Новая правда ротмистра Иванова [Дмитрий Расторгуев] (fb2) читать постранично, страница - 120

флага. Полюбовался на своё творение, скривился в усмешке.

«Какая разница? Всё равно никто больше не увидит. Никого тут больше нет. Я один, сам по себе. Вот и идите все на хер. Срал я на вас на всех. Никто мне больше не указ».

Он воткнул флаг в землю и уселся рядом на снегу.

***

Машина ехала по пустому городу, дребезжа по разбитому асфальту. Из окна задней двери торчал кривая ветка с развевающейся на ветру чёрной тряпкой. «Иволга» мчала так, словно хотела оторваться от бренной земли и взмыть в огромное мёртвое небо, гниль которого расползлась над пустым миром. Старый город, уничтоженный великой войной, остался позади, а впереди от горизонта до горизонта простиралось поле.

Аркадий сжимал руль обеими руками. Аркадий улыбался. Он покидал этот проклятый город, он нашёл выход. Впереди ждала свобода. «А кто-то говорил, что отсюда не возвращаются», — смеялся он про себя. Он возвращался, и он был живой. Живее всех живых на этом свете. Руины отпустили, рассыпались кандалы.

«Иволга» летела в вечность, жизнерадостно рыча мотором, полыхая на ветру чёрным флагом. А посреди поля — колючая проволока. Шлагбаум преградил дорогу. За ним — солдаты. Но Аркадий жал педаль газа, даже не думая останавливаться. Он парил, он был свободен, как никогда раньше. И ничто на свете уже не имело значения.

Солдаты что-то кричали — он их не слышал. Солдаты стреляли — ему было всё равно. «Иволга» летела напролом.

А впереди заработал пулемёт…

Эпилог

На крыше огромного серого храма, что спал возле пустой площади, сидели два юноши в белоснежных одеждах. Один — высокий, с небольшой горбинкой на носу, другой — широкоплечий, коренастый. Их золотистые кудри спадали на плечи, а большие белые крылья были сложены за спиной.

— Ну что, друг мой, Амезарак, — проговорил высокий, — вот всё и закончилось.

— Ага, очень интересно, — скептически хмыкнул коренастый. — Мне вообще плевать на них на всех. Делать больше нечего. Эти люди… Толку от них. Как рождаются никчёмными, так никчёмными и дохнут. Не пойму, Семъяза, что тебя в них привлекает? Лично меня больше радует, что мы, наконец, приняли нормальный облик, и что этот бугай не в свой мир попал. Если б — в свой, все планы бы пошли псу под хвост.

— Очень маленький шанс без специальных расчётов попасть туда, откуда прибыл.

— Знаю, знаю.

— А тебе разве не интересно, какая судьба ждёт последнего из этой троицы?

— Ни грамма, веришь ли? А что будет? Все в конечном итоге умрут. Прежде помучаются, кто-то больше, кто-то меньше. И умрут. А чем он лучше своих собратьев? Либо от голода подохнет, либо застрелится, либо станет одним из этих бельмоглазых, что бродят тут, кору глодают. Жалкое зрелище! Жизнь смертных — мелочна, пуста и бессмысленна.

— Нет, друг мой, — улыбнулся высокий. — Зря ты так. Я вот, наоборот, считаю, что вечность — лютая тоска. А жизнь человеческая — совсем другое дело. Посмотри, сколько страсти, сколько экспрессии! Сколько борьбы и превозмогания в каждом жесте! Разве ж не прекрасно? Великолепная игра! Это представление многого стоит.

— Ты ещё скажи, тебе их жалко, — рассмеялся Амазерак.

Высокий молодой человек скривил рот:

— Нет, пожалуй. Я даже забыл, что это такое — жалость. Кажется, что-то не очень приятное. Нет, тут другое.

Долго сидели молча, наблюдая за серо-синими тучами, ползшими над головой.

— Вот и подходит к концу наше время здесь, — произнёс, наконец, высокий.

— Как думаешь, старик нас простит? — коренастый задумчиво изучал низкие тяжёлые облака.

— Мы не за прощением отправляемся, забыл?

— Ну а вдруг?

— Видно будет.

— А ты не боишься?

— Чего?

— Того, что мир свернётся в точку. Того, что случится. Миры исчезнут. Мы исчезнем. Зачем?

— Послушай, друг мой, тебе никогда не приходило в голову, что мир сей слишком стар и слишком сильно запутался в самом себе? Может, оно к лучшему? А потом, я же не говорю, что обязательно будет так. Что-то произойдёт — да. Но вот что именно… Люди в таком случае говорят: одному Богу известно. Осознай глубину момента! Мы стоим на пороге чего-то великого и неизведанного. И мне интересно. Мне по-настоящему интересно! Да я не испытывал этого чувства, лет эдак десять тысяч. Это тебе не банальные драмы, которые мы тут каждый день наблюдаем. Понимаешь? Я думал, что уже никогда ничего подобного не испытаю. Тебе-то самому разве не любопытно?

— Честно? Нет. А ты, как дитё малое, Семъяза.

— А ты — старый брюзга! Когда нас изгнали, ты не был таким.

— Всё течёт — всё меняется, — пожал плечами коренастый. — Тогда я был молод, наивен, импульсивен и глуп. Ладно, хорош языками чесать. Раз уж пришли дело делать…

— Верно говоришь. Только погоди немного… Ага, теперь можно. Лети вертикально вверх, понял? Всё. Пора.

Расправив свои белоснежные крылья, молодые люди взмыли ввысь. Они врезались в тяжёлые тучи, и те поглотили их. Зелёная вспышка осветила небосвод. Несколько перьев, плавно