Дверь № 3 [Патрик О'Лири] (fb2) читать постранично, страница - 3

душевной считаем, что просто разговариваем. Мне понадобились годы, чтобы научиться распутывать хитросплетения коварства, что таились в ее простых на первый взгляд фразах. Фактически она стала моим первым пациентом. Только благодаря матери я смог как следует усвоить, что человек никогда не бывает тем, чем кажется, и никогда не говорит того, что на самом деле думает, – в особенности если он вас любит.

На ее вопрос, явный и неявный, я постарался ответить достойно:

– Это наука, мама. Доктора умеют разбираться в болезнях своих пациентов. Уж как-нибудь смогу.

– Ну что ж, – вздохнула она с всепрощающим видом, – будем надеяться, что твои неудачи тебя научат.

Я думаю, что это ее «благословение» следовало бы заверить нотариально, заключить в рамочку и повесить на стену у меня в кабинете, печально известном своим беспорядком. Ни один из клиентов еще не удержался, чтобы нe проехаться насчет моего главного принципа украшения интерьера: упало – пусть лежит. Эта крайняя неряшливость закрепилась у меня еще в детстве как своеобразная декларация независимости от образцовой, почти фанатичной чистоты, которая царила в доме родителей. Так и повесить, прямо над кучами мусора и покрытым пеной аквариумом, рядом со всеми моими дипломами – официальный сертификат полного неудачника. И на визитке напечатать: Джон Доннелли, бакалавр психологии, магистр общественных наук, дипломированный психиатр, католик-ренегат, неудачник.

Короче говоря, я вот к чему веду: перед вами история моей самой крупной неудачи. Лора вошла в мою жизнь весной 1990 года. Сказать, что она была моим самым странным пациентом, значило бы ничего не сказать. То, что я ее не вылечил, вообще к делу не относится, смешно даже об этом говорить. Скажем так: она сделала для меня то, что я сам всегда надеялся сделать для своих клиентов, – полностью изменила мой образ мышления, мои чувства, всю мою жизнь. Разделила ее на два четких периода: «до Лоры» и «после Лоры». Она была далеко не единственной пациенткой, в которую я влюбился, но единственной, которую я хотел убить.

Практиковал я тогда уже пятый год. Практика – очень подходящее определение для психотерапии. В своем ремесле я всегда чувствовал себя вечным учеником-подмастерьем. Это настоящая джазовая мешанина из всевозможных наук, перепутанная, без четких критериев, требующая постоянной импровизации. Удачные пассажи, когда попадаешь в такт и наступает блаженная гармония, бывают крайне редко, а фальшивить приходится постоянно. Неудивительно, что люди смотрят на нашего брата с недоверием и побаиваются не меньше, чем зубных врачей.

Как правило, пациенты обращаются ко мне, лишь когда их проблемы достигнут некой критической массы. Обычно это потерянная работа, развод, депрессия, насилие в семье, пагубная зависимость и все такое прочее. Они являются с болью и мукой в глазах или с умоляющей улыбкой, ожесточенные или жалующиеся, растерянные или вообще не понимающие, зачем им лечиться – ведь во всем виноваты не они, а кто-то другой. Однако хуже всего тот, кто апатичен, погружен в себя и сам не осознает своих мучений. Хорошо, если он хотя бы способен признать, что больше не справляется со своей жизнью. В таких случаях я готовлюсь к тяжелой работе. Им бесполезно объяснять, что нужно покопаться в себе и отыскать первопричину, главный источник боли. Если сказать так, они просто уйдут. Я хочу помочь таким людям, наверное, больше, чем они сами хотят помощи. Потому что хорошо понимаю их. В инстинктивной попытке выжить они отгородились от жизни, силой подавили свою боль, полностью лишившись всякой надежды на радость. Я сам побывал там и могу сказать им, что выход существует. Радость и страдание вовсе не исключают друг друга, потому что они проистекают из одного источника. Если его заткнуть, боль станет меньше, но света вы не увидите больше никогда.

Трудно сосчитать, сколько людей приходило ко мне. Они садились в мягкое кресло с синей обивкой, рядом с коробкой бумажных носовых платков и часами – повернутыми ко мне, – и ждали, что свершится чудо, и я распутаю невообразимый клубок, в который превратилась их жизнь. Болтали, улыбались, сыпали забавными историями… потом заготовленный запас иссякал, и, подобно теледиктору, раньше времени закончившему читать текст, они вдруг ощущали гнетущую тишину, гулкое биение сердца, ту неописуемую душевную пустоту, которая боится и в то же время отчаянно жаждет заполнения… Чем? Страхом. Тем единственным страхом, который способен излечить, – страхом быть собой. Как же мы все страдаем, чтобы избежать его! Вот почему возникает эта нелепая искусственная ситуация, когда два абсолютно незнакомых человека сидят друг против друга в пустой комнате и обсуждают личные проблемы. Друзья нас хвалят, семья помогает сохранить лицо, перед соседями мы поддерживаем видимость благополучия, священник напоминает о вечном. В результате психотерапевту достается самая тяжкая работа: он заставляет нас смотреть правде в глаза.