Текст Писания и религиозная идентичность: Септуагинта в православной традиции [Михаил Георгиевич Селезнёв] (fb2) читать постранично, страница - 2

своих трудах. Позднее копирование Гексапл в Византии прекращается, а интерес с гексапларным чтениям идет на убыль. Скорее всего, это связано не с проблемами библейской текстологии, а с осуждением Оригена на Пятом Вселенском Соборе (553 г.). Заслуживает внимание, что отцы Собора, инкриминируя Оригену целый букет заблуждений, не включили «гебраизацию» LXX в список обвинений — это явно не рассматривалось как догматически значимое деяние. Возможно, не случайно, что наиболее сохранные списки оригеновой редакции LXX дошли до нас благодаря сирийской традиции, которая порвала с византийской Церковью еще до Пятого Вселенского Собора.

В своих богословских сочинениях Ориген комментировал как те места, которые он отметил «обелом», так те, что он отметил «астериском». Иными словами тексты обеих версий казались ему заслуживающими толкования. Один из современных исследователей называет это «экзегетическим максимализмом»^[6]. Обращение к ревизиям встречается и у ряда Отцов, чей авторитет в православном мире никогда не ставился под сомнение. Например, Иоанн Златоуст широко использовал ревизии (с которыми, скорее всего, был знаком благодаря Гексаплам Оригена) в своем комментарии на Псалмы. Толкуя Псалом 8:3 (LXX: ἕνεκα τῶν ἐχθρῶν σου «из-за врагов твоих»), он добавляет: «Другой же переводчик, описывая этих врагов точнее, пишет διὰ τοὺς ἐνδεσμοῦντάς σε (“из-за связывающих тебя”), ибо они связали Его, когда вели Его на крест». Чтение διὰ τοὺς ἐνδεσμοῦντάς σε, принадлежит гебраизирующей ревизии Аквилы. Златоуст не просто приводит его чтение в качестве альтернативного, но и считает его более точным, чем LXX!^[7]

Парадоксальное, на первый взгляд, отношение Оригена и византийских Отцов к еврейскому тексту и к ревизиям объясняется тем, что, в отличие от многих православных полемистов Нового Времени, их заботили не проблемы текстологии, а исключительно практические, т.е. педагогические и пастырские, соображения. Чтение, противоречащее догмату (напр., Исайя 7:14 в еврейском тексте и в ревизиях), должно быть отвергнуто. А чтение, которое может быть полезным для проповеди (напр., Пс 8:3 в переводе Аквилы), заслуживает цитирования и комментирования. В основе экзегетического максимализма лежит экзегетический практицизм.

До Иеронима христианские экзегеты крайне редко позволяли себе предположить, что Семьдесят толковников не вполне точно перевели свой еврейский оригинал. Лишь у Оригена можно найти несколько примеров. Так, комментируя мессианские места в Пс 2:1-2, 42:3, он отмечает, что здесь еврейское «будущее» время передается в LXX греческим прошедшим. По его мнению, толковники передали здесь пророчества о Христе как нечто уже совершившееся, поскольку Бог, во всеведении Своем, знает все изначально. Вновь мы видим подход не текстолога, а проповедника: различие между греческим и еврейским текстами дает повод напомнить читателю о всеведении Бога^[8].

С появлением Вульгаты (перевод был выполнен Иеронимом в 390—405 гг.) возникла совершенно новая ситуация: теперь каждый носитель латинского языка мог лично сверить старый латинский перевод Ветхого Завета (сделанный в первые века н.э., по LXX) с новым переводом Иеронима. Различие было огромным, и оно отнюдь не было ограничено мессианскими пассажами.

В трактате «О граде Божьем», который появился вскоре после Вульгаты Иеронима (413—427), Августин попытался примирить эту ситуацию с традиционным представлением о богодухновенности LXX. Пересказав легенду о Семидесяти Толковниках («О граде Божьем» 18, 43), Августин формулирует концепцию «двойной богодухновенности»: «Тот же самый Дух, который был в пророках, когда они говорили, был и в Семидесяти, когда они переводили. Конечно же, этот Дух с божественной властью мог говорить и нечто иное, — подобно тому, как и сам пророк мог сказать сначала одно, потом другое… Все, что в еврейских кодексах есть, а у Семидесяти нет, — все это Дух Божий благоволил сказать не через них, а через пророков. Все же, что есть у Семидесяти и чего нет в еврейских кодексах, тот же самый Дух предпочел высказать через них, а не через пророков, показывая таким образом, что те и другие были пророками».

В качестве своего рода «test case» Августин берет стих из книги Ионы 3:4, где пророк предсказывает ниневитянам, что их город скоро будет разрушен — через 40 дней по еврейскому тексту, но через 3 дня по LXX. Несмотря на уважение к LXX, Августин пишет: «если меня спросят, что все-таки сказал Иона, я отвечу: скорее, то, что читается в еврейском тексте». Однако же, продолжает он, если возвыситься над земной историей, то греческий и еврейский тексты окажутся оба истинными. Ниневия, согласно Августину, пророчески символизирует Церковь, образованную из язычников; «три дня» LXX символизируют воскресение Христа через три дня после распятия, а «сорок дней» еврейского текста — вознесение на сороковой день после воскресения.