Беспокойный инок Игнатий [Петр Федорович Северов] (fb2) читать постранично, страница - 3

четыре десятка казаков, вырос до 75 человек. Может быть, из страха перед мятежниками, а может и за немалое даяние среди них очутился архимандрит Мартиан. Щедро служил он молебны, кропил священной водою атамана и есаулов, желал им всяческих побед.

А «победы», которые тем временем совершал Анциферов, были уж и совсем недостойны. В селении Тигиль он захватил имущество Атласова и разделил его меж казаками. Захватил продукты, снасти и паруса, что были приготовлены для служилых, собиравшихся в путь по морю.

Лишь одно удивляло и смущало атамана: в его отряде не было ни малейшего воодушевления. Люди получали большие подарки, каждый казак теперь имел и соболий мех, и бобров, и красных лисиц, но не было заметно, чтобы кто-либо радовался этому богатству. Молчалив и мрачен был есаул Козыревский, — не приносил ему отрады новый, есаульский чин. Когда собирался казачий «круг» (совещание), старался он держаться в сторонке и только все время чадил крепкой махрой.

— Э, да вы и совсем приуныли, соколы! — журил казаков атаман. — Или якутского воеводы убоялись? Или опять вам нужен железный приказчик, чтоб кнутом по голым спинам стегал?

— Что мы делаем тут, на Камчатке? — неожиданно спросил его Козыревский.

— Как что делаем? — удивился Анциферов. — Живём!..

— А служба какая наша? Или мы беглые, клеймённые, родину позабывшие навек?..

Атаман растерялся. Казаки молчали. И в их молчании Анциферов уловил недоброе. В том, что эти люди покрыли себя позором преступлений, он был виноват. Однако чего хотел этот беспокойный есаул Козыревский? Уж не вздумал ли он свергнуть Анциферова и стать атаманом?

Положив руку на рукоять сабли, Данило сказал с угрозой:

— Тот, кто страшится клейма, нам не товарищ…

Козыревский решительно встал.

— Мы все этого страшимся, атаман… Это — позор перед Россией, позор на всю жизнь и даже на все наше поколение. Кто же мы, разбойники ночные или служилые люди? Разбойником никто из нас не хочет быть. Верно, с приказчиками жестоко мы рассчитались, а разве загладили свою вину?.. Слышал я, на Большой реке камчадалы восстали и побили всех русских служилых. Вот, атаман, выбор: либо отсиживаться в остроге, пока не удастся ещё кого-нибудь пограбить, либо пойти с боем на Большую реку. Много их там, говорят, восстало: войска наберётся несколько сот. Но если погибнем мы все, до единого человека, — в бою почётная казаку смерть. А если победим и останемся живы, — и Якутск и Москва простят нам прошлое… Верно ли говорю я, атаман?

Анциферов не успел ответить. Казаки повскакивали с мест, горница наполнилась гулом и криком, каждый тряс руку Козыревскому, а другие уже обнимали его и благодарили, — он нашёл счастливое решение их судьбы…

Ничего другого не оставалось атаману, как согласиться.

— Верно, — сказал Анциферов. — Значит, в поход!..

Большерецкий острог, в котором засели камчадалы, был взят решительным и смелым штурмом, и даже атаман удивился теперь отваге служилых, — шли они на ратный подвиг, презирая смерть.

Заняв полуразрушенный острожек, казаки принялись восстанавливать ограду и дома. Примечая, как повеселели служилые, Анциферов сказал есаулу:

— Спасибо, друг Иван, умный ты дал совет. Но неужели ты веришь, чтобы в Якутске или в Москве за все содеянное нас простили?..

— Уж это как заслужим… — ответил Козыревский. — Ежели сможем мы добрыми делами чёрные дела покрыть, — думаю, простят…

Вскоре несколько сот камчадальских и курильских воинов осадили острог. Они настолько были уверены в лёгкой победе, что многие взяли с собой даже ремни, чтобы вести пленников.

Но казаки помнили слово Козыревского: за доброе дело — Москва простит. Группа служилых осторожно, будто нерешительно, вышла из острожка. Воины-камчадалы тотчас же бросились в бой. Казаки встретили их залпом из пищалей. Этот залп и послужил сигналом для тех, что ждали за стеной острога. Широко распахнулись ворота, и весь лихой отряд двинулся в ответную атаку. Козыревский с неразлучной трубкой в зубах, с обнажённой, сверкающей саблей шёл впереди. Видели его в самой гуще боя, там, где казаки сражались один против десяти, где не было места для взмаха копьём и воины руками рвали недругов…

С утра и до позднего вечера длился этот неравный бой. Под натиском казаков дрогнули и отхлынули камчадалы, а потом, осмотревшись, увидели, что их вожак бежал. Тогда уцелевшие бросились в лес, в глухие ущелья и в дальние горы.

С этого памятного дня прежняя, лихая весёлость возвратилась к есаулу Козыревскому, будто сразу и навсегда позабыл он и о гибели трех приказчиков, и об учинённых грабежах.

— Весть о делах наших славных, — посмеиваясь, говорил он Анциферову, — калёной стрелою в Москву долетит.

— Думается мне, Иван, что ныне уже есть о чем в Москву написать? — озабоченно спрашивал Анциферов.

Но теперь Козыревский не торопился.

— Челобитную составить — дело простое. Но ежели завтра случатся ещё большие дела? Что же, снова марать бумагу? Нет, надобно подождать, атаман, — мало нам