2medicus: Лучше вспомни, как почти вся Европа с 1939 по 1945 была товарищем по оружию для германского вермахта: шла в Ваффен СС, устраивала холокост, пекла снаряды для Третьего рейха. А с 1933 по 39 и позже англосаксонские корпорации вкладывали в индустрию Третьего рейха, "Форд" и "Дженерал Моторс" ставили там свои заводы. А 17 сентября 1939, когда советские войска вошли в Зап.Белоруссию и Зап.Украину (которые, между прочим, были ранее захвачены Польшей
подробнее ...
в 1920), польское правительство уже сбежало из страны. И что, по мнению комментатора, эти земли надо было вручить Третьему Рейху? Товарищи по оружию были вермахт и польские войска в 1938, когда вместе делили Чехословакию
cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
один друг — Бенни Смит, но встречались они лишь в школе и то не всегда, потому что Бенни часто и долго хворал. А так как жил он в другом конце школьного округа, в каникулы Джонни совсем не видел его.
Глаза немного привыкли к темноте, и Джонни стал различать контуры штуковины, недоумевая, как он мог почувствовать дружелюбие, когда перед ним было не живое существо, а вещь, наподобие какой-то машины или фургона. Если бы он допускал, что она живая, вот тогда он по-настоящему испугался бы.
Но все-таки он чувствовал дружелюбие.
Поэтому Джонни попытался руками раздвинуть кусты. Если бы ему удалось пробраться к самой штуковине, он мог бы воспользоваться спичками, чтобы поглядеть на нее вблизи.
— Стоп! — сказала штуковина чьим-то голосом, раздавшимся в его голове, и он остановился, хотя уверенности, что он слышал это слово, у него не было.
— Не смотри на нас слишком пристально, — сказал голос, и Джонни даже вздрогнул, потому что он пока еще ни на что слишком пристально не смотрел.
— Хорошо, — сказал он. — Я не стану глядеть. — И он подумал, может, это такая игра, вроде пряток.
— Когда мы подружимся, мы сможем глядеть друг на друга, и каждый будет уже знать, каков другой в действительности, и не станет обращать внимания на внешность.
И Джонни подумал, что они, верно, уродливые, если не хотят, чтобы он видел их, и тут же услышал:
— Мы покажемся тебе уродливыми. А нам ты кажешься уродливым.
— Тогда, может, к лучшему, что я не вижу в темноте?
— Ты не видишь в темноте? — спросил голос, и Джонни сказал, что не видит, и на какое-то время воцарилось молчание, хотя Джонни почудилось, что там удивляются, как это он может не видеть в темноте.
Затем штуковина спросила, может ли он еще что-то, и он не понял даже, о чем речь, а она как будто сама догадалась, что он этого — что бы там ни было — не может.
— Тебе страшно, — сказала штуковина. — Не надо нас бояться.
И Джонни объяснил, что он боится не их, кто бы они ни были, потому что они дружелюбны, а боится он, что будет, если дядя Эб и тетя Эм обнаружат его самовольную отлучку. Тогда его стали расспрашивать о дяде Эбе и тете Эм, и он постарался объяснить, но его не понимали; кажется, там сочли, что он говорит о правительстве. Он еще раз стал объяснять, но было совершенно очевидно, что его так и не поняли.
В конце концов он со всей вежливостью, чтобы не обидеть их, сказал, что должен распрощаться, и, так как пробыл он здесь куда дольше, чем собирался, бегом пустился в обратный путь.
Он незаметно прошмыгнул в дом, лег, и все сошло спокойно, однако утром тетя Эм обнаружила у него в кармане спички и прочла лекцию об опасности пожаров, подкрепив ее так убедительно, что Джонни, несмотря на все старания держаться мужчиной, судорожно дергался и орал от боли.
Весь день он возился с прополкой, а перед заходом солнца отправился загонять коров.
Чтобы наведаться на участок, где росла ежевика, ему не пришлось отклоняться от курса, потому что коров надо было искать в этом направлении, но он хорошо знал, что, не будь их здесь, он свернул бы с дороги, так как весь день помнил о встреченном в этом месте дружелюбии.
Было еще светло, едва начинало смеркаться, и теперь он мог окончательно убедиться, что штуковина, чем бы она там ни являлась, определенно не живая, а просто кусок металла, напоминающий по форме две спичечные коробки, одна чуть больше другой, положенные одна на другую. Похоже было, что штуковина давно уже валяется без присмотра: металл потемнел, как бывает, когда какую-нибудь технику надолго бросят под открытым небом.
Кусты под штуковиной были придавлены, а позади нее футов двадцать почвы было взрыто.
Как и накануне, Джонни ощутил чувства дружбы и товарищества, хотя этого последнего слова он до сих пор вообще не знал — в школьных учебниках оно отсутствовало. Штуковина сказала:
— Можешь теперь немножко взглянуть на нас. Только сразу же отвернись. Долго пока смотреть не надо. Просто глянь разок и отведи глаза. Ты должен привыкать к нам постепенно.
— Где вы? — спросил Джонни.
— Да здесь же, — сказали они.
— Внутри? — спросил Джонни.
— Да, внутри, — сказали они.
— В таком случае я не могу вас видеть. Я не вижу сквозь металл.
— Он не видит сквозь металл, — сказал один из них.
— Он не видит, когда нет света, — сказал другой.
— Значит, он и нас не может видеть, — сказали оба вместе.
— А вы выйдите оттуда, — сказал Джонни.
— Мы не можем выйти. Мы умерли бы, если б вышли.
— Значит, я никогда вас не увижу.
— Никогда не увидишь, Джонни.
Ему стало ужасно тоскливо от того, что он никогда не увидит этих своих друзей.
— Мы не понимаем, кто ты, — сказали они. — Расскажи нам о себе.
И, откликаясь на их доброту и дружелюбие, он рассказал, кто он, и как он осиротел, и как его взяли к себе дядя Эб и тетя Эм, которые на самом деле вовсе не тетя и не дядя ему. Он не говорил, какие ему приходится сносить унижения, как его секут, и мучают, и отправляют без ужина слать, но все это без слов стало ясно его новым друзьям, и
Последние комментарии
1 час 47 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад