ко мне, и главным образом, те, кто хуже всех ко мне относился, постоянно уязвлял и оскорблял, кто говорил, что из всех плешивых я обладаю самой красивой лысиной, что в действительности я опасный донжуан, но умело это скрываю, что лучше родиться без носа, чем без счастья, а у меня и то и другое в избытке, что наверняка я богат, но берегу деньги про черный день и тому подобное. Ни разу эти собаки не упустили случая пройтись на мой счет, унизить меня и высмеять. Теперь же все замолчали, поджали хвосты, сволочи. Сволочи и трусы. Все вдруг стали со мной необычайно почтительны. Товарищ Сулейман, говорят, сказал то-то и то-то. Вы видели, и товарищ Сулейман поморщился, когда у него без разрешения взяли из пенала ластик? Он бы так никогда не поступил! И как, говорят, странно: годами живешь рядом с человеком, буквально бок о бок, дышишь одним воздухом и внезапно прозреваешь — видишь, какой это прекрасный и деликатный человек, золотая душа, а ведь раньше не замечал!.. Вот как они теперь со мной обращаются, но я-то знаю, в чем дело. Я вошел в производственный совет в весьма драматическое время. Как известно, наша фабрика производит пеналы, грифельные доски, ручки. Это небольшое, но солидное предприятие, и, что важнее всего, у него монопольное положение в республике, позволяющее нам в полном смысле слова диктовать цены на продукцию по своему усмотрению. Покупатели кряхтят, но на них никто не обращает внимания, и наша фабрика продолжает работать в соответствии с хозяйственным расчетом. Работая в соответствии с хозяйственным расчетом, мы часто распределяем между собой разные там фонды, излишки, премии. Естественно, вокруг этого иногда возникают ссоры, недовольство и тому подобное, что свойственно маленьким простым людям, когда речь заходит о распределении денег. Из-за денег, и только из-за денег, все старались поддерживать хорошие отношения с членами производственного совета. Из-за тех же проклятых денег в корне переменилось и отношение ко мне. Но я не наивен, я хорошо вижу все это лицемерие и не попадаюсь на удочку, а лишь еще больше презираю этих сволочей, они мне просто отвратительны, я их ненавижу. И отомщу, клянусь жизнью, отомщу, ведь наконец пришло и мое время…
Дурацкая погода — снова дождь. Совсем недавно сияло солнце, и вдруг нашла большая черная туча и полил дождь. Опять я без зонта, а на ногах легкие туфли. Я стоял и смотрел на ливень в окно. Мутный поток несся по улице, люди прятались в подъезды, а кому было некогда, потешно прыгали под дождем, промокшие до костей, в прилипшей к телу одежде. Особенно интересно было смотреть на женщин… Но ливень быстро кончился, из-за облака снова выглянуло обманчивое солнце. Я ушел из канцелярии последним.
В подъезде стояла моя сослуживица Ирена из коммерческого отдела и внимательно изучала небо, не решаясь выйти на улицу. Когда я появился, Ирена вдруг улыбнулась, показав свои крепкие зубы, ее лоснящееся, веснушчатое, точно индюшачье яичко, лицо просияло.— А я уже совсем собралась идти, — сказала она еще больше открыла зубы.
Я кивнул головой, показывая, что понял.
— Жаль только босоножки, — продолжала она, вытягивая ногу.
Босоножки у нее были ярко-красные и на мой вкус слишком громоздкие, а вот нога — очень изящная, литая густо поросшая рыжими вьющимися волосками, и это ничуть ее не портило. Странно, почему я раньше не знал, какие красивые у Ирены ноги.
— Дождь кончился, — сказал я и выставил руку вверх ладонью.
Солнце ярко сверкнуло из синего провала между тучами.
— Обычно я не хожу в эту сторону, — сказала Ирена, когда мы вышли на улицу, — но сегодня у меня кое-какие дела именно там, куда вы идете. Вы не против, если я вас провожу?
Разумеется, я был не против. «Ишь, стерва», — подумал я, взглянув на нее искоса. Ирена заметила этот взгляд, мне стало неловко, но она пришла в превосходное настроение, подхватила меня под руку, и мы пошли по мокрому тротуару. Ирена без умолку болтала и смеялась, я время от времени пытался вставить остроумное словцо, но как-то не получалось. Вдруг она остановилась и, сильно прищурившись, спросила:
— Куда вы завтра идете?
— Завтра воскресенье, — ответил я, проглотив слюну, — завтра я иду на футбол.
— Чудесно! — воскликнула Ирена и крепко сжала мне руку выше локтя. — А у меня завтра есть дела в Максимире
1, и я управлюсь с ними как раз тогда, когда кончится матч. Давайте немного пройдемся по Максимиру, мы можем себе это позволить, никому ничего не придет в голову, не правда ли? Ведь все-таки мы коллеги, ха-ха!
Я снова проглотил слюну. Конечно, я был не про прогуляться по Максимиру после футбола.
Обедая затем в столовой, а я ее не переношу, я был в превосходном настроении. Официант, жук-навозник, отвратительный тип, вечно небритый, немытый, с годовыми залежами чернозема под ногтями, лодырь и изверг, у которого я всегда на прицеле и который мучил меня самым подлым образом, так что кусок застревал в глотке, даже официант-навозник не казался мне
Последние комментарии
5 часов 22 минут назад
14 часов 25 минут назад
1 день 13 часов назад
1 день 14 часов назад
1 день 14 часов назад
1 день 14 часов назад