Арина [Дмитрий Емец] (fb2) читать постранично, страница - 5

циферблатом на тыльную часть руки и вновь повеселела.

— Гори все огнем! Почему мы вечно должны чувствовать себя кому-то обязанными? — сказала она с неожиданным задором.

Только сейчас подумав, что у нее может быть муж, я незаметно посмотрел на ее правую руку. Обручального кольца не было, хотя это ничего и не значило.

— У вас кто-то есть? — спросил я, решив все выяснить.

Я люблю игру открытыми картами, без запутанных ситуаций и трусливых объятий, разделенных с кем-то еще.

Вилка у нее в руке чуть дрогнула.

— Нет, сейчас нет, — сказала она с усилием. — Последний год был для меня не очень удачным. Я потеряла маму, любимого человека и кота. И еще, по-моему, веру в удачу.

Я успел заметить, что искренность была одной из ее главных черт. Над самыми простыми вопросами, для ответов на которые у взрослого человека существуют свои устойчивые трафареты, к которым прибегают, не напрягая себя, она задумывалась всерьез и отвечала с удивлявшей меня обстоятельностью и честностью. Но эта обстоятельность и искренность не были навязчивым бичеванием мазохиста-аналитика, стремящегося своими откровениями превратить вас в эмоциональный унитаз, а искренним желанием разобраться и ответить по возможности подробно.

Притом это совсем не мешало ее неуемной веселости. Так, когда я вскоре спросил у нее, ест ли она мясо, она ответила, что ест, но ей его всякий раз жалко. После этого ответа мы с ней так расхохотались, что метрдотель укоризненно оглянулся на нас, а из четырех сидящих за соседним столиком чопорных заграничных стариков, трое поморщились, а четвертый поощрительно улыбнулся очень белыми керамическими зубами.

Я расплатился и, попрощавшись с Потапычем (так она назвала чучело медведя с подносом для чаевых и визиток), мы вышли на улицу. Все еще было светло, но небо уже хорошо посерело, а над землей висел густой белесый туман. Мы жадно вдохнули прохладный воздух, такой сырой и влажный, которого не бывает в Москве даже в начале ноября, и я, помню, сказал, что, должно быть, от этого в старом Петербурге было так много чахоточных.

Мы сели в терпеливый, никем не угнанный по ненужности своей «Опель» и она ласково потрепала его по гудку, прошептав мне: «Чтобы завелся», включила фары, и мы неторопливо поплыли в тумане. Улицы были пустынны, только изредка нам навстречу проносились тусклые расплывчатые пятна фар встречников. Пока мы сидели в ресторане, видимо, успел пройти дождь, и изредка по плеску и вееру брызг, обдававших вдруг стекло, я понимал, что мы проезжаем через глубокую лужу.

Впрочем, ехали мы недолго. За Троицким мостом сразу начинался Каменноосторовский. Я показал ей дом, где жил мой приятель, и она остановилась. Я не стал предлагать ей зайти, чтобы не нарушать очарование нашего первого вечера.

Она выключила зажигание. Мы сидели в темной машине, слушая как изредка по ее крыше барабанят капли дождя. Она держала руки на руле и смотрела, как по стеклу однообразно скользят дворники.

— Спасибо за все — и за помощь, и за ужин, — тихо сказала она. — У меня давно, возможно, даже никогда, не было такого вечера.

— А меня редко подвозили до дома девушки. Обычно все бывало наоборот, ответил я.

— Это потому что я особенная девушка, — без тени хвастовства сказала она и повернулась ко мне.

И тогда я просто наклонился и поцеловал ее. Все произошло очень просто, будто уже не в первый раз. Губы у нее были прохладными, мягкими, они чуть раскрылись, впуская мой язык, но только на несколько мгновений, а потом снова сомкнулись. Она отстранилась.

— Пора. Скоро разведут мосты, — чуть дрогнувшим, каким-то бестелесным и лишенным выражения голосом сказала она.

— Когда я снова тебя увижу? Завтра? — спросил я.

— Хорошо, — покорно согласилась она. — Где?

— Может быть, в Летнем Саду? В шесть.

Летний Сад был почти единственным местом в Петербурге, дорогу к которому я знал из любого места города, и она, почувствовав это, улыбнулась.

— Тогда до шести, — сказала она, и на прощанье чуть коснулась моей руки своей прохладной ладонью.

Я вышел из машины, и она, тихо тронувшись, исчезла в тумане. Я повернулся и направился к арке…

* * *

Во время своих командировок в Петербург я останавливался на Каменноостровском у своего приятеля Макара Шебутько, с которым мы вместе учились в аспирантуре на кафедре гражданского права. Расставшись пару лет назад с женой, он жил один в трехкомнатной квартире с огромными потолками и кривыми, со множеством каких-то полууглов и закутков стенами. Вход в подъезд был со двора, и, чтобы попасть в него, нужно было долго крутиться в узких, с петлями от когда-то бывших там ворот арками. Одно время, сопровождая грузовики, мне часто приходилось мотаться с дальнобойщиками туда и обратно, так, что у меня в голове происходили какие-то смещения и, просыпаясь, я путал откуда и куда мы едем и не знал точно, в каком городе нахожусь, и, только увидев эти узкие кривые арки, окончательно убеждался, что в Питере. В