Свой своему [Дан Берг] (fb2) читать постранично, страница - 3

люблю ее, голубоглазую и белокурую, и иной не хочу!” Мерав взглянет в зеркало, порадуется нетронутой годами синеве очей, оправит светлые локоны, улыбнется милой шутке.

О чем грустит Мерав? Дети сеют непокой в сердце? Пожалуй. Ицхак, первенец, двадцать два ему. Молодой холостяк. Золотая голова. Университет позади. И в святых книгах резвый, как рыба в воде. Но не любит этого. Да и верит ли? Насмешлив Ицхак. Деда уж нет в живых. От великой печали могильный камень укрыл его.

Ревекка на год Ицхака моложе. Мерав рада: брат с сестрой большие друзья. Плохо, однако, что девчонка не желает под венец. Сватали ей сына раввина. Умница, непременно и сам раввином станет, и собой пригож. Ревекка слышать не хочет. Не от того ли, что свой не по сердцу? Глубока она, а держится просто. Дети смелее отца. Натан не забыл за новым старое и родное. А Ицхаку – что родное? А Ревекке – кто свой? Как бы веру, боже сохрани, не поменяла, не первая будет!

Время обеда. “Милое семейство рассядется за столом. Разговоры. Свобода. Права. Евреи. Вера. Хасиды. Германия”, – думает Мерав. Служанка кричит за дверью: “Стол накрыт, госпожа, все собрались!”

3

Обед прошел в молчании. Разговорились после, сидя в креслах.

– Мерав, я еду на Украину в Божин. Дела. Ревекка со мной. Поглазеет на отсталый мир. Что скажешь? – спросил Натан.

– В такую даль? Не бережешься! Да и Ревекка не любит старину, – возразила Мерав.

– Напротив, мама! Хочу понять хасидов. Ицхак сочиняет книгу о них, – сказала Ревекка.

– У нее острый глаз. Не даст наврать! – хохотнул Ицхак.

– Зачем тебе в Божин, Натан?

– Говорю же, дела, Мерав. Там партнер мой, богобоязненный еврей, хасид. Продает лес, деньги хочет у нас пристроить. Риск для него.

– Хасиду лишь цадик указ. Зачем беззаконие поважать, отец? Оно в заслугу не зачтется никому. Евреи плохи для всех и везде. Грешат в Божине, аукается в Берлине.

– Хасид тщится почитать своей страны закон, сын мой, да только власти тамошние не германским чета. У нас другая жизнь. Предки наши были иудеями, а мы – немцы моисеевой веры!

– Компаньон твой чужих обманывает, а ты кого? Своих и себя? Фальши боюсь, господа моисеевы немцы! – выпалила Мерав.

– Правильно, мама! – крикнула Ревекка и осеклась.

– Что правильно? – прозвучал нестройный хор.

– И я фальши боюсь! От половинчатости она! – осмелев, воскликнула девица и поймала на себе испуганные взгляды родителей и восхищенный взгляд брата.

– Споры, намеки… – вздохнула Мерав.

– Да, намеки. Намекнешь хасиду, чтоб остерегался заноситься над миром, на приход спасителя уповая, и что услышишь в ответ, отец? – спросил Ицхак.

– Не остережется. Вера побеждает страх, – ответил Натан.

– И здравомыслие заодно! – горячо добавил Ицхак.

– Не ведомо неучу, сколь много бед народу нашему ложные мессии принесли. Говорят, кто больше знает, тот больше и страдает. Допустим. Но и другое верно: незнание – негодное средство от беды.

– Хасиду цадик мессия. Истинный, не ложный!

– Есть капли от слепоты – немного больше знания, чуть меньше веры, – заметил Натан.

– Вера аппетитнее знания. Спуск манит и приятен, подъем тяжел, и не всякий горазд.

– Это и хасид говорит!

– Да понимает наоборот! – усмехнулся Ицхак.

– Сын мой, мы должны верить в мессию, спасителя нашего. Нельзя отнимать надежду. Ведь мысль о спасении от страданий происходит.

– Я смотрю на дело проще, отец.

– Нет простоты! Ты пишешь что-то о хасидах? Отлично! Поезжай в Божин заместо меня и лучше узнаешь предмет. Ревекка с тобой. Ты сочиняй, а сестра не даст соврать! – воскликнул Натан, подмигнув дочери.

– Неравноценная замена! – провозгласила Ревекка.

– Потерпишь, сестричка! – весело парировал Ицхак.

– О, Натан! Слава богу, ты подумал о своей больной ноге и обо мне заодно! – обрадовалась Мерав.

– Ицхак, завтра поговорим о делах, посвящу тебя в детали, готовься в путь.

Натан взглянул в лица детей и жены. Общее довольство. Печально. Старый отходит в сторону. Как когда-то взял на себя хромоту Мерав, нынче Натан принимает грусть ее.

Бунтарь

1

Хаим остановил лошадку у ворот синагоги. Подвода изрядно полегчала против той, что месяц назад отправилась в путь. Разъезжая по городам и местечкам, божинский коробейник торговал вразнос всяким мелким товаром, на какой учуивал спрос. В конце зимы покупатель радует – пасха скоро. Мальчишки принялись мучить старую конягу, а Хаим вошел во двор молельни и тут же попал в объятия множества рук. Любят Хаима за добрый нрав. В каморке у служки мужчины выпили по рюмке водки за встречу и за хороший заработок, и не стали медлить, и живо разошлись, ведь пятница сегодня, и надо в баню поспеть.

В канун субботы баня еврею – что небо птице, что река рыбе. Тело обновляется, душа воспаряет, пенная вода уносит тревоги дней. Люди сидят и лежат на лавках, нагие и неприкрашенные, и все равны меж собой, ибо оставлена в сенях одежда, неравенства бесспорная причина. Вернется человек домой из бани, и новый восторг ожидает его.