За яблочки [Максим Андреевич Далин] (fb2) читать постранично, страница - 4

не скатилась с плеч:

— Ны-нн…. Нне надо! Ль-лия, пп-п…

— Ны-ны, пы-пы, придурок, — прошипела Камелия, отшвырнув шарф и отряхнув руки. — Зачем я тебя только послушалась, урод…

— Вв-вот! — тихо, виновато сказал Гуга и указал на пролом в бетонном заборе.

Камелия подошла, все еще кипя внутри, заглянула.

За забором обнаружился какой-то приземистый барак, быть может, временное жилье для рабочих — а перед ним, освещенные мутным светом все того же единственного в округе фонаря, корчились остовы деревьев.

— Ябб-блони! — восхищенно сказал Гуга.

Камелия хотела ехидно спросить, каким образом дебил определил, яблони это или березы — но вдруг прямо перед ее глазами начало происходить нечто в высшей степени странное.

Гнилые, высохшие стволы деревьев утратили плотность, дрогнули в сыром мареве и потекли, как отражения фонарей в асфальте. Через несколько мгновений они уже напоминали собственные копии из черного зеркального стекла — и на стеклянных деревьях на глазах распустились стеклянные цветы.

Влажный туман зимнего дождя дрожал на матово-белых лепестках, нежных, как дорогой фарфор; лепестки трепетали, источая тонкий и сладкий запах, осыпались — и плоды, темные и прозрачные, наливались из стеклянных завязей, будто впитывали в себя темноту, прозрачность, воду, холод и электрический свет оттепели…

Камелия каким-то образом, без всякого участия воли, оказалась рядом со стеклянными деревьями. Ее сапоги промокли в глубокой каше из воды и грязного снега, но это не имело ровно никакого значения. Последний проблеск здравого смысла подсказал, что эти грёзовые яблоки — плод обычной галлюцинации, но стеклянный сад у грязной стены был так реален, что сознание отмело эту мысль. Камелия вздохнула и потянулась к дереву руками.

Перед ней созревала ее панацея.

Гуга мягко отвел ее руку:

— Пп-погоди. Ддай, я… — и прежде, чем Камелия успела возразить, сорвал яблоко с тонким стеклянным или ледяным хрустом.

Яблоко лежало на его ладони, темное, полупрозрачное, и в его неяблочной глубине бродили золотистые огоньки — быть может, отражения далекого фонаря. Гуга протянул его Камелии.

— Это нельзя есть, — прошептала Камелия и облизнула сухие шершавые губы.

— Мы-мможно, — сказал Гуга, ухмыляясь. — Пп-пы… ппопробуй.

Камелия взяла яблоко осторожно, как горячее — но оно было холодным, холодным, как стекло, и упругим, как полагается яблоку. Камелия поднесла его к лицу. От ее спасения пахло дождевой водой, снегом, дальним лесом — и еле заметно настоящим яблоком. Камелия еще раз облизнула губы и прикоснулась к волшебному плоду зубами, ожидая, что они скрипнут по стеклянному боку.

А сок брызнул дождевой водой. Камелия глотнула — яблочная вода с зимних небес каким-то образом растворила ржавый гвоздь внутри и смыла болезненную усталость. Весь мир вокруг стал четок и ярок, а запах городского ветра, сырого и свежего, с примесью дыма, бензина и ближайшей помойки показался райским ароматом.

Камелия зажмурилась, наслаждаясь возвращающимися силами. Жизнь текла по венам солнечным жаром — от губ до кончиков пальцев. Камелия забыла и думать про Гугу, увлеченная этим огненным током — ей было так хорошо, что хотелось смеяться.

Она и рассмеялась. Потянулась, разминая мышцы для будущих танцев — для целой жизни танцев — и открыла глаза.

Деревьев больше не было. Светящийся туман плыл над развалинами.

Гибкие стеклянные щупальца живыми веревками оплели Гугу с ног до головы. Он стоял по колено в снегу, с рассеянной дурацкой улыбкой, и что-то неодолимое тянуло его вниз — страшно медленно, но вполне заметно.

— Ой, — прошептала Камелия, схватившись за собственные горящие щеки. — Что это?

— Ппы… ппустяки, — ухмыляясь, пробормотал Гуга. — Пы-плата.

Вот тут-то Камелия и вспомнила эту сказку целиком.

— Их нельзя рвать себе?! — закричала она, подскочила и начала отдирать стеклянную веревку, гибкую, как резина, вросшую прямо в куртейку с синенькой собачкой. — Да?! Эти гадские яблочки нельзя рвать себе?! Только — кому-то?! А цена — жизнь, поэтому их никто и не рвет?! Ты это знал?! Знал — и пошел?! Из-за меня?!

— Тты умная, — сказал Гуга с совершенно невозможным и не уместным восхищением. — Умная и кы-красивая. Ть-теперь ты пп-п… поправишься.

— Нет! — крикнула Камелия в ярости, ломая ногти о фантастическое живое стекло. — Я так не хочу! Это не честно!

— Чч-честно, — счастливо сказал Гуга. — Тты больше нь-не сердишься. Ть-тебе лучше.

— Я не хочу! — Камелия дернула веревку еще раз — и остановилась.

Черное дождевое стекло из-под пут неторопливо разлилось по телу Гуги, превращая его в статую из чистого льда — воды — тумана… То, что было живым теплым телом, растеклось в руках Камелии холодной водой и ушло в землю.

Камелия, горячая и полная до краев последней Гугиной радостью, как свежей кровью, медленно опустилась в снежную кашу, прижимая мокрые руки ко рту.

— Дура я, дура, — прошептала она.