Тайны Чудесного леса. Пушистый ёж [Иван Сергеевич Бутаков] (fb2) читать онлайн

Глава 1. Пробуждение

Когда самый первый лист на дереве в Чудесном лесу, обогнав всех своих собратьев, распустился из своей почки и лениво потянулся к солнцу, остальные, тут же последовавшие его примеру, начали наперебой разговаривать друг с другом. Лес будто ожил после долгой зимы, повсюду журчали ручьи, пели птицы, зевая и ворча, просыпались медведи, белки выходили на ветки поприветствовать соседей, приход весны не оставлял равнодушным никого и ничего. И в этот самый день ‘пробуждения’, когда все вокруг шумело и галдело, не было места тише огромного старого дуба, под корнями которого, за плотно закупоренной дверью, просыпалось семейство ежей Грей.

Солнце было уже высоко, когда младший из семейства Грей, Герман, едва раскрыв глаза, растянулся в широкой улыбке. Сегодня для него был особенный день. День, когда он из маленького серо-розового с белым пушком ежонка превратится в зрелого колючего Ежа. Восторг переполнял его. Одним рывком он скинул с себя одеяло, и пока оно плавно парило над кроватью, добежал до зеркала и включил свет. Вот оно. Точнее он. Новый он. Взрослый он. Все с теми же яркими детскими глазками, той же серо-розоватой кожей, мягкими, как шелк белыми иголками… с мордочкой полной недоумения, смотрело на него отражение из зеркала. Простояв неподвижно какое-то время, Герман отправился в столовую, откуда уже доносились голоса его родных.

Как уже говорилось выше, Герман был младшим ребенком в семье. У него было четыре старших брата и пять старших сестер. Все они жили в небольшой деревушке на окраине Чудесного леса, в доме под огромным дубом со своими родителями, мистером и миссис Грей. Деревня хоть и была небольшая, имела при себе многие удобства современной жизни в нашем с вами понимании. Взрослые ежи работали, ежата учились, а получив достаточные для них знания основных наук, принимались за освоение своих будущих профессий. Свободное от занятий время проводили играя на улице или дома в подвижные игры, такие как догоняшки, догонялки, салки, обгонялки, кажущиеся на первый взгляд одной и той же игрой, но имеющие различные ограничения или преимущества. На заднем дворе школы играли в полбу, игра с мячом, правила которой настолько запутанны и непонятны, что взрослым ежам, даже с самой развитой фантазией, было ни за что их не понять. Название говорило само за себя и происходило от пяти основных правил игры – Пинай, Отбивай, Лови, Бросай и Убегай.

Пока дети развлекались, почти вся деятельность взрослых была направлена на подготовку к зиме, которую они проводили в спячке. Они заготавливали запасы еды на всех жителей деревни для подготовки к спячке, ведь перед этим нужно хорошенько наесться, чтобы не проснуться раньше времени от голода и холода. Также им нужно было подготовиться к весне, с приходом которой, проснувшись и сильно исхудав, они не сразу смогут найти, что поесть. Ежи хорошенько утепляли все домики, следили за тем, чтобы двери в них закрывались плотно. Тщательно, по особой инструкции, передаваемой из поколения в поколение, готовили хранилище, где зимовало все заготовленное ими. Но было время, когда и они предавались безделью – несколько дней после пробуждения от спячки. Тогда ежи праздновали приход весны, опустошая запасы, накрывали шикарные столы, собирали вокруг них свои семьи. С такой радостью и трепетом они встречали друг друга, будто не виделись вечность, хотя время, проведенное в спячке, длилось для них не особо длиннее самой обыкновенной ночи.

Вот и сейчас семейство Грей собралось почти в полном составе. Папа еж со старшими сыновьями сходили к хранилищу за едой, а мама с остальным семейством занималась сервировкой стола, после чего все расселись за свои места и приступили к праздничному обеду.

Во главе стола сидел папа еж и мама ежиха, от них сидели ежата от младшего Германа до самого старшего из его братьев. Один стул всегда оставался пустой и предназначался их дедушке, который не любил шумных обедов, предпочитая возиться в саду. Обеды и вправду были шумные. Ежата могли не просто говорить с полным ртом, а чуть ли не орать, пытаясь перекричать друг друга, за что получали целую кучу замечаний. Баловство заканчивалось, когда папа еж вставал, сменив добродушную улыбку на негодующий грозный вид. Ежата сразу затихали, и дальше ели молча, до тех пор, пока кто-нибудь не начнет интересный разговор, который все обязательно поддержат, ведь никому не хочется есть в тишине, тем более в такой большой и дружной семье. Порой главе семейства Грей за обед приходилось вставать раз десять.

После пышного обеда все жители деревни выходили на первую после спячки прогулку. Словно кроты, вылезшие из своего подземелья, они щурились и прикрывали глаза лапами. Соседи, родственники и друзья, ежи радостно приветствовали друг друга. Взрослые обсуждали список предстоящих дел, а ежата как они выросли и чему новому научились, став старше. Будто всю зиму не спали, а тренировались. Именно этого обсуждения и боялся Герман Грей больше всего. Ему то и похвастаться будет нечем, вместо того чтобы наконец-то стать колючим, он стал еще шелковистее, чего ужасно стеснялся. И потому, традиционной прогулке предпочел остаться дома. Сидя в своей комнате, он наблюдал за происходящим на улице. Некоторые из ежат его возраста попали в его поле зрения. Их острые колючки блестели на солнце, такие тонкие, но такие жесткие, большинство из них стали колючими еще до спячки. Остальные же, написали это на листочке бумаги как свое заветное желание и, сунув сверток под подушку, предались большому сну. Эта древняя традиция среди маленьких ежат была очень популярна. Те же, кто не умели писать, свое желание могли нарисовать.

Герман умел писать, но его желание к этому чудесному утро исполнено не было. В голову лезли разные мысли, от самых простых, что еще не время, до самых витиеватых, что он вообще не еж, а подобранный папой с мамой неизвестного рода зверек. Быстро прогнав унылые мысли прочь, он достал сверток со своим желанием из-под подушки и принялся проверять его на наличие грамматических ошибок. Желание было сформулировано просто и не двусмысленно – стать колючим, ни единого намека на шелковистую шерстку, которая покрывала маленького ежа.

Время за рассуждениями пролетело незаметно. Родители вернулись домой, а братья и сестры Германа остались гулять, придя лишь к ужину, за которым семья вновь собралась вместе. Перед сном ежонок снова сунул под подушку сверток с желанием. До начала занятий в школе оставалась пара дней, и Герману ужасно не хотелось предстать перед одноклассниками пушистым младенцем. Как бы его вообще не перевели в младшую группу, думал он. В надежде на чудо, он погрузился в сон, а когда проснулся, то, увы, чудо не произошло. Как не произошло и следующим утром. И утром того самого дня первых занятий в школе. Чудо либо упорно игнорировало несчастного ежонка, либо до сих пор спало и не знало о его проблеме. Второй вариант казался предпочтительнее.

Беззаботные дни подошли к концу. В то время как для маленьких ежат это было началом длительного изнурительного учебного года, для взрослых ежей означало радость от труда. Ежата никак не могли понять чувства усталости взрослых от ничегонеделания, а уж тем более от дуракаваляния. Пока одни с нетерпением считали часы до окончания праздников, ожидая выхода на работу, другие с тоской смотрели на медленно опускающееся за лес солнце.

Тем временем лес постепенно приводил себя в порядок после долгого сна. Деревья обросли сочной зеленью, лужи от талого снега сошли, оставив после себя густые ряды травы. Чудесный лес, в который уже давно не совал нос ни один хищный зверь, был особенно красив в это время. Даже кроты, обитатели длинных подземелий, высовывали свои прищуренные мордочки на поверхность, вдыхая свежий запах леса.

Среди всего разнообразия звуков и ароматов, каждый обитатель находил что-то родное, любимое, что за много километров напомнит о доме, согревая тоскующую душу, находил причину для радости, хотя причина этому одна, и называется она простым словом – "весна".

Лишь для одного Германа весна не приносила таких светлых чувств. В оцепенении стоял он перед зеркалом, трогая мягкую пушистую шерстку вместо колючек. Рядом, на столе, лежал скомканный сверток с желанием, снизу доносился суетливый топот ног. Все семейство рыскало по дому, готовясь к первому учебному, а для кого и рабочему дню. Времени оставалось мало. Погруженный в унынье Герман, присоединился к хватающим набегу завтрак, остальным членам семьи, выслушал одиннадцать пожеланий хорошего дня и остался на кухне один. Входная дверь заскрипела, выпустила на улицу потоки спешащих ежей и, впустив в дом прохладный утренний воздух, захлопнулась. Дом опустел, своим безмолвием вторя скучающему ежонку. Герман не спеша собрался, схватил свой школьный портфель и неохотно последовал за остальными.

Глава 2. Школа

Школа находилась через улицу от дома Греев. В стволе могучего дерева полукругом стояли столы огромной аудитории, посреди которой, подобно цирковой арене, располагалась учительская трибуна с доской и столом.

Все занятия в школе проводил Мистер Гриб. Неординарная личность. Говорят, что Мистер Гриб получил свое имя от дикой любви к грибам. О нем ходило множество слухов. Некоторые из них утверждали, будто это он основал деревню, прогнав из этих мест лис, другие, что он, возвращаясь с очередной охоты на мангустов, проходил мимо этой деревни и спас ее обитателей от стаи соколов. Были и те, кто рассказывал, будто он так любил грибы, что построил из них себе дом, да не просто дом, а целый дворец с восьмью спальнями и тронным залом, а когда в следующем году был сильный неурожай, он прокормил всю деревню, разобрав свой чудный дворец. Сам же он не любил говорить о своих подвигах, был в меру скромен и очень воспитан. В школе мистер Гриб преподавал уже много лет; учил детей чтению, письму, математике, этике и искусству выживания в лесу.

Первое занятие после зимней спячки начиналось с продолжительной гимнастики на свежем воздухе. Всю разминку Герман стыдливо простоял за деревом. Увидев, как другие его одноклассники обросли колючими иголками, ему стало так неудобно и грустно. В голове вертелась картина, как он стоит перед классом с опущенными в пол глазами, а все тычут пальцами и смеются над ним. Ну уж нет, этого он не допустит, нужно срочно что-нибудь придумать. Как вкопанный стоял он за деревом, уткнувшись лбом в кору, пока его мозг судорожно искал как избежать позора. Как вдруг, что-то свалилось на него и с хлюпающим звуком расплылось по спинке. Нащупав густое пятно и, поняв, что это смола, Герман, не успев расстроиться, внезапно улыбнулся. Какая-то гениальная идея посетила его пушистую голову. Он сделал несколько шагов от дерева и, что есть сил, ударил по нему палкой. Сгусток смолы над ним слегка дрогнул, но так и остался на стволе. Тогда ежик, отойдя подальше для лучшего разгона, побежал на то самое упрямое дерево и на полном ходу, как могучий локомотив, пыхтя и выпуская пар, врезался в него лбом. Должно быть, вся деревня замерла на секунду, услышав этот удар, который эхом разошелся по всему лесу, спугнув стаю птиц за несколько километров отсюда. На какое-то мгновение, Герман, забыв чего хотел этим добиться, уже начал собираться домой, потирая ушибленный лоб, как огромная нерешительная капля накрыла его с головы до ног.

Когда класс, после долгой разминки, зашел в школу, Герман уже сидел за своей партой. К нему подсел толстенький ежик Борик, его школьный приятель. Борик был не особо активным. Не успев взглянуть на своего друга, он рухнул на парту.

– Привет Герман, – пробормотал он, не отрывая головы от стола. – Ты чего на гимнастике не был?

– Привет, я был… разминался за деревом, – ответил Герман почти правду.

– Я с ума сойду от таких разминок, – продолжил жаловаться Борик, а его друг наблюдал за тем, как жесткие иголки на его спине двигались в такт его неровному, учащенному дыханию. Ему так хотелось потрогать их, а еще больше хотелось иметь такие же на своей спине.

В это время мистер Гриб начал свой урок. Первым в его расписании оказался урок математики, который он начал с повторения уже изученных правил вычитания и сложения.

– А ты оброс-таки колючками, – прошептал Борик, улыбаясь, глядя на Германа. – Я же говорил, что вырастут твои иголки, а ты не верил.

Герману, который с помощью смолы хотел выдать свои мягкие волосы за жесткие колючки, вдруг стало стыдно обманывать своего друга. Желание рассказать правду было настолько сильным, что он не мог усидеть на месте, ему захотелось убежать, домой, в лес, куда угодно от этого позора.

– Ты был прав, – промямлил он, сумев ненадолго заглушить свой стыд.

Слушали урок в тишине, лишь периодически, ученики, которых спрашивал мистер Гриб, вставали для ответа. Герман уже готов был смириться со своей ложью, как его одолело новое, ранее неизведанное чувство, сковавшее его движения и будто гвоздями прибившее его к стулу. Но это были далеко не гвозди, а смола, приклеившая его к стулу мертвой хваткой. Вот так поворот, подумал еж. Он принялся ругать себя мысленно, и очень надеялся, что его не спросят ни о чем, и он просидит так до конца занятий… а может и до начала зимы…

Время будто остановилось. Казалось, мистер Гриб уже целую вечность говорит о числах, яблоках, грибах, задает всем свои излюбленные задачки, попеременно показывая указкой то на одних, то на других учеников, призывая тех к ответу, или делая замечание об их поведении.

Нужно сказать, что в целом ежики были покладистые зверьки, но довольно рассеянные. Они то и дело забывали о чем только что говорили, или, когда становилось слишком скучно, могли начать баловаться, или даже заснуть. Мистер Гриб умел найти подход к маленьким баловникам. Он никогда не ругался, всегда был весел, а иногда даже и он, увлекшись, рассказывал что-нибудь своим ученикам, да так что не мог вспомнить к чему все это говорил, и с чего началось его бурное повествование. Но, в основное время, в классе царил порядок и тишина, которую разбавляли ответами на задачки ежата, когда указка обращалась к ним.

Так и сейчас, учитель взмахнул указкой, как волшебной палочкой и она остановилась точно на парте Германа с его товарищем. Сердце Германа замерло, сосед его лишь приглушенно храпнул.

– Борик не спи, – обратился к нему учитель. Борик тут же вскочил и как вкопанный встал возле парты.

– Я нет… я не спал… задумался чего то, – живо проговорил он.

– Тогда ты не будешь возражать, если я подкину тебе еще пищи для размышлений? – спросил учитель, сделав вид, что поверил ежонку, пока тот утвердительно махал головой, стараясь держать веки раскрытыми. – Представь, тебе нужно перенести из пункта А в пункт Б пятнадцать яблок…

– А что такое пункт А и Б, мистер Гриб? – озадаченно поинтересовался Борик.

– Ффф…– задумался учитель. – Пусть это будет яблочная роща на севере за деревней, а доставить яблоки нужно в пекарню…

– А для чего? – вкрадчиво уточнил ежик.

– Для того чтобы пекари испекли яблочных пирогов для празднования дня яблок.

– Но ведь он летом.

– Ну да, значит представь, что уже лето. У тебя есть тележка, в которую влезают только три яблока. Сколько раз ты проделаешь свой путь от рощи до пекарни и обратно?

– А можно взять с собой Германа? – деловито спросил Борик, – одному это тяжеловато.

– Хорошо, но ты усложнишь этим себе задачу.

– Как усложню, вдвоем ведь легче?

– Борик! – полные недоумения глаза мистера Гриба, казалось, вот-вот вылетят из орбит. Он был похож на ежа, который в одиночку тащит все эти пятнадцать яблок на себе. – Так сколько раз, ответь же уже?

Весь класс оживился, все начали активно считать, спорить из-за результата между собой, пытаться выяснить у мистера Гриба детали задачки, например, а будет дождь или жара, какой будет ветер, а те кто прослушали суть задачи, начали активно узнавать, когда уже будет праздник. Борик оживил весь урок, а сам тем временем стоял с видом ученого, изобретающего космический велосипед. Прищурившись, он смотрел вдаль, а в голове его должно быть разразился вулкан мыслей, извержения которого очень боялся мистер Гриб. От того ли, а может от того что весь класс вышел из-под его контроля, он три раза постучал указкой по столу.

– Ну все, класс прекратите. Давайте же услышим ответ Борика, – не теряя терпения, произнес он, и все затихли в ожидании. Даже Герман забыл о своей проблеме и с умилением смотрел на своего друга, который хоть и не имел тяги и способностей к математике, но и не был полным глупцом. Читая много книг, он обладал крайне богатым воображением и был весьма впечатлительным, от того и думал порой ужасно долго. А после долгих дум, в таком состоянии, когда уже ждали его мнения о чем угодно, будь то книга, пирог, песня и тому подобное, он обычно изрекал одну из своих коронных фраз: либо "да-а, это невероятно" или "в принципе ничего удивительного". Но сейчас вопрос требовал конкретного ответа и, осознавая, что думать больше нет времени, он дал его.

– Три, мистер Гриб, – выпалил Борик.

– Так, давайте посчитаем теперь. Три яблока влезает в тележку. Три твоих захода на три яблока, это лишь девять!

– Но ведь я с Германом, он понесет одно.

– Хорошо, тогда три захода по четыре яблока, это двенадцать. Где еще три яблока?

– Как это где, – возмутился Борик. – Три раза сходить до рощи и обратно! Два яблока мы с Германом съели на полдник.

– А еще одно? Все равно не хватает еще одного! – недоумевал учитель.

– А вот этого я не знаю, может выронили по дороге, – виновато ответил ежик.

Класс снова разразился смехом, даже мистер Гриб улыбался и с удивлением чесал лоб.

– Пожалуй, это все на сегодня, – вяло пробормотал учитель и весь класс ринулся к выходу. Все кроме одного маленького, унылого ежика, который так и остался прикованным к своему стулу после того как все ушли.

– А ты чего же не идешь? – поинтересовался мистер Гриб.

– А я бы еще посидел тут часок другой, если вы не против.

– Что-то случилось? Потерял что?

– Скорее не приобрел, – угрюмо произнес он и встал из-за парты вместе со стулом, крепко прилипшим к его спине.

Герман вернулся домой уставший и ужасно подавленный, растрепанный, местами со слипшейся шерсткой, и резким запахом хвои и скипидара, которым мистер Гриб помог ему вывести смолу из волос и одежды.

– Как прошел день? – с порога поинтересовалась мама.

– Да ничего, – ответил Герман, поняв, что улизнуть в свою комнату незамеченным ему не удастся.

– Какой урок был?

– Математика.

– Что нового узнал?

– Узнал, как добывать смолу, и о ее уникальных клеящих свойствах, – пробормотал Герман.

– Да уж, с тех пор как я училась, многое изменилось в этой математике, – удивленно проговорила мама. – Чего только не придумают.

– Мам… – неуверенно начал малыш, усаживаясь к маме на колени. – Почему я не такой как все?

– Так ведь в том и есть прелесть всего живого, так распорядилась природа. Нет в Чудесном лесу ни одного листочка на дереве, который был бы в точности похож на другой.

– Но ведь все ежи с иголками, а я нет, – раздосадовано прошептал Герман.

– И у тебя они будут, просто видимо не пришло время. Такая твоя особенность.

– Уж лучше бы я имел какую-нибудь другую особенность.

– Не говори так. Все имеют комплексы по поводу своих недостатков, но важно помнить, что некоторые недостатки, это и есть особенности. И ты у меня самый особенный, самый красивый и самый… откуда этот запах? – мама задергала носом, внимательно разглядывая комнату и, зацепив взглядом настенные часы, стала торопиться на кухню.

– Пора накрывать на стол, скоро придут твои братья и сестры с учебы, и отец вот-вот должен вернуться с работы. Я приготовила яблочный пирог.

– Яблочный пирог? – хихикая спросил Герман. – А яблоки не из яблочной рощи случайно?

– Из нее, а что?

– Да так, ничего.

– Пойдем, поможешь мне, – позвала его мама. – И заодно расскажешь, чем это от тебя таким пахнет.

И они, весело смеясь, вышли из комнаты.

Глава 3. Кем не быть или быть некем?

На следующее утро Герман проснулся гораздо счастливее. Он встал намного раньше будильника, умылся, почистил зубы, собрался, схватил пару кусочков пирога и, поцеловав сонных маму с папой, выбежал на улицу.

– Куда это он в такую рань? – изумленно поинтересовался папа.

– За Бориком. Он хотел извиниться за то, что обманул его, – ответила мама и они, зевая, побрели на кухню.

Герман быстро добежал до дома своего друга и, так как комната его располагалась на первом этаже – не стал будить остальных членов семьи и постучал в окно. Хоть и не сразу, но, недолго сопротивляясь, Борик встал и подошел к окну.

– Ты чего в такую рань? – еле проговорил еж.

– Хотел извиниться, пока есть время до школы, – с улыбкой ответил Герман.

– За что? За то, что разбудил что ли?

– Давай выходи, а то придется еще извиняться за то что не оставил тебе яблочного пирога, – сказал Герман, и это подействовало лучше любого будильника. Через несколько минут друзья сидели на бревнышке у ручья и уплетали пирог.

– А я сразу все понял, – сказал Борик, получив порцию извинений и признание Германа. – Я просто ждал, когда ты сам сознаешься.

– Ага, – весело отреагировал Герман. – Ты бы не заметил, если бы даже с тобой за партой сидел ни я, а старый дикобраз. И храпел ты так, что у меня смола начала таять, – друзья, немного посмеявшись, доели остатки пирога.

– Ну да. Ничего я конечно не заметил. Разве что запах от тебя был какой-то новый. Кстати на счет запаха, ты уже выбрал себе ремесло? – спросил Борик и вопрос этот был очень серьезным и важным. Ведь каждому ежу во втором классе следует определиться с ремеслом, так как следующий год обучения в высшей школе будет в основном по ремеслу, выбранному ими, после него они становятся подмастерьями.

Нет. Таков был ответ Германа, который он дал Борику и самому себе. Вопрос был настолько острый, пугающий и волнующий, что при одной мысли об этом он впадал в ступор, а мысли заходили в тупик, так и не найдя лучшего ответа, чем короткое нет.

Отец Германа был счетоводом, а мать швеей. А так как ежи были очень консервативны во всем, они чаще всего от поколения к поколению занимались одним и тем же ремеслом, а это его категорически не устраивало. Жуть как не хотелось ему ни шить, ни считать, что то неумолимо тянуло его, что то волшебное сказочно интересное, не однообразное, что то чему возможно еще не дано названия, по крайней мере, в их маленькой мирке. Так и не сумев понять свой внутренний зов, Герман, чье сознание сильно взбудоражилось, твердо решил поговорить об этом с мамой "Она мудрая, обязательно даст совет" – подумал он.

– А ты выбрал? – задал встречный вопрос Герман.

– Я хотел бы работать в хранилище запасов или в пекарне, или на консервировочной… – Борик закрыл глаза и мечтательно запрокинул голову.

– Но боюсь, что к еде меня вряд ли подпустят, – раздосадовано заметил он.

– Это почему еще?

– Шутишь, я так сильно люблю еду, что все решат, что я зазимую прямо там в хранилище, а когда все проснуться от спячки, то открыв священные двери хранилища, обнаружат там меня … и только меня. Никаких запасов, грибов консервированных, сушеных, яблок в сахаре, груш, компотов, капусты… – и пока они шли до школы, Борик перечислял и перечислял все, что только можно было законсервировать, вымочить, засолить, закрутить и засушить с упоением произнося каждый ингредиент.

В школе был урок правописания и чтения, читали наискучнейшую повесть в трех частях с таинственным и многообещающим названием "секреты и тайны вышивания", написанную много лет назад пожилой ежихой, прапрабабкой одноклассника Германа, Вениамина, который считал себя потомком какого-то графа. Но с ним мы еще познакомимся позже, а вернемся к литературе, которая была в таком прискорбном и плачевном состоянии, что сегодняшнее увлекательное путешествие в мир ниток был приключением по сравнению с прочими книгами. Все что писалось раньше и, иногда, писалось в это время, было, по большей части, пособием для различных ремесел, в которых подробно были выложены секреты мастерства, многолетний опыт поколений. Да конечно это было очень важно с точки зрения образования по всем профессиям, но стоит ли это читать маленьким ежатам, которые хотят радости и веселья. Думаю, нет.

Начитавшись вдоволь, ученики побежали гулять. Нужно же было как-то взбодриться. Герман решительно настроенный заняться своим будущим, гулять не пошел. Вместо этого он побежал к маме, она как раз была в швейной мастерской, где работала с двумя его старшими сестрами и другими ежихами.

Внутри мастерская напоминала ярмарку тканей, которыми были увешаны все стены и усыпаны столы, а за некоторыми столами они даже летали. Высоко подпрыгивая, чуть ли не до потолка, они плавно приземлялись на тоже место, откуда пытались удрать. Подойдя поближе чтобы узнать причину их полетов, Герман обнаружил за одной из куч пожилую ежиху, суетливо роющую среди кусков разных материй, непрестанно нашептывая себе под нос: "красный ситец, красный ситец, красный ситец…" да с такой скоростью, что слова были еле различимы. Завидев любопытного ежа, дама замерла, слегка прикрыла глаза и чихнула так, будто терпела и откладывала это всю жизнь. Вся куча от такого порыва обвалилась, а дама приняла такой строгий и грозный вид, что Герман на секунду испугался и начал пятиться назад, но, так же, неожиданно лицо ее переменилось, глаза расширились в изумлении, улыбка расплылась от радости – красный ситец! – закричала она поросенком. – Нашла! – добавив это, она тут же вскочила и куда-то убежала.

За следующей кучей тканей сидела маленькая ежиха, она была старше Германа, но судя по всему только недавно начала работать. Она ничего не искала, а закрыв мордочку лапками, тихо плакала.

– Привет, я – Герман, – решил подбодрить ее он.

– Привет, я – Лерония, – утерев слезы, выговорила она. – А ты чего здесь? Никак на работу? Мой тебе совет – вдохни как можно больше воздуха и беги отсюда что есть сил, это место ужасно…

– Нет, я еще мал. И по правде сказать, еще не решил, кем хочу быть, но твой совет учту. А что с тобой случилось? – поинтересовался он.

– Я уже третий день ищу синий хлопок, и все безрезультатно, я обошла всю мастерскую вдоль и поперек и так ничего не нашла, – пожаловалась Лерония. – А ты? Раз ты не на работу, так чего пришел?

– К маме, миссис Грей, где ее найти?

– Следующая комната, там ты ее обязательно найдешь.

– Спасибо Лерония, и успехов в поисках. Уверен, ты найдешь что ищешь.

– Спасибо Герман.

Ежик вошел в следующую комнату. Комната была огромна, портнихи сидели за столами, кто-то шил пыхтя, кто-то напевая. Швей было много, и все они были заняты работой, не поднимая головы. Тут в комнату вошла ежиха и с порога выпалила:

– Радостная новость, девочки! У мистера и миссис Филипп на днях родятся детки, и по словам доктора… у них будет тройня, две девочки и мальчик.

Все с восторгом приняли это известие. И одна лишь истеричная дама, с которой мы уже познакомились, похлопав в ладоши, резко переменилась в лице.

– Божечки-ежечки, – воскликнула она, схватившись за голову. – Мы же ничего не успеем! Этих бы одеть, а тут еще одни! А они не смогут отложить это на недельку?

– Нет, Грета, – ответила ежиха с новостями.

– Тогда что мы сидим, мне еще нужно найти розовую фланелевую ткань, – сказав это, она пулей вылетела в предыдущую комнату в поисках нужной ткани. Остальные опустили головы еще ниже и начали работать вдвое быстрее, а Герман, найдя наконец маму, оторвал ее от дел чтобы поговорить.

– Что ты тут делаешь? Почему не гуляешь со всеми? Что-нибудь случилось?

– Все в порядке, просто у меня был неотложный разговор о моем будущем ремесле, но теперь очень захотелось обсудить твое.

– Давай, только очень быстро.

– Почему вы так долго ищете ткани?

– Ммм…– очевидный вопрос застал ее врасплох. – В последнее время столько работы, что совсем не до порядка, а когда и наведем, то очень быстро все снова приходит в такой вид.

– Ты уж конечно меня извини, – начал Герман деловито. – Но ведь искать один кусок ткани по несколько дней, так младенцы из семьи Филипп получат свои пеленки ближе к школе, а учебники будут носить не в портфеле, а заворачивать в эти пеленки.

– И что же ты предлагаешь? – поинтересовалась мама.

– Я думаю, что нужно рассортировать все ткани по типу и цвету, а для того чтобы порядок никогда не нарушался, у вас должен быть сортировщик, который будет заниматься только этим.

– Любопытно. Нужно об этом подумать. Так чего же ты хотел?

– Я думаю, какое ремесло мне выбрать, а как ты выбрала свое?

– Это в нашем роду передавалось от поколения к поколению.

– А если бы тебе это не нравилось? Как бы ты поступила в этом случае?

– У меня не было особого выбора, мы начинали шить раньше, чем говорить. Любовь к ремеслу приходит не сразу, главное приносить пользу обществу, бездельников никто не любит. Вот, например, мы шьем одежду, которая нужна всем, а кто-то делает ткани, которые нужны швеям. Тебе просто нужно найти, то, что ты умеешь лучше всего.

– Но я ничего не умею.

– Тогда к чему у тебя лежит душа.

– Вот именно, я ничего не видел такого, к чему бы потянулась моя душа.

– Попробуй сходить к отцу, вдруг ты прирожденный счетовод, – попыталась помочь мама и Герман, решив больше ее не отвлекать от работы, тут же направился к папе.

В отличие от мастерской, офис отца не был таким большим. Пара тесных кабинетов, с усыпанными бумагами столами, за которыми располагались несколько ежей, и они все разом клацали на калькуляторах. Герман подошел к столу отца и сел рядом.

– Привет малыш, – поприветствовал он сына, не отрываясь от расчетов. – Какими судьбами?

– Да вот со своей судьбой не могу разобраться.

– Что стряслось? – спросил папа, посадив сына к себе на колени.

– Я должен понять, к какому ремеслу у меня лежит душа, – ответил ежик.

– Хм… – задумался отец. – Может тебя конечно это расстроит, но работа взрослых ежей не всегда увлекательна и интересна. Зато она имеет очень большой смысл и пользу. Я например, считаю сколько нашей деревне нужно продуктов чтобы все были сыты и хранилище было заполнено едой, которой хватит всем после зимней спячки. А ведь кто-то эту еду собирает, кто-то заготавливает, а кто-то следит и вовремя сообщает об испорченных продуктах. Все эти ежи важны, мы как одна семья, прикрываем друг друга делая каждый свое дело, – сказав это, он задумался.

– А мне то, что делать?

– Тебе? Ты о чем? Ах, да, – вспомнил отец. – Реши, чем бы ты мог быть полезен.

– Спасибо, – разочарованно вздыхая, ответил Герман. – Теперь-то я точно решу все свои проблемы.

– Ну, вот и славненько, а мне пора работать.

– Кстати, – спохватился ежик. – Слышал новость? В семье Филипп будет пополнение.

– Как? – удивился отец. Хотя вроде уже не ребенок, чему тут удивляться.

– Да, тройня, две девочки и мальчик, – добавил Герман, чем явно озадачил отца, а старый еж за соседним столом, видимо тоже услышавший эту новость, смял лист бумаги, который тщательно заполнял и переполненный досадой съел его.

Да уж, ну и дела, думал Герман, сидя у ручья со своим другом, где еще утром они поедали пирог. Они смотрели как течет ручей и говорили.

– Взрослые работают, не отрывая головы, неважно кто – швеи, счетоводы, пекари, им всем не до развлечений, – говорил Герман, пока Борик кивал время от времени и смотрел на воду. – Так что не думаю, что есть какой-нибудь смысл искать ремесло, к которому лежит душа. Наверняка и это со временем перестанет приносить радость, – друзья еще немного посидели в тишине и тоскливо побрели по домам.

Было еще рано, когда Герман подошел к своему дому. Медленно шаркая лапами, он вошел в пустой дом, как неожиданно с кухни раздался голос мамы и донесся аромат пирогов с вишней.

– А ты чего так рано? – ворвавшись в мамины объятия, спросил ежик.

– Я послушала твой совет, и мы все вместе навели порядок, рассортировав все ткани по типам и цветам. Кроме того выбрали кто будет сортировщиком и едва мы справились с этим, как работа пошла во много раз быстрее. Спасибо за совет, малыш, – и мама обняла его еще крепче. Надо же, только он был переполнен чувством неминуемой утраты детства, как вдруг совсем новое невиданное ранее чувство овладело им.

– Как же все-таки радостно быть полезным, мама, – сказал Герман. – А кого сделали сортировщиком?

– Новенькую ежиху, Лерония, кажется. Она так воодушевилась новым назначением, оказалось, что у нее талант все сортировать, – ответила мама, и от этого Герману сделалось еще радостнее.

Глава 4. Список Германа

Поняв, что быть полезным это вовсе не скучно, а наоборот, само по себе приносит радость, Герман отложил свои раздумья о будущем ремесле на потом. А сейчас же он предался чему и следует в его возрасте – занятиям в школе, стал учиться еще упорнее, играл с друзьями, и новому увлечению, которое до этого было лишь обязанностью, помощью своей семье. Он так увлекся, что в голове его созрел великолепный план. Герман прислушивался ко всему, о чем говорят родители и когда речь шла о том, что нужно сделать, он сразу записывал это, чтобы потом устроить им сюрприз. И вскоре список был готов. Теперь главное сохранить это в тайне, выбрать день, когда уроков меньше всего или вообще нет и дело в шляпе. Сунув список во внутренний карман своей школьной формы, Герман лег спать. И пока сон не накрыл его с головой, он мечтал как мама и папа придут домой, увидят, как дом сияет чистотой и порядком, а с кухни доносится аромат, только что приготовленного Германом блюда, и он с серьезным видом пригласит их к столу. Представлял как на безмерную благодарность родителей, он просто с легкостью махнет лапой и скажет: "не стоит благодарности, это все от чистого сердца…". И так ему понравилась эта фраза, что он захотел записать ее, чтобы не забыть, но уже ни руки ни ноги не слушали вялые команды его мозга, а глаза слиплись, что не раскрыть, и он уснул.

Пока Герман спал, мысли его пробрались глубоко к нему в сон и он увидел все, о чем мечтал до этого. Дом, который блестел от чистоты и порядка, и как он в мамином фартуке стоит у плиты и готовит что-то очень вкусное. Он как раз снимал пробу, когда в дверь позвонили, а он все никак не мог оторваться от ложки, до чего прекрасное вышло блюдо. Но звонок не переставал звенеть. Он был так настойчив, что Герман даже рассердился, но тут вдруг вспомнил, что это должно быть его родители и пошел открывать, а когда подошел к двери, звон прекратился, за дверью оказалось пусто. Пожав плечами, наш повар вернулся к своему фирменному блюду. Немного погодя, послышался звук шагов, и в кухню вошла мама, она была так счастлива, а он не вспомнив, что хотел сказать, просто улыбнулся и пожал плечами, тогда мама обняла его и, крепко взяв за плечи, начала трясти, повторяя: "Герман, Герман, вставай Герман, ты опоздаешь в школу!". Ежонок, поняв, что это был сон, и что звонок в дверь был его будильником, вскочил с кровати и пулей вылетел из комнаты. Хоть он и был еще очень мал, но он также был очень ответственным, никогда не просыпал и не любил опаздывать, предпочитая ждать самому, чем будут ждать его. Наверное, это чувство ответственности передалось к нему по наследству от папы. Он, будучи потомственным счетоводом, терпеть не мог не точность. Все часы в доме Греев шли секунда в секунду, за чем он с трепетом следил каждый день и не садился ужинать пока не обойдет их все и не убедится в их точности. Он точно знал сколько шагов до его работы – восемьсот двадцать три, сколько нужно время на просмотр утренней почты – три минуты пятьдесят секунд, он даже знал сколько иголок у него пять тысяч сто семьдесят шесть, и какой они длины. Иногда он так увлекался, что не мог остановиться, и за семейным ужином становилось тихо. В такие моменты вся семья молча смотрела на него пытаясь угадать, что пытается высчитать на этот раз их глава семейства, может считал за сколько раз прожует свой ужин, может еще что, но всегда это заканчивалось одинаково – миссис Грей делала серьезный вид, от которого он сразу приходил в себя и виновато улыбаясь говорил : "простите, задумался о том, сколько ягод в этом пироге", и начинал рассказывать что-нибудь интересное. Всем сразу становилось смешно.

Герману же было теперь не до смеха, он опаздывал на уроки! Он проспал! Прошли считанные минуты как он весь красный от стыда, второпях выбежал на улицу. Герман бежал что есть сил, перебирая в уме, что скажет, когда зайдет в класс. Ему не хотелось признаваться, что он проспал, но однажды он уже пытался всех обмануть, и это ничем хорошим не кончилось, поэтому решил сказать правду. Развив скорость ягуара, он почти прибыл на место. Но лишь почти. Все бы ничего, если бы не эта дурацкая ветка, о которую он споткнулся и картинно, на зависть циркачам, плюхнулся в самую грязную лужу. Поняв, что начинает терять контроль, еж спокойно встал, отряхнулся, насколько это было возможно, и весь в грязи побрел в школу. В ботинках его хлюпала вода, к ушам присыхала на солнце земля. В таком виде он дошел до школы, а когда дошел, то увидел всех учеников на улице. Большинство носились по двору, играя в догонялки, кто-то просто стоял и болтал, кто-то, завидев Германа, уже успел похихикать над его внешним видом, кто-то еще только собирался. Был среди них ежонок Вениамин, который считал себя потомком какого-то графа. Я обещал, что мы с ним познакомимся и, похоже, пришло то время. Герман терпеть его не мог. Высокомерный, злой остряк, отпускал свои болючие, как пчелы, шуточки, от которых весь класс заливался от смеха, а обиженный заливался краской. А поскольку иголки его, в отличие от иголок Германа были на месте, то он не упускал случая пошутить над ним всякий удобный раз. Но сейчас случай был особый, наш бедолага стоял весь в грязи, чем и поспешил воспользоваться Вениамин.

– Что случилось? – смеясь, начал он. – Умыться забыл?

– Вообще-то… – начал было Герман, но тот его перебил.

– Хотя ты подожди немного, грязь высохнет и твой пушок станет похож на иголки, – весь класс засмеялся.

– Ну все, – грозно произнес Герман и пошел на обидчика злобно пыхтя, когда неожиданно во дворе появился мистер Гриб.

– Здравствуйте дети! – начал он. – Извините, что заставил вас ждать, – он говорил, а все смотрели и не могли понять что-то в нем было не так, не было того задора и прыти, стоял опираясь на палку, а шея была странно изогнута.

– Я сегодня приболел и уроков вести не смогу.

– А что с вами, мистер Гриб? – спросил кто-то из учеников.

– Сам не знаю, проснулся, а шеей повернуть не могу. Так что сегодня я ко врачу, а вы уж как-нибудь без занятий денек, – закончил он и медленно зашагал по направлению к больнице, а ежата скрывая свою радость от того, что не надо учиться, убежали гулять.

– Что случилось? – спросил Германа Борик, – ты весь грязный.

– Странно, а я как-то и не заметил, – с улыбкой ответил Герман. – Какая удача, – воскликнул он. – Сегодня же нет уроков.

– Ну да, я тоже рад, – поддержал Борик, не совсем понимая друга.

– Нельзя медлить ни минуты, побежали в прачечную, – скомандовал Герман.

– Слушай, – решился задать вопрос Борик. – А ты часом головой о деревья больше не бился?

– Нет. Не бился, обошелся без этого, – и он рассказал, как упал в лужу, как впервые в жизни проспал, как испугался утром и что придумал сюрприз для родителей и о том, как писал список. Тем временем они уже были в прачечной. Герман обмотался в полотенце и загрузил школьную форму в стиральную машину.

– Это ты интересно придумал, – оценил его идею товарищ, – значит целый день у тебя теперь впереди, и ты наверно очень хочешь, чтобы твой друг тебе в этом во всем помог.

– Конечно хочу! Пожалуйста, если ты не занят, – попросил его Герман.

– Ну вообще то я хотел пролежать на левом боку до обеда, а потом на правом, но раз уж друг просит… – они посмеялись и тут же принялись за дело.

– Значит, начнем по порядку, – деловито убрав лапы за спину начал Борик. – У нас целый день, минус время пока выстирается твоя одежда, время на обед, полдник… пожалуй нам нужно торопиться. С чего начнем?

– Эээ… – странное чувство скребло Германа изнутри, он совершенно не знал с чего начать, он так был увлечен мыслями о результате, что сами дела были не так важны, лишь бы были приятны и полезны.

– Знаешь, а я даже и не помню, хорошо что я все записывал на листок, который убрал во внутренний карман школьной формы, которая сейчас стирается!

И они оба обернулись к стиральной машине, глядя, как с огромной скоростью крутится ее барабан.

– О Боже! – завопил Герман.

– Что случилось? – до сих пор недоумевал Борик. – Форма не та?

– Да вот именно, что та самая форма, в кармане которой мой список.

– Тогда нам все-таки придется подождать, – сделал вывод Борик.

– Да что ж ты за еж такой, Борик! Лист бумаги, на которой мой список в кармане формы! – Герман ткнул пальцем в машинку.

– О нет! – и Борик с досадой стукнул себя по лбу ладонью.

– Придется писать новый. Причем ооочень быстро, – с этими словами он достал из портфеля блокнот и ручку, и друзья стали думать.

Составить список заново оказалось делом не таким уж простым, и наши друзья, после недолгих раздумий, поняли, что совсем ничего не смыслят в делах взрослых.

Одежда была выстирана и высушена. Герман переоделся, и вместе с Бориком направился к себе домой.

Зайдя в дом, они постояли какое-то время молча, оглядываясь в поисках хоть какой-нибудь зацепки, опуская глаза в новый список, в котором одиноко красовалась цифра один.

– Нет. Так не пойдет! – резко оборвал их молчание Борик. – Чтобы понять чего они хотят, мы должны думать как взрослые!

– Но как это сделать?

– Это не так уж сложно. Фантазия взрослого ежа, довольно примитивна, наша же детская, наоборот, очень богата. Нужно просто мыслить поверхностно, – закончив, Борик направился к выходу.

– Ты куда, Борик? – насторожился Герман.

– Забудь о нашей дружбе, обо всем, что нас связывает, о том, что я Борик. Сейчас, я твоя мама, – он говорил это и глаза его становились больше с каждым словом, а мордочка была такой серьезной, что мысли о его безумии быстро развеялись в голове Германа. Борик вышел за дверь и зашел снова, весь понурый.

– Привет, Германчик, родной мой, иди, обними свою маму, – начал он вживаться в роль.

– Привет… мам… – неловко ответил тот. – Как прошел день?

– Устала как дикобраз, – он рухнул в кресло с протяжным оханьем. – А ты сделал уроки?

– Нет еще.

– О горе мне! – завопил Борик. – Какого балбеса я ращу! Ты хотя бы пирог испек?

– Я не умею, – ответил Герман, которому не очень была по душе такая мама.

– Научимся. Бери список, записывай первый пункт, пирог с яблок, – протараторил Борик своим голосом и пока сын, взбодрившись, записывал первый пункт, мам продолжал ворчать. – Белье одна ястираю, полы мою, пыль вытираю, помог бы кто матери, а стены…

– Что стены? – внимательно глядя на друга, спросил Герман.

– Это ужас. Этот цвет наводит на меня тоску.

– А какой же нужен?

– Не знаю, но хочется чего-нибудь веселенького. Так и запиши.

– Пожалуй, на большее не хватит времени.

– Тогда за работу, сынок. А я пока за краской побежал, – и Борик выбежал из дома.

Список был завершен и наш маленький друг принялся за работу. Много раз он наблюдал, как мама моет полы, так что это казалось ему самым простым. Он быстро нашел тряпку, набрал ведро воды и начал тереть ей пол, но тряпка была такая мокрая, что пол быстро превратился в одну большую лужу. "Должно высохнуть до маминого прихода" – подумал он, глядя на часы, и принялся вытирать пыль. К моменту, когда и это дело подходило к концу, он так надышался пылью, что, не выдержав больше начал чихать. После очередного громкого "апчхи" в дом вбежал Борик с двумя ведрами краски.

– Будь здоров, – хотел сказать он прямо с порога, но, поскользнувшись на свежевымытом полу, упал, запустив одну из ведер с краской прямо в стену. Краска расплескалась по всей стене большой зеленой кляксой, а Герман смотрел на все это, раскрыв рот, и не мог пошевелиться от ужаса.

– Ну да ладно, – проговорил Борик, подняв голову. – Зато одна стена считай готова.

Осознавая, что времени оставалось не много, друзья схватились за кисточки и начали размалевывать остальные стены. Работа кипела. Ежата пыхтели. Краска летела в разные стороны, а когда все стены гостиной были озеленены, они вычеркнули очередной пункт из списка.

Да, не очень аккуратно, да, заляпали всю мебель, но результат то на лицо, вернее сказать на зеленых мордашках юных маляров.

И вот уже добрались они до белья, которого было две корзины.

– Вот ведь взрослые, – начал удивленно Борик, – две корзины и обе наполовину.

Они пересыпали все белье в одну корзину, взгромоздили ее на тележку и помчались в прачечную. А пока загруженное там белье стиралось, они вернулись чтобы завершить свой триумф яблочным пирогом.

Миссис Грей легкой неспешной походкой направлялась в сторону дома.

Вечер медленно распустил свои могучие крылья, желая заключить Чудесный лес в свои объятия. Солнце плавно опускалось к земле, стремясь за горизонт, будто там был его дом, в котором, с нетерпением, родные ждали появления своего любимого. И когда в доме открывалась дверь, и оно входило в него, небо озарялось яркими розово-красными красками радости встречи, после которой двери так же плавно закрывались и свет угасал, оставляя место ночи.

Когда дверь в дом Греев медленно и настороженно открыла его хозяйка, никакого яркого озарения не было. Она стояла на пороге и с ужасом смотрела на все вокруг. Пол был залит водой, жутко пахло краской, очевидно от стен, измазанных в зеленый и фиолетовый цвет, резало глаза от запаха гари, доносящегося из кухни. А из глубины этой комнаты страха, доносилось хныканье маленького непоседливого ежонка. Мама подошла ближе, Герман сидел за диваном, свернувшись в клубок, и плакал.

Пожалуй, главное достоинство всех мам – это понимание. Ты не сказал ни слова, а мама уже все знает, читает все в твоих глазах, наклонах бровей, уголках твоих губ. Мама Германа не была исключением. Она села рядом с хныкающим комочком и начала гладить его. Тогда Герман зарыдал еще сильнее и, расправившись, крепко обнял маму.

– Прости меня, мамочка, – прошептал он.

– Ты хотел сделать мне сюрприз?

– Ага…

– И видимо мыл полы.

– Ага.

– И судя по всему пытался приготовить яблочный пирог, – продолжала спрашивать она, мягко улыбаясь.

– Пытался, – вздохнул ежик.

– Боюсь даже спросить, на сколько комнат хватило краски.

– Только на гостиную, – скромно ответил Герман.

– И тележка, в которой мы отвозим белье в прачечную, не на своем месте, тоже не к добру видимо? – с иронией спросила мама.

– Не к добру, – ответил Герман.

– Ну, что ж, ты пожалуй сходи пока в пекарню за пирогом, что зря слезы лить.

– Хорошо мама, – и ежик пошел.

Пока он шел, угрызение совести мучило его сильнее любого наказания. Столько дополнительных хлопот он принес вместо того чтобы помогать, Герман чувствовал себя обузой, неуклюжим, неумелым, бесполезным ежом, который все только портит.

С этими же мыслями, ругая себя за все сделанное, он брел обратно с огромным пирогом с грибами. А когда зашел домой, то вся семья уже была дома, сестры и братья смотрели на стены гостиной, хихикая и приговаривая: "во дает". Пол был сухой, но едкий запах краски и гари до сих пор не выветрились.

– А вот и наш разбойник, – потрепал Германа по голове папа. – В следующий раз затеешь ремонт, предупреди нас.

Все рассмеялись, и Герману стало легче.

Оказалось, что краской пропах весь дом, во всех комнатах гулял этот резкий и липкий запах, во всех, кроме комнаты Германа. То ли из-за расположения, то ли из-за плотно закрытой двери и приоткрытого окна.

Поэтому вся семья, этим вечером, собралась в его комнате. Они ели пирог, играли в игры, общались. А когда пришло время спать, папа принес для всех матрасы. Маленькая комната превратилась в одну большую семейную кровать, озарилась яркими красками радости, которая не погасла с наступление ночи, а лишь нашла себе укромный уголок в сердце каждого из семьи Греев.

Глава 5. Мистер Гриб и таинственное исчезновение подушки

На самой окраине деревни, если не сказать за ее пределами, под огромной осиной, стоял одинокий маленький домик с оранжевой крышей. Передний двор был красиво украшен аккуратными клумбами с цветами, а на заднем дворе за грудой опилок и досок можно было найти массу интересных вещей, невиданных в здешних местах. Таких, например, как снегоступы, лыжи, деревянные мечи, нечто напоминающее крылья с лямками как у школьного портфеля и еще много и много всего понятного только создателю.

В самом же доме было тихо и уютно. Кухня плавно переходила в гостиную, в которой у окна стоял стол с одним стулом, а в стене напротив был встроен камин. Наполняющий комнату ароматом хвои и монотонным потрескиванием, он, будто шепча, что-то рассказывал своему единственному слушателю, пока тот сидел рядом в кресле и писал в большом блокноте с надписью на обложке "О маленьких и великих" Э.Грибб. Аккуратно выводя буквы, он складывал из них слова, из слов слагались предложения, а предложениями заполнялись строки и как наводнение покрывали они страницу за страницей.

Еще какое-то время, еж не отрываясь, продолжал писать, пока часы, висящие на стене, не заиграли короткую красивую мелодию. Тогда он закрыл книгу, убрал ее на полку рядом с камином, затушил огонь в топке, и отправился на второй этаж, где располагалась его спальня.

Наверняка вы уже поняли, что хозяином дома с оранжевой крышей под большой осиной, был ни кто иной как мистер Грибб. И судя по обложке его блокнота, фамилия его пишется с двумя буквами "б" на конце, а не с одной как было написано ранее. Приношу свои извинения и вам, за то, что обманывал все это время и ему, за то, что исковеркал его славную фамилию, которой он должно быть дорожит.

Помимо интересной фамилии, была у него масса достоинств и странностей. Он очень любил маленьких ежат, а они любили его. Взрослые ежи его уважали, не говоря уже о ранее упомянутых слухах и легендах, что ходили о нем. Он был ежом очень светлым и позитивным, всегда мог прийти на помощь, дать совет или просто выслушать, да и вообще очень выделялся из общей массы этой маленькой деревушки. Не даром же никто даже не знал, как и когда он оказался здесь, чем занимался до этого, чем занимается кроме школы, кроме того, что мастерит какие-то невиданные приспособления на заднем дворе. Все так привыкли к нему и к тому, что он умел слушать, что никто и не задумывался, как он живет один и чем может быть заполнена жизнь одинокого ежа в их маленькой и скучной деревушке.

Если говорить о странностях, то проще описать его день, начиная с того момента, когда на первом этаже, настенные часы начинают вновь играть красивую мелодию, встречая ей рассвет.

С первых же нот этой мелодии, мистер Грибб встает с кровати, садится за столик рядом и начинает кропотливо рисовать то, что видел во сне. Это могло быть что угодно, но из многообразия, чаще всего это было связано с грибами.

Столик за которым он рисовал, например, был сделан из гриба, по рисунку, нарисованному им ранее. Причем, сделан на зависть деревянным столам, и так же как они покрыт лаком для долговечности. На новом его рисунке красовался еж, спящий на грибе вместо подушки.

Оставив свой рисунок на столе, мистер Грибб поспешил к завтраку, после которого оделся и ушел на занятия.

Школьной программы у него не было, все чему он учил ежат, бралось на ходу из огромного багажа знаний мистера Грибба. Потому из школьных принадлежностей в его портфеле была лишь указка, остальное же место занимали уже известный нам блокнот, небольшая пила, веревка и аптечка на случай если кому-нибудь нужна будет помощь.

После занятий по дороге домой, мистер Грибб завернул в небольшую грибную чащу в поисках подходящего гриба. Короткое время побродив по чаще, он увидел его, тот самый гриб как в его сне, такой же большой, с такой же красной шляпкой, с таким же успокаивающим ароматом.

Учитель достал из своего портфеля пилу, спилил ей гриб, после чего накинул на него веревку и потащил добычу домой на задний двор, творить свою очередную поделку.

Этим вечером настенные часы вновь оторвали мистера Грибба от своего блокнота, впрочем он сам незадолго до того украдкой поглядывал на часы, не пора ли ему ко сну. Так хотелось ему испробовать новую подушку, сделанную из шляпки гриба. Как маленький, он чувствовал восторг от приближающейся ночи, которая должна принести что-то новое в его однообразную жизнь.

Улегшись поудобнее, он быстро уснул. А на утро проснулся до своего будильника от сильной боли в шее. При этом лежал он поперек кровати, а голова свисала с кровати. В таком нелепом положении он и поднялся. Редкое утро у консервативного мистера Грибба начиналось не с рисунков своих снов. Забыв обо всем на свете, еж принялся разминаться, пытаться хоть как-то выпрямить шею, но все безуспешно. Отказавшись от своей затеи и поняв, что уже давно опаздывает, он собрался и пошел к доктору, по дороге зайдя к ребятам в школу, чтобы предупредить, что заболел и отменить занятия.

Доктор Бон был, пожалуй, единственным ежом во всей деревне с которым, время от времени, мистер Грибб любил проводить свой досуг, а мистер Грибб же был самым частым гостем доктора, при этом, будучи совершенно здоровым. Он приходил к нему раз в неделю, может чаще, они играли в шахматы, пили чай и беседовали. Хотя общих тем для разговора у них было мало, оба они были хорошими специалистами в своем деле, справедливости ради даже лучшими, и оба были умными начитанными ежами. Поэтому ни проблем с общением, ни споров, у них никогда не возникало. Каждый рассказывал что-то свое, а собеседник лишь слушал и, если требовалось, давал дельный совет.

Как-то раз доктор Бон обратился за советом к другу учителю. Ежата категорически не хотели лечить зубы. Тогда мистер Грибб предложил читать им что-нибудь из школьной программы, да поскучнее, и это сработало. Ежата слышали знакомый текст, который слушали раньше в классе, в полной тишине, засыпая, и замирали, словно под гипнозом, становились вялыми, ленивыми даже к капризам. В свою очередь, доктор Бон посоветовал мистеру Гриббу проводить с учениками гимнастику для глаз и для язычков, так как это полезно для зрения, улучшает речь, да и просто разрежает юнцов, дает им погримасничать вволю и с приподнятым настроением доучиться до конца уроков.

– С почином вас дорогой мистер Грибб, – поприветствовал доктор, подразумевая его первый визит в клинику в качестве пациента.

– Надо же когда-то начинать, – ответил мистер Грибб, а доктор принялся незамедлительно ощупывать шею и спину больного.

– Ну, все понятно. Судя по всему, вы просто спали в этой позе. Но как? Объясните мне.

– Да мой друг, вы правы, я проснулся в этой позе, но как я в ней оказался, ума не приложу. Я сроду не ворочался во сне, а тут… – рассуждал мистер Грибб в то время как док в несколько резких движений с хрустом вернул ему прежний вид. Пациент успел лишь выпучить глаза от боли и неожиданности.

– Я вам выпишу успокоительных для сна, похоже вы чем-то обеспокоены. Принимать перед сном, пять дней, – и с этими словами доктор протянул ему бутылек с таблетками.

– А сейчас, может партийку? – добавил он.

– Я бы с радостью, но меня еще ждут дела, – задумчиво ответил мистер Грибб. – Спасибо.

– Всегда к вашим услугам. Тогда до встречи, – сказав это, док вернулся к своему столу, а исцеленный, все такой же задумчивый, спешно вернулся домой.

Что-то смущало его, какие-то мысли не давали покоя, а интуиция вела его в свою спальню. "Так и есть" – подумал он, не обнаружив подушки на кровати.

Бывает, ты привыкаешь к чему-то так сильно, что это идет за тобой на протяжении многих лет. Вставать в одно и тоже время, пить только какао, ходить одной и той же дорогой, читать в определенные часы. И когда одна маленькая деталь нарушит работу огромного механизма, ты как поезд, сошедший с рельс, несешься по незнакомому шоссе, где все для тебя впервые. Сходил ко врачу, ворочался во сне (по его утверждению впервые, но откуда ему-то знать, он же спит, может не заметить), не нарисовал свой сон, отменил уроки, не писал ничего в своем блокноте вечером… Огромное незнакомое шоссе теперь лежало перед ним, а виной тому стала подушка из гриба, вернее ее исчезновение, как ни пытался он ее найти, к успеху это не привело. Что ж, раз уж это все из-за подушки, то единственное, что можно предпринять, это сделать ночью и постараться не спать, поймать вора, если конечно он сам ее не съел во сне, вот тогда действительно будет худо. Это будет означать, что он бродит во сне как истинный лунатик и ест все подряд, не контролируя себя. От этой мысли пробежали мурашки.

Оставив рассуждения на потом, мистер Грибб сделал новую подушку, положил ее на кровать, переодевшись и приняв лекарства, что дал ему доктор Бон, стал ждать.

Солнце тем временем, уже уступило место луне, а наш герой не спал, ходил по комнате туда-сюда. "Ничего не происходит, что же это могло быть? А если это и вправду я сам ее съел, тогда ведь я не узнаю, пока не усну, а когда усну, все равно не узнаю, потому что буду спать", – думал он. – "Как все запутанно. А если…а я…" – внезапное действие лекарств застало его врасплох посередине комнаты и он с грохотом рухнул на пол и захрапел.

Наутро, мистер Грибб открыл глаза и обнаружил себя лежащим на полу. Вспомнив, что ходил по комнате и очевидно так и уснул, он встал и осторожно посмотрел на кровать. Подушки снова не оказалось на месте.

По дороге в школу и обратно, он как настоящий детектив думал о своем загадочном деле, стараясь мыслить хладнокровно и последовательно. Придя домой, он быстро сделал из гриба новую подушку, хорошо что гриб этот был огромен и его хватит еще как минимум на две такие подушки, положил ее на кровать, сам сел за стол с чистым листом бумаги и ручкой, начал рассуждать вслух. В очередной раз сделал что-то впервые, нарушив безмолвную атмосферу своего жилища, и открыв наконец ему свой голос.

"Предположим, что это я, значит я, уснув на полу, встал среди ночи, съел подушку, лежащую на кровати, и снова лег на пол. Но почему тогда я не лег на кровать? Может без подушки на кровати стало неудобно, – предположил он. – Нет, что-то не сходится. И он снова и снова распутывал этот таинственный клубок, но все оказывалось напрасно, его теории вели в тупик. И птица залетевшая через дымоход с грацией комара, не оставив и следа, и группа муравьев, аккуратно закрывших за собой окно.

Тем временем часы уже давно позвали его ко сну, и он, запутавшись в лабиринтах своих мыслей, решил все-таки послушать и лечь, но не спать, просто лечь и постараться не спать дольше, чем вчера. Поэтому он не стал пить таблеток, а наоборот, выпив несколько чашек кофе, улегся на свою подушку и принялся ждать.

Какое-то время это казалось ему интересной и увлекательной игрой, словно рыбак, который забрасывает леску с приманкой в озеро, а сам сидя на берегу, неподвижно ждет, когда поплавок скроется под гладкой поверхностью воды. Так и детектив Грибб ждал, когда кто-то раскроет себя, и он схватит его на месте преступления. Но ничего по-прежнему не происходило.

Прошло уже довольно много времени, от выпитого кофе ужасно хотелось в туалет, но на таком этапе отлучаться категорически было нельзя. Еж схватил свою волю в кулак и дал себе установку терпеть до победного. Кроме своей воли, ему периодически приходилось оттягивать свои веки, задирая их чуть ли не на лоб. Как он не старался, но справиться со сном ему не удалось. Веки оказались настолько тяжелые, что трясущиеся ручонки, пытавшиеся их поднять, быстро сдались и упали на кровать.

Посреди ночи еж резко открыл глаза. Видимо сильное желание справить нужду обострило его слух, раз он в такой глухой тишине, сумел уловить едва слышимый звук непонятного происхождения. Мистер Грибб лежал не шевелясь, и весь превратился в слух. Это определенно было какое-то чавканье и доносилось оно прямо из-под подушки.

– Кто там? – повторил свой вопрос мистер Грибб и, вскочив с кровати, встал рядом с ней.

– Я, – спустя паузу ответил кто-то из-под подушки.

Не ожидая такого ответа, еж замешкался и продолжил свой допрос.

– Кто я?

– Харитон! – гордо ответил голос.

Мозг мистера Грибба судорожно бился в панике, ища хоть каплю смысла в этом диалоге.

– Что ты там делаешь? – спросил еж с большей уверенностью.

– Жую.

– Зачем?

– Ну ты и кактус! Если я не буду жевать, то заработаю себе несварение.

Это окончательно вогнало в ступор бедного ежа, какое-то невидимое существо говорило с ним так нагло, если не сказать хамовато, да еще и кактусом обозвало. Взяв себя в руки, он продолжил, уже ставший ему неприятным, разговор.

– Что ты здесь делаешь?

– А это надобно у тебя спросить, – отвечал наглец.

– Кто ты? – начал по новой мистер Грибб.

– Я грибной червь, весьма благородных кровей, вероятно, что и королевских.

– "Уже лучше", – подумал еж, а вслух спросил. – Что ты тут делаешь? В смысле, как оказался в моем доме?

– Сам не знаю, – признался червь. – Сижу я, понимаешь, дома, никого не трогаю, вдруг какой-то идиот спиливает мой дом и уносит меня сюда, ответил он, проделав дыру в грибной подушке, и на поверхности появился зеленый лупоглазый червячок. Пристально посмотрев на покрасневшего от стыда ежа, он спросил: – А ты случайно ничего об этом не знаешь?

– К сожалению, я и есть тот идиот, – ответил мистер Грибб, виновато склонив голову.

– То-то, мне твоя морда сразу не понравилась.

От этих слов интеллигентнейший мистер Грибб сконфузился еще больше, ему было неудобно за разрушенный им дом червяка и в то же время столь наглое поведение вызывало у учителя, имеющего железное самообладание, нервозность и даже гнев.

Заметив это в хозяине дома, нахал расплылся в широкой улыбке и мягко проговорил:

– Да ладно, не дрейфь… поживу у тебя пока, – от этих слов ежу совсем стало дурно.

– Нет уж дружок! – воскликнул он, и схватив червяка, направился к выходу. – Я могу стерпеть многое, но подобного хамства в своем доме не потерплю. Сейчас я найду гриб еще больше того, что спилил и это будет твой новый дом. Ты мне еще спасибо скажешь.

– Да ты чего такой колючий? Обиделся что ли? Это ж я не со зла, еж, – начал оправдываться червяк когда они подошли к входной двери, он бившийся в лапах ежа в панике завопил.

– Неет! Не делай этого со мной, как же ты не понимаешь, что я теперь не найду себе дом. – Сказал он это и заплакал в отчаянии.

– Это почему же еще?

– Потому что все эти грибы уже заняты другими. А мой срубил ты! И теперь я остался без жилья, без крыши над головой. Когда пойдет дождь, я буду барахтаться в лужах и, не сопротивляясь, плыть по течению в какую-нибудь глубокую канаву, а когда буду тонуть, простону твое имя. – Харитон перестал плакать на мгновение. – Как, кстати, тебя зовут?

– Мистер Грибб.

– Ну и дал же бог имечко, – прокомментировал червяк и продолжил причитать. – И когда я буду тонуть, я простону… – и он будто набрав в рот воды, протянул, – Мыстыр Хрыыып, – затем Харитон закатил глаза и, будто потеряв сознание, свесился с лапы ежа.

Мистер Грибб присел на ступеньку лестницы на второй этаж и, задумавшись, посмотрел на своего гостя. Харитон же открыл глаза и умоляюще посмотрел на него.

– Ладно, поживешь пока у меня. Но только без хамства и твоей этой наглости, а не то, я найду ту самую канаву и ты даже не то что мистер Грибб, а даже "сэр" не успеешь сказать.

– Спасибо сэр мистер Грибб, – сказал Харитон и прижался к лапе ежа.

В голове мистера Грибба царил хаос. Локомотив, сорвавшийся с рельс, все дальше и дальше удалялся от железной дороги, пока вся его размеренная жизнь трещала по швам.

А в комнате на его прикроватном столе одиноко лежал его последний рисунок, с ежиком в ночном колпаке, тихо спящим на красивом большом грибе, в шляпке которого едва можно было различить маленькую дырочку и два озорных огонька смотрящих из глубины гриба.

Глава 6. Дедушка Леонард

После долгой волшебной ночи, проведенной всей семьей Грей в комнате Германа, наступило прекрасное утро. Все члены семьи просыпались, глядя друг на друга, улыбаясь и со смехом вспоминая те нелепые обстоятельства, которые их сюда привели. А может это и есть судьба, когда что-то идет не совсем так, или может, совсем не так, как было запланировано, приводя в итоге к самым неожиданным, непредсказуемым, порой удивительным последствиям. Если это и вправду она, то ее любовь к Герману очевидна.

Проснувшись самым последним, он сразу увидел довольные улыбки братьев и сестер, которые пожелали ему доброго утра, поспешно убирая за собой спальные места. Как не хотелось ему вставать! Казалось, ночь пролетела одним мгновением. Он тер глаза, нежился в кровати, заразительно зевал, натягивая одеяло до ушей, такого прекрасного утра невозможно испортить ничем, думал он, зевая в очередной раз чуть ли не до вывиха челюсти. А когда он закончил и открыл глаза, то над ним стоял грозного вида папа. Брови его были нахмурены, руки уперты в бока, пристальный взгляд осуждал и ругал сильнее всяких слов. Суровый вид сглаживала лишь розовая рубашка, надетая на нем.

Герман сразу вспомнил про белье, которое увозил в прачечную и, кажется, понял зачем оно было разделено на две корзины и, с досадой о том, что не понял это раньше, неуверенно пробормотал:

– Прости пап.

– Ну и как ты себе представляешь, я появлюсь в этом на работе? Да что там работа, я пока до нее доберусь, соберу вокруг себя толпы улыбающихся соседей, – и отец пошел собираться дальше, а все оставшиеся в комнате в тоже мгновение помчались прочь, видимо проверить свои вещи.

Судьба, собравшая всю семью в комнате Германа прошлой ночью, на утро решила объединить ее одним цветом рубашек, которые мило смотрелись на ежихах, но довольно нелепо и смешно на ежатах. Возможно, все дело было даже не в самих рубашках, а в глуповатых физиономиях ежат, когда они их надевали. Как бы то ни было, но придя в школу, этим утром Герман произвел настоящий фурор. Смеялись все, за исключением мистера Грибба и Борика, который тоже был причастен к той стирке и теперь чувствовал себя виноватым.

– Дети, хватит! – обратился к классу учитель. – Что здесь смешного?

Почти все ученики перестали смеяться. Кроме конечно Вениамина, который ухахатывался с новой силой.

– Малышка похоже заблудилась, – обратился он к Герману сюсюкающим голосом. – Беги скорее к маме, она наверно места себе не находит, – и вновь стены школы содрогнулись от смеха.

– Не будем терять время, – оборвал мистер Грибб. – Все выходим на школьный двор, сегодня у нас практический урок выживания.

Все последовали за учителем во двор, кто-то шел улыбаясь, кто-то еще хохоча. Герман был весь красный от стыда и неприязни, а Вениамин от смеха, который так и не заканчивался.

Учитель собрал детей вокруг себя и приступил к занятиям.

– Сегодня мы поговорим о защите от диких зверей.

– Зачем нам это учитель Грибб? – спросил Вениамин. – Бабушка говорит, что наш Чудесный лес – самое безопасное место на свете, и ни один хищный зверь сюда не сунется.

– Верно подмечено, но надолго ли? Кто знает, какие сюрпризы приготовила нам природа. Возможно, что когда-нибудь все изменится и нам вновь придется искать безопасное место для жилья. А может, кто-то просто, заблудившись попадет в Черный лес.

– Хотел бы я взглянуть на балбеса, который туда сунется, – констатировал Вениамин.

– А что это за звери, от которых нам нужно защищаться? – спросил Герман.

– Это могут быть как звери, так и птицы. Среди зверей особо опасны волки, лисы, среди птиц – совы, филины и многие другие о которых мы еще узнаем на теоретических занятиях. Кто скажет, какое главное преимущество есть у ежей над другими животными?

– Ясный ум? – оживился Борик.

– Нет.

– Врожденное обаяние? – продолжил ученик.

– Нет.

– Иголки! – воскликнул Мартин, один из лучших учеников в классе.

– Правильно Мартин, именно иголки – наше с вами огромное преимущество над всеми другими животными. Причем единицы ежей умеют правильно их применять и еще меньше знают все и возможности. Что нужно делать, если к вам подобрался какой-нибудь хищник?

– Свернуться в клубок, – быстро ответил Вениамин и тут же продемонстрировал свои навыки, свернувшись в маленький колючий шар.

– Верно, – одобрительно кивнул мистер Грибб. – Но, что же можем мы сделать, если враг не уйдет и будет настойчиво вас поджидать?

Все задумались, но никто не взял на себя смелость попытаться ответить.

– То, что я вам сейчас покажу – очень сложный и секретный прием ежей. Возможно, что никто его так и не сможет исполнить, ведь для этого нужны месяцы, а то и годы упорных тренировок.

Мистер Грибб повесил на дерево маленькое яблочко и, отойдя от него, велел детям расступиться чуть дальше для безопасности. Сам же вдохнул полную грудь воздуха, согнулся, вздыбил колючки и хлоп! Игла из загривка ежа вылетела пулей, пронзила яблоко, пригвоздив его к дереву.

– О-о-о!!! – хором воскликнул класс и все разом зааплодировали.

– Кто-нибудь хочет попробовать? – улыбнувшись, спросил учитель.

– Герман хочет! – вскрикнул Вениамин и засмеялся, а вместе с ним и остальные ежата.

– А может ты, Веник, сам попробуешь? – обиженно ответил Герман. – Или тебе слабо?

– Да запросто!

Учитель вновь повесил яблоко и отошел. Вениамин вдохнул полной грудью, согнулся, напрягся и вздыбил колючки, но ничего не произошло. Ежик встрепенулся, вновь вдохнул глубоко, и напрягся еще сильнее. Мордочка его стала красной, казалось, что щеки вот-вот лопнут, а глаза вылетят из орбит. Еще около минуты стоял он так, чуть ли кряхтя и багровея, пытаясь заставить свои иголки слушать его и выстрелить в цель, но вместо этого он, наконец, силой выдохнул и рухнул на землю.

– Можно я попробую? – спросил Борик, после того как Вениамина привели в чувство.

– Пожалуйста, – разрешил учитель.

Борик повторил все в точности за его предшественником. Он зеленел, синел, краснел, напрягаясь что было сил, но вместо того чтобы запустить иглу в яблоко, он с протяжным громыханием пукнул, да так, что трава вокруг него прижалась к земле, а у еле оклемавшегося Вениамина подкосило ноги, закатились глаза, и он вновь упал на траву.

Все начали хохотать, а Борик с виноватым видом мило улыбнулся.

– Пардон, – извинился он.

Поняв, что больше сегодня своих учеников мистер Грибб ничему не научит, он закончил урок и отпустил всех домой.

– Чем собираешься заниматься? – спросил Борик у друга, когда они вместе шли в сторону дома.

– Папа отправил меня помогать дедушке в саду. Тот еще денек предстоит.

– А я наоборот люблю помогать дедушке, он у меня такой славный, если не считать того, что он вечно треплет меня за щеки и называет своим пузанчиком. Но в качестве компенсации, всегда дает что-нибудь сладенькое.

– Повезло. Мой только ворчит, либо молчит. Он даже на праздники к нам не приходит. Все время проводит в своем саду.

– Может он обиделся на тебя? – предположил Борик.

– За что это?

– За то, что редко к нему приходишь.

– Ну не знаю, папа говорит, что он всегда был таким.

– А ты спроси его сам.

После этих слов друзья распрощались и разошлись в разные стороны. Герман направился мимо своего дома прямиком к ручью, у которого они с Бориком любили сидеть, пуская кораблики или просто кидая камешки. Ручей этот был довольно широким и глубоким. Он пересекал всю деревню, уходя вглубь леса, а летом пересыхал, оставляя после себя глубокую борозду, которая вновь наполнялась водой после каждого дождя. Так как он делил деревню почти пополам, а перепрыгнуть его сумел бы, пожалуй, только заяц, предприимчивые ежи наделали крепких мостов для перехода на другую сторону и обратно.

Дедушка Германа, Леонард, как раз жил на другом берегу ручья. Дом у него был совсем не большой, но вполне уютный для проживания одному. На заднем дворе располагался огромных размеров сад, который состоял как из открытых клумб, так и закрытых оранжерей. Леонард очень любил цветы, и все время проводил в оранжереях.

На подходе к дому стоял сладкий цветочный аромат, в самом же доме было тихо и темно, Герман постучал, но так и не получив ответа, прильнул лицом к окну, посмотреть есть ли кто дома.

Не увидев ничего и никого, кроме грязной посуды, составленной в раковине, паутине в углах и слои пыли на мебели, ежик направился на задний двор, откуда и исходил чарующий и манящий аромат.

Сад был действительно огромен и огражден высоким забором с грубой, но четкой надписью на табличке "Убирайтесь! Частная собственность". Из-за забора виднелись огромные цветы на толстых стеблях, они тянулись к солнцу, и, возвышаясь над крышей дома, плавно качали головами под музыку ветра.

Герман отворил калитку и невольно раскрыл рот от удивления. Никогда в жизни он не видел ничего подобного. Все в буквальном смысле было в цветах, забор, который снаружи был серый и неприглядный, внутри покрывался вьющейся зеленью с маленькими цветочками цветов радуги, а впереди располагалась красивейшая клумба, как пирог разрезанная тремя прямыми тропинками на равные части. Тропинки эти вели к трем крытым оранжереям, сквозь мутные стекла которых виднелась лишь яркая, сочная зелень с красными, розовыми и желтыми вкраплениями. Окно крыши одной оранжереи было приоткрыто, и через него струился густой голубой дымок, переливающийся то в розовый, то в оранжевый цвет. Туда и решил войти ежонок.

Воздух внутри был такой влажный, что казалось, что можно его пить, от ярких красок пестрило в глазах, а сладкий запах, очевидно, доносящийся с другого конца оранжереи, где стоял тот самый розово-оранжево-голубой дымок, привносил во влажный воздух аромат лимонада, вкус которого наполнил рот и нос Германа уже к середине пути.

Ежик медленно шел по тропинке, с удивлением оглядываясь по сторонам. Некоторые цветы при виде его, будто приветственно махали ему листьями, некоторые отворачивались, а другие стыдливо становились красными, закрывая свои бутоны огромными листьями. За последним колючим извилистым кустарником он разглядел ежа. Герман подкрался поближе, чтобы лучше его разглядеть. Это был пожилой еж, крупных размеров, одетый в фартук и трусы в красный горошек. Он стоял у плиты, что-то бормоча себе под нос, он помешивал в бурлящей кастрюле, периодически подсыпая какую-то зелень, от которой дымок приобретал новый цвет и аромат. По всем описаниям родителей, это был дедушка Леонард, которого Герман видел лишь пару раз, да и в тот раз он был очень мал, чтобы его запомнить, а встреча была настолько скоротечна, что зевая, он мог его просто не заметить.

Ежик подошел чуть ближе и попытался отогнуть ветку, мешавшую обзору, но стоило ему к ней только прикоснуться, как все растение затряслось и зашелестело.

Еж у плиты резко обернулся и скрипучим голосом завопил:

– Что?! Кто?! – к этим крикам добавились другие, когда он, задев локтем кастрюлю, уронил ее прямо на пол.

– Ах ты ежовый хмель! Тысяча шмелей! Ты что читать не умеешь?! Это частная собственность! Выпороть бы тебя как следует! – он кричал, а ежик весь бледный стоял как вкопанный и не мог пошевелить ни ртом, ни лапами. Он судорожно искал у себя в голове хоть что-то полезное для выхода из подобной ситуации, но память издевательски повторила ему слова Борика о своем дедушке, от которых в воображении у Германа разыгралась сцена, где этот старый, злой еж с силой теребит его за щеки, приговаривая: "ах ты мой ежовый хмель". Герман уже не слушал проклятий, что сыпал на него дед, и, поняв, что встреча не задалась, побежал со всех ног прочь.

Леонард, накричавшись вдоволь, поднял кастрюлю и поставил ее на плиту, где в маленьком зеркале напротив, увидел свое отражение. Брови нахмурены, волчий оскал, бешеные глаза, дыбом седые иголки. Одним словом монстр. Лицо его смягчилось, он присел на табурет стоявший рядом и, поняв что перегнул палку, начал то корить, то оправдывать себя, винив глупого юнца в розовой рубашке.

Когда здравый смысл, наконец, преодолел завесу ужасного ханжества, Леонард отправился на поиски ежонка, – "хоть проверю все ли в порядке, а не то вдруг заикается до сих пор", – думал он, закрывая калитку на тяжелый замок.

Уже давно он не выходил за пределы своих владений. Ни нужды, ни желания в этом у него не было. Продукты ему, как и всем пожилым ежам, доставляли работники хранилища, что касается одежды, то стирал он ее сам, прямо у себя в саду, а так как почти не выходил, то и из одежды были лишь пара домашних комплектов и входной костюм, который, отряхнув от пыли, он надел и сейчас. Выйдя на улицу, где ничего не изменилось с последнего его пребывания здесь, да и за последние несколько лет ничего не изменилось, он направился в сторону начальной школы. Вряд ли этот мальчуган был старше для того чтобы перейти в высшую школу, а если так, то мистер Грибб, без труда должен опознать владельца столь приметной розовой рубахи.

Мистер Грибб сидел за своим столом. Подперев голову лапами, он мирно посапывал, пока глаза его находились в полуоткрытом состоянии.

– Добрый день, мистер Грибб, проскрипел Леонард, отчего учитель вздрогнул и подняв голову, удивленно посмотрел на посетителя.

– Здравствуйте Леонард. Какими судьбами?

– Меня интересует, не у вас ли учится любопытный юнец в розовой рубашке? – глаза учителя еще больше расширились от удивления.

– У меня. И если я вас правильно понял, это ваш внук Герман.

Леонард сконфузился на мгновение, но виду не подал.

– Да конечно. Я что, по-вашему, внука своего не узнаю? Я бы хотел поинтересоваться, как он учится? – выкрутился дедушка.

– Учится хорошо, усваивает все… – мистер Грибб начал было вдохновенно рассказывать об успехах внука его деду, согласитесь ведь всегда приятно сказать о ком-то что-то приятное, особенно близкому родственнику, как тот быстро перебил его.

– Ну вот и славненько! Всего вам хорошего! – и он спешно покинул школу, оставив мистера Грибба в еще большем замешательстве.

Неожиданный результат поисков застал врасплох старого скрягу Леонарда, который, уже смирившись с тем, что обидел ежонка, теперь вновь весь горел от стыда. Мало того что он даже не узнал своего внука, он еще и обрушил на него весь свой гнев. И чем ближе подходил он к дому своего сына, тем сильнее было чувство стыда, пока, наконец, совсем отчаявшись, он не развернулся и не побрел домой.

Вернувшись в свое логово, Леонард быстро избавился от костюма, который сегодня жал еще больше, нашел ручку, совершенно чистый и не мятый лист бумаги и принялся писать письмо Герману.

Весь оставшийся день Герман проходил хмурнее тучи. Из головы никак не выходил чудесный сад, прекраснее которого он никогда ничего не видел, а теперь и вовсе не знал, увидит ли вновь. Горестным осадком сложилась встреча с дедушкой, как бы он хотел, чтобы у него был добрый и ласковый дедуля, который бы баловал его, играл с ним, трепал за щеки, давая разные задорные прозвища, а не засыпал бы ругательствами и прогонял вон со своей частной собственности.

Вечером, когда пришли родители, он рассказал им, что произошло. Папа лишь тяжело вздохнул, крепко обнял сына и сказал: "не принимай это на свой счет Герман. Возможно, он даже не узнал тебя, посмотри, как ты подрос", – и он защипал Германа, отчего ежонку стало тепло и легко на душе.

А позже, когда позвонили в дверь, отец пошел открывать, он выглядывал из-за угла в надежде, что это дедушка пришел навестить их и извиниться за грубости, что наговорил днем. Но это оказался лишь посыльный, и Герман слегка понурый ушел в свою комнату. Через минуту за ним последовал папа. Он вошел, в руках его был какой-то конверт и он, широко улыбаясь, протянул его ежику.

– Что я говорил? – сказал он.

Герман подскочил, схватил конверт, он даже не стал ни предполагать, ни мечтать, что в нем и от кого, чтобы не обнадеживать себя лишний раз. Быстро его разорвав, он принялся изучать содержимое: "Герман, днем вышло недоразумение. Извини. Жду тебя завтра в любое время. Твой дедушка Леонард". Это было кратко, но очень мило. Герман был вне себя от радости. Завтра он вновь отправится в этот прекрасный сад к своему дедушке. С этими мыслями ежик положил письмо под подушку и лег спать.

Глава 7. Голод на выдумки хитер

Когда мистер Грибб из своего великодушия или душевной простоты, позволил червяку с громким именем Харитон, пожить у себя какое-то время, он даже не предполагал какие последствия может повлечь за собой его решение. Не думал он, что это может в корне изменить его жизнь, или жизнь всей деревни в целом, с ее крепкими укладами, многолетними традициями и устоявшимися негласными законами.

Приспособив маленькую коробку в качестве кровати для червя и, определив в качестве места его ночлега полку над камином, он вернулся в свою кровать, где провел остаток ночи, анализируя свой поступок, пытаясь убедить себя, что делает доброе дело и вреда от него не будет. Вскоре мысли его начали путаться, веки став тяжелыми захлопнулись, и он засопел, погрузившись в глубокий сон. Осознание благородного дела не покидало его и там, но больше всего согревала определенность в деле о грибной подушке, которое он с блеском раскрыл, а теперь был спокоен практически как раньше.

Хороший беззаботный сон, что может быть прекраснее? Первые лучи солнца проникли в комнату, и начали щекотать пятки спящего ежа, после чего медленно, но верно, проследовали к носу, лаская свежим утренним ароматом. Наконец постучав в закрытые глаза и подергав соню за ресницы, они так же быстро, как появились, убежали из комнаты и отправились дальше сопровождать солнце.

Зевая и потягиваясь, мистер Грибб привстал с кровати, протер заспанные глаза и улыбнулся. Все происходящее с ним последние несколько дней, стало казаться всего лишь плохим сном, который он мог с легкостью и удовольствием перенести на листок бумаги в виде памятного рисунка. Этим он и собрался заняться, до того момента как в голову не пробрался слабый сигнал тревоги, основанный на его более чем выспавшимся состоянии и молчании часов над камином, исполняющих роль будильника. Еж быстро подскочил к окну, обнаружив, что солнце уже высоко, а он проспал почти все занятия, в одно мгновение собрался и умчался в школу. Сидевший же на камине Харитон в это время находился в готовности от всей своей узкой и длинной души, расплывшись в широкой улыбке, пожелать доброе утро своему вассалу, но завидев ежа, бегущего со скоростью в сотни раз превышающей скорость поворота головы червя, нахмурился и пополз заниматься своим любимым делом.

Будни червя складывались не особо разнообразно. Он спал и дремал, устраивая между этим перерывы, в которые мог прикорнуть, дабы снять накопившийся стресс. Когда находился собеседник, он изливал ему всю душу, попутно забирая и его. А в остальное время он ел. И это остальное время он любил даже больше, чем уши хорошего собеседника.

Кряхтя он слез, вернее, шмякнулся с каминной полки и начал бродить по первому этажу в поисках чего-нибудь съедобного. Проползав без результата около часа, он остановился перед большим железным шкафом, глядя на него как на крепость, которую ему предстоит взять. Задача была не из легких. Ручка этого шкафа находилась слишком высоко для маленького червя, а дверь, как он не старался ее откупорить со всех доступных ему сторон, не поддалась ни на миллиметр. Устав от бессилия перед неподверженной железякой, он лежал на полу, тяжело дыша, чувствуя себя полководцем проигравшим битву, но не готовым уступить всю войну.

В животе урчало и грохотало, нарушая безмолвную атмосферу дома. Чувство голода усиливалось с каждой минутой, оставляя все меньше времени на поиски. Харитон понимал, что заветная дверь, его последняя надежда. Кроме нее на первом этаже он уже все проверил, а лестницу на второй он, будучи выбитым из сил, просто не осилит. Нужно было действовать быстро и решительно, думал он, зорким взглядом охватывая все вокруг, цепляясь за детали, строя у себя в голове гениальный план по спасению своего желудка.

Не без труда, но достаточно проворно он вскарабкался на кресло, с которого перепрыгнул на книжную полку и, вуаля – уперся лбом в аккуратно стоящие одна к одной книги. Ровный ряд книг покосился и одна за другой они повалились на пол. Выставив книги стопкой под заветной блестящей ручкой, Харитон взобрался на самый верх, что было сил, оттянул ручку. Дверь со скрипом отворилась, разрушив конструкцию из книг, а червяк, оставшись висеть на ручке, заглянул за дверь.

Внутри оказалось светло, но холодно, было много полок, как в шкафу, так и на самой дверце. От множества банок пестрило в глазах. Яблоки, грибы, ягоды, варенья, соленья – рай не больше ни меньше.

– А вот и завтрак, сэр Харитон! – улыбнувшись довольной улыбкой победителя, сказал он сам себе.

Так как внутри было холодно, предприимчивый червяк быстро и аккуратно выталкивал банки наружу. Некоторые из них приземлялись на книги, некоторые прямо на пол. Банка с вареньем разбилась вдребезги, и густое ягодное пюре вытекло на рядом лежащую книгу в черном переплете. Когда все полки были освобождены, червяк спрыгнул вслед за ними и добыл со стола пару тарелок, в которые вываливал содержимое банок, и приступил к трапезе.

На уничтожение доброй половины запасов ему понадобилось не больше времени, чем на их поиски. Он лежал рядом с тарелкой, на одной из книг, глаза его открыты, щеки натянуты, и походил на большого жирного слизняка. От прежнего червяка осталась лишь та же очаровательная улыбка, натянув которую он пробормотал:

– Ну вот, червячка заморил! – пробормотал Харитон и, перевернувшись набок, громко захрапел.

Немного отдохнув, он проснулся сосвежими силами, озорным взглядом, осматривая обстановку. Ничего интересного, подумал он и подполз к лестнице на второй этаж. Лестница была крутая и высокая, подъем на каждую ступеньку для червяка был тяжело преодолимым препятствием, а учитывая плотный завтрак, по объемам, пожалуй, что и обед сразу, покорение всей лестницы можно было назвать препятствием непреодолимым. Но как мы уже поняли, Харитон не привыкший сдаваться и отступать без боя, был очень предприимчивым и изобретательным червяком. Он подполз к настенным часам мистера Грибба, тем самым, которые каждое утро и каждый вечер играли красивую мелодию, а теперь почему-то лежали на полу у камина с замершими стрелками почти на трех часах ночи, вылетевшими болтиками и торчавшими пружинками. Одну из этих пружин Харитон выдрал окончательно и пополз с ней на стол напротив лестницы. С видом как будто делает это каждый день, наполовину он залез в пружину и, держа курс на лестницу, спрыгнул со стола. С визгом и криком он, преодолев половину комнаты в три прыжка, добрался до середины лестницы и, чуть сбавив темп, продолжил прыгать как кузнечик, ступенька за ступенькой, пока, наконец, не добрался до самого верха.

– Юх-ху! Вот это полет! – закричал он на весь дом, выползая из пружины. – Посмотрим, что у нас тут.

Второй этаж, точнее комната мистера Грибба была червяку уже знакома. Он внимательно изучил ванную комнату, кишевшую опасностями – водосток в ванной, от которого у Харитона глаза расширились от ужаса, то же самое было и в раковине, а от слива в унитазе, червяк чуть не потерял сознание, глядя как огромный поток воды, смывает в ненасытную трубу все, что бы там не оказалось. Ну, прямо комната страха какая-то. В общем, больше он туда ни ногой. И червяк отправился исследовать уже знакомую, но безопасную спальню. Внимание его привлек стол, на котором лежала кипа бумаг и карандаши. Высокий, красивый, блестящий, на одной ножке и с приятным запахом, он не мог остаться незамеченным. Харитон долго его разглядывал, нюхал, щупал своим хвостом, бился головой, пока кусок лака не откололся от него, обнажив то, что находилось под ним. Нам сложно понять сытого до отвала червяка, который пробует стол на вкус, притом, что пока он понял, что тот самый стол сделан из гриба, он уже выел приличную дыру в его ножке. Наверное, это был природный рефлекс, позыв, на который хочешь, не хочешь, а откликнешься. Вот увидит червь яблоко и, сразу забыв обо всем, начнет выедать его, забуриваясь все глубже и глубже, а такой как наш Харитон не остановится, даже если яблоко это висит на огромном дереве, и охраняется сотнями пауков, плетущих на ветках свои сети. Такому червяку только что повязку на глаза, и ту сожрет.

Упертый червь пробуривал горизонтальную дыру в единственной ножке стола, когда остановившись на мгновение, чтобы прожевать и проглотить все что выел, услышал хруст. Харитон замер в недоумении, подняв голову на стол, который медленно наклонялся в сторону. Не успел он сообразить, что происходит, как тяжелый стол с грохотом упал на пол, разложившись на несколько частей, а стопка бумаг, оказавшаяся рисунками, разлетелась по всей комнате. Тут же охладев к столу, Харитон принялся разглядывать рисунки, изображавшие летающих ежей, огнедышащих драконов, красивые корабли, дрейфующие по голубой глади воды и многое, многое другое, от чего Харитон, то вопросительно мычал, то восторгался или смеялся. Рисунков было так много, и это его так затянуло, что червяк совсем не заметил, как с каждым из них глаза его становились тяжелее, и он не став долго сопротивляться, отдал эту победу сну.

Проведя занятия в школе, мистер Грибб направлялся домой. Так как занятия он начал позже, то и окончил их в непривычное время, и теперь понурый шел по улице. Чувствуя себя не в свое тарелке, он пытался понять, с чего все началось, куда это может привести и как вернуть ту стабильность, которая волей судьбы где-то заблудилась. А все этот мерзкий червяк! – думал он. Ворвался в его жизнь и пытается все испортить, будто залез в яблоко и теперь съедает его изнутри. Гад ползучий! Хотя он и не виноват вовсе, это же он сам срубил тот гриб, в котором Харитон спал, ел, жил, в привычной ему манере. С этими мыслями мистер Грибб подошел к своему дому и зашел внутрь.

То, что он увидел, повергло его в шок. Минуту еж простоял неподвижно с раскрытым ртом и ошалевшими глазами. Холодильник был пуст, раскрыт настежь, благодаря чему весь размороженный лед превратился в воду, образовав огромную лужу на полу, но это было только начало. В этой луже воды валялись все его книги, некоторые из которых были залиты вареньем, вытекшим из разбитой банки. Неподалеку на полу стояли две тарелки с непонятной мешаниной, судя по пустым банкам, сделанной из запасов в холодильнике.

Мистер Грибб тяжело вздохнул, поднял с пола книгу в черном переплете, за которой мы его уже заставали и неоднократно, побрел дальше. В глаза тут же бросился пустой гвоздик в стене, на месте где раньше висели часы, будившие его своей прекрасной мелодией вот уже много лет. Сами же часы так же валялись на полу, с застывшими стрелками и видом, будто по ним проехал каток.

Положив часы на каминную полку, еж двинулся к лестнице на второй этаж. Весь пол спальни был усыпан его рисунками, а стол, на котором им следовало лежать, был разломан.

На кровати ежа, словно барин, лежал червяк и громко храпел.

Мистер Грибб подошел ближе и, сурово глядя на него, пытался что-то сказать, но не сумел подобрать слов. Получилось лишь "ты…как…кто…я…еще и…" этого элементарного набора фраз хватило, чтобы храп прекратился, и червяк открыл свои сонные глаза. Но как только он увидел злобного ежа, всю сонливость как рукой сняло.

– Ты… – в очередной раз пытался начать свою реплику еж, но лишь пыхтел, вылупив глаза, и судорожно размахивал руками.

– Я… – неловко подхватил Харитон.

– Мой дом! – продолжил негодование еж.

– Да хозяин, – учтиво покланявшись, согласился Харитон.

– Мои продукты!

– Да, кстати насчет продуктов, можешь за меня не переживать, я сыт.

– Ты сломал мой холодильник! – наконец, слегка выпустив пар, мистер Грибб заговорил более содержательно.

– Холочто?! – недоуменно переспросил червяк.

– Ты съел и испортил всю еду!

– Я умирал с голоду… совсем один в незнакомом мне месте, – постепенно будто выходя из забвения червь начинал понимать, что увлекшись натворил кучу всего, глаза стыдливо опустились в пол.

– Ты сломал мои часы!

– Они так тикали, у меня до сих пор глаз дергается.

– Стол, ты сломал мой стол, мой любимый, ты разрушаешь все, к чему прикасаешься! – мистер Грибб тяжело вздохнул. Он уже не нервничал и не кричал, голос его приобрел ровный унылый тон, а глаза потускнели. Больше он не сказал ни единого слова, что толку говорить тому, кто не понимает, что натворил и какое нанес горе. Еж собрал свои рисунки, сложил их на кровать, взял все, что осталось от стола, и удалился. Собрав книги и, очистив некоторые из них от варенья, он прихватил с собой часы и пошел на задний двор.

Весь покраснев от стыда, Харитон залез на подоконник и, упершись лбом в окно, наблюдал как Грибб ковыряется в часах. Совесть мучила и терзала его. Все что он натворил, все, что еще пять минут назад казалось вынужденной мерой, теперь казалось самым настоящим хулиганством, в котором он, всего за полдня удачно преуспел, и был достоин высших антинаград. В голову нахлынули воспоминания о том, как он, под недовольные выкрики толпы червяков, неодобрительные взгляды и свист покидал своих братьев.

– Какой позор! – кричали ему в спину. – Тебе не место в приличном обществе! Убирайся! Прочь!

На сердце вдруг стало так грустно и по лицу, на котором почти всегда красовалась очаровательная улыбка, теперь катилась горькая слеза.

Надо было что-то делать, срочно спасать положение, и червяк, решив не терять времени, отклеил лоб от окна и направился на первый этаж, приводить в исполнение то, что задумал.

Было уже далеко за полночь, когда еж закончил ковыряться на заднем дворе и вернулся в дом. Он бережно повесил часы, стрелки которых снова шли, на прежнее место, тоже сделал прикроватным столом, что был как новенький, и, убрав с пола остатки варенья, подошел к столу, за столом его давно уже поджидал Харитон. Собравший для него по банкам остатки еды в тарелку, он с виноватым видом глядел, как еж приступает к позднему ужину, а когда молчаливый мистер Грибб закончил свою трапезу, он сказал ему:

– Прости меня, сэр мистер Грибб.

Еж оглядел комнату, а потом все же ответил:

– Я, кажется, начинаю понимать почему у вас, червей, нет лап.

Харитон неуклюже хохотнул, а мистер Грибб улыбнулся, взял коробку, приспособленную под кровать червяка, самого червяка и отправился в спальню.

Глава 8. Первый урожай

Вторая попытка помочь дедушке в саду у Германа вышла гораздо удачнее. Вместо дальнего угла оранжереи, Леонард подстригал кустарники в открытом саду, так что внук с легкостью нашел его за этим занятием.

– Здравствуйте! – обратился Герман к дедушке.

– Привет, Герман, а ты рано сегодня! – ответил Леонард, натянув легкую улыбку.

– Торопился, как мог, сэр!

– Брось ты эти формальности. Называй меня лучше просто… хм… дедушка… – от непривычки у Леонарда перекосилась морда, а Герман ничего не ответив лишь слегка покраснел.

– Ну что, приступим? Я подготовил для тебя фартук. Надевай, нам еще многое нужно успеть сделать до ланча, – начал Леонард, указав в сторону стульчика, с висевшим на нем переднике с вышитыми ягодками. Кажется, это были вишенки. Было трудно сказать, так как вышиты они были не очень аккуратно, не каждый может похвастаться, что видел квадратную вишню, но все же, рисунок Герману понравился. Помимо неопытности, эта вышивка выдавала желание дедушки проявить заботу и произвести впечатление, это и показалось ежонку очень милым.

– Самое главное правило, – начал дедушка Леонард свой инструктаж. – И ты должен следовать ему всегда. Это правило трех "не"!

– А что за правило трех "не"?

– Не ходить по клумбам, не трогать ничего без разрешения и не забывать эти правила, как ты не забываешь свое имя.

– О-о-о… – Герман слушал и внимал каждому слову своего наставника.

– Вот в принципе и все, что ты должен, вернее не должен делать. Остальному научишься по ходу, – и Леонард потрепал внука по голове. – Сегодня мне надо подстричь кустарники и поухаживать за розами в оранжерее.

От этих слов в фантазиях ежонка нарисовалась картина, как он с подносом подходит к розам, для того чтобы накормить их завтраком, обедом, укладывает спать на мягкую подушку. Розы в его представлении были похожи на ромашки, единственные цветы, которые он знал хорошо, только розового цвета. И он был очень удивлен, зайдя в оранжерею, увидев внушительных размеров кусты с прекраснейшими цветами, бутоны, которых были желтого, красного, белого, ну и конечно розового цвета, а аромат, сшибающий с ног своей свежестью, разыграл воображение и оставлял во рту сладкий привкус.

– Розы, очень нежный и прихотливый цветок, требующий повышенного внимания.

Герман вопросительно взглянул на дедушку, который знакомил его с цветами.

– Нет, это не значит, что к ней нужно поставить охрану или ночевать в кустах распевая песенки. Просто помимо полива, который необходим всем растениям, ей нужны и другие процедуры. Например, растирать листки специальным отваром для питания и защиты от вредных насекомых, – Леонард показал на ведро в котором, судя по всему, и был этот отвар, отправил Германа растирать листья розы, а сам занялся стрижкой кустарников вдоль забора.

С важным видом, юный садовод схватил ведро, платок и резво начал было дело, доверенное ему, как вдруг, просунув руку в кусты, почувствовал колющую боль в руке.

– А! – вскрикнул Герман, тряся рукой, которую он резко вытащил из кустов. В то время как розы зашелестели, будто смеясь над ним.

Оказалось розы, нежные на вид, не были так уж беззащитны. У всех у них были шипы, которыми они жалили Германа, как только он запускал руку в их кусты. Ежик сделал еще попытку, но в очередной раз нарвался на острые шипы.

Он старался как мог, но ничего не выходило, даже когда листья были снаружи, и казалось легко досягаемы, откуда ни возьмись, появлялись шипы и снова жалили Германа, который при этом обиженно пыхтел, готовясь к следующей попытке. Окончательно потеряв терпение, ежонок, с проворностью кошки вцепился в лист из самой гущи кустов. Послышался жуткий шелест и, словно рой диких пчел, набросились на него цветы, поражая его своими жалами.

Наконец, весь красный от злости и уколов, Герман выполз из оранжереи и сел на перевернутое ведро из-под отвара, опустевшее во время его спасения. Он сидел, подперев голову руками и браня себя за неловкость, когда к нему подошел дедушка Леонард.

– Я смотрю, с розами ты уже познакомился, – смеясь, заметил он.

– Можно сказать и так, – обиженно произнес Герман. – Только они оказались не очень-то приветливыми.

– Да уж, розы – самые вредные цветы в саду, к ним нужно найти подход.

– А ты нашел? – поинтересовался внук.

– Порой я тоже не всегда могу с ними совладать.

– Зачем же растить такие цветы?

– Они красивые, наполняют сад ароматом, напоминают мне о моей юности.

– Когда ты был таким как я?

– Как ты и старше. Знаешь, пожалуй, к розам ты еще вернешься, а пока помоги мне подстричь кусты.

– Думаю к розам, я уже никогда не вернусь.

– Ну и зря! Уверен, у тебя все получится, – утешал его дедушка. – Чтобы что-то делать по-настоящему хорошо, нужно много учиться и работать, совершенствуя себя и свои навыки с каждым днем. Ведь твоя мама прежде, чем стать первоклассной швеей, исколола себе все пальцы, а отец, ты думаешь, он всегда так хорошо считал, да он таблицу умножения как огня боялся. Лишь дурные поступки даются легко, а чтобы делать что-то хорошее, красивое, необходимо запастись временем и терпением.

– Спасибо, дедушка, – взбодрившись, сказал Герман и обнял Леонарда, который сначала сильно сконфузился, но потом осекся и обнял внука в ответ.

Весь грязный, Герман вернулся домой позже всех. На пороге его встретили мама и папа, в один голос спросив, почему так поздно? Где был? Все ли в порядке, и, конечно же, мама не могла не добавить, почему такой грязный? Ответив на все вопросы и, приготовившись к ужину, Герман начал свой рассказ о проведенном дне с дедушкой в саду, о том, что нового он узнал про цветы и как на него напали колючие и вредные розы, но необычайно красивые и ароматные. Ежик вдохновенно рассказывал все это, пока остальные с неподдельным интересом, увлеченно раскрыв рты, слушали историю, Герман еще долго не мог успокоить свои взбудораженные мысли, которые перемешавшись с фантазией, воодушевляли его еще больше. "А может это и есть то, чем я хочу заниматься?" – думал он, лежа в своей кровати и желая поскорее уснуть, чтобы после учебы вновь бежать в сад. Так и вышло на следующий день. И на день после него. Герман потерял счет времени, и оно, от слабого контроля, понеслось вперед с большей скоростью. Так бывает, когда ты чем-то сильно увлечен и вся твоя жизнь крутится вокруг этого, а время летит, не зная счета.

Учеба в школе стала для него увлекательнее, чем прежде, особенно когда речь шла о растениях, в которых он здорово поднаторел за последние пару месяцев. Каждый день он узнавал что-то новое, дедушка показывал ему все тонкости и хитрости процесса, ухаживая за садом, рассказывал обо всех цветах и растениях в оранжереях и клумбах, от самых распространенных до уникальных экземплярах привезенных издалека. Одним из них было лимонное дерево, которое очень нравилось Герману. Ежедневно, строго по инструкции, написанной дедушкой, он ухаживал за этим деревом, поливал, подстригал, когда это было необходимо, выдергивал сорняки, следил за состоянием листьев, укрывал от сильно палящего солнца. И вот однажды, Герман как обычно медленно вышагивал вокруг дерева с лейкой, тщательно поливая почву вокруг него. Не поднимая головы, он прошел три круга, после чего остановился, перевел взгляд наверх, к листве и, широко раскрыв рот в изумлении, выронил из рук пустую лейку. Из-за листьев выглядывали три маленьких желтых лимона, о которых ежонок знал из рассказов дедушки, потому с легкостью опознал их.

– Что случилось, Герман? – поинтересовался дедушка, подошедший на шум от падающей лейки.

– Дедушка смотри! – взволнованный и радостный показал на лимоны Герман. – Это же лимоны!

– Да и вправду они, – подтвердил Леонард.

– И что же теперь с ними делать? – размышлял ежик вслух.

– Забирай их себе, скушаешь.

– Но это не честно. Сад ведь твой.

– А ты ухаживал за деревом, ты вырастил эти лимоны. Это твой первый урожай. Поздравляю, – дедушка похлопал Германа по плечу и, сорвав лимоны, отдал их ему.

– Спасибо, а они вкусные? – не забыл спросить о главном ежик.

– Немного кисловатые, но в целом довольно интересные, – ответил Леонард, пока ежонок, раскрыв один из лимонов, сунул кусочек в рот. Мордочка его тут же перекосилось, а глаза заморгали по очереди.

– Да, и впрямь, кисловатые, – сказал Герман, проглотив лимон.

– Уверен, ты найдешь им применение, – сказал дедушка, прежде чем вернуться к работе.

Германа охватила гордость, ведь его многодневная работа начала приносить плоды. Вот они, лежат у него в лапах, в тех самых, которыми он на протяжении двух месяцев ухаживал за деревом, и оно отблагодарило его своими ароматными лимонами, хоть и ужасно кислыми. Будучи окрыленным, юный садовод не заметил, как переделал все, что было необходимо и, попрощавшись с дедушкой, убежал на улицу. Ему не терпелось поделиться своей радостью с кем-нибудь еще, и первый кто попался ему на пути – был Борик, сидевший в одиночестве возле ручья. Завидев Германа, он сильно обрадовался.

– Привет, Герман! – воскликнул он так, будто они не виделись целую вечность, хотя с момента их последней встречи в школе прошло лишь несколько часов.

– Привет еще раз Борик! – поддержал друг, которому было, что рассказать. – Ты чего сидишь грустный?

– Я не грустный, я работаю. Выполняю важное поручение, между прочим.

– И какое же?

– Слежу за климатическими отклонениями по уровню воды в ручье, – и он достал из рюкзака какую-то книгу и показал ее Герману. – Если уровень воды в ручье упадет сегодня хоть на сантиметр, то нас ждет засуха, а может и катастрофа.

– Какая катастрофа? – осторожно спросил Герман.

– Экологическая! – опустив глаза в книгу по слогам прочитал Борик.

– Жуть какая.

– А я про что. Как кстати дела в саду? – поинтересовался эколог.

– Отлично! – расцвел Герман. – Вот, смотри, мой первый урожай, – и он протянул другу лимон.

– Что это?

– Это лимон из семейства цитрусовых, – начал было объяснять Герман, пока Борик, недолго думая, сунул его в рот и откусил огромный кусок. Лицо его сморщилось как сушеная слива, глаза с силой зажмурились, по их краям выступили слезы. – Только он слегка кисловат, – пояснил Герман, глядя на сморщенного друга. – И шкурку можно было не есть, – добавил он, когда Борик, наконец, проглотил лимон.

– Ничего себе кисловат, – промычал Борик, вытирая слезы. – Да он кислющ! Что же с ним делать?

– Пока не знаю, – слегка раздосадовано ответил ежик, грустно, когда не ценят твой труд по достоинству, хотя друг и был прав, лимон ужасно кислый.

– А где ты взял эту книгу? – быстро перевел он тему.

– В кладовке. Мы с папой там краску искали. Папа пока внизу рылся, я на самой верхней полке ее заметил.

– Что? Краску?

– Нет, книгу эту, – пояснил Борик и продолжил свой рассказ, в котором, по мнению Германа, очень многое не сходилось. Мог ли Борик заметить книгу на самой верхней полке в кладовке, где полным-полно всякой еды? Это вряд ли. Ну а то, что он помогал папе, было очень даже реально. Глава семейства постоянно брал с собой своего младшенького, и причина этому крылась не только в безмерной любви отца к сыну, а еще и сильным беспокойстве родителей, как за сына, так и за их имущество, когда тот оставался один. Если вы внимательно читали, то поняли, что главной чертой маленьких ежат была – невнимательность, впрочем, с возрастом это проходило далеко не у всех. Среди ежей даже ходили шутки, такие как: "еж в дороге останавливается не для отдыха, а для того чтобы вспомнить куда шел". Так вот, Борик был номером один по невнимательности, рассеянности и другим смежным дисциплинам. Назвать его шкодливым было нельзя, все же он все делал не нарочно, но оставить его в комнате надолго одного было наихудшей идеей. Поэтому папа охотно брал его с собой, чтобы не делал, куда бы ни шел, лишь бы тот не устраивал погром дома. Так и в этот день, затеяв ремонт в одной из комнат, отец в поисках краски обошел весь дом, а за ним, словно на привязи, весело вышагивал Борик. В кладовке, где они продолжили поиски, все было заставлено старыми вещами и банками с консервами. Папа-еж ворошил нижнюю полку, пока его сын, стоял посреди помещения, широко разинув рот; еда была его слабостью. Он с интересом разглядывал банки, читая то, что было на них написано. Малина, клубника, грибы, опять малина, яблоки, груши… постой-ка, думал он. А где же помидоры? Неужели их нет! Переводя взгляд с одной полки на другую, быстро мотая головой, словно следя за мухой, он постепенно разочаровался и приступил к следующему этапу поисков. Для этого он забрался на первую полку и начал шарить в глубине, перебирая банки, пока наконец не вскричал:

– Нашел!

Отец, забравшийся в это время наполовину в потемки и, оставив на свету лишь свои лапы, резко подскочил и с силой ударился головой о верхнюю полку, издав приглушенный вопль.

– Давай ее сюда! – сказал отец, потирая ушибленную голову.

– Не дам. Эта баночка только моя, я ее везде искал, – протянул ежонок, обнимая банку с помидорами, а папа-еж лишь удивленно вылупил глаза.

– Это я ее ищу уже битый час, сынок, не дури, тащи ее сюда. Зачем она тебе?

– Как зачем, я ее сейчас есть буду, – глотая слюни, объяснил Борик.

Глаза отца расширились еще сильнее, он совсем забыл про боль в голове.

– Какой же нормальный еж будет есть краску?! – недоумевая, спросил отец.

– Никакой. Что за странные вопросы?

– Тогда тащи уже банку, Борик, – требовал папа.

– Нет. Банка моя, – протяжно ответил ежик и прижался к ней еще крепче.

– Зачем она тебе?! – с легкой истеричностью в голосе спросил папа-еж.

– Я ее есть буду.

Папа сделал глубокий вдох, на этот раз раскрыв еще и рот, а щеки невольно поползли вниз. Может это от удара головой мне все мерещится, думал он, стоя как вкопанный, пытаясь подобрать слова для продолжения этого чудо-диалога.

– Ты что, собрался есть краску? – спокойно спросил он.

– Нет конечно, разве я настолько глуп? – смеясь ответил Борик. Вот кто и чувствовал себя глупцом, так это отец. Скривив мордочку, он задал самый глупый вопрос, что пришел ему в голову:

– Может ты собрался съесть банку?

– Нет конечно, – расхохотался ежонок.

– Тогда, я сдаюсь. Еще раз спрашиваю, зачем тебе краска?

– Какая краска?

– Зеленая наверно, – предположил отец.

– Мне-то она зачем? Это же она тебе нужна, вроде.

– Вот именно! – воодушевленно воскликнул отец. – Ну, так дай же мне ее!

– Не могу.

– Как не можешь? Почему?

– У меня ее нет, – нахмурился Борик.

– Ты же сказал, что нашел, – выдыхаясь, проговорил отец.

– Так и есть, вот, мои любимые! Помидорки! – ежонок протянул на свет банку с помидорами. Отец покраснел не хуже этих помидор, нахмурил брови и, бормоча себе что-то под нос, залез под полку, чтобы продолжить поиски. Борик же, съев пару своих любимых помидор, заметил на верхней полке среди книг, банку без этикетки. Любопытство в тот момент зашкалило в нем, и он относительно ловко ринулся наверх выяснить, что же это там спрятано. Наконец он добрался до заветной цели, и, подойдя поближе, принялся разглядывать содержимое, когда вдруг услышал легкое потрескивание под собой. В тот же миг вся полка обвалилась, а вместе с ней все содержимое и сам Борик упали на пол, а банка без названия разбилась, расплескав содержимое по всему полу кладовой.

– Грибочки, – сделал вывод Борик, завидев над собой грозный вид отца, который вновь потирал голову.

Эта же история, но существенно видоизмененная была рассказана Герману, более менее подлинным до которого был донесен лишь финал, в котором отец сунул книгу Борику в руки и, взяв его за плечи прошептал:

– Сынок, нас может настигнуть экологическая катастрофа, и только ты в силах ее предотвратить. Пойди на улицу и понаблюдай все ли в порядке с природой. Не грозит ли нам засуха.

– Хорошо папа! – воскликнул ежик и, воодушевленный серьезностью задачи, убежал из дома. А отец тем временем, вздохнув с облегчением и забыв о всяком ремонте, упал на диван в комнате, чувствуя себя полностью истощенным, и тихо засопел.

Пока Борик измерял, насколько упала вода в ручье, Герман с любопытством разглядывал книгу, в которой помимо сухого скучного текста также были картинки. Одна из картинок очень удивила ежонка. Вся земля на ней была изображена белой, так же по всему рисунку были непонятные белые вкрапления, будто кто-то рассыпал на него муку. Глава книги после этого рисунка, называлась таинственным незнакомым Герману словом "снег". Он было собрался почитать, что это за снег то такой, но интерес быстро пропал, как только он вспомнил про свой первый урожай. Нельзя было медлить ни минуты, наверняка мама с папой уже дома, вот ведь они удивятся, когда увидят, что он сам вырастил, – подумал ежик, и лицо его озарилось широкой улыбкой.

– Ладно, Борик, мне пора! Надо еще маме с папой лимон показать, – начал было прощаться Герман, но тут одернулся и спросил:

– А вы с папой не зеленую ли краску искали?

– Зеленую. А откуда ты знаешь? – задумчиво поинтересовался Борик.

– А не те ли это банки с краской, что ты мне принес, когда мы стены покрасили? – иронично спросил ежик.

Борик ничего не ответил, насупился, горячо шлепнул себя ладонью в лоб, и медленно побрел домой, оставив книгу на бревнышке рядом с ручьем.

– Постой Борик! А как же книга? – крикнул вслед Герман, на что тот лишь махнул лапой, продолжая свой путь домой. Герман постоял еще пару минут, глядя ему вслед, потом пожав плечами, забрал книгу и побежал домой.

Первым и единственным, кто решился попробовать лимон первого урожая Германа, был папа. Стойко, сдержав слезы и обуздав перекосившееся лицо, он проглотил тропический фрукт и, похлопав сына по плечу, сказал:

– С первым тебя урожаем, сын. Думаю, теперь можешь просить повышения, пусть дедушка доверит тебе малину, например.

– Папа, малину растить, что пеньки колотить, много ума не надо, – ответил Герман, от чего отец удивленно посмотрел на сына. – Это так дедушка говорит, – тут же оправдался ежик.

– Молодец, сынок. Мы гордимся тобой, – вмешалась в разговор мама.

За столом Герман только и говорил, что о саде, полный впечатлений, он описывал чуть ли ни каждый день развития лимонного дерева, до момента появления первых плодов сегодняшним утром.

– Кажется, я знаю, кем хочу стать! – в эйфории сказал Герман. Все затихли, особенно папа. Взгляд его стал напряженным.

– И кем же? – спросил его брат Виктор.

Почувствовав некоторую перемену настроений, Герман слегка замялся и неуверенно промямлил: "садовником".

– Я думаю, мы это еще обсудим, – спокойно сказал отец, и слова его, как гром среди ясного неба, обрушились на ежонка. Не было слов разрушительнее, чем эти. Сколько раз он слышал их за свою жизнь, и все заканчивалось одинаково. Герман даже установил забавную закономерность – если взрослые говорят "мы это еще обсудим", значит все уже решено, и обсуждать, увы, больше нечего.

– Что же такого плохого быть садоводом? – раздосадовано спросил он.

– Понимаешь, дорогой, – начала оборону мама, – любая профессия должна приносить пользу…

– А садоводство – это вроде как хобби, – подключился папа, – прекрасное, не спорю, но которым ты не обеспечишь деревню.

– Но ведь кто-то должен дарить радость! – возмущенно отстаивал свои права ежик. – Если бы вы только видели, как в саду красиво.

– Вот именно, одной лишь красотой сыт и одет не будешь, – подметил отец. – Это только горькая правда, которую ты должен принять сынок.

– Но это не справедливо. Как же тогда заниматься, чем ты любишь, если то, что любишь, не является занятием? – сказав это, он вышел со стола и с горечью на сердце, едва сдерживая слезы, пошел в свою комнату.

Следующий день Германа тянулся необычайно долго. Мысли о собственной беспомощности перед несправедливостью жизни, ни на минуту не покидали его. Даже когда Вениамин в очередной раз искрометно пошутил в адрес Германа, вызывая смех большинства учеников, ежонок никак не отреагировал, от чего у обидчика взыграло самолюбие и он, так и не удостоенный внимания недруга, покраснел и утих.

Герману было все равно на глупые шутки и смех ежат вокруг, безразличны были и длинные лекции мистера Грибба об окружающем мире. Он сидел печальный, лишь изредка улыбаясь из вежливости Борику, который в попытках поднять настроение другу, строил всевозможные рожицы. Этот сад был настоящим открытием в жизни ежонка. За те пару месяцев работы в нем, он стал для него родным. Ежик умело обращался со всеми инструментами, знал все обо всех цветах и растениях в саду. Найдя свое призвание, очень больно с ним вот так попрощаться. Даже невозможно.

Дедушка Леонард, будучи опытным садоводом, умел читать настроение и эмоции своих подопечных. Он всегда знал, чего они хотят и когда. Он улавливал каждый шелест их листвы, по звуку которого он мог вычислить один единственный сухой лист в огромной зеленой гуще. Владея умением находить общий язык с окружающим миром, он совершенно не умел найти аналогичный с ежами.

Многие его боялись, за его грубую манеру общаться, другие терпеть не могли сварливого брюзгу, а третьим он был просто безразличен. И те и другие считали Леонарда выжившим из ума старым ежом, и предпочитали пойти в обход, если путь вел к неминуемой встречи с ним.

Каждый раз, когда ему, как и всем старым ежам, доставляли продукты, он обязательно находил повод, чтобы поорать и выругаться, как следует, заканчивая монолог словами, судя по всему любимыми: "Убирайся, и чтоб я тебя здесь больше не видел! Это частная собственность!" Доставщиков, которым предстояло обслужить старого скрягу, отбирали наилучшим образом из самых быстрых и изворотливых ежей. Они не могли просто оставить его без еды, ведь главное правило не только их, но и всей деревни, заключалось в помощи и заботе всех обо всех. Да и к тому же, вряд ли кто будет в восторге, если он сам придет за продуктами. Потому всем приходилось терпеть выходки Леонарда, который к их радости редко покидал пределы своих владений.

Обладая в совершенстве вышеописанным навыком, он с легкостью понял, что с внуком было что-то не так. Работу свою он по-прежнему выполнял дотошно следуя инструкциям, но не было в нем того огонька и задора, что еще вчера наполнял атмосферу сада каким-то еле ощутимым светом и теплом. Дедушка стоял за его спиной и переминаясь с ноги на ногу искал подходящие слова.

– Что-нибудь случилось, дедушка? – спросил Герман, завидев Леонарда с физиономией, будто он пытается укусить кактус.

– Нет… – резко отрезал Леонард. – А у тебя?

– Все в порядке, – вздыхая, ответил внук.

– Ну, тогда чудненько, – быстро произнес Леонард и пошел заниматься своими делами.

Прошло довольно много времени прежде, чем Леонард решил повторить свою попытку.

– Послушай, Герман! Так нельзя! Глядя на тебя, уже гиацинты плачут. Не хочешь рассказать мне, что случилось? – Леонард мягко улыбнулся.

– Нет, – монотонно ответил Герман.

– Да брось, ты весь сад загубишь своей тоской.

– Это все лимон, – неохотно, ответил ежик.

– Что лимон? Кислый?

– Какой прок от него раз он такой кислый? Как и от всех остальных цветов, какой от них всех толк?

– Хм… – задумчиво почесал затылок дедушка. – Ты играть любишь?

– Ну, люблю.

– Вот ты играешь с друзьями и испытываешь радость. Так и цветы. Ты за ними ухаживаешь, кормишь, поишь, а они радуют тебя своей красотой.

– Какой же толк от занятия, что радует только одного?

– Сад он… и ты в нем… уф… – тяжело вздыхая, Леонард пытался подобрать слова, но все безуспешно.

– Какая польза от этого сада нашей деревне? – настойчиво продолжал ежонок, заваливая вопросами своего дедушку.

– Так вот в чем дело! Ты не видишь пользы от сада? – предположил Леонард.

– Не я. Родители. Я бы с радостью занимался садом и дальше. А вместо этого, видимо скоро начну шить всем рубашки, или считать все, начиная от шагов до работы, заканчивая количеством зубов собеседника.

Последовало долгое молчание, во время которого Леонард штурмовал свой мозг в надежде хоть как-то утешить внука.

– Пожалуй, нам с тобой может помочь лишь одна моя старая знакомая, – процедил он, наконец.

– Кто это? – с любопытством поинтересовался Герман.

– Сова.

– Со-ва? – удивился ежонок.

– Она знает все. Наверняка и тебе поможет.

– Но совы же опасны.

– Далеко не все. Некоторые сами боятся ежей.

– А она боится? – скромно спросил Герман.

– Нет. Но она столько всего знает. Вряд ли во всем лесу найдешь хоть кого-то умнее ее.

От этих слов в глазах ежика заблестел хорошо знакомый Леонарду огонек – надежды.

На следующее утро Герман сидел на занятиях и шепотом рассказывал своему соседу Борику о всех своих переживаниях, и о том как он лихо управляется с садом, и как понял, что это именно то, чем он хочет заниматься в жизни, а волей обыденных убеждений взрослых его мечте вряд ли суждено было исполниться. Друзья так тихо шептались, что казалось, едва слышат друг друга, но обладающий острым слухом мистер Грибб сделал им не одно замечание, прежде чем они затихли. Последним, что рассказал Герман, была задумка дедушки посетить его хорошую знакомую, которая являясь мудрейшей жительницей леса, если даже не самой мудрой, наверняка знала как помочь Герману.

Дальше друзья сидели молча, что совершенно устраивало Борика, распираемого любопытством от этой таинственной персоны. Всем своим видом он задавал этот вопрос Герману, то лихорадочно перемигиваясь глазами, чеканя звука над на одному ему известном языке, то без единого звука выводя губами непонятные буквы, не относящиеся к их разговору, что даже умеющий читать по губам еж, ни за что бы не понял Борика. Наконец взяв чистый лист бумаги, он быстро накорябал на нем свой вопрос и передал непонятливому соседу.

– "Хто она?" – еле разобрал подпись Герман.

– "Сова" – написал Герман в ответ.

– Сова!?!? – вскричал Борик на весь класс, от чего ученики один за другим с криком ужаса посворачивались в комочки. Остались сидеть неподвижно лишь Герман с Бориком и сурового вида учитель, явно недовольный их сегодняшним поведением.

– Ложная тревога. Простите, – виновато пролепетал Борик, когда класс принялся занимать свои прежние места, недовольно на него ворча. Виновник же просидел тихо оставшийся урок, весь красный от стыда. Когда друзья вышли из школы, стало совершенно очевидно, что краснел Борик далеко не от стыда, а все это время его распирало от желания выговориться, которое он сразу осуществил. Он говорил так быстро и так много, возмущаясь, негодуя, предупреждая своего друга об опасных совах. Наконец, чтобы не быть голословным он достал все тот же пресловутый лист бумаги и, нарисовав что-то, протянул его Герману.

– Это что за чудо? – поинтересовался Герман, внимательно разглядывая рисунок.

– Это Сова! – проникновенно произнес Борик. – Теперь ты понимаешь?

– Не совсем, – недоверчиво ответил Герман. – Ты уверен, что у сов такая огромная пасть?

– Конечно! – недоумевал от вопроса Борик. – Ты что же это сомневаешься во мне?

– Я не в тебе сомневаюсь, а в том, что с такой мордой сова вряд ли смогла бы от земли оторваться, не то что летать. Ты только глянь на эти клыки. – Борик обиженно посмотрел на свой рисунок.

– Не переживай Борик, все со мной будет в порядке. Сова эта хорошая знакомая дедушки, так что не о чем беспокоиться. Единственное что беспокоит меня, это настолько ли она умна, чтобы помочь мне.

– Ну, смотри. Потом не говори, что я тебя не предупреждал, – немного успокоившись, произнес Борик. Ему было очень приятно использовать фразу, которую тысячу раз слышал от взрослых, что он почувствовал себя одним из них, добавив этому серьезное выражение лица.

На этом друзья распрощались и Герман, торопливой походкой, направился к дому своего дедушки. Чем ближе он подходил, тем быстрее билось его сердце, а волнение передавало легкую дрожь по всему телу. Было в этом что-то таинственное и даже пугающее. Мысли занял рисунок Борика и уроки мистера Грибба, которые предостерегали от всяческих контактах с совами, и описывали их как очень опасных и хитрых птиц. Но раз уж это может помочь, то Герман готов рискнуть, тем более – он пойдет не один, а со своим родным дедушкой.

Как только Герман вошел за калитку, Леонард снял с него школьный портфель и, надев заранее приготовленный походный рюкзак, резко скомандовал:

– Идем, времени нет.

Ежонок, не сказав ни слова, последовал за своим наставником и, уже через минуту, закрыв калитку на замок, они двинулись в путь.

Никогда еще не доводилось Герману выходить за пределы деревни. Аккуратные дорожки среди ровных ухоженных лужаек сменились натоптанными через высокую листву тропами. Лес становился гуще, пропуская меньше света, местами даже казалось, что начало темнеть, но лучики света, пробивавшиеся сквозь насыщенную листву, напоминали путешественникам о том, что солнце находилось в самом зените.

– А далеко она живет, эта сова? – нарушил их безмолвную прогулку Герман.

– Неет, – протянул Леонард. – Я в твои годы ходил гораздо дальше.

Ежонку, который максимум, что мог пройти эту деревню от края до края, ответ этот не особо чем сказал. Хотя и более точный ответ вряд ли чем-то помог бы. Герман принялся прикидывать в уме, сколько они уже прошли, деля расстояние на самые привычные ему отрезки от дома до школы, и, оказалось, что они уже прошли аж восемь раз до школы. Вот так тренировка думал ежонок, чьи ноги уже начинали слегка гудеть в коленях. Интересно было сколько раз до школы еще идти, но спросить ежик не решался, – так как в школу дедушка не ходил, а самые дальние расстояния составляли размеры сада.

– А у тебя ноги не устают? – спросил Герман. Ему уже порядком наскучила это дорога, которая к тому же вела на холм.

– Устают.

– И что ты делаешь?

– Иду дальше, – сухо ответил Леонард.

– А кушать ты хочешь? – вошел во вкус Герман. Оказалось, говорить и идти куда интереснее, только собеседник оказался весьма неразговорчивый, отвечал коротко, неохотно, проще было рыбу разговорить, чем из него лишнее слово вытянуть.

– Нет, – в своем духе ответил дедушка.

– А если захочешь?

– Буду идти голодным.

Лучше собеседника не придумаешь, подумал ежик.

– А почему ты никогда не приходишь к нам в гости? – задал свой очередной вопрос ежик.

– Хм… – Леонард слегка дернулся и немного сбавил темп. – Времени… не было, – ответил он запинаясь.

– Но теперь то у тебя больше времени.

– С чего ты взял?

– Ты сам сказал недавно – "молодец Герман, теперь у старика хоть свободное время появилось", – процитировал ежик дедушку.

– Лучше б я этим языком пчел из улья разгонял, – тихо проворчал дед. – Пользы было бы больше.

– Значит теперь придешь? – не отставал Герман.

– Когда-нибудь.

– Обещаешь?

– Обещаю, – ответил он внуку, едва сдерживая раздражение.

Герман чувствовал себя настоящим дипломатом достигнувший практически невероятного результата. Ведь добиться обещания у самого вредного ежа в деревне, а может и во всем лесу, было, что уговорить черта прибрать в твоей комнате. Больше Герман ничего не говорил. Удовлетворенный собой он шел, не отставая от своего путника, забыв про усталость в ногах. Улыбка не сходила с его мордочки, он представлял удивление папы, когда он расскажет о чем договорился с дедушкой, и как папа от этого же удивления падает со стула, как мама готовит вкусный пирог и они все вместе встречают долгожданного гостя к столу. Ежик уже не думал о том, куда и зачем он идет, очарованный красотами леса он просто наслаждался прогулкой, которая уже начала становиться судьбоносной.

Тем временем холм сменился равниной, а тропинка и без того узкая, еле заметной извилистой линией уходила за пределы видимости. Высоко наверху, огромные зеленые шапки деревьев, медленно раскачивались от ветра, издавая при этом ровный мягкий шепот листвы, больше похожий на шум воды где-то далеко. На фоне этой безмятежной песни леса, птицы напевали свои, свиристя и посвистывая в такт ветру.

Путешественники свернули с тропы, и, пройдя через густую высокую траву, вышли на небольшой кусочек голой земли, под которой виднелся фрагмент гладкой деревянной конструкции. Леонард подошел ближе и смахнул с нее грязь. Перед ними лежал деревянный диск, напоминающий крышку от бочки. На крышке была прибита металлическая пластинка, с выбитой на ней надписью "Станция дремучий перелесок".

Леонард постучал три раза по крышке и встал перед ней, будто в ожидании чего-то. Вся это картина, Германа очень удивила, он не мог проронить ни слова, интуитивно понимая, что не стоит мешать, просто стоял как вкопанный и, слегка приоткрыв рот, ждал, что же будет дальше. Под крышкой послышался шорох и, спустя минуту, она распахнулась словно дверь. Леонард улыбнулся, глядя на удивленного внука, и жестом призвал его следовать за ним. Они спустились по крутой лестнице, освещенной лишь с улицы, и попали в небольшую подземную комнату, на стенах которой висели подсвечники с горевшими в них свечами. Потолки были настолько низкими, что Леонард мог достать до них лапой, даже полностью ее не разгибая. В комнате пахло сыростью и землей, и Герман с непривычки даже зажал лапками свой нос.

– О, Леонард! – раздалось с другого конца комнаты, которая хоть и была маленькой, но благодаря плохой освещенности и земляных полов, потолков и стен, не давала разглядеть сидящего за столом напротив них собеседника. – Рад тебя видеть дружище! – продолжил он.

– Здравствуй, старина Каппи! – ответил Леонард. – Вот внука веду окрестности показать.

Сказав это, Леонард пошел навстречу этой загадочной личности, Герман не отставая, шел за ним. Постепенно глаза стали привыкать к обстановке и он начал различать очертания говорившего с ними знакомого дедушки, но понять кто он удалось лишь когда он зажег лампу на своем столе.

Перед Германом сидел ни кто иной, как крот. В руках он держал ручку, а на столе помимо лампы лежала огромная книга, в которой он делал какие-то записи. Что это были за записи, ежонку разглядеть не удалось, но даже если бы удалось, вряд ли бы смог их расшифровать. Кроты обладали природным талантом правописания, и очень часто не моглипонять, что написали сами. Крот подался вперед, опираясь на стол огромными лапами. Своими и без того маленькими глазами, от которых в полумраке комнаты совсем не было видно, он внимательно изучал ежонка.

– Ну, просто вылитый дед! – улыбнулся он. – Как тебя зовут?

– Герман, – немного робея, ответил ежонок.

Крот погрузился обратно в свое кресло и, уткнув розовый нос в книгу, принялся писать.

– Гееерман… Грээй… – протянул себе под нос крот. – Куда направляетесь? – обратился он к Леонарду, вновь подняв голову от книги.

– В изумрудную рощу, – поспешно ответил Леонард, – и хотелось бы как можно скорее, времени нет, – добавил он, когда крот встал со своего кресла, и опираясь на трость вышел из-за стола.

– Боюсь, быстро не получится, – виновато произнес крот. – Мой сын, Макс только что уехал обкатить вагонетку, а другая все еще на ремонте.

Герман вопросительно посмотрел на дедушку, тот лишь тяжело вздохнул.

– И что теперь делать? – спросил его внук.

– Либо ждать, либо идти пешком и дальше, – ответил он.

– Я могу предложить вам чай. Давненько у меня не было гостей, – с этими словами крот мечтательно вздохнул, а из густой растительности, ненадолго, вылезли маленькие черненькие глазки.

– Почему бы и нет, – одобрил Герман.

– Ну, тогда прошу за мной, дорогие гости, – крот прокрутил свою трость на одном пальце и весело зашагал в один из выходов. Ежи последовали за ним в комнату, которая была еще меньше той, где они были до этого. Посредине стоял обеденный стол со стульями, а у стены располагались шкафы до самого потолка. Хотя как я уже говорил, потолки были очень низкими, во много раз ниже потолков в просторных домах ежей. Германа поражал такой сильный контраст жизни разных животных, так же как и полумрак, которым было окутано жилище крота. Дверей нигде не было, были лишь открытые походы, некоторые из них были выполнены в виде арок, некоторые просто квадратные, а сверху каждого прохода висела табличка с аккуратно выведенными каракулями, понятными одному лишь их автору, а может и ему не понятны, кто знает. Когда гости заняли свои места за столом, хозяин поставил на него поднос с чайником и кружками, после чего, достал из шкафа тарелку с кексами и разложил их перед гостями. У Германа тут же заурчало в животе, он вспомнил, что почти ничего ни ел с самого утра и принялся наверстывать упущенное кексами с необычным тыквенным вкусом, запивая чаем, как оказалось морковным.

– Так это ваш дом, мистер Каппи? – немного утолив голод, принялся к утолению любопытства ежонок.

– Нет, – протянул Каппи. – Это транспортная станция, на которой я работаю всю свою сознательную жизнь.

– Ого! Это как, транспортная? – удивился ежонок.

– Отсюда на вагонетке можно уехать в несколько направлений. Причем за несколько минут можно преодолеть внушительные расстояния, которые на поверхности займут полдня пути.

– Ничего себе! А куда уехал ваш сын? – продолжил задавать вопросы ежик.

– Сейчас, не так много желающих проехать с ветерком как раньше. Механизмы вагонеток ржавеют и ломаются, поэтому каждый день мы делаем вынужденные заезды и постоянно смазываем все шестеренки и подшипники, четко следуя инструкции начальника станции. Как раз этим и занимается сейчас мой сын Макс.

– А где вы тогда живете?

– В Молвилле. Небольшой кротовий городишко по направлению к темному лесу… Чему вы только учите своих ежат, Леонард, они совсем не знают здешних мест, – весело улыбаясь, сказал Каппи, глядя на потупленный взгляд Германа.

– Что верно, то верно. Некоторые наши взгляды на воспитание оставляют желать лучшего. Собственно говоря, это отчасти и есть причина нашего похода, – ответил еж.

– А почему вы не совмещаете свои переезды от дома до работы и обратно с вынужденными заездами. Раз уж вы пользуетесь вагонеткой два раза в день, значит, как минимум два пассажира в день у вас есть, зачем же еще? – недоумевал ежонок.

– А ведь ежонок прав! – подхватил дедушка. – Зачем, Каппи?

Глаза крота вновь вылезли наружу, сделавшись еще шире, а сам он громко рассмеялся.

– Какие же вы ежи глупые! Как мы можем совместить проезд до работы с работой?! Мы же еще не начали работать! А самое главное, какие же мы пассажиры, если мы работники станции! А работники станции не вносятся в журнал регистрации, а значит, не могут быть пассажирами! На то есть четкая инструкция начальника станции.

– А кто он, начальник станции? – неуверенно спросил Герман.

– Ваш покорный слуга, – ответил крот и поклонившись гостям, подлил в их кружки еще чая.

– Так значит все, кто пользуются этим транспортом, вносятся в журнал регистрации? Вот что вы писали, когда мы пришли! Вы и нас туда внесли? – воодушевился своими догадками ежонок.

– Совершенно верно. Если бы я не внес вас в журнал регистрации, мне пришлось бы уволить дежурного станции, пункт девятнадцать параграф три инструкции, – деловито объяснил начальник станции.

– А кто это, дежурный станции?

– Ваш покорный слуга, – вновь поклонился крот.

– Вы и начальник и дежурный? – спросил Герман все больше удивляясь услышанному.

– А так же дежурный по кухне, ответственный за инструмент, за свет и самое главное за маршрут, – сказав это, он блеснул своей тростью, на конце которой не понятно чем была нанесена резьба. Очевидно, она куда-то вкручивалась и, судя по помпезности, с которой было сказано о маршруте, каким-то образом это было связано с ним.

– А кем тогда работает ваш сын?

– Механиком. Отвечает за состояние путей и вагонетки.

– Просто удивительно как это должность механика занимаешь не ты, – ехидно подметил Леонард, который уже порядком устал от всей этой болтовни, и постоянно смотрел на часы.

– Я забыл смазать левое заднее колесо! – сознался Каппи и стыдливо закрыл мордочку огромными лапами. – И начальник меня уволил, – добавил он, не вынимая головы, и застонал.

Леонард стоял как вкопанный, не зная как исправить положение плачевное во всех смыслах.

– А что за название такое: "Дремучий перелесок"? – перевел тему Герман.

Как по щелчку крот оторвал голову от лап и принялся отвечать на вопрос.

– Тут все просто. Холм, на котором находится станция, делит Чудесный лес от Темного леса, а Дремучий, потому что лесок на этом холме практически необитаем, никто на нем не живет.

Хоть Леонард и знал это, он все же весь превратился во внимание, уши его медленно шевелились, будто улавливая еле слышимые звуки. А когда, наконец, скрип стал четче, он вскочил из-за стола и, поклонившись гостеприимному хозяину, схватил внука за руку и прогремел на всю кухню.

– Похоже, вагонетка вернулась! Нам пора. Спасибо, Каппи. Будешь наверху – заходи, – сказал он, зная, что крот никогда не покидает своего подземелья. Каппи улыбнулся, пожал плечами и, опираясь на трость, медленно повел ежей к платформе. Сама станция представляла собой длинную комнату, потолки в которой были намного выше. Посреди располагались рельсы, проложенные от стены до стены, они уходили в узкий тоннель и растворялись в его неприглядной густой темноте.

Платформа освещалась красивыми витыми фонарями на высоких столбах, тянущихся вдоль железной дороги вместе с резными деревянными лавочками. В самом начале пути стояла вагонетка, напоминающая нечто среднее между лодкой и тележкой установленной на восьми стальных колесах.

Рядом с вагонеткой, невысокого роста крот, облаченный в синий халат и высокую фуражку, вытирал тряпкой черные лапы. Фуражка ему была велика, и все время спадала на нос. Поправляя ее на прежнее место, крот, который как вы уже догадались, был сыном Каппи, Максом, механиком по совместительству, перепачкивал грязными лапами всю мордочку, отчего шерстка на ней была в черных пятнах, а розового носа вовсе не было видно.

– Готово, – лихо кинул он отцу, когда тот прибыл на платформу в окружении двух ежей.

– Макси-вакси, опять ты весь перепачкался, сынок, – Каппи подошел к сыну и бережно принялся вытирать мордочку от грязи.

– Ну, пап, – возмущенно протянул сын. – Пассажиры же ждут, – Каппи будто не слышал, с азартом вытирал сына.

Когда его мордочка приобрела чистый вид, отец представил его своим гостям.

– Мой сын, Макс, – объявил Каппи, хлопая его по плечу. – А это наши друзья – Леонард и Герман.

– Приятно познакомиться, – вежливо произнес Макс.

– Взаимно, – улыбнулся Герман, который очень любил заводить новых друзей.

Ежи подошли к вагонетке, забрались по небольшой лестнице внутрь и усевшись поудобнее щелкнули ремнями безопасности. Каппи подошел к непонятному механизму в полу рядом с тележкой и, вставив свою трость в отверстие посередине, закрутил ее на несколько оборотов. Теперь трость, торчавшая из механизма, напоминала рычаг, а на полу вокруг него были установлены четыре таблички, все с теми же корявыми надписями. Крот повернул рычаг в сторону одной из них, и, пожелав ежам счастливого пути, надавил на трость как на кнопку.

Вагонетка со скрипом сдвинулась с места и, медленно набирая ход, катилась по направлению к тоннелю. Герман посмотрел на оставшихся на платформе кротов, они, улыбаясь, махали им вслед. Ежонок, помахав им в ответ, с замиранием сердца перевел свой взгляд на ледяную мглу, в которую медленно заползала вагонетка, а еще через мгновение и вовсе в ней растворилась.

В кромешной тьме, набрав уже высокую скорость, пассажиры почувствовали, как вагонетка несется в обрыв. Сердце Германа бешено заколотилось, он крепко вцепился в поручень перед ним. Затяжное падение сменялось крутыми виражами, казалось, тележка вот-вот сойдет с рельс и перевернется. Местами непонятно откуда просачивался свет, а на одном участке пути узкий тоннель перешел в просторный зал, больше чем станция, с которой они начали свою поездку. Герман успел заметить, что их дорога впереди разделяется на четыре пути, каждый из которых, вновь уходит в лишенный света тоннель, как вагонетка, стуча колесами, повернула в крайний левый ряд, и они вновь въезжали в потемки. Пройдя еще пару крупных виражей, вагонетка поехала вверх, быстро теряя скорость, и добравшись до прямого участка дороги, совсем замедлилась. В конце тоннеля появился свет, Герман все еще не опустивший поручень, понял, что это конечная станция, и позволил себе, наконец, выдохнуть полный восторга и адреналина воздух. Вагонетка медленно выкатилась из туннеля на свет и, пройдя до конца путей, со скрипом остановилась. Не успели ежи отстегнуть ремни безопасности, как к ним подбежал коренастый крот, в такой же фуражке, что была на Максе. В руках у него была изогнутая ручка, которую он вставил спереди в вагонетку и начал ее крутить, отчего внутри раздавалось ровное щелканье механизма.

– Добрый день! – поздоровался Герман с кротом. Тот, в свою очередь, не переставая крутить ручку, только качнул головой в знак приветствия.

– Что он делает? – шепотом спросил Герман у дедушки, вылезая из тележки.

– Взводит механизм, – ответил он.

Они вышли со станции, и попали в небольшую комнатку, похожую на ту, где их встретил Каппи. За столом, уткнувшись носом в журнал, сидел грузного вида крот. Записав в него их имена, он потянул веревку над столом, створки входного люка тут же откинулись, пролив солнечный свет на пологую лестницу, и Леонард с внуком вышли на поверхность. В нос ударил резкий запах хвои, а сырость сменилась на влажность. От яркого света щипало глаза и щекотало в носу.

Знакомая Леонарда, сова по имени Фрида, жила в самом центре небольшой хвойной рощи, на единственном в своем роде дереве, которое было в два раза выше и во много раз толще остальных деревьев. Оно возвышалось над лесом так высоко, что казалось одиноким. Его ветки, усыпанные хвоей, начинались там, где заканчивались окружающие ее сосны и ели, от чего и были лишены всякого общения. А может наоборот, остальные деревья чувствуют себя смущенными, собравшись вокруг такого гиганта, который за свою многовековую жизнь впитал в себя знания и теперь охотно делился со своими собратьями. Этим, по крайней мере, отличалась хозяйка дома на самой верхушке дерева. Обладая огромным запасом знаний, она являлась мудрейшей обитательницей леса, жители Изумрудной рощи ходили к ней за советом, как и проныры вроде Леонарда, знающие больше остальных. Фрида никому не отказывала и всегда была рада помочь, хотя по ней и не скажешь – всегда спокойна, рассудительна, иногда она принимала свой дар за проклятье. Бывали дни, когда посетителей словно прорвало, и они ходили друг за другом, задавая порой наиглупейшие вопросы. А бывало, что вообще никого не было, и она спокойно занималась своими делами – варила новые лекарственные зелья, вязала или просто, сидя в кресле-качалке, любовалась красотами леса.

Увидев ежей, сова оживилась. Ведь Фрида и Леонард знали друг друга давно, и он был единственный кто приходил не только за помощью, но и с помощью, приносил растений и цветов для ее зелий. Вот и сейчас, не успев зайти и отдышаться после утомительной прогулки по километровой лестнице, Леонард, обменявшись словами приветствия, залез чуть ли ни весь в рюкзак Германа, достал оттуда большую связку с зеленью и мелкими цветочками, вручил это хозяйке.

– Кто этот прелестный малыш? – спросила она.

– Это мой внук, Герман, – представил Леонард внука. Герман учтиво поклонился, и Фрида пригласила их к столу.

– Вы наверно устали с дороги, – предположила сова, разливая гостям чай и ставя угощения.

– Это разве дорога, – небрежно ответил Леонард. Молодежь скоро вообще ходить разучатся.

– А это морковный чай? – вмешался Герман.

– Ха! Морковный чай. Такое только кроту в голову может прийти, – воскликнула сова. – Это чай с ромашкой.

Некоторое время они просто общались, ежи рассказали о проделанном пути, вернее сказать Герман рассказал, а сова рассказала пару забавных случаев из своей практики лесного психолога. Леонард, в своей привычной манере, почти все время молчал, периодически отхлебывая горячий чай.

– Так что вас ко мне привело? – перешла к делу сова. Герман слегка насупился, вспомнив горький вкус обиды, а дедушка вновь залез в рюкзак. На этот раз он вытащил два ароматных лимона и положил их перед хозяйкой.

– Вот что, – указал он на фрукты.

– Лимоны. Что с ними не так? – заволновалась сова.

– Ты хоть их пробовала? – проворчал Леонард.

– Нет, но говорят, слегка кисловаты.

– Кто говорит? Да от них морду сводит.

– Так кто заставляет вас, их есть? – сказала, наконец, сова, отчего Леонард потупил взгляд.

– А что же с ними делать? – робко спросил Герман.

– Личный опыт показывает, что если не вкусно, то есть не надо, – строго сказала Фрида и достав из под стола огромную книгу, быстро зашелестела страницами. Герман посмотрел на дедушку, тот лишь пожал плечами, и они не говоря ни слова, принялись ждать вердикта совы. Порывшись хорошенько среди исписанных мелким шрифтом толстых страниц, сова одобрительно угукнула и, прихватив лимоны, скрылась за ширмой, разделяющей кухню на две части, саму кухню, где готовят еду и столовую, где собственно говоря, ее едят. За ширмой раздались звон и бряканье посуды, журчание воды, а еще через минуту появилась Фрида с подносом, на котором стоял графин с какой-то жидкостью. Сова поставила каждому чистый стакан и разлила по ним жидкость из графина. Не проронив ни слова, ежи сидели в режиме ожидания, наблюдая за ее действиями.

– Прошу, угощайтесь! – призвала она.

Леонард и Герман покорно взяли стаканы и, пригубив немного, продолжили жадно пить содержимое, пока не осушили стаканы.

– Вкуснотища! – воскликнул Герман.

– Не дурно, – поддержал его дедушка.

– Что это? – спросил ежонок.

– Это, мои друзья, лимонад, прекрасный, охлаждающий и утоляющий жажду напиток, – ответила Фрида.

– Лимонад, – повторил Герман.

– Сделан из ваших лимонов, по моему рецепту, – гордо подняла свой стакан Фрида и выпив напиток, громко причмокнула.

– Я напишу вам рецепт, – продолжила она, взяв ручку и написав на листке подробную инструкцию по приготовлению того самого лимонада.

Герман, переполненный восторгом, посмотрел на дедушку, который в несвойственной ему манере, выглядел удивленным и даже чуть-чуть улыбался. Это был счастливый момент в его жизни и вкуснейшее, что он когда либо пил, при этом сделанное из лимонов выращенных им собственнолапно.

Больше ежонок ни о чем не думал, все его мысли заняли гордость и необычайное чувство радости. Хотелось как можно скорее показать родителям истинную пользу от лимонов, а еще больше – пользу от садоводства. Выпив еще по стаканчику лимонада, ежи горячо отблагодарили хозяйку и, завидев, как солнце медленно сливается с лесом, торопливо двинулись в обратный путь. Оставшись одна, сова вышла на открытый балкон и, глядя на бескрайние лесные просторы, полной грудью вдохнула прохладный вечерний воздух, пришедший с ветром, который гнал огромный красный шар далеко за пределы Чудесного леса.

Насытившись эмоционально, Герман сначала почувствовал легкую усталость, а позже вовсе сонливость. Вернулось гудение в ватных ногах, утомление в спине и плечах, а тяжесть в голове так и норовила пристроить ее поудобнее для сна. Шли молча, дорога назад казалась ближе, чем вперед. Может от того, что она уже не была для ежонка новой. Когда вагонетка вышла из темного тоннеля на станции "Дремучий перелесок", Леонард с удивление обнаружил, что его внук сладко спит, облокотившись на его плечо. Не решившись нарушить его сладкий сон, дедушка взял внука в свои лапы, как берут младенцев, и побрел прочь со станции, через лес, освещаемый полной луной и сверчками, цвиркающими повсюду.

Глава 9. Кислая слава

Наутро Герман проснулся в своей кровати и удивленно захлопал глазами. События вчерашнего дня казались прекрасным сном, пока на губах не почувствовался яркий привкус лимонада. Ежик вскочил с кровати и быстро побежал к родителям, зевая собиравшимся на работу.

– О, путешественник проснулся! – воскликнул, улыбаясь, отец.

– Доброе утро, – поддержала мама и чмокнула ежонка в щеку, а тот ответив родителям взаимностью, воодушевленно начал свой рассказ:

– Вы не поверите, где мы с дедушкой вчера были… – начал ежик. Он рассказал родителям про поход в лес, про станцию с ее забавными работниками, о необычайной красоты Изумрудной роще, в центре которой возвышалось старейшее и высочайшее из деревьев, о хозяйке дома на самой вершине этого дерева – сове…

– Стоп! Сове?! – испуганно вскрикнула мама. – Вы что с дедом с ума посходили?! О боже… – добавила она, чуть не падая в обморок, пока папа нервно грыз яблоко, кусочки которого сыпались из его рта.

– "Ну вот, приплыли" – подумал ежик. Он съежился от волнения предчувствуя череду суровых наказаний, главным из которых, конечно же, станет запрет на сад. Мама тем временем продолжала причитать, качая головой обхваченной лапами, не давая отцу вставить и полслова, она перечислила все возможные риски и последствия, говоря о них будто уже о свершившихся, накручивая себя все сильнее и сильнее. В попытке остановить бушующий вулкан фантазии своей супруги, мистер Грей применил секретное оружие, обычно используемое им для остановки баловства детей за столом. Он принял грозный вид и серьезным голосом скомандовал:

– Остановись!

Как оказалось, что подходит для ежат – неприменимо для взрослых ежей. Мамин вид сделался еще суровее папиного, чья суровость в тот же момент куда-то улетучилась.

– Тебе что совсем на детей все равно?! – переключилась она на папу, дав выдохнуть Герману.

– Конечно не все равно, – начал спокойно защищаться отец.

– Ежам не место в диком лесу! – продолжала ругаться мать.

– Но ведь он был там не один, к тому же, как сказал Герман, она старая знакомая дедушки, – продолжал глава семьи, пока его миссис остужалась, как горячая сковородка, снятая с плиты.

– Это безрассудство, – выпалила остаток огня она.

– Это поход с дедушкой по Чудесному лесу. Ну что может случиться в Чудесном лесу?

– Да, мам. Если бы это было опасно, дедушка меня бы туда не повел, – вмешался Герман, чувствуя легкое снижение градуса накаленной обстановки. Мама пробурчала что-то под нос, помолчала какое-то время, глядя на них обоих, и приняв прежний добродушный вид, спокойно сказала:

– Может вы и правы, я слегка погорячилась, но в следующий раз, хотя бы потрудись предупреждать о подобных вещах мать.

На этом история была закончена. Герман, не успев добраться до сути, оставил самое главное на потом, довольствуясь тем, что не был наказан, а родители, прикончив завтрак, быстро собрались и ушли на работу.

День в школе пролетел незаметно. Герману не терпелось рассказать о своем путешествии Борику, и когда уроки, наконец, кончились, он тут же выложил ему все, утолив при этом чудовищное любопытство друга. Они договорились встретиться чуть позже у ручья, почти испарившегося под палящим солнцем, и Герман побежал испытывать новый рецепт.

Герман на всех парах примчался в сад, он буквально влетел в калитку и через мгновение уже стоял у лимонного дерева, пытаясь разглядеть желтые плоды среди пышной листвы. Но ничего кроме разочарования, щекочущего в носу, найти ему так и не удалось. Он оглянулся по сторонам в поисках дедушки, но того нигде не было видно. Прислушавшись, он уловил его голос в одной из оранжерей и сразу двинулся туда. Дедушка стоял в своем любимом фартуке около роз, и протирал их листики. Как только Герман открыл дверь, цветы покачнулись, как от сквозняка и снова встали неподвижно.

– Привет, Герман, – поприветствовал его Леонард.

– Привет, дедушка, – с досадой ответил ежик.

– Ты чего хмурый? Родители наказали?

– Нет.

– А чего тогда? – вытягивал из него дедушка.

– Лимонов больше нет.

– Как нет?! Вон целая коробка стоит, утром собрал, – указал на стоящий в углу ящик Леонард.

– Спасибо, – закричал от радости Герман, и облегченно выдохнув, подбежал к заветным плодам.

– Только сахара у меня увы нет, – пожал плечами еж. – Придется тебе в пекарню идти.

– Ничего. Схожу, – весело проговорил внук.

Они погрузили ящик на тележку, Герман сунул рецепт в карман брюк, и крепко схватив за ручку, покатил лимоны за собой. Тележка с грохотом катилась, подрыгивая и гремя на неровной дороге. Завидев Германа, Борик широко улыбнулся и замахал лапами.

– Ого, милоны! – воскликнул он, когда Герман, с полным лимонов ящиком, перешел через мост и подошел к нему. – Куда их все? Я столько не съем.

– Их не надо есть, Борик. И не милоны, а лимоны. Живее идем в пекарню, сегодня ты попробуешь нечто! – деловито сказал ежик, и друзья, ухватившись вдвоем за ручку тележки, покатили ее дальше.

Заведующим пекарни был мистер Макарунно, он делал вкуснейшую в мире шарлотку, после мамы Германа, конечно же. Все время он проводил на кухне, готовя для жителей разнообразные блюда. Очень любил экспериментировать и не редко его эксперименты заканчивались провалом, что он с лихвой тут же заглаживал вышеупомянутой шарлоткой.

Вошедших в пекарню ежей мистер Макарунно заметил не сразу, так сильно был увлечен приготовлением очередного шедевра.

– Добрый день! – прервал его Герман, поняв, что просто так он их не заметит. От неожиданности повар крепко сжал пакет с мукой у себя в лапах. Пакет лопнул, не выдержав напора, а содержимое огромным белым облаком зависло в воздухе. Когда мучное облако рассеялось, мистер Макарунно стоял перед ежами весь белый. Уперев лапы в бока, он пристально смотрел на нарушителей спокойствия двумя маленькими черненькими глазками, так явно выделявшимися на фоне белизны его мордочки.

– Как невоспитанно отвлекать маэстро от творения вкусности, – проворчал он.

– Извините, – виновато пролепетал ежик.

Пекарь смягчился и, отряхнувшись от муки, дал ежатам по крендельку.

– Спасибо конечно, но мы здесь не для этого, – начал Герман.

– И для этого тоже! – быстро перебил друга Борик, и, выхватив кренделек у друга, сунул его в рот, прямиком за своим.

– Что же привело вас ко мне, мои юные друзья? – поинтересовался пекарь.

Ежата подкатили тележку с лимонами поближе, мистер Макарунно сразу задергал носом, ловя аромат цитрусовых.

– Какой аромат свежести! – воскликнул он. – Что за чудесные фрукты?

– Это лимоны, – ответил Герман.

– Ммм… – пекарь поднес лимон к носу и, полной грудью вдохнув его аромат, откусил почти половину фрукта. Морда его покосилась, зубы заскрипели, из глаз, в которых читалось отчаяние, брызнули слезы. Физиономии ежат перекосились вместе с ним.

– Какая кислота! – вскричал мистер Макарунно.

– Вообще-то есть его вовсе необязательно, – с умным видом сказал Герман.

– А что же с ним тогда делать? Пить что ли? – изумился пекарь.

– Совершенно верно, – ответил ежонок, глядя на еще большее удивление мистера Макарунно.

– Вот что с ним нужно делать! – продолжил ежик и протянул листок с рецептом ежу в поварском колпаке. Пекарь задумчиво уткнулся в листок и, не отрывая от него глаз, забегал по кухне.

Было странно наблюдать за ним, как будто ежата только что зашли, а он тем временем, не замечая ни кого вокруг, носился только уже не с мукой, а сахаром.

– "Дежавю", – подумал Герман. Ежата стояли как вкопанные, не смея мешать, чтобы не нарушать процесс приготовления лимонада, который шел полным ходом. Терпение им воздалось сполна. Спустя рекордное количество времени на их тележке вместо ящика с лимонами стояла огромная глиняная кастрюля, доверху наполненная лимонадом. Мистер Макарунно стоял над кастрюлей, мешая своей любимой поварешкой получившуюся жидкость. После чего зачерпнул немного для снятия пробы. Отпив глотка два, повар замер, его взгляд был направлен в никуда, а выражение мордочки не выдавало абсолютно никаких эмоций. Наконец он, расплывшись в улыбке, и высоко задрав нос, мягко пролепетал:

– Белиссимо!

К тому моменту у Борика уже тонкой струйкой до самого пола стекала слюна. Ему не терпелось попробовать этого чудесного напитка, ради которого они перли, чуть ли не через всю деревню, тележку с этими милонами, ну или как их там, лимонами. Завидев его страдания, мистер Макарунно зачерпнул еще лимонада и подозвал ежика к себе. Борик был вне себя от восторга, напиток ему так понравился, что он еле смог остановиться после второй порции.

– Фантастика! – воскликнул Борик, и тут же одернулся, задумавшись над значением этого слова, которое невольно произнес. Пекарь сжал в лапах оставшиеся лимоны и вновь вдохнул их аромат.

– Моя мамочка, да из этого выйдет превосходный пирог, – замечтался он. – И еще масса интересных десертов.

Герман посмотрел на него умиленно, как смотрят на ребенка, радостно играющего с новой игрушкой, с любовью подаренной родителями на день рождение. С таким же трепетом и осторожностью мистер Макарунно разглядывал и ощупывал фрукты.

– Знаете что, мистер Макарунно, я вам их дарю, – произнес ежонок, а засиявший еще ярче пекарь подпрыгнул от радости.

– Грацио, мой маленький друг! – вскричал счастливый повар и тут же забегал по кухне, очевидно приводя в исполнение все свои задумки касательно полученных даров.

Ежата вновь взялись за ручку тележки, и весело зашагали по направлению к швейной мастерской, в которой как мы помним, работает мама Германа.

– Тебе не жалко своих милонов, Герман? – спросил его Борик. – Мог же еще милонада сделать, а отдал все.

– Ни капельки…Робик, – улыбаясь ответил тот. – Уверен, мистер Макарунно что-нибудь с ними придумает.

– А почему он назвал тебя Грацио, ты же Герман? – поинтересовался Борик.

– Это он сказал спасибо, – пояснил друг.

– Странные они, эти пекари, сначала тебя не замечают, потом называют невежей, подсовывая следом свои крендельки, а затем обдирают тебя как липку, говоря непонятные слова, – заявил Борик.

– Ты не забывай, что он нам помог, это же он сделал нам лимонад.

– Ага, еле ноги унесли, – продолжал ежик, преувеличивая в привычной манере.

Не заметно друзья дошли до школы, во дворе которой играли их одноклассники. Почуяв сладкий запах, и поняв откуда он исходит, все они собрались вокруг Германа и Борика.

– Ого, что это у вас? – спросил один из них писклявым голоском, с интересом разглядывая огромный глиняный сосуд, с тянувшимся из него сладким ароматом.

– Что, снова рубашки перекрашиваешь? – вылез из толпы Вениамин со своей ехидной улыбкой.

– Нет, – равнодушно ответил Герман.

– Это, друзья мои, – феерично начал объявлять Борик. Величайшее изобретение гастрономических искусств! Революция в области вкуса. От великого Грацио! И просто фантастика! – продолжал еж, в очередной раз, на секунду задумавшись об этом интересном и неизвестном слове "фантастика". – Ми-ло-над!

– Ого! – хором протянули собравшиеся вокруг ежата.

– Вообще-то лимонад, – поправил его Герман. – И это не совсем мое изобретение, мне его рецепт дала сова.

– Сова! – вскричал писклявый голос и тут же вслед за остальными свернулся в клубок.

– Да что это с ними, – недоуменно произнес Борик, глядя на друга.

Ежата вылезли из своих укрытий, и еще плотнее окружили Германа, принялись шумно наперебой расспрашивать его о необыкновенных похождениях, причем, когда речь шла о сове, все замирали и говорили в пол голоса, а то и шепотом. Они охали, ахали, удивляясь необыкновенной завораживающей истории Германа.

– Да врет он все! – перебил всеобщий восторг Вениамин.

– Слушай, Веник, – слегка раздраженно ответил Борик. – Ты бы лучше, чем язвить, разлил всем милонадику, все равно ничего не делаешь.

Вениамин оторопел от неожиданности, не найдя что ответить на это неслыханное хамство, он лишь надул нижнюю губу и нахмурил брови.

– И вправду, ребята, давайте пробовать лимонад, – призвал всех Герман. Всеобщий восторг продолжился, ежата пили лимонад с наслаждением, облизываясь и мыча от удовольствия. Все хвалили Германа, говорили какой он молодец, благодарили его. Все, кроме одиноко стоящего в стороне Вениамина, который гордо задрав нос и жалко надувшись, так и не подходил к остальным. Герман налил стаканчик и подошел к нему.

– Это тебе, – протянул он стакан Вениамину.

– Не надо мне ничего, – пробурчал в ответ тот.

– Вот ты упертый! Пробуй говорю.

Вениамин неуверенно вял стакан и отпил половину.

– Не дурно, – слегка повеселев и искренне удивившись сказал ежик, после чего приговорил остальное.

Для Германа это была победа. Его злейший враг в одночасье был преврашен в простого одноклассника. А сам он для всех остальных стал настоящим героем. Ежик в эти минуты чувствовал себя гораздо старше остальных, ведь пока сверстники бегали и играли, он занимался чем-то действительно серьезным, и как оказалось полезным. С этими мыслями Герман распрощался с одноклассниками, и друзья двинулись дальше.

Дорога в швейную мастерскую выдалась весьма долгая, хотя до нее и было рукой подать. По пути ежата то и дело останавливались, угощая добродушных соседей новым изобретением в области кулинарии.

Лимонад никого не оставлял равнодушным, что безусловно было приятно Герману.

К моменту, когда они дошли до своей цели, глиняная кастрюля была пуста, а сладкий запах лимонада сменился легким привкусом досады. Герман посмотрел на Борика, тот выпучил глаза и широко улыбнувшись, приобнял друга.

– Значит сделаем еще заход, – утешал он Германа.

– Лимонов пока нет, так что следующий заход будет в лучшем случае через два дня.

– А в худшем?

– О худшем я вообще думать боюсь, – сказал Герман, и они пошли в сторону дома.

Когда мама пришла с работы, Герман сидел со скучающим видом. Ему не терпелось угостить родителей лимонадом, которым он напоил добрую половину деревни, а новые лимоны еще не поспели и все что ему оставалось – это, пожалуй, одно из самых трудных действий, – ждать. Да, ожидание – это именно действие! Попробуй спокойно усидеть на месте, ничего не делая, когда что-то, чего ты очень хочешь, требует от тебя терпения. Даже если ты будешь просто сидеть и ничего не делать, то сидеть ты будешь не просто, а постоянно ерзая. Именно в позе ерзающего от нетерпения ежа и обнаружила Германа мама, зайдя домой. Поначалу она не придала тому значения, но потом, все же, сочтя, что что-то не так, решила с ним побеседовать.

– Что стряслось? – спросила она.

– Сова дала нам рецепт лимонада, а мистер Макарунно его приготовил из моих лимонов. Я хотел угостить вас с папой, но так как угощал всех, кто был на пути, он кончился. И теперь я жду, когда новые лимоны вырастут.

– Не грусти, – успокаивала мама. – Успеем еще попробовать. Уверена, он очень вкусный, этот твой лимонад.

Ты даже не представляешь как это вкусно… – хитро улыбаясь, сказал Герман.

Они пошли на кухню готовить ужин к приходу остальных членов семьи. Ежонок помогал маме, не умолкая рассказывая о своем лимонаде и о том, каким успехом он пользовался.

Ежата постепенно возвращались домой, те, кто постарше – с работы, помладше – с учебы, или уже с прогулки. Самым последним пришел папа. С озадаченным видом, ни говоря ни слова, он сел за стол. Вся семья пристально смотрела на него, пытаясь угадать, что он считает на этот раз.

– Что-нибудь случилось? – настороженно спросила мама, нарушив, наконец, тишину.

– Герман, – неожиданно обратился папа-еж к сыну, не услышав вопрос супруги. – Сколько лимонов дает твое чудесное дерево? – мягко спросил он.

– Ну… – задумался ежонок. Утром дедушка собрал около пятнадцати, а что?

– А сколько будет завтра? – не обращая внимания на встречный вопрос сына, продолжил мистер Грей.

– Пять утро были еще зеленоватые, думаю к утру они будут уже спелые, а восемь совсем зеленых поспеют только послезавтра, – уверенно ответил Герман.

– Это какое-то безумие, – задумчиво произнес папа. – Почти вся деревня просит твои лимоны! Мистер Макарунно просит пятьдесят штук.

От удивления, все сидящие за столом ежи ахнули, они тут же подняли шум, обсуждая новость, говоря наперебой. Глава семейства в этот раз не успокаивал их, призывая к порядку, он просто сидел молча, и умиленным взглядом, смотрел на своего младшего сынишку.

Вдруг в голове у Германа что-то щелкнуло, он резко вскочил на свой стул, как на пьедестал и громко вскрикнул:

– Послушайте! У меня идея! Все за мной.

С этими словами Герман спрыгнул со стула, и направился к выходу. Семейство, затихшее в то мгновение, удивленно переглянулось, и все спешно последовали за своим юным предводителем, который вел их на прохладный вечерний воздух.

Солнце уже было низко, освещая только небо над верхушками деревьев, которые медленно раскачивались из стороны в сторону, шелестя пышной листвой от легкого летнего ветра, выдувающего жар с коры деревьев и охлаждая нагретую за день землю. То тут, то там, из раскрытых окон, слышались голоса и смех, собравшихся вместе за ужином соседских семей. Кое-где раздавались визги детворы, все еще бегающей по двору.

Целым отрядом, огромная семья Грей, насчитывавшая в своих рядах двенадцать ежей, включая родителей, двигались по направлению к пекарне мистера Макарунно, в которой до сих пор горел свет, а из открытых окон исходил и разгонялся ветром по округе, лимонный аромат…

Отряд Грей, во главе с самым юным его представителем – Германом, ввалился в пекарню. Мистер Макарунно расплылся в улыбке, завидев своего маленького друга.

– Добро пожаловать в пекарню Бруно Макарунно, мои друзья! – поприветствовал вошедших повар. – Чем могу быть полезен?

– Мистер Макарунно, нет ли у вас случайно еще лимонада? – скромно спросил Герман.

– Конечно же есть! И не только лимонад! – расплылся в гостеприимной улыбке еж.

Он указал лапкой на большой стол стоящий посередине пекарни, приглашая ежей к нему. Последовав примеру Германа, все заняли свои места, не до конца понимая, что происходит. Это было словно во сне, события огромной волной захлестнули их, и они затаив дыхание в ожидании, просто следовали ее направлению глядя на своего рулевого, который в отличии от остальных знал куда направляется.

Мистер Макарунно молниеносно заставил пустой стол приборами, стаканами и тарелками. В следующий свой заход, он вынес огромный ароматный лимонный пирог, и разложив его по тарелкам, лихо наполнил стаканы посетителей чудным лимонным напитком.

Тот вечер, проведенный в пекарне, никто из семьи Грей никогда не забудет. Как впрочем и сам мистер Макарунно, который поначалу умиленно смотрел на своих посетителей, нахваливающих его шедевр, а вскоре, после недолгих уговоров, покинул свой пост наблюдателя и сняв колпак, присоединился к семейному ужину.

Для маленького Германа это был особенный вечер. Все хохотали, хвалили его, трепали по голове и обнимали, удивляясь его усидчивости и трудолюбию. Хозяин пекарни даже подарил ему свой колпак, который, как и кепка крота Макса, падал Герману на глаза до самого кончика носа, от чего все вновь весело смеялись.

Папа-еж посадил сына себе на колени и крепко обняв, поцеловал его мохнатую шелковистую голову.

– Ты оказался прав, – мягко сказал отец. – Чем бы ты не захотел заниматься в дальнейшем, знай, я всегда тебя поддержу.

– Спасибо, папа!

Герман крепко прижался к отцу, он мог просидеть так вечность, довольный и счастливый, еж, чье имя цитрусовым ароматом разлетелось в этот вечер по всей деревне.

Глава 10. Розовый переполох

Феерию от успеха быстро сменили трудовые будни. Герман понимал, что теперь ему нужно будет еще больше работать, дабы не подвести ежей, так сильно рассчитывающих на него.

После школы он сразу бежал в сад, в котором до самого позднего вечера они с дедушкой ухаживали за растениями и цветами. По просьбе внука, Леонард помог ему высадить еще три лимонных дерева. Саженцы необыкновенно быстро тянулись ввысь от тщательного ухода и нежной заботы, оказываемой ежонком. О плодах, конечно, говорить было рано, но прогресс явно присутствовал. Так что лимоны, пользовавшиеся огромной популярностью, были в дефиците.

Мистер Макарунно уже и забыл, когда в последний раз делал свою фирменную шарлотку, все просили лимонного пирога. Ну и, конечно же, лимонад – его пили абсолютно все, начиная от самого вредного ежа в деревне – Леонарда, который любил пропустить стаканчик другой в знойную жару и пока никто не видит, широко улыбнуться от удовольствия, заканчивая самым маленьким, но при этом самым разрушительным обитателем деревни – червяком Харитоном.

В жизни Леонарда тоже произошли некоторые изменения. Ежи, прознав про то, что это его сад даровал деревне лимоны, которые он, как прилежный дедушка вырастил со своим внуком, перестали его бояться. Не все конечно, но большинство теперь пропитались уважением и даже симпатией к старому скряге, превратившемуся в старого одинокого, даже забавного ежа.

Первый тревожный звоночек для него прозвенел, когда выйдя за пределы своих владений, он наткнулся на соседей, которые шли прямо на него, вместо того чтобы свернуть и обойти его другим путем. Более того, они замедлили шаг, а их мордочки растянулись в добродушных улыбках. Леонард поначалу даже испугался, начал оглядываться назад, продумывая пути отступления. Тем временем миловидные ежи, явно задумавшие что-то плохое, с каждым шагом настигали его. Все, подумал Леонард, доигрался. Но вместо этого соседи тепло поприветствовали его, для чего-то спросив, не правда ли сегодня чудесный день, на что тот с выражением ошалевшего осла, одобрительно покачал головой и прибавив шаг чуть ли не до бега, скрылся от этих подозрительных особ.

Доставлявшие ему продукты ежи, теперь не бежали в ужасе от его криков, а весело смеялись, восхваляя его непревзойденное чувство юмора. А в один из дней к нему пожаловал старейшина деревни, как раз когда они с внуком работали в саду. Это был самый старый еж, которого когда-либо видел Герман. Он медленно, опираясь на трость, прошел в сад, держа в другой лапе небольшую коробку.

– Здравствуй Леонард, здравствуй Герман, – поприветствовал он удивленных садовников, скромно ответивших ему взаимностью.

– От всей деревни… Да, – будто соглашаясь с самим собой, начал тут же он скрипучим голосом.

Говорил еж медленно, протягивая слова, то и дело, обрываясь на середине предложения, вспоминая, что же хотел сказать. Речь его была длинной, полной всяких философских изречений и мудростей, призывающих Леонарда к "раскрытию своего лотоса", смирению, осознанию себя и еще много чего непонятного для маленького Германа, как судя по всему и для его деда. Закончив свою длинную речь, еж открыл коробку, с которой пришел и, достав оттуда две красиво вырезанные из красного дерева медали, протянул их садоводам. Сконфуженный Леонард и радостный Герман приняли награды, а старейшина тем временем поклонился на прощание и побрел к выходу, бормоча что-то непонятное себе под нос. Не успел еж дойти до калитки, как Леонард буркнув что-то непонятное вернулся к работе.

Герман еще долго не мог оторвать глаз от полученной награды. На медали, лежащей в его лапе, была вырезана роза, а надпись с обратной стороны гласила: "Все в твоих силах!" Ежонок гордо расправил плечи и, сунув медаль в карман, хотел приняться за работу, когда опустив глаза на клумбу, возле которой стоял старый еж, обнаружил среди кустов его трость. Ежик схватил трость и выбежал из сада вслед за медленно бредущим по улице старейшиной.

– Постойте, вы забыли свою трость, – проговорил Герман, догнав и протянув ежу его трость.

– Ай-ай-ай, памяти совсем нет, – качая головой, пожаловался старейшина.

– Мама говорит, что это склероз.

– Мама всегда права, – смеясь, ответил еж. – Разве не так?

– Так, – ответил Герман.

– Чувствую ты не совсем согласен с этим, – пристально глядя на Германа, заявил еж.

– …Не то чтобы не согласен, – начал ежонок после долгой паузы. Но разве не бывает, что правы оба? Почему прав всегда кто-то один и это обязательно взрослый?

– Если дело благородное, то тут правых может быть и два и сколько угодно много. В таких случаях правда у каждого своя – цена разная. А вот маме про поход к сове нужно было все равно рассказать.

Герман удивленно уставился на собеседника.

– Откуда вы знаете? – спросил его ежонок.

– Я же самый старый еж в деревне, может у меня и плохая память от склероза, но нос меня никогда не подводил, – с этими словами он щелкнул себя по носу. – О! Скоро дождь пойдет, – добавил старейшина, делая глубокий вдох.

Глядя на чистое небо, Герман лишь пожал плечами.

– Если вы столько всего знаете, может, вы знаете, почему у меня до сих пор нет иголок? – поинтересовался ежик.

– Этого я тебе не могу сказать, скажу лишь, что ты не такой как все.

– Это я и сам знаю, – уныло сказал ежонок.

Я не говорю про твой внешний вид, я говорю про твой внутренний мир, твое сердце, тепло и доброту, что есть у тебя, твое мужество и отвагу, которую ты не раз еще проявишь. А сейчас ступай к деду, ему там твоя помощь нужна, – закончил беседу с Германом старейшина, и маленький ежонок, глубоко задумавшись над словами старого ежа,спешно направился в сад.

Тем временем, работа в саду кипела. Леонард носился среди высоких кустарников с гигантскими ножницами, подрезая торчащую поросль. Герман взял ножницы поменьше и присоединился к дедушке.

– А старейшина сказал, что скоро начнется дождь, – поделился полученной информацией внук.

– Какой бред, – возмутился Леонард, задрав голову к верху. – На небе ни облачка. Старику лишь бы взболтнуть что не попади.

– Дедушка, разве тебе неприятно было получить медаль?

– Не нужны мне их глупые медали.

– А мне вот приятно, – надуто ответил Герман, не понимая почему дедушка такой вредный.

Леонард хотел еще что-то сказать, но увидел погрустневшего внука и тут же осекся. Его нахмуренные брови медленно поползли вверх, рот растянулся в улыбке.

– Нечего тут грустить, от тебя все цветы завянут, – сказал он, потрепав Германа по шелковистой шевелюре. – Хочешь фокус?

– Давай, – воодушевился внук.

Леонард взял свою медаль и протянул ее Герману.

– Закопай ее на той клумбе, – указал он на клумбу неподалеку от них.

Ежонок сделал маленькую ямку, поместил медаль и засыпал ее землей, стал с интересом пристально смотреть на дедушку, который подошел к пышным кустам на другой клумбе и сунул лапу в зеленую гущу. Порывшись немного среди листвы, дедушка наконец высунул лапу обратно и протянув зажатый кулак распираемому от любопытства внуку, резко скомандовал:

– Дуй!

Ежонок дунул на кулак, ладонь тут же раскрылась и перед Германом лежала та самая медаль, которую он закопал до этого. Восторженный ежик захлопал в ладоши.

– Вот это да! – удивлялся он. – А меня научишь?

– Возможно, когда-нибудь и научу, – ответил Леонард, и они продолжили работать, весело шутя и болтая на разные темы.

Следующий день не предвещал ничего особенного, все по налаженной схеме – плотный завтрак, школа, ну и конечно же чудесный сад, ставший для Германа вторым домом. Привычный же распорядок Леонарда был существенно нарушен. С одной стороны он приобрел друга в мордочке своего внука, дни стали короче, время за беседой с ним летело незаметно. Так же он подчеркнул для себя потрясающие навыки преподавателя, хотя в этом была по большей части заслуга самого ученика, который вникал во все тонкости с первого слова, был полностью увлечен этим, и абсолютно сконцентрированным, что для ежей его возраста вообще не свойственно. Но была и другая сторона – Леонард прискорбно готовил. Единственное, что он умел – это высыпать содержимое банки в тарелку, будь то грибы, ягоды или фрукты. А иногда и вовсе ел прямо из банки. Углы в его кухне заросли паутиной, как, впрочем, и во всех остальных комнатах, ведь ел он в беседке в саду, а спал в оранжерее на раскладушке. В дом заходил крайне редко и вообще не видел в нем никакой необходимости, кроме кладовки, которую закрывал на ключ, висевший на его шее, на шнурке.

Но с появлением в его повседневной жизни внука, перед которым хотелось выглядеть умеющим абсолютно все, будни Леонарда наполнились новым смыслом. На его кухне, рядом с горой немытой посуды, стояла стопка книг Мистера Макарунно "Кулинариссимо ежиссимо", с кучей закладок в каждой из них. Пока внук учился в школе, упрямый до безумия дедушка совершенствовал свои навыки в готовке, ругая свои лапы за корявость, а порой и автора книг за слишком сложное описание. Тем не менее, Леонард оказался не худшим учеником, чем Герман и через короткое время он овладел простейшими рецептами блюд и теперь мог готовить их на обед внуку, удивляя его своими умениями.

В то утро он как всегда проводил на кухне, готовясь к приходу голодного со школы внука. Поскольку часов в его доме не было, ориентировался обычно он по солнцу, которое все никак не решалось ударить своими лучами в окно Леонарда, объявляя тем самым приход дня на смену прохладному утру.

Вместо этого кто-то постучал в его дверь. От неожиданности Леонард вздрогнул. С неохотой, ворча, он открыл дверь и удивился – на пороге стоял Герман, шерстка была слегка влажная, сам весь хмурый.

– Ты чего так рано? – поинтересовался дедушка.

– Как рано? Как всегда вроде, – неуверенно ответил еж.

– Утро ведь еще? – настаивал дедушка.

– У тебя наверно часы встали, – предположил Герман.

– Мои часы никогда не встанут, – гордо сказал дедушка. – Солнце, вот мой главный ориентир!

– Ха! Какое еще солнце? Там дождь идет, – ответил ежонок деловито.

– Какой еще дождь? Нет та никакого дождя! – пробурчал дедушка.

– А что же это тогда?

– Это роса с деревьев капает.

– Хороша роса, скоро весь сад зальет.

За окном что-то резко мелькнуло белой вспышкой. Леонард замер. Через несколько секунд раздался оглушительный грохот, от которого задрожал весь дом. Сквозь дребезжание посуды, как всегда стоящей горой, едва можно было расслышать дрожь стекол оранжереи. Герман прекрасно знал, что это за грохот, как наверняка знаете и вы. Это гром, неразлучно следующий за молнией по всему белому свету. Прошлым летом ежонок был ужасно напуган этим природным явлением. Он слышал множество разных историй о разрушительной силе молнии, которая попадая в дерево, оставляла от него одни щепки, а массивные дубы, как огромным топором рубила пополам от макушки до самых корней. Но даже не этими историями был напуган Герман. Тем же летом ему довелось увидеть ее живьем. На небе яркой вспышкой вырисовалась длинная искривленная линия, сопровождаемая оглушительным раскатом грома. Герман, не помня себя от испуга, крепко зажал лапами глаза, а когда все утихло, с удивлением обнаружил себя уже не на улице, а лежащим под кроватью в своей комнате. После этой встречи, он еще долго не мог прийти в себя, стоило кому-то уронить или хлопнуть дверью, как он тут же нырял в ближайшее укрытие, будь то стол, диван, кровать или даже шкаф. Семья была обеспокоена таким сильным страхом, но никакие уговоры и убеждения не смогли помочь Герману справиться с этой громофобией. И вот однажды, после очередного раската грома, ежонок, вновь прятавшийся под кроватью, ждал окончания стихии, когда в его комнату вошел папа. Ни слова не говоря, он забрался под кровать к сыну и устроился рядом.

– Что делаешь? – спросил он Германа.

– Да вот, прилег отдохнуть, – ответил тот, пытаясь не показывать страх отцу.

– Лежать надо не под кроватью, а на ней, так гораздо удобнее.

– Ничего, мне и так не плохо.

– Ты как хочешь, а я уже здесь себе все отлежал, – и папа-еж вылез из-под кровати, и, скрипя, лег на нее как положено. От следующего раската грома, ежонок прижался к полу сильнее прежнего.

– О! А гроза то уходит, – послышался голос отца над его головой.

От этой новости Герману стало значительно легче. Он позволил себе слегка расслабиться и даже высунул наружу свою мордочку.

– С чего ты это взял, что уходит? – спросил он папу.

– Все очень просто, – начал объяснять отец. – Как только видишь молнию – начинаешь считать. И считаешь, до тех пор, пока не грянет гром. Затем, когда снова моргнет молния, ты опять делаешь тоже самое. Если с каждым разом ты рассчитываешь больше, значит, грозовые тучи уходят дальше, если наоборот, то приближаются.

– Ого, – удивился ежонок.

В окне снова блеснула яркая вспышка, и папа-еж принялся считать вслух.

На этот раз гром раздался, когда папа сказал тридцать два.

– Уже вышла за пределы Чудесного леса, – задумчиво произнес он.

– Как вышла? – спросил ежик, высунувшись наполовину из-под кровати.

– Сейчас она где-то далеко-далеко отсюда, над другой частью леса… – начал было папа-еж, но в окне вновь сверкнуло и он принялся считать.

Неуверенно, но довольно просто, Герман вылез из-под кровати и примостившись к папе, стал считать вместе с ним.

Вот и сейчас, выбегая за дедушкой в сад, где опять сверкнула молния, он считал время до грома.

– Кажется на нас идет, – неуверенно сказал Герман, тогда как сильнейший грохот неба, заглушающий его голос, пронесся по лесу, сотрясая все вокруг, закончив ровным дребезгом стекол на оранжереях. Дождь усилился, на клумбах тут же образовались огромные лужи, словно озера, дающие начало бегущим по тропинкам реками. Некоторые из цветов, оголив свои корни, с трудом удерживались за тот кусочек суши, что был не размыт дождем, другие сгибались под порывистым ветром, снова и снова поднимаясь обратно. Не теряя самообладания, Леонард отправил внука в оранжерею, а сам остался снаружи, накрывая всем, что попадалось под его лапы, самые проблемные участки сада.

Сквозь запотевшие стекла оранжереи, по которым к тому же ручьями стекала вода, Герман наблюдал, как небольшое темное пятно быстро передвигается по саду, поднимая за собой брызги воды.

Наблюдая, как его дедушка в одиночку борется со стихией, ежонок вспомнил один из уроков мистера Грибба, а именно теорию хаотичного движения дедушки. Теория гласила о том, что если наблюдать со стороны за тем, как работает дедушка, и при этом ничего самому не делать, то его движение, кажущиеся отрывистым и даже беспорядочным, в дальнейшем передастся наблюдающему, и он, будучи сам дедушкой, будет совершать тоже беспорядочное движение, так и не получив помощи от внука. Поймав себя на том, что он хоть и по команде деда, просто стоит и наблюдает, не делая ничего полезного, Герман решительно двинулся к выходу, когда вдруг, среди стука дождя, снаружи он еле уловил нехарактерный звук внутри, похожий на журчание воды. Пробежавшись по оранжерее, ежонок остановился напротив роз и в ужасе схватился за голову. Над пышными кустами дедушкиных любимиц, через треснувшее стекло тяжелая струя воды падала прямо на них, проделывая яму в почве и образуя в ней болото. Ждать дедушку, спасающего сад снаружи, было так же бесполезно, как и звать его на помощь. Действовать нужно было в одиночку, причем немедленно. Герман быстро огляделся по сторонам, взгляд упал на ведро, которое он тут же схватил и подставил под струю. Ведро быстро наполнилось, не думая, реагируя интуитивно и действуя молниеносно, ежик слил воду из ведра прямо в проход и вновь поставил его под струю. Дождь не утихал, а ведро тем временем становилось все тяжелее и неподъемнее. Казалось, прошла целая вечность. Не дожидаясь, когда наберется полное ведро, Герман сливал по половине, пока и этот вес не стал неподъемным, а лапы будто стелились по мокрой земле. Последнее ведро он опрокинул не поднимая. С радостью заметив, что набиралось оно гораздо дольше обычного, ежонок поднял голову наверх. Струя становилась все тоньше, пока, наконец, нить, тянувшаяся до самой земли, не оборвалась, превратившись в капли.

Герман так устал, что еле стоял на ногах. За кустами роз он разглядел небольшую раскладушку и обрадованный открытием, тут же рухнул на нее с облегченным вздохом и легким стоном от резкого расслабления напряженных мышц.

Проспав какое-то время, Герман проснулся от непонятного шепота за спиной. Голосов было много, и говорили они хоть и шепотом, но очень звонко, все время перебивая друг друга, горячо о чем-то споря. Было трудно понять о чем, так же как и сколько их там, и кто вообще стоит за его спиной.

–…Бурундук, – расслышал он один голос.

– Нет, определенно полевая мышь, – сказал второй.

Герман лежал неподвижно, с удивлением вслушиваясь в то, что творилось за его спиной.

– Какая интересная шерстка…

– Может опоссум…

– Разве что детенышь…

– Какой милый малышь…

– Все они милые пока спят…

– С чего вы взяли, что это он?

– С чего вы взяли, что это опоссум…

– Да-да, я же говорю бурундук…

Герман понял, что разговор идет про него, но встать так и не решался, хотя эти споры сильно задевали его.

Пока неизвестные голоса за спиной рассуждали кто он, Герман такой, сам он распираемый любопытством, пытался понять, что за странные звери перед ним, вернее за ним. Спор продолжался недолго. Любопытство ежонка взяло верх над своим хозяином, который быстро и в тоже время почти незаметно повернулся в сторону толпы. Голоса тут же замолкли, а шелестящие кусты роз раскачивались из стороны в сторону, будто в них только что кто-то нырнул. Ежик встал с раскладушки и пристально посмотрел вглубь кустов, пытаясь разглядеть укрывшихся в них хозяев голосов, но как он ни старался, обнаружить кого-нибудь среди густой зелени у него так и не вышло.

– Ну что вы попрятались? – осторожно произнес еж. – Наговорили гадостей и в кусты.

Стало еще тише, все вокруг замерло в эти минуты, слышно было лишь, как у Германа от волнения не ровно бьется сердце.

– Кто там? – настойчиво продолжал еж. – Выходи давай! – ответа так и не последовало.

– И вообще-то, я никакой вам не опоссум и уж тем более не бурундук, я еж, – гордо проговорил он, но тут прямо над его головой внезапно раздался легкий смешок, переросший в полноценный смех. Ошеломленный ежонок медленно поднял голову и ужаснулся. Глупый хохот исходит из бутона одной из роз, которая при этом тряслась в такт своему смеху.

– Ты что творишь! – зашипела на нее другая роза. – Он же сейчас все заметит.

– Он уже заметил, – вставила третья.

– Вы чего тут бутоны пораскрывали?! – возмутилась еще одна.

– Он смотрит, он все увидел! – в панике спрятала свой бутон вглубь куста очередная болтушка.

Герман стоял неподвижно, будто прирос к земле и с широченными глазами и открытым ртом наблюдал за происходящим. Весь куст оживился, цветы принялись бурно спорить и возмущаться, перекрикивая друг друга. Никто уже не обращал внимания на маленького ежа, с удивлением следившего за ними.

Разобрать о чем они говорят, он уже не мог, их голоса переплелись между собой, цепляясь протяжными гласными слов, создавали при этом ровный ни на что не похожий гул. Сквозь беснующуюся толпу неугомонных цветов, громко шелестя листвой, несколько выше остальных вынырнула одна ярко алая роза. Задрав кверху, казавшийся огромным бутон, она плавно, но властно скомандовала:

– Хватит галдеть!

Гул тут же затих. Розы слегка приклонились и расступились перед командиршей, оставив между ней и Германом узкий коридор. Большая алая роза, словно змея вилась вокруг ежонка, со всех сторон изучая необычного зверька.

– Еж говоришь, а где же твои иголки? – спросила она, но, не дав ему сказать и полслова, продолжила. – Или ты совсем еще малыш? Тогда почему ты уже говоришь?

– Я… – попытался ответить ежик, но тут же вновь оказался прерван.

– Какое хамство! – возмутилась роза. – Говорить без благоволения королевы, да еще и перебивать!

– Но вы же спросили, я и хотел ответить, – оправдывался ежик.

– О, преглубокие корни, он и впрямь бурундук! – завопила роза.

– Никакой я не бурундук, – обиженно пробурчал Герман, нахмурив брови.

– Да, я вижу, волосатый еж, – съехидничала роза.

– Я особенный еж.

– И в чем же твоя особенность?

– Так я вам и сказал.

– Видимо ни в чем.

– Я вообще-то вас спас, если вы не заметили, – возмущался ежик.

– Что за слово такое странное, "спас"? – удивленно спросила она.

– Вы могли погибнуть, вас могло смыть с клумбы струей воды, – попытался объяснить Герман, но прочитав в узоре лепестков бутона полное недоумение, тяжело вздохнул и снова нахмурился.

– Какой-то ты странный. Как тебя зовут? – поинтересовалась королева.

– Герман, – ответил еж. А вас?

– Можешь называть меня просто королева роза ваша благоуханность, – надменно произнесла она.

– Ничего себе просто, – пробурчал ежик себе под нос. – Приятно познакомиться, королева… эээ… ваша розость, – добавил вдруг он.

– Я знаю, всем приятно, – холодно ответила королева.

То ли от резкого сладкого запаха, то ли от бестолкового разговора с цветами, у Германа вдруг разболелась голова.

Закрыв на секунду глаза, он услышал, как открылась дверь в оранжерею, и на пороге появился дедушка. Весь в грязи и мокрый, что-то бормоча себе под нос, он тяжелым шагом дошел до раскладушки и с силой приземлился на нее. Ежонок повернулся к розам, кусты стояли неподвижно, цветочек к цветочку, алой королевы не было видно. Он уже так устал, что ничему не удивлялся, а лишь пожал плечами и не спеша побрел прочь из сада, шлепая по огромным лужам, направляясь в сторону дома.

Почти весь следующий день Герман вместе с дедушкой наводили порядок в саду, выглядевшем, после ураганного ветра и сильнейшего дождя, не как обычно, больше напоминая свалку, с проросшими на ней цветами. Повсюду валялся мусор, кое-где попадал забор, не говоря уже о грязных тропинках, по которым трудно было пройти, не оставив в трясине ботинка, а то и всю пару. Все это время, разговор с королевой не выходил у Германа из головы. Согласитесь, не каждый день среднестатистическому ежу доводится общаться с цветами, да еще, такими как розы. Ежонок же по этому поводу испытывал довольно смешанные чувства – с одной стороны было удивление и восторг, с другой разочарование – ведь встреча оказалась не очень-то приятной, если не сказать обидной. За красотой этих милых цветов скрывался целый букет отрицательных качеств, таких как эгоизм, высокомерие, неблагодарность и это только первое, что приходило на ум маленькому ежонку после нескольких минут общения с ними. Но и было в них что-то такое, что притягивало и располагало к себе, некий магнетизм, основанный на их самоуверенности, которой порой так не хватало Герману.

Поделиться своими мыслями с дедушкой, ежонок не решался, слишком велик был шанс оказаться непонятым, да и дедушка, пребывая в плохом расположении духа, метался по саду хмурнее вчерашней тучи. Приведя сад к первозданном виду, Герман принялся утолять свое любопытство, направившись в ту самую оранжерею, где росли те самые розы, с которыми у него вчера состоялся небольшой разговор, если это конечно ему не приснилось, думал он, заглядывая внутрь.

В оранжерее было влажно. Должно быть, целое озеро испарилось в ней за весь день под палящим солнцем, затянув окна мутной пленкой. Подобно утренней росе среди зелени то тут, то там поблескивали прозрачные капли воды, Герман подошел ближе к кустам роз, которые никак не отреагировав на его появление, продолжали стоять неподвижно, направив свои бутоны к свету.

– Добрый день, – застенчиво пробормотал он, но цветы ничего не ответив, продолжали стоять неподвижно.

Среди общей массы роз, Герман узнал ту самую, которая так дико смеялась над ним вчера. Подойдя к ней практически вплотную, он поприветствовал ее еще раз.

– Это же я, еж Герман, – добавил он.

Роза шелохнулась, затем слегка пригнувшись, обратила свой бутон в направлении ежа.

– А-а-а, – протянула она полушепотом. – Мохнатый еж. Здравствуй малыш. С чем пожаловал?

– Я бы хотел увидеться с королевой, – робко произнес ежик.

Наступила небольшая пауза, после которой роза нырнула в глубь куста и через пару мгновений вынырнула обратно.

– Боюсь это невозможно, – ответила она.

– Это почему же? – сконфуженно спросила она.

– Э-э… ее благоуханность очень занята и не принимает без предварительной записи, – вкрадчиво ответила роза.

Ну и дела, подумал ежик. Еще вчера он думал, что невозможно – это разговаривать с цветами, а сегодня невозможным для него стало попасть на прием к королеве розе без предварительной записи.

– В таком случае не могли бы вы записать меня на прием к королеве на ближайшее время? – настойчиво продолжал он.

– Боюсь это невозможно, – повторила роза, судя по всему свою излюбленную фразу.

– Почему? – недоумевал еж.

– Ближайшее время только что прошло, – ответила она сухо.

– Как прошло, но ведь никто не зашел, – возмутился ежик.

Роза вновь юркнула вглубь куста и тут же вернулась обратно.

– Могу предложить записать вас на попозже, – учтиво произнесла она.

– Интересное время, и когда же оно наступит?

– Если вас не устраивает время, могу предложить не скоро! – сердито буркнула роза.

– Нет-нет, все устраивает, – резко ответил ежик.

– Вот и чудненько, – спокойно промолвила она.

Наступила долгая пауза, во время которой Герман то сидел, то ходил туда-сюда в попытках хоть как-то скоротать время. Роза стояла молча и неподвижно. За ней слышались голоса других роз, они тихо, но бурно что-то обсуждали. Ненадолго, ежонок, весь превратившись в слух, замер, пытаясь разобрать о чем они говорят, но речь их была настолько скомкана и монотонна, что не поняв ни слова, Герман быстро отказался от этой затеи. Время будто остановилось. Ожидание было самым трудным занятием для ежонка.

Он пристально глядел на обращенный к нему бутон, наблюдал за едва уловимым движением лепестков, от которого каждый раз он вздрагивал в надежде, что роза объявит, что попозже наступило и он может пройти к королеве. Но ничего подобного не происходило.

– Еще не пора? – поинтересовался ежонок.

– А? Что? – резко, будто только что проснувшись, заговорила роза, дергая лепестками больше обычного. – Пора? Да! – воскликнула она, отчего у Германа сразу заблестели глаза и он вскочил будто бегун на старте. – Да, – повторила она вновь. – Чудесная пора, лучшая пора для цветения.

Мордочка ежонка поползла вниз и приняла еще более унылый вид. Роза же раздула свой бутон и тут же сдулась, издав при этом пронзительный шипящий звук, и снова замерла. Ежик понял, что попозже ждать бессмысленно и, убедившись, что цветок не реагирует на его движение, решил обойти куст вокруг. Остальные цветы так же не реагировали на ежонка. Некоторые из них медленно покачивались из стороны в сторону, направив свои бутоны к солнцу, другие стояли неподвижно, периодически издавали все тоже пронзительное шипение, похожее на храп. Остальные активно болтали, кто парами, кто по трое-четверо сбивались в небольшие группы. Проходя мимо одной из таких групп, Герман был сильно удивлен, когда услышал, как они, не внимая ни единому слову друг друга, говорили одновременно каждый о своем. Ежонку понадобилось приложить не малые усилия, чтобы приспособиться к их отрывистой и местами протяжной речи и научиться разбирать среди всеобщего гама слова одного говорящего. Самыми распространенными темами для разговора оказались сухие корни, вялые листья и сломанные шипы. Ежу было не понять всей серьезности данных проблем, потому уловив суть разговора, очередной парочки, он тут же двинулся дальше, пока не услышал протяжный вой, похожий на недовольный стон, от которого по шкурке пробежал холодок, и еж невольно замер. Почти уверенный, что услышанный им вой принадлежал королеве роз, Герман пристально вглядывался в кусты, в попытках определить откуда он исходил. Внутри куста ежик сумел различить огромный алый бутон королевы. Она стояла с розой поменьше, пока остальные цветы вокруг отвернулись и раздвинулись в разные стороны, образовав при этом пустой круг, в центре которого и стояла причитающая королева.

Вот удача, подумал ежик и аккуратно полез вглубь куста, получив при этом массу неодобрительных шиканий со стороны цветов и неоднократно схлопотав шипами по мягкому месту, но все же добравшись до своей цели.

– Позор! – причитала королева, обращаясь к небольшой желтой розе. – Какой позор! Как же теперь я буду править?!

– Мы можем оторвать этот листок, ваша благоуханность, – предложила желтая роза.

– Ты что сдурела?! – пришла в ярость от неуместного совета своей подданной королева. – Я должна ходить как оборванка?! И это и есть ваше коллегиальное предложение ее величеству мне?! – с каждым словом ее тон становился все более устрашающим, пока не достиг своей крайней точки, и она тихо, едва не срываясь на рев, скомандовала: – Вон! – и опустив листья, припала бутоном чуть ли не до самой земли, пока разозлившая ее роза, испуганно нырнула в дрожащий куст.

– Добрый день, ваше … благоухие, – смутившись и преодолев желание убежать, поприветствовал королеву Герман.

– Нет ничего доброго в этом дне, дне когда все вокруг разрушилось, когда жизрь королевы пошла под откос, и все из-за одной пустобутонной розы, сующей свои шипы куда попало и как попало, – гордо выпрямившись, произнесла она свою речь. – А ты разве не записан на попозже? – спросила она, уперевшись в ежа бутоном, переменив свой тон с жалостливого до ехидного.

– Да, – робко ответил ежик. – Но я столько ждал, что и попозже уже давно прошло…

– Попозже никогда не проходит, – сухо перебила она.

– Тогда зачем же записывать меня на такое время?

– А что, лучше было записать тебя на не скоро?

– Нет, воспитаннее было бы принять меня сразу, – уверенно сказал ежик, на что ошеломленная роза только надулась и ничего не ответила. – Ведь я гость, а гостей нужно встречать благопристойно, – продолжил ежонок.

– Ну уж! – возмутилась королева. – Знаешь что?!

– Что ваше благовоние?

– Ничего! – резко ответила роза и без сил спустила бутон в листья.

Герман подошел чуть ближе. Среди множества аккуратных листьев королевы, он заметил один порванный чуть ли не пополам.

– Что с вашим листком? – осторожно и добродушно поинтересовался еж.

– Он порвался, как и вся моя жизнь, – снова запричитала королева.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Можно оторвать этой неуклюжей розе все шипы, чтобы она больше никого не поранила.

– Зачем же так сразу, наверняка она не специально это сделала и теперь очень сожалеет о случившемся, – предположил ежик.

– Мне от этой мысли не легче. Да на меня теперь и смотреть страшно.

– Это еще не конец света, – пытался подбодрить ее Герман. – Небольшой порез еще не делает вас некрасивой, скорее особенной. Не стоит этого стесняться и переживать из-за этого.

– И это мне говорит мохнатый еж, – вздохнула роза. – Нет ничего более унизительного.

– Поверьте есть. Например, быть приклеенным к собственному стулу по своей же глупости.

Роза ничего не ответила, но слегка размякла, задумавшись над словами юного философа.

– Вам нужно заняться тем, чем вы любите. Когда расстраиваюсь я, мне мама печет что-нибудь вкусненькое, пирог, булочки, что угодно.

Помолчав еще какое-то время, роза выпрямилась в полный рост и вновь вернулась к своей повелительной манере общения.

– Мохнатый еж… – обратилась она к нему.

– Герман, – буркнул ежонок.

– Неважно. Именем королевы роз, ее благоуханностью, то есть … моим. Я назначаю тебя своим советником, – помпезно произнесла королева.

Ежик был слегка тронут дарованной ему должностью, но служить при дворе королевы, а тем более розы, совсем не входило в его планы. Не успел он раскрыть и рта, как ее багоуханность вновь начала говорить.

– Первым твоим заданием будет принести мне булочку к полднику.

Ежик удивленно уставился на королеву, но решив не портить с первой минуты только что начатую карьеру и оставив все сомнения при себе, молча пожал плечами и двинулся прочь. Тем более ему было жутко интересно, что цветок будет делать с булочкой, согласитесь, мало кто из нас может похвастаться, что кормит свои цветы булочками.

Поскольку мама была на работе, а сам Герман, в силу своего возраста, кулинарным искусством еще не овладел, оставался лишь один еж способный помочь ему в выполнении столь важного поручения, и это был не кто иной, как мистер Макарунно. Герман застал его как всегда порхающим по кухне, среди разнообразных ароматов, парящих кастрюль и шипящих сковородок. Завидев ежонка, маэстро снял свой колпак, и поклонившись поприветствовал вошедшего гостя.

– Чем могу быть полезен, мой юный друг?

– Не найдется ли у вас булочки для меня, мистер Макарунно? – скромно поинтересовался ежонок.

– Наш малыш проголодался, – широко улыбнувшись, сказал повар.

– Это не для меня, – ответил Герман и тут же понял как глупо будет выглядеть, если расскажет правду.

– Для друга? – вопросительно посмотрел на ежонка мистер Макарунно.

– Можно сказать и так, – покраснев пролепетал Герман. Оказалось обманывать так трудно, и кроме того ужасно стыдно, что ежик заручился никогда больше этого не делать, тем более, что получалось у него весьма ужасно.

– Наш мохнатик желает произвести впечатление на синьориту, – хлопнув в ладоши, вскрикнул повар.

– Скорее хочу отвлечь ее от тоски, – спокойно проговорил Герман.

– Поверь мне, мой юный ловелас, надо всегда удивлять барышень, – не переставал говорить мистер Макарунно, заводя тесто на булочку.

– Не думаю, что смогу удивить ее больше, чем она уже удивила меня, – равнодушно произнес ежонок.

– Молодежь, – слегка сконфуженно пробормотал себе под нос маэстро.

Через некоторое время булочка была готова, и, поблагодарив мистера Макарунно, Герман двинулся обратно в сад.

Проходя мимо цветов, ежонок почувствовал на себе их пристальное внимание. Большинство роз на этот раз молча провожали его бутонами, лишь не многие о чем-то изредка перешептывались.

Никакого воспитания, подумал ежик. То они не обращали на него никакого внимания, шикая и коля шипами, когда проходил мимо, то теперь молча уставили на него свои бутоны, шепча что-то за спиной. Не зря дедушка говорил, что розы – очень вредные и прихотливые.

Завидев Германа, королева гордо выпрямилась.

– Ваше поручение выполнено, ваше королевское благовоняние, – резко проговорил Герман, положив булочку перед королевой.

– Уж лучше бы тебе называть меня просто королева, – недовольно буркнула она.

– Учту ваше … королева.

– Что это? – удивленно указала она на булочку.

– Как что, вы же сами просили булочку, вот это и есть булочка.

– И как эта штука может мне помочь?

Ежонок смутился, ведь он и вправду не знал, как эта штука, вернее булочка, может помочь королеве в ее так называемой беде, которую еж не считал такой уж страшной. Но все же, очень хотел помочь королеве.

– Да уж, хорош у меня советник, – ворчала роза.

– Но ведь вы сами попросили булочку, – возмутился ежонок.

– Именем ее благоуханного величества, то есть моим, я снимаю тебя, мохнатого ежа с должности советника королевы, – заявила роза и ее бутон тут же раскрылся шире, выдавая этим удовлетворение собой.

Ежик, которому никак не нравилось быть советником, покраснел от досады, оказалось, что не быть советником, ему не понравилось еще больше.

– А вместо тебя, пожалуй, – задумчиво произнесла она. – Я назначу советником эту чудесную булку, – захохотала роза.

– Какие вы розы все-таки грубые, – надулся ежонок.

– А вы ежи глупые, – сдерживая смех, сказала она. – Неужели ты думал помочь мне этой булкой, на кой червь мне она.

– Значит, это вы нарочно меня за ней гоняли, чтобы повеселиться на славу, – заметил ежик.

– Ты сам сказал, нужно заняться любимым делом, чтобы отвлечься, – хитро сузив бутон, проговорила она.

– Я же не знал, что ваше единственное любимое дело, это издеваться над ежами, пытающимися вам помочь.

– Почему же единственное, еще мы любим смотреть на солнце, танцевать, а самое мое любимое занятие, это любоваться собой, но им, к сожалению, я пока заняться не могу, – и роза снова погрустнела.

– Есть масса других занятий, если вы не в курсе, – пробурчал ежонок.

– И каких же это? – иронично спросила королева.

– Помогать другим, например, куда приятнее и полезнее, чем заниматься самолюбованием.

Поняв, что разговор зашел в тупик, ежик попрощался с еще хихикающей королевой, и в расстроенных чувствах пошел домой.

К приходу Германа, семья почти в полном составе готовилась к ужину. Никто уже не удивлялся столь позднему возвращению ежонка. Вот бы вы удивились, если бы знали с кем я сейчас говорил, думал Герман. Все оживленно переговаривались на разные всевозможные темы, стараясь, порой перекричать друг друга, пока домой не пришел папа. Быстро успокоив кричавших, он сел во главе стола. Вся семья последовала его примеру, продолжив обсуждение последних событий, главным из которых был приближающийся праздник яблок. Героем же вечера был брат Германа, Виктор. С перемотанными коленками и протертым носом, он взахлеб рассказывал о баталиях происходивших сегодня в игре полбу. О том, какой он энергичный и ловкий, все члены семьи знали не понаслышке, не успевали заживать старые ссадины и ушибы, как он приходил с новыми. Мама тут же в панике бежала к доктору Бону за экстрактом подорожника и смолой, чтобы промыть и заклеить раны, пока однажды к ним не пришел сам доктор и не подарил огромный запас всего необходимого, на тот случай, чтобы не приходилось всякий раз бегать в клинику. Папа же каждый раз в попытках успокоить ее, повторял одну и ту же фразу: "не падает тот, кто ползает". Согласитесь, ведь мало кто из нас может похвастаться тем, что никогда не падал, не обдирал ладони или колени, например, а потом бесстрашно, или наоборот с ужасом в глазах, мокрых от слез, терпеть мамино лечение перекисью и йодом, требуя маму дуть на рану, которая ужасно щиплет. Виктор ничего не боялся, Герман даже завидовал брату и его храбрости, когда он весь обклеенный листьями подорожника, лихо скакал по дому, изображая как он уворачивался от догоняющих его игроков, при этом все смеялись и аплодировали Виктору.

На следующий день Герман, как и обычно после школы, занимался садом с дедушкой. В несвойственной ему манере, Леонард много шутил и был гораздо общительнее, чем до этого. Сад сиял чистотой и уютом еще ярче, чем до урагана. Все клумбы были ухожены, цветы восстановились от потопа, а сам хозяин, отдохнув от после долгой уборки, излучал спокойствие и некую скрытую форму радости, которую чувствуешь, когда после тяжелого труда, давшего свои плоды, возвращаешься в свое прежнее русло с обычным размеренным темпом, приносящим истинное удовольствие.

День обещал быть быстрым и приятным, но вскоре всеобщее спокойствие и умиротворение было нарушено. Дедушка осматривал кусты роз, когда Герман вышагивал рядом с ним с лейкой и поливал цветы вокруг. Солнце так сильно жарило, что вода порой испарялась, не успев просочиться в землю, насытив корни.

– Ты только глянь! – воскликнул дедушка, указывая на самую большую алую розу. – С листом какая-то напасть, пожух и рассыпался.

– Ого, – настороженно поддержал внук, подходя поближе. Сделав еще пару шагов, он удивился еще больше – в своей лапе дедушка держал тот самый лист королевы и пристально разглядывал его. – Что с ним? – поинтересовался он у дедушки.

– Видимо какие-то вредители, – сказал Леонард, внимательно изучая весь куст под увеличительным стеклом.

– И что делать? – спросил Герман.

– Ясно что – обрезать! – ответил дедушка, отчего роза дернулась и лепестки бутона свернулись от ужаса. – Как бы не пришлось полностью цветок срезать, – спокойно добавил он, направляясь к выходу из оранжереи за ножницами. Пробурчав еще что-то себе под нос, Леонард вышел за дверь. Королева роза побледнела и затряслась от страха.

– Что же мне делать, мохнатый еж? – в ужасе набросилась она на Германа.

– Из меня плохой советник, вы что не помните? – хитро улыбаясь, сказал еж.

– Как ты смеешь перечить королеве! – горделиво вскричала она.

– Пожалуй я пойду, – равнодушно пробурчал ежонок, подбирая уже пустую лейку.

– Что же ты, мохнатик, шуток не понимаешь? – вновь размякла от отчаяния роза.

– У вас грубые шутки, шутить надо чтобы смешно было всем, а не только вам, а мне обидно, – нахмурившись, произнес Герман.

Роза замолчала, не зная, что ответить, на столь точное замечание юного ежа. Казалось она вот-вот заплачет. Поникший бутон уткнулся в листья, стебель слегка подрагивал, даже шипы уже не казались такими острыми.

– А как же твои слова про помощь другим? – тяжело произнесла она. – Неужели ты бросишь меня погибать под острыми кинжалами врага?

– Это мой дедушка, и он хорошо знает, что делает.

– Разве кто-то может знать лучше меня, что делать с моими листьями? Помоги мне мохнатый еж. Сделай что-нибудь.

– Что я могу сделать?

– Не знаю. Тресни его по голове лейкой, когда он зайдет.

– Никого я трескать не собираюсь.

На пороге появился дедушка Леонард. От блеска лезвий ножниц на солнце, королева вновь побледнела и упала в обморок.

– А нельзя не обрезать ей лист? – спросил Герман у дедушки.

– Как это не обрезать, паразиты могут заразить весь куст, – недоумевал от странных вопросов внука Леонард.

– А вдруг это не болезнь никакая и не паразиты, – предположил ежонок.

– А что же еще? – усмехнулся дед.

– Вдруг она поранилась о шипы другой розы.

– Пока они танцевали вальс что ли? – засмеялся еж. – Слушай, Герман ты бы лучше, чем шутить пока воды бы еще набрал, а то уже вся земля пересохла.

Герман тяжело вздохнул и окинул взглядом королеву, тревожно наблюдавшую за ним, скрючив листья, сжав бутон в трубочку до размера стебля и дрожа от каждого шага, направляющегося к ней садовода. Леонард раздвинул ножи огромных ножниц и поднес их к розе. Весь куст задрожал от волнения, от блеска и запаха стали. Дедушка дернулся в попытке свести руки, закончив при этом начатое им дело, но от неожиданного крика внука, резко остановился и уронил ножницы на землю.

– Ты чего разорался?! – возмутился дедушка.

– Не отстригай ей листик, это ее убьет.

– Кто тебе такое сказал? – раздраженно спросил Леонард внука.

– Она, – опустив глаза в пол признался Герман, поняв, что правда единственный возможный путь к спасению королевы.

Морда старого ежа скривилась хуже, чем от лимона, приняв недоумевающий туповатый вид.

– Кто она? – осторожно поинтересовался он.

– Роза, – вздыхая ответил внук.

Не найдя, что сказать, не меняя выражения морды, Леонард, несколько раз открывал и снова закрывал рот, напоминая при этом старую колючую рыбу.

– Я придумаю, как ей помочь, только не отстригай листик пожалуйста, – умоляюще посмотрел на беззащитного дедушку внук.

– Я надеюсь ты знаешь, что делаешь. Иначе ты рискуешь потерять весь куст, – произнес наконец Леонард.

– У меня самый лучший в мире учитель, думаю я справлюсь, – хитро улыбаясь ответил Герман.

– Что ж… Если будут трудности, зови, – сказав это, Леонард подобрал валявшиеся ножницы и растерянной походкой направился к выходу.

Как только дверь оранжереи захлопнулась, королева, которая и без того была бледной от переживаний, размякла и склонилась над землей, издав при этом облегченный хрип, похожий на выдох.

– Что теперь будем делать? Я тут подумала, может оставить так, вдруг само заживет, – предложила королева осторожно.

Герман стоял как вкопанный, и с видом ежа-профессора, о чем-то очень крепко задумался.

– Заживет, – сказал он наконец, повернувшись к розе. – Но только что делать – это теперь решать мне. Заживет, – пробормотал еще раз он себе под нос и решительным шагом направился к выходу.

Ускоряя шаг, ежонок вышел из сада, пока совсем скоро, дойдя до моста через ручей, не перешел на бег. Оставив дом дедушки с его прекрасным садом далеко за пределами видимости, Герман пробежал мимо школы и через пару минут на полном ходу влетел к себе домой. Абсолютно ясно понимая, что ему нужно, он проследовал прямиком в кладовку, где в одном из шкафчиков достал маленький кейс и проверив его содержимое, тут же помчался обратно.

Вернувшись в сад, и немного отдышавшись, ежонок расположился с кейсом рядом с королевой. Весь куст обратил свои любопытные бутоны на важного вида ежа, который, не обращая внимания на снующие вокруг цветы, деловито раскрыл чемоданчик и скомандовал ошарашенной королеве, протянуть поврежденный листок ему.

Пролив экстрактом подорожника поврежденный лист, он аккуратно заклеил рану смолой, наложил сверху лист того же подорожника. Он сотни раз видел как это делает мама, но даже не думал, что будет делать это сам, да еще и цветам. Все оказалось даже проще, чем в теории. С видом опытного врача, он посмотрел на пациентку, чья бледность постепенно сменилась привычным румянцем.

– Лист не мочить, не чесать, – произнес он.

Королева удивленно разглядывала заклеенный лист, когда остальные розы вились вокруг, горячо обсуждая Германа с его чудо изобретением. "Мохнатый лекарь" – слышались радостные восклики толпы цветов. "Цветочный доктор" – говорили другие. Поднялся такой гул, что разобрать их речь стало просто невозможно. Рядом с ухом, на фоне цветочного гомона, послышался тихий, знакомый шепот. Довольная королева была не многословна, но того что она сказала Герману, хватило с лихвой.

– Спасибо, мохнатый еж, – искренне произнесла она.

– Пожалуйста, ваша королевость, – ответил ей ежонок, после чего закрыл чемоданчик и довольный собой, окрыленный успехом, пошел домой.

Не смотря на то, что дома об его ошеломительном успехе так и не узнали, в этот вечер он чувствовал себя его героем.

Умиротворенно улыбаясь снаружи, он так же как всегда с аппетитом уплетал ужин, и так же как обычно общался со своей большой семьей. Внутри же бушевал коктейль радости и необычайной гордости, который словно газировка бил в нос своими пузырьками, от чего сильно щекотало в носу, эта легкость, как трамплин, давала волю эмоциям, выплескивая наружу тепло и свет, излучаемые большим добрым сердцем маленького пушистого ежа. И пусть в этот вечер говорил он и не много, но стоило только взглянуть на него, как и тебя захватывает эта легкость и радость.

– А ты чего такой счастливый? – не выдержав, спросила Германа мама.

– Да так… подумал, как сильно я вас всех люблю, – довольно улыбаясь сказал ежонок, и все семейство Грей засияло в улыбках, и каждому захотелось сказать эти волшебные слова, сеющие в сердцах бесконечно большой яркий мир, наполненный радостью и теплом.

Все эти мысли еще долго не покидали Германа. Лежа в своей кровати под ярким светом луны, ежик не спал до поздней ночи, прокручивая в голове все приятные моменты, что с ним сегодня происходили, и те верные решения, которые он принимал, как вдруг мысли его оборвал брякающий одинокий стук, похожий на звук от падения на пол небольшого предмета. Герман аккуратно поднялся с кровати и принялся осматривать пол. Под стулом, на котором висели брюки, ежонок обнаружил небольшой круглый предмет. Подобрав и поднеся этот предмет поближе к окну, Герман узнал в нем свою медаль, должно быть выпавшую из брюк. Удивительно, как быстро в свете событий последних дней, он совсем забыл про нее. Надо будет показать маме с папой, подумал он, и, погладив изящно вырезанную розу, перевернул медаль другой стороной. Ежонок замер и с легким недоумением посмотрел на медаль еще раз. Он мог поклясться, что надпись на ней была другая. Но как он не протирал глаза и саму медаль, все те же буквы составляли все те же слова: "повелитель красоты". Смирившись и оставив эту загадку без ответа, ежик сунул медаль под подушку и уснул.

Глава 11. Праздник без особого смысла

Близился праздник яблок. Праздник, который с нетерпением ждала вся деревня, от мала до велика. Ежи отмечали его весело и с размахом. Считалось, что чем ярче встретишь этот день, тем дольше еще будет лето, медленно, но верно подходящее к своему завершению, а так же, тем богаче будет урожай. Германа, как и его сверстников, урожай интересовал куда меньше, чем само веселье в этот день. Подперев голову лапами, он сидел на бревне у ручья и задумчивым видом смотрел на воду. Его же друг Борик, которого он ждал в тот самый момент размышлений,наоборот был в отличном расположении духа. Обладая внушительной комплекцией, он легкой походкой, буквально порхая, приближался к своему другу, приветствуя его прямо на ходу.

– Ты чего такой кислый? – спросил Борик, встав рядом.

– Скоро праздник… – начал было ежонок.

– Вот именно, праздник, а ты грустный, надо радоваться, веселиться, готовиться к конкурсам, ты, кстати, уже записался на конкурсы? – весело протараторил еж.

– В этом то и дело, что я никак не могу определиться с конкурсами. Они все для меня какие-то сложные, – пожаловался другу Герман. – Вот ты, например, в каком будешь участвовать?

– В этом году я решил не прожигать понапрасну свою юность и принять участие практически во всех конкурсах, – заявил Борик.

– Ого, – воскликнул Герман. – Мне бы твою уверенность.

– Никакой уверенности, просто получай удовольствие, – задорно произнес Борик и тут же добавил. – Ну и конечно, утирай всем носы. Тем более, что уж тут сложного: слопал яблоко, залез на дерево, пробежался с яблоком на спине, съел пирог, приготовил пирог, все это быстрее всех, да раз плюнуть.

Слова друга развеселили Германа и он широко улыбнулся, но поняв, по нахмуренным бровям Борика, что тот не шутит, быстро вернулся к прежнему состоянию уныния. Конечно, думал он, Борик большой и колючий, для него все не проблема. А я, что я могу? Не заметно для себя ежонок сказал последнюю фразу вслух и тут же получил на нее ответ.

– Все! – резко выпалил Борик. – Главное захотеть, или заставить себя хотеть очень сильно.

– Это как? – с недоумением спросил Герман.

– А вот как! Видишь то дерево? – ткнул лапой на молодую сосну Борик. – Один из конкурсов забраться на такое быстрее всех.

– Ого! А если упадешь?

– Не упадешь, не дрейфь, – сказал ежик и схватив друга за лапу, побежал к дереву.

Вблизи сосна казалась еще больше. От одного вида ее тонкого, длинного ствола, уходящего макушкой в самое небо, Герману стало дурно. Сделав над собой усилие, он представил, как ползет по нему с прытью белки, прыгая с ветки на ветку, от чего у него и вовсе закружилась голова и он, закрыв глаза, рухнул на землю.

– Герман, ты чего? – возмущенно закричал Борик.

– Я упал с дерева, – не открывая глаз, спокойно ответил тот.

– Ты не мог упасть с дерева, стоя на земле!

– Ну и что. Я вообще не представляю, каким нужно быть чокнутым, чтобы на него забраться.

– Надо просто захотеть и все получится.

– Тогда каким надо быть чокнутым, чтобы захотеть на него забраться.

Мордочка Борика растянулась в улыбке, всем своим видом показывая, что ответ очевиден и стоит прямо перед Германом.

– Послушай, если не хочешь лазить на деревья, то выбери какой-нибудь другой конкурс, который тебя устроит, – предложил Борик. – Испеки пирог в конце концов.

– Ага, хватит с меня пирогов, я однажды испек один, ты что забыл? Неделю от запаха гари кухню проветривали, – пожаловался Герман.

– Ну, тогда бег с яблоками. А что, бегаешь ты очень даже не плохо.

– Вот только яблоки на моей спине не удержатся, для этого иголки нужны. А у меня шерстка гладкая.

– Можно яблоко привязать! – вновь подкинул идею Герману его друг.

– Не думаю, что судьи это оценят, – обреченно сказал пушистый ежонок.

– Значит, ешь пироги на скорость, папа всегда говорит, что если не знаешь, чем заняться – сядь поешь, – сказал Борик.

– Судя по всему, сын ты очень послушный, – улыбаясь заметил Герман.

– Еще бы, – подтвердил Борик и достал из рюкзака два пирожка, один из которых протянул другу. – Держи! Будем тебя тренировать. На счет три – начинаем есть. Ежата приняли исходную позицию. Сжимая в лапках пирожок, Герман пристально смотрел то на него, то на своего тренера, боясь пропустить старт.

– Раз…два… – протягивал Борик, после чего резко скомандовал: "три", молниеносно запихнув в рот пирожок и так же быстро его прожевав. Герман же тем временем выбрал иную тактику. Откусив кусочек, он тщательно, но максимально быстро, по крайней мере, ему так казалось, его прожевывал. Затем откусив еще раз, перевел взгляд на соперника, стоящего в полном недоумении и даже отчаянии.

– Ты что это тут пикник устроил, – расстроено произнес он. – Ты так до конца лета жевать будешь.

– А как же еще жевать? – удивился Герман.

– Дилетант, – вздохнул Борик. – Раз у нас с пирожком проблема, то к яблоку тебя вообще подпускать нельзя, того и гляди с непривычки челюсть свернешь.

– Это что, получается, я не могу ни в одном конкурсе участвовать? – расстроился Герман.

– Получается, нет, – сочувственно протянул Борик, – но ты не дрейфь, – оживился он. – Все равно что-нибудь придумаем. Время еще есть.

Оптимизм друга немного успокоил волнения Германа, отвлекая его от тяжелых дум, но, ненадолго. Все утро, день, а за ним и вечер, только и разговоров было о наступающем празднике. В школе ежата оживленно обсуждали предстоящие игры и конкурсы. Воодушевленные не только самим праздником, но и выходными, сопутствующими ему, ученики совершенно потеряли настрой на учебу. И даже мистер Грибб, поддавшись всеобщей эйфории праздничного настроения, никак не пытался утихомирить радостный класс. Вместо этого он с упоением рассказывал о смысле праздника яблока, которого, чем больше он рассказывал, тем больше, казалось, и нет вовсе. Весь рассказ вращался вокруг радости и веселья с играми, поеданием яблок и приметами вроде той, которую мы уже слышали: "чем ярче веселье, тем позже наступит осень".

– А как вообще появился этот праздник? – спросил Герман, заглушив радостный гам одноклассников. Все замерли в раздумьях, кто-то, заинтересовавшись заданным вопросом, пристально глядел на учителя в ожидании ответа, кто-то вспоминал услышанное об этом ранее от взрослых, кто-то даже пытался выдумать свою новую оригинальную версию создания этого торжества. И как обычно бывает у ежей, все разом принялись озвучивать каждый свою версию.

– Да, и вправду как? Расскажите нам, – поддержали Германа сидящие на первой парте близняшки Зоя и Соня.

– Вы что не знаете? – начал Вениамин. – Один из ежей основателей, мой предок, кстати говоря, нашел яблочную рощу и спас деревню от голода! – гордо задрав голову к верху, закончил он.

– Это не тот ли старый доктор, который ходил в поле за ромашками и, не заметив, как на него упало яблоко, принес его в деревню? – спросил кто-то из ежат.

– На самом деле праздник этот не такой старый, – вмешался в обсуждение учитель. – Но, кое что действительно правда.

– Мой предок? – спросил Вениамин.

– Нет. Голод, – волнующе произнес мистер Грибб, и весь класс замер в ожидании продолжения. – Был очень сильный неурожай. Хранилище пустело на глазах, а лето подходило к концу, так и не принеся своих плодов. Все что оставалось обитателям, это ждать и надеяться на плодородную осень, которой старейшие ежи мудрецы предвещали такой же плохой урожай, едва ли достаточный, чтобы дотянуть до конца осени, не говоря уже о запасах на зиму и заполнение хранилища на время спячки. Поиски новых земель вдали от деревни велись еще с начала лета, но и они не принесли никакого результата. Экспедиции возвращались практически налегке, рассказывая о пустых кустах без единых ягод и некогда грибных полянок заросших травой. Вскоре поиски прекратились. Время будто замерло, для всех ежей наступили темные времена, – в классе стояла необыкновенная тишина. Ученики с замиранием сердца и широко раскрытыми ртами слушали леденящую кровь историю. Сделав небольшую паузу, учитель медленно обвел глазами застывших ежат и продолжил свой рассказ. – И вот однажды, в день, ничем не отличающийся от остальных, молодой еж, начинающий доктор, многоуважаемый ныне мистер Бон, как всегда собирал ромашки для отвара, на том же самом привычном для него месте. Увлеченный своим занятием, еж не заметил, что роща стала гуще, а поляна, еще вчера считавшаяся самым солнечным местом в Чудесном лесу, была покрыта тенью. Доктор нарвал цветов и уже собрался уходить, как вдруг, откуда-то сверху, прямо ему на голову упало увесистое спелое ароматное яблоко. Придя в сознание, еж со всех ног бросился в деревню, оставив собранные им цветы на том самом месте, на котором только что лежал.

Бегая по всей деревне, молодой доктор рассказывал, что на него на ромашковой полянке упало яблоко, показывая в качестве доказательства разбитые очки.

Конечно, скептически настроенные жители, погрязшие в безнадежном унынии слишком сильно, чтобы шутить, не поверили ему, называя болваном за неуместные шутки. Но упорство молодого ежа, в конце концов, пересилило всеобщее упрямство. Несколько ежей, включая старейшин, согласились пойти с ним, чтобы разрешить этот спор. Какого же было их удивление, когда подойдя к поляне, они обнаружили густую рощу яблонь, проходя под которыми и задрав голову вверх можно было увидеть желто-зеленые-красные блестящие краски спелых яблок, мелькающие за густой шелестящей листвой.

Класс ахнул от восторга. Даже Вениамин, опечаленный поначалу отсутствием в истории своего знатного рода, с огромным удовольствием дослушивал концовку рассказа учителя.

– Так и появилась яблочная роща, с ее чудесными яблоками, которые и по сей день, кормят нашу деревню, и сам праздник, тут же охвативший всех, от мала до велика, – подытожил свой рассказ мистер Грибб.

Когда урок был закончен, ежата воодушевленные историей, разбрелись кто куда. Мистер Грибб достал из портфеля свою любимую книгу и уже хотел было убрать указку, как дернулся от неожиданности, заметив пару ярких глаз, смотрящих на него из глубины портфеля.

– Какая удивительная история, послышался знакомый голос Харитона.

– Опять ты, – сердито произнес еж. – Сколько раз тебе говорить, не залазь ко мне в портфель!

– И вправду, дружище, сколько можно мне об этом говорить? – переадресовал вопрос червяк. – Ты думаешь, мне легко даются такие решения? Тебя целыми днями нет дома. Я жду, волнуюсь, одиноко смотрю на дверь. Разве так поступают с друзьями?

– За что мне это? – тихо проговорил мистер Грибб.

– Еще носишь с собой эту книгу, – продолжил жаловаться червяк. – Пишешь что-то вместо того, чтобы идти домой. О чем пишешь кстати?

– Ни о чем особенном. Червяку не понять, – ответил еж.

– Одна маленькая просьба, – требовательно произнес Харитон. – Не клади эту книгу в портфель. С ней так тесно.

– Еще чего, – буркнул мистер Грибб.

– А так книга вполне не плоха. Не имею ничего против творчества ежей.

– Да что ты знаешь о творчестве? – возмутился еж. – И когда это ты успел ее прочитать?

– Можно подумать в твоем портфеле масса развлечений, – ответил червь.

– Ну уж. Это уже перебор! – разозлился мистер Грибб и, закрыв портфель, сел за свой стол, уткнувшись в книгу в черном переплете.

– Должен заметить, что истории у тебя получается рассказывать гораздо лучше, чем заводить друзей, – послышался гулкий голос из закрытого портфеля. – Ума не приложу, почему ты не читаешь ученикам эту книгу, что все время пишешь. Уроки были бы куда веселее.

– Я не собираюсь обсуждать с червяком свою школьную программу, – холодно произнес мистер Грибб, смягчив немного свой тон и добавил: "без обид".

– Какие могут быть между нами обиды, дружище! Ты да я, не разлей вода, – радостно выпалил червяк.

Поняв, что отделаться от приставучего червяка ему уже не удастся, мистер Грибб встал со стола, молча, схватил портфель и направился к выходу, под воинственное пение Харитона, звучащее как из бочки. Дверь школы захлопнулась, удаляющиеся шаги учителя вскоре стали еле различимы, пока не исчезли вовсе.

В открытое окно ветер доносил веселое пение птиц и монотонный шелест листвы, сквозь которые слышались радостные крики ежат, резвящихся неподалеку. Пробившийся через зеленые шапки деревьев лучик, упал прямо на раскрытую книгу, лежащую на столе учителя, осветив ровные аккуратно выведенные им буквы.

Наступило долгожданное утро, за которыми, словно стоя за углом, тихо затаился день, с нетерпением ожидая своей очереди. Большое семейство ежей Грей суетливо готовилось к празднику. С кухни доносился насыщенный аромат маминого фирменного яблочного пирога. Сестры Германа помогали маме на кухне. Некоторые из них вышивали яблоко на красивых платках. Ежата же, только проснувшись, ходили по дому, протирая глаза и заразительно зевая, все кроме Виктора, брата Германа, который нацепив на спину все, что попадалось под лапу, как заведенный бегал из комнаты в комнату. Даже папа-еж сонливо высчитывал шаги до кухни, бормоча что-то под нос.

– Дорогая, а ты не заметила, с какой лапы я встал? – спросил он маму, зайдя на кухню.

– Если бы я ждала пока ты встанешь, мы бы пропустили праздник. – улыбаясь, ответила она.

– Да что нам этот праздник, главное выспаться можно и отдохнуть как следует, – махнул лапой папа-еж.

– Кому отдохнуть, а кому все утро у плиты.

– Ммм… что тут у нас, – потянулся к стоящему на блюде пирогу, глава семейства и тут же получил лопаткой по лапе.

– Ты чего дерешься? – жалостливо по-детски спросил он.

– Это для конкурса, – скомандовала мама.

– Могла бы участвовать в конкурсах, не приносящих ущерб семье. Вот я, например, собираюсь участвовать в поедании пирогов, и готовиться не надо и домой приду сытым, – улыбнулся папа-еж, отчего и мама и сестры весело засмеялись.

– Ну ладно, пойду, пересчитаю. Что-то мне подсказывает, что я сегодня не с той лапы встал, – сказал он и ушел из кухни.

Папа был прав, редко когда увидишь его вот так слоняющегося по дому. Вот что значит праздник яблок – вся семья дома, а такое бывает лишь дважды – после спячки и в этот самый праздник яблок. Но даже папа, спокойно высчитывающий шаги до кухни, оказался не промах и записался на конкурс. Выходит один лишь Герман не нашел себя ни в одном из них, и теперь огромным пятном стыда ляжет на честь семьи.

Размышления Германа прервал все тот же папа-еж. Уже переодетый, он стоял в прихожей, сжимая в лапах несколько дурацких шляпок в форме макушек яблок с торчащими из них ножками веточками. Нацепив одну шляпу себе на голову, он громко подозвал Германа и его братьев к себе.

– Только не это! – взмолилась мама. – Это опасная традиция могла бы обойтись без ежат.

– Что ты понимаешь в настоящих ежитских развлечениях, настоящий экстрим для настоящих ежей. Верно Герман? – похлопал по плечу сына глава семейства.

– Да папа! – бодро поддержал ежонок, не до конца понимая о чем речь.

– Ходить под деревом и ждать, когда тебе на голову свалится яблоко – это не экстрим, это идиотизм, – подытожила мама.

Герман начал вспоминать, что совсем маленьким слышал об этой традиции, а теперь еще и история появления праздника яблок, рассказанная мистером Гриббом, и вся картина рисующая перед ним традицию сложилась перед ним воедино. А традиция эта заключалась в следующем: пока ежихи готовились к празднику, ежи шли в рощу яблонь, ту самую, где на мистера Бона когда-то свалилось яблоко. А дальше все было просто: ежи ходили по роще в ожидании первого упавшего яблока, и тот на кого это яблоко упадет, весь следующий год будет избранным судьбой счастливчиком, все его мечты в этот год должны сбыться, все за что он не возьмется – делается лучше и быстрее. Но на деле чаще все было наоборот – последний поцелованный фортуной, вернее помеченный яблоком, мистер Левин, сперва пропустил сам праздник, валяясь дома с перемотанной головой, а весь оставшийся год вообще чудил не переставая: то забудет как его зовут, то домой идет – заблудится, то вообразит, что он белка – сунет орех за щеку и бегом на дерево, хорошо хоть вовремя помощь прибывала, растянут ткань и бегают, ждут, когда новоиспеченная белка свалится, чтобы ее поймать. Благо, что яблоко из мистера Бона, прекрасного врача не вышибло, он то и вылечил бедолагу. С тех пор все думать стали, да вспоминать какого сорта и цвета фрукт на мистера Левина свалился, до сих пор высчитать пытаются кому какое яблоко, что принесло.

Мама тем временем продолжала возмущаться.

– Я не хочу, чтобы наши ежата по деревьям скакали и орехи грызли, думая, что они белки, – говорила мама.

– Не волнуйся, дорогая, я обо всем позаботился, – с этими словами папа взял у мамы поварешку и треснул себя по шляпе, которая от глухого удара, лишь слегка съехала на глаза.

– Более того, – продолжил он. – Я не собираюсь принимать участие в этой бестолковой традиции, а уж тем более подвергать опасности ежат. Мы просто сходим да посмотрим со стороны.

Мама ничего не ответила, но судя по поднявшимся бровям, ответ ее удовлетворил, и она вновь принялась за приготовления пирога. Папа снова позвал ежат, которые тут же окружили его. Водрузив каждому ежонку на голову шляпу, он тут же скомандовал: "Вперед!", и ежата, возмущаясь дурацкой шляпе, последовали за отцом.

Тем временем на другом краю деревни, если не сказать за ее пределами, в домике с красной крышей, похожим на гриб, проходил самый отчаянный спор, который только мог быть между ежом и червяком. Харитон, узнав про праздник, ужасно сильно хотел на нем побывать, а мистер Грибб так же сильно этого не хотел. Ни одна из спорящих сторон не желала уступать, в ход шло все, что попадалось одному под лапу, другому под хвост – раздражение, обиды, гнев, отчаяние, слезы, сопли, жалость, сетование на несчастную ползучую жизнь без всякой радости, а уж тем более без каких либо праздников.

После долгих уговоров, убеждений, мольб, Харитону все же удалось склонить несгибаемого мистера Грибба к принятию решения в свою пользу.

– Хорошо! – сдался учитель. – Но ты будешь сидеть в моем нагрудном кармане и не высовываться на протяжении всего праздника! Смотреть будешь через небольшую дырочку, что я тебе сделаю, и это все! Мы договорились?! – сурово спросил он.

– Ты продырявишь свой карман ради меня? – с мокрыми глазами спросил червяк.

– Да, – резко ответил еж.

– Такого для меня еще никто не делал, – червяк прижался к ежу, мило потеревшись щекой об его живот. – Дай лапу дружище, – призвал он ежа. Мистер Грибб подставил ему лапу, по которой червяк треснул своим хвостом, и без лишних напоминаний залез в нагрудный карман, прильнув к тут же специально проделанному для него обзорному отверстию. Каждый выполнил свою часть уговора, спор был разрешен. Ежик захлопнул дверь своего дома и направился на яблочную рощу, где по традиции собирались все ежи деревни.

Отвечая на нескончаемые вопросы любопытного червяка о традиции и о празднике, мистер Грибб не заметил как дошел до рощи.

– Сиди тихо, а не то пересажу в задний карман штанов и найду пенек поудобнее, чтобы присесть, – прошептал еж в карман. Харитон послушно замолчал и замер, так что мистеру Гриббу приходилось постоянно щупать свой карман, боясь, что тот опустеет.

Роща была заполнена ежами. Вот откуда взялось это выражение – яблоку негде упасть. Доживя до взрослого возраста теперь я это, наконец, понимаю. Вам то повезло больше, еще детьми вы поняли, что выражение это придумали ежи, заполнив рощу собой так, что у яблока не было иного выхода, кроме как попасть на одного из них. Но только вот в то утро, ни один из плодов упасть так и не хотел. Крепко вцепившись своими ножками в ветку, они висели всем назло, покачиваясь от легких ударов палками по деревьям, произведенных нетерпеливыми ежами. Один из таких нетерпеливых ежей, был глава семейства Грей. Небольшим отрядом, они ходили среди яблонь, сотрясая их ударами, задирая головы вверх, после каждого из них. В отличие от самого младшего из семейства Грей, все его братья по пятам ходили за отцом, подражая всем его действиям. Герман же стоял на краю рощи и с интересом слушал историю мистера Бона, которую уже слышал, но не из первых уст, как сейчас.

– Вот здесь, на этом самом месте, я упал, как убитый, и должно быть пролежал пол дня, – рассказывал мистер Бон, окружившим его ежам. – И когда я очнулся, первое что я увидел, огромное яблоко, лежащее рядом, а вокруг стояли яблони, на которых пестрило от спелых плодов. На этом самом месте, я оставил три необычные фиолетовые ромашки, невиданные мной до этого, и побежал в деревню, а когда, наконец вернулся, ромашек уже не было, и больше я как не искал – нигде не встречал таких красивых и необычных ромашек.

Рассказ доктора закончился бурным обсуждением. Некоторые высказывали мнение, что ему предвиделись эти фиолетовые ромашки, другие предполагали, что это тень отбрасываемая деревьями сыграла с ним злую оптическую шутку.

– А я верю мистеру Бону, – послышался из толпы голос мистера Грибба. – Я сам конечно таких ромашек не видел, но слышал о их существовании.

– Спасибо, друг мой, – учтиво поклонился мистер Бон своему давнему партнеру по шахматам.

Обсуждение на этом прекратилось. Толпа быстро рассосалась кто куда, ежи разбрелись по роще, в которой словно дятлы, они постукивали палками по деревьям, замолкая лишь на время безутешного подъема головы, в ожидании результата.

– А вы и в правду слышали о таких ромашках? – спросил Герман рядом стоящего учителя.

– Конечно. Стал бы я врать, – утвердительно ответил мистер Грибб. – А ты чего один? Чего не веселишься со всеми?

– Мама говорит, что это не веселье, а глупость, да еще и очень опасная, – проговорил ежонок.

– Мама права, в общем-то, – спокойно сказал учитель. – Я тоже стараюсь держаться подальше от падающих на голову предметов.

– А в конкурсах участвовать будете? – спросил Герман.

– Обязательно. Правда пока не решил в каком, но что-нибудь придумаю. А ты? – обратился он к ежонку.

Герман опустил глаза в землю и тоскливо вздохнул.

– А я никуда не гожусь, ни на один конкурс, – пролепетал он.

– Я уверен, что ты найдешь конкурс, в котором сможешь поучаствовать. В конце концов, не важно, выиграешь его ты или нет, главное получить удовольствие от участия. Посмотри вокруг, все эти ежи ждут, когда на них упадет яблоко, но оно упадет лишь на одного из них, да и то остальные явно будут рады больше, чем этот счастливчик, – улыбнувшись заметил мистер Грибб и пощупав свой нагрудный карман, еле слышно пробормотал:

– О нет! Где же он!

– Кто он, мистер Грибб? – спросил Герман.

– Мой… – замялся учитель. – Колокольчик. Люблю, знаешь ли, позвенеть им хорошенько, когда нечем заняться. Пойду найду его, пока он ничего не назвенел, – сказал мистер Грибб, и бормоча что-то себе под нос пошел на поиски.

Герман остался один, среди толпы ежей мечтающих быть пришлепнутыми яблоком. С интересом он наблюдал, как они безрезультатно ходят по роще, приговаривая то и дело одни и те же фразы, вроде: "ну и дела", "никогда еще такого не было ". Удары становились чаще, а фразы все более пессимистичны, пока, словно по цепной реакции, толпу не охватила паника с одной единственной фразой зародившейся в каком-то опустившем лапы еже: "праздника не будет". Некоторые из ежей побросали палки и схватились за головы, обдумывая все, что может означать эта примета. Другие использовали голову не по назначению, стуча ей о дерево. Постепенно, из веселого, действие стало удручающим, и даже Герман уже было начал думать о будущем праздника, который уж если не природой, то настроением ежей точно будет испорчен.

– Вот это да, – послышался голос где-то за спиной ежонка.

Герман обернулся, никого рядом с ним не было, по крайней мере на столько близко чтобы голос прозвучал так четко, будто говоривший произносил слова ежонку прямо в ухо.

– Ну и ну. Что творят, – воскликнул вновь голос.

Герман опять обернулся, и снова никого не обнаружив, решил заговорить с ним в ответ.

– Кто это говорит? – осторожно спросил ежик, чем явно ввел в замешательство тайного собеседника.

– Это твой внутренний голос, – гордо проговорил тот.

– Ого. А почему мой внутренний голос совсем не похож на мой внешний голос? – недоуменно спросил еж.

– Не знаю. Это ведь твои голоса, ты с ними и разбирайся, – нагловато ответил внутренний голос, отчего у Германа пропал внешний голос.

– Оглянись вокруг, пушистик, тебе, вернее мне, нужно что-то с этим делать, – произнес голос.

– Откуда ты знаешь, что я пушистик? – спросил Герман.

– Ты очень добрый, у тебя мягкое пушистое сердце, – ответил сладкий голосок.

– И что же мне теперь делать? – задумался ежонок.

– Ты, вернее, я должен спасти праздник.

– Но как?! – удивился ежик.

– Это очевидно. Залезть на дерево и сбить с него одно несчастное яблоко, – раскрыл хитроумный план внутренний голос.

– На дерево?! – ужаснулся Герман.

– Чего ты так орешь? – зашипел голос. – Яблоки растут на деревьях, тебе в этом возрасте стоило бы это знать.

– Но как на него залезть? Оно огромное, – удивился ежик.

– Я уже начинаю думать, что мне стоило быть внутренним голосом кого-нибудь порешительнее, – сказал наглец. – Ты хочешь спасти праздник или нет?

– Хочу! – ответил бойко ежонок.

– Тогда лезь на дерево! – скомандовал голос. – И палку захвати, – добавил он, когда еж подошел к яблоне.

Герман сунул палку за пазуху и, вцепившись когтями в кору, принялся карабкаться на яблоню, то и дело, получая инструкции от своего внутреннего голоса. Оказалось, лазить по деревьям не так уж сложно, при наличии когтей и очень маленького веса ежа, так что вы это никогда не делайте. Восторженный неожиданным открытием в себе способности лазить по деревьям, Герман встал на ветку и принялся искать яблоко поближе. Ежик достал было из-за пазухи палку и направил ее к выбранному фрукту, как вдруг внутренний голос вновь зашипел на него.

– Ты чего творишь?! – завопил он.

– Спасаю праздник, – растерянно ответил ежонок.

– Ты его рушишь! – резко произнес голос. – Не трогай это яблоко. Вон то, на конце ветки, его бери.

– Почему нельзя поближе выбрать? – с недоумением спросил еж.

– Потому что мне виднее. Мы внутренние голоса по яблокам спецы, как и по грибам впрочем, – предвидя вопрос, рассказал голос.

Герман пожал плечами и, сев на четвереньки, пополз на край ветки. Добравшись до указанного яблока, ежик вновь достал палку и, как следует прицелившись, влупил ей по яблоку. Сочный красный плод быстро закачался из стороны в сторону, пока не послышался легкий треск, и он со свистом полетел вниз.

Раздался приглушенный вопль, от которого вся роща будто застыла. Герман проворно нырнул вглубь дерева, скрывшись в густой листве от удивленных глаз. Ежи разом побросали свои палки и бросились к яблоне, на которой прятался Герман, выжидая подходящего момента, чтобы спуститься.

– Что же мне теперь делать? – взволнованно зашептал он, обращаясь за советом к своему внутреннему голосу. Но тот не отвечал, оставив ежонка одного в такой сложный момент. Герман попытался выглянуть из-за веток на происходящее под ним, но ничего кроме толпы, собравшейся вокруг валявшегося ежа, так и не увидел.

Пока ежи приводили в чувство счастливого обладателя сотрясения мозга, полученного в результате падения на него первого яблока, Герман выбрал самую неприметную сторону ствола дерева, и крепко вцепившись в его кору, принялся торопливо спускаться на землю. Оставшись незамеченным, он вклинился в толпу ежей под яблоней и уже было хотел выдохнуть с облегчением, как окинув быстрым взглядом лежащего без сознания ежа, признал в нем Борика.

Ежонок сильно испугался, ощущая при этом горькое чувство вины. Ведь это он огрел яблоком своего друга, когда мог просто посмотреть вниз, прежде чем бить. Кто-то из взрослых ежей принес воды и вылил ее на Борика. Ежонок тут же, будто проснувшись от сна, встрепенулся, обвел удивленным взглядом собравшихся вокруг, и остановив его на яблоке, лежавшем неподалеку, растянулся в довольной улыбке. Увидев, что ежик пришел в себя, толпа радостно зааплодировала. Отовсюду сыпались веселые восклики, восхваляющие начало праздника и счастливого ежа, чья судьба, по мнению многих, была предопределена на успех.

– Ура! – прокатилось по толпе, и эхом разнеслось по всему Чудесному лесу.

Борика, хоть и не сразу, но все же подхватили на лапы и в сопровождении радостных криков понесли в сторону деревни. Следом за ним тащили его трофей.

Лужайка перед хранилищем была готова к проведению праздника. Отовсюду доносились запахи пирогов с яблоками, веселье и счастливый смех собравшихся жителей. Даже солнце поднялось необычайно высоко, будто с любопытством заглядывая через огромный ветвистый дуб, на происходящее за ним торжество.

По пути от яблочной рощи, ежи семейства Грей отделились от шествия и направились в другую сторону. Не понимая, куда их ведет глава семейства, ежата принялись канючить. Только Герман, прекрасно представлял куда ведет тропинка, на которую они свернули, с нетерпением ждал неказистого забора с торчащими из-за него цветами гиацинтами. Вы, наверно, уже догадались, что мистер Грей вместе с ежатами направлялись к дедушке Леонарду.

Этим временем дедушка занимался своим любимым делом – садом. Никогда он не пропускал работу, и ни праздник, ни что другое, не способны были привить такую традицию старому ежу. От неожиданного стука по калитке он дернулся и чуть не упал со стремянки, на которой подстригал кусты. Пару раз он выкрикнул "войдите, не заперто", но не удостоился ответа, а вместо этого стук повторился. Тогда Леонард слез со стремянки и, ворча проклятья, направился к калитке сам. Леонард уже подошел совсем близко, когда она открылась сама и на его территорию вторглись его сын с внуками, с криками и поздравлениями с праздником. Увидев их, дедушка сильно удивился, удивление это было, по крайней мере, так показалось Герману, приятным. Хоть он и пытался всячески скрыть свои чувства от них. Два мистера Грея, Леонард и его сын Филипп, замешкались, создав в разговоре робкую паузу, во время которой, каждый пытался найти, что сказать.

– Не изменяешь своим привычкам, – нарушил молчание первым Филипп.

– Нет, – подтвердил Леонард, ловя себя на мысли, что своими односложными репликами заводит разговор в тупик.

– Может, хотите чаю? – предложил он.

– Нет, спасибо, – вежливо ответил ему сын. – Мы торопимся на праздник … – снова наступила пауза, после которой оба заметно заробели.

– Может, ты с нами пойдешь … на праздник? Развеешься, отдохнешь? – спросил Филипп.

– Вот еще! – резко ответил Леонард. – У меня еще много работы.

Не ожидающие ничего другого, ежата вздохнули в едином порыве. Предприняв еще пару попыток убедить деда пойти с ними и не получив желаемого результата, ежата в очередной раз вздохнули.

Времени грустить не было. Распрощавшись с дедушкой, Филипп с ежатами торопливо, чуть ли не бегом, пустились догонять толпу. Достигнув лужайки перед хранилищем, они быстро нашли маму с сестрами.

– Где вы так долго бегаете? Все уже давно здесь, – возмутилась мама.

– Пытались привести дедушку, – ответил папа.

– И что никак?

– Как видишь. Уперся в свой сад и ничего и никого больше не хочет видеть, – с сожалением сказал папа-еж.

– Жаль, – вздохнула мама.

Толпа утихла, на импровизированную трибуну перед хранилищем поднялся старейшина. Он поприветствовал присутствующих и поздравил их со знаменательным днем. Его праздничная речь, как, впрочем, и любая другая, была наполнена непонятными выражениями и философскими изречениями. Одним из немногих, что Герман понял и счел для себя полезным, был прогноз хорошего урожая, обещающий стать рекордным. Новость эта оказалась радостной не только для Германа, но и для всех остальных слушателей. Старейшина закончил свое поздравление под аплодисменты и одобрительные крики ежей и … торжество началось.

Огромные двери хранилища раскрылись и оттуда выкатили с десяток спелых яблок. Всюду расставили прилавки, ежихи желающие удивить всех своими кулинарными способностями. Мистер Макарунно тоже возвел свой прилавок, угощая всех лимонадом и яблочными пирожными. Лужайку тут же заполнили разнообразные ароматы пирогов со всевозможными начинками, обязательно включающими в себя яблочную. Все происходило так быстро, казалось все ежи до единого, знали чего хотят, кто где находится, а конкурсы начинались сами собой и пропустить их не составляло особого труда, скорее наоборот. Герман, единственный сохранявший состояние нерешительности и растерянности еж, чуть было не прозевал первый конкурс, бег с яблоками на спине.

Не многие ежи решились на этот забег. Среди участвующих же был брат Германа – Виктор и его друг – Борик. Оба были дороги ежонку, и поэтому он желал победы обоим, наивно фантазируя, как они пересекают финишную черту вместе. Виктор выбрал яблоко из тех, что выкатили из хранилища, а Борик взгромоздил на себя то, что упало на него в роще, уж если и бежать, то только с яблоком, приносящим удачу. С этими мыслями Борик подошел к месту старта. Нахмурив брови и прищурив глаза, он слегка пригнулся, готовясь рвануть вперед, оставив позади подошедших соперников. Не смотря на то, что Виктор был старшим братом Германа и соответственно старше Борика, ростом он был чуть ли не в два раза меньше Борика. Он взвалил на спину яблоко, кажущееся на нем гигантским и так же пригнулся, показывая всем своим видом готовность бежать. Еще несколько секунд и послышалось командное "марш", участники забега, все как один рванули вперед, огибая деревья отмеченные красными ленточками. Оказалось, бегать с яблоками на спине не так уж и просто, если не сказать сложно, особенно когда ты размером чуть больше этого яблока. Пара ежей сошли с дистанции сразу после старта. Потеряв равновесие, они столкнулись друг с другом и рухнули на землю. Кто-то закончил гонку, потеряв яблоко, видимо плохо слушал, когда на уроках проходили, как закрепить и нести что-нибудь на спине. Несколько ежат просто устали и сбросив яблоки, катили их обратно рядом. Но были и такие, что неслись по трассе с горящими глазами. Среди них или даже впереди их, блистали Борик и Виктор. Они шли след в след, попеременно сменяя друг друга. Борик чувствовал, что удача должна вот-вот поцеловать его, и когда он думал об этом, то отставая от соперника, то вновь вырываясь вперед, ему очень захотелось, чтобы эта удача поцеловала или хотя бы почесала его в шею, которая чесалась все сильнее и сильнее, пока не стало совсем щекотно, заставив его слегка посмеиваться на бегу.

– Ты чего расхохотался? – послышалось откуда-то сверху.

– Щекотно что-то, – ответил Борик, не переставая бежать.

– Давай не филонь, мы должны победить! – резко скомандовал все тот же голос сверху.

Мордочка Борика поползла вниз, приняв выражение полного недоумения, лишь глаза тянулись к макушке, стараясь заглянуть за голову, откуда раздавался голос.

– Куда несешься?! Поворачивай направо! – закричал вновь неизвестный. Борик опустил глаза на дорогу и, увидев что вот-вот угодит в дерево, повернул налево.

– Я же сказал направо, – возмутился голос.

– Я перепутал, – виновато произнес еж.

– Что тут путать, право это там, где твоя правая лапа, которой ты пишешь, держишь ложку, в общем, делаешь практически все, – сердито пояснил голос. – Вот ты, какой лапой пишешь? – спросил он ежа.

– Но я могу писать обоими лапами. – оправдывался ежонок.

– Значит какой лапой ты делаешь это лучше?

– Папа говорит, что мне вообще лучше не писать, – ответил Борик.

– Ну а ложку ты какой лапой держишь? – вновь спросил голос.

– Вот этой, – ежик поднял левую лапу над головой и тут же добавил. – Значит, это моя правая лапа?

– Нет, это левая, – сконфуженно ответил голос. – Как у вас все сложно, у сороконожки и то проще, – добавил он еле слышно.

– Что? – не расслышав, спросил Борик и вновь задрал голову вверх, пытаясь увидеть с кем говорит.

– Я говорю – за дорогой следи…

Тем временем Борик не сбавляя темпа, стремительно несся вперед, оставив чуть позади своего главного соперника Виктора, и еще дальше остальных участников. Бежать было все труднее, яблоко, стало тяжелее, чем было на старте. Но победный дух был настолько силен, что ежонок, невзирая на усталость в спине и лапах, продолжал бежать, отвлекаясь на загадочный голос где-то на спине. Борику хотелось побыстрее закончить этот забег, чтобы посмотреть на своего таинственного штурмана. Как он не пытался задирать голову наверх, вертеть ей в разные стороны, но заметить говорившего ему так и не удалось. Очередная попытка была прервана истошным криком:

– Следи за дорогой! – подобно вою сирены, прокричал голос.

Борик опустил голову. Прямо на его пути возникло огромное дерево.

– Вправо уходи! – закричал голос.

Борик, уже собравшийся поворачивать, но так и не сменив курса, задумчиво посмотрел на свои лапы, пытаясь вспомнить какой он пишет, а какой ест. Далее послышался оглушительный удар и треск древесины. В глазах Борика летали звездочки, щепки от дерева взятого им на таран, и червяки. Причем здесь червяки и почему они летали перед его глазами с диким криком, еж не понимал.

Борик приоткрыл один глаз. Он лежал на траве, рядом лежало его счастливое яблоко, которое еж, откровенно говоря, уже стал побаиваться. Встав с земли, отряхнувшись, он посмотрел по сторонам, и поняв, что соревнование закончено, направился обратно, покатив перед собой свой фрукт.

На лужайке перед хранилищем уже чествовали победителя гонки. Им стал Виктор. Борик же, проглотив горечь поражения, оперся на свое яблоко, пытаясь отдышаться.

Аромат яблочных пирогов ударил ежонку в нос, что тот зажмурив глаза и вдохнув полной грудью, расплылся в улыбке, забыв на мгновение о всех своих неудачах.

– Борик ты чего стоишь? – нарушил гармонию Герман. – Ты на конкурс опоздаешь.

– Какой еще? – тяжело вздохнул еж.

– Поедание яблок, – ответил Герман.

Как ни тяжело было признавать, но просто смотреть, как веселятся другие, скйчас доставляло Борику больше удовольствия, чем участие в конкурсах, на которые он так рьяно хотел потратить свою молодость. Может от того, что пока он просто наблюдал, ничего не падало ему на голову, за спиной не слышался таинственный голос, да и деревья вели себя как-то спокойнее. Но признаться другу в своих страхах он никак не мог. Ведь это именно он, его лучший друг воодушевлял Германа своим примером, убеждал, что все возможно, надо только захотеть, а теперь если он отступит, признав поражение, то возможно разрушит надежды и веру своего друга в собственные силы.

На конкурс по поеданию яблок собралось не так много ежей, лишь самые смелые и … самые крупные. За данное время нужно было съесть как можно больше от яблока. Когда-то конкурс не был ограничен временем, а побеждал тот, кто съест все яблоко целиком вперед всех. Вперед всех звучало крайне преувеличенно, ведь из этих всех находилась только пара ежей способных, или считающих, что они способны засунуть в себя целое яблоко. А однажды вообще участник был один и тот проиграл, не осилив плод целиком. Вот после этого и приняли новое правило – конкурсанты ели яблоко на время, по истечении которого жюри подсчитывали сколько кто съел и выявляли победителя.

Самое главное – кусать больше, жевать быстрее. Борик всю неделю тренировался быстро жевать, а затем еще одну, чтобы научиться кусать как можно больше. Растяжка челюстей и мышц рта – так он называл свои упражнения, которыми изнурял себя почти каждый день. Зато результат был весьма недурен – челюсти работали, как швейная машинка, а в раскрытую пасть мог бы зайти другой еж. Когда отчет времени по команде жюри начался, Борик хорошенько раскрыл свою пасть и, откусив громадный кусок, довольно быстро отправил его в желудок.

Кусок за куском он шел к своей победе, приближаясь к середине яблока. Откусив в очередной раз, Борик замер, из яблока на него смотрели огромные глаза, полные страха и ужаса, с раскрытым под ними в бесшумном крике ртом, и все это на небольшом худощавом тельце червяка. От испуга еж забыл как жевать и с полным ртом проорал:

– Чэвчаг! – на что тот лишь туповато похлопал глазами. Борик, чей рот был раскрыт максимально, брезгливо дернулся, и его нижняя челюсть опустилась еще ниже, выронив кусок яблока, как огромный кирпич. Следом за ним рухнул и сам Борик.

– Ах, вот ты где! – послышалось чье-то едва слышное ворчание, в сопровождении приближающихся грузных шагов.

– А ну, полезай обратно, – послышался нетипично суровый голос мистера Грибба.

Кто-то взвизгнул, и те же шаги, но уже заметно легче, удаляясь, зашуршали по траве.

Борик лежал на спине, глядя на небо с мелькающими сквозь макушки деревьев облаками. Победа в конкурсе наверняка была упущена… Ежонок прислушался… Пение птиц, прервали овации чествующих победителя конкурса. Да, победа была отдана.

Когда Герман нашел своего друга, тот сидел за деревом, опустив голову в лапы, тяжело вздыхая время от времени. На сей раз, Герман был в отличном настроении. Пропитавшись духом радости и легкости, которой был пропитан сегодняшний день, он понял, что истинный смысл праздника – это веселие без всякого смысла. Вокруг добродушных соседей, родственников и друзей возникла приятная аура, перед которой не могла бы устоять ни одна хмурая морда. Увидев Борика облаченным в одну из них, Герман сильно расстроился, он пытался убедить упавшего духом ежонка пойти с ним и продолжить веселье, но увидев, что уговоры не увенчались успехом, сдался и сел рядом, облокотившись спиной на дерево. Ежи сидели молча, украдкой поглядывая друг на друга, и вздыхая каждый раз, когда слышали ликования и лапоплескания веселящихся неподалеку.

Услышав объявление конкурса лазанья по деревьям, Борик оживился.

– Ты слышал? – резко спросил он.

– Нет, а что там? – уныло заговорил друг.

– Это наш шанс! – воскликнул Борик.

– Какой? – взбодрился Герман.

– Ребирлитироваться! Только на этот раз участвуешь ты, сделаешь все, как я тебя учил.

Герман непонимающе посмотрел на друга, тот вскочил, схватил его за лапу и они побежали на шум толпы. Конкурс почти начался, участники заняли свои позиции у огромного дуба, на ветке которого был закреплен огромный воздушный шар, словно петарда набитый конфетти. Победителем становится тот, кто быстрее всех долезет до ветки и лопнет шар.

– Стойте! – вскричал Борик. – У нас еще один участник.

Борик подтолкнул недоумевающего Германа вперед.

– Ты можешь, – шепнул он ему и отступил назад.

– А ты? – спросил Герман, слегка запаниковав.

– Хватит с меня, да и с деревьями у меня сегодня не все гладко.

Герман занял позицию рядом с остальными. Еж справа от Германа повернулся и ехидно хохотнул.

– Лучше бы ты готовил пироги со своей мамочкой, – злорадно произнес соперник, оказавшийся Вениамином.

Глаза Германа заблестели, он выпустил когти и присел в готовности сделать рывок. Послышалась команда "марш" и ряды острых когтей вцепились в кору. Герман карабкался не обращая внимания на остальных, нацелив свой пристальный взгляд на заветную цель. За спиной ревела толпа, подбадривая криками "вперед" и "быстрее". У каждого участника была своя группа поддержки, и среди всех имен, Герман отчетливо слышал свое, выкрикиваемое всей его семьей. Но самый громкий крик, пожалуй, издавал его друг Борик. Он орал так, будто ползследом за Германом, а ближе к концу, сорвав голос, скрипел и хрипел низким басом не сбавляя темпа.

Герман добрался до ветки и одним движением запрыгнув на нее, позволил себе наконец повернуться на преследователей, ближайшим из которых был Вениамин. Весь красный от злости, он чуть ли не бежал по дереву в попытках догнать лидера. Последним рывком он вцепился в ветку и, не успев хорошенько подтянуться, сорвался вниз.

Толпа ахнула и замерла. Зацепившись задней лапой за небольшой выступ, Вениамин повис спиной к дереву, головой вниз, испуганными глазами глядя на взбудораженных зрителей, закрывших лапами кто рты, кто глаза. Увидев это, Герман почти добравшийся до шарика, вернулся обратно, не раздумывая вцепился задними лапами за ветку и под взволнованное мычание публики, бросился вниз, повиснув на дереве, как акробат. Толпа вновь ахнула, кто-то даже рухнул в обморок. Герман протянул лапу Вениамину, и они, под аплодисменты и ликование зрителей, поднялись на ветку.

– Спасибо, – взволнованно пытаясь отдышаться, сказал Вениамин и протянул Герману лапу.

Ежи пожали лапы и пошли на край ветки, где уже заждавшись своего выхода, болтался в воздухе, привязанный к дереву большой красный шар. Герман притянул за веревку трофей и, держа его в лапах, обратился к Вениамину.

– Лопай!

– Я?! – удивился Венька, но упрямится не стал. Увидев одобрительный взгляд Германа, расправил иголки и проткнул шар. Огромный шар лопнул, и из него посыпались конфетти, на радость собравшихся под деревом.

Спустившись вниз, ежата сразу отправились в объятия своих мам, здорово наволновавшихся за это время. Их прервал старейшина, торжественно вручивший медаль Герману.

– Ты сделал правильный выбор. – подмигнул он ежонку.

Море оваций, посвященных чемпиону, гигантской волной подняло его над всеми. Еще вчера он и вовсе не знал, что это за праздник и какие конкурсы ему по зубам, а сегодня он победил в одном из них, и это было просто волшебное чувство.

Когда шум поутих, вся семья истрепала голову чемпиона, а Борик радостно хрипя обнял своего друга.

– Я же говорил! – сказал он. – Надо только захотеть.

– Спасибо, Борик, – ответил взаимностью друг.

Последним к Герману подошел Вениамин. Он как всегда дежался гордо и прямо, слегка задрав вверх тонкие брови.

– Мои поздравления, Герман, – сказал он.

– Спасибо, – ответил ежонок так же сдержанно.

– А ты круто лазаешь по деревьям, – признал Вениамин уже уходя. Герман застыл на мгновение, уж никак он не ожидал от него такой похвалы, и не сразу найдя, что сказать, ответил просто:

– Ты тоже, – как не просто бывает найти нужные слова, когда тебе говорят что-то плохое, но еще сложнее найти их, когда тебе говорят что-то хорошее.

Солнце постепенно заходило за Чудесный лес, тени на лужайке становились все длиннее. Конкурсы закончились семейными играми, организованными самими родителями, перетягивание канатов, прятки, догонялки, полбу и многие другие игры. Ежата вдоволь напрыгались, а родители-ежи нарадовались на своих юнцов. Борик до вечера везде протаскал свое яблоко, откусанное наполовину. Он то и дело постукивал по яблоку и, пристально глядя в него, что-то тихо говорил. Мама Германа победила в конкурсе на лучший яблочный пирог, а папа участвовал в конкурсе по их поеданию. При этом упустив победу, он с наслаждением жевал выпечку, закрыв глаза мычал от восторга, а открыв их облизывал сладкие лапы в окружении семьи, говорящей, что конкурс давно уже кончился.

– Ну да и ладно, главное участие, – говорил он, хлопая себя по животу.

– Четыреста двадцать пять, – добавил он.

Семейство засмеялось, поняв, почему он не выиграл конкурс, а мама одобрительно покачала головой, сказав, что жевать надо тщательно, что папа в этом вопросе большой молодец.

Праздничная площадь пустела, но не пустело праздничное настроение всей деревни. Ежи разбрелись по домам, продолжив празднование за семейным ужином.

Вся семья Грей собралась за огромным столом. Каждый за своим местом, ежата радостно потирали лапы, предвкушая мамины пироги, пускающие с кухни бурные ароматы, дразнящие нагулянный аппетит. Не успели сестры с мамой внести ужин, как послышался стук в дверь.

Папа-еж удалился с кухни, все замерли в ожидании. Еще более радостный он вернулся и, окинув веселым взором всех собравшихся, отошел от порога, пропустив идущего следом дедушку.

Счастливые ежата накинулись на гостя, обнимая и рассказывая, что он пропустил на празднике. Леонард занял единственно пустующее место за столом и праздник в семье Грей начался с новой силой.

Глава 12. "О, славься капитан Грин, хозяин морей и предводитель морских волков"

Посреди бескрайней глади воды, уходящей за горизонт, сливаясь с голубым небом, плавно покачиваясь на волнах, шел небольшой галеон. Бушующий ночью шторм закончился, тучи прошли, оставив после себя неприятный осадок и кучу работы в виде изломанных конструкций корабля, порванных парусов и нескольких побитых голов членов команды.

"Море не терпит ошибок и ненавидит слабаков" – всегда повторял своей команде морских волков опытный капитан галеона с говорящим названием "Сизокрылый". Море и вправду не терпело ошибок, оно словно монстр раскрывало свою пасть и чуть что засовывало в нее все без разбору и жалости, скрывая добычу тоннами воды, которое, как ни в чем не бывало, улыбалось морякам своей лицемерной улыбкой с ровным холодным дыханием.

Потрепанный волк с перемотанной головой, тяжелым шагом, хромая, расхаживал по палубе. Неподалеку от него, трое моряков драили палубу, и скрепя острыми, как лезвия зубами, косились на бездельников.

– Нечего тут ходить, – кинул грубо один из драивших палубу волков.

Среди всех остальных, он был самым высоким, если не сказать длинным. Выпрямившись в большую серую макаронину, он встал, опершись на швабру, и два раза клацнул блестящими зубами. Помимо роста, который добавляла худоба, в глаза бросалась осанка волка. В то время как остальные матросы немного сутулились, он держался ровно, выпятив грудь вперед, показывая свое превосходство.

– А где же мне еще идти, – язвлено ответил перевязанный.

– Ты бы лучше, чем ходить, работал как остальные, – кинул долговязый.

– А как же мне по-твоему работать? Не видишь что ли, я страдаю, кости ломит, голова кружится, – жаловался волк, равнодушно проходя мимо.

Не успел он уйти далеко, бубня под свой длинный, гордо задранный нос всякие гадости, как долговязый одним движением скакнул вперед, занеся швабру для размаха, да как двинул ей бедолагу прямо в ухо. Словно стая диких чаек, взвизгнул перевязанный и, поджав хвост, закувыркался по палубе.

– Я тебе покажу, как бездельничать, – щелкнул зубами долговязый волк.

Коршунами со всех сторон слетелись остальные матросы-волки, кто на веревках слетел с матч, кто вылез из трюмов, как пауки из расщелин скал. Они устроили неразбериху на палубе, бросались друг на друга, швыряя и хватая кто кого, сопровождая все это дикое действие щелканьем зубов, глухими ударами лап, победным воем, визгом поверженных, и рыком… Не характерный, совсем не волчий, откуда-то снизу, из помещения кают, раздался странный хриплый рык. Волки замерли на местах. Из каюты капитана, в тени на них плавно надвигалась, тяжело дыша и хрипя, огромная фигура… Побитые и взлохмаченные волки, опустив хвосты, забегали по палубе, построившись в плавную шеренгу. Радуга не спеша выходила из тени все ближе и ближе к солнышку, становясь при этом меньше ожидаемого, пока окончательно не вышла на свет, раскрыв перед ним серого колючего ежа. Не ровной походкой, что-то ворча, он приблизился почти вплотную к матросам. Вдвое меньше самого мелкого из волков, еж был довольно крупным. Навострив свои острые иглы, он встал перед командой, левый глаз прикрыт черной повязкой, правый, прищурившись, осматривается вокруг.

– Это что еще за ребячество, – прохрипел капитан. – Вы волки или стая гнусных мартышек?!

Матросы стыдливо опустили головы, пока еж расхаживал вокруг них, хрипя нравоучения. Неравномерный шаг его, объяснялся деревянным костылем вместо правой ноги, наступая на которую, еж слегка прихрамывал.

– Не успели отделаться от этих назойливых королевских прихвостней, как тут же устроили невесть что! – продолжал он. – Что с их фрегатом? – обратился он к долговязому.

– Капитан хочет знать, что с фрегатом королевской охраны, – проорал волк клацая зубами.

Нарушив ровный строй, один из матросов вскочил и тут же забрался на мачту. Раскрыв огромную подзорную трубу, он оглядел море вокруг и так же ловко спустился обратно.

– Больше не появлялись, капитан, – доложил он.

– Больше не появлялись! – проорал долговязый.

– Чудно, – спокойно ответил капитан. – Значит шторм сделал свое дело.

– Да, – подтвердил долговязый. – Шторм и нас изрядно потрепал.

Еж суровым взглядом своего единственного глаза, обвел команду, и, изобразив на стальной морде что-то похожее на улыбку, вновь захрипел.

– Готовим корабль к отплытию, да поживее, не хватало еще чтобы королевский фрегат вновь нас нагнал.

Капитан направился к своей каюте, и не успел он скрыться в ее тени, как команда, включая перебинтованного волка, бросилась в рассыпную, принявшись каждый за свое дело.

Рабочий шум вскоре стих. Прекратились стуки молотков, заколачивающих пробоины в судне, затихло шарканье драящих палубу швабр, замолкли взвизгивания зашивающих паруса матросов, то и дело угождающих острой иглой по лапам. Как и было обещано, корабль отправился в путь.

Слегка покачиваясь на волнах, красивый галеон рассекал гладь воды, плывя на встречу, выходящей из легкой дымки тумана, суше. Подплыв ближе, корабль замедлил ход, паруса медленно поползли вверх к реям, и, свернувшись полностью, обнажили сооружения мачт, торчащие в разные стороны, словно осенние ветки деревьев, сбросивших пожелтевшую листву, повинуясь холодному порывистому ветру. С глухим плюхом тяжелый якорь пронзил толщу воды и стремительно опустился на самое дно, распугав еще дремавших рыб и пучеглазых крабов, хаотично забегавших бочком в поисках убежища.

Корабль остановился. Следуя за капитаном, долговязый и еще пара матросов заняли места в опущенной шлюпке. Капитан махнул лапой, его высокий серый помощник отдал команду двум спустившимся за весла волкам и те в одном ритме, загребли, толкая полную пассажирами шлюпку к берегу.

Укромная гавань, огороженная сердитыми скалами, рассекающими волны и тяжелой густой зеленью деревьев, не пропускающей свет, казалась необитаемой, пустой. На широкой полосе дикого пляжа ни единого следа, чистый почти белый прохладный песок, прятался от палящего утреннего солнца, лениво вылезшего из-за гор навстречу путникам. Затащив лодку на берег, капитан со своими морскими волками двинулись через пляж в сторону укрытого непроглядного леса. Деревянная нога капитана то и дело проваливалась в мягкий сыпучий песок, доставляя тому сильный дискомфорт. Ни подавая вида, облаченный все в ту же каменную серую морду, он преодолел песчаное препятствие и вместе с командой скрылся среди густой зелени. Пробравшись сквозь листву, команда остановилась перед высоким бамбуковым забором, возведенным не то самой природой, не то чьим-то умелыми лапами. Долговязый подошел к ограждению и дернул за одну из свисающих с веток деревьев зеленых лиан. Растение дернулось, как живое, потянулось к ветке и с шипением свесило свою змеиную голову, демонстрируя тонкие, как иглы зубы и дрожащий пламенем язык.

– Давай шепелявый, отворяй ворота! – бросил небрежно долговязый.

Змей покорно заполз на ветку, и часть бамбукового забора медленно поднялась вверх. Перед гостями раскрылась небольшая деревня, похожая на множество рыбацких поселений в этих краях. Назвать ее уютной не повернется даже самый изворотливый язык. Среди жутко сколоченных наспех построек, бродила разнообразная публика, подозрительные ящерицы хитро улыбались проходящим мимо, а два облезлых лиса вцепились друг в друга, о чем-то яростно споря. И те и другие отвлеклись от своих гнусных дел и приветственно поклонились капитану Грину с его волчьей свитой, направлявшимся в самый хорошо выглядевший дом, посредине деревни. Единственный в своем роде, он напоминал именно дом, нежели шалаш как остальные, красивой резной лестницей, ведущей к тяжелой дубовой двери, над которой висела половина таблички с надписью "лавка у …". У кого была эта лавка, и чем там торговали, было непонятно. Плотные занавески на окнах и высокий забор, скрывающий просторный задний двор, придавали дому секретности, хотя ни для кого вокруг это секретом вовсе и не было, скорее наоборот, владельца лавки, предприимчивого барсука Олли, знали все. В его магазине можно было найти полно того, что не так лежало от диковинных украшений до элементарных предметов быта. Но больше всего он любил золото. Ходила молва будто у него на заднем дворе, в аккуратно составленные ряды, стоят сундуки, набитые золотом, и что каждый раз, когда ему приходится расстаться с одним из них в обмен на какой-нибудь контрабандный товар, он заливается слезами, прощаясь с сундуком, как с членом семьи. Но это лишь слухи. Забавные, но все же слухи. А что касается фактов, так их не так уж и много. Вопрос о том построил ли он свою лавку в центре пиратской деревни, где морские разбойники находят себе временное пристанище, или она возникла вокруг его магазина, пользующегося спросом в местных кругах, сродни вопросу о том, что появилось раньше, яйцо или курица. Не об этом, но о чем-то не менее важном думал Олли в это утро. Облокотившись на лавку, он широко зевал и оживился лишь от звона колокольчика от открывшейся двери в магазин.

– О! Капитан Грин и его бесстрашная команда! – воскликнул Олли, встречая гостей. Глаза Барсука заблестели, отливаясь на свету золотым. Еж был самым желанным гостем в лавке, ведь его появление означало не что иное, как хороший товар и гору золота.

В свою очередь барсук никогда не жалел монет для капитана Грина, даже наоборот платил куда больше, чем остальным пиратам. Тем более он всегда мог сказать покупателям, что товар добыл самый отпетый разбойник здешних морей, и полки вновь становились пустыми.

Олли провел команду с ее предводителем во внутреннюю комнату лавки, вывесил табличку "закрыто" на входную дверь и, щелкнув замком, скрылся в глубине лавки вслед за посетителями.

Комната напоминала каюту, всюду валялись карты с отмеченными на них линиями морских маршрутов, обведенными в красный круг местами суши. Напротив двери, почти во всю стену растянулось окно, завешенное прозрачной белой тюлью, сквозь которую был виден задний двор лавки. Посреди каюты-комнаты стоял массивный дубовый стол, за который барсук и усадил капитана с его помощниками.

– Ну, – начал Олли, не терпеливо выпятив глаза. – О чем поговорим?

– Да уж не о погоде, – ответил хрипом капитан.

– О погоде не надо, погода просто ужас, – передернулся барсук. – Вчерашний шторм… думал, нас смоет. Представляю, как вам досталось.

– Досталось это не то слово, – подтвердил капитан. – Мой "Сизокрылый" теперь похож на дуршлаг.

– Но больше всего не повезло королевской охране! – вмешался долговязый.

– Королевской охране?! – засияв всем своим существом, воскликнул барсук.

– Да, – качнул головой еж. – Собственно потому мы и здесь.

– Так-так-так, – Олли еле держался, чтобы не запрыгать, он словно ребенок ждущий, когда из-за спины взрослого появится долгожданный сюрприз.

Еж мотнул головой долговязому, тот быстро достал початок кукурузы и положил на стол перед барсуком. Олли подобрал початок, приставил его к носу и вдохнул полной грудью аромат кукурузы.

– Кукуруза из королевских садов! – с видом эксперта постановил продавец. – Богемный злак, нам простым селянам, она так же недоступна, как звезда на ночном небе.

– Считайся, что небо этой ночью будет пустым, а все звезды сейчас покоятся в трюме моего коробля, – стальной улыбкой блеснула морда капитана.

– Как вам это удалось? Там охраны целый флот и армия, – взволнованно говорил барсук.

– Это уже секреты нашей профессии, коммерческая тайна, как говорится.

– Сколько у вас ее? Хотя нет, пока не говорите, один момент, – барсук встал из-за стола и направился к двери, за которой, гремя посудой, он пробыл пару минут, после чего вновь появился в своей земной каюте с подносом в лапах и ароматом свежего чая и печенья.

Обсудив за чаям дела и пожав друг другу лапы, капитан и его команда удалились, прихватив с собой полученный от торговца сундук с золотом. Олли никогда не платил за товар не увидев его, но огромное уважение и доверие к ежу, делало исключение из общих правил. Не прошло и пары часов, как склад Олли, почти опустошенный к тому времени, вновь был полон. Барсук стоял среди множества бочек, вкушая аромат свежей кукурузы, а вместе с ним и металлический привкус золотых монет.

Корабль по имени "Сизокрылый" на всех парусах несся, обгоняя ветер и прорезая морскую гладь. Матросы распевали песни, радуясь полученным монетам и предвкушая дорогу домой. Домом они называли Дикий лес на материке. Там разбойники тратили полученное ими золото и вновь отправлялись в плавание с целью наживы.

В тихом полумраке каюты, сидя за письменным столом и аккуратно выводя безупречным подчерком буквы, что-то писал капитан Грин. В эти минуты морда его переставала походить на восковую фигуру, и, теряя металлический оттенок, становилось теплее, с едва заметными румянцами на щеках. Мысли его совершенно точно были где-то очень далеко от здешних мест, погрузившись в них, он глядел в окно на покачивающуюся линию горизонта, рисуя в воображении что-то иное, к чему его глаз еще не привык настолько, чтобы стать обыденным. Мысли его прервал резкий стук дверь. Оторвавшись от своих фантазий, он вдруг осознал, что пение команды давно прекратилось, и радостные восклики сменились чем-то тревожным. И только сейчас он понимает, что возможно… нет, не возможно, он полностью уверен, что слышал звоны колокола на палубе, а это может означать лишь два варианта, либо к ним приближается вражеское судно, либо …

– Зверь за бортом! – послышался крик за дверью.

Капитан открыл каюту и спешно направился на палубу, где уже велись работы по спасению неизвестного бедолаги. Им оказался совсем юный еж. Болтался на волнах, вцепившись в обломок мачты какого-то корабля, он выбитый из сил и изморенный жарой был поднят на борт "Сизокрылого" почти в бессознательном состоянии. А ощутив под лапами жесткую поверхность, он вовсе потерял сознание и рухнул, как подкошенный на деревянный пол палубы.

Очнулся еж в просторной каюте, уставленный кроватями словно казарма. На одной из этих кроватей он обнаружил себя, другие были свободны. Рядом с ним, на стене висела лампа, едва освещающая своим тусклым светом половину помещения. Ни окон, ни дверей видно не было. Еж не имел понятия где он и какое время суток сейчас. Словно обрывками из сна в голову лезли фрагменты его недавнего спасения, волки несущие его на лапах и не характерного вида капитан. Все это казалось не более, чем бредом, пережить в море сильнейший шторм, ради того чтобы попасть к зубастым волкам на ужин. Должно быть ему сильно напекло голову. В темноте заскрипела дверь, послышались шаги, широкие, слегка скользящие, следом более редкие и … разные, будто идущий перепутал башмаки. Не мудрено в таких-то потемках, подумал еж. Шаги приближались, на свету появилась фигура волка, неприлично длинного и худого, за ним прихрамывая шел еж, с деревянным костылем вместо лапы и повязкой на левый глаз. Значит, все это правда, понял спасенный и вжался в кровать что было сил, перед ним стоял ни кто иной, как капитан Грин, величайший из разбойников, предводитель волков. Уж лучше ему было утонуть, чем попасть в лапы самому опасному пирату. Своим острым глазом он пронзил насквозь трепещущего от страха ежа.

– Кто ты такой? – раздался хрип пирата, разбив вдребезги тишину, словно хороший фарфор о бетонный пол. Еж ничего не ответил. Казалось, вопрос донесся до него неистовым рыком, от которого тот забыл не только кто он, но еще и как воспроизводить звуки, составляя из них слова.

Капитан требует знать кто ты такой! – сердито заговорил волк, пока испуганный еж заново учился говорить. – Отвечай, как того хочет капитан.

Скомкано и обрывисто, но еж все же заговорил, начав свою речь с многократного повторения первой буквы в алфавите.

– Никто, – наконец вырвалось из ежа.

– Как никто? Вот видишь койки пустые вокруг? – спросил капитан.

– Д-да.

– Вот на них лежит никто, – пояснил капитан. – А ты! – он ткнул пальцем в пузо ежу. – Ты вполне кто-то.

Ежик слегка шелохнулся, почувствовав холодный палец капитана, и прячась от тяжелого взгляда, принялся отвечать более вразумительно.

– Я… моряк… рыбак… – все так же путано говорил он.

– Моряк, рыбак, пекарь, портной, ты уж определись кто ты есть! – вновь вмешался волк.

– Я рыбак… вернее был до шторма, – ответил еж.

– Что-то мне подсказывает, что ты врешь, – щелкнул зубами долговязый. – Уж больно обломок мачты, на котором тебя нашли, не похож на мачту с рыбацкого судна.

Сердце ежа бешено колотилось, едва не выпрыгивая из груди. На лбу выступили капли пота и потянулись вниз. Долговязый продолжал допрос, сверля ежа холодным взглядом.

– Не с королевского ли фрегата ты рыбку ловил? – язвительно спросил волк, лязгнул острыми зубами, вновь перепугав ежа, побелевшего и едва державшегося на ногах.

– Оставить Феликс, – рявкнул капитан волку. – Бедняга уже готов сознаться, что он король. Значит рыбак? – спросил он у напрочь перепуганного ежа. Еж быстро закачал головой. Хрип в его голосе вдруг приобрел какой-то мягкий оттенок, от которого ежу стало легче и неожиданно для себя он почувствовал тепло исходящее от стальной морды пирата.

– Распорядись чтобы Монти подал ужин в мою каюту, мне и нашему гостю, – бросил он долговязому, чье имя Феликс, так сильно ему подходило и казалось таким очевидным, вытягивал его острые уши и конусообразный нос. – А этого рыбака отведи ко мне в каюту, – добавил капитан, после чего развернулся и ушел в темноту, скрипнув массивной дверью.

Еж начал дышать, словно все время до этого, он лишь вспоминал, как это делается. Мордочка вновь приобрела здоровый серый вид, и кроме того он вдруг почувствовал, что ужасно сильно хочет есть.

Феликс недоверчиво посмотрел на ежа, рыкнул что-то известное лишь ему и махнув лапой, призывая следовать за ним, тоже удалился в темноту.

Каюта капитана очень впечатлила юного ежа. Витые стулья, задвинутые под стол, закрывали спинками позолоченный рисунок окаемки могучего стола из красного дерева, во главе которого восседал, как на троне бесстрашный пират. В занавешенные черной тулью окна, пробивались яркие лучи солнца, заполняя комнату холодным светом. На стене, поблескивая гладкой отполированной сталью, висели шпаги, сабли и кинжалы, с усыпанными драгоценными камнями рукоятками. Противоположная стена была занята шкафами с одеждой, посудой и всякой всячиной. Рядом с письменным столом, возвышаясь до самого потолка, блестя стеклянными дверцами, книжный шкаф. Среди всего разнообразия литературы в нем, одна книга особенно бросилась в глаза, раскрывшего рот ежа. Имя автора книги было почти все вытерто временем, оставшаяся от него позолота букв, уже не могла ничего рассказать о хозяине пера, коим она была написана. Лишь название книги осталось нетронутым и как новое блестело позолотой "Сделай своими лапами", гласила она, и еж, уставивший на нее свой взор, быстро перевел его на свои лапы, мягкие и нежные, юношеские лапки.

– Ты чего застыл? – поинтересовался капитан. – Любишь книги?

– Да, сэр, – робко молвил еж, за спиной которого с грохотом раскрылась дверь, и в каюту зашел низенький пухленький волк, в грязно-белом колпаке, неся в лапах несколько набитых доверху едой блюд.

– Наконец-то, Монти! – воскликнул пират, на что повар широко улыбнулся и с цирковой ловкостью разложил на столе приборы и тарелки, на которые выложил содержимое блюд, после чего так же резко удалился.

Живот ежа отчаянно рыкнул, призывая хозяина к столу, аромат моркови, кукурузной каши и ягодного соуса бил ему в нос.

– Ну чего же ты ждешь! Ешь давай! – рявкнул капитан и будто убедив тем самым себя, принялся есть.

Ели молча, но не беззвучно. Давно не доводилось юному рыбаку есть что-то подобное. Неистово он работал челюстями, перемалывая едва успевшую попасть в рот еду. Ягодный соус стекал с уголков его губ, размазываясь алыми сладкими каплями по столу, окропленному кукурузной кашей. Шум затих. Ежик откинулся на спинку стула, полный восторга и сытый. На стене, над входом тикали часы, за окном легкий шум и крики чаек вдалеке. Под этот легкий аккомпанемент, капитан Грин, аккуратно держа нож в правой лапе, а вилку в левой, отрезал себе кусочек моркови и плавно отправлял ее в рот, жуя на удивление ежа-рыбака, беззвучно с закрытым ртом. Ежик посмотрел на свои нетронутые приборы, размазанную по столу кашу с ягодным соусом, и в нем же перемазанный рукав, которым он воспользовался вместо салфетки, и его охватило дикое чувство стыда за свои манеры, вернее за их отсутствие. Часы на стене заиграли красивую мелодию, капитан закончил свой ужин, встал из-за стола и уселся за письменный стол. Он достал из ящика большую книгу и раскрыл ее перед собой. "Корабельный журнал" успел прочитать на обложке, сгоравший от стыда еж. Все такой же красный, он сидел зажмурившись, готовый провалиться сквозь землю, но любопытство брало свое и, приоткрыв один глаз, он наблюдал, как пират макает перо в чернильницу и выводит размашистые буквы в том самом журнале.

– Так как же тебя зовут горе-рыбак? – спросил капитан. Голос его звучал как-то по иному, уже не хрипел как раньше, а журчал переливаясь тысячами колокольчиков. Все это так сильно удивило гостя, что он, очнувшись от мыслей, ответил лишь со второго раза.

– Эдвард, капитан, – ответил он.

– И что мне с тобой делать? – задумчиво, не поднимая головы от книги, пират проговорил скорее сам себе. – Где твой дом?

– Мой дом море, – тихо произнес Эдвард.

– Что мне прикажешь вернуть тебя обратно вместе с обломком мачты, на котором тебя подобрали? – хохотнул внутри капитан. – Где-то на суше ведь должен быть твой дом, да и на отъявленного моряка ты не сильно похож, больно дохлый, – предположил он.

– Ни на суше, ни на море у меня больше ничего не осталось, – гость вышел из-за стола и стал медленно мерить шагами каюту.

– А зачем эта штука? – показал он на часы, заметив, что капитан наблюдает за ним.

– Это часы. Они показывают время.

– Солнце показывает время, разве этого не достаточно? – удивленно спросил Эдвард.

– Часы показывают более точное время.

– Куда уж более точнее: утро, день, вечер, ночь, – не умолкал ежик.

– В сутках двадцать четыре часа, а в каждом часе шестьдесят минут, а в минуте шестьдесят секунд… В нашем деле нет ничего более важного, чем точность, – объяснил капитан.

– Что ж, – он захлопнул книгу и спрятал ее в ящик. – Ты можешь остаться у меня, пока не решишь, где твой дом. Толку в работе от тебя все равно не будет, будешь прибирать мою каюту и помогать Монти на кухне, а заодно учиться, кто знает, может и ты сможешь стать полезным. Начинаешь прямо сейчас. Сделаешь дело и библиотека в твоем распоряжении.

Еж уже было обиженно насупился от столь нелестного отзыва о себе, но услышав про книги, сразу же приободрился.

– Да, кстати, – выходя из каюты бросил капитан Грин. – Поживешь пока с Феликсом. Это в соседней от меня каюте.

Сказав это, пират вышел вон, оставив недоуменного гостя одного. Вот так приплыли, подумал еж. Он будет спать в одной каюте с волком, на корабле с волками-матросами, чей капитан беспощадный разбойник, известный пират, при этом тоже еж, как он сам. На счет беспощадного разбойника пожалуй преувеличение. Капитан оказался весьма приличный и воспитанный, но Эдвард решил не торопиться с выводами, ведь судить стоит в первую очередь не по манерам, а по поступкам, а поступков за отважным пиратом числилось не мало, чего стоит одно разорение королевского сада. Размышляя об этом и обо многом другом, еж, как было уговорено, наводил порядок в каюте. Без труда, хоть и не сразу, нашел он кухню, где работал Монти. Во время поисков, пару нарвался на суровые взгляды матросов. Сам же повар оказался очень приветлив и мил. Он показал новобранцу, что входит в его обязанности, и сразу принялся за свои. Говорил он очень мало, и половину себе под нос, а когда позже, читая книгу в свой положенный отдых, Эдвард пытался вспомнить его голос, то как не напрягал он память, осуществить ему это не удалось. Ни одного сказанного поваром слова не осталось в памяти еже. И что более парадоксально, при этом он понял абсолютно все. Вернувшись к книге, той, что так привлекла его своими золотыми буквами на обложке, еж пролистнул очередную страницу и с интересом прочитал про очередное изобретение сделанное своими, то есть автора, лапами. "Снегоступы", прочитал он заголовок. Как гласила статья, изобретение помогало ходить по снегу и не проваливаться в глубокие, холодные сугробы снега. Надо же, снег. Ежик слышал о нем, но ни разу не доводилось сталкиваться с этим погодным явлением вживую. На следующей странице был изображен еж с крыльями! Вот чего-чего, а о еже с крыльями, он даже и не слышал. Текст под картинкой описывал некий механизм, словно рюкзак, надеваемый на плечи, из которого торчат те самые крылья.

Было уже поздно, еж устал читать и отправился в каюту помощника капитана, Феликса, где тот уже лежал на своей койке.

– Только не говори, что кэп отправил тебя спать в моей каюте, – разочарованно проговорил Феликс.

– Простите, – пожал плечами еж и подошел к пустой койке, которая была гораздо меньше койки волка.

– Куда!? – завыл волк.

– Сюда, – указал на свободную кровать еж.

– Нельзя! Это моя.

– Но вы же уже лежите на другой.

– Я по ночам меняю койки, не могу спать на одном и том же матрасе всю ночь.

Ежик тяжело вздохнул, Феликс хитро прищурился.

– Тогда, где же мне лечь? – спросил Эдвард.

Волк окинул взглядом каюту.

– Вон можешь занять кресло, – пожал плечами волк, и еж, не раздумывая, лег на кресло, свернувшись и поджавшись. Ему так хотелось спать, да и спорить с волком вовсе не было никакого желания. Еж устроился как можно удобнее и уснул, а в голове его еще проплывали картинки накопленных за день переживаний и мыслей. Тем временем галеон "Сизокрылый" несся по открытому морю, под чистым синим небом, усыпанным яркими звездами, указывающими путь странствующим в холодной молчаливой ночи. Следуя небесной карте, корабль шел к большой земле, которая была для них домом в перевалах между морскими странствиями. У некоторых моряков были здесь семьи. Монти, например, ожидала свора очаровательных волчат, все как один похожих на папку. А вот про капитана никому ничего не было известно. Многие думали, что он жил на корабле, но никто не знал наверняка, ведь сойдя на берег, все тут же забывали, что волновало и интересовало их в замкнутом пространстве, посреди водной пустыни, и, ухватившись за протянутый им хвост свободы, седлали ее на полном ходу. Свобода – красивая, проворная птица, никогда не сидит на месте. Стоит узреть эту певчую ангельским голоском, как она тут же ускользает из вида. После долгих странствий в море, запертыми тоннами воды со всех сторон, моряки мечтают о большой земле с ее каменистыми постройками, разнообразным ландшафтом, деревьями, знающими землю миллионы лет. Но стоит им ощутить твердь под ногами, смиренность домашних кроватей, неподвижно, без единого движения стоящих вцепившись в пол, как вновь наступает дикое желание накинуть сбрую на дикий необузданный ветер и нестись по нему, вдыхая соленый воздух свободы. С каждым днем мечты о суше становились все реальнее. Один лишь Эдвард, не имея никакой к ней привязанности, спокойно наслаждался дарованной судьбой возможностью. Освоившись уже на следующий день, он выполнял свои обязанности очень быстро и самое главное тщательно. Все остальное время он читал книги и, как было обещано, учился хорошим манерам у капитана. Учился он быстро, схватывал на лету, а уже через несколько дней, капитану было уже практически нечему учить своего ученика, и он добавил к манерам занятия фехтованием, математику, искусство выживания, правописание, чувствуя себя прирожденным учителем, а Эдварда блестящим учеником. За те десять дней, что они плыли до намеченной цели, еж здорово изменился. Менялся и сам капитан. Его хрип во время занятий, приобрел мягкие, почти нежные нотки, а стальная морда с леденящим кровь взглядом, сменились добродушной улыбкой, с по-отечески задранной вверх бровью. Его размеренный день, спланированный строго по минутам, предался в привычку и ученику. Расписанный, как на ладони день был насыщен и продуктивен, кому-то даже мог показаться скучным, но очень скоро в его будничную программу вмешалась суша.

Одним пасмурным утром с мачты по всему кораблю раздалось протяжное "Земля". Матросы, волнительно задергались, готовясь ко встречи с долгожданной сушей. Для Эдварда же свобода была коварной птицей, несущей на хвосте неизвестность. Он абсолютно не знал, что будет делать на суше, и надеялся, что капитан не выгонит его и оставит на корабле. А что если это все не правда, и капитан как и все покинет корабль? Что тогда будет делать он?

Корабль тихо подходил к заливу Большой черепахи, отчитывая минуты до полной остановки, а дальше все произошло практически мгновенно: якорь плюхнулся в воду, спущенные на нее шлюпки заполонили веселые матросы, и уже через пару минут удаляющийся плеск воды от весел сравнялся с шепотом волн. "Сизокрылый" опустел. Но не осиротел. Его хозяин сидел за своим столом и, то и дело макая перо в чернильницу, что-то записывал в бортовой журнал, когда в дверь каюты раздался редкий стук.

– Войдите, – скомандовал капитан.

Эдвард послушно исполнил приказ.

– У меня для тебя поручение, – сказал капитан, переминающемуся с ноги на ногу ежу. – Пойдешь за холмами налево, там небольшая деревня, в ней найдешь фермера Лу, передашь ему слово в слово "Бартоломео ждет его сегодня в заливе Большой черепахи". Все понял?

Растерянный еж помахал головой.

– Тогда беги, пока не стемнело, – напутственно произнес капитан.

Хотя у Эдварда и скопилась масса вопросов, да к ним добавилась еще новая, он не стал задавать их все, сочтя время не подходящим. "Бартоломео ждет его сегодня ночью в заливе Большой черепахи" – пока он занял место в спущенной на воду шлюпке. За холмами налево, деревня, фермер Лу, повторил он маршрут себе под нос, взялся за весла и принялся грести, толкая лодку к берегу.

С каждым ударом весла о воду, в голове ежа, электрическим разрядом пульсировали все новые и новые вопросы и сомнения. "Кто такой Бартоломео? Кто такой Лу? Зачем один ждет другого в заливе? Почему ночью? Что будет делать он, когда выполнит поручение? Оставит ли капитан его на корабле или выгонит вон?" Если бы не шум дождя, то наверняка можно было бы услышать, как в голове ежа крутятся шестеренки, скрипят механизмы, дымя, трутся друг о друга детали. Но вместо того чтобы затихнуть, дождь усиливался, да и мозг ежа не механическая машина, а сложно устроенный орган.

– Беги, пока не стемнело, – саркастически повторил слова капитана Эдвард. Небо было затянуто густыми темно-синими тучами. "А что если он просто решил от меня избавиться? Что если нет никакой деревни, никакого Лу, а это лишь маленький фокус, в надежде, что я пойму сам или так и не найдя фермера, не рискну вернуться на корабль?" Глупый глупый еж, неужели он мог подумать, что он нужен капитану. Все сходилось идеально. Какое разочарование и удовлетворение от того, что он разгадал его гнусный замысел. Еж греб и пыхтел, на глазах его выступили слезы, хотелось развернуть лодку и оправиться на корабль, но лапы стали ватными, грести больше не было сил. Поднимаясь на огромных волнах, лодка как с горы катилась вниз, прыгая из стороны в сторону. Берег перестал быть видимым от шквала обрушившейся с неба воды. Еж бросил весла и упав на дно лодки, зажмурил глаза и крепко вцепился за что-то лапами. Вокруг раздался оглушительный грохот, задрожало море, задрожала земля, лодка поднялась еще выше, чем до этого, сердце ежа замерло, он, по-прежнему не открывая глаз, чувствовал как летит вниз. Вода ударила его в мордочку, грудь, как младенца взяла его на руки и прижала к себе, переворачивая, подкидывая, и вновь заключала в свои крепкие объятия. Лодка была где-то рядом, где-то над ним, она выскользнула из его цепких лап и, подпрыгнув вверх, скрылась из виду. В ушах бурлила вода, глухо доносился шум дождя на ее поверхности, каменное дно появлялось с разных сторон и неприветливо встречало ежа, отбивая ему спину и бока. Наконец земля остановилась, он схватился за скалистую поверхность и всем телом прижался к камням. Вода сошла, отпустив ежа из своих объятий, жадно хватающего влажный плесневелый воздух. Отдышавшись, еж с трудом поднялся. Позади осталось бушующее море, вокруг каменные стены и потолок пещеры, ведущей в непроглядную мглу. Весь побитый о камни и нахлебавшийся соленой воды, еж не намеревался оставаться в сырой пещере на всю ночь. Аккуратно пройдя до входа в пещеру, он обнаружил, что зайти и выйти из нее, можно только вплавь. Остается только одно, идти сквозь тьму в поисках иного выхода. Тем более, по мнению ежа, это было гораздо безопаснее, чем вновь прыгать в море, испытывая судьбу на прочность. Шаг за шагом Эдвард пробирался сквозь тьму, вглубь пещеры, пока не заметил легкий подрагивающий отблеск света. Еж ускорял шаг. Едва заметный блик становился все яснее, открывая очертания прохода, уходящего в сторону тоннеля с развешенными на стенах факелами. Не раздумывая ни секунды, еж бросился в освещенный тоннель, прихватив с собой один из висевших факелов, на случай если дальше снова будет темно. Но чем дальше он заходил, тем светлее и шире становилась пещера, и теплее на душе. В какой-то момент она расширилась на столько, что ее стены скрылись в полумраке, за пределами видимости. С высокого потолка свисали, словно люстра, огромные сталактиты, и пещера стала напоминать просторный зал, тронный или в котором проводили пышные балы короли. Еж подошел ближе к свисающим, чуть ли не до пола, сосулинам, как вдруг каждая из них загорелась изнутри бледно-зеленым светом. Как завороженный, моряк смотрел на чудо, обходя необычные сталактиты вокруг. На другом конце зала виднелось огромное черное пятно. Судя по всему, это был выход. Подойдя к нему с факелом, еж застыл, вглядываясь в темноту. Бросаться во мрак от, который раз настигающего тебя моря, это одно, а покидать при этом просторный светлый зал, освещенный необыкновенными сталактитами, это другое. Подойдя поближе, еж ощутил легкое порывистое дуновение теплого ветра. Оно то затухало, то возобновлялось опять. Эдвард предосторожно сунул в тоннель факел, вглядываясь в черное полотно мрака, посреди которого выросли два светящихся кольца, словно горящие обручи в цирке, они исчезали, и вновь вырастали. За их очередным исчезновением последовал оглушительный хлопок, рокотом прокатившийся по всему подземелью. Вырвавшийся при этом теплый воздух, потушил факел в лапах еже и чуть не снес его самого. Кольца снова выросли в глубине пещеры и, увеличиваясь, поплыли прямо к выходу, прямо на Эдварда. Испуганный еж бросился было бежать, как из тьмы вылезла продолговатая, будто змеиная, голова гигантской черепахи, загородив весь проход своей морщинистой обвисшей кожей. Огненные кольца нависли над ежом. Темная пещера была не выходом, понял он, а входом в черепаший панцирь, необычайно больших размеров. В голове ежа забегали мысли, и этот освещенный тоннель, привлекающий путников, завораживающая люстра из сталактитов, усыпляющая бдительность, и это огромная голова черепахи, должно быть голодная.

– Не думала, что ты придешь так скоро, – звонко проговорила черепаха.

– Я!? – удивился еж.

– А что здесь есть кто-то еще? – спросила она, оглядывая зал вокруг.

– Нет что вы, я и сам совершенно случайно здесь, и уже ухожу, – аккуратно пятясь задом, сказал Эдвард.

– Не торопись, зря что ли я тебя столько ждала.

Ну все, подумал еж, сейчас точно сожрет.

– Вы должно быть меня с кем-то путаете, – отчаявшись, пролепетал он.

– Я никогда ничего не путаю, – грозно изрекла черепаха. Глупый глупый еж, тебе следовало грести быстрее. Но от судьбы, как говорится, не уйдешь, – засмеялась она, так что стены пещеры задрожали.

– Раз вы все видели, то почему же мне не помогли? Я ведь мог погибнуть, – с легкой обидой спросил еж.

– Как же я могу кому-либо помочь? Я замурована в этой пещере столетия назад и не могу выйти даже если сильно захочу. Кроме того я спала.

– Как же вы могли тогда меня видеть? – удивленно чесал затылок еж, сомневаясь в честности собеседницы.

– Как я уже сказала, я более ста лет являюсь частью этого подземелья, и пока я сплю, я вижу все, что происходит за много километров от сюда.

Еж настороженно посмотрел на черепаху, слегка прищуренным взглядом, пытаясь понять, правду ли она говорит.

– Ты слишком много сомневаешься, как в себе, так и в других. Может это, конечно, и к лучшему, нельзя доверять каждому встречному, но сердцу своему верь, оно у тебя большое. Да, кстати, куда делись мои манеры, – возмущенно бросила самой себе черепаха. – Позвольте представиться, я черепаха Прискила Раймонда де Руби, та самая, в честь которой назван этот замечательный залив, – гордо произнесла она.

– Почему же тогда залив не назван вашим именем? – вновь сомневаясь, задал свой очередной вопрос Эдвард.

– Это глупая и неинтересная история. Мореплаватель, который открыл и назвал это залив, забыл мое имя. Хотя я ему семь раз произнесла его, чуть ли не по буквам, – негодуя, ответила Прискила.

– А меня как зовут, вы, должно быть и сами знаете, – подметил еж, улыбаясь.

– Тебя зовут Эдвард, – начала черепаха, и улыбка на мордочке ежа, сменилась недоумением. – Ты сирота, ты ужасно труслив и неумел. Сменил на суше двенадцать профессий, от плотника до портного, и нигде так и не сумел задержаться.

– Тринадцать, – пробубнил еж.

– Кондитер не считается. За каких-то пятнадцать минут ты умудрился спалить пол кухни.

– Потом ты решил пойти на службу в королевскую охрану, моряком. И мы оба знаем, чем это закончилось, – подытожила она.

– Я просто нигде не мог себя найти, – оправдывался Эдвард.

– Видимо ты не там ищешь, потому что море – тоже не твое, это лишь способ убежать от всего, ты не перестал бояться. И ты никогда не найдешь себя пока не разберешься со своими страхами и неуверенностью. Ты способный ученик, и мог бы стать хорошим учителем, только сомнения твои тебе мешают, отбрось их.

Черепаха закончила свою речь. Еж слушал и внимал каждому ее слову, не зная что сказать вответ. Глаза его прояснялись, наливались уверенностью и надеждой.

– Тебе пора, капитан ждет, когда ты выполнишь его поручение, – растормошила ежа черепаха.

– Но, как мне теперь добраться до деревни? – растерялся Эдвард.

Черепаха задумалась и, тяжело вздохнув, наконец, ответила.

– Ладно, давно я этого не делала. Полезай ко мне в панцирь.

Голова черепахи медленно ушла внутрь, еж последовал за ней. Все вокруг затряслось – панцирь, стены и потолок пещеры, несколько сталактитов, не выдержав, посыпались вниз, разбившись вдребезги о каменный пол. Хозяйка панциря, в котором вместе с ней находился еж, закряхтела и, шаркая лапами по каменным стенам, начала медленно поворачиваться на месте. Эдвард смотрел на просторный зал пещеры, постепенно скрывающийся за каменными стенами, пока свет не исчез полностью. Какое-то время еж слушал тяжелое дыхание черепахи и ждал, когда перед ним, вновь не заиграет свет. И очень скоро, во мглу, проник одинокий лучик, растущий с каждым поворотом панциря. Перед ежом возник узкий, бледно освещенный туннель. Эдвард вышел первым, за ним выплыла огромная голова черепахи.

– Ну вот, – тяжело дыша, проговорила он. Выйдешь из пещеры, иди прямо, никуда не сворачивай, и ты на месте.

– Спасибо тебе, Прискила Раймонда де Руби, – поблагодарил ее еж, чувствуя огромное чувство признательности хранительнице пещеры.

– Удачи, – покачала головой черепаха, и Эдвард двинулся вперед, приобретая уверенность с каждым проделанным им шагом.

Деревня была небольшим портовым поселением смешанного типа. От волков до белок, здесь жили все, кто имел хоть какое-то отношение к морю. Почти вся команда "Сизокрылого" проводила в ней праздничный вечер, и ежу не очень-то хотелось наткнуться на кого-нибудь из них. Он шел рывками, постоянно оглядываясь и заглядывая за каждый угол, чем вызвал подозрение или любопытство молодого бельчонка, проходящего мимо.

– Что-нибудь потеряли? – спросил он, поравнявшись с ежом.

– Я ищу фермера Лу, не поможете мне?

– Конечно. Следующий дом налево, – ответил бельчонок и продолжил свой путь.

Еж бросил ему вслед слова благодарности и понесся к дому Лу. Завернув за поворот, он увидел большой дом с огромным садом, вокруг усеянным грядками с пожухшей зеленью. Перед входом в сад располагалась небольшая торговая лавка. Вывеска над дверью гласила: "Фермер Лу и сыновья". Хотя было довольно поздно, в лавке все еще горел свет, и ежик двинулся туда. За прилавком стоял старый еж и приветливо улыбался вошедшему посетителю.

– Что-нибудь желаете? – спросил он.

– Вы Лу? – не отвечая, задал свой вопрос Эдвард.

– Да, я фермер Лу, к вашим услугам.

– У меня для вас послание, – начал еж.

Хозяин лавки задумчиво прищурился. Эдвард покряхтел, будто настраивается петь и, подойдя к прилавку вплотную, произнес в полголоса заранее отрепетированную в голове речь.

– Бартоломео ждет его сегодня ночью в заливе большой черепахи, – выпалил он.

– Кого его? – уточнил Лу.

– Этого я не знаю, должно быть вас, – пояснил еж, расплывшемуся в улыбке хозяину лавки.

– Святые небеса! – воскликнул старый еж, снимая фартук. – Хвала Барти, что он наконец появился у нас.

Эдвард обрадовался, что его весть так хорошо воспринята. На мгновение он даже решил, что быть посыльным это то, чего он хочет, жаль только, что вести не всегда бывают столь радужными.

– Вы юноша, должно быть с "Сизокрылого"? – поинтересовался Лу.

– Да, – ответил Эдвард.

– Наверно приятно служить под руководством такого бравого капитана?

– Вообще-то я не совсем моряк… – принялся объяснять еж, но остановился, заметив что погруженный в свои мысли фермер его не слушает. – Ну я пожалуй пойду, – сказал он и направился к выходу.

– Что за глупости, вы обязательно должны отужинать с нами, вы проделали такой долгий путь. А потом мы вместе выдвинемся к "Сизокрылому".

Ежик чувствовал себя крайне неудобно, но потом осознал, что голоден и весь промок, а еще и лодка… ну да! Лодка! Как он мог забыть, что во время шторма остался без нее. Наверняка ее, вдребезги разбитую, выбросило на берег. Обрадованный тем, что не успел сказать своего категорического нет, еж отправился вслед за стариком Лу к его дому, предвкушая ужин и, возможно, сухую одежду. У фермера был красивый двухэтажный дом, в котором он жил со своей женой и тремя славными сыновьями. Жена Лу, увидев промокшего и грязного ежа, тут же предложила сухую одежду, которая хоть и была гораздо больше и болталась как мешок, но пахла, как если бы ее сшили из чудесных горных цветов.

Весть о том, что Бартоломео ждет Лу в заливе большой черепахи, обрадовала всех, заряжая юную голову Эдварда новыми вопросами. Задавать их сейчас он не решался. "Какое счастье, Барти" – восклицало семейство Лу по очереди, будто говоря о каком-то божестве. Эдвард мог предположить, что Бартоломео и есть капитан Грин, но вот радость фермера от появления пирата, была не совсем ему понятна. Пиратов принято бояться, трепеща от ужаса при их появлении, а не хвалить за это небеса. С тем же успехом можно радоваться шторму или грозе.

Как только жена Лу подала ужин, все мысли тут же улетучились из головы Эдварда, оголодавшего до чертиков. Он, чуть было не накинулся на еду, с прытью и аппетитом гепарда, но вовремя остановился, вспомнив уроки этики капитана. Еж пользовался приборами, тщательно жевал, был сдержан и учтив, что, как он заметил по взглядам хозяев, всем очень понравилось. Ужин растянулся до самой ночи. Семья фермера бурно обсуждала ужасный неурожай в этом году, что еды едва хватит на пару месяцев, а мерзкий король забирает все больше и больше, и скоро весь урожай будет уходить только на налоги проклятому королевству.

За окном стемнело. Дождь, барабанивший по подоконнику и крыше все это время, затих. Ровно как и с закатом стихло пение птиц, сменившееся стрекотом сверчков. Глава семейства взглянул на часы и по-капитански скомандовал сыновьям готовить шхуну к отплытию. Все трое тут же ринулись исполнять поручение отца, а через некоторое время вернулся самый младший и доложил о полной готовности судна. Лу и Эдвард отправились в небольшой залив, недалеко от сада. Помимо шхуны Лу, в гавани ни стояло ни одного судна. Добравшись на шлюпке до корабля, ежи поднялись на палубу, где два старших сына, выполнявших роль матросов, тут же подняли якорь и резво опустили паруса. Шхуна медленно поползла вперед, из залива, огибая скалистый берег, по направлению к месту таинственной встречи. Остановив рыбацкую яхту рядом с галеоном капитана Грина, сыновья Лу сцепили корабли и притянули свой вплотную к "Сизокрылому", как обычно пираты цепляются для взятия на абордаж какого-нибудь торгового судна. Маленькая команда старика Лу поднялась на борт галеона, где их встречал какой-то незнакомый Эдварду еж. Капитана нигде не было видно, хоть и свет в его каюте не горел. Должно быть это и есть Бартоломео, подумал Эдвард, и когда Лу крепко обнял бравого моряка, он внимательно смотрел в его сальную, сияющую улыбкой морду, ловя его хитрый с прищуром взгляд. Заметив на себе столь пристальный взор, еж подмигнул Эдварду, не прерывая беседы со стариком. Вдруг, в незнакомце все стало узнаваемо. Этот глаз, неоднократно пронизывающий Эдварда своим взглядом, пока другой был закрыт черной повязкой, только сейчас повязки на нем не было, как и не было деревянного костыля вместо ноги, обе были целыми и невредимыми, сохранилось лишь легко узнаваемое прихрамывание, вошедшее в привычку. Мысли в голове юного ежа были настолько громкими, что он абсолютно не слышал, о чем говорят остальные. Не помня себя от смешанных чувств легкой обиды и приятного удивления, он ходил за ними по кораблю, помогая перетаскивать бочки с ароматной кукурузой на шхуну. Туда же были доставлены мешки с золотом.

– Ну что, теперь поплыли домой? – обратился Лу к Бартоломео. – Мама приготовила твое любимое блюдо, чувствовала, что ты приплывешь сегодня.

– Ты же знаешь, что я не ем так поздно, я поужинал на корабле, – улыбаясь ответил капитан. – Но вот от мягкой домашней кровати уж точно не откажусь. Только нам нужно будет найти еще одно спальное место для моего друга, – указал он на Эдварда, внутри которого заиграла тысяча колокольчиков от волшебного слова "друг", адресованного к нему. За одно мгновение, образ безжалостного пирата рассыпался как песчаный замок от ветра, и перед ним стоял добродушный еж, любящий сын, брат, и, как оказалось, друг.

Снаружи школы мистера Грибба послышались торопливые шаги. Ручка резко дернулась, дверь подалась вперед, и на пороге возник сам учитель. От неожиданности, сидевшие за столом преподавателя Герман с Бориком, замерли на месте, выпустив из лап большую черную книгу, которая с грохотом упала на пол. Оба ученика виновато опустили глаза вслед за ней. Мистер Грибб направил свой сердитый осуждающий взгляд на ежат, потом перевел их на упавшую книгу, и медленно зашагал в сторону стола.

– Ну и как это понимать? – недовольно спросил он.

– Простите нас, – пролепетал Герман после долгой паузы.

– Мы не хотели, – поддержал его Борик.

– Что вы вообще делаете в школе в выходной день? – немного смягчившись, поинтересовался учитель.

Вспоминая, как так вышло, ежата слегка ухмыльнулись, но почувствовав на себе тяжелый взгляд мистера Грибба, вновь жалостливо насупились.

Кто знает, быть может сама судьба привела их к оставленной на столе книге, раскрытой для всеобщего обозрения. Каковы были шансы, что в этот день, день, когда после проведения столь яркого праздника, вся деревня отдыхает, Герман проснется и, взглянув на часы, с ужасом решит, что проспал на учебу. Еще меньше шансов, что среди всего многообразия семьи Грей, не найдется никого, кто остановит его в этом намерении. А может его просто никто не успел заметить, ведь он так быстро собрался и пулей выбежал из дома, пока кто-то из членов семьи еще крепко спал, а кто-то в полусонном бреду расхаживал по дому. Такой же пулей ежонок добрался до дома Борика, и поскольку тому было не в первой просыпать, да и праздничный день у него вчера как-то не задался, то до школы летели уже две пули, причем одна из них по своим размерам больше напоминала ядро. Добежав до класса, ежата остановились, набираясь решимости открыть дверь к ожидающему их позору, но пересилив себя, были приятно удивлены безмолвию и пустоте, встречающих опоздавших ежат. Пройдя среди одиноко стоящих парт, с задвинутыми под них стульями, ежат вдруг осенило:

–Выходной! – воскликнули они в один голос, почувствовав невероятное облегчение и ужасное чувство глупости.

Сочтя глупую ошибку за подарок, они вальяжно прогуливались по пустому классу, изображая себя учителями, когда на столе настоящего учителя, поднимаемые сквозняком зашелестели страницы оставленной им книги. Словно ожившая, она манила к себе ежат, и когда те, не противясь чувству любопытства, сели за стол и раскрыли магически зовущую к себе книгу в черном переплете, то представшая перед ними история капитана Грина, увлекла их до самого прихода автора.

Ежата рассказали мистеру Гриббу свою историю и, по-прежнему не поднимая взгляда, сгорая от стыда, в очередной раз пролепетали слова прощения. Учитель, сохранявший все это время спокойствие, неожиданно хлопнул себя лапой по лбу и рассмеялся.

– А я то думал, я один такой глупец, – сквозь смех проговорил он.

Ежата удивленно переглянулись и засмеялись вместе с ним. Их смех прокатился по пустой аудитории гулкой волной, и когда учитель, а затем и ученики, перестали смеяться, смех все еще доносился откуда-то эхом. Или не эхом. Мистер Грибб задумчиво нахмурился, ежата недоуменно огляделись вокруг. Смех доносился из сумки учителя.

– Похоже, что у вас в сумке кто-то есть, – осторожно произнес Борик.

Смех затих, в сумке, стоящей на полу, неподалеку от ежей, что-то зашуршало, сама сумка при этом пошатнулась и упала, вывалив наполовину свое содержимое. Вместе с указкой и парой книг, на полу перед столом растянулся небольшой червяк. Выпучив свои огромные, по червячьим меркам, глаза, он широко улыбнулся, с ужасом уставившимся на него, Борику и Герману.

– Прошу прощения господа, – приподнявшись и приосанившись, гордо проговорил он. – Не хотел мешать вашей беседе.

– Так это ты!!! – вскричали ежата в один голос.

– Ну конечно я! А это ты, а тот здоровый – он. Все просто, это называется местоимения.

– Из-за тебя я врезался в то дерево! – вскричал возмущенно Борик.

– А я из-за тебя угодил яблоком прямо в голову своему другу! – возмутился Герман.

– Да?! – удивился Борик. – И как он там теперь?

– Судя по всему, ты его хорошенько приложил, – спокойно сказал Харитон.

– Вовсе это не смешно, – ответил Герман. – Мистер Грибб, что у вас в сумке делает этот наглый червяк?

– Кхе, кхе, прошу прощения! – вмешался рассерженный червяк.

– Его зовут Харитон, он живет у меня какое-то время, – вмешался в спор мистер Грибб. – Харитон, это мои ученики, Герман и Борик. Я так понимаю, ты их уже знаешь.

– Знаю, – подтвердил червяк, снова расплывшись в улыбке. – Пузатенький у тебя право с лево путает. Ты бы подучил его получше.

– Ничего я не путаю, – обиженно возмутился Борик.

– Прекрати, Харитон, – успокоил его мистер Грибб. – Ну, раз мы все здесь по нелепой ошибке, – обратился учитель к ежатам. – То предлагаю пойти по домам. Харитон, полезай в сумку, идем домой.

Мистер Грибб поднял сумку и раскрыл ее, ожидая, когда в нее залезет червяк.

– Только и слышу, что полезай в сумку, полезай в сумку. Чувствую себя детенышем кенгуру, – жаловался Харитон.

– Перестань канючить и полезай в сумку! – скомандовал учитель.

– Есть мамочка, – ответил червяк, громоздясь на учительский портфель.

– Но, мистер Грибб, – обратился к нему Герман. – Как же мы теперь узнаем, что случилось дальше с Эдвардом и капитаном Грином?

– Расскажите нам, что же с ними будет? – подключился к уговорам Борик.

Учитель задумчиво почесал колючий затылок и как воздушный шарик, выдохнул струю воздуха. Ежата атаковали его умоляющими взглядами, к которым присоединился не менее милый взгляд Харитона.

Мистер Грибб долго не злился, можно даже сказать, он вообще не злился никогда. Трогать чужие вещи без разрешения, но даже это не могло его сбить с толку, разозлить или обидеть. Тем более, что он сам оставил книгу на самом видном месте, а любопытство ежат наряду с их рассеянностью, являются главными, как достоинством, так и недостатком. Ведь согласитесь, если бы не было этого чувства любопытства, то моряки не отправились бы открывать неизведанные земли, не строились бы корабли, и вообще какой смысл тогда от школы, если тебя не подталкивает любопытство к получению новых знаний. Нет, мистера Грибба, одолевало иное чувство – стеснения. Абсолютно талантливый еж стеснялся показывать кому-либо, написанные им истории, может боялся, что никому не будет интересно, а может просто скромничал. А строгий взгляд, которым он сверлил двух непосед, всего лишь маска, такая же как повязка на глаз, деревянная нога и стальная морда капитана Грина. На деле же, капитан был благовоспитан. Что до его пиратства, так, грабя короля, разорявшего простых ежей, забирая большую часть урожая, он раздавал все обратно простым ежам, восстанавливая справедливость. Хотя о его благородных поступках команде "Сизокрылого" не пришло бы и в голову, как тщательно скрывался он за своей маской. Лишь семья знала истинную мордочку страшнейшего пирата, и, конечно же к ним присоединился Эдвард, ставший за короткое время ее частью. Пока "Сизокрылый" с опущенным якорем покачивался на волнах в заливе Большой черепахи, Эдвард помогал своей новой семье, а Бартоломео учил его всему, что знал, а чего не знал учился вместе с ним. И когда пришло время очередного выхода в море, Эдвард, давно осознавший, что это не его, решил остаться на суше. Он попрощался с капитаном, и стоя на берегу в заливе Большой черепахи, махал вслед медленно опускающему паруса галеону, сжимая в лапах подаренную капитаном книгу, ту самую с золотыми буквами. Затем собрал свои вещи и отправился дальше, в большие густые леса, к новой жизни, совершенно новым ежом, не похожим на того, кем он был до встречи с капитаном.

Закончив свою историю, мистер Грибб не забыл упомянуть и радость большой черепахи, ведь благодаря упорству и настойчивости Эдварда, никто больше не знает про залив Большой черепахи, зато всем известно про залив Прискилы Раймонды де Руби.

Учитель замолк, ежата хлопали, что есть сил лапками, а увлеченный червяк, чуть не вывалился из сумки.

– Почему вы никогда не читали нам свою историю в классе на чтении? – спросил Герман.

– Она была не дописана, – вздохнул учитель.

– А теперь же дописана, – возмутился Борик.

– Не знаю, мне кажется, что она и теперь не дописана, чего-то все время не хватает, – ответил мистер Грибб.

– Я знаю чего не хватает, – проговорил Герман, а все остальные вылупили на него вопросительные взгляды. – Эдвард так и не рассказал капитану правду о том, что служил в королевской охране.

– А действительно, чего это он так и не рассказал правду? – влез любопытный червяк.

– Я думаю, он боялся, – озвучил свою версию мистер Грибб.

– Чего же? – спросил Герман.

– Сначала того, что его выкинут с корабля, а потом разочаровать Бартоломео, лишиться единственного друга.

– Все равно никогда не поздно сказать правду, тем более, если еж этот дорог. Раз он ушел, то мог бы написать это письмом.

– Возможно, ты и прав, Герман, – ответил учитель и похлопал ежонка по плечу.

На этом их беседа закончилась. Ежата разошлись по домам, где их весело встречали семьи, недоумевавшие, как они умудрились пойти в школу в выходной.

Дождь за окном играл свою излюбленную мелодию, перебирая каплями зелень листвы, тихо постукивая по крыше и окнам, предвещая окончание лета и уже с нетерпением ждущую своей очереди осень. Все это глухо разносилось по тихим безмолвным комнатам дома в виде большого гриба с красной шляпкой. Мистер Грибб сидел в своем кресле у камина, на котором ровно посапывая, спал Харитон. Еж, как всегда с задумчивым видом, шелестя бумагой и скрипя пером, что-то писал. Когда он закончил, то свернул исписанные листы в несколько раз и сунул в большой красивый конверт, на котором так же ровно и аккуратно, выводя каждую буковку, он написал: "Дорогому Бартоломео, от преданного друга Эдварда Грибба".

Глава 13. Осень

Серые тучи, заслоняющие солнце, лениво и неохотно рассеивались и снова затягивали прозрачное голубое небо, изливая на землю всё больше и больше воды. Вода собиралась в лужи, заполняя ямы и овраги, длинными извилистыми ручьями перетекая из одного водоема в другой. Дождь прекращался всё реже, лишь стихал ненадолго, устраивая себе перерыв. Местами, сквозь дыры серой занавески неба, проблескивало солнце. Уже не такое яркое и не такое горячее, оно не могло прогреть землю, отдававшую остатки накопившегося тепла деревьям. Некогда густой зеленый лес постепенно покрывался желто-красной рябью. Холодный воздух ветром носился среди деревьев, огибая могучие стволы вековых дубов, и затихал под взволнованный шелест листвы. Ветер как неугомонный ребенок, моментально забывая наказ родителей, вновь принимался за свои шалости. И когда от его грубого порыва самый первый листочек в Чудесном лесу оторвался от своего стебля, лес замер, ожидая уже не стоявшую на пороге, а облачившуюся в хозяйский халат Осень.

Пожелтевший, но еще не высохший лист танцевал свой последний танец, то скользя по мокрой земле, то вновь вздымаясь ввысь. Рисуя в воздухе круги, он пролетел почти весь Чудесный лес и, завидев едва приоткрытое окно дома в гигантском дубе, быстро скользнул внутрь и плавно опустился рядом с кроватью еще дремавшего Германа.

Новая хозяйка Осень, тем временем, схватила метлу и стремительно принялась обустраивать свое жилище. Наводя порядки по своему в кой-то мере изысканному вкусу, она выстилала ковер из опавших листьев по всему лесу и за его пределами, словно одеялом накрывая землю, готовя ее к холодной зиме.

К зиме готовились и ежи. Вернее, будучи уже приготовленными за лето, подводили итоги плодотворной работы, тщательно укладывая припасы в хранилище перед его закрытием до самой весны.

Вот он, еще один день, когда ежата не учатся, а взрослые не идут на работу, день, за которым следует самая длинная ночь в году с ее самыми большими и сказочными снами. Но нет той радости, с которой обычно встречаются и проводятся выходные дни. Ежи лениво потирают глаза, все время зевая. Пустеют улицы деревни, оставляя в полном одиночестве холодный пронизывающий до самых костей ветер. Вечер медленно рассеивается туманом по лесу, наконец, прогоняя тянущийся словно бесконечно, день. Пожелав друг другу спокойной ночи, ежи расходятся по комнатам, укладываясь в свои теплые кровати, и довольно быстро воцарившую в домах тишину нарушают ровное сопение и похрапывание их обитателей.

Самое время и нам подвести кое-какие итоги, если конечно вы не хотите узнать, кто на каком боку спит и как часто переворачивается во сне. Думаю, ответ очевиден.

После того как Герман и Борик, не специально, из чистого ежового любопытства, которое сильно превосходит наше с вами, прочитали книгу мистера Грибба, в быт ежей ворвался неведомый и не сочетаемый с их размеренной жизнью, дух приключения. Какого было удивление ежат, когда на следующем уроке чтения вместо ужасно скучной книги ''Секреты и тайны маринования'' ежата читали историю пирата Грина и его новоявленного ученика, скромного и не опытного Эдварда. Класс слушал сначала настороженно, потупив недоверчивый взгляд, но вскоре полные восторга ежата бежали домой, размахивая палками, словно шпагами. Каждый урок чтения ученики требовали продолжение истории, которую читали до самой осени. Книга мистера Грибба облетела всю деревню. Старые консервативные ежи ужасно возмущались: ''Неслыханное хамство. Променять полезнейшие учебные пособия на бестолковую чепуху это позор'' – говорили они, и все же знали историю, чуть ли не наизусть, выпытывая своих внуков рассказать им продолжение.

Стеснение, испытываемое автором, прошло. За это он был безгранично благодарен судьбе и Герману с Бориком, ну и, конечно же, ставшему уже родным, червяку Харитону. В один из солнечных осенних дней он привел своего продолговатого друга на задний двор, велев тому не открывать глаз пока они не придут на место. Это был первый раз, когда Харитон сделал ровно так, как его просят, ведь он обожал сюрпризы не меньше чем любил поесть. Радости червяка не было предела, на красивой лужайке за домом учителя стоял огромный настоящий гриб, размером чуть ли не с дом самого мистера Грибба.

– Это твой новый дом, вместо того что я когда-то срубил, – представил червяку его подарок еж.

– Это самый красивый гриб, который я когда либо видел, – ответил червяк, и его большие искренние глаза налились слезами радости. – Спасибо мой миленький кактус, я буду самым лучшим соседом! – добавил он. Мистер Грибб слегка дернулся, подумав на мгновение, что следовало растить гриб подальше, но за это время он так привык к проделкам червяка, и даже поймал себя на мысли, что будет скучать без него.

Прекрасным нелапотворным грибом у себя на лужайке еж был обязан дедушке Германа Леонарду, давшему ему одно маленькое семечко, выросшее за ночь до гигантских размеров.

Дедушка Леонард активно готовил сад к спячке. На вопросы своего маленького помощника Германа о том, что цветы будут делать зимой, кто их польет, и не погибнут ли они от холода отвечал всегда одинаково.

– Вздор! Они будут в спячке вместе со мной, – говорил садовник.

Хоть ежонку от подобного ответа и не открывались все тонкости зимовки цветов, но уверенность дедушки позволяла не думать о деталях, доверив это мастеру.

Однажды, проснувшись утром раньше обычного, Герман обнаружил рядом со своей кроватью опавший желтый листок, видимо залетевший через приоткрытое окно. В комнате было прохладно, листок подрагивал от сквозняка и когда ежонок захлопнул окно, он тут же скользнул под кровать. Ежик залез следом и, добравшись до него лапой, нащупал непонятный сверток бумаги, лежащий там же. Вытащив его и желтый опавший с дерева лист из-под кровати, Герман раскрыл смятую бумажку, на которой детским неуверенным подчерком было выведено: ''стать колючим''. До сих пор не сбывшееся желание грустным пятном выступило на мордочке ежа. Чуть было, не выкинув в сердцах сверток, он сунул его в карман и пошел собираться в школу.

Дедушка Леонард, привыкший видеть внука веселым и общительным, сразу заметил у него явный недостаток хорошего настроения, но как он ни пытался, подобраться к насупленному ежонку, подшучивая или напевая веселую песенку, Герман был так погружен в свои мысли, что не замечал стараний заискивающего деда.

– Что же такое случилось, что ты такой подавленный? – спросил наконец Леонард, когда они сидели на лавочке перед домом, отдыхая после работы и наблюдая как небо с облаками окрашивается в розовый цвет заката.

– Почему у всех ежей есть иголки, а у меня нет? – обиженно выпалил ежонок в ответ то, что сильно наболело.

Морда Леонарда передернулась, казалось он уже пожалел что спросил. Будучи, мягко говоря, не очень общительным, в вопросах утешении маленьких ежат он чувствовал себя полным профаном. Но все таки, сжав волю в кулак и не много поразмыслив, дедушка нашел, что сказать переживающему внуку.

– Ты уникальный, просто ты этого еще не понимаешь. Когда-нибудь, возможно очень скоро, ты найдешь массу ответов на свои вопросы.

– Мне не нужны ответы, их все равно никто не знает, мне нужны иголки как у всех, – упрямился ежонок.

– Эх ты глупый упрямый еж, – вздохнул дедушка. – Подожди-ка, у меня для тебя кое-что есть.

Леонард торопливо вошел в дом и очень скоро вышел обратно, держа в лапах свернутый во много раз здоровенный лист лопуха.

– Это тебе, – протянул он сверток внуку.

– Что это? – внимательно разглядывал подарок Герман.

– Это семена Аврелии, они помогут тебе, когда ты будешь в этом нуждаться, – спокойно пояснил Леонард.

– Но чем они могут помочь? И как? – не понимая, спрашивал ежонок.

– Слишком много вопросов, ты все поймешь когда придет время, – хитро улыбаясь, ответил дед.

И снова больше вопросов, чем ответов. Герман пришел к выводу, что взрослые ежи либо совсем ничего не знают о проблемах маленьких ежат, либо их детство было настолько давно и они уже все забыли. Пожелав не обидеть дедушку, ежонок принял подарок, горячо поблагодарив и за него и за помощь. Хоть витиеватые речи старого ежа не сильно помогли, но ведь он пытался от чистого сердца, и Герман прекрасно это понимал.

Вечером после ужина, который Герман провел в абсолютном молчании, в отличие от остальных членов семьи, к нему в комнату пришла мама. Она заметила беспокойство сына и решила хоть как-то его утешить. Еще с младенчества мама всегда помогала ежонку, если заболит – мама погладит, если защиплет – мама подует, а когда грустно, то мама обязательно пощекочет, или даже позовет папу, он уж точно кого угодно развеселит. Но сейчас же, тоска Германа не была связана с какими-то детскими капризами или обидами, и нужны ему были ответы на его простые вопросы – почему он не такой как все ежи? и когда у него появятся иголки? И ответы эти он жаждал получить немедленно! Мама старалась изо всех сил, но самое лучшее что у нее получалось мало чем отличалось от того что говорил ему дедушка. На помощь маме подоспел главный специалист в проблемах детей – папа. В нем было столько уверенности, что казалось, он знает абсолютно все. Но услышав в чем дело, он сразу напрягся, от былого настроя не осталось и следа. Изобразив лапой паучка, папа пощекотал Германа по животу.

– Кто тут грустит? Кого съест паучок? – сюсюкающим тоном произнёс он.

Герман стоял как вкопанный, всем своим видом напоминая родителям, что он уже не младенец. Папа-еж потрепал ежонка по пушистой голове и притворно зевая, побрел прочь из комнаты. Следом за ним, крепко обняв и поцеловав в щеку, вышла мама.

На следующий день, сразу после школы, Герман медленно брел в сад к дедушке, когда его посетила отличная, как ему тогда показалась, мысль. Впрочем, любая идея хоть насколько то дающая надежду, да еще и будучи совершенно новой, автоматически становилась спасительной, той единственно верной, почему то забытой всеми и так внезапно всплывшей сегодня! Что же нам скажет медицина?

Со всех ног ежонок добрался до больницы доктора Бона и, едва переведя дух, вбежал в его кабинет, отчего доктор испугано дернулся, чуть не упав со стула. Герман прошел к столу ученого ежа и, поздоровавшись, занял место посетителя. Доктор Бон поправил перекосившиеся очки, выпрямился сам и приступил к приему.

– Здравствуй Герман. Никогда еще не видел, чтобы ежата так стремительно и бесстрашно бежали к доктору, – сказал он, широко улыбнувшись. – На что жалуемся?

– На иголки, – ответил ежик.

– Что с ними? Чешутся? Болят?

– Нет. Их просто нет, – пояснил пациент.

– Чудесно! – воскликнул доктор. – Нет причины – нет болезни.

– Но у всех вокруг есть, а у меня нет. Только вот, – ежонок указал на мягкий пушок на своей голове. – Лишь шерстка.

Доктор приблизился к нему и потрепал шелковую голову.

– Мда… – задумался он.

– Вы единственный кто может мне помочь, – умоляюще посмотрел ежонок на своего предполагаемого спасителя. – Скажите, что мне делать.

Доктор Бон выпрямился, от столь лестных слов гордость пузырилась в нем, выливаясь через край в виде нелепых фраз и румянца на щеках. Половина из них, таких как мягкоиглие и шелковистие, были явно придуманы ученым по ходу осмотра.

– И что же мне все таки делать, чтобы избавиться от этого как его там иглошелковистия? – спросил Герман, подозревая, что и от доктора он ничего не добьется.

Врач задумался. Было похоже, что использованное Германом слово иглошелковистие ему понравилось больше. Взяв небольшой блокнот, он сделал в нем пару записей и снова повернул свой задумчивый взор на пациента.

– Кушай побольше яблок, больше гуляй, и…слушайся маму, – ответил доктор так, будто раскрывая ежонку страшную тайну.

Ради справедливости стоит отметить, что все вышеперечисленное Герман делает итак, но чтобы не обижать доктора, он поблагодарил его и ушел.

Задумчивый и грустный, он ухаживал за розами в оранжереи пока те галдели в своей привычной манере. Увлеченный мыслями и работой, он не заметил как прямо за его спиной извиваясь то с левой стороны, то с правой, кружился огромный бутон королевы розы.

– Что-нибудь случилось, пушистик? Ты сегодня сам не свой? – поинтересовалась королева.

– То и случилось, что я пушистик и никто ничем с этим мне не могут помочь, – разочарованно ответил еж.

– Так ведь ты должно быть просто еще маленький, – предположила роза.

– Никакой я не маленький, – рассерженно пролепетал ежонок. – Все ежата моего возраста уже давно колючие.

– Нашел о чем переживать. На кой червь тебе вообще нужны эти колючки?

– Легко рассуждать имея острые шипы, – вздохнул ежонок.

– От этих шипов одни проблемы. Вот! – роза затрясла перед ежом некогда поврежденным листом. Сейчас же он выглядел как новый, лишь тонкая светлая полоса напоминала о былом ранении. – Только недавно зарос. А потом, ты живешь в Чудесном лесу. Что может случиться в Чудесном лесу?

– Может я хотел когда-нибудь посмотреть, что там за его пределами, – грустно сказал Герман.

– Ну, в этом мы похожи, – тихо посмеялась королева.

– Вы тоже хотите путешествовать?

– Я тоже не могу этого сделать. Нас обоих удерживают обстоятельства, – сказав это, роза засмеялась, а Герман как вкопанный стоял перед ней и не найдя что сказать на ее меткое замечание, продолжил свою работу.

Следующий день в школе тянулся необыкновенно долго. Уроки чтения теперь означали только одно – истории о морских приключениях, прочитывая которые за несколько уроков, ежата требовали начать читать их вновь. Герман, в отличие от остальных учеников, совершенно не слушал, о чем читал кто-то из ежат, хоть и читал он с чувством и колоссальной интонацией. Лишь изредка ежонок отрывался от своих мыслей и обращал внимания на чтеца, когда тот будто заедал на каком-нибудь слове и заикаясь пытался его прочитать.

– Че…че…че…репаха, – наконец выговорил он.

Вот оно! В голове Германа будто сверкнула молния. Если кто и может что-то знать о его проблеме, так это огромная черепаха …, если конечно это все правда и она действительно существует, всех видит и все знает. Решив не откладывать выяснения в долгий ящик, ежонок остался после уроков в классе. Заметив не двинувшегося со своего места ученика, мистер Грибб настороженно подошел к Герману.

– Что случилось, опять приклеился что ли? – спросил он ученика.

– Нет, – застенчиво пробормотал ежик.

– Что же тогда домой не идешь?

– Очень ваша история понравилась, – сказал ежонок, передав эстафету застенчивости учителю.

– Хочешь о чем-то спросить? – опередил мистер Грибб, пытаясь закончить мысль Германа за него самого.

– Да, – расцвел ежонок.

– Тогда пойдем, по пути спросишь все, о чем пожелаешь. Это ведь из-за тебя моя книга стала такой популярной, – подмигнул одним глазом учитель и они вместе вышли из школы.

Едва вдохнув прохладный осенний воздух, Герман обрушил на мистера Грибба целый шквал вопросов, от самого простого – как он написал эту историю, до волнующего больше всего – правда ли где то живет такая черепаха и где именно.

– Ух, как разогнался! – остановил его учитель. – Я уже и половины вопросов не помню. Я вижу тебе и вправду так сильно понравилось.

Герман улыбнулся, щеки его слегка порозовели от волнения и нетерпения.

– Раньше я много путешествовал, – начал рассказывать мистер Грибб. – Как по суше, так и по морю, в поисках лучшего, как мне тогда казалось, места для жизни. Много повидал, слышал множество разных историй, интересных и страшных, удивительных и смешных, знакомился с самыми любопытными зверями.

– Так значит это все правда, и Эдвард и капитан с его командой? – спросил ежонок.

– Чистейшая, – ответил мистер Грибб и приложил лапу к груди.

– И даже большая черепаха?

– И даже большая черепаха.

– А она и в правду все знает?

– Об этом гласят множество легенд в тех краях.

– А где они эти края?

– К сожалению, я не могу тебе об этом сказать. Много лет назад во время моего очередного путешествия по суше, я и остальные обитатели местных лесов вынуждены были бежать, спасаясь от огромной стены огня, которая обрушилась на лес. Большой огонь, как его прозвали звери, долгое время стоял стеной на пути странников, не пропуская никого, словно стражник. С тех пор прошло не мало времени, огонь, как говорят слухи стих, но выжженная земля, то и дело выпускает пламя, и мало кому известен путь к морю в обход нее.

– И даже вам неизвестно? – с легким огоньком надежды спросил ежик.

– Мне неизвестно, – задумчиво ответил мистер Грибб. – Ну чего нос повесил? Кругом много интересных мест и не так далеко. Если ты так любишь путешествовать, то стоит начать с малого, – подбодрил еж унылого ежонка.

Ежи прошли по мосту через ручей, разделяющий деревню. Течение было быстрым, а вода почти касалась моста. Казалось еще немного и могучий поток подхватит деревянный хлипкий на вид мост и унесет его далеко за пределы Чудесного леса. Подавленный Герман и задумчивый мистер Грибб шли молча, пока тропинка, по которой они шли, не разделилась надвое. Поворот налево вел к дому дедушки с его красивейшим садом, где он наверняка сейчас готовился к полднику, вправо уходила тропинка, ведущая к дому в виде большого гриба, с настоящим большим грибом на заднем дворе.

– Что же мне с тобой делать, ты совсем раскис, – проговорил себе под нос мистер Грибб после долгой паузы. – Идем! – тут же добавил он.

Они дошли до дома учителя. Мистер Грибб любезно пропустил ежонка внутрь, где в уютной большой гостиной оставил его одного, а сам растворился где-то среди комнат дома, оказавшегося намного больше, чем кажется снаружи. Спустя недолгое время он вернулся к Герману, неся в лапах старую походную сумку.

– Это тебе, – протянул рюкзак Грибб. – С ним я прошел многое, и раз уж у тебя такая тяга к путешествию, то тебе она пригодится точно.

Ежонок засмущался, но мистер Грибб был так настойчив, а рюкзак так хорош собой, что недолго думая, Герман водрузил его на свои плечи, и, поблагодарив преподавателя, отправился в сад к дедушке.

Между тем, осень продолжала свое наступление, ускорив счет времени и замедлив ход мыслей, охватив все своим ледяным дыханием. Даже Герман уже не казался таким уж задумчивым и тоскливым. То ли грезя далекими землями, рисуя в воображении великие путешествия, то ли поддавшись холоду, лениво готовился к спячке, он был спокоен и невозмутим. Дописав лист желания, он свернул его в несколько раз и сунул под подушку, на которую тут же лег сам и тихо засопел.

Когда самый последний и самый упрямый лист на дереве в Чудесном лесу, поддавшись напористому ветру, оторвался от ветки и, скользя по устланному Осенью ковром, мягко опустился на землю, ночь достала палитру со всеми оттенками серого цвета, и словно художник восстала над мольбертом. Взмахивая кистью, она роняла серые тени на оголенные ветки деревьев, закрывала прозрачное звездное небо темно-серыми клубами туч, и даже яркий желто-красный ковер и пожухшей под ним бледно зеленой травой, закрасила в серый пустой цвет, завершив свой шедевр мелкими белыми хрусталиками, медленно опускающимися на землю.

Темные тона постепенно выцветали, становясь блеклыми и прозрачными под действием утреннего солнца. Хрусталики снега, парящие в холодном осеннем воздухе, блестели, словно продолжение потухших на небе звезд. Тонкими корками льда покрылись лужи.

Сквозь завешанные окна домов едва проникал блеклый свет. Под корнями огромного старого дуба, за плотно закупоренной дверью, крепко спало многочисленное семейство ежей Грей. Каждый в своей комнате, на мягких кроватках, ежата тихо посапывали, просматривая сон длинною чуть ли не в пол года, когда где-то в доме заскрипел пол. Повторяясь снова и снова, скрип проследовал по коридору верхних этажей до лестницы, медленно и еле слышимо он пронесся по лестнице до первого этажа, по нему до входной двери и замер. Тяжелая дверь с хрустом отварилась, впустив внутрь потоки холодного воздуха, и снова захлопнулась. В доме вновь воцарила тишина. Лишь из спален доносилось легкое сопение спящих ежат, из всех кроме одной, где на пустой заправленной кровати лежал одинокий сверток бумаги, на котором аккуратным подчерком была оставлена короткая запись: ''Ушел за ответами на свои вопросы, не волнуйтесь, скоро вернусь''.

В оформлении обложки использована фотография с https://www.pexels.com/ по лицензии CC0

Оглавление

Глава 1. Пробуждение

Глава 2. Школа

Глава 3. Кем не быть или быть некем?

Глава 4. Список Германа

Глава 5. Мистер Гриб и таинственное исчезновение подушки

Глава 6. Дедушка Леонард

Глава 7. Голод на выдумки хитер

Глава 8. Первый урожай

Глава 9. Кислая слава

Глава 10. Розовый переполох

Глава 11. Праздник без особого смысла

Глава 12. "О, славься капитан Грин, хозяин морей и предводитель морских волков"

Глава 13. Осень