Сионская любовь [Абрам Кушелевич Мапу] (fb2) читать постранично, страница - 3

честности моей, и прямоты сердца моего. Я Бога боюсь, и посему вы обретаете разом недоступное прежде годами».

Услыхав такое, приглашенные принялись восхвалять благодетеля. Пировали и радовались всю ночь напролет и, счастливые, разошлись по домам. А Матан, к всеобщему изумлению, в точности исполнил обещанное, и люди поразились праведности его и с трудом верили своим глазам и ушам. У городских ворот при стечении народа горожане восславили прямоту Матана и провозгласили его судьей.

Пришел срок, назначенный Ирой, и предстал перед ним Матан, чтобы получить причитающееся. И вот, страшная боль пронзила сердце его, когда узнал, что желанная и возлюбленная исчезла. «Я сгораю от стыда, ибо Хагит тайком от меня отдала свои прелести воеводе Иораму», — сказал Ира. И ясно стало Матану, что хитрец Ира обманул его, а Хагит — лжива и коварна, а праведное деяние, им свершенное, назад не вернуть. Бессилие утешается ненавистью. Злоумышление, что родилось в ту минуту в душе его, Матан скрыл, а вслух же сказал другое.

— Видно, Господь предназначил дочь твою Иораму. Ну, а я не удостоился воздаяния за свершенное благо. Однако, вступивши на путь добра, не сверну с него, и одеяние праведности не сниму. И дай Бог видеть мне дочь твою счастливой в доме Иорама.

— О, Матан, воистину достоин ты благодарности и восхваления людей честных и прямодушных. Прошу тебя, присовокупи еще милость к твоей милости и пойди со мной в дом к Иораму и прости и ему и дочери моей, воздавших злом за добро и разбивших сердце твое, ибо непрощенный грех омрачает им радость, — сказал Ира, взяши Матана за руку.

— Давай, пойдем. — кротко ответил Матан. А Ира подумал: «Не от большой радости люди лицемерят».

Пришли оба к Иораму, и Ира поведал ему о благодеяниях Матана и о том, как тот простил воздаяние злом.

— Я смотрю на тебя, как на Бога. Я вижу, ты верен мне и любишь меня, я же отвечу любовью, что проникнет в глубину сердца твоего, — сказал Матану Иорам, воевода. С тех пор Матан стал Иораму другом и братом, но в душе носил зло, и вожделел погубить его и лишь ждал случая.

Женитьба Иядидьи на Тирце

Хананэль — один из правителей колена Эфраима. Хоть живет он в Шомроне, но всякий праздник приходит в Иерусалим, чтобы явиться перед лицом Господа. Раз отправился Хананель на торжества праздника Суккот, а с ним дочь его Тирца, девица стройная и прелестная лицом. Лет юной Тирце — семнадцать. Сыновья воевод и богачей глаз от нее отвести не в силах, так она им желанна.

Вот и Иядидья, друг Иорама, воспылал сердечной страстью к красавице Тирце. Богатый Иядидья устроил пир и созвал всех своих — тех, кто Бога почитает, учеников пророков, Иорама с женами и, конечно, Хананеля с дочерью. Иядидья захмелел от вина и заговорил.

— Как много прекрасного видит глаз человека здесь в нашем Сионе! Пусть же и дочь твоя станет одним из его украшений и как роза заалеет в Сионских горах! — высокопарно обратился он к Хананелю.

— Я хочу, чтобы деревце мое пышно рацвело в чудном плодоносном саду, изобильно напоенном росой Божьей благодати, — в тон Иядидье ответил Хананель.

— Вот я и стану для твоей дочери этим чудным плодоносным садом. Ты своими глазами видел, что щедро одарен я Божьей милостью, и много тучной земли отмерил мне Господь и удостоил меня большим богатством, — продолжил Иядидья.

— Уж год обивают порог моего дома богатые и знатные из колена Эфраима и просят отдать им Тирцу. Но дочь моя отвернулась от людей этих и богатства их не желает. «Они погрязли в грехе, идолам поклоняются и мерзки мне. Я хочу человека из Иудеи, из самого Иерусалима. К такому тянется душа», — так говоит юная Тирца. Потому я и привез ее сюда в Иерусалим выдать за того, кто полюбит ее. А сейчас, ты, Иядидья, поговори с девицей, и, если придешься ей по сердцу — мое и Божье вам благословение, — сказал Иядидье отец Тирцы.

— Скажи мне, нежная душа, что значат в глазах твоих Сион и его люди? — обратился Иядидья к Тирце.

— Сион — как райский сад, а жители его — как ангелы Господни, — ответила Тирца.

— О, Тирца, ты пробуждаешь во мне гордость, ведь и я житель Иерусалима! — воскликнул Иядидья.

— Всякий иерусалимец может гордиться собой, если только похож на тебя, — сказала Тирца.

— Уж и то не мало, что деяния мои чистыми и честными видят твои глаза, но хочу, чтоб не только глаза, но и душа, мной любимая, узрела деяния эти да и силу мою, — продолжил с надеждой Иядидья.

— О, душу эту благословит Бог! — выпалила Тирца.

— Любезная моя, ведь это твоей душе благословение от Бога и от меня!

— А коли так, мой господин, то обратись к отцу моими устами, а что твои уста изрекут, о том думает сердце мое, — с чудной прелестью девичьего стыда пролепетала Тирца.

— Как красноречива ты, Тирца, как благозвучны твои слова!

— Красноречие в сути слов, а не в словах.

Пока Иядидья и Тирца говорили между собой, к ним подошел Хананель.

— Хочу, чтобы знала ты, дочь, что у меня на уме: человек, что стоит перед