Теорема (из записок частного детектива Александра К.) [Александр Капьяр] (fb2) читать онлайн

Annotation

Знакомьтесь: частный детектив Александр К.Он был хорошим полицейским, и его выгнали из полиции. Теперь он частный сыщик.Он совсем не идеал. Он бывает грубым и циничным, выпивает и сквернословит, но когда вам станет плохо, вы придете к нему, и он поможет.Без него ночь была бы темнее.

notes

1

В оформлении обложки использована фотография с https://www.boundless.org/wp-content/uploads/sites/2/article/fai-09-god-is-in.jpg

– Александр, вам нужно жениться, – заявила Елена Ивановна.

Мы, как всегда, коротали время в моем офисе – крохотной полуподвальной комнатке, бывшим чуланом для швабр. Я восседал в единственном кресле, задрав ноги на край стола, как заправский голливудский детектив. Елена Ивановна занимала столик с телефоном в углу.

Мой ассистент высказывала мысль о необходимости брака регулярно и всякий раз подкрепляла ее цитатами. На этот раз у нее в руках был сборник изречений английских и американских классиков.

– Вот, послушайте: «Брак приносит много огорчений, однако безбрачие не дает никаких радостей». Это сказал Сэмюэл Джонсон.

– Видать, мужик хлебнул и того, и другого. Такому можно верить, – отозвался я. – А кто этот Джонсон?

– Выдающийся английский просветитель 18 века. Стыдно, Александр, не знать таких имен.

– Стыдно, – согласился я.

– А вот еще: «Рядовой человек, который счастлив в браке, намного счастливее гения, живущего в одиночестве». Дейл Карнеги.

– Это который учил заводить друзей и делать на этом деньги? Прохиндей. С таким держи ухо востро.

– Вы во всем видите дурное, Александр. Это у вас профессиональное.

– Может быть. Слушайте, я тоже вспомнил одну цитату. «Брак состоит из господина, госпожи и двух рабов». Четко сказано, а? Это тоже какой-то американец, не помню кто.

– Амброз Бирс. Хороший писатель, но циник. Не нужно за ним повторять.

Наша литературная викторина могла бы продолжаться еще долго, но в дверь постучали.

– Открыто! – крикнул я, убирая ноги со стола.

Вошедший вежливо поздоровался и, по моему приглашению, сел на стул, поставленный таким образом, что свет из единственного окошка под потолком падал на гостя, а сам я оставался в тени. Такая конфигурация позволяла мне не таясь разглядывать своих клиентов и следить за их реакциями.

Посетителю было лет тридцать. Тщедушный, плохо одетый очкарик с печатью внутреннего содержания на лице. Интеллигент.

– Чем я могу быть вам полезен? – интеллигентно спросил я.

– Я потерял кое-что очень важное. Мне необходимо вернуть эту вещь. Это вопрос жизни и смерти.

– Ну-ну, зачем так сразу. Что вы потеряли?

– Портфель.

– А это у вас что? – Я кивнул на портфель, который был у посетителя в руках.

– А… Это новый, а тот был старый.

Портфель, на который я смотрел, был бесформенной кошелкой из дешевого кожзаменителя. Если это был новый, то каков же был старый? Последний бомж не позарился бы на такое убожество.

– У вас там было что-то ценное?

– Да, очень. Вот, я вам покажу.

Интеллигент выудил из своего нового портфеля картонную папку с тесемками. Развязав тесемки, он с некоторой торжественностью достал и протянул мне пачку исписанных от руки листков.

В бытность полицейским я работал по делу одного маньяка, настоящего психа. Псих вел что-то вроде дневника, который представлял собой мешанину совершенно нечитаемых закорючек. То, что я увидел сейчас, было очень похоже на тот дневник.

– Что это?

– Это теорема Чандрасекхара–Хаусхофера.

Он сказал это так, будто не сомневался, что мне будет понятно, о чем речь. И правда, не может же нормальный взрослый человек не знать этого Чандра… как его там.

– Извините, вы ученый? – осторожно спросил я.

– Научный работник. Математик.

Ну, слава богу, это многое объясняло.

– А что было в другом портфеле?

– Теорема.

– Тоже этого… Чандразахара?

– Нет, моя. Я развил теорему Чандрасекхара для важного частного случая.

– И вы потеряли свою теорему? Скажите, а нельзя ее записать заново? Вы же, наверно, помните каждую букву.

– Конечно. Но… Видите ли, моя теорема еще не опубликована и может представлять интерес для…

– Для иностранных разведок? – пошутил я.

Посетитель потупился.

– Ну, это маловероятно. Вряд ли они так быстро… Тут дело в другом. В последнее время я много занимался приложениями этой теоремы и вчера вынес с работы некоторые важные материалы, чтобы посидеть над ними дома. Если это обнаружится, меня как минимум уволят, а может быть, и гораздо хуже.

– А где вы работаете?

– Извините, я не могу это разглашать. Я и так уже сказал слишком много.

Елена Ивановна утверждает, что за моей внешней грубостью скрывается добрый и чувствительный человек. Не уверен, что меня можно назвать «добрым» и «чувствительным», но иногда я веду себя, как настоящая тряпка. Такое бывает, когда мне нужно отказать клиенту.

– Видите ли, всякие там шпионские игры, разведки-контрразведки, – это не мой уровень. Я занимаюсь мелкими бытовыми делами. Вот, недавно кота нашел…

Я промямлил все это, от неловкости уставившись на стоптанные ботинки посетителя. Он заметил мой взгляд и истолковал его по-своему.

– Не сомневайтесь, я смогу заплатить. В крайнем случае, продам машину. Вот, я тут приготовил задаток…

Он опять полез в портфель.

– Не надо, не будем беспокоить Чандру, – остановил я его. – Сделаем так: я начну поиски, а потом, если что-то будет проклевываться, мы поговорим о гонораре. Я с вами свяжусь.

Я поднялся и протянул ему руку с профессиональной улыбкой голливудского детектива.

– Но вы даже не спросили, где я потерял портфель!

– Ах да, – я снова обреченно сел. – Так где же это случилось?

По словам ученого, он вынес с работы данные каких-то секретных экспериментов – торопился обработать их с помощью своей новой теоремы, чтобы вовремя подать заявку на грант. Данные имели вид таблиц, по старинке напечатанных на бумаге. «Видите ли, у нас на флешку записать ничего нельзя, – пояснил похититель документов. – Служба безопасности все контролирует».

После работы математик в придорожном кафе встретился с коллегой–женщиной.

– У нас был личный разговор, – пояснил он, отводя глаза.

«Угу», – сказал я про себя.

По окончании разговора коллега покинула кафе первой. Мужчина ушел через несколько минут, по рассеянности оставив там портфель.

– Может быть, ваша коллега унесла его по ошибке?

– Нет, у нее есть свой. Не могла же она унести два портфеля.

– А вы спрашивали потом в кафе?

– Конечно. Портфеля у них нет, они ничего не знают.

Мне показалось, что у него дрожал голос. Не хватало еще, чтобы он расплакался в моем офисе.

– Ну что же, все ясно, – сказал я бодро, поднимаясь. – Будем работать.

– А вы не запишете адрес кафе?

– Ах да, – вздохнул я.

Записав адрес кафе и телефон математика, я наконец проводил его.

– Что? – спросил я Елену Ивановну в ответ на ее выразительный взгляд.

– Александр, я надеюсь, вы не обманете бедного гения? Вы поможете ему?

– Но он же псих! У него на лбу написано «паранойя».

– Может, он и псих, но он по-настоящему переживает и верит в то, что говорит, я это чувствую.

– Елена Ивановна, вы не забыли, кто здесь детектив?

– Помню, помню. Вы детектив. А я всего лишь ассистент – по сути, уборщица без права голоса. Неделикатно с вашей стороны, Александр, напоминать мне об этом. Кстати, вы мне еще не заплатили за прошлый месяц.

– Хорошая ксива. Жаль, что просрочена, – сказал хозяин кафе с ухмылкой, возвращая мне удостоверение, которое мне удалось заныкать, когда я уходил из полиции.

Хозяин был моего возраста, одет в дорогой кожаный пиджак и белую сорочку, которую распирал пивной живот. Его ноги в туфлях крокодиловой кожи были задраны на край стола. Я впервые осознал, как вульгарно и по-хамски выглядит человек в такой позе. Я тоже так делаю, но, по крайней мере, снимаю ноги со стола при посетителях.

– А ты меня не узнаешь?

Я присмотрелся. В самом деле, мужчина напоминал мне кое-кого из моего славного полицейского прошлого.

– УБЭП? – неуверенно спросил я.

– Он самый. – Хозяин рассмеялся. – Помнишь, какой я был? Худой, шустрый. Да, были времена…

Я работал с ним по одному делу, когда была создана сводная группа из убэповцев и нас, оперов. Действительно, с тех пор он сильно изменился.

– Так ты теперь бизнесмен?

– Как видишь… Выпить хочешь? – Он выудил из стола бутылку французского коньяка и нарезанный лимон на блюдце.

Я вежливо отказался.

Он махнул рюмку, пососал лимон. Было видно, что у него это отработанная процедура.

Я начал было излагать свой вопрос, но бывшему убэповцу явно хотелось поговорить самому.

– Ты, наверно, хочешь спросить, как я стал здесь хозяином, – перебил он меня, покончив с лимоном.

– Как ты стал хозяином? – послушно спросил я.

– Тот, кто это заведение создал, хорошо понимал про всякий сервис-шмервис, но по жизни был дурак. Не знал главного: кому и сколько отстегивать. Я от нашей конторы его вел и, конечно, придавливал помаленьку. В конце концов этот крендель совсем разочаровался в предпринимательстве и переписал бизнес на меня.

– И где он теперь?

– Жив-здоров, если ты об этом. Уехал на историческую родину.

– Значит, у тебя жизнь удалась?

– А что? Квартира в центре, тачка престижная, даже вот домик на Кипре приобрел. Что еще нужно бывшему менту?

Он изобразил лицом довольство жизнью, но вышло не очень убедительно.

– Ну, а ты чем дышишь?.. Постой-ка, мне кто-то говорил, что ты заделался частным сыщиком.

– Заделался, – подтвердил я.

– Ну, и как оно?

– По деньгам – никак, а вообще ничего. Бывает не скучно.

– Не скучно – это хорошо… – задумчиво отозвался он. – Так ты ко мне по делу? Ищешь кого-нибудь?

Я рассказал ему про математика и его портфель.

– А что было в портфеле? Деньги?

– Да нет. Так, всякая ученая лабуда.

– Ладно, не хочешь – не говори. Двигайся поближе, я тебе кое-что покажу.

На столе у хозяина кафе стоял большой монитор, на который выводилась видеотрансляция из помещения кафе, во всех ракурсах. Видео было высокого разрешения.

– Я, как здесь обосновался, понатыкал хороших камер, думал, буду вести наблюдение. Только что тут наблюдать? Как официантки посетителям объедки втюхивают, а бармен пиво разбавляет? Хоть бы подрался кто-нибудь, так ведь не дождешься… Когда, говоришь, твой ученый здесь был?

Убэповец быстро нашел нужную запись.

Математик пришел в кафе с женщиной. Впрочем, «женщина» – это было громко сказано. Серая мышь в очках, очень похожая на моего клиента. У каждого в руке было по портфелю.

Двое заказали чаю, но к нему не притронулись, а говорили о чем-то. Зрелище было крайне скучное: две сутулые фигуры сидели за столом неподвижно, по очереди открывая рот. Никаких жестов, никакого выражения на лицах. Возможно, они обсуждали теорему Чандрасекхара.

Потом женщина поднялась и ушла – со своим портфелем. Через пару минут математик тоже ушел, оставив портфель на стуле.

– И куда же делся этот чертов портфель? – спросил я.

– Терпение, сейчас узнаем.

Убэповец промотал вперед и нашел нужный момент. Через пять минут после ухода математика женщина вернулась. Поискала глазами коллегу, поняла, что его нет, шагнула к выходу, но заметила портфель. Прихватив его, вышла с двумя портфелями.

– И что это значит? – произнес я. – Математику она портфель не вернула. Что же она с ним сделала?

– Ты детектив, тебе разгадывать такие сложные загадки. Может, она продала портфель иностранной разведке? – с серьезным видом спросил мой знакомец.

– Только не надо про разведку, ладно?

– О’кей, о’кей, – посмеялся он. – Хочешь посмотреть, как она выходила из кафе?

Он вывел на монитор запись с камеры у входа в заведение. Женщина вышла, неся оба портфеля, и почти сразу села в маршрутное такси. Качество видео было настолько хорошее, что я разглядел номер маршрута и даже номер машины.

Убэповец скинул мне на телефон обе записи.

– Выпить хочешь?

На этот раз я не стал отказываться. Мы опрокинули по рюмке.

– Разбередил ты мне нутро, – мрачно сказал хозяин кафе, посасывая лимон. – Я же ищейка, как и ты. Мое дело – следствие. А что я здесь делаю?

– Ты успешный бизнесмен. Тебе все завидуют. У тебя есть домик на Кипре.

– Кстати, – встрепенулся он. – Купи его у меня, а? Недалеко от моря, гараж на две машины, во дворе оливки растут. Я недорого отдам.

– Да куда мне.

Он вздохнул.

– Все так плохо? – спросил я.

– Ты не поверишь, меня хватило на две недели, потом сбежал. Не могу больше видеть это море и оливки эти чертовы…

Я поблагодарил его и направился к выходу.

Когда я уже был в дверях, он окликнул меня:

– Слушай, возьми меня в дело, а? Мне даже платы никакой не нужно, просто подкидывай какую-нибудь работенку. Кафе я бросить не могу, но мне нужно иногда чем-то заняться, а то я тут сгнию.

– Подумаю, – обещал я.

Убэповец был, конечно, большая сволочь, но при своей профессии я не мог себе позволить чистоплюйства.

Минут через десять, когда я был в дороге, он мне позвонил.

– Слушай, я тут еще кое-что для тебя нарыл. Кидаю на трубку. Тебе будет интересно.

У себя в офисе я прокрутил записи из кафе, плохо понимая, зачем я вообще на это смотрю. Двое коллег-чудиков что-то обсуждали, сидя за чаем. Потом один забыл портфель, а другая его нашла, но не вернула. Это мог быть дружеский розыгрыш или мелкая пакость. Клара у Карла украла кларнет. В конце концов, женщина могла, придя домой, закинуть куда-нибудь портфель коллеги и забыть о нем. Они же математики, люди не от мира сего. Что мне тут расследовать?

– Ох, – произнесла Елена Ивановна, которая наблюдала видео из-за моего плеча. – Эти двое переживают настоящую драму. Неужели вы не видите?

– Не вижу. По-моему, они говорят о погоде.

– Это как у Чехова – помните? «Люди сидят, чай пьют, а в это время разбиваются их жизни». Вы должны помочь этим несчастным, Александр!

– Елена Ивановна, помолчите. Вы с Чеховым мне мешаете.

– Молчу, молчу. Я всегда молчу. – Мой ассистент обиженно надула губы, но продолжала нависать над моим плечом.

Я поставил другую запись – одну из тех, которые убэповец дослал мне вдогонку. На ней был запечатлен момент, когда математик только подъехал к кафе. У него действительно была машина – «Жигуль», который, наверно, рассекал еще во время Московской олимпиады. Поставив машину, ученый, сутулясь и семеня ножками, поднялся на крыльцо и скрылся в кафе.

И что? И ничего. Я задвигал мышью, чтобы стереть все эти никчемные записи, но увидел нечто, от чего мышь в моей руке замерла. К кафе подъехала и остановилась немного поодаль еще одна машина. В ней было два мужских силуэта. Мужчины сидели в непринужденных позах и были вроде как не при делах. Вроде как.

На последнем видео математик выходил из кафе. Портфеля у него в руке не было, и двигался он как-то неровно, будто пьяный. Когда он отъехал в своем коллекционном «Жигуле», непринужденные мужчины в своей машине последовали за ним.

– Это то, что я думаю? – проговорила Елена Ивановна.

– Угу. Слежка. Нашего гения ведут.

– Кто за ним следит?

– У меня есть догадка, но мне она не нравится. Надеюсь, я ошибаюсь.

Я полез в базу автомобильных номеров, пароли к которой мои ленивые бывшие коллеги не меняли с тех пор, как я служил правоохранителем.

– Черт, – сказал я.

– Что?

– Так и есть, это чекисты, чтоб им…

Я не представлял, что Елена Ивановна может быть такой взволнованной. Ее лицо покрылось красными пятнами.

– Александр, немедленно уничтожьте все записи и забудьте об этом деле! – кричала она. Потом перешла на горячий шепот: – Вы не представляете, на что способны эти люди. Вот, послушайте: мой первый муж был филателистом, у него было много корреспондентов во всем мире. Однажды он вышел за хлебом и пропал на семь лет, ни слуху, ни духу. Вернулся совершенно уничтоженный и рассказал, что признался в измене родине. В измене родине, представляете? Мой муж! Да он даже мне никогда изменить не мог!

У бедной женщины на глазах были слезы. Я погладил ее по руке.

– Ну, успокойтесь, Елена Ивановна.

Она утирала глаза платочком.

– Не суйтесь в это, я вас умоляю. Вы просто не знаете…

– Да знаю я, – сказал я, поднимаясь. – Но контракт есть контракт, его надо выполнять.

Я понимал, что совершаю ошибку и, скорее всего, пожалею об этом, но благоразумие никогда не было моим сильным качеством.

По номеру я легко нашел компанию, которой принадлежала маршрутка, и саму машину.

Водитель был немолодой гастарбайтер. У него был перерыв; сидя в своей «Газели», он пил кефир из бутылки и читал книгу. При виде меня он спрятал книгу под сиденье.

– Что я сделал, начальник? Регистрация есть, все есть, ничего не нарушал.

– А ты как понял, что я полицейский? Имел дело с полицией?

– Имел дело, начальник, – подтвердил он, потупившись.

Я показал ему снимок – кадр из видео, где была хорошо видна женщина.

– Эта вчера вечером села к тебе у кафе. Где она сошла?

– Как я могу знать, начальник? Столько пассажиров, входят–выходят… Как я запомню?

Актер он был неважный. Сразу было видно, что женщину он узнал.

– Слушай, земляк, кончай придуриваться, а то ночевать будешь за решеткой.

Гастарбайтер вздохнул.

– Не надо за решеткой, начальник.

Перестав придуриваться, он толково, на чистом русском языке, доложил мне, что эту женщину он знает, она каждый день ездит на маршрутке на работу, а вечером – с работы.

– Вежливая, всегда здоровается, – добавил он.

– А ты где так насобачился по-русски балакать? – удивился я.

– Собачился-собачился, вот и насобачился.

– Шутник. А что за книгу читаешь?

– Да я не читаю. Картинки рассматриваю.

Он не хотел показывать мне книгу, но я все равно вытащил ее у него из-под сиденья. Это был последний роман Пелевина.

– Ни х… Ничего себе. Какие мы книги читаем! Ну, и как тебе?

– Не понравилось. Картинок нет.

– Да, мне тоже не понравилось, – рассмеялся я. – А ты откуда такой умный? Ты кем был у себя дома?

– Писателем, – нехотя признался он.

– Черт, еще один интеллигент на мою голову. Кругом одни интеллигенты, простому оперу ступить некуда.

Не в моих правилах лезть людям в душу, но тут я не удержался.

– Ну и как, не обидно тебе? Там ты был писатель, а здесь водила.

– Обида на судьбу – это рабское чувство. Раба нужно выдавливать из себя по капле. Это Чехов сказал.

– Ты мне только своего Чехова не суй!

– Как скажешь, начальник. Только Чехов не мой, он всемирный.

– Завязывай, я сказал!

Мне пришла мысль познакомить маршрутного писателя с Еленой Ивановой, но потом я понял, что тогда он будет часто отираться в моем офисе, а их двоих я не вынесу.

– Тебе когда на маршрут? – спросил я.

– Уже пора.

– Я поеду за тобой, покажешь, где женщина сошла.

Маршрутка поехала в сторону окраины, миновала злополучное кафе, выехала к речке, покатила по мосту, за мостом остановилась. Водитель помахал мне рукой из окна.

Я притормозил, подошел.

– Женщина всегда сходила здесь и шла в сторону тех домов. – Гастарбайтер указал на квартал панельных пятиэтажек.

– Ладно, бывай. Чехову привет передавай.

– Передам, начальник.

Я ждал, сидя в машине и не сводя глаз с того места, где от дороги в сторону пятиэтажек отходила тропинка. Прошло больше двух часов, проехало с десяток маршруток, но женщина из них не выходила.

Был осенний вечер, быстро темнело, но я был уверен, что женщину я не пропустил. Обычное время ее возвращения с работы давно миновало, и раз она не появилась, значит, что-то произошло.

Я уже собрался ехать восвояси, когда увидел ее. Она не приехала на маршрутке, а наоборот, шла по тропинке от домов к дороге.

В руке у нее был портфель. Тот самый.

Женщина вышла к дороге и пошагала вдоль нее к реке. Я развернулся и поехал вслед за моим объектом по другой полосе. Даже если бы объект обернулся, то в вечернем сумраке вряд ли заметил бы машину, которая подозрительно медленно ехала с выключенными фарами. Но объект не оборачивался.

Я пытался сообразить, куда женщина могла нести злополучный портфель с гениальной теоремой и секретными документами. Ну, не может же быть, в самом деле… Я гнал из головы слова «иностранная разведка», но ничего более путного на ум не приходило.

Женщина подошла к реке и вступила на мост. Я остановился у въезда на него, чтобы не обнаруживать себя раньше времени. Вокруг не было ни души. Передача документов агенту иностранной разведки могла состояться как раз на мосту. Тогда я бы дал по газам и накрыл разом всю шайку.

Женщина поднялась на середину моста и остановилась. Постояв там с минуту, будто ожидая кого-то, она… Она с размаху швырнула портфель в реку.

Совершив это необъяснимое действие, она повернулась и быстрым шагом пошла назад, почти бегом миновала мою машину и удалилась в сторону домов.

Проводив ее взглядом, я вылез из машины и вышел на кромку берега. Течение было медленное, так что портфель никуда не делся – его черный пузырь отчетливо виднелся под мостом.

Интересно, за какие деньги может человек в одежде полезть в почти ледяную воду? А я за это имел все шансы получить ноль рублей ноль копеек. Чувствуя себя дураком, который на конкурсе дураков займет второе место, я скинул башмаки и плюхнулся в реку.

Хорошо, что я когда-то занимался плаваньем. Несколько взмахов, и я оказался на середине реки. Плыть обратно, с портфелем в одной руке, было труднее, но все же, в стиле раненого Чапаева, я одолел водную стихию, и скоро, дрожа как цуцик, уже снова залезал в свои башмаки на берегу.

Открыв портфель, я обнаружил в нем бумаги, которые даже не успели намокнуть.

Я поспешил к машине. Дело было закончено, оставалось только вернуть научные ценности математику.

В машине я закинул мокрый портфель назад, но с меня самого текло гораздо хуже. Я включил зажигание, предвкушая, как домчусь домой, где в холодильнике меня ждала бутылка водки. Я не пьяница, но всегда выпиваю для профилактики после купания в осенней реке.

Я выключил зажигание, потому что мимо меня опять скользнула тенью знакомая фигура.

Женщина поднялась на мост и, нагнувшись над перилами, смотрела в темную воду. Если она там выглядывала выброшенный портфель, то зря, – его уже выловил отважный водоплавающий сыщик.

Я пригляделся. Что-то в фигуре женщины – в том, как она нависала над перилами, – мне не понравилось. Настолько, что я выскочил из машины и помчался на мост.

Я перехватил ее, когда она уже перекинула ногу и почти перевалилась через перила, навстречу темной воде.

Я рухнул спиной на бетон, женщина – на меня. Она издавала какие-то дикие звуки и дергалась, пытаясь высвободиться, но я держал ее крепко.

– Пустите меня, я должна умереть! – прохрипела она.

– No way, dear. Not on my shift¹, – сказал я, почему-то по-английски.

– Вы кто? – спросила она, когда немного успокоилась.

– Я ангел, – скромно представился я.

Она потрогала меня пальцами.

– Почему вы мокрый?

– С ангелами это бывает.

Я поднял женщину на ноги, но она была не в состоянии идти, так что я практически на себе дотащил ее до машины.

В машине ее вдруг опять переклинило.

– Пустите меня, я должна умереть! – кричала она, пытаясь выбраться из машины.

– Ну-ну, милая, перестань. Никто сегодня не умрет.

Я обнимал рукой ее трясущиеся худые плечи.

– Вы не понимаете. Я совершила ужасное преступление, погубила лучшего человека на свете. Я все равно не могу теперь жить!

– Это ты про портфель? – сообразил я.

Продолжая удерживать женщину, я другой рукой нашарил сзади и вручил ей мокрое изделие из кожзаменителя.

Женщина вцепилась в портфель и умолкла, уставившись на меня широко распахнутыми глазами. Возможно, она в самом деле поверила, что я ангел. По правде говоря, я и сам в это немного поверил.

Я отвез ее до дома, мы поднялись в квартиру – однушку с книгами по всем стенам. Я уложил женщину на диван, укрыл каким-то пледом.

Она продолжала прижимать к груди портфель, с которого капала вода. Когда я попытался забрать у нее эту драгоценность, она протестующе завыла и вцепилась еще крепче.

– Не буду, не буду, – успокоил я ее. – Слушай, у тебя выпить есть?

– Н-не знаю, кажется, на кухне есть настойка.

Я пошел на кухню, отыскал в шкафчике полбутылки ягодной настойки, налил ей в стакан.

Когда я вернулся в комнату, она была в какой-то прострации, а мне еще нужно было с ней поговорить. Я растормошил ее и заставил выпить пару глотков.

– Давай, милая, коротко и по делу. Почему ты пыталась прыгнуть с моста?

– Я хотела умереть.

– Это я понял. Кстати, река там неглубокая, так что не факт, что тебе удалось бы утонуть.

– Мне бы хватило, я не умею плавать.

– Вот как. Значит, у тебя все просчитано… И все-таки, зачем тебе умирать?

Она долго молчала, потом что-то пробормотала в подушку.

– Что? Я не расслышал.

– Я беременна.

Такие дела. Женщина-математик залетела от своего коллеги и побежала топиться, как какая-нибудь белошвейка из 19 века.

– А он что, не хочет ребенка?

– Очень хочет! Но мы… Мы бедные, нам негде жить. Он живет с мамой, а я здесь, с родителями.

– Кстати, где они?

– На даче, картошку выкапывают. Завтра вернутся.

– Это хорошо.

Вся надежда этой ученой пары была на грант, но получение гранта все оттягивалось, а с ребенком нужно было решать. Он уговаривал ее сделать аборт, она на словах соглашалась, но не могла на это пойти. История старая, как мир.

– А почему ты выбросила портфель?

– Не знаю… Я хотела, чтобы ему было так же больно, как мне. Я ужасная женщина! – Она уткнулась лицом в подушку.

Женщину перед собой я видел, ужасную – нет.

Я погладил ее по плечу.

– Успокойся и послушай меня. Завтра с утра вернешь документы своему мужику. Первым делом, слышишь?.. И завязывай с этими драмами. Подумаешь, жить негде! Устроитесь как-нибудь, не вы первые. Как говорила моя бабка, лишь бы не было войны.

Я еще разглагольствовал некоторое время, стараясь ее подбодрить, приводил положительные примеры из жизни и литературы, пока не заметил, что она крепко спит.

Я ехал домой, понимая, что моя заветная бутылка обречена. Когда я спасаю беременных женщин-математиков, мне необходимо как следует выпить.

Утром я вышел не за хлебом, а за пивом.

С похмелья, на нетвердых ногах, я чуть не угодил под колеса вывернувшей из-за угла машины. Однако машина меня давить не собиралась, она аккуратно затормозила, даже не облив меня грязью из лужи.

Все бы хорошо, но я узнал машину. Это она, с двумя службистами, третьего дня назад стояла у кафе, поджидая математика.

Я и так был не в форме после вчерашнего, а тут мне совсем поплохело.

Меня окликнули, назвав по имени, и предложили сесть в машину.

Можно было броситься бежать или начать сотрясать воздух всякими бессмысленными вопросами вроде: «Кто вы такие?», «Что это значит?», «На каком основании?» – но я просто подчинился. Когда зверь попадает в силок, ему лучше не дергаться, потому что от этого петля на ноге только туже затягивается. Впрочем, если не дергаться, то шансы у зверя все равно не велики.

Допросная комната не была каким-то мрачным казематом, а скорее напоминала номер дешевой гостиницы. Стену украшала большая репродукция картины Левитана «Золотая осень». Я это оценил: такие детали помогают создать обстановку доверия. Я обещал себе тоже украсить свой офис какой-нибудь располагающей картиной – если мне доведется туда вернуться.

– Ну что же вы, Александр. Один раз органы безопасности поверили вам, отпустили, а вы опять…

Я малодушно надеялся, что та история не сохранилась в компьютерах ведомства, или что эти ребята не сподобятся заглянуть в старый файл, но нет: и сохранилась, и сподобились.

Однажды, когда я еще был опером, меня навестил знакомый монгол. В молодости мы были на одном курсе в училище, потом он уехал в свой Улан-Батор и, в отличие от меня, сделал там карьеру. А тут прилетел на какую-то межведомственную конференцию и заехал ко мне. Мы изрядно выпили, он интересно рассказывал об особенностях монгольского сыска, а на прощание подарил мне дубленку. Дубленка была красивая, но он предупредил, что не успел ее обработать и, если этого не сделать, ее сожрет вредитель.

Был не сезон, я засунул дубленку на антресоль и забыл про нее до тех пор, пока по квартире не начали летать стаи моли.

Я уже совсем было собрался подвергнуть монгольский сувенир должной обработке, когда меня взяли люди из госбезопасности. Дубленку прихватили в качестве вещдока.

Чекисты склоняли меня к чистосердечному признанию, но сами не могли определиться насчет состава преступления: шпионаж в пользу Монголии был интересной, свежей версией, но слишком экзотичной даже для них, а контрабанда дубленок – как-то мелковато.

В управлении меня продержали несколько дней, и держали бы дольше, но моль от дубленки, покоившейся в помещении для вещдоков, презирая решетки, разлетелась по коридорам. Насколько я понял, это не понравилось начальству; во всяком случае, до меня доносился чей-то грозный голос, распекавший подчиненных за то, что те развели в служебных помещениях антисанитарию.

Меня с дубленкой выставили вон, пригрозив, что в другой раз я так легко не отделаюсь.

И вот этот другой раз наступил.

Я старался не раздражать моих собеседников, но все-таки должен был спросить, в чем, собственно, дело. Мне сказали, что дело ясное: с помощью сотрудника закрытого научного учреждения я организовал похищение секретных документов. Осталось узнать, кому и как я должен был их передать.

Я, как мог, изобразил удивление, и объяснил, что сотрудник научного учреждения обратился ко мне, частному сыщику, с просьбой проследить за его девушкой, которую он подозревал в симпатиях к другому коллеге.

– Александр, вы нас удивляете, – сказали мне бойцы невидимого фронта. – Ничего умнее не могли придумать? Это уж совсем убогая туфта.

Я был согласен, что это убогая туфта, но никакой другой туфты предложить им не мог.

Один из двоих чекистов был постарше и, видимо, в более высоком звании. Сказав коллеге: «Ладно, тут все понятно. Работай», – он вышел.

И младший коллега приступил к работе.

Метод у него был, на первый взгляд, очень простой. Он без конца повторял одно и то же: «Когда и кем вы были завербованы?», «Кто еще входил в состав группы?», «Каким образом вы собирались переправить секретные документы в иностранный центр?», – и так далее, всего десяток вопросов.

Идея была не в том, чтобы подловить меня с помощью какого-то неожиданного, хитрого захода, а в том, чтобы, долбя в одну точку, в конце концов пробить мою психологическую защиту.

Я реагировал предсказуемо, говорил: «Товарищи, это какое-то недоразумение!», «Какая иностранная разведка, о чем вы?», «Ну, какой я агент? Я всего лишь частный сыщик!».

Потом я возмущался, грозил пожаловаться в высокие инстанции, восклицал риторически: «Интересно, как посмотрит на это Европейский суд по правам человека!», и тому подобное.

А следователь все долбил свое. Хотя вопросы были одни и те же, записать их на магнитофон и прокручивать запись не получилось бы. Тут все дело было в какой-то особой интонации, с какой они задавались. Вопросы падали кирпичами в мозг и в душу, отмахнуться от них было невозможно. Молодой следователь дело свое знал, перспективный был товарищ.

В психологии различают пять стадий принятия неизбежного. Четвертая стадия – депрессия. Дойдя до нее, я замолчал, уставился в какую-то точку на стене и отключился от происходящего. Вернее сказать, хотел отключиться, но не получилось. Вопросы следователя продолжали звучать у меня в голове, как удары колокола.

Я не знал, сколько прошло времени, как потом выяснилось – целый день, с утра до вечера. Я дошел до пятой стадии, когда согласие с неизбежным видится самым разумным и даже по-своему оптимистическим выходом.

Я уже открыл рот, чтобы во всем признаться, когда распахнулась дверь и показался старший офицер. Жестом он вызвал коллегу в коридор. Хотя дверь они прикрыли, я слышал их разговор, который они даже не старались приглушить.

– Давай, заканчивай это, – сказал старший подчиненному.

– Как заканчивать? Он уже потек, скоро все подпишет.

– Заканчивай. Я не могу тут всю ночь торчать. Кстати, из института звонили – документы нашлись. А бедолага этот нам сейчас без надобности: в этом квартале палка у нас уже есть. Не волнуйся, в следующий раз мы его оприходуем, никуда не денется.

– Что мне написать в отчете?

– А что он там говорил? Следил за неверной бабой? Так и напиши.

– Но он же врал!

– Конечно, врал! А вот моя жена не врет. Если я еще раз не приду домой ночевать, она меня выгонит.

Так закончилась, едва начавшись, моя карьера иностранного агента.

Соломон говорил: «Все проходит». Нужно было зарабатывать, я погрузился в другие дела и постепенно забыл об этой истории, но, как оказалось, кое-кто не забыл.

Через полгода дверь моего офиса распахнулась и явилась целая группа: математик и его ужасная женщина с младенцем на руках.

Они рассказали, что получили большой грант и взяли ипотеку, так что ребенка из роддома привезли уже в собственную квартиру.

– Вы настоящий ангел нашей семьи, – сказала женщина.

Она пополнела и похорошела, теперь всякий мог увидеть в ней то, что когда-то разглядел математик.

Он протянул мне конверт:

– Примите с нашей великой благодарностью.

Я заглянул в конверт.

– Здесь в три раза больше, чем нужно!

– Но ведь и нас теперь трое.

Они все, включая малыша, улыбались.

Я спорить не стал. В конце концов, они математики, в числах они разбираются лучше.

Когда они ушли, Елена Ивановна сказала с убеждением:

– Все-таки, Александр, вам нужно жениться.

– Я подумаю, – откликнулся я, созерцая свою любимую репродукцию «Золотой осени» Левитана.

notes

Примечания

1

Не выйдет, милая. Не в мою смену. (англ.)