Драматический взгляд. Пьесы [Марк Рабинович] (fb2) читать постранично, страница - 77

Вайткусов, Сидоровых, Геббельсов или Смитов. Но приходится довольствоваться тем, что есть. А потом я обхожу их и стреляю им в затылок.

Рувен: Мне следовало бы закрыть глаза или отвести взгляд, смотреть на облака, вдаль, в никуда…

Энрикас: Потом они с трудом отводят взгляд, закрывают глаза или смотрят в небо, в сторону.

Рувен: Но я посмотрел на тебя. Не знаю почему.

Энрикас: Но ты посмотрел на меня. Это было необычно и немного меня насторожило.

Рувен: Мне хотелось выкрикнуть какие-нибудь грозные обличающие слова

Энрикас: Я ждал обличающих слов.

Рувен: Но у меня не было таких слов. ..Мне, наверное, следовало броситься на тебя и задушить голыми руками.

Энрикас: Я ждал , что ты бросишься на меня. Больной, голодный человек против тренированного бойца.

Рувен: Но это было бы смешно – а я не хотел быть смешным..

Энрикас: Мне стало немного не по себе. Ведь я думал что знаю этих евреев, а тут…

Рувен: Тут я улыбнулся. Улыбка получилась немного смущенной, ведь я просто не знал что делать.

Энрикас: A я растерялся. Нет, конечно же я этого не показал. Мне следовало выстрелить ему в затылок и покончить с этим делом. Но тогда пришлось бы обходить его, eго тело, эту его смущенную улыбку, которая почему-то казалась мне улыбкой превосходства и которую, я почему-то был в этом уверен, я видел бы даже глядя Рувену в затылок. Почему? Не знаю. И я выстрелил ему в лицо. Слишком поспешно выстрелил наверное – это я понял по лицам литовцев.

Рувен: О, да! Они это видели, они все это видели. .

Энрикас: Все годы войны я старался забыть Рувена, его улыбку и свою растерянность. Пока наши войска были на берегах Волги, мне это почти удавалось, но по мере того как фронт приближался к Вильнюсу все чаще ко мне начал приходить Рувен.

Рувен: Я улыбался немного смущенно, ведь я не знал как поступить.

Энрикас: Он приходил по ночам и я не мог заснуть. Ох, эти ночи без сна.

Рувен: Но я ведь только улыбался и больше ничего.

Энрикас: А весной 45-го я побежал. Мы все побежали. Это не сразу было заметно… Эффектные мужчины, с пронзительным блеском серых глаз и гордой выправкой, которую правда портило отсутствие формы… Казалось мы идем куда-то с величием, или по-крайней мере, с достоинством.

Рувен: Но они бежали, сами не замечая этого.

Энрикас: (снимает кепи и надевает панаму) И мы побежали на юг, туда, где смуглые средиземноморские люди, с трудом понимающие по немецки, смотрели на нас со смесью страха и ненависти. Но и там…

Рувен: Да, и там я улыбался тебе каждую ночь. А что еще я мог сделать?

Энрикас: И сна не было…Ржавый трюм корабля продолжил мой бег через соленый океан и привел меня в город огромных портальных кранов и людей не понимающих ни по-немецки, ни по-литовски. Эти люди смотрели на меня без страха и ненависти, лишь презрение я видел в их глазах. А Рувен…

Рувен: Я всего-лишь улыбался.

Энрикас: Тогда я снова побежал. Нас было несколько. Пронзительный блеск в наших глазах успел потускнеть и гражданская одежда уже изрядно попортила гордую выправку. В закрытом фургоне нас повезли на Север, к великим водопадам Игуасу.

Рувен: Но водопадов ты не увидел. В другом фургоне они пересекли границу.

Энрикас: Этот фургон провез нас через древний Асунсьон

Рувен: Но ты не увидел и его.

Энрикас: ..и наконец мы оказались в поселке, затерянном глубоко в джунглях, где молчаливые индейцы растили чудесную траву.

Рувен: Ох уж эта трава !

Энрикас: Она позволяла так хорошо забыться, что Рувен уже не приходил.

Рувен: Вообще-то я приходил, но он меня не видел…ничего он больше не видел.

Энрикас: Потом люди узнали…Они избили меня а затем объяснили что эта трава не для высшей расы…потом опять избили. А ночью пришел Рувен. Он улыбался.

Рувен: Я всегда улыбаюсь, ну что я еще могу?

Энрикас: Как это было невыносимо…Длинные, унылые, парагвайские ночи без сна.

Рувен: Я понимаю.

Энрикас: Долго…слишком долго. Но наконец все закончилось.

Рувен: А вот теперь я не понимаю.

Энрикас: Очередной ночью пришел Рувен и воткнул мне в сердце раскаленную иглу.

Рувен: Нет, нет – это был не я!

Энрикас: Как это было больно! Но боль быстро прошла и я понял что теперь я наконец-то сумею заснуть. А Рувен…

Рувен: Я улыбнулся ему напоследок.

Больница

Альгис: Вроде бы все так повернулось, что я тоже судил тебя и тоже приговорил к жизни. Но вряд ли я имею право…

Натан: (неуверенно) Нет, не имеешь.

Альгис: (приподнимается) Послушай Натан! Да, я прожил чужую жизнь. Я сам себя приговорил к ней. Сам себе прокурор и сам себе судья. Я присудил себе пожизненное, без права на апелляцию. И я отмотал свой срок от звонка и до звонка. Правда ведь что я не ссучился и не предал, правда?

Натан: Чего ты ждешь от меня? Прощения? Да, Альгис, твоя жизнь впечатляет, почти-что умиляет. И я верю что ты искренен. И Габи с Фирочкой свидетельствуют