Обречённость и одержимость [Максим Андреевич Далин] (fb2) читать постранично, страница - 2
- Обречённость и одержимость (а.с. Лунный бархат -3) 74 Кб, 14с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Максим Андреевич Далин
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »
— Что мне сделать, чтобы ты поверила? Я могу тебе доказать?
— Я хочу быть такой же, как ты! — воскликнула девушка. — Я хочу быть бессмертной, а ты все крутишь, врешь мне, гонишь какую-то пургу… Ты ведь можешь, сам-то бессмертный, а для меня…
— Я не бессмертный, я мертвый. Неживущий. Я — нежить.
— Это говорят все, ну буквально все вампиры! Это любимая вампирская отговорка!
— Ты знакома с многими вампирами? Это ново.
— Ты ревнуешь?
— Татьяна…
Девушка сжала кулаки. Секунду они смотрели друг на друга — растерянный вампир и девушка, почти готовая его ударить — потом оба отвели глаза.
— Я ухожу! — бросила девушка в темное окно. — Ну тебя на хрен! Тот, кто любит, себя так не ведет! Знаешь, ты просто дурак. И все время молчишь, как дурак. Тоже мне вампир…
Вампир прокусил губу и слизнул каплю черной крови. Он не обернулся, когда девушка пошла к выходу.
— Между прочим, сейчас ночь! — крикнула она от самой двери со слезами в голосе. — А ты даже не собираешься проводить меня до дома!
— Тебе ничего не грозит, — глухо сказал вампир. — На тебе нет следов Предопределенности.
— Скотина! — прорыдала девушка и хлопнула дверью.
Вампир стоял, прислоняясь к стволу старого тополя, и смотрел в небо. Сквозь мутный бурый кисель из облаков и электрического света слабо светила молодая белесая луна. Вампир чувствовал спиной весенний гул жизни внутри дерева, а под ногами потихоньку пробуждалась трава. Мир вокруг был полон любовью до краев; вампир ощущал ее, как пропущенный через его тело электрический ток — ознобом и пронзительной болью. Город благоухал волосами девушки, тем самым тонким и прекрасным запахом, который она заливала тошнотворной вонью лака. Кожа вампира горела от прикосновений человека. Сука, сука, мерзкая сука. Я не смею так о тебе думать, мой ангел. Пропади все пропадом, когда же рассвет?! Сто лет Инобытия — и эта пытка одержимостью, эта смесь жажды с ненавистью и тоской, эти дифирамбы пополам с бранью, эта ложь в одной куче с раздирающей искренностью… Капкан для призрака. Западня. Другая женщина рыдала в его воспоминаниях. Она захлебывалась слезами — и ее лилейно-белое прекрасное лицо покрыли кровавые разводы. Она комкала вымазанный в крови носовой платок и выкрикивала: — Неужели ты не понимаешь, что я обречена на тебя? Как ты можешь быть таким бесчувственным?! Мерзавец, красивый мерзавец! — Камилла, — говорил вампир в сторону, — ради Бога, объясни, отчего твоя обреченность обязывает к чему-то меня? — Если кто-то любит так, как я — эта любовь не может быть безответной! — страстно говорила Камилла, закапываясь прекрасными пальцами в волосы цвета песка незапамятным трагическим жестом. — Ты — мертвый монстр, у тебя нет сердца, я не знаю, как могу настолько тебя любить… — Я этого не достоин, — кивал вампир. — К чему тебе тратить душевные силы, чтобы привязать к себе такую бесчувственную тварь, как я? — Ты мне нужен, — шептала Камилла, схватив его за руки. — Я не могу без тебя, — и снова заливалась слезами. — Ну смилуйся надо мной, пожалей, если не можешь любить, презирай, но не уходи, видишь — я смирилась со всем… — Камилла, не унижай себя, — сказал тогда вампир. — Тебе не кажется, что ты придумала законный способ заставить меня позволить тебе мною питаться? — Витеевато, — усмехнулась Камилла. — Я не поэт, — сказал вампир с сожалением. — Говорить красиво не умею. Но это — по существу. — Вот как? — Камилла заломила брови скорбным углом. — Ну ладно. Будь проклят, Людвиг. Моя одержимость когда-нибудь тебе отольется. И не пытайся вымаливать прощение. — Я не пытаюсь, — сказал вампир, чувствуя ту тоску, которая всегда сопровождает абсолютное непонимание. Он плохо ощущал Камиллу; он только не сомневался, что ее одержимость имеет не много общего с любовью. Сочувствие смешивалось в его душе с брезгливостью, будто он видел трупные пятна на ее лунном лице. Вампир ушел и больше ни разу не встретился с ней. Переутонченное чутье Хозяина ночи иногда ловило слабый и смутный аромат ее духов и ее души, обозначавший ее недавнее присутствие — в «Лунном Бархате» ли, на ночной улице ли, в чьем-нибудь сне ли… Но каждый раз Камилла растворялась в Инобытии и теряла форму раньше, чем вампир успевал ее увидеть. Ее проклятие почти забылось — если по эту сторону бытия вообще может забыться проклятие. И, спустя сто лет, с вампиром вдруг случился запах девушки. Живой девушки. Глупой, вульгарной, жестокой, капризной. Не такой уж красивой. Но жаркое благоухание ее крови приковало вампира к ней тяжеленной цепью. Несокрушимой. Цепь тянула его душу к земле. Девушка гнала его прочь, но каждый раз имела в виду, что он должен будет вернуться. Вампир возвращался. Он кружил вокруг нее, как волк, готовый слизывать с земли запах ее следов. Девушка хотела и не хотела; вампир все помнил, все понимал и чувствовал дикий стыд, но приползал на брюхе, чтобы еще раз услышать ее
Вампир стоял, прислоняясь к стволу старого тополя, и смотрел в небо. Сквозь мутный бурый кисель из облаков и электрического света слабо светила молодая белесая луна. Вампир чувствовал спиной весенний гул жизни внутри дерева, а под ногами потихоньку пробуждалась трава. Мир вокруг был полон любовью до краев; вампир ощущал ее, как пропущенный через его тело электрический ток — ознобом и пронзительной болью. Город благоухал волосами девушки, тем самым тонким и прекрасным запахом, который она заливала тошнотворной вонью лака. Кожа вампира горела от прикосновений человека. Сука, сука, мерзкая сука. Я не смею так о тебе думать, мой ангел. Пропади все пропадом, когда же рассвет?! Сто лет Инобытия — и эта пытка одержимостью, эта смесь жажды с ненавистью и тоской, эти дифирамбы пополам с бранью, эта ложь в одной куче с раздирающей искренностью… Капкан для призрака. Западня. Другая женщина рыдала в его воспоминаниях. Она захлебывалась слезами — и ее лилейно-белое прекрасное лицо покрыли кровавые разводы. Она комкала вымазанный в крови носовой платок и выкрикивала: — Неужели ты не понимаешь, что я обречена на тебя? Как ты можешь быть таким бесчувственным?! Мерзавец, красивый мерзавец! — Камилла, — говорил вампир в сторону, — ради Бога, объясни, отчего твоя обреченность обязывает к чему-то меня? — Если кто-то любит так, как я — эта любовь не может быть безответной! — страстно говорила Камилла, закапываясь прекрасными пальцами в волосы цвета песка незапамятным трагическим жестом. — Ты — мертвый монстр, у тебя нет сердца, я не знаю, как могу настолько тебя любить… — Я этого не достоин, — кивал вампир. — К чему тебе тратить душевные силы, чтобы привязать к себе такую бесчувственную тварь, как я? — Ты мне нужен, — шептала Камилла, схватив его за руки. — Я не могу без тебя, — и снова заливалась слезами. — Ну смилуйся надо мной, пожалей, если не можешь любить, презирай, но не уходи, видишь — я смирилась со всем… — Камилла, не унижай себя, — сказал тогда вампир. — Тебе не кажется, что ты придумала законный способ заставить меня позволить тебе мною питаться? — Витеевато, — усмехнулась Камилла. — Я не поэт, — сказал вампир с сожалением. — Говорить красиво не умею. Но это — по существу. — Вот как? — Камилла заломила брови скорбным углом. — Ну ладно. Будь проклят, Людвиг. Моя одержимость когда-нибудь тебе отольется. И не пытайся вымаливать прощение. — Я не пытаюсь, — сказал вампир, чувствуя ту тоску, которая всегда сопровождает абсолютное непонимание. Он плохо ощущал Камиллу; он только не сомневался, что ее одержимость имеет не много общего с любовью. Сочувствие смешивалось в его душе с брезгливостью, будто он видел трупные пятна на ее лунном лице. Вампир ушел и больше ни разу не встретился с ней. Переутонченное чутье Хозяина ночи иногда ловило слабый и смутный аромат ее духов и ее души, обозначавший ее недавнее присутствие — в «Лунном Бархате» ли, на ночной улице ли, в чьем-нибудь сне ли… Но каждый раз Камилла растворялась в Инобытии и теряла форму раньше, чем вампир успевал ее увидеть. Ее проклятие почти забылось — если по эту сторону бытия вообще может забыться проклятие. И, спустя сто лет, с вампиром вдруг случился запах девушки. Живой девушки. Глупой, вульгарной, жестокой, капризной. Не такой уж красивой. Но жаркое благоухание ее крови приковало вампира к ней тяжеленной цепью. Несокрушимой. Цепь тянула его душу к земле. Девушка гнала его прочь, но каждый раз имела в виду, что он должен будет вернуться. Вампир возвращался. Он кружил вокруг нее, как волк, готовый слизывать с земли запах ее следов. Девушка хотела и не хотела; вампир все помнил, все понимал и чувствовал дикий стыд, но приползал на брюхе, чтобы еще раз услышать ее
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »
Последние комментарии
40 минут 18 секунд назад
4 часов 21 минут назад
4 часов 42 минут назад
5 часов 36 минут назад
8 часов 35 минут назад
8 часов 36 минут назад