реакция последнего на нее оказалась не так запоздалой, как изощренно продуманной в своей жестокости.

Новый летучий эскадрон мира состоял из кристаллов замерзшей воды. Во всех их неисчислимом разнообразии. При создании которых Первый забыл когда-то обо всем на свете и глаз потом не мог оторвать от их неповторимой изысканности.

Сейчас это кристаллическое совершенство секло ему лицо острыми краями, налетая раз за разом с порывами ветра и — стоило ему отвернуться — проникало в мельчайшую щель в покровах, тут же превращаясь в ледяные капли и вызывая дрожь во всем теле от их прикосновения. Бросив взгляд на Лилит, Первый увидел ее перепуганные стекленеющие глаза — как тогда, в первый раз в ледяной пустыне — уставившиеся на него из быстро растущего ледяного холмика.

Сражаться с этим эскадроном мира было бесполезно — от него можно было только защититься. М-да, подумал Первый, согласно любого проекта, обитатели мира сначала строят убежища для себя — а в этом уникальном творении вообще все с ног на голову перевернулось.

На напоминание о своей уникальности мир ответил с энтузиазмом.

Первая хижина, построенная ими с Лилит из переплетенных гибких ветвей, завалилась сама. Когда Первый, переворачиваясь во сне, случайно пнул ее ногой. Все последующие пинки понадобились, чтобы высвободиться из-под упорно не выпускающего его плетения. Потом он использовал подобное для охоты на мохнатых и клыкастых.

Следующее, более прочное строение, сооружение по образу и подобию ограды для зайцев, снесло ураганом. Причем, дождавшимся полного окончания работ и налетевшим в первую же после него ночь — исключительно узкой полосой, не затронувшей ни одно из других сооружений. Потом Первый всегда строил все в стороне друг от друга.

Очевидно, высшей форме жизни и прочность убежища требовалась повышенная.

Глава 9.9

Обследовав заросли после урагана, Первый обнаружил много поваленных деревьев вдоль линии его прохождения. Срубать с них толстые ветви оказалось делом непростым. Даже с помощью самых больших острых камней с новой планеты. Даже держа их обеими руками. Пока такой камень не застрял в одной из ветвей. Доломав ее в конце концов, Первый убедился, что камень сидит в ней куда прочнее, чем у него в руках — и остальные ветви Первый снес с помощью необычного симбиоза намного быстрее.

Дальше освобожденные от ветвей стволы нужно было перетащить к месту их с Лилит обитания и вкопать в землю.

Нести их было долго — они постоянно норовили зацепиться за еще стоящих вертикально соплеменников.

Лететь с ними тоже не получалось — их концы все время заносило то вправо, то влево. И Первого вместе с ними — куда более широкими зигзагами, чем когда он козу направлял.

Он решил вынести их к реке и скатить вниз по ее относительно свободному от растительности берегу. Как те тыквы. Только десятка два их, связанных вместе.

Оказалось, что удерживать два десятка тыкв в одном направлении во столько же раз сложнее. Сначала ствол вообще не хотел сдвигаться с места, потом набрал ускорение и понесся вниз по берегу, все время забирая к реке — куда, в конце концов, и закатился.

И сразу ушел под воду. Подняв фонтан брызг, Первый влетел туда вслед за ним — спасать с таким трудом очищенную часть будущего убежища. Она тут же вынырнула и закачалась на волнах, медленно удаляясь от него вниз по реке.

И тут его осенило.

Обитателям этого мира было предписано — рано или поздно — преодолевать при его освоении водные просторы. Сейчас, конечно, было еще слишком рано, но Первый уже понял, что в этом проекте строить какие-то планы бесполезно. А вот совместить строительство убежища и средства перемещения по воде вполне соответствовало непредсказуемой природе последнего.

Он поймал и вытолкал плывущий ствол на берег, подтащил к нему остальные, связал пяток из них, слетав к коварному водоему за цепкими подводными корнями, спустил свое сооружение в реку, убедился в его устойчивости и, вскарабкавшись на него, оттолкнулся от берега.

Эти приготовления заняли у него весь остаток дня — и дали миру время подготовить ответный удар. Сидя неподвижно на своем медленно спускающемся по реке деревянном помосте, Первый почувствовал, что начинает дрожать. Ему показалось, что на него вдруг нахлынул холод прямо из ледяной пустыни — и взялся за него вплотную.

И не только за него. Высматривая впереди место их с Лилит обитания, он вдруг заметил, что вода у берега медленно покрывается знакомой ему по ледяной пустыне твердой коркой.

Ширина неуклонно растущего покрова увеличивалась по течению реки, а его толщина — от ее центра к берегу. При ударе стволов об него, края его крошили, но и только — неумолимо оттесняемый от берега помост продолжал свое медленное движение. Остановить … нет, хотя бы задержать его, цепляясь за край льда руками, Первый не смог — мгновенно немеющие пальцы тут же соскальзывали.

Можно было просто перенестись на берег, бросив деревянные помост на волю издевательски неторопливого течения — но уступать окончательно зарвавшемуся миру плоды целого дня своих трудов Первый не имел ни малейшего желания. По крайней мере, без сопротивления.

Он грохнул кулаком по льду так, словно под ним скрывалось ухмыляющееся лицо мира. Лед пошел трещинами, но не успел Первый размахнуться для завершающего удара, как помост уже снесло от потенциальной бреши в броне мира. Чтобы наверняка пробить ее, рук ему было явно недостаточно — а новое орудие, прорубающее даже дерево, осталось сверху по течению.

Он был уже настолько близко к месту своего конечного назначения, что даже в тусклом свете уже почти угасшего дня смог разглядеть там Лилит. Она сидела на земле, свернувшись в круглый клубок под своими покровами и в окружении их живности, жмущейся к ней от холода. Лица их всех были обращены к зарослям — откуда обычно в конце дня появлялся он.

Стоит только собакам учуять его …

Стоит только Лилит голову повернуть …

Стоит только ей выбежать ему навстречу …

На лед. Который треснул даже под его рукой. Под которым ее утащит неукротимое, управляемое миром течение. И который может взломать, чтобы вытащить ее, только оставленное далеко позади …

На этот раз Первый грохнул кулаком себя по лбу. Уже в воздухе.

В сгущающейся темноте он чуть не проскочил оставленные вверху по течению стволы. Чтобы найти брошенный на берегу толстый сук с камнем на конце тоже понадобилось немало времени. Одним словом, когда он снова догнал свой деревянный помост, тот уже тихо и незаметно проплыл мимо Лилит. Причем, похоже, давно. Первый только зубами скрипнул — очередная уловка в виде способа облегчить ему жизнь миру определенно удалась: теперь ему все же придется нести эти стволы. Причем вверх по течению.

Он ринулся вниз на помост, чтобы как можно быстрее прорубить выход на берег — и сократить как свой путь назад, так и удовольствие мира от этого зрелища.

Тот его опередил. Первый так и не понял, заложил ил мир изначально этот момент в свой план или же оперативно отреагировал на его смекалку.

Полоса льда у берега стала существенно уже. И продолжала стремительно сужаться.

Первый все же махнул своим вновь обретенным орудием — для порядка и с плеча. Орудие с легкостью проломило уже совсем тонкий лед, стремительно уйдя под воду. И утащив за собой туда Первого. После чего чуть ниже по течению помост сам пристал к берегу, ткнувшись в него мягко и беззвучно.

В отличие от Первого. Он выбрался на берег, подняв веер брызг, топая ногами, стуча зубами и трясясь от холода. Нет, не от холода, вдруг понял он, отряхнувшись и оглядываясь по сторонам. Было бы приятно думать, что его согрело жаром праведного негодования, но пришлось все же признать, что волны благостного тепла накатывали на него извне — откуда-то из зарослей ниже по течению реки, до которых он так и не успел еще расширить границы исследованной территории.

Окоченевшее до костей тело решительно двинулось в том направлении. Бдительное сознание заподозрило очередной подвох мира и вовремя пресекло импульсивный порыв неразумной материи. Остановив ее на третьем шаге, оно строго велело ей сначала вытащить сохраненный с таким трудом деревянный помост на берег и — для верности — переместить его к зарослям, подальше от реки. И заодно чуть вверх по ее течению.

Сошлись на компромиссе. Тело волоком оттащило помост к зарослям кратчайшим путем — строго перпендикулярно течению реки. Сознание не позволило ему рухнуть под тяжестью помоста напоминанием о предвкушающем свой триумф ехидном мире.

Идея кратчайшего пути к цели пришлась телу по вкусу. Бросив наконец помост, оно ринулось к источнику тепла по прямой — плюнув на зрение, слух и осязание и ведомое лишь ощущением растущего комфорта. И Первый, то и дело врезаясь в деревья в стремительном полете, готов был поклясться, что они перемещались, выстраиваясь в ряд на пути его следования — по несомненному наущению мира.

На этот раз гонку выиграл Первый. Деревья вдруг закончились, и он увидел перед собой свободное от них пространство. Как вокруг коварного водоема, мелькнула у него настороженная мысль во время осмотра очередной потенциальной западни мира.

В уже почти угасшем свете дня он только успел разглядеть, что это пустое пространство было обширнее, а водоем в его центре — больше коварного. И он-то и являлся источником тепла. Благодаря которому вся растительность вокруг была все еще полна жизни — в отличие от поникшей, усохшей и съежившейся в их с Лилит месте обитания.

Даже если этот оазис не устоит перед надвигающимся ледяным фронтом мира, здесь у Первого есть шанс спокойно — не спеша и не забрасывая опять новую планету — построить им с Лилит надежное убежище.

И другое для их живности.

И еще одно — для хранения наверняка имеющихся здесь в изобилии плодов.

А под зеркально гладкой поверхностью водоема вполне могут обнаружиться и другие источники пищи…

Зеркально гладкая поверхность водоема вдруг пошла легкими круговыми волнами, в центре которых в воздух взметнулся язычок воды. И через мгновение до Первого снова докатилось теплое обволакивающее дуновение.

Ну это уже вообще плагиат! — возмутился он, вспомнив водоемы с внутренним подогревом, которые он создал, чтобы облегчить своим первородным освоение ледяной пустыни. Еще не хватало, чтобы в очередном приступе безумия мира и она сюда переместилась…

На этот раз и тело его, и сознание выступили в полном согласии. Поддержав забрезжившее решение единогласно и с равным энтузиазмом. Это место не только предлагало более комфортные условия существования — у Первого еще и были все авторские права на него. И заявить их нужно было немедленно, пока мир какой-нибудь заградительный отряд вокруг его находки не выставил.

Мигом перенесясь к Лилит, он увидел, что она уже улеглась спать — все также свернувшись в тугой клубок под ворохом покровов.

— Идем — покажу тебе, что я нашел! — принялся он тормошить ее за плечо.

Резко открыв глаза, она уставилась на него с непонятным испугом. Потом сморщилась, прикусила губу и — все также молча — покачала головой.

Первый сгреб ее в охапку, поставил на ноги — она охнула, покачнулась и медленно осела назад на землю, как будто ноги отказались держать ее.

— Нет. Холодно. Больно, — невнятно пробормотала она, уткнувшись лицом в пушистый мех.

Глава 9.10

На объяснения времени не было — Первый отчетливо вспомнил острую, режущую боль в руках, когда он пытался ухватиться за кромку льда на реке.

Подхватив Лилит на руки, он полетел к живительному теплу — совсем невысоко над землей, чтобы Лилит не заметила, как он передвигается.

Мог бы и не стараться — она все также жмурилась, время от времени болезненно морщась и крепко сжимая губы. Плюнув на осторожность, он прибавил скорость и переключил все свое внимание на выскакивающие из темноты деревья.

Глаза у Лилит распахнулись, когда он опустил ее на берег источника живительного тепла. Пару минут она водила ими по сторонам в немом изумлении, потом вдруг резко откинулась назад, вытянувшись на земле с мучительным стоном. Да, у Первого тоже словно иголки во все тело вонзились, когда он в первый раз начал здесь оттаивать. Он протянул руку, чтобы растереть ее …

— Уйди. Приведи всех. Замерзнут, — вытолкнула она из себя отрывисто — в перерывах между короткими резкими вдохами.

Она была права. Первый понятия не имел, какое влияние оказал или еще окажет мир на относительно недолгий, согласно его проекта, холодный период — и в этом свете их живность приобретала ключевое, жизненно важное значение.

Он полетел назад. Но не к их с Лилит бывшему месту обитания, а к оставшимся далеко вверху по реке стволам, возле которых он свалил в кучу срубленные с них ветви. Из которых он построит временную ограду для живности. Чтобы та не разбежалась в тепле за пищей, пока он остальных переносить будет. Ее уже столько развелось, что за один раз он точно не справится.

Одним словом, об отдыхе в эту ночь и речи быть не могло.

Временная ограда для живности требовалась большая, и он решил сплавить все ветви вместе с оставшимися стволами — вместо того, чтобы несколько раз летать за ними. Лилит скоро окончательно придет в себя — и с нее вполне станется отправиться на обследование новой территории. Куда вполне могли забрести крупные звери, точно также привлеченные теплом. Вроде тех, с богатыми украшениями на головах. Особенно, если им мир дорогу укажет.

Первый поежился, сидя на новом помосте, медленно ползущем вниз по реке. В его вынужденном безделий холод снова начал вгрызаться ему под кожу. А тут еще и помост — больший первого — постоянно тыкался в лед, тормозя и так еле заметное движение. После очередного удара Первый не выдержал, схватил ветку покрепче и принялся отталкиваться ею от кромки льда, направляя помост в сторону от него.

И обнаружил, что не только помост существенно прибавил ходу, но и сам он начал согреваться от резких ритмичных движений.

Проплывая мимо оставленной на старом месте живности, он успел разглядеть, что они все сбились в тесную кучу, согревая друг друга. Ничего, успокоил он то ли себя, то ли их, совсем немного осталось.

Лед закончился дальше, чем в прошлый раз — махина первого помоста у деревьев не оставила в этом ни малейшего сомнения — но он пристал к берегу еще ниже. Этот помост ему едва удалось наполовину из воды вытащить, но даже с одним стволом на плече лучше было сократить путь к их новому пристанищу.

Проверить свои расчеты он решил все же налегке, с одной только охапкой ветвей в руках и в полете. Чтобы быстрее до Лилит добраться и не испугать ее грохотом, если мир ему с его ношей решит подножку поставить.

Лилит его появления вообще не заметила. Она уже определенно полностью отошла — сидя на самом берегу водоема спиной к приземлившемуся среди деревьев и вышедшему из них бодрым шагом Первому — и даже головы в его сторону не повернула. Подходя ближе, Первый заметил, что она держит что-то в руках.

Понятно, усмехнулся он про себя, таки нашла уже новую живность. И, судя по всему, снова пушистую, раз в обнимку с ней сидит и чуть ли не носом в нее тычется.

— Что это у тебя? — с интересом спросил он, сбрасывая на землю свою ношу.

Лилит резко обернулась, и Первый невольно сделал шаг назад — от неприкрытой ярости у нее в глазах и низкого гортанного рычания, вырывающегося сквозь ее оскаленные зубы.

А он еще удивлялся, что так легко нашел оставшиеся стволы и совершенно беспрепятственно сплавил их все вниз по реке. Нет, не обыграл он мир — тот просто с тыла зашел и нанес ему удар в самое болезненное место. Что же он ей такое подсунул —

ради чего она вдруг оказалась готова в клочья рвать того, кого еще накануне ждала, замерзая до смерти?

Первый опустил взгляд на руки Лилит — и сам застыл. Только не от холода, не от воспоминаний о нем — от шока.

В защитном кольце рук Лилит уютно устроился вовсе не пушистый зверек.

Шкурка у него была совершенно гладкая, кроме довольно густого покрова на голове.

И на лице шерсти тоже не было — на нем ясно просматривались чуть выпуклый нос, круглые щеки и сжатый в щепотку рот.

И конечности у него торчали в стороны, чуть сгибаясь посередине.

И на конце каждой отчетливо виднелись крохотные пальцы …

Одним словом, Первый ошеломленно смотрел на многократно уменьшенную копию первородного. Сознание отказывалось верить свидетельству глаз. В нем просто не умещалось доказательство качественного скачка в саморазвитии мира. Если тот действительно научился копировать высшую форму жизни, куда он дальше двинется?

— Где ты его нашла? — выдавил Первый из себя, судорожно пытаясь вообразить, чего ему еще ждать от своего гениального творения.

— Мой! — отрезала Лилит с меньшей, но все еще угрозой в голосе.

Теперь Первого определенно вводили в заблуждение уши. Нет, он, конечно, прекрасно знал, что в любом мире первородным положено размножаться, как и любой другой живности. Но для этого их должно быть двое! Или мир снова все цепочки перемешал? Наложил, что ли, на схему размножения животной жизни вегетативный способ растительности? Создал копию Лилит почкованием?

— Можно посмотреть? — пробился через его оторопь научный интерес.

Лилит снова заворчала, но уже совсем тихо — скорее, с предупреждением. Первый шагнул вперед — медленно и осторожно, нарочито спрятав руки за спину, и склонился над загадочным существом.

Назвать его совершенством, отличающим Лилит, не повернулся бы ни один язык.

Голова его была покрыта волосами — темными, как у нее, но не кудрявыми, а жесткими и прямыми. Скорее, как у самого Первого.

И более темное, чем у нее, лицо было сморщено в напряженную гримасу — от носа с легкой горбинкой в центре этого лица были прочерчены прямые линии бровей, разреза закрытых глаз, складок у рта, уходящих к выступающему вперед подбородку …

Рука Первого самопроизвольно потянулась вверх, ощупывая его собственный подбородок, нависший надо ртом нос, резко расходящиеся от него острые скулы — в то время, как взгляд его скользил дальше по телу существа. Тут же найдя там еще одно несомненное сходство.

На этот раз у Первого отказали ноги. Рухнув на землю, он только по хрусту ветвей понял, что приземлился прямо на их охапку.

— Кто это? — выдохнул он.

— Малыш, — уверенно отозвалась Лилит.

— Мой? — слабым эхом повторил он ее предыдущую фразу.

— И мой, — напомнила она ему, снова издав короткий предупреждающий рык и прижав к себе существо защищающим жестом.

Первый нерешительно протянул к нему руку — и нашел наконец искомое совершенство. Такой мягкой, нежной кожи даже у Лилит никогда не было.

От его прикосновения существо засучило всеми конечностями и наткнувшись рукой на его палец, вдруг схватило его всеми своими, зачмокав губами.

Лилит рассмеялась, явственно расслабившись наконец. Бережно приподняв существо, она протянула его Первому.

Так он не напрягался, даже выволакивая деревянные помост из реки на берег. Неловко растопырив руки, чтобы не уронить и при этом не придавить случайно свою ношу, он молча смотрел на нее — и его медленно затапливало пришедшее, наконец, осознание случившегося.

Это не мир совершил невозможное, выйдя за все границы существующего порядка.

Это он сам в этом мире оказался способен на то, что раньше было под силу только Творцу.

Это во всех других мирах Творец был единственным, кто мог вдохнуть жизнь в их обитателей.

А в его уникальном мире он и новую жизнь создал сам.

И теперь о демонтаже этого мира — даже после окончания жизненного цикла Лилит — не может быть и речи.

Глава 10. Макс о просветлении разума

У меня долго не выходила из головы фраза Гения о том, зачем нужна моя дочь отпрыску светлых.

В самом деле, зачем атланту небо?

Мне очень хотелось услышать в его неожиданной реплике изысканный комплимент — Гений виртуозно владел искусством превращения элементарной невежливости ответа вопросом на вопрос в не требующее лишних слов признание чьих-то заслуг и значимости.

Но он также в совершенстве владел и другими искусствами — в частности, выражаться настолько иносказательно, что его мысль зачастую доходила до собеседника в совершенно неузнаваемом — если не в противоположном — смысле.

Перебрав в уме с десяток трактовок, я в конце концов сдался и при случае прямо спросил у него, что он имел в виду.

— Мой дорогой Макс! — укоризненно покачал он головой. — Вы повторяете ту же ошибку, которая привела наших единомышленников к их нынешнему положению, а землю — к очередному кризису.

— Какую ошибку? — еще озадаченнее нахмурился я.

— Вы слишком сосредотачиваетесь на «Что?», — пояснил Гений. — В то время, как в первую очередь нужно искать ответы на «Почему?» и «Зачем?».

— Так зачем же атланту небо? — последовал я его совету.

Судя по возникшему молчанию, готового ответа у него самого еще не было.

— Для большинства обитающих под ним существ, — задумчиво заговорил, наконец, он, глядя куда-то сквозь меня, — небо является источником тепла, света и живительной влаги. И еще красивой картинкой сияющей синевы днем и россыпи звезд по ночам, — добавил он с непонятной усмешкой.

— Моя дочь — не просто красивая картинка! — уязвленный до глубины души, я пожалел, что не остановился на своей первой интерпретации его вопроса.

— Вне всякого сомнения! — решительно замахал Гений руками перед моим лицом. — И атлант понимает это, как никто другой. Он — в отличие от подавляющего большинства — понимает, что для того, чтобы эта несравненная красота продолжила свое существование и чтобы жизнь под ней не прекратилась, ей нужна постоянная, без даже мимолетной передышки, поддержка. Которую только он может ей дать. И без которой он сам не сможет быть тем, кем он является. Атлантом.

Меня опять одолели сомнения в правильности понимания очередного иносказания.

— Вы хотите сказать, — уточнил я, — что это незрелое, неопытное, ничем особым не выделяющееся порождение наших противников является уникумом, единственно способным обеспечить моей дочери защиту и поддержку на земле?

— Отнюдь, — развеял мои сомнения Гений.

— Полностью с Вами согласен! — выдохнул я с облегчением. — Я тоже уверен, что у моей дочери найдутся более надежные …

— Я хотел сказать, — перебил он меня, — что это отнюдь не единственное, на что он способен. Вернее, на что ему придется оказаться способным. Остается только надеяться, что эта ноша окажется ему по плечу.

— Какая ноша? — Я потряс головой, отказываясь от любых дальнейших самостоятельных интерпретаций нарастающего кома иносказаний.

— Гениями не рождаются, их создают, — скромно покатил он его дальше. — Незрелость и неопытность — недостатки преходящие и поправимые. А вот насчет «ничем особо не выдающийся» — позволю себе с Вами поспорить. Хотя свежая кровь вовсе не так нова, как принято считать, этот ее представитель явно отличается от других. Иначе не оказался бы он в центре внимания сил, которые могут разрушить землю. Которые уже не раз подводили ее к самому краю пропасти. Которые уже давно задались целью ее уничтожения — по крайней мере в том виде, в котором она задумывалась и создавалась.

Обычно отстраненно-мечтательный тон Гения изменился — и мне вдруг пришло в голову, что противоречить ему у нас считалось немыслимым отнюдь не из одного только уважения.

Но мне пришлось. Поскольку из-за совершенно непостижимого притяжения к отпрыску светлых, в том же центре внимания неких зловещих сил оказалась и моя дочь.

— По правде говоря, я не совсем понимаю, на чем базируется Ваше предположение, — тактично завуалировал я намек на краткосрочность контакта Гения с моей дочерью и ее приятелем. — Вся его жизнь прошла у меня перед глазами, и мне ни разу не удалось заметить в нем ничего из ряда вон выходящего.

— Вопрос: смотрели ли Ваши глаза на него прямо, — тонко усмехнулся Гений, — или через призму многовековой предвзятости?

— Я бы назвал это многовековой привычкой различать истинную сущность за маской слащавой добропорядочности, — не счел я возможным проглотить — даже из уважения — обвинение в предвзятости.

— Ещё более важный вопрос, — небрежно отмахнул он рукой мое возражение, — что считать рядом, из которого что-то выбивается? Как Вы прекрасно знаете, список необходимых характеристик людей у нас и наших оппонентов существенно разнится. А для свежей крови, насколько мне известно, такового и вовсе не существует. Или не существовало — до самого последнего времени. Но поверьте мне, что объект нашей дискуссии не впишется ни в одну созданную здесь, у нас, схему, поскольку система его ценностей — величина все еще переменная.

— Что значит — переменная? — резко выпрямился я, снова подумав о своей дочери.

— Он четко осознает свою принадлежность одновременно к обоим мирам, — в голосе Гения зазвенела не сталь на этот раз, а острая увлеченность исследователя, наткнувшегося на неизвестный и интригующий феномен. — В мыслях его постоянно присутствует образ связующего звена — подвешенного моста, туннеля, чаще всего каменного брода через бурный поток — этот образ все время меняется. Причем, уверяю Вас, его совершенно не интересуют разногласия на любом из концов этого звена и возможность предпочтения одного из них другому.

— Но это же невозможно! — решительно отбросил я картину, в которой моя дочь застряла — вместе с этим неприкаянным отшельником — где-то между землей и положенным ей по праву и достойным ее местом в нашем отделе. — Рано или поздно они покинут землю, и даже если захотят вернуться на нее, то только в роли наших представителей.

— Вот уж не уверен! — небрежно выстрелил в меня очередной шарадой Гений. — Есть у меня ощущение, что нарушение изначального и согласованного равновесия … изрядно уже потрепанного … я бы даже сказал, изуродованного, — снова прорвалась в его тоне резкая хлесткость, — привело к появлению третьего полюса. Мироздание не терпит перекосы — жаль, что ему постоянно приходится напоминать некоторым об этом …

Он замолчал, глядя в сторону — и явно уйдя в свои мысли. В которых, похоже, не было и следа его обычной прохладной безмятежности — судя по покачиванию головы, прищуренным глазам и крепко поджатым губам.

— И не спрашивайте меня, почему этот полюс возник именно в этом облике, — встряхнувшись наконец, вспомнил он о моем присутствии. — Возможно, сказалось происхождение — его родителей, согласитесь, никак не назовешь типичными представителями нашего рода. — Я фыркнул. — Возможно, окружение — два, нет, даже три носителя свежей крови с самого рождения в постоянном контакте с целой группой ангелов. Не исключено, что существенную роль и Ваша дочь сыграла — в стирании остроты противоречий между нашими течениями в его сознании. Скорее всего, все вместе, — нетерпеливо мотнул он головой, — это сейчас неважно. Важно то, что появление этого полюса либо поможет восстановить равновесие, либо окончательно похоронит его — поверьте мне, вокруг него будут разворачиваться все грядущие события.

Ему не нужно было продолжать. Ему не нужно было уверять меня в необходимости держать под неусыпным наблюдением эпицентр титанической битвы за баланс мироздания. В этом эпицентре — вопреки всем моим усилиям! — и моя дочь оказалась.

С тех пор мои встречи с ней и ее приятелем стали ежедневным ритуалом. Без особых, признаюсь, усилий воли с моей стороны. К тому моменту наше общение сделалось уже не просто сносным, а весьма информативным и — в некоторых случаях — даже полезным.

На примере своей дочери я уже давно обнаружил, что во время наших разговоров наедине — без светлых, следящих ястребиным взором за каждым ее словом и жестом — она выражает свои мысли свободно и откровенно, не пытаясь ни замаскировать, ни приукрасить их.

Однажды так разговорился и потомок светлых.

И я против воли поразился глубине его суждений и солидности аргументации — свои Дара мне обычно озвучивала в виде аксиом.

После разговора с Гением я начал задавать ему более сложные вопросы — чтобы проверить верность или ошибочность выводов первого, сделанных после сканирования сознания юного мыслителя.

И обнаружил у него буквально навязчивую идею: полное неприятие признания невозможного и смирения перед ним.

Люди считают невозможным существование ангелов на земле — и неспособны почувствовать их рядом с собой. Тогда как окруженные ими с детства Дара с Игорем воспринимают их отличие само собой разумеющимся — и без труда ощущают их в любом состоянии.

Ангелы были абсолютно убеждены в непроницаемости инвертации — и все великие светлые умы упорно и безрезультатно бились об открывающуюся наружу дверь, лишь прочнее запечатывая ее. Тогда как Татьяна, еще не деформированная системой образования доминирующего течения, просто потянула эту дверь на себя.

Люди не допускают существования убеждений, отличных от их собственных — и идут на самые страшные преступления, чтобы уничтожить их. В то время как внушающее им эти убеждения доминирующее светлое течение заманивает их все дальше и дальше всесилием покаяния и обещанием второго шанса — эта мысль мне особенно понравилась.

Ангелы категорически отрицают возможность примирения светлой и темной доктрины — и тратят невообразимое количество сил и времени на бесплодное противостояние. В то время как … — этот аргумент показался мне абсолютно неуместным и неубедительным.

Глава 10.1

— Вас, что, изначально врагами создали? — запальчиво возразил мне Игорь.

— Нас создали, — с достоинством ответил я, — чтобы не дать правящему течению утонуть в ошибках, почивая на лаврах.

— Значит, получается, что вы одно общее дело делаете? — не унимался он.

— О да, — саркастически усмехнулся я, — они делают промахи, которые мы устраняем, чтобы можно было хоть о каком-то деле говорить.

— А откуда такая взаимная неприязнь? — вмешалась Дара.

— Напомни-ка мне, — повернулся я к ней, — когда в последний раз хоть один из них свои ошибки признал? Они же безукоризненны по определению, их критиковать — это подрыв устоев. Которые кто-то должен содержать для них в целости, сохранности и девственной чистоте. Причем молча.

— Значит, их создали несовершенными? — снова подал голос Игорь.

— Мы тоже не идеальны, — с трудом удержался я в рамках объективности, — но хотя бы не претендуем на это звание.

— А почему тогда их больше? — прищурился он.

Я оторопел, вспомнив, что даже на земле, у всех населяющих ее видов трутней насчитываются единицы на фоне значительного большего числа тружеников. Мне всегда казался непреложным тот факт, что у правящего большинства и агентов на земле соответсвенно больше, да и среди людей яркие, пытливые умы значительно реже прямолинейных встречаются — потому и ряды светлых быстрее пополняются. Но если такая диспропорция сохранялась всегда, то оставалось только предположить, что творящему разуму пришлось резко увеличить численность светлых для того, чтобы хоть как-то уравнять их коллективный интеллект с нашим.

— Ну, даже на земле выдающихся личностей можно по пальцам пересчитать, — буркнул я, борясь с искушением выйти за рамки объективности.

— А ведь и правда, — снова заговорил Игорь, все также пристально глядя на меня, — считается, что земля была создана по вашему образу и подобию. И людей на ней сначала немного было. Вряд ли только Адам с Евой, но первым людям явно не до столкновений и войн было. Правильно?

— Никогда этим не интересовался, — осторожно ответил я, гадая, куда он клонит.

— Я думаю, вас тоже сначала было немного, — задумчиво продолжил он. — И появились вы до земли — в помощь ее Создателю. А вот уже потом у вас разногласия появились — судя по всему, о том, как землей управлять. Победила очевидно точка зрения светлых — вы поражение не признали, вот и партизаните с тех пор. Я только одного не пойму … — Он нахмурился, моргая.

— Почему мы продолжаем сопротивляться? — процедил я сквозь зубы, задетый отданной им с такой легкостью победой светлым.

— Нет, — покачал он головой. — РольСоздателя. Если он был судьей в вашем споре и отдал власть над землей светлым, то почему не перевел вас в какое-то другое место? У него же таких земель должно быть много. Или хотя бы не проследил, чтобы светлые не превышали данные им полномочия. Он же наверняка вас одинаковыми сотворил — кто в здравом рассудке будет создавать помощников, которые постоянно друг другу палки в колеса вставляют? Так как он мог допустить, чтобы одна их часть начала подавлять другую?

Я ничего ему не ответил — молча глядя на живое доказательство бесперспективности этого подавления. Стоило юному пытливому уму вырваться — на самое непродолжительное время — из-под влияния своего вечно сочащегося светлой пропагандой родителя, как у него тут же начал неудержимо расширяться кругозор, скованный прежде удушающими оковами правящих догм.

В чем, как справедливо заметил Гений, немаловажную роль несомненно сыграло благотворное воздействие моей дочери. Подкрепленное и моими скромными усилиями.

— А я думаю, что светлым тоже не всем по душе такое положение дел, — как будто услышала она мои мысли — даже через блок. — Вы же не смирились с ним — а общий язык далеко не с одним из них найти все-таки получается. Значит, можно как-то вернуться к исходному равноправию?

— А если светлые власть захватили, — подхватил Игорь, продолжая свою мысль, — в отсутствие Создателя и без его ведома — то зачем ему такие обширные владения, что он не в состоянии за порядком в них следить?

Кругозор юного пытливого ума расширялся не только неудержимо, но и стремительно. Чрезмерно. Вовсе незачем давать правящему течению шанс обвинить благотворное воздействие моей дочери и мою скромную ей помощь в подстрекательстве их подрастающего поколения к подрыву основы основ.

Я попросил юного мыслителя глубже проанализировать возможные варианты нарушения равноправия между нами и светлыми — сконцентрировавшись исключительно на действиях последних, их причинах и последствиях.

Любые упреки в использовании юного философа я решительно отметаю. В конце концов, карающий меч светлых уже давно не просто пользовался его услугами, а откровенно эксплуатировал их. В корыстных целях представления своего подразделения в незаслуженно выигрышном свете — и даже глазом при этом не моргнув.

Однажды дошло до того, что он поручил незаконно привлеченному несовершеннолетнему полную разработку своей предстоящей операции на земле — прослушав ее презентацию, я потребовал от эксплуататора письменные гарантии того, что ее автор никогда и ни при каких обстоятельствах не будет привлекаться к созданию стратегии всех его демаршей против нашего течения.

Никаких гарантий я, конечно, не получил — и сейчас счел элементарной справедливостью предоставить юному таланту возможность всесторонне отточить свой острый ум. Раз уж речь у нас зашла о восстановлении равноправия. Коему в немалой степени могло послужить ретроспективное разоблачение сознательной — будь-то постепенной или внезапной — узурпации власти.

В правильности такого решения меня убедила реакция Гения на пересказ нашего с юным мыслителем разговора. Он выслушал меня молча, откинувшись на спинку своего ветхого потрепанного кресла — но то и дело подавляемая и все равно пробивающаяся наружу легкая улыбка выдавала его живой интерес.

— Подбросьте ему потом анализ светлой доктрины, — бросил он наконец, довольно жмурясь. — Со всеми ее плюсами и минусами. В первую очередь, в отношении земли. И нашей тоже, — пожевав губами, добавил он. — Ее минусов.

— Почему только минусов? — натянуто поинтересовался я.

— Взгляд свежий может подсказать, — снова прикрыв глаза, забормотал он, — что привело нас к пораженью, а ум неискушенный — дать загадки верное решенье.

Я воздержался от дальнейших вопросов — уже зная, что этот давно не слышанный мной от него речитатив является точным признаком особо интенсивной работы его мозга. Мой с ее словесным выражением в последнее время уже не справлялся — просьба разъяснить любую из его шарад обычно заканчивалась новой, еще более запутанной.

И Гений вновь без труда подтвердил свой титул, озадачив меня даже без лишних слов.

Его поручение я передал юному мыслителю не сразу — мне казалось, что даже слегка критическое исследование действий правящего большинства усугубит и без того пристальное внимание к нему разрушительных по определению сил. К нему — и к моей дочери.

Затем, поразмыслив, я предположил, что этим ходом Гений намерен заставить наших оппонентов перейти от закулисной и трудно доказуемой охоты на инакомыслие к открытому подавлению даже намека на оный в их собственных рядах. И не мог не оценить изящество его маневра: упор на недостатки нашей позиции в отношении земли — при одновременном куда более беспристрастном анализе официально признанной точки зрения на нее — мгновенно избавлял исследование от обвинений в подрывном его характере.

Юный мыслитель взялся за него с жарким энтузиазмом открывшего наконец глаза неофита.

Не вызвавшим, однако, никакого бурного развития событий, обещанного с такой уверенностью Гением.

У меня даже мелькнула мысль, что — основываясь на вынужденной необходимости наших сторонников постоянно держаться настороже — он переоценил бдительность правящего большинства. По всей видимости, последнее уже настолько уверило себя в незыблемости своего доминирования, что сочло ниже своего достоинства рассматривать любительский экскурс в историю в качестве какой бы то ни было угрозы.

Не стоило также забывать о еще одном противоречии, которое, возможно, просто ускользнуло от внимания нашего величайшего ума в его стратегических рассуждениях. Исследование юного мыслителя было посвящено нашим отношениям с людьми — тогда как интерес взявших его под неусыпное наблюдение аналитиков, как стало мне известно со слов самого Гения, был направлен на более высокую форму сознания в лице ангельских потомков.

Одним словом, никакой тревожной реакции на постепенное прозрение одного из самых ярких их представителей не последовало. Меня столь типичная самоуверенность заносчивых носителей официально навязываемого мировоззрения вполне устраивала.

Всплеск в болоте их самолюбования пришел с неожиданной стороны. И меня самого поразило, насколько я уже перестал ожидать каких-либо осложнений оттуда — довольно длительное отсутствие родителя юного философа на земле уже успело внушить мне чувство мнимой безопасности в отношении самого ненадежного фигуранта в деле защиты интересов его собственного потомка.

Представление о последних у вышеупомянутого фигуранта всегда было типично светлым. Он наверняка воображал себе, что — добровольно сдавшись ищейкам своего, с позволения сказать, справедливого и милосердного течения с полным набором доказательств направленной против его деятельности на руках — пошел грудью на амбразуру, вызвал огонь на себя и отвлек его от своего сына.

У меня же не было никаких сомнений, что за всем этим трескучим пафосом стояла банальная жажда внимания. Которой он в последнее время был совершенно заслуженно лишен. И которую он вновь потребовал с типичным для светлых эгоизмом — даже на мгновение не задумавшись о последствиях для хотя бы своего окружения.

Внимание его собратьев не заставило себя ждать — их репрессивная машина заработала на полную мощность. В отношении всех причастных.

Глава 10.2

Меня на допросы не вызывали, ограничившись лишь моими письменными показаниями — наше руководство справедливо подчеркнуло, что внештатная ситуация произошла в рядах и на территории самих светлых и юрисдикция последних на наших сотрудников не распространяется.

А вот карающий меч — так же, как и опекуна моей дочери — эта чаша, надеюсь, не миновала. Судя по их глухому молчанию — даже Марина оказалась не в курсе расследования — обвинение в соучастии им удалось снять с трудом. Но все же удалось — и у меня не раз мелькала мысль, какой ценой.

Татьяна и юный мыслитель под охоту на ведьм не попали. Можно было бы предположить, что следствие приняло во внимание тот факт, что они не являются ангелами в полном смысле этого слова и не имеют прямого отношения к созданию и распространению направленных против тирании светлых материалов — но я очень сомневаюсь, что ее цепных псов с неограниченными полномочиями остановили бы такие пустые формальности.

Скорее, в отношении их правящее большинство прибегло к своей обычной практике морального террора — и цели своей оно добилось. Татьяна впала в полную прострацию, в которой к ней не мог пробиться ни один трезвый голос — даже в исполнении орущего на пределе связок карающего меча. Она так и осталась глухой ко всем доводам рассудка, пытающимся указать ей на полное безрассудство ее решения остаться на пути катка репрессий светлых и быть с высокой степенью вероятности затянутой под него вслед за ее безответственным так называемым хранителем.

В конечном итоге, эта достойная друг друга пара, ограждающая своего сына на земле от любого жизнетворного влияния и сковывающая все его собственные порывы к свободомыслию, обрушила на него двойной удар. Мало того, что никогда не страдающий чрезмерной деликатностью карающий меч объявил во всеуслышание о весьма вероятном распылении его отца, так и мать его безапелляционно добавила, что разделит судьбу последнего, каковой бы та ни оказалась.

Юный мыслитель снова ушел в себя — бросив на полпути свое исследование.

Моя дочь снова ринулась поддерживать его — оказавшись еще ближе к центру внимания столь демонстративно разрушительных сил.

Я не имел желания мириться ни с одним из этих последствий междоусобицы в правящем течении.

В отличие от его белокрылых представителей, я всегда видел истинное мастерство в том, чтобы оценить сложившиеся обстоятельства, принять их и обернуть на пользу моего дела — а не в том, чтобы героически пасть их жертвой.

Дело, с которым я отправился в свой отдел, можно было смело назвать немыслимым. Я сам его так назвал, когда после аварии родителей юного мыслителя опекун моей дочери беспардонно потребовал, чтобы наше течение — ни много, ни мало — сымитировало распыление его кумира, если последнему изберут типично для светлых неоправданно жесткую меру наказания.

Но тогда речь шла о рядовом зазнавшемся хранителе, всего лишь провалившем тест на профессиональную пригодность — что отнюдь не являлось для них исключительным случаем.

Сейчас же его вполне можно было представить бунтарем, прозревшим в отношении диктата светлой доктрины и восставшим против оного.

Оказавшимся способным отринуть насаждаемые силой догмы и обратившим чуткое ухо к негромкому слову правды, неизменно исповедуемой нашим течением.

И передавшему свои зачатки объективности куда более восприимчивому к зову справедливости, равенства и свободы отпрыску.

Представление этого бунтаря нашему руководству, впрочем, намного разумнее было доверить Гению — немыслимые идеи всегда входили в круг его обязанностей. И только ему и сходили с рук.

Гений полностью разделил мою озабоченность судьбой родителя автора нашего многообещающего исследования. Причем, еще до того, как я ему эту озабоченность высказал. К моменту моей аудиенции у него переговоры с нашим руководством были уже проведены. Недолгие — по сложившемуся у меня впечатлению. Гению ожидаемо не потребовались чрезмерные усилия, чтобы получить твердые уверения в том, что в случае поступления бунтаря к нам он будет незамедлительно передан в его полное распоряжение. Для изучения природы протестных настроений среди правящего большинства и методов их усиления.

Что дало мне все необходимые основания для заверения юного исследователя в полной безопасности его родителя. Щедро приправленные удовольствием, в котором я не смог себе отказать, подчеркнув мимоходом заботливую предусмотрительность нашего течения вообще и Гения в частности.

Мой легкий намек был блестяще проиллюстрирован звонком карающего меча светлых —. даже не с просьбой, а с ультимативным требованием саботировать возможный приговор. Последовавшим вдобавок через несколько дней после устранения угрозы исполнения последнего.

Юный мыслитель поверил мне сразу — и вернулся к своему исследованию. Мне оставалось только надеяться, что яркий пример последних событий придаст его взгляду в дела давно минувших дней особую остроту.

Никаких помех оттачиванию его взгляда больше не возникало — круги от бестолкового выступления его родителя уже разошлись и светлые предприняли все необходимые меры, чтобы идиллическая картина спокойствия и невозмутимости в их рядах впредь не нарушалась.

С возмутителем этого спокойствия они разделались предельно циничным даже для них способом. Зря мы с Гением опасались приговора к высшей мере наказания — образ жертвы произвола на белоснежных знаменах оказался им совсем не нужен. Зато им как нельзя лучше подошел заложник. Упрятанный без суда и следствия в одной из их тайных тюрем. Позволивший им держать всех остальных в строгом повиновении одним только слухом о его подвешенной в неизвестности судьбе.

В результате Татьяна сделалась образцом покорного, безмозглого и всем довольного большинства. Единственным преимуществом такой перемены стало то, что она — очевидно, и от сына внутренне отстранившись — лишь постоянно твердила ему, что все к лучшему. Давая ему, как мне казалось, новую пищу для размышлений о разрушительности пропаганды светлых.

Их карающий меч вовсе не отказался гордым жестом от своего поста, как неоднократно грозился. Совсем наоборот — он и на земле больше не появлялся, без малейшего колебания отбросив всю свою прежде бурную деятельность на ней и все свои прежде столь высоко ценимые знакомства. В чем я убедился, встречаясь и перезваниваясь время от времени с Мариной. Она всякий раз кипела от негодования, а я только усмехался — пусть посмотрит, как грозный и неустрашимый герой светлого возмездия выслуживается, спасая свое пошатнувшееся положение. Посмотрит — и сделает выводы.

Опекун моей дочери тоже бросился грехи соавторства в подрывных мемуарах замаливать — с подхваченной у его кумира манией величия. Вся нарочитая сосредоточенность на земле тоже вдруг потеряла для него свою приоритетность, которой он так раньше кичился. В его голове больше не было места заботам о юном мыслителе, брошенном обоими родителями, или тревоге за мою дочь, практически переехавшей к последнему в нарушение собственной безопасности и элементарных приличий. У него там писалась программа — ни много, ни мало — полного преобразования системы обучения светлых неофитов. Которой он намеревался подвергнуть и мою дочь.

Я вежливо поинтересовался, не писал ли эту программу компьютер, уже давно заменивший ему мыслительный процесс. Следующий вопрос — уверен ли он, что моя рекомендация добавит веса его творению в глазах светлых — был прерван короткими гудками.

Но положа руку на сердце, этот очередной пример неискоренимого хамства светлых оказался единственной досадной мелочью на фоне столь редкого в моей жизни полного их отсутствия в ней. Не хочу быть превратно понятым, но в сознании мелькало изредка … нет, не одобрение, конечно, но сдержанное согласие с действиями руководства правящего течения.

В самом деле, юный мыслитель был избавлен от пут, сдерживающих его развитие — и жадно впитывал свежее веяние альтернативного подхода к устройству земной жизни.

Моя дочь решительно отбросила все наши противоречия, постоянно внушаемые ей ее опекуном — и излучала еще большую уверенность, питающуюся наконец из двух надежных источников.

Карающий меч по собственной воле покинул поле нашего персонального сражения — и я не имел ни малейшего намерения позволить ему забыть об этом.

Марина получила возможность увидеть его пустую, корыстную лесть во всей ее красе — и уже безраздельно сосредоточила все свое внимание на мне, ее безликий хранитель никогда в счет не шел.

Одним словом, предсказанный Гением водоворот событий не просматривался даже на горизонте. Он и сам о нем, казалось, забыл, ни разу за все это время не поинтересовавшись у меня обстановкой вокруг его центра. У меня даже закралось сомнение в неизменной точности всех его логических построений — в конце концов, от ошибок не застрахованы даже величайшие умы.

Это были мои последние сомнения в безукоризненности его интеллекта.

Гений вызвал меня ночью накануне очередного возвращения Татьяны на землю. О нем я узнал от Игоря — в тот вечер он был не в состоянии говорить ни о чем другом. Я решил было, что Гений хочет обсудить со мной методы ослабления влияния отвлекающего фактора, но меня насторожили совершенно нетипичные немногословность и категоричность его вызова.

Оказалось, что речь идет о возвращении обоих родителей юного исследователя — что всеобъемлюще объяснило напряженную собранность Гения. Но не его бурлящее воодушевление.

Как он мог приветствовать вмешательство беглого заложника в какие бы то ни было мероприятия было выше моего разумения. Прошлая его импровизация закончилась радикальной перестройкой планов всех заинтересованных лиц — а в то время он еще не был официально осужденным, пусть и негласно, преступником. Во что выльется эта, я даже предполагать не решался.

И правильно делал. Паника отнюдь не способствует здравости мышления.

Глава 10.3

О том, что юным мыслителем заинтересовалась элита доминирующего течения, я знал давно. Тогда меня это не волновало — очередная попытка его сноба-родителя любой ценой протолкнуть своего отпрыска в самые высшие слои не вызвала у меня ничего, кроме обычного презрения.

Чуть позже Гений сообщил мне, что светлые аналитики собирают данные обо всех потомках своего течения — причем в сравнении с человеческими. В этом тоже не было ничего нового — их правящие круги всегда стремились подчинить своей воле любое яркое сознание, появись такое на земле. Не то, чтобы им нужны были выделяющиеся из серой массы кандидаты — просто в пику нам. Чтобы естественные объекты нашего интереса ни при каких обстоятельствах не пополнили наши ряды.

Теперь же по словам Гения выходило, что аппетиты светлых возросли. Они вознамерились прибрать к своим грязным рукам всех ангельских потомков. Включая и мою дочь.

Они мою дочь решили провернуть в жерновах машины своей пропаганды.

Они мою дочь решили превратить в еще одного своего слепого, безмозглого и безвольного последователя.

Они мою дочь решили заставить забыть о ее блистательной и неповторимой индивидуальности.

Внезапный всплеск интереса ее опекуна к весьма далекой от него ниве образования получил более чем логическое объяснение. Это была всего лишь его очередная попытка оторвать ее любыми методами от ее природы, от ее корней, от меня. Зная его пресмыкательство перед власть имущими — наверняка одобренная свыше попытка.

Особая ирония заключалась в том, что шанс выяснить, какие еще решения были приняты и одобрены в светлых высших кругах, нам дала самодеятельность его кумира. Хотя, впрочем, ничего странного — в лучах его самолюбования одинаково меркли и свои, и чужие. В чем, надо понимать, на собственном опыте убедился подкидыш светлых.

Брошенный породившим его хранителем еще до рождения.

Переведенный с земли в светлые ряды в нарушение всех их собственных законов.

Ни с того, ни с сего внушивший матери юного мыслителя мысль о более глубоком обучении и сумевший заставить ее поверить, что она сама до нее додумалась.

Настолько одержимый идеей своего превосходства, полученного всего лишь в результате тестового тренинга, что он с голыми руками бросился на выдрессированную свору карающего меча.

Результатом тестового тренинга явилось прискорбное сочетание безрассудности и самонадеянности, немедленно повлекшее за собой жесточайшее лишение подопытного кролика каких-либо иллюзий в отношении его исключительности.

Мода на заложников определенно пришлась ко двору у наших светлоликих и милосердных оппонентов.

А Гений определенно снова оказался прав, бурно приветствуя ее распространение. Чем больше наши оппоненты охотятся друг на друга, тем меньше у них остается времени на нас. И тем больше появляется у нас возможностей вбить еще один клин в их ряды.

Это была первая причина, по которой я — с готовностью и без колебаний — согласился на просьбу Гения выступить свидетелем на допросе добычи карающего меча.

И со вторым аргументом Гения трудно было поспорить: существовала вовсе не малая вероятность, что вопрошающая сторона утаит от нас некоторые вопросы и ответы. По забывчивости, деликатно уточнил Гений. Ну-ну, усмехнулся я про себя, вспомнив постоянные намеки карающего меча на совершенно незначительные подробности давно минувших примеров нашего с ним личного противостояния. Тех редких примеров, разумеется, в которых он верх одержал.

И в-третьих — только в-третьих, подчеркиваю во избежание всяких кривотолков — я был бесконечно благодарен Гению за предоставленную возможность как можно ближе и как можно раньше узнать о готовящейся моей дочери судьбе. Чтобы предпринять соответствующие шаги для ее предотвращения.

Первые две причины моего согласия засвидетельствовать точность изложения показаний подкидыша отошли на задний план, как только он заговорил. На очень дальний план.

Говорил он, как и действовал — компенсируя махровой самоуверенностью весьма ощутимый недостаток здравого смысла. Судя по выражению лица карающего меча, никакой нужды вбивать клин между ним и явно действующими через свою марионетку-подкидыша аналитиками больше не было. Он всегда смотрел на землю как на свою личную вотчину и воспринимал любые не согласованные с ним действия на ней как покушение на существующий исключительно у него в голове статус кво. Причем в этом вопросе деление на своих и чужих у него — как и у бывшего хранителя — тоже напрочь отсутствовало. Свидетельством чему была его давняя неприязнь к наблюдателям.

Также можно было больше не беспокоиться и о сокрытии им откровений подкидыша. Нашему движению не понаслышке было известно, что для достижения своих целей карающий меч вступал, не задумываясь, во временный союз с кем угодно — и на протяжении оговоренного срока строго придерживался и духа его, и буквы. Примером чему служили и тот же конфликт с наблюдателями, и относительно недавнее его взаимодействие с Гением по определению целей аналитиков.

Теперь же, когда последние были озвучены, я и сам готов был не соглашаться, а настаивать на союзе с кем угодно, кто захотел бы — и смог — положить им конец. Желательно вместе с носителями этих целей и предпочтительно навсегда.

Я никогда не испытывал никаких иллюзий в отношении низости и лицемерия правящего течения, но они оказались воистину беспредельны.

Сколько копий и с каким фанатичным жаром сломали светлоликие с незапамятных времен, обвиняя наших последователей в презрительном и жестоком отношении к людям — после чего решили открыто превратить их в свою кормовую базу.

Как громогласно кичились они своим милосердным вниманием к сирым и убогим, называя наши поиски ярких индивидуальностей нарушением ими же установленных правил игры — после чего решили одним махом завладеть всеми самыми выдающимися существами на земле.

С какой брезгливостью морщились они при упоминании выбора, предоставляемого нами людям, называя его искушением и прозрачно намекая на происхождение из оного человеческой коррупции — после чего решили поманить те самые выдающиеся существа на земле привилегиями особо к себе приближенных и полной властью над своими прежними сирыми и убогими любимцами.

Они решили превратить их в своих наместников на ускользающей из-под их влияния земле.

В рьяных исполнителей своей теряющей поддержку даже в их собственных рядах воли.

В бездумное орудие вызывающего все большее сопротивление подавления любого инакомыслия.

Они решили превратить в своих марионеток и потомков наших единомышленников.

Они решили превратить в подобие сидящего передо мной и уже изуродованного подкидыша мою дочь.

Разумеется, я был в ней уверен.

Я уже почти не сомневался даже в юном мыслителе.

И пожелал бы попытавшимся переформатировать их сознание успехов — если бы не одно «Но». Я собственными глазами видел, как работает машина пропаганды светлых — под ее прессом даже куда более закаленная Марина не всегда устоять могла.

Пора было возвращаться к Гению. И официально оформлять создание нашего тройственного союза. Причина его обеспокоенности изысканиями аналитиков была мне не совсем понятна — о каком еще смещении равновесия можно говорить при и так уже абсолютном доминировании светлых? — но защита моей дочери от последнего требовала не только всех доступных сил и средств, но и безгранично изобретательного ума, их направляющего.

Изобретать и направлять Гений начал заранее — на подручных, так сказать, объектах.

К моменту встречи с карающим мечом я был убежден в том, что он сымпровизировал захват подкидыша в заложники — и не только из-за беспрецедентной срочности вызова Гения. По моему прибытию легендарная велеречивость к нему не вернулась. Краткими, отрывистыми фразами введя меня в курс дела, он сделал мне свое предложение и, едва дождавшись моего ответного кивка и нетерпеливо отмахнувшись от изъявлений благодарности, резко скомандовал: «К тренировочному павильону службы внешней охраны!».

Где я тут же и оказался. Потеряв от изумления дар речи. И даже опередив на пару минут карающий меч. Чье раздражение этим фактом избавило меня от каких бы то ни было объяснений. Которых у меня просто не было.

Присоединились мы с ним к Гению точно также. Пока он вел мысленные дебаты — судя по горящему взору, опять свою свору дрессировал — я сообщил Гению об окончании дознания и получил от него не менее краткое указание немедленно возвращаться.

О необходимости физического контакта с сопровождаемым он напомнил мне в самый последний момент. В результате я успел дотянуться всего лишь до руки карающего меча. Но даже от этого совершенно невинного прикосновения тот так вздрогнул, что мне уже совсем не терпелось побыстрее закончить переговоры и выяснить у Гения природу столь полезного приема и — главное — работает ли он на земле.

Переговоры, однако, затянулись.

Оказалось, что откровения подкидыша были нужны Гению лишь для подтверждения его собственного, давно сложившегося и безукоризненно точного представления о закулисной возне у светлых.

Это меня не удивило.

Так же, как и его глубокое понимание сущности карающего меча — залоснившегося довольством, когда ему отвели обеспечение связи нашего союза с землей. Лишь бы здесь со своими импровизациями под ногами не путался — осталось за кадром просьбы Гения.

Приятно не удивило меня признание Гением моих скромных способностей — только так можно было трактовать его предложение мне стать первым в истории представителем нашего течения в официальной, пусть и вновь образованной, структурной единице светлых. И перенести наше сопротивление в глубь их территории и в самую гущу их рядов — этот аспект также остался между нами. Зато крайне неприятным сюрпризом оказалось для меня присутствие на этих переговорах обоих родителей юного мыслителя. Еще меньшее понимание встретило у меня явное намерение Гения предоставить им место в своих планах — причем, явно не второстепенное.

Глава 10.4

В отношении Татьяны я бы еще не возражал. У нее неожиданно обнаружился критический взгляд на казалось бы нерушимые догмы — что блестяще проиллюстрировало ее проникновение в инвертацию — и полное оболванивание, называемое у правящего течения образованием, еще вряд ли успело окончательно задушить в ней эти живые ростки.

Но вводить в серьезнейшее дело ее, с позволения сказать, хранителя?! Который одним своим присутствием парализовывал, как правило, у окружающих здравый смысл и даже инстинкт самосохранения?

Интересы этого дела недвусмысленно требовали немедленной отсылки его на землю — в этом мои глухие предчувствия совпали с богатым опытом карающего меча. Возобновления при этом удушающего влияния не в меру заботливого родителя на юного мыслителя можно было, с известной долей уверенности, не опасаться — если перед Мариной предстанет один из наиболее одиозных представителей особо ненавистного ей ангельского течения, причем с известием о том, что последнее предпринимает дальнейшие шаги по полному и окончательному порабощению столь любимого ею человечества … После этого, пожалуй, можно будет больше никогда не опасаться какого бы то ни было влияния вышеупомянутого представителя.

Но я абсолютно не ожидал, что величайший ум нашего течения окажется не менее подвержен этому влиянию, чем светлые, постоянно спускающие своему доморощенному оппортунисту любые выходки, за которые наш, к примеру, сотрудник уже давно пошел бы под трибунал.

Гений продолжал настаивать на моей совместной с прирожденным провокатором работе. Уже не на земле, на что я в свое время опрометчиво согласился, а в том самом новом подразделении светлых, в котором нам наконец-то удалось добиться своего представительства. И в котором любая неминуемая вспышка со стороны родителя изучаемого объекта будет немедленно отнесена на счет моего якобы подстрекательства. Со всеми последующими организационными выводами.

Мне трудно даже предположить, что Гений смог в нем увидеть. Скорее всего, введение непредсказуемой переменной добавило ему интереса к стоящей перед нами задаче. И — внутренне отметил я изящество его комбинации — право претендовать на свое официальное и непосредственное участие в ее решении.

Дальше неприятные неожиданности посыпались одна за другой.

Свое участие Гений видел не только официальным, но и удаленным, что, с моей точки зрения, ставило под вопрос его непосредственность — размеры мироздания вряд ли предполагали, что в любой нужный момент он окажется в зоне досягаемости даже мысленной связи. Не скрою, сначала мне польстило его доверие — не новоиспеченным же светлым работу нового подразделения координировать, не говоря уже о склочном расстриге-хранителе.

Но возглавить движение такого масштаба — у меня крепла уверенность, что в конечном итоге речь идет о свержении диктатуры светлых и освобождении от нее земли — мог только сопоставимый с грандиозностью его задач ум. Я был убежден, что других мнений на этот счет ни у кого нет, и меня царапнула та легкость, с которой Гений самоустранился от руководящей роли.

Затем меня царапнуло еще сильнее — в свете недавних вопросов юного мыслителя. Гений отверг вопрос о том, не откажется ли Создатель принять его, как смехотворный. Значит, у него и раньше был туда доступ. Значит, засилье светлых уже нельзя списать на их саботаж в информировании высшей власти. Значит, либо ту все устраивает, либо Гений не счел нужным обратиться к ней за защитой. Значит, и его все устраивает … либо устраивало …

Достроить эту чрезвычайно тревожную логическую цепочку мне помешала Татьяна. Объявив, что сотрудникам нового подразделения будет запрещено посещение земли.

Признаюсь, я дрогнул.

Оставить мою неистовую, кипящую от малейшей несправедливости дочь в тот момент, когда виртуозы предвзятости готовят свой окончательный поход против земли …

С единственной опорой в виде совсем еще юного мыслителя, вокруг которого вот-вот закрутится водоворот вторжения …

В полной власти ее козыряющего любому пинку свыше опекуна, который наверняка утопит ее в лавине аргументов в пользу этого вторжения …

В отсутствие Гения, только что переместившего меня в пространстве без какого-либо участия с моей стороны …

Как минимум эту мысль он прочитал — и на этот раз я не имел ничего против самовольного сканирования. Еще больше я был признателен ему за напоминание не мысленно, а вслух о преодолении его собственного запрета посещать землю. Теперь, если карающий меч только вздумает торговаться со мной об условиях, на которых я смогу его сопровождать …

… то найдутся другие пути, полностью вернулся к своему нормальному функционированию запаниковавший было мозг. Настоящих специалистов в юриспруденции у светлых, привыкших к тому, что законом является любое их слово, просто нет — значит, в трудовом контракте для нового подразделения наверняка найдутся лазейки для обхода хотя бы этого пункта.

Торговаться карающий меч начал, не дожидаясь необходимости транспортировать меня на землю. И продемонстрировав — своей солдафонской прямолинейностью — не только полное непонимание сложной обстановки на ней, но и абсолютное нежелание разбираться в ней.

Он определенно вообразил, что имеет дело со своей дрессированной сворой.

Что юному правдолюбу достаточно его грозного окрика, чтобы навсегда оставить мою дочь в потемках относительно грозящей ей опасности.

Что ей можно просто запретить выступить навстречу этой опасности.

— Не стоит погружать нашу единственную силовую поддержку, — не ограничился на этот раз Гений одним только молчаливым вторжением в мое сознание, — в глубины наших с Вами философских рассуждений. Девочка неизбежно окажется в курсе — оставим ей свободу маневра. В этом ей нет равных.

Если под свободой маневра понимать умение моей дочери перетащить на свою сторону любое встретившееся ей существо, то он был прав. Ее неотразимое очарование уже давно даже темой шуток быть перестало, но мне совершенно не хотелось, чтобы ей пришлось направить его на сторожевых псов карающего меча.

Но рассказал я ему об их с юным мыслителем способности опознавать инвертированных ангелов вовсе не поэтому. Я предоставил ему роскошь сомнения в каналах утечки информации, как он выразился. Когда — скорее когда, чем если — причастность моей дочери к освободительному движению станет достоянием гласности. По крайней мере, юный мыслитель не будет его единственной мишенью.

Гений вошел во вкус неограниченного чтения моих мыслей.

Я допускаю, что он действовал из самых лучших побуждений, когда — уже снаружи — обратился к родителю только что выведенной из-под удара мишени. С горящими глазами он попросил его показать — еще раз! — как он «это делает».

Возможно, он узрел некое благородство в моей последней мысли — и решил ответить мне равной открытостью.

Меня же при виде родителей юного мыслителя, мгновенно перенесшихся за смертельную полосу, преграждающую нежданным гостям вход в нашу цитадель, охватили сомнения. Которые нельзя было отнести к роскоши ощущений даже с большой натяжкой.

Я терпеливо ждал окончания переговоров, чтобы не выяснять у Гения в присутствии наших оппонентов, как работает этот фантастический прием — а оппоненты им уже владеют? Причём самый непредсказуемый из них? Причем уже давно? Еще раз уточняю: самый непредсказуемый из наших оппонентов уже давно освоил метод преодоления нашей единственной защиты? Значит, теперь в любой момент можно ожидать …

Бросив быстрый взгляд на карающий меч, я с облегчением убедился, что наша утечка жизненно важной информации еще не приобрела массового характера.

Как вернулся единственный пока обладатель беспрепятственного доступа в нашу цитадель, я тоже не заметил. Он снова просто оказался прямо передо мной — зато сосредоточенно сморщенное лицо Гения вдруг расправилось.

— Ага! — негромко произнес он, расплываясь в довольной усмешке.

Я счел себя в полном праве последовать примеру самого выдающегося ума наших сторонников — отбросив все прежде незыблемые принципы неприкосновенности чужого сознания. Человеческое табу на съемку без разрешения я отбросил еще раньше. Главное — поймать его в кадр, чтобы затем при замедленном воспроизведении изучить каждое его мельчайшее движение …

Карающий меч со своей ежедневной муштрой оказался быстрее меня.

В конечном итоге, в сознании поверженного наземь Пегаса я уловил лишь обрывки бессвязных, но не произносимых вслух фраз, а камера запечатлела свидетельства неправомерного применения силы карающим мечом. Которые я решил сохранить на тот случай, если последний мне снова условия ставить вздумает.

Ничего больше ни камера, ни глаза не зафиксировали. Мы с Гением просто вдруг остались одни.

— Интересно … — протянул он задумчиво, переводя взгляд с одного края полосы на другой.

— Вы обучили такому искусству эту бездарь? — воспользовался я, наконец, полным отсутствием оппонентов в пределах слышимости.

— Картину верно глаз рисует, — забормотал Гений, глядя сквозь меня, — без искажений и прикрас. Но то, как мозг ее трактует, всегда сбивает с толку нас.

— Зачем Вы это сделали? — не позволил я ему сбить меня с толку очередной шарадой.

— Знания никогда не исчезают, — встряхнулся он. — И зачастую возвращаются абсолютно непостижимым путем. Я перенес Вас для выполнения определенной задачи, — поднял он руку в ответ на мой нетерпеливый жест, — он же переносится сам, и, похоже, для него имеет значение конечный пункт. По крайней мере, за нашим дорогим Стасом он вернулся медленнее, чем переместился в противоположном направлении.

— Вы хотите сказать, что он сам — каким-то загадочным образом — приобрел это умение? — уточнил я, отказываясь скрывать недоверие в голосе даже из вежливости.

— Или оно нашло его, — усмехнулся Гений, пожав плечами. — В нем-то самом нет ничего нового. Когда-то я тоже мог перемещать в пространстве и себя, и других, не особенно задумываясь над этим. Потом … — Он помолчал, жуя губами. — … я утратил эту способность, и вернулась она только сейчас, после демонстрации подобной нашим дорогим Анатолием. И в ограниченной форме — только в отношении Вас. Вопрос: почему?

Глава 10.5

— Почему только меня? — неловко потупился я в ожидании редчайшего у нас комплимента.

— В отношении Вас как раз все понятно, — небрежно отмахнулся он. — Я и прежде мог направлять исключительно своих сторонников. Вопрос в другом: почему эта способность возродилась в представителе противоположного течения, которое никогда не славилось склонностью к оптимизации своей деятельности. Кстати, заметьте — это далеко не единственная способность, демонстрируемая в последнее время данным представителем. Не говоря уже о совершенно новых, никому прежде не известных и внезапно открывшихся нашей дорогой Татьяне. С моей точки зрения, вероятность такого совпадения уверенно стремится к нулю. Я бы скорее предположил, что им предоставляются средства для выполнения некий задачи. Общей задачи — что снова возвращает нас на землю.

— А туда Вы можете меня перенести? — вспомнил я о своем втором запланированном вопросе, с каждой минутой приобретающем все большую важность.

— Пока не могу точно сказать, — с сожалением покачал он головой. — Сейчас у Вас и так есть туда доступ — эксперимент нельзя будет назвать чистым. А когда Вас этого доступа лишат, я буду уже далеко — так что придется подождать моего возвращения.

— А как Вы собираетесь путешествовать, если не можете себя никуда понести? — спохватился я, нахмурившись.

— Мой дорогой Макс! — выпучил он на меня глаза с видом запредельного изумления. — Не думаете же Вы, что я буду парить среди звезд в материальном виде, физическими способами обыскивая каждую встретившуюся мне планетарную систему?

Я молча потряс головой, предоставив его мозгу трактовать эту картину, как ему заблагорассудится.

— Мне нужно достучаться до сознания Творца, — вздохнув, нарочито терпеливо продолжил он. — И искать его, и убеждать можно только с помощью своего собственного — мое просто наилучшим образом предназначено для второй части задачи. А тело мое останется здесь — для сохранности, — хихикнул вдруг он совершенно неподобающим образом. — В крайнем случае, решат, что я погрузился в глубокие раздумья — если вдруг найдут его.

— Что значит — если найдут? — подумал я о его заявке на внештатную должность в новом подразделении.

— Ни для кого не секрет, — с важным видом провозгласил он, — что я предпочитаю проводить время за пределами нашей цитадели. Неограниченное время. А на верхних ее горизонтах расположено никому точно не известное количество заброшенных помещений — идеально подходящих для уединенных размышлений.

— А если все же потребуется Ваше присутствие? — настаивал я, чтобы предусмотреть все неожиданности.

— Ваша задача — тянуть время, чтобы такой потребности не возникло, — неожиданно резко оборвал он меня. — Но канал связи со мной я Вам все же оставлю. Только Вам, — подчеркнул он наставленным мне в грудь пальцем, — остальные будут действовать намного эффективнее в условиях видимой самостоятельности. От Вас же я буду ждать краткие отчеты о произошедших за день событиях и более подробные сообщения в экстренных случаях.

— Как мне Вас вызывать? — с готовностью настроился я на деловой лад.

— Никак, — снова глянул он на меня с удивлением

Мне стоило большого труда проглотить фразу, давно уже ставшую визитной карточкой карающего меча.

— Мой дорогой Макс! — заметил ее все же Гений в моем сознании. — Не в обиду Вам будь сказано, но там, где я буду находиться, Вы вряд ли сможете до меня дотянуться. Не говоря уже о том, что такой контакт или даже попытка оного без труда будут обнаружены при сканировании. Да-да, — закивал он головой, когда я потрясенно отшатнулся, — скрытное наблюдение отныне не исключено даже у нас. Именно поэтому мы говорим здесь и сейчас, а когда вернемся, — ткнул он большим пальцем себе за спину, в сторону входа в нашу цитадель, — я попрошу Вас поставить блок и держать его постоянно.

— Но чтобы отправить Вам сообщение, — растерялся я, — мне придется из-под него выйти …

— Разумеется, — без тени сомнения подтвердил он мои опасения. — Поэтому этот выход должен быть максимально невинным … я бы даже сказал: по-детски невинным. А что может вызвать такие ассоциации у наших бдительных Аргусов, — окончательно оживился он, — лучше, чем земные игрушки. Покажите-ка мне Вашу — которой Вы только что пользовались.

Я снова вытащил телефон, которым заснялнападение карающего меча на избранника старинных умений. Гения особо заинтересовала в нем функция надиктовки сообщений, их пересылка и уведомление о вновь поступивших.

— Насколько я понимаю, к текстовым можно и зрительные образы добавлять? — хитро прищурился он.

Я молча кивнул, ожидая разъяснений.

— Замечательно! — почти пропел он, возбужденно потирая руки. — Как я уже говорил, однажды рожденная идея исчезнуть просто не может. А человечество, способное уловить ее и воплотить даже на элементарном материальном уровне, стоит того, чтобы за него побороться.

Гений велел мне привязывать свои мысленные отчеты к образу телефона — о чем такой же в его сознании будет подавать ему сигнал. В случае вопросов о такой необычной у нас бюрократии я всегда мог сказать, что веду свою собственную хронологию всех событий в новом подразделении — во избежание любой провокации со стороны светлых и обвинения представителя нашего течения в подрывной деятельности.

— А Ваши сообщения? — напомнил я ему о возможности чрезвычайных ситуаций.

— Держите их под блоком, — небрежно бросил он.

— А если его взломают? — решил я все же упомянуть заведомо невозможный сценарий.

— Хм, — нахмурился он. — Вы правы, сейчас уже ничего нельзя предполагать со стопроцентной уверенностью. Я мог бы, пожалуй, инвертировать свои сообщения …

— Что сделать? — осторожно переспросил я, решив, что он с ходу подхватил мою идею обсудить невозможное.

— Ну, не только же материальные объекты можно делать неощутимыми, — задумчиво потер он лоб. — Информацию тоже можно сжать в микроскопическую точку, которая никогда не привлечет внимания в потоке обычных мыслей …

— А как я ее там найду? — занервничал я, убеждаясь, что просто выслушивать его шарады несравненно приятнее, чем становиться испытательным полигоном их реализации.

— К ней, конечно, понадобится код доступа, — одобрительно кивнул он. — Знаете, как в ассоциативном мышлении: одно ключевое слово вызывает в памяти весь массив требуемой информации. Со временем, правда, таких точек и ключевых слов к ним может стать слишком много … — Он задумался, сосредоточенно моргая, и тут же просиял. — Ага! Тогда список кодов тоже можно сжать и привязать его, скажем, к некоему образу. Который можно даже анимировать — с тем, чтобы каждое смещение в нем отвечало определенному коду. А их список можно еще и динамическим сделать, — уже совсем загорелся он, — тогда образы будут все время по-разному смещаться и такую систему будет намного сложнее взломать …

Я вспомнил блок родителя юного философа, составленный мной шутки ради из постоянно вращающихся кубических картин — и его лицо, когда этот блок заработал. Уж не с тех ли пор он окончательно умом тронулся? Оставалось только надеяться на мой намного более тренированный самоконтроль.

— Ладно, я еще подумаю над этим, — немного успокоил меня Гений. — Пока ведите себя максимально естественно, чтобы не напроситься на скрытое сканирование.

Я лихорадочно закивал, от всей души надеясь, что его дальнее странствие окажется коротким и успешным и что его новое изобретение останется — за ненадобностью — невостребованным.

— И последнее, — добавил на прощание Гений. — Сейчас Вас уже ждет наш глава. От него Вы наверняка получите и другие инструкции. Ваша задача — оставить впечатление полной готовности их выполнять. Я повторяю, полной — что бы Вы ни услышали. Запомните: в нашей цитадели Вы не можете вступать ни в какие споры. Что же до Ваших действий — я предоставляю Вам неограниченную свободу, но при условии неизменного приоритета интересов свежей крови. При возникновении конфликта последних с интересами нашего течению я снимаю с Вас все обязательства перед оным — и поверьте мне, я имею на это полное право.

В словах Гения прозвучала такая — нигде и никогда прежде не слышанная мной — властность, что отнести их на счет его пресловутой чудаковатости у меня не получилось.

Благодарность за них пришла неожиданно быстро.

Наш глава сообщил мне, что моя кандидатура в новое подразделение утверждена на всех уровнях, вручил мне для ознакомления контракт трудового договора, который мне надлежало в ближайшее время подписать, и немедленно перешел к упомянутым Гением инструкциям.

Мне предписывалось сделать все — не только возможное — для успешной работы моего нового подразделения. Стать образцом трудолюбия и увлеченности порученным делом.

Продемонстрировать неуклонную целеустремленность и непреходящее умение добиваться поставленной цели. В совокупности с исключительной ответственностью, легкостью приобретения новых навыков и готовностью работать в условиях стресса.

Одним словом, проявить лучшие качества любого сторонника нашего течения.

При этом мне надлежало вести себя скромно, не выступать ни с какими инициативами, изъявлять стремление работать в команде и — главное — не вступать ни в конфликты, ни в нерабочие отношения с новыми коллегами.

Одним словом, превратиться в типичного представителя правящего большинства.

О таком конфликте интересов Гений не упоминал. Но я все равно не стал спорить — просто молча выпучил на нашего главу глаза.

Глава 10.6

— Под конфликтами, — сжал он губы в тонкой усмешке, — подразумеваются весьма вероятные провокации со стороны наших временных партнеров. Для заключения соглашения между нами им пришлось пойти на значительные уступки, и сейчас они вполне могут предпринять все, что угодно, для пересмотра его условий.

Мой ответ идеально подошел под определение демонстрации полной готовности выполнять любые указания руководства. Услышав предложение о скрупулезной хронологии всех высказываний и телодвижений моих новых коллег, наш глава одобрительно закивал.

— Здесь, у нас, Ваша инициатива неизменно приветствуется! — с чувством добавил он. — Круглосуточную трансляцию вести незачем, но и выпадами против себя лично не ограничивайтесь. Нас интересуют любые шероховатости между светлыми исполнителями проекта. В еще большей степени это касается включенного в него исполина — наблюдение за ним должно быть особо пристальным и абсолютно недоказуемым. Выводы в отношении этого феномена Вы будете составлять сами — только здесь и только в рукописном виде — в Ваш контракт внесен пункт о наших с Вами регулярных контактах для передачи Вам данных об исполинах, полученных нашей стороной.

Следуя вышестоящим указаниям, я снова уставился на него с немым вопросом в глазах.

— В первую очередь, я хочу подчеркнуть, — принял он торжественную позу, — что отныне Вы входите в весьма узкий круг лиц, которым доверено будущее всего нашего течения.

Я выслушал его без единого слова возражения. Как и в первый раз, когда говорил подкидыш. Тогда мой язык сковало омерзение, сейчас — данное Гению обещание.

Дальше молчать стало сложнее — мой собеседник перешел к причинам, побудившим наше руководство принять предложение светлых.

Как выяснилось, после длительных переговоров они пришли к соглашению о разделе сфер влияния: светлых полностью сосредотачиваются на ангельских потомках, оставив людей нам. Всех без исключения. Прекратив любые попытки помешать нашему воздействию на них.

— И Вы им верите? — не сдержался наконец я.

— Ни в коем случае! — скривил губы в презрительной усмешке наш глава. — Но шанс восстановить свои права и возродить свое значение упускать нельзя. При отсутствии назойливого противодействия внешней охраны мы очень быстро увеличим свой штат до размеров, с которыми им просто придется считаться. Устранив само понятие второго шанса, мы также радикально повысим энергоотдачу земли — из-за которой наши оппоненты, как я понял, вызывают все большее недовольство. — Он вскинул на мгновение глаза вверх. — А значит, сможем потребовать своего участия в энергораспределении. А там — с нашим отточенным по необходимости искусством маневра — и в других сферах их подвинем.

— В каких? — Я решил, что в такой короткий вопрос даже намек на возражение не уместится.

— Во всех! — Наш глава вздернул верхнюю губу, обнажив на мгновение зубы. — Они слишком долго доминировали и уже забыли, что однажды завоеванную власть нужно отстаивать ежедневно. Сейчас они уже до того обленились, что создают себе наместников на земле — что на данном этапе нас вполне устраивает. Подчинив себе людей, мы затем займемся и ими.

Спорить Гений мне запретил. Но потом дал мне полную свободу действий. А еще он велел мне вести себя естественно.

— А Вы не предполагаете возможность дифференцированного подхода к исполинам? — Ничего более естественного, чем этот вопрос, сейчас прозвучать не могло. — Далеко не все из них слепо следуют светлой доктрине.

— Не предполагаем, — ответил мне наш глава, — а очень на это надеемся. И именно поэтому при обсуждении кандидатуры нашего представителя в проекте наш выбор пал на Вас.

На этот раз никакие инструкции мне не понадобились — я молчал сознательно. И изображать заинтересованность мне не пришлось.

— Насколько мне известно, Ваша дочь разделяет Ваши взгляды? — еще сильнее заострил он мое внимание.

— Вне всякого сомнения! — решительно уверил его я.

— И она тесно общается с тем исполином, к которому проявляют особый интерес наши партнеры? — продолжил он.

— Они с детства знакомы, — уклончиво ответил я.

— Но ведь в последнее время они еще больше сблизились, — произнес он отнюдь не вопросительным тоном. — И Вы имели возможность наблюдать за обоими — он действительно изменился?

— Он бесспорно стал более самостоятельным в суждениях, — признал я очевидный факт. — Но мне показалось, что это связано с отсутствием давления со стороны его светлого родителя.

— И он все также популярен среди других исполинов? — прищурился наш глава.

— Я не придавал этому особого значения, — медленно проговорил я, изображая поиски в памяти, — но по-моему, они оба пользуются широкой популярностью.

Мой собеседник опустил глаза, и по губам его скользнула легкая усмешка. Я насторожился — неужели он услышал в моей последней фразе возражение?

— А теперь перед Вашими глазами, — снова глянул он на меня совершенно невозмутимо, не подтвердив, но и не опровергнув мои опасения, — ежедневно будет находиться исполин, преданный светлой доктрине до мозга костей. Чрезвычайно важно как можно скорее выявить его слабые стороны.

— Займусь этим с самого же первого дня, — спохватившись, выразил я полную готовность следовать его распоряжениям.

— Ваша дочь показала, — продолжил он, никак не отреагировав на мое заверение, — что их можно переформатировать. Нам нужен алгоритм такого воздействия. Нам нужны свои агенты влияния среди них. Открытое противостояние с нашими оппонентами однажды закончилось нашим поражением. Отнюдь не потому, что мы были слабее — они ударили нам в спину. Больше такой ошибки мы не допустим. Мы сметем их их же методами.

Невозможное все же свершилось — ошибся величайший ум нашего течения. Не юный мыслитель оказался в центре грядущих радикальных перемен. Светлые, возможно, и уготовили ему роль предводителя их земных ставленников, но они не сочли нужным учесть ими же установленную систему функционирования власти на земле — за спиной номинального правителя там, как за ширмой, стоит, как правило, серый кардинал, в руках которого сосредоточены рычаги реального могущества.

Признание в том, что руководство моего течения опустилось до таких же методов, было само по себе оскорбительным.

Назначение моей дочери на роль закулисного манипулятора — даже без консультации со мной, из элементарной вежливости — перешло все границы.

Я еще раз мысленно поблагодарил Гения. За снятие всех обязательств перед нашим отделом с его руководством. До того, как я сделал это сам.

Что случилось после изучения текста трудового договора. В котором были оговорены все, даже самые нелепые, поводы для посещения земли — с категорическим, выделенным жирным шрифтом, запретом на каждый из них.

Уже давно привыкшие ко вседозволенности светлые просто не могли составить такую детальную схему заградительного кордона. Это нашим последователям приходилось ежедневно и подробнейшим образом продумывать каждый свой шаг, чтобы не дать своим оппонентам ни малейшего шанса обвинить их на пустом месте во всех смертных грехах. Список которых, нужно отметить, дошел до человечества в весьма урезанном виде.

Из чего следовал единственный возможный вывод: руководство нашего течения, согласившись на пусть даже временный союз со своими новоявленными партнерами, взяло на вооружение и широко практикуемую у последних систему тотального ограничения всех прежде неотъемлемых у нас прав и свобод.

Ну что же, если единственный оставшийся у нас до сих пор живой ручеек признания права любой индивидуальности на отличность от других решил уподобиться мутному потоку светлой доктрины о благости растворения в массе — руки у меня окончательно развязаны. Неважно, откуда происходят попытки усреднения, отупления и ограничения всего живого — моя задача всегда заключалась в том, чтобы найти способ пресечь их. И, как правило, результативный — что даже карающему мечу не раз приходилось признавать.

Самое время еще раз продемонстрировать неизменную готовность следовать указаниям прискорбно посветлевшего главы нашего течения. В той их части, где он вменил мне неуклонную целеустремленность и непреходящее умение добиваться своей цели. В совокупности с отточенными навыками работы в условиях стресса.

Я снова отправился к нему на прием. В ходе которого вежливо, но настойчиво попросил его открыть счет на имя моей дочери. Обычный земной банковский счет.

В ответ он подозрительно прищурился. Что меня уже не удивило.

Я объяснил свою — все ещё приветствующуюся в стенах нашей цитадели — инициативу тем, что материальные вопросы имеют, как правило, на земле решающее значение. В силу чего мне не хотелось бы оставлять свою дочь — на крайне неопределённый срок своего отсутствия — в полной зависимости от ее светлого опекуна. Печально известного своим преклонением перед идеологией правящего большинства и неуклонным стремлением внедрять ее на земле.

— Надеюсь, Вы понимаете, что это будет Ваш последний визит на землю? — спросил меня он без малейшей паузы на раздумья — намёк на возможную потерю ключевой фигуры долгожданного реванша заглушил все его подозрения. — Вашей дочери знать об этом не нужно.

— Даю Вам слово, что никаких прощальных сцен не будет, — твердо уверил его я.

Я открыл счёт не на ее, а на свое имя — чтобы избавить ее от обвинений в финансовой поддержке со стороны нашего течения. И с возможностью ежемесячного пополнения — чтобы не приучать ее к типичной для светлых неограниченности в средствах.

Затем я позвонил ей с просьбой о встрече. Срочной и личной. Как я и предполагал, она находилась у Игоря — я особо подчеркнул, что прошу ее не брать его с собой.

Мы договорились встретиться возле дома Игоря, у реки — там, где однажды за ними впервые наблюдал Гений. Увидел я ее, впрочем, как только вышел из метро — и судя по нетерпеливому переминанию с ноги на ногу, она примчалась туда сразу же после моего звонка.

Глава 10.7

— Ты уже все знаешь, — понял я, лишь глянув на ее прищуренные глаза и плотно сжатые губы.

— Да! — запальчиво вскинула она подбородок. — И если ты приехал, чтобы отговаривать меня, то зря время потратил!

— Я не за тем приехал, — покачал я головой, не сводя с нее глаз — здесь и сейчас слово «прощание» ощущалось совсем иначе, чем в кабинете главы нашего течения.

— Зачем тогда? — недоверчиво откинула она голову.

— Чтобы действия согласовать, — взяв ее под локоть, я отвел ее в сторону от возвращающейся с работы толпы.

У практически безлюдной детской площадки Дара вырвала у меня свою руку, круто развернулась лицом ко мне и уставилась на меня исподлобья.

— Мои, разумеется, действия? — саркастически бросила она.

— Давай я начну с того, что известно мне, — вздохнув, терпеливо предложил я. — А потом послушаю тебя.

Она действительно многое знала — то и дело кивая моим словам. И о замысле светлых. И о том, что мы с родителями юного мыслителя будем работать вместе. И о запрете всем нам наведываться на землю. И о том, что карающий меч остался нашей единственной с ней связью. И о том, что он категорически настаивает как на ее собственном, так и на Маринином исключении — в этом месте она фыркнула, топнув ногой.

Одним словом, она знала всю светлую часть. Что означало, что юного мыслителя его родитель ввел в курс дела полностью, без какой-либо утайки. Дав и мне точно такое же право.

— Поправь меня, если я ошибусь, — снова заговорил я. — Игорь будет составлять характеристики таких же, как вы — с тем, чтобы светлые потом вступили с ними в контакт, так?

— Только не настоящие! — опять топнула ногой моя дочь, сверкнув глазами. — Мы никого не дадим завербовать!

— Согласен с тобой, — усмехнулся я ее горячности. — Но нужно, чтобы вы и мне их передавали: и настоящие, и нет.

— Это еще зачем? — нахмурилась она.

— Среди светлых мы можем рассчитывать только на Стаса, — напомнил я ей. — Моя сторона, к сожалению, приняла их предложение объединиться. Кроме одного из нас — но зато такого, который стоит сотни Стасов.

— Да ну! — недоверчиво хмыкнула она.

— Я уже говорил о нем Игорю — спроси его, если не веришь, — воспользовался я беспроигрышным аргументом. — Его зовут Гений, и это простая констатация факта — более блистательного ума у нас не существует. Ни на одной стороне.

— Игорю ничего не сказали о передаче его материалов кому-то еще, — медленно проговорила моя бдительная дочь, все также хмурясь.

Вот в это я поверил. Сразу. Без тени сомнения. Тот день, когда родитель юного мыслителя признает чье бы то ни было превосходство, станет датой его конца. Или конца света.

— Отец Игоря не все знает, — смягчил я свою мысленную реакцию. — Во-первых, у Гения есть возможность заставить светлых свернуть их проект. Для этого ему нужны неопровержимые доказательства его направленности на разрушение существующего устройства земли — потому мы все и согласились собрать их ему. Но кроме того, он считает, что ваше появление — это шанс для всего человечества выйти на новый уровень развития. Прошлые работы Игоря, например, он оценил очень высоко.

— Ты ему их показывал? — тут же взвилась она. — Без спроса?

— Не только показывал, — признался я. — Часть из них Игорь выполнял по его предложению. И он потом мне прямо сказал, что такая глубина суждений ему уже давно не встречалась.

— Ну, тогда он действительно умный, — милостиво кивнула моя невозможная дочь.

— Значит, согласна, что ему стоит передать и новые материалы? — с трудом сдержал я улыбку. — Давай подумаем, как это сделать. Объем информации там будет намного больше той, которую Игорь официально пересылать будет. Может, у своего … Тоши спросишь, как ускорить передачу?

Она явно замялась.

— Тоша не поможет, — буркнула она наконец, отводя взгляд.

Наступила моя очередь недоверчиво замолчать. Похоже, конец света подкрался с совершенно неожиданной стороны. Ее свихнувшийся на компьютерах опекун не в состоянии решить совсем не сложную, как мне кажется, техническую задачу?

— Он отказался помогать, — пояснила моя деликатная дочь скороговоркой, стрельнув в меня глазами. — Вам … нам. Аленка у него в голове подслушала. После того, как он с Мариной поговорил. Он считает, что нужно радоваться, что ваши нас признали. И что мы заслуживаем главного места на земле. И что мешать вашим — это лишать нас будущего. Он уже, наверно, и Стасу сказал. По крайней мере, собирался, — закончила она тихим и совершенно несчастным голосом.

— Светлого будущего? — механически уточнил я.

Удивления не было. Я буквально только что напомнил своему главе о маниакальной приверженности этой типичной светлой серости их доктрине. И сам не раз до этого вспоминал его служивый блеск в глазах и стойку навытяжку при любой команде сверху. Нужно, значит, радоваться, что мою дочь в привилегированные рабы переводят — надсмотрщиком над другими …?

А если он еще пронюхает о той особой роли, подготовленной для нее моим течением? В его глазах это же вообще венец карьеры — уже не простых, а тех самых привилегированных рабов в узде держать. В то время, как она прямо у него под носом своими собственными руками будет лишать себя такого заслуженного блестящего будущего …

Истово преданный светлый никогда не станет сомневаться в своей правоте — он сразу начальству донос отправит. А его начальство наверняка тут же сообщит об осложнениях со стороны потомка нашего течения моему. А последнее пойдет на любые шаги, чтобы не дать сорваться своему великому реваншу. А я через считанные часы буду лишен возможности оказаться при необходимости рядом с ней — остающейся в полной власти истово преданного отнюдь не ей опекуна …

Нет, у меня еще остается карающий меч. Необходимость он понимает. Остается только получить возможность хотя бы узнать о ней своевременно.

— Дара, — решительно начал я, чтобы побыстрее освободиться, — теперь о согласовании наших действий. Ты понимаешь, что никто — абсолютно никто не должен знать о твоей помощи Игорю? В отношении Тоши, надеюсь, это уже очевидно. Но и Марина, и Стас, и родители Игоря — повторяю, никто.

— Почему? — надулась она.

— Чтобы не подвергать Игоря опасности, — вновь обратился я к наиболее неотразимому аргументу. — Его единственного из вас ввели в проект, о котором даже у нас мало кто знает. Если выяснится, что он сообщил о нем тебе — а достаточно одного не к месту оброненного слова — ему придется за это отвечать. А приструнить его проще всего через тебя.

— Как? — захлопала она глазами.

— Ты же не оставила его одного в рискованном деле, правда? — напомнил я ей. — Что будет делать он, если вдруг ты окажешься в опасности?

— Я уже не хочу к вам, — помолчав, сказала она. — По-моему, у вас там еще хуже, чем у людей.

— По образу и подобию, — против воли усмехнулся я. — Я буду звонить тебе, как только смогу сделать это без посторонних. Ты же обязательно набирай меня, если почувствуешь рядом то смутное присутствие, о котором вы с Игорем мне рассказывали. Любое неожиданное присутствие, — поправился я.

Моя схватывающая все на лету дочь только кивнула.

— И еще, — вспомнил я ее описание невидимых ангелов в виде клубка эмоций, — если ощутишь угрозу от этого присутствия, немедленно уезжай. На время. Ради Игоря, — добавил я, чтобы не провоцировать очередное топанье ногами.

И протянул ей банковскую карту и листок бумаги с записанным на нем ПИН-кодом.

Она смотрела на эту карту так, словно никогда их прежде не видела. Потом взяла ее, еще повертела перед собой и подняла наконец на меня глаза.

— Спасибо, — произнесла она, как будто прислушиваясь к себе. — Я должна тебе сказать. Я никогда не думала, что ты поймешь. Спасибо.

— А вот я, — прокашлявшись, ответил я, — всегда знал, что ты в любой ситуации останешься собой. Не изменись, пожалуйста, пока я не вернусь.

Без прощальной сцены все же не обошлось. Когда я проводил свою неповторимую дочь до подъезда юного мыслителя, она вдруг бросилась мне на шею, невнятно пробормотав прямо в ухо:

— У нас все будет хорошо, но и ты там поосторожнее, ладно?

И тут же исчезла за дверью — так что с моей стороны обещание, данное нашему главе, было выполнено.

Развернувшись в сторону пустынного в наступающей темноте берега реки, я твердо повторил про себя последнюю фразу моей дочери — добавив от себя, что ее слово достойно моего полного доверия.

На земле я сделал все, что мог. Самое время оставить на ней свои редкие слабости и полностью переключиться на небесные дела. В соответствующей темному ангелу ипостаси.

Разговор с опекуном моей дочери планировался коротким. От него только и требовалось, что выполнить его же собственное обещание обеспечить нам связь с землей. Но у него хватило беззастенчивой наглости заявить мне, что окончательное порабощение земли его светлоликими патронами позволит моей дочери выявить ее лучшие черты.

Объяснять ему что-либо было бесполезно. Я только лишний раз убедился, что даже постоянно находясь с кем-то рядом, светлые никогда не дают себе труд хотя бы попытаться понять объект своего наблюдения — а видят в нем только то, что соответствует их планам. А если же нет — немедленно следует донос наверх. Свидетельством чему послужила СМС радетеля интересов моей дочери, которую я обнаружил, включив телефон для звонка ему.

Глава 10.8

Он, разумеется, не может пятнать свои белоснежные крылья противодействием своим благодетелям, но требует при этом, чтобы его держали в курсе оного. Угрожая, в противном случае, законопослушно донести на него властям — типично светлое двуличие.

Вернувшись в нашу цитадель, я немедленно набрал свою дочь — и чтобы проверить связь, и чтобы предупредить ее. В отношении как аргументов, которыми ее опекун будет отныне воздействовать на нее, так и мер, на которые он может пойти в случае ее неподатливости. Она мне не поверила — весьма удачно дав мне шанс проверить возможность пересылки текстовых сообщений. Получив СМС своего опекуна, она замолчала. Не дав ей возможности придумать какое-то убедительное оправдание ему, я еще раз настойчиво попросил ее больше не принимать на веру ни одно из его слов.

И почти сразу убедился в том, что отныне это правило следует распространять на всех светлых.

Я насторожился, лишь только заметив карающий меч на церемонии подписания трудового соглашения — в своем прежнем статусе у него не было ни малейших оснований на ней присутствовать.

Когда же выяснилось, что он убил все отведенное ему время после совещания у Гения на изменение этого статуса — вместо того, чтобы посвятить его обеспечению безопасности юного мыслителя и моей дочери …

Лишив меня единственной все еще остававшейся возможности лично гарантировать ей эту безопасность в чрезвычайных случаях …

Ему крупно повезло, что у меня — в отличие от всех его соплеменников — чувство долга и верность данному слову всегда стояли на первом месте.

Ему крупно повезло, что у меня самообладание и выдержка оттачивались неподдающимися исчислению десятилетиями.

Ему крупно повезло, что он расположился в стороне от меня.

И сбежал сразу после подписания документа. Очень быстро и под защитную длань сопровождающего лица светлых.

Наверняка приставленного для проверки моей готовности работать в команде и избегать конфликтов в ней.

В усыплении бдительности светлых не было для меня ничего нового. Еще раз перебрав в голове весь набор предписанных мне добродетелей, я остановился на легкости освоения новых навыков.

Изменившаяся ситуация однозначно требовала доклада Гению.

Новые навыки пришлось осваивать в неожиданно расширенном объеме.

Отозвался Гений почти сразу — как только я представил себе одно только слово «Срочно!», светящееся короткими яркими вспышками на экране своего телефона.

Я выдохнул с облегчением — он проникновенно забормотал нечто о поразительной глубине нашего взаимопонимания, добавив, что мой вызов всего на пару мгновений опередил его собственный.

— Что случилось? — снова напрягся я.

— Ничего-ничего! — торопливо уверил он меня. — Я просто хотел попросить Вас передать кое-что нашему дорогому Анатолию.

— Подождите! — перебил я его — нарушение карающим мечом всех договоренностей было определенно важнее.

Эта новость его удивила — но вовсе не так, как я ожидал.

— Наши оппоненты ничему не учатся! — досадливо цокнул он языком. — Уже сколько раз их маниакальное стремление к полному контролю извращало до неузнаваемости даже самые лучшие намерения, а они снова норовят наступить на те же грабли!

— Какие еще лучшие намерения?! — не выдержал я, сообщив ему о предательстве опекуна моей дочери и добавив, что теперь они с юным мыслителем остались на земле совсем одни.

— А вот это как раз неплохо! — неожиданно хмыкнул Гений. — Птенца отправив в первый вылет, ему не нужно помогать его же крыльями махать. Иначе путь он не осилит.

— Вы мне лучше подскажите, как мне теперь на землю попасть! — наотрез отказался я разгадывать очередную его шараду, которая в отношении моей дочери прозвучала категорически неприемлемой.

— А Вам туда не нужно попадать! — жизнерадостно сообщил мне он. — Ваша задача — не допустить туда аналитиков, и неожиданный зигзаг нашего дорогого Стаса позволит вам всем полностью на ней сосредоточиться. Что же до волнений о Вашей несравненной дочери, скажу Вам так: я же оставил вас самостоятельно выбирать тактику действий — в полной уверенности, что вы справитесь.

— Да как Вы можете сравнивать? — опешил я от совершенно неуместной аналогии. — У моей дочери нет ни опыта, ни навыков, у нее нет даже ясного понимания, что ей противостоит…

— Вот и дайте им возможность приобрести и опыт, и понимание, — нетерпеливо оборвал меня он. — Без вашей предвзятости.

От возмущения я закашлялся — в бессловесном общении это было особенно неприятно: мысли задергались в конвульсиях, наскакивая друг на друга и тут же разлетаясь в разные стороны.

— Я обо всех вас говорю, — хлестко вернул их Гений в упорядоченное состояние. — И мы, и наши оппоненты неизлечимо заражены недоверием. Я это не в упрек: причина тому лежит в глубине нашей долгой истории, и ее истоки уже давно потеряли в нашем сознании свой истинный облик. Вот Вас, к примеру, уже попросили понаблюдать за будущими коллегами? — поинтересовался вдруг он с едва уловимой усмешкой в тоне.

— Я сам вызвался … — решил я напомнить ему о нами же придуманной маскировке моих ему докладов.

— Вот и наш дорогой Стас, возможно, проявил инициативу, — вновь перебил он меня с уже нескрываемым смешком. — Или его попросили. Или не его, а кого-то другого. Главное, что обе стороны, придя к полному соглашению в отношении нового проекта, продолжают испытывать взаимные подозрения Зачем заражать ими свежую кровь? Зачем загонять их на тропу нашей бесконечной войны? Да еще и пытаться держать их там под типично светлым контролем каждого шага. Не лучше ли дать им возможность найти свой путь и терпеливо подождать, пока они сами попросят совета? Если или когда он им понадобится. Вы же наверняка установили связь со своей несравненной дочерью? — закончил он, словно между прочим.

Вот тут-то что-то меня и остановило. После всех этих речей о взаимном недоверии и тотальном контроле он вдруг захотел от меня полной открытости в отношении моей дочери. При наличии его абсолютно необъяснимой склонности к наиболее беспринципному из всех светлых. Который как раз больше всех и подходит на роль их соглядатая — весьма вероятно, что именно на таких условиях его и амнистировали, и допустили в новые подразделение.

Мне уже, к сожалению, случалось ставить блок в присутствие своих коллег. Но вводить их в заблуждение сознательно мне никогда даже в голову не приходило. В отношении Гения это вообще было немыслимо. Но он сам только что прямо дал мне понять, какие возможности открывает передо мной элементарная сдержанность.

Ей ведь лучше искать свой собственный путь, не так ли? Без чьего бы то ни было навязчивого контроля. И с советами тех, к кому она сочтет нужным обратиться. А он всем нам предоставил полную самостоятельность. И ни секунды не сомневается, что мы со всем справимся — я ничего не упустил?

Переставив местами определенные моменты в своем последнем разговоре с моей дочерью — на тот случай, если он решит меня просканировать — я сообщил ему, что она согласилась — исключительно по моей настоятельной просьбе — только передавать мне настоящие результаты трудов юного мыслителя. От любого же другого участия она отказалась — не по требованию карающего меча, а из опасения навредить своему приятелю.

— Ну вот, видите! — пришел в бурное веселье Гений. — Все само собой устроилось наилучшим образом! Ваша несравненная дочь определенно унаследовала Вашу знаменитую предусмотрительность. Так что займитесь нашим проектом со спокойной душой и нераздельным вниманием. И обязательно сообщите мне, если узнаете информатора наших оппонентов в Вашей команде.

Наиболее подходящая кандидатура на эту роль отпала первой.

Я мысленно зааплодировал изяществу решения Гения. Его подарок — отдельные апартаменты — лишил явно находящегося на крючке у светлых бывшего хранителя возможности не только постоянно следить за остальными самому, но и делегировать эту почетную миссию всецело находящейся под его влиянием Татьяне.

И при этом, тем же широким жестом наш величайший ум — только что тонко подметивший разрушительное воздействие недоверия — укрепил его ростки исключительно среди светлой части нашей, с позволения сказать, команды. При моем известии о его прощальном даре у карающего меча подозрение буквально с лица закапало.

Бывший хранитель, по всей видимости, понял тонкий ход Гения — и попытался ответить на него типичной для проигрывающих светлых грубой провокацией.

— Что делать-то теперь? — обратился он ко мне с нарочито растерянным видом, как только карающий меч скрылся в общей части строения.

— Ты о чем? — вскинул я брови с не менее подчеркнутым удивлением.

— Дети же сами остались! — натянул он на лицо маску гротескного отчаяния. — И нам теперь к ним не попасть! И Тоша руки умыл!

Он обратился с этим вопросом ко мне. После того, как его собственные соплеменники разрушили стройную, надежную, предусматривающую любые случайности модель нашего взаимодействия. Не просто предложенную значительно превосходящим их всех, вместе взятых, интеллектом, но и обсужденную и согласованную со всеми его участниками.

Не стоило также исключать вероятность того, что их конечной целью была моя потеря бдительности. В подобном тупике от меня вполне могло ожидаться предложение услуг всего нашего течения для организации нелегального посещения земли — с последующим обвинением его в нарушении официально взятых на себя обязательств.

Но ведь мне предписано не выступать ни с какими инициативами, не так ли?

Глава 10.9

— Моя дочь, как тебе известно, — холодно напомнил я ему, — не включена в число посвященных, а в обычных условиях она вполне может постоять за себя. Что же до твоего сына, то — как мне известно — он будет находиться под твоим неусыпным контролем. В чем причина беспокойства?

Явно осознав, что его топорная уловка разгадана, неудавшийся провокатор снова открыл было рот, закрыл его, резко повернулся и пошел в свою пристройку деревянными шагами.

Татьяна задержалась. Глядя на меня с оценивающим прищуром и чуть качая головой. Я склонил свою к плечу — в вежливом ожидании.

— Ну-ну, — буркнула она наконец, пожав плечами и отворачиваясь, — столько чучел вокруг, что друг друга отпугивают.

Нужно отдать должное светлым — система оповещения у них оказалась на относительно неплохом уровне. Доклад о провалившейся провокации наверх и новые инструкции оттуда прошли почти мгновенно — и новая западня ждала меня, как только я переступил порог общего офиса.

Там уже вовсю орудовал карающий меч. Явно получивший распоряжение подхватить эстафету, выбитую из рук его бездарного соплеменника. Но быстро новый избранник светлых умел только грубую силу в ход пускать — таская мебель, чтобы устроить себе наблюдательный пункт, с которого каждое движение всех остальных просматривалось, как на ладони.

Этот решил взять меня лестью — не менее грубой. Мне он тоже предложил занять место, равное своему по исключительности — но также на линии прямой видимости с его насеста и в непосредственной близости от рабочего места подкидыша. Чтобы нейтрализовать его. При возникновении такой надобности. Организовать которую, вне всякого сомнения, труда ему не составит. Равно, как и доложить об акте ничем не спровоцированной агрессии. В режиме реального времени.

Ему я ответил жестче — уж он-то, казалось бы, далеко не один раз на земле противостоять мне пытался, мог бы и более изощренную приманку придумать. Он попытался — тыча мне пальцем в стол, под прикрытием которого я якобы смогу выходить на связь со своей дочерью. В любой момент, беспрепятственно и скрытно от любых глаз — кроме его собственных, разумеется.

Второй подряд запрещенный прием я никому спускать не собирался … и тут заметил расположенный на моем … нет, на всех остальных тоже … предмет.

Виденный мной до сих пор только однажды.

В сознании самого карающего меча.

Который тогда назвал непонятные мне образы результатом разведки у аналитиков и передал их — по моему предложению — Гению для расшифровки.

Судя по лицу, великий разведчик панели эти не узнал. Или сделал вид, что не узнал. Но это уже не имело ни малейшего значения — я ни секунды не сомневался, что слежка светлых будет вестись именно через них.

Это было абсолютно в их духе — проводить самую низкую работу самыми безмозглыми и бездушными средствами. У живого существа могут возникнуть вопросы, его могут одолеть сомнения в правомерности порученного дела, не исключена даже симпатия к жертве преследования — наблюдатель моей дочери тому редкий, но все же пример. Машина же не отягощена никакими моральными соображениями, ей не грозят муки выбора между приказом и собственным разумом — не случайно самый фанатичный приверженец светлой доктрины, оказавшийся, к сожалению, опекуном моей дочери, испытывал такую страсть к компьютерам с самого первого дня своего пребывания на земле.

И в свете параноидальной подозрительности светлых эти панели как нельзя лучше могли послужить их целям. Напрасно я удивлялся отсутствию хоть какой-то проверки кандидатов на выполнение их содержащегося в таком секрете проекта. Зачем подвергать их однократному испытанию на лояльность, зачем следить за выражением их лиц и тоном речи — если можно ежеминутно сканировать их сознание?

В котором у каждого из них был план сопротивления светлой тирании.

В котором у меня было участие в нем моей дочери.

Мне срочно нужен был Гений. Насколько я понял, он разобрался, как работают эти панели. Он должен найти способ отразить их всепроникающие щупальца.

Я пошел к лестнице, ведущей на второй этаж. Где должны были располагаться личные помещения сотрудников. Панели или не панели, но выходить на связь с ним — как и с моей дочерью — я предпочел бы в отсутствие и глаз с ушами.

Светлые предусмотрели все. Весь второй этаж также представлял собой одно сплошное открытое пространство. Уединиться в котором было просто негде.

К счастью, подкидыш также не нашел там укрытия. От карающего меча — который, потерпев очередную неудачу со мной, обрушился на него со всей яростью светлого самодура, привыкшего срывать зло на не способных ответить ему тем же.

Мне оставалось только воспользоваться его вспышкой.

И в тот самый момент упомянутая Гением одержимость светлых всеохватывающим и всепроникающим контролем сыграла против них — дав мне шанс вернуться, наконец, к моему уровню взаимодействия с ними: одновременной игре на множестве досок.

— Ну, это уже совсем нечестно! — обиженно протянул Гений в ответ на показанный мной образ панели. — Теперь я окончательно верю, что обе стороны пришли к полному взаимопониманию, и нашей это явно не пошло на пользу — прежде у нас никогда не практиковалось такое пренебрежение к интеллектуальной собственности. О передаче сканеров аналитическому отделу меня хоть предупредили!

— Это наше изобретение? — внезапно захотелось мне, чтобы его слова оказались очередной шарадой — неправильно мной понятой.

— Разумеется, наше, — небрежно бросил он с не допускающей никаких иных трактовок уверенностью. — Наши оппоненты изначально были созданы исполнителями … чужих замыслов. Сканеры были созданы, чтобы не отвлекать наших и так немногочисленных сотрудников от выполнения их непосредственных задач на земле.

— Но я никогда их не видел! — возмутилась моя репутация одного из самых высококлассных специалистов нашего течения, по определению посвященных во все его аспекты.

— Вот я и говорю — не отвлекать! — добродушно пригладил Гений мое профессиональное самоуважение, словно встопорщившегося котенка. — Неужели Вас никогда не удивляло полное отсутствие у нас столь трудо- и время-емкой канцелярии?

— Да нет, — все еще сомневался я. — Я всегда относил это на счет нашего более развитого интеллекта. Доклады главе мы обычно делаем прямо с земли, и ему достаточно один раз выслушать каждый из них, чтобы помнить затем все их детали.

— Главное, чтобы он никогда об этом не услышал, — утробно хохотнул Гений. — Вряд ли ему польстит сравнение с записывающим устройством. Что же до интеллекта, то держать в памяти все доклады всех сотрудников, да еще и извлекать из нее в нужный момент тот или иной пункт любого из них — на такое, пожалуй, и моего не хватит. — Он помолчал. — Хотя не уверен — не пробовал. Но главное — зачем? Уж поверьте мне, и главе, и мне есть, чем свои головы занять.

— Значит, мы докладываем в пустоту? — призвав на помощь всю свою сдержанность, поинтересовался я. — И впустую, надо полагать?

— Да нет же! — отозвался он с явной досадой. — При вашем обращении глава переводит вас в автоматический режим — тогда и перемычки были созданы. Ваш устный доклад фиксируется на более простом устройстве, а сканер при этом считывает ваши мысли. Иногда весьма результативно их сравнить. Оттуда они передаются на другие устройства: персональные, например, для хранения послужных досье, и другие — для общения и систематизации собранных вами данных. У нас с главой есть доступ ко всем из них. В нужный момент, — снова довольно хихикнул он.

Я проглотил все остальные вопросы. Сейчас намного важнее была насущная проблема.

— Таким образом, — вернул я к ней и его, — отныне эти сканеры будут ежеминутно считывать и наши мысли? Включая те, которые мы обсуждали перед Вашим отправлением?

— Мой дорогой Макс, — выдохнул Гений почтиразочарованно, — мы нашли способы читать чужое сознание и внушать ему — и, во избежание злоупотребления ими, изобрели блок. Улавливаете мою мысль? На каждое действие есть противодействие — какие бы идеи у кого ни возникали, миром правит равновесие.

— Как противодействовать сканерам? — решительно остановил я его от скатывания к очередной туманной аллегории.

— Ну давайте подумаем, — в мысленном голосе его появились вкрадчивые нотки. — Когда Вы говорите, Вы не выпускаете наружу поток своего сознания — Вы фильтруете его, выбираете наиболее значимую информацию, облекаете ее в наиболее подходящие слова, оставляя немалую часть при себе. Примерно так, как Вы сделали, рассказывая мне о похвальном послушании своей несравненной дочери. Что мешает Вам сделать то же самое с мыслями?

— Вы упомянули блок, — вздрогнул я от озноба, охватившего меня в середине его предпоследней реплики. — У меня складывается впечатление, что этот фильтр — это некая его разновидность. Значит ли это, что его тоже можно взломать?

— Хм, — задумчиво отозвался Гений. — Сканер — создание неодушевленное, а значит, пассивное — он фиксирует только то, что ему показывают. А вот живое существо… Вы позволите? — определенно оживился он.

— С удовольствием, — торопливо изобразил я равный энтузиазм, — но в другой раз. Ваш дорогой Стас требует общий сбор.

Он еще несколько мгновений не отпускал меня, не давая оборвать вызов — я включил ему на полную громкость трансляцию акта неприкрытого запугивания подкидыша.

Бешеного бряцания карающего меча, истосковавшегося по ежедневной рубке, величайший интеллект не выдержал.

Я тоже полностью вернулся в окружающую меня реальность. С сожалением. Ведя полный неожиданностей разговор с Гением, я, тем не менее, смог обеспечить своё определённое участие в сцене самоутверждения карающего меча. И это раздвоение сознания вызвало бодрящие воспоминания.

Глава 10.10

На земле я уже давно отошёл от своих обычных на ней заданий — меня перевели на обеспечение всесторонней поддержки карательных мероприятий светлых против людей. Тогда меня это вполне устраивало, поскольку позволяло постоянно находиться вблизи моей дочери.

Сейчас же я задумался, не считывали ли сканеры в моих докладах информацию, в первую очередь, о ней. Следующая мысль была не менее неприятной: не изучали ли точно также, моими глазами, и юного мыслителя, и его родителей, да и сам карающий меч? Не захотят ли теперь сопоставить представления о них, созданные с моей невольной помощью, и считанные в самом ближайшем будущем сканерами?

Эти мысли придали особую свежесть моим воспоминаниям.

Которые только что кристально ясно показали мне, что старые навыки у меня не забылись.

До совместной работы со светлыми мне всегда доверяли самые сложные задания на земле. Как правило, это были ярчайшие человеческие личности — уверенные в себе, независимые в мышлении, а значит, с трудом поддающиеся внушению, с одной стороны, и вызывающие не меньший интерес у светлых, с другой.

За такие случаи я всегда брался с удовольствием — поскольку они давали мне возможность развернуться сразу в нескольких плоскостях и ипостасях.

Вызвать у человека интерес, не показывая ему свой собственный, привлечь на свою сторону его окружение — каждого по-своему, чтобы обеспечить их влияние на объект в моих интересах, выбрать стратегию постепенного, дразнящего открытия ему моей сущности, сделать ему предложение совершить сознательный выбор нашей доктрины — в таком виде, чтобы он не смог от него отказаться …

И всё это под самым носом у светлых. Параллельно отвадить от человека их эмиссаров, заставить их выставить ему напоказ свою примитивность и недалёкость, вызвать в нём отвращение к их ханжеству и лицемерию …

Проигрывая, они обычно спускали на меня своих цепных псов по любому, самому надуманному поводу. И тогда я чувствовал себя искусным фехтовальщиком, с лёгкостью скользящим среди превосходящих в численности, мощнее вооружённых, но неумелых и неуклюжих громил. Разъяряясь от каждого моего укола, они лишь бессильно и безрезультатно клацали зубами.

Сейчас, похоже, подошло время к этим навыкам вернуться.

Слишком много противоречивых интересов собралось вокруг меня. Слишком много несопоставимых требований мне выдвинули.

Наш глава хотел, чтобы я сделал всё возможное для реализации планов светлых — и при этом неустанно следил за ними.

Гений хотел, чтобы я втайне снабжал его результатами работы юного мыслителя — и держал его в курсе всех действий нашего главы в такой же тайне.

Карающий меч хотел, как всегда, полного доминирования — при полной необязательности в отношении своего слова.

Чего хотел бывший хранитель не знал, как обычно, никто, включая его самого — что ставило под вопрос реальность выполнения всех остальных условий.

Мне показалось, что я понял Гения — в дуэль фехтовальщика с громоздкими фигурами в тяжёлых латах и с опущенными забралами он ввёл безумного шмеля.

Обойти латников, нащупать их незащищённые места, столкнуть их, чтобы за закрытыми забралами им показалось, что их цель достигнута, и при этом увернуться от беспорядочно мечущегося жала — такого азарта я давно не чувствовал. Я давно не чувствовал себя таким живым.

Начал я с карающего меча — с добрых старых времён ещё помнил, с какой готовностью он всегда бросался на подсунутый ему под самый нос ложный след, а охотничья горячка затуманивала ему при этом те пару извилин, которые у светлых назывались мозгом.

Я всего лишь следовал всем его указаниям, демонстрируя обещанное нашему главе стремление к командной работе. Карающий меч воспринял мою покладистость как нечто, само собой разумеющееся— сказались года моего сотрудничества с ним на подчёркнуто вторых ролях.

Я немедленно продемонстрировал ему всю пагубность потери бдительности — исключительно в интересах общего дела.

Поверженный карающий меч всегда был куда более открыт для переговоров, да и молниеносное поражение явно не способствовало усердно насаждаемому им облику неоспоримого альфы — для восстановления оного он оказался готов на многое.

Известие о прямой связи Гения со всеми моими светлыми союзниками было тревожным, особенно в сочетании с её давностью и его молчанием о ней. Впрочем, если он планировал вести отдельную игру с каждым из нас, ему следовало внимательнее подойти к подбору информаторов — на требование карающего меча взять под прямой мысленный контроль и меня я откликнулся охотно: перемычка дала мне добровольный доступ к его сознанию. А сделать его неограниченным было всего лишь делом техники.

Я вернулся к покладистости — на сей раз с бывшим хранителем. Его истерическое требование закольцованной перемычки, охватывающей всех нас, открывало ещё больше возможностей. И дало мне ещё больший результат.

Гений уже объяснил мне, что в телепортации бывшего хранителя не было ничего нового — по крайней мере, для нашего течения. В наших оппонентах она воплотилась по совершенно необъяснимой случайности — и в ограниченном, однобоком виде: возможность перемещения определялась не желанием её носителя, а конечной точкой переноса.

Случайный её обладатель подтвердил предположение Гения. В отношении ограниченности владения светлыми любого из наших открытий. Что вполне закономерно определялось ограниченностью самого их мышления, сосредоточенного на самолюбовании.

Бывший хранитель был свято уверен, что может перенестись только туда, куда ему по-настоящему нужно. Истина же состояла в том, что телепортация происходила только тогда, когда по-настоящему где-то был нужен переносимый ею объект.

Бывший хранитель всегда без труда переносился к своей Татьяне.

Опекун моей дочери всегда мгновенно оказывался в месте общего сбора в моменты самых острых кризисов.

Эта острая необходимость и со мной работала — именно поэтому я всегда с такой лёгкостью уходил из рук карающего меча. Более того, я подчинял своей воле самые неподдающиеся объекты на земле благодаря своему умению перевоплощаться — интуитивно и безошибочно подобрать именно те слова, тон речи, манеру поведения, жесты и взгляды, которые были бы наиболее результативны в каждом конкретном случае.

У меня даже мысли не возникло, что я не смогу овладеть нашим исконным умением — причём в полном объёме. Тем более, что я точно знал, где сейчас по-настоящему, более всего нужен.

Едва моргнув, однако, я обнаружил себя не на земле, возле своей дочери, а в нашей цитадели, в апартаментах Гения.

Не удались ни вторая, ни третья попытки — я даже на миллиметр с места не сдвинулся. В моём возвращении к своим союзникам также острой нужды не обнаружилось. В отличие от объяснения феномена Гением.

— Мой дорогой Макс, Вы определённо укрепляете мою веру в блистательное будущее этого мира! — откликнулся он чуть позже и чуть слабее, чем прежде. — Вы совершенно правы — он задумывался как единая, цельная картина, вечная гармония, которая определяется положением каждого её мельчайшего элемента именно на своём месте …

— Почему я не могу на землю попасть? — без церемоний отбросил я его туманный намёк на то, что телепортации лучше известно, где расположено моё истинное место.

— О! — мгновенно сменился его тон с восторженного на раздосадованный. — Здесь определённо просматривается рука нашего течения — столь тщательно прописать ограничения в телепортации могли лишь те, кто хорошо знаком с её принципами. Но в этом есть и свой плюс! — Голос его дрогнул от сдавленного смешка.

— Мне крайне трудно его заметить, — не сдержался я.

— Взгляд, устремлённый в детали знакомого, — снова понесло его в дебри шарад, — оказывается невосприимчивым к тому, что считается невозможным. Я смею предположить, что в конечном счёте Вы оказались в самом подходящем месте — в сложившихся обстоятельствах.

— Кому подходящим? — Вспыхнувшая было надежда на встречу с моей дочерью и неоспоримое подтверждение её тщетности уже с трудом удерживали меня в рамках вежливости.

— Нам, конечно! — даже запнулся от удивления Гений. — Для начала мои хоромы экранированы от стандартной мысленной сети. Любой. Скорее всего, Вас потому и занесло туда, где Вы сможете выходить на связь со мной в практически абсолютной безопасности.

— Я понял, — пустил я в ход последние крохи терпения, и попытался отключиться.

— Но это только первый плюс, — опять не дал он мне это сделать. — Вести любой разговор с Вашей несравненной дочерью Вам, естественно, придётся вслух, и не исключено, что рядом — случайно или нет — может оказаться нежелательное ухо. А вот подслушивать у порога моих хоромов … согласитесь, это просто немыслимо.

— А телефон будет работать? — сдержал я на всякий случай вновь вспыхнувший интерес. — В условиях экранирования?

— Попробуйте, — небрежно бросил мне он. — У нас принято мнение, что средства человеческой коммуникации слишком примитивны, чтобы работать вне земли — а потому недостойны изучения, не говоря уже о противодействии.

— Займусь этим немедленно, — подтолкнул я его к мысли об окончании разговора.

— И последнее, — уловил он мой намёк. — Хочу напомнить Вам, что успех в достижении цели в немалой степени зависит от правильности её формулировки. Поразмыслите над этим перед тем, как отправляться в обратный путь.

Он отключился именно в тот момент, когда я решил — прямо и отбросив самолюбие — попросить его разъяснить последнюю инструкцию.

Глава 10.11

Она навязчиво крутилась у меня в голове, маня слабым проблеском понимания … который тут же мерк, ускользая. Похоже, в следующий раз придётся отбросить самолюбие с самого начала и заранее попросить его изъясняться на доступном не только гениям языке.

Впрочем, он сам сказал мне подумать над его заключительными словами перед самым возвращением. А я твёрдо обещал ему немедленно проверить возможность связи с моей дочерью отсюда.

Она схватила трубку сразу — и забросала меня таким количеством вопросов, произнесённых таким встревоженным голосом, что с меня мгновенно смыло всё раздражение, все сомнения и всю неуверенность, оставшиеся после разговора с Гением. Не могу похвастаться, что хорошо знаком с принципами телепортации, но мне незачем указывать, где я больше всего нужен.

Отвечая на её вопросы, я снова почувствовал укол досады в адрес Гения. Его подарок бывшему хранителю повернулся ко мне несколько иной стороной: благодаря ему тот мог хоть каждый день беседовать со своим наследником, в то время как мне приходилось довольствоваться лишь редкими и краткими минутами общения с моей дочерью во время официальных визитов в нашу цитадель.

Предупредив её об этом, я наконец-то перешёл к своим вопросам.

— У нас всё нормально, — нетерпеливо отмахнулась от них Дара. — Слушай, есть дело поважнее: мы тут подумали — и придумали.

— Что придумали? — насторожился я.

— Понимаешь, — затараторила она, — посылать вам обычные документы — это слишком долго будет. Мы лучше вам архивы отправлять будем.

— Какие архивы? — медленно повторил я слово отнюдь не из обычного лексикона моей дочери.

— Да это всё то же самое, — снисходительно пояснила она, — но в сжатом виде: и дойдёт быстрее, и памяти меньше кушает.

Ещё менее типичный для неё компьютерный сленг подтвердил мои самые худшие опасения.

— И кто же подсказал вам такую блестящую мысль? — не стал я скрывать укоризну в голосе.

— Если ты о Тоше, — тут же взъерошилась она, — так он тут не причём. Мы с Игорем, между прочим, тоже не вчера за компьютер сели. И над материалами уже работаем — по своей картотеке. И уже видим, что их будет много.

— Ещё рано! — не смог я сдержать резкий тон, вспомнив об аналитике, постоянно находящимся рядом с юным мыслителем. — Игорь должен будет заниматься только теми объектами, на которые ему укажут официально.

— Это тот, что ли, что у нас в доме вечно крутится? — фыркнула моя дочь, напомнив мне, что от наших наследников ангелам скрываться бесполезно. — Не наблюдатель — тот, как всегда, в углу сидит и ядом во все стороны плюётся. А другой хвостиком за нами везде ходит и над душой постоянно висит.

— И когда Игорь на компьютере работает — тоже? — нахмурился я, лихорадочно размышляя, как устранить возникшее осложнение.

— Я не так сказала, — прыснула Дара. — Не ходит, а ходил, не висит, а висел. Тут случайно выяснилось, что ему детективы очень понравились. Так мы сериалов накачали и звук в телевизоре почти на минимум ставим — он к экрану уже почти прирос.

Я всегда знал: за что бы ни взялась моя дочь — результаты превзойдут самые смелые ожидания. Когда придёт её время, я не удивлюсь, если она не только войдёт в созвездие наших самых ярких специалистов, но и сможет сравниться в блеске с самим Гением. Так же, как и он, она не вступает с белокрылыми лицемерами в противостояние — она просто небрежно перехватывает столь привычную им узду из рук их правителей.

И я очень надеюсь однажды лицезреть, как по мановению её изящной руки скачет туда и обратно через горящее кольцо сам карающий меч.

— Но мы всё же подстраховались, — оторвал меня от упоительного зрелища голос моей дочери. — Для ваших работать Игорь будет дома, а для вас — в универе.

— Что значит — в университете? — окончательно сбросил я наваждение. — Вы должны учиться!

— Так я же сказала, что мы всё уже придумали! — довольно рассмеялась моя дочь. — Получили свободное посещение по нескольким предметам, так что можем спокойно заниматься своими делами. Оттуда реальные характеристики и будем вам пересылать — прямо через пару дней.

— Подожди! — вздрогнул я, вспомнив о сканерах. — Пока присылайте всё только мне. У нас там поставили новое оборудование, они с ним сейчас пытаются разобраться — и ты можешь себе представить, чего это им стоит. — Дара снова прыснула. — Будем надеяться, что справятся к тому моменту, когда Игорь получит конкретные задания.

— Хорошо, — подумав, согласилась она. — Проверим пока архивы на тебе — ты же с ними справишься?

Я сдержанно уверил мою дочь в том, что впервые встретился с телефоном немного раньше, чем она появилась на свет.

— Да я пошутила! — деланно надулась она, и продолжила своим обычным тоном: — А Анатолию с Татьяной поможешь с архивами, если они у них не откроются? Лучше Татьяне, — торопливо добавила она, — Анатолию слишком долго объяснять.

Я только усмехнулся глубокой проницательности моей воистину несравненной дочери.

Теперь можно было с лёгкой душой переходить к официальной части моего визита в нашу цитадель — разговору с её главой. В котором меня настигло ещё одно проявление проницательности. На сей раз не доставившее мне ни малейшего удовольствия.

Мой подробный доклад о начале работы нового отдела — с постоянным требованием светлых его полной изоляции — он выслушал, рассеянно кивая.

Моё упоминание об остром напряжении в отношениях между моими светлыми сослуживцами — вплоть до его публичной демонстрации — также не вызвало у него особого интереса.

Моё предположение, что их руководство пытается сгладить эти трения, разделив их территориально — небывалая предупредительность со стороны их белокрылых боссов, обычно глубоко равнодушных к психологическому комфорту своих подчинённых — убедило меня, что Гений не стал афишировать свой прощальный подарок бывшему хранителю.

Моё сообщение о сканерах было принято без малейшего удивления, а намёк на то, что мои неискушённые в глубокой и связной мысленной деятельности сослуживцы встретили присутствие тонкого оборудования с опаской, вызвал у него лёгкую усмешку.

Моё предложение начать трансляцию сразу по возвращении, но ограничить её только значимыми моментами, было остановлено взмахом его руки.

— Я вижу, что моё предложение Вашей кандидатуры в качестве нашего представителя оказалось полностью оправданным, — облёк наш глава своё одобрение в совершенно не принятое у нас многословие.

Я молча и скромно склонил голову, не желая поддерживать нарушение традиций, рассыпаясь в благодарностях за высокую оценку моей обычной работы.

— Но у меня есть к Вам несколько вопросов, — продолжил наш глава уже привычно сдержанным тоном.

Я изъявил свою готовность ответить на них ещё одним кивком.

— Насколько мне известно, — не стал дожидаться от меня ненужных слов наш глава, — единственная в новом отделе женщина является матерью единственного исполина, привлечённого к его работе.

— Да, это так, — подтвердил я уже всем известный факт.

— Того самого исполина, — всё никак не переходил к своим вопросам он, — с которым тесно дружна Ваша дочь. Из чего можно предположить, что Вы неплохо знакомы с его матерью.

— На земле, будучи человеком, она не вызывала у меня какого бы то ни было интереса, — совершенно искренне заметил я. — Хотя изредка, по необходимости, мы встречались.

— На земле … — задумчиво протянул он, складывая ладони перед лицом и глядя на меня поверх них с лёгким прищуром. — Судя по её головокружительной карьере после перехода оттуда, многое изменилось. Нельзя, разумеется, исключить, что причиной её взлёта является родство с интересующим светлых исполином, но я ещё раз проанализировал относительно недавние события … Скажите мне — Вы присутствовали на проникновении в инвертацию — это была она?

Врать было бесполезно. Я внутренне содрогнулся, осознав, что мысль о невозможности лжи нашему главе пришла лишь второй.

— Она, — ограничился я простой констатацией факта.

— О чём наши партнёры не сочли нужным поставить нас в известность, — продолжил он как будто вслух размышлять. — Несмотря на договорённость о полной прозрачности сотрудничества. Возникает вопрос, о чём они ещё умолчали … — Он встряхнулся. — В прошлый раз я поставил перед Вами множество задач — сейчас я добавлю к ним ещё одну. Но в перечисленном списке она будет стоять на втором месте — успешная работа отдела всё также остаётся Вашим основным приоритетом.

— Я слушаю Вас, — облёк я на сей раз своё полное внимание в слова.

— Сосредоточьте своё наблюдение на матери исполина, — появилась в его голосе жёсткая нотка, знакомая мне по неоднократным распоряжениям об ответном ударе по светлым. — Вплоть до регулярного сканирования — даю Вам на него официальное разрешение. Похоже, наши партнёры не случайно полностью исключили проникновение на территорию нового отдела — к сканерам, через которые у них будет постоянный доступ к её сознанию, подключиться мы уже не сможем. Заменить их придётся Вам — мне нужно знать истинную причину привлечения её к проекту.

В апартаменты Гения я спускался медленно. Наш глава добавил мне только одну задачу, но она породила несколько других — тех, которые я ставил себе сам.

Эти задачи разветвлялись, переплетались, наслаивались друг на друга — пожалуй, с вызовом такой сложности я ещё никогда не сталкивался.

В первую очередь, разумеется, нужно настроить фильтры абсолютно нетренированным в строгости мысленного процесса светлым — у которых даже установка примитивного блока вызвала существенные затруднения.

Из чего следует, что стабильность этих фильтров у них придётся затем контролировать. Несовместимость фильтра с блоком даст возможность сканировать периодически их сознание — на случай установленных за моей спиной их прямых контактов с Гением. Особенно тщательно придётся заняться сознанием Татьяны — и чтобы отбирать там самые безобидные и, желательно, бестолковые мысли для трансляции нашему главе, и чтобы убедиться в твёрдости слова моей дочери в отношении скрытности её участия в делах юного мыслителя. Очень уж мне не понравились внимательные взгляды и загадочные реплики в мою сторону.

Глава 10.12

Кроме того, нужно ещё и периодически транслировать нашему главе атмосферу крайней неприязни вокруг светлых — для чего придётся давать им сигнал для начала особо язвительной перепалки в перерывах между сканированием, чтобы трансляция на него не наложилась.

И всему этому нужно перекрыть доступ к моему собственному сканеру — а значит, разобраться с принципом его работы придётся в поистине рекордные сроки.

Да, ещё и подкидыша нельзя вниманием обойти — инструкции, даваемые ему аналитиками, могут представить немалый интерес для всех направлений моей собственной деятельности. Сканирование его сознания не представит ни малейшего труда — ни с блоком, ни, тем более, с фильтрами он явно не знаком.

Хотя … Сообщение Гения о том, что подкидышу удалось подавить воздействие светлых целителей, шокировало не только карающий меч.

Воздействию правящего течения на сознание всегда было далеко до нашей тонкой филигранности — именно поэтому их хранителям так редко удавалось противостоять нам — но методы их отдела целителей всё же выгодно отличались от типично светлой топорной прямолинейности. И то, что воспротивиться им — успешно, заметьте! — смог абсолютно необразованный юнец, навевало размышления.

Гений сообщил об этом спокойно, без своего обычного бурлящего энтузиазма. Как о хорошо известном ему умении. Которые, как он однажды заметил, всегда возвращаются, даже будучи забытыми. И почему-то опять к представителю светлых …

Меня снова кольнуло чувством острой несправедливости. Складывалось впечатление, что самые яркие таланты — причём открытые большей частью именно в нашем течении и наверняка для защиты от диктата светлых — по совершенно непостижимой причине передаются нашему противнику.

Как бесполезная, не стоящая внимания безделица.

Как будто речь идёт о примитивных средствах облегчить банальную земную жизнь — вроде того сжатия информации для ускорения её передачи, о которой сообщила мне моя дочь.

Я замер на полушаге.

А ведь подкидыш тоже сжал табу, наложенное на его память светлыми целителями, до не различимой и, соответственно, не функционирующей величины.

И Гений упоминал о возможности инвертировать информацию, сжав её в легко скрываемую точку.

И телепортация, случайно наткнувшаяся при возвращении на бывшего хранителя, мне — сразу уяснившему её природу — далась с самого первого раза.

Мой мозг потребуется мне в его самой лучшей форме — в самом ближайшем будущем и на самый неопределённый промежуток времени. Зачем мне обессиливать его перед серьёзным испытанием, выдумывая фильтры светлым — каждому свой, и одновременно надёжные и доступные их пониманию? Зачем мне потом контролировать их все сразу? Зачем мне весьма вероятные авралы, если их фильтры не устоят?

Если я могу в начале каждого рабочего дня подавлять все их посторонние мысли и затем просто-напросто удерживать их в этом состоянии. Назвать это вторжением даже карающий меч не посмеет — разбираться в этих мыслях я не стану. Напротив, предоставлю светлым возможность заявить — с присущим им самодовольством — о резко возросшей способности сосредотачиваться в условиях постоянной бдительности.

Задача столь масштабного воздействия на мысленный процесс — причём, одновременно на трёх объектах — подстегнула мой шаг.

Нужно немедленно возвращаться — в надежде, что неудержимое хвастливое пустозвонство бывшего хранителя задержит его у своих, и я успею опробовать свою идею на одной Татьяне. С общепризнанной простотой её мышления я легко смогу и заметить, и устранить любый погрешности в схеме подавления, если таковые обнаружатся.

Добравшись до выхода из нашей цитадели, я вновь вспомнил Гения. С досадой, почти с раздражением. Прямо за этой дверью слово «немедленно» следовало на некоторое время забыть — ограждающий нас от нападения светлых Путь поспешности не прощал. И некоторое время его прохождения было отнюдь не коротким.

Неужели нельзя было перед уходом — вместо философских рассуждений о нетленности знания — создать мне прямой проход через заградительную систему? А вот на подарки бывшему хранителю время у Гения нашлось.

Неужели нельзя было обойтись без столь нарочитой демонстрации его же тезиса о вирусе недоверия, массово поразившем оба наши течения? Мысль о моей добровольной сдаче светлым факта временного ослабления наших позиций смехотворна. Об их проникновении в моё сознание — тем более. А вот на карающий меч во время подготовки похищения Татьяны и подкидыша этот вирус у Гения не распространился.

И уж по крайней мере, неужели нельзя было не тратить впустую мои драгоценные минуты во время нашего контакта в его апартаментах? Это как раз те минуты, которые потребуются мне для создания фильтра для Татьяны — но не в присутствии её бывшего хранителя и карающего меча с их постоянными дилетантскими репликами. И правильная постановка задачи их нейтрализации никак не приблизит меня к началу её выполнения …

Я снова замер перед уже открывающимся выходом из нашей цитадели. Вот с того места — прямо передо мной — и унесла бывшего хранителя телепортация. И теперь, после подтверждения Гения, я уже знал, почему.

Ощущение было ошеломляющим — впервые в жизни мне удалось разгадать шараду не имеющего аналогов ума. Сейчас никто не был нужнее Татьяне, чем я — ей первой придётся столкнуться со сканерами.

Остальным, впрочем — тут же одёрнул я себя — вовсе не нужно знать, что я нашёл способ и назад телепортироваться. Поэтому своим конечным пунктом мне лучше избрать место без свидетелей.

Перед моим мысленным взором почему-то возник лишённый малейшего личного пространства второй этаж. Неразумно, досадливо покачал я головой — моё появление ни в коей мере не должно отличаться от возвращения остальных. Татьяна и так начала уделять мне не к месту пристальное внимание.

Краем глаза я заметил некое движение. Резко глянув туда, я увидел на подлокотнике стоящего спинкой ко мне кресла судорожно вцепившуюся в него мускулистую руку. Из-за спинки послышалось натужное сопение — в перемешку с выражениями, извергать которые, не переводя дыхания и не краснея, могло только одно существо.

Карающий меч.

Неужели он уже на месте? — зажмурился я от очередного острого укола крайней несправедливости. Это я сейчас там жизненно необходим, а не он!

Когда я открыл глаза, рука на подлокотнике исчезла. Сопение за спинкой кресла сделалось ещё более яростным, а вот его источник словно в воздухе растворился — в то время как остальные элементы картины перед моими глазами вдруг сделались кристально чёткими.

Для верности я сделал шаг вперёд и коснулся ближайшего кресла. Я даже сел в него — и у меня пропали последние сомнения: Гений, как всегда, оказался прав. Наши величайшие изобретения достались светлым случайно, и они пользовались ими, как земные бабуины, наткнувшиеся на высокоточный прибор и колотящие им по орехам.

Не стоило, впрочем, уподобляться им в самолюбовании. Телепортация доставила меня судя благодаря правильной формулировки цели её применения — и к этой цели самое время и перейти.

Но не по лестнице, остановил я себя. Вовсе незачем афишировать одно из немногих своих преимуществ, доставшихся мне по полному праву.

Окна на втором этаже в точности копировали такие же на первом — а именно, располагались только на фасаде здания. Мне пришлось поблагодарить карающий меч — мысленно и под блоком, чтобы он не принял элементарную вежливость за карт-бланш его попыткам установить свою диктатуру — за то, что он разместил Татьяну спиной к ним.

Я выбрал самое дальнее от неё окно, открыл его и выглянул наружу, чтобы оценить расстояние до земли.

Сзади меня послышался подозрительно добродушный голос карающего меча.

Которому тут же — не менее отчётливо — ответил бывший хранитель.

Да где же здесь смогла телепортация надобность в них усмотреть?! Укол двойной несправедливости ощутился, словно тычок острого копья между лопаток … и меня выбросило из окна на землю. Которая оказалась несколько ближе, чем мне увиделось сверху, и сгруппироваться я успел лишь частично.

Поднимался на ноги я не спеша. Сгибая и разгибая каждую руку и ногу, чтобы убедиться в их целости, я вдруг осознал, что всё ещё слышу разговор карающего меча с бывшим хранителем. Несмотря на откровенное хамство последнего. Из чего следовал единственно возможный вывод: беседуют они на расстоянии друг от друга, а значит, мысленно.

У меня вырвалось — вполголоса — совершенно оправданное замечание о коварстве радетелей светлых помыслов. Чистоту которых они блюдут лишь для своих соплеменников, а с представителями нашего течения не гнушаются никакими провокациями за мысленной спиной.

С другой стороны, к двери здания я подходил с видом, в точности соответствующим окончанию длительного пешего перехода. Даже времени хватило составить формулировку своего следующего возвращения из нашей цитадели: Моё присутствие здесь жизненно необходимо с тыльной стороны здания, ибо в случае менее удачной попытки имитировать паритет в телепортации, фильтровать мысленный процесс светлых провокаторов будет некому.

Создание фильтра для Татьяны прошло даже быстрее, чем я ожидал.

Неожиданностью для меня стало то, что прошло оно практически без моего участия.

Не успел я толком объяснить ей угрозу, исходящую от сканеров, как она кивнула, сосредоточенно хмурясь.

— Это как при трансляции, что ли? — коротко спросила она.

Я начал смутно догадываться, что именно увидел в ней Гений: при всём своём опыте бывший хранитель и карающий меч встречали дурную весть бесполезными эмоциональными всплесками — она же сразу принялась думать, что делать. И оказалась намного ближе их к истине.

Глава 10.13

— Не совсем так, — поправил её я. — При трансляции ты являешься источником — передаёшь то, что считаешь нужным. Сканеры действуют, как рентгеновские лучи, проникающие в твоё сознание и фиксирующие там все твои мысли — вне зависимости от твоего желания.

— Значит, их нужно отключить … — Татьяна задумчиво выпятила губы. — Вот так? — зажмурилась вдруг она, подняв ко мне лицо с выжидательным выражением на нём.

— Да нет же! — с досадой бросил я, отказываясь от своего прежнего суждения о ней — ход её мыслей уже явно сбился к той же примитивности, которую совсем недавно с типичным пафосом продемонстрировал мне её бывший хранитель. — Никакой блок здесь не поможет — он перекроет тебе все …

— Какой блок? — открыла Татьяна глаза с видом крайнего удивления. — Я его не ставила — чтобы ты смог проверить. Ну давай скорее, — нетерпеливо махнула она рукой, — может, поправить что-то нужно будет!

Никаких препятствий на границе её сознания я действительно не встретил. За ней же обнаружилось нечто такое, с чем я ещё никогда не сталкивался. Никогда и нигде.

Это было нечто вроде небесного тела, висящего в абсолютном космическом мраке. Но тело определённо искусственного происхождения. Круглое, как и любое другое, но покрытое металлической оболочкой. Плотной и непроницаемой, но с круглыми же отверстиями по всему периметру — на подобии иллюминаторов.

Сквозь один из них, расположенный прямо передо мной, я увидел, строго организованные и чётко оформленные мысли — жгучий интерес к проекту аналитиков, глубокую признательность за оказанное доверие, решительную готовность оправдать его, жаркое нетерпение в ожидании работы …

Полный набор качеств идеального светлого неофита, невольно усмехнулся я.

Мысленно обогнув загадочный объект, я не смог разглядеть больше ничего — все остальные иллюминаторы были зашторены. Но не наглухо — не непроницаемыми заслонками, а чем-то вроде полупрозрачных штор.

За ними угадывалось некое движение — мелькали тени и положение света то и дело менялось. Но они были сплошь покрыты одним и тем же словом: Игорь. В десятке цветов, размеров и положений — эти надписи постоянно шевелились, набегая друг на друга вместе со складками штор, словно под лёгким ветром, и приковывая к себе внимание.

Вернувшись к единственному открытому взору иллюминатору, я заметил, что нетерпение в нём существенно усилилось. Затмив собой все остальные видимые мысли.

— Как ты это делаешь? — пробормотал я в полном замешательстве.

— Я не понимаю, о чём Вы говорите, — ровно ответила Татьяна, глядя на меня как будто из той самой космической дали.

— Кто тебя этому научил? — заподозрил я ещё один прощальный подарок щедрого величайшего ума.

— Чему? — вскинула она брови в довольно убедительном вежливом удивлении.

— Ты Гению это показывала? — прямо спросил я.

— Кому? — Удивление на её лице плавно сменилось не менее правдоподобным недоумением.

— О, Анатолий возвращается! — нарочито повернулся я к окну в надежде вывести её из этого неестественного равновесия.

— Замечательно, — спокойно и неторопливо села она за свой стол, — давно пора к работе приступать.

Мне так и не удалось выманить её из этой металлической оболочки. Так же, как и взломать последнюю. На её поверхности — как и при первом беглом, так и при следующем, более тщательном осмотре — не обнаружилось ни малейшего несовершенства, ни даже намёка на стык составляющих это тело элементов. Оно было идеально гладким, как будто целиком из металла отлитым.

Иллюминаторы в нём тоже не поддались. В самом закрытом сознании всегда есть окна, через которые оно хоть изредка даёт о себе знать окружающему миру, и они являются самым простым путём к нему. Их можно медленно, незаметно, по миллиметру, приоткрыть, а закрывающие их шторы чуть раздвинуть — опытному глазу самой крохотной щели хватит, чтобы разглядеть, что за ними скрывается.

Потенциальные доступы к замурованному сознанию Татьяны оказались герметично, наглухо задраенными. Я мог бы, разумеется, их пробить, но определённо не с первого раза и уж точно не незаметно. Поскольку в конечном итоге выяснилось, что Татьяна прекрасно слышит всё, что происходит вне её непроницаемой оболочки — как произнесённое вслух, так и обращённое к ней мысленно.

Осматривая в сотый раз — и вновь безуспешно — эту неприступную крепость, я вдруг осознал, что именно её мне придётся транслировать нашему главе. Который несомненно увидит в ней то же, что и я — открытие, ставящее под угрозу нашу способность беспрепятственно проникать в любое сознание.

Более того, уже осведомлённые о полном восстановлении её памяти светлые, постоянно видя одну и ту же считанную сканером картину, рано или поздно заподозрят неладное.

И что окажется для них важнее: изучить новое средство защиты, с их точки зрения, от нас или оставить в неприкосновенности рычаг воздействия на юного мыслителя — я лично предполагать не брался.

Татьяне я озвучил только последнее умозаключение. Мысленно.

Металлическая оболочка её сознания повернулась ещё до того, как я закончил формулировать эту мысль. На меня смотрел другой иллюминатор, в котором медленно, как в слайд-шоу, начали появляться картины из жизни юного мыслителя — от самого младенчества до последних дней Татьяны на земле.

Я насторожился, но вскоре мне пришлось отдать должное её предусмотрительности: во всех сценах из посторонних были видны только пожилая пара её родителей и её подруга с мужем и сыном. Только одна подруга — многие места я узнал, но ни в одном не увидел ни Марину, ни себя, ни мою дочь, ни её опекуна.

Не удержавшись, я мысленно зааплодировал ей — непобедимая крепость снова повернулась. На сей раз моему взору предстали картины более недавнего прошлого — с её бывшим хранителем с центре каждой. Я досадливо поморщился — эту серию слайдов я охотно пропущу …

Хотя нет — рядом с главным героем вдруг показались типичные физиономии карателей, а потом унылые, постные лица целителей — очевидно, она перешла к воспоминаниям о своём обучении. Я невольно подался вперёд — взгляд изнутри на подготовку и тех, и других мог представить определённый интерес для нашего течения — картины замелькали с такой скоростью, что я понял, что о бдительности, по крайней мере, Татьяны можно не беспокоиться.

Учла она моё предупреждение и в реальной жизни — оттаяла при появлении своего бывшего хранителя. Совсем немного, но достаточно, что не вызвать подозрений карающего меча.

При этом выяснилось, что её бывший хранитель прекрасно осведомлён о её способности закукливать сознание — что одновременно сняло мои собственные подозрения в адрес Гения и потребовало срочного доклада ему о ней. В надежде, что он подтвердит, что это ещё одно наше заблудившееся открытие. Которым я, будучи представителем правообладателя, с удовольствием пополню свой список преимуществ.

Доклад Гению требовал визита в нашу цитадель. Для которого требовался повод — а значит, действительно нужно было приступать к работе.

Я предупредил карающий меч и бывшего хранителя о наблюдении, возложенном на меня нашим главой, и объяснил им принципы работы фильтров. Максимально витиевато и запутанно — мне нужно было отложить их первый контакт со сканерами до тех пор, пока я не отработаю алгоритм решения всех своих задач.

К первоочередным относились подавление нежелательной умственной деятельности карающего меча и бывшего хранителя, регулярная проверка стабильности необычного фильтра Татьяны, периодическая трансляция окружающей обстановки нашему главе — при постоянном экранировании всего вышеперечисленного от своего сканера.

Последняя задача была наименее затруднительной. Специфика работы нашего подразделения на земле предполагает раздвоение сознания: как правило, мы являем нашим объектам облик, весьма далёкий от истинного, который его определяет и направляет.

На сканер я направил поток неспешных мыслей о нашей полной власти над человечеством в самом ближайшем будущем — наши представители должны были приступить к своим задачам лишь после определённых действий светлых, посему никакой значимой информации от меня пока не ожидалось. Под прикрытием этой дымовой завесы я занялся неблагодарной задачей упорядочивания сознания карающего меча и бывшего хранителя.

Не скрою, у меня возникло искушение просканировать их сначала — хотя бы на предмет отдельных поручений, которые мог оставить им Гений. Но в ушах у меня вновь прозвучала его фраза об эпидемии тотального недоверия, берущей своё начало (что бы он там ни говорил) в узколобости и нетерпимости светлого большинства — и угроза уподобиться им тут же остудила моё профессиональное любопытство.

Да и искушение могло потом войти в привычку, крайне рискованную перед лицом сканеров.

Как ни странно, подчинить своей воле мысли главного карателя оказалось проще. Хотя, впрочем, удивляться было нечему: у него по характеру службы преобладала безусловная реакция на прямые и безапелляционные директивы. Я оставил в неприкосновенности только одну его мысль: «Рядовой хранитель раньше меня кусок пластика не освоит!» — все остальные послушно отступили, выстроились в неподвижную парадную колонну и сжались в практически неразличимые точки на заднем фоне.

Организовать мысли бывшего хранителя не удалось бы, наверное, даже Гению — я бросил эту затею после доброго десятка попыток. Эти, с позволения сказать, мысли могли стать идеальным примером бессмысленного, хаотичного и беспорядочного броуновского движения, не реагирующего ни на приказы, ни на увещевания, ни даже на прямое принуждение. Привести хоть в какое-то взаимодействие больше трёх из них я так и не смог — и те немедленно разлетались в разные стороны, стоило мне на мгновение переключиться на остальные.

В конечном итоге, я просто и их сжал в микроскопические точки и оставил носиться, куда им вздумается. Так они оставляли впечатление эмоционального «белого шума», наличие которого у их носителя вряд ли могло кого-то удивить.

Глава 10.14

Татьянино сознание, наоборот, работало, как часы. Когда бы я ни заглянул в него, мне являлись — в строгой последовательности и через равные промежутки времени — уже отредактированные мной образы, о которых я и намеревался доложить нашему главе.

Вскоре к ним, впрочем, добавился ещё один мысленный поток — Татьяна начала скрупулёзно и методично «зачитывать» сканеру отчёты хранителей и карателей по наблюдению за ангельскими потомками. Эту информацию я передал немедленно — Гению.

Параллельно я оттранслировал нашему главе сцену муштры подкидыша карающим мечом. И — по давно уже заслужившему доверие наитию — продублировал её на сканер. Нашему главе она подтвердит правоту моих слов о крайне напряжённой атмосфере в сводном отделе — о которой не мешает узнать и боссам претендента на роль местного Наполеона. Какова бы ни была их реакция, она пойдёт мне на пользу: если карающий меч приструнят, последующие кадры витающей в воздухе агрессии режиссировать буду я, если же нет — можно считать доказанным факт, что для него типовой контракт дополнили разделом «Исключительные полномочия». О чём я тоже намеревался доложить нашему главе.

Но до визита к нему было ещё далеко, а делать мне больше было нечего. Я начал искоса поглядывать на сканер подкидыша — судя по резким, ядовито-ярким линиям на нём, мой сигнал о произволе карающего меча только что подкрепился жалобой на него. Теперь-то уж точно не удастся моё донесение под сукно положить, усмехнулся я. Но больше ничего интересного на экране подкидыша не обнаружилось.

От скуки я подбросил карающему мечу и бывшему хранителю идею, как создать фильтры. Я предложил им модифицировать их блоки — чтобы они не заметили резкого снижения интенсивной мысленной деятельности в сознании друг друга, если вдруг им вменили обязанность и туда заглядывать.

Отреагировали они на подсказку в своей типичной манере не видеть дальше собственного носа. Карающий меч — вместо узко-направленного луча фонарика в характерном мраке его сознания — навешал там гроздь светильников. Которые не только выхватывали из темноты нужный объект, но и подсвечивали окружающие. И в которых он, естественно, тут же запутался.

Бывшему хранителю я посоветовал сделать прозрачной одну полосу бешено крутящейся карусели его блока из кубических картин. И ничуть не удивился, когда эта полоса тут же поплыла по стенке его карусели, извиваясь совершенно непредсказуемым образом.

Я велел им упражняться до установления полного контроля над «фильтрами». Забавно было наблюдать, как они пыхтят и пыжатся, пока я — полностью отпустив их мысли — снова постепенно, шаг за шагом, сжимал их.

Карающему мечу я всю его иллюминацию на доклады его бывших подчинённых направил, так что, даже если он ошибался, только допустимые для сканера мысли высвечивались.

У носителя броуновского движения установить корреляцию между извивами прозрачной полосы и метаниями мыслей не смог бы даже Гений, получивший в подчинение весь отдел светлых аналитиков. Пришлось полностью сжимать его блок вместе со всем его содержимым. Причём резко — до ширины той самой полосы — и быстро — сразу после ежедневной утренней разминки и до того, как он подойдёт к сканеру. Чтобы последний из образовавшейся пустоты смог выудить только свеже поступающие от хранителей данные.

Этим решением я был особенно доволен — удалось даже ликвидировать подозрительный, но неизбежный, как мне сначала показалось, «белый шум».

Конец как всем моим развлечениям, так и скуке пришёл через два дня. Хлынула информация от моей дочери с юным мыслителем.

Для её пересылки Гению мне даже пришлось выделить отдельную часть сознания — одних только сообщений со свёрнутыми материалами я получал несколько в день.

Каждое их них требовалось развернуть — я сомневался, что Гений сможет сделать это сам, а о том, чтобы просить мою дочь проконсультироваться по этому поводу с её опекуном, не могло быть и речи — и изображать потом полную погруженность во взаимодействие со сканером. В крайне неудобной позе: навалившись грудью на стол, со сложенными на нем — и прикрывающими телефон — руками.

Я методично пробегал глазами одну открываемую характеристику за другой, не вчитываясь и не вдумываясь в них — это была задача Гения. После каждой порции он благодарил меня, давая знак, что мои послания получены, но коротко — без вопросов и комментариев. Возможно, он уже находился слишком далеко или даже приступил наконец к переговорам с высшей властью светлых. Как бы то ни было, меня это вполне устраивало — в отличие от периодических проверок фильтра Татьяны, наблюдений за остальными присутствующими и трансляций нашему главе их перепалок, моя линия связи с Гением и так работала практически безостановочно.

Я вспомнил, как пошутил однажды, когда моя дочь с юным мыслителем — узнав о своей двойственной природе — загорелись идеей разыскать всех себе подобных.

— А жизни-то хватит? — подначил я её тогда.

— Всех! — решительно отрезала она даже без тени своей обычной обезоруживающей улыбки.

Сейчас я получил возможность убедиться, что она — как и следовало ожидать от моей дочери — шла всё это время к поставленной цели не только без малейших колебаний, но и с полной самоотдачей. Более того, с каждым новым сообщением от них у меня крепла уверенность, что и юный мыслитель занялся обработкой собранной ими базы отнюдь не только в последнее время.

Что ставило под вопрос заявление моей дочери о том, что они уделяют этой обработке исключительно время свободного посещения занятий.

Я задал ей прямой вопрос об учебе в свое ближайшее посещение нашей цитадели — она отмахнулась от него, как от сущей чепухи.

— Да ничего мы не забросили! — затараторила она раздраженной скороговоркой. — Модули все сдали и уже договорились, что прямо на зачеты и экзамены придем. Чтобы одногруппники не бесились.

— Что случилось? — удивился я — до сих пор моей дочери всегда удавалось поддерживать самые любезные отношения со всем своим окружением.

— Игорь, когда отвечает, всегда больше рассказывает, чем преподаватели давали, — пояснила она с явно различимой гордостью в голосе. — И они потом только с ним и говорят. Вместо того, чтобы других опрашивать. А у тех потом оценок нет, и они на него прямо волком смотрят.

Я задумался. Это моя дочь всегда с легкостью избегала конфликтов, происходящих из типичных для человеческого общества зависти и ревности — но не юный мыслитель. Его постоянная отрешенность, которая со стороны даже мне когда-то казалась беспредельной и беспочвенной заносчивостью, никогда не вызывала к нему особой симпатии.

Раньше это компенсировалось неизменным расположением окружающих их людей к моей дочери, распространявшемся и на него — сейчас, похоже, она с головой ушла в поддержку его новых обязанностей, и ее постепенно затягивало в следующую за ним повсюду атмосферу неприязни.

С одной стороны, я приветствовал ее верность данному мне слову о сокращении земных контактов, с другой — кому, как не мне, было знать, на что способна человеческая неприязнь …

Собственно говоря, знать о ней было положено и карающему мечу.

О которой он сам громогласно заявлял еще после совещания у Гения.

Я принялся ломать себе голову — ту ее часть, которая освобождалась в перерывах между трансляциями нашему главе — над тем, как спросить у великого карателя, выделена ли юному мыслителю охрана, не выдав при этом источник своего беспокойства.

Помогла мне, как ни странно, другая проблема, которая начала уже вызывать у меня серьезное беспокойство — даже свернутые сообщения от моей дочери разряжали телефон куда быстрее, чем я предполагал.

Ситуация казалась безвыходной. На земле у меня не осталось ни одного надежного контакта, кроме моей дочери, а у нее не было ни малейшей возможности передать мне зарядку. У карающего меча известие о столь скорой надобности в ней могло вызвать ненужные вопросы. Мысль об обращении за содействием к нашему главе вообще исключалась из рассмотрения. Так же, впрочем, как и перспектива остаться без связи с моей дочерью.

Когда показатель заряда начал приближаться к критической отметке, я уже решился было на ненужные вопросы — сошлюсь на особенности своей модели телефона. И на его возраст, если первого объяснения окажется недостаточно. Если карающий меч не отвлечет прямое признание его преимущества в техническом обеспечении, можно будет официально запросить у него более современную модель телефона.

Будет интересно понаблюдать, что скорее подавит — без моего малейшего участия — его любопытство: расчеты дополнительных расходов или угроза потери вышеупомянутого преимущества.

Карающий меч лишил меня этого удовольствия — принеся зарядки ко всем телефонам именно в тот день, когда я окончательно продумал все возможные последствия отчаянного шага и минимизацию каждого из них. У меня даже мелькнула мысль, не сказалась ли многосторонность выполняемой задачи на уже ставшей моей второй натурой защите собственного сознания от непрошеного вторжения.

Это сомнение, впрочем, было попросту смехотворным — чего не скажешь о следующем.

— Кто их передал? — подозрительно прищурился я. — Марина с Дарой, надеюсь, все еще в стороне? Игорь под наблюдением, а Тоша донести может …

— Своих орлов сгонял, — самодовольно перебил меня карающий меч. — Одна нога здесь, вторая там — даже без обоснования посещения земли обошлось.

Я решил воспользоваться его упоением собственной предусмотрительностью.

— А ты, кстати, помнишь, — продолжил я словно между прочим, — что твоих нужно к Игорю приставить на постоянной основе?

— Ну, давай — поучи еще меня, что я должен делать! — тут же вспомнил он, что максимальное упоение испытывает от собственной грубости.

А вот о данном по собственной воле обещании обеспечить охрану юного мыслителя он определенно забыл, поскольку та появилась у последнего только после этого разговора.

Узнал я об этом во время своего следующего посещения нашей цитадели.

Глава 10.15

— Уже думал, что не смогу сегодня позвонить, — начал я разговор с моей дочерью с проверки правдивости карающего меча, — но зарядки как раз вовремя принесли.

— Ой, ты прямо с языка снял! — снова затараторила она извиняющимся тоном. — Я все время забывала тебя спросить, а мы с Игорем уже давно думаем, как вам их передать …

— Вас кто-то просил об этом? — мгновенно напрягся я, решив, что если карающий меч солгал мне, то никакое любопытство в отношении источника моей осведомленности меня не остановит.

— Да нет! — протянула она совсем расстроенным голосом. — Возле нас же вообще уже никого из ваших не осталось … Ну, разве что Тоша, но он … ты не поверишь — уже совсем очеловечился. Так что хорошо, что вы сами с зарядками справились, а то я не переживу, если ты звонить перестанешь … — Голос у нее зазвенел.

— А нового никого рядом с вами не появилось? — прочистив перехваченное на миг горло, перешел я к проверке памяти карающего меча — если у юного мыслителя все еще нет охраны, то … не пропадать же чуть ранее возникшим добрым намерениям.

— А ты откуда знаешь? — помолчав, медленно проговорила моя дочь с явным колебанием в голосе.

— Дара, неужели нужно объяснять тебе, что я в курсе всего, что вас касается? — развеял я ее сомнения ироническим укором. — Но давай представим себе, что я еще ничего не знаю, но очень хотел бы — мне интересно твое мнение.

— Вчера появились. Двое, — с явным облегчением вернулась она к своей обычной свободной открытости. — Крутятся, в основном, вокруг Игоря, но держатся в стороне. Мы с ним сравнивали свои ощущения — угрозы от них точно не исходит.

— Я тоже думаю, что опасаться их не стоит, особенно если они не приближаются, — поддержал я ее вывод, оставив при себе соображение, что сокращение дистанции предписывается охране только в случае возникновения непосредственной опасности их объекту.

— Ну, если ты о них знаешь, то и вовсе беспокоиться не о чем, — вновь продемонстрировала моя дочь безупречную логику своего мышления.

Любопытно отметить, что в тот же день Татьяне пришло первое сообщение от юного мыслителя — с характеристикой отобранного аналитиками кандидата в их агенты на земле. Из чего я заключил, что высшая каста великодушным и заботливых представителей правящего большинства соизволила выделить охрану самому юному и внештатному, между прочим, сотруднику исключительно одновременно с первым заданием.

И я бы не удивился, узнав, что такая меркантильность в использовании даже интеллекта называется у них эффективностью и относится к разряду высших достоинств.

Объяснять Татьяне, как раскрывать свернутые юным мыслителем материалы, мне не пришлось — очевидно, сказалось ее тесное общение с опекуном моей дочери в их общем земном офисе.

Окончательным подтверждением моего предположения послужило то, что она мгновенно разослала полученные досье всем присутствующим посвященным, включая меня — я едва успел загнать под пресс ворвавшуюся в сознание карающего мера и бывшего хранителя информацию.

Согласно тут же последовавшей от первого директиве, нам надлежало изучить досье — с тем, чтобы обсудить их во время ежевечернего отсутствия подкидыша, извратив их до полной неузнаваемости и полной же безрезультатности любых принятых на их основе решений.

Директива карающего меча поступила сначала в мое распоряжение — уведя ее подальше от лихорадочно замигавших светильников в его сознании, я аккуратно, с ювелирной точностью, завел ее точные копии под бешено вращающийся блок бывшего хранителя и в первый же не обращенный ко взгляду извне иллюминатор фильтра Татьяны.

Так, вновь по срочной необходимости, родился алгоритм всего нашего последующего мысленного общения в присутствии сканеров.

Обсуждение присланных досье, однако, мы проводили только после дезактивации чувствительных приборов. По моей просьбе. Возникшей прямо в ходе первой … дискуссии, с позволения сказать.

Мне она напомнила видео-конференции из тех времен, когда к Татьяне уже вернулась память, а я еще находился на земле. Тогда в них тоже, в основном, карающий меч с бывшим хранителем постоянно первую скрипку друг у друга из рук вырывали: первый плевался во все стороны безапелляционными командами, второй в ответ взрывался стенаниями о правах и свободах. Если кто-то другой пытался слово вставить, оно всегда оборачивалось ведром бензина в огонь их персональной баталии.

Сейчас тоже карающий меч требовал, не мудрствуя лукаво, просто поменять в полученных досье белое с чёрным — не давая себе труд задуматься над тем, как на фоне этих изменений будут выглядеть исходные доклады его собственных, пусть даже бывших подчиненных.

Поклонник прав и свобод ему, естественно, возражал, предлагая дополнить досье до эклектического нагромождения противоречивых выводов и туманных рекомендаций — не оставляя, по всей видимости, попыток заставить аналитиков признать анализ его сына неудовлетворительным и исключить его из проекта.

Татьяна время от времени коротко указывала на эти противоречия в его витиеватых умопостроениях — но в целом молчала, зашторив все иллюминаторы своего фильтра маскировочным полотном с удвоенным количеством имени юного мыслителя на нем.

А я … я тоже ничего не мог сказать. Эти досье составлялись для представителей нашего течения, на их основе должна была строиться тактика их воздействия на кандидатов — и мой мозг категорически отказывался работать в направлении, ведущем к ее провалу.

Мне не оставалось ничего иного, как воззвать к Гению. И он снова пристыдил меня — оказалось, что отсутствие его ярко выраженной реакции на бесконечный поток передаваемых мной материалов юного мыслителя вовсе не означает отсутствие интереса к ним. Более того, скорость, с которой он откликнулся на мой призыв — уже со своими предложениями — ясно указывала на то, что он не только ознакомился со всеми полученными документами, но и изучил их под углом предстоящих корректировок, поскольку знать, на какого кандидата падет выбор аналитиков, не мог никто.

Если только у Гения не обнаружилось доступа и к ним, мелькнула у меня мысль — как он сам говорил, сейчас уже ничего нельзя исключать со стопроцентной уверенностью.

Изменения в досье он предложил ювелирные. Ни один из выводов юного мыслителя не менялся — менялся их рельеф: одни выпячивались чуть сильнее, другие сглаживались, а третьи и вовсе затушевывались в тени первых. И все это — удачно построенной фразой, перестановкой акцентов и к месту введенным оценочным суждением. Так мастер кисти несколькими штрихами придает плоской картине глубокий объем.

При воспроизведении этого шедевра даже у меня дух перехватывало.

Реакция светлой публики оказалась вполне предсказуемой — неприятие любого соображения, высказанного представителем нашего течения, без всякого сомнения стоит самым первым пунктом в их катехизисе и преподается им прямо на самом первом, вводном занятии сразу после перехода с земли.

Татьяна, у которой светлые догмы еще не успели войти в кровь и плоть, первой признала гениальную простоту озвученного мной предложения. Явив мне в одном из иллюминаторов своего фильтра, прежде зашторенного именами юного мыслителя, его самого — в величественной позе, со сложенными на груди руками, гордо закинутой головой, устремленным в даль задумчивым взором и печатью глубоких раздумий на челе.

Не став разглядывать, светится ли вокруг его головы нимб или ее украшает всего лишь лавровый венок, я отпрянул от сознания Татьяны. Отметив про себя, что если недалекие родители навязывали юному мыслителю именно такой облик на земле, то немудрено, что он предпочитал в себе замыкаться.

Мои подозрения тут же подтвердились — его отец согласно закивал вслед его матери. Уставившись прямо перед собой ничего не видящим взглядом, напряженно хмурясь, отчаянно моргая и шевеля губами — словно старательно что-то запоминая.

— Ну, понятно, — буркнул наконец и карающий меч, — кто бы еще все с ног на голову одним словоблудием переставил.

С тех пор во всех так называемых обсуждениях я участвовал в роли простого проводника информации. Чем от всей души наслаждался: и неизменным высочайшим мастерством Гения, и выражениями лиц моих светлых партнеров, когда очередное его предложение разносило в пух и прах их собственные неуклюжие потуги, и относительным отдыхом.

Кроме этих моментов, ослабить жесткий контроль одновременно за четырьмя сознаниями, включая мое собственное, я мог только в удалении от сканеров — то есть во время разминок перед работой и на втором этаже во время перерыва в ней. Да и то — разминаться со мной постоянно вызывался карающий меч, в результате чего о полном расслаблении сознания не могло быть и речи. Его физические данные всегда превышали ментальные и имели некоторые шансы при встрече с моими, а ежедневную демонстрацию скромности и отсутствия стремления к лидерству я счел чрезмерной.

В эти моменты на меня снова веяло старыми добрыми временами на земле.

А вот за вторым этажом я очень скоро признал название, данное ему карающим мечом. Только там позволял я себе настоящий отдых.

Никакого напряжения от постоянного давления на блоки карающего меча и бывшего хранителя.

Никакого неудовлетворение от неподдающейся загадки Татьяниного фильтра.

Никакой бдительности при трансляции нашему главе типичной для светлых демонстрации своего превосходства.

Никаких угрызений совести при занесении в сканер данных о неизменно провальных действиях сотрудников нашего отдела в отношении избранных светлыми объектов.

Никакого опустошения от непрерывной передачи информации Гению и обратной от него, от которых я уже начал чувствовать отдаленное родство с любимой игрушкой опекуна моей дочери.

Только там и тогда мог я собрать воедино все части своего многократно раздробленного сознания и дать ему понежиться в полном бездействии.

Используя каждое мгновение блаженных передышек для восстановления сил, я не сразу обратил внимание на необычное поведение карающего меча и бывшего хранителя.

Первый молчал — что само по себе должно было насторожить меня. Причем с закрытыми глазами и отрешенным выражением на лице. Отдыхать ему было просто не от чего, и я заподозрил некий мысленный контакт, который он явно предпочитал скрывать от всех остальных. И который вполне мог быть условием спонтанного введения в игру еще одного светлого.

Еще не восстановившееся сознание резко воспротивилось сокращению законного отдыха, но я все же направил его в короткую ознакомительную экскурсию за непроницаемую маску карающего меча. Хватило самого мимолетного взгляда.

Глава 10.16

Он действительно был на связи. Но не с Гением и не со светлыми боссами, как я предполагал. Мое сознание проникло на его переговоры с бывшими подчиненными — и тут же отшатнулось. Манеры карающего меча никогда не отличались деликатностью, но в общении с себе подобными он, как оказалось, сбрасывал даже тот мизерный налет цивилизованности, который являл внешнему миру.

Даже искушению выведать тактику противодействия карателей представителям нашего течения на земле не удалось преодолеть мое отвращение от столь откровенной бравады грубостью.

И когда он попросил меня потренировать включение и выключение его якобы фильтра, мое сознание с мрачной готовностью одним хлопком придавило все его мысли, подставляя под светильники только непосредственно связанные с работой на сканере. Сформулированные в самых культурных выражениях. И я признал его владение «фильтром» удовлетворительным только после того, как каждая из них пару десятков раз у него в голове засветилась.

В отличие от карающего меча, бывший каратель говорил. Постоянно — в чем я не видел ничего странного, пока не вслушался в его речи. Это был классический пример текстов из методички хранителей — но среди нас не было людей, на которых они обычно были направлены. Татьяну он ими уже давно отравил, а мы с карающим мечом слишком часто изнанку человечества видели, чтобы на хранительский пафос реагировать.

Оставался подкидыш. На земле он навязчивого внимания светлых избежал и здесь только поверхностную обработку успел пройти. У меня закралось подозрение, что бывшему хранителю вменили в обязанность ее углубление — в обмен на закрытие глаз на все его прошлые прегрешения.

Мириться с дальнейшим оболваниванием и так уже обожествляющего светлых неофита я не имел ни малейшего желания.

Неизменная методичка хранителей была знакома мне до последней точки, и на каждый ее пункт в нашем течении уже давно были разработаны контраргументы, снабженные массой примеров из истории и работ человеческих авторов. На которых, собственно, и строилась деятельность нашего течения на земле. И к которым я с легкостью и удовольствием добавил множество случаев из нашего совместного пребывания на ней.

Снова дохнуло воспоминаниями о старых добрых временах, когда мне хватало одной короткой фразы, чтобы захлебнулся целый дуэт хранителей, пытающихся влить яд светлой догмы в уши моей дочери.

Сейчас трибун-одиночка, как и следовало ожидать, раскипятился за двоих.

Уже безнадежно светло-зависимая Татьяна тут же бросилась ассистировать своему кумиру.

Затем в разговор постепенно втянулся и подкидыш.

Что явилось для меня третьей — и самой неприятной — неожиданностью.

Когда речь шла о светлых, он вторил бывшему хранителю, затмевая его истово лихорадочным пылом. Стоило же заговорить о людях, он мгновенно оказывался на моей стороне. Тут же уходя в самое радикальное ее крыло и не останавливаясь даже там.

Однажды я уже слышал его высказывания, но тогда, как выяснилось, он еще сдерживался — по-видимому, в руках карающего меча его будущее представлялось ему весьма туманным. Сейчас же в каждой его фразе сквозила настоящая ненависть к людям — совершенно откровенная и не менее нездоровая.

Бесполезно было напоминать ему, что человечество разнообразно и многолико, что в нем есть множество подходящих кандидатов на пополнение наших рядов — для каждого течения своих, что их нужно извлекать из засасывающего болота земной рутины и приобщать к нашим ценностям, сколь бы разными они у нас со светлыми ни были.

Он бросал мне в лицо мои же примеры, тыкал бывшего хранителя носом в сложные отношения юного мыслителя с его человеческих окружением, вычитанные в наших мемуарах, и безапелляционно заявлял, что появление более близких ангелам существ избавляет оба наши течения от неблагодарных и малоэффективных поисков последователей, требующих неоправданно титанических усилий для превращения в таковых.

Так быстро набраться всей этой ереси от аналитиков он не мог — они вышли с ним на контакт где-то в середине его обучения. По его словам. Более того, заявление, что и на земле к нему никого не направляли, также прозвучало только от светлых — и никакого подтверждения ему не последовало.

Из чего следовал единственно возможный вывод: проект светлых по преобразованию земли был не только разработан, но и запущен существенно раньше, чем о нем объявили даже узкому кругу посвященных.

Результат его первой стадии — возможно, экспериментальной — находился прямо перед моими глазами.

Он определенно признан успешным, если оказался здесь в обход всех законов самих светлых и включен в разработку следующих этапов.

Которые очевидно подразумевают распространение подобного воздействия на других потомков ангелов.

Включая мою дочь.

В тот же день, сразу после перерыва, я выделил еще одну часть сознания — для наблюдения … неотрывного наблюдения за сканером подкидыша. Через который он отправлял неизвестные мне до сих пор сведения аналитикам и — главное — получал некую информацию от них.

В течение нескольких дней наблюдения я не обнаружил на его экране ничего, отличающегося от всех других в нашем рабочем кабинете. Настолько не отличающегося, что я даже не сразу понял, что вижу.

Изображение на экране каждого сканера отражало — в некотором роде — природу работающего на нем. Так же, как натура человека зачастую проявляется в его почерке.

На моем линии представляли собой каллиграфически изящную вязь с легким наклоном влево.

У Татьяны они переплетались в крупные круглые завитушки, напоминающие ровные и равные бусины, вытянувшиеся в строгую шеренгу на едва заметной соединяющей их нити.

На экране карающего меча вместо плавных и связных линий наблюдались серии последовательных зигзагов — и чем короче был отрезок, тем размашистее и острее становились его выбросы.

Картина мыслительного процесса бывшего хранителя полностью коррелировала с его блоком — по всей видимости, безумное нагромождение геометрических фигур всевозможных форм и невозможных расцветок в точности отражало его видение мира. Но в блоке эти фигуры хотя бы вращались одновременно и в одном направлении. На экране его сканера они метались хаотически — сталкиваясь, разлетаясь и постоянно норовя выйти на пределы экрана.

Но даже это зрелище не шло ни в какое сравнение с тем, что явил мне сканер подкидыша. Для начала картина на нем была намного плотнее, разнообразнее и активнее. Я даже удивился столь интенсивной работе его сознания, но затем все же решил, что наблюдаю передаваемые ему инструкции аналитиков — причем не исключено, что всего их отдела в полном составе.

По степени важности их указания не шли ни в какое сравнение с приказами карающего меча своим бывшим подчиненным — да и наткнулся я на них в рабочее время — и я тут же принялся анализировать увиденный феномен.

На этот раз вместо легкого дуновения старых добрых времен ко мне настоящая ностальгия по земле подкатила — там я точно также препарировал поведение особо сложных объектов, осторожно извлекая мотивы их поступков и нащупывая их слабые места.

Сначала взгляд у меня зацепился за резкие изломы некоторых линий. Особо заметные рядом с кружевным плетением других. Их контраст просто бросился мне в глаза, когда только что заслоняющее их радужное пятно вдруг взорвалось и разлетелось фейерверком во все стороны.

С концами нескольких ниток в руках распутать их клубок труда уже не составило.

Экран сканера подкидыша отображал отнюдь не работу сознания аналитиков и уж тем более не его собственного — на нем были наложены изображения с наших. Со всех наших. Оставалось только выяснить, почему они большей частью вели себя независимо, но в некоторых местах пересекались, менялись местами — мерно пульсируя при этом на данных участках.

Выяснять это пришлось у Гения. Послав ему очередной призыв о помощи. С пометкой «Срочно». У меня после нескольких часов непрерывного слежения за экраном подкидыша, в унисон с ним начала пульсировать не только выделенная для него часть мозга, а ослабление контроля за сознанием карающего меча и бывшего хранителя было чревато катастрофическим усложнением картины на упомянутом сканере.

Гений отозвался мгновенно и намного отчетливее, чем совсем еще недавно. Коротко представив ему источник предстоящего зрелища, я включил трансляцию.

Тишина на его конце связи ощутимо сгустилась, вибрируя от напряжения. Я подумал, что хоть он уже не раз (с подачи карающего меча) изучал сканеры аналитиков, такие сложные задачи ему, по-видимому, еще не встречались — и отвел глаза, чтобы дать ему отдохнуть. И себе тоже.

— Ещё, — резко вернул он мой взгляд на прежнее место.

В следующий раз он подал голос, когда я уже подумывал о том, чтобы бросить все части сознания на поддержку двух основных — транслирующей и подавляющей.

— Когда Вы идете к нам? — отрывисто спросил он. — В самое ближайшее время.

Я вовсе не был обязан согласовывать график своих посещений нашей цитадели с кем бы то ни было. Но нарушение уже установившегося вызовет вопросы — со стороны карающего меча непременно. Придется выделять еще одну часть сознания для изобретения убедительных ответов на них. Причем, учитывая его опыт в проведении допросов, не раз и не два.

— Послезавтра, — ответил я чистейшей правдой, решив не спешить с обнаружением пределов своих возможностей.

К концу следующего дня они уже отчетливо просматривались — пусть и вдалеке — после того, как Гений попросил меня не отключаться. Для полного понимания картины.

Глава 10.17

Утренняя разминка, дневной перерыв и вечернее обсуждение новых кандидатов аналитиков пришлись в тот день кстати, как никогда прежде. Но полноценного отдыха я и во время их не дождался — любопытство в отношении выводов Гения уже начало сменяться грызущей тревогой из-за его напряженного молчания.

Поэтому в день своего запланированного посещения нашей цитадели я отправился туда еще до утренней разминки. Проигнорировав ряд нелицеприятных замечаний карающего меча в мой адрес. Причем брошенных мне в спину — а я даже нос ему утереть не смог мгновенной телепортацией прямо из-под оного.

— Что Вы узнали? — не сумел я сдержать резкость в голосе, очутившись наконец в апартаментах Гения.

— А за нами следят! — жизнерадостно провозгласил он.

— За нами? — Я рывком выпрямился, водя глазами по сторонам. — Здесь? Вы же говорили…

— Да не за нами — нами, а за нами — вами, — прояснил он ситуацию в своем неизменном стиле. — То, что Вы мне транслировали, давно появилось?

— Точно не могу сказать, — задумался я. — Скорее всего, да — я в его сканер особо не вглядывался, но резкую перемену в изображении хотя бы краем глаза заметил бы.

— Наши бдительные оппоненты, — насмешливо фыркнул Гений, — вновь демонстрируют полную неспособность к прозрачному и равноправному партнерству.

— Что они хотят? — подтолкнул я его к обоснованию догадки, которая и у меня сомнений не вызывала. — К ним ведь и так все эти данные уходят.

— Можно с уверенностью предположить, — с готовностью перешел к прозрачности Гений, — что они уже заподозрили акт саботажа и ищут сейчас его источник, сравнивая исходные данные внешнего наблюдения, анализ мальчика и финальные отчеты наших эмиссаров, терпящих одно фиаско за другим.

— Значит, нужно прекращать корректировку досье? — медленно проговорил я, морщась от перспективы появления копий подкидыша на земле.

— Ну, конечно! — добродушно уверил меня он. — Только не всех сразу, чтобы не углублять уже возникшие подозрения. Скажем так: оставляя отныне без изменения только повторные — пусть обе стороны партнерства уяснят, что сладость успеха приходит только после горечи смирения.

— Вы уверены, что это — мудрое решение? — уже содрогнулся я от перспективы появления легиона копий подкидыша на земле. — Горечь аналитики, возможно, и испытывают, но уж никак не смирение — кандидатов они Игорю предлагают нарастающим потоком. Зачем нам столько агентов их влияния?

— А! — небрежно отмахнулся он. — Уверяю Вас, что кодирование и раскодирование являются по сути своей одним и тем же процессом. И не забывайте, что таким образом у нас на руках будет список всех подвергнутых ему. Кроме того, чрезмерно разрастись он просто не успеет — я возвращаюсь, — закончил он, словно между прочим.

— Скоро? — Я сам удивился скорости и энтузиазму, с которыми вырвался у меня этот вопрос.

— Ну, еще не завтра! — притушил он их с довольным смешком. — Мне нужно подумать над схемой наших дальнейших действий и — главное — над местом каждого в ней. Вы ведь уже согласны, что четкость постановки цели является залогом успешного ее достижения? — добавил он вкрадчиво.

— Следует ли понимать, — не удержался я от ответного выпада, — что цель Вашего путешествия уже достигнута?

— Да, — ограничился он самой краткой прозрачностью.

— И схема наших дальнейших действий согласована? — попытался я расширить её.

— Это еще зачем? — искренне удивился он. — Моя основная идея … скажем так: встретила одобрение, а тактика, как всегда, не обсуждалась. Так что дайте пока аналитикам ощущение, что проект продвигается в точном соответствии с их намерениями… Ну, хорошо-хорошо — пусть будет только каждый второй кандидат!

Я отметил про себя это «как всегда», но останавливаться на нем не стал. Даже мысленно. У меня вдруг возникло кристально ясное ощущение, что я совсем не хочу никакой прозрачности в этой конкретной — и столь привычно брошенной Гением — фразе. То, что смутно маячило за ней, вполне могло потребовать еще одной круглосуточно работающей части моего мозга.

А вот доклад нашему главе о слежке светлых как нельзя лучше соответствовал только что провозглашенным Гением принципам и прозрачности, и равноправия.

Традиционный звонок моей дочери перед ним расширил этот доклад. Всего на один пункт. Который явил мне прозрачность такой глубины, что я отшатнулся от неё, как от пропасти.

— Ты же мне сам говорил, — затараторила она, захлебываясь, не успел я поздороваться, — а сам что делаешь?

— Что я говорил и что делаю? — озадаченно поинтересовался я.

— Чтобы я никому, — взяла она на октаву выше, — ни одной живой душе, ни полслова, что Игорю помогаю!

— Дара, что случилось? — выдохнул я, пытаясь обуздать нахлынувшую панику.

— Откуда они узнали? — запальчиво бросила она мне. — И даже не заикайся про Игоря …

— Кто — они? — спросил я, цепляясь за надежду, что речь идет о родителях юного мыслителя. Он никогда не умел врать, а родитель его никогда не отличался тактичностью в разговоре …

— Да аналитики же ваши! — прошипела моя дочь существенно тише — наследственное самообладание никогда не оставляло ее надолго.

— Что случилось? — повторил я, беря себя в руки, чтобы соответствовать своим неизменным стандартам поведения.

— Игорю велели поближе подружиться с теми, кого ему подсовывают, — немедленно и привычно последовала она моему примеру. — Не лично, понятное дело — там двое вообще на другом конце света живут. На их страницах чуть ли не ежедневно отписываться, а потом вообще только в личку. И поскольку времени свободного ему почти совсем не оставляют, то он должен меня об этом попросить. Еще и от его имени писать, как секретарша какая-то! — снова прорвалось у нее в голосе вполне оправданное возмущение.

— Дара, уверяю тебя, — медленно проговорил я, тщательно восстанавливая в памяти переговоры карающего меча с родителями юного философа в первый день нашей совместной работы, — ни у одного из нас нет никаких контактов с аналитиками. У нас их просто физически не может быть. Возможно, это просто совпадение…

— Ага, ну да! — фыркнула моя дочь с нетипичным для нее сарказмом. — У вас вечно за всеми совпадениями чей-то прокол стоит.

— Ты что-то необычное заметила? — снова насторожился я.

— Да нет, — уверенно ответила она. — У нас-то все по-прежнему и ушки, как всегда, на макушке — вот я и подумала … Извини, зря я так подумала.

Услышав искреннее раскаяние в ее голосе, я похвалил ее за бдительность. Даже если последняя направлена на самых близких и надежных.

Затем я еще немного задержался в апартаментах Гения. Перебирая в уме всевозможные объяснения предельно, не скрою, испугавшего меня прямого интереса светлых извращенцев к моей дочери и отбрасывая их одно за другим.

Непосредственно контактировал с ними только их подкидыш. Но у него не было ни малейшей возможности следить за событиями на земле — кроме, как сравнивая передаваемые ему отчеты хранителей, карателей и наших сотрудников. В которых не упоминались ни моя дочь, ни юный мыслитель.

Последнего вполне мог поймать на случайном слове родитель. Но случись проговориться юному правдолюбу, моя дочь тут же об этом бы узнала — никакое сокрытие мыслей между ними было невозможно по определению.

Карающему мечу путь не только в высшие, но и в любые круги светлых был отныне заказан. Но не его дрессированной своре. С которой он находился в постоянном контакте. Кроме того, все также туманными оставались условия, на которых он в конце концов согласился на неоспоримый спуск по карьерной лестнице.

С другой стороны, отстранение моей дочери он предложил сам и сведения о нарушении нашей якобы договоренности мог выудить только непосредственно из моего сознания — каковое предположение было просто-напросто смехотворным.

Так же, как у них с бывшим хранителем, у меня тоже не было доступа к сливкам светлого общества. В отличие от возможности … нет, прямой обязанности вводить в курс событий нашего главу. Который, по его собственным словам, в последнее время оказался с вышеупомянутыми сливками в теснейшем взаимодействии.

Ему-то я и задал вопрос о подозрительном вовлечении моей дочери в их схемы. Поводом для этого вопроса мне послужила первая часть моего доклада — о скрытой слежке светлых за действиями наших сотрудников, обнаружившейся на сканере подкидыша. Якобы вместе с их инструкциями моей дочери.

— Я абсолютно с Вами согласен! — горячо поддержал я резкую реакцию нашего главы — и еще горячее его распоряжение отложить все остальные наблюдения и сосредоточиться только на трансляции ему экрана подкидыша. — Нам непременно нужны копии всех их сводных материалов, чтобы не дать им возможности сфальсифицировать их. Светлые, как всегда, в своем репертуаре — как Вы видите, и состав участников на земле они расширяют скрытно. Руководствуясь при этом, как нетрудно предположить, исключительно корыстными побуждениями.

Взбешенное выражение стекло с лица моего собеседника. Мгновенно, неуловимо и беззвучно — словно он в ванне сток в канализацию открыл.

Он откинулся на спинку своего кресла, одобрительно кивая моей горячности с легкой улыбкой на губах. Которая там и задержалась, как приклеенная, не добравшись до глаз. Которые следили за мной из-под полуприкрытый век и поверх сложенных перед лицом пальцев с острым интересом.

— Мне приятно лишний раз убедиться, — проговорил он наконец негромко и размеренно, — в непоколебимости Ваших принципов. Мне приятно отметить, что пошатнуть их не смогли ни новые обстоятельства, ни Ваше рискованно тесное сближение с нашими … партнерами в них.

Я моргнул. Похвала пришла слишком неожиданно. Слишком прямо. И слишком обильно. Опять. Услышать из уст нашего главы сдержанное одобрение — брошенное вскользь и, как правило, в сторону — само по себе было знаком высочайшей оценки. Но высказанный прямо в лицо открытый комплимент? Несколько таких комплиментов подряд?!

Глава 10.18

Возможно, мое общение со светлыми действительно стало в последнее время слишком тесным.

Возможно, оно все же оказало на меня свое пагубное воздействие — коварное, исподволь, если наш глава его еще не заметил.

Возможно, первой оказалась поражена часть моего сознания, отвечающая за слух — именно в нее я поместил прием и обработку вызовов от карающего меча и бывшего хранителя, чтобы они не пересекались с сигналами от нашего главы и, главное, от Гения.

Сейчас я услышал слова первого как будто ушами своих недавно приобретенных мысленных собеседников. Тех самых, которые никогда не ждали от любого из наших последователей ничего, кроме лжи в каждом звуке, обмана в каждом движении и низких ударов в каждом подвернувшемся случае.

Удары не заставили себя ждать.

— И все же, — продолжил наш глава, по-своему, очевидно, истолковав мое ошеломленное молчание, и доверительно снизив голос, — во избежание бесцельного распыления Вашего внимания я хотел бы ввести Вас чуть дальше в курс дела.

Я ответил ему коротким кивком, не оставляющим никаких других толкований, кроме напряженного внимания.

— Я вполне допускаю, — счел он мою молчаливую реакцию удовлетворительной, — что наши партнеры по-прежнему пытаются вести некую деятельность у нас за спиной. Но не в вопросе своего избранника. В отношении него наши интересы совпадают.

— Мне казалось, — осторожно заметил я, — что заключенное соглашение предоставило нам неограниченные права на людей.

— На отделение зерен от плевел, чтобы быть точным, — резко поправил он меня. — Каковой и была изначально наша функция. Медленное, незаметное поначалу, но постоянно ужесточающееся ограничение ее привело к экспоненциальному росту числа тех, чей путь к нам оказывается слишком долгим, если вообще возможным. Что ставит под угрозу само наше существование — с чем даже нашим партнерам пришлось в конечном итоге согласиться.

— И надо понимать, — едко заметил я, — что нам снова предоставили честь расчищать оставленные ими завалы?

— Как обычно, — брезгливо дернул он уголком рта. — Но мы не стали поминать старое — при условии снятия всех запретов. Теперь нам не нужно будет ограничиваться выведением на чистую водуотдельных индивидуумов — и мы сможем перейти к по-настоящему масштабному оздоровлению человечества.

— Вы уверены, что мы располагаем достаточными для этого силами? — подтолкнул я его к продолжению, когда он закрыл глаза с мечтательным выражением на лице.

— Во-первых, — тонко усмехнулся он, — для внедрения вируса ненависти, зависти и злобы чрезмерных усилий на земле не требуется. Как Вы, надеюсь, еще помните. Во-вторых, для его максимального распространения наши партнеры передают в наше распоряжение свои религиозный и национальный отделы. Что дает нам возможность тестировать иммунитет к этому вирусу у огромных групп людей одновременно. И в-третьих, всю последующую работу по освобождению земли от не прошедших этот тест они сделают сами. Начнем с нескольких пилотных локальных конфликтов, а если очаги поражения начнут разрастаться, просто позволим им уничтожить друг друга — масштабный пожар ликвидируется встречным.

— А какое отношение имеет к этому избранный светлыми исполин? — торопливо вернул я разговор к его началу, рывком смазав в сознании картину объятой огнем земли. На которой все еще находится моя дочь.

— Мы с нашими партнерами едины в осознании того, — чуть расширилась его усмешка до образцово доброжелательной, и там и застыла, — что временный хаос, которому мы намерены подвергнуть землю, должен быть управляемым. Устоявшая перед волной безумия часть человечества должна быть сплочена и организована, чтобы не оказаться в числе побочных потерь. Центром их объединения и надлежит стать упомянутому исполину.

— А при чем здесь моя дочь? — прямо спросил я, не сумев на сей раз подавить картину бесноватых человеческих орд, несущихся на нее с кровожадным рычанием.

— Похоже, Вы все же слишком долго пробыли на земле, — укоризненно покачал головой наш глава. — Даже наши партнеры уже давно уяснили, — снова сделалась саркастической его усмешка, — что принцип единоначалия является успешным только в том случае, если опирается на четкую исполнительную вертикаль. Что мозговому центру нужны руки, чтобы воплощать в жизнь его идеи. И чтобы бесперебойно генерировать их, саму их передачу исполнителям он должен делегировать наиболее доверенному из них. Коим и предстоит стать Вашей дочери.

— И меня даже не поставили об этом в известность? — медленно проговорил я.

Вопрос мой прозвучал громче, чем было приняло в этом кабинете, но мне нужно было заглушить всплывшее в памяти слово «секретарша», только что возмущенно произнесенное моей дочерью. К которому добавился шум моего собственного бешенства в ушах.

— Не хотелось портить Вам сюрприз, — слишком быстро отреагировал наш глава. — Утвердить ее кандидатуру стоило нам немалых трудов, но в конечном итоге даже нашим партнерам пришлось согласиться, что в силу давнего и близкого знакомства она идеально подходит на роль правой руки будущего лидера здоровой части человечества. Более того, по Вашим словам, она даже способна оказывать воздействие на направление его мыслительного процесса. Так что у Вас есть все основания гордиться воспитанием потомка, достойного стать у истоков обновления земли.

Я молчал — в поисках неизменной прежде гордости за мою дочь. Которая в моих глазах всегда была самым ярким и чистым носителем независимости, прямоты и искренности — главных принципов нашего течения. Которое вдруг вильнуло так, что оказалось удивительно похожим на мутный поток светлого фарисейства.

— И совершенно не исключено, — прервал затянувшееся молчание наш глава — медленно, с расстановкой, словно тщательно подбирая слова, — что однажды оснований для гордости у Вас существенно прибавится.

Я вернулся к тактике безмолвных вопросительных взглядов, чтобы позволенная мне в этих стенах инициатива не вступила в противоречие с предписанной мне там же готовностью исполнять любое его распоряжение.

— В отличие от наших партнеров, — продолжил наш глава, внимательно следя за мной чуть прищуренными глазами, — мы знаем, что наличие несомненного лидера не является абсолютным залогом успеха любого предприятия. Он может потерять к нему интерес, надорваться, выгореть, просто сдаться, в конце концов. Но это не значит, что вместе с ним должно потерпеть поражение и его дело. Кто сможет довести его до конца лучше, чем ближайший помощник … или даже советник бывшего лидера?

— Вы хотите, чтобы моя дочь возглавила исполинов? — выдохнул я свое самое страшное в последнее время подозрение, что предсказанный Гением водоворот событий закрутится вовсе не вокруг юного мыслителя. — Но светлые же никогда на это не пойдут! Вы же говорили мне, что у нас достигнуто с ними твердое соглашение о разделе сфер влияния — и исполины принадлежат им!

Судя по реакции нашего главы, мне удалось каким-то образом оставить впечатление глубокого потрясения оказанной честью.

— Принадлежность к нашему течению всегда означала готовность к любым вызовам, — торжественно изрек он, одарив меня благославляющим на подвиг взглядом. — Что же касается светлых, то их практически неограниченное правление на земле привело к тому, что человечество оказалось насквозь пронизано всеми возможными пороками. Теперь, когда у нас появилась наконец возможность вернуть землю к первозданной чистоте, мы не допустим, чтобы они и новую популяцию вновь развратили.

Путь вверх в апартаменты Гения показался мне нестерпимо долгим. Хотя я и бежал через две ступеньки. Телепортироваться прямо от двери кабинета нашего главы, как только я закрыл ее, у меня не вышло. Что немного успокоило меня. Поскольку могло означать лишь одно: острой надобности в моем докладе Гению о новых обстоятельствах не было.

Он развеял мою крепнувшую с каждым шагом уверенность в этом, даже не дослушав меня.

— История ничему не научила не только наших оппонентов! — послышалось у меня в голове лихорадочное бормотание. — Играть краплеными картами с давно известным шулером! Опять! И еще о развращении земли язык повернулся …

— Я думаю, нужно предупредить хотя бы мою дочь, — нетерпеливо вернул я его к более насущным проблемам.

— Нет! — обрел его голос знакомую ясность и куда менее привычную резкость. — Не исключено, что Вас только что проверяли. Не передавайте пока эту информацию никому — в поведении мальчика не должно появиться ни малейших изменений. Сообщать ему о новых факторах риска стоит только одновременно со способами противостоять им. Похоже, наша встреча с ним произойдет раньше, чем я рассчитывал, — досадливо цокнул он языком.

— Вы получили возможность попасть на землю? — выдавил я из себя, охрипнув даже мысленно.

— Нет, я вспомнил о ней, — хохотнул он уже совершенно естественно, и добавил: — Я возвращаюсь со всей возможной скоростью.

В тот день я в первый и последний раз пожалел о приобретенной способности максимально сокращать обратный путь к своему новому месту службы.

В тот день я предпочел бы отправиться к нему пешком. Не спеша. Чтобы осознать — или хотя бы попытаться — все, только что услышанное.

Надобность во мне в конечном пункте назначения перевесила, как всегда, мои личные потребности. В чем я убедился, обнаружив себя прямо позади офиса и даже не успев моргнуть при этом.

Мне не стоило ни малейшего труда догадаться о природе этой надобности — с необходимостью удержать в неведении родителей юного мыслителя я бы, пожалуй, согласился с Гением, а вот карающий меч явно стоило поставить в известность в отношении готовящегося хаоса на земле. На которой все еще оставались не только моя дочь с юным философом, но и Марина.

И готовность моего сознания откликнуться на очередную надобность светлых во мне понравилась мне ничуть не больше, чем то, что мне предстояло обдумать. На что мне все же пришлось выделить отдельную часть и так уже растерзанного мозга, которая немедленно включилась в круглосуточную работу без малейшего усилия воли с моей стороны.

Глава 10.19

Вынужденное — и в последнее время действительно слишком тесное общение со светлыми никогда прежде не сказывалось на моем отношении к ним. Наоборот — наблюдая практически в упор за их неустанными потугами причесать человечество под единую гребенку, выкорчевать из него малейшие ростки свободомыслия, я только все глубже убеждался в необходимости противостоять их фанатизму.

Несмотря на то, что возможностей для этого у нас оставалось все меньше. Светлые давили нас большинством, распространяя самые омерзительные представления о нас на земле и спуская на каждого нашего представителя на ней целую свору своих цепных псов — оставляя нам при этом самую грязную и презираемую работу и удерживая нас в резервации подальше от своих хоромов.

Подобно всем фанатикам, они с легкостью шли на любую низость, не гнушались ни лицемерием, ни нарушением слова, ни клеветой, чтобы удержать людей в рабстве, а нас — в образе отверженных парий.

Квинтэссенцией этой иезуитской сущности явился их последний проект.

Участие в котором нашего течения покоробило меня с самого начала.

Трудно было не согласиться с Гением, что идти на сделку с теми, кто тысячелетиями лепил из нас образ врага всего сущего — верх безумия.

И вновь ошибся наш величайший ум — реальность оказалась намного хуже. Наш глава не оставил мне роскоши сомнения в том, что вместе с партнерством со светлыми наше течение приняло и их методы.

В отношении моей дочери.

Перенос из нашей цитадели в общество моих старых светлых знакомых впервые не вызвал у меня раздражения.

Оно начало колоть меня позже. День за днем.

От тревоги за юного мыслителя — на фоне помутневшего образа нашего течения его положение единственного известного всем земного участника проекта уже казалось особенно уязвимым.

От невозможности сообщить его родителям о плетущейся вокруг него сети — я сам бы никогда и никому не простил скрытности в отношении опасности, грозящей моей дочери.

От осознания необходимости даже карающий меч оставить в неведении — тот, вне всякого сомнения, тут же поднимет в ружье весь свой гарнизон, но по привычке пошлет его обезвреживать моих коллег вместо того, чтобы тихо и незаметно перекрыть все возможные подступы к юному мыслителю с моей дочерью.

От вынужденной, уже давно забытой изворотливости в разговорах с ней — мои расспросы об успехах в расширении контактов только настораживали ее, вызывали встречные прямые вопросы, отнюдь не удовлетворялись моими ссылками на возможное присутствие нежелательных слушателей поблизости и заканчивались ее напряженной сдержанностью при прощании.

Мне начало казаться, что даже встреч с ней на земле я никогда не ждал с таким нетерпением, как сейчас возвращения Гения.

Вернуться ему пришлось раньше обещанного, сделав рекордный рывок на самом финише.

Карающий меч вызвал всех нас во время дежурного посещения своего бывшего отдела — и таким тоном, что даже бывший хранитель подключился к нему немедленно и в полном молчании.

Я же молчал — выслушав содержание разговора карающего меча с опекуном моей дочери — от невероятного облегчения. При известии о методах поисков юного мыслителя с моей дочерью своего пути на земле у меня словно … нет, не гора — вся пресловутая небесная твердь с плеч свалилась.

Вместе с возложенным на меня обетом молчания. И отсутствия инициативы.

После чего я охотно поддержал первую на моей памяти разумную мысль бывшего хранителя: вскрывшаяся бурная деятельность нашего подрастающего поколения, спровоцированная удаленностью нашей связи с ними, может оказаться лишь вершиной айсберга. Если мы хотим их полной откровенности, нам нужна встреча с ними лицом к лицу.

Для чего нам необходим Гений.

Никакого «Срочно!» я оставлять ему не стал — послал один за другим, максимально кратко, обнаружившиеся факты. Каждый из которых светился и пульсировал ярче любого сигнала аварийного вызова.

Он ответил мне немедленно. Без своих обычных отвлеченных комментариев, экскурсов в прошлое и напускающих тумана загадок. Не менее кратким распоряжением:

— Буду к утру. Вызвать на встречу обоих. В необычном для них месте. Мне будет нужна Татьяна.

— Только вместе со мной! — отбросил и я принятые в его обществе церемонии, но он уже отключился.

Я счел себя вправе принять во внимание отсутствие внятно выраженного возражения с его стороны — и огласил свою четкую позицию пор составу участников переговоров на земле остальным кандидатам.

В конце концов, простая справедливость требует равного количества адвокатов у каждой из провинившихся сторон.

К сожалению, это требование отступило перед единственной слабостью Гения.

Он появился во время нашей утренней разминки. Которая в тот день выдалась особенно интенсивной — ожидание Гения стало испытанием даже для моей выдержки.

— Место выбрали? — резко обратился я к бывшему хранителю, когда он вышел наконец из своих отдельных апартаментов — где мог, в отличие от нас с карающим мечом, хоть что-то делать для обеспечения нашей отправки на землю.

— Светина дача, — буркнул он тоже мысленно.

— А раньше не мог сообщить? — Я подумал было предложить карающему мечу лично промуштровать сегодня подкидыша, а мне оставить его обычного спарринг-партнера.

— Как узнал, так и сказал, — уже совершенно откровенно огрызнулся тот.

Карающему мечу его ответ тоже явно не понравился, но бросился он на меня — с таким пылом, как будто это не мне, а я нахамил. Причем, лично ему.

Типичная несправедливость светлых навеяла воспоминания о других подобных моментах на земле. Не поддающихся исчислению. Но здесь-то, в этом офисе, сами светлые нас якобы уравняли в правах — и я не намеревался подставлять ни одну щеку под партнерскую, с позволения сказать, ладонь.

В тот день я впервые слегка запыхался, расплачиваясь с карающим мечом за все предыдущие случаи травли наших последователей его сворой.

Акт праведного возмездия принес опьяняющее ощущение. Особенно, когда у карающего меча нервно задергались плечи, а глаза принялись рыскать по сторонам — очевидно, в поисках пути отступления.

И снова светлые отняли у меня заслуженную победу обманом. Заметив краем глаза необычное движение слева, я глянул туда, опасаясь удара исподтишка — и увидел бывшего хранителя, трясущегося и выдающегося обхватить себя руками. На земле, куда его определенно только что уложил не обладающий моим благородством в схватке подкидыш.

— Продолжайте-продолжайте! — раздался у меня в голове жизнерадостный голос Гения. — Не стоит обращать на меня внимания. И не спешите — заканчивайте свой мужественный турнир, как обычно, а я пока пойду поприветствую нашу дорогую Татьяну.

Голос его стих до довольного бормотания, которое сместилось к входной двери офиса и тут же исчезло. Вместе с все еще кружащим мне голову ароматом.

Карающий меч закрыл глаза и зашевелил губами, явно разразившись одной из принятых в его своре тирад. Старательно воздерживаясь даже от малейшего приближения к его сознанию, я покосился на остальных свидетелей долгожданного возвращения. Которому, как по мне, разве что фанфар и барабанного боя не хватало.

Подкидыш растерянно хлопал глазами, переводя их с одного из нас на другого.

Бывший хранитель уже приподнимался, пытаясь сесть и тряся головой с застывшим выражением на лице. Подкидыш шагнул к нему, выбросив в его сторону руку.

Неподвижная маска на лице у того сменилась кровожадной гримасой — резко, ребром ладони, он подсек подкидыша под колено.

Охнув, подкидыш отлетел в сторону и рухнул на все еще медитирующий карающий меч, отчаянно цепляясь за него, чтобы остановить падение.

Глаза карающий меч открыл на полпути к земле, но умудрился оседлать подкидыша на ней, вывернувшись в последний момент и заломив ему руку за спину.

Подкидыш взвыл — я бросился к ним, чтобы остановить очередной акт неправомерной и неадекватной агрессии.

Каждый пример которой мне было вменено в обязанность транслировать нашему главе.

Что сейчас никак не входило в мои планы, сосредоточенные исключительно на встрече с моей дочерью.

Бывший хранитель напал на меня, как и следовало ожидать, сзади, оттаскивая меня от карающего меча, раз за разом тычущего подкидыша лицом в землю под аккомпанемент своего угрожающего рычания и его невнятных всхлипов.

Я вложил в ответный удар всю свою неприязнь к подлости светлых и их квинтэссенции в лице бывшего хранителя, все свое раздражение от неестественной благосклонности к нему Гения, все свое напряжение от многочасового ожидания последнего.

Криволапый хранитель нырнул в сторону, пытаясь увернуться, запутался в своих собственных ногах и растянулся плашмя, молотя во все стороны руками …

В одной стороне в пределах его досягаемости оказался карающий меч.

Одним словом, окончание утренней разминки в тот знаменательный день превзошло ее саму. По накалу состязательного духа и массовости в одной куче-мале. Которую только я и пытался растащить, чтобы приблизить момент нашей отправки на землю. Получая, вполне ожидаемо, удары от всех светлых одновременно.

С типичной для светлых бессильной мстительностью карающий меч объявил разминку законченной, лишь когда счел их количество удовлетворительным.

В офисе Гений встретил нас в инвертации. Причем с Татьяной перед этим он явно беседовал в видимости — судя по ее естественному цвету лица и ровному дыханию. Бывший хранитель с карающим мечом тоже выказали самые минимальные признаки дискомфорта — в отличие от тех, которые испытывал я.

В других обстоятельствах мне бы польстило, что Гений решил расположиться поближе ко мне, но голова у меня снова пошла кругом у самой двери. И по мере приближения к столу все хуже контролировала ноги. Стул возле него подхватил меня в самый нужный момент — я ухватился за него обеими руками, как за якорь, чтобы восстановить взбесившееся чувство равновесия.

Только поэтому я не сразу заметил необычную картинку на экране своего сканера. По правде говоря, поначалу я сознательно избегал даже коротких взглядов в его сторону — в бешеную пляску ударились все части моего сознания и отражение ее на экране вряд ли бы поспособствовало восстановлению их баланса.

Глава 10.20

— Что за хрень? — ворвался в этот титанический процесс озадаченный голос карающего меча. — У меня только не работает?

— У меня тоже, — отозвались в один голос Татьяна и ее бывший хранитель.

Тогда-то я и увидел девственно прозрачный экран перед собой. А сквозь него — такой же безжизненный на столе подкидыша. Который тот нервно ощупывал со всех сторон руками — очевидно, в поисках кнопки запуска.

Суетливые движения его привлекли не только мое внимание.

— У нас кто за технику отвечает — Ваши? — рявкнул подкидышу карающий меч через весь офис. — Нечего ее щупать — докладывать о ЧП нужно.

— Да как я доложу, — растерянно протянул подкидыш, — если средства коммуникации сбой дали?

— А ноги у Вас тоже сбой дали? — поинтересовался карающий меч, издевательски растягивая слова. — Так я их сейчас поправлю. Подъем, и одной ногой здесь, а другой — там! Можем проводить, чтобы Вы в них не запутались — работа все равно стоит.

Подкидыша словно пружиной подбросило, но у самой двери его нагнало прощальное напутствие карающего меча:

— И дождитесь устранения поломки — а то по второму разу точно с группой сопровождения пойдете.

Источник пьянящего аромата сместился от меня к окну, откуда через пару минут послышались энергичные рукоплескания.

— Мой дорогой Стас! — материализовался наконец, к моему огромному облегчению, Гений. — Я знал, что на Вас можно положиться, что Вашему опыту достаточно тончайшего намека на необходимые действия, но Вы превзошли мои самые смелые ожидания. Пожалуй, я тут у вас задержусь немного — Ваша безаппеляционность, при должном ее развитии, может принести еще более впечатляющие результаты.

— Давайте только вот … без расшаркиваний здесь, — тут же набычился карающий меч. — И задерживаться если и будем, то потом. У Вас навскидку где-то час есть — от греха — пока аксакал до теоретиков доберётся. Потом сканерам Татьяну представить придется.

— Мне импонирует Ваша бесконечная вера в свое течение! — промурлыкал Гений с довольным видом и вспрыгнул на подоконник, устраиваясь на нем поудобнее. — Я допускаю, что через час ваши теоретики попробуют устранить неполадки. После чего они непременно обратятся к нашим. А те отправятся на поиски меня. И поскольку я уже благополучно воссоединился со своим телом, эти поиски дадут нам еще примерно час. Хватит нам времени? — обратился он к Татьяне, явно давая понять, что в земных вопросах видит в ней конечную инстанцию.

— Нет, не хватит! А как Вы туда попадете? — мгновенно и в один голос не согласились с ним бывший хранитель и карающий меч.

— С помощью нашей дорогой Татьяны, — ответил Гений последнему. — Ваших последователей я никогда и никуда не мог послать — в отличие от своих, но и с ними земля однажды … была исключена из моих конечных пунктов. А вот наша дорогая Татьяна так и не успела примкнуть ни к одному течению, и я думаю, что мне удастся отправить ее туда, где мы сейчас нужны.

— Ты думаешь?! — вскочил на ноги бывший хранитель.

— Это Вы там нужны?! — составил ему компанию на этот раз я. — Игорь там не один будет, а с моей дочерью! — Татьяна со своим бывшим хранителем и карающим мечом дружно повернулись ко мне, но мне было уже все равно. — И слушать он будет ее, а потом уже Вас, а у нее доверия к ангелам существенно поубавилось. Так что для начала Вам нужен я — Вы же понятия не имеете, как с ней разговаривать!

— Вот и я о том же! — Бывший хранитель уже просто на месте подпрыгивал. — Успех переговоров, как минимум, наполовину от правильного тона и точно подобранных слов зависит — как профессионал утверждаю. Без меня у вас там сразу все наперекосяк пойдёт.

Я уже открыл было рот, чтобы напомнить всем присутствующим о равноправии, якобы изначально установленном в нашем новом подразделении, как слово взяла не издавшая ни звука за все утро Татьяна.

— Если Вы говорите о нужности, — негромко обратилась она к Гению, — то Макс прав. Просто поверьте: детям нужно увидеть нас, а нам — их.

Я благоразумно позволил Гению самому принять во внимание вердикт, оглашенный признанным им экспертом. У бывшего же хранителя выдержку уже давно заменила луженая глотка и склочные манеры.

— Татьяна, не пущу! — сорвался он на крик, припечатывая каждое слово ударом кулака по столу. — Он сам не знает, куда вас занесет! Он и сына нашего не знает! Он вообще ничего не знает — ни о земле, ни о том, как себя там вести!

Вздохнув, Татьяна закатила глаза к потолку.

Карающий меч сдавленно фыркнул, не успев стереть с лица гримасу злорадства.

Я поморщился от столь откровенной неблагодарности объекта необъяснимой слабости Гения.

Он же вдруг расхохотался.

— Я не стану утверждать, что знаю землю, — проговорил он наконец, стерев согнутым пальцем слезу с уголка глаза. — Я допускаю, что она изменилась с тех пор, как … на меня наложили определенные ограничения. И все же … — Он повернул голову к окну и глянул куда-то вдаль с мечтательным выражением, медленно проступающим у него на лице, — … сохранилось главное: полная непредсказуемость и способность обтесать и вписать любой внедрённый объект.

Он покачал головой, усмехаясь каким-то своим невысказанный мыслям, легко соскочил с подоконника и направился к Татьяне.

— Приступим? — протянул он ей согнутую в локте руку. — Представьте себе место встречи.

Бывший хранитель находился намного ближе к ним, чем я — и все же я опередил его, ухватив Гения за другую руку буквально за секунду до того, как картина вокруг меня радикально изменилась.

Наше нелегальное посещение земли пошло не так с самой первой минуты.

Для начала у меня возникли вполне обоснованные сомнения в точности нашего попадания в нечетко, к сожалению, обозначенный Гением пункт назначения. Он же сам говорил мне о зависимости успеха в достижении цели от строгости ее формулировки — а мышление Татьяны слишком долго находилось под пагубным влиянием абсолютного хаоса, царящего в сознании ее бывшего хранителя.

По все видимости, Гений проникся всей серьезностью ситуации на земле намного глубже, чем мне сразу показалось.

По крайней мере, мы определенно оказались на ней. И даже, с высокой долей вероятности, неподалеку от дачи Татьяниной и Марининой подруги.

Я бывал там не один раз, но тыльная сторона дома и, особенно, территория позади него меня никогда не интересовали.

Поэтому мне было трудно сказать, всегда ли находился на самом ее краю высокий — в человеческий рост — и чрезвычайно колючий кустарник, в самую гущу которого мы и перенеслись.

По правде говоря, в тот момент мне было трудно сказать что бы то ни было. Даже у Татьяны и ее бывшего хранителя хватило ума инвертироваться перед телепортацией, и я не мог видеть, как сотни шипов впились мне в тело — но от ощущений телепортация никогда не избавляла. Пронзительная физическая боль перехватила мне дыхание, а дурманящий аромат, нахлынувший от инвертированного Гения, сковал язык.

— С годами мудрость не приходит, — донесся до меня очередной пьянящей волной раздосадованный мысленный голос Гения, — с годами портится лишь нрав … Опять, что ли, все с начала? — закончил он неожиданным вопросом.

Интеллектуальное восприятие мира всегда преобладало в моем сознании над материальным, и присутствие величайшего ума немедленно сыграло роль анастезии — перед лицом новой шарады примитивный физический дискомфорт начал отступать.

Только начал. Через несколько мгновений упоительного облегчения боль вернулась, сделалась острее во всех смыслах и запульсировала даже там, где прежде не ощущалась. Как не трудно догадаться, позаботился об этом единственный, стопроцентный, закоснелый до самой своей сути, светлый среди нас. До которого наконец — после долгих и мучительных умопостроений — дошло, где он оказался.

Следующий вывод — о причинах его затруднительного положения — не потребовал от классического представителя правящего течения ни времени, ни усилий.

Судя по резко возросшей интенсивности болезненных уколов в одну сторону моего тела, его просто затрясло в типично светлой истерике. Выражаемой вслух.

— Вот я знал! — почти завизжал он, заикаясь и захлебываясь. — Татьяна не могла ошибиться — она эту дачу даже лучше меня знает! А если бы я ее мысленный образ своим не подкрепил? Куда бы ты нас занес?

— Отстань! — ответила ему Татьяна полузадушенным голосом, но тоже вслух. — Я специально сад себе представила, чтобы осмотреться сначала.

— А в малинник нас кто забросил? — еще громче заорал не подверженный греху сомнения апологет светлой доктрины, которая тут же подсказала ему единственно правильный ответ. — Твоя работа, Макс? И даже не пытайся отнекиваться! Вот чего ты прицепился? Еще и в последний момент! Специально — чтобы с пути нас сбить?

Ответ на эту вообще переходящую все границы инсинуацию пришел с совершенно неожиданной стороны.

Глава 10.21

Колючий кустарник располагался, как выяснилось, на самом краю территории нашего пункта назначения. Прямо за ним стоял забор из металлической сетки. С обратной стороны которого вдруг послышалось глухое рычание, а потом яростный лай.

Инвертации не избавляла от ощущений не только ангелов. На земле она, как и невидимость, надежно блокировала зрение людей — но не нюх животных.

Я никогда не понимал земного пристрастия к домашним питомцам. У меня они не вызывали ничего, кроме раздражения: в отличие от человеческого окружения моих объектов, воздействовать на них, чтобы завоевать доверие их хозяев, было бесполезно, а вот задачу ускользнуть от своры карающего меча они мне не раз на земле усложняли.

— Упрямство этого творения, — прервал мои размышления короткий смешок Гения, — почти достойно восхищения … Догоняйте! — тут же добавил он совершенно иным, собранным и отрывистым тоном. — Из инвертации перейти в невидимость.

Судя по резкому приступу ничем не смягченной колющей боли, обратился он не только ко мне и удалялся не один — бывший хранитель явно бросился вслед, не разбирая дороги. Я выбрался из зарослей определенно с меньшими потерями.

Обогнув дом, мы остановились у двери на террасу. Которая распахнулась, как только Татьяна постучала — по всей видимости, впервые на моей долгой памяти земное животное сослужило хорошую службу ангелам, выступив глашатаем нашего появления.

Увидев в открытой двери дома сына Татьяниной и Марининой подруги, я окончательно поверил рассказу опекуна моей дочери, переданному через карающий меч.

— Вы, что ли? — бросил он совершенно спокойно, водя глазами из стороны в сторону. — Проходите сразу в комнату, здесь не показывайтесь — все просматривается.

Я перешел в видимость не сразу. Я просто забыл о ней. Я забыл о том, что нужно поздороваться и представить Гения — элементарных правилах вежливости, неизменно присущих представителям нашего течения. Я даже забыл о никогда прежде не изменяющей мне осторожности, требующей немедленно ознакомиться с расстановкой сил в пункте нашего назначения.

Я увидел Дару. Сидящую прямо напротив двери в комнату — так, чтобы мой взгляд не метался по сторонам в ее поисках.

Она, разумеется, также без труда различила прибывших невидимок, обратив сияющее ее самой светлой улыбкой лицо только к одному из них. Затем она тут же вскочила, бросилась — все также безошибочно — прямо ко мне, нашла наощупь мою шею и крепко обхватила ее обеими руками.

— Вы смогли, вы смогли! — послышалось возле моего уха негромкое, но ликующее восклицание.

Я не успел добродушно попенять ей на сомнения в моих способностях — справа от меня раздалось сдержанное покашливание.

Глянув туда, я увидел Гения — уже в видимости и с легким нетерпением во взоре.

Мгновенно придя в себя, я отстранил Дару — а вместе с ней и совершенно неуместную демонстрацию эмоций на публике — и повернулся, чтобы представить его наконец моей дочери. Первой — в конце концов, будучи наследницей нашего течения, она имела эксклюзивное право на отдельное место в памяти самого яркого его представителя.

Прямо позади него мой взгляд наткнулся на самый нежелательный элемент той расстановки сил, которая сложилась на земле в мое отсутствие. Которой этот элемент позволил сложиться самым неблагоприятным образом.

— Что ты здесь …? — бросил я опекуну своей дочери, вложив в сам собой вырвавшийся вопрос все свое презрение к типично светлому отступничеству.

Вопрос мой остался не только без ответа, но и без конца. Круговая порука светлых пересилила в одном из них даже воспоминания о предательстве другого.

— Как ты мог?! — перебил меня бывший хранитель гротескным возгласом. Став в театральную позу и выбросив вперед указующий перст. Не в перебежчика на сторону манипуляторов нашими детьми, а в собственного сына.

Тот только плечами пожал — по всей видимости, глубокое ознакомление с многовековым двуличием любого сторонника светлой доктрины, начатое и с моей скромной помощью, уже научило его не удивляться никаким их выходкам.

Впрочем, фальшь отдельно взятой этой покоробила даже Татьяну. Шумно выдохнув, она отбросила — небрежным жестом — все еще вытянутую в обвинительном жесте длань своего бывшего хранителя и двинулась навстречу своему сыну.

Он встретил ее на полпути — крепким и молчаливым объятием.

Ее бывший хранитель не смог, как всегда, стерпеть отсутствие внимания к своей персоне — тут же подскочил к ним и принялся скакать вокруг, пытаясь, как мне показалось, растащить их.

Юный мыслитель бросил ему что-то вполголоса — тот замахал руками, то и дело тыча себя пальцем в грудь, как взбесившийся шимпанзе. В конечном итоге, приятель моей дочери продемонстрировал уже явно приобретенное всестороннее понимание принципов взаимодействие со светлыми — охладив пыл своего родителя медвежьим захватом.

Окончательно, впрочем, утихомирить того удалось лишь объединенными усилиями юного мыслителя и его матери, обхватившей обоих руками и бормочущей при этом нечто увещевательное в ухо своего бывшего хранителя.

Я не смог полностью насладиться процессом укрощения вечно мнящего себя неукротимым хранителя — увидев на другом краю комнаты сестру моей дочери и сына хозяев этой дачи.

Они внимательно наблюдали за слегка неожиданным началом критически важных переговоров, время от времени переглядываясь — парень вопросительно чуть дергал подбородком, девочка философски пожимала плечами, вскидывая глаза к потолку.

Я же, глядя на них, в очередной раз отдавал должное своей чуткой интуиции. Заставившей меня буквально навязать свое присутствие на этих переговорах.

Обнаруженная расстановка сил не оставляла ни малейших сомнений в том, что светлые планировали их в своем типичном стиле. Не только моей дочери надлежало остаться единственной обвиняемой, лишенной поддержки и заступничества — за нашей спиной было организовано численное преимущество светлых перед лицом Гения. Сама мысль об их, даже объединенном, превосходстве над ним была смехотворна, но как показало то далекое, первое совещание в его апартаментах, своей непрекращающейся трескотней они могли просто не дать ему высказаться …

— Мне кажется, что все земные условности уже соблюдены, — прервал мои размышления его уверенный голос. — Хотел бы напомнить всем присутствующим, что времени у нас действительно мало. Так что предлагаю перейти прямо к делу.

— И кто предлагает? — уставился на него исподлобья опекун моей дочери.

Все лица обратились к Гению — юный мыслитель с родителями явили ему триединый лик — он же снова глянул на меня. Уже с легкой укоризной.

— Позвольте вам представить, — с готовностью вернулся я к самой почетной части своей миссии, — посланника нашего сообщества, не имеющего себе равных в нем ни по интеллекту, ни по послужному списку. Он стоял у истоков всего нашего течения …

— … а также у истоков много чего другого, в частности, этого мира, — скороговоркой скомкал он мою правомерно торжественную речь. — Посему я хотел бы узнать, что он на сей раз нам уготовил.

Ответом ему послужило единодушное молчание. Я с гордостью отметил, что я, по крайней мере, молчал не с отвисшей челюстью, а на лице моей дочери скорее читалось восторженное «О!».

— Это Вы — Гений? — произнёс вдруг юный мыслитель, решительно высвобождаясь из рук обхвативших уже его и пытающихся закрыть собой родителей.

— К Вашим услугам, — чуть склонил голову Гений, и продолжил с легким прищуром: — Следует ли понимать, что Вы готовы выступить от имени своего мира?

Теперь все обитатели земли воззрились на юного мыслителя. Он же глянул на Дару, чуть кивнул, закрыл глаза и нахмурился, явно сосредотачиваясь.

— Только давайте сначала сядем, — тут же защебетала она, поведя вокруг себя рукой. — Так говорить будет удобнее.

Еще не закончив последнюю фразу, она слегка подтолкнула меня в сторону Гения, подпорхнула к юному мыслителю, подхватила его родителей под локти, подвела их к тому месту, где только что сидела сама, и тут же плюхнулась на стул, отделяющий от них тот, возле которого стоял ее полностью ушедший в свои мысли приятель.

Чуть развернувшись, Татьяна быстро показала ей большой палец и решительно уселась рядом, дернув своего бывшего хранителя за рукав и ткнув ему пальцем в сидение по другую сторону от себя.

Нам с Гением осталось два места между ним и опекуном моей дочери. Я выбрал меньшее из зол — кроме того, только что подтвердившая свою неизменную правоту интуиция напомнила мне, что если бывший хранитель пойдет в очередной разнос, для усмирения его снова потребуются двое. Да и Гению с его места открылся прекрасный обзор всех участников переговоров.

— Я готов, — провозгласил он, устраиваясь на своем стуле поудобнее и обвив ногами его ножки.

— А я категорически возражаю! — тут же взвился его шмель крушить только что установившийся порядок. — Кто тебе право дал такую ответственность на моего сына взваливать? Я не помню никаких переговоров о том, что он будет за землю отвечать! Что ты вообще о ней знаешь?

— Да помолчи ты! — резко бросил ему неизменно молчавший до сих пор опекун моей дочери. — Ты себя права о земле говорить своими руками лишил.

Я хмыкнул — каюсь, не сдержался. Бывший хранитель смотрел на бывшего собрата, молча хватая воздух ртом. Татьяна взяла его под руку — очевидно, готовясь к очередному акту усмирения. Я прицелился к другой его руке, бросив предупреждающий взгляд на Гения — тот продолжал смотреть на юного мыслителя с выражением благожелательного ожидания на лице.

Назначенный оратор открыл наконец глаза и ответил ему таким же пристальным взглядом.

— Я действительно не имею права говорить от имени всей земли, — начал он неторопливо, но уверенно, вовсе не подбирая слова. — Я вообще сомневаюсь, что существует кто-либо один, имеющий такое право. Слишком много уже разных существ на ней обитает, и слишком разные у них цели.

— О чем же Вы хотите говорить? — подтолкнул его к продолжению Гений после непродолжительного молчания.

— Я могу говорить от имени ваших потомков, — тряхнув головой, ответил ему юный мыслитель. — По крайней мере, части их. Тех, которые разделяют наши взгляды.

— И в чем же они состоят? — чуть подался вперед Гений.

— Мы не хотим доминировать над людьми, — решительно заявил уже многократно превзошедший родителя в мудрости светлый наследник.

— Об этом уже поздно говорить, — вновь вмешался опекун моей дочери с явной досадой.

— Насильно, — бросил ему юный стоик определенно уже звучавший прежде аргумент. — Мы видим свою задачу в установлении контакта между вами и людьми.

Глава 10.22

Оба хранителя застонали в унисон: один — вырвав у Татьяны руку и театрально прикрыв ею глаза, второй — обхватив руками голову.

Татьяна как будто и не заметила очередное позерство своего кумира, глядя во все глаза на сына.

Дара бросила на меня испытывающий взгляд — я ответил ей широкой улыбкой законной гордости.

— Как Вы представляете себе этот контакт? — невозмутимо поинтересовался Гений.

— Мы понимаем, — продолжил его собеседник, — что большинство людей еще не готовы принять вас как реально существующие объекты. Особенно, если выйдет наружу правда о ваших прежних действиях среди них. Но в некие высшие силы — под разными именами — большинство все же верит. А также готово поддержать лидеров, многократно превосходящих их и знаниями, и способностями, — стрельнул он глазами в сторону опекуна моей дочери, — если те завоевали их доверие — не одни выборы тому примером. — У бывшего хранителя раздвинулись пальцы все еще прижатой к лицу руки и между ними показался один, вдруг ярко заблестевший глаз. — А у таких лидеров вполне могут оказаться советники из ваших, и если люди увидят, что те действительно, на деле работают на их благо …

— И как же Вы намерены завоевывать их доверие? — В голосе Гения уже тоже прозвучал нескрываемый интерес.

— Постепенно, — твердо ответил ему юный мыслитель. — Никакого внушения. Никакого вашего зомбирования. С людьми нужно говорить, их нужно убеждать, показывать им причины и учить видеть их связь с последствиями. Их нужно научить снова думать — и извините, но вашими усилиями эта задача сделана чрезвычайно сложной.

Опустив глаза, он помолчал немного. Затем вновь посмотрел на Гения — в упор, и твердость в его взгляде сделалась непоколебимой.

— И делать это, — произнес он, отчетливо выговаривая каждое слово, — мы будем только вместе с людьми. Одних только ваших советников у нас не будет. Люди имеют полное право принимать самое активное участие в улучшении своей жизни.

Пальцы бывшего хранителя снова сомкнулись на запрокинутом к потолку лице … но очередное нарушение порядка переговоров пришло с неожиданной стороны.

Раздался стук в дверь. Входную.

В комнате повисло абсолютное молчание. Как будто кто-то звук в телевизоре выключил в момент демонстрации отчаянного боя. Только вместо пуль эту вязкую тишину пронизывали взгляды.

Я встревоженно посмотрел на мою дочь — чуть нагнувшись вперед, она стрельнула глазами в сестру и тут же закрыла их, словно собираясь с силами. Юный мыслитель накрыл ее стиснутые на коленях руки своей — она ответила ему совершенно бесшабашной улыбкой, отразившейся — бледным подобием — на лице ее сестры. Сын хозяев дачи немедленно поднялся и вышел из комнаты.

Справа от меня послышался гортанный клекот — встопорщив все свои белоснежно-праведные перья и выкатив глаза, бывший хранитель уже поднимал обвинительно указующий перст в сторону своего бывшего коллеги. Татьяна перехватила его движение, навалившись всем телом на его руку и настороженно косясь на сына. Взгляд опекуна моей дочери метался в панике между ней с юным мыслителем и мной с Гением.

Последний же подался всем телом вперед, подобравшись, как перед броском, и не сводя загоревшихся охотничьим азартом глаз с двери в комнату.

Которая вдруг резко распахнулась — через мгновенье после оглушительного грохота входной — и в комнату ворвался еще один объект моих долгих и неустанных …. самых долгих и неустанных трудов на земле по раскрытию истинного облика светлых. И судя по молниям в глазах, направленных на бывшего хранителя — куда более успешных трудов, чем мне еще недавно казалось.

— Дара, ты совсем с ума сошла? — набросился на мою дочь ее опекун.

— Не сметь так с моей дочерью …! — напомнил я им обоим о самом надежном источнике ее защиты и поддержки.

— Это я, — перебила меня сестра моей дочери, глядя на своего родителя исподлобья. — Я знала, что вы Олега слушать не станете.

— Кто это? — глухо донесся до меня мысленный вопрос. Вместе с волной туманящего сознание аромата.

Я резко повернул голову — Гений исчез.

— Марина! — расплылась Татьяна в торжествующей улыбке, приподнимаясь и завороженно глядя на подругу.

С другой стороны изысканно-душистой волны на меня нахлынул запах бензина.Острый, почти едкий, но отнюдь не раздражающий — если не считать мою дочь, единственной привязанностью, по которой я бесконечно скучал, покинув землю, была машина.

Вдобавок он вернул ясность моему слегка пошатнувшемуся мышлению — и я вспомнил, от кого в инвертации он исходит.

Брошенный вправо взгляд немедленно подтвердил неизменную точность моего обоняния — бывший хранитель не нашел ничего лучшего, чем демонстративно скопировать предусмотрительность Гения.

— Сиди, подруга дорогая! — пригвоздила Марина его бывшую подопечную к стулу отнюдь не теплым взглядом. — И красавцу своему скажи, что я его видела — так что пусть назад материализуется, а то подойду поздороваться … и там уж, по чем попаду.

Бравый бывший хранитель немедленно вернулся в видимость, откинувшись на спинку стула с видом оскорбленной невинности.

— Что ты мне здесь из себя строишь? — тут же переключилась на него Марина. — Вы зачем сюда явились? Снова бунт на земле подавлять? Неукоснительность проведения своих планов на ней обеспечивать? По массовому загону дичи — простой же охоты Вам уже мало! Да еще и детскими руками? Они не только ваши — они и наши дети, земные! Вы явились им память об этом вытравить?

— Марина! — попыталась обезоружить ее моя дочь своей неотразимой улыбкой. — Мы ведь здесь затем и собрались, чтобы совместный план действий обсудить …

— Ты сколько их знаешь? — не дала ей закончить та. — А вот я побольше, и с методами их мозги набекрень сворачивать поближе знакома. Совместный план действий, говоришь? — презрительно фыркнула она. — Скажи еще — по защите земли от себя великих! И людей обсуждать его они почему-то не пригласили: мне о нем вы сообщили, и его, — мотнула она головой в сторону сына хозяев дачи, — вы же сами с собой привели.

Моя дочь с юным мыслителем и сестрой замерли, опустив глаза, в полной неподвижности. Зная особенности их мысленного общения, я осторожно, с глубоко отточенным мастерством, попытался просочиться в сознание моей дочери … и наткнулся на совершенно непроницаемый блок.

За которым, вполне возможно, уже прорастали ядовитые зерна, брошенные Мариной.

Глава 10.23

— Ты обвиняешь нас в нежелании слушать людей, — попробовал я урезонить ее, — и в то же время огульно делаешь скоропалительные выводы, не дав себе труд даже поинтересоваться нашей позицией …

— Ого, тяжелые орудия заговорили! — круто развернувшись ко мне, еще яростнее вспыхнула Марина. — Интересная команда у вас здесь собралась: один равных себе не знает по сбиванию человеческих мыслей с пути истинного, другой — по вкладыванию вместо них других, правильных. Не выйдет! Ни мелких, ни людей мы вам не отдадим — хватит уже, накушались ваших закулисных интриг! А ты, подруга, — шагнула она к Татьяне, глядя на нее в упор сверху вниз, — давай определяйся: либо до скончания века в добрых полицейских у этих упырей ходить, либо в настоящем мире, в настоящей жизни помочь своему собственному, единственному сыну настоящим же человеком стать.

На протяжении всей этой пламенной речи с запрокинутого к ней лица Татьяны не сходило восторженное выражение; хранители, прежде нарочито не замечавшие друг друга, начали обмениваться короткими, испытывающими взглядами — а перед моим внутренним взором медленно проступали очертания подготовленной нам светлыми ловушки.

— Я думаю, нам стоит удалиться, — все также глухо обратился ко мне Гений, и я отчетливо расслышал в его мысленном голосе глубокое потрясение.

Он был прав. Переговоры были сорваны.

Карающий меч не случайно принял такое деятельное участие в организации того первого совещания в апартаментах Гения, на которых тот — в присутствие «наших новых союзников» — озвучил свое намерение обратиться к самой верхушке светлых о вопиющем превышении оставленных им полномочий.

Карающий меч с бывшим хранителем — а возможно, и с давно уже выдрессированной Татьяной — блестяще разыграли многоэтажную сцену, в результате которой к Марине с сообщением обо всем случившемся отправился именно первый — именно тогда он, по всей видимости, и превратил ее окончательно в свое слепое орудие.

И в новый отдел карающий меч попал, отнюдь не пожертвовав своим драгоценным постом — ежедневную и, следует понимать, круглосуточную связь с его сворой ему милостиво оставили.

О том, что наши потомки начали самостоятельную игру, мы также узнали с его слов. Причем, именно в тот момент, когда Гений объявил о своем возвращении.

И когда он созвал эти переговоры, когда он вознамерился донести слово главы светлых, явно противоречащее их планам, до земли, когда он изыскал способ обойти все их преграды на нашем пути туда — они не погнушались пустить в ход против превосходящего всех их вместе взятых ума единственное незнакомое ему орудие: ослепленного представителя столь презираемого ими человечества.

Как потешался, должно быть, карающий меч, когда я предложил ему остаться на месте и послужить прикрытием нашей не столь уже, как выяснилось, тайной миссии …

Нам действительно придется вернуться. И остаться в этом новом отделе — подписанные контракты не оставили ни малейших лазеек. Кроме одной. Покинуть этот отдел придется карающему мечу — в силу профессиональной непригодности. После того как я подавлю — до основания и навсегда — все те змеиные извивы в его голове, которые он называет извилинами.

Отныне подавляющая часть моего сознания займется именно подавлением. Везде. В рабочем помещении, во время разминки — особенно во время разминки! — и уж непременно на втором этаже, во время его контактов со своими цепными псами …

— Слава Верховному, хоть один живой! — загрохотал у меня в голове ненавистный голос. — Что там у вас творится? Чего все в молчанку играют? Я понимаю — давно мелких не видели, но чего квохтать? По ушам им надавать, к порядку призвать, инструкции передать — чего застряли? Аксакал уже от своих вышел — мои орлы замотались перед ним выскакивать, чтобы от ставки отвести!

Откровенная издевка карающего меча мгновенно вызвала у меня импульс не откладывать с началом подавления до возвращения в центр сплетенной им паутины.

Не вышло.

Великодушным правящим праведникам оказалось мало сорвать планы величайшего во всей нашей совместной истории интеллекта — согласованные с их собственным, между прочим, верховным руководством. Их даже это не остановило — они пошли ва-банк, решив разрушить эти планы окончательно и бесповоротно.

Все это время Марина продолжала бушевать, изливаясь огнедышащей лавой на любое обращенное к ней слово. Ее яростные контраргументы оглушили, следует понимать, всех вопрошающих ничуть не хуже, чем меня — подлость и низость очередного демарша правящего течения. Именно поэтому, очевидно, никто не расслышал ни скрежета ключа в замке входной двери, ни шагов на террасе, ни легкого скрипа на входе в нашу западню.

Но я при этом все же не был загипнотизирован метаниями Марины по этой ловушке — и оказался единственным, кто сразу заметил, как за ее спиной нерешительно, бочком протиснулась через едва приоткрытую дверь хозяйка дачи.

— Марина, что здесь происходит? — с опаской бросила она в спину подруги, рубящей рукой воздух перед собой. — Что они уже натворили?

Марина замерла на полуслове, шумно сглотнула, проглотив уже наполовину вырвавшееся одно из наиболее грязных выражений карающего меча и, резко обернувшись на месте, шагнула к явно незваной гостье. Перекрывая той обзор комнаты. Но все же явив — мельком, в полуобороте — часть ее.

— Кто это? — отшатнувшись, выдохнула незваная хозяйка полузадушенно и чуть не упала, когда чуть приоткрытая дверь от толчка распахнулась.

— Светка, стоять! — рявкнула Марина, подхватывая ее. И предоставив ей полный обзор поверх своего плеча.

— А это кто? — перевела та выпученные глаза с приподнимающейся со стула Татьяны на ее оцепеневшего бывшего хранителя — и тут же зажмурилась, мучительно скривившись и отчаянно тряся головой.

— Светка … все нормально …. ты только дыши поглубже, — порциями выдавила из себя Марина, отдуваясь.

К ней уже подоспел на помощь сын хозяйки места крушения всех наших начинаний. Но даже их объединенных усилий не хватило, чтобы удержать ее на ногах — она грузно осела на пол, вскинула подозрительный взгляд на сына, облегченно перевела дух и, закрыв глаза, принялась дергать Марину за брюки.

— Марина, у меня с головой чего-то не то, — просительно протянула она, все также крепко зажмурившись. — Давай Скорую вызывай!

— А вот теперь нам действительно пора, — послышался у меня в сознании решительный и собранный голос Гения. — Наши планы нуждаются в существенной корректировке.

Глава 11. Но слово вновь пробилось к их сознанию…

После переселения на новое место обитания у Первого установилось прочное перемирие с его своевольным творением. На некоторое время.

Ему даже показалось, что мир наконец полностью принял его — после того как он вложил в него не только полет своей фантазии и строгие принципы логической связи всех его частей, но и частицу самого себя.

Их с Лилит … и с Малышом, в очередной раз поправил Первый себя — новое место устояло перед напором холода. Еле-еле — в какой-то сотне шагов от горячего водоема без мохнатых покровов уже было не обойтись — но все же устояло. И вскоре оказалось полным всевозможной живности, притянутой, как и он в свое время, ощущением живительного тепла.

Их первых зверьков он перенес туда, как только отошел от шока при виде Малыша. В последнем ему существенно помогла Лилит, ревниво отобравшая у него новое создание, лишь только то недовольно закряхтело, и тут же поинтересовавшаяся, почему он вернулся с пустыми руками.

Полная охапка веток для сооружения ограды для тех самых зверьков достойной ношей ей не показалась. Зато ей показалось совершенно нормальным отправиться за зверьками самой … нет, опять поправил себя Первый, с Малышом в руках.

— Лилит, назад! — вскочил Первый на ноги. — Нельзя в холод — замерзнешь! И его заморозишь!

Она послушно остановилась, развернулась и направилась назад к нему — только для того, чтобы подобрать с земли брошенные ранее покровы, набросить их на себя одной рукой и тут же двинуться в прежнем направлении.

Из-под покровов послышались короткие, резкие, возмущенно требовательные звуки. Ну вот, успел подумать Первый, даже новосозданное существо понимает всю абсурдность этой затеи!

Забыв об осторожности, он полетел вслед за ними и преградил ей дорогу уже у самых деревьев.

— Ему туда нельзя! — воззвал он к ее неизменному пристрастию к мелкой живности. — Ему нужно оставаться в тепле — ты же слышишь, что он туда не хочет!

— Он хочет кушать! — запальчиво возразила ему Лилит, топнув ногой. — Еда там. Чем его здесь кормить?

Кормить здесь было нечем ни новосозданное существо, ни Лилит. Что не только нарушало принципы функционирования его мира, но и ставило под угрозу неожиданную благосклонность последнего.

— Я сам! — клятвенно заверил его Первый. — И быстро!

Первыми он все же решил перенести в новое место их зверьков — они холод сильнее оранжевых монстров чувствуют. Кроме того, предоставляемая ими пища намного питательнее. Да и одеревенели они уже от холода, вспомнил он немеющее ощущение в собственном теле — значит, сопротивляться не будут.

Оказалось, что парализовать их способность к сопротивлению жгучему холоду не удалось — помешали естественные меховые покровы, о которых Первый в порыве сострадания забыл. Косматая коза боднула его острым рогом в бок, как только он попытался поднять на руки ее уменьшенную копию — лохматые псы тут же подхватились на все четыре лапы и, приняв его спросонья за ночных охотников мира, бросились на него с угрожающим рычанием.

Ну и ладно, отскочив, подумал Первый с обидой, пусть еще померзнут — до полного прояснения сознания.

Он набрал полные руки плодов, отдав предпочтение оранжевым фаворитам Лилит — она тут же побежала мыть их в водоеме.

У лохматых сознание все еще не прояснилось даже после его третьего полета за плодами.

Чего не скажешь об ушастых. Те покорно давались ему в руки, через которые он перекинул добрую их половину, а остальных — без каких-либо возражений — сгреб за уши, зажав их в кулаках.

Отлично, ухмыльнулся Первый про себя, пока они оживут, я уже и заграждение им построю. А разбегутся — добавил он мысленное предупреждение миру — так недалеко, отловлю в два счета.

С птицами он тоже быстро справился — у тех ноги сослужили ему ту же службу, что уши у ушастых. В полете, правда, часть птиц почуяла родную стихию и размахалась крыльями — пришлось за шеи перехватывать.

А с яйцами он и вовсе за один раз обернулся — составив гнезда с ними в стопку. Которая, впрочем, слегка уменьшилась к моменту его прибытия в их с Лилит … да-да, и с Малышом! … новое пристанище — балансировать возвышающимся у него над головой, перекрывающим ему видимость и постоянно норовящим завалиться то в одну, то в другую сторону сооружением он приноровился только где-то к середине полета.

Первый решительно отнес потери на счет платы за внезапное миролюбие своего строптивого творения.

К лохматым и рогатым покладистость, однако, никак не возвращалась. В чем Первый убедился, вновь попытавшись оттащить мелкую козу от крупной. Вспомнив угрожающее ворчание Лилит, когда он только попытался руку к Малышу протянуть, он мысленно возблагодарил Творца за то, что тот не оставил ему времени снабдить ее какими-то средствами защиты в его резко изменившемся после наклона оси мире.

Затем — на всякий случай — он взял себе также на заметку никогда не делать резких движений в сторону Малыша. По крайней мере, в присутствии Лилит. Не хотелось проверять, не снабдил ли ее скрытыми средствами защиты мир — в период противостояния своему создателю.

Интересно-интересно, подумал Первый, зависнув в воздухе над припавшими к земле с глухим рычанием лохматыми. А ведь он сам снабдил Лилит средством защиты от холода — сооруженным из их добычи. То-то они вообще от нее отходить перестали с тех пор, как она в покровы облачилась …

А если замаскироваться под нее?

Покровы самого Первого остались возле деревянных помостов на берегу потока — Лилит же сбросила свои, только когда он принес ее в их … нет, тогда еще только их двоих новое пристанище. Туда было ближе. Первый слетал за ними в невидимости — чтобы Лилит не поинтересовалась, почему он не в ту сторону с пустыми руками движется.

Подходить к лохматым пришлось на полусогнутых ногах — покровы Лилит заканчивались на уровне его коленей, и проверять бдительность охранников козы незамаскированными частями тела ему не хотелось.

Лохматые обнюхали его маскировку и озадаченно уселись на землю. Лишенная их поддержки коза снова боднула его, но покровы отразили натиск. Первый быстро подхватил ее мелкое подобие на руки и двинулся в сторону нового пристанища — пешком, для полноты сходства с Лилит.

Ходить, однако, он уже отвык — особенно, согнувшись под покровами и грузом своей ноши. Первый чуть поднялся над землей, поджал под себя — на всякий случай — ноги и продолжил путь в неспешном парении.

Почуяв перемену в ритме движения, мелкая коза издала жалобный звук — крупную словно подбросило, и она устремилась вслед Первому. Оставшиеся в одиночестве лохматые выдержали еще небольшую паузу — для самоутверждения — и замкнули шествие, гордо помахивая хвостами и периодически подгоняя крупную козу коротким рыком.

Так и явился Первый во главе процессии последних беженцев из их ставшей уже непригодной для жизни среды обитания.

Лилит этого даже не заметила.

Когда Первый выплыл наконец из деревьев на пустое пространство перед водоемом, его встретили уже не смолкающие, пронзительные, режущие слух звуки, издаваемые Малышом. Лилит раз за разом пыталась впихнуть ему в рот один плод за другим — он отбивался от них руками и ногами и вертел во все стороны головой, хватая воздух ртом.

Опустив мелкую козу на землю, Первый затоптался на месте, не зная, что делать — появление новых существ в созданных им мирах являлось постпроектным этапом их развития, ответственность за который всецело несли их владельцы.

Мелкая коза встряхнулась на земле — и тут же вступила в дуэт с Малышом. Первый отшатнулся от нее — мимо него шумно протопала крупная, повернулась боком к мелкой и ткнула им ей в нос. Мелкая нырнула носом под подставленный ей бок — и тут же затихла.

Оторопев, Первый заглянул туда же. Затем он даже подполз на четвереньках поближе, предусмотрительно зайдя с обратной от костистых рогов стороны …

И тут его осенило. Поднявшись на ноги, он подошел к Лилит и тронул ее за плечо. Потянувшись с расстояния в пару шагов — как он и ожидал, Лилит яростно зашипела в его сторону.

— Смотри, — ткнул он пальцем в направлении коз — а потом в неизменно приводящую его в восхищение часть тела Лилит.

Она нахмурилась, переводя взгляд с одного указанного объекта на другой, недоуменно дернула бровями, скептически поджала губы — но все же осторожно повернула голову Малыша к своей груди.

Резкие звуки тут же прекратились. Сменившись энергичным чмоканьем. Лилит подняла к Первому лицо с сияющей улыбкой.

Для соблюдения всех принципов своего мира он принес и положил рядом с Лилит по паре всех доставленных плодов, гнездо с яйцами и, подумав, одну из птиц, которым он случайно свернул по дороге шею. Как и следовало ожидать, Лилит сразу потянула руку к самому крупному оранжевому плоду.

— Нужно помыть, — протянула она его Первому.

Тот отвел душу, надраивая ее выбор с совершенно не обязательной силой.

И только потом отправился осматривать ущерб, нанесённый его миру вторжением мертвящего холода. Захватив и ощипав по дороге еще одну павшую при эвакуации птицу. Для полного и равноправного соблюдения всех принципов своего мира.

Осматривать ущерб ему пришлось далеко не один день — тот с трудом поддавался осмыслению.

Глава 11.1

Для начала, за пределами их … с Лилит, Малышом и всей прочей живностью островка спасительного тепла исчезла вся растительность. Почти вся — в глаза Первому то и дело нахально бросались деревья с колючей игольчатой листвой. Созданные им из чистейшей прихоти и не встроенные соответственно ни в одну из его тщательно выверенных пищевых цепочек. Мир с готовностью исправил его оплошность — отдав их увесистые, но совершенно не съедобные для Лилит шишки на пропитание практически неуловимой для своего создателя живности: чрезмерно шустрым белкам и не менее чрезмерно остроклювым птицам, прячущимся в деревьях вместо того, чтобы мирно плавать в водоемах или неуклюже перемещаться по земле.

Ветви всех остальных деревьев — равно как и вся земля между ними — были укрыты плотным слоем хрупких неповторимых в своём разнообразии снежинок. Первый залюбовался было воздушной пушистостью этого слоя и искрящимися под неярким солнцем гранями его составляющих, но у него вдруг мелькнуло смутное подозрение, что мир оставил ему на обозрение самые бесполезные растения не случайно, а в насмешку.

Да ладно, добродушно усмехнулся ему в ответ Первый, не желая испытывать явно неустойчивое перемирие даже мыслью о провокации — перейдем, наконец, полностью на животную пищу, давно пора.

Ее источники не исчезли вместе с растительностью, в чем Первый убедился, проискав их несколько часов, последний из которых оказался омрачен чистейшей паникой. В конце концов выяснилось, что большинство зверьков выжили в навалившейся белоснежной пустыне, но сменили окрас своих пушистых покровов. Ей под стать.

Больше всего Первого задело то, что он даже не мог упрекнуть свой мир в плагиате — тот всего лишь последовал его собственным умозаключениям. Он ведь сам лишил какого бы то ни было цвета шерстку зверьков в ледяной части своей планеты — чтобы они не стали слишком легкой добычей для двуногих, когда те придут осваивать новые территории.

Но к ним же с Лилит … и с Малышом, между прочим! … ледяное запустение само пришло! Это где такое в проекте записано? Если бы Первый рассматривал такую возможность у себя в башне, ему бы польстило, что мир столь скоро счел его полностью готовым к экстремальным условиям. Здесь же и сейчас, однако, перед ним забрезжило смутное осознание того, что его мир великодушно пошел на прекращение противостояния исключительно в рамках крохотной резервации.

За ее пределами к экстремальным условиям мир приспособил всех, кроме своего создателя — окрас у последнего остался прежним. Не поднялась рука, справедливости и перемирия ради отметил про себя Первый — и на том спасибо.

С трудом отысканные крохи благодарности тут же растаяли при мысли о том, что теперь он сам стал легкой добычей как для пернатых, так и для рогатых чудовищ.

Оставалось только одно: охотиться в невидимости. А значит, без покровов. А значит, в непрестанном и максимально быстром движении. А значит, с высокой степенью вероятности даже не заметить притаившуюся в снегу дичь …

Ну что же, обратился он к миру, скопировав недавно появившуюся непробиваемую невозмутимость Творца, холодный период ограничен во времени, которое мы посвятим развитию и укреплению навыков ведения домашнего хозяйства. Источников животной пищи у нас уже собралось достаточно, схема их воспроизводства отработана, а в силу более высокой питательности расход их будет существенно ниже …

— А что они будут кушать? — ответил ему мир голосом Лилит, когда он объявил ей об изменении в рационе питания.

Остаток этого дня Первый провел в тщательной ревизии оставшихся запасов исходного звена их с Лилит пищевой цепочки. Пока только их с Лилит — благословен будь Творец за то, что твердо настоял в начале всех начал на предложенной им схеме воспроизводства животной жизни в будущих мирах.

Счет последующим дням он потерял после пятого, посвящая их — один за другим — пополнению этих запасов. Он уже давно заметил, что время в его мире идет быстрее, чем в макете и — уж тем более — в их с Творцом башнях. Из чего следовало, что Малыш скоро встроится не только в их с Лилит оазис, и Первый хотел к тому времени обезопасить их всех от очередных гримас саморазвития мира.

Смена холодного и жаркого периодов в нем, вызванная смещением оси планеты, была ограничена не только во времени, но и в пространстве. Первому только и нужно было добраться до нетронутых убийственным ледяным дыханием участков и натаскать оттуда всякой растительности — сначала на пробу, а потом закопать, чтобы самовоспроизводилась. Главное — не переусердствовать, чтобы Лилит не решила еще раз переехать: определять опытным путем территориальные границы невмешательства мира ему не хотелось.

Не говоря уже о еще одном переносе всей их живности. И о пешем путешествии с Лилит. И с Малышом. По глубокому снегу. В темных, легко различимых издалека покровах.

Добрался он до этих мест не так скоро, как планировал, но отнюдь не по этим соображениям.

На следующий же день выяснилось, что у мира не поднялась рука не только на своего создателя и оставленный ему заповедник, но и на имитацию собственного макета. Растительность в последней — уже слегка увязшая, но еще живая — притянула, словно магнитом, сохранившееся второе звено их с Лилит пищевой цепочки. Уже сменившее окрас звено.

Первый с готовностью воспользовался необъяснимой слабостью мира — и встретил в нем наконец действительно легкую добычу.

Такой удачной охоты у него еще никогда не было.

И дело вовсе не в том, что ушастые, замаскированные миром под стать окружающей белоснежной пустыни, просто бросались в глаза в нетронутой имитации макета. Особенно разделившему с ней эту нетронутость Первому. И особенно сверху, откуда он пикировал на них — по образу и подобию пернатого чудовища над коварным водоемом. Внимательно оглядевшись сначала по сторонам, чтобы убедиться, что мир не материализовал эти образ и подобие, чтобы составить ему компанию в охоте. И хорошо, если только компанию.

Его строптивое создание, однако, то ли решило отказаться от уже разгаданного маневра, то ли просто выдохлось после наступления мертвящего холода. Вот-вот, назидательно подумал было Первый, такие массы закристаллизованной воды двигать — это тебе не летучий эскадрон кровопийц с цепи спускать, но тут же одернул себя. Пределы сил своего мира он проанализирует позже, а пока нужно пользоваться моментом их достижения. Пока тот не взялся их расширять.

В отсутствие направляющих указаний мира ушастые доверились инстинкту — учуяв стремительное приближение охотника, они по привычке взвились вверх, прямо в руки Первому, где и замерли в нерешительности, зависнув над землей дольше обычного.

Нерешительность их закончилась, как только Первый двинулся назад к Лилит. Движение в воздухе словно вернуло их в обычный ритм жизни, следуя которому они одновременно прыснули во все стороны из рук Первого. Которые так же инстинктивно сжались вокруг ушей двух замешкавшихся беглецов. Не останавливаясь, Первый продолжил путь, решив, что мелкая добыча в руке лучше крупной на воле — ей меньшую загородку строить придется.

— Еще! — потребовала Лилит, придя в неописуемый восторг от необычного окраса пушистой шерстки.

Первый подумал, что более крупная добыча на воле, но обездвиженная ударом о землю — тоже неплохо: их первому ушастому с поврежденной лапой загородка вообще не понадобилась.

— И еду им! — догнало его в спину очередное напутствие Лилит.

Вспомнив размеры имитации макета и, следовательно, объем запасов сохранившейся в ней травы, Первый понял, что вопрос загородки только раньше казался ему имеющим первостепенное значение и от всей души понадеялся, что удар о землю оказался не таким уж и обездвиживающим.

И снова мир пошел ему навстречу — никаких потерь на всем его пути не обнаружилось. Первый похолодел — и отнюдь не от ледяного дыхания разделившей их новое место обитания и имитацию макета белоснежной пустыни. Ее покров, очевидно, смягчил падение, но есть в ней ушастым было нечего — из чего следовало, что они уже вернулись на свое прежнее пастбище в имитации макета. Уничтожая и так скудные запасы корма в ней.

Стремительно ворвавшись в пространство над ней, Первый с ходу спикировал, чтобы как можно быстрее разогнать очередных нахлебников мира.

Успев только удивиться, что не заметил на земле ни одного белого пятна.

Потом некоторое время он вообще ничего не замечал — в устоявшей перед снежным нашествием имитации макета смягчить удар о землю было нечему.

Когда в его ушах стих насмешливый хохот мира, он подозрительно оглянулся по сторонам, допуская, что тот вернул ушастым неразличимый в прежних условиях окрас. И только тогда увидел, что находится на знакомой до последней оставшейся травинки поляне все же не один.

Этому существу мир тоже почему-то не сменил цвет покровов. Только поэтому я его сразу и не заметил — справедливо, но со слегка излишней горячностью бросил Первый миру. Кроме того, оно стояло на самом краю поляны и почти не двигалось — наклонив к самой земле голову, оно срывало зубами уже поникшую и засохшую от близости холода траву и методично и неторопливо жевало ее. Все также не поднимая головы.

Первый подошел было ближе, чтобы получше рассмотреть его, но остановился через несколько шагов — существо было явно из рогатых. Печально памятные ему костяные отростки не торчали у него, правда, острием вперед, как у их козы, а изгибались друг навстречу другу — за них удобнее схватиться, неожиданно мелькнуло у Первого в голове.

Оно было также менее косматым, но куда более крупным, чем их коза — а значит, более неповоротливым, пришла вдогонку еще одна мысль — и питалось определенно не свежей, а сухой травой — ответила на вечный вопрос Лилит третья …

Обойдя существо сбоку, чтобы примериться, как на него вскочить, он вдруг заметил еще одно сходство с их козой — источник молока. Того самого молока, которым питалось потомство большинства живности, входящих в пищевую цепочку людей на его планете. Того самого молока, которое так пришлось по душе Лилит … и Малышу, конечно …

Глава 11.2

Приняв окончательное решение, Первый даже рассмеялся. Новое существо с уже воспроизведенным потомством, питающееся отдельным от других видом корма, способное с первой минуты снабдить людей нужным им элементом питания, да еще и громоздко-медлительное — увести такое за собой, подхватив на руки его потомка, будет парой пустяков. По сравнению с эвакуацией крупной и мелкой коз.

Искомый потомок оказался с другой стороны существа.

Потом он оказался намного тяжелее мелкой козы.

Потом у него оказался намного громче, чем у той, голос.

Потом оказалось, что если крупное существо и неповоротливее крупной козы, то уж никак не медлительнее. Оно помчалось за Первым с утробным ревом, яростным сопением и грохотом копыт — снося все на своем пути.

Взлетел повыше Первый не мог — детеныш существа разве что к земле его своим весом не прижимал.

Бросить его у Первого рука не поднималась — затопчет же несущийся на всех парах предок.

Сворачивать в сторону или, тем более, возвращаться … Не хотелось ошибиться, вдобавок к медлительности, в неповоротливости существа.

Только и оставалось, что мчаться вперед изо всех сил, с трудом отвоевывая у очередного посланца мира считанные метры.

Этих метров ему, впрочем, хватило. На самом краю их нового пристанища он опустил свою ношу на землю и ринулся к Лилит.

— Беги! — заорал он на ходу, размахивая руками, чтобы она скорее поняла. — Хватай Малыша и беги!

Лилит подхватила Малыша с земли — Первый круто развернулся, чтобы задержать разъяренное чудовище, голова которого уже показалась среди деревьев …

За изогнутые рога держаться, конечно, удобнее, некстати посетила Первого еще одна мысль, но с них же не соскочишь, если тебя на них подденут …

Существо резко затормозило возле своего детеныша и принялось обнюхивать его, тяжело поводя боками.

Лохматые, возбужденные никогда прежде не виданной суматохой, бросились на него с отчаянным лаем.

— Назад! — рявкнул Первый то ли им, то ли очередной мысли: Интересно, кто их с этих рогов снимать будет?

Существо угрожающе наклонило к ним голову, затем почему-то развернулось к ним задом и выбросило в их сторону сначала одну, а затем и другую заднюю ногу. Лохматые отскочили и уселись на землю, переводя озадаченные взгляды с пришельца на Первого.

На того же медленно снисходило понимание. Которое переросло в уверенность, когда еще считанные мгновенья назад взбешенное существо снова развернулось, осмотрелось по сторонам и принялось старательно поглощать траву у своих ног.

Свежую траву.

И даже ухом не повело, когда к его детенышу подошла Лилит и принялась выглаживать его и щебетать над ним какую-то несуразную чушь.

Лилит с Малышом на руках.

Которая — и минуты не прошло! — подняла на Первого сияющие глаза и открыла рот, чтобы спросить …

— Я знаю! — остановил ее Первый решительным жестом и … нет, не поспешно ретировался, чтобы не видеть очередное насмешливое торжество своего мира, а удалился уверенной походкой неизменного хозяина своего слова.

И не важно, что он дал себе это слово — сегодня же снабдить их живность кормом! — только когда скрылся с глаз Лилит и смог наконец взвиться во всех смыслах этого слова.

Разумеется, он сдержал это слово в тот же день.

Но не сразу.

Из-за свалившейся на него самой крупной в тот день удачи.

Очередного посланника мира он заметил в имитации макета мгновенно. И немудрено — новую провокацию мир готовил в явной спешке: пригнав из белоснежной пустыни следующего пожирателя стратегических запасов травы, он успел вернуть ему прежний окрас лишь частично. Вот-вот, не лишил себя удовольствия указать ему на это Первый, небрежность в реализации приводит к провалу самых лучших планов. Теперь это то ли белое в черные пятна, то ли черное в белые недоразумение просто не могло остаться незамеченным в любой окружающей среде.

При ближайшем рассмотрении, на которое Первый решился, лишь убедившись в отсутствии каких бы то ни было костистых отростков на голове существа, недоразумение оказалось полным — необычная пятнистость привлекала внимание только для того, чтобы отвлечь его от более существенных отличий.

Самым главным из которых было то, что ничего подобного этому существу Первый на своей планете еще не видел.

Более того, подобного существа не было в самом проекте его планеты.

Оно было крупным, но не тяжеловесным, как последнее невольное приобретение Первого. Массивное тело его было поджарым, с хорошо развитой мускулатурой, и оставляло впечатление не так питательности, как жилистости.

Располагалось это тело на четырех длинных и тонких ногах, в которых, впрочем, не было ни намека на неуверенность и шаткость конечностей детенышей других существ — напротив, они находились в постоянном движении, то и дело переступая с места на место и даже постукивая иногда по земле, словно им не терпелось тронуться в какой-то путь.

Никаких костистых украшений у существа на голове действительно не было, зато там обнаружились почти человеческие волосы — длинные, прямые и жесткие даже с виду — гребнем спускающиеся на шею существа и с другой стороны ниспадающие прядью ему на глаза.

Такой же пучок еще более длинных волос оказался у существа сзади — там, где у других пушистый или не очень хвост располагался. Первый разглядел его только потому, что существо то и дело обмахивало им себя по бокам, и в памяти у него тут же всплыл один из их первых зверьков — не лохматые, а мохнатый — который также хлестал хвостом, когда был чем-то недоволен.

Это же загадочное существо не выказало при виде Первого никакой агрессии. Как, впрочем, и страха. При его приближении оно вскинуло голову, чуть склонило ее в одну сторону и уставилось на него …

У Первого перехватило дыхание — на него смотрел огромный, темный, практически такой же, как у Лилит, глаз.

И полный такого любопытства взгляд он тоже до сих пор наблюдал только у нее.

И только у нее до сих пор так стремительно менялось выражение в этом взгляде.

Когда Первый попытался обойти его, чтобы рассмотреть получше, оно принялось переступать с ноги на ногу, словно пританцовывая, оставаясь к нему лицом к лицу и глядя на него сверху вниз уже с насмешкой.

Когда он нагнулся, вытянув шею, в оказавшихся бесплодными поисках источника молока под туловищем существа, оно вскинуло голову, растрепав копну волос на ней, вздернуло верхнюю губу, обнажив огромные зубы — хоть не острые, перевел дух Первый — и издало короткий звук, напоминающий гортанный раскатистый хохоток.

Одним словом, в человеческую пищевую цепочку эта загадка определенно не вписывалась, и от нее уж точно не стоило ожидать ни молока, ни покровов.

Первому случалось — просто из прихоти, ради красоты — добавлять в проект абсолютно бесполезные элементы. Взять хотя бы те крохотные светящиеся существа, которые он разбросал и в воздухе, и в воде. Это существо тоже, в первую очередь, оставляло впечатление изящества, полной гармонии и бьющей через край жизненной силы.

Как Лилит.

Но не мог же он забыть о его создании!

Хотя … Бьющая через край жизненная сила требует выхода. Дать ей выход проще всего в движении — то-то Лилит вечно на месте не сидится! А на этих непоседливых ногах бегать существо должно быстро. И даже в неподвижности назвать его неповоротливым язык бы не повернулся …

Может, он создал его как средство перемещения первородных?

Да нет же! Первородным полагалось осваивать один участок суши за другим, постепенно расширяя свой ареал на соседние, а всерьез перемещаться они должны были исключительно по водным просторам — на специально построенных приспособлениях, а не на спине такой же сухопутной живности.

А перетаскивать хозяйство с освоенного участка суши на соседний? У Первого заныла спина при воспоминании об эвакуации их запасов и живности на новое место обитания. А если еще раз придется? Хотя бы на то специальное приспособление для преодоления водных просторов … А хозяйство все разрастается …

Одним словом, версия об использовании загадочного существа для транспортировки тяжестей определенно стоила проверки.

Для начала Первый решил ограничиться своей тяжестью — если существо окажется неуправляемым, он просто взлетит, а не рухнет прямо под его непоседливые ноги. Оставалось только выяснить, как на него запрыгнуть.

Сбоку не удалось, сзади тем более — существо завертелось на месте и перед Первым всякий раз оказывалась его голова с раздувающимися ноздрями.

Оставалось пикировать сверху, как на ушастых. А потом пыхти, сколько хочешь, усмехнулся про себя Первый — бодаться тебе нечем, а ногами и хвостом ты меня на спине не достанешь.

Он прицелился как следует и приземлился точно посередине туловища существа — оно резко повернуло голову, и он увидел оскаленные уже отнюдь не в насмешке зубы.

Возле своего колена.

Глава 11.3

Первый мгновенно осознал, что легкий шлепок жалкой пародией на хвост не идет ни в какое сравнение с ущербом, нанесенным пусть даже тупыми зубами существа, и рывком сдвинулся к задней части его туловища — оно взвилось на задние ноги, яростно молотя воздух передними.

В последний момент Первый ухватился обеими руками за копну волос на голове вздыбившегося существа, успев остановить свое, уже казалось, неизбежное сползание прямо под его топчущие пока еще только землю задние ноги — оно опустилось на передние и тут же вскинуло вверх задние, взбрыкнув своим мускулистым крупом по распластанному по нему Первому.

Он уткнулся лицом в копну волос существа и, недолго думая, вцепился в них зубами, крепко обхватив руками его шею, чтобы не дать ему вертеть головой и пустить в ход зубы — существо стало на все четыре ноги и тут же принялось скакать с передних на задние, не переводя дыхание и не давая сделать это Первому.

О взлете даже и речи не было. По крайней мере, о вертикальном. Оторвись он от существа хоть на мгновение, оно тут же отшвырнет его в сторону — и наверняка именно в ту, где тут же окажутся его зубы. Перед мысленным взором Первого мелькнул их самый первый ушастый, перехваченный в прыжке лохматыми. После чего лапа у него срасталась добрый месяц.

Оставалось только ждать, пока брыкливый скакун не выдохнется — к его броскам Первый уже кое-как приноровился, а разнообразить их размеры поляны не позволяли.

Скакун остановился, тряхнул головой, переступил пару раз с одной ноги на другую … и стремглав ринулся вперед по проломленной среди деревьев просеке, услужливо проложенной прежним преследователем Первого.

Тот, к счастью, еще не успел отклеить свое одеревеневшее тело от не в меру мускулистого торса и лишь благодарно похлопал образумившегося скакуна по шее — вот так-то лучше, больше похоже на средство передвижения, теперь давай прямо к Лилит, она тебя вмиг приручит …

Скакун встал на месте, как вкопанный.

Первого снова снесло к его шее, где он тут же получил удар вскинутой головой прямо в лоб.

Скакун резко мотнулся в сторону, круто развернулся, снова встал на дыбы, издал определенно воинственный клич и стрелой понесся назад.

Первый больше ни о чем не думал. Предполагаемое средство передвижения, выйдя на оперативный простор, использовало его для разнообразия маневров по полной. У Первого исчезли последние сомнения в том, что полет был, есть и всегда будет его любимым способом перемещения в любом пространстве. Но отказался он от него в тот момент совершенно сознательно: отцепись он от скакуна, он был совершенно не уверен, что сможет — или захочет — вновь на него взобраться. А уступать миру после стольких усилий — не говоря уже о жертвах, мысленно добавил он, крякнув после очередного пинка — у него не было ни малейшего намерения.

Мир смирился со своим поражением, когда Первый уже не был столь категоричен в своей непреклонности перед ним.

Скакун опять остановился — уже снова в имитации макета — и несколько раз шумно выдохнул, тяжело поводя боками, что добавило дискомфорта в и так уже криком кричащие ощущения Первого.

Затем скакун повернул голову, но совсем чуть-чуть, и на него вновь уставился один глаз — с недоверчивым изумлением. Первый ответил ему не менее подозрительным взглядом, не выпуская на всякий случай копну его волос из застывших в мертвой хватке кулаков.

Скакун фыркнул, переступил с ноги на ногу и вильнул всем телом, явно приглашая его занять более подходящую для мирных переговоров позицию. В ожидании подвоха Первый решительно покачал головой и крепче сжал ногами взмокшие бока. На мгновение. Потом ему пришлось крепко сжать зубы, чтобы остановить совсем не подходящий для переговоров стон.

Скакун шумно выдохнул, сменив недоверчивое выражение во взгляде на укоризненное, и вдруг припал к земле, подогнув под себя передние ноги …

— Я так и знал! — завопил каждый нерв в накренившемся теле Первого.

… а затем и задние, восстановив равновесие своей ноши и настойчиво подталкивая ее к переговорному процессу.

Перекинуть одну ногу к другой Первому удалось только с третьей попытки. Но все же как-то удалось. И подняться на них потом. И проанализировать возникшие при этом ощущения. Это вообще оказалось элементарной задачей — поскольку весь анализ свелся к одной-единственной фразе.

Так у него еще никогда все не болело. Даже после его первого трудового дня в своем мире, когда они с Лилит до ночи собирали всевозможные плоды и перетаскивали их к своей новой стоянке.

Причем особенно никогда у него еще так не болела правая сторона туловища. Сунув руку под покровы, которые он надел перед вылазкой в имитацию макета, где маскировка под ледяную пустыню была ему ни к чему, он нащупал у правого бока плетеную корзинку Лилит. С яблоками, которые она впихнула ему, отправив за следующей партией белых ушастых.

Покровы смягчили большую часть бьющей — не во все стороны, к сожалению, а весьма целенаправленно — жизненной энергии скакуна. В том числе и по яблокам, которые сохранились почти в первозданнойцелостности, передав, по всей видимости, импульс его боку. Сделав пару глубоких вдохов, Первый уверил себя, что до ребер — с определенной долей вероятности — импульс не добрался. А вот у него будет отличный повод продемонстрировать Лилит очередное преимущество мягкой и податливой животной пищи …

Впрочем, ни скакуну, ни миру знать обо всем этом было совершенно не обязательно. Выступив зачинщиком переговоров, они сами выбрали слабую позицию в них, и Первому не оставалось ничего другого, кроме как занять позицию силы.

Три деревянных шага к ней должны были сойти за неспешную и уверенную походку победителя. Остановившись, Первый выхватил из-под покровов яблоко и впился в него зубами, чтобы скрыть … не совсем подходящий победителю возглас.

— Ну что, хватит? Или еще добавить? — обратился он и к миру, и к уже поднявшемуся на ноги скакуну, небрежно причмокивая.

Скакун задергал носом, принюхиваясь, и потянулся им к яблоку в руке Первого.

— Ну, это уже вообще наглость! — возмутился Первый полным отсутствием у мира переговорного этикета.

Но зубы скакуна были уже прямо возле его ладони …

И ретироваться с позиции силы из-за такого пустяка было как-то уже совсем не солидно …

И утешительный приз проигравшему — очень даже благородно …

Первый разжал руку и подставил под нос скакуну яблоко на открытой ладони — тот взял его губами, даже на миг не обнажив зубы.

Одним словом, переговоры закончились к полному удовлетворению обеих сторон.

И травы для прочей живности они в тот день натаскали рекордное количество. Причем, в строгом соответствии с результатами состязания в силе характера: траву нес на себе скакун, а Первый наконец просто летел.

Указывая ему путь.

С яблоком в руке.

Хорошо, что Лилит ему с десяток их впихнула.

Потому что состязание в скорости шло у них со скакуном с переменным успехом.

У Лилит новое пополнение их хозяйства вызвало нетипичный даже для нее восторг — сказалась и его необычная красота, и почти говорящие глаза.

Но Первый заметил еще одну интересную особенность: ее непрестанное воркование и даже всевозможные подношения скакун принимал — но и только. В то время как с самим Первым у него установилась совершенно необъяснимая связь.

Прежде он видел нечто подобное только у их лохматых, которые после первой удачной охоты на ушастого признали его не просто своим, а своим вожаком. Но это было очень бледное подобие.

Лохматые, признав его лидерство, постоянно ждали от него указаний и охотно следовали им. Со скакуном же это было скорее взаимопонимание — с полслова, а иногда и взгляда хватало. Командовать собой он не позволял, зачастую его уговаривать приходилось. А он еще мог и не согласиться с объяснениями и — глазом не моргнув — поступить по-своему. И опять-таки далеко не единожды Первому приходилось впоследствии признавать его правоту. Прямо как с Лилит, честное слово!

Что снова наводило Первого на довольно тревожные размышления.

Представителя животного мира, столь близкого к первородным, в его проекте точно не было.

Представителя животного мира, способного установить столь тесный контакт даже не с первородными, а с создателем этого самого проекта, там просто по определению быть не могло.

Как-то уж слишком быстро усовершенствуется его уникальный мир …

Объяснение всем этим множащимся загадкам Первый нашел во время одного из их со скакуном дальних походов.

Имитацию макета они — вдвоем — очистили от травы в считанные дни. И росла она там медленнее, чем они ее срывали. Первый провел тщательную ревизию всех их съестных припасов и задумался было об уменьшении рациона их живности. Скакуну ход его мыслей определенно не понравился — и вот тогда-то он и пошел в первый раз своим путем.

Прямо из имитации макета. Которую Первый обыскал вместе с ним — в прямом смысле носом к земле. Безрезультатно — ни единой, даже сухой травинки там больше не было.

Первый бросил задумчивый взгляд на окрестные деревья — он как-то видел, что ушастые корой с них лакомились, вот только с каких именно?

Скакун последовал его примеру, но взглядом не ограничился — двинулся к краю поляны, ударив ногой по земле и издав призывный звук.

— Да ты откуда знаешь, что они едят? — резонно заметил ему вслед Первый.

Даже не обернувшись, скакун только хвостом крутанул — словно рукой махнул, зовя за собой.

Мимо деревьев — в белоснежную пустыню за ними …

— Назад! — завопил опыт общения Первого с Лилит — та тоже, если шла своим путем, то прямо навстречу опасности. — Там ничего нет!

Скакун даже ухом не повел, осторожно, но уверенно ступая по все углубляющемуся снегу. Поскольку встречного плана у Первого не было, он полетел рядом со скакуном, гадая, какую западню мир ему на этот раз подготовил. Во избежание худшего, что пришло ему на ум, он громко, отчётливо и трижды повторил, что если кому-то охота ноги ломать, то это его личное дело, но Первый в этом случае тащить его на себе не будет. Во-первых, из принципа, а во-вторых, не донесет.

Глава 11.4

Мир внял его предупреждению, заменив в последний момент подвох невероятным чутьем скакуна на всякие плоды — тот привел Первого к дереву, на котором когда-то были яблоки.

Сейчас они оказались под деревом.

И под снегом.

Где значительная часть их сохранила определенную съедобность.

Что скакун продемонстрировал ему с полной готовностью и аппетитным хрустом.

Остальные сохранившиеся плоды Первый у него прямо из-под носа выхватил.

Затем скакун обнаружил целую плантацию оранжевых любимцев Лилит.

Все еще надежно спрятанных в земле.

Которая под снегом оказалась вовсе не такой твердой и неподатливой, как в жаркое время.

Затем они нашли еще много чего другого.

Расширив понятие Первого о съедобности.

Даже твердые шарики, покрытые изрезанной, деревянной на ощупь оболочкой, оказались внутри — если эту оболочку расколоть — маслянистыми на вкус и весьма питательными.

Одним словом, запасы плодов начали у них существенно увеличиваться.

Чего не скажешь о корме для травоядных.

На что однажды указала Первому Лилит.

Добавив, что и зерна для птиц заканчиваются, а новые только из земли показались.

Первый хлопнул себя по лбу — коварный водоем! Захватила ли его ледяная пустыня, он еще не успел проверить, но даже если так, то растительность там — ростом с него — никакой снег похоронить не мог.

В тот день он чуть не потерял скакуна.

Двигались они медленнее, чем если бы Первый летел сам, но все же добрались до места скорее, чем он ожидал. Скакун перемещался в снегу мощными прыжками, явно не намереваясь уступать в очередном соревновании, а Первый притормаживал свой полет, то и дело поднимаясь вверх, чтобы разглядеть знакомые ориентиры — и не дать своему спутнику почувствовать отставание.

Водоем почти не изменился: вокруг него все также стеной стояли высокие тонкие стебли, уже — как он и ожидал — засохшие, и зерна из многих метелок на них еще не высыпались, но вода в нем также ожидаемо оказалась скрыта под толстым слоем льда.

Впрочем, не везде — в одном месте у берега, где растительность словно расступалась, открыв проход к водоему, слой льда был существенно тоньше — как будто только недавно затянулся.

Скакун, казалось, тоже это заметил — он немедленно двинулся прямо к этому месту, где, пробив тонкую преграду к воде копытом, принялся жадно пить. Первый наломал пару стеблей и только протянул их ему как заслуженную награду за крепость характера, как скакун вдруг вскинул голову, завертел ею из стороны в сторону, вздергивая носом … и тут же ринулся куда-то вправо, не разбирая дороги и вскинув хвост торчком.

— Назад! — вырвалось у Первого по привычке, но, как всегда, тщетно — выбрав свой путь, скакун никогда с него не сворачивал.

Пришлось догонять. Гадая, что могло пересилить возможность не уменьшать рацион их живности — именно этот аргумент убедил скакуна отправиться в тот долгий забег с одними сплошными препятствиями.

Оказалось, что угроза остаться на голодном пайке отступила перед другим инстинктом.

Который Первый — ради скорейшего освоения своего мира — сам сделал самым сильным в нем.

Даже превосходящим инстинкт самосохранения.

В чем он сам не раз убедился с тех пор, как превратился из создателя в реализатора своего проекта.

Скакун уже кружил — то и дело встряхивая копной волос на голове и издавая призывные трубные звуки — вокруг своей находки, которая, по всей видимости, тоже отправлялась к водоему на водопой.

Она была явно той же породы, что и скакун, но поменьше в размерах и светло-пепельного окраса. Миниатюрность придавала ее формам изящную точеность, а всему ее облику — даже большую гармоничность, чем у скакуна. Который сейчас, рядом со своей улучшенной копией, вдруг показался громоздким и неуклюжим.

Сколько ни пытался он обойти ее, она переступала точеными ногами, словно пританцовывая — не подпуская его, но и не убегая. Вот так тебе! — хмыкнул про себя Первый, вспомнив их со скакуном первую встречу. При этом она отвечала ему более тихими и переливчатыми, но не менее заинтересованными звуками и игриво перебрасывала хвост с одного бока к другому.

— Ладно, давай общайся, — смирился с неизбежным Первый. — Я пока стеблей наломаю. Только не слишком увлекайся — нам еще все это назад нести, — добавил он, не слишком надеясь быть услышанным — вспомнил, как слепило и глушило его самого одно только присутствие Лилит.

Вернувшись к водоему, Первый вдруг понял, в чем тот все-таки изменился — вокруг него стояла абсолютная тишина. Когда они со скакуном прибыли, там все понятно было — тот так топал, что даже летучий эскадрон мира поверг бы в бегство. Но сейчас-то Первый вернулся один и по воздуху — куда все птицы подевались?

Он получил ответ на этот вопрос, как только слегка расширил подход к водоему, очистив от растительности его правое крыло.

Причем донесся до него этот ответ сверху.

Без малейшего участия сознания Первого швырнуло в еще не тронутые заросли. Где он и замер, даже дышать перестав — обычно, заметив признаки жизнедеятельности на земле, пернатое чудовище бросалось на их источник камнем.

Камень задерживался. Вместо него до Первого снова долетел тот же звук — и он расслышал наконец, что это был не боевой клекот хищника, а протяжный, почти печальный аккорд.

Осторожно скосив один глаз к небу, Первый увидел целую стаю птиц — и тут же снова втянул голову в плечи. Но птицы летели как-то странно — двумя расходящимися под углом шеренгами — и определенно целенаправленно, время от времени повторяя свой клич, словно прощаясь с чем-то.

Куда это они собрались? Если наши пернатые самовоспроизводятся, это еще не повод — обратился он к миру — неприрученных переселять. А если Лилит всех прирученных съест — что-то у нее опять аппетит разыгрался? А если Малыш ей компанию составит? Опять целыми днями напролет в небе кружить — вместо пернатого чудовища? А если не вместо, а вместе?

У Первого заметались глаза — от удаляющейся стаи птиц к тому месту, где остался скакун. Птицы неуклонно уменьшались в размерах, словно тая в небе, а скакун … есть надежда, что он все же не услышал призыв Первого не увлекаться.

Мгновенный рывок к нему превратил надежду в уверенность, и Первый понесся, сломя голову, за птицами. Сбросив покровы и в невидимости, чтобы они врассыпную не разлетелись — кто знает, какие из них к новому месту обитания направятся, а какие сбивать его со следа возьмутся.

Без покровов и на высоте его начал пробирать холод. Птицы продолжали свое неспешное движение, согреться в котором не представлялось ни малейшей возможности. Пришлось стискивать зубы, чтобы не выдать себя их стуком. Птицы и вида не подавали, что намерены снижаться.

Они не изменили свой курс, даже когда под ними закончилась земля и начались бескрайние водные просторы.

Первый остановился — стая настойчиво продолжила свой путь, словно зная, что край у этих просторов все же есть.

И тут-то до него и дошло.

Он слишком уверовал в безграничные возможности своего уникального мира. На счет последнего можно было отнести все предыдущие загадки — от перемен в поведении живности до смены их окраса — такие возможности были заложены в проекте.

Даже нарушения в пищевых цепочках можно было — с известной натяжкой — назвать следствием воздействия людей на животный мир.

Даже появление скакуна можно было — уже, правда, в приступе буйной фантазии — представить как применение миром принципа красоты и гармонии — основного принципа проекта — к одному из его элементов.

Но переселение птиц из знакомых мест, где у них все еще оставалось вполне достаточно пищи? И куда — во все еще не завершенную Первым даль? Преодолевая при этом огромные водные просторы, лишенные как пищи, так и мест для отдыха? Реализуя таким образом идею, предназначенную Первым для первородных и задолго до того, как даже они окажутся к ней готовы?

Это была всего лишь идея. Существующая только у него в голове. Он был абсолютно уверен, что у него было более чем достаточно времени, чтобы окончательно проработать ее — тщательно прорисовать все ее детали и привести их в полное соответствие друг другу — пока первородные освоят изначально предложенные им участки планеты и начнут испытывать потребность в радикальном прорыве в своем развитии.

Именно поэтому он и не вставил эту идею в проект.

Из чего следовало, что мир о ней знать не мог.

Знать о ней могли те, у кого был доступ к его рабочим материалам.

Или к его сознанию.

Из чего следовало, что кто-то начал вмешиваться в его проект.

И, возможно, уже давно.

Обратный путь оказался намного короче — даже со всеми зигзагами, в которых он наконец и согрелся — и к водоему он добрался, практически кипя. От негодования. Причем такого, что пернатое чудовище даже на горизонте не просматривалось.

Убедившись в этом, он спустился на землю, где перешел в видимость и быстро набросил на себя покровы — нечего праведный пыл на обогрев ледяной пустыни расходовать.

Может не хватить.

Тому, кому этот пыл предназначался.

Оставалось только найти адресата.

Ему нужно было еще совсем немного времени.

Глава 11.5

Так он и сказал скакуну. Тот уже угомонился и стоял, положив голову на плечо своей копии и позволив ей сделать то же самое.

— Вот и отлично! — бросил ему Первый мысленно. — Давай прощайся и пошли пищу добывать. Проголодался, небось — по себе помню. А назад идти тебе больше сил понадобится.

На сей раз скакун ухом ему в ответ повел, а потом еще и хвостом резко дернул — весьма красноречиво предложив исчезнуть.

Что пришлось весьма кстати. Связь с башней Первого из самой башни работала отлично — а вот с планеты он попытался установить ее в первый раз.

Потом во второй …

Потом в третий …

Потом он начал прочесывать свою память на предмет того, не оставил ли он информацию об этой связи где-нибудь в рабочих материалах — предоставив все еще неведомому кому-то возможность вмешаться и в это его начинание.

Но нет, с его стороны связь определенно работала, явив ему образ его собственного кабинета со знакомым беспорядком на столе. Он только никак не мог разглядеть, полностью ли знаком ему этот беспорядок или в нем появились следы обыска …

Единственное, что точно не хватало в этом образе — это его помощника.

Если по его оплошности того взяли в оборот …

Если его поставили лицом перед грозным ликом Творца …

Первый поморщился, вспомнив, насколько неумолимо холодным был этот лик во время его собственной последней встречи с Творцом.

Первый сам тогда перед ним едва устоял — что же с его помощника взять.

Если с тем что-то случилось …

Если их команда лишилась одного из самых талантливых членов …

Если он сам лишился единственной связи с этой командой …

— Прошу прощения, не ожидал! — забормотало заполнившее весь образ его кабинета запыхавшееся и смущенное лицо его помощника. — Вроде, никаких ЧП … Что-то случилось?

Первый задал ему все свои вопросы. И затем уточнил каждый из них. Во всех возможных подробностях. Под всеми возможными углами.

Ответы его помощника были однозначными.

В кабинет Первого никто из башни Творца не приходил.

В эту башню его никто не вызывал.

Его вообще никто не искал. Никаких распоряжений оттуда ему никто не передавал. Оттуда вообще никакой информации в последнее время не было.

Из чего следовало, что кто-то начал вмешиваться в его проект закулисно.

Кулис у каждого проекта было всего две: его башня, где этот проект создавался, и башня Творца, где хранилась его копия.

А значит, назрел его визит в последнюю.

Тем более, что и время его отчета в нее уже как раз подошло.

И ему, как всегда, было, что отметить в этом отчете — жизнь в их новом месте обитания развивалась невероятными темпами.

Но сначала нужно было в это место вернуться. Чтобы предупредить Лилит о своем отсутствии. На тот случай, если он задержится. Искать злоумышленника на его же территории … особенно после того, как его самого оттуда практически выставили — это не со скакуном договариваться, чтобы подождал.

Скакуна на месте не оказалось.

Его пассии тоже.

Первый заметался в воздухе, обыскивая окрестности, и обнаружил их дружно шагающими бок о бок в сторону от водоема. Стремительно приземлившись прямо перед своим верным прежде спутником, он раскинул в стороны руки, преградив тому путь.

— Она тебе мозги вообще отшибла? — не сдержавшись, перешел он на личности. — У тебя совесть есть? Ты больше не сам по себе — у тебя обязанности есть, ответственность! Там такие же, как ты, уже почти голодают, и пищу им только ты принести можешь — а ты что? В бега — за хвостом набок?

Глаза у скакуна уже потеряли остекленевшее, ничего не видящее выражение и снова сделались почти говорящими. Причем говорящими нечто крайне нелестное в адрес Первого.

— Ну ладно, бери ее с собой, если уж иначе никак, — махнул рукой тот и, поморщившись, добавил от имени Лилит: — Мы пополнению всегда рады.

Скакун фыркнул, притопнул передней ногой и дернул головой от Первого к своей подруге — явно намекая, что приглашение нужно обращать к тому, кому оно адресовано.

Зажмурившись, Первый дал себе слово — найдя манипулятора его проектом — поставить этот момент в первую десятку предъявленных ему обвинений.

Затем он открыл глаза и пространно изложил четвероногой совратительнице свое радушное приглашение присоединиться к их дружному хозяйству. Заняв почему-то самую напыщенную позу Второго. Его самым слащавым голосом. В его самых велеречивых выражениях.

Получилось не очень.

Не зная Второго, подруга скакуна разницы не заметила и сочла любезность Первого достаточной. После того, как глянула на своего спутника и тот кивнул ей, издав короткий одобрительный хохоток. Переместив ситуацию в мысленном списке Первого в первую пятерку.

Стеблей с зернами они в тот день привезли вдвое больше самых смелых ожиданий Первого, но двигались с ними вдвое дольше его самых мрачных опасений — скакун еле ноги переставлял, держась возле своей пассии и не давая ей перенапрягаться.

Первого это вполне устраивало — всю дорогу он набрасывал план предстоящего отчета в башню Творца.

Все свои приключения он решил оставить в стороне — чтобы не испортить эффект при встрече с манипулятором — а в центр отчета поставить достижения Лилит. Вопреки всем помехам, было этих достижений столько, что Первому пришлось выбирать наиболее значительные и впечатляющие.

В первую очередь, конечно, Малыш. Это открытие было самым настоящим прорывом во всех их с Творцом теориях мироздания.

Во-первых, оно позволяло сделать вывод, что ущербность одного из первородных вовсе не означает автоматического провала в освоении созданного для них мира.

Во-вторых, оно напрочь опрокидывало стойкое убеждение Творца в том, что владельцы миров должны управлять своим хозяйством строго извне, и давало все основания утверждать, что более тесный контакт с мирами является чрезвычайно плодотворным.

Не говоря уже о том, что появление Малыша ставило жирную точку в намерениях Творца демонтировать уникальное творение Первого после окончания жизненного цикла Лилит.

Которая, с удовольствием перешел он к описанию достижений самой лучшей части этого творения, и после появления Малыша не сидела, праздно сложив вокруг него руки.

Для начала она — в рекордные сроки — восстановила на новом месте их прежний уклад жизни.

Повсюду из земли уже пробивались ростки из закопанных ею туда зерен. И хотя для этого она уменьшала каждую добычу Первого на добрую четверть, он тешил себя надеждой, что скоро для столь частных и дальних походов у него не будет уже надобности.

Возле водоема лежали сплетенные ею из тонких гибких стеблей, отобранных у коварного водоема, подстилки, на которых уже переворачивался со спины на живот Малыш, внимательно рассматривая снующую вокруг него живность и обмениваясь с ней жизнерадостными звуками. Мысль о том, что эти подстилки могли бы пару дней прокормить их травоядных, оставляла Первого, как только он сам вытягивался на одной из них после очередной охоты. С теплой благодарностью к Лилит.

Их живность уже также привыкла к тому, что каждый день получала из ее рук всю необходимую пищу — и не делала ни малейших попыток сбежать из их теплого оазиса в холодную безжизненную пустыню за его пределами. Что избавило Первого от необходимости строить им загородки — и разогрело его благодарность Лилит до такой степени, что их обоих снова стало накрывать жаркой волной растворения друг в друге. Как только он отсыпался после долгой отлучки.

Кроме того, именно Лилит решила, в конечном итоге, проблему воды. Теплый водоем оказался одним из его первых экспериментов по уплотнению среды бескрайних водных просторов … или его копией, созданной плагиатором-миром. Как бы то ни было, для питья водоем никак не подходил — и поначалу Первому перед каждым походом приходилось приносить воду из реки. В емкостях, вооружённых Лилит из жесткой оболочки огромных круглых плодов, которые им когда-то пришлось перекатывать, чтобы дотащить к своему прежнему месту обитания.

Емкостей таких у них было немного, а рук у него и вовсе две, и драгоценная жидкость постоянно норовила расплескаться при малейшем неловком движении — одним словом, воды до его возвращения всегда не хватало.

Но не ее закристаллизованной модификации вокруг из оазиса. Которая немедленно возвращалась в свое естественное состояние, скатываясь с его покровов крупными каплями, как только Первый вступал в его пределы. Заметила это Лилит — он уже едва на ногах держался — и, когда он проснулся, показала ему несколько емкостей, доверху заполненных вполне сносной на вкус жидкостью. Больше ему не нужно к реке бегать, с сияющей улыбкой добавила она, пусть лучше скорее возвращается.

Первый не был в этом полностью уверен, но ему казалось, что именно в тот момент у него и вскипела впервые после наступления ледяной пустыни кровь. От желания Лилит побыстрее снова увидеть его — и от торжества над миром, даже оружие которого она смогла превратить в орудие приближения своей встречи с Первым.

И с водоемом мир — или тот, кто его подтолкнул на это — просчитался: во-первых, снова проявил небрежность при создании копии источника растущих кристаллов, обустроенного Первым в пещере макета; а во-вторых, Лилит и этой пародии применение нашла.

Глава 11.6

Кристаллы, правда, нашла не она, а их лохматые. И немудрено — росли они не из центра водоема или симметрично вокруг него, где бы их разместил Первый, а на дальнем его конце, подходы к которому были липкими и скользкими. Но Лилит заметила, что лохматые туда постоянно бегают, и однажды последовала то ли за ними, то ли за своим неизменным любопытством — обнаружив там белую кристаллическую корку на камнях, которую лохматые с энтузиазмом облизывали.

На вкус эта корка оказалась отвратительно горькой — так, что челюсти сводило. Как вода в водоеме, но многократно сильнее. А Лилит уже давно заметила, что вымытые в водоеме плоды приобретают несколько иной вкус…

Более тесный контакт кристаллов с плодами вкус последних существенно ухудшил, а вот с животной пищей — довел его до типичного для Лилит совершенства. Что Первый многократно и громогласно признал, уплетая принесенную ему на пробу птицу. Третью по счету. После половины ушастого.

Вот и Лилит после этого почти полностью на животную пищу перешла. И Первого принялась покусывать в моменты полного единения, если он успевал совершить омовение в водоеме после возвращения.

Скользкие подходы к кристаллам также не остались без ее внимания земля на них прилипала к ногам и высыхала, пока Лилит шла с дальнего края водоема, превращаясь в твердую несмываемую корку. С досадой сдирая ее с ног, Лилит вдруг присмотрелась к вогнутой форме одного из ее кусков … и скоро у них уже было более чем достаточно емкостей — и для воды, и для молока от рогатых, и для животной пищи, которую она принялась резать на куски отобранными у Первого острыми камнями и выдерживать вперемешку с кристаллами перед тем, как предлагать их Первому.

Лохматая коза навела Лилит на еще одно открытие, но тут, скорее, ее прежний опыт свою роль сыграл — плести ей давно уже понравилось. Длинная козья шерсть мешала беспрепятственно добраться до источника молока, и однажды Лилит принялась выдергивать ее, чтобы ускорить процесс. Коза совершенно не возражала, даже подставила ей другой бок — и скоро перед Лилит выросло горка пушистой шерсти, к которой она с самых первых дней испытывала абсолютно необъяснимую слабость.

Радостно рассмеявшись, Лилит принялась мять ее в руках, скручивая, потягивая … и вдруг в руках у нее оказалось нечто вроде гибкого стебля, подобного тем, из которых она подстилки мастерила, но намного мягче и податливее. Естественно, она из него сплела покров — Первый к нему даже прикоснуться не решился, настолько хрупким тот выглядел, но Малышу под ним спалось намного лучше, чем под меховыми …

Всех этих воспоминаний едва хватило на обратную дорогу Первого со скакунами, и когда они наконец добрались до места, отчет в голове у него уже полностью сложился. И заиграл такими красками, что на месте Творца он бы тут же придал своему уникальному проекту статус максимального вознаграждения особо отличившимся последователям за особо выдающиеся заслуги.

И увеличил бы штат самому Первому для дальнейшей работы над ним.

Предоставление такого шанса Творцу пришлось, однако, отложить.

Из-за очередного нападения мира.

Похоже, все-таки его — попытки корректировки пищевых цепочек тот уже предпринимал.

И сделал из них выводы — бросив в атаку на этот раз целую стаю хищников.

И замаскировав последних под их лохматых.

В чем Первый убедился, растерянно мечась посреди ночи перед неясными тенями и не понимая, в какую из них копьем бить.

Он собирался предупредить Лилит о внеочередной отлучке сразу по возвращении, но она оторваться не могла от подруги скакуна, та отвечала ей самым дружеским пофыркивание и подставляла под ее поглаживания бока, и Первый решил пока отдохнуть перед новым походом.

Потом перед ним не мешало и подкрепиться.

Потом у Лилит оказалось весьма игривое настроение.

Которое напомнило ему о кокетливом пританцовывании их со скакуном находки у коварного водоема.

И о стеклянном, ошалевшем взгляде скакуна на нее.

Потом он подумал, что, пожалуй, слегка перестарался, сделав инстинкт влечения в своем мире преобладающим над всеми остальными.

Вернее, об этом он подумал существенно позже, уже засыпая.

Разбудил его скакун. Сначала фырканьем, а потом и копытом. Первый вскочил, намереваясь напомнить ему, что у некоторых хватило такта только словесно к себе внимание привлекать — как вдруг расслышал в низком утробном ворчании скакуна самую настоящую ярость.

А потом до него понеслись тревожные вскрики рогатых, отчаянные вопли их потомства и бешеное рычание лохматых.

Которые вдруг кинулись к краю их оазиса.

Где их тут же стало много.

Первый кинулся было туда, но они все уже надвигались на него, а он никак не мог отличить своих от чужих.

Чего не скажешь об их живности. Не раздумывая, они били копытами и рогами исключительно в те тени, у которых — вдруг заметил Первый — ярко горели желтые глаза. Устремленные к водоему, на берег которого Лилит уже оттащила потомство рогатых, ушастых …

… и Малыша.

У Первого вырвался низкий, гортанный, кровожадный рык. Такого бешенства он еще никогда не испытывал. Он даже не подозревал о его существовании. Но мир — или кто там стоял за ним — на этот раз перешел все границы. У Первого даже мысли не мелькнуло отогнать пришельцев — он бросился убивать.

Объединенными усилиями рогов, копыт, зубов и копий через … Первый понятия не имел, сколько времени на земле остались лишь неподвижные тела пришельцев. Последнего догнал острый камень, брошенный Первым и вонзившийся тому прямо в шею.

Но больше всего его поразила Лилит. Успев — непонятно, как — согнать в самое безопасное место самых беспомощных и уязвимых в их хозяйстве, она затем — словно мысленно — сгруппировала взрослую живность полукольцом перед ними, а во время схватки постоянно оказывалась именно в том месте, где атакующие наседали особенно яростно и угрожали прорвать их оборону.

Когда все закончилось, она бросилась к водоему и принялась ощупывать Малыша, дрожащее потомство рогатых и все еще оцепеневших от ужаса ушастых. Закинув голову и шумно выдохнув с закрытыми глазами, она через мгновенье встрепенулась, метнулась к Первому и принялась осматривать и его, напряженно хмурясь и бесцеремонно отбив его потянувшиеся к ней руки.

— Ты-то как? — спросил он, все еще тяжело дыша.

— Нормально, — коротко бросила она, удовлетворенно кивнув, и отошла к их живности.

У тех без потерь не обошлось. У подруги скакуна обнаружилась рваная рана в плече — которую он уже усердно зализывал. Лохматая коза прихрамывала на заднюю ногу, а у более крупного рогатого существа — Лилит назвала его коровой — оказался сломан один рог.

Лохматых потрепало сильнее: одна тоже на трех лапах ковыляла, вторая же вообще подняться не могла — но хвостом при виде Лилит вильнула и от угощения не отказалась. Лилит тоже не выказала особой тревоги, и Первый решил ей поверить: в конце концов, им уже доставалось в схватке с хвостатой лисой, и ничего — Лилит их быстро на ноги поставила.

Она уже почему-то отошла от их живности и направилась к неподвижным телам захватчиков, наклоняясь над каждым и внимательно рассматривая их. Правильно, хлопнул себя — мысленно — по лбу Первый, если остались живые, лучше добить, а то уползут. Так и есть — возле одного Лилит присела, протянула руку над шевельнувшимся телом, задержала ее там на несколько мгновений и позвала Первого.

Не может сама, растрогано подумал он, поудобнее перехватывая копье; одно дело — в схватке, а другое — вот так, поверженного противника …

— Помоги перенести, — вскинула она на него глаза, как только он приблизился. — К собакам. Раны промыть нужно.

Первый застыл с уже занесенным копьем в руке и в абсолютной уверенности, что ослышался.

— Зачем? — резко выдохнул он со вновь вскипевшей яростью. — Чтобы снова напал, как только в себя придет?

— Пожалуйста, — добавила Лилит неотразимый аргумент. — Она — другая.

Первый недоверчиво глянул вниз, на морду существа и наткнулся на его взгляд. Устремленный вверх, на все еще нацеленное на него копье — с отрешенным спокойствием, как перед лицом неизбежного.

Рука у Первого опустилась сама собой, копье тоже само выпало из нее, а ноги отнесли его к меховым покровам, на которые они и переместили осторожно стоически молчащую находку Лилит и на них же перенесли ее к лохматому родственнику.

Тот зарычал было при виде еще недавно кровожадной фурии — та ответила ему тонким, протяжным звуком и закрыла глаза, чуть шевельнув надорванным ухом. Лохматый перевел озадаченный взгляд с нее на Первого, явно интересуясь, что делать, если нападение повторится.

Первый и сам задавался этим вопросом. Нет, его вопрос звучал иначе: Что делать, чтобы не допустить очередного нападения? И как он его ни крутил, ответ приходил один и тот же.

Придется-таки строить загородку.

Причем не преграждающую их живности путь во внешний мир, а наоборот — удерживающую мир от проникновения к ним.

А ведь кроме живности, есть еще и Лилит с Малышом, и растений она вон уже сколько насадила … Нет, лучше сразу строить стену вокруг оазиса — прямо по той границе, которая даже ледяной пустыне мира не по зубам оказалась.

Еще раз оглянувшись по сторонам, Первый понял, что это будет очень длинная стена. До завершения которой — до обеспечения полной безопасности Лилит и Малыша — ни о каком визите в башню Творца и речи быть не могло.

Хорошо, что он целых два помоста из бревен по реке спустил!

Одного разобранного помоста хватило только на часть стены. Очень маленькую ее часть. И слегка кривоватую — он решил вкапывать бревна между уже имеющимися деревьями и очень гордился изяществом этого решения, пока его стена не стала забирать в сторону от границы оазиса, то и дело норовя вторгнуться в посаженную Лилит растительность.

Спроецировав второй помост на оставшуюся часть стены, Первый понял, что к тому моменту, как он ее достроит, надобность в его отчете в башню Творца отпадет. Вместе с надобностью в новой планете для Адама с Евой. Потому что у тех уже жизненный цикл закончится. В макете.

Глава 11.7

И опять выход нашла Лилит. Причем такой, что у Первого сердце радостно ухнуло. И вовсе не от перспективы избежать заготовки еще доброй сотни бревен. В ледяной пустыне и в условиях полной невозможности их транспортировки по замерзшей реке.

Скептически оглядев его творение, Лилит предложила снова связать бревна в помост и спустить его в водоем. О приближении опасности их предупредит их живность, и они успеют погрузить на помост всех детенышей и оттолкнуть его от берега. Ни один из хищников, встретившихся им, водоплавающим не был, а уж сами они как-то отобьются.

У Первого дыхание перехватило. Вот они — пока еще только проблески, только зачатки великой идеи покорения водных просторов, и насколько же раньше, чем он смел надеяться! Действительно, лучше начинать с малого — жидкость в водоеме уже нужной плотности, но течения в нем нет, а значит, помост никуда не снесет …

— А вернуться как? — подала голос его привычка прорабатывать все детали возникшей идеи.

Пожав плечами, Лилит кивнула на гибкие ветви, из которых плела корзины.

Через день помост был снова собран, прочно привязан к берегу длинным шнуром в три плетения и опробован добрый десяток раз. На него усаживалась Лилит, Первый отталкивал его от берега и, когда он останавливался посередине водоема, аккуратно подтягивал его назад. Самому Первому и двух экспериментов хватило, чтобы убедиться в надежности изобретения Лилит, но он решил дать ей возможность запомнить удовольствие от перемещения по воде. Особенно после того, как она начала руками подгребать, чтобы быстрее до берега добраться.

Наконец, больше никаких препятствий для его визита в башни не было.

— Ты знаешь, мне в еще одно место отлучиться нужно, — начал он небрежно, словно между прочим, чтобы не напугать Лилит, осторожно смывающую запекшуюся кровь вокруг уже понемногу затягивающихся ран лохматого и его соседки.

— Да-да, конечно, — даже не повернула Лилит головы, и рассеянно добавила: — Только недолго.

Первый опешил. Нет, это было, конечно, лучше паники у нее в глазах или просьбы прислать ей звезду как знак его возвращения. Первый содрогнулся при мысли о поисках на орбите планеты еще не использованных остатков строительного мусора — причем, достаточно больших, чтобы сразу в атмосфере не сгорели. Еще и поди зашвырни их потом — после сборки-разборки помостов!

Но вот только не хватало, чтобы Лилит перестала ждать его. С нетерпением. Жгучим. Чтобы перестала она испытывать надобность в нем … нет, необходимость … нет, его незаменимость рядом с собой в этом мире. Что ему тогда — к себе в башню возвращаться?

Он решил свести к минимуму свой визит в обе — чтобы Лилит еще больше не привыкала к его долгому отсутствию.

К себе он намеревался заскочить только для того, чтобы переодеться. Его туника уже снова совсем истрепалась, а в башню Творца следовало являться в надлежащем виде — иначе лекция о приличиям и соответствии статусу могла занять слишком много драгоценного времени. Потом, по дороге туда, он решил быстренько просканировать Адама — заявление его помощника об обычном поведении того прозвучало бы более убедительно, если бы он знал, что является для этого ненормального первородного обычным. А там — оставить Второму отчет и задать ему один-единственный вопрос.

Новая туника, уже ожидающая его в кабинете, на него не налезла. Нет, он ее, конечно, натянул, но поднять в ней руку — не говоря уже о том, чтобы как следует размахнуться — не представлялось возможным. Без угрозы снова лишиться надлежащего вида.

С трудом стянув ее с себя, он вызвал своего помощника.

На этот раз тот не заставил себя ждать — ворвался в его кабинет, запыхавшись, и тут же отшатнулся, увидев там вызывающий сигнал во плоти. Причем изумление этим фактом никак не сходило с его лица — наоборот, рот у него приоткрылся, а глаза округлились и захлопали, вбирая в себя неожиданного посетителя с головы до ног.

— Слушай, сгоняй к ребятам, — прервал Первый затянувшееся молчание, — к тем, что покрепче. Мне нужна туника больше этой, — тряхнул он маломеркой у себя в руке.

Его помощник — все также молча — кивнул и тут же удалился. Вот что-то не нравится мне эта сдержанность, подумал Первый, подходя к своему столу, неужели все-таки обработали его? А как о мысленной связи узнали, если никто сюда не наведывался? По словам, правда, помощника.

При первом рассмотрении на столе царил его собственный творческий беспорядок. При более детальном — тоже, но он уже ни в чем не решался быть уверенным. Только он придумал, как сделать этот беспорядок невоспроизводимым для несведущих рук, как вернулся его помощник.

С туникой.

И вновь обретенным даром красноречия.

И настоятельной просьбой всей команды о совещании с ним.

Первый ругнулся про себя — соблюдение принятых в башне Творца норм поведения и так уже слишком задержало его.

— ЧП или рабочие вопросы? — поинтересовался все же он — в его башне во главе угла стоял производственный процесс, а не дворцовый этикет.

— И то, и другое, — не менее коротко ответил его помощник.

Первый нахмурился: вот так оставь без ежедневного присмотра хорошо налаженный процесс — и тут же чрезвычайные ситуации становятся рутиной.

— В целом, но по порядку, — вернулся он к уже доказавшему свою результативность непререкаемому тону.

— Пошли жалобы на сбои в мирах, — мгновенно выпрямившись, четко отрапортовал его помощник.

— Во всех? — подозрительно прищурился Первый.

— Нет, — поспешил успокоить его помощник. — Но во многих. В основном, в уже давно созданных.

А вот это уже было интересно: если бы искажения возникли во всех мирах — или только в последних — можно было бы с большой долей уверенности говорить о таком же вмешательстве в них, как и в его собственный. Но зачем лихорадить старые, которые создавались во времена их полного с Творцом единства по поводу их устройства? По еще не приевшимся Первому проектам и в отсутствие у него не то, что желания — даже мысли как-то их разнообразить?

— Природа сбоев? — взяло верх над желанием поторопиться профессиональное любопытство.

— Так данных же нет! — прорвалось в его помощнике возмущение через невозмутимость субординации. — Та башня затребовала себе выходцев из таких миров — с полным отчетом о происходящем прямо с места событий, но никакой информацией не делятся! А владельцы только жалобы строчат — что нам в них анализировать?

Против воли Первый присвистнул. Пополнять ряды башни Творца потомками первородных — это было нечто вообще из ряда вон выходящее. Даже с зацикленностью Творца на эффективности миров. И с какой это стати ее нарушениями административное крыло занимается, а не те, кто создавал и воплощал условия ее достижения?

— Ладно, пошли! — мотнул он головой помощнику — дискриминацию своей команды он еще никому не спускал.

И отчет заодно опробует. На гарантировано благодарной аудитории.

Справедливости ради, он все же начал с напоминания о том, что его мир не относится к стандартным проектам.

Благодарная аудитория оживленно зашевелилась.

Он продолжил предположением, что сбои в мирах — возможно — объясняются вовсе не дефектами проектов, а способностью их воплощения к самосовершенствованию. Чему его мир является ярчайшим примером.

В глазах благодарной аудитории появился острый охотничий блеск.

Он рассказал им о модификациях пищевых цепочек, о копировании отдельных объектов в не отведенных для тех местах и даже о появлении не предусмотренных проектом существ — а также о своих способах решения каждой внештатной ситуации. Заметив мимоходом, что некоторые из этих решений потребовали существенного напряжения всех сил и возможностей.

От благодарной аудитории до него донесся завистливый вздох.

— Рассмотрите каждую жалобу под этим углом, — вернулся он к своей непосредственной функции ее лидера. — И в каждом случае разработайте рекомендации владельцам — не по устранению, подчеркиваю, а по предотвращению искажений. И еще, — добавил он, вспомнив их прежний нездоровый интерес к его участию в своем проекте, — вопрос прямого воздействия владельцев на миры все также не обсуждается.

— А глядя на Вас, не скажешь, что это такая уж и плохая идея, — обрел голос правый фланг благодарной аудитории.

Первый грозно глянул в ту сторону — и встретил отнюдь не стушевавшийся взгляд. Его верного помощника.

— В смысле? — прищурился Первый.

— Мы так понимаем, что Ваше присутствие в мире идет ему только на пользу, — пояснил его помощник, — и, судя по Вашему виду, он оказывает на Вас такое же воздействие.

По рядам благодарной аудитории пронесся смешок. Восторженный, крякнул Первый, вскипев.

— Сколько раз повторять, что этот мир — исключение? — не успев остыть, отрезал он.

— Так, может, пора ему перестать таковым быть? — произнес вкрадчиво глашатай благодарной аудитории. — Данных по сбоям у нас нет, но мы тут подумали … Даже если стандартные миры не способны к саморазвитию, как Ваш — со временем в них неизбежно появление новых, неизвестных переменных. Взять хотя бы первородных, — уверенно тряхнул он головой, — через несколько поколений для их потомства все заложенные в исходную пару устои — пустой звук.

Первый вспомнил, как изменилась Лилит в своем … в их мире, с какой — непонятно, откуда взявшейся — уверенностью она начала возражать ему — его создателю, и озабоченно нахмурился. Еще не хватало, чтобы Малыш счел их перепалки самым обычным делом — он ведь их с самого первого дня слышит …

Глава 11.8

— А владельцы даже указать им не могут на отклонения от установленного порядка вещей, — продолжал тем временем его помощник. — Личный контакт им запрещен, а знаки посылать — те их за явления природы примут. В то время, как о Вашем мире слухи уже пошли …

— Откуда пошли? — перебил его Первый внезапно осипшим голосом.

— Да не от нас! — решительно отверг его опасения собеседник. — Мы же сами до сегодняшнего дня ничего о нем толком не знали. А вот сколько раз у нас — до сих пор — первородные в макете застревали? — прищурился он, склонив голову к плечу. — И до Вас ни на консультации, ни для обсуждения проекта не достучишься — все уже и спрашивать перестали, прямо ко мне идут. А два плюс два сложить даже в той башне могут, — пренебрежительно добавил он.

Ничего себе, мазнуло Первого легкой волной сочувствия к Творцу — здесь время, конечно, медленнее идет, чем в его мире, но, видно, и его хватило, чтобы у него в его собственной обители оппоненты появились. Не хватало еще бунта в его команде. Что ему тогда — в своем маниакально саморазвивающемся мире до скончания веков оставаться? После окончания жизненного цикла Лилит? Среди их потомков, напрочь забывших об устоях?

— И если бы только в мирах дело было! — оглянувшись по сторонам, снова вошел в роль выразителя общественного мнения его помощник. — У нас есть подозрение, что сбои в них — это всего лишь отражение изменения ситуации здесь. Когда Творец в последний раз интересовался нашей работой? Нашими потребностями, чтобы выполнять ее как следует? Нашими предложениями по ее улучшению?

Благодарную аудиторию словно прорвало.

— На самый отшиб нас выпихнули!

— С глаз долой — из сердца вон!

— А чего — пусть крутятся, как хотят!

— Как проект, так наше дело — только козырять!

— А если в нем что-то не так — нам даже сообщать не надо!

— Нам только указания спустят!

— А как новых сотрудников — так себе!

Первый похолодел. Бунт команды против него оказался отнюдь не самым худшим предположением. Похоже, в его отсутствие созрел бунт всей его башни. Против — на минуточку! — башни Творца.

И это в то время, когда у него самого возникло крайнее напряжение в отношениях с Творцом.

В то время, когда его собственный уникальный проект вдруг — по совершенно необъяснимой причине — стал вызывать у Творца крайнее неудовольствие.

В то время, как в его уникальном мире произошли события, которые просто не могли не заставить Творца изменить свои намерения в отношении его судьбы.

Что вряд ли улучшит его настроение.

— А ведь мы могли бы разработать способы вхождения владельцев в их миры! — с нездоровой горячностью принялся усугублять его размышления солист уже не столь благодарной аудитории. — В явном или в неявном виде — если вдуматься, возможностей там немеряно. А какие перспективы могут открыться! Какой поток информации может оттуда пойти! И с владельцами можно в пост-проектном контакте оставаться, чтобы они не забывали, кто львиную долю работы для них выполняет …

— Значит, так — слушайте все сюда! — резко перебил Первый незваного помощника своих все омрачающихся предчувствий. — Вопрос с той башней я решу — получите всю поступающую туда информацию до последнего нюанса. Ваша задача — учесть их все в каждом новом проекте.

— А со старыми как? — Его привычно командный тон мгновенно — как всегда — призвал только что бурлящую аудиторию к порядку. Почти — ее голос даже молчал несогласно.

— А никак, — отрезал Первый для закрепления эффекта. — По окончании проекта ответственность за него мы не несем. И молитесь, чтобы ее на нас назад не взвалили — не потянем, штата не хватит. И последнее, — обвел он взглядом их всех, задержавшись на каждом и особенно пристально — на своем все еще безоговорочно верном, как он надеялся, помощнике, — тема противопоставления башен закрыта — отныне и навсегда. Нашу представляю я, и говорю вам прямо и однозначно: никакого выступления против Творца я не поддержу. Никогда, ни при каких обстоятельствах и ни при каких условиях.

Он еще немного подержал свою уже совсем притихшую аудиторию взглядом — и удалился. Не попросив помощника задержаться. Даже для дополнительных инструкций — хватит уже, навыделял того своим вниманием.

Да и драгоценного времени на незапланированное совещание уже уйма ушла.

Он чуть не перенесся прямо в башню Творца, но в самый последний момент вспомнил о первородном — если его собственную команду нельзя оставлять надолго без надзора, как выяснилось, то что уж о том говорить?

Но ни о какой пешей прогулке по макету и речи быть не могло.

Во-первых, сегодняшний подавленный, твердо уверил он себя, в самом зародыше бунт только укрепил его намерение максимально сократить пребывание Лилит в ее собственном обществе — и под пагубным влиянием мира.

Во-вторых, имитация макета в этом самом мире за все время заготовки травы уже надоела ему до такой степени, что свое собственное пребывание в ее куда более обширном оригинале ему хотелось сократить еще больше.

Так и решил он добраться до башни Творца в два прыжка: одной ногой — к первородному, второй — ко Второму.

Свой первый прыжок он второпях не совсем точно рассчитал — мгновенно очутился на поляне у водоема, чуть не врезавшись в Адама с его парой.

Метнувшись было за деревья — здесь мысль о переходе в невидимость ему даже в голову не пришла — он, впрочем, тут же остановился.

Неизменные обитатели поляны стояли к нему спиной. Причем на коленях. И с закрытыми глазами. И с такой блаженной улыбкой на губах, что Первый — без всякого зазрения совести — просканировал бы их, даже если бы не собирался делать это изначально.

Кто бы сомневался! Сознание Евы всего лишь отражало картину, созданную в мыслях Адама — так же, как она сама была почти полной его копией. И в центре этой картины располагался, разумеется, ее кумир собственной персоной. Стоящий на пьедестале в самой нелепой позе — со вздернутым подбородком и с расставленными в разные стороны, ладонями кверху, руками.

Ну понятно, здесь если и объявился сюрприз, то из разряда ожидаемых, презрительно усмехнулся про себя Первый. И тут же внес небольшую поправку в предстоящий разговор со Вторым — идеальная планета была уже готова, но он, пожалуй, не станет ставить того в известность об этом. Пока не создаст на ней пару-тройку копий летучего эскадрона своего мира — посмотрим, как долго продержится величавая поза под их напором.

Да и второй прыжок стоило тщательно рассчитать: открыть дверь в приемную Второго с ноги — зрелище, конечно, эффектное, но там Первому были нужны сейчас ответы на вопросы, а не нотации о манерах.

Ответы на свои вопросы он получил. Причем сразу и без всякой уклончивости — стоило столько формулировок перебирать! А потом этих ответов стало даже слишком много.

— Разумеется, он не читает твои отчеты, — высокомерно бросил ему Второй. — С нынешним кризисом ему сейчас не до твоих экспериментов.

Вот это хорошо, подумал Первый, переводя дыхание. Значит, за постоянными демаршами мира не Творец стоит. Возражать ему, спорить с ним — для этого он и создал свое самое первое творение, а вот прямой отпор его действиям — это уже смахивает на открытое превышение данных полномочий … А тут еще и его команда взбунтовалась — поди докажи потом, что не под его руководством!

— А что это за кризис? — решил Первый по-быстрому выполнить данное им обещание. — Мне мои сказали, что вы потомков первородных из каких-то миров начали в штат зачислять — это что еще за новшества?

— Не каких-то, — менторским тоном поправил его Второй, — а тех, в которых начали отмечаться отклонения от заложенного алгоритма функционирования. И не в штат, а как непосредственных свидетелей этих отклонений, которые могут дать нам их детальное описание.

— А с какой это стати, — вновь вскипел Первый от столь неприкрытого пренебрежения его командой, — они только вам это описание дают? Нам об отклонениях знать не нужно?

— Когда будет принято решение о порядке устранения нарушений, — вновь раздулся Второй от возможности продемонстрировать свою важность, — оно будет немедленно передано в твою башню.

— А может стоит и моей башне дать возможность предложить свое решение? — процедил Первый сквозь зубы, вдруг осознав, что его длительное отсутствие сказалось, похоже, не только на рабочей атмосфере в его башне, но и на отношении к ней со стороны другой. — А потом и обсудить оба? И принять окончательное с учетом мнения всех сторон? Кому это решение в мирах-то воплощать? Кто их создавал? Кто их лучше знает? Если и затесалась где нестыковка, кто ее быстрее обнаружит?

— А вот это как раз и есть одна из версий, — тонко усмехнулся Второй, откидываясь на спинку своего чудовищного кресла и сложив перед лицом руки — ладонь к ладони, палец к пальцу. — Нарушения алгоритма отмечены только в тех мирах, которые были созданы в самом начале — а именно тогда, когда еще не было четко и детально разработанных типовых проектов, и поэтому в них оказалось слишком много места для вашего волюнтаризма.

— Да не в этом дело! — ворвался в разговор уязвленный профессионализм Первого. — Вот тебе еще одна версия: это пока сбои проявились только в первых мирах, поскольку в них — во всех — существует, похоже, тенденция к саморазвитию. Можешь мне поверить — на примере моего мира эта тенденция просматривается совершенно неоспоримо.

— Спасибо, это очень ценный факт. — За сложенными перед лицом Второго руками снова промелькнула довольная усмешка. — Нас интересует развитие миров по заданным параметрам и в заданном направлении. И если оно подменяется саморазвитием — значит, эта возможность заложена в них изначально. А в твоем мире — судя по отчетам — размах волюнтаризма вышел за любые допустимые рамки на всех его этапах.

— А ты, значит, мои отчеты читаешь? — прищурившись, задал Первый свой следующий самый главный вопрос.

— Просматриваю, — уклончиво махнул Второй рукой в сторону кипы документов у себя на столе, отведя туда же взгляд. — На всякий случай. Это моя работа — избавлять Творца от неприятных сюрпризов.

Глава 11.9

У Первого исчезли последние сомнения. По установленному непререкаемым авторитетом Творца закону ложь в их обеих башнях была просто немыслима. Значит, если это не Творец вносил смуту в его мир, оставался только Второй — больше ни у кого доступа к его отчетам не было.

— А может, ты по той же причине и моим информацию не даешь? — Подойдя поближе, Первый наклонился над Вторым, упершись в стол кулаками. — На всякий случай? Во избежание неприятных сюрпризов? Чтобы доложить потом, что моя башня оказалась неспособна хоть какое-никакое предложение выдвинуть? И чтобы ваше осталось единственным, имеющим право на существование? Без споров и дискуссий — рационально и эффективно?

Второй выпрямился в своем кресле в позу воплощенного негодования.

— Я передам все имеющиеся у нас свидетельства в твою башню, — изрек он соответствующим позе тоном. — И если она — все же — окажется способна на обоснованные предложения, я немедленно доложу о них Творцу.

— Ты только, главное, не передумай, — рывком оторвавшись от стола, повернулся Первый к выходу. — Узнаю — прямо к нему пойду. С неприятным сюрпризом.

— Я не привык разбрасываться своим словом, — донеслось до него сзади. — В отличие от тебя. У нас был договор: он не увидит твои отчеты, пока ты не подготовишь для активации мой мир. Он закончен?

— На девяносто девять процентов, пара последних штрихов осталась, — бросил ему Первый через плечо, окончательно укрепившись в своем решении сделать будущий мир Адама немного менее идеальным.

Посмотрим, что запоет Второй о заданном развитии самого что ни есть типового проекта при наличии в нем этого самовлюбленного бездельника, впадающего в ярость при виде любого препятствия его лени.

— Не торопись, — остановил его неожиданно добродушный тон Второго. — И Творец сейчас слишком занят, и у тебя действительно забот хватает, и мне бы не хотелось, чтобы ты что-то упустил второпях. Так что заканчивай внимательно и методично, я подожду.

Вот это да, мелькнуло в голове у Первого — похоже, не только с Творцом скандалить полезно.

На обратном пути Первый заскочил на минутку к себе в башню, чтобы передать своей команде торжественное обещание Второго.

Обязав их следить за его неуклонным исполнением.

Обеспечив их полную занятость на неопределенное время, чтобы его на крамолу в головах не оставалось.

И восстановив — одним махом — уважительное отношение к своей башне извне и к своей персоне внутри нее.

А потом, он летел на свою планету так, как еще никогда и никуда не летал.

С одной мыслью — не изменилась ли и она в его отсутствие до полной неузнаваемости? Не отыгрался ли Второй за свое невиданное смирение в конце их разговора, подняв его мир полностью на дыбы? Лилит хоть заметит его возвращение?

Заметила.

Но лучше бы снова драться начала, как после его самой первой отлучки с планеты.

Она только посмотрела на него — таким усталым взглядом, что Первый тут же дал себе самую торжественную клятву, что отныне как минимум половина всех забот по хозяйству будет снята с ее хрупких плеч и возложена на его широкие и значительно, судя по тунике и завистливым взглядам его команды, окрепшие.

Через пару дней, впрочем, выяснилось, что найти тунику для его могучих плеч существенно проще, чем подходящее домашнее дело. В руки последние ему еще давались, но стоило ему повести плечами, чтобы взяться за них как следует, они тут же взбрыкивали и бросались назад к Лилит.

Его попытка добыть молоко из крупной козы закончилась ударом заднего копыта в его незащищенный покровами бок. Который он сам ей подставил, спасая в последний момент емкость с толикой драгоценной жидкости на дне. Лилит отобрала ее у него и наполнила ее доверху в считанные мгновенья — коза даже не шелохнулась.

Сбор яиц тоже не обошелся без жертв. С его, разумеется, стороны. Он всего-то пару раз руками махнул, чтобы разогнать птиц с их насестов — те послушно отлетели, но, как выяснилось, только для разгона, с которого и бросились на него всей клювастой стаей. Вот сами же от пернатого чудовища у коварного водоема натерпелись, а теперь его повадки копировать? Пока он от них отбивался, Лилит спокойно и неторопливо собрала с десяток яиц.

Нарезание мяса на куски и натирание их существенно улучшающими вкус белыми кристаллами из водоема прошло определенно лучше. Как ему показалось — пока Лилит не отобрала у него значительно уменьшившийся в объеме деликатес, сказав, что время принятия пищи еще не наступило и следить нужно за рационом не только их живности. Интересно, с обидой подумал Первый, облизывая пальцы, кто за ее рационом следит в его отсутствие — опять вон и поправилась, и похорошела!

Плетение подстилок, за которое он взялся, чтобы отработать случайную внеочередную трапезу и скоротать время до очередной, оказалось вообще сущей игрой. В том смысле, что гибкие стебли играли с ним, послушно переплетаясь под его руками и тут же вырываясь на волю, как только он отворачивался за следующим. Лилит скептически осмотрела его творение с торчащими во все стороны концами стеблей и решительно замотала головой, стоило ему только оценивающе покоситься на кипу нащипанной с козы шерсти.

Нащипанной Лилит шерсти. Когда он решил помочь ей и в этом, коза только глянула на него — и они с ней тут же расстались в полном взаимопонимании.

У ушастых тоже, похоже, один только его вид все еще ассоциировался с погоней. Он ведь с дарами к ним пришел — специально для них надерганной самой свеже-выросшей травой — а Лилит потом добрых полчаса за ними бегала, чтобы назад к дарам согнать. После чего попросила Первого плоды из одной кучи переложить в другую. Зачем-то.

Тут уж он отвел душу, перебрасывая их с места на место — и с размаха, и пинком, и через голову. Что вызвало живой интерес у скакуна и его подруги, которые тут же принялись выравнивать новую пирамиду плодов, подбирая с земли те из них, которыми он промахнулся. Их творческое единение разогнала Лилит, сказав ему, что и старая, и новая пирамиды уже приобрели абсолютно совершенную форму, и попросив его поиграть с Малышом.

Озадаченный ее единственным на его памяти сбоем в понимании совершенства, Первый наведался по дороге к лохматым — те единодушно встретили его громким рыком, дружно перекрыв ему собой подход к их раненной пленнице. Как будто у Первого до сих пор в руках копье было. Нахмурившись — память в живность на планете он точно закладывал, чтобы дрессировке поддавались, а вот чтобы им что-то мерещилось … нужно с проектом свериться — Первый направился к Малышу. Надеясь поваляться около него и отдохнуть — куда тот, сидя, денется?

Малыш, разумеется, оставался на месте — чего не скажешь о камешках, которые Первый подавал ему, растянувшись на земле в полном блаженстве. Бросал Малыш камешки мгновенно и строго в направлении, противоположном Первому, заходясь в заливистом смехе. Когда же камешки закончились, смех его сменился более требовательными звуками.

Первый сползал за ними на четвереньках — непонятно от чего уставшее тело категорически отказалось подниматься. Не успел он свалить возвращенные трофеи перед Малышом и там же рухнуть, кряхтя, на землю, как камешки — один за другим — улетели уже в другую сторону.

В пятой вылазке за ними Первый вдруг замер на месте. Мир определенно — методично и скрупулезно, не пропуская ни единой возможности — выдавливал его из их с Лилит … и Малышом, само собой, места обитания. Это он, что, досаморазвивался до идеи, что Первого теперь можно более податливым для воздействия Малышом заменить? Или это Второй уже отошел от непривычного отпора его авторитету и принялся формулировать миру очередные инструкции, взяв на вооружение новую тактику — избавиться от самой возможности неприятных сюрпризов, изъяв из экспериментального проекта источник волюнтаризма. Он, что, уже полностью себе этот мир подчинил?

— Слушай, может, ты куда-нибудь сходишь? — раздался над ним озабоченный голос Лилит. — Запасы у нас еще есть, но с твоим аппетитом …

Первый сел, резко выпрямившись. Лилит, конечно, часть его мира, но ведь самая совершенная — ее ничего подточить не может! Да нет, вроде, смотрит с искренней заботой, тревогой даже, хватит ли ему еды, устыдился Первый минутной слабости. А слетать куда-то, размяться …

И проверять, всерьез ли мир взялся выживать его, лучше подальше от Лилит и Малыша …

И заодно выяснить, где именно тот будет особо настойчиво его выживать …

— Ну, разве что, если ты настаиваешь… — медленно проговорил он, внимательно следя за выражением ее лица.

— Поищи траву — может, уже где-то пробилась, как у нас, и стебли гибкие никогда не помешают, — тут же перешла она на деловитый тон, и вдруг запнулась и добавила совсем тихо: — Только недолго. Пожалуйста. Лучше меньше принеси, но возвращайся скорее.

У Первого отлегло от сердца — он был согласен на схватку на выживание с кем угодно, если только это будет не Лилит.

Скрывшись с ее глаз, он тут же поднялся в воздух — где с него словно смыло всю усталость и плечи снова зазудели, буквально требуя размаха.

Сначала он планировал слетать в имитацию макета — там, в максимально приближенных к исходным условиях, мир наверняка даст себе полную волю. Но с готовностью сделав несколько стремительных выпадов и резких пике, Первый вдруг вспомнил о птицах. Которых мир послал выполнять миссию, прибереженную его создателем для более высокой формы жизни на планете.

Заманчиво. Пресечь очередное самовольство мира, осмотреть на месте его участок, до которого руки до сих пор не дошли, набросать план работ на нем — и все в рамках обещанного Лилит недолго: если жалкие птицы туда как-то добираются, то у него-то сколько времени такой полет займет?

Глава 11.10

Этот вопрос прозвучал у него в голове особенно ярко, когда он миновал последний их им же расположенных на пути — для отдыха — островов.

Павших птиц ни на одном из них не обнаружилось — он задержался на каждом исключительно для того, чтобы удостовериться в этом факте. И осматривал их исключительно сверху. Чтобы не поддаться искушению использовать их по предназначению.

Только на последнем он чуть было не дрогнул, переведя несколько раз взгляд с пологих, словно зовущих холмов на нем на все еще остающимися бескрайними водные просторы перед собой. Птицы-то после длительного безделья на замершем водоеме в путь отправились, а не после целого дня беспрестанных трудов по хозяйству!

Но он все же устоял — не для птиц он этот путь прокладывал, и не бывать тому, чтобы какие-то пернатые верх над ним одержали. Опять.

Он поднялся повыше, вглядываясь изо всех сил в горизонт, но продержался там недолго, впервые ощутив во время полета всю силу притяжения своей планеты. В принципе, можно и в воде передохнуть, мелькнула у него мысль, после модификации она любое тело лучше поддерживает …

Ага, точно, и тела своих обитателей тоже, будь они неладны …

А заодно и тот, кто их столько создал …

Да еще и пищевые цепочки разнообразил, превратив добрую половину обитателей водных просторов в плотоядных …

Земля показалась, когда все последние соображения уже не казались ему столь неприемлемыми ограничениями. Он даже глазам своим сначала не поверил, весьма некстати вспомнив видения пышной растительности и животворной влаги, которые он создал в жаркой пустыне для поддержания сил путников. Когда те и до ее освоения дорастут.

У него тоже откуда-то новые силы взялись, и из всех них, определенно последних, он и забросил свое тело вверх по дуге … какая разница, сейчас с подводными существами знакомиться или чуть позже … и та вынесла его таки к самому концу все же не бескрайних водных просторов. Частично, правда, вынесла — ткнув его прямо в прибрежный песок только лицом и приводнив все остальное тело. Что существенно смягчило его первое впечатление от контакта со столь долгожданной сушей.

Он полностью выбрался на нее ползком, перевернулся … и какое-то время просто дышал, глядя в высокое ясное небо и стараясь даже не думать о своем возвращении в него.

Не думать получалось плохо — не успев толком отдышаться, он уже взялся вносить в уме радикальные изменения в расчеты приспособления, которое должно было перенести первородных — или их потомков — в неведомые пока даже ему земли. Чтобы на этом приспособлении хватило места для существенно больших запасов пищи и, главное, пригодной для питья воды, чем он изначально предполагал. И чтобы эти запасы не отправили приспособление — и первородных вместе с ними — прямо навстречу подводным обитателям.

От грандиозности задачи его прямо в жар бросило.

Причем жар усиливался — наверно, начало сказываться перенесенное перенапряжение.

Наверху хоть ветром обдувало, подумал он и, перевернувшись, кое-как встал на четвереньки и медленно, по частям, поднял себя на ноги.

И только тогда понял, что ощущает уже забытое в навалившейся на них с Лилит ледяной пустыне тепло яркого летнего солнца, щедро заливающего открывшуюся, наконец, его взору картину.

Он зажмурился — абсолютно не проработанная, оставленная на потом часть его планеты била по всем чувствам наотмашь яркостью красок, богатством запахов и разнообразием звуков.

Он даже не заметил, как пересек узкую прибрежную полоску песка и проник в стену пышной, буйной растительности за ней …

Через какие-то полчаса сомнений у него уже не оставалось. Перед неожиданно ранним уходом Лилит на планету он успел лишь заложить основной принцип этой ее части — противоположность остальным, уже созданным во всех деталях. Он намеревался реализовать этот принцип — дав полную волю своей творческой фантазии — сначала, когда Адам присоединится к Лилит, потом когда она сама освоится на новом месте, а потом одно постоянно тянуло за собой другое …

Первый вдруг понял причину всех своих передышек и неожиданных периодов добродушия своего мира. Тот просто отвлекался от него — чтобы воплотить в жизнь его же идею.

И это было дело рук именно мира. В планы Второго, как выяснилось, входила явная и неоспоримая дискредитация его проекта, а уж никак не создание в нем еще одного шедевра.

Через какое-то время Первый даже отметил про себя, что результат получился чрезмерно совершенным.

Там не было ни одного клочка земли, не покрытого длинной, мягкой, шелковистой на ощупь травой, по которой изредка пробегали едва заметные волны от … нет, не порывов — их останавливала сплошная стена деревьев — легких вздохов ветра. Эта трава просто манила поваляться на ней, а вот при ходьбе в ней ноги запутывались. В чем Первый убедился, едва не растянувшись во весь рост через пару шагов.

Почти на всех деревьях висели гроздья плодов. Их не нужно было сбивать — достаточно было только руку протянуть. В них не нужно было вгрызаться — они сами словно таяли во рту. Их не нужно было заедать чем-то более существенным — сочная маслянистая мякоть мгновенно удаляла голод. В чем Первый убедился, рассматривая снующую вокруг живность уже отнюдь не взглядом охотника, а с чисто научным интересом.

Вся эта живность была намного крупнее созданной им на первых участках планеты. И зачастую оказывалась вовсе не тем, чем казалась. В чем Первый убедился при первой же попытке знакомства с цветами, разбросанными повсюду и в траве, и в деревьях.

Часть — существенная — этих цветов взметнулась в воздух, как только он подошел поближе, осторожно раздвигая перед собой траву. Оказалось, что это и не цветы вовсе, а подобия тех насекомых, которых он встроил в исходную пищевую цепочку первородных — дополнительным звеном для ускорения и интенсификации завязи плодов. Но эти были хоть и невероятно красивы, но таких огромных размеров, что скорее затопчут любой цветок, чем опылят его.

К другому цветку, добропорядочно остающемуся на месте, у него рука сама потянулась — отливающие перламутром и изогнутые в изящную чашу лепестки напомнили ему о первой встрече с Лилит в макете. И хорошо, что медленно потянулась — первым до цветка добралось какое-то другое насекомое, умеренных для этого места размеров. И тут же исчезло под захлопнувшимися жемчужными створками ловушки — после чего Первому даже послышалось довольное урчание.

И одним вводящим в заблуждение обманом для глаз мир не ограничился.

Заметив среди деревьев огромную птицу, в добрый десяток раз превышающую в размерах их с Лилит источников яиц, Первый нерешительно затоптался на месте, настороженно всматриваясь, нет ли у той где — на голове или на ногах — замаскированных костяных отростков. Покосившись на него одним глазом, птица повернулась к нему спиной … и вдруг скрылась за раскрывшимся веером из перьев, переливающихся всеми цветами радуги.

Первый ринулся вперед, вспомнив, с каким удовольствием Лилит украшала себя куда более мелкими и невзрачными перышками, и решив, что при подходе сзади эффект неожиданности будет на его стороне.

Но несмотря на всю кажущуюся громоздкость, птица оказалась быстрее — и встретила его лицом к лицу. Причем никакие видимые средства защиты ей не понадобились — вытянув в его сторону шею, она издала такой отвратительно резкий, скрипучий, режущий ухо крик, что Первого звуковой волной просто назад отбросило.

Взвившись в воздух, чтобы не попасть под еще одну, он случайно вспугнул с деревьев стаю других птиц. Абсолютно крохотных — даже не только для этого места — и таких же разноцветных, как и все в нем. Он погнался за ними, пытаясь поймать хоть одну, чтобы разобраться, что заставило его мир отказаться от своей гигантомании — стая перегруппировалась на лету и набросилась на него со всех сторон, впиваясь в его тело мелкими, но очень острыми клювами. Первый спасся от нее так же, как и от ее прототипа — летучего эскадрона мира на коварном водоеме — бегством.

Оторвавшись наконец от садистски укрупненных миром кровопийц, Первый начал медленно снижаться, чтобы передохнуть. И вдруг заметил на небольшой поляне среди расступившихся деревьев еще одно последствие маниакального стремления мира превзойти своего создателя в размерах творения.

Весьма многообещающее на сей раз последствие.

Это была поистине громадная копия их пушистого — того, который вместе с лохматыми встретил Лилит в ее первый же день на планете. Шкурка этого … нет, не зверька, подумал Первый, а самого настоящего зверища была не менее мягкой и шелковистой с виду и удивительно красивого окраса: золотистого с темными поперечными полосами.

И ее одной вполне хватило бы на покровы Лилит.

И в драку пушистый никогда не лез, в отличие от лохматых, предпочитая удирать от опасности, как ушастые.

И никаких костяных отростков у него точно не было — ни на голове, ни на ногах.

И их пушистый всегда на все готов был, если его за ухом почесать — сам на спину переворачивался и живот подставлял. Придушить его в такой позе было парой пустяков.

Костяные отростки, однако, у зверища обнаружились — и там, где Первый их совсем не ожидал. При его виде полосатый перевернулся с бока на живот и встал на ноги. Хвост у него захлестал из стороны в сторону, а передняя лапа начала бить землю, вырывая из нее клочья травы. Длинными изогнутыми когтями, вполне сопоставимыми по размеру с клювом той огромной птицы.

Не удовлетворившись произведенным на остолбеневшего Первого эффектом, полосатый издал оглушающий рык, выставив напоказ зубы, которые можно было уже сравнить только с рогами их с Лилит крупной козы. По остроте — по длине Первый не успел: припав к земле с прижатыми к голове ушами, полосатый молнией метнулся вперед, а Первый — стрелой вверх.

Отдышался он уже в самой глубине зарослей, на верху самого высокого дерева, притаившись в его самой густой листве. После того, как полосатый согнал его с двух более низких деревьев, карабкаясь на них с восхитившим бы Первого в других обстоятельствах проворством.

Убедившись наконец, что ветка под ним трясется от содрогающейся его тело крупной дрожи, а не от приближения полосатого, Первый осторожно раздвинул листву — и обнаружил еще две пародии мира на свои собственные творения.

Глава 11.11

Первому из них в его проекте надлежало ползать по земле. Причем в жаркой пустыне, вокруг наполненных влагой растений, отпугивая от них всякую живность, чтобы та не лишила первородных драгоценной влаги. Здесь же ползун перемещался по деревьям.

С его размерами, впрочем, мир остался верен себе. Так же, как и с завораживающей красотой. Первый просто глаз отвести не мог от гладкого, блестящего, толщиной с его руку и покрытого замысловатым узором тела ползуна, плавно и совершенно беззвучно обвивающего ствол дерева по восходящей спирали. Поравнявшись с веткой, на которой скрючился Первый, ползун замер, затем медленно поднял вверх голову и принялся неторопливо раскачиваться из стороны в сторону, не сводя с него наминающего взгляда.

Где-то в стороне, в густой листве, раздался резкий крик, вырвавший Первого из непонятно откуда взявшегося оцепенения — и с его крайне дискомфортного насеста. Дернувшись от неожиданности в сторону, он кубарем скатился с ветки и затем уже осознанно продолжил путь в направлении рывка и подальше от пронизывающего, казалось, насквозь взгляда.

Ну, это уже вообще перебор, возмущенно бросил он миру. Настолько бесцеремонную попытку вторжения в сознание даже Творец никогда себе не позволял!

Как выяснилось, двинулся он не только в направлении рывка, но и вернувшего ему ясность мысли крика. И тут же обнаружил его источник. Причем источников этих оказалось много — спасибо, что не все сразу заверещали. Рассматривая новую живность, Первый снова остолбенел — на этот раз пытаясь охватить разумом то, что фиксировали его глаза и уши.

Такой живности в его проекте тоже не было. Ее там просто быть не могло — он ввел туда только полезные или радующие глаз элементы. Эти же существа даже с самой большой натяжкой нельзя было отнести ни к одним, ни к другим. Мир сотворил некую пародию на первородных, скрестив их с летающими по деревьям белками.

Они перемещались то на всех четырех, то только на двух задних ногах. Постоянно размахивая длинными, но в отличие от беличьих совершенно лысыми хвостами. Которые служили им чем-то вроде запасной конечности — Первый фыркнул, заметив, как один из них качался в воздухе, вниз головой и зацепившись хвостом за ветку.

И они ни секунды не оставались в покое. В движениях их не усматривалось никакого смысла — стоило одному двинуться куда-то, все остальные устремлялись за ним, словно привязанные. И даже сидя на месте, они постоянно друг друга копировали: один махнул передней конечностью — остальные заколотили себя в грудь своими; один звук издал — остальные ответили ему нестройным хором, еще и подпрыгивая и кружась вокруг себя от явного удовольствия.

Ну, на общение это никак не тянет, на этот раз с насмешкой обратился Первый к миру — и немудрено: искру-то сознания Творец в них не вдыхал …

Стоп, резко одернул Первый исследователя в себе — этот момент ни в одном отчете ни под каким видом не вставлять. Если Творец узнает, что экспериментальный мир создал не только не утвержденные, но даже не согласованные с ним подобия первородных …

Это же какой аргумент у Второго появится против волюнтаризма, как он обозвал творческий полет фантазии.

Странно, но среди этого разгула фантазии мира, соображения Второго вызвали у него не так возмущение с пренебрежением, как легкий оттенок понимания.

Ну что же, решил он больше не томить свой мир в ожидании экспертной оценки, для первой пробы пера в целом неплохо. По крайней мере, принцип противоположности выдержан в полной мере. С другой стороны, нельзя не отметить льготные условия, в которых создавался предмет данного рассмотрения — наступление холодного периода эту часть планеты еще не настигло, но опыт ранее завершенных однозначно показал, что крупные особи просто не выживают в условиях более сурового климата.

Короче, прервал он нетипичное для себя многословие, навеянное некстати пришедшим ему на память Вторым, первую стадию разработки этой части планеты можно считать удовлетворительной — с передачей последующих в руки более опытного специалиста.

Одним словом, пора разгрести это нагромождение примеров мании величия во всех ее проявлениях и уложить их в жизнеспособную схему, закончил он в своем самом обычном, рабочем стиле.

Вдобавок, еще неизвестно, какой смысл Лилит на этот раз в свое «недолго» вложила.

Первому уже не терпелось вернуться к ней — а потом опять сюда с ней. И с Малышом, конечно. Для них троих совсем небольшое приспособление для преодоления бескрайних водных просторов потребуется. И не насовсем, конечно — он преподнесет ей это путешествие как отдых от всех перенесенных лишений, но постоянное полное изобилие вовсе не способствует развитию первородных.

Поэтому, пока Лилит — с Малышом, конечно — будут наслаждаться заслуженной передышкой, он быстро приведет в порядок эксцентричное творение мира. С тем, чтобы возвращаться туда на время самой жестокой стужи в их части планеты.

Обратный путь его уже не пугал. Во-первых, это только незнакомая дорога столь бесконечно долгой кажется. А во-вторых, он всегда может остановиться на одном … максимум, двух островах. Чтобы разведать там между делом хотя бы запасы воды.

Останавливаться ему пришлось на всех островах — мир продемонстрировал полную невосприимчивость к понятию объективности и, вновь, по всей видимости, вообразив себя Творцом, ответил на экспертное заключение громами и молниями.

Причем в самом прямом смысле. Ветер поднялся, когда будущее поле деятельности Первого только-только скрылось с глаз. Он подгонял его резкими толчками в спину, но Первый не возражал — если мир гонит его от своего творения, то делает это в нужном направлении и существенно ускоряет процесс. Через какое-то время он даже обнаружил, как помочь миру в этом благородном деле — оказалось, что ветер несет намного быстрее его тело с раскинутыми в стороны руками, чем сложенное в горизонтальную линию.

Мир тоже оценил его открытие и немедленно внес коррективы в действия своих очередных подручных.

Небо потемнело, ветер еще усилился и вдруг начал бросаться на Первого с разных сторон — в результате швыряя его вперед на десять шагов и тут же оттаскивая назад на восемь. Очередная недоработка, крякнул Первый, снова прижимая руки к бокам, нужно было ветра не только на суше гасить.

В голове у него промелькнул образ его кабинета. Вот-вот, там и нужно было все просчитывать, а сейчас не до этого, досадливо отмахнулся он от несвоевременного напоминания о том, чем может обернуться мельчайший недосмотр на проектной стадии. Опасливо покосившись при этом на зловещие черные тучи, клубящиеся уже прямо у него над головой.

И в этот момент они и разверзлись — очевидно, мир счел предыдущее напоминание недостаточно внушительным.

Промок Первый мгновенно и насквозь, но то и дело смахивая потоки воды с лица, он вдруг обнаружил, что она вполне пригодна для питья. Интересно-интересно, тут же заработала единственная еще не промокшая полностью часть его тела — значит, в бескрайних, но неподходящих для утоления жажды просторах запасы питьевой воды можно не только на островах пополнять. А значит, размеры приспособления для путешествия в их с Лилит … и Малышом, конечно, будущий зимний оазис вполне можно снова уменьшить …

Перед глазами у него снова замаячил его кабинет. Ну да, конечно, снова фыркнул Первый, там хорошо расчеты производить, вот только промахи в них намного лучше здесь ощущаются — на практике и на собственной шкуре.

Которая уже давала ему о них знать совершенно недвусмысленно. Мечущийся, как обезумевший ушастый, ветер был сам по себе довольно дискомфортен. Но в сочетании с бесконечными потоками воды с небес он сделался пронизывающим до самых костей.

Первыми из них у него застучали зубы. Остальные подключились чуть позже — то попадая зубам в такт, то нет. Так его не трясло даже в первые дни наступления замороженной пустыни. Даже когда он лед на реке голыми руками обламывал. Даже когда ему пришлось в преображенных белоснежных окрестностях без покровов охотиться.

Мир учел его соображения и пошел им навстречу.

Сначала Первый услышал странное шипение у себя над головой. Затем его ослепило ярким светом и по одному боку пробежала легкая волна тепла. Он отчаянно заморгал, пытаясь восстановить зрение — и тут же лишился слуха. С таким грохотом у него даже самые крупные деревья не падали, когда он из них помост для спуска по реке мастерил.

В чувство его привел очередной поток воды. Который двигался почему-то не в том направлении, окатив его с ног до пояса. Рефлекторно глянув вниз, он увидел громадные волны, вздымающиеся к небу — причем ближайшая явно намеревалась накрыть его с головой. Пришлось взлетать повыше — навстречу шипящим и слепящим молниям. Вопреки всем соображениям здравомыслия и самосохранения, которые только в его кабинете казались столь убедительными.

Странно — эти молнии должны были, казалось, вызвать у него ассоциацию с кабинетом Творца, а не с его собственным.

Поразмыслить об этом загадочном явлении он мог бы на островах, но там стихия почему-то мгновенно утихала — а он просто лежал на благословенно неподвижной земле и дышал, глядя на все еще мрачное, но уже не беснующееся небо. Но стоило ему двинуться дальше, как стихия — тоже, видимо, восстановив силы — снова бралась за свое, и ему вновь приходилось метаться из стороны в сторону, уворачиваясь то от раскаленных стрел молний, то от леденящих фонтанов воды. И при этом как-то двигаться вперед.

Последняя молния нагнала его, когда он все же добрался до своего конца бескрайних водных просторов и рухнул без сил среди уже изломанных ветром деревьев на берегу. Одно из которых и приняло на себя удар, направленный на его уже не способное даже откатиться в сторону туловище.

Он не смог открыть глаза, даже услышав треск над головой. Даже заметив свет через налитые свинцом веки. Даже почувствовав тепло, обволакивающее все его измочаленное тело.

Первым в нем очнулся исследователь. Тепло определенно усиливалось. Свет и треск тоже. Причем определенно не похоже ни на молнии, ни на гром.

Открыв глаза, он увидел над собой полыхающий ярким пламенем огонь. Тот самый огонь, с которым — согласно проекту — его первородным полагалось встретиться еще очень и очень нескоро. После многократных и длительных попыток добыть его, натирая один кусок дерева о другой.

Причем такой огонь должен был появляться в виде крохотного язычка, который следовало усердно раздувать и подкармливать, чтобы он наконец разросся до имеющих хоть какое-то практическое значение размеров. Этот же охватил все дерево и исходил треском, искрами и иссушающим жаром.

Ну-ну, усмехнулся Первый очередному проявлению гигантомании его мира, из большого маленькое сделать несложно.

Глава 11.12

Искры тут же гасли— Первому не удалось раздуть ни одну из них. Прямо согласно его собственному проекту. Он подобрал с земли обломанную ветку — потолще и подлиннее, чтобы не потухла, пока он до Лилит доберется — и, вытянувшись всем телом, сунул ее одним концом в бушующее пламя. Проект все еще продолжал отстаивать свои права — ветка загорелась не сразу. Но все же загорелась — с уже совсем легким шипением и потрескиванием, вовсе не слепящим глаза светом и приятным теплом, исходящим от него.

И до Первого вдруг дошло, что у него в руках оказался не только огонь как раз подходящего для передачи первородным масштаба, не только надежное средство защиты от наступления любых холодов, не только фантастический скачок в развитии его мира — но и безотказное оправдание, если он все же вышел за рамки, отведенные Лилит понятию «недолго» на этот раз.

— Я принес тебе звезду! — торжественно провозгласил он, выходя из-за деревьев в их с Лилит оазис с высоко поднятой над головой горящей веткой.

К нему не повернулась ни одна голова. Из тех, которые собрались на противоположном краю оазиса — полукругом, обращенным к этому краю, и на напряженно вытянутых в том же направлении шеях.

Меньшие головы — Малыша и мелкой живности — сбились в одну кучу, уткнувшись друг в друга. На помосте из бревен. Чуть покачивающемся в центре водоема.

Эта картина могла означать только очередное нападение. И вовсе не мира — тот все последнее время был слишком занят, набивая руку в метании всех подручных стихий по живой мишени. И в этом случае попытка вторжения могла направляться только из одного источника.

Знающего из его собственных отчетов, где их с Лилит — и особенно с Малышом — искать.

Знакомившегося там же с многочисленными примерами его стычек с миром.

Приветствующего … и не исключено, что готового провоцировать любой выпад мира против своего создателя как лишнее подтверждение неуправляемости и ненадежности обоих.

И уж точно имеющего все основания для полной уверенности в том, что — дойди их очередное столкновение до самого предельного накала страстей — создателю мира фатальный исход не грозит.

А Творцу не грозит неприятный сюрприз в виде потери своей персональной вечной — во всех смыслах этого слова — мишени для его громов и молний.

В адрес, разумеется, ее взбесившегося творения, только что подтвердившего, что саморазвитие всегда ведет к самоуничтожению. и начавшего со своих лучших составляющих — Лилит и Малыша.

Вот, значит, что за необычной покладистостью Второго стояло. Ну, все.

Взревев, Первый ринулся вперед, на его посланца — кем бы тот ни был — с пылающей веткой наперевес вместо копья.

На этот раз его выход на сцену не остался незамеченным. И произвел, наконец, полный эффект.

Из повернутых к нему голов всей их живности раздался вопль ужаса, и они бросились врассыпную. Отскакивая еще дальше, вставая на дыбы и закатывая глаза всякий раз, когда он в растерянности поворачивался к ним.

Так они огня боятся, осенило первого. Отлично, он нам теперь любую стену заменит — рывок в прогрессе становится все более впечатляющим.

На другом краю поляны уже осталась одна Лилит — настороженно переводящая глаза на их живность, затем на то место, которое они все только что гипнотизировали, и снова на горящий факел у него в руках.

Еще лучше, мелькнуло в голове у Первого, согласно проекта первородные и не должны огня бояться. И очень кстати он намного раньше предписанного срока появился — теперь уже никто не успеет свои коррективы в столь важный этап становления мира внести.

— Что там? — коротко кивнул он в сторону деревьев, подойдя к Лилит. С отставленной в сторону горящей веткой — не хотелось крепость проектных устоев проверять.

— Не знаю, — также отрывисто ответила она, косясь на огонь. — Появился недавно. Ничего не делает — только ходит туда-сюда и смотрит. Но очень страшный.

Первый шагнул в указанном ею направлении, и пламя выхватило среди деревьев очертания огромного зверя — темного, косматого и определенно рогатого — и отразилось в его глазах, горящих, как у напавших на них в прошлый раз подобий их лохматых.

Первый ткнул горящей веткой в его сторону — тот отступил, но удирать не стал. Вот еще не хватало, нахмурился Первый, чтобы наша живность от огня шарахалась, а всякая пришлая на него и ухом не вела.

Он сделал более резкий выпад веткой — косматый притопнул передней ногой, развернулся, сделал несколько неторопливых шагов и снова оглянулся на Первого, сверкнув отраженным в глазах пламенем. Словно проверяя, нет ли за ним погони … или приглашая Первого к ней.

Так мы в игры играть будем? — вскипел Первый. С напоминаниями о том, кто к кому без стука врывался? Добро! Сегодня у кого-то будет на одни покровы больше, а у кого-то — на одну пешку в игре меньше.

— Сейчас я его загоню, — повернулся он к Лилит, и осторожно протянул ей ветку. — Сохрани это. Это очень важно. Чтобы он не потух.

— А что …? — начала она.

— Он кушает дерево, — не стал он дожидаться вполне предсказуемого окончания. — Любое. Ветки собери — но чтобы, когда я вернусь, он горел.

Подхватив первого подвернувшееся копье, он ринулся за косматым.

Тот взбрыкнул задними ногами и припустил изо всех сил.

Первый взлетел, чтобы не метаться среди деревьев — ему сегодня тех молний вполне хватило.

Косматый встал на задние ноги и даже шею вытянул, уставившись на него все еще горящими, но уже выпученными глазами.

Первый ухмыльнулся — явно непуганная еще пешка, раз сама самые уязвимые части под удар подставляет — и перехватил копье поудобнее для броска.

Косматый грузно опустился на передние ноги и продолжил бег, но уже короткими резкими зигзагами — меняя направление так, словно он чувствовал момент, когда Первый прицеливался.

Одним словом, пришлось тому таки пометаться — сцепив зубы и не решаясь рискнуть впустую единственным копьем.

Остановился косматый в имитации макета — причем с таким видом, словно она и была его конечной целью. Но все же под деревьями — и Первый для устойчивости тоже на землю спустился.

Рассмотрев, наконец, пришельца как следует.

Тот определенно походил на их козу, но был намного крупнее, с куда более мощными и завитыми к голове рогами. Все его тело было покрыто черной, жесткой, сбившейся в торчащие во все стороны клочья — одним длинным пучком даже голова внизу заканчивалась. И глаза у него горели даже в отсутствии пламени — от любопытства, чуть не вырвалось у Первого …

Да нет! Конечно, нет — наверняка от гонки.

Косматый повернул к нему голову, дернул ею, словно кивая, снова притопнул передней ногой и принялся отряхиваться, неловко поводя боками и волнами вздымая шерсть на загривке.

Вот это и оказалось последней каплей. Гнаться за этим видением из кошмара вместо того, чтобы разделить с Лилит великий момент приручения огня в приличествующей случаю торжественной обстановке — и для чего? Чтобы возомнившая себя важной фигурой пешка его в упор не замечала? В его собственном мире?

Одним плавным, привычным, отточенным движением копье устремилось вперед.

— У-у-уй! — донеслось через мгновение из-под рухнувшей туши косматого.

Вернее, из-под покровов этой туши.

Откуда на остолбеневшего Первого уставились круглые и уже совсем не звериные глаза.

Очень даже ему знакомые — на скривившимся лице его помощника.

Скрючившегося под покровами и держащегося обеими руками за бок.

— Вы здесь всегда так? — выдохнул он, постанывая. — Сразу бьете? Без вопросов? Я же Вам столько знаков подал, что поговорить нужно!

— Это что еще за маскарад? — процедил Первый сквозь зубы, все еще не решаясь поверить своим глазам.

— А это мы Вашу идею развили, — с готовностью принялся объяснять его помощник нервной скороговоркой. — Владельцы некоторых миров уже на все готовы, лишь бы в них проникнуть. А если под видом одного из их естественных обитателей, так это прямым контактом никак не назовешь. А тут у Вас в кабинете запасное тело обнаружилось — мы его за основу и взяли …

— Мое тело?! — не поверив на этот раз своим ушам, Первый подался вперед.

— Только за основу! — клятвенно заверил его помощник, стукнув себя для верности кулаком в грудь и опасливо покосившись на копье в руке Первого. — И только издалека. Даже не прикасаясь. Принцип там сразу был понятен — интересно было разобраться, как Вы детали проработали.

— Я, по-моему, ясно сказал, — окончательно придя в себя, Первый выпрямился и в крайнем раздражении грохнул копьем о землю, — к старым проектам не возвращаться!

— Да Вы себе не представляете, что у нас творится! — У его помощника хватило нахальства тоже кулаком о землю стукнуть. — Выходцы из миров не только показания дали, но и свои рекомендации добавили. Однозначные — без более тесного контакта с владельцами миры неизбежно начинают замыкаться в себе и под себя же подгонять заложенную в них программу …

— Это — проблема той башни, — перебил его Первый, подумав, что его мир и в этом оказался особенным, решительно сопротивляясь воле своего создателя даже в самом непосредственным с оным контакте. — Их программу нарушают, им об этом докладывают — их головная боль, пусть решение по ней и принимают.

— А если часть владельцев ждать не хотят? — расплылся в самодовольной ухмылке его помощник. — Прецедент уже известен — Ваш. Значит, способы его реализации разработаны — у нас. Вот они нас и бомбят ежедневно: дайте хоть какую-нибудь лазейку, чтобы — когда та башня разродится наконец вердиктом — встретить его во всеоружии.

— А послать провокаторов подальше? — разъярился Первый, поняв, что ситуация с его командой опять вышла из-под контроля. Его контроля — законного и полноправного. — Вежливо. А о корпоративной этике им напомнить? Доходчиво. О том, что мы сотрудничаем с той башней, а не подкопы друг под друга ведем?

— Так мы и сотрудничаем, — с еще более истовой готовностью закивал его помощник. — Нам — вместе с отчетами выходцев из миров — официальное предложение поступило сформулировать и представить свое видение выхода из ситуации. Мы и сформулировали, и воплотили, и готовы представить — решение изящное: вход в мир без открытого явления его обитателям. А сотрудничество с той башней, — добавил он, многозначительно вскинув брови, — не исключает установления дружественных связей с благодарными выгодополучателями нашего решения.

— Сформулировали, воплотили и проверить, значит, решили? — вкрадчиво поинтересовался Первый, наклоняясь к своему помощнику. — Прямо во всем уже известном прецеденте? Даже не спросив на это разрешения? Да что там — даже не поставив меня об этом в известность?

— Да я Вас вызывал! — отшатнулся от него помощник, рывком натянув на себя косматые покровы. — Уже и не помню, сколько раз! А от Вас ни звука — мысли всякие в голову полезли. Тревожные. И я действительно решил проверить — все ли у Вас в порядке, — добавил он с обидой, и вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. — Да я Вас и вызывал-то совершенно по другому поводу!

Глава 11.13

— По какому? — насторожился Первый, признав, что причина для такого неслыханного вторжения в любой — не только его — мир должна была быть поистине крайне серьезной.

— Как Вы и просили, мы продолжили мониторить тех первородных, что застряли в макете, — заговорил его помощник совершенно другим — собранным и отрывистым — тоном. — Сегодня с утра посетителей больше обычного было, поэтому мы с обходом немного задержались. И обнаружили рядом с первородными Второго.

— Кого?! — резко выпрямился Первый, отступая на шаг и ухватившись для равновесия за вбитое в землю копье.

— Второго после Творца, — отчетливо, по слогам повторил его помощник. — И не просто рядом, а в весьма оживленной беседе с ними …

Первый отключился от него. Переводя мысленный взгляд с одной недавней картины на другую.

Образ на постаменте, царящий в сознании Адама — не сам он это был, а такой же светлоликий, златокудрый и напыщенный Второй.

Странная уступчивость последнего в конце их последней встречи — это он не Первому дополнительное время давал для окончания идеальной планеты, а себе — для промывания мозгов ее будущим обитателям.

Значит, прямой контакт с первородными является грубейшим нарушением всех основополагающих принципов?

Значит, внушение им — даже мысленное — считается невероятно дурным тоном?

Значит, предпринимать любые действия вне пределов тщательно выверенных и одобренных Творцом проектов — это волюнтаризм?

Так, похоже, недавний приступ смирения Второго требует повторения.

С более серьезным основанием для него.

И разговор этот много времени не займет.

Даже если придется Творца от кризиса в мирах отвлечь.

Другим, под его собственным носом созревшим.

И Лилит, кажется, ничего про недолго не говорила …

А загнать такого зверя …

А потом еще и освежевать его …

— Ну, пошли, — протянул он руку своему помощнику. — Сейчас разберемся. Покровы-то оставь, — отбил он другой попытку того снова натянуть на себя косматую шкуру.

— Зачем? — удивленно глянул на него тот.

— Ты предлагаешь мне вернуться к своим после охоты без добычи? — снова перешел на вкрадчивый тон Первый, и — рывком выдернув из земли копье — пришпилил им к ней покровы.

У его помощника глаза полезли на лоб — медленно, но уверенно, и рот несколько раз открылся и закрылся — беззвучно.

— Да, — покивал Первый с понимающим видом, — вот так оно здесь у нас, в мирах, и происходит. По своим неписаным законам.

— Да ведь имущество же казенное! — обрел наконец голос его помощник.

— Значит, доложишь, что эксперимент прошел неудачно, — пожал плечами Первый, — и вскрыл ряд недостатков камуфляжа, требующих доработки. А сам в следующий раз, если таковой случится, — добавил он, плотоядно усмехнувшись, — будешь либо знаки пояснее подавать, либо из покровов быстрее выскакивать.

Он даже не стал останавливаться в своей башне, чтобы переодеться. Судя по реакции его помощника, один только его внешний вид — абсолютно обычный в его мире — мог послужить серьезным основанием для смирения и покаяния.

Для полноты картины внешний вид потребовал дополнительной детали — открыть дверь в приемную Второго с ноги.

— Ты что в макете делаешь? — прошипел Первый прямо с порога — и вовсе не от боли в ступне, а чтобы завершить образ справедливо кипящего негодования соответствующим звуковым сопровождением.

Второй откинулся на спинку своего кошмарного кресла — Первому вдруг показалось, что постамент в сознании Адама тоже был резьбой покрыт — и смерил явно неожиданного посетителя неторопливым взглядом с головы до ног.

— Я не припоминаю, — начал он тянуть слова размеренным — под стать взгляду — голосом, — чтобы мне давали распоряжение отчитываться о своих передвижениях перед тобой.

— Что тебе от первородных нужно? — сузил Первый границы его отчета до одного конкретного передвижения.

Второй переплел перед собой пальцы рук, не снимая последние с подлокотников кресла.

— Ты имеешь в виду тех, которых бросил на произвол судьбы? — невинно поинтересовался он, склонив голову к плечу. — Наверно, совесть мучает — наведываешься к ним регулярно, интересуешься их житьем-бытьем?

— Ты прекрасно знаешь, — процедил Первый сквозь зубы, — что в контакт с ними я бы вступать не стал.

— Да вот теперь уж и не знаю! — театрально всплеснул руками Второй. — С исходной первородной тебя никакие законы не остановили … Но верю, — снова вскинул он руки в умиротворяющем жесте, — что ты сделал выводы из той неприятной оплошности. На этот раз, наверно, так — издалека и без лишних слов — просто мысленно убедиться хотел, что у них все в полном порядке, правда?

Грозный облик Первого чуть не дал трещину, но он быстро схлопнул ее — он всегда сканировал Адама с Евой крайне осторожно. Даже если они что-то и почувствовали, то вероятность того, что смогли выразить это Второму — с их все еще примитивным лексиконом — была крайне низкой. И уж вовсе стремилась к нулю в отношении доказательств его вторжения в их сознание.

— Ты, похоже, уже готов подозревать меня в самых немыслимых преступлениях, — фыркнул он как можно убедительнее, и добавил, возвращаясь к обличительному тону: — Мои тебя возле них видели. Так что нечего перекладывать с больной головы на здоровую …

— Этот макет все больше начинает напоминать проходной двор, — перебил его Второй, сокрушенно качая головой. — Вот к чему приводят неоправданные излишества в проекте и бесхозные первородные!

— Так ты признаешь факт своего прямого контакта с ними? — прищурился Первый.

— С чего это ты взял, что я должен тебе что бы то ни было признавать? — вскинув голову, воззрился на него Второй с крайним и крайне высокомерным удивлением. — Твоим сотрудникам могло привидеться что угодно — вы там все чрезмерно буйной фантазией отличаетесь. Но если рассмотреть гипотетическую ситуацию — что бы я мог сказать будущим обитателям своего мира, — сделал он особое ударение на предпоследнем слове, и добавил, с подчеркнутым сожалением, разведя руки в стороны, — будь у меня такая возможность, конечно …

— Давай рассмотрим, — охотно согласился на компромисс Первый — на его планете этот разговор представлялся ему существенно более коротким.

— Творец никак не может принять решение, — досадливо поморщился Второй. — Идея вхождения владельцев в миры — а твои сотрудники уже и способы такового предлагают — ему не нравится: ему лучше кого бы то ни было известно, что чрезмерное углубление в рутинную жизнедеятельность объекта мешает видеть его полную картину. С другой стороны, сама многочисленность проектов с уже зафиксированными нарушениями алгоритма представляет собой потенциально растущую опасность. А между тем, — многозначительно вскинул он брови, — решение может оказаться очень простым и лежит оно прямо на поверхности.

— И в чем же оно заключается? — заинтересовался в Первом — против всех его благих намерений побыстрее вернуться к Лилит — соратник Творца в мироздании.

— В сознание первородных, — оживился Второй, мечтательно прикрыв глаза веками, — должна быть внедрена мысль — незыблемым и нерушим стержнем, чтобы из поколения в поколение передавалась — о том, что поскольку их мир и все в нем, включая их самих, создано Творцом, то только ему и надлежит решать возникающие в нем проблемы. А им, — добавил он, открыв глаза и строго поджав губы, — положено принимать все его решения с послушанием и благодарностью.

— Ты представился им Творцом?! — Первый даже заикаться начал.

— Мы снова подходим к вопросу о незаконных экспериментах с сознанием? — вернулся Второй к своему обычному надменному тону.

— Да как я могу их сканировать? — бросился Первый предвосхищать разрастание еще одной трещины сомнения. — Они ведь уже не в моей компетенции! А эта новая первородная вообще без моего участия была создана!

— Вот давай на этой мысли и остановимся, — с готовностью отозвался на его горячность Второй. — Тебе вообще лучше забыть об их существовании — они уже в более надежных руках находятся.

В голове Первого забрезжило смутное, но крайне неприятное подозрение. Нет, не может быть … Но он все же решил придушить этого червя в зародыше, чтобы тот ему потом все сознание не изгрыз.

— А Творец в курсе твоих изысканий? — как можно небрежнее бросил он. — Или ты их самостоятельно к этим надежным рукам прибрал?

— Ты не владеешь эксклюзивным правом на эксперимент, — снова не ответил ему Второй уже с ледяной надменностью. — Я давно уже выступаю представителем Творца во многих вопросах. И в моем мире — вдобавок к изначальному и однозначному указанию первородным на их место — также с самого первого момента будет заложена иерархия, подобная нашей — веками уже опробованной и доказавшей свою эффективность.

— Да это здесь все так просто и очевидно! — снова не сдержался Первый. — Как только мир активируется, в нем куча совершенно неожиданных процессов запускается — и это ведь не только я уже говорю, вас же уже завалили свидетельствами таких же явлений … А эти первородные уже сколько времени в макете провели? А в нем на каждом углу указания на совершенно другой мир …

— Неожиданные процессы запускаются в мирах только при попустительстве ответственных за них лиц, — еще холоднее оборвал его Второй. — В моем им не будет оставлено места. Главной добродетелью в нем будет послушание — Творцу, его представителю, приближенным последнего среди аборигенов — и мотивироваться оно будет строгой системой поощрений и наказаний. Что — все в совокупности — гарантировано послужит примером эффективного управления миром и приведет — в отличие от твоих фантазий — к облегчению, а не усложнению жизни Творца.

Первый открыл было рот, но Второй снова остановил его взмахом руки.

Глава 11.14

— Если же вдруг я окажусь неправ, — равнодушно пожал он плечами, — то первым — опять-таки в отличие от тебя — признаю провал своей идеи и первым же потребую закрытия этого проекта.

— Твой мир готов, один процент недоделок можно в рабочем порядке закончить. Я, собственно, за этим и пришел, — неожиданно для самого себя заявил Первый после нескольких мгновений ошарашенного молчания.

К себе на планету он вернулся не сразу — нужно было обдумать полученную информацию, а там было слишком много отвлекающих факторов. Вот в макете это было самое оно — и атмосфера, близкая к реальному миру, ощущалась, и реальность эта ничем ежеминутно по голове не била.

Он никак не мог определиться в своем отношении к задумке Второго. Однозначно завиральной и не реализуемой — он потому и решил в последний момент, по знакомому наитию — передать Второму идеальную планету без каких-либо подводных камней для Адама, чтобы эксперимент на ней безусловно чистым оказался. И Второй теперь, надо полагать, с головой в этот эксперимент уйдет — и от его мира наконец отвяжется. А если нет? Ему ведь теперь кровь из носу нужно будет доказать превосходство своей системы управления. А если у него получится? Из таких примитивных первородных что угодно вылепить можно …

Что же он им навнушал?

В десятке шагов перед ним, среди деревьев, промелькнула Ева. Первый чуть в сторону не свернул — ему еще здесь отвлекающих факторов не хватало, и так уже задержался, дальше некуда. Как бы у Лилит огонь не потух — опять потом под молнии бросаться, чтобы рывок в развитии мира не потерялся?

Но Ева оказалась одна — высматривала плоды на деревьях, наверняка для своего бездельника.

И на лице у нее было совершенно отрешенное выражение — хоть руками перед ней размахивай, не заметит.

И Первый только что — по тому же наитию — и достаточно, вроде, убедительно обосновал, что уж она-то точно совершенно неподвластна его сканированию.

И будет только справедливо, если он чуть подробнее ознакомится с представлениями Второго об эффективном управлении идеальным миром — тот, в конце концов, все его отчеты по своему уникальному от корки до корки штудировал.

И если идея Второго вполне ожидаемо окажется пустышкой, но тот все же будет проталкивать ее в уши Творцу — ради тщеславного самоутверждения и в ущерб истине — то Первому просто необходимо знать, на чем контраргументы строить.

Все эти — и еще многие другие — соображения пронеслись у него в голове мгновенной чередой. Завершило которую любопытство соратника Творца, ставшего рядом с ним у истоков мироздания намного раньше Второго.

Именно это чувство, постоянно захлестывающее его и в полной мере выплеснувшееся в его мире, и вспоминал он потом бесчисленное количество раз и веков — неизменно признавая его главной причиной всей цепи необратимых перемен … если бы только в мироздании!

Представление Второго об идеальном мире и его идеальных обитателях, уже прочно угнездившееся в сознании Евы, произвело на Первого неизгладимое впечатление.

Творец создал их с Адамом мир за шесть дней. Собственноручно? Целый мир? Да у Первого вся его башня над одним только макетом самого типового проекта порядка месяца пыхтела! Хотя было бы интересно урезать его команде сроки, чтобы на крамольные мысли времени не оставалось.

И создал он этот мир оттого, что было ему грустно в одиночестве. Грустно? Творцу? Да он и Первого-то создал только для оттачивания своих идей на нем! Хотя мысль об одиночестве Творца в его собственной башне интригует.

Затем Творец создал Адама по образу и подобию своему. Кто создал? По чьему образу? А вот теперь Второй уже не отвертится от того, кем он представился первородным! Хотя надо признать, что создание Адама в виде его копии было, пожалуй, самой главной ошибкой — тому, похоже, не одна только внешность оригинала передалась.

И вдохнул в свое творение жизнь … Ну хоть здесь не соврал!

… как дар великодушного господина своему верному слуге… Чей дар? Кому? Так вот какую иерархию вознамерился Второй в своем мире установить! Хотя мысль о переводе самовлюбленного бездельника в категорию прислуги — причем безропотно выполняющей любое повеление господина — никаких особых возражений у него не вызвала.

… которому следует прожить ее в несокрушимой вере в бесконечную мудрость своего создателя. Мудрость? Какого создателя — Второго, что ли? Да у него только маниакальная страсть к интригам бесконечна! Хотя нарушение им всех писаных и неписаных законов ради создания хоть одного существа, верующего в его мудрость, прямо говорит о том, что в его башне таковых не имеется.

Еве же — как вторичному объекту творения … Какому объекту? На сорта первородных делить? Само выживание которых — не говоря уже об освоении мира — напрямую зависит от безоговорочной взаимоподдержки?

… следует беспрекословно подчиняться не только своему создателю, но и носителю материала, из которого тот изволил сотворить ее.

Да это же … Это уже не иерархия, не четкая структура взаимоотношений в мире, не расставленные первородных по предназначенным им местам в ней — это уже просто рабство! Теперь понятно, почему носитель материала охотно принял систему, в которой в ответ на свое подчинение одному создателю он получит полную власть над другими существами в мире.

В сознании Евы возник еще один образ — не такой уверенный, как все предыдущие и потому вырвавший Первого из его кипящего негодования.

В этой картине были только она и Адам. Он восседал на некоем возвышении в застывшей позе и с каменным лицом. Она стояла перед ним на коленях. Протягивая ему собранные плоды. С низко опущенной головой.

Реальная Ева словно рассматривала это видение, склоняя голову то к одному, то к другому плечу и слегка хмурясь. Ее воображаемая копия при этом еще ниже припадала к земле, еще выше поднимала свое подношение над головой, еще восторженнее взирала из-под него на сидящего истукана …

Вот это и стало последней каплей для Первого. На месте Евы вполне могла оказаться Лилит.

Если бы не ушла из макета.

Если бы Первый не дал ей такой шанс.

Если бы Творец заставил его вернуть ее в макет.

Если бы Второму раньше пришла в голову мысль поэкспериментировать над бездомными первородными.

Его идеальный мир, в котором он намеревался продолжить свой эксперимент, был изначально построен на лжи. Той самой лжи, которую Творец категорически и однозначно исключил из самой природы обеих башен. Первый был уверен — почти — что его неприятие ее все еще распространяется также и на миры, но убедиться в этом не мог: признание в сканировании сразу же лишило бы его остатков доверия Творца, а Второй на все его попытки вывести того на чистую воду дал предусмотрительно уклончивые ответы.

Взывать к его столь выпячиваемой прежде законопослушности было уже поздно — однажды преступив заветы Творца, он уже, наверно, и перед прямым лжесвидетельством не остановится.

Давить на Адама было тем более бесполезно — того несомненно вполне устраивало подготовленное для него в выдуманной реальности теплое местечко.

Впрочем, кроме Творца, оставалось еще одно существо, не имеющее ни малейшего представления о том, насколько далека эта фальшивая реальность от истины.

И находилось это существо прямо перед ним.

И имело такое же право на выбор, как и Лилит.

Тот самый выбор, свобода которого всегда была для Творца главным приоритетом.

Но за внушение-то он все равно голову оторвет!

Хотя о каком, собственно, внушении, идет речь? Ей макет глаза на правду откроет — о чем Первый только что своевременно, но тщетно предупреждал Второго в его кабинете …

Быстрый осмотр окрестностей существенно охладил его энтузиазм — деревья, камни, трава не очень подходили на роль носителя слова правды. Ну, почему он какую-нибудь живность в макете не оставил — та хоть какие-то звуки издает! Что ему теперь — говорящим кустом прикидываться?

Первый оглянулся вокруг, лихорадочно всматриваясь в окрестности. Ева уже удалялась, почему-то пройдя мимо дерева с яблоками — Первый непроизвольно скривился, вспомнив их кисловатый, терпкий вкус — и задержавшись у другого, с длинными гибкими ветвями, спадающими к земле. Она провела по ним рукой, раздвинула, перекинула одни поверх других — память Первого услужливо подсунула ему образ Лилит, переплетающей такие же ветви, послушно обвивающие друг друга под ее руками …

Изгибающиеся завораживающе медленно …

Притягивающие взгляд, словно живые …

Первый потряс головой, приходя в себя — и его память тоже вернулась к своим обязанностям. Такое оцепенение он испытал лишь однажды — под взглядом ползуна в сотворенной его миром части планеты …

А вот это уже было бы здорово: и ползуна от ветвей сразу не отличишь — поди потом, докажи, что его изначально здесь не было, и Еву такой взгляд на месте пригвоздит — даже если она с перепуга бежать бросится …

Ну почему он к себе в башню не зашел, чтобы узнать, как его команда научилась под живность маскироваться?

Стоп. Он слишком долго пробыл в своем мире — и начал слишком полагаться на реальность. Но здесь же макет, и Еве совершенно не обязательно видеть ползуна — достаточно, чтобы она думала, что видит его …

Глава 11.15

На создание его образа в сознании Евы у Первого ушли считанные секунды — он только слишком яркую окраску немного смягчил, чтобы в глаза не бросалась. А вот немигающий, втягивающий, всепоглощающий взгляд получился у него мгновенно — у самого мурашки по спине пошли от его вида в сознании Евы. Она вздрогнула — и тут же точно так же замерла под ним, явно не в состоянии даже глаза отвести.

— Здравствуй! — мысленно обратился к ней Первый намеренно тихим, шелестящим, убаюкивающим тоном. — Я давно тебя жду и очень рад, что мы наконец встретились. Тебе помочь?

— Помочь? — эхом отозвалась Ева ожидаемо вслух — для нее этот разговор происходил наяву.

— Ну, конечно, — значительно кивнула воображаемая голова ползуна. — Я же вижу: ты всегда одна плоды собираешь — а они и тяжелые, и где самые лучшие находятся, ты не знаешь. — Говорящая только в сознании Евы голова качнулась в сторону дерева с яблоками, все также не отводя от нее взгляд.

Она проследила за ним глазами и решительно замотала головой.

— Нет, Адам велел эти не приносить, — уверенно бросила она. — Они ему не нравятся.

Первый изобразил череду сдавленных всхлипов — один только его мир знает, как эти ползуны смеются. Если знает — если у него руки до эмоций дошли, а не одними лишь размерами ограничились.

— Он не позволяет тебе брать плоды с дерева истины? — продолжил он с сарказмом, не потребовавшим от него ни малейших усилий. — Ну что же — это понятно — он твердо намерен скрыть ее от тебя.

— Какой истины? — нахмурилась Ева, оторвавшись глазами от ползуна и недоверчиво разглядывая яблоки — и явно выходя из-под контроля своего видения.

Первый быстрым, но плавным движением переместил его среди яблок, прямо под взгляд Евы, где голова ползуна принялась ритмично раскачиваться из стороны в сторону, снова впившись в нее своим взглядом.

— Истины о том, какой он на самом деле и каким должен быть, — торжественно изрекло видение нараспев, в такт покачиванию своей головы.

— Адам — самый лучший! — выдавили из Евы остатки сопротивления. — Он не может быть никаким другим!

— Он скрывает от тебя свою жизнь до тебя, — переставил Первый акценты.

И тут же увидел в глазах Евы то, что делало Лилит лучшей частью его мира — жгучее любопытство. Нет, до Лилит ей все равно далеко — той все вокруг интересно, а у этой оно взыграло, лишь когда о ней самой речь зашла … В этом направлении и продолжим.

— Создатель Адама сохранил эту истину для тебя. — Вот ни единым словом же не соврал! — Вкуси ее. Адам может стать еще лучше — ему нужно лишь небольшое усилие сделать. И ты можешь помочь ему в этом, если увидишь, к чему он должен стремиться и как его к этому направлять.

Все еще нерешительно, короткими рывками, Ева протянула руку к ближайшему яблоку, но там ее и задержала. Видение благоразумно помалкивало, усилив нажим своего взгляда и подбадривающее кивая ей.

Наконец, она как будто наскребла в себе нужную решимость, сорвала, не глядя, яблоко и впилась в него зубами — и Первый тут же принялся бросать ей в сознание одну картину за другой.

Проблема была только выбрать их, чтобы яблока хватило.

Лилит и Адам в макете.

Его обожающие взгляды и полные цветов руки.

Его последующее равнодушие и откровенная грубость.

Настоящий мир — здесь Первому пришлось особенно трудно с выбором наиболее впечатляющих картин.

Лилит в этом мире — открывающая его для себя с непосредственным восторгом.

Он сам рядом с Лилит — помогающий ей, делящий с ней и труды, и радости.

У Евы широко распахнулись глаза, приоткрылся рот и рука с надкушенным яблоком замерла перед ним. Да жуй же ты, подтолкнул ее Первый с досадой, а то какая-то слишком концентрированная истина получается.

Лилит, моющая принесенные им плоды.

Лилит, ухаживающая за пойманной им живностью.

Лилит, плетущая подстилки.

Лилит в покровах.

Лилит с Малышом…

Ну все, хватит, удовлетворенно подумал Первый, глядя на Еву, опустившуюся в изнеможении на землю и машинально дожевывающую яблоко. С острым интересом в глазах.

Теперь можно надеятся, что сладкое безделье Адама закончилось, а у него самого все эти картины такую тоску по их прообразу вызвали, что в свою башню на обратном пути к Лилит он опять не попал.

Хорошо, хоть в последний момент спохватился и завернул в имитацию макета — за честно завоеванными покровами своего помощника.

И плевать, если у Лилит огонь потух — сейчас он был готов любую молнию мира голыми руками поймать.

Лилит оценила его трофей, но быстро и немногословно — ей явно не терпелось своими успехами похвастаться. Главный из них настиг Первого еще на подходе к их оазису: там царил такой запах, что ему слюна мгновенно и рот, и горло забила — немудрено, что у него весь рассказ о долгой, но успешной охоте как-то сам собой скомкался.

Для начала огонь у Лилит не потух. Она ему даже жилище соорудила, надежно укрыв его там и от убийственных порывов ветра, и от их перепуганной живности. И в этом жилище огонь — в знак благодарности за заботу — явил ей и другие свои магические свойства.

Оказалось, что общение с огнем вызывает в животной пище не только поразивший Первого издалека запах, но и вкус, многократно его превосходящий по силе воздействия. Запах лишил Первого связной речи — вкус парализовал его мыслительный процесс. И даже слух частично заблокировал — Лилит что-то говорила ему о той крепости, которую огонь придал емкостям из глины, но он только рассеянно кивал, лихорадочно работая челюстями.

Новые открытия Лилит — лишь подтвердившие истинность картин, только что продемонстрированных им Еве — привели его в такое же восхищение, которое он испытывал в самом начале их пребывания в его мире. И которое не хотело ждать до обычного времени отхода ко сну. Хорошо, что он совсем незадолго до этого момента вернулся — как раз времени хватило перемыть в водоеме все емкости, в которые Лилит ему облагороженную огнем животную пищу положила. Для испытания их прочности, с какой-то совершенно непонятной логикой объяснила она.

Эти картины, с царящей в них Лилит, не отпускали его и потом, проплывая — одна за одной — в его уже расслабленном во сне сознании и наполняя его теплой благодарностью.

И когда в них вторгся образ его кабинета, он раздраженно отмахнулся от него, твердо заявив себе, что угрызения совести за дважды пропущенное посещение его башни подождут до утра.

Образ кабинета не исчезал — наоборот, он разрастался в размерах, агрессивно расталкивая куда более приятные картины, заполняя собой все сознание Первого, напряженно вибрируя и угрожая взорвать его изнутри.

Первый очнулся, словно от удара, и рывком сел — вибрация чуть утихла, и в голове у него прозвучал отрывистый голос его помощника:

— Первородных нет в макете. Нигде.

Коротко глянув на все еще сладко спящую Лилит, Первый — даже не встав на ноги — ринулся наверх.

В макете Адама с Евой действительно не оказалось. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы убедиться в этом — после многократных и длительных поисков добычи в его мире макет показался ему совсем крохотным.

Ничего себе, с усмешкой подумал он, похоже, Ева весьма решительно потребовала себе такой же жизни, как у Лилит, и их отправили наконец в уже заждавшийся идеальный мир. Ему очень захотелось хоть одним глазком посмотреть, как Ева обтесывает Адама под соответствующий этому миру идеальный образ первородного и — главное — как Адам себя при этом чувствует.

Но на новой планете он тоже их не нашел. Там поиски заняли еще меньше времени — безукоризненно ровный ландшафт просматривался до горизонта, и подходящих для жилья пещер в одинокой гряде холмов он создал всего парочку.

Ничего себе, снова подумал он, уже тревожно хмурясь, похоже, Ева слишком решительно потребовала себе такой же жизни, как у Лилит … Куда же их дели? Вся его команда работала над конкретными проектами миров для конкретных заказчиков, и Творец, с его маниакальной в последнее время одержимостью экономным расходованием средств, вряд ли согласился бы запихнуть лишнюю пару первородных в любой из них.

Неужели …?

Ничего себе, поежился Первый, вспомнив заявление Второго о безоговорочном закрытии даже его собственного проекта, окажись он неудачным.

Неужели их …? А как?

Глава 11.16

Тряхнув головой, он запретил себе продолжать думать в этом направлении.

Думать о Еве — единственным устраивающим Адама местом обитания был, похоже, один только макет, в котором он и так уже чрезмерно задержался. Но как совершенно недвусмысленно заявил Второй, оба они больше не входили в юрисдикцию Первого и находились в других … как там прозвучало? … более надежных, кажется, руках.

Которым они поклонялись — с лихорадочной готовностью.

Из которых согласны были принять любое решение — с горячей благодарностью.

Даже, надо понимать, если это было решение отправить их в небытие место нового мира — с полным равнодушием.

В любом случае, решение по ним было принято без его участия и, судя по всему, уже приведено в исполнение — и он больше ничего не может сделать.

Единственное, чего он не мог понять — это безучастности Второго. Он и сам считал Адама своей полной неудачей, но ему и в голову не пришло потребовать его ликвидации — только понаблюдав за ним несколько раз, он уже не мог воспринимать своего ущербного первородного безликой составляющей проекта. И даже сам вызвался новый мир для него создать. А Второй ведь тоже уже с ними обоими общался и, по всей видимости, не один раз …

Мысли так и не отпустили его — и, в результате, сбили с привычного пути. Он никогда не возвращался на свою планету прямо в их оазис — чтобы не вызывать у Лилит, с ее любопытством, ненужные вопросы. Но место возвращения он всегда выбирал неподалеку от него — чтобы не оттягивать встречу долгим пешим переходом. На этот же раз, судя по всему, мысли об Адаме вызвали у него ассоциацию с макетом, та спроецировалась на его планету — и он очутился прямо на краю его имитации.

Где тут же и обнаружил и Адама, и Еву.

На самом деле, сначала он увидел только Адама — тот метался по обманчиво знакомой ему поляне, издавая нечленораздельные звуки, более похожие на рычание взбешенного зверя, чем на человеческую речь. И пиная ногами и расшвыривая руками все, что под эти руки и ноги попадалось. За одним, особо яростным пинком последовал другой звук — тонкое, короткое поскуливание, которое Первый прежде слышал только от их раненого в схватке с дальними сородичами лохматого.

Рывком подавшись вперед, он заметил, наконец, и Еву. Она лежала ничком у самого края водоема, съежившись, уткнувшись лицом в землю и прикрывая голову руками — по всей видимости, пинок Адама был далеко не первым.

Даже не успев подумать, Первый со всего размаха метнул в его сознание тот образ, в котором явился сюда совсем недавно его помощник. Если Адаму приспичило в очередной раз свой дурной нрав демонстрировать, то пусть хоть однажды попробует перед соперником из той же весовой категории погарцевать, а не на более слабом и вечно безответном упражняться.

Как и следовало ожидать, образ почти настоящего рогатого заставил Адама отшатнуться и почти мгновенно отскочить под укрытие деревьев. Откуда он принялся нервно стрелять глазами во все стороны, приглушив свое рычание до еле слышного свистящего шипения.

Но в сознании его взметнулась волна такой ненависти, что Первого чуть не выбросило оттуда.

Он устоял. Совершенно бессознательно — на этот раз — преступив строжайший запрет Творца на мысленное вторжение, он уже не видел никаких оснований ретироваться из сознания Адама, не выяснив, что случилось. Да и Творец, похоже, только что нарушил им же самим громогласно объявленный принцип невмешательства в уже созданные миры.

Докапываться до истины Первому пришлось долго — в бурлящем водовороте злобы, ярости, бешенства, ослепляющей ненависти и оглушающего отчаяния, рвущем начасти сознание Адама. В конечном итоге Первому удалось выудить оттуда лишь обрывки мыслей или воспоминаний.

Вместо того, чтобы незаметно, но целенаправленно воздействовать на Адама, Ева начала задавать вопросы.

О Лилит.

И не Адаму, а Второму.

Явившись прямо к башне Творца.

Вернув ее на место, Второй устроил допрос Адаму на предмет разглашения первого этапа его существования.

И даже, казалось, не слушал его сбивчивые объяснения чистейшей невозможности столь преступного акта, впившись наминающим взглядом прямо ему в глаза.

После чего он исчез, а Адам — едва успев вытрясти из Евы причину немилости их прежде столь благосклонного господина — обнаружил себя в этом безжизненном мире.

Вместе с Евой — навлекшей эту немилость и на него, хотя простая справедливость требовала, чтобы вся тяжесть наказания была возложена только на нее.

Сканировать сознание Евы Первый не стал. Оно было настолько раздавлено всепоглощающим осознанием своей вины, никчемности, ничтожности и оскверненности, что лишь только заглянув в это засасывающее болото, Первый отпрянул от него, как от зловещей бездны.

Ничего себе, снова промелькнуло у него в голове от ответного взгляда этой бездны. В которую грозило превратить его мир появление этих двух сгустков чистейшей отрицательной энергии. Его мир — взбалмошный, самолюбивый, рвущийся к своему собственному творчеству. Так это ради этого Второй с такой легкостью отказался от своего собственного?

В кабинете Второго его встретил тяжелый взгляд, полный … ненависти, сказал бы Первый, если бы перед ним находился Адам.

— Ты мне за это заплатишь, — едва слышно понеслись в него вслед за взглядом такие же тяжелые булыжники слов.

— Не к тебе, — процедил Первый сквозь зубы, и направился к двери в кабинет Творца.

Второй даже не шелохнулся, чтобы помешать ему.

Творец при его появлении не издал ни звука, лишь неотрывно глядя на него, пока он не очутился прямо перед его столом.

— Вы создали новую жизнь? — холодно изрек, наконец, он, и — без всякого предупреждения — вломился в сознание Первого.

Единственное, что успел сделать тот — это скрыть от всевидящего ока сцену своего единственного разговора с Евой. Это даже нельзя было назвать его действием, по крайней мере, осознанным — у него словно подсознание пришло на помощь парализованному разуму, окружив это воспоминание, закрыв его собой, как сама Ева голову руками прикрывала под ударами Адама.

Сколько это продолжалось, он не мог сказать — только сил и хватило, чтобы держать этот щит перед единственным неопровержимым доказательством того, что Ева вступила с ним в контакт. Она не сумела воспользоваться шансом, который он ей дал, но не жизнью же за это расплачиваться!

Наконец ощущение чуждого и вездесущего присутствия в его сознании исчезло, но Первый даже не успел вздохнуть с облегчением — Творец снова заговорил.

— Я позволил Вам слишком много вольностей. Я слишком долго потакал им. Я слишком долго терпел их. В результате, Вы забыли о том, что были созданы всего лишь в помощь мне.

— Можно хоть слово сказать? — не выдержал Первый.

— Для этого Вам были созданы все условия, — продолжил Творец чеканить каждую фразу, словно Первый даже и рта не раскрывал. — Вам было отведено отдельное место для работы. Вам был предоставлен штат для реализации Ваших идей. Вам была дана полная свобода творчества. В результате, Вы возомнили себе, что вполне можете заменить Вашего создателя.

— Да некогда мне что-либо мнить было! — шагнул Первый к нему, донельзя уязвленный невероятной несправедливостью предъявленных обвинений.

Творец не шевельнулся — остановив его все тем же ледяным и безжизненным, словно белоснежная пустыня на его планете, взглядом.

— Вы позволили себе мои исключительные функции. Вы позволили себе хвастаться этим перед первородными. Вы позволили себе начать брожение в наших рядах. Отныне этому будет положен конец.

— Какой конец? — внезапно охрип Первый.

— Вам дали возможность попробовать себя в роли управляющего отдельным миром — Вы превратили его в полную нелепость, перечеркивающую все основополагающие принципы, — отложил вынесение вердикта Творец — видно, вспомнил еще пару важных пунктов в списке его прегрешений. — Вам позволили наиграться этой пародией на эффективное мироустройство на протяжении одного жизненного цикла — Вы посягнули на мое право преумножать эти циклы. Прекрасно.

— Что прекрасно? — растерянно пробормотал Первый, чувствуя за этим словом смысл, не имеющий к нему ни малейшего отношения.

— Вы готовы преступить любые границы для сохранения этого проекта — прекрасно, мы готовы пойти Вам в этом навстречу, — все также бесстрастно подтвердил Творец его смутные опасения. — Ваш первородный будет находиться в том мире, для которого он был создан. И который Вы так ярко живописали не только мне, но и его паре. Обеим его парам.

— Да он же отверг этот мир! — воскликнул Первый, чтобы отвлечь внимание Творца от его последней фразы — неужели щит все же не сработал?

— Мы не создаем миры на выбор первородным, — отвлекся Творец от одного аргумента — только для того, чтобы усилить тяжесть других. — Задача последних состоит в том, чтобы обеспечить полноценное функционирование первых. А в Вашем эксперименте уже давно пора восстановить его исходное предназначение. Чем и займутся упомянутые первородные. Под непосредственным контролем моего представителя.

— Вы отбираете у меня мой мир? — выдохнул Первый, категорически отказываясь верить своим ушам.

Творец снова помедлил с ответом, словно давая ему время смириться с неизбежным.

Глава 11.17

— Такое решение было бы наиболее оправданным, — изрек наконец он. — К сожалению, Вы уже внесли в проект слишком много источников возмущения, и мне не представляется справедливым возложить их устранение на непричастную к ним сторону. Это вменяется в обязанность Вам — и запомните, что Вам дается еще один шанс принять участие, наравне с моим представителем, в обеспечении обещанной рентабельности этого проекта — в кратко-, а не долгосрочной перспективе.

Первый снова подался вперед, но Творец отпустил его небрежным движением руки, уже опустив взгляд на лежащие перед ним бумаги и, казалось, потеряв какой бы то ни было интерес к когда-то незаменимому собеседнику.

Оказавшись в приемной, Первый в замешательстве оглянулся по сторонам, ничего толком не видя и лихорадочно соображая, как теперь договариваться с этим незваным представителем всевидящего ока.

— Ты мне за это дорого заплатишь, — вырвало его из раздумий о дипломатических переговорах яростное шипение.

— За что?! — вздрогнув, повернулся он к столу Второго.

— За зависть, — полетело ему прямо в лицо. — За подлость. За обман.

— Ты вообще ничего не перепутал? — задохнулся Первый. — Вроде, не с зеркалом разговариваешь!

— Я разговариваю с тем, — Второй резко встал со своего массивного кресла, глядя на Первого в упор, — кто обещал создать мир, полностью соответствующий всем нашим требованиям к безукоризненно работающей системе. А когда понял, что Творцу такой мир понравится намного больше всяких хаотических изысканий, решил уничтожить его.

— Да я же тебе его передал! — выбросил Первый вперед руку с раскрытой навстречу собеседнику ладонью. — В прошлый раз. Полностью готовым …

— За исключением безделицы, которую можно будет завершить в рабочем порядке, — процитировал его самого Второй, искривив губы в саркастической усмешке. — Я помню. И признаю, что это оказалось не типичным для тебя пустословием — наверно, впервые в своей карьере ты отправился завершать недоделки прямо из этого кабинета.

— Да ноги моей на той планете больше не было! — совершенно искренне возмутился Первый — он всего лишь облетел ее в поисках Адама и Евы. — Передал — все! Меня законченные миры не интересуют!

— Ну, зачем же вносить нарушения в систему, если это можно сделать чужими руками? — просочился яд из змеиной улыбки в тон Второго. — Тебя задело, что я настолько глубоко понимаю Творца, что могу выступать от его имени? Ты решил выставить и меня, и его в моем лице самозванцами перед какими-то первородными? Ты заронил в них зерно сомнения, чтобы оно проросло в моем мире? Чтобы он закончился неудачей? Чтобы ты продолжал оставаться Первым?

— Так вот в чем дело … — присвистнув, протянул Первый, склонив голову к плечу. — Вот теперь мы, похоже, до сути добрались — во всех вопросах: и о подлости, и о зависти. Ты, как я посмотрю, с большим знанием дела о них говоришь — так, может, подскажешь, откуда в моем мире искажения проекта взялись? И всякий раз прямо после того, как я отчет сдавал, и именно в тех местах, которые в этом отчете описывались. Кроме тебя, по-моему, их никто не читал?

Какое-то время Второй молча смотрел на него, нахмурившись и поджав губы.

— Оставь свои домыслы в том хаосе, который зафиксировали эти твои отчеты, — добросил он наконец вопросы Первого небрежным взмахом руки, и вновь так и не ответив на них. — Им там как раз самое место. У нас до сих пор не приветствуется вмешательство в миры даже со стороны их владельцев — не говоря уже о посторонних. К каковым тебя не отнесешь — ни для макета твоего мира, ни для созданного по твоим эскизам первородного.

— Макет — это отражение мира, которое просто в глаза умеющему смотреть бросается, — снова попытался Первый отвести удар от Евы. — И ничейная, между прочим, территория — а ты там их в открытую дрессировал …

— Но ты просчитался, — продолжил Второй, выпрямившись в оскомину уже Первому набившую величественную позу. — Ты останешься ни с чем. Работа с первородными уже проведена, и этот урок они уже усвоили. Твое … наваждение объявлено им испытанием их веры — которое они не прошли. В результате чего и были низвергнуты в твой неприветливый мир — насколько я помню, там сейчас особо некомфортно?

— И что дальше? — с трудом выдавил из себя Первый сквозь крепко стиснутые зубы.

— Там — тяжким трудом и ежедневным покаянием — им придется заслужить прощение. — Второй прищурился. — Любое твое обращение к ним объявлено последним испытанием глубины их раскаяния. Лишь стойко неподдающиеся искушению и прожившие праведную жизнь будут возвращены в лучший мир — в нем к тому времени уже как раз исчезнут все следы твоего присутствия.

Первый молчал, лихорадочно соображая. Спорить с решением Творца уже бесполезно. Пути воздействия на Адама с Евой ему тоже перекрыли. Но у него все еще оставалось промежуточное звено …

— И кто же будет оценивать степень их очищения в моем мире? — задал он практически самый важный вопрос с нарочито насмешливым пренебрежением.

— Единственный истинный и непоколебимы последователь Творца, — умудрился Второй совместить высокомерно вскинутые брови с плотоядной усмешкой, обнажившей все его ровные — один к одному — зубы. — Я.

По дороге в свой мир Первый никак не мог придумать, каким образом сообщить Лилит о незваных соседях. Чтобы собраться с мыслями, он остановился на идеальной планете. Идеально правильной. Идеально безжизненной, идеально равнодушной. И с идеальной невозмутимостью ожидающей своего часа. Момента очищения — и своего, и своих назначенных обитателей — от его влияния.

Значит, эти безмозглые марионетки Второго будут отравлять им с Лилит всю жизнь? И если несомненно преуспеют в этом, их переведут в этот образцово-показательный мир? Его же собственными руками созданный? Когда он отрывал драгоценное время от своего? От Лилит в нем?

Ага, сейчас. Пусть своих праведников назад в макет забирают. Или прямо к себе в башню — похоже, там только таким место и осталось. Главное, чтобы подальше от них с Лилит.

Взлетев с планеты-призрака, Первый примерился, быстро произведя в уме расчеты … и разнес идеальный мир Второго вдребезги.

Направив некоторые самые мелкие его части к своему — будут Лилит ее падающие звезды.

На всю жизнь хватит.

Глава 12. Татьяна о земной гибкости

Я боялась перевести дыхание до самого конца.

До того самого момента, когда мой ангел подписал контракт, предоставляющий ему работу в чрезвычайно перспективном новом отделе.

Да еще и не подотчетном внештатникам.

Что гарантировало ему определенную неприкосновенность.

Как я надеялась.

И намеревалась сделать ее определенность всеобъемлющей.

Особенно после того, когда узнала, в какой разнос он пошел во время нашей последней — и не такой уж долгой на самом деле — разлуки.

Предложенная Винни версия моего похищения прямо с церемонии распределения сразу показалась мне совсем не убедительной. У меня тогда, правда, голова совсем кругом шла — когда выяснилось, что ангельские элиты ничем от земных не отличаются, если речь о жизни их обычных сограждан заходит. Что уж говорить об их отношении к злостным нарушителям установленных ими правил.

Мой ангел всегда хвастался, что сумеет выкрутиться из любого разбирательства, которыми все его прежние фокусы заканчивались. На это я и рассчитывала, когда его с историей всей нашей земной жизни арестовали. Но на этот раз ему, похоже, предъявили все прежние прегрешения, вместе взятые, и приговорили к пожизненному заключению в какой-то глуши. Откуда ему пришлось просто бежать.

Он мне, конечно, гордо поведал, что сам из своей ссылки выбрался — но только в безжизненную пустыню, и мне очень интересно, что бы он в ней потом делал, если бы его Винни оттуда не вывел?

И как бы он меня потом похитил, если бы подчиненные Стаса всех внештатников на себя не отвлекли? Вот какой нормальный беглец из мест заключения бросается на толпу правоохранителей вместо того, чтобы спокойно отсидеться … хотя бы у того же Винни, пока весь ажиотаж не уляжется?

Хорошо хоть я успела и предложить, и аргументировать его введение в штат нового отдела — до того, как он снова все крушить направо и налево начал.

Стоит ли удивляться, что внештатники мгновенно за ним явились, как только узнали место нашего расположения?

Я и не удивилась — я в ужас пришла. Потому что к тому времени выяснилось, что Стаса уволили.

Выгораживать моего ангела больше было некому.

Его самого после побега даже слушать не будут.

Оставалось надеяться только на себя.

В последний момент я все же попросила его четко придерживаться в показаниях одной только версии Винни — в конце концов, Стас почему-то поддержал ее, значит, не такая уж она была и бестолковая. Но когда это мой ангел к голосу разума прислушивался — любого, и особенно моего? Мне и самой-то показалось, что Стас велел мне эту просьбу ему передать скорее от отчаяния — словно за последнюю, даже самую хлипкую соломинку хватаясь.

Когда меня доставили в мою старую комнату в учебном здании, я долго думала — впервые отсутствие у ангелов потребности во сне по-настоящему пригодилось — и решила, в конце концов, придерживаться своей прежней тактики.

Чуть-чуть развив ее.

Завтра мы наверняка вернемся к прерванной моим похищением церемонии зачисления нас с Тенью в штат нового отдела. Если моего ангела на ней не окажется, я потребую повторного рассмотрения своего предложения по расширению этого штата. Именно потребую — поставив положительное решение этого вопроса условием своего собственного подписания контракта. А если меня попытаются заставить его подписать, я сбегу.

Мой ангел нас тогда прямо наружу перенес — вот не мог он мне пути отхода показать вместо того, чтобы красоваться! — но я запомнила, в какую сторону тогда хлынула от меня волна жара от удаляющихся внештатников и подчиненных Стаса. По-моему.

Неважно. Если что, инвертируюсь. Посмотрим, что у них тогда за новый отдел из одного только Тени получится!

Выйдя на следующий день в учебную аудиторию, я с первого взгляда убедилась в том, что принятое мной решение оказалось единственно правильным.

Там откуда-то взялся Стас — и судя по его лицу, мысли у него текли всю ночь в том же направлении, что и мои. После увольнения он мог сюда явиться только в надежде ухватиться за все ту же последнюю соломинку. Вот и сел в стороне, чтобы внимание к себе не привлекать, и мне знак сделал расположиться поближе к нему, чтобы — в случае чего — хватать молниеносно.

Я окончательно воспряла духом — и решила на этот раз похищению не сопротивляться. Во-первых, Стас точно знает, каким путем его подчиненные наружу выбрались, а во-вторых — если мой ангел меня тогда связал в ответ в ответ на самое слабое возражение, то с границами сдержанности Стаса мне знакомиться не хотелось. А еще больше — с тем, что находится за ними.

Но сев рядом, я все же для видимости даже чуть отвернулась от него, и очень вовремя — в аудиторию зашел Тень. И сразу вслед за ним … Макс.

Как я могла о нем забыть?! Это что же получается — теперь, даже если я сбегу, у них все равно два кандидата в новый отдел останется! А если их это устроит? На двоих нас с Тенью они же соглашались!

Растерявшись, я бросила на Стаса украдкой вопросительный взгляд — он мысленно буркнул мне: «Спокойно. Все идет по плану», не отрывая прищуренных глаз от входа.

В котором появился, наконец, мой ангел.

Под конвоем.

Я не стала ждать никаких разъяснений, как это вписывается в планы Стаса.

Я больше не хотела никаких неожиданных поворотов в своих собственных.

Главное — не допустить никаких сюрпризов со стороны моего ангела.

Я потребовала — наконец-то! — чтобы он первым подписал контракт.

У него еще хватило совести бросить на меня перед этим укоризненный взгляд через плечо — как будто я его не назад, в добропорядочные члены ангельского общества, а вперед, на вражескую амбразуру выпихнула! Вот была бы здесь сейчас Марина, она бы ему точно подзатыльник отвесила!

Ага, способность улавливать мои мысли он в своем заключении, похоже, не потерял — подписал контракт, нервно поежившись.

А потом этот контракт подписала и я.

И Тень.

И Макс.

И даже Стас — его, по всей видимости, свидетелем сюда пригласили.

И только тогда я наконец-то и перевела дух. Теперь у внештатников руки коротки до моего ангела дотянуться, да и не будет у них для этого больше никакого повода — я уж за этим прослежу. Впереди у нас с моим ангелом теперь одно только бесконечное светлое будущее, и смотреть он отныне будет только на него. И на меня в нем.

Туда-то мы и отправились — молча, держась за руки и только время от времени поглядывая друг на друга. Говорить в присутствие его конвойных, почему-то увязавшихся за нами, мне не хотелось — я решила отложить разговор о нашей новой жизни до прибытия на наше новое место пребывания.

Дорога туда оказалась довольно долгой.

А могла бы и еще дольше тянуться — подумала я, когда мы подошли к ее концу.

Не получилось у меня новой жизни на новом месте.

На земле мой ангел — с самого первого дня и потом много-много лет — талдычил мне, как заведенный, что людям просто не дано понять все аспекты ангельской жизни. И, главное, деятельности.

Анабель — другими словами, но не менее уверенно — посоветовала мне следовать примеру ее Франсуа, в ангельские дела нос не сующего. Пока ему право на это не даруют.

Даже у Тоши — теснее всех других с людьми обдающегося — то и дело вырывалось: «Татьяна, ну, не знаю я, как тебе это объяснить!». Вперемешку с бурчанием в адрес человеческой приземленности.

А Стас вообще — когда ему велели организовать нападение на моего сына, причем в тайне от любых других ангелов — не ко мне с этой новостью обратился, а к Марине. Решив, видимо, что стажировка под его началом уже продвинула ее на шаг ближе всего остального человечества к высотам ангельской просвещенности.

А его высочайше просвещенное начальство, как недавно выяснилось, в людях не то, что даже самых младших братьев по разуму — вообще ничего, кроме корма, не видело.

Я ведь в ту аварию, моему сыну подготовленную, для того и бросилась, чтобы, став ангелом, заставить их выслушать правду о земле и ее обитателях.

Ну, ладно, признаю, затея не самой умной оказалась — на земле тоже мнение только дипломированных специалистов в расчет берут, но ведь я все сделала, чтобы им стать! Я же лучше всех училась — а мне присуждение ангельской категории дважды откладывали!

Но теперь-то я уже официально стала полноценным ангелом. Теперь-то у меня появилось заслуженное и законное право голоса. Может, еще и не перед лицом ангельского начальства — для этого, небось, еще и опыт работы требуется. Но мой ангел, Стас и Макс больше права не имеют от меня отмахиваться — в новый отдел всех в одинаковом статусе зачислили.

Об этом я и собиралась поставить их всех в известность — прямо на первом же собрании трудового коллектива.

И что?

Глава 12.1

Для начала Стас оказался вовсе не свидетелем торжественного открытия работы нового отдела, а очень даже его участником — и еще непонятно, не по переводу ли на другую руководящую должность. Глянув в спину удирающему в наш новый офис Тени, я сочувственно поежилась — похоже, выступления на собраниях трудового коллектива будут очень жестко регламентированы.

Потом оказалось, что, приобретя непонятно, в каком статусе, Стаса, наш коллектив потерял на земле Тошу — тут даже мой ангел дар речи потерял. А я снова поежилась — видно, закон сохранения энергии не только на земле работает: где одним ангелом прибыло, там другим и убыло. Но, приободрилась я, в таком случае мой голос взамен Тошиного должен быть принят.

А затем и на Максе сказалось полное возвращение в ангельскую среду — с ее отравляющими все вокруг межведомственными распрями. Вот странно: на земле он тоже был единственным темным среди наших ангелов, но это не помешало ему в одной слаженной команде с ними оказаться, а здесь он мгновенно отстранился, замкнулся в себе и на каждую попытку сближения взирал, словно из-за дуэльного барьера.

И вообще — о каком слаженном коллективе можно говорить, если часть его отселяют на самый отшиб, лишая ее полноценного участия во всей его жизни? У меня не было ни малейшего сомнения, что речь шла именно обо мне. И идею этого подарка наверняка мой ангел в голову Винни заронил — причем заранее, похоже, когда тот его из пустыни выводил. Меня неприятно кольнуло при мысли о том, что певший такие дифирамбы моим талантам Винни так легко согласился с моим ангелом в том, что меня нужно срочно вернуть под его полный контроль. И лишить честно заработанного права голоса.

Чем он и занялся, как только мы зашли в ту обитель изгоя. И так решительно, что у меня в голове все мысли перепутались. Нужно было поговорить о работе, построить планы хотя бы на самое ближайшее будущее, обсудить нашу манеру поведения в офисе, недвусмысленно открыть моему вечному контролеру глаза на наши равные отныне права, настроить его на твердость в голосе при пролитии света на тот же факт перед Стасом — в этом я решила жестом доброй воли и в последний раз уступить ему дорогу …

Нужно было с Игорем связаться, с Мариной, успокоить их всех, договориться, когда будем на связь выходить …

Нужно было осмотреться, наконец, в этом помещении, попробовать понять, зачем нас сюда отселили — Винни наверняка нам свою очередную головоломку подсунул, придется каждый ее уголок обыскать, где-нибудь подсказки он да и оставил …

Ни одна из этих мыслей не задерживалась надолго с моем крайне сузившемся поле зрения. Почти полностью занятым лицом моего ангела. С написанным на нем выражением полной готовности смести все преграды на нашем пути.

До меня вдруг дошло, что это как раз то, чего мне так давно — с самого момента его ареста — не хватало. Что, может быть, вовсе не так уж и плохо вовсе ни о чем не думать. А просто довериться его способности находить выход из любого положения …

Слава Богу, минута слабости продлилась недолго! Мой, уже почти добившийся своей цели, ангел неожиданно получил подкрепление, напор которого — как это часто бывает — не упрочил, а очень даже разрушил плоды его трудов.

В какой-то момент, уже разнежено вытянувшись возле меня, он вдруг напрягся, рука его, поглаживающая мне щеку, замерла … и через мгновение он дернулся, как от удара.

— Татьяна, давай-ка выбираться отсюда, — забормотал он, поспешно поднимаясь. — Там Стас с Максом уже сцепились. Как бы этот день без нас новыми потерями не закончился.

Я отметила про себя это многообещающее «без нас» и категорически настояла — ничего, пусть привыкают! — на том, чтобы мы сначала позвонили Игорю …

Ну хорошо, только Игорю.

Ну хорошо, буквально на два слова.

Но одним словом сообщим ему, что у нас уже все хорошо, а другим — твердо пообещаем ему более подробный разговор после первого рабочего дня.

Причем не просто другим, а честным.

Данным моим ангелом вслух и лично.

К тому времени, как мы с ним подошли к офису, битва за власть в нем уже закончилась. Очевидной победой Стаса. Который тут же взялся и всех остальных загонять под ту же авторитарную гребенку — не менее решительной, чем у моего ангела, но куда более железной рукой.

Какая еще разминка в начале каждого рабочего дня? Часовая?! Он, что забыл, что меня от физической подготовки даже у хранителей освободили — во избежание травмирования окружающих?

А, ну если эта разминка в нагрузку к визитам в главную ангельскую резиденцию полагается, тогда еще ладно. Мне там все равно навещать некого — я готова постоянно в офисе оставаться. А по часу в день без чьих бы то ни было попыток меня опять на задний план загнать — так и вовсе с удовольствием.

Отлично! Откладывать удовольствие и вправду незачем. И он сам меня вместо себя руководителем офиса оставил. Пусть даже пустого. Теперь у меня и право принятия решения есть, и право голоса за него проголосовать. Единогласно.

Теперь мне никто не помешает Марине позвонить. Спокойно и с расстановкой. Во-первых, выяснить, в полной ли мере объяснил ей Стас возникшую угрозу земле. Не исключено, что она его не дослушала и так отделала, что от него до сих пор искры во все стороны летят. Во-вторых, выяснить у нее, каким образом ей это удалось. Во всех подробностях — времени должно хватить. И в-третьих, придумать вместе с ней, как полученные искры в нужное русло направить. Главное, не реагировать на ее первое предложение — запустить ими в моего ангела.

До сих пор не пойму, как это случилось — наверно, я слишком увлеклась, перебирая в сознании все эти перспективные направления нашего с Мариной совещания. И случайно задела канал связи со Стасом.

Когда он, уже на выходе из офиса, ответил мне по нему, я чуть не подпрыгнула. Дважды. Сначала от неожиданности, потом — от того, что он мне сообщил.

Вот я так и знала, что что-то он от нее скрыл! Марина никогда не терпела малейшего ангельского пренебрежения по отношению к людям — я в жизни не поверю, что узнав о действительно реальной угрозе земле, она позволила Стасу отодвинуть себя в сторону. Да и она тоже хороша: нет, чтобы выслушать его до конца вместо того, чтобы с пол-оборота взвиваться — он, небось, даже обрадовался, когда она раскричалась, дав ему шанс не вводить ее полностью в курс дела.

Ну, это мы сейчас поправим. Вопрос только, как. Телефон я успела в карман сунуть, когда мой ангел меня в офис потащил, но Стас же говорит, что в нем все прослушивается. И наружу не выйдешь — не исключено, что здесь все еще и просматривается.

Ладно, изобразим пока бурную трудовую деятельность, а там — с рабочего места кто угодно право отлучиться имеет. Покурить, например, или в туалет. И не надо мне рассказывать, что ангелам все это ни к чему! Если что, скажу, что это меня вид этого офиса с толку сбил, напоминание о старых земных привычках навеяв.

А действительно, есть что-то общее. Вместо Галиного, стол моего ангела совсем рядом — только руку протяни. Нет, не надо — в нашем земном офисе он только этим в невидимости и занимался, что никак не способствовало моему трудовому настрою.

И стол Тени в самом дальнем от меня углу, за которым он замер в полной неподвижности, как только Стас начал распоряжения всем раздавать — прямо как наш компьютерный гений Алеша, вечно приклеенный к экрану так, что не дозовешься.

На земле, правда, наш Сан Саныч в отдельном, хоть и крохотном кабинете располагался, не давил сотрудников начальственным взором — в отличие от Стаса, который прямо напротив меня устроился и с самой первой минуты дал мне понять, что не забыл мои неоднократные отказы работать под его началом. Это он мне велел с техникой ознакомиться в из отсутствие? Да когда он сам хоть какую-то в последний раз в руках держал?

Подняв прозрачную панель на столе перед собой, я снова усмехнулась. Руки сами собой привычное действие совершили — ну прямо вылитый земной ноутбук. Вот только без клавиатуры. А как текст набирать? Ага, наверно надиктовывать — вот же дурацкая затея! Пробовала я на земле это, с позволения сказать, облегчение работы — так потом текст в два раза дольше исправляла, чем набрала бы его.

Я обратилась к этому ангельскому ноутбуку, медленно и отчетливо выговаривая каждое слово — если он что не разберет, как я потом это исправлю без клавиатуры-то? Он, похоже, ничего не разобрал — на экране не появилось ни единой буквы. Я попробовала еще раз. Потом еще. Потом еще не раз — экран оставался невозмутимо прозрачным.

У меня вырвалось одно из цветастых выражений Стаса — я тут же испуганно зажала себе рот рукой. Во-первых, все прослушивается, а во-вторых — что я твердо уяснила себе в самый первый год работы в земном офисе, так это то, что техника не терпит грубости. Рявкни на нее — расстроится, да еще и так, что потом специалист ее полдня назад настраивать будет. А здешняя еще, небось, и капризная по-ангельски.

Сосредоточенно глядя на экран, я мысленно перебрала все фразы, с которыми обращалась к моему ангелу, когда он переставал доводы рассудка слышать …

… Да разве кто сомневается, что тебе виднее, что происходит и что с этим делать! Тебе ведь равных нет в умении в самую суть посмотреть, а если мы сейчас еще и пару деталей добавим … — покатились вдруг по экрану одна за одной круглые и тщательно выписанные буквы.

И никаких полдня на восстановление взаимопонимания!

— Какая же ты умница! — совершенно искренне обратилась я к уже снова прозрачной панели.

— Отставить оборудование! — взорвалось у меня в голове самым командным голосом Стаса. — Немедленно!

— Что случилось? — отшатнулась я и от экрана, и от пугающе непререкаемого тона в сознании.

— Потом! — ничуть не сбавил он напор.

Фух, этот мысленный обмен на экране не отразился! А почему? Ангельская техника деликатнее земной, что ли — только на прямое обращение отзывается?

Косясь краем глаза на экран, я бросила в сторону несколько мысленных замечаний по поводу диктаторских замашек Стаса. Ангельский ноутбук вежливо пропустил их мимо ушей.

Я отвесила — но в ту же сторону — самый цветистый комплимент его светским манерам. Он встретил его с невозмутимой скромностью.

Отлично! Я чуть в ладоши не захлопала. Как только они все вернутся, мы все-таки проведем наше первое производственное совещание. С обсуждением не только обязанностей, но и прав сотрудников. Теперь они и присутствием Тени не прикроются — мысленный канал у меня и с моим ангелом, и со Стасом настроен — главное, их только случайно друг на друга не замкнуть, как тогда в павильоне Стаса сразу после …

Глава 12.2

— Немедленно поставь блок! — снова наотмашь хлестнуло меня из одного из упомянутых каналов, и резкость удара не оставила сомнений, из какого именно.

— Да что происходит-то? — возмутилась я этой бесцеремонностью — особенно разительной на фоне непоколебимой сдержанности технического канала мысленной связи.

— Потом, я сказал! — усилил контраст Стас. — И держи его до нашего прихода!

В последней фразе прозвучала чрезмерная даже для Стаса агрессивность. Да и сама эта фраза показалась мне излишней. В конце концов, если этот ангельский считыватель мыслей только прикидывается таким обходительным, можно просто его крышку закрыть — Стас ведь сам ко мне мысленно обратился, пока я ее еще не подняла …

И тут до меня дошло. Он сказал мне тогда о прослушке, и я поняла этот термин в земном смысле. А ангельская, действительно, скорее на мысли будет настроена — особенно если усыпить бдительность думающего машинкой, сунутой ему прямо под нос и любезно следующей его пожеланиям в выборе этих мыслей. В то время, как все остальные беспрепятственно записываются скрытым «жучком» …

Включая наши переговоры с Винни.

Включая его миссию к главе всего ангельского сообщества.

Включая планы нашей подпольной деятельности.

Включая возможность — несмотря на все запреты — нашего общения с землей.

Включая наше с моим ангелом совсем немногословное, но горячо красноречивое общение за пределами этого офиса?!

Наверно, сказались все те земные воспоминания, которые навеял мне последний — без малейшего участия сознания, я отреагировала на бесцеремонное вторжение в него так, как всегда это делала, еще будучи человеком.

Я никогда не бросалась в бой, не наносила ответный удар — я всегда удирала. Ныряла в глубину себя и там себя и замуровывала, чтобы больше не достали и не причинили боль.

Мой ангел называл меня в таком состоянии сначала улиткой, а потом — когда ему ни разу так и не удалось меня оттуда выковырять — подводной лодкой. Мне же больше нравилось сравнение с батискафом — подводная лодка все время должна куда-то и с какой-то целью перемещаться, а батискаф наблюдает себе подводные окрестности и ждет сигнала наверх подниматься.

Слова Макса о том, что ответственность за прослушивание всех наших мыслей возложили именно на него, таким сигналом мне не показались. В их правдивости я не сомневалась — в конце концов, он мог и не говорить нам, что ему доверили роль того самого «жучка». Но если — несмотря на возврат к открытой враждебности, которую он начал демонстративно проявлять ко всем нам — его начальство все же не забыло, сколько раз он оказывался в одной лодке с нашими светлыми ангелами, то такое поручение вполне могло быть всего лишь еще одним отвлекающим и усыпляющим бдительность маневром. Поддаваться которому я не имела ни малейшего намерения.

Надежность моего батискафа проверку Макса прошла безоговорочно. Его объяснение фильтра сразу показалось мне интуитивно понятным, и я — не без опаски — открыла ему доступ к своему батискафу.

Его реакция меня, признаюсь, задела — ну, понятно, сама я только инвертацию пробить смогла, а как защищаться — так меня обязательно научить кто-то должен был. Причем, исключительно темный. И самый гениальный среди них — для остальных, надо понимать, я туповата.

Когда же Макс заговорил об отличии фильтра от блока, я даже усмехнулась — а то я не помню, что на земле тоже нужно было видимость обычного поведения поддерживать. Чтобы никто не вздумал поглубже вторгнуться.

Ничего естественнее мыслей о сыне у меня просто быть не могло. И мне не представляло ни малейшего труда перебирать их одну за одной на самом краю затаившегося сознания — как напоминание о самой главной цели всех моих и прошлых, земных, и нынешних действий.

И удерживать мой батискаф под контролем оказалось на удивление легко — в конце концов, я столько лет на земле практиковалась в этом умении, что сейчас вернулась к нему без какого бы то ни было сознательного усилия. Правда, когда Максу тоже не удалось взломать мою защиту, на меня накатила волна уже давно не испытываемого оптимизма — в разрушении защитных барьеров сознания темные по определению превосходили моего ангела, а Макс и среди них слыл одним из самых сильных.

Вот и получилось, что моя новая небесная жизнь в звании уже полноценного ангела началась с возврата к земным привычная и навыкам.

И на одном из них не остановилась.

Никакие знания из ангельского курса обучения — так обычного, так и продвинутого — мне в ней не понадобились.

Никаким новым умениям — и тем, что сами на меня свалились, и тем, что я на пределе всех сил приобрела — не нашлось в ней применения.

И даже все мои величайшие открытия — о которых мне еще совсем недавно и мой ангел, и Стас, и Винни все уши прожужжали — оказались в этом офисе совершенно бесполезными.

Находиться в нем не то, что в инвертации, а даже в невидимости не было ни малейшей надобности.

Посторонним вход на всю близлежащую территорию был строго запрещен — вон даже доставка мебели, заказанной Стасом, просто физически не смогла ее границу переступить.

Возможность внушения, которую я с таким трудом у хранителей одолела, была на корню пресечена фильтрами — столкнувшись с моим, Макс и всех остальных наверняка на не менее непроницаемые выдрессировал.

Освоенное у целителей умение разговорить собеседника, увести от навязчивой идеи, вырвать из порочного круга недоверия и подозрительности, я сама отбросила — если подслушивают в офисе темные, то они уж точно все мои слова наизнанку вывернут.

Способ трансляции происходящего вокруг меня, на который меня Винни натолкнул, да еще и по нескольким каналам одновременно, тоже остался невостребованным — некому мне было что бы то ни было транслировать.

Мне даже обучать всем этим приемам — единственное, что у меня действительно хорошо в павильоне Стаса получалось — здесь было некого: мой ангел, Стас и Макс их уже давно освоили, а Тень тут же аналитикам о наших тактических преимуществах донесет.

В конечном счете оказалось, что на этой новой, перспективной, многообещающей работе от меня требуется лишь одно умение — содержать документацию в идеальном порядке. Которое отметили в своем отчете … вы не поверите! … администраторы. Причем, я его у них даже не приобрела, а просто вспомнила из своей все той же земной жизни: если Сан Саныч требовалась справка по любой позиции из наших каталогов, промедления он не терпел.

Сначала я отнеслась к таким своим обязанностям с пониманием. Действительно, до создания полностью надежных фильтров допускать Стаса и моего ангела к считывающим мысли устройствам было неразумно. Моего ангела особенно — Стас на технику просто наорет, и она, в худшем случае, просто работать перестанет, а мой ангел же на ней свои психологические приемы отрабатывать начнет, и кто знает, что он на нее выплеснет!

Но наконец-то их обоих допустили к ангельским ноутбукам, и тут выяснилось, что им положено вводить туда только краткую выжимку из принесенных из их бывших отделов отчетов. После чего последние снова оказывались передо мной. Для переноса на мою панель в полном объеме. Предварительно структурированном по датам, целям, результатам и объектам наблюдения. И продублированном по всем вышеуказанным категориям. Сведенным в единый каталог.

Хорошо, хоть Макс со своими отчетами сам справлялся — темные, надо понимать, отчет администраторов по моей группе не читали, слава Богу!

Одним словом, единственным светлым пятном в этой ангельской жизни, к которой я когда-то так стремилась, оказалось именно то место, в которое нас с моим ангелом из нее, как мне сначала показалось, изгоняли после рабочего дня. И которое я окрестила залом свиданий.

Когда я впервые обронила это название, мой ангел расплылся в самодовольной ухмылке. Пришлось объяснить ему, что это, в первую очередь, место наших с ним встреч с нашим же сыном. А потом уже все остальное. Даже если не всегда в таком хронологическом порядке.

Его торжествующая усмешка тут же утонула в захлебывающемся бульканье о парализующей опеке, мобилизующей самостоятельности и уж вовсе благотворном во всех смыслах взаимном доверии.

После чего все наши разговоры с Игорем вел только он, давая мне лишь коротко отвечать на прямые вопросы сына и тут же засыпать его очередной порцией своих. Причем, об одном и том же: учебе, Даре, Марине, наблюдателе и приставленном к Игорю недавно аналитике. Постоянно меняя их формулировки и порядок следования. Словно пытаясь поймать на нестыковках в ответах или случайно оброненном слове.

После одного из таких допросов я поинтересовалась, правильно ли поняла его термин «взаимное доверие» и не вкладывает ли он в него здесь несколько иной смысл. Раздувшись от важности, мой ангел снисходительно сообщил мне, что исходя из его обширной практики, большинство обитателей земли сами не ведают истинных причин своих мыслей и поступков. Докопаться до которых и входит в задачу опытного психолога. Методы которого в подавляющем большинстве случаев недоступны пониманию непрофессионалов.

Ага, значит, он все-таки смирился с моим вступлением в права полноценного ангела. И тут же пустил в ход свой последний резерв — единственное оставшееся преимущество передо мной. Опыт. Причем земной — похоже, здесь, в постоянном присутствии Стаса и Макса его ангельским опытом размахивать, как боевым знаменем, чревато.

Значит, ностальгия по земле не только у меня появилась. И навыки, на ней полученные, не только мне вдруг очень кстати пришлись. Я всегда была готова поддержать его в добром начинании. Светка с Мариной мне вечно твердили, что у меня просто талант наблюдать — и замечать то, что мало кому в глаза бросается.

Я начала внимательно прислушиваться к словам Игоря — не так к тому, что он говорит, а скорее, как. И приглядываться к его выражению лица при этом. И очень скоро поняла, что что-то там не так.

Глава 12.3

Ложь наш сын всегда на дух не переносил. Он и в других-то ее за версту чуял, а сам просто физически не мог соврать. Поэтому я была уверена, что он действительно рассказывает нам все, как есть — вопрос только, в каком объеме.

Но все перестроенные, переформированные, перекрученные и вывернутые наизнанку вопросы моего ангела он отвечал спокойно и уверенно. И слишком гладко. С не меньшим разнообразием формулировок и акцентов на главной мысли — но по сути он всегда выдавал нам одну и ту же информацию. Словно твердо заученную версию событий, которой он неуклонно держался.

С учебой у него нет никаких проблем, ему даже предоставили свободный график посещения занятий, и он теперь все контрольные, зачеты и экзамены сдает экстерном и, как всегда, на «отлично» — поверить в это, помня ту неизменную легкость, с которой ему всегда любыенауки давались, мне не составило ни малейшего труда.

Наблюдатель с аналитиком ему не докучают, хотя и продолжают висеть у него над душой, поскольку у него, со всей той кучей досье на его собратьев-ангельских детей, просто не остается времени обращать внимание на своих соглядатаев — это тоже звучало довольно правдоподобно, ведь ждущие его заключения по тем досье аналитики наверняка имеют все возможности приструнить и своего, и наблюдательского шпиона.

С Мариной он практически не встречается, разве что перезваниваются время от времени, у нее какой-то новый и очень важный проект появился, и она тоже до предела занята — вот в это мне уже как-то слабо верилось. Что бы там ни говорил Стас о ее исключении из всех ангельских планов, заставить ее перестать присматривать за детьми в наше отсутствие даже ему бы не удалось. А попробуй Игорь сам от нее отстраниться, она бы его в момент на место поставила — на то самое, под ее бдительным взглядом.

А вот то, что Игорь видится с Дарой только в университете … Ах да, еще пару раз к Светке на дачу ездили — нет-нет, не вдвоем, а с Олегом и Аленкой … это уже вообще ни в какие ворота не лезло! У них и прежде бывали периоды отчуждения — а некоторые так и по моему прямому настоянию — но Игорь всегда переживал их очень тяжело. И Дара — судя по Тошиным рассказам — тоже. Настолько тяжело, что в конечном итоге всем нам — и мне, и Тоше, даже Максу с моим ангелом! — пришлось признать, что они испытывают совершенно непреодолимую, далеко выходящую за рамки детской дружбы или подростковой влюбленности и не поддающуюся никакому описанию — буквально физическую потребность друг в друге.

Ладно, допустим, что Игорь сам пошел на разрыв их не разлей вода тандема, чтобы не подвергать Дару опасности — в павильоне Стаса, сразу после совещания у Винни, мой ангел самолично и в моем присутствии проинформировал нашего сына, что не только Марина, но и Дара с Аленкой не включены в ряды сопротивления. Так это мы еще тогда о Тошином бегстве не знали — после которого рядом с ними на земле действительно никого не осталось, кто мог бы защитить их в случае нового нападения с небес.

Но чтобы Игорь сообщал нам об этом вынужденном расставании с Дарой с таким невозмутимым хладнокровием? И даже бровью при этом не ведя?

Я обратила внимание моего ангела на это кричащее, на мой взгляд, противоречие — он вступил с последним в дуэт. Умудрившись одновременно завопить менторским тоном и расплыться в торжествующей ухмылке.

Оказывается, наш сын наконец-то вырос.

Из детского упрямства и капризов.

И начал отличать истинно важное от блестяще показного.

И ценить оказанное ему доверие.

И значимость своего, данного нам, слова.

И сбивать его с этого достойного, наконец, пути, расшатывать беспочвенными сомнениями его решимость и подтачивать ими же его самоуважение, а также подрывать установившееся между ними с Игорем в период моего беспамятства доверие — это самая настоящая медвежья услуга, от которой мой ангел удержит меня всеми возможными и невозможными способами, поскольку я о ней сама в самом ближайшем будущем горько пожалею.

Больше я ему ничего не говорила. С нетерпением ожидая их следующей местной командировки в главную ангельскую резиденцию. Уж до кого-нибудь я точно дозвонюсь — внешняя прослушка вместе с Максом уйдет.

Как мой ангел эту мысль выудил — ума не приложу. Я ее только в офисе думала, под прикрытием батискафа, но в один вовсе не прекрасный день выяснилось, что отлучаться за отчетами они теперь будут по очереди. Ну что ж, руки они мне таким образом, может, и связали, но не глаза.

Если бы они возвращались в офис все вместе, как в тот первый раз, я бы вряд ли заметила хоть какие-то странности в поведении каждого — у меня бы просто глаза разбежались. А так — даже мысленная надиктовка всех их бесконечных отчетов очень скоро утратила свою новизну и больше не требовала от меня никаких сознательных усилий, и тогда моя пресловутая наблюдательность, проснувшаяся во время наших видео свиданий с Игорем и не стреноженная больше никакими активными действиями, решительно расширила поле своего применения.

В отношении моего ангела его собственно возвращение из своего бывшего отдела нельзя было странным в полном смысле этого слова назвать. Всякий раз он появлялся в нашем офисе с выражением вселенской печали на лице и сидел потом до конца дня, надувшись, как мышь на крупу. Это-то было мне понятно — как ни крути, он все же был настоящим хранителем и, оставшись не у дел, наверняка очень болезненно переживал регулярное напоминание о своей отстраненности от всех событий, в которых он уже давно привык крутиться в самой гуще.

Атмосфера в офисе тоже никак не способствовала восстановлению его изжаленного самолюбия — присутствие Стаса и Макса и на земле-то всегда действовало на него, как сигнал к боевому построению, и под их прищуренными взглядами он мгновенно принимал вид незыблемой уверенности в своем полном контроле над ситуацией.

Но он же и на меня не выплескивался, когда мы после рабочего дня наедине оставались! Что было на него уже совсем непохоже — когда это он упускал случай в очередной раз поразить мое воображение своей приобщенностью к высшим тайнам мироздания? Если доступа к ним его полностью лишили, то где туманные намеки на равнодушие бывших коллег, горькие сетования на неблагодарность власть имущих и трагические замечания о несправедливости всего мироустройства?

По правде говоря, я такого раздраженного неудовлетворение скорее от Стаса ожидала — в конце концов, не просто руководя, а держа в ежовых рукавицах самое боевое ангельское подразделение с незапамятных времен, он вряд ли мог легко смириться со своей нынешней ролью обычного посыльного в нем. Отчитываться навытяжку перед тем, кто его должность занял, и козырять в ответ на его указания — это уж точно не с его характером!

Стас действительно возвращался из каждого своего похода наэлектризованным — но явно не унижением и вызванным им бешенством. На земле я его таким лишь однажды видела — когда мой ангел наблюдателя Игоря прихлопнул, и их с Тошей и Максом прямо на небесное судилище с земли выдернули, а Стасу нужно было в кратчайшие сроки неопровержимые основания для их оправдания собрать.

Здесь он тоже являл мне пару раз такой же образ тарана — хоть стены им прошибай! — когда в его тщательно разработанные планы переправки нас с моим ангелом на землю что-то вмешивалось, и ему приходилось их на ходу перестраивать.

А сейчас он даже тон свой командный в офисе на какое-то время бросал, полностью уйдя в себя.

Макс же — как в самый первый день в свою темную ипостась ушел, так из нее и не выходил, демонстративно и надменно держа всех нас на расстоянии. Но не таком уж большом, чтобы я не заметила, что и у него после каждого посещения своих собратьев какая-то бесконечно тяжелая работа мысли на лице отражается. Временами просто напряженная, а иногда и вовсе мучительная — при всей его непробиваемой невозмутимости у него правый глаз, с моего стола видный, то и дело подергивался.

А Тень так и вообще больше из офиса не отлучался. Это меня тоже поначалу удивило, но не надолго — он-то к аналитикам должен был являться, а все наши ангельские ноутбуки как раз к ним и были подключены. Вполне разумно было предположить, что он через свой и докладывает, и инструкции от них получает. Особенно после того, как он в лесу в первый раз заблудился.

Мысль эта была, может, и разумной, но крайне неприятной — с какой это стати он на дистанционной работе прохлаждается, когда наши ангелы (намного более заслуженные, между прочим!) все ноги себе сбивают, добросовестно исполняя все возложенные на них обязанности?

И главное — о чем это он аналитикам докладывает и какие инструкции от них получает? Уж не он ли настоящий «жучок» — абсолютно незаметный, как таковому и положено быть, особенно на фоне гораздо более подходящего для этой роли и не скрывающего ее Макса?

Начав то и дело коситься на]тень, я разглядела ответ на этот вопрос — только он меня еще больше запутал.

Тень забился за своим столом в самый угол, развернув свою прозрачную панель так, чтобы она ребром к Стасу стояла — и явив, в результате, мне, находящейся с ним на одной прямой, значительную часть своего экрана. Пусть и под углом.

Сначала мне показалось, что это именно последний искажает приоткрывшуюся моим взглядам исподтишка картину — такого плотного покрытия экрана я даже в зале у самих аналитиков ни разу не видела, а нас с Тенью по нему два дня водили от одного сотрудника к другому, с подробным объяснением, чем те занимаются.

В той свистопляске, что бесновалась на экране Тени, может и можно было вычленить хоть какие-то элементы, поддающиеся здравому осмыслению, если бы они не деформировались постоянно расстоянием и углом обзора, как в кривом зеркале. После доброго десятка тщетных попыток я с досадой перевела взгляд на свою панель, которой уже совсем машинально начитывала или, скорее, надумывала очередной доклад моего ангела.

Лениво скользнув по уже оскомину мне набившим округлым строчкам, взгляд тут же метнулся назад — и выудил-таки из кишащего месива нечто подобное. Я напряженно прищурилась и через пару минут отбросила все сомнения — взгляд уже совершенно уверенно выхватывал то там, то здесь знакомые до боли очертания. Зря я их, что ли, уже столько дней часами созерцала?

Я загнала этот вопрос поглубже в свой батискаф — где ему тут же составили компанию другие.

Глава 12.4

Это с какой, спрашивается, стати Тени пересылают все отчеты хранителей и карателей?

Мне нельзя было сказать, чтобы я его просто в рассылку поставила?

Или ему эти отчеты с уже наложенными резолюциями отправляют? Причем, судя по захламленности изображения, резолюции эти, как минимум, пол-отдела аналитиков накладывает и ни один из них явно одним словом не ограничивается.

Может, они «жучка» своего еще и с отчетами темных знакомят?

О которых ни один из нас ни сном, ни духом?

Чтобы проверить, так ли безукоризненно Макс подслушивает?

Какие еще функции в этом офисе на Тень возложены?

Получить ответы на эти вопросы никакой возможности у меня не было. Небесной, тут же поправили меня проснувшиеся старые привычки. Правильно, расшифровывать содержимое ноутбука Тени долго, а напускать на него Стаса или подбивать Макса его просканировать — и вовсе опасно: Стас может палку с дисциплинарными мерами перегнуть, а как отреагирует Макс, узнав, что его проверяют, я даже представлять себе не хотела.

Зато я прекрасно уже помнила — всех их объединенными усилиями — что на земле отлично справлялась без всяких каналов мысленной связи и бесцеремонного копания в чужом сознании. Если у кого-то нужно что-то узнать, достаточно просто разговорить собеседника — а потом внимательно слушать. Причем, не обязательно совмещать обе задачи в одном лице: меня, конечно, Тень уже обвел однажды вокруг пальца, а вот против моего ангела устоять он еще не дорос — тому не только свое небесное начальство удавалось до полной потери нити беседы заговорить, но даже и Марину. Иногда.

Моя же задача всегда состояла в том, чтобы вдохновить его на очередной подвиг — он сам мне об этом постоянно твердил. А в этот раз мне даже изощряться не пришлось во вдохновении — судя по всему, подавляющее превосходство Стаса и Макса оказалось при столь близком и длительном контакте куда более удушающим, чем я предполагала, и мой ангел без раздумий ухватился за возможность блеснуть своим единственным на их фоне преимуществом.

А вот готовность, с которой он откликнулся на мое предложение попробовать вырвать Тень из-под влияния аналитиков, меня насторожила. Это чтобы мой ангел принял какую бы то ни было исходящую от меня идею без единого слова возражения? Видно, вынужденное пребывание в тени Стаса и Макса довело его уже до самой крайней степени отчаяния. Где его уже обычно покидали даже те крохи благоразумия и осмотрительности, которые мне с трудом, многодневными усилиями, удавалось в него впихнуть.

Представив себе его очередное не-возвращение ко мне — после какой-нибудь провокации, устроенной ему внештатниками в главной ангельской резиденции — я поделилась с ним своими подозрениями о том, что Тень за нами следить приставлен, и попросила его выводить того на откровенный разговор с особой осторожностью.

Закатив мученический взгляд к потолку, мой ангел поведал ему, что его многолетний и успешный опыт работы в упомянутой сфере предполагает наличие некоторых базовых знаний об элементарных инструментах психологического воздействия.

Я резонно заметила ему, что весь его неоспоримый опыт приобрелся, во-первых, на земле, во-вторых, на людях и в-третьих, отнюдь не под крайне пристрастным наблюдением. Которое только и ждет малейшей оплошности с его стороны. Чтобы тут же уволить его с работы. Полученной ценой небывалых трудов и усилий. И не только — и не столько — с его стороны. И которые могут пойти насмарку из-за его ребяческого упрямства, которое уже не раз …

Мой ангел вновь обратился к потолку со вдохновенной речью о том, что земля стала всего лишь еще одним полем приложения присущих именно ему способностей, что люди, в силу самой приземленности своего сознания, являются более сложным объектом воздействия, чем свеже запрограммированный неофит, и что некоторые находятся под пристально пристрастным наблюдением уже столько времени, что осторожность и выверенность всех действий уже давно стала их второй натурой …

Я ничего не стала на это отвечать, хотя у меня пальцы стали сами собой загибаться, подсчитывая встречные аргументы. Хотя бы на примерах последних событий — что уже нашу земную жизнь вспоминать. Но когда мой ангел заговаривает о выверенности всех своих действий — причем, в сторону, не ко мне обращаясь, вместо того, чтобы накричать на меня — весь мой и земной, и здешний опыт настойчиво советует оставить последнее слово за докладчиком. Чтобы оно тут же не начало практическими шагами подкрепляться. Если и выверенными, то резинкой вместо рулетки.

И, как и следовало ожидать, старый, добрый, проверенный метод вновь оказался на высоте — внял мой ангел предупреждению, на котором я не стала настаивать. Дав мне возможность вернуться к наблюдениям.

Не сразу, правда. Он начал свои психологические сеансы в таком ключе, что у меня прямо сердце защемило — как будто мы снова оказались в самом начале нашего знакомства, когда он мне рассказывал об основных принципах устройства ангельского мира. Об их самоотверженности и преданности общему делу. Об их взаимопонимании и готовности прийти на помощь. Об их искренней заботе о людях и стремлении приблизить их к своему духовному уровню.

Тогда все эти рассказы казались мне волшебной сказкой, в которую меня, возможно, однажды впустят. Если научусь соответствовать всем высоким идеалам. Ну вот, досоответствовалась. Впустили. Любуясь теперь бесконечной демонстрацией единства, сплоченности и непоколебимой взаимоподдержки.

Вообще-то я язвительных реплик от Стаса ожидала — как же, кто-то слово без его прямого разрешения берет! Но он, хоть и глядел на моего ангела в упор, но с совершенно не типичным для себя отрешенным видом — и я начала подозревать, что мыслями он совершенно в другом месте находится. Я даже догадалась, в каком.

Похоже, с увольнением своим он таки не смирился и продолжил контролировать своих подчиненных — за спиной их нового руководителя. С кем, кроме них, спрашивается, у него могла мысленная связь быть установлена?

А вот Макс и на втором этаже офиса, в его отнюдь не рабочей, а очень даже рекреационной зоне, свою прослушку не отключал. Судя по ярко выраженным аргументам темной идеологии, которые он — не менее ядовитым тоном — бросал моему ангелу. На меня опять дежавю накатило — сколько раз я от него нечто подобное слышала в его бытность на земле Денисом, направленным на срыв Тошиной миссии по хранению Гали и переключившимся с нее на более перспективную, с его точки зрения, Марину. И ведь был момент, когда он решил, что ему удалось ее завербовать. Был момент, когда даже мне так показалось …

Ладно, дело прошлое, ничего у него с Мариной не вышло — ни тогда, ни потом — а вот Тень именно после его замечаний стал тоже голос подавать. И прямо в духе своей хамелеонистой внешности: стоило Максу по светлым асфальтным катком пройтись, он умудрялся даже моего ангела перещеголять в дифирамбах последним. А вот когда мой ангел о людях заговаривал, Тень Макса за пояс затыкал количеством выплевываемого яда. Апеллируя при этом к нашим же воспоминаниям. К тем местам в них, в которых говорилось о сложности отношений Игоря с его человеческим окружением.

Понятное дело, мой ангел разгорячился — пришлось мне в разговор вступать, возвращая его в русло общепринятых заповедей об ангелах, безусловно и безоговорочно стоящих на страже интересов человечества. В ответ Тень тоже в раж вошел — и из него посыпались примеры превосходства ангельских детей над людьми, их несомненной близости к небесным родителям и перспективности их союза с последними. Большинство этих примеров я тоже узнала — но уже из своей здешней работы.

Ну хорошо, убедилась — Тени действительно пересылают первичные отчеты хранителей и карателей. А инструкции аналитиков где? Свое отношение к ангельским детям как к высшей расе на земле те никогда не скрывали, но где список практических мер по воцарению их в этом статусе? Не может же быть, чтобы все их резолюции, испещряющие каждый отчет, заключались в одних только «Согласен», «Одобряю» и «Всецело поддерживаю!».

Пришлось признать, что идея разговорить Тень не дала мне в руки никакой новой ниточки. Очень сильно они у меня зачесались выйти с Тенью на его ежевечернюю разминку. На спортивных снарядах я всегда опасность для окружающих представляла — захочет без увечий обойтись, пусть рассказывает, чем его аналитики пичкают.

Так ведь мой ангел же за мной увяжется!

И тогда без увечий — особенно, в случае согласия Тени на сотрудничество! — точно не обойдется!

И вот она — готовая оплошность как повод для его увольнения.

Не знаю, до чего бы я еще додумалась, чтобы начать хоть что-то делать, но в этой ангельской рутине — которую я и на земле-то с трудом переносила, а на небесах так и в самом страшном сне представить себе не могла! — произошли, наконец, серьезные подвижки.

Хотя началось все опять с земли.

Глава 12.5

Во время нашего очередного свидания с Игорем, когда мой ангел выпустил в него свою обычную очередь все тех же вопросов, он вдруг взорвался.

— Да все у меня по-прежнему, — отрывисто бросил он, раздраженно дернув плечом. — Вот если бы еще ваших все больше не становилось!

— Ты о чем? — вскинулись мы с моим ангелом одновременно.

— Да толпятся уже в доме — прохода от них нет! — объяснил Игорь уже спокойнее.

— Сколько? Когда появились? К тебе приближались? При аналитике? — снова затарахтел пулеметом мой ангел.

— Двое. Вчера. Нет. Нигде, — с не меньшей скоростью и краткостью ответил ему наш сын.

— Стас, — бросил мой ангел в мою сторону одними губами, прикрыв рот рукой.

— Эти, правда, инвертированные — не так на нервы действуют, — добавил Игорь, как только его отец отнял руку от лица.

— А как ты их …? — оторопела я.

— Макс, — резко вернув руку в прежнее положение, напомнил мне мой ангел об условии, на котором он обеспечил присутствие Макса на демонстрации моего первого ангельского открытия — условии обучения ему наших детей.

— А вот наблюдателю с аналитиком не повезло, — снова дождался наш сын окончания вставной реплики своего отца. — Они этих новых, само собой, не чувствуют, так те им всякие пакости делать начали — они уже волком друг на друга смотрят.

Мой ангел расхохотался с чрезвычайно довольным видом — и я снова насторожилась.

Контроль Игорь никогда не терпел, ангельский вдвойне — его раздражение новыми соглядатаями прозвучало довольно естественно.

Наблюдатель тоже крови из него за все эти годы выпил не мало — повзрослев, Игорь никогда не упускал случая отплатить ему сторицей.

Но хвастаться доставленными тому неприятностями, еще и другими руками — это было совершенно не похоже на нашего сына.

— Ты только от дела не отвлекайся, — вновь напустил на себя отечески строгий вид мой ангел. — И не поощряй их самовольство — эти двое направлены для обеспечения своей охраны. Как один из ключевых участников операции, ты имеешь на нее полное право, а мы с твоей матерью проследим, чтобы оно было реализовано в полном объеме.

Я пнула его ногой — Игорь же вранье с пол-слова слышит! Он успокаивающе похлопал меня по колену — когда это он успел проследить за реализацией прав нашего сына? Причем, со Стасом — со мной такого точно не было.

— Не усложняй им работу, — подтвердил он мою догадку, уверенно перейдя на типичный тон Стаса, — но и держи их на расстоянии. Панибратство с телохранителями не способствует успешному выполнению их задачи. И самое главное, — явно добавил он от себя, — хорошенько запомни, что предоставление охраны — это вовсе не привилегия, а всего лишь признание важности доверенного тебе участка работы, так что не вздумай нос задирать, — закончил он уже совершенно своим тоном — тем, от которого прежде Игорь мгновенно взвивался.

Сейчас же он выслушал отца без единого слова возражения — с подчеркнутым вниманием склонив голову к плечу и согласно ею кивая. Я бы снова порадовалась их возникшему в период моего беспамятства взаимопониманию, если бы к концу тирады моего ангела у Игоря не дернулся уголок рта. Всего лишь на мгновение — но я снова поняла, просто кожей почуяла, что весь рассказ нашего сына — это всего лишь верхушка айсберга. Скрывающая под собой что-то намного более для него важное.

— Я думаю, они прошли хорошую подготовку, — провозгласил Игорь самым серьезным тоном, — поскольку не делают никаких попыток сближения со мной. И насчет дела не волнуйтесь, — заиграла в его тоне нотка искреннего энтузиазма, — я как раз первые характеристики закончил — могу сегодня вам выслать.

У моего ангела глаза забегали во все стороны — как всякий раз, когда речь о технике заходила.

— Мне пересылай, — пришла я ему на выручку. — У меня заряда в телефоне больше.

И правильно сделала — пересылка моему ангелу отправленного нашим сыном архива документов могла снова растоптать его только что восстановленное на втором этаже офиса самоуважение.

Спохватившись в последний момент, Стасу и Максу я эти документы тоже в разархивированном виде отправила — окажись мой ангел единственным, получившим их в таком виде, его только что восстановленное на втором этаже офиса самоуважение оказалось бы растоптанным надолго.

А потом — наконец-то мы могли что-то по-настоящему делать! Что-то — я имею в виду переделывать характеристики ангельских детей, составленные Игорем, чтобы как можно больше палок аналитикам в колеса вставить, когда они на них покатятся этих детей вербовать.

А вот мы … Нас, активно участвующих в этой переделке, оказалось меньше, чем я ожидала. А после первого же ее обсуждения — существенно меньше.

Мне, разумеется, слова никто не давал — видно, остальные участники дискуссии сочли мое получение этих характеристик и их последующую рассылку всем заинтересованным сторонам достаточным вкладом в творческий процесс. Взяли это слово мой ангел со Стасом. Одновременно. Перекрикивая друг друга. Вполголоса.

Мой ангел не нашел ничего лучшего, чем предложить перемешать все кристально ясные и безукоризненно логичные заключения Игоря — так, чтобы они превратились в мутную кашу вязкого потока сознания.

Мое сознание тут же нарисовало впечатление об Игоре, которое создаст такая, с позволения сказать, аналитическая работа — бестолковый недоумок, не способный ни единой закономерности увидеть, ни двух слов связать.

Стас пошел еще дальше. Я, конечно, понимаю, что он просто не мог допустить шанс щелкнуть моего ангела по носу за очередное несанкционированное красноречие, но примитивно поменять местами все положительные и отрицательные стороны в портрете каждого кандидата, составленном Игорем?

У меня перед глазами замаячил портрет автора такого, с позволения сказать, словесного фотонегатива — оболваненный простофиля, нацеленный на втаптывание в грязь любых достоинств, с тем, чтобы истинные недостатки на этом фоне верхом совершенства казались.

А потом у них обоих это слово отобрал Макс.

И образ Игоря, который могла создать у вдумчивого читателя такая версия плодов его работы, тут же вернулся к тому, который всегда существовал в моем сознании — и на этом не остановился. Во взгляде его появилась глубокая проницательность, на губах заиграла легкая улыбка всеобъемлющего понимания, во всей осанке ощутилась непоколебимая уверенность в своих силах и своей правоте.

Это был образ мудрого мыслителя, умеющего видеть истину под любыми покровами, увлеченного исследователя, с легкостью отделяющего существенное от сиюминутного, беспристрастного наблюдателя, ведущего летопись событий, а не протокол суда над ними.

Это был образ гения, для которого не существует никаких скрытых тайн мира.

Я вздрогнула. Снова почувствовав какое-то смутное движение за кулисами. В самом деле, с чего бы это Максу так старательно улучшать репутацию моего сына — после стольких-то лет совершенно нескрываемой неприязни к нему?

А вот Винни не раз высказывал мне интерес к Игорю, даже как-то бросил невзначай, что напрочь был бы познакомиться с ним …

И если Стас каким-то образом сохранил мысленную связь со своими подчиненными, то кто сказал, что Винни с Максом такую же все это время не поддерживал?

О мысленной связи за пределами офиса в последнее время вообще никто ни слова не сказал, так что теперь никого и за язык не поймаешь!

Правда, Стас со своими здесь передумывается, а Винни отправился на прием к этому их … нет, нашему … нет, их генеральному руководителю — только тому и ведомо, куда …

Или он уже вернулся?

А почему об этом никто не знает?

Или это только я об этом ничего не знаю?

Да что, в конце концов, происходит?!

Я усилила наблюдение за всеми этими мысленными заговорщиками — без какого-либо результата. Только все чаще появлялась, а потом и крепла в голове ассоциация со знаменитой земной басней — о лебеде, раке и щуке. Которые тащат наш офис — а с ним и все планы по защите Игоря и земли — каждый в свою сторону. Ничуть не заботясь тем, что он при этом остается на своем месте, как вкопанный.

Спустя некоторое время, однако, оказалось, что их не объединенные, к сожалению, усилия все же сдвинули их воз с места. В совершенно неожиданную, правда, сторону.

Все наши свидания с Игорем уже приобрели характер какого-то ритуала: одни и те же вопросы, одни и те же ответы, и так по кругу. Но однажды, под самый конец разговора, он небрежно бросил нам, что вернулся к более тесному общению с Дарой.

У моего ангела начали раздуваться щеки.

Согнав покровительственно одобрительную усмешку с губ.

Сузив его глаза в щелочки.

Сдвинув брови над ними к переносице.

Встопорщив шевелюру на голове.

И, по всей видимости, сдавив горло.

— Как ты мог? — изрек он трагическим шепотом, приближая облик воплощенного потрясения к экрану телефона.

Вот вернула ему уверенность в своем единственном преимуществе на свою голову! Он еще теперь будет на нашем сыне в эмоциональном шантаже упражняться?

Глава 12.6

Я забрала у него телефон, чтобы Игорю эта маска пронизывающего укора все поле зрения не застила — даже по рукам давать не пришлось, они у него безвольно разжались и тут же прилипли к лицу в жесте театрального отчаяния.

— Игорь, что происходит? — смогла я, наконец, озвучить этот грызущий меня уже Бог знает, сколько времени, вопрос.

— Понятия не имею! — беспечно пожал он плечами с железобетонно убедившей меня искренностью в голосе. — От ваших пришло распоряжение — через моего аналитика — восстановить часть контактов из нашей с Дарой базы. В частности, те, по которым мне запросы делали. Видно, понравились отредактированные вами характеристики.

Руки моего ангела сползли с его лица — стянув с него заодно и маску из классической трагедии. И явив нашему с Игорем взгляду его весьма оживившуюся физиономию — в глазах даже тень моих старых знакомых херувимчиков мелькнула.

— А поподробнее можно? — выдохнул он с облегчением, торопливо разглаживая только что скомканное лицо в довольную мину.

— А причем здесь Дара? — уточнила я.

— Так мне же отвлекаться не велено! — хмыкнул Игорь. — А базу мы вместе с ней составляли — вот мне и предложили обратиться к ней с просьбой продолжить переписку с ними. От моего имени. Так что у меня теперь — кроме наблюдателя и курьера от ваших аналитиков — что-то вроде личного ассистента появилось, — коротко хохотнул он напоследок.

Мой ангел просто с неприличной готовностью составил ему в этом компанию. Осекшись под моим взглядом и снова приняв строгий вид. С явным трудом.

— Вот на этом и остановишься! — провозгласил он не совсем удачной на этот раз пародией на непререкаемый тон Стаса. Подпорченной отголосками бурного веселья. — С распоряжением свыше спорить, конечно, незачем — чем бы оно ни было вызвано — но не забывай, что решение не вовлекать ее непосредственно в твою деятельность было принято раньше и продиктовано куда более серьезными причинами. Роль твоей помощницы сугубо в земных мероприятиях им, в целом, не противоречит, но только ею и ограничьтесь.

Игорь снова слушал, не сводя с отца пристального взгляда — а я так же внимательно всматривалась в его лицо. На этот раз он владел им безукоризненно — ни уголок рта не дернулся, ни бровь не шевельнулась. Только во взгляде сквозила неуловимая прохладца — которую с легкостью можно было принять за должный пиетет в разговоре с родителем …

На земле точно что-то творилось! Причем, что-то серьезное и настолько большое, что полностью скрыть его больше не представлялось возможным — если уж Игорь решился подсунуть нам под нос ту часть айсберга, которая мгновенно навлекла на него обвинения в нарушении слова, данного в отношении Дары.

Более того, снова сблизившись с ней после очередного периода отчуждения, он не стал бы говорить об этом в таком тоне и в таких выражениях, которые даже мой ангел если и позволял себе в ее адрес, то только в разговоре со мной.

Или в своих собственных мыслях, вдруг кольнуло меня — беспрепятственно открытых его сыну.

А вот свое сознание под замком от Дары держать во вновь ставшим тесным общении с ней Игорю должно быть совсем непросто — умение Дары развеивать в пыль все барьеры, выставляемые окружающими, у нас уже давно в поговорку вошло.

Причем, стойкость намерения Игоря отгораживаться от нее каким бы то ни было способом изначально вызывала у меня большие сомнения. Так же, как и смирение Дары с его неожиданной замкнутостью …

Так же, как и самоустранение Тоши — из наших планов еще ладно, но не от охраны и защиты наших детей …

Так же, как и подчинение Марины приказу Стаса ни во что больше не вмешиваться — и это накануне объявления ангельской войны всему человечеству …

Так что же это получается — они там все на земле пообъединялись? И начали действовать? На свой страх и риск? Ладно еще без ангелов — но без меня?

Ответы на эти вопросы пришли, когда я уже всерьез раздумывала над тем, как оглушить моего ангела чем-нибудь во сне, чтобы быстренько позвонить Марине.

О многом я догадалась правильно — кроме размера того самого айсберга, который предстал наконец перед нами во всей своей устрашающей мощи.

Игорь с Дарой таки действовали заодно — и, похоже, с самого начала и весьма успешно мороча голову и мне с моим ангелом, и Максу.

Выдумали они распоряжение аналитиков или воспользовались реально поступившим, но контакты с другими ангельскими детьми они начали восстанавливать согласно анализу, проведенному Игорем отнюдь не только в отношении указанных ему кандидатур — реализуя мою, между прочим, изначальную идею в первую очередь организовать сопротивление на земле.

Они таки переманили на свою сторону и Тошу, и Марину — и не исключено, что еще до появления Стаса на земле с последней сводкой новостей: Игорю-то мы с моим ангелом на добрые полдня раньше сообщили о заговоре аналитиков,

То-то Тоша с Мариной почти одновременно Стасу сообщили, что не будут у него под ногами путаться, причем именно Стасу — не Марина мне, а Тоша моему ангелу, что было бы куда естественнее, а Стасу, которые привык к повиновению свои приказам, а не к анализу его причин.

А вот чего я даже в самом горячечном воображении представить себе не могла, так это того, что все они и Аленку с Олегом привлекут. Пятнадцатилетнюю Аленку! Стопроцентно земного Олега!

Может, еще и Светку?

Светку, которой Марина запретила мне однажды даже намекать на существование ангелов, чтобы не разрушать ее благостное представление о справедливости и нерушимую веру в то, что человек — кузнец своего счастья.

Светку — вместо меня? Меня — уже владеющей ангельской информацией почти из первых рук? Бросившейся делиться этой информацией в первую очередь с Мариной? Прямо в лицо ангелам самого высокого ранга заявившей, что без людей не получится у них землю отстоять?

Без особого успеха, правда.

Я почувствовала себя матросом на «Титанике». Который точно также чуял неладное, когда команда получила приказ ускорить движение корабля — среди айсбергов, но надеялся на знания и опыт капитана с офицерами, для которых его сомнения не представляли интереса.

А ведь тому матросу даже после рокового столкновения приказали не разглашать его масштабы пассажирам — чтобы не посеять среди них панику.

Только она сама посеялась — от незнания, куда удар пришелся и как быстро корабль под воду уходит.

Так и метались пассажиры из стороны в сторону, пытаясь самостоятельно организовать свое спасение.

Пока почти все не утонули …

А вот не бывать этому!

Матросам, может, и положено приказам офицеров повиноваться — только меня в воинское звание не производили.

Мне и ангельское-то чисто номинально, как выяснилось, присвоили.

Дав мне тем самым полное право вернуться к неоднократно доказавшим свою надежность земным методам.

Среди которых самыми результативными всегда были переговоры.

Проводимые в атмосфере открытости сторон и их стремления идти навстречу друг другу.

Где-нибудь на нейтральной территории — что в нашем случае невозможно, за отсутствием таковой между небом и землей.

Так же, как и приглашение земных подпольщиков в небесные выси — с Марины станется в буквальном смысле его воспринять, несмотря на мой провальный пример.

А значит, мне нужно на землю.

Именно мне — еще от нее не до конца оторвавшейся, еще помнящей, как говорить с людьми и — главное — как их слушать, еще не закосневшей в ангельской уверенности в своей непогрешимости …

Вот, кстати, и Винни подтвердил свое звание гения, полностью согласившись с моими умозаключениями.

Воодушевленная его неожиданной поддержкой, я и место для переговоров мгновенно придумала — вряд ли кому покажется странным, если наши земляне снова к Светке на дачу соберутся, и я ее, как свои пять пальцев, знаю, и все подходы к ней хорошо просматриваются.

Разговор с Игорем я тоже сама провела. Короткий.

Явно ошарашенный поддержкой Винни моих соображений, мой ангел безропотно отдал мне телефон, но все время пытался развернуть его в моих руках — так, чтобы взгляд нашего сына непременно уткнулся в очередную трагическую маску.

К счастью, бессловесную — подвиг, который всегда давался моему ангелу с трудом и заканчивался обычно тем большим взрывом, чем дольше тянулся.

Потому-то я и отключила телефон, как только Игорь кивнул в ответ на мой вопрос, сможет ли Олег взять ключи от дачи и смогут ли все они там завтра с утра собраться.

И вовремя.

— Ты никуда без меня не пойдешь! — завопил наконец мой ангел, безапелляционно перечеркнув рукой воздух перед моим лицом.

Глава 12.7

— Если не будет другого выхода — пойду! — не менее решительно выставила я ему под нос указательный палец.

— Татьяна, он — темный! — выбросил он вперед руку ладонью кверху, словно преподнося абсолютно неоспоримый аргумент. — Как ты можешь ему доверять?

— Макс — тоже темный! — отмела я его смехотворное замечание небрежным взмахом своей руки. — А Винни, возможно, разрешение получил обойти запрет аналитиков — зря он, что ли, к вашему генеральному … не знаю, летал?

— Возможно?! — задохнулся мой ангел, но уже совсем ненадолго. — Обойти запрет — это хорошо, но куда? Мы о его намерениях ровным счетом ничего не знаем! А ты за ним — сломя голову? Опять? Ты забыла, чем твое прошлое безрассудство закончилось?

Я поежилась. Когда мой ангел орет, как резаный — это его естественное состояние, с которым я знаю, что делать. А вот к ударам ниже пояса он переходит, только окончательно из себя выйдя. И кому, спрашивается, его туда назад загонять?

— Я помню, — тихо произнесла я, крепко взяв себя и этот разговор в руки. — И бесконечно благодарна. Всем вам. И тебе в особенности. Но если у меня появится хоть малейший шанс увидеть Игоря …

— Ты согласишься увидеться с ним без меня? — тоже снизил голос мой ангел до едва различимого бормотания, откинув голову и глядя на меня, словно на незнакомку.

Я снова помолчала. Можно было соврать. Но ведь только что выяснилось, что все эти сепаратные телодвижения за спиной друг у друга опять, в который раз, точно так же, как на земле, ни к чему хорошему не привели.

— Я постараюсь уговорить Винни, чтобы он и тебя взял, — твердо пообещала я и ему, и себе. — Но если это окажется невозможным … да, я воспользуюсь этим шансом, чтобы рядом с Игорем хоть один из нас оказался.

Больше он со мной не разговаривал.

Причем именно так, что я — опять как на земле — чуть не взмолилась, чтобы лучше уж снова раскричался.

И утром в офис отправился с таким видом, что мне совсем не по себе стало.

За тех, с кем он разминаться перед рабочим днем собирался.

Я и в офисе-то сразу к окну прилипла, чтобы не пропустить момент, когда придется выскакивать, чтобы их разнимать …

Ну так и есть! — обдало меня жаром с головы до ног — уже все в одну кучу сбились и молотят руками, по ком попадя …

Я круто развернулась в сторону двери …

… и тут же отшатнулась, взвизгнув, но на полпути затолкав назад неприемлемый в офисе звук руками.

— Я тоже бесконечно рад встрече с Вами! — промурлыкал Винни с довольным видом, сделав два шага от двери к моему столу и поднимая прозрачную панель на нем.

— Ы-ы-ы …! — замычала я, сделав ему страшные глаза и отчаянно тыча пальцами себе в рот, потом на панель, потом себе в уши.

Заинтересованно глянув на меня, Винни вернулся к созерцанию девственно чистого экрана, водя по нему глазами и склоняя голову то к одному, то к другому плечу.

— Пусть эта игрушка Вас больше не волнует, — произнес он наконец, опустив мою панель и двинувшись к столу Стаса. — Хотя признаюсь откровенно — плоды своих трудов ломать … — бросил он мне оттуда через плечо, сокрушенно качая головой.

Я рухнула на стул, отдуваясь в изнеможении.

После чего вспомнила о приличиях.

— Как прошло Ваше путешествие? — вежливо поинтересовалась я, сложив себя в максимально непринужденную позу. Максимально возможно непринужденную.

— Весьма недурственно! — отозвался Винни уже от стола Макса. — Как выяснилось, иногда полезно расстаться с кем-то … на время, чтобы увидеть друг друга по-прежнему свежим взглядом. Вы наверняка это понимаете, как никто другой.

— Нет, — честно ответила я, провожая его глазами к столу Тени.

— Да? — уставился он на меня оттуда с видом крайнего удивления, и добавил, небрежно пожав плечами: — Тогда скоро поймете.

— Значит, мы можем посетить землю? — прямо спросила его я.

— В Вашем обществе, дорогая Татьяна, — хихикнул Винни, снова направляясь в мою сторону, — нет ничего невозможного.

— А что, если мы немножко расширим это общество? — ткнула я ему пальцем в ангельский ноутбук моего ангела. — На Анатолия. И на Макса, — добавила я из соображений чистейшей справедливости.

Поколдовав над последней панелью, Винни вновь повернулся ко мне.

— А что, им тоже на землю хочется? — произнес он с хитрым прищуром, присаживаясь на стол и складывая руки на груди.

— Дело не в том, что кому хочется, — резко ответила я, вспомнив гробовое молчание моего ангела накануне, — а в том, что нужно нашим детям.

Винни развел руки в стороны, тряся головой с видом бессловесного восхищения.

— Дорогая Татьяна, — произнес он наконец, сочтя, видимо, образовавшуюся паузу достаточно театральной, — ничуть не умаляя всех других Ваших несравненных достоинств, хочу сказать, что основным Вашим талантом является умение чисто интуитивно нащупать основополагающий момент в любой ситуации.

— Это Вы о чем? — подозрительно намучилась я.

— Вы только что произнесли ключевое слово, — с готовностью объяснил он. — И я думаю, сегодня у нас будет возможность выяснить, кто из наших соратников действительно нужен на земле.

Я уже открыла было рот, чтобы сказать ему, что с земли, с которой именно мы с моим ангелом находимся в постоянном контакте, ответ на этот вопрос как-то лучше виден …

… как меня снова лишили слова.

— А вот, кстати, и они! — жизнерадостно объявил Винни, глянув поверх моей головы в окно. — Приношу свои извинения, но мне придется сделать атмосферу нашей общей встречи чуть более жаркой для Вас. На некоторое время.

Слава Богу, время это продлилось недолго. И переместился он от меня как можно дальше.

А то мелькнула мысль, что это он меня специально в полный физический дискомфорт загнал, чтобы я о своем предложении забыла.

Еще чего! И нечего было мне льстить, как только Стас Тень из офиса выгнал — я сама и первая догадалась, почему именно мне путь на землю открыт.

И на моего ангела нечего было намекать, говоря, что земля кого угодно обтесать может — это я его там много лет исобственными руками …

И в этих же руках его лучше везде и постоянно держать — если он тогда, после ареста, умудрился без меня возглавить список главных врагов всего ангельского общества, то страшно подумать, что он сейчас, с уже приобретенным опытом побега из заключения и организованного сопротивления правоохранительным структурам, может натворить …

Я твердо повторила Винни слово, которое он сам назвал ключевым.

И почти не удивилась, когда он, предложив мне руку, все же задержался на мгновенье.

Которого вполне хватило и моему ангелу, и Максу, чтобы уцепиться за нас с Винни в самый последний момент.

И оказаться-таки с нами на земле!

Так что — все же ей виднее, кто, кому и где нужен?

Хотя насчет где не совсем в точку получилось.

Когда выяснилось, что выбор конкретного пункта нашего назначения доверен мне, я специально Светкин сад себе представила. На всякий случай — если нас там ангельская засада ждет, то ни один из них не додумается, что после стольких месяцев ожидания мы можем с тыла зайти.

Но не в малинник же! И самое обидное, что я наверняка до конца своих … нет, до конца уже самой вечности не узнаю, то ли это Винни не случайно меня под локоток твердой рукой взял, то ли мой ангел с Максом в последний момент нас всех с пути сбили.

Так еще и соседского пса принесло! Заглушившего даже моего ангела. Ничего себе — скрытная партизанская вылазка!

Но все эти замечания как-то стороной скользнули — после всего недавнего напряжения, неуверенности, беспомощности и самых тяжких подозрений меня накрыло девятым валом головокружительного облегчения: я попала домой! Несмотря на промах, колючки и удушающий жар от моих инвертированных попутчиков.

Мой ангел с Максом, похоже, то же самое испытывали — только мой ангел обрел свой самый земной, вечно кипящий от чего-нибудь голос, а Макс свой потерял, ошеломленно молча даже в ответ на прямые выпады в свой адрес.

Но сильнее всех земля поразила Винни — что, впрочем, было совсем и не удивительно, учитывая отсутствие у него иммунитета к ее воздействию. В инвертации я, конечно, не видела, но судя по голосу, у него сознание даже не раздвоилось, а растроилось.

Сначала он рявкнул на моего ангела в типичном для Макса стиле, потом отвесил ему же комплимент своим собственным, загадочно восхищенным голосом, а под конец принялся командовать самым резким тоном Стаса.

Плюнув на тон, я бросилась ему вслед. Еще не хватало, чтобы он раньше меня моего сына увидел — засада там или нет.

Перед входной дверью никого не было.

А потом она открылась, и Олег впустил нас в дом.

А потом была веранда, на которой я материализовалась, даже не подумав об этом.

А потом была небольшая Светкина гостиная …

Народу туда набилось немало, но Игоря я нашла среди них мгновенно — и застыла, как вкопанная. Вспомнив некстати слова Винни о свежем взгляде после долгой разлуки.

Он вставал со стула — и мой взгляд поднимался за его лицом все выше и выше.

Он расправил плечи — которые уже потеряли подростковую сутулость.

Он больше не подергивал руками, словно не зная, куда их девать — во всей его позе ощущались спокойствие и уверенность.

Он не произносил ни звука — вместо него говорили его глаза.

Что-то совершенно бессвязное.

Одним словом, свежесть взгляда явила мне совершенно взрослого, самостоятельного и уверенного в себе человека, но это был мой сын!

Я подалась к нему …

— Как ты мог?! — преградил мне путь неожиданный барьер.

Из руки моего ангела.

Не придумавшего ничего лучшего, чем поупражняться в своем вновь обретенном земном голосе на нашем сыне.

В первую же минуту встречи!

Глава 12.8

Я отбила его руку, шагнула вперед и уткнулась лицом Игорю в грудь. Даже не дотянувшись головой до его плеча. И рук не хватило его полностью обнять.

— Что же ты нам-то молчал? — пробормотала я, запрокидывая голову.

— Да я не мог прямо! — выпалил он скороговоркой, пытливо вглядываясь мне в лицо. — Отец с меня слово взял, он бы не понял, но я надеялся, что ты догадаешься …

— Врать научился?! — забулькало справа от меня яростно кипящее негодование. — Словами бросаться? Другими манипулировать? Отцом? Да я с тобой больше никогда …

— А обещал уши при встрече надрать! — повернув в его сторону голову, расплылся Игорь в широчайшей улыбке.

— И надеру! — взвился мой ангел в самом прямом смысле слова вверх, пытаясь бросить на Игоря взгляд свысока. — Вот прямо сейчас! И не посмотрю на твой … возраст! А ну, отклейся от матери! Не смей ею прикрываться!

Рассмеявшись, Игорь выбросил в сторону руку и притянул его к нам. Где я тоже обняла его своей, положив ему голову на плечо — слава Богу, хоть до этого все также еще дотягиваюсь!

Под моим ангелом словно огонь прикрутили: бурлящий, плюющийся во все стороны кипяток остыл до уровня мирно тушащегося соуса. Но все еще булькающего.

— Вот то-то же! — раздалось у меня над головой ворчливое бормотание. — А то обнимаются они! А я? Где бы вы сейчас без меня были?

Все остальные благоразумно дождались конца извержения вулкана.

Голос Винни вернул меня к действительности — времени у нас и в самом деле было мало. Причем, это был его уже четвертый по счету голос за сегодня — не воркующий, не дурашливый, не копирующий кого-то, а полный искреннего интереса и подчеркнутой уважительности.

К Игорю — и только на нем же и сосредоточенный.

Мой ангел попытался еще раз свои пять копеек вставить, но они оба его проигнорировали, ведя свой диалог так, словно, кроме них, здесь больше никого не было.

Я оглянулась по сторонам, впервые рассмотрев всех собравшихся. Ага, Светки нет — и слава Богу, значит, ее в подполье еще не взяли. Но и Марины тоже — а вот это уже странно: она-то, как и следовало ожидать, у самых его истоков стояла, и если они решили первую встречу пока без людей провести, то что здесь Олег делает?

А почему это без людей? В голове опять мелькнула мысль об истоках. Откуда она …? А, вот — представляя Винни, Макс упомянул о том, что тот стоял у истоков этого мира … Это земли, что ли?

И Винни, между прочим, это представление тут же сломал … Прав мой ангел, он своего интереса к земле никогда не скрывал, но что за ним стоит?

А что, если он в создании земли участвовал, а потом его отодвинули, и он сейчас просто отомстить хочет?

Причем руками наших детей — то-то он мою идею о мобилизации человечества еще на самом первом нашем совещании у него в башне с ходу отверг …

Ну, понятно — у них, небось, людям с самого начала второсортная роль отведена была …

Я начала внимательно прислушиваться к диалогу Винни с моим сыном, чтобы не пропустить подходящий момент для возвращения к своей идее. Если ее опять отбросят, выйду на веранду и Марину вызову.

Не пришлось.

Ни возвращаться, ни вызывать.

Озвучил мою идею Игорь. И не одну.

О том, что наши дети принадлежат обоим мирам — и поэтому просто созданы для того, чтобы стать мостиком между нами, который позволит ангелам и людям по-настоящему увидеть, услышать и понять друг друга.

О том, что наши дети воспринимают землю домом, а не лабораторией для различных экспериментов — и поэтому никогда не примут ангельские методы воздействия на нее.

О том, что наши дети не являются простым продолжением ангелов, их воплощением на земле — и поэтому не будут слепо, бездумно и беспрекословно следовать законам, установленным в далеких небесных высях.

О том, что наши дети всю свою жизнь проводят среди людей — и поэтому смотрят на них не как на подопытных кроликов, а как на пусть даже не таких ярких, но в целом равных себе существ на земле, и никогда не согласятся на их исключение из любых планов ее усовершенствования.

Я слушала своего сына во все уши и смотрела на него во все глаза — и с каждой минутой все явственнее видела, что он вырос не только физически.

А потом оказалось, что вырос не только он.

Марину вызвала Аленка. Не Игорь с Дарой, кольнуло меня — по всей видимости, их полная замкнутость друг на друге сделала вопрос равенства им людей чуть более теоретическим.

В отличие от Аленки, которая, заговорив, явно выступила и от своего имени и от имени Олега.

И что удивительно — определенно самовольный демарш вечно младшей, вечно молчаливо незаметной и теряющейся на фоне Дары пятнадцатилетней девочки вызвал ожидаемую бурную реакцию только у Тоши. Дара с Игорем переглянулись и просто мысленно внесли коррективы в свои планы — он с незыблемым спокойствием, она с бесшабашной улыбкой. И даже стрельнули потом в нарушительницу протокола насмешливо одобрительными взглядами — она же без малейшего смущения лишь чуть кивнула им в ответ.

Вот так и получило человечество слово на этих переговорах. В отличие от меня.

Слово это привнесло во взвешенную и выверенную речь Игоря типичную для Марины яркую, мажорную и определенно незабываемую нотку.

Досталось всем.

Моему ангелу, понятно — ему бы от нее досталось, даже если бы его там не было.

И нашему уже подрастающему поколению — за излишнее доверие к ангелам.

И Максу — за извращенное братание со светлыми.

И Тоше — за слабину в решении не иметь больше никаких дел со всеми нами.

И даже мне — за приспособленчество и попустительство человеконенавистническим планам.

Как будто это не я ей первой о них сообщила, лишив Стаса возможности просто оставить ее в неведении и за бортом.

Вот только я не разозлилась. Я еще сильнее почувствовала себя дома — а также то, как давно мне не хватало этого несравненного Марининого умения раздать всем сестрам — и братьям — по серьгам и даже мертвого вернуть к жизни своим боевым кличем.

Когда же она без обиняков поставила меня перед выбором — с ангелами ли я, или с людьми — я окончательно проснулась.

В заоблачных высях мне ни разу не предоставили право такого выбора.

Даже когда формально предлагали его.

Даже тогда мне предлагали нужное ангелам решение — сделав все остальные заведомо неприемлемыми.

Даже тогда они гнали меня в нужном направлении, как подопытного … даже не кролика, а муравья, подталкивая палочками и ставя преграды на пути, если он норовил в сторону свернуть.

На земле даже мой ангел не позволял себе так бесцеремонно со мной обращаться. Выбор он мне, конечно, оставлял небольшой, но он у меня таки был — сейчас, после слов Марины, я это особенно остро ощутила.

И — как будто наверстывая упущенное за время моего отсутствия — земля подбросила мне еще один.

Только увидев Светку, я мгновенно поверила, что она на самом деле ничего не знала. Глаза у нее выкатились, рот широко открылся, хватая воздух, и она грузно сползла на пол, лепеча что-то о голове не в порядке и надобности в Скорой.

Все еще можно было нырнуть в невидимость …

Даже пока не возвращаясь в эти черновые ангельские выси …

Пока не удостоверюсь, что со Светкой все в порядке …

Ага, и оставить Марину врать ей, что «просто померещилось»?

Чтобы у нее всерьез появились сомнения в здравости своего рассудка?

Да ее же сейчас удар хватит!

Из-за меня?!

А мне потом всю бесконечность угрызениями совести мучиться?

Я оказалась возле Марины где-то посередине этой мысли.

И увидела, что выкатившиеся Светкины глаза начинают закатываться.

— Свет! Свет! — затараторила я, теребя ее за руку. — Это не то, что ты думаешь! Это я, действительно я — вот потрогай меня!

Она отпрянула от моей руки, уставившись на меня полным ужаса, но уже не затуманенным взглядом.

— Свет, даже не думай больше отключаться! — продолжила я, не переводя дыхания. — Ты еще сына на ноги не поставила, и Сергей этого ни тебе, ни нам не простит … Марина! — воззвала я к Светкиной опоре, крепко держащей ее за плечи с крайне озадаченным видом.

— Да она это, она! — подтвердила Марина мои слова, пару раз встряхнув свою ношу для верности. — И хорош мне здесь в обмороки хлопаться — давай поднимайся потихоньку, сейчас чайку попьем, и мы тебе все объясним.

Светка подняла глаза на стоящего над нами Олега и вопросительно дернула бровями.

— Да, мам, это Татьяна, — медленно, с расстановкой, проговорил он после молниеносного обмена взглядами с Аленкой. — Ей … пришлось скрываться … и вот сейчас она вернулась … ненадолго …

Протянув вверх руку, Светка отодвинула его в сторону и впилась напряженным взглядом поочередно в Аленку, Дару и Игоря — каждый из них молча кивнул ей.

Отбросив плечом поддерживающую ее руку Марины, Светка выпрямилась, все еще сидя на полу, и повернулась к ней.

— Все знали! — яростно зашипела она прямо ей в лицо. — Все все знали! Даже дети! А мне ни слова! А теперь еще и встречаются! У меня за спиной! В моем доме!

— Ну, похоже, пронесло! — с явным облегчением рассмеялась ей в ответ Марина. — Олег, давай чайку нам сообрази — давно мы по душам не беседовали, сейчас все друг другу и выскажем.

— Дорогая Татьяна, я вижу, что Ваша подруга оправилась — нам пора! — прозвучал у меня в голове непривычно собранный и отрывистый голос Винни.

Он прозвучал настолько дико не к месту, настолько чуждо рядом с моими девчонками, что я рефлекторно глянула в его сторону — чтобы убедиться, что не почудилось.

Глава 12.9

Винни на месте не оказалось — в видимости. Спасибо, что не инвертировался — не хватало мне еще вслед за Светкой от теплового удара сознание потерять. А вот вся его идущая в невидимости волнами поза говорила о крайнем напряжении — сидя на самом краешке стула, он весь подался вперед, даже голову в нашу сторону вытянув.

Скосив глаза вправо и влево от невидимки, я увидела такое же напряжение на лицах остальных моих спутников — мрачно-ошеломленное у Макса, сосредоточенно-расчетливое у моего ангела.

— Значит, так! — огласила я вслух, чтобы не тратить время на дублирование мысленного сообщения. — Чтобы вернуться, я вам не нужна — а там врите, что хотите, хоть докладывайте, что я сбежала. Я остаюсь здесь.

Несколько упоительных моментов стояла полная тишина — я даже успела подумать, что мое вырванное наконец у ангелов слово оказалось на удивление убедительным. Каким-то образом.

Не тут-то было.

— Татьяна! — вскочил мой ангел, и глаза его заметались между мной, невидимым Винни, Игорем и Максом. С совершенно невероятной скоростью — того и гляди, окосеет.

— Это саботаж! Ты не имеешь права ставить под угрозу плоды стольких трудов! — сорвался на фальцет Макс, также подаваясь вперед. — Как ты объяснишь свое появление на земле?

— Тебя там в момент вычислят! — заглушил его взбешенный рев Стаса у меня в голосе. — А потом и расколют с пол-щелчка!

— Не вычислят! — тряхнула я головой, зазвеневшей от нахлынувшего ощущения свободы. — Марина, спрячешь меня?

— На раз! — снова загорелись у нее глаза, а рука без колебаний сбросила вызов телефона, добавившего жару в какофонию звуков вокруг нас.

Мне не нужно было ни смотреть, ни спрашивать, чей это был вызов.

— Татьяна, скажи ей! — Стас уже по полслова глотал, задыхаясь. — В следующий раз я сам туда наведаюсь! И миндальничать с ней, как раньше, больше не буду! А за тобой я прямо сейчас бригаду высылаю — пока внештатников не подключили!

— Ну, давай — посмотрим, кого твои ребята скорее послушают! — бросила я ему и вновь перешла на голосовую связь, обращаясь ко всем — чтобы потом не отнекивались искажением сообщения при мысленной передаче: — Предупреждаю всех: уведете силой — узнаете, что такое настоящий саботаж. Человеческий. У вас там итальянских забастовок еще не было? Будут.

Мой ангел рванул вперед, но уже вернувшаяся на привычную боевую тропу Марина оказалась не менее проворной, преградив ему путь прямо передо мной.

— Это ты, что ли, ее тащить собрался? — промурлыкала она, прищуриваясь. — Ну, давай, попробуй.

Но у моего ангела были все же за спиной бесчисленные годы хранительной практики — каким-то совершенно неуловимым движением, словно в воздухе размазавшись, он скользнул вниз и в обход Марины и в мгновение ока оказался рядом со мной.

— Мы остаемся вместе! — торжественно бросил он назад, через плечо, обхватив меня обеими руками и даже умудрившись одной из них ткнуть меня лицом себе в грудь, так что у меня дыхание перехватило — я только один раз успела его пнуть.

— Ну, кажется, точно они! — донесся до меня сзади и снизу все еще немного недоверчивый голос Светки.

На этот раз молчание длилось дольше. Только мой ангел вдруг дернулся всем телом, словно от неожиданного удара — и еще сильнее прижал меня к себе.

— Дышать … нечем … — выдавила я из себя последний глоток воздуха, и он резко отпрянул назад, рывком повернув голову влево.

Автоматически глянув туда же, я сама назад, к нему поближе, подалась.

Макс уже встал и направлялся — деревянными шагами и с каменным лицом — к нам. Нет, не к нам — к двери, в проеме которой все еще сидела на полу Светка.

— Вы позволите? — произнес он без какого-либо выражения, глядя прямо перед собой.

Светка завалилась на бок и, ухватившись за джинсы Олега, кое-как поднялась на ноги.

— Благодарю, — проговорил Макс все также в дверной проем и шагнул в него.

Мой ангел обхватил ладонями мое лицо и нагнулся к нему, пытливо вглядываясь мне в глаза.

— Я приму любое твое решение, — пробормотал он очень быстро и едва слышно, — но когда ты будешь его принимать, не забывай, с кем говоришь.

Он еще раз чуть крепче сжал мне лицо, приложился губами к моему лбу — я окончательно струхнула: к торжественным церемониям мой ангел прибегал, когда дело было совсем плохо — и, чуть оттолкнув меня, шагнул к Тоше. Молчавшему все это время, вдруг дошло до меня. С совершенно непонятным выражением на лице.

— Пошли выйдем, — устало бросил ему мой ангел, кивнув на дверь.

— Ага, сейчас! — мгновенно ощетинился тот. — Что-то я не видел, чтобы ваши все удалились — дети одни не коснутся!

— Послушай меня, — явно сдержавшись, продолжил мой ангел тем же безучастным тоном. — Если ты не хочешь, чтобы прямо здесь и прямо сейчас началась последняя война человечества … и примкнувших к нему ренегатов, — сквознула в его тоне первая эмоциональная нотка, — заведомо проигрышная притом — давай на выход. На веранду, — добавил он с нажимом, едва Тоша снова открыл рот, — там мимо нас никто ни снаружи, ни изнутри не просочится.

Тоша нахмурился, опустил глаза, пожевал губами, словно на зуб пробуя только что услышанное, потом покачал головой с видом крайнего неудовольствия, встал и — нарочито обойдя моего ангела — вышел из комнаты.

Мой ангел последовал за ним, бросив на меня, а потом и на Игоря, крайне сосредоточенный взгляд.

— Мам, что происходит? — словно ответил на его немой призыв наш сын.

— Вот я тоже хотела бы понять, — эхом отозвалась и Марина, — они от тебя отвязались, что ли?

Ответить ни одному из них я не успела.

— Дорогая Татьяна! — раздался у меня в голове вкрадчивый голос Винни — не слишком неожиданно, поскольку его идущий волнами силуэт за все это время ни на йоту не сдвинулся со своего места. — У меня к Вам всего один вопрос: случалось ли мне хоть однажды солгать Вам?

— Вроде, нет, — настороженно и мысленно ответила я, и, вспомнив предостережение моего ангела, добавила: — Насколько я помню.

— Тогда позвольте мне нарисовать картину последствий Вашего ошеломляюще смелого порыва, которым я, кстати, искренне восхищаюсь, — начал он своим привычным насмешливым тоном, но тут же сменил его на обретенный на земле сосредоточенный. — Вас на земле найдут в предельно сжатые сроки — и повторная чистка памяти Вам гарантирована. Все наши соратники попадут под чрезвычайно жесткое расследование — и учитывая послужной список Анатолия, ему будет уготована отправка на один из самых дальних горизонтов, где уже идет распад самой реальности. Все наработки Вашего сына попадут под вполне обоснованное подозрение — и его лишат участия в проекте наших противников, а вместе с ним и защиты от тех их кругов, которые уже планировали покушение на него.

Головокружительный, опьяняющий восторг свободы вырвался из меня, как воздух из проколотого шарика — и я вдруг как-то вся обмякла.

Я подозревала, что меня ждут крупные неприятности — но на земле я могла рассчитывать на поддержку и помощь если и не всего человечества, то уж точно лучших его представителей.

Я догадывалась, что и моему ангелу, и остальным не сладко придется — но они все уже не раз из таких передряг выпутывались, что я не сомневалась, что их — особенно всех вместе — никто голыми руками не возьмет.

Но Игорь …

— Со своей же стороны хочу добавить, — неумолимо добивал меня Винни, — что при потере надежной команды там и весьма многообещающих союзников здесь, мне будет намного труднее восстановить истинное положение вещей в этом фантастическом мире.

— Так что же делать? — окончательно растерявшись, спросила я вслух. — Возвращаться?

— Подожди-ка, подруга дорогая! — ответила мне Марина, резко дернув меня за плечо — лицом к себе. — Что-то ненадолго тебя хватило!

— Да это ты подожди, Марина! — с досадой сбросила я ее руку с плеча. — Ты далеко не все знаешь — и я тоже не подумала, не все учла …

— Да ну! — всплеснула руками Марина. — Так, может, хоть ты мне глаза на высокие, простым смертным недоступные истины откроешь? И кто это тебя на полноценный учет наставил? Эти, вроде, все отчалили — Стаса они на тебя, что ли, спустили? Так я его сейчас наберу — утащат тебя, пусть сюда больше не является, прибить не смогу, но искалечу …

— Да причем здесь Стас? — торопливо перебила я ее, чтобы земные союзники не стали в глазах Винни слишком многообещающими. — С нами еще один был — он поважнее Стаса будет, от него не отмахнешься …

В голове у меня булькнуло короткое пофыркивание.

— Это скольких же к тебе приставили? — прищурилась Марина, водя глазами из стороны в сторону. — А этому, надо понимать, важность все манеры заменяет? Представляться необязательно, к людям являясь? Достаточно подглядывать и подслушивать исподтишка? Он, может, лучше нас знает, что нам здесь лучше?

— Ходить по кругу не досадно, коль спутник гонит скуку прочь, — зазвенело у меня в ушах от вызова в опять новом, полном предвкушения голосе Винни.

Я нервно глянула в его сторону … и окаменела.

Сидящий на его месте силуэт материализовался — но это был не Винни.

Глава 12.10

Вместо кругленького, упитанного, обезоруживающе обтекаемого и совершенно безвозрастного — вот сколько лет колобку? — балабола там сидела куда более впечатляющая фигура.

Он явно был немолод, но на старческую дряхлость во всем его облике и намека не было. Скорее, в нем сквозило зрелое осознание своих сил и возможностей и полное владение и теми, и другими.

Внешне он казался составленным исключительно из резких линий, соединенных под не менее острыми углами — но снова не так, как у того преподавателя на моем начальном курсе, которого я «циркулем» окрестила. Тот и говорил, и двигался сплошными рывками — этот же сидел, скрестив руки на груди и поджав ноги под стул, словно сложный механизм, искусно сложенный в максимально компактную форму.

Вот как-то не хотелось мне увидеть, во что он развернуться может. Я бы не очень удивилась, если бы у этого действительно крылья из спины выехали — медленно, один ряд заостренных книзу перьев за другим — и раскрылись на пол-комнаты двумя угрожающе поднятыми кверху символами ангельского всесилия …

Тьфу ты, чего только не померещится после такой нервотрепки! Это мне его волосы перья напомнили — торчащие черными с легкой проседью лохмами во все стороны. И густые брови им под стать — сведенные к переносице все под тем же острым углом и нависающие над глазами, буравящими Марину …

— Это кто такой? — тут же ощетинилась она, ни мало не тушусь под его пронзительным взглядом.

— Не знаю, — честно ответила я — назвать его старым именем у меня язык не повернулся.

— Гений, это Вы? — раздался с другого конца комнаты настороженный голос Игоря.

— Кто?! — откинула Марина голову и смерила не-Винни своим особым, для ангелов предназначенным, взглядом с головы до ног, обратившись затем нарочито ко мне: — У них там, что, мания величия главным критерием профессиональной пригодности является?

Не-Винни встал — оказавшись еще выше, чем я предполагала. Но никакой поэтапной раскладки мудреного инженерного сооружения не случилось — такой плавностью движений даже мой ангел похвастаться не мог. Даже в своих акробатических трюках на старом дубе в нашем земной парке.

Слава Богу, ну хоть что-то знакомое в нем осталось!

— Меня действительно так называют. — А вот голос у него снова поменялся — из него исчезло и дурашливое бормотание, и сосредоточенная резкость, и высокопарный пиетет, уступив место спокойной властности, не испытывающей ни малейших сомнений в своей правомочности. — В наших кругах. После определенных событий. Хотя я, по правде говоря, всегда предпочитал звание … — Он впился в Марину непонятно пытливым взглядом. — … Несущего свет.

— Господи, помилуй! — всхлипнула за спиной у Марины Светка.

Глаза у нее опять выкатились, а руки взметнулись ко рту, крепко зажав его.

Нет! Если у нее возникла та же ассоциация, что и у меня, то это мы ей точно никак и никогда не объясним!

— Свет-Свет-Свет! — обернувшись к ней, я слегка встряхнула ее за плечи — чтобы глаза назад вкатить. — Это опять не то, что ты подумала! Это просто такой оборот речи — он из наших французов, в компанию к нам набился, а по-русски не очень, вот и оговорки случаются. Его вообще-то Люк зовут.

Марина крякнула, Светка опустила руки и выдохнула с видимым облегчением, а у меня в голове раздался знакомо искрящийся весельем, но как-то слишком, мысленный голос. Знакомый.

— Благодарю, Татьяна! Ведь я же говорил Вам, что однажды Вы без особого труда подберете самое верное имя моему новому, условно говоря, облику.

Хм! Еще совсем недавно ко мне обращались исключительно как к «Дорогой Татьяне» …

И мою способность названия чему угодно мгновенно придумывать называли одним из моих «несравненных талантов» …

А в присутствие Марины как-то поутихли ненавистные мне комплименты …

Ну вот, я же с самого начала говорила, что она нам просто жизненно необходима! Земля, значит, любого ангела способна обтесать — так он моему ангелу небрежно бросил? Отлично — сейчас Марина ему покажет, насколько он был прав!

— А ты его откуда знаешь? — словно услышав мои мысли, повернулась она к Игорю с самым решительным видом.

— Макс рассказывал, — коротко ответил мой сын, пожав плечами.

— А, так он из банды Макса! — начала разворачиваться назад Марина с загоревшимися глазами, но ее остановила Светка,

— Какая банда? — заверещала она, повиснув на ней всем телом. — С кем ты связалась? Это из-за тебя Татьяне бежать пришлось? Из-за тебя ей похороны устроили?!

Справа от меня послышалось сдержанное покашливание.

— Татьяна, нам действительно пора, — произнес, как только я глянула на него, Ви … нет, Люк — специально вслух, чтобы соответствующим новому облику тоном на меня надавить. — Стас не может больше обеспечивать наше отсутствие — и меня уже начали разыскивать для починки сканеров.

— Никуда она отсюда не уйдет! — снова вспыхнула Марина, отдирая от себя Светку.

— Уйдет, — без тени сомнения заверил ее Люк. — Чтобы вернуться.

— Знаю я ваши обещания! — окончательно рассвирепела Марина — обращение к себе свысока, во всех смыслах этого слова, она даже людям никогда не спускала.

— Когда? — спросила я одновременно с ее тирадой.

— Когда Анатолий в свою башню за следующим отчетом должен отправляться? — ответил он сначала мне.

— Не помню, — растерялась я. — А нет, помню — через два дня.

— Значит, мы вернемся через три, — уверенно кивнул он. — Мне нужно навести определенные справки в том архиве, в который Вы однажды позволили мне сопровождать Вас — в некотором роде.

— Что же до обещаний … — перевел он вновь ставший пристальным взгляд на Марину. — Сегодня я просил Татьяну припомнить хоть один случай моего обмана — она не смогла.

Под их скрещенными взглядами я чуть кивнула ему и неловко пожала плечами ей — Марина громко фыркнула.

— Я не закончил разговор с Игорем, — словно не заметив этого, продолжил он. — И мне определенно потребуется крайне детальный разговор с Вами — Игорь настаивает на полноправном участии человечества в нашей стратегии, и я склонен с ним согласиться. Игорь, я попрошу Вас ввести нашего нового союзника в курс дела до моего возвращения, — бросил он вглубь комнаты поверх головы Марины.

— Не впутывайте в свои интриги детей! — тут же взвилась она.

— Никто нас не впутывает! — резко ответил ей Игорь, и остальное наше подрастающее поколение одобрительно загудело.

— Я вижу, что церемония моего представления, — отвлек от них ее внимание Люк, — не показалась Вам в достаточной степени удовлетворительной — свяжитесь со Стасом и поинтересуйтесь у него моим участием в … возвращении Татьяны. — Марина открыла было рот, но он остановил ее не допускающим возражения жестом. — И еще одно напоследок. — Он снова поискал что-то глазами в ее лице. — Это отнюдь не первое мое обещание вернуться сюда, и уверяю Вас, что я ни разу не нарушил это слово.

Все также не спуская глаз с Марины, он протянул мне руку. Она оглянулась по сторонам и — явно не встретив ни в одном из присутствующих поддержки — уставилась на меня. Тяжелым, уже обвиняющим в предательстве взглядом.

— Марина, я вернусь! — схватила я ее за руки и крепко сжала их в своих. — Честное слово! Любой ценой! Я с них там не слезу, я им всем дырку в голове проем …

— Всем не надо! — торопливо и мысленно перебил меня Люк. — Я предпочел бы оставить эту договоренность между нами, чтобы вернуться исключительно в Вашем обществе. Во избежание излишнего драматизма при следующей встрече. И пустой траты времени на него.

Старательно не глядя на Марину, я приняла протянутую руку и вышла за ним на веранду.

Мой ангел налетел на меня коршуном.

— Ну, что делаем? — затараторил он напряженно и негромко. — Что ты решила? Уходим или остаемся? — В последнем его слове совершенно неожиданно прозвучала почти надежда.

— Уходим, — коротко бросила я, и со стороны Макса, Тоши и непонятно, откуда … а, очень даже понятно, откуда взявшегося Кисы до меня донесся триединый вздох облегчения.

Мой ангел раздраженно передернул плечами.

— Ты хорошо подумала? — спросил он еще тише, но усилив нажим и во взгляде, и в голосе.

— Да, — ответила я еще короче, чтобы остановить дальнейшие расспросы. В которых этот матерый психолог вполне мог как-то выудить из меня данное Марине обещание.

Словно дожидаясь этого короткого слова, Винни снова протянул мне руку, а мой ангел тут же насмерть вцепился в мою другую. Я вздрогнула — руку мне протягивал снова Винни! Когда он успел прежний облик принять? И как я это не заметила? И почему это он ангелам один лик являет, а людям — другой? И какой из них настоящий? И есть ли у него вообще настоящий-то — или личина на личине сидит и еще одной погоняется?

Нет, я это все потом обдумаю. Когда они все дергать меня перестанут. До следующего возвращения на землю времени должно хватить. Вот только нужно, чтобы оно еще состоялось …

Я решительно отодвинула одну руку и вывинтилась из другой.

— Подождите, — бросила я обоим. — Мне попрощаться нужно.

Тоша настороженно уставился на меня исподлобья, когда я подошла к нему вплотную.

— Делай, что хочешь, — отчеканила я ему едва слышно, — но прямо сейчас подключи ко мне Светку.

Его сузившиеся в щелочки глаза распахнулись, и в них заметалась паника. Он отступил от меня на шаг — в ту сторону, откуда мог видеть остальных …

— Татьяна, давай быстрее! — взорвался у меня в голове уже не крик и не рев, а утробный рык Стаса. — Я уже все резервы исчерпал! Осталось только занимать круговую оборону и отстреливаться до последнего! А у меня одни только сканеры под рукой!

— Если ты не хочешь, — ступила я в ту же сторону, что и Тоша, снова перекрыв ему обзор и старательно скопировав тон моего ангела, — чтобы там началась настоящая война, — подняла я указательный палец вверх, держа его прямо у себя перед грудью, — организуй мне связь здесь, — качнула я им в сторону комнаты у себя за спиной, и расплылась в самой жизнерадостной улыбке: — До встречи!

И тут же повернулась к Винни, на ходу протягивая ему руку.

Глава 12.11

Мы успели. Хотя я бы не возражала, если бы мы вернулись, когда Стас уже подержал бы немного свою круговую оборону. И пошвырялся бы ангельскими ноутбуками — начав с моего. И сбил бы слегка свой боевой запал.

— Татьяна, ты вообще охренела? — встретил нас не менее боевой клич, не успели мы материализоваться в офисе. — Тебя на переговоры посылали или куда? А ты на ходу соскакивать? А кому здесь за перебежчиков отвечать?

От возмущения меня просто в жар бросило. А, нет, не от возмущения.

— Пожалуй, я присоединюсь к вам чуть позже, — промурлыкал у меня в голове уже также вернувшийся к своей обычной небесной дурашливости голос Винни, и волна жара сместилась к входной двери.

— Не сметь так с моей женой разговаривать! — резко шагнул вперед мой ангел, героически вызывая огонь на себя.

Стас ощерился в зубастой улыбке истинного ценителя безрассудной отваги и принялся взвешивать в руке все еще зажатый в ней ноутбук.

— Да как скажешь! — метнул он в моего ангела пока еще одним только тяжелым взглядом. Прицеливаясь, наверно. — С тебя начать — так я с дорогой душой! Ты туда чего поперся? Единый фронт обеспечивать или очередные фортеля выбрасывать? Мало тебя отовсюду вытаскивали? Опять зазудело?

— О да, можно подумать! — фыркнул мой ангел. — Сколько тех разов было? Ты мне лучше скажи, что это ты за отдельное направление Марине выделил? С чего это она себе возомнила, что может на секретные переговоры, глазом не моргнув, врываться? Кто это ей такую важность ее драгоценной персоны внушил?

— С больной головы на здоровую? В меня пальцем? — выпрямился Стас во весь рост, и мой ангел чуть отступил. К моему столу, машинально пошарив по нему рукой за спиной.

Я торопливо подсунула ему под нее свой ноутбук.

Дальше разобрать, где заканчивал один и где начинал другой, было уже невозможно. Они орали одновременно, но в каком-то телеграфном стиле — обрывая друг друга на полуслове и бросая ему навстречу свое, также остающееся недоговоренным.

— Мне это уже транслировать? — вежливо поинтересовался Макс — и получил в ответ словесный залп с двух сторон.

Он шумно выдохнул, подошел к своему столу и уселся боком к нему, развалясь на стуле, подперев голову кулаком и уставившись в окно со скучающим видом.

Я же осталась на месте, все внимательнее прислушиваясь к возобновившемуся обмену мнениями по поводу роли ангельской личности в происходящих вокруг нее событиях. И узнала немало интереснейших подробностей пребывания моего ангела под арестом и в ссылке. И не только.

Дослушать мне не дал Макс. Сидя пусть даже вполоборота к окну, он оказался единственным из нас, кто мог разглядеть происходящее снаружи.

— Прекратили! — вдруг резко хлопнул он рукой по столу. — Идет уже — посланник светлейших.

Мой ангел тут же замолк, повернулся ко мне, сверкнув победным огнем в глазах и с горделивой улыбкой на губах — ну, слава Богу, и он наконец к своей обычной мине вернулся! — и неторопливо прошествовал к своему столу. Я юркнула вслед за ним за свой.

А вот Стас, в отличие от меня, к лишению слова не привык. Особенно, если непонятно, за кем последнее осталось.

— Где Вас носит? — загрохотал он с удвоенной силой, как только Тень, приоткрыв дверь, бочком протиснулся в офис. — Вас за чем посылали? Работа уже полдня стоит! Почему не устранены неполадки?

— Проблема оказалась сложнее, чем предполагали в аналитическом отделе, — промямлил Тень, чуть запинаясь и нервно стреляя глазами по сторонам. — Требуется особый специалист по этой технике. Его сейчас разыскивают …

— Вам была поставлена задача вернуться с решением проблемы! — грохнул Стас кулаком по столу, но резко отведя в сторону другой — с ноутбуком в нем. — Или с тем, кто может таковое предоставить, если Вы сами на это не способны! Марш за ним — и без него не возвращайтесь! — добавил он, покосившись с плотоядной ухмылкой на моего ангела.

— Да где я его буду искать? — окрысился Тень.

— Мне Вам показать дорогу? — шагнул к нему Стас, и Тень отшатнулся назад.

За его спиной раздался негромкий стук в дверь.

Тень дернулся в сторону, Макс выпрямился на своем стуле, мы с моим ангелом настороженно переглянулись, Стас весь подался вперед с охотничьим блеском в глазах.

Дверь плавно, но широко открылась, словно от аккуратного толчка, и через ее проем в офис ступил Винни.

— Здравствуйте! — сияя жизнерадостной улыбкой, обвел он всех нас взглядом, одарив каждого отдельным кивком. — Мне сообщили, что у вас возникли какие-то сложности со сканерами …

— Сколько можно Вас ждать? — выстрелил в него Стас остатками боевого запала. — Вам уже давно должны были сообщить о сбое в работе — я правильно понимаю? — снова придавил он Тень хищным взглядом.

— Вы все правильно понимаете, — зажурчал Винни своим самым убаюкивающим тоном, плавным жестом предложив Тени пройти в его столу. — Но отделов у нас много, так что без работы я не сижу, вашу заявку поставили в очередь — я, как с остальными разделался, так сразу и пришел.

— В очередь?! — Стас хватал ртом воздух — на более длинные фразы его явно не хватало. — Нас?! Сразу … пришел?!

— А в заявке уровень приоритетности указан не был, — озадаченно нахмурился Винни. — Вот скажу я вам, удивила она меня. Техника у вас стоит высочайшего класса, со всеми степенями защиты, в частности, от дурака — до сих пор ни у кого проблем с подобной не было. Это же как надо было постараться, чтобы ее из строя вывести?

— У всех одновременно? — удалось Стасу запастись за время речи Винни чуть большим глотком воздуха.

— О! — расплылся тот в широчайшей улыбке, наставив на Стаса указательный палец. — Вы тоже заметили? Вот и я думаю, что перегруз на одной машинке случился, а остальные уже по цепочке выбило. Я попрошу всех, — обвел он нас подбадривающим взглядом, — вспомнить поминутно ваши последние перед сбоем действия.

Я нервно заерзала на стуле. Какие еще действия? Перед отключением панелей — самим Винни организованным, между прочим! — в офисе вообще никого не было. Кроме меня. Но и я ведь не работала — я даже спиной к столу стояла, следя за ангельской битвой за окном. Что же мне теперь врать?

Стрельнув по сторонам глазами, я увидела Стаса, уже грузно осевшего на стуле и глядящего прямо перед собой ничего не видящими глазами — с выражением тяжкой работы мысли на лице.

Мой ангел даже чуть вперед подался, созерцая его — с таким мечтательным видом, словно там вместо Стаса праздничный ужин на добрый десяток гостей располагался. Тень забился в угол, посверкивая оттуда подозрительным взглядом на Винни — судя по всему, внешность и манеры «технического специалиста» не произвели на него особого впечатления.

Макса я не разглядела — к нему уже Винни подошел.

Всего на пару минут и столько же вопросов вполголоса — после чего панель Макса ожила, а Винни переместился к Тени.

Там он задержался, все также негромко — и крайне уважительно — расспрашивая Тень о чем-то, вертя в руках его панель и то и дело досадливо цокая языком.

— Ага, понятно, — произнес он наконец громко, на весь офис, укоризненно качая головой. — Кто же так машинку-то ставит? Свет из окна прямо на экран падает — ясное дело, помехи возникнут.

Он развернул панель Тени ребром к окну — и тыльной стороной ко всем нам — и направился ко мне.

— Ваши последние действия? — вновь вернулся он к негромкому бормотанию.

— С панелью? — для верности уточнила я.

— С панелью, — эхом отозвался он.

— Не помню, — честно призналась я.

Он открыл было рот для следующего вопроса, снова глянул на меня, пожевал губами, сокрушенно махнул рукой и взялся за мою панель, вертя ее то так, то эдак и заглядывая в нее под разными углами.

Без какого бы то ни было видимого результата.

— Что, не работает? — с надеждой подала голос я.

По панели побежала извилистая линия.

— Работает, — вернул мне ее Винни с чрезвычайно хитрым видом. — Еще лучше, чем раньше.

Возле моего ангела Винни тоже задержался — но совсем недолго и не прикасаясь к его панели. Вместо этого он проделал над ней те же — по-моему — пассы, что и перед ее отключением. Причем стоял он спиной ко всем остальным — поэтому никто, кроме меня, не заметил, что они не обменялись ни единым словом. Чего не скажешь о пристальных взглядах, которыми они просто вцепились друг в друга — я чуть было не подключилась к обоим в надежде, что их мысленный обмен заблудится в перекрестной связи, как у него со Стасом однажды случилось.

Не успела — Винни уже отошел прямо к столу последнего.

— Во время последнего рабочего сеанса никаких действий, отличных от предусмотренных регламентом, не производилось, — отрапортовал ему Стас, с хрустом откусывая каждую фразу.

Винни картинно отшатнулся от него, подхватив лежащую перед ним панель и даже отступил на шаг, тревожно вглядываясь в нее с расстояния вытянутых перед собой рук.

— Вы не могли бы повторить? — перевел он на Стаса испуганный взгляд.

Стас повторил — громче и жестче.

Винни поморщился, словно от боли, и принялся поглаживать панель по ребрам легкими движениями кончиков пальцев.

— А еще раз можно? — снова глянул он на Стаса просительно. — Только потише. И помедленнее.

Со стороны моего ангела донесся вздох полного блаженства — словно он уже единолично уплел тот праздничный ужин на добрый десяток гостей.

Глава 12.12

Стас пообещал ему коротким взглядом куда более изысканное угощение при первом же возможном случае — и повторил свою тираду в третий раз. Едва слышно и с расстановкой.

— Ну, я так и думал! — тут же просиял Винни. —Это же тонкая техника, чувствительная до предела! Она же на мельчайшие колебания реагирует — что воздуха, что настроения — а Вы на нее такой амплитудой! Эдакого зверства даже простой регистратор мыслей не выдержит!

Все еще качая головой, он нахмурился, обвел взглядом весь офис и направился к единственному незанятому до сих пор столу.

— Так, передам-ка я заявление, — усевшись за него, приподнял он панель, — чтобы меня пока на заявки не ставили. Побуду я у вас немного, — доверительно добавил он выпучившему на него глаза Стасу, — пока вы … все не освоите должное обращение со своими машинками.

Он углубился в свою панель, по которой тут же побежала — в несколько рядов — замысловатая вязь.

Стас грозно зыркнул по сторонам — все последовали примеру Винни. С видом полной поглощенности работой. Сделав несколько глубоких вдохов, Стас приподнял свою панель, не придвигая ее к себе, и бросил на нее несколько коротких взглядов — она отозвалась рядом не слишком острых зигзагов. Шумно выдохнув, Стас водрузил ее перед собой и принялся гипнотизировать экран. Проводя периодически пальцами то по одному, то по другому ребру панели.

Пора и мне было возвращаться к работе. Обычной, рутинной, уже оскомину мне набившей — с тоской подумала я, берясь за верхний лист в стопке отчетов моего ангела и Стаса.

— Дорогая Татьяна! Только не подпрыгивайте, пожалуйста, — булькнуло у меня в голове.

Вот не до подпрыгиваний мне было — мысленно охнув, я кинулась проверять свой батискаф. А нет — он, похоже, сам собой стал на место, как только первая же панель проснулась.

— А как Вы …? — убедившись в его неизменной прочности, тут же у видела я еще один, более серьезный повод для беспокойства.

— Ваш фильтр? — довольно хмыкнул Винни. — Не обижайте меня, дорогая Татьяна — я занимался их разработкой, кому же, как не мне, знать их слабые места? Хотя должен в очередной раз отдать должное Вашим непревзойденным талантам — однажды Вам удалось создать нечто непроницаемое даже для меня.

— Что? — поморщившись, решила я все же воспользоваться его возвратом к своим дурацким комплиментам — на земле надежный мысленный заслон от него не помешает.

— Мы непременно вернемся к этой теме, — уверил он меня с нездоровым воодушевлением в голосе. — Уж поверьте мне, ничто не вдохновляет пытливый ум так, как непреодолимая — на первый взгляд — преграда.

Вот что-то мне уже не хочется докапываться до природы этого явно случайного открытия. Если только он его и заметил, значит, оно только против него и направлено и возникло в самый нужный момент. Значит, и в следующий не подведет. Ой, он же все слышит!

— Но сейчас, — хохотнул Винни после короткой паузы, подтвердив мою догадку, — у нас с Вами есть более неотложные дела.

— Какие еще? — подозрительно подумала я, тщательно следя за краткостью мысли.

— Я попрошу Вас рассказать мне все о жизни Вашего замечательного сына и не менее восхитительных подруг, — последовал он моему примеру, вложив в чуть более длинную фразу намного более всеобъемлющую мысль.

— Что — все? — опешила я, выудив из шелухи его обычного красноречия главное. — И зачем?

— В отношении Вашего сына, — тут же перешел он на деловой тон, — меня будут интересовать все необычные моменты — даже самые мельчайшие — в его общении как с ангелами, так и с людьми. Что же до Ваших подруг — ограничимся только их контактами с ангелами.

— Зачем? — повторила я оставшийся не отвеченным вопрос.

— Мне нужно откорректировать план наших действий, — ответил он без малейшей запинки. — Ваши подруги без сомнения достойны определенной роли в нем, а Ваш сын — так и вовсе куда более значительной, чем я предполагал до встречи с ним. Чтобы я мог сделать всем им наиболее подходящее и привлекательное предложение, я должен знать все их сильные и слабые стороны — и у Вас есть всего три дня, чтобы снабдить меня всей необходимой информацией.

— Да когда же …? — снова растерялась я — об одном Игоре целый роман получился, который я не один день читала. И это еще без моих воспоминаний!

— Так вот прямо сейчас и начнем, — жизнерадостно сообщил мне Винни.

— А как же …? — вовремя спохватившись, я отвела глаза от своей панели и скосила их на Винни.

Он с совершенно безмятежным видом гипнотизировал свою.

Так, кивать бесполезно и пальцем тыкать тоже — и как мне его спросить про это чудо враждебной техники, чтобы оно тут же не отозвалось и не начало мои мысли считывать? Может, его уронить — посмотрим заодно, как Винни его в этом случае реанимирует …

— Не надо! — торопливо клацнуло у меня в голове. — На жертвы стоит идти, когда они безусловно оправданы.

— Я про ту, которую Стас выглаживает, — на всякий случай уточнила я.

На этот раз Винни расхохотался, не скрываясь.

— Несравненная Татьяна! — выдохнул наконец он. — Любая беседа с Вами — это живительный луч в уже иссохшей, казалось бы, пустыне. На самом деле, — продолжил он, все еще посмеиваясь, — умиротворять все эти машинки вовсе ни к чему — этот жест, скорее, нужен, чтобы держать под контролем его знаменитый темперамент. Что же до Вашей, — добавил он заговорщическим тоном, — то я же Вам сказал, что усовершенствовал ее.

— Как? — Вот теперь я действительно подпрыгнула, отодвигаясь от панели как можно дальше.

— Назовем это условным рефлексом. — Голос у него опять задрожал. — Ваша будет активироваться при мысленном упоминании даты и времени — и сразу же будет переходить в режим отложенной публикации.

В голове у меня замелькали отрывки рассказов Светки в бытность ее работы в редакции.

— Именно, — подтвердил правильность хода моих мыслей Винни. — Все Ваши отсканированные мысли будут в ней накапливаться и передаваться с определенным интервалом. Что даст Вам возможность создать необходимый их запас во время утренней разминки — Вы же умеете быстро думать? — и высвободит нам все остальное время для моего более близкого знакомства с нашими новыми союзниками.

— А если меня отвлекать начнут? — нахмурилась я в ответ на непонятное острое возбуждение, промелькнувшее в его мысленном голосе. — Вы себе не представляете, что у нас здесь иногда творится.

— Ах, Татьяна, — издал он тяжкий вздох, — как же глубоко меня ранит Ваше неверие в меня! Я буду участвовать в этих разминках — чтобы найти лучшее применение чрезмерному энтузиазму наших дорогих соратников.

Я скептически покосилась на него … и затем вспомнила совершенно другой его облик.

— И еще одно. — У него даже мысленный голос изменился — под стать мелькнувшей у меня в памяти картине. — Я настоятельно прошу Вас — абсолютно настоятельно! — держать наши будущие визиты на землю в тайне от нашего дорогого Анатолия. А также, — не дал он мне и рта раскрыть, — я попрошу Вас прямо сегодня связаться с Вашей … решительной подругой и передать ей мою просьбу не посвящать в эту тайну и нашего дорогого Стаса — они ведь контактируют, насколько я понял?

— Да я ей только завтра смогу позвонить! — с готовностью сунула я ему под нос невозможность исполнения его второго требования — а там, глядишь, придумаю, как и первое обойти. — Во время разминки. До тех пор Анатолий от меня ни на шаг не отойдет!

— Я предоставлю Вам такую возможность, — прямо увидела я, как он небрежно отмахнулся от моего возражения, — когда вы отправитесь в свои апартаменты. Мне в любом случае нужно обсудить с ним наше совместное посещение той, другой цитадели.

Уже начавшая грызть меня совесть заинтересованно притихла. Это что — тайные переговоры не только со мной вестись будут?

Последующие дни только укрепили меня в этом подозрении. Отправив совесть дожидаться лучших времен.

Слово свое Винни сдержал — по всем пунктам, без единой осечки и даже с перевыполнением плана.

Моего ангела задержал, выйдя вместе с нами из офиса и изобразив перед этим — весьма убедительно — срочный вызов на место «очередного акта вандализма», как он выразился. Причем, задержал он его так обстоятельно, что мне хватило времени не только передать Марине его просьбу, но и выслушать в ответ ее особенно вдохновенную речь обо всех ангелах вместе взятых. А потом — когда я напомнила ей, что тоже уже к ним принадлежу — и о каждом из них в отдельности. Без исключений.

Успокоилась она — до глухого ворчания — только после того, как я ей раз пять повторила, что вернусь через три дня и что сейчас здесь уже полным ходом идут все необходимые для этого подготовительные мероприятия. Вот еще хотелось бы знать, какие именно, подумала я — и стала с нетерпением ждать появления моего ангела.

Напрасно. Старательно глядя, куда угодно, кроме, как на меня, он уклончиво бросил мне, что я и так уже знала — Винни зачем-то нужно попасть в архив в главной ангельской администрации, способы его проникновения в которую они и обсуждали. Вот интересно — они весь путь туда пошагово, что ли, обсуждали?

— Вот зачем ты его туда водила? — ни с того, ни с сего вызверился вдруг мой ангел, как только я рот открыла, чтобы озвучить этот вопрос. — Неужели непонятно, что там история всего нашего течения хранится? Зачем она темному? Да еще такому, который в самые верхи вхож? А если он там какой-нибудь документ стащит? А потом вывернет его наизнанку — и прямо под нос руководству? А то поинтересуется, откуда у него информация и кто его к ней доставил?

— Ну так скажи ему, что мысленно его туда проведешь, как я сделала, — пожала я плечами, подавая ему пример откровенности. — Там ничего сложного нет, это — как кинокамера …

— Ты издеваешься?! — зашипел мой ангел, чуть не плюясь. — Это кто же тебе такую сверхумную мысль подсунул? Он же только и ждет момента, чтобы мне в сознание проникнуть! Ты хочешь, чтобы у меня там темный похозяйничал? А там — полшага до полной вербовки? Нет уж, спасибо — хватит того, что он тебя уже запрограммировал на полное доверие к вражеской пропаганде!

Глава 12.13

Больше я с ним не разговаривала. Вот захотелось недавно одной дурочке, чтобы он снова раскипятился до своего обычного состояния! Но речь же шла об обычном булькающем, а не о шипящем обжигающим паром и каленые искры во все стороны мечущем! Оставалось только ждать до утра — Винни обещал притушить излишнее рвение. Любое, хотелось бы надеяться.

Я даже за панель в офисе не сразу села — хотелось хоть одним глазком посмотреть на сражение неуклюжего Давида с целой сворой тренированных Голиафов. Одного глаза не хватило — у меня оба растопырились, вбирая разворачивающуюся перед ними сцену и то и дело моргая, чтобы убедиться, что она им не чудится.

Сначала Стас отправил Винни тренироваться с Тенью. Ну, правильно — если бы я не видела его другой облик на земле, я бы тоже самого слабого противника против него выставила. Тень тут же бросился на него, но как-то небрежно, без того пыла, который он в павильоне Стаса всегда демонстрировал — на него Винни тоже явно не произвел никакого впечатления.

Понял он, что ошибся, уже на земле — уткнувшись в нее лицом, со сведенными за спиной рукой и ногой в железном захвате Винни. Но, похоже, не сразу — он еще неистово дернулся пару раз, пока Винни не наклонился, озабоченно заглядывая ему в лицо и придавив его конечности к спине.

Макс тоже продержался против него недолго, но это и понятно — ему темная субординация руки-ноги сковала. А потом Винни, легким прыжком поднявшись с колена, пришпилившего Макса к земле, поманил приглашающим жестом одновременно и Стаса, и моего ангела …

На земле я не раз видела, что мой ангел вытворял в парке, у старого дуба.

В павильоне Стаса я тоже неоднократно наблюдала, как его подчиненные гоняли моих одногруппников — и догадывалась, что они демонстрируют при этом далеко не все свои навыки и умения.

И уж точно я не сомневалась, что в боевых искусствах Стас их наверняка превосходит.

Но Винни управлялся с ними обоими, как жонглер со смертоносными с виду булавами: они у него летали во все стороны, следуя едва заметному движению его руки, устремлялись назад, с треском срезаясь друг в друга на том месте, где он только что стоял, а он еще и ускорение им придавал легким пинком …

Стас взревел нечто нечленораздельное, и Макс с Тенью ринулись им на подмогу, словно ударом тока взбодренные. Подмога сгоряча ошиблась адресом — в умелых руках жонглера оказалось не две, а четыре булавы, которые он бросал навстречу друг другу с еще большей легкостью …

Да-а-а, сегодня меня точно никто не будет от работы отвлекать! Ой — мне же ее еще сделать нужно!

Когда они, наконец, вползли в офис, я успела панели хоть до обеда задел надиктовать — и так быстро я еще никогда не думала!

Гордиться этим я перестала всего через какой-то час. Когда поняла, что имел в виду Винни, говоря о лучшем применил чрезмерного энтузиазма. В отличие от остальных, он вошел в офис, даже не запыхавшись — наоборот, он весь прямо вибрировал, словно не притушил, а в себя вобрал боевое рвение своих соперников на тренировке.

Которое и обрушилось на меня в полном объеме.

Его действительно интересовало все. Об Игоре, Даре, Марине, Тоше, Аленке и даже Светке. Он постоянно останавливал меня уточняющими вопросами и требованием более детального описания того или иного события.

Умение Игоря с самого раннего возраста чувствовать ложь и распознавать ангелов в невидимости. Их с Дарой не менее ранняя способность читать мысли друг друга и абсолютно непреодолимая потребность быть вместе. Взаимодополняемость ее яркого таланта располагать к себе окружающих и его глубокого понимания мотивов всех их поступков. Их категорический отказ причислять себя к некой побочной ветви ангельского общества и крайне решительная готовность настаивать на этом отказе.

Особенно его заинтересовала попытка нападения на них с целью очистки их памяти, когда они приняли решение пойти на открытый контакт с другими ангельскими детьми — а также роль Стаса в ее организации и ментальная связь между ангельскими детьми и их небесными родителями, возникающая прямо в момент рождения первых и не имеющая ничего общего с обычным мысленным сканированием сознания — напоминающая, скорее, взгляд в совершенно новый и неизведанный мир из окна витающего над ним летательного аппарата. Безграничная преданность ангелов своим детям, с легкостью перевешивающая их обязательства перед небесными высями. Их готовность без колебаний переступить через любые его догмы и отбросить любое устоявшееся в нем противостояние при возникновении даже намека на грозящую детям опасность.

Его также заинтересовало судилище над моим ангелом, Тошей и Максом из-за того, что Игорь с Дарой узнали о своем происхождении — а также роль Стаса в его провале.

Догадка Марины, что наши ангелы — не люди, ее совершенно бредовые идеи об их происхождении, ее первый контакт со Стасом и добровольное участие в изгнании Галиного искусителя Дениса с земли. Дальнейшее ее привлечение ко всем операциям Стаса и ее требование задействовать в них Дениса, вернувшегося на землю в облике Макса. Ее обрывочные, но навязчивые воспоминания о прошлой жизни и ее согласие на возврат хранителя, не уберегшего ее в ней, исключительно в обмен на более активную роль в ангельских планах.

Еще больше его заинтересовала авария, устроенная ей на финишной прямой разоблачения очередной группы недоступных земному правосудию преступников — а также роль … а вот и не Стаса, а очень даже моего ангела в ее выздоровлении.

И так продолжалось все два с половиной дня — которые мне уже двумя годами начали казаться.

Неожиданную передышку я получила только в обеденный перерыв, когда все по привычке потянулись на второй этаж, в переговорку.

— Куда? — прозвучало в мысленном голосе Винни настороженное удивление.

— Это ее Стас так обозвал, — с удовольствием воспользовалась я возможностью хоть от одного вопроса отмахнуться, и добавила с легким нажимом: — У нас там по распорядку дня время отдыха.

— Нам с Вами, дорогая Татьяна, сия роскошь пока недоступна, — расстроил, но не слишком удивил меня его ответ. — Продолжим.

Продолжение закончилось на его втором вопросе. То ли моего ангела единственная арена реванша взбодрила, то ли в тот день ему особо глубокий реванш потребовался, но он с места в карьер взялся за Тень, вдохновенно вещая о чрезвычайной важности чувства локтя в общении, единства и сплоченности в сотрудничестве и подавления любых индивидуалистических проявлений в работе команды.

Тень привычно огрызался, Макс бросил ленивое замечание о благотворном воздействии акта усмирения гордыни на критику двойных стандартов, Стас проникновенно поинтересовался, в какой конкретно момент снизошло на оратора великое озарение — и разговор как-то незаметно перешел на события нашей земной жизни. Тень тут же оседлал своего любимого конька ничтожества людей — а Винни словно забыл о моем существовании.

Честно говоря, меня здорово покоробила та предупредительная внимательность, с которой он выслушивал ответы Тени на его вопросы о том, как обустроить жизнь на земле на более разумных и справедливых началах — ведь всего пару-то часов прошло с тех пор, как он Игорю так же чуть ли не в рот заглядывал. Но в голове стояла блаженная, звенящая тишина, и, стараясь продлить ее как можно дольше, я постаралась ничем и никак не привлечь к себе его внимание.

И правильно сделала — после обеденного перерыва его допрос возобновился с удвоенной силой. На этот раз его особенно заинтересовали подробности общения Игоря и Дары с другими ангельскими детьми — и степень вовлеченности в него каждого из них.

Одним словом, очень скоро я стала ждать день очередной местной командировки моего ангела с тройным нетерпением.

Во-первых, минимум полдня можно будет наслаждаться тишиной и покоем, всего лишь размеренно и не спеша надиктовывая панели отчеты — вот сказал бы мне кто-то неделю назад, что я захочу в общество ноутбука!

Во-вторых, в освободившееся время утренней разминки я смогу твердо и однозначно подтвердить Марине свое возвращение — Винни попросил меня передать ей очередную его просьбу, чтобы земная сторона в том же составе собралась.

И в-третьих, в тот день можно будет уже не дни, а часы считать до нашей новой встречи!

Сначала, правда, мне пришлось считать часы до возвращения моего ангела. Постоянно вспоминая, чем в прошлый раз закончилась его задержка. И самое главное — если его снова арестовали, то в обществе Винни и наверняка вместе с ним. А значит, вытащить его из очередного заключения — после отставки Стаса — будет некому.

Ну и ладно, тогда им придется его отпустить. По всем рассказам и моим собственным наблюдениям аналитики обладают в главной ангельской резиденции совсем не слабым весом. И они крайне заинтересованы в бесперебойной работе нашего отдела. И если я сбегу — на этот раз уж точно! — вдобавок к двоим уже потерянным сотрудникам …

Нет, так у них все еще половина штата останется. Значит, я сбегу с Тенью — своего любимчика аналитики точно на моего ангела обменяют. Завтра день отлучки Стаса, а Макс в рабочие часы от всего отключается, как тетерев токующий — не должен заметить, если я Тень во время его вечерних тренировок во дворе панель огрею. Надо только хорошенько подумать, плашмя или ребром …

Мой ангел явился, когда я все же остановилась на плашмя — ребром могу и промахнуться.

Глава 12.14

Причем зашел он без Винни и с таким измученным видом, что я даже обрадовалась, что он почти к концу рабочего дня вернулся. Во-первых, не придется долго ждать, чтобы узнать, что случилось; и во-вторых, меня опять начала мучить совесть. Лучше все же признаться ему, куда я завтра направляюсь, и тут же — пока он не впал в свое мрачное молчание — пообещать ему, что в следующий раз мы окажемся на земле вместе. Практика показала, что если ставить Винни перед фактом, у меня все получается.

— Что там у вас случилось? — приступила я к первой части своего плана, как только он закрыл дверь нашего зала свиданий. — Что вас задержало? Куда Винни одевался?

— Я не хочу о нем слышать! — ни с того, ни с сего снова вызверился мой ангел. — Ни слова! Ни звука! Мне его сегодня вот так хватило! — Он резко провел рукой над головой. — Говори, о чем хочешь — но не о нем!

Вот он сам это сказал! Нет, так проорал, что у меня наверняка в офисе свидетели найдутся. Как прикажете сообщить ему о завтрашнем посещении земли, если мне велено Винни не упоминать?

Я решила вообще больше ни о чем не упоминать — если мой ангел в раж входит, значит, с ним все в порядке. И совершенно незачем давать ему повод на мне свое раздражение срывать — он потом сам об этом пожалеет. И начнет грехи замаливать. Еще, глядишь, об утренней разминки откажется, чтобы возле меня крутиться.

Сработало. Утром он направился в офис все с тем же прищуром и плотно сжатыми губами. Не увидев там Винни, он еще больше помрачнел — и я даже пожалела, что не увижу сражение равных по мастерству соперников.

Нет, не пожалела — меня земля ждала.

Не успели они все выйти из офиса, как в нем материализовался Винни — меня даже жаром не обдало. Где же он прятался-то?

— Дорогая Татьяна! — В голосе его, во всем облике сквозила полная собранность, словно тоже перед схваткой. — У нас будет всего лишь час. Поэтому прошу Вас — никаких неожиданностей.

Едва дождавшись моего нетерпеливого кивка, он протянул мне руку.

На этот раз я выбрала Светкину веранду.

Где рядом со мной оказался уже Люк.

Который еще более напомнил мне сжатую до упора пружину.

Немедленно распрямившуюся в сторону двери в гостиную — даже ради приличия не дожидаясь меня.

Прошедшие три дня у меня словно в одно мгновение схлопнулись — мы словно только что оттуда вышли и вот снова вернулись в ту же сцену. С теми же персонажами в ней и даже на тех же местах.

Вот только Светка не на полу сидела, а на стуле рядом с Олегом. Вцепившись в него обеими руками.

А на ближайшем к Марине стуле, на самом его краешке, буквально на расстоянии вытянутой руки от нее, примостился Киса. Настороженно косясь на Люка.

— Ну? — вперилась в него тяжелым взглядом и Марина, все также стоящая в самом центре комнаты. — Зачем пожаловали?

Люк несколько мгновений пристально смотрел на нее, словно переваривая явно непривычную для его вечных расшаркиваний грубость.

Мне хватило этого времени, чтобы оказаться рядом с ним и потянуть его за рукав к свободным стульям.

Он встряхнулся, явно взяв себя в руки, шагнул вслед за мной и неторопливо уселся лицом к Марине — уже с выражением открытого оживления на нем, то ли делового, то ли охотничьего.

— Насколько я понимаю, — произнес он с полу-улыбкой, весьма подходящей к блеску в чуть прищуренных глазах, — мне предоставлена честь открыть второй раунд наших переговоров.

— Еще чего! — тут же вздыбилась у Марины уже немного менее пышная шевелюра. — Никаких переговоров у нас с вами не будет!

— Марина! — резко оборвал ее Игорь. — Не нужно за нас говорить!

— Разумная мысль! — кивнул ему Люк. — Я тоже считаю — для этого, собственно, мы здесь и находимся — что для выработки оптимального решения, не вызывающего возражений ни у одной из сторон, каждая из них должна получить право высказать свои соображения.

А вот этот поворот мне очень понравился! Хоть здесь дадут слово сказать! … или он меня на своей стороне посчитал? Обойдется — я сама уже не пойму, на чьей я стороне. На нашей, понятное дело, но на ней я за всех и со всеми — значит, имею право каждого поддержать и дополнить …

— … и поскольку наше юное крыло, — продолжил тем временем Люк, — уже обрисовало, пока в общих чертах, — повел он успокаивающе рукой в сторону Игоря, — свою позицию, я думаю, элементарная справедливость требует сегодня дать слово человечеству.

Я закивала Марине, горя желанием начать оказание аргументированной поддержки именно с нее.

— Справедливость? — даже не заметила этого она, сверля Люка сузившимися до предела глазами. — Дать слово человечеству? Снизойти соизволили? А я повторяю — не о чем нам с вами говорить! Сначала они кампанию разрабатывают, как нас окончательно в рабство загнать, а потом милостиво позволяют высказаться по этому поводу? Вам полного одобрения хватит или благодарностью его приправить — глубокой?

— Марина, если бы не он, то мы бы об этих планах до сих пор ничего не знали, — совершенно неожиданно для себя поддержала я вовсе не ее — чертова справедливость!

— Какие интересные разделительные линии, — задумчиво произнес Люк, глядя в какую-то неведомую даль. — Мы, вы, они — такие короткие и такие емкие слова … Как только узнать границу между ними? — Он встряхнул головой, и взгляд его снова сфокусировался на Марине. — Надеюсь, я не слишком удивлю вас всех, сказав, что все миры создаются по нашему образу и подобию? Даже когда изначально мы планируем совершенно другой дизайн. Даже когда мы пытаемся изолировать его от непреодолимого притяжения центра. И поверьте мне, — обвел он внимательным взглядом всех присутствующих, — если, как я понял, этот мир все еще весьма далек от идиллии, то это всего лишь слабое отражение клубка противоречий у нас наверху.

— А Вы, правда, стояли у истоков нашего мира? — подала голос Дара, и все снова вставились на Люка. С нетерпеливым ожиданием — даже Марина.

— А, наш дорогой Макс иногда чрезмерно привержен официозу! — небрежно махнул рукой Люк. — Но в целом он прав — я действительно принимал … — дрогнули у него губы, — довольно активное участие в создании земли.

— А потом надоело? — уже пришла в себя Марина. — С чего это сейчас интерес вернулся?

Люк откинулся на спинку стула, и уже растянувшиеся в мечтательной улыбке губы его плотно сжались.

— Мой интерес к этому миру никогда не пропадал, — произнес он с легким намеком на горячность в голосе. — Чего не скажешь о возможностях. Но сейчас здесь сложились все условия для возвращения не моего интереса, а меня.

Он припечатал последнее слово с такой властной уверенностью, что все совсем притихли, озадаченно переглядываясь.

— Зачем? — Как и следовало ожидать, не поддалась его тону одна Марина. — Клубком противоречий поделиться? Подобие своему образу до совершенства довести?

По опыту общения с моим ангелом — и своего, и особенно Марининого — я ожидала резкого всплеска горячности в разговоре — Люк, однако, вдруг расплылся в широчайшей улыбке.

— О нет! — Он явно сдержал рвущийся наружу смех. — Этот мир всегда обладал своим собственным совершенством — чему Вы являетесь неоспоримый примером.

Слева от меня раздалось легкое хрюканье — я даже забыла, что там Тоша находится. Проследив за его взглядом, я увидела совершенно невероятную, невозможную по определению картину — Марина растерялась. Она даже в Тошу метнула испепеляющим взглядом чисто автоматически — испортив эффект хлопающими глазами.

— Мы можем продолжить давать оценку сложившейся ситуации, — пришел ей на помощь Люк, — но это не изменит факта ее существования. Так что давайте все же перейдем к обсуждению наших действий по ее исправлению. Ваши предложения? — Во избежание недоразумений он протянул Марине раскрытую ладонь.

— Нет ничего проще! — отпрянув от нее, Марина принялась рубить воздух своей. — Убрать всех ангелов с земли, чтобы духу их здесь не было! И тогда мы у себя сами порядок в два счета наведем!

— Всех? — заинтересованно прищурился Люк, и перевел взгляд на наших детей. — Вас устроит такое решение? А вас? — повернулся он ко мне и Тоше.

— Ага, сейчас, разбежался! — буркнул тот.

— Ни за что! — переглянувшись, хором объявили наши дети.

— Я здесь с Вашего полного согласия! — пискнул Киса.

— А Татьяну-то за что? — впервые подала голос Светка.

— Марина, ты совсем с ума сошла? — завершила я этот нестройный хор своим сорвавшимся от обиды аккордом.

На этот раз она принялась сыпать испепеляющими очередями, явно затрудняясь с выбором очередности цели. Хотя она бы справилась — я всегда в нее верила! — если бы Люк снова не вызвал огонь на себя.

— Похоже, Ваше предложение отклонено большинством голосов, — сокрушенно произнес он, откровенно смеясь при этом глазами. — В утешение хочу напомнить Вам, что этот мир создавался для людей, но ангелы трудились над ним рука об руку с последними. И следы их совместных усилий уже намертво сплетены в его картину. Поэтому отсечь его от половины создателей уже, как оказывается, просто невозможно.

— Это все очень интересно, — перебил его Тоша с подозрительной настороженностью и во взгляде, и в голосе, — но что Вы предлагаете?

— Для начала я предлагаю установить более тесную и прямую связь, — с готовностью отозвался Люк. — Со мной. События могут начать разворачиваться стремительно, и мы должны быть готовы к такой же реакции на них. Мне говорили, что Вы можете с этим помочь?

— Да, конечно, — туже загоревшись, закивал Тоша. — Большие массивы информации лучше через облако передавать.

— Через что? — озадаченно моргнул Люк.

— Да Вам это не нужно! — отмахнулся от него Тоша. — Это хранилище любых данных, его здесь просто так называют. Хотя, — удивленно скривился он, — название прямо какое-то символическое получается: облака-то, в принципе, где-то между нами расположены.

— Человечество хранит свою информацию в облаках, — медленно повторил Люк.

Глава 12.15

С самого первого взгляда на лице у него нарисовались выражение примерного ученика, старательно повторяющего за учителем урок, чтобы ничего в нем не пропустить. Вот только за маской всепоглощающего внимания то и дело безудержное веселье мелькало. Которое я уже однажды видела — также мельком — на лице Винни, когда Стас скептически поинтересовался, уверен ли он, что его их верховный правитель примет.

— Точно! — одобрительно кивнул ему Тоша, и затараторил дальше: — Мы будем туда загружать все материалы, которые вам эти конспираторы, — не глядя, мотнул он головой в сторону детей, — передавали, и вы с ними прямо там и ознакомиться сможете. А то эти архивы гонять — только батарею садить. С облаком Вам только доступ понадобится — и все мгновенно перед Вами.

— Мне понадобится доступ к информации, — повторил Люк дрогнувшим голосом, вытянув губы трубочкой и округлив глаза.

— Я Вам его предоставлю — не волнуйтесь, там ничего сложного! — небрежно махнул рукой Тоша, словно отбрасывая нелепую до смешного мысль. — Я Вам сейчас покажу.

Нагнувшись, он рывком открыл стоящий между ножками его стула рюкзак и вытащил оттуда ноутбук.

Я нахмурилась. Это был обычный ноутбук — я даже вспомнить не могла, сколько я таких на земле перевидала и на скольких сама работала. В офисе у Сан Саныча я на них даже внимания не обращала — они там обычной деталью интерьера были. А вот сейчас он мне почему-то показался ужасно тяжеловесным и громоздким. Как первые печатные станки в музее.

Вот оно — незаметное, подспудное, иезуитское воздействие ангельской жизни! Я покосилась на Люка — он уставился на неуклюжего родственника небесных панелей с таким видом, с которым люди, наверно, на первый самолет смотрели.

— Зерно, оброненное в почву, не может втуне в ней пропасть, — произнес он наконец с самым настоящим благоговением в голосе.

— Ну, понятно! — язвительно разрушила последовавшее озадаченное молчание уже окончательно пришедшая в себя Марина. — Сейчас выяснится, что и компьютеры нам мудрые небожители принесли!

— Мудрые небожители, — перевел на нее все еще восхищенный взгляд Люк, — могут принести только мысль. Ее силу обычно недооценивают — а она нетленна и неуничтожима. Приятно вновь убедиться в этом — обстоятельства сложились куда лучше, чем я смел надеяться. — Он снова повернулся к Тоше. — Я возьму завтра с собой нечто похожее …

— Подождите! — подскочила я. — Зачем? А если …

— Я возьму свою машинку, — небрежно уточнил Люк. — Она под более чем надежной защитой.

— Вот! — ткнул пальцем Тоша в Марину. — Чтобы все так понимали, что пароли ставить нужно!

— Покажите мне, как работает Ваша, — придвинулся к нему Люк. — Я попробую настроить свою, чтобы обеспечить их совместимость.

— А право слова человечества уже, как я понимаю, закончилось? — презрительно бросила ему Марина.

— Ни в коем случае! — с крайне серьезным видом заверил ее Люк, непонятно с какого перепуга встав и отказавшись с ней лицом к лицу. — Оно едва только началось. Сейчас у нас осталось слишком мало времени, но завтра — я обещаю! — все мое внимание будет отдано Вам. Как я убедился, — он усмехнулся какой-то своей мысли, — в Вашем лице человечество обрело несокрушимого защитника, поэтому попрошу Вас подготовить предложения по его участию в нашем … — Он явно проглотил какое-то слово. — … освободительном походе. Но только реальные предложения, — с нажимом добавил он, — и завтра я полностью в Вашем распоряжении.

— Ну, тогда не обижайтесь! — прищурившись, процедила Марина с угрозой.

— И теперь, если позволите, — продолжил он, словно не услышав ее и проникновенно глядя на нее сверху вниз, — я бы предложил Вам провести остаток времени с Татьяной. Боюсь, Вы даже не представляете себе, как она ждала этой встречи … — Он обернулся ко мне за подтверждением.

— Выпроваживать меня?! — догнало его в полуобороте.

Мы со Светой вскочили одновременно. И одновременно оказались возле Марины. Обхватив ее с двух сторон, чтобы руками не размахивала, и потащив к выходу из гостиной.

— Вообще обалдели?! — запыхтела Марина, задыхаясь — от нашего крепкого объятия, хотелось надеяться, а не от возмущения. — Отпустили меня! Быстро! Я сама!

Мы ее и отпустили. Но только уже на кухне. После того, как Светка ногой дверь захлопнула.

Там она запорхала с места на место, ставя чайник на плиту и меча на стол заварник, сахарницу, тарелку с печеньем, конфеты и даже вазочку с вареньем — и бормоча что-то под нос, как заведенная. Мы с Мариной сели по разные стороны стола, старательно не глядя друг на друга. Меня нервный смех разбирал — а вот что в ней бурлило, мне узнавать не хотелось. Она — не мой ангел, она потом о сказанном не пожалеет.

Когда чай был готов, Светка осторожно, на вытянутых руках, поднесла мне чашку и поставила ее на стол, затоптавшись на одном месте. Но не приближаясь.

— Может, сильно горячий? — залопотала она, сложив перед собой руки и тиская их. — Так я остужу! И сахару вот — может, насыпать? Сколько? Я вот и печенье испекла — не знаю, понравится ли … Если нет, то вот конфетки — шоколадные, помнится, самые любимые были …

— Ну, началось! — закатила глаза к потолку Марина.

— Свет, ты чего? — оторопела я, протягивая к ней руку — она отшатнулась.

— А ну-ка, села мне! — ткнула Марина пальцем в стул между нами. — И хорош комедию ломать!

Светка тяжело опустилась на стул, поставила локти на стол и подперла руками голову, косясь попеременно то на меня, то на Марину.

— Какую еще комедию? — забубнила она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Это кому комедия? У меня голова как тронулась, так и не останавливается! Татьяна — ангелица, это кто такое выдержит?

— Ну ты, Свет, как скажешь! — чуть не поперхнулась я чаем. — Это же все равно я! Вот, — я снова раскрыла ей ладонь, — потрогай меня!

— Потом! — Она уже не отшатнулась, но все же слегка отстранилась. — Дай мне мозги в голове назад сложить.

— Как в меня вдвоем вцепились, — фыркнула Марина, — так ничего, а теперь дергается она!

— То не считается, — огрызнулась Светка, — я в тебя вцепилась. А ты? — вдруг рявкнула она на меня, впервые глянув мне прямо в лицо. — Если бы еще только ты! У нас же какая компания хорошая была — а теперь что выходит? Большая половина в ней — нелюди? У меня же теперь в семье крестница полу-ангелицей оказалась! И сын к такой же пристроился — а внуки пойдут, как мне с ними разговаривать?

— И что — компания хуже от этого стала? — тихо спросила я — от обиды у меня в горле запершило. — И Дара с Аленкой тебе уже не по нраву? Может, и Игорь тоже? Так вели Олегу от них подальше держаться — только он смелее тебя оказался! Марина, да скажи ты ей! — по привычке воззвала я к самому авторитетному голосу в нашей троице.

— А я тебе уже тысячу раз повторила, — громыхнул самый авторитетный голос, — что с ангелами отлично можно общий язык найти — если в узде их держать.

— То тебе можно, — отрезала Светка, — тебе вечно все с рук сходит. А обычному человеку — который всю жизнь ангелов бесплотными посланниками Божьими себе представлял — что делать?

— Свет! — Я взяла ее за дернувшуюся руку и крепко сжала, чтобы не вырывалась. — У нас всех, что, рога вдруг выросли? Изо рта огонь, из ушей пар, а из глаз молнии? Мы же не изменились — так в чем дело?

Светка с Мариной переглянулись — и лица их сделались одинаково непроницаемыми.

— Да нет, Татьяна, — снова повернулась ко мне Светка, — ты-то как раз изменилась. У тебя взгляд другой стал — словно ты много всякого повидала. Так ты расскажи-то! Что там с тобой было? Что там вообще происходит — ну, потом, после …

— Вот и я бы об этом послушала, — прищурилась Марина. — И в подробностях.

В подробностях получилось только на следующий день — в дверь вежливо постучал Люк и сообщил мне, что наше время истекло.

Мы вернулись за пару минут до окончания утренней разминки наших ангелов — он как раз успел мысленно напомнить мне о строжайшей тайне наших отлучек. И испарился.

На моего ангела отсутствие Лю … нет, уже, наверно, опять Винни, хотя он по возвращении так и остался в невидимости — а потом и ушедшего в главную ангельскую администрацию за отчетами Стаса — подействовало, как валерьянка на кота. Он ни минуты в покое усидеть не мог, принимая то одну, то другую нелепую позу, вздыхал, что-то бормотал себе под нос — и то и дело бросал на меня умильные взгляды.

Я же с головой ушла в работу, загнав все еще столь свежие и яркие воспоминания о земле и землянах как можно глубже в свой батискаф. Моя панель все еще работала в отложенном режиме, и после часа лихорадочной — куда быстрее прежнего — диктовки я смогла снова и снова перебирать их в памяти. Слово за словом, жест за жестом, взгляд за взглядом, словно едва утоливший голод — крошки, оставшиеся от случайно найденной краюхи хлеба, но смаковала я их все в том же батискафе — полная поглощенность Макса своей панелью вовсе не значила, что «жучок» тоже оглох и ослеп.

Мой ангел не угомонился и во время перерыва. Не успели мы расположиться в уютных креслах, в которых мне особо тепло земля вспоминалась, как он разразился слишком даже для него страстной речью о великом ангельском умении понимать и прощать, видеть истинную суть явлений за их кажущимся фасадом и высоко ценить чистосердечное раскаяние.

Макс язвительно попросил его привести примеры всего вышеперечисленного в отношении его течения.

Тень тоже встрял со своей вечной песней о необходимости проливать ангельскую благодать исключительно на достойных.

В отсутствие Стаса разорались они не на шутку, постоянно выдергивая меня из моей нирваны. И с каждым разом я все больше закипала: вон там, на земле, остались наши дети и близкие нам люди — не говоря уже обо всех остальных — остались без какой-либо защиты, кроме нас, а эти что творят? Там дети смогли всех вокруг себя сплотить, а этим все неймется друг друга лишний раз пнуть?

Хорошо, что перерыв, наконец, закончился. Осталось только Стаса дождаться — при нем они все и дышат-то через раз.

Глава 12.16

Стас, однако, тоже вернулся позже обычного — и тоже мрачнее тучи. Причина чего открылась, когда Тень вышел на свой личный ежевечерний моцион.

— Значит, так, — обвел Стас свинцовым взглядом всех оставшихся. — Тут ко мне наш великомудрый спец по технике подкатился. Пока вы там прохлаждались, — ткнул он пальцем в потолок, — он опять в оборудовании покопался. На случай экстренной связи, как мне было заявлено. Так что, как на экране все замрет — ждите друга.

Не сговариваясь, мы все, словно по команде, повернулись к единственному пустующему до самых недавних пор столу — панели на нем не было.

— Очень интересно! — не отошел еще мой ангел о целого дня свободы. — А если там все замрет, а потом так и заклинит? Кто за это отвечать будет?

— А вот меня больше интересует, — мрачно процедил Стас, играя желваками, — что там будет происходить до того, как все замрет. На мысли можно хоть блок поставить, а с этими новомодными цацками … — Он глянул вопросительно на Макса.

— Следует ли понимать, — прищурился тот, растягивая слова, — что на твоей панели может обнаружиться нечто такое, что ты от нас — опять — скрываешь?

— Ты это на что намекаешь? — начал багроветь Стас, приподнимаясь.

— Хватит! — резко хлопнула я ладонью по столу. — Вы все здесь одно дело делаете или уже забыли об этом? Вам о земле нужно думать, о том, как и чем ей помочь — а вы только повод ищете, чтобы очередную подножку друг другу подставить? Зачем вы здесь тогда? Я говорю раз и навсегда — хватит!

Они уставились на меня так, словно с ними мой стол заговорил. А ведь я для них здесь как раз и была всего лишь элементом интерьера — всегда на месте, всегда функции свои выполняет, всегда молчит. Ну и ладно — интерьеру уж точно глупо ждать, пока ему слово дадут. Ему его нужно самому брать — эффект полного остолбенения гарантирован, глядишь, и договорить успеет.

Первым пришел в себя мой ангел — выпрямился, расправил плечи, нос к потолку задрал и засиял такой гордой улыбкой, словно это ему, а не мне удалось Стаса дара речи лишить.

Его позерство сработало прямо в противоположном направлении, вернув Стасу этот дар приумноженным.

— Татьяна, ты здесь давай не зарывайся! — тут же обрушил он его на меня. — Не тебе о сплоченности рядов говорить — я еще с твоей попыткой саботажа не разобрался!

— Не сметь так с моей … — ринулся мой ангел усугублять свое обычное воздействие на Стаса.

— Так давай разберемся! — перебила я его, чтобы они снова не вернулись в ту самую привычную колею, из которой я их только что случайно выбила. — Я хотела остаться на земле. Я могла там остаться. И вернулась я не для того, чтобы опять наблюдать, как вы пасочками в песочнице бросаетесь. Не прекратите — я уйду! Мне Винни слово дал. — Так, завтрапервым делом сообщить ему об этом.

У Стаса на лице отразилась крайне напряженная работы мысли — причем, похоже, одной, направленной на прочесывание каких-то воспоминаний.

Макс разглядывал меня с непонятно расчетливым выражением — словно подыскивая мне новое место в своем видении мира.

А из моего ангела как будто весь воздух выпустили — он сник, жуя губами и стреляя в меня глазами с обидой, упреком и надеждой одновременно.

К вечеру в нем определенно победила надежда — он принялся заглаживать вчерашнюю грубость с таким рвением, что мне некогда было думать ни о своем сегодняшнем побеге на землю, ни о завтрашнем его повторении.

— Мир? — еще и утром спросил он меня для верности.

— Мир, — заверила я его, решив, что если уж и ругаться, то за все свои тайные свидания с землей сразу.

Следующее началось прямо с того, на чем мы прервались со Светкой и Мариной. Не получилось у последней Люка сразу в свое полное и безраздельное распоряжение заполучить.

Он действительно захватил с собой прозрачную ангельскую панель и присел возле Тоши, взмахом руки предложив ему вытаскивать свой ноутбук.

— Это займет всего несколько минут, — бросил он Марине, извиняющимся жестом дернув плечом, и поднял панель.

— Это … что? — хрипло каркнул Тоша, когда по ней тут же побежали змеящиеся линии.

— Это сканер, — рассеянно обронил Люк, не отрывая глаз от экрана. — Дайте-ка мне код доступа к этому Вашему облаку.

— Это у нас такое есть? — потрясенно выдохнул наш фанатичный поклонник земных технологий.

— Разумеется, — удивленно глянул на него Люк. — Во всех подразделениях, занимающихся сбором и анализом данных. Уж Вам-то, я надеюсь, не нужно напоминать, что мысленные стиль общения намного эффективнее словесного?

На лице у Тоши отразилась отчаянная борьба. Конец ей положил короткий взгляд на Аленку — все наши дети уже сгрудились вокруг них с Люком, с любопытством разглядывая панель.

— А мне такой можно? — потребовалось все же короткому взгляду более материальное подкрепление.

— Боюсь, пропажу сканера будет нелегко объяснить, — неуверенно покачал головой Люк.

— Вокруг нас наблюдатели все время крутятся и аналитик к ним впридачу — тут же настучат, — решительно вступила в разговор Дара, глядя при этом на Игоря, глаза которого бегали вдоль линий на экране с охотничьим блеском.

— Мы его здесь поставим! — отчаянно тряхнул головой Тоша. — А охрану вашу — вокруг дома, чтобы ни одна ищейка не просочилась!

— Здравствуйте-пожалуйста! — всплеснула руками Светка. — А Сергею я что скажу?

— Замаскируем, — лихорадочной скороговоркой заверил ее Тоша. — Под стекло. На картине. Я ее сам нарисую. Сегодня. И сам повешу. Завтра.

— Это Ваши несколько минут? — перебил его язвительный голос Марины, нарочито обращенный к одному только Люку.

— Да, действительно, давайте пока просто настроим наши машинки, — спохватился тот, и добавил поникшему Тоше: — Но я подумаю над Вашим предложением — не исключено, что оно сможет дать нам дополнительные преимущества.

В глазах его появилось весьма знакомое мне — по другому лицу — мечтательное выражение.

— Полчаса — максимум! — хлестко вернула его Марина на землю, и кивнула нам со Светкой в сторону кухни. — Пошли отсюда — я этих гаджето-зависимых видеть уже не могу.

На сей раз Светка обошлась без пародии на великосветский прием. Поставив чайник, она тут же уселась — все же напротив меня — и подперла голову кулачком.

— Ну, давай, рассказывай, — кивнула она мне с видом ребенка, ожидающего ежевечернюю сказку. — Все же там будем.

— Вот поскорее бы, — добавила Марина, покосившись на дверь в гостиную.

— Не спешите. — Я содрогнулась от воспоминаний о начале своей ангельской жизни. — Не знаю, как это у других происходит, но когда я очнулась, я понятия не имела, ни где нахожусь, ни кто я такая.

— Как не имела? — округлились у Светки глаза.

— А ей память вычистили, — избавила меня Марина от необходимости озвучивать ту первую экзекуцию.

— Как вычистили? — забегали у Светки круглые, как блюдца, глаза между ней и мной.

— Полностью, — яростно прошипела Марина, и я дала себе зарок никогда даже не пытаться узнать ее первую реакцию на эту новость.

— А как же …? — принялась подозрительно мерить меня взглядом Светка.

— А это мы ей память вернули! — Ярость на лице Марины сменилась выражением полного торжества. — Зачем, как ты думаешь, я тебя просила те воспоминания писать?

— Зараза ты, Марина! — вспыхнула Светка, стуча кулачком по столу. — Сказала бы тогда по-человечески — я бы совсем иначе, намного лучше написала!

— Вы все отлично написали! — накрыла я ее руку своей — она даже не вздрогнула, расчувствованно моргая. — Главное, что у вас все получилось — я действительно все вспомнила. Все, до самой мельчайшей подробности — вон Марина меня проверила! — усмехнулась я, вспомнив ее допрос на нашей первой небесно-земной видео конференции.

— Ну, ладно, — проморгавшись, Светка даже грудью на стол навалилась, ловя каждое мое слово. — А потом?

— А потом я училась, — пожала я плечами. — Специальность без образования нигде не дают.

— Как училась? — качнувшись назад, снова захлопала глазами Светка,

— Лучше всех, — хмыкнула Марина. — Она же вечно отличницей была.

— Ну да, — усмехнулась я, вспомнив ажиотаж вокруг моих невольных ангельских открытий. — Могла бы и не стараться. После распределения мы с Ана … — Ура, можно больше себя постоянно не контролировать! — … мы с моим ангелом планировали на землю вернуться, но его прямо перед ним арестовали.

— Как арестовали? — подпрыгнув, Светка зажала рот обеими руками.

— За распространение подрывной литературы, — снова принялась откусывать слова Марина. — Коей сочли наши свидетельства об ангельском вмешательстве в жизнь людей.

— И которые ты заставила моего ангела распространять, — не удержалась я.

— Как заставила? Как подрывной? — булькнуло из-под Светкиных все еще прижатых к лицу ладоней.

— Не важно, дело прошлое, — нарочито проигнорировав меня, ответила Марина только ей. — И представь себе: она еще тогда могла к нам вернуться, но отказалась — без своего болтуна!

— Так понятное дело, — опустив руки, удивленно глянула на нее Светка. — Я бы Сергея тоже не оставила — это тебе только не понять!

Марина закатила глаза к потолку, шумно выдохнув и качая головой.

— Спасибо, Свет! — сглотнула я комок в горле. — Одним словом, напросилась я на дальнейшее обучение — что-то вроде стажировки. А мой ангел пока нашел способ из ссылки сбежать — ему, кстати, Ви … Люк в этом помог …

— Да ну! — глянула Марина на дверь с удвоенным предвкушением.

— … и тогда-то мы и узнали о заговоре, — закончила я, прямо видя перед собой тот сеанс сплошных откровений в помещении Лю … Винни.

— Каком заговоре? — произнесла одними губами Светка.

Глава 12.17

Марина резко замотала головой — но она и дня не провела в нашем небесном офисе и понятия не имела о том, к чему, в конечном счете, приводит полу-правда, а я еще в самом начале, еще на земле, много лет назад, когда говорила ей, что Светке нужно все рассказать, имела в виду все, без малейшей утайки.

— О заговоре ангелов против людей, — отчетливо произнесла я, глядя ей прямо в глаза.

Светка нахмурилась, сосредоточенно моргая и кивая головой в такт каким-то своим мыслям — и вдруг просияла понимающей улыбкой.

— Ну, конечно! — замахала она перед собой указательным пальцем. — Это же наверняка враги рода человеческого никак происки свои не оставят! Все им неймется слабых духом в свое царство мрака заманить!

Мы с Мариной переглянулись — пожав плечами, она только руками развела.

— У них там, Светка, бардак почище нашего, — не отразилось показное смирение в ее голосе. — И мрак повсеместно царствует.

— Ты чего несешь-то? — накинулась на нее Светка.

— Правильно она все говорит, Свет, — отбросила я полу-правду и о небесных делах — из чистой справедливости. — Там уже не разберешь, кто светлый, а кто темный. Стас, к примеру, светлый — так же, как и Тоша с моим ангелом — но из карателей. И хотя его дело — за порядком на земле следить, постоянно им помогал, когда они этот порядок нарушали. Пока его … — вовремя спохватилась я, — … в наш новый отдел не перевели.

— Он больше не глава своего отряда? — прищурилась Марина с острым интересом в глазах.

— Ну да, конечно — не глава он! — поморщилась я. — Его куда ни назначь, он всех сразу в колонну по четыре строит.

— Ну, допустим, не всех, — хмыкнула Марина, и небрежно бросила Светке: — А вот Макс, кстати, темный — и отличный парень.

Света икнула.

— И отец Дары, — ликвидировала я последнюю утайку.

— Как отец? — ухватилась Светка за более понятный ей аргумент. — Я же того фанфарона помню — лощеный, слащавый, ничего общего …

— Они все внешность менять могут, — развеяла ее спасительные сомнения Марина. — Вот на Татьяну глянь — ты ее тоже такой помнишь?

Светка выставила перед собой две руки: одну — ладонью к ней, другую — ко мне.

— Так! — решительно скомандовала она. — Тихо. Я поняла. У меня крестница — не просто полу-ангелица, а темная. Чаю.

— Свет, да нет у них белого и черного! — Не хватало еще, чтобы на наших детей и на земле начали ярлыки вешать! — Так же, как и у людей. Заговор этот светлые задумали, а раскрыл его Люк — который у темных очень даже крупная шишка. И который, между прочим, прямо перед нашим возвращением встречался с самим небесным главой — и получил добро на пресечение нападок на землю!

Теперь переглянулись Светка с Мариной — с одинаково встревоженными лицами.

— С каким главой? — осторожно поинтересовалась Светка.

— Татьяна, ты точно в порядке? — озвучила Марина свои подозрения.

— Тьфу! — ответила я обеим сразу. — С тем самым, о котором ты подумала. А ты можешь у него сама спросить — он действительно не врет, только иногда так ответы свои изворачивается, что все слова понятны, а что за ними стоит — нет. Так что лучше прямо в лоб — Да или Нет.

— Отлично! В лоб — это самое надежное! — подхватилась Марина с места и ринулась к двери в гостиную.

— Свет! — взмолилась я. — Чаю! Пожалуйста — в горле же пересохло!

То ли мои слова вернули Марине ее обычный непререкаемый тон, то ли затянувшееся ожидание — но не успела Светка поставить по второму разу чайник, как на кухню влетели, как ошпаренные, все дети и Тоша. За которым и Киса тихонько бочком протиснулся. С видом вселенской трагедии на лице.

Светке пришлось готовить чай на всех, и в привычной суете она немного пришла в себя — только глазами стрельнула, когда Дара голос подала.

— А о чем это вы тут секретничали? — обдала она нас обеих своей неотразимой улыбкой, когда Светка возле меня оказалась.

— Об ангельской студенческой жизни, — отшутилась я.

— А нам? — тут же загорелась Дара, и все остальные тоже, словно по команде, поближе к столу придвинулись.

Повторяться мне не пришлось — и дети, и Тоша с Кисой были в курсе основных событий. Их больше интересовали подробности — стиль обучения в разных отделах, организация их работы и взаимоотношения между ними.

Личные каналы мысленной связи — или перемычки, как их называл тогда еще только Винни — не произвели на детей никакого впечатления: они их подобием с самого детства пользовались. А вот у Тоши взгляд расфокусировался, и он беззвучно зашевелил губами, глядя куда-то вдаль и сосредоточенно моргая.

Услышав о моем открытии — как распознавать инвертированных ангелов — о котором я случайно проболталась, рассказывая о своем особом курсе в павильоне Стаса, они тоже только озадаченно переглянулись: оказалось, что они и этим умением давно владеют, причем без сопутствующего дискомфорта, который на всех нас действовал буквально убийственно.

А вот Тоша мгновенно проснулся.

— Всех Стасовых мордоворотов обучила? — заплескалась обида в его все еще широко раскрытых глазах. — И темных? А меня?

Я вполне резонно поинтересовалась, когда — до сих пор — могла это сделать. Он отвел глаза, обронив с горечью, что Стасу и Максу, которым земля в то время была все еще вполне доступна, это тоже даже в голову не пришло — и я дала ему честное слово исправить эту вопиющую несправедливость в самое ближайшее время.

Ну и конечно же, в разговоре то и дело всплывал мой ангел: его безуспешные попытки сделать из меня физкультурницу в павильоне своего бывшего отдела, его соперничество с ребятами Стаса, его соблазнение целителей нашими воспоминаниями, его холодный прием у администраторов, которые припомнили ему все чрезмерные запросы в его бытность на земле, его стычки со Стасом, его знакомство с Винни, его арест, его лавирование на допросах внештатников, его ссылка, его побег из нее, его появление на церемонии распределения и похищение меня в башню темных, к Винни …

Эта часть рассказа постоянно сопровождалась шутливыми замечаниями — одобрительными со стороны детей и саркастическими в устах Тоши — и Светка, притихшая было с вновь округляющимися глазами всякий раз, когда речь заходила об ангельской специфике, под конец окончательно расслабилась и начала совершенно естественно прыскать вместе со всеми от смеха.

Что лишило и все наши последующие встречи и надрыва, и скованности. Мы так и болтали — то с ней и Мариной, когда Люк с детьми и Тошей переговаривался, то с ними, когда Марина требовала своей доли его внимания. И возвращаясь в офис, я старательно утрамбовывала эти живительные воспоминания в своем батискафе — чтобы для новых места хватило.

Мой ангел меня ни разу не спросил, почему я даже за пределами офиса свой щит не опускаю. Он и Игорю-то позвонить всего лишь раз предложил — и не стал настаивать, когда я, боясь выдать себя неосторожным словом и сославшись на усталость, попросила его немного отложить звонок.

Встрепенувшаяся было после первого побега на землю совесть снова улеглась, ворча — и уступила место насторожившейся наблюдательности.

К концу третьего дня, после очередного возвращения моего ангела из главной ангельской администрации, сомнений у меня уже не оставалось — у него явно появились свои тайны. Он полностью отстранился от меня — точно так же, как в то давнее время, когда на земле возле Гали начал Макс в ипостаси Дениса крутиться, и мне не положено было знать, что это темный. Тогда у меня, правда, еще никакого опыта не было в том, на что внимание обращать, но сейчас мне нескольких его коротких взглядов искоса хватило, чтобы понять, что у меня за спиной снова какие-то ангельские интриги плетутся.

Причем тайны появились не только у него. В офисе он сбоку от меня сидел и у меня не было возможности постоянно наблюдать за ним, а вот Стас с Максом на линии прямой видимости располагались. И я просто не могла не заметить, что у них обоих то и дело экран замирал — а вместе с ним и выражение лиц. После чего Стас обычно мрачнел до вида грозовой тучи, а Макс выглядел настолько удрученно-растерянным, что в первый раз я даже сморгнула, решив, что привиделось.

И стрельба глазами после каждого такого контакта с Винни велась во все стороны: подозрительно друг на друга и настороженно на меня. Ну, понятно — больше сюрпризов со стороны предмета интерьера никто не хочет, его и отстранили от каких бы то ни было дискуссий. И не исключено, что с подачи Винни — судя по всему, я его в роли пропуска на землю вполне устраиваю.

Как же это пренебрежение отличалось от атмосферы наших земных встреч! Только там — среди добродушного подтрунивания и с горячим чаем в руках — я оттаивала.

Там я видела, что мне искренне рады.

Там со мной говорили на понятном мне языке.

Там я осознавала себя нужной и равной.

Там я чувствовала себя дома.

Ну что же, я предупреждала этих великих конспираторов. Режущую им глаза мебель очень легко убрать с этих глаз долой.

— Девчонки, я остаюсь! — воспользовалась я тем, что на ближайшей встрече Люк снова уединился с детьми и Тошей. — Марина, ты на машине? Можно пока к тебе? Потом я где-нибудь устроюсь.

Светка с Мариной переглянулись.

И они туда же?!

Глава 12.18

— Татьяна, — мрачно бросила Марина, раздраженно дернув головой. — Ни черта из этой затеи не выйдет.

Я смотрела на нее, пытаясь переварить услышанное — желудок в знак протеста сжался в комок.

— Ни ко мне, ни к Светке, ни к Игорю тебе нельзя — там в первую очередь искать будут, — продолжила Марина, пригвоздив меня к стулу тяжелым взглядом. — В гостиницу или квартиру снять — документы нужны. На работу ты тоже не устроишься — жить на что?

— Мы, конечно, поможем, — торопливо встряла Светка с совершенно несчастным видом. — Но ты же теперь бессмертная — что будешь делать, когда нас не станет?

— Ладно, есть тебе уже не нужно, — задумчиво прищурилась Марина, — и квартиру я могу на себя оформить … Но ко мне же точно хвост приставят — у этих гадов возможностей больше, чем у любой полиции! — яростно грохнула она кулаком по столу. — И показываться тебе нигде нельзя, а значит, и с нами, и с Игорем встречаться — за нами всеми следить будут …

— Я могу в невидимости выходить! — в отчаянии напомнила я ей о своем единственном ангельском преимуществе на земле.

— Да? — язвительно фыркнула она. — А кто их научил вашего брата в любом виде вычислять?

— Тогда я могу у родителей пожить! — с упавшим сердцем ухватилась я за последнюю возможность. — У них дом большой — спрятаться есть где, если я приближение ангелов почувствую. И вы с Игорем туда в любое время приехать можете — подозрений это не вызовет …

— Татьяна, даже не думай! — задохнулась Светка. — Я чуть коньки не отбросила, а они постарше будут! Марина говорит, что вы раньше боялись, что я Сергею проболтаюсь, так раньше, может быть, но не сейчас. Мне сейчас проще рот на замке держать, чем к нему в больницу после инфаркта бегать. Если не на кладбище — Господи, прости на грешном слове! — Она снова прихлопнула рот рукой.

— И главное, — согласно кивнув ей, снова впилась в меня Марина немигающим взглядом, — что ты там будешь делать? Что ты здесь сможешь сделать, сидя взаперти?

— Не знаю, — растерянно пробормотала я. — Я думала, найдется какой-то способ помочь вам …

— Вот и я придумать не могу, — медленно покачала Марина головой, и помолчав, продолжила совершенно другим, уже совершенно своим — уверенным и не допускающим никаких сомнений — тоном: — Зато я знаю другое. Я знаю, что там, среди этих уродов, ты — единственный нормальный человек. Там ты можешь стать нашими глазами и ушами — они у тебя всегда были прямо созданы для этого. И если у них, как обычно, что-то пойдет не так, ты сможешь нас предупредить — это ты точно сможешь сделать.

О да, убеждать Марина умела — в этом даже мой ангел не всегда до нее дотягивался, ему металла в голосе не хватало.

И Винни чуть раньше нарисовал мне не менее удручающую картину — с ангельской стороны, удар с которой не только по мне придется, но и по моему ангелу и Игорю.

И обойти ни один из этих убийственных аргументов я не видела никакой возможности.

Но я не собиралась так легко сдаваться! Хорошо им всем говорить — это же не им в бесправную и бессловесную, в отличие от Макса, камеру наблюдения превращаться! Да еще и скрытую, снова в отличие от него же — мало там все друг за другом шпионят, так еще и мне в эту крысиную возню включаться?

И уж точно я не собиралась окончательно, полностью, по-настоящему попрощаться с землей, не повидав родителей. А там, кто знает — ведь сколько мы с ними ни ругались, когда речь заходила о чем-то большом и действительно важном, они всегда оказывались на моей стороне.

На следующий день, перед отправкой на землю, я загадала не Светкину дачу, а сад моих родителей.

Куда накануне попросила приехать Игоря — чтобы он нас с Люком потом на машине к Светке доставил.

Вот кто бы сомневался, что с ним — в своей машине — и Марина окажется! Чтобы Люк нам не мешал — ага, конечно!

Увидев незнакомое место, он остро глянул на меня, но к нам уже подходили Игорь с Мариной.

— Вот сюда, — повелительно ткнула она пальцем в сторону своей машины, — оттуда увильнуть не получится.

Люк явно сдержал улыбку и развел руками, смиренно склонив голову.

— Идем? — негромко сказал Игорь, внимательно разглядывая меня.

Я перешла в невидимость, и мы двинулись к дому.

У меня возникло очень странное ощущение — какое-то дежавю наоборот. Когда-то, на самой заре нашего знакомства, мы с моим ангелом так ходили — только я была на месте Игоря, в обычном человеческом виде, а мой ангел — на моем, в невидимости. Игорь, конечно, меня ощущал, но, все же не видя, к шагу моему не приноравливался — и я получила возможность на собственном опыте убедиться в ложности представления, что в тайном присутствии на земле одни только преимущества кроются.

Затем странности начали множиться.

Визит Игоря явно оказался неожиданным для моих родителей — но не вызвал никакого недовольства, как не раз случалось, когда я им, как снег на голову, сваливалась.

И расспрашивали они его о новостях с самым искренним интересом — и без столь печально знакомых мне поучений и указаний на постоянные ошибки.

Справедливости ради, и он говорил с ними дружелюбно, даже предупредительно, но ровно и терпеливо — без моей вечной глухой обороны вперемешку с резкими вспышками при малейшем намеке на нравоучение.

Не знаю, то ли его манеры лучшие стороны в них открыли, то ли они свои пересмотрели после моего исчезновения — но я вдруг увидела их в полной гармонии с окружающим миром и всеми, кто в нем находился.

Они всегда казались мне двумя половинками яблока, плотно сжатыми в единое целое — в котором я была хвостиком, вечно топорщащимся во все стороны и только тормозящим их слаженное движение.

Ну, вот и оторвался хвостик.

Глава 12.19

В тот момент я впервые по-настоящему осознала всю бесповоротность своего довольно спонтанного ухода с земли. Это в сказках волшебной палочкой можно не раз взмахивать, а в жизни — даже ангельской — возврат с точностью на исходную позицию и повторный забег на ту же дистанцию не предусмотрены.

Не буду я старую занозу в идеальное единство моих родителей втыкать.

Не буду ставить под угрозу будущее моего сына.

Не буду рисковать свободой моего ангела.

Не буду превращать моих девчонок в параноиков, всю жизнь через плечо оглядывающихся.

В конце концов, они правы — в небесном офисе от меня намного больше толку будет. И даже хорошо, что меня там снова в угол задвинули — наблюдать намного удобнее, не привлекая к себе внимания.

Когда мы с Игорем вернулись к машинам, Марина только молча посмотрела на меня, напряженно щурясь. Я пожала плечами и слегка кивнула ей — глубокая морщинка на ее переносице разгладилась.

Мы с Игорем, конечно, слегка задержались, но Марина, похоже, выжала из этого времени и из Люка все возможное — он объявил мне, что отправляться к Светке на дачу уже не имеет смысла, так что мы сегодня немного раньше вернемся. Я снова плечами пожала — я бы остаток времени с Игорем в обнимку провела, а вот просто болтать в машине с кем угодно и о чем угодно у меня совсем настроение пропало.

— У нас все будет хорошо, — негромко, но уверенно сказал мне мой сын на прощание.

В офисе Люк исчез не сразу — хотя и не материализовался, как обычно, так что можно было его, судя по голосу, все еще Люком называть.

— Татьяна, боюсь, вынужден немного расстроить Вас, — клацнуло у меня в голове не очень-то извиняющимся тоном. — Нам придется сделать перерыв в наших путешествиях — я должен снова отлучиться.

Я только рассеянно кивнула, разглядывая офис уже под совершенно другим углом. Действительно, лучше будет вернуться на землю уже с некоторыми результатами наблюдений.

Проведя в них целый день, я решила начать с раскатывания того клубка тайн, который снова целый день катался между моим ангелом, Стасом и Максом.

И сделать это было лучше, потянув за самую знакомую мне ниточку.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросила я моего ангела, когда после рабочего дня мы очутились наедине в нашем зале свиданий.

И приготовилась тщательно фиксировать самое мельчайшее изменение в выражении его лица.

Он затоптался на одном месте, бросая на меня нерешительные взгляды — и вдруг просиял.

— Да давно уже хочу! — лихорадочно забормотал он, нервно покашливая. — Только не знаю, как — это вообще полный бред! Дай честное слово, что смеяться не будешь.

Игорь сегодня преподал мне урок ровного и уверенного поведения — я только брови вопросительно вскинула.

— Короче, — махнул рукой мой ангел, утробно хохотнув, — похоже, их гениальное темнейшество втрескалось в Марину!

На этот раз у меня не было надобности изображать удивление — брови сами полезли дальше вверх, и речь отобрало, поддерживая ровное молчание.

— Он уже всем плешь проел расспросами о ней! — довольный произведенным эффектом, продолжил мой ангел, уже открыто давясь от смеха. — И что-то мне подсказывает, что очень скоро нам снова срочно понадобится на землю — так что у тебя в руках прямейший рычаг давления на него!

— Ты хочешь мне сказать, — медленно произнесла я, перебирая в памяти отдельные моменты прошедших дней, — что один из самых древних и опытных ангелов увлекся кем-то прямо после первой встречи?

— Так то же земля! — издал мой ангел победоносный вопль. — И Марина — вот только чтобы она никогда не узнала, что я это сказал! И клянусь тебе, положа руку на сердце, — проиллюстрировал он свои слова решительным жестом, — в этой схватке я буду болеть за обе стороны! Потому что в ней не будет ни проигравших, ни победителей — одни только павшие!

Первой моей мыслью было позвонить и предупредить Марину. Но к утру я передумала: Люк пока со сцены куда-то испарился, а вызывать ее с такими результатами наблюдений — она меня даже из средств слежения вычеркнет.

А потом я передумала еще увереннее. В Марине я не сомневалась — вокруг нее Стас с Максом столько лет хороводы водили, и все на том же месте. А Люк, может, и участвовал в создании нашего мира, только тот с тех пор немного изменился — и если он решил пустить пыль в глаза одному из его обитателей … нет, одному из самых лучших его обитателей импозантным видом и мудреными речами, то мне остается только пожелать ему удачи.

Которая ему очень понадобится.

Глава 13. Марина о небесной навязчивости

Вот только не надо мне снова о предвзятости.

Видеть в ангелах один только безупречный идеал, а у людей исключительно учет грехов, мыслимых и не мыслимых, вести — это не предвзятость?

Да что вы, ни в коем случае — это просто правильная точка зрения!

А вот только заикнуться … нет, только задуматься о недостатках — вопиющих, между прочим! — небожителей — вот это не просто предвзятость, а прямо-таки посягательство на общепринятые и общепризнанные святыни!

А откуда, спрашивается, эта навязчиво правильная идея у людей взялась? Кто им ее навязал? Кто ее безусловно правильной принял и признал?

Эти мысли у меня задолго до высадки первого ангельского десанта в наших краях мелькали.

Ладно, допустим, что они действительно людей по своему образу и подобию создали. О чем талдычат им уже веками. Как о само собой разумеющемся факте.

Так тогда, может, лучше в зеркало глянуть вместо того, чтобы на людей кидаться при малейшем искажении блистательного образа на земле?

Или в своих рядах халтурщиков поискать, которые к процессу творения спустя рукава подошли, оставив его плодам лазейки для нарушения первоначального замысла?

Или хотя бы задуматься над тем, что любой образ не навечно отливается, по нему трещины идут со временем — и его подобие всего лишь только отражает этот процесс?

Так нет, зачем задумываться — проще возвести нетленность и незамутненность этого образа в ранг неоспоримой истины.

А любые сомнения в ней объявить обманом зрения и греховностью мыслей.

И ведь работает этот подход — без осечки и исключения! Даже на меня, со всем моим скептицизмом, подействовал. Я ведь первых появившихся среди нас … нет, первых выползших из своей анонимности Анатолия и Тошу сначала за инопланетян приняла — настолько не соответствовали они сиятельному образу посланников небес. Прямо неловко вспоминать, но что-то необычное, явно отличное от людей я в них сразу учуяла — кстати, почему, не пойму, сколько ни ломала себе над этим голову.

И чем больше их потом вокруг нас становилось, тем ярче в каждом из них проступали далеко не лучшие человеческие, казалось бы, черты. Причем, приумноженные.

Взять хотя бы Анатолия — он у меня в списке первым исключительно по хронологии стоит, а не по рожденной его больным самомнением предвзятости. Вцепиться мертвой хваткой в Татьяну и бросаться на людей вокруг нее, чтобы в ее жизни только один светоч остался — это не эгоизм?

Тоша оказался менее твердолобым, но постоянно отвлекаться от взятых на себя обязательств на неожиданно подвернувшееся на земле хобби, причем, явно в ущерб порученному делу и вплоть до чуть не полного его провала — это не халатность?

На Макса мне грех жаловаться — благодаря ему состоялась моя первая проба пера в ангельских разборках, но переключаться с назначенной и согласованной цели на другую, показавшуюся более перспективной, бросив при этом поставленную задачу не доведенной до конца — это не разгильдяйство?

Стас на их фоне казался наиболее преданным своему делу профессионалом, но громогласно объявлять о непримиримой борьбе с противником, выживать его с земли всеми правдами и неправдами и при этом пользоваться, глазом не моргнув, его услугами на ней же, когда своих силенок не хватает — это не лицемерие?

А теперь еще и этот … почти отец-основатель! Которого нам подсунули ввиду явного провала их менее опытных гонцов в переговорах с человечеством. Начать большой проект, вложить в него … по его словам, правда … кучу сил и идей, а потом лапки сложить, когда его от него отодвинули — это не слабодушие? Не безволие? Не трусость?

И что интересно — он оказался в курсе, что все его предшественники входили в состав моего летучего отряда. Но как вы думаете: хоть один из них — хоть мельком, хоть сквозь зубы и между делом — сообщил новому лицу в переговорах о том, что именно в этом отряде они показали свои самые лучшие результаты? В том самом, в котором им была гарантирована четкая организация, обеспечено строгое разделение функций и предоставлены все возможности блеснуть своими сильными сторонами? Прикрывая и нивелируя слабости друг друга. Забыв о конфронтации и впервые, наверно, почувствовав чисто человеческую силу единства.

У вас есть три попытки найти ответ на этот вопрос. По числу участников моего отряда — Анатолия я не ввела бы в него даже в самом страшном кошмаре. Этот единоличник на любом пьедестале почета блохой скакать будет, чтобы все призовые места своей персоной занять.

Вот когда он о людях вспомнил — когда сам не смог Татьяне память вернуть? Как же ему вдруг понадобилось тогда все ее окружение! Так, что даже в ответ на мои встречные предложения не взвился, как обычно — зубы, небось, скрипели! А потом что? Мало того, что тут же снова принялся настраивать Татьяну против земли — в жизни не поверю, что она сама отказалась вернуться хотя бы к Игорю! — так еще и данное мне добровольно с виду обещание донести правду о людях до их братии провалил!

Именно поэтому не вызвало у меня известие о том, что отец-основатель вдруг соизволил оказать нам поддержку, ничего, кроме глубочайших подозрений. Ни один из них о земле ради нее самой никогда не вспомнит! У этого, надо понимать, игрушку более крепкие ребятки отобрали, а он, благоразумный, с ними связываться, чтобы свое отстоять, не стал — ну, правильно, чего на рожон лезть, лучше удобного момента дождаться.

А игрушка — ничего, она потерпит, ей же все равно, кто ее крутит-вертит.

И дождался, терпеливый — обстоятельства, видишь ли, отличные сложились! А все они в том, что надоело земле игрушкой быть — отчего же не воспользоваться ее руками, чтобы обидчикам нос расквасить?

А если сломается она при этом, так всегда можно себе другую найти.

Это только у людей земля одна, и другой им не нужно.

Я окончательно в этом убедилась, когда мелкие взяли на себя соцсети.

В которых довольно быстро нашли весьма впечатляющее число сторонников.

Уже давно, как оказалось, ощущающих угрозу человечеству.

Хотя и смутно — источники этой угрозы они видели, больше частью, на самой земле.

Но главное — они были готовы сопротивляться той угрозе всеми посильными способами.

И объединяться перед ее лицом.

А вот я опять не у дел осталась.

С тем, что у меня с онлайн общением ничего не вышло, я смирилась быстро — в конце концов, работая в туризме, я всегда легче прямой контакт с людьми находила.

А людей нам нужно было на свою сторону привлечь как можно больше.

Причем, людей активных, находчивых и не боящихся риска.

А значит, подошло самое время моей фирме развивать нестандартные туристические направления.

Первыми в моем списке оказались, разумеется, Татьянины французы.

Во-первых, у них там и горы с труднопроходимыми склонами, и побережье океана, еще не зализанное до лакированной цивилизованности, и пещеры с озерами имеются — найдутся маршруты на любой вкус любителей острых ощущений.

Во-вторых, зная местную специфику, они с результативной рекламой помочь смогут.

И в-третьих, их ангелы уже давно в открытом контакте со своими людьми — наверняка откликнутся на идею их защиты от своей небесной братии.

Вот с этим пунктом я ошиблась.

В последний раз я была у них уже давно, и перемены мне просто в глаза бросились.

Справедливости ради, Франсуа уже был хорошо в возрасте — он даже от дел около года назад отошел — и сильно сдал.

Анабель была все также полна сил и уверенности в них. Она все также излучала невозмутимую жизнерадостность и ровную приветливость, но уже полностью сконцентрировалась на здоровье Франсуа.

Причем, в ее постоянных расспросах о его давлении, пульсе, приступах головокружения и одышке — так же, как и в его ответах — мне почудилась не тревога, а … надежда.

— Мы в курсе, — слегка поморщившись, кивнула она мне. — И уверяю тебя, пока это не более, чем слухи.

— Да какие слухи?! — возмутилась я. — Мне Стас собственной персоной эту информацию подтвердил!

— А как она к нему попала? — вежливо вскинула она брови.

— Какая разница? — даже слегка растерялась я. — Ему по долгу службы положено всякие подлости раскапывать …

— На земле, — с нажимом уточнила она. — У нас же правонарушениями занимается иная служба.

— А если эту службу в долю взяли? — прищурилась я. — Наслышана я о них.

— Ты наслышана о них от тех, — небрежно повела она в сторону рукой, — у кого с ними дороги постоянно пересекаются — то ли по долгу службы, как ты совершенно справедливо выразилась, то ли из слабо понятного мне чувства противоречия.

Я открыла было рот, но тут же его и захлопнула — слова в защиту Анатолия прямо в горле застряли.

— Мы же узнали об этом так называемом заговоре, — тонко усмехнулась она моей безмолвной реакции, — от нашего руководства. С которым Стас уже пытался вступить в контакт. Дав несколько раз понять, что источником этих слухов являются темные.

А вот это не предвзятость?!

Глава 13.1

— Ну и что? — Ответ на выпад в сторону Макса вырвался на волю без каких-либо препятствий. — Даже если они просто уесть ваших хотели, компромат на них обнародовав — главное, что он и до нас дошел! Мы теперь уже тоже знаем, что против нас затевается — значит, нужно действовать.

— Темные всегда славились непревзойденным умением, — размеренно произнесла она самым менторским, самым хранительским тоном, словно с отпетым недоумком беседуя, — вызывать сомнения и раздоры. И отнюдь не только и не столько на земле. А в этом случае я бы не удивилась, узнав, что они метят сразу в двух зайцев: с одной стороны, внести раскол в наши ряды, а с другой — довольно серьезно пошатнуть веру в нас людей.

— Веру?! — снова поперхнулась я. — А если эти слухи все же правдой окажутся, что же нас, доверчивых, ждет? Утешение крепостью этой веры до самой последней минуты? Чтобы она нас стреножила, пока нас давить будут? Может, еще и головой повертеть — щеки, одну за другой, подставляя под подгоняющие оплеухи?

— Слово «если» мне кажется вполне уместным, — добавила она к назидательному тону выражение вселенского терпения на лице. — Но даже при таком — крайне маловероятном, с моей точки зрения — повороте событий речь может идти только о превышении полномочий отдельными представителями нашего сообщества. И только в нем их действиям может быть дана правомерная оценка и по ее результатам приняты соответствующие меры.

Я глянула на Франсуа — он взирал на Анабель с видом только что найденного на морозе, но уже отогретого и накормленного щенка. С бесконечной преданностью во взгляде — и с тревогой, что она окажется невостребованной.

— На самом деле, — потянувшись, успокаивающе похлопала его по руке Анабель, — мы с Франсуа обсуждали все возможные варианты развития событий. И пришли в единодушному выводу, что любые действия на земле совершенно бесперспективны — для этого достаточно вспомнить, чем закончились все демарши Анатолия.

А она, оказывается, неплохо меня изучила: одно только упоминание об этой квинтэссенции небесного самомнения — и любое возражение у меня поперек горла становится.

— Ты, по всей вероятности, со мной не согласишься, — снова насмешливо дрогнули у нее губы, — но что бы ты ни задумала, мы с Франсуа в этом участвовать не будем. На земле хаоса и так хватает, а мы оба уверены в том, что — даже в самом худшем случае — принесем намного больше пользы, когда окажемся у нас наверху.

Она одарила его полной предвкушения и нетерпеливого ожидания улыбкой — которую он отзеркалил.

— Поэтому прошу тебя, — перевела она на меня затвердевший до алмазной прочности взгляд и продолжила отнюдь не просительным тоном, — исключить нас из любых твоих планов, каковы бы они ни были. Даже из информирования нас о них. Франсуа очень вредны волнения. Они могут вызвать у него сердечный приступ, который — в сложившихся обстоятельствах — вполне может быть признан недостаточно естественной причиной его смерти. Я твердо намерена вновь соединиться с ним в нашем отделе и не допущу его повторного возвращения на землю.

— Да о чем ты говоришь? — не выдержала я. — Вам же негде соединяться будет! Стас прямо сказал, что в случае успешной реализации порабощения людей и его, и ваш отдел расформируют — не с кем вам больше работать будет!

Анабель звонко расхохоталась.

— А вот это самый главный повод сомневаться в его словах! — с торжествующим видом закивала она головой.

— Это еще почему? — нахмурилась я.

— Я еще допускаю — с натяжкой, — ответила она мне с видом величайшего одолжения, — что кто-то решил на земле порядок навести … не совсем адекватными способами, но замахнуться на нашу структуру … — Она снова рассмеялась, качая головой.

— Да ну? — не сдержавшись, хмыкнула я. — На земле вон тоже некоторые правители в своей неприкосновенности уверены были — до самого эшафота.

— Марина, земля — это всего лишь один из наших проектов, — небрежно пожала она плечами. — И даже далеко не из первых. А ведь и на ней дворцовые перевороты, о которых ты упомянула, уже давно канули в лету. Наша же структура уже прошла такое испытание временем, так им отшлифовалась, что о наверняка существующих в ней поначалу недостатках даже старожилы не помнят — спроси Стаса!

Да что мне его спрашивать — я уже сколько раз очень яркие даже для него выражения слышала по поводу вовсе не старых, а самых что ни есть новейших трениях в этой их проверенной временем черной дыре, пожирающей в конечном итоге все вокруг.

А Анабель хорошо бы к египетским пирамидам прокатиться, в Риме по Форуму прогуляться, по городам древних ацтеков пройтись. Если через джунгли к ним прорвется. Там народ тоже на века строил — в полной уверенности, что потомки будут вечно в их творениях жить, даже не вспоминая об ошибках при их создании. И что от них осталось? Место экскурсий — справа был такой-то храм, а слева две колонны от дворца остались?

Но это все лирика, а от Анабель с Франсуа я решила отстать. С этих упырей наверху действительно станется к кончине нормального человека придраться — а там или опять на землю сошлют для увеличения поголовья рабов, или вообще распылят, или памяти лишат, как Татьяну. Хватит с меня одного греха на душу.

А вот их приятелям до того света еще далеко.

И они вполне себе в курсе всех хитросплетений ангельско-человеческого сосуществования на земле.

И к людям своим относятся не менее ревностно, чем Анато… нет, до этой ковки вряд ли кто-нибудь когда-нибудь дотянется.

Я попросила Анабель устроить мне встречу с ними.

Заодно и посмотрим, не станет ли она меня и от них отваживать.

Пожав плечами, она согласилась.

Без малейшего возражения.

Мне хватило одного разговора с ними, чтобы понять, почему.

В отличие от Анабель, они были искренне возмущены даже гипотетическим намерением придать людям статус существ второго сорта на земле.

Недиффиренцированно — уточнили они.

Они были абсолютно уверены, что такое намерение могло родиться лишь в умах их теоретиков, не владеющих детальной информацией о людях и, в силу этого, не способных в полной мере осознать превосходство уже избранных и переданных на ангельское попечение представителей человечества над остальной его массой.

И это было их единственное отличие от Анабель.

Так же, как и она, они не секунды не сомневались в праве их структур принимать любые решения в отношении земли.

И даже признавая ошибочность последнего из них, они воспринимали его как досадное недоразумение, причину которого относили на счет слабых контактов между теми самыми структурами и недостаточной информированностью их верхних эшелонов.

Чтобыло, с их точки зрения, достаточно легко исправить. Они уже живо обсуждали текст коллективного обращения к вышеупомянутым эшелонам. В котором намеревались подчеркнуть важность индивидуального подхода к их, в частности, подопечным и даже поручиться за них. Приложив к обращению характеристику на каждого из них в качестве обоснования такого ходатайства.

И судя по горящим гордостью глазам, они чувствовали себя при этом истинными хранителями.

— А если откажут? — поинтересовалась я сквозь стиснутые зубы.

В ответ они рассмеялись — с той же снисходительностью, что и Анабель.

У них и в мыслях не было петицию свою прямо в высшую инстанцию отправлять. Это было бы верхом неприличия, для которого и каналов-то, разумеется, не существует. Процедура подобных обращений определена строгим протоколом — с четким описанием всех ее этапов и назначением ответственных за каждый из них.

Свое ходатайство они направят непосредственно хранительному руководству — о чем уже поставили последнее в известность.

Хранительное руководство немедленно начнет изучение вопроса, а именно распространенности подобной точки зрения среди других сотрудников на местах, и сообщит как о нем, так и полученном сигнале какому-то Совету — что автоматически приостановит любые действия последнего в данном направлении до окончания опроса общественного мнения.

Общественное мнение, естественно, поддержит их позицию подавляющим большинством голосов, что будет оформлено их руководством в виде доклада по текущей ситуации на земле — и что обяжет тот самый Совет вернуться к принятому ранее решению для его корректировки с учетом вновь поступившей с мест информации.

Они действительно в это верили. Спорить было бесполезно. Сколько я ни тыкала им прямо под нос то просто бесчисленное количество способов, которыми можно скрыть, исказить и вообще наизнанку вывернуть любые факты в такой донельзя забюрократизированной системе — они только понимающе переглядывались и снисходительно указывали мне на земную природу всех моих примеров.

— Ладно, хорошо, — махнув рукой, заговорила я о более важном. — Предположим, все у вас получилось. Вывели вы своих людей из-под удара. Молодцы! А с остальными как?

Они удивленно уставились на меня, потом друг на друга — словно там ища объяснение такому повороту в разговоре.

— Ну, всех не спасешь, — пожав плечами, выразил, наконец, Венсан явно не только свое мнение. — Намного разумнее сохранить тех, за кого мы несем ответственность, чем распыляться, лишив и их нашей защиты. И потом — люди сами делают свой выбор обратить свои взоры к нам, — продолжил он, и остальные согласно закивали. — Только после него нас к ним направляют. И если мы им не нужны, если они предпочитают оставаться прикованными к земле — навязываться им мы не имеем права, нам остается только предоставить их выбранной ими судьбе.

Так, если они действительно этот свой опрос общественного мнения сумеют провести, как бы мне о нем узнать? С Анатолием, что ли, перемирие заключить? Ради такого дела стоит. Лишь бы не надолго.

Если сунутся они на землю за поддержкой вот такой позиции, если подкатятся с этим к Кисе — упаси его высшая инстанция оказаться в рядах подавляющего большинства. Стас меня из своих дел вычеркнул — хранитель мне больше не нужен.

Глава 13.2

Но это потом, а сейчас что? Сдаваться я как-то не привыкла. Хотя почему сдаваться — на ангелов я никогда и не рассчитывала. Даже Стас с Максом при малейшем намеке на повышение от земли отказались, глазом не моргнув. Так что в мою новую команду набор отныне только людям открыт. И только еще не оболваненным хранителями.

С самым смиренным видом и невероятным трудом, которым он мне дался, я сообщила Анабель и всей ее компании, что они меня полностью убедили, и перешла к непосредственно туристической части своего визита.

Они изъявили немедленную готовность представить меня их местным агентствам альтернативного туризма — лишь бы побыстрее от меня избавиться, надо понимать.

Там начало показалось мне более чем обнадеживающим.

Клиенты у них в самом деле были обезбашенные: не только скалы с пещерами запрашивали, но и паркуром баловались, и по туннелям метро не прочь были пошастать — одним словом, любыми источниками острых ощущений интересовались.

Загоревшись, я тут же предложила им сотрудничество. У нас мест, где можно нервы себе пощекотать, уж точно больше, чем у них. И этот непреложный факт может стать основой взаимовыгодного соглашения — в лучших традициях ведения бизнеса. Они получат резкий рост числа клиентов и, следовательно, прибыли, а моя фирма — развитие нового направления деятельности прямо на своей территории.

Для меня лично последнее соображение представляло особый интерес. Чем больше я размышляла над словами Стаса, с которыми он явился ко мне в последний раз — а главное, над его мрачным, почти подавленным видом — тем яснее прорисовывался у меня в сознании масштаб грядущего нападения на землю. Похоже, простым возрождением моего летучего отряда дело не обойдется — мне теперь армия понадобится. И отбирать потенциальных рекрутов в нее будет намного проще и быстрее, если не я за ними по всему миру гоняться буду, а они ко мне оттуда стекаться начнут.

Первые отбраковались прямо на этом этапе — еще до запуска процедуры их отбора.

Предполагаемые партнеры радикально охладили мой пыл, заметив, что их клиенты предпочитают испытывать острые ощущения, не слишком удаляясь от оазисов цивилизации и сервиса — в которых они могут восстановить свои силы для следующего сеанса адреналино-терапии.

Наличие же таких оазисов у нас вызывает у них большие сомнения.

Я совершенно оправданно возмутилась — они вежливо уточнили, что речь идет о круглосуточной цивилизации быта и сервиса.

Я представила себе солдат своей будущей армии, требующих обязательного внесения в контракт пункта, согласно которому — как в наступательных, так и в оборонительных операциях — им должна быть гарантирована неприкосновенность перерыва на обед. И на дневной сон. Для восстановления сил.

Не сдержавшись, я поинтересовалась у своих несостоявшихся партнеров, как они собираются острые ощущения с сервисом совмещать, случись рядом с ними какой-нибудь серьезный конфликт.

Лица у них мгновенно застыли, и с не менее прохладной вежливостью они поведали мне, что в цивилизованном обществе для решения любых конфликтов существуют специально созданные и обученные структуры. А задача законопослушных его членов состоит в том, чтобы не путаться у последних под ногами, а исправно платить налоги на их содержание.

У них хранители, что ли, уже есть?

Или это от них Анабель с компанией местным духом уже насквозь пропитались?

Нет, наверно, третье — они же с представителем не совсем цивилизованного общества говорят.

Мои собеседники подтвердили последнее предположение, открыв мне глаза на непреложную истину: асоциальные типы не приносят обществу ничего, кроме хаоса, в силу чего желающим жить по закону джунглей туда и следует отправляться.

Это замечание оказалось самым значимым результатом наших провалившихся переговоров — с него началось мое молниеносное турне по Африке и Азии.

С альтернативным туризмом ничего не вышло — займемся экстремальным.

— Куда?! — тут же взвился Киса.

— Будешь палки в колеса вставлять — уволю, — твердо пообещала я ему.

— За что?! — припадочно затряс он головой. — За точное выполнение моих обязанностей?

— За препятствие развитию моей личности, — перешла я на понятные ему небесные формулировки, и добавила вдогонку еще и земную: — И за создание помех моему бизнесу.

— Какому бизнесу?! — У него еще и глаз задергался. — Я, что, не вижу, что ты делаешь? Ты же людей на бунт подбиваешь! Я Стасу скажу! — взвизгнул он под конец.

— Да ну? А как? — хмыкнула я, ощупав для верности телефон в кармане. — Сам к нему слетаешь? Ему-то дорога сюда заказана.

— Ты же ему обещала только Интернетом ограничиться! — растерянно сбавил он тон.

— И в чем проблема? — пожала я плечами. — Работа в соцсетях налажена. А я просто бизнес развиваю. Если вдруг случится в рабочем контакте пару смежных тем между делом затронуть — так Стас далеко, чтобы по каждому слову с ним консультироваться.

— Но он же и с меня слово взял, — пробормотал мой праведный хранитель с выражением полного отчаяния на лице. — Если с тобой опять что-то случится …

Я поморщилась — перед глазами опять промелькнули обрывки воспоминаний. Которых в последнее время как-то больше стало. И совершенно не стыкующихся между собой. Как будто из разных жизней. Или у меня в прошлой фрагментация личности случилась?

— Слушай, — обратилась я не так к Кисе, как к нашему с ним совместному печальному опыту, — ты меня в прошлый раз уже пытался в узде держать? И что из этого вышло? Может, сейчас поможешь — для разнообразия?

В общем, эти переговоры прошли немного успешнее — сошлись мы на компромиссе: я продолжаю поиски нужных мне людей, а Киса меня в них неотступно сопровождает.

Вспомнив рассказы Татьяны о физической подготовке хранителей, я решила, что в джунглях подобный спутник мне не помешает. Даже слегка засидевшийся в бухгалтерах.

Но телефон я все же с тех пор постоянно при себе держала. И пароль на него поставила.

Эта поездка меня словно заново в молодость вернула. В те времена, когда я не вросла еще по самые уши в образ руководителя и каждый новый маршрут сначала сама проходила.

А эти маршруты еще и куда более впечатляющими, чем экскурсии по достопримечательностям цивилизованного мира, оказались.

О комфорте и сервисе речь в них не шла. В некоторых речь не шла даже о безопасности. Пару раз Киса просто насмерть стал у меня на пути, мотивируя истеричное «Мы туда не едем!» своим хранительским чутьем.

Основанным, как выяснилось в самом разгаре нашего первого же жаркого спора, на скрупулезно проработанной им информации из Интернета — все ночи напролет, небось, в нем сидел!

И подкрепленным в конце той же дискуссии его заявлением, что я могу сколько угодно паролей ставить — вот проверил же, гад! — а он перед отъездом с Тошей контактами обменялся и прямо сейчас с ним свяжется.

А тот Стаса вызовет.

А тот группу быстрого реагирования сюда вышлет.

С полным правом — всякие бандиты, до которых человеческое правосудие добраться не может, входят в сферу его непосредственной деятельности.

Как и эвакуация людей, случайно оказавшихся в зоне их ликвидации.

Так, еще один нахватался земных приемов в любой ситуации выкручиваться — на мою голову!

— Где телефон взял? — подозрительно прищурилась я.

— У меня зарплата хорошая, — скромно потупился он, — а потребности невысокие.

— О премии больше не заикайся! — предупредила я его.

Но шутки шутками, а чутье его мне пришлось все-таки признать — и оказалось оно весьма кстати.

На месте я всегда машину арендовала, чтобы полностью в шкуре своих будущих клиентов оказаться и к рекламе подойти со знанием дела. Так скажу я вам, что даже за рулем внедорожника, со всем своим водительским опытом, я частенько едва с управлением справлялась на той сплошной пересеченной местности.

Киса сидел рядом, отчаянно зажмурившись и вцепившись обеими руками в сиденье, и всю дорогу монотонно бубнил: «Слева яма, справа бугор, впереди под травой вымоина». Видеть он все это из постоянно подпрыгивающей и виляющей машины не мог, и я первые пару раз пропустила его заунывное бормотание мимо ушей — так чуть в кювет не улетела. Если это можно назвать кюветом. Пришлось прислушиваться.

Так мы с ним посетили довольно много мест, и некоторые из них вызвали у меня крайне странные ощущения.

Холод я всегда на дух не переносила, но в Африке иссушающая жара доводила меня до крайнего, едва поддающегося контролю раздражения, и я смотрела вокруг строго профессиональным взглядом — лишь бы побыстрее оценить открывающиеся возможности и уехать.

В Азии, однако, вроде и колесили мы по столь же непроходимым и живописным зарослям, и духота в них стояла нестерпимая, и живность местную далеко не всю безобидной назвать можно было — а там у меня ощущение уюта возникло. Страдала бы романтическими приступами, сказала бы: ощущение уютного узнавания. Словно в давно покинутые места, в которых детство прошло, вернулась.

Какие-то плоды на деревьях вдруг знакомыми показались, в небольшой реке поворот угадался еще до того, как он глазам открылся, мысль всплыла — непонятно, откуда — что хижину хорошо бы вон в том кустарнике соорудить, чтобы он ее с трех сторон от опасности прикрыл …

Тьфу, не хватало мне еще дневных наваждений вдобавок к разношерстным воспоминаниям во снах!

Встряхнувшись, я решительно взяла себя в руки — я на окрестности глазеть сюда приехала или необычные маршруты для необычных людей искать?

В конечном счете, нашлись и те, и другие. Не в городах, понятное дело. Там при виде заморского гостя лица расплывались в радушной улыбке до ушей, в манерах предупредительность растекалась до заискивания, а в глазах мелькал расчетливый интерес — как бы эту диковину к местному хозяйству пристроить с максимальной пользой. И главная опасность заключалась в том, чтобы не попасться на эту удочку.

Глава 13.3

Другое дело — совсем крохотные поселения в самой глуши. Жизнь в них была простой, почти примитивной и отнюдь не легкой — воду их жители брали из рек, а не из крана, а хлеб — из домашней печи, а не с полки магазина. Поэтому расшаркиваться перед заезжими гостями им было некогда.

Встречали нас хоть и с любопытством, но настороженным — как пришельцев из чужого и чуждого им мира. Который, как выяснилось, когда мне все же удалось разговорить собеседников, наступал на них с упорством, достойным куда лучшего применения. Зарясь на окружающие их природные богатства, уничтожая ради последних привычный им уклад жизни, сгоняя их с исконных мест обитания.

Они говорили об этом достаточно спокойно, как о простом факте жизни — в которой они точно также постоянно отбивались от хищных животных, ядовитых насекомых и природных катаклизмов.

И точно также не собирались они отступать перед асфальтным катком цивилизации — даже осознавая его превосходств в силе и мощности.

Им просто некуда было идти.

Опять накатило узнавание — настоящее на этот раз.

В положении дел, сложившемся вокруг этих простых, не мудрствующих лукаво местных жителей, как в капле воды, отразилась ситуации, в которой оказалось все человечество.

На него точно также накатывала бесчувственная машина уверенных в своем превосходстве, искушенных в подавлении и не останавливающихся ни перед чем существ.

Которым все человеческое чуждо по определению.

А посему должно быть искоренено — либо из людей, либо вместе с ними.

И отступать последним точно также некуда — космические корабли для исхода с земли еще не построены.

И пригодные для жизни миры пока еще не открыты.

И нет никакой гарантии, что такие миры точно также под пятой небесной братии не находятся.

Не раз во время таких встреч я пожалела, что Татьяны рядом нет. Вот он — ярчайший аргумент в наших с ней вечных спорах об испытаниях — прямо перед глазами. Эти местные жители сталкивались с ними ежедневно — не уклоняясь, не смиряясь и не опуская руки — и огонек сопротивления горел в них ровно и надежно.

А вот цивилизованный мир — изнеженный безопасностью, ослабленный сервисом и парализованный комфортом — похоже, рухнет первым. И я бы не удивилась, узнав, что такая его обработка — небесных рук дело. Подсаженный на иллюзию безмятежного благоденствия мозг даже перед лицом непосредственной опасности не сражаться с ней будет, а искать способы в свой дурман вернуться. Любой ценой.

Но это, как говорится, выбор каждого — а я ядро своей будущей армии нашла, хотя и совсем не там, где ожидала. Теперь еще сотню другую не до конца цивилизованных сюда на выучку прислать, чтобы эстафету огня сопротивления дальше понесли — и посмотрим, как небожители с разветвленной партизанской сетью справятся.

Смотреть, правда, будет не на что, если они о некой подозрительной активности здесь пронюхают. Своих миссионеров они, вроде, в такую глушь не посылают, недостойна она их благосклонного внимания … или все же везде своих соглядатаев понатыкали?

Кису к ним на разведку посылать бесполезно — он у них на испытательном сроке, с ним никто об их шпионской сети говорить не будет.

Тоша руки умыл. Хотя он, пожалуй, живое подтверждение того, что я могу быть спокойна: сообщи ему кто о переводе в здешние места, без электричества и вайфая — тут же заявление по собственному желанию напишет.

Мне, что, опять Анатолию перемирие предлагать?!

Нет, пора домой. Лучше Тошу припугнуть, что, мол, дошли до меня слухи, что его начальство строит планы широкого освоения целинных земель и уже составляет списки освобождающихся в ближайшее время хранителей — сам бросится все мне разузнать.

Все это время я была, разумеется, на связи.

Как в рядовой рабочей командировке.

Уверенность в чем я твердо во всех поддерживала.

Чтобы у меня утечки информации в самом неожиданном месте не произошло.

Судя по одобрительному угуканью Стаса в ответ на мои рассказы, Киса дальше угроз не пошел — и появления даже дружественно настроенного отряда быстрого реагирования в обнаруженном заповеднике человеческого духа можно не опасаться.

Тоша подчеркнуто не интересовался подробностями моих поездок и твердо убеждал меня, что у них в жизни все, как обычно — из чего я сделала вывод, что его громогласно объявленный нейтралитет строго соблюдается.

Мелкие усомнились было в официальной версии моего отсутствия, но я быстро вернула их к нашей договоренности, потребовав детального отчета о развитии ситуации в соцсетях — и всякий раз только радовалась, что у моей будущей армии уже отрасло такое надежное, ответственное и целеустремленное крыло.

Костяк которого именно на земле все лучшие человеческие качества в себя впитал.

Но кто же знал, что они еще и изворотливость до такой степени впитают?!

Вдобавок к дурной наследственности — чисто ангельскому маниакальному стремлению все нити в один кулак собрать и дергать их до потемнения в глазах у тех, к кому они ведут.

Не знаю, как у других, а у меня из глаз просто искры посыпались.

От неожиданности утечки в самых, казалось бы, прочных рядах.

По приезде я прямо на следующий день к Светке поехала — она слышать ничего не хотела: подавай ей первой рассказ о заморских краях.

Приехала я с утра пораньше — благо, у нее выходной был, и я не хотела день разбивать. И еще очень удивилась, что мелкие с самого утра на дачу укатили. Сергею, понятное дело, срочно понадобилось какому-то другу с машиной помочь — он от моих рассказов всегда надувался: надо понимать, Сетка его потом пилила, что вот, мол, люди путешествуют, а они все на месте сиднем сидят.

Но Светка за любую аудиторию всегда единолично могла сработать. Это не Татьяна с ее вечным глухим молчанием — Светка и ахала, и охала, и глаза округляла, и руками всплескивала, и переспрашивала по десять раз. Я ей, понятное дело, в основном про природу рассказывала, но и тех описаний не на один час хватило.

Вернее, хватило бы — в конце первого и прозвучал звонок.

— Марина, привет, это Алена, — раздался в трубке торопливый, но уверенный голос. — Ты уже дома?

— Да со вчера уже, — проворчала я с неожиданной для самой себя досадой. — А куда это вас унесло?

— Мы договорились встретиться с Татьяной … и еще другими, — сообщила она мне так, словно речь о школьной дискотеке шла. — Они буквально ночью подтвердили, что будут. Вот сейчас ждем.

— Кто — мы? — выдохнула я — услышанное переваривалось только по частям.

— Мы все, — исчерпывающе ответила она. — Мы хотим поставить их с известность, что без людей ни в каких их мероприятиях участвовать не будем. Тебя не было, и Игорь с Дарой решили, что людей Олег представлять будет, но он пишет здорово, а говорит — не очень. Вот я и подумала — если ты уже здесь, может, приедешь?

Ну, спасибо, что хоть у кого-то из них нашлось, чем думать! Эти упыри решили Татьяной прикрыться, чтобы нам руки-ноги и, главное, языки связать — и выставлять против них мальчишку зеленого, ни разу с ними еще не сталкивавшегося? Да они его проглотят, не жуя — и добавки попросят. В размере всего человечества.

— Вы где? — процедила я сквозь зубы, почувствовав, что мое «стоять насмерть» начинается немного раньше предполагаемого.

— На даче, — также коротко ответила она.

— Сейчас буду, — отключила я вызов, сунула телефон в карман и поднялась — все какими-то рывками.

— Что случилось? — пролепетала Светка побелевшими губами — глаза у нее снова, как тарелки, сделались, но уже отнюдь не от радостного изумления.

Я бросила ей что-то о бардаке, который у меня в офисе образовался в мое отсутствие. О возникшей из-за него серьезной проблеме. О том, что ее нужно срочно решить, пока она все под откос не пустила. Точно не помню, что я ей говорила — мыслями я была уже в машине. Вжимая педаль газа в пол.

Вот вам еще один минус комфорта — из-за тех чертовых светофоров я бы в джунглях, по усеянной ямами и буграми дороге быстрее доехала!

Дверь мне открыл Олег. И начал что-то говорить — но уже в спину. Молча, чтобы не расплескаться раньше времени, отодвинув его в сторону, я влетела на это типично ангельское сборище.

А ведь правы они оказались, знатоки человеческих слабостей — я сначала только Татьяну и увидела! Хорошо они ее выдрессировали — в такой счастливой улыбке расплываться, словно вместо меня ей Дед Мороз явился. С мешком подарков. За месяц до Нового Года.

Но и я не слишком ошиблась — при моем появлении нырнули они таки ей за спину. Фигурально выражаясь — но кто сказал, что они в своей невидимости вообще под стулья не залезли?

По крайней мере, Анатолий и еще один рядом с ним. Я сначала подумала, что это Стас был, и даже фыркнула про себя — видно, нервы у него совсем сдают, если он такую слабину прямо перед Максом дал. Единственным, между прочим, из пришельцев, не перешедшим в газообразное состояние.

Особо нервных я быстро в приличный в человеческом обществе вид вернула.

Вернее, одного Анатолия. И тогда-то и поняла, что второй — точно не Стас: перед хранителем пасовать ему бы никакие нервы не позволили.

Ну и плевать на этого невидимку, если он трусливее Татьяниного пустомели оказался! Я оглянулась по сторонам — и выплеснулась от всей души.

Чтобы десант незваный сразу на место поставить — куда им со своим уставом ходить.

И мелким урок преподать — кого пресс-секретарем человечества выбирать.

Пока я жива, на земле за людьми последнее слово останется!

Но кто сказал, что за Светкой?!

То ли я ей что-то лишнее в беспамятстве сболтнула, то ли она сама обрывки нашего с Аленкой разговора услышала — но потащилась она таки вслед за мной. И чтобы зайти к себе на дачу, ей ни стучать, ни звонить не понадобилось.

В общем, последнее на тот момент слово человечества произвело поистине оглушительный фурор. Даже на меня. И пустило только что взятую мной под контроль ситуацию прямо под откос. Очень крутой откос.

Глава 13.4

Вот было бы приятно думать, что это мне удалось до Татьяны достучаться, но справедливости ради пришлось признать: что бы между нами тремя ни происходило — возвращала нас друг другу всегда Светка.

А вот в обморок хлопаться было совершенно необязательно! Раньше ей одного взгляда хватало, чтобы нас в чувство привести.

Конечно, Татьяна тут же рядом с нами оказалась.

Конечно, после этого ей и пяти минут не потребовалось, чтобы решить и дальше рядом с нами оставаться.

Но кто ее надсмотрщика назад на землю звал?!

Понял, что без нее ему лучше назад не возвращаться — к искушенным в подавлении и насилии? Ссылка не подействовала — вдруг изыщут способ бессмертия лишить?

А вот дальше крутой откос обрывом закончился.

Они вдруг все одеревенели. И вышли на веранду — словно по команде, словно им кто-то ноги переставлял. Сначала Макс, потом Анатолий, даже Тошу увели. Хоть у того еще хватило духу посопротивляться.

Мелькнула было мысль — чем это их Стас на таком коротком поводке держит?

И опять я промахнулась — оказалось, что балом у них тот самый невидимка правит.

Ну, у них он может править, чем хочет, а на земле и без него есть, кому командовать.

На земле таких пауков, на глаза не показывающихся, а только за ниточки из потемок дергающих, не жалуют.

На земле не то, что в переговорах — в сражениях лица не прячут.

По крайней мере, в самый критический момент.

Дошло — материализовался.

И тут же вызвал у меня такую ярость, что руки зачесались.

Это было снова узнавание — но не то маняще ускользающее или бодряще радостное, как в джунглях.

Встречала я уже таких — абсолютно уверенных в своей непогрешимости, недостижимых в своей надменности, напившихся власти, как пиявки, играющих судьбами и бросающих их, когда надоест.

К счастью для них, не часто встречала — и не успокаивалась, пока не сбивала с них спесь.

А у этого, похоже, она еще и по-ангельски стократная!

Он еще на меня сверху вниз смотреть будет?

Он мне еще будет Татьяну с пути истинного назад на землю сбивать?

Он мне еще Светку будет устрашать намеками на главное пугало человечества?

Опять Татьяна встряла! Ну, ладно. И Светку успокоила, и этого припечатала по полной программе — вот уж точно, люк в черную дыру вселенной!

Но Татьяну он все-таки увел. Если бы она хоть взглядом, хоть мельком попросила у меня помощи! Чем же он ее взял, что она так безропотно верит его обещаниям?

Как ему вообще можно верить? Если это действительно не первое его возвращение на землю, то о предыдущих на ней легенды ходят — и весьма для людей печальные.

А вот Стаса я обязательно спрошу! И не только о том, каким это образом темные власть имущие к возвращению Татьяной памяти руку приложили. Главное — с какой это стати сам Стас с ними в сговор вступил и еще и прикрывает их рейд на землю?

До него я не дозвонилась. Ну, понятно, нахватался уже манер — сторицей на единственный сброс звонка отвечать!

Оставалось только ждать.

Что бесило меня до невозможности.

С одной стороны, я поняла, что хочу еще хоть раз увидеть Татьяну, только после того, как она снова исчезла.

С другой стороны, если и получится у нее вернуться, то только в той же самой компании.

Сочащейся, вне всякого сомнения, самодовольством — и от навязанного мне ожидания, и от возможности ткнуть меня носом в сдержанное слово.

Последнее, впрочем, можно исправить. На земле держать слово — это обычное дело, а вот кто куда слишком задранные носы ткнет — это мы еще посмотрим.

Этого момента стоило ждать.

И с каждым днем — все с большим нетерпением.

Светка постаралась.

Вот спрашивается, с какой это стати ангелы Татьяне на голову свалились, на тот свет она сама рванула, ей там так мозги промыли, что она столько раз вернуться отказывалась, а теперь и вовсе на землю только под конвоем пускают — а шишки все на меня посыпались?

Если Татьяне бежать пришлось, то, понятное дело, из-за того, что я с бандитами связалась — и ведь не поспоришь же с последним утверждением!

— Ты вечно, куда не надо, лезешь! — сверкнула Светка на меня глазами. — А то я по издательству своему не помню!

А ничего, что эти бандиты на Игоря замахнулись, а Татьяна вместо него на тот свет отправилась? Это вообще-то суицидом называется.

— Я всегда знала, что она ради Игоря на все, что угодно, пойдет! — влажно дрогнул у Светки голос.

А ничего, что он мог здесь совсем один остаться, если бы ее там в порошок стерли?

— А вот и не стерли! — торжествующе вскинула руки вверх Светка. — Таких людей, как Татьяна, наказывать ни у кого рука не поднимется!

А ничего, что о ее чудесном воскрешении не одна я знала — может, стружку снимать лучше с собственного отпрыска начинать?

— Они еще дети! — рубанула Светка воздух рукой. — А мы им должны пример подавать, чтобы они всегда знали, куда за добрым советом обращаться!

А ничего, что эти дети сюда всю ангельскую верхушку вызвали — никаких советов у примерных старших не спрашивая?

— Какую верхушку? — замерла Светка со все еще назидательно указующим в потолок перстом.

Вот этого я упырям небесным точно никогда в жизни не прощу — довести мне Светку до того, чтобы она меня до ляпанья языком довела!

Пришлось ляпать дальше — Светка всерьез психанула из-за «поминания святого всуе». Но я обошлась общими чертами. Хотя и по каждому носителю святого — Светка поштучно все наше окружение перебрала, все сильнее прищуриваясь при каждом новом имени, и под ее инквизиторским взглядом у меня язык врать не повернулся.

— И вы все это время молчали? — произнесла она наконец очень тихо.

— А ты думаешь, нам легко было? — После всего выслушанного мне еще и защищать Татьяну приходится! — Вот давай только честно: ты смогла бы столько лет и каждый день все это в тайне от Сергея держать?

Глаза у Светки снова округлились и захлопали.

— Не знаю … — неуверенно протянула она.

— Вот и мы не знали, — кивнула я ей. — И сейчас — очень тебя прошу! — не проболтайся.

— Мариш, — просительно заглянула она мне в лицо, — а ты меня не разыгрываешь? С тебя же станется чем угодно шутить!

— Да не до шуток мне, Свет, — устало вздохнула я. — Войну нам небожители объявили.

— А зачем ты на них все время орала? — вдруг взвизгнула она. — Тебя Анатолий с того света вытащил, Киса за тобой приглядывает, Стас с Максом во всех твоих авантюрах тебя прикрывали — а ты ими всеми только понукать? Кто такую неблагодарность терпеть будет?

— Да не во мне дело! — вскипела и я в ответ на очередную несправедливость. — Для них земля — это просто ферма, а сейчас они людей вообще с нее сживают! Мелких уже достаточно развелось — нужно им место освободить!

— А дети здесь причем? — снова недоверчиво нахмурилась Светка.

— Так они же … — пожала я плечами.

— Подожди, — остановила меня Светка, выставив вперед ладонь. — Это что же получается? Это кто же они теперь? Игорь … о Господи, и Аленка! Если у них отцы …

— Дара тоже, — уверила ее я, не вдаваясь в подробности.

— Нет! — крепко зажмурившись, замотала Светка головой. — А я что же? Я же их посуду мыть гоняла! Яблоки с ягодами в саду собирать! Я же их два раза за кашу отругала, когда они у меня в садике были! — Открыв глаза, она уставилась куда-то вдаль с выражением отчаянной решимости на лице. — Отмолю! Когда там Татьяна возвращается? Нет, я лучше у Олега спрошу. Нужно приготовить все, что они любят!

— Да им есть не нужно! — оторопела я от такого зигзага у нее в мыслях. — Вспомни Анатолия в первый раз.

— Вот расскажи мне! — фыркнула она. — В первый раз, может, и да, а потом помню я, как все они у меня за обе щеки уплетали — главное, как приготовить!

— Света, ты перед кем мелким бисером рассыпаешься? — Я еле сдержалась, чтобы не встряхнуть ее за шиворот, как следует. — Поодиночке они еще, может быть, и ничего, а все вместе — они нам не друзья и не гости дорогие. Они на все человечество нацелились, и не насытишь ты их своим обедом!

— А вот не уверена! — усмехнулась она с чрезвычайно довольным видом. — Если, как ты сказала, дети с ними поговорить хотят — значит, есть, о чем, а за хорошим столом и разговор хорошим всегда получается.

— И на какой же стороне ты за тем столом окажешься? — прищурилась я.

— А я, Марина, всегда с детьми, — согнала она усмешку с лица. — Насчет Сергея, не переживай. Он у меня что-то сдавать начал, в голове больше, правда — утром день с измерения пульса начинает, а вечером проверкой давления его заканчивает, и к каждому чиху между ними прислушивается. Так что останется в благостном неведении — если не только вы с Татьяной, но и Олег столько времени язык за зубами держал, то и я смогу. Детвора у нас хорошая получилась, и если они в какое-то большое дело ввязались, то я тоже от него в стороне стоять не буду. Помогу, чем смогу — хоть тарелкой супа горячего.

Ты же смотри, как они вбили в человеческие головы невозможность даже мысли о том, что в ангелах не одна только святость обретаться может!

Светкину непробиваемость я тоже в список ангельских грехов занесла. Так что к моменту их возвращения удлинился он у меня существенно.

Глава 13.5

Я на полном серьезе собиралась его придерживаться.

По пунктам.

Сама знаю, что любая эмоциональная реакция — очко в пользу противника.

Но этот же мастодонт небесный не успел еще в дом зайти — как начал мерить меня расчетливо-оценивающим взглядом! Да еще и с таким видом, словно он на неожиданно крупного фазана в своих угодьях наткнулся и глазам своим не верит, какая ему добыча подвернулась.

Пришлось напомнить, что с высоты своего Олимпа он переговоры здесь вести не будет.

А потом выяснилось, что неспроста он на целых три дня таймаут взял — подготовился он на том Олимпе основательно.

Досье на каждого, похоже, изучил.

Зашел прямо с козырей — человечество ему послушать хочется. Вот теперь понятно, откуда на земле вампирская литература взялась — те, говорят, тоже дают людям высказаться, прежде чем в шею им клыками впиться.

И хоть подход у них к каждой жертве разный, но в основе всех одно и то же лежит: поиграть на самых чувствительных струнках души и затуманить-таки разум.

Светке на жалось давить начал — та прямо засопела у меня за спиной, услышав из уст самого небесного посланника о полной неземного накала, вечной и ежедневной, равно как и непримиримой борьбе всего хорошего со всем плохим.

Тошу он за компьютерную струнку ущипнул — правильно, гении ведь только на небесах водятся. Причем, пачками. И неустанно осыпают землю своими великими идеями. Причем, стаями. Которые глупые люди принимают за полет своей собственной мысли.

Мелких служебным положением взял — что с того, что он в создании земли участвовал? Сколько рук египетские пирамиды строило — хоть одна пара особого к себе отношения требовала?

И даже если так, где ответственность за творение своих рук? Так дети на пляже свои песчаные замки бросают в погоне за новым увлечением и даже не оборачиваются, чтобы проверить, не смыло ли те волной.

Да ну! Этот, значит, не просто оборачивался, а прямо-таки неотрывно следил — в ожидании особых обстоятельств. Это еще каких? Достойных милостивого возвращения отца-основателя собственной персоной? Людям сразу на колени падать или можно чуток полицезреть благодетеля?

С какой это еще стати? Их песчаный замок сам устоял, своими силами — под волнами не растекся и под солнцем не рассыпался. А своему создателю он, по всей видимости, понадобился по одной простой причине — похоже, неземной накал ангельской драки стал слегка слишком обжигающим.

Интересно, кто кого?

А, неважно — они там все одним миром мазаны.

Но неужели непонятно, что если кто-то бежит от драки, то она бежит за ним? И, как правило, догоняет. Нужно все разборки небесные на землю перетащить? Чтобы все-таки обрушить нерушимую твердыню — его как будто творение — в совершенный хаос?

Именно в этот момент я поняла, насколько основательно мастодонт подготовился.

Он во всеуслышание признал совершенство земли.

И кто с этим поспорит?

И небрежно приплел к этому совершенству меня.

С этим только Анатолий может поспорить — и то издалека.

Но где этот подхалим заезжий мое досье взял? Такое только у Стаса могло появиться — он, что, на меня уже личное дело завел? Ну, тогда пусть молится, чтобы я к ним нескоро попала — он мне ответит, с какой стати дал темным доступ к моей характеристике.

Причем, к полной. Мастодонт вдруг объявил, что вместо того чтобы в прошлом, которое не изменишь, копаться, разумнее заняться настоящим. Устранить в нем последствия прошлого и предотвратить даже малейшую возможность их повторения в будущем.

Я бы сама лучше не сказала.

В других обстоятельствах.

Когда мне мои же аргументы в лицо не швыряют.

Ответила я ему, не подумав — опять он меня из колеи выбил вечными ангельскими рысканиями за спинами людей.

Я вовсе не имела в виду изгнание всех ангелов с земли.

Киса вон очень кстати во всех наших поездках пришелся.

И Тоше, похоже, тщательно умытые руки уже надоели.

И со Стасом и Максом — по крайней мере, пока они живительным земным воздухом дышали — почти без сбоев сотрудничать получалось.

Я бы только Анатолию визу на землю выдавала.

Краткосрочную.

Мастодонт возражать мне не стал — опять нырнул за спину окружающих и принялся там дергать их за ниточки. С ювелирной точностью — одного за другим. Почву для этого он виртуозно подготовил.

Я смотрела на всех этих орущих на меня представителей, с позволения сказать, земли — и ни глазам, ни ушам своим поверить не могла.

Их, что, в детском саду не учили, что чужим доверять нельзя, какие бы конфетки те им не подсовывали?

Им в школе не рассказывали про принцип «Разделяй и властвуй»?

Они уже забыли про надсмотрщиков, к детям приставленных?

Им мало того, что с Татьяной эта ангельская шайка сделала?

Типичный представитель последней удовлетворенно провозгласил, что земля сказала свое слово. Единогласно — не удержался он от мелочного ехидства.

Какое еще единогласно?! А я, что — марсианка, что ли?

Мне было великодушно обещано завтра.

Я только открыла рот, чтобы поинтересоваться, которое из всей их очереди в обозримом будущем, как меня выдворили на кухню.

Меня?!

На кухню?!

Общаться с дождавшейся наконец-то этого великого момента Татьяной?!

Так заждавшейся, что раз пять возвращаться отказывалась?!

А Светка, так прямо со вчера заждалась — в концентрированном виде, судя по хватке?!

Эти две уже выдрессированные козы вцепились в меня, как по команде.

Мне, что, с людьми … ну, частично с людьми драться по мановению мизинца этого кукловода?

Попробовал бы он сам меня вывести — хоть за шиворот, хоть под ручку — так нет же, все всегда чужими руками!

На кухне Светке мало показалось — принялась теперь перед Татьяной мелкой козочкой скакать, прямо не зная, куда ее усадить и чем потчевать.

Татьяна тоже себя копытцем в грудь застучала — я, мол, все та же, но тут Светка выдала такое, на что я ни в прошлый раз, ни в этот сгоряча внимания не обратила. Татьяна, правда, оба раза практически не отсвечивала, но Светка все же наблюдательнее меня оказалась.

Татьяна действительно изменилась. Светка что-то про умудренный взгляд проблеяла, а я бы скорее в ее привычную незаметность пальцем ткнула. Которая вдруг стала несколько иной.

Наша Татьяна всегда славилась умением прикинуться ветошью и не привлекать к себе внимание в любой компании. Только раньше это у нее что-то вхоже защитного инстинкта было — так червячок под веточку дерева маскируется, чтобы не съели.

Сейчас же с ее неподвижности появилась собранность и готовность к броску — как у хищника. Не крупного — на того поди попробуй наехать — но такого, который не только в укрытии, но и в засаде замирает. В ожидании добычи.

Очень ангельское, как по мне, свойство.

Вот тогда и мелькнула у меня впервые мысль: а стоит ли ей возвращаться?

Нужно ли, чтобы она вернулась?

Чему же ее там научили?

Ответ на этот вопрос начал прорисовываться — пока только прорисовываться — на следующий день.

Торжественно обещанное мне мастодонтом завтра наступило не сразу — он еще одну приманку Тоше принес. Только глянув на трясущиеся руки и непрерывно облизываемые губы последнего, я поняла, что настаивать на данном мне обещании сейчас лучше не надо, а то Тошин только что сдвинувшийся с мертвой точки нейтралитет окончательно переметнется на противоположную мне сторону.

Ну и черт с ними — мне и самой не терпелось об этапах Татьяниной метаморфозы послушать. Чтобы знать, и чего от нее ждать, и к чему самой готовиться. Когда время придет.

Рассказала она много, но не для меня — я-то в реальном времени о многих событиях узнавала. Светка снова разахалась и разохалась, упорно отказываясь признавать не-святость своих небесных кумиров — что, впрочем, оказалось весьма кстати: из ответов Татьяны на ее уточняющие, а иногда и просто дурацкие вопросы я все же кое-что выудила.

Во-первых, о своей ангельской учебе она говорила так же уклончиво, как и по телефону с небес. Особенно, в отряде Стаса — а меня, в свете предстоящего разговора с ним о сливаемых противнику анкетных данных сотрудников, именно этот курс больше всего интересовал.

Похоже, где-то там и случился у Татьяны прорыв в приобретении особых навыков и умений.

Во-вторых, выяснилось, что у Стаса вообще больше отряда в подчинении нет. Да плевать мне, что ему других дали! Пока он их выдрессирует — особенно, если среди них Анатолий числится — никакие группы быстрого реагирования мне больше не грозят.

Похоже, Киса потерял все рычаги давления на меня — вот уж поистине баланс сил в природе: Тоша новую игрушку получил, Стас отряд потерял.

В-третьих, оказалось, что великий ссыльно-каторжный бежал из глубины небесных руд вовсе не самостоятельно, а при весьма активной помощи извне. Причем, из самого темного извне. Незнакомым, еще и из стана врага, такие услуги не оказывают — похоже, они с мастодонтом общаются давно и тесно. Вот и последний в прошлый раз прямо намекал на свое активное участие в восстановлении памяти Татьяны. Что же он взамен получил?

Глава 13.6

Похоже, разговор со Стасом об утечке данных сотрудников отменяется. Хотя нет, вряд ли. Обо мне Анатолий ничего хорошего, не говоря уже о совершенстве, физически сказать не может — он первой же фразой насмерть подавится.

Но самое интересное Татьяна выдала под конец. Я даже усомнилась то ли в своем слухе, то ли в ее рассудке.

Мастодонт на короткой ноге с предводителем всей небесной братии.

Ничего так себе, поворотик!

Татьяна прямо так, конечно, не сказала, но что-то я не припоминаю, чтобы хотя бы тот же Стас у своего-то начальства вот так, спол-щелчка, аудиенцию получал. Даже его, со всеми его регалиями, на нее обычно вызывали. И судя по его реакции — в приказном порядке.

А тут древнейшее темное ископаемое — и вот так запросто, без предупреждения и согласования времени и даты, на прием заваливается?

Да еще и — по Татьяниным словам, правда — получает не разнос по всем статьям, а полную поддержку?

Осталось только выяснить, чего.

И каким образом.

Татьяна заверила меня, что приближенный к самой вершине Олимпа не врет — спорное утверждение, судя по данному мне вчера слову.

Но также предупредила, что он — мастер уводить разговор в сторону, отвечая загадками — вот в это я с легкостью поверила.

И как только добралась, наконец, до него, решила ограничиться самыми простыми вопросами. На пробу.

— Ваше начальство в курсе, что Вы здесь находитесь? — начала я, чтобы выяснить, кто у него за спиной стоит.

— Хороший вопрос, — кивнул он мне с одобрением — как будто я в нем нуждалась! — Но хотелось бы уточнить, кого Вы имеете в виду.

Так, понятно — даже вместо элементарного «Да» или «Нет» ужом извивается.

— Ваше темное, надо понимать, начальство, — уточнила я сквозь зубы.

— А-а, если Вы о нем, то нет, — усмехнувшись, небрежно махнул он рукой.

— А Вы о ком? — прищурилась я.

— Вы знаете, я бы сейчас предпочел не говорить о высшей инстанции, — поморщился он с извиняющимся видом.

— Это еще почему? — насторожилась я.

— Не исключено, что в сложившейся ситуации она также не избежит обвинений с Вашей стороны, — задумчиво произнес он. — И с Вашей горячностью — боюсь, не совсем справедливых. А мне, — добавил он с легким удивлением в голосе, — было бы неприятно это слышать.

Опять яснее некуда — получил он поддержку от той высшей инстанции только по словам Татьяны.

Которая от него же об этом и услышала.

Если не додумала по привычке.

Или из желания услышать нечто обнадеживающее.

Или ей это заключение кто-то в голову вложил.

А вот я вижу, что если он действительно в ту инстанцию наведался, то инструкции, которые там получил, предпочитает при себе держать.

— А как Вы о заговоре против земли узнали? — решила я зайти с другой стороны.

— У меня есть некоторый опыт в наблюдении … — потупился он с явно тяжело давшейся ему скромностью.

— Наблюдении? — фыркнула я. — Вы основываете столь далеко идущие выводы на простом наблюдении?

— … и сопоставлении фактов, — закончил он, как будто я и рта не раскрывала.

— Каких фактов? — вцепилась я в возможность узнать наконец-то что-то более существенное.

— Из самого стана наших противников, — с готовностью пояснил он.

— А Вы, никак, туда вхожи? — вернулась я к простым «Да/Нет» вопросам. — Или у Вас там информаторы имеются?

— И вхож, и имеются, — соблаговолил он наконец ответить прямо.

Если это можно так назвать. Если вхож — так не в том ли высшие инструкции заключаются, чтобы явиться на землю под видом сочувствующего людям ренегата и купировать их протестное движение в самом зародыше? А если у него там свои глаза и уши есть — так у тех мотивы тоже разные бывают.

— А с чего Вы взяли, что Вам дезинформацию не подсунули? — озвучила я совершенно очевидное предположение. — Это же обычная тактика тиранов — спровоцировать взрыв возмущения, а потом его и подавить. Вместе с возмущающимися.

— Отдавая всю должную дань и Вашим формулировкам, и Вашей предусмотрительности, — непонятно, с какой стати, рассмеялся он, — я все же, наверно, неточно выразился. Я получал — и получаю — всю нужную мне информацию непосредственно со сканеров аналитического отдела. Вам же знакомо это название? — Я нетерпеливо кивнула. — Я так и думал. Его сотрудники по неким забавным причинам относят себя к элите, но даже чтобы фильтровать передаваемые на сканеры данные, требуется уровень концентрации, существенно превосходящий их способности. А уж заносить в них заведомо ложные сведения, причем одни и те же и синхронно … — покачал он головой, усмехнувшись.

А вот это уже интересно — не примитивный детектор лжи, который пол-человечества обходить уже научилось, а прямо-таки механизированный эликсир правды — вот это будет способ точно узнать, не врет ли казачок засланный.

— Может, все-таки попробуете нас таким снабдить? — решительно поддержала я лихорадочную просьбу Тоши.

— К сожалению, сканеры создавались в расчете на ангельское сознание, и только ему и доступны, — прищурился он с понимающей улыбкой. — А Вас, насколько я понимаю, мое интересует?

Вот же змей чертов — только я ни перед кем своей непоколебимой правдивостью не кичилась!

— Еще чего! — соврала я, глазом не моргнув. — Хотя мысль интригующая.

— Но зачем же так сложно? — широко развел он руками. — Просто скажите — я с удовольствием открою Вам свое сознание. Хотите?

— Спасибо, не надо! — спохватившись, отшатнулась я от него. — Знаю я ваш мысленный контакт — он всегда почему-то вторжением в человеческую голову заканчивается.

— А что мешает мне сделать это прямо сейчас? — несказанно удивился он.

Ну, это уже вообще свинство — уж не оттуда ли такая проницательность в отношении моего желания его искренность проверить?

— Вот только попробуйте! — процедила я сквозь зубы, торопливо перебирая в памяти все свои ощущения за последние полчаса — не царапнуло ли где мысленным зондом.

— Послушайте! — Он еще глаза на меня закатывать будет! — За все это время я мог просканировать Вас не один десяток раз. И поверьте мне, Вы бы об этом даже не догадались. Но что бы Вы ни думали о моих соплеменниках — во многом справедливо — у некоторых из нас еще остались принципы.

Прямо слеза чуть не покатилась.

От зубной боли.

Которая появлялась у меня всякий раз, когда я слышала об ангельских принципах.

Как правило, только от одного его соплеменника.

— Как давно Вы Анатолия знаете? — воспользовалась я мелькнувшим воспоминанием, чтобы увести разговор от мыслей о легкости вторжения в человеческое сознание.

Он моргнул.

— Кажется, я начинаю понимать, — медленно, с расстановкой проговорил он затем, — что имела в виду Татьяна, обещая мне массу сюрпризов, если мне посчастливится встретиться с Вами.

Вот спасибо — удружила, подруга дорогая, предупредила новый ведущий голос ангельской шайки! Который и без нее — мастер любой разговор в тугую спираль закручивать.

— Если бы она еще знала, насколько окажется права, — добавил мастерский голос, интригующе усмехнувшись.

— И все же? — вернула я его к своему вопросу, категорически отказавшись отвлекаться на подброшенную моему самолюбию приманку.

— Очень сложное слово — «давно», — тут же вильнул он в другую сторону. — С точки зрения всей предшествующей истории — кажется, что с тех пор прошло мгновение, в которое вдох не уместится. В свете же всех последующих событий трудно отделаться от впечатления, что это случилось уже в прошлой жизни. — Заметив мое нетерпеливое движение, он встряхнулся и добавил самым деловитым тоном: — Мы познакомились при передаче ему ваших восхитительных земных хроник. Она ведь мне была поручена — Вы не в курсе? — Он уставился на меня с нарочито доброжелательным удивлением.

Ну, конечно — мне же было рекомендовано со Стасом на этот счет проконсультироваться!

— Разумеется, в курсе, — приняла я вид полицейского, ведущего сверку показаний свидетелей. — И насколько я поняла, этим и ограничился Ваш вклад в воскрешение Татьяны. Или нет? Хотелось бы и Вашу версию послушать.

— В воскрешении — это Вы замечательно подметили, — рассмеялся он. — Ваша летопись оказалась способна не только нашего неофита к жизни вернуть, но даже меня! Я ведь начал уже забывать этот мир, — сморщилось его лицо на мгновенье в болезненной гримасе, — острота ощущений притупилась, яркость впечатлений стала блекнуть — но погрузившись в ваши труды …

— А Вас кто просил их читать? — от неожиданности снова сорвалась я. — Вам же просто передать их было поручено!

— Что значит — просто передать? — несказанно и искренне на этот раз удивился он. — Я, знаете ли, не посыльный, чтобы бездумно за такие поручения браться! Если мысль, как я уже говорил Вам, обладает огромным воздействием, то слово вообще невероятную силу в себе несет. Я просто обязан был узнать, в каком виде оно к нам возвращается! И скажу Вам откровенно, силу свою оно не потеряло — читая страницу за страницей, я снова буквально увидел тот мир, который когда-то знал.

Глава 13.7

— А с Татьяной Вы как пересеклись? — снова проигнорировала я очередную наживку.

— О, это была совершенно незабываемая встреча! — еще больше оживился он. — Вот Вы, насколько я понял, хотите, чтобы она сюда вернулась, но поверьте мне, она просто родилась, чтобы стать ангелом. Исходя из ваших хроник, на земле она ничем особым не выделялась — у нас же у нее обнаружился совершенно потрясающий потенциал. Причем, я подозреваю, что он еще только начал раскрываться — хотя уже даже меня пару раз в тупик поставил.

Что-то умолчала подруга дорогая о своих феноменальных достижениях в небесах обетованных. Или они случились, когда она там одна осталась, без вечно давящего на нее надзора хранительского? То-то она об этом периоде скороговоркой обмолвилась — хвастаться, это точно не по ней. И что? Срочно потребовалось назад под контроль сногсшибательный потенциал загонять?

— А зачем Вы Анатолия освободили? — прищурилась я, снова закипая.

— Это не совсем так, — покачал головой поклонник ангельских талантов. — Выбрался на свободу он сам, я всего лишь путь ему указал — от более существенной помощи он наотрез отказался. В этом его основное отличие от всех моих соплеменников, которые слишком привыкли к коллективному разуму, действиям и, следовательно, ответственности. Странно, конечно, что он не сразу выход нашел, — задумчиво пожевал он губами. — Обычно он всегда оказывается именно там, где в данный момент крайне необходим.

Вот с этим не могу не согласиться! Не нужны земле такие собственники под личиной хранителей — вот и нет его сейчас здесь!

— Ага! — расправилась у адвоката последнего глубокая морщина между сошедшимися на переносице бровями. — Не исключено, что определяющим является именно момент, в который он появляется в нужном месте!

— И где же это ему тогда нужно было оказаться? — не устояла я перед этим намеком.

— Где — это вторично, — небрежно отмахнулся он от моей первой уступки. — Главное, что в тот момент он оказался ключевой фигурой для возвращения в наши ряды еще более ключевой фигуры.

А вот на вторую я не пойду — не дождется!

Я плотно сжала губы, просто глядя на него — молча и в упор.

— Не стоит понимать мои слова о недалёкости наших оппонентов, — соизволил объясниться он, — как повод недооценивать их. У них за спиной века манипулирования сознанием, извращения смысла любого слова и обличения своих целей в самую привлекательную форму.

Клевать на эту удочку мне точно не хотелось — сейчас пойдут мне примеры зверств противника, как будто не все они из одной шайки!

— Им почти удалось привлечь Татьяну на свою сторону, — подтвердил он мою догадку. — И только Анатолий смог снять эту пелену с ее глаз.

Так вот откуда у нее тот взгляд, Светкой подмеченный, взялся! И этот знаток небесных методов будет мне еще рассказывать, что ей там и нужно оставаться — ему потенциал важнее человека?

Я почувствовала, что сейчас одним ангелом станет меньше.

Или, по крайней мере, его оболочкой — пусть идет еще более импозантную себе мастерить.

А мы пока Татьяну надежно спрячем.

— Ни секунды не сожалея о нашем откровенном разговоре, — развела оболочка руками, расплываясь в широкой улыбке, — все же замечу, что мы собирались обсудить Ваши предложения по нашему сотрудничеству. Которые придется теперь отложить на завтра — нам с Татьяной пора возвращаться. О наших здешних встречах пока никто не должен знать. Пока мы не придем к соглашению.

Пока?! Мне уже почти импонирует такая самоуверенность! А если мы не придем к соглашению, так что? Опять судьбу людей за их спинами вершить будем? И Татьяну навечно в небесной клетке запрем?

Не будет этого!

— Вы точно завтра придете? — снова потребовала я прямого ответа на свой вопрос — и сама оторопела от промелькнувшей в нем надежды.

— Я обещаю, — уставился он на меня тем же немигающим взглядом, что в самом начале.

Пришлось ждать.

И таки ждать!

Чертыхаясь и пытаясь переключиться на что-то другое — без толку.

Послав подальше Светку — патокой она мне растекаться будет о том, как же нам повезло, что такие замечательные, заботливые и внимательные ангелы нам на голову свалились!

И Тошу туда же … нет, еще дальше — ультиматумы он мне ставить будет, чтобы я ценного посланника небес с еще более ценным оборудованием не отпугивала!

В голубую даль он, к сожалению, не пошел, но на следующий день выскочил-таки вперед, опять отгрыз у меня часть обещанного времени. И когда — выждав еще пятнадцать минут! — я погнала его из Светкиной гостиной на кухню, глянул так, словно я за ангельским ноутом явилась. С автоматом наперевес.

Одним словом, довели они меня все до состояния, вполне подходящего для прихода к соглашению. Полного и всеобъемлющего. И кратчайшим путем.

— Вы хотели услышать мои предложения? — начала я с места в карьер — и не стала дожидаться очередного увиливания вместо прямого ответа: — Мое первое Вы прокатили — у меня для Вас два новых. Либо вы признаете, что на земле должны следовать ее законам и устоям, либо продолжаете настаивать на своих высоких стандартах — и тогда объявляете землю им не соответствующей и оставляете ее в покое, как не оправдавшую ваши ожидания.

Я замолчала, вопросительно глядя на него.

Сверху вниз.

Специально не стала садиться, пока не выскажусь.

— А кто — вы? — вежливо поинтересовался желающий услышать голос земли, откидываясь на спинку стула. — Меня всегда смущало это обращение — никогда не поймешь, то ли к тебе лично обращаются, то ли о многих речь идет.

— Вы все. И Вы лично, — с готовностью уточнила я.

— Боюсь, не получится, — досадливо качнул он головой.

— С кем? — выплюнула я сквозь крепко стиснутые зубы.

— Ни с другими, ни со мной, — снова вернул он мне мои же слова. — Во-первых, я не могу отвечать за других. Во-вторых, они слишком долго пытались насадить здесь свои порядки, и отступить сейчас — это потеря лица, на которую они вряд ли пойдут. Что же до меня — я не просто участвовал в создании этого мира, это был мой личный проект, и хотя однажды я оставил его, как Вы выразились, в покое — ни он, ни я этого покоя так и не обрели.

— А-а, так это все-таки возможно! — ухватилась я за его признание.

— О да! — Теперь у него губы сжались в тонкую полоску. — Когда твое творение превращается в пустую оболочку — все еще яркую и привлекательную, но уже не наполненную кипящей жизнью … как мне тогда показалось — больше не за что держаться.

— Что же вы здесь не поделили? — принялась я нащупывать границу между сферами их интересов на земле.

Чтобы знать, куда клин вбивать.

— На это снова сложно коротко ответить, — поморщился он. — Здесь просто случился пик нашего противостояния, но у нас изначально были разные подходы к устройству вселенной.

Э, нет! В такие дебри мы точно увиливать не будем!

— Давайте к земле вернемся, — торопливо перебила я его. — О вселенной чуть позже.

— С удовольствием! — расплылся он в мечтательной улыбке.

— А зачем Вы ее вообще создавали? — Знать его слабые места тоже не помешает.

— Мне хотелось создать нечто отличное от обычных миров, — прикрыв глаза, медленно проговорил он, словно тщательно подбирая слова. — И удаленное от них, чтобы избежать их влияния. Вы ведь так еще и не обнаружили разумную жизнь где-нибудь поблизости? — снова глянул он на меня с хитрым прищуром.

Ну, допустим, нет … Но в космос мы уже вышли — значит, рано или поздно наткнемся там на братьев по разуму. Америку же как-то открыли. Хотя, с другой стороны, если кучу миров до земли создали, они более развитыми уже должны быть — почему к нам до сих пор никто не наведался?

Они, что, изолировали землю от всех разумных существ?!

— А что это за другие миры? — решила я выяснить, стоит ли прорывать блокаду, и если да, то в какую сторону.

— Обычные элементы единой системы, — пожал он плечами. — Создаваемые для обеспечения ее бесперебойного и эффективного функционирования.

Вот я так и знала, что сейчас где-нибудь уши наживы вылезут!

И они еще людей в меркантильности обвинять будут?

— Но со временем и до них дошли слухи о моем мире, — снова отвлек он меня от совершенно справедливого негодования. — И началось в них брожение — мысль о его неповторимом облике пересилила все заложенные в них принципы. После чего было принято решение ликвидировать источник их нарушения, — закончил он жестко, почти грубо.

— А почему вас падшими называют? — последовала я его примеру.

— Не падшими, а павшими, — поправил он меня, резко выпрямившись.

— Куда? — продолжила я выяснять, в какую сторону точно не нужно блокаду прорывать.

— Не куда, а в битве, — коротко бросил он. — А потом — кто куда. По одиночке.

— И вы так и смирились? — фыркнула я. — Лапки сложили и отдыхать от трудов ратных? Которые еще и поражением закончились? И от земли того же ждете, по себе о ней судите? Сейчас! Только суньтесь снова ликвидировать — наше сопротивление вам обеспечено и сломить его вам не удастся!

— Сопротивление — это хорошо, — растянул он губы в прохладной усмешке. — Это мне нравится. Осталось только выяснить, что под ним подразумевается.

Опять им уходить нужно! Нет, он не просто в дебри разговор уводит — у него там лабиринт, нервы щекочущий, проложен. В котором он еще и останавливается всякий раз перед самым крутым поворотом!

Шехерезада чертова!

Нет, хуже — ангельская!

Глава 13.8

Категорически предупредив Тошу, чтобы на следующий день у меня под ногами не путался — если не хочет продолжить знакомство с материальным воплощением великой ангельской мысли исключительно в своем воображении и на больничной койке — я без дальнейших разговоров пошла к выходу.

В спину мне понеслось, что, в отличие от всякого зазнавшегося начальства, позволяющего себе выходной в любое удобное время, некоторые имеют привычку регулярно на работу ходить. И не злоупотреблять вниманием окружающих — в частности, Татьяны, которая из-за настырности тех, в кого нет надобности тыкать пальцами, никак не может выкроить минутку, чтобы поделиться приобретенными в верхних слоях атмосферы навыками с теми, кто способен их оценить.

Я обернулась на прорезавшийся у ценителя фальцет — мелкий вступил с ним в дуэт, добавив низких и пробубнив на пределе слухового восприятия, что меня никто не уполномочивал единолично от имени земли выступать и что у них — вместо популистских лозунгов — имеется целый список конкретных предложений по видам и способам той помощи, в которой земля остро нуждается и которую ей могла бы предоставить вторая высокая сторона не мной, между прочим, организованных переговоров.

Только я успела напомнить ему, что все свои карты открывает либо успевший все тузы к рукам прибрать, либо полный дурак, как прямо у меня перед глазами замаячила Светка, подпрыгивая во все стороны, чтобы поле зрения мне перекрыть, уцепившись мне в руку и давя на нее, как на рычаг, чтобы назад к двери меня развернуть. Где сделала мне страшные глаза и зашептала, стреляя ими по сторонам, что, мол, если уж занесло к нам одного из падших слуг господних — а по виду так и не скажешь, с первого взгляда за вполне приличного человека сойдет! — то перечить ему прямо в лоб не надо, а то немыслимые кары накликать можно. На детей.

Окончательно рассвирепев от очередного акта пресмыкательства перед всеми без разбора небожителями, я открыла ей глаза на то, что не сами одни слуги заоблачного дома пали, а их другие, коллеги по службе, завалили, а потом еще и не ими созданную землю заграбастали, как мародеры последние — Светка охнула, прихлопнула выпученные глаза руками и забормотала из-под них, что всегда знала, что враг человеческий кого угодно может с пути праведного сбить. Особенно тех, кто сам к нему пристает.

Ну, все.

Аккуратно отодвинув ее в сторону, я открыла дверь и наконец-то ушла.

И не домой, между прочим, а на работу. У Светки на даче Киса по нашему договору на веранде отсиживался, и в офисе, в отличие от дома, не сможет постоянно у меня в кабинете крутиться — а мне, популистке общепризнанной, нужно было проанализировать полученные сегодня свыше сведения и наметить пути завтрашнего продолжения.

Просто ждать я никого и ничего больше не буду!

А вот в прошлом покопаться придется.

Во-первых, чтобы не засветить настоящее. Провокатор он явно маститый — похоже, не одну собаку съел на том, как собеседника из себя вывести, чтобы у того в запале язык развязался.

И, кстати, нужно повнимательнее присмотреться, как он это делает — а потом можно и до Стаса дозваниваться.

Во-вторых, одну слабину я у олимпийского гонца, вроде, нащупала — когда речь о создании земли зашла, у него прямо глаза поволокой затянуло. И хотя о преследуемых при этом целях он так ничего и не сказал, но просто напрашивался на повод похвастаться. Договорились — завтра он его получит. На земле давно известно, что на хвастуна не нужен нож — в приступе самолюбования он сам все выбалтывает.

В-третьих, не мешало бы поподробнее остановиться на разногласиях победителей и побежденных. Не во вселенском масштабе — там они меня не интересуют. Но если эти две стихии уже однажды на земле схлестнулись, то повторения нам здесь точно не нужны. Если знать, на какие кнопки у них давить, то можно попробовать их снова друг на друга замкнуть и направить в более подходящие для выяснения отношений титанов просторы. А там пусть хоть вечно друг друга в мелкие клочья рвут. Главное, что от земли отвяжутся.

И наконец, нужно хотя бы попытаться выяснить, как же победители все-таки его завалили. Вот это, наверно, будет самое сложное — о своих поражениях и, главное, об их причинах никто говорить не любит. По себе знаю. Но нам совсем не помешает разведать, какими силами и средствами располагают захватчики и какой тактикой и стратегией они оперируют. Чтобы адекватными своими на них ответить — с одной стороны. А с другой — знать уязвимые места союзника не менее жизненно важно, чтобы не подвел в самый критический момент. Это если мы о предполагаемом союзе договоримся. А если нет — чтобы вывести его из строя до того, как он на противоположную сторону переметнется.

Я решила, что для следующего раунда переговоров этого списка вопросов должно хватить. Вот сомневаюсь я, что у мелких он и конкретнее, и масштабнее получился!

У них хватило нахальства переглянуться на следующий день с явным сомнением на физиономиях, но — к их счастью — молча. И так же молча потянулись они к выходу из Светкиной гостиной, как только туда явились Татьяна со своим конвоиром. Татьяна тут же испуганно округлила на меня глаза — я ткнула пальцем в спину мелким, и она ринулась вслед за ними.

— Сегодня мы не будем отвлекаться! — полностью удовлетворенная началом решающего дня, перевела я палец на отвоеванный источник нужной мне информации.

Взирающий на все происходящее с крайним любопытством.

И прищуром, плохо маскирующим насмешливый блеск в глазах.

— Ни в коем случае! — одобрительно закивал он головой. — Я и сам собирался прямо с самого начала вернуться к тому сопротивлению, о котором вчера упоминалось. Так что конкретно имелось в виду?

Так, похоже, только что прояснился нулевой пункт в моем списке — потенциальный союзник оказался все-таки вражеским лазутчиком. А значит, сразу переходим к последнему вопросу — как его нейтрализовать до нанесения сколько бы то ни было значимого урона.

— Вам явки, имена, пароли, адреса мест, где передовые отряды готовятся сразу выдавать? — с готовностью подалась я вперед. — В какой последовательности?

О, отступил. Пусть только на шаг. Пусть только в поисках стула. Но ухмылку-то с лица стерло!

— Кому — вам? — снова взялся он Ваньку валять, усевшись и сложив руки на груди. — Как бы нам определиться, когда разговор ко мне обращается, а когда меня много становится?

Ладно, возвращение к началу моего списка меня тоже устраивает — сейчас мы посмотрим, кто кого из себя выведет, а кто кого — на чистую воду.

— У нас на земле, знаете ли, не принято к незваным гостям на ты обращаться, — растянула я губы в самой лучезарной улыбке.

— Какие печальные перемены! — изогнул он свои в самой горькой гримасе. — В мое время здесь только такое обращение и было принято. И меня сюда всегда звали, — добавил он с самым тяжким вздохом.

Так, пока ничья. Но на преданья старины глубокой уже опять намекает.

Но еще не напрашивается.

Значит, добавим печали в перемены — чтобы светлые воспоминания на контрасте вообще всеми цветами радуги заиграли.

— А вот сейчас мы только близким людям тыкаем, — заверила я его, разведя руками. — И иногда даже тычем в них … чем-нибудь — от избытка чувств.

— А-а, это мы уже тоже проходили, — небрежно мотнул он головой. — И скажу, не таясь — я всегда только за был. Чем чувства в себе держать, как камень за пазухой, уж лучше прямо и откровенно высказаться.

Отлично! Он сам это сказал — пусть теперь только попробует от ответов увиливать!

— Что Вам от земли нужно? — глянула я на него в упор.

— И снова я теряюсь в догадках, — насупился он с крайне растерянным видом. — О ком речь?

— О тебе, — постаралась я не слишком громко скрипнуть зубами. — Лично. Здесь. И без вывертов — а то сейчас ткну.

— Но это же совсем другое дело! — расплылся он в довольной усмешке, расслабленно откидываясь на спинку стула. — Теперь мне все понятно. И от всей души приветствуя возвращение к давним традициям этого мира, отвечу максимально прямо. Мне от него нужно только то, чтобы он остался самим собой, не потерял все то, что было в него заложено. И я имею некоторые основания полагать, что это именно я ему для этого нужен.

Точно они с Анатолием давно общаются! Самоуверенность — штука заразная, а у этого она вообще до мании величия разрослась!

— Да откуда у Вас … тебя этот бред горячечный взялся? — топнула я ногой, плюнув ровно на одну секунду на самоконтроль. — Кто Вам … тебе его в голову втемяшил?

Пару мгновений он как будто вслушивался в мои слова, мечтательно прикрыв глаза. И когда снова раскрыл их, оттуда на меня глянула уже не мания величия — полная уверенность в последнем.

— Я смог здесь оказаться, — просто ответил он, словно других аргументов и не требовалось.

— Да ты за Татьяной сюда увязался! — фыркнула я. — Это ее сюда притянуло. Вот кто здесь нужен!

— Не-а, — ухмыльнулся он, покачав у меня перед носом пальцем. — Они все пробовали. Ничего не вышло. Пока я не подключился. Хотя ты снова наполовину права, — задумчиво глянул он в сторону, — без нее … до нее я тоже ни разу не смог проход открыть. Не хочу даже вспоминать, сколько раз. Она действительно оказалась проводником, как я и надеялся — только не совсем по той причине, о которой я думал.

Ну, началось! Не смог землей меня с толку сбить, за более сильные средства взялся? Не выйдет!

Глава 13.9

— Хорошо, допустим, — неохотно кивнула я. — Ты вдруг оказался здесь нужен. Зачем?

— Это еще один очень большой вопрос, — поморщился он, — для него у нас осталось слишком мало времени. Я отвечу на него завтра — исчерпывающе! — быстро добавил он. — Сейчас давай закончим с Татьяной — мы же, если я правильно понял, договорились не ограничиваться в прямоте и откровенности?

Как будто это я от них все время отказывалась!

— Подожди, — остановил он меня, только я рот открыла, поднятой рукой. — Я прошу тебя подумать над тем, что я сейчас скажу.

Ну, и что мне на это отвечать? Свою линию гнуть? Отмахнувшись от Татьяны? Это кто здесь у кого слабые места нащупывает?

Как ему это вообще удается — рот мне закрыть? Нет, заставить меня самой его закрыть! Меня, которую до сих пор даже Стас с Максом слушали, не перебивая! После пары показательных порок.

— Татьяна уже сделала самое важное, — полностью убедившись в отсутствии моей реакции, продолжил превзошедший ангельских асов оратор. — Она открыла проход между нашими мирами. Для меня, — пояснил он с таким видом, словно это само собой разумелось. — И он таки открылся! — торжествующе добавил он, вспомнив наконец об элементарных приличиях и отведя взгляд хотя бы к окну. — Хотя у меня уже появились некоторые сомнения в том, кто его тогда закрыл … — Взгляд его рассредоточился, взирая на что-то далекое за окном.

— Мы говорили о Татьяне, — с огромным удовольствием вернула я ему его же непробиваемый аргумент, которым он так небрежно щелкнул меня по носу всего пару дней назад. — Насколько я помню, рассуждения о прошлом ничему не помогут.

— Укол сомненья зачастую вскрывает взгляду скрытый слой, — пробормотал он, иллюстрируя предупреждение Татьяны об ускользающем смысле отдельно понятных слов, и потряс головой, снова концентрируя взгляд на мне. — Да-да, конечно. Татьяна. Проход. Она имеет полное право воспользоваться очередным своим открытием и остаться в этом мире. Я лучше кого бы то ни было понимаю, что ею движет, и отдаю себе отчет в том, что здесь ее желание имеет полную поддержку.

— Так в чем проблема? — с готовностью ухватилась я за его слова. — Просто не мешай!

— Если вы будете настаивать, я не смогу вам помешать, — признал он без малейшего намека на неудовольствие. — Но что ты можешь ей здесь предложить? Вернуться к ее прежнему незаметному существованию? Даже это не получится — искать ее будут обе стороны моих соплеменников, а делать это они все умеют. Она уже слишком много знает и еще больше умеет, чтобы ей позволили просто исчезнуть.

— И это ваша свобода выбора? — процедила я сквозь зубы, получив еще одно — из первых рук — свидетельство ангельского лицемерия.

— О свободе выбора говорят, когда его варианты ограничены в числе дарующими это право, — усилил он впечатление, — и последних устраивает любой из них. Ее не спасет даже переход в полностью неощутимое состояние — именно она открыла способ преодолевать защитную оболочку и уже поделилась им с определенным кругом … посвященных.

Так вот о чем Тоша мычал — ему так она похвасталась своими небывалыми успехами на небесной ниве! Только лучше бы она на той ниве в герои труда не рвалась, а если уж дорвалась — так хоть язык бы при себе держала!

— Мы, конечно, можем дать ей группу прикрытия, — продолжил один из, вне всякого сомнения, посвященных, задумчиво выпятив губы, — я слышал, что многие из допущенных к ее открытию превратились в самых верных ее поклонников … Нет, — качнул он головой с досадой, — на ее поиски бросят такие силы, что никакая самая подготовленная, самая преданная ей группа долго не продержится.

— Я думаю, что мы здесь, на земле что-нибудь придумаем, — уверенно заметила я, перебирая в памяти все те удаленные уголки, которые так недавно и так кстати посетила.

Холеные небожители уверены в своих силах? На легкую добычу по привычке рассчитывают? Посмотрим, как они будут джунгли прочесывать! Особенно, если на каждой ветке, под каждым кустом, в каждой складке местности их сюрпризы ждать будут.

— Я допускаю, — проницательно усмехнулся тот, кто чуть ли не клялся, что никогда не позволит себе влезть в мои мысли без разрешения, — что в этом мире все еще остались места, где ее можно будет более и менее надежно спрятать. Но в чем будет смысл такого существования? Вдалеке от всех нас — наверное, но и от вас тоже — захоти любой из вас навестить ее, он тут же приведет к ней группу захвата.

На это возразить мне было нечего — как я ни пыжилась. Можно, конечно, более длинную цепочку контактов соорудить, но ведь все равно пронюхают, проследят хотя бы! Вот так бездарно сдать им места расположения самых надежных сил? На такой риск я пойти не могу. Даже ради Татьяны — речь обо всем человечестве идет!

— Сейчас она уже может наведываться в этот мир, — продолжал гнуть свою линию уверенный голос. — Не так часто, как сейчас, чтобы избежать ненужных шатаний даже в наших рядах. Но главное — повторюсь, из нее получился фантастический ангел. С совершенно невероятными возможностями. Которые она может реализовать только у нас, между нашими башнями. И я почти уверен, что когда эти башни дадут, наконец, ход своим планам, ей просто придется их реализовывать.

— Ей придется?! — шагнула я к нему — похоже, оттаскать за уши этого самого коварного, по общепризнанному мнению, небожителя я — ради Татьяны — очень даже готова! — А вы все чем там заниматься собрались? Нашли себе дурочку-вундеркинда, чтобы прикрываться ею? Чтобы впереди себя ее выпихивать? Чтобы она вам победы голыми руками из огня таскала?

— О наших планах завтра, — напомнил н мне, не отклонившись, а подавшись навстречу с выражением совершенно непонятного предвкушения. — Сейчас скажу только, что из своего предыдущего опыта я сделал несколько выводов. Один из которых — для успеха любого сопротивления каждый его участник должен находиться на своем месте. Не на том, которое ему нравится, а на том, где он больше всего нужен. А сейчас, — разочарованно вздохнул он, когда я застыла на месте, выцеживая из его слов хотя бы одну причину его давнего поражения, — если ты не возражаешь, мне еще Игорь на пару слов нужен.

Еще как возражаю!

Но только почему-то уже на кухне.

Где Светку с Татьяной занесло еще дальше на волнах воспоминаний — в наши студенческие годы.

Хорошо, что я недолго за ними наблюдала — Татьяна со своим провожатым действительно минут через десять отчалили. Я тоже сразу уехала — на этот раз точно без разговоров.

Но просветлевшее лицо Татьяны так и маячило у меня перед глазами весь день. Даже не знающему ее человеку одного взгляда на нее хватило бы, чтобы понять, что хорошо ей на земле, спокойно, радостно. Что положи ты на одну чашу весов самые сильные ангельские приманки, самые неотразимые их преимущества, самые великие их открытия с достижениями, а на другую — близких людей, нет ни малейшего сомнения, какая из них перевесит.

Уж для нее, точно.

Но если она на земле останется, близких людей с той чаши придется снять. Она ведь все это время даже за пределы Светкиной дачи шагу не ступила. Так и держать ее здесь взаперти? И вообще даже не здесь, а у черта на куличках, среди чужих людей! Поменять ей небесную тюрьму на земную? Так из небесной она подкоп все-таки прорыла, а из земной только начни копать — на том конце ангельский патруль тебя и примет. В заждавшиеся объятия.

С другой стороны, на земле она все же в большей безопасности будет. Очень мне не понравилось упоминание о каких-то пришедших в движение башнях в устах местного старожила. Если небожители стенка на стенку сойдутся — флаг им в руки, но Татьяне между двумя прущими друг на друга махинами таким флагом размахивать? Те же ее вмиг расплющат — и даже не заметят! Пока умудренные опытом будут в кустах отсиживаться, ее демонстрацию невероятных способностей оттуда координируя.

Но если не привлечет эта демонстрация внимание башен к себе, они, глядишь, его на землю направят. Совместно. А источник возможностей остановить их — на земле — обладать ими уже не будет. По словам старожила, правда, но очень на ту же правду похоже. Получается опять Татьяна под удар попадет — но уже без каких-либо оборонительных средств вооружения. А вместе с ней — и куча людей.

Болтало меня среди всех этих рассуждений целый день.

И полночи потом.

И утро вечера мудренее никак не оказалось.

Я позвонила Светке и попросила ее приехать на дачу на час раньше обычного.

Без объяснений — мне нужно было ее неподготовленное мнение. В отличие от Татьяны, Светка лучше всего говорит, как чувствует, а не как думает.

Ну да, конечно, не подготовилась она!

— Марина, я вот тебе прямо скажу, — затараторила она, не успела я порог переступить, — ежели ты сегодня что выкинуть задумала — так ты это сразу брось! Во-первых, не при детях, а во-вторых, не в моем доме!

— Чего? — опешила я от неожиданности.

— Я уже давно знаю, — замахала она у меня перед носом пальцем, — и не только я, между прочим! Тебе опасность, что коту валерьянка — ты перед ней физически устоять не можешь. Но то же раньше люди были! А если ты сейчас самые страшные силы провоцировать решила, то не здесь! Забирай его отсюда, езжайте куда-нибудь, где людей нет, и там ругайтесь, сколько влезет!

Понятно. Если мне поговорить нужно, значит, в кого-то вцепиться хочу. И ее сюда вызвала, наверное, чтобы разрешения спросить. А на окружающих мне, значит, плевать. Как и им на меня, как выяснилось — лишь бы их не зацепило.

— Я вообще-то о Татьяне, — сдержалась я, чтобы не закончить прямо так и тогда еще не начатый разговор.

— А что о Татьяне? — мгновенно остыла она, испуганно захлопав глазами.

— Ты думаешь, ей лучше будет вернуться? — спросила я, изо всех сил надеясь, что она сейчас разобьет в пух и прах все мои аргументы против. — Я имею в виду, насовсем.

— Так ты тоже заметила? — испустив вздох облегчения, снова оживилась она.

Глава 13.10

— Что заметила? — насторожилась я — как бы Светкина наблюдательность еще какой-нибудь фортель не подбросила. — Как по мне, так она цветет, как майская роза, когда вы чирикаете.

— Точно — цветет, — согласно закивала она. — Когда мы о прошлом говорим — а мы только о нем и говорим. Она хоть раз спросила, как у нас на работе, как в ее бывшей фирме дела идут, как тот же Тоша со своим хозяйством управляется, как его Галя поживает?

— Да брось ты! — успокоившись, махнула я рукой. — Кому эта рутина интересна?

— Не скажи, не скажи, — задумчиво протянула она. — Это тебе обычная ежедневная жизнь до лампочки, а Татьяне всегда до любой мелочи дело было.

— Короче, ты это к чему? — Вот со Светкой мне еще не хватало хождений вокруг да около!

— Я когда еще в редакции работала, — продолжила та в и ее уже, похоже, заразившей дурацкой ангельской манере, — была у нас девчонка одна, Алина. Шустрая такая — откопала себе где-то испанца, выскочила за него замуж и уехала к нему жить. Сначала дома сидела, по хозяйству, потом уже подвывать от скуки стала — и занялась тортами. На заказ. Очень наши рецепты там по вкусу пришлись — одним словом, нашла себя в кондитерском деле.

— А Татьяна здесь причем? — начала я закипать — от той легкости, с которой гость наш залетный всех под себя подмял.

— Так Алинка тоже приезжала, — с удивлением, как на недоумка, глянула на меня Светка. — Сперва через год, своих проведать, ну и с нами заодно на полчасика. Потом через два, потом … не помню, мне она уже не звонила, более близкая ее подружка потом рассказывала.

— И что же она тебе рассказывала? — от нетерпения принялась я постукивать пальцами по столу — сейчас же Татьяна со своим эскортом уже появится!

— А то и рассказывала, что я и сама видела, — пожала плечами Светка. — Всего пару лет прошло, а она уже ни о нашем житье-бытье не расспрашивала … ну, разве что из вежливости, ни о переменах в нем: кого выдвинули — кого задвинули, кто женился — кто развелся … Она даже о ценах перестала спрашивать — хоть для сравнения! — воскликнула она с видом крайнего недоумения на лице, и тут же спохватилась. — Нет, ты не подумай — она ничего не критиковала: мол, там все лучше. Просто по сторонам поглядывала, а на лице прямо написано было — вот не то!

— Да Татьяны-то всего год не было! — попыталась я урезонить ее — я за поддержкой каких аргументов сюда приехала?

— Так это у нас год, — вздохнула Светка, — а у них там, поди, год за три идет. Если не больше. Это же как в места детства вернуться — в родную деревню из большого города, в котором уже новую жизнь себе построил. Бурную, кипучую, насыщенную — и хочется иногда от нее отдохнуть, в воспоминания о времени без забот и суеты вернуться. Только насовсем в него не вернешься — изменился человек, другую жизнь узнал и нет ему пути назад.

Нет, это уже вообще! Земля, значит, захолустная деревня, а настоящая жизнь — в сияющем граде на заоблачном холме?

Откуда у нее этот бред взялся?

У редчайших хранителей принципов невмешательства последние только на готовых к отпору распространяются?

— Хорош мне тут юлить! — резко хлопнула я ладонью по столу. — Говори прямо — ты, что, против Татьяниного возвращения?

— С чего это я против? — возмутилась Светка. Так, словно это я ее только что агитировала. — Не обо мне же речь — я тебе о чем уже час талдычу? Она же, как тот птенец, из скорлупы своей наконец выбралась — и разбила ее при этом. Куда ее назад заталкивать? Ладно, жить ей, допустим, есть где, но нам же на работу возвращаться пора, а детям на учебу — она, что, одна в пустом доме целыми днями сидеть будет? Так она же не высидит! С нее же станется в бывший офис наведаться, а потом что — расширенную бригаду реанимации вызывать? А, не дай Бог — к родителям?

К Светкиным аргументам непрошено присоединились мои собственные — о полной небезопасности для самой Татьяны пребывания в любых известных ангелам местах. За которыми снова замаячило видение подземного бункера в самой дальней земной глуши.

Ничего себе — добро пожаловать домой!

— Только ты ей сама скажи, — донесся до меня голос Светки, — тебя она скорее послушает.

Обалдеть. Значит, незваных гостей на место ставить — это я в ее доме не смей, а лучшей подруге прямо в лицо дверь назад на землю захлопнуть — как раз для меня задачка! Ну да, я помню — мне же на всех плевать.

О, сработало. Старательно разозлившись, я прихлопнула и Светкины аргументы, и свои собственные — чтобы они мне правильные, земные, не заглушали. Нужно еще Татьяниным слово дать — и мы еще посмотрим, какой хор финальную арию громче пропоет.

До нее в тот день дело не дошло. Я даже на кухню к девчонкам не зашла — уехала сразу после разговора с великим укротителем и дрессировщиком всех попадающих в поле его зрения окружающих.

Добавил он мне в нем аргументов.

Не в тот хор.

— Так какое же место людям в великом плане отведено? — все еще не остыв, сразу взялась я за его носителя, как только он с Татьяной явился — остальных сдуло из гостиной даже без лишнего взгляда в их сторону.

— Вот это просто отличный вопрос! — расплылся он в широчайшей улыбке. — Прямо старыми спорами повеяло. И мой ответ на него с тех пор ничуть не изменился — люди должны сами выбирать свое место в этом мире, как и в любом другом, для них созданном.

— Да ну! — насмешливо фыркнула я. — А как насчет Адама и Евы, которых вы …

— Причем здесь Адам и Ева? — нахмурился он, произнеся их имена немного иначе.

— Да вы же их сюда сослали! — Ну, не могла я упустить возможность ткнуть его носом во вранье! — Ничуть не спрашивая их согласия! В наказание за простое любопытство — самое лучшее свойство людей, которое вы еще тут же грехом объявили!

— Ну, не такое уж и простое, — усмехнулся он какой-то потаенной мысли, и досадливо качнул головой. — Ты знаешь, тебе постоянно удается поставить меня в довольно затрудненное положение. Много из того, что ты говоришь — правда. И одновременно неправда. Поскольку не вся.

Так, планируя покопаться в прошлом, я вовсе не намеревалась начинать прямо от Адама. С другой стороны, я, в отличие от некоторых, не имею привычки от своих слов отказываться. Не говоря уже о том, что только что впервые упоминание о правде не от меня прозвучало.

— Что значит — не вся? — решила я поймать его на наверняка случайно сорвавшемся слове.

— Насколько я понял, ты знакома с историей Адама и Евы, — с готовностью отозвался он. — И у меня сразу же возникает вопрос: откуда ты ее знаешь?

— Из самой читаемой книги на земле, — сдержанно сообщила я ему данные статистики. — А еще не так давно и вовсе обязательной для всеобщего ознакомления.

— Но ведь ее кто-то написал, — развел он руками. — Оба упомянутых персонажа в момент как своего создания, так и перемещения в этот мир были неграмотны — в этом я тебя уверяю с полной ответственностью. И если я не ошибаюсь, их история была составлена спустя очень длительный промежуток времени после их кончины. Кто же мог тогда описать ее в таких подробностях?

— Да ваши, небось, и надиктовали, — озвучила я очевидный вывод. — И заодно акценты в тексте жирным шрифтом расставили — что такое хорошо и что такое плохо.

— Если бы только в тексте, — вздохнул он, дернув бровями. — Историю пишут победители. И не только свою трактовку ее дают — оставляют в ней только вписывающиеся в последнюю события и факты. Все остальное приговаривается к забвению.

— И о чем же они умолчали? — ухватилась я за поворот в сторону слабостей проигравшей битву за власть на земле стороны.

— Позволь задать тебе еще один вопрос, — с понимающим видом вернул он разговор в прежнее русло. — Тебя никогда не смущало, что весь человеческий род произошел от одной пары, все последующие поколения? Ведь даже известная вам история свидетельствует о том, что потомство близких родственников обречено на полную деградацию и, в конечном счете, вымирание. Ты никогда не задумывалась над двойственностью человеческой природы?

— Да ладно! — вспыхнула я от такого топорного перевода стрелок на избитую тему. — Ежедневно из всех утюгов несется — уже уши вянут! В человеке постоянно борется возвышенно божественное и низменно земным!

— Земным? — рассмеялся он, удивленно вскинув брови. — Надеюсь, этот мир прислушивается к таким речам — ему должно понравиться.

Нет, мне эта чехарда уже поперек горла стоит! Не вышло меня, как Светку с Тошей и мелкими, кавалерийским наскоком под себя подмять, решил виражи покруче закладывать? Чтобы у меня голова кругом пошла?

Сейчас!

— Мы как будто о людях говорили? — прищурилась я. — О мире потом. Он без них ничего не стоит.

— А вот это крайне спорное утверждение! — усмехнулся он, покачав головой. — Надеюсь, пока оно осталось незамеченным. Хотя к нему наверняка придется вернуться — скоро, — добавил он, отвернувшись к окну, и, выждав несколько секунд, снова обратился ко мне с самым деловым видом: — О людях. Сколько из них разделяют твою позицию в отношении моих соплеменников? Сколько из них готовы всерьез противостоять им?

— Тебя численность пушечного мяса интересует? — процедила я сквозь зубы. — Хочешь убедиться, что его хватит, чтобы дырки затыкать, если очередное поражение наметится?

Он смотрел на меня, не говоря ни слова, так долго, что я решила, что переговоры подошли к концу — не очень веселому для земли: против объединенных небесных сил устоять нам будет … сложнее.

Глава 13.11

— Из своего поражения, — произнес он наконец размеренно, словно подбирая слова и уже отбросив несколько вариантов ответа, — я сделал еще один вывод: союзников нужно выбирать. Тщательно. И правильно. До перехода противостояния в активную фазу. Чтобы не остаться без них в критический момент.

— Люди не подведут, — буркнула я, чтобы разрядить повисшее в воздухе напряжение — и напомнить внезапно заколебавшейся стороне, где правильные союзники находятся.

— Не стоит судить всех по себе, — чуть оттаяли жесткие складки у него на лице, но не пронзительный взгляд. — особенно, если понятия не имеешь, на что способен оппонент. С самого начала … почти с самого начала люди находились под влиянием двух совершенно различных, во многом противоположных течений. И это было не просто влияние на умы — оно нашло вполне материальное воплощение. Которое с тех пор только множилось, постоянно сталкиваясь и пересекаясь — где-то ослабляя друг друга, где-то, встретившись с себе подобным, усиливаясь. И какое из этих течений превалирует в человеке, по внешности его не определишь.

— Я единомышленников не по экстерьеру ищу, — возмутилась я.

— Единомышленники хороши, когда можно только мыслить, — снова на какое-то мгновение расфокусировался у него взгляд, но только на мгновение. — А нам нужны союзники — которые не только на словах готовы горы свернуть ради лучшего устройства мира, но и в решающий момент не отступят, предпочтя не рисковать в конечном итоге не слишком, возможно, комфортным, но удобным и привычным укладом жизни. Игорь, кстати, именно таких и ищет среди своих — и извини, но я хотел бы сейчас послушать, как у него эти поиски продвигаются.

Так меня еще ниоткуда не выставляли.

Я имею в виду — так, что я даже не разозлилась.

Спорить можно было.

Но только из чистого упрямства.

Которым я никогда не страдала.

На пустом месте.

Под конец разговора у меня перед глазами встала компания Анабель — и заиграла всеми цветами радуги, иллюстрируя последние услышанные мной слова. Вот эти точно все видят, все понимают — но из зоны комфорта их не выманишь. Даже если пинками выпихнуть — ужом изовьются, чтобы побыстрее назад заползти.

Но этот же знаток человеческих душ и в отношении обитателей джунглей червя сомнения мне в мысли запустил!

Шустрого такого, деятельного, ни минуты на месте не стоящего.

За землю свою те племена до конца стоять будут — в этом я и сейчас не сомневалась. До такой степени, что задумалась — а что, если им посулят оставить их в покое в обмен на укрытую у них Татьяну?

Почуяв поддержку, Светкины соображения опять голос подняли — а к ним и мои собственные подтянулись. И если бы только недавние — они и старые из закоулков моей памяти выцарапали. Те, которые я рассматривала, когда Татьяна в первый раз должна была возвращаться: как решать вопросы с ее документами, жильем и трудоустройством. Вот только тогда на нее еще массовую охоту не объявили …

Мне, что, всерьез ей бункер откапывать?

Так для этого бригада строителей нужна!

И кто сказал, что среди них не найдется хоть одного со слабой струной, на которой небесные виртуозы, ни на секунду не задумавшись, сыграют, чтобы нужную песню услышать?

Одним словом, не могла Татьяна более неподходящий момент найти, чтобы постучаться, наконец, в ту дверь назад на землю.

Одно меня утешило: Светка тут же в кусты не нырнула — хоть в ней можно не сомневаться! — и захлопнули мы с ней ту дверь в четыре руки. Несмотря на все Татьянины возражения — вот раньше нужно было с ними выступать! Да и жалкие они у нее какие-то были, отчаянные — словно она за любую соломинку хваталась, даже не глядя, выдержит ли та ее вес.

Сопротивлялась она нам недолго — замолчала с самым несчастным видом.

Но тоже, как в тот же вечер выяснилось, по-новому.

Татьяна всегда отступала перед любым напором — но раньше тут же там и успокаивалась, стоически пережидая, когда он куда-нибудь дальше укатится. Сейчас же она просто затаилась, всем своим видом давая понять, что смирилась — и дожидаясь момента, чтобы зайти с другой стороны.

Когда в конце дня мне позвонила Светка и предупредила, что завтра приезжать не нужно — очередной визит высоких гостей не ожидается, я сразу насторожилась. Расстались мы с обоими не на самой оптимистичной ноте, но полному разрыву отношений хоть какая-то дипломатическая нота обычно предшествует.

Или ее более надежным или, вернее, более послушным союзникам вручили — для передачи не оправдавшим доверия?

— Что там вчера случилось? — без расшаркиваний спросила я, набрав Игоря. — О чем вы говорили?

— Ничего не случилось, — удивленно отозвался он.

— А с чего это они решили назначенную встречу прогуливать? — возмутилась я его удивлением ничуть не меньше, чем фактом пренебрежительного отношения к земле. — И почему меня об этом в известность не поставили?

— Мы к бабушке с дедушкой завтра поедем, — проговорил он еле слышной скороговоркой — чтобы его соглядатаи, хотелось надеяться, а не я ее на разобрали. — Она попрощаться хочет.

Меня чуть удар не хватил.

Когда я представила себе эту сцену прощания с ожившей покойницей — уже благополучно отпетой и оплаканной.

А кто-нибудь из них подумал о том, кто ее родителям «Скорую» вызывать будет?

Кто-нибудь из них знает, как первую помощь до ее прибытия оказать?

Или кто-то решил их на небеса переправить, чтобы Татьяну покрепче к последним привязать?

— А этот чего к вам навязался? — скрипнула я зубами при этой мысли. — Что ему там нужно?

— Ничего, — похолодел у Игоря голос. — Он просто поможет туда попасть. А потом в машине посидит.

— В моей, — твердо поправила его я. — чтобы под надзором был. И ничего там не вынюхивал.

Приехала я к дому Татьяниных родителей на следующий день минут на сорок раньше срока. Знаем мы эти разговоры о строго ограниченном временном интервале для доступа на землю! У предводителя ангельской фронды уже все, небось, под каблуком. А тем, кого туда загнать не получилось, можно снова о переменах в планах не сообщать.

Игорь по молодости оказался доверчивее — припарковался рядом со мной за пару минут до очередного явления чуда воскрешения народу. Только головой покрутил, глянув на меня, и глаза закатил — не к небесам, крыша машины помешала.

Я свои на месте удержала.

С трудом.

В маленькой Светкиной гостиной, среди кучи знакомых лиц, Татьянино как-то не сильно в глаза бросалось — на этой же пустынной деревенской улочке ее посвежевший, похорошевший и просто до неприличия помолодевший вид мне их просто резанул.

И спутник ее — на открытом пространстве оказавшийся еще выше, еще мрачнее, весь подобравшийся, застывший в ожидании непонятно чего, медленно обводящий окрестности напряженным взглядом — только усилил впечатление абсолютной неправильности происходящего.

Нечего ему рядом с ней маячить — ну, точно же сейчас «Скорой» все закончится!

Я выскочила из машины.

Увидев меня, мрачная фигура внезапно потеряла сходство с нахохлившимся вороном — расправила плечи, расплылась в жизнерадостной ухмылке и склонила голову в великосветском поклоне.

Ага, перебесился, значит — это дело поправимое.

Я ткнула ему пальцем в свою машину — там двери изнутри заблокирую, не сбежит.

Он словно и не заметил моего жеста, все также оглядываясь по сторонам — но уже с таким видом, словно ребенка в первый раз в Диснейленд привезли.

Я не стала сразу настаивать — дождалась, пока Татьяна с Игорем двинулись к воротам, расположенных в нескольких десятках шагов от места нашей парковки. На третьем или четвертом из которых Татьяна исчезла. Из вида. Так, начало обнадеживает — главное, чтобы у нее вновь обретенной твердости хватило в таком же отсутствии вида и оставаться.

А этот, случайно, ее примеру не последовал?

А, нет — на виду остался, еще и торжествующий нацепил.

Вдруг налетел порыв ветра. Такой резкий, что меня прямо качнуло — небесная рука на месте удержала. Все вокруг как-то потемнело, и совсем неподалеку гром проворчал. Вот опять прогноз соврал! Мне еще только дождя не хватало — сиди потом мокрой в машине!

Сбросив рывком плеча все еще поддерживающую меня руку, я продела под нее свою и потащила и ее, и ее хозяина к машине.

С удивлением не почувствовав никакого сопротивления.

Понятно, бдительность усыпляет.

Не выйдет.

Пропустив свою добычу на заднее сидение и забравшись за ним туда же, я первым делом заблокировала все двери.

И затем повернулась к уже совсем не мрачной фигуре, уставившейся на меня — опять сверху вниз! — с крайне оживленным интересом на оказавшемся вдруг слишком близко лице.

— Значит, так, — категорически отказалась я отводить взгляд. — Я тебя вчера услышала. А теперь хочу все-таки узнать, что ты можешь предложить людям. Хотя бы мне, для начала. Только не надо мне, — быстро добавила я, — снова про установление системы обмена мнениями — это будешь Тоше на уши вешать. Меня интересуют действия — и конкретные.

Глава 13.12

— Какая досада! — насмешливо опустил он уголки губ. — А я как раз намеревался предложить тебе создать перемычку!

— Что создать? — подозрительно прищурилась я.

— Личный канал связи, — пояснил он. — Соединяющий только двоих участников. У нас в последнее время они сделались удивительно популярными.

— Так ваша же техника с людьми не работает! — с торжеством поймала я его на явной подтасовке фактов. — Или уже вдруг научилась?

— Конечно, не работает, — с удивлением моргнул он. — Зато у нас есть ваша. Которая — донельзя кстати — начала работать у нас.

Чуть отклонившись, он потянулся — и вытащил из кармана брюк телефон.

Мобильный.

С виду еще круче, чем у Анатолия.

Так, похоже, Тоша пал существенно ниже, чем я опасалась.

И не убьешь паразита — у него в руках, как в том коммутаторе, все мои контакты и с Татьяной, и со Стасом.

Ага!

— Личный — не получится! — уверенно мотнула я головой. — Если ты о наших видео сессиях, то они все через Тошу проходят.

— Через него может проходить только то, что уже существует, — задумчиво произнес он. — Эта машинка впервые ожила у нас в руках Анатолия, а он случайно заново открыл закон реализации необходимости. Очень старый закон — и уже почти забытый, так давно им никто не пользовался. И мне очень интересно, почему он дался в руки именно Анатолию — и именно сейчас.

А мне вот интересно, не нашла ли вылитая ангельская мысль в своих высотах способ земные изобретения к рукам прибрать? Вот так приложишь трубку к уху, а оттуда вкрадчивые небесные наставления — прямо в мозг.

— А зачем тебе со мной связь? — приготовилась я выслушивать лекцию о важности координации действий союзников в режиме реального времени.

— Ну как же? — плутовато усмехнулся он, вскинув брови. — Во-первых, вдруг у тебя возникнет некий острый вопрос — зачем же ждать целый день одного-единственного далёкого часа? Во-вторых, некоторое время такое ожидание еще дольше затянется — нам придется сделать перерыв в наших живительно бодрящих встречах. И в-третьих, — снова свел он брови углом к переносице, — я хочу проверить, до какой степени возродился старый добрый закон.

— Какой это еще перерыв? — резко выпрямилась я, невольно глянув в сторону дома Татьяниных родителей. — Это еще с какой стати?

— Я должен обдумать все, что здесь узнал, — тоже перевел он взгляд за окно машины — там, кстати, снова распогодилось. — И проверить некоторые догадки. Возможно, у нас есть куда большая поддержка, чем я предполагал.

— А поконкретнее? — нетерпеливо заерзала я на сидении.

— Ну вот, видишь — уже вопросы! — с чрезвычайно довольным видом заметил он. — Может, все-таки настроим наши машинки друг на друга? Только я попрошу тебя показать мне, как это делается — я не очень знаком с ручным управлением.

Ага, значит, не освоила пока еще великая ангельская мысль земную технику!

Или опять зубы заговаривает, чтобы на законной человеческой гордости сыграть?

И выведать принцип работы моего единственного отныне средства связи с Татьяной?

Я взяла у него телефон, ввела в него свой номер, нашла его собственный и вбила его в свой список контактов — летая пальцами по экрану, чтобы он уследить не смог. И тут же набрала его.

Услышав звонок, он слегка вздрогнул, недоуменно глянув на источник звука у себя в руках. Я ткнула пальцем в кнопку приема вызова у него на экране, показала ему свой и приложила ее к уху.

Он повторил мое движение — и замер в заинтересованном молчании.

— А «Алло» где? — раздраженно рявкнула я — мне еще кто-то будет рассказывать о непревзойденной развитости ангельского мышления?

— Преградой вечной быть не может, — негромко произнес он, прикрыв глаза, — ни расстояние, ни года.

У меня возникло очень странное ощущение.

Во-первых, он словно к кому-то другому обращался.

Во-вторых, это обращение навалилось на меня с двух сторон: одним ухом я его совсем рядом расслышала, а до второго оно донеслось как будто из неведомой дали.

И прямо в мозг.

В котором еще и эхом прошелестело.

— Так, все, работает, — решительно стряхнула я наваждение. — Теперь, если понадобится меня набрать, прямо здесь, в списке звонков, — снова ткнула я ему под нос свой телефон, — можешь нажимать. Только в рабочее время мне не звонить! Лучше пиши.

— Нет-нет, — снова открыл он заблестевшие от непонятного оживления глаза, — я не стану злоупотреблять твоим вниманием! А писать как?

Я показала ему, где и как набирать сообщения, и велела прямо сейчас попробовать.

Пробовал он минут десять.

За которые до меня раз сто донеслось яростное шипение, раздраженное цоканье языком и обрывки фраз о допотопных средствах коммуникации.

Так кто-то же изо всех сил рвался эту допотопную технику изучить! Вот теперь пусть пыхтит — глядишь, не один раз подумает, прежде чем сообщениями меня заваливать!

Наконец, мой телефон издал знакомый звук, и на экране показалось: «Спасбо. За помщь. Инересный опыт. Хочу тоже предлжить тебе …».

— И это все? — дала я наконец себе волю. — Я думала, ты там уже роман ваяешь!

— Да на скале проще надпись выбить! — шумно выдохнул он. — В небе послание оставить!

— Ну, тебе, надо понимать, виднее! — насмешливо хмыкнула я — и быстро перевела разговор, когда он резко подался вперед. — А что ты там предложить хотел?

— Я хотел поблагодарить тебя, — откинулся он на спинку сидения, с излишней силой запихнув телефон назад в карман. — Не менее увлекательным времяпрепровождением. Мне показалось, тебя заинтересовала история создания этого мира — я мог бы показать тебе, как это происходило.

— А у вас, что, машина времени есть? — собиралась сострить я — и вдруг услышала опаску в своем собственном голосе.

— Лучшая машина времени — это память, — ответил он так, словно это само собой разумелось. — Я слышал, что к тебе воспоминания из прошлых жизней возвращаться начали?

— Так, обрывки, — пожала я плечами, напрягаясь. — Муть всякая.

— Можно их восстановить, — небрежно бросил он, как будто речь шла о случайно утерянном документе. — Сама, своими — в самом прямом смысле слова — глазами все увидишь.

— Так человеку же всего пятнадцать жизней отмерено! — отшутилась я, поежившись от мысли о многократно размножившихся и далеко не радужных сценах из моих снов. — Это мне ваши хранители сообщили — так мы даже до начала новой эры не дотянемся.

— Меня всегда удивляла эта цифра, — снова обратился его взгляд куда-то внутрь. — Для приобретения опыта — слишком много, для обретения мудрости — слишком мало. Особенно, если каждая жизнь перечеркивается последующей … А хранители говорили тебе, — вынырнул его взгляд на поверхность острым кинжалом, — что к людям могут вернуться только те воспоминания, которые зафиксированы у нас? Их собственной службой. Представители которой направляются к человеку исключительно в его последней жизни.

Глаза у меня сами собой метнулись к зеркалу заднего обзора.

Это он на что намекает?

Что нечего, мол, на слегка потрепанный вид пенять, если он столетиями истрепывался?

И это на фоне добрую четверть века с виду сбросившей Татьяны?

Ей, значит, к вечности еще и свежесть прилагается, а как мне не поддающееся исчислению количество лет на земле — так со всеми их естественными последствиями?!

А с чего это они вообще на сверхплановые жизни мне расщедрились? Все мое общение с ними уже не оставило у меня ни малейшего сомнения в том, что в каждом их даре где-то шип припрятан — и хорошо, если не отравленный. Похоже, где-то я им серьезно дорогу перешла …

… и это не может не радовать! Значит, я их не только сейчас раскусила, а с самого начала насквозь видела — и если они раз за разом отказывают мне в доступе в свою шайку, значит, за все эти жизни так и не удалось им меня обломать!

— Если воссоздать каждую из твоих, — словно прочитал мои мысли один из основателей упомянутой шайки — снова куда все принципы подевались! — возможно, где-то там отыщется причина твоей неприязни к нам.

— А то непонятно! — презрительно фыркнула я. — Если они у меня никак не заканчиваются, значит, в каждой последней мне самого разгильдяйского хранителя подсовывали — который всякий раз поставленную задачу запарывал!

— Вполне допускаю, — не бросился он, против всех моих ожиданий, отчищать уже донельзя запятнанный ангельский мундир. — Но ведь по образу и подобию — помнишь? — то есть, не все мы, как и люди, на одно лицо. С некоторыми, как мне говорили, ты прекрасно ладишь — с Тошей, к примеру, или с тем же Стасом, — вопросительно вскинул он брови.

— С вами хоть как-то ужиться можно, — напомнила я ему причину, по которой все еще оставалась на земле — чтобы сразу выкорчевать ложные надежды, ежели таковые появились, — если выдавить из вас обещание жить на земле по ее законам, зафиксировать его на бумаге, заставить подписать ее кровью — и потом каждый день напоминать о нем, а каждый второй — пинками освежать напоминание. Кисе первой стадии хватило, Тоша где-то между второй и третьей обтесался, а Стас — если рискнет мне на глаза попасться — весь цикл заново пройдет. С усиленным последним этапом.

— А Макс? — поинтересовался он с довольным смешком.

— Макс у Дары в руках в пластилин превращается, — не сдержала и я усмешки. — Мои ни в какое сравнение не идут. Про Анатолия не спрашивай, — добавила я для полноты картины, — этот необтесываемый.

— Какие яркие, веские определения! — мечтательно протянул он. — И все же ты сама признала — ужиться с нами можно. Кто знает, может, где-то в твоих прошлых жизнях был куда более позитивный опыт сосуществования с кем-то из нас? Который просто похоронили под собой другие воспоминания. Может, стоит все же взглянуть на него — поближе, простой справедливости ради?

Глава 13.13

Из ворот дома Татьяниных родителей показался Игорь.

Рядом с которым буквально через минуту материализовалась Татьяна.

Неторопливо, мерно переставляющая ноги и глядящая прямо перед собой с умиротворенным, почти отрешенным выражением на светящемся юным румянцем лице.

Ну, молодец, мудрый голос небесной братии! Ну, виртуоз! Тысячелетним битьем взять меня не удалось, катаньем тоже — но ведь можно попробовать откопать у меня в голове трепетное воспоминание о преисполненном добродетелей ангельском посланнике, осветившем ими мое невзрачное существование!

Хоть одно-то найдется — особенно, если я понятия не имела об источнике светоча.

Или, в крайнем случае, можно мне его в память подбросить — сложно, что ли, в процессе раскопок-то?

И давить потом прецедентом — если был один пример, значит, может быть и тысяча других.

Пока еще не раскопанных.

И стоять на этом до тех пор, пока и у меня такая же отрешенная от земли маска не появится.

На свежем, юном личике, к ней в награду прилагаемом.

Как мне уже несколько дней упорно демонстрируют.

— Нет уж, спасибо! — категорически отказалась я и от прямо высказанного предложения, и от всех других, скрытых под ним. — Ты, по-моему, сам сказал, что прошлое изменить нельзя, а значит, незачем на него время тратить.

До меня донесся легкий вздох разочарования.

Ну, понятно — кому понравится, что его раскусили?

Я насмешливо глянула на источник звука — в поисках признания поражения на его лице — он уставился немигающим взглядом через окно.

На приближающуюся Татьяну.

Которая вдруг замерла на месте, повернулась к Игорю и припала к нему, пытливо вглядываясь ему в лицо.

Он что-то сказал ей, подбадривающе кивнув.

Я выбралась из машины, чтобы сесть за руль — как раз времени осталось к Светке на чашку чая.

Не успела — разочарованный смутитель умов вынырнул наружу вслед за мной и подошел к Татьяне, протягивая ей на ходу руку.

И они тут же исчезли.

У мелкого хватило нахальства укоризненно глянуть на меня, пожать плечами — и уехать.

Без единого слова, грохнув напоследок дверцей машины и рванув прямо с места.

Я осталась там с полуоткрытой дверцей своей в руках — и полной потерей дара речи.

Это что за манеры?

А со мной попрощаться?

А сообщить мне о сроках возобновления переговоров?

Хотя бы предполагаемых?

Так, понятно — явный возврат к тактике битья и катанья: испариться в воздухе, чтобы у меня сразу же вопросы появились и рука сама к телефону потянулась.

Ну-ну, пусть у Стаса поинтересуется, чем попытки мне руки выкрутить заканчиваются.

Подождем, пока он что-то новое придумает.

Опять ждать!

Упомянутый перерыв в переговорах оказался небольшим по ангельским меркам. Основанным на вечности.

На четвертый день я уже кипела — но не от ярости, как все предыдущие, а от тревоги.

А если они туда почему-то не попали?

А если там пронюхали об открытой на землю двери — и их прямо с той ее стороны и ждали?

А если те две башни вдруг пришли-таки в движение раньше предполагаемого срока — и у них там вообще все вскачь понеслось?

А земля ни сном, ни духом?!

Я набрала Татьяну.

Вечером.

Опять ждать пришлось.

— Да нет, у нас все в порядке, — удивленно ответила она.

— А почему молчите? — уступила притушенная тревога место куда более подходящему ситуации — и мне — настроению. — Опять людей по боку? Куда этот ваш предводитель команчей подевался?

— А что это он тебя интересовать начал? — подозрительно протянула она.

— Очень он мне нужен! — фыркнула я от всей заждавшейся души. — Меня одно интересует — что он там у нас за спиной комбинирует? Ты же обещала в курсе держать!

— Да не в чем мне тебя держать! — окрысилась она так, словно я у нее это обещание под пытками вырвала. — Он у нас уже давно не появлялся — но предупреждал, что отлучится. Я предполагаю, что туда же, куда и в прошлый раз. Так что прекрати себя накручивать — и меня заодно, не у одной тебя терпение на пределе.

Обалдеть! Гость наш залетный о результатах своей разведки докладывать отправился — но относиться к этому нужно с пониманием! Интересно, он там всех уже выдрессировал или пока одна Татьяна под особые методы воздействия попала?

Стас мне снова не ответил.

Три раза.

Если бы просто не мог, так бы и написал — значит, точно в черный список меня занес.

Интересно, кто его научил?

Или он Тоше велел меня отключить?

Да нет, вряд ли — тот бы не решился, мне до него рукой подать.

Впрочем, и до запасного выхода на Стаса тоже.

На следующий день прямо с утра я вызвала к себе в кабинет Кису, взяла у него телефон — мой, мол, разрядился — и тут же выгнала его назад на рабочее место.

Когда он затоптался обеими ногами, пожирая глазами свое отобранное сокровище.

Как курица только что снесенное яйцо.

Оказавшееся в зубах у выскочившей непонятно откуда лисы.

Сразу звонить Стасу я не стала — решила сначала честно предупредить.

«Это я, — отправила я ему сообщение. — Не выйдешь на связь, я палец с кнопки вызова не сниму, пока не ответишь — ты меня знаешь».

Он отозвался минут через двадцать — звонком.

— Ты вообще все берега потеряла?! — раздалось в трубке яростное шипение на фоне приглушенных голосов на заднем плане. — Ох ты … извини! Я хотел спросить: чем могу быть полезен?

— Ты чего? — опешила я от такой неслыханной в его устах любезности, и тут же поправилась: — Ты чего меня игноришь?

— А вот нечего было показательные выступления устраивать! — вернулся он было к куда более привычной мне манере, но в самом конце фразы вдруг нервно закашлялся. — В смысле — ты произвела самое положительное впечатление на нашего титана мысли и объявлена отныне самым ценным нашим союзником на земле. Который никому не позволено отпугивать непочтительным отношением. Вот я и решил воздержаться — чтобы не сорваться ненароком.

— Да? — скрипнула я зубами. — И что еще объявил титан мысли? Где его вообще носит?

— Не знаю я, где его носит, — с явным облегчением рявкнул Стас — похоже, на разговоры о себе титан мысли никаких ограничений не накладывал, — но пусть его носит там подольше. Он, как появляется, в момент всех на уши ставит — замотались уже копать.

— Что копать? — насторожилась я.

— Да всякие старые случаи, — появилась в его тоне еще менее типичная уклончивость. — От недавних до самых незапамятных времен — тошно уже от них, а ему все мало. Слушай, пошел я, времени в обрез, — снова прорвалась через налет обходительности знакомая нотка. — Если что срочное, пиши — я, когда текст набираю, могу его, в случае чего, поправить.

Так, ну, если Татьяна под особые методы попала, так Стас — и вовсе под асфальтный каток. Интересно, чем же радетель предупредительности так его расплющил? Из людей лепить, что им вздумается — в этом благодетели небесные руку давно уже набили. Но из ангелов … да что там из ангелов — из Стаса, который всегда одним взглядом окружающих в ровную колонну строил — веревки вить? Да еще и шелковые — вот это я бы с удовольствием переняла.

Проверила я свои вывода и на Максе. Но больше уже для порядка — он, похоже, на вышестоящего на темной лестнице изначально, как на ожившее божество, взирал. И мелким ту же чушь внушать начал — не хватало еще, чтобы и они от земли оторвались!

— Марина, я попросил бы тебя выбирать выражения, — прозвучала высокопарность в тоне Макса вполне естественно, а вот отстранённость — не очень. — Ты понятия не имеешь, о ком говоришь. Ты даже не представляешь себе, сколько он сделал для земли — и сколько еще может сделать.

— Да ну? — как можно пренебрежительнее бросила я — напыщенность с него можно было сбить только прямой провокацией. — А можно уже сделанным ограничиться? Оно и так нас уже на грань катастрофы поставило. Пока он в высоких эмпиреях витал. Пусть там и остается — где, кстати, не знаешь?

— Ты просто еще не в состоянии оценить его значение для земли, — ни на йоту не поддался он на беспроигрышную прежде уловку. — Это не твоя вина — это твоя беда. И я очень надеюсь, что ему удастся открыть тебе глаза — кроме него, это никому больше не подвластно.

Понятно, со всех сторон ожившее божество подстраховалось. Интересно, Макса оно прямым приказом от меня отвадило? Раньше они со Стасом зубами друг на друга в моем присутствии клацали. А сейчас — все контакты мне обрубить?

Все краны мне перекрыть, чтобы ни капли информации о заоблачных шурах-мурах не просочилось?

Чтобы дошла до меня единственно правильная и наверняка отредактированная их версия прямо из божественных уст?

Когда они соблаговолят вспомнить о моем существовании?

Вот прямо сейчас!

Глава 13.14

Меня Татьяниным терпением не наградили, чтобы я смиренно на небеса взирала в ожидании снизошедшего с них великого откровения. Я действовать привыкла — на земле. И как мне тонко намекнули, уже очень давно.

А если у опытного укротителя на каждого — даже, казалось бы, самого проверенного — ангела ошейник нашелся, то перед всеми людьми кнутом и пряником размахивать — запыхается.

И в джунгли сразу отступать меня не заставит — во-первых, без боя, а во-вторых, если у них земля в приоритете, а не люди, то переубеждать их я сама запыхаюсь.

Я позвонила Даре — с просьбой дать мне с десяток адресов таких же мелких из их базы. Как можно ближе территориально расположенных. И клятвенно побожилась ей — в ответ на напряженное «Зачем?» — не вступать ни с одним из них ни в какой прямой контакт.

И ни словом же не соврала — Игорь точно рядом с ней, все равно же учует! Зачем мне мелкие, в самом деле? Судя по нашим, им человека вокруг пальца обвести — раз плюнуть! От дурной небесной крови не избавишься.

Но возле каждого из них есть люди и — опять-таки судя по нашим — преданные им до самого крайнего предела. Даже если они не знают об их природе. Вот с ними законтачить — так их в момент можно будет мобилизовать при малейшем намеке на угрозу обожаемым потомкам.

С ними мы точно общий язык найдем, а с небесами — если они настаивают — переговоры закончены.

Как выяснилось, не совсем.

Насколько я поняла, Дара сообщила о моем звонке не только Игорю, но и Тоше. Который сам себе компьютерный ошейник с полной готовностью на шее застегнул. И прямо с низкого старта рванул по его сигналу дальше.

Настиг меня этот рывок уже дома, после работы. Я сидела за компьютером, строя на карте маршрут посещения присланных мне адресов, как Киса выскочил вдруг из своего угла за шкафом — с видом уже не так курицы, как взбешенного гусака, встопорщившего облезлые крылья.

— Ты никуда не поедешь! — вырвалось из него весьма подходящее образу шипение. — Это не заброшенные места — там полно наблюдателей, а может, и не только их. Тебе нельзя привлекать к себе внимание!

— А ты меня, никак, остановишь? — откинувшись на спинку кресла, я смерила его взглядом. — Давно под замком сидел?

— Я, может, и нет, — признал он очевидный факт, — но я сообщу тому, кто сможет.

— Это Стасу, что ли? — хмыкнула я, дождавшись, наконец, момента объявить ему о существенно сократившемся спектре возможностей. — Давай, звони — прямо сейчас. Пусть он тебе сам скажет, что руки ему укоротили — по самые плечи.

— Я позвоню Люку, — поведал он мне с таким гордым видом, словно ему доступ в самую высшую небесную инстанцию предоставили.

— Кому?! — резко выпрямилась я, не поверив своим ушам.

— Он как будто знал, что ты можешь на любой опрометчивый шаг пойти! — затараторил Киса, задыхаясь — по-моему, от восторга. — Он как будто предчувствовал это! И предупредил меня! И сказал, что миссии важнее моей еще не было ни у одного хранителя! Никогда, за все время! И оставил мне свой номер, чтобы я сразу сообщил ему — а он уже примет меры!

Он примет меры?!

Вот это уже было все.

Я ткнула в экран с такой силой, что он у меня из рук вылетел — еле поймала.

Не хватало еще опять у Кисы телефон клянчить!

— Тебе мало было уйти, не прощаясь? — заорала я, как только связь установилась — после второго гудка. — Тебе мало было отрезать меня от всех нормальных … в вашей шайке? Ты ко мне еще и шпиона приставил?

— Ну, наконец-то! — шумно выдохнула трубка с радостным облегчением. — Я уже начал опасаться, что со мной ваша связь работать не будет!

— Ты издеваешься?! — задохнулась я. — Опасался он! А позвонить не мог — хотя бы, чтобы проверить?!

— Но мы же договорились, что я не стану злоупотреблять твоим временем! — напомнил он мне с изрядной долей удивления в голосе. — Вот я и ждал — с трудом, признаюсь — когда ты дашь мне знать, что готова вернуться к нашим плодотворным переговорам.

Нет, это уже вообще зазеркалье какое-то! Я, что ли, на эти переговоры напрашивалась? Так еще и знаки ему подавать: шея, мол, вымыта, шнурки наглажены — одним словом, готова к очередному сеансу промывания мозгов?

— Мы также договаривались, что ты писать будешь, — уточнила я, взяв … ну, не себя, но хоть голос свой в руки. — Хотя бы сообщить, что вы до места благополучно добрались — трудно было?

— Но это же так долго! — протянул он со вздохом. — Я уже столько всего придумал — а тут пока одну мысль наберешь, немудрено десяток следующих потерять!

— Ты мне зубы не заговаривай! — опять вырвался у меня голос из-под контроля. — Зачем Кису следить за мной приставил? Что это еще за меры ему обещал?

— А они уже понадобились? — мгновенно отозвался он с острым любопытством. — И давай соблюдать точность в определениях: хранителя к тебе вовсе не я приставлял. Хотя уровень его квалификации я, конечно, проверил. И признаю без утайки — мне всего двух разговоров с ним хватило, чтобы убедиться, насколько он тебе предан. Именно тебе — не своей службе — жаль, что тебе не такой в самом начале достался.

— Значит, так, — решительно отказалась я плести с ним — в четыре руки — эти словесные кружева. — Я не знаю, что ты там придумал и о чем вы с Кисой договорились — но на земле мне никто не будет указывать, где находиться и что там делать!

— Ни в коем случае! — клятвенно заверил он меня. — К счастью, ты не включила в этот список пункт «Чем все это закончится». А вот к нему я возьму на себя смелость привлечь свое внимание — ты же собралась навестить нашу свежую кровь?

Интересно, кто из них меня сдал? Или каждый рванул докладывать уже полному властителю из умов? Как ему удалось их всех на такой короткий поводок посадить — и за такое короткое время?

— Тебя каким боком это касается? — огрызнулась я, старательно гася гадостный огонек зависти.

— Самым прямым! — торжественно провозгласил он без тени сомнения в голосе. — Давай вместе посмотрим на подобный сценарий — и хочу сразу заметить, что я с полной ответственностью гарантирую его достоверность. Твое появление возле одного носителя свежей крови может пройти незамеченным, возле двоих — вызовет настороженность, возле троих, не говоря уже о большем количестве, подряд — превратит ее в уверенность в отнюдь не случайности твоих действий.

— Вот пусть со мной и разбираются! — фыркнула я — на испуг меня брать? — Только пусть сначала докажут, что это не случайность!

В трубке повисло молчание.

— Кому? — прервал его наконец короткий и хлесткий вопрос. — Людям здесь никто никогда ничего не доказывал. И не людям тоже, так что продолжим. Все пункты твоего назначения пришли к тебе из коллекции Игоря. Взятой под пристальное наблюдение. С ним будет проведено дознание. Печально знаменитой своими методами службой. Об этом тут же станет известно Татьяне. Которая немедленно ринется на землю — и я не смогу отказать ей в переходе. Ее появление в самой гуще сотрудников знаменитой службы превратит последний из тайного в явный. После чего он будет либо закрыт, либо под контролем. И я очень просил бы тебя не лишать меня вновь обретенного доступа в этот мир.

Теперь замолчала я. Такое развитие событий со стороны небожителей меня бы вовсе не удивило — а их глашатай наверняка еще лучше их знает. А я — Татьяну: она точно снова кинется Игоря собой закрывать. Получается, что я ни сделаю — опять ее прямо им в руки приведу?

— Так мне, что, — вырвалось у меня вслух совсем не оптимистичное продолжение этих мыслей, — так и сидеть принцессой безмозглой в темнице в ожидании, пока герой в сияющих доспехах победу одержит и меня на свободу выпустит?

— Какое тонкое сравнение! — задумчиво пробормотал он. — Его даже метафорой не назовешь. Мне бы в самом страшном сне не приснилось, что однажды этот фантастический мир назовут темницей — и с полным правом. Что вновь приводит меня, — вернулся он к своему обычному тону, — к тому, что я придумал. Это даже, скорее, просьба к тебе — ты позволишь?

— Ну? — тут же насторожилась я.

— Я принимаю твой отказ вспомнить свою историю и — через нее — историю этого мира, — начал он отнюдь не со смирением в голосе. — Не понимаю — любознательность всегда казалась мне одной из лучших черт людей — но принимаю. Но я мог бы показать тебе эскизы, по которым он создавался — насколько я вижу, он изменился, и сейчас ты знаешь его лучше. Может, посмотришь и скажешь, что тебе покажется знакомым, а что претерпело изменения — для меня это очень важно. Как ты на это смотришь? Я был бы тебе очень благодарен.

Я быстро перелопатила в памяти все его слова — в поисках ловушки.

Вот какой подвох может быть в древних папирусах?

Если только они не подделка состаренная.

Сейчас нарисует райские кущи — чтобы потом ткнуть меня носом в то, как их люди потом испоганили.

Ну и ладно — кто сказал, что я на результатах человеческой деятельности должна сосредотачиваться?

И современную бумагу я наощупь точно определю.

— Можно попробовать, — на всякий случай с оглядкой согласилась я. — Когда появишься?

— А! — выдохнул он, и добавил извиняющимся тоном: — К сожалению, прямо сейчас это невозможно. Но я делаю все, чтобы подготовить свое следующее возвращение как можно скорее — это будет выстрел без права на осечку, и твоя помощь может оказаться бесценной.

— Так когда же я твои картинки увижу? — едва успела я подавить не вполне законное раздражение от морковки, повешенной у меня очень далеко перед носом — а непонятно откуда взявшееся разочарование.

— Да хоть прямо сейчас! — довольно рассмеялся он. — Я могу присылать тебе их изображения. А ты мне еще скажешь, какие тебе больше нравятся — мне было бы интересно узнать, какие детали проекта оказались наиболее удачными для тех, для кого он создавался. Если я буду вызывать тебя вот в такое время — тебе будет удобно?

Кследующему вечеру мне, действительно, было, что ему сказать.

Глава 13.15

Послания его начали сыпаться еще, похоже, ночью — к утру их уже пару десятков оказалось. Потом целый день они уже накатывали волнами, словно он намного большее количество рисунков пересматривал, отбирая лучшие.

Интересно, кто его фотки на телефоне делать научил? Уж точно не Анатолий — тот на каждой новой модели кнопку вызова неделю найти не может. Наверно, Татьяна — могла бы и умный ввод текста показать. Нет, я сама покажу — здесь. Чтобы не забывал, что к земной технике и инструктор земной полагается.

Но эти мысли у меня вскользь промелькнули — я даже на работу опоздала в поисках свидетельств подделки оригиналов. Я вертела эти фотки и так, и сяк, увеличивала их до предела, передвигала потом во все стороны чуть ли не по миллиметру — но каждый из рисунков действительно выглядел таким хрупким, что я бы, наверно, даже в руки их взять не решилась, чтобы не раскрошились прямо под пальцами.

Да и вряд ли он успел бы столько наваять за ночь и полдня.

В офисе, с ходу нагрузив сотрудников под завязку, чтобы не отвлекали, я заперлась у себя в кабинете и взялась за присланные картинки снова. Уже разглядывая то, что было на них изображено.

С очень разными ощущениями.

На первых определенно просматривались пейзажи то ли Арктики, то ли Антарктиды. Все рисунки были черно-белые, но на этих белизна была прямо слепящей. И хрупкость рисунков очень к месту показалась — возникло чувство, что прикоснись к любому, снег скрипнет под рукой, пробрав до самых костей жгучим холодом.

У меня плечи сами собой передернулись. Северное направление я сама не прорабатывала — сопровождающих группы на разведку отправляла. Туда любители лыжного и альпинистского экстрима предпочитали зимой отправляться, а мне и в наши умеренные холода каждый день тремя казался.

Следующая порция рисунков была явной противоположностью первой. Судя по плавным очертаниям холмов, волнистым, направленным все в одну сторону линиям на земле, нарочито небольшому солнцу высоко в небе и точно такой же безжизненности пейзажа — это была пустыня.

Я снова поморщилась, но уже от воспоминания. В подобные места я таки ездила — чтобы своими глазами оценить их туристическую перспективность, но одного раза мне вполне хватило. Там для обеспеченности хотя бы сносного существования такая экипировка требуется — а у сопровождающих она за счет фирмы — что для сохранения рентабельности пришлось так взвинтить цены, что осталось у нас это направление слабо востребованным.

Потом пошла серия видов джунглей. В целом, весьма похожих на те, которые я только что прочесала. Так что неудивительно, что они мне сразу же чуть ли не роднее показались. Особенно, два из них: один — с явно быстрой рекой, рассекающей их до самого горизонта, а другой — с совсем уж непролазной чащей, обступившей небольшое озеро овальной формы.

И, разумеется, ни на одном из них не было и намека даже на то отдаленное подобие дороги, по которой мы с Кисой так недавно тряслись, усмехнулась я. Так что пусть только попробует художник заговорить о пагубном воздействии человека на природу — я вот точно такую реку и озеро, по-моему, тоже всего пару недель назад своими глазами видела.

Не обошлось, впрочем, и без картинок райских кущей. Такие места мне ни разу за всю мою туристическую карьеру на глаза не попадались: не чаща, но растительность богатая — и листья на деревьях здоровенные, как опахала, и цветы среди них один вычурнее другого, и тут же плоды гроздьями чуть ли не до земли свисают. Причем, на каждом дереве разные — одним словом, чистейшая эклектика, бьющая и по глазам, и по нервам.

Вот в такие места у меня точно отбоя от клиентов не было бы. Хотя почему «бы»? Путешествия у людей всегда рука об руку с торговлей шли, а она точно испокон веков существует — вот древние туристы и объели все это изобилие. И пусть только кто-то попробует их этим попрекнуть — надо было либо людей без потребности в пище создавать, либо дары природы поравномернее на земле разбрасывать.

А потом я добралась до последних фотографий — и всю иронию с меня тем самым бризом и сдуло. Побережья океана я всегда разведывала лично — чуть ли не всех из них и по много раз. Не общеизвестные места ленивого, праздного отдыха со всеми удобствами — на тех направлениях клиентами толпами паслись, но и конкуренция была такая, что прямо зубами приходилось то самое место под солнцем выгрызать.

Нет, мне всегда удавалось найти уголки практически нетронутой природы, еще не причесанной и не залакированной цивилизацией — в которых была только узкая или не очень полоска песчаного берега, с густой или не очень стеной растительности за спиной и бескрайним простором воды и воздуха перед глазами, где океан встречается на горизонте с небом.

Ну, и с небольшой деревушкой неподалёку, конечно — еду же надо где-то брать. И на ночлег устраиваться.

Я возвращалась к этим последним рисункам снова и снова — даже дома, после работы. На них никаких деревушек, понятное дело, не было, а оттого они казались мне еще привлекательнее. Вот уж где точно можно не опасаться ангельских пронырливых глаз — за отсутствием объектов внушения. Может, туда съездить — отдохнуть от них всех? Раз уж за что я ни возьмусь — сразу картина апокалипсиса рисуется.

Пискнул телефон.

В пришедшем сообщении не было ничего, кроме пяти вопросительных знаков.

Ага, значит, одну кнопку мудрейший из мудрейших уже освоил.

За четверо суток.

Еще немного — и до уровня Анатолия дотянется.

А вот звонить я не буду!

Хватит уже, не выдержала — теперь его очередь.

Я послала ответное сообщение — с пятью восклицательными знаками.

Дошло.

— Следует ли понимать это, — жизнерадостно загудела трубка мне в ухо, — как знак неожиданно высокой оценки моего скромного творчества?

— Частично, — охладила я его пыл.

— Значит, что-то все-таки не оставило тебя равнодушной! — словно и не заметил он моей попытки. — Сгораю от нетерпения узнать, что!

Так, в следующий раз сразу отвечать не буду — может, совсем сгорит.

Или еще пару кнопок освоит.

— Для начала скажу, что я не любитель крайностей, — из чисто человеческого сострадания опрокинула я на страдальца еще один ушат холодной воды. — Особенно абсолютно безжизненных. Они, случайно, не специально были созданы? Чтобы людей кучно в других местах собрать — и следить за ними со всеми удобствами?

— А остальные эскизы? — Что-то, похоже, мой ушат не с водой, а с бензином оказался. — Как мне представляется, жизни там хватает — хотя бы растительной.

— Джунгли хороши, — справедливости ради признала я. — И сразу замечу, что они совсем не изменились — я даже узнала некоторые места.

— А последние? — умудрился он вложить в этот короткий вопрос уже совсем термоядерную вспышку.

— Последние … просто слов нет! — оказался заразным ее жар. — Такие места я тоже знаю, и они точно также почти в первозданном виде сохранились. Я только в них и жалею, что директором стала — туда бы я по сей день сама группы возила, одну за другой, без перерыва.

— Но ведь там же людей нет! — сгладила мой забурливший энтузиазм довольная насмешка в его голосе.

— Во-первых, уже есть! — вспыхнула я по собственной инициативе. — А главное — вас там нет! Это прямо в воздухе ощущается — дышится там легко, свободно!

— А ты никогда не задумывалась, почему путешествиями занялась? — снова выстрелило в меня из трубки острым любопытством.

— А чего тут думать? — пожав плечами, принялась я озвучивать свершено очевидные причины. — Во-первых, это интересно — как охота за сокровищами: в неизвестном месте всегда чуда ожидаешь, и даже если его не случилось, можно дальше за ним двинуться. А во-вторых, интересно это не только мне — а значит, туризм всегда хорошим бизнесом будет. А вот, кстати, — вспомнила я несколько фоток, — можешь мне поточнее координаты того фруктового рая дать? Который ты перед океаном прислал — я бы его в работу взяла.

— А-а, не получится! — рассмеялся он. — Это одни из самых первых эскизов — еще до поворота оси планеты. Потом жизнь на ней, конечно, разнообразилась, но в ущерб зонам непрерывного плодоношения.

— До чего?! — опешила я, и тут же меня озарило: — Так вот куда ты мотался! В библиотеку!

— В какую библиотеку? — эхом отозвался он.

— В земную — в какую! — торжествующе хлопнула я рукой по колену. — Где книги о нашей солнечной системе хранятся!

— Вот мне даже где-то немного обидно, — сдержанно заметил он. — Позволю себе заметить, что даже если бы я решился на не до конца подготовленное возвращение, то уж наверняка бы тебя навестил. Чтобы показать тебе настоящие эскизы, а не их бледные копии. И кроме этого, зачем мне пересказ создания этого мира — не удивлюсь, если весьма поверхностный — когда у меня на руках оригинальные материалы по всем этапам процесса?

Вот эти материалы на меня на следующий день и обрушились — почуял он, похоже, каким-то образом, что на слово я ему не поверила. Их я перестала подробно рассматривать, когда даже до десятка дело не дошло — там были одни сплошные чертежи, испещренные расчетами. На которые я могла с равным успехом смотреть хоть прямо, хоть вверх ногами — образование у меня, извините, лингвистическое. Только и поняла, что вариантов сдвига земной оси там было несколько — каждый из которых сопровождался изображением розы ветров с кучей карт с разными горными массивами.

Глава 13.16

К обеду меня уже от них тошнило. Я написала их предполагаемому автору, что предоставленные доказательства его глубоких познаний в астрономии и географии можно, в первом приближении, считать достаточными. Надеясь вернуться, наконец, к работе, которой за эти пару дней уже накопилось выше крыши.

Вот только когда можно было от этих ангелов так просто отделаться?

А эта их квинтэссенция так и вовсе мое достаточно прозрачное сообщение восприняла, как сигнал, что я совсем не прочь поболтать. В рабочее-то время!

Я его так прямо и спросила — он быстро извинился, сообщил мне, что я трагически ошибаюсь в оценке безжизненности песков и снегов, и пообещал доказать это.

После чего телефон у меня еще несколько раз пискнул — и новые фотки показались мне куда более интересными.

Откуда он изображение вулкана в разрезе взял? Да еще и опять в виде чертежа с кучей расчетов? На мысль о библиотеках я его сама навела, но те ночью не работают, а за полдня нужную найти, а в ней нужный отдел, а там нужные источники — вряд ли. Или он уже к Интернету подключился? Или Тошу к поискам приставил?

Допрашивать бесполезно. Обоих. Они же ангелы — соврут и глазом не моргнут, что бы там Татьяна ни говорила. Я написала ему просьбу указать на карте точное место расположения присланных объектов — которое, мол, может иметь практический интерес.

Сейчас расскажет мне, что за прошедшие тысячелетия лава застыла от соседства со льдами, а вода в недрах пустыни высохло от близости с ядром земли — тогда точно пошлю.

Хоть на полдня, чтобы самые срочные дела разгрести.

Указал. И, может, даже не наобум — наши ученые тоже писали о возможности существования источников тепла и влаги в недрах земли, причем, плюс-минус, в тех же краях. Я сама в Интернете проверила.

Ладно, срочные дела еще немного подождут — может, мне к какой-нибудь геолого-разведывательной компании подкатиться? Пусть покопаются в точно указанных местах, а если удастся высвободить скрытые в них подарки природы, то с предоставлением моей фирме эксклюзивного права организации туров в рукотворные оазисы.

Остаток дня я провела, просматривая все свои контакты — на предмет тех, у кого могли оказаться выходы на геологов. Или хотя бы знакомые с возможностью таких выходов. Хотя бы потенциальной.

Вечером, точно в то же время, что и накануне, телефон явил мне точно такой же набор вопросительных знаков.

«Давай», ответила я, решив обойтись на сей раз без восклицательных.

— Так что, пригодилась моя информация? — с места в карьер обдало меня живейшим интересом.

— Возможно, — уклончиво ответила я.

— Вот я всегда знал, что рано или поздно они понадобятся! — существенно разбавился интерес в его тоне куда менее живительным самодовольством. — Что рано или поздно люди начнут исследовать самые, казалось бы, неприветливые участки этого мира — и тогда-то им и пригодятся скрытые там источники жизни. Готов помочь. Дай мне время до завтра — сделаю расчеты, как их извлечь, чтобы без извержений и гейзеров.

— Да подожди ты! — оторопела я от такого неожиданного энтузиазма. — Так быстро дела не делаются. Нужно найти серьезную организацию, составить бизнес-план, подготовить технико-экономическое обоснование проекта …

— Судя по всему, по образу и подобию пустило куда более глубокие корни, чем я предполагал, — бросил он с досадой куда-то в сторону. — И винить в этом некого. Кроме тех, кто позволил этому свершиться. Хорошо, я понял, — произнес он снова в трубку. — дай мне знать, когда моя помощь потребуется.

— Куда? — возмутилась я — опять сидеть и гадать, куда он пропал? — Ты мне лучше скажи, где изображения хоть какой-то живности? Или она действительно от кистеперых рыб произошла, когда те из моря выползли?

— Какое удачное название! — хмыкнул он. — И снова — и да, и нет. Из водных недр действительно много чего на землю полезло, когда я их подсолил — еле назад загнал, но на суше животные … почти все были созданы до этого.

— Что ты сделал? — Я даже головой потрясла — когда это мы успели на кулинарию переключиться? — И что значит — почти все?

— А у меня здесь неожиданно соавтор появился — очень изобретательный, — загадочно бросил он, и, явно спохватившись, заговорил быстрее: — А что до водных просторов — так между сушей они должны быть плотнее, чтобы средства передвижения поддерживать. Тебе никогда не хотелось путешествовать по воде? — закончил он неожиданным вопросом.

— Ну, если на океанском лайнере на пять палуб и на пару сотен пассажиров, тогда еще можно, — усмехнулась я и остановилась — трубка издала какой-то невнятный звук. — Хотя все равно — и долго, и скучно, неделями одна и та же картина перед глазами. А вот как-то рискнула на плотах по реке с порогами сплавляться, — содрогнулась я от единственного воспоминания, — так такой беспомощной я себя в жизни не чувствовала. Так что спасибо, нет, больше не надо — человек на земле рожден и по ней и перемещаться должен. Хотя, — с удивлением поправилась я, — не совсем — летать я, например, люблю.

— Летать?! — выдохнула трубка. — Как?!

Ну, понятно — планетами мы в космосе мизинцем жонглируем, а об элементарном самолете слыхом не слышали.

Я выслала ему фотку самого крупного из нашего рекламного буклета.

— Вот это летает?! — обдало меня из трубки самым глубоким недоверием. — С людьми внутри? Оттуда же ничего не видно! Как это вообще может летать?

Я послала его в библиотеку. Или в Интернет. Или к Тоше — его, кажется, признали единственным достойным собеседником на технические темы?

А людям, чтобы самолетом пользоваться, совершенно необязательно принципы его действия знать.

И видно из него все отлично — если возле иллюминатора сесть.

И вообще — я о животных спрашивала!

Напросилась.

Опять весь следующий день фотки, вместо рабочих документов, изучала.

Уж больно они интересными оказались — прямо с самых первых.

На них были изображены явно доисторические животные: огромные, лохматые, клыкастые и шипастый — и прорисованные куда лучше всех тех картинок, которые я в музеях и школьных учебниках видела.

Потом пошли более знакомые образы — коты, собаки, почему-то очень много кроликов, но на каждой мордочке напрочь отсутствовало умилительное выражение домашних питомцев. Я прямо увидела их в тех самых джунглях — совершенно самостоятельных, ни в чем не зависящих от человека и позволяющих ему контакт с собой исключительно по своей доброй воле.

Более крупных животных и птиц почему-то не было, а вот рыб — полно. Даже кит нашелся — в окружении светлячков. Эта картинка очень красивой оказалась, хотя зачем планктон светящимся делать — я так и не поняла.

Одним словом, на ежевечерний запрос из вопросительных знаков я совершенно искренне ответила значком с поднятым большим пальцем.

— А что это значит? — озадаченно поинтересовался крайне избирательный любитель зоологии.

— Это значит, что просто здорово! — пояснила я. — Только почему так мало?

— Понравились? — опять засочился его голос полным довольством собой. — Какие еще прислать? Ушастых?

— Почему? — удивилась я. — Я имела в виду, что сейчас на земле намного больше разных видов. Наверно, они действительно сами от низших форм к высшим развились. И люди, между прочим, очень многих приручили — вот кролики, например, с нами испокон веков живут, но, в основном, в деревне, я их живьем ни разу не видела.

— Странно, — озадаченно протянул он. — А вот такой?

Этот рисунок был явно новым, хотя изображал другого древнейшего спутника человека.

— О нет! — рассмеялась я. — Была я как-то на ипподроме. Дали мне по первому разу лошадку посмирнее. Так мы с ней полчаса каждая своим делом занимались — я ручник искала, чтобы ее с места сдвинуть, а она ближайшие кусты начисто обгладывала. И расстались в полном согласии — она к настоящему всаднику поскакала, а я к машине бегом побежала.

— У тебя нет никакого зверька? — спросил он с непонятным разочарованием в голосе.

— Был, — коротко ответила я. — Пес. Парень был с характером, веревки вить из себя не давал, но на защиту вставал при любом косом взгляде — одним словом, лучший друг, как у нас собак называют.

— А почему сейчас нет? — продолжал допытываться он.

— А они меньше людей живут, — с неожиданной для себя резкостью отрезала я. — И уходят. Оставляя людей одних. Больше не хочу.

В трубке повисла пауза. Очень долгая.

— Ладно, — прервала я ее, пока она тягостной не стала, — с животными понятно. А где люди?

— Ты хочешь увидеть людей, созданных для этого мира? — медленно, чуть ли не по слогам произнес он.

— Да кто же не хочет оригинальный портрет Адама увидеть? — попыталась я шуткой сбить накатившую на меня волну напряжения. — А чего — нельзя, что ли?

Телефон снова пискнул — и с его экрана на меня глянуло человеческое лицо.

У меня зубы сами собой сжались. Знакомый был образ — в целом, весьма напоминающий тот, что был запечатлен на бесчисленных полотнах старых мастеров.

Глава 13.17

Те же белобрысые кудри, миловидная физиономия, взгляд теленка, ждущего, кто бы веревку у него на шее в руки взял и повел бы его под теплый кров и к полной кормушке, сутулые плечи, прямо намекающие на готовность к покорности и смирению.

На этом рисунок и остановился, но воображение с легкостью продолжило его — сжавшейся, словно в ожидании удара, фигурой с безвольно опущенными руками и уже чуть согнутыми в коленях ногами.

Но этот же еще и красавцем писаным оказался!

В глазищами в пол-лица, как в японских мультиках, здоровым румянцем во все щеки, кокетливыми ямочками на последних и губками бантиком.

Идеальный образ для рекламного баннера — пока он там в неподвижности застыл.

А в жизни — стоит хоть одному мускулу шевельнуться, и перекашивает всю эту идиллическую гармонию, расползается она по швам. И сразу в глаза бросается безвольный подбородок, капризные складки в уголках губ, брови, готовы мгновенно сложиться в недовольную гримасу и полный самолюбования взгляд.

— Нравится? — понеслась до меня из трубки очередная волна напряжения. Усиленная.

М-да, говорят, автор самого себя в той или иной мере в свои творения вкладывает — этот вот так, что ли, свою сущность представляет? Физиономию его не видно, но судя по голосу — комплиментов ждет.

— Впечатляет, — ограничилась я минимальным. — Такому хорошо в благотворительности работать — пожертвования от зрелых дам рекой потекут. Не хочу критиковать руку художника, — сочтя дань объективности более чем достаточной, вернулась я с облегчением в привычной себе прямоте, — но пейзажи и животные получились лучше.

На той стороне трубки опять раздался невнятный звук — то ли подавленного негодования, то ли сдержанного смешка — но напряжение резко спало.

— А Ева где? — получив явное доказательство того, что без всяких недомолвок любой разговор лучше идет, принялась я развивать успех.

— Ее эскизов у меня нет, — отозвался он самым жизнерадостным тоном. — Она не входила в мой проект. Скажем так: ее создавали в спешке, из подручных средств и без детальной проработки образа — так что просто представь себе копию Адама.

Интересно, а брюнеты тогда у нас откуда взялись? Вот это был бы подарок апологетам теории инопланетного вмешательства!

— Так ущербный у тебя тогда проект был! — фыркнула я. — Неудивительно, что его корректировать пришлось. Кто мир для одного человека создает? Он же так и помрет без продолжения рода!

— Разумеется, в моем проекте была пара первородных, — снова медленно, с нарочитым терпением в голосе заговорил он. — Но их пути потом разошлись: она приняла этот мир, он — нет. И его внедрили туда потом действительно против его воли. И моей собственной — я считал невозможным насильно навязывать кому бы то ни было свое творение.

— А портреты этой ее у тебя сохранились? — Вот хорошо бы получить опровержение бреда об инопланетянах прямо из первых, так сказать, рук! — Покажи хоть прародительницу!

Телефон опять замолчал — так глухо, что я уже почти решила, что он все же отключился. Ну, понятно — тут же восторги по поводу его собственного, на бумаге воплощенного, Я ожидались!

Я вздрогнула от уже неожиданного писка и уставилась на еще одно лицо на экране телефона.

Еще более мне знакомое.

Ежедневно смотрящее на меня из зеркала.

Только лет тридцать назад.

Хотя нет — у меня и тридцать лет назад не было такой открытости и во взгляде, и во всем облике. Я уже тогда четко знала, что жизнь — штука суровая и в ней нужно постоянно быть готовой к чему угодно.

Собственно, судя по тем обрывкам довольно неприятных воспоминаний, я об этом знала не только тридцать, но и сто, и двести … и к скольки там еще столетиям они меня приговорили — назад.

А вот теперь стоп. Это он на что теперь намекает? Что я на свой возраст намного лучше сохранилась, чем предполагала? Даже после откровений о его противоестественной длительности?!

Нет-нет-нет, человека с таким лицом, как у нее, наказывать точно не за что.

Значит, это моя прабабка — вот и сходство проявилось, гены сработали.

Нет, пра-пра-пра-прабабка.

Я на тысячи лет у себя за спиной не согласна — я только с сотнями смиряться начала!

— Узнаешь? — крайне неуверенно протолкалось к моему сознанию одно короткое слово.

— Некоторое сходство просматривается, — осторожно заметила я, четко обозначая дистанцию с навязываемым мне образом. — Можно предположить, что таки прародительница. В целом, даже похоже на правду — не могла я произойти от того, кому земля не нравится.

Я снова замолчала, словно меня кто-то за горло схватил. При всем своем лингвистическом образовании арифметику я еще пока не забыла — и она вдруг клацнула у меня в голосе резким, хлестким выстрелом.

— Подожди-ка, — медленно проговорила я, запнувшись при воспоминании о том, какую брезгливую насмешку всегда вызывали у меня мужские ухаживания — и ангельские тоже, Стас с Максом соврать не дадут. — Ты что-то говорил о двух линиях в человеческом роде. Адам с Евой — понятно, а эта … ты что, в гермафродита ее переделал?!

— Да Творец же мне свидетель! — завопил он так, что меня от телефона отшатнуло. — Как тебе только в голову могло такое прийти! Хорошего же ты обо мне мнения — отправить женщину в совершенно неведомый ей мир и оставить ее там одну его осваивать! Со всеми его физическими тяготами! Без какой-либо помощи! Разумеется, нет! Разумеется, у нее появился … спутник! И очень ей подходящий, между прочим!

— А вот это уже интересно! — Вырвалось у меня с совершенно неожиданным нетерпением. — А ну, давай его сюда! Уж если до корней докапываться, так до всех!

— Что ты сказала? — едва слышно отозвался он.

— Ты же сам ко мне приставал, — возмутилась я, — чтобы к самым истокам истории вернуться!

— Нет, до этого, — уже чуть громче поправился он.

— Давай сюда прародителя, говорю! — не заставила я просить себя дважды. — Я имею полное право на него хотя бы глянуть.

— Что ты завтра делаешь? — вспомнил он о старой привычке вилять во все стороны. — Я имею в виду — вечером, после работы.

— Это еще зачем? — подозрительно нахмурилась я.

— Я хотел бы представить тебе … ее спутника лично, — решительно объявил он. — И надеюсь, что сейчас у меня это получится.

Как по мне, так можно было бы и прямо сейчас фотку прислать. Хотя этого внепланового спутника тоже, наверно, задним числом доделывали — придется сейчас его портрет по памяти воссоздавать.

— Ладно, когда вас ждать? — плюнула я на размышления — пусть хоть как-то портрет предка покажет, любопытство уже загрызло.

— Я буду один. Если буду, — восстановил он мои размышления во всех правах. — Когда — это ты мне скажешь, а где — встреть меня, пожалуйста, в том месте, где мы в прошлый раз расстались.

— А чего там? — все еще удерживала я в узде рвущиеся на волю размышления.

— Мне нужно представить себе точку назначения, — как-то рассеянно объяснил он. — А я сейчас хорошо знаю только это место и тот гостеприимный дом, в который меня привела Татьяна. В последнем слишком людно, а в этом месте … там вдалеке было что-то вроде леса — мы сможем туда подъехать?

Размышления смели, наконец, все преграды.

Встретиться нужно, вечером, на отшибе и в отсутствие лишних свидетелей.

Это ко мне, что, ангела-маньяка подослали?

Не удалось меня никакими способами под свой образ и подобие подогнать — решили приговор на вечное земное существование отменить?

— Меня Киса везде сопровождает, — напомнила я ему. — По долгу службы.

— Ну, конечно, — удивленно подтвердил он свою хорошую память.

Понятно. Кису он, похоже квалифицированно обработал — можно на того не рассчитывать.

И на Тошу наверняка тоже — тот ради нового компьютера на все глаза закроет.

— Я еще Светке сообщу, куда и с кем еду, — обратилась я к куда более надежному источнику помощи. — И мелким. И Татьяне.

— Татьяне, пожалуйста, не нужно, — торопливо перебил он меня. — Боюсь, она не простит мне попытку перехода без нее.

— Ладно, — легко согласилась я, — но если я через час не вернусь, с ней свяжется Светка.

— Часа должно хватить, — уверенно бросил он. — Так или иначе.

Вот не добавила мне эта уверенность оптимизма — но перед очередной небесной провокацией отступать?

Сейчас!

Киса за мной, конечно увязался — и я не возражала.

Чтобы не вызвать подозрений.

Но газовый баллончик в карман сунула — посмотрим, как они его уговорят не вмешиваться.

Небесный посланник задержался — наверняка, чтобы уже точно темнеть начало.

И таки начало — до заката было еще далеко, но небо снова затянуло мрачными тучами. Причем, прямо над головой — на горизонте оно чистым оставалось. Вот сиди и гадай — сейчас полыхнет или опять поворчит и разойдется.

Он появился, когда я уже машину завела, чтобы домой ехать — и делать ставки на то, какую отмазки он на этот раз придумает.

Он возник ниоткуда и замер на месте, оглядываясь по сторонам, словно машина не прямо у него перед носом стояла.

Глава 13.18

Я призывно махнула ему рукой — не хватало еще, чтобы он мне все сиденье промочил, если сейчас польет.

Он расплылся в торжествующей улыбке, широченными шагами подмахнул к машине и втиснулся на сиденье рядом со мной, кивнув замершему на заднем Кисе.

После чего закрыл глаза и застыл в полном молчании.

— Ну, чего — поехали? — раздраженно хлопнула я ладонью по рулю.

— Поехали, — эхом отозвался он, открыв глаза, в которых промелькнул-таки совершенно безумный огонек.

— А портрет где? — спросила я, выехав за пределы дачного поселка.

— Я обещал познакомить тебя с ним лично, — прижмурился он, словно предвкушая удовольствие.

Ага, сейчас будет в чащу заманивать — где еще можно встретить первого человека на земле?

— А там тебе что нужно? — кивнула я вперед, на стремительно приближающийся лесной массив.

— Я говорил тебе, что в прошлый раз неверно выбрал себе союзников, — медленно произнес он, обращаясь туда же. — В этот раз я намеревался исправить эту ошибку — и чуть не совершил еще одну. Вновь собираясь действовать в этом мире, я опять не взял в расчет его самого. А он оказался еще лучше, чем задумывался. Я хочу с ним поговорить.

Нет, точно маньяк. С природой, понимаешь, ему нужно пообщаться перед своим темным делом.

А потом скажет, что это она ему велела его сотворить.

Устами прародителя человеческого рода.

Все еще обитающего среди нас — в виде лесного духа, конечно.

Съехав с дороги, я заглушила машину на самой опушке леса и выбралась из нее, ткнув Кисе пальцем на место рядом с собой.

Он принялся топтаться шагах в пяти от меня — ты смотри, какой уважительный, однако, хранитель! И как он спасать меня оттуда будет, если что?

Нащупав в кармане баллончик и крепко сжав его, я подошла к жаждущему слиться с природой — пусть не думает, что испугал меня своими туманными угрозами!

Он стоял, не шевелясь, только глазами по сторонам рыскал. Под довольно резкими порывами ветра — похоже, непогода все же решила разгуляться. Темные тучи клубились уже прямо над головой, кроны деревьев мотало из стороны в сторону со зловещим потрескиванием и в воздухе при каждом вдохе ощущался электрический привкус — как перед грозой.

Пришедшей в обнимку с ураганом.

Оповестить о начале апокалипсиса.

Может, действительно лучше в машине пересидеть?

— Тебе нравятся падающие звезды? — вдруг повернул ко мне голову поклонник всех, похоже, явлений природы — его как будто тоже наэлектризовало, разве что искры из глаз не сыпались.

Я остолбенела. Об этом не мог знать никто. Я даже девчонкам ни разу не призналась — к университету я уже четко усвоила, что замирающее при виде светящегося метеорита дыхание и почти непреодолимое желание бежать со всех ног к месту его падения современному трезвому человеку просто не к лицу. А потом, когда мы с ними раззнакомились как следует, уже нужно было сложившуюся репутацию поддерживать.

Этой моей — единственной — слабости не могло быть ни в каком досье. Я и в детстве-то только по ночам, через окно, из-под одеяла в небо заглядывалась, а потом — днем — говорить об этом было как-то неловко. Засмеют еще!

— Вот это твои принципы? — презрительно бросила я прямо в его горящие глаза. — Когда это я тебе разрешение давала в мыслях у меня копаться? Или если нельзя, но очень хочется, то можно?

— Ты видишь? — резко шагнул он к уже чуть ли не вдвое сгибающимся деревьям — Она не верит! Давай дадим ей знак, как раньше! Там на орбите мусора еще полно, и люди своего набросали — я сам метну, ты только не мешай, не сжигай его сразу. Что скажешь?

Что-то просвистело у меня над головой.

Очень высоко над головой.

Плотно прижатой к земле.

Скрещенными руками собеседника стихий.

Навалившегося на меня всем телом.

Да что же этот баллончик не вылазит?!

Вылез. Когда уже почти достигший своей цели маньяк пружинисто вскочил на ноги и рывком поднял с земли меня.

— Ты совсем умом тронулся?! — проревел он в сторону леса, заглушив даже свист ветра. — Она здесь при чем? Уведи ее отсюда! — не оглядываясь, толкнул он меня прямо в распростертые руки оказавшегося — не прошло и вечности! — совсем рядом Кисы.

— Я тебе сейчас уведу! — прошипела я прямо в выпученные глаза последнего — ну, хоть на кого-то баллончик пригодится!

— Ты мной недоволен, так со мной и разбирайся! — продолжил тем временем откусывать слово за словом заклинатель стихий — ветер ему уже перекрикивать не приходилось, тот сам стих, от удивления, наверно. — Ты хочешь сказать, что я не прав? Что сдался? Что сбежал? Признаю! Ты оказался лучше. Крепче. Смог сохранить все самое главное. И я тебе бесконечно благодарен за это. Но сейчас же ты меня пустил! Значит, знаешь, что грядет что-то похуже прежнего. Что я здесь нужен. Так, может, оставим наши бодания до лучших времен, а сейчас объединимся? Когда-то у нас это получалось. Давай, высказывайся! Только без комаров!

Ветер уже совсем улегся. И деревья застыли в полной неподвижности, словно переваривая услышанное — и не веря при этом своим ушам, где они там у них находятся. Только небо еще хмурилось, как будто раздумывая, довести ли до конца начатый апокалипсис или отложить его до более подходящего случая.

Вот прямо оттуда и раздался резкий птичий крик. Мы втроем автоматически вскинули головы — и по лбу самого высокого из нас расползлось пятно птичьего помета.

Вот так будет со всеми, кто на других сверху вниз смотрит!

— Хорошо, что я тебе ось поменял, — пробормотал он, оттирая лоб протянутым мной платком. — Хоть птеродактили уже не летают. Теперь доволен? — снова вскинул он голову с вызовом. — Имей в виду — сегодня я посылаю сигнал и одной попыткой не ограничусь. Заартачишься — посмотрим, кто кого переупрямит.

Резко дернув подбородком вниз, он повернулся ко мне. И нахмурился — словно вовсе не ожидал меня там увидеть. Киса бочком переместился мне за спину.

— У меня к тебе еще одна просьба, — проводив его тяжелым взглядом, великий укротитель вновь перевел его на меня. — Я знаю! — быстро добавил он, едва я рот открыла. — Я знаю, что завтра на работу! Но — пожалуйста! — задержись сегодня немного, последи за небом. Я думаю, недолго — и дай мне знать, что у меня все получилось.

И он исчез!

Прямо не сходя с того самого места.

Даже не дождавшись моего ответа.

Даже не поблагодарив за мой слегка запоздалый кивок.

Даже не попрощавшись — опять!

И так и не показав мне обещанного предка!

Всю обратную дорогу Киса благоразумно молчал. К его счастью.

Но только в машине. Дома он принялся топтаться за мной следом, блея что-то про всяких безрассудных, вмешивающихся в эффективное исполнение долга хранителя. Действующего строго по инструкции.

Ну, хоть один не сам ушел, а когда я его послала!

Спать я не легла по совершенно очевидной причине — день выдался слишком насыщенным.

Все равно сейчас не засну — так чего в кровати без толку ворочаться?

И к окну подошла просто для того, чтобы проверить, окончательно ли распогодилось.

Небо было абсолютно ясным, но безлунным — так чего, спрашивается, шторы задергивать?

И в кресло возле окна села, потому что оно там просто стояло — и так весь вечер на ногах провела.

А то, что боком к окну, так у меня кресло всегда так стояло — что, мне его из-за всяких ненормальных разворачивать?

Минут через десять я почувствовала себя знаменитыми тремя девицами под окном, прявшими как раз поздно вечерком — такая трижды идиотка, как я, точно за всех троих сойдет.

А вот и не просто так я здесь сижу, а очень даже в Интернете!

Как и подобает современному человеку.

Вытащив телефон, я принялась просматривать всякие астрономические сайты — на предмет прогноза выпадения метеоритных дождей в различных земных точках.

Так, у нас чисто — да и не было их здесь никогда в это время года. А то я не помню! Я уже в детстве знала, когда ожидать в полном ярких звезд небе …

Голова резко мотнулась влево — к выхваченной краешком глаза огненной дуге за окном.

Она была намного ярче, чем в моей памяти — еще и искрилась по мере продвижения. Явно что-то здоровенное летит — нужно завтра новости почитать, не случилось ли каких разрушений.

Я смотрела туда, пока ее слепящий послеслед в глазах не рассеялся.

Так.

Хорошо.

Ладно.

Похоже, к нам действительно не просто посланца Олимпа занесло, а управляющего стихиями.

Который ураган запросто может вызвать — а значит, и землетрясение под ногами завоевателей и цунами им на голову.

Которому раз плюнуть каменную глыбу из космоса зашвырнуть — а значит, и целый залп осилит, похвастаться он точно не откажется.

Да, такой союзник против небесных захватчиков нам точно не помешает.

И пусть только сунутся — будет у них земля гореть под ногами!

Я совсем легонько и совершенно искренне прикоснулась пальцем к значку поднятого большого пальца на экране своего телефона.

Глава 14. И в манифесте вспыхнуло свободы…

Лилит приняла известие о нежданных соседях спокойно.

Даже дружелюбно.

Даже чрезмерно дружелюбно, с точки зрения Первого.

Его точка зрения оказалась довольно весомой — она буквально придавила его к земле тяжким грузом сомнений.

— Зачем он тебе? — хрипло каркнул он из-под этого груза.

— Причем здесь он? — Лилит глянула на него с таким удивлением, что Первый тут же воспрял духом, небрежно отбросившим все тяжкие сомнения.

Не надолго.

Оказалось, что Лилит просто не терпится познакомиться с Евой.

— Зачем? — ограничился Первый более коротким вопросом — для большей внятности.

Лилит еще выше вскинула брови — уже в полном недоумении — и Первый мысленно похвалил свой воспрявший дух за глубокую проницательность — ну конечно, что еще могло двигать его лучшим творением, как не вечно восхищающее его любопытство?

Очень многое, как выяснилось.

Вот могла бы — как раньше — только вскинутыми бровями и изумленным взглядом ответить.

Но Лилит уже освоила связную речь в присущем ей совершенстве — и Первый преисполнился гордостью за созданный им шедевр.

Пока до него не дошел смысл произносимой шедевром речи.

Первый слишком часто исчезает.

Да, Лилит понимает, что он уходит по делам, но она все время остается одна.

Да, конечно, у нее тоже много, что делать, но с Малышом и их зверьками особенно не поговоришь и помощи от них ждать особенно не приходится.

Да, вне всякого сомнения, когда Первый возвращается, он очень старается ей помочь — но он всегда такой уставший, что за ним все, как правило, приходится переделывать, и времени не остается, чтобы хоть парой слов перекинуться.

Нет, Лилит вовсе не жалуется, но ей бы хотелось — хоть изредка — общаться с кем-то, кто знает толк в заботах по хозяйству и с кем можно обсудить их без многословных обсуждений, о чем идет речь.

И потом, Лилит никогда его раньше ни о чем не просила, так что один раз — сейчас — вполне может это сделать.

С последним утверждением Первый готов был поспорить — даже очень горячо — но в целом, возразить ему было нечего.

Пришлось собираться в дорогу.

Долго и тщательно.

В конце концов, путь предстоял не близкий — нужно было уговорить скакуна и его подругу повезти их.

И ледяная пустыня хоть и ослабила уже свой напор, но совсем еще не отступила — нужно было позаботиться о меховых покровах.

И помочь Лилит выбрать самые пушистые и привлекательные из них — чтобы с первого взгляда произвести на новых соседей самое благоприятное впечатление.

И облачить в такие же Малыша — совершенно не привыкшего к ним и оттого брыкающегося изо всех сил.

И настойчиво интересоваться мнением Лилит по каждому пункту приготовлений — чтобы показать ей, что заговори она об этом раньше, недостаток общения можно было давно восполнить.

А вовсе не потому, что Первый просто затягивал сборы — идея тесных контактов с изгнанными из макета ему все еще категорически не нравилась.

И как же он оказался прав!

В комфорте их новой среды обитания у теплого водоема Лилит снова поправилась, похорошела и засветилась каким-то внутренним светом — но укутанная в кучу меховых покровов, да еще и с Малышом впридачу, смогла взобраться на подругу скакуна только с помощью Первого, да и то не с первого раза.

Под двойным весом подруга скакуна наотрез отказалась перемещаться быстрее, чем мерным шагом, скакун тут же усмирил и свою прыть — в результате, путь занял у них куда больше времени, чем если бы Первый проделал его сам.

Даже пешком, а не на скакуне.

Не говоря уже о полете.

Он бы только обрадовался этому обстоятельству, если бы Лилит не ерзала всю дорогу, пытаясь найти более удобное положение и постоянно спрашивая Первого, сколько им еще осталось.

Когда Первый, наконец, указал ей на проступившую в уже посеревшей белизне ледяной пустыни растительность имитации макета, Лилит перекинула ногу через спину подруги скакуна и неловко сползла с нее на землю.

— Дальше ногами, а то я их уже не чувствую, — решительно заявила она в ответ на удивленное восклицание Первого.

Скакуна с его подругой пришлось там и оставить — на онемевших ногах Лилит могла оступиться или поскользнуться, и Первому нужно было страховать каждый ее шаг.

Их последние полсотни по уже подтаявшему и вязкому снежному настилу дались Лилит ничуть не легче — но даже запыхавшись и спотыкаясь, она только крепче прижимала к себе Малыша и категорически отказывалась дать Первому понести его.

И зачем было только что говорить ему об отсутствии помощи в его стороны?

Когда они зашли в имитацию макета, стало проще — но не намного. Земля там была, конечно, понадежнее, но Лилит вовсе перестала смотреть под ноги, вертя головой во все стороны и разглядывая — с легкой улыбкой узнавания — старые места.

Как будто что-то могло измениться в имитации созданного Первым и утвержденного Творцом макета.

Наконец, они добрались до его центральной поляны, и Первый даже головой потряс — на мгновение ему показалось, что они с Лилит каким-то образом очутились в самом макете, а не в его подобии.

На земле, у водоема, возлежал в своей обычной позе Адам, и рядом с ним на коленях стояла Ева, протягивая ему небольшую горку плодов, которую он рассматривал со скептической гримасой на физиономии.

Сколько раз наблюдал Первый точно такую же сцену в макете, и даже там она казалась ему отвратительной, но в его настоящем мире …

— Привет! — отдуваясь и с легкой хрипотцой,произнесла рядом с ним Лилит.

Адам вскочил, как ужаленный, выпучив на нее глаза и яростно отшвырнув протянутые ему плоды.

— Демоны! — завопил он, и тут же обрушился на Еву, брызгая во все стороны слюной: — Вот они, плоды твоих деяний!

Ева тут же распласталась на земле, уткнув в нее лицо и закрыв голову руками — настолько привычным движением, что сразу было видно, что сделала она это далеко не в первый раз.

— Да что ты кричишь-то? — снова подала голос Лилит, сбросив с головы меховые покровы и встряхнув копной взлохмаченных волос. — Это же я! Мы познакомиться пришли …

— Изыди, неверная! — ткнул в нее пальцем Адам. — Не совратишь меня более! Вижу теперь твою истинную суть! Изыди во мрак, где тебе место!

Голос у него сорвался, вторая рука ринулась вперед, вслед за первой, пальцы скрючились в захватническом жесте, и он подался вперед, не сводя с Лилит остекленевших глаз.

Первый шагнул вперед, издав неожиданный для себя рык и швырнув — без каких-либо раздумий — в сознание Адама уже однажды усмиривший того образ дикого зверя с раздутыми от бешенства ноздрями и полыхающими яростным огнем глазами.

Адам отшатнулся и рухнул на колени, прижав кулаки к груди и закинув к небу лицо.

— Ты был прав, Господин! — завыл он куда-то вверх, истово ударяя себя то одним, то другим кулаком в грудь. — Прав, как всегда! Пришли демоны, чтобы испытать меня! Но не усомнить им меня в твоей истине! Я тверд в своей вере в нее — был, есть и всегда буду!

И где это он так болтать насобачился? — мелькнула в голове Первого совершенно неуместная мысль, и тут же любопытство исследователя взяло над ним верх. Уже проникнув в сознание своего, в конце концов, творения — бессознательно, ради защиты Лилит — он не смог удержаться, чтобы не осмотреться там повнимательнее.

Представшая его мысленному взору картина… вернее, несколько картин, по кругу сменяющих друг друга в сознании Адама, одновременно и удивили Первого, и не очень.

Нет, Адам вовсе не научился связно излагать свои мысли — он просто повторял слово в слово фразы, которые в каждой мысленной сцене вбивал ему в голову Второй.

В самих этих фразах тоже ничего особо нового не было — Второй сам озвучил ему вынесенный Адаму с Евой вердикт: знание о мире Первого, переданное им Еву — испытание, интерес к этому миру, не одобренный высшей силой — преступление, изгнание из макета в этот мир — наказание за него. И очищение лежит в отрицании любых преимуществ этого мира над идеальным совершенством макета и царящей в нем высшей воли.

Но какие-то зачатки воображения у Второго все же обнаружились — в каждой сцене он сопровождал все свои слова образами.

Глава 14.1

Сам он представал перед Адамом сияющим воплощением справедливости и милосердия — с его тошнотворно благочестивым обликом это было совсем не трудно. А вот в отношении Первого краски он сгустил основательно — щедро добавил резкости, мрачности и даже явной угрозы, способных оттолкнуть кого угодно от и так не самого привлекательного образа своего вечного соперника.

И ведь Творцу не докажешь, что сознание первородного подверглось чужому воздействию — Второй просто примет привычную позу оскорбленной невинности и заявит, что это собственное видение первородных сложившейся ситуации.

А может, почаще являть Адаму это видение, чтобы он раз за разом вопил о своей верности Второму — еще и избивая себя при этом кулаками в грудь, жаль, что не по голове! — тогда и заберут его из мира Первого поскорее?

Но покосившись на лежащую ничком на земле Еву, он передумал — так, глядишь, после очередного явления и останется навсегда мокрицей распластанной. Такой судьбы Первый не желал даже не своему творению.

— Пошли отсюда, — повернулся он к Лилит, и — к его огромному удивлению — она последовала за ним без единого слова возражения.

Обратный путь не показался Первому долгим — ему пришлось объяснять Лилит, что произошло. И очень тщательно подбирать для этого слова.

В конечном счете, он ограничился версией, согласно которой этот мир создавался как для нее, так и для Адама, и поскольку она ушла в него раньше назначенного срока, то Адаму внушили, что она решила забрать этот мир только для себя и лишить Адама каких-либо прав на него — что автоматически сделало ее его врагом.

— Очень на него похоже, — поджала губы Лилит, и спросила, непонятно о ком: — Им, что, места здесь мало?

— Места всем хватит, — уверил ее Первый, вновь загоревшись идеей перемещения в ту часть планеты, которую создал, словно в пику ему, его строптивый мир. — Хотя я думаю, что лучше нам с ними больше не встречаться — ты же сама видела, что его уже не переубедишь.

— Но ведь ему же здесь не нравится, — задумчиво покачала головой Лилит. — Это сразу же видно. Почему его не оставили там, где он был?

— Он создавался для этого мира так же, как мир создавался для него, — нехотя признался Первый, вспомнив с досадой начало своего проекта — сейчас оно показалось ему очень давней историей. — Когда подходит срок, обитатели мира должны в него отправляться.

— Неправильно это — отправлять кого-то туда, где ему все не по душе, — уверенно бросила ему Лилит.

— Так он уже и попросился в другой мир, — снова принялся Первый лавировать между правдой и приемлемой для Лилит версией. — Но такой мир еще создать нужно, подготовить в нем все … А что до неправильно, — спохватился он, увидев в загоревшихся глазах Лилит куда более детальные расспросы, — то это как тело — ты же не выбираешь, в каком рождаться. И так и живешь с ним всю жизнь, нравится — не нравится.

— И что не так с моим телом? — глянула на него с острой обидой Лилит.

— С твоим — все просто прекрасно! — с облегчением перевел дух Первый. — Это я для примера сказал.

Весь остаток пути Лилит провела в нахмуренном молчании.

И когда они вернулись к теплому водоему, лишь сменила меховые покровы на более легкие, но также плотно скрывающие ее фигуру.

И все время старалась держаться на некотором расстоянии от Первого.

Он же дал себе торжественное обещание сократить свои отлучки до абсолютно необходимых, а все остальное время оставаться рядом с Лилит.

Чтобы взять на себя львиную долю ее забот.

И освободить ей время для отдыха.

И наполнить это свободное время полноценным общением.

Чтобы она и дальше совершенствовалась в словесном искусстве.

А вовсе не потому, что она его упрекнула в постоянном отсутствии.

Но почему у него в руках все билось и ломалось?!

И почему Лилит все время требовалось что-то, за чем нужно было отправляться в дальний — даже в полете — путь?

И почему ледяная пустыня начала вдруг стремительно отступать именно в тот момент, когда он принял твердое решение проводить все время с Лилит?

Сначала Первый усмотрел в этом очередную каверзу своего капризного мира.

С каждым его полетом окрестности их с Лилит пристанища становились все ярче и многоцветнее, покрывались знакомой буйной растительностью и наполнялись оживленными звуками.

На глаза ему попадалось все больше зверьков, уже облачившихся в еще более пушистые и даже с виду более мягкие покровы — и после долгого заточения возле теплого источника у Первого просто руки чесались поохотиться.

Но он всякий раз вспоминал о своем твердом слове отлучаться только на самое необходимое время. А потом — помогало не всегда — напоминал себе о том, что разбрасывать своим словом не привык.

И не важно, что славился он этой своей привычкой в своей башне.

Очень гордый своей стойкостью, он возвращался к Лилит и — чтобы компенсировать свое отсутствие — детально описывал ей все увиденное.

Сначала она загорелась своим обычным интересом, но затем — от рассказа к рассказу — все больше хмурилась, отворачивалась и куталась в свои покровы — не меховые, конечно, возле неизменно теплового водоема, а сплетенные ею из шерсти козы, но такие же бесформенные.

Ничего не понимаю, подумал Первый, то ей говорить не с кем было, а теперь даже слушать не хочет …

Оказалось, не только подумал.

— Я не просто слушать, я сама все это видеть хочу! — запальчиво возразила его мысли Лилит, сверкнув, наконец, глазами.

— Так поехали вместе! — с облегчением рассмеялся Первый, и кивнул в сторону скакуна и его подруги. — Вон и эти уже застоялись. И Малыша с собой возьмем — там уже совсем тепло.

К его огромному удивлению Лилит тут же сникла.

— Не поеду, — буркнула она, наклонив голову, и категорически отказалась, объяснять, почему.

Первый снова насторожился: а что, если его мир решил нанести ему совершенно неожиданный и особо изощренный удар, вселив в Лилит свой своенравный дух?

Куда он вообще подевался?

И как вернуть прежнюю, всегда бурлящую полнотой жизни, Лилит?

Решение пришло сразу — чего не скажешь о решимости Первого его осуществить.

Последнюю ему пришлось собирать по крупицам воспоминаний о своих вечных спорах с Творцом по поводу размеров свободы, предоставляемой создателем своему созданию.

Признав чуть большую, чем раньше, правоту Творца, Первый отправился к коварному водоему.

Уж там-то его мир всегда встречал его во всеоружии.

И не случайно именно там он припрятал самую любимую пищу Лилит.

Пернатые, правда, с наступлением ледяной пустыни улетели в ту часть планеты, которую мир создал сам, согласно своему пониманию красоты и гармонии — может, и он вместе с ними туда подался?

Значит, одно из двух: либо его мир решил отделиться от него бескрайними водными просторами, забрав с собой, из последней вредности, источник лакомства Лилит — и тогда Первому больше не придется оглядываться на каждом шагу; либо и мир, и пернатые вернулись — а с ними и жизнь в привычное русло — и тогда Первого снова ждет кровавая стычка, конечно, зато в этот раз он сможет накормить Лилит не только одними рассказами.

Пернатые оказались на месте — с виду даже в больших количествах.

И яиц Первый набрал полную корзину — даже не скрываясь при этом среди высоких стеблей у коварного водоема.

И никто на него не напал: ни крылатый хищник, обычно пикирующий с неба на любой движущийся объект; ни летучий эскадрон мира, обычно вгрызающийся в даже совершенно неподвижного Первого.

Он уже совсем занервничал от такого миролюбия своего творения.

И обнаружил его причину буквально через пару дней — когда решил наведаться к Адаму и Еве, чтобы проверить, не пришла ли и им в голову мысль расширить среду своего обитания.

Как бы ни пришлось еще одно заграждение строить, с содроганием подумал он.

Судя по всему, неприязнь Адама к миру, в который его отправили, заметила не только Лилит, но и сам мир. И если он и отвлекся от Первого, то только для того, чтобы перенести свое изощренно зловредное внимание на своих новых обитателей.

Адам с Евой действительно решили слегка расширить зону своего обитания — исключительно на комфортное для Адама расстояние. Которое мир методично принялся делать как можно менее комфортным.

Увесистые шишки, которые прежде грозно нависали над Первым, на Адама падали — не в темя, чтобы нанести непоправимый ущерб, а по касательной, чтобы максимально оцарапать его благонравную физиономию.

Густая свежая трава сплеталась вокруг его ног, заставляя его спотыкаться и растягиваться на земле — не на каждом шагу, а исключительно в тех местах, где под травой скрывался отнюдь не гладкий булыжник.

Плоды никуда с деревьев не делись, но сосредоточились на самых верхних их ветках — карабкаться на деревья Адаму и в голову не пришло, а каждая палка, которой он пытался сбить плоды, превращалась в бумеранг, аккуратно облетающий намеченную цель и возвращающийся — острием вперед — прямо к Адаму.

Вся клыкастая живность выходила из зарослей ему навстречу — с предупреждающим рыком и вздыбленной на загривке шерстью, и даже ушастые взвивались в воздух прямо у него из-под ног, заставляя его отшатываться прямо на ближайшее дерево с особо шершавой корой.

Когда же Адам останавливался, чтобы ополоснуться в водоеме, которых растаявший снежный покров образовал множество, то чуть ли не в каждом обнаруживались крохотные, бесформенные и скользкие существа, которые облепляли все тело Адама, впиваясь в него — отрывать их приходилось с силой и кусками кожи, еще долго потом сочащейся кровью.

Глава 14.2

Даже если бы Первый не был абсолютно уверен в том, что ничего подобного не создавал, то — вспомнив кровожадный летучий эскадрон своего мира — без малейшего сомнения отнес бы эти существа к творениям своего мира.

Он даже немного расчувствовался: вот так вкладываешь все свои силы и время … да что там, всего себя в создание ни на что не похожего объекта — и он потом проявляет чудеса изобретательности, чтобы избавить своего создателя от досадной помехи в жизни.

Тут уже не помогало напоминание ни о своем слове, ни о его твердости — наблюдать за тем, с каким вдохновением создавал его мир испытания не ему, а куда более заслуживающему их Адаму, было чистейшим удовольствием.

Которое продлилось недолго.

Вернувшись однажды к Лилит в самом лучшем расположении духа, он застал картину, от которой у него мурашки по спине побежали — ему даже померещилось, что он во времени промахнулся.

Лилит снова сидела прямо у теплого водоема.

С Малышом в руках.

Причем, таким же, каким Первый увидел его в прошлый раз.

Нет, все же немного покрупнее.

— Малыш, — озадаченно склонил он голову к плечу — даже беглый осмотр убедил его в неизменной точности его памяти.

— Нет, Крепыш, — не терпящим возражения тоном возразила ему Лилит.

И не менее твердо добавила, что отныне Малыш будет нуждаться в его неотступном внимании, поскольку все ее время будет занято Крепышом.

Очень скоро Первому показалось, что он действительно совершил путешествие во времени — Малыш загонял его так, как это удавалось лишь его миру на самой заре их знакомства.

Во-первых, он уже начал бегать — причем, в направлении исключительно от Первого, и размеры позволяли ему скрываться из вида среди вновь буйной растительности буквально через пару шагов.

Первому же приходилось заглядывать под каждый куст в радиусе доброго их десятка, поскольку уже научившись бегать, Малыш еще не разучился ползать.

Во-вторых, он категорически отказывался есть питательную животную пищу — точь-в-точь, как Лилит в самом начале — и постоянно требовал только самые сочные плоды.

В результате, Первому приходилось впихивать животную пищу в них — причем, измельчив ее перед этим, чтобы Малыш ее не заметил.

В-третьих, он изъяснялся какими-то нечленораздельными звуками — еще хуже, чем Лилит до встречи с Первым — и очень злился, когда Первый начинал его переспрашивать.

Чтобы уши от этого крика не закладывало, Первому приходилось постоянно консультироваться с Лилит. Она почему-то не только прекрасно понимала Малыша, но и отвечала ему в том же шипящем, свистящем и чмокающем стиле.

Первый же категорически отказался от такой деградации в процессе развития и упорно продолжал разговаривать с Малышом развернутыми и лексически богатыми фразами — при этом, тот внимательно слушал его и довольно адекватно реагировал.

Большей частью.

Кроме того, Малыш отлично ладил со всей их живностью — снова так же, как Лилит — сколько он ни таскал их за уши и хвосты, ни один из ни зубами на него не клацнул, ни рогом не боднул.

Первый, правда, считал своим долгом — на всякий случай — находиться рядом, всем своим видом демонстрируя мыслимые и немыслимые кары любому возмутившемуся чрезмерным дружелюбием Малыша.

Но такая терпимость к нему всей живности навела Первого на заманчивую мысль.

В конце концов, развития требовала не только речь Малыша — пора было расширять его кругозор.

Что вполне соответствовало обещанию Первого покидать Лилит только в случае жизненно важной необходимости.

Он отправился с Малышом на прогулку по окрестностям. На скакуне, чтобы не застревать у каждого куста в его поисках.

Сначала Малыш таращился во все стороны, приоткрыв рот — но все же любопытство Лилит передалось ему в крайне урезанном виде, и скоро он потерял интерес ко всему многообразию цветов, звуков и запахов вокруг себя, начал ерзать, прятать лицо на груди Первого и тыкать пальцем ему за спину.

Пришлось возвращаться — пока снова уши не заложило.

Вторая прогулка оказалась еще короче.

Все последующие Первый совершил один.

Когда Малыш засыпал днем.

Поэтому были они очень непродолжительными — даже без скакуна, в полете — только чтобы дух себе поднять видом испытаний Адама.

Тогда-то он и узнал, что у того с Евой свой Малыш появился.

И пришлось Первому не наслаждаться деяниями своего мира, а снова с ним ругаться.

Так же, как и сам Первый, Адам перестал отлучаться из имитации макета — но вовсе не для того, чтобы проводить больше времени с Евой.

По всей видимости, он либо решил, что перенес уже достаточное количество испытаний, либо счел пищу недостаточной за них платой. При этом, от самой пищи он, конечно же, не отказался — и ежедневно отсылал за ней Еву.

С их Малышом.

Сначала Первый думал, что она — прямо, как Лилит — просто не может выпустить из рук крохотное создание, но однажды застал в имитации макета сцену, в которой Ева робко протягивала его Адаму, бормоча, что без него она справится быстрее — в ответ на что Адам резко оттолкнул протянутую ему ношу.

— Чужой — убери прочь! — прошипел он сквозь зубы.

Какое странное имя, удивленно вскинул брови Первый.

С занятыми младенцем руками Ева действительно не могла много плодов собрать, и мало того, что ей за ними много раз ходить приходилось, так они все еще вдруг оказались спрятанными в густой листве деревьев — спасибо, хоть мир их прямо ей на голову не сбрасывал!

Ну, ты вообще озверел! — возмутился Первый, мысленно обращаясь к нему. С этим трутнем я еще понимаю — и даже всецело одобряю! — но ее-то за что?

Мир оставался непреклонен: когда Первый взлетел на ближайшее дерево и потряс его ветви, плоды держались на них, как приклеенные. Когда же он начал срывать их и бросать на землю, они тут же раскатывались в разные стороны, скрываясь в густой траве.

Из зарослей показалась Ева, крепко прижимая к себе своего детеныша и оглядываясь по сторонам с выражением полного отчаяния на лице.

И что ты творишь? — продолжил Первый все также мысленно. Я ведь ей рассказывал о тебе, и ты ей понравился — слово даю! — это ей потом с три короба наврали. Ты хочешь доказать ей, что они были правы?

С десяток плодов выкатилось из травы прямо под ноги Еве — она ахнула, схватила, сколько в руку вместилось, и стремглав бросилась назад.

Остальные плоды тут же снова буквально сдуло назад в их укрытия.

Ну, ты же видишь, как у них все устроено! — усилил Первый мысленный нажим. Я этого тоже не понимаю, но лишать его пищи — сначала она с голоду умрет. А с детенышем ее что будет? Он тебе что сделал?

Спустя несколько минут полной тишины — даже ни один листик не шелохнулся, и все пернатые вдруг онемели — один плод рядом с Первым оторвался от ветки и медленно, словно неохотно, спланировал на землю.

Потом другой.

А потом они посыпались градом.

Первый благоразумно взлетел над деревом.

Через некоторое время выяснилось, что достучаться до милосердия мира оказалось проще — как ни трудно было Первому в это поверить — чем откопать хоть какие-то зачатки сообразительности в Еве.

Особенно на фоне изобретательности Лилит — давно уже ставшей неотъемлемой частью их жизни, в которой большинство ежедневных проблем решалось еще до того, как он успевал их даже заметить.

Ева же так и носилась со своим скудным уловом десятки, если не сотни раз в день.

Даже не подумав сложить его в подол своих покровов.

Даже не глянув на плетеную корзинку, которую Первый стащил из их с Лилит пристанища и поместил прямо на пути Евы.

Даже не догадавшись принести ее, наполненную плодами самим Первым, назад за новой добычей.

А чего, собственно, от нее ждать, — крякнул про себя Первый с досадой, — если она — копия Адама, образ которого он сам недостаточно проработал еще тогда, давным-давно, в своей башне.

О последней, кстати, Первый не раз вспоминал все это время.

Но вовсе не по своей воле.

Первый вызов мысленной связи пришел сразу после их с Лилит единственной попытки познакомиться с новыми соседями — он отбросил его, старательно и многословно отвлекая Лилит от гнетущего впечатления.

Следующий ворвался в его сознание, как только он добрался до коварного водоема — об ответе не могло быть и речи, поскольку все его внимание было сосредоточено на отражении ожидаемой, хотя так и не последовавшей, атаки мира.

Затем запрос поступил, когда Малыш нырнул под особо колючий кустарник — и он доставал его оттуда, приняв все шипы на себя.

Еще один сигнал застал его в куда более неподходящий момент — он долго сидел в засаде, ожидая, пока Лилит отвернется, и, схватив ту самую плетеную корзинку для Евы, как раз отползал с ней за пределы видимости Лилит.

Но внеся в жизнь Евы некое подобие цивилизованности, он почувствовал себя в полном праве вернуться — на короткое время дневного сна Малыша — к своей давней привычке просто парить над своим миром, наслаждаясь его разнообразием и гармонией.

На всякий случай в невидимом состоянии, чтобы мир не оскорбился тем, что за ним подглядывают.

Тогда-то и настиг его очередной вызов.

Глава 14.3

Он сбросил его автоматически, по инерции, даже не успев подумать. И затем уже сознательно запретил себе посылать ответный сигнал — в конце концов, может он себе позволить хоть пару минут ничем — еще раз: ничем! — не омраченного покоя?

В голове у него взорвался следующий вызов.

А потом — без малейшего перерыва — еще один.

— Слушаю, — рявкнул он в ответ резче обычного, но мягче, чем хотелось.

— У Вас что-то произошло? — зазвенел у него в ушах напряженный голос его помощника.

Интересно, с чего начать? — мысленно усмехнулся Первый, но ответил коротко, чтобы не затягивать разговор:

— Нет, все в норме. Чего хотел-то?

— У нас тут слухи разные циркулируют, — медленно продолжил его помощник, словно подбирая слова. — О неких радикальных переменах в Вашем мире. Вы не могли бы наведаться к нам ненадолго, чтобы прояснить ситуацию?

Знаю я это ненадолго, снова хмыкнул про себя Первый: во-первых, время в моем мире иначе течет, а во-вторых, вся моя команда категорией вечности мыслит.

— Не могу, — категорически отрезал он. — Дел столько, что ни минуты свободной нет. Составьте список интересующих вас вопросов — отвечу по мере возможности.

— А можно я этот список Вам прямо сейчас передам? — явно оживился его помощник. — Лично.

Так, пожалуй, даже лучше, задумался Первый — если список готов, сколько времени нужно, чтобы из рук в руки его передать?

— На том же месте, где я тебя в прошлый раз пришпилил, — довольно хохотнул он. — И в том же виде. Новые покровы уже себе создал?

— Давно, — мгновенно отозвался его помощник. — Лечу.

И он таки прилетел раньше Первого — сказалось, вне всякого сомнения, отсутствие физических упражнений и в зимнее, и в добровольное затворничество Первого.

Но он все же не отказал себе в удовольствии перейти в видимое состояние прямо перед носом громадного быка — и тот таки шарахнулся в сторону, вытряхнув из себя помощника Первого.

— Как Вы это …? — ошеломленно пробормотал он, выпрямляясь.

— Это что, первый вопрос? — не стал терять время Первый. — Добавляйте к остальным — я их в памяти держать не буду. Где список?

— Да у нас не так вопросы к Вам, — медленно протянул его помощник, бросая на него осторожные взгляды, — как предложение. Или даже просьба.

Ну, начинается, поморщился Первый, а у меня максимум час остался.

— Одно предложение, — отрезал он, — и одна просьба. Кратко и по существу.

— Ваш мир не имеет прецедентов, — с готовностью принял его условия помощник. — А сейчас он вообще уникален. Во-первых, в него ушли Вы, и во-вторых, в нем трое первородных.

— Откуда …? — прищурился Первый.

— Говорят, — пожал плечами его помощник. — Все. О внештатной ситуации и нарушении баланса.

Ну, молодец, Второй, сжал зубы Первый, сначала создал внештатную ситуацию, нарушив баланс в чужом мире, и потом этим же его и дискредитирует.

— Дальше, — бросил он своему помощнику.

— Позвольте нам изучать Ваш мир, — произнес тот на одном дыхании.

— Что? — Первому показалось, что он ослышался. — Это еще с какой стати?

— Мы знаем, что Вы создавали его для себя, — такой же скороговоркой продолжил его помощник, — но он уже явно вышел за рамки простого эксперимента и развивается по совершенно нестандартному пути. Такой опыт, такие знания не должны пропасть. Они могут быть применены к другим мирам — у нас огромное количество запросов …

— С каких это пор мы возвращаемся к законченным проектам? — перебил его Первый. — Я же сказал вам: только информацию о сбоях в них изучать.

— С тех пор, как Вы в свой мир ушли, — глянул на него исподлобья его помощник. — Владельцы многих миров интересуются, почему у них такого же права нет.

— Вот разрешение на это в другой башне получат — и вперед! — рассмеялся Первый, представив себе физиономию Второго при чтении подобных запросов.

— Уже заявления подали, — уверил его помощник. — Но если они его получат, мы хотим быть готовы к внесению тех или иных изменений в их миры. По опыту Вашего. Мы никак не помешаем: будем находиться здесь в облике обычного обитателя, — кивнул он в сторону покровов быка, — если Вы дадите нам доступ к их наброскам в проекте.

— Что-то я не помню такой просьбы перед твоим здесь появлением, — не преминул Первый напомнить ему о самовольстве.

— Но Вы же передали мне свои полномочия, — уверенно парировал тот, — а для остальных я спрашиваю Вашего разрешения.

— Ладно. — Первый просто чувствовал, как утекают последние минуты его драгоценного часа. — Но только в самом не выделяющемся виде, — ткнул он пальцем в те же покровы, — и не чаще раза в месяц.

— Что такое месяц? — озадаченно нахмурился его помощник.

— Э … — Первый замялся — давать своей команде доступ ко всем материалам его личного проекта ему совсем не улыбалось. — Это … примерно … промежуток времени между твоим прошлым вызовом и этим.

— Понял, — с легкой неуверенностью в голосе произнес его помощник. — Вы нас даже не заметите.

Первый кивнул, уже переходя в невидимое состояние и ринувшись назад к Лилит.

Знал бы он, на что согласился!

Он-то для себя решил, что будет отныне избегать во время охоты косматых и рогатых, благо их коза, как только подрос ее мелкий, исправно производила на свет и новое потомство, и молоко.

Но забыл при этом, что его команда не просто работала а его башне, но еще и составляла ее самую творческую часть.

Началось с того, что однажды, только отлетев от их с Лилит пристанища, он заметил в одном из просветов в густых зарослях лису.

Она безмятежно растянулась на траве, явно нежась в лучах солнца, но внимание Первого привлекло не ее странное поведение, а фантастически пушистые покровы необычного дымчатой-серого окраса.

Вот такие Лилит точно понравятся, подумал Первый, да и размерами они были побольше тех, которые ему прежде встречались.

Он быстро вернулся назад, свистнул лохматым и ринулся вместе с ними за добычей.

Которая оказалась не только крупнее, но и умнее всех себе подобных — петляла, уворачиваясь от копий Первого, так, что он даже в полете запыхался.

Но лохматые ее все же загнали, окружив со всех сторон с оглушительным лаем и угрожающим клацаем зубов. Лиса завертелась во все стороны, ища лазейку между ними — сейчас на пролом бросится, подумал Первый, занося последнее копье.

И так и замер — вместо отчаянного рывка вперед лиса резко встряхнулась, сбросив с себя дымчатые покровы, из-под которых медленно, с отчетливым хрустом всех суставов, распрямилась отнюдь не лисья фигура.

— Это нормально — все на одного?! — завопила она возмущенным фальцетом.

Лохматые, как по команде, плюхнулись задом на землю, переводя ошарашенный взгляд с фигуры на Первого и вскинув вопросительными знаками уши.

— К моему стану не приближаться! — рявкнул Первый фигуре, быстро уводя от нее лохматых — еще не хватало, чтобы у них охотничий инстинкт отбился.

Следующий инцидент произошел, к счастью, не в полете, а когда Первый вывел на пробежку скакуна и его подругу. Движение верхом было не таким стремительным, как в воздухе, но зато Первый чувствовал полное единение со скакуном, направляя его скорее мыслью, чем коленями.

Гонок у них, впрочем, никогда не получалось — скакун вел себя галантно, позволяя своей подруге вырываться вперед, и только потом догонял ее, задорно встряхивая гривой.

Наконец, они набегались и остановились передохнуть, тяжело поводя боками. Скакун пытался игриво боднуть свою подругу — она кокетливо переступала с ноги на ногу, не давая ему дотянуться до себя. Первый тоже переводил дух, одобрительно похлопывая скакуна по холке.

И тут из-за деревьев вышел еще один.

Темный, как ночь, с еще более мощной, чем у скакуна Первого, грудью и вскинутым роскошным хвостом. Остановившись чуть боком к ним, он вскинул голову и издал то ли приветственный, то ли призывный звук.

Единственное, что успел сделать Первый — это немного задержать ринувшегося к сопернику скакуна. Когда тот встал на дыбы, копыта его передних ног обрушились не на пришельца, а на его покровы, которые он яростно топтал еще добрый десяток минут, раздувая ноздри и яростно фыркая.

Скрывавшуюся под ними фигуру Первый даже не смог разглядеть — та улепетывала с такой скоростью, что, даже взлетев, Первый увидел лишь просеку в снесенной ею в бегстве растительности.

Но последней каплей стали для него его старые недруги — пернатые.

Он как раз охотился на ушастого — сначала бросив в него, для проверки, камень. Тот повел себя вполне естественно — взявшись вверх. И тут же оказался в когтях непонятно откуда свалившегося на него громадного пернатого.

— Отдай добычу, гад! — в бешенстве заорал Первый, вскидывая копье.

Ответом ему послужил насмешливый клекот высоко над головой. Где пернатый сделал полукруг и, спланировав на распростертых крыльях, уронил ушастого прямо к ногам Первого.

— Вот то-то же, — пробормотал тот, не решаясь нагнуться — при ближайшем рассмотрении когти пернатого показались ему еще более внушительными. — Давай, лети отсюда!

Пернатый не улетал — он описывал над Первым круг за кругом, и у того голова закружилась водить за ним глазами.

Мне до темноты в небо таращиться? — уже не на шутку разозлился Первый и рывком подхватил с земли ушастого — пернатый тут же спикировал, но Первый оказался проворнее, и когти пернатого впились ему не в спину, а в плечо.

Скосив на него глаза, Первый снова замер — клюв у того оказался под стать когтям.

— Можно я с Вами поохочусь? — прозвучало вкрадчиво возле самого его уха.

Глава 14.4

Первый медленно повернул голову, поднял руку и осторожно провел пальцем по голове пернатого. Тот зажмурился и вытянул вперед шею, подставляя и ее под поглаживание.

Вот за нее-то Первый его и схватил, содрав со своего плеча вместе с кусками покровов.

— Я же только спросил! — раздался из-под его руки полузадушенный всхлип.

— Сейчас я тебе отвечу, — пообещал ему сквозь зубы Первый, и мысленно вызвал своего помощника: — Общий сбор! Три минуты!

Они успели — когда Первый со своим пленником оказался на месте последней встречи со своей командой, комната была набита до отказа.

Первый от всей души швырнул все еще пернатого на пол — тот отчаянно забил крыльями, и где-то из-под них вынырнула скрюченная фигура, тут же шмыгнувшая в толпу, держась одной рукой за шею.

Первый перевел взбешенный взгляд с нее на остальных — и оторопел. Для начала их там было больше, чем в той команде, которую он помнил — и многие лица были ему совершенно незнакомы. Но главное — чуть ли не каждый второй имел вид, совершенно немыслимый в пределах его башни: с исцарапанными и покрытыми синяками лицами, с руками на перевязи и забинтованными ногами.

— Это что у вас здесь за баталии идут? — начал он вовсе не с того, с чего собирался.

— Это не у нас — это у Вас! — нервно хохотнул справа от него его помощник. — Мы сейчас как раз анализируем, каким образом обитатели Вашего мира нас идентифицируют.

— Я же сказал: в самых типичных покровах! — снова вспылил Первый. — И даже сказал, в каких!

— Мы с них и начали, — торопливо уверил его помощник. — Но таких там оказалось довольно много, и они начали нападать на нас — очевидно, прогоняя со своей территории.

Молодец, мир! — в очередной раз признал Первый совершенство своего творения, — его самой правдоподобной личиной не обманешь!

— Тогда мы решили попробовать образы менее крупных и менее опасных существ, — продолжал тем временем его помощник. — Вы ведь не уточняли, сколько набросков из Вашего проекта мы можем использовать. Сначала дело пошло лучше, на затем на нас стали охотиться более агрессивные представители Вашего мира.

— Или даже Вы сами! — пискнуло из самого центра толпы.

Первый обвел ее грозным взглядом, ожидая реплик других своих жертв, но они либо благоразумнее оказались, либо уже оправились от нанесенных увечий.

— А чего это вас так много? — увел он разговор от необходимости объясняться или, еще лучше, оправдываться. — Когда это нам штат увеличили и почему меня в известность не поставили?

Толпа перед ним пришла в движение: все они заерзали, отводя глаза и бросая короткие взгляды на его помощника.

— Дело в том, что мы с Вами подробно не обсуждали состав исследовательской группы, — медленно и с легкой опаской в голосе проговорил тот. — Сначала это действительно были только наши сотрудники. Но, ограниченные Вашими временными рамками, они смогли обеспечить очень скудный объем информации. Которого, впрочем, хватило, чтобы нам вызвались помочь некоторые владельцы миров. Немногие, — торопливо добавил он, — как раз наиболее заинтересованные в усовершенствовании своих.

Первый похолодел. Не хватало еще, чтобы пошли разговоры — знает он болтливость своих соплеменников! — что его мир совершает акты агрессии — причем, регулярно! — в отношении представителей других миров! Отличный аргумент для Второго, чтобы убедить Творца в том, что уникальное создание Первого не имеет права на существование.

— Значит, так, — резко повернулся он к своему помощнику. — С этой минуты все ваши исследования прекращаются. В связи с сопутствующими угрозами трудоспособности нашей башни.

— Нет! — выдохнула толпа в едином порыве, и затем снова загалдела на все лады:

— Это простые царапины!

— Они мгновенно проходят!

— И далеко не всегда случаются!

— И не идут ни в какое сравнение с тем, что мы узнаем!

— Ради таких знаний мы и не на такое готовы!

— Ваш мир — это просто чудо!

— Мы уже близки к решению этой проблемы, — включился в их хор его помощник. — Нужно просто создать образ, не вызывающий ни агрессии, ни охотничьего инстинкта. Мы сейчас как раз комбинируем различные из Ваших.

Первый представил себе гибрид из ушастого, пернатого и клыкастого — ну да, такого мир не покалечит, он его сразу уничтожит.

Возникший в его сознании образ не отпускал.

Возможно, он уже давно ничего не творил.

Возможно, сыграла свою роль атмосфера его башни.

Возможно, его заинтриговала сложность задачи.

Возможно, его подстегнула неспособность всей его команды решить ее — должен же он показать им, как это делается.

— Бумагу, — бросил он своему помощнику, уже набрасывая образ в сознании, — и карандаш.

На бумаге образ получился еще более внушительным.

Гибкое, словно без костей, тело.

Длинные руки и ноги.

Вытянутая кверху голова.

Огромные круглые глаза.

Широкий, но почти бесгубый рот.

Приплюснутый, практически вдавленный в лицо нос.

Большие, заостренные на кончиках уши.

И гладкая кожа со слегка голубоватым отливом и без малейшего следа волосяного покрова на ней.

— Ну, не знаю … — неуверенно протянул его помощник, разглядывая набросок. — Вы уверены, что такое существо не покажется чужеродным в Вашем мире?

— Главное, чтобы оно не показалось съедобным, — хмыкнул Первый. — Или конкурентом. И последнее, — озарила его еще одна блестящая идея, — к моему стану в таком виде на … расстояние до другой башни не приближаться, и вот другим первородным на глаза показываться можно — и почаще.

Давно у Адама не было испытаний для укрепления его веры во Второго, сославшего его в этот мир.

Оставалось только договориться с самим миром — но подходящую для этого идею уже подбросила Первому его собственная команда.

— Слушай, — без всяких расшаркиваний обратился он к своему творению, как только вернулся на планету, — ко мне тут пришельцы из других миров обратились. Очень им нравится, как у нас тут все устроено — поучиться хотят. А то у них беда — дохлые они все какие-то, синие, на червяков похожи. Хотят у себя все правильно организовать — и равного тебе, говорят, просто нет. Ты не против?

Все стоящие рядом с Первым деревья встрепенулись, горделиво выпрямились, и в шелесте их листвы Первому послышался самодовольный смешок.

А потом его отношения с миром вообще вышли на новый уровень, а дела его башни со всеми их проблемами снова отошли на задний план.

У них с Лилит снова появилась копия … нет, не Малыша на этот раз, а самой Лилит.

Это имя он и выдохнул, с первого взгляда убедившись в их полном, до последней черточки, сходстве.

И согласился лишь немного изменить его — Лилита — только для того, чтобы не путать два своих самых идеальных творения.

С этого момента началось его новое затворничество у теплого водоема — не просто добровольное на сей раз, а с каждым днем все более желанное.

Он перестал замечать ход времени, неотрывно наблюдая за Лилитой — благо, Малыш с Крепышом уже отлично могли занять друг друга и даже начали помогать Лилит.

Первому даже казалось, что Лилита растет быстрее, чем они. Хотя «растет» было не совсем подходящим словом — она менялась так, как распускается цветок, с каждым едва заметным движением лепестков являя миру скрывающуюся под ними красоту. Постепенно, дразняще, завораживающе — так, что глаз не оторвешь.

И скоро Первому пришлось неохотно признать — исключительно самому себе и исключительно мысленно — что точная при появлении на свет копия Лилит начала все больше превосходить оригинал.

Ее фигура была так же полна грации, все движения изящны даже в порывистости, с головы уже ниже плеч спускалась копна волнистых темных волос, на губах всегда играла то легкая, то освещающая все лицо улыбка — но глаза у нее были не темные, как у Лилит, а все время меняли цвет: дымчато-серые спросонья, ярко-голубые в лучах солнца, глубоко-зеленые в тени растительности.

Ее любознательность так же не знала пределов — но ее интересовала не только манящая даль, как Лилит, а любая травинка, любой камешек у нее под ногами, и она постоянно перекладывала все, до чего могла дотянуться, чтобы все предметы располагались в самой гармоничной симметрии — хоть по цвету, хоть по форме.

Ее бесстрашие даже пугало поначалу Первого — столкнувшись с чем-то незнакомым, она не замирала на месте, как Лилит, пытаясь определить его место в мире, а тут же протягивала к нему руки, словно объятия раскрывала.

Она так же прекрасно ладила со всей их живностью — но если от Лилит та ждала ухода и помощи, а от Малыша с Крепышом стоически терпела любую бесцеремонность, то к Лилите все их зверьки приходили сами — просто, чтобы она их погладила, причем, она каким-то совершенно необъяснимым чутьем всегда угадывала, какой именно бок им почесать.

Не устояли перед ее чарами и Малыш с Крепышом — стоило Лилит попросить ее что-то сделать, как они оба наперегонки бежали ей помочь, а чаще и вовсе сделать это за нее — достаточно ей было улыбнуться им.

Глава 14.5

Когда же она начала уверенно бегать, не избежал этой участи и сам своенравный мир. Она приручила его чуть ли не со своего первого выхода в его владения — поглаживая ладошками кору деревьев, расчесывая пальцами спутавшуюся траву, расправляя заломленные ветром лепестки цветов, принося с собой угощение его обитателям и все время перекликаясь с пернатыми.

На пути ей постоянно попадались самые сочные плоды — причем, на свисающих к самой земле ветках, так что и тянуться не приходилось. Если и налетали на нее порывы ветра, то самые легкие — обдавая ее особо изысканным ароматом цветов.

Ушастые при ее появлении не бросались врассыпную, а прыгали ей навстречу — приподнимаясь на задних лапах и забавно шевеля ушами.

Клыкастые и шипастые дистанцию держали, но тоже выглядывали из зарослей — обнюхивая протяжную им руку без малейшего поползновения цапнуть ее.

И даже пернатые без опаски усаживались ей на руки, заливаясь замысловатыми трелями и оставляя в ее ладошках особо яркие перья.

Одним словом, мир принял Лилиту с распростертыми объятиями — и без посредничества Первого, как в случае с посланцами из его башни.

А вот на своего создателя — как, собственно, и создателя Лилиты — его безоговорочное гостеприимство все еще не распространялось.

Когда навстречу Лилите вышел тот щетинистый зверь с шипом вместо носа, давняя встреча с которым оставила у Первого самые неприятные воспоминания, он ринулся вперед, не раздумывая — чтобы принять удар на себя.

Он его и принял — только о землю, которая вдруг ушла у него из-под ног.

Когда он попытался предупредить Лилиту о непредсказуемости пернатых, один из них, еще не спустившийся ей на руки, крякнул сверху и уронил ему на голову … отнюдь не перо.

И вообще, стоило ему просто заговорить с Лилитой в моменты такого ее слияния с его несносным творением — как его тут же то ближайшей веткой по спине хлестало, тов земле под одной ногой вдруг выбоина оказывалась. А однажды так и вовсе зудение летучего эскадрона мира послышалось.

Из чего Первый сделал вывод, что мир намекает ему — и отнюдь не прозрачно — что Лилита имеет право не только на его внимание, а его одержимость ею носит самый нездоровый характер.

Лилита же в такие минуты оборачивалась на него с таким удивлением, словно не понимала, что он здесь делает — и глаза у нее темнели, как будто от досады. Непонятно только, на кого.

Ну и ладно, подумал Первый в один из таких моментов, почувствовав себя особенно лишним и вспомнив реакцию Лилит на его исчезновения — они все здесь ценят только то, что теряют. Опасность ей никакая не грозит — подождем, пока ей станет меня недоставать.

Ждать пришлось долго.

Или ему так показалось.

В попытках провести время с Малышом и Крепышом — в конечном счете, они заслуживали ничуть не меньшего его внимания.

С ними он чувствовал себя не лишним.

А вообще чуждым.

Малыш с упоением занимался вместе с Лилит делами по хозяйству — в которых от Первого всегда было больше вреда, чем пользы.

У Крепыша оказались яркие способности мастерить что-то.

Особенно из дерева.

И он проводил все время, поправляя заграждение вокруг их пристанища, так и не законченное Первым.

То и дело бормоча вполголоса обрывки замечаний в адрес того, кто это строил — и особенно, в адрес его рук.

И оба они обеспечивали Лилит более, чем достаточным общением.

Первый отреагировал решительно — он просто не мог позволить разрастись зернам сомнения в его принадлежности к своему собственному миру.

Он улетел — одного только вида всех тех чудес, которые он создал на планете, будет достаточно, чтобы излечить его израненное самолюбие.

Но не далеко — Лилита скоро заметит, хотелось бы надеяться, его отсутствие и поспешит назад, а уязвленный ее торопливостью мир может обрушить на своего создателя особо весомую порцию своего пристального внимания.

Идеальным пунктом назначения была имитация макета.

В которой он также обнаружил много перемен.

Во-первых, у Адама с Евой появился свой второй детеныш — внешне весьма напоминающий первого.

Но только внешне.

Он был намного живее, дружелюбнее и общительнее, и Первый только после некоторых наблюдений понял, почему.

Судя по всему, за время его всепоглощающего затворничества возле Лилиты случилось еще одно наступление ледяной пустыни. А может, и не одно — возле теплого водоема и со всей необходимой пищей под рукой они прошли незамеченными.

А вот в имитации макета появилась целая гора сухой травы — наверно, они в нее во время холодов зарывались.

И плодов в окрестностях явно стало поменьше — особенно, для их растущей компании — и на их поиски теперь отправлялась и Ева, и оба ее детеныша.

Она брала одну корзинку, вторую вручала старшему, а младший нес только то, что у него в руки вмещалось — сплести новые ей так в голову и не пришло.

И хотя младший приносил Адаму намного меньшую добычу, именно ее тот встречал с куда большей благосклонностью — старшего он отгонял он себя, как только тот опускал корзинку у его ног, — резким жестом руки и с гримасой отвращения на лице.

Нет, мне Лилита тоже как-то ближе остальных, — возмутился про себя Первый, застав однажды такую сцену, — но это уже перебор!

Ева словно учуяла мысленную поддержку — приобняв старшего за плечи, она шагнула вперед и забубнила что-то, тыча пальцем поочередно в каждого детеныша и просительно протягивая в перерывах руку к Адаму.

Тот вскочил с перекошенным от ярости лицом.

— Вот тот — Мой! — выплюнул он, махнув в сторону младшего. — А этот — Чужой! Я не знаю, с кем ты там таскалась!

Ева отдернула руку от старшего, словно ее обожгло, и привычно рухнула на землю.

Старший в панике бросился к краю поляны и сжался там в тугой комок.

Младший же подбежал к Адаму и, потянувшись на цыпочках, успокаивающе провел ладонью по его щеке.

— Вот! — торжествующее бросил Адам распростертой у его ног Еве. — Сразу видно, где чья природа!

Минуточку, — вышел из оцепенения Первый, — это он на что намекает? Если у него единственная извилина набекрень съехала, не надо меня к этому приплетать!

Он немедленно ретировался к Лилит и начал снова проводить все время с ней, Малышом и Крепышом, стараясь не очень путаться у них под ногами, но заполнять каждую совместную минуту оживленным разговором.

По вечерам к ним присоединялась Лилита. Первый все еще не одобрял ее длительные выходы в мир, но Лилит вовсе не возражала — ее существенно улучшенная копия всегда возвращалась с дарами, на которые мир для нее отнюдь не скупился.

Там были и украшения для Лилит, и новые зверьки для Малыша, и всякие диковины из переплетенных корней для Крепыша, и необычная пища для всех них.

Для Первого самым главным подарком было просто ее появление, но ему всегда доставался одинокий представитель летучего эскадрона мира, назойливо зудящий у него над ухом весь вечер. Только зудящий, к счастью — чувство юмора его мира все еще держалось в рамках благодушия.

И что бы все они там себе ни воображали, его личное общение с Лилит все еще не потеряло для нее своей привлекательности.

Каковую мысль Первый и принялся в ней поддерживать.

Настойчиво и изо всех накопившихся сил.

Так у них появилась еще одна копия Малыша и Крепыша, которой Лилит дала очень странное имя — Последыш — и снова отключилась от всех и вся, сосредоточившись на новом детеныше.

А у Первого появилась новая, совершенно неожиданная привязка к их пристанищу.

Однажды он заметил, что Крепыш, все еще пытающийся выровнять не оконченное заграждение вокруг их пристанища, сколол с одного из стволов деревьев два относительно ровных диска и начал — обеими руками — катать их по земле, пытаясь синхронизировать их движение.

Вот, однажды возникшая идея никогда не исчезает! — одобрительно закивал Первый, вспомнив свои мысленные заметки на будущее, когда они с Лилит огромные твердые плоды доставляли тогда еще в имитацию макета и когда он сам скатывал те самые стволы деревьев для заграждения к реке, чтобы сплавить их к своему новому пристанищу.

Он подошел к Крепышу, еще немного понаблюдал за катающимися туда-сюда дисками — прямо физически ощущая, как поднимается в нем знакомая творческая волна — и, схватив первую попавшуюся под руку щепку, — быстро набросал — прямо на влажной земле — схему конструкции, соединившей оба диска и позволяющей им катиться параллельно и в одном направлении.

Крепыш отложил диски и принялся изучать схему, присев возле нее на корточки и склоняя голову то к одному, то к другому плечу. Затем он поднял на Первого глаза, жестом попросил у него щепку и пририсовал прямые линии к перекладине, соединяющей диски, а поверх нее изобразил некое заштрихованное пространство.

Первый вопросительно вскинул брови.

Крепыш вытянул перед собой руки, сжал их в кулаки и начал двигать ими вперед-назад, словно перемещая что-то.

— А это? — кивнул Первый на заштрихованную часть схемы — на мгновение у него возникло ощущение, что он снова в своей башне оказался.

Крепыш указал ему на корзину с плодами, которую Малыш как раз тащил, отдуваясь, к водоему, чтобы вымыть их.

Тут же оценив открывающиеся перспективы, Первый показал Крепышу большой палец — вот, однажды возникшая идея не только никогда не исчезает, но еще и всегда находит свое развитие!

Но практическое воплощение их совместной схемы он оставил Крепышу — исключительно в качестве награды за его посильный в нее вклад.

Глава 14.6

Их конструкции тут же нашлось применение — на ней оказалось намного удобнее и быстрее перетаскивать с дальнего конца водоема скользкую глину.

Из которой Малыш немедленно принялся лепить не только домашнюю утварь — на сей раз совершенно фантастических форм и размеров — но и различные фигурки.

Изображающие, по всей видимости, как самих обитателей их пристанища, так и их живность.

Первый смог отличить одних от других только по количеству конечностей, на которых они стояли. А вот Лилита, каждый день отмечающая растущее количество созданий Малыша, включилась в процесс со свойственной себе стороны.

Она каким-то образом вытрясла из мира разноцветную пыль, которая, смешиваясь с водой, образовывала клейкую жидкость — она наносила ее на каждую емкость и каждую фигурку в радующем глаз сочетании цветов и узоров, придавая каждому объекту своего внимания крайне привлекательную индивидуальность.

Рассматривая плоды ее трудов, Первый уверенно кивнул: точно вытрясла — за все время его многочисленных и даже дальних путешествий по своему миру ему ни разу не встретилось ничего похожего на такую пыль.

Но главное, что Лилита все дольше оставалась вместе с ними, и Первый мирно радовался бы этому факту, если бы рожденная им самим и воплощенная Крепышом идея не потребовала дальнейшего развития.

Первый даже не заметил, как Крепыш соорудил еще одну конструкцию: с четырьмя дисками вместо двух и довольно плотным настилом, соединяющим перекладины между ними.

К ней он также прикрепил две управляющие жерди — намного длиннее прежних — к концам которых привязал гибкое плетение из полосок, вырезанных из уже изношенных меховых покровов.

Первый очнулся только тогда, когда Крепыш набросил это плетение на шею скакуна, разместив свое сооружение прямо за ним.

Первый икнул — но было уже поздно.

Ощутив на шее чужеродный объект, скакун обернулся, увидел, что к нему пристроили — и, главное, кто это сделал — и взвился от возмущения на дыбы.

Но задними ногами.

Разнеся новшество Крепыша в щепки.

Пришлось ему новое строить.

А Первому — отправляться в мир на поиски подобия скакуна.

Но размером поменьше, а нравом — помягче.

Найти его Первый, конечно, нашел — еще и со смешными длинными ушами, свисающими с обеих сторон головы — но мягкость его нрава продержалась ровно до того момента, когда Первый потащил его в свое пристанище.

Нет, он не огрызался и не бодался, с облегчением перевел дух Первый, но ведь только что бродил по всей поляне, выискивая самую сочную траву — а теперь словно врос всеми ногами в землю.

Через несколько минут Первый был вынужден признать, что с равным успехом может попробовать выкорчевать любое из ближайших деревьев.

И куда меньшие, чем у скакуна, размеры не помогли — чтобы его нести, сначала от земли оторвать нужно было.

А у Первого всего две руки оказалось — на его четыре ноги.

Оставалось только приманивать упрямца.

Слетав несколько раз в свое пристанище, Первый перепробовал все собранные там плоды, но упрямец — кто бы сомневался! — соблазнился только любимцем Лилит.

Лишь только Первый показал ему оранжевого монстра, голова упрямца тут же потянулась к нему.

Первый отступил — вслед за головой упрямца подалось и все его тело.

На третьем шаге Первого от земли оторвались его передние ноги.

Ну, все — пошло вперед дело.

В отличие от дела, Первому приходилось двигаться задом наперед.

Чем тут же воспользовался не занятый Лилитой и наверняка разозленный ее отсутствием мир.

Не особенно изощряясь на этот раз — у Первого же глаз на затылке не было — и щедро усыпая его путь самыми примитивными преградами.

Ему под ноги сползлись все имеющиеся в окрестностях камни и шишки.

На небольших пространствах, оставшихся между ними, из земли повыскакивали самые скользкие грибы.

Все ближайшие кусты скособочились в его сторону, переместив туда же все колючки.

И даже деревья как будто перемещались, выстраиваясь в ряд прямо на пути его следования — так же, как в тот раз, когда он тащил на плече стволы деревьев в только что обнаруженное их с Лилит новое место обитания.

Добрых полчаса Первый оступался, спотыкался, поскальзывался, врезался в деревья и выдергивал из боков шипы.

Одной рукой.

Наконец, он не выдержал.

Ты только со спины умеешь нападать? — презрительно бросил он миру, развернулся и пошел лицом вперед.

Но держа оранжевого монстра за спиной, чтобы упрямец его из вида не терял.

Мир с готовностью ответил на его вопрос — топанье за его спиной чуть ускорилось, и приманка тут же исчезла из его руки.

Резко повернувшись, он увидел жующего ее с громким хрустом упрямца.

В каковом звуке ему послышалось ехидное хрюканье.

После чего сдвинуть упрямца с места снова не удалось.

Ну, все.

Он стерпел летучий эскадрон мира возле коварного водоема.

И залпы раскаленных молний над бескрайними водными просторами.

И манию величия мира в той части планеты, до которой у него самого еще руки не дошли.

Но тягаться с ним здесь — где Первым тщательно, во всех подробностях, проработан каждый мельчайший штрих?!

Кто кого создал, в конце концов?

Поднявшаяся в нем — для решения придуманной Крепышом задачи — творческая волна еще не улеглась.

И сейчас — от возмущения — вообще взвилась до небес.

Доставив Первого к теплому водоему в считанные минуты.

За новой приманкой.

Которую нужно разместить так, чтобы — двигаясь в одном направлении — он до нее рукой доставал, а упрямец зубами — нет …

Выбрав из кучки оранжевых монстров особо крупный экземпляр, Первый крепко зажал его в кулаке и как можно дальше вытянул перед собой руку …

Нет, коротковато будет, и рука в таком положении долго не продержится …

Взгляд его упал на обломки сооружения Крепыша — диски из него тот уже заново соединял, а вот до жердей дело еще не дошло.

Хм, озарило Первого, а ведь, чтобы управлять объектом, вовсе не обязательно его в руках держать …

Где там Лилит прутья для ограды их ушастых держит?

Назад к упрямцу он долетел еще быстрее.

Тот уже опять топтался на месте, меланхолически жуя траву, но при виде Первого снова замер, как вкопанный.

Ну-ну, хмыкнул Первый, сейчас сам откопаешься.

Он взгромоздился на спину упрямца — тот принципиально не шелохнулся — и забросил вперед длинный гибкий прут с привязанным к его концу оранжевым монстром — тот как раз в двух шагах от носа упрямца оказался.

Упрямец ожил, сдвинулся с места и затопал вперед, на каждом шагу вытягивая вперед шею.

А потом и вовсе на легкую трусцу перешел, когда Первый начал его пятками в бока подгонять — небось, не отвернется от приманки, чтобы за колено куснуть.

Приноровившись шевелить прутом, чтобы менять направление их движения, и устроившись покомфортнее на уютно мохнатой спине упрямца, Первый бросил миру: Ну что, съел?

Вся окружающая его растительность даже листиком не повела.

Мир зашел с другой стороны.

Когда — по примерным прикидкам Первого — они с упрямцем прошли уже полпути, над головой у них раздались странные звуки.

Слишком громкие для обычных пернатых.

Резко вскинув голову, чтобы оценить размеры очередной атаки мира, Первый увидел в густой листве одного из — судя по светлой шевелюре — детенышей Адама.

Какого именно, разбираться ему было некогда — перебираясь с ветки на ветку, тот смотрел, в основном, вверх, но Первый все же перешел в невидимое состояние.

Во избежание ненужных испытаний — их он только Адаму готов был хоть каждый день преподносить.

А потом пришлось и оранжевого монстра себе под покровы спрятать — во избежание еще менее нужных разговоров о висящих прямо в воздухе плодах земли.

Упрямец тут же снова превратился в статую.

Каковой и оставался до тех пор, пока детеныш Адама не скрылся с глаз.

И еще некоторое время после этого — для верности.

После чего Первый вернул приманку на место и послал упрямца в галоп. Но вопросы, вспыхивающие у него в голове один за другим, обгоняли упрямца — со значительным отрывом.

Кто это был?

И почему один?

Если это был старший — тот, который Чужой — Адам его, что, насовсем выгнал?

Не хватало еще, чтобы он начал по всему миру шастать!

А если это был младший — тот, который Мой — то почему его отправили за пищей одного?

Адам, что, вообще прибил Чужого?

Не хватало еще, чтобы Второй отнес акт такой вопиющей агрессии на счет влияния созданного Первым мира.

В какой-нибудь беседе с Творцом.

Глава 14.7

Ворвавшись на всем скаку в их пристанище у теплого водоема, Первый спрыгнул с упрямца и бросил оранжевого монстра Крепышу — упрямец тут же потрусил туда же.

— Это — для этого, вместо этого, — скороговоркой выпалил Первый, ткнув пальцем по очереди в упрямца, конструкцию Крепыша и скакуна.

И, не дожидаясь ответа, ринулся к имитации макета — чтобы на месте определить размеры и характер сокращения компании Адама.

Однако, застал он там ее увеличение.

Причем, сразу на двоих детенышей.

Которые были абсолютно идентичны и представляли собой точную копию … впрочем, они все там на одно лицо были.

А вот телом — они явно произошли на свет раньше, чем их с Лилит Последыш, поскольку уже шустро ползали — они определенно походили на Еву.

А почему у нас с Лилит всегда только по одному получается? — озадаченно нахмурился Первый.

Этот вопрос однозначно требовал детального изучения.

В процессе которого вскрылись обстоятельства, вынудившие его провести внеочередную ревизию состояния дел в его башне.

Двойное пополнение явно не было результатом желания Адама — в отличие от Первого, он был абсолютно равнодушен к подобиям своей пары. Не враждебен, как к Чужому, но и не благосклонен, как к Моему.

Он даже никак не называл их — употребляя обобщающее «Эти» исключительно в разговоре с Евой. Если же они приближались к нему, он только пальцем дергал в сторону, бессловесно веля Еве убрать их подальше. Она всякий раз вздрагивала и удваивала усилия, чтобы занять их чем-то на почтительном расстоянии от Адама — он даже не смотрел в их сторону.

Возможно, его раздражало, что Еве приходилось уделять им столько внимания — вместо того, чтобы приковывать его только к нему самому.

Возможно, дело было в том, что с двумя младенцами на руках Ева была абсолютно бесполезна в поисках пищи — насколько Первый понял, у нее уже даже мысли не возникало о том, что их можно оставить с Адамом.

И уж тем более о том, что он мог бы и заменить ее в сборе плодов.

Как бы там ни было, добычей пищи оставалось заниматься только Моему и Чужому.

За которой они каждый день и отправлялись.

Вдвоем.

Первый начал следовать за ними, чтобы понять, как Моему удалось оторваться от Чужого в тот раз, когда он его заметил на деревьях, и был ли тот раз единственным.

Но сначала, впервые увидев их рядом и вдалеке как от скверного нрава Адама, так и от нервной подавленности Евы, он заметил, насколько они — столь схожие внешне — отличаются.

Как один и тот же пейзаж в солнечный и пасмурный день.

Мой был неизменно жизнерадостен, приветлив и открыт. Он явно искренне хотел помочь своему спутнику преодолеть отвращение Адама — и способ сделать это казался ему простым и очевидным: нужно было всего лишь перестать быть таким замкнутым и хмурым.

Чужой тоже оживлялся рядом с ним — словно порыв ветра налетал на пасмурный пейзаж.

Короткий и резкий.

— Конечно, всегда я во всем виноват! — цедил он сквозь зубы.

— Да не виноват ты ни в чем! — взмахивал перед собой руками Мой. — Ты просто улыбайся чаще!

— Он меня ненавидит, а мне улыбаться? — набычивался Чужой.

— Да не ненавидит он тебя! — продолжал убеждать его Мой. — Ты просто всегда в стороне держишься, словно он тебе неприятен. А ты подойди, спроси у него что-то, он любит, когда его мнением интересуются — на меня же он не кидается!

— Так то — ты, — нехорошо улыбался Чужой. — Ты у него всегда в любимчиках был.

— Неужели ты не видишь? — удивлялся Мой. — Он — как водоем: отражает то, что в него заглянет. Под солнцем сверкает, под облаком тускнеет. Вон Она его боится — и он звереет, чтобы еще больше страха на нее нагнать. Ты ему хмуришься, как небо перед грозой — он тебе эту грозу и демонстрирует.

— А ты, значит, солнце? — прищуривался Чужой.

— Вот уж нет! — смеясь, пожимал плечами Мой. — Я просто показываю всем то, что хочу в ответ увидеть.

Паря над ними в невидимом состоянии, Первый только брови от изумления вскидывал.

Временами едва удерживаясь, чтобы не присвистнуть.

Чужой выражался короткими, отрывистыми фразами — как и все обитатели имитации макета. А вот в речи Моего не было и следа тех прямолинейных и беспрекословных догм, которые вбил им в головы Второй — она была несравненно богаче и ярче. В его словах слышалось глубокие раздумья, а в используемых образах просматривалась острая наблюдательность.

Мир, что ли, постарался? — задумался Первый. — Тогда в этом направлении нужно и продолжать.

И только на нем и сосредоточиться.

Но с главным посылом Моего Первый все же не согласился.

Не был Адам никаким отражением окружающего мира — скорее, в его детенышах отобразились две его собственные ипостаси. Первой, конечно, выплеснулась самая отвратительная — и воплотилась в Чужом.

Но не всегда он был бесконечно самовлюбленным эгоистом — вынужден был признать Первый, нехотя вспомнив, как еще в макете Адам таскал к ногам Лилит ворох за ворохом цветов, только лишь чтобы добиться ее ответной улыбки.

Вот эта лучшая часть Адама и сбежала от него к Моему.

Оставив после себя ностальгию по утраченной открытости чему-то большему, чем он сам, которая изредка прорывалась в абсолютно нетипичной для него привязанности только к одному из своих отпрысков.

Мой и миру явил свою ненасытную жажду всевозможных чудес — и неудивительно, что тот дал ему к ним доступ без всяких ограничений.

Летать, чтобы видеть все сразу, Мой, конечно, не умел, но он — единственный из всей компании Адама — с легкостью и удовольствием взбирался на любые деревья. Оттуда он мгновенно сбрасывал Чужому, мрачно созерцающему его проворные движения с земли, куда больше плодов, чем они когда-либо находили вместе с Евой.

Последовать за ним Чужой ни разу даже не попытался — судя по всему, его вполне устраивала роль носителя даров для Адама.

Когда тот находил их количество достаточным, Мой снова удалялся, бросая Адаму: «Что-то новенькое тебе поищу». В ответ на что Адам отпускал его благосклонным взмахом руки, сопровождая его многозначительным взглядом в сторону Евы.

Чужой, ни разу не дождавшийся от него даже благодарственного кивка, иногда уходил вслед за Моим. Но ему скоро наскучивало бегать от дерева к дереву, на вершинах которых Мой скакал с ветки на ветку ничуть не хуже тех рыжих зверьков с огромными пушистыми хвостами.

Временами он даже устраивал гонки с ними, то и дело разражаясь заливистым хохотом. Не видя причины его веселья, Чужой еще сильнее мрачнел и возвращался, сгорбившись, в имитацию макета.

Там он, как обычно, устраивался на самом отшибе поляны, привалившись спиной к дереву, замерев в полной неподвижности и только изредка бросая на остальных взгляды исподлобья.

Ни один из них никогда к нему не приближался. Эти попробовали было пару раз, но стоило им только направиться в сторону Чужого, как Адам вскакивал на ноги и разражался диким ревом, брызгая слюной и топая ногами — и Эти очень быстро выучили установленные им правила.

Тем более, что и Ева постоянно удерживала их от любого поступка, вызывающего неудовольствие Адама.

А Мой тем временем забирался все дальше.

Что совершенно не устраивало Первого.

Еще, глядишь, однажды на его стан наткнется, а потом что?

Парень он, конечно, смышленый и обходительный, но Адам ведь заявит, что это его демоны искушают. И кого — его любимца!

Войной этот лентяй на нас, конечно, не пойдет, усмехнулся Первый — но вспомнив свое отношение к Лилите и даже намеку на грозящую ей опасность, слегка подрастерял свою уверенность.

Одним словом, нужно было остановить Моего — и на дальних рубежах.

И не собственной рукой — к потомку навязанных ему обитателей мир проникся куда большим расположением, чем к своему непосредственному создателю.

Не хотелось выяснять, кто кого быстрее остановит.

К счастью — запоздало поздравил себя Первый с небывалой уступчивостью пожеланиям своей команды — создатель этого мира был уже в нем не один.

Наблюдая за переменами в имитации макета и ее окрестностях, он уже не раз замечал бледных до синевы и лысых во всех частях тела посланцев своей башни — но те всегда держались в почтительном удалении от него.

На сей раз, однако, заметив двоих — после многочисленных и все расширяющихся кругов в воздухе — он стремглав бросился прямо к ним.

Глава 14.8

— Привет! — бросил он в их настороженно застывшие физиономии. — Есть дело. Можете мне одного, по деревьям скачущего, пугнуть? Чтобы от своей стоянки не отходил.

Посланники его башни переглянулись, еще сильнее выпучили глаза, пожевали беззубыми ртами и синхронно замотали головами.

— Ничего не выйдет, — уверенно изрек один из них. — Мы уже и первородных стращать бросили: она сразу лицом в землю утыкается, а он орет и ее ногами пинает. А мелкие нас вообще не боятся.

— В смысле — не боятся? — оторопел Первый.

— Тот, что покрупнее, — понимающе закивал его собеседник, — просто замирает, как замороженный, но с места не двигается. А тот, что помельче, вообще к нам бросается, как будто всю жизнь только нас и дожидался — в прошлый раз еле-еле со следа его сбили.

Неужели придется собственноручно? — тоскливо подумал Первый.

— Мы все время держали дистанцию, как Вы и велели, — подал голос второй наблюдатель, — но раз уж Вы сами к нам подошли … У нас есть к Вам предложение.

Вот не надо было уступчивость в ранг добродетели вводить, выругался про себя Первый. Впрочем, для любого предложения встречное найдется.

— Я слушаю, — прищурился он. — Только у нас здесь принято услугой на услугу отвечать.

— Не вопрос, — выразил согласие на торг безмятежный взмах руки без костей. — Наше предложение как раз и является, скорее, услугой. Услугой Вам.

Интересное дело, возмутился Первый, их сюда наблюдать за миром послали или его самые дурные манеры перенимать?

— А у нас, — с нажимом напомнил он своим собеседникам об их месте, — хозяин дома решает, нужны ли ему услуги, с которыми ему в дверь стучат.

Слово снова взял первый переговорщик. Судя по всему, у них было строгое разделение функций: один суть дела излагает, второй максимально выгодные условия для него выторговывает.

— Мы уже некоторое время наблюдаем за этой парой первородных, — заговорил он, словно доклад по бумажке зачитывал, — и вынуждены констатировать крайне нездоровую атмосферу, сложившуюся в их окружении.

— Подробнее, — навострил уши Первый: подмеченными сторонними наблюдателями фактами вполне можно попробовать Второго к стенке припереть.

— У них сформировался серьезный дисбаланс функций, — с готовностью пошел ему навстречу докладчик, — как властных, так и по обеспечению жизнедеятельности. Кроме того, роль первородной в этой жизнедеятельности является чрезмерно пассивной.

Первый не смог сдержать вздох разочарования.

— У них такой перекос с самого начала сложился, — махнул он рукой. — Еще в макете.

— Но там он был ограничен, — возразил ему докладчик в такой уверенностью, словно ждал его замечания. — Рамками самого макета. В условиях же реального мира этот дисбаланс прогрессирует — причем, с настораживающей скоростью. И уже оказывает воздействие на окружающую среду. В частности, на их потомство.

Ты смотри, как их задело отсутствие благоговения, усмехнулся про себя Первый, похоже, эти двое — не из моей команды.

— Если речь о том, что они от вас не шарахаются, — произнес он вслух чуть более сдержанно, — так они ничего, кроме этого мира, не знают и просто воспринимают вас его частью.

— Это бесспорно, — нехотя согласился обидчивый наблюдатель, — но в первом из них уже явно сформировалась совершенно асоциальная личность. Которая вряд ли сможет внести благо- и плодотворный вклад в развитие этого мира.

— Не надо забывать, — уже открыто рассмеялся Первый, представив себе, как Чужой пытается воздействовать на его своевольное творение, — что у нас здесь и другие обитатели имеются. Которым вполне по силам — уверяю вас! — выпрямить любые перекосы.

— Допустим, — как-то слишком легко признал очевидное его собеседник. — Но для этого потребуются и силы, и время. Тогда как мы могли бы избавить Вас от необходимости расходовать их на второстепенные цели.

Первый снова встрепенулся — может, Адама уже поджидает очередное испытание? Причем, с совершенно неожиданной стороны — даже для самого Первого, так что на него эту идею никто не повесит.

— Излагайте, — коротко бросил он, прикидывая, чем готов ответить на подобную услугу.

— Мы можем подавить стремление первородного к полному доминированию, — сменил докладчика переговорщик, обменявшись с ним молниеносным взглядом, — и стимулировать рост инициативности у первородной. А также уравновесить в каждом из них потребность в пище и осознание необходимости физических усилий для этого. Что же до их потомства …

Сначала Первому показалось, что он ослышался.

— Вы, что, манипулировать их сознанием задумали? — прервал он, наконец, немыслимую крамолу, убедившись, что слух его все-таки не обманул. — Прямое воздействие на первородных категорически запрещено!

— Да? — прорвалась в голосе докладчика первая эмоциональная нотка — довольно визгливая. — А откуда у этих взялась уверенность, что созданный непосредственно для них мир является лишь временным их пристанищем? И что потом их ждет куда лучшее? Первородный только об этом и говорит — постоянно ссылаясь на данное кем-то обещание!

Вот в этом весь Второй, скрипнул зубами Первый — даже подлость подстраивая, не может дело до конца довести. Нельзя было внушить Адаму — напоследок — что в светлое будущее нужно веровать не только нерушимо, но и молча?

— А аномалии во многих мирах встречаются, — вошел уже в полный раж невозмутимый прежде докладчик. — И следуют заложенному в них принципу развития так же, как и основные элементы. И рано или поздно разрастаются до таких размеров, что мир идет вразнос.

— В то время, как практика их раннего распознания, — вкрадчиво продолжил переговорщик, — и своевременной их нейтрализации уже показывает себя довольно многообещающей.

Практика? — чуть не задохнулся Первый. — Может, еще и регулярная?

Судя по их лицам, он произнес это вслух.

— Не совсем практика, — спохватился докладчик, с видимым усилием беря себя в руки. — Скорее, эксперимент. Серия экспериментов.

— Обсуждать которые, — снова вставил свои пять копеек переговорщик, — можно будет, только если они принесут стабильный результат. В этом вопросе Ваша башня абсолютно непреклонна.

Эксперимент.

В его мире.

Первый закрыл глаза, воззвав к Лилите с истовой мольбой — отвлечь мир. Лишь бы он это не услышал.

Он не стал больше упоминать категорические запреты — в конце концов, он и сам пару раз вторгался в сознание Адама и Евы. Но это были его первородные — ладно, только Адам, но Еву же с него просто скопировали — и его потом так совесть мучила, что он дал себе слово никогда больше так не делать.

Разве что, случайно.

А тут какие-то слизняки залетные с других планет будут на его мире практиковаться? Чтобы побыстрее достичь стабильного результата?

Первый выпрямился, принимая вид, хорошо знакомый всей его башне.

Нет, определенно усовершенствованный его фантастическим миром, судя по его вжавшим лысые головы в покатые плечи собеседникам.

— Значит, так, — бросил он им сверху вниз, — вы находитесь в моих владениях, поэтому не прикоснетесь ни краешком, ни даже хвостиком любой своей мысли к сознанию не только первородных, но и даже самого крохотного зверька в этом мире. Если не хотите узнать, что такое настоящая аномалия — и это будет последнее, что вы узнаете, находясь в своем сознании.

После чего он шагнул в свою башню.

И на этот раз ему действительно хватило одного шага, чтобы оказаться в своем кабинете.

Находящийся там его помощник тут же испуганно вскочил, с одного взгляда и правильно оценив настроение законного хозяина помещения.

— Я с Вами полностью согласен — это ЧП! — затараторил он с места в карьер, — Но мы уже принимаем все возможные меры!

— ЧП? — дал, наконец, Первый выход долго сдерживаемому — для получения всех неопровержимых доказательств — праведному гневу. — Нарушение основополагающих устоев — для вас простое ЧП?!

— Ну, почему сразу нарушения? — встал в глухую оборону его помощник. — В устоях не прописаны ни рамки наших исследований, ни дополнительный штат, который мы можем к ним привлекать.

— А я вам дал добро на перевод исследований в практическую плоскость? — окончательно рассвирепел Первый. — Я утвердил такое расширение штата? Кто их инструктировал перед отправкой в чужой мир? На каком основании они были признаны профессионально пригодными для этого?

— Да найдем мы этих троих! — покаянно повесил голову его помощник. — В целости и сохранности. Большей частью.

— Каких троих? — сбился Первый с волны праведного гнева, чувствуя, что она вынесла его в зону уже не так нарушений, как полного крушения устоев.

Его помощник тяжело вздохнул, словно смиряясь с неизбежным.

— Мы уже и раньше теряли наблюдателей в Вашем мире, — начал он, как будто с горы в обрыв бросился, и — коротко глянув на потемневшее лицо Первого — торопливо добавил: — Но, по крайней мере, всегда находили их тела, более или менее поврежденные фауной.

— И я только сейчас об этом узнаю? — выдавил из себя Первый, решительно отказываясь верить услышанному.

— Мы не хотели Вас попусту беспокоить, — старательно добавил его помощник еще один штрих к немыслимому. — В конце концов, все они были из привлеченных миров. Но в последней пропавшей группе только одна является потомком первородных, а остальным двоим летальный исход ни при каких обстоятельствах не грозит.

— С какого они уровня? — решил Первый до конца выяснить степень вовлеченности его команды во все более сомнительные эксперименты.

— Одна из разработчиков того же мира, к которому и смертная принадлежит, а третий … — его помощник слегка запнулся. — Третий вообще из другой башни.

— Что? — внезапно охрип Первый.

— К нам уже двое из той башни перешло, — гордо приосанился его помощник. — И очень много интересного рассказали. Атмосфера у них там уже просто удушающая — те, в ком еще хоть что-то достойное сохранилось, ее уже просто не выдерживают. Вот и один из пришедших к нам сам вызвался в пропавшую группу — чтобы, в случае опасности, защитить остальных, более слабых физически, от фауны.

Первый вновь обрел голос.

Звенящий.

Глава 14.9

— Подведем итог, — задрожал воздух в кабинете от его звона. — В моей башне появляется два перебежчика из другой. Один из которых внедряется в группу, направляемую в мой мир. После чего эта группа там бесследно исчезает. — Он набрал воздух и закончил оглушительным аккордом: — И все это происходит у меня за спиной?!

— А Вы разве не из-за этого пришли? — озадаченно нахмурился его помощник.

— Нет, я пришел по другому поводу, — снизил Первый голос до простого рокота басов. — Не менее важному. Даже на фоне всех этих откровений.

— Что-то еще случилось? — подобрался его помощник. — И опять в Вашем мире?

— Именно, — охотно подтвердил его опасения левый. — В моем мире. Еще одна пара наблюдателей изъявила желание влиять на моих первородных. Напрямую. Воздействуя на их сознание. Вторгаясь в него.

— И что? — недоуменно вскинул брови его помощник.

Вот как-то у меня в мире все разумнее устроено, подумал Первый, оглянувшись по сторонам — там средство для встряски мозгов в любом месте прямо под рукой всегда найдется.

— Похоже, здесь со всеми инструктаж уже давно не проводился, — вооружился он — за неимением более материальных аргументов — терпением. — Прямое воздействие на сознание — любое сознание! — категорически запрещено. Самим Творцом. С первой минуты создания …

— Да бросьте Вы! — фыркнул его помощник, небрежно отбросив рукой азы мироздания, установленные — по совместной договоренности — Творцом и Первым на самой заре появления их первого проекта. — Вам не хуже, чем мне, известно, что в той башне эти устои уже давно не являются столь незыблемыми. Перебежчики, как Вы их назвали, нам это только подтвердили. Там давно уже практикуют внушение не только вознесенным из миров, но даже и своим — для пресечения любого инакомыслия.

— И вам здесь такого же единства захотелось? — прищурился Первый. — В нашей башне?!

— Нет, что Вы! — вздрогнул его помощник, бросив на него испуганный взгляд. — Но нам продолжает поступать информация о сбоях в мирах — они множатся, и истоки их всегда кроются в сознании отдельных обитателей. Неужели не проще устранить их в зародыше, чем весь проект потом перерабатывать?

— Владельцы уже получили разрешение на вхождение в свои миры? — против воли заинтересовался Первый.

— Рассматривают, — отвел глаза в сторону его помощник.

— Вот когда рассмотрят, — припечатал его Первый, — тогда и обсудим, что проще. И что достойнее. Правильная мысль только что прозвучала: все сбои начинаются с крохотного нарушения законов, а заканчиваются с большим трудом поправимыми последствиями. Поэтому, если кто-то позволяет себе нарушать слово Творца, то я им уподобляться не желаю. И вам не позволю. — Он еще несколько мгновений смотрел на своего замкнувшегося в молчании помощника и добавил для закрепления эффекта: — Пропавшую группу найти. Меня держать в курсе.

Однако, вернувшись в свой мир, он тоже включился в поиски — в первую очередь, представителя башни Второго.

Слишком много причин могло быть у его исчезновения.

Одна другой хуже.

Потери среди посланцев его башни однозвучно указывали на то, что мир воспринял слежку за собой отнюдь не благосклонно. Причем, судя по отсутствию каких-либо повреждений у тех синюшных головастиков возле имитации макета, договоренности с Первым он придерживался строго — из чего следовало, что пропавшая группа по каким-то неизвестным причинам приняла иной вид.

Полностью избавиться от них мир, конечно, не мог — двое являлись обитателями башен, а значит, были бессмертны. Но он вполне мог заманить их в ловушку и держать там в заложниках. То ли в наказание за чрезмерную инициативу, то ли в назидание другим, то ли из своей обычной взбалмошности.

Но это могло дать Второму повод заявить о приступах ничем не спровоцированной агрессии мира Первого.

Или они могли принять облик слишком мелких существ, чтобы не привлекать к себе внимание мира — и так и застрять в них. А то Первый не помнит, с каким трудом выпрямлялись те двое, которые втиснулись в покровы лисы и пернатого.

В этом случае Второй не упустит шанс объявить, что формы жизни в мире Первого непригодны для обитания высшего разума.

Кроме того, пропавшая группа могла банально заблудиться — Первому ли было не знать, какие дебри лежали между его пристанищем и, к примеру, коварным водоемом, и как трудно было в них ориентироваться, не имея возможности подняться в воздух. А в его договоренность с миром входил лишь нейтралитет последнего в отношении наблюдателей, а вовсе не помощь им.

Тут же Второй точно не преминет предъявить тезис о полной дезорганизации в устройстве мира Первого.

И это еще при условии, что объект его поисков был честным перебежчиком из башни Второго, а не его шпионом.

Первого то в жар, то в холод бросало, когда он вспоминал бесчисленные примеры непредсказуемости своего мира — а потом способности Второго выставить любую шутку, любую шалость в таком свете, что они начинали казаться самыми отвратительными преступлениями.

Одним словом, нужно было отыскать пропавшую группу и выставить ее из его мира как можно скорее — пока не случилось катастрофы.

Катастрофа пришла с другой стороны.

Обыскивая — в низком полете и, разумеется, в невидимом состоянии — участок за участком все более густых по мне удаления от теплого водоема зарослей, Первый обнаружил, что упрямец прекрасно ужился с конструкцией Крепыша.

Он бодро трусил по лесу, волоча ее за собой — то ли за оранжевым монстром у себя перед носом, то ли за Лилитой, которая держала этого монстра в руке. Крепыш обычно шел рядом со своим творением, придерживая его, если один из дисков на камень накатывался, и подталкивая, если камень оказывался слишком большим.

Возвращались они, когда конструкция наполнялась до самого верха дарами мира. На которые тот все также не скупился — но до определенных пределов. То ли он предпочитал одной Лилите их преподносить, то ли решил, что регулярно ожидаемые дары становятся оброком.

Одним словом, довольно скоро в компании Крепыша и упрямца Лилита выходила в мир лишь изредка.

Сама же она вновь исчезала в нем ежедневно.

И начиная с какого-то момента, возвращалась каждый вечер все более сияющей.

Первого, разумеется, ни в коем случае не огорчало ее приподнятое настроение.

Но причину его выяснить все же стоило.

Поскольку эта причина лежала явно за пределами их пристанища.

В которых ничто — и никто — еще ни разу не заставлял ее светиться таким восторгом.

— Что это ты такая довольная? — со всей возможной небрежностью обратился он к ней как-то вечером, когда все они собрались, как всегда, вокруг огня, наслаждаясь недолгими моментами полного покоя.

Лицо Лилиты озарилось — то ли вспышкой огня, то ли улыбкой.

— А вы знаете, что мы здесь не одни? — медленно проговорила она заговорщическим тоном, обводя их всех по очереди горящими глазами.

Лилит бросила на Первого резкий взгляд, Малыш с Крепышом — на Лилиту недоверчивый.

— Что значит — не одни? — выдохнул Первый с замиранием сердца.

— Есть еще и другие! — рассыпалась Лилита серебристым смехом.

— Такие же, как мы? — впилась в нее Лилит настороженным взглядом.

— Да нет же — другие! — замотала головой Лилита,сморщив нос от ее непонимания. — Совсем другие! Но просто удивительные!

У Первого сердце вниз упало — от облегчения.

Значит, пропавшая группа все же приняла предписанный им облик.

И, похоже, действительно заблудилась.

И мир все же вывел их на Лилиту.

Возможно, в виде очередного дара.

Чтобы она не забывала, что все самое лучшее он только ей лично вручает.

Не важно — главное, нашлись.

На следующий день он полетел прямо за Лилитой — проникновенно благодаря мир за содействие, прозрачно намекая ему, что хорошо бы сегодня спровадить ее домой пораньше, и составляя в уме длинные список вопросов, которые он задаст перебежчику после ее ухода и перед тем, как отправить его назад в свою башню.

Возможно, под конвоем остальных.

Наконец, Лилита остановилась и вскинула голову, глянув вверх с жарким нетерпением.

Первый споткнулся в воздухе и резко опустил глаза, чтобы убедиться, что он не перешел случайно в видимое состояние.

И поэтому только краем глаза увидел, как что-то скатилось мимо него по дереву — прямо под ноги Лилите.

Не что-то, поправили его сфокусировавшие на объекте глаза — Мой.

Он приземлился возле Лилиты легко и пружинисто, вскинул в шутливом торжестве руки и протянул ей пучок ярких перьев, зажатый в одной из них.

Она рассмеялась, поблагодарила его преувеличенно важным кивком и, перебрав перья в ладонях, воткнула одно в его золотистые кудри, а другое — в свои, темные, как смоль.

Затем они взялись за руки и пошли дальше, весело болтая и не сводя друг с друга восторженных глаз.

Первый опустился на землю.

Вовсе не так изящно.

И уж точно не на ноги.

Даже с глухим стуком.

И, конечно, на пару-тройку шишек.

Глава 14.10

Это что — отсюда все недавние подарки Лилит? — скрипнула в его сознании одинокая мысль.

Он ее прогнал — сейчас ему там нужна была полная ясность.

Чтобы видеть катастрофу в полном объеме.

Нет, против самого Моего он ничего не имел — из всех компании Адама он бы, пожалуй, только его и оставил в своем мире. И мир, похоже, не возражал бы — раз уж позволил ему встретиться с Лилитой.

Но у Первого все еще стояло перед глазами выражение как раз ее лица, обращенного к Моему.

Именно с таким выражением на него самого смотрела Лилит в самом начале их знакомства.

И много раз после него.

У него-то, конечно, в те времена и близко не могло быть того глуповатого обалдения, которое он разглядел на лице Моего — но речь не об этом, об этом даже смешно думать.

Речь о том, что теперь делать.

Это сейчас хорошо им по лесу прогуливаться, а когда ледяная пустыня снова в наступление пойдет, им обоим пристанище потребуется.

Как сообщить об этом Лилит?

Он, конечно, найдет слова, чтобы убедить ее, что Мой — совсем не такой, как Адам …

И она всегда охотно всю живность в их пристанище собирала …

И уменью Моего по деревьям карабкаться применение вполне найдется …

Но ведь и Адам за своим любимцем притащится — Первый и сам бы за Лилитой на край света пошел!

А там, того и гляди, остаться захочет — их пристанище куда комфортнее имитации макета.

А с ним и вечно трясущаяся при одном его взгляде Ева, и мрачно зыркающий по сторонам Чужой, и гарантированные вопли о демонах …

У них с Лилит Малыш с Крепышом, как и Лилита, в спокойной, дружелюбной, здоровой атмосфере выросли — зачем им всем такой пример?

Но если Мой не придет к ним, то Лилита уйдет с ним …

В логово Адама …

Нет, о таком даже не думать!

Нужно нестандартное решение.

Если из тупика два выхода, и оба неприемлемые, нужно рыть подкоп.

На сей раз он заскочил к себе в башню, только чтобы принять более пристойный вид.

Вернее, попытаться его принять — свежую тунику на привычном месте он нашел, но ее ворот у него на шее уже не сошелся, и вся она морщилась и на руках у него, и на груди, стесняя все его движения.

Что вовсе не улучшило ему настроение.

Как и наглухо запертая дверь в башню Второго.

Которая открылась только после того, как он начал бить в нее ногой.

Повернувшись к двери спиной и со всего размаха.

— Прием только по предварительной записи, — донесся до него через узкую щелку раздраженный голос Второго.

— А у меня чрезвычайная ситуация, — круто развернувшись, поднажал Первый на дверь плечом.

Второй отскочил под ее напором и тут же метнулся за свой стол, где принял под его прикрытием привычную величавую позу.

Только на сей раз, стоя.

И закинув голову.

Чтобы не слишком на Первого снизу вверх взирать.

— О какой именно чрезвычайно ситуации идет речь? — надменно бросил он с видом судьи, решающего, по какому пункту обвинения выносить максимально строгий приговор.

— О твоих протеже, — аккуратно прикрыв за собой дверь, шагнул Первый к его столу.

— С ними что-то случилось? — изогнул Второй губы в плотоядной усмешке.

— Еще нет, — разочаровал его Первый, — но может. Они уже прошли кучу испытаний — и остались тверды в своей вере в лучшую жизнь, как скала. Но награда все не приходит. И у меня складывается впечатление, что они начинают впадать в грех сомнения — к новой жизни уже приноровились, а первородный до того обленился, что даже шага не делает за пределы отведенного ему места — какие уж тут искушения? Одним словом, если не хочешь потерять своих самых преданных адептов, нужно их забирать оттуда.

Второй слушал его, прикрыв глаза и чуть покачивая головой, словно в невольном сожалении.

— Вот к чему приводит удаление от истоков! — проговорил он, наконец, с издевательской укоризной в голосе. — Там теряется ощущение истинного течения времени. Вот эти первородные еще и половины своего жизненного цикла не прошли, а ты уже говоришь о преодолении всех искушений и награде за это. Нет-нет, — расплылся он в улыбке предвкушения, — главное испытание у них еще впереди.

— Это еще какое? — напрягся Первый.

— Откуда же мне знать? — театрально развел руками Второй. — Они же в твоем мире находятся.

— Я вот не пойму, — прищурился Первый, — ты кого наказываешь: их или меня?

— Зачем же мне наказывать кого-то … лично? — Второй рывком прижал разведенные руки в груди с видом оскорбленной невинности. — Первородные усомнились в мудрости предначертанного им пути — или поддались чьему-то наущению — и теперь должны очиститься от этой скверны. Согласно регламента, который предписывает глубокое очищение — такое, чтобы впредь никому неповадно было. А я всего лишь назначен ответственным за его соблюдение.

Интересно, отвлекся Первый, он теперь именно эту версию всем своим подчиненным в голову вбивает? Скромный и ревностный исполнитель установленных Творцом законов, отдавший всего себя служению воле последнего? Отринувший любые личные проявления как предпочтения, так и неприязни?

— Что же касается тебя, — продолжил тем временем Второй, — то мне незачем даже пальцем шевелить — ты сам себя накажешь.

— Да ну? — развеселился Первый. — И как же?

— Ты всегда считал себя умнее всех, — потяжелел у Второго голос. — Без исключения. Тебе нравилась эта поза, ты ею упивался. Тебе просто необходимо было отличаться от всех, это давно уже стало твоей зависимостью. Ты создал мир в пику всем остальным, поставив в нем во главу угла хаос.

— Для тебя все, что не подпадает под регламент — хаос, — не удержался Первый от их старого спора. — Но это мой хаос, созданный только для меня, и тебя он не касается.

— Но ведь тебе уже недостаточно просто погрузиться в него, — вползла в голос Второго вкрадчивая нотка. — Ты хочешь его расширения. Ты хочешь стать законодателем мод. Ты заманиваешь к себе представителей других миров, тебе хочется, чтобы эти мутные волны распространялись все дальше …

Понятно, отметил про себя Первый, точно не перебежчик — шпион.

— Но при всем своем уме, — расплылся Второй в торжествующей ухмылке, — ты не понимаешь элементарно простой вещи. Пока хаос клубится где-то там, на периферии, на него не обращают внимания, его даже не замечают — но когда он начинает угрожать порядку, его уничтожают. Порядок всегда побеждает, — закончил он, сверкнув глазами.

— Короче, — рубанул Первый воздух перед собой ребром ладони, — ты заберешь их или нет?

— Куда же мне их забирать? — вернулся Второй к елейному тону. — Ты же уничтожил предназначенный для них мир. Мой мир. Так что, если им не встретится настоящее испытание за весь их жизненный цикл, им будет предоставлен еще один. А потом еще — столько, сколько потребуется.

— Понятно, — скрипнул зубами Первый. — Тогда запиши меня на прием, — кивнул он в сторону двери в кабинет Творца. — Или он сейчас свободен?

— Для тебя он отныне всегда занят, — с нескрываемым удовольствием отчеканил ему в ответ Второй. — У него есть более важные дела, чем лицезрение очередного приступа твоей мании величия.

Выйдя из башни Второго — и от души грохнув дверью напоследок — он собрался лишь на минуту заскочить в свою. Только для того, чтобы сменить эту смирительную рубашку на куда более привычные и, главное, удобные покровы. А потом сразу же … назад, хотел сказать он, но совершенно неожиданно у него вырвалось — домой.

Он остановился, сбившись с шага. Домой? Он еще раз покатал это слово на языке, пробуя его на вкус. И опять оно показалось ему совершенно естественным — странно даже, что он так удивился. Именно там — на его планете, в его мире — все было живое, настоящее, именно там его ждало все самое нужное, ценное и важное.

И всему этому пришлось еще немного подождать.

Не успел он шумно выдохнуть, свободно поводя плечами под покровами, как в кабинет заглянул его помощник.

— Вы не могли бы немного задержаться? — спросил он отнюдь не просительным тоном. — У нас к Вам очень важный разговор.

Сегодня прямо день важных дел, подумал с досадой Первый, и каждый считает свои дела важнее его собственных.

— Пропавших нашли? — бросил он, размышляя, стоит ли обнаружение шпиона Второго задержки.

— Нет, — досадливо поморщился его помощник, — наоборот — еще один из поисковой группы исчез. Из наших.

Замечательно! В таком случае ему еще быстрее нужно возвращаться домой и срочно расширять круг поисков.

— Нет, извини, сегодня никак, — решительно замотал головой Первый. — Каждая минута на счету, а до зала совещаний два этажа, и пока вы там соберетесь …

— Мы все уже здесь, — перебил его помощник, и по короткому взмаху его руки в кабинет ввалилась целая делегация.

Глава 14.11

У Первого не осталось никакого выбора — исчезнуть прямо у них на глазах, словно убегая от них, значит подорвать свой и так уже пошатнувшийся авторитет руководителя.

Восстанавливать который, как он прекрасно помнил по двум последним встречам с ними, существенно дольше, чем просто выслушать своих подчиненных.

А нет, не подчиненных — обведя глазами весь примерно десяток присутствующих, Первый не увидел ни одного хорошо знакомого лица. Хотя некоторые были ему знакомы смутно — он, похоже, с ними где-то встречался, но определенно не более раза-двух.

— Предупреждаю категорически, — решил он сразу задать нужный тон разговору, — только кратко и исключительно по существу.

К его удивлению, слово взял не его помощник, а самый неприметный — пока не поднял горящие мрачной решимостью глаза — среди них.

— Наше прошение о вхождении в миры рассмотрено, — с ходу подхватил он заданный Первым тон.

— Отлично! — радостно воскликнул тот.

Сейчас он их быстренькое благословит на великое дело — и домой.

— И мы получили отказ, — осадил его воодушевление рупор владельцев, как уже не сомневался Первый, миров.

Отлично! — подумал на сей раз Первый. Сейчас он вернется домой — и выставит оттуда всех наблюдателей. В связи с утерей возможности практического применения результатов их наблюдений.

Нужно только облечь эту мысль в слова искреннего сочувствия, но необходимости смирения.

— Более того, — не стал дожидаться вежливых формулировок рупор, — другая башня каким-то образом узнала о мирах, в которые мы уже совершили вхождение.

Ну вот, с удовлетворением отметил Первый неизменную точность своей интуиции, значит, и другой перебежчик шпионом Второго оказался.

И тут до него дошел смысл только что услышанного.

— Что вы сделали? — переспросил он, переведя тяжелый взгляд на своего помощника.

— Мы воспользовались Вашей идеей, — и глазом не моргнул тот, — и ее блестящим воплощением в Вашем мире.

Это что — теперь те головастики по всей вселенной шастать будут? — чуть не схватился за голову Первый.

— Вы хотите сказать, — медленно проговорил он, сдерживаясь из последних сил, — что взяли мои наброски, чтобы внести несанкционированные изменения в полностью завершенные и одобренные Творцом проекты?

— Мы взяли все наши наброски для каждого конкретного мира, — ни мало не смутившись, отверг его помощник обвинение в плагиате, — чтобы создать схему наиболее безболезненного внедрения владельцев в ним.

Разумеется, Первый клюнул на эту удочку — у него самого изредка мелькали в голове смутные соображения, как бы это организовать. Но он их всегда добропорядочно отбрасывал — и предмета для размышлений пока еще не было, и своих забот хватало.

— Владелец принимает облик, — правильно истолковал помощник его молчание, — либо самого мощного животного в своем мире, либо некоего гибрида его обитателей и фауны — или даже флоры. В таком виде он является своему миру в качестве высшей власти в нем — каковой, собственно, он и является. Для передачи его распоряжений обитателям мира вовсе необязательно внушать им всем — достаточно выбрать для этого только одного их представителя и объявить его посредником между миром и его владельцем и глашатаем воли последнего. Вы себе даже не представляете, насколько результативной оказалась эта схема, — гордо закончил он.

Это Первый уже как раз себе представил — и очень ярко …

Идея действительно блестящая — и прямой контакт с мирами можно даже еще минимизировать …

Даже избранному не обязательно все время внушать …

Достаточно выбрать наиболее наблюдательного и натренировать его, чтобы он правильно трактовал знаки — причем, абсолютно материальные — подаваемые ему владельцем мира …

Первый почувствовал знакомый творческий подъем. У него уже руки зачесались набросать содержание тестов для определения уровня наблюдательности, и список максимально коротких команд, на которые должен быть натренирован избранный, и систему стимулирования его, чтобы достичь устойчивого рефлекса …

… но сделает он все это дома. Когда завершит свои важные дела.

— Ну что же, признаю эксперимент крайне любопытным, — немедленно приступил он к закруглению дискуссии, приподнимаясь, чтобы отпустить ее участников, — но боюсь, пока вам придется прекратить его. Если такова воля Творца, — добавил он неоспоримый аргумент.

Участники дискуссии обменялись короткими, но многозначительными взглядами.

— А вот в этом мы как раз и не уверены, — медленно, с расстановкой проговорил его помощник.

От неожиданности Первый плюхнулся назад в свое кресло.

— Это вы о чем? — нахмурился он, обводя присутствующих озадаченным взглядом.

Они словно ждали момента для выступления единым фронтом — по опыту прошлых встреч с ним — и ответы посыпались на него со всех сторон:

— Все распоряжения пришли за подписью Второго!

— И все они содержат не только запрет на модификацию миров!

— И в каждом указано, что наше право на владение миром временно приостановлено!

— До выяснения причин необходимости их модификации!

— Мы всей группой попросились на прием к Творцу!

— Чтобы озвучить ему эти причины — лично, без бюрократии!

— Нам сообщили — тот же Второй — что Творец временно отсутствует!

— С инспекцией всех проблемных миров!

— На неопределенный срок!

Сознание Первого фиксировало лишь самые значимые линии этого хора.

Это что же получается — Второй не образ самого ревностного приверженца Творца из себя лепит, а вообще его роль узурпировал?

Поупражнялся на Адаме и Еве, затем свою башню вымуштровал, а теперь и всех остальных к новому порядку приучает?

Включая башню самого Первого?

Создавая попутно невообразимый прежде прецедент изъятия миров у их законных владельцев?

Чтобы затем перевести прецедент в ранг регламента?

Согласно которого и у самого Первого его мир отобрать?

И что теперь со всем этим делать?

Как выяснилось, как минимум последний вопрос он задал вслух.

Ответил ему вновь рупор делегации несправедливо репрессированных владельцев миров.

— Мы отказываемся признавать юрисдикцию Второго, — решительно сверкнул он глазами. — Мы намерены выйти из сферы влияния той башни и создать новое объединение миров. В котором мы все будем равны и свободны в выборе принципов управления ими — под Вашим руководством, — торжественно закончил он, и все остальные согласно закивали.

Ну что же, пронеслось в голове Первого, вот и подвела его безупречная прежде проницательность.

Один из перебежчиков из Башни Второго оказался не только его шпионом, но еще и провокатором.

Сейчас совсем недавно прозвучавшие слова Второго о распространении мутных волн хаоса приобрели совершенно иной смысл.

В самом деле, если доказательства преступных намерений Первого никак не удается обнаружить — значит, их нужно просто создать.

Как раз во время отлучки Творца из своего стана — звучащей вполне правдоподобно, Первому и самому частенько приходилось так делать.

Во время которой никакой провокации не грозило немедленное разоблачение.

А после которой Творцу можно было преподнести ее результаты — под самым острым углом и в самой убедительной интерпретации.

Чтобы порядок одержал победу над хаосом.

Вот только вопросы их диалектического единства и неразрывности Творец явно обсуждал только с тем собеседником, который был в состоянии их понять.

— Значит, так, — поднялся он с кресла, уперев кулаки в стол и пригвоздив каждого потенциального бунтаря к месту пронизывающим взглядом, — к вопросу о моем руководстве. Я запрещаю — повторяю еще раз и по слогам: запрещаю! — любые виды деятельности, направленные против той башни. Любые — прямые, косвенные, обходные, пробные, экспериментальные — любые. До возвращения Творца. После чего мы обратимся лично к нему со всей необходимой аргументацией — займитесь ее подготовкой. И предупреждаю вас открытым текстом, здесь и сейчас: какова бы ни была его воля, я против нее не пойду. И никому из вас не позволю. Творец — источник, основа и причина самого нашего существования: вашего, моего, наших миров — и выступление против него разнозначно бунту против самих себя.

После чего он исчез прямо у них на глазах — уже не убегая от разговора, а ставя в нем финальную точку.

Ну, хоть не зря пришлось ждать всем важным делам в его мире — узнав, на какую низость оказался способен Второй, он заодно выбил себе время, чтобы пресечь на корню саму возможность следующей.

Оба выхода их тупика оставались столь же неприемлемыми, и подкоп не удался — значит, нужно делать то, что Первый уже освоил мастерски: лететь.

Глава 14.12

Но вернувшись к теплому водоему, он первым делом пресек все вопросы, куда он подевался — объявив Лилит, что она уже давно заслужила отпуск и прямо сейчас отправляется с ним путешествовать, а всему их потомству, что им предоставляется шанс доказать, что они уже достаточно взрослые, чтобы самостоятельно поддерживать безупречные порядок, установленный Лилит.

Ответом ему послужило полное, обескураженное молчание — все они, казалось, искали причины столь радикальных перемен в обычном укладе жизни.

Первым подал голос скакун — не вдаваясь в философские размышления, он поддержал предложение Первого немедленно двинуться в путь коротким торжествующим воплем и затанцевал на месте, вскидывая поочередно то передние, то задние ноги.

Его энтузиазм передался его подруге, а потом и Лилит, у которой, наконец, загорелись глаза столь знакомым Первому огоньком любопытства.

Она подхватилась с места — как и прежде, легко и грациозно — и, бросив все еще ошеломленно хлопающему глазами потомству: «Будьте молодцами!», бросилась к подруге скакуна.

И взобралась на нее даже без помощи Первого.

Которому не только не удалось хоть за талию ее подержать, чтобы подсадить, но и верхом он позже нее оказался.

Хорошо, хоть скакун его подождал — хотя он, скорее, фору в скачке своей подруге, как обычно, давал.

Одним словом, в им же предложенное путешествие Первый отправился последним.

Вот до чего галантность доводит, мысленно проворчал он скакуну, и добавил, что если они так и будут следовать настроению своих подруг, то конечный пункт назначения может оказаться даже Творец не знает, где.

Встряхнув головой в знак согласия, скакун прибавил шагу — и гонка закончилась не только их победой, но и там, где и планировал Первый.

Возле бескрайних водных просторов.

Неподалеку от того места, где в них впадала река, и почти там же, где Первый однажды рухнул после схватки с молниями мира, а тот запустил в него последней — подарив ему, таким образом огонь.

До наступления ледяной пустыни было еще явно далеко, и на несколько дней Первый с Лилит словно вернулись в прошлое — в самые первые моменты своего пребывания на планете.

Когда у них не было никаких забот, кроме поисков пищи.

Они только купались — Лилит все также легко ускользала от него в воде — нежились в лучах солнца на песке — уже не столь стройная фигура Лилит все также испускала волны еще большей полноты жизни — отправлялись за плодами — на скакунах, чтобы быстрее и не так высоко тянуться — и все время болтали.

Это было одно сплошное дежавю.

Говорил, большей частью, Первый — вновь, как в первое время их знакомства.

И рассказывал он ей об очередных чудесах — и она вновь округляла глаза, хлопала в ладоши и просила еще.

Но на сей раз речь шла о диковинах, созданных не им самим, а его миром — в той части планеты, на которую Первому пока удалось попасть лишь однажды.

Запасы его воспоминаний были далеко не бесконечны, поэтому однажды, когда Лилит захотела очередной добавки — он просто предложил ей отправиться туда и самой все увидеть.

— Куда? — тут же загорелась она.

— Туда, — махнул он рукой в сторону горизонта, где заходящее солнце уже прикоснулось все к той же водной глади.

— Так это же далеко, — разочарованно протянула она. — На пару дней еще можно все на детей оставить, но так долго Последыш без меня не выдержит.

— А мы их всех с собой возьмем, — небрежно бросил Первый, обхватывая ее за плечи и привлекая к себе.

— Да как мы все вот по этому? — вырвавшись из его объятий, ткнула она пальцем в бескрайние просторы.

— Ты только скажи, что согласна, — снова притянул он ее к себе, — я уж придумаю, как.

Она все же опустила голову ему на грудь, но часть ее лица осталась в поле его зрения — и он наблюдал, затаив дыхание, как она поочередно хмурила брови, жевала губами и морщила нос, все время сосредоточенно моргая.

Наконец, она вскинула на него глаза и произнесла так, как словно в воду бросилась:

— Ну, если всех с собой заберем, тогда поехали, — и добавила с уверенным кивком: — Ты всегда все придумать можешь.

У Первого от души отлегло.

Теперь можно будет и плоды гигантомании мира в приемлемую форму, наконец, привести, и Лилите с Моим безопасное пристанище предоставить, и от Адама подальше убраться — пусть сидит и ждет свое главное испытание хоть до скончания века.

Первый не будет его им обеспечивать.

Но приступил он к реализации своего плана только на следующий день, когда они с Лилит вернулись к теплому водоему — после ее слов о его способности преодолеть любые препятствия некоторое время ему было не до творчества.

Свое пристанище они застали в идеальном порядке — даже Последыш надулся, переводя взгляд с Лилит на Лилиту, словно выбирая, кому из них на руки пойти.

Первый во всеуслышание отметил, что все они отлично справились с поставленной задачей и могут отныне считаться равными им с Лилит. Почти равными, торопливо поправился он — в обсуждении решений, но не принятии их — но интуиция уже подсказал ему, что он пожалеет о не вовремя вырвавшемся комплименте.

Вот не могла она ошибиться, как в случае со шпионом Второго, который оказался еще и провокатором?

Набросок сооружения для перемещения по водным просторам Первый сделал давным-давно — еще в своей башне, до того, как приступил к практическому созданию своего мира.

Сейчас он просто увеличил его — с учетом количества переносимых объектов — и пририсовал над ним навес — для защиты от молний мира, если тому опять порезвиться вздумается.

Затем, объяснив его назначение Крепышу, он велел ему заняться его созданием.

— Нет, не пойдет, — уверенно возразил ему Крепыш. — Такое любой волной перевернет.

— С какой стати? — насмешливо поинтересовался Первый, указав ему на плавучий настил, который уже много лет и без каких-либо проблем курсировал по их теплому водоему.

— А, — отмахнулся от его аргумента Крепыш, — там течения нет.

Первый саркастически полюбопытствовал, откуда у него такие познания в плавучем деле — Крепыш молча поднялся, отошел и вернулся через пару мгновений со странным объектом в руках.

Это был длинный и относительно узкий кусок дерева, заостренный с обоих концов, но не сплошной — вся середина в нем была выдолблена, так что осталась только оболочка, как скорлупа какого-то невиданного плода.

— Вот такое нужно, — протянул его Первому Крепыш, — крениться будет, но при любой волне не затонет.

Оказалось, что Крепыш уже перепробовал на реке множество объектов различных форм и размеров и был абсолютно уверен, что нашел самый устойчивый.

У Первого скупая слеза навернулась — он всегда твердо верил, что потомки его первородных освоят водные просторы, но даже не предполагал, что это произойдет так скоро и что это будут его потомки.

Он с готовностью признал Крепыша равным в дискуссии о том, где размещать навесы для них них и их живности — в глубине конструкции или наверху, на закрывающем глубину от попадания воды настиле. Крепыш считал глубину более безопасной — Первому категорически не нравилась идея оказаться замкнутым в чреве конструкции без малейшего понимания, что происходит вокруг.

Проходящий мимо Малыш заметил, что в чреве лучше животных поместить, чтобы они окружающую их со всех сторон воду не видели.

— А то взбесятся, — уверенно добавил он.

— А ничего, что они там ходить будут? — взвился Крепыш. — И центр тяжести смещать?

— Так загородку им нужно построить, — пожал плечами Малыш, как будто речь шла о совершенно очевидном деле. — И запасы еды лучше там держать.

— Это еще почему? — уже с интересом спросил Крепыш.

— Чтобы на солнце не испортилась, — закатил глаза к небу Малыш.

— Вообще-то, неплохая мысль, — задумчиво протянул Крепыш. — Если внутрь все загрузить, то глубже в воду сядет — устойчивее будет.

— А тех, кто наверху останется, — добавил Малыш, — нужно к краям привязать. Чтобы не смыло, если что.

— И клинья у руля поставить, — подхватил Крепыш, — чтобы направление держал, если всем вниз спуститься придется.

Первый вновь почувствовал себя не равным в дискуссии, а лишним — и ухватился за единственное оставшееся только у него право принимать решение, велев им немедленно приступать к постройке сооружения прямо на реке.

Они удивленно переглянулись.

— Так это же большая посудина будет, — открыл ему Малыш очевидную истину.

— На реке будет дно черпать, — добавил Крепыш, — может застрять. Сразу на открытой воде строить нужно.

Скрипнув зубами, Первый принял новое решение — если в это сооружение нужно вместить все их пристанище, то его нужно называть их плавучим домом, а не какой-то посудиной, а Малышу с Крепышом следует отправиться к водным просторам и немедленно приступить к его постройке там.

Они тут же сорвались с места, вернувшись к своей оживленной дискуссии.

— Куда? — заорал Первый, врываясь в нее снова на равных. — Чего с пустыми руками ходить, да еще и так долго? Вот, — ткнул он пальцем в заграждение вокруг их пристанища, — выдернуть, возле реки связать, на них сплавиться — и сразу готовый материал для работы.

Переглянувшись, они ободрительно закивали.

Вот то-то же, приосанился Первый, нечего забывать, кто по воде путешествовал, когда их еще и на свете не было. И кто умеет далеко в будущее смотреть, заготовив все необходимое для великого дня задолго до него.

Глава 14.13

Втроем они быстро выдернули несколько стволов из земли. Первый показал было Малышу с Крепышом, как удобнее за них браться — Крепыш удивленно пожал плечами, приделал к концам каждого по паре дисков с перекладиной, привязал к одному упрямца — и все стволы проделали путь к реке куда быстрее, чем обратный много лет назад на плече Первого.

И хоть бы одно дерево на пути встало! — возмутилось его уязвленное самолюбие.

Но как бы то ни было, они уплыли к бескрайним водным просторам — и работа, наконец, пошла.

Не так быстро, как хотелось бы Первому — он каждый день летал туда, чтобы проверить — но все же пошла.

Чтобы ускорить ее, он занялся тем, что точно умел — сплавлением стволов вниз по реке.

Правда, выдергивать их в одиночку оказалось сложнее, чем с Малышом и Крепышом — как он их только туда воткнул?

И транспортировать их к реке диски Крепыша помогали лишь частично — уж у него-то на пути каждое второе дерево вставало.

Спуск по реке был, конечно, куда приятнее, но, к сожалению, не только ему — в конце ее стволы упрямо продолжали свой путь, решительно отказываясь приставать к берегу.

В конце концов, при виде его Малыш с Крепышом выбегали навстречу и тыкали в стволы длинными палками, направляя их к месту назначения — пока он беспомощно сидел на них, лишь самую малость ускоряя процесс слабыми гребками рук.

Хотя именно это движение навело Крепыша на еще одну блестящую мысль — успокаивал он себя впоследствии.

Но однажды стволы все же закончились — последние он оставил для особой миссии — и спустя еще какое-то время над водными просторами уже возвышался остов их плавучего дома, в котором оставалось построить лишь заграждения для их живности, верхний настил и две длинных вертикальных балки, выходящие из его центра вверх.

И Лилит уже почти закончила мастерить из покровов громадные крылья, которые они должны были прикрепить к этим балкам — он придумал их, вспомнив свой полет над водными просторами под бешеным ветром, и Крепыш высоко оценил его идею.

А значит, пришло время переправлять в их плавучему дому всю живность.

Скакуна с его подругой он переправил туда своим ходом, всю дорогу поощряя их бешеный галоп.

Ушастых и пернатых он оставил напоследок, как самую простую задачу — перенес в полете, как и из имитации макета.

А вот перегонять рогатых было слишком медленно, а нести их — слишком тяжело. Для них он и оставил те последние стволы — и лишь убедился в правоте Малыша.

При первой же попытке заставить их зайти на слегка качающуюся у самого берега реки связку стволов Первый ее потерял — взревев, рогатые забрыкались с такой силой, что стволы отвязались друг от друга и ринулись вниз по течению, спасаясь от ударов копыт.

Первому пришлось бросать рогатых и лететь стремглав за стволами, чтобы не дать им удрать в бескрайние водные просторы.

А потом отлавливать в лесу рогатых, которые отправились назад к теплому водоему, не всегда правильно угадывая направление.

А потом гнать их к новому дому все-таки пешком, то и дело останавливаясь, когда они обнаруживали особо сочную траву.

Назад в тот день он вернулся только ночью, и на всем обратном полете его постоянно к земле прибивало.

Затем подошло время для запасов пищи.

Поход с упрямцем и привязанной к нему конструкцией с дисками, набитой до отказа плодами, занял еще один день — и Первый понял, что их путешествие либо отложится как раз до очередного наступления ледяной пустыни, либо пройдет на голодном пайке.

Выручил их всех Крепыш.

Соорудив из одного из стволов увеличенную копию той длинной скорлупы, которой он демонстрировал Первому, каким должен быть их плавучий дом.

И приложив к ней две длинные и плоские лопасти, которые загребали воду намного эффективнее его рук, направляя скорлупу и к берегу, и вверх по течению.

Размахивать лопастями нужно было не сильно — в чем Первый убедился после волны брызг, залившей ему глаза — но мерно и одновременно, что показалось ему отличным упражнением для давно уже не имевших нагрузки, кроме поднятия тяжестей, мышц.

Однако, первое путешествие в скорлупе прошло вверх по реке, и Первый понял, наконец, смысл слов Крепыша о том, что течение не всегда является другом. Бороться с ним приходилось каждым движением, а любая остановка — чтобы хоть дух перевести — тут же приводила к потере отвоеванного невероятными усилиями расстояния.

В результате, когда Первый добрался, наконец, до их уже полупустого пристанища, у него криком кричали и мышцы рук, и поясница. Особенно громко при погрузке плодов в скорлупу.

Летать меньше нужно, упрекнул себя он на пути вниз по реке, наслаждаясь каждой минутой блаженной неподвижности.

Хотя почему же? — вернулась к нему способность думать и подсказала блестящую мысль.

У плавучего дома он попросил Малыша с Крепышом разгрузить скорлупу и тут же отправился назад.

Чуть взлетев над скорлупой, как только они все скрылись из вида, зацепив ее края ногами и волоча ее за собой по воде.

Больше он в тот день плоды не перевозил — при попытке загрузить их в скорлупу ноги у него подгибались, а при попытке сесть в нее самому — не сгибались.

Но перспектива голодного пайка все же пересилила физический дискомфорт, и постепенно Первый все же освоил скорлупу — до такой степени, что, когда плоды закончились, предложил перевезти в ней и Лилит с Последышем, и Лилиту.

По очереди — кроме него, места в ней оставалось только для одной из них.

Лилита решительно уступила это место Лилит.

— Я их постерегу, — коротко кивнула она в сторону оставшихся ушастых и пернатых.

В последнее время в ней и следа не осталось от ее обычной жизнерадостности и приветливости. Первый отмечал ее мрачнеющее с каждым днем лицо и даже догадывался о причинах такой перемены, но откладывал разговор с ней до последнего момента.

Когда они останутся одни.

И когда никто уже не успеет ему помешать.

Этот момент наступил, когда он вернулся за ней.

— Я не поеду! — решительно заявила она, глядя на Первого исподлобья.

— Почему? — спокойно спросил он, ожидая такой вспышки.

— Я не понимаю, почему мы должны уходить! — прорвалась, наконец, в ее голосе знакомая живость — очень горячая. — Что произошло? Я не хочу! Здесь же так хорошо! Здесь столько интересного!

— Тогда все очень просто, — усмехнулся Первый. — Если тебе что-то — или кто-то — интересен, бери его с собой.

Лилита отступила от него на шаг, испытывающее вглядываясь в его лицо.

— И ты не будешь против? — медленно, почти по слогам проговорила она.

Конечно, нет! — хотел ответить Первый, подумав, что Мой придется очень кстати, когда придет время цеплять крылья на вертикальные балки в их плавучем доме, но вместо этого у него неожиданно вырвалось:

— Все, что дорого тебе — дорого мне.

Лилита бросилась ему на шею, бормоча, что он — самый лучший, и что она всегда это знала, и что никогда это не забудет.

Вот, назидательно обратился Первый к миру, смотри и запомни: истинную преданность никакими подношениями не купишь.

Он отстранил от себя Лилиту и увидел ее вновь засветившиеся глаза и засиявшее улыбкой лицо.

И, конечно же, не смог отказать ей в отсрочке всего в один день — решив как раз за это время перенести в их плавучий дом ушастых и пернатых.

Этот дом понадобился ему намного раньше намеченного и совсем не так, как он планировал.

На следующий день Лилита умчалась в мир раньше обычного.

Первый полетел за ней — ему хотелось посмотреть на реакцию Моего на ее приглашение: последует ли он за ней без раздумий, как в свое время он сам — за Лилит.

Наконец, она остановилась в уже знакомом ему месте и начала нетерпеливо оглядываться по сторонам.

Из зарослей навстречу ей ступила фигура — но это был явно не тот, кого она ожидала.

Чужой.

— Опять следишь за нами? — топнула Лилита ногой. — Сколько раз я тебе уже говорила — отвяжись от меня!

— Я больше не буду просить тебя, — впился в нее Чужой мрачным взглядом. — Сегодня ты пойдешь со мной.

— Да неужели? — насмешливо вскинула голову Лилита. — Я как-то без тебя решу, что мне делать. Я жду — сейчас и всегда — Моего, и мне никто, кроме него, не нужен.

— А! — взвыл Чужой. — Тебе тоже только он нужен! Ты тоже никого, кроме него, не видишь!

— Да! — сверкнула глазами Лилита. — Потому что он — самый лучший! Он — Мой! А ты, давай, иди отсюда! Хватит путаться у нас под ногами — все равно у тебя ничего не выйдет.

— Я понял, — вдруг успокоился Чужой, и у Первого холодок по спине побежал от его тона. — Теперь я вижу, что Он прав — Он всегда знал, как с такими, как ты, обращаться.

Он сделал еще один шаг к Лилите, схватил ее за руку, грубо рванув на себя, и замахнулся другой — как для удара.

Лилита вскрикнула, Первый ринулся вниз — но его опередил мир.

На Чужого налетели пернатые. Десятки пернатых. Непонятно, откуда взявшихся.

Они налетали волна за волной и остервенело клевали его, били крыльями, рвали когтями — он съежился, закрыв лицо руками и поэтому не видя, куда бежать.

Первый растерянно завис в воздухе — ему хотелось подхватить Лилиту и унести ее отсюда, но нужно было остановить просто немыслимое нападение мира на потомка первородного.

И опять он не успел.

Глава 14.14

— Прекрати! — коротко хлестнула воздух Лилита, оторвав от лица прижатую ко рту руку и шныряя по сторонам испуганными глазами. — Ты его покалечишь!

Пернатые взлетели вверх, словно подброшенные.

И тут из тех же зарослей стремглав вырвался Мой.

— Ты кричала! — бросился он к Лилите, пытливо осматривая ее в поисках повреждений. — Что случилось?

— Ничего, — облегченно выдохнула она, обхватив его за шею и прильнув к нему всем телом. — Опять этот пристал.

Потемнев лицом, Мой резко обернулся — и, оторвав от себя Лилиту, метнулся к Чужому. Тот сжался на земле в обычной для себя позе, но уже опустил кровоточащие руки от почти не поврежденного лица, с которого на Моего уставились совершенно безумные глаза — дополняющие картину всклокоченных волос и изорванных в клочья покровов.

— Ты живой? — нагнулся к нему Мой, ощупывая взглядом его лицо и морщась при виде многочисленных порезов на руках.

— А, всеобщий кумир явился! — прохрипел Чужой, отшатываясь от него. — Теперь больше никому ни до кого другого дела нет!

— Ясно, — усмехнулся Мой, выпрямляясь. — Если опять свою вечную песню завел, значит, все в порядке.

— Послушай, — позвала его Лилита. — мои действительно уходят, прямо сегодня — пойдешь с нами?

— Конечно, — без малейших раздумий отозвался Мой, поворачиваясь к ней — и Первый облегченно расслабился: такому точно можно предоставить место в их новом доме.

— Нет! — взревел Чужой у него за спиной. — Ты, что, не видишь, кто она? Он всегда говорил, что они все — демоны! На самое лучшее глаз положила — только, чтобы отобрать у нас. Она тебя во тьму заманивает — не поддавайся ей!

— А чего ты переживаешь? — уже открыто рассмеялся Мой, направляясь к Лилите. — Я уйду — ты же сразу самым лучшим станешь. Так что ты только порадоваться должен — и за себя, и за меня. Пошли? — протянул он лилите руку.

На этот раз отреагировать не успел никто: ни он, ни Первый, ни даже мир.

— Нет! — В голосе Чужого снова прозвучал хрип — хрип бьющегося в агонии зверя. — Я не дам тебе уйти с ней! Она тебя не получит!

Он пошарил рукой возле себя, нащупал на земле камень, схватил его, вскочил, словно его что-то подбросило, в одном диком прыжке оказался возле Моего — и со всего размаха ударил его камнем по голове.

Прямо в висок.

Мой пошатнулся и начал медленно оседать.

Отчаянно вскрикнув, Лилита бросилась к нему, чтобы поддержать, но у нее не хватило сил — от толчка его тело лишь развернулось и упало на спину.

Где он и остался лежать, удивленно глядя вверх широко раскрытыми глазами, в которых отражалось ярко-синее небо.

Лилита рухнула на колени возле него — Первый приземлился рядом с ней, пытаясь схватить ее за руки.

Она не давалась, тормоша Моего, встряхивая его, прикладывая руки к его лицу — и только размазывая по нему кровь, все еще стекающую тонкой струйкой с его виска.

— А, уже не такой красавчик! — раздался над ними безумный смех.

Который начал удаляться и замер где-то далеко в зарослях.

— Я убью его! — подняла Лилита на Первого глаза — и он вздрогнул.

Наконец-то она приобрела полное сходство с Лилит — с ее темными, как ночь, глазами.

Но если в глазах Лилит всегда была глубина, как у ночного неба, то в потемневших глазах Лилиты просто клубился мрак обрыва.

— Нет, Лилита! — схватил он ее за плечи и впился в ее глаза своими, чтобы удержать в них сознание. — Этим ты уже ничего не изменишь.

— Не может быть! — отчаянно замотала она головой. — Так просто не может быть! Нужно что-то сделать!

На этот раз ей ответил мир — тоже, очевидно, выйдя из оцепенения.

Часть поляны, где лежал Мой, вдруг начала проседать.

Медленно, плавно, почти нежно, но неуклонно — Первый едва успел отдернуть Лилиту в сторону.

Вспучившаяся горкой по краям углубления земля начала осыпаться туда — словно ее кто-то подталкивал.

Ее оказалось неожиданно много — хватило и тело Моего накрыть, и углубление заполнить, и даже холмик над ним сформировать.

Накоторый со всех окрестных деревьев дождем посыпались листья — самые яркие, самые свежие.

— Нет! — пришла в себя Лилита, завороженно следящая за этой картиной. — Отдай!

Тут уже Первый не размышлял — сгреб ее в охапку и унес к теплому водоему.

Где он и провел остаток дня, баюкая ее у себя в руках и так и не дождавшись от нее хоть какого-то звука.

И всю следующую ночь.

За которую он ни разу глаз не сомкнул — чтобы Лилита не сбежала искать Чужого.

Утром она открыла глаза — все такие же темные, отметил про себя Первый, но уже не такие мрачные — с острой сосредоточенностью в них — и произнесла первые за все это время слова:

— Как ты это делаешь?

— Что? — остолбенел Первый, бросая во все стороны озадаченные взгляды.

— Мы сюда прилетели, — отчеканила Лилита, глядя на него в упор.

Первый бы порадовался, что она хоть на что-то отвлеклась — если бы это не было самое нетипичное для их мира явление.

— А, — начал тянуть время он, лихорадочно ища приемлемое объяснение. — Бывает иногда — редко, только когда очень нужно.

— Что для этого нужно? — ни на йоту не сбавила она напор.

Ага, придумал!

— Ты можешь перенестись в какое-то место — с виду это напоминает полет, — заговорил он максимально убедительным тоном, — если тебе туда очень нужно. По-настоящему нужно.

Лилита закрыла глаза, сосредоточенно наморщила лоб — и осталась, разумеется, на месте.

— Почему не работает? — подозрительно прищурилась она.

— Ты не дослушала, — мягко пожурил он ее. — Это была только половина условий. Вторым является то, чтобы в этом месте была нужна ты. Не менее по-настоящему.

Лилита опустила глаза и помолчала какое-то время.

Затем снова вскинула их на Первого — и его резануло заплескавшейся в них болью.

— Мне действительно очень нужно к Моему, — медленно произнесла она, словно прислушиваясь к своим словам. — Но не выходит — значит, я ему больше не нужна?

— Да нет, Лилита, — чуть прокашлялся Первый. — Его уже здесь нет — а туда, где он оказался, тебе, судя по всему, еще рано. Нам нужно уходить, — добавил он, помолчав. — Ты сама видишь — здесь нас уже ничего не держит.

Так они и ушли — но только не сразу туда, куда планировал Первый.

Он только успел попросить Лилиту никому не рассказывать о его необычной способности, как до них донесся бешеный топот копыт — и в их уже совсем опустевшее бывшее пристанище влетел на скакуне Малыш.

— Давайте быстрее! — крикнул он еще на ходу. — Там на горизонте появилась огромная волна. Такого мы еще никогда не видели — и идет к нам. Нам нужно успеть отойти от берега — может, проскочим — здесь она все сметет.

— Как быстро идет? — поежился Первый, вспомнив столбы ледяной воды, взвивающиеся к нему во время его единственного путешествия над бескрайними просторами.

— Максимум, к вечеру будет здесь, — коротко бросил ему Малыш, нетерпеливо заерзав на спине скакуна.

— Забирай ее и скачите назад, — скомандовал ему Первый. — Я следом.

К его удивлению, Малыш решительно покачал головой — вот признавай их равными!

— Вы сами по реке спускайтесь, — начал он уже разворачивать скакуна, — мне еще в одно место нужно.

— Нет, — подала вдруг голос Лилита, — скачи назад — вы сейчас грузитесь, твоя пара рук там нужнее. Мы сами туда … сходим, — поправилась она явно в последний момент, — и быстрее тебя.

Нахмурившись, Малыш бросил на нее испытывающий взгляд.

— Я обещаю, — подняла Лилита руку — знакомым ему до боли жестом Лилит.

Малыш только кивнул и пустил скакуна с места в галоп.

Глава 14.15

Ничего себе, только головой покрутил Первый, когда это она успела их так выдрессировать? Как между собой — или даже со мной — так каждое слово в пику, а как с ней — так с пол-звука полное согласие.

— Куда это ты собралась? — настороженно поинтересовался он.

— Туда, куда нам крайне нужно, и где мы сейчас еще нужнее, — снова принялась она чеканить слова тоном Лилит, когда та отсылала его за каким-нибудь деликатесом подальше от теплого водоема.

Просто куда-то он летел впервые в жизни — направление указывала Лилита — и опыт был, прямо скажем, не очень.

Интересно, не раз и не два приходило ему в голову, скакун тоже так себя ощущает, когда я его в нужную сторону направляю?

Лилита хоть не пятками это делала.

Наконец, они приземлились в холмистой местности, густо покрытой колючим кустарником — Первый там еще никогда не бывал.

У одного из холмов, между двумя кустами — если в три погибели согнуться — обнаружился лаз, ведущий куда-то вглубь.

Возле него Лилита и остановилась.

— Выходите — это я! — крикнула она, сложив руки у рта, в отверстие лаза.

Через пару минут оттуда выбрались две совсем миниатюрные фигуры — которые глухо охнули, заметив Первого.

Перед ними, закрыв их собой, тут же выскочила третья — намного крупнее и явно мускулистее.

Ага, нашлась пропажа! — возликовал Первый, и, не долго думая, схватил более крупную фигуру за горло.

— Тебя зачем Второй послал? — зарычал он, уворачиваясь от брыкающихся ног.

— Я … не … оттуда! — приглушенно забулькало у него под пальцами. — Я … из … Вашей … башни!

Первый отдернул руки — у него в команде и так не слишком много народа было.

— Ты из поисковой группы, что ли? — подозрительно прищурился он.

Тот только кивнул, старательно растирая шею. Одна из меньших фигур прильнула к нему, развела его руки и принялась массировать его шею — явно заботливее.

Понятно, чьими поисками он тут занимался, проворчал мысленно Первый. Вообще распоясалась башня — уже, наверно, каждый второй служебное положение в личных целях использует.

— А другой где? — спросил он, предугадывая ответ.

— Он исчез, — ответила ему вторая из меньших фигур. — Вчера вечером. Мы не знаем, что с ним случилось.

Зато я знаю, скрипнул зубами Первый: как проведал, что Чужой сделал, так и рванул докладывать. Может, их хоть теперь отсюда заберут?

— А ты кто? — решил он провести полное дознание.

— Это — подруга Малыша, — ответила ему Лилита — и Первый снова онемел, чем она и воспользовалась. — Нужно перенести их к нашим. Мы их здесь не оставим.

Это куда меня только что определили? — отказался верить услышанному Первый. В носильщики? Меня — первое создание Творца? И руководителя самой ценной его башни? А слух пойдет? Тогда каждый в его команде будет начальника щелчком пальцев вызывать? Чтобы с этажа на этаж переместиться?

— Значит, так, — обратился он ко всей обнаруженной троице вместе. — В пернатых. Все. Прямо сейчас. Лететь туда, — махнул он рукой, — к открытой воде. Выйти из облика так, чтобы никто не видел. Исполняйте.

Они истово закивали, согнулись, закряхтели — и в воздух взвились трое пернатых — точь-в-точь таких, как те, которые улетали с коварного водоема в место единоличного творчества его мира.

Вот и отлично, удовлетворенно кивнул Первый — дорогу покажут, если что.

Лилита смотрела на него с каким-то новым выражением.

— А я даже не думала, что ты так умеешь, — задумчиво протянула она. — Ты их знаешь?

— Немного, — отрезал Первый, ожидая, когда пернатые скроются с глаз — не нужно, чтобы они видели, даже как он Лилиту переносит. — И пусть молятся, чтобы я не захотел узнать их получше. Если они облик у кого-то на виду сменят.

— А я такое уже видела, — небрежно пожала плечами Лилита, — и, кажется, поняла, как — по-моему, не сложно.

Так, шумно выдохнул Первый, подробности потом. Если … нет, когда волну переживем.

В последнем Первый уже не был так уверен, добравшись с Лилитой до бескрайних водных просторов и увидев ту самую волну уже совсем не на горизонте.

Всё уже было загружено в чрево их плавучего дома. Всё и все, включая пополнение их команды — лишь только завидев Первого, Малыш кивком поблагодарил его.

Наконец, наверху остались только Первый, Малыш и Крепыш,

— Если пойдем прямо наперерез, — объяснял Крепыш, сопровождая свои слова отрывистыми жестами, — и наберем хорошую скорость, можем проскочить на ту сторону.

— Можем? — вскинул брови Первый.

— Должны, — уверил то ли его, то ли себя Крепыш. — Главное, потом не останавливаться, чтобы она нас за собой не утащила.

— А как мы скорость наберем? — скептически глянул Первый на абсолютно неподвижный плавучий дом.

— Сейчас баграми отталкиваться будем, — предложил Крепыш, — а там течение подхватит.

Слово «течение» не показалось Первому слишком многообещающим — по его недавнему речному опыту.

Но ведь это же его мир — он в нем ось планеты смещал, не говоря уже о передвижении гор и поднятии островов.

Но только без свидетелей.

— Идите толкайте, — велел он Малышу с Крепышом, — я у руля побуду.

То ли он хватку потерял, то ли время уже брало свое, но скоро ему показалось, что горы были куда податливее их плавучего дома.

Пришлось-таки браться за течение. Как за скакуна, вовремя осенило Первого. Сначала подманить его к себе, затем мгновенно оседлать — а там уже только не дать себя сбросить, подгоняя его вскачь и заставляя держать курс.

— Идите вниз, — бросил он, не глядя, Малышу с Крепышом, и покрепче берясь за руль.

Малыш ушел.

— Не-а, — буркнул Крепыш, встав рядом с ним у руля и предупредив его взглядом, что споров не будет.

— Тогда привяжись, — не стал тратить время впустую Первый.

— Ты тоже, — не остался в долгу Крепыш.

Точно, с удивлением признал его правоту Первый, утонуть-то я не утону, но терять управление, пока назад доберусь, вовсе не стоит.

Их плавучий дом мчался навстречу вздымающейся все выше волне, и у Первого ледяной мороз по коже шел — никогда, даже в самом страшном сне, он не задумывал ничего подобного в своем мире.

Ты вообще с катушек слетел? — бросил он в сердцах миру. Я все понимаю. Мне Мой тоже нравился, и погиб он ни за что, ни про что, и Лилита теперь сама не своя. Я все понимаю. Да, нужно Чужого наказать — но при чем здесь все остальные? Может, давай — сдавай назад помаленьку, а там вместе подумаем насчет возмездия? Чтобы оно достало только того, кто его заслужил?

В мрачной, глухой, абсолютной тишине раздался короткий звук.

Словно лопнула туго натянутая струна.

Или всхлипнуло тяжело раненое животное.

И тут до Первого дошло.

Это все-таки был его мир — и во всей его взбалмошности, безрассудности и непредсказуемости всегда присутствовали артистические черты.

Все его взрывы, всплески, фокусы и капризы всегда сопровождались особыми эффектами.

Насмешливым щелканьем пернатых, издевательским зудом неуловимого летучего эскадрона, подножками на земле и молниями над водными просторами.

Сейчас же эта чудовищная волна надвигалась на него без единого звука, без единой вспышки света в сгущающейся тьме, без единого перелива красок в ее массе — словно широко раскрытая ненасытная пасть, поглощающая на своем пути все признаки жизни.

Его мир не сошел с ума и не решил самоуничтожиться.

Его решили уничтожить.

Второму ведь немедленно доложили, что один обитатель этого мира отнял жизнь у другого.

Жизнь, данную ему Творцом.

Первому ли было не знать, что такое деяние внесено в список самых страшных преступлений в самих основах мироздания — он ведь сам принимал участие в их написании.

И Второй получил, наконец, свой неоспоримый аргумент в пользу прекращения существования этого мира.

Но для приказа на его уничтожение у него не хватило бы ни прав, ни власти.

Это мог сделать только Творец.

Лично.

Творец, который видел этот мир и просто не мог не оценить его великолепие.

А теперь решил уничтожить — просто потому, что не он его создал?

Даже не вызвав Первого, чтобы хотя бы выслушать его версию событий?

Значит, он давно был к этому готов — вот и решение мгновенно было принято.

Ну-ну, вдруг развеселился Первый, чувствуя, как лопаются последние нити, связывающие его с башнями. Не надо было это делать — не на того напали. Он меня оппонентом создал или как? Воля Творца — закон.

Глава 14.16

На него налетел хаос — тот самый, в котором постоянно обвиняли его и, в конечном счете, на него и обрушили.

— Задержи дыхание, — только и успел он крикнуть Крепышу.

Он перестал что-либо видеть, что-либо слышать.

Он перестал понимать, где верх, где низ.

Его рвало во все стороны, чтобы отодрать от руля.

У него выбило опору под ногами, и он обхватил ими первое, что под них попалось.

Лицо ему кололи пузырьки, и его так и подмывало открыть рот, чтобы пополнить сходящий на нет запас воздуха.

А потом все закончилось.

Дыхания хватило — едва-едва, но хватило.

И тишина на той стороне гребня волны была просто подавляющей.

Крепыша все же оттащило от руля и оглушило ударом о борт их плавучего дома.

Но не смыло — и после пары легких пощечин он открыл глаза и с кряхтением сел.

— Мы где? — ошалело глянул он вокруг себя.

— В новой жизни, — уверенно бросил ему Первый.

Которую, правда, еще нужно создать, добавил он мысленно.

Гигантская волна все же притянула их к берегу, но обрушившись на него, сбила свой напор — и их плавучий дом лишь чуть покачивался на медленно опускающейся водной глади.

Откуда Первый, сжав зубы, наблюдал, как ненасытная глотка пожирает его мир.

Мир пытался сопротивляться.

Деревья стояли насмерть, но накатывающаяся на них масса воды ломала их, как щепки — и в треске каждого Первому слушался отчаянный крик.

Брось, обратился он сквозь сжатые до боли зубы к миру, пусть катится. Мы все восстановим, все отстроим. И больше такого не допустим.

Вот этим и следовало заняться — созерцание разрушений, наносимых его миру, остановить их не могло.

Он собрал всех наверху их плавучего дома.

— Как вода пойдет назад, — обратился он сначала к Малышу и Крепышу, — плывите туда, — махнул он в сторону горизонта, и тут же уточнил: — Прямо на самую яркую звезду. — Так, первым делом повесить ее, сделал он себе мысленную пометку. — Там найдете новую землю. Вам случалось на ней бывать? — спросил он новое пополнение — двое кивнули. — Значит, поможете. Отправляйтесь сразу же, — снова повернулся он к своим старшим, — я вас догоню.

Все оглушенно молчали — только у Лилиты на лице начали проступать вопросы.

Он пресек их резким жестом — Потом! — и отвел в сторону Лилит.

— Жди меня, — тихо сказал он, взяв в руки ее лицо и всматриваясь в ее всегда затягивающие его в свою глубину глаза. — Просто жди. Ты знаешь, что я вернусь. Я всегда возвращаюсь. А до тех пор — все падающие звезды будут лететь от меня к тебе.

Он с трудом оторвался от ее не отпускающего взгляда и, плюнув на все свои же правила — в новой жизни все будет по-новому! — взвился в воздух и перешел в невидимое состояние еще над их плавучим домом.

Напоследок он не смог отказать себе в маленьком удовольствии.

До имитации макета было не очень далеко, но все пожирающая глотка туда еще не добралась — и Первый хотел лично засвидетельствовать уничтожение Адама.

И Чужого вместе с ним, хотелось бы надеяться.

Эта сцена хоть немного скрасила бы картины его изувеченного, изломанного мира, над которыми он пролетал.

И которые никогда не сможет забыть.

Успел, с удовлетворением отметил Первый, увидев, что вода уже подступила к краям имитации макета и медленно, но неуклонно двигалась к ее центру.

Где Первому открылось не совсем обычное зрелище.

Ева лежала на земле в привычной распластанной позе и тихонько подвывала.

Ей вторили Эти, испуганно прижимаясь к ней и стараясь втиснуться под нее.

А ведь это они сначала утонут, выругался про себя Первый — об этих побочных жертвах катастрофы он даже ни разу не вспомнил.

Адам и Чужой стояли в центре поляны — оба на коленях и рядом.

Вот, сбылась мечта идиота, саркастически скривил губы Первый — хоть под конец прямо возле тирана оказался.

Чужой, правда, согнулся на коленях, ритмично ударяя головой и землю, а Адам стоял прямо, воздев к небесам руки и вопя не своим голосом:

— Веруем, Господин! Не поддались искушению! А обольщенного изгнали из жизни своей! Лучшее отдали во славу слова твоего! Принимаем его без ропота и малодушия! Пусть вода эта очистит нас от последней скверны! Пусть избавит нас от бренности этого бытия! И вознесемся мы в сияющие чертоги твои и будем служить тебе там вечно! Как и было тобой обещано!

Первый чуть не присвистнул.

А ведь со Второго станется их подобрать — ведь выходцев из других миров он уже давно рекрутирует, а эти свою задачу в его мире таки выполнили, и внушать им точно ничего не придется — уже сейчас его слово для них истина в самой последней инстанции.

Э, нет, по меньшей мере за убийство Моего им возмездие, а не награда положено. А добраться до них в башне Второго возмездию будет сложновато.

Кроме того, никакой гарантии, что Второй сдержит данное им обещание — цена его слов была Первому прекрасно известна, а эти еще и ни на что, кроме воплей и поклонов, не способны — Второму более расторопная прислуга нужна.

Тогда они просто утонут.

Начиная с Евы и Этих — а он сам только что мир убеждал, что наказание должно быть справедливым.

В то время, как для убийцы Моего и радости в глазах Лилиты — так же, как и для породившего это завистливое чудовище Адама — простая смерть, даже от удушья, не казалась Первому достаточной.

Но заставить их жить мог только Второй.

Образ которого был создан по наброскам Первого.

И знаком ему до последнего штриха.

Первый оглянулся — вода снесла к имитации макета множество сломанных деревьев, и вокруг некоторых даже гибкие ветви обвились.

Осталось только закрепить их.

И толкнуть связку стволов к центру имитации макета, где вода уже поднялась до колен Адама и Чужого и до плеч Евы.

И стать на нее в максимально напыщенной позе.

И — в самую последнюю очередь — натянуть на себя облик Второго.

Только не надолго, а то уже затошнило.

— Верные! — развел он руки широко в стороны, как это постоянно делал Второй в сознании Адама. — Убедили! Омыла вас вода, посланная мной, и теперь вы чисты, как в момент сотворения! Взойдите же на сей помост и ждите на нем, пока я вернусь за вами!

Ева вскинула голову с загоревшимися надеждой глазами.

Эти примолкли, настороженно разглядывая совершенно неуместную в мрачном пейзаже лучезарную фигуру.

Чужой также оторвал голову от земли, но в его глазах горело то же безумие, что и в последний раз, когда Первый видел его. Изогнувшись, он глянул на Адама снизу вверх с выражением мольбы на лице, как у регулярно избиваемой собаки.

Адам явно растерялся. Он определенно был готов на все, чтобы сбежать из мира Первого, и даже избавление от смерти не казалось ему достойной компенсацией отсрочки окончания его ссылки.

— Слушай и повинуйся! — с совершенно искренней злостью заорал Первый — тошнота уже прямо к горлу подступала. — Или ты вновь усомнился? — навел он на Адама обвиняющий перст.

Тот вскочил, истерично мотая головой — Первый молча перевел перст на помост у себя под ногами.

Адам нерешительно двинулся вперед и, еще немного потоптавшись на месте, ступил на него.

Первый тут же взлетел чуть вверх и в сторону — освободив ему место и избавив себя от соблазна приступить к возмездию прямо здесь и сейчас.

Остальные тут же ринулись вслед за Адамом — и как раз вовремя: вода уже поднялась выше их колен, и на помост им пришлось карабкаться.

Ева подсадила Этих — Чужой никому, конечно, не помогал.

Уже на помосте, они все, как один, как по команде, вскинули головы вверх.

— Ждите моего возвращения! — повторил им, на всякий случай, Первый, и медленно полетел еще выше, постепенно переходя в невидимое состояние.

Где, сбросив, наконец, облик Второго, перевел с облегчением дух и полной грудью вдохнул чистый воздух.

Ну что же, он и сам испытание прошел — и устоял перед искушением.

А вот теперь, когда он вернется — сделав этот мир всецело и нераздельно своим — Адаму мало не покажется.

— Сбор всем, кто был у меня в прошлый раз, — вызвал он своего помощника.

— Зачем? — настороженно отозвался тот.

— Манифест писать будем, — с чувством полного восторга поджег Первый все мосты за собой.

— Какой манифест? — сменилась настороженность в голосе его помощника тревогой.

— Союза — свободных — и независимых — миров! — четко проговорил Первый каждое слово, наблюдая, как ярко горят эти мосты в его сознании.

Глава 15. Анатолий о человеческом происхождении

Я вот думаю — как бы мне опыт работы в этом новом отделе в свое земное резюме вставить?

Разумеется, иносказательно — это на заметку отцам-архангелам.

Может, опять навстречу шальной мысли пойдут.

Довели же они меня до полного, глубокого, всеобъемлющего осознания необходимости переквалификации.

И выхода на принципиально новый и куда более масштабный уровень работы — это на тот случай, если отцам-архангелам лень будет реагировать только на одну шальную мысль.

Вообще-то, я пошел в психологи на земле — в нагрузку к своей основной работе ангела-хранителя — исключительно ради материального обеспечения своего пребывания на ней в постоянной видимости.

Официально одобренного отцами-архангелами.

И требующего таких расходов, что меня не раз подмывало выслать руководству пару-тройку своих обычных счетов.

Чтобы оно приструнило администраторов, снабжавших меня всем необходимым для редких и кратких выходов из прежней невидимости с таким зубовным скрежетом, что у меня на земле уши закладывало.

У отцов-архангелов, судя по всему, тоже — именно поэтому они и поставили передо мной более сложную задачу самообеспечения.

Но, как бы там ни было, новое поприще отдаленно напоминало мое основное — что и предопределило мой вполне ожидаемый успех на нем.

И предоставило мне возможность шире и глубже изучить человеческую природу — со всеми ее достоинствами и недостатками.

Отцы-архангелы вовсе не возражали против расширения моего кругозора — предусмотрительно готовя меня к новым высотам.

Лишила меня этой блестящей возможности Татьяна.

А заодно и любимой работы.

Лишив при этом себя — раньше положенного срока — своей собственной жизни.

Именно тогда у меня впервые мелькнула мысль о смене профессии.

Но только лишь в качестве запасного варианта, стоящего в самом конце списка многих других.

Я все еще надеялся, что Татьяна станет моей коллегой, и мы вместе вернемся на землю.

Где я продолжу свой профессиональный рост в качестве ее наставника.

Что само по себе являлось куда большим вызовом, чем все предыдущие.

Я, как всегда, был к нему готов.

Но сначала нужно было вернуть Татьяне память, в которой мы неоднократно обсуждали эти планы.

Отобранную у нее отцами-архангелами.

Возможно, чтобы снабдить меня трамплином для одоления куда большего вызова.

Память Татьяне вернули мы с Игорем — при небольшом содействии других обитателей земли.

Как постоянных, так и откомандированных из родных пенат.

Отцы-архангелы снова не оказали существенного сопротивления — наоборот, сопроводили ее вновь обретенную память целым букетом ангельских талантов.

Возможно, в качестве компенсации за временные неудобства.

Или нового барьера для меня — как я мог остаться ее наставником, не откопав в себе — причем, в рекордные сроки — равные по значимости способности?

Так мы с Татьяной совместно приобрели функционал, существенно превышающий требования для хранителей — в схватку за который тут же вступили многие отделы.

При полном попустительстве отцов-архангелов.

Я сделал рывок на следующую ступень самосовершенствования — принял стоическое решение последовать за ней в любой отдел по ее выбору.

Кроме, разве что, административного, карательного, темного и еще пары-тройки других.

Делясь попутно, в терпеливом ожидании ее решения, информацией из первых рук о реальном положении дел вообще и ангелов в частности на земле — со всеми отделами. Особенно, имеющими весьма косвенное или вообще отдаленное представление о ней.

Уделив особое внимание административному отделу.

В конечном счете, Татьяну заполучили аналитики, а меня — внештатники.

По прямому распоряжению отцов-архангелов, как выяснилось позже.

Вместе с планом отцов-архангелов установить полную диктатуру над людьми и затем расформировать, за ненадобностью, множество отделов.

Включая мой собственный.

Причем, выяснилось все это в месте, куда более подходящем для плетения заговоров — в логове темных.

Впрочем, их местный гений — оказав мне небольшое, но совершенно добровольное содействие в побеге из дальней ссылки — уже не казался мне абсолютно темным.

На фоне отцов-архангелов, приговоривших меня к ней.

Они подняли ставки, оставив мне только один выход из темной башни — прямо в тот новый отдел, который они создали для координации процесса установления своего полного контроля над землей.

Который нам с Татьяной предлагалось разрушить изнутри.

При посильной поддержке Стаса и Макса.

Так вопрос моей переквалификации приобрел вполне реальные очертания.

Благодаря всем интригам отцов-архангелов.

Сам я отнесся к ней, как к еще одной побочной работе — по возвращению в родные пенаты мне их подбросили уже немало, и ни одна из них не вызвала у меня особых затруднений.

Я даже не стал особо настаивать на изучении своих новых должностных обязанностей при подписании контракта.

К вещей радости отцов-архангелов.

Я твердо намеревался — вновь и навечно воссоединившись с Татьяной — с первой же минуты вернуться к ее хранению.

Вопреки всем стараниям отцов-архангелов.

Хранить, впрочем, мне пришлось весь новый отдел — спасибо, хоть не с первой минуты.

Первые минуты — не помню, сколько — я посвятил, наконец-то и всецело, Татьяне — в списке моих приоритетов выше нее ничто и никогда не стояло.

Даже земля — главное, чтобы об этом не узнала … та, чье имя, на М начинающееся, лучше не упоминать.

Даже Игорь — главное, чтобы об этом не узнала Татьяна.

Не говоря уже о Стасе с Максом.

Особенно, учитывая тот факт, что первый из них был только что низвергнут с поста руководителя самого силового отдела — только для того, чтобы тут же взлететь в состав самого секретного.

По воле отцов-архангелов.

Из чего следовало, что если этот секретный отдел был создан для координации воплощения их планов, то Стасу была поручена координация работы самого этого отдела.

В интересах отцов-архангелов.

И в присущем ему авторитарном стиле — потому его и выбрали.

Но темный гений поступил мудро трижды.

Во-первых, он отправился с докладом об обнаруженной противоправной деятельности прямо к Всевышнему.

В обход отцов-архангелов.

Я бы и сам так сделал, если бы мой богатый опыт разрешения любых нестандартных ситуаций не понадобился в более важном месте.

Во-вторых, он оставил процесс слаживания работы нового отдела в руках самого подходящего для этого специалиста, владеющего всеми необходимыми для этого навыками.

В противодействие отцам-архангелам.

Которые и вырастили себе на голову такого специалиста, постоянно ставя перед ним все более высокие преграды.

И в-третьих, предоставив этому специалисту отдельный кабинет, он сразу же расставил приоритеты в штатном расписании нового отдела.

В тайне от отцов-архангелов.

Хоть кто-то признал, что наиболее выдающимся специалистам нужно предоставлять свободу действий — для достижения наиболее же выдающихся результатов.

О, а ничего так получилось.

Теперь, если сократить некие личные комментарии, заменить отцов-архангелов на форс-мажорные обстоятельства, Стаса с Максом — на персонал, темного гения — на консультанта проекта, а Всевышнего — на арбитражную инстанцию, то вполне можно вставлять в резюме.

В главные достижения на предыдущем месте работы.

Резюме, правда, не передаст эмоциональную составляющую приобретенного опыта.

Которая и вывела меня на совершенно новый уровень — откуда совсем иначе виделась и сама ситуация, и мое место в ней.

Короче, к своей старой работе хранителя вернулся я легко.

С готовностью профессионала.

Даже с радостью истосковавшегося в разлуке.

А в случае Татьяны так и вовсе сломя голову.

Сначала свою, а потом Стаса — у которого хватило ума рискнуть вмешаться в тонкий процесс восстановления нашего с Татьяной контакта.

Еще и командным тоном.

Нет уж, прошли те времена, когда он приказами во все стороны сыпал, не допуская ни единого слова возражения в ответ.

К владельцу отдельного кабинета не врываются без спроса, а очень даже вежливо стучат — и ждут разрешения дверь приоткрыть.

О чем Стас должен помнить — по тем удачно оставшимся в прошлом временам, когда у него свой был.

Глава 15.1

Но совершенно уже неуместная бесцеремонность Стаса зацепилась — занозой — за самый край моего сосредоточенного на первоочередной задаче сознания, и когда Татьяна вновь оказалась под надежной сенью моего крыла — нет, обоих, чтобы опять не сбежала — я решил все же выйти ко вверенному мне персоналу, чтобы на месте оценить объемы его слаживания.

Стас опять попытался поставить мне временные рамки выхода из кабинета.

Что требовалось пресечь — раз и навсегда.

Пресекла Татьяна — попутно убедив меня, что уже полностью настроена на мою волну.

Уловила легкий всплеск моего недовольства, мгновенно признала его справедливым — и предложила сначала позвонить Игорю.

Обратите внимание: сама предложила, без каких-либо внушений с моей стороны — у меня в тот момент вообще все мысли, кроме как о ней, из головы повылетели.

Ну вот, под сенью моих крыльев и приоритеты у нее восстановились — а то еще совсем недавно, даже вспоминать неловко, приходилось ей напоминать о звонках ее собственному сыну.

Теперь главное, чтобы в списке этих приоритетов он у нее на первое место не выскочил.

Минуточку, в том списке у нее и более шустрые имена были …

А нет, все в порядке — звоним только Игорю.

Вообще отлично — смирилась с тем, что другие имена на земле остались, из сферы наших интересов выведены на неопределенный — хотелось бы, вечно неопределенный — срок, и есть надежда, что в свете нашей великой миссии скоро сами выпадут из списка.

Ага, мы вечером, оказывается, еще раз Игорю позвоним — ну, приятно же видеть такие плоды своих трудов!

В рабочей зоне мне пришлось наблюдать — пристально и анализируя — не плоды, а точки приложения своих трудов. Будущих.

Стас — в позе боевого, вставшего на дыбы и бьющего воздух передними копытами коня — громогласно строил всех в боевые порядки. Прямо в помещении и даже сидя.

Макс нацепил абсолютно непроницаемую маску типичного темного — и вдобавок смотрел прямо перед собой с прохладцей, всегда выдающей их нутро даже при самой тщательной маскировке.

Бледная — уже слегка посеревшая — немочь забилась в противоположный от меня угол и практически полностью слилась с ним. Явно, чтобы не привлекать мое внимание воспоминанием, уже в отсутствие внештатников, о том, как он вцепился в Татьяну при первой попытке подписания контракта.

Татьяна же просто бросала на меня полные тревоги и растерянности взгляды.

Вот тогда-то я и понял, что у меня появился второй объект хранения — прежде чем что-то слаживать, нужно сделать так, чтобы оно изнутри не взорвалось.

Мало того, что этот отдел был создан двумя непримиримыми, извечно противоборствующими течениями небесного сообщества.

Мало того, что каждое из них направило в него своего самого правоверного, самого приверженного доктрине и самого несгибаемого в этой приверженности представителя.

Мало того, что они постоянно схлестывались на земле по долгу службы, поочередно одерживая верх друг над другом и занося каждое поражение в счет для предстоящих встреч.

Так у них на земле была еще и персональная кость раздора, которая добавляла к их идеологическим разногласиям яркие штрихи личной неприязни.

Пришлось снова отдать должное мудрости темного гения — он не только оставил целостность сопротивления в руках профессионала, но и удалился, чтобы не стеснять последнего в выборе средств ее обеспечения.

Итак, как связать эти заведомо отталкивающиеся точки?

Желательно, не ощутимыми для них нитями, чтобы они тут же не превратили их в клубок удушающих пут.

Татьяне этот клубок, конечно, не грозит — под надежной защитой моих крыльев.

А бледную немочь — если из угла своего выползет и снова под ногами путаться начнет — немного придушить не помешает.

Можно как раз Стасу и позволить на нем упражняться — и пар спустит, и на связующие узы отвлекаться не будет.

Но что-то мне подсказывает — из прошлого опыта — что одним объектом спуска пара он точно не ограничится.

У него же рука сразу — по привычке — потянется к другому, более ему знакомому.

А у Макса темную его натуру к этим нитям магнитом же притянет, и чует мое сердце, что не устоит он перед соблазном очередной клубок интриг из них сплести.

И как, спрашивается, связующему звену этот клубок потом распутывать, если он — в четыре руки и вокруг моего, естественно, горла — затянется?

У меня дрожь по спине пошла.

От радостного предвкушения.

Так это же и есть ситуация, требующая нестандартных решений!

В поиске которым мне — без ложной скромности — давно уже нет равных.

Что признано уже всем небесным сообществом.

Без исключения.

И даже всем моим земным окружением.

За одним исключением — не к ночи оно будь помянуто.

Я замер.

От накатившего решения.

Причем, настолько очевидного, что не заметить его сразу я мог только здесь, в уже ставших почти чужими пенатах.

Только здесь оно было нестандартным.

В то время, как на земле я уже много лет распутывал всевозможные клубки, отделяя истинное от мнимого, находя оптимальные компромиссы и помогая несовместимому сосуществовать если не в мире и согласии, то хоть без непоправимого ущерба для всех сторон.

В качестве психолога.

И не надо мне здесь намекать, что это воспоминание навеяло мне то самое имя — я его даже не произнес!

По уже устоявшейся привычке.

Вот так я и переквалифицировался окончательно и бесповоротно.

В земную профессию в небесных высях.

Довели отцы-архангелы.

И предупреждаю сразу: если Стас получил распоряжение меня отсюда выжить — уйду к целителям.

Мастер-классы у них давать.

Они меня с руками оторвут.

С самого дальнего уровня.

Но пока этого не произошло, нужно было собрать необходимый материал для этих мастер-классов.

Получив, наконец, право голоса, мой земной профессиональный опыт уверенно объявил, что избавить клиента от вспышек непроизвольной и неконтролируемой агрессии можно, лишь переключая его внимание на другой объект.

Причем, в случае закоренелой привычки делать это нужно настойчиво и регулярно — любой специалист, кодирующий алкоголиков и наркоманов, подтвердит.

Татьяна из списка таких объектов исключалась автоматически и безоговорочно.

Бледную немочь стоило использовать лишь изредка и по всем очевидному поводу — он же сразу аналитикам жаловаться побежит. А с тех станется — с подачи отцов-архангелов — выделить ему охрану и ввести ее в состав отдела — не хотелось бы количество центробежных точек увеличивать.

Я бы с удовольствием выбрал в качестве объекта для битья вот те штуки, которые перед каждым из нас на столах стояли — уж больно они напоминали то земное зло, которое даже моего праведного в былые времена подмастерье с пути истинного сбило.

Но, во-первых, если Стас разнесет такую штуковину в моем присутствии, административный отдел мгновенно виноватого назначит.

И это будет не Стас.

И, во-вторых, это все же не земная штуковина — кто ее знает, как она отреагирует. Если Стас от нее сдачи получит в моем присутствии, виновника назначат отцы-архангелы. Также единодушно.

И это будет не штуковина.

Еще раз окинув пытливым взглядом рабочий зал, я кивнул — не рассмотренным остался только один объект.

На который внимание и Стаса, и Макса всегда переключалось с повышенной готовностью — значит, не придется тратить лишнее время, чтобы его привлечь.

Даже обидно, отцы-архангелы — когда это я отказывался в истинно критической ситуации вызывать огонь на себя?

Что я и сделал буквально сразу — пока отцы-архангелы не успели ответить.

Намеренно подойдя самым последним к месту встречи, назначенной Стасом перед походом в административное здание.

Стас, понятно, разорался сразу — Макс оказался покрепче.

Или поопытнее в манипулировании.

Я старательно подставлялся то под одного — чтобы другой меня из принципа поддержал, то под другого — чтобы первый его примеру последовал.

То под обоих сразу — чтобы они бросились на меня одновременно — и тут же остановились, чтобы друг другу не уподобляться.

Под конец я даже объяснил им принцип действия моего закона надобности — чтобы они опять друг на друга замкнулись — но на безопасном расстоянии.

Странно, первым исчез Макс — я думал, Стаса авторитет, как на крыльях, унесет.

Вот именно, Стас, сосредотачиваться нужно, а не кипятком во все стороны плеваться!

Глава 15.2

Оставив его разбираться с собственным авторитетом — в себе покопаться тоже полезно — я перенесся в административное здание.

Оказавшись, почему-то, в самом начале ровной, как стрела, финишной прямой к нему.

Это я на Стаса и Макса силы перерасходовал или отцы-архангелы меня на лету подрезали?

Вторая попытка приблизила меня к зданию ровно на один шаг.

Который я сделал ногами.

От нетерпения.

Третью я делать не стал — меня внештатники на блок-посту заметили.

Пришлось маршировать к ним — как в старые добрые времена, когда я был еще обычным … нет, таким я никогда не был — начинающим хранителем.

Я, правда, за пределы административного здания тогда не выходил.

А в последнее время я по этой дороге либо бегал, либо меня по ней несли.

Ага, основной посыл психолога — в любом событии нужно уметь видеть положительные стороны.

Сейчас добавим в список мастер-классов тему «Основные принципы работы с клиентами с задержкой умственного развития».

По мере моего приближения они почему-то не стали в охотничью стойку, а начали пятиться в разные стороны, открывая мне проход пошире.

Куда? — мысленно возмутился я. — Я только что еще один положительный момент заметил.

— Здравствуйте! — вежливо начал я, поравнявшись с ними. — У вас, случайно, нет особых распоряжений на мой счет?

Может, опять по привычке психанут и отнесут меня наверх? Что-то отвык я столько ходить.

Задержку в развитии они продемонстрировали, дружно захлопав глазами — а вот особые распоряжения нет, нервно кивнув мне в сторону двери.

Одно из трех: либо им команду на меня бросаться не дали, либо у них тоже рефлекс уже образовался — если меня, то нести, либо они таки поверили в версию Стаса о моем героическом и единоличном выходе через этот же блок-пост после побега с заброшенного уровня.

Пришлось топать вверх.

А раньше чуть ли не взлетал — вот они, отложенные последствия ссылки с ее вынужденным бездействием!

На своем эта … на этаже хранителей я отдышался, привалившись к стене, затем приосанился, как положено … по-моему … в этом месте и постучал в кабинет своего ру … своего бывшего руководителя.

Ну, хоть кто-то продемонстрировал подходящее уважение к моей новой должности!

Хотя, впрочем, не совсем подходящее …

Да нет же, скорее, совсем не подходящее!

Я, конечно, больше не был его подчиненным, но и в другом отделе — по крайней мере, официально — числился рядовым сотрудником.

Так что он вовсе не был обязан беседовать со мной, как с равным.

Он и не беседовал — в смысле, как с равным — он обращался ко мне так, как будто я спустился к нему от отцов-архангелов.

Причем, одним из них — хотя и, вроде, одним из младших по рангу, и на том спасибо!

Я такой предупредительности даже от целителей не видел, когда наши воспоминания им пообещал.

Он расспрашивал меня о том, сколько отчетов по ангельским детям мне угодно забирать в каждый приход, в каком виде мне угодно их получать, как мне угодно, чтобы их сортировали, и когда мне угодно явиться за ними в следующий раз.

Причем, со всей его подчеркнутой вежливостью и сквозящем в каждом слове стремлении следовать любому моему пожеланию резко контрастировало выражение глаз.

В тот раз, сразу после нашей аварии, он мне ими что-то сигнализировал — из чего я понял, что его кабинет прислушивается — а сейчас он смотрел на меня так, словно видел в первый раз.

И ему было крайне неприятно то, что он видит.

И он хотел держаться от того, что видит, подальше.

Ладно, отцы-архангелы, мы это уже проходили.

— Вы не проводите меня в архив? — спросил я, стрельнув глазами в сторону двери.

— В этом нет необходимости, — ни на йоту не изменила ему ультра-вежливость. — Мы ни в коем случае не допустим, чтобы Вы впустую теряли свое время. Все отчеты уже подготовлены, — повел он рукой в сторону объемистой коробки, стоящей на столике между двумя креслами в углу его кабинета.

Когда-то меня принимали именно там.

— А как тут у вас вообще дела? — расчувствовался я от воспоминаний. — Не обижают хоть подопечные?

— Мы занимаемся людьми, — все также ровно ответил он, — которые, насколько мне известно, не входят в сферу интересов Вашего отдела.

Да он, что, забыл, что буквально несколько дней назад навещал меня — отпетого тогда преступника — в самой дальней, даже мало известной, ссылке? И приводил с собой целую толпу — просто, чтобы меня там не забыли.

— В смысле, мне нос не в свое дело не совать? — бросил я ему в упор.

Он вскинул бровь все в том же вежливом недоумении, а потом медленно — очень медленно — закрыл и снова открылеще более непроницаемые глаза.

Так, похоже, меня в предатели записали, выйдя на лестницу, остановился я, чтобы подумать. А ведь делал вид, что не возражает, если я в другой отдел уйду … Или не верил, что я решусь?

А вот о другом отделе мысль кстати пришла.

Я решил подняться к целителям — раз уж здесь так быстро справился — чтобы договориться с ними о запасном аэродроме.

Коробка тяжеловата, крякнул я, беря ее под мышку, да ладно — всего-то пара этажей …

И вдруг обнаружил, что иду вниз.

Причем, настойчиво так — даже голова назад не поворачивается.

Не говоря обо всем остальном.

Это коробка, что ли, меня вниз тянет?

Ладно, сейчас перенесусь.

Перенесся — прямо к выходу, скатившись по лестнице и считая ногами каждую третью ступеньку.

Ладно, вниз — так вниз, зайду с ребятами Стаса поздороваюсь.

Поздороваться я успел только с концом первого пролета — где меня развернуло и швырнуло вверх по лестнице с такой скоростью, словно я вдруг стал темным, след которого взял весь отряд Стаса.

Ага, догадался я, это не меня коробка тащит, а ее — к месту назначения.

Ай да молодцы, отцы-архангелы, все ходы предусмотрели, со всех сторон подстраховались.

В своей вотчине, однако — имеют право.

А вот за ее пределами, извините, территория общего пользования, даже с темными.

Как только административное здание скрылось из вида, я перенесся прямо в рабочий зал.

Где меня ждала Татьяна.

С которой закон надобности меня еще ни разу не подводил.

Он сломался прямо на границе запретной для посторонних зоны.

У меня коробка из рук выпала — прямо на ногу — меня, что, уже из штата вычеркнули?

За что?!

А нет, проковылять вперед у меня получилось — но только пешком.

Подняв коробку — за утерю отчетов точно уволить могут — я задумался.

Назад, к административному зданию — опять только до финишной прямой донесло.

К учебному зданию — о, уже ближе, прямо к палисаднику.

К павильону хранителей — отлично, прямо к двери.

Сейчас натренируюсь!

К павильону Стаса — только среди деревьев и замаячил.

К целителям — с тем же успехом.

К администраторам, темные их побери — вот почему к ним ближе подпустило?

Ладно, где наша не пропадала — в башню к темным.

Назад отбросило и коробкой привалило.

Выбравшись из-под нее, я сел и продолжил думать.

Похоже, отцы-архангелы вплотную взялись за проработку вопросов контроля — уже на всех пенатах упражняются.

Но не на земле.

На землю?

Нет!

Я осекся в самый последний момент, но искушение не отступало — что меня и насторожило.

Пару раз — ну, может, чуть больше — я ему едва не поддался, но твердо держал себя в руках.

Даже бросив для этого коробку.

Что-то у отцов-архангелов чувство юмора в последнее время разгулялось.

А если на землю они меня пустят, а назад нет?

Тогда мне с полным основанием можно инкриминировать нарушение условий контракта, отягощенное хищением секретных документов.

И Татьяна останется здесь одна?

В полной власти отцов-архангелов и в окружении еще не избавленных от приступов необоснованной агрессии?

Нет, от старых привычек всем трудно избавляться, а моей хранительской один Всевышний, может, помнит, сколько лет.

Фу, слава ему, хоть до запретной зоны донесло.

Когда мы подходили к двери рабочего зала, проклятая коробка тянула меня не вперед, а вниз — уже по естественным, похоже, причинам.

Стас, судя по всему, видел нас в окно и даже — вот они, результаты вдумчивого взгляда внутрь себя в одиночестве! — пошел помочь.

Дверь открыть.

Но я же об этом не знал!

Глава 15.3

Пропустив, как истинный джентельмен, коробку вперед, я только и успел заметить, как она Стаса снесла.

Ну, хоть что-то полезное сегодня сделала!

Не желая отставать от нее, я решил избавить Стаса от возврата к пагубной привычке орать по любому, самому ничтожному поводу — и предложил немедленно заняться системой безопасности от этих штуковин на столах.

Когда Макс обозвал их сканерами, у меня в памяти всплыла картина зловеще гудящего аппарата с ползающей туда-сюда крышкой — и выдающего через крайне непродолжительное время точную копию вложенного в него ранее документа.

Точную до последнего штриха и кляксы.

До последней, случайно прилипшей, пылинки.

Хранитель во мне твердо и во всеуслышание потребовал, чтобы первой от такой экзекуции была избавлена Татьяна.

И тут же получил заслуженную награду за все годы безупречной службы на ее благо.

Татьяна уже создала свой фильтр.

Более того, она сделала это сама.

И в виде той воображаемой конструкции, которой я долго не мог подобрать название и в которой она укрывалась в те редчайшие моменты, когда я, будучи еще в невидимости, терял с ней контакт.

И не надо мне здесь намекать, что — еще понятия не имея о моем существовании — она придумала этот батискаф сама.

А кто ей внушал, спрашивается?

От кого она там пряталась?

И кто ее, в конце концов, оттуда вытаскивал?

Определенно, мы были на верном пути — к самому началу нашей совместной жизни.

Самому светлому, открытому и искреннему ее периоду.

Когда Татьяна верила в ангелов почти так же, как в меня.

Я так расчувствовался, что даже не стал препятствовать Стасу излить не израсходованный кипяток на бледную немочь.

Первый раз за день, уже клонящийся к вечеру — это более, чем изредка.

Я за сегодня уже более пяти атак отбил.

И это мы еще не в одном помещении находились.

Потом стычки в рабочем зале в счет не шли — мы их разыгрывали, чтобы Макс предоставил своим доказательства, что мы его еще не завербовали.

Вся остальная жизнь в рабочем зале и за его пределами очень скоро вошла в обычную, рутинную колею.

Каждый начинался с разминки, объявленный Стасом не терпящим возражений тоном.

Я позволил ему начальственно топнуть ножкой — в конце концов, моя тонкая, деликатная Татьяна была исключена из абсолютно неподходящей и ненужной ей деятельности, а его пыл, расплескавшись на весь остальной персонал, потерял убийственную силу точечного удара.

Кстати, сделал я себе мысленную отметку — вызывая огонь на себя, весьма разумно окружать себя ложными целями, чтобы этот огонь рассредоточивать.

Сам же я принимал участие в разминке с удовольствием.

По двум причинам.

Во-первых, мне очень не понравилась одышка, навалившаяся на меня на этаже хранителей.

После преодоления всего-то пары пролетов!

Это, что, старею я, что ли?

Рядом с помолодевшей минимум лет на двадцать Татьяной?

Во-вторых, тренировался я, как правило, с бледной немочью, которому — одышка там или нет — было бесконечно далеко до моей физической формы, и, с легкостью отражая все его наскоки, я все еще имел достаточно времени, чтобы следить за Стасом и Максом.

Любой психолог — даже начинающий, не говоря уже об обладающем моим опытом — скажет вам, что все физические действия являются отражением ментальных процессов, ими управляющих.

Поэтому, наблюдая за их выпадами, отражениями ударов, уклонениями от них и вообще обманными маневрами, я всякий раз делал себе мысленные пометки для воздействия на их тактику мысленной агрессии.

Затем мы возвращались в рабочий зал и приступали к первичным документам.

Самая скучная часть дня, по правде говоря — мне ли не знать, насколько отчеты по работе на земле могут быть далеки от реальности?

Сам их не раз составлял.

И, кроме того, я бы предпочел обрабатывать их в первоначальном виде — том, который продержался у нас, к сожалению, всего-то несколько дней.

Я охотно согласился с предложением Макса, чтобы мы со Стасом повременили со сканерами, пока он разберется, как с ними обращаться.

В конце концов, я не мог себе позволить узурпировать право вызывать огонь на себя — нужно было изредка и персонал мотивировать к самостоятельным шагам.

Особенно, в направлении техники.

Особенно, ангельской.

Поэтому поначалу я выжимал из многословных и витиеватых отчетов моих бывших коллег-хранителей краткую и кристально ясную суть описываемых событий на бумаге.

С легкостью — в конце концов, и то, и другое я делал уже неоднократно: отчеты — официально, а выжимку из них — устно, в кабинете моего бывшего руководителя.

И как будто снова возвращаясь в прошлое.

Нет, не в кабинет моего бывшего руководителя — в Татьянин офис.

Я переписывал каждый отчет на отдельном листе бумаги — чтобы тут же отнести его Татьяне.

Чей стол находился в двух шагах от меня — так же, как на земле.

И где я — так же, как на земле — всякий раз мог оказать ей знаки внимания.

Она точно так же вздрагивала.

И точно так же не возражала.

По крайней мере, вслух.

Только головой немного дергала — прося отойти и не отвлекать ее.

Вновь, как прежде.

Я уже начал задумываться, не стоит ли задерживаться изредка у нее за спиной — нужно же убедиться, что она без ошибок данные вносит.

Вот откуда Макс взял, что сканеры не представляют для меня опасности?

Как он проверил, хотелось бы узнать?

Но на самом деле, сканеры действительно оказались куда проще земных компьютеров — ангельская все же техника.

И фильтр для своего я установил, играючи.

В прямом смысле, играючи.

Когда Макс — с присущим темным садизмом — спровоцировал меня на создание блока из совершенно диких абстрактных картин, я поначалу слегка подпрыгивал от их бешеной пляски перед моим внутренним взором.

Но затем — с легкой подачи темного гения — организовал их беспрестанное круговое движение, укрываясь в его центре, чтобы в глазах не рябило.

Оставалось только придумать, как перебрасывать через эту карусель нужные фразы.

Элементарно — я пустил карусель извивающейся вверх-вниз волной, выпуская — в открывающиеся просветы и точно в цель — мгновенно сформулированную мысль.

И отключившись на это мгновенье от всех остальных.

Ну что же, не случайно мое умение концентрироваться в нужный момент и строго контролировать умственный процесс давно уже признаны всем небесным сообществом.

Ладно, большей его частью.

Ладно, только в моем окружении.

Но организовав работу со сканером в присущем мне максимально эффективным стиле, я, разумеется, получил массу свободного времени.

Которое я посвятил подготовке к перерывам — поводов подойти к Татьяне уже, к сожалению, не было.

Когда Стас назвал второй этаж над рабочим залом зоной отдыха, я напрягся — если во время перерыва положено отдыхать, я бы предпочел отправиться в свой личный кабинет.

С Татьяной.

Стас уловил мою мысль и тут же переименовал зону отдыха в зал для переговоров.

Ну что же, он сам это сказал.

Кому еще вести там переговоры, как не мне, только тем постоянно и занимающемуся — хоть в родных когда-то пенатах, хоть на земле?

Кто разрешение на работу в видимости выторговал?

Кто подмастерье моего от дисциплинарного взыскания отстоял?

Кто заставил энергетиков подключить Ма … ту, чье имя упоминать нельзя, к подпитке после ее аварии?

Кто со всеми костоломами Стаса общий язык нашел?

Кто с темным гением на равных беседует?

Со Всевышним, правда, сорвалось — темный гений талантливого соперника испугался — но дайте время, я расту над собой!

Именно — вот заодно и в стиле мастер-класса для крайне разношерстной аудитории потренируюсь.

Начал я с азов — и Татьяну хотелось укрепить в мыслях о начале нашей совместной жизни, и бледная немочь, как мне вспомнилось, самое начало обучения прогулял.

Но в них же как раз и прописано все, что требуется для слаживания коллектива — черным по белому, и с кристальной ясностью, не допускающей никаких иных толкований.

Мы все здесь трудимся во благо земли — это отправная точка.

Чтобы мягко и бережно провести людей между Сциллой и Харибдой внешних соблазнов и внутренних противоречий — это Татьяне.

Чтобы выявить среди них лучших и не дать остальным свалиться в болото худших — это Максу.

Чтобы свести на нет число этих худших, давая им толчок, пусть жесткий, одуматься — это Стасу.

Чтобы каждый участок нашей миссии был максимально эффективным и гармонировал со всеми остальными — это снова, чтобы согнать их всех в одно целое.

Глава 15.4

Татьяна сидела с закрытыми глазами и легкой улыбкой на губах — наверняка тогда я говорил ей все это другими словами, но суть явно сохранилась.

Стас тоже помалкивал — к моему удивлению.

То ли он эту доктрину не хуже меня знал — начиная с нее ежедневные планерки со своими костоломами.

То ли, наоборот, уже давно забыл ее в ежедневных же погонях за темными — и сейчас слушал во все уши для освежения памяти.

То ли фильтр свой тренировал — я заметил, что, хотя по долгу службы он прежде должен был постоянно отчеты изучать, работа со сканером шла у него определенно медленнее, чем у меня.

Точно на кого-то из своих отчеты спихивал — а то я не помню, сколько он свою часть наших воспоминаний писал!

Макс, конечно же, не молчал — но в этом как раз не было ничего странного.

Во-первых, у темных своя доктрина есть, в которой, естественно, все с точностью до наоборот наизнанку вывернуто.

А во-вторых, мы с ним и с моим подмастерьем столько раз на земле подобные споры вели, что это у него, похоже, еще одна застрявшая привычка взбрыкнула.

А потом из своей полупрозрачности вылез бледная немочь.

И я понял, что процесс слаживания уже не совсем нового отдела еще даже не начинался.

Это был просто какой-то хамелеон — но наоборот.

На каждую фразу у него встречная была, и неизменно поперечная.

Не важно, о чем речь.

Зачем уделять внимание всем подряд — вместо самых достойных?

Зачем вытаскивать из болота уже погрязших в нем?

Зачем вообще заниматься людьми — когда уже появилась лучшая раса?

Зачем требовать эффективности от каждого участка — когда некоторые из них уже определенно не соответствуют требованиям реального времени?

Татьяна, понятное дело, раскипятилась, Макс вообще в раж вошел, даже Стас пару раз рыкнул.

И тогда эта сволочь начала сыпать аргументами из наших же воспоминаний — вот кто Татьяну просил давать их ему?

Теперь замолчал я — даже забыл, что дискуссию нужно твердо в руках держать.

Вопросы у меня мелькать начали.

Сколько среди ангельских детей еще таких — ненавидящих, в отличие от моего сына … и некоторых других, людей?

Отчеты моих бывших коллег не оставляли ни малейших сомнений, что куда больше, чем нам бы хотелось.

А ведь этот вырос среди людей, без какого бы то ни было ангельского влияния — даже на темное не спишешь!

От кого же он набрался этой ярости и желчи?

И если взять процентное соотношение ангельских детей и людей, то сколько же среди последних готово давить, унижать и уничтожать себе подобных?

Куда все это время Стас смотрел?!

И самое главное — если … нет, когда мы сведем на нет планы аналитиков в отношении земли, что нам потом с этими, зараженными ненавистью, на ней делать?

Где-то в то время и забрезжил у меня в сознании величайший проект всей моей чрезвычайно долгой и не менее успешной ангельской карьеры.

Какое уж тут хранение и слаживание.

Отвлекают же!

Слава Всевышнему, были моменты, когда бледная немочь не маячил у меня перед глазами.

Когда мы все возвращались к нашей основной деятельности в этом отделе.

А я — к своей.

Потому что без слаживания в нашей, вопрос сворачивания планов аналитиков и моего последующего перехода к великому проекту постепенно отодвигался бы в пресловутую вечность.

В которой я предпочитал лицезреть одну только Татьяну.

В нашу основную задачу входило лишить аналитиков доступа к тем из заинтересовавших их кандидатов, которые напоминали моего сына.

Для чего нужно было откорректировать составленные им их характеристики.

Недолго думая, Стас ринулся в типичную для себя кавалерийскую атаку.

Чего уж проще — взять и поменять.

Местами.

Достоинства и недостатки.

И снабдить аналитиков легионом подобий бледной немочи?!

Такой примитивный метод замещения покоробил бы даже начинающего психолога.

Нет, нужно делать это тоньше.

Нужно замаскировать, затушевать яркие личности под середняков, а последних …

Я снова замолк.

Опять отвлекли.

Макс.

На сей раз от всего сразу.

На самом деле, он предложил сделать то же самое — наверняка у меня в голове эту мысль выудил.

Но фразы, в которые он эту мысль облек — это был шедевр.

Вот с какой стати у темных в курсе психология глубже изучается?

Впрочем, я никогда не считал зазорным отдать должное удачным завершающим штрихам, если они делали мою мысль чуть более впечатляющей.

И вносили в нашу работу слаженность.

И приближали момент ее окончания.

Чтобы я мог на новом проекте сосредоточиться.

Татьяна, как и следовало ожидать, горячо поддержала меня.

Вообще-то — честность моя вторая натура — должен признать, что хотя все мои усилия по сглаживанию персонала приносили вполне очевидные плоды, результаты хранения Татьяны превзошли даже мои ожидания.

Она не просто вспомнила начало нашей совместной жизни — она вернулась в него.

Всей душой и телом, всеми помыслами и чаяниями.

Она снова стала моей тихой, нежной, задумчивой Татьяной.

Она снова стала самой собой.

Некоторую роль в этом сыграл и рабочий зал — который до известной степени напоминал ее земной офис.

И наш отдельный кабинет — в котором мы быстро восстановили атмосферу нашего первого … нет, второго, у реки, земного дома.

И даже грубость Стаса и язвительность Макса — качества, от которых она и на земле старалась держаться подальше.

Но главным, несомненно, был мой возврат к роли ее хранителя и на первое место в списке ее приоритетов.

И, конечно же, она с легкостью отбросила мишуру всех тех не к месту прорвавшихся способностей, которые только привлекали к ней столь ненавистное ей постороннее внимание.

И отвлекали от нее меня — на соответствие ее талантам.

Нет, свое извечное любопытство она отнюдь не потеряла — я не раз видел, как она оглядывалась по сторонам, фиксируя все происходящее, и уходила потом в глубокую задумчивость, которая всегда так меня к ней привлекала.

В самом деле, созерцание и размышление всегда были и ее любимым делом, и самыми сильными сторонами. Сейчас, под прочной сенью моих крыльев, у нее больше не было надобности ни рваться куда-то вперед, ни стремиться непонятно к каким высотам, ни фонтанировать постоянно кипящей активностью, как … нет, не буду имя называть.

Еще, упаси Всевышний, отзовется.

И переименовав всех участников событий для моего земного резюме, Татьяну я бы назвал … ближайшим соратником.

Чуть не сказал — заместителем.

Нет, для заместителя еще рановато.

Оставалось у нее одно слабое место.

Игорь, естественно.

Но здесь я тоже стал насмерть.

В вопросах как приоритетов, так и влияния.

Когда Татьяна назвала наш отдельный кабинет залом свиданий, я с готовностью встал, отложив телефон.

— С Игорем, — отступила она от меня.

— И с ним тоже, — твердо настоял я на своей первоочередности.

Все разговоры с ним тоже я большей частью вел. Нет, я в нем практически не сомневался — даже того недолгого периода потери Татьяной памяти хватило, чтобы наставить нашего парня на путь истинный и привить ему систему истинных же ценностей.

Угадайте с трех раз: что сделала Татьяна, как только я вернул ей память?

Правильно, хватит одного: принялась причитать над ним, как над младенцем.

На я уже тогда противодействие нашел — отобрал телефон.

А сейчас просто сразу не дал.

Нечего мне крушить плоды трудов хранителя, отца и психолога в одном лице.

Кроме того, я не забыл, как она в павильоне Стаса не стала меня развязывать, чтобы во время всего разговора с Игорем телефон в своих руках держать.

Я всегда был милосерднее.

Ладно, это я сам отвлекся.

Глава 15.5

Вдобавок к моему благотворному влиянию, мой сын все также не умел врать, получил наконец-то серьезную работу и избавился от пагубного воздействия темной принцессы — что, в некоторой степени, поддерживало мою уверенность в том, что он все еще находится на истинном пути.

Но последние три пункта я все же проверил — угораздило же однажды пошутить, что ложь через экран не ощущается!

Я несколько раз изменил формулировку своих вопросов о его жизни и, главное, делах — он всякий раз отвечал на них четко и без малейшей запинки.

В чем Татьяна тут же усмотрела что-то неладное.

Ну, понятно — если ее сын не заикается на каждом слове, значит, с ним что-то не так.

Пришлось напомнить ей, что ее сын является также и моим — значит, ему было хоть от кого-то перенять стройное мышление.

И умение облекать мысли в слова.

И верность своему слову.

Последнее он сам ей продемонстрировал — самостоятельно, без малейшего наводящего вопроса с моей стороны — сообщив нам, что ему предоставили охрану.

Мог бы Стас и побыстрее пошевелиться!

Татьяна опять за сердце схватилась — ребенку грозит опасность! — я же напомнил ребенку, что охрана является всего лишь подтверждением важности возложенных на него обязанностей.

Даже не глянув на Татьяну, он уверил меня с самым серьезным видом, что от возложенных на него обязанностей его не может отвлечь абсолютно ничто и никто.

Так, мне, что, теперь еще и собственному ребенку соответствовать?

Но добил он меня, сообщив — так же прямо и откровенно — о возобновлении общения с темной принцессой.

Я растерялся — левая половина лица просияла от гордости за его чистосердечие, правую перекосило от мрачных предчувствий.

Пришлось лицо прятать. И открывать только тогда, когда правая его половина присоединилась к левой — Игорь доложил, что ему поставлена еще одна задача, а темная принцесса прикомандирована к нему официально и в качестве временного секретаря, чтобы от главной слишком много его времени не отнимать.

Вырос сын, подумал я тогда, научился блеск мишуры не замечать.

Лучше бы, подумал я потом, левая половина лица догнала правую.

Потому что потом все рухнуло.

Нет, не рухнуло, конечно — этот пафос вовсе не в моем стиле.

А если и рухнуло, то туда, куда нужно.

Согласно моему закону надобности.

Где я получил неопровержимые доказательства своего истинного предназначения.

Невзирая на происки отцов-архангелов.

И темных сил.

Теперь я точно верю, что они объединились.

Но куда Всевышний смотрел?!

Теперь понятно, почему темный интриган меня к нему не пустил.

Когда вскрылась вся картина подрывной деятельности Игоря, я сразу увидел, кто за ней стоит.

Мой сын был тверд, как скала, прочно и нерушимо стоящая на истинном пути — пока к нему не подослали темную принцессу.

Один плутовской взгляд, одна коварная усмешка — и скала рассыпалась в горстку безвольного под ее пальцами песка.

Мой сын!

Врал все это время, даже бровью не ведя.

И не надо мне здесь, что через экран — я же сказал, что шучу!

Вступил в сговор с костоломами Стаса.

И не надо мне здесь, что я с ними тоже на связи — я их обучал, а не вовлекал в преступную группировку!

Заманил в нее ребенка и человека.

И не надо мне здесь, что я Татьяне тоже открылся — во-первых, она уже совершеннолетняя была, а во-вторых, врасплох меня застала!

И самое страшное — заключил союз с Ма … именем, которое я не буду называть.

Хотя уже поздно — накликал.

И не надо мне здесь, что я сам к ней обращался в трудной ситуации — кто меня, спрашивается, туда вечно загонял?

Я сидел за столом, как оглушенный.

Словно меня чем-то к полу придавило.

Поэтому фраза Макса о том, что возвращается темный гений, добралась до моего сознания не сразу.

Ему нужно срочно увидеться с Игорем — прошло по проторенной дорожке быстрее.

И для этого ему нужна Татьяна — окончательно прояснило мне мозг.

Ему нужно?!

Это мне нужно до паршивца добраться!

Чтобы ту паршивку от него отогнать.

Чтобы его назад в твердыню собрать.

А потом уши ему надрать.

Чтобы больше неповадно было.

Ладно, нам с Татьяной нужно, нехотя признал я, что лишняя пара рук не помешает — пусть его тискает, пока я ушами займусь.

Глянув на Татьяну, чтобы успокоить ее — она-то совсем, небось, голову потеряла — я похолодел.

Задумчивый взгляд ее сделался цепким, губы, обычно изогнутые в легкой улыбке, плотно сжались, и во всей позе ощущалась собранность.

Как перед стартом.

Долгожданным.

Я понял.

А я-то, идиот, радовался, что усвоил, наконец, темный шарлатан, что никакие танцы с бубном вокруг Татьяны ничего ему не дадут — отчалил, даже не оглянувшись.

А теперь вот только передал через посыльного, что на подходе, а ее уже как подменили?

Или не через посыльного?

Или он все это время связь с ней поддерживал?

С Игорем и темной принцессой я еще понимаю: прямой контакт всегда перевесит любые онлайн-консультации — это любой психолог подтвердит.

Но с Татьяной — это что же получается: все мое ежедневное … и не только дневное … с ней общение лицом к лицу … и иногда вплотную … затмило какое-то бессловесное и бестелесное телепатическое бормотание из космической дали?!

Или он еще раньше ее с толку сбил?

То-то она на землю засобирались, только когда я в ссылке оказался …

А потом брыкалась, как бешеная, когда я ее из западни в учебном здании выносил …

И ногами прямо на высокую комиссию топала, чтобы меня в этот отдел взяли …

И меня в этом отделе кучей обязанностей обвешали, чтобы времени не было докапываться, чем это она в своей задумчивости занимается …

М-да, я — точно идиот, а он — не мудрый гений, а расчетливый интриган.

Значит, из ссылки меня, только когда я сам из нее выбрался …

А потом в этот отдел, чтобы гарантировано отказ от земли подписал …

И Стас тоже …

Чтобы Татьяну некому искать было …

А Макс?

Ну, этот на своего гения молится.

А теперь, значит, Татьяна стала единственным во всех пенатах ключиком, способным ему дверь на землю открыть?

Ага, ну да.

Ангел без году неделя, из образования — пара краткосрочных курсов, опыта вообще ноль — а туда же: восходящая звезда всего сообщества!

И не надо мне здесь про ее блестящие результаты в учебе — я их сам подделывал.

И про таланты тоже не надо — они у нее случайно выскочили.

Или не случайно?

Я уже ничего не знал — кроме того, что моя Татьяна опять пропала.

Она не вернулась и в наш отдельный кабинет. Ее копия позвонила Игорю, даже не глянув на меня, и назначила ему встречу у Светы на даче.

А потом повернулась ко мне и — очень бесстрастно, очень холодно — сказал, что — если иначе не получится — она отправится на землю одна.

Без меня.

Не получится?

Это у кого, хотел бы я знать, не получится?!

Я вспомнил все те многочисленные порывы перенестись на землю — после первого похода в административное здание. Я так и не решился — боялся, что не смогу вернуться.

К ней.

Ладно, Татьяна Сергеевна, вот завтра и посмотрим, что и у кого получится.

К началу рабочего дня темный интриган явиться не соизволил — и мы пошли на разминку.

Очень она кстати в тот день пришлась.

Я взялся за бледную немочь всерьез, и он в какой-то момент сделал совершенно неожиданный и довольно подлый выпад.

Меня прямо затрясло.

Если бы от возмущения, подумал я, сжимаясь на траве в густой клубок и пытаясь унять крупную дрожь от озноба обеими руками.

Бледная немочь свои снова ко мне потянул — и я от всей души пнул его.

Он отлетел к Стасу — который уже слепо молотил во все стороны кулаками.

Даже себе по спине.

Макс, шатаясь, решил воспользоваться его помутнением.

Бледная немочь оказался между ними.

Ничего себе слаживание — сейчас же уволят за полный провал поставленной задачи!

Я вскочил, мгновенно согревшись от этой мысли, бросился разнимать их, получил с обеих сторон по уху — и прекратил останавливать всплески уже вполне обоснованной … я бы даже сказал, взаимообоснованной агрессии.

Добавив к ним изрядную толику своих.

Вот пусть прямо сейчас и увольняют, развеселился я, здесь я уже не нужен!

Глава 15.6

В рабочем зале вид темного интригана, материализовавшегося сразу после ухода бледной немочи, только добавил мне бодрости.

На земле, значит, окажутся не те, кому туда нужно, а исключительно те, кто ей нужен?

А что он скажет, если я туда раньше него попаду?

Да ну — и кого же это она обтесывает?

Я на ней уже давно обретаюсь, и ничего — цел и невредим.

А если он о себе — давненько там уже не бывав — так я с дорогой душой помогу!

Я ринулся к нему …

На земле мы очутились все — и одновременно.

Но тесать она начала меня.

Я только один в малинник попал?

Не один?

А чего тогда остальные молчат?

А, ну да, только меня же в инвертации трясет.

Среди колючек.

Кто Татьяну под руку подбил?

А, не важно — оба темные.

Татьяна, за что?!

Разведка — это хорошо, но кто велел кровью за нее платить?

Причем, только моей.

Это он кому — мне?!

Нечего мне рот затыкать!

А дифирамбы кому?

Если Татьяне, то зря.

Я надеюсь.

А вот я еще даже не начал упрямиться.

О, наконец-то!

Наружу — это мысль.

Татьяна ринулась за темным шарлатаном первой.

Даже не оглянувшись.

Пока я ее не догнал.

И внутри дачи рванула прямо к Игорю.

Пока я ее не остановил.

Отмахиваться?!

От меня?!

Обниматься?!

Без меня?!

Куда меня руками хватать?!

Кто сказал, что я Татьяну тоже хватал?

Я сам сказал?

Довели — собственный голос не узнаю. Конечно, помню, что обещал уши надрать!

Так это когда было?

Кто же знал, что до них уже не дотянешься!

Татьяна ткнулась мне лбом в плечо, боднула пару раз и подняла на меня глаза.

Сияющие.

Не так, как в начале нашей совместной жизни, а так, как она встречала меня после каждой моей отлучки.

Вот то-то же!

А то удирать она от меня вздумала!

Ладно, паршивец, пока прощаю — воссоединил родителей.

Судя по всему, темному интригану эта суета пришлась совсем не по вкусу — он прервал ее настырным покашливанием.

Потребовав своего представления присутствующим.

А вот это весьма кстати — хотелось бы его официальное имя услышать, должность, полномочия на земле …

И возраст тоже — Татьяне, я думаю, интересно будет.

Макс, можно было и что-то пооригинальнее огласить — мы это уже все слышали.

Кто стоял у истоков — этот?!

Ну, тогда не удивительно, что на земле такой бардак творится.

А сейчас чего явился — результатами полюбоваться?

Или добавить разброда и шатаний?

Оказалось, что темный интриган явился, чтобы выслушать Игоря.

И я понял чуть больше.

Он, оказывается, не только Татьяну у меня увести нацелился, но и сына.

Вы только гляньте на него — само внимание, прямо вперед весь подался.

Простейший способ завоевать неопытную молодежь.

Тут уже не психолог — любой специалист по сектам подтвердит.

Вот зачем темная принцесса меня именно сюда усадила — подальше от сына!

Так я допрыгну!

А там эффект неожиданности на моей стороне будет.

И руками хватать у меня опыта больше — уволоку из западни.

И кусаться не поможет — я в куртке.

Нет, не допрыгну — Татьяна под руку уцепилась.

С тем, как она раздобрела — как раз на полдороге приземлит.

Еще раз глянув на Игоря, я бросил эту затею.

Его уже слушали все — пришлось и мне, хоть и не в первый раз.

И чем больше он говорил, тем больше я хмурился.

От досады.

Вот нисколько не вырос мой сын!

Идеи — это он в мать пошел, но где обоснование проекта?

Я имею в виду, научное, на базе широкого исследования?

Единомышленники среди ангельских детей — это отлично, но сколько он их знает?

И не надо мне про соцсети — они там по интересам группируются.

А такие, как бледная немочь?

Такие, как в тех отчетах, которые я пачками целыми днями читал?

Сколько раз он с такими общался?

Где их виденье своего места на земле?

Люди — это еще лучше, но где хоть один соцопрос?

А желательно, сотня.

Где изучение человеческой реакции на паранормальные явления?

Где хотя бы примерное соотношение положительной и отрицательной?

Да этих же младенцев сожрут здесь со всеми потрохами!

Именно в этот момент на меня и снизошло озарение.

То самое великое озарение, которое случается в жизни крайне редко.

Даже в долгой ангельской жизни.

Или все разрозненные факты, предположения и соображения вдруг сошлись в кристально ясную мысль.

Что бывает ничуть не чаще.

Я понял, почему без проблем попал на землю.

Я понял, зачем я здесь нужен.

Всех этих озлобленных, ослепленных ненавистью, постоянно жаждущих чьей-то крови — пусть даже просто за инаковость — людей уже слишком много.

Избавиться от них не получится.

Наказать — всего штата Стаса не хватит.

Значит, их придется лечить.

Но опять-таки, целителей у нас не так уж и много — значит, понадобятся земные психологи.

И мастер-классы мне нужно будет проводить именно с ними, чтобы успеть подготовить как можно больше специалистов.

Я только одного не понял — зачем земля пустила Макса с интриганом?

От них здесь какой толк?

И что мне теперь делать — оставаться тут, а Татьяна назад с интриганом?

Ответа на этот вопрос я тогда не получил.

Земля вмешалась.

Опять тесать начала.

Причем, на этот раз всех подряд.

К нам пожаловал ее самый главный бардак.

По имени Марина.

Открещиваться было бесполезно — она мне не показалась.

И не надо мне здесь намекать, что я снова огонь на себя вызвал: во-первых, не я — я даже имя ее давно уже, от греха, и в мыслях-то не произносил, а во-вторых, не только на себя.

Узнав, кто обрушил этот вулкан на все наши головы, я укоризненно глянул на Игоря — вот что бывает, если совсем еще незрелых единомышленников привлекать.

Хоть бы взгляд потупил для приличия!

А, так это же я из невидимости на него глянул.

Ну, понятно, меня туда инстинкт самосохранения, вечно рядом с Мариной обостряющийся, забросил.

Вон трясет уже — от счастливого избавления.

А, нет, не от этого трясет.

Интересно, а темный интриган чего из зоны стихийного бедствия сбежал?

Вот предупреждала же его Татьяна!

Марина на кого угодно неизгладимое впечатление произведет.

И хорошо еще, если только его.

Глава 15.7

Материализовался я, как только Марина на Татьяну налетела — не закрывать же ее своим невидимым телом!

Теперь, если этой истребительные ангелов все же удастся немыслимое, пусть Татьяну до конца вечности совесть мучит.

Марина с жаркой готовностью переключилась на меня — и у меня снова дрожь по спине пошла.

От возмущения или предчувствия?

А, нет, это интриган моему примеру не последовал.

Вот смотри, Татьяна, кто за тебя грудью на шквальный огонь бросился, а кто — в кусты.

— Давайте, сворачивайтесь там! — хлестнуло у меня в голове вдобавок к Марининым оплеухам — пока, слава Всевышнему, только словесным. — Мои орлы доложили — аксакал уже наружу выполз.

— Не могу! — клацнул я зубами от раздражения.

Бежать сейчас?!

Не закончив разговор?

Не узнав, что интригану от моего сына нужно?

Потеряв шанс на реализацию моего истинного предназначения?

Так эта неуправляемая стихия еще вообразит, что это она меня с земли выгнала!

— Что у вас случилась? — На реально серьезную ситуацию Стас всегда реагировал без своих амбиций.

— Марина! — коротко и всеобъемлюще объяснил я.

Стас загрохотал в унисон с ней, но я от него отключился — мне нужно было следить за ее перемещениями.

Татьяну я, не сходя с места, прикрою, а вот Игорь далековато.

Тут, скорее, придется стихию обуздывать, если она к нему направится.

Опять дрожь пошла.

Сволочь он, а не интриган!

А вот подмастерью своему я бы еще и добавил — давай, Марина!

Он куда смотрел — в компьютер, как обычно?!

Носом в него уткнувшись?

Пока его за этот нос земные юнцы водили?

И по Максу хорошо — из всех орудий!

Прямо бальзам на душу!

Нет, не отвлекаться.

Сейчас же учует момент — и прилетит.

Уже не словесная оплеуха.

А чего это Татьяна на нее уставилась, как мой подмастерье — на компьютер?

Я понимаю, она ее тоже давно не видела, но нечего на мой кошмар смотреть, как на меня после долгой разлуки!

Мы воссоединились или как?

На этот вопрос мне снова ответила земля.

Не дождавшись от меня решительных действий по реализации моего истинного предназначения, она пошла мне навстречу.

Напряженно следя за бешено несущейся — один Всевышний знает, куда — ситуацией, я не заметил, как на ее пути перевели стрелки.

Почти беззвучно.

Открылась дверь, и в комнате показалась Света.

Увидев нас с Татьяной, она хлопнулась на пол, схватившись одной рукой за сердце, а другой — за голову.

Не сводя с нас полных ужаса глаз.

Теперь точно возвращаться придется, уныло прошелестела у меня в сознании одинокая мысль.

Но Татьяна ее услышала.

Вскочив с места, она бросилась …

Не назад в пенаты — фу, пронесло!

Не ко мне — Это еще с какой стати?

К Свете.

Вот оно!

То самое решение, в котором сошлись все разрозненные факты и смутные предположения.

— Мы с Татьяной остаемся здесь! — сжег я, на всякий случай, все мосты за собой, вызвав Стаса. — Все, пока.

И хранитель с психологом, объединенные в моем лице и едином порыве, ринулись вслед за Татьяной.

На пути у нас встала Марина.

Ну, наконец-то — можно к рукоприкладству перейти!

А вот Татьяну мы придушили совсем чуть-чуть — чтобы впредь только на нас так смотрела.

Так, чтобы мы больше не слышали ни утробного рева Стаса, ни истерических воплей Макса, ни …

Раздался резкий хлопок в моем сознании, вновь собрав его в единое целое.

И затмив все словесные оплеухи Марины.

— Опять чужими руками? — загрохотал у меня в голове никогда прежде не слышанный голос.

Отцы-архангелы, вы здесь откуда?

— Не позволю! — ответил им другой, уже более спокойный, но не менее властный голос. — И ей передай, чтобы утихомирилась. Вы забыли, с кем имеете дело?

Вот и я бы хотел узнать, кто здесь с кем имеет дело.

И с какой стати они имеют это дело у меня в голове.

А насчет того, чтобы ей передать …

— Слушай меня внимательно! — включился в их компанию голос интригана — но набравшийся от них командного тона. — И включи голову.

Вот я бы ее лучше выключил.

Знать бы только, как.

А то уже не голова, а проходной двор, в который все, кому не лень, выораться заходят.

Ага — а теперь еще и хихикать!

— Ты не станешь, я надеюсь, спорить, — в голосе интригана появились уже совсем знакомые вкрадчивые нотки, — что наши оппоненты уже не раз приводили тебя в нужное им, как выяснялось, место. И провоцировали тебя на точно также нужные именно им действия.

Вот с этим я мог бы поспорить.

Но не с тем, кто в любой голове, как в собственном кармане, копается.

Вот кто его в мою сейчас приглашал?

А там уже мелькали … мысли.

О красных флажках, по которым меня куда-то гонят.

— Так перестань быть их полезным идиотом! — усилил нажим прожженный интриган.

Ну, конечно, кто бы сомневался — и стань таким же для него!

Что-то меня отрывать с руками не только у целителей начинают.

— Мне ты нужен, им — нет, — подхватил мою мысль подхалим.

Вот хотелось бы еще узнать, зачем.

— Так ты же сам до всего додумался! — передал подходим слово льстецу. — Этот мир нужно будет очистить.

Нет, ну это уже вообще!

Он ежеминутно у меня в голове копается?

— Я тебе уже говорил, ты слишком громко думаешь, — фыркнул он. — Тебя, кстати, не удивляет, что решение остаться здесь — а также все благоприятствующие ему обстоятельства — возникли практически сразу после появления у тебя этой мысли?

Нет-нет-нет, вот это мне совсем не нравится! Мне теперь, что, от любой мысли шарахаться — вдруг ее отцы-архангелы подсунули?

— Внушение не всесильно, ему не все поддаются, — вновь взял слово подхалим. — Тобой манипулируют после и в ответ на появление здравой мысли. Я не совсем точно выразился — ты им нужен, но только как повод еще раз попытаться уничтожить этот мир. И имей в виду: в этот раз под ударом окажется и Татьяна.

Точно, он совсем неверно выразился — я наверняка полезный, но уж никак не идиот.

Татьяна — уже ангел.

— Не забывай о распылителе, — напомнил мне интриган. — И, кроме того, есть вещи намного страшнее его.

Я напрягся — и, вспомнив свою ссылку на заброшенном и умирающем уровне, поежился.

— Еще хуже, — глухо отозвался он.

Что может быть еще хуже?!

— Я могу показать тебе, — предложил он.

О, похоже, я уже стал бесполезным идиотом — показать и бросить меня там?

— Издалека, — уточнил он. — Чтобы ты в полной мере оценил, каковы ставки в нашем совместном мероприятии. Но только, когда мы вернемся, — решительно добавил интриган.

Ладно, зачет — заинтриговал.

А как мне Татьяне объяснить, что я передумал?

Как мне заставить ее со мной вернуться? Она же на земле свое упрямство первым делом подхватила!

А с главным кошмаром всей земной жизни рядом …

— Я сам с ней поговорю! — резко перебил меня он, и добавил, сдержавшись с явным усилием: — Если ты не возражаешь.

О да, я совсем не возражаю, чтобы он познакомился с земным упрямством!

Хочет землю получше узнать — вперед!

Однажды его уже предупреждали.

А Макс, между прочим, первым вышел.

Оно и понятно — он своего кумира ослушаться не может.

Хм, а мой подмастерье — меня!

На веранде нас встретил бегающий из угла в угол, нервно тискающий рукии бормочущий бесконечные вопросы Киса.

Это прямо какой-то клуб послушников там собрался!

И мой, естественно, самым болтливым из них оказался.

Глава 15.8

Когда туда вышла Татьяна, я уже полностью пришел в себя.

В смысле, в опытного профессионала и мастера своего дела, подходящего к нему со всей ответственностью и не подверженного непродуктивным эмоциональным вспышкам.

В самом деле, с тем количеством народа, которое расплодилось на земле, одного меня на все мастер-классы может не хватить.

Значит, возвращаемся к исходной мысли — не случайно она первой в строгой логике моих суждений возникла.

Сначала мне нужно провести мастер-классы у целителей, чтобы подготовить из них специалистов для широкой сети психологической помощи, которой мы потом охватим всю землю.

Они с такой работой, в целом, знакомы, так что процесс повышения их квалификации много времени, я думаю, не займет.

Кроме того, над их отделом висит угроза расформирования, так что предложение переобучения и дальнейшего трудоустройства они должны встретить с энтузиазмом.

Я бы и своих бывших коллег-хранителей куда-нибудь в свою будущую сеть пристроил, но нечего было встречать меня, как блохастого бродячего пса, каким-то образом на кухню пробравшегося.

Одним словом, когда Татьяна объявила, что мы возвращаемся, я только кивнул — мне уже не терпелось вплотную приступить к созданию своей сети.

Перед уходом моя вежливая Татьяна отошла попрощаться с моим подмастерьем — и тот истово закивал ей в ответ.

Рано радуется — я скоро возвращаюсь, и тогда мы с ним обсудим причины его несогласованного увольнения по собственному желанию.

В рамках психологической помощи.

А вот наше временное возвращение в небесные пенаты прошло во вполне ожидаемой обстановке.

Стас вышел из себя еще тогда, когда узнал о присутствии на встрече Марины — как будто это мы пригласили ее и не сообщили об этом ему.

Сам, между прочим, не раз с ней втайне от всех встречался — я хоть единожды голос на него поднял?

Но выйдя из себя, он все время только удалялся от того относительного подобия нормальности, в котором обычно пребывал — и лишь только мы очутились в рабочем зале, я сразу увидел, что он уже за пределами действия любого огнетушителя.

Бросился он сразу на Татьяну — сразу дав мне понять, что считает ее в очередном сговоре с Мариной.

Пришлось снова грудью вставать на ее защиту.

Его запала в равной степени и на меня, и на пришедшего чуть позже бледную немочь хватило.

Последнего я — по инерции — тоже чуть не бросился защищать — едва в самый последний момент остановился. Меня, конечно, все уже в идиоты записали — но не в мазохисты, чтобы в третий раз в день огонь на себя вызывать.

А потом пришел темный гений.

И опять в новой ипостаси.

Объединив в ней свои обычные дурацкие расшаркивания — которыми он меня еще во время наших первых встреч у ручья до белого каления доводил — с благоговением моего подмастерья перед компьютерами.

В результате, он словно патокой перетекал от одного стола к другому, издавая при этом трепетное — до издевки — воркование.

Что он делал возле Макса и бледной немочи, я из своего угла не рассмотрел.

С Татьяной он тоже всего парой слов перекинулся.

А со мной и вовсе без них обошелся.

— Какая-то нервная у вас обстановка, — прозвучал у меня в сознании его обычный насмешливый голос. — Я бы даже сказал — нездоровая.

Да ну?

Так он этих нервных еще не растаскивал.

Ежедневно.

— Надо бы поправить, — задумчиво покивал он, водя руками над моим сканером. — Слушай, задержись, пожалуйста, после работы — у меня к тебе разговор есть.

Вот только не надо мне здесь намекать, что слаживание не в полном объеме проведено …

— Нет-нет, — чуть мотнул он головой, — это, скорее, просьба. Небольшая и личного характера.

Я пристально глянул на него: небольшая просьба от такого интригана — это звучит почти угрожающе.

— Ага, — прищурился он, выпрямляясь — и к нашим дорогим Стасу и Максу поручения будут.

Я отметил про себя это «просьба» и «поручения» — он уже тоже понял, как с этими нервными обращаться?

Но он уже отошел к столу Стаса.

И показал мне настоящий мастер-класс такого обращения.

У Стаса еще не весь запас вышел, но всякая вспышка его раздражения заливалась той самой патокой — залепливающей ему рот, обволакивающей все его резкие жесты и даже ноздри ему, по-моему, склеившей.

Чтобы он их не раздувал для выпуска свистящего пара.

А когда темный гений заявил, что тонкая техника требует деликатного обхождения … и остался, чтобы удостовериться, что все на такое обхождение способны … и Стас начал выглаживать свой сканер нервно дергающимися пальцами, привыкшими только к заламыванию рук … моих, в особенности …

Я чуть не прослезился.

За такое я ему любую просьбу выполню!

А он мне еще и на перерыве добавил.

Возбуждение от посещения земли у всех, видно, еще не прошло — и стоило мне упомянуть … иносказательно … что в основе каждого сомнительного мероприятия … особенно, среди людей … обязательно где-то темные уши замаячат, как сорвался Макс.

А бледную немочь никогда не нужно было дважды просить, чтобы ему десяток-другой слов поперек сказать.

Стас тоже не упустил шанс отстрелять остаток своего боевого запала.

И понеслось.

Темный гений сначала только слушал, а потом и сам начал свои пять копеек вставлять.

В смысле, по пятаку каждые пять минут.

Обращался он, вроде, ко всем, но крайне внимательно выслушивал именно бледную немочь.

Причем, взгляд у него делался сосредоточенно цепким, словно он каждое его слово запоминал.

Короче, пристыдил он меня.

Я вот Игорю пенял за отсутствие подготовки проекта, а сам?

Мог же каждое выступление бледной немочи на диктофон записать!

А отчеты?

Каждый ведь читал, анализировал, самое важное выбирал — а сопоставить, сравнительную оценку провести?

Да хоть скопировать для дальнейшей обработки!

Одним словом, все последующие дни в свободное от внесения в сканер данных время я проводил, аккуратно копируя отчеты свои бывших коллег-хранителей.

А нельзя сюда хоть один нормальный, человеческий сканер поставить?

Я бы и Стасовские переснял, когда он к своим уходит.

Но в ближайшие два дня мне пришлось заниматься не только этим.

В конце того рабочего дня темный гений увязался за нами с Татьяной, лучезарно бросив всем на выходе: «До очень скорой встречи!».

У двери в наш отдельный кабинет он — не менее лучезарно — повел рукой Татьяне, предлагая ей не откладывать начало заслуженного отдыха.

Его лучезарность вместе с Татьяной, однако, не исчезла — что меня и насторожило.

С таким видом он однажды предлагал нам с Татьяной сбежать с ним на какой-нибудь дальний уровень — чтобы вместе творить там на свободе.

Насмотрелся я потом и на один из них — и на свободу в нем.

— Так что за просьба-то? — приступил я прямо к делу.

Мне, пожалуйста, без патоки — мне, если что, свобода рук нужна.

— Ты же через два дня в ту, другую башню идешь? — не обошелся он без вступления.

— Ну да, — осторожно согласился я, и быстро уточнил: — Только в свой бывший отдел.

— А сможешь меня в ваш архив провести? — расцвел он еще более жизнерадостной улыбкой.

Я икнул.

Вот же, гад высочайшего уровня — без всякой патоки обездвижил.

Небольшая просьба?!

Провести в административное здание темного?!

Да еще и не просто темного, а одного из самых важных?!

— Да нас же сразу … — задохнулся я. — Что ты там говорил хуже распылителя?

— Ты меня просто удивляешь! — разочарованно развел он руками. — Разумеется, я буду в инвертации.

Ну, это же другое дело!

Провести в административное здание темного — и скрытно.

То есть полностью осознавая преступность деяния.

Отцы-архангелы, я уже осознал!

— А давай, ты сам? — решил я ограничиться словесным соучастием. — В инвертации. Дорогу я тебе покажу.

— Да дорогу-то я знаю, — неловко поморщился он. — Но меня самого в архив не пустят. Меня от той башни отлучили … я уже и не помню, сколько тысячелетий назад.

Ситуация продолжает улучшаться.

Скрытно провести в административное здание темного — который находится там в черных списках пару-тройку тысяч лет.

Я не хочу в них же на столько же!

Глава 15.9

— А давай, ты Стаса попросишь? — Во-первых, отдохнуть от Стаса не помешает, а во-вторых, его свои точно быстрее отобьют. — Он прямо завтра туда идет!

— Даже обидно, — опустил он уголки губ. — С такой просьбой только к самым близким друзьям обращаются!

Я точно правильно расслышал?

Скрытно провести в административное здание темного высшего полета и из черных списков моего руководства — который при этом считает меня своим лучшим другом.

Мне Стас такое уже однажды инкриминировал — попутно объясняя, что меня ждет, если факт подтвердится.

Нет-нет-нет, я тогда еще сказал, что если считать меня другом — это преступление, то почему наказание на меня накладывается?

— Да не смогу я! — взвыл я, вспомнив ответ Стаса. Бессловесный. — Я вообще никуда, кроме своего бывшего отдела, попасть не могу. Уже пробовал. Много раз. Даже до двери добраться не могу — сразу назад отбрасывает!

— А! — торжествующее вскинул палец темный … банный лист. — Это потому, что у тебя настоящей потребности в них не было. А теперь тебе нужно мне помочь. И потом нас двое будет — а уж мне, поверь, бесконечно туда нужно. А что происходит, когда две потребности складываются, ты сегодня сам видел — на примере меня и Татьяны. Хотя, — значительно кивнул он, — и вы с нашим дорогим Максом немного помогли.

Вообще зашибись!

Скрытно провести в административное здание своего лучшего друга — темного высшего полета, находящегося там под строжайшим запретом — и при этом с его помощью обойти совершенно недвусмысленно наложенные на меня запреты.

А вот последнее интересно.

— А как я там объясню, зачем пришел? — прищурился я. — Татьяна говорила, там какая-то бумажка нужна …

— Я в тебя верю! — торжественно приложил он руку к груди. — Орел, парящий в ясной выси, не устрашится ветра в лоб. Ты придумаешь, как.

Вот этим я и занимался весь остаток того дня и даже всю ночь, когда Татьяна уснула.

Но какие бы схемы я ни строил, они все заканчивались одной и той же цепочкой: разоблачение — внештатники — ссылка.

Оставалось только ждать прихода не ординарного решения, которое всегда было моим коньком.

Конек не просто прискакал, а прямо на дыбы взвился, когда на следующее утро я увидел, что темный гений решил поучаствовать в нашей разминке.

Вот оно!

Фатальный ущерб никому из нас не грозит, но если его немножко искалечить, то никуда он со мной завтра не пойдет.

И у меня будет еще три дня, чтобы все-таки придумать весомый повод для посещения этого проклятого архива.

Вон и Стас его в паре с бледной немочью поставил.

Тот и в павильоне карателей самым прытким был, и если сейчас его уложит — я здесь вообще не причем.

Правда, глядя на то, как темный гений управляется с бледной немочью, я вдруг вспомнил свою единственную схватку с первым. Нет, мы тогда вместе со Стасом его не одолели.

Так то когда было! С тех пор я здесь каждый день тренировался, пока он в космических далях прохлаждался.

После его третьего выпада мне в зазвеневшую голову пришло еще одно не ординарное решение — они ко мне часто целой упряжкой наведывались.

Если он меня сейчас немножко искалечит, то завтра вообще никто никуда не пойдет.

И у меня будет еще три дня, чтобы сначала отойти, а потом придумать весомый повод для посещения этого уже дважды проклятого архива.

Или наоборот.

Или одновременно.

Он уложил меня на землю очень аккуратно, заботливо заглянул мне в лицо, прислушался к прерывистому дыханию, приподнял одно веко, потом другое, пригладил вставшие дыбом волосы — и легко вскочил, поманив к себе — обеими руками — Стаса и Макса.

Этой сценой я любовался из партера. Оценив ее существенно выше, чем ту давнюю, в которой участвовал вместо Макса.

Понятия не имею, как Стас умудрился заметить мое восхищение.

— Все ко мне! — взревел он, в очередной раз отрываясь от Макса, в которого врезался на том самом месте, где секундой раньше стоял темный гений.

Бледная немочь бросился, словно током подброшенный, исполнять приказ — с таким тоном Стаса редко кто спорит.

Но я от него и не такое уже слышал — и, кроме того, это был уже второй день, когда Стас не получал терапии от застарелых пагубных привычек.

Не говоря уже о том, что если к калеченью меня допустить Стаса, то — из моего печального опыта — на немножко он обычно не останавливается.

Поэтому я решил держаться в резерве, ловя отлетающих от темного гения соперников — особенно, если он отшвыривал их с подкручиванием — и встряхивая их до тех пор, пока у них глаза вращаться не переставали.

Ну и, конечно, отбивая между делом их слепые удары.

И все равно, когда мы вернулись в рабочий зал, устал так, как никогда даже в той ссылке не уставал.

Даже в те дни, когда ко мне не являлись толпы народа — это был пик популярности наших воспоминаний — и я целый день сверлил и сверлил взглядом ту ненавистную прозрачную стену …

Я замер.

А вот это, может, и сработает …

И можно прямо к бывшему главе аппелировать …

Он, правда, какой-то непробиваемый стал …

Да ладно, буду по ходу реагировать — импровизация всегда главной в моей упряжке не ординарных решений была.

Короче, пошли мы на следующий день в административное здание.

Темный подстрекатель инвертировался прямо на первых шагах — я настоял на повышенных мерах предосторожности.

Кто отцов-архангелов знает — вдруг прямо сегодня введено плотное патрулирование всей зоны между нашим и административным зданиями.

Трясло меня всю дорогу — исключительно от инвертированного темного рядом.

Как твердо уверял я себя.

Даже времени отвечать на его пустую болтовню не было — да и зубы стучали.

Но как только мы вышли на финишную прямую к нашей конечной цели, самовнушение перестало работать.

— Слушай, а что тебе нужно в архиве-то? — запоздало поинтересовался я, невольно остановившись.

— Всего пара документов, — жизнерадостно отозвалась пустота справа от меня. — Не переживай, я быстро.

Ну, все!

Я веду почти в святая святых нашего течения темного, который:

а) принадлежит к верхушке враждебного нам направления;

б) давно официально признан персоной non grata на нашей территории;

в) интересуется нашими хранящимися за семью замками документами.

А если он их еще и стащит?!

— Ты мне так и не ответил — что хуже распылителя? — хмуро спросил я, нервно оглядываясь — обычно такой космический холод наваливался на меня только в присутствии инвертированной Татьяны.

— Не нужно настраиваться на негатив, — назидательно булькнуло у меня в голове. — Идем, на обратном пути расскажу.

А у меня другого выхода уже и не было — на блок-посту явно просматривалось нездоровое оживление.

Вот мне интересно — внештатники меня уже круглосуточно высматривают?

И назад уже не повернешь — как я объясню, что в назначенный день за отчетами не явился?

И имитировать плохое самочувствие — не лучшая идея.

Внештатники еще, того и гляди, подмогу вызовут, чтобы меня реанимировать.

Хорошо, если целителей — я бы с теми сразу и о мастер-классах договорился — а если своих?

Помню я их оказание первой помощи.

Вот почти на этом самом месте.

Что уже не в первый раз вспоминали внештатники при виде меня, я так и не понял, но они снова сгрудились в стороне, освободив мне проход и даже дверь предупредительно открыв.

Я шагнул к ним, протягивая недрогнувшей — еле удержал! — рукой документы — они отшатнулись еще дальше, дав возможность темному гению проникнуть внутрь.

Когда я его догнал, он явно осматривался по сторонам — даже мысленный его голос то удалялся, то приближался.

— Как здесь все изменилось! — пробормотал он с какой-то странной смесью возбуждения и разочарования в голосе. — И как по мне, так не в лучшую сторону.

Да кто его за язык тянет? Мне же сейчас еще и поддержку разговоров, направленных на дискредитацию отцов-архангелов — в их собственной вотчине! — добавят!

— Не отвлекайся! — одернул я его, ступая на лестницу. — Еще не забыл, зачем мы здесь?

— А где кабинет Творца? — донеслось до меня сверху, с конца пролета.

Он еще обгонять меня будет!

— Насчет Всевышнего не знаю, — огрызнулся я, ускоряя шаг, — а отцы-архангелы наверху располагаются.

— У вас уже коллегиальное правление? — несказанно удивился он, все также впереди меня.

— Что значит — уже? — возмутился я — вот как, спрашивается, дыхание поддерживать, если все время болтать приходится? — Все время, сколько я себя помню. У них, вроде, каждый за свой участок отвечает, но в целом они все равны.

— Ну, в такой структуре, — хмыкнул темный балабол, — всегда имеется один — равнее всех остальных.

Глава 15.10

Я законопослушно не ответил — это уже не просто дискредитация, это — распространение заведомо ложной информации, порочащей непосредственно высшие эшелоны власти.

— А наверху — это где? — никак не мог он угомониться.

Я перевел дух — исключительно от облегчения.

— На самом верху, точнее не знаю, — твердо заявил я о своей непричастности к разглашению места расположения высших эшелонов. — Туда только вызывают. Стас, например, вхож … был.

— Очень интересно … тут у вас! — снова забулькал он — без малейшего намека на одышку.

Чего не скажешь обо мне — тренировки уже, конечно, снизили остроту проблемы, но еще не устранили ее.

Но остановился я на этаже хранителей только для того, разумеется, чтобы проинструктировать своего спутника.

Оставить его на лестнице я не решился.

Ждать меня в коридоре он отказался.

Пришлось дверь придерживать, чтобы он проскользнул вслед за мной в кабинет моего бывшего руководителя.

Он оказался там передо мной — еще и дверь захлопнул, выдернув ее у меня из рук.

— Я помочь хотел! — обиженно протянул он, когда я послал этого темного … ко всем темным, чтобы они его там побрали, как следует.

— Да закрой ты рот! — рявкнул я, настраиваясь на разговор со своим бывшим руководителем, как на прокладывание пути к нужной мне цели в полной темноте запутанного лабиринта, утопленного в болоте — перескакивая с кочки на кочку и чисто интуитивно выбирая самую надежную для следующего шага …

— О! — взвизгнуло у меня в голове. — Это как раз для меня задачка! Тут ты без меня точно не обойдешься!

А вот — на — тебе, обошелся!

Странно, и без импровизации тоже.

Получив от своего бывшего руководителя отчеты, я сообщил ему, что хотел бы освежить в памяти все подробности своей первой миссии на земле.

Вот видите — даже не помню, подопечный у меня тогда был или подопечная.

С этой миссии я хотел бы начать летопись деятельности обычного хранителя.

Вне всякого сомнения, мой пример вряд ли можно отнести к обычным — но тем большее количество вызовов в моей бывшей профессии и способов их преодоления можно будет осветить.

Такой труд может не только представить определенный практический интерес для моих бывших коллег, но и — главное — существенно поднять оценку работы хранителя в глазах представителей других подразделений.

Да, конечно, я понимаю, что отчет по моей первой миссии относится к документам такой давности, что он хранится уже не в отделе, а в архиве.

Вот туда-то мне и нужно направление.

Все это я выпалил на одном, последнем оставшемся дыхании — чтобы хозяин кабинета меня сразу не выгнал.

Все время моей скороговорки он смотрел на меня все с тем же непроницаемым выражением — но уже без гадливости в нем.

— Я уверен, что у меня получится, — достал я последний туз из рукава, чтобы прервать затянувшееся молчание. — Как Вы, возможно, помните по другому произведению, в создании которого я принимал участие — литературным стилем я владею.

— Да, я помню то произведение, — подал он, наконец, голос — с легким, хотя и настороженным, интересом в нем. — И резонанс, который оно вызвало. А Вы помните его последствия? — притушил он этот интерес прищуром.

Я лихорадочно искал ответ — такой, который не ставит в подобных разговорах финальную точку, а вообще подводит под ними черту, не допуская никаких дальнейших дискуссий.

Тузы в рукаве закончились.

Импровизация умчалась в даль, уведя за собой всю упряжку не ординарных решений.

И этот инвертированный знаток лабиринтов лишь на словах таким оказался.

— Так на что не пойдешь ради большого дела? — пожал я плечами, чтобы разговор не закончился опасным многоточием.

Так, теперь осталось только понять, чем именно я своего бывшего руководителя впечатлил.

И, похоже, не только его — с чего бы это темный хвастун притих?

— Ты себе не представляешь, — мечтательно звякнуло у меня в голове, когда мы вышли на лестницу, — как мне жаль, что я не знал тебя в определенный период моей жизни …

А вот мне — нет, уныло покосился я на лестницу.

По которой нам нужно было подниматься.

Опять.

— Тебя, правда, тогда и на свете еще не было, — донесся до меня меланхолический вздох.

Сверху.

Вот нельзя было архив в подвале, где-нибудь рядом с отрядом Стаса, пристроить?

Я бы туда даже не приближался — вызвал бы его костоломов и сдал бы им это темное ископаемое.

В знак чистосердечного признания и раскаяния.

Последнее стало особо искренним, когда мы зашли — таки дошли! — в архив.

Татьяна мне его, конечно, описывала, но вот у нее точно литературного дара не было — промелькнуло у меня в голове.

Медленно поворачивающейся справа налево.

А потом назад.

Много раз.

С отвисшей челюстью.

На меня дохнуло вечностью — так, что я задохнулся.

У нас, конечно же, было много подразделений.

В каждом из которых было много сотрудников.

И все они писали отчеты.

Даже отряд Стаса.

Не говоря уже об администраторах.

Но не каждый же день!

А здесь у меня взгляд метался от полки к полке, уходящих в едва различимую высь на стеллажах, толпящихся ряд за рядом, колонна за колонной …

И все они содержали только те документы, которые — по сроку давности — представляли уже только научный интерес, не имея никакого значения для реалий нынешней жизни.

Включая мой первый отчет.

Это что — я уже столько прожил?

А когда Татьяна решила без меня на землю возвращаться — уж не после ли посещения этого склепа?

Так, быстро здесь все закончить — и назад.

И добавить к утренней разминке ночную личную.

— Ты внимательно свой документ изучай! — взорвалось у меня в голове неистовое возбуждение. — Возможно, мне понадобится больше времени, чем я предполагал.

— Куда …? — вспотел я от недоброго предчувствия.

А нет, это темный взломщик исчез.

Интересно, у них тут можно копии документов снимать?

Рукописные.

Или мне свой первый отчет наизусть учить, пока источник прохлады не соизволит вернуться?

Сам я его в этой кроличьей норе не найду.

Только заблужусь.

Навечно.

Нет-нет-нет, я, конечно, и сам вечен, но сливаться с вечностью категорически отказываюсь.

Мое место рядом с Татьяной.

В чем я еще раз убедился, прочитав свой первый отчет.

Интересно, все молодые хранители все возможные ошибки совершают или я уже тогда среди всех выделялся?

Наверно, последнее — что-то я не помню такого количества проколов у своего подмастерья.

Но у него был, конечно, наставник — опытный, чуткий, внимательный, умеющий увидеть даже зарождающийся огрех и показать — мягко и ненавязчиво — наилучший путь его устранения.

Редкое среди хранителей явление.

Так что моему подмастерью крупно повезло.

Дважды.

Получить не только наставника, но еще и меня в его лице.

А уж Татьяне-то как повезло!

Вот явись к ней не я, а то подобие меня, которое вот этот отчет писало — и не было бы ни неразрывного контакта, через десятилетия пронесенного, ни ее со мной знакомства, перевернувшего всю ее жизнь, ни надежной опоры, до сих пор укрывающей ее от всех невзгод, ни безупречного проводника, уверенно направляющего ее теперь уже и в вечной жизни.

А в результате всего этого еще и Игорю повезло — вообще на свет родиться.

Нужно будет им всем об этом напомнить.

А то привыкли уже воспринимать меня, как нечто, само собой разумеющееся.

Я и примеры им приведу — я с удовольствием погрузился в свои собственные воспоминания, отмечая в уме — для будущего разговора с каждым из них — самые яркие свидетельства их невероятного везения.

Отбирать было непросто — они множились, наслаивались, одно тянуло за собой другое …

— Все, пошли! — хлестнуло мое разнеженное сознание, словно ударом кнута. — Шевелись давай!

Скомкано поблагодарив служителя архива и сунув ему в руки уже ненужный отчет, я ринулся вслед за взбесившимся темным.

Глава 15.11

К выходу мы спускались, но даже вниз по лестнице я едва поспевал за ним — с одной только мыслью: если он сейчас будет вот так прорываться через блок-пост …

Там у него хватило все же ума притормозить, и мы вышли наружу чинно и благородно — после чего он снова рванул с места.

— Да стой ты! — заорал я, прямо спиной ощущая цепкие взгляды внештатников. — Мне потом, что, объяснять, что меня трудовой энтузиазм обуял? Это же подозрительно — бежать из административного здания!

— Ну так и ползи себе не подозрительно! — процедил он через плечо. — Мне некогда!

Точно спер, похолодел я, несмотря на то, что воздух вокруг меня ощутимо теплел по мере удаления источника бодрящей свежести. Причем, судя по тому, как он улепетывал с места преступления, спер что-то очень важное.

— Стоять! — старательно скопировал я самый командный тон Стаса — тот, которому все обычно подчиняются, а потом думают, зачем. — Я твою просьбу выполнил? А ты свою?

Сработало — остановился.

Теперь как бы мне обыскать его?

Главное — действовать неожиданно и быстро.

Пока он меня не отшвырнул.

С подкручиванием.

Ловить будет некому.

— И разум затмевает ярость, — послышалось у меня в голове невнятное, отрывистое бормотание, — и к поражению ведет.

Ага, значит, у него все же одышка появляется!

— Ну, идём, что ли, — бросил я, поравнявшись с ним. — А то несся, как угорелый, а теперь стал, как вкопанный.

Он снова остановился, как только мы свернули с дороги в административное здание в лес.

— Ты хотел знать, что может быть хуже распылителя? — заговорил он медленно, откусывая слова. — Я скажу тебе. Это — хранитель.

Последнее слово он просто выплюнул.

В лицо хранителю, который только что выполнил его просьбу.

Даже не выясняя ее причины.

Рискуя если не жизнью, то уж точно свободой.

И получив поддержку главы всех хранителей.

— Да пошел ты! — выдохнул я и, обойдя источник мертвящего холода, двинулся вперед.

Он остановил меня.

За руку.

Неожиданно.

Потому что уже материализовался.

— Извини, — чуть поморщившись, глянул он мне прямо в глаза. — Не о тебе речь шла. И не о том, в вашей башне. Но ты вообще знаешь, откуда ваше хранительство пошло?

— От желания хранить людей, — отчеканил я ему прописные истины. — Оберегать их от любых невзгод, а иногда даже от самих себя.

— От самих себя, — эхом повторил он, качая головой. — Ваши познания об этом мире не удивляют меня, но все равно почему-то огорчают. Хочешь, — прищурился он, — покажу тебе самого первого хранителя?

— Того, который хуже распылителя? — вежливо поинтересовался я.

— А ты сам решишь, — спрятал он руки за спину.

Так вот, что он стащил!

Значит, на повестке дня у нас дискредитация только моего бывшего отдела?

— Нет, только его истоков, — прочитал он, естественно, мои мысли. — Я покажу их тебе, как ты мне транслировал из той умирающей пустыни.

Темный будет демонстрировать мне создание одного из наших подразделений? Ну-ну!

— Я транслировал тебе то, что видел своими глазами, — ткнул я его носом в абсолютную невозможность подобного.

— Я буду делать то же самое, — у него чуть дрогнули губы — то ли в намеке на улыбку, то ли сжимаясь. — Поэтому меня ты там не увидишь.

Я только плечами пожал.

Высокий мачтовый лес перед моими глазами растворился — уступив место другому.

Более густому, заросшему, дикому какому-то — даже более дикому, чем за учебным зданием.

Я такой лес только у … той, чье имя я называть не буду, в турагенстве на фотографиях видел.

Но среди зарослей все же был просвет — в котором находилась одна-единственная фигура.

Не в центре, а ближе к правому краю.

Фигура была симпатичная: высокая, стройная, с копной светлых волос и облаченная в просторные белые одежды.

Когда фигура заговорила, я понял, что это — мужчина.

И, конечно же, узнал все его слова.

Ну да, это были все основные тезисы нашей работы с людьми: об умении возвышаться над бренным миром, не погрязнуть в рутине, анализировать свои порывы, подавлять их ради сохранения ревности восприятия …

И что здесь не так?

Вдруг я понял, что.

Сначала я больше слушал, а не смотрел — и не сразу обратил внимание на глаза говорящего.

Тон у него был мягкий, увещевательный — как раз под стать ситуации, когда человек упрямиться начинает.

А вот взгляд при этом был пристальный, цепкий, расчетливый и оценивающий.

Он, словно художник, каждой фразой мазок делал и критически осматривал результат — то кивая головой с удовлетворением, то качая ее с досадой перед следующим мазком.

И уж точно не было в этом взгляде желания ни понять человека, ни помочь ему — он смотрел на объект прилагаемых усилий.

— С кем это он так? — потряс я головой, отгоняя поднявшую на дыбы мою хранительную природу картину.

— Ты понял, что он делает? — процедил темный гений сквозь сжатые зубы.

— Ну, внушает, — удивленно пожал я плечами.

— Именно, — оскалил он сжатые зубы, — проводит сеанс внушения. Которое до тех пор было одним из строжайших у нас табу. Наложенных лично Творцом.

Я уставился на него, испытывая непреодолимое желание прочистить уши.

В смысле — табу?

А с людьми как работать?

— С людьми можно общаться по-разному, — и глазом не моргнув, вновь нарушил он то самое табу. — Но зачем идти такими сложными путями, когда можно просто вкладывать им в головы нужные мысли? — снова вспыхнула в его голосе ярость. — И это еще не все: только что ты видел самого первого из нас, получившего официальное разрешение … даже указание находиться в этом мире. До тех пор вхождение в любой из миров также находилось под строжайшим запретом. Несмотря на многочисленные просьбы отменить его.

У меня вообще челюсть отвалилась. Хотел бы я на Стаса посмотреть в таких условиях — где он темных гонять будет?

Нет, не хотел бы — мне хватает того, что от запрета посещать землю он уже на безмозглые сканеры кидается.

— А почему человека не видно? — перефразировал я свой первый вопрос.

Темный гений закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.

— Возможно, однажды я покажу тебе всю картину, — снова глянул он на меня застывшими глазами. — Это очень тяжелое зрелище. Оно сейчас только помешает — мне нужно очень много сделать.

И он исчез, даже не попрощавшись.

Сначала в инвертацию, в потом резкий поток холодного воздуха словно ветром унесло.

Я не стал переноситься к запретной зоне — я пошел к ней пешком.

Мне нужно было подумать.

Это что — я всю свою ангельскую жизнь, все то немыслимое количество лет своей профессиональной карьеры ежедневно основные принципы самого мироздания нарушал?

Ладно, не один только я.

И потом — тот хранитель, если и не молодой, то явно неопытный был, раз первый, а кто от ошибок в начале карьеры застрахован?

Если такие даже в моем первом отчете обнаружились.

Кроме того, возможно, ему человек особо неподатливый попался — в древние времена люди вообще больше о пропитании, а не о высоком думали — вот кто из нас не знает о случаях отказа от совершенно безнадежных подопечных?

То-то темный транслятор мне только часть сцены показал.

И кто, вообще, сказал, что эта сцена не только в его воспаленном мозгу существует?

Где гарантия, что он не пытался свой горячечный бред мне в сознание впихнуть?

И если внушение преступно, то как тогда назвать его постоянное копание в чужих головах?

Все эти вопросы кружили в моей весь тот день.

А тут еще Татьяна — после рабочего дня, в законное время отдыха, в нашем отдельном кабинете — о чем бы, вы думали, поинтересовалась?

Не о том, как у меня день прошел.

Не о том, не устал ли я.

Не о том, не соскучился ли я по ней.

Нет — о чем мы с темным умалишенным говорили.

Ладно, вспылил.

А что — прикажете ей докладывать, что я с ней практически ежеминутно все заветы Всевышнего нарушал?

До напоминания о ее невероятном везении со мной — или после?

Я сразу понял, что она обиделась.

Утром я понял, что она обиделась всерьез.

Глава 15.12

Вот дернули же темные одного чрезвычайно одаренного — хоть и бывшего — хранителя заявить почти во всеуслышание, что это именно он ее в тот батискаф всегда загонял!

Уважили отцы-архангелы.

Ладно, как загонял, так и назад вытаскивал.

Во время перерыва я для разнообразия поднял тему основ общения ангелов не с людьми, а между собой.

Взаимопомощь, неустанная готовность к содействию, глубокая потребность в чувстве локтя и надежного плеча … хорошо, что Стаса не было — он бы это в присущем себе стиле трактовал … а также умение видеть истинные намерения за редкими и легкими отклонениями во всем вышеуказанном, понимать мотивы, принимать раскаяние и даровать прощение …

Из Татьяниного батискафа выставилось наружу одно ухо.

Но тут же Макс встрял!

Покажи ему, понимаешь, примеры следования вышеуказанным основам — причем, исключительно в нашем течении.

А я о ком только что говорил — о темных, что ли?

Озвучил мое возмущение бледная немочь.

И опять понеслось.

Хорошо, что Стаса не было — он бы не только все моим слова в присущем себе стиле трактовал, но и припомнил при первом же удобном для него случае.

Хотя выдернул Татьяну из батискафа в тот день именно он.

В присущем себе стиле.

С котором не было и следа моей неизменной деликатности и ювелирной точности.

Вернулся он от своих в особо мрачном расположении духа.

У него, что, опять с переносом задержка вышла — и новый глава его отряда ему разнос учинил?

Вот оно — естественное следствие низвержения с командных высот!

На которых некоторые диктаторские замашки себе отрастили.

Жаль, что меня при разносе не было.

А нет, это он с темным диктатором пересекся.

Ладно, не важно, кто ему разнос устроил — хотя я бы, конечно, предпочел победу нашего светлого тирана.

В смысле — темный укротитель сканеры модифицировал?!

Опять фильтр перенастраивать?!

А, это ерунда — если он им только функцию сигнальной лампочки добавил.

Вообще-то, предупреждение о появлении его уже ненавистного голоса в сознании — это очень кстати.

А то я уже дергаться начал — особенно, когда он разными голосами подкрадывается.

Опять Макс встрял!

Вот только не надо нам всем здесь намекать на подчеркнутую предупредительность его течения — в то время, как наше, разумеется, только и умеет, что камни за пазухой коллекционировать.

Но на этот раз не понеслось.

Вернее, понеслось — но от Татьяны.

Вот я знал, что она даже из батискафа меня внимательно слушала!

Конечно, мы все тут делаем одно дело!

Конечно, мы все должны оказывать друг другу максимальное содействие!

Конечно, нам для этого нужна, в первую очередь, здоровая атмосфера!

Конечно, некоторые из нас понятия не имеют, как ее поддерживать!

Конечно, если ситуация не изменится, она с этим мириться не станет!

Поддерживаю целиком и полностью.

Нет, только частично — куда она уйдет?!

На землю?!

Без меня?!

Кто ей обещал?!

Она забыла, благодаря кому туда пару дней назад попала?

Темный Сусанин сам говорил, что надобности усиливают друг друга — так его и ее только сложились, а нужное ускорение им моя придала!

А то, что в малинник — так это Максова вечная потребность всех с верного пути сбивать вмешалась.

А без меня куда бы их с ним занесло?

Пришлось снова настойчиво напоминать Татьяне о нужности … нет, крайней необходимости моего полного, ежеминутного и — главное — безграничного присутствия в ее жизни.

А то, понимаешь, одна короткая встреча с … нет-нет-нет, без имен, накликал уже однажды — и нахваталась уже решительных манер.

Как блох.

Татьяна снова притихла.

Правда, в батискафе.

Ну и ладно — пусть лучше там сидит.

И темный генератор обещаний больше не появлялся.

Хотя мог бы хоть на разминках огонь на себя повызывать.

И экран у Татьяны ни разу не замер.

Я за ним все время краем глаза следил — чуть не окосел.

Чего не скажешь о моем сканере — тот просигналил мне темное пришествие буквально на следующий день.

— Привет! — проговорило оно крайне деловым тоном сразу после сигнала тревоги. — Я еще раз извиниться хотел. Серьезно. И вовсе не потому, что у меня к тебе еще одна просьба есть.

Так, если в этот сканер можно установить систему оповещения о мысленном контакте, то где-то в нем должна быть кнопка его отключения.

Одному мне еще ни разу не удавалось от этого банного листа отвязаться.

Я принялся ощупывать со всех сторон свой сканер — Стас придавил меня тяжелым подозрительным взглядом.

— Не привлекай к себе внимание! — нетерпеливо клацнуло у меня в голове. — Это даже не просьба — всего несколько вопросов.

Расслабляться я на всякий случай не стал.

И правильно сделал.

Это — пара вопросов?!

Какое его дело, как мы Мари … — отцы-архангелы, я не договорил! — к источнику энергии подключили?

Зачем ему знать, как быстро она восстановилась?

И как она аргументировала свое согласие на возвращение Кисы?

А его первый, неудачный отчет по ней зачем?

Да откуда я знаю причины ее неприязни к … отдельным ангелам?

Ах, как я их вижу!

Ну, наконец-то хоть что-то, не требующее никаких длительных размышлений.

По моему твердому убеждению — и вся моя последняя жизнь на земле тому порукой! — Ма … обсуждаемая личность — это обличенный в плоть, и в кровь, и, к сожалению, в сознание, самый главный, неотвратимый и непреодолимый кошмар всего небесного сообщества, нацеленный на его полное и окончательное …

— Я попросил бы тебя воздержаться от эпитетов, — натянуто щелкнуло у меня в голове. — Их избыток делает определение неуместно высокопарным.

Вот кто бы говорил!

Как к Татьяне подкатываться со всякими «несравненная», «восхитительная» и вообще «великолепная», так это — констатация факта. А как о … ее подруге чистейшую правду — скупыми мазками — так неуместно.

— Ты лучше мне скажи, — вернулся голос в моей голове к допросу, — на каких условиях состоялось ее сотрудничество с нашим дорогим Стасом?

— Вот у него и спроси, — уместно кратко огрызнулся я.

— Хорошо, — с готовностью поддержал мой тон темный инквизитор.

И отключился.

Фу, отбился.

А я ему точно отчет Кисы обещал?

Будем считать, что обещал — теперь мне в архив нужно.

А то внушают всякие картины, порочащие светлый образ первопроходцев профессии — а я им на слово верить должен?

Ха, а Стас дернулся!

Когда у него сканер завис.

И если с лица его со вчерашнего дня не сходило мрачное выражение, то сейчас его и вовсе темными тучами заволокло.

Вот и я не прочь послушать, что он Ма … некоторым обещал в обмен на участие в его операциях …

Не вышло.

Я же ему говорил — как профессиональный психолог — что для создания здоровой обстановки в протестном движении нужна прозрачность коммуникаций, а не келейные перешептывания!

Глава 15.13

— Что он от тебя хотел? — вызвал я Стаса в зал переговоров, как только у него экран вновь ожил.

— Ну, давай-давай, — с жаркой готовностью набросился на меня вызванный огонь, — ты меня еще поконтролируй!

Это так себя Татьяна рядом со мной в инвертации чувствует?

— Я не про контроль, — решил я продемонстрировать ему открытость, — а про координацию действий. Не нравится мне направление его вопросов.

— И что он из тебя вынимал? — клюнул Стас на приманку.

Которой слишком много быть не должно.

— Да большей частью о других структурных подразделениях, — уклончиво ответил я, зная, что он в первую очередь о своем подумает.

— А вот с этого момента поподробнее, — перешел на свой не менее знаменитый — вкрадчивый — тон Стас. — Очень хочется выяснить, кто ему про зал Верховного Совета нашептал.

Такого названия я точно не упоминал, отцы-архангелы мне свидетели!

— Про что? — еще рах подтвердил я свою непричастность. — Это где у нас такое?

— Вот и он спрашивал, — сделалась вкрадчивость в его тоне физически ощутимой, — где расположен, как внутри устроен, кто там обычно находится …

Точно — темный ищейка явно не ожидал, что отцы-архангелы куда-то переехали.

— А зачем ему это? — обратился я к бывшему сыщику в Стасе.

— Вот и я думаю, — уже почти мурлыкал он, — не ищет ли он, как в наш центр принятия решений пробраться … теракт там устроить.

Так, если Стас когда-нибудь узнает все подробности моего последнего посещения административного здания, то в цепочке всех моих представлений о его конце — разоблачение — внештатники — ссылка — среднее звено можно уверенно вычеркивать.

Стас сам справится.

— Но ты же ему объяснил, — вложил я в эти слова всю своюбесконечную веру в него, — что это абсолютно невозможно?

— Зачем? — теперь он уже урчал. — Охрана там достойная, и мои орлы в боевую готовность приведены — если что, возьмем прямо на месте с поличным.

У меня перед глазами встали те несколько разминок с темным ужом.

— Стас, — пустил я в ход всю свою убедительность, — у нас уже и так слишком много перемен. Если у него получится, все вообще может рухнуть — совсем без работы останемся. Давай лучше предотвращать. Если он что-то готовит, то наверняка же не один.

На Макса мы глянули одновременно — но действовал Стас, как всегда, молниеносно.

— Чему обязан? — сдержанно поинтересовался Макс.

— Что от тебя ваш гений хотел? — Стас действует быстрее, а я говорю.

— Какие инструкции ты от него получил? — уточнил Стас вдогонку.

— Вы просто перегрелись — или у вас полное выгорание мозгов произошло? — засочился ядом голос Макса. — Если там есть, чему выгорать.

— Давай, поотпирайся мне еще! — снова начал разводить пары Стас. — Он меня еще носом в молчанку со сканером тыкал! Я все знаю: и про тайный сговор у всех за спиной, и про планы диверсионной деятельности на нашей территории.

— В отличие от незапятнанных светлолицых, — уже капал яд из каждого слова Макса, — представители нашего течения не имеют привычки совать свой нос в чужие дела …

— Макс, ты можешь просто сказать, о чем речь шла? — включился я, пока не понеслось. — Мы хотим понять, почему он не собрал нас всех — как там, у вас — а с каждым по отдельности говорил.

— Речь шла о подробностях моего устранения с земли — вот этим, здесь присутствующим, — высох голос Макса до мерной безжизненности. — И о роли в нем Марины. А также о ее аргументации в пользу моего возвращения — под начало вот этого, здесь присутствующего. А также о ее месте во всех наших последующих мероприятиях — вместе с этим, здесь присутствующим.

Все-таки понеслось.

Но я уже отключился.

У меня в голове защелкало.

Темный следопыт задавал вопросы только о Ма … об одном человеке.

Причем, только мне и Максу.

Но не Стасу.

Который оказался единственным, кого он привселюдно отчехвостил после нашего посещения земли.

На которой он мгновенно, при первом же появлении … того самого человека, нырнул в невидимость.

Из которой намного удобнее наблюдать — любой хранитель подтвердит.

А перед этим он расхохотался в ответ на угрозу Татьяны однажды познакомить его с … тем самым человеком.

О котором он читал в наших воспоминаниях.

А также о том, что Стас с Максом вечно бросались друг на друга из-за нее, как из-за сочной косточки, вечно расположенной между ними и вечно ни одному из них не доступной …

Вот это да!

Какой я, однако, молодец!

Мне ведь одному удалось устоять перед несокрушимым, убийственным средством уничтожения ангелов.

Даже самого гениального из них.

Может, он именно Ма … подругу Татьяны и имел в виду, говоря о более разрушительном оружии, чем распылитель?

Так вот в чем была важность Татьяны для его появления на земле!

Слава Всевышнему, только в этом!

В этом я готов его поддерживать денно и нощно.

И плевать, что больше не видать мне жарких бескомпромиссных боев между прежними претендентами на ее благосклонное внимание — Макс вон уже сник, на пути своего кумира он стоять не посмеет.

И Стаса мне даже немного жаль — но пора и ему познакомиться со справедливостью.

А то привык, понимаешь, руки заламывать направо и налево и думать, что на него управы не найдется.

В этом я управе тоже помог бы — посильно, в резерве, чтобы не дать Стасу слишком далеко от нее отлететь.

А потом …

Потом меня ждет куда более зрелищная схватка.

Настоящих титанов.

Я уже сейчас готов ставки делать — сразу на обоих.

Поскольку в любом случае это будет укрощение либо строптивой, либо строптивого, которое ни один из них, с их бесконечной самоуверенностью, никогда не признает.

А значит, нас ждет бесконечная череда раундов этой вечной схватки.

Он, я так понимаю, к ней уже готовится.

Теперь я ему точно отчет Кисы добуду.

И не надо мне здесь про неспортивное поведение — противостоящая ему сила однажды не только Стаса с Максом, а еще и трех глав — темных, энергетиков и моего в то время собственного — в одной упряжке и одним свистком на землю вызвала.

А этот ее новый визави даже на землю без нас с Татьяной попасть не может!

Так что в следующий раз не он Татьяне, а я ему руку протягивать буду.

Когда сочту нужным.

Свое собственное перемещение на землю.

Для чего я должен запустить исходную стадию моего нового проекта здесь.

Как мне к целителям попасть?!

Решение, конечно, пришло — и до смешного простое.

Еле дожил до следующего визита в административное здание.

Заодно и Кисын отчет темному воздыхателю добуду — лишь бы он сам за мной не увязался.

— Вам снова нужно направление в центральный архив? — Взгляд моего бывшего руководителя вновь приобрел непроницаемость в ответ на мою новую просьбу. — Неужели Ваш первый отчет оказался настолько объемным?

— Нет, что Вы, какие там развернутые отчеты у новичка! — пожал я плечами с самокритичным смешком. — Но мне бы хотелось и другие отчеты посмотреть — для проведения, так сказать, параллелей со своим профессиональным ростом.

— Их Вы всегда можете найти в нашем собственном архиве, — небрежно повел он рукой в сторону, все также не сводя с маня глаз.

— А мне уже туда можно? — с искренней надеждой спросил я, примериваясь к первой цели своего визита.

— Разве Вам кто-то запрещал доступ к нашим материалам? — вскинул он брови в вежливом недоумении, кивнув в сторону ожидающих меня отчетов.

О, эмоции в камуфляже вежливости — это мне куда лучше знакомо. Ими меня в этом кабинете всегда встречали, и с ними я всегда верный тон находить умел!

— Благодарю Вас! — признательно склонил я голову. — Но еще и в центральный, пожалуйста, — пристроил я — с видом крайнего смущения — и вторую цель рядом с первой, чтобы уже дуплетом. — На самом деле, моя история — это только начало, я вообще-то трилогию планирую написать.

— Состоящую из Вашей истории, — выбросил мой бывший руководитель вперед один палец с видом вежливой озадаченности.

— Истории всего отдела хранителей, — охотно включился я в перечисление, — и …

И …

И …

Вот не мог один идиот дилогией ограничиться?

Глава 15.14

— Может, Вы еще и на историю всего нашего течения замахнулись? — пришел мне на помощь мой бывший руководитель с вежливым изумлением.

— Именно! — энергично закивал я, прикрывая вздох облегчения. — Для полного, так сказать, охвата — просто не решался признаться.

— Вы решились создать три труда подобного охвата параллельно? — прищурился он с вежливым недоверием.

— Но Вы же знаете, — вновь скромно потупился я, — что мне вполне под силу решать несколько масштабных задач одновременно. Хотелось бы избежать различных нестыковок, накладок и повторов.

— Я также знаю, — медленно проговорил он с вежливым предупреждением, — что чрезмерное напряжение сил может привести к их преждевременному истощению.

— Спасибо еще раз! — прижал я руку к груди. — Вы, как всегда, правы — если и двигаться сразу в трех направлениях, то пошагово. Так можно направление в центральный архив? Летопись нашего … моего бывшего отдела хотелось бы с самых истоков начать. — Я покивал, старательно размышляя внешне и размещая третьего зайца на линии своего выстрела. — А можно, еще и к целителям?

— Куда? — вытаращил он на меня глаза с вежливой оторопью.

— Я планирую начать третий том именно с их отдела, — охотно пояснил я, — как наиболее близкого к хранителям.

— Нет уж, увольте! — вскинул он руку в вежливом изнеможении. — Центральный архив является всеобщим достоянием, а для получения доступа к материалам другого подразделения Вам следует подать заявку непосредственно их руководству.

Вообще обалдеть!

Чтобы попасть на этаж целителей, мне нужно подать прошение их главе, которая как раз на этом этаже и находится.

Ладно, два зайца — это лучше, чем ни одного.

Я от всей души поблагодарил своего бывшего руководителя и направился — раз я уже здесь — прямо в местный архив.

Пока местный глава не передумал.

Или не велел сотрудникам архива за мной по пятам ходить.

Следили там за мной все.

Но на расстоянии.

И не с тем выражением, словно от меня дурно пахнет, а с благоговейной опаской.

Вот интересно, это на них мое новое назначение страху нагнало — или наши воспоминания, подкрепленные моими личными комментариями в ссылке, неизгладимое впечатление произвели?

Хотелось бы надеяться, что второе.

Для поддержания эффекта я потребовал у них в отрывистом телеграфном стиле отчет Кисы и еще с десяток других — для маскировки.

После чего принялся делать вид, что делаю выписки из всех них.

Мог бы так и не стараться — в Кисыном отчете не нашлось для меня ничего нового.

Он и уместился-то на несчастных полутора страницах.

Я его полностью скопировал быстрее, чем остальные пролистал.

Фу, с первой целью попадание в десятку!

Теперь в центральный архив — за добычей лично для меня.

Однако, выйдя из местного, я тут же забыл, куда шел.

У меня инфаркт случился.

И не надо мне здесь, что у ангелов их не бывает — ощущения были самые для него типичные.

Грудь сдавило, дыхание перехватило и перед глазами все поплыло.

Отцы-архангелы, за что?!

За что мне не меньший … нет, все-таки немного меньший кошмар всей моей земной жизни, чем Ма … — ой нет, сейчас еще и эта явится! — объект воздыхании темного титана.

Я же это имя не то, что не произносил — я о нем ни разу не вспомнил за все последнее время!

— Привет! — жизнерадостно прощебетала Анабель, поравнявшись со мной. — Что ты здесь делаешь? Ты же, как я слышала, на повышение пошел?

Я понял.

Переведя дух.

— Франсуа, что, все? — озвучил я свою догадку.

— Да! — просияла она. — Без всяких отклонений — все по инструкции. Уже зачислили, уже в павильоне первичной подготовки.

— Ну, поздравляю! — поморщился я, вспомнив подробности Татьяниного перехода с земли.

— Да уж не знаю, — нахмурилась Анабель. — Как-то здесь все поменялось … В мое время обучение, по-моему, короче было.

Я согласно закивал — мне с Татьяной тоже так показалось.

— Я там сейчас буду мимо проходить, — проникся я невольным сочувствием к ним обоим, — хочешь, привет ему передам?

— Не надо! — отступила она от меня на шаг, выставив перед собой обе руки ладонями вперед. — Мне не нужны никакие эксцессы! Я хочу вернуться с ним на землю как можно скорее.

Ну, и ладно — меня тоже вполне устроит, если она побыстрее с глаз моих скроется.

И вообще — я по делу шел!

Служители центрального архива — назвать их сотрудниками у меня язык не поворачивался — с должным достоинством оценили мою мысль создать монументальный исторический труд об одном из важнейших подразделений небесного сообщества и сразу пошли мне навстречу.

В смысле, повели меня к его истокам.

Истоки располагались не только глубоко, как им и положено, но и, как оказалось, далеко.

На седьмом повороте предвкушение встречи с ними сменилось легким беспокойством.

Отцы-архангелы, кто так строит?!

Почему на земле — в самых ее густонаселенных районах, испещренных улочками, переулками, проездами и даже тупиками — везде указатели стоят?

Не только ясно обозначающие место нахождения, но еще и стрелками указывающие местоположение всех близлежащих объектов.

А тут?

Все стеллажи на одно лицо, как оловянные солдатики из коробки … нет, одной коробкой тут явно не обошлось — их тут на добрый полк.

И стоят ряд за рядом, как на плацу — я уже со счета сбился …

Ну, наконец-то!

Как и следовало ожидать, истоки начинались с самой нижней полки очередного, ничем не отличающегося от других, стеллажа — и когда я выпрямился, чтобы поблагодарить своего провожатого, его уже и след простыл.

Где-то мне даже льстит такое доверие к моему умению ориентироваться в любой ситуации.

Наши воспоминания уже и до архива дошли?

Ладно, буду, как всегда, решать проблемы по мере поступления.

Никаких документов, хотя бы отдаленно напоминающих показанную мне темным фантазером сцену, я не нашел.

Все отчеты самых первых хранителей были ясно и недвусмысленно адресованы руководству своего отдела.

Что совершенно естественно: сначала создается отдел, затем в него набираются сотрудники и только потом они приступают к работе.

Что видно на примере хотя бы нашего нового отдела.

А из одного человека никакой отдел не получится.

Что видно из того же примера — когда я Татьяне контракт в первый раз подписать не дал, и у аналитиков из кандидатов один только бледная немочь остался.

Что и требовалось доказать.

А теперь мне нужно показать, как отсюда выбраться.

Никого.

Ни за одним ближайшим поворотом.

Куда только глаз достал.

И тишина стоит такая, что и кричать как-то неудобно — как в земном музее.

Наверно.

Я сосредоточился и завопил изо всех сил мысленно: «Ау! Есть кто живой? Помогите! Где выход?».

Понятно, у них здесь и мысленные глушители, наверно, стоят — вон и тишина какая-то неестественная: тяжелая, гнетущая, как в лабиринте.

А вот это мысль!

В лабиринте, говорят, на каждой развилке нужно все время в одну и ту же сторону поворачивать, чтобы выход из него найти …

Поворот — налево.

Перекресток — налево.

Вообще три прохода сошлись — крайне налево.

Снова налево.

Еще раз налево.

Опять …

Стена.

Я взвыл — мысленно.

Хотя все равно никто не слышит.

— Вам помочь? — прошелестело у меня над головой.

С некоего подобия земного крана, с горизонтальной части которого ко мне свесилось участливое лицо.

А потише нельзя?!

От такого кто угодно дернется!

И стеллажи нечего так близко ставить.

Чтобы было, куда дергаться, не снося ценные документы со всех полок.

Да я же помочь хотел их поднять!

Да разве я против, чтобы меня отсюда немедленно вывести?

Вот честное слово — никогда еще лестница к блок-посту внештатников такой родной не казалась!

А вот дверь они могли бы не только на вход, но и на выход открывать.

Глава 15.15

Ладно, все — теперь одним прыжком к Татьяне.

Нет, опять только к границе запретной зоны.

Хорошо, тогда оттуда бегом.

К Татьяне.

Она все еще в своем батискафе застряла — судя по тому, что мы с ней до сих пор еще ни разу не поругались.

Вот как, спрашивается, мне ее оттуда вытащить, если для того, чтобы как следует помириться, нужно сначала как следует поругаться?

Она тоже хороша — видит же, что у меня ни минуты свободной нет ни на то, ни на другое, могла бы и сама навстречу мне … выйти!

Вот и в этот раз ничего не получилось.

Темный пылесос информации вмешался.

Аппетит у него разгорелся.

Чтобы убить время до конца рабочего дня и решительного разговора с Татьяной в нашем отдельном кабинете, я оттранслировал ему отчет Кисы в полном объеме.

И под конец добавил, что в архиве не обнаружилось ни малейшего свидетельства той сцены, которую он мне демонстрировал.

Так что, если он вздумал, что может запросто меня за нос водить, то пусть прямо с этого момента об этом и забудет.

Бдительность — Стас не даст соврать! — является неотъемлемой чертой всего нашего течения вообще, и моей, в особенности.

— А их там и не могло быть! — насмешливо звякнуло у меня в голове. — Ваш архив возник только после того, как у вас появилась возможность исключительно свидетельства своих побед туда складывать.

Я бы даже поаплодировал его настойчивости — если бы она не к моему носу опять примеривалась.

— Можно подумать! — со всей возможной пренебрежительностью хмыкнул я. — Если они туда тысячелетиями складываются, то что, стоящее внимания, могло быть до этого?

— До этого могло быть много чего, — задумчиво произнес он, и вдруг сменил тон. — Слушай, а можешь мне найти еще несколько отчетов?

Легко! — с готовностью взялся я за ручку.

Вот и рабочий день никак не закончится.

И Стас уже косые взгляды на меня бросает — у него же работа исключительно с движениями ассоциируется, мыслительный процесс для него — преступная праздность.

И в своем бывшем отделе вручу каждому сотруднику архива по имени — пусть мне отчет по каждому найдут и скопируют. Так и быстрее будет, и благоговение хоть какую-то пользу принесет.

И в центральном архиве тоже, если он понадобится. Хотя там после прошлого раза восторженность поуменьшилась — могут отказаться пользу приносить …

Ну и ладно — нарежу сейчас полосок бумаги — как раз время еще останется! — и буду на каждом повороте по одной между манускриптами впихивать — чтобы издалека в глаза бросались.

Заодно научу этих любителей старины в ущерб собратьям, что такое рациональная организация труда и рабочего места — мне не жалко!

Когда я начал исписывать именами третий лист бумаги, у меня закрались легкие сомнения в реализации этих планов.

Нет, я, конечно, понимаю, что ангельская жизнь стремиться в вечность, но с чего он взял, что я согласен посвятить всю эту жизнь исполнению его поручения?

А на такое и вечной жизни может не хватить.

На него всех сотрудников хранительского архива не хватит — даже если каждому по десятку имен вручить!

Да что там архива — на такой список всего хранительского отдела не хватит — даже если его в полном составе с земли отозвать!

И ведь знал же, гад, к кому с ним обратиться!

К общепризнанному эксперту в поиске нестандартных выходов из особо сложных ситуаций.

Которого до сих пор ни одна из них — даже самим отцами-архангелами созданная — еще в тупик не поставила.

К своему следующему визиту в административное здание я взял с собой только первый из стопки исписанных листов.

На нем порядка трех десятков имен было — как раз по полдюжины на каждого сотрудника хранительского архива. Для затравки хватит, а когда втянутся, объем задачи можно будет увеличить.

Но поначалу, с непривычки, это может занять у них немало времени, так что лучше все же предупредить их главу, чтобы он позволил им отложить все дела.

— Я вижу, — ответил он мне с вежливой иронией, — что Вы решили сразу подойти к своему труду с широким размахом.

— Нет, что Вы, — решительно отказался я от незаслуженного комплимента — моя это, что ли, идея? — Так — небольшой срез различных методов и подходов, — помахал я перед ним списком.

— Все, как обычно, все, как обычно, — мельком глянул он на него с вежливым смешком, и вдруг взгляд его рывком вернулся к списку, сделавшись цепким и пронзительным. — Вы позволите? — протянул он вперед руку.

Несколько раз пробежав список глазами, он поднял их на меня с совсем не вежливой решительностью.

— Я не могу разрешить Вам использовать эти материалы ни для каких исследовательских работ, — произнес он тоном, вполне соответствующим взгляду. — Они все касаются одного и того же человека — который все еще находится на земле. Если они будут переведены в публичную плоскость — даже в качестве простой иллюстрации — это может повредить как самому человеку, так и его хранителю.

Он вернул мне список с таким видом, что у меня не нашлось ни единого контраргумента.

Мне ли было не знать, что для хранителя — любого уровня — интересы подопечных превыше всего.

Понятно, отцам-архангелам ситуация показалась недостаточно сложной, и они решили довести ее до моего экспертного уровня.

Мне, что, до конца вечности над собой расти?!

А вот и нет — здесь решение поближе есть.

Выйдя из кабинета моего бывшего руководителя, я пошел по коридору, приоткрывая все двери подряд.

Да где ее носит?!

Как не нужна, так постоянно перед носом мельтешит, а как — в редчайшем случае — понадобилась …

А, вот она!

— Слушай, — скороговоркой обратился я к Анабель, — я тут немного у главы задержался, а мне еще в архиве пару документов нужно найти. Сможешь помочь? Только если у тебя время, конечно, есть — я не настаиваю.

Понятное дело, у нее полно свободного времени — пока Франсуа обучение не закончит!

— Только ты там сама, ладно? — поблагодарив Анабель, добавил я. — А то я в прошлый раз заметил, что у них у всех работы — выше крыши. Не хотелось бы кого-то под разнос подвести.

Ну вот, отцы-архангелы, сколько раз уже повторять можно, что нет для меня безвыходных ситуаций!

Еле дожил до следующего визита в административное здание.

Вот как, спрашивается, работать, если по пять раз в день экран замирает и в голове, как заигранная пластинка, один и тот же вопрос звучит?

У меня от постоянных повторов: «Я работаю над этим» мозоль на языке образовалась!

И не надо мне здесь, что я эту фразу не вслух произносил — мозоль в мозгах лучше, что ли?

Анабель ждала меня прямо у двери кабинета моего бывшего руководителя.

С пачкой документов в руках.

И поджатыми губами.

А нельзя было потерпеть, пока я с руководством переговорю?

Мне теперь к нему с этой пачкой в руках вваливаться?

После того, как он категорически запретил мне даже прикасаться к ним?

— Ты не сказал мне, — медленно проговорила Анабель, не сводя с меня пристального взгляда, — что все это — материалы по одному и тому же человеку. Зачем они тебе?

— Так я же монографию пишу, — широко раскрыл глаза я, — по сравнительной характеристике стилей работы, принятых в нашем отделе. Ты не знала?

— Ты также забыл упомянуть, — продолжила она так, словно я и звука не издал, — что в силу нынешнего положения этого человека, никакие материалы по нему не могут находиться в открытом доступе.

— Никаких проблем! — пожал я плечами. — Я не буду их цитировать, я не буду на них ссылаться, я даже упоминать их не буду. Они лично мне нужны — для полной картины.

Некоторое время Анабель смотрела на меня, словно взвешивая каждое мое слово.

— Ну что же, тебе полная картина, пожалуй, не помешает, — приняла она, наконец, решение. — Я дам тебе их просмотреть — только здесь, только при мне и никаких заметок.

Я согласно кивнул и отошел за ней к окну, вызвав на ходу темного гения.

— Нашел, — коротко бросил я ему. — Пока только часть.

— Давай чуть позже, — отозвался он с досадой и как будто издалека.

— Нет, — резко оборвал я его — то каждый час пристает, а то попозже! — Мне их не дают, только ознакомиться разрешили. Так что — или сейчас, или никогда. Принимай.

Я действительно лишь пробегал глазами каждый отчет — но так, чтобы в нем каждая запятая оттранслировалась.

Вчитываться мне было некогда.

— Узнал? — снова уставилась на меня Анабель, когда я вернул ей последний лист.

Я вопросительно вскинул бровь.

Общего во всех этих отчетах было только то, что человек в каждом из них был крайне проблемный, и хранителю, в конечном счете, приходилось от него отказываться.

Иногда до, а иногда и после срока пребывания человека на земле.

И окончание этого срока во многих случаях было неестественным.

— Марина, — снова подала голос Анабель.

Отцы-архангелы, это не я произнес! — чуть не расхохотался я.

Ну вот, все стало на свои места — чья еще земная летопись могла интересовать темного рыцаря?

Глава 15.16

— А теперь объясни мне, — все не унималась Анабель, и голос ее приобрел давно знакомую мне отрывистость, — зачем ты это делаешь? Я знаю, на земле вы не ладили, но зачем здесь все ваши мелкие дрязги на белый свет вытаскивать?

О, можно — для разнообразия — рубануть правду-матушку прямо с плеча.

— Я даю тебе честное слово, — торжественно и совершенно искренне прижал я руку к груди, — что это имя не будет здесь упоминаться ни в устной, ни в письменной форме. Я же сказал — эти материалы нужны были лично мне.

— И я надеюсь, ты понял, — сделала Анабель выжидательную паузу, — о чем они свидетельствуют?

— О постоянных конфликтах с хранителями и финальном бунте против каждого из них, — не задумываясь, ответил я.

Покачав головой, Анабель окинула меня сочувствующим взглядом и — не издав больше ни звука — развернулась и ушла.

Крепко, двумя руками, прижимая к себе летопись своей единомышленницы по моим кошмарам.

В кабинете своего бывшего руководителя я только забрал новую порцию отчетов по ангельским детям — неудобно было задерживаться, и так прилично позже назначенного срока явившись.

— Сегодня дополнительных пожеланий не будет? — спросил он меня напоследок с вежливым удивлением.

Отлично — похоже, Анабель действительно решила не привлекать абсолютно ничье внимание к неупоминаемому имени.

— Нет, спасибо, спешу вернуться к своей трилогии, — торопливо ответил я, пятясь к двери. — Даже не предполагал, что ее написание таким увлекательным делом окажется — оторваться не могу!

На самом деле мне не терпелось вернуться к темному маньяку.

С вопросом, поставленным ребром.

Нет — в присущем ему стиле — с несколькими вопросами, поставленными ребром.

Я открыл ему наглухо заколоченный — существенную часть вечности назад — доступ в центральный офис нашего течения?

Я провел его — почти партизанскими тропами — в наши скрытые под семью печатями святая святых?

Я добыл для него — чуть ли не кровью — почти все, если не опускаться до педантичного пересчитывания, интересующие его материалы?

Я рисковал при этом если не жизнью своей, то положением и уж точно здравым рассудком — что в лабиринте центрального архива, что при контакте с Анабель?

Все.

На этом мы ставим точку.

Окончательную.

И если он думает, что найдет способ и дальше …

— Спасибо тебе большое! — зазвенело у меня в голове чистейшее торжество. — В дополнительных документах больше нет надобности. Последняя деталь загадки вопрос явила и ответ. — Он помолчал, и добавил совершенно другим, деловым тоном: — Я вас тут оставлю ненадолго — постарайтесь дожить до моего возвращения. В полном составе.

Свобода! — отдалось ответным звоном в воцарившейся в моей голове тишине.

Пусть не навсегда.

Пусть на самое неопределенное время.

Но разве много мне его нужно, чтобы снести ко всем темным разделяющую нас с Татьяной преграду?

Опять не успел.

Татьяна сама из-за нее вышла.

А вот обязательно прокурорским тоном у меня спрашивать, что я от нее скрываю?

Можно подумать, что это я все последнее время в батискафе отсиживался!

Я решил уничтожить его — раз и навсегда — одним ударом.

Без обиняков поставив Татьяну в известность, что наш темный приятель увлекся ее лучшей подругой.

Батискаф устоял — иначе она бы сразу ринулась звонить потенциальной жертве очередного темного интереса.

Одно из двух: либо впечатление от недавней встречи на земле уже смазалось, либо она все еще свято верит в неприступность подруги.

Хотелось бы первое.

Я зашел с другой стороны: рассказал ей о своем новом проекте на земле, величие которого уже начало слегка давить мне на плечи.

Очень хотелось разделить его с кем-то — а с кем же мне еще делиться своими самыми фантастическими планами, как не с ней?

Лишь бы только сейчас их как-нибудь не обозвала.

Нет, в меня она все еще тоже верит.

А можно в меня верить чуть более активно?

И без этого бесконечного сожаления во взгляде.

У меня оставалось только одно, последнее средство.

И найдите мне, пожалуйста, хоть одного другого ангела, способного на подобную самоотверженность.

Собравшись с силами, я объявил Татьяне, что верит она в меня напрасно.

А вот обязательно было именно в этот момент окончательно проснуться?

И начать выпытывать у меня всевозможные подтверждения моего заявления.

Да, с этим проектом я сам не справлюсь — так проект же какой!

Да, для решения земных проблем потребуется весь штат отдела целителей целиком — так земля же какая!

Да, всему их штату потребуется курс повышения квалификации — так проблемы же на земле какие!

Да, этот курс только я им прочитать могу — так у меня же опыт психолога какой!

Да сказал же, что я к ним попасть не могу!

И не только я.

И не только к ним.

Какой фейс-контроль?

Ну, не знаю — возле входа в отдел хранителей я, вроде, ничего нового не заметил.

Я там, правда, больше дышал после лестницы, чем по сторонам оглядывался.

А у целителей и даже на дальних подходах к Стасу точно не фейс-контроль, а фейс-отказ.

С последующей немедленной экстрадицией.

Особо опасного нарушителя.

Судя по ощущениям.

Татьяна снова ушла в себя.

Слава Всевышнему, только в себя.

Откуда она обычно выходила быстро и посвежевшей.

Так то обычно — в этот раз она вышла из себя, вооруженная новым талантом.

Ангельским.

Со слегка темным отливом.

А ведь уже избавилась — с моей помощью — от всех недостатков бурного ангельского роста — так нужно было в батискаф забиться, чтобы новый себе там отрастить?

Если еще не отцы-архангелы ей его туда подбросили.

Началось все, правда, весьма невинно — с вопросов.

Нет, до чего дошло — я уже очередь за очередью Татьяниных вопросов невинным делом считаю!

На фоне темного инквизитора.

И вопросы у нее какие-то странные были — хотя в этом, правда, ничего нового, ее вопросы всегда меня с толку сбивали.

Да, все наши вновь прибывшие меняют внешность — это не обязательно, но я, по крайней мере, об исключениях не знаю.

Да помню я, что она об этом ничего не помнит!

Я думаю, что это — первый сознательный акт молодого ангела: разрыв последней материальной связи с землей.

А вот это интересный вопрос!

Да, радикально меняют внешность буквально единицы — слава Всевышнему, она в их числе не оказалась!

Мне кажется, молодые ангелы оставляют основу своей внешности как сувенир, как ностальгическое воспоминание о своей прежней, земной жизни.

Точно, люди из таких же соображений школьные грамоты и университетские конспекты хранят.

Да, конечно, мы меняем свою внешность, отправляясь на землю на работу — и, конечно, для каждой миссии выбираем новую.

Как она себе представляет работу в одном и том же облике где-нибудь в Скандинавии и Африке?

Очевидно же, что хранитель должен не привлекать к себе внимание — а значит, должен иметь вид, максимально не выделяющийся среди окружающих.

А целители тем более — они направляются к и так уже выбитому из колеи человеку, и их вид должен успокаивать, а не настораживать его.

Ну, конечно же, мы изучаем примеры наиболее типичной внешности — и очень тщательно, ведь выбранный облик ни одной чертой не должен создавать отвлекающий от работы дискомфорт.

А Стас здесь при чем?

Ему разная внешность незачем — он себе свою по должности раз и навсегда выбрал.

Во-первых, он на земле только периодически появляется, а во-вторых, в отличие от целителей, его облик как раз и должен внушать наказуемому, что это его личный конец света пришел.

Откуда, как она думает, взялись у разных народов на земле довольно сходные и крайне мрачные изображения ангелов огня и смерти?

Вот неподходящее сравнение — если бы у Стаса в штате только четыре всадника было, то конец света уже давно бы наступил.

Глава 15.17

Хм, об этом я даже не задумывался — темные, действительно, внешность чаще нас меняют.

Взять хотя бы две ипостаси Макса в течение одного, с небольшим перерывом, пребывания на земле.

А почему они у Стаса под носом это не делают?

Может, у них только с людьми количество перевоплощений не ограничено, а с нашими — мораторий на них?

И на одну миссию им сразу весь комплект выдают или в ее процессе дополнительные заказы предусмотрены?

А вот у наших администраторов так вечно ничего не допросишься!

Нет, Татьяна, я сам с Максом поговорю!

И так уже темное влияние сказывается — откуда еще последние вопросы могли взяться?

В курсе нашего обучения такой темы точно не было — я большую часть лекций вместе с ней прослушал.

Но обратился я за справочной информацией к темному путешественнику — Макса просить придется, а этот у меня в должниках.

Он и должником оказался темным — ни на один вызов не ответил и даже виду не подал, что получил их.

Ну, ничего, вернется — на землю он без нас с Татьяной никак не попадет.

Вот тогда и посмотрим, на каких условиях.

А пока придется с Максом торговаться.

— И зачем это вам? — начал он, как и следовало ожидать, с самых низкопробных предположений. — Хотите разнообразить свой досуг в том крыле, которое вам Гений пожаловал?

Понятно, подумал я, специально выводит из себя, чтобы я проболтался.

О необходимости проникнуть в запретную зону.

А там он 2 + 2 сложит и либо сам, замаскировавшись, на нашу территорию проникнет, либо — еще хуже — своему кумиру мысль подбросит.

Что я тому больше не нужен.

И жди потом описанного Стасом теракта.

И взятия террориста с поличным.

О ликвидации его, бессмертного, на месте можно даже и не мечтать.

За чем последует его чистосердечное признание — с ним не внештатники, а Стас беседовать будет.

С указанием способа проникновения к нам в первый раз и источника его знаний о местоположении отцов-архангелов.

— Именно, — слегка вспотев, с готовностью согласился я с предположением Макса. — Как ты это делаешь?

— Странно, как на мой взгляд, так Татьяна все еще весьма привлекательна, — продолжил он провоцировать меня. — Или она тебе уже приелась?

— Макс, ты можешь просто объяснить вашу процедуру смены внешности? — Уже ступив на скользкий путь, я с легкостью покатился подставляться дальше. — Я у тебя никакие секреты не выпытываю — только самую общую информацию. У нас, например, эта тема всего лишь по верхам рассматривается.

— Неудивительно, — не обладая моей выдержкой, тут же поддался он на лесть. — Это преобразование требует широко развитого воображения. Мы подбираем себе облик согласно представлениям интересующего нас человека, а не окружающей его среды. Эти представления у любого человека со временем меняются, что дает нам возможность являться ему не один раз в течение жизни — уже в другом виде, но с сохранением всех знаний о его специфике.

— Да как вам это удается? — обильно сдобрил я этот вопрос восхищением.

— Я же сказал — воображение! — снисходительно усмехнулся он. — Просто представляешь себе искомый образ во всех деталях — и переносишь их на себя одну за другой, словно копируя картину. Делаем мы это, разумеется, прямо на месте — без ваших бесконечных согласований и резолюций.

Я вспомнил свою попытку нарисовать портрет Татьяны во время своего первого отзыва с земли — и твердо решил, что темные методы мне совершенно ни к чему.

Татьяну они тоже не привыкли — с облегчением отметил я, передав ей лишь самую суть слов Макса.

— Нет, так довоображаешься, — нахмурилась она, отрицательно покачав головой. — Должно быть что-то попроще.

Она сосредоточенно захлопала глазами, глядя куда-то в сторону, потом глаза у нее загорелись — и она исчезла в невидимость.

Слава Всевышнему, только в невидимость — перевел я дух, ощутив не удар космического холода, а легкое дуновение свежести.

Я с удовольствием подставил под него лицо, зажмурился, вдохнул полной грудью, открыл глаза …

Нет!!!

Только не это!

Нет, отцы-архангелы, я сказал!

И нечего мне здесь напоминать, что я сам говорил о безвыходных ситуациях — я не безысходные имел в виду!

— Испугался? — расплылось в довольной ухмылке обращенное ко мне лицо. — Опять сбежал!

Ты смотри, точно — в невидимость забросило.

По привычке.

До чего довели — свои собственные рефлексы уже не контролирую!

Но я же ни словом, ни духом!

Отцы-архангелы, вы, что, правила поменяли?

Если является без упоминания, то, может, при упоминании исчезнет?

Марина …

Понятно, если и поменяли, то только вторую часть — тогда исчезну я.

Я приподнялся со стула и мелкими шажками, бесшумно двинулся к выходу.

— А в прошлый раз только в невидимость сбежал! — пришло в бурный восторг кошмарное видение.

Откуда она знает, что я делаю?

Откуда она вообще здесь взялась?

Даже если она устроила себе несчастный случай, как во всех тех отчетах, ее должны были в учебное здание отправить.

А перед этим вообще в распределительный центр.

Отцы-архангелы, заберите ее куда-нибудь!

Видение исчезло.

Фу, допросился наконец-то!

Но с такими шуточками, отцы-архангелы, вполне можно без ценного … нет, бесценного, не имеющего себе равных специалиста остаться.

В полном изнеможении я снова опустился на стул и закинул голову, делая глубокие вдохи и закрыв глаза.

Открывал я их по одному и по чуть-чуть.

Татьяна.

Вот странно — тоже, вроде, не звал, а сама вернулась.

Глядя на меня с торжествующим видом.

И сияя, как … целая горсть новых монет.

— Ты поверил! — вскинула она вверх указательный палец, словно призывая в свидетели …

Нет, спасибо, не надо.

Никого не надо.

— Это ты была? — решил уточнить я для верности.

— Да! — гордо закивала она.

— Ты перевоплотилась?

— Да! — нетерпеливо кивнула она.

— Только что?

— Да, — появилась в ее взгляде легкая озабоченность.

— Прямо у меня на глазах?

— Да … — глянула она на меня с уже явной тревогой.

— И ты не нашла ничего лучшего, чем облик …! — дал я себе, наконец, волю, но в последний момент все же сдержался.

Проверять, изменили ли отцы-архангелы и первую часть своих правил, я буду в следующей жизни.

Когда эта — вечная — закончится.

— Так в том-то же и дело! — с видимым облегчением рассмеялась Татьяна. — Если что-то воображать, то легко можно запутаться. Нужно, наоборот, представить себе хорошо знакомый образ — настолько знакомый, что воспроизведешь его, не задумываясь. Или, — вдруг снова замерла она, округлив глаза, — тот, что произвел на тебя очень сильное впечатление, прямо в память врезался … А ну, подожди.

Она снова исчезла.

На этот раз я был готов.

Как мне казалось.

То, что предстало передо мной, действительно запоминалось сразу.

Вот прямо с самого первого раза.

Чтобы во второй встречаться не пришлось.

Один из тех самых всадников, которых Татьяна так некстати вспомнила.

Причем — судя по мрачно горящим глазам — как раз последний из них.

На этот раз я не то, что пошевелиться, я даже глаз отвести не мог — пронизывающий взгляд обездвижил меня, как кролика загипнотизированного.

Не в силах оторваться от него, я только мельком еще что-то заметил.

Головы на две выше меня.

Крепкая, мускулистая фигура — застывшая, словно в ожидании броска.

Грозно насупленные над глазами брови.

Сильный подбородок, слегка выступающий вперед.

Сжатые в прямую линию губы под хищным носом.

Похожим на мощный клюв хищной птицы …

Фигура исчезла.

Оставив на своем месте Татьяну.

Глава 15.18

— Что это было? — хрипло выдохнул я — пришлось горло прочистить.

— Это Винни, — ответила Татьяна, тоже слегка отдуваясь. — Только не Винни. Это он на земле такой.

Что-то я не помню ничего подобного во время нашей короткой вылазки на землю.

Когда это он успел другое обличье ей продемонстрировать?

Макс, правда, говорил, что они облики, как перчатки, меняют …

И почему только ей?

Макс еще говорил, что они облики под потребности людей подбирают …

Ему, что, новой мишени мало — он и старую решил все также под прицелом держать?

Оказалось, все это я не только подумал.

— Да он мне уже давно обещал свой земной образ показать, — затарахтела Татьяна еще быстрее. — Тот, в котором он тогда, в самом начале, на ней был. Чтобы я ему имя придумала. Он говорит, что это он такой настоящий.

— Придумала? — непонятно откуда выскочил абсолютно неважный сейчас вопрос.

— Люк, — неловко пожала плечами Татьяна. — Только я не придумала — мне это имя как-то сразу на ум пришло, словно мне его кто-то подсказал.

Я догадываюсь, кто.

Вот только не надо мне здесь, отцы-архангелы, уже не на вестника, а на самого, что ни есть, предвестника апокалипсиса намекать!

Я уже и так впечатлился.

Так, ни на одной разминке я больше против него не выхожу.

Если он меня в тонкий блин раскатал со своими короткими руками-ногами и внушительным пузом, то что будет, если он случайно свою истинную личину явит?

Или не случайно.

А вот на такой поединок со Стасом вместо меня и один на один я бы с удовольствием посмотрел.

Только не из резерва, а с галерки.

Минуточку! — с трудом оторвался я от упоительного зрелища, с таким перевоплощением я же вполне могу попробовать …

— А я тебе о чем уже столько времени твержу? — подхватила мою мысль Татьяна. — У них же там явно камеры стоят — фиксируют лица и сопоставляют их с черным списком. А если ты им не свое, а другое предъявишь — как они узнают, что это ты? Хорошо еще, что они до отпечатков пальцев не додумались, — хитро усмехнулась она, — тут никакая иллюзия не помогла бы.

— Давай, рассказывай, как ты это делаешь, — мгновенно настроился я на деловой лад.

Но сколько ни объясняла мне Татьяна, что нужно представить себе искомый образ, как в зеркале, и просто убедить себя, что видишь свое собственное отражение в нем, пришлось признать, что … нет, не Макс, а я был прав — в том, что воображение у меня явно уступило пальму первенства находчивости.

Всякий раз я автоматически начинал следовать инструкции Макса о последовательном копировании отдельных фрагментов воображаемой внешности — чтоб его все собратья побрали за такую детальную инструкцию!

В результате у меня постоянно получался некий гибрид — в котором все еще отчетливо просматривались мои черты.

— Я ничего не понимаю! — топнула, наконец, ногой Татьяна. — Ты же сам мне говорил, что в невидимости представляешь себя прозрачнымстеклом, а в инвертации сворачиваешь его в шар. Так вообрази, что нужный образ нарисован точно на таком же стекле, и оберни его вокруг себя, как … я не знаю, маску или костюм маскировочный!

А раньше нельзя было так сказать?

Методы маскировки я на земле освоил, когда ее там еще и в проекте не было — они уже моей второй натурой стали!

Первой у меня получилась Татьяна.

Еще бы — ее облик я знал лучше любого другого, и он до сих пор не переставал меня впечатлять.

Оригинал тщательно осмотрел мое творение — со всех сторон и скептически морща нос — и, наконец, кивнул, признав результат осмотра удовлетворительным.

Можно подумать, она лучше меня знает, как выглядит.

Особенно, после перехода с земли.

Затем я попробовал себя на Тоше — на ком еще совершенствоваться, как не на собственном подмастерье!

С ним я, конечно, уже давно не виделся, но забыть эту нахальную рыжую физиономию, вечно приклеенную к экрану компьютера, было просто невозможно.

Мне даже зеркало представлять не понадобилось — я просто вспомнил наши видео-сессии уже отсюда.

Татьяне созданная мной копия тоже, по всей видимости, какие-то напоминания навеяла — она одобрила ее, сжав губы, но все же под конец осмотра прыснула.

Отлично, вот именно в таком виде я и раскрою ему глаза на то невероятное везение, когда он заполучил меня в наставники — пусть думает, что это с ним его совесть говорит.

Чтобы не отвлекал больше в самый неподходящий момент!

Затем я хотел было перевоплотиться в Игоря, но вовремя остановился.

Этот образ у меня уж точно получится — зря я, что ли, все последнее время ежедневно этого паршивца на экране созерцал — но Татьяна же рассматривать меня не будет, она на шею сразу бросится!

И хотя я в целом, конечно, не против, но все же предпочитаю, чтобы она обнималась со мной в моем собственном облике.

Лучше обойтись менее впечатляющими образами.

У меня получился и Стас, и Макс, и даже бледная немочь: за последнее время чрезмерно тесного общения — не говоря уже о ближних боях на разминке — их физиономии мне уже так примелькались, что я с первого раза в образ каждого втиснулся.

Особенно хорошо последний получился — Татьяна даже шикнула, что нечего экспериментировать с одновременным переходом в другой образ и невидимость.

О, спасибо за идею!

Я попробовал скомбинировать Стаса и Макса — она опять не оценила.

А вот мысль поупражняться на темном хамелеоне я отверг сразу.

Его пузатый облик мне, конечно, совсем неплохо знаком, но вдруг он сам собой в другой, устрашающий, превратится?

Мне на переговорах с целителями расположение к себе внушать нужно, а не животный ужас.

Да и хватит уже совершенствовать приобретенный навык — пора переходить к его тестированию.

Из целителей я никого, хоть убей, не помню.

Татьяна с моим подмастерьем мне проникнуть к ним не помогут — у них сейчас нет ни одной причины являться в административное здание.

У Стаса, Макса и бледной немочи — так же, как и у меня — есть доступ только к своим.

Можно, конечно, попробовать к внештатникам на блок-посту присмотреться, как следует …

Нет, очень я сомневаюсь, что целители станут с любым из них мастер-классы обсуждать.

Не говоря уже про риск нарваться на других из их отдела — узнают, спросят, почему пост оставил, задержат до выяснения, а потом брата-близнеца обнаружат …

Мне в этой личине до конца своих дней оставаться — и твердить, как попугай, что я — настоящий?

Глава 15.19

И потом — сначала нужно испытать камуфляж в таком месте, где его появление будет казаться совершенно естественным.

А под такое определение подходят только трое: Стас, Макс и бледная немочь.

Под видом последнего я могу попасть к аналитикам — нет, спасибо, то место оставило у меня далеко не лучшие воспоминания.

Могу не сдержаться.

Не говоря уже о том, что они почти на самом верху административного здания расположены — что-то мне не хочется пешком туда подниматься.

Образ Макса можно проверить исключительно в башне темных — еще лучше, я там ничего, кроме логова темного хамелеона, не знаю.

Могу заблудиться.

Не говоря уже о том, что нет никакой гарантии, что мой закон надобности под прикрытием все также работать будет — что-то мне не хочется пешком ту смертельную полосу перед их башней проходить.

А вот кандидатура Стаса выглядит намного более многообещающей.

Во-первых, в последнее время я не только на его физиономию, но и на манеры насмотрелся — ничем себя не выдам.

Во-вторых, расположение его отдела я чуть ли не лучше, чем своего собственного, знаю — прямо сразу в его кабинет отправлюсь.

В-третьих, пешком в его отдел нужно идти вниз, а не вверх — терять время на восстановление дыхания не придется.

В-четвертых, если меня все-таки раскроют, с его костоломами я договорюсь — не первый день знакомы.

В-пятых, … все, предыдущих пунктов хватит.

Итак, решено — в свой следующий визит в административное здание наведаюсь в отряд Стаса под его личиной, и если все пройдет гладко, кого-нибудь там, как следует, рассмотрю.

Для следующего перевоплощения — с карателем целители о чем угодно говорить будут.

С готовностью пойти навстречу любым предложениям.

— Нет, ну какие мы с тобой молодцы! — расчувствованно объявил я Татьяне.

— Точно! — согласно закивала она. — В этот раз ты намного быстрее научился, чем с инвертацией.

— Вообще-то, я имел в виду другое, — сдержанно заметил я. — Тебе, к примеру — и под моим, заметь, руководством! — вовсе не понадобились все отведенные человеку жизни, чтобы подготовиться к переходу …

Я замер на полуслове, лихорадочно вспоминая самые недавние события.

— Продолжай, продолжай! — усмехнувшись, подстегнула меня Татьяна. — Хотелось бы узнать, что за этим переходом было.

— Татьяна, — медленно проговорил я, глядя на нее с последней надеждой, — напомни мне, пожалуйста, какое максимальное количество жизней человек может провести на земле?

— Пятнадцать, — подозрительно прищурилась она. — Ты же мне сам рассказывал — и во время обучения потом подтвердили: и на общем курсе, и у хранителей. Ты, давай, мне зубы не заговаривай …

Я перестал слышать ее — последняя надежда рухнула, отключив меня от действительности.

Значит, это правило у нас не поменялось.

А между тем, на том листе, который я подсунул Анабель, было около трех десятков имен.

При этом и она, и мой бывший руководитель в один голос заявили, что все эти имена принадлежат одному человеку — имя которого я сейчас особенно не буду называть.

А кроме того первого листа темный любитель истории надиктовал мне еще … не помню, сколько, я их выбросил.

Это что же получается?!

Некий особый человек находится на земле уже … похоже, даже Всевышний не знает, сколько столетий — и его ни к нам не берут, ни в энергетическую субстанцию не рассеивают?

Нет, с одной стороны, это понятно.

По всей видимости, не один только я разглядел в вышеуказанном человеке скрытую погибель всего ангельского сообщества.

А пытаться распылить ее — это только уникальное оборудование из строя выводить.

Но зато теперь точно понятно, откуда на земле такой беспросветный бардак взялся!

Что, естественно, делает нас с моим новым проектом крайне, абсолютно, без капли сомнения и жизненно необходимыми на ней.

И Татьяну, конечно — спасителю земли тоже изредка нужно вдохновение.

И я даже знаю, кто первым — сам — вызовется помогать нам.

Если я предложу ему руководство технической стороной проекта.

А если мы с Татьяной уже освоили новые изменения внешности, то мне — со всей, наконец, откровенностью! — глубоко плевать, что думают по этому поводу отцы-архангелы!

Глава 16. Тоша об ангельском предназначении

А я вовсе и не отпираюсь, что сознательно и добровольно отказался от мирного и размеренного пребывания на земле.

Я же не мой увертливый наставник, который умеет любое обвинение с ног на голову перевернуть, выставив себя жертвой, а не правонарушителем.

Я на посвящении клятву давал — верности идеалам нашего сообщества и его руководству.

И, следуя ей, отказался участвовать в последней авантюре нашей местной небесной диаспоры на земле — когда они решили уже не ограничиваться организацией брожения в наших рядах, а открытый бунт поднять.

Да, у меня был шанс спокойно и без особых усилий закончить далеко не самый сложный случай хранения Гали.

Да, у меня появилась куча свободного времени, чтобы продумать свои действия после его завершения.

Да, я всецело поддержал решение нашего руководства о признании исполинов и намеревался сделать все возможное для его реализации.

Да, я уже начал готовить предложения по организации их обучения — в частности, его первичной стадии на земле, в которой я был готов принять самое активное участие.

И да — я перечеркнул все это своими собственными руками.

И сделал бы это снова — возникни такая ситуация еще раз.

Потому что речь шла о наших детях.

Которые оказались вовлечены в тот самый готовящийся бунт.

И если за это придется отвечать, я отвечу вместе с ними.

Во-первых, к необдуманным шагам их подтолкнула не только и не столько юношеская самонадеянность, как элементарная неопытность — прямейшее следствие отсутствия хоть какой-то работы по их адаптации к нашему сообществу и встраиванию в его структуру.

Более того, не могу не подчеркнуть, что какая бы то ни было просветительская деятельность со стороны их небесных родителей также — до самого недавнего времени — была под категорическим запретом.

Кроме того, нельзя забывать и тот факт, что они являются плотью от плоти нашего сообщества, попавшего в данный момент в период серьезной турбулентности — что просто не могло не отразиться в них так же, как и в любом другом его представителе.

С другой стороны, необходимо учитывать и их частично земное происхождение — в том аспекте, что у людей старшее поколение всегда передает младшему те или иные свои черты.

Игорь, например, очевидно унаследовал стремление своего отца вечно находиться в самом центре событий. Да, такая черта несомненно усиливает турбулентность, но и открывает зачастую совершенно новые перспективы. И, кроме того, она уравновесилась у Игоря блестящими способностями, которые передались ему от матери, также продемонстрировавшей их в своем как основном, так и дополнительном ангельском обучении, и уже признаны одним из самых уважаемых подразделений нашего сообщества.

Происхождение Дары от темного течения ни в коей мере не свидетельствует о ее низменных помыслах, поскольку ее участие в обсуждаемый деятельности было продиктовано безграничной преданностью Игорю — которую она переняла от своей земной матери, что я могу подтвердить профессионально, и которая полностью подавила влияние ее негативных ангельских корней.

Что же касается Аленки, то в ней соединились и приумножили друг друга все та же неизменная верность близким, взятая от ее матери, и мои черты хранителя, всецело сосредоточенные на благе людей.

Последние три пункта я пока только для себя отметил — нужно подумать, стоит ли их использовать в защиту наших детей. Боюсь, одно только упоминание о темном наследстве Дары закроет уши любого слушающего от всех других аргументов.

Не говоря уже о том, что я понятия не имел, у кого моя Аленка взяла такую решительность и уверенность в себе, которые и я бы не прочь у нее позаимствовать.

Все эти тезисы начали у меня в голове формироваться, как только я отошел от откровений нашей молодежи.

Их последняя часть меня в сознание вернула — как электрический разряд.

С моим наставником все понятно — с его шилом в одном месте, он в любую авантюру прыгнет, не раздумывая.

С Максом тоже — сколько темного ни приручай, он к любой активной оппозиции нашему течению примкнет по первому зову.

А вот со Стасом не очень — чтобы он от своего руководящего поста без драки отказался? Хотя его, возможно, в эту оппозицию скрытным агентом внедрили.

Но если так, то это точно не его дело — что это за разведчик, если у него под носом каждый свою часть программы пишет, а он даже нестыковок в них не видит?

Неудивительно, что даже дети их всех вокруг пальца обвели.

Но током меня ударило, когда выяснилось, что руководит их подпольем какая-то темная шишка.

И не просто какая-то, а та самая, которая к Владыке нашему с докладами ходит.

Я, конечно, понимаю, что Владыка должен держать под контролем оба наших течения, но ведь такие доклады расследования потребуют.

Которое, несомненно, выявит очернение нашего течения.

Которое определит его источник — эту самую оппозицию.

Которое вскроет участие в ней наших детей.

Они там все вообще умом тронулись?

Я позвонил Стасу как самому вменяемому из них, но он свой здравый рассудок у себя в кабинете оставил.

Ну, правильно, кому нужна трезвая голова в оппозиции?

На мой вопрос, почему ими темный руководит, он даже не соизволил ответить — подумаешь, ерунда какая!

В шок его привело известие о том, что наши дети отлично самоорганизовались — без их участия и с соблюдением всех мер предосторожности.

Слушая его оглушающее молчание в трубке, я даже пожалел, что не могу поприсутствовать при том разгоне, который он устроит папашам Игоря и Дары.

Справился он, однако, быстро — надо понимать, папашам было велено молчать и таращиться изо всех сил — и решение принял молниеносно.

Абсолютно типичное для себя решение.

Выслать к детям наряд для дисциплинарного внушения.

Состоящий из их родителей.

Которых он, наверное, всю ночь натаскивал.

Сообщила мне о предстоящей встрече Аленка.

Причем, сама, без каких-либо вопросов с моей стороны — хотя я прямо кожей почувствовал искры, летающие по квартире после звонка Игоря.

Вот, что доверие делает, подумал я с чувством — именно так я этому наряду завтра и скажу.

И поймал себя на том, что пишу Сан Санычу в рабочий чат, что завтра задержусь — домашние обстоятельства.

Он его только утром прочитает и за час-два разозлиться не успеет — все оборудование в офисе у меня уже давно, как часы, работает.

Затем я зашел к девочкам, махнул рукой Даре, чтобы шла в большую комнату с Игорем по телефону договаривать, и сказал Аленке самым твердым тоном:

— Я еду с вами.

— Зачем? — удивленно глянула она на меня.

— Вас будет трое и их тоже трое, — объяснил я, — но они и старше, и опытнее …

— Их будет четверо, — перебила меня она, — с ними тот, главный, придет.

— Тем более! — бросило меня в жар при мысли о наших детях, противостоящих двум темным, не говоря уже о моем наставнике.

— И нас тоже, — продолжила Аленка все также невозмутимо. — С Олегом.

— Да кто ему слово даст? — махнул я рукой. — Анатолий, что ли? Ты же его знаешь — ты представляешь, что он там устроит? Нужно, чтобы с вами хоть кто-то был, кто может его остановить!

Аленка задумчиво посмотрела на меня, чуть склонив голову к плечу, словно взвешивая мои слова.

— Спасибо тебе! — сказала она, наконец, улыбаясь одними глазами. — Очень ты правильно сказал — конечно, мы поедем с тобой.

Доверие, облеченное в такие слова, просто окрылило меня — пусть эти воспитатели завтра только попробуют хоть голос на детей поднять!

Они попробовали — но дети справились с ними без меня.

Они сломали все инструкции Стаса прямо с первой минуты.

Дара бросилась на шею своему папаше. Удовольствия мне ее порывистость не доставила, но цели своей достигла — Макс не успел не то, что рот открыть, а даже из невидимости выйти.

Моему наставнику Татьяна все же дала шанс стать в театральную позу, но его Игорь мгновенно с нее сбил, заткнув ему рот самым простым и надежным способом — сграбастав его и уткнув лицом себе в грудь.

Мне оставалось только рассматривать третьего из прибывших конспираторов.

Глава 16.1

Лицо его было мне совершенно незнакомо — из чего я сделал вывод, что это и есть их предводитель.

Но если бы мне не сказали, что он темный, я бы в жизни не догадался — они всегда выбирают если не сногсшибательную, то уж точно притягивающую внешность. Вспомнить хотя бы первое появление у нас Макса … хотя потом он замаскировался под обычного, даже не очень привлекательного парня.

На этого тоже никто бы дважды ни в одной компании не глянул: простой деревенский увалень, стесняющийся своей нелепости, держащийся в стороне и терпеливо ожидающий, пока на него внимание обратят.

От кого же он маскируется? — подумал я, вспомнив основную заповедь хранителя принимать на земле — если уж совсем необходимо — самый неприметный вид.

От детей — глупо, на них нужно впечатление поярче производить.

От своих спутников — тоже смысла нет, они и так знают, кто он … а кто он?

Я попросил его представиться.

На этот раз пафосную речь Макса прервал сам предводитель — и я снова отметил несколько моментов.

Во-первых, он скомкал свое представление именно в том месте, где речь шла о его участии в создании темного течения.

И затем добавил — словно, чтобы затушевать предыдущие слова — что участвовал в создании земли.

А когда Игорь назвал его гением, раскланялся, словно к нему по имени обратились.

С ума сойти!

С одной стороны, если темные хоть как-то руку приложили к созданию земли, тогда понятно, откуда у людей столько пороков, что мы их уже не одно тысячелетие выкорчевываем.

С другой стороны, если их основатель действительно осознал, что в принадлежности к их течению нет никакого повода для гордости, то он точно гений.

Но опять-таки — если это не какая-то гениальная темная схема.

Какая? Ну, навскидку, такая: узнали темные, что наше течение приняло решение признать наших детей, а также, что нашлась группа кретинов, выступающих против этого решения. А дальше, как говорится, не можешь победить — возглавь.

Чтобы конспираторы изо всех сил палки в колеса нашему руководству вставляли, а самый невзрачный с виду предводитель тем временем к детям в доверие втерся и переманил их на свою сторону.

Знаете, как если на экране с десяток окон открыть и самое важное сделать наименее ярким и на задний план поместить — кто его вообще заметит?

Словно в подтверждение моей версии, незаметное окно предложило Игорю высказаться. Мой наставник снова на сцену ринулся — для него нигде во всем нашем сообществе никогда авторитетов не было — пришлось доказать Аленке, что не зря я с ними поехал.

В слова Игоря я не особенно вслушивался. Все, что он говорил — и даже немного больше — я уже от всех них слышал — и даже немного раньше: в том самом кафе, в котором я сознательно отказался от спокойной земной жизни.

Я снова больше смотрел — и меня опять поразили несколько вещей.

Во-первых, Игорь. Он говорил с совершенно незнакомым ему и, вдобавок, высокопоставленным ангелом, не рисуясь и не тушуясь — так же спокойно и уверенно, как со мной.

Затем, предводитель конспираторов вдруг превратился из обоев на рабочем столе в центр всеобщего внимания. Дети с него глаз не спускали — так это они ему демонстрировали, что у Игоря группа поддержки есть. Но ведь и спутники его то и дело глазами в него стреляли, как будто проверяя его реакцию на слова Игоря.

И, наконец, сам центр их внимания вел себя так, как будто кроме них с Игорем, в комнате вообще никого не было. Он даже вперед подался, жадно ловя каждое его слово, и интерес этот был совсем не напускным — он сидел рядом и вполоборота ко мне, и я ни в одной черте его лица, даже к Игорю не обращенной, игры не заметил.

Мне вдруг так обидно стало.

Кого только наше руководство не направляло к нашим детям — и наблюдателей, чтобы компромат на них собирать, и аналитиков, чтобы за ними шпионить, и карателей, чтобы аварию им подстроить, и снова тех же карателей, чтобы организовать им охрану — и ни разу при этом не изъявило желания просто выслушать их.

Почему только темным это в голову пришло?

Даже если наши дети слишком прямолинейны по молодости, как указать им на это, не дав слова?

И пожалуйста — окрыленный необычным вниманием, Игорь уже пошел развивать тезисы, озвученный мне, заявив, что постоянным контролем наше сообщество отучило людей думать, и они намерены вернуть людям право на собственное мнение, став посредниками между ними и нами.

Ну, все — сейчас будет зафиксировано, что стажер, которого только-только взяли в серьезную команду, с места в карьер заявляет руководителю проекта, что у них вся работа неправильно поставлена.

А насчет посредников — уж кому-кому, а мне слишком хорошо известно, что в сбое работы любого оборудования всегда виноват только тот, кто его настраивает.

И как-то это очень в духе темных: разговорить собеседника, дать ему увлечься, а потом против него же все сказанное и использовать.

Но если таков был план темного предводителя, дети и его поломали.

Когда раздался стук в дверь, у меня глаза как будто фасетными сделались.

Одной частью я увидел переглядки детей: и бесшабашную веселость Дары, и философское пожатие плечами Аленки, и собранность Игоря.

Другой я отметил третью попытку моего наставника выйти к рампе и ткнуть хоть в кого-то — на сей раз в меня — обвинительным перстом.

Третьей зафиксировал решительное подавление этой попытки Татьяной и ее испытывающий взгляд на Игоря.

Четвертой заметил окаменевшее лицо Макса, обращенное с неприкрытой тревогой в глазах к их предводителю.

Пятой наткнулся на подобравшуюся фигуру последнего, который как будто ждал какого-то сюрприза, и сейчас ему не терпелось увидеть, чего именно он дождался.

Одним словом, у меня перед глазами как будто многоуровневая компьютерная игра разворачивалась, в которой у каждого игрока команды своя стратегия была.

А потом в эту команду еще один игрок добавился, стратегия которого положила на лопатки все остальные.

А я убедился, что за доверием, выраженным в особо проникновенных словах, может скрываться много других мотивов.

Я был абсолютно уверен, что Марину вызвала Дара — при всем ее умении находить контакт с любым человеком, с Мариной они всегда друг друга вообще с полслова понимали.

Я даже заподозрил отдельную стратегию Макса — а за ней объединенную цель темных лишить слова единственного светлого из прибывших.

Но оказалось, что о встрече сообщила Марине Аленка.

— Ты же сам сказал, что нужна управа на Анатолия! — донеслось до меня из-за ее непроницаемого блока.

— Я имел в виду отключение звука только у него, а не у всех подряд! — возмутился я в ответ.

— А вот нечего было Олегу звук по умолчанию отключать! — не осталась в долгу она.

Я вернулся к простой фиксации происходящего, чтобы не упустить ни одной неважной с виду подробности — снова вспомнив уроки Стаса, что именно по ним можно вычислить истинную движущую всеми событиями силу.

И потом, Марина слишком долго не имела возможности спустить на какого-нибудь ангела статическое электричество — и сейчас накопила такой его заряд, что подставляться под него было чистейшим мазохизмом.

Учуял это даже мой наставник, вечно рыскающий в поисках амбразур, на которые можно всем телом броситься — появление Марины лишило его не только дара речи, но и видимости.

И вот интересный момент — в невидимость нырнул и их темный предводитель. Первым, еще до моего наставника.

Из чего я сделал вывод, что переговоры с людьми — в отличие от наших детей — в планы темных не входили, а значит, выход Марины на сцену был явно не их рук делом.

А дальше одно на другое начали нанизываться события, которые казались бы совершенно невероятными, если не представить за ними другого режиссера.

Бушевала Марина совершенно естественно — но в выборе, который она бросила в лицо Татьяне, прозвучала слегка излишняя доля пафоса.

Именно в этот момент, и совершенно беззвучно, в комнату зашла Света, и Марина резко повернулась к ней — открыв ей вид на Татьяну.

Крайне уравновешенная Света вдруг начала падать в обморок, и Татьяна тут же оказалась возле нее — и вне пределов досягаемости остальных своих, застигнутых врасплох, спутников.

Света потребовала подтверждение реальности Татьяны только у детей — и сочла его достаточным после кивка Игоря, с которым Татьяна прямо перед ее появлением, обменялась коротким, но решительным взглядом.

Все последнее время каждый разговор с Татьяной по телефону оставлял у меня впечатление, что она уже как-то отошла от земли. Мне даже казалось, что она и от Игоря совсем отмежевалась.

Но ведь она отказывалась возвращаться только тогда, когда мой наставник оказался под арестом.

А как только он сбежал, они тут же попали в лапы этому темному предводителю.

Который, надо понимать, и закрыл им доступ к земле — кроме, как в его присутствии, чтобы дать ему шанс и наших детей к рукам прибрать.

И Татьяна, конечно, воспользовалась этой возможностью, чтобы оказаться, наконец, рядом с сыном и не позволить окончательно втянуть его в темные интриги.

Связь с Мариной у нее была, и разыграли они эту сцену, выбившую почву из-под ног ее спутников, как по нотам.

И, судя по заключительному аккорду фанфар, внесенному в нее моим наставником, Татьяна с Мариной и писали ее не только вдвоем.

Фанфары, однако, не завершили сцену — за ними последовала полная какофония.

Глава 16.2

Заорал Макс — Марина заглушила его децибелами.

Света решительно пришла в себя, признав Татьяну с моим наставником.

У Марины раздался звонок — она сбросила вызов с такой силой, что чуть телефон не уронила.

Телефон зазвонил у меня.

— Узнаю, что был с ними в сговоре — жди моих орлов! — зарычала трубка голосом Стаса.

Я последовал примеру Марины — но аккуратнее.

И вдруг все смолкло — как будто либо у всех микрофоны выключили, либо у меня динамики.

Сначала окаменел Макс. Потом встал. Рывком, как подброшенный. И пошел к выходу — так, как будто у него в коленях шарниры стояли. Несказанные.

Марина замерла, бросая во все стороны настороженные взгляды.

Потом вздрогнул мой наставник. Как будто его током ударило. Он отчаянно замотал головой, стиснув Татьяну. Удар, похоже, повторился — сильнее. Он отпустил Татьяну и пошел — но не к выходу, а ко мне.

Ага, сейчас, вот прямо побежал я за ними!

Я все еще ощущал присутствие на месте темного предводителя — он отнюдь не возглавил ангельский исход с поля своего поражения. Оставлять его наедине с детьми и только что взбунтовавшейся против него Татьяной?

Да что он сделал с моим наставником, что тот этого не видит?

Мой наставник объяснил мне.

Нет, войны … ого, последней войны! … со всеми темными, надо понимать, мне здесь точно не нужно. Здесь наши дети.

А на веранде … Одну Татьяну он отсюда не утащит — на веранде свидетели останутся. И на всех детей у него рук не хватит — их ему Марина оторвет. И до веранды два шага — только я там шум услышу.

Сначала я услышал там Кису.

— Что там происходит? Что там происходит? — залепетал он, бросаясь к нам и заламывая руки.

— Лучше тебе не знать, — махнул рукой мой наставник.

— Вот чем он тебя взял? — обратился я к нему. — С ним все ясно, — кивнул я, не глядя, на Макса, — его к темному светилу приблизили — и тот свет ему глаза застил. Но ты? Мало тебе наблюдатель крови выпил? И теперь, когда есть шанс избавиться от всего этого раз и навсегда — что ты творишь?

Мой наставник вслушивался в мои слова так, как будто я с ним на компьютерном сленге заговорил, и повернулся затем к Максу.

— Он не понимает, — бросил он ему полувопросительно.

— А когда он что-то понимал? — ответил тот прямым вопросом.

Мой наставник приосанился, как перед очередным выходом на сцену.

— Ладно, — глянул он на меня с выражением вселенского терпения на лице, — что тебе Стас рассказал в свой последний приход?

— Мне — ничего, — снова покоробило меня от воспоминания, — через Марину все передал.

— Стас — кретин, — вернулся мой наставник к полу-вопросам, обращенным к Максу.

— Это транслировать? — упорно держался прямых тот.

— Не надо, теперь все уже прояснилось! — вскинул мой наставник руки к потолку и — для особой убедительности образа — направив туда же и взгляд. — Если нужно передать что-то слово в слово, извратив при этом каждое из них до неузнаваемости, мы все знаем, к кому обращаться.

— Марина не несет ответственности за превратное толкование ее слов, — весь взъерошившись, вступил Киса в гонку за звание самого бездарного позера.

Уставились на него все — как на сообщение на экране об отказе в доступе к своему собственному сайту. Из-за неправильного пароля.

— Давайте исправим это досадное недоразумение, — отказался мой наставник уступать Кисе пальму первенства, — и объясним ему ситуацию в виде, исключающем любые разночтения.

— А с чего это я тебе должен верить? — прищурился я, и кивнул в сторону комнаты, из которой нас выставил их предводитель. — Вас, как я посмотрю, уже всех вымуштровали.

— Я присутствовал при разговоре Стаса с Мариной, — важно огласил Киса, как будто уже с пьедестала почета той самой гонки.

На этот мой наставник глянул на него, как на сообщение на экране, что 38-й вариант ввозимого пароля оказался, наконец, правильным.

— Интересно, кто же его мог вымуштровать? — задумчиво поинтересовался Макс у пустоты между моим наставником и мной.

— Короче, — ступил мой наставник в эту пустоту, как на трибуну, — в двух словах. Люди наших больше не интересуют. Они переведены в разряд корма и лабораторных хомячков для экспериментов по внушению. А наши дети признаются с одной целью — держать хомячков под контролем и в неведении, чтобы не взбунтовались.

Я поморщился — в такой интерпретации изменение статуса наших детей прозвучало … слишком близко к формулировке Макса во время нашего с ним последнего разговора.

— Причем, не стоит упускать из вида, — подал он голос, как будто услышал мои мысли — или подслушал, — что родилась эта блистательная идея в недрах светлолицего большинства …

— … но за спиной значительной его части, — с нажимом закончил его фразу мой наставник, — чтобы и эти хомячки роптать не начали. В результате такой реформы, — ответил он на мой немой вопрос, — будут полностью расформированы все отделы, работающие на земле: как минимум, наш, целителей и Стаса. За ненадобностью.

А вот это мне совсем не понравилось — как мне тогда к девочкам вернуться после окончания жизненного цикла Гали? И об этом мне ни Стас, ни Марина ничего не сказали?!

— С другой стороны, — продолжал тем временем мой наставник, — эта блистательная идея, скрытая практически от всех наших самых знающих специалистов по земле, нашла неожиданно живой отклик у темных …

— … среди которых нашлись те, — подхватил на этот раз Макс, — кто не только признал ее вопиюще неприемлемой, но и посчитал своим долгом принять самое активное участие во всем возможном противодействии ей. А также тот, единственный, — задрал он кверху нос, как будто о себе говорил, — кто знает, как это сделать.

На лицо моего наставника сползло выражение, с которым смотрят на сообщение на экране о том, что открытый с 38-й попытки сайт взломан хакерами, требующими за возвращение доступа к нему весьма внушительную сумму.

Я глянул на Кису — он коротко кивнул. С абсолютной уверенностью.

Ладно, его Марина могла на нужную волну настроить …

Но только в отношении людей — специфика наших подразделений, как и трения между ними, ее никогда особенно не интересовали. Она всегда воспринимала все наше сообщество как единое целое — причем, единое во враждебности к людям. Она и среди нас, на земле, никого особенно не выделяла. Кроме, разве что, моего наставника, которого, по совершенно необъяснимым причинам, она всегда воспринимала как квинтэссенцию всего нашего сообщества — как бы смешно это ни звучало.

А вот о темном предводителе она определенно ничего не знала — иначе сразу же бы выпустила весь свой накопившийся заряд в представителя ангельской верхушки, давно знакомого с землей и еще ни разу не знакомого с ней лично.

— Если не веришь, спроси Стаса, — уже отошел от требований шантажистов мой наставник.

— Только не сейчас, — поморщился Макс, как от зубной боли. — Он уже одними междометиями орет.

Я нахмурился. Когда это он позвонить Стасу успел — так, что я не заметил?

И почему Стас Марине об их предводителе ни слова не сказал?

И о чем этот предводитель может так долго с Татьяной разговаривать?

И почему мой наставник так уверен в ее безопасности?

И как они все вообще сюда попали — с их запретом на посещение земли?

Татьяна с предводителем вышли на веранду очень вовремя. Мне уже давно на работу было пора, и, главное, мне нужно было обдумать все эти вопросы. И еще много других. Например, как он заставил Татьяну вернуться? Или — для чего ей понадобилась телефонная связь со Светой?

На часть вопросов я получил ответы, как только зашел в комнату за детьми. Но эти ответы породили еще больше новых вопросов.

Марина уже увела Свету на кухню — чаем отпаивать.

Олег топтался возле Аленки, явно не горя желанием присоединяться к ним.

Дара с Игорем прямо вибрировали от с трудом сдерживаемого энтузиазма.

Оказалось, что Татьяна ушла, чтобы вернуться.

Почему-то только через три дня.

Почему-то только с темным предводителем.

— Только попробуй кому-то ляпнуть! — грозно бросила мне Марина перед выходом из комнаты.

Я даже удивился — мне это зачем? Это было явно решение темного предводителя, и уж мне-то его разумность была явно видна.

Я вообще не понимал, зачем он моего вечно рвущегося в центр внимания наставника с собой взял. Макса — еще более-менее понятно: тот его официально представил. Но — нужно отдать ему должное — ошибку свою он и увидел, и исправил быстро: вывел не умеющих говорить по существу за рамки совещания.

Но почему Татьяну оставил?

Мелькнуло у меня соображение, когда я узнал, что он не только хочет продолжить прерванный Мариной разговор с нашими детьми, но и ее саму послушать. От имени, так сказать, людей.

Вот здесь сразу было видно, что он с землей слабо знаком. При первой встрече Марина на всех неизгладимое впечатление производит, и нужно время, чтобы убедиться, что типичным человеком ее можно назвать с таким же успехом, как моего наставника — типичным ангелом.

Глава 16.3

И вот что еще интересно. Темный предводитель исключил из следующего разговора с детьми всех ангелов — Татьяна не в счет, она уже, по-моему, рвется покинуть их ряды ничуть не меньше, чем раньше хотела вступить в них — но ни словом не обмолвился обо мне. Возможно, он меня просто не заметил — как, впрочем, и все остальные всегда делали — но меня это вполне устраивало. Невидимке сбор информации легче вести.

Нужно только уже полученную обработать, чтобы новые штрихи либо подтверждали сложившуюся картину, либо корректировали ее.

За оставшееся до встречи время я подогнал всю работу — и основную, и дополнительную — чтобы у меня хотя бы пара свободных дней образовалась. Что-то подсказывало мне, что при участии Марины разговор уж никак короче первого не окажется.

В результате я проводил все вечера перед компьютером. Дара уже снова начала пропадать у Игоря, и Аленка стала посредником между мной и ними. Никаких разговоров со мной она не заводила — просто прислала мне сообщение с вопросом о моем впечатлении. Не уточняя, от кого или чего — конспирации они уже такой научились, что впору Стасу в пример ставить.

— Нужно еще посмотреть, — также уклончиво, но совершенно искренне ответил ей я, и сослался на крайнюю занятость.

Как работой, так и собиранием пазла из всех своих предыдущих наблюдений.

Известие о том, что подготовка признания наших детей ведется за закрытыми дверьми высоких кабинетов, покоробило меня, но совсем немного.

С одной стороны, в таком важном деле хотелось, конечно, чуть большей прозрачности и открытости, являющихся отличительными чертами нашего течения.

С другой, любая крупная реформа не только требует детальной и довольно длительной проработки, но и приводит к появлению определенного числа недовольных. В этом смысле люди мало чем отличаются от ангелов — и те, и другие не любят нарушения устоявшегося образа жизни.

И даже если эта реформа приведет к ликвидации некоторых подразделений, у их сотрудников появится шанс попробовать себя в чем-то новом и, возможно, найти в нем свое призвание. Смог же я открыть для себя компьютеры, которые не только прочно вошли в мою жизнь, но еще и позволили вполне пристойно ее обеспечивать. И я почти уверен, что разработка предложений по переквалификации у нас уже ведется.

А вот что насторожило меня намного сильнее, так это факт, что работа над реформой ведется нашим руководством в тесном взаимодействии с темными. Что-то не слышал я ни малейшего упоминания о том, что их деятельность на земле тоже будет свернута. Меня, конечно, примерным хранителем назвать нельзя, но и мне неприятна мысль о передаче людей в полную власть темных.

Не говоря уже о том, что в таком окружении останутся наши дети — с весьма удаленной поддержкой всего одного и мало кому известного подразделения. В то время, как последние события показали, что им — как любым молодым специалистам — практикуемый у нас институт наставничества совсем не помешал бы. Такой вариант переквалификации я бы принял, не задумываясь.

Дальше еще интереснее. С нашей стороны против этой реформы выступают не просто ее потенциальные жертвы, а те из них, кто по праву считаются одними из лучших специалистов по земле. А с темной — не просто один из их руководства, а еще и тот, кто — только, правда, по его словам — каким-то образом участвовал в ее создании. Почему не учитывается их мнение?

И, самое главное, этот темный предводитель имеет доступ к Владыке нашему.

Честно говоря, для меня именно этот факт все и решил. Даже если предположить, что задуманная нашим руководством реформа является ошибочным решением, лично я не вижу никакого смысла в вечных демаршах моего наставника. Намного разумнее собрать доказательства этой ошибки, хорошо аргументировать встречное предложение и обратиться с ними в более высокую инстанцию.

Вот в темном предводителе результаты темного общения с ней сразу видны — такого внимания к собеседнику я в жизни своей ни разу не встречал. А ведь не только нашим детям нужно, чтобы их выслушали — мне тоже есть, что сказать. В отношении встречного предложения. Причем, настолько простого, что мне с трудом верилось, что оно до сих пор никому другому в голову не пришло.

Действия наших оставшихся во враждебном окружении детей определенно нужно будет координировать. Находясь с ними в постоянном и тесном контакте. А уже сейчас рядом с ними находится представитель нашего сообщества, обладающий не только прочным и законным положением на земле, но и их полным, как подтвердили недавние события, доверием.

И даже если моя компетенция не будет признана достаточной, и темный предводитель сам на место их куратора метит — у меня есть запасной вариант. Постоянно находиться на земле он явно не может — ему и к Владыке наведываться нужно для доклада, и конспираторов своих под не менее плотным контролем держать — так кому же стать временно исполняющим его обязанности, как не мне, вечно здесь кого-то замещающим?

Одним словом, подготовив всю аргументацию, к концу третьего дня я уже весь извелся от нетерпения. Честное слово, я возвращения моего наставника на землю никогда так не ждал, как этого их темного предводителя.

Сначала я, правда, решил, что он кого-то другого вместо себя прислал — и куда более подходящего всем его регалиям.

Вместо обрюзгшего деревенского увальня на Светину дачу вошел рядом с Татьяной … настоящий темный.

Статный, властный, притягивающий, подавляющий — полный антипод открытому и миролюбивому образу нашего течения.

Как темная тема на экране, в которой все наоборот по сравнению со светлой.

Которая мне всегда больше светлой нравилась, екнуло у меня сердце.

Сначала он вызвал у меня ассоциацию с черной дырой — прямо чуть не шагнул ему навстречу! — но нет. Черные дыры притягивают все вокруг — и поглощают, всасывают в себя, так что и следа не остается.

Этот же излучал — просто бешеную энергию, не ровными волнами, а языками пламени.

Протуберанцами.

Как солнце в момент почти полного затмения.

Когда диск скрыт черной тенью, и только тончайший сияющий ободок вокруг него остался.

Я потряс головой — а где возгласы удивления?

Все вокруг меня, однако, восприняли это явление как должное. Из чего я сделал вывод, что, выгнав в прошлый раз ангелов из этой комнаты, он вышел из невидимости перед людьми и нашими детьми именно в этом виде. А вот к нам на веранду снова вышел в том неприметном.

Это прямо какой-то хранитель наоборот — мы на земле максимально маскируемся, а он, получается, у нас наверху.

А вот Татьяна с моим наставником, судя по нашим видео-звонкам, и наверху практически свой обычный земной вид сохранили — я даже не задумался, что они могут измениться.

Наверно, у тех из нас, кто находится среди людей в постоянной видимости, земной облик прирастает, затмевая настоящий.

Какой же тогда из них настоящий?

Какой из этих двух предводителей настоящий?

А Макс — вон то слащавое ничтожество, которое Дару на свет произвело, или нынешний надежный мужик, на которого я ее, если что, спокойно оставлю?

Нет, все — что-то меня совсем не туда занесло. Не мое это дело — философия, я сюда пришел наблюдать, факты собирать и ждать момента, чтобы свое предложение озвучить.

Наблюдать мне пришлось за абсолютно невозможным — Марина наконец-то нарвалась.

Она за эти три дня свой заряд тоже поднакопила и начала, как обычно — и мне даже показалось, что ей удалось и темное светило с места в карьер достать.

По крайней мере, в разговоре о земле — из которого я сделал вывод, что нынешний порядок вещей на ней существенно отличается от того, которыйпланировался при ее создании.

Ну да, темные бы поменьше вмешивались — не было бы никаких проблем.

Но ответило темное светило на этот наскок так, что у Марины впервые на моей — и не только, я думаю, моей — памяти речь отобрало.

Это был не разъяренный рык Стаса или визгливый переход на личности моего наставника — это был тончайший укол рапирой: темное светило приравняло Марину к земле и поделило между ними пальму совершенства. Самым искренним, почти восторженным тоном. Исключив, тем самым, саму возможность ответного выпада.

Жаль, что мой наставник это не видел.

Нет, не жаль — еще научится.

А Марина на кого-то другого выплескиваться начнет.

А рядом с ней никого, кроме меня, не осталось.

Нет, одного другого ей уже мало — одним махом на всех обрушилась. Ну, я посмотрю, как она все наше сообщество с земли вышвырнет. Может даже прямо с меня начать — я только что своими глазами увидел, что ее вполне можно на место поставить.

И не только я — обрушившись на всех, она со всех сторон и получила. Хором и без всяких комплиментов на этот раз.

Все тем же беспристрастным тоном непредвзятого судьи темное светило объявило очередное поражение Марины — и затем добавило что-то, на что я сразу уши навострил.

Понятия не имею, как создавалась земля — прошлое, в котором ничего нельзя изменить, меня никогда не интересовало — но нынешнюю ее историю ангелы и люди действительно создают вместе. Наши дети тому самый яркий пример.

Я попросил его развить эту мысль.

И в тот момент и поверил в его причастность к истокам мироздания.

Вот! Хоть кто-то еще понимает, что в любом деле в первую очередь нужна связь!

Хоть с кем-то можно по существу разговаривать!

Хоть кому-то можно донести мою идею о способах передачи больших массивов информации с земли к нам наверх!

Так я и получил своего слушателя — пока не совсем по тем вопросам, по которым собирался — но не менее внимательного, чем был у Игоря в прошлый раз.

Глава 16.4

Я настраивал компьютеры и людям, и своим собратьям. Сотни, тысячи раз. Никого из них не интересовало, как они работают и какие возможности дают. Они все, как один, отмахивались от моих объяснений — им, как обезьянкам, нужно было просто показать, на какую кнопку жать, чтобы банан выпал, и на какую — чтобы вода в миску полилась.

А этот не просто вслушивался в каждое мое слово. Он еще и вопросы задавал. Иногда даже смешные — но это и понятно: речь о земной технике шла. И на ноут мой глянул именно с тем чувством, которого этот шедевр творческой мысли заслуживает. И о защите данных паролем бросил, как о чем-то, само собой разумеющемся.

Ну, почему он темный?!

И почему темные уже додумались комп к себе с земли перетащить, а наши только телефон освоили — и то, не все с первого раза?

Ладно, посмотрим завтра, что у него за модель — может, старая совсем, с моей несовместимая, так что я ему все же телефон, на всякий случай, куплю. Когда я от ангельских дел отстранился, времени на подработки образовалась куча — так что и на отпуск уже удалось отложить, и на черный … ладно, темный день тоже.

Так, кстати, еще один аргумент появится — будущий заместитель уже с ним на связи.

Марина опять кинулась в бой. Вот не понимают некоторые разницы между лозунгами и серьезным разговором! Похоже, отошла уже — и то ли реванша, то ли добавки захотела. Точно, как мой наставник — тот тоже всякий раз на те же грабли прыгает в святой уверенности, что уж сейчас-то они его по лбу огреть не посмеют.

Добавку Марина получила с горкой. А я понял, зачем темному светилу нужна была Татьяна.

Такого я не то, что никогда не видел, но даже представить себе не мог.

Вместо крика Марина взялась язвить — и получила клятвенные заверения, что будет выслушана. Но завтра.

Марина опять завела свою шарманку про право голоса людей — и получила проникновенную просьбу подготовить предложения от их имени. Тщательно продуманные.

Марина начала воздух набирать, что вернуться все же к крику — и получила совет пообщаться с Татьяной. На кухне.

И она ушла.

Не без сопротивления — которое быстро сошло на нет под крайне заинтригованным взглядом темного светила.

А вот меня, между прочим, никто никуда не выставлял.

Я почувствовал, что с таким предводителем мы точно сработаемся.

Вот сказал бы мне кто неделю назад, что я буду рваться в заместители к темному!

Но в свете такой перспективы было особенно важно поприсутствовать при его разговоре с детьми.

И опять он меня удивил.

Если с Мариной он сразу очертил рамки допустимых взбрыкиваний — причем, настолько безукоризненно уважительным тоном, что ни к одному слову не придерешься — то с детьми он не произнес ни одного указания, даже в форме совета. Он просто задавал им вопросы — очень правильные вопросы и наводящие на нужный вывод.

Я тоже всегда считал, что если на первом месте в любом деле стоит связь, то на втором — организация. Вот у Стаса она всегда была хорошо поставлена, только он с беспрекословной дисциплиной обычно перебарщивал.

В действиях наших детей явно просматривалась коллегиальность, хотя они все определенно признавали Игоря своим лидером. Это было хорошо — в обычных условиях. Но уж я бы мог им рассказать, как часто — и в совершенно непредсказуемых обстоятельствах — кому-то приходится ключевую фигуру подменять. И как было бы полезно этого кого-то к этому готовить, чтобы не приходилось ему жилы рвать под свалившимся на него возом.

И кроме того, друг друга они знали, как самих себя, и также были друг в друге уверены. Что вряд ли можно было утверждать о других их контактах среди себе подобных. И современная практика общения молодежи, скорее, против них играла. В соцсетях они, как бабочки в поле — все порхают, все вместе, все — друзья, но если одна в другое место упорхнет, остальные даже не заметят. А нужно …

Точно! Это он хорошее сравнение нашел. Для важного дела команду нужно строить, как улей. У каждой пчелы своя функция, причем, наиболее ей подходящая. И подбор таких функций нужно строго индивидуально проводить.

О, нет, только не психологические тесты — их на земле уже столько, что их никто всерьез не воспринимает! А вот это даже лучше — критические ситуации без заложенных вариантов ответа, чтобы оптимальный выход из них свободно в голове моделировался. Я таких ситуаций с десяток прямо сейчас вспомнить могу.

Темное светило попросило детей составить к следующему разу структуру их будущей команды — с описанием обязанностей каждого и необходимых для них характеристик.

— А что нам скажут по этому поводу люди? — неожиданно обратилось оно под конец к Олегу.

Тот — как обычно в тех случаях, когда нужно было вслух говорить — тут же стушевался.

— Не знаю … — промямлил он, отводя глаза. — Я с ними согласен.

— Вы о людях по Марине не судите, — пришел я ему на помощь. — Она уж точно типичным человеком не является.

— Я заметил, — дрогнули у светила тонкие губы.

— В целом, — продолжил я, подмигнув Олегу для ободрения, — люди своей обычной жизнью предпочитают жить. Пока у них личный интерес не появится, растормошить их будет трудно. И еще вопрос, куда эти растормошенные кинутся.

Светило какое-то время молчало, уйдя в свои раздумья.

— Насколько я понял, — перевело оно глаза с Олега на Аленку, — вы общаетесь с людьми под вымышленными именами?

Удивленно переглянувшись, они кивнули

— Вы уверены, — продолжило светило небрежно, — что вас под ними нельзя проследить?

Я чуть кулаком себя по лбу не стукнул.

— Я все сделаю, — твердо пообещал я всем присутствующим.

Темное светило коротко кивнуло мне. По-моему, меня только что взяли на работу.

Олег озадаченно захлопал глазами, а Аленка с Дарой и Игорем настороженно нахмурились.

На пути домой — мы уехали, как только светило с Татьяной исчезли, чтобы не выслушивать Марину — они совсем притихли. Хотя у них, наверно, свое мысленное совещание шло.

— Ну, что скажете? — прервал я, наконец, затянувшееся молчание.

— Он — действительно гений! — выдохнула Дара, выразив, судя по кивкам в зеркале заднего обзора, общее мнение.

Вот еще, недовольно покачал я головой, могла бы у меня о том же самом и намного раньше спросить — и то же самое услышать.

Ладно, вот объявят официально о моем вступлении в должность, тогда и очерчу им рамки.

— Посидите в машине, — бросил я им, паркуясь у магазина техники, — я быстро.

— А что ты там хочешь? — подалась вперед Аленка.

— Телефон вашему гению, — продемонстрировал я им пример наблюдательности при подготовке важного дела. — А то он у них там один без самой элементарной связи.

— Мы с тобой! — мгновенно потянулась к дверце машины Дара.

Окинув взглядом ассортимент телефонов, предлагаемых в магазине, я крякнул. Что-то новые модели появляются все чаще, а цены на них растут все быстрее. Ладно, небесному светилу всякие навороченные функции ни к чему — ему нужно просто средство для осуществления звонков, а не весь мир в кармане.

— Покажите, пожалуйста, вот этот, — попросил я продавьца, указывая на модель с оптимальным сочетанием цены и качества.

— И вот этот, — ткнула пальцем Дара в самую дорогую.

— Дара, мы будем оказывать помощь в разумных пределах, — попытался урезонить ее я. — Это у них там об источниках доходов не задумываются, а нам еще в отпуск ехать.

— Я доложу, — и глазом не моргнула она, вытаскивая карточку. — Из тех, что Макс оставил.

— И я участвую, — решительно подал голос Игорь. — У меня отцовская карта тоже с собой.

— Вот только давай без твоего отца! — чуть не вспотел я. — Мне потом лекция гарантирована — все зарядки съест.

— Но ведь мы же ему не скажем? — широко раскрыла глаза Дара. — Чтобы он не расстраивался.

Я покосился на ее выбор. Честно говоря, я бы от такого и сам не отказался, если бы не в ущерб семейному бюджету. Может, Сан Санычу намекнуть, что неплохо бы премии проиндексировать с учетом инфляции?

У меня дважды звякнул телефон. Эти транжиры уже сбросили половину нужной суммы мне на карту — великодушно предоставив мне честь расплатиться за покупку самому.

И вот же, что обидно — бесполезно даже ожидать от их идола должной благодарности. Он ведь даже оценить не сможет все возможности подарка.

Точно, не смог.

Потому что я ему телефон не отдал.

Я про него попросту забыл.

Как только темный предводитель вытащил это чудо вражеской техники и объяснил, как оно работает, меня прямо на месте подбрасывать начало.

Я знал!

Я всегда знал, что это возможно!

Глава 16.5

Ведь возможна же передачи речи на расстояние — а это всего лишь превращение звуковых волн в электромагнитные и потом наоборот.

Уже возможна надиктовка текста компьютеру — а это распознавание им устной речи и превращение ее в нужный набор печатных символов.

И также возможно озвучивание любого текста компьютером — а это всего лишь обратный процесс.

И уже ведутся исследования по передаче компьютеру человеческих мыслей — да, с помощью громоздкого оборудования, да, пока в одностороннем порядке, но ведь есть уже результаты!

Я всегда знал, что осталось сделать всего лишь еще один шаг — придумать, как передавать информацию с компьютера непосредственно в человеческий мозг, без звука и без текста.

Я сам уже не раз об этом думал.

И совершенно неудивительно, что именно у нас и удалось сделать этот последний шаг — в конце концов, для нас действительно намного более естественен обмен мыслями, а не словами.

Но почему мы с землей ими не обмениваемся?

С нашими представителями на ней?

Почему эта безумная бюрократическая лавина до сих пор не остановлена?

Почему такое оборудование во всех подразделениях не стоит?

А в каких, кстати, оно стоит?

Ну да, логично — в тех, которые специализируются на обработке и анализе информации. Так это же прямо для меня место — я ведь и сам в последнее время только этим и занимаюсь! На такую работу я прямо сейчас перейду!

Нет, не перейду. На земле такие подразделения не работают, иначе этот мыслеприемник уже где-нибудь да засветился бы, а без Аленки я с земли не уйду.

Ладно, если я не могу к чудо-технике попасть, нужно сделать так, чтобы она ко мне попала.

Ой, да не смешите меня — кто здесь такой прибор узнает? А от небесных посланников я уж найду способ его замаскировать — придумал же я, как огромные массивы информации передавать к нам наверх с помощью обычной земной техники!

Хорошо, я понял. Массового производства у нас действительно нет, и такие приборы наверняка небольшой партией изготовили — но хватило же их на этот новоиспеченный отдел! И если он действительно важными вопросами занимается, то в нем обязательно запасное оборудование должно быть — это вам любая служба техподдержки подтвердит! А кто у нас оборудование ежедневно пересчитывает?

Вот, гениальная мысль — я же тоже говорю про массу возможностей с одним экземпляром у меня в руках.

Марина, не лезь! Вот сейчас не надо! В мои личные отношения с техникой даже Стас не рисковал соваться.

Ты смотри, ушла. Почти молча. И почти всех с собой забрала. По-моему, я только что случайно и эту функцию предводителя освоил.

Он, похоже, это тоже заметил.

— Сейчас мы продолжим, — бросил он мне заговорщическим тоном. — Не стоит томить нашу восхитительную свежую кровь в бездействии.

После чего он проверил у детей домашнее задание, указал на ряд мест в нем, требующих доработки, намекнул, в каком направлении ее вести, и отправил их совершенствоваться на диван в углу комнаты.

— А теперь приступим, — повернулся он ко мне с охотничьим блеском в глазах.

Я еще раз в двух словах рассказал ему, как работает компьютер — он кабель даже руками потрогал, а затем еще и крышку моего ноута — и заклацал, не глядя, по клавишам, чтобы продемонстрировать ему появление текста на экране.

И замер.

Он смотрел, чуть склонив голову к плечу, не на мой ноут, а на свой мыслеприемник — на котором появился тот же текст.

— Вы его уже настроили? — удивленно спросил я.

Он молча помахал перед собой пальцем в отрицательном жесте и указал им на мою клавиатуру.

Ладно, понял — без слов, так без слов.

— На что Вы его настроили? — набрал я следующий вопрос.

Который тут же появился и на его экране. Он даже не шевельнулся, даже глазом не моргнул, но и по его, и по моему экрану вдруг поползла строчка ответа:

— На Вашу машинку.

Неприятно. На земле я еще не встречал никого, кто набрал бы текст быстрее меня, но его ответ материализовался намного скорее моего вопроса.

— А почему Вы уверены, что не на мои мысли?

— Вы же только что набрали бессвязный текст, даже не глядя на него.

Точно, я не знал, что набирал, но — я поводил глазами между нашими экранами — текст полностью совпал.

Потом на них заземлилась следующая строчка.

— Хотя Вы правы, лучше удостовериться. Поставьте, пожалуйста, блок.

Я резко выпрямился.

— Нет! Я не пользуюсь темными методами. Нам они не нужны — мы просто не позволяем себе вторгаться в чужое сознание.

Ответ появился не сразу, но зато молниеносно, как будто на одном дыхании.

— Да? Тогда объясните мне, что такое внушение — основа Вашей профессии.

Больше перерывов между нашими фразами не было.

— Внушение направлено на благо, оно не преследует цели выведать что-то.

— Благость цели определяется тем, кто ее ставит.

— Скрывают мысли только те, кому есть, что скрывать.

— Открытость хороша только с теми, кто ее разделяет. Вы уверены, что Вам сейчас ничего не стоит скрывать? Например, участие свежей крови … хотя бы в этих встречах?

Вот уж врезал, так врезал. Я ведь давно привык к нашим ручным наблюдателям, которые уже мне отказывали в любой просьбе, если считали, что она может пойти во вред моим девочкам.

У меня пальцы зависли над клавиатурой, а на экране показалась следующая строчка:

— Наверху, между башнями, необходимость в осторожности ощущается намного острее. И наша дорогая Татьяна, и Анатолий и даже несравненный Стас уже блок освоили.

— Что?

— Да, пришлось. У Анатолия он, скорее, артистичный, а у Татьяны просто буквы в словах переставлены, но весьма искусно. Спросите у них, пригодилось ли им это умение — причем, Вас никто к нему не принуждает, Вы ставите его сами, когда сочтете нужным.

Я задумался. Безопасность детей однозначно стоит любых уступок, но я также не забыл, с какой легкостью Аленка против меня блок выставляла. Заглядывая при этом без всякого смущения в мои мысли. Больше не будет — вот с этого можно и начать рамки очерчивать.

Искусство я оставлю своему наставнику — оно для меня всегда темным лесом было, а вот Татьянина идея мне ближе. На кодирование похоже. Которым я давно уже и ночью, и в темноте, и в бессознательном состоянии могу заниматься …

Наши экраны опять ожили.

— Очень неплохо! Но я бы чуть углубил Ваш код — скажем, на пару уровней. На тот случай, если к Вам опытного специалиста пошлют.

Я оторопел. Мой код взламывать?!

— Откуда Вы знаете, что я делаю?

— Мой дорогой Тоша! … Вы позволите мне так Вас называть? Мне так привычнее, и Вы мне уже стали действительно дороги!

Я сбросил код и очень отчетливо подумал: А я не Марина, меня лестью брать не надо.

Следующая строчка появилась рывками, как будто слова перемежались смешком.

— На земле есть машинки, придуманные людьми, но ставшие умнее их?

— Нет, конечно. Это идея только для романов.

— А я разрабатывал принцип блоков — как любой из них может меня остановить?

Я снова подумал об Аленке.

— А как Вы их взламываете?

— Зачем же что-то ломать? Я определяю, на чем он основан — и затем просто расшифровываю его этим ключом.

Я наложил в своем шифр на шифр, и сверху еще один добавил.

— А вот теперь уже просто отлично!

— Что — не вскрывается?

— Я не очень старался. Как раз на уровне обычного дешифровщика. Они, наткнувшись на что-то выше среднего уровня сложности, обычно не усердствуют.

Вот теперь понятно, откуда взялись на земле воровские манеры кодовые замки десятой дорогой обходить.

Мы еще немного потестировали мой блок. Под его прикрытием я набирал техзадание из моей последней подработки. Текст проходил на его устройство без задержек, пока он им не заинтересовался и не начал мне вопросы задавать. Как раз по еще не набранной части — работает мой блок! После чего решил задачу за три минуты против моих трех дней, на нее потраченных.

Всерьез его, что ли, гением называют?

Он закивал с довольным видом, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Что не помешало поползти по нашим экранам новым строчкам.

— Спасибо Вам огромное, мой дорогой Тоша! Давно уже я такого удовольствия не получал. Хотя признаюсь, сегодня я впервые устанавливал перемычку с земной машинкой.

— Что устанавливали?

Он открыл глаза — и я вдруг понял, что именно сейчас начинается то, к чему он предложил приступать в самом начале этого мысленного обмена.

— Перемычку.

— Что это такое?

— Это личный канал связи. Устанавливаемый напрямую между двумя точками сети. В обход коммутатора.

— Я о таком никогда не слышал.

— Ах, мой дорогой Тоша! Это тоже наше изобретение — одно из немногих, которое нам удалось скрыть от вашей башни. К счастью — уже сейчас оно оказывает всем нам неоценимую услугу.

Я поежился, представив себе разветвленную сеть темных, опутавшую все наше сообщество … и землю?

— На земле перемычки перестали работать уже давно, но во время нашей первой встречи здесь совершенно неожиданно — или, я надеюсь, нет — создались условия для их реактивации. По крайней мере, нашему дорогому Стасу удалось прорваться ко всем без исключения.

— У них у всех есть прямая мысленная связь?

— Сначала мы установили ее с нашим дорогим Анатолием, а затем он любезно поделился этим полезным навыком со всеми остальными.

Кроме меня, вновь кольнуло меня старой обидой.

Глава 16.6

— Так давайте исправим эту вопиющую несправедливость! В этом случае нам не понадобится ни Ваша, ни моя машинка — и согласитесь, в нынешних обстоятельствах оставлять материальные следы наших бесед не совсем безопасно.

Так. Всеобщий предводитель только что предложил мне выделенную линию связи. Прямо и непосредственно с ним. По своей собственной инициативе. Без каких-либо уловок с моей стороны.

Меня точно взяли на работу!

Не возражает?

Нет.

Ну, тогда поехали!

— Как это работает?

— Нам нужно общее воспоминание. Которое, появляясь в сознании, сигнализирует о вызове. Но которое не позволяет проследить связь между нами. Вам знаком колючий кустарник позади этого дома?

Вот не смешно. У Светы на даче, кроме дома, меня интересовал только гараж. Ну, и двор еще — пока там дети маленькими бегали.

— Сегодня, после нашего ухода, обследуйте его, пожалуйста. Только очень тщательно, изнутри.

— Так исцарапает же!

— Об этом и речь. Сигнал вызова должен быть очень острым — во-первых, я могу оказаться в зоне слабого покрытия, а во-вторых, на земле все еще могут возникнуть определенные помехи.

С ума сойти! Он не гений, он — садист! Сначала блок, теперь это! Посреди бела дня, в здравом рассудке и по собственной воле лезть в колючки! И как мне перед этим от Дары и Аленки отделаться, если они за мной в сад увяжутся?

— И последнее — я прямо физически ощущаю, как истекают последние минуты, отведенные нам живым воплощением этого мира. У нашей свежей крови блоки, в целом, неплохие, но только в нынешних, относительно спокойных условиях. Хорошо бы их укрепить — на случай любых непредвиденных вызовов. Возьметесь за это?

Так. Похоже, меня не просто точно взяли на работу, но уже и дали первое поручение.

Ну, все — в колючки, так в колючки!

С этой мыслью я и ретировался — Марина ворвалась. С таким видом, что сразу было видно, что ее сейчас никем очерченные рамки не остановят.

На кухне дети пристали к Татьяне с просьбой поподробнее рассказать о ее обучении у нас, наверху. Я усмехнулся — нет, все же есть что-то от гения в этом их темном предводителе! Вот они его всего три раза в жизни видели и всего два довольно коротких разговора с ним провели, а ему уже удалось настроить их на всю важность основательной подготовки к своему будущему.

Сам я слушал Татьяну вполуха. Она мне все это раньше, в режиме реального времени рассказывала — я у нее сразу, по свежим следам, все нюансы ее образования выпытывал. В свете того, что однажды и наши дети через него проходить будут. У меня тогда и предложения рождаться начали, как адаптировать каждый из курсов к продвинутым способностям исполинов.

Но сейчас я вернулся к проекту другой своей докладной записки руководству — о повышении эффективности обмена информацией между землей и нашим сообществом и об устранении ее бюрократической составляющей. Факт наличия у нас того чудо-устройства и его совместимость с земными открывал возможность настоящей технической революции и в документообороте, и в его обработке — придется всю записку переписывать.

О прямых линиях связи я в ней упоминать, конечно, не буду — о них мне сообщили конфиденциально, а правила обращения с такого рода данными еще никто не отменял. Да, собственно говоря, и незачем. Такие контакты хороши для обмена короткими сообщениями по текущим вопросам, а охватывать ими все наше сообщество — слишком громоздкая сеть получится, да и сообщение можно случайно не в то окно бросить.

Хотя … их наверняка можно в группы объединять — например, для участников одного проекта или в рамках одного подразделения. Так и рабочие совещания можно, прямо не входя с места, проводить, и о принятом решении все заинтересованные стороны мгновенно извещать, просто поставив их в копию …

И тут мое полуха выхватило в потоке Татьяниных слов нечто такое, что все мои докладные записки ушли на задний план. Причем, мгновенно и дружно.

По лицу Татьяны было видно, что у нее это случайно вырвалось — причем, походя, между прочим и с небрежным пожатием плеч, и дети удивленно переглянулись, как будто она вдруг о том, как пользоваться калькулятором, заговорила.

Ладно, а можно тогда еще раз лично для меня: чем именно она в учебном павильоне Стаса занималась?

Убедившись, что не ослышался, я только глянул на Татьяну. Решив недавно расстаться со всей этой теплой компанией, уверенной в моей безотказности, я никогда не включал в нее Татьяну. Она всегда казалась мне самой чуткой и отзывчивой из них. Но с переходом с земли к нам, как выяснилось, не только память потеряла. Вернуть ей которую оказалось намного проще, чем человечность.

Она ведь и о других вещах, о которых я вчера еще знать не знал, вскользь упомянула, но я благодушно пропустил их мимо ушей, с привычной дурацкой готовностью находя им всем оправдания.

Их блоки, например, которые они себе установили, как только к Татьяне память вернулась. Но ведь в то время они еще не втянули детей в свою подрывную деятельность, и у нас на земле шла обычная мирная жизнь — от кого мне в ней было мысли скрывать?

Или прямые линии связи, которыми они уже давно обменялись, как номерами телефонов. Но их темный предводитель сказал, что в то время эти линии с землей не работали, а со мной у них всех была обычная земная связь — зачем мне еще одна, лишь потенциально возможная?

Но инвертация!

Ладно, я понял, для детей она никогда проблемой не была, и дополнительная защита им в этом не требовалась. Но просто поделиться она со мной могла? Как я делился с ней любой мелочью из жизни Игоря без них — без каких-либо ее расспросов. Просто рассказать мне об этом? Пусть последнему. После моего наставника. После Стаса. После его головорезов. После темных!

Ладно, занесло меня. Согласен, не та это новость, чтобы о ней в Интернете болтать, и навыки через экран не приобретешь. А вот Стас с Максом тогда еще на земле бывали и со мной лицом к лицу общались, а ведь ни одному даже в голову не пришло …

Нет, Татьяна, не в ближайшее время, а прямо завтра и покажешь! Радуйся, Марина, завтра весь день с предводителем твой!

Тем более, что я с ним теперь в любое время связаться могу. Нет, еще не могу — сначала нужно сигнал вызова установить.

Татьяна уже перешла к описанию бесконечных зигзагов удачи моего наставника — ну, здесь я точно ничего нового не услышу. Бросив пару одобрительных шутливых реплик для углубления всеобщего интереса к ее рассказу, я незаметно выбрался из кухни. Через комнату — Марина с предводителем так шипели друг на друга, что даже не глянули в мою сторону — на веранду и затем в сад позади дома.

Кустов в его конце было немало, но если речь шла об очень колючем, то это мог быть только этот. Доходящий мне до плеч и настолько густой, что действительно внутрь можно втиснуться. Если денег на иглоукалывание не хватает.

Внимательно осмотревшись по сторонам, чтобы избежать свидетелей акта полного умопомешательства, я осторожно развел ближайшие ветки руками — и обнаружил относительно уютную нишу за ними. В центре куста ветки были кем-то предусмотрительно согнуты и сломаны.

Понятно, значит, посланники небес пошли на землю путем «Через тернии к звездам», только наоборот. Ладно, если они выжили, так и я не меньше их вечный.

Ох, ты! Я шагнул вперед, отпустив ветки, и они с радостным трепетом сомкнулись. На моих все еще отведенных назад руках. Да уж, такой сигнал будет покруче звонка телефона под ухом посреди самого сладкого сна.

Ох, ты еще раз! Куст не причем, хотя ощущение не менее яркое. Я же телефон предводителю забыл отдать! Он, правда, уже не очень-то и нужен, у нас понадежнее средство связи нашлось. Такой сигнал до сознания в любом состоянии достучится. А если помехи, о которых предводитель говорил? Или сигнал вообще заблокируется, как раньше? И как я телефон в магазин верну — мы же за него втроем платили? И Игорю я Дарой деньги не вернешь — они же сразу спросят, почему телефон не понадобился.

Придется отдавать.

Я выбрался из куста, добавив яркости воспоминанию о сигнале, и решительно направился к дому.

Чтобы не передумать.

Мог бы и не бросаться всем телом на иголки — Татьяна с предводителем уже исчезли.

Даже не попрощавшись.

Вспомнив накал общения в комнате, через которую я бочком во двор пробирался, я очень вежливо попросил Марину прекратить спроваживать с земли владельца не имеющего аналогов на ней оборудования — и средств связи, добавил я мысленно.

Она меня послала.

Ладно, я пошел. Но запомнил, что на нее подчеркнутая вежливость действует только в пределах строго очерченных рамок.

Дома меня весь вечер подмывало опробовать новый вид связи. Но я сдержался. Во-первых, сигнал связи я себе установил, а вот кнопку для него еще не нашел. А во-вторых, не хотелось, чтобы здоровая инициатива была воспринята как панибратская назойливость. На работу меня, по всей видимости, взяли, но не исключено, что с испытательным сроком. Закончить его за один день полным провалом было бы обидно. Особенно, после тесного общения с кустом.

Глава 16.7

В результате, я решил пока потестировать свой блок. И убедился, что он работает. После ужина Аленка увязалась за мной в большую комнату и начала расспрашивать меня о чудо-устройстве. Я отвечал ей совершенно искренне, но она то и дело бросала на меня подозрительно нахмуренные взгляды, и я понял, что во всех наших предыдущих разговорах она постоянно сравнивала мои слова и мысли, которые беззастенчиво выуживала у меня из головы. А вот не выйдет больше, дочь моя дорогая!

Тьфу ты, и я туда же! Три встречи, два разговора с предводителем — и я уже нахватался пафосных оборотов!

Нет уж, чего у него стоит нахватываться, так это знаний. Ну, почему их столько у темного? Взять хотя бы блоки — очень полезная штука оказалась. И мысль об их преодолении интересная: на земле тоже кто-то сайты взламывает, а кто-то управление ими перехватывает. Для владельца, конечно, и то, и другое — преступление, но взломщики обычно вымогательством заканчивают, а смена управления может и хорошему делу послужить.

Твердо подавив угрызения совести, я снова принялся изучать блок Аленки. Я уже и раньше заметил, что он у нее работает, как калейдоскоп из разноцветных песчинок, складывающий их в один узор за другим и скрывающий их истинное движение позади видимого. Задав движение калейдоскопу, Аленка больше на него внимания не обращала, и мне оставалось только вычислить его алгоритм.

К тому времени, как девочки отправились спать, я это уже сделал, но взять движение песчинок под контроль пока еще не решился. Вместо этого я попробовал прицепиться мысленным взором к одной из них и вращаться вместе с ней, заглядывая ей как бы за спину. Движение там других, настоящих песчинок я, в целом, рассмотрел, но после нескольких безостановочных поворотов калейдоскопа у меня так голова закружилась, что я еле-еле до кровати дополз.

Последней моей мыслью было, что в паре с телефоном любая инициатива становится здоровой.

Так и вышло.

Как только появились Татьяна с предводителем, я остановил уже открывшую рот Марину коротким жестом, бросив ей: «Пятнадцать минут», и, без дальнейших слов, кивнул на кухню, на которую уже умчалась Татьяна, даже не глянув по сторонам.

Посверлив меня взглядом, Марина удалилась, но по ее лицу я понял, что некоторое время мне лучше ей на глаза не попадаться.

— Подержите мне ее там, — сделав страшные глаза, обратился я к детям, и показал им краешек телефона, вынув его из рюкзака, — чтобы она все не испортила.

Дружно прыснув, они вышли вслед за Мариной.

— Это Вам, — протянул я телефон темному предводителю.

— А что это такое? — принялся он с любопытством вертеть его в руках, и вздрогнул, когда от прикосновения к экрану тот засветился.

— Это что-то вроде Ваших перемычек, — объяснил я. — Телефон называется. По нему тоже можно кому-то напрямую позвонить.

— Так вот зачем у них всех такие машинки! — рассмеялся он, откинув голову.

— Но только по нему можно позвонить не только кому-то одному, а разным абонентам, — добавил я. — И даже групповые звонки организовывать.

— Воистину по образу и подобию, — пробормотал он, и ответил на мой недоуменный взгляд: — Перемычек тоже можно несколько к одному воспоминанию привязать.

Я усмехнулся — получается, во время наших видеосессий я у них всех был тем самым общим и центральным воспоминанием. И хоть бы кто их них это заметил!

— Машинка действительно забавная, — продолжил тем временем темный предводитель, — но зачем она мне? Я не заметил, чтобы здесь во время наших разговоров кто-то ею пользовался, а в остальном — я пока еще не могу слишком долго в этом мире находиться.

— Так это же, чтобы оттуда звонить! — махнул я рукой вверх. — Мы с Татьяной так и общались, когда она в себя пришла.

— Вы хотите сказать, — медленно проговорил он, выпрямляясь и впившись в меня пронзительным взглядом, — что такие машинки возле наших башен работают?

— И в них тоже, — закивал я. — По крайней мере, в нашей — Анатолий мне именно там в первый раз дозвонился.

— Ах, ну конечно — наш бесценный Анатолий! — прикрыв глаза, чуть покачал он головой. — И давно?

— Да уж давненько! — крякнул я, вспомнив чуть не закончившееся провалом начало моего нынешнего пребывания на земле. — Еще детей не было. Но насчет коллективных звонков тогда ничего не могу сказать — мы видеосвязь попробовали, когда все хотели увидеть Татьяну после возвращения памяти.

— Наша несравненная Татьяна … — вновь забормотал он, открыв глаза и глядя куда-то сквозь меня. — Вновь обретшая память по слову, переданному отсюда … И достигшему по пути и других … очевидно, поиски контакта были и двусторонними, и давними… Порой строптивое творение украдкой ищет примирения … Но следует ли мне понимать, — встряхнувшись, сфокусировал он взгляд на мне, — что надобность в этой чудесной машинке означает, что Вы так и не нашли искомый кустарник?

Я невольно дух перевел. Это невнятное бормотание вызвало у меня в памяти старую фразу о том, что от гениальности до безумия — один шаг.

— Да нашел я его! — с готовностью отрапортовал я, как и положено исполнительному заместителю. — И сигнал вызова установил, только не знаю, как его активировать. Вот хотел попросить Вас объяснить мне.

— Сегодня, после нашего возвращения, — задумчиво прищурился он, — у меня еще несколько встреч … Скажем, во второй половине дня — Вам удобно?

Я чуть не обалдел. Вот нашелся же кто-то, кому пришло в голову поинтересоваться, что, как и когда мне удобно!

Но почему этот кто-то темным оказался?!

— Да, вполне, — охотно согласился я. — И, может быть, Вам будет удобно какое-то время мне регулярно назначить? На тот случай, если вопросы по текущим делам возникнут, чтобы оперативно решать их.

— А у Вас уже возникли вопросы? — вскинул он массивную бровь с хитрой усмешкой в глазах.

— По правде говоря, да, и много, — честно ответил я, и торопливо добавил: — Если Вы не возражаете.

— Ни в малейшей степени! — чуть притушил он усмешку в глазах, полу-прикрыв их веками. — Мы можем даже прямо сейчас начать — с того вопроса, с которым Вы пришли сегодня.

Блок! Нет, стоит. Ну, ладно, он сам то же самое сделал.

Не вдаваясь в личные подробности, я описал ему Аленки блок и мои действия по проникновению через него.

— Мой дорогой Тоша! — зажмурился он с выражением чистейшего удовольствия на лице. — В самом ближайшем будущем Вам непременно нужно будет работать с нашей восхитительной Татьяной. И ее не менее удивительным Анатолием, — добавил он, чуть подумав.

— А они здесь причем? — опешил я.

— Татьяна чисто интуитивно находит то, — мечтательно улыбаясь, объяснил он, — что Вы обнаруживаете аналитическим методом. Вдвоем Вы достигнете искомой цели самым кратчайшим путем. А Анатолию, — остановил он рукой мой следующий вопрос, — нет равных в умении отыскать дополнительные, скрытые на первый взгляд стороны любой цели.

Как по мне, моему наставнику нет равных в умении находить проблемы на свою — и не только свою — голову.

— Давайте пока остановимся на настоящем, — предложил я отсрочить эту блестящую перспективу как можно дальше. — Как мне управление этим блоком перехватить?

— Вот откуда даже у лучших из вас это несносное стремление все время что-то перехватывать? — поморщился он, как будто от досады. — Во-первых, для этого нужен большой опыт. Во-вторых, для незаметного контроля над блоком нужен очень большой опыт. Но ведь Вам же это и не требуется, правда? Вы всего лишь хотите увидеть, что находится за этим блоком.

— И как? — нетерпеливо подтолкнул я его.

— Покажите мне еще раз, как движутся его элементы, — ответил он в той же манере, в которой говорил с детьми и которая сейчас понравилась мне намного меньше.

Я несколько раз сделал широкое круговое движение рукой.

— Они все так движутся? — снова переспросил он с легким нажимом. — Все, без исключения?

Я со всего размаха хлопнул себя по лбу. Ну, конечно!

— Центр! — выдохнул я.

— Разумеется, — кивнул он мне с одобрительным видом. — В каждом блоке есть якорь, который, собственно, и удерживает его на месте. Это самая его стабильная часть, а со стабильностью всегда легче всего работать. Базовый элемент привлекает меньше всего внимания, поэтому в нем совсем несложно сделать небольшое смотровое отверстие. Но мой Вам совет: чтобы расширить угол обзора через него, Вам понадобится приблизиться к нему — и чтобы сделать это незаметно, Вам придется проявить изрядное мастерство.

— Это не вопрос, — беспечно махнул я рукой, услышав приближающиеся из кухни шаги.

Конечно, это была Марина. Которая уставилась на меня тем самым взглядом, под который лучше не попадаться. Я ответил ей своим, полным одновременно и сочувствия, и досады. Сочувствия, потому что я вдруг понял — просто понял — что знаменитой неуправляемости Марины пришел конец. А досады, потому что поприсутствовать при наступлении этого конца у меня явно не получится.

Ну и ладно. Зато у меня прямо сейчас получится что-то другое, не менее немыслимое еще совсем недавно — Татьяна обещала.

Она начала обучать меня взлому инвертации с теоретической части. Понятно, сразу видно свежую жертву классического образования. Если бы я так компьютерное дело осваивал, то так бы и застрял на древних языках. Нет, эту вступительную часть точно нужно изъять — и из курса, так и напишу в своей докладной записке, и из ее лекции. Вон дети вокруг собрались, нечего им голову не имеющей практического применения ерундой засорять.

А Света, кстати, наоборот — в самый дальний угол кухни забилась, и еще и лицо руками закрыла. Ох, люди — и как им правду о нас открывать?

Глава 16.8

— Татьяна, давай, хорош мне тут воду лить, — решительно сократил я время лекции в пользу практического занятия. — Ты мне алгоритм дай — пошагово — дальше я сам попробую.

Ну, вот это — другое дело! Ангелов в невидимости я всегда ощущаю, как легкий гул — так компьютер работающий ворчит. Причем, при его включении звук этот отчетливо слышно, а уже через пять минут он становится практически неразличимым фоном.

Дальше. Если инвертированных ангелов я вообще никак не ощущаю, это значит, что у меня фильтр подавления этого гула выведен на максимум.

Теперь самое интересное. Татьяна говорит, что невозможность взлома инвертации встроена в саму ее схему — как защита от дурака. В принципе, разумно — во многих программах продвинутые функции только в настройках содержатся, куда рядовой пользователь не полезет.

Ну и все, выводим фильтр подавление гула в ноль и поехали. Инвертируйся, Татьяна!

Дети, затаив дыхание, притихли.

Угол кухни громко охнул.

Потом охнул я — громче. Могли бы и предупредить перед тестированием о возможных побочных эффектах. У меня в ноль ушли бегунки всех фильтров — подавления и гула, и высоких, и низких, и голоса, и фона. И даже статического электричества. Прямо так по ушам ударило, что я дернулся и головой непроизвольно замотал, чтобы этот адский грохот из них вытрясти.

Зато сигнал получился не менее впечатляющий, чем вызов для той мысленной перемычки. И, в отличие от последнего, мы его сразу и повторили несколько раз, чтобы убедиться в устойчивости полученного эффекта. Пока у меня в голове от него не зазвенело.

Но уже зная, чего ожидать, я больше ни звука не издал. И угол тоже.

А вот с детьми этот алгоритм не сработал, от слова совсем. Оказалось, что любых ангелов они ощущают, как клубок эмоций: в явном виде — четко очерченный, в невидимости — чуть размытый, а в инвертации — просто туманный. Причем, на силу и качество этих эмоций состояние, в котором пребывает ангел, никак не влияет. Это уже мы с Татьяной вместе тоже несколько раз проверили. В настрое на эмоции их человеческое происхождение, видно, роль сыграло, а как включать или выключать человеческие эмоции еще никто, по-моему, не придумал.

Наконец, мы бросили это бессмысленное дело. Ничего, теперь, рядом со мной, к детям точно никто не подкрадется. И ко мне, между прочим, тоже — больше никогда. Привет мордоворотам Стаса!

— А как Анатолий в этом участвовал? — спросил я Татьяну, вспомнив слова их темного предводителя об их сногсшибательном тандеме.

— Никак, — пожала плечами она, — так же, как и я. У меня это случайно получилось — я просто не знала, что это невозможно.

Понятно. Наверно, скрытая сторона взлома инвертации заключалась в его внушении Татьяне, что в мире нет ничего невозможного — так же, как и запретного.

— Зато потом, — гордо вскинула голову она, — он придумал, как выводить из инвертации частично!

— Это как? — озадаченно поинтересовался я.

— Это когда я тебя, например, вижу а все вокруг — нет, — объяснила она, и торопливо добавила: — Только это я показывать не буду!

Дети обменялись крайне заинтересованными взглядами, а угол кухни коротко прыснул.

— И еще, между прочим, — повысила голос Татьяна, — он инвертированных по подразделениям различает!

— Да? — вскинулась Дара. — А Макс — лично.

Нет, придется все же признать их темногопредводителя гением. Когда, он там говорил, мне с моим наставником скооперироваться можно будет?

Он как будто услышал мой вопрос. Хотя, может, и без как будто. Тогда мог бы и ответить — я уже к любым сигналам подготовился — а не просто исчезнуть.

Судя по искрам, летящим от Марины во все стороны, сеанс укрощения состоялся, но явно оказался не последним. Уже не умиротворенная ее часть тут же накинулась на единственного чистокровного и не свежеиспеченного ангела, оказавшегося у нее под рукой.

Не имея больше ни малейшей надобности путаться завтра у нее под ногами, как она выразилась, я тоже дал себе, наконец, волю. Я напомнил ей, что настоящие люди, о которых она так печется, ежедневно ходят на работу и не выдавливают из окружающих все их внимание — до последней капли и за счет других.

Дети оказались не менее наблюдательны в отношении методов их темного предводителя, чем я. Не успела Марина набрать воздух, чтобы ответить мне по пунктам, как Игорь добавил, что она не одна на земле живет и что от предложенной помощи отказываются далеко не самые умные люди.

На этот раз воздух Марине пришлось набирать дольше. А потом ей добавила Света: не ангел, не полу-ангел, а самый, что ни есть, земной человек напомнил ей о принятых у людей законах вежливости и гостеприимства.

И поле битвы осталось за объединенными силами ангелов, людей и их общих потомков — Марина ушла, не сказав больше ни слова.

Вот так еще немного, и я признаю этого их всеобщего предводителя и своим тоже.

Но для этого мне нужны были его ответы на целый ряд вопросов. А значит, нужно было ждать сеанса мысленной связи с ним. И провести этот сеанс так, чтобы он немедленно вставил его в свой ежедневный график.

Развезя детей со Светиной дачи по домам, я поехал на работу. Если понадобится, даже задержусь — после двух отгулов подряд это будет вполне естественно, и только там я могу сидеть и часами смотреть в одну точку, не привлекая к себе никакого внимания.

Нет, хорошо, что мы с Татьяной потренировались. Когда, уже ближе к концу рабочего дня, я вдруг почувствовал, что в меня со всех сторон впились иголки — причем, по ощущениям намного длиннее и острее, чем на реальном кусте — я даже не шелохнулся.

— Э … Здравствуйте, — подумал я, чувствуя себя полным идиотом. — Еще раз.

Общение через экран всегда было мне ближе, чем лицом к лицу — по крайней мере, не нужно думать, куда руки девать и как дистанцию держать, чтобы тебя по плечу похлопывать не начали. А в аудио-режиме и того лучше, можно параллельно и еще чем-то заниматься.

Но тут — без какого бы то ни было материального подтверждения контакта: хоть телефона в руках, хоть гарнитуры в ушах — ощущение было крайне некомфортно. Честное слово, с зеркалом лучше разговаривать — там хоть себя видишь и сразу понимаешь, что мозгами тронулся.

— Рад снова слышать Вас, — раздался у меня в голове кристально чистый голос.

Да, нужно признать, качество связи завидное — как будто в соседней комнате. Или он опять на земле?

— Вы уже закончили свои встречи? — переформатировал я свои сомнения в формулу вежливости. — Я Вас не отвлекаю?

— Да, я уже полностью свободен, — ответил предводитель с коротким смешком. — Редчайшие, знаете ли, минуты полного досуга в нашей башне — обычно я предпочитаю проводить время за ее пределами.

— В Вашей башне? — напрягся я. — А Вы уверены, что это безопасно?

— Ах, бдительность всегда похвальна, но недоверие скрыто в ней, — зажурчало у меня в голове тоном, который никак не вязался с образом, появляющимся у Светы на даче. — Не волнуйтесь. Во-первых, не зная точки вызова, проследить перемычки практически невозможно. А нашу с Вами я сам не мог даже вообразить всего несколько дней назад. А во-вторых, мой кабинет более чем надежно защищен от какого бы то ни было вторжения.

— Ну, если Вы так считаете, — протянул я, раздумывая, что бы еще сказать на тестовом контакте — не «Раз, два, три» же, в самом деле.

— И я даже успел поразмыслить над Вашим предложением, — пришел он мне на помощь, — о регулярном обмене мнениями. — Я даже дыхание задержал. — И оно кажется мне чрезвычайно плодотворным — мне импонирует Ваше сочетание аналитического подхода к вопросу и настроя на его скорейшее практическое решение.

— Спасибо, — неловко буркнул я, выпуская, наконец, воздух.

— Это я Вас благодарю, — разлюбезничался он в ответ. — Это сочетание стало уже редким у нас явлением. Давайте договоримся так: через день, в это время, от получаса до часа и, разумеется, если не произойдет что-то, из ряда вон выходящее.

— Мне ждать вызова или самому? — с готовностью подтвердил я свой настрой на практическое решение вопроса.

— Я буду Вас вызывать, — напомнил он мне об иерархии. — И, разумеется, предупрежу, если не смогу это сделать. Кроме того, если у Вас есть такая возможность, мы можем провести пробное совещание прямо сейчас. Вы говорили, у Вас уже есть вопросы?

Вот умеет же хоть кто-то выслушанные предложения в дальний ящик не откладывать!

Я начал с того, к чему был лучше всего готов: с революции в передаче данных. С появлением его чудо-устройства этот вопрос явно приобрел первоочередное значение. Получилось немного путано — переписать свою докладную записку я еще не успел, и многое в ней пришлось менять на ходу, но основную свою идею — судя по его реакции — я все же передать сумел.

— Просто не могу с Вами не согласиться! — с какой-то даже слегка излишней горячностью поддержал он меня. — Меня всегда удивляло просто маниакальное стремление вашей башни забюрократизировать каждый свой шаг. В нашей, например, вся информация хранится на сканерах.

Ну, теперь понятно, почему он не захотел мне один из них добыть.

— Но я, однако, боюсь, — продолжил предводитель с легким сожалением в голосе, — что Вашему предложению по отмене бюрократии придется сначала пройти через все ее жернова. И согласитесь, вряд ли найдется какая-то система, которая добровольно и охотно согласится на свой собственный демонтаж.

Ох, ты, я об этом не подумал! Я был уверен, что любая инициатива снизу поднимается со ступеньки на ступеньку, по четко отлаженной схеме, наверх к руководству, которое ее и рассматривает. Мне даже в голову не приходило, что на какой-то ступеньке ее могут незаметно замести под ковер. А вслед за ней и все запросы по ее статусу.

Глава 16.9

— Хотя … — задумчиво протянул предводитель. — Я не думаю, что нам стоит ждать так долго. Мы можем прямо сейчас начать внедрять Ваше предложение, а затем поставим систему перед фактом, замолчать который уже не получится. Например, Вы можете передавать мне все характеристики свежей крови, составленные мальчиком. И все исходные данные для них, — добавил он, подумав немного.

На его сканер, включенный в темную сеть? Интересное кино.

— Я не думаю, что стоит знакомить вашу башню с такими материалами, — сдержанно заметил я.

— Бдительность — лицо осторожности, — опять зажурчало у меня в голове, — а подозрительность — ее гримаса. Я с самого начала получал все эти материалы от Макса, которому их передавала девочка. В результате, я смог принять … посильное участие в их редактировании. Что мешало мне открыть к ним общий доступ?

— А с чего Вы взяли, что Ваше устройство нельзя взломать? — напомнил я ему, что утечка информации не только по злому умыслу случается.

— Мой дорогой Тоша, я создал сканеры, — сменилось журчание в его голосе железобетонной уверенностью. — И поверьте мне, могу открыть, закрыть, остановить, замедлить и ускорить любой из них. Мой же настроен на такие элементы моего сознания, которые ни продублировать, ни подделать невозможно.

Ну да, на сетчатку, усмехнулся я, отмахиваясь от картины его многократно увеличенного глаза, замаячившего перед моим внутренним взором.

Потом до меня дошло начало его фразы.

— Подождите, — выдохнул я, еще раз прокрутив эти слова в памяти — они все равно во что-то опознаваемое не складывались. — Вы хотите сказать, что Вы создали компьютеры?!

— Это ваши машинки так называются? — уточнил он.

— Да, — спохватившись, озвучил я нетерпеливый кивок. — Я имею в виду их аналог у нас.

— У нас абсолютно все создано нашей башней! — приобрел, наконец, его тон полное соответствие с тем образом, который я видел всего несколько часов назад. — И это не аналог ваших машинок, а их прототип — этот невероятный мир адаптировал их под себя, как он, впрочем, всегда поступал.

Я почувствовал, что у меня сейчас голова лопнет. Это я вчера думал, что у меня много вопросов появилось. А вот сейчас меня от их количества просто разрывало.

— А как они на землю попали? — выпалил я первый под руку попавшийся.

— Вот видите, мой дорогой Тоша, как бывает, — цокнул он воображаемым языком. — Начали, казалось бы, с простого и практического вопроса — и вот, постепенно и незаметно, какими-то неведомыми тропами, он привел нас к куда более глобальному. На который у нас, к сожалению, уже не осталось времени. Подумайте к следующему разу, не стоит ли нам ограничиться несколькими на первом этапе или посвятить всю беседу одной, но более отвлеченной теме.

С ума сойти! Вот это выбор — либо пару мелких обновлений установить, либо всю систему переставить.

Я отложил его до утра — с такой задачкой определенно переспать нужно. Да и дома пришлось объясняться, где и чего это я задержался, а Гале же про отгулы не скажешь — вообще допрос начнется.

В общем, сбежал я к компьютеру и в сердцах операционку снес и заново установил. Долго. И заодно все доступные обновления проверил — нашлось четыре. Быстро, конечно, но ощущение серьезного подхода не то.

Пока все устанавливалось, я к Аленкиному блоку подступился. Мне же только что объявили, что в мультизадачном режиме я даже на темное светило впечатление произвел.

Я не стал заглядывать в ее сознание, как раньше — прильнув всем лицом к глазку, через который его только слепой не заметит. Я завел сбоку крохотную камеру на гибком шнуре — прямо к центру ее блока, где все песчинки замерли в полной неподвижности и где между ними нашлись, конечно, зазоры. Оставалось только выбрать — опытным путем — самый подходящий, через который камера давала самый широкий обзор происходящего по ту сторону блока.

Там я обнаружил, как и ожидал, живейшее общение Аленки с Дарой. Чего я не ожидал, так это того, что окажусь в центре этого обсуждения.

Каких только версий моих переговоров с темным светилом там не было. Плюс полная уверенность в том, что ему удалось законтачить свое чудо-устройство с моим ноутом. Плюс предположение, что я на нем всю систему снес, чтобы пароли поменять. Плюс догадки, когда у меня этот шедевр небесной техники может появиться. Плюс детальный план, как этот шедевр у меня потом найти и в него залезть.

Что-то слишком изобретательная у нас молодежь выросла. Как в по умолчанию открытое сознание изредка взгляд бросить — так это подглядывать, а как к чужому устройству пароль за спиной у хозяина подбирать — так это нормально.

Вот я хочу посмотреть, как они к прямой линии подпольно подключатся. Нет, не хочу — с них, находчивых, станется. Наверно, дома придется блок все время держать. Если просто дать себе установку о колючем кусте не думать, то он же круглосуточно в мыслях маячить будет. И пароль на код поставить. Динамический. Чтобы каждые пятнадцать минут генерировался. Не должно им этого времени хватить, чтобы с ним справиться. Хотя лучше на темном светиле проверить.

Самое интересное, что, как только Дара с Аленкой переключились на это самое светило и Игоря — в частности, на то, насколько в одном направлении и сходным образом они мыслят — я мгновенно и автоматически отключился. Ангельский рефлекс на клеточном уровне сработал — придется с ним побороться. Чтобы не было мне больше сюрпризов, требующего непосредственного вмешательства Владыки. А то высокие инспекции обычно снятыми головами заканчиваются. Причем, головами стрелочников.

С этой мыслью я и отправился спать. Девочки уже улеглись, и система переставилась, и моей голове нужно было отдохнуть перед завтрашним мозговым штурмом.

Штурм пошел с переменным успехом — то мелкие вопросы верх одерживали, то глобальные. Я даже список их составил, разделив на две колонки, чтобы оценить примерное соотношение сил. Мелких почему-то оказалось меньше, чем глобальных. Но не успел я принять решение начинать с первых, как вторые начали дробиться на составляющие. Причем, стоило часть из них перенести к первоочередным, они и другие за собой тащили, тут же вновь объединяясь в предмет философского размышления. А при ближайшем рассмотрении и мелкие вопросы разрастались до той же категории.

Пробившись над ними полдня, я плюнул на советы темного светила и решил начать следующее совещание с ним по-своему — с того, что у меня было хоть в первом приближении проработано.

Кроме предложений по улучшению информационной политики в нашем сообществе, я уже начал готовить докладную записку по реформе нашего образования — в приложении ее к исполинам. Поскольку они по умолчанию способнее бывших людей, то их подготовительный курс должен быть одновременно и шире, и глубже ныне существующего.

Их нужно знакомить со всеми структурными подразделениями нашего сообщества, а не только с теми, которые имеют прямое отношение к земле. Но знакомство это должно иметь, в первую очередь, прикладной характер.

Все эти вводные курсы, теоретические изыскания, экскурсы в историю и толкования минувших дней — которые я, что бы там ни думал мой наставник, честно отсидел — не оставили в моей памяти ровным счетом ничего. Они только массу времени отобрали — того времени, которое можно было отвести на более интенсивную отработку практических навыков в каждом подразделении.

Внушению — у нас, распознанию темных — у Стаса, устранению последствий их влияния — у целителей. Даже у внештатников — методам выявления отклонений в ангельском поведении. Даже у наблюдателей — критериям объективной оценки исполинов.

Теперь, после рассказов Татьяны о ее продвинутом курсе, я был готов расширить свою записку на куда большее число подразделений.

Темному светилу я только вскользь их упомянул, сделав основной упор на главную мысль: подготовка молодых ангелов должна быть нацелена на приобретение ими практических навыков работы — и на них же сфокусирована.

— Очень популярная нынче идея! — отозвался он с горячим чувством в голосе. — А Вы позволите мне не относящийся к теме вопрос?

— Ну, давайте, — нерешительно согласился я, ощутив легкое скольжение в философский уклон.

— Нет-нет, — заверил он меня не менее горячо, — вопрос абсолютно практического характера. Как Вы относитесь к тем, кого своим машинкам обучаете?

Вот это прямо на больную мозоль наступил!

— В каком смысле? — решил я оставить свое отношение к этим болванам при себе.

— Ну, вот Вы объясняете им, — сменилась горячность в его тоне вкрадчивостью, — как работает машинка — как они Вас слушают? Какие вопросы задают? Какие детали уточняют?

— Да конечно! — не устояла моя сдержанность. — Они элементарную последовательность действий никогда запомнить не могут — по десять раз повторять приходится! Будь их воля, они бы только горячие клавиши выучили — выписав их на бумажке и сверяясь с ней постоянно.

— И чем же это отличается от Вашего подхода? — поинтересовался он с легким смешком.

Я растерялся. Где обучение компьютерной грамоте, а где — ангельскому мастерству?

— Не вижу связи, — буркнул я.

— Вы ждете от людей, — вернулась в его голос горячность, — вдумчивого отношения к простому инструменту, а наших неофитов предлагаете обучить … горячим клавишам.

— Ну, знаете! — возмутился я. — Если вдумчиво изучать все наши подразделения, то как раз пол-вечности уйдет!

— А почему людям отводят пятнадцать жизней, — парировал он, — всего лишь, чтобы подготовиться к переходу в новую среду обитания?

Что-то я не понял, кто кого у них с Мариной укрощал?

— Люди несовершенны, — ответил я ему так, как вряд ли кто решился бы ответить ей.

— А переходя из этого мира, — чуть поднялся градус горячности в его голосе, — они автоматически приобретают совершенство — вместе с входным билетом?

— А Вы считаете, что его можно приобрести, только закапываясь во всевозможные дебри и недра? — всерьез разозлился я, представив себе такую перспективу для наших детей.

— Конечно, нет! — явно удивился он. — Крот, зарывающийся в землю, близок к ней, но не видит ее. Чтобы охватить ее взором, нужно подняться над ней.

— И так и порхать там, любуясь пейзажами? — фыркнул я.

— Да, сверху можно любоваться открывающейся картиной, — проговорил он медленно, словно думая о чем-то другом, — или замечать, что в ней можно улучшить, исправить или вообще переделать. А вот спуститься вниз для этого или порхать, как Вы выразились, дальше — это выбор каждого.

Ну, и кто сейчас простой вопрос об улучшении образования в такие дебри завел?

Глава 16.10

— Вы правы, — вдруг забурлил его тон прежней, горячей живостью, — давайте вернемся в практическую плоскость. Но для этого я задам Вам несколько личных вопросов. Вы не возражаете?

— Можно попробовать, — осторожно согласился я.

— Я заметил, — продолжил он с усмешкой, — что на Вас произвела некоторое впечатление моя машинка. Задались ли Вы вопросом, почему она была создана? Зачем? Как попала в вашу башню? И откуда взялась в этом мире ее бледная копия? И почему такая бледная?

— Да где я ответы на них возьму? — снова растерялся я. — И зачем они мне сейчас?

— Дело не в ответах. — Он как будто даже головой покачал. — Дело в том, возникли ли у Вас эти вопросы. А это самые важные в жизни вопросы: сначала — почему, а потом — зачем. Ответы на них действительно лежат в прошлом, иногда очень глубоком, но именно там находятся истоки и причины настоящего. И не зная их, Вы всегда будете только следовать нынешним событиям, они всегда будут заставать Вас врасплох.

— Так какие ответы-то? — напомнил я ему, что мы вернулись в практическую плоскость.

— Я Вам их дам, — пообещал он. — Но обратите внимание: я сказал Вам, что создал эту машинку — Вы задумались, а не врет ли он мне? Я ведь из другой, темной, — опять всплеснулся он горячей волной, — башни.

— Так это была неправда? — скрипнул я зубами, вспомнив свое почти преклонение перед создателем чудо-устройства.

— Наша дорогая Татьяна, — бросил он почти надменно, — совсем недавно вслух и в присутствии свежей крови подтвердила, что я никогда не вру. Но Вы ведь об этом даже не подумали, правда? В этом слабость вашей башни — Вы уже слишком приучены верить на слово, если оно исходит из авторитетного источника. Вас лишили роскоши сомнения и, следовательно, желания анализировать все, что вас окружает. Вас лично это не задевает?

— Давайте в порядке поступления! — Речь, вроде, о личных вопросах, а не выпадах шла. — Сначала о Вашем устройстве.

— К сожалению, мне уже пора, — вплел он в свой голос извиняющуюся нотку. — Давайте, Вы к следующему разу сделаете свои предположения, а мы потом сопоставим их с моей версией. Для Вас, я думаю, это будет интересная задачка.

Задачка оказалась не так интересной, как неотступно навязчивой. И теребить она меня начала — против моих собственных слов — с конца. Ладно, пусть радуется — задел он меня, только не обвинениями своими, а их формулировкой. И чем больше я размышлял над их абсурдностью, тем больше у меня возникало вопросов.

С чего это я должен сомневаться в словах своего руководства, если все наше течение основано на принципах доверия и открытости? Мы же не темные какие-нибудь, которые уже так привыкли к поискам червоточины во всем и всех, что на весь мир с изнанки смотрят. Вот и это темное светило на все наши достоинства так мастерски тень навело, что они недостатками выглядеть стали.

Вот насчет бюрократии я бы только с ним, пожалуй, согласился.

Хотя, с другой стороны, течение наше довольно большое, и чтобы порядок в нем поддерживать, какая-то структура нужна. То, что она уже слишком разрослась — это факт, так вот у меня, рядового сотрудника, и родилось решение проблемы. А у нас столько комиссий для того и создано, чтобы мнение каждого было услышано.

А то судилище над нашими детьми, которое наблюдатели организовали?

Не довод. Там, если не наше с Максом и моим наставником, так хоть мнение Стаса было выслушано, и наблюдателям рот закрыли. А что до них — фанатики везде есть, но в любом здоровом обществе они быстро в маргиналах оказываются.

А авария, организованная для наших детей?

Это вообще не в тему. Если руководство ложно информировать — постоянно и непрерывно — то перегибы случаются. Я уверен, что когда правда о наших детях вышла наружу, головы там полетели: и наблюдателей окончательно приструнили, и до признания детей дело уже дошло.

А ссылка моего наставника вообще без суда и следствия?

Этот аргумент, скорее, против самого себя работает. Во-первых, на моего наставника у самого Владыки терпения, наверно, не хватило бы. А во-вторых, несмотря на все его художества, его не отправили к темным на распыление или к внештатникам на вечные допросы с пристрастием, а просто изолировали от общества — со всем комфортом и ежедневными посещениями, как выяснилось.

А чистка памяти Татьяны?

Тоже разобраться нужно. Ею ведь много лет мой наставник занимался, и я допускаю, что в ее сознании обнаружились ростки ассоциальности, от него перенятой. Конечно, нужно было только их аккуратно выкорчевать, но, похоже, случился эксцесс исполнителя. На мышке тоже, знаете ли, рука может дернуться и десяток нужных файлов вместе с одним вредоносным удалить. А кнопки «Все вернуть назад» в сознании еще не придумали.

А закулисная реформа всего нашего сообщества?

Тут тоже, как посмотреть. Не было еще в мире реформы, которую общество не восприняло бы в штыки. Перемен обычно требуют в песнях, а на деле переход с одной операционной системы на другую воспринимают как конец света. Я тоже, когда о будущем расформировании своего отдела услышал, запаниковал: как мне на земле с детьми остаться — и ничего, нашел выход. Так и все адаптируются. Выход из зоны комфорты не только спящие способности активирует, но и этот самых комфорт выше ценить заставляет.

А сотрудничество нашего руководства с темным?

Это вопрос посерьезнее, но тогда нужно начинать с еще более глобального — почему темные вообще до сих пор существуют, если вся их деятельность направлена исключительно против нашей? Но, как отметило само темное светило, за «Почему» должно следовать «Зачем» — и тогда все становится на свои места. Но земле даже Стас, которому по долгу службы положено темным противодействовать, спокойно привлекал их к своим операциям, если того польза дела требовала. И с Максом — по службе, когда он философствовать и к Даре приставать не начинал — вполне ужиться можно было. А наше руководство до темнофобии никогда не опускалось — и наверняка сделало шаг навстречу темным, если у тех обнаружились некие полезные всему нашему сообществу наработки. А судя по темному светилу, там таких наработок пруд пруди …

Все, хватит. Один тезис этого светила я уже опроверг — роскошь сомнения не только при мне осталась, а еще и расцвела буйным цветом. И потащила меня в сторону моего наставника. Спасибо, не надо — любая система глючить начнет даже от одного вируса, так что множить их незачем.

Но битва сомнения и анализа продолжилась и ночью — во сне тень, наведенная темным светилом на наше течение, ширилась, густела, мрачнела, и в ней копошились какие-то смутные, но определенно уродливые фигуры.

Утром я сказал: «Хватит» по-настоящему. У меня были еще и другие — самые важные, как определило их темное светило — вопросы, и главное — они касались не просто техники, а нашей, ангельской.

И начал я не с того, который был поставлен мне первым. Мне всегда казалось, что цель любого поступка, направленная в будущее, намного важнее его причин, теряющихся в прошлом.

Поехали — зачем было создано чудо-устройство?

Ответ показался мне вполне очевидным — для передачи и хранения больших массивов данных. По прямым линиям можно, конечно, любую информацию передавать, но хранить ее всю в голове … отдельные гении, может, и могут, но большинству наших сотрудников больше оперативной памяти нужно.

Теперь — почему оно было создано?

Да какая разница! Может, темным было лень систему документооборота разрабатывать. Или они вообще писать тогда еще не умели — на земле тоже дошкольники компьютер быстрее взрослых осваивают. А скорее всего, прямых линий к тому времени уже столько создалось, что мы объединили их в сеть, и темные просто не хотели, чтобы поступающая к ним информация в эту сеть просачивалась.

Как это устройство попало к нам?

А вот это, пожалуй, в пользу темных говорит. Они, конечно, являются частью нашего сообщества и обязаны подчиняться всем его законам — в частности, делиться изобретениями, как между нашими отделами принято. Так что их наверняка обязали передать накопитель информации в общее пользование — но ведь для начала они о нем сообщили, а могли бы и скрыть.

А на землю кто его передал?

Здесь тоже двух мнений быть не может. Все наши отношения с землей и людьми регламентируются исключительно нашим течением — даже поиски темными ее отдельных неустойчивых обитателей. Если бы это их рук дело было, то были бы компьютеры доступны только их избранникам.

Но зачем мы тогда функцию мысленной связи в этом устройстве отключили? Пришлось же клавиатуру приделывать, а она или место на столе, или пол-экрана занимает! Ведь мысленная связь на земле уже вполне доступна — взять хотя бы наших детей: хоть между собой, хоть с их биологическими родителями. Они, правда, до самого последнего времени были у нас в загоне — но теперь-то все изменилось! Обязательно нужно будет этот пункт в свою записку о повышении эффективности обмена информацией вставить.

Ох, ты! С ума сойти! От мысленных вызовов — даже когда они колюще-режущими ощущениями сопровождались — я даже не шелохнулся, а тут от простого телефонного звонка чуть со стула не спрыгнул.

— Ты зачем этому треплу залетному телефон купил? — зашипела на меня трубка Марининым голосом.

Глава 16.11

Тьфу, я же ему так и не объяснил, как он работает! А потом мы на прямую линию переключились. Но все равно, мог бы и меня спросить!

— И тебе привет! — скопировал я непоколебимо приветливый голос темного светила. — А почему ты интересуешься?

— Ты мне тут не заливай! — К шипению в ее голосе добавился свист закипевшего чайника. — Он тебе уже свой компьютер предоставил, что ты отдариваешься? Нечего землю на … бусы менять!

— Я бы не назвал его устройство бусами, — совершенно искренне на этот раз обиделся я. — и ничего он мне не предоставил. Просто я за справедливость. А ты?

— За справедливость?! — сорвался у нее голос.

— Ну, конечно, — вернулся я к самому дружелюбному тону. — Там у всех наших есть связь с нами — кроме него. Это честно?

— Не вешай мне лапшу на уши, я сказала! — вернулась она к своей обычной манере хлестать слушателя словами. — Я уже прекрасно знаю, что вы без всякой техники общаться можете!

— Так я же и говорю — справедливость! — с удовольствием подхватил я. — Ты столько возмущалась, что людям слово не дают, так вот тебе — средство! Высказывайся, сколько хочешь и когда хочешь … ответственным лицам.

— Ты купил телефон этому … лицу, — вдруг пропали в ее голосе все высокие частоты, — чтобы он мне звонил? Это он тебя просил?

— Да какая разница! — ушел я от ответа. — И ты права — лучше, чтобы ты подождала его звонка — у него дел выше крыши.

— Ну, ты …! — оборвала связь Марина.

Я рассмеялся. Вот я всегда говорил, что техника — это великое дело: с ее помощью, на расстоянии, я тоже готов в укрощении Марины поучаствовать. В качестве заместителя темного светила.

А потом я рассмеялся еще раз. Я понял, почему чудо-устройство такой упрощенный вид на земле приобрело! Дело в несовершенстве самой земли — так во время видео звонка в месте с хорошим сигналом связь отличная, а с плохим — и картинка виснет, и звук пропадает. Вот поэтому земной телефон к нам, наверх, работает, а чудо-машинка сверху на землю, где мысленная связь не развита — никак.

Ну вот, не такой уж запутанной задачка темного светила оказалась! Справившись с ней, я и накопившиеся текущие дела быстро перещелкал — как те мелкие вопросы, из которых длинный список составляется, но времени каждый отнимает немного.

У меня даже пару часов осталось до следующего совещания. Я их, как на иголках, провел — не терпелось услышать оценку моего решения.

— Вы знаете, мой дорогой Тоша, — мечтательно отозвалось у меня в голове после моего доклада, — теперь я уже уверен, что в самом ближайшем будущем Вы смогли бы практически в одиночку противостоять вашему аналитическому отделу.

— Так что, правильно угадал? — расплылся я в довольной усмешке — он все равно не увидит.

— Один вопрос почти, еще один — частично, — ответил он с одобрительным смешком, — и Вы совершенно верно изменили порядок вопросов.

По-моему, он не очень высокого мнения о нашем аналитическом отделе.

— Где я ошибся? — сдержанно поинтересовался я.

— Вы напрасно расстраиваетесь, — угадал он мое разочарование. — Вы искали ответы в той системе координат, которая принята в вашей башне, и — автоматически и бессознательно — подгоняли их под нее. И то, что Вы смогли уловить хотя бы отдельные элементы истины, которая находится за ее пределами, говорит о многом.

— А можно поконкретнее, насчет элементов? — категорически отказался я от философствования, которым меня Макс вечно до отрыжки пичкал.

— Давайте поступим так, — с готовностью перешел он на деловой тон, — я дам Вам ответы на те вопросы, как очевидец событий. И еще раз повторю: Вы вовсе не обязаны верить мне на слово — более того, я позволю себе настаивать на том, чтобы Вы сверили мои слова с вашими источниками.

— И как, простите, я до них отсюда доберусь? — поймал я его на неверной оценке ситуации.

— Абсолютно справедливое замечание! — признал он мою правоту. — Но главное, что у Вас появилось такое желание. Что же до способов его реализации, я думаю, мы сможем что-нибудь придумать — некоторые из наших дорогих соратников уже работают с архивами.

— Я проверю, — пообещал я ему, и вдруг понял, что говорю совершенно серьезно.

— Отлично! — с удовлетворением подвел он черту под затянувшимся вступлением. — Итак, к вопросам — и именно в предложенном Вами порядке. Сканеры были созданы для общения с тем миром, в котором Вы находитесь. Поскольку все остальные каналы взаимодействия с ним были плотно заблокированы. Сканеры были действительно переданы в вашу башню нами, но это был вынужденный шаг — в обмен на … нечто очень важное. Людям сканеры не передавал никто — но, как я уже отмечал, однажды возникшая мысль никогда не исчезает и — рано или поздно — находит свое воплощение. Так что ваши машинки — это целиком и полностью плод человеческого мышления. Что же до их скромности, то с некоторых пор полет мысли во всех наших окрестностях либо контролировся, либо подавлялся.

Вот спасибо — уж ответил, так ответил! Это поэтому он эти вопросы самыми важными назвал? С виду ничего особенного, а каждый сотней новых выстреливает, чтобы мозг не расслаблялся.

— И еще одно, — не дал он мне даже начать озвучивать их, — это чрезвычайно важно. Вы упомянули перемычки — позвольте еще раз уверить Вас: абсолютно все и в нашем сообществе, и вокруг него создано нашей башней. В том числе и перемычки — они также были переданы вам, причем без ведома автора. Это потом уже у вас превратили их из средства общения в сеть, паутиной опутавшую обе наши башни, с управляющим центром и жестким контролем над всеми исходящими из него линиями. Кроме перемычек между ними, неподвластных центру. И как бы ни уродовала ваша башня все наши изобретения, права на них она не получит никогда.

Я только поморщился — что еще можно услышать от темного, даже умнейшего из них? — и в голове у меня замелькали примеры элементов уклада нашего сообщества, на которые наше течение не то, что никогда не претендовало, но даже всегда подчеркивало их темное происхождение.

— Значит, вы все вокруг придумали, да? — прищурился я.

— Да, — для разнообразия коротко ответил он.

— И блоки?

— Да.

— И копание в мозгах?

— Да.

— И чистку памяти?

— Да.

— И распылитель?

— Да.

— Зачем?!

— Опять очень правильный вопрос, — устал он от краткости. — Однажды я тоже задал его себе — и перестал что-либо создавать. Изобретение само по себе не является ни добром, ни злом — оно становится тем или иным в зависимости от того, в какие руки попадает. Кстати, из всего перечисленного Вами, внушение не является — в полном смысле этого слова — нашим изобретением. Оно всегда было прерогативой Творца — как, Вы думаете, он жизнь в обитателей миров вдыхает? Но дальнейшее воздействие на их сознание находилось под строжайшим запретом, который действительно был нарушен в нашей башне — единожды, в порядке исключения и из самых благих побуждений. А вот ваша сочла это прецедентом и поставила его на поток. В ответ нам пришлось создать блоки.

— А чистка памяти? — процедил я сквозь зубы, вспомнив Татьяну.

— А это ваша модификация наших фильтров, — также резко отреагировал он.

— Чего? — не понял я: то ли разнобой в терминах случился, то ли у темных этих наработок вообще не сосчитать.

— Блоки полностью перекрывают доступ к сознанию, — объяснил он, взяв себя в руки, — что, несомненно, вызывает подозрения. В то время, как фильтр оставляет его открытым, временно подавляя лишь те его части, которые не следует выставлять на всеобщее обозрение. Столкнувшись с обоими, ваша башня не стала разбираться, как преодолеть блок — взяв за основу принцип фильтра, она просто сплющила все сознание и затем ввела это уродство в повсеместную практику. Частично — у наших неофитов, полностью — у неподдающихся внушению.

— Распылитель тоже мы в орудие убийства превратили? — съерничал я — слава Владыке, в этом вопросе никаких личных воспоминаний не было.

— Массового — да, — без малейшей запинки ответил мой мысленный собеседник. — Аннигиляция была создана как однократный акт милосердия — как тот самый кинжал, прекращающий мучения смертельно раненого.

— Милосердия?! — задохнулся я.

— Вечное существование оболочки, когда-то полной жизни и теперь напрочь лишенной ее … — медленно, с остановками проговорил он. — Это очень тяжелый выбор, который при любом исходе навсегда оставляет шрам … Но ваша башня, — встряхнулся он, — увидела большое практическое будущее у этого изобретения и даже оставила его нам. Так что, да — мы являемся авторами орудия высшей меры. И ее исполнителями.

— Но решение же не вы принимаете? — вырвалось у меня против воли.

— Судью не любят, палача ненавидят, — усмехнулся он. — Кстати, в Вашем списке не было инвертации. Это тоже мое изобретение. Личное — созданное всего лишь для беспрепятственной прогулки между нашими башнями. Я и сейчас им только для этого пользуюсь — эта территория всегда была мне очень дорога, но ее доступная для нас часть все время уменьшалась. И я сам отдал свое открытие вашей башне, — предварил он мой следующий вопрос, — в обмен на одного из руководителей нашей. Захваченного отделом нашего дорогого Стаса на том самом крохотном пятачке, оставленном нам вокруг нашей башни.

Я вдруг заметил, что у меня дрожат руки. Очень мелко и, похоже, давно — на протяжении этих откровений у меня то и дело картины перед глазами вставали.

Глава 16.12

Вот Макс выкрал у меня материалы для одной из операций Стаса — и использовал их против нее, представив дело так, что я сам ему их передал.

Вот Макс похитил мою Аленку — чтобы я, в обмен на нее, ему Дару навсегда отдал.

Вот после обмена ко мне направляется движущаяся, как робот, и смотрящая прямо перед собой пустыми глазами … нет! Нет, никаких больше образов!

— Я понял, — с усилием отогнал я от себя жуткое зрелище. — Я понял, что у нас все не совсем так, как я себе представлял. Но какое это имеет отношение к земле и компьютерам на ней?

— Ну, вот Вам и еще одна задачка! — опять зазвучало предвкушение в его голосе. — Обитатели мира, в котором Вы находитесь, всегда мечтали. О том, что в тот момент казалось невозможным. И они никогда не бросали свою мечту — и рано или поздно им удавалось воплотить ее в жизнь. Посмотрите, что с ними происходило на этом пути и — главное — после него. Держа в памяти, кто — как Вы совершенно справедливо отметили — регулирует все процессы в этом мире. А сейчас нам пора заканчивать.

Эта задачка начала решаться, как только он отключился. Причем, сама собой — мне даже смотреть никуда не нужно было. Я ведь сам уже сколько лет возмущался, во что люди превратили свое величайшее открытие — Интернет. Вместо того, чтобы использовать его как бездонный источник знаний, учебное руководство по любым наукам и искусствам, место встречи с близкими по духу и интересам людьми и обмена с ними мыслями и идеями, они превратили его в помойку для слива всех своих комплексов и самых низменных стремлений.

А откуда он, кстати, появился? И как это происходило?

В общем, пропала ночь — залез я в Интернет. Забивая, раз за разом, в поисковик все человеческие открытия, которые мог вспомнить, и затем переходя по одной ссылке, затем по другой, затем еще по десятку.

А потом еще и пометки начав делать, чтобы не утонуть в этом океане информации.

В конечном счете, картинка по всем пунктам нарисовалась сходная.

Люди хотели летать — клеили себе крылья, цепляли себе на спину невероятные конструкции, прыгали с ними с башен и обрывов, убивались десятками, если не сотнями, над ними издевались и считали их сумасшедшими. И что? Построили, наконец, самолет — и тут же начали убивать друг друга в воздухе и с воздуха.

Люди хотели излечить все болезни — экспериментировали с травами и зельями, наблюдали за больными и вскрывали трупы умерших, сознательно заражались во время эпидемий, испытывали на себе новые снадобья, их звали на помощь, а потом сжигали на кострах, как ведьм. И что? Победили самые страшные заболевания — и тут же начали разрабатывать биологическое оружие.

Люди стремились к новым землям — бросали свои дома и семьи, строили корабли и собирали караваны, преодолевали бескрайние океаны и горные хребты, тонули и гибли от диких животных, на них смотрели, как на бродяг и бездельников. И что? Добрались до всех белых пятен на земле — и тут же начали захватывать там территории и выживать с них местное население.

Люди хотели запечатлеть каждый момент своей жизни — годами изучали живопись, корпели над переписыванием книг, сутками дожидались солнечного света под нужным углом в поле, изобрели печатный станок и фотографию, перенесли туманные движущиеся картины на пленку, их каждый новый шаг в искусстве чуть ли не камнями забрасывался. И что? Сделали кинематограф и книгопечатание доступными для всех — и тут же начали наполнять их пошлостью, жеманством и банальностью.

Люди хотели узнать, как устроен мир — придумывали разные науки, разрабатывали их принципы, проводили опыты и эксперименты, взрывались, обжигались, ранились на них, голодали и недосыпали, их сторонились и называли безбожниками. И что? Докопались до глубочайших тайн материи — и тут же создали атомную бомбу.

И, конечно же, люди всегда искали смысл своей жизни — вызывали духов, поклонялись идолам, ходили к гадалкам, погружались в астрологию, принимали ту или иную религию, истово следовали ее обрядам и церемониям, смиренно принимали тяготы и горели желанием открыть глаза еще не обращенным, их объявляли фанатиками и казнили. И что? На смену одной религии приходила другая — и ее сторонники насаждали ее огнем и мечом.

И самое главное — ни один из этих пунктов не получалось напрямую к темным привязать. Не так уж их много, чтобы такое количество людей вирусом само- и взаимо-уничтожения заразить.

А сейчас нас, хранителей, уже едва хватает, чтобы тех, у кого иммунитет к нему обнаружился, и дальше от него беречь. А на остальных — всего штата целителей и Стаса уже недостаточно.

Но ведь людей не всегда так много было. Почему не выявили первых носителей этого вируса? Почему их не изолировали? Почему не остановили эпидемию на самом раннем этапе? Почему допустили ее разрастание до таких масштабов? Почему не принимались меры по оздоровлению земли?

До меня вдруг дошло, к кому я обращаю эти вопросы — держа в памяти, кто регулирует все происходящее на земле.

В общем, чуть не завело меня это исследование еще дальше по пути моего наставника — вовремя остановился.

Но сама работа с источниками мне понравилась — если не просто их один за другим читать, засыпая над каждым, а выписывать основные моменты в таблицу, группируя их по тем или иным признакам, выделяя их сходства и отличия. При таком подходе совершенно другая картина получается — не клейкое месиво разрозненных фактов, а ясная и четкая сравнительная характеристика различных моделей какого-нибудь устройства.

И честно признаюсь, очень мне захотелось этот метод и к нашим источникам применить. Не только потому, что я темному светилу обещал — если в развитии земли столько интересного нашлось, то становление нашего сообщества мне еще ближе. А если удастся еще и светило на каких-то нестыковках и передергивали фактов поймать — так вообще отлично. Роскошь сомнения хороша, пока здравый смысл душить не начинает.

Темный предводитель сказал, что его конспираторы уже в архивах копаются. Макс может это делать только в темном — значит, нашим могут заниматься только Стас и мой наставник. На работу Стаса с источниками я уже насмотрелся во время наших совместных операций — значит, лучше обратиться к моему наставнику. Заодно выясню, как он это делает. Если так, как я думаю — значит, подскажу, как лучше.

Нет, ничего, здравый смысл еще, вроде, на месте.

Оказалось, что не очень — в плане выбора собеседника.

— Тоша, ты абсолютноуверен, что хочешь меня в архив послать? — елейным голосом поинтересовался мой наставник в ответ на мой вопрос, когда он туда собирается.

— Чего это послать? — моментально встал я в оборону к пугающе непривычному тону. — Я просто хотел попросить тебя поискать мне там кое-что. Когда ты там по своим делам будешь.

— Угу. Просто. Поискать. В архиве, — добросовестно повторил он за мной, и вдруг пришел в отличное расположение духа. — Ты знаешь, я понимаю, что мы сейчас далеко друг от друга. Но ты мне поверь — вот один раз в жизни! — еще один такой вопрос, и я найду способ вернуться. На пару минут, не больше — только, чтобы тебе ответ лично передать. Не уверен, правда, что он тебе понравится.

Ну вот, как я и думал — увяз в архивных материалах, как в болоте, по самые уши. Теперь сам оттуда выбираться будет — я был готов помочь! Но если еще и Стас мелким бисером посыплется …

Разговор со Стасом прошел, слава Владыке, в знакомом ключе, но с тем же результатом.

— Тебе архив зачем сдался? — подозрительно рыкнул он.

— Стас, у меня всего три вопроса, — приободрился я от такого начала. — Раз: как сканеры … ну те, на которых вы работаете … попали в наши отделы. Два: кто их передал на землю. И три …

— Ты вообще берега потерял?! — загрохотал он на пределе своего голоса. — Тут все на волоске висит, весь мир с ног на голову переворачивается, а ты мне про эти игрушки долбанные?

— Стас, это не игрушки! — сделал я еще одну, хотя уже безнадежную попытку, пока и этот трубку не швырнул. — Это очень важно. Обязательно нужно узнать, как сканеры на землю попали!

— Рот закрыл и слушаешь, — перешел он к тону, которым обычно заканчивал любую дискуссию. — Сейчас важно только одно: не что на земле было, а что на ней будет. Иначе туда больше ничего не попадет. И никто.

Ладно, я хотел по-хорошему. Они, похоже, еще не в курсе, у кого я в заместителях оказался. На следующем совещании покажу ему результаты своей работы с земными источниками и, если одобрит, попрошу содействия в доступе к нашим. Посмотрим, как они в своего предводителя трубками швыряться будут.

Сделал я это, как только меня кольнуло сигналом вызова — и очень быстро, на одном дыхании. А то меня опять что-то все перебивать начали.

Но манеры темного предводителя оставались безупречными. Как бы нам общее совещание собрать?

— А где Вы нашли все эти материалы? — оживленно поинтересовался он.

— В Интернете, — удивленно ответил я — где еще-то?

— Это я догадался, — отметил он тоном знатока. — А где именно?

— Большей частью в Википедии, — уточнил я, — но не только.

— Наслышан, — мелькнула в его тоне нотка ценителя. — А почему Вы уверены в достоверности этой информации?

— В смысле? — уронил я нить разговора. Которая снова свернула его в направление моего наставника, вот чует мое сердце!

— Вот видите, Вы снова слишком доверяете слову, — назидательно произнес темный предводитель. — Кто пишет эту Википедию?

— Люди, — не задумываясь, ответил я.

— Откуда Вы это знаете? — упорно тянул он ту нить в крайне нежелательном для меня направлении. — Вернее, так: откуда Вы знаете, что люди пишут это по своей воле?

Интересно, на меня все взвиваются тоже потому, что я всегда спокойно разговариваю?

Глава 16.13

— Ну, знаете! — не сдержался, наконец, и я. — Как по мне, так эта Ваша роскошь сомнения прямиком к паранойе ведет. Которая лично мне не нужна.

— Это потому, что Вы все еще на стадии отрицания находитесь, — беззаботно бросил он. — Отрицания очевидного.

— Последующие стадии нужны мне еще меньше, — буркнул я, беря себя в руки — неуютной какой-то роль Стаса оказалась.

— Хорошо, давайте подумаем вместе, — охотно принял он мой тон. — Я допускаю, что все эти материалы пишут люди. А для кого они их пишут?

— Для себя, понятное дело, — осторожно ответил я. — Кому еще Википедия нужна?

— Именно! — почему-то обрадовался он. — А зачем людям для себя и о себе материалы, явно выставляющие их в негативном свете?

— Чтобы свои прошлые ошибки не повторять, — дал я ему примитивно очевидный ответ.

— По Вашему анализу это не заметно, — усмехнулся он. — А не сложилось ли у Вас впечатление — после ознакомления с этими источниками — что этот мир безнадежно болен и лишь обречен на ненужные мучения?

Я молчал. Блок, вроде, на месте, и пароли к кодам исправно генерируются …

— У Вас неплохая защита, — небрежно заметил он. — Мне на нее добрых полчаса, пожалуй, понадобится. Но не будем отвлекаться. Подумайте и скажите мне: кому может быть нужно, чтобы этот мир именно в таком виде виделся и своим обитателям, и тем, кто смотрит на него извне? Кто может оказать на него такое масштабное влияние?

Я плюнул на блок — мне уже все равно было. Пусть видит, что я говорю и что думаю — сейчас бы вообще блок отключил, но на это минут пять нужно.

— Я понял, куда Вы клоните, — бросил я ему прямо в невидимое лицо. — Все проблемы от нас, светлых: мы все делаем не так, управляем этим миром неправильно, чужие изобретения присваиваем, да еще и используем их не по назначению. А можно теперь мне один личный вопрос к Вам?

— С удовольствием! — подбодрил он меня.

— Если все так, как Вы говорите, — выплеснул я, наконец, все эти навязчивые и навязанные сомнения, — и если Вы все это видите и понимаете, то что же Вы не перейдете от темных к нам? Чтобы научить или хотя бы показать, как все правильно делать?

— А вот теперь мы с Вами добрались до действительно важных вопросов, — медленно, с расстановкой, произнес он, и вдруг добавил совершенно иным, почти приказным тоном: — Оттранслируйте мне все, что находится вокруг Вас.

— Что сделать? — снова растерялся я.

— Обведите взглядом все вокруг Вас, — нетерпеливо пояснил он. — Только не торопитесь — фиксируйте каждый объект несколько секунд перед переходом на другой, чтобы я мог его рассмотреть.

С ума сойти — он еще и в подаче видеоряда разбирается!

— Не то … Не то … — бормотал он, пока я медленно вел глазами слева направо. — Ага, вот! Стойте! Что Вы видите?

Я замер, уставившись на кофеварку.

А, понятно, они ведь не так давно появились!

— Это прибор такой, — принялся я расширять его земной кругозор, — чтобы кофе делать.

— Что еще Вы видите? — пропустил он мое объяснение мимо ушей.

— Ну, вот чашка еще перед ним, — пожал я плечами. — Это такая емкость, из которой можно …

— Опишите мне каждый из этих объектов, — снова перебил он меня. — Размер, форму, цвет, любые подробности.

Вот честное слово — у меня девочки в трехлетнем возрасте сообразительнее были!

— Кофеварка — высокая, прямоугольная, черная, пластмассовая в основном, — заговорил я тем же тоном, каким с ними тогда общался. — Сейчас выключена, индикатор не горит. Чашка — белая, круглая, с ручкой, из керамики, что ли … А, еще немытая …

— А что Вы сейчас видите? — снова не дослушал он.

Я моргнул.

Глядя на черную чашку на фоне белой кофеварки.

Совсем с ума сойти! Он еще и фильтры на изображения накладывать умеет!

— Негатив, — осторожно дал я самое простое название увиденному.

— Так какого же цвета эти два объекта? — поинтересовался он, и не дождавшись от меня ответа, добавил: — Это к Вашему вопросу о светлых и темных. И о важности слова.

— Какого слова? — окончательно запутался я.

— Любого, — всеобъемлюще ответил он. — Какого цвета небо?

— Голубого, — автоматически выпалил я, лихорадочно соображая, куда он сейчас клонит.

— Почему голубого? — Каждый его новый вопрос звучал быстрее и напористее предыдущего.

— Вообще-то, воздух прозрачный, — вновь обрел я равновесие на надежной научной почве, — но в больших массах …

— Да-да, — не дал он мне отдышаться, — но почему именно голубой?

— Да потому что длина волны такая! — упорно цеплялся я за научный подход.

— Точно! — упорно отдирал он меня от него. — Но почему свет этой длины волны — именно голубой? Не красный, не зеленый, не любой другой?

— Да не знаю я! — удалось ему таки выбить меня из равновесия. — Принято его так называть — и все!

— Вы абсолютно правы! — мгновенно сдал он назад. — Принято. Однажды его так назвали — и так и пошло.

— А что в этом такого? — Я тоже немного сбавил тон.

— А то, — произнес он медленно, как будто сознательно тормозя безудержный поток слов, — что если следующее поколение человеческих детей с самого начала уверять, что белое — это черное, а черное — это белое, то уже через несколько лет — не говоря о нескольких поколениях — их невозможно будет убедить в обратном.

— Я не понимаю, о чем Вы, — честно признался я.

— Я о том, что в своем исследовании человеческих исследований и изобретений, — зазвучал его голос уже почти естественно, — Вы проявили чрезмерную строгость к людям. Которые уже очень давно находятся под мощнейшим давлением, сплющивающим их сознание даже не в двухмерную, а в линейную систему координат, на одном полюсе которой расположено то, что названо белым и ассоциировано с добром, в то время, как другой полюс объявлен черным и воплощающим зло.

— Вы, что, хотите сказать, что добро и зло существуют только в воображении? — поймал я его на типичной уловке темных.

— Я хочу сказать, что это — слова, — не стал он настаивать на ней, — и нам следует задаться вопросом, что именно они выражают. Названные Вами категории существовали всегда — под разными именами — но они всегда сосуществовали, они неразделимы. Избавьтесь от одной — и баланс будет нарушен: другая тут же потеряет свой смысл.

У меня перед глазами встал Стас, для которого весь смысл жизни состоял в схватке с темными. Что он будет делать, если они исчезнут?

— И обратите внимание, — не дождавшись от меня ответа, продолжил темный философ, — в качестве символов этих категорий в мире, в котором Вы находитесь, выбраны цвета, совершенно для него не естественные. В нем просто нет белого и черного.

— Это я знаю, — с облегчением ухватился я за знакомые факты, — белый — это наложение всех других цветов друг на друга, а черный — это самый темный оттенок некоторых из них.

— Вот видите! — явно воодушевился он моей ссылкой на данные науки. — Один полюс системы координат, внедренной в этот мир, поглотил все его краски, а другой был их лишен, превратившись в мрак.

— Ну, не так уж все категорично, — подбросил я ему картинку градиента в Фотошопе, — между белым и черным миллион оттенков серого находится.

— Но ведь только одного серого, — отмахнулся он от нее. — А этому миру куда больше многоцветие подходит.

— Ой, нет! — застонал я. — Только не радуга!

— А что не так с радугой? — удалось мне, наконец, удивить его.

— Ну, это же нынче символ … — замялся я, — этих …

— А! — крякнул он. — Благодарю Вас за этот пример. Давайте снова подумаем: радуга — редкое, фантастическое по красоте явление природы, на которое поколение за поколением людей смотрело, затаив дыхание — вдруг начало олицетворять нечто, этой самой природе бесконечно чуждое. С чего бы это?

— И с чего бы это? — эхом отозвался я.

— Когда понятие сияющего белого и зловещего черного уже прочно внедрены в сознание, — ответил он на наш общий вопрос, — уже намного легче поменять их местами. Не в одночасье, разумеется — Вы сразу заметили изменения в картинке, которую транслировали мне.

— И зачем это делать? — снова учуял я темный подвох.

— Мечта — это опасная штука, — усмехнулся он чему-то, стоящему за этой короткой фразой. — Она ломает повиновение, заставляет забыть о себе и — главное — может заразить других. Поэтому, чтобы нивелировать ее притяжение, нужно либо устранить ее источник, либо представить ее саму в виде абсолютно деструктивного явления. В первом случае, на место красоты ставится уродство, любовь, преданность, самопожертвование заменяются самыми противоестественными извращениями, взгляд в будущее ограничивается ближайшим днем, а смыслом жизни объявляется материальный комфорт. Что же до второго случая, то в Вашем исследовании человеческих открытий масса тому примеров.

Ну, это я и без него заметил, но мне все равно кажется, что дискредитация мечты, лежащей в основе каждого из них, является следствием несовершенства самих людей.

— Люди являются частью мира, в котором Вы находитесь, — ответил он на мое невысказанной замечание, — и с совершенством которого Вам еще удастся познакомиться. По крайней мере, я очень на это надеюсь. Но мы с Вами в самом начале согласились, что все процессы в этом мире регулируются нами, и давайте ответим себе честно: насколько успешно могут люди сопротивляться нашим — без разделения на течения — методам внушения, сканирования, модерации памяти и расстановки приоритетов?

Глава 16.14

— Но все же сопротивляются! — вновь нащупал я железный аргумент. — Иначе моего отдела просто не существовало бы! Да и ваши своих кандидатов на земле находят.

— И много? — мгновенно отозвался он. — В безудержно растущем океане всех оттенков серого? Я помню, что у Вас сейчас нет доступа к материалам вашего отдела, но подумайте о его штате: увеличился ли он хоть немного за все то время, что Вы в нем работаете? Что же касается нашей башни, которая также интересуется яркими — пусть иначе — личностями, то уверяю Вас с полной ответственностью: их становится все меньше и меньше — проверьте мои слова у нашего дорогого Макса.

Можно подумать, Макс хоть слово скажет в подтверждение того, что дела у темных идут совсем не так блестяще, как они обычно изображают. Даже — нет, особенно — если это будет чистейшей правдой.

— Но зачем нам — без разделения на течения, — ввернул я темному предводителю его же фразу, — превращать людей в эту серую, бездумную и бездуховную массу?

— А вот это как раз еще одна задачка для Вас! — с нескрываемым удовольствием объявил он. — Подумайте, зачем нашему сообществу — и на сей раз подчеркну: руководимому вашим течением — превращать неотъемлемую часть определенного мира в нечто, совершенно ему чуждое? В ущерб своим, казалось бы, собственным интересам.

Самое неприятное в его вопросе было то, что он задел меня лично — я только не сразу это понял.

Сначала я вернулся к своему анализу — материалы же прямо под рукой были — и таблица его основных характеристик вдруг начала генерировать все новые и новые вопросы.

Прав был темный предводитель: все человеческие открытия родились из мечты, совершенно безумной в то время. Мечтателей безумцами и считали — над ими насмехались, им тыкали в нос их бесполезность, их травили, и во многих случаях умирали они совсем не естественной смертью, что автоматически отправляло их на очередной жизненный цикл. Который, по всем нашим законам, назначался для исправления ошибок в прежнем и избавления от его недостатков.

Получается, мечты оценивались у нас как нечто, требующее искоренения? Но ведь по тем же самым законам именно люди, поднявшиеся над рутиной и вырвавшиеся из единообразия социума, считаются наиболее подходящими кандидатами для вступления в наше сообщество, и как раз с ними наш отдел работает. Куда смотрели хранители мечтателей? Нет, для начала — были ли они у них?

Я выписал с десяток самых ярких имен, чтобы проверить потом по нашей базе данных. Ох ты, так я же забыл темного предводителя попросить повлиять на моего наставника и Стаса!

И, кстати, чем Стас в то время занимался? На пару с целителями. Травля любого мечтателя обычно с его непосредственного окружения начиналась — нельзя было меры вовремя принять? До того, как он становился полным изгоем?

А массовые гонения? Взять хотя бы охоту на ведьм, или крестовые походы, или изгнание коренных народов с их земель после появления там исследователей белых пятен на карте. Ведь каждый из этих походов объявлялся благим делом и начинался во имя света и добра — почему мы позволили установиться такому их пониманию?

А в войнах вообще каждая из сторон за добро и правду сражается. Получается, в них добро воюет само с собой и себя же уничтожает? Но нет, в любой битве есть победитель — и именно его правда, в конечном счете, объявляется единственно верной. Получается, добро — это просто то, что сильнее?

А в сказках человеческих — еще одном примере их мечтаний — добро вообще всегда побеждает. Причем, делать ему это приходится снова и снова — такое впечатление, что зло терпит поражение за поражением, но окончательную победу добру одержать так и не удается. А если это отражение ситуации в нашем сообществе, как и практически все на земле? Хотя я здесь, скорее, вижу аргумент в пользу слов темного предводителя о балансе сил в основе мироздания: вот и у нас существуют же до сих пор темные, которых уже давно, я думаю, можно было прихлопнуть — Стас только приказа ждет.

А вот на земле этот баланс уже нарушен — или, вернее, в нем явно просматривается серьезный перекос, снова пришлось мне согласиться с темным предводителем. После еще одного короткого взгляда на сводную таблицу результатов моего анализа. Количество открытий, рожденных из человеческой мечты, не просто катастрофически уменьшилось — оно практически сошло на нет. А все мечты людей — вместо стремления ввысь и вдаль, на поиск справедливости и на помощь другим — свелись к удовольствию и комфорту здесь и сейчас. Любой ценой. Завтра слишком далеко, завтра не интересно, завтра — хоть потоп.

Из чего вытекало два еще более тревожных вопроса. Одно из двух: либо — если земля является нашим отражением — что же происходит у нас, чтобы вызвать такие перемены на ней? Либо — если подобный перекос случился только на ней — как мы допустили, чтобы земля превратилась в наше кривое зеркало?

Это что же получается: мой наставник, вечно мечущийся между взлетами и падениями, которые сам и генерирует, служит земле лучшую службу, чем я, не ищущий на ней ничего, кроме спокойных и комфортных условий работы?

Я всегда воспринимал Галю как неизменную постоянную. Возможно, после бурного начала моего присмотра за ней, когда ее у меня чуть не увели, мне хотелось только одного: чтобы она оставалась такой, как есть. В конце концов, усмотрел же в ней один из наших рекрутеров подходящего нам кандидата — пусть и к администраторам, им тоже новые сотрудники нужны.

Меня вполне устраивала ее приземленность: полностью погружена в дом и семью — значит, темных больше не заинтересует, равнодушна к Интернету — значит, не нахватается там всякой гадости, ничего не читает, а только сериалы дурацкие смотрит — зато у меня под боком и не мешая мне заниматься моим собственным земным увлечением.

У меня и мысли ни разу не возникло расшевелить ее, расширить ее кругозор, показать ей, что мир намного больше того, каким ей кажется. Я думал, что не хотел ее пугать — на самом деле, я сам боялся ее реакции.

Мой наставник оказался менее рассудительным — и Татьяна не только превзошла самые смелые его ожидания — одно ее открытие чего стоит! — но и его заставила постоянно совершенствоваться.

Не испугалась и Анабель — и Франсуа не только относительно спокойно принял ее признание, но и условия работы сделал ей еще более комфортными.

А Света — ничуть не менее приземленный человек, чем моя Галя? Ладно, еле откачали — но откачали же! И после того первого раза на даче продолжила себе крутиться среди ангелов, как ни в чем ни бывало. И еще и Марину уговаривала вести себя с темным предводителем прилично — чтобы землю не позорить.

В общем, как-то мне совсем не по себе стало. На людей сверху вниз смотреть легко, своим коллегам претензии выставлять — тоже много ума не надо, вот только не мешало бы при этом и самому всегда на высоте быть.

Вечером, после ужина, зашел я к Гале на кухню, спросил ее, что она смотрит, о чем там речь и что она об этом думает. Она удивленно глянула на меня, спросила, не хочу ли я добавки, и зашикала на все мои вопросы — не отвлекай, тут у героев судьба решается. Последующие пять минут герои сидели за столом, со стаканом сока перед каждым, и обменивались односложными репликами и многозначительными взглядами — пока один из них не вылетел почему-то из комнаты, опрокинув стул. А я понял, что момент оказаться на высоте упущен. Причем, уже давно.

Ночью этот момент ко мне вернулся — в виде той сцены из сериала. За столом сидели мы с Галей, я объявил ей, что я — ангел, в ответ на что не стул под ней перевернулся, а мне в лицо полетел стакан с соком. С обвинениями в том, что я ей специально голову морочу, чтобы ее бросить. А как же дети? — прогремело у меня в голове перед закрытием занавеса.

Одним словом, утром на работе настроение у меня было не из лучших. Не успел я чуть-чуть уговорить себя, что много- и разнообразие не только на земле приветствуется, что моя работа описывается определенными принципами, а не почасовой инструкцией, что мой наставник является всего лишь моим консультантом, а не образцом для обязательного подражания, как у меня зазвонил телефон.

Человеческий.

В кармане.

Марина.

Вот сейчас она меня взбодрит!

— Привет, занят? — раздался в трубке резкий и отрывистый сигнал побудки.

— Да что ты, Марина — просто так на работе сижу! — негромко ответил я, прикрывая трубку ладонью — вот в мысленной связи таких неудобств нет!

— В смысле — говорить можешь? — неожиданно пустилась она в объяснения.

— Скорее, слушать, — подтолкнул я ее к возврату к обычному директивному тону — можно будет сразу трубку повесить.

— Ладно. Слушай, как тебе этот гость залетный? — директивно поинтересовалась она.

Так, это что за виражи во вселенной творятся?!

— Подожди, в коридор выйду, — бросил я в трубку, вставая — мне нужно было время, чтобы собраться с мыслями.

— Что именно ты хочешь узнать? — спросил я, закрывая за собой дверь в офис. — Только давай недолго — я действительно на работе.

— Я хочу понять, что ему от земли нужно. — Судя по тону, Марина уже тоже пришла в себя.

— Это я не знаю, — покачал я головой, — но одно могу сказать тебе точно: среди наших я такого отношения к ней еще никогда не встречал.

— В смысле? — приняла она всерьез мою просьбу не затягивать разговор.

— Она для него имеет значение сама по себе, — облеклись, наконец, в слова все те задачки, который ставил передо мной темный предводитель, — не как подконтрольная нам территория.

— Подробнее давай! — прикрикнула на меня Марина уже совсем знакомым тоном.

— Да говорю же — не могу! — также привычно огрызнулся я. — Он не так говорит, как вопросы задает, а когда начинаешь на них ответы искать, все вверх ногами переворачивается.

— Вот вас бы так! — не удержалась от любимой шпильки она.

— Давай, что мне в глаза бросилось, — пропустил я ее мимо ушей. — Во-первых, он за землей давно наблюдает.

— Я тоже заметила, — неохотно заметила она.

— И ему не нравятся перемены на ней, — продолжил я перечисление своих наблюдений.

— Его не спросили! — охотно возразила мне она.

— И он считает … по-моему … что эти перемены — наших рук дело, — добавил я, подумав.

Глава 16.15

— Чего? — Судя по голосу, мне снова только что удалось загнать ее в растерянность — вот всего за пару дней в заместителях больше навыков приобрел, чем за пару десятилетий в подмастерьях.

— Тут я не уверен, — на всякий случай отступил я в сторону. — А ты что скажешь?

— Знала бы — не звонила бы, — восстанавливалась Марина всегда быстро. — Умеет он многое — я тут случайно свидетелем стала.

Я вдруг засомневался, что хочу узнать, чему она стала свидетелем — и что заставило ее интересоваться чьим бы то ни было мнением об ангеле.

— Марина, а ты не думаешь, что все может начать вверх ногами переворачиваться прямо с земли? — озвучил я еще один крайне тревожащий меня вопрос — даже если это будет переворот в нормальное, исходное состояние, вряд ли он пройдет безболезненно.

— Главное — чьими ногами! — фыркнула она с довольным смешком. — Земля — круглая и и так вертится, ей любые фортели нипочем.

— О, где-то я уже такое слышал … — задумчиво протянул я. — А, да — от Анатолия.

— Тебе, кажется, к работе возвращаться нужно было? — снова хмыкнула Марина, и отключилась.

Поработаешь тут с ними, как же! У меня целый день мысли метались между догадками о том, зачем наше сообщество унифицирует человечество и что умеет темный предводитель. В первом случае у меня были хоть какие-то вводные данные, а во втором речь шла о примитивном переборе вариантов по принципу возможно-невозможно. Признать невозможным мне не удалось ни один из них, и после нескольких десятков я бросил гадать на кофейной гуще и сосредоточился на собранных фактах, услышанных вопросах и продуманных ответах на них.

Я рассматривал их под всеми углами, сопоставлял, укладывал в схемы, перетасовывал, размещал в другом порядке — как те песчинки в Аленкином блоке. Которые точно также вращались и вращались у меня перед глазами — пока я не нашел-таки способ проникнуть через них …

Ага, кажется, понял!

Когда раздался сигнал мысленного вызова, я вздрогнул так, как в первый раз не дергался, и нервно глянул на дату на экране ноута — я, что, здесь уже сутки просидел?

— Я приношу свои извинения за вызов раньше оговоренного срока, — раздался у меня в голове напряженный голос темного предводителя, — но он продиктован обстоятельствами.

— Да что Вы, я очень рад! — совершенно искренне ответил я, спеша поделиться своим новым соображением. — По-моему, я догадался, зачем наше сообщество подвергает людей такому давлению — можно?

— Я слушаю Вас, — произнес он с явно сдерживаемым нетерпением.

— Я думаю, — торопливо начал объяснять я, — людей просто стало слишком много, и воображение у них никуда не делось. Поэтому и понадобился этот пресс, чтобы отделить простую мимолетную фантазию от действительно стоящей мечты — первая под ним развеется, а вторая устоит. Может такое быть?

— Может, — бесстрастно согласился он, — определение истинно достойных как наиболее устойчивых не ново. А может … Я попробую воспользоваться более близким Вас языком и заранее прошу прощения, если сделаю это не совсем корректно. Если сайт на поддается взлому, можно запустить в него вирус — не находите?

— Какой вирус? — оторопел я.

Хотя кто его знает, может, и вирусы у нас придумали — вот как раз он сам?

— Вирус равнодушия, — принялся перечислять он, не задумываясь, — тщеславия, зависти, эгоизма, лени … Возьмите любой из пороков — или все вместе. Такое уже бывало в истории этого мира. Однако, — явно встряхнувшись, вернулся он к тому собранному тону, которым начал разговор, — сейчас у нас есть более насущные вопросы. Я должен буду отлучиться на некоторое время, и в мое отсутствие у меня будет к Вам просьба … нет, распоряжение — можете даже считать его приказом.

— Я слушаю, — мгновенно подобрался я — первое официальное, без вокруг да около, поручение!

— Я прошу Вас, — облек он даже свой приказ в безукоризненно вежливую форму, — крайне внимательно следить за нашей свежей кровью и — главное — за всем, что происходит вокруг них. Если Вы заметите появление рядом с ними любой — я подчеркиваю: любой — подозрительной личности, немедленно связывайтесь со мной.

— В инвертации? — уточнил я.

— Не думаю, — ответил он почти без колебания, — способность свежей крови чувствовать инвертированных известна уже не только нам. Скорее, это будет совершенно обычный облик, и в этом случае возможны, конечно, совпадения, и поэтому Вам нужно будет проверять каждое новое явление в их окружении. Я даю Вам разрешение на сканирование — и уверяю Вас, что имею на это право.

У меня сердце упало — сначала блок, потом прямая линия, теперь еще это … Что-то далековато меня завела дорожка в направлении к моему наставнику — это же одни сплошные темные методы!

Но, с другой стороны, дети …

— Кому опасность грозит — Игорю? — плюнув на все, пошел я дальше по той же дорожке.

— Вы — первый из моих собеседников, — в голосе его прозвучало явное одобрение, — кто совершенно самостоятельно поместил мальчика в центр картины. Поздравляю Вас — я и сам так думал. Раньше, до того, как увидел их всех. Сейчас я бы сказал, что он находится в основе ее центра.

— А картина — это Дара? — вырвалось у меня без малейшего участия моей воли — видно, самолюбию еще одного комплимента захотелось.

— Часть ее, — ограничился он полу-похвалой. — Хотя также, раньше, казалась мне целой. Я даже сказал однажды нашему дорогому Максу — в ответ на его вопрос, зачем она мальчику — «Зачем атланту небо?», что, по-моему, очень расстроило его.

— И зачем же атланту небо? — не упустил я случая пойти дальше Макса.

— Оно является целью его существования, — произнес он так, словно речь шла о совершенно очевидном факте. — Без него все, что совершает атлант, лишено какого бы то ни было смысла. С другой стороны, — добавил он после короткого молчания, — без атланта небо вообще не будет существовать — оно просто рухнет.

— Куда рухнет? — резко выпрямился я.

— В мрак. В бездну, — с готовностью объяснил он. — Но это тоже фраза из старых времен. Сейчас я уже могу сказать: рухнуло бы.

— А что изменилось? — чуть-чуть перевел дух я.

— Ну, как же — рядом с девочкой находится Ваша дочь, — ответил он даже с каким-то удивлением. — Она является тем якорем, который всегда, при любых обстоятельствах, удержит девочку от любых необдуманных, чрезмерно эмоциональных поступков.

Нет, он точно Гений! — застрял у меня комок в горле. Я всегда знал, что придет день, когда не один только я буду видеть, что моя Аленка — это не просто приставка к Даре!

— И это еще не вся картина, — продолжил он уже не так с удивлением, как с благоговением. — Рядом с Вашей дочерью есть еще тот, другой мальчик, являющийся — надеюсь, Вас не обидит мое сравнение — песочными часами для тех крохотных крупинок ее сознания. Я думаю, она еще не раз удивит Вас во многих, связанных с ним, вопросах. И есть еще и другие … — Он явно проглотил какие-то слова. — И все они связаны между собой, переплетены, настроены друг на друга — как все элементы этого мира. Неужели Вы до сих пор не видите его совершенства?

— Подождите, давайте о детях! — категорически отказался я уходить в философствование в таких важных делах. — Причем здесь мир?

— Мы говорили с Вами о том, как трудно людям сопротивляться нашему давлению, — не согласился он слезать с любимого конька. — То же самое можно сказать и о мирах. Уверяю Вас, я видел слишком много тех из них, которые не выдержали нагрузки — и сейчас даже у нас умирают соответствующие им уровни. Этот мир — до сих пор единственный, которому удалось продержаться так долго и только своими силами. Поэтому наша свежая кровь и для него является шансом на возрождение — не исключено, что последним. Если с ними что-то случится, его оставшихся сил уже может не хватить.

— Значит, опасность грозит не только Игорю? — предпочел я обойтись без догадок в официальном поручении.

— Ему — в первую очередь, — пошел мне навстречу темный предводитель. — Наши оппоненты справедливо видят в нем центральную фигуру, но — не понимая этот мир — не видят всю картину целиком. Кроме того, — усмехнулся он, — в силу своих особенностей они всегда действуют по одной и той же, отработанной схеме. К которой на этот раз мы будем готовы, правда? — закончил он с непонятным задором.

Ну вот, и прямые линии не так уж идеальны — мое ответное «Да, конечно» заглушили какие-то посторонние шумы.

— И последнее, — вернулся мой темный руководитель к деловому тону. — Сигнал у нас с Вами достаточно сильный, должен достичь меня где угодно — если сразу не отвечу, пошлите мне вместе с сигналом уведомление о степени срочности. Но если я так и не выйду на связь, а Вы обнаружите упомянутое подозрительное присутствие, немедленно обращайтесь к Максу — и только к нему. В обстоятельствах, возможность которых я предполагаю, нам понадобятся только трезвые головы.

И как Макс сюда попадет, хотел бы я знать? Или с него уже запрет сняли — как мне дали разрешение сканировать направо и налево? Еще не хватало, чтобы он сюда снова постоянно шастать начал! Макс — трезвая голова в отношении Дары, ну да, смешно!

— Я все понял. Не волнуйтесь. Все будет выполнено, — сделал я еще один шаг в сторону моего наставника, вечно обещающего руководству все, что угодно, лишь бы его выпустили тут же нарушать все данные обещания.

Но эта мысль как-то по краю сознания прошла — я уже строил график инспекций Аленкиных мыслей за блоком: как краткосрочных пару раз в день и обзорных каждый вечер, так и внезапных — при появлении у меня малейшего подозрения на предмет любых необычных событий в ее жизни.

Но удивлять меня она начала вслух и лицом к лицу.

Глава 16.16

За следующую неделю я немного расслабился — девочки вели себя самым обычным образом, по дому не носились никакие волны напряжения или возбуждения, не раздавались неожиданные звонки и за Аленкиным блоком была полная тишь и благодать.

Дети уже запустили созданный под руководством темного предводителя опросник среди своих контактов и сейчас изучали их ответы на него. Я бы с удовольствием поучаствовал в анализе полученных данных и уже обдумывал, как бы вывести Аленку на разговор о нем — не выдавая свой источник информации об их исследовании и не подвергая сомнению их способность провести его — как однажды вечером у меня на экране пискнуло сообщение:

«У тебя есть несколько минут? Нужно поговорить».

От Аленки.

Я растерялся: то ли радоваться — вот почувствовала же как-то мое желание помочь даже за моим непробиваемым блоком; то ли напрягаться — переписываться со мной предпочитала Дара, и, как правило, в тех случаях, когда не хотела устную реакцию от меня услышать.

— Давай, — быстро набрал я, и не стал сворачивать окно чата, уставившись на него в тревожном ожидании.

Аленка все же выбрала свой обычный путь общения со мной — через минуту зашла ко мне в большую комнату, и я выдохнул с облегчением.

Она плотно прикрыла за собой дверь — и я снова затаил дыхание.

— У Игоря есть охрана, — начала она без всякого вступления, пристально глядя на меня своим прохладным взглядом.

— Ну да, — кивнул я в знак того, что помню недавно открытый мне факт.

— А у нас с Дарой — наблюдатели, — продолжила она все тем же бесстрастным тоном.

— Ну да, — поморщился я в подтверждение давно известного факта.

— А у Олега нет никого, — прорвалась у нее в голосе первая эмоциональная нотка. — Это неправильно.

Я чертыхнулся про себя — вот кто просил темного предводителя сеять панику среди детей вопросами, можно ли проследить их по никам в переписке?

— Не волнуйся, — успокоил я Аленку. — Я так там следы запутал, что ни на тебя, ни на Олега никто и никогда выйти не сможет.

— Я не об этом, — слегка поджала она губы, вернувшись к прохладному тону под стать взгляду. — Гений куда-то исчез. Перед этим попросил нас вести себя очень осмотрительно, ограничиться перепиской с нашими контактами и не идти на личную встречу ни с одним из них. У тебя постоянно блок стоит. В мой ты больше не ломишься. Я только за активизацию событий вокруг нас, но Олегу — как человеку — защита нужна даже больше, чем нам.

Я чертыхнулся еще раз — вот не мог темный предводитель ограничиться только организацией трудового процесса в разговоре с детьми, оставив инструкции по технике безопасности только мне?

— Я понял, — уверил я Аленку. — Давай, я со Стасом поговорю. Он, конечно, своим отрядом уже не руководит, но сможет, я думаю, по старой памяти и Олегу охрану организовать.

— Спасибо, — кивнула она. — Но я снова не об этом.

— А о чем? — окончательно разозлился я — что этот темный предводитель им еще наплел?

— Олег — человек, — еще раз подчеркнула Аленка. — Чем бы это все ни закончилось, у него только два пути: либо в младенцы на еще одну жизнь, либо … в никуда. Я не имею ни малейшего намерения потерять его.

— И как ты себе это представляешь? — забурлила во мне вскипевшая злость — это, что, не одному мне наплел темный предводитель, что Олег является для моей дочери объектом первой необходимости?

— Ты можешь договориться, — прищурилась Аленка, — чтобы ему хранителя прислали?

На этот раз я чертыхнулся так, что мне бы даже Стас позавидовал — вот обязательно было темному предводителю кичиться перед детьми своим всесилием, чтобы они теперь того же от всех остальных ждали?

— Алена, это не так просто, как тебе кажется, — попытался урезонить я ее. — Первичным отбором подходящих людей у нас совершенно другая служба занимается, их списки ее руководством утверждаются и только потом к нам попадают, а уж из них хранители себе подопечных выбирают — приказом им никого не навязывают …

— Ты мне просто скажи, — сверкнула она глазами, — ты можешь это устроить или нет?

Не знаю, как другие, но я своей дочери сказать «Нет» не смог. Особенно, когда вспомнил, что у меня в списке контактов имеется один герой, который постоянно всем в уши жужжит, что для него не решаемых проблем не существует.

Связаться с героем я смог далеко не с первого раза. Он сбрасывал меня и сбрасывал — и после каждого отбоя у меня в памяти одна и та же картина вспыхивала: когда ему понадобилось оттуда, сверху, видеосессии с нами организовать, я в прямом смысле ночи не спал, Игоря у себя ночевать оставил, чтобы мгновенно ответить на звонок, когда у их геройского величества свободная минутка для него найдется.

А потом я вспомнил причину этих видеосессий — а также причину всех недавних сумасбродств нашего героя.

— Привет! — охнула Татьяна в трубку. — Что случилось? Что-то с Игорем?

— Да все с ним в порядке! — отмахнулся я от нее. — Ты мне лучше скажи — у твоего Анатолия телефон работает? А то у меня уже раз десять сбой вызова случился.

— Да мы тут немножко заняты были, — неловко замялась Татьяна. — Наверно, он отвлекаться не хотел. Сейчас он тебя наберет.

Все — я точно не хочу знать, чем они были заняты. И еще меньше хочу ждать, пока мой наставник будет поучительную паузу выдерживать в отместку за несвоевременный звонок.

— Нет, лучше дай ему трубку, — попросил я Татьяну. — А то у него сейчас или связь пропадет, или батарея сядет.

— У тебя есть две минуты, — буркнула мне в ухо трубка после небольшой, но все же паузы. — Нет, одна. В отличие от некоторых, мы здесь ни от каких вызовов не уклоняемся, отпуск за свой счет в самое горячее время не берем, а наоборот — денно и нощно делаем все возможное и невозможное, чтобы …

— Вот поэтому я тебе и звоню! — перебил его я. — Появился серьезный вызов — нужно совершить практически невозможное. Возьмешься? Или мне к Стасу обратиться?

— Кому нужно? — засопела трубка то ли от содержания моих слов, то ли от их формы.

— Тебе, в первую очередь, — добавил я ей и того, и другого. — Чтобы не пришлось в будущем вносить поправки в список своих достижений, ограничивая их рамки.

— Давай без болтовни — я тебе две минуты дал! — бросился защищать мой наставник границы своих побед. — Что нужно?

Я объяснил ему суть просьбы Аленки, не вдаваясь в описанные ею подробности — чтобы уложиться в отведенные мне срок.

— Легко! — торжествующие завопила трубка, едва дослушав меня. — У меня даже будущий хранитель уже на примете есть!

— Это кто? — насторожился я — в отделе, между миссиями, у нас только самые бестолковые специалисты задерживались.

— Увидишь! — напустила на себя загадочность трубка. — Не хочу сюрприз тебе портить. Но я к нашим только послезавтра пойду — там, прямо на месте, все и решим.

Я тут же написал Аленке, что запрос передал и что ответ придет через два-три дня.

Хорошо, что запас времени себе оставил — через день мой наставник мне не перезвонил.

Я ждал целый день — ладно, возможно, всяких дел неожиданных навалилось.

Я ждал вечером — ладно, может, дел навалилось столько, что на работе задержаться пришлось.

Поздно вечером я звонить не стал — ладно, может, они там опять чем-то очень заняты.

Я набрал его на следующий день утром — прикинул по времени, чтобы точно до начала работы, а добираться ему на нее не нужно, значит, и по дороге, за рулем, не застану.

— Ты забыл, что ли, о моей просьбе? — сразу осадил я заворчавшую было трубку.

— Не забыл, — тяжко вздохнула она. — Но давай договоримся раз и навсегда на будущее: если еще раз, когда-нибудь, при любых обстоятельствах, я скажу тебе, что в ком-то уверен — врежь мне в ухо, чтобы я в себя пришел.

Я снова чертыхнулся — как бы мне сделать так, чтобы он эти слова повторил, а я успел запись разговора включить.

А потом я поежился — сказать такое, да еще и в присутствии записывающего устройства, моего наставника могла заставить только что-то действительно из ряда вон выходящее.

— Что случилось? — неуверенно спросил я, все еще раздумывая, хочу ли я это знать.

— Вот именно, что ничего! — возмущенно фыркнула трубка. — Ведь полностью же в курсе ситуации, сколько разговоров было о помощи в любой момент, околачивается тут без дела — и какие льготные условия работы предложены: знакомое окружение, привычная обстановка, любое содействие по более глубокому ее изучению. И что — нет, и все! Вот я и говорю, если еще хоть однажды …

— Да о ком речь-то? — разрубил я это уже слишком запутанное хитросплетение безликих намеков.

— Анабель! — плюнула мне трубка прямо в ухо — очевидно, показывая, как ей потом, в будущем, ответить. — Она, понимаешь, ждет, пока Франсуа доучится, и без него с места не двинется. Можно подумать, мы ему подходящего подопечного где-нибудь поблизости потом не найдем! Да я среди своих бывших клиентов прямо сейчас с десяток имен набросаю!

Я чуть не присвистнул. С ума сойти! Ведь, действительно, Сан Саныч не так давно сообщил всему офису печальную — для людей — новость. Я еще подумал: ну вот, дождались они с Анабель наконец-то — а сейчас, в отличие от моего наставника, мысль о ней даже в голову не пришла.

— Слушай, а без нее нельзя? — старательно возложил я на него еще одну надежду.

— Если без нее, то только по процедуре, — хмуро стряхнул он ее с себя. — Рекомендации по человеческим кандидатурам от рекрутеров приходят,а к ним пока дороги нет — мы ведь все только к своим попасть можем, а от других отделов отшвыривает так, что в глазах темно.

— Понятно, — подвел я итог разговору, думая, какими словами передавать его суть Аленке.

— Ничего еще не понятно, — решительно перечеркнула мои лингвистические изыскания трубка. — Я — не Анабель, я не отказываюсь. Не было еще случая, чтобы вариант не нашелся — и сейчас подходы уже нащупались и уже опробываются. Дай мне только еще немного времени.

Вот на этой последней фразе я и построил свой разговор с Аленкой, сведя все остальное — без имен и излишних подробностей — к описанию всего лишь одного из многих способов исполнения ее просьбы.

Глава 16.17

— Хорошо, — спокойно кивнула она, — не думай больше об этом. Не получилось — значит, не получилось.

Я снова расчувствовался. Вот сразу видна моя дочь — Дара, к примеру, несмотря на то, что они выросли вместе и в абсолютно одинаковых условиях, таким стоическим терпением никогда не обладала.

И конечно же, это терпение было вознаграждено — в чем лично я увидел несомненный знак того, что наши дети уже действительно признаны нашим сообществом, которое всегда — что бы там ни говорили эти конспираторы — высоко оценивало непоколебимую веру в себя.

Аленка больше ни разу не заговорила со мной о своей просьбе.

И не выказывала при этом никаких признаков беспокойства или раздражения.

И спустя несколько дней после нашего последнего разговора от нее вообще начали исходить волны полного довольства всем окружающим миром.

Подозревая его причины, я провел дополнительную внеочередную инспекцию ее мыслей за блоком.

И таки да — у Олега действительно появился хранитель. В сознании Аленки он присутствовал, как некий смутный образ — именно такой, каким ощущали наши дети ангелов в невидимости. Последнее убедило меня в том, что он направлен к Олегу совершенно официально, поскольку не испытывает ни малейшей потребности скрываться в инвертации, в которой виделся бы Аленке куда менее отчетливо.

Меня только удивило, что по Аленкиным ощущениям это определенно был хранитель, а не хранительница, в то время как в нашем отделе всегда практиковалось направление к человеку ангела противоположного пола. Наверно, пришлось срочно выбирать из свободных на тот момент сотрудников, и выбор оказался не так уж велик.

А вот что удивило меня намного больше, так это то, что мой наставник не позвонил мне, чтобы похвастаться своим очередным героическим свершением. Наверно, решил, что это я должен ему звонить — с изъявлением благодарности, с чем я решил повременить, чтобы убедиться, что Олегу действительно хорошего специалиста прислали.

И правильно сделал. Не прошло и недели, как вернувшись с работы домой, я застал там не полный безмятежного спокойствия штиль, а бушующий шторм — в центре которого находилась Аленка, выбрасывающая во все стороны кипящие волны чистейшей ярости.

Никаких внеочередных инспекций этой стихии мне в тот вечер не понадобилось — она ворвалась ко мне в большую комнату сама, еще до ужина.

— Вот кто тебя просил?! — зашипела Аленка прямо от двери, не прикрыв, а захлопнув ее на этот раз.

— Что просил? — оторопел я.

— Подсовывать Олегу эту …! — задохнулась она, сверкнув глазами.

Я лихорадочно перебрал в памяти все результаты своих последних инспекций. Понятно — судя по всему, мой отдел не стал все же от устоявшейся практики отказываться, а Аленка — из-за смутности своих ощущений — не сразу поняла, что это девчонка.

— Ален, давай только не будем всякие глупости себе воображать, — принялся я увещевать свою дочь. — Наш специалист здесь на работе находится — и если мне не изменяет память, до сих пор ты была вполне довольна ее работой.

— Точно! — даже ногой притопнула она. — более, чем довольна! Потому что это была его работа, а не ее.

Я похолодел. Уж не проник ли в мой отдел вирус человеческого безумия по смене пола? В конце концов, наши сотрудники большую часть времени на земле проводят. Владыка, пожалуйста, сделай так, чтобы я просто неправильно понял то, что услышал!

— Что-то ты меня совсем запутала, — осторожно, с опаской, попросил я разъяснений.

— Это не я тебя, а ты здесь все запутал! — не заставила просить себя дважды Аленка. — Ты сказал, что не получилось? Я, по-моему, к тебе больше не приставала. Дара с Максом поговорила — он за два дня кого-то из своих нашел! Без ваших вечных «Нужно подождать»! И все было отлично, пока … эта не явилась!

Владыка, можно, пожалуйста, продублировать мою последнюю просьбу?

— Подожди! — остановил я свою дочь движением руки. — Ты хочешь сказать мне, что у Олега два хранителя образовалось? Нет, — быстро поправился я, — один хранитель и один темный?

— Я так и знала! — взвилась она с удвоенной силой. — В этом все дело! Вам же нужно, чтобы все люди только на вас молились! Вы же пережить не можете, если возле одного из них темный первым появился! Вот прямо сразу, в один момент, все сложности исчезли — и нашелся способ свою козу прислать!

С ума сойти! У меня в ушах звенело — вот не бывает таких совпадений! Прямо один-в-один повторение начала моей истории с Галей. Ну, ничего — это я тогда совсем неопытным был, а сейчас я этого красавца в два счета с земли спроважу!

Оказалось, что я от неожиданности блок уронил.

— Только попробуй! — шагнула ко мне Аленка с самым решительным выражением. — Он — нормальный: держится рядом, но к Олегу не липнет, как эта. Убери ее отсюда — начнет ему еще что-то внушать в невидимости, я за себя не отвечаю.

А вот это вряд ли — за сознательное создание препятствий в работе хранителя отвечать ей придется. Причем, сразу мордоворотам Стаса — вон двое уже прямо под рукой весьма удачно оказались! И Стас уже ими не командует — договориться с ним не получится.

И это в тот момент, когда наше сообщество обратило, наконец, благосклонный взгляд на наших детей!

— Да как мне ее убрать? — подумал я вслух.

— Как хочешь! — отрезала Аленка. — Как-то же вы обошли все свои преграды — вот идите теперь в обратном направлении. Гений нам подтвердил, что люди имеют право выбора, куда им направляться, и никто не может им провожатого навязывать — а нас с Олегом вполне первый из предложенных устраивает.

— Алена, ты понимаешь, — медленно проговорил я, испытывающее глядя на нее, — где он с таким выбором окажется после … этой жизни?

— Он кажется там, где я смогу его найти, — ответила она мне своим вновь ставшим прохладным взглядом. — И если там есть такие, как Гений и Макс, то лично у меня проблем с этим местом нет.

Ладно, накладки где угодно и в чем угодно случаются. Только это уже не накладка, а полный театр абсурда.

Человек выбирает темного хранителя, направленного к нему по ходатайству бывшего браконьера, основанному на просьбе исполина, находящегося в окружении данного человека и приходящегося бывшему браконьеру дочерью.

Одновременно с этим, этот человек отказывает светлому хранителю, направленному к нему по ходатайству другого хранителя, основанному на просьбе другого исполина, находящегося в окружении данного человека и приходящегося первому исполину сестрой, но не дочерью браконьеру.

При этом, вышесказанные браконьер и другой хранитель начали однажды со столкновения из-за матери обоих исполинов и закончили многолетним и плодотворным сотрудничеством под руководством службы внешней охраны светлого течения от темного.

Кто-нибудь что-нибудь понял?

Я — точно нет, эта задачка мне не по плечу. Мне, пожалуйста, что-нибудь такое, что можно анализировать без угрозы потери рассудка.

А вот моему наставнику она определенно по вкусу придется. Во-первых, рассудок он уже давно потерял, во-вторых, при отсутствии выхода он его создаст, и в-третьих, вернувшись в круг конспираторов, я не обещал, что снова буду впрягаться в любой сброшенный им мне на плечи воз.

Нужно было не обещать вслух и при свидетелях — он, конечно же, со мной не согласился.

— Ты обалдел — хранителя отзывать?! — взвизгнул он мне в трубку, как только я изложил ему суть своей второй просьбы. — Там все совершенно официально: и рекомендации рекрутеров, и запрос от них, и предложение по кандидатуре хранителя, и ее письменное согласие, и резолюция нашего главы на нем. Ты представить себе не можешь, на что мне пришлось пойти, чтобы соблюсти все формальности. И имей в виду, на некоторых этапах Стас подключался — так что, если настаиваешь, с ним будешь объясняться сам.

— А что мне теперь делать? — напомнил я ему о его обязанностях наставника.

— Ну что же, я думаю, этот случай послужит тебе уроком, — охотно пошел он мне навстречу — прямо зубы по привычке заныли. — Того, что бездумное потакание любым капризам детей никогда не заканчивается ничем хорошим. Того, что обращение к силам, способным изменить ситуацию, должно следовать за детальным изучением всех ее обстоятельств. Того, что приглашение молодого ангела в свое окружение автоматически означает принятие на себя полной ответственности как за него самого, так и за все последствия такого поступка …

Я решил его не сбрасывать — в этом случае, он меня точно сам наберет. Я просто оставил включенный телефон с моим зудящим из него наставником на столе — и пошел на кухню ужинать.

За время ужина он, похоже, выговорился — и речь минут на двадцать затянулась, и потом еще три вызова было. Ничего не поделаешь, я тоже бываю занят.

Максу я позвонил для очистки совести — в его ответе я ни секунды не сомневался.

— В нашем течении сотрудников к людям не направляют, — не обманул он мои ожидания, — и, соответственно, не отзывают. Я просто обрисовал ситуацию нескольким знакомым, и один из них — исключительно по доброй воле — пошел мне навстречу.

— Макс, но это же ненормально! — попытался я привлечь его внимание к очевидному факту.

— Что именно? — деланно удивился он. — То, что у нас вопросы решаются оперативнее, чем у вас? Или что еще не всем людям ваша светлоликость весь мир затмила?

— Слушай, а не мелковат ли реванш за Галю? — призвал я его к откровенности.

Он замолчал — не ожидал, наверно, что я так легко смогу разглядеть его истинные мотивы.

— Меня не удивляет, — произнес он, наконец, со своей неизменной ленцой в голосе, — что тебе именно это соображение пришло в голову. Что ты даже представить себе не можешь, что я просто всегда готов помочь Даре. Меня удивляет другое — что мог увидеть в тебе Гений?

— А ты присмотрись, — невольно приосанился я, — только резкость наведи.

— Пока не получается, — издал он тяжкий вздох, — глаза величием слепит.

Глава 16.18

Не скажу, что я был благодарен Максу за напоминание — у самого мелькала мысль темного предводителя вызвать. Однако, в нашем последнем с ним разговоре речь шла о том, что инвертированная опасность маловероятна — скорее, она будет иметь совершенно обычный облик. А невидимость куда отнести?

Но мне также было дано право сканировать все, что покажется мне подозрительным — и самостоятельно делать выводы об обоснованности таких подозрений.

Два хранителя у одного человека — это более, чем подозрительно.

А значит, пришло время для еще одного званого обеда.

Галя пришла от такого предложения в восторг.

Девочки — в настороженное недоумение.

А я — к выводу, что если уже и мой предводитель увидел во мне что-то ценное, то ему виднее.

Собрались мы, как и в прошлый раз, в большой комнате, чтобы всей компании места хватило. И, как и в прошлый раз, я поначалу больше смотрел и слушал.

Слушать на этот раз было намного сложнее — все разговоры ли на фоне глухого гула. И опять интересное явление обнаружилось. Монотонное жужжание от одного ангела в невидимости быстро уходило на задний план, и я его замечать переставал. Также на одной волне жужжали и наши наблюдатели — складывалось впечатление, что они там в обнимку сидят. Сейчас источников шума тоже было два, но принадлежали они к разным течениям и располагались на расстоянии, по обе стороны от Олега. В результате, издаваемые ими звуковые волны, как им и положено, накладывались, входили в резонанс и усиливали друг друга — так, что скоро мне начало казаться, что я в машинный зал какого-то предприятия попал, в котором рабочим перекрикиваться приходится, чтобы заглушить шум оборудования.

Что же до наблюдений, то мое внимание почти полностью Аленка к себе приковала — снова начала удивлять меня, и далеко не приятно. Невидимость ни для одного ангела не была убежищем от наших детей, но Аленка еще и каким-то образом безошибочно отличала в ней светлого хранителя Олега от темного. И в первого постоянно что-то летело — после чего она извинялась за свою неловкость, подхватывалась с места и бросалась убирать за собой, а там уже и по ногам топталась, и толкалась, и, по-моему, даже щипалась. Судя по всплескам уже совсем не монотонного гула возле нее.

Галя только руками всплескивала: «Да что у тебя сегодня руки совсем дырявые?».

Олег морщился, тянул ее назад за стол и даже толкал ее под ним ногой.

Дара с Игорем переглядывались, дружно качали головами и делали ей по очереди страшные глаза.

Аленка отвечала им всем своим непроницаемым прохладным взглядом.

Я же просто поверить не мог тому, что видел. Мой хрупкий, нежный одуванчик, который всегда вызывал у всех окружающих одно-единственное желание — сберечь и защитить — вдруг превратился в колючий, въедливый репейник, который — если уж прицепился — не отдерешь.

Нет, такое превращение меня не устраивает не только в тот момент, когда наше сообщество обратило, наконец, благосклонный взгляд на наших детей.

Я настроился на оба источника уже далеко не фонового шума и попросил их выйти со мной из комнаты, чтобы поговорить. Светлый, всхлипнув, замер и даже дышать-жужжать, по-моему, перестал. Темный, судя по взорвавшемуся у меня в голове грохоту, инвертировался.

— Не поможет! — процедил я сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не заткнуть уши руками. — Мне по всей комнате за тобой гоняться? Перед людьми? — добавил я в другую сторону, куда сместился грохот.

Последовавший за этим напряженно вибрирующий, но ровный гул показался мне чистейшим блаженством. Его вернувшийся источник двинулся к притихшему и — судя по тому, что больше они не разделились — потащил его за собой к двери. Он еще девчонкой прикрываться будет!

Я нахмурился, резко выдернул телефон из кармана, мельком глянул на экран и досадливо цокнул языком.

— Я вас оставлю ненадолго, — объявил я всем присутствующим за столом. — Срочный звонок из офиса.

Галя недовольно забурчала что-то, дети настороженно притихли, а я встал и направился к выходу, бросив Аленке на ходу прямо в блок: «Займите мать, чтобы она за нами не увязалась».

Открыв дверь, я повторил свой маневр с телефоном, пропуская вперед своих невидимых спутников.

В коридоре я сделал два шага к входной двери, бесшумно открыл замки и кивнул им в сторону лифта — два раза, после первого пришлось рукава демонстративно засучить.

Пройдя мимо лифта, я вышел на лестницу — в многоэтажных домах люди по ней не ходят — и повернулся к этим горе-хранителям.

— Материализуйтесь, пожалуйста, — бросил я им устало и вслух.

Оба ответили мне мысленно.

— Это категорически запрещено! — пискнуло слева от меня.

— Это кто тут раскомандовался? — фыркнуло справа.

Я решил начать с более противного бага. Снова вынув телефон, я набрал Макса.

— Привет, на два слова! — сразу пресек я любые замечания о несвоевременности моего звонка. — Объясни, пожалуйста, своему знакомому, что на земле принято вести себя прилично. Тут поговорить нужно, а он бесплотного духа из себя корчит.

— Давай, — непривычно коротко отозвался Макс.

Я протянул трубку в сторону недавнего фырканья. Через мгновенье она выскочила у меня из рук и взлетела немного вверх — откуда понесся чуть усиленный гул: на уже присутствующий наладилось мерное бормотание Макса.

Вернула мне телефон уже видимая рука — над которой на меня уставился цепкий, расчетливый взгляд.

Что-то пожадничали темные с броской внешностью. Или, наоборот, под нашего хранителя его замаскировали.

Довольно высокий, но совсем не мускулистый — скорее, худой, чуть сутулый, с длинным острым носом и таким же подбородком, с немного впалыми щеками и коротким ежиком темных волос на голове. Вот только раскосые глаза все портили — по ним явно читалось, что их обладатель прекрасно знает, какое расположение вызывает его отнюдь не агрессивная внешность, и охотно этим пользуется.

Зато он одеждой взял. На нем был спортивный костюм — ярко-желтого цвета! — руки он держал в его карманах, а ноги на ширине плеч, явно для устойчивости — и были они обуты в ярко-красные кроссовки!

Я только головой помотал, чтобы в глазах рябить перестало.

Так, посмотрим, что же ему противостоит. Я перевел взгляд налево — и увидел там все ту же пустоту.

— Девушка! — рявкнул я в сердцах. — В видимость! Быстро! А то сейчас рапорт о несоответствии подам!

— Так нельзя же! — еще тоньше пискнула пустота.

— Да здесь же людей вообще нет! — в изнеможении повел я вокруг себя руками — откуда у нас только такие непробиваемые буквоеды берутся?

Она материализовалась. Только не там, где я ожидал — пришлось взгляд вниз опускать. И я сразу понял, что у нас хранителя Олегу искали действительно срочно и среди очень узкого круга кандидатов.

Это был не хранитель, а просто воробей какой-то! Маленькая — при всем моем небольшом росте едва мне до плеча, вся взъерошенная — лохмы пепельных волос во все стороны, губы дрожат, узкие плечи вздернуты, и ни минуты покоя — руки тискает, с ноги на ногу на цыпочках переминается, и огромные, круглые, светло-серые глаза мечутся с равным ужасом между мной и темным.

У него осмотр соперницы вызвал слегка брезгливое выражение на лице.

— Ну, и что здесь происходит? — приступил я, наконец, к делу.

— Цирк! — хмыкнул темный, покачиваясь с пятки на носок.

Ладно, от его ничего другого и ожидать не стоило — я снова перевел взгляд на светлую.

— Я не знаю, что я им всем сделала! — залепетала она, отчаянно моргая. — Я все делаю, как меня учили, а получается, как будто я все делаю неправильно!

— Первый раз на земле, что ли? — осенило меня.

Она закивала, как заведенная.

Я снова глянул на темного — и заметил охотничий блеск у него в глазах.

— Ты вот это сразу брось! — предупредил я его заранее. — Вот эти манеры ваши: выбрать себе соперника послабее и за его счет очков себе, не запыхавшись, набрать. Олега вы все равно не получите — не веришь, спроси Макса, как он отсюда в прошлый раз отчалил.

— А я здесь не поэтому, — пренебрежительно бросил мне темный. — Моя основная задача — чтобы дочь Макса вам не досталась, а парень … просто повод удачный подвернулся.

Похоже, состоится у нас с Максом еще один разговор. Об отзывчивых знакомых и вечной готовности пойти навстречу Даре.

— Повод? — на всякий случай переспросил я. — А для нее, — кивнул я на слушающую нас с полуоткрытым ртом светлую, — это первое задание. И если она его запорет, это пятно на ней до конца ее дней висеть будет. Ты себя не помнишь? Вы ведь, как выяснилось, даже не конкуренты, но вынуждены находиться в одном месте и в одних условиях — трудно помочь? Хоть от скуки?

— А я еще раз хочу узнать — кто мне здесь нотации читает? — процедил он сквозь зубы.

Ладно, обязанности своего нового положения я уже не раз выполнил, можно для разнообразия и его преимуществами воспользоваться.

Глава 16.19

— Извини, не представился, — сокрушенно покачал головой я. — Тебе знакомо такое имя — Гений?

Он резко вынул руки из карманов и чуть не вытянулся — в последний момент руки за спину сунув.

— Вижу, что знакомо, — удовлетворенно кивнул я. — Так вот, в его отсутствие я являюсь его заместителем на земле. И нахожусь на прямой связи с ним. Вызвать его? Если сомневаешься.

— Не нужно, — буркнул он.

— Вот и договорились, — похлопал я его по плечу. — С этой минуты берешь над ней шефство. И, пожалуй, еще одно: для более плотного взаимодействия на всех публичных мероприятиях, как сегодня, будете присутствовать в видимости.

— Нет-нет-нет! — снова заверещала светлая.

— Девушка, без истерик! — прикрикнул я на нее. — Речь, между прочим, о Вашем будущем идет! У нас здесь это отработанная практика. Обсудите сегодня-завтра с нашей молодежью и найдете наиболее правдоподобную легенду — с дочерью я вечером поговорю.

Она бросила на меня еще один загнанный взгляд и еле заметно кивнула.

— И еще одно напоследок: — снова повернулся я к темному. — Это из опыта, и не только моего. Как-то так получается, что здесь, на земле, мы окрас свой теряем, все одного цвета становимся — земного. И тогда все у нас отлично получается. Опять-таки — не веришь, спроси у Макса. Все, пошли.

Светлая послушно шагнула перед. В том же виде.

— Девушка, а разматериализоваться? — напомнил я ей.

— Но Вы же сказали, — повернула она ко мне совершенно несчастное лицо, — что с этой минуты, на всех публичных мероприятиях …

Темный сдавленно хмыкнул.

— Ну, ты видишь? — бросил я ему. — Учить еще и учить. Вот как Вы себе это представляете, — снова обратился я к светлой, — ушел я один, чтобы сделать важный деловой звонок, а вернулся втроем? — Она захлопала глазами. — В невидимость! — рявкнул я.

Когда мы зашли в дом, Галя бросила на меня недовольный взгляд, поджав губы — я развел руками с извиняющимся видом и прошел к столу. Усевшись на свое место, я нашел глазами Аленку и, глядя прямо в ее глаза, отчеканил мысленно: «После обеда зайдешь ко мне».

И с полным удовлетворением отметил, что до самого конца застолья криворукость на нее больше ни разу не напала. И невидимое присутствие сделалось единым целым — с обратной от Аленки стороны Олега.

Когда гости разошлись, Галя позвала девочек убирать со стола.

— Я посуду помою, — подхватилась с места Аленка.

Когда — судя по времени — она вымыла и перетерла ее уже трижды, я снова обратился к ней:

— Алена, я жду тебя.

И продублировал свое сообщение в мессенджере.

Еще минут через десять она зашла ко мне в большую комнату и глянула исподлобья прямо от двери.

— Да? — буркнула она через несколько минут молчания, когда я просто смотрел на нее.

— Я поговорил сегодня с обоими хранителями, — медленно начал я.

— Я догадалась, — поджала она губы.

— Давай, я тебе кое-что объясню, — продолжил я. — Оба они направлены сюда на работу, а не в романтическое путешествие, как ты себе вообразила.

— Я ничего не воображала! — снова вспыхнула она.

— Именно поэтому, — пропустил я ее вспышку мимо ушей, — ни одного из них нельзя просто прогнать, как незваного гостя. Для их отзыва требуются довольно серьезные основания. Например, мы можем заявить, что не понравившийся тебе хранитель не справляется со своими обязанностями — скажем, подвергает Олега некой опасности. Или бойкотирует их — вообще игнорируя его. Или, наоборот, превышает их — внушает ему чуждые мысли или желания. Какую бы из причин ты выбрала? Только не забывай, что любую из них нужно будет аргументировать вполне конкретными фактами.

— Да нет у меня никаких фактов! — надулась Аленка. — Она просто ведет себя, как дура навязчивая!

— А у нее это — первая миссия, — поделился я с ней только что полученной информацией. — Она только-только обучение закончила. И скажу тебе из собственного опыта — который только благодаря Анатолию не закончился совсем печально — что даже за попыткой отказа от хранителя и его отзывом с земли следует дисциплинарное расследование, которое обычно заканчивается довольно серьезными взысканиями, вплоть до запрета на профессию. Ты этого для нее хочешь?

— Нет, — отвела она глаза, и тут снова сверкнула ими на меня. — Но кто ее знает, что она там, в невидимости своей делает!

— Но это же совершенно другая тема! — с готовностью поддержал я ее горячность. — Как ты прекрасно знаешь, невидимость у нас не является проблемой. И я предложил им обоим находиться рядом с вами — на людях, разумеется — в виде … скажем, ваших знакомых. Я думаю, так вам всем будет намного проще найти общий язык.

— И …? — подалась она вперед в нетерпеливом ожидании.

— И они согласились, — небрежно пожал я плечами. — Дома у Олега это, разумеется, невозможно. Но я думаю, в самое ближайшее время мы сможем познакомить их с Мариной — и Кисой, который поделится с ними своим опытом в том, как хранить в неприкосновенности личное пространство вверенного человека. Хотя … — сделал я небольшую паузу, — возможно, им и без этого будет, чем заняться, когда Олег будет находится в безопасности своего дома.

— И чем же? — загорелись у нее глаза жарким любопытством.

— Наш хранитель, — вздохнул я, — действительно, даже не молодой, а вообще еще начинающий специалист. И, как у каждого новичка, у нее энтузиазм перевешивает и знания, и навыки. Так что ее темный напарник согласился передать ей свой практический опыт общения с людьми — он у них, как ни крути, достаточно результативный.

— Темный будет учить вашу?! — вытаращила на меня Аленка все еще горящие глаза. — И она на это пошла?!

— А что тут такого? — совершенно искренне удивился я. — Мы же с Максом как-то сработались.

— А, ну да, — хмыкнула она. — Ты и Макс — ну, прямо душа в душу.

— Тебе, конечно, виднее, — сдержанно заметил я, — но сегодня именно Макс убедил своего коллегу пойти навстречу моей просьбе.

Какой именно, неважно. Наши разборки — это наши разборки, но в том, что касается детей, мы всегда в одной лодке были.

Глава 16.20

— И вот еще что, — спохватился я, выдернув себя из воспоминаний. — Для их постоянной материализации нужна подходящая история. Я предложил им проработать ее вместе с вами — со всеми вами, чтобы кто-нибудь чего лишнего не сболтнул. Не знаю — например, сотрудники Олега или где-то в поездке познакомились. Нужно все мельчайшие детали продумать: возраст, профессию, увлечения, прошлое. Можно даже представить их парой — так легче объяснить, почему они везде и всегда рядом будут.

Аленка прыснула — и опустила глаза, покусывая губы. Когда же она вновь подняла их, ее взгляд из отстраненно прохладного сделался глубоко задумчивым.

— Я не думала … — произнесла она так, как будто обращалась к кому-то другому. — А теперь начинаю понимать …

— Что? — насторожился я.

— Почему Гений велел нам — перед уходом, — снова сфокусировала ее взгляд на мне, — обращаться только к тебе — в любой ситуации и с любым вопросом.

Вот как бы мне устроить так, чтобы темный предводитель еще и с моим наставником разъяснительную беседу провел?

Аленка уже явно смутилась от совершенно необычного для нее эмоционального всплеска и, развернувшись, шагнула к двери. Из проема которой бросила мне вполоборота:

— Спасибо.

— Обращайся, — также обошелся я, переводя дух, без излишнего пафоса.

В общем, продолжало меня нести вслед за моим наставником. Вот так раз ступишь на скользкую дорогу, и уже не остановишься. И хотя я еще не догнал его в этой погоне за всевозможными невозможными ситуациями, он уже вполне мог начинать через плечо оглядываться.

А вот с Аленкой накликали мы с темным предводителем. Хотя обратилась она ко мне в следующий раз не с проблемой, а с бурлящей радостью — которая впоследствие чуть не закончилась полной катастрофой.

За подготовку истории хранителей Олега взялись наши дети основательно. Судя по тому, что творилось в Аленкином сознании, у них там жаркие баталии по каждому пункту возникали и длились потом днями — особенно, если у самих хранителей возражения возникали. Светлой наша молодежь быстро рот закрывала — мол, нечего выступать тем, кто землю совсем не знает, но с темным, который далеко не первую миссию среди людей проводил, эти аргументы не работали. И кроме того, он наверняка просто по привычке любому нашему начинанию палки в колеса вставлял.

Не знаю, чем еще можно объяснить то, что за две недели они даже имена пополнению своей компании не придумали. Мою биографию, например, мы с моим наставником за два дня составили — причем, рабочих — а имя мне Татьяна просто с первого взгляда приклеила — и что-то не помню я, чтобы свеженазванный хоть словом возразил.

И это все при том, что мой призыв включить воображение вызвал у нашей молодежи самый живой отклик. Настолько живой, что я даже за Аленки блок стал пореже заглядывать — от некоторых предложений, которые у нее там запечатлелись, у меня на расстоянии волосы дыбом вставали.

Вот так и прозевал я тот момент, о котором предупреждал меня темный и уже мой предводитель. Хотя …

Уже намного позже я подумал, что он, похоже, и такой поворот событий предусмотрел — обязав, перед своим исчезновением, детей держать меня в курсе любых изменений в их жизни.

Сделали они это, разумеется, через Аленку. Которая даже конца ужина дожидаться не стала — прямо во время его пересеклась со мной взглядом и, не отпуская его, резко опустила свой блок.

Я чуть не подавился — очень кстати: пока откашливался, смог рассмотреть, не привлекая к себе особого внимания, то, что она мне показывала.

Там возле Дары с Игорем была какая-то новая личность. Парень, примерно их возраста, молчаливый, даже немного застенчивый, судя по тому, что больше слушал, чем говорил, и только согласно кивал время от времени — прямо, как Игорь еще совсем недавно. Он и внешне на него походил, хотя — справедливости ради — нужно было отметить, что выглядел новичок более улыбчивым и располагающим к себе, чем вечно замкнутый в своем мире лидер нашей молодежи.

И сиял этот новичок в Аленкином сознании просто-таки неземным светом.

Я быстро закончил ужин, сославшись на кучу срочной работы, и, указав ей взглядом на дверь, пошел к выходу из кухни.

— Можешь быстренько планшет посмотреть? — бросила мне в спину Аленка, — а то у меня там ничего не открывается.

Я повернулся со старательно нахмуренным видом.

— Вот обязательно отца от работы отвлекать? — заворчала Галя. — Освободится и посмотрит, а ты бы лучше посуду пока помыла.

— Так сегодня же моя очередь! — поднялась из-за стола Дара.

— Если там что-то серьезное, тогда потом, ладно? — просительно подняла брови домиком Аленка.

— Ладно, пошли, — тяжело вздохнув, махнул я рукой.

В комнате девочек я взял — для маскировки — планшет в руки и сел — с той же целью — спиной к двери.

— Это кто такой? — негромко спросил я, вглядываясь не в планшет, а в сознание Аленки, которое она все еще не закрыла блоком.

— Сработало! — ответила она мне ликующим шепотом. — Все те отборочные тесты, которые мы с Гением составили — все работает! Есть уже один — вот этот самый Влад! — который нам по всем параметрам подходит! Он думает точно так же, как мы, а с Игорем они вообще на одной волне — друг за другом фразы заканчивают!

— А откуда он взялся? — продолжил я рассматривать новичка в поисках хоть какого-то знака — то ли успокоиться, то ли в набат бить.

— Так из нашей же базы! — торжествующие ткнула мне Аленка в лежащий рядом на столе ноут Дары. — Мы с ним уже давно переписываемся — он из другого города — а позавчера он к нам в университет перевелся, специально на тот же факультет, где и Дара с Игорем. Сказал, что хочет нам прямо помогать, не удаленно. Мы сейчас думаем, что ему доверить — он готов все наши контакты вместо Дары вести, чтобы у нее больше времени для помощи Игорю было.

Я задумался.

И продолжил думать, уйдя к себе в большую комнату.

И потом всю ночь там просидел — благо, Галя привыкла, что я могу до утра со срочной работой засидеться.

Наш общий предводитель сказал, что опасность, скорее всего, придет в совершенно обычном виде — но не исключил возможности простого совпадения.

С одной стороны, встреться мне этот новичок не в сознании Аленки, а где-нибудь на улице, я бы на него даже не глянул.

И у университета нашего очень хорошая репутация — наверняка желающих перевестись в него всегда немало было.

И тесты, предложенные предводителем, для того и создавались, чтобы настоящих единомышленников побыстрее найти.

И среди исполинов, скорее всего, не одни только наши дети испытывают искреннюю привязанность к земле.

С другой стороны, как-то уж очень вовремя этот новичок здесь оказался — когда на земле никого, кроме меня, не осталось.

И в университет он не просто так перевелся — а на точь-в-точь нужный факультет, да еще и, похоже, прямо в группу Дары и Игоря, как будто никакой академразницы не существует.

И стопроцентное соответствие требованиям тестов — это тоже, по статистике, из области совсем не научной фантастики.

А полное совпадение образа мыслей среди намного более узкого круга исполинов — это уже вообще за ее пределами.

Что-то у меня случайное совпадение сравнялось с подозрительным по числу аргументов в их пользу.

Глава 16.21

Ладно, наш общий предводитель оставил мне еще один способ сместить это равновесие в сторону истины. Причем, такой, что — предложи мне его кто-то пару месяцев назад — очень сильно бы этот кто-то об этом пожалел.

Но пару месяцев назад речь не шла об опасности нашим детям.

На следующий день после обеда я отпросился у Сан Саныча и поехал к университету Дары и Игоря. Прямо к концу занятий. Но добравшись до него, я — во избежание всяких неожиданностей — позвонил Даре.

— Слушай, Стасовы красавцы возле вас? — спросил я без всяких предисловий.

— Ну да, — удивленно отозвалась она. — А что?

— Я уже подъехал, — быстро объяснил я. — Мне с ними поговорить нужно.

— Что случилось? — напрягся у нее голос.

— Да ничего, — досадливо цокнул я языком. — У Стаса связь я ними прервалась — он меня попросил узнать, в чем дело. Чтобы не забывали, наверно, что они у него под контролем. Так что вы с Игорем виду не подавайте — не выдайте им меня.

— А может, ты нас потом домой подвезешь? — прыснув, тут же запросила Дара плату за свое содействие.

— Всех? — возмутился я.

— Ну, тебе жалко, что ли? — ответила она мне своим самым обворожительным тоном.

Ладно, если мои подозрения не оправдаются, прокачу мордоворотов Стаса на радостях, а если оправдаются — все равно нужно будет им сообщать об усилении бдительности.

Инвертировавшись, я занял то же место, что и в тот памятный день, когда состоялся наш с детьми откровенный разговор — напротив выхода их корпуса Дары и Игоря, но в стороне от ожидающегося потока студентов.

Дара с Игорем вышли первыми и тоже задержались, негромко переговариваясь и поглядывая в ту же сторону, что и я.

Через несколько минут на улицу вывалила целая толпа — в центре которой я сразу же заметил новичка. Хотя, судя по его манерам, его уже нельзя было так назвать — он уже явно освоился, оживленно болтая с однокурсниками и даже находясь в центре их внимания.

Поглядывая по сторонам, он заметил Дару с Игорем — Игорю махнул ему рукой, подзывая — и он тут же отрывисто попрощался со всеми и направился к Игорю. На лицах остальных отразилось крайнее недовольство — чтобы не сказать раздражение — и его проводили тяжелые взгляды, перемещающиеся вместе с ним к Игорю.

Он же — по мере удаления от них — моментально согнал с лица улыбку, принял сосредоточенный вид и стал даже чуть клониться вперед на ходу, как будто ему не терпелось побыстрее добраться до своей цели.

Я же, поморщившись от того, что мне предстояло, и, по-моему, довольно неуклюже, рывками с непривычки — начал водить мысленным взором по его сознанию. Слева направо, линия за линией — чтобы не только всю картину воссоздать, но и никакой мелочи в ней не упустить.

Никакого опыта у меня в этом, конечно, не было и быть не могло — до сих пор мне только Аленкино сознание открыто было, и только в нем я научился блок преодолевать. Так что сравнивать мне было особо не с чем — и все равно: в сознании новичка преодолевать было нечего, оно было полностью открыто.

Подозрительно.

Даже как-то слишком открыто, подумал я через пару секунд — даже у людей в сознании, со всем их слабым контролем над ним, всегда есть что-то, что как будто в тени скрывается — о чем они предпочитают не думать и даже не вспоминать. В голове же у новичка был один сплошной, залитый ярким полуденным солнцем пейзаж — причем, пейзаж пустыни, с видимой линией горизонта, куда ни глянь, и абсолютно одинаковыми песчаными барханами вокруг, на каждом из которых было написано: «Я с вами, я за вас, я за вами и для вас».

Очень подозрительно.

А еще через несколько секунд я обнаружил в этом просматривающемся во все стороны песчаном пейзаже мерцающие, вибрирующие точки — как будто смотришь на них через дрожащие потоки горячего воздуха.

Ассоциация начала развиваться сама собой. Вулкан. Огромные массы раскаленной лавы поднимаются к поверхности, давя на нее со страшной силой, чтобы проломить в каком-то месте и вырваться наружу. А снаружи — тишь и благодать. Деревья растут, цветы цветут, птицы поют — и о приближении сметающего все на своем пути извержения можно догадаться только по исподволь накатывающим волнам все более жаркого воздуха.

Сознание новичка было полностью открыто — кроме тех его частей, которые не подлежали постороннему взгляду и были поэтому безжалостно вдавлены в самую его глубину. И ответное противодействие создавало в этих местах такое сумасшедшее напряжение, что вся картина подрагивала — потому и была под пустыню замаскирована.

Это было уже не просто очень подозрительно — я понял, что разговор с охраной Игоря даже до машины откладывать нельзя.

С трудом оторвавшись от чудовищного зрелища в сознании новичка, я двинулся к Даре с Игорем, возле которых расположилась та Стасова парочка — инвертированная, судя по усиливающемуся грохоту у меня в ушах.

В невидимости я все же зажал их руками — помогло не очень, но я решительно убедил себя в обратном.

— Всем привет! — торопливо бросил им я, чтобы побыстрее закончить эту пытку. — С сегодняшнего дня — повышенная боевая готовность.

— Ты откуда нас вычислил? — настороженно отозвался один из них.

— Оттуда же, откуда вас научили! — огрызнулся я — застучало уже не в ушах, а в самой голове. — Запомните вот этого — в его присутствии держитесь к Игорю как можно ближе.

— Сейчас командиру доложим, — неуверенно протянул второй. — Он никаких новых указаний не давал.

— Да что он оттуда, сверху, видит? — завопил я, еле сдерживаясь, чтобы не завыть. — Я вам здесь и сейчас говорю, что с этим типом что-то не так — от него явная угроза исходит. У меня свои источники есть — будете Стасу докладывать, скажите ему, что информация от … того, кто возглавлял делегацию на землю.

— Какую еще делегацию? — снова напрягся первый.

— Докладывайте! — таки взвыл я. — Немедленно! Только отойдите! Чтобы я не подслушал. Я пока Игоря постерегу.

Когда в голове воцарилась блаженная почти тишина, я вслушался в эхом отозвавшуюся в ней последнюю инструкцию темного предводителя. Ну, вот он и пришел, момент экстренной связи, подумал я, морщась от уже слегка забытого ощущения впивающихся во все тело колючек.

Глава 17. И проиграв, осталось в мироздании…

Создать манифест Союза свободных и независимых миров оказалось существенно проще, чем сам Союз.

Хотя и на создание манифеста ушло намного больше времени, чем рассчитывал Первый.

Он сам только его самые общие положения успел в голове сформулировать, но, ступив в свой кабинет, в первый момент подумал, что в спешке ошибся пунктом назначения — в конце концов, туда он давно уже не наведывался.

Атмосфера в его кабинете была такая, словно там окончание особо сложного проекта отмечали. Народу там собралось примерно столько, сколько и в его последнюю встречу с ними, но если в тот раз владельцы миров большей частью помалкивали, лишь бросая на него настороженные взгляды и выдвинув только одного выразителя их интересов, то сейчас вокруг них бесновалось такое оживление, что его появления никто даже не заметил.

Все они ни минуты на месте не стояли — бросались то к одному, то к другому, обнимались, хлопали друг друга по плечу, жали протянутые со всех сторон руки — и беспрестанно и одновременно галдели.

Первый опустился на стул за своим столом, поставил на стол локти, подпер руками голову и принялся вслушиваться — в надежде добавить в манифест пару-тройку тезисов в дополнение к своим собственным.

Однако, доносились до него со всех сторон лишь уже неоднократно звучавшие в его башне обвинения в адрес другой — но с одним лишь отличием: в начале каждой произносимой фразы звучало «Больше никогда!».

Обводя глазами это броуновское движение, Первый наткнулся ими на своего помощника — прижавшегося к стене возле двери и явно пережидающего первый шквал эмоций присутствующих с выражением бесконечного терпения на лице.

Вот если бы я одним только терпением каждый накат ледяной пустыни встречал, подумал Первый, то она бы меня давно уже похоронила.

Он встал и резко, со всего размаха, хлопнул в ладоши.

— Тихо! — рявкнул он, словно тот самый завывающий, пронизывающий до костей ветер перекрикивая. — Замолчали все! И сели. Куда-нибудь.

Все головы не менее резко дернулись в его сторону — и время как будто остановилось: все звуки оборвались посреди слова, и все жесты и движения замерли в том положении, в котором их застал его окрик.

Через пару минут время снова запустилось, и окаменевшая только что толпа начала понемногу рассасываться — каждый устраивался, где придется. С видом невероятного облегчения к Первому двинулся, лавируя между притихшими владельцами миров, его помощник.

— Угомонились? — удовлетворенно кивнул Первый. — Тогда работаем.

Если это можно было назвать работой. Первый вдруг понял, насколько он привык в этой башне к полному взаимопониманию со своей командой, где каждый схватывал слова другого на лету и если и выдвигал возражения, то исключительно конструктивные, которые направляли обсуждение задачи в новое русло — то ли сокращая путь между двумя ее точками, то ли обходявозникшие препятствия.

Здесь же он словно снова со своим миром столкнулся — вставляющим ему палки во все колеса из чистого удовольствие подтвердить лишний раз свое чувство противоречия — только многократно умноженным.

По крайней мере, они смогли хотя бы оттолкнуться от того названия манифеста, которое родилось у него мгновенно и само собой.

С ним все согласились единогласно и без раздумий.

Но затем последовали дополнения и уточнения. Продраться через которые — хотя бы к следующей фразе документа — оказалось ничуть не легче, чем через самые густые заросли в мире Первого.

Под свободой его собеседники понимали полную неподконтрольность кому бы то ни было. А также полную неподотчетность. И отказ от любых законов. И непризнание любых авторитетов.

В понятие независимости они вкладывали полную автономию от других миров, право устанавливать свой собственный порядок на своей территории, распоряжаться всем на ней находящимся по своему собственному усмотрению и являться на ней единой и неделимой властью.

А вот в союзе они видели обязательное оказание помощи со стороны других миров при возникновении любых проблем в их собственных. И вопрос Первого — «Какой именно помощи?» — впервые не вылился в долгую и жаркую дискуссию: «Любой!» — в один голос заявили они.

Первый заподозрил, что такое единодушие было вызвано тем, что перед ним сидели представители именно тех миров, которые были созданы одними из первых и в которых уже начались сбои. А их открытая неприязнь к другой башне проистекала из того, что никакой помощи оттуда в отношении этих сбоев они так и не получили — хотя именно разработка этой помощи была объявлена Вторым основной причиной набора выходцев из этих миров в его башню.

Но кроме того, также отметил про себя Первый, при создании этих миров больше всего учитывали пожелания из будущих владельцев — и, соответственно, вносилось больше всего изменений в стандартные проекты.

И вот в этом-то и крылась, по мнению Первого, основная проблема.

При модифицировании базового проекта в каждом из миров создались условия, наиболее благоприятные для одного из видов деятельности — в ущерб, разумеется, другим. В становлении этих условий играли свою роль особенности ландшафта и климата, процентное соотношение суши и водных просторов, разнообразие видов растительности и живности, не говоря уже о полезных ресурсах, расположенных как на поверхности их планет, так и глубоко под ней.

Один из миров был равнинным и практически постоянно солнечным, с богатейшей почвой — что позволило круглогодично выращивать в нем всевозможные плоды.

В другом равнины были изначально покрыты густой и роскошной травой — на которой буйно плодилась живность, приносящая более питательную пищу и прочные покровы.

Третий был покрыт высокими лесами с могучими деревьями в них, которые — как Первый уже хорошо знал — отлично подходили для сооружения как жилищ, так и средств передвижения.

Еще в одном леса были труднопроходимыми и полными пушистой живности — которая снабжала его обитателей куда более теплыми покровами на холодное время дня или года.

Были там также и миры, почти сплошь состоящие из горных массивов.

В одном с этих гор стекали бурные реки — вращающие на своем пути некие конструкции, вырабатывающие энергию.

В другом в глубине гор скрывались разнообразные руды, которые, после определенной обработки, давали металл — пусть менее прочный, чем камень, но намного более долговечный.

Еще в одном мире, также глубоко под его поверхностью, находилось вещество, называемое в нем антрацит и дающее больше огня и тепла, чем дерево — и просто созданное для обработки металла.

Все эти особенности своих старых работ Первый отлично помнил — он собрал их все в своем мире, уравновесив и дополнив бескрайними водными просторами, которые до тех пор не вводил ни в один из своих прежних проектов. Даже в тот, на котором он потренировался перед созданием своего собственного — владелец этого наиболее сбалансированного по ресурсам мира также находился сейчас в его кабинете.

Ну, этот еще куда ни шло, подумал Первый, а остальные как выживать собираются?

Хлопнув ладонью по столу, он прервал очередную бурную дискуссию — о том, что больше никогда не достанется башне Второго.

— Я понял вашу идею, — подвел он итог бесконечного галдежа. — Вы хотите отныне жить абсолютно самостоятельно, не пересекаясь с другими мирами — кроме, как в случае возникновения некой угрозы, так?

Все они согласно и энергично заковали.

— Отлично, — продолжил Первый. — А пропитание где брать будете? — обратился он к горным мирам.

Те нахмурились и растерянно переглянулись.

— А вы — орудия, чтобы деревья валить? — повернулся он к лесистому миру, и затем сразу к плодовому: — А вы — лес, чтобы жилища строить?

В его кабинете повисла длительная пауза.

— Мы могли бы обмениваться, — предложил последний из тех, к кому он обратился, со слегка вопросительной интонацией,

— Здорово! — одобрительно кивнул Первый. — А как? Поштучно? Они, — махнул он в сторону лесистого мира, — вам один ствол, а вы им — один плод?

— А чего нет? — оживился плодовый мир, в то время как лесистый решительно замотал головой.

— Можно, наверно, по весу? — подал он голос, покосившись на плодовый мир.

— Блестящая мысль! — подхватил его идею Первый. — Вы даете один ствол, а они, — ткнул он пальцем в пушистый мир, — вам равное по весу количество покровов взамен?

— Еще чего! — возмутился пушистый мир.

— А ваш продукт как взвешивать будем? — глянул Первый на энергетический мир.

— Тогда нужно найти эквивалент, — вкрадчиво вступил в разговор металлический мир. — На него будет обмениваться один продукт и за него же приобретаться другой.

— А кто будет определять соотношение эквивалента и разных продуктов? — с интересом прищурился Первый.

— Мы, разумеется, — пожал плечами металлический мир. — Мы же его изготавливать будем — и только нам известно, чего это стоит.

На него уставились все остальные миры — кто скептически, кто подозрительно.

Глава 17.1

— Вот об этом я и говорю, — озвучил Первый все их мысли. — Ни о какой автономии даже речи быть не может — значит, нам нужно выработать принципы взаимодействия. Кроме того, мы можем выйти из-под власти другой башни, но мы все равно останемся с ней в одной вселенной — ни нам, ни им деваться из нее некуда. Поройтесь в памяти — наверняка припомните и другие, не упомянутые здесь продукты, которыми вас раньше откуда-то снабжали. Их распределением занимается та башня — значит, нам придется и с ними о взаимовыгодном обмене договариваться. И это еще не говоря о принципах организации самого нашего союза.

— Что Вы имеете в виду? — подал, наконец, голос его помощник — как всегда, неторопливо и весомо.

— Для начала, — откинулся Первый на спинку своего стула, — мы создаем его как федерацию с равным правом голоса у каждого мира или жесткую вертикаль власти с единственным центром принятия решений?

Голоса у миров разделились сразу — и кандидатура, предлагаемая сторонниками единоначалия, категорически не устроила Первого, который после окончания всей этой истории намеревался как можно быстрее вернуться в свой мир.

— Вообще-то не мешало бы сначала меня спросить, — решительно объявил он. — Я согласен быть вашим представителем на организационном этапе, но решать каждый возникающий вопрос — увольте!

— Значит, федерация, — закончил его мысль помощник.

— Затем, — благодарно кивнул ему Первый, — нужно определить порядок решения таких вопросов: то ли на общем собрании, как сейчас, то ли в рамках избранного комитета.

Подозрительно переглянувшись, миры настояли на общем собрании.

— Ну, если это будет что-то вроде сегодняшнего, — крякнул Первый, — то любой вопрос будет решен как раз к тому моменту, когда перестанет быть актуальным.

— Этого можно избежать, — снова взял слово его помощник, — если ведением собрания будет кто-то руководить.

Энергично закивав, миры возились на Первого в жаркой надеждой в глазах.

— Хорошо, — вздохнул он, — пока процедуру не отработаем. Потом передам полномочия … Возьмешься? — повернулся он к своему помощнику.

— Честно говоря, — с неловкостью отвел взгляд тот, — я бы охотнее взялся за взаимодействие с той башней. В последнее время я все вопросы со Вторым решал и знаю, как говорить с ним — меня ему точно не удастся из себя вывести.

Ладно, не стал давить на него Первый, уже наметив себе другую замену — владельца энергетического мира. В прошлый раз именно он выступал от имени всех остальных, и Первый намеревался весьма настойчиво, если придется, апеллировать к этому прецеденту.

— Не возражаю, — принял он принцип равенства голосов. — Теперь, что вы сделаете к следующему разу …

— Нам еще нужна дипломатическая составляющая, — перебил его энергетический мир, и, чуть подумав, добавил: — И военная.

— Это еще зачем? — прищурился Первый.

— Дипломатическая — это условное название, — пожал плечами тот. — Нам нужно провести работу среди других владельцев миров, разъяснить свои позицию, привлечь союзников …

— Нет! — резко выпрямился Первый. — Двери нашего союза будут всегда открыты, но любой, кто захочет присоединиться к нам, сделает это добровольно — повторяю по слогам: абсолютно добровольно. Мы — не та башня, чтобы сторонников к себе приманивать. — Он помолчал, давая всем понять, что в этом вопросе уступок не будет. — А военная зачем? — не стал он заканчивать на слишком безапелляционной ноте — в конце концов, жесткую вертикаль власти они только что отвергли.

— Я очень сомневаюсь, что та башня позволит нам уйти без какого бы то ни было сопротивления, — сжав губы в тонкую линию впился в него взглядом энергетический мир — с явным посылом, что в этом вопросе не уступит он. — Нам нужны и местные отряды самообороны, и силы быстрого реагирования.

— Подготовь свои предложения, — согласился Первый — эти предложения, скорее всего, таковыми и останутся, но полностью рубить инициативу будущего ведущего собраний не стоило. — Вернусь к тому, что не закончил. К следующему разу составьте подробный перечень того, что вы можете предоставить в общее пользование: ассортимент, объемы, сроки поставок. А также — столь же детально — того из общих запасов, что вам необходимо для жизнедеятельности. И третье — перечень нужных вам продуктов, которые придется запрашивать у другой башни, и их примерный эквивалент в тех, что производите вы. Встречаемся через два дня — я к тому времени составлю манифест, и мы его тоже обсудим.

Миры зашевелились, поднимаясь — и Первый с удовлетворением отметил, что на их лицах выражение экзальтированного восторга сменилось твердой, даже слегка угрюмой, решительностью.

А потом он удивил сам себя.

— И напоследок скажу еще одно, — вырвалось у него им вслед, словно без участия его воли, — что не подлежит обсуждению. Наш союз выходит из-под власти другой башни — но не Творца. Мы находимся в его вселенной и подрывать ее изнутри не будем.

Все последующие два дня — составляя, перефразируя, перечеркивая и переписывая манифест — Первый постоянно возвращался в мыслях к этим словам.

Сейчас, оказавшись вдалеке от своего израненного мира, он видел все картины разрушений под другим углом. Они не поблекли и не смазались — и уж точно не стерлись из его памяти — и Первый все еще был полностью уверен, что решение о катастрофе было принято лично Творцом — вопрос был в ее масштабе. Захоти он действительно уничтожить его мир, достаточно было просто разорвать его изнутри — так, как сам Первый поступил с идеальной планетой, созданной для Второго, а ведь у Творца возможностей для этого было побольше.

Скорее, речь шла о наказании. В самом деле, лишение первородного жизни, дарованной ему Творцом, было самым, наверно, непререкаемым табу, наложенным им на все миры без исключения. А то, что и лишенный жизни, и лишившие ее относились к группе первородных, навязанных его миру — в этом Творец вряд ли стал бы разбираться. Или ему об этом крайне предусмотрительно не доложили.

Да и попытка истребления всех первородных как-то не вязалась с образом Творца. Ведь саму идею мироздания он разрабатывал вместе с Первым, и тот прекрасно помнил, что в основе их совместной концепции лежало создание миров, способных развиваться — а кто же будет их развивать в отсутствии первородных? Оставить впустую потраченными и невостребованными все ресурсы, ушедшие на создание вот такого мертвого памятника в назидание другим — это было совсем непохоже на Творца, знающего цену создания материи.

А вот Второму всегда было плевать на тех, кого он приручил — он рассматривал Адама с Евой лишь как занозу в мире Первого и так и бросил их там умирать, даже не оглянувшись. Главное — найти потом приемлемую формулировку их гибели в докладе Творцу.

Первый вспомнил свой последний разговор с Творцом, в котором тот обвинил его в узурпации своей власти и даже не стал слушать его объяснения. А ведь долгое время перед этим он просто оставлял отчеты по развитию своего мира Второму — и даже не задумывался о том, какими комментариями тот мог сопровождать их.

А потом ему и вовсе было отказано в аудиенциях — и вновь устами Второго. Без малейшей возможности проверить соответствие его слов действительным инструкциям Творца. И если, не зная их, Первый им не следовал, это отлично работало на версию о его гордыне и упрямстве.

Именно поэтому Первый и принял, в конечном итоге, предложение владельцев миров о выходе из-под власти Второго — но не в пустоту. Им он объяснил, что из вселенной, созданной Творцом, нет выхода, но — хотя он никогда не говорил об этом вслух — она была их совместным с Творцом творением, и у него не было ни малейшего желания оставлять ее Второму, не имеющему даже примерного представления о принципах ее функционирования. Нет, он намеревался вернуть их хотя бы части вселенной — и вернуться к их обсуждению непосредственно и только с самим Творцом.

Именно в таком ключе он и составил документ, декларирующий создание нового объединения миров и его возвращения к первозданной идее Творца и в его личное ведение.

Манифест получился довольно небольшим, и чтение его на следующей встрече с другими отцами-основателями заняло намного меньше времени, чем написание — и было встречено слегка озадаченным молчанием. Похоже, Первый слегка перестарался с философским обоснованием. С другой стороны, в силу своей сложности, использованные им формулировки определенно не способствовали никакой дискуссии.

Миры взяли свое на обсуждении практических вопросов. Пока один из них докладывал, что может поставить другим, его слушали внимательно, но стоило ему заговорить о своих потребностях, на него налетал шквал возмущенных возражений.

— А чего это вы свой продукт раз в месяц поставлять будете, а как мы вам свой — так каждый день?

— А у вас продукт скоропортящийся, он за месяц в полную непригодность придет!

— А у нас продукт сезонного характера — так мы в межсезонье вообще, что ли, без поставок останемся?

— Так складировать его в сезон нужно, чтобы на весь год хватило — вот мы можем вам больше дерева для построек поставлять!

Все эти возгласы регулярно перемежались замечаниями металлического мира об эквиваленте всех продуктов, который с легкостью — за счет небольших размеров — можно накапливать и обеспечивать им любые срочные потребности.

Первый снова грохнул кулаком по столу. Призвав все миры к элементарной вежливости и велев металлическому — вместо ехидных реплик — заносить все возможности и потребности остальных в таблицу, на основании которой и можно будет вывести единицу эквивалента.

Глава 17.2

Через полчаса их работа вошла в некое подобие конструктивного русла. Миры, после своего выступления, еще требовали для проверки таблицу, чтобы убедиться в правильности занесенных в нее данных, но уже изучали ее всю с острым интересом. За эквивалент Первый был спокоен — за его вычислениями все миры следили, как коршуны, и на корню пресекали любую попытку металлического мира поставить себя в привилегированное положение.

Удостоверившись, что шумовые эффекты в этом процессе больше не требуются, Первый отправился ставить в известность башню Второго об изменившейся реальности. Глядя на с головой ушедшие в совместную работу миры, он вдруг осознал, что его башня действительно стала чем-то большим — прежде в ней так творила только его команда.

Реальность, однако, изменилась, не только в его башне.

Дверь в башню Второго снова оказалась закрытой. И не открылась, даже когда он снова начал бить в нее ногой. Вместо этого, после добрых двух десятков ударов, рядом с ней из стены выскочила горизонтальная панель. На уровне груди, размером с два ладони Первого, с небольшими бортиками по краям и чуть более высоким в передней части.

Шагнув к ней, чтобы поближе рассмотреть это новшество, Первый заметил, что на дне панели что-то написано. Прямыми, ровными, легко читаемыми буквами.

«Для подачи заявок на запись на прием».

Тряхнув в полном изумлении головой, Первый ткнул в ее переднюю часть пальцем, чтобы убедиться, что ему не чудится.

От его тычка панель немедленно въехала назад в стену — слившись с ней так, что не зная о ней, ее невозможно было увидеть.

— Куда! — рявкнул Первый. — Я же ничего туда еще не положил!

Панель послушно выехала назад из стены — но другая: чуть ниже и абсолютно плоская, без бортиков. И надпись на ней была другая.

«О решении по Вашей заявке Вам сообщат через оператора».

Он, что, издевается? — подумал Первый. Хотя нет, из-за двери же не видно, кто пришел. О нововведении с предварительной записью на прием Второй ему и в прошлый раз говорил, но у него же все сотрудники внутри башни находятся — значит, такая обезличенная и бесконтактная процедура только для башни Первого предназначена. И что это за оператор? Это что за оператор связи между башнями, о которой Первому ничего не известно?

Они тут, что, все из ума выжили?!

Ну, ничего, у него ум все еще при себе — и этот вход в башню Второго далеко не единственным является.

Круто развернувшись, Первый решительно зашагал назад. Но та фраза об операторе не давала ему покоя. Мысленная связь действительно возможна — он это уже давно и много раз со своим помощником проверил. Но кто сказал, что она возможна только между обитателями башен — или только между самими башнями?

Замедлив шаг, он начал искать нужное воспоминание. Чтобы точно отклик вызвало.

Перебрав несколько десятков их — от самых лихорадочных в упоении творчеством до самых напряженных среди громов и молний — Первый остановился, наконец, на самом давнем. На том, в котором для него началась эта жизнь и эта вселенная. В котором Творец только что создал его — свое самое первое творение — и рассматривал в жарким любопытством в глазах. Тогда его взгляд был полон им намного чаще.

Первый собрал все свои силы и метнул это воспоминание во все стороны, толкая и толкая его все дальше. И дальше … И еще дальше … Уже теряя надежду …

Отклик пришел, когда он уже почти добрался до своей башни — и заставил его замереть на месте.

— Да как Вы смеете? — громыхнуло у него в голове. Очень тихо, едва различимо, словно из невообразимой дали.

— Извините, — задыхаясь, забормотал Первый, — у меня не было другого выхода. Скажите мне, когда Вы вернетесь — у меня к Вам очень важное дело!

— Меня больше не интересуют Ваши дела, — чуть не придавал его ответ своей тяжестью.

— Это не обо мне, — сделал Первый еще одну отчаянную попытку. — И даже не о моем мире. У нас здесь очень большая проблема образовалась — решить ее можете только Вы.

— Что еще за проблема? — резануло его на этот раз острым недовольством.

— Долго рассказывать, — ухватился Первый хоть за какой-то интерес к своим словам, — а связь прерывается. Разрешите мне рассказать Вам все лично. Пожалуйста!

Молчание длилось так долго, что Первый решил, что связь таки оборвалась. Или Творец сам оборвал ее. Затем в его сознание ворвались дата и время — хлестко, коротко, на одном дыхании, словно чтобы не передумать.

Переводя их в уже более привычные ему мерки его мира, Первый подумал: «У меня есть три месяца».

Чтобы все придумать.

Чтобы все организовать.

Чтобы представить Творцу абсолютно безупречный проект.

Ворвавшись в свой кабинет, он отмахнул нетерпеливым жестом все вопросы, отправил владельцев миров в зал заседаний для всей дальнейшей работы, а своему помощнику велел ждать его возвращения в кабинете. Не отлучаясь от него ни на один шаг и ни одну минуту.

И ринулся наверх — к выходу на следующий горизонт.

После сдачи каждого проекта его макет перемещался вверх, освобождая место для следующего. Никуда при этом не деваясь — как зерно, из которого вырос соответствующий мир, он существовал наравне и параллельно с ним. На случай необходимости внесения каких-либо изменений в мир и их предварительного тестирования в макете.

И также оставались неприкосновенными и выходы в любой макет. Из обеих башен.

Беспрепятственно выйдя из своей на следующий горизонт, Первый обнаружил — с облегчением, но не без удивления — открытым и выход на него из башни Второго.

Теперь оставалось только спуститься в его кабинет.

Сколько же их тут уже развелось-то, мелькнуло в голове у Первого, когда он сбегал вниз по лестнице, постоянно натыкаясь на целый группы сотрудников Второго.

При виде его все они менялись в лице и бросались прочь с его дороги, норовя укрыться за ближайшей дверью. Или друг за другом. Или хоть за пачкой документов в руках, вжимаясь при этом в стены.

Понятно, нехорошо усмехнулся Первый, значит, дошла уже молва о катастрофе в его мире — и реакция с его стороны ожидается соответствующая. Вот и хорошо!

Влетев с разбега в кабинет Второго, он уже не удивился, увидев, как и у того кровь от лица отлила. Но у Второго, по крайней мере, хватило смелости встать. Если только это не был первый шаг к бегству за дверь кабинета Творца.

— Как ты сюда …? — проблеял он, безуспешно пытаясь принять привычную величественную позу.

— Я в этой башне работал, когда тебя еще ни в одном проекте не было, — небрежно бросил ему Первый. — Вот зашел лично на прием записаться. К Творцу. Вот на эту дату, — процитировал он последнюю фразу в их мысленном контакте.

— С какой стати ты решил …? — ввиду отсутствия непосредственной угрозы насилия, Второму удалось все же приосаниться.

— Дата и время с ним согласованы, — охотно объяснил Первый. — И согласие на прием также получено лично от него, так что не будем зря беспокоить оператора. Ты не стой, — поторопил он Второго взмахом руки, — в талмуд свой вписывай. Так, чтобы я видел.

Грузно опустившись в свое кресло, тот резко притянул к себе здоровенную книгу, рывком открыл ее и принялся листать, чуть не вырывая при этом страницы. Затем он взял, слепо пошарив по столу, ручку — Первый пристально следил за каждым ее движением.

День. Время. Имя посетителя. Над строчкой в следующей графе, существенно большей всех остальных, ручка в руке Второго зависла.

— Цель посещения? — проговорил он бесцветным тоном, все также не поднимая глаз от книги.

Первый развернул сложенный вчетверо манифест и, шагнув вперед, положил его на книгу перед Вторым. И припечатал его ладонью для подтверждения важности момента.

Нахмурившись, Второй пробежал его глазами. Затем прочитал его еще раз. Затем третий — медленно водя взглядом со строки на строку.

— Что это? — поднял он на Первого ожившие, наконец, глаза.

— Цель посещения, — с нарочитым удивлением развел Первый руками. — Все в названии указано — еще раз прочитай!

Глаза у Второго сверкнули — он не успел прикрыть их веками.

— Ты испрашиваешь аудиенцию у Творца, — прищурился Второй, чтобы скрыть блеснувший огонек в глазах, — чтобы объявить о своем открытом бунте против него?

— Нет, — наклонился к нему Первый, уперев кулаки в стол, — я записываюсь на прием к Творцу, чтобы объявить, что определенная часть миров просит его разрешения перейти непосредственно в его подчинение и решать все вопросы лично и только с ним.

Второй не дрогнул под его взглядом. Наоборот, он окончательно ожил — к лицу вернулись краски жизни, уголки губ приподнялись в намеке на неизменную усмешку и даже плечи расправились.

— Слишком обширная формулировка, — повел он кончиком ручки над большой графой, и указал им затем на манифест. — Я могу сюда сокращенный вариант вписать — вот этот?

— Делай, как считаешь нужным — тебе виднее, — широко повел рукой Первый. — А потом ты еще кое-что сделаешь — отметишь получение этого документа здесь, — указал он на другую книгу, в которой фиксировалась сдача каждого его отчета, — и я, конечно же, распишусь в том, что передал тебе его. И если, несмотря ни на что, он у тебя все же потеряется, Творец об этом узнает. О документе он в курсе, — приврал для надежности Первый, — и я ему еще один экземпляр лично вручу.

Губы Второго окончательно сложились в приклеенную улыбку, на которую только что намекали.

И получение от Первого документа он зафиксировал, не издав больше не единого звука возражения — подвинув, разве что, резким тычком книгу ему на подпись.

Глава 17.3

— Мне возвращаться, как пришел? — выпрямился Первый, поставив ее. — Или здесь выпустишь?

— Я могу открыть эту дверь, — поднял на него вновь безжизненно холодный взгляд Второй, — только по сигналу о прибытии снаружи.

— А к следующему разу ты уже, наверно, и камнями запасешься, — съязвил Первый, — чтобы они в нежеланных посетителей вместе с отказом летели?

— Я подумаю над этим, — не принял его иронический тон Второй.

Пожав плечами, Первый вышел из его кабинета на лестницу. И там вдруг полностью, до конца, осознал, что у него все получилось. Что Второй больше никогда не будет стоять непреодолимым барьером между ним и Творцом.

От этой мысли он взлетел к выходу из башни чуть ли не быстрее, чем скатился от него вниз.

И даже через макет смог перенестись без излишних усилий — все же это был прототип не его мира, и в нем его ничего не отвлекало.

И оказавшись в своей башне, не спустился сразу к себе в кабинет, а задержался по пути туда в зале заседаний, где все еще трудились владельцы миров.

— Как дела продвигаются? — спросил он их, стремительно входя в зал.

Сдвинутые вместе головы одним рывком обернулись к нему — и все миры вновь загалдели одновременно, попеременно хвастаясь достигнутыми успехами и жалуясь друг на друга из-за возникающих препятствий.

— Тихо! — снова остановил он их поднятой рукой. — Я договорился о встрече с Творцом по поводу нашего проекта. Времени до нее не так уж много, — он снова пересчитал три месяца в его мире в соответствующий отрезок времени в башнях. — Поэтому с этой минуты перед вами стоит одна-единственная задача — подготовить максимально проработанную, до самой незначительной с виду подробности, модель нашего союза. С четкой схемой взаимодействия как внутри него, так и его самого с окружающим миром. С ясно и однозначно сформулированными — и подтвержденными расчетами — преимуществами его образования.

— Какова была реакция Второго? — внезапно перебил его … ну, конечно — энергетический мир.

— А никакова, — хмыкнул Первый. — Встречу мне лично Творец назначил — что он теперь может сделать? И напоминаю еще раз: мы примем любое решение Творца — поэтому должны сделать все возможное, чтобы склонить его к нужному нам решению.

Убедившись, что его слова произвели должное впечатление на все миры, Первый кивнул им и отправился в свой кабинет.

Там его ожидал, как ему и было предписано, его помощник. Встретив его появление без единого звука — лишь напряженным вопросительным взглядом.

Первый также коротко повторил ему результаты своего посещения башни Второго — и напряжение начало прямо на глазах отпускать его помощника: не только его взгляд, но и лицо, и всю фигуру.

— У меня к тебе другой вопрос, — не дал Первый благополучно закончиться этому процессу. — Это что за оператор связи между башнями?

— Мысленной связи, — рассеянно поправил его помощник, и, спохватившись, бросил на него тревожный взгляд.

— И откуда же она взялась в той башне? — прищурился Первый, закипая.

— На самом деле, — начал его помощник размеренно, словно взывая к рассудительности, — она существенно облегчила наше взаимодействие с той башней. И походов туда-сюда стало намного меньше, и большинство вопросов решается намного быстрее, в рабочем порядке — а это все экономия времени.

— У нас здесь недостаток времени образовался? — процедил Первый сквозь зубы.

— Иногда, знаете, очень даже, — прозрачно намекнул ему помощник на длительные периоды отсутствия и, вследствие этого, неполное владение ситуацией. — А потом, в той башне, они уже целую сеть рабочих контактов организовали, в основном, среди руководящего состава, и даже замкнули ее на одного оператора — чтобы не тратить время на ожидание вызова.

— Какое отношение этот оператор имеет к нам? — спросил Первый, уже предчувствуя ответ.

— А мы эту сеть переняли, — подтвердил его опасения помощник, — хотя и по другой причине. Мы используем ее, большей частью, для общения с владельцами будущих миров — тех, работа над которыми еще ведется. Нам совершенно незачем, чтобы они сюда постоянно наведывались — как Вы прекрасно знаете, в последнее время у нас много дополнительных видов деятельности появилось.

Просто великолепно, подумал Первый: сначала за его спиной появляются левые проекты, затем его задним числом ставят о них в известность, и теперь к этому его запоздалому знанию еще и апеллируют, как к обоснованию следующих несанкционированных действий!

— Подведем итог, — произнес он, все еще сдерживаясь, но уже с трудом. — Ты передал Второму принцип мысленной связи — созданный мной и исключительно для общения с тобой. И вновь без моего ведома. И теперь его башня не только сплела мысленную паутину, но и нашу ею опутала?! — На последнем вопросе его сдержанность дала очень широкую трещину.

— Я не передавал ему никакие принципы! — также возвысил голос его помощник, явно оскорбленный. — В конце концов, мы передаем миры владельцам — не вводя их в курс того, как они функционируют! Я просто сообщил ему, что точкой вызова является его кабинет — или любой другой руководящий — как если бы туда кто-то лично на прием пришел. И он принял этот подход так, как и должен был его принять — как нечто, само собой разумеющееся. Ему и в голову не пришло, что возможны параллельные каналы. Они остались — и останутся — только у нас.

— Так это что, — дошло вдруг до Первого, — он может … в любой момент … прямо сюда …? — ткнул он пальцем в свой стол.

— Я также добавил, — застенчиво потупился его помощник, — что хозяин кабинета может как принять, так и отклонить вызов — в зависимости от степени своей занятости.

Вот жук! — мысленно усмехнулся Первый. Пожалуй, действительно стоит оставить ему все будущее взаимодействие со Вторым. Но только после разговора с Творцом — а сейчас, его изобретательность в другом месте пригодится.

— Тогда так, — окончательно расслабился он, — с сегодняшнего дня и до встречи с Творцом все контакты со Вторым и его башней отменяются. На самом деле, мы здесь действительно более, чем заняты, а они могут начать вынюхивать все, что только можно, о нашем проекте. Так что по любым вопросам им придется общаться только со мной — отныне в этом кабинете нахожусь только я. Тебя же я попрошу подключиться к владельцам миров — работа у них, конечно, идет, но навыков нашей башни и близко нет, так что надо бы их организовать.

Первый очень скоро убедился в правильности своего решения. А также того давнего, когда он решил оставить его вместо себя в своей башне и доверить ему все ее ежедневные дела.

Раньше, в свое отсутствие, он только предполагал, что у его помощника оказались очень яркие способности в ведении таких дел — сейчас же он увидел их воочию. Его помощник успевал не только координировать, как и прежде, всю работу по текущим проектам — принося Первому на утверждение лишь их детально проработанный план на стадии запуска и полный отчет о выполнении этого плана на стадии передачи мира владельцу — но и контролировать всю деятельность по подготовке создания их союза миров.

Больше всего Первого впечатлило его умение вести — и направлять — переговоры с их владельцами.

За любым предложением он мгновенно видел всю цепочку его последствий — и не просто озвучивал ее, а сразу же предлагал пути решения возможных проблем.

Он вообще смотрел далеко в будущее, просчитывая каждый шаг в нем, предполагая возможную реакцию на любой из них и строя множество схем поведения в зависимости от не меньшего множества ответных шагов.

Он абсолютно не терпел пустых перебранок среди миров, и вместе с высказанной претензией требовал предоставить хотя бы три варианта ее устранения. В результате, при сопоставлении этих вариантов с такой же тройкой встречных от стороны, которой предъявлялась претензия, у них всегда находился компромисс — от которого ни одна сторона не была в полном восторге и который, именно поэтому, примирял их.

Поприсутствовав несколько раз на их совещаниях, Первый только головой вертел от того, с какой видимой легкостью его помощник шел — и заставлял других идти — на уступки. Только для того, чтобы при обсуждении следующего вопроса обратить эту уступку в орудие приобретения более выгодной позиции в дальнейших переговорах.

Еще более впечатлила Первого манера его помощника вести эти переговоры. Он никогда не говорил — резко и однозначно — «Нет», он никогда не горячился и не выходил из себя — но всегда играл на вспыльчивости своих собеседников. Внимательно выслушивая их эмоциональные выступления, он четко фиксировал все слабые места в них — и всегда возвращался к ним, иногда и через несколько дней, выбивая у очередного оратора почву из-под ног. Любому из них обычно хватало одного-двух подобных уроков.

Одним словом, под бдительным взором его помощника работа учредительного комитета не только пошла быстрее и эффективнее, но и приобрела типичный для башни Первого характер.

И становилось у них этой работы все больше — к ним потянулись новые миры. Несмотря на категорический запрет Первого какой-либо рекламы их нового проекта, молва о нем ширилась — и, к огромному удивлению его создателя, не только в его башне.

Сначала это были владельцы уже существующих миров. Они наведывались в башню Первого по одному, с большими перерывами во времени и с самыми общими вопросами о новом союзе — задаваемыми как бы между прочим.

Услышав от своего помощника об этом явлении, Первый категорически приказал приводить их всех к нему в кабинет — где он беседовал с каждым из них лично, дотошно расспрашивая их об источнике их информации о союзе и причинах их желания присоединиться к нему.

Все они — в разных выражениях, но в один голос — твердили, что сыты по горло башней Второго и ее подавляющей ролью в отношениях с ними.

Глава 17.4

Оказалось, что, подмяв под себя башню Творца, Второй принялся за миры. Теперь уже его башня была объявлена единственным и неоспоримым центром принятия решений по любым вопросам их жизнедеятельности. Оттуда им поступали планы поставок производимого ими продукта в распределительные центры — и планы эти постоянно росли, несмотря на возражения миров о том, что это стремительно истощает их ресурсы. С другой стороны, заявки на поставки извне необходимого им продукта постоянно урезались, а сроки таких поставок удлинялись.

В результате, излишки всех видов продуктов, производимых мирами, концентрировались в распределительных центрах, контролируемых башней Второго. В случае крайней нужды, получить их оттуда было возможно — но только после длительной процедуры согласования, решающий голос в которой принадлежал Второму. И в обмен на дальнейшее увеличение поставок собственного продукта мира — или ресурсов, которые он использовал для своих нужд.

Апеллировать было не к кому — Творец все еще отсутствовал, а любые заявки по прием ко Второму с жалобой на действия его башни встречали мгновенный и решительный отказ.

Услышав о такой практике, Первый тут же вызвал к себе своего помощника и велел ему особо внимательно следить за металлическим миром, который так и норовил занять такое же положение в их союзе.

— Такие попытки будут лишены всякого смысла, — заметил его помощник размеренным тоном, — если мы ликвидируем образовавшийся дисбаланс за счет принятия миров, производящих недостающие виды продукта.

Первому пришлось согласиться, что свободное волеизъявление миров, позволяющее решать две проблемы одновременно, заслуживает как понимания, так и одобрения.

Молва о его уважительном отношении к праву миров на самоопределение распространилась, судя по всему, еще быстрее.

Скоро к нему на прием начали проситься будущие владельцы миров — тех, которые все еще находились в разработке в его башне. Они не заводили речь ни о каких правах, а всего лишь просили внести в их проекты некоторые изменения. Ничего особенного — слегка откорректировать рельеф, выровнять климат, увеличить размеры суши за счет водных просторов или наоборот, разнообразить флору и фауну — или напротив, свети и ту, и другую только к определенным видам.

После доброго десятка визитов, перед Первым начала вырисовываться вполне определенная картина — в конечном итоге, каждое изменение вело к увеличению производства одного или нескольких продуктов. Причем, по странному стечению обстоятельств, именно тех, в отношении которых в их союзе просматривалась явная нехватка.

Так же, как в их действиях просматривалась рука опытного переговорщика: если у тебя есть то, что нужно другой стороне, права она тебе предложит сама. Причем, любые и самые широкие.

Первый снова вызвал к себе своего помощника.

— Я, по-моему, запретил кого бы то ни было к нам заманивать? — перешел он прямо к делу, как только его помощник ступил в его кабинет.

Прямо на пороге тот удивленно вскинул брови — вежливо склонив при этом голову к плечу.

— Это что за повальная модификация проектов в разработке? — выразился Первый точнее. — У нас работы мало? Есть лишнее время, чтобы языками чесать?

— Работы у нас действительно стало больше, — сокрушенно закивал его помощник. — Но Вы же знаете, что мы обязаны следовать любым пожеланиям заказчиков.

— А откуда это на них такая массовая эпидемия новых пожеланий навалилась? — еще больше сузил Первый направленность своих вопросов. — Причем, таких, которые самым удивительным образом соответствуют потребностям нашего союза.

— И Вы заметили? — широко распахнул глаза его помощник. — Я тоже этим вопросом задавался, и единственное объяснение, которое пришло мне на ум — это новые члены нашего союза. Поверьте мне, Ваша отзывчивость произвела на них совершенно неизгладимое впечатление. По всей вероятности, они просто не могли удержаться от того, чтобы поделиться им с другими. А их недовольство другой башней уже давно стало притчей во языцех. Надо понимать, наши заказчики просто сложили эти два фактора вместе и решили заранее обеспечить себе более надежное будущее.

Первому пришлось согласиться, что стремление миров к лучшему будущему — причем, в рамках их союза, что существенно укрепляло его позиции — заслуживает не только понимания и одобрения, но и полной поддержки.

Единственное, что он при этом не понимал — так это то, что башня Второго подписывала все запрошенные изменения в проекты без единого слова возражения и без малейшей задержки.

Не понимал он также и полное отсутствие какой бы то ни было реакции со стороны Второго после их последней встречи — более того, столь нетипичное бездействие уже начало всерьез его беспокоить.

Наверняка оно было только видимым. После катастрофы в мире Первого Второй зашел уже слишком далеко, чтобы вот так — без малейшего сопротивления — признать свое поражение. Да и все предшествующие катастрофе события указывали на то, что за любым действием Первого следовал его ответный ход.

Часто чужими руками.

Как правило, исподтишка.

Всегда под личиной лучших намерений.

Что он мог придумать на этот раз?

Проще всего ему было бы связаться с Творцом и привычным образом вывернуть все слова и поступки Первого наизнанку, в очередной раз представив их в самом мрачном свете. Но он был одновременно и создателем, и рабом своей системы и порядка во всем — и добившись однажды успеха определенным набором аргументов, просто не видел смысла хоть как-то менять их.

Первый же был просто не способен монотонно повторять одни и те же, даже противоправные, даже преступные действия — Творец сам создал его таким. И он все же откликнулся на призыв своего самого первого творения — возможно, по старой, все еще не стершейся памяти, а возможно, потому что уже и сам заметил полное несоответствие обвинений Второго самой природе Первого.

Кроме того, если бы Второму все же удалось убедить его и на этот раз, Творец просто отменил бы назначенную встречу. Либо лично — если Первый смог дотянуться до его сознания, то у него было намного больше возможностей послать ответный сигнал, либо через того же Второго — и тот уж точно не отказал бы себе в удовольствии немедленно передать Первому, что ему отказано в приеме.

А вот сделать так, чтобы этот прием не состоялся — и объявить потом, что ослепленный гордыней Первый сам на него не явился — было вполне в его духе.

И, как выяснилось, именно этим он все это время и занимался. Отправившись на следующий горизонт проверить свое предположение, Первый обнаружил, что вход в башню Второго с него закрыт. Наглухо заперт. Практически замурован.

Так же, как и вход с горизонта, следующего за этим.

Дальше он не пошел — зная маниакальную методичность Второго, можно было не сомневаться, что такая же участь постигла входы в егобашню со всех, без исключения, горизонтов.

Именно в этот момент он и воспрял духом.

Полностью.

Дважды.

Во-первых, загадка молчания Второго была разгадана, его ответный ход был вычислен, и можно было заняться своим — который разрубит, раз и навсегда, все хитросплетенные интриги.

И во-вторых, Первого начало уже непрерывно подмывать сбежать в свой мир. Совсем ненадолго — только, чтобы проверить, что их плавучий дом благополучно преодолел бескрайние водные просторы и все его близкие хорошо устроились на новом месте.

Разумом он понимал, что делать это нельзя: он вполне мог там задержаться — и не только потому, что время в его мире текло иначе — а в его башне уже сформировалась нездоровая привычка, чтобы именно в его отсутствие там происходило что-то, требующее потом экстренных мер.

Другой же частью сознания, которой он даже названия подобрать не мог, он рвался туда так, что уже просто на одном месте усидеть не мог. Даже на совещаниях. Даже на переговорах с владельцами как уже существующих, так и будущих миров. Не говоря уже о в одиночестве в своем кабинете.

Сознание нужно было чем-то занять.

Чем-то таким, во что оно бы ушло всей головой.

И более всепоглощающего занятия, чем творчество, он не знал.

По крайней мере, у себя в башне.

Странное он создание — Второй! Вот уже сколько раз он пытался загнать Первого в абсолютно безвыходную ситуацию — и всякий раз, не найдя выход, Первый просто создавал его.

Вот и сейчас, заблокировав все входы в свою башню, он наверняка решил, что перекрыл Первому любой доступ к ней. Но как можно перекрыть то, о чем ты не знаешь?

Передав все, без исключения, дела своему помощнику, Первый заперся у себя в кабинете.

Из которого он начал сооружать тоннель.

Прямо под макетом своего мира — благо, следующие проекты еще не дошли до стадии пробного воплощения.

Прямо в кабинет Творца — чтобы Второй у него больше под ногами не путался.

Сначала нужно было рассчитать его глубину — чтобы поверхность макета в него не провалилась — ширину — чтобы он мог свободно перемещаться в нем в полный рост — и направление — чтобы с пунктом назначения не промахнуться.

Нужно было придумать, как сделать входы в него абсолютно незаметными в обеих башнях — болтливость его собственной получила в последнее время живейшее подтверждение.

Нужно было также решить, делать ли спуск в тоннель покатым или ступенчатым и на каком расстоянии от него активировать его открытие — чтобы его появление не стало слишком внезапным и не выдало его слишком рано.

А потом уже можно было переходить к его самой любимой части любого проекта — непосредственному, материальному воплощению всех его расчетов в жизнь.

В чем ему очень помогли все физические нагрузки, от которых он кряхтел в своем мире и которые налили его мышцы силой.

Глава 17.5

Он раздвигал породу под макетом осторожно, постоянно останавливаясь, чтобы укрепить свод тоннеля и выровнять его нижнюю поверхность — в конце концов, путь в тоннеле предстоял ему достаточно долгий, и ему совсем не хотелось спотыкаться и оступаться на каждом шагу.

Кроме того, к Творцу следовало явиться в презентабельном виде — а значит, тоннель должен был быть достаточно широким, чтобы он не испачкался по дороге о его стены. Постоянно примеряясь к ним, Первый не раз чертыхался в адрес своих раздавшихся плеч и всей существенно окрепшей в его мире фигуры.

Затем, по мере удаления от его кабинета, тоннель погрузился в кромешную тьму. В таких условиях Первый еще никогда не работал — в любом проекте сначала создавалось светило, чтобы обеспечить круглосуточную работу над новым миром. Здесь на выручку ему пришел его собственный — он заселил тоннель крохотными светящимися существами, которых создал в своем мире из прихоти.

Но даже в таком уже полумраке было довольно легко потерять ориентацию. Чтобы не сбиться с пути, Первый вспомнил один из самых ярких разносов, который он когда-либо получал в кабинете Творца, зафиксировал эту сцену в качестве точки притяжения, а свою надобность попасть туда любой ценой представил в сознании в виде стрелки, постоянно направляющей его в нужную сторону.

Решение проблемы незаметного входа в тоннель подсказал ему, как ни странно, Второй — своими панелями для подачи заявок. Собственно, с их аналога Первый и начал работу: вырезал кусок пола в своем кабинете, достаточно широкий для свободного спуска, снабдил его поднимающим и спускающим механизмом и затем потратил полдня на его движение вверх-вниз, пока оно не стало достаточно плавным, а кусок пола, опускаясь, не сливался со всей его остальной частью.

Пришлось также повозиться с открываем входов. Из тоннеля подъемный механизм приводил в действие элементарный рычаг, но оставлять еще один снаружи — особенно, в кабинете Творца у всех на виду — было совершенно не разумно. В конечном итоге, он соединил рычаг с еще одной, совсем крохотной панелью рядом со входом в тоннель. При нажатии на нее — причем, довольно глубоким, чтобы кто-то не активировал ее, случайно наступив — она давила на рычаг и, таким образом, приводила в движение подъемный механизм.

Чтобы не препятствовать его работе, Первый отказался как от покатого спуска в тоннель, так и от ступенек. Пожалев о своем умении летать, оставшемся в его мире, он поставил вместо них вертикальную лестницу и потренировался несколько раз взбираться и спускаться по ней, чтобы попасть в такт с движением входа в тоннель.

Впрочем, размышлять о тех или иных его особенностях было значительно быстрее, чем воплощать их в жизнь — а Первый уже отвык от ограничивающих его творчество временных рамок.

Над стандартными проектами вся его башня могла работать, закрыв глаза и думая о чем-то другом, поэтому и в сроки они всегда укладывались без каких-либо проблем.

А при создании своего мира он творил вообще без каких бы то ни было ограничений. По крайней мере, до завершающего этапа, когда творческая фантазия разбушевалась у него не на шутку — и то, он как-то умудрялся постоянно немного сдвигать окончательные сроки.

Сейчас же сдвигать их было некуда — он должен был закончить тоннель к возвращению Творца. И это давление времени изматывало его куда больше, чем сама работа. В которой он жестко пресекал все порывы поэкспериментировать.

Но под конец, когда стало очевидно опережение графика, он все же не удержался — вильнул тоннелем, чтобы тот заходил в кабинет Творца извне, а не под его башней. Хотя и в этом был элемент рациональности — рисковать прокладкой тоннеля под кабинетом Второго с его массивным столом и креслом, которые могли запросто провалиться, выдав в самый последний момент все многодневные усилия Первого, было совершенно незачем.

Оказавшись под кабинетом Творца, Первый долго прислушивался. Тишина — даже из приемной, где Второй заседает, ни единого звука. Вырезав кусок пола, он прислушался опять. Приподняв его, он еще и осмотрелся — кабинет Творца был не просто пуст, в нем ощущалось крайне длительное отсутствие хозяина.

Уже набив руку на создании входа в тоннель из своего кабинета, здесь Первый справился намного быстрее.

И открывающую панельку расположил у самой стены, пометив ее глубокой царапиной, чтобы долго не искать.

И на обратном пути сфокусировался на местном чувстве времени, чтобы рассчитать свое появление в кабинете Творца до минуты.

И отключив его у себя в кабинете, обнаружил, что по временной шкале его мира до этой встречи осталось чуть больше месяца.

И даже лист бумаги расчертил, чтобы отмечать в нем каждый прошедший день.

Однако, вычеркнуть на этом листе он успел всего несколько дней.

Потом оказалось, что Второй не ограничился замуровываем всех входов в свою башню, а развернул — как обычно, скрытно — куда более масштабную деятельность, готовя свой ответный не ход, а удар.

Убивающий миры, вошедшие в союз Первого.

Один за другим.

И не всегда физически.

Полная картина подготовки уничтожения их союза предстала перед Первым значительно позже — о некоторых ее частях владельцы миров рассказали, о других сам Второй сообщил с торжествующей ухмылкой, об остальном Первый догадался сам, сложив вместе все уже известные ему факты.

Началось все с катастрофы, которая с первого взгляда имела совершенно естественный вид.

На совещаниях миров их владельцы не всегда присутствовали в полном составе. В конце концов, производство основного продукта в каждом из них, не говоря уже об их общей жизнедеятельности, требовало если не постоянного, то регулярного контроля.

Поэтому, когда на одном из совещаний, на которых после завершения тоннеля неизменно присутствовал Первый, чтобы как-то сократить время ожидания встречи с Творцом, не оказалось владельца плодового мира, никто даже внимания не обратил.

Он появился ближе к концу очередной жаркой дискуссии — и от резкого удара распахнувшейся двери о стену все головы рывком повернулись к ней.

Он шагнул в зал заседаний с таким видом, словно не совсем понимал, где находится и как здесь оказался. Лишь только глянув на него, Первый понял смысл выражения «На нем не было лица». Вместо лица у него оказалась маска, застывшая в потрясенном неверии в то, что открылось перед его глазами. Только они оставались живыми на этой маске, все время моргая — словно отгоняя от себя эту картину.

— Что случилось? — рывком поднявшись со стула, сделал шаг к нему Первый.

Плодовый мир перевел на него отстраненный взгляд и слепо ткнул пальцем в бумаги на столе.

— Там нужно вычеркнуть наши плоды, — проговорил он размеренным, механическим тоном. — Их больше не будет.

— У вас, что, неурожай? — с надеждой ухватился Первый за предположение, которое еще вчера выглядело бы сильным ударом по их союзу, а сейчас вдруг показалось ему наименьшим из зол.

— Неурожай? — произнес плодовый мир так, словно пробовал это слово на языке. — Можно и так сказать. Вечный неурожай.

— Да что случилось-то? — повторил Первый, подойдя к нему и встряхнув его за плечи.

— Моя планета сгорела, — пытливо глянул на него плодовый мир, словно из последних сил надеясь, что его слова вот прямо сейчас будут опровергнуты, как дичайшая глупость.

Больше не задавая вопросов и не раздумывая, Первый подхватил его под руку и полетел к его миру, волоча за собой абсолютно не сопротивляющееся тело.

Светило в плодовом мире оказалось на месте — в целости и сохранности. А вот приблизиться к планете не удалось даже на высоту птичьего полета — от нее все еще исходили волны обжигающего жара. Она, конечно, не сгорела, но живого на ней действительно ничего не осталось — в чем Первый убедился, облетев ее на максимально возможном расстоянии.

Он ничего не понимал: рельеф этого мира был исключительно равнинным, идеально приспособленным к разбивке плантаций — с тем, чтобы каждая из них получала равное и достаточное количество лучей от светила. В нем не то, чтобы гор, в нем даже холмов не было — откуда вулкан взялся? А это был именно он — облетая планету, Первый обнаружил в одном месте рваную дыру, из которой, судя по всему, и вырвалась наружу раскаленная жидкая порода из центра планеты, которая сейчас уже покрыла ее всю постепенно твердеющей коркой, похоронившей под собой и ее растительность, и обитателей.

Первый содрогнулся, представив себе такое извержение в своем мире. Он, правда, расположил вулканы среди ледяной пустыни, которая не позволила бы их содержимому растечься слишком далеко. Но снег и лед непременно бы растаяли …

На достаточно большом расстоянии …

Существенно подняв уровень бескрайних водных просторов …

Причем, неравномерно …

Образовав гигантскую волну?

Но нет — во-первых, та волна шла не с севера, а с другой стороны его планеты, где таять было нечему, а во-вторых, покидая свой мир, он все же не выдержал и оглянулся — и просто не мог бы не заметить следы извержения, если бы оно произошло.

Так что катастрофа в его мире произошла все же отнюдь не по естественным причинам.

Как, похоже, и здесь — извержение на плоской равнине столь же вероятно, как и цунами в его отсутствие.

Он подлетел с владельцем погибшего мира к рваной дыре, с которой, по всем признакам, началась его гибель.

Глава 17.6

— Что здесь было? — спросил Первый своего замкнувшегося в молчании спутника.

— Мы складировали здесь плоды, — дрогнул у того голос. — И отсюда их забирали в распределительный центр. Для местных это было священное место.

Первый только кивнул, утверждаясь в своей догадке.

— Я ничего не мог сделать, — начала бить его собеседника крупная дрожь. — Я мог только смотреть — и видеть, как они умирают. Это был мой мир — и я не смог ни помочь, ни защитить его. И теперь у меня больше нет мира.

— Мы сделаем тебе другой, — дал Первый слово и ему, и себе. — И он будет еще лучше.

Здесь уже ничего нельзя было сделать — Первый обхватил своего спутника за трясущиеся плечи и помчался с ним в свою башню. Там он завел его в ближайшую к залу заседаний комнату и — плюнув на все свои недавние клятвы неукоснительно впредь следовать заветам Творца — вторгся в его сознание.

Аккуратно, бережно, часть за частью отключив его.

Ровно на сутки по временной шкале его мира.

Завтра он очнется с той же болью, заметил Первый себе в оправдание, но наберется сил, чтобы совладать с ней.

Затем он вернулся в зал заседаний.

— Кто вносил изменения в этот проект? — бросил он своему помощнику прямо от двери.

— Никто, — уверенно отозвался тот, и, помолчав, добавил: — Там … все?

Первый молча кивнул — и затем решил проверить все возможные версии.

— Какие сбои отмечались в этом мире? — снова обратился он к своему помощнику, заметив краем глаза, как заерзали на своих местах владельцы других миров.

— Я думаю, лучше свериться с материалами, которые мы получали из другой башни, — также рассудительно ответил тот.

Вот именно, добавил Первый еще один штрих в складывающуюся картину, нарушения в режиме функционирования миров фиксировались и излучались в башне Второго. И поделились они этими материалами только по прямому требованию Первого. Вопрос — всеми ли?

Он обвел глазами владельцев миров, обменивающихся тревожными взглядами — в некоторых из которых уже проскальзывала паника.

— Тогда так, — подошел он к столу, — всю работу здесь временно оставляем. На два дня. Тебя попрошу, — глянул он на своего помощника, — собрать воедино все имеющиеся данные по сбоям в мирах, начиная с … погибшего. А вы, — снова повернулся он к владельцам миров, — вернитесь к себе и составьте — по памяти — список таких же нарушений у себя лично. Любых — даже самых с виду незначительных. И не ограничивайтесь только ними — вспомните все события, которые как им предшествовали, так и следовали за ними. Кроме того, — добавил он, напряженно размышляя, — осмотритесь, как следует — не происходило ли что-то необычное в самое последнее время.

Когда все разошлись, он снова заперся в своем кабинете. Где и провел следующие два дня в сооружении оборонительного щита. Мысленного.

Башня Второго никогда не могла похвастаться созданием чего бы то ни было. Но модифицировать уже созданное, подогнать его под свои нужды она оказалась вполне способна. Как показало превращение простого контакта между Первым и его помощником в разветвленную сеть мысленной связи. В которую, как выяснилось, и башня Первого была уже включена — и не было никакой гарантии, что в ней эта их сеть активируется только по прямому вызову, и не функционирует постоянно как считыватель мыслей. В конце концов, Второй уже давно переступил через все запреты Творца и уродовал сознание не только чужих первородных, но уже и своих подчиненных — кто сказал, что он только ими ограничится?

Не говоря о том, что он уже и прямых шпионов в башню Первого подсылал. Двоих удалось вычислить, но были ли они первыми и последними? Не было ли других среди, например, будущих владельцев миров — которые просто валом повалили кандидатами в их союз как раз после того, как Первый объявил о его создании Второму? Ведь именно в его башне утверждались все те изменения в проектах, на которых они настаивали — кто мог утверждать, что им там пошли навстречу без дополнительных условий?

Одним словом, сознание владельцев миров требовало защиты, и на следующее совещание с ними Первый пришел тоже не с пустыми руками. Но сначала все же следовало исключить все другие возможные причины катастрофы в плодовом мире.

На этом совещании присутствовал и его бывший владелец. Внешне он уже казался совершенно спокойным, но, заметив его, Первый поежился — это спокойствие напомнило ему неподвижную, застывшую корку, покрывшую когда-то плодовый мир — под которой все еще клокотала безумная стихия.

Остальные тоже, похоже, это почувствовали — все они смотрели на жертву этой стихии с сочувствием, но некоторые сторонились его, как зачумленного.

Чтобы не продлевать неловкую паузу, Первый дал слово своему помощнику.

— Начну, как Вы просили, с … ранее обсуждавшегося мира, — чуть запнулся тот, бросив быстрый взгляд на его бывшего владельца — тот даже не шелохнулся. — Ситуация крайне странная. Этот случай без колебаний можно отнести к крайне редким среди ранних миров — в нем не было зафиксировано ни одного сбоя. Абсолютно ни единого.

— Да, у нас их не было, — подал голос бывший плодовый мир — низкий, едва слышный, словно доносящийся тоже из какой-то глубины. — Мы функционировали настолько гладко, что я просто не смог бы их не заметить. На светиле не было ни вспышек, ни затмений. В атмосфере даже сильного ветра ни разу не поднималось. Ядро планеты давало все необходимое для растительности тепло — ровное, без малейших колебаний в ту или иную сторону. Местные верили, что именно там обретает их покровитель и поклонялись ему — охотно несли собранные плоды к месту складирования, откуда их забирали в распределительный центр, и считали, что оставляют там дары своему божеству в знак благодарности за мягкий, ровный климат.

— Движение почвы, трещины в ней? — сделал предположение Первый.

— Ничего подобного, — покачал головой бывший плодовый мир. — И уж точно не в месте складирования, в котором появлялись сотрудники распределительного центра — извержение началось именно оттуда.

— Как часто ваши обитатели посещали это место? — продолжал допытываться Первый.

— Они его вообще не посещали, — глянул на него бывший плодовый мир с мрачным удивлением. — Для них эта площадка была священным местом. Считалось, что именно на ней их божество поглощает принесенные дары, и смотреть на это было недопустимо — они всегда оставляли плоды на самом ее краю.

— Итак, — подвел итог Первый, — ваши местные эту площадку не посещали и никаких трещин на ней не замечалось. Зато туда регулярно наведывались представители той башни, любой из которых мог сделать небольшую расселину. Совсем незаметную, узкую и короткую, но уходящую в самый центр планеты. Где расплавленная порода как раз и ринулась бы через эту расселину наверх, сметая все на своем пути, — содрогнулся Первый, вспоминая все расчеты для вулкана в своем мире.

Бывший плодовый вскинул на него налившийся свинцовой тяжестью взгляд.

— В таком случае, — медленно проговорил помощник Первого, — речь идет не о сбое и не о стихийном бедствии, а о …

— Акте устрашения, — закончил за него энергетический мир, переводя прищуренный взгляд с него на Первого. — Вы все еще считаете, что нам не нужна военная составляющая?

— Я этого не говорил! — решительно возразил ему помощник Первого.

— Я, между прочим, тоже! — поддержал его сам Первый. — И даже просил предложения составить — где они?

Энергетический мир широко повел рукой в сторону его помощника.

— Ну, хорошо, у меня — я просто сказать не успел! — буркнул тот под их скрещенными взглядами. — Честно говоря, в тот момент экономические вопросы казались мне более важными.

— Я могу принять участие в военной составляющей? — снова подал голос бывший плодовый мир — уже не низкий, а кипящий, словно безумная стихия поднялась к поверхности. — Мои местные даже не бежали, даже не пытались скрыться — ведь к ним приближалось их божество. Они бы даже не сопротивлялись, если бы знали, что это нападение — мы ведь производили совсем не рентабельный продукт, который требовал много времени и сил, а сроки хранения которого были довольно короткими. Потери были совсем не редкими, и нам постоянно увеличивали план. Мои местные никогда не роптали, они только затягивали пояса и начали работать больше, чтобы поглощающие их продукт были довольны — они ведь дали нам такой замечательный мир! — заклокотал его голос под конец.

— Да что мы можем этому противопоставить? — вскинулся вдруг лесистый мир. — Как мы можем бороться с нападением, если оно замаскировано под стихийное бедствие?

— Я не думаю, что такое повторится, — ответил ему энергетический. — При повторении акт устрашения уже не произведет того эффекта — и не случайно его провели в самом мирном, самом беззащитном м мире … Извини, брат, — пожал он плечо бывшему плодовому миру. — Мне кажется, нам нужно ждать чего-то другого, изнутри — с чем мы вполне можем побороться. У меня в мире, например, появились … духи.

— Кто? — уставился на него Первый — они, вроде, сами этих духов придумали, чтобы через них с обитателями своих миров общаться.

— Те, которых та башня после окончания их жизненного цикла к рукам прибрала, — показал зубы в злой усмешке энергетический мир. — А сейчас они вернулись и прикидываются вестниками бога молний, которым до сих пор я считался. Только они, вроде как, от настоящего явились, чье место я узурпировал — и среди моих местных брожения уже начались.

— У меня тоже, — неохотно заметил лесистый мир.

— И у меня, — добавил животный.

— К нам тоже наведались, — расплылся в белоснежной ухмылке антрацитовый, — только мои их так под землей погоняли, что они едва наружу выбрались. Дальше, правда, не побежали, так у входов и топчутся, но вниз больше не лезут.

Первый отметил, что в этом хоре не участвовали ни металлический, ни пушистый мир — с чего это их башня Второго вниманием обошла?

— Что ты предлагаешь? — обратился бывший плодовый мир к энергетическому так, словно, кроме них, в этом зале больше никого не было.

О, подумал Первый, затаив дыхание — чем бы все ни закончилось, эти двое в его башню уже точно вписались, раз на тыканье без всяких расшаркиваний перешли.

Глава 17.7

— Я предлагаю, — ответил энергетический мир, обведя всех глазами, — во-первых, активизировать работу среди местных — убедить их, что эти духи не к добру явились и что гнать их нужно подальше. И во-вторых, из самых стойких сформировать отряды — сначала для самообороны, если к духам подкрепление пожалует, а потом и для помощи в обороне других миров, если та башня на них всерьез навалится. Их там, конечно, немало, и по одиночке они нас одним зубом перекусят, а вот если мы против них объединенную силу выставим, то этот зуб у них обломается.

— Я с тобой! — решительно заявил ему бывший плодовый мир.

Остальные тоже зашевелились, переглядываясь уже не так с тревогой, как с нетерпением — и Первый прямо по лицам у них увидел, как закрутились у них в головах мысли по организации коллективной обороны.

На такое выражение лиц башню Второго, как магнитом, притянет …

— Стоп! — рявкнул он, и все замерли, настороженно повернувшись к нему. — Да я не против, — успокоил он их, — дело только в том, что та башня уже взяла за практику любое сознание сканировать, а ваше для тех духов будет особый интерес представлять. Поэтому выйдете отсюда, только когда научитесь доступ к нему блокировать, — и он объяснил им принцип установки затвора — вроде опускания забрала на лицо.

У всех них, однако, блок, в конечном итоге, поднимался, а не опускался, хотя и у каждого по-своему. У металлического латы натягивались, у животного и пушистого — покровы, отличные только по шерстистости, у антрацитового стена огня вздымалась, а у лесистого — деревянная из толстенных стволов. И только у энергетического и бывшего плодового блок опускался: у первого падал шипящими молниями, а у второго стекал раскаленной породой, которая твердела прямо на глазах.

Но главное, что за любым из этих блоков — не зная принципа их образования — нельзя было разобрать ни единой мысли.

— И последнее, — убедившись в этом, обратился Первый к бывшему плодовому миру. — Тебе к нему нельзя, — кивнул он в сторону энергетического. — В любом мире даже его собственному владельцу находиться не положено — нам незачем так подставляться. Я бы тебя лучше попросил стать связным — курсировать между нашими мирами и, если в одном из них что-то случится, немедленно докладывать.

Оглянувшись по сторонам, тот нахмурился, но все же возражать не стал, пожав плечами.

Отпустив остальных, Первый сделал ему знак задержаться и установил с ним перемычку — не лететь же с докладом, если что-то срочное произошло.

Сделать это с остальными он не решился — только что, перед ним, блок они держали прочно, но недолго, и рисковать раскрытием истинной природы перемычек в длительном присутствии далеко не одного шпиона башни Второго не стоило.

А вот их новый связной вряд ли кого-то из них между мирами встретит — и даже если так, тот вид рваной раны на его бывшей планете, который Первый выбрал в качестве точки вызова, кем угодно будет воспринят как его личный, глубоко врезавшийся в память кошмар.

Наконец, Первый остался один.

И тут же ринулся к себе в кабинет.

Откуда немедленно вызвал своего связного и добавил ему — через перемычку, чтобы точно никто не подслушал — в список инспектируемых миров свой собственный. И попросил начать с него.

Он чуть не отправился туда сам — как только случилась катастрофа в плодовом мире. Решение сдержать этот порыв было, наверно, самым трудным из всех принятых им до сих пор.

Но согласившись на создание их союза, он теперь нес ответственность не только за свой, но и за все остальные миры. И должен был, в первую очередь, обеспечить их безопасность. Мысленную уже взяли на себя блоки, а физическая требовала создания слаженных отрядов обороны, для координации действий которых он был просто обязан оставаться на месте.

Кроме того, успокаивал он себя, его мир уже пережил свою катастрофу — и Первому удалось вырвать из ее пасти всех обитателей. Даже тех, которые не очень-то это заслуживали. Именно последних обнаружат на месте их пристанищ те, кого Второй пошлет проверить последствия стихии — а отсутствие каких-либо следов от тех, кто был дорог Первому, убедит их в том, что стихия выполнила свою основную задачу.

Возвращение Первого — даже самое краткосрочное — могло подорвать это убеждение и подтолкнуть их к дальнейшим поискам его близких. К которым он сам мог привести оставленных там наблюдателей.

Более того, лишив Первого самой важной составляющей его мира, Второй вряд ли сразу нанесет следующий удар — теперь, когда у него появилась целая гроздь новых мишеней. И духи его миру не грозят — башня Второго еще не успела никого из его обитателей к рукам прибрать. Что же до Адама с Евой, то их теперь отделяла от Лилит бескрайняя водная преграда, преодолевать которую им точно никогда в голову не придет.

Все эти мысли кружились и кружились в голове Первого, пока он ждал доклада своего связного. Который вышел на связь, когда Первый уже начал мерять шагами свой кабинет.

— У Вас наводнение! — ворвался в его сознание полный паники голос. — Почти вся планета водой покрыта!

— Я знаю, — хлестнул его ответом Первый, чтобы он в себя пришел. — На ней всегда воды больше, чем суши.

— Зачем? — сменилась паника в голосе связного изумлением.

Вот я еще объяснять сейчас буду, фыркнул Первый.

— Для разнообразия, — выбрал он одно, но самое емкое слово. — Обитателей нашел?

— Совсем немного осталось, — замявшись, ответил связной уже не удивленным, а сочувственным тоном. — Всего две небольшие группы — одну вообще случайно заметил.

— А их там столько и было, — перевел, наконец, дух Первый. — Далеко друг от друга?

— К сожалению, да, — углубилось сочувствие в голосе связного. — Похоже, их водой разнесло.

— Отлично! — окончательно воспрял духом Первый. — Растительность, живность?

— Растительность сильно изломана, — разбавились все прежние эмоции в голосе связного изрядной долей растерянности, — но в большинстве не затопленных мест уже поднялась — и довольно буйно, с таким-то поливом. Животных под ней не особенно разглядишь, да я и не всматривался — но в небе точно что-то летало.

У Первого совсем от сердца отлегло. Спасибо, обратился он мысленно к своему миру, я знал, что на тебя можно положиться. Давай, держись там — совсем немного осталось, а потом я вернусь, и мы все вместе восстановим. Хочешь, с твоей части планеты начнем?

Ответа не последовало, но он — зная упрямый нрав своего мира — его и не ждал. Главное, что он напомнил ему и о себе, и о своем обещании вернуться. После решительной и окончательной победы. С полным и более неоспоримым правом жить по-своему.

И ждать этого действительно оставалось уже чуть меньше месяца.

С каждым днем приближалась его встреча с Творцом.

С каждым днем таяли шансы Второго помешать ей.

Он это, надо понимать, тоже прекрасно осознавал — и нанес свой следующий удар буквально через несколько дней.

По миру, который производил не менее важный продукт — животную пищу.

Уничтожив, на этот раз, не только сам мир, но и его владельца.

Самым варварским способом.

Вызов от связного пришел, когда Первый был в антрацитовом мире — он прилетел посмотреть, как там готовятся отряды обороны. Их подготовкой занимались все миры, но именно в антрацитовом она шла наиболее успешно.

Его обитатели проводили большую часть жизни под землей — под вечной угрозой завалов и увечий — поэтому испугать их было непросто: опасность являлась их неизменной спутницей и умение уворачиваться от нее было у них в крови. Кроме того, из тех западней, которые им постоянно устраивал их мир, выбраться в одиночку было практически невозможно — и взаимовыручка и готовность бросить все, чтобы прийти другому на помощь, уже стали их второй натурой.

Владельца своего мира они воспринимали божественным духом своих гор — таким же подземным и бесстрашным существом, как и они сами — и доверяли ему, как будто он был одним из них. Поэтому у него не возникло с ними никаких проблем как при известии о вхождении в новый союз, так и при объявлении необходимости защищать его. Их вполне устраивало, что теперь их подземельями не будет распоряжаться никто, кроме них самих, во главе с их признанным лидером, и борьба за свой выбор казалась им такой же естественной, как ежедневная схватка с горными породами за производимый ими продукт.

Рекрутировать выходцев из этого мира башне Второго удалось совсем немного, и с вернувшимися духами его обитатели обошлись без лишних слов. Им тоже предоставили выбор: либо немедленно вернуться туда, откуда они явились, либо оказаться замурованными в подземельях — до восстановления ощущения единства со своим прежним миром. Самое интересное, что некоторые остались — и после нескольких дней под землей вышли оттуда с выражением отчаянной решимости в глазах и попросились в отряды, подтвердив намерение башни Второго напасть.

Первый всегда охотно наблюдал за их слаженной тренировкой, через которую проходили практически все обитатели этого мира — и в которой пожилые могли дать фору молодым, и уже прикидывал, как направлять эти отряды — по одному, вахтовым методом — в другие миры, чтобы вывести подготовку и их обитателей на должный уровень …

— Все сюда! — взорвался у него в сознании отчаянный крик связного. — Быстро!

— Куда — сюда? — мгновенно отреагировал Первый.

— Животный мир! — выпалил связной, задыхаясь. — Быстрее, пожалуйста!

— Сколько народа брать? — окинул Первый взглядом заканчивающий тренировку отряд.

— Всех! — выдохнул связной, и голос у него сорвался. — Нет, уже поздно …

Первый рванул с места, как с низкого старта — на лету лихорадочно перебирая в памяти последние новости из животного мира.

Его владелец уже некоторое время не появлялся в башне Первого — в его мире случился падеж животных. На катастрофу, организованную Вторым, это не было похоже — такое и раньше там случалось, и владелец действовал по уже отработанной схеме: являясь своим обитателям в образе могучего быка, направлял их на отделение здоровых животных от больных, перегон первых на новые пастбища и максимально быстрое захоронение умерших.

Сейчас у него духи, конечно, под ногами путались, но он их, что, потоптать не мог? В такой момент местные только помогли бы своему божеству ради спасения животных. Или духи подкрепление вызвали?

Глава 17.8

Вызвали — мгновенно убедился Первый, добравшись, наконец, до животного мира. Причем, в огромных количествах. Судя по которым, Второй тоже не тратил время зря и создал свои собственные силы быстрого реагирования.

И сейчас эти силы передвигались по планете животного мира, методично уничтожая его обитателей. Кроме животных — и тех, кто рухнул на колени, взывая о пощаде.

— Где владелец? — спросил связного Первый, тяжело дыша.

Тот молча указал ему на гору трупов местных.

Подлетев на совсем уже небезопасное расстояние — плевать, сейчас никто там вверх смотреть не будет! — Первый увидел картину, которая просто не укладывалась в его сознании.

Такого просто быть не могло!

Среди сотен мертвых тел обитателей мира валялись разбросанные останки огромного быка. В прямом смысле слова разорванного на части.

— Что здесь произошло? — сглотнув, снова обратился он к связному.

— Они перегоняли животных, — тихо ответил тот, не сводя остановившихся глаз с головы быка, лежащей чуть в стороне. — Все вместе. Не было никаких криков. Никаких ссор. И вдруг они набросились на него. Всей толпой. И их становилось все больше. Они словно сами в зверей превратились. Они рвали его руками, ногами, даже зубами. Даже рычали при этом, — зажмурился связной, мучительно сморщившись.

Вот оно что, подумал Первый. Значит, духи не у владельца мира под ногами путались, а среди его обитателей. Беспроигрышный шаг — внушить им, что это их божество навело порчу на их главное достояние, чтобы себе его забрать. И если они взбесятся — их-то божество точно топтать не будет.

— А потом откуда-то взялись эти, — снова открыл безжизненные глаза связной. — Они окружили местных и … просто начали их убивать. Молча. Как машины. Те побежали — они пошли за ними. Дальше Вы видели.

— Спокойно! — решительно сказал Первый то ли ему, то ли себе. — Уничтожить его никто не мог — он так же бессмертен, как и все мы. Сейчас эти уйдут, соберем … то, что осталось — моя команда его восстановит.

Эта мысль, как выяснилось, пришла в голову не только ему.

Как только двуногие орудия убийства скрылись с глаз, к куче безжизненных тел с противоположной стороны подошли другие. Вытягивая шеи и вертя головами во все стороны, они принялись бродить среди трупов, снося в одно место останки быка. Которые они укладывали в некое его подобие — но так небрежно, под такими нелепыми углами, что Первый дернулся, чтобы вмешаться.

Но было уже поздно.

Собравшись в круг вокруг туши быка, они склонились над ней и принялись водить по ней руками — и вдруг вместо нее на земле оказался владелец животного мира.

Вернее, Первый лишь догадался, что это был он — кто еще мог скрываться в шкуре этого животного? Но когда его подняли, Первый увидел страшную пародию на того, кого он видел у себя в башне еще совсем недавно.

Все тело его было искривлено, словно ему перекрутили хребет. Все конечности торчали из него самым неестественным образом. Одна нога, с негнущимся коленом, была короче другой, а одна рука была вывернута на 90 градусов, ладонью назад. Шея у него была скособочена. А голова все время клонилась к плечу, которое было выше другого. Стоящие вокруг него закинули ему голову к небу — и сами глянули туда же, с широкими, зубастыми ухмылками на лицах.

И Первый понял.

На этот раз Второй решил не уничтожать мир.

Он просто спровоцировал его обитателей на немыслимое — нападение на его владельца.

После чего обрушил на них — в полном соответствии с регламентом — законную кару.

А взбунтовавшегося против него лично владельца превратил в кошмарного уродца.

Которого наглядно продемонстрировал возможным наблюдателям — как картину их собственного будущего.

Без единого колебания, Первый со всего размаха ворвался в обращенное к нему сознание.

Оно там было — потрясенное, но совершенно ясное. И лишенное каких-либо способов выражения — содержащему его телу, судя по ощущениям, даже голосовые связки повредили.

Обведя глазами картину смерти вокруг него, Первый бросил ее ему в сознание как точку вызова.

Потерпи, брат, послал он следом первое сообщение, сейчас эти уберутся, мы тебя поправим.

И снова он не смог это сделать. Как только животный мир закрыл глаза в знак согласия — по перемычке Первого настиг толчок мучительной боли — его окружение подхватило его под руки и поволокло к месту передачи животных туш в распределительный центр. Где все они исчезли — вне всякого сомнения, в башню Второго: у похищенного владельца хватило сил передать Первому то, что увидели его глаза.

Потерпи еще немного, только и смог попросить его он, мы тебя оттуда вытащим.

Больше не будет ни одной перемычки на картине смерти и разрушения, дал он себе слово.

Вызвав своего помощника, он выяснил у него, владельцев каких миров нет в зале совещаний, послал за ними связного и вернулся к себе в башню.

Где отказался отвечать на любые вопросы, пока все не соберутся.

Потом он коротко объяснил им, что случилось в животном мире и чем все это закончилось для его владельца — и добавил, что поймет, если кто-то из них захочет избежать подобной участи.

В зале заседаний повисло тягостное молчание. Кто-то играл желваками, кто-то спрятал лицо в ладонях, кто-то сжал кулаки, кто-то уронил голову на сложенные на столе руки, кто-то просто смотрел в пол.

— Твари! — прошипел антрацитовый мир. — Они за это ответят!

— Кто-то еще сомневается в том, что нам противостоит? — встав, обвел всех глазами энергетический. — Может, кто-то всерьез думает, что если мы сейчас отступим, они там все забудут и мы все сделаем вид, что ничего не было, и будем жить все вместе долго и счастливо?

Не сразу, но все они покачали головами. С разными выражениями на лицах — от кипящей ярости до мрачной подавленности — но единодушно.

— Мы идем до конца! — повернулся энергетический мир к Первому.

— Отныне — все силы на подготовку отрядов обороны, — подвел тот итог самому короткому в истории их союза совещанию. — Максимально быструю.

С тех пор он инспектировал эти отряды ежедневно — договорившись в антрацитовым миром об инструктировании других. Кроме него, лучше всего дела шли в энергетическом — по скорости реагирования они превосходили антрацитовый, пушистом — тем не было равных в незаметном подкрадывании, и лесистом — эти оставляли далеко позади всех остальных в вопросах ориентирования. Через пару дней Первый ввел практику их совместных тренировок — для того, чтобы они дополняли и усиливали друг друга.

В перерывах между инспекциями он периодически вызывал животный мир. Болезненные ощущения на другом конце связи уже притупились — по крайней мере, физические. Или они только казались менее ощутимыми — на фоне ежедневных посетителей. Которых водили к животному миру толпами — всякий раз громогласно заявляя в его присутствии, что он служит и вечно будет служить живым примером того, какая судьба ждет любого выступившего против законности и порядка.

Скрипя зубами, Первый только повторял ему и повторял, как заезженная пластинка, что ничего еще не закончено, что нужно только терпение и что они о нем не забудут.

Через три дня ему принесли первые заявления от будущих владельцев миров, в которых они отказывались от любых изменений, вносимых в их проекты.

Уже завизированные башней Второго заявления.

Переданные ему не лично, а через его помощника.

— Ничего! — бросил ему Первый, размашисто подписывая каждое из них. — Пусть лучше сейчас уходят, чем потом, в решающий момент. У нас и в исходном составе вполне достаточно ресурсов.

Именно по ним и нанес Второй свой следующий удар — нацелив его на энергетический мир. Сначала.

И выяснилось, что его башня крайне внимательно изучала все специфические ситуации в каждом из миров.

Среди обитателей энергетического мира — несмотря на решительный настрой его владельца — сложилось крайне неустойчивое равновесие. Часть их горячо поддерживала грядущие перемены в статусе их мира, другая — не менее категорически отвергала их, а третья — самая большая — была согласна на любое развитие событий, но только до тех пор, пока оно не затрагивало их лично и не требовало от них каких-либо излишних усилий.

Своего владельца они все воспринимали как повелителя молний и, в силу этого, откровенно его побаивались. Его однозначная поддержка выхода их мира из старого уклада придавала первой группе его обитателей существенный вес, и их число постоянно росло за счет представителей третьей группы, стремящихся примкнуть к верным последователям своего божества.

Но и духов из этого мира — вследствие такого расслоения в нем — Второму удалось набрать немало. И назад он их отправил всех. Они не стали влиять ни на сторонников их владельца, ни на его противников — и те, и другие уже четко определились со своей позицией. Они растворились среди нейтральных, которые — в силу своей численности — принимали участие абсолютно во всех процессах обеспечения жизнедеятельности и производства главного продукта энергетического мира.

Его владелец, не видя ни малейших следов их подрывных усилий, чрезвычайно гордился своими обитателями — ведь даже самые инертные из них оказались неподвластны воздействиюагентов башни Второго.

Обитатели устояли — но не оборудование, вырабатывающее и накапливающее энергию. Не прошло и недели, как оно начало дать сбои. Оно не ломалось — оно просто начало испускать время от времени короткие горизонтальные молнии, которые били в обслуживающих его местных и убивала их.

Глава 17.9

Повелитель молний немедленно отправился в свой мир, чтобы укротить их. Однако, при его появлении каждая установка вела себя идеально — в то время, как на двух-трех других происходили все те же аварии. Он перемещался от одной к другой, пока не наткнулся у очередной на окруживший ее отряд башни Второго. Предводитель которого и сообщил ему, что обитатели его мира обратились к их башне — при посредничестве духов, разумеется — с просьбой прислать к ним специалистов, способных восстановить бесперебойную работу их оборудования. Подчеркнув при этом, что их повелитель молний очевидно утратил власть над последними. Башня Второго с готовностью пошла им навстречу — уже назначив своего представителя временно исполнять обязанности владельца мира, производящего крайне ценный продукт.

Его владелец тут же отправился в башню Первого за помощью и, получив ее — антрацитовый мир первым вызвался опробовать свои силы — вернулся в свой мир. Но все до единой энергетические установки в нем уже были взяты под контроль отрядами Второго, а местные восприняли пришельцев из других миров захватчиками, явившимися ограбить и поработить их. И встретили их, в прямом смысле слова, в штыки — духи, как выяснилось, заранее позаботились об организации их сопротивления.

Отдать приказ о нападении на своих обитателей, закрывших собой так называемых специалистов Второго, владелец энергетического мира не смог. Ему только и оставалось, что собрать всех своих оставшихся последователей — тех, кого еще не подняли на те самые штыки его резко увеличившиеся в числе противники — и увести их в башню Первого.

Его команда смотрела на беженцев из энергетического мира — возбужденных, потных, раненых — совершенно ошалевшими глазами. По всей вероятности, именно в этот момент их восстание против диктатуры Второго потеряло в их сознании чисто умозрительный характер и приобрело реальные очертания настоящего сражения.

Чтобы не выбивать их окончательно из колеи — Первый считал своим долгом придерживаться взятых на себя обязательств по текущим проектам — он вывел эвакуированных из энергетического мира в его макет и — еще раз удостоверившись, что выход в него из башни Второго все также закрыт — велел им разбивать там лагерь.

И затем, после однодневного отдыха в знакомой обстановке, приступать к усиленным тренировкам.

И выставить часовых, чтобы не допустить внезапного нападения из башни Второго.

И немедленно уходить назад к нему в башню, если такое нападение все же случится и отбиться своими силами от него не удастся.

— Спасибо, — устало поблагодарил его энергетический мир, когда его оставшиеся обитатели начали устраиваться на новом месте. — Я вам, наверно, уже не нужен.

— Это еще почему? — удивленно глянул на него Первый.

— Вам нужно искать новый источник энергии, — отвел тот глаза в сторону. — Без нее наш союз не вытянет.

— Тогда пошли — это и обсудим, — кивнул ему Первый на вход в свою башню. — Только … подожди — давай сначала еще кое-что сделаем.

Энергетический мир создавался одним из первых, и макет его, соответственно, располагался на одном из самых дальних горизонтов. А его бывший владелец будет отныне проводить большую часть времени с остатками своих обитателей — чтобы и быт их организовать, и за тренировками их следить — значит, нужна перемычка с ним.

Мысль об этой перемычке доставила Первому настоящее удовольствие — наконец-то не нужно делать точкой вызова картину полной катастрофы. Вместо нее, он вызвал в памяти образ молний, которые его мир обрушивал на него с покрытых темными тучами небес над бушующими водными просторами, и послал его в сознание энергетического мира.

— Знакомое явление? — усмехнувшись, подмигнул он ему.

— Нет, — буквально отшатнулся от переданной ему картины энергетический мир. — Это же совершенно бесполезный расход энергии! Где Вы такое видели?

Пришлось ограничиться образом бурной горной реки. В энергетическом мире они на каждом шагу встречались, и Первый, судя по всему, и в своем мире их подобие создал, неосознанно откопав в памяти и взяв за основу старые наработки.

Проверив несколько раз совпадение представляемых ими объектов, Первый почти силой повел энергетический мир в зал заседаний.

Собравшиеся там уже были в курсе произошедшего — антрацитовый мир сообщил им о поражении, и молва о потрепанных отступивших уже разнеслась по башне.

— Итак, нас снова переиграли, — вслух признал Первый очевидный факт, и кивнул в сторону энергетического мира. — Вот он считает, что его выбили из наших рядов.

— Еще чего! — сверкнул на него глазами антрацитовый. — Ты своих вывел? Вывел. Мир твой мы назад отвоюем, не вопрос, главное — чтобы было, кем заселить его потом.

— Но я же пока не смогу вам энергию поставлять! — обвел их всех мрачным взглядом энергетический мир.

— Можно подумать, — фыркнул антрацитовый, — что вся энергия только в реках плещется! Вот мой продукт при горении такую температуру дает, что металл плавится — наверняка можно и из него эту твою энергию как-то добыть!

— Минуточку! — вскинулся металлический мир. — Мы ведь, по-моему, уже решили, что этот продукт будет исключительно в мой мир поставляться!

— Не обеднеешь! — отмахнулся от него антрацитовый, и снова повернулся к энергетическому. — Короче, давай к нам. С вашими навыками у нас под землей точно новые источники энергии найдутся!

— Или к нам, — перебил его лесистый мир. — Чего под землей-то сидеть? У нас солнца столько, что деревья до небес поднимаются — наверняка можно придумать, как его энергию улавливать. И напасть на нас незаметно среди деревьев не получится — мы из-за каждого и с каждого любого незваного гостя прихлопнем.

— А у нас, — подхватил пушистый мир со смешком, — еще и живность сверху притопчет.

— Короче, остаешься с нами! — завершил ярмарку предложений антрацитовый мир. — Нечего тут дезертировать. Сегодня у нас была первая попытка — а она частенько корявой бывает. Вторая будет удачнее.

Вторая попытка их коллективной защиты действительно оказалась более слаженной — но и не долгой.

Лесистый мир был несомненно прав в том, что незаметно напасть на него было крайне проблематично.

Но успешно отбивать нападение из-за каждого дерева можно было только при их наличии.

Силы башня Второго бросила в лесистый мир большие — намного большие, чем в животный и энергетический. Но — к счастью или к сожалению — связному уже нужно было инспектировать на три мира меньше, чем прежде, и он навещал остальные чаще. В результате, как и предсказывал владелец лесистого мира, вторжение в него было быстро обнаружено и просьба о помощи оперативно передана Первому.

На этот раз подкрепление не вызвало у местных никаких возражений — первым к ним прибыл отряд из родственного пушистого мира, и его бойцов встретили, как родных.

Без лишних переговоров они мгновенно образовали сводные группы, в каждой из которых одна часть подманивала захватчиков к себе, а другая после этого атаковала их сверху и всеми подручными средствами. Когда же внимание захватчиков полностью сосредотачивалось на кронах деревьев, их добивала третья часть группы, засевшая на земле в засаде.

Прибывшие чуть позже отряды из антрацитового и энергетического миров с готовностью взяли на себя — по незнанию местной специфики — роль первой части каждой сводной группы, что существенно увеличивало эффективность действий остальных ее частей.

В результате, захватчики если и продвигались вперед, то черепашьим шагом и ценой невероятных потерь. Они вообще перемещались совершенно бестолково — широкой растянутой цепью, без каких-либо зигзагов и обманных движений и даже не пытаясь укрыться за стволами деревьев.

Более того, они нападали только на зазевавшихся защитников мира, которые оказывались у них прямо перед носом, и совсем не преследовали отступающих, даже если те просто меняли позицию на более удобную для ответного удара.

Они всего лишь оттесняли местных и пришедшие им на помощь подкрепления самой своей массой — и все медленно расширяющееся пространство у них за спинами было усеяно телами их павших соратников.

Первый только головой качал, глядя на эту безрассудную атаку, и просто ждал, когда она захлебнется — у Второго не могло быть бесконечных резервов.

А потом выяснилось, что целью этой атаки как раз и была эта совсем неширокая полоса, зачищенная от защитников мира.

И стало понятно, зачем каждый из нападающих нес на спине здоровенную дубину — ни разу и ни одним из них до сих пор не пущенную в ход.

В верхней части каждая дубина имела утолщение, издающее резкий смолистый запах — прежде, среди деревьев и в пылу схватки, никто не обратил на него никакого внимания.

В какой-то момент нападающие остановились, как по команде, вытащили эти дубины из-за спины, положили их на землю, склонились над утолщениями, поколдовали над ними — и те вдруг вспыхнули ярким огнем. Который нападающие тут же поднесли ко всей окружающей их растительности.

Лес сопротивлялся, не поддавался огню, шипя и потрескивая, и его защитники утроили свой напор на нападавших, но те начали уже целенаправленно убивать их, не подпуская их к уже занимающимся огнем деревьям.

Совсем немного времени спустя защитников лесистого мира отделяла от нападающих на него стена огня. Причем, вторые каким-то образом направили на нее потоки воздуха со своей стороны — так, что она начала двигаться в сторону первых, которым теперь уже приходилось отступать намного быстрее.

Сделав рывок назад, они собрались все вместе, глядя на надвигающуюся на них огнедышащую стену, между проблесками пламени в которой можно было рассмотреть обугленный, дымящийся, присыпанный пепелом труп леса.

Глава 17.10

— Обойдем-ка мы это с боков, — очнулся первым антрацитовый мир, — и зайдем к ним в тыл. А там подумаем, как это остановить.

— Нет! — резко вскинул голову владелец лесистого мира. — Они тогда огонь и в вашу сторону пустят и вообще все здесь уничтожат.

— Это если успеют, — оскалил зубы в яростной усмешке антрацитовый мир. — А мы им такой возможности не оставим.

— Их слишком много, — снова поник владелец лесистого мира. — Нас на них всех не хватит. Все кончено — мы сдаемся.

— Какое сдаемся? — шагнул к нему энергетический мир. — Ты понимаешь, что они с тобой сделают? Или ты забыл животный мир?

— Именно, что не забыл! — процедил тот сквозь зубы. — Сопротивляться такому — безумие, а повинную голову и меч не сечет. Я не дам уничтожить мой мир. И я не позволю отобрать его у меня, — метнул он презрительный взгляд в энергетический мир. — Я останусь с ним до конца!

— А ты представляешь себе, — подал голос Первый, когда энергетический мир вздрогнул, как от удара, — что они, как минимум, половину твоих перебьют — для острастки?

Отряд лесистого мира зашевелился, сбиваясь в еще более плотную кучу и глядя на своего предводителя с отчаянной надеждой.

— Наверно, — пожал тот плечами. — Но не всех. И не все здесь уничтожат. Мы новые деревья быстро насадим. Хотя, конечно, придется ждать, пока они вырастут — но ничего, потерпим.

— Значит, ты половину своих в рабство отдашь, — негромко произнес энергетический мир. — Им же теперь втрое-вчетверо больше работать придется, а другую, вот этих, — мотнул он головой в сторону отряда лесистого мира, — кто им на глаза попался, под нож?

— Еще и сам их сдашь, — добавил антрацитовый, прищуриваясь, — на пузе ползая?

— Главное, чтобы было, где ползать! — буквально выплюнул в их сторону владелец лесистого. — Я бездомным, как этот, не буду!

— Этот отряд мы можем к себе забрать, — предотвратил следующую вспышку пушистый мир. — У нас они будут, как дома, и искать их не будут — решат, что они здесь сгорели.

Глянув на него, Первый вдруг заметил, что отряд пушистого мира уже оказался немного в стороне и следил за разговором с нескрываемой настороженностью. А при словах их лидера напряжение в их позах заметно возросло.

— Если, конечно, все этой версии придерживаться будут, — добавил владелец пушистого мира, глянув в упор на владельца лесистого.

Тот пожал плечами — и Первый быстро просканировал его сознание на предмет искренности молчаливого согласия. И не нашел там ничего, кроме раздавленного, распластанного смирения — такое он до сих пор только в мыслях Евы наблюдал — и всепожирающего намерения сохранить хоть остатки своего мира.

И себя в нем.

Любой ценой.

Первый содрогнулся — представив себе свой мир и необходимость пожертвовать одной его частью, чтобы спасти другую. Причем, с этим невозможным выбором в своих собственных руках.

Осудить лесистый мир он так и не смог, но устанавливать перемычку там было не с кем и незачем.

— Ладно, уходим, — бросил он всему подкреплению.

— А вы давайте-таки к нам, — обратился антрацитовый мир к энергетическому. — Местоположение вашего лагеря им прямо сегодня известно станет. Так что двигайте, чтобы не гадать, какую еще подлость вам подсунуть могут.

В результате, антрацитовый мир покинул лесистый вместе с энергетическим, пушистый увел с собой отряд лесистого, а Первый отправился на поиски связного — со строгим указанием уделять отныне особое внимание пушистому миру. Именно там он ожидал следующие неприятности — либо владелец лесистого мира окажется недостаточно тверд, чтобы держать место пребывания своих обитателей под блоком, либо пушистый мир не сумеет надежно спрятать их, либо его обитатели встретят их без должного гостеприимства.

И снова удар пришел с другой стороны.

Как выяснилось немного позже, антрацитовый и энергетический миры не сразу покинули лесистый. Перед уходом они все же провели свой рейд по тылам нападающих башни Второго — еще более существенно проредив их. Оставшиеся, однако, отлично запомнили их в лицо — и свой следующий карательный отряд Второй направил в антрацитовый мир.

Существенно больший, чем в лесистый.

И с единственной задачей — не запугивать, не усмирять, не покорять, а уничтожать.

Этот отряд Второго остался в подземельях антрацитового мира в полном составе.

Зайдя в них, его бойцы решительно продвигались вперед, паля во все стороны при малейшем движении — но там оказалось слишком много уровней, коридоров, шахт, перекрестков и разветвлений.

И на каждом из них как будто невидимая рука выхватывала то одного, то другого из их рядов.

В конце концов, они не выдержали этого давления неосязаемой опасности, кроющейся то в полном, то в полу-мраке за каждым углом, и побежали назад к выходу.

Возле которого на них уже навалилось много рук, утащивших их в самые глубокие пещеры, где их уже ждали первые похищенные.

Там их даже никто не охранял — и некоторые попытались выбраться из бесконечного подземного лабиринта.

Наружу из него не вышел ни один.

Со следующим отрядом Второй послал духов из этого мира в качестве проводников по нему — и новой тактикой. Возможно, уже полученной из лесистого мира.

Этот отряд должен был двигаться по подземельям двумя группами: первой предписывалось не предпринимать никаких действий и служить приманкой для обитателей антрацитового мира, а второй — выявлять их позиции при нападении на первую группу и уничтожать их.

Но те духи, которые отказались ранее возвращаться в башню Второго, были прекрасно знакомы с ее приемами — и этот ее отряд был уничтожен сначала с арьергарда, после чего справиться с невооруженными передними группами было совсем несложно.

При этом духи подземелья охотились исключительно на духов Второго, и последних в самых глубоких пещерах все-таки замуровывали — слишком хорошо они знали все входы-выходы: мало того, что сами могли наружу выбраться, так еще и других пленников вывести.

Следующий отряд Второго получил строжайший приказ ни под каким видом не спускаться под землю, а заблокировать все выходы наружу, выставив возле них вооруженные посты, чтобы взять обитателей антрацитового мира измором.

И тут оказалось, что параллельно с жаркими спорами о поставках в башне Первого, антрацитовый мир давно уже занялся — без лишних слов — их реализацией. Благо, для складирования пищи и других необходимых продуктов места у него под землей было предостаточно.

Кроме того, хорошо знающих этот мир духов у Второго уже не осталось, и его очередной отряд обнаружил лишь, в лучшем случае, половину имеющихся выходов из подземелий. Его обитатели спокойно выходили через остальные, чтобы пополнить запасы и воды, и пищи.

В последнем им охотно помогал пушистый мир. Основным его продуктом были покровы, а тушки, с которых они снимались, обычно оставлялись на месте — на пропитание другой живности. Сейчас же пушистый мир начал переправлять их в заранее оговоренные места в антрацитовом мире, откуда их и забирали обитатели последнего.

Доставляли их туда как обитатели самого пушистого мира, так и эвакуированные в него из лесистого. И всякий раз то один, то другой из них оставался в антрацитовом — постоянное противостояние с отрядами Второго придавало жизни в нем особую остроту, от которой, однажды испробовав ее, было трудно отказаться.

Так в антрацитовом мире образовалась сводная команда обитателей, каждый из которых приносил в их общую жизнь свои особые навыки и умения.

И тогда — видя, что ни прямое нападение, ни осада не приносят результатов — Второй вызвал в антрацитовом мире землетрясение. Вернее, целый их ряд — не сильных, но точечных и направленных на полный завал верхних уровней подземелий. С тем, чтобы навсегда похоронить их обитателей на нижних.

Узнали об этом в башне Первого — так же, как и о предыдущих атаках на антрацитовый мир — не от связного, поскольку происходящее под землей даже с поверхности планеты было не разобрать, а от самого его владельца.

Находящегося в зале заседаний.

Первый уже давно заметил, что у того была какая-то связь со своими обитателями — слегка напоминающая перемычки, но не имеющая с ними ничего общего — он просто чувствовал, если у них что-то серьезное происходило.

Так и в моменты прошлых нападений башни Второго он немедленно отправлялся в свой мир — для оценки нанесенного ущерба, но быстро возвращался — в полной уверенности, что его обитатели справится с последствиями самостоятельно.

Сейчас же он предупредил, что может отсутствовать пару дней — разбор завалов предстоял нешуточный.

Первый настоял на перемычке, и для активации впервые выбрал не полностью реальный образ — тот просто впрыгнул в его сознание при мысли о связи с антрацитовым миром.

Это была вполне настоящая пещера — которую он создал в макете собственного мира, с соленым водоемом в центре, в котором росли кристаллы — но ее полумрак был пронизан тонким лучом света, словно падающим через трещину в своде.

Первый понятия не имел, откуда взялся этот образ, но антрацитовый мир, увидев его в своем сознании, мечтательно зацокал языком:

— Эх, нам бы такое — завалы бы быстрее растащили!

— Подожди здесь, — бросил ему Первый, направляясь к выходу из зала заседаний. — Я быстро!

Глава 17.11

У себя в кабинете он вызвал в памяти крохотные светящиеся существа, которых создал в своем мире для красоты и которыми заселил свой тоннель в башню Второго для пользы дела — и быстро воспроизвел их подобия.

Раза в два больше размером.

Они тут же разлетелись по его кабинету.

Нет, так не пойдет — нужно наоборот.

Он создал цилиндрическую емкость с прозрачными стенками, втянул в нее, словно потоком воздуха, всех светлячков и быстро захлопнул емкость крышкой.

К которой еще напоследок и ручку приделал — для удобства.

Увидев создание Первого, антрацитовый мир одобрительно закивал головой.

— А чего только один? — добавил он потом.

— Это вместо спасибо? — хмыкнул Первый. — Сколько нужно?

— Да хоть пару десятков, — задумчиво прищурился антрацитовый.

— Ну, ты вообще! — покрутил головой Первый. — Ладно, до завтра сделаю. Подходи, со связным перетаскаете.

Антрацитовый мир кивнул ему и направился к выходу.

— Как там вообще дела? — бросил вслед ему Первый.

— Разгребаем, — коротко отозвался тот, не оборачиваясь.

— До решающего дня еще почти две недели, — продолжил Первый. — Вам воды, пищи хватит? Твои вообще выдержат?

— Мои? — обернулся от двери антрацитовый мир, и обвел глазами всех сидящих за столом и Первого, стоящего во главе его. — Мои знают, что мы придем им на помощь — рано или поздно — и они будут ждать столько, сколько нужно.

До конца дня Первый, не поднимаясь, создавал ему светильники. А на следующий даже слетал с ним и связным, чтобы быстрее доставить их к месту назначения.

А затем сел просчитывать следующие шаги Второго. До встречи с Творцом действительно оставалось чуть более десяти дней, и у Второго осталось лишь три возможные мишени: пушистый мир, металлический и собственный мир Первого.

Антрацитовый мир показал, что его атакам вполне можно противостоять — нужно было только продумать тактику сопротивления в каждом из оставшихся миров.

Через три дня выяснилось, куда нацелил Второй свой следующий удар.

Вернее, где его удар принес результаты — нацелил он его туда уже давно.

Параллельно с атаками на антрацитовый мир.

Отвлекая на него все их внимание.

Он бросил в пушистый мир всех оставшихся в его распоряжении духов — даже тех, которые вышли из других миров.

Они вели себя там очень скрытно — так, что владелец пушистого мира даже не догадывался об их присутствии.

Они всего лишь вели разговоры с обитателями этого мира, начиная с самых невинных и правдивых фактов.

Они восхищались им и теми покровами, который он производил.

Они подчеркивали, что ни в одном другом мире не существует ничего подобного, и что только его обитателям, как своим самым достойным избранникам, доверила природа такую красоту.

Которая уже получила самую высокую оценку в Великой башне, где создаваемые ими покровы уже прочно вошли в моду и стали предметом самой первой необходимости.

И Великая башня готова предоставить производящим их высочайшим мастерам совершенно особый статус среди всех остальных миров.

Где они также могут стать законодателями мод и научить непросвещенных высокому чувству прекрасного.

И взамен на его непревзойденные образцы получать намного больше необходимых им продуктов из других миров.

На что они имеют полное право в силу своей исключительности и избранности.

Более того, Великая башня с нетерпением ждет, когда каждый из них, после окончания своего жизненного цикла, присоединится к ней и займет в ней надлежащее ему по право место.

Кроме тех, разумеется, кто не способен отринуть низменное и грязное в пользу прекрасного и возвышенного.

Кто все еще не готов отвести глаза и руки от недостойных их внимания миров, чтобы не замараться об их варварство и примитивность.

Достаточно глянуть на то, во что превратили лесистый мир его обитатели — своей агрессивностью и грубостью.

Или на то, какой жалкой жизнью довольствуются обитатели антрацитового — без света, чистого воздуха, изысканной пищи и вызывающих всеобщее восхищение покровов.

Но, в конце концов, это их выбор — если они не в состоянии подняться к вершинам цивилизации, пусть остаются в своем болоте.

И барахтаются в нем сами.

Никто не обязан их оттуда вытаскивать.

Да, к сожалению, Наипушистейший почему-то оказывает им всевозможную поддержку, но так ли бескорыстно его участие?

Можно ли гарантировать, что, посылая в эти погрязшие во всех вообразимых пороках миры своих подданных, он не хочет просто дискредитировать их в глазах Великой башни?

Заранее лишив их достойного места в ней.

И прибрав, тем самым, к рукам все те дополнительные продукты, которые просто обязаны поставлять им другие миры.

Не заслуживают ли они правителя, достойного их?

И способного обеспечить им все, что положено им по праву избранного мира.

Который, кстати, находится не только на цивилизационной вершине вселенной, но и на законодательной.

Что значит, что его обитатели сами вершат свою судьбу и выбирают себе — свободным волеизъявлением — способного оценить их правителя.

Вместо того, чтобы пресмыкаться перед навязанным им корыстолюбивым диктатором.

Во всех подробностях узнали они, как наслаждались эти ядовитые ростки в пушистом мире, намного позже — основные же этапы отравления поведал им его владелец через четыре дня после землетрясения в антрацитовом.

— У меня мир отобрали, — заявил он прямо с порога, входя в зал заседаний.

— А у тебя на каком основании? — хмыкнул энергетический мир. — Живность разбежалась?

— На основании заявления моих местных о моем несоответствии их требованиям, — подошел пушистый к столу, глядя на всех с вопросительным недоумением — словно ожидая от них опровержения его слов.

— Это просто бред! — уверенно пошел ему навстречу металлический мир.

— Больше, чем бред, — подтвердил и Первый. — Если они сунутся с таким заявлением в ту башню, мало им не покажется. Тебе, правда, тоже — за то, что допустил ситуацию, идущую вразрез с давно устоявшейся …

— Та башня приняла их заявление, — перебил его пушистый мир. — И уже удовлетворила — назначив кого-то из духов на мое место. А мне сообщили, что если я только попробую туда вернуться, это будет расценено как попытка узурпации его законного права на мой мир.

Энергетический мир только присвистнул. Металлический нахмурился, сосредоточенно глядя на сложенные перед собой на столе руки.

Первый тоже все еще переваривал услышанное. Это было просто немыслимо — каждый мир, включая его обитателей, создавался исключительно под своего будущего владельца — под его видение и понимание принципов и целей его существования. Не случайно перед началом работы над проектом столько переговоров велось — чтобы в будущем взаимодействие владельца с миром проходило без сучка и без задоринки.

И передать любой мир другому, не владеющему всеми тонкостями его функционирования — это было все равно, что чужие покровы на кого-то натянуть: либо каждое движение стесняет, либо болтается на каждом шагу.

И то, что Второй — маниакальный приверженец жесткой вертикали власти, в которой каждое слово вышестоящего было законом для подчиненных — пошел на создание такого прецедента, говорило лишь об одном: он не остановится ни перед чем, чтобы лишить Первого предмета разговора с Творцом.

Раз уж не удалось предотвратить сам разговор.

До которого оставалась всего одна неделя.

И им нужно было продержаться эти семь дней.

Сохранив хотя бы отдельные элементы своего союза.

— Давай, наверно, двигай к антрацитовому, — все еще размышляя, велел он пушистому миру. — И ты тоже, — перевел он взгляд на энергетический. — Там есть, где укрыться, и ваших там хватает — будет вам гвардия для победоносного возвращения. А вам еще пару дней круговую оборону держать придется, — обратился он напоследок к металлическому миру.

Тот ответил ему непроницаемым взглядом — в то время, как пушистый и энергетический коротко переглянулись, молча кивнули и дружно шагнули к двери.

У Первого мелькнула еще одна мысль. Пушистый мир будет там, конечно, с энергетическим и антрацитовым, с которыми он уже установил перемычки, но нет никакой гарантии, что они все время будут вместе держаться, и еще один канал связи определенно не будет сейчас излишним.

И заодно, можно проверить …

— Подождите, — бросил он в спину уходящим мирам, и мгновенно вызвав в памяти образ той роскошной, дымчатой лисы, в которой скрывался один из наблюдателей в его мире, послал его в сознание пушистого мира. — Знакомо тебе такое?

— О! — обернувшись, распахнул тот глаза в неподдельном восхищении. — Это где такие красавцы водятся?

Значит, это не он был, подумал Первый. Неважно — судя по реакции, точно не забудет.

— Отзовись, если еще раз увидишь, — отмахнулся Первый и от произнесенного вопроса, и от того, который уже прорисовывался на лице пушистого мира, и бросил энергетическому: — Объяснишь ему на месте.

Глава 17.12

Когда они ушли, Первый повернулся к металлическому миру.

— Расходимся все по местам, — скомандовал он ему. — Причин для беспокойства нет: осталась всего пара дней, и связной теперь будет постоянно возле вас находиться, и из вашего продукта отличные средства защиты получатся. Так что все внимание сейчас на них. Встречаемся здесь завтра — я хочу послушать, как вы с ними продвигаетесь.

— Правильно ли я понял, — медленно проговорил металлический мир, — что Вы только что передали им, — кивнул он в сторону двери, — какой-то образ?

— Да, — насторожился Первый.

— Прямо в их сознание? — уточнил металлический мир. — Без лишних слов и встреч?

— Это — сигнал SOS, — ответила вместе Первого непонятно откуда взявшаяся осторожность. — Самое крайнее средство, знак того, что все кончено. Я передаю его тем, кто находится в совершенно отчаянном положении. Которое вашему миру не грозит — если достаточно средств защиты подготовите. Главное, не паниковать — прорвемся.

Несколько минут металлический мир смотрел на него пристальным взглядом, словно на слух проверяя искренность его слов, затем кивнул и вышел из зала заседаний.

На следующий день он туда не вернулся.

Вместо него Первый обнаружил на столе лист бумаги с довольно длинным текстом.

«Данным документом я официально заявляю о своем выходе из Союза свободных и независимых миров.

Целью его создания учредители определили более эффективную само- и взаимо-реализацию вошедших в него членов, более справедливые условия экспорта и импорта между ними, а также равноправное и взаимовыгодное сотрудничество.

К сожалению, приходится констатировать, что на данный момент ни одна из заявленных целей не достигнута.

Союз уже потерял большую часть необходимых для его функционирования продуктов.

Подавляющее большинство миров-учредителей либо полностью разрушены и более неспособны вносить свою лепту в функционирование Союза, либо требуют для своего восстановления значительных затрат времени и материальных ресурсов, которыми Союз более не обладает.

Кроме того, Союз показал полную несостоятельность как в защите своих членов, так и их интересов.

В результате, мой мир оказался лишен поставок продукта антрацитового, без которого невозможно производство металла, являющегося основой нашего благосостояния.

Официальные власти также поставили меня в известность, что даже если я найду замену поставкам из антрацитового мира, на произведенный в моем мире продукт будет наложено эмбарго, и вдобавок к потере источников сырья, мой мир лишится и рынков сбыта.

В то же время руководством Союза мне было объявлено, что в случае возможного силового воздействия на мой мир, мне придется организовать его оборону самостоятельно, поскольку состояние других миров-учредителей уже не позволяет рассчитывать на любую значимую помощь с их стороны.

С учетом всего вышеперечисленного, я еще раз подтверждаю, что категорически отказываюсь повторять судьбу упомянутых миров и подвергать моих обитателей их участи, а также признаю свое решение вступить в Союз роковой ошибкой, на исправление которой будут впредь направлены все усилия как моего мира, так и мои лично».

Перечитав текст несколько раз — ни один пункт в нем невозможно было опровергнуть, и при этом каждый из них просто выворачивал реальность наизнанку — Первый вызвал своего связного.

Которого сам же и направил патрулировать исключительно металлический мир, чтобы хотя бы в нем не дать свершиться вторжению.

— Что там происходит? — перешел он сразу к делу.

— Да вот не пойму, — нерешительно ответил связной. — Тут везде толпы из той башни, но стычек никаких нет. Их никто не трогает, и они себя очень мирно ведут — хоть и с оружием, и группами перемещаются, но местные их явно не боятся.

— Все, возвращайся, — устало бросил ему Первый. — Там больше делать нечего.

Ожидая возвращения связного, Первый перебирал в уме возможные ходы Второго.

До возвращения Творца оставалось всего шесть дней, а Второй всегда доводил задуманное до конца.

Любой ценой.

Особенно, если речь о подавлении шла.

Полностью разрушить союз Первого ему не удалось — у того все еще оставался антрацитовый мир и его собственный.

В антрацитовом сложилось крайне неустойчивое, но равновесие: отряды Второго не могли добраться до его обитателей под землей, а те не могли выбраться наружу и прогнать превосходящие силы захватчиков из своего мира.

В мире же Первого ежедневное патрулирование связного не выявляло абсолютно никаких перемен.

Не следовало, однако, забывать о возможности неожиданных действий со стороны Второго.

Которые требовали постоянного присутствия Первого в башне.

И исключали даже самые кратковременные отлучки.

Когда появился связной, он уже нашел решение.

Показав ему документ, оставленный металлическим миром, он отправил его кружить над своим собственным.

На минимальной высоте.

Обследуя каждый его участок.

И докладывая ему — прямо во время осмотра — все, что открывалось его взору.

До самой незначительной с виду детали.

Так он гонял там связного целые сутки, пока тот не возмутился:

— Да сколько можно! Уже по третьему разу спираль за спиралью накручиваю — ничего с прошлых осмотров не изменилось. Только восстанавливается Ваш мир определенно быстрее других — под растительностью обитателей уже не сразу разглядишь, и живности явно больше стало.

— Хорошо, возвращайся, — скрепя сердце, отказался Первый от возможности увидеть свой мир хотя бы чужими глазами.

И тут же вызвал антрацитовый мир — там тоже все оставалось по-прежнему.

Сидя на месте, уже совсем не думалось. Он встал и снова принялся вышагивать по своему кабинету. Проходя в очередной мимо окна, он рассеянно глянул в него — и замер на месте.

На краю пустого пространства, окружающего его башню, среди зарослей, обозначающих начало макета его мира, то в одном, то в другом месте отчетливо виднелись фигуры.

Совершенно ему незнакомые — а значит, явившиеся из башни Второго.

Они не предпринимали никаких действий — просто неподвижно стояли там, не сводя пристальных взглядов со входа в его башню.

Первый тут же догадался, зачем.

Отлично, презрительно фыркнул он в ответ на такой примитивный шаг.

Плодовый мир уничтожен.

Лесистый и животный почти.

Энергетический, пушистый и металлический вырваны у него из рук.

Антрацитовый загнан в глубокое подполье.

Его мир лишился, как они думают, самой важной для него части.

А теперь они выставили часовых у его башни, чтобы физически не пустить его на встречу с Творцом.

Ну-ну, окончательно развеселился Первый: оставшиеся пять дней он спокойно в осаде проведет, а потом наступит время тоннеля прямо в кабинет Творца.

Посмотрим, что тогда Второй запоет!

Второй запел раньше — оказалось, что осада никак не входила в его планы, и его с виду примитивный шаг был, на самом деле, намного более активным.

Не успел Первый дать новые инструкции вернувшемуся связному, как в сознании у него прозвучал сигнал вызова.

Это был не образ — ни один из тех, на которых он создал перемычки со своими мирами — он именно прозвучал: коротко, резко, требовательно, безапелляционно.

Первый замешкался, не зная, как его отклонить … и не успел: вслед за сигналом в его сознание проник голос.

Это был голос Второго, но он не сразу узнал его: он был искажен так, как перемычки исказились созданной его башней сетью.

В нем не было ни явного торжества, ни кипящей ярости, ни даже ядовитого презрения — ничего, что было присуще созданию Творца.

Он бросал слова, словно молотом их вбивал — мерно, холодно, бесчувственно.

— Ты проиграл. Твои союзники ликвидированы. Твоя башня окружена. Сопротивление бессмысленно. Предлагаю выйти и сдаться. Признать свое поражение. До справедливого суда. Чтобы заслужить снисхождение. В противном случае, твоя башня будет атакована. И все в ней будут взяты под стражу насильно. Без снисхождения. На размышления у тебя … 24 часа, — мгновенно перевел Первый отведенный ему срок в привычные рамки своего мира.

— Что случилось? — испуганно уставился связной на его окаменевшее лицо.

Первый передал ему услышанное послание, и они, не сговариваясь, глянули через окно.

Фигур на границе зарослей стало больше.

Намного больше.

На порядок больше.

Не отряд, и даже не несколько отрядов — там стояла целая рать.

Глядящая прямо перед собой в глухом молчании и полной неподвижности — словно механизм, замерший в ожидании рывка рубильника, запускающего его в движение.

— Мы сдаемся? — тихо спросил связной.

— Еще чего! — остро глянул на него Первый, почувствовав, как поднимается в нем знакомая волна. — Отдать им наши миры? Не построить новый тебе? Оставить в их лапах животный мир? Не отомстить за него? Э, нет! — вздернусь у него губа над верхними зубами. — Отправляйся к антрацитовому. Расскажешь ему, что здесь случилось — и посидите там, пока мы здесь справимся.

— А вы справитесь? — эхом отозвался связной, снова покосившись за окно.

— Абсолютно все создано в этой башне, — напомнил ему Первый. — Мы умеем творить. То, что нужно, там, где нужно, и тогда, когда нужно. А простой массой мысль не задавишь.

На прощание связной еще несколько мгновений смотрел на него, словно запоминая, потом молча кивнул и вышел.

Первый пошел к своему помощнику.

Глава 17.13

Там он также передал ему ультиматум Второго — и также ответил на вопрос о сдаче.

Но с небольшим дополнением.

— Я сейчас закрою выходы на все горизонты, — продолжил он, — чтобы нам в тыл не зашли. А ты пока собери всю нашу команду и отведи их подальше наверх, чтобы под ногами не путались. А потом решай: можешь с ними остаться, а можешь ко мне спуститься. Этих мы встретим здесь.

— Их слишком много! — возразил ему помощник.

— Это их пока слишком много! — отрезал Первый. — Пару часов меня не беспокоить.

Закрытие входов на все горизонты заняло у него больше времени, чем он рассчитывал. Запечатывал он их быстро — как и перемычки создавал. Вспоминал основную особенность каждого макета, связывал ее со входом — и затем сворачивал их, неосознанно делая сжимающее движение руками. Сначала в тугой комок, затем в небольшой узел, и затем — в крохотную точку. Она и становилась той волшебной кнопкой, открывающей каждую дверь, и которую он размещал на произвольном месте в стене возле входа — так, чтобы заметить ее, не зная, где искать, было невозможно.

Миров они создали уже немало — с равным числом макетов и входов в них — но, наконец, он с ними закончил и вернулся к себе в кабинет.

Где он уже знал, что будет делать.

Второй уже давно переступил через все заветы Творца.

Он уже даже отменил все свои собственные, им же установленные правила.

На пути к своей цели он уже закрыл глаза на все существующие законы.

Первый же слишком долго твердил, что не станет ему уподобляться.

И терпел поражение за поражением.

Это не порядок побеждал хаос, как любил говаривать Второй.

Это подлость и вероломство наносили удар в спину глупому стремлению вести честный и открытый бой.

Хватит.

Как сказал бы пушистый мир: С волками жить — по-волчьи выть.

Играть по правилам в игре без них — это обрекать себя, и не только себя, на заведомое поражение.

Пора прекратить ждать ходов Второго и пытаться предугадать его шаги — пора упреждать его удары своими.

Намного более фатальными.

Первый не раз наблюдал за тем, как создает Творец. Он притягивал руками энергию из вселенной, формировал из нее мощный луч, уплотнял его, концентрировал, сжимал — пока на конце луча энергия не преобразовывалась в материю.

Позже, когда Первый разобрался в принципе этого процесса, Творец доверил его ему — и так Первый и создавал потом все миры. И набил в этом руку до такой степени, что мог делать это с закрытыми глазами — точными, выверенными до миллиметра движениями.

Но Творец также научил Первого, что созидание неотделимо от разрушения — так же, как свет от мрака и жар от холода. И неудачные проекты действительно разрушались, совершая обратный путь от материи к энергии — и занимался этим тоже Первый.

А все создания Творца — даже бессмертные — были также материальными. Так что Первому оставалось лишь создать механизм, генерирующий луч достаточной для разрушения любого материального объекта мощности — с тем, чтобы этот процесс не зависел только лишь от него. И снабдить его спусковым устройством — совершенно неразличимым для непосвященного — чтобы не допустить его случайного и неправомерного использования.

Увидев этот механизм и узнав о его предназначении, его помощник изменился в лице.

— Мы не можем так поступать с такими же, как мы! — потрясенно выдохнул он. — Мы не имеем права!

— А они имеют право уничтожать целые миры? — не менее горячо возразил ему Первый. — Успешные, отлично функционирующие. Со всеми обитателями. Даже без признания их в чем-то виноватыми. Только для того, чтобы эти миры не вышли из-под их власти.

— То миры, а это — мы! — надменно вскинул голову его помощник.

— А в чем разница? — прищурился Первый. — В том, что они смертны? В том, что они слабее? Ни у кого из той башни рука не дрогнула просто стереть их из бытия. Потому что они знали, что им в ответ ничего не грозит? Значит, теперь узнают, что это не так!

— Это безумие! Это просто безумие! — забормотал его помощник, глядя на него с ужасом.

— Не мы его начали, —сжал губы в тонкую линию Первый, — но мы его закончим. И я даже дам им шанс, который они даже не подумали предоставить мирам — я предупрежу их о том, что их здесь ждет. Если все равно полезут — это будет их выбор.

Его помощник только отчаянно мотал головой, затем крепко сжал ее руками и — пошатываясь и больше не произнеся ни слова — вышел из его кабинета.

Первый пожал плечами. Его помощник просто не видел — своими глазами — что происходило в каждом из миров. Не готов драться до конца — пусть идет наверх, к их команде. В конце концов, никто не собирается насильно его к механизму приставлять.

И созидание, и куда более редкое разрушение Первый всегда брал на себя.

Открыв окно, он установил механизм — так, чтобы им можно было свободно водить из стороны в сторону, охватывая всю шеренгу выстроившейся перед его башней рати Второго. Главное — чуть выше луч не направлять, чтобы не повредить заросли. Все-таки своего родного мира макет …

Он скорее почувствовал, чем заметил движение за спиной.

Резко обернувшись, он увидел перед собой антрацитовый, энергетический, пушистый и плодовый миры.

С мрачным любопытством разглядывающих его механизм в окне.

— Вы что здесь делаете? — оторопел Первый.

— Мы тут подумали, — переглянувшись с остальными, объявил антрацитовый мир, — и решили, что какая-никакая помощь Вам не помешает.

— Вы, что, и своих с собой привели? — похолодел Первый — на верхних этажах башни и так уже собралась вся его команда.

— Да нет, мы сами, — покачал головой антрацитовый. — Драка здесь, я так понимаю, серьезная будет, а они все-таки смертные.

— А что это за агрегат? — подал голос энергетический мир, не сводя глаз с механизма в окне.

После коро кого объяснения Первого, пушистый и плодовый миры нервно отступили, а энергетический наоборот — сделал шаг к окну.

— Как это работает? — послышалось в его голосе нездоровое возбуждение, пока он жадно шарил взглядом по механизму.

Не сходя с места, антрацитовый мир выбросил вперед руку, крепко ухватил его за плечо и решительно дернул назад.

— Давай тут без теории, — для верности встряхнул он его напоследок. — Сейчас важно, на что нажимать, чтобы заработало, и куда направлять, чтобы заработало с максимальной отдачей. А как это происходит, будем потом выяснять. Хотя у меня тоже вопрос есть, — повернулся он к Первому.

— Какой? — спросил тот, внимательно разглядывая его.

Похоже, тогда — в самом начале — он все же ошибся в выборе замены своему помощнику. Энтузиазм энергетического мира был хорош в лучшие времена, сейчас же намного надежнее выглядела стоическая непоколебимость антрацитового.

У него мелькнула крайне интригующая мысль.

— Можно будет — когда мы здесь закончим, — облек в слова свой вопрос антрацитовый мир, — сделать с этой штукой небольшой рейд к той башне?

— Зачем? — нахмурился Первый.

Уничтожение башни Второго вовсе не входило в его планы — в отличие от своего антипода, он прекрасно осознавал необходимость баланса всех сил во вселенной.

— Очень хочется, чтобы они узнали, — потяжелел у антрацитового взгляд, — что это такое, когда твое пристанище тебе на голову обрушивается. Прибить их оно не прибьет — но будет им, чем заниматься, разбирая руины. Вместо того, чтобы в наши дела нос совать.

Интригующая мысль обрела совершенно конкретную форму.

Пришедшие миры уже оказали Первому неоценимую помощь — они дали ему шанс.

Определенно единственный.

Возможно, последний.

Он понятия не имел, чем здесь завтра все закончится. Надеяться мог, представлять не решался.

И ему вдруг стало просто физически необходимо навестить свой мир — перед вполне возможным концом всех его надежд.

Он ни секунды не сомневался, что — в крайнем случае — его мир справится и без него.

А его связной всякий раз докладывал, что дела там явно идут на поправку.

Но он просто должен был убедиться в этом своими глазами.

Он должен был увидеть Лилит.

Хотя бы издалека.

Чтобы не дрогнуть.

Времени как раз оставалось достаточно для такого короткого взгляда.

Он открыл пришедшим ему на помощь мирам свой план, особо подчеркнув, что до начала атаки Второго у них еще есть часов десять, но если вдруг тот нападет раньше — он показал антрацитовому, как управлять их последним средством защиты. Только антрацитовому — остальным он велел прикрывать его спину во время нападения и никого не подпускать к механизму до него.

Очень ему не понравилась истеричная реакция его помощника на намерение всего лишь симметрично ответить ударом на удар.

— А что Вам там нужно? — удивленно вскинул брови плодовый мир. — Я же только вчера трижды проверил — все в порядке было.

— Не что, — улыбнулся Первый в предвкушении. — Кто.

Он рассказал им в двух словах о Лилит.

Вернее, он начал в двух словах — потом едва остановился, чтобы драгоценное время впустую не расходовать.

Миры поняли его по-своему. Передать притягательность Лилит словами было крайне проблематично — своеобразие его мира, о котором и так уже легенды ходили, показалось им ближе.

— Если что, — прищурился антрацитовый мир, — заберете нас к себе? Со всеми нашими. У Вас там, похоже, каждому место по душе найдется.

— Сочту за честь, — ответил Первый без тени улыбки. — Но ваши миры мы все равно потом и вернем, и восстановим.

— Тогда идите, — кивнул ему в сторону двери энергетический мир, — готовьте нам тыл. Здесь до Вашего возвращения никто не пройдет.

И через мгновенье Первый был уже в своем мире.

Глава 17.14

Где он сразу отправился к созданной последним части планеты.

Которой там не оказалось.

Когда связной сообщил ему, что в его мире наводнение, он не обратил на это особого внимания — на его планете изначально было больше водных просторов, чем суши.

По сравнению с другими мирами.

Но сейчас воды стало еще больше.

За счет той части суши, над которой единолично потрудился его мир.

Судя по картине, открывшейся взору Первого, она раскололась примерно надвое — и одна ее половина полностью ушла под воду.

Породив, судя по всей видимости, ту гигантскую, смертоносную волну.

Которая двинулась затем во все стороны.

И если достигнув владений Первого, она уже подрастеряла свой напор — все равно круша, ломая, корежа все на своем пути — то на творение его мира она обрушилась со всей своей первозданной мощью.

Сметя с него все живое.

Оставив после себя мертвую пустыню.

Чтобы облететь ее, Первому не потребовалось много времени — там не было абсолютно ничего, хотя в некоторых местах уже начали пробиваться редкие ростки растительности.

Его мир действительно принял на себя самый первый удар Второго — нацеленный не на ресурсы или производимый продукт, а на его главное отличие от других миров: способность творить, развиваться, совершенствоваться …

Прости, брат, — неожиданно для самого себя обратился к нему Первый так же, как и к другим мирам, — я не знал.

Но куда же отправился их плавучий дом? Его связной раз за разом и в полной уверенности докладывал ему, что видел две группы первородных.

Разделенных большими массами воды.

Среди которых на пути к творению мира он сам разместил несколько островов.

И чуть в стороне от прямого пути — значит, волна должна была зацепить их только своим краем.

Первый ринулся назад.

И у самого первого острова сразу увидел останки их плавучего дома.

Должно быть, течение понесло его и швырнуло о каменистый берег.

Он лежал там на боку, полузатопленный, словно огромная пустая скорлупа — все, что было на его поверхности, и большинство перегородок в его чреве были разрушены.

Сам остров действительно оказался почти не тронут волной — растительность на нем почти не отличалась от той, которую видел Первый в свои пролеты над ней, и среди нее то здесь, то там мелькала всякая живность.

Но не было и следа обитателей их плавучего дома.

Неужели они все …?

Отказавшись … Категорически отказавшись додумывать эту мысль, Первый стрелой полетел к следующему острову.

И там, прямо издалека, прямо на песчаном берегу увидел … Малыша, разобрал он, подлетая.

Первый рухнул на него прямо с неба, обхватил его обеими руками и принялся трясти его и раскачивать в обе стороны.

— Вы живы! Вы живы! — бормотал он, уткнувшись Малышу в плечо и задыхаясь.

И тут же задохнулся по-настоящему, получив удар под дых.

Охнув он непроизвольно ослабил свой захват — и Малыш отскочил от него, прижав к груди кулаки в полной готовности к дальнейшему отпору.

— О, это ты? — опустил он руки, разглядев, наконец, кто стоит перед ним. — Ты вернулся!

Настал черед Первого кряхтеть в медвежьем объятии.

— Как вы здесь оказались? — осторожно выдохнул он, проверяя, целы ли ребра, когда они отпустили, наконец, друг друга.

— Когда мы до островов добрались, — никак не мог Малыш согнать с лица широченную улыбку, — моя Стрелка со своими приятелями принесли весть, что то место, куда ты нас отправил, исчезло. Мы решили не рисковать, с первым островом промахнулись — вот здесь к земле пристали.

— А почему обломки там? — ткнул Первый большим пальцем себе за спину.

— А они там? — вскинулся Малыш в радостном удивлении. — Совсем обломки или …?

— Остов сохранился, но остальное … — Первый покачал головой.

— А, — махнул рукой Малыш. — Если есть, что поднять, Крепыш поднимет. Проворонили мы его, — вернулся он к вопросу Первого. — Только всех животных с него вывели и начали пищу перетаскивать, как его течением сносить стало. Мы ничего сделать не успели.

И меня там не оказалось, мрачно подумал Первый, чтобы это течение в руки взять.

— Так вы, что, без пищи остались? — спросил он, недоверчиво окидывая взглядом крепкую фигуру Малыша.

— Ну, кое-что все же вынесли, — пожал плечами тот. — И здесь много чего съедобного нашлось. Сейчас уже все, что нужно, посадили — до первого урожая продержимся.

Раздался бешеный топот, и из зарослей на берег вырвался скакун. Он со всего разгона подлетел к Первому и принялся бодать его головой — с такой силой, что с первого удара сбил его с ног.

Поднявшись, Первый обхватил его за шею и уткнулся в нее лицом — издав торжествующий вопль, скакун взвился на дыбы, и Первому пришлось, изловчившись, переметнуться ему на спину, чтобы он его копытами на потоптал.

Скакун затанцевал на месте, взбрыкивая задними ногами — подбрасывая, но не сбрасывая его.

— Ну, идем, идем! — рассмеялся Малыш. — Не он один рад тебя видеть — там все заждались.

В глубине зарослей Первый обнаружил уже довольно солидно оборудованное пристанище. Рассмотрел он его не сразу — к нему подскочил Крепыш, стащил его со скакуна и, оправдывая свое имя, выбил из него весь дух с первого хлопка по спине.

Пока Первый восстанавливал дыхание, на нем повисли с нечленораздельными возгласами беглецы из его башни.

Их живность, взбудораженная всеобщим воодушевлением, внесла свою лепту в приветственный хор.

— А где Лилит? — отстранив их всех от себя, обвел Первый их новое пристанище удивленным взглядом — как это она позволила кому-то раньше нее с ним обниматься?

Над пристанищем повисло обескураженное молчание.

— Так она же вернулась, — переглянувшись с Малышом, ответил ему, наконец, Крепыш.

— Что? — шагнул к нему Первый, изо всех сил надеясь, что ослышался.

— Она сказала, — с опаской отступил от него Крепыш, — что останется там, где ты точно найдешь ее — на старом месте. Мы думали, что ты сначала туда направился.

— Она даже Последыша с собой не взяла, — тихо добавила миниатюрная подруга Малыша, указывая ему на дальний край пристанища, где он разглядел испуганно выглядывающего из-за дерева своего последнего потомка. — Там же все порушено было, а у нас хоть пищи хватало.

Первый стоял, пытаясь осознать услышанное.

Лилит — одна, в изувеченном, израненном мире, без пищи, без помощи, без него … и рядом с Адамом!

Затем до него вдруг дошло, что в приветственном хоре он не услышал еще один голос.

— А Лилита где? — прорвалась в его голосе хрипота.

Одновременно с удвоившимся страхом перед ответом, о котором он уже догадывался.

На этот раз в пристанище воцарилось мрачно подавленное молчание.

— Лилита исчезла, — бросил в него, как тяжелый камень, через несколько минут Малыш.

— Что значит — исчезла? — начал Первый тихо, но к концу голос у него сорвался.

— Она очень хотела летать, — быстро заговорила подруга Малыша, — но у нее никак не получалось. Она все время взбиралась на деревья и бросалась с них вниз — мы даже стали дежурить неподалеку, в птичьем образе, чтобы успеть подхватить ее и не дать разбиться. А однажды она сама приняла образ птицы — такая трансформация уже давалась ей без труда — но только быстрокрылой. И она улетела — мы не смогли ее догнать.

— Где-то месяц назад, — глядя себе под ноги, добавил Малыш, — и больше мы ее не видели. Она так и не вернулась.

— В каком направлении? — обведя их всех взглядом, спросил Первый.

Подруга Малыша молча протянула руку именно в ту сторону, которую и ожидал увидеть Первый — туда, откуда они приплыли.

— Тогда вам придется еще подождать, — выпрямился он, готовясь к взлету, и вдруг вспомнил свое обещание другим мирам. — И, возможно, я вернусь не только с ними.

В стремительном обратном полете Первого не оставляло ощущение дежавю. Он снова летел к своему миру, где его снова ждала Лилит — и он снова собирался сражаться за них обоих.

О Лилите он старался не думать — чтобы не впасть в отчаяние. Нет, нет и еще раз нет — пернатые с коварного водоема каждый год пролетали куда большее расстояние до творения его мира, а потом еще и назад возвращались.

И потом — она всегда была не только его любимицей, но и его мира тоже, тот никогда бы не позволил чему бы то ни было случиться с ней.

Значит, она точно долетела.

Она всегда была сильной.

Сильнее Лилит.

Значит, сначала ему нужно найти Лилит.

Он нашел ее в их старом пристанище у теплового водоема.

Опять дежавю — другое.

Она вновь сидела спиной к нему и лицом к водоему, склонившись над чем-то у себя в руках.

— Лилит! — с чувством невероятного облегчения бросился он к ней.

Она снова вскочила — еще крепче прижав к себе свою ношу, обдав Первого яростным взглядом и остановив его яростным рыком.

Точь-в-точь как в тот день, когда у них появился Малыш.

Но на этом дежавю закончилось.

Глава 17.15

— Нельзя! — раздался хлесткий, как удар кнута, окрик из зарослей — и Лилит тут же съежилась: гримаса бешенства на ее лице сменилась выражением всепоглощающего ужаса.

Из зарослей к водоему вышло настолько невозможное в его мире существо, что Первый остолбенел и онемел одновременно.

Оно было облачено в девственно-белоснежные одежды — которые также смотрелись дичайшим диссонансом на фоне окружающей их яркой природы — и, судя по пресной благонравной физиономии, принадлежало башне Второго.

Как кто-то мог попасть оттуда в его мир?

У Второго не было ни одного выходца из него, чтобы вернуть их в виде духов. А для введения в миры своих собственных сил, ему требовалось либо согласие их владельцев, как в лесистом и металлическом мирах, либо хотя бы формальное обращение их обитателей, как в энергетическом и пушистом, либо акт прямой агрессии с их стороны, как в животном и антрацитовом.

Во всех остальных случаях любой мир безраздельно принадлежал своему владельцу, и только тот мог позволить — или не позволить — пришельцам извне войти в него.

— А ну, вали отсюда! — придя в себя, шагнул Первый к незваному гостю.

Тот даже головы не повернул, не сводя с Лилит пристального взгляда. Глянув туда же, Первый снова дар речи потерял — она отступала от него мелкими шажками с выражением, которое он еще никогда, ни в одной из самых отчаянных ситуаций, не видел на ее обращенном к нему лице.

В глазах ее стоял самый настоящий животный страх.

И не было в них даже проблеска узнавания.

— Мы уже говорили с тобой, — обратился к ней посланник Второго мерным, увещевательным, убаюкивающим тоном, — что агрессивность присуща только дикому, неразумному миру. Который создания высшего разума должны решительно отвергнуть. Ты ведь не хочешь погрязнуть в нем, правда? У тебя есть шанс на лучшее существование, на вечное существование. В мире, в покое, без боли и страданий. Но для этого ты должна отринуть этот низменный мир, оградить себя от него, оборвать все нити, которыми он пытается привязать тебя к себе, чтобы — когда ты станешь полностью достойной — воспарить из него к свету, добру, вечности …

Первый отключился от него, не сводя глаз с Лилит.

И не веря им.

Она жадно внимала каждому слову — мелко и истово кивая с горяченным блеском в глазах и шевеля подрагивающими губами всем им в такт.

Как будто демонстрируя, что согласна с любым из них, и обещая следовать им всем без исключения.

— Лилит, не слушай этот бред! — снова шагнул вперед Первый, протягивая к ней руки.

Она рывком повернула к нему голову, показав на мгновенье зубы над вздернутой верхней губой — и тут же охнула, вжала голову в плечи, сморщила в отчаянии лицо и метнулась за спину посланника Второго.

— Кто это? — послышался оттуда ее дрожащий голос. — Что он хочет? Зачем он это делает?

Тот посмотрел, наконец, на Первого — с холодным любопытством укротителя перед лицом ни разу прежде не виданного зверя.

— Но это же очевидно! — ответил он также Первому. — Это — исчадие этого мира, которое явилось, чтобы помешать тебе вырваться из него на свободу. Но я здесь для того, чтобы уберечь тебя от опасностей и помочь тебе не сойти с истинного пути.

Он склонил голову к плечу, взглядом провоцируя Первого подтвердить его слова каким-нибудь резким словом или движением. Не дождавшись от него ни того, ни другого, он удовлетворенно дернул бровью и отступил чуть в сторону, повернувшись к нему в профиль, а к Лилит лицом — так, чтобы она снова была у Первого, как на ладони.

— Но ты и сама должна быть твердой, — снова пригвоздил ее к месту пристальным взглядом ее укротитель. — Поэтому сейчас ты найдешь неподалеку самое глухое и самое темное место и проведешь там весь день, до ночи, в размышлениях о том, как избегать ловушек этого враждебного тебе мира. И не забывай, что в твоих руках находится также будущее этого младенца. Он невинен, он не должен отвечать за твои ошибки — ты же не хочешь, чтобы его отдали в более достойные руки, правда?

— Только не это! — отшатнулась от него Лилит, и отчаяние, страх, ярость вытеснились из ее взгляда мольбой. — Я все сделаю правильно!

И в подтверждение своих слов она опрометью бросилась в заросли.

В полном ошеломлении Первый перевел взгляд на посланника … нет, не просто, как выяснилось, посланника, а весьма талантливого ученика Второго.

Тот повернулся к нему с довольной усмешкой на губах и все тем же провоцирующим выражением в глазах.

— Как видите, — протянул он с издевательской ленцой в голосе, — при должном подходе неподдающихся объектов просто не существует.

— Что вы с ней сделали? — выдавил из себя Первый — слова выходили с трудом из перехваченного горла.

— Мы избавили ее от бесплодных иллюзий, — объяснил ученик Второго самым любезным тоном. — Как прошлых, так и будущих.

— Вы лишили ее сознания?! — Голос у Первого сорвался.

— Да что Вы — мы же не варвары! — деланно всплеснул руками ученик Второго. — Мы просто подавили в нем воспоминания о том, чему уже не суждено реализоваться. Согласитесь, это было довольно гуманно с нашей стороны — зачем мучить первородную не сбывшимися фантазиями? Взамен мы оставили ей одну, но вполне достижимую цель — которая, как Вы, возможно, заметили, не вызывает у нее никаких возражений.

Первый понял, что ошибся.

Второму мало было посеять в его мире хаос и разрушение, как в других.

Ему мало было показательно разрушить творение самого мира.

Ему даже мало было узнать, что в этом мире все еще оставались его марионетки, безрассудно спасенные Первым.

Ему понадобилось превратить в такую же саму сущность этого мира, причину и цель его создания.

Ему не нужно было уничтожение этого мира — ему нужно было уничтожение воплощенной в нем мечты.

— Да я тебя …! — забыв обо всем, бросился Первый — за неимением под рукой Второго — на его ученика.

— Что? — не сдвинувшись с места, встретил его тот подзадоривающим взглядом. — Уничтожить меня Вам не под силу — и даже если случится невозможное, мне на смену придет другой. А потом третий, четвертый — отныне она всегда будет под нашим неусыпным контролем. А вот ничем не спровоцированное нападение на представителя нашей башни даст нам долгожданный повод ввести сюда куда более значительный контингент. Продолжим?

У Первого опустились руки — в прямом смысле.

Когда он вспомнил картину расправы такого вот контингента над животным миром.

— Разумно! — одобрительно усмехнулся ученик Второго. — Я вижу, опыт других миров не прошел для Вас даром. Ваше участие — даже косвенное — в любом из них до сих пор приводило к одной катастрофе за другой. Отныне этому положен конец — мы берем на себя благородную миссию их защиты от Вашего деструктивного влияния.

— Отдайте хотя бы младенца, — процедил Первый сквозь сжатые до боли зубы.

— Я полагаю, было бы крайне жестоко, — сделалась змеиной усмешка ученика Второго, — отобрать у первородной ее детеныша. Мы ведь не хотим приносить ей страдания, правда? И потом — что Вы будете с ним делать? Забрать его к себе в башню Вы не можете — для этого нужно разрешение нашей, остаться с ним здесь … насколько я наслышан, Вас ждут крайне неотложные дела. Хотя … — сделал он интригующую паузу.

Первый безжалостно подавил вспыхнувшую надежду — под любым предложением Второго, в какую бы привлекательную форму оно ни было облечено, всегда скрывалась алчная, ненасытная пасть его зависти и мести.

— В одном с Вами трудно не согласиться, — зазвенел голос достойного ученика Второго предвкушением. — Вы действительно создали этот мир. Который уже никогда не будет прежним. Таким, каким Вы его задумывали. Таким образом, Ваш эксперимент с полным правом можно назвать неудачным. И если Вы реализовали этот проект, то в Вашей власти его и закрыть.

Первый молча смотрел на него, старательно запоминая его лицо.

Ему только что предложили уничтожить его мир.

Своими собственными руками.

Вместе со всем его неповторимым совершенством.

Вместе со всей его уникальной непредсказуемостью.

Вместе с Лилит и их новым младенцем.

Вместе со скрывающейся в нем где-то Лилитой.

Вместе со всеми теми, кто пережил первое нападение.

Он вдруг отчетливо — без тени сомнения — осознал, что Творец никоим образом не был причастен к той гигантской волне.

Ни один создатель просто не может уничтожить свое творение.

Как Творец не смог — несмотря на тяжелейшие обвинения Второго — уничтожить свое самое первое.

Как он сам никогда и ни при каких обстоятельствах не смог бы уничтожить свой мир.

Разрушать может только тот, кто ничего не вложил в свою мишень — ни сил, ни времени, ни порыва души, ни напряжения ума.

А тот, кто вложил в свое творение всего себя, всегда охраняет и защищает его.

Любой ценой.

Первый изо всех сил надеялся, что Второй не начал штурм его башни раньше отъявленного срока.

Он был твердо намерен стоять за аннигилятором в момент начала атаки — и лично нажимать на его спусковое устройство.

А потом вернуться с этим аннигилятором в свой мир и бросить в это хорошо запомнившееся ему лицо ответ на вопрос, что ему под силу и что нет.

Глава 18. Стас о затмении света

Ну что, докопался я до рассадника той гнили.

Хорошо, что сначала не знал, куда копаю.

А то, может, и не решился бы.

Я ведь как полагал: отправился Верховный с инспекцией по периферии, а в его отсутствие среди наместников полная атаманщина случилась — каждый начал одеяло на себя тянуть.

На том заседании Верховного Совета эти трения и шатания разве что слепой не заметил бы, и глава Совета с ними явно не справлялся.

И распоряжение на аварию для мелких мне только двое из них давали, и никого, кроме них, в зале Совета не было — кто их знает: может, они мне не единогласное, а свое частное решение огласили. Пользуясь своим положением.

И тот новый отдел — заумный аналитический — непонятно, в чьем подчинении находился, но зато под максимальным грифом секретности.

Причем, под таким, что даже мне — со всеми моими связями и репутацией — не удалось подходы к нему найти.

Под такой дымовой завесой и солидной крышей в верхах, они там могли творить все, что угодно.

Вплоть до версии переворота на земле, выдвинутой темным титаном мысли.

В целом, эта версия подтверждалась словами аксакала, на которого мои орлы в павильоне такого страха нагнали, что врать каждым словом он вряд ли был способен — но все равно: это были только слова.

А нужны были железобетонные доказательства — речь, на минуточку, о попытке захвата власти в Генштабе шла.

Причем, в сговоре с темными.

Что меня тогда напрягало — так это, почему такой поворот событий их титана мысли не устраивает. Пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что у него просто память лучше, чем у всех его собратьев — будучи, похоже, не единожды крепко битым, он решил на этот раз не нарываться и оказаться на правильной стороне баррикады.

Не вопрос — когда у темных здравый смысл просыпался, я с ними всегда без всяких безрассудков работал.

А мысль он высказал весьма здравую: немедленно доложить Верховному, что в отсутствие его контроля у нас здесь подпольная смута образовалась.

И в новый отдел я двинул как раз за ее доказательствами.

В первую очередь.

Окончательное решение я принял, узнав, что титан мысли настаивает на введении в состав нового отдела Анатолия. И мысленно показал ему большой палец — видать, не случайно его гением прозвали.

Познакомились они давно и сразу сошлись душа-в-душу — теснее, чем мне бы временами хотелось — и, похоже, титан мысли тоже разглядел в нем вечно бродячий эпицентр всех возможных возмущений.

Такого в любое подполье забрось — он его в момент изнутри взорвет, выставив всю его изнанку прямо под зоркое око правосудия.

Меня даже иногда любопытство разбирало — кто кого в этом тандеме к себе притянул: титан мысли — скальпель для вскрывая пороков, или скальпель — направляющую его руку.

Но это так, между делом — моя задача состояла в том, чтобы рядом с эпицентром взрыва находиться, собирая вырванные им из подполья факты и следя, чтобы он ничего лишнего не разнес.

Подготовился я к новой операции по всем фронтам: тылы со всех сторон прикрыл, пульс у всех флангов прочно под руку взял и самое неуправляемое центральное звено под неусыпным ежедневным контролем держал.

А потом я не понял — зашла моя операция в затяжную позиционную стадию. И чем дальше она тянулась, тем больше я напрягался: чуяло мое сердце, что не к добру эпицентр затих — копит силы не на обычную и ожидаемую внештатную ситуацию, а на супер-взрыв.

Точно, рвануло. Только не там, где я ожидал. Хотя мог бы.

Вон Верховный контроль над Генштабом ослабил — и чего вышло?

Земля у меня к тому времени на последнем месте в списке обходов оказалась — хранителей с целителями чаще вызывал, не говоря уже об орлах. Так, вздергивал время от времени то один, то другой контакт — скорее, по давней привычке всех в тонусе держать.

Марина в свой бизнес с головой нырнула, мелких мои орлы денно и нощно пасли, и главный источник возмущений от земли изолировали — что там может случиться?

Признаю — прокол.

Слишком сосредоточился на направлении основного удара и, в результате, ослабил бдительность на остальных участках фронта.

Рвануло от отпрыска эпицентра — кто еще, спрашивается, мог мелких на бунт подбить? Я еще крякнул про себя — яблоко от яблони, как говорится.

Признаю — второй прокол.

Слишком настроился на знакомую тактику и, в результате, проглядел как изменение стратегии, так и ее новую цель.

Первые подозрения возникли у меня, когда я объявил родителям мелких, что те у нас за спиной второй фронт открыли. Лиц я их не видел — времени не было для возвращения в ставку, вызвал всех в переговорку — но раскудахтались они все дружным хором.

И решение у всех нашлось мгновенное и единодушное — на землю.

И проводник туда вдруг очень вовремя подоспел.

Тот самый проводник, который — по теперь уже не столь непонятным причинам — оставил притихшему эпицентру отдельный окоп на позициях.

Где тот ежевечерне и втихаря от всех мог общаться со своим мелким — передавая ему то ли опыт создания внештатных ситуаций, то ли инструкции по организации этой конкретной. Прикидываясь при этом полным штилем у меня под носом.

Признаю — третий прокол.

Слишком всматривался в обманный маневр и, в результате, потерял командный пункт.

Нормально? Рядовой хранитель со вчерашним курсантом и темными отправляется в рейд на землю, а силовая структура остается дымовой завесой в арьергарде?

Разминка в день рейда пришлась весьма кстати. Надавал по ушам всем сразу — объединяться они против меня еще будут!

Пар я чуток выпустил, но в ушах появился отдаленный перезвон колоколов.

А когда я увидел в ставке, как расплылась в ухмылке предвкушения физиономия титана мысли и как ринулись с низкого старта все остальные к его небрежно протянутой руке — колокола набрали силу.

Два эпицентра возмущения в одном месте.

В присутствии двух темных.

Один из которых срежиссировал их самоволку.

Оставив силовую структуру отвечать за нее?

Или сразу за два встречных взрыва на земле?

Какой эскалации сейчас ждать?

Сначала ждать пришлось долго.

Вот я не понял — сколько нужно времени, чтобы мелких к порядку призвать?

Чтобы не заводиться раньше срока, я вызвал орлов и послал наряд к выходу из штаб-квартиры, чтобы доложили, когда аксакал оттуда вынырнет.

Это была та крайняя черта, которую я им всем отвел на возвращение мелких в строй.

Потом черту пришлось двигать.

Потому что жахнуло по-настоящему.

Залпом из всех орудий.

А потом беглым огнем.

И метался я между теми разрывами, едва уворачиваясь. Только успевал факты в гудящем от набата мозгу фиксировать. Для предстоящего разбора полетов, когда эта дикая дивизия во главе с темным атаманом в ставку вернется.

Анатолия я вызвал первым как единственного в их рядах светлого — как брата по окрасу, если не по оружию.

Он мне и врезал по-братски — дуплетом. Кто Марину на дисциплинарное совещание вызвал?

Не понял — он меня сбросил?

А нет, это связь с землей, похоже, барахлит — сам меня набрал, как восстановилась.

А вот сейчас совсем не понял — кто где остается?

Так вот зачем он туда рванул! И как лихо все провернул: мелкого своего подбил на партизанщину, а Татьяну — на вызов Марины, с ней у нее одной, кроме меня, прямая связь есть.

Ну все, пропала земля — с двумя кровно связанными источниками стихийных бедствий в одном месте.

Теперь и Марине придется охрану выделять — чем я это аргументировать буду?

Это если еще успею хоть слово сказать — кто здесь за массовый побег отвечать будет?

Они для этого меня здесь оставили?

Решили, что обвели главного карателя вокруг пальца и руки ему при этом выкрутили?

Ну-ну, последнее Татьяниному балаболу только один раз удалось, и то — просто бдительность усыпил кренделями своими словесными.

С ним говорить больше не о чем — до возвращения. А я его верну — хотя бы для того, чтобы наглядно продемонстрировать, как дисциплинарные взыскания накладывают. И пусть молится, чтобы только ими дело обошлось.

А чего, собственно, откладывать? Вот прямо сейчас и начну — у Татьяны всегда больше мозгов было. Вспомнить хотя бы, как она у своего красавца телефон увела, чтобы Марине позвонить.

Снова не понял — куда это ее Марина спрячет?

Точно, сговорились.

Прямо тогда, когда Татьяна телефон сперла?

Похоже, что да — раз Марина прямо после первого гудка меня сбросила.

Глава 18.1

Ну, все — переговоры закончены. Официально главный каратель, может, и бывший, но группу захвата перебежчиков организовать еще вполне может.

А вот это уже никак не понял — это кого мои орлы вперед меня слушать будут?

Они, что, и с ними сговорились?

Нет, судя по тону, орлы еще помнят, кому, как и насколько оперативно обстановку докладывать.

Да знаю я, что лес не бесконечный! И догадался уже, что аксакал их всех уже скоро в лицо запомнит. Не понял — старшему по званию намекать, что больший отряд высылать нужно было, чтобы аксакала с пути сбить? Так кто же предполагал заговор такого масштаба!

Нет, задача остается прежней — если потом придолбаются, скажем, что привлекавшиеся аксакалу наряд вне очереди получили. На марш-бросок по лесу. По десятку на каждого. Зигзагами, чтобы километраж набрать. Короче, держать мне там аксакала до последнего! Откуда я знаю, до чего последнего?

Чтобы полностью оценить масштаб заговора, я набрал Тошу. Вот чует мое сердце, что он где-то там тоже маячит — Татьяна со своим балаболом и Макс только над своими мелкими всегда тряслись, а этот вокруг них всех скопом вечно бессменным часовым стоял.

Так и есть — раз сбросил без единого вопроса, точно там.

Что-то собратья по окрасу вообще страх потеряли. Ничего, я найду способ сгонять на землю — для силовой структуры ни запретных зон, ни неприкасаемых не существует.

Но дознание среди последних лучше по одиночке проводить. Разведя их по разным камерам. Значит, либо мне вслед за ними в бега подаваться, либо партизан возвращать.

Осталась одна надежда: среди них темные еще вменяемыми остались.

Дожился — темных вызываю, чтобы своих в строй вернуть!

Лучше с Макса начать — тоже, конечно, темный, но временами уже не очень.

Еще раз не понял — я же по-хорошему!

Обрисовал ситуацию, прямо намекнул, что еще чуть-чуть — и их отсутствие на месте несения службы засветится — он мне даже не ответил.

Кто бы сомневался, перед лицом старшего по темному званию с него все просветление в момент сошло.

Опять орлы. С докладом, что в зону отчуждения им хода нет. Как это я забыл — старею. А что, аксакала уже там?! Фу, хоть кто-то еще об уставе помнит — заранее предупреждают и распоряжений ждут.

Отставить! Никакого обезвреживания аксакала — под такое я своих орлов подставлять не буду.

Выстраивание цепью по границе зоны отчуждения тем более — в наряд вне очереди в форме почетного караула даже внештатники не поверят.

Вот, придумал: пулей в инвертацию — и подсекать аксакала сзади, чтобы спотыкался на каждом шагу. Только нежно! Чтобы выглядело естественно.

Надолго это его, правда, все равно не задержит — значит, пора вводить в бой последние резервы.

Если у нас заумное оборудование ломается — а по словам титана мысли, такое уже бывало — то дверь в ставку заклинить может на раз. И окна. И на втором этаже тоже — аксакал на своих снарядах уже подкачался, может вскарабкаться.

Оглянувшись по сторонам, я категорически не понял, как оказался в таком положении.

Силовая структура — в бункере и в ожидании вторжения вчерашнего курсанта.

У меня остался один не задействованный контакт.

— Короче, — сухо отчеканил я, вызвав титана мысли, — аксакал будет здесь минут через десять-пятнадцать. Если вы к тому времени не вернетесь, то меня он здесь тоже не застанет. Козлом отпущения меня еще никто не делал. Уйду в инвертацию — и не сомневайтесь, возможность встретиться лично с Вами найду.

Дожился — шантажирую темного атамана. Причем, только для того, чтобы он мне моих собратьев по окрасу назад в бункер пригнал.

Так, теперь в переговорку — окно открыть. В инвертацию через него прыгать буду.

Но уходить без боя … да еще и под прикрытием инвертации … Непорядок.

Вот что за убогий бункер! У меня в кабинете прямо под рукой всегда с десяток сувениров с земли припасено — как раз на всякий непредвиденный случай. А здесь — мебель мне, что ли, в ход пускать?

А вот это мысль! Панели прозрачные — кто такую заметит, если она ему из окна на голову слетит? Штормов с ураганами у нас отродясь не водилось, но для всего всегда есть первый раз — мало что с крыши сдуть может? Разнеся его при этом вдребезги.

С Татьяной я промахнулся — планировал титана мысли вызвать. Гулять, так с музыкой — если под занавес, то повешу на них еще и порчу ценного имущества.

Дожился — шантажирую темного атамана стекляшкой.

А, плевать — сработало. Запомню, чем на него давить можно.

А также запомню, что доставил он мне неудавшихся перебежчиков в самый подходящий момент — я как раз на шторм с ураганом настроился — а сам от заслуженной порки сбежал.

Короче, полыхнуло знатно. Отвел душу — полным пакетом залпового огня по плотно скученной цели. Чтобы два раза не вставать.

Отмечу для протокола — начал я спокойно. Первым делом нужно было выяснить, кто в будущем деле о попытке побега главным фигурантом пойдет: Марина или Татьяна. Но у той же основной соучастник в каждой самоволке наглости выше крыши вечно набирается — учуял, куда я клоню, и тут же встрял.

Пришлось поднять все старые дела, по которым он проходил — кто за него отдувался, пока он жирок в камере нагуливал?

Макс благоразумно умыл руки — но не язык. Пришлось напомнить ему, что силовая структура даже в стремительном броске удары не пропускает.

И аксакал вовремя подоспел. С него я стружку снял и за то, что слишком быстро бегает, и — главное — чтобы лица моих орлов у него в памяти стереть.

А потом выяснилось, что титан мысли не сбежал с поля боя, а совершил тактический маневр — выпустив перед собой менее значимые силы. Чтобы измотать противника перед основным ударом.

Рявкнул я на него для порядка — особое положение будет себе строить в своем кабинете, а не здесь. Допросить его — в частности, о методах купирования попытки побега — в присутствии аксакала все равно бы не вышло.

А потом он меня уделал. Это можно в протокол заносить — сильные стороны противника только полный дебил не признает. И он же у такого противника не учится.

Не то, чтобы он выдержкой брал — кто же не знает, что выведи противника из себя, и он уже наполовину проиграл — но накатом его взять не выходило.

Я такого скользкого типа еще не встречал. На каждый резкий выпад он прогибался, как резиновый — и тут же назад возвращался. Пинком. Причем, с таким видом, словно не врезал, а пылинку стряхнул.

Ладно, проехали — я тоже не вчера с первым в своем послужном списке темным схлестнулся. Взял себя в руки и включил режим наблюдения.

Больше всего меня интересовало, о чем у титана мысли с нашим балаболом речь шла. Чуяло мое сердце, что тому новые инструкции поступили. Со всеми остальными темный стратег соловьем разливался — а со мной, так и вовсе трелями — а там без единого слова обошелся.

Я прислушался — вроде, нет, даже отдаленного перезвона в мозгу не мелькнуло, но все мое чутье на возню закулисную уши навострило.

А когда титан мысли увязался из ставки за обитателями им же оставленного отдельного окопа, так и вовсе на дыбы встало.

Так, быть завтра на разминке балаболу эпицентром физического дисциплинарного взыскания. К заламыванию рук он уже привык, но под коленом на своей спине он мне все, как на духу, выложит.

Титан мысли и тут подстраховался — явился на разминку и сам уложил балабола. После аксакала. С одной попытки на каждого. А потом за нас с Максом взялся.

Я не понял — это кто здесь на кого взыскание накладывает?

Он и при физическом контакте не менее скользким угрем оказался.

Однажды мы с ним уже силой менялись, но между нами тогда эпицентр всех проколов постоянно крутился — немудрено, что дело почти ничьей закончилось. Но сейчас-то у меня в ведомых Макс был, а он по подготовке совсем чуть-чуть до меня не дотягивал! Но у титана две руки было — по одной на каждого из нас — и действовали они как будто в автономном режиме.

Я вернул ему его маневр. Бросил на него балабола с аксакалом — как раз, чтобы обе руки занять — он мгновенно метнул их назад нам с Максом. Заняв наши руки — эти же два придурка своими во все стороны молотили. В результате, отдыхали мы на земле все вчетвером — пока титан мысли с нас песчинки сметал. Теми же руками.

Так, он мне еще после того первого раза обещал моих орлов погонять. Сейчас им сюда хода нет, но слух прошел, что любит титан мысли по нашей территории шастать. В инвертации — осталось его только подкараулить.

Во время перерыва в переговорке я разделил задачу: орлы будут у него навыки ближнего боя перенимать, а я — методы ведения дознания.

Зацепил аксакала, как всегда, наш вечный балабол — раскудахтался жарче обычного о взаимо- … всем подряд. Слушал я его в полуха — как раз обычную перекличку со всеми своими контактами проводил. И обратил внимание на прямо выпяченную сухость — чтобы не сказать враждебность — в тоне главного хранителя.

Не понял — я столько сил и времени убил, чтобы этот канал связи наладить, а этот кретин все испортил, важный хвост перед бывшими своими распустив?

Придавив его взглядом, я поинтересовался, с каких это пор он о взаимопомощи вспомнил. Глаза у него забегали, и он тут же перевел разговор на землю. К которому аксакала притянуло, как проблемы к балаболу.

А потом к разговору этому подключился титан мысли — и я чуть не рванул вниз за ручкой и бумагой.

Глава 18.2

Дознание он вел так, что я бы каждый вопрос записывал. Мне аксакал уже тоже показания давал, но под давлением и, как сейчас оказалось, явно фильтруя свои слова. Титан же выводил его на откровенность полным арсеналом всех видов раскалывания: всепоглощающим вниманием, сочувственным тоном, глубоким интересом в глазах и мастерскими формулировками.

Я бы еще и ответы аксакала дословно записывал — это же готовое чистосердечное признание в планах захвата землиодного из обвиняемых на будущем процессе против аналитиков. И чем больше я слушал, тем больше убеждался, что такой процесс кровь из носу нужен — причем, максимально открытый. Судя по молчанию титана, на переговорах с Верховным он либо никакого содействия не получил, либо вопрос остался подвешенным — значит, нужно эти показания к делу приобщить.

Не вопрос — я их потом в ставке по памяти на бумагу переносил. Не факт, что точно, но все они в присутствии, как минимум, трех — ведущий допрос не в счет, во избежание — свидетелей оглашались. Поправят, если я что упустил.

А потом я заметил, что в процессе дознания не просто свидетели формировались, а такие, которые с дорогой душой на том процессе выступят. Титан заходил своими вопросами то с одной, то с другой стороны, и мелкий аксакал вызверивался то на людей, то на темных — в результате, у Татьяны с ее балаболом и у Макса поочередно шерсть на загривке дыбом вставала.

Меня подмывало дать крысенышу в морду на каждом его ответе — он одной фразы не мог сказать, чтобы слюной в адрес аналитиков не закапать.

Вот трижды не понял, как титану это удалось.

Это не методы темных — раз. Дознание и сбор доказательной базы всегда за моим отрядом были. А дело темных — вилять и уворачиваться. Пока мы с орлами их не прищучим.

Где это он так насобачился — два. Ведь теоретик же кабинетный, еще и древний, как мумия, да и то — сорока на хвосте донесла, что он и в логове своем не часто бывает, даже от своих в стороне держится. Ладно, допустим — может шпионить под прикрытием инвертации на нашей территории — и всех подряд сканировать. Но если бы можно было допрос в одностороннем порядке вести, нас бы с орлами уже давно на «жучков» на сознании поменяли. Типун мне на язык.

Но самое главное — это три: как он через все мои барьеры просочился? Они ведь у меня однозначно против темных настроены, со всеми их заходами с подвывертом. А этот ни разу даже в мою сторону не глянул, но мысль внедрил — причем так, что я ее заметил, только когда она уже прочно в сознании зацепилась.

Похоже, он не только в контактном бою все фланги держать умеет — значит, мысль правильная: самое ему место в моем отряде. Мог бы и не выделывать, а прямо сказать — когда это я был против толкового пополнения?

Сразу во вторые замы его продвигать — это он облезет. Чтобы нос не задрал и чтобы орлы не зароптали у темного в подчинении. Но на такого инструктора по боевым искусствам я даже Татьяну с ее балаболом с дорогой душой поменяю. А там, по ходу и между делом, можно будет его и на все остальные темные приемы расколоть — посмотрим, кто тогда меня расформировывать рискнет!

Короче, на потом я откладывать не привык — большие дела загодя готовятся — сгонял прямо на следующий день к орлам и поставил задачу: ежедневно патрулировать территорию между логовом темных и ставкой и, при обнаружении инвертированного объекта, вступать в боестолкновение. Каждому устоявшему в нем — внеочередная увольнительная на землю, каждому выбывшему из строя — внеочередной наряд на тренажеры.

Орлы оживились.

— А чего в патруле только по трое?

— А когда завалим, куда его — в павильон?

— А если погнать его в сторону темных и там — прямо на его плечах — внутрь?

— А можно внеочередную увольнительную с очередной совместить?

Не понял — грозно глянул я на Зама — это что за балаган здесь без меня развелся? Это что за обсуждение приказов? Это оперативка в силовой структуре или народное вече в курятнике? Вот не хватало мне еще темного в такой раздрай вводить — он же смуту и учует, и умножит.

— Отставить базар! — рявкнул я. — Отвечаю по пунктам, но один раз. По составу патруля: двое руки блокируют, третий подсекает. По конечной цели: не завалить, а перенять все приемы, поэтому в раж не входить, голову держать при себе. По поводу преследования: если бой начнет смещаться в сторону логова темных — уходить россыпью. Туда не вы его, а он вас, скорее, погонит — а у них там все подходы распылителями прикрыты. И по увольнительным: против совмещения внеочередной с очередной возражений нет, но то же будет касаться и нарядов на тренажеры.

Орлы притихли.

— А кто это там такой? — сосредоточенно нахмурился Зам.

— Темный, — коротко ответил я, и добавил в ответ на недоверчивое фырканье в задних рядах — там, похоже, балаган еще не устранился: — Спец высшего класса. Вы с таким еще не сталкивались. Скажу больше — я с таким еще не сталкивался. На спарринге счет пока в его пользу.

Задние ряды присвистнули — последним всхлипом придушенной анархии.

— Как аргументировать патрулирование? — вернулось в законные права единоначалие в лице Зама.

— Подадите заявку не переоборудование павильона, — уравновесил я его своим авторитетом. — Выходить чинно и благородно, с пропуском и в видимости — инвертируетесь в павильоне и на маршрут. И еще раз повторяю, — снова обвел я медленным взглядом орлов, — это вам не бывший хранитель, которого вы в павильоне гоняли, и при этом еще и натаскивали, — не преминул я припомнить им старое — для полного восстановления дисциплины. — У этого нужно постараться перенять все, что сможете — на тот случай, типун мне на язык, если когда-нибудь с ним всерьез схлестнуться придется.

Про блоки я орлам говорить не стал — против титана мысли они, что против нас теперь инвертация. Вместо этого я велел орлам напоследок изо всех сил мысленно визжать «Банзай!» Во время боя — может, хоть оглушат его. Хоть на время.

Восстановив среди орлов порядок и свой авторитет, я двинул назад в ставку почти с легким сердцем. Почти. Последние события показали, что команда «Отставить беспокоиться о тылах» — это не мой случай. Пока в нем любители заговоров один на другом сидят и титаном мысли погоняются.

Ладно, проехали. Возвращение балагана на мой конкретный участок тыла пока точно не грозит — мои орлы вразнос идут только под недостаточной нагрузкой, а титан мысли, чует мое сердце, им ее избыток обеспечит. Если отловят.

Если нет, подобью Татьяниного балабола в ставку в инвертации возвращаться.

Хотя нет, этот любой многоголосый «Банзай» перевизжит. Надолго.

Но вот само появление балагана направило мои мысли на другие участки тыла. Если уж мои орлы за пару дней ослабления контроля из стального кулака в погремушку разболтались, что об изначально расхлябанных целителях и хранителях говорить?

Начать я решил со вторых. С главой первых я в последнее время с трудом заставлял себя на связь выходить — у нее на все мои вопросы свой собственный был. Один — когда ее отдел получит возможность поисследовать Татьяниного балабола и аксакала? Моя бы воля — я бы их обоих уже давно и лично к ней отконвоировал. Не особо интересуясь их мнением. Но их же с этажа целителей просто сметет! И меня вместе с ними.

Если не впереди них.

Опять досада грызанула — вот как-то не привык я, чтобы мне прямо в физиономию дверь захлопывали.

Ладно, как захлопнули, так и отхлопнут — обычно я любую дверь с ноги открываю, сейчас придется голову включить.

А вот последний контакт с главным хранителем занозой в памяти засел.

— Привет, как дела? — вызвав его, начал я без всяких расшаркиваний.

— Здравствуйте! — ответил он все с той же холодной отстраненностью. — Чем могу быть полезен?

— Вот я так и знал! — пошел я напролом. — Что Вам этот ваш бывший уже наплел?

— Я не совсем понимаю, — в упор не заметил он мой пролом, — о ком … или о чем идет речь?

— Да бросьте Вы! — фыркнул я. — У нас здесь один такой: гвоздь во все дырки, и в каждой шурупом вертится. Если где напряг возник — точно он там потоптался. Чем он Вас достал?

— Я не считаю для себя возможным, — добавил он чопорности в тон, — обсуждать посторонние вопросы с сотрудниками вашего нового отдела.

Не понял — это он в меня почтительностью на последних словах плюнул или брезгливостью?

— А что так? — поинтересовался я, вслушиваясь в его мысленный тон.

— До меня дошла информация, — чуть потеплел у него голос, — о направлении, которым он занимается.

Дожился — рядовой и бывший хранитель открытым текстом предупреждает своих о подвешенной над ними угрозе, а я орлов в потемках держу.

— Да не тяните Вы кота за хвост! — вызверился я не по адресу. — Если есть, что сказать — давайте, что там Вам информатор напел.

— Мне не нужны информаторы, — уже погорячее его голос, — чтобы сложить воедино элементарно простые факты. Нам поступило распоряжение сосредоточить все внимание на исполинах. В ущерб нашим подопечным. Отчеты по которым уже просто не принимаются. Их хранителей нам предписано поэтапное отозвать. Отдельно отмечено, что отказавшиеся покинуть землю будут переданы в ведение отдела по внештатным ситуациям. Который уже уведомил нас о своих новых широких полномочиях — вплоть до обыска наших помещений при малейшем подозрении, что мы там кого-то скрываем. Все это может означать только одно: речь идет о значительном сокращении, если не ликвидации, нашего отдела. Участвовать в этом — это, конечно, дело вкуса, но от Вас с Анатолием я такого не ожидал.

Вот я уже в который раз не понял — мне до своего последнего вздоха этому кретину мундир чистить?

Глава 18.3

Хотя, справедливости ради, на этот раз не он сам пятен на нем насажал — утечка у внештатников случилась. А это еще одно доказательство для будущего процесса. Полученное совершенно независимым источником. Из которого, подойдя умеючи, можно и другие накопать.

Да какое там — копать? Сам кусок тротила в болото бросаю, чтобы не долго возиться. Дожился.

— Позвольте вопрос, — размахнулся я, как следует, перед броском. — Вы наш гвоздь вертлявый давно знаете?

— Давно, — снова оледенел у главного хранителя голос. — Знал. Как мне казалось.

— И со всеми его подвигами знакомы? — настаивал я. — Хотя бы из наших опусов?

— В общих чертах, — крайне сдержанно признал он.

— Думаю, не только в общих, — хмыкнул я, вспомнив те толпы народа, которые он водил к болтуну в ссылке. — И Вы всерьез думаете, что он хоть когда-то повернется к описанному в них месту спиной?

— Свойство меняться присуще не только людям, — размеренно произнес он. — Он, насколько мне известно, уже получил из того места все, что ему нужно.

— А говорили, что знаете! — уже без всякой натяжки рассмеялся я. — Он же просто физически не может от одного в пользу другого отказаться — ему все подавай! Не уверен, что обрадую Вас, но он и всех Ваших до сих пор своими считает.

— Тогда я тем более не понимаю, — сделалась размеренность в его тоне настороженной, — как он оказался …?

— Чтобы остановить взрывное устройство, — начал я объяснять, и вдруг понял, что говорю, большей частью, о себе, — нужно к нему приблизиться. Чтобы провода отсоединить. И ловите ответную откровенность, — встряхнувшись, вернулся я к главному хранителю, — речь идет о ликвидации не только Вашего отдела. Но и моего и … еще других, — ввел я откровенность в рамки разумной бдительности. — Вы полагаете, меня это не касается?

— Вы хотите сказать … — повисло в воздухе окончание его фразы.

— Я хочу сказать, — закончил я ее за него, — что у нас там дружная команда собралась, и что мы все делаем одно дело. Возникнет желание помочь — не стесняйтесь.

— Чем я могу помочь? — спросил он уже совершенно другим, куда более знакомым мне тоном.

— Для начала — сохраните все последние распоряжения, — предложил я. — В особенности, касающиеся внештатников. Сделайте копии и спрячьте в надежном месте — только в действительно надежном, в свете их новых полномочий.

— Зачем? — снова насторожился он.

— Странная просьба, правда? — хмыкнул я. — Документы — штука сильная, долгоиграющая. Вспомните наши опусы. Я Вам больше скажу: в ближайшее время Вы много чего странного услышите — о нас и от нас. Решать Вам — удивляться или довериться давно сложившемуся мнению.

Так, все — целителей сегодня не потяну. Меня титан мысли так не укатывал, как эти переговоры-уговоры с намеками и вторым дном. Вот сказал бы мне кто из орлов час назад, что буду я рваться в компанию Макса, балабола и стекляшек этих пронырливых — в вечный наряд на тренажеры вмиг бы улетел.

Но шутки шутками, а приказ отменять — последнее дело, и чтобы орлы мои на тех тренажерах на всю вечность не застряли, нужно им хоть какую-то фору перед встречей с титаном дать. Так что будет он каждое утро со мной один-на-один разминаться — трех своих орлов я, вроде как, стою. И его чуток вымотаю, и пару-тройку его примеры подхвачу — орлам сразу после разминки передам.

Я даже думал им прямую трансляцию включить, а потом решил — не с первого раза. От греха. Авторитет может не устоять, а там и до новой смуты недалеко.

Вот как чуял!

Пошел в лобовую — он меня лбом о землю приложил.

Зашел с фланга — он меня с другого встретил.

Сделал ложный выпад — он меня настоящим припечатал.

Нырнул в подсечку — он у меня на загривке оказался.

Вызвал орлов, велел увеличить состав патруля до четырех — у их будущей жертвы к двум рукам еще и две ноги оказалось.

Совершил захват — получил под дых.

Заехал локтем в бок — получил пяткой в голень.

Ткнул пальцами под ребра — получил ребром ладони по почкам.

Врезал головой в грудь — искры из глаз посыпались.

Еще раз вызвал орлов, велел увеличить количество патрулей до двух групп — при обнаружении объекта, первая группа в боестолкновение не вступает до подхода второй.

Вот это была настоящая тренировка! Самообладания — стоящий неподалеку эпицентр испускал волны поросячьего восторга.

Вызвал Макса с просьбой погасить эпицентр — пропустил еще один удар.

Прислушался — это просто в голове звенит или уже набат? Нет, вроде, обошлось.

Поднимаясь в очередной раз с земли на слегка дрожащих ногах и ощупывая языком слегка шатающиеся зубы, снова вызвал орлов. Добавив к прежним распоряжениям еще два: группы сменяются каждые шесть часов и обнаружившая объект не вступает в боестолкновение до прибытия второй — и меня. Как орудия неотвратимого возмездия.

К концу тренировки, правда, я его тактику, в целом, разобрал.

И к концу следующей — согласно своему приказу — заработал внеочередную увольнительную на землю.

Попробовал рвануть — не сработало, я же только орлов поощрил. Вызвал Зама, велел такой же приказ на меня издать.

А еще на следующий день даже титану пришлось мой прогресс признать.

— Мой дорогой Стас! — обратился он ко мне с предвкушением в голосе, — еще пару таких восхитительных дуэлей, и я, пожалуй, перестану противостоять Вам в пол-силы.

Неосторожно скрипнув песком на зубах, я предложил ему не откладывать полную силу в долгий ящик, но он уже ретировался.

Я повернулся к Максу — он заявил мне, что у него есть более важные дела, чем целый день бабуином по земле скакать.

Не понял — а бабуин знает, что младший по темному званию его за глаза обзывает?

На аксакала я только глянул — и рукой махнул. Этот мне даже в три силы самоуважение не восстановит.

И эпицентр всех возмущений уже к своим отчалил.

И воцарилась в ставке тишь и гладь. Даже Татьяна, если и поднимала глаза, то как будто из другой галактики смотрела.

Короче, пропал день.

И что обидно — хоть бы раз набат в голове ударил. Хотя должен был. Как потом выяснилось.

Для начала его предвестник от своих прилично позже обычного вернулся.

И мрачный, как темные после встречи с моими орлами.

Не понял — мы же, вроде, с главным хранителем все перетерли? За что сегодня эпицентр под разнос попал?

Вызвал его бывшего босса — узнал, что эпицентр не под разнос попал, а в струю, дернул же меня леший за язык про странные разговоры ляпнуть!

В том, что в эпицентре снова вирус графоманства забурлил, ничего особо странного не было — а то я не помню, как он в наших опусах к каждому разделу со своими комментариями выскакивал.

Но там речь только о его последнем на земле деле шла, и то нам всем впрягаться пришлось. А тут он на талмуд по всей своей скандальной биографии замахнулся? Единолично? С комментариями к каждому абзацу? А потом еще и в народ свой личный опус двинет? Прямо из ставки?

Если его снова куда-нибудь запрут, я только за — будет сам выкручиваться, а то уже обнаглел по самое не могу: сколько тех раз, понимаешь, было, когда я его вытаскивал!

Но с ним же и всех нас на допросы таскать будут — а если у кого фильтр трещину даст под давлением? Целители точно с низкого старта рванут два самых вкусных объекта посканировать. И Татьяна может снова с катушек сорваться — хватит с меня ее свободного плавания у аналитиков, чуть не поседел за те полдня.

Растормошить сонное болото, вывести из его глубин слизняков и гнилушек на чистую воду — поддерживаю двумя руками.

Сорвать мне операцию, ради которой я из своего отряда ушел — не будет этого!

Я не понял — почему набат не бьет?

Ладно, попридержу и я пока коней — выдавать эпицентру источник информации о нем точно не стоит — ограничусь наблюдением. Пристальным.

Вот совсем не понравилось мне то, что я увидел. Вечный балабол сидел до конца дня, как в воду опущенный. Болотную. По самые уши. И с такой мордой, как будто перед ним уже та новая ссылка открылась. Вместе с осознанием того, что он там не один, а со мной на пару.

И с глазами, уставившимися в одну точку с выражением, подходящим моему близкому к нему присутствию.

Допросить его в ставке — слишком много ушей.

Допросить мысленно — на голубом глазу от всего отопрется.

В отдельный окоп к нему наведаться — никакого правдоподобного повода.

Натравить на него Татьяну, чтобы по ушам надавала — дожился, отправлять вчерашнего курсанта обезвреживать взрывное устройство. Не определенной пока мощности.

Нет, лучше его темного патрона привлечь. Там только два варианта просматривается: либо тот бомбу замедленного действия нейтрализует, либо она его из строя выведет. Израсходовав при этом всю мощность. Если хватит.

Короче, оба варианта подходят. Вот завтра утром на разминке и перекинемся.

Перекинулся я с титаном мысли не тогда, не там и не тем, чем намеревался.

На разминку он не явился. Я только хмыкнул: в полную силу через пару-тройку тренировок? Ну-ну. По всем статьям, выложился он вчера до предела — и восстанавливаться уполз. И, похоже, за сутки даже пол-силы еще не наскреб.

Вот это греет. Причем, дважды — пропала необходимость вечно мордой в землю тыкаться и появилась возможность допросить все еще мрачный эпицентр. В тесном контакте и с применением всех подручных средств развязывания языка.

Глава 18.4

Поставленную задачу выполнил ровно наполовину. Чтобы завалить меня, любому хранителю еще с пол-вечности расти, но к этому вплотную подступиться тоже не вышло — в него словно стая леших вселилась.

Не я один, значит, тактику темного титана мысли изучал. Дожился — работаю перед вчерашними курсантами манекеном вместо того, чтобы их самих гонять. А этот, похоже, еще и принципы сосуществования со мной в ссылке решил отработать. Нет, с этим — пошел к Максу! Не исключено, что и его к нам туда подселят.

После разминки первый раз за все время пожалел, что мой день пришел к орлам наведаться. Вечный балабол, затихший в зловещей мрачности и внезапно взорвавшийся не словесным поносом, а кулаками во все стороны — это точно к набату. Как бы не пропустить.

Ладно, у орлов, вроде, ничего срочного нет — я быстро. Сразу за деревьями в инвертацию и одним прыжком в отряд.

Маневр был произведен в обратном порядке.

— Мой дорогой Стас, Вы не возражаете, если я составлю Вам компанию? — негромко квакнуло у меня в голове, как только я скрылся из вида ставки.

Я дернулся — вверх и в сторону от источника дискомфорта: по спине замаршировали ровные колонны сороконожек. А потом уже инвертировался. Автоматически — в ответ на неожиданно подкравшегося темного.

Где орлы — я не понял?!

— На подходе! — нервно грохнуло в голове в ответ.

Так, отставить переоборудование павильона — быть там полной модернизации. Силами всего вверенного мне подразделения. С ежедневными марш-бросками и к нему и назад. Пока каждый не отрапортует, что в схватке с титаном устоял. Вообще край разболтались!

— Что Вы хотели? — решительно расправил я плечи, чтобы сороконожек с ноги сбить.

— Я хотел рассмотреть с Вами гипотетическую ситуацию, — мгновенно отозвался титан мысли.

— Это еще какую? — насторожился я.

— Давайте представим себе, — начал он тоном типичного теоретика, рассматривающего любой объект на местности исключительно в полевой бинокль, — что нашим оппонентам удалось реализовать свой план, что неминуемо ведет к расформированию ненужных более подразделений. Ваши действия?

— Не будет этого! — уверенно ответил я — в больших делах проколов у меня еще ни разу не было.

— Полностью с Вами согласен, — подхватил он с не меньшей твердостью. — Но как мне кажется, хороший стратег всегда рассматривает три варианта развития событий: победу, поражение и паритет.

— Рассматривает — да, обсуждает — нет, — отрезал я. — И точно не с гражданскими.

— А как насчет тех, кто в отставке? — поинтересовался он.

— Зависит от причины отставки, — стоял я на своем.

— Ее причина никак не умаляет всего предшествующего ей опыта, — тоже уперся он. — Уважьте ветерана — какие действия Вы намерены предпринять в случае поражения?

Ветеранил он, ясен пень, в том самом бунте, в котором мы их наголову разбили. Похоже, хочет вычислить, где они напортачили — но вопросы ставит правильные.

Лично для себя я уже давно все решил — еще когда рапорт об отставке подал. Уволят отовсюду — уйду в леса.

Но тогда не успел определиться, в какие — на Совет вызвали.

А сейчас вопрос стал ребром.

Здесь партизанить без толку — внештатники рано или поздно след возьмут.

На другие уровни вход по рублю, а выход по десять — балабол вон только через логово темных выбрался.

А мне, если уходить, так с орлами — на перепрошивку мозгов я их не оставлю.

А с ними в логово темных — не удержу, они туда давно рвутся. Там все и поляжем.

Остается земля. Развернуться есть где, и места знакомые. И орлам ход туда не закрыт. Дам всем сразу увольнительную — протащат отца-командира.

— С отрядом на землю, — свел я свои размышления к более короткой формулировке.

— Тогда позвольте несколько расширить гипотетическую ситуацию, — помолчав, продолжил титан. — Насколько я понял из тех восхитительных текстов, которые передавались через меня нашей дорогой Татьяне, на земле присутствуют те, которые представляют для Вас некоторый интерес. Есть ли в Ваших планах место для них?

Нормально? Темный мне о будущий кадрах напоминает! Дожился — ведусь на провокации насчет поражения вместо того, чтобы видеть перспективу. При таком раскладе мы с орлами не отступаем, а выдвигаемся на выполнение новой задачи — протащат туда отца-командира без увольнительной.

— Имеется, — еще короче ответил я. — Прикроем.

— Как? — мгновенно на этот раз отреагировал он.

Не понял — это кто здесь кого щупает на предмет взятия в штат?

— Хотите знать, как, — поставил я его на место, — записывайтесь ко мне в отряд. Там Вас всему научат.

— У меня есть некоторые навыки, — сдержанно заметил он. — И я думаю, нам стоит объединить наши силы, но не сливать их. Поэтому и интересуюсь: Вы рассчитываете только на свои или не исключаете взаимодействия с другими?

— Смотря, с кем, — снова уклонился я от обещаний. — Это с Вашими, что ли?

— Командир, мы на месте! — запыхтело у меня в голове. — Только Вы говорили одного отлавливать, а тут двое шастают — обоих вязать?

— Отставить вязать! — рявкнул я, в момент вспотев — я же потом не разберусь, за кого им наряды с увольнительными выписывать! — Ограничиться наблюдением — пока один не останется, потом согласно ранее полученному приказу!

— Вы знаете, понятие наши и ваши уже довольно прилично размылось, — ответил мне вместо орлов титан мысли с легким смешком. — Вы найдете как своих сторонников, так и противников в обеих башнях.

Не понял — он там не один, что ли, на правильную сторону баррикады решил переметнуться? Если я темное логово сейчас изнутри раскачаю — это на расширение штата, а не расформирование потянет.

— Ну, тогда — по рукам! — начал прорисовываться у меня в голове план вербовки целой группы темных — и, похоже, совсем не мелких сошек.

— Я рад, что мы достигли, по крайней мере, предварительного соглашения, — поставил и титан мысли свою подпись под моим планом. — И больше не стану отнимать у Вас время — Вы уже почти пришли.

Я зыркнул по сторонам — точно, вон уже штаб-квартира за деревьями просматривается. Нормально? Под эти турусы на колесах забыл за оперативной обстановкой следить! Нет, я этого спеца по отвлекающим маневрам точно к себе в отряд переманю — будет противнику зубы заговаривать, пока мы того в оборот не возьмем.

— Стойте! — вспомнил я еще и ранее поставленную задачу. — У меня к Вам тоже вопрос есть: Вы можете этого своего вечно не в ногу шагающего угомонить? Его уже опять понесло?

— И что с ним не так? — не понадобились титану дальнейшие объяснения.

— К перу опять пристраивается! — передернуло меня при воспоминании о весе и объеме дополненных болтуном опусов. — Список своих подвигов составлять! Это же готовая инструкция по подрывной деятельности получится! А куда он ее потом рассовывать начнет и куда его самого потом упекут?

— А, ерунда! — с явным облегчением хохотнул титан. — Это был всего лишь повод, чтобы в архив попасть. По моей просьбе — так что не беспокойтесь!

Нормально? Собрат по окрасу обманным путем проникает в хранилище документов под грифом по свистку матерого темного! Чего-то я совсем сдаю — упреждающие маневры пропускать начинаю.

— А Вы там что забыли? — рыкнул я, скорее, на себя.

— Оказалось, что довольно многое, — не менее резко ответил титан. — В частности, яркость впечатлений и ощущений. Но об этом как-нибудь в другой раз. Да, и еще одно, — взял он голос под контроль. — У нас определенно появилась необходимость в более тесных и, главное, непредсказуемо частых контактах. Так что я немного подправил все ваши машинки для подачи сигнала о них. Если вы увидите, что изображение на экране замерло — это значит, что у вас есть минута до моего вызова и вам нужно обеспечить конфиденциальность разговора.

Сороконожки у меня на спине исчезли.

Не понял — мы под чьим началом только что силы объединили? А если орлы пронюхают, что темный не просто в их ряды затесался, а уже отцу-командиру приказы отдает?

— К бою! — рявкнул я им, чтобы разнюхивать некогда было.

Задержался я у них в тот день.

Новые вводные поступили — само собой, обдумать нужно. Но уж больно разношерстные — с виду никак между собой не стыкуются. Так бывает, если за операцией с трех разных точек следить, не владея ее стратегическим планом. Дожился — в рядовые исполнители на линии соприкосновения перевели!

Ладно, у меня тех операций за спиной выше крыши — сейчас увяжем нестыкуемое.

С вопросами о моих планах проще всего — тактику мою выпытывал. Из того разгрома, что мы им когда-то учинили, ясен пень, что у них не то, что наступательная — оборонительная на обе ноги хромала. С тех пор они, правда, на обходных маневрах насобачились — хоть в моих с ними стычках, хоть во всех недавних переговорах с титаном. И если он хочет свои приемы с моими объединить, то пусть засунет свои приказы … в общем, подальше — я на все их гарцевание тоже не издалека смотрел.

А вот архив — это точно не про будущее столкновение. Что ему в прошлом могло понадобиться? Если хотел там раскопать, как мы их к ногтю прижали, то стратег из него хреновый. Военная наука с тех пор на месте не стояла — кто сейчас теми допотопными методами бой ведет? В то время даже инвертации еще не было!

Не говоря уже о невидимости, мгновенной мысленной передаче приказов и управлении боем на расстоянии — из точки, дающей обзор всех задействованных сил. Похоже, он сам это понял — потому ко мне сегодня и подкатился.

Ну, и панели же эти — что-то слишком сложный вариант сигнальной ракеты. Можно такой же прямой мысленный вызов послать и подключиться через минуту — в чем проблема? Чует мое сердце, что неспроста титан с земли рванул, как только услышал, что я эти стекляшки сейчас крошить буду. Такая замрет — сигнал вызова не один только адресат увидит. Кого же это титан информировать собрался о персональном контакте?

Глава 18.5

Под подозрение сразу попадали двое. С Татьяной — трое. Но Макс, скорее всего, отпадает — с его места и моя панель, и я сам только в профиль просматриваются. У Татьяны позиция для слежки идеальная, но мотив отсутствует. Титан с ней после земли всего двумя словами при запуске панелей перекинулся и с тех пор даже не глянул ни разу в ее сторону, а предположить, что она передает свои наблюдения своему балаболу, а тот титану — слишком сложная схема.

А вот сам балабол и в стратегически подходящем месте находится, и с титаном в теснейшем, как выяснилось, контакте состоит, и против руководителя операции уже не раз взбрыкивал, и от комментариев удержаться не может — просто идеальный информатор о моей бессловесной реакции на каждое слово титана.

Короче, опять все уперлось в источник всех сбоев.

И опять никакого набата в голове.

Вместо него мне поступил доклад от орлов — с рапортом о внеочередном наряде на тренажеры. От обоих патрулей. В полном составе.

Пришлось дождаться их, чтобы добавить пару личных слов к приказу. Дожился — напоминаю орлам, что в моем отряде никому не позволено ронять его доброе имя.

Короче, вернулся в ставку не в самом лучшем расположении духа. С ходу сообщил всем подозреваемым о новшестве в панелях и даже высказал пару предположений, пристально следя за их реакцией — пусть хоть один глаз дернется!

И тут же понял, что титан мысли не просто на обходных маневрах насобачился, а на многоуровневых.

Пока я в отряде застрял, у него была куча времени, чтобы свое персональное всевидящее око приструнить. Вместо этого он выдвинул против меня сидевшую прежде в засаде силу, обеспечив неожиданность ее броска двумя беспокоящими залпами с флангов.

Сначала Макс выбил меня из колеи ленивым замечанием, что новшество в панелях, возможно, направлено против меня лично.

Затем балабол добавил мне амплитуды с другой стороны.

А затем выступила Татьяна. Причем, там, что у меня только бессловесная реакция обнаружилась. И как на ладони у всевидящего ока титана. Прямо хоть транслируй!

Нормально? Прямая трансляция на все логово темных главы силовой структуры, уставившейся с отвисшей челюстью на вчерашнего курсанта, читающего ему морали!

Оказалось, что все это время она не в далеких эмпиреях летала, а крайне внимательно наблюдала. За всеми. И дел великих ни за кем не заметила. И если таковые в самое ближайшее время не появятся — уйдет назад на землю. На пару с титаном.

Я не понял — следующие указания, что делать, мне уже прямо люди на земле давать будут?

Прямо вспотел, новые вводные анализируя.

Вторая попытка побега.

Хотя и не массовая.

Но безвозвратная.

Без Татьяны титан не вернется.

Она у него — отмычка к двери на землю.

Что он там планирует?

До сих пор все сражения он только проигрывал.

Союзников на земле у него нет.

Их с Татьяной найдут в считаные дни.

Через них выйдут на мелких.

Конец подполью на земле.

Оставшиеся здесь попадут под расследование.

Татьянин псих сбежит, чтобы рвануть за ней.

Путь у него один — мои орлы.

От расположения отряда его отбросит.

Но они на ежедневном патрулировании.

Может там с ними договориться.

Максу титан наверняка пути отступления подготовил.

Силовую структуру возьмут, от греха, под стражу.

Орлам придется дать приказ, чтобы не отбивали.

А уходили с психом на землю.

В ссылку всем вместе отправляться незачем.

Конец подполью здесь.

Чего-то я не понял — я зачем титану про уход в леса докладывал? Чтобы там все, кроме меня, оказались?

Никаких других вариантов развития событий до следующего дня у меня так и не появилось.

Так же, как и хоть сколько-то разумного объяснения, зачем титану мысли переправлять Татьяну на землю.

Так же, как и набата в голове.

Но прямо у меня под боком все еще маячил его предвестник.

Прямо на следующий день на разминке выставил его против себя, провел основательную артподготовку для смягчения линии обороны — и только собрался, уже в ставке, взломать ее, вызвав его в переговорку, как у него панель замерла.

Похоже, гарнизон подкрепление запросил. Хотя нет — судя по лицу, с него отчет по вчерашнему демаршу стребовали. Не вопрос — встречу разведгруппу ее же собственным маневром — я орлов по тактике наблюдения инструктировал, когда этот болтун еще только глаза открыл. На земле. В своей первой на ней жизни.

Пыхтит — явно велено воду не лить, ограничиться фактами.

Покраснел от натуги — явно велено дать более детальный ответ.

Глаза закатил — явно велено свои комментарии при себе оставить.

Щеки раздул от важности — явно велено описать свой личный вклад в демарш.

Глаза забегали — явно велено подвести итог демарша.

Обмяк — явно либо одно, либо другое, либо одно и другое признано неудовлетворительным.

Так, в переговорку. Сейчас я его, с двух сторон обработанного, дожму.

Моя панель замерла.

Ладно, сначала дожму титана — балабола слушать, не держа его за горло, никакое равновесие не выдержит.

— Вы куда это Татьяну отправляете? — ударил я без расшаркиваний полным пакетом накопившегося запала.

— Не совсем понял, о чем Вы, — озадаченно отозвался титан.

— Она тут вчера намекала на некие данные Вами обещания, — подтвердил я ему факт демарша.

— Ах, это! — явно расслабился он. — На землю, разумеется. Однажды. В недалеком, как я надеюсь, будущем. И предваряя Ваш следующий вопрос — рано или поздно мы все там окажемся. Следующая битва произойдет именно там.

Ладно, принято. Однажды все там будем — устраивает. Так, как панель очнется, орлам новый приказ: один патруль титана караулит, второй — меня. Чтобы к следующей битве не опоздать. А то она, как та давняя, закончится.

— Перехожу ко второму пункту, — нащупав возможность прорыва в одной точке, добавил я напора. — В прошлый раз был договор, что Вы дадите более подробную информацию о том, что Вам понадобилось в нашем архиве.

— А Вы там бывали? — начал тянуть он время.

— Это к теме не относится, — отрезал я.

— Еще и как относится! — горячо не согласился он со мной. — Архивы — особенно в их материальном виде — это волшебное место. Казалось бы, просто горы старых, иногда чуть ли не рассыпающихся от древности, документов — но если не просто пробегать по ним праздным взором, а вчитаться, используя воображение, они вдруг начинают говорить. Живым голосом, полным ярких красок и вибрирующим от эмоций.

— О каком конкретно документе идет речь? — вернул я ему его инструкцию болтуну обойтись без воды в показаниях.

— Ах, вижу, мне не удалось Вас убедить! — досадливо цокнул он языком. — Тогда позвольте привести более близкий Вам пример. Из ваших увлекательных текстов у меня сложилось впечатление, что Вы не слишком жалуете этих ваших внештатников. А почему?

— Я наши внешние границы от наскоков стерегу, а они у своих блох ищут, — коротко ответил я — не хватало еще темного посвящать во всю глубину трений между нашими силовыми структурами. — Не вижу связи с архивами.

— А напрасно, — взял он назидательный тон. — Ведь когда-то вы с ними составляли единое подразделение.

Вот сейчас совсем не понял — это меня с внештатниками только что на одну ногу поставили?

— Вы что несете? — заклокотал у меня голос при одной только мысли об этом.

— Вы все правильно расслышали, — снова зацокал он языком, но уже с сочувствием. — Разделили вас настолько давно, что свидетельства этого наверняка только в архивах и сохранились. Я, к примеру, знаю, когда и с какой целью, а Вас это никогда не интересовало?

Нормально? Я, конечно, помню, что не прямо здесь на свет появился и что мой отряд и до меня существовал — но мордой меня в это тыкать?

— Это дела, как Вы сказали, прошлые, — послал я подальше унизительные намеки. — Разделили и разделили — не сошлись, видно, в подходах. Сейчас каждый из нас своим делом занимается.

— Опять абсолютно с Вами согласен! — обрадовался он непонятно, чему. — Но в свете нашего общего мероприятия, не считаете ли Вы этих внештатников угрозой ему?

Я хмыкнул про себя — если дойдет до стычки с внештатниками, угроза не нам замаячит: все мои вышедшие в отставку орлы вмиг налетят с рапортами о зачислении их назад в отряд.

Глава 18.6

— Они, конечно, практики, — уверенно бросил я, — в кабинетах не сидят. Но беспокоиться не о чем — мы их одной левой делаем. Как, впрочем, и ваших, — предупредил я титана, — так что давайте без сюрпризов.

— Не обещаю, — горестно вздохнул он, и затем то ли заверил, то ли пригрозил: — Но если они и будут, то обязательно произведут на Вас впечатление. А что Вы думаете об аналитиках? — закончил он как бы между прочим.

— Там — болото, — честно признался я. — С одной стороны, теоретики и на земле точно не в своей тарелке — мы там одного прижали, так он через пять минут соловьем пел. С другой, сейчас к ним вся информация по земле стекается, и руку на пульсе они во всех точках держат. И крыша у них есть, — вдруг вырвалось у меня.

— В ваших верхах? — мгновенно ухватился за мой прокол титан. — Мне говорили, Вы туда вхожи.

Нет, это вообще нормально? Развел меня, как аксакала! Дожился — языком ляпаю, как вчерашний курсант!

— Был, — рявкнул я то ли на него, то ли на себя. — Вам что с того?

— Я просто хотел уточнить, действительно ли они на самом верху вашей башни находятся. Вы их поэтому верхами называете?

— Возможно, — уклончиво ответил я — пусть гадает, на какой вопрос. — В гости собрались?

— Я более чем насытился такими визитами еще в очень давние времена, — сухо ответил он, и вдруг оживился. — А давайте сравним наши впечатления? Понятие верхи подразумевает множественное число, но там наверняка есть один, кому принадлежит последнее слово. Высокий, статный, благообразный, не терпит возражений и всегда заседает в громоздком резном кресле, так? И попасть к нему, наверно, не просто, правильно?

У меня сердце екнуло. Приговор тем давним бунтовщикам точно глава Совета оглашал, так что немудрено, что они его запомнили. Но с какого перепуга такой интерес к тому, где он квартирует — поквитаться, что ли, решили? Ну-ну, хмыкнул я, вспомнив то вечное ожидание перед массивной дверью в зал Совета, пока мою личность устанавливали.

Но лишняя предосторожность все равно не помешает. Так, панель очнется — орлам другой приказ: один патруль караулит меня у ставки, другой — титана у входа в штаб-квартиру. В случае обнаружения к месту подтягивается весь отряд в полном составе и берет незаконно проникшего после того, как тот блок-пост внештатников пройдет. Заодно и их еще раз умоем.

— В любом руководстве должен быть тот, на ком вся полнота власти, — снова обтекаемо ответил я. — И вся ответственность. И дисциплину, само собой, он держит — иначе в бардаке утонем.

— Я знал, — забормотал титан, словно не ко мне обращаясь, — что он начал постоянно перемещаться. Но на самый верх? И даже там за семью замками? Из зависти исходит низость, и порождает вечный страх. Он же просто боится, до сих пор боится …

Он, вообще, нормальный? Он, что, всерьез верит, что в Генштабе их кто-то опасается? После того, как их разнесли в пух и прах?

— Вроде как, был договор обменяться впечатлениями? — скрипнув зубами, решил я вернуть его к реальности — психов лучше купировать до, а не после. — Давайте и я Вам кое-какие картинки покажу — прямо из указанного места.

И я бросил ему — одну за другой — картины, которыми были увешаны стены зала Совета и на каждой из которых мы громили темных бунтовщиков. Так, как запомнил их в свой последний приход туда — вот словно знал, что пригодятся, как специально разглядывал!

Чего замолк-то? В себя приходит?

— Я не стану благодарить Вас, — произнес он, наконец, таким тоном, что у меня мысль мелькнула, что провоцировать психа, чтобы заранее купировать его — не всегда самая лучшая мысль. — Но обещаю, что однажды покажу Вам их с другой стороны — и в движении.

Панель ожила.

И никакого набата.

Я опять не понял — это чего было, угрозы? Дожился — темные почти в лицо хамят и смываются до адекватного ответа.

Непорядок, хватку теряю.

Но еще не потерял! Балабола на меня выпускать? Это он, что ли, силовую структуру окончательно дожимать будет? Или немножко наоборот?

Балабол, как и следовало ожидать, ушел в полный отказ. Знать не знаю, ведать не ведаю, не был, не участвовал, ни прямо, ни косвенно, и вообще впервые слышу. Ну-ну.

Но мысль толковая: если титана в штаб-квартире возьмут, его связь с нами наружу выйдет — опять конец подполью в ставке. Передал ему через балабола, что если он в Генштаб сунется, будет ему повторение тех самых картин — в движении.

Нормально? Совсем сдаю — очередной финт ушами чуть не пропустил! Мне под самый нос ложного соучастники подсунули, а я за ним главного не рассмотрел — бывший хранитель мне в него пальцем ткнул!

Вот хоть кого-то я сегодня дожму!

Вот чего-то я не то дожал. Повел дознание в максимально стремительном темпе — с тем, как титан обманные маневры проворачивает, выпустит вместо себя Макса в инвертации против моих орлов, а сам мимо внештатников на раз в штаб-квартиру просочится. У них под самым носом даже балабол в учебку проник.

Макс с места в карьер хамить начал, балабол прикинулся добрым полицейским при мне-цербере — и оказалось, что титан вынимал из Макса — ни много, ни мало — все подробности его взаимодействия со мной.

Не понял — это он уровень моей компетенции проверял или терпимости к его собратьям? На силовую структуру компромат втихаря собирать?

И, главное, опять никакого набата.

Не грохнулон ни разу и во все последующие дни. Когда все вообще вскачь понеслось.

Причем, прямо с привала.

Ладно, врать не буду — расслабился я в тот день. Всевидящее титаново око к своим поплелось — можно было лицо не держать. Панель замерла, когда я ей последние рапорты скормил — орлы, которые мне их составляли, уже усвоили, что тот, кто самый длинный наваяет, получает наряд по уборке территории.

Оценил обстановку в ставке — в присутствии балабола вечно перекос в контроле случался. А без него — были бы у нас мухи, было бы слышно, как они летают.

Все к панелям прилипли — и с таким видом, словно тем генеральское звание присвоили. Татьяна без своего балабола в ставке никогда не отсвечивала, и аксакал с панелью в прозрачности всегда мог поспорить, а вот Макс после вчерашних огрызаний затих крайне подозрительно. Панель у него замирала, но не так, чтобы слишком надолго — и по физиономии в профиль не разберешь: то ли очередную заумную фразу формулирует, то ли инструкции получает.

Короче, бросил я это дело — решил свои записи по допросам аксакала в порядок привести. Полный текст — для будущего процесса, тезисы — для своих нужд. Вызвал орлов — велел им вставить в график ежедневные тренинги по новым методам дознания. Теоретическая часть — в дни моих приходов, практическая — во все остальные. Друг на друге, чтобы не расслаблялись.

Вызов пришел, когда я план первого инструктажа набрасывал. Не из панели — от главного хранителя. Отметил про себя, что дела в штаб-квартире налаживаются — раз уже и за пределами моего отряда начинают усваивать, что о любых из ряда вон выходящих событиях нужно немедленно докладывать.

То, о чем доложил мне главный хранитель, вышло не из ряда, а вообще за все рамки. Балабол решил графоманить по полной — ясен пень, соавтор подоспел. Причем, из тех, которые обычно чужими руками и обходными путями действуют.

Убедился титан мысли, что прямое нападение на Генштаб ему не светит — вернулся к типично темной практике провокаций. История всего нашего течения с комментариями одного только балабола на бомбу не слишком замедленного действия потянет, а если титан к ним свои прибавит — так и до термоядерной дотянет.

Вызвал орлов — велел патрулю у штаб-квартиры караулить не только титана, но и его орудие. На предмет наличия у последнего любых бумажных носителей. При обнаружении орудие задержать, носители изъять. С составлением протокола — балабол элементарные команды понимает, только если у него над головой солидный компромат висит.

Вот с целителями промашка вышла — балабол сам к ним попросился, а они же спят и видят, как до него обеими руками добраться. У них не до летописей будет. И в ставке обстановка нормальной рабочей, как сегодня, станет. Так не вопрос!

Вызвал орлов — внес дополнения в последний приказ: после задержания и протокола выписать графоману пропуск к целителям.

И доставить к месту назначения.

И сдать его там под расписку.

И расписку приложить к делу.

А подрывную литературу подбросить на этаж внештатников — пусть побегают, выясняя, как она к ним попала и, главное, куда еще.

Чего-то давно у них авралов не было.

Как только графоман вернулся, сразу стало ясно, что аврал внештатникам предстоит еще тот. Панель у него замерла, как будто только «Здрасте» от него и дожидалась — и не прошло и десяти минут, как он схватил ручку и принялся строчить что-то на одном листе бумаги за другим.

Похоже, летопись из одних только комментариев титана будет состоять.

Стоп. Одну из его инсинуаций я уже слышал — насчет якобы общего прошлого моего отряда с внештатниками. И, судя по всему, он свое орудие в архив отправил не для изучения первоисточников, а для уничтожения тех из них, которые будут опровергать его слова.

Ну-ну. Придется его расстроить — со мной этот номер не пройдет.

Вызвал орлов — велел им разгрести мне проход в самый конец нашего собственного архива. Отставить разговоры — туда и на моей памяти никто не лазил! Это, что, повод пререкаться со старшим по званию?

Вот в том самом Верховным забытом конце нашего архива я и застрял на следующий день.

Глава 18.7

Сначала еле от пыли отчихался. Потом начал перебирать самые дальние и давние отчеты, чтобы выяснить, с каких пор они там хранятся.

Выяснил, что с самого первого момента основания моего отряда.

Потом начал отбирать самые информативные из них, чтобы составить примерную хронологию.

Составил столько стопок, что проще было весь архив, не разбираясь, к себе в кабинет перетащить.

Потом пропустил несколько их рядов вдоль стен, чтобы добраться до момента разделения с внештатниками.

Добрался до хоть какого-то порядка в расположении рапортов, где каждый из них был помечен как относящийся не только к темным, но и еще к каким-то другим.

Потом отобрал, плюнув на все и не глядя, с пару десятков рапортов и из беспорядочной, и из упорядоченной частей и пошел читать их к себе в кабинет — свет там точно получше был.

Прочитал — и потом вообще ничего не понял.

Изначально этот сводный отряд был создан для подавления того самого бунта темных.

С одной стороны, это была как раз наша задача — отражать любые наскоки на вверенное сообщество; с другой — бунт случился все же внутри него, а значит, был в ведении внештатников.

Подавили мы его достаточно быстро, что однозначно указывало на эффективность, типичную для моего отряда.

Разделение произошло после этого — вернее, выделение в отдельное подразделение внештатников. Тоже не бином — они до моих орлов по оперативности боевых действий никогда не дотягивали.

Но опять вопрос возник — если их направили на поиски внутренних врагов, то откуда те взялись после победы? Возможно, темные к тому времени и в штаб-квартиру свои щупальца запустили, но что это за силовая структура, которая их кротов до сих пор ищет?

Моему же отряду после разделения поручили надсмотр над сдавшимися темными и отлов разбежавшихся бунтарей.

Я пришел к выводу, что нам было поставлено несколько задач, потому что именно с этого момента рапорты хранились под разными грифами. И с ними была полная чехарда: кроме «Темные», там были еще «Черные», «Волосатые», какие-то еще, даже «Деревянные». Причем, в отличие от темных, все эти названия встречались и в неупорядоченной части архива.

Не понял — почему упоминание о темных появляется только после подавления их бунта?

Дальше рапортов по всем остальным становилось все меньше, но зато появились какие-то «Внедренные». Это хранители, что ли?

Нет, непохоже. Во-первых, с какого перепуга они в наш архив попали, а во-вторых, они людей не хранили от пороков, а провоцировали на них. А мы их сопровождали. И вступали в дело, когда их провокации достигали цели. Применяя такие методы воздействия, что меня передернуло — там вообще какая-то дичь была! Вплоть до увечий и убийств. И то — это если провокаторам не удавалось подбить на них окружающих жертву людей. За чем мы наблюдали и подробно в рапортах излагали.

Нет, это просто чистый поклеп! Это точно не мои орлы — мы с ними можем внушить ужас, потрепать нервы манией преследования, выработать рефлекс отторжения на определенные поступки и даже мысли — но если бы мне на глаза такой самосуд попался, огребли бы все участники без разбора.

Я не успел добраться до момента, где эти старые мы превратились в нас нормальных — нужно было в ставку возвращаться. Но и там никак не мог отделаться от мыслей об этих древних рапортах.

Ладно, в боевых столкновениях при подавлении бунта миндальничать некогда — тут или ты, или тебя.

И бежавших с поля боя к ногтю прищучивать нужно без сантиментов, чтобы они где-нибудь не скучковались и новую смуту не подняли.

Даже против провокаторов не спорю — мы темных и сейчас, как приманку для человеческих пороков, используем.

Но камнями с неба работать? Забивать ими до смерти? Я — карающий меч в руке Верховного или дубина дикаря безмозглого?

Отмазки о диких временах не принимаются — с какого перепуга мы дикие нравы людей на вооружение взяли? Тут скорее скажешь, что мы же их и насаждали.

Вот врать не буду — задело меня все это по самое не хочу. Мне и моя-то репутация — не пустое слово, а уж попытку моих орлов замарать я еще в жизни никому не спускал!

Короче, за лицом своим я точно бросил следить. Дожился — забыл, что под наблюдением нахожусь.

О результатах которого всевидящее око, удалившись вечером в свой отдельный окоп, доложило титану по всей форме.

И на следующий день он мне и добавил жару.

Панель замерла, когда меня орлы вызвали. С вопросом, таскать ли еще чего ко мне в кабинет из архива. Я тут же взмок — мои орлы без прямого приказа точно ничего читать не будут, но насчет Зама не уверен. Нечего им знать, что наш отряд в безмозглой юности творил!

— Отставить таскать! — рыкнул я жестче обычного. — И на столе у меня ничего не трогать — увижу, хоть что не так лежит, все без земли на месяц!

Короче, попал титан под горячую руку — если сбросил, значит, занят, непонятно, что ли?

— Это Вы так своего придурка угомонили? — рявкнул я тем же тоном, когда панель снова замерла.

— И кто же Вас так расстроил? — сочувственно зажурчало у меня в голове.

Нормально? Я здесь силовая структура или девица трепетная?

— Если главу моего отряда расстраивают, — сразу расставил я все точки над ё, — обычно это плохо заканчивается и для рискнувшего, и для его пособников.

— Надеюсь, Вы всегда будете придерживаться этого достойного правила, — сделалось, с какого-то перепуга, сочувствие в его голосе еще более глубоким. — Так чем же на этот раз удивил Вас наш дорогой …?

— Без имен! — резко оборвал я его — мне пока никто еще доказательств не представил, что на время контакта отключается вся панель, а не только ее экран. — Он уже вообще все берега потерял — что это за мания величия с написанием летописи всего — на минуточку! — нашего течения?

— А, так вот как он снова в архив попал! — одобрительно хмыкнул титан. — Честное слово, его изобретательность просто не перестает восхищать меня! А вот от Вас я такого не ожидал, — добавил он с легким укором.

— Чего — такого? — оторопел я от такой наглости — вот недаром они с болтуном душа в душу сошлись!

— Того, что Вы будете придавать первостепенное значение слишком очевидным, просто лежащим на поверхности и нарочито бросающимся в глаза фактам, — углубилась на сей раз укоризна в его тоне.

Не понял — это мне только что на вид, что ли, поставили? Или сразу подозрение в профнепригодности выдвинули?

— Вы понимаете, чем его авантюра может грозить нашим планам? — намекнул я, что пока еще в состоянии видеть чуть дальше собственного носа.

— Абсолютно ничем, — небрежно отмахнулся он от того, что я там увидел. — Поскольку в реальности никакой летописи не существует. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но я всегда считал, что дымовая завеса используется как средство прикрытия тех или иных действий. И, в ответ на то, что Вы подумали, — добавил он с коротким смешком, — наш дорогой … без имен отправился в тот раз в архив по своей инициативе — чтобы проверить истинность полученной от меня информации.

— Какой информации? — мгновенно вскинул мое чутье.

— Конфидециальной, — всеобъемлюще ответил ему титан. — Имеющей отношение к бесконечно давним событиям — и никакого к нынешним. А Вы, надо понимать, с ним там встретились?

— Мне не нужно за ним следить, — процедил я сквозь зубы, — чтобы знать, где он шатается.

— И снова Вы меня удивили, — разочарованно протянул он. — Я бы скорее такой подозрительности по отношению к своему соратнику от ваших внештатников ожидал.

А вот на эту мозоль наступать не надо было. Я от тех рапортов еще не отошел — нечего меня в них снова мордой тыкать!

— Значит, так, — медленно, с расстановкой, чтобы даже до него дошло, начал я. — Я вижу, к чему Вы опять клоните. Поднял я архивы, и скажу сейчас один раз и навсегда. Да, были мы с ними в одном строю в те времена, когда драка не на жизнь, а на смерть шла, и цель оправдывала средства. И разошлись потом неслучайно. И нечего мне старыми делами пенять — с тех пор мой отряд совсем другими делами занимается, и имя его трепать я никому не позволю.

— И чем же занимается Ваш отряд сейчас? — также негромко отозвался он.

— Обнаружением человеческих пороков и их искоренением, — отчеканил я часть первой же фразы из устава своего отряда.

— Это совершенно очевидно, — легко согласился он. — А конкретно?

— Мы занимаемся теми, чьи поступки наносят неоспоримый вред другим, но не подлежат человеческому правосудию, — сделал я скидку на не владение темными ситуации с нашим ведомством, — и заставляем их пожалеть об этом.

— О чем? — встрял он, едва я закончил. — О содеянном или о том, что о нем узнали?

— Не понял, — насторожился я — сейчас пойдет мне темное копание в словах, чтобы наизнанку их вывернуть.

— Ну как же? — явно оживился он. — Допустим, некто воспользовался, скажем, доверчивостью другого и разрушил его жизнь — вы нашли его, вывели на чистую воду, открыли окружающим на него глаза и уничтожили его доброе имя. А дальше?

— Что дальше? — Вот недаром мы с темными никогда не спорим — мы их просто вяжем без лишних слов!

— Вот и я спрашиваю! — У него они никак не заканчивались. — Понял ли тот, кого вы покарали, за что наказан, осознал ли, что совершил, раскаялся ли — или просто решил впредь быть осторожнее, чтобы не попадаться?

— Не интересовался, — отрезал я. — Для этого другие службы имеются.

— Разделение функций оказалось полезным приемом, — задумчиво произнес он. — Оно напрочь стерло ощущение ответственности.

Нормально? Темный силовой структуре морали читает — не только в моем присутствии, но и в лице. Может, мне в следующий раз на исповедь к ним сгонять, прежде чем под стражу брать?

Глава 18.8

— В сферу нашей ответственности также входит нейтрализация тех, — зачитал я ему еще один пункт из устава моего отряда, — кто эти пороки среди людей насаждает. Вас.

— Пороки не мы насаждаем, — рассеянно бросил он.

— Не понял, — соврал я — вот это уже точно темные выверты пошли.

— Вы, говорите, в архивах покопались? — вернулся он к резкой отчетливости речи. — Не встречалось ли Вам такое имя — духи?

— Нет, — честно ответил я, и не удержался: — Кто это?

— Обе наши башни пополняются обитателями разных миров, закончившими в них свой жизненный цикл, — сообщил он мне, как будто речь шла о чем-то, само собой разумеющемся. — Часть из них затем возвращается назад — после определенной обработки, с определенными целями, определенной структурой. У вас.

Где набат, я не понял!

Фразу про духов он явно случайно обронил. И в архиве раздел «Внедренные» был. Мы их, что, тогда гоняли — а чего тогда бросили? Или их засекретили?

Может, это и есть тот самый источник гнили? Я вон при аналитиков тоже совсем недавно даже не слышал, а до них этажей немеряно — леший их разберет, кто там квартирует и чем занимается.

Так, орлам полный аврал — прямо сегодня. Все рапорты с этим грифом из архива изъять и к моему следующему приходу изучить — так, чтобы они мне этих подсадных уток носом чуяли!

— Зачем нам пороки среди людей насаждать? — решил я добавить орлам в разработку все, что смогу раскопать из стороннего источника.

Титан подозрительно замолк.

— Я приношу свои глубочайшие извинения, — опять понеслись турусы на колесах, — но я просто вынужден ответить Вам вопросом на вопрос. Из ваших восхитительных текстов я узнал, что у Вашего подразделения есть и другое, неофициальное название. Я правильно понял?

Смелый, однако, темный. До сих пор мне это название в лицо бросать никто — даже из своих — не решался. Без последствий. Надолго запоминающихся.

— Мой отряд иногда называют карателями, — отчетливо проговорил я — как титул, мне можно. — А меня — карающим мечом. Еще вопросы есть?

— Есть, — также жестко ответил он. — Меч — это орудие, от которого требуется только постоянная и острая заточенность. Вас устраивает быть орудием? В чьей бы то ни было руке?

— Если рука направляет меня в нужную сторону, — с готовностью продемонстрировал я остроту, — я не оглядываюсь.

— Нужную … — Он снова замолчал. — Давайте сделаем так: Вы уже побывали в архивах — завтра я оставлю Вам на столе список имен, а Вы проверите, не встречалось ли Ваше подразделение с их носителями. И в каком качестве.

— Не вопрос, — принял я вызов. — Завтра и проверим.

— А разве завтра Ваш день посещать свое подразделение? — явно удивился он.

— Сказал же — не вопрос! — хмыкнул я. — Орлам оттранслирую — сгоняют, все, что есть, нароют.

— Подождите! — напрягся он. — Я не думаю, что посылать в архив целую группу — это хорошая мысль. У его сотрудников могут возникнуть ненужные вопросы.

— У каких сотрудников? — опешил я, и потом до меня дошло. — Вы про центральный, что ли? Так наши документы там не хранятся — они же все под грифом. У нас свой архив.

— С самого момента вашего образования? — судя по голосу, не поверил он мне. — У вас, должно быть, весьма обширные помещения.

— Да конечно! — досадливо крякнул я. — Но у нас тоннель рядом — мы туда все сносим.

— Что? — удалось мне наконец-то выбить его из колеи.

— Только не надо мне рассказывать, что Вы о нем впервые слышите! — сразу пресек я все последующие турусы. — Этот тоннель от вас к нам идет, нас потому там и поместили, чтобы никаких сюрпризов не было. А мы его еще и рапортами по старым делам под завязку забили. Так что передайте своим, что если какие мысли в голове крутятся, пусть сразу о них забудут — я сам с трудом там протиснулся.

— Вы … хотите … сказать … мне, — заспотыкались его турусы, — что единственный прямой путь между Творцом и … завален какими-то старыми бумагами?

— Бунтовать меньше надо было, — фыркнул я. — А после разгрома вас всех путей лишили — так чего помещению зря пропадать?

— В самом деле, — отдышался, наконец, он. — Судя по тому, что мы с Вами разговариваем, до его конца вы еще не добрались. Не делайте этого — сюрпризы вас ждут возле нашего входа, и очень неприятные. Считайте это предупреждение моим жестом доброй воли. — Он отключился.

Не понял — возле входа, это сколько в метрах?

Вызвал орлов — велел выдвинуться по проложенному мной пути к концу архива и — не выходя за его пределы! — оценить размеры ничейной полосы.

А потом изъять и изучить все рапорты по подсадным уткам.

А потом разделить архив на сектора и приготовиться к его полному прочесыванию. Отставить развернуться негде! Мне лично явиться, чтобы оперативную задачу решить? В цепь по центру, и каждый свой сектор копает! Отставить на предмет чего! Я же сказал — пока на местности освоиться! До поступления следующего приказа.

Я дал им этот приказ сразу после разминки. В ожидании очередной передышки — балабол к своим поплелся … нет, на этот раз почему-то с низкого старта рванул. А если дружок его мозговитый до получения данных из архива пристанет — пойдет туда, куда еще не ходил.

Не понял — а в ставку он как пробрался? Списки ждали меня на столе, как только я туда вернулся. Так, похоже, передышка чуток затянется. И орлы разомнутся на славу — даже если по нашим делам только каждое десятое имя проходило.

Но во время разминки у меня ни одна, даже самая дохлая сороконожка по спине не царапнула. И Татьяна даже ухом не ведет — ни на мой стол не косится, ни от перегрева не отдувается. Как он мимо нее проскочил?

Дожился — скоро ко мне администраторы беспрепятственно подкрадываться начнут!

Так, отставить передышку! Передать орлам списки и изучить их вместе с ними, как и положено главе моего отряда.

Что, значит, у нас здесь просматривается? Судя по именам, речь в списках титана идет исключительно о женщинах. Неудивительно — раз по нашим делам проходят, значит, где-то рядом темные крутились. Они на слабый пол всегда особо падкие были — его легче с толку сбить. Это титан лично, что ли, нашустрил? Ну, титан!

Теперь даты. Похоже на продолжительность жизненного цикла, и судя по конечной, закончился он у каждого объекта примерно в среднем возрасте. Не понял — это их темные у нас из-под носа к себе перетащили или мы темных все же отогнали, но их жертвам глаза в процессе слишком широко раскрыли? А целители куда смотрели?

И еще по датам. В начале списка вообще допотопные стоят. Как раз из тех времен, когда мой отряд такое усердие проявлял, что сам на себя похож не был. О чем ему все также знать не надо. Во избежание вопросов. На которые ответов у меня нет. Убедительных.

Вызвал орлов, чтобы доложили оперативную обстановку. Первые имена из списка титана нашлись практически все, дальше пошло через одного. Отставить кто такие! Задача поставлена разыскать и перетаскать! Каждый, кто нос будет совать, куда не велено, получит наряд за отлынивание от исполнения приказа! Отставить на столе уже места нет! А диван рядом зачем?

Велев орлам докладывать обстановку каждый час, я сел думать. В том, что в давние времена столько народа в поле нашего зрения попало, не было ничего мудреного — темные тогда были хоть уже и битые, но еще борзые. Это потом мы их в рамки загнали. Хотя — судя по тому, что уже диван понадобился — не так, чтобы очень. Недоработка, однако!

Или мы уже тогда их привлекали, чтобы гнильцу из людей выковыривать? Такое соображение тоже сразу отбрасывать нельзя. Если были они биты так, как в самых ранних рапортах зафиксировано, то после бунта должны были на любое сотрудничество на всех четырех бежать. А чего тогда число наших совместных объектов на земле уменьшаться начало? Людей-то на ней все больше становилось — а процент пакостников среди них, уже из моего личного опыта, уж точно никак не падал.

Или одни темные честно сдались, а другие — с камнем за пазухой? Тогда получается, что вторые нам этот камень во все колеса продолжили вставлять, пока первые вместе с нами его оттуда выдергивали? Вот теперь совсем не понял — мой отряд темных в рамки загнал только потому, что у тех пятая колонна образовалась?

Короче, вопросов, на которые у меня не было ответов, становилось все больше. А после перерыва в переговорке они вообще на оперативный простор вырвались.

Если по-хорошему, можно было туда вообще не подниматься — за нами здоровая рабочая атмосфера увязалась. Татьяна попыталась было место своего балабола у трибуны занять — аксакал ее одну заклевал в два счета. Ее отчаянные взгляды на Макса эффекта не возымели — он сидел все в той же мрачной отключке, что и внизу. Мне тоже время на пустую болтовню убивать не было никакого резона.

А вот когда возвращались, я первым делом на стол балабола глянул — троекратное ура Верховному, не вернулся еще! Уже садясь за свой стол, я глянул туда еще раз, и … наверно, обострившееся в переборе возможных вариантов чутье сработало.

На ближайшем ко мне краю стола балабола лежала стопка бумаг. Как раз тех — судя по отсутствию других — на которых он накануне наяривал, как заведенный, под диктовку титана. Я еще тогда подумал: вот это строчить насобачился — то-то в наших опусах остановиться не мог.

Теперь же я заметил, что не так уж быстро он писал — по крайней мере, верхний лист, видный мне, был заполнен текстом, в лучшем случае, на треть.

И только с левой стороны.

С виду списком.

С очень короткими строчками.

Из двух или кое-где трех слов.

Похожих на имена.

Еще дальше не понял — титан на земле вдвойне нашустрил или в каждом случае с двух сторон трудился?

Но тут хоть ответ прямо под носом лежал, так что пошел я в рейд по тылам.

Глава 18.9

Встал, подошел к Татьяне с отчетом орлов — типа, вот это слово разобрать не могу — на обратном пути сделал кружной маневр, споткнулся у стола балабола, уронил на него отчет орлов — и заграбастал там все вместе с ним.

Дальше было дело техники — и настолько идентичные данные я еще никогда не сверял. Хотя титан и тут попытался тумана напустить.

Во-первых, в списке балабола имена шли в обратном моему порядке. И самых свежих — первых у него и последних у меня — там не было. Я даже чуть было не решил, что у нас списки разные.

Во-вторых, у него в списке не было никаких дат — тоже объяснимо: хранители всегда только на своих объектах зацеплены, в их работе счет на минуты никогда не идет. Но если у них документы в алфавитном порядке хранятся, то чего удивляться вечному бардаку во всех их делах?

А именно о нем, судя по всему, речь и идет. Список, подобный моему, у балабола может означать только одно: у каждого объекта из него был хранитель. И запорол каждый из них свое дело так, что моему отряду пришлось всякий раз подключаться.

Нормально? Столько проколов на протяжении всего существования подразделения — это же железное обоснование для его расформирования!

Одно не понял — зачем титану такой компромат на хранителей?

Чуть не вызвал их всех: и титана, и балабола, и главного хранителя. Но если последний гарантировано в отказ уйдет, а второй заболтает мой вопрос до полной неузнаваемости, то первый зубами вцепится в результаты по моему списку — леший меня дернул оперативностью хвост распускать!

Вызвал орлов — доложили, что поставленная задача практически выполнена. Как и следовало ожидать, последних имен в списке по нашим делам не проходило. А почему в списке балабола их нет? Ну так, ясен пень — научили мы их наконец-то работать! Видно, отложили эту часть списка в сторону как доказательство своего соответствия.

Вот и лады — остальную его часть я у себя придержу, вместе со своими. И дела по нему подальше в тоннель запихнем — посмотрю я, как к ним кто-то через моих орлов пробьется. Можно, кстати, в самый конец, на входе к темным их подбросить — и посмотреть заодно, что там за сюрпризы у них подготовлены.

Значит, так — завтра первым делом оценить масштабы компромата на хранителей, а потом их главе намекнуть, что отныне за ним должок. А подтверждений проколов у собратьев по окрасу у меня ни один темный не получит!

Балабол вернулся от своих довольный, как внештатники, когда он им в руки попадался. И никаких бумажек при нем не оказалось. Хвалю — видно, взялись уже эти дела куда-то откладывать, чтобы в нужный момент долго не искать. Надо будет их главе еще напомнить, чтобы остальные уничтожили. Не все, чтобы подозрений не вызвать, а самые вопиющие. Список я им сам предоставлю — балабол вечно важные документы, где попало, разбрасывает. Прямо завтра у себя этот список и набросаю.

До списка я на следующий день не дошел. Я даже не совсем понял, как я назад в ставку дошел.

Перенесясь на одном вздохе в расположение отряда, сначала слегка подофигел от количества натасканных в кабинет дел. Орлы сгрудились на единственном оставшемся свободным пятачке у входа, показательно горя желанием поучаствовать в их разборе. Выяснив порядок захламления когда-то рабочего места, решительно пресек нахальные намеки, что сам не справлюсь, раздал наряды на тренажеры за пререкания со старшим по званию и взялся за самые давние дела.

Прочитав первое, убедился, что хранители могут спать спокойно — потерю объекта можно повесить на них лишь частично. Существенно меньшей частью. До конца жизненного цикла объект не дошел — но не по своей воле. Потому как погиб. Погибла. И организовал ей этот неестественный конец, после которого пришлось ей на новый круг идти, мой отряд. Своими собственными руками.

Перечитал еще раз — у древних писарей описки могли случиться. Могли они моих орлов вместо темных по ошибке упомянуть? Да на раз! Но не столько раз — в одном деле.

Взялся за следующее — то же самое. За третье, четвертое, пятое … Остальные уже просто пролистывал, сразу в конец заглядывая. В каждом из которых содержалось описание несчастного случая — от выпадения из окна до нападения подосланных убийц — спланированного и реализованного моим отрядом.

Так, эти все в отдельную стопку — и потом прямо под сюрпризы темных. Чтобы мои орлы спали спокойно. Мне такое уже не светит.

Вторую стопку пришлось строить, когда дошел до дел, в которых мой отряд планировал несчастные случаи для людей, но уже не реализовывал их. Для этого к нам прикомандировали тех самых Внедренных — или, судя по всему, духов, о которых титан мысли спрашивал. Бывших людей, официально принятых к нам и затем отправленных назад для организации — как выяснилось — чистейших провокаций.

Я не понял — это же дело темных! С какого перепуга мы в это полезли? У кого ума хватило нас к ним подпрягать? У кого хватило наглости моих орлов в темные шашни впутывать?

На этот раз только открывал все — уже просмотренные или еще нет — дела. С первой страницы каждого прямо мне в морду ухмылялась одна и та же фраза: «По распоряжению свыше принято к производству …». А можно мне это свыше с уточнением этажа? Я наведаюсь — нутром чую, что оттуда вся эта гниль ползет! Нет, не наведаюсь — снесет. Нет, все-таки наведаюсь — не снесет, если Зам мне туда пропуск выпишет. Балабола же в архив пустили!

Для порядка просмотрел все остальные дела. Указания на отдавших распоряжения таки не нашел, но железно убедился, что орлов использовали все реже. Кто бы сомневался — как раз где-то в то время я командование отрядом принял. Немного отпустило. Но не надолго.

Ладно, навел порядок и дисциплину, сделал из банды головорезов достойную силовую структуру — молодец, повесь себе медаль! А тень от прошлого никуда не делась — вон, в тех стопках густеет. А орлам оно надо? В если узнают, что их предки творили? А если у самих что внутри дрогнет? Еще заявят мне, что в отставке мемуары писать положено, а не приказы отдавать — вон уже языки так разболтались, что скоро до балабола дотянут. У меня точно нарядов на всех хватит?

Ладно, это все лирика — меня на всех хватит. И первым делом на тот вопрос, от которого меня не то, что не отпустило, а вообще в жгут связало. Почему последние имена по нашим делам не проходят? Нет, я не против — я просто не понимаю, а когда силовая структура что-то не понимает, она не в ту цель ударить может.

Но чтобы прояснить этот вопрос, мне надо было убрать с глаз долой тот звериный лик, который какой-то умник на моих орлов нацепил — я от одной этой мысли скалиться в ответ начал. Перетаскать все дела назад в архив уже не успею — поближе к входу к темным точно. Поджечь? Ага, еще один умник — тогда весь кабинет с глаз долой. Навечно. Или орлы тушить набегут.

Вызвал их — велел в кабинет не входить под страхом бессрочного лишения увольнительных на землю … нет, опечатал его от греха и пошел в ставку.

По дороге провел разъяснительную беседу. С собой. Во-первых, тогда это были не мои орлы — сейчас дисциплина их в образцовых бойцов превратила. В целом. Во-вторых, их использовали втемную — на земле как раз охота на ведьм началась, вот их типа в ту охоту и бросили. Или наоборот? Отставить разговоры в строю! В-третьих, они с тех пор тысячекратное искупили грехи молодости отряда, а кто старое помянет, тому глаз вон. Последнее возьму на себя в любой момент.

Так, вроде, вернулся в форму. Можно расширять состав разъяснительной беседы.

— Привет! — вызвал я главного хранителя. — У меня один вопрос, для справки. Я тут у нашего общего знакомого писателя некий список имен обнаружил. О ком речь?

В голове у меня то ли зашипело, то ли засвистело.

— Я уже сказал упомянутому писателю. — Нет, все-таки заклокотало. — И повторю сейчас Вам: никакая информация об этих именах ни по каким причинам и ни при каких обстоятельствах никогда не выйдет за пределы моего отдела.

— А что так? — прищурился я — неужто все же и там один сплошной прокол?

А потом я перестал понимать даже то, что раньше, вроде, хоть в какаю-то картину сложил.

В последней, самой недавней части моего списка были не разные люди, а один и тот же объект хранителей, которому раз за разом не давали умереть своей смертью и который и сейчас все еще находился на земле. Я нервно оглянулся — показалось, что кто-то в инвертации рядом топчется: сороконожки по спине целой толпой замаршировали.

Чем же эта так кому-то поперек горла стала? Или ее просто, не выбирая, духам кинули, чтобы те на ней тренировались? А нас отстранили, чтобы они самостоятельно совершенствовались или чтобы мы не вмешались?

Нормально? Превратили человека в лабораторную крысу, на которой его бывшие собратья зубы точат — под носом у силовой структуры, призванной не допускать такое живодерство!

И опять никакого набата.

Не вопрос — если силовая структура призвана, то она к покровителям живодеров с полным правом наведается. Те, похоже, постоянно на земле крутятся, но где-то же их готовят — титан мысли что-то о спецобработке обронил.

У хранителей выяснять бесполезно — они, судя по их главе, не только рты, но и глаза с ушами на все заткнули.

Павильоны между штаб-квартирой и логовом темных я все знаю — вот учебку хорошо бы проверить, она временами пустует. Если к ней подпустит.

Выписывать у Зама пропуска на все этажи в штаб-квартире, да еще и с детальным осмотром помещений — это слишком долго.

Остается единственный, хотя и самый мутный источник. Придется фильтровать,

Разминка на следующий день удалась. Огребли у меня все без разбора — приемы титана кстати пришлись. Ладно, признаю — есть от него определенная польза, если сейчас еще на живодеров выведет — точно в отряд к себе возьму.

Прийдя в подходящее для очередного собеседования расположение духа, сразу после разминки маякнул ему: «Освободитесь — вызывайте, есть дело».

Отозвался он не сразу. Я не понял — кто здесь кому собеседования назначает? Так, начнет у меня в отряде с углубленного курса по дисциплине.

Глава 18.10

— Вы уже действительно все нашли? — просто с разбега вскочил мне в голову его возбужденный голос через добрых полчаса. — Как же приятно взаимодействовать с такой оперативностью!

Это нормально? Тридцать минут, чтобы явиться на экстренный вызов! Нет, начнет у меня в отряде с изучения сроков исполнения распоряжений старшего по званию.

— Нашел, — коротко бросил я.

— Всех? — также перешел он на более соответствующую уставу лаконичность.

— Частично, — поддержал я его уход от гражданской вольницы.

— Насколько частично? — вернулся он к ней.

А мне точно такие необучаемые гражданские в отряде нужны?

— Последние, десятка два-три, у нас не проходили, — отрезал я.

— Вообще никак? — совсем потерял он берега — дознание среди меня вести? — Даже на уровне расследования причин смерти?

— Какой смерти? — навострил я уши — главный хранитель, вроде, на пену изошел, что за пределы его отдела ни-ни.

— Мой дорогой Стас! — медленно произнес титан. — Я думаю, что Вы уже не хуже меня знаете, что все, указанные в том списке, закончили жизнь раньше срока. Меня интересуют только обстоятельства.

— Несчастный случай, — снова ограничился я простой констатацией факта.

— И каждый из них случаен? — продолжил он дожимать меня.

— Нет, — нашел я еще одну лазейку, — ваши духи постарались.

— Не наши — ваши, — рассеянно поправил он меня, и тут же опять вскинулся. — Нет, с первыми вряд ли — тогда духов в том мире еще не было …

— Стоп! — рявкнул я, чтобы отвести его от неопровержимого компромата на моих орлов. — Теперь мои вопросы — где эти духи квартируют?

— У вас, — с легким замешательством ответил он.

— А поконкретнее? — перехватил я у него инициативу в дожимании.

— Да откуда же мне знать? — еще больше удивился он. — Ваша башня очень изменилась с тех пор, как мне закрыли в нее доступ, а я и до этого посещал в ней только то место, с которого она началась.

Не понял — это мне, что ли, приманку под нос сунули, чтобы от главной цели дознания отвести? Силовая структура, мол, только и ждет, чтобы уши развесить?

— Следующий вопрос, — пропустил я мимо этих ушей дешевую провокацию. — Кому духи подчиняются?

— Вашей башне, — сухо ответил он — не понравилось, видно, что маневр его разгадан.

— С какой целью были созданы? — быстро продолжил я, усиливая нажим.

— Для противодействия нашей, — сделалась сухость его тона ощутимо холодной.

Ну вот — теперь ясен пень! Значит, изначально входили они в наш отряд — и все зверства на них и лежат. Из-за которых мои орлы отказались с ними якшаться — и пришлось их выделить, как и внештатников.

— До вашего бунта или после? — уточнил я для верности.

— Духи были созданы задолго до горячей фазы нашего противостояния, — обрядил он темный заговор в благородные доспехи. — Но они никогда не были в нем боевой единицей — на них возлагались провокационная и диверсионная функция. Физическим уничтожением занималось Ваше подразделение — если Вы не нашли подтверждений этого в своих архивах, их могу предоставить Вам я.

Не понял — каким это макаром мы снова на компромат на моих орлов вырулили?

— И что я там увижу? — насмешливо бросил ему я. — Избиение ваших невинных младенцев нашими злобными монстрами?

— Мои материалы — это свидетельства очевидцев, — не поддался он на мою подначку. — Как мы уже упоминали, у нас есть и сторонники, и противники в обеих башнях, которые когда-то составляли единое целое, а потом были насильственно разъединены и противопоставлены друг другу. Такое состояние совершенно не естественно для них, и чем дальше оно длится, тем сильнее становится взаимное притяжение между здоровыми их частями. Вам же удалось найти общий язык с нашим дорогим Максом? Если Вас интересует углубление такого взаимодействия, я могу представить Вам наших сторонников из моего личного окружения.

Нормально? И как мне против такой приманки устоять? Завести свою агентуру в логове темных — сейчас слюной подавлюсь! Нет, орлы все равно важнее.

— Посмотрим, — оставил я себе зацепку на будущее. — Мы еще и другое упоминали: что бы там очевидцы не говорили, если и были перегибы, то в боевых условиях. Бочку на своих орлов я никому катить не дам — с тех пор, как все устранилось, мы исключительно в рамках закона действуем.

— Именно поэтому Вам поручили устроить покушение на нашу свежую кровь? — негромко произнес он.

О, дождался набата! А нет — это кровь в висках застучала. Дожился — взрыв бешенства за сигнал тревоги принимаю! Вот что мне на это отвечать? Что руки выкрутили? Не аргумент. Что сделал все, чтобы малой кровью обойтись? Не интересно. Что если бы не я, то другой бы малой кровью не заморачивался? На это мне Марина уже все сказала.

— Первый состав Вашего подразделения, — пробился ко мне через воспоминания о ее пламенной речи голос титана, — большей частью был ликвидирован.

— Что? — догнал его мой собственный.

— Можете не сомневаться в моих словах, — небрежно заметил он, — распылитель и тогда был в наших руках. Убрали тех, кто вошел во вкус уничтожения, кто начал испытывать удовольствие от него. Ваша башня не приветствует никакие эмоции — ей нужно слепое повиновение. Остальным же в Вашем подразделении подавили эти воспоминания. И да, Вы правы, они стали очень законопослушны — такая процедура весьма этому способствует.

Не понял — мне, что, только что намекнули, что мои орлы железно дисциплину держат только потому, что им сознание кастрировали?

— И последнее, но самое важное, — отвлек меня от этой мысли титан. — По косвенным признакам, в том мире, о котором мы с Вами все время говорим, уже давно работают духи. Очень много духов. Они готовят взрыв — равного которому мы еще не видели. И подавлять его направлять Ваше подразделение. Подавлять физически — вместе с тем единственным из миров, у которого хватило сил сопротивляться до сих пор. Я допускаю, что Вы будете против, но сейчас Вы крайне удачно покинули свой пост. Вы уверены, что тот, кто заменил Вас на нем, окажется столь же принципиальным и чистоплотным? Вы уверены, что у Ваших подчиненных при возврате к прошлому не возродятся старые привычки?

Он отключился до того, как я ответил — нормально? Риторические вопросы силовой структуре? Нет, начнет у меня в отряде с азов устава — правил обращения к старшему по званию.

Но я все равно ответил. Вызвал орлов — велел доложить … Нет, оттранслировать мне дверь в мой кабинет. Так, печати все на месте — дисциплина в отряде пока держится.

Не понял — а этому зачем в мой архив? Нет, это нормально? Мы зачем этого дезертира-хранителя назад в строй приняли? Чтобы он вместо боя — по команде — в самый глубокий тыл прорывался? Он в моем отряде будет искать, кто ему его игрушки на землю доставляет?

Послал. Назад в строй.

Сел думать. Запутанный, однако, клубок образовался. И слишком много ниток из него торчит — за какую первую тянуть?

Проще всего начать с духов. С ними можно пойти прямо от исходной точки — ее расположение известно точно. Все вновь прибывшие с земли в учебке содержатся. Чем их там пичкают, никогда не интересовался, в каждом павильоне на них только под углом соответствия чисто профессиональным требованиям смотрят, а вот распределение у них с глазу на глаз с квалификационной комиссией происходит. Представители подразделений за дверью терпеливо топчутся, чтобы принять пополнение прямо на выходе.

Эту картину я сам наблюдал на первом Татьянином распределении. И когда она себе дополнительный курс выторговала, не нашел ее ни на входе, ни внутри — значит, можно тех, кто в духи решил податься, вывести оттуда без шума и пыли.

На втором Татьянином распределении, когда мы ее оттуда выдернули, хватило и шума, и пыли — и, судя по докладу орлов и клещами вытянутого признания балабола, по крайней мере, один в комиссии был от аналитиков.

В этом я лично убедился на ее третьем распределении. А вот среди остальных членов комиссии ни одного даже мало-мальски знакомого лица не оказалось. Рядовой аппарат Генштаба для массовости пригнали или супер засекреченные патроны духов на последнюю схватку с аналитиками явились? На аксакала глянуть — а главное, его послушать — так прямо образцовый кандидат в провокаторы против людей. Аналитики его у конкурентов из-под носа в последний момент выхватили?

Вызвал Зама — велел доложить о распоряжении готовить павильон для новой группы молодых курсантов, как только оно поступит. И держать на контроле график ихстажировки в других павильонах. Как только все пройдут, подежурю в учебке, чтобы поприсутствовать на еще одном распределении. Нет, не подежурю — отбросит же.

Вызвал … нет, потом вызову орлов — снарядим туда разведчика, чтобы мне все транслировал.

Еще одна ниточка прямо в Генштаб тянулась. На последнем заседании, на которое я с докладом и отставкой ходил, раздрай еще тот был. Такое впечатление, что они по любому вопросу сразу в драку лезли — на меня большей частью никто внимания не обращал, и рассмотрел я их, как следует. Та парочка, что мне приказ на аварию для мелких передавала, явно была из наблюдательного лобби. А вот среди остальных любой мог оказаться адвокатом идеи прижать землю к ногтю.

Прямо хоть пост наблюдения у входа в зал Совета ставь — чтобы выследить того, кто оттуда к аналитикам шастает. Орлов туда отправлять нельзя — ждать, возможно, придется долго, а у них на безделье один рефлекс: вязать. Причем, так, чтобы объект помялся от усердия.

А самому сунуться — так пропуск мне туда никто не выпишет, а если меня от обычных подразделений отбрасывает, то оттуда и отшвырнет, и расплющит. Вызывать потом орлов, чтобы отца-командира со ступенек соскребли? Непорядок.

Глава 18.11

А вот к целителям — еще одной ниточке — пропуск добыть вполне реально. Хорошо бы и у них в архивах покопаться — выяснить, кто давал приказ на распыление первого состава моего отряда и на чистку памяти у остальных. По этой ниточке я до конца пройду, даже если она с другими не связана. Использовать моих орлов, как бойцовских псов, натаскивать их на кровь и смерть, а потом избавляться от них, когда вся грязная работа сделана — такое у меня никому с рук не сойдет. Где бы этот кто-то ни сидел.

Но целителей же заинтересовывать придется — на этот раз без ответной услуги они на сотрудничество не пойдут. А из всех встречных шагов их только два интересуют — те, которые приведут к ним либо балабола, либо аксакала. Вдохновляют оба варианта. Но аксакала из ставки не выманишь, а похищать — аналитики кипеж поднимут, и как его через блок-пост незаметно протащить?

Балабол сам, на законных основаниях, в штаб-квартиру наведывается. И пропуск к целителям и на него можно выписать. И доставить туда стреноженным, чтобы во время исследования не брыкался. И даже рот кляпом заткнуть, чтобы внештатники на его вопли не сбежались. Но как его заставить инвертироваться, чтобы к моим орлам по поводу его транспортировки вопросов не возникло?

Не говоря уже о том, что вопросы могут у них самих возникнуть — втерся, гад, к ним в доверие! Рисковать крушением дисциплины можно только после того, как не останется ни малейших сомнений в ее неизменной прочности. Которые мне титан подсунул, леший его прихлопни!

Орлов я, вроде, проверил, а вот Зама, от греха, ждет крепкий разговор — на предмет того, все также ли ему еще великовато мое кресло и с какого перепуга орлы под его началом приказы вопросами встречать начали.

В последующие дни выяснилось, что клубок оказался посерьезнее. Настолько, что у меня глаз задергался. И часть ниток в нем обернулись колючими проволоками. Одна из которых лишила меня ценнейшего пополнения в мой отряд, а от другой я и сам берега потерял. Причем, насовсем. И когда за обеими снова не последовало никакого набата, я решил, что Татьяниного балабола из эпицентров катастроф разжаловали.

На следующий день он вернулся от своих еще более довольный — как внештатники, если бы я им в руки попался.

Нормально? У них один и тот же человек по кругу, как проклятый, ходит — а они и в ус не дуют? Передают его с рук на руки — ни разу не подав заявку в мой отряд на расследование, кто им постоянно палки в колеса вставляет? Уже, что, и эти документы подчистили, чтобы мундир хранительский навечно незапятнанным остался?

Потом у него замерла панель — и у него вообще нимб вокруг головы засветился.

Не понял — это что за преференции у титана насчет мундиров? Как хранителям, так все следы проколов велено замести, а как моим орлам — так звериные привычки не устранимы! Ничего — если мы на дно пойдем, то только в компании: оба комплекта списков у меня на руках и в кабинете документальные подтверждения не только нашего участия в гибели людей дожидаются.

Отвернувшись, чтобы не видеть эту нахальную, лоснящуюся самодовольством рожу, я наткнулся взглядом на Макса. Панель у которого также не подавала никаких признаков жизни. Как и лицо самого Макса — в отличие от балабола, он мрачнел с каждой секундой, но это была мрачность смирения перед неизбежным.

Напряженно анализируя новые вводные, я не заметил, как панель замерла у меня самого.

— Мой дорогой Стас! — хлестнуло меня тоном, который подошел бы для команды начинать крупномасштабную и крайне рискованную операцию. — Я снова вынужден покинуть всех вас, но на сей раз я практически уверен, что вернусь со всем необходимым нам подкреплением. У меня — в том числе и с Вашей помощью — собраны неопровержимые доказательства превышения нашими оппонентами оставленных им полномочий, но переговоры могут затянуться — он нередко бывает довольно упрямым.

Я чуть не присвистнул — обзывать Верховного ослом может либо псих, либо … тот, кто у балабола звание эпицентра всех проблем спер.

— К Вам у меня убедительная просьба, — судя по отрывистости тона, новому эпицентру не терпелось нарваться на эти проблемы, — сохранять максимальный уровень бдительности. Будучи загнанными в угол, наши оппоненты имеют тенденцию не стесняться в выборе средств. И чтобы не быть голословным — однажды я обещал показать Вам картины методов, которые они использовали против нас; сейчас я не обращаюсь к Вашему любопытству, а прошу Вас ознакомиться с ними, чтобы Вы понимали, к чему нужно быть готовым. Я оставил все свидетельства — повторяю, очевидцев — Максу, и надеюсь, что Ваш профессионализм окажется сильнее всех стереотипов.

Отключился. Вовремя. Я чуть было «Так точно!» не гаркнул. Дожился — скоро козырять темному начну. И до того дойдет, глядишь, что в собственном отряде. Я не понял — кто у кого агентов вербует?

Отставить разговоры! Такие вводные анализируются без вопросов.

Готовиться нужно, ясен пень, на тот случай, если нас раскроют. До этого, вроде, еще не дошло — иначе балабола, как самое слабое звено, сегодня прямо в штаб-квартире взяли бы.

Но если что, захватить нас, скорее всего, прямо здесь попытаются — чтобы всех сразу. Удачи — вокруг ставки запретная зона для всех, не имеющих к ней отношения. Хотя не факт — для группы захвата могут табу снять. Дозорных ставить — дурное дело: заходить наверняка с флангов будут, в слепой зоне.

При попытке штурма есть вариант рассредоточиться. Мы с Максом точно прямиком в свое расположение прыгнуть можем — проверено. Насчет балабола не уверен — его обычно к Татьяне мигом переносит, а не от нее. А как ее эвакуировать?

Нет, это тупиковый вариант. Допустим, разбежались — что дальше? Окажемся запертыми у себя в расположении — оттуда пустит только к выходу из штаб-квартиры, прямо в лапы внештатников. Если же они к нам сунутся, то мы с Максом точно отобьемся — я посмотрю, как меня в тоннеле достанут, и в логове темных наверняка укрытий хватает. А вот хранители — не бойцы, их внештатники по стенке размажут, даже если они раскудахтаются. Опять получается, что в руках у группы захвата наше самое слабое звено окажется.

Я не понял — чего оно новой копейкой сияет?

Значит, придется оборону здесь держать. Система баррикад и смолы со стен уже отработана. Но тогда один аксакал ожидался — и на него одной панели хватило бы. У группы захвата черепа покрепче будут.

Есть вариант договориться с Максом. Вокруг их логова солидная полоса обороны сооружена, как выяснилось — можно один распылитель оттуда спереть. В инвертации — потом, если недостачу обнаружат, пусть на меня все валит. Я этот распылитель все равно потом к себе в отряд заберу.

Нет, слишком рискованно. Макс, по всем статьям, раньше с ними дела не имел — может рука дрогнуть. В мою сторону. Нужно хотя бы пару спереть — по одному на этаж. Чтобы мы с Максом даже случайно не пересеклись — у меня тоже рука может случайно дрогнуть. А балабола с Татьяной где укрывать?

Вот опять не понял — это он, что, предвкушает, как у меня за спиной отсиживаться будет? Пока я буду до последнего патрона отстреливаться? Так последний я ему оставлю — чтобы не раскололось самое слабое звено под прессом.

И главное — если титан задержится, то к его возвращению мы можем половину штаб-квартиры положить. А если мои орлы под мобилизацию попадут? На них у меня рука не поднимется. А у Макса — на своих, если их сюда с остальными распылителями пригонят.

Короче, либо все здесь поляжем, либо всех таки повяжут. Не вариант.

Нет, эта ухмыляющаяся рожа начинает мне на нервы действовать! И так уже натянутые.

— Сокрытие улик только усугубляет состав преступления, — сразу пресек я все отпирания, вызвав балабола в переговорку.

— Чего сразу улик? — прикинулся он овцой, заблеяв соответственно.

— Поюли мне здесь! — пресек я следом и все увертки. — Те списки, которые ты своим переправил — у меня дубликат имеется. Вы там решили, что уничтожили документы — и концы в воду?

— Какие документы? — прикинулся он невинной овцой, заблеяв обескураженно.

— Рапорты по тому человеку, которого вы все время роняете! — припер я овцу к стене. — На них свет клином не сошелся — мы их по своим делам восстановим.

— Да на месте эти отчеты! — взбрыкнув, вывернулась овца. — Я их в руках держал. Ну, не совсем в руках — но все до единого прочитал. И потом их, у меня на глазах, назад в архив вернули.

Не понял — это он здесь провал за провалом бывших собратьев смаковал, что ли?

— А ты про какие улики? — прищурился я.

— Ни про какие, — слишком быстро ответил он.

— Опять за свое? — рявкнул я. — Я же тебе только что показал, что все знаю! Колись сам — а я подумаю, давать твоим показаниям ход или придержать пока.

— Стас, клянусь, я сделал все, чтобы этого не случилось! — начал захлебываться он, и я напрягся — как бы хранители вообще чего-то зазеркального не учудили. — Мне тяжело это говорить, но ты сам ко мне пристал — я не хотел тебя расстраивать.

— Ближе к делу, — собрался я с силами.

— Ты не все знаешь, — торжественно объявил он.

— Еще ближе, — уточнил я, сдержавшись изо всех собранных сил.

— Во всех этих отчетах действительно речь идет об одном и том же человеке, — не стал следовать моему примеру балабол. — Которым крайне заинтересовалось наше темнейшее величество. Меня он уже наизнанку вывернул — извольте ему, понимаешь, описать каждый шаг, жест и взгляд предмета его интереса. И из Макса, по-моему, тоже все вытряс.

— И о ком же речь? — медленно проговорил я, прокручивая в памяти последний разговор с Максом.

— О Марине — о ком! — прозвучало то самое имя, которое я уже и ожидал услышать.

Вот теперь я вообще ничего не понял. Ее на каждом витке к темным, что ли, клонило, и наши ее подсекали, чтобы она им не досталась? Или наоборот? Никаких доказательств, что над ней духи работали, у меня нет — может, это как раз темные постоянно ее с финишной прямой к нам сбивали?

Так на этот раз не выйдет — Киса у меня личный инструктаж прошел, и запрос на нее я уже давно подал. Точно раньше Макса. О чем он, похоже, пронюхал.

— Пока свободен, но я с тобой еще не закончил, — бросил я балаболу, и вызвал в переговорку Макса.

Глава 18.12

— Приятно отметить, — процедил он сквозь зубы, не успел я и рта открыть, — что светлоликая узколобость еще не превратилась в неснимаемую корону.

— Чего? — оторопел я.

— Насколько я понимаю, ты решил принять предложение Гения? — холодно пояснил он. — По правде говоря, я не вижу особого смысла в его открытости, но ему, должно быть, виднее.

Леший их побери, этих темных с их подходами! Дожился — чуть ведь не повелся. Титан же все последнее время вбивал мне в голову мысль, что мой отряд — тупая свора кровожадных псов, а первое правило военной стратегии гласит, что выведи перед боем противника из равновесия, лиши его уверенности в моральном превосходстве — дальше дело техники.

— Да нет, я тут лично к тебе, — отчеканил я. — Позиции, однако, сдаешь. Не вышло своими силами Марину у меня увести — спеца поопытнее вместо себя выставил?

— Ты прав, — помолчав, неохотно признал он, — не вышло. Только не льсти себе — все это время мы с тобой за фантом сражались. Марина никогда не придет ни к тебе, ни к нам — она земле принадлежит.

Чую руку профи. Марину дифирамбами не возьмешь, а вот через землю к ней подкатиться — не устоит.

— Вечно она там топтаться не может, — напомнил я ему. — По некоторым данным, она уже все отведенные жизни отжевала и сейчас как раз последнюю отбывает. И пройдет она ее без эксцессов — я об этом позабочусь. И потом в приемном покое лично дежурить буду.

— Все, говоришь? — задумчиво протянул Макс, словно решаясь на что-то. — А, ладно, доступ тебе все равно оставлен. Я покажу тебе сейчас две сцены — и запомни, как следует: ты увидишь самое начало земли.

Мигнуть не успел, как ставка у меня перед глазами пропала. Вместо нее я словно в лесу оказался. Окрестности осматривать не стал — природа меня всегда интересовала как средство скрытного подхода или отступления. А вот люди в ней всегда требовали большего внимания — от их непредсказуемости чего угодно ждать можно было.

На этой лесной поляне был только один человек, которого я сразу узнал.

Это точно была она.

И не она.

Еще больше красотка, чем та, какой я ее помнил даже много лет назад. И, по лицу, явно моложе той. Фигуру не видно под несуразными мохнатыми шкурами, но двигается, словно танцует, все время встряхивая волосами в пояс и бросая в сторону смотрящих на нее глаз такие игривые, зовущие взгляды, что я сглотнул.

За такой я бы точно на край света дернулся.

Но в отряд бы к себе не взял.

Та Марина, которую я помнил — трезвая, расчетливая, временами даже жесткая — в него отлично вписывалась, а такая порывистая непосредственность мне любую операцию завалила бы.

То, что сцена сменилась, я тоже только по ней понял — декорации вокруг остались теми же.

А вот эту я не то, что в отряд — в бар пива попить с собой не взял бы.

Хотя это опять была она — но в ней как будто лампочку выключили. Оставив на прилично повзрослевшем лице заискивающее выражение, а в потухших глазах собачью преданность вперемешку с собачьим же страхом.

Я таких на земле встречал — и обходил десятой дорогой. И наказывать не за что, и от брезгливости пнуть хочется, чтобы с глаз исчезла. И от одного такого мимолетного желания совесть сразу мучит.

Исчезла. Картина. Совесть осталась. Зубастая.

— Кто это с ней так? — буркнул я, напоминая себе, что никаким боком в той сцене не участвовал.

— Вы, — плюнул в меня Макс, тяжело дыша.

Да быть такого не может! Вот только что сам же вспоминал темных с их подходами!

— Это чьи воспоминания? — прищурился я.

— Не ее, — уже немного отдышался Макс. — И к счастью для тебя, от восстановления своих она отказалась. Но давай я тебе еще одну точку поставлю. Если у тебя — как и у меня — она не только профессиональный интерес вызывала, забудь об этом. Как я уже забыл. Она была создана для другого.

А вот тут у профи промашка вышла! Такое о Марине сказать даже балаболу в голову не приходило — иначе она бы ему эту голову уже давно откусила.

— А ей глаза на этот момент уже открыли? — насмешливо фыркнул я.

— Зачем? — удивленно отозвался Макс. — Они у нее сами скоро откроются.

Отключился. Не понял — чего-то темные моду в последнее время взяли палец на кнопке отбоя держать!

Снова сел думать. И чем дальше думал, тем интереснее план вырисовывался.

Как ни привлекала меня мысль заполучить Марину в свой отряд, выбора между ними для меня никогда не существовало — мои орлы во всех списках моих приоритетов всегда на первом месте стояли.

Бодается она со всей ангельской братией, как выяснилось, уже давно. Хорошо бы раскопать, из-за чего. Похоже, из-за чего-то серьезного, если на земле невыездной стала. Но обтесать ее там так никому и не удалось. Так что есть плюсы в том, что она в мой отряд не попадет — у меня там и без нее анархия нет-нет, да и взбрыкнет.

Дальше. Тесать ее, по всем показаниям, начали давно и, вероятно, руками моего отряда. Среди тех первых дел в архиве она вполне могла хотя бы под частью имен проходить. Уж не потому ли она нас, светлых, особо не жалует? А я думал, что это у нее на Татьяниного балабола здоровая аллергия.

Если Макс не врет, то она об этих давних стычках с моими орлами ничего не помнит. Но это пока она на земле. Леший их знает, что ей там в памяти, при переходе оттуда, подчистят. Может, как раз все предохранители и снесут. Еще один плюс в отказе от ее вступления в мой отряд — ни ей, ни орлам старое ворошить ни к чему. Они с тех пор сотнями лет безупречной службы искупили, и ей лучше не ввязываться в драку с силовой структурой. Еще вопрос, кто в ней победителем выйдет — позора не оберемся.

Но никто не отменял вариант продолжить сотрудничество с ней на земле. На новых, правда, условиях. Я лично общаться с ней по-старому точно не смогу. Опять-таки если Макс не соврал, получается, что она на земле боевые действия вела, когда меня там еще и в проекте не было, а с ветеранами запанибрата беседовать — не то у меня воспитание.

Нужен посредник. Такой, чтобы с ней боевым опытом на одной ноге стоял, а со мной — пониманием стратегии.

Короче, быть титану мысли в моем отряде. Причем, сразу с повышением — посмотрю я, как он откажется стать одновременно инструктором моих орлов по боевым искусствам и главным по связям с общественностью.

Так даже не придется его на Татьяну с ее балаболом менять — он с ними давно душа в душу.

И Макс ему в рот заглядывает.

И своя ячейка у него в логове темных, как я понял, имеется.

И с мелкими он, по всем статьям, законтачил — раз с их стороны больше демаршей не наблюдается.

Через него я и в логове темных зацеплюсь, и на земле хоть намек на дисциплину появится.

Обеспечив прочное положение по всем фронтам, оставалось только выяснить обстановку в своем собственном отряде. Еще не хватало, чтобы предохранители у моих орлов сорвало и титан и среди них порядок наводить начал — с этим я уж как-нибудь сам справлюсь, я в отставку чисто номинально вышел.

Прыгнув в следующий раз в расположение, вызвал Зама еще по дороге.

Так, печати на двери все еще никем не тронуты.

И Зам одним коротким взглядом на архивные дела ограничился.

— Присаживайся, — сгреб я их со стула и ткнул в него пальцем. — Большой разговор есть.

Он сел и настороженно уставился на меня.

— Наряды на тренажеры отработаны? — начал я с вопросов дисциплины.

— Так точно! — ответил он строго по уставу.

— Вопросы по поводу архива? — повел я рукой вокруг себя.

— Не поступало! — даже не глянул он по сторонам.

— Брожения по задержке увольнительных на землю? — коснулся я самой больной темы.

— Не замечены! — снял он ее у меня с головы.

— Тогда слушай внимательно, — перешел я к главному. — Поступили данные, что на земле возможна заварушка. Разбираться с которой пошлют, само собой, нас. Ваши действия?

— Разрешите вопрос? — снова обратился он ко мне по всей форме.

Я молча кивнул.

— Заварушка с темными? — правильно истолковал он мой кивок.

— Нет, — коротко ответил я.

— С людьми? — прищурился он.

— Не исключено, — пожал я плечами.

— Тогда наши действия будут зависеть от Вашей позиции, — вытянувшись во фронт, отчеканил он.

— Не понял, — выпрямился и я.

— По нашей оперативной информации, — ни мало не стушевался он под моим взглядом, — подразделение, в которое Вы перешли, занимается реорганизацией существующего на земле порядка. Соответствует ли эта информация действительности?

— Допустим, — усилил я нажим своего взгляда.

— С укреплением в нем роли исполинов? — ответил он мне таким же.

— Уже докладывал, — добавил я резкости в голос.

— И выведением людей из сферы наших интересов? — снова последовал он моему примеру.

— Без комментариев! — рявкнул я.

— Тогда ставлю Вас в известность, — отчетливо отрапортовал он, — что если Вы выступите против такой реорганизации, мы последуем за Вами. Если же Вы намерены в ней участвовать, то Вы подали в отставку и сняли с себя руководство отрядом.

Чуть не прослезился. Не подвели орлы отца-командира! Хотя, когда все закончится, нужно будет негласное расследование провести: то, что они выпивку с земли контрабандой таскали, я давно знал, а если у кого шашни там завелись? Уж не оттуда ли бациллы демократии?

Глава 18.13

— Принято, — перевел я услышанное в практическую плоскость. — Тогда давай прямо сегодня подбери кого понадежнее — и в охрану к Марине.

— Обоснования? — взялся Зам за ручку.

— Не понял, — нахмурился я.

— Чтобы отправить кого-то на землю на длительный срок, — удивленно глянул он на меня, — нужно подать заявку. С четко обоснованными причинами.

Это чего — бюрократические проволочки без меня еще больше ужесточили? Хотя нет — охрану мелкому мы тоже официально запрашивали. Ответ тогда мгновенно пришел — потому и забыл я об этом.

Как Марину аргументировать? И главное — как ни аргументируй, внимание к ней привлекается. Совсем непорядок.

— Отставить заявку! — тут же нашел я другое решение. — Маякни охране мелкого, чтобы один при нем оставался, а другой ее прикрыл.

— Не думаю, что это разумно, — отбрил меня Зам, глазом не моргнув. — По всем данным, исполины сейчас играют ключевую роль на земле, так что ослаблять этот участок вряд ли стоит.

Я не понял — я все еще номинально в отставке или уже не очень? Оспаривать решения старшего по званию? Ему напомнить, что он в моем кресле только в мое отсутствие сидит? Нет, уже не сидит — печати на двери кабинета до моего возвращения!

— Кроме того, поступила информация, — промелькнуло что-то в непроницаемом взгляде Зама, — что с хранителем Марины проведен курс повышения квалификации. Как раз до уровня, соответствующего повышенным вызовам.

Я снова расчувствовался. Вот такая инициатива приветствуется! Только не бурно. Прониклись, значит, ценностью будущего пополнения и — прямо по ситуации — сами его и подстраховали. Хотя могли бы и согласовать предварительно. Заметка на будущее — если они против темного титана в своих рядах взбунтуются, давить на то, что он с Мариной в связке работает.

Ладно, это позже. Одна — надежная и проверенная — боевая единица в распоряжении точно есть. С нашей стороны. Надо бы присмотреться, кого темные со своей выставят. Макс с титаном в ближнем бою опробованы, но я и остальных бы предпочел лично в деле посмотреть.

Титан обещал своих сообщников представить. Тогда не актуально было. Ждать его возвращения — не вариант. Он сам сказал, что до тех пор что угодно случиться может. Надо идти к Максу. На поклон. Не греет.

Так, пока проехали. Нужно еще и силы противника оценить. И вычислить направление их удара. В штаб-квартире выходы на него все еще не просматриваются. Титан, правда, старые дела для ознакомления оставил. По его словам, с тем же противником. Опять к Максу на поклон. Совсем не греет.

Я ломал себя через колено два дня. Прорвал мою оборону балабол. На пару с Татьяной на сей раз. У него с рожи нахальная усмешка не сходила — она на него все время поглядывала, как мои орлы на тех курсантов в павильоне, которых хоть в какое-то подобие физической формы удалось привести.

Нормально? Мне, значит, ультиматум на предмет того, как оборону земли строить, а сами — когда на земле, где их мелкий, между прочим, находится, хрен разберет, чего ждать — цветут, как две миндальные розы?

Вызвал обоих — надавал по ушам. Потом добавил — чтобы глаза не закатывали, а к делу их приставили.

Душу отвел, но туман в отношении возможных действий противника только густел. Непорядок.

Если врасплох застанет, отобьемся, само собой — орлам не впервой по ситуации действовать. Но только им надо эту ситуацию сначала обрисовать, чтобы не промахнулись. А то засомневаются, что отец-командир ей владеет. Удар по авторитету не греет намного сильнее, чем на поклон к Максу.

Сцепив зубы, вызвал его. С ним все прошло на ура — тоже, небось, уже копытом землю рыл, чтобы распоряжение старшего по темному званию побыстрее выполнить. Еще и побочную задачу между делом решили.

Дожился — с темными быстрее общий язык нахожу, чем с собратьями по окрасу!

Сошлись мы с ним на том, что материалы титана мне представят за пределами ставки — слишком, мол, ценные, чтобы рядом с панелями ими рисковать.

Принято — мог бы прямо сказать, что опасается их на нашу территорию выносить. С которой я с ними запросто могу в свой отряд прыгнуть.

И сделает это не он — там, мол, свидетельства разных участников событий собраны.

Принято — мог бы прямо сказать, что на контакт с сообщниками меня выводит. Которые, в случае чего, гарантируют возврат материалов в темное логово.

И лучше провести эту встречу в день моего обычного похода в отряд — так, мол, можно будет дело представить, как будто я туда прогуляться решил, и после встречи прямо туда и прыгнуть, чтобы в график движения вписаться.

Принято — мог бы прямо сказать, что хочет ограничить меня не только числом своей переговорной группы, но и временными рамками.

Я только одного не понял — с какого перепуга он тот наш разговор на громкую связь поставил? Или это я забыл от балабола с Татьяной отключиться?

Ладно, проехали. На следующий день, сразу после разминки, двинул я вроде, как к орлам — а на самом деле на нейтральную полосу между нашими павильонами и логовом темных. Макс мне четкий ориентир дал: ручей — там, где журчит на перекате — здоровое поваленное дерево возле него — уже кустарником обросшее — и рядом с ним пирамида из камней — явно неестественного происхождения.

Переноситься туда я не стал — сначала разведку в окрестностях провел.

Сообщники на месте обнаружились. Трое. И в явном виде. Подозрительно. Кто сказал, что у них во втором эшелоне группа поддержки в инвертации не стоит? Не стоит — обошел их со всех сторон, и ни одна сороконожка на спине не шевельнулась.

Так, стоят спокойно. Но треугольником. Как часовые вокруг объекта. Негромко парой слов перекидываются. И по сторонам поглядывают. Но не скрытно. И с пустыми руками. Крайне подозрительно. Если свои личные материалы транслировать будут, то кто сказал, что пока один внимание отвлекает, двое других на захват сознания не пойдут? Не пойдут — меня даже панель не взяла, я ее вырубил.

Подняв в ружье блок, фильтр и, на всякий случай, чувство острой необходимости попасть к орлам, вышел к сообщникам титана. С обратной стороны ручья. Если они через него прыгнут быстрее, чем я в свой отряд — выхожу в отставку на полном серьезе.

Повернулись. Не дергаются. Рассматривают. Без напряга. Скорее, с любопытством. Но с разным. От опасливой настороженности до злого прищура.

Внешне тоже отличаются — и друг от друга, и уж точно от лощеных темных.

Один — смуглый до синевы и глаза буравчиком.

Второй — лохматый, бородатый, бровастый, и даже руки до самых кистей волосатые.

Третий — всклокоченный, шевелюра дыбом, глаза посверкивают, и сам словно пульсирует.

— Ну, привет! — прервал я игру в гляделки. — Чего выстаиваем? Давайте к делу!

— Здравствуйте! — стрельнул короткой очередью пульсирующий. — Рады с Вами познакомиться. Если Вы облечены доверием …

— Стой! — оборвал его смуглый. — Доверие — штука ценная, но мы на нем уже однажды погорели. Тебе зачем дела давние? — вперился он в меня подозрительным взглядом.

О, вот это нормальный разговор! А то не хватало мне еще с темными расшаркиваться!

— К бою готовлюсь, если тебе интересно, — с готовностью бросил я в лицо смуглому. — По словам вашего титана мысли, в этих делах есть примеры тактики противника.

— Противника? — нехорошо усмехнулся он. — Это с каких же пор?

— Да вот я пока не понял, — поморщился я. — С тех, наверно, как на землю наезд начался.

— Что, больше не хочется — участвовать? — сверкнули в его усмешке зубы.

— Прекрати! — мягким, кошачьим движением коснулся его руки лохматый. — Ты помнишь, что он сказал? Они не ведали, что творили. Так пусть узнают.

Смуглый резким движением сбросил его руку, но отступил в сторону. Лохматый нагнулся и вытащил из-под поваленного дерева … панель. С виду такую же, как в ставке, но чуть побольше.

Лохматый поднял ее, пульсирующий взялся за другой ее край, и они развернули ее вертикально — лицом ко мне.

— Можешь, подойдешь? — фыркнул смуглый.

— На зрение не жалуюсь, — отрезал я. — Это что такое?

— Это — архив нашего союза, — снова начал выстреливать словами пульсирующий. — Вы — единственный за пределами нашей башни, получивший к нему доступ.

— Если поглумиться пришел, — процедил смуглый сквозь зубы, — я тебя и там достану.

Нормально? Силовая структура водной преградой, через которую курица перешагнет, прикрывается? Пока его темные мордой в это тычут?

Наплевав на последствия, я преодолел эту преграду в три широких шага. И широко улыбнулся, взглядом приглашая смуглого к продолжению предметного разговора. Но он вдруг изменился в лице. Глядя на панель.

Переведя взгляд туда же, я увидел, что она перестала быть прозрачной. И изображение на ней росло, пока не перекрыло всю только что открывшуюся моему взгляду картину леса. Точно, как в ставке, когда Макс мне Марину показывал.

Сейчас я тоже видел лес. Но пожираемый стеной огня. Перед ней метались … люди, что ли? Они падали один за другим. Сраженные из-за огненной стены. В резких просветах в которой мелькали другие фигуры. С оружием в руках. Меткие, однако.

Картина исчезла.

— Чего это было? — перевел я дух.

— Это — один из наших миров, уничтоженный вашей башней, — ответил лохматый, все еще глядя на панель, как будто картина на ней никуда не делась.

— Так бунт поднимать не надо было, — буркнул я на автопилоте.

— Бунт? — сверкнул на меня глазами смуглый. — Бунт подняли мы, а убивали наших обитателей — это ведь было так просто!

Он резко перевел взгляд на панель — и на ней появилась другая картина.

Глава 18.14

Уже не лес — так, небольшие посадки по краям, а в центре — то ли холмы, то ли горы. Или то, что от них осталось. Местами их поверхность все еще проваливалась. С глухим грохотом.

Из одного из провалов выбралось двое. Опять, вроде, люди. Низко пригибаясь к земле, прихрамывая, метнулись к посадке. Через пару минут вышли оттуда нагруженные.

Один — тушей животного, другой — бочонком. Споткнулся, плеснув из него водой.

На передний план картины ступили другие фигуры. Опять не разглядишь — спиной ко мне. С копьями. Через пару минут обе дальние фигуры лежали на земле, утыканные копьями. Вода, вытекающая из перевернутого бочонка, порозовела от крови. Блин, до провала же метров двадцать оставалось!

Когда картина исчезла, я только глянул на них с молчаливым вопросом.

— Это — мой мир, — хрипло ответил мне смуглый. — Его взорвали. И оставили его обитателей умирать под землей — без пищи и воды.

— Я не понял, — скрипнул я зубами, — а вы куда смотрели? Ваших людей, как зайцев, кладут, а вы наблюдаете?

— Мы не были к такому готовы, — выбросил пульсирующий новую очередь в мою сторону. — Мы считали, что это наше с вами сражение, в которым смертным не место. Ваша башня решила иначе.

Все еще держась одной рукой за панель, он резко ткнул в нее пальцем другой.

Прямо в кучу-малу, которая на ней появилась. На лесистом берегу бурной горной реки одна толпа … точно людей бросалась со всяким дрекольем на другую, поменьше. Те кое-как отбивались, но позади большей толпы сгрудилась кучка явно отличающихся от них фигур. Возле какого-то здоровенного сооружения прямо на реке. Из которого в вырвавшихся из свалки прицельно летели молнии. Ни фига себе, поежился я, хотя объяснить себе, чем молния отличается по смертоносности от копья, так и не смог.

На этот раз картина не исчезла, а словно стерлась — порывистым движением руки пульсирующего.

— Это — мой мир, — выдал он одним залпом. — В нем натравили одних обитателей на других. На тех, которые поддерживали меня. Мы не могли стрелять по своим смертным.

— Кто натравил? — прищурился я в надежде на новую ниточку к источнику гнили.

— Те, кого послала ваша башня, — перешел на одиночные выстрелы пульсирующий.

— Духи, что ли? — догадался я.

Пульсирующий переглянулся с лохматым, вскинув брови — смуглый со свистом втянул в себя воздух.

— Духи только начинали, — прошипел он, махнул в сторону панели рукой.

Его спутники дружно и резко замотали головами, но на панели уже вспыхнула следующая картина.

В ней не было ни гор, ни холмов, ни лесов, ни даже отдельных деревьев. Ничего не скрывало сцену настоящей бойни. На земле уже повсюду валялись горы трупов. Среди которых мерной поступью и в полный рост двигались фигуры. Вооруженные луками и копьями. Стрелы летели в убегающих, копьями добивали стоящих на коленях с поднятыми руками. За спинами у фигур не осталось никого живого.

И точно также уже ничего не скрывало их лиц. Они еще и поворачивались то в одну, то в другую сторону. Словно давая рассмотреть получше свои лица.

Я узнал многие из них.

Нет, это не могли быть мои орлы!

Я видел на их физиономиях разные выражения.

Ворчливое недовольство, когда наряды получали.

Смачное предвкушение, когда увольнительные на землю зарабатывали.

Смущенную досаду, когда на контрабанде с нее попадались.

Жаркий азарт, когда к очередной операции против темных готовились.

Но я никогда не видел у них эту каменную маску полного равнодушия исправно работающих машин. Катков, сминающих все на своем пути.

Так, первым делом найти способ попасть к целителям. Чтобы целостность предохранителей проверили. Когда там у орлов последний профосмотр был? Правильно — на моей памяти никогда. Непорядок.

От этой картины я сам глаза оторвал. Рывком. И тут же наткнулся ими на бешено раздувающиеся ноздри смуглого.

— Значит, так, — предупредил я его. — Вот прямо сейчас — забудь!

— Что именно? — подался он ко мне.

— Я знаю, что вы сделали, — отбросил я все вокруг да около. — Вы мне не только своих показали — моих тоже. Как мои ваших в блин раскатывали. Так повторю еще раз — это тогда было. И я узнаю, кто их в стервятники натаскал. А вот сейчас они — мои орлы, и я не одну сотню лет потратил, чтобы сделать их такими!

— И какими же? — принялся смуглый играть желваками.

— Объясню — не вопрос! — охотно продолжил я разговор о своем отряде. — На днях перекинулись с ними — на предмет будущей драки на земле. Доложили мне свое единогласное решение: если я только подумаю против людей выступить, сместят ко всем лешим и без меня к ним на выручку рванут. Земля им давно уже не чужая — так же, как и мне, — неожиданно вырвалось у меня

Смуглый недоверчиво фыркнул.

— Зря ты так! — потянувшись через панель, снова мазнул его лохматый кошачьим жестом. — Мы ведь с тобой знаем, насколько необычен этот мир. Я думаю, там и не такое возможно.

— А это чей был? — глянув на него, кивнул я на панель.

Они все замерли. Лохматый медленно отнял руку от смуглого и мягко, едва касаясь, провел пальцами по верхней кромке панели.

— Его уже нет, — тихо сказал он, опустив глаза.

— В смысле — нет? — оторопел я. — Там смертный, что ли, командовал?

Они снова переглянулись — и на сей раз решение было единодушным.

Новая картина на панели просто ринулась на меня. Я только успел заметить чудовищно уродливое существо в ее центре, как на меня надвинулось его лицо. С совершенно ясным взглядом. Полным облегчения и надежды. И легкой улыбкой на искривленных губах.

А потом это лицо начало распадаться. На фрагменты — пятна — крохотные точки — пыль. Которая потянулась чуть вверх и в сторону, словно ее ветром сдувало. Только улыбка на сетчатке зацепилась — зависла в пустоте, как у того кота.

— Кто … это? — выдохнул я — даже не заметил, как дышать перестал.

— Один из нас, — начал выбрасывать короткими залпами пульсирующий — как при воинском салюте на похоронах. — Его разорвали на части. Потом собрали в уродца. На потеху вашей башне. Потом наигрались. И отдали приказ на его распыление. Нашей башне.

Я не понял — я кому служу? И где набат?!

Так, думать я буду потом. Сейчас вдруг другое дошло — в отличие от моих орлов, эти — не просто очевидцы событий, а с очень даже нетронутой памятью.

— Кто отдал приказ? — приготовился я наматывать новую ниточку прямо на кулак.

На этот раз смуглый остальных передавил — резким движением руки.

— Если он тебе об этом не сказал, — заявил он безапелляционным тоном, — значит, тебе придется самому это узнать.

Похоже, убедил на свою голову, что могу руку на любом пульсе держать. Ладно, не вопрос — когда это я перед вызовом тушевался? С другой стороны, оно и правильно — если гниль в нашей штаб-квартире завелась, то кому же еще ее чистить? Не внештатникам же.

— Принято, — кивнул я. — Давайте к делам насущным. Духов на земле мы отловим и шеи им свернем. Моих орлов на бойню бросать я не дам. Чего еще от них ждать можно?

— Чего угодно, — всеобъемлюще ответил мне лохматый. — Хотя, скорее всего, они будут действовать через местных.

Нормально? А ничего, что их на земле уже восемь миллиардов? Мы с орлами, само собой, всех гнилью инфицированных найдем, но это же кучу времени может занять! А его у нас, чует мое сердце, не так уж много в запасе.

— А из ваших кто остался? — не стал я давить надежду в голосе. — Я бы от подкрепления не отказался.

— Допустим, — снова налился тяжелой настороженностью взгляд смуглого.

— Тогда давайте где-то здесь соберемся, — предложил я. — Если ваши выжили — значит, бойцы. Мои тоже хватку не потеряли — даже наоборот. Будет, чем обменяться. Да говори, сколько, — бросил я сузившему в щелочки глаза смуглому, — я своих столько же пригоню!

— Не здесь! — отрезал он. — Мы подумаем, где, и сообщим.

— Ладно, тогда на связи, — неохотно согласился я. — Только не тяните — тикают часики!

— А связываться как будем? — промелькнула в голосе лохматого мягкая вкрадчивость.

Вообще не вопрос! Из всего, что они мне показали, сильнее всего меня шибанула вот та улыбка исчезнувшего кота. А исчез он в логове темных — значит, у нас в штаб-квартире никто не поймет, что это такое. Даже если меня в серьезный оборот возьмут.

Я оттранслировал им эту улыбку и вопросительно вздернул бровь.

— Может, и споемся, — медленно протянул смуглый, снова прищуриваясь — но уже иначе.

— А то! — заверил я его, и, кивнув остальным, отправился к своим орлам.

Пешком. Сейчас самое оно было подумать.

Глава 18.15

В подавлении бунта никакого криминала не вижу. Даже самыми жесткими методами. Я с орлами тоже не церемонюсь, когда у них демократия в крови взыгрывает.

И слабые звенья сначала выбить — тоже обычная тактика, чтобы все оперативные планы из них вытрясти. Чего бы я иначе балабола все время прикрывал?

Но ведь такая тактика для организации генерального сражения нужна — с основными силами противника. В зале Совета таких картин немеряно было — и с разгаром битвы, и с пленением проигравших темных. Последние мне сообщники титана, ясен пень, не показали бы, а вот первые — когда удача на поле боя из рук в руки переходит — почему нет? Когда это Макс упускал случай ткнуть меня носом хоть в малейший прокол?

Есть еще вопрос в адекватности ответных мер. Слабые звенья выводят из игры, но уничтожать зачем? Это как если бы, чтобы балабола к порядку призвать, Татьяну на земле прихлопнули. Меня эта неизбирательность мер наказания еще тогда царапнула, когда Татьяне память вычистили в ответ на его недосмотр.

Что до высшей меры, то я и ее чрезмерной не считаю, если противник упирается. Но уродовать его? Это с каких пор у нас пытки перед казнью узаконили? От облегчения в том взгляде перед распылением у меня все внутренности в узел скрутило.

Нет, я этого садиста выковыряю. Не важно, темные они или темные, бунт или не бунт — право беззаконие творить у нас никому не давалось. И моих орлов в него втягивать.

Кстати, может, во время их профосмотра договориться с целителями снять у тех из них, кого я сегодня на той панели узнал, предохранители на пару минут? Только чтобы вычислить, кто их туда послал. Блин, нет! Я же не та сволочь, которая любое живое существо изуродует, чтобы своей цели добиться!

Я остановился, как вкопанный. Когда вдруг понял, что мне плевать с высокой колокольни, кто эта сволочь. Один из тех, кто мне приказ на аварию мелким давал, или из тех, кто на Совете ветошью прикидывался, или из тех, кто возле Главы взглядами менялся, или сам Глава — решения они принимали единогласно.

И даже если один из них всех остальных в заблуждение ввел — они на то и власть, чтобы сначала разобраться, а потом меры принимать. Это как если бы я — когда мне один орел на другого настучал — вместо того, чтобы дознание провести, сразу бы второго на тренажеры сослал. Навечно.

Дожился — думал, что это титан на сей раз решил на правильную сторону баррикады переметнуться, а теперь получается, что она к нему двинула? А мне теперь куда податься?

— Командир, Вы где? — ворвался в мое сознание нервный до невозможности голос Зама.

— На подходе, — встряхнувшись, огляделся я по сторонам. — Скоро буду.

— А можно поскорее? — сглотнул он. — А то Вы уже здесь!

— Чего? — Мне показалось, что бедолага не выдержал всего напряжения временно занимаемой должности — это же не только в моем кресле сидеть.

— Вы сейчас прямо передо мной, — все еще более-менее четко отрапортовал он. — Я на Вас смотрю.

Через пару минут я уже смотрел туда же — в расположение перенесся, не раздумывая.

Никого. Кто печати на кабинете сорвал? Ага, тренажерный зал, вроде, признаки жизни подает. Слабые. С какого перепуга туда пол-отряда набилось? Больше делать нечего? И даже нерасступились — расталкивать пришлось. Вот прямо сейчас и здесь каждому по наряду. Если тренажеров хватит. А, вот и Зам нашелся — уставился на забившегося в угол позади тренажеров …

— Командир, это Вы? — обратился он ко мне мысленно, но почти по уставу.

— Нет — моя бабушка! — рявкнул я, пытаясь сообразить, что вижу.

Он заметно расслабился и сделал рукой знак уже взявшим меня в полу-кольцо орлам.

Так, у Зама с головой все в порядке. Насчет своей — не уверен. Вроде, как в зеркало смотрю — но кривое.

Когда это я на кого так зыркал? И что за поза дурацкая — лбом он, что ли, всю толпу протаранить собрался?

— Вышел из Вашего кабинета, — все также мысленно доложил Зам. — Вел себя подозрительно. Передвигался неуверенно, зрительного контакта избегал, на нашей волне не отозвался. Решили задержать до выяснения.

Первая мысль была — дух. Им земли мало — в мое расположение внедряться? И сразу на командный пост? Хотя нет — те, которые их посылают, не могут о моей отставке не знать.

— Кто такой? — кивнув Заму, обратился я к своему клону.

— Совсем берега потеряли? — зарычал тот, срываясь в конце каждой фразы на фальцет. — На командира бросаться? Всей толпой? Всех на гауптвахту! Навечно!

Мы с Замом переглянулись — не знаю, как ему, но мне это боевое кудахтанье знакомым показалось.

— Так, — скомандовал я орлам, — вяжите его — и к целителям. Скажете, что шпиона под моей личиной поймали — пусть откопают, кто под ней скрывается.

— Не выйдет! — осклабился мой клон, вызывающе вздернув подбородок. — Меня к ним не пустит.

Так-так-так, это кто же у нас знает, что мне вход в другие подразделения перекрыт? И ухмылку эту нахальную я уже не раз в последнее время видел.

— Не вопрос, — стер я ее с лица клона, откорректировав свой предыдущий приказ: — Отставить вязать! Сгоняйте к целителям налегке — пусть парочку своих пришлют — им без разницы, где черепушки вскрывать.

— Стас, подожди! — затараторил у меня в голове именно тот голос, который я уже и ожидал услышать. — Имей совесть! Я же без злого умысла! Я только хотел трансформацию внешности проверить! К вам по-дружески зашел, как к своим. Уже признаться хотел — так тут тебя принесло!

Так вот чего они с Татьяной перемигивались! Не иссяк, значит, фонтан талантов. Молодец, хвалю, прямо по адресу сразу с очередным пришел. Орлы уже давно проверены — новые приемы с пол-щелчка схватывают.

— А ну, камуфляж сбрасывай, — обратился я к балаболу вслух. — Или целители — выбор за тобой.

— Да не могу я! — завопил он, выпучив глаза. — Меня отсюда сразу вынесет!

— Командир, это кто? — озадаченно спросил Зам — тоже вслух.

— Инструктор ваш, из павильона, — объяснил я. — Вот зашел новым открытием поделиться.

Орлы глухо заворчали, бросая на мой клон кровожадные взгляды. Попытаться ввести их в заблуждение, да еще и под моим видом — на такое только у бывшего хранителя ума могло хватить. Но особо поощрять их ответку не стоит — пока крепость предохранителей не проверена.

— Целителей пока отставить, — отвлек я их. — Его вяжите, но к тренажеру. Нет, лучше к двум.

Дважды просить их не пришлось. А вот балабол в себя пришел только после трех приказов и подзатыльника. После чего раздался угрожающий треск — его непреодолимо потянуло к выходу. Вместе с тренажерами. Медленно, но уверенно вырывая их из стены.

— Кто на амбразуру пойдет? — повернулся я к орлам.

Все, как один, шагнули вперед.

— Пока один нужен, — ткнул я пальцем, не выбирая, в ближайшего. — Он тебя сейчас срисует, не возражаешь? А то все оборудование нам здесь порушит.

— Не возражаю, — вытянулся во фронт мой выбор. — Если потом покажет, как.

— Задачу понял? — бросил я все еще натягивающему до предела свои путы балаболу. — Действуешь без спешки, шаг за шагом, с поэтапным описанием всех манипуляций. Отсюда не выйдешь, пока всех не обучишь.

Он уставился на выбранного мной орла и … начал меняться. Делал он это действительно пошагово — словно вылепливая каждую часть маски и накладывая ее на себя. Лоб, брови, нос, скулы, подбородок …

В конечном счете, идеальным я бы сходство не назвал, но собой балабол точно быть перестал — судя по тому, что тренажеры на свободу рваться прекратили. Я понял, чего орлы так нервно с ноги на ногу в самом начале переминались — если не вглядываться, возникало ощущение, что в глазах двоится. А как только балабола отвязали, вообще ориентацию потерял: где оригинал, а где двойник.

Сам я ту же модель с первого раза воспроизвел — в конце концов, принципы маскировки в наш базовый курс входят. И чтобы не смущать орлов еще больше, оставил их тренироваться — принимать любой облик по их выбору — в тренажерном зале, а балабола увел в свой кабинет.

— А что это у тебя тут за развалы? — завертел он головой, разглядывая кипы старых дел из архива.

— Отставить разговоры! — заходя за свой стол, ткнул я ему пальцем в стул перед ним. — Давай, колись, чего приперся. И без по-дружески — Татьяне будешь лапшу вешать!

Вот это другое дело! Сижу в кабинете, и перед лицом не нахальная рожа балабола и не пародия на мою собственную — вроде, как мой орел с докладом по оперативной обстановке явился.

— Стас, рассказываю все, как есть, — с готовностью вошел в роль балабол. — И заметь, ты — один из первых, кого я ввожу в курс дела.

— Какой еще курс? — екнуло у меня под ложечкой.

— На самом деле, — закивал он головой, — мне нужно попасть к целителям. В своем виде не могу, в твоем, Татьянином и Макса тоже. Никого из целителей в лицо не знаю. В виде моего руководителя — могу на своих нарваться, раскусят. Решил попробовать в твоем к тебе — и если получится, то кого-то из твоих запомнить, и уже в его виде к ним пробраться. Твоих точно никто по дороге не остановит. Вот.

Не понял — я же сам уже сколько времени голову сушу, как туда же проникнуть! Чтобы профосмотр орлам организовать. А теперь мне прямо под ноги путь туда прокладывают? Вот этот вечный генератор проблем? Так у него на том пути одними ухабами не обойдешься!

— А ты чего там забыл? — подозрительно прищурился я.

— Дай честное слово, что никому не расскажешь! — вздыбило все мои инстинкты дичайшей несоответствие нахальства в голосе и лица моего орла, из которого этот голос исходил.

Инстинкты сработали. Как всегда при звуке этого голоса в моем кабинете. Рука сама дернулась к ящику, нашарила там что-то тяжелое и грохнула им по крышка стола.

— Верю! — выставил балабол руку ладонью вперед. — Я хочу провести у них ряд мастер-классов.

Я, чего, слишком сильно по столу грохнул — звуки в ушах искажаются? Или таки случайно оригинал вместо копии сюда притащил? От моего орла такая идея еще хоть на какой-то смысл тянет — он целителей физически натаскать может. А этот доморощенный психолог — будет читать лекции тем, у кого при упоминании земных методов воздействия на психику глаз дергаться начинает?

— С этого момента поподробнее, — решил я выяснить, до какой степени балабол умом тронулся.

Может, его уже и в ставке изолировать стоит — как раз в том отдельном окопе — чтобы он ни себе, ни другим не навредил?

Глава 18.16

Чем больше он говорил о подготовке ударного отряда целителей, который потом создаст ячейки на земле для выявления и нейтрализации подобий аксакала среди людей и мелких, тем больше особо цветистых выражений приходило мне на ум. В свой адрес. Как я сам не додумался?

Насчет лечения зараженных гнилью — это пусть они с целителями воду в ступе толкут. Как по мне — если кто взбрыкнет, то поражение в правах и запрет на любые публичные высказывания моментально ему мозги на место вправят.

Но если сообщники титана мне боевую составляющую усилят, то разведка до нужных масштабов пока еще не дотягивает. От дополнительных сил в поиске духов я бы тоже не отказался. А целители, я думаю, с пол-щелчка отличат простого носителя заразы от ее распространителя.

Кстати, там же, в полевых условиях, можно будет между делом проверить, как у орлов предохранители под нагрузкой держатся.

— Ну, пошли, — бросил я замаскированному балаболу, вставая.

— Куда? — вжался он в стул.

— Куда хотел — к целителям! — двинулся я к нему вокруг стола. — Я тебе компанию составлю. А то, когда внештатники кого из моих в одиночку видят, у них всякие шальные мысли мелькают.

— Так не сегодня же! — спрыгнул балабол со стула в противоположную от меня сторону, завалив попутно пару стопок с делами. — Я только на перерыв сбежал. Сказал, что вчера много отчетов получил — поработаю вместо обеда. Там Татьяна сейчас бледную немочь с Максом отвлекает. Но долго она их не задержит. Я думал, послезавтра, в свой законный визит, к целителям попробовать.

Ладно, принято. К спонтанным решениям меня всегда чутье безошибочно подталкивает, а сейчас оно чего-то помалкивает. Значит, лошадей гнать некуда. Потренируюсь еще денек в камуфляже, приучу всех в ставке, что и у меня перерывы временно отменяются, и подумаю, как сделать мою приманку целителям неотразимой.

Услышав команду «Свободен», балабол закивал, как заведенный — и испарился.

Не понял — а почему у меня не получалось прямо из расположения в ставку переноситься? Дожился — не вытягиваю норматив, который бывший хранитель, играючи, берет.

Сел думать. Да леший с ним, нормативом, тут общая ситуация как-то вся с места стронулась — а набата все нет.

В каждой операции есть период …

Блин! Нет, это только виброзвонок. Что за манеры в самый неподходящий момент набирать? А если бы при орлах — чтобы они потом не только выпивку с земли таскать начали?

Да сказал же, Марина, не до тебя сейчас! Дошло — с третьего сброса. И по ушам уже не надаешь — ветеран же, как никак!

Угомонилась. Выждал пару минут. Точно все? Ладно, к ситуации.

В любой операции есть период, когда все силы небольшими группами выдвигаются на назначенные позиции, обустраиваются там, начинают наблюдение за передвижениями противника, устанавливают контакт со смежниками, накапливают подвозимый боеприпас, и прочая, и прочая. Причем, несмотря на все эти действия, создается устойчивое впечатление, что ничего не происходит. Что все замерло в ожидании часа Х, когда все подготовленные силы вдруг разом приходят в движение. Он всегда кажется внезапным, но без всей этой невидимой простому глазу подготовки его наступление невозможно.

Сейчас у меня крепло ощущение, что после сорвавшегося побега на землю и началось это временное затишье — со скрытым перемещением сил и занятием новых позиций — и что оно уже подходит к своему концу. Как-то все начало удачно к месту складываться. И стойкость своих сил подтвердилась, и союзники уже подтянулись, и подкрепление на самом горячем участке прорисовалось, и даже новые тактические приемы подкатили.

Короче, набат был на подходе. Буквально со дня на день.

Но понеслось все вскачь опять до него. Прямо на следующий день — на разминке. На которой я выставил против себя балабола — поучить уму-разуму за несанкционированное проникновение на мою территорию.

Поучил. Пока Макс не завалил аксакала. Тот ногами отбиваться начал, и Максу пришлось его стреноживать.

Досадливо цокнув языком — с ног и начинать надо было! — вернулся к балаболу. И замер. Вместо него передо мной оказалось что-то такое, что у меня шерсть на загривке дыбом встала.

Коршун на человеческих ногах. Взглядом к земле пришпилил, вперед подался с острым, как копье, клювом наизготовку, и руки поднял со скрюченными пальцами, словно когтями на мертвую хватку нацелился. И здоровый такой — все это сверху надо мной нависло.

Опять инстинкты сработали — не успев подумать, ринулся в неподготовленную атаку. И огреб по самое не хочу. И что обидно — от балабола в обычном виде.

— Это чего было? — поднимаясь, вскинул я руку в знаке паузы.

— Его темнейшество, — расплылся балабол в довольной ухмылке. — В своей истинной ипостаси.

Так вот чего инстинкты взвились! Это же квинтэссенция темных явилась — рефлекс на нее уже в крови сидит. В следующий раз к разминке допущу только после письменного обязательства к неспортивным методам не прибегать.

Окончательно пришел в себя только к перерыву. Когда решил, что будет он у меня главным переговорщиком не только с общественностью, но и на поле боя. Такого противнику перед боем выставь — паника, решающая его исход, обеспечена.

Как и собирался, на перерыве не стал подниматься в переговорку, а на месте остался — чтобы на следующий день вопросов не возникло.

И опять, как почуял — не успели наверху балабол с аксакалом разораться, как следует, СМС-ка пришла. От Кисы. Меня чуть удар не хватил. Говорил же, что Марине спецохрана нужна! Какой из Кисы боец, даже с повышенной квалификацией? А нет, сообщение как раз от нее. Маскироваться? Руки мне выкручивать? Сейчас точно по ушам надаю!

Сорвался на ветерана. Неудобно. Перешел на уважительный тон. Чуть язык не сломал. Опять спровоцировала. Еле остановился. Опять пришлось грехи замаливать. Прямо вспотел.

Короче, буду с ней теперь либо через титана общаться, либо после него. С его письменным обязательством являться ей в истинном обличье. Чтобы в трепет пришла. На который я со всем удовольствием уважительным тоном отвечу. Даже, может, сочувственным — по ситуации.

Опять едва отдышался — в сознание всплыла улыбка. Само собой, правильное решение принял! Вдруг дошло, что улыбка бестелесная.

— Да? — осторожно, на пробу, обратился я к ней.

— Мои готовы с твоими встретиться, — сменил улыбку смуглый — судя по тыканью — голос.

— Когда? — с готовностью перешел я к делу.

— Через полчаса, — коротко бросил он.

— А попозже? — засомневался я, что орлы успеют.

— Нет, — отрезал он. — Место?

Еще не совсем отойдя от разговора с Мариной, я с ходу ляпнул бар напротив ее дома — нормально, заодно орлы и обстановку там оценят.

— Сколько? — уточнил я.

— Трое, — не потребовалось ему дальнейших разъяснений. — Как узнать?

Вообще не вопрос — у нас на все времена года опознавательные знаки были.

— Синие кепки, с надписью «Пофиг», козырьком назад, — проинструктировал я его. — Твои?

— Сами подойдут, — едва договорив, отключился он.

Так это же другое дело! Вот такие переговоры можно каждый день вести! Точно споемся: и время зря не теряет, и в осторожности толк знает.

Вызвал орлов, снарядил группу — экстренное выдвижение, вступить в контакт, провести, при необходимости, разведку боем, по исполнении доложить.

До конца дня доклада не поступило.

Вызвал Зама. Нет, еще на земле. Нет, подкрепление не вызывали. Нет, сообщили, что еще работают. Нет, по тону непохоже было, что попали в заложники.

Я не понял — кто там кого вербует?

Ждал по утра. Повторно вызвал Зама. Да, вернулись. Да, все в порядке. Да, не доложили, потому что опять на землю отправились. Да, в том же составе, только еще троих с собой взяли.

Бестелесная улыбка далась мне не с первого раза — оскал больше бы подошел.

— Как прошла встреча? — опять сразу перешел я к делу.

— Которая? — опять склонился к краткости смуглый.

— Обе, — последовал я его примеру.

— Первая, насколько мне известно, привела к обоюдному удовлетворению сторон, — рассщедрился он на более пространный ответ. — Вторая еще идет.

— Подробнее, — остался я верен деловому тону.

— Ты не доверяешь своим людям? — откровенно удивился он.

— Я доверяю своим орлам, — не оставил я ему и тени сомнения. — Но они могут увлечься.

— В боестолкновении не все решается приказами, — холодно заметил он. — Зачастую на месте виднее. Дай им сработаться. Мои очень долго стояли насмерть, ожидая помощи извне — у них есть, чему поучиться.

Дожился — мало того, что с темными в одном окопе оказался, так они еще мне рассказывают, как тот окоп держать!

Дождался перерыва. С трудом. Татьяна с аксакалом наверх потянулись — Макс задержался, подозрительно уставившись на меня. Знаками дал ему понять, чтобы держал наверху остальных хоть за горло, потому что мне позарез нужно время здесь. И тут же перенесся в свой отряд — Макс, по-моему, успел обернуться.

В расположении первым делом вызвал посланных на землю орлов. Явились, наконец!

Наорать не успел.

На тренажеры сослать не успел.

В павильон на винтовую лестницу навечно тоже.

Глава 18.17

— Командир, у нас предложение! — загалдели они с ходу. — Можно, мы вместо тренажеров наряды на земле с этими будем отбывать?

Нормально? Вот оно — братание с темными! Нахватались подходцев — дисциплинарное взыскание в лишнюю увольнительную вывернуть!

— А что так? — прищурился я.

В галдеж будто бензином плеснули. Это чего — напились они там, что ли? Это для этого я им десятки лет в башку вбивал, что дисциплина — наше все? Чтобы темные мне их в два щелчка в стадо гогочущих гусей превратили?

— Отставить балаган! — грохнул я кулаком по столу. — Старший группы?

Один из орлов вскинул руку вверх.

— Доложить по форме, — хлестнул я еще раз — для полного отрезвления. — Зачем второй контакт понадобился и почему запроса на него не поступало.

— Так приказ же был по исполнении доложить, — озадаченно нахмурился старший. — Столкнулись с совершенно незнакомой тактикой. Один от них против троих наших на ура стоит. Освоили. Во второй раз закрепили — уже один на один.

Дожился — мои орлы хвалятся, что в равном бою устояли! Это же теперь молва пойдет, что они только числом, а не умением, брать могут!

— Темным уступили? — начал я медленно, чтобы не сразу сорваться. — Завалить себя позволили? Честь отряда уронили?

— Так они же не темные! — вскинулся старший.

Не понял — а с кем я тогда договаривался? Место встречи мне Макс назначил, но откуда та троица явилась, я точно не видел. И у самого в голове мелькнуло, что не тянут они на темных. Это что за неопознанные объекты по нашей территории, как у себя по огороду, шляются? Или все же это вброс в сознание был? Мне — через панель, а орлам — через контрабанду?

— А ну, личные вещи сюда на досмотр, — скомандовал я им. — Если хоть у кого флягу обнаружу …

— Командир, да мы, что, темного не вычислим? — снова загалдели они все вместе, но уже обиженно и дружным хором. — Сказали же, такого еще не видели. У них каждый сразу в нескольких местах оказаться может, и как с одного в другое перескакивает, не уследишь. Вроде, только что перед тобой был — а уже сзади, и шею в захват.

— У нас еще одно предложение есть, — снова взял слово старший, переглянувшись с остальными — они согласно закивали. — Можно на них прямо сейчас заявку подать? Чтобы потом у нас их из-под носа не увели. Серьезно, командир — их с ходу, без павильона, можно в отряд зачислять!

Что-то я сомневаюсь, что если темные на третью силу уже лапы свои наложили, они их так просто из тех лап выпустят. Даже под моим давлением. Хотя попробовать можно — союзники, конечно, все между собой равны, но те, за кем бойцов больше, чуток поравнее других будут.

— Я подумаю, — уклончиво бросил я орлам, оставив себе место для маневра.

Причем, именно для того, за которым сейчас сюда явился. Я не понял — где болтун? Был же договор, что к перерыву все свои дела оперативно свернет!

Вызвал его, еще раз внимательно осмотрев старшего группы.

— Да выхожу уже! — раздраженно буркнуло у меня в голове.

Нормально? Это кто здесь кому спину от внештатников прикрывает?

Отпустив орлов, вызвал главу целителей, сообщил ей, что сейчас поднимусь — в камуфляже, но с дарами! — вышел из расположения отряда и прямо за дверью перекрасился в старшего группы — балабол наверняка только ту первую модель запомнил.

Так и есть! И физиономия у копии модели как раз под стать серьезности момента. Вот если нас сейчас от целителей отшвырнет, прирастет у него это выражение к физиономии навечно.

Пропустил автора идеи вперед. Вроде, прошел. Вот если меня сейчас оттуда же отшвырнет …

Вроде, прорвался. Хотя прямо за дверью легкое сопротивление возникло. А, это балабол застрял, с ноги на ногу переминаясь. Так чего вперед лезет, если не знает, куда идти?

Отодвинув его, двинул прямо к кабинету главы целителей. Она нас явно ждала, но, само собой, не в этом виде. Встала при нашем появлении, переводя настороженный взгляд с одного на другого.

— Это я, — успокоил я ее мысленно. — Справа от Вас.

— А с Вами кто? — ни на йоту не расслабилась она.

— Так сказал же — с дарами! — хмыкнул я. — Тот, кого я Вам обещал.

— Который? — мелькнул у нее в глазах острый интерес.

— Свидетель экзекуции над курсантом, — напомнил я ей наш договор. — Для которого тайны инвертации больше не существует.

Она опустилась в свое кресло и устроилась в нем поудобнее. Как кошка, перед которой мышь положили. Связанную.

— Присаживайтесь, — повела она рукой в сторону пары стульев перед своим столом — подготовилась, однако. — Я вас слушаю.

— Валяй — твой выход, — бросил я балаболу.

Пока он излагал ей свою бредовую идею, я внимательно следил за ее лицом. Похоже, реакцию предугадал правильно — брови у нее лезли все выше, глаза захлопали и даже рот чуть приоткрылся. Как будто связанная мышь прямо у нее на глазах вдруг вскочила и в пляс пошла.

— Вы намерены обучать нас нашему искусству? — медленно произнесла, наконец, она, словно пробуя слова языком, как больной зуб.

— С моим опытом работы на земле … — начала раздуваться мышь от важности, а глава целителей — от впечатления.

— Давайте я чуток добавлю, — остановил я обеих. — В чем с ним не поспоришь, так это в том, что работы вам на земле предстоит выше крыши.

Глава целителей откинулась на спинку своего кресла с крайне скептическим видом.

— Подтверждаю ответственно, — уверил я ее. — Причем, по моим данным, работы этой будет столько, что своими силами не справитесь — это факт. Так что хорошо было бы вам с земными собратьями законтачить — в этом он опять прав, но, как всегда, навыворот: лучше бы вам их в обучение взять. Под видом местных профи — легенду мы вам обеспечим.

— Вы предлагаете нам прикидываться этими … живодерами?! — вспыхнула она.

— Я решительно протестую! — начал багроветь раздувшийся было балабол.

— Протестуй, — дал я ему добро, — но молча. Что же до прикидываться, то посмотрите сюда, — снова глянув на главу целителей, ткнул я себе пальцем в грудь. — Для пользы дела можно кем угодно прикинуться, а дело на земле нам предстоит большое.

— Они даже не представляют, насколько! — снова кинулся в бой балабол. — Они же с ангельскими детьми никогда дела не имели — в отличие от …

— … нас, — закончил я за него. — У меня по ним все материалы собраны. С отдельным списком тех, кому мозги уже основательно чистить надо. Обращайтесь — поделимся. Для ознакомления. Или ты своего мелкого на изучение дашь? — снова повернулся я к балаболу.

Багровая раздувшаяся мышь начала воздух ртом хватать.

— Слушай, а давай им лучше бледную немочь отдадим? — выдохнул он, наконец.

— Кого? — выпучила на него глаза глава целителей.

— Это тот курсант, о котором мы говорили, — перевел я ей, и быстро добавил: — Я работаю над этим — видите, одного уже привел.

— В смысле — привел? — засучил ногами под стулом балабол.

— Насчет аксакала — мысль хорошая, — похвалил я его. — Но видишь, какая штука — на него они только вместе с тобой согласны.

— А я здесь причем? — начал стремительно бледнеть он.

— Да вот давно они уже к тебе присматриваются. Правда? — обратился я за подтверждением к главе целителей — она закивала. — Очень хотят в голову тебе залезть, покопаться там, поизучать, какими зигзагами у тебя извилины ходят.

— Я понял! — вскочил балабол, опрокинув стул. — Я все понял! Как только у меня блестящая идея возникает, ты меня сразу давить начинаешь. Ты ее просто спереть хочешь!

— Что скажете? — глянул я на главу целителей.

— Явные признаки мании величия, — задумчиво покачала она головой. — Отягощенной вспышками гипертрофированной мании преследования.

— Так что — забираете? — не стал скрывать я надежду в голосе.

— Я предупреждаю! — выставил вперед палец балабол, тыкая им поочередно в нас обоих. — При первой же попытке нападения — я немедленно вызываю Гения!

— А галлюцинации давно начались? — сочувственно поинтересовалась глава целителей.

— Лучше не спрашивайте! — махнул я рукой. — Но в целом, он пока опасности не представляет. Пока болтает, а не действует. Без согласования. Так что я его пока заберу, но как вразнос пойдет — сразу вам доставлю. Ты понял? — вопросительно глянул я на балабола.

У него глаза забегали между мной и выходом — далековато будет, достану! — потом он едва заметно кивнул. Так, в ближайшее время в расположении моего отряда можно его не ждать.

— А какой у Вас в этом интерес? — вдруг обратилась ко мне глава целителей. Вслух.

Нормально? С темными обеспечение безопасности проще решать, чем с этими гражданскими! Только что сама этому психу диагноз поставила, а теперь прямо при нем стратегические вопросы поднимает!

Ладно, все равно придется ей задачу ставить — псих еще пока в состоянии аффекта, а они чем раньше копать начнут, тем быстрее мы в дело вступим.

— Мой интерес простой, — ответил я ей. — Как с наркотой. Есть потребители, и есть распространители. Мне нужно, чтобы вы вторых среди людей вычислили. Только мозги им не чистить, мне они нужны целыми и невредимыми, чтобы не было потом разговоров, что на их показания влияние оказано было.

Глава целителей прищурилась, сосредоточенно моргая.

— Дела у нас возьмете — поймете, о чем речь, — добавил я, и повернулся к балаболу. — Ну чего, идем? Или останешься взаимовыгодное сотрудничество налаживать?

Сдуло. Вроде, как в свою личину вернулся.

Нет, не вроде. Таки в свою. Этажом ниже остановился. Чует мое сердце, что будет мне сейчас ответка — и назад к целителям уже не утащишь.

Глава 18.18

— Слушай, у меня еще одно дело, — забалаболил он, подтверждая мои опасения. — Я все помню — только по согласованию с тобой. Давай, ты согласуешь хранителя Олегу?

Не понял — я ему на что добро дал? Разрешение на любые действия спрашивать или все их на меня спихивать?

— Зачем Олегу — раз. Почему не сам — два, — решил я сначала определиться с их количеством. — И с какого перепуга я — три.

— Так случилось, — затарахтел он еще быстрее, широко растопырив в невинной мине глаза, — что Олег оказался в одной лодке со всеми детьми — и только он из всех них оказался совсем не прикрытым.

Нормально? Так получилось? А ничего, что его собственный мелкий пацана в эту лодку втянул? И я еще пока не выяснил, с чьей подачи!

— Дальше, — сдержался я до сбора всех причин передачи его целителям, ко всем лешим.

— Со своим бывшим главой я говорил, — отпрыгнул он на ступеньку вниз по лестнице. — Ты не поверишь — он меня отфутболил! Чтобы выделить человеку хранителя, видишь ли, нужна рекомендация рекрутинговой службы. Причем, на официальном бланке и со всеми подписями и печатями. Я даже Анабель просил! — взвизгнул он, стукнув кулаком по перилам, и кивнул в ответ на мой удивленный взгляд. — Они с Франсуа уже здесь. И ты опять не поверишь — она мне отказала! После всего, через что мы вместе прошли!

И я об этом только сейчас узнаю — нормально? Минус одна единица резерва на земле, плюс одна единица мобилизационного ресурса здесь — и никакого доклада об этом руководителю ставки? Или его дело дрова, наломанные в проваленной вылазке, разгребать?

— От меня что надо? — решил я, что если разгребать, то только так, чтобы потом каждым поленом любителя напролом ломиться приложить.

— Вот я и подумал, — выпрямился он во весь рост и начал есть меня глазами — хвалю, выправку уже освоил, остальное полено приложит. — Давай прямо сейчас по дороге на минутку к моим заскочим? Тебе отказать никто не посмеет — и если вдруг решится, может, ты им сам заявку напишешь? Как тогда, когда мы Марину к подписке подключали.

Так, одним поленом не обойдется. Вылез, значит, с воплем «Кто против меня?», огреб по полной программе — решил вернуться с «Кто против меня с главным карателем?»? За стенобитную бабу, значит, силовую структуру держит? Или за отмычку? — не разобрал, слеза умиления навернулась.

— Вот оно как, — медленно протянул я, сунув руки в карманы — от греха. — А ничего, что подлог документов — это подсудное дело? Ничего, что за нарушение процедуры твой бывший глава с поста слетит? Ничего, что в этом виде я своих орлов подставлю?

— Но с Мариной же — ничего, обошлось! — нервно сглотнул он. — А здесь тоже, между прочим, речь о сохранении человеческой жизни идет. Они просто ситуацией не владеют, вот и не понимают — но ты-то им точно объяснить сможешь!

— Перевожу с нормального языка на доступный кретинам, — сжал я руки в карманах в кулаки, чтобы на волю не вырвались. — Ничего, что сразу после того, как тебя послали, к ним с тем же запросом явлюсь я, как пудель дрессированный?

— Ну, это ты, пожалуй, загнул, — глянул он на меня с сомнением. — Ну, ладно — нет, так нет. Мог бы и просто сказать. Тогда не буду тебя больше задерживать — перерыв уже, по-моему, закончился.

— Точно, закончился, — согласно кивнул я. — А твои дела?

— Да сегодня материалов вообще не было, — рассеянно бросил он, сосредоточенно моргая, и вдруг вскинулся. — А что?

— Так давай до ставки вместе прогуляемся, — предложил ему я, спускаясь на две ступеньки и беря его под локоть. — А то давно как-то уже не случалось по душам поболтать.

Отшатнувшись, он чуть не сверзился вниз по лестнице — локоть в моем захвате удержал.

— Вот видишь — один шаг от меня, и тут же оступаешься, — вздернул я его назад.

— Мне прогуливаться некогда! — вырвал он локоть из моей руки, но взялся за перила. — Я сразу на место переношусь!

— Не вопрос, — с готовностью согласился я. — Вот через внештатников тебя проведу — чтобы не обидели — и перенесемся. Или ты к ним кинешься — силовая структура, мол, преследует?

Короче, прошли через блок-пост чинно и благородно. Облик менять не стал — к орлам же напрямую прыгнул. При виде балабола под конвоем якобы моего орла, внештатники оживились. Дал им знак, чтобы не лезли в оперативную работу — чуть честь не отдали.

Балабол с низкого старта припустил — я дал ему фору, потом догнал, само собой, и на самой кромке посадки чуток стреножил. Одним словом, сцену преследования и задержания отыграли на ура.

В переносе он также оторваться не смог — застрял на краю зоны отчуждения. Кто бы сомневался — а то я не видел, как он всякий раз через нее к ставке маршировал. А вот сейчас не надо.

— Не сильно помял? — участливо поинтересовался я, глядя на застывшего в позе цапли балабола.

— Не сильно?! — взвизгнул он, опуская поднятую ногу на землю и тут же мучительно сморщившись.

— Хромаешь? — пригляделся я к его попытке двинуться вперед. — Давай поубедительнее, а то добавлю.

В общем, добрались до ставки в самом подходящем для легенды моего отсутствия виде.

— Вот, так поспешал, что ногу подвернул, — огласил я, открывая перед ним дверь. — Пришлось на помощь выдвигаться.

Татьяна принялась квохтать над увечным, Макс — сверлить меня подозрительным взглядом, аксакал — презрительно кривиться, а я сел думать.

Вообще-то мысль возникла дельная. Только не в той голове. И не с теми руками, к ней приделанными. Хорошо, хоть язык в ней остался, чтобы до более толковых исполнителей идею донести.

Протоптать дорожку к рекрутерам — это не к одной задаче подступы откроет.

Усилить передовую группу на земле — раз. Из хранителя боец, ясен пень, никакой, но можно задачу наблюдения поставить — в случае чего, сигнал хоть подаст.

Отработать схему вывода нужных кандидатов с земли по ускоренной программе — два. Орлам обещал. У них глаз наметанный — если говорят, что пополнение под наши стандарты подходит, так чего тянуть?

Умыть темных, уведя у них из-под носа третью силу — три. Под моим давлением они, может, и устоят, но перед рекомендацией рекрутеров зачислить новобранцев прямо в мой отряд — сомневаюсь.

Вывести хранителей из резерва непосредственно на театр боевых действий — четыре. Их глава, вроде, содействовать рвался? Начнем с малого — потом предложу перевести тех, кто откажется с земли на ротацию уходить, в мое подчинение. Группы подхвата нам тоже не помешают, чтобы внимание на себя, в случае чего, отвлечь.

Создать дополнительный рычаг воздействия на эпицентр неуправляемых взрывов — пять. Вдали от целителей ему памяти о них от силы на пару-тройку дней хватит — надо бы укрепить напоминанием о том, что за ним теперь должок. Лично мне — ежедневно освежать буду.

Короче, перспектива нарисовалась богатая — прямо ожил.

На следующий день рванул в расположение отряда и запустил последние маневры.

Вызвал орлов в кабинет и с ходу, чтобы вилять не вздумали, припер их к стенке: Был договор о еще одной встрече с третьей силой?

— Было дело, — переминаясь с ноги на ногу и бегая глазами, промямлили они. — На сегодня. Вот как раз отпроситься у Вас хотели.

Не понял — когда это я был против, чтобы мои орлы над собой росли? Первый, кто хоть один пример вспомнит, вместо земли будет расти над тренажерами. Никого? То-то же.

— Не возражаю, — кивнул я им. — Но ставлю еще одну задачу — во время контакта вычислить, кто они.

— Командир, да как-то не до этого … — озадаченно переглянулись орлы.

— Правильно — на брудершафт не пить! — сразу исключил я маневр, в котором языки у обеих сторон развязываются. — Уши держать открытыми — слушать, как они друг к другу обращаются. Дальше вычислим.

Благословив орлов на двойной ратный подвиг — разведку с боем — вызвал главного хранителя.

— Дошел до меня слух, — тоже не стал я тратить время попусту, — что наш графоман подкатился к Вам с еще одной странной просьбой — и, как за ним водится, нахрапом.

— Да, — понял он меня с пол-слова, — и я уже объяснил, что это невозможно. Мы не уполномочены решать такие вопросы самостоятельно, для этого нам нужно …

— Я в курсе процедуры, — перебил я его. — И не предлагаю Вам ломать ее. Но если Вам поступит официальный документ от соответствующей структуры? С ними я договорюсь.

— Боюсь, есть еще одно препятствие, — медленно проговорил он. — Я уже упоминал о распоряжении по уже задействованным сотрудникам …

— А о новых там речь шла? — снова не дал я ему вдаваться в подробности.

— Не припоминаю, — уверенно ответил он.

— Так в чем проблема? — хмыкнул я. — Раз процедуру никто не отменял, действуем строго в соответствии.

— Ну, не знаю, — снова засомневался он. — Попробовать можно, но если я получу прямое указание …

— С какого перепуга? — еще раз остановил я его. — Речь об обычном вашем объекте, и по ним с вас обязательные рапорты как будто сняли, нет?

— Но это автоматически переведет нашего сотрудника в разряд тех, которые подпадают под распоряжение, — резонно возразил он мне.

— По ним тоже есть соображения, — подбросил я ему приманку. — В этом вопросе можем помочь. Если интересно.

— Насколько я понимаю, — зачмокал он губами, — мне следует проявить интерес ко второму вопросу исключительно после решения первого?

— Точно, — ухмыльнулся я. — Вот всегда приятно с Вами дела вести!

А еще приятнее их заканчивать. Отдышался. Перед своей разведкой.

Глава 18.19

Как смежное подразделение, рекрутеры квартировали рядом с хранителями — этажом выше. Вот между ними я и расположился — в инвертации, ясен пень — чтобы отталкивающая сила от одного уравновешивала ее же от другого.

Сначала мысль была срисовать какого-то рекрутера и проникнуть к ним под его видом. Но они постоянно туда-сюда шастали, и я поостерегся — если настоящий сильно шустрым окажется, могу с ним прямо там и столкнуться. Тогда только назад в инвертацию прыгать. А с рекрутеров станется целителей вызвать на предмет галлюцинаций от перегрузки — такая толпа мне там точно не в тему.

Задумавшись, я вдруг заметил … вернее, не заметил никакого давления. Ни с одного из этажей. Не понял — с нас, что, табу сняли? Дождавшись небольшого затишья на лестнице, материализовался — тут же затрясло, мелко швыряя из стороны в сторону.

Назад!

Нормально? Это что — у меня отмычка ко всем дверям все это время прямо в руках была, а я о ней даже не подумал? Совсем старею. Хотя до самого недавнего времени мысль об инвертации в штаб-квартире кому угодно дикой бы показалась. Это еще если бы мелькнула.

Сделал шаг вверх по лестнице. Нет возражений? Вроде, нет. Еще один. Опять сработало. Дальше взлетел. У двери задержался. В ожидании, пока кто-то оттуда выйдет. А чего замерли? То туда-сюда, а то никого. О, выполз, наконец.

В расположении рекрутеров не обнаружил ничего необычного. Все помещения там были расположены точно так же, как у хранителей и целителей. Но одно отличие все же было: народу там было побольше. Причем, слонялись они все явно без дела или стояли парами-тройками у окон, лениво болтая.

Не понял — это что за массовый перекур в рабочее время? Это что за солдат спит — служба идет? Куда их главный смотрит?

А, дошло. Видно, им уже тоже довели, что их деятельность на земле сворачивается. То-то физиономии такие неприкаянные — кому охота навечно не у дел остаться? Похоже, еще один резерв нарисовался.

Надо бы с главным на всякий случай законтачить. Нет, вынесет — пока только запомнить его. Так и есть! И кабинет там же, где у смежников. Еще и открытый — заходи, кому не лень, что ли? Такого бардака я еще нигде в штаб-квартире не видел.

А, так этого я знаю! Пересекались пару раз у тех же хранителей — они им пару человек подсовывали, которые у нас в разработке были. Поспорили чуток. Люди у нас остались.

Искомый документ где-то здесь должен быть. А чего это он строчит? Нет, не то — весь лист от руки. А рядом два лотка: один почти пустой, а во втором стопка … Есть контакт!

Подойдя поближе, я всмотрелся в верхний документ в стопке. Ровный печатный текст. С пропуском — под имя, ясен пень. С шапкой сверху и печатью … и даже подписью внизу!

Нормально? Они о мерах безопасности вообще слышали? Уже бы прямо на входе этот лоток выставили — для удобства интересующихся! Нет, как все закончится, будет у нас с ними еще одна жаркая дискуссия. По вопросам трудовой дисциплины, доступа в рабочие помещения и условиям хранения бланков строгой отчетности.

Спереть один из них, правда, так просто не удалось. Глава рекрутеров имитировал бурную деятельность, строча на одном листе бумаги за другим — а лотки прямо перед ним стояли, только глаза подними. Он, что, не слышит этот гомон в коридоре? А выйти — поинтересоваться, с какого перепуга подчиненные отлынивают? Или хотя бы вызвать кого к себе?

Ладно, не вопрос — сейчас он у меня выйдет. Выбравшись в коридор, я прошелся по нему в поисках пустого помещения. Искать пришлось недолго. В ближайшем осмотрелся и, покряхтев и раскачав, свалил на пол стеллаж с кучей папок.

Вот это другое дело! Гомон взлетел до небес, и все бездельники слетелись к месту обморока стеллажа. И глава их явился, наконец, диагноз ставить.

Дальше счет пошел на секунды.

На второй я был в его кабинете — даже выйдя, дверь не закрыл!

На третьей бланк был у меня в руках — нет, два на всякий случай!

На пятой я выскочил на лестницу — у выхода лишних глаз уже не было.

На десятой скатился вниз — уворачиваясь от хранителей, которые ринулись мне навстречу узнавать, что за грохот был.

Дальше считать бросил — пошел, отдуваясь, в расположение отряда.

У себя в кабинете вписал в бланк имя пацана. По памяти скопировав почерк главного рекрутера. Зря я возле него, что ли, полчаса топтался? Потом сел думать.

Крепко подмывало прямо сразу с этим делом и покончить. Документ на руках, я в штаб-квартире и рекрутеры в полном составе стеллаж реанимируют — без проблем можно под видом одного из них к хранителям просочиться.

Но не пойдет.

С главным хранителем разговор вот прямо только что случился. И тут же и документ, о котором речь шла, им доставили. Причем, сразу после ЧП у тех, кто якобы его выдал. Подозрительно. Если копать начнут, то даже внештатники два плюс два сложат. А если главного хранителя в оборот возьмут, могут прямиком на меня выйти. Обезглавить ставку в тот момент, когда операция в активную стадию переходит — такого даже укрепление передовых отрядов не стоит.

Нет, подождем пару дней. Заодно и проверим, не всплывет ли у рекрутеров пропажа бланков. Если да, то лучше с этим документом вообще не высовываться. Если нет, то можно будет без шума и пыли передать его по назначению.

И ждать меня он будет здесь. Брать его с собой в ставку — я в жизни своей бумажки в руках не носил, даже для доклада Совету всю информацию в голове держал. Внештатники точно для досмотра остановят. А под футболку прятать — помнется, чего-то я сомневаюсь, что в штаб-квартире из одного подразделения в другое документы в таком виде носят.

Это если еще автор идеи у меня его в ставке не сопрет, чтобы под занавес снова к ней пристроиться.

Сунув и заполненный, и пустой бланки между двумя папками на столе — если что прятать, то на самом видном месте — я все же снова опечатал от греха кабинет и двинул назад в ставку. Хотел марш-броском, чтобы время засечь и новый норматив орлам установить, потом перенесся — подустал чего-то.

В ставке автора идеи не оказалось — уже в свой отдельный окоп уполз. Ничего, у меня дополнительный рычаг воздействия и на расстоянии сработает.

Вызвал его в переговорку.

— Стас, ну что такое, в самом деле! — снова набрался он нахальства в мое отсутствие. — Рабочий день уже закончился!

Без лишних слов — не для Татьяниных ушей они были, если вдруг услышит — оттранслировал ему заполненный бланк.

— Стас, ну какой же ты молодец! — забурлило его нахальство фонтаном. — Просто не знаю, что бы я без тебя делал!

— Не вопрос — могу объяснить, — отфильтровав еще одну порцию рвущихся на волю выражений, добрался я до приличных. — Сидел бы безвылазно у внештатников.

— Стас, ну, честное слово, я это не забуду! — тут же осел его фонтан на самое дно.

— Точно,не забудешь, — подкрепил я его обещание своим. — Иначе придется память освежать. У целителей.

— Слушай, — вильнул он в сторону, — если он у тебя — давай я его прямо завтра своим отнесу. Во время перерыва. Ты всех отвлечешь, а я — одной ногой туда, другой назад.

Это вообще нормально? Полез нахрапом на амбразуру, получил там по самое не хочу, силовая структура ему ее обходным маневром взяло — а теперь должна ему еще и дорогу расчистить, чтобы он на взятом рубеже победное знамя единолично водрузил?

— Не возражаю, — уже с большим трудом нашел я подходящий для Татьяниных ушей ответ среди многих других. — Там, правда, не исключен вариант, что этот документ проверять будут. Могут заинтересоваться, откуда он у тебя взялся, если тебе к рекрутерам хода нет. Надолго так заинтересоваться — не знаю, как ты, а внештатники по тебе точно соскучились.

— А как же тогда передать? — завибрировал у него голос — от предвкушения встречи с внештатниками, надо понимать.

— Кто подписал, тот и доставит, — открыл я ему глаза на принятую в штаб-квартире практику.

— А как ты их уболтал? — снова встрепенулся он нездоровым интересом.

— Поживешь с мое — рядом с эпицентром стихийных бедствий — узнаешь, — отрезал я.

— Каких стихийных бедствий? — потушила острый интерес в его тоне волна паники.

— Долго перечислять — готовься к любым, — снова надавил я на свой новый рычаг.

Кто там живым воображением вечно бахвалился? Вот пусть теперь жрет полной ложкой. Теперь к более важным делам.

Вызвал Зама. Велел ближайшие пару дней держать ухо востро на предмет любого кипежа в окрестностях рекрутеров. В подробности вдаваться не стал — распорядился только немедленно доложить, если там внештатники крутиться начнут. Или к хранителям шастать. Или вообще где-нибудь проявлять признаки необычной активности.

Пока говорили, вернулась группа по работе с третьей силой.

— Что удалось установить? — Немедленно переключился я на них.

— Командир, мы работаем над этим! — забубнили они.

— Отставить разговоры! Меня результаты интересуют! — рявкнул я.

— Результатов пока не густо, — признался, судя по голосу, старший группы. — С нами они только «мы» и «он» используют, а между собой — явно позывные. Типа Хмурый или Крученый. Спросили, чего так — они нас носом ткнули, что у нас также.

— А у нас также? — оторопел я.

— Ну, на земле — понятное дело, — неловко крякнул он. — Для координации действий.

Не понял — это с каких пор я об этом не знаю? То-то Зам себе прозвище в пол-щелчка придумал! Велел обновить списочный состав — и мне в кабинет. Нет, там печати — мне в руки. Как только появлюсь.

— О следующей встрече договорились? — скрипнул я зубами — это же сколько позывных учить придется!

Глава 18.20

— Завтра, — четко отрапортовал старший. — Сейчас составляем план, как их все-таки разговорить.

Так, вот этот точно старшим останется. Если он себе чего другое придумал — переименую приказом.

— Завтра по окончании доложить, — напомнил я им во избежание нарушения устава, как после первой встречи. — При любом исходе.

Подействовало. Вызвали меня на следующий день даже раньше ожидаемого срока.

— Командир, тут такое дело приключилось, — скороговоркой начал старший.

— Слушаю, — напрягся я — дернул же леший не ограничить рамки любого исхода.

— Расколоть их опять не вышло, — хмуро признался он. — Даже предложили им спортзал снять — это же на чье-то имя делать надо — они сказали, что если нам надо, то мы и снимем. Тогда предложили им в бар после встречи зайти …

— Бар, значит, разнесли, — догадался я.

— Да целый он! — возмутился старший — как будто никогда такого не было. — Для начала взяли по паре пива …

— А потом они вас, значит, выставили, — начал я прикидывать, как администраторам перерасход средств аргументировать.

— Да вместе мы платили! — вообще взвился он — как будто я никогда таких объяснительных не писал. — Потом там слово за слово, за жизнь разговор зашел: где учились, кем работают, откуда вообще сами — с виду они на местных не тянут …

— И …? — замер я, перебирая в уме средства поощрения за доблестную службу.

— Они, вроде как, шуточками поначалу отделывались, — опять помрачнел он. — Но мы чуток поднасели — мол, могли бы в гости как-нибудь наведаться. А они вдруг психанули — и деру. Даже пиво не допили.

— И вы им дали уйти? — уточнил я перед тем, как перебирать в уме средства взыскания за неисполнение приказа.

— Так не бросать же пиво! — прямо зашелся он от такой мысли. — И приказа задерживать не было.

— Подведем итог, — начал перечислять я причины наложения взыскания. — Дознание провели безрезультатно. Упустили возможное пополнение. Спугнули потенциальных союзников. Короче, уронили доброе имя отряда до уровня внештатников. По всей совокупности статей это тянет на …

— Командир, мы на любой наряд согласны! — со всем положенным рвением принял он еще не наложенное взыскание. — Но мы же про следующую встречу не договорились! Можно это как-то исправить?

— Вопросы нужно было задавать до проявления не одобренной инициативы! — от всей души рявкнул я. — Ждать дальнейших распоряжений в тренажерном зале! Пока потов не сойдет столько, сколько пива было выпито!

Безликая улыбка опять не с первого раза далась — одни только зубы в ней перед глазами всплывали.

— Ты плохо понял? — Вот они как раз и клацнули в тоне смуглого. — Даже не мечтай моих людей выследить!

— Признаю, — не стал я петлять и увиливать, — перегнули мои орлы палку. Но давай прямо: никто никому на хвост садиться не собирался. Наоборот — мысль у нас возникла пригласить твоих в мой отряд. Они уже с моими неплохо, вроде, сработались.

Повисло молчание. Давай, переваривай быстрее — я такими предложениями не разбрасываюсь!

— Ты вообще в своем уме? — медленно проговорил смуглый, откусывая слова. — Чтобы мои люди на вашу башню работали?

— Да причем к моему отряду башня? — вскипел я — и тут осекся, поняв, что говорю на полном серьезе.

— А он уже вышел из ее подчинения? — ехидно поинтересовался он.

— Надо будет — выйдет, — наподдал мне еще один мгновенно вырвавшийся ответ.

— Вот тогда и поговорим, — отрезал он. — Если выживете. А пока заруби себе на носу: моих людей ваша башня никогда — ни кнутом, ни пряником — себе не подчинит.

— Принято, — согласился я. — А теперь давай к тренировкам возвращаться. Посторонних разговоров больше не будет — обещаю.

Вызвал орлов, сообщил им, что отец-командир ситуацию разрулил, и наложил на каждого тяжелейшее, а потому редчайшее взыскание: в начале ближайшей встречи извиниться перед третьей силой — лично, не хором — и ответный подзатыльник, если случится, встретить без ропота.

Приняли с воплями «Ура!». Не понял — это что же там за бойцы, что мои орлы готовы голову пеплом посыпать, лишь бы в контакте с ними остаться? Но есть и плюс — теперь, если на землю в леса, они впереди меня побегут.

Так, теперь с хранителем для пацана закончить — и можно к местным делам возвращаться. Заманчивые соображения появились.

В следующий свой бросок в отряд выяснил у орлов, что контакт с третьей силой восстановлен — судя по отсутствию пепла на головах, подзатыльников получили по самое не хочу — и рванул в засаду к рекрутерам. Дождался, пока один из них вверх по лестнице потащится, и скатился к хранителям, приняв перед входом его облик.

Не понял — чего назад отпихнуло? Не совсем точно его скопировал, что ли? А нет, это я сам дверь на себя рванул. Непорядок — рекрутеры так не бегают.

Прошествовав, как солдат почетного караула, по коридору, я зашел к главному хранителю. Он вскинул на меня настороженный взгляд. Без лишних слов — еще не отдышался — протянул ему заполненный документ. Опустив на него глаза, он мгновенно выхватил ими вписанное имя.

— Специалиста срочно подобрать? — снова впился он в меня пристальным взглядом.

— Согласно процедуре, — каркнул я в ответ — у бездельника и голос, похоже, заржавел.

— Благодарю Вас, — важно кивнул он мне.

Вернувшись в расположение отряда, подпряг свободных от службы орлов перетаскать старые дела назад в тоннель. Отдельной кучей, чтобы долго не искать, если что. Почти в самый его конец, чтобы даже случайно никому в руки не попались. И строго под моим надзором, чтобы под ноги смотрели, а не на названия. Потом опечатал архив — лучше его единожды, чем свой кабинет всякий раз по новой.

Короче, день удался. Вернулся в ставку и стал ждать доклада главного хранителя, чтобы поставить точку в земных делах.

Поставил. Через два дня. Нормально? Мне эти гражданские уже вот тут сидят! Силовое ведомство всю оперативную работу провело, результаты им прямо под нос доставило, осталось только делу ход дать — а доложить об этом? Или только с пинка?

Вызвал главного хранителя.

— Вы получили документ, о котором мы говорили? — сдержанно поинтересовался я.

— Да, — коротко ответил он.

— В дело запустили? — начала брыкаться у меня сдержанность.

— Решили подождать пару дней, — расчехлился он на более подробный ответ. — Посмотреть, не возникнет ли вокруг него некий ажиотаж.

— И как? — напрягся я.

— Все в порядке, — уверил он меня. — Завтра высылаем специалиста.

Ну, все, выдохнул я и сел думать.

Относительная свобода перемещения по штаб-квартире в инвертации открывала крайне интересные перспективы. Если у рекрутеров засада получилась, то можно и возле входа в зал Совета попробовать. Дождаться, пока туда кого-то допустят, просочиться за ним и поприсутствовать на заседании, зафиксировав все обсуждение. Это уже будут не косвенные свидетельства, как распоряжения внештатников, и не показания слепого орудия в лице аксакала — а прямое признание самих участников и организаторов заговора. С таким признанием на руках в исходе процесса можно не сомневаться.

Было только две загвоздки. В такой засаде сидеть придется, похоже, долго — раз. Не исключено, что не один день. На такой срок я из ставки отлучиться не могу — пока там аксакал сидит. Остальные не в счет — поставлю в известность, и все дела.

Есть два варианта: либо перенести увечье в расположении отряда и остаться там до полного восстановления, либо переправить аксакала к целителям. В первом случае возникает вопрос — кто, во втором — как.

Ни у одного орла на меня рука не поднимется. Самострел — слишком подозрительно. Привлечь эпицентр — увечье может оказаться слишком серьезным.

Аксакал из ставки носа не кажет. В штаб-квартиру его можно доставить тоже после увечья — причем, сразу к целителям. Но разбирательство гарантировано. Со всеми приписанными к месту происшествия. Даже с теми, кто восстанавливается в моем отряде. Что автоматически исключает засаду.

Вторая загвоздка была не менее заковыристой. Допустим: проник на заседание Совета и зафиксировал весь компромат. Где? В своем сознании. А значит, будет мое слово против их. Чье перевесит — вопросов нет. Даже если потребую, чтобы меня целители отсканировали, неизвестно, какой приказ им раньше меня поступит — сотрут неопровержимые доказательства ко всем лешим.

Значит, нужно транслировать. Кому-то на стороне. Кому доверяю. И кто может полученные данные и припрятать до времени, и в нужный момент предъявить. Теоретически есть четыре кандидата.

Но Татьяна, если что, первая на чистку памяти — забудет, где спрятала.

Ее балабол любые доказательства на любом процессе одной своей скандальной репутацией на нет сведет.

Титан мысли может их прямо Верховному донести, если уже добрался — но опять-таки, без записывающего устройства это будут только его слова. Которые проще простого представить поклепом из жажды мести.

Остается Макс. Этот свидетельства против наших верхов хранить будет, как зеницу ока. Причем, за пределами ставки — титан ему свою личную панель оставил. Ее не найдут — даже если меня возьмут, то его нет, этот точно сбежать успеет. Не говоря уже о том, что никто не поверит, что я ему добытые доказательства передал.

Дожился — не только темному доверяю, но еще и больше, чем собратьям по окрасу!

Нет, не могу. Силовая структура с темными о доверии — нормально? Хоть бы съязвил чего в мой адрес — дальше бы все по накатанной пошло. Перекинулись, сцепились, обменялись любезностями — там бы между делом и поставил ему задачу. Чего-то он совсем затаился в последнее время — крайне подозрительно.

Поглядывая раз за разом на Макса, я и еще кое-что заметил.

Глава 18.21

Аксакал в ставке всегда невидимкой прикидывался, а сейчас так и вовсе с лица спал. Щеки втянулись, глаза под белесые брови ушли, физиономия мрачная и нахохлился весь, как орлы после разноса. И взгляд застывший, как перед особо суровым взысканием. Аналитикам чем-то не угодил, что ли — и расклеился? Может, самое оно — целителей вызывать? Как раз к разминке можно — там до края зоны отчуждения два шага, с пинка его прямо им в руки отправлю.

Не успел. Повод для контакта с Максом образовался.

Орлы сами, минуя Зама, вызвали — уже напрягся. Точно ЧП. И орлы из охраны мелкого — это уже почти набат. Только опять почти.

— Командир, мы так поняли, что приятелю объекта хранителя пригнали? — прозвучал у меня в голове озадаченный голос.

— Точно, — отлегло у меня от души.

— Только мы не поняли, чего двоих-то? — подтянулся и второй голос, уже чуток настороженный.

— Еще раз, — скомандовал я, чтобы выдать главному хранителю по всем статьям — это что за бардак у него в подразделении?

— Один уже с неделю, как появился, — снова включился озадаченный орел, — но больше в стороне держался. А пару дней назад второй выскочил, вообще от объекта не отлипает.

— Ну, так наверно, сначала сосунка прислали, — предположил я, все еще держа в уме вечный хранительский бардак, — а потом не справился — ему инструктора пригнали.

— Непохоже, — наполнился озадаченный голос сомнениями. — Кипеж начался как раз, когда второй засветился. И не слабый такой — там уже и люди включились.

— Какие люди? — резко выпрямился я, забыв о куче глаз в ставке. — И ваш объект?

— Нет, наш не встряет, — уверенно отбросил сомнения первый орел. — Там хранительские девчонки волну гонят. Особенно младшая.

Я не понял — они тогда на земле с мелких стружку снимали или похвальные грамоты им раздавали? А дезертир хранительский куда смотрит? Подгреб их всех под свою опеку — значит, за каждого лично ответ держит. У него под носом собрата по ремеслу шпыняют, а он и ухом не ведет?

— Командир, тут еще один момент, — вернул меня к делу настороженный голос. — Наш объект в свалку не лезет — ну, и мы при нем. Но по ощущениям, есть подозрение, что один из этих типа хранителей — темный.

Набат? Опять нет, леший его на части разбери! Похоже, рядовая вылазка темных. Среди мелких перевес в нашу сторону — там только старшая мелкая чисто по крови к темным клонится. А пацан до сих пор вообще не в счет был — как человек, он ни нашим, ни вашим. Так то был — похоже, ситуацию темные всерьез пасут. Решили не дать нам еще больше усилить наши позиции среди мелких, а наоборот — ставки уравнять. А мониторить тот участок на земле так плотно, чтобы мгновенно ответить на наш ход по пацану, они могут только через связку старшая мелкая — Макс.

О, на ловца и зверь бежит! На всех законных основаниях вызвал его в переговорку. Он меня сбросил. Причем, так, что окажись я там наяву — на лестницу бы снесло.

Нормально? Спускать силовую структуру с лестницы — даже не выслушав предъявленные обвинения?

Пообещал ему мысленно тесный контакт на той лестнице во время перерыва — до него рукой подать. Не понял — он даже не фыркнул в ответ. Подозрительно. Сидит, на панель таращится — одной рукой голову подпер, другой нос теребит. Титану, что ли, докладывает об удачном рейде по нашим дальним тылам? Да нет, вроде — экран признаки жизни подает.

— Что ты хотел? — необычно собранно обратился ко мне Макс, опустив руки на стол с обычно непроницаемым видом.

— Опять браконьерим? — начал я чуток погорячее, чем собирался. — Опять за старое?

— Ход твоих мыслей — или, вернее, того, что у других называется мыслями, — вернулся он к своей типично темной манере разговора, — ускользает от моего понимания.

— Я про пацана на земле! — принял я во внимание только что признанную тупость. — Мало нам точек напряжения? Взяли мы пацана под присмотр — какого лешего вы суетесь?

— Я бы констатировал совершенно обратную хронологию, — принялся он катать слова, как шары бильярдные — с явным, гад, удовольствием. — Моя дочь обратилась ко мне с просьбой обеспечить безопасность нового участника их ячейки. Прими во внимание, что — в отличие от вас — ей эта мысль сразу пришла в голову. Более того, она обратилась ко мне после отказа ваших хранителей исполнять свои прямые обязанности.

Здесь все понял — кроме одного: с какого перепуга балабол привлек к решению задачи силовую структуру, не поставив ее в известность, что параллельный запрос к темным ушел? Похоже, станет лестница в переговорку местом тесного контакта не с одним только Максом. До завтрашней разминки не дотерплю.

— Дальше, — бросил я Максу — перерыв уже таки на носу, нужно собрать все основания для особо внушительного контакта.

— Разумеется, мы немедленно выделили компетентного и опытного специалиста, — не заставил он просить себя дважды. — Который на месте сразу же доказал свое полное соответствие требованиям ситуации. А вот затем — возвышенно светлоликие спохватились. Вдруг передумали — и прислали какую-то недоучку, которая, собственно, и создала там новую точку напряжения.

— Красиво плетешь, — медленно проговорил я, перелопачивая его слова в поисках подвоха — не может его у темных не быть! — Но есть одна нестыковочка. Гонца на землю с пол-щелчка не посылают — значит, вы к этому заранее готовились.

— Ну, что ты! — засочился его голос ехидством, как цыпленок жиром на вертеле. — Я отнюдь не претендую на знание вашей бюрократии — на это всего моего воображения не хватит. У нас же это делается несколько иначе — при возникновении необходимости нужный специалист находится незамедлительно. Из множества желающих. Этого же я отбирал лично, и отправился он на землю по моей просьбе.

— А тебе пацан зачем? — насторожился я.

— Не могу не напомнить тебе, — запузырилось ехидство в его голосе, — что мы обладаем зрением чуть более широким вашего тоннельного. В силу чего способны решать несколько задач одновременно.

— Каких задач? — напрягся я всерьез.

— Например, самых последних и неожиданных, — подозрительно разлюбезничался он. — Спешу поставить тебя в известность, что о точке напряжения ты можешь больше не беспокоиться. Мы только что провели переговоры — со всеми заинтересованными сторонами — и наш сотрудник согласился ввести вашу недоучку в курс правил поведения на земле — ваша система образования вновь подтвердила свою полную несостоятельность.

— Макс, ты вообще охренел? — закашлялся я, представив себе объяснения с главным хранителем на предмет того, как мои орлы проморгали попытку вербовки нашего молодого бойца. — Ты понимаешь, под что ты хранителей подставляешь?

— А тебя больше устроит наличие точки напряжения? — отозвался он с полным удовлетворением. — В том самом месте, которое просто не должно привлекать к себе никакого излишнего внимания?

Вот этот отголосок торжества меня и насторожил.

— Ты мне, давай, тут не развешивай! — прищурился я. — Этот напряг только что возник — а что за задачи ты своему гонцу в самом начале ставил?

Замолк. Новую версию лепит или понял, что придется со следствием договариваться?

— Хорошо, — выдохнул он, наконец. — Признаю — была у меня просьба подстраховать Марину.

— Ах, ты, сволочь! — сразу понял я, что вот теперь мы до главного добрались. — Ты же мне сказал, что она к земле навечно прикована? Глаза отводил? А сам, значит, все также клинья подбиваешь?

— Я не знаю насчет сволочи, — высох его голос в уголь пережаренного цыпленка, — но я точно не ты. Я не привык беспокоиться только о тех, кого могу использовать. Да, Марина на земле навсегда, но мне бы хотелось, чтобы она оставалась там в безопасности. Гений почему-то уверен, — добавил он с досадой, — что у нее там абсолютно непробиваемая защита, но мне хотелось самому в этом удостовериться.

— Что за защита? — снова навострил я уши. — Это те, что ли, с кем ты меня свел?

— Нет, — уверенно ответил он. — Я спрашивал. Он даже рассмеялся — сказал, что этой силе во всей вселенной нет ничего равного.

Так, как только грохнет набат — сразу в леса. Похоже, нам с орлами там с куда большими силами контакты налаживать придется.

— Ладно, проехали, — переключился я на то, зачем хотел его вызвать. — У меня к тебе еще дело есть — поважнее. У тебя связь с вашим мозговитым есть?

— Связь очень слабая и неровная, — вильнул он в осторожность.

— Тогда давай на месте и на пару решать — только без твоих выкрутасов, — предупредил я его. — Если я смогу добыть доказательства заговора — прямо с языка его организаторов — сможешь их где-нибудь на ваших стекляшках припрятать? Но только так, чтобы к ним только у вашего титана мысли доступ был — ваши верхи тоже в сговоре.

Опять замолк. Если сейчас откажется … А, плевать — со смуглым договорюсь!

— Это тебя Гений надоумил? — заговорил он совершенно незнакомым тоном — я прямо дернулся, не подключился ли кто. — Или, кроме меня, больше обратиться не к кому?

— Слушай, ваш мозговитый не все мозги в мире себе подгреб! — чуток психанул я от облегчения. — Все очень просто: если меня возьмут, то вывернут наизнанку. Сколько бы ни брыкался. И из всех здесь только тебе есть, куда увернуться, чтобы ни до тебя, ни до доказательств не добрались. Я так понял, что у вас там можно вечность за беглецом гоняться. Без толку. А вечность и не надо — пока ваш титан не вернется. Он будет знать, что с этим делать, даже если без меня. Так что — по рукам?

— Я все сделаю, — сказал он так, что я почему-то сразу поверил — дожился! — А вот насчет без тебя — боюсь тебя огорчить, но даже малейшая вероятность того, что любой из нас не увидит полное крушение подлости и вероломства, уже исключена. Когда ты уже признаешь его Гением?

— Как увижу — так признаю, — закончил я переговоры: главное решение принято, а турусы на колесах — это не ко мне.

Набат грохнул где-то через две недели — а вот в леса сразу уйти не удалось.

Глава 18.22

Обеспечив сохранность доказательств, которые будут добыты в Генштабе, я все время ломал себе голову, как туда попасть.

Вариант со своим увечьем я все же отмел. Пожертвовать собой ради стоящего дела — не вопрос, но только на последнем броске к финишу. Чтобы к нему хоть по инерции вынесло. А при наличии серьезных повреждений бросок может пшиком кончиться.

Остается аксакал. Очень кстати он дергаться начал. Одно дело в переговорке слюной брызгать или на стекляшку свою скалиться — но он и на разминках озверел. Орлы еще во время натаскивания их с Татьяной группы в нашем павильоне мне докладывали, что он — не наш кандидат, с пол-щелчка в раж впадает. Сейчас в него вообще леший вселился.

Он постоянно атаковал — головой вперед и не включая эту голову — но брал бешеным напором, и его обычный спарринг-партнер, у которого главным оружием всегда язык был, уже с трудом с ним справлялся. И комментарии не помогали — после каждого аксакал вообще берсерком на него бросался.

Я поставил его против себя — и заметил два интересных момента. Со мной еще рановато ему тягаться было, но он даже не пытался чему-то научиться. Он тупо лез напролом и, поднимаясь после очередного нокдауна, всякий раз обжигал меня таким взглядом, что будь мы людьми, я бы по вечерам по сторонам поглядывать начал — такой на раз из-за угла ножом пырнет. Это первое.

А второе — ража ему и со мной хватало, но это был слепой раж быка на красную тряпку. А вот с Анатолием он как будто в личный бой бросался — причем, не до первой крови, а на смерть.

Короче, нездоровые признаки были прямо налицо. И уже явно требовали вмешательства специальной службы.

Вызвал главу целителей.

— Я по поводу курсанта, которым Вы интересовались, — перешел я сразу к дарам. — Готовы принять? Ему, по всем статьям, ваша помощь требуется.

— С ним что-то случилось? — всполошилась она.

— Да нет — просто, похоже, переутомился, — успокоил я ее. — Ведет себя неадекватно. Надо бы причины установить — и, само собой, устранить.

— В чем проявляется неадекватность? — оживился ее голос профессиональным интересом.

Целители, леший их прихлопни! Им скажи, что у кого-то две головы отросло и руки с ногами местами поменялись — вместо сочувствия слюной на неизученный феномен закапают.

— На всех вокруг бросается, — начал я с самого главного. — На неодушевленные предметы зубами клацает. В разговорах зациклен на одной теме.

— Для установления диагноза мне нужно более подробное описание, — нетерпеливо цокнула языком она.

Не понял — я же только что все факты изложил! Я ей тут балабол, что ли? Это по его части — и в красках изобразить, и в лицах представить. А вот это мысль!

— Давайте я Вам его оттранслирую, — с облегчением предложил ей я.

— Что Вы сделаете? — упал ее голос почти до шепота.

— Буду смотреть на него и передавать Вам зрительный образ, — объяснил я. — Так что Вы все увидите моими глазами. Только будьте все время на связи — я не знаю, когда на него очередной псих найдет.

— С кем Вы работаете? — хлестнуло меня резким вопросом.

— Не понял, — напрягся я.

— Кто Вас готовил? — посыпались удары хлыста один за другим. — Кто обучил Вас этой методике? Кто передал Вам абсолютно закрытую информацию?

— В ваш огород, что ли, ненароком залезли? — хмыкнул я.

— У нас к методам работы с сознанием такого уровня допускаются только самые продвинутые специалисты, — заверещала она.

— А я, что, задвинутый, что ли? — вскипел я. — Если бы мой отряд гонцов с новыми данными туда-сюда гонял, то не бы темных, а они нас за горло держали!

— Вы ознакомили с этой методикой своих сотрудников?! — задохнулась она.

— Вот что вы, гражданские, за ангелы? — Наезд на орлов я никогда и никому не спускал. — Почему меня жаба не давит поделиться всем, что знаю — а вы на своих наработках, как собака на сене?

— Да поймите Вы, дилетант! — Похоже, я ей тоже на больную мозоль наступил. — К такой тонкой работе с сознанием нельзя допускать кого угодно! Ею должны заниматься только специально обученные и опытные специалисты! Иначе мы посеем полный хаос: грубым наскоком можно добиться сиюминутного результата, но его последствия могут проявляться спустя годы и оказаться совершенно непредсказуемыми!

Не понял — это мне только что намекнули, что я решил в Генштаб пролезть под гипнозом темного титана, что ли? Да нет — пока еще сам решения принимаю, сказала же, что спустя годы. И потом, насчет спецподготовки не знаю, но опытом титан ей точно не уступит.

Отставить думать в этом направлении! Дожился — меряю темного с собратом по окрасу с перевесом в сторону первого!

— Короче, чтобы Вы спали спокойно, — свернул я и разговоры в том же направлении. — Приемом этим в моем отряде владею только я, и натаскали меня на него, кто нужно и как нужно. Вам транслировать курсанта или нет?

Не отказалась. Кто бы сомневался! С одной стороны, хоть глаз положить на устоявший под чисткой памяти феномен и подготовить законную базу для того, чтобы полностью его к рукам прибрать. С другой — дошло, видно, что обзывать силовую структуру кем угодно тоже без последствий не пройдет. Причем, как раз предсказуемых.

Транслировал я ей аксакала дня три. И на разминке, и в ставке, и в переговорке — там, правда, фильтровал: то, что он нес о людях — да, а сопли в адрес аналитиков за пределы ставки выносить не стоило.

Короче, насмотрелся я на этого дохляка до тошноты, глаз уже дергаться начал. Глава целителей слово держала — по первому вызову подключалась. Даже странно было от гражданской, но видно, неспроста их служба приближенной к силовым считается.

Под конец вызвал ее, принципиально глядя в противоположную от аксакала сторону … нет, принципиально закрыв глаза. Крепко мне не понравились фразы о тонкой работе с сознанием и продвинутых специалистах: таким только открой пункт наблюдения — они к нему навечно пристроятся.

— Ну, что скажете? — спросил я у темноты.

— Явные признаки нервного перенапряжения, — огласила она свой вердикт. — Высокая вероятность срыва, но вспышки агрессии пока подавляются самостоятельно.

— Так высылайте своих сотрудников, — перевел дух я. — К нам вы не попадете — закрытая зона, вход только по спецпропускам — но мы вам его на границу доставим.

— Боюсь, — произнесла она с явным сожалением в голосе, — что достаточных оснований для его госпитализации пока нет. Он явно не представляет непосредственной угрозы для окружающих.

— Не понял, — открыл я глаза, направив их на сжавшегося в тугую пружину перед панелью аксакала. — Нужно ждать, пока он на кого-то бросится, что ли?

— К сожалению, да, — вздохнула она. — Причем, этот факт должен быть совершенно официально зафиксирован. С неопровержимым подтверждением того, что акт насилия не был спровоцирован. В противном случае, мы можем принять пациента на лечение только по его собственному заявлению, что он нуждается в профессиональной помощи.

Нормально? Это все равно, что сказать, что темный считается темным только после того, как письменно в этом признается — а до тех пор гонять его никому не позволено!

— А вы на что? — намекнул я ей на продвинутые методы. — Нельзя ему внушить, что ли, чтобы сам сдался?

— Психические отклонения поддаются коррекции, — понесла она мне пургу для новобранцев, — только если пациент осознает их — искренне и добровольно. В противном случае, любые попытки воздействия на сознание будут восприниматься им как насильственное вторжение, что только усугубит причины недомогания.

Ну, теперь ясен пень, почему эпицентр всех катастроф все еще на воле! Еще раз ко мне в отряд припрется, запру в тоннеле, пока собственноручно заявление на прием в психушку не напишет.

А аксакала куда запереть? Нет, придется искать ему жертву.

— Ладно, — начал я уже прорабатывать детали, — моя трансляция будет считаться официальным подтверждением акта насилия?

— Я думаю, да, — нерешительно протянула глава целителей. — Но еще раз подчеркну — она будет пристально изучаться на предмет отсутствия любых провокационных действий.

Не вопрос. На том, чтобы подвести объект, как по флажкам, к нужной нам цели — причем, так, чтобы он неладное не учуял — мы с орлами уже стаю собак съели. Не одну сотню лет на темных тренировались.

Теперь только жертву выбрать.

Причем, такую, чтобы без осечки. Аксакал, может, и псих, но точно не дурак. В ставке молчит, как сыч, и не отсвечивает. В переговорке только словесно отплевывается — разве что, на моральный ущерб потянет. Бросается на всех только на разминке — а там агрессию всегда на боевой азарт спихнуть можно.

Эх, самому бы вызваться! Но нет — мне транслировать нужно. Причем, со стороны, чтобы во всех деталях.

Макс бы тоже подошел — на темных аксакал всегда с пол-щелчка скалится — но он мне в целости и сохранности нужен, чтобы доказательства из Генштаба сберечь.

На Татьяну даже в мыслях рука не поднимется!

Остается … а чего — идеальный кандидат!

У аксакала на него откуда-то неслабый зуб вырос.

Вечно болтает о чувстве долга и готовности к самопожертвованию — вот пора бы и дела к словам приложить.

По боевому искусству аксакала не намного обошел — с пинка точно не отобьет, так что акт агрессии зафиксируется достаточной угрозой.

А если аксакал его чуток помнет, можно будет сразу обоих целителям сдать — будет и за теми должок.

Но сразу ставить идеальному кандидату задачу — дурное дело. Это он разоряться о высоких материях горазд, а как до практики — отопрется, отболтается и отвизжится. Значит, сначала нужно жертву к цели подвести — и еще и привязать ее там, чтобы до акта агрессии деру не дала.

Глава 18.23

Не вопрос — включился во все его сольные выступления в переговорке. Обстановка располагала — как там титан аксакалу язык развязал! Ну, так и я не просто так сиднем при этом сидел — пустил сейчас в дело все его подходцы, раз за разом вытаскивая из оратора высокопарные разглагольствования о том, как должно поступать настоящему ангелу. Чтобы все их потом ему и вернуть — с такой кучей свидетелей уже не отопрется.

Не успел.

В тот вечер, когда аксакал выполз, как обычно, на своих снарядах качаться, мы снова сцепились по новой порции материалов, присланных мелким.

Макс с какого-то перепуга оказался не в ударе по их переделке, балабол заверещал, что хватит кормить аналитиков реальными данными — я твердо стоял на том, что перебор с дезинформацией подозрения поднимет.

Сошлись на половинчатом варианте. Как раз примерно половину отчетов мелкого кое-как переписали — графоман на каждое предложение со своими комментариями выскакивал — другую решили бросить, как есть.

— Хватит на сегодня! — подхватился графоман. — Все очень даже правдоподобно получилось — а ненормированный рабочий день лично у меня в контракте прописан не был!

Нормально? Он и на земле, что ли, по часам работал? Это поэтому у него там Татьяна в аварию сиганула?

Глянув на нее, я увидел, что она вдруг резко дернула головой в сторону окна — и тут же снова повернулась назад. С совершенно круглыми глазами.

— А где Тень? — медленно проговорила она, переводя взгляд со своего балабола на меня и потом на Макса.

Я рванул к двери — аксакала на снарядах не было.

И нигде рядом с ними.

Рейд вокруг ставки дал тот же результат.

Вернулся я в нее, уже включившись в режим ЧП.

— Стас, у меня просто нет слов! — на голубом глазу соврал, как всегда, балабол. — Как тебе это удалось?

— Что ему удалось? — прищурился Макс.

— Были соображения сдать его целителям, — с важным видом сообщил ему балабол, и снова повернулся ко мне с заговорщической ухмылкой. — А как им удалось к нему подобраться? Или они его из запретной зоны выманили?

Сомнительно — плюнь целители на формальности, должны были предупредить. Но возможно — к силовым структурам они только приближены, и дисциплина у них, как у всех гражданских, на обе ноги хромает.

Вызвал их главу, выслушал ее короткий ответ, велел немедленно переходить в режим повышенной готовности и без дальнейших объяснений отключился.

— Его у них нет, — поставил я в известность ставку.

— Может, он сбежал? — снова выскочил балабол. — Он в последнее время какой-то нервный был.

На слезу прошибло — не на одного меня, значит, всевидящее око титана резкость наводило. Но тоже вариант возможный — даже самый лучший из всех возможных.

Вызвал орлов, послал всех находящихся в расположении — в полном составе — прочесать местность между штаб-квартирой и ставкой. Объект — самый борзый из Татьяниной группы при прохождении курса молодого бойца в нашем павильоне. Особая бдительность — способен сливаться с местностью и нападать из-за угла. При обнаружении подставиться под нападение — потом вязать — потом снять побои у пострадавших — потом объект и протокол с побоями к целителям.

В ожидании доклада глянул на Макса.

— Связь есть? — У него наверняка самый прямой контакт с титаном.

Он покачал головой, сжав губы в тонкую линию.

— Уже проверил, — неосознанно смахнул он пот со лба.

— Продолжай вызывать, — скомандовал я — и обомлел: он только кивнул.

Орлы доложили часа через два — объект не обнаружен.

— Под каждый куст заглянули? — прижал я их для порядка.

— Обижаете, командир! — засопели они хором.

— Если он и сбежал, — довез я их доклад до ставки, — то как только отсюда выполз — и целенаправленно. На нашей территории его нет — значит, уже успел в штаб-квартиру нырнуть.

— А может, его аналитики забрали? — выдал балабол очередную сногсшибательную версию. — Как специалист говорю: он уже вообще в полном неадвекате был — вот они его и вызвали, чтобы в чувство его привести. Через блок-пост он бы без особых указаний не прошел.

Через тот блок-пост — после того, как мои орлы там пошумели — кто угодно прошел бы. Но справки навести можно — совершенно официально: сотрудник особо секретного отдела пропал — докладывать все равно придется. А куда еще докладывать? У всех в ставке доступ только к своим — значит, только внештатникам на блок-посту и передавать рапорт о пропаже. Пусть дальше по инстанции ее ищут.

Или …

И вот тут-то и грянул набат.

— Значит, так, — медленно проговорил я, переводя взгляд с Макса на балабола с Татьяной. — Прямо сейчас набирайте мелких — все ли у них в порядке. Между делом! — быстро добавил я, глядя на их бледнеющие физиономии. — Без объяснений — нам там паника сейчас совсем не в тему.

Макс выхватил телефон из кармана первым.

— Панели! — рявкнула Татьяна, рывком опуская свою.

Дожился — вчерашний курсант вперед меня о безопасности думает!

Убедившись, что связь у всех установилась, вызвал орлов — тех, что охрану мелкого обеспечивали.

— Нет, командир, все штатно, — дружно удивились они. — Даже новые хранители угомонились — в связке работают.

— Никаких других гонцов не мелькало? — переспросил я для верности.

— Так доложили бы, командир! — надулись и эти. — Вокруг объекта уже столько наших крутится, что к нему никто не подкрадется.

Родители мелких уже тоже порозовели — те их уверили, что из необычного у них только сессия на носу.

Я не понял — с какого перепуга набат гремел?

Не понимал я это долго — ставка опять в мертвый штиль вошла. Никакого кипежа по пропаже аксакала не было — орлы держали ухо востро. У целителей он так и не обнаружился — их глава психанула, как будто я его умыкнул. Никаких новых распоряжений никто из нас не получал — допрашивал каждого с пристрастием.

Объяснение могло быть только одно — аксакал таки точно с катушек слетел, и аналитики его от греха убрали, готовя другого засланного казачка — мозгами покрепче.

Использовал это время по полной — в ставке без аксакала посвободней стало. На разминках гонял и Макса, и балабола до седьмого пота. В переговорке заткнул балаболу рот и каждый день проводил инструктаж по тактике скрытного наблюдения. А отправляясь в свой отряд, всякий раз сразу же двигал на самый верх штаб-квартиры в засаду.

Врать не стану — ничего толкового я там не назасадил. Та здоровая, как в бункере, дверь в зал Совета была все время закрыта — кроме одного раза. Дожился — какой-то прилизанный дохляк с выпученными рыбьими глазами врасплох меня застал. Выскочил, как ошпаренный — не успел я за ним внутрь нырнуть.

Ладно, проехали — раз вышел, значит, вводные данные уже доложил, а без них одно только обсуждение совсем не тот вес имеет. Наверняка доклад не последний — мы им новые вводные все время подкидываем — в следующий раз ушами хлопать не буду.

За дохляком, само собой, проследил. Недалеко — как и следовало ожидать, оказался он из аналитиков. Крепко подмывало пробраться к ним, наконец, но рисковать провалом засады, только чтобы потешить свое самолюбие — это не по-моему. До орлов дойдет — конец авторитету.

В переговорке добавил к инструктажу по скрытному наблюдению тактику скрытного проникновения. Слушала меня одна Татьяна. Балабол ее только глаза закатывал — с таким видом, как будто он на земле ужом работал. А Макс вообще в полную прострацию ушел — сверля пространство перед собой глазами и морщась время от времени так, словно у него это сверло там застряло.

А однажды вообще прямо посреди инструктажа телефон вынул и ухом к нему приклеился. Нормально?

Рявкнуть я не успел — орлы вызвали. Те, что охрану мелкого обеспечивали.

— Командир, тут хранитель кипеж поднял, — встревоженно доложили они. — Чего делать?

— Который? — отвел я все же душу.

— Старший, — коротко ответили они, учуяв мое настроение.

— По поводу? — сохранил и я краткость, чтобы окончательно не сорваться — этот дезертир забыл, кому докладывать в случае чрезвычайной ситуации?

— Возле объекта появился новый пацан, — перешли орлы к докладу по всей форме. — Учатся вместе. Уже пару дней. Спокойный, открытый, не высовывается. С объектом сошелся на ура. И даже с девчонками. А только что вылез хранитель — говорит, что он представляет опасность и что информация от того, кто какую-то делегацию сюда водил. Прямо трясется весь.

Не понял — как титан на землю попал? И какого лешего он мне напрямую не докладывает, если что разнюхал? Чтобы я весь отряд на подмогу охране мелкого выслал? А сам снова в арьергарде остался?

— Темный или наш? — уточнил я.

— Так в том-то и дело, что человек! — озадаченно крякнули орлы. — Мы потому волну и не стали поднимать. Наши действия?

— Я не понимаю! — заорал вдруг Макс.

Глава 18.24

О, моего полку прибыло! Телефон уже спрятал, напыжился весь, побагровел от натуги, пот на лбу выступил.

— Режим наблюдения. В боевой готовности. Ко всему, — скомандовал я орлам, и повернулся к Максу. — Чего орешь?

— Гений не мог ошибиться, — забормотал тот, уставившись перед собой ничего не видящими глазами. — Значит, я что-то делаю не так. Что?!

— Макс, что случилось? — подалась к нему Татьяна, вцепившись ему в руку.

— Мне только что звонил … Тоша, — перевел на нее Макс все еще не совсем сфокусированный взгляд. — У Дары и Игоря в группе появился … один из их базы. Приехал помогать. Они все от него в восторге. Но Тоша его просканировал …

— Что он сделал? — подкинуло, словно пружиной, балабола. — Это что еще за темные …?

— Заткнись! — рявкнули мы с Татьяной хором.

Балабола перекосило: одним глазом на меня грозно засверкал, другим — на Татьяну обиженно заморгал.

— Явно в его сознании ничего предосудительного не обнаружилось, — продолжил Макс. — Но часть его словноспрессована. Под страшным давлением. Что там скрывается, разглядеть не удалось, но если это выстрелит … Такой удар может просто выжечь другое сознание.

— Тень, — выдохнула Татьяна.

Дух, подумал я. И распознавать не нужно. Вот он и пришел — наш с орлами час. Сейчас к ним в отряд, с передовой группой на землю, вяжем аксакала — и к целителям. Пусть разминируют. А вот ставке — удовлетворенно хмыкнул я, глянув вокруг себя — придется подождать своего обычного проводника. Чтобы у нас с орлами под ногами не путались.

— Давай, вызывай своего мозговитого, — скомандовал я Максу.

— Уже, — поморщился он. — Он сказал, что немедленно отправляется к нам. Но ему не один день понадобится …

— Какой не один день? — снова взвился балабол. — Нам сейчас на землю нужно!

Татьяна молча повернулась к нему, сигнализируя о чем-то глазами. Он тут же обмяк, заморгал, пожевал губами и кивнул ей. Они крепко взялись за руки, закрыли глаза, сморщились изо всех сил …

Куда вперед меня?!

— Не получается, — открыл глаза балабол с ошарашенным видом.

— У меня тоже, — мрачно бросил Макс.

— Что это у тебя не получается? — прищурился я — опять на коллективный побег у меня за спиной сговорились?

— Гений оставил мне возможность попасть на землю, — и глазом не моргнув, сообщил Макс так, словно речь об еще одной стекляшке шла.

— Так давай сюда к нам! — запрыгал на месте балабол. — На троих мой закон надобности точно сработает — как тогда, на даче!

— На троих не получится, — пообещал ему я. — Либо на четверых: плюс я; либо на двоих: минус ты. Выбирай.

— Да это вообще не так работает! — грохнул Макс кулаком по подлокотнику своего кресла. — Это вообще не твой, а наш давний закон — и надобность в нем должна быть взаимной. Ты переносишься куда-то только во вторую очередь потому, что тебе туда нужно, а в первую — ты там должен быть нужен.

— Значит, я тебе всегда был нужен? — просиял балабол, глядя на Татьяну с довольным видом.

— А мы Игорю сейчас — нет? — ответила она ему с несчастным.

— Вот это то, что я не понимаю, — составил ей Макс компанию. — Я Даре всегда был нужен — она это неоднократно сама мне говорила.

— Сейчас вернусь, — бросил я им, и прыгнул к орлам — смотреть на эти сопли тошно было.

И ничего у меня там не вышло — не протащили орлы отца-командира на землю. Не понял — я с какого перепуга там не нужен?

Ладно, в этом есть и положительный момент. Мне вообще формулировка Макса более здравой показалась, чем объяснения балабола. Если бы кто угодно мог переноситься, куда ему лично нужно, то орлы из кабаков бы не вылазили. А если наоборот — то мой отряд всегда оказывался именно там, где он был нужен. И, главное, в самый нужный момент.

Велел орлам снова патруль организовать — по двое, двенадцатичасовой, на земле. Чуть не сцепились, кто в первый пойдет. Отставить базар! В повышенной готовности, я сказал, а не в увольнительную! Прикрывать спину охране мелкого и в бой вступать по их первому свистку. Отставить с кем! С кем скомандуют — и чтобы славой отряд покрыли! С ног до головы. И до моего прибытия!

Донеся до орлов важность поставленной задачи, рванул назад. Зону отчуждения пересек в десяток широких шагов и в ставке сразу взял ситуацию в руки. В обе.

— Значит, так — слушать сюда и внимательно! — пресек я уже нарисовавшие на физиономии балабола вопросы. — Подкрепление на землю выслал. То, что ходу нам туда пока нет — это хорошо. Значит, не критично. Закон этот толково устроен: раньше времени на место сунуться — только добычу спугнуть. Так что нервы всем прикрутить и ждать нужного момента. Макс, с этой минуты проверяешь постоянно — как только проход откроется, дашь сигнал. И имей в виду: сорвешься без меня — я тебя из-под земли достану.

Сигнал, в конечном счете, дал я.

Однажды, через … леший его знает, сколько дней — в засаде время как-то иначе идет — меня вызвали орлы. С земли.

— Командир, тут полный замес! — ворвался мне в голову возбужденный голос. — Давайте подкрепление — можем не справиться!

— Кто? — коротко спросил я.

— Люди! — рыкнул голос. — Много. Как с цепи сорвались. И все лезут на объект. Со всех сторон. Не хотелось бы на поражение.

— Сейчас буду, — пообещал я им.

Не будет того, чтобы мои орлы снова сорвались на уничтожение смертных!

— Макс, сейчас! — просигналил я.

— Только с нами! — ринулась вперед Татьяна.

— Да толку с вас там? — рявкнул я ей.

На месте Татьяны в момент оказалась дикая кошка — оскаленная, с горящими глазами и выброшенными к моему горлу скрюченными пальцами.

Балабол обхватил ее обеими руками, толкая изо всех сил к Максу.

Я оказался возле него одновременно с ними.

— Держаться до моего прихода! — хлестнул мне вслед голос титана — такой, что я на автопилоте «Так точно!» подумал.

Глава 19. Звездой, летящей вечно с небосвода…

После встречи с Лилит Первый все же не сразу покинул свой мир — в нем все еще оставалась Лилита. Он изо всех сил держался за мысль, что его мир никому не даст в обиду свою любимицу, но хотел убедиться своими глазами, что хоть она не попала в лапы Второго.

Ее нигде не было — ни в одном из ее излюбленных мест. Первый облетал их одно за другим, отмечая про себя, что его связной был прав — его мир явно восстанавливался и набирался сил.

И это главное, раз за разом твердил себе Первый, вспоминая вспышки Лилит, которым он только что стал свидетелем — Второму не удалось уничтожить ни его мир, ни ее. Где-то там, глубоко внутри нее, осталась ее неукротимая натура — и очень скоро Первый освободит ее из клетки покорности и запуганности.

Лилиту он обнаружил именно там, где и должен был — на месте гибели Моего. Холмика, под которым он покоился, там уже не было — гигантская волна и его стесала с лица земли. Но растительность на той поляне уже разрослась пышнее, чем в других местах — это и привлекло его внимание.

Опустившись на поляну, он начал медленно оглядываться по сторонам, постоянно сверяясь со своими воспоминаниями. Да, это было именно то место — вот оттуда вышел Чужой, вот туда его загнали налетевшие пернатые, вот там он набросился на Моего …

— Лилита! — негромко позвал Первый.

Она вышла с той стороны, откуда еще так недавно выбежал к ней навстречу в последний раз Мой. Не вышла, правда, а сделала всего один шаг — и Первый сразу понял, почему не заметил ее раньше, хотя, возможно, уже не раз пролетел над ней.

На ней были покровы пушистого зверька — вроде того, который одним из первых прибился к ним с Лилит в самом начале — но только огромного, ей не приходилось съеживаться в них, и черного, как ночь. Первому даже показалось, что она не ступила из-за дерева, а поднялась возле него с земли.

Вглядываясь в ее лицо, он также заметил, что у нее снова изменились глаза. Они оставались такими же темными, какими стали после гибели Моего, но сейчас каждый из них разрезала по центру узкая вертикальная ярко-желтая полоска. Нет, не совсем желтая — горящая ярким огнем.

— Ты вернулся? — произнесла она, наконец, низким гортанным голосом. — Это хорошо. Ты будешь нам очень кстати.

— Кому — нам? — оглянулся по сторонам Первый, и тут же понял — окружающие их деревья задрожали своей еще не слишком буйной листвой.

— Лилита, что ты задумала? — уловил он, наконец, причину вдруг нахлынувшего на него беспокойства — в отличие от Малыша с Крепышом, при встрече с ним на ее лице не мелькнуло даже тени улыбки.

— Ты видел ее? — спросила она все с тем же непроницаемым видом.

Он только молча кивнул.

— Они ответят за это, — вновь не проскользнуло ни на лице ее, ни в голосе даже намека на какие-либо чувства. — Они все ответят за это. Они ответят за все. Убивать их не стоит — это слишком легко. Мы сделаем так, что они будут оглядываться на каждом шагу. Мы заставим их бояться всего вокруг. Мы превратим их жизнь в непрекращающийся кошмар — до их последнего вздоха. Мы не дадим им плодиться в этом мире — мы будем похищать их потомство …

— Своего нового брата ты тоже хочешь похитить? — негромко спросил Первый.

— Конечно, — холодно ответила она. — Я передам его другим братьям, чтобы он вырос достойным этого мира, чтобы он не стал ее подобием.

— Лилита, оглянись! — не выдержал Первый. — Все, что ты здесь видишь, все, что здесь случилось — это результат мести. Зависти и мести. Они разрушают все вокруг себя — и они разрушают того, кто их носит. Мы должны изгнать их из этого мира, а не множить их в нем!

— Ты видел, что сделали с ней, — начала она бросать слова, как тяжелые камни, прямо ему в лицо. — Ты видел, что сделали с нашим домом. Ты видел, что сделали с Моим. Ты намерен оставить все это без ответа?

— Я не намерен отрубать чудовищу щупальца, — попытался показать ей Первый весь масштаб предстоящего сражения. — Вместо любого из них оно отрастит десяток новых. Я намерен поразить его мозг.

— Где оно? — вспыхнули узкие полоски в ее глазах еще жарче.

— Не здесь, — покачал головой Первый. — Туда только я могу попасть. И туда я сейчас и отправляюсь — чтобы устранить причину всего, что здесь произошло. Раз и навсегда. А потом я вернусь — и мы, все вместе, вернем ее.

— Кто вернет мне Моего? — притушила темнота ее глаз горящие в них полоски.

— Лилита … — замолчал он в поисках слов. — Его уже никто не вернет. Но не превращайся в того, кто его убил — ты должна остаться такой, какой он тебя помнил. Какой мы все тебя помним!

— Нет, — снова сверкнули полоски огня в ее глазах. — Меня вполне устроят щупальца. Сколько бы их ни было — их не хватит, чтобы заплатить за Моего.

— Лилита, подожди! — шагнул к ней Первый. — Всего пару дней. До моего возвращения. Потом мы вместе все исправим!

Едва договорив, он замер. За спиной Лилиты взметнулся вверх длинный, мощный хвост — и начал яростно хлестать землю у ее ног. По ее покровам прошла волна, и шерсть на них вздыбилась острыми иглами. И Первый понял — они не укрывали ее, они стали ее частью.

— Ты всегда уходишь! — заклокотал ее низкий гортанный голос. — Тебя никогда нет, когда ты нужен. Ты всегда все здесь бросаешь ради чего-то там. Ты никогда не защищаешь свой дом, когда в него приходит беда. Ты являешься только потом, когда уже все разрушено. Но не в этот раз — предупреждаю тебя: если ты сейчас уйдешь, больше ты сюда не вернешься.

Первый смотрел и слушал, отказываясь верить и глазам, и ушам. Так же, как с Лилит. Ну вот, теперь он просто обязан вернуться с победой — и вернуть и себе, и миру два их самых лучших творения.

Вновь окинув взглядом окрестности — там все замерло, словно затаив дыхание — он обратился к миру.

Я знаю, что они с тобой сделали — я был в твоей части планеты. Я знаю, что они сделали с Лилит. Я могу остаться и сопротивляться вместе с тобой здесь. Но посмотри, что они продолжают делать с Лилитой. Если их не остановить — там, где находится направляющая их рука — они отравят ее до конца. Они отравят здесь все — медленно, неуклонно, шаг за шагом — они никогда не остановятся. И я ухожу сейчас, чтобы закрыть навсегда источник этого яда, а не отбивать потом целую вечность каждую его новую каплю. Тебя я прошу об одном: удержи Лилиту. Как хочешь. Я могу быть за вас спокоен?

В ответ ему не шевельнулся ни один лист. Потом его вдруг мягко подбросило с земли и — уже совсем не мягко — швырнуло вверх.

Кто бы сомневался — понимай, как знаешь, только и успел подумать Первый.

Оказавшись у себя в кабинете, он сразу понял, что что-то не так.

Там не было ни аннигилятора в окне, ни миров, оставленных охранять его.

Подойдя к окну, он увидел, что рать Второго все еще окружает его башню, но уже не в таких количествах.

Открыв дверь из кабинета, он прислушался — в башне стояла совершенно непривычная, почти мертвая тишина.

Неужели Второй все же перенес время штурма?

Неужели они всех захватили?

Но аннигилятор, по крайней мере, успел свое слово сказать — то-то нападавших подуменьшилось.

Неужели он потом все же к ним в руки попал?

Неужели у них ума хватило понять, как им пользоваться?

Нет, вокруг ничего не разрушено. Хорошо, что его команда осталась на самом верху башни.

Или их вывели оттуда наружу?

Под луч аннигилятора?

Неужели от его башни осталась лишь пустая оболочка?

Что тогда здесь все еще делает оставшаяся рать?

Ждет только его?

Лестно — для него одного почти такая же сила, как и для захвата всей его башни.

Второй высоко ценит его способности или хочет представить его Творцу в кандалах и на коленях?

Но для этого еще нужно его захватить.

Проще всего было уйти в тоннель и там дождаться возвращения Творца. Но у Первого все еще теплилась надежда, что хоть кому-то из его команды удалось укрыться от штурмовиков Второго. Нужно было собрать всех, кто уцелел, и укрыть их в тоннеле — с них начнется возрождение его башни.

Он быстро пошел наверх — с этажа на этаж — бегло осматривая помещения.

Первого уцелевшего он нашел в зале заседаний.

Это был его помощник.

Хотя, судя по его виду, его трудно было назвать уцелевшим — он сидел на своем обычном месте за столом, полностью погруженный в разложенные на нем бумаги.

Глава 19.1

— Что здесь произошло? — негромко окликнул его Первый.

Его помощник не вздрогнул, не вскочил, не бросился к нему — просто поднял на него глаза.

— Пока еще ничего, — ответил он с непроницаемым видом. — Ждем Вас.

— Где миры, которые оставались в моем кабинете? — глянул на него Первый в упор.

— Бывшие владельцы миров, — подчеркнул его помощник, — находятся в безопасном месте. Где они не смогут совершить никаких безрассудных поступков. Также в безопасном месте находится и Ваше последнее изобретение — чтобы никто не смог совершить безрассудных поступков с его помощью.

— Я еще раз спрашиваю — что здесь случилось? — сдержался Первый — сейчас ему нужна была холодная голова.

— Мы пришли к … определенному соглашению с той башней, — все также невозмутимо объявил ему помощник.

— Мы? Кто это — мы? — цеплялся Первый за жизненно важное хладнокровие, как за спасительный круг.

— Переговоры вел я, — чуть склонил голову его помощник. — По просьбе и с единодушного согласия всей нашей команды.

— Вы решили сдаться на милость той башни? — прорвалось презрение сквозь сдержанность Первого.

— Я бы не был столь категоричен, — похолодел взгляд его помощника. — Мы всего лишь понимаем, что случись здесь бойня, то — каков бы ни был ее исход — мы никогда не сможем работать в нашей по-прежнему. Мы не хотим остаться в истории убийцами бессмертных созданий Творца — мы хотим просто исполнять свое предназначение: воплощать в жизнь хорошо зарекомендовавшие себя проекты, без эксцессов и экспериментов. Без этого наше существование не имеет никакого смысла.

Напоминать ему о том, что сделала башня Второго с другими созданиями Творца — в восставших мирах — было бесполезно. Для него они были всего лишь элементами проекта, которые всегда можно было заменить новыми — без экспериментов, согласно хорошо зарекомендовавшей себя практике.

— Что будет с мирами? — забрезжила в голове Первого мысль о том, как спасти хотя бы самых верных своих последователей.

— Разумеется, мы вышли на переговоры со своими условиями, — приосанился его помощник. — Которые были приняты. Миры получат, конечно, новых владельцев, а их бывшие останутся в нашей башне — они будут консультировать нас на предмет возможных сбоев в новых проектах. Что же до их сбежавших обитателей — они могут вернуться и в свои миры, и к своей обычной жизни в них. Впрочем, после определенного процесса фильтрации и очищения. В этом вопросе мы даже получили неожиданное содействие — владелец металлического мира всецело поддержал скорейшее восстановление антрацитового.

Еще бы, скрипнул зубами Первый, источники продукта, необходимого для производства металла, можно было по пальцам пересчитать. Это же не плодовый и не животный миры, каких было создано множество — про них можно благополучно забыть.

— И вы поверили той башне? — процедил он сквозь крепко сжавшиеся зубы.

— Это было бы неразумно с обеих сторон, — повел его помощник рукой в сторону бумаг на столе. — В результате переговоров мы составили документ, в котором наша сторона признает свое участие в незаконном выступлении против другой стороны — а также свое поражение в нем — и обязуется впредь строго следовать законопорядку, принятому между башнями. Другая же сторона принимает на себя обязательства не преследовать участников этого выступления при условии сложения ими прежних полномочий. От каждой стороны документ подписывается руководителем башни.

Первый лихорадочно размышлял. Ему нужно было время — для начала, чтобы обдумать, как следует, мысль о спасении хотя бы остатков миров, и потом, до возвращения Творца оставалось всего три дня.

— Я в переговорах не участвовал, — бросил он, наконец, своему помощнику. — Мне нужно подумать.

— Конечно, — согласно кивнул тот. — Но на раздумья нам дано два дня.

Молодец, Второй, сжались у Первого руки в кулаки, все предусмотрел. Все у него просчитано — ни на что другое он не способен.

— И что будет, если наша башня не подпишет этот документ? — прищурился он.

— Тогда мы будем вынуждены, — снова заговорил его помощник абсолютно бесстрастным тоном, — выдать другой стороне задержанных участников бунта. Заключение о нашем участии в нем будет сделано на основании их показаний.

— Ты выдашь этим чудовищам тех, с кем вот прямо здесь — рука об руку, плечом к плечу — провел столько времени? — глянул на него Первый так, словно никогда прежде не видел.

— Я сделаю абсолютно все, — поднял тот на него впервые вспыхнувшие глаза, — чтобы сохранить нашу башню. Я забыл упомянуть, что — согласно этому документу — мы получаем право пополнять штат выходцами из любых миров.

— Дождались, наконец! — скривил Первый губы в злой спешке. — Хоть что-то выпросили!

— Мы сможем отслеживать в мирах тех, кто близок нам … по духу, — сделался взгляд его помощника пронзительным, — и забирать их к себе по окончании их жизненного цикла.

Интересно, сам додумался или Второй подсказал? Скорее, последнее — очень в его духе: предложить ему отказаться от мира в обмен на Лилит. Особенно, после того, что он с ней сделал.

— Желаю удачного улова! — бросил он своему помощнику с отвращением и повернулся к выходу.

— Я скажу Вам сейчас то, от чего откажусь в любом другом месте, — догнал его негромкий голос. — Я пойду на все ради сохранения нашей башни — чтобы однажды, набравшись сил, опыта, знаний, мы смогли заставить ту, другую, заплатить за все. Ради этого я готов ждать столько, сколько нужно. И столько же терпеть.

Снова месть. И снова посеянная Вторым. Чтобы разъесть, разрушить и это его творение изнутри. Первый не стал объяснять ему это — Лилиту подтолкнуло к мести преступление другого, его помощник лелеял мысль о той, пойдя на унижение по собственной воле. Теперь эта никогда неутолимая жажда уничтожит обе башни — и Первый вдруг понял, что эта мысль беспокоит его намного меньше, чем возможность потерять Лилиту.

Он протянул отведенное на раздумья время практически до самого конца. Думая не так о том, как вывести оставшиеся миры из-под мести Второго — эта мысль у него уже сформировалась — а о том, как на сто процентов гарантировать свою встречу с Творцом.

Тоннель давал ему шанс на нее, но в момент его появления в кабинете Творца там вполне мог оказаться Второй. Или Творец мог издать возглас изумления — который немедленно призовет ненужных свидетелей — и все, конец даже не начавшемуся разговору.

Нет, ему нужно было проникнуть к Творцу совершенно незаметно.

Ему нужно было стать невидимым.

Нет, не просто невидимым — вполне возможно, что то полное слияние с окружающей средой, которое он уже освоил в своем мире, не станет для Творца преградой.

Ему нужно был стать полностью неощутимым.

На помощь ему пришла внезапно — как всегда бывало в его самые лучшие моменты — пришедшая ему в голову мысль, когда он замуровывал выходы из своей башни — сжимал их в точку и маскировал ее потом в произвольном месте на стене, как кнопку, открывающую выход.

Найти такую точку снаружи оказалось намного легче, чем внутри. Ему нужна была какая-то часть его самого, которую нельзя было потерять, забыть, устранить. Которая не поддалась бы даже аннигиляции. После многих попыток он ее все же нащупал — и к его огромному удивлению, это оказалось не его сознание, и не мозг, и даже не сердце.

Это было нечто неуловимое — значит, и никому другому в руки не дастся — и, вместе с тем, незыблемое и несокрушимое. Как якорь, который всегда удерживал его в установленных ими с Творцом рамках понимания добра и зла и никогда не позволял преступить их.

Название придумаю потом, решил Первый — и принялся сворачивать себя в эту точку. Все туже и туже, как расстеленные покровы в плотный и крохотный комок для удобства транспортировки. Его тело сопротивлялось куда упорнее покровов, и в какой-то момент уже больше не уплотнялось, как он ни давил.

Он открыл глаза, опустив их вниз — и увидел только свой стул. Пустой. Хотя ощущения явно давали ему понять, что там все еще расположено его тело. Это значит, что к живому объекту неприменимы методы воздействия на предметы — или он все еще ощущает себя, потому что находится внутри свернутой материи?

Это нужно было проверить — в кои-то веки вспыхнувший в нем интерес исследователя совпал с жизненной необходимостью.

Быстро написав уже давно составленный в голове документ, он размашисто подписал его и отправился с ним в зал заседаний.

— Очень вовремя, — поднял на него глаза его помощник. — Я уже хотел спускаться к Вам. Приступим?

— Поехали, — положил перед ним Первый свой документ.

Его помощник пробежал его глазами.

— Что это? — недоверчиво нахмурился он.

— Насколько я помню, речь шла о сложении полномочий? — усмехнулся Первый. — Вот — заявление о моем отказе от поста руководителя нашей башни и передаче его тебе. Ты пошел на капитуляцию — ты ее и подпишешь. Я надеюсь, другое имя на акте о ней на скажется на судьбе миров?

— В тексте документа не упоминаются имена, — сосредоточенно нахмурился его помощник, — только должности. Так что, я думаю, другой стороне не удастся вменить нам это как нарушение.

— Вот и отлично! — с удовлетворением кивнул Первый. — Принимай дела и — иди, служи!

— А чем Вы будете заниматься? — сделался острым взгляд его помощника.

— Это вопрос нового руководителя нашей башни, — прищурился Первый, — или участника переговоров с той?

— Это вопрос Вашего помощника, — поджал губы тот.

— Нет, ты мне больше не помощник, — резко покачал головой Первый. — Ты сдал меня, наш союз, всю нашу команду, нашу башню — средоточие воображения, фантазии, таланта — бездарному и безжалостному ничтожеству.

Глава 19.2

— Я не сдал нашу башню, а спас ее! — процедил его бывший помощник сквозь зубы. — Чтобы было кому — однажды — закончить то, что начали — и провалили — Вы. Мы не будем церемониться и бороться с той башней в белых перчатках — мы переймем все их методы, чтобы отплатить им той же монетой! И наступит день, когда мы их переиграем — и вернем себе свое место.

— Ты ничего не понял, — снова покачал головой Первый. — Та башня уже стала символом подлости и лжи — задолго до всех этих событий. Теперь же ты навесил на нашу клеймо предательства. Не меня или нашего союза — Творца. Это уже прописано в этом вашем документе, и можешь не сомневаться — та башня распространит его повсюду. И здесь, и во всех, без исключения, мирах. И сейчас, и на все времена до скончания веков. Это клеймо будет висеть на каждом представителе нашей башни — даже на тех, которые пополнят ее ряды в будущем. И что бы вы ни делали, какие бы попытки очиститься от него вы ни предпринимали — все это будет восприниматься всего лишь, как коварные происки свергнутой, но жаждущей реванша тьмы.

— У Вас будет возможность убедиться в том, что Вы ошибаетесь, — натянуто возразил ему его бывший помощник.

— А у тебя — в том, что я прав, — без тени сомнения парировал Первый. — Хотя я уже не уверен, что ты сможешь это осознать.

Круто развернувшись, он вышел из зала заседаний. И тут же инвертировался в ту еще не названную, но все еще прочно держащую его на плаву точку — пусть гадают, куда он пропал.

У него оставался один-единственный шанс — завтра Творцу представят все неопровержимые, документально подтвержденные свидетельства его якобы бунта против создателя вселенной, но неужели все они смогут перевесить живое слово самого первого его создания?

Это слово, однако, нужно было еще донести до Творца. Беспрепятственно.

Он вернулся в зал заседаний — благо распахнутую дверь так и не закрыл за собой. Его бывший помощник сидел там, глядя куда-то перед собой отсутствующим взглядом. Он ступил прямо под этот взгляд, поводил перед ним рукой — его бывший помощник встряхнулся, упрямо выдвинул вперед челюсть и вернулся к бумагам на столе. И даже не глянул в сторону двери, когда Первый снова вышел. Удовлетворенный результатами своего эксперимента, но все еще не окончательно убежденный в них.

Он повторил его на рати Второго. Проскользнул через едва приоткрытую дверь своего кабинета наружу — и осторожно двинулся к ним. Затем пошел быстрее и увереннее. Затем несколько раз пробежался перед их строем, подпрыгивая и размахивая руками — ни один из них даже глазом в его стону не скосил. Его просто подмывало проскользнуть через их строй и запустить в кого-нибудь сзади камнем — но такая мелочная выходка не стоила риска обнаружения и потери его последнего шанса.

Вернувшись к себе в кабинет, он открыл вход в тоннель и быстро спустился в него. Перемещался он по нему тоже чуть ли не бегом — почему-то вопрос о том, в каком виде он предстанет перед Творцом, уже не казался ему столь важным. В конце тоннеля, однако, он немного задержался, чтобы восстановить дыхание — на тот случай, если придется действовать молниеносно — и прислушаться. Из кабинета Творца не доносилось ни единого звука. Он чуть приподнял часть пола, закрывающую выход из тоннеля — и с облегчением увидел через открывшуюся щель, что в кабинете не было ни его хозяина, ни кого бы то ни было другого.

Значит, он все же успел! Выбравшись из тоннеля, он снова закрыл его, убедился, что ничто не указывает на его существование, и устроился в углу, прямо на полу — ждать. Что всегда давалось ему с невероятным трудом.

Творец был, как всегда, точен. На следующий день он вошел в кабинет из приемной Второго и широкими шагами направился к своему столу — с лицом, на котором даже издалека отчетливо читалось приближение грозы.

Первый вскочил на ноги — следом за Творцом посеменил мелкими шажками Второй.

— Вот документы, подтверждающие мои слова, — подобострастно изогнувшись, положил он стопку бумаг на стол перед Творцом.

— Оставьте меня! — пророкотал гром в голосе Творца, и Второго сдуло из кабинета.

Обведя медленным взглядом кабинет, Творец опустил его на принесенные бумаги. Пробежав глазами несколько из них, он отложил их в сторону и закрыл лицо рукой. Первый шагнул вперед, возвращаясь в свое обычное состояние.

Опустив руку, Творец глянул на него, даже бровью не шевельнув.

— Ваша настойчивость, — медленно проговорил он, — могла бы найти себе намного лучшее применение.

— Разрешите мне объяснить, — внезапно охрип Первый.

— Я уже со всем ознакомлен, — махнул Творец рукой в сторону бумаг.

— Я думаю, события изложены здесь во вполне определенном виде, — вернулся к Первому голос, — и часть из них наверняка упущена. Позвольте мне восполнить пробелы и начать с самого начала.

Какое-то время Творец сверлил его тяжелым взглядом — потом молча кивнул.

Первый начал с Адама — и чем больше фактов вмешательства Второго в жизнь его мира и его первородных он приводил, тем больше мрачнело лицо Творца.

Наконец, он поднял руку, остановив Первого.

— Вы начали отнюдь не с начала сложившейся ситуации, — словно отмахнул он рукой все доводы Первого, — и говорите отнюдь не о ее причине.

— Я не совсем понимаю, — растерялся Первый.

— Все это, — ткнул Творец, не глядя, в лежащие перед ним бумаги, — началось задолго до описываемых и здесь, и Вами событий, и причина их лежит не в Вашем противостоянии со Вторым — она кроется в Вас. Это Вы дали им ход.

— Я?! — оторопел Первый.

— Вы были созданы как носитель точки зрения, противоположной моей, — размеренно произнес Творец, — сосуществование которых обеспечивало баланс. Как тезис и антитезис совместно рождают синтез, позволяющий мирно и плодотворно объединить, казалось бы, несовместимое. Вы нарушили этот баланс.

— Да как я его нарушил? — вскинулся Первый.

— Созданием своего мира, — отчеканил Творец.

— Да Вы же утвердили его! — возмутился Первый.

— Утвердил, — согласно кивнул Творец. — А потом Вы начали вносить в него изменения. Без какого-либо обсуждения. Вы дали в нем право на существование только своей мысли. Да, Вы создали совершенный мир, но идеал не жизнеспособен — самые высокие достоинства невозможны без недостатков. И оторвав одну часть от целого, отгородив ее от него, Вы автоматически создали свой антипод. Он не был предназначен для этого, он не был настроен на равновесное сосуществование — ощущая Вашу чуждость, он нацелен на ее ликвидацию.

— Так ведь именно это я и хотел изменить! — снова загорелся Первый. — Не знаю, предоставили ли Вам наш манифест, но в нем однозначно сказано, что мы выступаем как раз против его подавления и видим себя исключительно в союзе с Вами!

— Так уже не получится, — покачал головой Творец. — Созданный Вами антипод нельзя устранить вот так, — щелкнул он пальцами. — Но это действительно только начало. Вы прекрасно знаете, что у каждого действия есть последствия, которые распространяются волнами — и вширь, и вглубь. Насколько мне известно, Ваша башня отвергла Вас — так же, как Вы отвергли меня. Со временем в ней найдутся несогласные с таким решением, а у них свои противники. Также и в этой башне будет вспыхивать недовольство, в ответ на что будет усиливаться давление и расти встречное недовольство. Не исключаю, что и Ваш мир выступит против Вас, а против него — его обитатели, а затем одни из них — против других. И эту войну всех против всех, это саморазрушение запустили Вы.

— Так давайте сейчас все и исправим! — в полной готовности выпрямился во весь рост Первый. — Прямо здесь и сейчас!

— Исправлением ошибок занимается тот, кто их совершил, — холодно ответил ему Творец. — Вы сами исключили мое участие в своих делах. Если Вам удастся воссоединить все, что Вы раскололи, тогда и поговорим. До тех пор я запрещаю Вам беспокоить меня. В конце концов, это всего лишь одна небольшая часть моей вселенной — если она погибнет, Вашими стараниями, так тому и быть.

— Я Вам не верю! — вырвалось вдруг у Первого. — Мне предлагали избавиться от моего мира — я не смог. Я не верю, что Вам все равно.

— Да как Вы смеете?! — впервые возвысил голос Творец.

Ответить Первый не успел.

— Вы меня вызывали? — торопливо ступил в кабинет Творца Второй — и тут же заметил Первого. — Стража! — завизжал он, выпучив глаза.

Первый мгновенно инвертировался и бросился к входу в тоннель. Там он, однако, остановился — открыть его сейчас значило лишь выдать Второму его личный прямой доступ к Творцу.

Он медленно двинулся к двери и вдруг заметил, что Творец следит за ним глазами — полными острого интереса. Словно опомнившись, Творец тут же опустил их.

Второй отступил в сторону, пропуская двоих стражников, которые принялись топтаться по кабинету, загребая руками воздух. С легкостью уклонившись от них, Первый выскользнул в приемную Второго и расположился в его кресле, ощупывая стол и хлопнув перед этим дверью на лестницу. Второй со стражниками тут же выскочили из кабинета Творца и ринулись туда.

Кнопка открытия входа обнаружилась именно там, где и ожидал найти ее Первый — прямо под столешницей и напротив кресла — можно было нажимать на нее, не меняя величественной позы. Что он и сделал — и через мгновение уже был в макете.

— Возможно, Вы и правы, — догнал его мысленный голос Творца со сдержанным смешком. — Жаль было бы лишиться такой яркой изобретательности. Я действительно надеюсь, что Вы найдете достаточно весомый повод для нашей следующей встречи.

Глава 19.3

В свой мир Первый перенесся прямо из макета. Вернее, только попытался — и не смог. На самом краю воздушной оболочки планеты он словно в стену врезался. Подвижную, гибкую — она подавалась, прогибалась под его напором, но с каждым его новым усилием росло и ее сопротивление, и в конце концов она всякий раз отбрасывала его назад.

Как они это сделали? — остановился он в замешательстве. Его бывший помощник сообщил ему, что владельцам миров, вошедших в его союз, отныне запрещен доступ в них. Это значило, что границы миров патрулируются подчиненными Второго — и при любой попытке их несанкционированного пересечения нарушитель будет немедленно задержан. Это было как раз в духе Второго. Но создать физический барьер на границе? На такое башня Второго была неспособна по определению — созидание никогда не входило в ее функции. Ее обитатели даже выходы из нее всего лишь заперли, даже не попытавшись хоть как-то видоизменить их.

Неужели Творец? — замер Первый. Оградил его от любых отвлекающих факторов? Чтобы он всецело сосредоточился на своей главной задаче — ликвидации порожденных им разломов? Он ведь прямо сказал, что раскол между башнями пойдет дальше — как трещина в поверхности планеты при землетрясении. И за ним последует — уже последовал! — раскол между Первым и его башней. А затем — между ним и его собственным …

— Ты здесь? — уперевшись руками в невидимую и непреодолимую стену, обратился Первый к своему миру. — Ты слышишь меня?

По стене прошла легкая дрожь.

— Мне тут какой-то барьер поставили, — продолжил Первый, похлопав по стене. — Давай, поднажми со своей стороны, а то у меня не получается.

Стена чуть прогнулась — и резко бросилась на Первого, отшвырнув его назад.

— Это ты меня, что ли, не пускаешь? — не веря своим глазам, снова двинулся к ней Первый — стена угрожающе подалась вперед.

Это была не обычная подначка его мира — как тогда, когда тот напоминал ему о своих правах.

Это была не его мстительная оплеуха — как тогда, когда Первому удавалось обойти его ловушки.

Это был даже не раскол — трещину можно было перескочить.

Это было намного хуже — полное отторжение Первого, полное исключение его из созданного им творения.

— Слушай, я же не сбежал, — еще раз попытался пробиться к нему Первый. — Я ушел, чтобы остановить и наказать тех, кто на нас напал. И я … проиграл. Мне некуда больше идти.

На прозрачной прежде поверхности стены вдруг отразилось бездонное ночное небо с мириадами звезд. И Первый получил правильную трактовку ответа мира на тот вопрос, с которым он покинул его.

— Хорошо, я понял, — смирился он. — Вы меня предупреждали. Мне придется остаться там, куда я ушел. Но есть еще и другие. Обитатели таких же миров, как и ты. Такие же, как Лилита. Они точно также сражались, и их убивали так же, как Моего. Только еще страшнее. И все равно они не уступили, не сдались. Может, возьмешь их к себе? Иначе им грозит полное уничтожение.

Стена замера в упрямой неподвижности. Потом по ней снова пошла легкая рябь — и тут же исчезла. Потом она снова вернулась — и по стене медленно, словно в сомнении и неуверенности, начали прорисовываться … стираться … снова прорисовываться … очертания смытого гигантской волной континента мира.

— Я о нем тоже подумал, — перевел дух Первый. — Те, о ком я говорю, умеют выживать в самых тяжелых условиях — и восстанавливать самые разрушенные места. Я хотел помочь тебе сам — но если нет, позволь послать тебе других. Я даю тебе слово, что ты об этом не пожалеешь: ты поможешь им — они в долгу не останутся.

Контуры израненного континента начали изгибаться. Центр его как будто оттягивался от Первого — образуя нишу.

— Спасибо, — сглотнул Первый комок в горле. — Мы скоро будем.

Вернувшись в свой кабинет, он принял свой обычный вид и медленно оглянулся по сторонам. Похоже, придется здесь задержаться. Похоже, надолго. И очень долго придется играть новую роль.

Вызвав поодиночке все свои оставшиеся миры, он убедился, что с них сняли охрану, и попросил их спуститься к нему.

Он провел разговор с ними в максимально жестком тоне. Ему нужно было не только сообщить им весь масштаб предательства его башни — ему нужно было создать не вызывающую ни малейших сомнений иллюзию своего полного разрыва с Творцом и своей полной раздавленности.

Он был абсолютно уверен, что за ними следят — его помощник крайне своевременно предоставил Второму доступ к их башне. Ему нужно было, чтобы этот разговор услышали. Ему нужно было, чтобы выражения лиц миров подтвердили искренность каждого слова в нем. Он даже сцену с запиской Лилит — как будто он не знал, что она читать не умеет! — разыграл, как последнюю и безуспешную попытку связаться с ней. Как последний всплеск отчаяния. После которого во всеуслышание отказался от своего титула Первого. Ему нужно было, чтобы Второй торжествовал.

Когда миры, сгорбившись и не глядя друг на друга, вышли, он дал наблюдателям время полюбоваться их подавленным видом, пока они — примерно — не доберутся в те помещения, которые им отвели в его … нет, уже не в его башне. Затем собрал воедино все точки их вызова и обратился ко всем одновременно.

— У себя? — коротко бросил он, и быстро добавил: — Лица держать! Нам теперь долго лица поверженных держать придется — чтобы только на них смотрели и за нашими руками не следили.

До него донесся четырехкратный мысленный вздох облегчения.

— Я договорился насчет места, куда можно переместить ваших смертных, — сообщил им Первый. — Отправляйтесь к ним немедленно — времени у нас, я думаю, немного: пока Второй все приговоры не составит и подпись Творца на них не получит.

Антрацитовый тут же отключился — Первый рывком вернул его назад.

— Сообщите им о возможности вернуться в свои миры, — добавил он. — Нам нужны только полностью уверенные добровольцы. Чтобы на новом месте проблем не возникло.

— Мои не вернутся, — без тени сомнения бросил антрацитовый.

Пушистый и энергетический промолчали.

— Пусть добровольцы к вечеру будут готовы, — обозначил им временные рамки Первый. — Плодовый, твоя задача — максимально привлечь к себе внимание. Бурным желанием немедленно начать работать на нашу башню — во искупление старых грехов.

— Понял, — коротко ответил тот.

Как выяснилось, чутье … нет, скорее, опыт общения со Вторым поторопил Первого не зря. Закончив разговор с мирами, он только взялся за воплощение еще одной идеи, как в дверь его кабинета постучал его помощник … бывший помощник.

— Сдача обитателей взбунтовавшихся миров назначена на завтра, — сообщил он Первому все с тем же каменным лицом, и добавил в ответ на вздернутую бровь: — Та башню требует присутствия их бывших владельцев — и Вашего. В противном случае, смертные будут уничтожены.

— И Творец пожалует? — прищурился Первый.

— Насколько мне известно, — и глазом не моргнул его собеседник, — Творец сегодня заканчивает все дела в той башне и сразу после этого отбывает. Так что, нет — не пожалует.

— Мы будем, — кивком отпустил его Первый.

Опять придется и творить, и действовать в сжатые сроки — ничего, он уже даже во вкус вошел.

Идею, как передать сообщение в его мир, подсказало ему само его упрямое творение. Той прозрачной стеной, которая визуализировала его мысли. Это был его самый последний шанс: владельцы миров могли проникнуть в отныне закрытые для него пункты назначения только один раз — затерявшись среди своих смертных.

Он быстро создал два подобия прозрачной стены — достаточно больших, чтобы изображение на них было четко различимым, но не слишком громоздких, чтобы не бросаться в глаза. И настроил оба на демонстрацию не так сиюминутных мыслей, как воспоминаний.

На первое он надиктовал вдобавок инструкции Малышу, Крепышу и всем оставшимся с ними: восстановить их плавучий дом и добраться-таки до израненного континента — там и места побольше, и с новыми обитателями обустроить его будет проще. Но главное — он просил их помнить. Всегда. И Лилит, и его самого. Потому что они обязательно вернутся. Как только смогут. Для передачи этого сообщения Первый выбрал антрацитовый мир.

Второе он оставил безмолвным. Чтобы ничем не выдать его присутствие. Он наполнил его самыми яркими моментами их с Лилит жизни, настроил его на активацию при отражении в нем ее — и только ее — лица и планировал незаметно разместить в самом укромном из тех мест, в которых она могла находиться. Для этого как нельзя лучше подойдет пушистый. После этого ему оставалось только уповать на ту часть ее сознания, которая все же вспыхнула при его появлении.

Поздно вечером — по временной шкале его мира — он дождался сообщений антрацитового, пушистого и энергетического о готовности — и двинулся вместе с ними к своему миру. Перемещаться со смертными требовало больше времени — сначала их нужно было перевести в состояние, подобное летаргическому сну.

По дороге он сообщил антрацитовому и пушистому о своей просьбе, получил их согласие и объяснил каждому, как добраться до его пункта назначения. Миры тоже рассказали ему — крайне неохотно, особенно антрацитовый — что часть их обитателей все же решили принять ультиматум башни Второго о сдаче.

— Право на выбор имеют все — даже смертные! — решительно заявил им Первый.

Прозрачная стена на границе его мира оказалась на месте. У Первого все внутри похолодело — неужели Лилита уже окончательно человеческий облик потеряла и заставила мир отказаться от своего обещания?

— Мы здесь, — обратился он к нему резче, чем намеревался. — Ты, что, передумал? Имей в виду, пришельцы умрут прямо здесь — обратный путь они невыдержат.

На прозрачной стене вновь показались очертания изувеченного континента — словно напоминая им, что это — единственное место, где им позволено обосноваться. Центр континента вновь начал втягиваться внутрь — все дальше и дальше, пока не лопнул от натяжения, открыв неширокий проход. Первый махнул рукой, подгоняя миры с их смертными входить, пока окно возможностей не захлопнулось.

Глава 19.4

Под конец он едва удержался, чтобы не попробовать и самому затесаться среди последних переселенцев. Но зная и прежде вздорный нрав своего мира, решил не рисковать — если вдруг молнии посыплются, энергетический, конечно, сразу себя, как дома, почувствует, а вот остальные вряд ли.

Вместо этого он обратился к своему миру — чтобы отвлечь его внимание от пришельцев, но не только.

— Я не прощаюсь с тобой! — послал он ему ответное, но более четко сформулированное предупреждение. — Я знаю, ты всегда хотел большей самостоятельности — ты был таким создан. Ты всегда следовал только своему пониманию жизни — ты был таким создан. Ты всегда умел учиться — ты был таким создан. Но ты не знаешь, насколько безгранично жестокая и подлая сила тебе противостоит. Она нацелена на полное сокрушение, стирание в пыль, в небытие всего, что не понимает. Она уже это сделала со многими другими мирами — я видел это своими глазами, и вновь прибывшие подтвердят мои слова. Но я не собираюсь ей подчиняться, и ты тоже — ты был таким создан. Она уже пыталась уничтожить тебя, и у нее ничего не вышло — теперь она будет действовать иначе. Она будет незаметно внедряться в тебя, находить твои слабые места, клевать в сотню разных точек. Сейчас ты не хочешь, чтобы мы противостояли ей вместе, но я буду делать это параллельно с тобой. И прошу тебя запомнить только одно: если однажды она подточит твои силы и ты почувствуешь, что в одиночку слабеешь — я приду по первому твоему зову.

Толкаться прозрачная стена не стала, но ее вдруг заволокло туманом, по которому пошли волны, забурлившие белыми гребешками, и Первому показалось, что до него донеслось свежее дыхание бриза с бескрайних водных просторов. Вместе с до отвращения знакомым жужжанием летучего эскадрона мира.

Потом эти волны закружило в бешеном водовороте, из центра которого выскочили антрацитовый, энергетический и пушистый. Со слегка обалдевшим выражением лиц.

— Все сделали, — доложили они, чуть заикаясь. — А у вас там всегда такой горячий прием?

— Бывает, — усмехнулся Первый. — Ладно, возвращаемся, а то плодовый сейчас голос от энтузиазма сорвет.

Торжествующий Второй, подумал он, устраивает меня куда больше уязвленного — у него под носом можно довольно свободно маневрировать.

На следующий день он узнал, что для полного торжества Второй наметил намного больше поводов.

Когда Первый — со своими мирами — прибыл в антрацитовый, он застал там Второго со значительно более многочисленной свитой. Они расположились у одного из выходов из подземелий — на некотором удалении от него и на склоне ближайшей горы, откуда открывался полный обзор происходящего внизу. Сам выход был со всех сторон окружен теми существами из башни Второго, которых Первый уже видел в других мирах — в момент их уничтожения. Они выстроились в две плотные шеренги, образовав довольно широкий коридор, ведущий прямо к подножию горы, на которой находились свидетели капитуляции антрацитового мира.

Второй определенно ждал появления Первого. Увидев его, он искривил губы в подобии усмешки и дал знак рукой. Его команда была передана по цепи стражников, и последний из них, стоящий у самого входа в подземелье, подошел к нему и что-то прокричал внутрь, приложив рупором руки ко рту.

Через несколько долгих минут оттуда начали выходить смертные. Болезненно жмурясь от света, опасливо глядя по сторонам, стараясь держаться вместе. Стражники остановили их, дали команду двигаться вперед по одному — длинной цепью, на расстоянии в пару шагов друг от друга.

Сверху Первому было трудно точно посчитать их, но было их там определенно не один десяток. Большей частью обитатели пушистого и энергетического миров, но кое-где среди них виднелись и представители антрацитового. Первый скрипнул зубами: выходцы из первых двух уже оказались в чужом мире, и их вполне могла соблазнить предоставленная возможность вернуться в свои, но чем удалось башне Второго поколебать неукротимых обитателей антрацитового?

Сгорбившись, они брели вперед, опустив головы и шаркая ногами — явно истощенные, явно обессилевшие, явно сломленные.

Как выяснилось, Второму было этого мало.

Не доходя до конца коридора, сдавшиеся смертные остановились — по знаку стражников. Те подошли к первому из них и, крепко взяв за руки, подвели его к самому подножию горы. Там его обыскали — нарочито грубо — рывком поставили на колени и … заклеймили.

Это была не фигура речи. В самом начале Первый не обратил внимания на металлическое сооружение у самого подножия с раскаленными углями в нем — в этом мире в них не было недостатка — и еще одним стражником, стоящим возле него отдельно от других. Сейчас тот поднял длинный металлический прут, другой конец которого только что лежал на углях, и резким движением прижал его к щеке стоящего на коленях смертного.

Раздался пронзительный крик — и миры Первого шагнули вперед. С разными звуками — от глухого рычания до отчаянного стона. Не раздумывая, Первый молниеносной отключил их сознание — как уже делал с плодовым после того, как башня Второго сожгла его мир.

Он понял.

Второй нашел способ обойти свои собственные обещания, зафиксированные в им же составленных и заверенных Творцом документах.

С одной стороны, он действительно дал обитателям восставших миров возможность вернуться в них — но в виде раздавленных изгоев, отмеченных печатью отверженности и превращенных в устрашающий пример для остальных.

С другой, он действительно не стал преследовать владельцев восставших миров — но исключительно за прошлые прегрешения. Если же спровоцировать их на еще одно выступление, то — независимо от его причины — он будет в полном праве сокрушить неисправимых бунтовщиков.

Отключив миры, Первый лишил его этой возможности. Сам же он ни на секунду не оторвал глаз от экзекуции — врезая в память каждую ее подробность.

Крик следовал за криком — стражники отволакивали очередного заклейменного к самому подножию горы. Некоторые, поняв, что их ждет, бросились было назад, к входу в подземелье — их закололи копьями на бегу. Но судя по тому, что экзекуция не остановилась ни на секунду, ни один из смертных не попытался избежать ее, сообщив стражникам о тех, кто успел укрыться в мире Первого — этот момент он печатал в свою память особенно глубоко.

Наконец, все стихло — у подножия горы лежала куча слабо шевелящихся тел. Первый перевел все тот же пронзительный, вбирающий в себя любую мельчайшую деталь увиденного, взгляд на Второго. Никогда прежде тот не присутствовал при реализации своих самых кровожадных планов. Никогда прежде Первый не видел его в этот момент.

Второй не смотрел на гору жертв, сваленных к его ногам — он не отрывал глаз от Первого. С выражением легкой досады в них. Которая сменилась расчетливым интересом, когда он перевел их на бесчувственные миры.

Это не конец, понял Первый, он не остановится.

Сгребя миры в охапку, он перенесся с ними в свой кабинет в уже не своей башне. Там он осторожно, слой за слоем, восстановил их сознание.

— Живые остались? — были первые, очень хриплые слова антрацитового.

— Большей частью, — не стал врать ему Первый.

— Я же говорил им, я же предупреждал! — обхватил голову руками энергетический, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Это уже неважно! — остановил его Первый. — Главное, что остальных вывели. Меня поставили в известность, что наша башня получила возможность пополнять свои ряды выходцами из миров. Дождемся окончания их жизненного цикла и заберем их сюда. Поэтому берем себя в руки и крепко держим — нужно, чтобы было, кому их забирать.

Убедить в этом миры оказалось проще, чем себя самого — у них перед глазами не стояла картина, которая навечно запечатлелась в его памяти. И расчетливый прищур Второго после нее.

Чтобы хоть немного облегчить ее тяжесть — и занять хоть чем-то миры — он создал еще два подобия прозрачной оболочки, которой его мир отгородился от него.

Одну из них он передал мирам и попросил их перенести в нее все свои воспоминания — и светлые, и мрачные — чтобы ни одно из них не потерялось в вечности. У него не было сомнений, что башня Второго сделает все возможное, чтобы извратить их, оставив лишь свою версию событий — нужно было создать ей противовес.

Нужно было создать истинную летопись их союза — со свидетельствами причин его возникновения и обстоятельств его уничтожения. Первый понятия не имел, когда она ему понадобится и понадобится ли вообще, но Творец был прав — их вселенная не терпит дисбаланса, каждое действие в ней сопровождается противодействием, а значит, диктат Второго рано или поздно породит сопротивление. Которое нужно будет вооружить всеми возможными знаниями.

Второе подобие прозрачного барьера он оставил себе — для своей собственной летописи.

Сначала он заполнил его картинами борьбы и гибели миров, которые видел своими глазами — чтобы дополнить воспоминания их владельцев свидетельством из дополнительного источника. Там же он с облегчением разместил и только что увиденную сцену. И решил делать это регулярно — хроника действий Второго и его башни после их победы была крайне важна для как можно более раннего обнаружения зародыша противодействия им.

Затем было только справедливо сохранить там и историю появления его собственного мира — в эти воспоминания он погружался медленно, затаив дыхание, заново проживая каждый момент. Проект необычного мира, наброски его ландшафта и обитателей, воплощение их в жизнь, неожиданная встреча с Лилит в макете, ее переход в мир, его попытки помочь ей освоиться в нем, их взаимное притяжение, вечное хулиганство его мира, их новое пристанище в нем, Малыш, Крепыш, Лилита …

Эти воспоминания и выгнали его из башни — в макет его мира. В первый раз недалеко — его остановили стражники Второго, сообщив, что отныне макет принадлежит их башне, а бывшей башне Первого оставлена лишь небольшая полоса вокруг нее.

Все последующие выходы в макет он совершал в инвертации. И нашел, наконец, что искал: неширокий, но игривый ручей среди буйных, но диких зарослей. В этом месте так легко было закрыть глаза и представить себе, что это журчит река возле их последнего пристанища, шелестят деревья вокруг теплого водоема и вот-вот его окликнет Лилит …

Глава 19.5

— Где Вы? — выдернул его из одного из таких гипнотических видений напряженный мысленный голос энергетического мира.

— Что случилось? — раздраженно бросил Первый, неохотно возвращаясь к реальности.

— Где бы Вы ни были — немедленно возвращайтесь! — ответил ему энергетический, начав с облегчением и закончив с еще большим напряжением. — Ваш помощник исчез!

— Бывший помощник, — автоматически поправил его Первый уже на бегу.

Ворвавшись в башню, он не стал задерживаться в своем кабинете, а сразу взлетел к залу заседаний — именно там все последнее время располагался его бывший помощник.

В башне царил переполох. Отовсюду слышались возбужденные, растерянные, испуганные голоса — казалось, вся его бывшая команда бросила работу и носилась туда-сюда. Довольно значительная ее часть столпилась у зала заседаний — вход в который охраняли его миры.

Растолкав зевак, Первый прошел к ним и обвел их вопросительным взглядом. Они чуть расступились, открыв ему доступ внутрь.

— Смотрите! — кивнул ему энергетический в сторону открытой двери.

Переступив ее порог, Первый оглянулся по сторонам. Никого. Но все остальное на месте — стол, стулья вокруг него, документы на столе …

— Все этажи осмотрели? — повернулся он к своей бывшей команде.

— Его нигде нет, — кивнули они с крайне встревоженным видом.

— Стулья, — негромко бросил ему антрацитовый.

Снова глянув в зал заседаний, Первый обвел их более внимательным взглядом. Точно — стул во главе стола и еще один, ближайший к нему, как-то косо стоят. Совсем непохоже на его бывшего помощника с его пристрастием к порядку во всем — то ли он его от Второго нахватался, то ли на нем они и сошлись. И документы как-то по столу разбросаны …

— Возвращайтесь к работе, — бросил он своей бывшей команде, и дал знак мирам следовать за ним. — Сейчас все выясним.

Спустившись с мирами к себе в кабинет, он сел за свой стол, собираясь с мыслями. Если он правильно понял, что произошло, сейчас раздастся …

— Не пойму — его похитили, что ли? — обвел всех круглыми глазами пушистый.

— И так, что никто не заметил? — вскинул бровь антрацитовый.

— Так все же работали, — пожал плечами энергетический. — А мы воспоминания в архив загружали, — глянул он вопросительно на Первого.

А я в своих купался, мрачно подумал тот.

— А я думал, ты с первого раза отзовешься, — раздался в его сознании металлический голос. — Видишь, как неразумно покидать рабочее место.

— Что тебе нужно? — скрипнул мысленно зубами Первый.

— Мне нужно, чтобы ты немедленно явился ко мне в кабинет, — зазвенел металлический голос, как клинок, скрестившийся с другим. — У нас есть предмет для разговора. Пока целый и невредимый.

— Он у Второго, — сообщил Первый мирам вслух. — Я пошел.

— Нет! — выдохнули они хором.

— Это ловушка! — добавил плодовый, вскочив.

— Спокойно! — поднял руку Первый. — Я думаю, здесь что-то другое. Им все еще нужна наша башня — а у нее все еще один мозговой центр. Спровоцировать меня я ему не позволю, а без этого он вряд ли на что-то радикальное решится. Я практически уверен, что в том приговоре у него был для меня отдельный пункт — и если его там, в конечном итоге, не оказалось, вычеркнуть его мог только Творец. Если же что-то все же пойдет не так, кому-то из вас сообщить успею — сразу же уходите в мой мир.

К нему Первый обратился, направляясь в башню Второго по макету — там он чувствовал себя ближе всего к своему творению. Скандалист ты еще, конечно, тот, усмехнулся Первый, но если что, имей совесть, уважь последнюю просьбу, укрой миры!

Дверь в башню Второго оказалась запертой. И не открылась даже после того, как Первый постучал. Вместо этого из стены рядом с ней снова выехала панель — верхняя, для подачи заявок на аудиенцию. Значит, явившись по вызову, он должен еще смиренно проситься на прием?

Первый со всего размаха печатал панель в стену. Откуда тут же выскочила другая, нижняя, на которой оказался небольшой лист бумаги с текстом: «Ожидайте вызова в порядке очереди». Значит, Второй решил выжать из этой сцены все свое извращенное удовольствие до капли?

Первый аккуратно вынул его послание из панели, методично, не спеша, разорвал его на мелкие кусочки, положил их обратно и легким движением пальцев толкнул панель назад.

После чего развернулся и пошел прочь от башни Второго.

За спиной у него послышался щелчок.

Обернувшись, он увидел приоткрытую дверь. Значит, Второму действительно что-то очень нужно.

— Где предмет разговора? — с ходу спросил он, входя в кабинет Второго.

И только потом заметил несколько безмолвных статуй, замерших вдоль стен.

Второй сделал знак одной из них — она ожила, вышла через дверь на лестницу и, спустя несколько минут, вернулась в сопровождении еще троих. Окруживших с боков и сзади его бывшего помощника.

— Доигрался? — мысленно обратился к нему Первый, сжав губы в тонкую линию. — Может, хоть теперь поймешь, с кем стоит и с кем не стоит договариваться?

— Вы вправе поступать, как сочтете нужным, — медленно, с расстановкой, ответил ему бывший помощник, отводя глаза в сторону. — Только не дайте им уничтожить нашу башню.

Молодец, Второй, скрипнул зубами Первый — когда речь заходила о самых низких ударах, равных узурпатору места Творца все еще не было. Чем бы ни закончились эти переговоры, он останется в выигрыше — либо получит от Первого то, что хочет, либо снова обезглавит их башню.

Любой в их команде обладает блестящим умом, но в организаторском умении ни один из них до сих пор не нуждался. Если его бывшего помощника устранят вслед за ним, то кого ни поставь на их место — окажется детской игрушкой в руках Второго. Вплоть до подписания нового соглашения о выдаче миров, например.

— Что тебе нужно? — повернулся он ко Второму.

— Мне нужен тот трюк, — ни на секунду не задумался тот, — который ты проделал вон там, — кивнул он в сторону двери в кабинет Творца.

Первый усмехнулся про себя. Второго всегда интересовала лишь внешняя обертка любого явления, а не его суть. Допустим, он узнает, как сворачиваться в инвертацию, а как он других инвертированных распознает? Первый еще и сам понятия не имел, как это сделать — даже зная ее принципы. Передача трюка никак не остановит от его повторения — а захватчикам Второго он больше не позволит беспрепятственно проникнуть в его бывшую башню.

— Хорошо, — согласно кивнул он, наконец. — После того, как предмет разговора вернется в нашу башню.

— У меня есть лучшее предложение, — осклабившись, потер руки Второй. — Его туда проводят — для безопасности — и составят ему там компанию до тех пор, пока не получат от меня сигнал, что ты выполнил свою часть сделки.

Первый пожал плечами. Охрана его бывшего помощника подтолкнула того к выходу, у которого он бросил на Первого взгляд, полный острого сожаления. Но отнюдь не раскаяния. Интересно, о чем он сожалеет — о том, что из-за него приходится очередное открытие Второму передавать, или о том, что присутствовать при этом не сможет?

— Как в башню доставят пропажу, маяните, — снова собрав воедино все точки вызова, передал он мирам.

В ожидании сигнала он старался не смотреть на Второго — у того на лице опять появилось то самое расчетливое выражение, и взгляд прищурился, словно он к новой цели примерялся. Первый понял, что даже после передачи секрета инвертации расслабляться ему не стоит.

— На месте, — буркнул, наконец, в сознании Первого хмурый голос антрацитового.

Второй тоже замер, прикрыв глаза и получая — вне всякого сомнения — свой собственный сигнал.

— Новый глава вашей башни благополучно достиг места назначения, — через мгновение торжественно огласил он. — Приступим?

— Поехали, — кивнул Первый. — Чтобы перейти в полностью неощутимое состояние, тебе нужно …

— Не мне, — быстро перебил его Второй, и ткнул пальцем, не глядя, в одну из статуй. — На нем показывай.

Он боится? — не поверил своим ушам Первый. В окружении доброго десятка своих охранников?

— Я уже давно мог атаковать тебя, — указал он Второму на очевидный факт. — Не сходя с места и пальцем не пошевелив.

— Возможно, — признал этот факт Второй, — но недолго. Не льсти себе — команду я бы успел дать. И потом ты бы вышел отсюда в виде множества сувениров — по одному на каждый горизонт. Хотя главный из них — твою голову — мы бы, конечно, здесь себе оставили. Так что не стоит ее терять, как и мое время, — снова повел он рукой в сторону статуй.

— А ума у них хватит? — фыркнул Первый.

— А ты постарайся объяснить доступно, — расплылся в плотоядной ухмылке Второй. — Причем так, чтобы он не только повторить твой трюк смог, но и передать его другому. Или ты сам не прочь задержаться, чтобы всех обучить?

Свернуться в инвертацию сразу смогла прямо указанная Вторым статуя. К удивлению Первого, точка для сворачивания обнаружилась там без особого труда — ею оказалось безграничное, безусловное и истовое поклонение Второму. Похоже, все они были готовы без раздумий выполнить любой его приказ по мельчайшему мановению его мизинца.

Следующая статуя последовала примеру предыдущей с той же всепоглощающей готовностью. Первый отказал Второму в очередном удовольствии — сам, молча, дождался, пока в инвертацию свернулся его последний подопытный.

— Убери своих из нашей башни, — бросил он Второму через плечо, направляясь к выходу.

Нужно возвращаться как можно быстрее — и посвятить в инвертацию, по крайней мере, миры. Насчет своего бывшего помощника он не был пока еще уверен.

Глава 19.6

— Хотел бы еще раз поблагодарить тебя за твой неоценимый вклад в наше дело, — донеслось до него из-за спины. — Теперь, с твоим трюком, нам будет намного легче работать в мирах — и, в особенности, в твоем.

Первый медленно повернулся и посмотрел на сложившего губы в доброжелательную усмешку Второго. Молча, застывшим взглядом — я не позволю ему спровоцировать меня, я не дам ему повод довести его план до конца, я не доставлю ему это удовольствие, твердил он себе мысленно.

— Твой мир оказался довольно строптивым созданием, — продолжил Второй с садистским блеском в глазах. — В нем все еще слишком сильно твое влияние. Но ты, возможно, заметил, что мы уже научились укрощать самых неподдающихся …

… я не позволю ему спровоцировать меня …

— Насколько мне известно, — проговорил Первый отстраненно, безжалостно подавив все эмоции, — в подписанном обеими башнями документе содержится пункт, согласно которому мы можем пополнять свой штат выходцами из миров. Он все еще в силе?

— Разумеется! — широко раскрыл глаза Второй. — Наше слово нерушимо — особенно, если оно зафиксировано в письменном виде и скреплено подписями.

— Прекрасно! — ответил ему Первый таким же невинным взглядом. — Мы заберем своих смертных из всех миров — как только закончится их жизненный цикл. Так что вам лучше не сокращать его.

— Конечно! Как ты мог такое подумать? — развел руки Второй в обескураженном жесте. — Но все же окажись я на твоем месте — не дай Творец! — я бы запасся терпением. Смертным, последовавшим за своими лишившимися разума владельцами, понадобится побольше времени, чтобы полностью осознать пагубность своего проступка — мы приняли решение увеличить срок их пребывания в мирах до пяти жизненных циклов.

… я не дам ему повод довести его план до конца …

— Разумеется, на твой мир это не распространяется, — не дождавшись от него ответа, продолжил Второй. — Он намного сильнее заражен твоим самомнением, он просто пронизан твоим безумием и абсолютно не понимает своего места в нашей вселенной. Но мы все же очистим и его, и его обитателей — десять-пятнадцать жизненных циклов им должно для этого хватить.

— Значит, ты все же не оставил мысль уничтожить его, — проговорил Первый сквозь крепко сжатые зубы. — Такого перенаселения ни один мир не выдержит.

— Ну, до этого еще далеко! — небрежно повел рукой в сторону Второй. — Нужно отдать тебе должное — ты создал очень богатый мир. И мы выжмем из него все эти богатства — до последней капли. Руками его обитателей, разумеется. Он будет сопротивляться … уже сопротивляется. Но теперь мы сможем действовать там в совершенно неощутимом для смертных состоянии — так что все его ответные удары придутся на них.

… я не доставлю ему это удовольствие …

— И кто же тогда богатства для вас выжимать будет? — пожалел Первый, что не может отключить свое сознание, как сделал это с мирами.

— По правде говоря, я не думаю, что эти удары будут смертельными — это все же твое создание, — склонил Второй голову в издевательской похвале. — Но смертные их запомнят. И даже если нет — мы поможем им открыть глаза. Мысль о том, что этот мир им чужд, уже внедрена в их сознание. Мы разовьем ее — приучим их к тому, что он им враждебен, омерзителен, годен лишь для потрошения. Чем больше они будут пытаться подавить его, тем сильнее он будет бить в ответ, и со временем им станет отвратительно малейшее его проявление даже в их собственной природе. Они возненавидят и его, и себя как его элемент — и будут готовы … нет, этого недостаточно … рады покончить с собой, лишь бы покончить с ним. Согласись, это будет красивый — и показательный — конец: твое бесноватое творение падет от рук своих взбесившихся обитателей.

У Первого закончились все мантры. Не произнеся больше ни слова — ни вслух, ни мысленно — он снова развернулся и вышел из той черной, ненасытной, готовой поглотить все живое, дыры, в которую превратилась башня Творца.

Снаружи он сразу, не скрываясь, инвертировался и мстительно усмехнулся, услышав мгновенный щелчок двери у себя за спиной. Отлично — пусть теперь на каждом шагу оглядываются!

— Я вышел, скоро буду, — вызвав миры, сообщил он им, и отправился в свою башню.

На полпути, однако, он остановился. Он ни секунды не сомневался, что Второй только что изложил ему свой истинный план расправы с его миром — или даже, скорее всего, всего лишь часть его — в полной уверенности, что Первый уже бессилен помешать ему. Сейчас он действительно ничего не мог сделать — сам мир лишил его этой возможности — но он мог хотя бы предупредить его.

Подлетев к прозрачной оболочке мира, он на мгновение прикоснулся к ней рукой.

— Это я. Не возражаешь? — добавил он с подчеркнутой вежливостью.

Оболочка отшатнулась от него и вжалась внутрь, словно замахиваясь для удара.

— Я к тебе не лезу, — торопливо продолжил Первый, — я тут кое-что разузнал.

Оболочка замерла, пошла рябью, затуманилась, снова посветлела — и вернулась в прежнее положение.

Первый пересказал миру излияния Второго, особо подчеркнув, что это может быть только верхушка айсберга, под которой может скрываться любая — даже самая невообразимая — подлость и низость.

— Более того, — мрачно заметил Первый, заново переживая ту последнюю, с помощью которой Второй выдавил из него секрет инвертации, — сейчас эти провокаторы уже могут орудовать в невидимости. Пожалуйста, убеди Лилиту, чтобы она умерила свои аппетиты — не дайте им лишний повод обвинить тебя в агрессии против твоих обитателей. Или пусть она ограничиться хотя бы теми первыми, которых тебе подсунули — они уже неизлечимы.

Оболочка чуть расширилась и снова опала, как будто мир вздохнул. И опять это можно было толковать, как угодно — то ли как согласие с тем, что его любимицу нужно усмирить, то ли как признание, что это невозможно.

— А вот на недавних пришельцев ты можешь полностью положиться, — еще раз заверил его Первый. — Они об этой подлости не понаслышке знают — они с ней сражались. Так же, как и их лидеры. Которым они полностью доверяют. Может, пустишь их? Со своими повидаться и организовать их — тебе в помощь.

Оболочка снова затуманилась, затем по ней прошла одно-единственная волна — сверху вниз, как кивок.

— Мог бы и меня с ними пустить, — проворчал Первый одновременно и с облегчением, и с острой обидой. — Я тоже, между прочим, с ними рядом сражался.

Оболочка не затуманилась — потемнела. В ее глубине замерцали молнии. Медленно приближающиеся к ее поверхности. И все, как одна, нацеленные прямо ему в лицо.

— Ладно, я понял! — выставил им навстречу руку Первый. — Все никак не можешь забыть, что я за другие миры сражался, а не за тебя? Так я же тебе который раз твержу, что готов в любой момент рядом с тобой стать!

На темной поверхности оболочки показалась фигура. Отдаленно напоминающая его. Только гротескно искаженная — стоящая на коленях со смиренно склоненной головой. Часть оболочки, на которой появилась фигура, протуберанцем выстрелила в сторону, словно отбрасывая ее от себя.

— Ты прав, — сухо бросил Первый, уязвленный до глубины души, — проигравших никто не жалует. Извини, что побеспокоил.

Не успел он отвернуться, как на том же месте показалась другая фигура. Тоже искаженная, но в преувеличенно торжественном виде — с гордо поднятой головой и вскинутым над ней мечом. Часть оболочки с этой фигурой начала медленно втягиваться внутрь, словно та входила туда церемониальным шагом.

— Да ну? — прищурился Первый. — Значит, мне будет позволено вернуться только с полной победой? И тебя не волнует, где и как я ее раздобуду? А ты пока поставишь в стороне — понаблюдаешь, достаточно ли славы будет к твоему порогу принесено?

Фигура на поверхности оболочки исчезла. Вместо нее оттуда вырвался еще один протуберанец, резко толкнувший Первого прямо в лоб.

— Чтобы тебя правильно понимали, — буркнул он, потирая место довольно внушительного тычка, — объяснять нормально нужно.

Мир не заставил его просить себя дважды. Явив ему новую фигуру. Сидящую на земле со скрещенными ногами, упертыми в них локтями и охватившими голову руками. Вдруг фигура выпрямилась, вскинув руки и просияв лицом — словно на нее озарение нашло.

— Ты хочешь сказать, — озадаченно нахмурился Первый, — что впустишь меня, если я придумаю, как их победить?

Оболочка посветлела до полной прозрачности — за которой Первый ясно увидел далекие очертания своей планеты.

— Ты издеваешься?! — вскипев, Первый стукнул кулаком по оболочке. — Как я могу это сделать? Ты мне свои ловушки строил только там, где я физически находился! Как я могу найти способ противодействовать этим провокаторам, если не знаю, не вижу, что они делают? Если не могу даже изредка появляться рядом с ними! Их ты, между прочим, пускаешь!

Оболочка замерла, как будто окаменела. Потом в ней возникла трещина, словно ее раскололи чем-то острым. Трещина стала расширяться — рывками, явно сопротивляясь — и по обе ее стороны на оболочке стали проступать крупные капли. Которые быстро краснели.

— Извини, я не подумал! — спохватившись, тихо сказал Первый. — Я совсем не хотел сказать, что ты сдался. Я знаю, на что они способны. И я обязательно придумаю, как заставить их убраться отсюда. Держись, брат! И присмотри, пожалуйста, за Лилит — она такая же упрямая, как и ты. Где-то там, в глубине, это все еще она — не дай им окончательно раздавить ее. А я обязательно вернусь. Как ты сказал — когда будет, с чем.

Оболочка больше не шевельнулась ни одной своей частью. Даже когда Первый прикоснулся к ней на прощание. Похоже, мир окончательно закрылся от него — до выполнения своих условий.

Интересно, мелькнуло в голове у Первого, как похоже с Творцом они мыслят. Тот поставил перед ним цель преодолеть раскол между составляющими единое целое башнями, породивший Второго. Мир добавил к ней задачу ликвидировать последствия действий Второго, углубляющего с маниакальным упорством этот раскол.

Ладно, придется оправдывать двойное доверие. Он найдет ту точку опоры, с которой начнется возврат вселенной к равновесию. Но сначала нужно было решить несколько более мелких практических вопросов.

Глава 19.7

Вернувшись в башню, он сразу же направился на поиски своего бывшего помощника. В зале заседаний того не оказалось. Заглянув в несколько соседних помещений, он тоже не узнал ничего вразумительного. Зато кое-что заметил.

Вся его команда … не то, чтобы сторонилась его, но при прямом обращении каждый из них как-то съеживался, отводил глаза и бормотал нечто невнятное, заикаясь и косясь на него опасливым взглядом.

Хотелось бы надеяться, что их мучит совесть, мрачно подумал Первый, но скорее всего, ему уже сменили место в истории их башни — он останется в ней создателем аннигилятора, а не множества миров.

Вызвав антрацитовый, он, наконец, выяснил, что его бывший помощник переместился на пару этажей выше.

Причем, в самое дальнее от лестницы помещение — как сразу понял Первый, лишь только поднявшись туда.

Поскольку перед дверью в него стояла охрана.

Которая впустила туда Первого только после того, как получила разрешение его бывшего помощника.

— Ну что, будешь и дальше с ними переговоры вести? — не стал отвлекаться на новшества Первый, как только охрана закрыла за ним дверь.

— Обязательно, — едва шевельнул его бывший помощник губами на застывшем, словно каменная маска, лице. — Пока они не приведут меня к возможности ответить им тем же.

— Дело твое, — пожал плечами Первый. — Только больше я за тобой не пойду.

— В этом не будет необходимости, — уверил его бывший помощник. — Я уже велел создать рабочую группу — им придется отвлечься на некоторое время от текущих проектов. Я переношу свой кабинет на отрицательный горизонт.

У Первого сердце екнуло — так они еще, чего доброго, до тоннеля докопаются.

— Не стоит тормозить текущую работу, — небрежно бросил он. — Ты ведь не хочешь вызвать неудовольствие той башни? Я сам все сделаю — на сколько горизонтов опускать?

— Минимум, на два, — едва заметно кивнул ему бывший помощник, уже явно войдя в руководящую роль. — И перед входом — отдельное помещение для охраны.

— Я думаю, она тоже не понадобится, — перешел Первый к следующему практическому вопросу. — Я создам защитный барьер вокруг всей башни.

— Какой барьер? — чуть вскинул бровь его бывший помощник.

— Непроницаемый, — отрезал Первый. — И еще — я перенесу в твой новый кабинет свой стол. Насколько я понимаю, именно он является точкой вызова из той башни? — Его помощник снова коротко кивнул. — Тогда пусть и стоит, где положено — у нового главы этой башни.

— Я могу рассчитывать на Ваши консультации по ее функционированию? — бросил на него бывший помощник озадаченный взгляд.

— А я понятия не имею, как она будет работать! — усмехнулся Первый. — Это больше не моя башня. Твоими стараниями. В ней что-то сломалось.

— И что же Вы намереваетесь делать? — сделалась озадаченность во взгляде его бывшего помощника заметно напряженной.

— Строить тебе кабинет, — начал выбрасывать пальцы Первый, — потом переоборудовать свой, потом обеспечить неприступность этой башни …

— И потом? — подозрительно прищурился его бывший помощник.

— И потом я намереваюсь поразмышлять о вечном, — глянул Первый куда-то вдаль поверх его плеча. — О принципах мироздания, о том, как создать антипод для антипода, о том, как найти место, в котором можно войти в ту же реку еще раз, и о том, как заставить антиматерию существовать рядом с материей, не уничтожая ее.

У его бывшего помощника заморгали глаза — наконец-то хоть что-то шевельнулось на этой каменной маске! Оставив его упражняться в этом полезном во всех отношениях деле, Первый спустился в свой кабинет.

Там он первым делом вызвал свои миры — и ввел их в курс дела. Как намерений Второго в отношении его собственного мира, так и предполагаемого согласия последнего позволить им установить контакт со своими смертными.

Второй пункт, однако, требовал проверки. Он отправил их в свой мир и велел им донести до его новых обитателей всю глубину грозящей им опасности.

И проинструктировать их по противодействию ей.

И убедиться в том, что они уже наладили свою новую жизнь.

И взять с собой плодовый, чтобы тот не чувствовал себя исключенным из общего дела.

И чтобы у него самого сейчас никто под ногами не путался.

— Кого-то еще навестить? — спросил его пушистый. — Может … ее?

Ответ дался Первому непросто. Но соглядатаи Второго уже вполне могли оказаться в невидимости — да и в Лилит вряд ли что-то изменилось, а ее порабощенный вид уж никак не добавил бы ему решимости. Которая нужна была ему сейчас, как никогда — чтобы помочь Лилит, он должен был найти способ вернуться.

— Не в этот раз, — выдавил он из себя. — Сейчас главное — проверить доступ туда, и если он есть, организовать ваших. Миру привет передайте! — добавил он напоследок.

Отключившись, он вышел из своего кабинета к лестнице и осмотрелся. Размещение апартаментов нового главы их башни в подземелье вполне соответствовало тому ее имиджу, который Второй отныне будет распространять во всех мирах.

Работа сразу пошла у него довольно быстро — сказался опыт, который он получил в создании тоннеля.

Сначала он пробил вертикальную шахту, расположенную на максимально возможном удалении от него и закончившуюся на вдвое большей глубине.

В шахте он разместил широкую винтовую лестницу … нет, лестницу потом, а то стол не спустишь.

Сами апартаменты он расположил в противоположной от тоннеля стороне шахты и сделал их просторными и импозантными — с высоким потолком и достаточным расстоянием от входа до стола главы, чтобы посетители не забывали о почтительной дистанции.

Спустив туда свой массивный стол и разместив его у дальней стены прямо напротив входа, он чуть было не отправил туда же и свое громоздкое кресло, задвинутое в его кабинете в самый дальний угол за ненадобностью. Но нет — этому креслу он уже нашел лучшее применение. Вместо него он создал другое — чуть поменьше и попроще чудовищного трона Второго, но составившее достойную пару столу.

По мере продвижения под землей он сразу устанавливал и освещение. Не просто разбросав повсюду светлячков, как в тоннеле, а сразу собирая их в емкости, подобные тем, которые он создал для антрацитового мира. И в ничуть не меньших количествах, чтобы новому главе не чудилось в тенях по углам очередное нападение.

В самый разгар этой работы его вызвали миры — возбужденные, ликующие, прямо захлебывающиеся от нетерпения. Вернулись, подумал Первый — значит, у него все же появился хотя бы опосредованный контакт с его миром. Хотя бы тонкий ручеек информации оттуда. Он попросил своих гонцов занести свои наблюдения и впечатления в их архив — сейчас ему показалось особенно символичным то, что он создал его по образу оболочки своего мира: не имея возможности проникнуть сквозь нее, он хотя бы сможет видеть все происходящее под нее на ее подобии.

Миры проворчали, что предпочли бы поделиться всем, что узнали, увидели и услышали, с ним, а не с бессловесным предметом — он парировал, что такой предмет обретает не ограниченный во времени дар речи, если в нем фиксировать все по свежей памяти. Чтобы окончательно убедить их, он намекнул, что готовит им сюрприз, и пообещал представить им его, как только закончит.

Что он и сделал даже быстрее, чем ожидал — миры заразили его своим нетерпением.

Закончив со светильниками, он разместил в шахте отложенную ранее винтовую лестницу. И хорошо, что отложил, подумал он, сделав ее более пологой, чем собирался изначально — чтобы спуск по ней вызывал ощущение не стремительного скатывания, а торжественного схождения вниз.

В качестве последнего штриха он закрыл вход в апартаменты нового главы высокой, широкой и тяжелой дверью, отдаленно напоминающей отныне наглухо запертые врата в башню Второго.

Пусть тешится его бывший помощник сходством своего нового места обитания с кабинетом своего победителя. Весьма слабым и бледным, словно в насмешку — что он, впрочем, вполне может и отказаться замечать.

Вызвав его, Первый сообщил, что новые апартаменты готовы и ждут его. Теперь можно было приступать к созданию защитного сооружения вокруг башни — но он вернулся в свой кабинет. Миры, должно быть, уже перенесли свои самые свежие воспоминания в архив, и искушение увидеть их все своими глазами — и в сопровождении замечаний и дополнений миров — было слишком велико. Но для этого нужно было сначала сделать его кабинет пригодным для открытого, не скованного никакими рамками общения.

Оглянувшись по сторонам, он уверенно кивнул. В свете всех последних изменений в башнях, такой большой кабинет ему точно больше не нужен — ни для контактов со своей бывшей командой, ни для встреч с будущими владельцами миров. Кроме того, в его кабинете находился единственный выход в макет его мира — именно через него и проникли в башню похитители, посланные Вторым. Он намеревался навсегда лишить их такой возможности, но новому главе их башни наверняка придется посещать ту, другую — мысленный контакт хорош для быстрого решения текущих вопросов, а в случае обсуждения более важных Второй ни за что не откажет себе в удовольствии заставить подверженного противника являться к нему на аудиенцию лично. И у Первого не было ни малейшего желания оставлять тому беспрепятственный доступ к его отныне личному пространству.

Глава 19.8

Он разделил свой кабинет на три части. Одну он превратил в коридор, ведущий от выхода в макет — не прямо, с двумя поворотами — к лестнице. Вдоль него он разместил несколько имитаций дверей — открыть их было невозможно, но любая попытка сделать это сразу же даст находящимся внутри знак об угрозе вторжения. И необходимое для исчезновения время.

Настоящей он оставил только ту дверь, которая вела из его кабинета на лестницу. Часть кабинета около нее он оставил лично для себя. Она располагалась в противоположной от выхода в макет стороне и — главное — включала в себя вход в тоннель. Его обнаружением Первый не хотел рисковать ни при каких обстоятельствах — он даже замаскировал его, поставив сверху то самое громоздкое кресло, которым никогда прежде не пользовался. Это кресло сделало и так самую маленькую часть его кабинета совсем крохотной, но он не планировал проводить в ней много времени.

И наконец, оставшуюся центральную и самую большую часть он оставил для миров — и для архива. Единственный выход оттуда вел в его личное помещение — он предпочел держать их все при себе, и там им будет проще незаметно переноситься в его мир. Кроме того, если кому-то снова придет в голову мысль захватить их — сначала ему придется встретиться с самим Первым. А судя по пугливым взглядам, которые начала вдруг бросать на него его бывшая команда, задержать его вряд ли кто решится.

Закончив переоборудование своего кабинета, он напоследок защитил помещение для миров и свое собственное блоком. Точно таким, каким каждый из них закрывал свое сознание от мысленного вторжения. Он выбрал образ настоящей стены — ничем не отличаемой от реальной, даже с точной копией дверей в ней — увеличил его, растянул по всему периметру помещений и привязал его не к своему сознанию, а к тоннелю — чтобы блок не зависел от его присутствия в башне.

Вот теперь можно было спокойно, без опаски быть подслушанными, насладиться рассказом миров о том, что они обнаружили в его собственном. Он вызвал их и попросил спуститься к нему. С архивом.

— Одного пустите вперед, на разведку, — добавил он, — чтобы без лишних глаз.

Он встретил их на лестнице у входа в свое новое помещение — и, открыв перед ними дверь, жестом пригласил внутрь. Они вошли, отдуваясь под весом архива, и замерлина месте, недоуменно оглядываясь.

— Дальше, — кивнул он им в сторону второй двери, расположенной наискосок от первой и в каком-то десятке не слишком широких шагов от нее.

Когда они все переместились, наконец, в большее помещение, Первый широко повел рукой вокруг себя.

— Что скажете? — спросил он миры. — Нравится? Я предлагаю вам обосноваться здесь. Для начала, нам всем лучше держаться вместе — и потом, это место уже снабжено как звуко-, так и мысле-изоляцией. Не говоря уже о том, что здесь до вас никто не доберется.

Миры оживились, переглянулись с довольным видом — затем энергетический слегка притушил блеск в глазах.

— Так нас же должны вызывать на какие-то консультации, — мрачно бросил он.

— Вот и оставят запрос на них вон там, — ткнул Первый большим пальцем себе за спину. — Либо мне лично, либо — в мое отсутствие — в двери. В новых правилах, насколько мне известно, не указано, что вы должны являться мгновенно, по первому же вызову?

Миры дружно замотали головами, не сдерживая усмешки, и снова оглянулись по сторонам — но уже иначе: каждый, казалось, присматривал себе место по душе.

— Теперь рассказывайте, — бросил им Первый, сделав вывод, что его приглашение принято.

Нельзя было, конечно, сказать, что обитатели миров уже освоились на новом месте, но они явно были на пути к этому. Новый мир не был копией их прежних, но каждый из пришельцев уже смог найти в нем нечто отдаленно знакомое и был более или менее готов адаптироваться к новым условиям.

Проще всего пришлось антрацитовым. Поверхность континента еще не покрылась густой растительностью, и их наметанный глаз уже обнаружил в некоторых местах выходы скрытых под землей полезных ископаемых. Вдобавок, их привычка к самоорганизации не оставляла сомнений, что эти места будут довольно быстро разработаны.

Так, подумал Первый, этим более совершенные орудия труда не передавать — а то они весь континент так перекопают, что пищу сажать негде будет.

Пушистые уже тоже отыскали чудом выжившую живность и бросили все силы на ее изучение и выхаживание. Гладкокожие их удивляли, не вызывая, впрочем, отторжения, но больше всего их поразили те создания мира, которые были удивительно похожи на первородных. С ними они нянчились, как со своим собственным потомством, и именно эта группа пришельцев вызывала, казалось, наибольшую благожелательность мира.

Так, подумал Первый, этим ни под каким видом не демонстрировать образцы гигантомании мира, которая существовала там до убийственной волны — а то начнут раскармливать выживших, пока те их самих не сожрут.

А вот энергетическим пришлось туго — на континенте мира не было ни гор, ни свергающихся с них быстрых рек. Но и они уже начали приноравливаться — заметив, что ветер, постоянно дующий то с водных просторов на континент, то в обратном направлении, может двигать лопасти привычных им механизмов не намного хуже, чем вода. Они уже даже начали сооружать макет такого механизма, экспериментируя с его местоположением и размером.

Так, подумал Первый, этим даже не намекать, что в его мире ветер способен даже куда более крупные объекты перемещать, если те снабжены широкими покровами, поставленными у него на пути — а то такие лопасти смастерят, что весь механизм с континента снесет.

— Я понял, — подвел итог Первый. — Судя по всему, жизнь там у ваших понемногу налаживается. Продолжайте навещать их — не обязательно вступая в контакт — нам нужны самые веские доказательства, что этот мир способен плодотворно развиваться даже под внешним давлением и что в нем могут найти свое место представители разных миров. Даже в твоем случае, — повернулся он к плодовому. — Пусть твоих не осталось, но ты можешь взять под свою опеку тех моих, которые остались на острове. Старшему там всегда нравилось что-то выращивать — ты можешь подсказать ему, как делать это еще лучше. Только не переноситесь туда слишком часто, — спохватился он, — чтобы не испытывать терпение мира. Вы ему привет передали?

Миры снова переглянулись. С недоуменным, насмешливым, уважительным и восхищенным — все вместе — выражением на лицах.

— У нас тоже сюрприз получился, — произнес антрацитовый, сдерживая усмешку. — Мы хотим Вам кое-что показать.

— Мы привет передали, когда уже возвращались — на всякий случай, — неловко дернул плечом энергетический, поднимая вместе с антрацитовым архив. — И вот что увидели.

Прозрачная поверхность подобия оболочки мира немного изменилась, приобретя сходство с оригиналом — застывшим, неподвижным, ледяным.

Вдруг она шевельнулась, словно вздрогнув, и начала оживать — словно кромка льда стремительно таяла на бескрайних водных просторах.

Затем на них проступил образ Лилит, как будто она медленно склонялась над ними, и они — с готовностью, все четче и четче — отражали ее лицо.

Не то, которое он видел в последний раз — бледное, искаженное от страха — а то, которое он создал и которым любовался потом много лет.

Первый сглотнул — ее лицо начало отступать, словно поверхность водных просторов уходила вглубь, образовав воронку, стенки которой медленно, бережно сомкнулись над ее образом. Оставив его все также четко различимым для его глаз.

Она, что, утонула? — чуть не задохнулся Первый. Нет, не может быть — тогда эта картина не была бы такой мирной.

Или она окончательно исчезла, растворилась в мире, оставив на его поверхности лишь ту пустую оболочку? Тоже не похоже — тогда в этой картине ее образ рассеялся бы.

И вдруг он понял. Мир передал ему, что Лилит не осталась один-на-один с безжалостным укротителем Второго, что мир укроет ее настоящую от него и будет оберегать ее столько, сколько потребуется.

— Спасибо, — дрогнул у Первого голос от затопившей его благодарности ко всем мирам сразу.

— Это еще не все, — остановил его антрацитовый.

Образ Лилит в глубине исчез, и с прозрачной поверхности вырвалось несколько протуберанцев — один из которых ринулся прямо в лицо Первому.

От неожиданности он отшатнулся — вокруг него послышались короткие смешки.

Протуберанцы опали, и на вновь гладкой поверхности появились появился его собственный образ — не искаженный на сей раз, а весьма близкий к реальному. Он повторил путь образа Лилит, медленно уйдя вглубь и укрывшись, как в коконе, под плавно сомкнувшимися над ним несколькими прозрачными лапами.

Задержавшись там на несколько секунд, он тоже исчез, после чего поверхность оболочки мира снова выстрелила протуберанцами — но уже резче и стремительнее.

А потом картинка расфокусировалась, словно у смотрящего на нее в глазах поплыло, и исчезла.

— Что это было? — обвел Первый миры озадаченным взглядом.

— Мы так поняли, — покрутил антрацитовый головой, — что нам было велено сберечь Вас в целости и сохранности. А если нет … оплеухи, скажу я Вам, были еще те.

Остальные миры согласно закряхтели.

— Я знаю, — хмыкнул Первый, — со мной он тоже не особо церемонился.

— Как Вы вообще с ним справлялись? — недоверчиво глянул на него пушистый. — Я представить себе не могу, чтобы мой мир выкинул что-нибудь подобное!

Плодовый закивал в не меньшем удивлении, энергетический сочувственно нахмурился, антрацитовый — только вскинул бровь.

— Каков создатель, таково и творение, — пробормотал Первый, с трудом подавив желание послать эту мысль Творцу, и добавил уже громче: — Со своевольным упрямцем сложно, когда все вокруг хорошо — а вот когда все рушится, только на него и можно опереться. Так что знакомьтесь с ним — без снисходительности и фамильярности, как с равным — и фиксируйте все, что в нем происходит. Я не удивлюсь, если последнее слово он оставит за собой.

Найдя мирам занятие на достаточно длительное время, Первый заставил себя последовать их примеру.

Глава 19.9

Не сразу. Сначала он обучил миры инвертации — чтобы они могли укрыться в ней в случае неожиданного вторжения до того, как перенестись в его мир. Да и там это умение могло прийтись им кстати — в свете того, что им уже овладела башня Второго.

Затем он перенес только что увиденное в архиве миров в свой собственный — в конце концов, это был их общий с его миром архив. И он все еще надеялся вернуться туда — вместе с архивом — и ткнуть свое творение носом в последнюю сцену в случае, если на него очередной приступ вредности найдет.

Прокрутив картину с образом Лилит раз сто, он ушел в макет своего мира. В инвертации. И провалялся у ручья до конца дня. Закрыв глаза и вновь и вновь созерцая ее лицо, как будто погружающееся в бескрайние просторы. Журчание воды в тот раз создало особенно подходящий фон.

Потом он вернулся — не только в башню, но и в реальность. Полностью уходить в воспоминания было рано — своим мирам он обеспечил максимально возможную безопасность, чего не скажешь о его бывшем помощнике и их команде. Второй вполне мог войти во вкус ситуации с заложниками — даже не для того, чтобы что-то выведать у него, а просто ради удовольствия унизить его. И Первый больше не собирался баррикадировать вход в башню и сидеть в глухой обороне — совсем недавно у него возникла куда более интересная мысль, которую вовсе не стоило бросать незадействованной.

Эта мысль помогла ему в создании защитного барьера вокруг их башни так же, как тоннель — в сооружении апартаментов нового ее главы. Второй аннигилятор он сделал намного быстрее первого — учитывая как уже имеющийся опыт, так и намного меньшие размеры нового творения. Зато понадобилось их намного больше. Что отвлекло его, наконец, от гипнотизирующей картины из архива.

Он расположил все эти мини-аннигиляторы широкой полосой вокруг башни — подняв траву на всем открытом пространстве перед ней, чтобы замаскировать их.

Он не стал размещать их в ряд — тот всегда можно было просто перепрыгнуть — а поместил их в произвольном порядке — но достаточно плотно и под перекрывающими друг друга углами — с тем, чтобы любой из атакующих башню рано или поздно наступил на активатор, расположенный возле одного из аннигиляторов.

Его не беспокоило, насколько быстро они могут двигаться — лишившись даже части ноги, бегун немедленно падал и активировал соседние аннигиляторы.

В принципе, такую полосу можно было забросать трупами, но он сделал ее достаточно широкой, чтобы павшие аннигилировали быстрее, чем могла продвигаться по их телам следующая волна нападающих. По крайней мере, достаточно большая, чтобы представить угрозу их башне. И определенно не способная вернуться назад тем же путем.

При этом, избавив их башню от малейшей угрозы штурма, он вовсе не собирался лишить себя самого доступа в макет. Размещая аннигиляторы, он оставил между ними проход — или, вернее, проложил безопасную тропу. Разумеется, не прямую, а извилистую и даже иногда петляющую.

Он выверил на этой тропе ширину каждого шага и угол каждого поворота и рассчитал точное количество и тех, и других. Конечно же, он все их запомнил, но затем — на всякий случай — зашифровал их в определенный стихотворный ритм. И начал затем практиковаться, облекая в него каждую свою мысль — пока тот намертво не засел в его подсознании. Так, что он мог повторить этот путь в любое время и думая о чем угодно.

Под конец, бесконечно уставший, но полностью довольный собой — такого состояния он не помнил с момента создания своего мира — он решил обезопасить и тоннель. Если Второй его обнаружит, массового вторжения с той стороны можно с уверенностью не опасаться, но даже несколько штурмовиков, проникшие в башню в его отсутствие и в инвертации, могут представлять опасность.

Он быстро создал еще два мини-аннигилятора и поместил их в тоннеле — на противоположных стенах, на уровне коленей, в шаге друг от друга и в нескольких шагах от входа в его личное помещение. Ни перепрыгнуть смертоносные лучи, ни поднырнуть под них, ни перекрыть их телами ни у кого не получится.

Впрочем, с обеих сторон, подумал он — и разместил в полу у самой лестницы дезактиватор, обеспечивающий безопасный проход по тоннелю только со стороны их башни.

Чего не скажешь о выходе из нее в макет — таким образом, он обезопасил свою бывшую башню не только от штурма со стороны той, другой, но и от тлетворных контактов с ней.

О чем он и поставил в известность нового главу их башни.

— Позвольте! — вмиг растерял тот всю свою непробиваемую невозмутимость. — Речь шла о предотвращении нежелательного входа в нашу башню, а не выхода из нее!

— Но ты же предусмотрительно поделился принципом мысленной связи с той башней, — широко улыбнулся ему Первый. — Пользуйся на здоровье! А все новые миры, как следует из заключенного тобой соглашения, создаются отныне исключительно по стандартным проектам, без каких-либо изменений и дополнений. Так что я не вижу никаких проблем.

— Возможно, Вы забыли, — натянуто возразил его бывший помощник, — что эти проекты нужно сдавать. Что требует подписей всех сторон.

— Для такого важного и, согласись, редкого события, — размашисто повел рукой в сторону Первый, — я проведу тебя через защитную полосу. Только заруби себе на носу — схема прохода существует исключительно здесь, — постучал он себя пальцем по лбу, — и в недоступном для постороннего взгляда виде. Так что если не хочешь оказаться заблокированным в нашей башне навечно, в твоих интересах, чтобы носитель этой схемы пребывал в полном здравии. Особенно ментальном.

— Пользуясь случаем, — расчетливо прищурился его бывший помощник, — хочу задать еще один вопрос. Насколько я понял, меня отпустили в обмен на еще какое-то Ваше изобретение. Может, и своей башне его откроете?

— По-моему, мы уже договорились, — напомнил ему, в свою очередь, Первый, — что эта башня больше не моя. Но я действительно считаю принцип паритета абсолютно справедливым. Упомянутое тобой изобретение действует только в моем мире — так что твои сотрудники будут ознакомлены с ним, как только получат высочайшее позволение работать в нем. Причем, обучать их будут бывшие владельцы восставших миров — меня ведь отправили на покой, не так ли? — так что вам всем стоит начинать и с них пылинки сдувать.

Кивнув напоследок играющему желваками собеседнику, Первый вышел.

И решил, что вполне заслужил несколько дней отдыха. Которые он провел в макете. После периода бурного творчества они показались ему удивительно пресными и томительными. И он никак не мог придумать, где бы еще найти источник ощущения этой полноты жизни — единственный оставшейся ему вдали от Лилит.

Он взялся укреплять выходы из башни — сейчас, когда инвертация была уже знакома слишком многим, неразумно было основывать неприступность их с мирами пристанища только на ней.

Идея дополнительных средств защиты пришла к нему из воспоминания о последнем разговоре с его собственным миром. Он не смог попасть туда, потому что тот сопротивлялся этому — как если бы он толкался в дверь, чтобы открыть ее, а его мир подпирал ее сзади чем-то тяжелым, блокируя ее движение. Еще не понимая этого, он тогда даже попросил мир дернуть ее со своей стороны, чтобы усилить его толчки.

Такой же принцип однонаправленности внутреннего и внешнего усилия он и внес в механизм открытия всех выходов. У стоящего внутри перед ним должна была быть ярко выраженная необходимость оказаться снаружи — и, одновременно с этим, по ту сторону выхода должна была существовать не менее острая потребность в нем самом. При отсутствии хотя бы одного их этих условий проход не открывался — даже если кто-то обнаружил бы свернутый в точку механизм его открытия.

Попрактиковавшись на входе в свое личное помещение — теперь и к нему никто не ворвется непрошеным! — Первый перепрограммировал выходы из их башни на все горизонты. Намного быстрее, чем в тот день перед ожидающимся штурмом — хотя тогда времени на это у него было существенно меньше.

Под конец у него мелькнула мысль перенести этот принцип с прохода из башни во внешнее пространство на любое перемещение. В самом деле, чем преодоление пространства отличается от проникновения сквозь препятствие? Но он был крайне ограничен в возможностях проверить это предположение.

Единственным местом, куда ему было нужно, куда он нестерпимо хотел попасть, был его мир — но тот совершенно ясно дал ему понять, что не нуждается в нем. По крайней мере, до тех пор, пока у него не появится план, как избавить мир от захватчиков Второго.

В макете, уже практически полностью перешедшем во власть другой башни, в нем точно никто не испытывал ни малейшей надобности, да и сам он стремился туда за неимением лучшего пункта назначения.

В свою бывшую башню из макета ему случалось перенестись, но через раз и почему-то сразу в помещение, отведенное им для миров. Причем, как правило, в те моменты, когда там оказывался один плодовый — становившийся с каждым днем все мрачнее. Он уже перестал сопровождать других в мир Первого и большей частью оставался в башне, погруженный в видимо тяжелые раздумья. Возможно, Малыш с остальными осевшими на острове и без плодового прекрасно справлялись с выращиванием пищи, но почему сюда постоянно притягивало Первого? Чем он мог помочь — не имея ни малейшей возможности сделать Малышу внушение на предмет того, что не стоит отвергать мнение более опытного эксперта в этой области?

Ответ на эти вопросы Первый получил довольно скоро.

Однажды его снова занесло прямо к плодовому, сидящему в одиночестве в углу, прямо на полу, и уткнув лицо в сложенные на коленях руки.

— Что в мире происходит? — решил не теряться больше в догадках Первый.

— Смотрите, — подняв голову, равнодушно кивнул плодовый в сторону архива.

Первый активировал его и — смахивая одно за другим — нашел воспоминания самого плодового о жизни на острове.

Если бы он смотрел на них не на поверхности архива, а вживую, лицом к лицу, ему бы понравилось, в принципе, то, что он видел. Вот там-то ситуация уже точно упорядочилась и приобрела очертания хорошо организованного пристанища.

Во главе его однозначно стоял Малыш. К нему обращались с вопросами, от него ждали распоряжений и исполняли их с готовностью. Он же одними указаниями не ограничивался: при необходимости сам показывал, что и как нужно сделать, часто замечал проблемы еще до того, как ему о них сообщали, и вообще постоянно окидывал окрестности внимательным взглядом, следя за тем, чтобы все были при деле и чтобы дело это было успешным. С одного взгляда было видно, что он принял на себя полную ответственность за все и всех на острове и был полностью сосредоточен на том, чтобы сделать их жизнь максимально полной и комфортной.

У Первого взгляд затуманился — не зря старался, хорошая смена получилась, за эту часть его близких он вполне может быть спокоен.

Глава 19.10

— По-моему, там все в порядке, — проморгавшись, обратился он к плодовому. — А ты что скажешь?

Тот только дернул плечом, отведя глаза. Потом снова глянул на Первого — в упор — и его словно прорвало.

— Я не хочу показаться неблагодарным, — посыпалось из него скороговоркой. — Мы все здесь относительно легко отделались, Вы позаботились о нашей безопасности, дали нам новое дело, устроили на новом месте тех наших смертных, кого удалось спасти — спасибо, искренне. — Он на мгновение склонил голову и тут же снова вскинул ее с вызовом в глазах. — А как же животный? Мы ведь обещали вытащить его — а он все еще там!

Теперь отвел глаза Первый. Раньше он предполагал, что их победа автоматически приведет к освобождению животного, а потом … Потом пришлось срочно спасать все, что еще можно было спасти. Все, что было в его власти спасти. Он … не то, чтобы забыл о животном — просто тот определенно отошел на задний план. Но сейчас … Его лишили почти всего, но его разум и изобретательность все еще были в его власти.

— Ты прав — обещали! — кивнул он плодовому. — И мы это сделаем! Спасибо, что напомнил — ты знаешь, что мы не сидели здесь, сложа руки, сначала нужно было решить первоочередные задачи. Но мы его обязательно вытащим!

— Я готов! — вскочил плодовый. — Сейчас идти?

— Куда? — оторопел Первый.

— В инвертации я без труда проникну в ту башню, — уверенно заявил ему плодовый.

— И что дальше? — вскинул бровь Первый. — Допустим, ты туда проберешься. Допустим, ты его найдешь. Как ты с ним оттуда выйдешь? У них там толпы везде шастают.

— Я обучу его инвертации! — не задумываясь, отмел его сомнения плодовый — очевидно, он уже давно прорабатывал свой план. — Прямо там, на месте.

— А у тебя сразу получилось? — прищурился Первый. — А у него, в его физическом состоянии, сколько времени это займет? И это при том, что к нему в любой момент могут очередную делегацию зевак привести — так они его там мигающим и застанут?

Плодовый снова глянул в сторону, лихорадочно жуя губами.

— Кроме того, в ту башню ты уже не попадешь, — добавил ему размышлений Первый. — Я там был — вход только по предварительной записи, на конкретное время, и перед ним тебя еще на пороге держат, чтобы проникся величием оказанной милости.

Плодовый недоверчиво нахмурился.

— И это еще не все, — не стал Первый скрывать от него ни одного препятствия. — В нашей башне отныне закрыт не только свободный вход, но и выход. Провести тебя через защитную полосу я могу, но она довольно широкая — нас определенно заметят. И инвертация не поможет — тебе придется повторять каждый мой шаг. В абсолютной точности — там со всех сторон аннигиляторы. А он сможет это сделать на обратном пути, если он едва ходит?

— Так что же делать?! — яростно стукнул себя кулаком в ладонь плодовый.

— Дай мне время — я найду способ, — пообещал ему Первый. — С этой минуты я занимаюсь только этим.

Путь к освобождению животного нашелся очень быстро. Причем, такой, который позволял обойти как наглухо запертые врата в башню Второго, так и смертельную ловушку на пороге их собственной. Оставалось только определить его конечную точку.

Он практически не сомневался, что животный держат на горизонте его мира. Во-первых, это был один из ранних миров — а значит, его горизонт уже сместился далеко наверх, что создавало дополнительные трудности для его побега. И во-вторых, это было очень в духе Второго — поместить искалеченного бывшего владельца мира именно в то место, где он провел столько времени в добром здравии и расцвете сил.

Но все же нужно было проверить.

— Привет! — вызвал он животный. — Как ты там?

— Более-менее, — коротко отозвалось у него в сознании.

— Начну с плохих новостей, — продолжил Первый. — Мы проиграли.

— Меня поставили об этом в известность, — ответил животный мертвенно-спокойным тоном.

— Но это не конец истории! — решительно заверил его Первый. — Мы о тебе не забыли. Можешь ответить на пару вопросов?

— Да, — вновь вернулся к осторожной односложности животный.

— Ты находишься на своем горизонте? — затаил дыхание Первый.

— Да, — ни на секунду не задумался животный.

— Ты уверен? — настаивал Первый.

— В этом помещении я подписывал акт приема своего мира, — прокралась в голос животного горечь.

Почувствовав подъем знакомой волны, Первый начал задавать вопросы быстрее и отрывистее — животный отвечал все также кратко, но определенно живее.

— Тебя охраняют?

— Нет.

— К тебе еще водят этих … любопытствующих?

— Нет.

— К тебе кто-нибудь заходит?

— Нет.

— Ты можешь свободно перемещаться?

— Да.

— И из этого помещения?

— Да.

— И к выходу на горизонт?

— Да … только не быстро.

— Выходи!

Пока животный добирался до выхода, Первый успел подумать о многом. Интересно, как плодовый собирался — с такой скоростью перемещения — спускаться с ним чуть ли не через всю башню Второго? Их и на горизонте-то в момент догонят, если не вовремя обнаружат исчезновение животного. Нужно лишить ищеек Второго такой возможности. В конце концов, чем мысленный инструктаж отличается от голосового? Более того, если возможна передача зрительных и звуковых образов в хранилище памяти архива, то кто сказал, что нельзя сделать то же самое с живым сознанием?

— На месте, — тяжело дыша, сообщил ему животный.

— Хорошо, — собравшись, приступил Первый к проверке своей идеи, — теперь веди взглядом по двери — не спеша, слева направо и сверху вниз.

— Зачем? — озадаченно поинтересовался животный.

— Смотри — и думай о том, что видишь, — продолжил инструктировать его Первый. — Я надеюсь, что таким образом зрительный образ трансформируется в мысленный и передастся мне. Только не отвлекайся.

Полностью сконцентрироваться животному сразу не удалось — поначалу образ двери в сознании Первого мигал и размывался. Но понемногу картина стабилизировалась, и Первый внимательно вглядывался в нее глазами животного, обращая особое внимание на края двери — вряд ли башня Второго стала бы изощряться в поисках замысловатого блокирующего устройства.

На деле все оказалось еще проще. Как только их совместный осмотр дошел до середины двери, прямо над ее ручкой Первый увидел обычный засов — правда, огромный. Для порядка он довел осмотр до конца — со Второго вполне могло статься поставить засов на самом видном месте лишь для отвода глаз — но больше на двери не обнаружилось абсолютно ничего, хотя бы отдаленно напоминающего замок.

— Отлично! — удовлетворенно кивнул Первый. — Теперь попробуй открыть его.

Пару минут до него доносились лишь волны напряжения, перемежающиеся всплесками разочарования.

— Не могу, — выдохнул, наконец, животный. — Сил не хватает.

— Попробуй еще раз, — настаивал Первый, убедившись, что засов был настоящим — Второй всегда отдавал предпочтение грубой силе. — Сдвинь его хотя бы немного — дальше легче пойдет.

— Да зачем? — раздраженно бросил животный.

— Если тебе удастся с ним справиться, — ввел его Первый в курс своего плана, — то однажды, по моему сигналу — и только по моему сигналу — ты откроешь его еще раз. С той стороны тебя будут ждать. Чтобы отвести в нашу башню.

— Я открою его! — выдохнул животный.

После еще нескольких, явно мучительных попыток ему все же удалось немного сдвинуть засов. Совсем чуть-чуть — но начало было положено.

— Пока хватит, — остановил его Первый. — Продолжай в том же духе каждый день — только в разное время и понемногу, чтобы чрезмерно острый взгляд неладное не заметил. А теперь возвращайся к себе — у нас есть еще одно дело.

Животный так и не отключился от передачи видимых им образов, и в сознании Первого начали появляться стены, двери, затем весьма скудно обставленное помещение за одной из них — рывками, дергаясь и раскачиваясь из стороны в сторону. Да, подумал Первый, в такой хромотой о простом побеге не может быть и речи.

— Тебе предстоит сделать еще одно, — сообщил он животному, как только тот устроился, наконец, на одном месте. — Тот, кто тебя встретит, будет в невидимом состоянии. Тебе нужно тоже научиться переходить в него — иначе вас и выследят, и догонят в два счета.

Первый начал передавать ему инструкции по инвертации. Медленно, детально, шаг за шагом, иногда возвращаясь к предыдущему, чтобы объяснить другими словами. Время от времени до него доносились мучительные вспышки — очевидно, изуродованное тело животного реагировало на попытки сжатия острой болью. Но он повторял их раз за разом — с крепко сжатыми зубами и не прося ни минуты передышки.

— Ну что, видишь себя? — спросил его Первый — в его сознании картина полностью расфокусировалась.

— Частично, — неуверенно отозвался животный, задыхаясь.

— Уже хорошо, — подбодрил его Первый. — На сегодня все. Договоримся так: будешь тренироваться каждый день, и как только сможешь инвертироваться уверенно — полностью и надолго — вызывай меня. Только не слишком усердствуй — не хватало еще, чтобы ты выключился в самый решающий момент.

Оставив животного готовиться к нему, он вызвал плодовый и попросил его зайти к нему.

Глава 19.11

Он объяснил ему, каким образом они освободят животный, и добавил, что им придется ждать, пока тот не будет готов.

— Я буду ждать столько, сколько нужно! — просиял плодовый, выпрямляясь.

— Не спеши, — остановил его Первый взмахом руки. — У меня есть к тебе вопрос. Ты осознаешь риск? Любой план хорош, пока не начнется его реализация. После этого может произойти все, что угодно — вплоть до того, что вас настигнут и захватят.

— Я Вас не выдам! — сверкнул глазами плодовый. — В крайнем случае возьму все на себя. Пусть запирают нас с животным вместе — Вы найдете способ нас вытащить!

— В той башне не особенно церемонятся с вторжением в сознание, — предупредил его Первый.

— Блок поставлю! — пренебрежительно дернул плечом плодовый.

— Блок не годится … — рассеянно заметил Первый, подгоняя уже поднимающуюся волну вдохновения. — Он явно даст понять, что ты что-то скрываешь — и перед массированным вторжением может не устоять. Лучше заблокировать только нужные мысли, отфильтровать их … — Он прищурился. — Ага! Скажи, пожалуйста, в твоем мире все плоды одновременно созревали?

— Нет, конечно! — удивленно глянул на него плодовый.

— В моем тоже, — удовлетворенно кивнул Первый. — А можешь представить себе … не знаю, как это у вас называлось … такое место, чтобы в нем хорошо были бы видны и уже спелые плоды, и еще нет?

Помрачнев и болезненно сморщившись, плодовый закрыл глаза. Через пару мгновений он снова глянул на Первого — с посветлевшим лицом и смягчившимися его чертами.

— Я уже начал забывать, как это было красиво! — негромко произнес он, словно эта картина все еще стояла у него перед глазами.

— Вспоминай и получше! — кивнул ему Первый. — А теперь выбери несколько неспелых — подальше друг от друга — и привяжи к ним … нет, спрячь в них все воспоминания, о которых та башня не должна узнать. Только не вместе — по одному к каждому: отдельно план побега, отдельно перенос смертных в мой мир, отдельно ваши посещения его, отдельно наш архив … ну, ты понял. Иди, тренируйся, и когда будешь уверен, что до этих мыслей никто не доберется, заходи ко мне — извини, но мне придется проверить, что у тебя получилось.

Плодовый справился к следующему дню — и Первый с удовольствием отметил, что он скрыл не только те мысли, о которых шла речь в предыдущем разговоре, но и вообще все его контакты с другими мирами и с самим Первым.

Его слегка смущал вид этих точек фильтра плодового — размерами они походили на созревшие плоды, а вот форма их была немного искажена — но, с другой стороны, он понятия не имел, как они выглядели в реальности. А башня Второго уж точно не обратит внимания на такие мелочи — их всегда больше интересовал конечный продукт жизнедеятельности миров, а не процесс его создания.

Для верности он попробовал вскрыть эти точки — при малейшем мысленном нажатии плоды лопались, и из них начинала вытекать та лава, которая составляла блок плодового. Было ее совсем немного, и она мгновенно затвердевала, образуя дополнительную защиту для скрытых воспоминаний.

Молча показав плодовому большой палец, Первый отпустил его — до получения сигнала от животного.

Ждать им пришлось несколько дней — инвертацию тот освоил довольно быстро, а вот засов оказался более неподатливым. Но наконец, животный вызвал Первого и без лишних слов показал ему перемещение засова почти до самого конца, совершенное невидимой рукой.

Он немедленно вызвал плодового, и они отправились наверх, к выходу на нужный горизонт. Неспешно, чтобы не вызвать подозрений, поднимаясь по лестнице, они негромко переговаривались, вновь и вновь перебирая все этапы предстоящего освобождения животного и замолкая лишь при встрече с представителями бывшей команды Первого.

У выхода на горизонт он дал плодовому последние инструкции.

— Доберешься до входа в ту башню, сразу же вызывай меня, — повторил он еще раз. — Я дам сигнал животному открыть дверь — хватай его наощупь, и сразу же уходите. Только дверь прикройте. Идти ему будет тяжело — если выбьется из сил, дай знать — я выйду и помогу донести его.

Нащупав кнопку разблокировки двери, он нажал на нее и отступил в сторону, освобождая плодовому дорогу — их с животным взаимная потребность друг в друге обеспечила открытие прохода.

В последний момент он чуть не шагнул через него вслед за плодовым — вдвоем они могли бы сразу нести животный. Но он не был уверен, что их надобность вернуться в башню будет подкреплена такой же со стороны самой башни. Надежнее было ему остаться здесь и держать проход открытым.

Еще никогда время в его бывшей башне не тянулось для него так долго — доводя напряжение до предела. Так, что у него мышцы заныли, как будто он добрый десяток стволов в своем мире перетаскал.

— Добрался, — коротко клацнуло, наконец, у него в сознании.

Шумно выдохнув, Первый привалился к стене у приоткрытой двери.

— Выходи, — скомандовал он животному.

А дальше он едва успевал фиксировать, что происходит.

— Меня взяли! — отрывисто рыкнул плодовый. — Ставлю фильтр!

Связь прервалась.

— Нет! — отчаянно вскрикнул животный.

В его сознании вспыхнула картина фигуры на фоне распахнутой двери, очерченная сетью и увлекаемая, несмотря на сопротивление, из поля зрения. Невидимыми руками.

А потом картина смылась волной боли.

Раз за разом он вызывал плодового — безуспешно. Это фильтр, отчаянно цеплялся он за эту мысль, это, должно быть, фильтр — он же спрятал за ним все контакты со мной, и мысленные тоже.

Наконец, он бросил эти бесплодные попытки — не стоило терять время на них, когда оставался шанс довести начатое до конца. Если он еще оставался.

— Ты живой? — вызвал он животного.

Ответом ему послужил короткий, болезненный всхлип.

— Возле тебя кто-то есть? — продолжил он.

— Нет, — дрогнул у животного голос.

— Тогда инвертируйся и выходи, — вспыхнула у Первого надежда. — Я иду тебе навстречу. Потом вытащим плодового.

— Я не могу, — лихорадочно забормотал животный. — Меня приковали. Пожалуйста, освободите плодового! Любой ценой! Если нужно, я клянусь остаться здесь и никогда больше не пытаться бежать! Пусть только не делают с ним то, что сделали со мной!

Скрипнув зубами, Первый еще раз вызвал плодового. И снова не получил никакого ответа.

Оставаться здесь больше не имело смысла.

Нужно было возвращаться к себе.

И ждать.

Сейчас плодового наверняка допрашивают.

Но это не может длиться вечно.

Фильтр у него, похоже, работает.

Значит, рано или поздно его оставят в покое.

Хотя бы на время.

И тогда он должен выйти на связь.

Тогда Первый будет знать, где его держат.

Он узнал об этом через несколько самых мрачных, самых тягостных, самых безумных дней в своей бесконечно долгой жизни.

И не от плодового.

К нему обратился его бывший помощник — впервые по их личной мысленной связи после капитуляции их башни — с просьбой зайти к нему.

Когда Первый спустился в его новый кабинет, он тут же встал из-за стола и жестом пригласил Первого занять его место.

— Что, тяжеловата ноша оказалась? — прищурился Первый.

Все также не произнося ни слова, хозяин кабинета отступил в сторону.

Пожав плечами, Первый зашел за стол и опустился в непривычное начальственное кресло.

Пару минут ничего не происходило.

— У тебя слишком много свободного времени, чтобы шутки шутить? — повернулся Первый к своему бывшему помощнику, сверкнув глазами.

— Я жду тебя в своем кабинете через два часа, — раздался в его сознании бездушно металлический голос Второго.

— О чем речь? — подобрался Первый.

— Не о чем — о ком, — поправил его тот, явно выделив последнее слово.

— Заранее предупреждать нужно, — постарался выдержать беспечный тон Первый. — Ладно, буду. Но если вздумаешь меня под дверью держать — уйду сразу же.

— Не уйдешь, — без тени сомнения парировал Второй.

Первый отправился в путь сразу же. Для начала, даже уже хорошо знакомый ему проход через защитную полосу вокруг их башни требовал определенного времени. И потом — он не имел ни малейшего желания явиться ко второму, запыхавшись от усердия. И подумать по дороге не мешало.

Варианта было всего два: либо они выдавили из плодового подтверждение его связи с Первым, либо нет.

В первом случае Второй сразу бы послал за ним стражу — если бы не защитная полоса перед входом в его бывшую башню, весть о которой уже наверняка разнеслась. Значит, его могут ждать прямо за ней — он инвертировался на последнем шаге через проход и немного прошел вдоль полосы прежде, чем углубиться в макет.

Во втором случае его вызвали, чтобы получить те же подтверждения от него самого. Значит, Второй будет блефовать, делая вид, что у него на руках уже есть все факты, доказывающие участие Первого в организации попытки похищения животного — тогда нужно твердо придерживаться версии, что это была личная инициатива плодового, и выяснить, что хочет Второй в обмен на него.

И, похоже, он действительно вновь что-то очень хотел — дверь в его кабинет открылась сразу же, как только Первый подошел к ней, без какой-либо издевательской игры с панелями.

Глава 19.12

Кроме Второго, там снова оказалось еще несколько стражников — похоже, похитив бывшего помощника Первого, он и сам начал испытывать манию преследования, опасаясь подобных же действий со стороны своих жертв.

— Так о ком речь? — не стал тратить время попусту Первый.

— На днях обнаружился в нашей башне лазутчик, — откинувшись на спинку своего чудовищного трона, принялся растягивать слова Второй. — С совершенно идиотской миссией. Настолько примитивно организованной, что мы вполне допускаем, что это была вылазка любителя-одиночки. В его сознании не обнаружилось больше ничего предосудительного — так что мы можем вернуть его вам. С тем условием, разумеется, что вы подвергнете его соответствующему наказанию за попытку дискредитации вашей башни.

— Это ваше единственное условие? — вскинул бровь Первый. — И причем здесь я?

— Отвечу сразу на оба вопроса, — дал Второй знак рукой одному из стражников.

Тот подошел к выходу на лестницу, открыл дверь — и в ней показались двое других. Которые внесли в кабинет Второго подобие прозрачной стены, которой его мир отгородился от него.

У Первого все внутри похолодело. Как они добрались до архива? Да нет, не может быть! Незаметно проникнуть через защитную полосу, через блокирующий кокон, которым он окружил свой бывший кабинет, через его собственное помещение, в конце концов?

— Что это? — напустил он на себя максимально озадаченный вид.

— Да брось! — отмахнул его попытку небрежным жестом Второй. — Мы обнаружили эту забавную игрушку в твоем мире — и хотя она располагалась на дереве, крайне сомнительно, чтобы она прямо там выросла. Не подскажешь, как она работает?

— Ты все равно не поймешь, — бросил Первый ему в лицо совершенно очевидный факт.

— Не спорю! — показал в усмешке зубы Второй. — И даже не претендую. Поэтому у меня есть другое предложение: ты подпишешь сейчас договор, согласно которому будешь поставлять нашей башне столько таких игрушек — настроенных интуитивно понятно для наших сотрудников — сколько нам потребуется. И потом можешь забирать своего лазутчика.

— Я больше не имею отношения к производству, — напомнил ему Первый. — Я могу подписать договор, согласно которому наша башня будет поставлять вам все, что нужно.

— Не возражаю, — милостиво кивнул ему Второй, — если ты гарантируешь исполнение этих обязательств со стороны вашей башни. Если она откажется — в силу, например, того, что у тебя нет больше права выступать от ее имени — не забывай, что у нас все также остается тот, за кем приходил ваш лазутчик.

— Сначала я хочу его увидеть, — насторожился Первый.

Второй демонстративно закатил глаза и снова махнул рукой стражникам. На сей раз двое из них вышли — и тут же вернулись в сопровождении плодового.

Первый пытливо вглядывался в его лицо — тот стоял с совершенно непроницаемым видом, глядя прямо перед собой и не выказывая ни малейшего признака того, что узнал Первого. Вот это выдержка, подумал тот, пожалуй, в будущем ему можно будет самые рискованные мероприятия поручать.

— Приступим? — вырвал его из размышлений голос Второго, уже придвинувшего к нему готовый текст договора и жестом отославшего стражников с плодовым.

Взяв ручку, Первый все же внимательно прочитал весь договор — Второй вполне мог внести туда пункт-ловушку на всю последующую вечность. Не обнаружив ничего подозрительного, он размашисто подписал документ.

— Вот и замечательно! — ощерился Второй в плотоядной усмешке, протягивая ему один экземпляр договора и пряча в свой стол другой. — У меня еще один вопрос. Как мне объяснили, эта игрушка, — кивнул он на подарок Первого Лилит на краю своего стола, — настроена только на одного пользователя. А можно обеспечить открытый доступ к ней — прямо сейчас, чтобы меня сомнения не мучили?

Похоже, ему сообщили не только то, что этот экран был предназначен для одного-единственного зрителя, но и то, что именно он ему показывал. И сейчас Второй не преминул воспользоваться случаем, чтобы получить очередное садистское удовольствие, заставив Первого смотреть на картины их с Лилит прошлого в его присутствии.

— Проще простого! — провел Первый пальцами по краям прозрачного экрана, сбросив исходную настройку на отражение в нем лица Лилит и стерев заодно все помещенные туда воспоминания. — Смотри!

Вместо прежних он передал на экран другой образ — одну из первых их с Творцом дискуссий: когда еще никого, кроме них, не было, когда глаза Творца еще горели таким же энтузиазмом, как и у него самого, когда они еще понимали друг друга с полуслова.

Второй закивал с видом знатока и передав на экран свой образ — явно недавний, в котором Творец, стоя в своем кабинете, широко обводил его рукой и кивал Второму с таким видом, словно вручал ему права на свои владения.

— Ты, как всегда, на высоте! — торжественно заявил Первому Второй. — Действительно, в этой игрушке нет ничего сложного, и она может оказаться весьма полезной.Жаль только, что ты исходные картинки из нее убрал. Мы собирались отдать ее тебе — ведь в ней было все, что у тебя осталось.

— Что ты имеешь в виду? — медленно произнес Первый, чувствуя, что сейчас услышит именно то, для чего затевался этот разговор.

— Наши наблюдения за той первородной показали, — охотно пояснил Второй, — что она слишком заражена твоим столь долгим присутствием рядом с ней. Поэтому мы решили предоставить ей не десять-пятнадцать жизненных циклов, как всем в том мире, а бесконечное их количество. Она никогда его не покинет, — блеснул в глазах Второго огонек то ли торжества, то ли безумия, — и всегда будет, разумеется, оставаться под нашим заботливым контролем.

… ему не удастся спровоцировать меня …

… иначе некому будет помочь и Лилит, и миру …

… я просто быстрее найду способ вернуться к ним …

— Лазутчика отдай! — процедил Первый сквозь зубы, глядя Второму прямо в глаза.

— Да-да, конечно! — разочарованно отвел тот взгляд, и кивнул стражникам на выход на лестницу.

Как только они вернулись с плодовым, дверь наружу распахнулась. Плодовый стоял перед ней, словно не веря своим глазам — стражники чуть подтолкнули его, и он вышел. Деревянными шагами и все также даже не покосившись по сторонам.

Первый поднялся и пошел за ним.

— Ах да, чуть не забыл еще кое-что сказать, — донеслось до него из-за спины, когда он уже переступал порог. — У лазутчика в сознании обнаружились некие странности, и исследуя их, наши сотрудники проявили слегка чрезмерное усердие. Надеюсь, ты не будешь в обиде — сам ведь знаешь, как легко бывает увлечься в порыве энтузиазма.

Первый глянул вслед плодовому — тот шагал вперед, как заведенный автомат — потом резко обернулся ко Второму — тот уставился на него с видом охотника, у которого из-под носа ускользает последний шанс загнать желанную добычу.

— Маятник пошел назад, — бросил ему Первый, отчетливо выговаривая каждое слово, и вышел.

Плодового он догнал быстро — тот двигался, не ускоряя и не замедляя шаг — и с ходу попытался вызвать его. Не получив ни мысленного, ни словесного ответа.

Он делал это еще много-много раз — прежде чем собрался с духом, чтобы заглянуть в его сознание. И тут же отшатнулся — там не было ничего. Там все было выжжено, как в его мире после извержения.

Он принялся посылать туда образ за образом — самые яркие: и счастливые, и трагичные — чтобы вызвать хоть какую-то реакцию. Пусть хоть вспышку раздражения, гнева, ярости, как это случилось с Лилит. Ничего. Рядом с ним шагала пустая оболочка.

Он принялся тормошить ее — она продолжала двигаться, даже не пытаясь уклониться от толчков и ударов. Она послушно реагировала только на прямые приказы, причем самые короткие: «Стоять», «Направо», «Налево», «Вперед» …

Когда они добрались до защитной полосы, Первый понял, что не пройдет ее с этим манекеном. Больше того, он понял, что не должен приводить его в башню. Второй вернул его не в обмен на носитель воспоминаний — тот, скорее, пошел вдобавок. Оставив у себя изувеченного животного, Второй послал в их башню такого же … нет, еще более пугающего уродца — в назидание и устрашение.

Так не бывать этому!

Башня не увидите его таким.

Его миры не увидят его таким.

Больше никто не увидит его таким.

Дав оболочке плодового команду стоять на месте, он максимально быстро прошел защитную полосу, влетел в башню, скатился вниз по лестнице и ворвался в кабинет своего бывшего помощника.

— Где аннигилятор? — почти прорычал он, тяжело дыша.

— Зачем он Вам? — вцепился руками в стол хозяин кабинета.

— Чтобы освободить плодового! — вдруг вырвались из Первого самые точные слова.

— Успокойтесь! — видимо расслабился его бывший помощник. — С ним все будет в порядке. У меня есть договоренность …

— Что у тебя есть? — внезапно охрип Первый.

— Вас заметили, — заерзал тот в своем кресле. — Когда вы поднимались по лестнице. К выходу в макет животного мира. Через который туда ушел плодовый. Мне доложили. Я понял, что Вы задумали. Нам не нужны никакие осложнения — сейчас, когда все начало, наконец, налаживаться. Я сообщил Второму — в обмен на твердое обещание, что плодовый задержат до совершения преступления и после завершения всех процессуальных мероприятий вернут нам. Он находится в юрисдикции нашей башни — и мы будем решать, что с ним делать.

— Вернут? — тихо спросил Первый, и вдруг сорвался на крик: — Вернут?!

В два широких шага он подскочил к столу, схватил своего бывшего помощника за шиворот и поволок его к выходу.

— Что Вы делаете?! — полузадушенно взвизгнул тот.

— Веду тебя на экскурсию! — рывком оторвал его Первый от двери, за которую тот попытался ухватиться. — Посмотреть, что нам вернули! Давай, ори! Зови свою стражу! Пусть они тоже посмотрят!

Его бывший помощник обмяк и больше не издал ни звука — просто не хочет, чтобы подчиненные его в таком виде увидели, подумал Первый, скрипнув зубами.

Глава 19.13

Он отпустил его перед самой защитной полосой. По ту сторону которой все также стоял плодовый. Все также замерев в полной неподвижности. Все также глядя перед собой пустыми глазами.

— Что это? — растерянно пробормотал бывший помощник Первого.

— Вот именно — что! — снова резанула его эта картина, словно ножом по живому. — То, что от него осталось! Ему выжгли все сознание, полностью! Там нет ни одной мысли, ни одного чувства, ни одного воспоминания!

— Я не понимаю, — замотал головой его бывший помощник, с ужасом глядя на неподвижную статую на противоположной стороне защитной полосы. — Мне обещали …

— … его вернуть? — выплюнул Первый эти слова ему прямо в лицо. — А в каком виде, не уточняли? Принеси мне аннигилятор — его уже нет, и эта оболочка без него тоже существовать не будет!

— Никто не имеет права уничтожать создание Творца! — вновь зашелся его помощник.

— А что такое — создание Творца? — прищурился Первый со злостью. — Чего стоит это тело без … души? — вдруг пришло к нему название той неуловимой и самой главной части любого существа. — Именно ее вдыхает в него Творец — и именно ее уничтожила та башня. Не особо терзаюсь сомнениями. А без души оболочка не имеет никакого смысла.

— Я не скажу Вам, где находится Ваше устройство! — отступил на шаг его помощник, глядя на него исподлобья.

— Ты еще не забыл, что я его сделал? — ответил ему Первый не менее яростным взглядом. — И могу сделать и другой!

— Я знаю, что Вы все можете, — упрямо сжал тот губы в тонкую полоску. — Но из моих рук орудие уничтожения Вы не получите!

Круто развернувшись, он пошел к входу в башню. Сгорбившись, волоча ноги, но ни разу не обернувшись.

Первый бросил быстрый взгляд на статую плодового.

Пока он новый аннигилятор создаст, может растерять вся решимость.

И вид останков когда-то самого миролюбивого и жизнерадостного его последователя отнюдь не способствовал требуемой концентрации.

И к себе в помещение уйти — не вариант.

Вдруг он вперед шагнет …

Первый замер.

За все это время он ни разу не подумал о мини-аннигиляторах, расставленных по всей полосе вокруг башни. Они всегда ассоциировались в его сознании с охраной и защитой.

Ну что же, сейчас они защитят и сохранят хотя бы память о плодовом.

Он никогда не думал, что это будет так трудно.

Смотреть на живое существо и знать, что через пару мгновений его не станет.

По его приказу.

Его руками.

Которые до сих пор всегда только создавали. Которые были предназначены только для создания.

Набрав побольше воздуха, он помедлил еще пару секунд — голос куда-то пропал — и, найдя его и глядя прямо на плодового, хрипло скомандовал: «Ко мне!».

Тот тут же шагнул вперед.

Забыв выдохнуть, Первый смотрел, как завороженный, как с каждым шагом он становился все ниже — опускаясь к земле на исчезающую под лучами аннигиляторов часть. Которая распадалась на фрагменты, дробилась в мелкие песчинки и рассеивалась в совсем крохотные пылинки, затуманивающие легкие облаком лицо плодового и поднимающиеся тонкими струйками все выше над его головой.

Первый следил за ними, пока все они не растворились где-то там в вышине. Прощай, брат, подумал он, все еще запрокинув вверх голову, мы будем помнить тебя другим. И однажды я снова соберу тебя оттуда, из вселенной, цельным и прежним — и мы обязательно встретимся!

Каким-то образом он оказался у себя. Где сразу увидел, что дверь в помещение миров открыта. В ней стоял антрацитовый, уперевшись в ее косяки обеими руками и закрывая проход всем своим мускулистым телом. За его спиной, в глубине помещения виднелись пушистый и энергетический — бледные, с полусогнутыми коленями, словно к прыжку готовились, и вцепившиеся с двух сторон руками в архив.

— Что случилось? — чуть расслабил напряженную позу антрацитовый. — Мы поняли, что что-то происходит, и вот — приготовились архив эвакуировать.

Архив.

В нем нужно все сохранить.

И его нужно сохранить.

Выпутываясь из липкого тумана, он подошел вслед за антрацитовым к прозрачному экрану. Говорить он все еще не мог — перехваченное горло не пропускало ни единого звука. Он просто перенес на экран — так, чтобы и миры могли видеть — все, что случилось с плодовым: от его решения освободить животный до последнего перед полным исчезновением шага по защитной полосе.

Когда он закончил, пушистый закрыл лицо руками, энергетический обхватил своими голову, а антрацитовый подошел к нему и крепко сжал его плечо.

— Вы все правильно сделали, — глухо добавил он. — Чем так жить, так лучше не жить.

Первый прикоснулся пальцами к экрану, вводя дополнительные настройки.

— Вам все это нужно? — спросил он миры, обретя, наконец, голос и кивнув на архив. — Лично вам?

Все они, не задумываясь, кивнули.

— Я только что привязал его к каждому из вас. — Он объяснил им принцип взаимной надобности. — Теперь — где бы вы ни находились — если почуете хоть малейшую угрозу, сможете перенестись прямо сюда. Все вместе или хотя бы один — кто сможет. Здесь берете архив и немедленно уходите с ним в мой мир. Доступ у вас есть, и ваши вас там укроют.

Упоминание о его мире подсказало ему еще одну мысль.

— За пределы башни вам выходить незачем, — задумчиво добавил он, — но я и здесь уже в полной безопасности не уверен. Вам нужно научиться менять внешность — особенно пригодится, если придется среди смертных в моем мире затеряться.

Антрацитовый с интересом подался вперед.

— Вот так? — Он закрыл глаза, и вдруг его лицо стало совершенно черным — на котором только сверкнули белки глаз и, через мгновенье, ослепительная улыбка. — Мои такими из-под земли вечно вылазили!

— Точно! — оживился и пушистый. — Мои в засаде на живность тоже и ветками, и листьями маскировались.

— Это, как защитный костюм на себя надеть? — сосредоточенно нахмурился энергетический. — Мои такие во время работы на установках носили.

— Можно и надеть, — согласно кивнул Первый. — А можно и нарисовать — тогда, если что, смыть легче будет. Одним словом, тренируйтесь.

Он ушел к себе, но почувствовал, что энтузиазм миров заразил и его. Что он только приветствовал — новая задача позволяла ему не думать о том, что только что произошло на защитной полосе.

Себе в качестве модели он выбрал одного из зверьков в своем мире. Мохнатый, пузатый, неуклюжий, косолапо переваливающийся хоть на двух, хоть на четырех ногах и не вызывающий особой опаски, пока его не разозлить — после чего он преследовал своего обидчика и по земле, и по воде, и на деревьях, без устали и до конца.

Очень подходящие для самого Первого отныне качества.

Но демонстрировать их вовсе незачем. Прямого нападения на себя Первый не опасался — Второй явно задался целью оставить его в полном сознании и заставить наблюдать — в полном же бессилии — за медленным, расчетливым, безжалостным уничтожением его мира и всего и всех в нем. И его новый облик отлично послужит для того, чтобы убедить Второго, что он действительно утратил любую способность к сопротивлению. А свой старый он прибережет до того момента, как найдет способ вернуться в свой мир.

С того дня Первый только этим и занимался. Проводя почти все время в макете — как правило, в инвертации, иногда в своем новом облике, чтобы привыкнуть к нему. Ему нужно было проанализировать все произошедшие события в обратном порядке — чтобы найти то из них, с которого начался раскол, упомянутый Творцом, и те, в результате которых этот раскол всякий раз углублялся. Только определив их, можно было начинать думать, как его остановить.

Иногда ему казалось, что от нахлынувших воспоминаний у него плавится мозг и вот-вот лопнет голова. Вначале, пытаясь отвлечься, он пару раз вызвал животного — чтобы убедиться, что у него все в порядке. В той мере, в какой это было возможно в его положении.

Животный всякий раз отвечал ему — словно заученными фразами — что у него все по-прежнему, его уже расковали, никто его не беспокоит, вот только засов на выходе в макет сменили на громадный висячий замок. Ключ от которого выбросили в макет перед тем, как защелкнуть его. Но он явно давал понять, что одни и те же вопросы определенно тяготят его — и после нескольких попыток поддержать его Первый решил, что вспыхнувшая и тут же угасшая надежда стала для него слишком сильным испытанием, и оставил его в покое.

Поэтому, когда однажды … он даже не мог сосчитать, сколько времени прошло в бесконечных размышлениях … животный вызвал его сам, Первый сразу же встрепенулся. Как только услышал его оживленный, звенящий, почти ликующий мысленный голос.

— Прощайте! Спасибо, что изобрели эту штуку! Нам с плодовым всегда было по пути!

Глава 19.14

Вскочив, он перенесся почти мгновенно — но сразу же понял, что опоздал. От животного уже оставалось не больше половины, а он почему-то оказался перед защитной полосой. У него просто не было времени преодолеть ее — и ему оставалось только смотреть, как рассеивается животный. С улыбкой такого облегчения на лице, что Первый закинул голову и крепко сжал зубы, чтобы сдержать крик.

И там он вдруг заметил, что струйки мельчайших частиц, только что составлявших животный, не устремляются вверх, а в каком-то месте изгибаются и движутся к нему. Нет, ему за спину, в заросли, где снова опускаются к земле.

Ринувшись туда, он увидел целую группу из башни Второго — судя по явно незнакомым ему лицам. Они стояли вокруг какой-то пузатой емкости, в верхней части которой располагалась воронка. Втягивающая в себя струйки все еще мерцающих частиц.

— Что вы делаете?! — не сдержался на сей раз Первый.

— А тебе что за дело? — повернувшись к нему, пренебрежительно бросил один из группы.

Первый глянул вниз — оказалось, что он материализовался в своем новом облике.

— Ну … интересно, — взял он себя в руки, изобразив праздное любопытство.

— Темным отныне велено распылять всех недостойных, — раздувшись от важности, снизошел до ответа вожак группы. — А мы эту исходную субстанцию собираем. Чтобы она опять в негодную форму не сбилась. И чтобы наших посланцев в тот бесноватый мир кормить — там, говорят, пища любого ангела отравить может. А тут продукт здоровый, очищенный — не пропадать же впустую!

Все остальные в группе дружно заржали. Кроме одного. Он покосился на стоящих рядом, и на лице его промелькнуло отвращение — но он тут же опустил глаза и замер с непроницаемым видом.

Первый бросил взгляд в сторону аннигилятора, хорошо различимого в просвете деревьев. Управлявшая им фигура уже выпрямилась — и Первый узнал своего бывшего помощника.

— Направляй его сюда! — заорал он ему мысленно, подпрыгивая и хлопая над головой в ладоши, словно в восхищении от услышанного от вожака группы Второго. — Сноси здесь все! Плевать, что и меня вместе с ними!

Его бывший помощник повернул к нему голову и тут же дал знак другим, стоящим в стороне, поднимать аннигилятор и нести его в башню.

— Ну все, мы пошли, — бросил Первому вожак группы. — Ты с нами?

— Да нет, у меня тут еще дела есть, — совершенно искренне ответил тот ему. — Так что — задержусь. Наблюдение веду — скрытное. Вы меня не видели.

Небрежно кивнув им, он тут же инвертировался. И на этот раз перенесся прямо в башню. Где тут же материализовался — в своем обычном виде.

Его бывший помощник уже спускался к себе в кабинет. Двое из его команды несли аннигилятор вверх по лестнице. Еще один, очевидно, был приставлен к ним для охраны. Увидев Первого, он дал знак остальным продолжать движение, а сам стал, прищурившись, внизу лестничного пролета, чтобы не дать ему последовать за ними.

Смерив его презрительным взглядом, Первый пошел к своему бывшему помощнику. Когда он, однако, поравнялся с охранником, тот остановил его.

— Подождите! — негромко произнес он, глянув на Первого и тут же отведя глаза. — Извините — мы не думали, что все так обернется.

Несколько минут Первый смотрел на него — пока тот снова не поднял на него глаза с промелькнувшим в них сочувствием — потом молча кивнул и пошел вниз.

Войдя в кабинет своего бывшего помощника, он подошел к его столу и также молча глянул на него сверху вниз.

В ответном взгляде того не было ничего.

— Никому не позволено уничтожать создание Творца? — тихо спросил его, наконец, Первый.

— Вы это тоже сделали, — монотонно ответил ему тот.

— Я не получу орудие уничтожение из твоих рук? — также негромко продолжил Первый.

— Вы это сделали первым, — также не изменился тон его бывшего помощника. — И за Вами наблюдали. И информация о том, что мы уничтожаем себе подобных, уже распространена везде. И нас везде называют темными. И, как темным, теперь нам положено выполнять самую темную работу.

— Вы стали темными намного раньше, — отрезал Первый. — И сегодня только подтвердили этот статус. Сегодня ты уничтожил того, с кем провел столько времени в одном помещении, за одним столом. Работая над совместным проектом, строя совместные планы, делая совместное дело.

— Вас это тоже не остановило, — вспыхнул взгляд его бывшего помощника.

— Животный был жив! — возвысил и Первый голос. — Он был изуродован, но оставался в полном сознании. До самого конца. Он даже нашел в себе силы попрощаться со мной!

— Как я уже неоднократно говорил Вам, — снова вернулся его бывший помощник к бесчувственному тону, — я не остановлюсь ни перед чем, чтобы дождаться часа расплаты. За все. Я храню все здесь, — ткнул он себя пальцем в висок, и затем прищурился. — Но как мне сообщила та башня, Вы обязались создать для нее другие, независимые хранилища памяти — и я требую, чтобы Вы создали такие же и для нас!

Несколько мгновений Первый вглядывался в него, пытаясь найти в его лице хоть проблеск сожаления, раскаяния — чего угодно — и увидел там лишь одно холодное ожидание.

— Я сделаю только одно устройство, — произнес он, наконец. — Все остальные вы сделаете сами — и для той башни, и для себя. Здесь я больше создам ничего и ни для кого.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и ушел к себе. Только что произошло нечто такое, что дало новый толчок его размышлениям.

Творец оказался прав. Разлом между башнями на них не остановился — он уже пошел вглубь каждой из них. Первый только что получил подтверждение этому — в обеих башнях уже появились несогласные с их действиями. Пока их еще единицы, и они пока еще скрывают свой протест. Но число их будет расти, и Первому нужно внимательно следить за этим процессом, пока с обеих сторон не возникнет критическая масса недовольных — они неизбежно начнут притягиваться друг к другу, как любые противоположности. И он поможет им в этом, снова соединив башни в единое целое.

Но Творец был прав и в другом. Раскол уже вышел за пределы башен, и остановить его только в них не удастся. Противостояние со Вторым, вылившееся в открытую войну, началось с его мира. Но когда? Он начал снова перебирать в памяти все события, произошедшие там, в поисках точки невозврата.

Создание мира? Нет — Творец его одобрил, и Второй был к нему абсолютно равнодушен.

Несанкционированный уход Лилит в него? Нет — он вызвал недовольство, но ни от кого не прозвучало ни слова о необходимости покарать ее.

Его уход в мир вслед за Лилит? Снова нет — Творец ни разу не вызвал его, чтобы устроить ему разнос, а Второй был только раз его длительному отсутствию.

Появление Малыша? Да — тут Творец разошелся не на шутку, но всего лишь удалил его от себя, приведя в еще больший восторг Второго.

Его внушение Еве и их с Адамом последующая ссылка в его мир? Тоже нет — Творец всего лишь восстановил статус кво в отношении места пребывания Адама, а Второй, хоть и лишился своего идеального мира, но тогда нацелился отобрать у Первого его мир, а не уничтожить его.

Убийство Моего? А вот это, пожалуй, оно самое. Смертный грех. Совершенный в его мире, но в клане Второго. Руками одного из его подопечных против другого. Из ревности и зависти, привнесенных в его мир Вторым. Это действительно требовало очень серьезного разбирательства. Которое бы вскрыло все эти факты. И которое Второй предотвратил той гигантской волной.

Но самое главное — убийство Моего произошло из-да Лилиты. Нет, из-за их с Моим взаимного притяжения. Именно в его мире возникло притяжение между потомками их башен. Именно в его мире возникла ситуация, которая могла остановить раскол между ними.

И он ее проворонил.

Он не успел спасти Моего.

И Лилита с Моим не смогли создать то самое единое целое, которое соединило бы и все остальные распавшиеся противоположности.

Но они с Творцом создали вселенную, развивающуюся по циклическому принципу.

Значит, эта ситуация просто не может не повториться.

Причем, именно там, где она не реализовалась в первый раз.

В его мире — дав ему второй шанс.

Опять Творец оказался прав!

Слушай, обратился Первый к своему миру, я понял, как все починить. Но без тебя никак. Имей совесть — дай знать, как только обстоятельства сложатся!

Глава 20. Макс об озарении тьмы

Я всегда воспринимал землю неким фоном. Декорациями, среди которых я осуществлял свою основную деятельность — поиск ярких, свободных, не поддавшихся догмату светлоликого большинства личностей.

Уже длительное время таковых становилось там все меньше — земля все глубже заражалась идеями серости, потребительства и самого низменного примитивизма, насаждаемого на ней правящим течением. Люди все охотнее сбивались в одну плотную безликую массу, бездумно копируя навязанные им модели поведения: стремясь к одной, указанной им цели, скандируя одни, озвученный им лозунги, поклоняясь одним, созданным им из пустоты, идолам и подвергая остракизму одних, выставленных им напоказ, изгоев. Их мышление сжалось до уровня рыбки гуппи — они даже не давали себе труда вспомнить, во что верили еще вчера, и не задавались вопросом, отчего их вера изменилась.

Не раз я задумывался с тревогой о том, откуда наше течение — и так крайне немногочисленное по сравнению со светлым — сможет в самом скором времени получать пополнение, и в чем — если не в спасении из этого болота редких, еще оставшихся живыми ростков — будет состоять наша работа. Я решительно отказывался даже допускать, что она может свестись исключительно к содействию карательным псам светликих в искоренении особо зловонных миазмов этого болота. Сам я в то время никогда не соглашался участвовать в их облавах — мне вполне хватало периодического общения со среднестатистическими представителям>и человечества, чтобы не испытывать к нему ничего, кроме презрения.

Потом мне на пути встретилась Марина, которая показалась мне в тот момент ярчайшей звездой на моем персональном земном небосклоне. Цельная, самодостаточная, не признающая никаких преград и не поддающаяся воздействию не то, что толпы — даже группы близких ей людей. Я уже поздравлял себя с находкой истинного самородка, как он обернулся капканом: впервые в моей практике человеку удалось усыпить мою бдительность и вознести мои надежды до небес — только лишь для того, чтобы сдать меня с поличным карающему мечу светлых. То, что ей предложили затем участвовать в его облавах на регулярной основе, меня не удивило — но меня бесконечно заинтриговало, почему она выставила условием своего участия привлечение к ним меня.

Я был просто обязан выяснить ее мотивы. Не скрою также, что у меня присутствовала мысль не допустить того, чтобы она досталась, в конце концов, светлым. Перед ними она определенно не испытывала никакого преклонения — как, впрочем, и уважения к нашему течению. Из чего следовало, что чашу весов еще вполне можно было склонить в нашу сторону — да и карающему мечу не мешало напомнить, что тактический успех нередко ведет к стратегическому поражению, и что, в конечном счете, в любом противостоянии верх одерживает не гора бицепсов, а управляющий ими мозг.

Как ни странно, управлять силами, всегда нацеленными, в первую очередь, на преследование любого представителя нашего течения, оказалось довольно забавно, а сотрудничать с самим карающим мечом — вполне сносно. Тогда я не придал ни малейшего значения месту, в котором осуществлялась наша совместная работа, а отнес ее успех на счет эксцентричности Марины, которая, казалось, испытывала равную неприязнь к обоим нашим течениям и при этом тешила себя абсолютно несбыточной идеей о возможности нашего со светлыми мирного сосуществования на долгосрочной основе.

А потом на земле появилась моя удивительная дочь. И это место перестало быть для меня фоном, декорациями, полем сражения или спортивной площадкой для определения сильнейшего — оно стало средой ее обитания. И я ни секунду не задумался перед тем, как обратиться к главе нашего течения с просьбой предоставить мне статус нашего постоянного представителя на земле — я не мог даже мысли допустить о том, что она останется одна в той разлагающей атмосфере.

Я был готов на все, чтобы сберечь всю ее неповторимую и неотразимую сущность во всем ее первозданном великолепии и ввести ее однажды в ряды нашего течения, где она по праву займет одно из самых достойных мест.

Я не замечал более чем скромные условия своего пребывания там.

Я не тяготился постоянным нахождением среди сонма твердолобых светлых.

Я не противился участию в ее жизни ее назойливого опекуна.

Я даже смирился с ее совершенно необъяснимой и неоправданной склонностью к светлому наследнику.

Я отмечал все эти перемены в себе иногда с легким юмором, иногда с далеко не легкой досадой, но всегда приписывал их влиянию своей фантастической дочери — а отнюдь не месту, где все они происходили. И только когда моя дочь — вместе со светлым стоиком — объявили на нашей экстренной встрече, что они намерены дать твердый и бескомпромиссный отпор планам светлоликих тиранов окончательно поработить землю, я задумался.

Даже не предполагая в тот момент, что она не только подточит многие из моих личных принципов, но и взорвет, в конечном счете, всю мою непоколебимую прежде систему приоритетов.

Когда на той встрече появились люди — Марина, а затем Света — я сразу понял, что что-то случилось.

В тот момент я был абсолютно уверен, что карающий меч, не сумев — несмотря на весь свой арсенал солдафонский грубости — предотвратить наше посещение земли, сообщил о нем своим патронам, и те приняли самые неотложные меры, чтобы сорвать переговоры Гения с моей дочерью и юным стоиком.

Но тут же выяснилось, что эти важнейшие переговоры были сорваны по куда более немыслимой причине — из-за саботажа взбалмошного, безнадежно избалованного попустительством со стороны всего своего окружения и понятия не имеющего об элементарной самодисциплине, горе-хранителя.

Доверие Гения, оказанное ему в совершенно недвусмысленных выражениях, подписание документа, накладывающего на него определенные обязательства, ответственность перед другими участниками ячейки, обеспечивающая их безопасность — все это оказалось для него пустым звуком. Он уже давно и явно тяготился и кропотливой работой по сбору необходимых Гению данных, и своей ожидаемо второстепенной ролью в ней — и не преминул воспользоваться первой же возможностью, чтобы сбежать. Перечеркнув бесчисленные усилия всех своих соратников и не постеснявшись прикрыться прекрасно выдрессированной Татьяной.

Я убедился в этом, заметив, с какой молниеносной скоростью он присоединился к ее заявлению, что она остается на земле. А также услышав оглушительный рев карающего меча, который уже, похоже, вызывал всех подряд — судя по отдельным репликам Татьяны и решительности, с которой Марина и опекун моей дочери сбросили телефонные звонки. Вполне можно было допустить, что карающий меч был не в курсе очередного демарша горе-хранителя — артистический талант определенно не входил в скудный список его достоинств, и так долго поддерживать образ разъяренного быка ему явно было не под силу.

— Мой дорогой Макс! — прервал эту какофонию в моем сознании освежающе сдержанный голос Гения. — Я целиком и полностью разделяю Ваше негодование — ситуация действительно требует экстренных мер. Я могу попросить Вас оставить меня с ней наедине? Поверьте мне, я смогу найти подходящие для ее разрешения слова.

У меня не было ни малейшего сомнения в том, что он обратился с этой просьбой не только ко мне, и я счел своим долгом продемонстрировать своим лишившимся самообладания спутникам пример трезвости мышления.

Разумеется, Гений нашел подходящие аргументы — хотя и, допускаю, более решительные — чтобы заставить хранителей последовать за мной на веранду. Вместе с карающим мечом, к сожалению. Неизменная вежливость Гения не позволила ему послать того немного дальше, и он продолжил бесноваться в моем сознании — к счастью, уже совершенно бессвязными и бессмысленными возгласами, которые можно было просто отодвинуть на задний план.

На переднем уже ораторствовал опекун моей дочери — с таким обвиняющим видом, как будто это не он не так давно отказал в какой бы то ни было помощи и юному стоику, и моей дочери, и даже своей собственной. В последующем разговоре этих, с позволения сказать, беззаветных хранителей человеческих душ — включая Марининого — передо мной предстало во всей красе их ханжество и безответственность.

У каждого из них всегда и во всем был виноват кто-то другой. Опекун моей дочери самоустранился из-за неточной передачи ему Мариной информации о заговоре светлых. Хранитель Марины немедленно обвинил его в неверном толковании ее слов. Опекун моей дочери открыто заявил о недоверии хранителю Татьяны — и когда тот предложил прояснить все неточности, он посмел обвинить Гения в полном подчинении всех присутствующих своей власти. Хранитель Марины резонно напомнил ему, что являлся непосредственным свидетелем первичного разговора о заговоре. Я не отказал себе в удовольствии поинтересоваться, как удалось Гению подчинить хранителя Марины, ни разу в жизни с ним не встретившись.

Не найдя, что ответить, они немедленно вспомнили о корпоративном единстве. Хранитель Татьяны довольно точно, в целом, описал цель запланированного переворота на земле — старательно обойдя при этом своим вниманием тот факт, что сама идея переворота родилась в недрах светлоликого большинства, но тщательно подчеркнув, что она нашла живой отклик в нашем течении. Я охотно исправил его досадное упущение, напомнив им всем, что представители нашего течения участвуют в сопротивлении этому плану наравне с ними — включая того, чьему разуму единственному под силу остановить его.

Для них, впрочем, единственным непревзойденным авторитетом оставался карающий меч, к которому хранитель Татьяны и отправил опекуна моей дочери за подтверждением его слов. Я был бы только рад хоть ненадолго избавиться от уже истерически задыхающегося фона в своем сознании, как тут на веранду вышли Гений с Татьяной.

Лишь только увидев их, я сразу понял, что случилось что-то серьезное.

Глава 20.1

Вне всякого сомнения, Гений нашел нужные слова и для Татьяны — она твердо и без колебаний объявила о своем возвращении. Я отметил про себя, что то ли ей одной понадобилось больше слов, чем хранителям, карающему мечу и мне, вместе взятым, то ли он адресовал свои слова не только ей.

Более того, перед самым возвращением она отвела в сторону опекуна моей дочери и сказала ему нечто такое, от чего он переменился в лице. Было вполне разумно предположить, что это были слова, которые нашлись у Гения и для него — поскольку только с ним из всех имеющих отношение к моей дочери и юному стоику у Гения не было прямой мысленной связи.

Но самая главная перемена ощущалась в самом Гении — он словно кипел неистовым нетерпением и одновременно прилагал поистине титанические усилия, чтобы держать его под контролем. На меня лишь дохнуло этой борьбой, когда я прикоснулся к его руке — и мы немедленно вернулись в офис.

И в общество карающего меча.

Тот при нашем появлении вновь обрел голос — и присущие ему и переходящие все границы приличия выражения. Не стоит удивляться тому, что Гений не счел для себя возможным выслушивать их и немедленно удалился. Оставив меня, по крайней мере, в полном неведении о том, чем все же закончились переговоры и с кем, в конечном счете, они велись.

Меня это, признаюсь, крайне раздосадовало, но в отличие от своих сослуживцев, в упоении орущих друг на друга, я все еще помнил, что вернулся не только на свое рабочее место, но и к своим должностным обязанностям.

Самое время было восстановить прерванную на время нашего посещения земли трансляцию моему главе — и параллельно подобрать правдоподобную причину перерыва в ней.

Обстановка, сложившаяся в офисе после нашего возвращения, способствовала этому как нельзя лучше. Карающий меч, хамские манеры которого никогда не делали никаких исключений — даже для женщин — с первой же минуты набросился на Татьяну. Ее хранитель, который никогда не мог устоять перед искушением попытаться занять центральное место в любой сцене, вмешался в разговор после его первой же фразы.

После чего мне оставалось всего лишь продемонстрировать моему главе очередной пример совершенно диких нравов, царящих среди светлоликих — благо, карающий меч и горе-хранитель перебрасывались только обрывками фраз. Их совместная история была достаточно богатой для того, чтобы они понимали друг друга с полуслова, а об уважении к собеседнику они наверняка даже не слышали — поэтому постоянно перебивали друг друга, сыпя оскорблениями и, к счастью, не успевая аргументировать ни одно из них.

Пару раз я все же останавливал трансляцию — когда участники, с позволения сказать, дебатов затрагивали темы, непосредственно касающиеся моей дочери и юного стоика. В частности, момент, когда моя дочь узнала о моей природе — когда горе-хранитель не придумал ничего лучшего, чем нокаутировать присутствующего при этом разговоре наблюдателя, после чего светлоликие устроили судилище всем, не разбираясь, участникам. Но главным образом, мне хотелось оставить у моего главы впечатление, что официально озвученный сбой сканеров, давший нам возможность посетить землю, явился частью более глобальных неполадок в мысленной связи — все еще не устраненных и требующих руки настоящего мастера.

Когда же он появился, ни о каких перерывах в трансляции не могло быть и речи — по целому ряду причин.

Во-первых, его изысканные, подчеркнуто предупредительные даже по отношению к светлоликим манеры составили разительный контраст с безграничной грубостью типичных представителей правящего большинства.

Во-вторых, ничуть не хуже меня осознавая крайнюю необходимость осторожности и предусмотрительности, столь свойственных нашему течению, он — без малейшей просьбы с моей стороны — продемонстрировал нашему главе причину сбоя сканеров, с ювелирной точностью отнеся ее на счет бездарности и косорукости карающего меча.

И в-третьих, на этот раз мне была предоставлена честь засвидетельствовать его непревзойденное умение найти подходящие слова для любого собеседника. И тонкую чуткость, которая заставила его подойти ко мне к первому.

— Мой дорогой Макс! — обратился он ко мне мысленно, одновременно задавая негромким голосом какие-то маловажные вопросы по порядку работы на сканере. — Я уверен, что у Вас уже накопилось множество вопросов, но позволю себе попросить еще немного Вашего знаменитого терпения. Есть определенная вероятность того, что у нас появились новые союзники — чтобы удостовериться в этом, мне нужно навести некоторые справки.

Я только кивнул — проявлять настойчивость в таких обстоятельствах было бы верхом неприличия — и принялся раздумывать, о каких союзниках могла идти речь. Так внезапно они могли появиться только на земле и только среди тех, с кем Гений остался там беседовать, удалив хранителей и меня.

Татьяна уже давно вошла в круг избранных им — хотя и совершенно неопределенной величиной.

Моя дочь с юным стоиком также уже определенно примкнули к этому кругу — хотя Гений и не успел провести разговор с ними в полном объеме.

Что автоматически оставляло для рассмотрения только сводную сестру моей дочери и людей — и ни один из предполагаемых кандидатов не казался мне достойным хоть мало-мальского внимания.

Сводная сестра моей дочери унаследовала от обоих своих родителей и светлоликую узколобость, и человеческую серость.

Как Света, так и ее сын никогда не блистали хоть в чем-то выдающимися талантами.

Что же до Марины, то она обладала, пожалуй, даже их избытком — и чтобы направить их на благое дело, зачастую едва хватало не только диктаторских замашек карающего меча, но и всего моего опыта общения с самыми яркими и независимыми личностями.

Размышляя над тем, кто из них — и, главное, чем — мог вызвать интерес Гения, я то и дело поглядывал на него краем глаза, не переставая восхищаться искусным мастерством, с которым он подходил к каждому из присутствующих в офисе. С удовольствием делясь с моим главой очередным свидетельством неизменно высоких стандартов нашего течения.

Подкидыша — с учетом его еще не обширного опыта — Гений мягко пожурил и даже не счел для себя зазорным собственноручно показать ему более подходящее расположение сканера.

Татьяне он задал всего один вопрос — и в ответ на ее испуганный взгляд и нервозно зазвеневший голос, только вздохнул и молча вернул ее сканер к жизни, не вдаваясь в излишние и явно недоступные ей объяснения.

Над горе-хранителем он простоял дольше — зловеще нависнув над ним и явно устроив ему выволочку — но провел разговор едва слышно, чтобы не унижать его в присутствии Татьяны.

Затем наступил черед карающего меча — и это был истинный шедевр, который я передал моему главе во всех подробностях.

Карающий меч не нашел ничего лучшего, чем самому начать разговор с Гением — с Гением! — с ультимативного тона, который прозвучал особо кричащим диссонансом на фоне сдержанности и воспитанности его собеседника. У которого затем хватило выдержки пойти еще дважды на повторение этой отвратительной сцены, прежде чем утвердиться в своем вердикте. После чего он в совершенно недвусмысленных выражениях объявил карающему мечу — и мне, и всем присутствующим, и нашему главе — что столь хамское обращение не выдерживает даже техника. Что уже говорить о живых существах — деликатно оставил он в подтексте своих слов.

Более того, поставив карающий меч на место, он не удалился немедленно по своим, вне всякого сомнения, неотложным делам, а устроился за пустующим прежде столом со сканером — создав в офисе атмосферу сосредоточенности и углубленности в работу одним своим присутствием.

Расположился он прямо напротив меня, и его сканер, в который он полностью, казалось, погрузился, оказался передо мной, как на ладони. По его экрану неслись линии — размашистые, с острыми выбросами вверх и вниз, как будто он торопился занести туда накатывающие одна за другой мысли — но с такой скоростью, что через несколько минут наблюдения за ними у меня в глазах зарябило.

Я предположил, что он уже взялся за наведение упомянутых чуть ранее справок, но терялся в догадках, куда он мог обратиться за ними.

В подписанном всеми нами контракте содержался пункт, в котором было указано, что вновь созданный офис находится в прямом взаимодействии и непосредственном подчинении аналитического отдела светлоликих — из чего следовало заключить, что все наши сканеры были подключены к этому отделу, и только к нему. Подтверждением тому служил и тот факт, что и карающий меч, и горе-хранитель, и я сам отправлялись за информацией в свои отделы лично — в то время, как подкидыш, отвечающий за контакты с вышеупомянутым отделом, оставался все время в офисе.

В аналитическом отделе концентрировались сведения по всем ангельским детям — там Гений мог найти данные сводной сестры моей дочери. С другой стороны, мы все — вместе с юным стоиком — принимали самое активное участие в модерировании тех досье, которые вызвали интерес аналитического отдела. И я с полной уверенностью и без малейшего удивления мог засвидетельствовать, что среди них ни разу не промелькнуло ее имя.

Впрочем, личный сканер Гения вполне мог быть подключен — хотя бы только что — и к нашей цитадели. В ней — из всех участников разговора с ним на земле — могла отыскаться информация лишь о Марине. Достаточно дозированная и имеющая отношение только к моим совместным с карающим мечом мероприятиям — что я, являясь ее единственным источником, также готов был подтвердить.

Так что меня вовсе не удивило выражение легкой досады на лице Гения, когда мы отправились на перерыве на второй этаж офиса. Там я пришел к выводу, что его все же заинтересовала сводная сестра моей дочери — не найдя, по всем признакам, никакой достойной внимания информации о ней, он взялся за родственного ей по происхождению и оказавшегося под рукой подкидыша.

Ни мало не смущаясь присутствием обладателя как величайшего ума, так и самых утонченных манер, тот вновь принялся высказываться — в самых ядовитых выражениях — в адрес и нашего течения, и людей. Ангельские же дети, как всегда в его речах, оставляли впечатление представителей высшей расы, асотрудники аналитического отдела — и вовсе обитателей светлоликого Олимпа.

Глава 20.2

Я несколько раз пытался вмешаться, чтобы Гений не счел этот ослепленный продукт пропаганды правящего течения типичным примером наших наследников на земле, но Гений всякий раз делал мне знак остановиться — все его внимание было, казалось, поглощено лунатическим бредом фанатичного выскочки.

В конце перерыва я все же не сдержался,

— Позволю себе отвлечь Вас на одно мгновение, — обратился я мысленно к Гению, когда мы спускались на первый этаж. — То, что Вы только слышали, отнюдь не является обычным ходом мыслей среди ангельских детей. В частности, уверяю Вас, моя дочь и ее юный приятель совершенно не разделяют эту точку зрения — Вы, к сожалению, не успели поближе познакомиться с ними …

— Не беспокойтесь, мой дорогой Макс! — добродушно перебил он меня. — Мне вполне хватило времени, чтобы убедиться, что наша свежая кровь является полной противоположностью этого мутанта.

— Как Вы его назвали? — насторожился я.

— Союз змеи и скорпиона уродство может лишь создать, — абсолютно не к месту и не ко времени разразился он одной из своих знаменитых шарад. — Хотя признаюсь, это нечто новое в технике манипуляции.

— Я не совсем понимаю, — бросил я с досадой.

— Его сознание было видоизменено довольно необычным образом, — задумчиво отозвался он, — так, что затем начало модифицировать само себя — с виду совершенно добровольно. Смена внешности, как Вы прекрасно знаете из своего обширного опыта, не представляет для нас особого труда — этот же упражняется в изменении своей внутренней сущности, адаптации ее к сложившимся обстоятельствам и поставленной цели.

— Я ничего подобного не заметил, — недоверчиво произнес я, перебирая в памяти все предыдущие разглагольствования подкидыша. — Слова он, возможно, разные использует, но направленность всех его высказываний всегда неизменна.

— Это и есть одна из его ипостасей, — одобрительно подхватил Гений, — которую он постоянно являет всем вам с одной целью — оттолкнуть вас, вызвать отвращение, чтобы вы не присматривались к нему в остальное время, когда он вживается в другие образы.

— Следует ли мне понимать, — медленно проговорил я, — что у нас появились не только новые союзники, но и враги?

— Нет, — твердо уверил меня Гений, — для этого он недостаточно самостоятелен, он всего лишь орудие в руках наших оппонентов. Они как раз сейчас подбирают ему форму.

Положа руку на сердце, мне вполне хватало стенобитный прямолинейности карающего меча и броуновской непредсказуемости горе-хранителя, которых нужно было постоянно держать в заданном русле. Мысль о еще одном разрушительном элементе в этой взрывоопасной смеси — причем, оснащенном навыками хамелеона — не вызвала у моего уже направленного на множество задач сознания ни малейшего энтузиазма.

— Возможно, стоит его просканировать? — осторожно предложил я. — Или даже прозондировать — чтобы не упустить ни одну из масок, скрывающихся под другими.

— Как же мы все избалованы легкостью этого уже ставшего обыденным проникновения в чужое сознание! — с досадой цокнул языком Гений. — Боюсь, наши оппоненты и к этому вопросу подошли по-новому, обеспечив неприкосновенность своих замыслов. Я уже заглядывал в сознание их подопытного: некоторые его части подавлены — причем, создается впечатление, что он сам руководит этим процессом, спрессовывая ненужные ему в данный момент с чудовищной силой. Любая попытка узнать, что под ними скрывается, может вызвать ответный удар не менее убийственной силы, который гарантировано уничтожит его сознание — чтобы не осталось и следа воздействия на него со стороны наших оппонентов. А также — с высокой долей вероятности — и сознание совершившего эту попытку. Так что, нет, мой дорогой Макс, придется нам ограничиться старым добрым наблюдением — и умением анализировать увиденное, в чем с Вами мало кто может сравниться.

Комплименты в нашей цитадели были всегда категорически не приняты — именно поэтому наш глава, начавший в последнее время слегка злоупотреблять ими, будил периодически мою настороженность. Но Гений и в этом случае оказался на недосягаемой высоте: подробно описав всю пагубность моего предложения, он немедленно выступил со встречным, недвусмысленно дав мне понять, что обращается к наиболее подходящему исполнителю.

— Займусь этим прямо с сегодняшнего дня, — твердо пообещал ему я, и слегка увлекшись, не смог остановить себя вовремя. — Удалось ли Вам что-то узнать о наших возможных союзниках?

— Я весьма близок к этому, — не выказал он ни малейшего недовольства моей бесцеремонностью. — Ждать осталось совсем недолго.

Понятие недолго оказалось у Гения соответствующим всему масштабу его мышления.

Весь остаток дня он провел, все также углубившись в свои изыскания в сканере.

Очевидно, они дали некий результат — он удалился вслед за Татьяной и ее горе-хранителем, бросив всем напоследок обещание очень скорой встречи и сопроводив его многозначительным взглядом в мою сторону.

Но никакого вызова от него до следующего дня так и не пришло.

Утром же он слегка отвлек меня от ставшего уже томительным ожидания, в очередной раз блестяще продемонстрировав — не мне, для меня это всегда было непреложной истиной — карающему мечу, что физическая форма является лишь оболочкой для управляющего ею разума, а превосходство над противником достигается не грубой силой, а тонким пониманием его намерений и молниеносной реакцией.

Для подкидыша и горе-хранителя они, впрочем, и не понадобились — эти двое Гению даже в подметки не годились. Я признал свое поражение также без всякой досады — даже в нашей цитадели не было никого, способного уследить за полетом его мысли — и лишь отметил благородно протянутую и мне, и двум его предыдущим противникам руку, чтобы помочь нам подняться с земли.

А вот карающий меч получил, наконец, достойный урок. Собственно говоря, даже не один — и я наблюдал за этой корридой с искренним восхищением искусством тореадора, раз за разом повергающим взбешенного и ослепленного своим бешенством быка.

Во время этого восхитительного зрелища я, кстати, заметил еще одно типичное явление. Горе-хранитель, вечно рассыпающийся в дифирамбах сочувствию и взаимопомощи, якобы свойственных правящему течению, ничуть не меньше меня наслаждался избиением своего, казалось бы, светлоликого собрата. Поэтому призыв последнего проучить пустомелю нашел во мне самый живой отклик — далеко не в последнюю очередь на его попытку саботажа во время нашего посещения земли.

Следовало признать, что день начинался весьма многообещающе. Это был день моего посещения нашей цитадели, и я тешил себя надеждой, что там ко мне присоединится Гений — он явно пребывал в самом лучшем расположении духа, что однозначно указывало на некий прогресс в его изысканиях.

Но для начала мне следовало сделать доклад моему главе.

— Я хотел бы узнать, что вчера произошло, — не позволил он мне даже начать его. — Чрезвычайное происшествие такого масштаба должно было потребовать от Вас полного внимания — там каждая мелочь могла иметь критически важное значение. Почему Вы остановили прямое вещание? Или оно тоже прервалось?

— После того, как выяснилось, что сканеры не работают, — взял я самый уверенный тон, — и глава светлых ищеек отправил ответственного за связи с аналитическим отделом с докладом к ним, передавать было собственно нечего. Светлые набросились друг на друга с обвинениями в саботаже — я передал Вам пару сцен, когда они хоть в какие-то рамки пристойности возвращались.

— Пристойности? — брезгливо поморщился мой глава.

— Поверьте мне, все остальное — особенно вначале — было намного хуже, — кивком подтвердил я обоснованность его отвращения. — Мне не хотелось, чтобы Вы стали свидетелем столь немыслимого хамства. Но я не предполагал, что устранение неисправности будет поручено Гению — иначе я бы сам, без посредничества светлых, обратился к Вам.

— Гений! — недовольно Поджал губы мой глава. — У него просто талант отсутствовать в тот самый момент, когда в нем возникает острая потребность. Мое согласие на его участие в этом проекте было данью моего уважения к нему и … — Он явно скорректировал свои слова, — … и к его прошлым выдающимся заслугам, но он имеет привычку злоупотреблять своим особым положением.

— Сканеры, однако, он восстановил практически мгновенно, — увел я разговор от совершенно недопустимой критики самой выдающейся личности нашего течения — о которой, в чем я не сомневался, мой глава сам впоследствии пожалеет.

— И что же вызвало их сбой? — правильно оценив мой деликатный намек, вернулся он к основной теме разговора.

— Как я и показывал Вам, — охотно поддержал я его, — незначительные отклонения от режима эксплуатации сканеров обнаружились практически у всех, но самое грубое их нарушение совершил, как нетрудно догадаться, глава светлых ищеек.

Мой глава нахмурился — с таким видом, словно перед ним лежали кусочки разорванного документа и ему нужно было сложить их в правильном порядке. Чем он и занялся, выстреливая в меня одним вопросом за другим и кивая моим ответам на них то с удовлетворением, то с досадой.

— Сбой в работе сканеров обнаружил глава светлой службы охраны?

— Да.

— С докладом о сбое отправил сотрудника он же?

— Да.

— Грязный скандал после этого тоже он начал?

— Да.

— Не совершал ли он каких-то манипуляций со сканерами в это время?

— Нет.

— Не оставался ли он один в помещении со сканерами перед этим?

— Нет.

— Не заметили ли Вы каких-то странностей в работе сканера после его восстановления?

— Нет.

Глава 20.3

Я отвечал на все вопросы быстро и уверенно — даже на те, которые требовали от меня предположений. Разумеется, карающий меч оставался наедине со сканерами во время нашего посещения земли и мог совершить любые манипуляции с ними, но их к тому времени уже отключил Гений. Не говоря уже о том, что у карающего меча просто ума бы не хватило нанести сканерам хоть сколько-то значимый ущерб — единственное, на что он оказался способен по нашем возвращении, это замахнуться своим на горе-хранителя.

Однако, во всех этих вопросах моего главы просматривался вполне определенный ход мыслей.

— Вы подозреваете умышленное вредительство? — медленно проговорил я.

— Когда речь заходит о наших партнерах, — снова сжал губы мой глава, — весьма разумно предполагать любые варианты, вплоть до самых худших. Они имеют тенденцию нарушать договоренности и совершать несогласованные действия.

— Тогда я бы скорее предположил, — продолжил я, вспомнив особенно злопыхательское выступление подкидыша в присутствии Гения, — что вредителем является не глава светлых ищеек — он слишком примитивен — а тот новичок, который напрямую связан с аналитическим отделом светлых. Он более чем откровенен в своей ненависти к нашему течению — при одновременном преклонении перед светлыми.

— А, этот! — пренебрежительно махнул рукой мой глава. — Не обращайте на него внимания. Он всего лишь статист, пешка на доске, которую оттуда снимут, как только она сделает свой ход. А вот говоря о фигурах, — нарочито сменил он тему, — я вновь хочу Вас поздравить.

Я вскинул брови с подчеркнуто озадаченным видом.

— Ваша дочь приобретает все большее значение в этой партии, — охотно пояснил он. — До меня дошла информация, что она уже пользуется довольно обширным влиянием, и с тех пор, как она взяла на себя контакты с другими исполинами, ее светлый приятель начал показывать куда более приемлемые результаты. Прежде ни один из его прогнозов не сбылся, и мы уже вполне закономерно подняли вопрос о правильности выбора его в качестве центральной фигуры в этом проекте. Сейчас он остался ею только благодаря Вашей дочери — и, собственно говоря, она уже уверенно делит с ним эту роль.

Когда-то мысль об этом приводила меня в ужас. Когда Гений подтвердил мне реальность такого сценария, я попытался его предотвратить. Когда же выяснилось, что моя дочь твердо намерена находиться рядом с юным стоиком, где бы он ни оказался, я смирился — я не смог отказать ей в праве выбора, оставив себе одну-единственную задачу: обеспечить им с юным стоиком всю возможную безопасность.

— Благодарю, — склонил я голову не так перед моим главой, как перед этим выбором. — Моя дочь всегда играет достойную роль.

— И сейчас, когда наша партия выходит на финишную прямую, — с одобрительным видом подхватил мой глава, — мы никому не позволим изменить ее ход. С сегодняшнего дня поручаю Вам особенно внимательно — отставив регулярную трансляцию — следить за работой сканеров. И при малейшем подозрении в отношении постороннего вмешательства немедленно сообщать мне.

Я не стал спрашивать его о финишной прямой — мне хватило его упоминания о ней. Выйдя из кабинета моего главы, я буквально взлетел в апартаменты Гения и тут же набрал мою дочь.

— Скажи-ка мне, Дара, — начал я, едва поздоровавшись, — что это за бурную активность ты развела?

— Чего? — оторопела она.

— Мне сообщили, — лишил я ее возможности увиливать, — что ты ведешь еще более обширную работу среди своих контактов. Неужели непонятно, что в сложившихся обстоятельствах нужно проявлять осмотрительность?

— И ты туда же! — надулась она.

— Но это же очевидно … А кто еще? — дошел до меня смысл ее восклицания.

— Нас Гений уже отчитал! — буркнула она. — Велел сначала опросник составить и пропустить через него всех наших, чтобы сразу было видно, кто просто потрепаться хочет, а кто готов делом заниматься. И потом только со вторыми и контактировать, а до тех пор время на болтовню не тратить — вот сейчас над вопросами думаем.

— Отличная мысль! — немного отлегло у меня от души. — Если она прозвучала от Гения, поверь мне, это самое оптимальное решение на данный момент — пока мы не найдем возможность встретиться с вами. Гений дал вам задание — это очень большая честь! — и я надеюсь, что вы на нем и сосредоточитесь и не подбросите нам еще какие-нибудь сюрпризы.

— Ну, ты уже совсем, как Тоша, говоришь! — фыркнула моя дочь. — Тот тоже уже второй день талдычит: «Как вы могли! Как вы могли!».

Как ни смехотворна была мысль о моем — пусть даже мимолетном — сходстве с недалеким опекуном моей дочери, я все же решительно взял себя в руки. Разумеется, у меня и в мыслях не было пенять им с юным стоиком на похвальную инициативность — а уж о том, чтобы вдалбливать моей дочери, с ее наследственной способностью схватывать все на лету, прописные истины, и речи быть не могло.

— Значит, Гений все же успел поговорить с вами? — твердо отбросил я пустую болтовню в пользу более значимых тем.

— И с нами, и со всеми, — подтвердила моя дочь свое неизменное умение слышать больше, чем было выражено в словах.

— О чем он мог с людьми говорить? — настала моя очередь удивляться.

— А они, что, не люди, что ли? — вспыхнула моя дочь, и тут же рассмеялась. — Ой, каламбур вышел! Но ты и Игоря раньше терпеть не мог — и с Олегом сейчас не прав. Мы его давно во все свои дела посвятили, и сейчас уже редко когда вспоминаем, что он — человек. Он просто мысли читать не умеет, а так — очень талантливый, только напоказ это не выставляет. Вот если бы он скандалил, как Марина, его бы все сразу заметили!

— Я надеюсь, с Гением у нее хватило ума прилично себя вести? — напрягся я.

— Так это же … Марина! — прыснула моя дочь. — Скандал она подняла, можешь не сомневаться — только Гений ей так ответил, что она, по-моему, обалдела. Но я тебе вот еще что скажу: ее Аленка вызвала, и я на нее сперва сильно за это разозлилась, а теперь думаю, что она правильно сделала — от тех дел, что людей касаются, Марину лучше не отставлять. Она все равно узнает и влезет — и тогда никому мало не покажется.

Нетрудно предположить, что рассказ моей дочери оставил у меня самое лучшее впечатление. Лишний раз подтвердив ее удивительную чуткость — буквально с первых слов она ввела меня в курс всего, что произошло на земле в мое отсутствие.

А также ее наследственную наблюдательность — яркими и емкими штрихами она сумела выделить специфические особенности и своего опекуна, и Марины, и даже, не исключено, приятеля своей сводной сестры.

И уж непременно ее понимание ценности признанного авторитета, присущее всему нашему течению — мягкую критику Гения она восприняла спокойно, как добрый совет и мудрое руководство к действию, что выглядело особенно достойно на фоне бестактного поведения Марины перед лицом носителя величайшего ума и благороднейших манер.

Впрочем, если беседа с моей дочерью принесла мне определенное успокоение в отношении происходящего на земле, то отдельные моменты разговора с моим главой оставили крайне тревожные мысли в отношении грядущих на ней событий. И я был просто обязан вновь взять на себя смелость и поставить в известность о них Гения.

— Благодарю Вас, мой дорогой Макс! — задумчиво произнес он, выслушав меня. — Наша башня действительно имеет все основания сомневаться в своих партнерах — из всего своего прошлого опыта.

— А может так случиться, — спросил я с надеждой, — что эти партнеры передумают в отношении роли моей дочери?

— Боюсь, мне придется снова огорчить Вас, — без тени сомнения лишил он меня этой надежды. — Кто и что думает, не имеет никакого значения — ни Ваша дочь, ни мальчик не могут быть центральной, главной фигурой по отдельности. Они совместно составляют ее, являясь двумя ее неотделимыми частями.

— А что он имел в виду, говоря о финишной прямой? — обреченно решил я выяснить, сколько у меня есть времени для мобилизации всех возможных средств безопасности.

— Я думаю, речь идет о том, — медленно, словно подбирая слова, проговорил он, — что уже сложились все обстоятельства, необходимые для решающих событий, и собраны все действующие в них лица.

— Включая наших предполагаемых союзников? — ухватился я за более обнадеживающий элемент его очередной шарады.

— Да, и возможно, — добавил он ей тумана, — один из них, на который я очень рассчитывал, как раз и создал эти обстоятельства — в нем я уже практически уверен. Он же, смею надеяться, привел к нам другого — того, кого я уже давно счел потерянным. И если я все же не ошибся, не принял желаемое за действительное, если моя потеря вернулась ко мне …

— Да о ком речь? — решительно отбросил я этот туман, в котором начал уже увязать с идущей по кругу головой.

— Завтра, мой дорогой Макс! — зазвенел его голос то ли жаркой надеждой, то ли твердой решимостью. — Завтра я получу — или не получу — последние доказательства. И тогда нам с Вами предстоит провести много долгих разговоров.

Эту же кипящую смесь надежды и решимости я сразу же заметил в нем на следующее утро, когда он без лишних слов взялся за карающий меч. Самомнению последнего вновь, разумеется, был преподнесен урок, но у меня сложилось впечатление, что мыслями Гений был уже где-то далеко, и урок получился не столь впечатляющим, как накануне.

Тем не менее, поражение карающего меча и в этот раз не вызвало ни малейших сомнений — после чего, сочтя свою задачу выполненной, Гений исчез. Судя по возникшему у меня легкому головокружению, он инвертировался прямо на площадке перед офисом — и я даже слегка посетовал на его неожиданную неосторожность, пусть даже вызванную стремлением заняться более интеллектуальным делом, чем усмирение зазнавшегося солдафона.

Оглядевшись, однако, я был вынужден признать, что легендарная предусмотрительность Гения все также оставалась на высоте: подкидыш уже ретировался в офис, горе-хранитель уже направлялся на встречу со своими бывшими сослуживцами — причем, с видом крайнего недовольства обычными служебными обязанностями, а карающий меч все еще приходил в себя, с трудом поднявшись на ноги и пытаясь отдышаться.

Ожидая выхода Гения на связь, я решил скоротать время в размышлениях о последней шараде Гения в отношении наших союзников.

Глава 20.4

Под описание долгожданного блестяще подходили моя дочь с юным стоиком — ими Гений заинтересовался давно, да и сама встреча на земле была посвящена переговорам именно с ними. Но какие благоприятные нам обстоятельства могли они создать? По словам моего главы, в последнее время существенно возросла значимость моей дочери — возможно, именно это и заметил Гений, встретившись с ними лицом к лицу. И совершенно не исключено, что та анкета, которую он предложил им создать, будет применена, в первую очередь, к ним самим, чтобы окончательно убедиться в том, кто является ведущим в их паре.

Гений, впрочем, также упомянул, что долгожданный союзник предоставил нам и неожиданного. В число приглашенных на нашу встречу на земле не входили трое: опекун моей дочери, Марина и Света.

Последнею можно было смело вычеркивать из списка в силу ее крайней неуравновешенности и незначительности даже среди людей.

Отнести Марину к союзникам ангелов нельзя было даже с самой серьезной натяжкой, зато она идеально подходила на роль адвоката человечества — в предположении, что Гений как раз его и имел в виду, говоря о своей давно — и с полным на то основанием — утраченной вере в него.

Однако, по словам моей дочери, Марину вызвала вовсе не она, а ее сводная сестра. Мысль о том, что Гений и ее включил в число своих союзников, была просто смехотворна — так же, как и то, что это невзрачное во всех отношениях создание сделало это по своей собственной инициативе.

Таким образом, все нити однозначно вели к опекуну моей дочери.

Узнать о нашем предстоящем посещении земли он мог, подослав свою дочь к моей, сознание которых было, к сожалению, открытой книгой друг для друга.

Ему также не составило бы ни малейшего труда заставить свою дочь передать эту информацию Марине — которая всегда воспринимала любые дела, касающиеся земли, как свои собственные.

Сам же кукловод сидел во время всей нашей встречи тихо и незаметно в углу — как всегда в присутствии превосходящих его во всех отношениях собеседников — и наблюдал за срежиссированным им выступлением Марины, которая никогда не упускала случая произвести поистине неизгладимое впечатление на любого встретившегося ей на пути ангела.

После чего он вышел без малейшего сопротивления вслед за нами, оставив Марину для закрепления произведенного эффекта — и в результате, по свидетельству моей дочери, Гений попросил их с юным стоиком несколько замедлить свои изыскания в среде ангельских детей.

Причем, еще совсем недавно этот вечно хоронящийся в тени паук был ярым сторонником идеи их — включая его дочь — воцарения на земле и категорически отказался от участия в любых действиях, ей препятствующих.

Более того, нельзя было исключать и предположение, что он находился во взаимодействии с карающим мечом — тот под конец встречи требовал нашего немедленного возвращения с чрезмерной даже для него истеричностью.

Все это вернуло меня к мысли, подсказанной еще на земле моей ни разу прежде не ошибавшейся интуицией — переговоры Гения с моей дочерью и юным стоиком потерпели фиаско не из-за рокового стечения случайных обстоятельств, а в результате вмешательства светлоликих радетелей соблюдения договоренностей и верности своему слову.

Это выглядело особенно правдоподобно на фоне слов моего главы о выходе их сделки с нашей цитаделью на финишную прямую. Пронюхав об интересе Гения к их фавориту и опасаясь его влияния на последнего, они не погнушались воспользоваться какими-то его старыми и утраченными надеждами — с целью отвлечь его иллюзией их возрождения.

Я был просто обязан предупредить Гения как можно скорее — он сам признавал, что уже бесконечно давно не имел никаких дел с представителями правящего течения, и память об их двуличии и ханжестве вполне могла слегка стереться в его сознании.

Но он все также не выходил на связь — ни до перерыва, ни после него, ни когда в офис вернулся еще более недовольный хранитель Татьяны, ни когда они оба удалились из офиса в предоставленные им Гением отдельные апартаменты. Несколько раз я сам порывался обратиться к нему, но вспоминая его последние слова о важности сегодняшнего дня, всякий раз твердо и решительно останавливал себя — не к лицу было мне типично светлоликое отсутствие элементарной выдержки.

Вызов от Гения прозвучал поздно вечером, когда я уже пришел к выводу, что придется ждать новостей до завтра — по всей видимости, он все же так и не нашел никаких доказательств своего предположения, и ему требуется время, чтобы смириться с этим.

— Не отвлекаю? — внезапно возник у меня в сознании крайне собранный, отрывистый голос.

— Ни в коем случае! — немедленно отозвался я с облегчением. — Буду только рад услышать, удалось ли Вам найти подтверждение своим догадкам.

— Самой главной — да, — ограничился он простой констатацией этого факта. — Но у меня еще остался ряд вопросов — на которые только Вы, с Вашей знаменитой наблюдательностью, способны дать мне ответы. Могу я надеяться на Вашу откровенность?

— Всегда к Вашим услугам! — заверил я его в своей готовности оказать любую посильную помощь.

— Когда и как началось Ваше сотрудничество с той башней? — немедленно перешел он к делу.

Признаюсь, я почувствовал себя довольно глубоко задетым — в такой формулировке, этот вопрос прозвучал отнюдь не лестно для меня.

— Я бы не решился назвать это сотрудничеством, — сдержанно ответил я, помолчав. — Правящее течение навязало нам, пользуясь своим положением, обязательное участие в тех их мероприятиях, в которых им требовались наши услуги. Я же, со своей стороны, всегда пользовался своим правом самоотвода в случае прямого запроса на мои.

— Я приношу свои извинения, — мгновенно уловил мой тон Гений, — очевидно, я не совсем точно выразился. Я имел в виду именно добровольное сотрудничество — и с конкретными их представителями. В частности, с небезызвестным нам обоим Стасом.

В уточненной формулировке его вопрос польстил мне еще меньше — речь шла о моем чуть ли не единственном провале на земле, когда встретив там Марину, я был абсолютно уверен, что она является несомненным сторонником нашего образа мыслей, в чем она по прошествии весьма короткого времени разубедила меня совершенно недвусмысленно. Но пообещав Гению полную откровенность, я и мысли не мог допустить о возможности нарушить свое слово — и был вынужден пересказать ему эту историю, хотя бы и в самых лаконичных выражениях.

— Что заставило Вас думать, что столь неукротимая личность может оказаться ко двору в нашей цитадели? — вновь несколько переиначил он мою трактовку событий.

— Уже позже я понял, — признался я, — что просто экстраполировал многие ее слова. Она всегда крайне резко отзывалась о светлоликом большинстве и их доктрине и высказывала мысли, крайне близкие к нашей — из чего я сделал скоропалительный вывод, что она полностью ее разделяет.

— А потом оказалось, — продолжил вместо меня Гений, — что она все же привержена именно той, другой доктрине?

— Я бы сказал — показалось, — поправил я его. — Хотя внешне это выглядело именно так: без ее тонкой игры светлым ищейкам никогда бы не удалось прижать меня к стенке и экстрадировать с земли.

— Но затем Вы все же вернулись, — не дал он мне закончить на этом. — Причем, насколько мне известно, непосредственно под начало главы тех самых ищеек и по его прямому запросу. Что вынудило Вас отказаться от права на самоотвод в тот раз?

— У меня был целый комплекс причин, — усмехнулся я, — но если Вы спросите не что, а кто, ответ будет очень коротким — Марина.

— Каким образом? — мгновенно отреагировал он.

— Она была инициатором того запроса, — пояснил я. — К тому времени она уже стала восходящей звездой, — Гений почему-то закашлялся, — у светлых ищеек, и их глава предложил ей сотрудничество — внештатно, разумеется, но на постоянной основе. Она же выставила мое возвращение условием своего согласия.

— Значит, сначала она изгнала Вас из того мира, а потом потребовала, чтобы Вы вернулись, — прозвучала в голосе Гения затаенная усмешка. — Удивительная последовательность! А как она это аргументировала?

— По правде сказать, я не интересовался, — усмехнулся и я. — Есть вопросы, которые Марине не стоит задавать — чтобы остаться в добром здравии.

— Охотно верю! — уже откровенно рассмеялся Гений. — А какова была ее роль во всех ваших совместных проектах?

Я задумался, подбирая слова.

— Вы знаете, — удивленно произнес, наконец, я, — как ни странно это прозвучит, но, пожалуй, центральная. В ее присутствии даже карающий меч хоть какой-то налет пристойности приобретал, да и мне было намного проще ей свои соображения высказывать, а не ему напрямую.

— Возврат баланса неизбежен, — пробормотал Гений, снова уносясь в неведомые эмпиреи, — и только он дарует шанс.

— Простите великодушно за нескромный вопрос, — воспользовался я его минутной отвлеченностью. — Могу ли я предположить, что Марина произвела на Вас довольно сильное впечатление?

— О да! — произнес он с нескрываемым восхищением. — Она в буквальном смысле слова создана, чтобы производить совершенно неизгладимое впечатление!

— Тогда, — решительно заявил ему я, — считаю своим долгом сообщить Вам, что именно это меня и настораживает.

Глава 20.5

— Почему? — проговорил он с легким замешательством.

Я поведал ему свои умозаключения в отношении коварных замыслов светлоликих интриганов, направленных на отвлечение его от наших истинных целей на земле.

— Мой дорогой Макс! — прочувствованно отозвался Гений, выслушав меня. — Я искренне признателен Вам за Вашу неизменную бдительность и заботу, но хочу успокоить Вас — появление нашей … позволю себе сказать … неукротимой Марины — если бы Вы только знали, как подходит ей это имя! — на той встрече было действительно не случайным, но устроили его отнюдь не наши оппоненты.

— А кто же тогда? — затаил я дыхание в надежде, что мы перейдем наконец-то к разговору о новом пополнении в наших рядах.

— Наш самый верный, самый преданный и самый несокрушимый союзник, — не обманул Гений мою надежду. — Но я уже и так злоупотребил Вашим временем и вниманием — Вам нужен отдых. Вы сообщили мне огромное количество очень ценных фактов, которые мне нужно обдумать. Мы еще далеко не закончили — продолжим завтра, и я попрошу Вас припомнить к тому времени любые подробности ваших совместных съ нашими дорогими Стасом и Мариной проектов.

На следующее утро Гений пропустил очередной сеанс укрощения карающего меча. Я с готовностью взял эту роль на себя — в чем мне весьма помогли нахлынувшие за ночь воспоминания о наших общих миссиях на земле, в каждой из которых он неизменно демонстрировал типичные замашки светлоликого самодура, способного возвыситься лишь за счет унижения всех окружающих.

В офисе, когда он ушел в очередной раз проверить натасканность своих псов — без ежедневной муштры, следует понимать, они мгновенно отбивались от рук — я вновь вернулся к своим воспоминаниям, отбирая те, в которых ярче всего проявлялась сдерживающая карающий меч роль Марины. Когда я собрал их воедино, мне показалось, что я понял, что увидел в ней Гений — и я тут же принялся подыскивать самые деликатные слова, чтобы разубедить его в этом.

— Мой дорогой Макс, я весь внимание! — не дал он мне закончить эту попытку смягчить удар.

— Вы позволите мне начать с вопроса? — не стал я откладывать его.

— Вы имеете на него полное право, — предупредительно заверил он меня, — после вчерашнего множества моих.

— У меня сложилось впечатление, — облек я все же свой сокрушительный удар в более цивилизованную форму, — что под нашим неожиданным союзником Вы подразумеваете Марину — насколько оно соответствует действительности?

— От Вашего зоркого взгляда ничто не может укрыться! — подтвердил он мою правоту не прямо, но с явным одобрением. — Именно это предположение я сейчас и проверяю.

— Тогда … — замялся я от неловкости. — Еще раз прошу Вас простить меня, но я вынужден его опровергнуть.

— Из каких соображений? — ни на йоту не счел он себя оскорбленным моим недоверием.

— Вне зависимости от того, было ли ее появление случайным или нет, — приободрила меня его терпимость, — союзником нам она быть никак не может. Она всегда демонстрировала открытую неприязнь к любым ангелам — в равной степени, не разделяя их по течениям. И соглашалась на присутствие на земле только тех, кто мог сослужить добрую службу людям — причем, добрую исключительно в ее понимании.

— И вот как раз об этом я и хотел бы послушать, — напомнил он мне о своей вчерашней просьбе.

Я рассказал ему все особо примечательные примеры общения Марины с ангелами, коим был непосредственным свидетелем. Как мне казалось, из них становилось совершенно очевидно, что Марина всегда слушала, что говорят, ни мало не интересуясь тем, кто это говорит. И если она приходила к выводу, что слышит чепуху — особенно, несущую потенциальную опасность для людей — то разносила говорящего в пух и прах, невзирая на его ранг и статус.

Я остановился чуть более подробно на тех случаях, когда под огонь ее вполне оправданной критики попадал карающий меч.

Гений, казалось, был полностью поглощен моим рассказом — он часто переспрашивал меня, углублялся в неважные с виду подробности и просил еще и еще примеров. В частности, таких, в которых в роли объекта ее нападок выступал я. Глубоко присущее всему нашему течению чувство справедливости вынудило меня привести далеко не один из них.

— Итак, — задумчиво произнес, наконец, Гений, — с известной долей вероятности можно заключить, что наша неукротимая Марина не отдает предпочтение ни одной из цитаделей, но терпимо относится к представителям обеих при условии, что они результативно сотрудничают …

— В целом, Вы правы, — отдал я должное его бесспорному умению смотреть в самую суть любого явления, — хотя не обошлось и без исключений: Анатолия она не переносит ни в каком виде — очевидно, в ответ на его совершенно беспочвенную враждебность.

— Или из-за его профессиональной функции, — сделал Гений еще одно тонкое замечание. — Насколько мне известно, у нее есть причины не испытывать особую приязнь к хранителям.

— Возможно, но я так не думаю, — мягко не согласился с ним я. — К примеру, опекун моей дочери относится к той же клике, но с ним она всегда находила общий язык с удивительной легкостью.

— О нем мы тоже еще обязательно поговорим, — расстроил меня Гений, — но чуть позже. А каким образом у нашей несгибаемой противницы ангелов появился свой собственный хранитель?

— Это произошло после ее аварии, — с удовольствием окунулся я в воспоминание о событии, после которого я полностью легализовал свое присутствие рядом с моей дочерью.

— А вот об этом инциденте я бы послушал особо внимательно, — решительно подстегнул меня Гений.

— На этот раз это было условие светлых для продолжения сотрудничества с ней, — пошел я ему навстречу. — До тех пор карающий меч использовал ее негласно и попустительствовал ее чрезмерной свободе действий, что и закончилось западней, подстроенной ей земными преступниками, на которых они тогда охотились. Ее тогда едва спасли, и карающий меч — опасаясь, по всей видимости, последствий для своей карьеры — настоял на сдерживании ее рвения хранителем. Но хочу Вам сказать — чтобы заставить ее принять этого надсмотрщика, понадобилась целая комиссия из самого высокого руководства, включая нашего главу. И насколько я помню, он также нашел ее весьма эффектной — говорил он немного, но просто глаз с нее не сводил.

— Вы хотите сказать, что наш глава встречался с ней лично? — резко перебил меня Гений. — Столько лет назад?

— Да, — подтвердил я, — вместе с главой светлоликих хранителей и их энергетического отдела. И всего их авторитета едва хватило, чтобы заставить Марину согласиться на ангельские путы, как она назвала — совершенно справедливо, согласитесь! — хранителей.

— А что это за энергетический отдел? — озадаченно поинтересовался Гений.

— Это подразделение светлых, — пояснил я, — который занимается распределением энергетической субстанции, которой представители обоих течений питаются на земле.

Гений издал какой-то невнятный звук.

— Чем было вызвано присутствие этого подразделения на упомянутой Вами встрече? — сдавленно произнес он, словно у него горло перехватило.

— Марину удалось спасти, — продолжил я вводить его в курс тех незабываемых для меня событий, — лишь подключив ее к источнику такой субстанции. Как ни странно, сделал это именно Анатолий — карающий меч уже минуты считал до ее перехода с земли, и я, признаюсь, тоже. Там же Анатолий наткнулся на ее бывшего хранителя — который не уберег ее от преждевременной кончины в предыдущей жизни. И я думаю, именно этот факт перевесил чашу весов в ее решении — всем главам пришлось явиться для переговоров с ней на землю, где она, глазом не моргнув, заявила им, что ей никто не будет указывать, что делать, а вот своему горе-хранителю она решила дать второй шанс. Или, вполне возможно, посчитала, что с учетом его старых грехов хранительские путы будут не столь тугими.

— Ему она решила дать второй шанс, — невнятно повторил Гений, зачем-то переставив слова в моей фразе, и тут же встряхнулся. — Попробуем подвести итог. Наша неукротимая Марина едва не заканчивает свою жизнь преждевременно. Причем, не в первый раз, судя по истории ее хранителя. Но в отличие от прошлых случаев, этот заканчивается благополучно — исключительно благодаря чужому, случайно оказавшемуся рядом хранителю и несмотря на связывающую их острую и взаимную неприязнь. Вследствие чего она дает своему прежнему хранителю возможность восстановить свое доброе имя и делом доказать свою пригодность. Нет, это воистину неповторимый мир!

— При чем здесь мир? — слегка оторопел я от такого неожиданного заключения.

— А вот это отличный вопрос! — казалось, забурлил голос Гения от прилива энергии. — Но чтобы ответить на него, я просто вынужден задать Вам встречный. В чем заключается функция нашей цитадели?

— В поиске на земле редких, не поддавшихся давлению догмы светлых и сохранивших способность мыслить самостоятельно людей, — не задумываясь, хотя и слегка озадаченно, огласил я ему самые азы доктрины нашего течения.

— Тогда немного уточню, — прочистил горло Гений. — В чем заключалась ее исходная функция?

— А она была другой? — от неожиданности ответил я вопросом на вопрос, даже не извинившись.

— Ага! — хмыкнул он. — Я вижу, что экскурс в историю требуется здесь абсолютно всем. Исходная — она же основная — она же единственная функция нашей башни заключалась в создании миров.

Меня слегка покоробило слово, которое он употребил в адрес нашей цитадели — оно считалось устаревшим, пренебрежительным и совершенно неуместным в беседе ее представителей.

— Миров? — решил я пропустить мимо ушей его явную обмолвку, случившуюся определенно от рассеянности. — Каких миров?

— Многих и разных, — зазвенела в его голосе гордость, приправленная легкой горечью. — Мы создавали их и передавали затем в управление той башне. Это уже значительно позже нашу башню сфокусировали на том единственном мире, который Вы знаете — и тому были причины. Но я не хочу быть голословным — я готов предоставить Вам свидетельства тех, кто принимал самое активное участие в создании и становлении некоторых миров. Вам было бы интересно?

— Конечно! — горячо и искренне уверил я его.

Глава 20.6

В конце концов, однажды я уже искал убежище для моей дочери и юного стоика — если существуют более удаленные и, в силу этого, надежные, они могут прийтись весьма кстати в случае неудачного поворота событий на земле.

— Отлично! — принял он мою горячность с явным удовлетворением. — Когда Вы отправляетесь с докладом к своему главе?

Я вновь отметил про себя его выбор слов — как будто в течение нашего разговора произошло нечто такое, что заставило его отказаться признавать нашего главу своим собственным.

— Завтра, — опять оставил я свои замечания при себе.

— Тогда после доклада зайдите ко мне, пожалуйста, — проинструктировал он меня. — Я думаю, я смогу уговорить их.

— Кого? — насторожился я.

— Похоже, мы действительно выходим на финишную прямую, — задумчиво произнес он, — и пора уже отбросить чрезмерную осторожность и собрать все силы воедино. Сбросив маски и явив друг другу истинные лица.

Я понял, что раньше мне только казалось, что меня гнетет нетерпение — к концу дня я уже был уверен, что оно просто гложет меня, как ненасытный зверь.

Особенно в отношении фразы Гения о сброшенных масках.

Особенно после возвращения карающего меча и его сообщения об обновлении сканеров.

Особенно на фоне последовавшей за этим вспышки Татьяны. Лично у меня известие о внесенных в сканеры изменениях не вызвало ничего, кроме чувства глубочайшей благодарности. Со всей его непревзойденной чуткостью, Гений наверняка обратил внимание, каких трудов даже мне стоило держать под постоянным контролем свое чрезмерно раздробленное сознание, нацеленное на одновременное выполнение множества разнообразных задач — и без лишних слов пришел мне на помощь.

Карающему мечу даже в голову не приходило задуматься, что его постоянные мысленные вызовы — по любому капризу, из простого желания вновь и вновь подтвердить иллюзию его руководящей позиции — могут быть зафиксированы сторонними наблюдателями. В силу этого мне постоянно приходилось держать и так работающее на износ сознание под ежеминутным напряжением, чтобы в случае неожиданного и конфиденциального мысленного контакта мгновенно заблокировать его от многоканальной трансляции всего происходящего в офисе как нашему главе и Гению, так и на сканер.

Гений же — в отличие от карающего меча и в свете участившихся в последнее время мысленных обменов — предусмотрительно предпочел заранее обезопасить их и сделать это вмаксимально вежливой и деликатной форме. Замершее на пару мгновений изображение на экране сканера не могло вызвать никаких вопросов — занятым умственным трудом свойственно задумываться — и, вместе с тем, служило цивилизованным, как стук в дверь, предупреждением о предстоящем контакте, дающим адресату необходимое время подготовиться к встрече.

То, как воспринял проявление воспитанности Гения карающий меч, меня не удивило. В его эгоцентрическом представлении о мире любое изменение — даже самое прогрессивное и благонамеренное — всегда направлено против его неприкасаемой персоны, неоднократно при этом замеченной в двойной игре и закулисных интригах.

Было только справедливо напомнить ему об этом — на что он ответил с типично светлой кичливостью, а вот затем произошло нечто совершенно непредвиденное. Казалось, в Татьяну Марина вселилась — с ее типично резкими выпадами в сторону как карающего меча, так и меня самого, требованием неукоснительно соблюдать принятые договоренности и угрозой уйти в самостоятельное плавание в случае нашей неспособности сделать это.

Не скрою, первой у меня возникла мысль о кукловоде-хранителе. У Татьяны случались всплески противления светлому давлению и попытки идти своим путем — но исключительно в отсутствие ее горе-хранителя, когда его взяли под стражу и изъяли из ее окружения. Но как только он вернулся — как только Гений помог ему освободиться! — Татьяна немедленно превратилась в точную копию своей земной ипостаси: вечно молчащей, вечно инертной, вечно покорно следующей за своим светлоликим повелителем.

Меня всегда удивляло увлечение ею Гения. Допустим, став ангелом, она сумела каким-то образом раскрыть секрет инвертации — но с моей точки зрения, это была всего лишь крайне досадная случайность: тайна открытия, совершенного нашим течением, по какой-то ошибке мироздания досталась даже не представителю наших угнетателей, а всего лишь кандидату в них.

Точно также и ее горе-хранитель, наткнувшись однажды на закон надобности, сформулированный в нашей цитадели, извратил его, выхолостил до примитивного эгоистичного уровня и посмел после этого называть его своим — что у Гения, кстати, тоже вызвало лишь добродушную усмешку, повергающую меня в полное недоумение.

В тот вечер, однако, я глянул на значимость Татьяны в глазах Гения под несколько иным углом.

Согласно ее заявлению, он пообещал вернуть ее на землю — очевидно, это и были те ключевые слова, которые заставили ее отказаться от предположительно спонтанного решения остаться там после переговоров с моей дочерью и юным стоиком.

С другой стороны, несмотря на то, что эти переговоры явно закончились ничем, Гений не предпринимал никаких видимых попыток их возобновления.

Но проницательность Гения уже давно вошла в нашей цитадели в поговорку — и было только логично предположить, что даже того короткого времени на земле Гению хватило, чтобы осознать без малейших сомнений, что избежать присутствия Марины на повторных переговорах не получится.

А вот Татьяна всегда являлась одной из редчайших даже среди людей личностей, к которой Марина испытывала сколько-нибудь заметную привязанность — и в силу этого вполне могла послужить тем единственным участником переговоров, который был способен отвлечь от их сути Марину.

В такую версию прекрасно укладывались и все его подробные расспросы о ней — по всей видимости, он стремился составить себе ее максимально полный психологический портрет, чтобы воздействовать на нужные стороны ее темперамента, если — паче чаяния — она все же вступит в его разговор с моей дочерью и юным стоиком.

После такого совершенно логичного вывода мне оставалось лишь вновь снять шляпу и склонить голову перед несравненной предусмотрительностью и обстоятельностью Гения. На фоне которой мой очередной контакт со светлоликими параноиками показался мне особо режущим ухо диссонансом.

На следующее утро я отправился в нашу цитадель не сразу после схватки с карающим мечом. У Гения в тот день вновь нашлись некие неотложные дела в другом месте, а у меня все истории, рассказанные ему накануне, всколыхнули крайне яркие воспоминания о бесчисленных случаях, когда карающему мечу приходилось признавать мою правоту, общаться со мной на равных и даже следовать моим советам. В результате, я в кои-то веки отказался от данного моему главе обещания демонстрировать полное подчинение светлому самодурству в офисе — и преподал его носителю свой собственный урок, лишь немного уступив в результативности Гению.

Как выяснилось, карающий меч это тоже заметил — и запомнил со всей мелочной мстительностью правящего течения.

Сразу после этого урока и еще до возвращения в офис — Гения всегда отличало пристальное внимание к мельчайшим подробностям — он попросил меня задержаться, чтобы проверить систему оповещения на моем сканере.

Я с готовностью пошел ему навстречу — однако, начал он с горе-хранителя и карающего меча, с которыми процесс проверки сканеров занял довольно много времени, что совершенно не удивило меня, знающего, к сожалению, не понаслышке о полном отсутствии у них обоих самой элементарной ментальной самодисциплины.

Мой сканер, разумеется, занял у Гения всего несколько минут — после чего он перешел к более важному и насущному вопросу.

— Я сегодня довольно занят, — произнес он с ноткой искреннего сожаления в голосе, — но ни в коем случае не хочу откладывать исполнение своего обещания. Как закончите со своим докладом главе, поднимитесь, пожалуйста, ко мне — я договорился, Вас там будут ждать.

— Кто? — снова попытался подготовиться я.

— Ну как же? — безмерно, казалось, удивился он. — Те, кто покажут Вам некоторые созданные нами миры.

— Покажут? — уточнил я с надеждой — изображение возможного укрытия для моей дочери и юного стоика импонировало мне куда больше его описания.

— Конечно! — заверил меня Гений. — Я же обещал Вам непосредственных свидетелей тех событий — они поделятся с Вами своими личными воспоминаниями. И скажу Вам прямо — мне стоило немалых трудов убедить их в том, что уже пришло время открыть доступ к реальным событиям давно минувших дней.

Крайне заинтригованный, я взялся за свой сканер, чтобы отключить его и поспешить в нашу цитадель. Меня, однако, вновь остановили — карающий меч и горе-хранитель. Как не трудно догадаться, объединиться они могли только в обвинениях в адрес представителей нашего течения — ни мало не заботясь тем, что один из них является личностью такого масштаба, что светлым любого уровня положено испытывать в его присутствии лишь благоговение и трепет.

Само же обвинение было столь же абсурдным, сколь и типичным для белокрылых лицемеров. Мне было предъявлено — ни много, ни мало — что мы с Гением вынашиваем планы проникновения в святая святых правящего большинства и покушения на их главарей. Но для меня уже давно не было секретом, что светлоликие имеют тенденцию громогласно обвинять нас как раз в том, что является их собственными замыслами — с тем, чтобы их последующие действия выглядели всего лишь ответным шагом вынужденной защищаться стороны.

Попытка вторжения в нашу цитадель стала бы для них самоубийственной в самом прямом смысле слова — порукой тому был Путь Гения. Я поинтересовался, не стали ли усилия по проверке системы оповещения чрезмерными для их подобия рассудка и не лишились ли они его в процессе.

Глава 20.7

Горе-хранитель прямо в лоб спросил у меня, о чем со мной говорил Гений — не утруждаясь соображением, что у меня подобных вопросов не возникло ни к одному из них. Я не отказал себе в удовольствии раскрыть ему глаза на этот факт.

Карающий меч разделил со мной это удовольствие, издав короткое фырканье довольного собой кабана — и я решил, из чистой справедливости, не обделять и его щелчком по носу, поставив его в известность, что Гений интересовался ролью Марины в невероятном скачке результативности всех его совместных с ней мероприятиях на земле.

О своем вкладе в их успех я скромно умолчал — к такому аргументу карающий меч был бы готов, разразившись бесконечной и выходящей за рамки элементарных приличий тирадой в мой адрес — а вот апелляция к Марине определенно поставила его в тупик, что дало мне, наконец, возможность отправиться в нашу цитадель.

Телепортировался я туда почти мгновенно, что счел крайне обнадеживающим фактом — лестно было предположить, что мой уже разгоревшийся интерес к истокам нашего течения существенно подкрепился необходимостью моего знакомства с ними. В пользу такого предположения говорило и то, что доклад моему главе также прошел в весьма сокращенном виде.

С самого начала он, разумеется, поинтересовался стабильностью работы сканеров. Ни мало не покривив душой, я сообщил ему, что никаких свидетельств постороннего вмешательства в них — к коему уж никак нельзя было отнести их усовершенствование Гением — я не заметил, и добавил, что Гений взял их под свой личный контроль, что вновь неоспоримо соответствовало истине.

Мой глава удовлетворенно кивнул несколько раз, не настаивая на дальнейших объяснениях.

— А что Вы можете сказать о матери светлого исполина? — рассеянно продолжил он, уже явно думая о чем-то другом. — Не произошли ли какие-то изменения в ее поведении?

Я нахмурился, старательно перебирая в памяти недавние события. Татьяне удалось удивить меня — даже дважды — но обе ее вспышки были связаны с землей, а мой глава определенно имел в виду происходящее в офисе.

— Боюсь, я не могу припомнить ничего подобного, — ответил я, наконец, строго в рамках заданного вопроса. — У меня вообще складывается впечатление, что весь ее якобы многообещающий потенциал ограничился лишь проникновением в инвертацию. За все время работы в новом отделе от нее не прозвучало ни одного дельного соображения.

— Да, нашим партнерам случается делать ошибочные ставки, — охотно согласился со мной мой глава. — Но это и к лучшему — их промахи, проистекающие из чрезмерного самомнения, нам только на руку. И кстати — как насчет того исполина, который работает с Вами? Он уже освоился или все также предпочитает держаться в тени?

— В рабочее время — абсолютно и в самой глубокой тени! — обрадовался я возможности обойтись без каких-либо купюр. — Я бы даже решился предположить, что во время доклада о сбое в сканерах он получил довольно приличную взбучку у своих патронов — с тех пор в течение каждого дня он как будто срастается со своим экраном.

— Даже так! — вскинул брови мой глава. — Нужно ли понимать, что в его приборе наблюдается повышенная активность?

— Я особенно не вглядывался, — пристыжено потупился я, — но случись там нечто, выходящее за рамки обычного, я уверен, что оно не ускользнуло бы от моего внимания. Активность он проявляет только во время перерывов — и, вынужден признать, чрезвычайно враждебную по отношению к нашему течению.

— В этом тоже есть свои плюсы, — успокоил меня мой глава. — Столь открытая неприязнь вызывает лишь взаимную — хуже было бы, если бы он скрывал ее, втираясь нам в доверие. Но как я уже упоминал, он — пешка, которой начинают партию, но которая не становится от этого значимой фигурой.

Положа руку на сердце, я бы ничуть не возражал, если бы эту пешку сняли с доски после первого же хода — открытость в выражении своих склонностей и антипатий можно отнести к похвальным качествам, только не являясь ее ежедневным свидетелем,

— Кстати, — оживился мой глава, переплетя перед лицом пальцы и глянув на меня поверх них, — не исключено, что то же самое можно сказать и о светлом исполине, который находится рядом с Вашей дочерью. По некоторым признакам, он начинает выдыхаться — как и его мать, которая также взяла хороший старт, но так и не смогла удержаться в лидерах. Нас всех это крайне тревожит, и у меня есть к Вам вопрос: если с ним случится такое выгорание, если он превратится в свою бледную копию и будет лишь имитировать себя прежнего, сумеет ли Ваша дочь разглядеть это?

И занять его место, мысленно продолжил я с раздражением — похоже, моей дочери действительно предлагают идти к главенствующей роли буквально по головам. Нет уж, если она приняла решение следовать за юным стоиком куда угодно, хоть в самый центр умопомрачительного водоворота, то я сделаю все, чтобы она не осталась там одна.

— Вне всякого сомнения! — твердо уверил я моего главу. — Они находятся в теснейшем контакте с самого младенчества, и можно с уверенностью сказать, что их сознания полностью и безгранично открыты друг другу. Поэтому какие бы сомнения у кого ни появлялись, возникни в упомянутом Вами исполине хотя бы намек на притворство и фальшь, скрыть это от моей дочери ему бы никак не удалось — и она мгновенно либо вернула бы его на истинный путь, либо нашла бы способ известить меня.

— Ну вот! — слегка прихлопнул мой глава одной ладонью о другую. — Мы только что получили еще одно доказательство абсолютной незаменимости Вашей дочери.

Меня убеждать в нем было совершенно незачем — но выйдя из кабинета моего главы, я со всех ног поспешил в апартаменты Гения, чтобы получить там заверения непосредственно из ее уст, что поставленная им перед ней и юным стоиком задача не послужит основанием для их рокировки.

Там, однако, я даже телефон вытащить не успел — как и обещал Гений, меня ждали.

Неприкасаемые. Все трое.

Мне случалось видеть их всего несколько раз, да и то издалека, но в нашей цитадели их знали, пожалуй, все, хотя никто на моей памяти не мог похвастаться более тесным знакомством с ними, чем мимолетные встречи.

Одни произносили их название с изрядной долей презрения — словно упоминали изгоев, одно только прикосновение к которым было зазорным; другие — существенно меньшая часть — с легким налетом восхищения перед сумевшими поставить себя выше любого закона и оказавшимися неподвластными ему.

Никто не знал место их расположения в нашей цитадели — они попадались кому-либо на глаза крайне редко и всегда абсолютно неожиданно, как будто конденсируясь из воздуха — можно было бы предположить, что они перемещаются в нашей цитадели в инвертации, если бы эта мысль не была запредельно абсурдной.

Еще большей тайной был покрыт род их деятельности — ходили слухи, что они занимаются первичными изысканиями на земле, являясь тем самым ситом, через которое просеиваются бесчисленные толпы людей для обнаружения среди них редчайших самородков, которые могут обладать мировоззрением, близким нашему течению. Возможно, именно этим объяснялись столь длительные периоды их отсутствия в нашей цитадели, и поскольку ни сам факт существования таких аутсайдеров, ни стиль их времяпрепровождения очевидно не вызывали у нашего главы ни малейших возражений, лично мне такая версия казалась вполне правдоподобной.

Единственное, что было достоверно известно о них — это то, что в бесконечно древние времена они принадлежали к той кучке умалишенных, которые бросили открытый вызов правящему большинству. Прямое выступление против существенно превосходящих нас сил светлоликих само по себе было верхом безумия, но оно еще и оказалось совершенно любительским по уровню как подготовки, так и организации — и вполне ожидаемо потерпев поражение, оно чуть было не утянуло за собой и все наше течение. Большая часть поверженных дилетантов предсказуемо разбежалась, оставив нашу цитадель исправлять последствия их безумного шага — и, признаюсь, мне было не совсем понятно, по какой причине были оставлены в ней эти трое. Единственным разумным объяснением могло послужить предположение, что они в самый последний момент одумались и предупредили нашего главу — так, что он успел организовать успешную оборону нашей цитадели.

Еще меньше я понимал, как они оказались в апартаментах Гения.

— Извините, я, похоже, ошибся, — шагнул я назад к выходу из них.

— Нет, не ошиблись, — негромко пророкотал стоящий ближе всех ко мне, — мы Вас ждем.

У него, по крайней мере, внешность вполне соответствовала образу бунтаря-анархиста. Лицом значительно темнее остальных, а телом — выше и крепче, он стоял перед ними, словно вызывая удар на себя. Двое других расположились у него за спиной — в ряд, плечом к плечу — но отнюдь не спокойно и расслабленно. Один чуть подался вперед — в позе гибкого и готового к прыжку зверя, другой слегка покачивался с пятки на носок, подрагивая от напряжения и стреляя по сторонам молниеносными взглядами.

— Зачем вы меня ждете? — напустил я на себя озадаченный вид — это все еще могло быть досадным стечением обстоятельств или даже ловушкой. — И почему вы ждете меня в чужих апартаментах?

— Он велел нам показать Вам некоторые материалы, — ответил мне лидер группы, ощупывая мое лицо испытывающим взглядом.

— Кто — он? — все еще сомневался я.

— Хозяин … апартаментов, — фыркнул он.

— Вы имеете в виду Гения? — потребовал я полной ясности.

— Можно и так сказать, — сверкнул он белозубой усмешкой.

— Что за материалы? — не добившись искомого, зашел я с другой стороны.

— Давно и благополучно всеми забытые, — закрылся он и там завесой таинственности.

— Следует ли мне понимать, — вдруг снизошло на меня озарение, — что вы подвергаете меня некой проверке?

— Конечно! — и глазом не моргнул он. — Если он считает, что круг замкнулся и дает нам шанс выйти на новый виток, мы ему доверяем. Вопрос в том, достойны ли Вы его доверия.

— Мне не пристало отвечать на такой вопрос, — удалось ему задеть меня. — Но позволю себе заметить, что Гений направил меня на встречу с вами — вам достаточно такого ответа?

— Возможно, — пожал плечами он. — Мы это очень скоро узнаем. Имейте в виду — некоторые знания являются очень тяжелой ношей, посмотрим, как Вы сможете ее нести и, главное, куда.

Глава 20.8

Он сделал шаг в сторону, оставшись, тем не менее, на расстоянии вытянутой руки от своих спутников. Они тоже расступились, и я увидел — между и за ними — … сканер. У меня заныло сознание, решительно противясь выделению еще одной его части для анализа очередных графических ребусов перед глазами.

К счастью, это оказался не привычный мне сканер, а, скорее, ретранслятор мысленных образов. Тех самых других миров, обещанных мне Гением.

На фоне моей обычной среды обитания на земле — в большом городе, со всеми благами цивилизации и комфортом, где наиболее реальной опасностью является получение штрафа за превышение скорости — эти миры показались мне почти дикими и определенно первобытными.

Необузданная природа в них явно превалировала над результатами человеческой деятельности. В одном буйствовала непроходимая лесная чаща, в другом вся жизнь сосредоточилась под землей среди неприступных скал, и только в двух следующих можно было заметить следы пребывания людей: в виде неких подобий мельниц на реках в одном и бескрайних плантаций, слишком правильной формы, чтобы быть естественными, в другом.

При всем этом люди там везде были — охотились в лесу, вытаскивали на поверхность земли куски какой-то породы, суетились вокруг мельниц и копошились на плантациях. И хотя вся их жизнь, казалось, была сосредоточена вокруг одних и тех же действий, она оставляла впечатление умиротворения, покоя и полного довольства жителей.

— Насколько я понимаю, — уточнил я, когда экран сканера вернулся к незамутненной прозрачности, — это одни из первых созданных нами миров?

Неприкасаемые молча смотрели на меня.

— Тогда хорошо, что потом мы перешли к большему разнообразию, — счел я их молчание утвердительным. — Я бы сказал, что в этих просматривается некая однобокость в плане выбора видов деятельности. Должно быть, это делало их довольно уязвимыми.

— Да, — хрипло каркнул их лидер, — в конечном счете они действительно оказались уязвимыми, только по иной причине. Вторая серия.

Она оказалась существенно короче первой — у меня даже возникла мысль, что Неприкасаемые сознательно прибегли к стандартному приему манипуляции сознанием: сначала зрителю демонстрируется долгая история мирной и счастливой жизни, чтобы он успел почувствовать свою сопричастность, а затем следует короткая сцена смертоносной катастрофы, чтобы удар показался еще более жестоким.

После этого никаких других мыслей у меня не возникло — зрелище на экране сканера было поистине ужасающим. Людей там расстреливали, как мишени в тире, и хотя некоторые из них пытались сопротивляться, стрелки явно превосходили их и числом, и умением.

— Что там произошло? — сглотнул я подступающую к горлу тошноту.

— Их убили, — коротко ответил мне лидер.

— За что? — помотал я головой. — Я не понимаю — насколько мне известно, мы создавали миры для правящего течения. Кому могла понадобиться их гибель?

— Правящее течение, — выплюнул лидер официальное название светлоликих, — вполне устраивала однобокость, — последовал еще один плевок, уже в мой адрес, — миров. Пока те не решили выйти из-под их власти.

Я подозрительно прищурился. Речь явно зашла о той неудачной попытке бунта, но при чем здесь какие-то древние люди?

— Откуда у вас эти материалы? — не стал я скрывать свои сомнения.

— Вы знаете, кто мы, — ответил мне лидер такой же прямотой. — Расправиться с нами возможности не было — аннигилятор тогда еще не был создан — поэтому они просто уничтожили наши миры.

— Светлые?! — не поверил я своим ушам.

— Как видите, — процедил он сквозь зубы, — они не всегда такими были.

До меня вдруг дошло окончание его предыдущей фразы.

— Подождите, — остановил я его поднятой рукой. — Миры создавались для светлых. Только они могли управлять ими. Вы сказали, что это были ваши миры …

— Сеанс окончен, — резко прервал меня лидер Неприкасаемых. — Уходите!

Покинув апартаменты Гения, я добрался из нашей цитадели и вдохнул, наконец, полной грудью. Мне нужно было срочно вернуться в офис и связаться с Гением. Мне нужно было предупредить его.

Говорить о бунте тех сумасшедших считалось в нашей цитадели дурным тоном — мало того, что он набросил тень безответственной анархии на все наше течение, так еще и потерпел неудачу. Поэтому никаких подробностей о нем никто толком не знал. Теперь же выясняется, что, по крайней мере, некоторые из них принадлежали к светлоликим — и затем каким-то образом оказались среди нас. Было только логично предположить, что нам их навязали в качестве скрытых соглядатаев — в обмен на закрытие дела о бунте. Возможно, именно это стояло за иначе необъяснимой терпимостью к ним нашего главы. А вот Гений, должно быть, был не в курсе этого шантажа со стороны правящего большинства — и я был просто обязан поставить его в известность о нем.

Телепортироваться в офис мне, однако, не удалось. Даже после нескольких попыток. После которых я понял, наконец, почему вдруг перестал работать наш исконный закон надобности.

Истребление миров светлоликими и милосердными лицемерами было не просто ужасающим — оно было немыслимым. Это как если бы карающий меч, осознав, что мне удалось добиться успеха в привлечении некоего человека на нашу сторону, не выступил бы против меня, а уничтожил того самого человека — при всем моем презрении к главной ищейке светлых, такого я не мог себе представить.

И все же …

Когда тот же карающий меч получил приказ организовать аварию моей дочери и юному стоику, он не отказался. Саботировал — но не отказался.

Когда Татьяну чуть не лишили сознания, ее горе-хранитель не протестовал. Поднял все свои земные контакты на ноги, чтобы вернуть ей память — но не протестовал.

Это уже не говоря об опекуне моей дочери, который не просто охотно — с восторгом принял идею передачи всех людей в ведение нашего течения — истинных исчадий ада, с его точки зрения — если это дало бы хоть малейший шанс признания его собственной наследницы.

Я вызвал Гения.

— Не могли бы Вы провести меня через Путь? — вежливо, но решительно обратился я к нему. — Я не могу попасть в офис. По правде говоря, я не хочу туда отправляться. Я больше не хочу иметь никаких дел я этими чудовищами.

— Немедленно переноситесь ко мне! — мгновенно почувствовал он всю серьезность моих намерений.

Эта телепортация оказалась молниеносной. Настолько, что, обнаружив себя явно далеко за пределами нашей цитадели — у ручья в лесу — я почувствовал легкое головокружение. Нет, впрочем, нашлось более разумное объяснение — Гений встретил меня там в инвертации. Тут же заметив — со всей присущей ему чуткостью — мой дискомфорт, он немедленно предложил мне перейти в простую невидимость — инвертация, мол, больше не представляет из себя непреодолимую защиту.

— Давайте немного пройдемся, — добавил он, как только голова у меня немного прояснилась.

— Куда? — не решился я привлекать его внимание к крайней затруднительности следования за невидимым спутником.

— Вы, как всегда, правы, — усмехнулся он. — Поворачиваемся спиной к ручью и смотрим перед собой. Видите вон тот ярко-желтый куст среди деревьев? Направляемся к нему — дальше я Вас снова сориентирую. Так что же все-таки заставило Вас принять столь неожиданное решение?

Подробно, хотя и слегка сбивчиво, я поведал ему все, что произошло на моей встрече с Неприкасаемыми — в частности, свои подозрения в их адрес и причины моего категорического отказа продолжать сотрудничество с моими светлоликими сослуживцами.

— Ну вот, — назидательно протянул Гений, — понимаете теперь, каково было Вашей дочери?

— При чем здесь моя дочь? — опешил я.

— Ну как же! — искренне удивился он. — Если я правильно помню ваши восхитительные истории, написанные для нашей дорогой Татьяны, Вашей дочери также нелегко дались Ваши откровения.

— Я открыл ей правду! — возмутился я.

— Вне всякого сомнения! — поспешил он успокоить меня. — И сделали это, если мне вновь не изменяет память, постепенно — почему?

— Она была еще слишком юна, — напомнил я ему совершенно очевидный факт, — чтобы принять вся правду обо мне целиком!

— И Ваша деликатность делает Вам честь! — одобрительно подхватил он. — Ваша дочь была еще слишком юна — и слишком далека от истины такого масштаба, что та могла просто раздавить ее, обрушь Вы ее на нее всю сразу. Позвольте и мне последовать Вашему примеру.

— Я не совсем понимаю, — засомневался я в трезвости своего мышления — возможно, он снова, увлекшись, в инвертацию перешел?

— Давайте я начну с вопросов, — великодушно избавил он меня от очередной шарады. — Что Вам известно о восстании против наших оппонентов?

— Это была благородная попытка, — смягчил я ради него бытующую в нашей цитадели формулировку, — но заведомо обреченная на провал — из-за ее полной неорганизованности, неподготовленности и непринятия в расчет численного преимущества противной стороны.

— Ожидаемо! — хмыкнул он. — А что бы сказала Ваша дочь, спроси Вы ее — до открытия ей истины — кто такие темные ангелы?

Я остановился, как вкопанный — сколько раз я с ужасом представлял себе, что может внушить ей ее опекун — причем, ежедневно, тогда как у меня для противодействия этому яду оставались лишь крайне редкие встречи с ней.

Глава 20.9

— Простите, ради всего святого! — охнул Гений. — Я и не заметил, что мы уже до куста добрались. Теперь поворачиваем налево и движемся вон к тому дереву, у которого ветви только в самом верху расположены. Но все же — я не слишком ошибусь, предположив, что Ваша дочь ответила бы Вам, что темные ангелы — это, на самом деле, демоны, подосланные к людям, чтобы сбивать их с праведного на преступный путь?

Я упрямо молчал, категорически отказываясь даже представлять себе такие слова в устах моей дочери.

— Вы хотите сказать, — подтолкнул я, наконец, разговор в менее чувствительное направление, — что мои представления о том бунте не соответствуют действительности?

— Абсолютно! — горячо уверил он меня. — Ваша дочь рассказала бы Вам точку зрения, распространенную в том мире — нашими оппонентами. Вы сообщили мне версию, также созданную ими и лишь слегка приукрашенную в нашей башне, чтобы не слишком уязвлять ее самолюбие. Вопрос в другом — хотите ли Вы узнать истину?

— Вне всякого сомнения, — решительно объявил я ему — в конце концов, эта истина принадлежала моему течению, и я чувствовал себя в полном праве знать ее.

— Вот и наметился у нас следующий шаг, — отозвался Гений довольным тоном. — Но позволю себе еще немного продолжить с вопросами. Знакомы ли Вы с историей того мира, в котором обретает Ваша дочь? Знаете ли Вы о связи между ним и другими мирами? И уверены ли Вы, что владеете всей информацией — в полном объеме — о своей собственной башне?

— Отвечу на все сразу, — не стал я дожидаться конца его — не исключено, бесконечного — списка вопросов. — Нет, но хотел бы узнать.

— Как видите, путь у нас впереди довольно длинный, — ограничился он констатацией факта. — Обещаю проявить на нем не меньшую деликатность, чем Вы в свое время — и чтобы даже этот первый его участок не показался Вам безрезультатным, скажу пару слов о Ваших сегодняшних собеседниках. Вы совершенно правы — Ваш глава всего лишь терпит их в нашей башне, но они облечены моим полным и безграничным доверием. Они действительно частенько отсутствуют, но всякий раз выполняя определенные миссии — порученные им мной миссии. И уверяю Вас, за крайне продолжительное время они еще ни разу не подвели меня.

— Я приму это к сведению, — пообещал я ему.

— Сделайте милость! — не остался он в долгу любезности. — И последнее — хочу обратиться к Вам с личной просьбой. В отношении Вашего сегодняшнего решения. Скажу прямо — по существу я разделяю Ваше отношение к нашим оппонентам, но я не вижу их как единое целое. И надеюсь убедить Вас, что таковым не является и наша башня — и до тех пор прошу Вас отложить составление окончательного мнения о наших соратниках. А, вот мы и дошли — удивительно, как быстро летит время в задушевной беседе!

Он бросил последнюю фразу куда-то в сторону, и глянув туда же, я только головой покрутил — шагах в пятидесяти между деревьями виднелся офис. Заговорив мне зубы, Гений просто не оставил мне выбора — не зная, как пройти Путь, вернуться в нашу цитадель я уже не мог.

— Как только устроитесь на своем месте, — подсластил он мне эту горькую пилюлю, — дайте знать. Ваши сегодняшние собеседники крайне ревностно относятся к своим материалам — к моим я подключу Вас напрямую. Только не увлекайтесь — я буду открывать Вам доступ постепенно, как ту истину, о которой мы говорили.

Лучшего решения Гений придумать не мог.

Хорошо, что он так плотно занял мои мысли — один вид моих сослуживцев в офисе мог заново всколыхнуть во мне бешенство.

Хорошо, что ни один из них не додумался обратиться ко мне — бешенство могло вырваться наружу.

И полностью завладел он моим вниманием с самого первого момента — у меня сложилось впечатление, что, пообещав мне всю историю мятежа, он все же начал не с самого начала.

Судя по всему, это был момент официального объявления выступления против правящего течения.

Первое, что удивило меня — это было количество присутствующих. В нашей цитадели бытовало мнение, что в мятеже принимала участие горстка амбициозных и бездарных отщепенцев, действовавших к тому же за спиной нашего руководства. Это же собрание проходило в достаточно большом помещении — которое, тем не менее, едва вмещало всех участников.

Кроме того, на меня произвела большое впечатление атмосфера всеобщего подъема, если не ликования. Там не было никаких переговоров вполголоса и сдвинутых друг к другу голов, что обычно присуще заговорщикам — наоборот, там стоял гул от радостных восклицаний, одни подходили к другим с поздравлениями, а те разве что на шею им не бросались.

И наконец, среди этой толпы я заметил нашего главу. Как обычно, он вел себя намного сдержаннее всех остальных, но не издавал ни единого звука протеста или возмущения происходящим. Он лишь внимательно наблюдал за всеми, то и дело согласно кивая и охотно пожимая протянутые ему руки.

И хотя эта сцена оставила у меня ощущение некой спонтанности и полной бестолковости, последующие разительно отличались от нее.

На одной определенно зачитывался основополагающий документ нового образования. Составлен он был, с моей точки зрения, более чем достойно — с предложением равноправного партнерства вместо прямого подчинения — хотя я бы сказал, что светлоликие вряд ли стоили такого благородства.

Кроме того, я отметил еще один крайне неожиданный момент: в документе четко оговаривалось, что новое образование выходит из подчинения одной ветви правящего большинства, но сохраняет контакты с другой. И чего следовало, что время выступления было выбрано совершенно разумно — у светлоликих определенно шла борьба за власть, которой вполне можно было воспользоваться, чтобы вырваться из-под их гнета.

Далее последовали сцены встреч более практического толка. На них обсуждалось то самое экономическое партнерство — как внутри нового образования, так и за его пределами — и все они носили куда более толковый и продуктивный характер. Причем, вел все эти совещания наш глава, что оставило у меня двойственное впечатление: с одной стороны, это было совершенно естественно — у него уже тогда, очевидно, проявились недюжинные организаторские способности; а с другой — однозначно указывало на то, что он не просто знал о мятеже, но и весьма активно участвовал в работе его руководящего комитета.

Занимался этот комитет вопросами не только экономики, но и обороны. На первом же его заседании я сразу же заметил Неприкасаемых — один из них и поднял вопрос создания силовых подразделений. Их подготовкой занимался, большей частью, лидер Неприкасаемых — без тупой муштры, который славился карающий меч, но с куда более высокой результативностью.

После просмотра всех этих сцен, у меня просто в голове не укладывалось, как они могли проиграть.

А они определенно проигрывали — как показало множество последующих сцен. Часть из них я уже видел на сканере Неприкасаемых, хотя и под другим углом — другая часть была еще тошнотворнее. Более всего меня поразили те, в которых одни люди — с совершенно обезумевшими лицами — бросались на других и даже на одного из Неприкасаемых. А также те, в которых одни люди продолжали сопротивляться в, казалось бы, совершенно немыслимых условиях — в то время как другие шли на попятный без всякой борьбы ради обещанных привилегий.

А потом наступил черед последней сцены — которая, впрочем, показалась мне многоточием в истории того мятежа.

Место я узнал сразу — я видел его всякий раз, выходя из нашей цитадели, чтобы отправиться в офис. Пути, однако, там еще не было — вместо него на самом краю посадки стояли бесчисленные орды, вне всякого сомнения, светлоликих. Всех, как один, не спускающих выпученных глаз с нашей цитадели и явно ожидающих команды «Фас!».

Затем я увидел … распылитель в окне, направленный на эти орды.

И Неприкасаемых рядом с ним — почему-то их там было четверо.

И услышал команду им ждать нужного момента.

И все.

Я даже вперед подался — требуя продолжения.

Очевидно, это и был конец мятежа — нападение столь превосходящими силами ничем иным просто не могло закончиться. Но я вдруг поймал себя на мысли, что — несмотря на единодушное отвращение к распылителю в нашей цитадели — готов широко открытыми глазами смотреть, как он косит идущих в атаку светлоликих. Да, они все же взяли числом, но очень хотелось увидеть уменьшение этого числа хотя бы на немного …

Вдруг мне в голову пришла намного более тревожная мысль.

Во всех этих воспоминаниях ни разу, даже мельком, не появился Гений.

Это было вполне объяснимо, если все эти сцены были запечатлены его глазами.

Но ни в одной из них также не было и намека на предводителя мятежников.

Хотя основополагающий документ зачитывал, скорее всего, он.

Из чего следовало …

Нет, такого просто не могло быть!

Я с легкостью мог представить себе Гения руководителем любого движения.

Основателем любого союза.

Вдохновителем любого числа последователей.

Координатором любых экономических переговоров.

Организатором любых защитных мер.

Я только не мог представить его малодушным предателем, умывшим руки в последний момент.

И все же он ушел …

Прямо перед самой решающей битвой …

Оставил их всех перед лицом превосходящих сил противника …

Эти мысли не давали мне покоя до самого утра. На разминке я с удовольствием выступил против карающего меча, вкладывая в каждый свой удар воспоминания о тысячах погибших людей в различных мирах и о той зловещей орде перед нашей цитаделью, только и ждущей сигнала, чтобы обрушиться на нее.

Не стоит удивляться тому, что мне это не помогло — мне нужны были ответы, а не тупое размахивание кулаками, чтобы выпустить пар.

Ответы я получил сразу после разминки — похоже, Гений снова каким-то образом прочувствовал мой душевный дискомфорт.

Глава 20.10

— Ну как? — оживленно обратился ко мне он, как только я устроился за своим столом, нарочито игнорируя подозрительно косящихся на меня карающий меч и горе-хранителя. — Разнится ли то, что Вы увидели, с Вашими прежними представлениями о делах давно минувших дней?

— Радикально, — буркнув я, собираясь с мыслями.

— Но я чувствую, — продемонстрировал он свою безошибочную интуицию, — что у Вас остались — или появились — некие сомнения.

— Гений! — отбросив ухищрения, постарался я взять самый ровный, самый непредвзятый тон. — Заранее приношу извинения за чрезмерную, возможно, прямоту, но это Вы руководили мятежом?

— Мой дорогой Макс! — с готовностью подхватил он мой тон. — Вы нередко корите меня за излишнюю загадочность, но зачастую я просто не могу обойтись без нее. Вот, например, сейчас: восстанием руководил я, а не Гений.

— А Вы кто? — заподозрил я неладное то ли со своим слухом, то ли с головой — после одного из ответных ударов карающего меча.

— Я — все сразу, — всеобъемлюще ответил мне любитель шарад. — Давайте скажем так: чудаковатый, витающий в облаках увалень по имени Гений появился уже после восстания — и прекрасно устроил нашу башню, дав ей возможность сместить акценты в своей истории для сохранения комфортной, лицеприятной атмосферы.

— Почему Вы ушли? — послал я очередные загадки вслед за ухищрениями. — Ведь это была последняя схватка! Их оказалось слишком много?

— О нет! — решительно возразил он мне. — Это была вовсе не последняя схватка! И еще раз нет — к сожалению, мы проиграли не потому, что их было слишком много.

— Вы не ответили на первый вопрос, — сухо напомнил ему я.

— Я ушел, чтобы вернуться, — опять погрузился он в словесный лабиринт. — И, возможно, хорошо, что в тот момент меня там не оказалось, иначе все могло бы пойти другим путем — хотя сослагательное наклонение в прошлом не живет.

— Не надо! — остановил я его — у меня уже даже в его отсутствие голова кружилась. — Я хочу просто узнать, как там все закончилось.

— А там тогда ничего не закончилось, — удивленно возразил он мне, и, почувствовав, очевидно, всплеск моего нетерпения, продолжил: — Хорошо. Но хочу напомнить Вам, что Вы уже заметили существенные расхождения между официальной и реальной версией событий — дальше они будут только усиливаться. Вы уверены, что готовы к крайне неудобной, крайне остроугольной — как заноза — истине?

— Я справлюсь, — заверил я его.

— Хорошо, — повторил он со вздохом. — Тогда смотрите.

После первой же сцены я понял, что слегка погорячился, говоря о своей способности спокойно воспринять любую информацию. И испытал глубочайшую признательность к Гению, который на сей раз не разворачивал передо мной всю череду событий одно за другим, а делал между ними перерывы — давая мне шанс … нет, не осознать увиденное, для этого требовалось намного больше времени — собраться с силами перед следующим откровением. И всякий раз мне едва хватало этих сил.

Гений ни на йоту не покривил душой, говоря, что та схватка вовсе не была последней — ее просто не случилось.

Мой глава пошел на сделку со светлоликими, чтобы не дать ей случиться.

Мой глава воспользовался отсутствием Гения — или кем он тогда был — чтобы нанести сопротивлению удар в спину.

Мой глава лишил его участников возможности забрать с собой — идя на дно — столько светлых головорезов, сколько успеют.

Мой глава сдался на милость даже не победившим в честном бою, а всего лишь исходящей от них угрозе.

Мой глава отдал во власть светлых всю нашу цитадель. И затем стоял среди них, бесстрастно наблюдая за пытками людей, у которых — в отличие от него — оказалось достаточно достоинства, чтобы не подчиниться этой власти.

И даже проглотил, не поморщившись, свое собственное похищение — как будто он стал вещью, разменной монетой, годной лишь для приобретения нужного товара.

Так вот каким образом незапятнанно светлоликие приобщились к инвертации!

Он по своей собственной инициативе донес им на того четвертого Неприкасаемого, который всего лишь хотел освободить своего искалеченного товарища, не представляющего для них больше никакой опасности.

Он удовольствовался их обещанием — обещанием светлых! — что похитителя отпустят.

Он дал им шанс посмотреть, как работает распылитель — и без единого слова возражения поставил и его им на службу.

Он собственноручно провел своего искалеченного бывшего соратника в нашу цитадель — через оставшийся открытым проход на его уровень — и превратил его там в пищу для ненасытных каннибалов.

Гений не только делал перерывы между этими немыслимыми сценами — иногда он останавливал их, чтобы дать мне необходимые пояснения. Так он показал мне, как объект неудачного похищения стал калекой — о чем мой глава, вне всякого сомнения, прекрасно знал.

И он пошел на одно предательство за другим — по его словам — ради сохранения нашей цитадели. Только в каком виде? Уродца, которого светлые господа держат на задворках? Ему оставлена самая грязная работа, ему бросают — издали, чтобы не испачкаться — объедки с господского стола, ему отведена роль дичи наих охоте, ему даже иногда позволено предстать перед ними для потехи. Но самое главное — он служит лишь контрастом, фоном, на котором еще ярче блистает их великолепие.

Я не очень понимал, как смог Гений остаться в этом месте.

Еще меньше я понимал, как сам смогу теперь там остаться.

В сложившихся обстоятельствах единственным выходом для меня была эмиграция на землю, поближе к моей дочери, чтобы предоставить ей должную помощь и защиту.

И этого выхода меня лишили, причем, совместными усилиями светлоликих и нашей цитадели — еще при первом чтении контракта, определяющего условия работы в новом отделе, я заметил в нем руку наших специалистов.

Более того, этого выхода меня лишили именно сейчас — когда мой … нет, больше не мой глава, ничему не наученный даже своим собственным опытом, заключил очередное безумное соглашение с правящим течением по разделу сфер влияния именно в том месте, где находится моя дочь — как будто его, с позволения сказать, партнеры не показали ему уже многократно, что никогда и ни с кем не собираются делиться своей властью. После всего, что я сегодня увидел, у меня не оставалось и тени сомнения, что для достижения своих целей любая из сторон так называемого партнерства пожертвует и моей дочерью, и кем угодно, не задумавшись ни на секунду.

На меня накатила паника — настолько незнакомая мне, что я даже не сразу понял, отчего у меня задрожали пальцы и сделалось прерывистым дыхание.

Гений — со всей своей тонкой чуткостью — тут же это заметил.

— Вы в порядке? — не стал дожидаться он следующего дня, оставляя меня наедине с крайне мрачными мыслями.

— Да, — из автоматической вежливости соврал я.

— Возможно, теперь Вы немного иначе смотрите на тех, кто делит с Вами все тяготы нашей миссии? — вернулся он к своей столь недавней и, одновременно, столь далекой просьбе. — Смею предположить, что многие действия нашей башни не вызвали у Вас особого расположения — они испытывают те же чувства по отношению к своей, хотя еще и не все прошли через то горнило, которое выдержали сегодня Вы. И у них, я уверен, уже возник тот же вопрос, что и у Вас.

— Какой? — сделалось мне интересно, на каком из множества моих остановил он свое внимание.

— Зачем мы здесь? — не стал он томить меня в нетерпении.

— Я бы скорее сказал — что мы можем здесь сделать? — поправил его я, подводя к мысли о повторном визите на землю — во время которого инициатором невозврата стану я, и ни у кого не найдется подходящих слов, чтобы переубедить меня.

— Какой верный вопрос — вернее, половина его, — наполнился его голос несомненным одобрением. — Но чтобы ответить на него, мне опять придется прибегнуть к аллегории — Вы позволите?

— Я справ … — чуть было не ответил я, но вовремя прикусил язык — второй оглушительный удар по самооценке мне отнюдь не импонировал. — Конечно.

— Как выглядит знак бесконечности? — оглушил он меня немного иначе — так, что перед моим мысленным взором вспыхнула лежащая на боку восьмерка.

— Точно! — торжественно зазвенело одобрение в его голосе. — А такой Вам знаком?

В мое сознание, рядом с уже установившейся там восьмеркой, вплыл знаменитый знак единства противоположностей — круг, разделенный волнистой линией и окрашенный в белый цвет с одной ее стороны и в черный — с другой.

— Синь и янь, — все еще недоумевал я.

— Как же приятно вести разговор со знающим собеседником! — рассыпалось его одобрение звонким стаккато. — А что между ними общего?

— Не знаю … — задумался я, вглядываясь в совершенно непохожие фигуры. — Разве что могу предположить, что противоположности вечны в своем единстве?

— Удивительно глубокое замечание! — чуть не сорвался у него голос. — А давайте я их немного трансформирую?

Не дожидаясь моего ответа, восьмерка исчезла из моего сознания, а двухцветный круг начал вытягиваться по горизонтали, словно кто-то взялся обеими руками за его крайние точки и потянул в разные стороны. Круг удлинялся, превратился в овал, который становился все тоньше, в его центре появилась перемычка, она углубилась — и вдруг овал лопнул с громким чмоком, две его разорвавшиеся части тут же скатились, как ртуть, в окружности — белую и черную — которые отскочили друг от друга и вернулись назад, соединившись в одной точке и образовав ту самую, только двухцветную восьмерку.

— Что это? — ошалело помотал я головой.

— Это — то, где мы сейчас находимся, — добавил Гений звуковую шараду к зрительной. — А это, — слева от восьмерки появился исходный круг, — где мы когда-то были. И это же, — появился еще один круг справа от восьмерки, — где мы должны оказаться — и как можно скорее.

— Вы хотите объединить нас со светлыми?! — задохнулся я, изо всех сил надеясь, что ошибся в разгадке.

Глава 20.11

— Вот какую все же силу имеют слова! — досадливо цокнул он языком. — Ну и где сейчас белое и черное?

Оба круга и восьмерка плавно обернулись вокруг своей оси — и оба цвета поменялись местами.

— Эти названия — светлые и темные — существовали далеко не всегда, — продолжил Гений, — и их внедрили наши оппоненты. Свет символизирует тепло, радость, добро и жизнь — разве может его представитель совершить нечто зазорное? Как только такая мысль утвердилась, они уже могли творить все, что угодно — у любого наблюдателя скорее возникла бы мысль, что его понимание добра и зла не соответствует истине, чем то, что общепризнанное добро на самом деле таковым не является. И точно также с темными: достаточно назвать им такими и приписать им все вообразимые грехи — уже никто и никогда не увидит в их словах и деяниях ничего, кроме этих грехов.

— Тогда тем более — зачем нам объединяться? — постарался я вернуть его из эмпиреев к реальности.

— Так я же говорю Вам! — сокрушенно вздохнул он. — Изначально не было никаких светлых и темных — и даже эти два цвета, — приблизил он один из кругов к моим глазах, — обозначали лишь противоположности, но не несли положительных и отрицательных оценок. Кстати, то же самое касается и башен — нашей сначала не было. Тогда была только одна башня — та, которую сейчас все относят к светлым, но принадлежала она отнюдь не им. В ней шел процесс творения, но со временем возникла надобность управлять всем созданным — и творчество переместилось в новую башню, чтобы не отвлекаться. Я даже начинаю думать, что вот тогда-то и возникла первая микроскопическая трещина, которая привела к глубочайшему разлому — мы разделили неразделимое: воображение и фантазия не реализуемы без методичного и кропотливого облечения их в материальную форму, а бездумное штампование одних и тех форм без свежей идеи в них убивает их содержание.

— Мне трудно с Вами не согласиться, — сделал я еще одну попытку перейти к насущным вопросам, — особенно в том, что светлая догма душит все живое. Но как Вы предлагаете преодолеть этот разлом?

— А вот это и есть вторая часть Вашего чрезвычайно верного вопроса! — снова пришел он в бурный восторг. — Здесь это невозможно. Мне кажется, Вы уже не разделяете целиком и полностью позицию нашей башни, и Вы отнюдь не одиноки — и то же самое можно сказать и о той, другой, Ваши светлые коллеги тому порука. Вы все являетесь центрами кристаллизации сопротивления сложившемуся положению вещей, и вы самым естественным образом притягиваетесь друг к другу, но этого недостаточно — здесь взаимная неприязнь и недоверие пустили уже слишком глубокие корни. Слияние противоположностей в единое исходное целое произойдет в том же мире, где Вы — по совершенно, казалось бы, необъяснимым, но отнюдь не случайным причинам — начали тесно сотрудничать с нашими дорогими соратниками, и где наконец-то обнаружился наш столь долгожданный союзник.

— И все же — кто это? — Гений столь стремительно вернулся к реальности, что у меня опять голова кругом пошла.

— А давайте я Вам его покажу! — придал он моей голове ускорение. — Только завтра, я думаю, на сегодня Вам уже картинок хватило, и Вы наверняка хотите их обдумать со всей присущей Вам скрупулезностью. Да и мне не мешало бы подготовиться, чтобы представить его в истинном свете. О, не знаю, как Вам, а мне уже не терпится — поверьте мне, это создание достойно самого пристального внимания. Но должен все же предупредить — Вас снова будут ждать сюрпризы.

Возвращаться к увиденному я однозначно не стал — те омерзительные сцены мне даже вспоминать было тошно, и обдумывать их было незачем: предательство остается предательством, каким бы причинами оно не оправдывалось.

Вместо этого я постоянно ловил себя на том, что вновь и вновь перебираю список участников той нашей единственной с Гением встречи на земле, пытаясь угадать, о ком он мог говорить с таким энтузиазмом, что не на шутку заразил им и меня. Зная его эксцентричность — это мог быть любой; рассуждая логически — не подходил никто. Одним словом, оставалось только ждать — благо, недолго.

Как выяснилось на следующий день, подготовился Гений более чем основательно. Он и раньше намекал мне, что придется слегка углубиться в историю земли, но увлекшись, очевидно, забыл добавить, что речь будет идти о ее предыстории.

Я имел о ней весьма поверхностное представление — как я уже упоминал, сама земля никогда меня особенно не интересовала — но даже мои скудные познания явно шли вразрез со всем, что я видел и слышал — на сей раз Гений сопровождал практически все картины своими комментариями.

Я всегда полагал, что земля развивалась постепенно — от низших форм жизни к высшим. Гений сначала завалил меня огромным количеством чертежей и эскизов различных ландшафтов: от пустынь до океанов и от горных массивов до джунглей между ними — и тут же продемонстрировал их воплощение в жизнь, из чего следовало, что все они и разрабатывались, и реализовывались примерно в одно время и параллельно.

Все эти места действительно казались настоящим туристическим раем — на любой вкус — и я только головой крутил, отгоняя дежавю: я нахожусь с офисе Марины и присутствую на презентации нового открытого ею направления — с показом самых выигрышных его видов и описанием его преимуществ перед обычными маршрутами.

Гений уже снова вернулся к эскизам — на сей раз представителей животного мира: как на земле, так и под водой и в воздухе. Некоторых из них я узнал — в частности, столь ненавистных мне собак, способных с легкостью выслеживать инвертированных ангелов, но, в целом, у меня сложилось впечатление, что фауна представлена на земле существенно большим количеством видов, чем содержали эскизы. Судя по всему, в реальной природе они начали адаптироваться к условиям жизни и мутировать, выйдя, не исключено, из-под контроля их создателя. Гений косвенно подтвердил мое предположение, бросив между делом, что некоторые животные были созданы просто из прихоти, и тут же досадливо крякнув, когда в его воспоминаниях, разворачивающихся в моем сознании, показался рой комаров.

Вот такой части в презентациях Марины никогда не было — она была абсолютно и совершенно равнодушна к любым животным, хотя описаниям особенно экзотических туров вовсе не помешало бы упоминание об опасностях, представляемых местной фауной.

Вскоре я отметил, что ни на одном эскизе — и, следовательно, и в реальной природе — мне до сих пор не попалось на глаза животное, хотя бы отдаленно напоминающее человекоподобную обезьяну, что вновь подрывало довольно распространенную на земле теорию эволюции. Другая же — не менее популярная там теория — утверждала, что первые люди были сотворены светлыми — и отброшены потом, как надоевшие игрушки, в сторону, когда их милосердные и любвеобильные создатели сочли их более недостойными своего внимания.

Не удержавшись, я спросил об этом Гения — мне эта теория всегда казалась ущербной, поскольку окажись она правдой, наши шансы отыскать среди потомства творений светлых хоть какие-то ростки живого сознания решительно свелись бы к нулю.

— Ни один проект не был создан той башней! — неожиданно резко ответил мне Гений. — Разумеется, первородные присутствовали и в этом — они всегда являлись неотъемлемой частью любого из них!

Если бы он не предупредил меня об этом, я бы — ни секунды не раздумывая — принял возникший в моем сознании эскиз за портрет типичного светлого. Мне был прекрасно знаком этот образ невинного херувима с глазами теленка — как бы противен он мне ни был, иногда приходилось принимать его, работая с особенно недалекими и экзальтированными представительницами человечества. И когда затем я мог, наконец, сбросить его — с невероятным облегчением и желанием лишний раз вымыть руки — вместе с ним меня всегда покидала еще одна из и так немногих иллюзий в отношении людей.

Честно говоря, мне уже не хотелось видеть изображение его подруги — согласно человеческой мифологии, она была ничуть не менее эфемерно-зефирно-жеманной.

Но Гений все же показал мне ее образ.

И я тут же потерял нить не только последней, а вообще любой мысли.

Это была точная копия Марины. Или, по крайней мере, настолько точная, насколько может передать карандашный набросок.

И тут же эта копия стала еще более точной — когда я увидел ее воплощение. Если бы это не было абсолютно невозможно, я бы руку дал на отсечение, что это была Марина в юности — еще более цветущая, чем та, которую я знал, но столь же свободная, бесстрашная, ослепляющая одним лукавым взглядом и легкой улыбкой и абсолютно уверенная в своей неотразимости.

Дальше картины начали мелькать одна за другой — короткими вспышками.

Марина в густой чаще леса.

Марина за сбором плодов с деревьев.

Марина в воде, увертливая, как рыба.

Марина над раненным зайцем.

Марина с занесенным копьем в руках.

Марина за плетением каких-то корзин.

Марина под ворохом звериных шкур.

Марина с младенцем на руках.

Марина, доющая лохматую козу.

Марина, лепящая из глины плошки.

Марина, ткущая что-то из козьей шерсти.

Марина, поддерживающая огонь в очаге.

Марина с двумя младенцами.

Марина с уже подросшими младенцами, уверенно управляющая своим хозяйством.

Вдруг у меня снова перехватило дыхание.

Возле Марины появилось еще одно создание — девочка была еще живее, еще привлекательнее и определенно являлась предметом всеобщего преклонения, вызвав в моей памяти образ моей несравненной дочери.

Глава 20.12

— Подождите! — остановил я Гения. — Это была первая женщина на земле?

— Да, это несомненно она, — произнес он так, словно это не я, а он сам только что впервые увидел эти картины.

— А почему она везде одна? — озвучил я давно сдерживаемое недоумение. — Куда подевался тот херувим?

— Если Вы о созданной для нее паре, — презрительно бросил он, — то Адам отказался следовать за ней в новый мир, он предпочел остаться здесь.

— Где здесь? — заподозрил я опровержение самой известной теории на земле.

— Как где? — несказанно удивился Гений. — Там, где мы с Вами сейчас находимся. Все пространство между нашими башнями было макетом того мира. Создание первородных всегда являлось последним этапом проекта и происходило именно в макете, после чего их перемещали в сам мир.

— Значит, история о древе познания, змее-искусителе и изгнании Адама с Евой из рая — очередная ложь светлых? — догадался я.

— Ну, древо там просто под руку попалось, — фыркнул Гений. — И образ змея спонтанно родился, но, в целом, все так и было. Еву создали второй парой для Адама, когда его первая ушла, и обращался он с ней довольно бесцеремонно. Возникла мысль открыть ей глаза на то, что жизнь может быть другой, она начала задавать вопросы — их с Адамом и вышвырнули именно туда, куда он и сам не хотел, и где ему никто не рад был. Хотя, в конечном итоге, сам того не желая, он сыграл в том мире важную роль.

Я усмехнулся про себя, в очередной раз подивившись вечной иллюзии человечества о том, что хорошо только там, где их нет. Они называют раем место, где нет погодных испытаний и стихийных бедствий, где никогда не наступает ночь и не жжет солнце, где не нужно строить себе жилье и трудом добывать себе еду — а это место оказывается всего лишь прототипом их собственного мира, в котором можно как раз жить полной жизнью: творить, добиваться побед, преодолевать трудности, растить детей …

— Простите великодушно за бестактность, — выпалил я, не успев вовремя остановиться, — но если та женщина ушла на землю одна, то … еще раз прошу прощения … откуда младенцы?

— Вы уже знаете, — помолчав, решил он пропустить мимо ушей мою не нарочитую грубость, — что каждый проект разрабатывался под вполне определенного владельца. Этот мир я создал лично для себя — и создал ее как самую лучшую его часть. Когда она ушла в него, я последовал за ней.

— Это была Ваша женщина?! — окончательно отказали у меня тормоза.

— Почему была? — озадаченно отозвался он.

— Нет, я прекрасно Вас понимаю! — бросился я исправлять свою невольную оплошность. — С Мариной — по необъяснимому генетическому капризу — они похожи, как две капли воды, но, согласитесь, с тех событий прошло несколько тысячелетий …

— Поначалу и у меня были сомнения, — оценил он мое усилие, — но теперь у меня есть уже почти все неопровержимые доказательства, что это она — собранные, между прочим, нашими светлыми соратниками.

У меня опять голова кругом пошла. Истребление миров лишь усилило мое отвращение к светлоликим лжецам, предательство нашего главы потрясло меня, но такое откровение у меня в сознании просто не укладывалось. Впрочем, я немедленно взял себя в руки — увидев неожиданно открывшийся шанс.

— Если Вы уже уверены, — ухватился я за него обеими руками, — отчего же Вы не вернулись на землю? У Вас же есть такая возможность! Давайте отправимся туда прямо сейчас — я сочту за честь составить Вам компанию!

— Она меня не помнит, — охладил мой пыл Гений тоном, не допускающим сомнений.

Я не успел бы их озвучить, даже если бы они у меня возникли. Перед моим мысленным взором вспыхнула еще одна картина, в центре которой снова оказалась копия Марины — только бледная, истрепанная, раздавленная. Она вздрагивала и съеживалась, жмурилась и мучительно морщилась от страха — при каждом слове стоящего перед ней … несомненно светлого.

— Ее лишили памяти, — глухо донеслось до меня одновременно с исчезновением ужасающей сцены, вновь поднявшей на дыбы всю мою ненависть к правящим палачам, скрывающимся под светлым ликом и белоснежными одеждами, которые они являют миру, чтобы ослепить его.

— Почему Вы ее оттуда не забрали? — процедил я сквозь зубы. — Почему Вы не вернули ей память? Случай с Татьяной показал, что это вполне возможно! А у Марины уже давно начали старые воспоминания мелькать!

— Это два совершенно разных вопроса! — не менее резко ответил Гений — и я не был уверен, что мне. — Что касается первого, то наши предусмотрительные оппоненты назначили ей — в отличие от всех других обитателей моего мира — бесконечное число жизненных циклов: она никогда не сможет его покинуть.

Я представил себе свою дочь, приговоренную к вечному пребыванию на земле — при том, что у меня, тоже навсегда, отобрали доступ на нее. По спине у меня пробежал холодок — но не ужаса или отчаяния, а полной, безграничной и безудержной решимости вернуться туда. Любой ценой.

— Что же до Вашего второго вопроса, — продолжал тем временем Гений, — то Вы говорите, что к ней уже начали возвращаться старые воспоминания — рада ли она им? У нее за спиной уже тысяча жизней, и в каждой к ней был приставлен хранитель, контролирующий каждый ее шаг, каждую ее мысль. И вопреки — или благодаря этому — в каждой ее жизни происходил несчастный случай, который обрывал ее жизнь раньше срока и давал нашим оппонентам возможность заставить ее всякий раз начинать все заново — наши светлые соратники нашли этому все необходимые подтверждения. Вы хотите, чтобы она все это вспомнила — или будем фильтровать, подавляя части ее сознания по своему усмотрению?

Я снова поежился, вспомнив Марину после ее аварии. Земные доктора не питали особых надежд на ее выздоровление — что устраивало и карающий меч, и меня в качестве финальной стадии нашего с ним состязания за нее. Почему-то только вечно бестолковый и расхлябанный хранитель Татьяны взвился на дыбы, чтобы не дать исчезнуть источнику своего постоянного раздражения — буквально взяв всех вокруг за горло и даже оставив на время без присмотра свою пассию.

Положа руку на сердце, мне вовсе не хотелось, чтобы Марина когда-нибудь узнала о той моей минутной слабости. Но о редактировании ее памяти даже вскользь задумываться мог только полный изувер — это было куда страшнее ее полного подавления. Сознание не терпит пустоты, и не восстановленные его части тут же заполняются плодами воображения — и не исключено, что вовсе не безобидными. Именно по этой причине я настоял на своем участии в создании сборника воспоминаний для Татьяны — чтобы светлые не выставили потом мое присутствие в ее жизни в выгодном исключительно для них свете.

— Что же Вы собираетесь делать? — нехотя признал я правоту Гения, вспомнив, сколько времени и сил понадобилось нам всем тогда, чтобы воссоздать всего одну человеческую жизнь.

— А вот на этот вопрос ответ мне дал наш дорогой Анатолий! — добродушно хмыкнул Гений. — Причем, уже давно. Несмотря на всю кажущуюся хаотичность и непоследовательность его мыслей и поступков, самым главным в нем является то, что он никогда не сдается. Не потому, что считает это правильным, не потому, что видит в этом какую-то пользу — он даже не задумывается, что можно поступить иначе.

— Будучи полностью согласным с первой частью Вашего определения, — сдержанно заметил я, — я все же не совсем понимаю, при чем здесь все остальное.

— Передавая ему вашу восхитительную летопись, — задумчиво, словно перебирая в памяти давние события, проговорил Гений, — и, разумеется, предварительно ознакомившись с ней — я считаю тот день началом своего пробуждения от долгого летаргического сна — я как-то спросил у него, как он намерен поступить, если эта таблетка памяти не окажет на нашу дорогую Татьяну желаемого воздействия. Никогда не забуду, с каким удивлением он глянул на меня в ответ — добавив, что тогда он просто заново завоюет ее. Позволю себе предположить без излишней скромности, что и мне такое по плечу — особенно сейчас, когда … хотел сказать, я нашел ее, но на самом деле она нашла меня, и отнюдь не без посторонней помощи. Ее появление на той встрече стало для меня полной неожиданностью — первое время я следил за каждым ее жизненным циклом, но потом обитателей в моем мире стало так много, что я потерял ее след и даже надежду когда-либо снова увидеть ее. Но она там оказалась — что окончательно убедило меня в том, что мы все же обрели самого нужного, самого надежного и самого верного союзника.

— Вы обещали мне показать его, — напомнил я ему.

— А я это уже сделал! — довольно хохотнул он. — Это — мой мир. Возможно, Вы обратили внимание на его отличия от других, но он абсолютно уникален и неповторим во всем. Он является результатом мечты, средоточием жизнелюбия, примером непокорности — и потому объектом ненависти наших оппонентов. Вы уже видели трагедию других миров, но самый первый удар был нанесен по моему.

Перед моих мысленным взором вдруг вздыбилась стена темной, как ночь, воды, несущейся на меня со свирепой яростью. Я невольно отшатнулся, но она уже ударила мне в лицо — и я потерял способность дышать, видеть, слышать, даже ощущать себя в пространстве. Потом, также внезапно, она оказалась позади меня — качающейся перед глазами картиной — и я понял, что она не достигла своей цели.

— Он устоял, — подтвердил Гений мою догадку, — и возродился, и даже укрыл от преследований тех, кому удалось спастись из других миров. Но не меня. Когда я проиграл, он не стал изливать на меня сочувствие и жалость — он меня выгнал, пока я не найду способ объединить ту нашу гантельку в исходный круг сосуществования противоположностей. И сейчас, когда ключ от этой загадки у меня в руках, он даже создал все необходимые обстоятельства, чтобы дать мне шанс решить ее, наконец.

— Какие обстоятельства? — снова потерял я нить разговора.

— Не будем торопиться! — дразняще не дал он мне поднять ее. — Следующий участок нашего пути к истине потребует от Вас еще больше сил, поэтому я оставляю Вас не отдыхать, а набираться их.

Глава 20.13

По правде говоря, я слабо себе представлял, что еще он может мне показать, что оказалось бы более впечатляющим, чем история Марины. Я перебирал в памяти одну увиденную сцену за другой, по привычке анализируя их, сопоставляя и выделяя главное в них — и все мои представления о Марине постепенно лишались всех столь раздражающих меня прежде противоречий и выстраивались в куда более стройную и логичную схему.

Ее одержимость человеческим родом становилась не просто объяснимой — глубоко понятной в свете того факта, что она стояла у самых его истоков. Стоило признать, что я уже и сам далеко не понаслышке, а из собственного опыта знал, насколько иррациональным является отношение даже ангелов к своему потомству — когда Татьяна и ее хранитель пытались изолировать своего отпрыска от моей дочери, разглагольствуя о ее дурном влиянии на него, они вызывали у меня буквально животную неприязнь, несмотря на то, что их намерения полностью совпадали с моими. У Марины же, по всей видимости, такое покровительственное отношение распространилось на всех людей и составило настолько глубинную основу ее личности, что его не смогли вытравить даже бесчисленные и регулярные чистки памяти.

Не менее понятным и даже в некотором роде оправданным становилось ее неприятие обоих ангельских течений. Правящее уже давно превратило землю в свои охотничьи угодья, и хотя наше выполняло на ней, скорее, спасательные миссии, в обоих случаях и в равной степени людей оттуда забирали, обрывая все их связи с тем местом, которое стало для Марины вечным и единственным домом, и даже зачастую лишая их памяти о нем. Я с содроганием вспомнил свой ежедневный кошмар из Дариного детства, когда мне чудилось, как ее опекун, имеющий намного больше возможностей воздействовать на нее, заманивает ее в ловушку светлоликого словоблудия, и она делает выбор в их пользу и — после их обработки ее сознания — перестает даже узнавать меня.

А неуправляемая строптивость Марины и вовсе приобрела черты несомненного достоинства — проведя совершенно невообразимое количество жизней под ежедневным гнетом светлоликих надсмотрщиков, она, в конечном счете, не сдалась и не смирилась, а сохранила самостоятельное и независимое мышление, неподвластное ни кнуту, ни прянику. Моя дочь, к примеру, тоже всегда стояла на своем — и хотя она никогда не шла на конфронтацию с собеседником, а, скорее, привлекала его на свою сторону неотразимой обходительностью, Марина, в отличие от нее, слишком долго была вынуждена противиться немыслимому давлению, чтобы не научиться мгновенно реагировать даже на намек на него равным по силе противодействием.

С еще большим облегчением воспринял я и прояснение некоторых личных аспектов, которые — следует признать справедливости ради — присутствовали в моем состязании с карающим мечом чуть ли не с первого дня нашего, с позволения сказать, сотрудничества. Марина никогда, ни разу не отдала предпочтение ни одному из нас, она всегда вела себя с нами обоими прямо и открыто, но ровно, без каких бы то ни было кокетливых ухищрений, и если и посверкивала иногда глазами, то от возмущения, а не от интереса.

Вновь не стану скрывать, временами меня глубоко задевала такая неизбирательность между интеллектом и воспитанностью с одной стороны, и грубой животной силой с другой — и даже иногда одолевали сомнения то ли в своем профессиональном умении увлечь любого человека, то ли в самой Марининой способности увлечься кем бы то ни было. Сейчас же я просто убедился, что она просто сделала свой выбор давным-давно — смотреть так, как в показанных мне Гением картинах, женщина может лишь на своего единственного и на всю жизнь избранника, который — судя по ее уверенности в своей привлекательности — отвечал ей ничуть не меньшим интересом.

В отличие от карающего меча, Гений был достоин самого фантастического существа на земле — и мне не составило ни малейшего труда отступить в сторону. В конце концов, когда моя дочь убедила меня, что ее увлечение юным стоиком не является мимолетной прихотью, я даже этот выбор принял — и даже постарался затем рассмотреть в нем то, что вызвало в ней столь сильную привязанность.

Что же касается Гения, то у меня не было и тени сомнения, что он — со всей его непревзойденной чуткостью и блистательным умом — сумеет пробудить в Марине прежние чувства, но с тех пор все же прошло невероятное количество времени, и в Марине — достойными куда лучшего применения усилиями светлоликих палачей — произошли существенные изменения. Получить возможность оказать Гению помощь в столь важном для него деле было для меня огромной честью — и я принялся вспоминать все моменты, которые обычно вызывали в Марине самый яркий отклик, будь то кипящее негодование или бурлящий энтузиазм.

Проведя за этим занятием всю ночь, на следующий день я вновь — хотя и запоздало — оценил мудрую предусмотрительность Гения, совету которого набраться сил я так и не последовал.

В самую первую очередь, это был день моего обычного посещения нашей цитадели и, следовательно, доклада … нет, не моему, ее главе. Не будь у меня за плечами такого опыта общения лицом к лицу с самыми прожженными лицедеями правящего большинства, я бы не очень себе представлял, как смогу встретиться с ним.

Ему, однако, удалось пробить даже закаленные веками доспехи моей выдержки.

— Я хочу, чтобы у Вас не было ни малейших сомнений, — торжественно провозгласил он, едва я закончил свой весьма сдержанный доклад об отсутствии каких-либо значимых событий в офисе, — в том, что Ваш вклад в дело возрождения нашего течения и Ваше самопожертвование на пути к нему получили самую высокую оценку. В подтверждение этого раз сообщить Вам, что период Ваших вынужденно тесных и несомненно тягостных контактов с представителями наших партнеров подходит к концу. В самом ближайшем будущем Вы сможете вернуться на землю и обосноваться там рядом с Вашей дочерью — в качестве ее советника.

Не стану скрывать — я растерялся. С одной стороны, это предложение полностью отвечало моим собственным устремлениям, с другой — за ним определенно стояли некоторые перемены в намерениях авторов нового порядка на земле. Которые снова вытолкнули мою дочь в самый его центр и — исходя из необходимости в советнике — в полном одиночестве.

— Сочту за честь, — соблюл я все ожидаемые от меня формальности, — но хотел бы узнать, что вызвало столь лестное для меня назначение — успешность роли советника определяется степенью его владения ситуацией.

— Я вижу, что Вы извлекли весь необходимый опыт из положения нашего представителя как на земле, так и в экспериментальном отделе, — одобрительно кивнул мне глава. Именно поэтому я и ввожу Вас в курс готовящихся перестановок. Вашей дочери предстоит взять на себя фактическое руководство исполинами — и Вы поможете ей делать это исключительно в интересах нашего течения.

— Правящая элита согласилась на замену их кандидата на нашего? — недоверчиво вскинул я брови.

— Разумеется, нет! — пренебрежительно махнул рукой глава. — Но у нас уже давно возникали вопросы в отношении пригодности их ставленника, и наконец, даже им пришлось признать, что он не обладает необходимыми для устойчивого лидерства качествами. При этом, они, конечно же, даже не рассматривают возможность передать бразды правления в руки нашей последовательницы.

— Тогда я не совсем понимаю, — старательно нахмурился я, изображая разочарование, — о каком руководстве с ее стороны шла речь.

— Подчеркну еще раз — фактическом руководстве, — назидательно вскинул указательный палец глава. — Замену не оправдавшему их надежд исполину наши партнеры уже подобрали. Изначально они планировали внедрить его на землю под видом исходного — для минимизации вопросов и возможного недовольства со стороны других исполинов — но впоследствие выяснилось, что Ваша дочь вполне может распознать подделку, что немедленно вызовет отторжение самозванца. Тогда наши партнеры решили не мудрствовать лукаво и просто ввести своего нового фаворита в окружение старого — и, дав ему время завоевать некий авторитет, вывести старого из игры и выдвинуть нового на освободившуюся вакансию.

— Простите, я пока не вижу места моей дочери во всех этих схемах, — совершенно искренне признался я.

— Она уже находится в тесном контакте с другими потенциально перспективными исполинами, — напомнил мне глава. — Наши партнеры несомненно выбрали более рьяного и исполнительного ставленника, но ему просто не хватит времени, чтобы добиться такой же популярности на земле, которой пользуется Вара дочь. Кроме того, насколько нам известно, она способна подчинить своим чарам любого встретившегося ей на пути — и я надеюсь, что новая пешка наших партнеров не станет исключением. Позволю себе также порекомендовать Вам особенно подчеркнуть в разговоре с ней, что именно наши партнеры устранили ее давнего приятеля.

— И как же они собираются сделать это? — едва удержался я в рамках праздного любопытства, вспомнив аварию, которую однажды светлоликие манипуляторы уже пытались устроить моей дочери и юному стоику — с милосердным намерением очистить их память от осознания их полу-ангельской природы.

— По правде говоря, меня это совершенно не интересует, — равнодушно пожал плечами глава. — Он является их креатурой, и они в полном праве поступать с ним так, как сочтут нужным.

— А Вам известно, кого они выбрали в качестве новой? — решил я максимально конкретизировать полученную и крайне тревожную информацию.

— Это интересует меня еще меньше, — тонко усмехнулся глава. — Главное, чтобы они пребывали в полной уверенности, что он стоит во главе исполинов — в то время, как реальная власть над ними будет находиться в руках Вашей дочери, искусно управляемых Вами. И тогда … — Он мечтательно прикрыл глаза.

— И что же тогда? — невольно поежился я, вспомнив маниакальный огонь в его глазах в нескольких последних воспоминаниях Гения. — Определите, пожалуйста, направление, в котором должны действовать мои руки.

— Согласно договору с нашими партнерами, — открыв глаза, расплылся глава в плотоядной усмешке, — люди уже переданы в наше подчинение. Если нам удастся — с помощью Вашей дочери и Вашей собственной — подчинить своей власти и исполинов, мы выбьем у наших партнеров почву под ногами. Мы лишим их сферы влияния и ресурсов пополнения их штата. Мы выдавим их с земли и очистим ее от любых следов их тлетворного воздействия. Мы не будем спешить — мы затратим на это столько времени, сколько потребуется, чтобы сравняться с ними в численности. И тогда мы сокрушим их здесь — но не до конца, конечно, мы просто заставим их испить до дна ту чашу, которую они когда-то поднесли нам. Только наша окажется бездонной. Достойный конец самопровозглашенных властителей вселенной, как Вы считаете?

Глава 20.14

Я горячо заверил его в своей полной поддержке любого плана, направленного на низвержение правящего большинства, и не менее полной готовности сделать все, что в моих силах, для его осуществления.

Мне нужно было закончить этот разговор, не возбудив ни малейших подозрений.

Мне нужно было закончить его как можно быстрее.

Мне срочно нужно было связаться с Гением.

— Значит, на этот раз они действительно решили пойти еще дальше, — задумчиво произнес он, едва я пересказал ему свой разговор с главой. — Вы знаете, когда мир попадает в руки неучей, ничего хорошего от этого ждать не приходится, но когда к ним присоединяются полностью деградировавшие знатоки …

— Давайте оставим определения до лучших времен, — решительно перебил я его, отбросив все манеры. — Я хочу понять истинные соображения светлых, исходя из которых они решили отодвинуть Игоря на второй план. Они не знают мою дочь — она никогда не смирится с любым умалением его роли …

— Им не нужно знать ее, — ответил он мне не меньшей резкостью. — Она их не интересует. Так же, как и нашу башню. И для тех, и для других она является лишь орудием для уничтожения противника.

— Только безумец может подумать, что моя дочь окажется способна навредить нашей цитадели! — бросило меня в жар от одного только такого предположения. — Она является ее частью!

— Именно поэтому она — при создании определенных условий — может разрушить нечто намного большее, — довел меня до точки кипения он. — Я обещал Вам еще одну историю — и прошу воздержаться от комментариев, пока Вы не досмотрите ее до конца.

Без малейшей паузы в мое сознание ворвалась картина яркого солнечного дня в густом лесу. По которому шла та самая девочка из прежних воспоминаний Гения. Она была там совершенно одна, но не выказывала ни малейшей боязни, словно находилась в прекрасно знакомом ей и дружелюбном месте. Она не вздрогнула даже тогда, когда навстречу ей выскочил какой-то юноша — наоборот, она, казалось, ждала его. Я видел его со спины, но все же они оставили у меня впечатление полной противоположности: оба с длинными волосами, но у нее — темными, как ночь, тогда как у него — золотистыми, как солнце в зените. И тем не менее, они не отрывали друг от друга глаз, словно, кроме них, там никого и ничего не было.

Я поморщился — моя дочь иногда именно так поглядывала на юного стоика, что еще не так давно безумно раздражало меня.

Картина мигнула. Они снова стояли лицом к лицу чуть ли не на том же месте — девочка предложила ему уйти куда-то вместе с ней, он согласился, не раздумывая. Вдруг к нему подскочило какое-то всклокоченное существо в разорванной в клочья одежде и со всего размаха ударило чем-то по голове. Юноша начал падать — картина ринулась мне навстречу, словно я стремительно падал на нее. Оказавшись рядом с ним, я сразу увидел застывшие глаза с выражением невероятного удивления в них — и услышал бессвязное бормотание девочки, отказывающейся в это верить.

Я нахмурился — моя дочь иногда впадала почти в такое же отчаяние в недолгие периоды их с юным стоиком отчуждения, которые казались мне тогда началом ее освобождения от него.

Картина мигнула. Все поле моего зрения заняло лицо девочки — внешне абсолютно, чрезмерно, неестественно спокойное, оно было бледным, как после изнурительной болезни — и оттого ее потемневшие глаза казались на нем двумя провалами в клубящуюся мраком бездну. Она спрашивала таким же ровным, бесчувственным голосом о своем юноше — куда он ушел и как ей последовать за ним.

Я похолодел — моя дочь именно с такой же убежденностью однажды сказала мне, что отправится за юным стоиком, куда бы ни завела его судьба, что вызвало у меня в тот момент чувство окончательного смирения перед ее выбором.

Картина мигнула. По-моему, это было то же место в лесу, хотя я всегда с трудом отличал один пейзаж от другого, а по этому еще и ураган, казалось, только что прошел. Девочка стояла среди искореженных деревьев — на расстоянии и с видом, отнюдь не приветствующим приближение к ней. Лицо ее оставалось таким же отстраненно бесстрастным, словно она разучилась управлять им, и только в столь же бездонных глазах изредка вспыхивал зловещий огонь. Эмоции ощущались только в ее клокочущем голосе, но это была ярость раненного животного, жаждущего мести — только о ней она и говорила, а также о том, что тот, кто не с ней, тот против нее.

Я оцепенел — изо всех сил надеясь, что мне никогда за всю мою вечную жизнь не придется вспоминать момент, когда моя дочь превратилась в дикого зверя.

Картина мигнула — и больше не появилась.

Я перевел дух и — для пробы — пошевелил плечами — дыхание понемногу восстанавливалось, и мышцы постепенно расслаблялись.

— Благодарю Вас за молчание, — негромко произнес Гений.

— Кто они? — счел я его слова знаком продолжения разговора.

— Ее, я думаю, Вы узнали, — дрогнул у Гения голос. — Она произошла от … скажем так, из нашей башни, в то время как парень был произведен на свет самыми ярыми и бескомпромиссными приверженцами той, другой. Вам это ничего не напоминает? Тем не менее, они встретились — в том самом мире, который и Вам так хорошо знаком, не правда ли? И я думаю, что их встреча оказалась возможной только там — давая шанс покончить с ненавистью и враждой — чем дольше, тем больше обоснованными — между башнями. Та башня ликвидирована этот шанс — руками другого своего фанатичного последователя.

— Они … хотят … убить … Игоря?! — еле выдавил я из себя немыслимое.

— Не только, — сделал его Гений еще более безумным. — Та башня никогда не утруждалась поиском новых тактик и просто следовала однажды оправдавшей себя практике. Но сейчас — и я однозначно вижу в этом руку нашего течения — они вознамерились не просто уничтожить возможность восстановления баланса, а создать его извращенное подобие. Одну только его видимость, под которой каждая из сторон стремится окончательно подавить другую — еще сильнее отводя маятник от положения равновесия.

— Нужно немедленно предупредить родителей Игоря! — рывком вернул я его на землю из глубин мироздания.

— Нет! — хлестнуло мое сознание, как плеткой. — Вы не станете делиться этой информацией ни с одним из наших соратников и ни в каком виде — и это не просьба! Сейчас отсюда ничего нельзя сделать, а каждый из них способен на совершенно неадекватную реакцию — я могу с уверенностью рассчитывать только на Ваше самообладание. Что же до нашей свежей крови, то я имею основания полагать, что самозванец будет введен в число их контактов — и я оставил им способ определить чрезмерно свежего и рьяного неофита.

Опросник, подумал я с глубокой благодарностью и безграничным восхищением его всеобъемлющей и неизменной предусмотрительностью.

— Я знаю, как тяжело Вам будет бездействовать в столь критической ситуации, — немного смягчился его тон, — но позвольте мне подготовить наши ответные шаги. Я уже сейчас вижу, что для Вас у менябудут особые поручения — и обещаю Вам выйти на связь при первой же возможности.

Я слегка усомнился в своей способности телепортироваться в офис — не так давно я уже терзался необходимостью держать в тайне бурную деятельность моей дочери и юного стоика от его родителей, и меня вовсе не прельщала перспектива вновь оказаться в том же положении. Впрочем, невозвращение в офис с полной уверенностью можно было отнести к тому неадекватному поведению, саму возможность которого с моей стороны Гений только что столь решительно отверг — я просто не мог разочаровать его.

И все же — не стану скрывать — перед тем, как покинуть его апартаменты, я сделал нечто такое, что — узнай он когда-нибудь об этом — вполне могло несколько уронить меня в его глазах. С другой стороны, он подчеркнуто запретил мне вводить в курс дела исключительно наших соратников — в то время, как моя дочь и юный стоик уже определенно поднялись на новую ступень среди них, заняв место главных протагонистов, хотелось бы надеяться. И я даже собирался ограничиться посвящением в строго конфиденциальную информацию только одного, уже давно заслужившего мое доверия, из них.

— Дара, — не стал я тратить время попусту, чтобы не передумать, — то, что я тебе сейчас сообщу, должно остаться строго между нами, без исключений.

— Не могу, — не задумываясь, ответила она мне.

— Хорошо, — скрепя сердце, смирился я с ожидаемым расширением круга посвященных, — строго между нами, включая Игоря.

— Теперь могу, — пообещала она мне.

Я поведал ей о возникшей опасности — разумеется, не конкретизируя ни ее природу, ни цель — в конце концов, пока это были всего лишь предположения, пусть даже исходящие от Гения.

— А чем это мы им не угодили? — насупилась моя дочь.

— Я могу только строить догадки, — остался я в рамках туманности, чтобы не испугать ее. — Возможно, ваша бурная активность навела их на мысль о вашей излишней самостоятельности. Не исключено также, что у наших оппонентов начались трения между двумя их группировками — одна из которых продолжает делать ставку на вас, а другая намерена продвинуть своих кандидатов. Одним словом, если в вашей базе появится слишком деятельный новичок …

— … то его сама база на место и поставит! — фыркнула она. — У нас выскочек не любят.

— Дара, это не шутки! — вспылил в сердцах я. — Это не конкурс на приз зрительских симпатий. Наши оппоненты совершенно неразборчивы в средствах — ты не забыла, что однажды вас уже пытались устранить? Ты помнишь, чем это закончилось?

— Я не забыла! — вспыхнула и она. — И больше за нас никто отвечать не будет!

— За вас больше некому отвечать! — жестко отрезал я, чтобы донести до нее всю серьезность момента. — Именно это меня и беспокоит. Так сложились обстоятельства, что ни один из нас не может прийти вам на помощь. Ни с того, ни с сего усилить охрану Игоря мы тоже не можем, чтобы не вызвать подозрений. Выделять отдельную охрану тебе у нас тоже нет оснований — но …

— … но такие основания можно создать, — мгновенно уловила мою мысль моя несравненная дочь.

Глава 20.15

— Именно! — с удовольствием отметил я ее наследственную проницательность. — придумайте с Игорем, как это устроить — только не откладывайте это дело в долгий ящик. Можно, к примеру, заручиться поддержкой твоего наблюдателя — вы же с ним все также накоротке? — с тем, чтобы он якобы сделал выпад в твою сторону.

— Нет, в это никто не поверит! — подтвердила моя дочь свою тонкую интуицию также перенятой от меня привычкой тщательно просчитывать каждый свой шаг. — Тут нужно что-то совершенно естественное и не привлекающее к себя внимания … Ладно, ты, главное, не беспокойся — мы с Игорем найдем выход, и займемся этим немедленно. Ты же знаешь, что всегда можешь положиться на нас?

Я укоризненно попенял ей на вопросительную форму совершенно непреложного факта — как будто моей уверенности в их надежности требовались хоть какие-то подтверждения. И даже их недавняя заявка на место полноправных участников нашего сопротивления являлась лишь здоровой инициативой — и только недалекие хранители могли усмотреть в ней самонадеянность и безответственность.

Старательно убедив себя, что если уж Гений прислушивался к их словам со всем надлежащим вниманием, то мне и вовсе не пристало питать сомнения, я вернулся в офис. Где сразу же и полностью ушел в себя — скрывать от родителей Игоря смертельную опасность, грозящую их сыну, оказалось намного сложнее, чем его бурную деятельность у них за спиной.

Признаюсь даже, что я попытался воссоздать в своем сознании то подобие некоего космического тела, в которое Татьяна облекла свой фильтр и за которым укрывала все сведения о своем сыне. Никакого вторжения в сознание со стороны своих сослуживцев я, разумеется, не опасался — мне просто хотелось хоть на время убрать грызущую меня тревогу долой с собственных глаз.

Опыт, однако, оказался неудачным. Я словно плод ночного кошмара ширмой прикрыл — но вместо успокоения это принесло мне лишь новые опасения: на месте ли чудовище, не уползло ли под прикрытием ширмы в другой угол, поджидая меня там в засаде? Заглянув за эту ширму раз десять в течение одного только часа, я решительно отверг чужие наработки и привычно задвинул свою тревогу за кулисы, где она была не видна зрителям, наблюдающим за происходящим на сцене из зала, в то время как актерам было достаточно одного мимолетного взгляда, чтобы удостовериться, что она все еще не подкрадывается к ним.

Ко мне же весь тот день то и дело подкрадывалась мысль, откуда у Татьяны взялась та несгибаемая стойкость перед жгучим желанием раз за разом заглядывать за ее фильтр, которую она демонстрировала уже так долго и так твердо. В те же моменты, когда Татьяна бросала на меня обеспокоено сочувственные взгляды, у этой мысли оказывались очень острые и ядовитые зубы.

На следующий день стало немного легче — хранитель Татьяны отправился к своим бывшим сослуживцам, она, как всегда в его отсутствие, полностью замкнулась в себе, и бросать на меня взгляды взялся карающий меч — отнюдь не сочувственные, а обеспокоено подозрительные и твердящие. Я с нетерпением принялся ждать перерыва — во время разминки угрызения совести сдержали мой закономерный порыв преподнести ему очередной урок, что я вознамерился исправить при первой же подвернувшейся возможности.

— Мой дорогой Макс! — окончательно разбила в пух и прах мои угрызения совести взрывная волна возбуждения Гения. — Рад сообщить Вам, что время сбора камней подошло к концу, и мы приступаем к стадии использования их.

— Я готов! — чуть не вскочил я из-за стола. — Когда мы отправляемся?

— Подождите! — слегка запнулся он. — Пока что отправляюсь я — к Творцу.

— Вы снова идете на поклон к главарю светлых?! — не поверил я своим ушам. — Зачем? Вы уже там были — чем он помог?

— Вы знаете, было бы очень неплохо, — зазвенел сталью его голос, — если бы, говоря о нем, мы придерживались рамок приличия. Творец не руководит светлыми — он является нашим общим главой. Именно ему принадлежала та единственная изначально башня, которую они потом присвоили. Он создал ее — и затем создал в ней самых первых из нас, включая Вашего покорного слугу. И потом — вместе с ним и под его руководством — мы создали вселенную, все миры и всех их обитателей.

— А где он был, — категорически отказался я испытывать пиетет в указанных рамках, — когда светлые уничтожали эти миры? Где он был, когда они истребляли их жителей? Когда они тысячелетиями втаптывали в грязь нас? Когда они — ничуть не меньше времени — гоняли Марину по одному и тому же кругу, раз за разом лишая ее возможности понять, что с ней происходит и почему?

В моем сознании повисла тишина — и у меня сердце упало: неужели он отключился, неужели он исключил меня из всех своих планов?

— Вы помните наш разговор о том, — прервал он, наконец, затянувшееся молчание, — что нам нужно дать нашей свежей крови больше самостоятельности?

— О да! — мгновенно вспомнил я его намек на то, что чрезмерная опека становится стреноживающими путами.

— Я не просто так сказал тогда, — никак не отреагировал он на мою вспышку, — что если страховать каждый их шаг, они никогда не научатся — совершая ошибки — исправлять их и, следовательно, правильно выбирать свой путь. Меня принято упрекать в гордыне, — снова помолчав, продолжил он горячее, словно уже не со мной говорил, — и хотя по форме это обвинение абсурдно — у меня никогда не возникало даже намека на мысль занять место Творца — по сути оно имеет под собой некие основания. Я тоже когда-то был молод — разумеется, по нашим меркам — и самонадеян. И однажды я решил, что уже все знаю и все умею — и, таким образом, могу действовать по своему усмотрению, даже если это идет вразрез со всеми договоренностями. Оказалось, что я видел далеко не все последствия своих действий — именно они привели к тому разлому, который до сих пор разъедает и мой мир, и наши башни. Творец не стал ликвидировать его за меня — это было мое дело. Он мне его и оставил — отступив в сторону до тех пор, пока я не найду предмет разговора с ним.

— О чем? — бросил я ему прямо в невидимое лицо. — Вы уже сообщили ему о заговоре по уничтожению земли — и что? Он их остановил?

— Как он совершенно справедливо заметил, это были всего лишь мои предположения, — с явной неохотой признал Гений. — Я вернулся за доказательствами — и сейчас они у меня есть. Вместе с множеством других — подтверждающих и нарушение нашими оппонентами всех инструкций, которые он им оставил, и неправомочность лишения меня и моих сторонников всех прав, которого они добились откровенной ложью. Единственное, чего они до сих пор боятся — это возвращение нас в равное с ними положение, поскольку в этом случае их поражение неминуемо.

— И пока Вы будете добиваться равенства со светлыми, — процедил я сквозь зубы, — мы должны терпеливо ждать и надеяться, что они не успеют убить Игоря и искалечить мою дочь?

— Да, вам придется ждать, — жестко отрезал он. — Но Вы правы — в последнее время наши оппоненты сделались крайне подозрительными. Они могут пронюхать о моем отсутствии и ускорить подготовку к перевороту — у них богатая практика в нанесении превентивного удара. И поэтому я оставляю Вам — и только Вам — доступ в мой мир.

Мне показалось, что я ослышался. С другой стороны, в самом начале разговора он упомянул о нескольких готовых к употреблению камнях — и я был готов первым нести на землю хоть все из них.

— Благодарю Вас! — постарался я сдержать рвущееся наружу ликование.

— Но должен предупредить Вас, — совершенно не к месту проявилась его глубокая интуиция, — что этот доступ базируется на принципе взаимной потребности. Сейчас наши оппоненты абсолютно уверены в том, что все идет согласно их плану и уже даже приближается к его завершению — и мы, в целом, представляем себе, каким они его видят. Если же там появится любой из вас — несмотря на наложенный на вас запрет — это, несомненно, насторожит их и, не исключено, заставит изменить их последующие действия, к чему мы можем оказаться не готовы. Поэтому Вы окажетесь способны попасть туда только — подчеркиваю! — только в том случае, если там возникнет абсолютно очевидная и иначе не устранимая потребность в Вас.

Скрипнув зубами, я вспомнил крайне необоснованно возросшую в последнее время самонадеянность моей дочери, которая уже не раз заявляла мне, что они с юным стоиком достаточно взрослые, чтобы решать любые проблемы самостоятельно. Пожалуй, придется все же без купюр объяснить ей, какая в действительности опасность грозит ее избраннику, и намекнуть, что для ее предотвращения им крайне необходимо присутствие оптимального сочетания высокоразвитого интеллекта и блестящей физической формы …

— И чтобы Вы не томились в бездейственном ожидании, — прервал мои размышления Гений, — я хочу оставить Вам также несколько поручений, как я и обещал.

— Я слушаю Вас, — с трудом подавил я раздражение — привычка ревностно исполнять взятые на себя обязательства могла сыграть дурную шутку с моей надобностью телепортироваться на землю.

— Во-первых, я оставляю Вас своим координатором здесь, между башнями, — произнес он таким тоном, словно собирался зачитывать довольно длинный список.

— И кого же там следует координировать? — решил я выяснить, нельзя ли как-то сократить этот список — в силу полной невозможности выполнения отдельных его пунктов.

— Давайте начнем с того, — охотно пошел он мне навстречу, — кто является здесь Вашей самой надежной и непоколебимой опорой — нашего дорогого Стаса.

Я покосился краем глаза на карающий меч — в профиль, с выдвинутой вперед челюстью и насупленными бровями, он действительно напоминал абсолютно надежного и непоколебимого в своей примитивности бабуина.

— Мне сложно с Вами согласиться, — приготовился я вычеркивать первый пункт из списка Гения.

— Если не считать Вас, у него здесь самый богатый опыт в реагировании на критические ситуации, — как будто угадал он мое намерение. — И хотя он уже официально не руководит своими бойцами, он продолжает держать их под своим полным контролем — и именно их бросят на укрощение моего мира, если случится прямое столкновение с ним. Наш дорогой Стас довольно решительно настроен не допустить их участия в такой бойне, но боюсь, он не совсем представляет себе ее масштабы и методы наших оппонентов по достижению своих целей. Поэтому я предложил ему встретиться с моими доверенными лицами и ознакомиться с примерами сражений, в подобие которых его могут втянуть.

Глава 20.16

— С Неприкасаемыми? — уточнил, на всякий случай, я. — Вы уверены, что ему стоит знать о них? Вы уверены, что он не приведет с собой своих цепных псов? Может, проще продемонстрировать ему — издалека — Ваши воспоминания?

— Теперь Вы понимаете, что я имел в виду, говоря о глубоких корнях недоверия здесь? — тяжело вздохнул Гений. — Вот и он как-то нервно мое предложение встретил. Не волнуйтесь — если что-то пойдет не так, у него намного больше оснований опасаться их, чем у Вас — за них. И именно поэтому эта встреча — лишь видимая часть моего предложения. Уверяю Вас, за моими доверенными лицами также стоят весьма впечатляющие силы, и если удастся объединить их с бойцами нашего дорогого Стаса, это пойдет нам только на пользу.

Я вспомнил разминки, в которых участвовал Гений — если один только лидер Неприкасаемых находится в его лиге, то тогда карающему мечу действительно лучше держать свое солдафонское хамство крепко в узде. С другой стороны, вынужден был я признать, если на земле, в сколько-нибудь непосредственной близости от моей дочери, произойдет масштабное столкновение, я бы предпочел видеть карающий меч на своей стороне, а не в рядах противника.

— Я понял, — мысленно поаплодировал я умопомрачительной способности Гения видеть и делать выигрышные при любом повороте событий шаги. — Что еще?

— Кроме того, — с готовностью продолжил он, — я хотел бы, чтобы Вы выступили координатором действий того хранителя, который находится рядом с Вашей дочерью.

— Кого?! — категорически отказался мой мозг обрабатывать услышанное. — Ее опекуна? Каких еще действий? До сих пор он только палки нам в колеса вставлял!

— А Вы знаете, — зазвенел любопытством голос Гения, — я заметил легкий налет неприязни в Вашем отношении к нему — чем бы она могла быть вызвана?

— Это сложный вопрос — сложно выбрать, с чего начать, — решил я сразу открыть ему глаза на бесспорную необходимость исключить этот пункт из его списка задач. — Да хоть последнее взять — когда вскрылся заговор, он стал на его сторону. Его ничего не интересовало, кроме привилегий для ангельских детей — и можете не сомневаться, что в первую очередь он о своей никчемной наследнице думал. В то время, как с моей дочерью дня не проходило, чтобы он не пытался настроить ее и против меня, и против всего нашего течения. Типичный светлый — вечно стремящийся наложить свои грязные лапы на все, что ему не принадлежит!

— Ага, — сделалось любопытство в голосе Гения слегка озадаченным. — Если я правильно понял, его не интересует никто, кроме его собственной дочери, и вместе с тем, он не уступает Вам Вашу, хотя мог бы в этом случае полностью сосредоточиться на своей, так?

Я никак не мог взять в толк — неужели это не очевидно столь блистательному уму? Карающий меч, к примеру, тоже в Марину зубами вцепился только после того, как увидел мой к ней интерес.

— Если светлые самодуры чего-то хотят, — решительно отверг я сомнения, прозвучавшие в словах Гения, — то не потому, что оно им нужно, а лишь бы оно нам не досталось.

— Это многое объясняет, — согласился он со мной. — А была ли у опекуна Вашей дочери возможность полностью — официально, так сказать — исключить Вас из ее жизни?

По правде говоря, была — он вполне мог апеллировать к тому факту, что я оставил мою дочь еще до ее рождения — ни мало не беспокоясь тем нюансом, что я сделал это под конвоем карающего меча. Более того, я вполне допускал, что опекун моей дочери сделал не одну попытку снова изгнать меня с земли — по всей вероятности, в этом ему воспрепятствовал тот же карающий меч, которому наверняка чрезвычайно льстило постоянно держать у ноги ручного темного.

— Я бы этого не допустил, — постарался я избавить от сомнений и самого Гения.

— Охотно верю! — с готовностью подтвердил он успешность моей попытки. — А Вы никогда не задумывались, как так случилось, что возле Вашей дочери в одно и то же время и вопреки, казалось бы, здравой логике оказались два совершенно противоположных, но абсолютно преданных ей ангела? Уверяю Вас, он дорожит Вашей дочерью ничуть не меньше, чем своей — мне удалось заглянуть в его мысли.

У этого его наблюдения также было элементарное объяснение, хотя мне о нем не то, что говорить, даже вспоминать не хотелось — я бросил Дарину мать, которую потом подобрал ее опекун. Повторись эта история еще раз, я бы поступил точно также — эта недалекая серость могла всерьез заинтересовать только такую же в лице ее нынешнего покровителя — но знай я, какое редчайшее чудо произведет она на свет, я бы наверняка задержался до рождения моей дочери, чтобы сразу же забрать ее.

— Простое совпадение, — ограничился я куда менее драматичной версией.

— Я так не думаю, — уверенно парировал Гений. — Более того, насколько мне известно, даже наблюдатели — изначально настроенные против нашего потомства по самому долгу своей службы — уже давно испытывают и к Вашей дочери, и к ее сестре расположение — если не сказать симпатию и покровительственное отношение. Так же, как и все иное ее окружение.

— И это целиком и полностью ее заслуга! — с горячностью указал я ему на истинную причину Дариной популярности. — Она унаследовала открытость мышления, справедливость суждений и неприятие любой предвзятости, столь типичные для нашего течения.

— Чему Ваши теплые отношения с нашими соратниками являются ярчайшим примером! — с энтузиазмом подхватил Гений. — О, простите, это был камень не только в Ваш огород — я хотел сказать, что мне уже доводилось быть свидетелем такого полного единения с миром, имеющего абсолютно необъяснимое происхождение.

— Может, Вы мне еще о духе земли Гайе расскажете? — насмешливо буркнуло мое уязвленное самолюбие. — Привечавшем ее друзей и преследующем ее врагов?

— Ну, если Вы настаиваете — обязательно, — вновь оживился Гений, — но попозже. И, кстати, изначально ее иначе звали. Она всегда была любимицей моего мира, и сейчас я полагаю, что он видит ее реинкарнацию в Вашей дочери, потому и обеспечил ей защиту со всех сторон. К мальчику он не так внимателен, хотя, возможно, по более прозаическим причинам — благодаря вам.

— Мне?! — решительно запротестовало мое и так уже взнузданное желание попасть на землю против дальнейшего удлинения списка обязательств, накладываемых на меня Гением.

— И Вам тоже, — милостиво облегчил он последнее. — Он совершенно явно находится в центре событий — что дало возможность нашему дорогому Стасу выделить ему личную охрану. Но главное — у него есть родители, которые готовы ради него практически на все. Наша дорогая Татьяна это уже показала — и я подозреваю, при необходимости снова удивит нас.

— При всем должном уважении, — сдержанно заметил я, — я не разделяю Ваше благодушие в отношении ее последних демаршей. Недавно она вновь пригрозила уйти на землю — и это при том, что по Вашим словам, это приведет к затруднению нашего положения, если не к полному раскрытию нашего сопротивления.

— Благодарю Вас, — прочувствовано засопел Гений, — Вы только что вернули меня к следующему важному пункту. Доступ в мой мир я оставляю Вам на самый крайний, действительно критический случай, но не исключено, что там понадобится провести короткую, негласную и менее драматическую миссию. При такой необходимости Вы сделаете официальный запрос на выделение сотрудника, среди вызвавшихся будет мой протеже, которого проинформируют о надобности в нем, и Ваша задача будет состоять в том, чтобы найти веские обоснования для того, чтобы выбор пал именно на него.

Дара, мысленно воззвал я к моей дочери, я же просил не откладывать с основаниями для выделения тебе охраны!

— Каким образом я должен его узнать? — уже смирился я с новым пунктом в списке Гения, но как прикажете координировать инкогнито?

— По имени, — рассеял мои опасения он, но лишь на мгновенье. — Искатель.

Дара, еще быстрее! — потянулась у меня рука к телефону.

Это имя в нашей цитадели знали все. Собственно говоря, оно было чуть более длинным — Искатель приключений. Какой облик он выбирал на земле, никто, разумеется, не знал, но в нашей цитадели он ничем особенным не выделялся — кроме взгляда: вечно прищуренного, оценивающего и пронизывающего. Это был взгляд охотника за сокровищами.

Он проводил практически все время на земле — едва закончив работу с одним объектом, тут же брался за другой. Создавалось впечатление, что он их даже не выбирает, но получив объект, он брал его в такой плотный оборот, что у него не было ни одной неудачи, и он всегда приводил к нам самых ярких и многообещающих кандидатов.

Некоторые пеняли ему, что он слишком привязывается к своим объектам — и действительно, даже после перехода к нам они сохраняли с ним самые тесные контакты, и их даже в шутку называли его кланом. Но в этой шутке значительную часть составляла гордость — у принадлежащих к нему, и легкая зависть — у тех, кто остался за его пределами.

— Я наслышан о нем, — отложил я на потом размышления о том, как он мог стать протеже Гения. — Как мне сообщить ему, что нужна его помощь?

— Через моих доверенных лиц, — небрежно бросил Гений, словно думал уже о чем-то другом.

— Но у меня же нет с ними связи! — с готовностью вернулся я к исключению карающего меча из списка моих новых обязанностей.

— Простите, мой дорогой Макс! — охнул Гений. — Вот, к чему приводит бесконечно долгое мысленное общение — оно становится настолько естественным, что уже даже не задумываешься, что его нужно как-то обеспечивать! Давайте создадим точку вызова и для Вас: что-нибудь не здесь — за пределами башни они почти не бывают — лучше какой-нибудь земной образ, абсолютно обыденный для Вас, чтобы не возникло вопросов.

Я думаю, этот образ возник у меня потому, что мы с Гением как раз говорили о моей дочери с юным стоиком. Их первая с Гением встреча — правда, односторонняя: он намеревался всего лишь просканировать их и прятался от них в багажнике моей машины — состоялась на берегу реки возле дома юного стоика. Это было самое обычное место отдыха в городской черте, и Татьянин хранитель, полностью помешанный на любом водном объекте, вечно собирал там всю нашу невообразимую в своей эклектике, но, в целом, кое-как притершуюся друг к другу земную компанию из людей, ангелов и их общих потомков.

Глава 20.17

— Такой подойдет? — показал я Гению этот пейзаж в весеннем оформлении, чтобы там поменьше посторонних было.

Гений издал некий невнятный звук — и я уже было решил, что картина пустынного песчаного берега с массой бурно несущейся мимо него воды — с яркими отблесками солнца и звонкими всплесками в ней — не произвела благоприятное впечатление на его изысканный вкус.

— Отличный выбор! — выдохнул, наконец, он. — Я даже знаю, у кого он найдет особый отклик. Ну что же, с установлением связи мы покончили …

— Я хотел бы задать еще один вопрос, если позволите, — быстро остановил я его то ли перед окончанием разговора, то ли перед отлетом в запредельные эмпиреи.

— Конечно, мой дорогой Макс! — добродушно остался он рядом со мной. — Но давайте ограничимся одним: каждая минута моей задержки здесь отдаляет момент моего возвращения.

— Мы с Вами обсудили безопасность моей дочери и Игоря, — начал я осторожно, — но на земле остался еще один человек, у которого практически нет никакой охраны. Может, следует …

— О ком речь? — озадаченно перебил меня Гений.

— О Марине, — с Чувством невероятно неловкости напомнил я ему.

— А! — с облегчением отозвался он. — Мой дорогой Макс, я искренне тронут Вашей душевной заботой, но давайте вспомним ту аварию, о которой Вы мне рассказывали. До тех пор, в каждой ее жизни несчастный случай возвращал ее в исходную точку — и осечку он дал только в этой. Во многом благодаря вам, и затем ее защита только усилилась — согласитесь, после аварии прошло уже много лет, и повторов ее больше не было.

— Если Вы имеете в виду ее хранителя … — не хотелось мне верить в такую легкомысленность.

— И его тоже, — то ли опроверг, то ли подтвердил он мои сомнения. — Нисколько не умаляя его твердое намерение реабилитировать себя после допущенной в ее прошлой жизни халатности, замечу все же, что он — это защитный костюм, который прекрасно предохраняет человека от неблагоприятной внешней среды, но отнюдь не надевает сам себя на него.

— Люди меняются, — все еще не сдавался я, — и строптивость Марины …

— … прекрасно знакома руке, надевающей на нее этот костюм, — рассмеялся он. — Поверьте мне, во всей вселенной нет ничего, равного этой руке по убедительности — даже мне временами не под силу ей противиться. Но я благодарен Вам за этот вопрос — он дает мне возможность перейти к … нет, не волнуйтесь, не поручению, а моему последнему напутственному слову — о вашей безопасности.

Я насторожился. Откуда может исходить угроза мне здесь — в условиях полной изоляции?

От моих светлых, с позволения сказать, сослуживцев — после всех его разговоров о верных и преданных общему делу соратниках?

Из нашей цитадели — после заявления ее главы о моем грядущем назначении их главным представителем на земле?

С земли — после предоставления мне хода туда только в случае начала там самой настоящей катастрофы?

— Я не Вашу личную имел в виду, — развеял мои сомнения Гений, одновременно добавив, похоже, к моим координаторским обязанностям функции экстренной службы спасения. — Я все еще надеюсь, что до моего возвращения вам всем не придется предпринимать никаких решительных действий. Но наши оппоненты — настоящие профессионалы в провокациях и психологическом давлении. Если они только заподозрят в вас двойную игру, они могут попытаться взять вас на испуг — а Вы не хуже меня знаете, что существует только одна вещь, представляющая реальную угрозу для всех нас. Вы и наш дорогой Стас, я уверен, не поддадитесь давлению, а вот насчет Анатолия — в отношении Татьяны — и наоборот я допускаю некоторые сомнения. Поэтому ставлю в известность Вас, а Вы при необходимости передадите остальным — на время моего отсутствия аннигилятор больше никому не страшен. Кроме тех, разумеется, кто пустит его в ход — я перевел его в режим реверса. Так что до моего возвращения вы полностью и абсолютно бессмертны — используйте этот факт мудро.

С этими словами он исчез. Не стану скрывать, что я испытал облегчение — ответить я все равно ничего не мог. Причем, потрясло меня отнюдь не приобретение полного — хотя и временного — бессмертия, а абсолютное отсутствие отличия его от обычного частичного.

Нетрудно себе представить, что первой возродившейся у меня мыслью были мои обязанности. Которые ясно и недвусмысленно продиктовали мне решение оставить последнюю информацию Гения при себе. Передавать ее моим, с позволения сказать, соратникам было верхом безрассудства — полное отсутствие элементарной самодисциплины у них вполне могло подтолкнуть их — без всякой провокации со стороны правящих тиранов — на любую экстремальную выходку, а распылитель в режиме реверса ударит по сотрудникам нашей цитадели.

Закрыв вопрос неуместных откровений, я по несколько раз в день проверял, не открылся ли доступ на землю. Сами попытки отвлекали меня от тягостных мыслей о том, что родители юного стоика все еще не владеют информацией не только об очередном подарке Гения, но и о реальной угрозе жизни их сына. Постоянный же результат всех этих попыток приносил мне некоторое скоротечное успокоение — раз во мне нет надобности, значит, там все хорошо.

Пребывая, в отличие от меня, в блаженном неведении, Татьяна и ее хранитель — не говоря уже о карающем мече — определенно воспряли духом от отсутствия Гения и — со всем пылом изголодавшихся на диете любителей фастфуда — вернулись к своей типичной манере поведения. Типично мелочной, примитивной и эгоистичной, я бы сказал.

Если бы они не направляли свои выходки на меня, я бы вряд ли их заметил — как, впрочем, и все прочее, происходящее в офисе. Мое пребывание в нем начало делиться не на дни, а на периоды времени от одной попытки телепортироваться на землю до другой — от крушения надежд до их возрождения. И все проблемы ее светлых, с позволения сказать, радетелей показались мне на этом фоне еще более банальными и плоскими.

Сначала меня вызвал карающий меч. Я даже слегка удивился той поспешности, с которой он принял приглашение Гения ознакомиться с тактикой наших оппонентов. Нужно отдать ему должное, подумал я, профессиональные интересы всегда стоят у него на первом месте — и, как оказалось, вновь принял желаемое за действительное: даже безопасность его своры не шла для него ни в какое сравнение с уязвленным самолюбием.

Я мог только гадать, откуда он узнал о пристальном внимании Гения к Марине, но выводы из этого он сделал присущие как своей светлой натуре, так и самомнению мелкого князька. Только в его воспаленном мозгу могла родиться бредовая мысль, что Гения — Гения! — к Марине подослал, не добившись ее расположения своими силами, я — и исключительно для того, чтобы все же выхватить ее именно из-под его начальственного носа.

Он просто напрашивался на еще один урок — и в конце концов, Гений оставил ему доступ ко многим воспоминаниям, не ограничив их никаким специально оговоренным списком.

Я показал ему два образа Марины, как запомнил их сам: один — бурлящий жизнью — до чистки памяти; другой — брошенный на колени — после нее. И добавил, что эта отвратительная перемена в ней — дело рук его собственных хозяев, как и ее вечное заточение на земле. Единственное, что он счел необходимым выяснить — были ли это ее воспоминания; единственное, что его интересовало — как представить их заведомой ложью нашего течения.

Чтобы как можно быстрее прекратить очередную демонстрацию светлого фарисейства, я совершенно недвусмысленно объявил ему, что. Марина навсегда связана не только с землей, но и с тем, с кем она делила ее в незапамятные для нас обоих времена. Он опустился до угроз передать ей мои слова — в надежде, вне всякого сомнения, сыграть на ее гипертрофированной независимости — но меня, по правде говоря, это только позабавило: противопоставлять любые ухищрения карающего меча неотразимой харизме Гения было просто смешно.

Как ни трудно в это поверить, Татьяниному горе-хранителю удалось превзойти в пробивании очередного дна даже карающий меч. Этот обратился ко мне с вопросом о том — ни много, ни мало — как представители нашего течения меняют внешность при отправке на землю и во время пребывания на ней — и сделал это буквально за несколько минут до моей новой попытки телепортироваться именно туда, когда у меня уже все тело почти вибрировало в уверенности, что на этот раз у меня все получится.

Оставим в стороне тот момент, что столь прямолинейно выпытывать профессиональные навыки противоположного течения является верхом бестактности.

Оставим там же полное отсутствие воображения, необходимое для подобного навыка, у всей хранительской братии — что этот ярчайший ее представитель продемонстрировал самым убедительным образом, когда я обучал его создавать и ставить мысленный блок.

Составил этим двум аргументам компанию не менее очевидной факт — попасть на землю, где можно было бы воспользоваться этим навыком, ни у Татьяны, ни у ее горе-хранителя не было ни малейшей возможности.

Из чего следовал один-единственный вывод: они решили попрактиковаться в этом искусстве в своем отдельном помещении, любезно предоставленном им Гением, в свободное от офиса время, недоступное ни одному другому их сослуживцу — и, вне всякого сомнения, чтобы придать новую остроту слегка приевшемуся уединению.

И это в тот момент, когда ситуация на земле, где находится их сын, стремительно приближается к критической.

Памятуя ту дичайшую кубическую мазню, в которую облек, в конечном счете, свой блок горе-хранитель, я не смог отказать себе в удовольствии описать ему процесс перемены внешности как акт живописи — и намекнуть, что делать это можно и нужно, исходя из не всегда выставленных напоказ внутренних желаний партнера. Что-то подсказывало мне, что даже если он угадает Татьянины правильно, то изобразит их в таком виде, что их уединение мгновенно сделается обоюдоострым.

Его откровенно пришибленный вид некоторое время спустя — так же, как гримаса недовольства и разочарования, мелькающая на лице Татьяны — только подтвердили мое предположение. Впрочем, наслаждался я ими недолго — мне позвонила Марина.

Глава 20.18

Случилось это во время перерыва и в первый момент ввергло меня в настоящую панику — ведь Гений сам открыто признавал, что наши оппоненты весьма сведущи в провокациях и ударах из-за угла, отчего же он был так беспечен в организации ее охраны?

— Извините, — бросил я своим сослуживцам, поднимаясь из кресла, — забыл важный документ передать.

Быстро спускаясь со второго этажа, я, впрочем, взял себя в руки — если Марина звонит сама, значит, ничего действительно пугающего еще не произошло.

Ее первые же слова заставили меня усомниться в этом. Даже не потрудившись начать с общепринятых формул вежливости, она принялась сыпать оскорблениями в адрес Гения — вперемешку с вопросами, куда он исчез. Я усмехнулся и нахмурился одновременно: как и следовало ожидать, ему удалось задеть в ней чувствительную струнку прямо на той единственной встрече — но его длительное, хотя и вынужденное, отсутствие с тех пор уже не только начало ослаблять тот эффект, но и вызвало в Марине столь свойственное ей резкое противодействие даже самому легкому и неотразимому постороннему воздействию.

Я буквально физически ощутил возложенное на меня доверие Гения в отношении всех его контактов и их действий. Более того, я добавил в их список новый пункт — и сделал это, в отличие от моего отношения ко всем остальным, с удовольствием. Я не был настолько самонадеян, чтобы попытаться заменить Гения в поистине героическом подвиге возвращения ему Марины — но я мог хоть немного облегчить ему его.

В самых мягких выражениях — памятуя о всех немыслимых пытках, которым ее подвергли светлоликие палачи — я объяснил ей, что она пока еще не знает, кто он, как много он сделал для земли, насколько важно сейчас его появление на ней, и под конец попросил ее просто дождаться его возвращения, потому что только он — и никто, кроме него — может помочь ей увидеть и землю, и себя на ней в истинном свете.

Вряд ли кто-либо, знающий Марину, удивится тому, что она фыркнула мне в ответ — но с намного меньшим, чем обычно раздражением. Скрестив пальцы, я понадеялся, что брошенное мной зерно не пропадет втуне. И решил в свой ближайший визит в нашу цитадель выяснить у моей дочери, удалось ли им с юным стоиком найти какую-нибудь псевдо-угрозу — необходимость укрепить охрану одновременно и их самих, и Марины несомненно должна была увеличить мои шансы телепортироваться на землю.

Моя дочь набрала меня сама.

С известием, что им нужна помощь.

И необходимость дополнительного присутствия на земле стала очевидной.

Только не моего.

Мой телефон подал вибросигнал как раз, когда я отправлялся с очередным докладом в нашу цитадель. Мы с моей дочерью уже давно условились, что в случае необходимости она будет звонить мне именно в дни и примерное время моих визитов туда, чтобы не вызывать ненужных вопросов, в первую очередь, у подкидыша. За исключением случаев крайней необходимости, разумеется.

Значит, пока ничего экстраординарного не случилось, с облегчением подумал я, вынимая из кармана телефон, на экране которого высветился один короткий вопрос: «Говорить можешь?». «Наберу через пять минут», — ответил я таким же сообщением, и мгновенно телепортировался в нашу цитадель.

Там я сразу же направился в апартаменты Гения — время моего доклада главе не было точно оговорено, и мне и раньше случалось немного задержаться с ним.

— Все в порядке? — спросил я первым делом, как только моя дочь сняла трубку.

— Нормально, — почувствовав, очевидно, мое напряжение, успокоила она меня. — Мы придумали — насчет оснований.

— Говори, — обратился я весь в слух.

— Олегу нужен хранитель, — торжественно объявила мне она.

— Какое отношение имеет Олег к нашему разговору? — недоуменно поинтересовался я.

— Мы уже давно обсуждали, — объяснила моя дочь, — что возле нас с Игорем и Аленкой куча ваших крутится, а Олег — один без прикрытия. Аленка уже с Тошей поговорила, но у него — как мы и ожидали — ничего не вышло.

— Дара, ты же обещала! — потрясло меня нарушение моей дочерью данного слова.

— И так все и сделала! — горячо отвергла она мои сомнения в ней. — Мы только с Игорем все придумали. Потом он осторожно, между делом, выпытал у Анатолия, как у них хранителя к людям приставляют. Оказалось, что человека сначала через сито в несколько слоев просеивают, и только потом — если он всем подошел — его данные хранителям отправляют. А те еще и конкурс среди своих устраивают — одним словом, та еще волокита.

— Почему-то меня это не удивляет, — не удержался я от сарказма.

— Ну вот, — хмыкнула и моя дочь, — потом я просто подумала в Аленкином присутствии, что несправедливо ведь: чем он хуже нас — могли бы и ему личного ангела прислать, и она сразу к Тоше рванула. Тот сначала сказал, что без проблем, а сегодня признался, что не получилось.

— Дара, это совершенно типичная история у светлых, — привлек я лишний раз ее внимание к неизменной неповоротливости и заносчивости правящего течения. — Нужно всегда держать это в памяти при общении с ними — но как это связано к нашим с тобой договорам?

— А кто сказал, — вкрадчиво замурлыкала моя дочь, — что хранитель обязательно светлым должен быть? Или ты тоже не сможешь?

Признаюсь со всей откровенностью, это «тоже» задело меня до самой глубины души. Поставить меня на одну доску с недалекими, но хвастливыми хранителями, да еще и устами моей дочери — это было просто невыносимо. По всей видимости, подошло время представить ей еще один пример оперативности и ответственности, являющихся неотъемлемой чертой нашего течения, особенно в свете того факта, что Гений — ярчайший его представитель! — словно предугадал такой поворот событий и оставил мне необходимые для его разрешения средства.

— Я думаю, что решу этот вопрос прямо сегодня, — небрежно бросил я моей дочери. — Побудь на связи пару часов.

Нажав кнопку отбоя, я спрятал телефон и начал максимально подробно воссоздавать в памяти пейзаж с рекой возле дома юного стоика.

— Да? — настороженно отозвалось в моем сознании.

У меня возникло крайне странное ощущение. Во-первых, этот короткий вопрос прозвучал так внятно, словно я окликнул кого-то буквально в паре шагов от себя; и во-вторых, и по тембру, и по внушительности этот голос явно принадлежал не лидеру Неприкасаемых.

— Я насчет Искателя, — также осторожно начал я. — Мне сказали, что Вы можете помочь связаться с ним.

— Срочно? — перешел мой собеседник к более деловому тону.

— Очень, — твердо заверил его я. — Где мне искать его?

— Здесь, — усилил он эффект разговора по существу краткостью.

— Здесь, где Вы, или здесь, где я? — уточнил я во избежание досадных недоразумений.

— Вы, — бросил он мне еще короче.

— Отлично! — Меня вполне устраивало сокращение и самого разговора — глава был нужен мне сейчас в самом лучшем расположении духа. — Я вернусь сейчас через час … возможно, полтора, но не более двух.

— А говорили, срочно, — разразился мой собеседник более длинной фразой — по всей видимости, от удивления. — Он будет ждать Вас.

Спускался я в кабинет главы, все же не торопясь и старательно обдумывая свою аргументацию — в отличие от светлоликих крючкотворов, при глубоко и детально обоснованной подаче вопроса, в нашем течении решение по нему принимается, как правило, прямо на месте. Чтобы добиться именно этого результата, я даже выделил часть своего сознания для проверки и перепроверки убедительности и стройности своих доводов прямо во время доклада.

— У меня возникло еще одно соображение, — продолжил я сразу же после его окончания. — Возможно, оно покажется Вам интересным.

— Ваша точка зрения всегда чрезвычайно важна для нас, — кивнул глава, сделав мне приглашающий жест рукой.

— Вы сообщили мне, что события в интересующей нас точке на земле входят в заключительную фазу, — не заставил я просить тебя дважды, — а между тем, там сейчас нет ни одного представителя нашего течения, который мог бы отслеживать их в режиме, так сказать, реального времени. И меня не оставляет мысль, что если наши партнеры решатся на некий недружественный шаг —кои они совершают постоянно и чем неприкрыто гордятся — мы можем просто не успеть что-либо противопоставить ему.

— Именно поэтому мы планируем перевести Вас туда, как только они сменят своего фаворита — и до начала финальной фазы, — возразил мне глава, слегка нахмурившись.

— Это еще один аспект, который меня беспокоит, — отметил я подтверждение своего назначения еще одним благодарственным кивком. — Кроме того или иного избранника наших партнеров и моей дочери, там находится еще один исполин — и тоже светлый. Более того, там же — уже давно, на постоянной основе и в качестве хранителя — находится ее родитель, под официальную опеку которого была передана и моя дочь. Разумеется, смешно даже сравнивать степень моего и его воздействия на нее, но я все же считаю, что такая концентрация светлых и их потомства, в совокупности с ее вынуждено тесными связями с ними, может нести определенную угрозу нашим как текущим, так и последующим планам.

— И что же Вы предлагаете? — углубилась морщина между бровями главы.

— Я предлагаю усилить наши позиции — прямо сейчас и довольно изящным способом, — старательно изогнул я губы в заговорщической усмешке. — Кроме моей дочери и светлых исполинов, в их довольно узкий круг входит еще и человек. Сам по себе он не представляет для нас никакого интереса, но мы могли бы официально объявить его своим кандидатом и, соответственно, по устоявшейся практике направить к нему своего сотрудника. Таким образом, мы одновременно и одним ударом нивелируем деструктивное влияние светлого хранителя, удваиваем наш перевес сил после моего возвращения в эпицентр событий и лишаем светлых численного превосходства и среди наших потомков там.

— Вы только что заставили меня пожалеть, что я не ввел Вас в состав нашей рабочей группы по реализации этого проекта с самого начала, — вздохнув в притворной досаде, расплылся глава в ответной ухмылке.

Глава 20.19

— У моего предложения есть еще одно преимущество, — вновь благодарственно склонил я голову, — но не стану скрывать, что оно в значительной степени зависит от удачи. Тот человек, о котором я говорил — молодой человек — состоит в определенных романтических отношениях с другим светлым исполином из окружения моей дочери — Вы же знаете, светлые всегда пытаются привязать к себе людей любыми возможными средствами. Если же нашему сотруднику удастся привлечь этого молодого человека на нашу сторону, то не исключено, что впоследствие тот приведет к нам и свою подругу. Но для этого нам нужно отправить к нему специалиста самого высокого класса — не признающего и не знающего неудач.

— И скажу Вам, — с энтузиазмом подхватил глава, — у меня на примете уже есть именно такой мастер своего дела. Пошлю за ним прямо сегодня — я слышал, что он как раз на днях закончил свою предыдущую миссию.

Сегодня — замечательно, но только после меня, поздравил я себя с глубоко интуитивным решением назначить встречу с Искателем до визита к главе. И поспешил откланяться, чтобы дожидаясь меня, Искатель не счел вызов главы более высоким приоритетом, чем разговор со мной.

Позволю себе предположить, что даже если он получил этот вызов, тот оказался в списке его приоритетов определенно ниже инструкций Гения — он встретил меня в его апартаментах, как и обещал мне кто-то из Неприкасаемых.

Я огласил ему официальную версию ситуации, сообщил ему данные Олега … фамилию еле вспомнил, максимально подробно описал его внешность и манеру поведения … с привычками и увлечениями было хуже — я о них понятия не имел — Искатель смотрел на меня своим пресловутым цепким взглядом, не издавая ни звука.

— Дальше, — коротко скомандовал он, когда я умолк в изнеможении. — Пока не вижу предмета разговора — возможно, у этой задачи есть второе дно.

— Есть, — проглотил я одно из самых забористых выражений карающего меча, — но строго конфиденциально.

— Не вижу здесь посторонних ушей, — пренебрежительно бросил Искатель.

— Рядом с этим человеком находится еще один объект, — старательно пустил я в обход сознания и его замечание, и еще целую гроздь словесных шедевров, — которому, собственно, и предстоит стать Вашей главной заботой. Причем, настолько скрытно, чтобы даже она не догадалась.

— Данные, — все также бесстрастно подтолкнул он меня к продолжению.

Разумеется, о моей дочери я мог рассказать ему намного больше, чем об Олеге, но почему-то уложился в намного меньшее число слов — никакие описания не могли даже близко передать ее обаяние и неотразимость. Лишний раз убедившись в этом, под конец я просто оттранслировал ему ее образ.

Он чуть подался вперед, еще сильнее прищурился, нахмурился, буквально считывая каждую ее черточку глазами.

— Кто это? — перевел он на меня взгляд, под которым я почувствовал себя тем самым сокровищем, которое он прямо сейчас будет откапывать, не особенно рассчитывая силу удара лопаты.

— Она — одна из двух, — решительно сбросил я с себя наваждение, — которых Гений называет свежей кровью и на которых он возлагает очень большие надежды. Ее приятель защищен довольно надежно, и мы с Гением хотели бы, чтобы то же самое можно было сказать и о ней.

— Вы с … ним? — насмешливо дернулся у него уголок рта.

— Кроме того, — обратился я напрямую к его бесцеремонным манерам, — она — моя дочь, так что будьте любезны вести себя достойно.

Насмешка исчезла из его глаз — они снова прищурились, ощупывая меня оценивающим, для разнообразия, взглядом.

— Я понял, — едва заметно кивнул он. — Можете за нее больше не волноваться.

— Как с Вами связаться, если что? — охотно приветствовал я переход к более цивилизованной беседе.

— Не надо, — не поддержал он меня. — Я свое дело знаю. В самом крайнем случае — как сегодня.

Я вскипел, не стану скрывать. Хоть я и не мог, в отличие от него, похвастаться полным отсутствием провалов в своей карьере, но мог пересчитать их по пальцам одной руки — и не привык к такому обращению и не собирался мириться с ним даже по прямому указанию Гения. Тем более, что ко мне вдруг вернулась мысль и о его — редчайшей, но все же не так давно проявленной — беспечности.

— А Вы за задачи только с двойным дном беретесь? — процедил я сквозь зубы. — С тройным — никак?

— Уже интереснее, — чуть откинул он голову. — Данные.

Так же, как и в случае с моей дочерью, я кратко сообщил ему основную информацию о Марине и швырнул затем прямо ему в лицо ее изображение.

К концу этого, с позволения сказать, разговора у меня уже не осталось особых ожиданий, но этот результат превзошел даже те, которые были у меня в самом его начале.

Он снова дернулся, только теперь назад, глаза у него широко распахнулись, и он уставился на ее образ так, как будто ему кто-то предусмотрительно откопал искомое сокровище. Затем он несколько раз потряс головой — то ли отгоняя привидение, то ли резкость на него наводя — и громко сглотнул.

— Где Вы ее нашли? — хрипло выдохнул он, все также глядя в пространство перед собой.

Судя по всему, подумал я, это — один из тех сторонников Гения, которых он к своим воспоминаниям приобщил — потому и его просьбу беспрекословно согласился исполнить, и к главе никакого пиетета не испытывает.

— На земле, разумеется, — напомнил я ему о проклятии, наложенном на Марину светлоликими. — Она не слишком часто с Вашими главными объектами общается, но у нее вообще никого нет — кроме хранителя, если того можно в расчет брать — так что по возможности, хоть одним глазом присмотрите, пожалуйста.

— Это понятно, — подтвердил он мою догадку. — Но Вы хотите сказать, что она все это время находилась рядом с возрожденной точкой сборки, и никто …? Я пошел.

Он стремительно выскочил из апартаментов Гения и, по всей видимости, ринулся прямо к главе, а оттуда, похоже, сразу на землю. По крайней мере, на следующий день моя дочь сообщила мне, что возле Олега ощущается невидимое присутствие — причем, крайне деликатное и ненавязчивое.

Но если этот невежа решил, что отделался от меня имитаций приличных манер, то я дал ему неделю, чтобы освоиться на месте, после чего был твердо намерен потребовать от него регулярных отчетов о положении дел на земле — если понадобится, от имени Гения и хотя бы через Неприкасаемых.

Вызвать их мне пришлось существенно раньше и по совершенно другому поводу — карающий меч то ли гордыню свою усмирил и решил посмотреть, что его псов может ожидать, то ли искал повод подвергнуть их — ввиду предстоящих сражений — еще более жесткой муштре.

Как не трудно догадаться, он облек свою, казалось бы, просьбу в типично светлоликую приказную форму: выдержав неприлично долгую паузу в размышлениях, достойно ли его никчемного внимания предложение помощи величайшего ума всех времен, и соизволив, в конечном итоге, снизойти до него, он потребовал его реализации прямо здесь и сейчас.

Мне пришлось неоднократно напоминать себе о возложенных на меня Гением обязательствах, чтобы удержаться в рамках вежливости, объясняя ему, что это невозможно. К моему величайшему удивлению, он довольно быстро признал неоспоримость моих аргументов: поскольку миссия была доверена Гением Неприкасаемым, для которых ближайшие окрестности офиса были запретной зоной — так же, как и для карающего меча наша цитадель — ее следовало провести на нейтральной территории. Более того, простая учтивость требовала согласования времени ее проведения с другой стороной, а не менее элементарная предосторожность подсказывала, что ее нужно совместить с очередной проверкой карающего меча боеготовности своих псов, чтобы его внезапное отсутствие не вызвало вопросов у Татьяны с ее горе-хранителем и, главное, у подкидыша.

Меня серьезно беспокоило, как в отсутствие Гения Неприкасаемые преодолеют Путь, чтобы выбраться за пределы нашей цитадели — как выяснилось, было довольно глупо с моей стороны предположить, что, входя в его ближайшее окружение, они не владеют тайной телепортации.

В конечном итоге, местом встречи была выбрана та поляна у ручья, куда меня самого совсем недавно мгновенно переправил приказ Гения — оказалось, что Неприкасаемым она также прекрасно знакома как его излюбленное место уединения. Старательно подавив чувство крайней неловкости, я обратился к ним с просьбой проявить высочайшую бдительность во время общения с главной и прекрасно натасканной ищейкой светлоликих и, по окончании встречи, сообщить мне, не случилось ли на ней каких-то инцидентов — чем, по-моему, я безгранично удивил их.

Эти полдня показались мне бесконечно длинными. Не добавила мне спокойствия и явная нервозность горе-хранителя, и еще больше — его громогласное заявление перед самым перерывом, что бывшие сослуживцы вручили ему накануне необычно большой пакет документов, и ему придется пропустить время отдыха, чтобы внести их на свой сканер.

Галантно пропустив Татьяну и подкидыша перед собой по лестнице, я немного замешкался на самом ее верху — и увидел краем глаза, что горе-хранитель тут же исчез. Из чего следовало, что охвативший его порыв не имел ничего общего с трудовым энтузиазмом, а вполне мог быть инспирирован карающим мечом. После всех наших разминок и демонстрации полной боевой бездарности горе-хранителя на каждой из них, было смешно даже подумать, что карающий меч вызвал его в качестве подкрепления в возможном столкновении с Неприкасаемыми, но в качестве пушечного мяса, призванного отвлечь их внимание до прихода основных сил карающего меча, он вполне мог сойти.

На втором этаже мне пришлось включить свое самообладание на полную мощь: во-первых, чтобы не нарушить наши договоренности и не вызвать Неприкасаемых первым, и во-вторых, чтобы не отвечать Татьяне. На нее вдруг напала непереносимая болтливость — временами ей даже удавалось перещеголять своего горе-хранителя в едких репликах в адрес как подкидыша, так и мой собственный. Она явно пыталась задеть каждого из нас, чтобы мы бросились в перепалку, забыв обо всем на свете. Из чего следовало, что она была в курсе исчезновения своего горе-хранителя — а значит, последнее было отнюдь не спонтанным.

Глава 20.20

Не скажу, что этот вывод принес мне успокоение: в руках карающего меча горе-хранитель мог быть только дубинкой — причем, ломающейся при первом же ударе; что была способна натворить эта безмозглая дубина по собственной воле, мне, к сожалению, было известно не понаслышке — взять хотя бы тот день у реки, когда он в почти безлюдном кафе раскрыл мое инкогнито и спровоцировал вызов на землю целой комиссии из ангельских глав …

— Встреча закончилась, — короткой фанфарой прозвучал в моем сознании голос снова не лидера Неприкасаемых. — Прошла хорошо.

— Без инцидентов? — прорвалось в моем невероятное облегчение. — Посторонних не было?

— Нет, все, как договаривались, — уверил он меня. — Даже лучше.

— И что скажете? — не удержался я.

— Скажем, — эхом отозвался он, — но сначала спросим. Когда Вы будете в башне?

— Завтра, — напрягся я — если карающий меч решился все же на провокацию, то координатор встречи также ответственность за это несет.

— Будем ждать Вас на том же месте, — оставил он меня теряться в догадках.

Когда мы спустились после перерыва на первый этаж, горе-хранитель уже был на месте. Если бы не разговор с Неприкасаемыми, я бы предположил по его взъерошенному, потрепанному виду, что он таки получил урок смирения от превосходящего его в мастерстве противника. Татьяна бросала на него обеспокоенные взгляды — он бодрился, отвечая ей жалкой усмешкой, но когда вернулся карающий меч и уставился на него с плотоядной ухмылкой, вообще сник, сжался за своим столом, стараясь укрыться за сканером и не поднимая глаз даже на него.

Из чего я сделал вывод, что горе-хранитель либо не оправдал в чем-то ожиданий карающего меча, либо наоборот — действительно пустился в самостоятельное плавание и где-то перешел ему дорогу. Меня устраивали оба варианта: в любом из них одинокая дичь привлекла к себе взор истинного стервятника, который теперь не успокоится, пока не заклюет ее до беспамятства — и ни один из них не имел ни малейшего отношения к Неприкасаемым.

Их я нашел в апартаментах Гения, куда направился сразу после доклада главе, который вновь оставил у меня впечатление чистейшей формальности. Я намеревался расспросить его между делом и о внедрении Искателя на землю, и о более точных сроках моего собственного перевода туда же, но он слушал меня в полуха — кивая не к месту и явно думая о чем-то другом — и отпустил нетерпеливым жестом, как только я закончил. Ни о каких последующих вопросах в подобной ситуации в нашей цитадели и речи быть не могло.

С Неприкасаемыми моему любопытству также пришлось проявить терпение — как они и обещали. В апартаментах Гения говорил опять только их лидер, и я отметил про себя, что то ли у них определенная иерархия существует, то ли они из предосторожности функции разделили: лицом к лицу от их имени один выступает, а при мысленном контакте — другой. Во время разговора я пытливо вглядывался в спутников лидера, пытаясь догадаться, кто же это был, но ни один из них не произнес ни слова, лишив меня даже весьма туманного шанса определить своего невидимого собеседника — мысленный голос далеко не всегда совпадает с реальным.

— Как Вы можете охарактеризовать этого силовика? — сразу приступил к делу лидер Неприкасаемых, едва я переступил порог апартаментов Гения. — Только без всяких Ваших светлые-темные — профессионально.

Я с шумом выпустил уже набранный для длинной и вдохновенной речи воздух — при таком ограничении она автоматически сводилась буквально к паре фраз: дело свое карающий меч знает и безгранично ему предан. Не стоит, впрочем, забывать, что под этим делом подразумевается чуть ли не звериная охота на представителей нашего …

— Как он поступит, — перебил меня лидер, — получив приказ, противоречащий его точке зрения?

— В открытое противостояние он вряд ли вступит, — задумался я. — Хотя были случаи, когда он просто саботировал такие приказы и, вынужден признать, проявлял при этом недюжинную изобретательность. Но еще раз подчеркиваю: если ему придется выбирать между своими головорезами и любыми моральными ценностями …

— Насколько ему преданы эти головорезы? — снова не дал мне договорить лидер.

— Насколько я могу судить, абсолютно, — без тени сомнения уверил я его. — Он признает только жесточайший диктат со своей стороны и беспрекословное подчинение с их. Даже сейчас, уже не являясь их руководителем, он ежедневно подвергает их изнурительной муштре, типичной для светлого …

— Насколько хороши они в деле? — опять купировал лидер самое легкое критическое замечание в адрес карающего меча, сколь бы справедливым оно ни было.

— С ними лично мне сталкиваться не довелось, — сдержанно заметил я, — для этого им потребовалось бы загнать меня в угол, что абсурдно даже предполагать. Но ходят слухи, что их главарь их собственноручно муштрует — а с ним я в последнее время ежедневно на тренировках встречаюсь, и не стану скрывать, что в свои лучшие моменты он нередко почти до моего уровня дотягивает.

Неприкасаемые переглянулись — один из них сделал жест рукой с видом: «Ну, я же говорил!», другой пожал плечами со смиренным видом, а лидер несколько раз кивнул с решительным.

— А какое у вас о нем впечатление сложилось? — приступил я, наконец, к своим вопросам.

— Работать с ним можно, — огласил их коллективный вердикт лидер.

— Вполне с вами согласен, — заверил я их всех, — сам много лет более-менее сносно сотрудничал с ним на земле. Но хочу все же призвать вас к осторожности: он является не просто представителем светлых со всей их манией величия — он входит в их руководство и отвечает в нем за самые недружественные действия по отношению к нашему течению. Из чего следует, что на эгоцентризм у него наложена жажда диктата и агрессии …

— Мы тоже из той башни, — поднял на меня лидер тяжелый взгляд, — по происхождению. Не важно, откуда ты — главное, куда ты пришел.

Я смешался, поймав себя на мысли, что поведись мне прямо сейчас телепортироваться на землю только с одним спутником, которого пришлось бы выбирать между главой нашей цитадели и карающим мечом — со мной тут же отправился бы туда последний.

— Нет ли у вас известий от Искателя? — крайне обеспокоенный этим воображаемым и, главное, столь мгновенным выбором, увел я разговор в сторону от него.

— Каких известий? — озадаченно моргнул лидер.

— Я не успел полностью ввести его в курс дела, — объяснил я. — Там, куда он отправился, ситуация крайне запутанная — с людьми, ангелами и их потомками и чрезвычайно непростыми отношениями между ними, многие из которых тщательно скрываются от постороннего взгляда. Чтобы разобраться с ними, требуется довольно много времени — я мог бы помочь ему ускорить этот процесс …

Неприкасаемые снова переглянулись — с единым выражением на сей раз: они все удивленно вскинули брови и едва сдерживали усмешку.

— Он справится, — вновь озвучил их единодушно насмешливое изумление лидер. — Он управлял существенно большими группами людей, когда Ваших далеких предков еще не было ни в одном проекте. Так что отсутствие известий от него — это хорошая новость. Он выйдет на связь только в случае абсолютно критической ситуации.

Я не имел ни малейшего намерения мириться с предположением, что триггером моей телепортации на землю послужит именно такой опосредованный сигнал о чрезвычайности ситуации на ней — от Искателя к Неприкасаемым, и только затем от них — ко мне. Я вполне допускал, что они намного ближе знакомы с Искателем, но я намного лучше знал то немыслимое хитросплетение характеров, настроений, иногда взаимоисключающих устремлений и подспудных намерений — в центре которого находилась моя дочь.

Я думаю, не стоит удивляться тому, что я позвонил ей — телепортировавшись чуть дальше от офиса, чем обычно — чтобы она подтвердила мне правомочность уверенности Неприкасаемых. Что она и сделала — с неизменной готовностью разогнать мои опасения: Искатель уже вписался в вышеупомянутое хитросплетение настолько естественно, что вокруг него не только не образовалось никаких новых запутанных клубков, а наоборот — расправились некоторые старые.

В частности, сводная сестра моей дочери перестала везде следовать за ней, словно приклеенная, и проводила все время в компании своего приятеля и, разумеется, Искателя — вполне можно было подумать, что мое чисто умозрительное предположение о возможности привлечения на нашу сторону еще одного светлого отпрыска приобретает весьма веские основания.

У меня возникло двойственное ощущение: с одной стороны, относительное затишье вокруг моей дочери не могло меня не радовать, с другой — оно же делало все мои попытки телепортироваться на землю неизменно безуспешными. Настолько, что я свел их количество к двум-трем в день, вернувшись к привычке отслеживать — между ними — происходящее в офисе.

Прямо на следующий день я убедился, что интрига между карающим мечом и горе-хранителем, подмеченная мной накануне, определенно получила развитие: то ли они решили поменяться ролями в какой-то своей безмозглой игре, то ли карающий меч дождался своего шанса отомстить горе-хранителю за недавнюю нерадивость — одним словом, второй с утра отправился с очередным визитом к своим бывшим сослуживцам, а у первого случился приступ творческого энтузиазма прямо перед перерывом.

На этот раз я нарочито задержался на лестнице, насмешливо разглядывая карающий меч. Он принялся строить самые нелепые гримасы — нервно тряся головой, выпучивая по-рыбьи глаза и то и дело проводя ребром ладони под подбородком — но по всей видимости, искушение, поджидающее его где-то, было слишком велико, и он телепортировался прямо у меня на виду.

Татьяну в тот день безостановочное красноречие определенно подвело — она постоянно ерзала в своем кресле, нервно косясь на лестницу. Я же — не ожидая никаких мысленных вызовов — с удовольствием пришел ей на помощь и преподал подкидышу урок софистики, с легкостью приведя его в захлебывающийся ступор, а Татьяну — почти в нормальное состояние.

Сюрприз поджидал всех нас, насколько я понял, по возвращении на первый этаж после перерыва — карающего меча там не оказалось.

Глава 20.21

Я принялся делать мысленные ставки: то ли его постигла неудача в погоне за горе-хранителем, и он, войдя в раж, решил продолжить ее до победного конца, то ли наоборот — и он, войдя в раж, устроил горе-хранителю взбучку за все прошлые грехи, вместе взятые.

Значит, все-таки удача, подумал я, завидев через окно за спиной у Татьяны их возвращение в компании друг друга: горе-хранитель хромал с видом жертвы незаконных репрессий — карающий меч заботливо поддерживал его под руку с видом кота, опустошившего банку сметаны.

Впрочем, в последующие дни я слегка засомневался в правильности своего вывода — карающий меч мрачнел прямо на глазах, в то время, как горе-хранитель прямо лучился довольством, хотя нельзя было, конечно, исключить из взаимное воздействие друг на друга: типично светлое неприятие радости ближнего у карающего меча и такое же упоение его печалью у горе-хранителя.

И все же истинную природу всех их закулисных телодвижений и — главное — их цель я узнал спустя несколько дней.

Когда — громом среди ясного неба — раздался телефонный звонок опекуна моей дочери.

Дара! — молнией пронеслось у меня в сознании, что еще могло быть причиной этого звонка?

К счастью, он случился в конце рабочего дня, когда подкидыш выходил из офиса, чтобы попытаться улучшить — как показывали тренировки, безрезультатно — уровень своей физической подготовки, и мы использовали это время для обработки характеристик, составленных юным стоиком. С недавних пор, однако, мы существенно сократили свое вмешательство в них — я передал своим светлым сослуживцам слова главы нашей цитадели о возникших сомнениях в результативности работы юного стоика — и нередко каждый из нас проводил эту часть дня по своему усмотрению.

— Извините, отлучусь ненадолго, — бросил я им, поднимаясь из-за стола и направляясь к лестнице на второй этаж.

Кнопку ответа я нажал, еще не закончив подниматься по ней.

— Что случилось? — напряженно, но негромко произнес я в трубку, покрепче прижимая ее к уху.

— Слушай, Макс, у нас тут накладка образовалась, — Забубнил оттуда нестерпимо самоуверенный голос опекуна моей дочери. — Мы сделали запрос на хранителя для Олега, у наших задержка вышла — специалиста подбирали, и ваши, я так понимаю, решили ситуацией воспользоваться и своего срочно прислали. Но сейчас наш уже прибыл, и, поскольку запрос от нас первым поступил, давайте — забирайте своего!

Нахлынувшее на меня облегчение сменилось не менее безграничным отвращением.

Я все понял: опекун моей дочери учуял Искателя — у того не было ни малейшей необходимости проводить обычную миссию на земле в инвертации — и немедленно доложил о его появлении своему бывшему патрону.

Светлоликие, разумеется, просто не смогли смириться с нашим превосходством в оперативности — и прожженный в интригах соглядатай Татьяны где-то подкараулил карающий меч, чтобы вынудить его — не хочу даже представлять, каким образом — пойти на прямейшее превышение полномочий, надавив на главу всей хранительской братии для выделения специалиста в обход всех законов и правил.

Более того, поскольку — по их же словам — на них обоих было наложено табу на посещение иных, кроме своих, подразделений, карающий меч никак не мог проникнуть к хранителям, из чего следовало, что Татьянин провокатор выманил обманным путем своего бывшего главу на нейтральную территорию, где на него и обрушился всем своим весом карающий меч.

Мне оставалось только надеяться, что глава хранителей оказал им достойное сопротивление, прежде чем уступить то ли шантажу, то ли диктату — именно этим могла объясняться хромота хранительского перевертыша, когда они с карающим мечом вернулись с акта устрашения своего, казалось бы, светлого собрата.

Вот еще одно доказательство Гению, что правящее течение не остановится ни перед чем, чтобы не подпустить нашего специалиста даже к тому человеку, который не подходит им ни по каким их меркам.

Опекуну моей дочери я объяснил все это, разумеется, более доступным ему языком. Наших специалистов не отзывают с земли, поскольку они всегда откликаются на призыв с нее, который в данном конкретном случае поступил от моей дочери — ей наверняка лучше известно, какой хранитель нужен их приятелю.

Ее опекун вновь принялся долдонить что-то о неправомерности присутствия нашего специалиста при наличии их собственного — мне пришлось напомнить ему, что правящее большинство уже давно узурпировало права на всех людей, вне зависимости от очередности заявки на них — в чем один из самых примитивных его представителей не узрел ничего иного, как мою — ни много, ни мало — месть за его, с позволения сказать, успех с матерью моей дочери, как будто первая могла идти хоть в какое-то сравнение со второй.

Мне припомнились слова Гения о том, что место главного — с существенным отрывом от остальных — приоритета для моего собеседника уверенно делят его дочь и моя, и я в очередной раз подивился, как он мог обмануться такой противоестественной иллюзией. К сожалению, в минутной рассеянности я произнес это вслух — в ответ на что опекун моей дочери издевательски предложил мне самому в него вглядеться: прекрасно зная, что телепортация на землю для меня недоступна — не для изучения его давно уже набившей мне оскомину физиономии, а даже для воссоединения с моей дочерью.

Это был апофеоз лучезарно светлоликого фиглярства — поскольку моей дочери никакая опасность не угрожала, я закончил этот разговор.

На первом этаже меня встретили три пары по-разному прищуренных глаз.

— Чего это было? — подозрительно рыкнул карающий меч.

— Дара, — небрежно бросил я. — Звонила с днем рождения поздравить.

— У тебя день рождения? — просияла Татьяна.

— Возможно, — пожал я плечами. — Я забыл.

— Тогда мы все здесь присутствующие, — вскочив со стула, стал в позу римского оратора ее горе-хранитель, — с удовольствием присоединяемся к уже прозвучавшим поздравлениям и хотим пожелать тебе …

— Не надо, — поморщился я. — В целом, мне известно, что я желаю.

В тот момент больше всего я желал хоть какое-то время не видеть эти притворно-невинные светлоликие физиономии — и установить хоть какую-то связь с Искателем.

В последнем Неприкасаемые мне снова отказали. Мой аргумент, что Искателю уже противостоят два хранителя правящего течения, которые не привыкли уступать нам свою добычу, вызвал у моего мысленного собеседника всплеск энергичного веселья.

— С гонцами из той башни он уже тоже дело имел, — хохотнул, сообщил он мне. — Как правило, ими легче управлять — они более зашорены и охотнее следуют приказам.

Я был бесконечно рад его твердой вере в высочайшее мастерство Искателя, но случись тому начать одерживать верх, светлый хранитель — в лучших традициях правящего большинства — вполне мог настрочить донос на него своим хозяевам, что неминуемо привлекло бы пристальное внимание обоих течений — светлого для удержания своих позиций, нашего для расширения наших — именно к тому месту, где находятся моя дочь и юный стоик, что — особенно в отсутствие Гения — было верхом безрассудства.

Как не трудно догадаться, об этом я и сказал ей по телефону во время своего ближайшего визита в нашу цитадель.

— Да нет, — отмахнулась она от моих слов, — эта светлая не вредная. Она просто очень старается и всего боится. Это Аленка ее шпыняет — та от Олега не отходит, как у хранителей, вроде, принято, а Аленка ее от него отгоняет.

— А куда ее отец смотрит? — возмутился я. — Может, хоть ты ее к порядку призовешь?

— Ага, сейчас, — хмыкнула моя дочь. — Она чего-то совсем разошлась — никого не слушает. В жизни бы не подумала, что в ней такой чертенок сидит.

Удивительно тонкое замечание, вновь поразился я глубокой проницательности моей дочери. Ну что же, теперь любое вероятное расследование светлоликим придется срочно убирать под сукно: светлый хранитель подвергается регулярным и ничем не спровоцированным нападкам со стороны безгрешной наследницы правящего течения — в присутствии и при полном отсутствии сдерживающей реакции ее принадлежащего к той же хранительской когорте папаши — что можно объяснить только не имеющим границ попустительством со стороны последнего. В то время, как моя дочь, принадлежащая к нашему течению — якобы средоточию всех грехов — всегда умела создать вокруг себя атмосферу душевного расположения и взаимной симпатии.

Воистину, недаром говорят на земле: «В тихом омуте черти водятся» — мне вспомнились слова Гения об уникальности его мира и о возможности любых, самых невероятных метаморфоз в нем.

В последующие несколько дней я не раз возвращался к этой мысли.

Для начала меня несказанно удивил опекун моей дочери. В первую очередь тем, что сделал попытку самостоятельно снизить градус напряженности вокруг моей дочери и юного стоика вместо того, чтобы засыпать свое начальство жалобами с требованием изгнать нашего представителя с земли — хотя, с моей точки зрения, начать ему следовало с истинного источника этой напряженности, но то ли его дочь все еще была вне критики в его глазах, то ли эта критика не смогла превозмочь ее избалованность.

Вдобавок к этому, своей неуклюжей, по всей видимости, попыткой он создал ситуацию — наверняка неосознанно — сделавшую возможным установление контакта между мной и Искателем.

Если бы не угроза разбирательства светлоликих в непосредственной близости от моей дочери, я бы, скорее всего, сбросил его звонок — у него хватило ума набрать меня в самый разгар рабочего дня и с подкидышем, сидящим за своим столом буквально в двух шагах от моего. Бросив быстрый взгляд в сторону последнего, я с облегчением убедился, что он все также — как все последнее время — полностью поглощен своим экраном, но все же развернулся к нему в пол-оборота, поставил локоть на стол и прижал телефон к уху всей ладонью в позе задумавшегося мыслителя.

— Угу, — издал мыслитель невнятный звук, соответствующий глубоким раздумья.

Глава 20.22

Как выяснилось, опекун моей дочери счел для себя возможным поставить под угрозу безопасность моего единственного способа связи с землей только для того, чтобы я растолковал Искателю правила поведения в присутствии его светлолицей персоны — хранитель их общего правящего течения, надо понимать, перешел в видимость по первому требованию их резидента на земле.

— Угу, — дал я ему понять еще одним невнятным звуком, что готов продолжить разговор без его заносчивого посредничества.

В сознании у меня вспыхнуло лицо моей дочери — еще более оживленное и обаятельное, чем в жизни, если кому-то под силу представить себе такое.

— Угу, — сглотнул я вдох восхищения, впитывая взглядом каждую деталь этого несравненного лица.

— Кто это у вас здесь хранителям такую волю дал? — глухо, но грозно пророкотал у меня в сознании весьма схожий с реальным голос Искателя.

На этот раз я издал невнятный звук, чтобы подавить возглас удивления, плавно переходящий в ликующий вопль.

И затем еще много раз повторил его — с разной интонацией, чтобы подчеркнуть тот или иной предлагаемый Искателю аргумент.

— В первую очередь, — начал я с абсолютно востребованной в сложившихся обстоятельствах вежливости, — хочу принести свои извинения за доставленные Вам — невольно, поверьте! — неудобства …

— Я о хранителе спрашивал, — нетерпеливо перебил он меня.

— К сожалению, вынужден признать, — крайне неохотно продолжил я, — что в данной ситуации скорее соглашусь с ним — и уверяю Вас, что такие случаи можно по пальцам одной руки пересчитать. У нас действительно сложилась традиция находиться там в видимости, и сестра моей дочери, скорее всего, реагирует на непривычное присутствие.

— Мне это не мешает, — хмыкнул он. — Забавно наблюдать, как светлые грызутся.

— Забавно, — с готовностью согласился с ним я, — но рискованно. Не важно, сестра ли моей дочери убедит своего приятеля отказаться от Вашей противницы или та пожалуется на препятствия в работе — разбирательство светлых там гарантировано, в которое будут вовлечены моя дочь и Игорь.

— Интересные они ребята, — задумчиво произнес Искатель. — Спасибо за наводку.

— А Марина? — воспользовался я открывшимся поворотом в разговоре. — Ее Вам удалось …?

На этот раз все еще невнятный, но уже куда более громкий звук пришлось подавить мне самому — в моем сознании вспыхнул образ Марины, небрежно развалившейся в кресле в своем кабинете и насмешливо взирающей на меня оттуда. Ах да, это же вызов карающего меча, выдохнул я через мгновенье с облегчением, прежде чем сбросить его — уроков смирения требовали не только его физические или разговорные манеры, но и, в не меньшей степени, мысленные.

— Удалось, — правильно понял мой недосказанный вопрос Искатель, — и еще раз повторяю: ни у нее, ни у Вашей дочери ни один волосок с головы не упадет.

У меня вырвался крайне разносторонний невнятный вздох — в нем смешались и облегчение, и благодарность, и жгучий интерес к тому, что питает его столь твердую уверенность в своих словах.

— А что Вы скажете о своей противнице? — прочистил я свой мысленный голос. — Не сможет ли она доставить нам какие-то неприятности?

— Зеленая еще, — пренебрежительно фыркнул он. — И точно зубрилкой была — все старается по правилам и по книгам делать, а там умение адаптироваться к реальным условиям не прописаны.

— А знаете что? — вдруг осенила меня мысль развить свои чисто гипотетические предположения главе. — Ни в коем случае не смею давать Вам советы, но может стоит взять ее в обучение — и заодно под свой контроль? Рано или поздно светлые начнут там действовать — так пусть на их стороне будет на одного коршуна меньше, а на нашей — на одного сокола больше. У них и клюв, и когти, и крылья практически одинаковые — главное, какая рука ими управляет.

— Крылья, говорите? — мечтательно произнес он. — Крылья — это красиво. Можно попробовать — пернатые как раз по моей части.

— Особенно, если объявить ей, — бросился я развивать успех, — что Вы вовсе не являетесь ее конкурентом и Вашей основной целью является, к примеру, моя дочь. Гений как-то обмолвился, что для ее опекуна она представляет не меньшую ценность, чем его собственная наследница — ничуть не сомневаясь в его словах, можно будет заодно и это предположение проверить, и если это действительно так, мы лишим его стимула попытаться устранить Вас с земли.

На этом наш разговор закончился — на Искателя упоминание Гения произвело, по всей видимости, должное впечатление, а у меня в сознании образ Марины вспыхивал уже, как назойливая неоновая реклама.

Как выяснилось, кто-то из хранителей все же совершил донос на Искателя — причем, не своему непосредственному руководству, а прямо карающему мечу. Я был склонен думать, что автором доноса явился опекун моей дочери — его только что прибывшая коллега определенно еще не обладала достаточным статусом для обращения любой степени формальности к главной гончей всего правящего течения. Из чего следовало, что целью звонка опекуна моей дочери — который, судя по его совпадению во времени с вызовами карающего меча, определенно состоялся после контакта с ним — могла быть только и исключительно типично светлая мелочная месть за его так легко поддавшуюся мне подругу.

Карающему мечу я озвучил ту же версию, о которой только что договорился с Искателем — на тот случай, если первый учинит допрос опекуну моей дочери в ответ на его донос. Но эти два свежайших и практически одновременных примера вечного стремления светлоликих видеть во всем козни нашего течения вызвали во мне такое раздражение, что я — признаю, не таясь — позволил мимолетной вспышке одержать верх над доводами рассудка.

С огромным и совершенно оправданным удовольствием я указал карающему мечу на тяжеловесную неповоротливость бюрократической машины светлых, неспособной, даже во всей своей совокупности, решить одну-единственную и стандартную задачу на земле — в то время, как любой наш сотрудник, исключительно своими силами, в состоянии одновременно заниматься многими.

Карающий меч мгновенно принял охотничью стойку и потребовал весь список задач Искателя. Я упомянул мою дочь — это было совершенно естественно и сразу снимало с Искателя обвинения в так называемом браконьерстве в угодьях светлоликих — и, вновь не удержавшись, добавил добровольно возложенное им на себя шефство над очередной жертвой светлой системы образования, вновь доказавшей свою полную несостоятельность и глубочайший отрыв от жизни на земле.

Карающий меч, однако, потеряв свой начальственный пост, не лишился вместе с ним своей псиной хватки — он отмел мой последний аргумент, как объясняющий лишь самые недавние события, и вновь вернулся к задачам, поставленным Искателю перед началом его миссии. Я отметил среди них Марину — карающий меч тут же обвинил меня в усыплении его бдительности и последующем продолжении преследования ее — я решительно поставил его перед фактом того, что, в отличие от него, я имею привычку заботиться об интересующих меня людях не из корыстных побуждений.

В этот момент я, однако, спохватился — Искателю вовсе не нужны были цепные псы светлых, посланные к Марине карающим мечом исключительно в пику мне и путающиеся, в дополнение к хранительской фанатичке, у него под ногами — и сослался на авторитет Гения, абсолютно уверенного в оберегающих Марину силах на земле.

Вряд ли кого-нибудь удивит тот факт, что карающий меч немедленно потребовал их имена и местоположение и даже принялся хвастливо размахивать своей осведомленностью, предположив, что это могут быть силы Неприкасаемых. Из чего я сделал вывод, что встреча его псов с этими силами все же состоялась. Чтобы не разрушить этот хрупкий по самой своей сущности контакт, на который в значительной мере уповал Гений, я сообщил карающему мечу, что природа сил, которым доверена Марина, находится за пределами как его воображения, так и понимания.

И именно в этот момент карающий меч удивил меня по-настоящему — так, что у меня в ушах вновь зазвучали слова Гения о том, что знание истинной истории наших течений вызывает их неприятие не только в нашем.

Для начала карающий меч поинтересовался моей связью с Гением. Хочет подтверждения моей ссылке на того, мелькнуло у меня в голове, или проверяет, не только ли у него пропал контакт с ним? Как ни странно, в моем признании в таком же отсутствии связи с Гением карающий меч услышал, казалось, именно то, что хотел — и предложил передать мне доказательства участия светлоликих правителей в заговоре против земли, как только ему удастся получить буквально из первых рук.

Я вполне мог допустить, что картины, несомненно увиденные им во время встречи с Неприкасаемыми, породили в нем такое же отторжение его хозяев, которое испытал и я по отношению к главе нашего течения.

Не менее вероятно прозвучало его намерение пробраться под прикрытием инвертации на сборище светлоликих властителей — с тем, чтобы снабдить Гения самыми прямыми подтверждениями его правоты. В конце концов, меня также обязали послужить подобными глазами и ушами в офисе, в окружении одних только светлых, и стоило отдать должное карающему мечу — в смелости, не уступающей моей, хотя и временами полностью безрассудной — ему нельзя было отказать.

Но отдать эти неопровержимые улики мне?

Спрятать их в нашей цитадели?

Даже не задав мне ни единого вопроса, где именно я собираюсь держать их до возвращения Гения?

Я заподозрил участие последнего в этой комбинации — для карающего меча она была слишком сложной. Для него куда естественнее было бы перенести все услышанное из уст его светлоликих хозяев на бумагу, спрятать документ в своем логове и приказать своим псам, преданным ему и телом, и душой, позаботиться о его неприкосновенности — хотел бы я посмотреть, кто из другихсветлоликих решился бы брать штурмом самую натасканную единицу их течения.

Я не стал скрывать от карающего меча свои сомнения — своим ответом он вверг меня еще в более глубокий шок. Он не только разочаровался в своих хозяевах, он не только решил прямо выступить против них, он не только собирался всерьез шпионить за ними — он был готов сделать это ценой собственной жизни и именно поэтому, лучше многих других зная предстоящие ему в случае задержания пытки, после которых в его сознании не останется ни одного укромного уголка, не хотел знать абсолютно ничего о том, где я укрою собранные им улики.

Глава 20.23

По правде говоря, после последнего подарка Гения я уже и думать забыл о возможности такого конца для любого из нас — но ведь карающий меч не имел об этом ни малейшего представления. У меня мелькнула недостойная мысль оставить его в неведении, чтобы он хотя бы раз в жизни и до самой глубины души осознал возможность своего безвозвратного конца, но это было бы бесчестно — я рассказал ему о предоставленной нам свободе действий и лишний раз подивился способности Гения воздействовать на самых твердолобых наших противников и побуждать в них самые лучшие их черты.

Вспыхнувшая, впрочем, в карающем мече самоотверженность не до конца подавила в нем типично светлое и беспочвенное недоверие не только ко всему нашему течению, но даже и к ярчайшим его представителям — он потребовал доказательств прозорливости Гения, прежде чем признавать ее.

Я же решил взять ее за пример и довольствоваться уже случившимися — в то время, как еще вчера они бы показались мне невозможными — переменами в надежде на их дальнейшее развитие и углубление. А также взять себе за привычку несколько раз в день проверять не только, не открылся ли проход на землю, но и не восстановилась ли связь с Гением — окажись шпионская деятельность карающего меча успешной, ее результат скорее пригодится Гению прямо сейчас, а не по его возвращении.

Через несколько дней, однако, земля снова заняла лидирующие позиции в моем сознании, вытеснив оттуда — или, по крайней мере, оттеснив на его задворки — все остальные предметы моего интереса.

Поначалу, правда, мне показалось, что все мы вновь повисли на волоске — и вновь по вине безответственных, с одной стороны, и безрассудных, с другой, моих светлых, с позволения сказать, соратников.

В тот день, когда подкидыш вновь избавил нас от своего присутствия в офисе, я предпочел не принимать никакого участия в обсуждении нового пакета характеристик, присланных нам юным стоиком — карающий меч с горе-хранителем устроили очередную гнусную сцену, бросаясь друг на друга с удвоенным жаром. Самое неприятное в этой сцене было то, что я был склонен скорее согласиться с карающим мечом, который настаивал на осторожности и, в силу этого, требовал оставить часть характеристик в первозданном виде, тогда как горе-хранитель бесновался во внезапно обаявшем его псевдо-праведном гневе по поводу того, что мы якобы льем воду на мельницу наших оппонентов — и это после того, как я сообщил и ему, в том числе, что последние начали уже испытывать сомнения в аналитических способностях его отпрыска.

Хотя, впрочем, не стоило исключать, что весь его истерический порыв и был направлен на то, чтобы они исключили юного стоика из всех своих планов — при этом, он даже не дал себе труда задуматься ни о том, как они могут это сделать, ни о том, что его наследник находится в эпицентре этих планов далеко не один.

Меня в равной степени не прельщала перспектива как вступать в полемику с прожженным и безрассудным популистом, так и открыто выступить — в любом споре — на стороне карающего меча — вместо этого я принялся вновь и вновь биться в глухую стену, стоящую на моем пути на землю, и в глухое молчание на другом конце моего канала связи с Гением.

Затянувшееся отсутствие подкидыша первой заметила Татьяна. Автоматически глянув в окно, расположенное напротив моего стола, я также не увидел его на тех примитивных спортивных снарядах, на которых он обычно упражнялся в конце рабочего дня.

Тут же почувствовав себя в своей сыскной тарелке, карающий меч мгновенно выскочил наружу, сделал круг вокруг снарядов — как будто подкидыш мог за одной из тонких стоек прятаться — и рысцой побежал вокруг офиса, чуть ли не носом след по земле ведя.

Вернулся он, как и следовало ожидать, с пустыми руками — с чем горе-хранитель, только что чуть с кулаками на него не бросавшийся, вдруг начал его громогласно поздравлять. Я принял было это кривляние за очередное проявление его безрассудства — на любое саркастическое замечание карающий меч обычно отвечает ударом кулака, и делать их в его адрес и в непосредственной от него близости стоит лишь тому, кто способен этот удар отбить — но тут выяснилось, что при всей кажущейся несовместимости мои светлые якобы соратники отлично ладят у меня за спиной.

Я не стал даже задумываться о том, кому из них могла прийти в голову идея передать подкидыша в руки светлых вивисекторов памяти — ее автору подходила как тупоголовая прямолинейность одного, так и безответственная спонтанность другого: похищение ставленника движущей силы наших оппонентов неминуемо приведет к ответным и несопоставимым по степени воздействия мерам в отношении всего его окружения — отнюдь не исключая Гения — и судя по признанию горе-хранителя в ее давности, разрабатывали они ее не только без моего, но и без его ведома.

Я снова вызвал его — в надежде еще раз попытаться открыть ему глаза на тот факт, что его восприятие их как своих соратников является глубоко и уже неопровержимо односторонним.

Карающий меч, впрочем, спустя несколько минут объявил, что у светлых, с позволения сказать, целителей подкидыша нет — как будто те могли похитить его из зоны отчуждения самостоятельно.

Я вновь не стал задумываться, с кем еще у него установлены перемычки и какая еще информация передается по ним в обе стороны — меня затопила волна облегчения: при отсутствии жертвы похищения доказать сам его факт практически невозможно.

Однако, я слегка поторопился переводить дух — горе-хранитель сделал следующее предположение о том, что подкидыш самовольно покинул офис. В устах того, кто сам еще совсем недавно едва не совершил попытку побега на землю, эта версия прозвучала более правдоподобно, чем похищение подкидыша неизвестными лицами, но ничуть не менее тревожно. Во-первых, если ему был закрыт доступ и на землю, как всем нам, и в любые другие подразделения светлых, как карающему мечу и горе-хранителю, то бежать ему было просто некуда — за все время моего нахождения рядом с ним в офисе, он не оставил у меня впечатление любителя слоняться по пустынным просторам дикой природы. И во-вторых, о его исчезновении придется ставить в известность — за чем последуют его поиски — а затем, после его неминуемой поимки, выяснение причин его самоустранения, за которыми, как убедил меня один короткий взгляд на носителей идеи похищения, именно они почти гарантировано и стоят.

По всей вероятности, карающий меч посетила та же мысль, и — как выяснилось чуть позже — он решил упредить поиски подкидыша нашими оппонентами, послав на прочесывание упомянутых пустынных просторов своих собственных гончих.

В офисе воцарилось гнетущее молчание. Не знаю, о чем думали мои светлые сослуживцы — я же ломал голову над тем, что делать с подкидышем, если его все же удастся обнаружить. Передать его можно было только в одно из двух мест: либо в аналитический отдел светлоликих, либо назад в офис. О первом месте назначения не могло быть и речи — оно гарантировано возвращало нас к выяснению причин его побега; второе также было не намного лучше: в офисе нам пришлось бы ограничить свободу его перемещения, чтобы он не добрался до сканера и не связался со своими патронами, а с учетом необходимости моей хотя бы периодической трансляции всего, там происходящего — путы на его руках и ногах следовало дополнить кляпом во рту. Но даже все эти меры не дали бы нам ничего, кроме небольшого выигрыша во времени — заявление о его пропаже представлялось мне неминуемым, а за ним розыскные мероприятия, которые — при отсутствии результата — закончатся обыском офиса.

Наконец, гончие карающего меча сообщили, что их охота также закончилась ничем. Я не успел испытать никаких эмоций, колеблясь между двумя: с одной стороны, мне очень хотелось надеяться на эффективность их нюха, и я даже был готов, скрепя сердце, открыто признать ее вслух; с другой — подкидыш был весьма хорош в слиянии с окружающей средой — настолько, что вполне мог посрамить самое тонкое чутье самого опытной светлой гончей, что меня вовсе не радовало, хотя и должно было.

Неизменно жаждущий внимания хранитель Татьяны сделал еще одно предположение, которое сначала показалось мне смехотворным — и оказалось тем самым ключевым элементом, которых всегда так не хватало всем шарадам Гения для их разгадки.

Что могло быть абсурднее мысли о том, что наши оппоненты сами отозвали своего соглядатая? Разве что ее обоснование — горе-хранитель уже давно и прочно вошел в роль одного из земных, с позволения сказать, психологов, которые любое необычное поведение относят на счет нервного срыва. В то время, как я находился в офисе ближе всех к подкидышу и наблюдал за ним — по просьбе Гения — отнюдь не от случая к случаю, а на постоянной основе, в силу чего мог с полной уверенностью утверждать, что его погруженность в происходящее на экране его сканера стала в последнее время куда менее интенсивной, чем еще совсем недавно.

Замечание о его нездоровом виде не выдерживало никакой критики — бледность всегда была его отличительной чертой, во время дебатов на втором этаже в нем не просматривалось даже малейшего следа изнуренности, и только легкую нервозность в отдельных движениях можно было приписать предшествующему перенапряжению, в результате которого, по всей видимости, он и снизил до некоторой степени темп работы.

Говоря о последней, оставалось совершенно необъяснимым, куда и, главное, зачем могли перевести подкидыша его непосредственные патроны. Да, действительно, вся информация, поступающая на наши сканеры, не только отображалась на его экране, но и стекалась, в конечном счете, к светлоликим аналитикам, у которых он мог изучать ее с тем же успехом, что и здесь, но тогда возникал вопрос, зачем его изначально направили в офис.

Единственным удобоваримым ответом на этот вопрос могло послужить предположение, что он получил от своих хозяев такое же поручение, что и я от главы нашего течения: стать их глазами и ушами в офисе, дополнять официальную информацию, поступающую от нас, слежкой за мельчайшими нюансами нашего поведения и даже — вполне возможно — проверять достоверность моих собственных наблюдений за светлыми сослуживцами. Однако, с отзывом подкидыша его патроны однозначно теряли такую возможность — что выглядело крайне неправдоподобно на фоне маниакальной подозрительности всего правящего течения и — особенно — на завершающей стадии воплощения их планов.

Оставалось только предположить, что — благодаря нашей осторожности — все усилия подкидыша лишь убедили его хозяев в том, что мы никак не сможем спутать их планы — и они сбросили его, как ненужную более пешку с игровой доски.

Точь-в-точь, как говорил глава нашего течения.

В том разговоре о готовящейся замене юному стоику,

Которая абсолютно не интересовала его, поскольку находилась в ведении его партнеров.

Так самых, которые — за исключением аналитического подразделения — никуда не могли перевести подкидыша.

Кроме, как на …

Глава 20.24

Похоже, в тот день мы с карающим мечом действительно мыслили в одном направлении — телефон у меня в руках оказался одновременно с его словами, что нужно узнать у моей дочери и юного стоика окружающую их обстановку.

Горе-хранитель уже тоже тыкал пальцем в экран своего телефона, как вдруг завопила Татьяна, тыча обеими руками в сканеры — за все долгое время работы с творением Гения, она так и не осознала, что они реагируют лишь на прямое обращение к ним.

Я опустил панель своего только лишь для того, чтобы не испугать мою дочь истошным визгом на заднем фоне разговора.

— Привет, у вас все в порядке? — начал я его как можно непринужденнее.

— А ты откуда знаешь? — удивленно отозвалась моя дочь.

— Что именно? — напрягся я.

— Да сессия эта — мы про нее уже совсем забыли! — проворчала она с досадой. — Готовиться нам к ней, в принципе, не надо — и так сдадим, но на экзамены все равно являться придется, а их в расписании совершенно по-дурацки поставили!

— Дара, не выдумывай! — выдохнул я с облегчением. — Это всего пара недель, да и каждый экзамен, насколько я помню, много времени у вас не отнимает — так что уж потерпите!

— Тебе хорошо говорить, — буркнула она, — ты своим временем, как хочешь, располагаешь.

О да, подумал я, с точки зрения вечности, возможно — если бы еще и с пространством так получалось!

— А как ваши новые хранители? — решил я оставить ее в непоколебимой вере в мои безграничные возможности.

— Ты знаешь — очень даже ничего! — рассмеялась она, явно оживившись. — Во-первых, они везде и все время вместе — и совсем не как кошка с собакой. Светлая перестала из кожи вон лезть, чтобы доказать, что она лучше всех — и Аленка взяла себя в руки. Хотя очень может быть, что с ними обеими Тоша воспитательную беседу провел, Но я не об этом — я другое хотела сказать. Вот на них опять видно, что здесь вы все лучше становитесь: там, у себя, вечно сражаетесь друг с другом, а сюда попадаете — и сразу как-то не за что; и можно, и лучше мирно вместе жить. Хотя ты со мной наверняка не согласишься, — вздохнула под конец она.

— В свете некоторых обстоятельств я весьма охотно с тобой соглашусь, — усмехнулся я, вспомнив рассказы Гения о неповторимых особенностей его мира.

— Каких обстоятельств? — тут же загорелась она.

— Это при встрече, — от всей души пообещал ей я, чтобы усилить притяжение со стороны земли.

— Когда? — не удовольствовалась, как всегда, туманными намеками моя дочь.

Хотел бы я сам знать, с раздражением подумал я — она вернула меня к единственному условию моей немедленной телепортации на землю.

— Скоро, — твердо уверил я ее — то ли с надеждой, то ли с опаской. — Помнишь наш разговор о рьяном последователе, которого вам собирались подослать? У нас есть основания полагать, что его уже отправили — и я очень настоятельно прошу тебя немедленно сообщить мне о появлении возле вас любого незнакомого, но набивающегося вам в друзья лица.

— Ты хочешь сказать, — медленно произнесла моя дочь, вновь демонстрируя наследственную сообразительность, — что такое появление как-то связано с твоим?

— Дара, ты всерьез думаешь, — решил я усилить притяжение и с ее стороны, — что если возникнет реальная угроза вам с Игорем, что-то сможет остановить меня?

— Тогда пусть быстрее возникнет! — расстроила меня моя дочь совершенно не наследственным легкомыслием.

Нетрудно догадаться, что после этого мое намерение связаться затем с Искателем только укрепилось. И он, разумеется, воспринял мое предупреждение куда более серьезно.

— Когда ждать? — отрывисто спросил он.

— Точно не знаю, — неохотно признался я, — но поскольку отсюда его уже забрали, то он либо уже там, либо это вопрос нескольких дней.

— Как опознать? — перешел он к следующему пункту, приняв мой предыдущий ответ без дальнейших комментариев.

— Снова ничего не могу сказать, — бросил я с досадой, но тут же поправился: — Здесь он был совершенно незаметным — в прямом смысле слова полу-прозрачным. Там он внешность, конечно, другую примет, но он едва успел закончить курс обучения, и практического опыта у него никакого — возможно, истинный лик будет временами проступать. В чем он, правда, практиковался — по словам Гения — так это в быстрой смене внешности, но опять же — без практики вполне может сбой случиться.

— Может случиться, может нет, — отверг мои предположения Искатель. — Буду ваших сканировать.

— Вы с ума сошли? — похолодел я. — У них в сознании сотни имен — они уже давно базу близких по духу составили, сейчас как раз сортируют ее по степени надежности. Как Вы там этого хамелеона от других отделите? Гений тоже говорил, что в этом случае лучше ограничиться обычным наблюдением — хамелеон должен быть чрезмерно настойчивым.

— Понял, — неожиданно согласился со мной на этот раз он, — буду держаться ближе к вашим.

— И еще одно, — вспомнил я кое-что другое. — Если в окружении моей дочери и Игоря появится некий новичок, который покажется Вам подозрительным, его не сканируйте ни в коем случае. Гений сказал, что его сознание запрограммировано на самоуничтожение при любом вторжении — с крайне вероятным фатальным исходом для окружающих.

— А ему, значит, можно, — буркнул Искатель без какого-либо уважения к величайшему уму всего нашего течения. — Лучше бы он личным примером к осторожности призывал!

— И об осторожности, — нарочито проигнорировал я вопиющую бестактность. — Я слышал, что светлая от Вас ни на шаг не отходит — отстраните ее на время, чтобы под ногами не путалась.

— Мы сработались, — похолодел у него голос. — Она мне другую пару прикроет, но под удар не пойдет — рядом со мной больше ни одни крылья сломаны не будут.

Сказать по правде, я не совсем понял его последнюю фразу, но горячо понадеялся, что она распространяется на всех, кто вверен его заботам — поскольку это было единственное, что мне оставалось: подкидыш как в воду канул.

Его никто не искал — по крайней мере, открыто и официально: не знаю, как у моих светлых сослуживцев, но ко мне в нашей цитадели не возникло ни единого вопроса по поводу его исчезновения. Из чего следовал только один вывод: наши оппоненты не только знали о нем, но и всецело его одобрили. И выход их ставленника на земную сцену оказался вопросом не одного-двух, а существенно большего количества дней.

Каждый из которых походил на другой, как две капли воды.

Все мои попытки телепортироваться на землю оставались неизменно безрезультатными.

Моя дочь рассказывала мне только об их с юным стоиком подготовке к экзаменам и ожидаемо блестящих результатах на каждом из них.

Искатель всякий раз — но все резче — сообщал мне, что никаких новостей нет.

Связь с Гением все также отсутствовала — хотя временами меня охватывало ощущение уже не столь мертвого молчания, как бесконечно далекого, едва различимого, почти угадываемого присутствия.

А вот присутствие карающего меча в офисе ощущалось чрезмерно явно. В отсутствие подкидыша он одновременно развел там бурную деятельность и установил новые порядки. Временами мне даже начинало казаться, что его уже не юридически, а фактически сместили с его прежнего поста — и, потеряв объект приложения своих диктаторских замашек, он перенес их на наш офис.

На каждой разминке в него словно вся свора его псов вселялась — и при этом он неизменно требовал, чтобы я выступал против него исключительно в паре с горе-хранителем. Хотя в этом вполне мог заключаться и его скрытый замысел по ослаблению противника — мой, с позволения сказать, партнер не так поддерживал мои действия, как сковывал их.

В течение всего рабочего дня он метал грозные взгляды на любого, кому пришло в голову хотя бы немного изменить положение за столом, а легкое покашливание и вовсе вызывало утробное рычание — когда оно было бессловесным, я с готовностью транслировал его главе нашей цитадели, чтобы лишний раз отмести подозрения в том, что с исчезновением подкидыша атмосфера в офисе хоть как-то изменилась.

При этом особо рьяно — с типично светлым пониманием корпоративного единства — упражнялся карающий меч на горе-хранителе. Поначалу я это даже приветствовал — нелепые психологические потуги последнего во время перерыва уже давно вызывали у меня зубовный скрежет — но, к несчастью, их сменила теоретическая муштра, предназначенная для натаскивания светлых гончих, которой карающий меч — определенно, по уже вошедшей в кровь привычке — решил дополнить физическую во время разминок.

Вначале я прислушивался в надежде узнать что-то новое в тактике псов правящего течения, но затем решительно отключился — все эти методы слежки, засад и нападений из-за угла, с применением самых запрещенных приемов в любом из них, были знакомы мне отнюдь не понаслышке и вызывали совершенно оправданное желание прокомментировать как их природу, так и далеко не редкую безрезультатность.

В ответ на такие примитивные попытки провокации в мой адрес, я пару раз поинтересовался у карающего меча, как продвигается его план по получению улик против его светлоликих хозяев — исключительно мысленно и подчеркнуто обеспокоено.

— Я работаю над этим, — всякий раз подтверждал он правило, что добрые намерения следует подкреплять способностью их осуществить.

Именно после одного из таких мысленных обменов у меня в сознании вспыхнул образ моей дочери — настолько четкий и яркий, что я мгновенно подобрался: Искатель не стал бы вызывать меня без крайне веской на то причины.

Глава 20.25

— Появились, — без всякого вступлений сообщил он мне.

— Кто? — замер я от множественного числа.

— Два новых студента, — уточнил он. — В группе ваших.

— Вы заметили что-то необычное в их поведении? — подтолкнул я его к более существенным подробностям.

— Ведут себя, как новички — тихо, — не поддался он. — Идут на контакт, только если им его предлагают. Но ваши почему-то одного из них выделяют — активность явно с их стороны. Он ведет себя ровно — и с ними, и с остальными. Но есть один нюанс.

— Какой? — очень захотелось мне подтолкнуть его физически.

— Ваши всегда особняком держатся, — медленно, словно в раздумьях, проговорил он. — И этот, когда от них к остальным переходит — или наоборот — всегда разворачивается на месте. Так, что в один короткий момент все они не видят его лицо. В этот момент он довольно прилично меняет и его выражение, и вообще манеры. Всегда одинаково и очень быстро — словно у него там переключатель.

— Это он! — выдохнул я.

— Пока не уверен, — охладил мой пыл он. — Это — единственная странность, в остальном под данные Вами приметы он не подходит: вашим определенно не навязывается — скорее наоборот, они к нему тянутся.

— Может, он действует от обратного? — предположил я. — Не проявляя к ним интерес, а вызывая его у них?

— Может, — неохотно согласился со мной Искатель, — но с другими он явно охотнее идет на контакт, так что не исключено, что ложная тревога. Буду держать в курсе.

К концу разговора я уже был склонен прийти к тому же выводу — несколько попыток телепортироваться на землю вновь закончились неудачей, что могло означать только одно: появление новых персонажей рядом с моей дочерью не привело к резкой эскалации ситуации и, следовательно, к острой надобности во мне.

Эта убаюкивающая иллюзия продержалась не далее, как до следующего дня — когда земля все-таки потребовала меня и отнюдь не силами моей дочери.

Это случилось на втором этаже, во время перерыва, когда я вновь старательно отключился от очередной галиматьи карающего меча, чтобы еще раз проверить, не открылся ли проход на землю.

Земля отозвалась — телефонным звонком.

От опекуна моей дочери.

— Макс, ваше светило не отзывается, а мне было велено, что если не к нему, так сразу к тебе, — брызнуло мне в сознание каплями кипятка, скачущими по раскаленной поверхности.

— Чего ты несешь? — даже отставил я несколько трубку от уха.

— Да этот же ваш предводитель гениальный! — задыхаясь, затараторил он еще быстрее. — Велел мне, если что и если он не отзовется, так только тебя вызывать!

— Гений предоставил тебе перемычку? — почувствовал я себя почти преданным.

— Ну да, — нетерпеливо подтвердил мои тяжкие подозрения опекун моей дочери, — и велел до его возвращения за него тут побыть — я же один из нас всех здесь остался!

— И зачем он тебе нужен? — решил я отложить до более спокойного времени размышления о том, когда Гений успел наделить столь недостойный объект своим доверием.

— Так я же потому и звоню! — сорвался вышеупомянутый объект уже почти на крик. — У Игоря с Дарой в группе появился новенький …

— Я в курсе, — слегка расслабился я.

— А ты в курсе, что у него в голове? — зашипел он. — Я туда только что заглянул …

— Что ты сделал? — похолодел я.

— Вот только давай без своей вечной позы! — зашипел он уже со свистом. — У вас патента на сканирование нет, а мне предводитель личное разрешение на него дал.

Собственно говоря, не все так страшно, немного отлегло у меня от души — если он со мной говорит, значит, жив. А в мозгу у него существенный ущерб причинять просто нечему.

— Так вот, — несколько отдышался опекун моей дочери, — у него в сознании все вычищено и выглажено, как на презентации — в жизни такого идеального порядка в мыслях не бывает. А потом я там заметил несколько мест, в которых это сознание как будто …

— … спрессовано? — закончил за него я.

— Ага, причем, под жутким давлением, прямо все дрожит, — обрадованно подхватил он, и вдруг замолчал. — А ты откуда знаешь?

— Никогда, ни при каких обстоятельствах, — отчеканил я, неожиданно для себя самого представив себе мою дочь при известии о гибели ее опекуна, — больше не сканируй его. Эти точки — детонаторы, которые мгновенно выжгут и его сознание, и твое. Они там для того и поставлены, чтобы — попадись он кому-то в руки — никто так и не узнал, зачем его послали.

— Макс, а зачем его послали? — налился его голос паникой.

Обязанности, возложенные на меня Гением, вдруг сделались ощутимо более тяжелыми — вот и еще одно пополнение, подумал я, списка тех, кому всю правду знать еще рано.

— Его послали, чтобы он втерся в доверие Игорю и Даре, — быстро сориентировался я, — и начал саботировать всю их деятельность изнутри.

— Ну, точно вирус! — выдохнул опекун моей дочери.

— Какой еще вирус? — оторопел я.

— Да предводитель говорил, — с готовностью пояснил он, — что те, которые на землю нацелились, могут какой-то вирус внедрить.

— Именно, — не стал спорить я. — Немедленно сообщи все, что узнал, тому нашему, которого якобы к Олегу направили, и в дальнейшем следуй всем его распоряжениям — он как раз специалист по таким вирусам и именно потому там и находится.

Не дожидаясь его ответа, я нажал кнопку отбоя — и ринулся на землю.

Безрезультатно.

Вне себя от сейчас уже совершенно необъяснимой бесплодности всех моих попыток, я вызвал Гения.

Связь установилась.

У меня вновь возникло ощущение немыслимо далекого, как бы пульсирующего присутствия, но он меня слышал — и до меня даже донесся его ответ, многие слова которого мне пришлось додумывать, но общий смысл был кристально ясен.

— Вам нужна крайняя надобность. Я направляюсь к вам. Но мне нужно время. Дайте мне это время!

Я попробовал еще раз — ничего. Я никак не мог понять, что может воспрепятствовать открытому Гением — Гением! — проходу. Вдруг у меня мелькнула мысль, что в своем походе против земли светлоликие манипуляторы объединились с нашей цитаделью — той, которой когда-то руководил Гений и которой он передал столько своих знаний …

Как выяснилось, часть этих мыслей я произнес вслух.

И карающий меч тут же вцепился в меня своими бульдожьими клыками.

О появлении хамелеона на земле он уже, однако, знал — я отметил про себя, что, несмотря на все клятвенные заверения, опекун моей дочери бросился с этой новостью не только ко мне, но и к псам, охраняющим юного стоика.

И только затем понял, что мы говорим о грозящей ему опасности в присутствии его родителей.

И тут же признал правоту Гения, запретившего мне сообщать им о ней — этот, с позволения сказать, отец бросился в форменную истерику, в то время как Татьяна, как ни странно, оказалась на высоте.

Остановив своего горе-хранителя резким движением, она крепко взяла его за руки, они синхронно скорчили гримасу, отражающую изнурительное умственное усилие …

… и, разумеется, не сдвинулись с места ни на йоту, с облегчением подумал я — по всей видимости, потребность юного стоика в их даже объединенном стремлении попасть на землю уж никак не превосходила нашего с моей дочерью взаимного притяжения.

Подозрительно выпятив челюсть, карающий меч вцепился своими бульдожьими клыками в нас троих.

Я решил, что настал час разделить ношу возложенных на меня обязанностей — ситуация могла сделаться критической в любой момент, и мои соратники должны были знать об этом, чтобы в суетливых метаниях не оказаться у меня на пути в самый решающий момент.

Я сообщил им об опасности, заключенной в сознании подкидыша, и о той чести, которой удостоил меня Гений, открыв мне проход на землю.

Мои, с позволения сказать, соратники заглянули поджидающей нас катастрофе в лицо — и принялись вдохновенно торговаться на предмет того, какое их количество окажется достаточным, чтобы пробить все преграды на пути к земле.

В сердцах я раскрыл, наконец, горе-хранителю глаза на природу закона надобности, который он — со всем присущим ему немыслимым самомнением — считал своим.

После чего карающий меч исчез.

Глава 20.26

Такого шока я не испытал даже тогда, когда Марина сдала меня правящему большинству.

Я допускал, что моя дочь пока еще не испытывает острой необходимости во все в силу ее унаследованной от нашего течения способности искусно разрешать любую конфликтную ситуацию.

Я охотно верил, что юный стоик вообще не испытывает никакой необходимости в своих родителях в силу их типично светлой зашоренности и полному неумению адаптироваться к сложившимся обстоятельствам.

Но даже в самом горяченном бреду я не мог представить себе причину, по которой моя дочь, или юный стоик, или они оба вдруг испытали хоть какую-то необходимость в твердолобой, прямолинейной, годящейся только для примитивного тарана, горе мышц.

Снял с меня бремя этих мучительных раздумий Искатель — нигде, в обозримом окружении моей дочери с юным стоиком, карающий меч все еще не просматривался.

Переведя с невероятным облегчением дух, я все же проверил, сообщил ли опекун моей дочери ему о средствах самоуничтожения, открывшихся ему в сознании хамелеона — и вновь содрогнулся от немыслимой фамильярности Искателя, заявившего мне, что у Гения талант подбирать себе в команду таких же ненормальных, как он сам.

К счастью, этот недопустимый разговор был прерван возвращением карающего меча. Не стану скрывать, он слегка пристыдил меня — как выяснилось, он телепортировался к своим гончим, чтобы направить еще нескольких для усиления охраны юного стоика, и даже дал себе труд поразмыслить над моими словами о законе надобности и признать, в конечном счете, глубокую мудрость Гения, заблаговременно предотвратившего вполне возможный демарш Татьяны и ее горе-хранителя, способный в очередной раз поставить под угрозу все наши планы.

Под конец, правда, карающий меч несколько испортил столь редкое благоприятное впечатление о себе — по всей видимости, элементарно логичный вопрос, как он собирается достать меня из-под земли, если я телепортируясь туда, оставив его здесь, даже не пришел ему в голову.

Я проверял проход каждый день — без его особо ценных указаний — и не только: решительно игнорируя недовольное ворчание Искателя, я и его вызывал ежедневно.

— Да ничего нового, сказал же! — практически рявкнул он на меня однажды. — Хотя я, вроде, понял тактику этого двуликого.

— И в чем она заключается? — против воли заинтересовался я, чтобы хоть чем-то отвлечься.

— Он прямо против ваших выступать не будет, — уверенно ответил Искатель. — Он других против них настраивает — толково, надо признать — чтобы ваши в пустоте оказались. Он и с другими — сама любезность, и когда ваши его с собой зовут, те уже зубами клацают — душу компании у них, понимаешь, отобрали. Я думаю, он сейчас руку набивает, чтобы потом других наших потомков от ваших отвратить.

— Если дело только в этом, пусть упражняются, — пренебрежительно хмыкнул я. — Гений уже в пути — до его возвращения существенного ущерба хамелеон нанести не успеет.

— Не должен, — согласился со мной он. — Хотя натаскали его неплохо — скользкий тип, брать не просто будет.

— Я вот, что еще хотел сказать, — спохватился я при мысли о решающем столкновении. — Сейчас лучше обоих хранителей куда-нибудь убрать — даже старший в стрессовой ситуации не всегда адекватно реагирует.

— Уже сделано, — небрежно бросил он. — Им другая задача поставлена.

Воспользовавшись его на редкость мирным расположением духа, я предупредил, что все равно буду и дальше вызывать его — и выразил надежду, что те несколько дней, которые остались до возвращения Гения, не станут чрезмерным испытанием его терпения.

В следующий раз, однако, он вызвал меня сам.

— Сюда — и быстро! — хлестнуло мое сознание дважды.

— Конкретнее! — вскочил я с места. — Где моя дочь?

— Рядом! — еще резче ответил мне он. — Гаденыш не просто людей настраивал — он их на ваших натравил! Бери всех, кого сможешь, но мне нужен ты!

— Макс, сейчас! — взревел рядом со мной карающий меч.

Я протянул ему руку — к ней кинулись наперегонки и он, и Татьяна со своим хранителем, отталкивая друг друга.

Я еще успел вызвать Гения — переслал ему последнее сообщение Искателя, сопроводив его одним только словом: «Скорее!».

— Сохранить всех! — донеслось до меня все еще издалека, но уже совершенно ясно и отчетливо. — Мне нужны все!

В мою руку уже вцепились три кисти — и мы тут же оказались на земле.

Прямо перед входом в учебный корпус университета.

Там творилось нечто невообразимое.

Толпа людей наседала на стоящих в ее центре мою дочь и юного стоика.

Люди бросались к ним, что-то отшвыривало их назад, люди снова возвращались — с совершенно обезумевшими лицами, со скрюченными по-звериному пальцами на вытянутых вперед руках, с утробным рычанием, выражающим одно желание: рвать на части.

Точно, как в тех картинах, показанных мне Неприкасаемыми и Гением.

Невидимые руки отбивали их, удерживая вокруг моей дочери и юного стоика полосу пустого пространства — но она то расширялась, то сужалась, и часть рук совершенно потерявших человеческий облик людей все же доставала юного стоика.

Он, казалось, не обращал на них никакого внимания, обхватив своими мою дочь и закрывая ее от жаждущей крови толпы всем своим телом.

Моя дочь вырывалась, бросалась на толпу, невидимые руки оттаскивали ее назад к юному стоику, он снова закрывал ее собой, лишал возможности двигаться в кольце своих рук — она брыкалась, шипела, сверкала на людей горящими животной яростью глазами.

Точно, как в той последней сцене, показанной мне Гением.

И я понял.

Все это заняло какие-то доли секунды — еще никогда в своей долгой жизни я не думал, не анализировал события и не делал выводы с такой скоростью. Это даже мыслями нельзя было назвать — скорее, короткие вспышки молнии, высвечивающие различные этапы плана наших … нет, не оппонентов — врагов.

Полная погруженность подкидыша во все материалы, связанные с юным стоиком — он тщательно изучал его внешность, манеры поведения и ход мыслей.

Отказ от идеи внедрить подкидыша на землю в образе юного стоика — после известия о том, что моя дочь немедленно распознает подмену.

Сосредоточение подкидыша на характеристиках других ангельских детей — с акцентом на тех, кого юный стоик особо выделял.

Появление подкидыша на земле в образе одного из тех, по всей видимости, кого моя дочь с юным стоиком считали близкими себе по духу — я даже думать не хотел, что случилось с оригиналом.

Установление подкидышем теплых, дружеских отношений с людьми, окружающими юного стоика — в противовес вечной отстраненности последнего.

Представление ее, вне всякого сомнения, как презрение к людям заносчивого всезнайки — на которого толпа посредственностей всегда реагирует одинаково агрессивно.

Кукловоды подкидыша планировали вовсе не постепенное устранение юного стоика из руководства нашими потомками — они поставили своей марионетке цель организовать его убийство.

Точно, как в одной из картин, показанных мне Гением.

Но как он и сказал, они сделали выводы из той старой истории — и решили развить ее.

На этот раз они срежиссировали не непреднамеренное убийство из зависти или ревности — оно должно было быть совершено с максимальной, нечеловеческой жестокостью, руками людей и на глазах моей дочери.

Оно должно было возбудить в ней негасимую ненависть к людям.

И с этой ненавистью в душе она должна была возглавить наших потомков, назначенных управлять этими же людьми — с целью, нетрудно догадаться, полного истребления последних.

И я должен был — в качестве ее доверенного советника — поддерживать в ней стремление отомстить за юного стоика.

Глава 20.27

Я вздрогнул, рывком придя в себя — мне показалось, что от такого бешеного мыслеоборота у меня то ли двоиться, то ли троиться в глазах стало.

Возле меня вдруг оказалось две точные копии юного стоика, все еще стоящего в самом центре свалки. Его копии ринулись туда с двух разных сторон, вопя изо всех сил, размахивая руками и привлекая к себе максимальное внимание.

Толпа заколебалась, потом с готовностью разбилась на три части, пытаясь вцепиться в более близкую цель — я бросился в открывшийся проход к моей дочери …

— Нет! — остановил меня на втором шаге совершенно беспрекословный окрик. — К памятнику! Твое дело — там!

Я бросил быстрый взгляд по сторонам — толпа еще вовсе не утратила свой пыл, но рассредоточив свои силы, определенно потеряла напор, да и невидимых рук, отбивающих ее от моей дочери с юным стоиком и его копий, совершенно очевидно стало больше. В то время как в стороне, у памятника, находилось нечто, что было по силам только мне …

Я понял, что, лишь только двинувшись в том направлении — за несколько шагов от памятника меня обдало тлетворным зловонием погреба, полного гниющей плоти.

Я еще никогда не встречался с подобным запахом, но такая вонь могла исходить только от существа, насквозь пропитанного ненавистью и злобой.

Подкидыш.

По всей видимости, его кукловоды велели ему держаться в стороне от нападения на юного стоика — и лишь по окончании его подступиться к моей дочери с выражением своего якобы сочувствия, понимания и желания помочь в святом деле отмщения.

Теперь же, когда это нападение явно шло не по плану, он уже наверняка сообщил об этом своим хозяевам — и поскольку ему очевидно не оставили способа самостоятельно ретироваться с земли — чтобы не сбежал — он, как нетрудно догадаться, ждет …

— Стас! — отчаянно воззвал я. — Сейчас сюда твоих пошлют — вели им с места не трогаться!

— А мои все здесь! — отозвался карающий меч с ликующим хохотком. — Замотаются искать!

По всей видимости, именно это и дало нам нужное для нейтрализации толпы время. Однако, у светлоликих кукловодов были и другие псы — и по рассказам карающего меча, куда более ревностные и непробиваемые …

— А внештатники ваши? — напомнил я ему о еще одном козыре в рукаве наших врагов.

— Вот это — да! — почти запел он от восторга. — Давайте нам их сюда — мои орлы уже заждались морду им чистить!

Я ему поверил — конкуренция между подразделениями светлоликих всегда носила совершенно нездоровый характер и активно подстрекалась их властями, исходящими из принципа «Разделяй и властвуй».

Из чего следовало, что группы спасения подкидышу ждать было неоткуда, и мне оставалось лишь захватить его, отвести в укромное место и держать там до появления Гения — не исключено, что он и его имел в виду, говоря, что ему нужны все …

Я снова замер — буквально в шаге от него.

Судя по полной неподвижности, в искусство проникновения в инвертацию его тоже не посвятили.

Но схвати я его, он успеет подать сигнал своим хозяевам.

Участие которых в заговоре против земли все также не подтверждено никакими уликами — карающий меч так и не успел раздобыть их.

Сегодняшний инцидент они легко спишут на эксцесс какого-нибудь исполнителя.

Из чего следовало, что единственное неопровержимое доказательство их преступной деятельности находится в сознании подкидыша.

Которое они предусмотрительно снабдили механизмом самоуничтожения — и при сигнале бедствия с его стороны либо дадут ему приказ активировать детонаторы, либо сделают это сами дистанционно.

Я сделал этот последний шаг к подкидышу и нанес ему резкий удар ребром ладони по шее, отключив его сознание.

Обмякшее у меня в руках тело оставалось невидимым и — судя по бьющему в нос зловонию — инвертированным.

Из чего следовало, что оно все еще контролировалось какой-то частью его сознания.

Которое с равным успехом могло управлять и другими механизмами …

Я вновь склонил голову перед безграничным доверием Гения.

По всей видимости, подкидыша не случайно доверили моим заботам — вряд ли дело было только в моем особо чувствительном носе.

Не случайно Гений намекнул на свою надобность в нем именно мне — вряд ли эту шараду мог разгадать кто-то другой, не сталкивавшийся с ними так часто, как я.

Не случайно в нашей цитадели меня называли мастером работы с сознанием — вряд ли опекун моей дочери, оставшийся невредимым при вторжении в мысли подкидыша, превосходит в этом искусстве меня.

Осторожно, не касаясь его, я бросил короткий взгляд в сознание безвольно лежащего у моих ног тела — и сразу же увидел те крохотные мерцающие точки в нем, о которых говорил опекун моей дочери.

Подмигивали и подрагивали только они — все пространство между ним представляло собой тусклую безжизненную равнину.

Я с опаской ступил в нее — она не отреагировала ни малейшим движением.

Так же, как и когда я приблизился к ближайшей точке.

Тщательно осмотрев ее, я принялся осторожно — едва касаясь ее и избегая малейшего давления — выкручивать ее.

Она понемногу поднималась вверх —с недовольным то ли шипением, то ли свистом …

Есть!

Мерцание в этой точке исчезло.

Потом в другой.

Потом в еще нескольких.

Возможно, под конец я ослабил бдительность — или начал торопиться — но когда в сознании подкидыша оставалось всего три источника мерцания, я случайно сделал на одном из них чуть более резкое движение …

Перед глазами у меня вспыхнуло нестерпимо яркое, ослепительное, вызывающее почти физическую боль сияние. Это было, как взрыв суперновы — сияние ширилось, раскалялось, буравило мозг и жгло все органы чувств.

А потом в самом его центре, благодатным сумраком на фоне безумного сияния, возникло лицо — с грозно сведенными бровями, пронзительным взглядом под ними и плотно сжатыми в суровом неодобрении губами.

А вот и ангел смерти, промелькнуло у меня в голове.

А потом больше не было ничего.

Эпилог

Оглянувшись по сторонам, я вновь подивился, какой скромной и невзрачной была моя земная квартира — и какой близкой и уютной.

Сейчас, с длинным столом по центру — я мог только гадать, откуда он взялся — она казалась еще меньше, и я старался не думать о том, как в ней поместятся все те, чье прибытие ожидалось с минуты на минуту.

Я поморщился — думать было тяжело: отдельно всплывающие в сознании мысли были еще вполне терпимы, но стоило попытаться увязать их воедино, каждая бросала якорь на том месте, где была, и якорь этот вонзался зазубренным шипом в мозг — так, что в глазах темнело и в ушах появлялся мерный стук.

Проще было только смотреть — и всякий раз мой взгляд притягивался к двум фигурам, негромко переговаривающимся во главе стола. Вернее, к одной из них — разглядывать Марину после стольких лет, проведенных рядом с ней на земле, было бы просто глупо, но сидящий рядом с ней …

Его лицо я видел не в первый раз — сначала я принял его за лик вестника смерти, пришедшего за мной в мой последний миг.

Но затем оно явилось мне еще несколько раз — с тем нахмуренным выражением и цепким взглядом, которые и вытаскивали меня из небытия и держали в сознании, пока вокруг нас суетились какие-то другие тени.

Сейчас к этому лицу добавилась весьма подходящая фигура — властная даже в молчании, доминирующая даже в неподвижности, внушающая трепет даже на расстоянии.

Я вспомнил слова Гения о том, что он является всем сразу — сейчас они воплотились в этой фигуре: в ней легко было увидеть и величайший разум вселенной, и существо, стоящее у ее истоков, и вождя восстания против светлой тирании, и создателя единственного в своем роде, неповторимого мира, способного завоевать даже Марину …

И все же мне слегка не хватало добродушного, невозмутимого, неуклюжего и бесконечно комфортного в общении Гения — с ним можно было не соглашаться, спорить, выдвигать свои предположения, открыто признаваться в непонимании и просить дополнительных разъяснений.

При мысли о прекословии сидящему во главе стола рядом с Мариной я невольно поежился в своем кресле, задвинутом в самый угол комнаты — и чуть не оглох. К счастью, не от стука в ушах.

— Света! — взревел у меня над ухом голос карающего меча. — Давай бульон неси — контуженному!

Из кухни выскочила Света с большой чашкой в руках, над которой поднимался парок. Чашку она сунула мне и круто развернулась к карающему мечу.

— А что это Вы здесь орете? — уставила она руки в бока. — Я еще пока не глухая! Вот другие умеют же себя вести, — не глядя, мотнула она головой во главу стола, — поучились бы у них!

— Света, а кто это? — воспользовался я моментом, чтобы узнать, как теперь обращаться к тому всему, в котором растворился Гений.

— Это — Люк, — расцвела она. — Он вроде как из ваших, но из Франции, то есть получается, что из тамошних ваших, и обходительный, как все там! — Увидев, очевидно, мое вытянувшееся лицо, она замахала руками. — Вы, главное, не переживайте! В Вашем состоянии потеря памяти — явление обычное, но преходящее. Может, Вам чего-нибудь посущественнее принести?

— Нет, Света, спасибо, — покачал головой я, — и я так Вам очень признателен …

— А вот эти Ваши манеры Вы прямо сейчас бросайте! — нахмурилась она. — Нечего их из старой жизни сюда тащить!

Я вопросительно гляну на карающий меч — он ответил мне не менее недоуменным взглядом.

— Да-да-да! — закивала Света с торжествующим видом. — Я теперь знаю, что это Вы тогда, двадцать лет назад, хвост здесь веером распускали и пыль нам всем в глаза пускали — так больше нам этого не надо!

— Какая сволочь …? — начал багроветь карающий меч.

— А вот Вы бы постеснялись в присутствии женщины такое нести! — притопнула ногой Света. — У нас, знаете ли, не принято секреты от друзей держать и оскорбления в их адрес молча выслушивать!

— Света, а у Вас на кухне ничего не бежит? — округлил я глаза.

— Ой, пельмешки! — вскинулась она и ринулась из комнаты.

Глядя ей вслед, я только головой покачал — похоже, духу Марины показалось мало вселения в одну Татьяну.

— Не понял! — согласился со мной карающий меч. — Это чего было?

— Ну, мы же отстояли, насколько я понимаю, людей, — усмехнулся я. — Так что у них теперь полное право голоса.

— А уважение в голосе где? — проворчал он. — К защитникам? Зараза! Могла бы и промолчать про пельмени — сейчас слюной подавлюсь. Давай поспорим: я ставлю на то, что Татьяна со своим балбесом последними явятся.

— К сожалению, я бы тоже на это поставил, — пожал я плечами с извиняющимся видом.

— Блин, вот как теперь с тобой разговаривать? — тяжело вздохнул карающий меч. — Такой покладистый стал — прямо противно.

— Стас, расскажи мне, что здесь произошло, — тихо спросил я. — Я только местами помню.

— Нет, это ты мне сперва ответь, — вновь завелся он, — какого лешего ты туда полез? Велено же было только фронт держать!

— Он мог своим патронам знак дать, — отвел я глаза в сторону.

— Давай поври мне еще здесь! — фыркнул он. — Ты его уже тогда вырубил — мне целители доложили! Чего потом было на минное поле без карты соваться?

— К тому времени доказательства оставались только в его сознании, — нехотя признался я. — Ты же другие не нашел.

— С больной головы на здоровую? — выдвинул он челюсть вперед. — Вот я знал, что ты неспроста в герои поперся — чтобы меня теперь совесть вечно мучила!

— Чтобы тебе было не так противно, — с удовольствием поприветствовал я возникшее желание дать ему ответную оплеуху, — твоя совесть меня тогда меньше всего интересовала. Жаль только, что все впустую.

— Чего это впустую? — озадаченно уставился на меня он. — Над аксакалом сейчас целители колдуют — говорят, что ущерб не слабый, но не критический. Ты же там, по их данным, почти все поле разминировал, — добавил он, прищуриваясь. — Давай вычухивайся побыстрее — соберемся с орлами, покажешь, как ты это сделал.

— Светлоликие, как всегда, ищут выгоду даже в терзаниях собственной совести, — почувствовал я себя еще ближе к своей обычной форме. — Извини, ничем помочь не могу — провалы в памяти, знаешь ли. С другой стороны, — сделал я многозначительную паузу, — если ты постараешься помочь мне восстановить последующую картину, не исключено, что и предыдущие пробелы сами собой заполнятся.

— По рукам — и не отнекивайся потом, сам сказал! — расплылся карающий меч в довольной ухмылке. — Значит, дело так было: ваш титан явился — прямо в воздухе нарисовался! — как раз, когда у тебя там рвануло — вы с аксакалом в момент в видимости оказались. Мы к тому времени людей уже уложили — рядком, чин чинарем и почти без ущерба — но там же уже зеваки собираться стали! И тут, скажу тебе, что-то непонятное случилось: как по мне, титан ваш не один, а с сообщником явился — и как бы он Верховного с собой не притащил!

— Ты в своем уме? — похолодел я при мысли о еще не определившемся, на чьей стороне выступить, владыке светлоликих.

Эпилог 1

— Вот не уверен! — сокрушенно потряс головой карающий меч. — Короче, зыркнул он во все стороны, вскинул голову, словно к кому-то наверху обращаясь — без слов, заметь! — и разверзлись небеса.

— Какие еще небеса? — заподозрил я типично светлое шулерство в только что заключенной сделке.

— Да дождь пошел! — фыркнул карающий меч. — Только необычный: кольцом вокруг поля битвы, но зато стеной — зевак всех вмиг и смыло. А я к тому времени уже целителей вызвал.

— Если тебя ими командовать перевели, то мне их жаль, — родилась у меня ответная реплика уже сама собой.

— Им бы не помешало, — неожиданно добродушно махнул рукой карающий меч. — Но нет — я орлов не брошу. С целителями у меня давний уговор: я им — аксакала, они мне — любое содействие взамен. Так что свистнул — всем отрядом явились, в полном составе. Хотя с их стороны сделка выгоднее получилась, — закончил он с досадой.

— Почему? — решил я выяснить, как можно перевесить заключенное с ним соглашение в свою пользу.

— За них ваш титан взялся, — обнулил он мои шансы на перевес. — Первый осмотр он тебе уже дал и, как только они прибыли, вызвал самых опытных — таким тоном, что штук пять без единого вопроса вперед шагнули. Он их вокруг тебя собрал и еще, как по мне, так ими и руководил — они ему разве что в рот не заглядывали и сейчас все уши мне уже оборвали, как к нему в обучение попасть. Остальные пока людей в чувство привели — чтобы те и драку, и ее причину забыли — а мы тебя сюда переправили и с тех пор вахту возле тебя по очереди и стояли.

— А сколько же времени прошло? — задал я, наконец, один из самых важных вопросов.

— Так три дня уже! — крякнул карающий меч. — Ты давай, хорош придуриваться — если по языкастости судить, то ты уже в полной форме. Нам возвращаться все равно придется.

— Это еще почему? — упало у меня сердце.

— Так я с внештатниками еще не закончил! — оскалился карающий меч в яростной ухмылке. — Они сюда сунулись — бежали быстрее, чем видели. Надо бы добавить — чтобы на наше с орлами место больше не метили. А если серьезно, — прищурился он, — ваш титан какую-то хрень несет про круги и восьмерки, но я так понял, что земля теперь санаторием по вправлению мозгов не только для тебя назначена. Есть решение побольше и ваших, и наших через нее пропустить, чтобы и у нас наверху бардака подуменьшилось. А мы, вроде, будем этот процесс курировать — надо понимать, Верховный по возвращении оценил заслуги.

— Мне очень жаль тебя расстраивать, — медленно проговорил я, — но если у Гения и был, как ты выразился, сообщник, то это сама земля. Это — его мир, и если он смог сюда вернуться, и земля пришла ему на помощь, то это значит, что ему удалось убедить и ее, и своего Творца, что он нашел способ воссоединить разъединенное. Но делать это ему — с нашей, я надеюсь, помощью — придется самому, без всевышнего участия.

Раздался звонок. Света выскочила из кухни, метнулась к двери — и моя небольшая квартира стала существенно меньше.

Первой я увидел мою дочь — обогнув Свету, она бросилась ко мне и обхватила меня обеими руками, крепко сжимая и пряча лицо на груди — в ушах снова застучало, но уже от прилива чувств.

— С тобой все в порядке? — вскинула она на меня глаза, в которых появилась глубина — благодарность всему святому! — не темнота. — С тобой все в порядке! Правда?

— Дара, не тормоши его! — раздался рядом с нами голос ее опекуна. — Ему еще покой нужен.

Моя дочь испуганно отпрянула от меня, вскочила, отступила на шаг назад — и замерла между юным стоиком и своей сводной сестрой.

У него на лице все еще виднелись многочисленные ссадины, но в целом, он выглядел почти, как обычно — только больше сутулился, словно то небо на его плечах, о котором когда-то давно говорил Гений, вдруг стало еще тяжелее.

К моему огромному удивлению, моя дочь нашла наощупь руку своей сводной сестры и крепко сжала ее, словно ища в ней поддержку — та легонько встряхнула ее руку, и, закрыв глаза, они одновременно улыбнулись.

— Ну, я же говорил, что живой! — ступил вперед из-за них опекун моей дочери. — Таких, как он, так просто не возьмешь. — Он протянул мне руку. — Предводитель правду сказал, что у одного тебя трезвая голова на плечах оказалась.

— Не понял! — начал приподниматься со стула возле моего кресла карающий меч.

— Мы пойдем с ним поздороваемся, — махнул рукой опекун моей дочери нашим стоящим за ним потомкам, и как только они отошли, ткнул пальцем чуть ли не в лицо карающему мечу. — И заруби себе отныне на носу: ты разговариваешь с его заместителем на земле и командовать здесь будешь только с моего согласия.

После чего он тоже направился к Гению, а мы с карающим мечом смотрели, не отрываясь, ему вслед: он — с отвисшей челюстью, я— с пристальным вниманием, как и предлагал мне опекун моей дочери во время одного из наших последних разговоров.

Нет, сияющего нимба вокруг его головы так и не появилось, но в осанке, в походке чувствовалась — наравне с его обычной неторопливостью, если не заторможенностью — совершенно нетипичная для него уверенность и основательность. Мне оставалось только решить, приобрел ли он их вместе с назначением Гения или тот сделал его своим доверенным лицом, разглядев их в нем.

Во главе стола уже шел оживленный разговор, и у меня снова мелькнула мысль, когда это Гений успел сделаться со всеми ними на столь короткой ноге. Он не обходил вниманием ни одного из них, с легкостью поддерживая непринужденную беседу — и как ни трудно в это поверить, Марина охотно включилась в нее на равных со всеми остальными правах — ни мало, с виду, не заботясь тем, что не является ее центральной фигурой. Более того, если до тех пор она говорила с Гением, с вызовом вскидывая подбородок, то сейчас то и дело бросала на него короткие взгляды, в которых явно читался не только вызов, но и призыв.

Покосившись на карающий меч, я увидел на его помрачневшем лице то ли легкое сожаление, то ли досаду.

— Слушай, — повернулся я к нему, — раньше мне все понятно было, но сейчас, когда она ни тебе, ни мне не достанется, хочу спросить: вот у меня здесь дочь, а что тебя на земле держит?

— Ты вообще сдурел? — выпучил он на меня глаза в невероятном изумлении. — Ты только посмотри на этих психов — там же мания величия бешеными темпами прогрессирует! И это еще эпицентр всех заносов не явился! Ты можешь себе представить, что здесь будет, если среди них некому будет дисциплину держать?

Эпилог 2

*****

Оглянувшись по сторонам, я с облегчением отметил, что мы все-таки приехали не последними — хоть раз в жизни наставник выручил.

Достали меня уже эти небожители — Стас к нам всегда туристом наведывался, но в последнее время уже и наставник мой с Татьяной, и Макс, похоже, забыли, что на земле порхать, куда и когда вздумается, не очень-то и получается.

Хорошо им ехидничать, что я вечно со своим табором в обозе тащусь, но кому из них нужно было и девочек забрать, и за Игорем с Олегом заехать, и хранителей наших новых куда-то впихнуть — пришлось Игоря на стоянку за его машиной послать, а потом еще и ругаться с ними, кто к нему в машину сядет, а кто — ко мне.

А перед этим еще и с работы отпроситься.

И Гале опять врать, что меня на другую работу срочно вызвали, а молодежь наша к Олегу на дачу собралась.

Сериалы выручили — накачал ей особо слезливых, чтобы оторваться не могла.

Вообще-то, сериалами ее отвлекать раньше пришлось — с того жуткого дня, когда мы Дару чуть не потеряли.

Я, вроде, всегда на подхвате был, а вот никогда бы не подумал, что окажется так трудно ничего не делать и ждать.

Об этом меня попросил темный хранитель Олега — буквально сразу после того, как я определил, что с новичком в группе Дары и Игоря что-то не так. Ну, как попросил — с того званого обеда, где я ему заместителем предводителя представился, он поприличнее себя вести стал, но к задушевным беседам привычки явно не имел.

Он просто сообщил мне, что Дара со дня на день в переплет попадет, и велел держаться в стороне, пока я не получу определенный сигнал. Причем, с таким невозмутимым видом, словно это не его Макс прислал, чтобы исключить саму возможность такого события.

Я никогда не возражал против вторых ролей, но только не в том случае, когда опасность грозила моим девочкам — конечно, я его послал.

— Здорово! — хмыкнул он. — Что конкретно Вы будете делать? И что будет делать Ваша младшая?

Ох ты, а об Аленке я не подумал — а она ведь раньше меня узнает, если с Дарой что-то случится, и быстрее меня ей на помощь бросится. Моя Аленка посреди толпы бандитов?

— Я не понимаю, — процедил я сквозь зубы. — Если Вы знаете о готовящемся нападении, почему заранее не ликвидируете его участников? Этого новенького я сам скрутить могу, если нужно …

— К нему больше ни на шаг не приближайтесь! — резко оборвал он меня. — Он — часовой механизм, что бы Вы с ним ни делали, он сработает в заданный момент — или, может, Вы его убьете?

— Да Вы чего, в самом деле! — задохнулся я. — Но любой часовой механизм можно отключить …

— Зачем? — прищурился он. — Нападение неизбежно. Сейчас мы знаем, кто будет его осуществлять. Если уберем его, пришлют другого, нам неизвестного. Сейчас мы готовы и у нас достаточно сил, чтобы полностью прикрыть старшую девочку и ее половинку. Вмешаетесь Вы — нам придется распылить эти силы, чтобы прикрывать и Вас с младшей.

— А что это за силы? — насторожился я.

— Чтобы Вы угомонились, — пренебрежительно скривил он губы, — часть из них — это ваше силовое звено. Далеко не самая основная часть. Вы — вернее, Ваша младшая — понадобитесь, когда мы купируем удар.

— Зачем она вам? — еще сильнее напрягся я то ли несмотря на, то ли из-за упоминания Стаса.

— Удар нацелен, в конечно счете, на старшую девочку, — объяснил он так спокойно, словно речь об инструкции по эксплуатации принтера шла, — хотя и не физически. Ей ни одна царапина не грозит, но потрясение будет сильным. Может сорваться — если ее на плаву Ваша младшая не удержит.

Теперь понятно — может, его и Макс посылал, но инструктировал его определенно предводитель.

— Так что нам делать? — смирился я с указаниями из этого источника.

— Ждать, — словно тяжеленным камнем бросил в меня он. — Ваша личная задача — держать младшую, чтобы под руку нам не полезла. Хоть вяжите! Она же и получит сигнал, что пора — и тогда вам с ней нужно прибыть на место как можно быстрее.

Я вновь вернулся к сканированию Аленкиного сознания — и утром, и после работы — в надежде уловить хоть намек на приближающийся взрыв. Но узнал я о нем намного более банальным способом — по телефону.

Аленка позвонила мне на работу сразу после обеда.

— Отпрашивайся с работы! — отчеканила она звенящим голосом. — Срочно!

— Ты где? — не стал я вдаваться в подробности, выключая компьютер и сгребая со стола ключи от машины.

— Еду к тебе, — также отрывисто ответила она. — Десять минут.

Я натянул на себя куртку и зашел к Сан Санычу.

— Извините, мне нужно уйти, — сказал я ему без какой-либо просительной интонации в голосе. — Семейные обстоятельства.

Только вскинув на меня глаза, он молча кивнул.

Я дождался Аленку возле уже открытой машины.

— Что? — шагнул я ей навстречу.

— Дара! — начала вдруг задыхаться она, отчаянно моргая. — Что-то случилось. Там очень плохо.

— Где? — уточнил я.

— В университете, — поморщилась она, словно от боли.

— Поехали! — кивнул я ей на заднюю дверь.

— Сейчас, — завертела она головой во все стороны, и замерла, глядя вверх по улице.

Проследив за ее взглядом, я увидел мчащегося к нам на всех парах Олега.

— Зачем ты его вызвала? — нахмурился я.

— И его, и пигалицу эту, — упрямо тряхнула она головой. — Она тоже не помешает. Только пусть вперед садится!

Как назло — и как всегда в самый неподходящий момент — мы попали в красную полосу, и когда подъехали к университету, сразу увидели какую-то безумную драку перед его входом.

В ней участвовало довольно много людей — явно, студентов — но казалось, что это какая-то компьютерная игра. Все бросались на всех, отлетали в сторону, кидались в другую, словно невидимый игрок руководил их движениями мышкой.

В зеркало заднего вида я увидел, что Аленка зажала одной рукой рот, а другой шарит по дверце машины.

— Олег, держи ее! — рявкнул я, рывком открывая свою дверцу. — Не выпускай!

Выскочив из машины, я замер. На меня обрушился такой грохот, словно в этой компьютерной игре Ледовое побоище реконструировано было.

Эпилог 3

Сразу стало понятно безумно хаотическое движение людей — моих инвертированных собратьев там было просто немерено. Действовали они жестко, но явно стремились не искалечить людей, а просто вывести их из строя. И явно успешно — на земле, в стороне, как будто отброшенные ногами, уже лежало довольно много тел. Господи, сколько же их было вначале?

Я открыл машину и втиснулся на заднее сидение рядом с Аленкой, перекрыв ей выход.

— Ты видишь их? — обратился я к ее бледному лицу, с которого смотрели на побоище широко распахнутые, неверящие глаза. — Наших? Я знаю, что ты их видишь! Их там вполне достаточно — все будет хорошо!

— Нет, — едва шевелила она помертвевшими губами, — все не хорошо. Мне нужно туда. Там все хуже!

— Алена! — встряхнул я ее за плечи. — Возьми себя в руки. Мне сказали, что только ты получишь сигнал, что нам туда нужно — и можно. Соберись — ты не должна его пропустить!

Несколько минут прошли в полной тишине — даже дыхания в машине не было слышно. Толпа людей уже существенно поредела — и я увидел среди оставшихся силуэтов Дару с Игорем. Не так, чтобы совсем невредимых, но точно целых.

Вдруг я ощутил какой-то болезненный толчок — снаружи все замерло — последние стоящие на ногах люди снова бросились к Даре и Игорю — их уложили без всяких церемоний — Дара рывком повернула голову в сторону памятника у выхода с университетской площадки — Игорь обхватил ее руками, с трудом удерживая на месте …

И вдруг вся эта сцена скрылась за потоком воды, рухнувшим стеной с небес.

— Пустите! — отчаянно вскрикнула Аленка. — Дара уходит! Ее уже почти нет!

Она замахала руками, сыпя ударами во все стороны — с такой силой, которую я никогда в ней даже не подозревал. Я устоял, прикрыв голову локтем — Олег нет.

Аленка умудрилась открыть машину с его стороны, вытолкнула его из нее, перепрыгнула через него и стремглав бросилась к стене воды. Я отстал от нее всего на два шага — судя по сопению за спиной, Олег меня уже догонял.

Через стену воды мы проскочили быстро, и была она не широкой, но промокли насквозь — и взяв бешеный разбег, едва затормозили перед Дарой и Игорем.

Он все еще крепко держал ее — она вырывалась, глядя в сторону памятника, и я едва узнал ее. Однажды, когда наша молодежь решила посвятить меня в свою подпольную деятельность против небесного сообщества, Дара, говоря о нем, напомнила мне дикую кошку. Сейчас она, скорее, походила на дикую пантеру.

Раненую дикую пантеру.

Раненую дикую пантеру, у которой убили детеныша.

Проследив за ее взглядом, я увидел … Макса.

Лежащего на земле возле памятника.

Без движения.

Да нет же, бред, мелькнуло у меня в голове, он бессмертен, его ничего не возьмет.

Кроме распылителя.

А это уже вообще маразм — откуда он здесь? Он существует только у нас наверху, у темных, и те над ним трясутся, как Кощей над своей иглой.

Вдруг я заметил еще одно тело чуть в стороне от Макса — и не мудрено, что не сразу его разглядел: оно было почти не различимо на брусчатке, какое-то невзрачное, блеклое, полупрозрачное, как медуза, выброшенная волной на песчаный пляж.

Песок.

Под раскаленным солнцем.

С чуть подрагивающими от чудовищного напряжения точками в нем.

Часовой механизм.

Какого черта я его тогда сразу не отключил?!

Я моргнул — Дара издала угрожающее рычание — возле Макса очутился наш предводитель. Он немного постоял над ним, глядя на него сверху вниз с мрачным выражением на пошедшем еще более острыми углами лице — и направился к нам.

Дара оскалилась при его появлении — он легко провел рукой перед ее лицом, и она обмякла, закрыв глаза. Игорь едва удержал ее — с помощью шагнувшего к ней с другой стороны Олега.

— Увезите ее, — обратился к нам предводитель. — И побудьте рядом — она очнется с той же болью. Вернуть ее можешь только ты, — перевел он взгляд на Аленку. — Иди.

— Он …? — не договорил я, указав глазами на Макса.

— … в порядке, — закончил за меня предводитель. — Или скоро будет.

На обратном пути стена воды показалась мне бодрящей и освежающей.

Еле втиснувшись в машину — Аленка устроилась на руки бесчувственной Даре, баюкая ее в руках, Игорь с Олегом — по обе стороны от них — мы поехали к Игорю. Ехать туда было дальше, но выскочив на окружную, я выжал максимальную скорость — так, что в ушах зашумело.

Мы приехали все еще в рабочее время, и если кто и заметил нашу странную группу — Аленка прильнула к Даре, Игорь с Олегом тащили ее под руки, я страховал девочек сзади — то таких было немного.

В квартире мы осторожно опустили Дару на диван, Аленка примостилась рядом, прижавшись к ней, Игорь опустился на пол у ее ног, отогревая дыханием ее руки — а я сразу учуял присутствие наблюдателя Игоря и его аналитика: первый прямо позвякивал от возбуждения, второй — гудел сосредоточенно.

В тот момент я впервые по-настоящему понял своего наставника — и наконец-то я хоть что-то мог сделать!

С аналитиком я обошелся без театральных эффектов — время было важнее: он уже мог докладывать своему начальству. Я просто врезал ему по уху — так, что он въехал головой в стену, и гудение тут же стихло.

У наблюдателя эта сцена, похоже, вызвала в памяти более яркую, когда мой наставник вырубил его оконной рамой — и он тут же забился в угол. Я нашел его там без труда и наощупь взял за горло.

— Давайте, Вы сейчас посидите на кухне, — максимально вежливо обратился к нему я, — и не выйдете оттуда, пока Вам добро на это не дадут.

— Вы не имеете права! — взвизгнуло из-за угла. — Я буду жаловаться!

Возле меня материализовался, как черт из табакерки — о, точнее не придумаешь! — темный хранитель. Так вот откуда такой шум в ушах в машине был! И не иначе, как пигалицу на руки себе усадил — голову оторву, если что себе позволил!

— Оставьте этих двоих мне, — коротко бросил он. — У нас, темных, права другие. И жаловаться на нас не стоит.

В углу икнуло.

— Слушай, ты только давай … в рамках, — забеспокоился я.

— Конечно, — согласно кивнул он. — Они же бессмертны. При падении с балкона выживут. Но калек светлые на распыление отправляют.

Позади меня послышалось хрипение. Я дал знак темному хранителю убрать наблюдателя и повернулся лицом к Даре.

Она уже пришла в себя — но, как и говорил предводитель, осталась в том же невменяемом состоянии. Отбросив от себя Аленку и оттолкнув Игоря ногой, она вскочила и начала бегать туда-сюда по комнате, как по клетке, хрипло бормоча:

— Ненавижу! Всех ненавижу! Никчемные жалкие твари! Уничтожу их всех!

Игорь попытался подойти к ней — она отшвырнула его в сторону.

Я сделал шаг вперед — она остановила меня яростным оскалом.

Вдруг Аленка вскочила с дивана, подлетела к ней в два прыжка — и со всего размаха влепила ей пощечину. Такую, что у Дары голова резко мотнулась в сторону.

Не знаю, как все — я подался вперед, чтобы успеть выхватить Аленку из-под неминуемого ответного удара.

Эпилог 4

Дара несколько раз встряхнула головой — Аленка встала на цыпочки, обхватила ее голову двумя руками и рывком повернула ее в сторону Олега.

— Кого ты ненавидишь? — зазвенел ее голос. — Его? Его родителей? Нашу маму? Марину? Тех людей обманули — так же, как и нас!

— Сволочь! — снова вскинулась Дара, сверкнув черным огнем из глаз, если такое можно себе представить. — Он же Макса … Ненавижу!

— Дара, с Максом все в порядке! — осторожно вставил свои пять копеек я. — Гений сказал.

— Опять ненавидишь? — махнула на меня рукой Аленка. — Такого же, как мы? Меня тоже ненавидишь? И себя? И его? — легким тычком она повернула голову Дары в сторону Игоря.

— Игорь! — встрепенулась Дара. — Ты живой! Ты живой?

Она бросилась к нему, уткнувшись ему лицом в грудь — он обнял ее, прижавшись щекой к ее волосам.

— Ребята, простите! — отпрянула от него Дара. — Но я не могу! Я не могу! — опять прорвалось в ее голосе хриплое рычание.

Вздохнув, Аленка подошла ко мне.

— Слушай, едь домой! — негромко сказала она. — Скажи маме, что мы на даче остались. Как ее откачаем — приедем.

Они вернулись на следующий день, и я — на всякий случай — накачал Гале сериалов.

А еще через день, когда предводитель назначил всем нам встречу в квартире Макса, Дара уже почти стала самой собой.

Почти.

Прямо от двери она бросилась к Максу — с той же порывистостью, что и прежде. Но когда я остановил ее, отшатнулась с совершенно не похожим на нее испугом,

Убедившись, что Макс уже очухался — судя по их со Стасом вечной пикировке — я повел нашу молодежь здороваться с предводителем.

Воззвав по дороге к нему о помощи.

Он легко начал непринужденную беседу — и как-то так вышло, что в ее центре постоянно оказывалась Дара. Он обращался то к Игорю, то к Аленке, то к Олегу — не забывая о Марине — подводя их то вопросом, то репликой к воспоминаниям о Даре. И скоро все они уже разошлись не на шутку, выплескивая самые забавные моменты из ее жизни.

Дара сначала держалась скованно и настороженно, но затем тоже загорелась — бросая каждому в лицо встречные воспоминания. Временами у нее на щеках даже знаменитые ямочки показывались.

— Так, давайте за стол садиться! — остановила их, наконец, Марина. — Анатолия ждать — с голода помрешь!

Наша молодежь кинулась занимать места поближе к Гению.

— У нее это пройдет? — мысленно обратился я к нему, ежась отнюдь не от ощущения колючек на коже.

— С ней все будет хорошо, — уверил он меня. — Но она уже никогда не забудет, что жизнь — это не только радость и удовольствие.

— Так с этим надо что-то делать! — помрачнел я.

— Зачем? — удивленно отозвался он. — Это называется мудрость, и она ей очень к лицу.

Это надо было переварить — желательно с едой. Оглянувшись, я увидел, что все места возле этого края стола уже заняты, и пошел к другому.

Возле которого сиротливо жались под стенкой хранители Олега.

— Давайте, садитесь! — махнул я им рукой. — Пора уже перекусить.

— Я не могу есть! — всхлипнула пигалица, усаживаясь рядом с темным хранителем во главе другого конца стола.

— Вот я посмотрю, кто от моих пельмешек откажется! — провозгласила Света у нее за спиной, ставя на стол огромную посудину.

Пигалица охнула и сделала попытку нырнуть под стол — темный хранитель удержал ее за руку.

— Да Вы не волнуйтесь, — заботливо похлопала ее Света по плечу, заглянув ей в лицо и поправив торчащую прядь волос. — Я уже к вам всем привыкла — в обморок не хлопнусь.

Судя по побледневшему лицу и закатывающимся глазам, обморок грозил, скорее, пигалице. Сдерживая усмешку, темный хранитель подбадривающе обхватил ее рукой за плечи — я грозно прочистил горло — он вскинул бровь и сделал мне небрежно отбрасывающий жест рукой.

— Да-да, — с глубоким пониманием бросил я пигалице, — привыкайте — у нас здесь все, не как у людей.

Вдруг по комнате пронесся единый, но многоголосый «Ох», а темный хранитель прищурился, глядя на другой край стола.

Посмотрев туда же, я только головой потряс — до момента двоения в глазах, вроде, время еще не дошло, но там сидело два предводителя и две Марины.

— Не понял, — в полной тишине огласил общее мнение Стас.

Всеобщее замешательство продлилось всего пару минут — потом предводитель, сидящий с края, вдруг содрогнулся всем телом и завопил знакомым фальцетом:

— Татьяна, я больше не могу! Не дай Всевышний, эта личина навсегда ко мне пристанет!

И через мгновение лже-предводитель мигнул два раза — и на его месте оказался мой тяжело переводящий дух наставник.

Крайняя Марина тут же — но более плавно — превратилась в Татьяну.

По столу пронесся один могучий вздох облегчения, за которым последовали короткие смешки.

— Это Вы! — вскочила вдруг пигалица, выкатив на Татьяну еще более круглые, чем обычно, глаза. — Как Вы тут оказались?

— Кто такая? — тут же встрял мой наставник. — Почему не знаю?

— Да знаешь! — небрежно отмахнулась от него Татьяна. — Одна из колибри в моей группе — забыл, что ли?

— Да они там все на одно лицо были, — проворчал он, пожирая глазами посудину с пельменями.

— Здравствуйте! — закатив на него глаза, повернулась Татьяна к пигалице. — А Вы, как я вижу, в хранители таки подались? Рада приветствовать Вас среди наших друзей!

Пигалица медленно обвела недоверчивым взглядом весь стол и остановила его на темном хранителе — тот пожал плечами: мол, всяко бывает.

— Татьяна! — обратился я к той, которая дала мне — с солидного пинка — путевку в земную жизнь. — Глянь на этих двоих: за одним столом с нами сидят, а до сих пор безымянные. Как-то нехорошо — надо бы поправить!

Татьяна склонила голову к плечу, разглядывая наших новых хранителей, сосредоточенно нахмурилась, пожевала губами — и, наконец, просветлела лицом.

— А чего тут думать? — задорно встряхнула она головой. — Ну, просто вылитые Валентин и Валентина!

Все лица за столом обернулись в сторону только что окрещенных землей хранителей — с интересом, а затем с согласными кивками.

Темный хранитель … э нет, это дело прошлое — Валентин покосился на меня, играя желваками и обещая взглядом, что мой ход без ответа не останется.

Я широко развел руками, приглашая его к плодотворному продолжению.

Эпилог 5

*****

Оглянувшись по сторонам, я немного расслабился — что бы там ни ворчала Татьяна, все съесть до нашего прихода они еще не успели.

И нечего было меня носом тыкать, что мне образ темного чудища не дается — я так в нее все годы на земле верил, и что? Такой звездой в родных пенатах засияла, что пришлось срочно ее под свои крылья упрятать.

Чтобы всех вокруг не ослепила.

Хотя отцов-архангелов стоило бы — могла бы с них и начать.

Явиться в чужом виде была моя идея — кому, как не выдающемуся психологу, знать, что неожиданный ход сразу парализует все ответные нападки?

А нападок за опоздание мне от одной Мари … а, ладно, от нее теперь все равно никуда не денешься … хватило бы, чтобы аппетит испортить.

Нет, это вряд ли — но горчинка бы в каждом блюде ощущалась.

Принимать на себя ее облик я сразу отказался.

После трех безуспешных попыток.

Даже моя всем известная толерантность отвергала хотя бы малейшее сходство с неутомимой охотницей на все небесное сообщество.

Еще и упражнявшейся в этом, как выяснилось, с самого первого момента создания земли.

Вот так мне досталась роль ее темного воздыхателя.

Как по мне, так его личина получилась у меня с первого раза.

Татьяна со мной не согласилась.

Хотя могла бы.

Когда это она успела так подробно его рассмотреть?

В ответ на мой мягкий вопрос, она напомнила мне, что в отряде Стаса меня раскрыли даже в отсутствие оригинала.

Кому бы, спрашивается, это придало уверенности в своих силах?

К тому же, после каждой попытки я с ужасом замечал в себе плодящиеся ростки восхищения несгибаемостью Марины перед всем небесным сообществом, ее стойкостью на протяжении бесчисленных лет, цельностью ее натуры, неподвластной ни жесткому давлению отцов-архангелов, ни моим деликатным увещеваниям …

Катастрофа.

Кто сказал, что я избавлюсь от этих крамольных мыслей вместе с маской их носителя?

Кто сказал, что они не успеют прорасти в самую глубь моего сознания за то непродолжительное, будем надеяться, время, что мне придется им прикидываться?

Как показал весь мой земной опыт, по степени пагубного воздействия на добропорядочного ангела мысли о Марине нисколько не уступают ей самой.

Мне до скончания вечности их потом выкорчевывать?

Своими собственными безжалостными руками?

Из своего собственного, сопереживающего любому страданию, сознания?

А вот Татьяне так и в голову не пришло принять во внимание тот факт, что она требовала от меня идеального сходства с темным страшилищем сразу после эпической битвы.

В которой я снова принял на себя основной удар.

Как и положено хранителю.

Совершенно не к месту выработавшему в себе в последнее время привычку вызывать огонь на себя.

Когда пропал бледная немочь, я смог, наконец, вкусить плоды своих титанических усилий по слаживанию коллектива нового отдела.

На вкус плоды оказались слегка перезревшими.

Нет, самые острые углы у Стаса и Макса мне, разумеется, удалось стесать — Стас вон даже почти сам вызвался помочь с хранителем для Олега и даже без моей помощи с этим делом справился — но с какой стати, хотел бы я знать, с него при этом и профессиональные навыки стесались?

С какой стати я ему должен подсказывать, где беглеца искать?

С какой стати он не предотвратил его бегство, передав его в заботливые руки целителей?

Я же ему на блюдечке принес способ общаться с ними лицом к лицу.

Пусть даже и не своим собственным лицом.

Как на моего руководителя надавить, чтобы вне очереди хранителя дал, так смог, а как целителям руки выкрутить, чтобы они ими за бледную немочь взялись — так нет?

Как меня в ссылке изучать, так целые делегации ежедневно ко мне гонял, а как своих собственных костоломов послать, чтобы они бледную немочь из запретной зоны выманили — так нет?

И мысль о том, что бледная немочь мог на землю удрать, мне тоже в голову приходила.

Как наименее вероятная.

Во-первых, он наравне с нами контракт с запретом на посещение земли подписал.

Я, правда, его контракт не читал.

Я и свой прочитать не успел — Татьяна со Стасом сдвоенным тычком к подписи склонили.

Во-вторых, бледная немочь даже примитивный перенос в административное здание не осилил.

И не надо мне здесь, что его никто не обучал — я закон надобности сам освоил.

И если меня до сих пор на землю не утянуло, то что он там забыл — если его от одной мысли о ней корежит?

Из чего вытекло третье: с его патологической ненавистью к людям и преклонением перед отцами-архангелами, на земле он бы ко двору пришелся, разве что, в какой-то секте, а у наших детей встретил бы решительный и единодушный отпор.

О чем я собирался прямо в тот день напомнить — в совершенно недвусмысленных выражениях — моему сыну.

По телефону — ночью, когда Татьяна заснет.

Выяснив у него сначала — между делом, не привлекая особого внимания — не выскочил ли бледная немочь где-то рядом с ним.

Вот кто Стаса просил это предположение в ее присутствии вслух оглашать?

Татьяна так в лице переменилась, что пришлось звонить сразу.

Причем, не мне.

Я трубку держал.

У ее уха — у нее руки тряслись.

Конечно, бледной немочи на земле не оказалось!

Если бы он там и нашелся, то только в психушке.

Куда бы его после первого слова упекли.

Утверждаю из всего своего профессионального земного опыта.

Я уверенно вернулся к своей основной версии: не закаленный непосредственным контактом с землей, бледная немочь не выдержал потока информации с нее, и аналитики изолировали его от небесного сообщества во избежание дискредитации их элитного подразделения.

И не надо мне здесь, что спустя неделю он все же всплыл на земле!

Всю эту неделю им наверняка целители занимались — хотя Стас мог бы приставить их к выполнению их прямых обязанностей намного раньше.

А потом его наверняка в руки темным передали — раз Макс сообщил о бомбе замедленного действия в его сознании.

Кто сказал, что ее действие надолго замедлено?

Кто сказал, что она прямо сейчас и рядом с моим сыном не рванет?

Мало, что его гениальное темнейшество сказало!

У него же мания величия к титулу прилагается — его возвращения не только мы, но и все взрывы послушно дожидаться будут?

Вот сколько, спрашивается, можно к Всевышнему бегать?

В самый критический момент и с нулевым результатом.

Я же сразу говорил, что туда нужно профессионала, знающего толк в переговорах, отправлять.

Хотя бы в составе делегации.

Хотя бы с правом совещательного голоса.

Ладно, дело прошлое — главное, что профессионал сейчас в нужном месте оказался.

Узнав о появлении бледной немочи на земле, мы с Татьяной мгновенно пришли к единому решению.

В смысле, решение приняла она — а я рядом стал, как и положено ее хранителю.

Сразу реализовать его не получилось — вот не надо было позволять Татьяне его мысленно оглашать!

Макс, вот не лез бы ты, куда не звали — я без тебя знаю, что меня к Татьяне переносит, потому что я ей всегда нужен!

Нет, лучше позвать — в прошлый прыжок на землю он тоже свою долю сложил.

Если снова с курса собьет — плевать, главное, чтобы на землю.

Там доберемся до места как-нибудь.

Почему не вышло?

И не надо мне здесь, что все дело в отсутствии его темнейшества — он сам говорил, что главной движущей силой Татьяна является.

Если только опять клинья к ней не подбивал.

И точно не надо его на Стаса менять — этот нам такое ускорение придаст, что землю обогнем и назад вернемся.

Кто сказал, что мы собственному сыну больше не нужны?!

Татьяна?!

Это не Татьяна, это паника в ней криком кричит.

А у него при первой же возможности выясню, кто ему эту дурь в голову втемяшил.

Выяснил — оказалось, что это я себе голову ерундой забиваю.

Отдал трубку Татьяне, чтобы не сорваться.

На всех сразу.

Хоть у кого-то должна же голова холодной в решающий момент оставаться.

Так и вышло.

Эпилог 6

То, что пришел час Х, я понял сразу — орет Стас всегда, но такой перекошенной физиономии я у него еще не видел.

Татьяна бросилась к Максу.

Стас умудрился брякнуть что-то о ее бесполезности.

Резко сменив курс, она бросилась на него — в те моменты, когда она вперед меня выскакивает, даже я еене останавливаю.

У Стаса профессиональное чутье сработало — правильно подсказав ему, что в первую очередь нужно глаза прикрывать.

И только у меня хватило головы дотолкать их обоих до Макса — и через мгновенье на землю.

Бросив быстрый взгляд по сторонам, мы с Татьяной увидели то, что, в принципе, и ожидали — где-то там, в толпе этих беснующихся зомби, был наш сын.

Переглянувшись, мы с ней кивнули друг другу, сделали пару шагов в разные стороны и реализовали, наконец, принятое ею решение — приняли облик нашего сына.

Эта мысль возникла у нее сразу после того, как бледная немочь появился на земле.

Оказалось, что она все это время не просто так в своем батискафе сидела, а вела оттуда скрытое даже от меня, но пристальное наблюдение за ним.

При всех дифирамбах ангельским детям, при упоминании о характеристиках, составленных нашим сыном, у него верхняя губа вздергивалась.

Вот всегда бы занималась тем, что у нее лучше всего получается, подумал я, вместо того, чтобы талантами сверкать.

Бледная немочь явно воспрял духом, когда у аналитиков возникли сомнения в толковости этих переиначенных нами характеристик.

Вот говорил же я, что нужно их позапутаннее переделывать, крякнул я с досадой.

Он даже на тренировках именно на меня нападал с особо личной неприязнью.

Вот знал бы я, что она за мной наблюдает, не поддавался бы Стасу, смахнул я слезу умиления.

Одним словом, как всегда в тех случаях, когда речь шла о враждебности по отношению к нашему сыну, ее наблюдательность оказалась начеку.

И хотя мы оба понятия не имели, зачем бледную немочь отправили на землю, но нам обоим такая бомба ненависти неизвестно, насколько замедленного действия, рядом с нашим сыном была не нужна.

Как ее отключить, мы тоже не знали — оставалось только заставить ее рвануть где-то в другом месте.

И я сразу догадался, как — однажды она точно также, в полном сознании и с широко открытыми глазами, направила нашу машину, со мной в ней, в аварию, подготовленную для нашего сына — вместо него.

И кто-то будет мне говорить, что она не прирожденный хранитель?

Наши инструкторы не в счет — они только по формальным признакам судят.

Но справедливости ради, свою формальную работу и они выполнили — внушили ей, что ответственный хранитель всегда советуется со старшим и более опытным коллегой.

Особенно с таким, который всегда открыт к обсуждению любых предложений.

Чтобы не расхлебывать потом их последствия.

На пределе всех сил.

Одним словом, вступили мы с Татьяной в ту битву в едином порыве.

Который потом почему-то ушел вместе с ней.

Оставив меня лицом к лицу с единственным фактом, который я не учел.

Толпа этих зомби мне, понятное дело, и в подметки не годилась.

По одиночке.

Да даже и вместе — в конце концов, я от половины костоломов Стаса не раз, а целых три отбился.

Но такая же толпа таких же зомби наседала и на Татьяну.

А бывших хранителей не бывает — вот меня и притягивало постоянно к ней.

Чтобы принять удар на себя.

Она, правда, демонстрировала чудеса гибкости, уходя от каждого — и меня затопила волна гордости: вот не зря все же я ей дополнительные уроки физподготовки в нашем павильоне давал.

Но вместе со мной к ней притягивало и моих зомби, которые не терялись при виде двух совершенно идентичных жертв, как людям положено, а вообще зверели.

Стас бы сказал: плохая тактика.

Так то Стас — я говорить не стал, я изобретательность в ход пустил.

Она подтаскивала меня к Татьяне, там я быстро давал тумаков ее зомби, привлекая их внимание к себе, и тут же — невероятным усилием воли — устремлялся от нее, уводя за собой свой хвост с пополнением.

На третьем челночном движении я уже вошел в бодрый ритм — и тут-то меня холодом и пробрало.

— Чего за хрень? — прогрохотало у меня в сознании замогильным голосом из склепа. — Откуда еще один мелкий взялся?

— А вон еще один, — отозвался другой с нездоровым возбуждением.

— Здорово, орлы! — вызвал я и этот удар на себя.

— Ты, что ли? — не заставил просить себя дважды подзатыльник. — Опять по тылам шаришь?

— Ничего себе, по тылам! — возмутился я. — Я, по-моему, в самой гуще!

— А ты который? — обошлось на этот раз без рукоприкладства.

— Неважно, — небрежно отмахнулся я. — Другой — это Татьяна.

— Ее ты зачем сюда притащил? — зазвенело у меня в левом ухе не только от мысленного рева.

Тут же удалившегося в сторону Татьяны.

Глянув туда, я увидел, что зомби вокруг нее начали валиться наземь гроздьями.

Я увлек туда своих, чтобы и они без внимания не остались — и прямо у меня на глазах Татьяну отшвырнуло в сторону.

С такой силой, что она совсем не изящно грохнулась на землю.

И больше не шевелилась.

— Вы вообще охренели? — заорал я. — На кого руку подняли?

И тут же улетел вслед за ней.

Поднявшись на четвереньки, я принялся тормошить ее, приложил ухо к груди, она слабо пошевелилась — и на нас обрушилась Ниагара.

Вот не ожидал я такого от любимой стихии!

Выжав этот груз на плечах, я кое-как приподнялся, шаря вокруг руками в поисках хоть какой-то части тела Татьяны, за который можно было потянуть.

И тут же рухнул прямо на нее, сбитый с ног каким-то кретином, который решил освежиться рысцой под водопадом.

Я вытолкал ее оттуда головой, передвигаясь на четвереньках для устойчивости и гоня ко всем темным мысль о том, что в такой массе воды даже я ориентацию потерять могу.

Упала Татьяна на спину и, конечно, наглоталась воды — я взялся за искусственное дыхание.

Со всей скрупулезностью.

Наконец, она шевельнулась, зашлась в кашле, выдохнула, выплюнула остаток воды и открыла глаза.

— Игорь! — хрипло выдохнула она, и, вскинув руки, притянула меня к себе.

— Да это я! — вывинтился я из предназначенных не мне объятий.

— Ты специально? — яростно сверкнула она на меня глазами.

— Прости, что не успел собой заняться, — сухо ответил я, выпрямляясь, — тебя откачивал.

— Извини, — заморгала она, протягивая мне руку. — Где Игорь?

Я помог ей сесть — она поморщилась, держась за голову, и принялась обыскивать нетерпеливым взглядом поле битвы.

Оно было усеяно телами поверженных зомби.

Среди них бродило намного больше народа, чем когда-либо было в отряде Стаса.

Причем, бродили они в четко различимом состоянии.

Узнал я только костоломов Стаса и целителей — последние большей частью над бездыханными зомби руками водили.

Еще одна группа была определенно не из наших — ни одного знакомого лица не разглядел.

Но и не из темных — они там со Стасовыми просто братались.

И если Стас у себя под началом орлов держал, то эти больше на ястребов смахивали.

Так вот, кто Татьяну о землю грохнул!

Стасовых она давно приручила — те бы не посмели.

Я начал приподниматься — чтобы прямо здесь и сейчас и раз и навсегда перья им повыщипывать.

Потом назад сел — от того места, где они стояли, назад к Татьяне было дальше лететь, и если при приземлении и из меня дух выбьет, тоже придется искусственное дыхание делать, а Татьяна может увлечься.

А целителей ей в помощь мне точно не нужно.

Татьяна вдруг глухо охнула и зажала рот руками, глядя поверх них в другую сторону огромными, полными паники глазами.

Посмотрев туда же, я увидел плотную кучку целителей, копошащихся над чем-то на земле.

Над ними стоял …

Если только что я сравнивал орлов и ястребов, то это был коршун.

Которого Татьяна однажды продемонстрировала мне, как земной облик темного гения.

Мне тогда одного лица хватило — с него на меня апокалипсис глянул.

Так мы победили или нет?

Чего они там все обнимаются, если на землю конец света пришел?

Эпилог 7

— Игорь! — выдохнула Татьяна, отняв руку от лица. — Там Игорь?

Она попыталась вскочить, но тут же завалилась назад, снова схватившись за голову.

— Сиди здесь! — резко прикрикнул хранитель во мне. — Я сейчас все узнаю.

Поднявшись, я двинулся к темному коршуну.

Который с каждым шагом становился все апокалиптичнее.

А мне хотелось стать все меньше.

Чтобы он меня не заметил.

Заметил, темные его побери!

Бросив в мою сторону короткий пронизывающий взгляд, он сделал туда же резкий отмахивающий жест.

Я с готовностью замер на месте — этот мановением руки не отбросит, а в землю впечатает.

А Татьяна там одна останется?

Вот с какой, хотел бы я знать, стати он только ей тогда, на земле эту устрашающую личину явил?

Мог бы и к нам на веранду в том же виде выйти — я бы сейчас уже привык.

Хотя нет, она, скорее, случайным свидетелем оказалась — он, наверно, Марину решил прямо сразу подавить.

Буду держать пальцы скрещенными.

Но потом — сейчас нужно держать глаза открытыми.

Если слова спросить не дают.

Темный коршун уже снова обернулся к целителям, явно командуя ними — отрывистыми фразами и резкими жестами.

Как это он целителей под себя подмял?

Что могло заставить их подчиниться темному?

Или кто?

Я задохнулся, как от удара под дых.

Отцы-архангелы, без паники, пожалуйста!

А нет, извините, обознался — Татьяна, дай мне еще две минуты!

Сказал же, что сейчас все узнаю — не надо меня подгонять!

Я сделал небольшой шаг в сторону, потом еще один — в поисках просвета между целителями.

Есть!

На земле между ними действительно кто-то лежал.

Но не в джинсовой куртке, которую мы с Татьяной только что так успешно копировали.

Не Игорь! — немедленно послал я ей мысленное сообщение — на другой стороне еще один водопад случился.

А в темно-зеленом джемпере, в рукав которого мы с Татьяной и Стасом еще так недавно вцепились изо всех сил.

Макс.

Макс?

Кто здесь мог его так отделать?

Ну, не целители же!

Стасовы орлы вряд ли бы с ним справились, даже если бы целой толпой навалились.

Они даже меня целой толпой не одолели.

Остаются только те, третьи.

Ястребы.

Которых орлы Стаса уже явно за своих держат.

Только чином повыше.

Ну, все.

Если Стас натравил их на Макса под прикрытием битвы — сволочь он последняя!

Повертев головой, я увидел его, стоящего с другой стороны памятника.

Ну, сейчас я ему все скажу!

Огибая памятник, я обнаружил, что Стас там не один.

Еще один ястреб.

И судя по тому, что говорит с главным карателем на равных — главный.

Нет, наверно, не все скажу.

И точно не сразу.

И лучше как-то в другой раз.

— На ловца и зверь! — широко развел руки Стас мне навстречу. — А ну, иди сюда — сейчас выгребешь!

Я выгребу?!

Главный участник победоносной битвы?

Который принял на себя основной удар?

Который одним своим видом внес сумятицу в ряды противника?

Который сделал за его костоломов почти всю работу?

— Чего сразу выгребешь? — озвучил я только самую суть своего возмущения.

— Ты с какого перепуга под руку полез? — начал набирать он побольше воздуха. — Ты какого лешего Татьяну туда же втащил?

— Мы их отвлекли! — перешло мое возмущение к подробностям. — И рассредоточили! И вам работу облегчили!

— Кто такой? — негромко спросил Стаса главный ястреб.

И не надо мне здесь, что я тут же замолк — я просто хотел не пропустить момент, если он своих позовет.

— Гвоздь! — выпустил Стас весь набранный воздух со зловещим шипением. — Последний! В крышку моего гроба!

Передо мной возникло это видение — отцы-архангелы, остановите время!

— Хранитель, — прищурился ястреб даже без намека на вопрос. — Кто еще женщину под удар поставит?

— Да? — плюнуло мое возмущение на его устрашающий вид. — А это не Ваши случайно ей — женщине! — такой удар нанесли, что она все еще в себя приходит?

— Не понял, — выпрямился Стас во весь рост, чтобы его клюв выше оказался.

— Мы ее выбросили из схватки, — смерил его ястреб прохладным взглядом, и перевел его — уже ледяной — на меня. — Вы когда-нибудь видели разорванного в клочья ангела?

Стас сморщился, словно его каленым железом приложили.

Я пошел в рукопашную со своим воображением, натягивая на него смирительную рубашку.

Отцы-архангелы, нет!

Нет, я сказал!

Это наши с вами разборки!

Если вы на меня зуб отрастили, то меня им и рвите!

— Где мой сын? — еле выдавил я из себя.

— Он-то живой, — отвел Стас глаза, хмурясь.

— А кто нет? — тут же уловил я нечто недосказанное.

— Мелкую сильно потрепало, — вздохнул он. — Нервы совсем сдали. Титан мысли сказал, что должна отойти — Тоша их уже увез.

Я быстро передал Татьяне все услышанное — ее ответный всхлип оказался таким слабым, что меня опять хранительский долг с места сорвал.

— Я за целителем, для Татьяны, — бросил я через плечо Стасу.

— Стоять! — рявкнуло у меня за спиной.

Я замер на полу-шаге.

С одним Стасом я справлюсь — прецедент уже был.

А если ястреб из птичьей солидарности в дело вступит?

А там еще и коршун в двух шагах — вдруг уже боевой клекот услышал и в стаю к ним сейчас набьется?

Вдруг Татьяна уже сознание потеряла и в беспамятстве забыла, что я ей всегда нужен — и меня к ней не притянет?

— Чего надо? — настороженно покосился я на Стаса, став, на всякий случай, в пол-оборота к нему — как на дуэли, чтобы целиться труднее было.

— Ты еще не забыл, — рыкнул мне Стас, — что целители спят и видят, как бы тебя заграбастать?

— Ради Татьяны, — гордо вскинул я голову, — я и не на такое уже ходил.

— Принято, — милостиво кивнул он мне. — Будь готов — но там, где ты мне нужен. — Он закрыл глаза и через мгновенье бросил мне небрежно: — Вызвал. Осмотрят — доложат.

Я послал Татьяне еще одно сообщение — мол, помощь уже в пути, а я — за ней следом.

В смысле, как только они отчалят.

— А что с Максом? — решил я уточнить, в ожидании нашего счастливого воссоединения, свою догадку — когда дело действительно плохо, Стас никогда не орет. — Кто это его так?

— Кто-кто? — бешено сверкнул он на меня глазами, и я окончательно успокоился. — Еще один герой на амбразуру! Велено же было аксакала скрутить и караулить! Сам же всем дырку в голове проел, что у того в сознании минное поле! Нет, полез разминировать!

— Он, что … подорвался? — не смог я повторить слова Макса о результате вторжения в сознание бледной немочи.

— Не беспокойтесь, — снова встрял ястреб. — Он в хороших руках.

— Слушай, мы же на земле, — поморщился Стас. — Давай без выканья — зубы ноют.

— Наше тыканье еще заслужить нужно, — смерил меня взглядом ястреб.

Я уже открыл было рот, чтобы обсудить с ним определение слова «заслуга», но Стас резко выставил руку ладонью вперед, опустив глаза и сосредоточенно хмурясь.

— Ну, кто бы сомневался, — ухмыльнулся он мне через пару минут. — Целители говорят, что Татьяна в порядке, ей только покой нужен. Они ее издалека просканировали — она заявила, что если к ней кто подойдет, она ему глотку перегрызет.

Ястреб присвистнул, скинув бровь.

— Вот с такой женщиной, — расчувствовался я от даже ему очевидного результата моих безустанных хранительских трудов, — можно идти в любую битву!

— Так что с нее взять, — хмыкнул Стас, — подруга Марины!

— Пожалуй, с ней мы на ты перейдем, — выпрямился ястреб, прищуриваясь.

Минуточку!

Отцы-архангелы, я вовсе не такой результат имел в виду!

Коршуном под разными масками мою жену соблазнить не удалось — так ястреба на нее спускать?

Сколько можно мое ангельское терпение испытывать?

Доиграетесь — лопнет!

Эпилог 8

— Все, мы домой, — невероятным усилием сдержался я в последний раз. — Макс очнется — привет передавайте.

— Какой такой домой? — выпучил на меня глаза Стас. — Ты сейчас забираешь Татьяну, и вы возвращаетесь в ставку, — ткнул он пальцем в небо, — пока здесь все не рассосется.

— В ставку?! — лопнуло мое терпение с оглушительным треском — а нет, это я Стаса за футболку на груди схватил. — Ты издеваешься?! Мы — дома! Наконец-то! Мы столько этого ждали! Я есть хочу! Ты сам сказал, что у Дары нервный срыв — ей сейчас нужен хороший психолог. Даже не думай спорить со специалистом — мы едем домой!

— Слушай, а чего я тебя стерегу? — расплылся Стас в такой добродушной усмешке, что я его футболку отпустил, разгладил ее и от него, на всякий случай, отступил. — Аксакала целителям уже сдал — можно со всеми долгами одним махом расплатиться. Вон они, рядом — свистнуть?

— Мы о крышке твоего гроба говорили, — напомнил я ему. — Давай на ней и остановимся.

— Он — смелый или тупой? — с интересом перевел ястреб взгляд с меня на Стаса.

— Он — ходячее стихийное бедствие! — взревел тот. — Эпицентр всех срывов! Вот станет тебе скучно жить, вызывай — с такой свитой явится, не отмахаешься.

— Тогда мы и с ним на ты, — с охотничьим блеском в глазах принял вызов ястреб. — Будет у меня миноискателем.

— Руки! — выдвинул в его сторону челюсть Стас. — Это — мой миноискатель!

Объект имущественного спора начал понемногу отступать в надежде ускользнуть до конца дискуссии о правах обладания им.

— Короче, — выбросил вперед руку Стас, хлопнув меня по плечу и впившись в него всей пятерней, — у тебя есть выбор: либо ты отправляешься в ставку, где обеспечиваешь Татьяне весь предписанный покой и ждешь от меня сигнала, либо ты ждешь этого сигнала у целителей. Если они тебя после него отпустят. Или еще лучше, — перешел он у запрещенным приемам — я даю этот выбор Татьяне. Пошли.

Вот так мы с Татьяной снова очутились в совсем уже не родных пенатах.

Вот какой, хотелось бы мне знать, темный дернул меня за язык предложить отцам-архангелам поквитаться?

Одно утешило — Татьяна без малейших колебаний согласилась на ультиматум Стаса, лишь бы не расставаться со мной ни на минуту!

Вернулись мы прямо в наш зал свиданий.

Где Татьяна тут же принялась бегать из угла в угол.

Ну, не совсем бегать — на поворотах ее все еще заносило.

Я с готовностью ее подхватывал.

А отталкивать меня зачем?

Еще и с такой силой, как будто это к ней целитель подкрался.

Проверил на темном экране телефона — вроде, я.

— Я опять все сделала не так! — уловил я бормотание Татьяны, когда она в очередной раз мимо меня пронеслась. — Почему я всегда все неправильно делаю?

Пришлось применить силу.

Своего неотразимого обаяния.

Первые два раза промахнулся.

На третий четко выверенным движением поставился под ее очередной толчок.

Дальше пошло по накатанной.

Мягко, но твердо перехватил ее руку — получил под дых другой.

— За что?! — завопил я, старательно изображая страдальческую гримасу.

Она замерла, взгляд у нее прояснился — и глаза у нее начали заполняться слезами.

Куда?!

Я же сказал — по накатанной!

Когда Татьяна руки распускает, мои сразу знают, что им делать — когда у нее глаза на мокром месте, меня парализует.

А нет, не всего — у рук все же условный рефлекс сработал.

И остальное тело тоже подтянулось.

Ну, вот это другое дело — теперь это действительно только наш с ней лично персональный храм.

Ого, прямо, как в момент нашего первого знакомства с ним!

На следующий день Татьяна полностью пришла в себя.

Как всегда под моими крыльями.

— Давай звонить Игорю, — решительно заявила она мне из-под них.

Я настоял на том, чтобы сначала провести разведку.

Объяснив ей со всем знанием дела, что это — первая заповедь любого ссыльного.

Кто их знает, отцов-архангелов — вдруг они с запретной зоны табу уже сняли и поместили туда засаду, чтобы захватить нас в заложники и улучшить таким образом свои переговорные позиции.

Я строго-настрого приказал Татьяне ни единого шага к двери не делать, чтобы не привлечь внимание посторонних глаз к моим искусно замаскированным передвижениям за ней и не заставлять меня беспокоиться из-за ее, Татьяниной, безопасности.

Конец этой фразы я бросил в Маринино лицо.

Вынесло меня за дверь с такой скоростью, что это перемещение никакие посторонние глаза зафиксировать бы не смогли.

А на турники зачем?

А, понятно — галантность потребовала уступить даме право первой в наше общее помещение зайти.

Еле успел догнать, чтобы дверь перед ней открыть — после чего захлопнул ее прямо галантности в морду.

Пробыли мы на бывшем рабочем месте недолго — уж очень оно нам пустынным показалось.

Пугающе пустынным, уточнила Татьяна.

Пугающе для Стаса, мысленно добавил я.

На задворки, значит, главного героя битвы — сразу после ее завершения?

В ссылку — чтобы даже имя его в истории стерлось?

И Татьяну туда же — чтобы муки совести не терзали при одном взгляде на ее изнуренное тревогой лицо?

И всех орлов с собой на землю, чтобы ни один из них на выручку герою не бросился?

Я старательно запоминал все пункты предстоящего разговора со Стасом, собирая зарядки с их с Максом столов.

И не надо мне здесь про покушение на чужую собственность — хватит с меня первой ссылки, когда я даже примитивной ложкой для прорубания стены не запасся, теперь умнее буду!

Увидев покрытое ссадинами лицо Игоря на экране телефона, Татьяна, как всегда, запричитала, а я испытал гордость за плоды своего строгого воспитания, сделавшего из нашего сына настоящего бойца.

А потом легкое беспокойство — что-то я на своем собственном никаких повреждений не заметил на таком же, но темном экране.

Так, надо будет ночью, когда Татьяна уснет, приложиться пару раз лицом к двери, чтобы не упасть потом им же в грязь перед собственным потомком.

Игорь небрежно бросил, что это все пустяки — царапины, и добавил, мрачно хмурясь, что Дара пострадала намного больше.

Забыв о всякой деликатности, Татьяна принялась выспрашивать подробности, а у меня вдруг вырвалось:

— Если ты мужчина — найдешь способ привести свою женщину в чувство.

Минута молчания и две пары выпученных глаз, уставившихся на меня с разных сторон, только подчеркнули болезненный дискомфорт моего прикушенного языка.

— Не сомневайся, — торжественно объявил мне Игорь, как будто я ему переходное знамя только что вручил. — Я пошел.

— Мы скоро будем, — бросила ему вслед Татьяна дрогнувшим голосом.

Я верну себе переходное знамя, восстанавливая ее равновесие особо усердно.

Потом мы звонили всем подряд.

Мой подмастерье сказал нам, что Дара поправляется — так же, как и Макс — и что им обоим нужно время, и что он сам разрывается между работой, домом и всеми теми, кого нужно навестить — упомянув почему-то Марину.

После чего он бросил трубку.

Стас бросил трубку сразу, но все же успев рявкнуть в нее: «Сигнала ждать сказал!» — и добавив мне еще пару пунктов в список тем для предстоящего обсуждения.

Макс подтвердил нам слова моего подмастерья, но в словах его не слышалось привычного яда, растягивал он их без привычного ехидства — и, снова почувствовав себя не в своей тарелке, я сам прекратил разговор.

До тех пор, пока Макс не вернется в знакомую форму и не прекратит выбивать меня из колеи.

После этого в нашем списке контактов осталось всего одно имя.

Я лихорадочно искал повод поругаться с Татьяной.

Чтобы сразу же начать мириться с ней.

Чтобы она напрочь забыла о …

Эпилог 9

— А что это Тоша про Марину говорил? — одной короткой фразой перечеркнула она все мои добрые намерения.

А нельзя было, спрашивается, навстречу им пойти?

Вот пусть сама с ней и разговаривает.

А я у двери посижу.

Нет, лучше постою.

Держась — исключительно для устойчивости — за ее ручку.

— Объявилась, подруга дорогая? — качнуло дверь у меня в руках от визга из трубки. — И ты на их стороне? И ты тоже?

— Марина, что случилось? — судя по заиканию, Татьяну контузило.

Хранитель во мне шагнул к ней — его отбросило назад следующей волной.

— Меня заперли! — накрыла эта волна и меня — смесью восторга и недоверия. — Меня из собственного дома не выпускают! По приказу твоего божества ожившего!

А вот сейчас меня никакая волна не остановит.

Это какое такое Ваше божество, Татьяна Сергеевна?

— Во-первых, не моего, а твоего, — ответила Татьяна, как я надеялся, мне. — А во-вторых, если и так, то он прав. Я там была, Марина — людям там места не было.

— Ты там была?! — задохнулась та. — Ты была в сражении за землю, а меня — на галерку? Опять небожители чертовы за людей решают?

— Да пойми ты, дура набитая, — отрезала ей Татьяна, — что он о тебе беспокоится! Пойми ты, что я сейчас могу намного больше, чем могла раньше и чем можешь сейчас ты — и тем не менее, нас с моим ангелом тоже оттуда отправили, назад, наверх.

Я чуть не прослезился.

От укола сомнения — она разглядела, наконец, подругу или врезала ей за обмолвку про божество?

— А вас за что? — просто капало из слов Марины тяжелое недоверие.

— Не за что, — вздохнула Татьяна, — а чтобы у подготовленных бойцов под ногами не путались, чтобы им не пришлось нас защищать вместо того, чтобы своим делом заниматься. Вот, сидим и ждем, когда все закончится.

— Вы, что, опять назад вернуться не можете? — снова всплеснулся яростью голос Марины.

— Не знаю, не пробовали, — пожала плечами Татьяна. — Стас сказал, что даст знать, когда можно будет. Я ему верю — так же, как и моему ангелу. Так же, как Люку. И это как раз то, чему тебе научиться нужно — верить. Тем, кто о тебе заботится. Тем, кому ты не безразлична. Короче, Марина, успокойся и жди — скоро встретимся.

Вот умеет же Татьяна развеять сомнения какой-то парой слов!

Но только можно список самых доверенных одним мной ограничить?

Одно радует — не только меня в ссылку отправили.

Хотя равная с Мариной мера пресечения — где справедливость?

Она бы там, понятно, по инерции на всех ангелов бросаться стала.

Вовремя ее темное божество раскусило.

Но мы-то с Татьяной на нужной стороне фронта оказались!

Большей частью.

Пусть и недолго.

Если я правильно помню.

А нас в изгнание и забвение?

Ага, сейчас.

Изгнание предотвратить я не успел — слишком много там клювастых собралось, а у меня Татьяна за спиной.

Но возвращение наше пройдет под такие фанфары, что они у всех них целую вечность эхом в ушах грохотать будут.

Первой моей мыслью был Стас.

Два Стаса — чтобы двойного страха на всех нагнать.

Так же, как два наших сына внесли полный разброд и шатания в ряды тех зомби.

Татьяна, добрая душа, напомнила мне, что в его облике меня раскрыли почти мгновенно.

Так то когда было?

Первый же блин всегда комом!

И где это случилось — у Стаса в отряде?

Так его костоломы его нюхом чуют.

А нюх подделывать я не тренировался.

Вот недаром я над Татьяной столько трудился — не ограничилась пустым критиканством, а со встречным предложением выступила.

Гениальным.

По форме и сути.

Но не по реализации.

Легко ей в человека перевоплощаться — а меня мысль о божестве в робость вгоняла.

Отцы-архангелы, темные их побери, внушили трепет перед высшими силами.

Может, уже побрали?

Сколько можно возиться?

Накликал — позвонил Стас с приглашением на общую встречу на следующий день.

А вот обязательно было формулировать как приказ явиться точно в назначенный срок?

С намеком на последствия в случае опоздания.

Давление не является для творческих личностей мотивирующим фактором.

Особенно, чужое — как профессиональный психолог утверждаю.

Пришлось его срочно под свое собственное маскировать.

Не дай Всевышний, еды лишат.

Начало срабатывать, но медленно — я посмотрю, кто меня рядом с накрытым столом остановит …

В общем, задержались мы.

Но эффект произвели оглушительный.

На меня точно.

С трудом оторвав взгляд от стола, я отвел его — подальше от искушения, но не подумав — в сторону.

Где он упал на две совершенно идентичные Марины.

Одна из которых — я точно знал — была Татьяной.

И я снова — как во времена тренировок — с ужасом почувствовал, как мое преклонение перед ней плавно сползает на стоящий рядом оригинал.

Под ликующее одобрение натянутой на меня личины.

Нет!

Я отказываюсь от раздвоения личности!

Я отвергаю гарем!

Фу ты, вроде, докричался!

Судя по выдвинутой челюсти Стаса и отражению в ложке, это снова я.

Счастливое избавление нужно отметить.

Еда!

Сколько я этого ждал!

И этого.

И вон того тоже.

Можно и с горочкой — нечего жадничать!

Через некоторое время, отведав все представленные на столе кулинарные шедевры и отметив про себя достоинства и недостатки каждого — нужно будет Свете на последние указать — я отвалился на спинку своего стула, чтобы пояс джинсов так не давил, и поднял взор чуть выше стола.

Как же здорово видеть все эти лица, а не одних только Стаса с Максом!

А чего это они рядом сидят?

Как два надутых сыча на одном насесте.

И даже клювами не меряются.

Вот оно — торжество справедливости!

Нечего было Стасу меня подсиживать и с поля битвы сживать!

Разобралось ожившее божество, кто на том поле себя не жалел, а кто — после битвы крыльями расхлопался.

И кто теперь в ссылке на дальнем краю стола?

А вот нас с Татьяной прямо во главу его притянуло!

И сын наш не случайно на почетном месте, по мою левую руку, оказался.

За ним, правда, и темная принцесса, как всегда, увязалась.

Но какая-то присмиревшая — прежде, чем слово сказать, одобрения у него взглядом ищет.

Вот как это мне удается?

Всегда самое подходящее случаю напутственное слово найдется!

И сын воспитан должным образом — оправдал доверие: привел свою принцессу в то самое чувство, которого ей всегда не хватало.

Чувство признания того, кто за кем по жизни летает.

Надо будет у него выяснить, как он это сделал.

А то его мать в последнее время, чуть что — все время вперед вожака стаи вырваться норовит.

И еще и крылом ему наподдать, чтобы хвостом перед клювом не размахивал.

Так, кто у нас там дальше?

Моему подмастерью тоже по чину подальше за столом сидеть, а вот Свету туда зря поместили — я бы ей сейчас открыл глаза на то, какие ингредиенты в салате стоит смешивать, а с какими лучше не экспериментировать.

Хоть бы на соседку свою взъерошенную глянула, прежде чем ей еще подкладывать — у той же на лице написано, что что-то с этим салатом не так.

Вот кто, хотел бы я знать, из наших инструкторов дал ей рекомендацию в наш отдел?

Я из Татьяниной группы никого, кроме бледной немочи, особо не запомнил — она их очень метко, как всегда, обозвала: колибри, перед глазами мельтешащие. Но какой из нее хранитель, если вместо того, чтобы возле Олега неотлучно находиться, она разве что в рот не заглядывает …

А этот тут откуда взялся?

На самом дальнем краю стола, прямо напротив нас, рядом с колибри, абсолютно вольготно, как у себя дома, расположился тот самый главный ястреб.

Он зачем сюда явился?

За мной?!

Стас меня ему отдал?

Специально меня в ссылку, чтобы подороже продать?

Эпилог 10

— Ты зачем сюда этого, рядом с тобой, притащил? — начал я намеченный разговор со Стасом с совершенно незапланированного пункта.

— А я здесь с какого бока? — не упустил он возможность клацнуть на меня клювом хотя бы мысленно. — Он за другим мелким притащился — это же его хранитель, тот, который темный.

Ну все, пропал Олег.

Наш хранитель уже полностью порабощен темным, перед которым больше нет никаких преград, чтобы сбить человека с праведного пути.

Нам мало здесь темной принцессы?

Какой идиот, хотел бы я знать, в нашем отделе направил против матерого темного едва оперившегося птенца прямо со студенческой скамьи?

Куда смотрел мой подмастерье?

Он так от меня всю необходимую помощь и поддержку получал с самого его первого шага на земле!

Опять мне впрягаться?

Чтобы снова уберечь пусть и бывший отдел от несмываемого позора?

И, кроме Олега, еще и колибри эту под мои крылья, чтобы и из нее достойного специалиста сделать?

Нет, не пойдет — там уже и так тесновато.

И Татьяна еще моментом воспользуется, чтобы окончательно от моих крыльев отбиться.

И вообще — что-то в словах Стаса не вяжется.

— Не надо мне на уши вешать! — торжествующие припер я его к стенке. — Хранителю положено рядом с подопечным оставаться, а не в первую попавшуюся драку ввязываться!

— А у темных все хранители такие — загляденье! — хохотнул Стас с явным одобрением. — Еще и многостаночники: этот перед схваткой Марину под замок посадил — и она его ни криком, ни улыбочками не взяла. Я тебе так скажу, — как-то совсем нездорово оживился он, — я весь ваш отдел на спецкурс под его началом отправлю — мне это половину проблем на земле с головы снимет.

Ну все, пропал отдел.

Светлые хранители, призванные пробуждать в людях все самое лучшее и направлять их к доброму и вечному — в обучении у темного охотника за душами.

Еще и не стесняющегося применять к ним физические меры воздействия.

Вдруг я заметил, что хищник не сводит глаз с Марины.

С видом алкоголика, случайно наткнувшегося на давно спрятанную и там и забытую бутылку отборного виски.

Так-так-так, если разрушительные чары Марины будут впредь направлены исключительно на темных, я собственноручно буду им аплодировать и во всеуслышание признаю ее несравненной …

Стоп!

Где ложка?

Фу, вроде, я еще в своем облике!

Но если намекнуть тому, кого я только что воплощал, что некоторые тут заглядываются на предмет его интереса, то что-то мне подсказывает, что ястребу мгновенно конец придет.

Распылитель все еще в руках у темных.

Заодно и свой бывший отдел спасу от ренегатского спецкурса.

Ястреб перевел взгляд на управляющего кнопкой распылителя и, поймав его ответный, с легкой усмешкой показал ему большой палец.

— Чего он на меня уставился? — раздраженно бросила Марина в сторону божества и, заодно, и мою.

— Это еще один поклонник твоего совершенства! — объявил ей темный подхалим с нарочитой серьезностью.

— Да? — ожидаемо взвилась Марина. — Это он из поклонения чуть меня по рукам и ногам не связал?

— Мы просто не могли себе позволить снова потерять тебя, — воззрился он на нее немигающим взглядом, и она — я чуть глаза не протер! — заморгала.

А когда это они успели на ты перейти?

До того, как ее чуть не связали, или после?

Так, похоже, ее разрушительные чары не действуют ни на ястреба, ни на коршуна, но если эти хищники нашли способ наложить на них узду, чтобы сделать их управляемыми …

— Кто это такой? — обратился я мысленно к темному укротителю Марины для уточнения числа станков, на которых работает ястреб.

— Тебе все еще нет равных в умении задавать сложные вопросы, — усмехнулся он, проследив за моим взглядом. — Давай скажем так: если бы мне однажды понадобился преемник, он бы стал моим самым первым выбором.

Ну все, пропала земля.

Темный совратитель душ, осевший на ней на длительной основе.

Уже подмявший под себя не одного, похоже, нашего хранителя.

Уже втершийся в доверие руководителю нашего силового подразделения.

Уже вооруженный разрушительными чарами Марины.

Уже заявивший, что имеет на меня далеко идущие планы.

И облаченный властью ожившего божества?

Мне, что, теперь с последнего пылинки сдувать, чтобы оно и дальше ожившим и исправно функционирующим оставалось?

И его еще под мои крылья?!

С другой стороны, Татьяну оно мне там точно приструнит, а колибри можно моему подмастерью вручить — пусть, наконец, узнает, каково это — наставником у полной бестолочи быть.

— Татьяна! — дал я ей последний шанс насладиться полной свободой. — Убери куда-нибудь Марину, пожалуйста — у меня тут стратегически важный разговор намечается.

Ушли обе — без единого слова возражения, но с двумя бокалами.

А бутылку целую куда?!

Ладно, последний раз закрою глаза на это безобразие!

К будущему темному подопечному я подступился осторожно — за неимением под рукой Татьяны, он усмирил меня.

С первого взгляда.

И потом, мы все-таки на земле — нужно продемонстрировать ему принятые на ней манеры.

— Как тебе наша еда? — начал я с обычного в конце трапезы вопроса.

— Очень неплохо, — выжидательно уставился он на меня.

— Да, пельмени Свете определенно удались, — вежливо обошел я вниманием салаты. — Но вот чего здесь явно не хватало — это картошечки!

Несмотря на то, что я отдал должное абсолютно всем представленным на столе блюдам, рот у меня вновь наполнился слюной.

В таких количествах, что она к глазам поднялась — я смахнул с одного каплю влаги.

— Признаюсь, я предпочитаю животную пищу, — ответил он мне с таким же влажным блеском в глазах.

— Да ты что! — воодушевившись, я чуть не хлопнул его по плечу — он с явным интересом проследил за моей дернувшейся рукой. — Тогда решено: в следующий раз собираемся у нас — там и места-то побольше — я тебе такое жаркое приготовлю …

— В какой следующий раз? — недоуменно вскинул он бровь.

— Дай мне пару дней, — не стал я ставить себе рамки. — Нужно все необходимое купить и, вообще, посмотреть, сколько у меня денег на счету …

— Как же мне бесконечно жаль, — сокрушенно покачал он головой, — разбивать эту сияющую хрустальную мечту! После сегодняшней встречи вы все отправитесь назад, — небрежно вскинул он палец к потолку.

— Куда — назад?! — начал вдруг заикаться я. — С какой стати? Мы же победили! Нам с Татьяной нужно сюда — что мы там забыли?

— Мы только ступили на путь восстановления баланса, — посмотрел он куда-то сквозь меня. — Точки его сборки находятся здесь — и я очень рад, что в мое отсутствие их стало больше, — обвел он взглядом уже перемешавшихся гостей, — но полностью закончить этот процесс можно только в башнях. И для этого мне там нужны вы.

— Зачем? — все еще не сдавался я. — Что там-то делать?

— Вы, — вновь сфокусировался он на мне — таким взглядом, что у меня плечи расправились, — со всеми вашими различиями и, одновременно, умением не только сосуществовать, но и отлично сотрудничать — являетесь пока единственным центром притяжения башен. Поверь мне, там уже есть много сочувствующих такой идее — вам предстоит разыскать их и довести число таких центров до необратимого.

— Это же сколько нам там торчать! — уныло протянул я, представив себе на мгновение количество обитателей одного только нашего административного здания.

— Все в ваших руках! — с безграничным доверием в голосе объявил он. — Вы просто созданы для такой миссии — если мне не изменяет память, тот ваш новый отдел плодотворно заработал в рекордные сроки. И потом, — добавил он, словно спохватившись, — я остаюсь здесь, чтобы направлять процессы в этом мире — вы сможете навещать меня. Изредка.

Стоп!

Остановимся на этом слове, не вдаваясь в подробности.

Потом всегда можно будет сказать, что у нас с ним возникло разное понимание слова изредка.

Вот же гад — стратег темный!

Знает, с кем вести разговор о глобальных вопросах.

Ладно, если я между Стасом и Максом слаживание провел, играючи — хоть по правилам, хоть нет — то и других сочувствующих притру друг к другу без проблем.

А если проблемы возникнут, напущу на строптивых Татьяну в образе стратега.

Сами обтешутся.

А потом — на землю!

— Хорошо, я понял задачу, — решительно кивнул я ему. — Займусь ею сразу же по возвращении. Но когда мы добьемся окончательной победы, — решил я лишить его возможности увиливать в будущем, — мы с Татьяной возвращаемся сюда, навсегда, и празднуем ее у нас. Стол за мной.

— О какой победе ты говоришь? — озадаченно склонил он голову к плечу.

— Ну, как же! — удивился я его тугодумию. — Я говорю об окончательном и бесповоротном сокрушении тех, кто хочет уничтожить землю.

— Ага! — просветлело у него лицо. — А скажи мне, пожалуйста, если бы эти несколько дней назад верх взяли они, и им бы удалось захватить твоего сына — ты бы смирился с поражением?

— Сейчас! — клацнул я зубами в лучших традициях Стаса.

— Наши оппоненты бессмертны, — напомнил он мне. — Так же, как и мы. О какой окончательной и бесповоротной победе может идти речь?

Эпилог 11

*****

Оглянувшись по сторонам, я с усмешкой вспомнила тот момент, когда, выйдя со двора своих родителей, попрощалась с землей навсегда.

Я ведь действительно смирилась тогда с мыслью, что толку от меня на ней не будет никакого, и решила вернуться в уже опостылевшие мне заоблачные выси, в которые когда-то так рвалась, чтобы оттуда хоть как-то земле помочь.

Больше всего меня угнетало то, что порвав ради них с землей, я и там не ко двору пришлась.

Ни к одной небесной профессии призвания я не почувствовала, и в любой из них у меня столько же препятствий возникло, сколько и способностей.

Те же ангельские таланты, которые во мне непонятно, откуда взялись и поначалу вызвали такой ажиотаж, также быстро канули в лету. Я очень хотела верить, что они хоть кому-то, кому я их передала, пользу принесли — ребятам Стаса, например, в их вечной погоне за темными — но мне в новом отделе было от них ни тепло, ни холодно.

Я все больше чувствовала себя лампочкой: нажал кто-то на выключатель, пустил на нее ток электрический — и засияла она ослепительным светом, давая всем возможность комфортно заниматься своими делами. А если свет от нее по каким-то причинам не нужен, никто и вверх не глянет — вкручена она там в полной готовности или нет.

Мой ангел, конечно, поглядывал, но его мое полное бездействие более, чем устраивало: мол, чем меньше лампочку включать, тем дольше она не сгорит, останется в целости и сохранности. Он бы вообще, если бы мог, назад бы меня в магазинную упаковку запихнул и запечатал с обеих сторон.

Но если светить лампочке не давали, то наблюдать за всем происходящим ей сверху было очень даже удобно. Именно этим я и решила заняться по возвращении с земли — следить за всемишагами, против нее предпринимаемыми, и сообщать о них Марине.

Поле для наблюдений у меня открылось обширное, а вот факты для передачи Марине никак на нем не просматривались. Прямо какое-то поле зыбучих песков — стоит какому-то камешку из них на поверхность выскочить, они его тут же назад заглатывают.

Передо мной же не нормальные люди находились, а ангелы — как скользкие и изворотливые угри, о передвижениях которых под водой можно только по ряби на ее поверхности догадываться.

Каждая перемена в выражении их лиц, каждый их взгляд исподтишка друг на друга, каждый нарочитый или непроизвольный жест говорили мне о многом, но это ведь были только мои догадки. Сунуться с ними к Марине — значит, нарваться на очередную проповедь: она даже презентации у себя в турагенстве всегда сопровождала статистическими данными и финансовыми расчетами.

Я тоже отметила про себя, что все их телодвижения определенно как-то с Винни связаны — когда Стас сообщил, что тот настроил их небесные ноутбук на себя, у них то и дело экраны замирать начали. Я только надеялась, что он им всем такие же допросы устраивает, как и мне после первого посещения земли.

И что мне Марине передавать? Что Люк ведет отдельные переговоры со всеми нашими общими знакомыми, и я делаю такой вывод на основании застывшего экрана ноутбука? Да засмеет же!

Причем, когда после нашего последнего посещения земли Винни исчез, экраны у них все также периодически замирали, и после этого их лица становились все напряженнее. Значит, он им всем не только допрос учинил, но и поручения оставил — и справлялся периодически о ходе их выполнения.

С Максом понятно — у них наверняка какие-то общие темные дела были.

Со Стасом тоже — к тому времени, как дойдет до открытой войны за землю, он должен своих ребят, как следует, подготовить.

Но что Винни нужно от хранителей? Манипуляторы они, судя по моему ангелу, еще те, а вот бойцы — судя по нему же рядом со Стасом — не очень. Разве что он хотел собрать под свои знамена тех хранителей, у которых дети на земле появились.

А тут еще Игорь сообщил нам, что они с Дарой взялись за более строгий отбор среди таких детей — точно идея Люка.

Он всем поручения оставил, со всеми на связи остался — кроме меня!

Ответила свое лампочка — свободна!

Отсутствие Винни вызывало у меня еще большее раздражение, потому что в моих наблюдениях появилось нечто, что Марине сообщать было снова бесполезно — она не знала, о ком речь — а ему так в самый раз, он единственный к моей интуиции прислушивался.

За Тенью я все это время наблюдала так же, как и за всеми — но поначалу для порядка: я в нем всегда все дела на работе держала.

И перемену в его всегда неброской внешности заметила только потому, что провела с ним весь наш дополнительный курс в самом тесном общении и могла отличить его обычную бледность от синевы полного истощения.

Довольно длительное время он сидел в офисе, как тетерев — ничего вокруг не замечая. Он как будто пил глазами информацию с экрана своего ноутбука — но она его не насыщала, а все больше высушивала.

Затем, в какой-то момент он вдруг впал в крайнее раздражение и несколько дней сидел перед ноутбуком, откинувшись на спинку стула и яростно подергивая ноздрями на его экран.

Затем он снова оживился, прилип к экрану, всматриваясь в него с расчетливым прищуром — и на лице у него все явственнее стало проступать до бесконечности нервирующая меня смесь страха и бешеного возбуждения.

Я стала не только присматриваться, но и прислушиваться к нему на перерывах. Во время своих вечных пикировок абсолютно со всеми, он часто имел наглость апеллировать к написанным для меня воспоминаниям об Игоре. Может, такое и раньше в его словах мелькало, но сейчас я четко расслышала, что, поя дифирамбы ангельским детям, он приводит, как правило, примеры, связанные с Дарой — при упоминаниях же об Игоре у него очень характерно вздергивалась верхняя губа.

Он и на моего ангела начал бросаться с особой яростью — и в полемике, и на утренних тренировках. Причем, на последних — я стала и на них поглядывать через окно — он какими-то совершенно бесчестными приемами начал пользоваться.

Сообщи я все это Марине, она бы только фыркнула — что мне, мол, материнский инстинкт глаза застит. Но и всем остальным в офисе рассказывать не было никакого смысла — ну, прибьют они Тень, и что? Как узнать, чем и, главное, зачем его пичкают, чтобы против моего сына настраивать?

Как он мог? Как мог Винни исчезнуть именно в тот момент, когда здесь явно что-то непонятное происходит?

А у нас точно что-то происходило — судя по тому, как вдруг заерзал мой ангел, словно у него уже сил не хватало все это в себе держать, но он все равно характер выдерживал, чтобы я к нему первая с расспросами пристала.

Ну и ладно, излишняя выдержка в критической ситуации называется упрямством — и хотя мой ангел всегда меня в нем обвинял, это я к нему однажды вечером подошла и прямо в лоб спросила, что он от меня скрывает.

Ответ из него, как всегда, клещами пришлось вытаскивать, но когда он прекратил, наконец, ужом извиваться и выложил мне все, как на духу, я поняла, и зачем он сам Винни понадобился, и какое тот мне поручение оставил.

Начал мой ангел, естественно, с Марины — это же только мне можно запрещать даже имя ее в его присутствии упоминать!

Если бы он сообщил мне об увлечении ею Винни еще совсем недавно, я бы даже слушать не стала — только на моей памяти вокруг Марины столько самых ярких личностей увивалось, но даже Стасу с Максом не удалось ее укротить.

Но за пару дней до этого разговора она мне сама позвонила — и кое-как выслушав мои сбивчивые объяснения, что еще рано какие-то выводы из моих наблюдений делать, вдруг спросила меня, куда Люк подевался.

Я к тому времени была уже вполне готова разделить ее раздражение, но обычно Марина вообще замечала чье-то отсутствие, только если ей этот кто-то был срочно нужен.

С чего это ей Люк понадобился — после того, как она ему прямо в лицо заявила, чтобы он и сам с земли проваливал, и всех ангелов с собой забрал.

Вместе со мной, между прочим.

И я задумалась.

Марине всегда не было равных в умении дергать собеседника за нужные ниточки: хоть заставить его одним коротким взглядом камни таскать, хоть вызвать его на скандал одним ехидным замечанием. До нее, разве что, только мой ангел дотягивал — он тоже легко выдавливал из меня все, что хотел.

А вот с Люка все ее провокации стекали, как с гуся вода — он смотрел на них с усмешкой, как на давно ему известные капризы ребенка. Которые он останавливал одной неожиданной фразой — опять-таки на моей памяти не было случая, чтобы кто-то заставил Марину нить разговора потерять.

Недаром она все последующие разговоры с ним только один на один вела.

Эпилог 12

Он, кстати, и со всеми остальными наедине беседовал и, похоже, нащупал у каждого самую чувствительную струнку — если уже и неукротимая Марина его отсутствием тяготится, и грозный Стас над его поручением исправно трудится.

Вот не мешало бы выяснить, какая это струнка в моем ангеле так охотно на его призыв отозвалась.

Я бы ее тоже пощипала.

Он, конечно, еще поувиливал, но это мы уже не раз проходили — я пожала плечами, демонстрируя потерю интереса, и он тут же огласил мне, раздуваясь от гордости, свою гениальную идею.

По всем статьям гениальную.

Во-первых, это был отличный шанс вернуться на землю — пусть только попробует туда без меня удрать! — и не в подполье там сидеть, а выполнять очень важную работу.

И во-вторых, мой ангел всегда ныл, что у него слишком много клиентов образовалось, и мысль распространить его психологическую практику на все человечество явно не у него родилась — ему ее наверняка Винни подбросил, причем, явно между прочим и не претендуя на авторство.

Я ему тоже все идеи всегда незаметно подсовывала, а там пусть гордится, что сам придумал.

Но мне все же совершенно не хотелось, чтобы мой ангел потом на работе круглосуточно пропадал, поэтому я горячо поддержала мысль подключить к процессу восстановления психического здоровья человечества целителей — в конце концов, это их прямая обязанность.

И потом, они еще во время моей учебы отмечали у меня определенные способности к их ремеслу — должны будут проголосовать за мое участие.

Мой ангел встал в трагическую позу и заявил, что попасть к целителям для переговоров у него нет ни малейшего шанса.

Да что же он меня надеждой столько времени манил?

Только для того, чтобы разбить ее вдребезги под самым моим носом о стену невозможности? Так это мы уже тоже проходили — эти бестолковые ангелы без капли воображения и срыв маски инвертации раньше невозможным считали.

А трудно сообразить, что можно и другую на себя надеть?

Они же так кичатся своей постоянной сменой внешности на земле!

На меня накатило. Понимание того, какое поручение оставил мне Винни — причем, через моего ангела, чтобы тот себя отстраненным не чувствовал.

Все мои ангельские открытия случились именно в тот момент, когда они были крайне необходимы. Причем, каждое из них свершилось практически без моего сознательного участия, они словно снисходили на меня откровением — словно тот самый закон надобности моего ангела срабатывал. Только ему об этом знать не надо — а то будет им любую свою прихоть обосновывать.

Проникновение в инвертацию произошло, когда наши враги уже задумали нападение на землю, и всем нам — и особенно, ребятам Стаса — нужно было распознавать их в любом состоянии.

Ощущение инвертации у каждого из нас возникло разное — чтобы его нельзя было замаскировать под те или иные естественные явления, а мой ангел так и вовсе стал различать инвертированных по отделам.

Моя раковина, в которой я пряталась на земле от любой агрессии, превратилась здесь в непробиваемый батискаф, который уберет меня от потери рассудка во время курса у наблюдателей и от всевидящего ока наших врагов во время работы в новом отделе.

И сейчас, слушая разглагольствования моего ангела о повсеместно принятых правилах изменения внешности, я только головой качала — что может быть проще, чем представить нужный образ, а себя зеркалом, в котором он отразится?

Первой у меня, конечно, возникла мысль об Игоре, но я не решилась — вдруг зеркало не точным поначалу окажется. Мой ангел же не упустит момент, чтобы раскритиковать мой не соответствующий ангельской теории подход в пух и прах.

Зеркало все же не подвело — судя по реакции моего ангела: прямо жаром от него инвертированного пахнуло. Вот еще и бонус к моему открытию — в следующий раз раскомандуется, снова получит Марину в слушатели. Потом у меня почему-то, опять как будто подсознательно, получился образ Люка. То ли из благодарности — включил все же лампочку, даже на расстоянии — то ли он сам решил свое камео в моем новом открытии оставить, но эффект существенно превзошел предыдущий: мой ангел даже дышать забыл, не говоря уже про инвертацию.

Ну вот, теперь проблема — какой образ выбирать, когда он в следующий раз раскомандуется?

Моему ангелу, конечно, очень сильно и очень долго мешала устоявшаяся ангельская теория — никак он не мог дать полет своей фантазии, зато потом его забросило в другую крайность — чего, спрашивается, с несколькими образами сразу экспериментировать? Вот что будет, если завтра в отряд к Стасу сиамский близнец из него и Макса явится?

Не знаю, то ли мой ангел таки напортачил с нужным образом, то ли подошел к нему формально — любой актер знает, что грим — это хорошо, но форму еще и содержанием наполнить нужно — но на следующий день его там все-таки расшифровали. Слава Богу, до появления Стаса — его ребята по старой памяти явно отпустили моего ангела подобру-поздорову.

Но Стасу, естественно, доложили — и получил мой ангел прямо на следующий день очередную воспитательную беседу.

Это ерунда, отмахнулся он от моего сочувствия вечером, главное — удалось вступить в контакт с целителями.

С того момента настроение у него явно стало улучшаться, и я занервничала. Если он умудрился прямо с первого раза убедить целителей, что не дипломированных специалистов незачем привлекать к решению столь сложной задачи …

— С ними одним раундом не обойдешься, — мгновенно помрачнел он в ответ на мой вопрос о том, как продвигаются переговоры с целителями. — Они совершенно неприемлемые условия выдвигают. Сейчас работаю над компромиссом.

Понятно, значит, решение еще и на горизонте не просматривается — мой ангел даже намеком на него уже похвастался бы. А нельзя мне рассказать, в чем проблема — за мной же решения сами гоняются!

А тут еще Игорь через какое-то время поведал нам, что на Олега вдруг ни с того, ни с сего ангельское признание снизошло — причем, сразу со всех сторон. Я бы за него только порадовалась — он хоть и не броский с виду, но и я в свое время среди людей ничем не блистала, а ведь разглядели во мне что-то — но два хранителя у человека? Из абсолютно противоположных ведомств? Вцепившихся в человека и тянущих его каждый в свою сторону? Рядом со все еще совершенно неопытным Тошей? И Мариной — как очередное яркое доказательство невменяемости ангелов?

Ну, неужели непонятно, что теперь нам точно и срочно нужно на землю? Да скажи ты, чего целители хотят — я найду решение!

Но оно опять само ко мне пришло — в тот день, когда исчез Тень.

Однажды я бросилась к этим чертовым ангелам, чтобы защитить своего сына.

Я оставила его одного на земле, я втравила моего ангела в страшные неприятности, я доставила не одну тяжелую минуту своим родителям и друзьям — ангелы не сочли нужным даже выслушать меня.

Более того, угроза моему сыну с их стороны никуда не делась — и сейчас вернулась к нему.

Когда рядом с ним больше некому шагнуть ей навстречу.

Вот пусть даже не надеются — я возвращаюсь!

Но в этот раз мой ангел будет в курсе — все равно ведь за мной увяжется, так пусть хоть не вслепую.

И потом, сейчас мы с ним в совершенно равных правах находимся: он создал веское обоснование для нашего возвращения — я придумала, как замаскироваться, чтобы нас ни одна ангельская ищейка не нашла.

С тех пор мы тренировались в этой маскировке каждый день.

И в тот момент, когда открылась, наконец, возможность попасть на землю, меня не то, что Стас — Винни не смог бы остановить.

Эпилог 13

А вот там меня ждало еще одно — вовсе не блистательное, а крайне унизительное открытие: став ангелом, в глубине души я ничуть не изменилась.

В отличие от Марины, я никогда не была бойцом — при встрече с ураганом я либо удирала от него, либо ныряла в свою раковину, чтобы там переждать ненастье.

Сейчас нужно было драться — и я вдруг поняла, что просто не могу ударить человека, даже того, который бросается на меня, чтобы убить.

Я только и могла, что уворачиваться от этих сумасшедших, определенно будя в них еще большую кровожадность.

Среди них мелькали и другие, куда лучшие бойцы, чем я. Слава Богу, только некоторые были в инвертации — я и так уже задыхаться начала от всех этих ненавистных мне физических метаний. Но и просто невидимые ангелы, которые всегда представлялись мне смутными очертаниями, внутренность которых постоянно шла то волнами, то рябью, нагоняли на меня еще большую жуть — в каждом из них мне Тень чудился.

У моего ангела, похоже, земля тоже старые инстинкты разбудила — на него хранительство с удвоенной силой накатило, и он постоянно лез ко мне на выручку. Только сумасшедших вокруг меня при этом тоже больше становилось, а пространства для увертывания — меньше, и мне то и дело приходилось махать ему руками, чтобы убрался куда-нибудь — на разговоры, даже мысленные, дыхания не хватало.

Изредка до него даже доходило.

А потом …

Потом меня просто отбросили.

Как попавшуюся под ноги шишку.

Чтобы не споткнуться о нее.

Очнувшись, я увидела над собой Игоря — и чуть снова не отключилась, от облегчения.

Удержал меня мой ангел — оказалось, что это он снова из нашего сына инструмент сделал, чтобы меня из беспамятства выдернуть.

А ничего, что у меня сердечный приступ мог случиться, когда он в свой облик вернулся?

Чего он сидит здесь вместо того, чтобы Игоря искать — я же уже бессмертная, что мне сделается?

Он ушел. Я не смогла с ним пойти — меня вообще ноги не держали после того, как я увидела Люка, стоящего над распростертым на земле телом.

Нет, это не Игорь, мысленно сообщил мне мой ангел — во мне словно туго натянутая пружина лопнула, и я даже забыла спросить, кому там Люк первую помощь оказывает.

Игоря с Дарой Тоша увез, с ними все более-менее, добавил мой ангел спустя какое-то время — и я начала изо всех сил собираться с остальными силами: нужно ехать к Игорю, более-менее меня не устраивает, я должна своими глазами убедиться, что он более в порядке, чем менее.

Силы понадобились мне раньше.

Я вдруг заметила приближающуюся группу целителей — очень целеустремленно приближающуюся — и поняла, что бессмертная там или нет, но живой я им в руки не дамся.

Я не дам им снова лишить меня памяти!

Наверно, я во что-то преобразилась.

Скорее всего, во что-то звероподобное.

Бежать мне было некуда, и прятаться негде, и я не собиралась просто отбиваться от них — я буду рвать их зубами и когтями, чтобы хотя бы одного изувечить.

Чтобы меня потом — за немыслимое среди ангелов нанесение ущерба себе подобным — сразу к распылению приговорили.

Но с моей нетронутой памятью.

А приговор Винни не даст в исполнение привести.

А потом я поставлю его перед фактом, что не только он один может себе на земле новый облик соорудить — так что пусть назад отправляет, теперь меня там никто не найдет.

А там можно будет сразу и Игоря, и моего ангела отыскать.

Мой ангел нашел меня первым.

В обществе Стаса.

Которому целители наверняка уже доложили о моем невменяемом состоянии.

И он решил убрать меня еще дальше — пригрозив, что в противном случае, целители возьмутся за моего ангела.

Чтобы он меня не узнал, когда я его на земле отыщу?

Всю вечность?

Когда мы с ним снова очутились в том месте, где я провела столько времени, тупо перенося данные из бумажных документов в небесный ноутбук, меня окончательно накрыло ощущением собственной никчемности.

Все, что я ни пыталась сделать, не то, что пользы не приносило — чуть ли не полной катастрофой заканчивалось.

Я перешагнула черту между жизнью и смертью — и не только не помогла своему сыну, но и своего ангела и любимой работы лишила, и вообще всю его жизнь перевернула.

Я развесила уши перед аналитиками — и не только не обеспечила своему сыну блистательное будущее, но и моего ангела втянула в самый центр бунта против его руководства.

Я поддалась уговорам Винни и не осталась с моим ангелом на земле — и не только не собрала никакой полезной для моего сына информации, но и проворонила источник прямой опасности для него.

И сейчас я снова бросилась защищать его — и не только не смогла даже приблизиться к нему, а еще и моего ангела опять до опалы довела.

Может, прав был Стас, что от меня нигде никакого толка нет?

Может, и вправду мне лучше здесь бумажки с места на место перекладывать — в этой уже опустевшей запретной зоне, где я точно никому вреда не принесу?

Вот только непонятно, за что мой ангел здесь рядом со мной оказался,

В какой-то момент он оказался очень рядом.

И выгнал у меня из головы все эти мысли.

Как только он умеет.

Ну, хоть кому-то я еще нужна.

Хоть для кого-то я еще ценность представляю.

Все, перегорела лампочка.

На следующее утро, правда, выяснилось, что это ее мой ангел накануне просто выключил, для сохранения заряда, а так она еще очень даже полна энергии — чтобы Игорю позвонить, так точно.

М-да, вот это помогла сыну — так, что у него на лице места живого нет, а Даре, по его словам, еще хуже пришлось.

И Макс все еще едва говорить может — а я вчера даже не вспомнила о нем, хотя именно он ту главную угрозу моему сыну ликвидировал.

И даже Тоша — вечно неловкий, неуверенный в себе, тушующийся в любой ситуации и ждущий совета Тоша вдруг оказался более востребованным, чем я.

А потом я позвонила Марине.

И она врезала мне так, как только она умеет.

Я слушала ее — и слышала себя.

Нет, я, конечно, так не ору — по крайней мере, вслух, а как я высказываюсь наедине с собой, это мое дело — но суть ее воинственных воплей и моей мысленной истерики была одна и та же.

Скажите, пожалуйста, какая цаца — к важному делу ее не допустили, причем, в самый центр его!

А ничего, что если она сама туда лезет, так ее — и одну, и вторую — потом после аварии выхаживать приходится, все бросив?

Может, лучше не соваться везде затычкой во все дырки, а дать более знающим и подготовленным это дело сделать?

Уступить им дорогу — и обеспечить им тыл, надежный и верный?

Может, они потому эту цацу и придерживают, чтобы она, по дурости и из тщеславия, ни себе, ни другим не навредила?

Мой ангел всегда рядом со мной был, что бы я ни вытворяла, и отодвигал в сторону только от настоящей опасности — может, и Марину пора стреножить, когда она во все тяжкие пускается?

Может, не надо ей во всем потакать, как Стас с Максом, чтобы она дальше вразнос не шла?

Вот мой ангел только что, несмотря на всю свою неприязнь к Даре, сказал, что верит, что наш сын сможет ее в себя привести. Марине такой вере еще учится нужно, а моя-то куда подевалась? На земле я всегда знала, что он из любой передряги ко мне вернется, и мне нужно просто дождаться его. А сейчас что? Великие ангельские открытия глаза застили, и ждать примадонна больше не изволит?

Эпилог 14

Я сказал это все не так Марине, как себе — и не знаю, как у нее, но у меня в голове просветлело. В самом деле, Стас всегда приходил нам на помощь — и если сейчас он сказал, что вызовет нас, как только будет можно, это же кем надо быть, чтобы ему не верить?

Ну, понятно, моим ангелом надо быть. У него, похоже, вера точечного применения — вот только что на нашего сына ее направил, и на Стаса уже не осталось.

Чтобы и он мне еще в истерику не бросился — от которой я сама едва отошла — я с удовольствием поддержала его мысль сделать наше возвращение максимально торжественным.

Ну, вообще с ума сошел!

Нашел, у кого чувство юмора проверять!

Два дубликата Стаса — это не торжественное, а очень кратковременное возвращение, после которого мы с моим ангелом мигом отправимся туда, где даже он еще ни разу не бывал!

Нет, у меня другое предложение — и это будет шутка, в которой будет только доля шутки.

Если мы воплотимся в Марину с Люком — определенным образом — то, может, у нас получится напомнить им, какими они были в прошлом — если мой ангел не соврал, говоря, что когда-то они знали друг друга, о чем Марина просто не помнит — и помочь им стать прежними в будущем.

Как все наши друзья помогли стать прежней мне.

Облик Люка было проще принять мне — я его намного больше раз видела — но когда мой ангел преобразился в Марину, у меня возникло непреодолимое желание дать этой заносчивой и самовлюбленной хамке прямо в лоб.

Пришлось меняться ролями — Люк должен был увидеть Марину в самой лучшей ее ипостаси.

Вот никогда не думала, что у скульпторов такая работа тяжелая! Особенно, если у них глина под руками брыкается. Не знаю, сколько сотен попыток нам потребовалось, но постепенно нам с моим ангелом удалось чуть сгладить трагические складки у рта, расправить мрачно сведенные брови, распрямить глубокую морщину между ними, заполнить впалость щек, приподнять скептически опущенные уголки губ и избавиться от взгляда исподлобья у искомой модели.

С Мариной все намного быстрее получилось — я воплотила тот ее образ, который видела всякий раз, когда мы с ней и Светкой наедине встречались и студенческие годы вспоминали: у нее тогда все шипы прятались и глаза мягко светились вместо того, чтобы искрами во все стороны сыпать.

И прямо скажу — не зря мы с моим ангелом столько пыхтели.

Не знаю, как Марина отреагировала — только слышала, как она воздух в себя резко втянула — но у Люка в прямом смысле слова челюсть отвалилась, и в глазах что-то такое заиграло, что я даже обрадовалась, когда мой ангел эту немую сцену своим воплем испортил.

Но сюрприз не только мы подготовили — нас такой же ожидал. По крайней мере, меня.

Среди всех сидящих за столом — ого, сколько нас собралось! — мне были незнакомы только двое, и девчонка — с виду, так Аленкина одногодка — вдруг вскочила и позвала меня с совершенно ошалевшим выражением на лице.

Батюшки, да это же одна из моей ангельской группы! Из тех, вечно жужжащих и порхающих, как колибри! Так вот кого Олегу в хранители прислали — прямо, совсем как Тоша в свое первое появление! Нужно будет и ей помочь освоиться.

Тогда получается, что рядом с ней ее темный конкурент пристроился: но внешне, вроде, ничего, и с девочкой ведет себя прилично, и с Тошей, похоже, уже ужился — сидят, перемигиваются.

И когда Тоша попросил меня придумать им имена, то родились они у меня настолько мгновенно, что я усмехнулась — ну, теперь точно вернулась, и не только домой.

Марина не упустила случая расфыркаться хоть в чей-то адрес — на этот раз ей новоиспеченный Валентин попался — и чтобы она не испортила мне только что представленный Люку ее истинный образ, я охотно пошла навстречу просьбе моего ангела увести ее куда-то, пока они важную беседу вести будут.

И бутылку с собой захватила, чтобы она — под предлогом наполнения бокалов — не бегала подслушивать, о чем они говорят.

Устроившись у окна, мы с ней чокнулись и, обведя взглядом гостей за столом, одновременно задержали его на Светке — та без малейшего трепета строила и новых хранителей, и Тошу, и даже Стаса с Максом, тыча пальцем в одного, размахивая тем же пальцем перед лицом другого и не давая никому из них и рта раскрыть.

Я старательно запомнила выражение лица Стаса, чтобы затем оттранслировать его моему ангелу — это был шедевр!

— Слушай, — спросила я Марину, — а чего мы столько лет с ней шифровались? Вон сидит, как ни в чем не бывало.

— А если бы не обошлось? — естественно, возразила мне она.

— Чего это не обошлось бы? — не стала я по привычке уступать ей. — Наш же человек!

Мы еще раз чокнулись.

— А если серьезно, — задумчиво произнесла Марина, — нужно уже сейчас думать, что потом делать. Когда она концы отдаст. Как-то мне не улыбается пару сотен тысяч младенцев осматривать в ее поисках.

— Проще простого! — усмехнулась я. — У Олега два хранителя образовалось — это против всех правил, ответственно тебе говорю. Надо одного из них к ней приставить — мой ангел, я думаю, договорится.

— Вот мне еще одного из вашей братии здесь не хватало! — фыркнула Марина.

— А чего ты пыхтишь, спрашивается? — прищурилась я. — Сама такая же — вечная и бесконечная, как выяснилось. Не хочешь снова в младенцы — поговори с Люком.

Марина подавилась вином.

— Ты кашляй, кашляй, тебе полезно, — закивала я ей. — Попросишь — и ничего от тебя не отвалится. Он, мне кажется, с удовольствием тебе навстречу пойдет, и ты сама вряд ли захочешь в младенчестве самый интересный момент пропустить.

— Какой еще? — хрипло прочистила горло Марина.

— Ты посмотри вокруг, — обвела я бокалом стол. — Ты видишь, насколько больше нас стало — и все продолжают новенькие прибывать. У меня такое впечатление, что их теперь сюда на стажировку присылать будут. Ты только подумай — земля будет ангелов уму-разуму учить — разве это не то, чего ты хотела?

— Я бы еще хотела и в процессе поучаствовать, — хмыкнула Марина, прищуриваясь.

— Тогда — к Люку, — широко развела я руками.

И подпрыгнула, чуть не расплескав вино — за моей спиной послышался стук в окно.

Обернувшись, мы с Мариной увидели за окном птицу. Странную — не то слово: она была необычно большая, черная, как смоль, с маленькими курчавыми перьями, оставляющими впечатление пушистости, и не темными, как обычно у птиц, а медно-золотистыми бусинами глаз. Но главное, она стучала клювом в окно, как будто сознательно — как только мы обернулись, стук повторился, причем, три раза, как в дверь.

— Это еще что такое? — озадаченно нахмурилась Марина.

Я пожала плечами, передала ей свой бокал и приоткрыла окно — уж пусть лучше со стола что-нибудь стащит, чем окно нам сейчас разобьет.

Птица перепрыгнула на подоконник, потопталась, разворачиваясь головой к Марине, и уставилась на нее снизу вверх немигающим взглядом.

— Э … привет, — буркнула Марина, подозрительно покосившись на меня — не смеюсь ли — и протянула птице мой бокал. — Хочешь?

Птица еще несколько секунд смотрела на нее, затем чуть дернула головой, оттолкнулась от подоконника и взмыла вверх, направляясь к столу.

Над головой Люка она сделала круг, издав резкий крик — Люк метнулся в сторону, вжав голову в плечи.

Птица опустилась на стол перед ним — не зацепив ни одну тарелку — и уставилась на него, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, переступая с ноги на ногу и вздергивая хвостом, словно в восторге от удачной шутки.

— О, кто к нам пожаловал! — снова выпрямившись, Люк протянул птице руку ладонью вверх.

Она еще пару мгновений гипнотизировала его — и вдруг со всего размаха клюнула его в эту ладонь и тут же прыгнула туда прежде, чем он успел закрыть ее.

— Приветствуя сдержавших слово, — обратился он к ней на полном серьезе, осторожно проводя пальцем другой руки по ее голове, — характер стоит придержать.

Мы с Мариной переглянулись — она только головой потрясла, сунула мне мой бокал и сделала большой глоток из своего.

— Ну все, Марина, бита твоя карта, — отсалютовала я ей своим бокалом. — Или я уже совсем пьяная, или ему только что земля верительную грамоту вручила. Ты, правда, все еще настаиваешь, чтобы он отсюда проваливал?

Сделав еще один глоток, Марина пожевала губами, словно у нее в бокале вино загорчило.

— Да ладно, — с обреченным видом махнула она рукой, — пусть остается — без него скучновато.

Я понесла свой бокал к лицу, чтобы скрыть усмешку: если нашелся, наконец, кто-то, кто заставил Марину скучать по нему, то я за этот мир спокойна.

Оглавление

Пролог

Глава 1. В начале всех начал лежало слово…

Глава 1.1

Глава 1.2

Глава 2. Татьяна о небесной стратегии

Глава 2.1

Глава 2.2

Глава 3. Марина о земной тактике

Глава 3.1

Глава 3.2

Глава 3.3

Глава 3.4

Глава 3.5

Глава 3.6

Глава 4. И слово отозвалось в тех, кто слышит…

Глава 4.1

Глава 4.2

Глава 4.3

Глава 4.4

Глава 5. Анатолий об ангельском характере

Глава 5.1

Глава 5.2

Глава 5.3

Глава 5.4

Глава 5.5

Глава 5.6

Глава 5.7

Глава 5.8

Глава 6. Тоша о человеческом факторе

Глава 6.1

Глава 6.2

Глава 6.3

Глава 6.4

Глава 6.5

Глава 6.6

Глава 6.7

Глава 6.8

Глава 6.9

Глава 6.10

Глава 7. Другие предпочли начать все снова…

Глава 7.1

Глава 7.2

Глава 7.3

Глава 7.4

Глава 7.5

Глава 7.6

Глава 7.7

Глава 8. Стас о потемках души

Глава 8.1

Глава 8.2

Глава 8.3

Глава 8.4

Глава 8.5

Глава 8.6

Глава 8.7

Глава 8.8

Глава 8.9

Глава 8.10

Глава 8.11

Глава 8.12

Глава 8.13

Глава 8.14

Глава 8.15

Глава 8.16

Глава 8.17

Глава 8.18

Глава 9. Оставив первый шанс на волю свыше…

Глава 9.1

Глава 9.2

Глава 9.3

Глава 9.4

Глава 9.5

Глава 9.6

Глава 9.7

Глава 9.8

Глава 9.9

Глава 9.10

Глава 10. Макс о просветлении разума

Глава 10.1

Глава 10.2

Глава 10.3

Глава 10.4

Глава 10.5

Глава 10.6

Глава 10.7

Глава 10.8

Глава 10.9

Глава 10.10

Глава 10.11

Глава 10.12

Глава 10.13

Глава 10.14

Глава 10.15

Глава 10.16

Глава 10.17

Глава 10.18

Глава 10.19

Глава 10.20

Глава 10.21

Глава 10.22

Глава 10.23

Глава 11. Но слово вновь пробилось к их сознанию…

Глава 11.1

Глава 11.2

Глава 11.3

Глава 11.4

Глава 11.5

Глава 11.6

Глава 11.7

Глава 11.8

Глава 11.9

Глава 11.10

Глава 11.11

Глава 11.12

Глава 11.13

Глава 11.14

Глава 11.15

Глава 11.16

Глава 11.17

Глава 12. Татьяна о земной гибкости

Глава 12.1

Глава 12.2

Глава 12.3

Глава 12.4

Глава 12.5

Глава 12.6

Глава 12.7

Глава 12.8

Глава 12.9

Глава 12.10

Глава 12.11

Глава 12.12

Глава 12.13

Глава 12.14

Глава 12.15

Глава 12.16

Глава 12.17

Глава 12.18

Глава 12.19

Глава 13. Марина о небесной навязчивости

Глава 13.1

Глава 13.2

Глава 13.3

Глава 13.4

Глава 13.5

Глава 13.6

Глава 13.7

Глава 13.8

Глава 13.9

Глава 13.10

Глава 13.11

Глава 13.12

Глава 13.13

Глава 13.14

Глава 13.15

Глава 13.16

Глава 13.17

Глава 13.18

Глава 14. И в манифесте вспыхнуло свободы…

Глава 14.1

Глава 14.2

Глава 14.3

Глава 14.4

Глава 14.5

Глава 14.6

Глава 14.7

Глава 14.8

Глава 14.9

Глава 14.10

Глава 14.11

Глава 14.12

Глава 14.13

Глава 14.14

Глава 14.15

Глава 14.16

Глава 15. Анатолий о человеческом происхождении

Глава 15.1

Глава 15.2

Глава 15.3

Глава 15.4

Глава 15.5

Глава 15.6

Глава 15.7

Глава 15.8

Глава 15.9

Глава 15.10

Глава 15.11

Глава 15.12

Глава 15.13

Глава 15.14

Глава 15.15

Глава 15.16

Глава 15.17

Глава 15.18

Глава 15.19

Глава 16. Тоша об ангельском предназначении

Глава 16.1

Глава 16.2

Глава 16.3

Глава 16.4

Глава 16.5

Глава 16.6

Глава 16.7

Глава 16.8

Глава 16.9

Глава 16.10

Глава 16.11

Глава 16.12

Глава 16.13

Глава 16.14

Глава 16.15

Глава 16.16

Глава 16.17

Глава 16.18

Глава 16.19

Глава 16.20

Глава 16.21

Глава 17. И проиграв, осталось в мироздании…

Глава 17.1

Глава 17.2

Глава 17.3

Глава 17.4

Глава 17.5

Глава 17.6

Глава 17.7

Глава 17.8

Глава 17.9

Глава 17.10

Глава 17.11

Глава 17.12

Глава 17.13

Глава 17.14

Глава 17.15

Глава 18. Стас о затмении света

Глава 18.1

Глава 18.2

Глава 18.3

Глава 18.4

Глава 18.5

Глава 18.6

Глава 18.7

Глава 18.8

Глава 18.9

Глава 18.10

Глава 18.11

Глава 18.12

Глава 18.13

Глава 18.14

Глава 18.15

Глава 18.16

Глава 18.17

Глава 18.18

Глава 18.19

Глава 18.20

Глава 18.21

Глава 18.22

Глава 18.23

Глава 18.24

Глава 19. Звездой, летящей вечно с небосвода…

Глава 19.1

Глава 19.2

Глава 19.3

Глава 19.4

Глава 19.5

Глава 19.6

Глава 19.7

Глава 19.8

Глава 19.9

Глава 19.10

Глава 19.11

Глава 19.12

Глава 19.13

Глава 19.14

Глава 20. Макс об озарении тьмы

Глава 20.1

Глава 20.2

Глава 20.3

Глава 20.4

Глава 20.5

Глава 20.6

Глава 20.7

Глава 20.8

Глава 20.9

Глава 20.10

Глава 20.11

Глава 20.12

Глава 20.13

Глава 20.14

Глава 20.15

Глава 20.16

Глава 20.17

Глава 20.18

Глава 20.19

Глава 20.20

Глава 20.21

Глава 20.22

Глава 20.23

Глава 20.24

Глава 20.25

Глава 20.26

Глава 20.27

Эпилог

Эпилог 1

Эпилог 2

Эпилог 3

Эпилог 4

Эпилог 5

Эпилог 6

Эпилог 7

Эпилог 8

Эпилог 9

Эпилог 10

Эпилог 11

Эпилог 12

Эпилог 13

Эпилог 14