Айтиот [Яна Каляева] (fb2) читать онлайн

Айтиот

Пролог

Иногда проще покончить с собой, чем освободиться. Это верно для тюрем, сект, отношений с психопатами — и моей работы, которая успешно все это совмещает. Как и все, я просто зарабатываю на жизнь — но работа мою жизнь сжигает, превращает в очередной топливный брикет для корпоративного котла. Мне давно уже снятся только презентации, таскборды и пропущенные рабочие звонки.

Возможно, я находил бы в этом радость или хотя бы смысл, если бы моя работа давала миру что-то полезное. Но мы занимаемся размещением рекламы в Интернете. Ваш ребенок требует чересчур дорогой телефон? Ваша мама взяла микрокредит под баснословный процент? Ваш друг вступил в бизнес-секту и звонит теперь, только чтобы зазвать вас на очередной тренинг успешного успеха? Возможно, в этом виновата реклама, которой мы засоряем Интернет круглосуточно и без выходных.

Да, я сделал неплохую карьеру; но каждая новая ее ступень отнимала все больше и больше свободы. Пока я работаю, у меня есть деньги, но радости они не приносят: туризм невыносимо уныл, вкус еды я почти перестал различать, женщины как правило видят во мне источник финансовой стабильности, а не мужчину. Да и потом, на это не остается ни сил, ни времени — надо работать. Иногда приходит в голову, что надо бы что-то сделать с синдромом отложенной жизни, но сосредоточиться на этих мыслях не получается — голова занята работой.

Как я упал в эту яму? Как и все, шаг за шагом. Сперва я видел перед собой твердую дорогу. Полагал, что выгорание, депрессии и нервные расстройства — то, что происходит с другими. Себя считал самым умным, независимо мыслящим и неуязвимым. Думал, уж я-то смогу воспользоваться корпоративными благами и не дам корпорации меня сожрать.

Где же я ошибся?

Глава 1 У денег нет Родины

Обычно на вопрос о взлете «Натива» я выдаю белый шум про клиентоориентированность, оптимизацию маркетинговых стратегий и прочую бизнес-чушь. Но правда прежде всего в том, что я просто оказался в нужное время в нужном месте. Повезло. То есть это тогда я полагал, что мне повезло.

В середине десятых «Натив» тихо умирал. Я возглавлял отдел продаж, и вовсе не потому, что был лучшим продажником, а ровно по обратной причине: эта должность предполагала много возни с никому не нужным планами и отчетами. Способные продажники на комиссионных поднимали больше официального оклада начальника. Я же, будем честны, продавал где-то между хреново и никак. Не могу сказать, что с отчетами управлялся намного лучше, но это всех устроило.

«Натив» перестал выдерживать конкуренцию, продажи упали. Рекламой в интернете тогда стали торговать разве что не бабки у метро, а кормившие нас несколько лет программные алгоритмы безнадежно устарели. Гендир внезапно принял оффер от иностранной компании и предложил свою должность мне. Прежде чем уйти, этот милейший дядька подробно объяснил, как вешать представителям владельца лапшу на уши еще годик-другой, пока контору окончательно не признают мертвой лошадью и не прикопают. Сам владелец «Натива» до общения с наемным менеджментом не снисходил.

Я рассудил, что эта позиция будет выигрышно смотреться в резюме. «Олег Батыев, генеральный директор компании 'Натив» — звучит гордо! А про причины закрытия фирмы потом на собеседовании чего-нибудь навру. Что должность материально ответственная, а за факапы предшественника меня могут попросту посадить, я тогда не подумал. Так в тридцать один год я стал генеральным директором фирмы, где работало почти полсотни человек. Мы тогда занимали зачуханный офис в спальном районе.

«Натив» по-прежнему выглядел как обычная контора средней руки: телефоны звонили, отчеты составлялись, мотивирующие речи на совещаниях произносились. Часть персонала, наверное, так и не осознала, что мы вообще-то идем ко дну. Они просто отсиживали свои рабочие часы, а на проблемы фирмы им было наплевать. Те же, кто был в курсе ситуации с доходами «Натива», поделились на крыс, бегущих с тонущего корабля, и стервятников, надеющихся урвать хоть кусок разлагающегося трупа.

Разумеется, после в различных интервью я много раз повторял, что залог успеха — это слаженная команда. Однако команду, которая в итоге вывела «Натив» в лидеры рынка, собирал не я. Эти люди достались мне в наследство от прежнего гендира. По счастью, все они оказались из породы стервятников. Или попросту замешкались, собирая манатки.

Вадим, в отличие от меня, продать мог хоть снег пингвинам. В занюханном тупичке без внятной перспективы, каким «Натив» был тогда, он оказался лишь потому, что недавно переехал в Москву из Кемерово и еще не успел влиться во что-то стоящее. Он втюхивал наши услуги даже тогда, когда они были дороже и хуже, чем у конкурентов; это изрядно растянуло агонию. Параллельно крутил собственные бизнесы, точного их количества я никогда не знал. Одним был, помнится, сайт знакомств; Вадик платил зарплаты девушкам за общение со спермотоксикозниками, причем не за вебкам, а за обычные разговоры. Что попало в Интернет, остается там навсегда, говорил Вадик; он не хотел становиться совсем уж людоедом, ломающим молодым дурам жизнь за смешные копейки. Его работницы просто беседовали с мужчинами, создавая у тех иллюзию, что они еще кому-то могут быть интересны, и побуждали таким образом покупать услуги сайта. Сейчас, насколько я знаю, женщины на таких сайтах заменены нейросетями; сетки, конечно, не особо умны, но ошалевшим от одиночества мужикам хватает.

Начальницу отдела кадров звали Анна Ганнибаловна. Разумеется, за глаза это дитя Олимпиады-80 никто иначе чем Каннибаловной не называл, и неспроста. Эта акула бизнеса выглядела совсем не так, как ожидаешь от акулы бизнеса: расплывшаяся тетка домашнего вида в вечном возрасте «за сорок», на которой даже одежда элитных брендов смотрелась китайским фуфлом с рынка. За этой затрапезной внешностью скрывалось феноменальное чутье: Каннибаловна всегда знала, какого человека как выгоднее всего использовать.

Был, наконец, дядька, чье лицо и имя я все никак не мог запомнить. Числился он административным директором, что бы это ни значило. Посещать офис и имитировать какую-либо деятельность было ниже его достоинства, но когда приходили неприятные письма и визитеры от налоговой или пожарной инспекции, мы звонили ему. Вскоре он сообщал, какая сумма нужна наличностью. В первый раз я растерялся, но, как выяснилось, у бухгалтерии имелись отработанные схемы на такие случаи. Дядьке выдавали деньги, и проблема решалась. Такая вот корпоративная магия. Подробностей мне было спокойнее не знать.

Наш корабль, пусть далеко не «Титаник», уверенно тонул, хотя и довольно медленно. Когда гибель казалась уже неотвратимой и крен стал вполне ощутимым, на пороге появился старший разработчик Кирилл Протасов.

На собеседование этот крендель опоздал на сорок минут. Каннибаловна спросила, почему он хочет работать в «Нативе». Протасов ответил, что живет тут через дорогу, а в целом ему по сараю, где получать зарплату. Другому кадровику этого за глаза хватило бы, чтобы сказать «спасибо, мы вам перезвоним». Но удивительное дело: Каннибаловна сама ничего не понимала, как она выражалась, «в компьютере», по любым поводам дергала сисадминов, даже встречу в календаре сама не могла назначить. Однако непостижимым образом она на глаз определяла реальную квалификацию всех этих программистов, системных архитекторов, аналитиков, тестировщиков и бог знает кого еще. Она забраковала немало обладателей коллекций дипломов и приличных резюме, а вот в Протасова вцепилась, как голодная собака в котлету. Ее не смутило, что зарплату он потребовал вдвое выше, чем предлагалось в вакансии — и это только на испытательный срок.

Выглядел Протасов как полная противоположность всего, что обыкновенно связывают с успехом: стоптанные сникерсы, застиранная толстовка, жабье лицо с брюзгливо оттопыренной нижней губой. А в деловых журналах пишут, что привлекательная внешность — непременное условие успеха в бизнесе! Впрочем, пишут это копеечные копирайтеры, которых сейчас благополучно заменили нейросети вроде тех, которые Протасов и разрабатывает.

Когда Протасов пришел ко мне на решающее собеседование, я был уже закошмарен Каннибаловной и намеревался нанять его, даже если он примется голышом отплясывать у меня на столе. Я вообще удивился, что мы до сих пор, оказывается, кого-то принимаем на работу, но вспомнил, что данные по рекрутменту входят в ежемесячный отчет, и таким перспективным утопленникам, как мы, уже в принципе все равно, кого в эту бумажку вписывать. Пусть будет этот Протасов. Однако его манера цедить слова через губу едва не поколебала мою решимость. Программист неожиданно оживился только на вопросе о причине ухода с предыдущей работы.

— Да все дура эта из кадров, — протянул Протасов. — Новенькая, что ли… Прикопалась: чего мол от коллектива отрываешься, а вот футбол, а вот хоровое пение, все пошли, а ты сидишь… Ну я и сказал, что не в клоуны к ним нанимался. В вашей богадельне этого корпоративного блудняка нету? На дух не переношу. Сами хоть на голове стойте, а меня не трогайте.

— Больно надо! — На что я был невысокого мнения о «Нативе», но на богадельню слегка обиделся.

— И еще у меня условие: никаких чтобы женщин в разработке.

Я пожал плечами. У нас в отделе разработки не было женщин, да и мужчин — полтора землекопа. Программисты сбежали первыми, что логично, поскольку запороли продукт именно они.

Протасов вышел на работу после обеда на третий день от оговоренной даты. Если бы я на тот момент видел хоть какое-то будущее для «Натива» — выгнал бы такого работничка взашей; по счастью, я уже смирился с неизбежным и мне было все равно. Из угла, где Протасов засел, несколько дней доносился скрип кресла и невнятные матюги; а потом он сделал с нашими алгоритмами что-то такое, от чего эффективность рекламы выросла в два с половиной раза

Об этом мне сообщил начальник отдела тестирования, когда зашел проститься. Его организм перекашивала огромная спортивная сумка. Я бегущих с корабля крыс не кошмарил, и расстались мы мирно. Пожав ему руку, я вернулся к пасьянсу. Посмотрел в монитор, на облезлые девятиэтажки за окном, снова в монитор. Пасьянс не сошелся. Продавливать это кресло мне предстояло еще по меньшей мере полгода — двухмесячное директорство резюме не украсило бы. Я решил, что и мне, и «Нативу» терять, по существу, нечего.

Всех, от Вадима до болтающихся без дела курьеров, я усадил обзванивать клиентскую базу и насильно впаривать тем, кого угораздило когда-либо работать с «Нативом», неделю бесплатной рекламы по новому алгоритму. К крупным заказчикам выезжал сам. Секретарши, раздраженно улыбаясь, часами мурыжили меня в приемных, бормоча что-то вроде «Начальник Начальникович сможет уделить вам десять минут после совещания, или лучше запишитесь на следующий месяц».

Многие из тех, кого мы всеми правдами и неправдами уговорили на эту чертову бесплатную неделю, потом заказывали рекламу только у нас. Через месяц наш продукт стал лучшим на рынке, отдел продаж едва успевал печатать договоры, а в бухгалтерию пришлось срочно покупать огромный шкаф — старый уже не вмещал вал поступающих платежек. Начальники Начальниковичи теперь сами отсиживали толстые задницы в моей приемной. Через год «Натив» переехал из спального района в офис возле Садового кольца, у набережной Москвы-реки.

В отдел разработки Протасов перетащил ребят из предыдущей конторы. Мы без пререканий назначали им зарплаты, которые он называл. Вечерами, а иногда и с обеда на работе они резались в «Контр Страйк», так что мы будто бы превратились в дешевый игровой клуб. Наушники парни использовали не всегда, так что звуки выстрелов и взрывов изрядно оживили нашу офисную обстановку. Иногда они все же отвлекались от борьбы с терроризмом на такие скучные мелочи, как код, и с каждым следующим обновлением наш продукт работал все эффективнее. Успевали они писать и неофициальные программы, которые мы продавали как дополнительные услуги — в договорах они описывались весьма туманно.

Я, конечно, могу часами разглагольствовать, какими нечеловеческими усилиями удалось добиться такого блистательного результата, но самому себе говорю как есть: особой моей заслуги тут нет. Просто так вышло. Повезло.

Единственным, пожалуй, лично моим ценным приобретением оказалась Акамэ — пятнадцатилетняя девочка с кошачьими ушками. Но о ней в другой раз.

Как расцвет, так и финал «Натива» ко мне имеет мало отношения. Я знал, что нашему вольному плаванию однажды придет конец. Мы стали слишком питательной рыбешкой, чтобы нами не заинтересовались настоящие акулы. Международный концерн со штаб-квартирой в городе Дахау предложил владельцу «Натива» хорошую цену за компанию. Не буду врать, не знаю, колебался ли он — человек, на благосостояние которого мы работали все это время, хотя ни разу его не видели. Екнуло ли его сердечко, когда он подписывал соглашение о продаже немцам процветающей российской компании? Думал ли, какие перемены вносит в жизни своих работников? Сомневаюсь. Если всем плевать, почему ему нет? Так или иначе он нас продал.

И теперь нам предстоит узнать, есть ли жизнь после поглощения. В желудке у настоящей акулы.

Глава 2 За немцев-освободителей!

Январь 2019 года

— Да здравствует, мать ее, свобода, — хмуро сказал я.

— Не ссы, господин директор, — Вадим залпом допил коньяк из бокала. — Немцы все выплатят как миленькие. И оклады за три месяца, и все бонусы, какие положены. Можно невозбранно чиллить до посинения, телефон выключить… Да хоть выкинуть телефон этот долбанный, чтобы ни одна сука не доставала. Давно в Тай охота махнуть, и без обратного билета…

— Да чего там делать? — я плеснул Вадиму коньяка. — Три раза мотался, и как-то не тянет на четвертый заход. За две недели все эти пляжи и экскурсии начинаешь уже в гробу видеть.

— Экскурсии… — Вадим усмехнулся. — Шляпа ты, господин генеральный директор. Что ты вообще там видел, кроме отелей, шлюх и переполненных пляжей? В Тае байк надо брать — и вперед, через всю страну. Горы, сплавы, дайвинг, острова дикие… Бэкпекеры — нормальные ребята, а уж девки и вовсе огонь.

Вообще-то Вадим, в отличие от меня, вполне мог сохранить работу и под немцами. Обычно при поглощении меняют только генерального, а начальников отделов не трогают. Но, видимо, из солидарности со мной он говорил о своем увольнении как о деле решенном.

— Горы, дайвинг… не добрался я до этого. С этой работой так затрахаешься, что можешь только упасть в шезлонг кверху пузом, как дохлая рыба. Погоди, тебе бухать-то можно? Ты не на антидепрессантах разве?

— Неделю как слез! — Вадим залихватски тряхнул цветными дредами. — Хватит с меня этого дерьма. А вот ты жить-то и не начинал толком, Олежка. Сейчас из немцев отступные выцарапаем, ты выдохни и задай себе вопрос: чего от жизни хочешь на самом-то деле? А немцы пусть сами с протасовскими закидонами разбираются, — Вадим подмигнул. — Жаль, не увижу я ихние морды, когда он притащится в офис на третий день к обеду!

Я вздохнул. Протасов был одновременно и основным козырем «Натива», и главным геморроем. И если на демонстративные нарушения трудовой дисциплины в общем-то можно наплевать, то его необязательность становилась все более серьезной проблемой. Запуск новой версии алгоритма переносили уже дважды. Команду Протасов собрал под себя, программисты едва не молились на него, потому выяснить правду о причинах задержки не смогла бы и испанская инквизиция. Все как один твердили про объективные проблемы — и снова утыкались в «Контр Страйк».

Однажды мы попробовали набрать новую команду для параллельного проекта. Протасов две недели не выходил на работу, даже ради приличия не взяв больничный. Потом у новичков вдруг умер сервер. От греха подальше уволили их всех, благо испытательный срок еще не закончился.

— Да уж, эпическая будет битва: немцы против Протасова! — я криво ухмыльнулся. — Хотя вопрос еще, насколько они немцы… Я начальника их российского офиса гугланул. Наш мудила, отечественный. Недоолигарх из девяностых. Евроулыбочка на тридцать два зуба, а в глаза заглянешь, даже на фотке — и хочется на другой стороне шарика оказаться! Этот Протасова сожрет и не подавится. Станет наш гений как миленький пахать с девяти и до шести вместе со своими долбоклюями, а в сортир отпрашиваться служебной запиской.

— Да, я тоже их погуглил. На сайте — сплошь евроценности, плюнуть некуда. Клиентоориентированность, инновации, инклюзивность, эта, как ее, диверсити… диверсия? Не, по-другому как-то переводится.

— Разнообразие.

— Видовое разнообразие, ага, — Вадим символически плеснул коньяка в мой бокал и от души — в свой. — Вот только наверху пищевой цепочки — наши упыри, так что диверсия еще та… Впрочем, нам-то чего? Ты же давно ноешь, как тебе осточертел «Натив», да и мы все до кучи. Чего теперь не рад? Свобода, амиго!

Я пожал плечами. «Натив» и правда был для меня как чемодан без ручки. Став генеральным, я досрочно закрыл ипотеку на свою двушку и успел прикупить по случаю еще одну квартирку, просто потому, что контрагент предложил льготную рассрочку. Но даже если ее не продавать, денег отложено на год-другой безбедной жизни. Работу я не любил, и лишь знание, что можно в любой момент уволиться, делало ее вполне выносимой. Вот только жизнь вне работы шла не намного веселее. С Катькой мы уже четыре года как разбежались, ребенка так и не завели… С тех пор я сменил пятерых женщин, и каждая следующая задерживалась меньше, чем предыдущая. Интересовало их, ясен пень, в основном мое материальное положение — на героя любовного романа я никак не тянул; но могли бы хоть пытаться скрывать это, что ли… Впрочем, бабы, чего с них взять. Хуже, что то же относилось и к приятелям. Кто попроще — просил денег сразу и без затей, это было еще ничего. Другие месяцами названивали, приглашали в кабак или на дачу, интересовались моими делами — и всё с той же целью. В итоге я аккуратно свернул общение со всеми, включая тех двоих, кто денег пока не попросил. Лучше так, чем ждать, когда все-таки попросят.

Вадим был единственным человеком, которого я теперь мог бы назвать своим другом. Хотя, конечно, когда нас перестанет связывать работа, то и общение, скорее всего, сойдет на нет.

Вадим поднял бокал:

— За немцев-освободителей!

Я кисло улыбнулся и пригубил коньяк. В дверь постучали.

— Открыто! — Вадим пьяновато хохотнул. — «Натив» отдан на поток и разграбление! Заходи кто хочешь, бери чего хочешь!

Каннибаловна вошла с необычной для нее робостью, прижимая к объемистой груди одинокий лист офисной бумаги.

— Извините, что поздно, Олег Витальевич… Вы отдыхаете уже, а я тут… Мне одну подпись, девчонки ждут, чтобы оформить.

— Да вы присаживайтесь… Вадь, будь другом, достань бокал еще, ты ближе сидишь… в шкафу, на второй полке. Выпейте с нами, Анна Ганнибаловна. Не оставлять же врагу такой коньяк! А домой тащить неохота, мне-то без надобности…

Весь офис знал, что я почти не пью — так, наливаю себе символически для компании. Не от моральных принципов, просто мой организм оказался правильнее меня и алкоголь не принимал. От второй рюмки начинала раскалываться голова, от третьей меня выворачивало, причем паленая водяра и элитный вискарь действовали одинаково. Возможно, если бы я прибухивал, как почти все мои знакомые, то ко многим вещам относился бы проще.

— Ой, спасибочки, — Каннибаловна плюхнулась в офисное кресло. — Денек выдался — не грех и выпить. Вы только сегодня подпишите, пожалуйста…

Я всмотрелся в протянутый листок, и мои брови поползли на лоб.

— Да что с вами, Анна Ганнибаловна? Случилось чего? Зачем «по собственному желанию», да еще сегодня? Мы с Вадимом завтра идем на переговоры к немцам, так меньше чем тремя окладами они от нас не отделаются, и от вас тоже!

— Да тут такое дело же… — Каннибаловна от души глотнула коньяка. — Три оклада — это, конечно, дивно и прелестно. Вот только тогда надо будет немцам дела передавать. А там… ну сами знаете…

Я аж крякнул. О некоторых особенностях оформления трудовых отношений в «Нативе» я и не подумал. В России это нормально, тут все схематозят кто во что горазд, а вот как это воспримут известные своей законопослушностью немцы… С них, пожалуй, станется настучать в прокуратуру уже фактически на самих себя, и лучше бы прежнему руководству находиться в этот щекотливый момент подальше…

Зарплатная бухгалтерия в «Нативе» еще до меня стала полностью белой, но были, как говорится, нюансы. Разработка программного обеспечения требует специалистов разного профиля. Таких, как Протасов и его команда, приходится обеспечивать высокой зарплатой, премиями, отпусками, медицинской страховкой и мгновенным исполнением всех хотелок. Специалисты попроще пашут за средний по рынку оклад. И есть еще работа, для которой брать сотрудников в штат попросту нет смысла. Это подготовка материалов для тестирования и обучения нейросети, на айтишном сленге ее называют «разметка».

Разметка — очень простая работа. Надо сортировать поисковые запросы, заполнять базы данных о пользователях, оценивать осмысленность текста. Задачки легкие для людей, но — пока еще — сложные для машины. Никаких специальных знаний не требуется, только обычный человеческий мозг. Я пробовал — это даже прикольно. Первые минут десять. Через час мозги начинают закипать. Это довольно жесткая эксплуатация способности человека распознавать смыслы, видеть и понимать то, чего пока не видит и не понимает машина. Задачи нудные и однообразные, инструкции путанные и постоянно меняются. Сажать людей на оклад для этой обезьяньей работы тупо невыгодно, но поскольку никаких знаний и навыков не требуется, разметчики работают сдельно по копеечным тарифам. Заманиваем мы их обещанием гибкого графика и неограниченного заработка. Ну, отчасти это правда, заработок не ограничен — по нижней планке, само собой. Составляется договор гражданско-правового характера — как мы говорим, ради экономии на налогах. Это не совсем так, сама по себе эта экономия несущественна. Зато никаких прав работнику договор не дает, но на этом мы, скажем так, акцента не делаем. Разметчики в какой-то момент осознают — многие с удивлением — что их договор не предполагает оплачиваемого отпуска, больничного или декрета, а перестать выдавать задания мы можем в любой момент. Вообще-то по закону так оформлять трудовые отношения нельзя, но в разметку идут не от хорошей жизни, и нам все сходит с рук. Впрочем, даже если какой-то особо упорный разметчик дойдет до суда, иска нам бояться нечего — оформляют разметчиков на подставные юрлица, и в уставном капитале там не значится ничего ценнее пары табуреток. А вот аудит эту и некоторые другие серые схемы может вскрыть…

Что поделать, каждый снижает себестоимость продукта как может, иначе в конкурентной борьбе не выжить. Впрочем, я следил, чтобы разметчики все же стабильно зарабатывали вменяемые деньги — примерно на уровне фаст-фуда.

— Да что там объяснять, — вздохнула Каннибаловна. — Немцам наша система вряд ли понравится. Ну пусть сами разбираются.

— Да уж, могу себе представить, — прыснул Вадим. — Пусть им вот Смирнов написывает: «мои, мол, права работника и человека»…

Я тоже улыбнулся. Смирнов, один из старейших наших разметчиков, был притчей во языцех. С упорством, достойным лучшего применения, он годами боролся за права, которых у него по договору не было. Закатывал скандалы из-за каждого штрафа или изменения инструкции, требовал справедливых, по его мнению, тарифов и постоянно грозил уходом. Однако никуда не уходил — видимо, других способов прокормить семью у этого склочника не было. Работал он, впрочем, много и добросовестно, потому мы терпели его бесконечные стенания. Да и жаль его попросту, лузера профессионального.

— Так вы подпишете заявление, Олег Витальевич? — спросила Каннибаловна.

— Ну, если вы действительно уверены…

— А то! — Каннибаловна залпом допила коньяк. — Мне «Натив» как второй дом, вы же знаете… Но меня уже в «ГазАлмаз» позвали. Две недели отработаю, как положено, дела передам и с понедельника выхожу к ним.

Конечно, такие каннибаловны нужны всюду. Это ведь она внедрила систему найма разметчиков. Понимаю, почему ей неохота объяснять некоторые нюансы новому руководству. Я крякнул и подписал заявление.

Акамэ столкнулась в дверях с выходящей Каннибаловной, но посторониться даже не подумала. Пришлось старой ведьме отступить, чтобы пропустить девочку с кошачьими ушками.

— Олег Виталич, я все, — Акамэ, по своему обыкновению, не поздоровалась.

— Хорошо. Я задержусь. Скажи водителю, чтобы тебя отвез, и пусть домой потом едет. Возьму такси.

Акамэ заметила коньяк и состроила презрительную гримаску.

— Маме только не вздумай докладывать, — быстро попросил я. — Новые иллюстрации отсмотрела? Годится что-нибудь?

— Не-е, ничего. Не пойдут. Вайба нет, — Акамэ скривилась. — Я пришлю, чего надо. В четверг, а то послезавтра контрошка по инглишу.

Я замялся. Оставят ли немцы в штате шестнадцатилетнюю школьницу, упорно отказывающуюся снимать в офисе ободок с кошачьими ушками? Оценят ли ее редкий и странный талант?

— Да, спасибо. Если что изменится, позвоню твоей маме на днях, — я решил не бежать впереди паровоза.

— Океюшки, — Акамэ снисходительно улыбнулась и вышла, не попрощавшись.

Акамэ, в миру Наташа Никитина, была дочерью маминой подруги — для меня в буквальном смысле, а для многих и в переносном. В свои шестнадцать за оформленную строго по закону двенадцатичасовую рабочую неделю она зарабатывала больше, чем многие взрослые — за месяц на полной ставке. Полгода назад на дне рождения моего отца ее мама похвасталась, что снятые Акамэ ролики набирают сотни тысяч лайков в тик-токе. Я глянул один из любопытства — ничего особенного: ленивая кошка отталкивает подушку, обычная сетевая ерунда. Но на другой день я ради эксперимента послал Акамэ — на Наташу она откликаться отказывалась — подборку наших новых рекламных роликов и попросил отобрать, что ей понравится. Те два, про которые она написала «ну эти еще ничего», сработали в разы эффективнее, чем все остальные, особенно на молодежную аудиторию. Мать Акамэ мгновенно просекла расклад, и дальше девочка оценивала наши материалы уже за большие деньги и строго в свободное от учебы время.

— И действительно, как эти немцы станут управляться с нашим колхозом? — спросил я Вадима, доливая ему остатки коньяка.

— Не твой головняк, амиго. Не парься. Ты теперь свободен.

Глава 3 Вперед, в светлое общеевропейское завтра

Январь 2019 года

— Господь с вами, Олег Витальевич! — бритый наголо дядька с мордой шире газеты выставил вперед открытые ладони, тряхнув часами «Патек Филипп». Пафосный костюм натянулся на массивных плечах. — Ну какое увольнение! Сами посудите, вы вывели «Натив» в лидеры рынка, кому как не вам его и вести, как говорится, к новым вершинам! Что значит «решили уйти»? Мы пока даже не обсудили условия нашего сотрудничества!

Я потер виски. Хоть и выцедил вчера только рюмку, а все равно мучился похмельем. Такой уж мне достался организм.

Юрий Дазуров, глава российского представительства «Дахау Про», широко улыбнулся. Его костюм и «Патек Филипп» стоили, пожалуй, больше, чем половина серверов «Натива». Несло от него «Диором» и девяностыми.

Возможно, в его представлении улыбка была дружелюбной и воодушевляющей, но как по мне, больше походила на крокодилий оскал.

— Мы полагаем, что новый стиль управления потребует и нового руководства, — выдавил из себя я. — Сейчас бизнес-процессы «Натива» международным стандартам не соответствуют…

— Так это и хорошо! — Дазуров раскатисто засмеялся. — Специфика производства в третьем мире бывает весьма выгодна! В ваших договорах услуга проходит как, цитирую: «и прочее продвижение». Результат виден — она чрезвычайно востребована, несмотря на то, что законодательство многих стран ее, как говорится, не одобряет. Понимаете, Олег?

Похоже, я понимал. И то, что я понимал, мне не нравилось. Помимо официальной рекламы, так сказать, «белой», оформленной именно как реклама, мы продаем «серую» — нативную, то есть маскирующуюся под рекомендации от живых людей. В нулевые такую рекламу заказывали у блоггеров — часто довольно топорно. Например, все популярные пользователи некой социальной сети наперебой начинали рассказывать, как замечательно они отовариваются в магазинах одного бренда. В фильмах и сериалах некоторые продукты всегда ставили этикеткой в кадр. Не остался в стороне и литературный процесс — герои книг разных авторов вдруг признавалась в неземной любви к макаронам определенной марки, причем название повторялось в тексте не менее десяти раз. Что поделать, кушать-то хочется всем, и я не литературных персонажей сейчас имею в виду.

Теперь нативная реклама работает тоньше. Наши боты зарегистрированы под видом людей на различных форумах, агрегаторах отзывов, в соцсетях. Многие люди общаются с ними, как с живыми, и они отвечают взаимностью: комментируют записи, лайкают фотографии, даже флиртуют. Боты, конечно, туповаты, но даже при этом на фоне большинства людей иной раз умудряются блеснуть интеллектом. Они далеко ушли от первых примитивных спам-ботов, способных только разместить типовое объявление. Нейросети последнего поколения бойко распознают контекст, пишут развернутые уникальные отзывы и довольно убедительно рекомендуют товары или услуги. Мы даже научили их имитировать человеческие ошибки и опечатки. Если вас кто-то недавно уделал в интернет-споре, возможно, это был наш продукт.

Законы о рекламе подобное запрещают, однако на практике никаких методов борьбы с ними у государства нет. Да и забот поважнее хватает.

— Эти услуги надо всячески развивать и продвигать! — Дазуров торжествующе воздел палец. — Концерн ищет способы вывести их на международный рынок. Разумеется, критически важно сохранить руководство, у которого есть опыт внедрения такого рода, так сказать, решений.

— Я высоко ценю вашу готовность к сотрудничеству, — промямлил я. — Тем не менее я и ряд руководителей подразделений уже приняли решение покинуть «Натив».

Наслышан я про эту породу бизнесменов. За всем этим «Карденом» чувствуется смутный запах мертвечины. За каждым, кто поднялся в девяностые — кладбище. Работать под таким… да я лучше яйца себе отрежу.

— Об этом не может быть и речи! — Дазуров энергично повел раскрытой ладонью, как комсомолец с советского плаката. — В накладе вы не останетесь. Мариночка вышлет вам систему, по которой руководству начисляются бонусы. Увидите, квартальная премия вас и ваших людей не разочарует. При этом вы типа сохраните полнейшую самостоятельность. Ни российский, ни головной офис «Дахау» во внутренние дела «Натива» вмешиваться не станут.

— Тем не менее…

— Понимаю ваши сомнения, — Дазуров сощурился и хищно улыбнулся. — Да я ведь и сам колебался, когда Дахау Про предложил мне возглавить российский офис. Подумал, эта их вся, что называется, толерантность на нашей российской почве не приживется. Но быстро выяснилось, что она у них навроде… вы молодой, не помните… ну как Маркса с Лениным процитировать на партсобрании. Ритуалы своего рода. Посадили в правление одну арабку в хиджабе ради диверсити, а решения как принимали белые мужчины, так и принимают. И уж тем паче никому нет дела, что там творится в зарубежных филиалах. Соберете подписи, типа все ознакомлены с корпоративными ценностями, и вся недолга. Переводчица опытная у нас, станете выступать перед правлением — она про толерантность и инклюзивность сама нащебечет сколько положено. Вы, главное, прибыль показывайте. Работайте как привыкли. И внештатные сотрудники — это хорошо, эту практику надо расширять…

— Юрий Владимирович, — наконец мне удалось вклиниться. — Боюсь, решение об увольнении уже принято и не обсуждается.

— А ты не бойся, Олег, ничего не бойся! — Дазуров положил обе ладони на стол и наклонился ко мне. — Говорю же, мы типа ценим всё, чего ты и твои ребята достигли. Не хотелось бы, право слово, чтобы у вас были неприятности. А то знаешь, как оно бывает… Придет новое руководство, сразу не разберется, во что-нибудь вляпается… У вас же одних юрлиц, на которые оформлены внештатники, сколько… пять? семь? Схемки серенькие? Некрасиво выйдет, если дойдет до прокуратуры… А порядок навести некому, вас-то на месте нет. Не ровён час, как говорятся, крайними окажетесь. Вот оно вам надо?

Секретарша подала кофе. Она была вызывающе шикарной, буквально оглушала глянцевым блеском: волосы, ресницы, глаза. Интересно, что-нибудь натуральное в ней есть? Грудь точно сделанная, слишком уж высокая и правильная. Одета нарочито просто, с тщательно продуманной небрежностью, никаких мини и стразов — не нулевые, чай, на дворе.

— Право слово, никому эти неприятности не нужны, — доверительно улыбнулся Дазуров, когда секретарша вышла. — «Натив» купили, потому что он приносит прибыль. Значит, должен и дальше ее приносить.

Дазуров откинулся в кресле, потер лоб, широко улыбнулся.

— Эх, Олежка, не застал ты эти времена… твое счастье. В девяностые деятелей, которые почему-то не могли или не хотели увеличивать прибыль, бывало, с утюгом в брюхе находили. Ну согласись, мы ведь не хотим назад, в славную эпоху первоначального накопления капитала. Мы хотим вперед, в светлое общеевропейское завтра. Понимаешь, к чему я, Олег?

Я посмотрел в окно, на распростертый внизу город. Я-то полагал, пришлось бы бороться за сохранение директорского кресла, а не за отказ от него. Ни к какой борьбе я не был готов. Вообще не мое это — борьба. Конечно, мне не улыбалось работать под началом крокодила, у которого кусок мертвечины разве что изо рта не свешивается, несмотря на весь европейский лоск. Но его можно понять, не хочет терять отлаженные схематозы. Черт его знает, на что он пойдет, чтобы сохранить прибыль… Значит, подготовлю преемника, передам дела и свалю в закат чуть погодя.

— Понимаю.

— Вот и славненько! И, надеюсь, команда твоя тоже проявит понимание, ты уж постарайся… Подойди к Мариночке, это которая кофе приносила, пусть встречу нам назначит. Обсудим бонусы и бюджет на развитие… в рабочем, как говорится, порядке. Говорю же, средства есть, никто обиженным не останется. И вот еще что… Вы примете на работу мою жену.

Мне показалось, или впервые в голосе Дазурова промелькнуло что-то похожее на неуверенность? Вообще на какое-то человеческое чувство?

— Директор вам нужен, по корпоративным коммуникациям, — продолжил он, не позволяя мне возразить. — Оля умница у меня, хоть и без опыта пока… Она мне сына растила, потому не работала, такое дело.

— Знаете, мы как-то привыкли обходиться без корпоративных, что бы это ни значило, коммуникаций, — возразил я, уловив в его тоне нотку слабости.

— Как привыкли, так и отвыкнете, — тепло из голоса Дазурова исчезло, снова вернулся улыбчивый ящер. — Сказал же, Оля — нормальная баба. Корпоративный гимн хором петь не будете. Бюджет, опять же, выделим на внутренние активности, так что в накладе не останетесь. С понедельника выйдет. Готовьте кабинет.

Глава 4 Дама с блин камелиями

Январь 2019 года

— Госпожа Дазурова не звонила?

— Нет, не приходила и не звонила! — ответила побледневшая секретарша. Профессиональным чутьем она угадала мое раздражение и опасалась попасть под горячую руку.

Приемная «Натива» пустовала, только офис-менеджеры приколачивали над нашим логотипом эмблему «Дахау Про» да какая-то курьерша жалась в уголке дивана.

— Да где же черти носят эту даму, блин, с камелиями…

— Извините… — курьерша подскочила с диване и робко засеменила ко мне.

— На ресепшн! — рявкнул я.

— Извините, — повторила тетка, — эта дама с блин камелиями — видимо, я. Ольга Дазурова, ваш новый директор по корпоративным коммуникациям… ну вы, полагаю, в курсе… вы же в курсе, Юра вам сказал? Я, видимо, опоздала…

Я сахарно улыбнулся жене босса и одновременно бросил испепеляющий взгляд на секретаршу. Госпожа Дазурова оказалось незврачной полноватой блондинкой лет тридцати. Новенький брючный костюм сидит не по фигуре, на ногах угги. Если присмотреться, шмотки явно недешевые, но как-то она сутулится, что ли, и взгляд мало не умоляющий… Потому-то секретарша, да и я сам, приняли ее за курьера. В метро таких теток двенадцать на дюжину, не этого ожидаешь от жены самого Дазурова…

— Это вы нас извините, Ольга… — я замялся, пытаясь припомнить отчество.

— Оля, просто Оля, пожалуйста, — новый директор по корпоративным коммуникациям улыбнулась и протянула мне ладошку.

* * *

— Вы знаете, у меня опыта работы нет особо… — Оля сжимала чашку с чаем обеими руками. — Была секретарем лет десять назад, недолго. Училась в институте иностранных языков. Потом сына воспитывала, но теперь он уехал в бординг…

— Куда?

— Так в Британии называют школы-пансионаты. А я пыталась заниматься театром, но как-то… не сложилось. И Юра… Юрий Владимирович предложил пойти к вам. Я готовилась, книги читала по корпоративной культуре. И из Дахау мне материалы прислали, я все изучила…

Она так мило смущалась. Отчего Дазуров спихнул ее нам? В российском офисе «Дахау», как и везде, полно синекуры. Кодекс компании прямо запрещает непотизм, но достаточно посмотреть на список руководства, чтобы понять: это обычное корпоративное лицемерие. Естественно, у всякого есть родственники, которым нужна престижная необременительная работа. Так почему эту даму с блин камелиями отправили к нам? Самое очевидное — чтобы за нами присмотреть, но эта Оля выглядит так, словно и за собой присмотреть едва может. Наверно, Дазуров потрахивает кого-то прямо на рабочем месте… эту шикарную Мариночку из приемной, скорее всего. Веская причина не мешать семейную жизнь с работой.

Что же, вот мы и сделались филиалом — свалкой сомнительных с точки зрения закона и этики проектов и местом работы не первой свежести жен.

— И с чего вы намерены начать внедрение корпоративной культуры? — я старательно изгонял из голоса издевательские нотки, но, боюсь, не вполне справился.

— Не думайте, я в чужой монастырь со своим уставом не полезу… — заторопилась Оля. — Сперва хотелось бы понять, как у вас тут устроено все.

— Да обыкновенно устроено, — я пожал плечами. — Я сотрудникам не компостирую мозги и не вру без крайней необходимости. Ну а они стараются не слишком борзеть, — я вспомнил Протасова и поморщился. — Большинство, по крайней мере…

— Как устроен «Натив»?

— Как все айтишные компании… Правит бал у нас разработка. Отдел, который программирует нейросеть.

— Нейросеть… — Оля улыбнулась, отчего на миг сделалась почти хорошенькой. — Правду говорят, что нейросети однажды поработят человечество?

— Было бы неплохо. Никто не может управлять людьми хуже, чем сами люди, это я вам как специалист по управлению говорю. Но пока, к сожалению, сетка тупенькая. Оптимизируем одни параметры — она тут же проседает по другим. Впрочем, у нас сильная команда разработки, потому мы стабильно опережаем конкурентов. При программистах — всякие менеджеры и аналитики. По идее, они должны руководить разработкой, но по сути скорее ее обслуживают, так уж у нас сложилось. Есть продажники, у них своя жизнь. Ну и всякие вспомогательные отделы, как в любой конторе: системные администраторы, бухгалтерия, кадры, секретариат, хозяйственная служба. Иногда нанимаем внештатников.

Тут я не стал углубляться в подробности.

— И ради чего же все эти люди работают? — спросила Оля. — Ради одной только зарплаты?

— Отчего же — ради одной зарплаты? Есть еще ежемесячные премии, квартальные, ежегодные…

— Только ради денег?

Я вздохнул. Такой вопрос мог задать только человек, который сроду не знал, каково это — остаться без денег. Помню одну жену крутого бизнесмена, которая на полном серьезе говорила: «ну зачем люди живут в однокомнатных квартирах, это же неудобно». Значит, у нас теперь появилась собственная барыня…

— Пожалуйста, не считайте меня зажравшейся женой нового русского, — торопливо сказала Оля. Похоже, совсем я плохо владею лицом. — Я знаю, конечно же, как важно достойно платить сотрудникам, и буду следить, чтобы зарплаты у нас были на уровне… Но ведь не сводится все к одним только деньгам. Что-то еще должно людей объединять и вдохновлять. Они знают, какая у «Натива» миссия?

Они знали, конечно. Миссия «Натива» — втюхать побольше продукта клиентам, чтобы те могли втюхать уже своим клиентам свой продукт. Не то чтобы хорошие вещи в рекламе не нуждались, это, конечно, неправда, как и все красивые фразы… но говно нуждается в ней намного больше.

— Знаете, Оля, мы тут как-то скорее в практическом ключе подходим к делу, — осторожно сказал я. — Это же айти, здесь все показатели измеряемы… Эффективность рекламы считается по простым формулам. Вот эти метрики и есть наша цель, можно даже сказать, миссия…

— А у «Дахау Про» есть корпоративные ценности, их разработали лучшие визионеры.

Я кивнул, изо всех сил удерживая покер-фейс. Кто такие визионеры, я знал. Сперва не врубался, но умница Вадим объяснил одним словом: звездоболы. Он, правда, выразился ещё точнее. Ненормативная лексика часто помогает ёмко передать суть бизнес-процессов. Я, однако, предпочитал от нее воздерживаться — говорят, избыток цинизма ведет к хронической депрессии. Да и насмотрелся на бизнесменов, которые без мата уже двух слов связать не могут.

— И какие же это ценности?

— Инновации для клиентов, социальная ответственность, профессионализм! — бойко перечислила Оля. Совсем как отличница, даже в шпаргалку ни разу не глянула. — Надо донести это до сотрудников!Когда у вас… у нас следующее общее собрание?

— Насчет собраний… — я побарабанил пальцами по столу. — Мы придерживаемся политики минимизации этого дела.

— Почему?

— Вот как вы полагаете, Оля, сколько часов в день программист работает?

— Восемь, если на полную ставку…

— На самом деле часа два, не больше. Это именно если брать работу, требующую концентрации и принятия решений. В лучшем случае еще пара часов на простые рутинные задачи. Работать больше можно, но недолго; через недельку будешь тормозить и виснуть, как перегруженный сервер.

В «Нативе» я эту тему не поднимал, но аккуратно провентилировал вопрос на популярном айтишном форуме. Выяснилось, что многие профи давно пришли к тем же выводам.

— Руководитель, который каждый день собирает совещание, думает, что отнимает у сотрудников один час из восьми. В действительности — час из двух, в лучшем случае из четырех. Потому совещания в «Нативе» строго ограничены. Никаких обязательных мероприятий без серьезной необходимости.

Оля растерянно наматывала локон на палец. Крашенная в нежный оттенок майонеза блондинка, будто прибыла к нам из нулевых на машине времени.

— Но у нас есть пустая стена в холле, — сжалился я. — Можно на ней написать наши новые корпоративные ценности. Арт закажем у дизайнера. А инструкции по рабочей этике разошлем по электронной почте.

— Извините, — пробормотала Оля. Похоже, сейчас расплачется. Этого только не хватало. — Я правда пытаюсь понять, чем могу помочь…

Кажется, я перегнул палку. Оля выглядела совершенно безобидной, и я совсем упустил из виду: если она нажалуется Дазурову, что ее плохо приняли, мне не поздоровится.

— Вы могли бы заняться… озеленением офиса. И вообще креативно украсить помещения. Мебель новую в холл и на ресепшн давно пора заказать, а я все никому не поручу выбрать. Хозяйственный отдел сделает, как вы скажете, но надо же сначала продумать все, тут нужен вкус, нужно… концептуальное видение… Да и вообще, что мы тут-то сидим? Идемте, покажу офис и ваш кабинет.

Глава 5 Клоун по вызову

Февраль 2019 года

— Сейчас перед вами выступит Олег Батыев, генеральный директор «Натива», одного из лидеров отечественной IT-индустрии. Спасибо, Олег, что согласились прийти, это исключительная возможность для наших студентов… — куратор потока пожевал губу, пытаясь припомнить, что еще полагается сказать; однако решил, что сойдет и так. — Не стану отнимать у вас время, встречайте!

Я выдавил из себя улыбку. Знаете, как это бывает: сразу не нашел предлога отказаться читать лекцию, а три дня назад, когда пришло напоминание, соскакивать было уже неловко.

Аудитория подвисла на пару секунд, пытаясь угадать, уместно ли аплодировать, будто в цирке. Я пресек эти колебания.

— Здравствуйте, дети.

Первое дело — обескуражить аудиторию. Слушатели неуверенно заулыбались, пытаясь угадать, подшучиваю я над ними или издеваюсь. Ну какие они дети, в самом-то деле? Пятый курс, здоровенные лбы, на таких пахать можно. Карина защелкала фотоаппаратом. Я заученно просиял улыбкой и принялся энергично выдавать бизнес-мантры:

— Вас, конечно же, интересует, как достичь успеха в бизнесе. Как важно не бояться рисковать, быть креативным и находчивым, смотреть в будущее и видеть потенциальные возможности. И прочие откровения, которые вы можете увидеть на задней обложке любого пособия по бизнес-мышлению.

Я оглядел аудиторию. В первом ряду, как водится, сидели отличники, в основном девушки. Они смотрели на меня серьезно и внимательно, стремясь впитать знания и опыт. Середину заняли невнятные ребята в толстовках, они рассеянно поглядывали на кафедру поверх своих ноутбуков. На экранах было то, что интересно им на самом деле. Камчатку оккупировали неформалы: разноцветные волосы, грязные от татуировок руки, скептические взгляды исподлобья.

Легко было рассудить, что в первом ряду сидят будущие менеджеры, в середине — рабочие лошадки, а сзади — гении стартапов вперемешку с прирожденными лузерами. Но я видел слишком много причудливых карьерных траекторий, чтобы строить какие-либо прогнозы. Бывает, отличники с красным дипломом всю жизнь остаются курьерами, посредственности преуспевают, а завзятые неформалы превращаются в образцово-показательных корпоративных зомби. Благо, татуировку можно и свести.

Однако пора уже осчастливить их еще какой-нибудь мудростью.

— Вы ожидаете услышать, как анализировать рынок, определять потребности клиентов, создавать новые продукты и услуги, рассчитывать финансовые показатели и разрабатывать стратегии роста и развития компании.

Пока я выдавал этот белый шум, Карина успела сменить три точки съемки и отщелкать кадров тридцать. При ее профессионализме этого вполне достаточно. Она уложила камеру в кофр, помахала мне и вышла из аудитории. Куратор потока выскользнул за ней. Ему полагалось торчать здесь до конца встречи, но, как и все, он стремился оптимизировать свое рабочее время.

— Всю эту лабуду вы можете прочитать в любом пособии по бизнесу. Там же вы найдете множество кейсов и рекомендаций, весьма поучительных, однако в любой конкретной ситуации совершенно для вас бесполезных. Наконец, вы получите установку на успех, заряд веры в свои возможности и ощущение контроля над собственной жизнью. То же самое, по идее, должна дать вам наша встреча. Однако, видите ли, фотограф Карина уже ушла. Для меня единственная значимая цель этого мероприятия — снимки на корпоративном сайте. Престижно же, директор «Натива» выступает перед студентами ВЭШ…

— У нас ГЭШ, — робко возразила девушка с первого ряда.

— Ну, ГЭШ, какая разница. Для меня смысл и цель этой встречи — презентабельные фотографии. Для вас же в ней и вовсе нет никакой пользы. Но не расстраивайтесь — пользы точно так же нет в большей части того, что вам в этой аудитории рассказывают.

Я ожидал, что по рядам пойдет шепоток, студенты начнут переглядываться. Нет, они по-прежнему смотрели — кто на меня бараньим взглядом, кто в свой экран с искренним интересом. Паренек на заднем ряду целовал подружку в шею, делая вид, что поднимает упавшую ей за спину ручку. Мои слова никого не впечатлили. Не удивительно — наверно, я не первый выступающий перед ними оратор, который парадоксами маскирует полное отсутствие смысла в своих словах. Студенты престижного ВУЗа насмотрелись и не на такую клоунаду.

— Однако раз уж мы здесь собрались, надо чем-то заполнить этот час. Поэтому я расскажу то, о чем все знают, но стараются не говорить. Секрет Полишинеля. Ваше будущее скорее всего будет связано с работой в корпоративной среде. Вы, конечно, надеетесь, что быстро пройдете начальную ступень и станете руководителем или экспертом; но совершенно случайно окажется, что необходимой квалификацией и деловыми качествами обладают только дети правильных родителей.

Я хотел было добавить, что смазливые телочки тоже смогут изрядно сократить свою карьерную траекторию, но вовремя притормозил. С кого-то из этих дурех станется хайпануть на обвинении в сексизме или харрасменте, а это дерьмо сейчас лучше не трогать даже шестиметровой палкой. На самом-то деле начальники как потрахивали амбициозных сотрудниц, так и потрахивают. И грешат этим не только мужчины; некоторые дамы тоже давно поняли, что из подчиненных выходят на удивление внимательные и заботливые любовники. Неблагоуветливо, конечно, но что поделать — однова живем. Но озвучивать это в публичном пространстве смерти подобно.

— Некоторым может повезти в чем-то другом, — я выразился обтекаемо. — Но многие из тех, кто начнет карьерное восхождение с низовых позиций, там его и закончит. Задача корпоративной культуры — чтобы работник ставил интересы компании, то есть ее владельцев, превыше собственных. Человек должен работать на износ, до нервного срыва, без выходных и праздников, лишь бы увеличить прибыль людей, которых он никогда в жизни не увидит. И которые при малейших осложнениях избавятся от него, как от использованного презерватива.

Вот это, кажется, их зацепило — услышали знакомое слово. Некоторые даже оторвались от экранов и воззрились на меня.

— Если на собеседовании услышите «наша компания это семья» или «все мы тут друзья» — бегите не оглядываясь. Так вербуют гребцов на галеры. Это одна из самых жестких схем выжимания работника: неоплачиваемые сверхурочные, решение задач своих и того парня, готовность хвататься за весло в любое время дня и ночи. Только попробуй задуматься о собственных интересах — тут же станешь предателем коллектива. Вы не поверите, но российское законодательство очень хорошо защищает права работника, и надо по полной программе прокомпостировать ему мозг, чтобы заставить об этом забыть. Совместное проведение досуга в таких компаниях обязательно, а вот зарплаты существенно ниже средних по рынку.

Теперь меня слушали все, только парочка на заднем ряду самозабвенно целовалась.

— Однако на людей умных и востребованных рынком такие приемы обычно не действуют. И серые схемы их не привлекают, потому что доходы по ним зависят от прихоти начальства. Свои интересы они ставят выше интересов работодателя — проще говоря, не особо напрягаются. Измерять производительность их труда с помощью KPI бесполезно — любые показатели можно подогнать. В лагерях это называли «гнать туфту», в корпорациях — «демонстрировать эффективность». Если повезет, вы можете попасть в коллектив, где каждый работает ровно столько, чтобы его не уволили. К таким местам обычно тяготеют люди неглупые, потому при мало-мальски грамотном управлении продуктивность там бывает выше, чем на человековыжималках.

Я сделал паузу, обводя аудиторию взглядом. Все, кроме занятой друг другом парочки, смотрели на меня неотрывно.

— Впрочем, в любой компании вам будут говорить, что общий успех зависит от того, насколько будет выкладываться каждый. Это чушь. Успех компании в основном определяется внешними факторами и только в некоторой степени — решениями руководящих и ключевых сотрудников. Пока не выбьетесь в начальники, от вас не зависит ничего.

В повисшей тишине с оглушительным грохотом упала на пол чья-то тетрадь. Целующаяся парочка вздрогнула, но тут же вернулась к своему увлекательному занятию.

— Есть один важный навык, который вы на самом деле можете освоить и в институте, хотя ни в одной академической программе такого предмета нет. Соотносите слова преподавателей с их же поступками. Научитесь определять, к каким экзаменам действительно надо готовиться, а где можно выехать на общей эрудиции или попросту списать. Где дают материал по делу, а где льют воду, лишь бы занять академические часы. То же будет на любой работе: одни задачи имеют значение, другие — имитация бурной деятельности. Одни правила важны, другие — формальность. Если заметите, что ваши коллеги халтурят, подумайте трижды, как распорядиться этой информацией. Сегодня вы прикроете их, завтра — они вас. Корпоративная культура — это круговая порука в интересах работодателя; но ведь коллектив может сплотиться и в собственных интересах. Когда-то для этой цели создавались профсоюзы; сегодня профсоюз — траченные молью тетки, способные разве что всучить вам на Новый год кулек дешманских конфет. Многое было сделано, чтобы заставить нас забыть, какой цели служили профсоюзы на самом деле.

Я отпил воды из заботливо поставленной на кафедре бутылочки. Недешевая, однако, марка.

— Запомните: чем больше человек везет, тем больше на нем возят. Начальнику не нужна ваша эффективность. Ему надо, чтобы вы его не подставляли и поменьше дергали. Учтите: руководство вами — обязанность утомительная, потому старайтесь скорее получить максимум самостоятельности; так и начальству проще, и вам спокойнее. Когда случился факап — а факапы неизбежны — не вздумайте оправдываться или переваливать ответственность на других. Не объясняйте причины, если вас о них не спрашивают; вместо этого расскажите, как думаете исправить дело. По-настоящему крупные факапы обычно заметают под ковер, потому что отвечать за них пришлось бы многим; уровень ответственности такой, что безопаснее сделать вид, будто ничего и не случилось. Улыбка и ровный тон на совещаниях нравятся всем больше, чем самые продуктивные предложения, которые повлекут за собой беспокойство и хлопоты. Разумные люди прежде всего заботятся о себе и берегут нервы. Такой человек не суетится, лучше принимает решения и меньше ошибается, так что в конечном итоге может принести работодателю некоторую разумную пользу — а больше и не нужно. Не поддавайтесь на манипуляции. Помните: ваши личные интересы не тождественны интересам компании. Ищите приемлемые компромиссы. Если повезет, ваше выживание в зверином мире капитализма окажется вполне сносным, так что тратить половину заработка на антидепрессанты не придется.

Кажется, слушатели стали уставать, да и мне поднадоело излагать банальности, известные всякому, кто хоть годик выживал в офисном рабстве.

— И последнее. Некоторые из вас рано или поздно станут начальниками. От вас будут зависеть другие люди. При желании и некотором таланте к манипуляциям вы сможете превратить их жизнь в ад. Если наберете достаточно внушаемых и слабовольных сотрудников, получите возможность вволю оттоптаться на них за все ваши проблемы и неудачи в жизни. Устраивать настоящие драки пауков в банке для своего развлечения. Мило улыбаясь, доводить людей до истерик и нервных срывов. И ничегошеньки вам за это будет. Если работа более-менее выполняется, руководству плевать, какой концлагерь вы устроили на подведомственной территории просто потому, что можете.

Я невольно передернул плечами под пиджаком. Повидал всякое за годы офисной каторги, о некоторых вещах как вспомнишь — мороз по коже.

— Вы, конечно, сейчас думаете, что к вам это отношения не имеет, вы-то добрые, справедливые и честные. Вы сами не заметите, как начнете все это проделывать с людьми. Наверняка вам придется хлебнуть дерьма, карабкаясь по карьерной лестнице, и как-то само собой выйдет, что вы заставите других делать то же самое. Тем более что подчиненные вечно нечеловечески бесят тупостью, ленью и неблагодарностью. Вы легко себя убедите, что все это для блага компании и иначе с ними нельзя. Но ведь единственное, за что вы в ответе по-настоящему — ваши люди. Прибыль, эффективность, проекты, сроки — все это приходит и уходит. Когда вы смените в очередной раз работу, сами удивитесь, что когда-то всерьез из-за этого всего переживали. А вот то, как вы обращаетесь со своими сотрудниками — навсегда на вашей совести. Старайтесь оставаться людьми, хотя это лично вам, скорее всего, ничего не даст. Да что там, только помешает. И все же спрашивайте себя время от времени, человек вы еще или очередное корпоративное мудло, потерявшее берега… На этой жизнеутверждающей ноте я и закончу. Отвечу на пару вопросов, и мы наконец расстанемся.

Взметнулась пара десятков рук, но лохматое чучело неопределенного гендера с заднего ряда опередило всех, выпалив без разрешения:

— Вы социалист?

— Скорее, жалкая пародия. Диванный социалист, если хотите, — я криво усмехнулся. — Обычный бенефициар системы угнетения.

— Вам ничего не будет за то, что вы тут наговорили? — не унималось чучело.

— Детки, знали бы вы, насколько всем плевать — и на меня, и на вас, и на то, что я могу сказать… Вам еще предстоит это потрясающее открытие. Тут такие бездны… а, что там, сами увидите. Давайте последний вопрос.

Я выбрал среди тянущих руки в первом ряду девушку с самыми выдающимися — четвертый номер, не меньше! — достоинствами и кивнул ей.

— Расскажите, — бойко выпалила она, — как вам удалось вывести «Натив» в лидеры рекламного рынка?

Я пожал плечами:

— Не то чтобы это было результатом каких-то усилий… В общем-то, повезло. Кто угодно мог оказаться на моем месте. Рассказывать долго, а сегодня наше время вышло.

Студенты шустро принялись собираться. Парочка с заднего ряда, не размыкая рук, покинула аудиторию последней. Пожалуй, только они и провели этот час с пользой для себя.

Глава 6 Сошествие во кринж

Март 2019 года

— Это правда, что он пишет, этот человек⁈ Почему он работает в таких условиях?

Я возвел очи горе и мысленно испустил полный отчаяния вопль. Фамилии Оля не назвала, но ясно и так: к ней попали кляузы нашего штатного внештатного страдальца Смирнова. Неудивительно, он спамит ими на все корпоративные адреса, какие может раздобыть.

В глазах Оли стояли слезы.

На работу она приходила каждый день — я-то надеялся, ее служебного рвения хватит максимум на еженедельные визиты. Справедливости ради, пока пользы от госпожи Дазуровой выходило больше, чем вреда. У нас появились удобные диваны и пуфики в холлах, арты на стенах, даже аквариум у ресепшн. На кухне вместо старой кофемашины с дурным характером, любившей плеваться молоком, теперь стояла новая, сияющая, похожая на космический агрегат. Особенно приятно, что закупалось это все из выделенного Дахау бюджета на корпоративные коммуникации.

Собраниями и внерабочей активностью новоиспеченный директор, помня мои наставления, никому не докучала. Зато заказала для всех толстовки и термокружки с символикой «Дахау Про». Оля была такая миленькая, что даже Протасов, против обыкновения, не нахамил ей, а выдавил из себя «спасибо» и затолкал все это фуфло в корзину только тогда, когда она уже не видела.

Наконец, Оля организовала раздельный сбор мусора. Причем не просто поставила везде идиотские трехсекционные баки, но и действительно следила, чтобы в каждую попадал нужный сорт отбросов. Уборщицам выдали небольшие премии за дополнительную нагрузку. Раньше у нас никогда не было премий для уборщиц. Пришлось лично подойти к каждой из них и попросить не говорить Оле, что весь этот тщательно разобранный мусор сваливается в кузов мусоровоза оптом.

В рекордно короткие сроки Оля завоевала симпатию всех сотрудников «Натива» — кроме Акамэ. Кошкодевочка закатывала глаза, кривилась и игнорировала попытки наладить контакт. Оля расстраивалась.

— Почему ты так невежливо себя ведешь с Ольгой… забыл отчество, но ты понимаешь, о ком я? — спросил я Акамэ.

Кошкодевочка сидела на пассажирском месте, поглощенная, как обычно, своим телефоном. Мать условием трудоустройства дочери поставила, что отвозить домой ее станет служебный водитель, а он у нас был один, так что в присутственные дни Акамэ мне приходилось делать крюк по дороге домой.

Акамэ помолчала, глянула в окно, потом выплюнула:

— Кринж… Трофи.

Не сразу я понял, что она имеет в виду трофи-вайф — женщину, вышедшую замуж ради больших денег.

— Как будто что-то плохое, — буркнул я. — Завидовать дурно.

— Деньги — брызги, — парировала Акамэ.

Ну еще бы, с ее-то зарплатой в ее-то годы…

Когда квартальный бюджет на корпоративные коммуникации исчерпался и апдейтить офис стало не на что, Оля вызвалась помогать в кадровых вопросах. Пожалуй, самое ценное, что Оля сделала сразу — убедила Каннибаловну, уже навострившую лыжи в «ГазАлмаз», забрать заявление и остаться у нас. Конечно, одними уговорами не обошлось; я не пожалел для Каннибаловны ни весомой прибавки к окладу, ни нового кабинета с панорамным окном на Москва-реку — мы как раз в очередной раз расширились и арендовали новое крыло бизнес-центра. Каннибаловна абсолютно того стоила. При ней кадровые вопросы решались по щелчку: нужные люди находились, ненужные без шума и пыли уходили по собственному, все более-менее понимали свои задачи и справлялись с ними приемлемо. Смотрелось это так, будто Каннибаловна днями напролет гоняет чаи и сидит на дамских форумах, а процессы текут сами собой. Казалось бы, что тут сложного, любой справится; но я знал, что именно руководители, при которых деятельность их службы кажется элементарным делом, а то и вовсе не видна — на вес золота.

Не знаю, чем Оля убедила Каннибаловну предпочесть наш куцый «Натив» газовому гиганту; скорее всего, убедительно продемонстрировала, что не намерена лезть в ее епархию и вообще доставлять проблемы.

Но я знал, что рано или поздно проблемы будут. И вот одна из них, в лице кляузника Смирнова, добралась до Оли.

— Он пишет, мы обещаем одни тарифы, а платим по совсем другим. Не принимаем работу, потому что задним числом изменили инструкцию. Не оплачиваем отпуск и не помогаем сотруднику, когда он болеет.

— Оля, — вздохнул я. — Пожалуйста, не поднимай бурю в стакане. Видишь ли, этот Смирнов — он не совсем сотрудник. Он не в штате, работает сдельно.

— Но ведь уже три года! Так разве можно?

— Мы никогда ему не обещали позицию в штате. Предупреждали, что нагрузка неравномерная. Но мы всегда платим, как договаривались — за работу без ошибок, конечно. С инструкцией он, наверно, сам напутал, они сложные для некоторых заданий. Что поделать, простые вещи нейросетка давно умеет, теперь ее нужно учить такому, что не всякий человек может.

Оля мило краснела, когда волновалась. Хорошо, что она перестала носить эти нелепые деловые костюмы. Джинсы, мягкий пиджак, водолазка и замшевые кеды идут ей куда больше.

— Но так же нельзя! У нас социальная ответственность в корпоративных ценностях, а мы так обращаемся с людьми, которые у нас работают… Почему мы не берем Смирнова в штат?

— Нет ни необходимости, ни возможности.

— И зарплата маленькая совсем, и не растет, а у него же семья…

Я закатил глаза — черт, похоже, это входит в привычку. Зарплаты внештатников были моей давней головной болью. Я из кожи вон лез, чтобы они были ну хоть на что-то похожи. А тут является барыня и изволит нас порицать…

— Олечка, — проникновенно начал я. — Ты не представляешь, как мне хотелось бы, чтобы за простые и понятные задания стабильно платили приличные деньги. Да еще на свободном графике, без обязательств и нервотрепки… Да я бы сам ломанулся на такую работу прямо сейчас, волосы назад! Но «Натив» разорится, если мы будем всем много платить. Сама подумай, ничего сложного этот Смирнов не делает. Если ему работа так не нравится, давно уволился бы! Его никто не держит. Не наша проблема, что он такой невостребованный рынком.

Олин телефон мелодично тренькнул. Она поспешно достала его и, не глядя, смахнула сообщение, но я успел заметить черно-белое фото бородатого мужика на заставке. Не тот растиражированный на миллионе футболок романтический образ с развевающимися кудрями, узнаваемый влет. Здесь команданте Че более взрослый, серьезный и вовсе не умопомрачительно красивый. Надо интересоваться историей революций, чтобы его опознать.

Так что же, значит, наша жена олигарха носит портрет борца за права трудящихся на заставке дорогущего телефончика? Мечтает о социальной справедливости по дороге с шоппинга на СПА?

— Почему мы не можем принять Смирнова в штат?

— Пока находятся желающие заниматься разметкой на наших условиях, это невыгодно. Да и место в штате еще ничего не гарантирует. Ты считаешь, у нас плохие условия? — я заметил, что повысил голос, и заставил себя улыбнуться. — Вот что. Аська из продаж заболела, вместо нее кто-то другой должен выехать к одному тут клиенту, но давай-ка мы с тобой скатаемся. Я там не был сам, но слышал кое-что об этой конторе. Посмотришь, что такое настоящая эксплуатация человека человеком.

* * *

— Сейчас-сейчас доложу Антонине Марковне! Проходите! — суетилась секретарша, поправляя пергидрольные кудряшки. Выглядела она жалко: дешманские шмотки с рынка с претензией на деловой стиль. В толстовке и джинсах смотрелась бы куда лучше.

Найти Антонину Марковну оказалось нетрудно — над опен-спейсом разносился визгливый рев:

— Это твоя ответственность — следить, чтобы они работали! У этой кобылы пятьдесят звонков за день, у того барана и вовсе тридцать шесть! Продажи нулевые! А сама в отпуск намылилась, индюшка! Когда, через неделю? Хрен тебе, а не отпуск!

— Но я уже путевку взяла… — послышался ответный лепет.

— Сдавай. Не смогла обучить стажеров в рабочее время — займешься ими в отпуске!

Мы проследовали в направлении ора мимо привычно втянувших головы в плечи сотрудников.

— Антонина Марковна, тут… — начала было секретарша.

— Светка, погоди, не лезь ты! Не видишь, я занята! Ещё одна чушка тупая на мою голову! — директриса увидела нас и мгновенно сменила тон. — Ой, здравствуйте! Извините, у нас рабочий момент тут… Пройдемте в мой кабинет! Светочка, принеси чаю.

В кабинете Антонины Марковны было не по-офисному уютно: изобилие зелени, розовые занавески, симпатичные пуфики. Пухлыми пальцами, унизанными золотыми кольцами, она поправила элегантную причёску и улыбнулась, хотя лоб и глаза остались неподвижными. Как и многие дамы за полтос, она игралась с ботоксом и проиграла.

— Какую продукцию вы собираетесь рекламировать? — спросила Оля.

— Продукцию? — удивилась Антонина Марковна. — Вы не в курсе, новенькая, наверно? Наша продукция поставляется предприятиям и в широкой рекламе не нуждается… Нет, мне нужны сотрудники.

— У вас не хватает сотрудников? — Оля не смогла скрыть удивление, губы ее округлились. В опен-спейсе, через который мы только что прошли, сидело человек сорок, не меньше.

— Текучка… — неопределенно повела рукой Антонина Марковна. — Люди так неблагодарны. Только обучишь их всему, сразу уходят… А ведь у нас прекрасные условия! Опыт, образование — ничего не требуем. Принимаем и молодежь, и пенсионеров. Важна только готовность трудиться с полной отдачей. Оформление по ТК, белый оклад… небольшой, конечно, но реальные заработки зависят от эффективности сотрудника. Мы ищем тех, кто готов взять свою жизнь в собственные руки!

— Превосходно! — я широко улыбнулся. — Давайте же обсудим стратегию кампании, выберем площадки…

На самом деле, конечно, такие рекрутинговые кампании велись по одному шаблону, запускаемому в два клика. Но чтобы потрафить чувству собственной важности клиента, с ним на серьезных щах обсуждали целевую аудиторию, конверсии, таргетинг — короче, закидывали умными словами, которых он не понимал. И тем создавали ощущение, что новейшие технологии откроют его бизнесу волшебные перспективы. Это чувство и было по существу главным нашим товаром, потому часовая беседа входила в пакет услуг.

* * *

Антонина Марковна любезно проводила нас к выходу. Пока мы ждали лифта, донеслась новая порция воплей: кто-то из сотрудников осмелился ходить по офису. Людям, взявшим свою жизнь в собственные руки, не разрешалось здесь в рабочее время вставать со стула.

— Ужас какой! — Оля передернула плечами, заходя в лифт. — Как они это только терпят?

— А куда деваться без образования и опыта? — криво усмехнулся я. — Только в такие вот шараги на холодные звонки…

— Какая вообще польза от таких сотрудников? Продажи — это же искусство… Что могут продать забитые люди? Чем эта контора вообще торгует?

— Сырьем вроде, для косметической промышленности. Старый добрый китайский прием: название фирмы отличается от известного бренда на одну букву. Зато дешево… ну или дорого, если с хорошим откатом. Если горе-продажник за месяц найдет хоть одного клиента, уже принесет прибыль.

— Теперь только в Европе косметику буду заказывать, — поморщилась Оля. — Но почему они не жалуются в трудовую инспекцию, раз оформлены в штат?

— Пожалуются — останутся с символической белой зарплатой. Все по закону, трудовая возразить не сможет.

— Почему люди идут на такие условия?

— На серую зарплату-то? Как правило из-за кредитов, если их уже взыскивают по исполнительному листу.

Мы вышли на улицу. Оля закурила, стряхивая пепел в высокую блестящую урну.

— Ну все равно… чего она орет на них так, эта Антонина? Ей лечиться надо…

— Ей-то, может, и надо. Но вообще это работающая методика. Побольше агрессии, придирок по мелочам, непредсказуемого изменения правил… Забитые измотанные люди меньше думают о смене работы или там, не дай бог, о своих правах. Доползти бы до дивана вечером — и ничего больше не нужно… Думаю, она еще и звонит им в любое время — ночью, в отпуске, когда угодно. Не позволяет расслабиться и задуматься, что же они делают со своими жизнями.

Оля уставилась на меня взглядом Будды, впервые увидевшего болезнь, старость и смерть.

— И в эдакое-то рабство мы станем вербовать людей?

— А что поделать… — я пожал плечами. — Кому-то и такая работа — хоть какой, а шанс на выживание.

Оля вдавила окурок в урну так, что на блестящей поверхности остался густой черный след.

Глава 7…и другие звери

Апрель 2019 года

— Я свинину не стала запекать, — сказала мама. — Салатик настругала, с фасолью и куриной грудкой, котлеток вот навертела из индейки. А то что-то ты, Олежек, пузо отрастил. Совсем себя запустил!

— Физкультурой надо заниматься, — подхватил отец. — А то мышц, кроме пивной, и не будет вовсе! Ты в фитнес-то свой ходишь, или как обычно, «с понедельника возьмусь»?

Так в нашей семье выглядит поддержка — по крайней мере, в мой адрес.

Мама накрывала на стол. К шкафам она даже не оборачивалась, протягивала руку не глядя и безошибочно находила именно то, что искала. На этой десятиметровой кухне много лет все хранилось на одних и тех же местах. Сколько я ни предлагал родителям сделать ремонт, купить новую мебель — отказывались. Привыкли. Только когда сдох наконец древний ламповый телевизор, разрешили купить им плазму и ворчали теперь, что картинка слишком яркая и пульт неудобный.

— А я матрасы обновил во всех младших и средних группах, — рассказывал отец. Он работал завхозом в детском саду. — Ортопедические выбил! Нам сперва ужас какой-то пытались впарить: пружины чуть не лезут наружу, чехлы на каркасах болтаются. Я на уши встал, на запросы и жалобы полпачки бумаги извел, но хорошие матрасы добыл для малышей. Теперь площадки меняем на новые, с резиновым покрытием… А у тебя на работе как?

Я пожал плечами:

— Да нормально…

Отец продолжал смотреть на меня вопросительно. Я мог бы похвастать долей кликов на рекламу или ценой перехода, но объяснять всю эту адову кухню не хотелось, да и вряд ли отцу в самом деле интересно. Это вообще мало кому интересно.

— Вот квартал сейчас хорошо закрываем, на пятнадцать процентов прибыль выросла…

Отец ничего не сказал, но во взгляде его явственно читалось разочарование и что-то вроде жалости. Ничего, я привык.

Я был ранним ребенком, студенческим. На свадебных фотографиях мама улыбается чуть растерянно, пышное платье не скрывает огромный живот. Рос я тихим самостоятельным мальчиком с ключом на шее: сам приходил из школы, разогревал обед, мыл посуду и помногу читал — словом, не мешал родителям догуливать молодость. Привычкой все просчитывать, планировать и полагаться на себя обзавелся в детстве, и она потом здорово помогла мне в работе.

— Твое-то как здоровье, пап? — спросил я, прожевав пресную котлету. — Что врач про сердце говорит?

— А то сам не знаешь, что эти врачи всегда говорят! Здоровое питание, отдых, прогулки на свежем воздухе… Да какие мне прогулки, с работы разве что да на работу. До дивана дополз — и вот оно счастье!

— Так поезжайте уже наконец в санаторий! — оживился я. — Сколько я вам говорил! Хотите в Испанию, хотите в Сочи… да куда угодно. Мам, и для твоего артрита хорошо будет. Давайте прямо сейчас путевки выберем.

— Ну, я не знаю, — мама аккуратно отрезала кусочек котлетки. — Отпуск в августе только…

— За свой счет возьмите. По состоянию здоровья. Деньги не проблема, мам…

— Ты начальницу мою не знаешь. И перед плановым-то отпуском всю душу вынет: то пущу, то не пущу… У нее в поликлинику отпроситься — только через скандал. А ты говоришь, внеочередной отпуск, да за свой счет…

— Мама, да бросай ты эту свою библиотеку! Говорю же, деньги — не проблема. Можно хоть завтра подать заявление…

— Нет, Олег, человеку необходима работа. Чтобы быть на своем месте. И без отца воспитательницы как без рук — ни краник починить, ни за дворниками проследить…

— Что такое жизнь, если она не есть деятельность? — отец лукаво улыбнулся. — Чьи слова?

— Ленина?

— Тепло. Маркса.

И мама, и отец каждый божий день таскались на службу за смешные копейки, но сколько я их ни убеждал уйти на покой — ничего не действовало. Столько людей, прознав, что я работаю директором процветающей фирмы, пытались развести меня на деньги — «в долг», «на бизнес», «по дружбе», за секс. А те единственные, на которых я готов был тратить хоть половину зарплаты, отказываются от всего, что я могу им купить.

Нет, деньги-то нужны и им. Беда лишь в том, что не на себя…

— Вот на папин день рождения все соберемся, — мама тепло улыбнулась. — Тогда и окорок запеку, как Игорь любит. Ты знаешь, у Игоря новый проект!

— Что на этот раз? — я тяжко вздохнул и закатил глаза.

— Вот не надо этого твоего скепсиса! — отец повысил голос. — Вечно ты так! Младший брат нуждается в твоей поддержке…

Я поспешно запихнул в рот большой кусок котлеты, чтобы не было соблазна ответить. Эту тему я давно уже старался не затрагивать. Родители у меня одни, других не будет. А брат…

Мать с отцом не сразу обнаружили в себе запас нерастраченной родительской любви. Веселые студенческие годы остались позади, жизнь вошла в колею, а я уже вырос из умильного младенца в скучного школьника. Зачать нового малыша они пытались три года. Разочаровавшись во врачах, стали ездить по каким-то монастырям, после пошли по бабкам-шептуньям. И вот наконец родился Игорь — вымоленный, долгожданный, любимый сын.

Теперь вымоленному и долгожданному стукнуло двадцать шесть. Он поступал в три ВУЗа, два из которых оплачивал я, но нигде не продержался и года. Слишком нестандартен для этих образовательных конвейеров, вздыхала мама. Устраивался на работу четыре раза, но отовсюду вылетал с испытательного срока; нигде почему-то не оценили его сложный характер и тонкую индивидуальность. Дальше хуже — мой брат открыл в себе бизнесмена, хозяина собственной судьбы. Родители брали для него займы под залог квартиры — кредитная история Игоря была испорчена еще в студенчестве, его разворачивали даже в самых непритязательных ломбардах у метро. Надо ли говорить, что выплачивал эти займы тоже я?

— Игоряша еще не нашел себя, — сказала мама. — А как твоя жизнь, Олег? Так один и кукуешь?

— Да вот, пока не сложилось…

— А с Катериной общаешься?

Я слишком сильно вогнал нож в котлетку — железо царапнуло фарфор.

— Мама, я же говорил тебе уже сколько раз: мы с Катей развелись. Это окончательно. Незачем нам общаться.

Мама глубоко вздохнула. Конечно, теперь-то она вздыхает, а со свадьбой поздравляла сквозь зубы. Катька тогда красила тонкие прядки в ярко-красный, мама находила это ужасно вульгарным и подозревала невестку в стремлении окрутить наивного мальчика с прицелом на бабушкину квартиру. Справедливости ради — только первое время. Потом-то они поладили, созванивались часто. Когда мы ссорились, мама принимала не мою сторону, а Катькину. Когда мама слегла с язвой, Катька через день каталась в больницу, супчики протертые готовила. И сейчас мои родители продолжали общаться с Катькиными.

— Жаль, жаль, — сказала мама. — Я же помню, какой ты с нею был счастливый…

* * *

Мы и правда были тогда счастливы до одури. Женились на скорую руку — как семейной паре нам обещали отдельную комнату в общаге; хоть я и был москвичом, но Катька как-то обаяла комендантшу. Платье, лимузины, кольца — всей этой шелухой мы не озаботились. С утреца жахнули с друзьями-студентами шампанского из пластиковых стаканчиков — и всей ватагой повалили в ЗАГС.

На узком тротуаре мы уткнулись в семейную сцену: тетка с красным лицом орала на мужика, который вяло огрызался, ссутулившись и держа руки в карманах. Хихикая, студенты обошли по бордюру самозабвенно ссорящуюся пару. Катька прижалась ко мне и прошептала: «мы никогда, никогда такими не станем».

Мы были тогда сами не свои. В любой удобной и неудобной ситуации, изрядно смущая окружающих, стремились прикоснуться друг к другу. Хотя бы за руки подержаться, но лучше, конечно, прильнуть всем телом — Катька обожала тереться о меня бедрами, чувствовать мою реакцию и заливисто смеяться, запрокинув голову, так что я видел все ее маленькие белые зубы. Люди в метро зыркали на нас возмущенно и пересаживались подальше. А что творилось, когда нам удавалось остаться где-нибудь вдвоем… секс у меня был и до Катьки, но я не представлял, что им можно заниматься ночами напролет, до рассвета, едва оставляя пару-тройку часов на сон.

В перерывах между сексом мы разговаривали — тоже взахлеб и до глубокого утра. Мы читали одни и те же книги, мечтали об одном, ценили в людях одинаковые свойства. Любовь не замыкала нас на себе, у нас тогда было много, как мы полагали, друзей. Недели не проходило без гулянки, или вылазки на природу, или тусовки, или любой движухи. Нас постоянно куда-то звали: мы были легки на подъем, веселы, счастливы — и люди тянулись к нам.

Потом умерла моя бабушка, и мы переехали в ее подмосковную квартиру. До работы оттуда было ехать два часа в одну сторону. Можно было устроиться и поближе, в райцентре, но мы понимали, что настоящих перспектив там нет. Впрочем, тогда сил хватало на все: и на работу, и на учебу, и на секс каждую ночь. И, конечно же, на первые ссоры, куда без них. Ругались мы так же бурно, как трахались: Катька рыдала, я уходил в ночь, хлопая дверью. Но больше чем на пару часов нас тогда не хватало — притяжение молодых здоровых тел брало свое, и примирение завершалось на стареньком продавленном диванчике.

Когда тест показал две полоски, Катька светилась от счастья. Нам едва стукнуло двадцать четыре, мы были бедны и много работали, но все это вообще не казалось препятствием. Просто наша любовь получила естественное продолжение, и мы были готовы всё преодолеть, лишь бы его реализовать. Но случился выкидыш, свет внутри Кати погас — и, кажется, так никогда и не загорелся снова.

Беременность сделалась ее идеей-фикс. Первая-то была случайностью, Катька просто забыла принять таблетку; но теперь она подошла к вопросу со всей ответственностью. Поставила меня перед фактом, что ради будущего ребенка мы переходим на здоровый образ жизни. Мы и прежде не курили и почти не пили, теперь же вместо картошки со свининой на столе воцарились некрахмалистые овощи, белое мясо и какая-то невероятно полезная зеленая дрянь, которую я всякий раз старался втихаря сбросить с тарелки в мусорку. Но и через год желанная беременность не наступила. Катька прошерстила женские форумы и постановила: сексом мы теперь занимаемся строго в овуляцию, а в остальное время мне надлежит воздерживаться даже от мастурбации. Мои попытки предложить другое решение были бескомпромиссно отвергнуты. С Катькой вообще сложно стало разговаривать, она быстро переходила на крик, а там и на визг.

Моя жизнь превратилась в тоскливый кошмар. Рядом была женщина, которую я безумно хотел, но секс теперь происходил строго по графику. К моему стыду, в таком режиме я не всегда оказывался состоятелен, что вызывало упреки и новые скандалы. Впрочем, повод для сцены мог быть уже любой: я задержался на работе, не доел ужасно полезный ужин, думаю о чем-то своем… Мы стали позорно напоминать супружескую пару из тупых анекдотов. Однажды Катька накинулась на меня с кулаками за то, что я не успел собрать какой-то дурацкий шкафчик к тому сроку, который она считала правильным.

Как-то само собой получилось, что студенческие друзья перестали навещать нас и зазывать на тусовки; ну, у всех своя жизнь… Да и сами мы потеряли вкус к вылазкам на природу или в театр. Хотя стали прилично зарабатывать и сняли квартиру ближе к работе, быт затягивал все сильнее, и по выходным если чего и хотелось, то разве что лежать на диване или резаться в онлайн-игры. Тогда я много играл, это стало почти зависимостью, которая после развода прошла сама собой — просто потерял к играм интерес.

Я все терпел, ведь я любил Катьку и понимал, что она тяжело переживает потерю первой беременности. Конечно же, я хотел ребенка от нее, но ведь ребенок не существовал пока даже в виде двух слившихся клеток, а вот вполне реальный муж для Катьки словно бы существовать перестал. Я вяло надеялся, что со временем все как-то устаканится. Но прошло три года, и становилось только хуже. Мы теряли друг друга.

Последней каплей стала безобразная уличная сцена. Я помог выйти из автобуса женщине с коляской — даже не молоденькой красотке, а бабуле, измотанной вертлявым внуком. Катька принялась орать на меня прямо на улице, под злорадными взглядами прохожих. Она кричала, чтобы я не смел, что она не станет этого терпеть, что раз у меня семья, то все мои силы должны тратиться на семью, а не на посторонних! В этот момент я с некоторым даже облегчением понял, что просто проиграл эту войну; сказал, что раз так, то я, видимо, не готов к семейной жизни. Повернулся и ушел, оставив перекошенную Катьку на тротуаре одну.

Откуда взялся этот монстр, когда он поглотил смешливую девушку, которую я любил, и почему я не заметил, как это произошло?

Когда мы шли разводиться, я вспомнил скандальную парочку, встреченную в день свадьбы, и наше обещание никогда ей не уподобляться. Не знаю, думала ли о них в тот момент Катька.

И вряд ли когда-нибудь узнаю.

Глава 8 Разве ты не хочешь накормить своих детей?

Апрель 2019 года

— Олег Витальевич, добрый день!

Лохматый паренек с нелепыми синими прядями в волосах широко улыбнулся и протянул руку. Пришлось пожать. Новенький, наверно — рожа не примелькавшаяся. Хотя где-то я его видел…

«Натив» разрастался, и с каждым новым рядовым сотрудником я теперь лично не знакомился — Каннибаловна готовила приказ, я подписывал. Особо инициативные перехватывали меня воттак, в коридоре, чтобы представиться. Хотя большинство, полагаю, даже не знали генерального директора в лицо. Какая им, в сущности, разница?

— Я Саша Корнеев, новый сисадмин, — паренек угадал мое замешательство.

— Рад познакомиться, Александр, — скучно ответил я, надеясь поскорее отвязаться. — Добро пожаловать в наш дружный коллектив.

— Вы у нас в ГЭШ лекцию читали, — не унимался жадный до начальственного внимания юноша. — Я тогда сразу понял, что буду работать только в «Нативе».

Что еще за ГЭШ… ах да, выступал же в какой-то шараге. И чего я там наговорил подрастающей популяции офисного планктона?

— Очень рад, — выдавил я. — А что именно в моем выступлении тебя вдохновило, Саша Корнеев?

Паренек ухмыльнулся:

— Открытый и прагматичный подход к построению трудовых отношений!

— А. Ну да, — черт, не помню, что я там нес, чтобы как-то заполнить академический час. — Открытость и прагматизм — это, конечно же, наше все. Если появятся вопросы и предложения, или возникнут любые проблемы, я всегда доступен. Сейчас, извини, спешу.

Я выразительно глянул на часы. Подумал, не надо ли сделать этому Саше замечание насчет внешнего вида. Лохматый он какой-то, расхристанный, говнодавы грязные… Не Протасов, чай, чтобы бравировать засаленными рукавами. В «Нативе», как и почти во всех айтишных компаниях, дресс-кода нет, костюмы с галстуком носят только охранники; но нельзя же так распускаться, тем более в первые дни на новом месте… А, впрочем, почему мне не наплевать? Что я как бабка на лавочке, ей-богу.

В кабинете ждал Вадим. Он был включен в короткий список тех, кого бдительная секретарша Вера пропускала ко мне в любое время.

— Чего стряслось, Вадь?

Я знал, что без крайней необходимости он меня дергать не станет — как и все, кто вообще имел право меня дергать. Это и есть главный навык руководителя — окружить себя такими вот людьми.

Первый год в должности гендиректора был адом. Уже к обеду я чувствовал себя так, словно разгружал вагоны — хотя обычно сидел за столом и смотрел в монитор. Казалось бы, не мешки ворочать. Всего и делов-то: разобраться, в чем проблема, принять решение, мониторить ситуацию по предыдущим проблемам и при необходимости принимать новые решения. И вот это выматывало смертельно, но уйти в отпуск я отважился, только когда однажды утром не смог встать с кровати. Неделю пырился в тупые сериалы, отключив телефон. Когда вернулся в офис и увидел сотню требующих ответа писем в почте — понял, что так жить нельзя. Работа руководителя — наладить процессы, чтобы самому ничего не делать.

Тут выяснилась интересная штука. На собеседованиях все как как попки твердят, что решительно настроены делать карьеру; однако людей, которые не ссут принимать решения и отвечать за них — единицы. Большинство стремится тупо отрабатывать по инструкции от забора и до обеда, а со всеми, даже самыми мелкими проблемами, бежать к начальнику — только бы не напрячь межушный ганглий. Руководителей, способных управлять своими участками самостоятельно, приходится искать днем с огнем, а, когда найдешь — сдувать с них пылинки. Пусть лучше иногда они ошибутся, чем постоянно дергают тебя по ерунде.

Короче, раз Вадим пришел ко мне в рабочее время — значит, случилось что-то серьезное.

— Да вот, с показами беда. Объявления со вчера перестали выходить по сорока с фигом клиентам. Никого крупного, мелочевка всякая, конечно… Но их реклама вообще не показывается.

— Опять Протасов сырую обнову выкатил, а тестировщики проморгали?

— Нет, в том-то и дело, — Вадим запустил пятерню в дреды. — Разрабы не меняли ничего с той недели. Куча объявлений на модерации застряла.

— Ну так и иди к модераторам, мне-то чего мозги конопатишь!

— Да тут есть нюанс, понимаешь… Модераторов теперь курирует Ольга Дазурова. Так-то, амиго.

Ах, черт. Я и забыл. Когда стало ясно, что трудовой энтузиазм Оли все никак не иссякнет и надо пристроить ее к делу, Каннибаловна поставила ее присматривать за модераторами. Модераторы были внештатниками, как и разметчики, но обладали некоторыми привилегиями. Работали они по расписанию. Не зависели от капризов разработки, которая месяцами не может сформулировать требования, а потом подавай ей разметку вчера — «хватай мешки, вокзал отходит».

Модераторы, в отличие от разметчиков, получали небольшой, но стабильный оклад. Брали на эту работу только родственников сотрудников «Натива», такой у нас практиковался вид поощрения — пристроить сына-студента или киснущую в декрете жену на несложную халтурку с гибким графиком. Модерация рекламных объявлений — работа «не бей лежачего». Надо только запускать скрипт, проверяющий, что объявление не ведет к ссылкам на вредоносные ресурсы, и следить, чтобы текст и картинки не нарушали требования законодательства. Вот мы с Каннибаловной и решили, что присматривать за блатными работничками — самое то для жены большого босса. Они хотя бы жалоб в духе Смирнова не строчили.

И вот теперь объявления десятков клиентов модерацию не проходят, мы теряем деньги, а мне предстоит выяснять у жены большого босса, что ей там не глянулось.

— Спасибо, Вадик, что с этим ко мне сразу пришел, — искренне сказал я.

— Да всегда пожалуйста. Слушай, кстати, а чего ты на майских делаешь?

— Вроде ничего особо…

— Давай в Рим махнем, развеемся чутка! Ты бледный какой-то, амиго, смотреть грустно. Совсем заработался.

Я потер подбородок. Ни в какой Рим не хотелось, был там трижды и ничего нового или интересного увидеть не надеялся. Самое яркое воспоминание из последней поездки — жара и стертые новыми кроссовками ноги. Но вообще-то мои планы на праздники сводились к тому, чтобы либо лежать на диване и смотреть сериалы, либо ехать к родителям. Оба варианта не вдохновляли. А с Вадимом хотя бы весело.

— Хорошая идея, — улыбнулся я. — Поехали.

— Беру тогда билеты!

— В бизнес-класс.

— А то ж!

* * *

— Ну конечно, я зарубила все эти объявления, — Оля уставилась на меня огромными серыми глазами. — Не понимаю, почему ребята раньше их пропускали. Наверно, инструкция была неточная. Это же мошенничество!

Я подавил зевок. Как же я устал… Не от Оли, она как раз довольно редко меня доставала. Вообще устал, в принципе.

— Оля, давай посмотрим на объявления, которые ты распорядилась не пропускать. С моего компа можно открыть, тут доступ есть к вашей базе.

Оля села на краешек моего кресла, нашла нужный ярлык на рабочем столе, ввела пароль. Развернула вкладку «отклоненные объявления». Я склонился над ней. Интересные у нее духи — не сладкие, что-то свежее, вроде хвои.

— «Наша автоматическая система заработка сделает все за вас, — бойко зачитала Оля. — Просто вложите немного своих денег и смотрите, как они растут быстрее, чем вы можете себе представить!» Ну явный же развод! А вдруг доверчивые люди на это купятся? Разве мы можем такое публиковать?

— Развод-то развод… — я постучал пальцами по столу. — Но нарушения законодательства в объявлении нет. А за содержание мы не отвечаем.

— Ну тогда вот! Явное нарушение законодательства! «Эротический массаж для состоятельных джентльменов»… и картинка… — Оля такая миленькая, когда краснеет. — Это ведь… проституция.

— Естественно, проституция, — я пожал плечами. — Но в объявлении же прямо так не сказано! Значит, все в порядке.

— Послушай, ну проституцию мы рекламировать не будем! — покрытые розовой помадой губы Оли задрожали. — Или… ты ее считаешь чем-то нормальным?

— Да нет в этом ничего нормального, конечно, — я встал и заходил по кабинету. — То еще занюханное дно. Приятно представлять себе эдаких жриц продажной любви, свободных и раскованных… Реально там большинство — нелегалки с отобранными паспортами. Года через три такой эксплуатации их выбрасывают на помойку, но всегда можно завезти новую партию…

Так, стоп. Что-то меня занесло. Оля, по счастью, не догадалась спросить, откуда я знаю такие подробности. Или, наоборот, поняла, что лучше не спрашивать.

Этим эпизодом своей жизни мне вряд ли придется гордиться. Когда Катька стала допускать до себя строго по графику, я понял, что могу так и вовсе слететь с катушек. Заводить левак не хотел, но и терпеть больше не мог, потому решил обратиться за тарифицированной любовью. За пять минут нашел в Интернете телефон — и вечером, соврав Катьке про рабочий завал, приехал в однушку в спальном районе. Девушка была молода и симпатична, все могло получиться — но подвела меня привычка сперва поговорить; разводить собеседника на откровенность я умел профессионально и просто сделал это на автопилоте. «Студентка без комплексов» Алиса оказалась нелегалкой Айгуль, и по истории ее жизни Гюго мог бы написать томов восемь, не меньше. Надо ли говорить, что после такого продажная любовь вмиг утратила волнующий флер, то есть у меня все упало. Выслушал ее, оплатил сеанс и ушел.

— Ну ведь правильно тогда, что мы эти объявления забраковали, — уверенно сказала Оля.

— Да как тебе сказать-то… — я вздохнул. — Давай посмотрим то, что вы пропустили в показы хотя бы вот сегодня.

Я перешел на вкладку «одобренное» и ткнул в первое попавшееся объявление.

— Вот. «Ищу помощницу, которая будет печатать текст с телефона. Зарплата без потолка. Для тех, кто хочет, чтобы в семье всегда был достаток, дети сыты, одеты, сама ухоженная и холодильник с вкусной едой.» Как думаешь, что тут рекламируется?

— Работу предлагают?

— Когда предлагают реальную работу, не сюсюкают. Наоборот, стараются почетче обрисовать рамки, чтобы не тратить время на тех, кого в итоге условия не устроят. «Разве ты не хочешь накормить своих детей» — чистой воды манипуляция. Суть в том, чтобы развести людей на оплату «обучения». Выпускники многочисленных двухнедельных курсов копирайтинга и веб-дизайна могут потом разве что сами открывать такие же курсы. Потому поток таких объявлений и не иссякает.

— Значит, зря мы и это пропустили! А как отличить такое разводилово от рекламы нормальных образовательных программ?

— Тут отличать нечего… Никому не нужны программисты или тестировщики ни после недельных, ни после трехмесячных курсов. Чистой воды спекуляция на слухах о том, что айтишники много зарабатывают. Много-то много, вот только далеко не все… Протасов берет на начальные позиции ребят строго из пяти конкретных ВУЗов, с выпускниками других даже не разговаривает. Да и среди них его устраивает один из семи-восьми кандидатов. Чтобы разбираться во всех этих алгоритмах, золотые мозги нужны, да и не только мозги…

— Так сколько же среди нашей рекламы мошеннической?

Я поскроллил список:

— Ну смотри… Вот «Шестерочка» — крупный клиент, серьезная контора. Рекламирует товары по акции. Правда, если сравнить с ценами на эти же товары у конкурентов, выяснится, что они безо всяких скидок примерно столько и стоят. Весь расчет на то, что замотанный потребитель заморачиваться не станет. Следующее… Ага, сеть салонов «На связи», тоже не покурить вышла. Продвигает новый телефон. Почти ничем не отличается от китайской железки предыдущей серии, зато стоит в два раза дороже. Больше показов, более точная настройка на целевую аудиторию — и граждане побегут брать кредиты, лишь бы обзавестись новинкой. Да, примерно у этой же целевой хороший коэффициент перехода на микрокредитные организации. Однако все эти товары и услуги существуют в действительности, так что в нашей рекламе никакого мошенничества даже прокуратура не найдет.

— Получается, — спросила Оля, — наша реклама делает людей беднее?

— Ну, мы-то с тобой не бедствуем, — я криво усмехнулся и посмотрел ей в глаза. — Такая вот, госпожа директор по корпоративным коммуникациям, у «Натива» миссия.

Глава 9 Бог солнца и дружбы

Май 2019 года

На первую заграничную поездку мы с Катькой копили год. Весь третий курс я даже в столовую редко заходил, жевал между парами захваченные из дома бутерброды. Ночами работал в техподдержке, а Катька раздавала листовки на улице, и нам удалось с грехом пополам наскрести на билеты и хостел в паре километров от метро.

Не скажу, что мы напрасно съездили. Я получил много впечатлений, хотя и не знаю, что потрясло сильнее: готический собор или светящиеся табло на автобусных остановках — у нас тогда таких не было. Мне все было ново и все интересно; а потом, мы с Катькой целыми днями оставались вместе, нас не разделяли учеба и подработки. Но уставал я сильнее, чем ожидал, и многого не рассмотрел, а точнее, не прочувствовал. Не уловил вайб. Тогда я решил, что вернусь в Европу еще много раз — и все наверстаю.

В Европу я действительно приезжал с тех пор раз двадцать, не меньше — по делам и как турист, в города и на природу, на выходные или в отпуск. Но первое впечатление новизны и свежести так и не повторилось. У меня появлялись деньги, путешествия становились комфортнее, но в то же время однообразнее. Бизнес-класс с пластиковыми улыбками стюардесс, такси, отели. Двадцатый готический собор неотличим от предыдущих девятнадцати, руины замков красочнее смотрятся на открытках, в музеях не столько проникаешься великими произведениями искусства, сколько уворачиваешься от толп китайских туристов. Городская среда тоже теперь не поражает воображение — стараниями урбанистов в Москве она уже почти такая же. Пока мы с Катькой были вместе, поездки хотя бы давали возможность отдохнуть от бытовой рутины, и мы гораздо меньше ссорились по ерунде. После развода я поначалу думал, что в путешествиях смогу развеяться, но вдали от дома только острее ощущал одиночество.

— Не раскисай, — сказал Вадим, распаковывая чемодан. — Я покажу тебе такой Рим, какого ты еще не видел.

Я бы, конечно, предпочел, чтобы мы забронировали по отдельному номеру, но для Вадима это выходило дороговато. Его зарплата лишь на треть меньше моей, а бонусы иной раз набегают и побольше. Но у Вадима четверо детей от трех разных женщин — две в Кемерово и одна почему-то в Омске; и он не из тех горе-папаш, кто просит зарплату в конверте, чтобы сэкономить на алиментах. Со всеми своими дамами и детьми Вадим поддерживал прекрасные отношения. И хотя кроме работы в «Нативе» он крутил еще два-три собственных бизнеса, на себе ему приходилось экономить.

Вадим распахнул чемодан, набитый скомканной как попало одеждой — аккуратностью он никогда не отличался. Вытаскивая рубашку, он разворошил этот хаос. На ковролин выпал пластиковый пакет из аптеки, оттуда выкатились два… нет, три пузырька. Таблетки? Разве Вадька от чего-то лечится? Или опять антидепрессанты? Он же говорил, что завязал с этой дрянью… Подбирая закатившийся за тумбочку флакон, я прочел название: «Физика».

— Вадь, ты… у тебя все еще… — начал было я, протягивая ему пузырек.

— Что?

Он резко дернулся, и я быстро сменил тему:

— Ты в душ пойдешь?

Вадим перевел дыхание и поспешно запихнул флакончики в недра чемодана.

— В душ, в душ, немедленно в душ! — проскандировал он несколько бодрее обычного. — А потом сразу гулять.

Я глянул на экран мобильника:

— Может, с утреца? Уже почти семь…

— Что, «Спокойной ночи, малыши» пропустить боишься? — Вадим осклабился. Ведет себя как обычно, вроде бы ничего особенного… — В Трастевере ночью — самый вайб. На диване и дома поваляться можно. Нас ждет вечный город, амиго!

* * *

Вадим не повел меня ни к пафосному огрызку Колизея, ни к руинам Форума, ни на открыточную площадь Виктора, кем бы он ни был, Эммануила. Мы зашли всего в одну церковь — довольно невзрачную, ничем не примечательную снаружи и, на первый взгляд, внутри. Но Вадим уверенно провел меня к арке в боковой стене, где щербатая лестница вела в подвал — во вторую церковь, подземную, ужасно древнюю. Десяток туристов фотографировал облупившиеся фрески.

— Это не всё, — прошептал Вадим; отчего-то тут никто не говорил в голос.

По неприметной лесенке мы спустились на уровень ниже. Там была еще одна церковь, совсем крохотная.

— Тайное святилище бога Митры, — объявил Вадим гордо, будто построил его сам.

Где-то за стеной бежала вода. Мы присели на каменные ступени вокруг разрушенного алтаря. Здесь не было никого, кроме нас.

— Неплохо, — сказал я. — Сколько раз ходил мимо, а и не знал, что здесь такое. Этот Митра — он бог чего?

— Дружбы. Способности людей договариваться. Солнца… Легионеры почитали его тайно, уже после того, как христианство повыпиливало языческие культы.

Когда мы вышли на улицу, сгустились сумерки. За Форумом мы перешли Тибр по каменному пешеходному мосту и углубились в переплетенье извилистых улочек.

— Трастевере, — Вадим явно наслаждался ролью чичероне. — Собственно, «район за Тибром». У римлян тут были выселки для всякого быдла… они говорили, для плебса. Сейчас тут средневековая застройка.

Мы гуляли по мощеным булыжником улицам. Живописно обшарпанные дома и правда стояли здесь, наверно, с самого средневековья. Буйный плющ увивал фасады — похоже, тут с ним скорее боролись по мере сил, чем высаживали в декоративных целях. По позднему времени туристов было немного, не приходилось больше проталкиваться через толпы галдящих китайцев. Встречались в основном местные, с детьми и пакетами из супермаркетов. Люди здесь жили запросто, словно в московских девятиэтажках.

Ужинать сели в крохотном ресторане без вывески, за покрытый выцветшей клетчатой скатертью стол. Меню не было, толстая старуха просто принесла нам спагетти с красным соусом, свиную вырезку и салат. От домашнего вина мы отказались, взяли газировку из холодильника.

Пока Вадим выходил в туалет, я ввел в поиск названия лекарств, выпавших из его чемодана. Действительно, антидепрессанты, и очень серьезные; вообще-то их полагалось принимать только в стационаре.

— Очень вкусно, — искренне сказал я, когда Вадим вернулся за стол. — Как ты нашел этот кабак? По рекомендациям?

— Просто отследил, где местные тусят. Тут если повар кого отравит, его в Тибре утопят. А то у меня кореш один работал в ресторане: крахмальные скатерти, официанты в смокингах, все на понтах — а лобстеры всякие по полгода в морозилке валяются. И бутылки из-под дорогого бухла там не выкидывали, подавали в них угашенным клиентам какой-то шмурдяк. Тебе воды еще взять?

Я кивнул. Вадим пошел к холодильнику с газировкой. Я отодвинул недоеденный салат и перешел к свинине. Однако горазды макаронники пожрать на ночь глядя! Пасту у них считают только первым блюдом.

— Как твои каналы? — спросил я Вадима.

Одной из халтурок Вадима в последнее время были каналы в популярном мессенджере. Люди подписывались, чтобы смотреть картинки с короткими историями под ними — юмористические, пикантные, ностальгические. В последнее время особенным спросом пользовались бытовые фотографии позднего СССР. Цель владельца канала — собрать побольше подписчиков, чтобы дороже продавать рекламу.

— Такое… — Вадим махнул рукой. — Сейчас любое школоло может бота настроить на сбор контента. И пипл хавает, так что платить редакторам уже нет смысла… Мы в тридцатке топовых каналов пока, но это, считай, ни о чем, поколение Зет нас теснит со страшной силой… Так что буду держаться родного «Натива», никуда не денусь с подводной лодки.

— Вадь… — я отложил нож и вилку. Мясо в меня уже не лезло, хоть и было превосходно приготовлено. — Может, тебе отпуск взять?

— Да куда, осенью уже отгулял две недели. Каннибаловна домоталась, требования законодательства какие-то, чуть не силой выгнала…

— Я имею в виду, взять полный отпуск, на пару месяцев хотя бы… ну, здоровье… — я напоролся на взгляд Вадима и осекся.

— Все у меня нормально со здоровьем, — ответил Вадим. Он улыбался, но жестяная банка, из которой он наливал в стакан газировку, смялась в его руке. — Или ты хочешь сказать, что я не вывожу?

В этот момент идея, которая давно во мне зрела, оформилась в четкое намерение.

— Ты-то? Да ты вывозишь как боженька! — я поднял раскрытые ладони. — Я без тебя как без рук, без ног и без башки разом! Да что там я — вся наша богадельня! Я почему хочу, чтобы ты отдохнул, пока есть возможность… Как ты смотришь, чтобы самому стать господином генеральным директором? Я таки все. Караул устал. Осточертело, пашу как краб на галерах…

— А Дазуров тебя отпустит?

— Я ему что, крепостной? — я хохотнул с нервозностью, которая самому не понравилась. — Не все же руководство будет уходить, я один. Переходный период мы одолели, да немцы, надо сказать, особо в нашу кухню и не лезли. И потом, я же не на произвол судьбы «Натив» брошу. На тебя хозяйство оставлю. Дазуров возражать не станет, он говорил сто раз, что посторонние в нашем менеджменте никому не сдались. Ты, главное, сам-то как насчет этого, Вадь? Не прямо сейчас — через полгодика, примешь дела спокойно… ну и там, себя в порядок приведешь как раз.

— Ну не знаю, амиго, — Вадим запустил пятерню в дреды, в этом месяце они были фиолетовые и оранжевые. — Можно так-то… А не выйдет, что я тебя, ну вроде как… подсидел? Точно хочешь вот прямо совсем уйти? Пять лет нашей конторе отдал как-никак… Или ты оффер на что покруче получил?

— Да ничего я не получал! И не хочу. Я свалить хочу с этой каторги, понимаешь? Не только из «Натива», — я прикрыл глаза. — Вообще из рекламного бизнеса. Сыт по горло мутотенью этой…

— Да все сыты, всех тошнит… но как же?.. — Вадим выразительно потер большой палец об указательный.

Я заметил, что смял в комок бумажную салфетку, которая не помню как оказалась у меня в руках. Неловко признаваться в таком человеку, который из-за своих путанных семейных обстоятельств вертится как белка в колесе и едва сводит концы с концами. Но, надеюсь, наша дружба это выдержит.

— Да бабла-то я скопил, — решился я. — За хату вторую все выплатил, она нормально так в цене уже поднялась. Акции-шмакции, трехвалютная корзина, биткоины даже. В общем, пассивный доход себе обеспечил. На рестики каждый день не хватит, да и летать придется экономом, но с голоду точно не помру и даже не опухну.

— Ишь, в рантье намылился! А заниматься-то чем станешь? Вот просыпаешься с утречка — а на работу не надо! И завтра не надо, и через неделю, и вообще никогда! Шарики за ролики от безграничной свободы не заедут?

Я потер виски:

— Не знаю, Вадь. Пытаюсь это себе представить — и не могу. Это же не выходные, не отпуск даже, когда еле успеваешь выгрузить из головы срань эту рабочую, как уже пора загружать ее обратно… — я пожал плечами. — Знаешь, мне кажется, только когда это все закончится, я пойму что-то важное и начнется… ну, настоящая жизнь, что ли. Которую я даже представить себе не могу за всеми этими бесконечными совещаниями-отчетами-докладами-метриками… Наверно, найду другое занятие в жизни. Но потом. Сперва выдохну. Попутешествую. А может, и вовсе свалю из России с концами.

— Это ты зря, — Вадим нахмурился. — Своих держаться надо. Для тебя что вообще значит твоя страна?

— Да не знаю… березки… мама с отцом… интуитивно понятные правила жизни. А так и ничего вроде. Мог бы в граждане мира податься. Но, впрочем, лень. Без разницы, где чувствовать себя никому не нужным — там или тут.

— По крайней мере мы на отечественную экономику пашем, амиго. Даже и под немцами этими сраными. Зарплаты и налоги все равно у нас в стране оседают.

— Так-то оно так, — я допил газировку и долил еще из банки в стакан. Приторный вкус поднадоел, лучше бы пива взяли, жаль, что Вадиму нельзя. — Но ведь я обычный наемный манагер. Любой на моем месте делал бы плюс-минус то же самое. Хотел бы я чувствовать себя нужным. Нет, не так — быть по-настоящему нужным. Делать то, что только я и могу, и знать, что это реально… меняет что-то. Но как-то вот… не выходит.

— Понимаю, амиго, — Вадим отсалютовал мне банкой газировки. — Но ты всерьез думаешь, что типа достаточно бросить работу, и в твоей жизни из ниоткуда, само собой появится что-то настоящее? Уверен?

— Да ни в чем я, блин, не уверен! Знаю просто, что не могу так больше. Тошнит меня от этой работы, понимаешь? Втюхиваем продукт клиентам, чтобы они лучше втюхивали свой продукт своим клиентам. Переплачиваем зажравшемуся хамлу Протасову, а внештатников держим на копейках. И вот на всю эту ерунду я свою единственную жизнь трачу… Мне уже тридцать пять…

— А ты не откладывай жизнь на завтра, — Вадим подмигнул. — Живи здесь и сейчас. Есть тут недалеко одно место… Как бы бар, но без вывески. И без бухла. Зато с особыми правилами.

— Ты же знаешь, я… это… не употребляю.

— Только дурь в голову и приходит? — Вадим усмехнулся. — Есть кое-что получше, амиго. Если с этого не почувствуешь себя живым, тогда уж и не знаю, тогда пора в простыню и на кладбище.

* * *

— Меня зовут Петра, — сказала девушка. — Это означает «камень». А твое имя как переводится… О-лег?

Я пожал плечами. Понятия не имею, как переводится мое имя. А если бы и знал, вряд ли смог бы сказать это по-английски. Деловым английским я владел прилично, но быстрый говорок Петры понимал с пятого на десятое. А ведь она итальянка, то есть для нее английский тоже не родной; но болтает она намного увереннее меня.

Впрочем, может, барьер тут не только языковой…

— Олег означает «неистовый жеребец», — Вадим на секунду оторвался от брюнеточки, с которой целовался вовсю.

— Да ну! Шутишь! — Петра засмеялась, запрокинув голову.

— Не веришь — проверь сама, амигита! — Вадим вернулся к своей брюнетке.

Петра с шумом всосала через соломинку остатки апельсинового сока из стакана. Наверно, там уже и вкуса нет — один талый лед… Первое правило бара «Консент» — никакого алкоголя. Сюда даже войти можно было, только подув в алкотестер, как у гаишников.

«Консент» был дорогущим баром с нарочито убогой обстановкой: бетонные стены в аляповатых граффити, кишки вентиляционных труб под потолком, простая металлическая мебель, эмалированная посуда будто прямиком из задрипанного пионерлагеря моего детства. Считалось, что все это необыкновенно стильно. Ну и заодно позволяло неплохо сэкономить на ремонте и обстановке.

Петра разглядывала меня откровенно, и я догадался, что могу делать то же самое. Как всегда, когда мы с Вадимом кадрили девок, мне досталась более невзрачная. Я бы, конечно, предпочел ту стройную брюнеточку в платье, но она, едва обронив пару дежурных реплик, положила руку Вадиму на колено. Петра же была коренастой полненькой шатенкой в джинсовых шортах. Руки и бедра густо покрыты татуировками, отчего выглядят грязноватыми. Прическа небрежная, но не элегантная, а словно бы волосы непрочесаны. Черный лак на коротких, будто обгрызенных ногтях. И все же, кажется, Петра проявляла ко мне интерес.

Второе правило «Консента» — только взаимный интерес.

— Чем занимаешься в жизни, Петра?

— К черту жизнь, — Петра хрипловато засмеялась. — Сегодня я хочу заниматься только тобой… О-лег.

Голос у нее был красивый, глубокий. Опять же, хотя бы на лице и шее татуировок нет. Кожа смуглая, ровная. При здешнем скудном освещении в барышне можно, пожалуй, усмотреть что-то экзотическое. Большая грудь бодро топорщится под простой белой маечкой — лифчика Петра явно не носит. Коленки круглые, крепкие. Неожиданно изящные для плотного сложения запястья и щиколотки. Что-то в ней есть простое и при этом притягательное. Сойдет, на одну-то ночь…

Третье и последнее правило «Консента» — здесь сходятся только ради секса, причем без продолжения; при баре работала гостиница с почасовой оплатой. Конечно, соблюдение этого правила, в отличие от первых двух, администрация никак контролировать не могла, да и не пыталась. Но именно свобода от обязательств создает настроение — вайб, как назвал это Вадим.

— Ты согласен трахаться со мной сегодня, О-лег?

Однако, какая прямолинейность… Определенно в этой девушке что-то есть.

— Да, Петра, я согласен с тобой трахаться.

— Сегодня, — требовательно уточнила она.

— Да, конечно же, сегодня. Здесь и сейчас.

За номер мы платили пополам. Я бы и сам оплатил, но так уж принято в «Консенте».

* * *

— А в самом деле те, кто сошелся в «Консенте», никогда не продолжают отношения? — спросил я Вадима, пока мы ждали посадку возле гейта.

Вадим улыбнулся и оторвался от телефона.

— Ну конечно же, нет! Наоборот, многие, кто тут знакомится, после чуть ли не женятся. Со временем, конечно. Именно потому, что сразу ничего такого не предполагалось. Не надо казаться лучше, чем ты есть, выпендриваться, лезть из кожи вон. И думать, достаточно ли хороша эта тян, не надо. А меньше думаешь — лучше трахаешься…

— Хм… а кто там у тебя в телефоне, брюнеточка твоя?

— А то!

Я ощутил досаду. Петра мне свой контакт не оставила. А ведь все не так уж плохо получилось! Давненько я уже не шел так бодро на второй заход. Петра сперва несколько обескуражила меня своей требовательностью — так ее трогай, так не трогай, быстрее, нежнее, глубже… но, похоже, все три оргазма были настоящие. Ну зачем ей имитировать, если она больше никогда меня не увидит? Или все же…

— А можешь контакт Петры попросить у своей дамы?

— Фигня вопрос, амиго!

Во время посадки я изучал профиль Петры в популярной соцсети. Она оказалась, ну надо же, младшим программистом. Фото с друзьями, с какими-то пожилыми родственниками — но постоянного парня рядом с ней я не нашел.

— Будьте добры, переведите свой телефон в авиарежим.

Стюардесса улыбалась, но глаза у нее были усталые.

— Сейчас, одну минуту…

«Твое имя лжет. Никакой ты не камень» — написал я Петре и нажал кнопку «отправить».

Едва самолет приземлился и пассажиры вяло зааплодировали — словно в цирке, ей-богу, когда же отомрет эта нелепая традиция — я выключил авиарежим. Смахнул кучу ненужных уведомлений и увидел то, что искал: пользователь Петра прислала сообщение. Сердце предательски екнуло. Приложение загружалось почти минуту, потом стало предлагать какие-то идиотские сервисы… Я не попал пальцем в крестик закрытия окна и мучительно долго пролистывал рекламу удивительного мира общения и самореализации, предлагаемого чертовой софтиной. Наконец открылось сообщение Петры. Она оказалась лаконична: никакого текста, только эмодзи — воздушный поцелуй.

В очереди на паспортный контроль я набирал ответ: «Я хочу нарушить третье правило „Консента“. Я хочу нарушить еще много правил с тобой, Петра».

«К сожалению, вы не можете отправить сообщение. Пользователь Петра внес вас в игнор-лист».

Хмурая пограничница с фиолетовыми кудряшками ударила штампом по моему паспорту с такой яростью, словно хотела навеки припечатать его к своему столу.

Каникулы закончены. Добро пожаловать домой.

Глава 10 Никакой депрессии у меня нет

Июнь 2019 года

— О, Рим! — засмеялся Игорян. — Круто-круто! Молодец, Олежек, что не киснешь в своей шарашкиной конторе, выбираешься хоть мир посмотреть! Где жили, в «Пяти сезонах»? Я теперь только в этой сети останавливаюсь.

— Какое там! В обычной гостинице у вокзала. Дороговаты для меня «Пять сезонов».

Даже если бы я поехал без Вадима с его сложной семейной ситуацией, брать пафосный отель не стал бы. Странно, но за столько лет я так и не привык швыряться деньгами. В ресторане то и дело прикидывал, во сколько раз эти продукты и напитки дороже, чем в супермаркете. Буквально заставлял себя выбирать телефон и шмотки посолиднее — генеральному директору положено, увы, я не Цукербрин какой, чтобы позволить себе щеголять в массмаркете. Даже чтобы купить бутылочку воды в жару, мне приходилось преодолевать внутреннее сопротивление — дома ведь вода идет из крана, только на фильтры тратишься. Так что когда в моду вошли экологичные многоразовые бутылки, я испытал облегчение. Привычка беречь каждый рубль въелась под кожу, и траты, которых можно было бы избежать, подсознательно воспринимались как брешь в безопасности. Мое взросление пришлось на время, когда в семье считали каждую копейку, и даже на самое необходимое иногда не хватало.

Игорек же вырос в более тучные времена, и подобные терзания были ему неведомы.

— Это элементарно, — снисходительно сказал младший братик. — Ты никогда не станешь успешным человеком, если не будешь вести себя как успешный человек.

— Что в этом может понимать такой трухлявый пень, как я? В мое время считалось, что деньги надо сначала заработать, а уж потом тратить.

Мама любила сама накрывать на стол и попросила нас подождать. Мы сидели в комнате, которая когда-то была нашей общей, а потом — только комнатой Игоря. Нам и в детстве-то тут было тесновато, а теперь оба почти физически чувствовали, что нарушаем личное пространство друг друга, хоть и сидим в разных углах — он на кровати, я на стареньком компьютерном кресле. На стене все еще висел плакат Игоря со смазливым солистом Linkin Park, а рядом — слишком яркое пятно на обоях. Много лет это место занимал мой Курт Кобейн. Как только я съехал, Игорь его снял. Неуютно им было рядом, этим самоубийцам — кумирам двух поколений.

— Да все я заработал, не гунди. Гундос! — Игорян состроил смешную рожицу. — Наш бизнес нормально так приносит прибыль. Спасибо, что поинтересовался!

Да, мама же говорила, я и забыл: месяца три назад Игорь с незнакомыми мне приятелями открыл какую-то фирму. Такое уже бывало, но дальше красивых презентаций с бизнес-планами дело не шло. Надо же, доход, да еще на «Пять сезонов»!

— Напомни, чем вы занимаетесь?

— Поставками оборудования для телекоммуникаций.

— Ух ты! Офигеть, все как у больших! Я-то думал, у вам там крафтовый бар, коворкинг или еще какой коливинг… Игоряша, ты хоть партнеров-то своих давно знаешь? Надежные парни, не кинут тебя?

— Олег, вечно ты пытаешься обесценить все, что Игорь делает, — мама стояла в дверях со скрещенными на груди руками. — Мог бы поддержать младшего брата, между прочим. И вообще, хватит ссориться. Мойте руки и за стол. И телефоны оставьте здесь, оба! Конец света не наступит, если пару часов посмотрите на живых людей, а не в экраны.

* * *

— Мама, я решил уйти с работы.

Мама подала мне следующую тарелку. Я старательно обтер ее белоснежным полотенцем. Отчего-то сушилка маму не устраивала, в этом доме было принято вытирать посуду вручную.

— Нашел новую работу? Или решился начать свое дело?

— Ни то, ни другое. Я просто перестану работать.

— Что ты такое говоришь! — мама повернулась ко мне и застыла с очередной тарелкой в руках. — Возьми отпуск, отдохни. Но человеку нельзя без дела в жизни!

— Я все продумал, мама. Беспокоиться не о чем. Денег хватит и мне, и и вам, если что-то потребуется.

— Ты нас с отцом в беспомощное старичье не записывай! Мы сами зарабатываем на все, что нам нужно. Я о тебе беспокоюсь, Олег. Закиснешь же без работы, деградируешь, прирастешь к дивану… И так вон пузо уже на нос скоро полезет.

Опять она за свое… Я, конечно, не Геракл, но мышцы есть, и живот вполне пропорциональный… ну, почти. Но мама свято верила, что если меня не пилить, я себя запущу. Причем к Игорю это почему-то не относилось. Родители вообще искренне не видели в нем недостатков — ни во внешности, ни во всем прочем.

— Или новое европейское начальство совсем достало? — спросила мама.

Я пожал плечами:

— Да нет, не в них дело. Они-то как раз не особо мешают.

Как ни странно, немцы действительно в нашу кухню со своими порядками не лезли. Олю вот только навязали, но она оказалась в общем-то безвредной и даже местами полезной. Поначалу мы, конечно, напрягались, особенно когда новые хозяева объявили об инвентаризации. Хозяйственный отдел неделю на ушах стоял, описывая все имущество до последней сломанной клавиатуры и цветочного горшка. Однако хлыщ из российского офиса «Дахау» списки подмахнул не глядя, только ткнул пальцем в первый попавшийся принтер и предложил составить акт, что его якобы не нашли — для имитации бурной деятельности. Потом сидел у нас в переговорке три дня и зависал в телефоне, чтобы потратить отведенное на инвентаризацию рабочее время. Так мы догадались, что немцы не такие уж немцы, а вполне себе наши сукины дети.

— Не в немцах дело, мама. Во мне дело. Это я устал, я не могу больше…

— У Игоря вон уже свой бизнес, а ты все горбатишься на чужого дядю. Теперь и вовсе трутнем стать надумал! Олег, так не пойдет. Возьми себя в руки.

— Мам, а ты уверена, ну, насчет Игоря и его бизнеса? Ты этих его партнеров знаешь вообще?

— Игорек не маленький уже, чтобы своих друзей с мамой знакомить!

— Он раньше о них говорил? У него же опыта в бизнесе нет вообще, он даже по найму толком не работал!

Мама поджала губы:

— Игорь много где работал.

— Не дольше трех месяцев в одном месте!

— Значит, ему было достаточно! — Мама с грохотом перевернула в раковине сковородку. — Ну вот никогда ты его не поддерживаешь! У тебя такой негативный взгляд на вещи. Может, у тебя депрессия, Олежка? К врачу не обращался?

Я едва не выронил очередную тарелку. Вспомнил, как Вадим прятал в чемодан пузырьки с таблетками — словно окровавленные ножи. Я все собирался спросить, уверен ли он во враче, который его лечит; прочитал в Интернете, что серьезные лекарства нередко назначают без особой необходимости, а то и за взятку. Я знал, что почти все московские топ-менеджеры сидят на психотропах плотно, не могут без них ни заснуть, ни проснуться. А ещё я знал, что это дорога в один конец. И хотел после ухода с работы еще пожить. Не знаю уж как, но пожить.

— Нет у меня никакой депрессии, — отрезал я, укладывая в стопку последнюю тарелку. — Не нужна мне никакая помощь. Мне просто надо уйти с проклятущей этой работы — и все наладится.

Глава 11 Праздник любой ценой

Июль 2019 года

— Оля, мы об этом говорили уже, — я устало вздохнул. — Не нужны «Нативу» никакие корпоративы. Нету у нас такой традиции. Лучше квартальные премии увеличим насколько получится. Не будем тратить деньги, чтобы делать вид, будто все мы здесь не ради денег.

— Но это ты считаешь, что все работают только ради денег, — возразила Оля.

— А ради чего? Чтобы увеличить удовлетворенность клиентов, что ли? Или ради прибыли владельцев?

— Чтобы делать общее дело в компании хороших интересных людей! И на корпоративе они могли бы узнать друг друга получше. Скажешь, на обустройство офиса мы напрасно потратились?

Это да, это она меня уела. Справедливости ради, благодаря Оле наш офис и правда перестал быть беспросветно унылым местом. В углах появились пуфики и эти нелепые кресла-мешки, и люди действительно полюбили сидеть на них — отдыхали, разговаривали, смеялись. На кухне, куда прежде все забегали только быстро съесть свой обед из пластикового контейнера, теперь поселилась красивая посуда, печенье, фрукты, всегда есть пять или шесть видов чая, вкусно пахнет свежемолотым кофе. И все время кто-то тусуется. А ведь действительно, мои сотрудники стали чаще улыбаться. Даже кошкодевочка Акамэ слегка оттаяла и не всегда разговаривает с людьми сквозь зубы, а с этим новеньким лохматым сисадмином даже, кажется, подружилась. Надеюсь, они только дружат… а впрочем, шестнадцать ей уже исполнилось, значит, никого по крайней мере не посадят, я специально пробил по «Советнику Плюс». Кстати, Протасов перевел этого лохматого к себе в отдел — обнаружил у него талант к программированию. Тоже чудо в некотором роде: раньше Протасов набирал разработчиков только сам, по своим критериям. Неужто и в этом угрюмом осле проснулось нечто человеческое?

— У тебя негативное отношение к жизни вообще и к «Нативу» в частности, — продолжала настаивать Оля. — Может, не обязательно навязывать его всем? Позволь людям наконец-то почувствовать, что они команда, что они помогают друг другу, что они все нужны и значимы. Дай им возможность пообщаться.

Оля здорово изменилась за полгода. Куда делась хлопающая глазами несуразная дамочка в плохо сидящем деловом костюме? Замшевые пиджачки и водолазки шли ей куда больше, и сама она стала увереннее, веселее, спокойнее. Уже не смотрела мне в рот, а все чаще возражала, и, что уж там, иногда по делу.

— Да они теперь только и делают, что общаются, — буркнул я. — Не знаю уже, работает ли кто-нибудь, или все только безудержно тусят.

— У нас что, метрики просели?

Пришлось признать очевидное:

— Да нет пока.

— Людям надо общаться, дружить, помогать друг другу! Даже если на это тратятся время и деньги. Если каждый тупо смотрит в свой монитор и вся коммуникация только по делу, так недалеко до выгорания и депрессии.

Невзрачное личико Оли становилось довольно красивым, когда она убежденно говорила о чем-нибудь — в такие моменты в ней словно включался невидимый прожектор, создающий эффект идущего изнутри света. И эта новая стрижка ей к лицу… странно, ни разу не видел темных корней ее волос. Красится каждую неделю? Или все-таки натуральная блондинка?

За полгода Оля подружилась со всеми в «Нативе». Я ожидал, что наши разрывающиеся между офисом, детсадом, магазинами и кухней тетки возненавидят ее — она-то работает от скуки, и в доме Дазурова наверняка есть прислуга… Но Оля нашла с ними общий язык. Я не раз уже подмечал, что Оля знает о проблемах и жизненных обстоятельствах моих сотрудников такое, чего мне и в голову не приходило узнавать.

Может, она правда понимает что-то такое, чего не понимаю я?

— Ну давайте, в самом деле, отметим Новый год.

Это еще не скоро, авось госпожа Дазурова успеет к тому моменту наиграться в корпоративную культуру…

— Замечательно! Знаешь, почему во всех цивилизациях есть праздники в середине зимы?

— И почему же?

— Потому что нехватка дневного света угнетает людей и ведет к депрессиям. Обязательно нужно какое-то радостное событие. Украшения, подарки, разноцветные огоньки… праздник любой ценой. Люди с древности знали, что необходимо себя беречь. Я забронирую нам помещениеи аниматоров.

— Теперь? Не рановато ли?

— Х-ха, вот в праздниках-то ты и не сечешь! На конец декабря уже сейчас небось все занято! Но я что-нибудь найду. А пока можно организовать еще какую-нибудь активность для всех. Да не дергайся ты! Недорогую, не пострадает твой драгоценный бюджет на премии. Есть, например, такой проект — «Чистая помощь».

— Нам самим бы кто помог… Кому помогать, чего ради?

— Это такая игра! Команды соревнуются, кто быстрее очистит лес или парк от мусора. Там есть квесты, награды…

— Погоди, — я потер переносицу. — Ты что, хочешь, чтобы я отправил сотрудников мусор убирать? Бесплатно, в выходной день? Слушай, у нас тут в «Нативе» средней паршивости работа, но не такое же днище!

— Без принудиловки, конечно! Только желающих! Тебе просто в голову не приходит, что кто-то может захотеть того, чего ты не хочешь. А это весело. И польза — для природы, для города, для всех.

— Ну какая польза, о чем ты, Оль… Вообще-то муниципалитет на уборку парков деньги из бюджета получает, — я пожал плечами. — Вот пусть каждый за свою зарплату и тянет свою лямку.

— Кто такой унылый брюзга, как ты, тот пусть дома сидит! Заставлять никого не будем.

— Да как тебе сказать, — я глубоко вздохнул. — Они могут по-другому это видеть. Кто чувствует себя уверенно, знает о своей ценности — они, конечно, просто никуда не пойдут. Но многие же понимают, что на их место стоит очередь желающих… Эти люди могут решить, что участвовать в корпоративной движухе если не обязательно, то уж точно не повредит. И поедут, сжав зубы, собирать этот чертов мусор, и еще будут делать вид, что им весело. Пожалуйста, Оля, давай не будем ставить людей в такое положение.

Я ожидал, что она обидится или расстроится, но Оля в очередной раз меня удивила. Она тепло улыбнулась — хорошая у нее улыбка всё-таки — и положила ладонь мне на рукав:

— Ты на самом-то деле отличный руководитель, Олег. Ты правда заботишься о своих людях. Я ведь вижу, как ты жонглируешь бюджетом, чтобы увеличить премии. И ребята понимают это, ты не думай. Они тебя уважают и ценят. Жаль только, ты не знаешь, насколько работа может быть в кайф… Вот что можно сделать. Занят в эти выходные?

Я опешил:

— Да так… вроде… не особо.

Я действительно не был занят. В пустой квартире меня ждал новый сезон весьма пристойного сериала. А если его не хватит, был еще один, похуже, но убить время сгодится. Залечь на диване, заказывая еду в пластиковых контейнерах — никакой пиццы, только здоровое питание, благо теперь на дом доставляют из любого ресторана. Обычный мой способ проводить выходные, если только Вадька куда-то не вытаскивает или не приходится ехать к родителям.

Так бы все ничего, вот только… Я постоянно заходил в ту соцсеть, которой раньше почти не пользовался, в надежде, что Петра меня разблокировала. Понимал, как это глупо и жалко, но не мог перестать надеяться, что итальяночка просто играет со мной. Она же даже не красивая! Если бы так поступил кто-то вроде той брюнетки, которую склеил Вадим, я бы смирился. Но полненькая неопрятная Петра могла бы проявить побольше заинтересованности! Черт возьми, нам же с ней было хорошо в этом «Консенте». Хотя знал бы, что так обернется — вообще бы туда не пошел.

— У меня есть друзья, которые помогают одному подмосковному лесничеству, — продолжила Оля. — Занимаются вырубкой противопожарных просек. У них свой волонтерский лагерь, все лето туда выезжают по выходным. Поехали с нами! Поймешь, как это, когда работа в радость.

Я глянул на Олю с удивлением. Не знал, что у нее есть друзья, да еще с такими экзотическими увлечениями. Думал, разве что пара подруг — такие же жены недоолигархов, как она сама…

А ведь я вообще ничего не знаю об Олиной жизни вне работы… Она кажется такой открытой и простой, но на самом-то деле ничего о себе не рассказывает.

— Как же вы живете на этих выездах? Там что-то вроде гостиницы?

Оля засмеялась:

— Никаких гостиниц! Палатки, костер, гитара! Настоящая дикая жизнь.

Что-то такое случалось в моем детстве, пока родители были молоды и любили выбираться на природу с компанией. Меня, конечно, брали с собой — оставить-то не с кем. Не помню, нравилось мне там или нет. Возможно, я никогда об этом не задумывался, меня же никто не спрашивал… Потом мы с Катькой и приятелями ходили иногда в походы, у меня даже сохранилась туристическая одежда с тех времен. Но палатка и спальники остались на даче Катькиных родителей.

— У меня и снаряжения-то нет, — я вяло попробовал отмазаться.

— У нас все припасено, на себя, как говорится, и на того парня. Поделимся. Возьми удобную одежду для работы, ботинки крепкие обязательно, и термобелье для сна. Место есть в машине у моей подруги, выезд в девять вечера в пятницу, она за нами к офису заедет.

Вот как. «За нами». Ловко госпожа Дазурова взяла меня в оборот! С другой стороны… Сериалы, пластиковые упаковки с едой, фотография Петры в закрытом для меня профиле… Вроде терять особо нечего.

— А что там делать-то надо?

Глава 12 Мы выбираем этичные гели для душа

Август 2019 года

— Ничего сложного, — рассказывал здоровенный бородатый мужик с бензопилой. — Я буду эти бревна распиливать, а ты оттаскивай чурбачки в во-он ту кучу. Только рабочие перчатки надеть не забудь, а то без кожи на руках останешься.

Лесная идиллия огласилась ревом бензопил. Сперва было немного обидно, что мне досталась работа, которой занимались женщины и дети. Но уже через пару часов я проклинал все на свете: спину ломило, руки отваливались. Неужели мама права, и я себя запустил? Вроде хожу же в фитнес дважды в неделю! Но садиться отдыхать, когда все весело и бодро работают, было стыдно.

В роли спасительницы выступила Оля:

— Перерыв! Всем пить чай, пока не остыл!

Она вскипятила чайник на переносной плитке и раздала свежие бутерброды. Здесь Оля носила высокие ботинки, туристические штаны с большими карманами, голубую флисовую толстовку и красную бандану — ну прямо комсомолка из советских фильмов. Солнышко стало припекать, Оля сняла флиску, оставшись в футболке, и я заметил то, что прежде скрывали офисные пиджачки: левая грудь у нее чуть больше правой. Никогда не видел Олю такой оживленной. Она почти всех здесь знала, много шутила и смеялась.

Казалось, после перерыва я не смогу подняться на ноги, но откуда-то пришло второе дыхание. Бородатый мужик выдал мачете и показал, как рубить кустарник. Чувствуя себя конкистадором, я бросился в бой с заполнившей просеку молодой порослью. Сперва позорно завяз в зарослях, вляпался в крапиву и едва не отрубил себе ногу, но потом вошел в ритм. К вечеру освободил от кустов с полсотни метров просеки. Результат моей работы был прямо передо мной, данный мне в ощущениях.

— Все, все, хорош геройствовать, — весело сказала Оля. — Ужин готов.

Моя футболка намокла от пота и облепила торс, но ничего стыдного в этом не было, напротив: я же здорово потрудился! Хотя по пути к лагерю я с трудом переставлял ноги, усталость была приятной, освежающей. Даже после самой суровой тренировки не так. И уж точно это состояние было антиподом измотанности, которой меня накрывало в конце, а то и в середине каждого рабочего дня.

Я ожидал, что на ужин дадут что-то вроде макарон с тушенкой, но оказалась, что здесь основательно подходят к вопросам питания. В лагере оборудовали полноценную кухню — волонтеры приезжали сюда часто и сколотили добротную мебель из досок и бревен. Заправляла кухней шумная толстая тетка — как я понял, жена того бородача. Посуду я, разумеется, не догадался взять, но волонтеры привозили запасную для таких вот пентюхов.

— Борщ с тушенкой или без? — спросила тетка.

Почти половина собравшихся оказалась вегетарианцами, потому борщ варили в двух кастрюлях. Насколько я понял по разговорам, волонтеры по будням представляли собой обычный офисный планктон; многие, кстати, работали в айти. Бородатый мужик с бензопилой рулил отделом маркетинга в крупной ритейлинговой сети, его жена — проджект-менеджер. «Экологи» в основном оказались людьми преуспевающими. Вообще об этом можно было догадаться и сразу, достаточно одного взгляда на коллекцию внедорожников, припаркованных у лагеря.

После борща в ту же миску тетка положила картошку с сосисками и салат из свежих овощей. Ничего вкуснее, кажется, я в жизни не ел.

Стало темнеть, и ужин плавно перетек в посиделки у костра. Опытные туристы достали раскладные кресла, новички расселись на толстых бревнах со стесанным боком. Оля оказалась рядом со мной. Кто-то принялся разливать по кружкам густую жидкость из пластиковой бутылки. Объяснять про непереносимость алкоголя чертовски не хотелось, я подставил кружку вместе со всеми и из любопытства пригубил. Это оказалось самодельная настойка, на удивление приличная. Видимо, физический труд на свежем воздухе подействовал на меня благотворно, потому что после нескольких глотков я не ощутил приближения тошноты и головной боли, как обычно от выпивки; а может, просто настойка оказалась исключительно хороша. Я не возражал, когда мне налили во второй и в третий раз.

Кажется, что-то важное нужно посмотреть в телефоне… Привычно загрузил приложение соцсети, но оказалось, что связи здесь нет. Ну и ладно. Вряд ли Петра на самом деле написала мне, а если и написала… не так уж это и важно, черт с ней совсем.

Бородатый мужик расчехлил гитару. Я испугался, что он заведет что-нибудь пафосное из бардов, но песенки у него оказались простые и веселые, да и играл неплохо. Его жена закончила греметь кастрюлями на полевой кухне, подошла к костру и нацелилась на наше с Олей бревно.

— А ну двигайтесь, комсомольцы-добровольцы! — добродушно сказала она и опустилась рядом с Олей, заняв объемистой кормой добрую половину бревна. Оля спешно придвинулась ко мне. Я тоже отодвинулся к краю, но не слишком. Некуда было… да и не хотелось. От Оли пахло хвоей и свежим потом, и это не был неприятный запах.

— Ты знаешь, — сказал я неожиданно для себя, — я решил уйти из «Натива».

Бородач с гитарой завёл что-то особенно весёлое и орал так, что я сам себя едва слышал, но Оля поняла.

— Жаль, — ответила она. — Хотя, быть может, для тебя это к лучшему. Ты выгораешь, Олег. Нельзя насиловать себя работой изо дня в день. Думаю, тебе и правда нужно… поискать себя. А кто будет вместо тебя?

— Да Вадька же. Он только… — я осекся. Не был я настолько пьян, чтобы проболтаться про болезнь, которую он ото всех скрывает. — Ему только отдохнуть надо как следует. Он отлично справится, лучше меня будет, вот увидишь. Люди любят его, он не такой унылец, как я, и опыт у него есть. Ты ведь поможешь ему?

— Насколько смогу — конечно!

— Ты очень сможешь! На самом деле… я тебе никогда не говорил… прости… Но ведь тебе удалось превратить наш «Натив» в место, где не так уж противно находиться.

— Ну спасибочки на добром слове!

Оля засмеялась. Показалось, или она придвинулась ко мне чуть ближе? Наверно, толстуха толкается…

Дым от костра пошел в нашу сторону. Оля часто заморгала и спрятала лицо у меня на груди. Само собой так вышло, что я обнял ее.

Кто из нас инициировал поцелуй — я, наверно, и под страхом расстрела сказать не смог бы. Никто — и оба сразу. Ночь, костер, женщина… что, черт возьми, могло быть естественнее?

— Все хорошо, — сказала Оля. — Хорошо.

Тут я вспомнил крокодильи глаза Дазурова и тень кладбища за его спиной. Резко встал и ушел в холодную темноту.

* * *

Палатка, выданная волонтерами, поставилась легко, как бы сама собой, а вот собрать ее оказалось куда сложнее. Чертовы дуги гнулись во все стороны, но не складывались; я попробовал применить силу и, кажется, одну таки сломал. Тент, как я его ни скручивал, упорно отказывался упихиваться в чехол.

Начал накрапывать мелкий холодный дождь.

— Давай помогу, — Оля тихо подошла ко мне.

— Сам справлюсь, — процедил я.

Оля только улыбнулась — и за три минуты управилась и с тентом, и с дугами. Собрала их и уложила в чехол безо всякого усилия.

— Как чувствуешь себя?

Оля выглядела спокойной и бодрой, словно вчерашнее совсем ее не расстроило.

— Прекрасно, — натянуто соврал я. Каждая мышца после вчерашней работы ныла — даже те, о существовании которых я и не подозревал. Спать в палатке на жестком туристическом коврике оказалось чертовски неудобно — привык я уже к ортопедическим матрасам. Ну и настойка все же вызвала похмелье… хотя, может, и не в настойке тут дело.

— Олег, ты извини, если не так что, — тихо сказала Оля, затягивая чехол с палаткой. — Ну, тебе же понравилось, правда? Выезд в целом, я имею в виду!

Я неопределенно повел рукой.

— Я просто хотела тебе показать, что можно работать весело и с пользой для природы…

— С пользой? Для природы? — раздражение искало выход и, похоже, таки нашло. — Оль, ну своей головой подумай! Сколько одного только бензина было сожжено, чтобы вся эта толпа на джипах сюда доехала? А вообще-то лесничеству должны выделять бюджет на эти работы, и профессионалы справились бы намного эффективнее. Да, мы тут замечательно потусовались, а лесничество сберегло немного денег для себя, вот и вся польза для природы.

— Но ведь люди чувствуют, что делают хорошее дело!

— Ну конечно, это же самое главное! Не быть равнодушным, ощущать причастность, менять мир к лучшему! Какой реальный результат? Да всем плевать! Как со сбором мусора раздельным этим. Производство пластика растет с каждым годом, потому что он тупо выгоднее, чем стекло. А чтобы успокоить потребителя и внушить ему чувство собственной важности, ему предлагают мыть отбросы. Это, конечно, немного увеличивает доход мусороперерабатывающей индустрии. Большая часть пластика все равно к переработке непригодна, но главное же — стремиться творить добро! Надо только, чтобы никто не догадался сопоставить объемы бытовых отходов с промышленными, а то чувство, что ты меняешь мир, когда моешь стаканчик из-под йогурта, может и потускнеть!

Я прекрасно понимал, что меня заносит, что глупо вот так стоять под дождем и проповедовать. Но остановиться уже не мог. Работа на просеке дала мне иллюзию полезности моего труда и общности с другими людьми. Но я не мог не понимать, что на самом-то деле никакого смысла в ней нет. И поцелуй этот дурацкий еще… Накипело, в общем.

— Полмира живет в трущобах и недоедает. В нашей стране треть граждан берет кредиты, чтобы закрыть кредиты. А мы выбираем этичные гели для душа и обмениваемся брендовыми шмотками, делая вид, что сокращаем потребление. И чувствуем себя хорошо, потому что нам ведь не все равно! На той неделе письмо в корпоративной рассылке видела? «Дахау Про» оплатила высадку сотни деревьев в Африке, ну офигеть теперь! А знаешь, что бюджет для внештатников сократили на четверть, и это при прежнем объеме работ? Будем платить людям не четыре копейки, а три — и гордиться, что работаем в такой социально ответственной компании! Тошнит меня от этого лицемерия, Оля! Раз уж нас как-то вынесло мутным потоком на вершину пищевой цепочки, давай хотя бы смотреть правде в глаза! Мы жрем будущее планеты, мы жрем горе бедных, из этого всего и сделано наше счастье!

— Наше счастье, — тихо повторила Оля. — Но мы-то… разве мы счастливы, Олег?

Глава 13 Свобода, деньги и надежды

Осень 2019 года

Осень 2019 года стала лучшим моим временем в «Нативе». Все шло по-прежнему: Протасов хамил и срывал сроки, Смирнов строчил бесконечные жалобы и требовал справедливости, головной офис запрашивал показушные отчеты по инклюзивности, диверсити и следованию корпоративным ценностям, а на деле плевать хотел на все, кроме прибыли. Но я-то внутренне уже простился с «Нативом» и потому все это сделалось вроде бы понарошку, словно я уже стал свободным.

С Вадимом мы теперь плотно работали каждый день, я вводил его в дела. Моя должность могла помочь решить его проблемы. Все же директорский оклад — не процент от продаж, зависящий от капризов клиентов. Свои бизнесы Вадим продал. В октябре я почти силой выставил его в месячный отпуск с сохранением зарплаты. Надеялся, он поедет в санаторий, подлечится, но он, естественно, умотал в Южную Америку с очередной девицей — не с той римской брюнеткой, где-то новую подцепил. Вообще он не выглядел как человек в депрессии. Я опасался, что он всё-таки злоупотребляет психотропами; найти врача, торгующего любыми рецептами оптом и в розницу — дело плёвое. Несколько раз я пытался поговорить с Вадимом об этом, но он сводил все к шутке, а если я настаивал — злился. О том, что он продолжает травиться, я догадывался только по тому, что в кабаках вместо пива он заказывал чай или сок.

Дазуров, как я и ожидал, против смены одного директора на другого ничего не имел. Он вообще в наши дела не вмешивался — вникать в то, как мы тут вертимся, было ниже его достоинства. На самом деле он даже помогал — например, договорился с головным офисом, что бюджет на внештатников сократят на 15, а не на 25 процентов. Все это, конечно, под обещание увеличения прибыли — и в принципе мы шли к тому, чтобы хорошо закрыть квартал. Я хотел передать «Натив» Вадиму с приличными показателями, потому расстарался напоследок.

Затеянный Олей новогодний корпоратив неожиданно обрел особый смысл. Разумеется, к ноябрю о скорой смене руководства знали уже все до последнего курьера, но приятно будет официально объявить о ней в неофициальной обстановке. Раз уж есть возможность проститься тепло, хотя бы по виду — отчего бы ею не воспользоваться. Пусть лучше сотрудники поздравят Вадима с директорством и выпьют с ним шампанского, чем прочтут унылые строчки приказа в корпоративной рассылке. Может, так и мои воспоминания об этом скучном и тягостном периоде жизни со временем станут светлее. В конце концов, здесь я заработал деньги, которые на какое-то время сделают меня свободным.

Теперь я сидел в кабинете допоздна, а по выходным приводил в порядок личные финансы. Закончил ремонт во второй квартире и через надежную фирму сдал ее в аренду. Разместил деньги и акции так, чтобы они приносили небольшой, но стабильный доход. Один из счетов открыл на имя мамы и отца — у них должен быть доступ к деньгам в любое время, даже если я буду не на связи. На них же оформил завещание, чтобы сразу обезопасить их в имущественном плане, если я уеду чересчур далеко.

Нанял частного инструктора и сдал на мотоциклетные права. Машины у меня не было — в большом городе она не нужна; мотоциклизм в Москве — глупое и опасное пижонство, а вот в Азии без колес никуда, и я хотел наконец-то чувствовать жизнь всем телом. Сделал вьетнамскую визу на полгода и купил билет в Ханой. Как же ёкнуло сердце, когда я проставил галочку «в одну сторону»!..

Я изучал Юго-Восточную Азию — острова, горы, пещеры, древние города — но конкретный маршрут осознанно не прокладывал. Просто сяду на мотоцикл и поеду куда глаза глядят. Стану останавливаться где понравится, заниматься чем захочется, общаться с теми, кто будет интересен и проявит интерес ко мне. Вернусь, когда почувствую, что пора домой. Быть может, совсем другим человеком… Впрочем, так далеко я не загадывал.

Когда меня спрашивали, почему я ухожу из «Натива», отвечал, что устал, выгорел, хочу изменить свою жизнь. И была еще одна проблема, о которой я никому не говорил. Оля…. После того злосчастного эковыезда мы общались только по рабочим вопросам. Ни я, ни она ни одной попытки к сближению не предприняли — напротив, старательно держали дистанцию. Мы больше не обедали вместе, даже кофе вместе не пили. В кабинеты друг к другу не забегали запросто, созванивались редко — старались текущие вопросы решать в мессенджере. И все же…

Я не мог больше обманывать себя, будто Оля мне не нравится. Что удивительно, я, похоже, ей тоже нравился. Она старалась не подавать виду, но однажды на общем совещании я проследил за ее взглядом — она смотрела на мое отражение в оконном стекле, и лицо у нее было грустное. Как-то, передавая мне документы на подпись, случайно коснулась моих пальцев — и отдернула руку, будто обожглась. Я старался не обращать внимания, но иногда ловил исходящий от нее легкий запах дыма, хвои и еще чего-то, что затруднялся определить. Наверное, духи такие, а впрочем, не знаю.

Казалось бы, не о том ли я мечтал — понравиться интересной женщине, которая явно не заинтересована во мне материально. Госпожа Дазурова, разумеется, намного богаче меня. То, что она замужем, меня не смущало — ни одного мужчину такое не смущает, скорей уж наоборот. Но вот Дазуров… Меня, как и любого отечественного бизнесмена, можно посадить в любой момент, малозаконных схем у нас хватало. Но сильно сомневаюсь, что Дазуров слил бы хахаля жены именно так. Времена, конечно, травоядные, но я подозревал, что этот ящер как решал, так и решает вопросы неправовыми, скажем так, методами. Он уже намекал пару раз: если, мол, возникнет деликатная проблема, ты сразу говори, не стесняйся, можно и тряхнуть стариной, на всякий горшок найдется покрышка… Впрочем, про утюг в животе Дазуров, конечно, шутил. Надеюсь, что шутил. Но проверять не стремился.

Поскольку мы с Олей старались разговаривать как можно меньше, о программе новогоднего праздника я узнал, как и все, из рассылки, и изрядно удивился. Корпоративы бывали на моей предыдущей работе, иногда мне случалось выступать на таких мероприятиях у партнеров, и я полагал, что это всё эдакие современные сатурналии: раз в год офисные рабы могут за счет работодателя нажраться в сопли и подкатить шары к кому-нибудь из коллег. Впрочем, не обязательно шары — подвыпившие дамы тоже охотно проявляют инициативу. Само по себе это неплохо, пьяный перепихон в туалете хоть как-то скрашивает тусклую корпоративную жизнь. Но беда в том, что все то и дело пытаются трахнуть тех, кто выше их по статусу, слишком молод для них, привлекателен или успешен. Ничего путного из таких шашней обычно не выходит.

Оля, однако, действительно постаралась превратить наш праздник в нечто иное. Дневная программа включала десяток мероприятий на любой вкус: караоке, квесты, мастер-классы по рукоделию, турнир по какой-то настольной игре. Меню впечатляло, Дахау расщедрился на хороший кейтеринг. Вместо обычных для таких мероприятий тарталеток с заветренными салатами и холодных гамбургеров — деликатесное мясо и рыба, свежие фрукты и овощи, десерты из хорошей кондитерской. Выступление руководства назначено на вечер, чтобы слушатели были уже сытыми и повеселевшими. Завершал праздник приглашенный музыкальный ансамбль — неожиданно из тех, чьи песни мне нравились, не думал, что они до сих пор выступают… Так вот к чему, оказывается, был опрос о музыкальных вкусах в корпоративной рассылке! Я-то полагал, очередное «мы делаем вид, будто нам на вас не плевать».

Думаю, Оля в чем-то права, у меня слишком мрачный взгляд на вещи, и «Натив» может еще стать местом, куда люди приходят без особого отвращения. Что же, теперь у него будет такой шанс… Впрочем, скоро все это перестанет быть моими проблемами. Хотелось лишь уйти, подчистив за собой хвосты. Одним из ценных, но проблемных активов, которые я за собой оставлял, была Акамэ — вернее, ее отношение к работе. Потому сейчас я и говорил с ней.

Когда для рекламного объявления требовалось только подобрать иллюстрацию, интуицию Акамэ оценить было легко — статистика переходов говорила сама за себя. Какой бы глупой или скучной ни казалась выбранная Акамэ картинка, молодежная аудитория тыкала в нее гораздо охотнее, чем во все остальные. Объяснить этого кошкодевочка не могла, да и считала ниже своего достоинства, только криво усмехалась и роняла что-то вроде «ок, бумер».

Но некоторые мелкие клиенты заказывали у нас изображения и видеоролики. Всерьез такими вещами занимались рекламные агентства, но при скромном бюджете клиенту проще было обращаться к нам, потому мы держали в штате парочку недорогих дизайнеров. Они безропотно клепали любую ерунду, которую клиент хотел видеть, а если ему было все равно, креативили что-нибудь от себя. Но когда сюжет картинки или сценарий ролика сочиняла Акамэ, дизайнеры вставали на дыбы: это противоречило не только всему, что они знали о рекламе, но и просто здравому смыслу. Тот факт, что оно при этом работало, окончательно их обескураживал.

— Наташа, — я вспомнил, что паспортного имени кошкодевочка не выносит, — то есть, Акамэ, конечно. Объясни мне пожалуйста, в чем идея этого ролика?

— Да ни в чем…

— Мы не можем так клиенту сказать! У тебя написано: «девочка смотрит в телефон, а вокруг всякий трэш». Хотя бы для художника можешь объяснить, что значит — «всякий трэш»?

Акамэ сделала рукой неопределенный жест:

— Да чего нарисует… неважно. Шум, гам, черкотня какая-нибудь.

— Может, добавим сюжет? Концепцию? Продукт крупным планом? Надо объяснить заказчику, как этот ролик поможет продавать телефоны!

Акамэ раздраженно дернула плечиком. Я вздохнул. Напомнил себе, что говорю не с ребенком, а с высокооплачиваемым сотрудником, который маловато проявляет энтузиазма, чтобы отработать свою зарплату.

— На одних картинках из Интернета далеко не уедешь. Нам надо готовить для клиентов материалы под их запросы. А ты же через полтора года закончишь школу. Хочешь так и остаться на четырех часах в неделю?

— А я уже закончила школу, — неожиданно сказала Акамэ.

— О как! Бросила, значит? А мама знает?

— Да пофиг. Тупость там одна, в этой школе. Мне не надо. Я уже дизайнер.

Акамэ потянулась. Я спешно отвел глаза. Личико у нее хорошенькое, с большими фиолетовыми глазами — цветные линзы, видимо. Прыщи уже почти сошли, оставшиеся она старательно замазывала. Носила она, на наше счастье, мешковатые балахоны, но когда вот так потягивалась, становилось видно, что грудь у нее тоже отнюдь не подростковая. И ушки эти кошачьи еще… Хорошо, что все наши дизайнеры — тетки.

Немалым усилием воли я заставил себя вернуться к обязанностям руководителя.

— Дизайнер сначала продает рекламу клиенту, а потом уже аудитории! На одном только понимании аудитории далеко не уедешь. В чем идея этого ролика с девочкой и телефоном?

— Н-ну… — Акамэ вежливо зевнула через нос. — Что можно пыриться в телефон, и все пофигу. И чтоб никто не прикапывался. Ничего больше не надо.

— То есть наш ролик будет как бы одобрять такое поведение?

— Ага.

— Любопытно… Молодежной аудитории, наверно, зайдет. А вот заказчик вряд ли одобрит. Вдруг у него у самого дети есть. Впрочем, если его убедить, что именно это им и надо… Ладно, посмотрим.

Акамэ уставилась на меня фирменным вежливо-раздраженным взглядом. «Чего еще? Отвянешь от меня уже, или дальше будешь душнить?», спрашивал этот взгляд.

— Будет здорово, если ты сформулируешь для дизайнеров, чего вообще хочет молодежь, какие тренды стоит включать, — предложил я.

— Чтобы все отстали, — Акамэ мечтательно улыбнулась. — Чтобы не надо было делать вид, что делаешь вид.

Похоже, я понимал ее лучше, чем она могла себе представить. Ей, как и всякому подростку, казалось, что взрослые рождаются на свет полными душнилами. Но ведь кумиры и моей юности, и юности моего брата пели о том же. Пока не покончили с собой, конечно.

— Ну все, я пошла? — Акамэ взялась руками за подлокотники.

— Погоди.

Отца у Акамэ не было. Не то чтобы я каким-то боком отвечал за девочку вне офиса, и уж тем более не горел желанием играть отцовскую роль. Но если она и правда бросит школу, ее мамаша нам тут такое устроит…

— Ты бы все-таки захаживала иногда в школу. Чтобы стать дизайнером, надо диплом получить. Даже если ты уверена, что уже все знаешь и ничему ценному тебя не научат. Возможно, так и есть. Работодатель тупой и ленивый, это я тебе как работодатель говорю со всей ответственностью. Работодателю лень вникать, какие там у тебя уникальные таланты. Без диплома он с тобой и говорить не станет. Чисто формальный момент. Тебе ведь плевать на свою работу? Вот и ему плевать на свою. Так что закончи школу, сдай как-нибудь, на отвали, чертов ЕГЭ, поступи в любую заборостроительную шарагу, сделай какие-никакие корочки. Так быстрее все отстанут. Меньше придется делать вид, что делаешь вид.

Акамэ ушла явно озадаченной. Через пару недель она мимоходом обронила, что снова ходит в школу. Время от времени. Хорошо, что мои призывы к ответственности сработали, хотя сам-то я собирался поступить вполне безответственно и сбежать наконец с душных уроков под кодовым названием «работа».

Но за четыре дня до прощального корпоратива взрослая жизнь нанесла ответный удар. В шесть утра мне позвонила мама.

Глава 14 Я не давлю, сумма-то серьезная

Декабрь 2019 года

Мама рыдала. Сперва я вообще ничего не мог понять, потом удалось кое-как разобрать сквозь всхлипывания и невнятные причитания, что папу увезли на скорой — сердце — но беда не в этом, а в том, что Игорь в тюрьме.

Поставив телефон на громкую связь, я, не умываясь, натянул первую подвернувшуюся одежду и вызвал такси. Пять минут спустя выяснил, что «тюрьмой» мама назвала полицейское управление, номер которого она не записала, а пригласили туда — и весьма настойчиво — Игоря по делам его фирмы. Мама запомнила только слово «мошенничество».

Хлынул новый поток причитаний, что это какая-то чудовищная ошибка, и Игорек не мог, потому что не мог никогда. Я нажал отбой и тут же набрал рекомендованную надежными людьми адвокатшу по уголовным делам. Ее номер был забит в мой телефон с того дня, как я стал генеральным, но пригодился впервые. Спокойный тон адвокатши после маминой истерики был как прохладный душ в тропическую жару. Не вешая трубку, по своим каналам дама выяснила, куда именно увезли Игоря, и сказала, что немедленно туда выезжает, а мне велела ждать у родителей и на звонки с незнакомых номеров не отвечать.

Доехав до родительской квартиры, я напоил маму валерьянкой и отправил к отцу. Велел держаться молодцом, чтобы не волновать больного, и клятвенно пообещал, что недоразумение с Игорьком разрулю. Пришлось раз пять повторить, что, конечно же, это какая-то ошибка, и ничего серьезного тут быть не может. Едва я усадил маму в такси, позвонила адвокатша. Приехала в управление она вовремя — Игорь начал препираться с операми и почти нарвался на двое суток за хулиганство. Адвокатше удалось вытащить его под обязательство о явке по первому требованию. Игоря она отправила на такси ко мне, а сама едет вместе с операми в его офис, чтобы присутствовать при изъятии документов.

Я едва успел наконец умыться и сварить себе кофе, как пришлось спускаться к подъезду — Игорян от волнения не мог ввести знакомый с детства код. Он трясся и непрерывно вызванивал своих деловых партнеров — никак не мог понять, почему они не отвечают. Я сперва наорал на него, потом напоил кофе и велел звонить родителям — врать, что все уже почти улажено и неприятности мелкие, волноваться не о чем.

Позвонила секретарша — про «Натив»-то я и забыл за этим всем. Я сказал ей отменить встречи на сегодня-завтра и попросить Вадима порулить вместо меня. Как раз тут проблемы не было, к этой роли он уже вполне готов.

Адвокатша прислала аудиосообщение. Я переслушал его четыре раза, надеясь, что чего-то недопонял. Увы, все оказалось достаточно прозрачно. Фирма Игорька занималась банальнейшей махинацией по продажам оборудования, которое существовало только в документах. Соучредители три дня назад покинули Россию, деньги со счетов выведены в офшор и наверняка уже обналичены. Игорь — генеральный директор, лицо материально ответственное. Адвокатша, конечно, еще поразбирается в материалах, поищет смягчающие обстоятельства, но… умысел на хищение в крупных или даже особо крупных, тут пока сложно определить, размерах доказывается элементарно. Статья 159, пункт 5 или 6, до десяти лет лишения. Единственная хорошая новость — уголовное дело еще не возбуждено, но это наверняка произойдет завтра, максимум послезавтра. Во время следствия мерой пресечения скорее всего назначат домашний арест, но на всякий случай список вещей, которые она рекомендует собрать для СИЗО, у меня в мессенджере.

Еще раз наорав на впавшего в прострацию Игоря, я отобрал у него телефон и велел тихо сидеть в его, а когда-то нашей комнате. Сам прошел в родительскую спальню. Опустился на кровать — пружины жалобно скрипнули. Сколько раз предлагал купить ортопедический матрас — отказывались, привыкли, мол…

Достал из кошелька стопку карточек. Там же лежали новенькие права на мотоцикл, я поморщился и убрал их в низ стопки. На минуту даже понадеялся, что искомого здесь нет. Конечно же, зря. Визитка Дазурова быстро нашлась среди банковских и дисконтных карт. Кофейного цвета прямоугольничек с бронзовым тиснением. Имя, фамилия, телефон — больше ничего.

Ни разу я не звонил по этому номеру. Всегда связывался с начальником через офис, через силиконовую шлюшку Мариночку. Дазуров вручил мне визитку со словами «на крайний случай, если что», и я понял: набрать этот номер — все равно что вызвать дьявола. Даже в адресную книгу его вносить не стал, но карточку, разумеется, не выбросил. Такие вещи не выбрасывают.

Я медленно, цифра за цифрой, набрал номер. Дазуров ответил после второго гудка.

— Да, Олежка, чего стряслось? — спросил он совершенно спокойно.

Я рассказал, насколько смог кратко и по делу.

— Понял, принял, — сказал Дазуров. — Жди. Связь!

Я послушно принялся ждать. Звонок от мамы сбросил — не было сил успокаивать ее по новой. Спросил текстом, как отец. Мать ответила, что его уже перевели в общую палату, но продолжают наблюдать; волноваться ему нельзя ни в коем случае. Игорь попытался вломиться и что-то объяснить — третий раз на него наорал и выгнал обратно в детскую. Тошнило меня от них.

Стену напротив кровати мама увешала фотографиями. Вот Игорян — очаровательный трехлетка с ямочками на щеках, и рядом я, угрюмый школьник в уродских очках — ну да, это еще до лазерной коррекции. Пятилетний Игорь на утреннике… Десятилетний Игорь с родителями в Турции… Двадцатипятилетний Игорь с бейджем на шее на бизнес-семинаре, сияет белозубой улыбкой и учится успешному успеху, а может, уже и учит, там это короткая дорожка. По центру — молодая еще мама держит младенца Игоря на руках и улыбается.

Мои и папины фотографии тут тоже, конечно, были. Но у меня везде лицо одинаково скучное. Неужто я в самом деле такой тусклый человек?

Дазуров перезвонил через час и сразу перешел к делу:

— Ну в общем там правда наклевывается 159 через 6, мошенничество в особо крупных, до десятки.

— Можно что-нибудь сделать? — беспомощно спросил я. — Как-то, ну я не знаю, со следователем… договориться?

— Ты берега-то не теряй, Олежек, — Дазуров усмехнулся. — Не девяностые, чай, на дворе.

— Как-то примириться с потерпевшими, возместить им ущерб, чтобы они забрали заявления?

— Нет такого — «забрать заявление». А примирение сторон с возмещением ущерба по сто писят девятой — это когда цыганка на базаре нагадала на весь налик из лопатника. У брательника твоего малость другой масштаб.

— Но ведь что-то можно сделать? Уголовное дело же не открыто еще?

— Не возбуждено, Олежек. Говори правильно. Уголовные дела возбуждают, прекращают, приостанавливают, отказывают в возбуждении.

Я кивнул, забыв, что держу в руках телефон.

— Ну смотри. Дело завтра должны возбудить, и вот тут можно договориться, чтобы отложили на десять дней. Типа материалы собрать недостающие. И пощупать, чего там у потерпевших. Им же не торжество, как говорится, справедливости нужно. Им бабло свое вернуть нужно. Тогда они могут и поменять показания. Ошиблись, мол, товарищ следователь, попутали, к обвиняемому претензий не имеем. Но это недешево встанет, сам понимать должен.

— Сколько?

— Ну, мы тут прикинули… Долг по поставкам, плюс еще процентов двадцать сверху за моральный, как говорится, ущерб… Будут больше хотеть, но ничего, договоримся… Ну еще там за беспокойство кому надо, это вообще в голову не бери, не твоя печаль… За все про все…

Дазуров назвал сумму.

Я переспросил.

Дазуров повторил.

Я механически записал число карандашом на какой-то книжонке, лежащей на тумбочке — кажется, это был сборник сканвордов. Мама любила сканворды.

Если снять деньги со всех счетов, продать одну из квартир и акции… треть, пожалуй, наберется. Да, треть. Может и меньше, срочная продажа всегда невыгодна…

— Да ты не ссы, Олежек, — я снова почувствовал в голосе Дазурова покровительственную усмешку. — Своих, как говорится, не бросаем. Дахау в экстренных случаях дает ценным сотрудникам беспроцентный кредит. У тебя многовато набегает, конечно, и месяц только оформлять будут… Но «Натив» у них на хорошем счету, так что пойдут навстречу, ну и я подергаю за ниточки. Только ты подумай сам, оно тебе надо? Адвокатша правильная у вас, одобряю. Десятку по первоходке братану твоему не впаяют, максимум пятерик, зона общая, с середины выйдет по УДО. Я не давлю, не подумай, сумма-то серьезная…

Я молчал. Игоряше, может, и невредно посидеть, подумать над своим поведением. Глядишь, поймет наконец — чтобы жить в «Пяти Сезонах», надо не мышление богатого человека иметь, а пахать, как краб на галерах. За экономическое преступление же в зону строгого режима не отправят, так, в колонию-поселение… Руками, опять же, работать научится. Головой думать. Последствия своих поступков осознавать. Не жаль мне было этого говнюка, ни разу не жаль.

Я ведь в жизни ни одного кредита не взял, вообще ни рубля ни у кого не одалживал.

Но родители… Вот кому я должен просто за то, что живу. Кредитное обязательство, которое принимаешь по факту появления на свет. Его надо гасить всю жизнь, но закрыть невозможно.

Молодая мама держит младенца Игоря на руках, и лицо у нее такое счастливое…

Всё-таки хорошо, что Катька так тогда и не родила.

— Серьезная сумма, — согласился я. — Но я отдам, Юрий Владимирович. Часть сразу погашу, мне есть что продать…

— Ты не кипишуй, Олежка, не гони волну. Отдавать ежемесячно будешь, по половине зарплаты — больше не возьмем. Только это… чтобы сразу, как говорится, внести ясность. Без процентов — только пока ты у нас работаешь. Решим разойтись, как в море корабли — долг пересчитаем, и тогда, не обессудь, с тебя проценты за весь срок в полном объеме. Средние по рынку, но тем не менее. Ты там, кажется, увольняться собирался. Передумал, выходит?

— Выходит, передумал.

Вздымающиеся из моря острова, мотоцикл, билет в один конец… в какой-нибудь другой жизни.

— Вот и славненько. Расплатишься — и скатертью дорожка, попутного, как говорится, ветра. А пока придется показатели «Натива» держать, что называется, на уровне. Ну да это все после, в рабочем порядке. Слушай, а брательник твой что, дурной совсем? В такое разводилово вляпаться, детский сад же…

— Есть немного, — процедил я.

— Ну хочешь, есть у меня ребятки, которые могут провести, как говорится, воспитательную работу. Бить сильно не станут, они с понятием, но запомнит надолго.

Я был близок к тому, чтобы согласиться. Но Игорек же побежит плакаться маме…

— Не надо. Сам разберусь.

— Ну как знаешь, Олег. Хозяин, как говорится, барин. Ладненько, пойду твои дела улаживать. Не бзди, и не такое разруливали. Связь!

В прихожей Игорь принялся что-то сбивчиво объяснять про временное недоразумение, про аварию со связью у партнеров, про позитивное мышление…

Зря это он. Я коротко замахнулся и ударил его под дых. И добавил по загривку. По лицу бить не стал — ему же еще родителей успокаивать.

Вызвал такси, но попросил остановить не у подъезда, а у супермаркета рядом с домом. Купил мерзавчик дешевой водки. Поднялся в квартиру, закрыл дверь, с ненавистью пнул забытую в прихожей спортивную сумку. Залпом выпил вонючую водку и завалился в постель, как заправский алкаш, одетым, только сбросив на пол пальто и ботинки.

Разбудил меня телефонный звонок.

— Ты там чего, амиго, приболел? — голос у Вадима был веселый. — Император изволит мандражировать перед отречением от верховной власти?

Совсем забыл. Корпоратив же… когда? Через три дня? Послезавтра?

— Тут такое дело, Вадя…

Может, стоит рассказать ему про Игоря и мои нынешние долги? Не, сил нет… да и вспоминать тошно.

— В общем, Вадя, ситуация изменилась. Передача власти отменяется. Я остаюсь. Такие дела, амиго…

Глава 15 Самый любимый и самый генеральный

Декабрь 2019 года

— Ну, спасибо Богу, что взял деньгами, — сказала мама по телефону.

Да, деньгами. Моими. На которые у меня были некоторые планы. Этого я говорить не стал. Отца только выписали из больницы, маме и без моего нытья приходилось несладко.

Звонки Игоря я сбрасывал. Ладно он хоть не стал жаловаться родителям, что я ударил его — иначе мама закатила бы еще одну истерику, и этого я бы уже, пожалуй, не вынес.

Дазуров прислал в почту сумму долга и график выплат. Выходило, я застрял в «Нативе» на семь лет; правда, премиальные в графике не учитывались, но их надо еще заработать… Часть кредита я сразу погасил из накоплений и выставил на продажу вторую квартиру. Дазуров согласился принять эти суммы в счет основного долга нехотя — естественно, ведь моя вынужденная лояльность была самым выгодным процентом по этому кредиту. В итоге мое рабство сократилось с семи до пяти лет.

Я как раз переписывался с агентом по недвижимости, когда позвонила Оля.

— Олег, ты где? Не разболелся опять? Вадим сказал, ты выздоровел!

— Да, здоров я. Что случилось?

— Корпоратив же, ты чего, забыл? Ну ты даешь! Через час твое выступление!

На заднем плане я слышал смех и оживленные голоса. Твою мать, совсем из головы вылетело! Хотел ответить, что не поеду, но вспомнил, что так не получится. Иронично: с самого начала главным моим условием проведения корпоратива была добровольность его посещения. Оно и было добровольным — для всех,кроме меня. Руководитель обязан выступить перед коллективом, праздничное у него настроение или хоть в петлю лезь.

— Через сорок минут буду. Адрес скинь, — ответил я, нажал отбой и полез в шкаф за чистой рубашкой.

Корпоратив проводили не в офисе — места там хватало, но Оля сказала, что атмосферу праздника лучше создавать в свежей обстановке, потому мы арендовали один из павильонов ВДНХ. Такси не пропустили на территорию, пришлось идти пешком мимо нарядных елок, празднично подсвеченного катка и гуляющих со стаканчиками глинтвейна в руках граждан. Второпях я нацепил ботинки на тонкой подошве и легкое кашемировое пальто, и павильон не сразу разыскал, потому изрядно замерз.

— Наконец-то! — накинулась на меня Оля. — Ты почти опоздал, я тут чуть с ума не сошла!

Она была удивительно хорошенькая — в черном свитерке с асимметричным вырезом, приоткрывавшим левую ключицу и часть плеча. В светлых волосах запутались блестки.

Оля схватила меня за руку — второпях позабыв о нашем негласном уговоре не прикасаться друг к другу — и потащила через анфиладу небольших залов. Повсюду мы встречали людей, которых я видел каждый день в кабинетах и коридорах «Натива», и хотя все они успели смертельно мне надоесть, сейчас я едва их узнавал. Нет, одеты все были как обычно, разве что некоторые женщины ярко накрасились; а вот выражение лиц изменилось. Многие улыбались, некоторые смеялись, все держались свободно и раскованно.

В большом зале взгляд сразу напоролся на стоящего возле бара мужчину, которого я поначалу тоже не узнал. Напряженная поза выделяла его из празднующей толпы. Мужчина при внимательном рассмотрении оказался Вадимом, но без цветных дредов, со строгой короткой стрижкой. Я вспомнил, как подкалывал его, что господину генеральному директору некузяво ходить эдаким панком, а он грозился остричься и всех вогнать в когнитивный диссонанс. Вгоняет, значит…

Оля отошла к звуковому пульту, что-то сказала оператору. Музыка постепенно стихла — я только сейчас понял, что все это время в помещении играла бодрая ненавязчивая мелодия, что-то инструментальное.

— Дорогие гости, пожалуйста, проходите в главный зал, — теплый голос Оли зазвучал из динамиков по всему павильону. — Мы уже боялись, что наш самый любимый и самый генеральный директор к нам не придет! Но нет, он с нами, и хочет что-то важное нам сказать! Бросайте всё, чем заняты — оно никуда не денется, мы можем хоть до утра тут отдыхать — и подходите!

Я заметил, как Вадим протянул руку к барной стойке, ухватил рюмку и быстрым жестом опрокинул в себя. Выходит, слез наконец со своих антидепрессантов? Или…

Зал быстро наполнялся галдящими сотрудниками. Да, надо же выдать речь… совсем забыл. Ну ничего, отделаюсь стандартной корпоративной риторикой. В праздничном варианте. Не впервой, как говорится.

Я поднялся на сцену и взял у Оли микрофон.

— Сотрудники, коллеги, товарищи! — я выдавил из себя образцово-показательную улыбку. — Больше того — друзья! Спасибо, что пришли сегодня, чтобы вместе отметить завершение 2019 года! Это был прекрасный год для «Натива», что целиком и полностью является вашей заслугой. Каждого из вас я хочу искренне поблагодарить за труд, за идеи, за вложенные в общую работу усилия. Потому что самое ценное в компании — это вы!

Еще пару минут энергичным тоном я озвучивал всю эту типовую праздничную лабуду. Вообще-то к мотивирующим речам у меня особого таланта отродясь не было. Видывал я руководителей, которые умели выкрикивать корпоративные клише так проникновенно и воодушевляюще, что сотрудники реально заряжались энтузиазмом и бежали на рабочие места — за копейки увеличивать чужую прибыль, свято веря, что делают нужное и важное дело. Полагаю, это своего рода гипноз. Сам я в таких случаях отталкивался от какого-нибудь анекдота и подводил под него нехитрую мораль — коротко и нескучно. Вот только сейчас, как назло, ничего остроумного в голову не лезло. По счастью, аудитория была в праздничном настроении — бар был открыт уже несколько часов — и проглотила мою неловкую канцелярщину благосклонно.

— И самый важный итог года для меня — в наступающий две тыщи двадцатый «Натив» входит как единая команда. Мы много приключений пережили вместе и готовы покорять новые горизонты!

Оля догадалась, что я выжал из себя все положенное, и включила отбивку. Зал зааплодировал, раздалось даже пара нестройных выкриков «ура» и «вперед».

Я уже сходил со сцены, когда включился проектор и на экране за под бодрую музыку пошли слайды. Сперва — групповое фото в корпоративных толстовках, потом — мое лицо… снова мое лицо… опять… к чему этот культ личности, что за?..

Я понял и рванулся к пульту, чтобы велеть Оле остановить трансляцию. Не успел. Следующий слайд гласил: «Удачи, Олег! Спасибо за все, не забывай звонить!» и сразу затем — лицо Вадима с текстом: «Да здравствует новый генеральный директор!»

Черт! Оля. Я ведь ей не сказал. Думал, Вадим ей скажет, или Дазуров ей скажет, или кто-нибудь ей скажет! Да я вообще не думал о ней, вытеснил эти мысли, запретил себе. И теперь как хочешь, так и выкручивайся, гендир хренов.

Безмолвно матерясь, я вернулся на середину сцены.

— Спасибо за эту чудесную новогоднюю шутку! — преувеличенно бодро выкрикнул я, когда проклятущие слайды наконец закончились. — Надеюсь, вы не слишком обрадовались, потому что на самом деле ваш бессменный капитан остается с вами! И так как без боцмана корабль плыть не может, а без продаж наш замечательный продукт не принесет денег, наш бесценный Вадим тоже остается на своем месте!

Повисла кладбищенская тишина, через пару секунд ее сменили неуверенные жидкие аплодисменты. Я пошел к пульту. Оля встретила меня ошалелым взглядом и нервно пожала плечами. Я вздохнул и повторил её жест.

— Чего делать? — спросила она громким шепотом.

— Пофиг — пляшем! Шпарь дальше по программе.

Оля двумя руками взяла микрофон:

— А сейчас перед нами выступит начальник отдела разработки Кирилл Протасов!

— А этого-то зачем? — прошипел я.

— Ну, не знаю, — Оля снова пожала плечами. — Сказал, хочет толкнуть речь…

Если кто мог окончательно загнать и без того паршивый праздник в гроб, так это Протасов. Я отыскал глазами непривычно остриженного Вадима. Он по-прежнему стоял возле бара и смотрел в пустоту. С новой рюмкой в руке.

Протасов поднялся на сцену своей штатной походкой гусака на пенсии. В кои-то веки он оделся прилично, в чистое и даже вроде выглаженное, но выглядел, как и всегда, огородным пугалом. Не знаю, как это ему удавалось. Какой-то особый талант.

Оля вручила ему микрофон.

— Всех, значит, с Новым годом, — пробурчал Протасов. — Я тут от имени отдела разработки. Да. Всех вас хочу поблагодарить. За труд ваш замечательный, и вот это все.

Протасов обвел толпу хмурым взглядом исподлобья. И даже изобразил что-то похожее на улыбку, от которой у меня тут же свело скулы.

— Мы там, знаете, у себя сидим, — сообщил он, шмыгнув носом. — Делаем, значит, продукт. И даже не видим почти никого. А вот вы тут. Так много вас. Нас двадцать два человека всего в разработке… уже двадцать три. А вас тут под сотню остальных. Я так рад. Что нас так много.

— Сможешь микрофон быстро выключить? — тихо спросил я. Оля растерянно помотала головой и на секунду зажмурилась.

— Вот приятно на вас посмотреть, — продолжил вещать Протасов. — На тех, кто наш продукт продает. Считает нам зарплату. Наводит, значит, уют в офисе. Поддерживает сервера. Руководит. Еще всякое полезное. Спасибо всем. С Новым годом еще раз и много, значит, всяческих нам успехов впереди!

Протасов вяло отсалютовал залу сжатым кулаком и под неуверенные аплодисменты зашаркал прочь со сцены. Я выдохнул с облегчением. Шеф разработки явно пытался сказать что-то хорошее, по его представлениям, но это дело оказалось для него слишком уж непривычным. Спасибо хоть прямым текстом не объявил, что все мы тут жируем на его драгоценном продукте.

Оля догнала Протасова, отобрала у него микрофон и почти бодрым голосом объявила о выходе музыкантов. Я перевел дух. Поискал глазами Вадима, но он куда-то исчез. Зато увидел в углу Акамэ. Черт, ее-то кто сюда пустил⁈ Тут алкоголь, пьяные, мало ли что… Ее мамаша закатит скандал, будто нам своего дурдома не хватает…

Акамэ в неизменных кошачьих ушках сидела с ногами на пустом столе. Рядом с ней, спина к спине — тот лохматый паренек, которого Протасов соизволил взять к себе в отдел. Они с Акамэ держались за руки, ногти у обоих покрыты черным лаком… вот этого только недоставало! Как это называется у молодежи, краш? Оба равнодушно смотрели в пространство. Всем своим видом источая презрение к душному и пошлому миру взрослых. Что же, сегодня их можно понять.

На сцену поднялись музыканты. Их встретили аплодисментами с некоторым, как я понял, облегчением. От них хотя бы не ждали никакой подлянки. В другое время был бы рад послушать, но сейчас…

Зазвучало вступление. Солист взял микрофон, дружелюбно улыбнулся публике — надеюсь, музыканты хотя бы не заметили наших пертурбаций, еще перед ними не хватало позориться — и запел:

В зале приглушили свет. Спотыкаясь, я разыскал мужской туалет. Умылся холодной водой. Пару минут тупо пялился на свое отражение. Потом собрался с духом и отправился искать Вадима. Сотрудники разошлись по углам, шушукались. Обсасывают, небось, позор руководства. С наслаждением. Плевать. В центре зала пьяно топталось несколько парочек. Официанты подали свежие закуски, и публика бодро устремилась к столам. Бармены едва успевали разливать напитки по выставленным в ряды бокалам.

Солист выводил припев:

Я уже понадеялся, что Вадим свалил домой, когда разыскал компанию мужиков в одной из боковых комнат. Они нестройно кричали «Давай! Давай! Давай!» Подойдя ближе, я понял, что толпятся они вокруг стола для армрестлинга. Откуда он тут? Разве это было в программе? Они же бухие! Но народ уже завёлся, плотно окружив стол, и протолкаться через толпу было не в человеческих силах.

За столом сидели, сцепившись руками, Вадим и Протасов. Они смотрели друг другу в глаза и пыхтели, шеи налились красным, под рубашками бугрились мышцы. Вот уж не думал, что наш тошнотик-разраб горазд поднимать что-то тяжелее клавиатуры, а поди ж ты! Вон как упёрся, даром, что Вадька покрупнее его, и моложе, и в зале бывает регулярно… Вадим бросил на меня короткий взгляд, скривил губы и резким движением повёл руку Протасова вниз. Кулак разработчика уже был в паре сантиметров от стола, когда Протасов захрипел, наклонился вперёд и вырвал руку на себя. Резко крутнулся, навалился всем весом… Вадим вдруг коротко взвыл, заглушая тихий хруст. Его рука вывернулась под неестественным углом. Протасов быстро разжал пальцы и отдёрнул ладонь, но было поздно… Вадим тупо уставился на искорёженное плечо, потом закрыл глаза и тяжело рухнул лицом в стол.

Все шарахнулись — кто к столу, кто от стола. Я быстро набрал 112, вызвал скорую. Выбрал троих ребят, которые выглядели наиболее трезвыми, и мы понесли Вадима к выходу. Я придерживал его за лопатку справа, уложив покалеченную руку на грудь.

Скорая приехала быстро. Доктор выслушал меня, равнодушно, но осторожно прощупал руку Вадима и кивнул, поморщившись:

— Ну ясно, перелом. Скорее всего, со смещением. Возможно, разрыв сухожилий. Танюша, давай обезбол. Забираем.

Фельдшер открыла чемоданчик и принялась вдумчиво копаться в ампулах. Включенная мигалка ритмично бросала на лежащего на носилках Вадима синие сполохи.

Похоже, что-то я упускаю… Ну да, медикаменты в чемоданчике напомнили. Пить Вадим умел, с одной только водяры он бы так в дичь не опрокинулся.

— Извините, — тихо сказал я. — Наверно, вам надо знать. Он пьяный, но, кажется, не только это.

— Угашенный, что ли? — равнодушно осведомился врач.

— Не совсем… я думаю, он на антидепрессантах. «Физика».

Врач сплюнул на асфальт:

— Вот вечно всякая дрянь в мое дежурство…

Санитары занесли Вадима в салон. Я забрался следом.

— А вы чего, родственник? — спросил врач.

Я торопливо кивнул.

Вадим открыл глаза и четко, размеренно произнёс:

— Врет он. Он мне никто.

Глава 16 Не теряем берега

Декабрь 2019 года

— Давай я уволюсь. По собственному. Дазурову скажу, что мне надоело.

Сегодня Оля собрала волосы в узел на затылке, открыв шею. Раньше она так не делала, ну или я не обращал внимания. Тонкие, трогательные завитки, не попавшие в узел, она с непривычки то и дело поправляла.

Вообще-то ее увольнение, конечно, решило бы проблему, о которой оба мы знали, хотя никогда не говорили. Раз уж не могу уйти я, придется уйти ей, и хорошо, что она соглашается полюбовно. С другой стороны… Оля ведь и правда сделала для нас немало полезного за год, и это не считая руководства модераторами. Да и кого еще пришлют на ее место…

— А тебе в самом деле надоело?

— Да при чем тут я… Похоже, ты оказался прав, Олег, не нужны «Нативу» никакие корпоративы, позорище одно вышло…

— Да ладно тебе! — я махнул ладонью. — Всем, кажется, понравилось, игры эти, что там еще было… Опозорился я один, и это, уверяю тебя, тоже всех изрядно порадовало. Насчет Вадима… Вот тут моя вина, не уследил.

Вадим из больницы прислал с курьером заявление об увольнении по собственному. Больничный лист освобождал его от отработки обязательных двух недель. Впрочем, его заместительница уже была готова вступить в должность — ведь так и планировалось.

Наши звонки Вадим сбрасывал, но Оля выяснила у курьера, что он забирал у Вадима конверт в отделении токсикологии.

— Просто не знаю, как мы станем все друг другу в глаза теперь смотреть… — вздохнула Оля.

— Бабушка моя так говорила: стыд глаза не выест. Это же работа, сюда ради зарплаты ходят, всем на всех плевать. Знаешь, половину из тех, кто имеет доступ к каким-то деньгам, я ловил за руку на воровстве.

— И что делал?

— Да ничего, — я пожал плечами. — Не у меня же воровали. Ну, просил особо не борзеть, когда совсем берега теряли. Если сотрудник в целом полезен, на многое можно закрыть глаза. А вот если создает проблемы и не справляется со своим участком — на выход, какой человек расчудесный ни будь.

— Я, выходит, в целом пока скорее полезна? — Оля слабо улыбнулась.

— А то!

— Ладно… Как думаешь, Олег, «Натив» сможет, если что, перейти на удаленный режим, чтобы все работали из дома?

— Не хотелось бы, — я поморщился я. — Наши и в офисе-то едва шевелятся, дома совсем распустятся. А что, Дахау на аренде сэкономить хочет?

— Не в этом дело… Читал про новый китайский вирус? Как бы и у нас карантин не объявили, как в этой Ухани…

— Ой, да брось ты! Сколько их уже было, супергриппов всяких. Свиной, куриный, черт знает какой еще. Мои родители перед каждым апокалипсисом закупают консервы и макароны, но чтобы упихнуть их в шкаф, приходится сперва выкидывать припасы от прошлого конца света. Нам бы год закрыть, вот где настоящий конец света…

Я уже прекратил попытки понять, для чего Оле эта работа. Неужели жизнь с Дазуровым — такая беспросветная тоска, что даже офисная рутина на ее фоне приносит радость?

Закрывать год всегда тяжко: всюду елки, настроение водку пьянствовать и в оливье мордой падать, а ты тут возись с отчетами для правления, разбирайся в этих чертовых евроформулярах… Хоть отчетность и зарегулирована, всегда есть вариант что-то оставить, как говорится, «в уме», и тут важно не просчитаться.

Никогда не думай, что день уже не может стать хуже. Такая возможность остается всегда! Со стороны опенспейса донесся гневный женский ор. Сперва я подумал, что это кто-то из наших, и поморщился. Этот стиль руководства в «Нативе» не поощрялся, и если менеджер среднего звена не мог освоить контроль над эмоциями, мы быстро прощались. Однако на второй тираде стало очевидно, что голос не наш… но, к сожалению, знакомый. Ну да, сейчас же рабочие часы Акамэ… Видимо, какой-то любитель соцсетей выложил фотографии нашей кошкодевочки с алкоголем или, хуже того, в объятиях лохматого быдлокодера. Но какого рожна ее мамаша притащилась в офис? Что, дома нельзя поскандалить?

— И сними этот свой уродский обруч, когда я с тобой разговариваю! — брызгала слюной оскорбленная в лучших чувствах дама. — Сколько тебе повторяла, не смей вообще носить эту дрянь!

Акамэ равнодушно смотрела в окно. Сотрудники пырились в мониторы, старательно держа покерфейсы. Я подавил вздох и пригласил мать и дочь в свой кабинет.

— Понимаете, Светлана Сергеевна, корпоративные мероприятия — важная часть… — начал было оправдываться я, но договорить мне не дали.

— Наташа уже третий день не ночует дома! Объясните хоть вы ей, что так нельзя!

— Обана! Акамэ, где же ты живешь?

— Квартиру сняла, — буркнула кошкодевочка.

— Ей не имели права сдавать, она несовершеннолетняя! — кипятилась Светлана Сергеевна. — Наташа, ты немедленно едешь домой!

— Не-а, — с ленцой протянула Акамэ.

— Тогда я вызываю полицию!

Ну да, только полиции тут не хватало!

— Светлана Сергеевна, не думаю, что полиция потащит домой человека, который туда не хочет. Даже несовершеннолетнего. Давайте лучше разберемся, что случилось и что можно сделать. Вы поссорились?

— Да какое там! Ей слова поперек не скажи, принцессе этой! — взвилась мамаша.

Я перевел взгляд на Акамэ.

— Достала, — процедила кошкодевочка. — То не носи, этого не ешь, сюда не ходи, в телефон не смотри! Мама, ты же хотела, чтобы я школу не бросала! А как мне туда ходить, если ты меня караулишь между уроками⁈

Я где-то читал, что с началом полового созревания родители и детеныши становятся отвратительны друг другу и стремятся разбежаться — такой механизм природа заложила для защиты от инбридинга.

Умница Вера сама, без моей просьбы догадалась внести чай. Первый приступ гнева у Светланы Сергеевны уже прошел, и при постороннем она продолжать постеснялась. Осторожно взяла чашечку и захрустела печеньем. Выпив чаю, она явно утратила боевой задор.

— Ну, будет… поехали домой, — когда Светлана Сергеевна вот так робко улыбалась, то выглядела даже симпатичной. — Сделаю курицу в кукурузных хлопьях, как в твоем этом дурацком фастфуде. Хочешь — вообще не буду заходить в твою комнату. Ты только кушай нормально и в школу ходи.

— Отвянь уже! Сама разберусь, как мне жить.

Акамэ к чаю не притронулась. Она принципиально пила только газировку и энергетики.

— Тебе же шестнадцать, Наташа! Ну как ты разберешься?

— Да уж получше, чем ты! Вот ты как разобралась со своей жизнью, а? Просидела двадцать лет в бухгалтерии задрипанного НИИ? Отдыхала в зассанной Анапе раз в три года? Я уже сейчас зарабатываю больше тебя и не хочу спустить свою жизнь в унитаз!

— Увольте ее с работы, — обратилась Светлана Сергеевна ко мне.

Я развел руками:

— Вы ведь сами настаивали, чтобы мы оформили Наташу по закону. Уволить несовершеннолетнего работника практически невозможно. Вот что, Светлана Сергеевна. Прямо сейчас мы ничего не добьемся. Езжайте домой, а я поговорю с Наташей.

Мне удалось убедить Акамэ звонить матери каждый день и приходить в гости раз в неделю. Скольких нервов мне это стоило, лучше умолчу. Никакие апелляции к дочернему долгу, разумеется, не действовали, но я объяснил, что семейные скандалы на рабочем месте — это непрофессионально.

С грехом пополам мы закрыли 2019 год. Тогда мне доставало наивности считать его тяжелым. Я напрочь забыл, что не только день, но и год всегда может оказаться намного хуже.

Глава 17 И не трогайте свое лицо!

Март 2020 года

Ненавижу новости. Вечно они пытаются заставить меня переживать за то, на что я никак не могу повлиять, да еще через призму какой-нибудь сраной повестки. Но теперь… Курортные районы Италии, где трупы обитателей домов престарелых не успевали хоронить. Закрытие границ. Отмена мероприятий. Пустые полки в супермаркетах — макароны и гречка всегда исчезали, как только из всех утюгов принимались увещевать, что оснований для паники нет. Впрочем, теперь тон дикторов новостей и впрямь становился тревожным. Что ковид — не очередной хайп, что он всерьез изменит нашу жизнь, я понял достаточно поздно. И все же успел принять меры.

У большинства сотрудников уже был удаленный доступ к рабочим компьютерам. Пару дней в месяц разрешалось работать из дома, хотя все понимали, что это, по большому счету, дополнительный полувыходной. Я поставил перед сисадминам задачу обеспечить стабильный и безопасный доступ всем.

Офис украсился разнообразными стерилизаторами и подробными инструкциями по мытью рук — будто раньше мы не умели их мыть. В обиход стремительно вошло монструозное словечко «самоизоляция» — нечто вроде добровольного домашнего ареста. Человек, появившийся на улице без маски, или чихнувший, или надеющийся провести время в обществе себе подобных мгновенно становился врагом народа.

Но до последнего я надеялся, что до тотального карантина не дойдет. Напрасно, конечно. В марте грянуло распоряжение мэрии, запирающее людей в клетках многоэтажек.

К переходу на удаленку «Натив» был более-менее готов технически — но не морально. Налаженные процессы поехали, привычные методы взаимодействия перестали работать. Муниципальные власти заходились в панике, нам пришлось составлять особые списки сотрудников, которым все же разрешалось бывать в офисе.

Хуже всех пришлось тем, у кого есть дети, поскольку детсады и школы тоже закрылись. Несчастным родителям мы всеми правдами и неправдами оформляли пропуска для проезда в офис, чтобы они хоть немного выдохнули; но тем, у кого не было готового пожертвовать собой второго супруга, это помогало слабо.

Забавно, но именно в эти тревожные времена я впервые почувствовал, что «Натив» может быть чем-то вроде команды. Люди помогали друг другу, советовались, общались. Ожили полумертвые корпоративные чаты, и Оля каждый день заводила новые — неофициальные, по интересам. Когда Аську из продаж увезли в больницу, бухгалтерша Любовь Федоровна взяла к себе домой ее сына — а ведь они даже подругами не были. Аналитик Вова раз в два дня приносил хлеб и молоко к порогу квартиры родителей программиста Глеба, потому что жил недалеко от них. Люди, ранее чужие, теперь переживали друг за друга и стремились помочь. Даже Протасов не изошел, по своему обыкновению, на говно, когда хозяйственный отдел неделю не мог доставить ему домой любимое компьютерное кресло. Пандемия и карантин воспринимались как передряга, пройти через которую можно только общими усилиями.

О новой болезни никто ничего толком не знал, но слухи ходили самые тревожные. Говорили, пожилые люди и хроники умирают сразу, а у здоровых сгорают легкие, оставляя их едва дышащими инвалидами на всю жизнь. Самое же паршивое — ковид ослаблял когнитивные способности, а люди и раньше-то не были особо умны…

Я опасался, что, засев дома, сотрудники расслабятся и вовсе перестанут работать — они и в офисе-то, скажем так, не перенапрягались. Однако вопреки ожиданиям многие стали даже продуктивнее, чем раньше. Возможно, слухи о скором коллапсе экономики заставили людей ценить ту работу, которая есть и приносит вполне вменяемые деньги. А может, и в психологическом плане работа для многих стала чем-то вроде якоря в эти тревожные времена.

Собственно работы при этом у нас становилось больше с каждым днем — интернет-реклама переживала бум. Оффлайн-магазины закрывались, продажи и реклама со страшной силой перетекали в сеть. Новые клиенты валили к нам десятками, старые удваивали и утраивали бюджеты. Мессенджеры продажников разрывались от сообщений, админы не успевали подключать новые сервера. Как положено — кому война, а кому мать родна. По крайней мере, премии я наделся выплатить в двойном размере и хоть так поддержать своих ребят.

— Как думаешь, когда это закончится? — спросила Оля.

Теперь мы с ней часто созванивались, и говорили не только о работе. Оба сидели дома уже две недели. Пару раз даже смотрели кино вместе. Ну как вместе — каждый на своем мониторе, но в одно время; перерывы синхронизировали и обсуждали то, что посмотрели. Оказалось, оба мы любили Бертолуччи, Альмодовара и Вуди Аллена. Дазуров застрял в Германии, когда отменили рейсы.

— Да может, и никогда, Оль… Пандемия никуда не денется. Но карантин не может длиться вечно, экономика неизбежно просядет. Смысл разве что в том, чтобы не заболели все сразу. Может, выработается этот коллективный иммунитет, что бы оно ни значило. Вакцину наконец сделают. А так… как-то нам придется жить и с ковидом.

— Сейчас отказ от живой жизни — главная социальная добродетель, — сказал телефон далеким Олиным голосом. — А ведь у нас и раньше было так мало жизни… Наверно, чертов карантин когда-нибудь закончится, но мы так и останемся в своих квартирах. Привыкнем сидеть дома.

Я вышел на балкон. С двадцатого этажа открывался роскошный вид сразу на два проспекта, обычно заполненных машинами. Сейчас оба пустовали, и это в конце рабочего дня. Людей на широкой улице было всего двое, они торопливо шли по разным сторонам тротуара — будто боялись обстрела. Завыла сирена скорой.

— Мне страшно, — прошептала Оля.

— Приезжай ко мне, — ответил я раньше, чем успел подумать.

— Сейчас?

— Сейчас.

Я продиктовал адрес.

— Ехать двадцать пять минут, — по голосу Оли я понял, что она улыбается. — Дороги пустые…

Наверняка я об этом пожалею, но не сейчас. А может, и никогда. Вдруг уже через месяц от нашей цивилизации ничего не останется. На фоне пандемии ящер Дазуров, застрявший в Дахау, не казался особо ужасным. Вот состояние квартиры пугало меня куда больше. Уборщица с начала карантина ко мне не ездила, а сам я ушел в работу, отвыкнув вести хозяйство. Всюду валялись пластиковые коробки из-под готовой еды, сохлые огрызки и обертки, у плинтуса — мерзкие комки серой пыли. Двадцать пять минут! Я бросился прибираться как бешеный. Пропылесосил пол, протер столы, собрал в раковину грязную посуду, набросил покрывало на разобранную постель. Выпихнул пакеты с мусором на балкон. Утер пот со лба. Вроде успел… но что-то же забыл вымыть? Чёрт, себя же! Когда я в последний раз принимал душ? Что на мне за рубашка? Она серая, но, кажется, изначально оттенок был гораздо светлее… Ёлки-моталки, Олег, во что ты превратился⁈ Действительно, зачем мыться, если кукуешь дома один? Когда никто тебя не видит и не обоняет, ты как бы и не существуешь…

Все это я думал уже в ванной, яростно натираясь мочалкой, когда раздалась трель дверного звонка. Быстрая же у Оли машина! Хотя чего там, по пустой-то Москве… Я наскоро смыл мыльную пену и панически огляделся в поисках хоть какой-то чистой одежды. Халат… нет, его уже сто лет стирать пора, позорище какое… До шкафа в комнате добежать не успею. А, была не была! Я намотал на бедра полотенце и помчался открывать.

Оля выглядела необыкновенно яркой, хотя на ней было черное пальто и серый шелковый шарф. Но ничего настолько яркого я с самого начала карантина не видел.

— Извини, я только что… — начал было я, и тут наспех намотанное полотенце развязалось — однако упасть не упало. Оно, как бы это сказать, повисло. Долго же я сидел дома один! Соскучился по женскому обществу.

— Оу! Люблю, когда без долгих разговоров! — засмеялась Оля, перешагивая порог. — Да. Я тоже.

Закрыла за собой дверь. Скинула пальто, а за ним сразу и свитер, и все, что сделалось явно лишним.

* * *

— Олег Витальевич, извините, что на личный телефон… Вы что, заболели?

Верин голосок звучал тревожно.

— Нет… То есть да, немного… Как бы это сказать… Вера, извини, что утром не позвонил.

Я забыл про работу. Впервые в жизни в будний день взял и забыл про работу. Часы показывали половину первого.

— Голос у вас… странный какой-то.

Неудивительно, учитывая, от чего она меня сейчас оторвала.

— Действительно, я приболел. Не пугайся, не ковид. Просто… ну неважно. Завтра пройдет. У нас что-то срочное?

Секретарша колебалась всего пару секунд. Она у меня была толковая. Первые три едва продержались полгода, а Вера оказалась ну очень на своем месте, и я постоянно увеличивал ей зарплату, лишь бы не ушла. Именно потому, что соображала быстро и умела отличать важное от неважного.

— Ничего срочного. Выздоравливайте, Олег Витальевич. Если помощь нужна какая-то…

Оля прыснула и тут же зажала себе рот рукой.

— Нет, у меня все в порядке, — я сохранял серьезный тон отчаянным усилием воли. — Держитесь там. Извини еще раз, что не предупредил…

Едва я нажал отбой, Оля потянулась ко мне.

— Пощади, — попросил я. — Чуть позже. Пойдем кофе попьем, у меня пирожные есть. Из заморозки, правда…

— Ладно, — покладисто согласилась Оля и стала одеваться.

К сексу она относилась так же легко, как к кофе. Если кофе еще и с пирожным, то переживала даже больше. Сейчас, правда, два куска чизкейка уничтожила, ну так и я справился с тремя.

Заснули мы только через несколько часов после рассвета. Не то чтобы трахались всю ночь — не дети уже. Болтали о всякой ерунде, шутили, смеялись. Оля ни разу не попыталась завести серьезный разговор об отношениях — из тех, знаете, какими женщины обыкновенно все портят. Может, прыгать по чужим койкам — обычное дело для нее? Странно, Дазуров не производит впечатление человека, который будет терпеть посягательства на его собственность…

— Еще торта? — вспомнил я об обязанностях хозяина. — А то давай яичницу сделаю, или бутерброды? А, черт, хлеба-то и нет…

— Нет хлеба — едим пирожные! — засмеялась Оля. — Впервые просто так взяла и прогуляла работу. Ты ведь меня не выгонишь, господин директор?

— Юмор — это когда смешно… Главное — чтобы ты меня с работы не выгнала, — я хмыкнул. — На самом деле… Ну вот правда, я вообще не понимаю, зачем ты работаешь каждый день…

— Ну как же! Разве я мало делаю для «Натива»? Или что, это не нужно все?

— Да нет, ты молодчина, Оль… Я просто не понимаю, тебе-то оно на кой. Миллионы людей все бы отдали, чтобы только не таскаться в проклятущий офис каждый день… теперь удаленка, но хрен редьки не слаще. А ты…

— Ну конечно, — Оля размешивала сахар в кружке с кофе, ложечка билась о фарфор. — Я — зажравшаяся жена олигарха, бешусь с жиру, от нечего делать докучаю честным работягам. Так говорят, да?

— Да ну ты же знаешь, никто так не говорит… Мне просто интересно. Прости. Не хочешь — не рассказывай, что я пристал, в самом деле…

Ночью Оля показала мне два способа довести ее до оргазма — и, кажется, мы открыли третий, хотя это пока неточно. Но деньги… о деньгах мы не говорили. Для современного человека это куда более интимный вопрос.

— Да нету тут особого секрета, — Оля повертела в руках ложечку, мечтательно глянула на чизкейк, вздохнула и положила ложку на край блюдца. — Ну то есть кому я нужна с моими секретами… Но начать придется издалека. Я ведь восемь лет в декрете провела. Ну как, в декрете… Просто дома сидела, работы-то у меня не было, Юра нас обеспечивал. Я тогда числилась на инъязе, но не особо училась на самом деле, Юра устроил мне диплом без экзаменов. А Дениска болел много. Я нянек никаких не брала — как расставалась с сыном хоть на пару часов, сама не своя была. Садики не пошли у нас, даже элитные — и Денька без меня плачет, и я без него не могу. И школа тоже… не задалась, Денис застенчивый такой мальчик, не поладил с детьми. Тогда… Юра даже на меня не ругался особо, сказал, сам виноват, едва не упустил сына. И отправил Дениса в интернат в Британии. Им раз в неделю разрешают домой звонить, и Денька не жаловался, но по голосу я понимала — он чуть не плачет. Потом-то ничего, привык, теперь ему даже нравится там… но первое время это был ад, Олег. Я целыми днями лежала на диване и играла в «шарики» на телефоне — ничего больше не хотелось, да и сил не было. Тогда Юра заблокировал мою карту и велел заняться чем угодно. Сказал, оплатит любую учебу, на бизнес денег даст, но только чтобы я была при деле. Ну, я поплакала и попыталась вспомнить, чего когда-нибудь хотела от жизни. Я ж Деньку родила на втором курсе…

Оля встала, подошла к кофе-машине и пробежалась пальцами по кнопкам. Сделала кофе себе и, не спрашивая, мне — она знала, что я люблю американо с ложкой сахара, хотя не помню, чтобы я когда-нибудь говорил ей это. У меня ушло два дня, чтобы с помощью инструкции и такой-то матери управиться с этим шайтан-девайсом, а Оля запустила его не глядя. Едва ли в их с Дазуровым шикарной квартире на Якиманке стоит такая же кофе-машина, это довольно дешевая модель…

— И чем же ты мечтала заниматься?

— Да все ерунда какая-то… Когда в школе училась, актрисой хотела быть или телеведущей… На инъяз поступила просто так, чтобы диплом, родители иначе не отстали бы. А под тридцатник уже пошла учиться на театрального сценариста. И сразу написала пьесу для одной полулюбительской труппы, Дазуров финансировал постановку.

— О чем был спектакль?

Оля смущенно завела прядь волос за ухо.

— Да так… ну в общем… о Кубинской революции. Мне хотелось показать Че Гевару не таким, какой он на этой, знаешь, растиражированной картинке. А суровым бородатым мужиком. Жестоким, не всегда продуманным, наивным в чем-то даже… Но человеком, который верит, что мир возможно изменить, и борется за это.

— И как прошла премьера?

Оля отвернулась к окну:

— Да никак она не прошла. Меня отговорили. Объяснили, что зрителям такие спектакли не интересны. Люди хотят сочувствовать тем, кто похож на них, а в изменение мира никто теперь не верит. Мой Че будет выглядеть не героем, а кровавым идиотом. А я — дурочкой, спускающей на свои хотелки дазуровские бабки. Ну, я и… отменила это. Решила не позориться. И учиться тоже стало незачем. Попробовала, как мне с самого начала все советовали, заняться благотворительностью.

— Ну да, звучит… как твой формат.

— Как подходящее занятие для богатой бездельницы, да? — Оля усмехнулась. — В целом да, такие в этой сфере и крутятся… еще постатуснее меня. Я попробовала работать с фондом, который помогает семьям, где есть дети с одной серьезной неврологической проблемой. Оказалось, все это тусовка, по большей части. Организовать фестиваль, засветиться на селфи со звездулечками, поторговать лицом. А собственно адресной помощью семьям занимались три зачуханные тетки на копеечной зарплате. И если ты думаешь, что это какая-то умилительная работа… по большей части эти тетки с родителями больных детей ругались. Это оборудование мы вам не купим — справки не так оформлены. В той клинике процедуры не оплатим — ценник завышен, а эффективность не доказана. Ну и родители в ответ скандалят: не хотите нам помогать, москвичи зажравшиеся… Нет, на самом деле многим и помогали, деньги-то были. За налоговые льготы многие фирмы на благотворительность отстегивают, и не все на фестивали с фуршетами уходит. Но я поняла, что столько любви к человечеству у меня нет. Ну, Юра и предложил «Натив». Сказал, эти айтишники — нежные фиалки, им надо внедрить корпоративную культуру, но так, чтобы не взбрыкнули и лучше даже особо не заметили.

— Да уж, мы и не заметили.

Оля засмеялась:

— Из Дахау сначала требовали, чтобы вы все эту рабочую этику изучали на обязательных семинарах и потом еще экзамены сдавали. Ну, я сделала слайды и вы как бы прошли обучение заочно.

Я смутно припомнил, что вроде ставил галочки в какой-то анкете по распечатанной шпаргалке — одновременно с росписью в журнале о прохождении инструктажа по ТБ и еще какой-то кадровой канцелярской рутиной. Представил себе лицо Протасова, которому рассказывают о недопустимости сексизма и дискриминации.

— Ты просто спасла нас, Оленька. Не уверен, что полноценное внедрение корпоративной культуры мы пережили бы.

— Да ладно, в Европе тоже никто к ней серьезно не относится. Так, разговоры в пользу бедных, — Оля медленно потянулась. Мне нравилась легкая асимметрия ее груди — естественная, как и все в ней. — Вот что. У меня вечером созвон с Денькой, пара часов еще есть. Будешь дальше мое нытье слушать, или займемся чем поинтереснее?

Глава 18 Последний профицит Дахау

Апрель 2020 года

— Значит так, Олежек, квартальный отчетец твой я посмотрел.

Морда Дазурова занимала весь экран моего двадцатисемидюймового монитора; присутствовал он так весомо, словно нас и не разделяло три тысячи километров.

— Показатели прибыли хорошие, тут вы у меня молодцы. Но бюджет на премии — хрень собачья. Я вам этого не утвержу. Никто не утвердит.

— Но, Юрий Владимирович! Квартальные премии — наша давняя практика, сотрудники на них рассчитывают!

— Мозги мне не конопать, — поморщился Дазуров. Как-то он проще стал со мной говорить после истории с Игоряшиным долгом. По-свойски, чуть ли не по-родственному. — Премии выдашь из… как у вас это называется? Резервного фонда, короче. С вот этих левых ваших халтурок. Чего глазами хлопаешь? Думал, я про них не знаю? И внештатников, кстати, оттуда же оплатишь. Официально мы их больше не финансируем.

— Вы о чем, Юрий Владимирович? — спросил я самым естественным тоном.

Дазуров тяжело усмехнулся:

— Под дурачка не коси, Олежка. Список ваших левых фирмочек мне на третий день принесли. Сразу двое твоих человечков. По своей, что характерно, инициативе, никто на них не давил. Я просто дал вам порезвиться, пока была возможность. Больше ее нет. Пандемия — слыхал про такую? Вы теперь у Дахау оказались одним из немногих профицитов. Спад и сплошные минуса в других сферах.

— Но подождите… Раз вы знаете про наши… побочные доходы, то понимаете, что ни на премии не набежит, ни на внештатников! Там же копейки.

— Ужметесь, не развалитесь. Ты чего, с первого раза меня не понял? Уши прочисти. Дефицит бюджета у Дахау, плохо квартал закрываем. Тебе помогли, когда надо было? Помогли. Теперь твоя очередь помочь нашей общеевропейской семье. Вопросы есть?

— Вопросов нет…

В углу монитора я видел собственное лицо — надо сказать, весьма жалкое. Хотелось лишь, чтобы этот разговор поскорее уже закончился.

— Ну и это еще не все, — не унимался Дазуров. — Сокращение штатов проведите в следующем месяце. Разработку не трогайте, а из остальных отделов исключите слабые, как говорится, звенья. Знаю, ты своих разбаловал. Зарплаты выше рынка, премии, а контроля почитай и нет. Всё, сворачиваем халяву. Тучные годы закончились.

— Но, Юрий Владимирович, у нас же обороты растут!

— Вижу, не дурак. Вы неофициально сокращение оформляйте. Пусть по собственному уходят, вы уж убедите людишек. И тут же рекрутируйте новых. Сейчас повсюду спад, непонятки, денег нет. Куча народу мечется в поисках хоть какой работы. Хороший момент, чтобы заменить засидевшихся на теплых местечках охламонов свежим, как говорится, мясом. За другие, понятное дело, зарплаты. Но обещай прибавить со временем, чтобы сами наизнанку выворачивались. А то вы в «Нативе» как сонные мухи, ей-богу.

— Внештатникам хоть четверть бюджета оставьте! Нельзя же так резко. Середина месяца сейчас, не можем же мы вот так задним числом снижать тарифы!

— Все могут, а вы вдруг не можете? Ты мне тут брось белое пальто выгуливать. Прикормил невостребованные рынком элементы. Я ведомости видел. Ты им переплачиваешь, Олежек. Не стоят они этих денег. Внештатников в черном теле надо держать, пусть каждую минуту помнят, что на их места очередь стоит. А они у вас еще вякают чего-то, мне Оля рассказывала про этого, как его… Смирнова, да? Вот пусть спасибо скажут, что мы вообще им платим что-то. Короче, Склифософский, жду к четвергу адекватный, как говорится, бюджет. А эту благотворительность мне больше не присылай. Все, Олежек, связь!

Я с минуту тупо смотрел на заставку операционной системы. Горы, где не бывал, и едва ли уже побываю. Надо же, и вправду поверил, что немцы нам портить жизнь не станут… Идиот.

Я набрал Олю.

— Але! — весело ответила Оля на втором гудке.

— Занята?

— Ну как… Вообще да… но нет, на самом-то деле нет.

— Приезжай ко мне.

— Часа через два, идет?

— Идет. Жду.

Я раскопал в шкафу новенький комплект постельного белья. В первый раз мы кувыркались на несвежих простынях, а вот теперь пусть все будет красиво. Хотя что тут красивого — прямо послать Дазурова я не могу, он меня крепко за яйца держит, так хоть жену его стану потрахивать? Самому не противно?

Я прислушался к своим ощущениям. Противно не было. Как угодно было, но только не противно. Дазуров не вечно же будет торчать в Дахау… Как знать, может, за этот перепихон я заплачу жизнью.

Да и ну ее к чертям, такую жизнь.

* * *

— Последний из списочка подал заявление, — отчиталась Каннибаловна на моем мониторе. — Вон, я в офисе еще, сама приняла, чтобы все чики-поки, строго по процедуре. Итого минус восемь человек. Все оформлены, трудовые выданы на руки. В конце месяца получат последнюю зарплату. Две недели я уж не стала их заставлять отсиживать.

— Все идет по плану, — резюмировал я. — Трепыхался кто-нибудь?

— Двое пытались соглашение сторон продавить и хотя бы пару месячных окладов выцыганить, — Каннибаловна усмехнулась. — Ну, я им популярно объяснила, почему склочные работники с такой записью в трудовой будут никому не нужны.

— А это правда? — полюбопытствовал я.

— Да в трудовой все равно стояло бы «по собственному». Да и никто на ту трудовую не смотрит уже давно. Но люди верят. Они вообще доверчивые и прав своих не знают.

Разумеется, мы именно таких и выбрали для сокращения. Самые слабые звенья. Каннибаловна виртуозно умела решать эти вопросы, без шума и пыли. У соседей по офису в таких случаях ненужным работникам даже угрожали физической расправой — один сотрудник сделал запись такой беседы и судился, но суд проиграл.

— А если бы они уперлись, мы бы смогли уволить их по закону?

— Да ни в жисть, — Каннибаловна усмехнулась. — Закон в России знаешь как работника защищает? А с удаленкой этой и за отсутствие на рабочем месте не прищучишь… Аттестации — липа, должностные инструкции — филькины грамоты, сам знаешь. Просто есть способы превратить жизнь работника в ад, и люди боятся.

Мы немного помолчали.

— Я вот в нулевые так влипла, — сказала вдруг Каннибаловна, задумчиво прищурясь. — У меня тогда Ксюха родилась только. Папаша ее сперва соловьем разливался, как спит и видит счастливую семейную жизнь. А когда аборт стало поздно делать, осознал вдруг, что не готов к отцовству, и свалил в закат. Зарплату черную в своей конторе попросил, так что хрен с него, а не алименты. Мать моя свою личную жизнь устраивала, мы с Ксюхой ей не сдались. Снимали облезлую однушку в пяти остановках от конечной. Ничего-то у меня в жизни не было, кроме работы в паршивой госконторе. Там кое-как, но платили, и обязаны были соблюдать закон о труде хоть для виду; и в это вот я вцепилась намертво. Ксюху полугодовалую в ясли сдала, вышла на работу. А коллективчик там был… тот еще гадюшник. Тетки уже и не знали, как меня извести. Рабочее место выделили напротив лифта, чтобы все об меня спотыкались. То заваливали бессмысленными заданиями, то вовсе никаких не давали неделями. Чморили как могли что на совещаниях, что в кулуарах. Но я как штык, каждый рабочий день, с девяти до шести торчала на своем месте. Даже в сортир — строго в обеденный перерыв. Все равно эти суки дважды пытались акты о дисциплинарных нарушениях составить, и в отпуск не выпускали. Я на них трудовую инспекцию натравливала четыре раза. И так до трех Ксюхиных лет, там-то уже нормальную работу нашла. А тогда другого способа прокормить ребенка у меня не было.

— Ну да… Понимаю, — отозвался я.

Странно, но во всех этих видеоконференциях люди стали общаться откровеннее, чем в офисе. Кажется, мы все друг для друга превратились во что-то вроде попутчиков. Да и крыша от самоизоляции ехала понемногу.

— А эти, — презрительно фыркнула Каннибаловна. — Да разве ж они умеют за себя постоять? Насмотрелись американских сериалов, где начальник орет «вы уволены!» и надо тут же паковать вещи в коробку, и думают, будто у нас так же. Если понадобится, половину офиса уволю одним днем, и никто не вякнет. При том, что могли бы упереться рогом — и хрен бы мы от них избавились.

До таких страстей, впрочем, пока не дошло. Однако «Натив» теперь выжимали, как лимон. Премии выдали только разработчикам, и то урезанные. Выплаты внештатникам сократились вдвое, потому что шли теперь из неофициального бюджета. Сотрудники массово обновляли резюме на хедхантерских сайтах, однако ушло в итоге только двое человек — экономику шатало, многие компании заморозили найм, так что изобилия вакансий не наблюдалось. А вот мы смогли нанять новых зубастых профи на довольно скромные зарплаты. Клиентская база пополнялась каждый день, работы было выше крыши. Пришлось под страхом следующего сокращения вводить практику сверхурочных, вечерами и по выходным. И да, от «Контр Страйка» остались только плакаты на стенах да ностальгические разговоры в курилке.

Жизнь тем временем постепенно налаживалась. К ковиду все попривыкли, сирены скорой на пустых улицах больше не пугали до усрачки. Многие переболели — тяжело, но не смертельно. В магазины вернулись раскупленные перепуганными гражданами крупы, в аптеки — антибиотики и жаропонижающие. Родители мои наконец перестали центнерами заказывать макароны и консервы. Детский сад и библиотека, где они работали, закрылись на карантин; я снял для них на лето дачу под Звенигородом и организовал доставку продуктов. Обычно родители моих подарков не принимали, но так напугались ковида, что безропотно согласились самоизолироваться за городом. Теперь наше общение ограничивалось созвонами, к моему немалому облегчению — не приходилось пересекаться с Игорем на семейных обедах. Видеть этого говнюка я не хотел, знал, что наору на него или, чего доброго, снова отмудохаю.

На майские правительство обрадовало внезапными выходными — пришлось писать в корпоративную рассылку гаденькое письмо, что к нам это якобы не относится, поскольку мы на удаленке и вообще должны пахать на немецких хозяев без продыха. На корпоративном языке это называлось «становиться более клиентоориентированными».

Я предпочел бы питаться бомж-пакетами и штопать носки, если бы это помогло скорее выплатить чертов кредит и расквитаться с этой каторгой. К сожалению, это оказалось невозможно — по правилам Дахау на погашение долга можно было переводить не более половины зарплаты. Вроде бы забота о благополучии ценного сотрудника, а на деле — продление кабалы. Так что деньги было тратить, по существу, некуда. Поездка в Рим с Вадимом оказалась для меня последней. Путешествовать теперь было и не с кем, и некогда — вот я и работал почти без выходных, разве что изредка проводил воскресенье на диване, тупо пырясь во все сериалы без разбора. Да и какие путешествия со всеми этими карантинами… Я смотрел видео в Интернете: улицы Рима, год назад нашпигованныее туристами со всего мира, теперь были пусты, словно в постапокалипсисе.

Дазуров так и остался в Дахау, хотя какие-то самолеты пусть редко, но уже летали. По видеоконференции я вытряс из него обещание, что если мы закроем второй квартал еще лучше, чем первый, он все-таки выделит нам премиальный фонд.

Хуже всех пришлось внештатникам. Они и в самом деле были заменимы, как фильтры в кофе-машине; армия сидящих дома и нуждающихся хоть в какой-то подработке людей росла с каждым днем. Если раньше они могли стабильно получать небольшую, но все же пристойную оплату, то теперь их доходы просели чуть ли не на треть. Однако разработка требовала все больше разнообразной разметки, и мы постоянно набирали людей. Мало кто выдерживал больше пары месяцев, но некоторые приноравливались. Смирнов опять закидал меня гневными письмами. Я звонил ему и терпеливо объяснял, что ситуация вот такая, и другой не будет, а он свободен расторгнуть наш договор в любой момент. Эх, хотел бы я иметь такую свободу! Смирнов меня выслушал, излил очередной ушат стенаний и снисходительно обещал подумать. Разумеется, никуда он не ушел — для таких неудачников, как он, другой работы просто не было.

То есть, конечно, настоящей не было, а вот инфоцыганство как раз переживало бум. Часть наших новых клиентов хотела рекламировать реальные товары или услуги, но большинство банально промышляли почти законным отъемом денег у населения. Предложения якобы трудоустройства, волшебные курсы быстрого получения востребованных профессий, разного рода марафоны желаний — все это сыпалось на измученных карантином граждан с каждой интернет-страницы и, к сожалению, оказывалось востребовано. Поток желающих вложиться в продвижение не иссякал. То ли стресс от самоизоляции так подействовал на население, то ли в самом деле болезнь ослабляла когнитивные функции.

Оля приезжала ко мне пару раз в неделю, обычно на ночь, но иногда и на все воскресенье. В нормальной жизни мне пришлось бы, наверно, водить ее по ресторанам и клубам, но теперь они были закрыты. Словно сбежавшие с уроков школьники, мы гуляли по опустевшим паркам, впитывая тревожную карантинную весну и покупая фаст-фуд в тех немногих забегаловках, которые почему-то не закрылись. Предполагалось, что праздношатающихся отлавливают и штрафуют патрули, и мы были готовы убегать и прятаться от них, но так ни на один и не напоролись; может, на самом деле их и не было. Иногда оставались дома, смотрели кино — открывали друг для друга фильмы, которые как-то прошли мимо. Иногда болтали, чаще о ерунде. Трахались, конечно, хотя уже даже не при каждой встрече — словно в нашей близости было что-то, кроме секса. Было ли? Оля ни разу не заговорила об этом, а я не спрашивал.

Однажды во время прогулки в парке телефон Оли зазвонил. Она отошла, но я успел узнать голос Мариночки, силиконовой секретарши Дазурова.

— У нас что-то случилось? — спросил я, когда Оля вернулась. — Чего она звонит в воскресенье?

— У нас? О, не у нас, у Марины… Она не по работе звонила, поговорить просто.

Я попытался сохранить невозмутимый вид, но брови сами по себе поползли вверх.

— Мы с Мариной давно дружим, с института еще, — пояснила Оля. — Она на самом деле умная и добрая. И не всегда выглядела… вот так. Ей просто деньги нужны очень, у нее мама болеет…

Меня поражало, как Оля во всяком человеке умеет разглядеть хорошее. Даже во мне что-то стоящее увидеть умудрилась…

О Дазурове мы иногда вспоминали в связи с работой, но после первого вечера о своем браке Оля больше ничего не рассказывала — как и я молчал о злополучном корпоративном кредите. Произошедшее на корпоративе я расплывчато объяснил семейными обстоятельствами и закруглил тему. Оля наверняка могла бы как-то помочь мне с деньгами, но карьера альфонса — одна из немногих еще более отвратительных, чем моя.

Оля испытывала ко мне какие-то чувства или просто для нее нормально было бегать налево, чтобы хоть так скрасить постылый брак? Поначалу я попросту не хотел этого знать, но в итоге любопытство взяло верх, и я спросил:

— Что заставило тебя, умницу-красавицу, спутаться с таким неудачником?

— Да с чего ты считаешь себя неудачником? — удивилась Оля. — Ты генеральный директор успешной фирмы вообще-то, если забыл.

Она лежала у меня на плече, расслабленная, обессиленная, почти счастливая. Свежие простыни были уже скомканы и пропитаны нашим здоровым потом.

— Обычный средней руки наемный менеджер.

— Ну вот зачем ты все время прибедняешься? На комплименты напрашиваешься? Хочешь, чтоб я принялась кудахтать, какой ты гениальный и восхитительный?

Оля села в кровати по-турецки. Чуть ли не впервые я увидел ее раздраженной. Странно, но такой она мне нравилась даже больше, чем на позитиве.

— Ну посмотри сама, Оль. Я теперь даже паршивых премий выбить не могу. Мое единственное достижение состояло в том, что в «Нативе» были человеческие условия работы, а что мы имеем в итоге?

— Ну это обстоятельства. Время тяжелое.

— Да когда оно было легким, это время? Я за «Натив» особо никогда не переживал, души не вкладывал и, видишь, оказался прав — здесь же нет моей власти ни над чем, на самом-то деле, ничего моего. Прошлый владелец был тот еще пофигист, вот мы и жили по-людски. А теперь за нас взялись всерьез, и стали мы классической человековыжималкой. Быть приличным управленцем — не бином Ньютона. Основы системного мышления нужны, вот и все.

— Это как?

— Да ничего особенного… Просто привычка анализировать информацию и потом синтезировать общую картину, понимая, каких кусочков в ней не хватает. Умение отличать важное от неважного. Навык базовый, но большинство людей склонны конструировать из обрывков сведений то, что им почему-то приятно, потому что это подпитывает их чувство собственной значимости. А нужно смотреть в лицо реальности, какой бы паскудной она ни была. Всего и делов.

— Потому-то у тебя такой мрачный взгляд на вещи?

— Да если бы только у меня… Почему, думаешь, все так называемые успешные люди плотно сидят на антидепрессантах и большой фарме? Кокаиновый угар остался в нулевых, теперь вместо дымных ночных клубов и дорожек на купюрах — кабинеты врачей и рецепты с печатями. А суть та же. Нет, есть, конечно, самородки вроде Дазурова, для них естественно, что жизнь — драка за нож в грязи. А наше поколение жиденькое, нам с этим тяжко.

— И что, именно пессимизм помог тебе сделать карьеру?

— Реализм, Оль. Знаешь, я думаю иногда, чем отличаюсь хотя бы вот от нашего бедолаги Смирнова. Он года на три всего старше меня, и у него тоже приличный технический ВУЗ за плечами. И Смирнов с красным дипломом выпустился, в отличие от меня — он как-то прислал нам свой диплом, хотя его об этом никто и не просил. А теперь киснет в разметке за гроши и не может найти ничего лучше. Даже зарабатывает меньше прочих разметчиков, хотя пашет больше, потому что слишком уж добросовестный, никогда не халтурит. И не потому ведь, что глупый. Академически он умнее меня, наверно. Но он… соблюдает правила. А для успеха в бизнесе надо понимать, что правила — чушь собачья по большей части, надо только уметь их правильно нарушать.

Оля потянулась к тумбочке, взяла сигареты и закурила. Я предложил ей курить в спальне, хотя потом и приходилось полдня проветривать. Табачный дым я не любил, но было в этом что-то стильное, нуарное. Да и грустно было смотреть, как Оля после секса выбирается из постели, накидывает мой халат и выходит на продуваемый всеми ветрами балкон. Перед ковидом как раз собирался его застеклить, а когда теперь снова заработают оффлайн-услуги — тайна, покрытая мраком.

— Я понимаю, — сказала Оля, затягиваясь. — Ты вот спрашиваешь, чего меня понесло в «Натив», к работягам. Да просто люди так называемого моего круга… Они постоянно пытаются доказать, не знаю уж кому, что деньги каким-то образом делают их лучше простых людей. Якобы они богаты потому, что достойны этого, а бедные сами виноваты в своих бедах. Но я-то знаю, что в основном они просто оказывались в нужное время в нужном месте. Например, захотел Дазуров обзавестись наследником от девушки из приличной семьи, и тут я ему подвернулась под руку. Вот и все мои заслуги.

— По крайней мере тебе не пришлось делать ничего особо подлого…

Оля молча докурила и аккуратно притушила окурок. Мне нравилось, как естественно она держалась без одежды. Не пыталась как-то там соблазнительно потянуться, не изображала эротичную кошечку. И это было по-настоящему эротично.

— Иди ко мне, — сказал я.

Так прошла наша затворническая ковидная весна. Конец второго квартала принес две новости. Муниципальные власти наконец попустились по карантину, и «Натив» возвращался в офис. А Дазуров известил, что прилетает из Дахау.

Глава 19 Зажрались они у тебя

Июль-август 2020 года

Под самый конец карантина мы с Олей таки подцепили ковид — догулялись по забегаловкам. Болезнь протекала легко, почти как обычный сезонный грипп; кажется, страх перед ней отнимал больше здоровья, чем она сама. Я даже обоняния не терял. Оля тоже перенесла ковид без осложнений, мы созванивались каждый вечер.

Когда Дазуров назначил мне встречу у нас в офисе, я еще официально сидел на больничном, и соблазн прикрыться им был велик — благо, теперь любой чих стал одобряемой причиной оставаться дома, хоть тут корпоративным рабам вышло послабление. Но эту трусливую мысль я в себе задавил. Знает Дазуров о нас с Олей или нет? То, что мы заболели одновременно, несмотря на строгий карантин, выдавало нас с головой. Но я ведь с самого начала знал, на что шел. Пришло, возможно, время принять последствия. Не перекладывать же их на Олю, в самом деле.

— Твои квартальные отчеты становятся все более увлекательным чтивом, Олежек, — Дазуров постучал пальцами по распечатке. — Жду их, как новый сезон любимого детектива.

Отчет, разумеется, был открыт на разделе с премиальным фондом.

— Ну так конъюнктура же изменилась, Юрий Владимирович, — энергично сказал я. — Шок от карантина недолго продержался. Отрасль переживает бум, все рекрутируют как не в себя, за кадры хоть с каким-то опытом компании чуть не дерутся. Не выплатим премии — через месяц потеряем половину персонала из тех, кто чего-то стоит. И это когда клиент валом валит! Я, кстати, еще индексацию зарплат в бюджет не заложил, обсудить с вами сначала хотел. С ней тоже тянуть нельзя, цены-то растут.

— Окстись, команда разработки и так уже золотая, — Дазуров рассеянно потер браслет своего «Патека». — Куда им столько бабла, этим гикам? Я логи рабочего времени смотрел. Они днями напролет у тебя балду гоняют.

— Ну как же, балду! Вот, в отчете метрики, после релиза мы обошли конкурентов на…

— Да видел я те метрики! Я же не сказал, что от разработки нет пользы. Я сказал, разработка недорабатывает. Они у тебя пашут часа по три-четыре в день от силы. Сколько они бы принесли прибыли, если бы, как все нормальные люди, по восемь часов вкалывали?

Я развел руками:

— Интеллектуальный труд, знаете ли…

Протасов при любой попытке ускорить или интенсифицировать разработку не скандалил, вообще не удостаивал меня ответом, а молча переводил свое резюме на хедхантерском сайте в статус «ищу работу». Я не сомневался, что его заваливают предложениями. Спасало «Натив» то, что Протасов любил чувствовать себя царьком и при этом был феноменально ленив. Команду он собрал под себя, а перетащить целый отдел — не шутка. И менеджеры с аналитиками здесь перед ним на цырлах бегали, а как-то еще сложится на новом месте? У нас все смотрели ему в рот, когда на совещаниях он цедил через губу умирающим голосом что-то про алгоритмы, эпохи и гипотезы. Менять работу Протасов не спешил, но и диктовать себе условия не позволял. Пока наш продукт опережает конкурентов и приносит прибыль, разработка останется неприкосновенной.

— Зажрались они у тебя, — проворчал Дазуров, прихлопнув отчёт ладонью.

— Что есть, то есть, — я малость раздраженно развел руками. — Нет, ну давайте ставить им жесткие сроки. Начнем штрафовать за неотработанное время. Потребуем почасовых отчетов. Наймем проектного менеджера, который будет на них давить. И через месяц вся команда от нас уйдет, мы еще полгодика побарахтаемся с текущей версией продукта, а потом конкуренты нас обгонят и «Натив» можно будет закрывать. Как вам такие перспективы?

— Да не кипишуй ты, Олежка, — махнул рукой Дазуров и поморщился. — Я же не призываю наскоком действовать. Рычаги давления нужны. Кредиты они брать не начали?

Я вздохнул:

— Программисты в бесплатный сыр не верят.

На корпоративную рассылку, предлагающую беспроцентный кредит, отозвалось человек десять из разных отделов, но только не из разработки. О том, что при увольнении, неважно по чьей инициативе, проценты взыскиваются по всему кредиту, в рассылке было написано мелким шрифтом. Видимо, у всех наших программистов отменное зрение.

— Ладно, значит, будем ловить момент, — решил Дазуров. — Как-нибудь мы на твоего Протасова да найдем управу.

На что мое отношение к Дазурову было далеко от восхищения, но в деловой хватке ему не откажешь. Когда я что-то умалчивал или пытался вывернуть факты в свою пользу, это он просекал мигом; когда возражал по делу, всегда прислушивался и без нужды не давил. Принципа «я начальник, ты дурак» он определенно не придерживался и кур, несущих золотые яйца, не резал.

Мы для порядка еще немного поторговались за индексации и премии. Вошла, как всегда без стука, Акамэ.

— Олег Виталич, тут… Ой, здрасти.

— Акамэ, выйди, я занят.

Дазуров с неожиданной для его сложения прытью поднялся из кресла. Вот уж не подозревал, что за ним водятся такие старосветские манеры!

— Мы же уже почти закончили… Представь мне нашу сотрудницу, Олег. Не знал, что «Натив» вовлекает такие юные кадры!

— Это Наташа, стажер, она помогает дизайнерам, — процедил я сквозь зубы.

Акамэ склонила голову набок, кошачьи ушки дрогнули. Дазуров глядел на нее, прищурясь. Мне чертовски это не нравилось. Ей семнадцать, то есть никого не посадят… да ну не в том дело же. Все эти разговоры про харассмент — в пользу бедных, конечно. Если женщина приглянулась начальнику, ей надо или делать эпиляцию, или искать новую работу, такова жизнь. Но школьница… хотя ведь и Оля училась в школе, когда познакомилась с Дазуровым.

Оля. Я так увлекся финансовыми вопросами, что не вспомнил о ней ни разу за весь разговор. Дазуров, видимо, тоже. Знал ли он? Если и да, то, похоже, намерен придержать это до поры. Будет, как он говорит, ловить момент.

— Диза-айнер, значит, — протянул Дазуров, не сводя взгляда с кошкодевочки. — Молодым везде у нас дорога… Покажешь мне свои работы, Наташа?

Акамэ кивнула. Против обыкновения она не стала настаивать, чтобы ее звали дурацким мультяшным прозвищем.

— А по отчету у меня больше возражений нет, — обернулся в дверях Дазуров. — Внеси правки и отправь на утверждение.

Вообще-то наш торг был в разгаре и Дазуров вполне еще мог скосить от премиального бюджета процентов пять. Я бы, пожалуй, предпочел, чтобы так наш разговор и закончился. Но он уже открыл перед Акамэ дверь и положил мясистую лапу ей на плечо.

* * *

Отношения «Натива» с российским офисом «Дахау Про» перешли в фазу вялотекущей позиционной войны. Они экономили на нас как могли — это называлось оптимизацией — а мы в ответ все более нагло левачили. Например, они поставили продажникам ограничение на процент с продаж — выплачивали не выше определенного потолка; в ответ мы зачислили в штат несколько «мертвых душ», оформляли продажи на их имя и делили их процент выручки между всеми.

Одним из наших поражений стала потеря начальника отдела системных администраторов. Этот добродушный дядька, выросший из классического бородатого админа в растянутом свитере, к «Нативу» был сентиментально привязан, потому терпел довольно долго, но вопрос о повышении зарплаты поднимал несколько раз; российский офис неизменно отказывал, ссылаясь на отсутствие профильного образования — будто двадцатилетний опыт не заменял его с лихвой. Премии черным налом никак не могли компенсировать разницу с тем, что ему предлагали в других местах, и в итоге он написал в корпоративную рассылку: «друзья, покидаю вас, скрипя сердцем».

На его место «Дахау Про» оперативно прислала варяга — деятеля с ворохом сертификатов МБА. За пять минут поиска по соцсетям я выяснил, что он приходился зятем одному из боссов российского офиса. Видимо, поиском пользовался не только я, потому что за глаза этого самородка иначе чем Зятем никто не называл. За считанные дни Зять превратил нашу работу в ад. Он внедрил какие-то европротоколы, и я раньше даже не представлял себе, что у нас столько всего может не работать. Теперь, чтобы лишь зайти на рабочий компьютер, надо было авторизоваться через смартфон — то есть, в течение пяти секунд успеть ткнуть пальцем в окно, которое всплывало через раз. Разные сервера и системы отваливались каждый день, оптом и в розницу, причём предсказать, какой именно рухнет, не смогла бы ни одна Ванга. И у клиентов реклама не выходила, и внутренние сервисы становились недоступны вплоть до почты и корпоративного мессенджера. Каждый рабочий день начинался с того, что что-то где-то не запускалось, падало, блокировалось, не опознавало в тебе своего пользователя и ладно хоть не горело синим пламенем. Админы, матерясь сквозь зубы, чинили ночами, что могли. Через месяц половина их уволилась вслед за начальником. Остальные с грехом пополам приспособились, как и мы все.

Впрочем, были в тупости Зятя и светлые стороны. Настоящей его задачей было отследить наши левые сервера — с них мы гоняли ту рекламу, о которой Дахау не отчитывались. По счастью, он в своей работе разбирался, как свинья в апельсинах, и наши побочные бизнесы тихонько процветали. Например, каждый день мы запускали в чаты и соцсети тысячи ботов, которые выдавали вполне осмысленные комментарии по теме беседы; на аватарах у них стояли картинки симпатичных блондинок или грудастых анимешных девочек, а в профиле — ссылки на рекламируемые товары или услуги.

Самым, пожалуй, циничным из наших маленьких теневых бизнесов была вторичная эксплуатация литературного контента. У нас заказывали рекламу писатели, продвигающие свои книги. Ну как, книги — эскапистские фантазии о великой любви для женщин и о великих свершениях для мужчин. Что же, мы умели находить целевую аудиторию и для того, и для другого; некоторые из пришедших по нашим объявлениям читателей книги покупали, другие предпочитали ввести автора и название в поисковой строке с прибавкой «читать бесплатно»… Парочка из тех пиратских сайтов, куда они переходили, тоже принадлежала нам. Однако, как писал один действительно великий фантаст, дармовой закуски не бывает. Там для чтения любой книги нужно было просмотреть несколько рекламных объявлений — из тех, знаете, где крестик «пропустить рекламу» на самом деле переводит на сайт. Едва ли любители пираток много покупали, но нам клиенты за клики и переходы платили исправно.

Авторы, теряющие продажи, писали в администрацию пираток то слезные просьбы, то гневные меморандумы. Некоторые угрожали судом. Сколько угодно — пиратские домены регистрировались в нейтральных странах по хитрой схеме.

В этом круговороте мелочной лжи мы и барахтались. И Дахау приносили немалую прибыль, и себе на хлеб с маслом зарабатывали. Дазуров, разумеется, был в курсе наших мутных схематозов, и его все устраивало — по крайней мере, до поры. С Олей я продолжал встречаться и после его возвращения, по-прежнему не зная, чем это для меня обернется.

Наш роман теперь больше напоминал гостевой брак, чем какую-то там роковую страсть. Оля перевезла ко мне махровый халатик и пушистые тапочки, расставила в ванной косметику, стала готовить на моей кухне. Готовила она здорово, я уже устал от еды из доставок. С серьезных фильмов мы незаметно перешли на сериалы. Секс делался все ярче — мы становились ближе. Я сделал для Оли копию ключей от своей квартиры.

Любил ли я Олю? Не знаю. Единственной женщиной, которой я признавался в любви, была Катька. В двадцать один год это казалось естественным и неизбежным, и я, конечно же, всей душой в это верил. Время показало, что любовь — не фантазии в затуманенной гормонами головушке и не страстные соития на чужих кухнях, а годы размеренного быта, когда близкий человек бывает любым — раздраженным, больным, усталым, злым. Любовь, если она вообще существует — не вспышка немыслимого счастья, а экзамен, который надо сдавать день за днем; и мы с Катькой его провалили. Оба, как я теперь понимал, провалили. Потому Оле я громких слов не говорил и был благодарен, что она их и не требовала.

Из-за проблем с Зятем Оля переживала больше, чем я. Пару раз я видел, как она днем подновляла макияж — наверно, плакала в туалете. Она даже чуть похудела, но не так, как мечтала, а малость нездоровым образом. Однако не сдавалась, проводила конфликтные переговоры, пыталась выяснить причины проблем и найти решение. Ей даже удалось добиться отката нескольких самых провальных зятевых инноваций. Но в целом она оказалась почти так же беспомощна, как и мы все; видимо, не так уж велико было ее влияние на Дазурова, по крайней мере в деловых вопросах.

— Ну, не переживай ты так, — пытался я утешить ее, сам понимая, что получается не очень. — Знаешь, потому-то люди быстро начинают работать «на отвали», чтобы только их не уволили. По принципу «вы никогда не сможете платить мне так мало, как плохо я могу работать». Выгорают. Все равно от них ничего не зависит, всем плевать на их ценное мнение. И ладно бы их ущемляли в интересах увеличения прибыли, это хотя бы можно понять. Но часто просто потому, что какой-нибудь большой шишке надо пристроить зятя.

— Это неправильно, — упрямо отвечала Оля. — Я все равно буду пытаться договориться, чтобы все работали в общих интересах. Это и есть корпоративные коммуникации, а не только пьянки с квестами и новые кофе-машины.

Чем труднее становилось, тем упорнее Оля пыталась сделать все, что только было в ее силах. Я лишь вяло завидовал ей. Сам я давно уже не верил в «Натив».

* * *

По лицу Каннибаловны сразу стало понятно, что новости будут, как обычно в последнее время, скверные.

— Олег Витальевич, я насчет Никитиной…

— Акамэ?

— Наташи.

— Чего с ней?

Каннибаловна вздохнула с несвойственной ей нерешительностью:

— Я в этом сама-то не понимаю ничего… меня тестировщики просили с вами поговорить, сами не полезли. Наташа все же ваша, так сказать, протеже…

Я напрягся не на шутку. Неужели Дазуров с ней что-то… но при чем тут тогда тестировщики?

— Да что стряслось? Говорите прямо уже!

— Тут метрики за месяц, — Каннибаловна передала мне исчерканную маркером распечатку. — Я не вполне понимаю, как это посчитано, надо тестировщиков спросить… В общем, красным тут статистика по Наташиным объявлениям. Синим — общая.

С первого взгляда стало понятно: в одни дни объявления Акамэ давали в среднем столько же переходов, сколько работа других дизайнеров, а в другие даже и меньше. Я выдохнул с облегчением. Все же не сексуальные домогательства к несовершеннолетней, и то хлеб.

— И на старуху бывает проруха. У всех случаются неудачные запуски. Но спасибо, Анна Ганнибаловна. Мониторьте для меня ситуацию, пожалуйста.

В следующем месяце статистика не выправилась, показатели Акамэ просели еще сильнее. Возможно, что-то изменилось в ней, а может, она осталась прежней, но изменилось что-то в инфопространстве. Так или иначе мемасики, шуточки и забавные картинки Акамэ перестали цеплять аудиторию. Чем бы ни был ее странный талант, похоже, он прошел вместе с пубертатными прыщами.

Я позвал ее поговорить об этом, но начал с того, что тревожило меня по-настоящему:

— Скажи, Акамэ… Наташа… Юрий Владимирович тебе не звонил или не писал чего-нибудь?

— Дазуров? Мне? Да с чего бы? Он чего, про меня спрашивал?

Похоже, ее недоумение было искренним. Я незаметно выдохнул. Пожалуй, Дазуров в самом деле не из тех, кто станет преследовать женщину — они сами гроздьями вешаются к нему на шею.

А про Акамэ говорили, что у нее роман — краш, значит — с тем лохматым пареньком, который перешел из админов в программисты. Но это уж совсем не мое дело.

— Да вроде нет. Ладно, я о другом поговорить хотел. Ты через год школу закончишь, и учиться дальше надо, Акамэ. «Натив» может оплатить тебе ВУЗ как стажеру. Ты выбрала уже, куда поступать будешь?

— Да на кой мне?

Я вздохнул и достал исчерканные маркерами распечатки:

— Смотри…

К чести Акамэ, она не расплакалась, не впала в истерику, даже не стала путанно оправдываться. Помолчала минуту, опустив лицо в сплетенные пальцы — на ногтях у нее был черный лак с тонкими красными узорами. Потом посмотрела мне в лицо:

— Делать будем — что?

— Говорю же, давай учиться тебя отправим. На дизайнера или на медиапланировщика, ну или как сама выберешь. На одном таланте далеко не уедешь. Хочется, чтобы все получалось само, а надо учиться, развиваться, расти. Да, это бьет по самолюбию, но многие на это натыкаются в какой-то момент так или иначе.

Акамэ пожала плечами и ничего не ответила.

— Будешь у нас на полставки работать, пока учишься. Зарплату, конечно, придется сократить, ведь за ВУЗ «Натив» будет платить. Если не поступишь на бюджет.

Лоб Акамэ прорезала тонкая морщинка. Я понимал — ей сейчас непросто. Она привыкла считать себя талантливой, исключительной, свободной от взрослого мира с его унылыми правилами. Это была моя вина — я приучил ребенка к деньгам, обнадежил, внушил какие-то иллюзии, а теперь тыкаю носом в то, что она такая же, как все.

А впрочем, какого черта! Разве все мы не проходим через что-то подобное?

— Я кое-что для тебя купил.

Из ящика стола я достал справочник абитуриента.

Акамэ приподняла левую бровь:

— Бумажный?

Я улыбнулся:

— Знаешь, я сам каждый день работаю на заполнение Интернета мусором, потому доверяю только бумажным книгам. Тебе сейчас уже надо понять, по каким предметам ЕГЭ сдавать, к чему готовиться.

Акамэ осторожно взяла в руки книгу — словно артефакт инопланетной цивилизации. Ее лицо не выражало никаких эмоций, кроме снисходительной скуки — как, впрочем, и всегда. Наверно, она слишком презирала людей, чтобы доносить свои чувства, или даже чтобы вообще испытывать к нам какие-то чувства. Что же, все равно ей придется как-то с нами, людьми, ладить. Всем приходится.

— Я подумаю, — сказала Акамэ.

* * *

Протасова я повстречал в сортире. Вообще мне уже два дня надо было переговорить с ним про очередной срыв дедлайна по релизу, но я оттягивал эту встречу как мог. Он, понятное дело, тоже.

— Почему мыло антибактериальное? — бурчал Протасов. — Как это поможет от ковида, ковид же вирус, а не бактерия!

— Ничего-то тебе не нравится, Кирилл. Какое было в продаже мыло, такое и закупили. Скажи лучше, почему вы релиз опять перенесли?

Протасов презрительно сморщился:

— Серваки лежат. У троих в команде ковид, двое в больничку отъехали. Разметку ждем по полгода, внештатники там вообще не шевелятся. Какой тебе релиз в этом дурдоме?

— Ну хоть предупредить-то можно было? Почему я каждый раз только в день релиза узнаю, что его не будет?

Протасов пожал плечами.

— Разметку вы ждете — а ту, которую в прошлый раз заказали, в работу взяли? — я решил использовать свое раздражение, чтобы на его энергии порешать накопившиеся вопросы.

— А я знаю? — огрызнулся Протасов. — Проджектов спроси, они следить должны. За что-то же мы платим зарплату этим дармоедам.

Вот в такой конструктивной атмосфере мы и работаем. Впрочем, «Натив» всё-таки рос, расширялся, увеличивал продажи, зарабатывал больше денег для европейских хозяев; да и нам правдами и неправдами кое-что перепадало.

Новогодний корпоратив даже планировать не стали из-за пандемии. Я трусливо радовался — прошлогоднего позора хватило на пятилетку вперед. Ходили слухи о скором начале вакцинации от ковида, и многие надеялись, что после нее жизнь вернется в прежнее русло. Я считал месяцы до погашения кредита и верил, что у меня сейчас темная полоса.

Но то, что я принимал за темную ночь перед рассветом, оказалось ранними сумерками.

Глава 20 Зумер лезет в революционный класс

Октябрь 2020 года

Вера позвонила, когда я оплачивал завтрак в кофейне возле офиса. Я ответил — просто так секретарша меня никогда не дергала.

— Олег Витальевич, здравствуйте! Вы скоро будете?

— Через часик. А что стряслось?

— Письмо пришло. Заказное. Из окружного арбитражного суда.

Паренек у кассы что-то сказал. Я поднял на него глаза.

— Приложение наше есть? — повторил он.

— Нет, — быстро ответил я. — Верочка, что в письме?

— Написано… уведомление о начале судопроизводства по защите авторских прав.

— Установите приложение и получите скидку на каждый…

— Не надо! — рявкнул я на паренька. — Выводите уже счет на терминал… Вера, там про авторские права на что?

— Тут не понятно… Истец — Александр Корнеев.

— Это еще кто?..

— У нас работает такой Александр Корнеев.

Я поднес карту к терминалу. Несколько секунд аппарат тупил, потом пискнул и подвис.

— Кем работает?

— Программистом. Но числится сисадмином.

Я покопался в памяти. Кажется, это тот лохматый краш Акамэ.

— Возьмите вторую чашку кофе, и бесплатно получите пончик… — нервной скороговоркой выдал продавец.

— Да отвали ты, дебила кусок! Видишь, занят человек! Извини, Верочка, это не тебе. Сейчас буду, десять минут.

Завтракать расхотелось. Но еда уже готова, значит, заказ оплатить придется.

— Проведите картой еще раз, — хмуро сказал паренек.

Мне стало стыдно. Парень же не по своей инициативе докапывается до клиентов. Его оштрафуют или уволят, если он хоть раз не выдаст положенную рекламу, тут и камера, небось, стоит…

Все мы делаем глупые и стыдные вещи, потому что такая уж у нас работа.

— Извините, — промямлил я. Оплата наконец прошла. — Кофе и сандвичи оставьте себе, пожалуйста. Или выкиньте. Я спешу.

* * *

— Да ты совсем с глузда съехал! — орал я на лохматого программиста, который уже полтора года числился у нас сисадмином; как оказалось, эта небрежность в оформлении могла дорого нам обойтись. — Ну какой суд? Какая, нахрен, интеллектуальная собственность⁈ За каким чертом это тебе вообще?

Действительно, лохматого звали Саша Корнеев. Мне его вроде представляли несколько раз, но я никак не мог запомнить, называя мысленно «краш Акамэ». Что ж, теперь-то даже при всем желании не забуду.

— Я уже несколько раз вам объяснял, Олег Витальевич, — Саша твердо смотрел мне в глаза. — Созданный мной код — моя интеллектуальная собственность. Доказательства есть в системе контроля версий с датированными коммитами, содержащими мою авторскую подпись. Я все скопировал, можете сколько угодно у себя удалять данные, это бесполезно. Мои права защищены частью четвертой Гражданского кодекса и Федеральным законом «Об авторских и смежных правах». И отказа от них я не подписывал.

Юридически он, к сожалению, был прав. Все программисты при поступлении на работу подписывали отказ от прав на свой код, создаваемый в рамках работы в компании; но этого-то Сашу приняли на должность сисадмина и потом не переоформляли. Каннибаловна была вусмерть бледной, когда сообщила об этом. Легко было бы завиноватить ее, конечно. Но я же сам прекрасно знал, что у нас сотрудники переходят с позиции на позиции по факту, а в документах это никак не отображается. Обычная практика для IT-компаний. А за все, что я как руководитель допустил, мне и отвечать.

— Ну окстись, Корнеев. Какая еще интеллектуальная собственность? Продукт-то сам пиратский. Если называть вещи своими именами, это извлечение прибыли из ворованного контента.

Хитрожопый Саша разрабатывал тот самый алгоритм, с помощью которого мы закачивали рекламу на сайты с бесплатными книгами. Ерунда, задачка как раз для стажера. Кто же знал, что все так обернется…

Как сказала бы моя бабушка, вор у вора шапку украл.

— А это уже другой вопрос, Олег Витальевич. И проблема компании, а не моя. Не я же получал прибыль от сомнительных с точки зрения закона транзакций. А код — это код, и он принадлежит мне. Я с юристом консультировался.

— Консультировался он! — Я уже догадывался, что не поможет, но все же сперва решил попробовать моральное давление в духе Дазурова. — Да любой юрист из заборостроительного техникума за малый прайс насвистит все, что ты хочешь услышать. Ответственности за это он никакой не несет. А с какого перепуга код принадлежит тебе? Ты писал его в рабочее время, на оборудовании компании, по поставленной руководителем задаче, с помощью наставника и коллег. Чего там твоего вообще?

— Авторство, — спокойно сказал Саша. — Я изучил вопрос. Были прецеденты, когда программисты отсуживали права на свой продукт у корпораций.

— И ты всерьез на это надеешься?

— Может быть, и на это.

Я понимал, к чему он клонит. Судебные перспективы у дела были сомнительные, и даже в случае победы — довольно маловероятной — Корнеев получит разве что символическую компенсацию. А вот проблемы у «Натива» будут в любом случае, едва только в суде всплывет, о каком именно продукте идет речь. Репутационные издержки — как минимум. А уж если обворованные писаки наконец поймут, на кого им надо подавать в суд…

Я побарабанил пальцами по столу.

— Значит так, Сашок, — манеру уничижительно сокращать имена я тоже снял у Дазурова. — Сам понимаешь, в суде ты много не выиграешь, только нервы помотаешь. Больше на адвоката изведешь. И в «Нативе» тебе после таких демаршей делать нечего. Можем расстаться по соглашению сторон. Отзовешь иск — выплатим три месячных оклада и разойдемся, как в море корабли.

— Это уже по делу, — Корнеев смотрел на меня по-прежнему нахально. — Но меня интересуют суммы другого порядка.

Он назвал число. Я на секунду потерял дар речи. Не только потому, что это было несуразно много. Это была почти в точности сумма моего кредита, взятого у Дахау.

Я набрал полную грудь воздуха и доходчиво объяснил, в каком именно виде я имел Корнеева, его матушку, его иск, всю судебную систему в целом и окружной арбитражный суд в частности. Никогда прежде я не материл сотрудников, но сейчас чувствовал себя в своем праве. Должен отметить, мне от этого несколько полегчало.

— Я записываю наш разговор, Олег Витальевич, — спокойно сказал Корнеев.

— Мог бы и не беспокоиться. Я тоже его записываю. Потому что то, чем ты сейчас занимаешься — это вымогательство и шантаж. Уголовка. Давай, наговори себе еще на парочку лет, красивых мальчиков на зоне любят…

— Мы с вами оба отлично знаем, что огласка «Нативу» не нужна.

Пожалуй, давить дальше бесполезно. Интересно, он сам до такого додумался? Насколько он в действительности близок с Акамэ? Неужто кошкодевочка подбила свой краш на уголовку? Я вспомнил ее непроницаемые глаза, неизменное выражение брезгливой скуки на хорошеньком личике. Всегда в ней было что-то недетское. И она привыкла к деньгам.

— И кто же тебя надоумил, Саша Корнеев?

— Вы, Олег Витальевич.

— Да ну⁈ Когда бы это?

— А помните, вы у нас в ВУЗе лекцию читали? Вы же тогда говорили, чтобы мы не путали интересы капиталиста с собственными. Вот я и не путаю. Я же потому в «Натив» и пошел. Думал, раз тут такой гендир, то крутая, наверно, контора, коммунизм почти! Контора, правда, оказалась обычная айтишная галера. А вы — обычный корпоративный управленец, старший надсмотрщик. Выжимаете из рабов все соки за крошки с хозяйского стола. Только перед студентами и выделываетесь, а так — трепло обыкновенное. Ну и я решил делать не как вы, а как вы говорите. Говорили тогда.

— Дурак, — выдохнул я. — Сопляк. Сраный зумер, или поколение Х, или кто вы там. Ждете, что вам всю жизнь все будут в попу дуть, как мама с папой. Ничего тяжелее смартфона в руках не держали, ничем сложнее фитнес-йоги не занимались, ничего страшнее непромешанного смузи с вами не случалось, а туда же, в революционный класс лезете.

— Вы закончили с оскорблениями, Олег Витальевич? Если нет, не сдерживайтесь я еще послушаю, мне смешно…

— Смешно ему… юморист. Вот что, Корнеев. На твое счастье,суд — дело небыстрое, так что пара дней на размышления у тебя есть. Забираешь заявление, получаешь три оклада и катишься на все четыре стороны. Усек?

— Мне не нужно время на размышление. Я все решил. Сумму я назвал. Кажется, разговор себя исчерпал? Я могу идти?

— Да вали уже…

Корнеев аккуратно закрыл за собой дверь.

Я посмотрел в окно, на вечно безлюдную набережную. Сейчас по ней медленно тащилась старушка с колченогой собачкой на поводке. Показался прогулочный теплоход — пустой, с погашенными огнями.

Я, наверно, ждал каких-то сомнений, душевных терзаний, но их не было. Сумма, запрошенная Корнеевым, оставит без премий на целый год людей, за которых я отвечаю. А этот сраный хипстер… почему мне на него не наплевать? Есть проблема — нужно ее решать. Достал из бумажника малость помятую уже визитку Дазурова и набрал номер. Второй раз куда как проще. Надо не выпендриваться уже, а вбить эти цифры в память телефона.

Как и тогда, Дазуров ответил почти сразу:

— Да, Олежек, чего стряслось?

— Здравствуйте, Юрий Владимирович, — в горле пересохло, но я продолжил говорить. — Помните, вы сказали, что знаете людей, которые могут… убедить человечка вести себя разумно? Без членовредительства, такого нам не надо…

— Базара нет, Олежек. Чего, брательник опять чудит?

— Нет-нет. Тут один наш сотрудник берега попутал.

— Ага. А в чем дело? Не жмись, Олежек, расскажи как есть. Мы же свои люди, как говорится… семья практически.

К чему это он? А, да какая разница. Я рассказал как есть про Корнеева и его закидоны. Не та ситуация, чтобы пытаться замести сор под ковролин.

— Понял, — сказал Дазуров. — Про мутки ваши мы после с тобой перетрем. А с этим деятелем проблему решим оперативно, не бзди. Связь!

Назавтра Корнеев на работу не вышел. Вышел через день. Мне повезло, я не пересекся с ним, но Каннибаловна все рассказала в подробностях. Первым делом лохматый сообщил, что иск отозвал, но справку об этом ему пока не выдали. Извинился. Несколько раз сбивчиво объяснил, что не успел получить справку, обещал принести или прислать заказным письмом как только, так сразу. Подписал заявление по собственному. Еще раз извинился. Изъявил готовность отработать положенные по закону две недели, но просил отпустить его сегодня же — Каннибаловна согласилась. Еще Корнеев принес какой-то жесткий диск и сказал, что код весь там, копий у него нет, он не знает, как доказать, но, честное слово, никаких копий у него нет. Снова принялся извиняться, пока Каннибаловне это не надоело и она не выставила его мало не взашей. Нет, двигался вроде нормально, и следов на лице никаких особых не было. Извинялся вот только все время, странно как-то…

Я был рад, что его не видел — никогда больше. Зато после обеда ко мне ворвалась Акамэ. Ее кошачьи ушки дрожали, но лицо оставалось презрительным, почти как обычно. Она не сказала ни слова, только швырнула в меня справочник абитуриента. Целилась, наверно, в лицо, но попала в плечо. Уходя, оставила за собой распахнутую дверь. Больше в нашем офисе она не появлялась, трудовую забрала мать.

Что же, ни по одному из этих юных дарований я не скучал.

Глава 21 Жаль, что твои родители не чайлд-фри

Октябрь 2020 года

— Проблемки твои я порешал, Олежка, — сегодня Дазуров на нашу еженедельную встречу оделся демократично, в джинсы и кардиган, и выглядел довольным. — Надеюсь, и ты порадуешь прибылью.

— Я же вам выслал в почту отчет.

— Да чего я буду циферки разбирать, глаза ломать… Что я тебе, на слово не поверю, что ли? Скажи лучше, как квартал закрываем. Не хуже, чем предыдущий?

— Лучше. Процентов на одиннадцать точно, а то и на все двенадцать.

— Во-от, можете же, когда хотите! Премиальный фонд тогда увеличим на столько же. Людей надо поощрять. А про леваки ваши я буду делать вид, что не в курсах. Только не палитесь больше так глупо.

Ишь, волшебник в голубом вертолете. Мягко стелет. Я по опыту знал, что за все дазуровские благодеяния расплачиваться приходится сторицей — и часто оплата бывает отложена на самый неподходящий для нас момент.

Марина внесла капучино с крепкой белой пеной. Я предпочел бы американо, но Дазуров явно полагал, что подчиненные обязаны любить то же, что и начальство.

— Ну, чего тебе еще нужно, Олежка? — спросил Дазуров, когда секретарша вышла. — Не томи уже, выкладывай. Вижу по твоему лицу, что-то опять выпрашивать станешь.

— Да уж, ничего-то от вас не спрячешь, Юрий Владимирович, — я натянуто улыбнулся, от топорной лести самого чуть не скрючило. — Бюджет нам нужен на внештатников в этом квартале.

— Бюджет? — Дазуров вскинул мохнатые седеющие брови. — А раньше-то вы как… Что, обломал сопляк халтурку?

Я скривился и кивнул. Действительно, из-за этой истории с судебным иском часть наших левых проектов пришлось свернуть, и запустить их вновь оказалось не так-то просто. В общем денег, из которых начислялись выплаты внештатникам, мы в декабре не набрали.

— Не можем же мы людей под Новый год без денег оставить. Они заработали!

— Сколько? — тяжело вздохнул Дазуров.

Я протянул ему распечатанную заранее ведомость — по направлениям работы.

— Да вы совсем офонарели, — сказал Дазуров. — Видал я ту вашу разметку, с ней и обезьянка умненькая справится. А платите так, будто внештатники у вас там подводные лодки проектируют. Сколько на человека?

— Да копейки. Тысяч по сорок-пятьдесят в среднем, и это у тех, кто на полный рабочий день. Многие еще и по выходным работают, у таких выходит шестьдесят, не больше.

— Копейки! Неслабые у тебя копейки, Олежек! Сами зажрались и внештатников закормили! Да ты знаешь, какие в стране зарплаты? В депрессивных мухосрансках надо набирать разметчиков! Там и за двадцатку люди станут наизнанку выворачиваться!

— Разметка — сложная, кропотливая работа, — твердо сказал я. — Труд должен быть адекватно оплачен.

— Ты мне тут социализм не разводи, Олежек. Вот не пожили вы при социализме, не хлебнули его… Или ждешь, что разметчики век тебе благодарны будут за твою доброту? — кажется, впервые я видел, как Дазуров не на шутку завелся, даже лицо побагровело. — Да ни хера. Этим сраным пролетариям чем больше даешь, тем больше они борзеют. Был у нас на Урале завод в девяностые… Так я после приватизации два года пытался его не закрывать, хоть от него одни убытки шли. Вот прям как ты был — за людей переживал, как же они, бедняги, без работы? И что, дождался я хоть спасибо от этой сволочи пролетарской? Хрен там! Только и знали что гундеть: и зарплаты им маленькие, и переработок много, и за брак или там пьянку на работе сразу гонят в три шеи, не то что в советские-то времена! А где я им возьму советские времена? Сам по двенадцать часов без выходных вкалывал, чтобы хоть как-то эту богадельню на плаву держать. И что в итоге? В благодарность алкаши эти сраные машину мне подпалили! Мой первый мерс, между прочим! Я их, конечно, нашел и… А, что теперь… дело прошлое.

Мы немного помолчали. Я не нашелся с ответом. Ничего в голову не пришло.

— В общем, на этот раз половину выделим твоим внештатникам от того, что ты просишь. Выкрутишься как-нибудь. А дальше снижай тарифы, снижай. Ищи таких, кто согласится вкалывать за вменяемые деньги. Всё, вопрос закрыт. Вроде все на сегодня.

— До свидания, Юрий Владимирович, — неловко сказал я, поднялся и пошел к двери.

Едва взялся за ручку, Дазуров меня окликнул:

— Да, чуть не забыл, Олег… Насчет вас с Олей.

Я застыл, потом медленно повернулся.

Дазуров добродушно улыбался:

— Да что вы оба как дети, ей-богу! Прячетесь по кустам, шифруетесь… Я рад за тебя и, в общем-то, за нее. Сам я с Олькой уже лет пять не живу. Хорошая она баба, но, как говорится, не сошлись характерами. Она тебе не говорила, что мы в разводе по факту? Так и думал, цену себе набивает… Ну да дело ваше. Я тебе чего сказать хочу? Развод мы не оформляем, потому что активы некоторые на Олю записаны… Ну и сын, опять же. Но я же не монстр какой, мы люди современные… Понимаю, Оле нужна личная жизнь, а ты как раз со всех сторон положительный, ну и свой в доску. Рад за вас, как говорится. Условие у меня одно: когда Денис приезжает из бординга, у него есть мама и папа, все как положено. Подрастет — поймет, а пока не надо этого ему, согласен?

Я растерянно кивнул. Как будто я мог не согласиться.

— Вот и славно, — Дазуров подмигнул почти по-дружески. — Совет, как говорится, да любовь. Я правда не хотел влезать, но глупо как-то выходит… Только, Олежек, ты, надеюсь, этот, как его, чайлд-фри?

— Чайлд-фри? — тупо переспросил я.

— Ну да. А то, понимаешь ли, наследник у моих капиталов уже есть.

* * *

— Не помнишь, у тебя дома мука осталась? Думаю лазанью сделать, на соус бешамель мука нужна, немного совсем…

Оля забежала ненадолго в мой кабинет — уже в пальто и сапожках, легкая, веселая, оживленная. По пятницам она обычно ехала ко мне домой и готовила ужин, пока я спешно доделывал на работе все, до чего неделю не доходили руки.

Но сегодня дела подождут.

В голове весь день вертелась песенка, услышанная утром по радио. Хотя я почти сразу попросил водителя убрать звук, припев прилип намертво:

Я потер виски в попытке выкинуть из головы назойливый мотивчик.

— Оль, погоди пожалуйста. Присядь. Разговор есть.

Оля опустила глаза и тихо села. Ее пятничная веселость испарилась мигом. Всякий человек с каким-либо опытом отношений по интонациям слету угадывает, о чем пойдет речь.

Я не стал тянуть кота за хвост.

— Ты классная, умная, красивая женщина, Оль. Добрая. Заботливая. Искренняя.

— Это ведь то, что идет перед «но», так?

Почему ни разу за полгода она не сказала мне, что с Дазуровым не живет? Неужто она так низко себя ценит? Боится, что как одинокая женщина, без интриги, без флёра опасности мужчину не зацепит? Хуже всего, что теперь я сам не мог отделить этого адреналинового коктейля от своих чувств к Оле. Если они вообще были, эти чувства.

Хотя ведь в главном она меня не обманывала. Я знал, что мы не станем жить вместе, не поженимся, не заведем ребенка. Но почему-то важно это стало только теперь.

Я панически перебирал в голове типовые мужские отмазки. Дело не в тебе, дело во мне… я не готов к развитию отношений… у меня много работы… тупо, про работу-то мою Оля все знает.

— Прости, но… кажется, ты и я — это больше не работает.

Я ожидал обиды, гнева, слез, но вместо того угадал в ее взгляде что-то вроде облегчения. Это меня задело.

— Спасибо, что заговорил об этом, Олег. Знаешь, у меня тоже есть такое ощущение уже некоторое время. Ты классный, мне здорово с тобой, но… Кажется, пора нам обоим идти дальше. Надо было раньше тебе сказать, что-то я… боялась, откладывала все… Кажется, я нашла другую работу. Не точно еще, в среду второе собеседование. Но даже если там не срастется, буду дальше искать.

— Погоди, погоди! Я же не об этом, не про работу! Тут-то мы без тебя как без рук будем…

— Я знаю, — Оля грустно улыбнулась. — Хотя не так давно это поняла на самом деле. Считала себя бесплатным приложением к дазуровскому бюджету, которое терпят, куда деваться-то. Но ведь я и правда могу что-то делать, могу создавать людям приличные условия для работы. И это не только пуфики в холлах и игры на корпоративах… хотя и они нужны… Это еще и урегулирование конфликтов разного плана. Да, ты прав, многое тут на самом деле изменить нельзя; но что возможно, то я делала.

— Блин, Оля, да не то слово! Я не знаю, как я… мы без тебя справимся со всей этой корпоративной байдой, они же просто задушат нас! Тебе точно надо от нас уходить?

— Точно. Все это… Муж, который на самом деле не муж. Любовник, который не может стать большим, чем любовник… Это токсичная для меня обстановка. Мне нужна работа, где я начну с нуля, и только как профессионал, без… всех этих заморочек.

— Значит, я для тебя — всего лишь заморочка?

— Нет, — Оля взяла меня за руку. У нее были теплые пальцы, а у меня — ледяные почти. — Ты — лучшее, что случилось в моей жизни, после Деньки, конечно. Вот только тебя мне надо от себя отпустить… как и его надо было. Прости, что не была с тобой честной с самого начала.

— Брось, — глухо сказал я. — Ты ведь ни в чем меня не обманывала.

— Боялась, что могу быть интересна только как жена олигарха, — Оля смущенно улыбнулась. — Но ты, кажется, увидел во мне меня. И теперь я тоже себя в себе вижу. Знаешь, Дазуров же сказал мне двенадцать лет назад, что брак с ним — это навсегда. Ничегошеньки романтичного тут не было уже тогда. Знаешь, фантазии эти все о влюбленных миллионерах и золушках… Чушь, таких людей интересуют только деньги и власть, а женщины, семья — как атрибут разве что. Я могла отказаться, но выбрала защищенность. Слишком боялась жизни… Что же, все имеет свою цену.

— Подожди, но работа-то тут при чем, Оль?.. У нас не бог весть что, конечно, особенно теперь, но все-таки…

— Ты любишь обесценивать дело своей жизни, Олег, — Оля покачала головой. — Какое-то, не знаю, удовольствие находишь в этом самоедстве. Да, реклама не делает жизнь людей лучше — ну ведь и никакой айтишный продукт на самом-то деле не делает. В каждой нише десятки компаний, которые расталкивают друг друга локтями, а делают примерно одно и то же. Да, мы производим воздух. Но суть-то не в этом. Благодаря твоему труду существует сотня далеко не самых плохих рабочих мест. Люди зарабатывают, содержат семьи, растут в профессиях. Ты не можешь изменить мир, но для своих работников ты делаешь все, что только возможно. Может даже чуть больше.

В горле окончательно пересохло. Я, конечно, совсем другого ждал от этого разговора. Надеялся, Оля как-то переубедит меня, скажет, что есть способ для нас остаться вместе… Не ожидал, что она окажется больше готова к разрыву, чем я.

Я не знал, что сказать. А вот Оля… Оля знала.

— Ты так много для меня сделал, Олег. Даже не представляешь, как я тебе благодарна. Но, надеюсь, будущее друг без друга станет лучше для нас обоих.

Глава 22 Неудачник наносит ответный удар

Январь — апрель 2021 года

Новую работу Оля нашла быстро. Свои проводы она превратила в небольшой праздник с домашними салатами и тортами. Для каждого у нее нашлись теплые слова, и ей тоже сказали много хорошего — похоже, искренне, теперь-то уже не было никакого смысла подлизываться. Один из тортов Оля испекла специально для уборщиц и попросила им передать — они приходили в офис в шесть утра, я и имен-то их не знал. Это был редкий случай, когда многие задержались в офисе допоздна по своей воле, просто чтобы пообщаться и попрощаться с Олей. Все понимали, что без нее таких посиделок больше не будет.

После Олиного ухода мелкие и крупные неприятности посыпались на нас, как мусор из порвавшегося пакета. Вскоре после новогодних каникул случился скандал с начальником отдела тестирования. Ну как, скандал… Если кто вообразил мексиканские страсти с битьем морд, то у нас это происходит по-другому. Между разработкой и тестированием давно тлела вялотекущая война; Протасов упорно называл тестировщиков тестерами, хоть и знал прекрасно, что это для них как железом по стеклу. Тестировщики, как и все, терпели; но всякому терпению есть предел.

Для перехода войны в горячую фазу хватило капли сарказма. На очередном совещании Протасов выдал очередную тираду насчет работы тестеров: надежнее, мол, к гадалке сходить, чем на ваши тесты полагаться. Старший тестировщик спокойно ответил, что шутка юмора не особо смешная. Тогда Протасов быстро перевел беседу в деловое русло, но через пару недель выяснилось, что очередной релиз не вышел в срок из-за косяков при тестировании. Я выслушал объяснения обеих сторон и так и не понял, кто тут кого подставил; по счастью, заниматься расследованием мне не пришлось, старший тестировщик уволился сам, не дожидаясь ласковых уговоров Каннибаловны. Специалистом он был приличным, да и человеком надежным, мы с ним пуд соли съели… Еще немного — и в «Нативе» не останется совсем никого, в ком я уверен.

Потом началась долгожданная вакцинация от ковида, но мне она принесла только проблемы. Сам я привился сразу, и все прошло легко; температура чуть подскочила вечером, а на другой день был как огурчик. Но «Натив» почему-то вошел в список организаций, в которых, по мнению мэрии, должно быть вакцинировано не менее 80 процентов сотрудников, вынь да положь. Не знаю, как так вышло — возможно, мы прошли по категории «цирк». Вдобавок в список включили внештатников, которые вообще у нас в офисе не появлялись, договоры им высылали по почте. Вообще-то здоровье сотрудников — их дело, влезать в медицинские вопросы и неэтично, и, на самом-то деле, незаконно; но пандемия оказалась выше закона. У тех, кто не мог прививаться по состоянию здоровья, пришлось требовать справки с диагнозом; тех, кто просто не хотел — уламывать всячески, а то и грозить увольнением, что ни в какие ворота не лезло, в кадрах мы нуждались постоянно. Я предпочел бы не знать, сколько моих умных интеллигентных сотрудников оказались антиваксерами.

Вишенкой на торте оказался нанятый головным офисом дорогущий консалтинг. Его задачей было грейдирование — установление справедливых, с точки зрения каких-то там алгоритмов, зарплат. Я знал, сколько услуги этой фирмы стоят — за месяц работы они брали цену приличной квартиры в доме бизнес-класса. На фоне постоянного торга за премии это выглядело сущим издевательством. Консультанты несколько месяцев надоедали нам, копались в бумагах, проводили бесконечные интервью и у всех уже сидели в печенках.

И хотя я прекрасно понимал, что наши с Олей отношения себя исчерпали, без нее моя жизнь опустела. От мысли, что надо бы с кем-то познакомиться, хотя бы для секса, накатывала тоска; быстрый передерг перед сном — вот и вся моя телесная жизнь. В спортзал я как в начале карантина прекратил ходить, так и не собрался продолжить. Вдобавок ковид вроде как перестал быть смертельной угрозой, и у меня исчез последний повод избегать семейных ужинов. Мама все настойчивее стремилась собрать семью за одним столом, и при мысли, что придется весь вечер терпеть Игоря, я чувствовал себя больным на весь организм.

Долг Дахау был погашен едва наполовину.

Впрочем, работа заменяла мне и семью, и секс, и спорт, да и жизнь в целом. Если раньше я еще пытался соблюдать баланс между работой и отдыхом, то теперь плюнул и отдался потоку. Делегировать было сложно, да и некому уже, считай, потому я все делал сам; проще стало самому выполнить задачу, чем кому-то ее поручить. Я читал когда-то книжки по продуктивности — толковые, написанные для айтишников — и понимал, что чем больше загоняюсь по работе, тем менее эффективным становлюсь; но мне стало все равно.

Я не брал отпуск уже два года, и любого сотрудника в такой ситуации выгнал бы отдыхать принудительно; но некому было выгнать меня. Прежде чем уйти в отпуск, руководителю нужно привести дела в порядок, чтобы сотрудники справились без него. На это не было сил.

Это, однако, не означало, что я полюбил свою работу или стал получать от нее удовольствие; всякий наркоман ненавидит свой наркотик, просто жизнь без него ранит еще сильнее.

Оля пару раз звонила, и я вежливо выслушивал, что на новой работе ей сложно, но интересно; на расспросы про «Натив» отвечал односложно. Наверно, если бы я предложил встретиться, чтобы потрахаться, она бы согласилась; но это означало заново пережить разрыв. Пожалуй, настолько уж трахаться я не хотел; да я и вообще больше ничего особо не хотел.

Умом я прекрасно осознавал, что этот режим не идет на пользу ни мне, ни работе; но собирался что-нибудь с этим сделать как-нибудь потом, а чтобы отвлечься от этих мыслей, у меня всегда были рабочие вопросы, которые требовалось решить прямо сейчас.

Так прошли март и половина апреля. О своем тридцать седьмом дне рождения я и не вспомнил, пока меня не поздравила Вера. Сугробы под окнами почернели и съежились, запахло оттаивающим мусором, серый лед на реке сошел. Наступила грязная московская весна. Два года назад в это время я планировал с Вадимом поездку в Рим. Год назад часами разговаривал с Олей — сперва по телефону, а потом мы нарушили и карантинные, и все прочие правила. Весну 2021 года я встречал в одиночестве. Подумывал иногда вызвать проститутку — теперь-то я мог позволить себе кого-нибудь получше нелегалки Айгуль. Но даже на это энергии не было.

Несколько лет назад меня занесло в стрип-клуб, и тогда я поразился ценам на карты лояльности. Чтобы получить платиновую карту, надо было оставить тут не один миллион. Такие бешеные деньги тратились на приватные танцы — это даже не секс, к девушкам нельзя прикасаться. Тогда я не поверил — неужто кто-то пользуется такой услугой месяцами, годами? Теперь понял: вокруг клиента вьются красивые женщины, всячески изображая страсть, а самому ему ничего не надо делать. На определенном этапе жизни ничего другого и не хочется. До такого я не докатился, но ничего особо дикого в таком способе спускать деньги уже не видел.

В тот вечер четверга я не мог заснуть и решил просмотреть еще раз нашу новую презентацию для клиентов — да, реклама тоже нуждается в рекламе. Презентация мне не нравилась, я листал слайды часа полтора, но что конкретно нужно исправить, сформулировать не мог. Даже для нас это было слишком уж фальшиво; но я не стал все же тем начальником, который раздает указания вроде «сделайте искреннее, живее, лучше». Решил уже, что утро вечера мудренее и надо бы поспать. С тоской оглядел залежи невнятного хлама в углах — в основном коробки от вещей, купленных со скуки через интернет в карантине, и сами эти вещи — когда они прибывали, я уже забывал, почему хотел их. Квартиру я запустил, питался в офисе чем придется, а дома меня хватало только на стирку нужной для работы одежды. Однажды даже отключили электричество — я попросту забывал за него платить. Надо бы снова пригласить горничную, но сперва придется разобрать залежи…

Я уже почти уговорил себя лечь спать, когда пришло оповещение о новом письме. Машинально я его открыл — очередная кляуза от Смирнова. Внештатникам было не по чину писать мне, но этот жук давно уже раздобыл где-то адрес моей почты. Почему я только до сих пор не внес его в черный список… Сколько раз уже предлагал ему уйти, если настолько все у нас не нравится; но никуда он не уходил. И сами мы его не гнали, все-таки работал мужик добросовестно, а текучка среди внештатников и так зашкаливала

Раньше, писал Смирнов, условия были приемлемые. Оплата, конечно, низкая, но задания понятные, сроки разумные. И он свою часть договора выполнял, работу сдавал вовремя, ошибок практически не допускал. Почему мы все время в одностороннем порядке меняем условия? Тарифы стали такие, что не прожить, а у него дети и кредиты! Он работает все больше, а получает все меньше! Супервайзерша две недели не выдавала ему заданий, хотя он каждый день ей писал, а потом поставила такие сроки, что он работал по тринадцать часов в сутки и все равно не успел, его оштрафовали за медлительность! В другой раз он выполнил все точно по инструкции, но супервайзерша объяснила, что инструкцию следовало понимать не так, и заставила все переделывать бесплатно, а это не его вина, там невнятно было написано, и на его письма с вопросами никто не отвечает, вот цитаты из переписки… Мы не имеем права так с ним обращаться, это несправедливо… несправедливо… несправедливо…

Не знаю, зачем я это читал; видимо, из подленького желания убедиться, что кому-то приходится паршивее, чем мне. Почему Смирнов не уходит от нас, я понимал: в других местах условия для разметчиков все еще были намного хуже. Но ныл он именно потому, что раньше они у нас были лучше! Ну да, я из кожи вон лез, чтобы им прилично платили. Выходит, прав Дазуров, такую вот я получаю благодарность⁈

Я нажал кнопку «ответить» и принялся строчить:

Уважаемый господин Смирнов!

Я прочитал ваше письмо. Много ваших писем с нытьем и жалобами я прочитал. И, знаете, наконец-то вы меня достали. Я распорядился, чтобы ваш договор расторгли. Знаете вы это или нет, но мы можем сделать это в любой момент. Потому что никаких прав у вас нет, и не было никогда, что бы вы себе ни навыдумывали.

Потому что права, господин Смирнов, бывают у тех, кто умеет вписаться в рынок труда. Кто постоянно растет в профессии и работает головой, а не выполняет простые задания за приличную оплату. Да, у нас низкие тарифы и мы меняем инструкции задним числом. Просто потому что можем. Потому что на ваше место стоит очередь таких же неудачников, согласных ломаться за копейки. А вы ведь даже не в провинции живете, Смирнов. Могли бы найти в своих Мытищах или там Люберцах приличную работу с перспективой, или ездить в Москву. Да, тяжело толкаться в транспорте в час пик, но тысячи людей это делают — и в итоге чего-то в жизни добиваются. Впрочем, вам уже поздно. Кому вы нужны под сорокет с просранной трудовой биографией. Годы, когда люди строят карьеры и зарабатывают репутацию, вы предпочли провести в разметке. Идите теперь кассиром в «Шестерочку», там узнаете, что такое по-настоящему плохие условия. Ни на что больше вы не годитесь.

Подпись у меня была настроена в шаблоне и появилась автоматически. С уважением, Олег Батыев, должность и логотип «Натива».

Я ведь и тогда знал — не стоило отправлять это письмо. Но столько всего накипело, а тут такой повод сорваться на ком-то заведомо безответном… Ткнул кнопку «отправить», добрел до кровати, разделся и мгновенно уснул.

* * *

— Господин Батыев?

— Я, — ответ выскочил машинально.

Обратился ко мне сутулый неопрятный мужчина в выцветшем пуховике, для которого было уже слишком тепло. Наверно, какой-то отвергнутый кадрами соискатель пробует добиться работы не мытьем, так катаньем. Решил, что отловить босса у входа в бизнес-центр — хорошая идея. Сейчас станет совать свое резюме…

Мужчина смотрел на меня исподлобья и молчал.

— Вы по какому вопросу? Я спешу.

— Да вот, хочу привет вам передать, — выдавил мужчина.

— Что?

— Привет, — мужчина кривовато усмехнулся. Как-то странно он держит потертую спортивную сумку…. — От неудачника, просравшего свою трудовую биографию.

Черт! Смирнов. Письмо! Знал же — не надо было его отправлять… Что-то не нравится мне, как неудачник сумку держит.

— Понимаю, вы расстроены, — быстро сказал я. — Пройдемте в офис, обсудим…

Войти бы в двери, там пост охраны…

— Нечего мне с тобой, гнида, обсуждать.

Смирнов выхватил из портфеля кухонный нож и резко вогнал его мне в живот. Я качнулся и рефлекторно схватил его за грудки. Целую секунду мы смотрели друг другу в глаза, потом он вырвался, отбросил нож и кинулся бежать. Лишившись опоры, я сполз на грязный пол, мощеный плиткой под мрамор.

Глупо, но первая мысль была про кашемировое пальто — лучшее мое пальто, всего второй год ношу, и только из химчистки. Потом пришла глухая боль, я застонал сквозь зубы. Перед глазами все поплыло. Вокруг началась суета, все забегали. Кто-то склонился ко мне, кто-то, наоборот, отскочил прочь. Завизжала женщина. Окровавленный нож так и валялся на решетке, о которую офисный планктон чистил обувь перед входом в здание. Это был обычный шеф-нож из дешевого набора, не какой-нибудь красивый роковой кинжал даже. Как глупо, меня убили обычным кухонным ножом…

Спустя мучительно долгую минуту прибежал толстый охранник и зачем-то принялся расстегивать на мне окровавленное пальто. Он что-то задел, боль резко усилилась, и я чуть не заорал, но вместо этого лишь обматерил его сквозь зубы.

— Скорая уже едет, — бормотал охранник, — и в полицию позвонили. Держись, паря, едут уже…

Прибежал второй охранник с аптечкой, оба судорожно принялись копаться в ней. Я понадеялся, что первую помощь все же станут оказывать не они. Крови было много, но фонтаном она не била, значит, есть шанс продержаться до приезда врачей.

Скорая приехала быстро, но фельдшеры ползали как сонные мухи. Они перевязали рану, потом долго мерили мне давление и поставили какой-то укол. Только после этого выгрузили свою каталку и стали неспешно меня на нее поднимать… бумаги какие-то заполняли еще. Я сжимал зубы, силясь не орать от боли. Любопытные не расходились, даром что начался рабочий день. Среди них были и мои сотрудники. Я хотел попросить их уйти, но голоса не было. Стыдно, что они видят меня вот так, у меня, наверно, все кишки наружу…

Охранник беседовал с полицейским — я и не заметил, как приехала полиция. Второй полицейский ходил по толпе, и она стремительно рассасывалась — никто не рвался в свидетели.

— Проникающее ранение брюшной полости, — равнодушно говорила в рацию немолодая врачиха. — Острая кровопотеря, поллитра, геморрагический шок. Везем в травму.

Наконец меня погрузили в машину. Фельдшер резко вогнал в вену катетер и подсоединил капельницу. Другой снова стал мерять давление. Почему у скорых такие паршивые рессоры? Казалось бы, в Москве хороший асфальт, а мы будто по сельской грунтовке едем. Собрали, наверно, все утренние пробки, хотя водила и включал иногда сирену. Я просил обезбол, но врачиха уговаривала меня потерпеть — уже, мол, почти приехали. Похоже, просто не хотела возиться с расходом наркотических препаратов.

Я надеялся, что в больнице меня сразу положат на операционный стол и дадут анестезию, но не тут-то было. Каталку отвезли в покрытую тусклым кафелем комнатушку. Пожилая медсестра с поплывшим макияжем поставила новую капельницу, другая стала крепить ко мне какие-то электроды. Подошли два врача в мятых марлевых масках, осмотрели рану. Один с силой ткнул пальцем прямо, кажется, в кишки. Я взвыл от боли, но врачи не обратили внимания, разговаривали они только между собой.

— Чего, брюшная полость?

— Да. Надо в операционную. Пока сделай обезбол и пролей еще литр воды.

У них конец смены, или они всегда выглядят такими уставшими? Объяснить, что со мной, никто не удосужился. По фильмам я как-то иначе представлял себе работу скорой помощи. Пять-шесть медиков все время суетились вокруг меня, обменивались непонятными фразами на своем жаргоне, но ничего не происходило. Мне никто ничего не объяснял. Я умираю, или еще есть на что надеяться? Впрочем, чему удивляться, для этих людей спасение жизней — такая же постылая работа, как руководство «Нативом» для меня, только им еще и платят гроши…

Пришла медсестра — другая, но тоже пожилая, да еще и толстая. Она всадила мне в руку иглу и принялась брать кровь — будто я её мало потерял. От лекарств боль не чтобы ослабела, но отошла на второй план, стала вроде как не моя. Я вяло подумал, что надо, наверно, предложить денег — через кассу или по-левому, не важно; но не сообразил, кому и как. Мысли сами сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе. Я, наверно, умираю. Надо кому-нибудь позвонить… Телефон тут, в кармане джинсов. Но кому звонить? Родителям? Они окончательно все испортят своей суетой, мама станет кудахтать и причитать, это совсем меня добьет. Вадиму? Черт, мы же поссорились с Вадимом из-за этого чертового места гендира. Катьке? Да, надо звонить Катьке, мы с ней всегда помогали друг другу в самые темные моменты. Это она убедила меня, что боль в животе не пройдет сама, а может оказаться аппендицитом, и вызвала скорую. А я сутки сидел возле ее койки после того выкидыша. Катька и сейчас мне поможет! Я стал судорожно прокручивать список контактов и не сразу вспомнил, почему номера Катьки среди них нет. Да, мы же развелись, мы чужие люди теперь…

Похоже, я так и подохну тут, среди серого кафеля и бессмысленной суеты медиков. Из-за работы я потерял и друга, и женщину, а теперь все мои деньги не могут меня спасти. Ради работы я просрал все, но даже и в ней оказался полным говном, раз меня зарезал мой же сотрудник…

Затошнило. Я попытался привстать, чтобы блевать хотя бы не на себя. От движения боль накатила с новой силой, я шумно вдохнул воздух сквозь стиснутые зубы. Перед глазами все поплыло. Уже плохо соображая, что делаю, я все же набрал маму.

— Але, — спокойно ответила мама. Я расслышал шум воды — наверно, посуду моет после завтрака. — Олежка, привет, чего звонишь?

Я хотел что-то сказать, но горло пересохло, дыхание сбилось. Снова затошнило, в глазах потемнело. Я что-то невнятно прохрипел, потом телефон выскользнул из рук, и кто-то выключил свет.

Совсем.

Глава 23 Светлое фигурантное дело

Апрель 2021 года

Очнулся я в совершенно другом месте. Залитая солнечным светом комната, белоснежная постель, запах крахмала от белья… Боль из брюха почти ушла, зато почему-то нещадно раздирало горло. Да еще из носа торчала какая-то трубочка.

— О, вы проснулись, — молоденькая медсестра улыбнулась так приветливо, словно и в самом деле была рада. — Операция прошла хорошо, вы скоро поправитесь. Осторожно, капельница!.. Вам пока нельзя садиться. Я уже вызвала дежурного врача, он вас осмотрит.

— Можно воды? Горло… разрывает.

На тумбочке стояла бутылка дорогой минералки.

— К сожалению, пока нет, — сестричка покачала головой. — После операции сутки ни есть, ни пить нельзя. А боль в горле — это от аппарата искусственной вентиляции легких, вы же под общим наркозом были. Через несколько дней все пройдет, не волнуйтесь.

— Где я?

Банальный до невозможности вопрос, но ничего лучше в затуманенную лекарствами голову не пришло. Эта комната сильно отличалась от обшарпанной предоперационной. Здесь все выглядело новеньким и блестящим, как в заграничных сериалах про больницы. Одних только мониторов, на которых мелькали непонятные циферки, было штуки три.

— В индивидуальной палате отделения интенсивной терапии.

— Кто… оформил?

— Ой, такой красивый молодой человек… Простите, забыла, как его зовут. Он тут весь день и всю ночь с вами сидел, пока вы спали, мне сменщица сказала, а я его еле выгнала поесть. Врач уйдет, и я его позову.

Солидный седой врач носил сияюще-белый халат — не зеленые хламиды, как вчерашние медработники. Он подробно расспросил меня о самочувствии, аккуратно провел осмотр и сказал, что худшее позади, мне пока необходимо лежать, но все идет по плану, швы снимут дней через десять. Пить пока, правда, нельзя, и потом еда только больничная, от родственников гостинцы не брать; не особо вкусно, но это ненадолго…

— Что со мной случилось-то, доктор?

— Для проникающего ранения брюшной полости вы удивительно легко отделались. Нож по касательной задел кишку и подрезал брыжейку. Кровопотеря минимальна. Через три недели выпишем вас, будете как новенький.

Дверь за врачом даже не успела закрыться — в нее тут же вошел последний человек, которого я ожидал или хотел увидеть. Игорян в белом халате поверх джинсов широко улыбнулся:

— Ну ты как, раненый боец?

— Лучше, чем было, — выдавил я. — Как ты меня разыскал?

— Мама запаниковала, когда ты набрал ее и ничего не сказал. Позвонила мне, ну а я уже в полицию, там быстро нашли, где ты. Родителям я про ранение не стал говорить, наврал чего-то про почечные колики. Не знаю, что это, но звучит вроде не особенно страшно. Сейчас еще им звякну, расскажу, что ты в норме, поправляешься. Ты ведь в норме, Олег?

— Вроде да. А это все… — я вяло обвел свободной от капельницы рукой одиночную палату.

— Да ерунда, — рассмеялся Игорь. — Я когда приехал, оперировали тебя. Ну я сразу в коммерческий отдел, говорю, так мол и так, отдельная палата нужна, сиделки лучшие круглосуточно… Вы ведь лучшая, правда, Леночка?

Медсестра смущенно потупилась. Игорь ласково ей улыбнулся:

— Если нашему больному прямо сейчас ничего не угрожает, можно вас попросить выйти на пару минут?

Медсестра кивнула и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Игорь сразу посерьезнел:

— Слушай, братан… Я, конечно, не так тебе это хотел сказать… Ну в общем, я тогда много думал… после того, ну… когда я лажанулся так… Ты не спрашивал, а я год работаю уже, продажником, вот повышение получил как раз на днях. Просто хотел тебе рассказать, когда накоплю, чтобы долг отдать. Пока не вся сумма… не успел… но вот, пригодилась как раз. Ты не думай, я снова накоплю и верну все!

— Игорь… Ты все, что надо, уже вернул…

— Не-не-не. Я отдам, правда. Ты меня из говна вытащил, я понял потом, какой мудак был… Мир, бро?

Я слабо улыбнулся:

— Мир.

— Вот и ништяк. Да, вот чего: я телефон твой в приемном отделении нашел. Зарядку мою возьми пока. Так-то он работает, только экран треснул весь. Давай другой куплю тебе. Какой хочешь?

— Да забей. Оставь этот.

— Ладно, все. Тебе отдыхать надо. Маме я сам сейчас звякну, успокою. Совру, что тебе пока звонить не разрешают. Набери ее, как будешь в силах, это не срочно вообще. Отдыхай. Я завтра забегу, притащу всякого — треники там, тапочки, минералки еще, раз жратву нельзя. Давай, брательник, не грусти тут. Прорвемся!

* * *

Сутки спустя в больницу явился опер — коренастый мужик с подвижным энергичным лицом. Я уже отоспался, и сиделка разрешила наконец выпить воды. Горло все еще горело, живот начал глухо ныть, требуя еды, голова была словно набита ватой. В целом не ужас-ужас, терпеть можно.

— Я ненадолго, — опер почему-то расплылся в широкой улыбке. — Дело ваше светлое, фигурантное…

— Ч-чего?

— Обстоятельства очевидны. Подозреваемый установлен и задержан. Камеры, свидетели — все путем. Сейчас быстренько объяснение напишем — и выздоравливайте себе спокойненько… Расскажите, как дело было. В свободной форме.

Опер достал из городского рюкзачка клипборд, тонкую пачку бумаги и пластиковую шариковую ручку — я таких со школы, наверно, не видел. Он что, от руки собрался писать? Неужели им даже ноутов не выдают?

— Ну как было… Шел на работу утром. Перед дверью офиса этот ко мне подошел, заговорил, потом достал нож…

— Что он вам сказал?

— Да не помню… Вроде, поздоровался, что-то в таком духе.

— Вы знакомы с подозреваемым?

— Никогда его не встречал.

Хотя от лекарств в голове шумело, а опер улыбался все более обаятельно, я понимал, что лучше сейчас сказать поменьше — спишу на болезненное состояние потом, если что — чем сболтнуть лишнего. Например, по фамилии Смирнова называть не стоит, а то придется объяснять, откуда мне эта фамилия известна…

— Тем не менее вы знаете, кто он?

Я неопределенно повел свободной от капельницы левой рукой.

— Там много народа в бизнес-центре… всех не упомнишь.

— Интересно получается… — опер положил клипборд на мою тумбочку, чуть не уронив бутылку с водой, и заходил по палате, хоть ее и хватало ему на три шага. — Незнакомый левый чувак вот так взял и ни с хрена на тебя напал? Ни он тебе ничего не сказал, ни ты ему? Думаешь, ему без разницы было, кого ножом пырять? Может, он этот, как его, маньяк, а? Как в кино, видал, счас сериал про маньяка идет по телеку…

— А с чего мне знать? — буркнул я. Не понравилось мне, как резво опер перешел на «ты».

— А с того, что на записи видно: он двадцать пять минут стоял у дверей и ждал. Мимо человек писят за это время прошло. Режь любого, ни в чем себе не отказывай. А напал он именно на тебя. С чего бы?

— Не знаю, — повторил я.

— Ну, на нет и суда нет, — развел руками опер. — Мож и вправду маньяк, по хулиганке людей режет почем зря. Упекут его тогда на десяточку, как пить дать; могут еще висяк какой пришить в нагрузку, тогда вообще капец, раньше пенсии не выйдет. А у него, между прочим, дети, старшая только в школу пошла… Вот если бы мотив… или смягчающие… Например, вдруг поводом для преступления стало противоправное или аморальное поведение потерпевшего, твое то есть… Тогда, конечно, возможны варианты. Мог бы и на условное наказание выкружить, он раньше-то не привлекался, да и зарезать тебя не смог толком…

Опер наклонился, обдав меня запахом дешевого дезодоранта:

— Смотри, Олег Витальич. Тебе-то при любом раскладе нормально будет. Врач сказал, ранение не опасное. Через пару недель станешь как новенький, через месяц вообще забудешь. А этому недоумку жизнь поломаешь. Классно после такого будет в директорском кресле жопу греть и секретуток потрахивать? Не брал бы ты греха на душу, а, Олег Витальич? Скажи как есть, с тебя же не убудет.

Я молчал. Даже если он и был в чем-то прав, мне не нравилось, что он на меня давил. Но он, наверно, не уйдет, пока своего не добьется… Вот же примотался! Будто ему не плевать и на меня, и на придурка Смирнова. Премия у него, что ли, зависит от того, сколько обстоятельств дела он выяснит по горячим следам? Или… тут меня словно кольнуло что-то… Человек просто любит свою работу и для него важно делать ее хорошо?

Тишину прорезала бодрая латина. Мы оба вздрогнули, опер торопливо схватился за карман и достал дешевый китайский смартфон.

— Я т-те сколько талдычил, сука, текстом пиши! — рявкнул он в трубку; вскочил со стула, отошел от меня, но в палате было не так много места. Слов я различить не мог, но торопливый женский голос из динамика слышал. Опер с трудом вклинивался в паузы в этих причитаниях. — Почему в полиции, какого хрена?.. Ну подрался, чего разоралась, эт норма для пацана… Да не реви ты, дура… Как — руку, кому сломал? Тому гаврику?.. Едрить… Так, все, еду. Номер отделения… Ага. Да есть у меня там ребятки, есть, отвали уже, не ной.

Опер убрал телефон в карман и глянул на меня так, словно увидел впервые и слегка удивлен моему присутствию. Потом схватил клипборд, полминуты размашисто писал, сунул мне под нос:

— Согласны? Все так? Подписываем?

Теперь он вернулся к официальному «вы». Я прочитал и кивнул. Объяснение содержало только сухие факты, никаких нюансов наших со Смирновым отношений.

— Здесь подпишите, под шапкой… Данные без ошибок? Во-от… И в конце листа: «с моих слов записановерно, мною прочитано», подпись-расшифровка.

Я с трудом выводил буквы. Совсем отвык писать рукой, да еще левой…

Опер едва глянул на лист, сунул клипборд в рюкзак и торопливо вышел, не попрощавшись и даже не закрыв за собой дверь.

В больнице меня собирались мариновать три недели, но выписали уже через две — бодро поправлялся. Уже на третий день, чтобы не сойти с ума от скуки, я дал Игоряну ключи от квартиры и попросил привезти мой ноут. Вайфай в платной палате был приличный. С некоторой даже обидой я понял, что «Натив» в мое отсутствие не впал в ничтожество, все неплохо крутилось и без моего чуткого руководства. А я-то, дурак, отпуск не брал, думал, отвернусь — все мигом накроется медным тазом…

Из полиции больше никто не приходил, и я уже понадеялся, что они как-то там разберутся сами. Но через неделю после выписки меня официально вызвали на допрос, и российский офис прислал дорогущего адвоката. Он тут же явился ко мне в кабинет для предварительной беседы.

— Меня наняла компания, чтобы сопровождать вас при общении с сотрудниками полиции.

Модные очки в тонкой оправе решительно не гармонировали с бульдожьей челюстью. В зале суда этот человек куда органичнее смотрелся бы на скамье подсудимых, чем в роли защитника.

— Но зачем? Ведь не меня обвиняют-то…

— Чтобы защищать ваши интересы и интересы компании.

— Вот оно как… А что ему светит, Смирнову этому? — поинтересовался я.

— Об этом пусть беспокоится его защита. Наша задача — дать показания так, чтобы не пострадала деловая репутация «Дахау Про». Я ознакомился с объяснением, которое вы дали в больнице. Там все корректно изложено. Этой линии и будем придерживаться.

— Да там же толком ничего и не изложено…

Не то чтобы я испытывал к придурку Смирнову теплые чувства, но десять лет — это как-то чересчур. Если бы опер не подорвался после того звонка, я бы, наверно, рассказал все как есть. Не из-за его давления, не потому, что был под лекарствами… Просто так было бы правильно. В конце концов, никакого уголовного преступления я не совершил, а стыд, как говорила моя бабушка, глаза не выест.

— Нам не нужно больше ничего излагать, — веско сказал адвокат. — Работодателем Смирнова вы не являетесь, он выполнял работы по договору гражданско-правового характера для ООО «Инфоэксперт Плюс». То, что услугами этой организации иногда пользовалась компания «Натив», никак вас не связывает.

Ну да, мы оформляли внештатников на левые юрлица.

— Но есть же переписка…

— У Смирнова доступа к корпоративной почте больше нет. Даже если он сохранил тексты писем, он не сможет доказать, что не сам их написал. С наших серверов эта переписка удалена. Вам надо просто утверждать, что никаких контактов с подозреваемым вы никогда не имели. Следователь может давить, пытаться манипулировать, даже угрожать. Но я буду с вами и смогу защитить ваши интересы. Ваше дело — твердо держаться нашей линии.

— И все? Вот так просто?

Адвокат ухмыльнулся:

— Вот так просто.

Cтало противно и тошно, словно я случайно наступил босой ногой на лягушку.

* * *

— Когда и кем выдан паспорт?

Тетка-следователь вбивала мои анкетные данные двумя пальцами, но довольно шустро. Системник натужно гудел. Что там за старьё, 386 какой-нибудь? Я таких ископаемых уже лет десять не видел.

В отделанном гипсокартоном кабинете было невыносимо душно. Грязное окно выходило на глухую кирпичную стену. Корпоративный адвокат в версачке смотрелся тут особенно неуместно.

— В каких отношениях вы состояли с обвиняемым?

Тетка закончила вносить в свой бланк паспортные данные и наконец-то перешла к делу. Я сказал заученное:

— Ни в каких отношениях с господином Смирновым я не состоял. Он не работал у нас.

— Что в таком случае стало причиной конфликта?

— Никакого конфликта у нас не было, по крайней мере, мне ничего об этом не известно.

Мне кажется, или следовательша смотрит на меня с усталым презрением? Вряд ли эта пыльная тетка — гениальный профайлер. Но в общем-то ей и не надо им быть — ежу же понятно, что я вру.

Я уставился в стену за пыльным окном. Скорей бы это позорище уже закончилось.

— То есть вы утверждаете, что подозреваемый просто так подошел и ударил ножом незнакомого человека без всякой причины? — спросила следовательница.

Я пожал плечами.

— Мой подзащитный такого не утверждал, — встрял адвокат. — Он утверждает, что мотивы нападавшего, если они были, ему неизвестны.

— Ну да… — промямлил я. — Неизвестны.

— Значит, статья 111, часть вторая, пункт дэ. Тяжкий вред здоровью, хулиганские побуждения, — следовательница отвернулась от меня и снова стала что-то печатать. — До десяти лет…

— Смирнов получит условный срок? — спросил я. Адвокат зыркнул на меня с неодобрением.

— Только не по второй части… — рассеянно ответила следовательница. Она наморщила лоб, всмотрелась в свой монитор, стерла там какую-то строку и стала вводить заново. — Вот если бы был мотив… или смягчающие обстоятельства… А так — до десяти лет.

Тетка запуталась во вкладках, и на древнем мониторе мелькнула на секунду фотография разделанной курицы — видимо, кулинарный рецепт. Я тупо смотрел, как толстые пальцы стучат по клавишам. Ногти неровно покрыты облезлым красным лаком прямо поверх кутикулы. Удивительно, как эта усталая, скверно одетая женщина на своей скучной работе решает человеческие судьбы. Я ожидал, она станет на меня давить, как тот опер, пытаться раскрыть все обстоятельства дела; к этому я был готов, не первые конфликтные переговоры в моей карьере и не последние. Но оказалось, ей плевать. Ее работа — бумажки заполнить.

Мне, конечно же, тоже плевать. Мало ли я уже сделал всякого дерьма в интересах Дахау. Увольнял людей, недоплачивал им, врал. Рекламировал любое фуфло. Подвел лучшего друга. Бандюков на Сашу этого хитрожопого натравил. А придурка Смирнова мне вовсе не за что любить. Это всего лишь удача, что он меня не оставил калекой или вовсе не пришил.

И все же… отправить человека в тюрьму без всякой даже возможности объяснить свой поступок — значит, признать себя конченным мудаком. Насовсем. Готов признать себя конченным мудаком, Олег Витальевич?

— Подождите, — сказал я. — Я тут вспомнил кое-что… На самом деле мы со Смирновым общались.

— Мне нужно немедленно поговорить с моим подзащитным, — мгновенно отреагировал адвокат. — Олег Витальевич, давайте выйдем в…

— Давайте без давайте! — отрезал я.

— Требую немедленно прекратить допрос, — адвокат не унимался. — Мой подзащитный плохо чувствует себя после операции. Через десять минут здесь будет врач, который…

— Да нормально я себя чувствую! И я отказываюсь от ваших услуг.

— Ч-что?

Впервые с бульдожьего лица сошло профессионально-уверенное выражение.

— Я же имею на это право сейчас? — спросил я у следовательши.

Та секунду поколебалась. Раздумывала, наверно, стоит ли судьба Смирнова того, чтобы заново набивать уже почти заполненный протокол. Потом чуть улыбнулась, кивнула и подвинула ко мне лист дешевой офисной бумаги.

— Пишите отказ от защитника.

— Вы хорошо осознаете, что делаете, Олег Витальевич? — в голосе адвоката прорезались угрожающие нотки. — Последствия со стороны Дахау могут быть…

— А вы мне не давите тут на потерпевшего! — вскинулась следовательша. Видимо, не так уж эта мойра была безразлична к человеческим судьбам, которые от нее зависели. — Покиньте помещение, иначе прикажу вывести!

Взглядом, который бросил на меня адвокат, можно было тараканов травить. И все же он встал и вышел. Явно не желал быть выведенным.

Я включил телефон. После прошлогодних сбоев я корпоративным сервисам не доверял и настроил почтовый клиент так, чтобы письма сразу сохранялись в памяти моих устройств.

— Почитайте, пожалуйста. Я это в ночь перед преступлением Смирнову отправил. Не думаю, что это противоправно, но, сдается мне, аморально…

Следовательша прочитала злополучный ответ Смирнову, не меняясь в лице.

— Вы можете приобщить документ к делу, или как это у вас называется? — спросил я.

— Обязательно, — кивнула следовательша. — Как бы нам его распечатать…

* * *

Я ожидал, что Дазуров станет рвать и метать, меня как минимум уволят, или чего похуже. Но он неожиданно отнесся к моему решению с чем-то, отдаленно напоминающим уважение. Всего и сказал:

— Будем теперь по последствиям смотреть, Олежка. Если журналюги пронюхают и выйдет скандал — ответишь за все, что называется, репутационные издержки. Увольнением не отделаешься, Дахау тебе гражданский иск вкатит. Квартиру продашь и еще до пенсии будешь на компенсацию горбатиться. Проценты по тому долгу копейками покажутся. Ну а если обойдется… как говорится, не пойман — не вор. — Дазуров выдержал паузу, покосился на меня. — А вообще, конечно, как мужик поступил. Уважаю. Без нужды гасить человечка никогда не следует.

Я был готов ко всякому, но действительно обошлось. Не так уж оказался интересен желтой прессе и наш захудалый «Натив», и даже «Дахау Про». Может, новостники и схватились бы за жареную тему, обещающую кликбейтные заголовки, но к счастью для нас в то же время случилась утечка данных у крупной компании, занимающейся доставкой еды. Одних только политических скандалов вышел с пяток, а уж распавшиеся браки и семейные драмы никто не считал. Наша главная бухгалтерша неделю ходила с красными глазами — выяснила, что ее благоверный засиживался вечерами вовсе не на работе, а в спальном районе, куда регулярно заказывал суши-сеты на две персоны. Компания, конечно, извинилась, обещала впредь быть бдительнее, поимитировала бурную деятельность по удалению сайтов, где засветились данные — без всякого результата, конечно, в Интернет все попадает навсегда. Разумеется, ни о каких компенсациях пострадавшим пользователям никто даже не заикнулся.

На этом фоне суд над Смирновым прессу не заинтересовал; кроме его жены, никто и не пришел. Смирнов извинился передо мной, сказал, что был в помраченном состоянии сознания, а теперь все осознал и глубоко раскаивается. Выглядел он пришибленным и потерянным, совсем не похожим на кровожадного маньяка. Я тоже признал, что поступил неэтично с тем письмом; подтвердил, что чувствую себя хорошо, ранение последствий не оставило. Смирнову дали условный срок и отпустили домой прямо из зала суда.

Через пару месяцев Каннибаловна написала мне, что звонили из небольшого научно-производственного предприятия, просили на Смирнова характеристику; там, мол, край до чего нужны инженеры, но непогашенная судимость их смущает. Я перезвонил директору и рассказал все как было. Чем дело кончилось, не знаю, но надеюсь, бедолага Смирнов нашел наконец свою нишу на рынке труда. А мы с ним никогда больше не общались, что, наверно, сделало нам обоим жизнь хоть немного, но лучше.

Глава 24 Власть как способность уничтожить

Май-июнь 2021 года

Принудительный отпуск по ранению вывел меня из трудоголического штопора. Ребята справились нормально, даже те, кого плохо знал и потому никогда не доверил бы им того, что свалилось на них в мое отсутствие. Некоторые работали даже лучше, чем прежде, чтобы не беспокоить меня, пока я болел. Сотрудники прислали в больницу цветы — и не букет, а целую композицию в корзинке. Под цветами лежала губка, и они потом еще жили у меня в квартире месяца три.

Оля звонила, порывалась навестить меня в больнице. Отговорился карантином. На самом деле для пациентов из отдельной палаты карантинные правила не действовали, Игорян приезжал почти каждый день. Просто встречаться с Олей не хотелось, да и ей со мной, наверно, тоже, но вроде бы ситуация обязывала проявить участие. Только перед самой выпиской я осознал, что когда метался в предоперационной с пропоротым брюхом, об Оле так и не вспомнил, а вспомнил о Катьке.

Поискал Катьку в Интернете. Как и многие, она теперь писала не в ту соцсеть, где все вывешивали пространные рассуждения о жизни, а в другую, приспособленную для фотографий, сториз и коротких заметок. Катька прекрасно выглядела — загорела, чуть похудела, носила модную стрижку с подбритыми висками. Работала в крупной компании, доросла до начальника юридической службы. Путешествовала, несмотря на карантинные ограничения. Увлеклась воздушной гимнастикой на полотнах. Я посмотрел несколько записей ее выступлений — какой же сильной и ловкой она стала, и очень храброй, на некоторых движениях у меня прям замирало сердце. Про личную жизнь ничего в блоги не писала, но ни близкого мужчины, ни ребенка рядом с ней на фотографиях я не нашел. Зато много было снимков с родителями, особенно на даче — там построили новый дом, но сохранили и старый. Меня кольнуло, как же Катькины родители постарели, и вообще, какой кусок жизни я упустил. Припомнил, что на этой даче осталась моя библиотека; интересно, хранит Катька до сих пор эти книги? Или давно выкинула на помойку ненужное напоминание о неудачном браке?

Постепенно я снова погрузился в работу, но уже следил за собой, чтобы не тонуть в ней, а уверенно держаться на поверхности. Хотя история со Смирновым и обошлась без последствий для компании, Дахау продолжал закручивать гайки. В первом квартале премии снова сократили, но не так уж сильно; опять же, от первых кварталов никто особо ничего и не ждет. А вот во втором продажи просели. Нашей вины тут не было — метрики продукта стабильно росли, наша реклама становилась эффективнее, продажники крутились как могли. Изменился рынок — слишком многие пролезли в нашу нишу. Карантинные ограничения сошли на нет, пустовавшие год рекламные щиты снова расцветились постерами, у выходов из метро топтались промоутеры с листовками, и бюджеты на продвижение в Интернете сократились. Мы работали лучше, чем когда-либо прежде, но дохода стали приносить меньше.

В который раз я сидел над квартальным отчетом, переставлял так и эдак метрики и понимал, что Дахау безжалостно урежет наш премиальный бюджет. Сколько раз это уже было… я испытывал дурное дежа вю. Неужели так до конца жизни и буду из кожи вон лезть, чтобы мои люди получили хотя бы малую часть тех денег, которые они, черт возьми, заработали? Есть ли другой выход?

Герой одной из моих любимых книг — из тех, что лежали сейчас на Катькиной даче — говорил так: власть над вещью принадлежит тому, кто способен уничтожить ее. Я открыл календарь, чтобы назначить встречу Протасову, но передумал — встал и просто пошел к нему в кабинет. У нас так не принято было поступать, особенно с Протасовым; но, пожалуй, это подчеркнет важность момента.

— Кирилл, — я не стал ждать, когда он соизволит оторваться от монитора, — твои ребята станут пахать без квартальной премии?

— Нифига, — Протасов даже на меня не посмотрел. — А чего без встречи? Ты меня из рабочего потока выбил, между прочим.

— Ничего, потом вольешься, — я развернул стул и без приглашения сел на него верхом. — Отложи свой код, никуда он не убежит. Разговор есть.

Протасов наконец раздраженно посмотрел на меня:

— Ну чего?

— Того, — ответил я. — Тебя не достало, что Дахау нам все время премии режет под корень?

— Мне насрать, — Протасов оттопырил жабью губу. — Разработке чтоб премии были. Не меньше, чем в прошлом квартале. Нет премий — нет продукта. С остальными крутись как хочешь. Поувольняются — новых наймешь, делов-то. Ну ладно, я тебе списочек пришлю, кто нам нужен. Аналитиков толковых двое и тестер там один терпимый еще. Остальных можно и на улицу, мне-то чего.

— Тебе-то чего, — повторил я. — Вот вечно ты такой: мне-то чего… Если без премий останетесь, что делать будете?

— Ясно что, — Протасов скривился еще сильнее. — Уволимся. Всей разработкой. Чего неясного?

— Уволишься ты, — передразнил я. — Знаешь что, Протасов, ведь нихера же ты не уволишься. Кишка у тебя тонка уволиться. Ты только ныть и шантажировать умеешь, а сам уже врос в «Натив» своей жирной задницей.

Протасов молчал, и хотя его поросячьи глазки ничего не выражали, на лбу пролегла глубокая складка. Привык он, что может хамить всем вволю, а ему не отвечают — связываться не хотят.

— Действительно, Кирюша, почему бы тебе не уволиться? — я чуть подался вперед. — Тебя же, наверно, офферами закидают на другой день? Или… нет? Или ты замаешься объяснять эйчарам, почему уже пять лет сидишь на одном продукте без развития? Новые языки программирования небось неохота осваивать, а на одном твоем любимом С++ теперь далеко не уедешь. Видал, какие теперь требования к тим-лидам?

Протасов быстро зыркнул в сторону. Разумеется, все он видал. Реклама, из каждого утюга орущая, что в IT нужен каждый, бессовестно врет. Рынок труда давно перегрелся, и компании предъявляют к соискателям несусветные требования — могут себе позволить. Если бы по этому принципу нанимали строителей, то от плотника, задача которого — строгать доски, на собеседовании требовали бы умения спроектировать и в одно лицо отстроить дом.

— И даже если хард-скиллы ты как-то подтянешь, не пальцем деланный, — продолжал давить я, — то с софт-скиллами как будешь выкручиваться, а?

Протасов окончательно надвинул лоб на нос. Это он тоже великолепно понимал. На айтишном сленге хард-скиллами называли профессиональные навыки, а софт-скиллами — умение договариваться с людьми. С каждым годом значение софт-скиллов росло, в айтишниках все больше ценились улыбчивость и покладистость; эпоха сумрачных гениев уходила в прошлое.

— Но даже если каким-то чудом ты просочишься через тупеньких эйчаров и докажешь, что можешь возглавлять команду, условия-то уже другие тебе поставят. Не сам сроки устанавливать левой пяткой будешь, а станешь бегать по спринтам, как миленький. И гарем твой, который смотрит тебе в рот, никто не даст за собой тащить. Дадут новых сотрудников, балованных да борзых. Да еще и девки будут среди них, и придется с ними возиться, потому что никто не станет менять правила ради твоих бесценных комплексов.

Протасов помолчал, глядя на меня исподлобья, потом спросил почти миролюбиво:

— Чего выпендриваешься, генеральный? ПМС разыгрался? Делать-то предлагаешь что?

* * *

— Программисты решили, что мы им недоплачиваем.

Я выложил на стол перед Дазуровым веер листов А4 — подписанные заявления на увольнение по собственному желанию от всей команды разработки. Верхнее — от Протасова.

— Оп-паньки! — Дазуров весело вскинул мохнатые брови. — Выходит, бунт на корабле? Характер демонстрируют? Ждут, что мы испугаемся и прогнемся под них, да? Как думаешь, трудно будет нам новую команду разработки собрать, Олежка?

— Тут такое дело… — я пожевал губу. — Каждый в отдельности заменяем. Да половину команды заменить можно. Но вот все сразу… Видите ли, программисты — они как тот ремонтник, который берет десятку за удар молотком: десять копеек за сам удар и девять девяносто за то, что знает, куда ударить.

— Наймем нового тим-лида, а он подтянет нормальных ребят. Даже если платить придется больше. Не прогибаться же под беспредельщиков этих!

— Есть нюанс… Айти — большая деревня. Все читают одни ресурсы. А там как статьи по собственно программированию, так и сплетни всякие. Наши там все сидят поголовно. Понапишут о нас такого, что ни один приличный прогер к нам на пушечный выстрел не сунется. Разве что совсем уж с голодухи, но пока не такая ситуация на рынке. Ведь не один и не пять разработчиков уходят, а разом вся команда. Такое бывает… только по очень серьезным причинам.

— Ну какая у них причина, какая? — Дазуров презрительно скривился. — Зарплаты, конечно, и побольше бывают, но много где и поменьше. Мало ли голодных провинциалов приезжает каждый день в Москву… И некоторые с приличным опытом. Зажрались они у тебя, вот и вся причина. Чего такого уж они могут написать?

— Напишут, что «Натив» превратился в галеру.

На самом деле обычно галерами называли конторы, пишущие код на аутсорс, часто по довольно диким ТЗ и всегда в потогонном режиме. Самой адской работой считалась правка индусского кода. А мы все же разрабатываем собственный продукт. Но я понадеялся, что в таких деталях Дазуров не разбирается, а слово слышал и знает, что ничего хорошего оно не означает.

— Галеры! — морда Дазурова стремительно наливалась красным. — Да что твои обалдуи вообще могут знать о галерах! На рыбзавод бы их, селедку чистить по девять часов у конвейера! В «Шестерочку», там кассирши в памперсах работают; отошла от кассы — на тебе штраф! В ночной ларек в гребенях, где гоп-стоп — норма жизни, а ущерб продавец покрывает с зарплаты! В скорую помощь — бомжам обоссанным проломленные головы латать! Нет, все это должны делать другие! А эти будут приползать на работу к полудню, жопы греть в эргономичных креслах, зависать в соцсетях и ныть про галеры!

Я не стал напоминать, что сам-то Дазуров не то чтобы у рыбного конвейера стоит или бомжей отмывает. Он, похоже, вошел в раж. Впервые видел его таким… задетым за живое?

— Выгорание у них! Депрессии, твою мать! Тонкая душевная организация! Мы ревью проводим, чтоб узнать, как им лучше в жопу дуть, а они… Недостаточно положительной обратной связи! Не чувствую вовлеченности в жизнь компании! Секретарша недружелюбно посмотрела! Альтернативное молоко на кухню не завозят! Зажравшиеся потерявшие берега твари, вот кто эти твои айтишники!

— Но они приносят прибыль, — вклинился наконец я.

— Да, прибыль, — Дазуров мгновенно успокоился, словно и не брызгал слюной только что. — Рыночек, что называется, порешал. Но это пока. Рыночек, он, знаешь ли, как то сердце красавицы — склонен к перемене. Вот жахнет очередным дефолтом — и хрен им тогда, а не альтернативное молоко! Ну а пока… Просядем, говоришь, по конверсиям без этой команды?

— Ну в общем да. Новую-то пока соберешь, пока она сработается, пока в архитектуре разберется… Эти твари же еще не документируют ничего толком, берегут свое ноу-хау. Если у конкурентов цена перехода станет ниже — клиенты уйдут, они тупые-то тупые, но деньги считать умеют.

— Деньги все считать умеют, — согласился Дазуров. — Выходит, и прогибаться под вашу разработку зашкварно, и отпускать ее на все четыре стороны — бабки потеряем…

Дазуров барабанил пальцами по столу и смотрел на меня. Я знал решение, но надо было, чтобы Дазуров верил, будто дошел до него сам.

— Вот что, — сказал он наконец. — Если мы увеличим зарплату разработке, будет выглядеть, будто они яйца нам выкрутили. Мы пойдем другим путем. Мы всем увеличим зарплату. У вас как раз консалтинг этот хренов отработал. Чего они там насчитают, всем насрать, тут из правления один деятель схематозит, бабки отмывает через контору племянника… Будем считать, такое вам вышло грейдирование. Ресурс, как говорится, есть.

Я давно догадывался, что российский офис изрядно режет нашу расходную часть в свою пользу. Сейчас, можно сказать, получил официальное подтверждение.

— Вот этого я не видел, — Дазуров брезгливо отодвинул от себя пачку заявлений. — И ты тоже. Верни в кадры. Завтра делаем рассылку о повышении зарплат. Со следующего месяца. Всем на 10 процентов, разработке на 25, но этого в письме не пиши, тут уж лично каждому. И вот после этого пусть пробуют забрать свои заявления. Сразу не отдавайте, покошмарьте как-нибудь, нервы помотайте. Пусть ценят свою работу, с-суки. Ну да сами разберетесь, не дети, чай.

Я с немалым трудом скрыл улыбку. Разумеется, никто вот так спонтанно никуда уходить не собирался, офисные рабы при семье и ипотеке собой не располагают. Но я убедил Протасова, что иначе нам денег из Дахау не выбить, а ребят он в команду отбирал таких, которые слушались его во всем. Шалость удалась.

* * *

С Игорем мы теперь встречались время от времени, пили пиво. Наконец-то я видел в нем не болтающегося под ногами младшего брата, а почти друга. Он все порывался отдать мне деньги, предлагал взять кредит — по старым он уже расплатился. К сожалению, проблему мою это не решало: Дахау, как уже говорено, не позволял гасить корпоративный кредит досрочно, а всей суммы с процентами я не соберу, даже если продам квартиру. Оставалось платить еще четыре года.

Впрочем, я перестал относиться к этому сроку как к тюремному. После больницы удалось кое-как восстановить баланс между работой и жизнью. Сделал дома генеральную уборку, вынес скопившийся мусор, разобрал наконец карантинные покупки. То, что оказалось не нужно, отнес в благотворительный магазинчик. Посмотрел несколько неглупых фильмов, не все же в тупые сериалы пялиться. Хотел и новые книги почитать, но тут меня постигло разочарование: писатели, которых я с интересом читал прежде, выдавали только вариации на тему своих ранних произведений. Новых же имен не было: так называемая «большая литература» оказалась мутной заумью, а массовый рынок был заполнен коммерческой халтурой вроде той, которую мы рекламировали, а потом еще и воровали. Если русская литература мертва и уже не оживет, выходит, мы забили свой гвоздь в крышку ее гроба. Пришлось обратиться к старой доброй классике двадцатого века. Я с тоской вспоминал оставшуюся на Катькиной даче библиотеку… да и не только библиотеку, чего уж там.

Игорян познакомил меня со своей девушкой Надей. Они жили вместе уже почти год, у них все было серьезно. Надя работала учителем литературы в школе и, похоже, действительно была увлечена своей работой, только много жаловалась на беспросветную бюрократию. О детях же она отзывалась тепло, радовалась, как среди них много умных и талантливых; обиделась всерьез, когда я что-то пренебрежительное обронил про «поколение ЕГЭ». Надя рассказывала, что нынешние школьники склонны к критическому мышлению, но одновременно и способны признать за другими людьми право видеть мир иначе. Хотелось бы мне, чтобы она оказалась права. Но вообще-то, скорее всего, она просто работала в хорошей школе.

Как-то мы с Игорем встретились за кружкой пива без Нади, и я спросил:

— Вот ты же неглупый парень, Игорян… Как тебя занесло в бизнес-секту эту?

— Да как-то вот… — Игорь запустил руку в волосы, откидывая назад прядь. — Зашел по приколу раз, другой… А там приятные такие вещи говорят — ты крутой, классный, у тебя все получится… И ну как бы работая на дядю, ты отдаешь свою жизнь на сторону — это же каждый понимает где-то внутри. Сначала ждешь, что вот сейчас закончится вводное бла-бла-бла, и тебе откроют всякие суперсекреты бизнеса. А потом тупо втягиваешься. Перестаешь ждать что-то конкретное, просто подсаживаешься на эту накачку оптимизмом. Там собираются люди, в которых никто никогда не верил. И им дают чувство, будто в них верят. Знаешь, глупо звучит, но люди в кредиты влазят и квартиры продают, чтобы только больше семинаров этих посетить. И чем хуже идут дела, тем важнее для них еще раз услышать, что все обязательно получится. А чем больше они тратят на семинары, тем хуже у них идут дела.

— Но у них же должны быть друзья, семьи… Неужели их не пытаются как-то, не знаю, вернуть в чувство?

— Пытаются, конечно. Но мало кому удаётся. Одна из первых вещей, которые там внушают — весь мир будет против твоего успеха, близкие попытаются затащить тебя в болото… Это же ты необыкновенный, ты способен на порыв, ты пришел в правильное место. И сейчас-сейчас тебя тут всему научат. А те, кто не в секте — тупое быдло, и сливают в унитаз свои жизни. Это… отзывается где-то внутри. Ну вот я и поверил в себя, ввязался в ту фигню с фирмой… И ведь даже когда меня чуть не посадили, ничему это меня не научило. Там и на такие случаи давали установку, что надо подниматься и двигаться вперед… Если б не Надюха, у меня, может, так голова на место и не встала бы.

— Ясно-понятно… Знаешь, люди иногда напоминают глючный и дырявый софт, который любой башковитый мудак может взломать вот так на раз-два.

Игорь допил пиво и улыбнулся:

— Ну, теперь-то меня, как это у вас говорится — отдебажили? Слушай, давно хотел спросить, как там Катя твоя, вы общаетесь?

— Не-а, как развелись, так все. Вещи перевозили туда-сюда какое-то время, но нормально не говорили уже, так, по делу и то сквозь зубы. Очень злые были друг на друга.

— Жаль.

— Да, кто бы спорил…

* * *

Мне и вправду было жаль, что так все обернулось. После развода я долго лелеял обиду, а потом постарался выкинуть мысли о Катьке из головы. Тогда я верил, что буду счастлив с новыми женщинами. И не сказать, что не был по-своему счастлив — и с Олей, и с другими, и даже с искательницей приключений Петрой из далекой, похожей теперь на полузабытый сон Италии. Но ни одна из этих женщин не стала той, в ком я нуждался в критический момент.

Стал вспоминать, из-за чего же мы с Катькой ссорились. Прежде я думал только о том, как вела себя она — бесконечно цеплялась к мелочам, унижала меня и постоянно орала. Но какую роль в этом сыграл я сам? Допоздна сидел на работе, уверяя себя, что строю карьеру — а сам бессмысленно скроллил соцсети, прятался в виртуальном обществе чужих людей от необходимости поддержать реального родного человека. Днями напролет играл: еще один рейд… еще один данж… погоди, я уже почти получил уровень… Катька стала плохо меня кормить — но разве я сам хоть раз приготовил что-то для нее? И тот чертов шкафчик, который я все никак не мог собрать — сколько дней или даже недель эти доски лежали на полу, чтобы Катька спотыкалась о них и с болью вспоминала: все что угодно для меня важнее, чем обещание, данное ей?

Но какой смысл в этом запоздалом осознании? Даже если Катька сейчас ни с кем и не встречается, что далеко не факт — зачем ей вспоминать провалившийся брак? Наверняка ее жизнь идет своим чередом, и я надежно забыт, как неудачная вечеринка. И все же, может, Катьке приятно будет узнать: я понял, что вел себя как последний мудак…

Я нашел ее в соцсети, долго собирался с духом и наконец написал в окошке мессенджера: «Привет». Отправлять не стал. Ненавижу, когда посылают сообщения вроде «Привет, как дела» и все. Это трусость, попытка переложить ведение разговора на другого человека. Я дописал: «Скажи пожалуйста, у тебя случайно не сохранились мои книги?»

Катька ответила через четверть часа: «Привет, ага, на даче лежат, на чердаке».

«Ты не против, если я как-нибудь заеду их забрать? Когда тебе удобно».

Катька немного помолчала, хотя огонек у имени горел зеленым. Потом печатала минуты три. Я думал, она выскажет все, что думает о мудаках бессмысленных, которые даже годы спустя не могут оставить женщину в покое. Но ответ оказался очень коротким:

«Без проблем. На даче буду на выходных. Приезжай».

Глава 25 Время возвращаться к своим

Июль-август 2021 года

Стыдно признаться, но в глубине души я наделся, что едва распахну перед Катькой душу, она тут же разрыдается и бросится мне на шею. Разумеется, ничего подобного не случилось. Еще я ожидал, что увидев прежде родную и невероятно желанную, а теперь потерянную женщину, испытаю глубокое волнение. Нервничал по дороге, будто перед первым школьным свиданием.

Но и Катька, и ее родители встретили меня буднично — словно все эти годы я бывал у них пару раз в месяц. Мы попили чая с зефиром, потом я перетаскал книги в каршеринговую машину. Бывший тесть провел меня по саду. Деревья, которые я помнил хрупкими саженцами, вымахали выше меня, а те, что при мне были в расцвете, засохли. Я помог срубить и распилить две старые яблони, а там уж остался и на обед. Выслушал новости о бывших родственниках. Катькины брат и сестра за эти годы успели обзавестись в общей сложности тремя детьми — вся дача была завалена игрушками. А вот Катька еще не порадовала родителей внуками. Последнего, разумеется, вслух никто не сказал. Мои бывшие теща с тестем были людьми тактичными.

Катька одновременно и осталась прежней, и изменилась — стала подтянутой, спокойной, ироничной. Новая стрижка и очки в черной пластиковой оправе подчеркивали утонченную красоту ее лица. Мы болтали запросто, словно и не расставались со слезами и скандалами; и все же Катька теперь была более чужая и недоступная, чем любая женщина, встреченная на улице. Тем не менее почему-то я почувствовал, что мужчины у нее сейчас нет; не знаю, в чем это проявлялось, но я абсолютно в этом уверился.

Хотя я правда соскучился по своим книгам, но жалел, что забираю их — теперь повода повидать Катьку не осталось. Она вышла проводить меня к воротам поселка. Мы еще поболтали о ерунде, совсем по-приятельски, и это меня обнадежило.

— Может, встретимся в городе как-нибудь? — с деланной небрежностью спросил я. — Или на выступление своей спортивной школы пригласишь?

— Незачем, — ответила Катька с легкой улыбкой. — Нет смысла, Олег. Выезжай, я ворота закрою.

* * *

На работе все шло своим чередом. Повышение зарплат якобы по итогам консалтинга ощутимо всех взбодрило. Из разработки, естественно, никто не уволился — никто и не собирался. Спрос на интернет-рекламу стагнировал, но мы уверенно опережали конкурентов, выжимая из проседающего рынка все, что только возможно.

В июле получили заказ от крупного российского производителя обуви. С представителем заказчика я решил встретиться сам — не только из-за впечатляющего рекламного бюджета, но и потому, что заказы из реального сектора экономики у нас были редкостью, торговцы воздухом обращались куда чаще. В конце встречи я задал стандартный вопрос — откуда вы узнали о нашей компании. Менеджер по рекламе ответил, что их начальник отдела продаж рекомендовал к нам обратиться, потому что раньше работал тут и уверен, что ребята свое дело знают; и назвал фамилию Вадима.

После встречи я долго листал контакты в мессенджере, пока не добрался до Вадима. Последние сообщения были от меня — я спрашивал, как он там, и надо ли что-то привезти в больницу. Вадим не ответил, и на этом наша переписка завершилась — я полагал, навсегда. Но теперь появился повод ее возобновить. Я написал: «Спасибо за заказ!» Через полчаса Вадим вышел в сеть и сразу ответил: «Да не за что, амиго». Прислал эмодзи с двумя кружками пива. Я написал «А давай. В пятницу ок?».

Вадька изрядно раскабанел. Пижонские дреды он больше не заплетал, носил вполне консервативную стрижку и пиджак поверх водолазки. На пальце красовалось массивное обручальное кольцо — одна из его бесконечных бабенок все-таки заарканила вольного жеребца.

Не было никакого выяснения отношений, претензий, раскаяния. Мы говорили так, словно каждую неделю встречались пропустить по пивку. Вадим расспрашивал, как дела в «Нативе», и я рассказал ему все — даже гнусную историю с Сашей Корнеевым.

— Гнилая контора эта «Дахау», — сказал Вадим. — Пахать на заграничных хозяев, пока они дербанят экономику своей страны… Самому-то не обрыдло?

— Ты даже не представляешь, до чего обрыдло. Но тут такое дело… должен я им. Собственно, потому и не уволился тогда. Так быстро все произошло… срочно бабки понадобились, ну, проблема у меня случилась в семье. И так тогда запарился, что тебе не рассказал сразу, а потом уж…

— Лан, забей, амиго, — быстро сказал Вадим, отхлебнув изрядный глоток. — Кто старое помянет, тому глаз вон. Я сам хорош был, драма квин прям. Совсем у меня тогда кукуха отъехала от этих таблетосов. Врач полное говно попался, такого стремака понавыписывал… В больничке сказали, я еще легко отделался, с «Физики» этой люди в петлю лезут только в путь. Месяц под капельницей валялся, потом год еще голову чинил у нормального психолога. Главное, выяснилось, что у меня и депры-то настоящей никогда не было. Просто загнался, эффективность упала, уставать быстро стал — вот и пошел за волшебной таблеткой. А врачей сейчас до жопы таких — любой каприз за ваши бабки. Ничо, выкарабкался, теперь живее всех живых. Лучше скажи, ты сколько должен-то?

Я назвал сумму — и остаток долга, и проценты; они превышали остаток уже в несколько раз. Вадим крякнул и добил пиво в один дых.

— Да уж, попадос… Влетел ты крепко, амиго. Если прижмут евромрази совсем, обращайся. Посмотрим, что можно сделать. Кто ищет, тот всегда находит…

— Что как у самого-то на новой работе?

— Да какая она новая, я уж год как там… Говна всякого, конечно, хватает, это уж как водится. Менеджмент ворует, как не в себя, степлер, блин, на столе оставлять стремно. Поставщики — твари хитровыделанные. Чуть с ними расслабишься, брак подсовывают. В производстве через одного рукожопы. И все-таки… мы в два с половиной раза за последний год выросли. Тут тебе и рабочие места, и развитие промышленности, и рост отечественного сегмента на рынке. Есть чем, — Вадим улыбнулся в пустую кружку, — ну, гордиться, что ли.

— Круто, чо. Еще по одной?

Опытным путем я выяснил, что две кружки пива за вечер мой организм переносит без закидонов. А если хорошее пиво да в хорошей компании, то можно и на третью размахнуться.

— Так что разберешься с Дахау — давай к нам, в реальный сектор, — Вадим подул на пену, чтобы добраться скорее до пива. — Здесь приличных руководителей днем с огнем не сыщешь. Легко не будет, но и скучать не придется. Деньги, конечно, не такие, как в айти, но жить можно.

— Слушай, ну айтишечка все время растет, а в реальном секторе все наверно давным-давно поделено…

— Ты чего, новости не смотришь, амиго?

Вадим серьезно глянул на меня. Я пожал плечами. Пока держал акции, вполглаза следил за деловыми новостями, а теперь и на них забил. Политикой и вовсе никогда не интересовался. Судьба «Натива» все равно зависела от дрожания левой пятки руководства в Дахау, а не от общемировых трендов.

— Зря, зря, — Вадим покачал головой и захрустел гренкой. — Понимал бы, что настало время на свою страну работать, а не на глобальную, мать ее за ногу, экономику.

— Да ну, какое такое время, — я вяло махнул рукой. — Не будет ничего. Как обычно, кулаками помашут и успокоятся. Все к тому идет.

— А вот не скажи, — протянул Вадим. — Знаешь, что госслужащих уже перевели на банковские карты с отечественным биллингом? Теперь муниципальных переводят. Серьезная заваруха намечается. А ты на Дахау пашешь…

Я закатил глаза. И почему мне не наплевать?..

* * *

Между всей этой суетой я искал повод снова увидеть Катьку — и не находил. Скучал я уже не по той Катьке, которую помнил, а по той, какой она стала. Нет, любови страстной со мной не приключилось — не те годы, видать. Но я твердо понимал, что с этой женщиной буду счастливее, чем без нее; и сам готов был работать над тем, чтобы сделать ее счастливой, насколько возможно. Осталось только донести эту несложную идею до Катьки и узнать, что она думает. Вот только повода не находилось.

Помощь пришла, откуда не ждал — от отца. Я и забыл, что все эти годы он поддерживал связь с родителями Катьки, они поздравляли друг друга с праздниками и обменивались сплетнями о непутевых детях. Отец сказал, что моему бывшему тестю иногда требуется помощь по хозяйству на даче — годы уже не те, чтобы самому тяжести таскать. Разумеется, проще было нанять рабочих, но я с радостью ухватился за этот предлог и стал иногда приезжать на выходные. Расчищал угол садового участка под будущую детскую площадку, красил летнюю кухню, чинил крыльцо… ну, почти дочинил это чертово крыльцо. Перевязывая мне разбитый молотком палец, Катька смеялась совсем как тогда — запрокидывала голову, и я видел все ее мелкие белые зубы. Само собой получилось, что на ночь я остался у нее в комнате. Но напрасно меня воодушевила легкость, с которой это произошло.

— Зря так стараешься, — остановила меня Катька, когда я в третий раз за ночь принялся ласкать ее. — Это просто ностальгический секс по случаю, Олег. Не воображай себе…

Трахались мы, разумеется, в презервативах. У меня с собой были, но свои Катька достала раньше.

— Как скажешь, — ответил я, нехотя убирая руки. Она отзывалась на мои прикосновения так же, как и тогда, я помнил каждую родинку на ее теле. — Слушай, я просто хотел сказать, что вел себя как последний мудак…

— Ты? — Катька перевернулась на живот и уперла острый подбородок в сплетенные пальцы. — Ты-то что такого сделал? Это я была дура конченая. Потом только, не скоро, поняла, почему. Женщинам компостируют мозг, что любовь, брак, дети — это самое важное, важнее ничего не бывает. Поэтому в отношениях мы… слишком стараемся. Сильнее, чем мужикам это нужно. Сами наизнанку выворачиваемся и от мужиков того же ждем. А когда не дожидаемся, начинаем на стенку лезть. Никому от этого не хорошо. Я не хочу больше так жить.

— А как же ты хочешь жить?

— Да уже живу, как хочу… У меня интересная работа, полотна, друзья, путешествия. Ну и секс вот так, по случаю. Если для тебя это тяжко, лучше больше не приезжай. Ничего другого у нас не будет.

Я обнял Катьку, прижал к себе. Разумеется, она не доверяет мне; я бы и сам такому мудаку не доверял. Спрашивать, уверена ли она, что в самом деле ничего другого не будет, не стал. Понимал, что не уверена. Если работа меня чему и научила, так это тому, что люди не всегда на самом деле имеют в виду то, что говорят.

Жаль, я не понимал этого раньше, когда каждое Катькино слово, брошенное в обиде или в гневе, принимал за истину в последней инстанции.

Что я мог сделать, чтобы попытаться вернуть Катьку? Героем любовного романа, роковым и напористым, мне не стать. Я тот, кто я есть — ординарный наемный менеджер. Не красавец, но и не урод. Не богач, хотя зарабатываю прилично. Не гигант большого секса, но и отнюдь не импотент. И мне осточертело жить для себя, я изнемогал от одиночества. Теперь, признав это, я был готов приложить усилия, чтобы это преодолеть.

Нужен романтический жест, вот только какой? Кольцо с бриллиантом? Катька не любит эту пошлую чепуху. Внезапная поездка в какое-нибудь красивое пафосное место? Муторно, сейчас к обычной суете с визами добавились непонятные и все время меняющиеся ковидные правила. Нужны какие-то определенные вакцины и, главное, бумаги о вакцинировании… А потом, у Катькимогут быть свои планы, ей не понравится, что я за нее решаю, так что она просто откажется.

Главное, подарок должен подойти не только Катьке, но и мне. Я хотел раскрыть свои настоящие намерения, и, пожалуй, не столько даже Катьке, сколько самому себе.

Долго ломал голову, а потом снова обратился за советом к отцу. Дурак я был, что прежде относился к нему с пренебрежением: карьера завхоза в детском садике, любовь к телевизору, замороченность на быте, пузырящиеся на коленях треники… Раньше я обещал себе, что никогда не стану таким, как отец, а теперь понимал, что на самом-то деле до него банально не дотягиваю. Как бы там ни было, они с матерью вырастили двух детей в недавно распавшейся стране. А я даже в спокойные стабильные времена только и могу, что жить для себя, хотя моя жизнь и мне самому не особо нужна и интересна…

Отец позвонил моему бывшему — и, как я уже понемногу надеялся, будущему тестю — и вместе мы составили план. Катька не сможет отказаться от подарка, который будет сделан не совсем даже ей; тем более, август выдался на редкость жаркий… Я приехал на дачу среди недели, благо там работал вайфай, и за «Нативом» можно было присматривать удаленно. Выбрал материалы, купил новый насос, разметил площадку. Тут уже пришлось нанять рабочих, хотя и сам вволю помахал лопатой — они отлично справились бы без меня, но хотелось побольше поучаствовать в этом проекте.

Когда Катька в субботу, как обычно, вышла из машины с пакетами гостинцев в руках, ее встретил самозабвенный детский визг. Трое племянников и пяток их дачных друзей-приятелей с воплями носились между небольшим бассейном, качелями и горкой — все яркое, новенькое, только что установленное.

Я забрал у остолбеневшей Катьки пакеты, аккуратно поставил их на землю. Обнял сзади за плечи, прижал к себе.

— Уже август, — сказала Катька. — Не поздновато для бассейна?

— Это надежная конструкция. Площадка простоит много лет. Для всех детей, которые здесь есть… и, может быть, еще будут.

Катька молчала. Ее плечи были напряжены.

— Ты нужна мне, — сказал я ей. — Я хочу, чтобы ты всегда была на моей стороне. А я — на твоей. Чтобы у нас была одна сторона на двоих. Тогда мы со всем справимся. Да, я был тупым мудаком, но люди могут себя чинить, и свои отношения тоже. Я не стану больше… отсутствовать.

Я видел только край Катькиного лица, но понял, что она улыбается. А потом заметил слезу, скатившуюся по щеке.

— Мне тридцать семь стукнуло, — тихо сказала Катька. — Возможно, я теперь и при всем желании не забеременею…

— Мы можем быть в этом вместе, — ответил я. — Это главное. А вместе мы уже справимся со всем. В конце концов, есть же ЭКО, другие способы. Усыновление, наконец. Важно, что искать решение мы станем вместе.

Катька не отрываясь смотрела на бесящуюся малышню. Ее плечи под моими руками понемногу расслаблялись. К ногам подкатился брошенный кем-то мячик.

— Я подумаю, — сказала Катька. — Как-то ты неожиданно явился из ниоткуда и с порога требуешь судьбоносных решений. Куда спешить, мы же не дети уже… Слушай, а взрослым-то в бассейн можно? Жарень такая… Кажется, у меня тут где-то был купальник.

Глава 26 Вытащи голову из жопы, амиго

Ноябрь-декабрь 2021 года

В ноябре я внезапно обнаружил не потраченный бюджет на корпоративную движуху. После ухода Оли на руководство модераторами наняли отдельного человека, а корпоративными коммуникациями нагрузили одну из помощниц Каннибаловны. Она успевала только собирать подписи под портянками, что все мы тут категорически не допускаем дискриминации, непотизма, левых проектов, взяточничества и вообще всего, на чем строится отечественный бизнес.

Перевести эти внезапные деньги в премиальный фонд не получалось, да и без них годовые премии вышли приличные — российский офис «Дахау Про» грабил нас все скромнее. Часть я отвел хозяйственной службе на обновление кухонной техники, а остатка как раз хватало на скромный новогодний корпоратив. Я написал Оле — теперь мы время от времени общались через соцсеть — и попросил контакты толковых ребят, которые могут организовать какие-нибудь игры и прочую гиковскую движуху. Оля отругала меня, что поздно спохватился — говорила же, на Новый год надо бронировать все еще летом; но потом сменила гнев на милость и обещала по старой памяти организовать нам праздник — как она сказала, «на общественных началах».

Катька после долгих колебаний наконец перевезла ко мне вещи, и я думал сперва, что это будет хороший случай познакомить ее с моими коллегами. Но Оле удалось найти только небольшое помещение, и так как всем выдать приглашения «на плюс одного» не получалось, я решил, что будет некрасиво, если жену приведу только я. Да, я снова называл Катьку женой, хотя заявление в ЗАГС мы подали неделю назад. Удачно, что после развода она не стала менять фамилию, так и осталась Батыевой — не хотела возиться с переоформлением документов.

Однако несколько свободных мест на нашем корпоративе оставалось, и я решил пригласить некоторых бывших сотрудников — тех, конечно, с кем мы расстались по-доброму. Хитрожопого Сашу Корнеева не стал даже вносить в список, а вот Акамэ позвонил, но трубку она не взяла.

Перед очередной рабочей встречей с Дазуровым я немного нервничал. До нас дошли слухи, что тот консалтинг оказался не совсем уж фикцией, он действительно выявил сотрудников с неадекватно высокими зарплатами — и все они оказались в российском офисе Дахау, а конкретно — в ближайшем окружении Дазурова. У правления свои аппаратные игры. Сейчас там шло мощное сокращение штатов, причем в довольно причудливой форме. Нам, конечно, знать детали не полагалось, но офисный народ охоч до сплетен, потому все тайное мигом становилось явным. Вчера наши с удовольствием обсасывали историю о том, как один из менеджеров российского офиса поехал в командировку, сломал в гостинице копеечный фен, и его стоимость присоединили к счету за номер. Юристы, получившие задание докопаться хоть до чего-нибудь на законных основаниях, лишили этого менеджера годовой премии из-за «несанкционированного расходования средств компании». Надо ли говорить, что на его премию можно было купить тысячу таких фенов?

Из-за этих пертурбаций или по какой-то другой причине Марина у Дазурова больше не работала, из приемной уже два дня отвечал другой голос — женский, разумеется. То, что Дазуров весь свой секретариат трахал, было настолько общеизвестно, что об этом давно никто даже не сплетничал. Я думал иногда, что такой демонстративный харрасмент — его личный протест против корпоративного лицемерия.

Я с любопытством глянул на новую секретаршу — и остолбенел. Захотелось немедленно взять ее за руку и увести, плюнув на Дазурова, на встречу, на все на свете. Это было чудовищно неправильно. Без кошачьих ушек Акамэ выглядела старше и… более обыкновенной, что ли. В какой-то степени это компенсировалось ярким фантазийным макияжем. На лице — прежнее выражение презрительного безразличия.

— Акамэ… Наташка… зачем ты здесь?

— Юрий Владимирович примет вас через две минуты, — равнодушно обронила Акамэ, глядя в свой монитор.

— Послушай, я понимаю, мы не очень хорошо расстались… Но ты уверена, что тебе нужна теперь именно эта работа? Помнишь, я говорил про обучение за счет «Натива»? Это все еще в силе, если вернешься в дизайн…

Акамэ не удостоила меня ответом, только презрительно скривилась. Такую же рожицу она корчила, когда говорила об Оле: «Трофи…». Думал ли я, когда брал ребенка на работу, что закончит она на позиции фактически штатной проститутки? Конечно, Акамэ больше не ребенок… да, восемнадцать ей уже. Но все равно… Неужели ей так отчаянно нужны деньги, чтобы… с Дазуровым? Он же ее в три раза старше!

— Акамэ, мы все тогда погорячились… Послушай, ты уверена, что это для тебя правильно? Давай поговорим, обсудим варианты…

Утратившая ушки кошкодевочка глянула на меня так, словно я был раздавленной ее внедорожником лягушкой, прилипшей к колесу. Не удивлюсь, если у нее и внедорожник теперь есть…

— Чего стоим, кого ждем? — жизнерадостно поинтересовался вышедший из кабинета Дазуров. — Встреча уже пошла, часики тикают… Натусик, сообрази нам кофейку.

Натусик послушно встала из-за стола и направилась в сторону кухни.

— Ты чего как пыльным мешком ударенный? Из-за этой что ли, в приемной? — спросил Дазуров у себя в кабинете.

— Вы уверены, что это подходящая для Натальи работа? — сухо спросил я.

— Какой ты дерзкий стал, Олежка… До всего-то тебе есть дело, за все-то ты в ответе… — Дазуров хохотнул. — Ладно, это нормально, что за своих беспокоишься. Я это в тебе ценю. А Натуля сама сюда пришла. Сказала, ничего мол не умею делать, но согласная на все. Надо же так любить деньги… Так что никакого, как говорится, харрасмента. Видели глазки, что покупали, теперь ешьте, хоть повылазьте. Дизайнером она у вас вроде была? Не знаю, чего там у нее не сложилось с дизайном, а далеко пойдет девка. Все эти резиновые зины — прошлый век, слишком уж предлагаются, «нате скушайте меня, будьте добреньки». А Натаха — высокий класс, Аэлита эдакая, не от мира сего прям. А, впрочем, все они одним миром мазаны, за бабло наизнанку вывернутся. Хрен с ними, с бабами, давай посмотрим, чего вы мне там наработали…

* * *

— И молодцы, что не затянули официальную часть, — сказал Вадим, отпивая пиво из пластикового стакана. — А то я прошлый раз как вспомню, так вздрогну.

— Ну да, обошлись без цирка с конями, — улыбнулся я. — Быстро отстрелялся. А за все остальное спасибо Оле!

Официальная часть и правда была короткая. Я поздравил сотрудников с Новым годом, сказал, что все мы были молодцы и будем молодцы, вручил несколько почетных грамот и отпустил всех отдыхать. Оля по доброте душевной нашла для нас аниматоров, которые вели игры и соревнования в пяти разных помещениях — в основном какие-то гиковские настолки. Армрестлинг был в этот раз под однозначным запретом. В углу играл любительский кавер-бэнд — на именитых музыкантов бюджета не хватило. Кейтеринг тоже заказали скромный, без деликатесов, но салаты и пирожки оказались вполне съедобные. Не стали экономить только на баре. Столы с напитками стояли вдоль длинной стены зала — мы рассудили, что подвыпившие люди ко всему прочему будут лояльны; хорошо, что в сопли никто пока не нажрался. Пиво было всего двух сортов, зато свежее, кеговое.

— Да чего такого уж, — смутилась Оля. — Я в пару мест позвонила, а там они все сами. Оставлю контакты вам, ребята знают, как развлечь айтишников.

— Как твоя теперешняя работа? Сильно отличается от «Натива»? — спросил Вадим.

— Небо и земля! У нас под тыщу человек работает, и к внутренним коммуникациям мы серьезно относимся. Это вам не печеньки на кухню покупать. Тут и занятия спортом, и страховки всякие, и даже свой детский сад при офисе открыли. И ревью там не для галочки, а правда пытаемся понять, чего кому не хватает для счастья. Я до каждого руководителя доношу, что сотрудников обязательно надо хвалить: что хорошо получается, а что можно сделать лучше. А то многие норовят забить — мол, раз человек до сих пор не уволился, значит, все его устраивает; а он, оказывается, уже выгорел и новую работу ищет. У нас во внутренних коммуникациях премии прямо связаны с текучкой кадров — чем она меньше, тем, значит, лучше работаем.

— Укрепляете связь гребца с веслом на галере, — сказал я.

Оля закатила глаза и показала язык, Вадим неприлично заржал.

Мимо прошли в обнимку паренек из разработки и девушка из бухгалтерии. Я и не знал, что они встречаются. Не то чтобы особо интересовался… В углу подвыпивший Зять схватил за пуговицу какого-то продажника и, брызгая слюной, вещал про оптимизацию бизнес-процессов; продажник тоскливо озирался, но никто не спешил ему на помощь, от Зятя воротило всех. Из соседней комнаты раздался дружный вопль — ребята всерьез увлеклись настолкой. Жизнь шла своим чередом.

— Будто и не уходил никуда, — Вадим вздохнул. — Такое все родное… хоть возвращайся.

— Да ну, брось! — вскинулся я. — Ты ведь это не всерьез, надеюсь? Туфта это все. Выпас молочного скота на травке. Чтобы у всех было ощущение, что ломаться за гроши ради прибыли чужих дядей — это интересно и весело.

— Слушай, ну вот достал ты уже своим нытьем! — Вадим говорил вроде шутейно, но чуть не смял свой стаканчик. — Нету у нас для тебя социализма, нету!

— А хоть бы и был, тебе бы там тоже ничего не понравилось, — поддакнула Оля.

— Добро пожаловать в реальный мир, Нео, блин! — Вадим разошёлся уже не на шутку. — Повзрослей ты уже наконец! Кому впадлу пахать на дядю, тот не ноет, а составляет бизнес-план, просчитывает риски, берет кредит — и лезет в какую-нибудь рыночную нишу, расталкивая там всех локтями. Никакой тебе зарплаты на карточку дважды в месяц, никаких корпоративных бонусов и отпусков с больничными. Крутись как хочешь, побеждает сильнейший.

— Ты это к чему? — спросил я. — Чисто поорать на меня, или?..

— Или! Вот ты новости не смотришь… А сейчас мощный тренд на импортозамещение идет, особенно в информационных технологиях. Нам скоро все свое нужно будет, отечественное, от банковского биллинга до игр на телефончике. Прикинь, сколько откроется новых ниш. А у тебя уже есть команда…

— Не моя это команда…

— Это ты не считаешь ее своей, — Оля положила мне руку на плечо. — Ты и жизнь свою своей жизнью не считаешь. Но ведь все можно изменить.

— Хорош уже себя жалеть, задрал, — сказал Вадим. — Давай, амиго, вынимай голову из жопы. Отдавай этот чертов долг и бери наконец свою чертову жизнь в свои чертовы руки.

Глава 27 Я остаюсь

Январь — февраль 2022 года

К новогодним каникулам я добавил неделю отпуска, и мы с Катькой поехали во Вьетнам. Взяли в аренду мотоциклы — она ездила гораздо круче меня, ни разу не упала, а я вот дважды навернулся на скользких горных дорогах, но отделался легкими ушибами. За три недели мы успели побывать во многих местах, которые я наметил для себя два года назад. Хорошо, что я побывал здесь теперь, а не тогда — без Катьки это было бы совсем не то. Я и забыл, как это — разделять каждый час своей жизни с по-настоящему близким человеком. В последнюю ночь в Ханое Катька решительно выбросила пачку презервативов в мусорную корзину.

Теперь мы с Вадимом встречались уже не просто пропустить по пивку — составляли план нашего бизнеса. На предприятии Вадима пользовались зарубежной программой для внутреннего документооборота, она стоила дорого и не вполне отвечала реальным потребностям; он описал, каким мог бы быть российский аналог, и полагал, что рынок сбыта для него есть. До отпуска я успел собрать подборку материалов по таким программам — обзоры, описания, архитектура. Ночами читал с телефона в придорожных вьетнамских отельчиках, скрутив яркость экрана на минимум, чтобы не мешать спать Катьке. С ней я тоже обсуждал этот проект, она годами работала с разными системами документооборота и здорово в них шарила; действительно, каждая была плоха по-своему. Как юрист Катька неплохо разбиралась в особенностях ведения бизнеса в России и охотно рассказывала мне о нюансах, с которыми наемные менеджеры не сталкиваются.

Я уже поговорил с Протасовым; он, конечно, брюзжал, бухтел и ныл, но потом принялся торговаться как черт — идея перейти в стартап со всей командой ему понравилась. Он и сам понимал, что слишком долго киснет на одном продукте, для айтишника это скверно. Странное дело: в «Нативе» от Протасова с его хамством и наглостью меня корежило, я и в страшном сне не мог представить, что захочу работать с ним по доброй воле. Но теперь, когда думал о собственном проекте, меня прежде всего волновали сильные стороны его участников. Идеальных людей не бывает, а чего ожидать от Протасова, я знал хорошо.

Толковых продажников, бухгалтеров и Каннибаловну я тоже думал переманить. В будущем, кстати, мы сможем принять на работу и Катьку — юрист нам понадобится. Игоряну тоже место найдётся. А может, однажды разрастёмся, и нам понадобится спец по внутренним коммуникациям, у Оли это отлично выходит. С точки зрения наемного менеджера меня раздражало, что начальники вечно тащат друзей и родственников на ключевые позиции. Но теперь я стал понимать, почему это происходит. Даже если на рынке есть специалисты покруче, которые обойдутся дешевле — важно, что близким людям можно доверять.

Впрочем, я пока старался не заглядывать так далеко в будущее. Как водный поток в плотину, оно упиралось в мой долг. Киснуть еще три года в «Нативе» дико не хотелось, постылая работа отчуждала от собственной жизни, и я хотел положить этому конец. Так и эдак прикидывал, как могу освободиться досрочно. Получалось, чтобы выплатить все в один момент, пришлось бы продать двухкомнатную квартиру, где мы жили теперь с Катькой. Другого жилья у меня не было: бабушкина однушка, где мы начинали супружескую жизнь, давным-давно ушла на уплату первого взноса за эту.

Я решил поговорить об этом с Катькой за ужином. В этот раз мы обошлись без перехода на здоровый образ жизни, но все равно я старался почаще готовить овощи — Катька их любила, да и для моего намечающегося пузика оно не вредно.

— Ну уж нет, — Катька изучала листочек с моими расчетами и качала головой. — Твою квартиру продавать не нужно. Я замуж шла за преуспевающего менеджера, а не за бомжа.

Я постарался скрыть разочарование. И я, и Катька обзавелись жильем после развода, потому совместно нажитым имуществом ни ее, ни моя квартиры не были.

— Нет, так нет… Я ведь только спросил…

— Вторая комната понадобится, когда нас станет больше, — решительно продолжила Катька. — Потому продадим лучше мою студию. Там мы даже вдвоем быстро взвыли бы друг от друга, личного пространства никакого. Это логово одинокой стервы мне больше не нужно.

— Катя… — я чуть не поперхнулся. — Ты… уверена?

Я помнил, что Катя пять лет выплачивала ипотеку за свою стильную студию в доме бизнес-класса.

— Ну я даже не знаю, — Катька снова засмеялась, сверкая белыми зубками. — Ты ведь хотел, чтобы я была на твоей стороне? Нельзя быть на чьей-то стороне наполовину, знаешь ли. Очевидно же, что сохранить твою квартиру для нас лучше. Если всего лишь деньги стоят между тобой и тем, чем ты по-настоящему хочешь заниматься в жизни — значит, студию мы превратим в эти деньги. И миску супа я всегда тебе налью, моя-то зарплата при мне… Может, через пять лет ты будешь бомжом, прячущимся от коллекторов. А может, олигархом. Как бы все ни обернулось — я на твоей стороне.

Катькина квартира стоила немного дешевле моей, но если прибавить деньги, которые скопил Игорь, даже в кредиты никому залезать не придется. К середине февраля у нас с Вадимом был бизнес-план и предварительный состав команды. И все-таки оба мы пока оставались на своих работах.

24 февраля 2022 года для меня началось с радости. Я еще спал, когда Катька нежно щелкнула меня по носу. Я открыл глаза и увидел, что она держит в руках тест с долгожданными двумя полосками. Но наобниматься вволю мы не успели — телефон заиграл мелодию из «Крестного отца».

Дазуров звонил мне с личного номера. Впервые.

— И как тебе новости? — проорал он вместо приветствия. Я едва не ответил, что мои новости его не касаются, да как он вообще узнал… Но тут же сообразил, что он, конечно, о другом.

— Не смотрел пока, — буркнул я, оживляя ноутбук.

— Ну так смотри, быстро!

Я скроллил новостные ленты. Обстрел погранпункта… разрыв дипломатических отношений… начало Специальной Военной Операции.

Это же…

— Просек? — спросила трубка.

— Да… Нет. Что это все значит… для нас?

— То и значит! Это, Олежка, тот самый шанс, которого мы столько ждали! Сегодня же обратишься к твоим гаврикам. От лица Дахау. Мол, кранты, все пропало! Здесь сейчас будет чума, голод, тотальная мобилизация, обстрелы и полный капец всякой нормальной жизни. Скажи, выезд за границу прикроют со дня на день. Паники побольше нагони в канал. А потом такой весь в белом — компания вас не бросит! Дахау всех защитит и спасет! Быстро, пока в себя не пришли, вывозим их… не знаю пока, да хоть на Кипр дешманский какой-нибудь. Эвакуация! Чартерный рейс только для наших сотрудников! Трое суток на сборы!

Под настороженным взглядом Катьки я вышел на балкон — остро захотелось глотнуть свежего воздуха.

— Это что, действительно… настолько срочно? У людей же семьи…

— Жен, мужей и детей с собой пусть берут.

— У многих родители пожилые.

— Не, старичье не потащим, разоримся на страховках. Скажи, потом поможем перевезти. Вообще на все вопросы отвечай — со временем обязательно решим, вот прямо уже решаем, а сейчас главное — выбраться из этой страны!

Я потер висок.

— У нас же продажи в России…

— Оформим через новое юрлицо, как-нибудь отсхематозимся. И переориентируемся на международный рынок оперативненько, алгоритмы-то универсальные…

— Но зачем? Почему так срочно?

— А затем, Олежек, затем! Чтобы твои сраные гении прочухаться не успели! Чемодан-вокзал-эмиграция! И вот там уже им будет не до выкрутасов с пачками заявлений по собственному. Там они будут никто, сечешь? Виза, разрешение на работу, медстраховка, да даже жилье приличное — все это только до тех пор, пока они с Дахау. Сами по себе они там нахер никому не сдались. Выдадим релокационный бонус в три оклада — но с условием мелким шрифтом, что при увольнении его надо вернуть, причем сразу. И накручивать, накручивать их все время, чтобы ссали от самой мысли о возвращении!

Дазуров говорил так энергично, что на секунду мне показалось — его слюна сейчас брызнет прямо с экрана телефона. В моих ответах он не нуждался — никаких возражений не ждал.

— Вот тогда-то мы из них и выжмем, как говорится, максимальную эффективность! Возьмем в оборот по полной программе. Пусть только попробуют сорвать сроки! Пахать станут, не разгибаясь, как негры на плантации!

Я отвел от уха орущий телефон. Медленно подавил порыв выбросить его с балкона. Что еще за глупости — вещь хорошая, нужная. Аккуратно нажал красную кнопку отбоя. Вернулся к Катьке.

— Что случилось? — тревожно спросила она.

— Все будет хорошо, — ответил я и улыбнулся.

Телефон зазвонил снова.

Я сбросил вызов и занес номер Дазурова в черный список.

Наградите автора лайком и донатом: https://author.today/work/292078

Оглавление

Пролог

Глава 1 У денег нет Родины

Глава 2 За немцев-освободителей!

Глава 3 Вперед, в светлое общеевропейское завтра

Глава 4 Дама с блин камелиями

Глава 5 Клоун по вызову

Глава 6 Сошествие во кринж

Глава 7…и другие звери

Глава 8 Разве ты не хочешь накормить своих детей?

Глава 9 Бог солнца и дружбы

Глава 10 Никакой депрессии у меня нет

Глава 11 Праздник любой ценой

Глава 12 Мы выбираем этичные гели для душа

Глава 13 Свобода, деньги и надежды

Глава 14 Я не давлю, сумма-то серьезная

Глава 15 Самый любимый и самый генеральный

Глава 16 Не теряем берега

Глава 17 И не трогайте свое лицо!

Глава 18 Последний профицит Дахау

Глава 19 Зажрались они у тебя

Глава 20 Зумер лезет в революционный класс

Глава 21 Жаль, что твои родители не чайлд-фри

Глава 22 Неудачник наносит ответный удар

Глава 23 Светлое фигурантное дело

Глава 24 Власть как способность уничтожить

Глава 25 Время возвращаться к своим

Глава 26 Вытащи голову из жопы, амиго

Глава 27 Я остаюсь