Импульсивный роман [Ксения Петровна Васильева] (fb2) читать постранично, страница - 3

наверное, с подробностями предстоящего убийства и грабежа, потому что не зря Аннелоре кинулась среди ночи в домашних туфлях, не сняв фартука, из дому. Она стучала во все двери, но дверей никто не открывал, потому что от волнения голос ее охрип и потому что саарцы — ни один! — не поверили, что добропорядочная фройляйн Аннелоре бегает как потаскушка по городу и плетет невесть что! И Аннелоре пустилась бегом к лесу. Она поняла, что больше ей ничего не осталось. Злодеи, узнав о ее побеге, нашед ее комнату пустой, кинулись за нею следом. Вот тут и спасла Аннелоре лесная ночная дорога, которая замаливала, видно, свой нечаянный прошлый грех. Аннелоре с ужасом слышала проклятия плутавших в лесной чаще негодяев, в душе проливая слезы от того, что столь прекрасные видом юноши могут быть так черны душой. Голоса удалились, и тетушка полетела легче птицы по дороге в соседний городок, где спокойно спал на постоялом дворе довольный покупками и жизнью ее племянник Эберхардт. Полицейский городка помог разыскать ей племянника, и, выслушав Аннелоре, Эберхардт было оседлал коня, чтобы броситься в Саар-Брюккен или в лес на розыск преступников, но вдруг осел, горестно задумался, вызвал полицию, а сам остался на постоялом дворе. Прибывшие в Саар-Брюккен полицейские в доме никого не нашли, и все вещи, даже серебряные ковши, ложки и другая утварь, оказались нетронутыми. Видимо, решили они, разбойники испугались и оставили Саар-Брюккен навсегда. Что произошло с ними дальше, никто не знает. А Эберхардт исчез тоже. Уехал. Нескоро вернулась и Аннелоре. Стала жить замкнуто, на улицу не выходила, посылала везде прислужницу, пивную «Гоп-гоп, саарцы!» больше не открыла. Говорят, она вышла замуж за полицейского, того, который первым увидел ее бежавшую по дороге в ночных туфлях и фартуке… Кто знает. Какой-то мужчина жил в ее доме, но тот ли… Об этом также ничего неизвестно. Но нас это уже не должно интересовать, потому что для дальнейшей истории тетушка Аннелоре нам не нужна.

Эберхардт Болингер объявился через несколько лет. Но не в Саар-Брюккене, а в маленьком городке близ российской столицы Санкт-Петербург. Высокий, мрачного вида немец, еле-еле изъясняющийся по-русски, но с русскою женою самого простого происхождения. Аграфена Коноплева была вольноотпущенницей одного либерального помещика. Об этом в городке узнали нескоро и неточно, потому что хотя Эберхардт и стал после своего крещения в православную веру Иваном Егоровичем, однако сносно говорить по-русски так и не обучился и менее молчаливым не стал. Молчуньей была и Аграфена Пантелеймоновна.

Ее в городке жалели, очень уж грустны были ее небольшие темно-голубые глаза на мягком круглом неулыбчивом личике. Гадали: не жесток ли с женою названный Иван Егорович, не кричит ли на нее по-своему — и, может, побивает? Но не так это было. Хотя от обходительности, мягкости и прекраснодушия Эберхардта ничего не осталось, не перешло к Ивану Егоровичу, однако к жене он относился ровно и внимательно, вовсе не побивая ее и не изничтожая. Любил ли он Аграфену? Наверное, как-то любил. От нее же, кроме самого обычного женского внимания, ничего не требовал.

За это время Эберхардт как-то усох, стал будто даже еще выше. Никто в городке не мог похвалиться, что глянул Эберхардту на темечко. Лицо у него стало еще меньше и желтей и теперь совершенно было похоже на игрушечное — деревянного Петрушки: острый нос, круглые желтые глаза, длинная щель рта с сухим ободком губ. Одна фамилия осталась от приветливого молодого хозяина пивной «Гоп-гоп, саарцы!» — Болингер. Иван Егорович Болингер. Немец православного вероисповедания, который истово молился в церкви и посещал ее так часто, как никто в городке. О чем молился горячо Иван Егорович?.. Об этом неизвестно.

Иван Егорович приехал в городок не бедняком. Откупил у одного из жителей каменный двухэтажный дом с участком земли и в первом этаже открыл булочную и красивую кофейню с кофе и особыми пирожными, которые пекла сама Аграфена. Пока не умерла незаметно и легко — для чужих — за обедом.

Но пока она жива и жизнь плывет тихо и мирно — и в городке, и в семье Болингеров, дела которых процветают, потому что столь замечательной кофейни с пирожными городок не ожидал от мрачного немца. К Болингеру стали присматриваться добрее и перестали замечать чудные стороны его характера. В кофейне появились постоянные посетители и стали потом, по прошествии времени, добрыми знакомыми, с которыми Иван Егорович коротал иной раз вечер, кое-как пробиваясь сквозь сложности русского языка. Но стоило знакомому спросить что-либо о Германии, родной стране Ивана Егоровича, как он краснел, дулся и шипел, что это «самый плохой земля и самы жалки люди там жив». И гость, естественно, прекращал свои расспросы, хотя они зачастую не были любопытством по отношению к самому Ивану Егоровичу, а просто искони русской любознательностью вообще; иностранец, пусть даже плохим русским языком, мог порассказать, верно, наизанимательнейшие вещи. Но что