В сторону южную [Ольга Романовна Мирошниченко] (fb2) читать постранично, страница - 3

вопросительно взглянула на нового пассажира, он кивнул ей, благодаря и освобождая от забот о себе; она пожала плечами и тихо закрыла за собой дверь.

«Вот я и накликала», — в смятении подумала Оксана, прислушиваясь к звукам за спиной.

Сухо зашуршала материя, он, видно, снял пухлое синтетическое полупальто, скрипнули сапоги. Покосившись, Оксана увидела, как осторожно, стараясь не шуметь, он положил на верхнюю полку портфель, потом пушистую меховую шапку, пригладил волосы и сел.

«Что же делать? Какая ненужная и тягостная встреча. Не можем же мы все время вот так в темноте сидеть два часа? Но ведь он не узнал меня пока, и надо сделать все, чтоб не узнал и потом, когда придется зажечь свет. Надо сделать все. Прошло пятнадцать лет, вон как он изменился, — значит, я тоже. Но ведь я его узнала. Значит… Нет. Этого нельзя. Он наверняка до Киева, и там на перроне как объяснить тому, кто будет встречать, и ему, кто есть кто. Один — давно забытый, другой — почти незнакомый человек. И с каждым все непросто, все как-то двусмысленно, нехорошо… Да уж, хуже и быть не может, чем случилось с Павлом».

Оксана отвернулась от окна.

В полутьме его лицо лишь угадывалось, выделяясь темным пятном на сером холсте диванного чехла. Принес он с собой запах «Шипра», пота и еле уловимый — спиртного, выпитого, видно, недавно и оттого пахнущего еще не противно.

— Опасно вы садились, — Оксана откашлялась, неожиданно охрип голос, — на ходу, опасно.

— С бригадиром заговорились, — после паузы откликнулся он.

Снова молчание, и когда у нее отлегло от сердца: «По-прежнему неразговорчив. Может, пронесет. Наверное, в ресторан уйдет, такие всегда в поезде в ресторане сидят», — он неожиданно спросил:

— До Киева?

— Да… А оттуда в Москву, в командировку, — добавила торопливо. «Ну, кажется, отреклась», — похвалила мысленно себя за сообразительность, но радости не испытала, будто сделала первый шаг по дороге, ведущей туда, куда ей совсем не хотелось идти.

Он завозился, вытащил что-то из кармана, чиркнул спичкой. Наклонил голову, прикуривая от огонька. Выступили из темноты широкий лоб, сдвинутые густые брови, горбатый нос.

Затянувшись, откинулся на спинку дивана. Он явно не собирался никуда уходить, и Оксана ощутила себя загнанной в угол. И она действительно была загнана в угол — сидела по-прежнему прижавшись к стене, подобрав под себя ноги. Даже встать было неловко. Весь узкий проход загораживали его широко расставленные ноги в сапогах. Гася спичку, Павел вытянул руку и чуть помедлил расставаться с огнем, словно хотел разглядеть лицо Оксаны. Она невольно подалась назад, но он аккуратно положил сгоревшую спичку в пепельницу и спросил быстро:

— А сами где живете?

— В Черновцах, — не задумываясь сказала Оксана. Ответ у нее уже был готов.

— Что ж прямым поездом до Москвы не поехали? — вопрос прозвучал равнодушно, и уверенность, что, кажется, обойдется, вернулась к Оксане.

— Дела в Киеве есть.

«А сейчас произойдет самое главное, сейчас уж окончательно поставим все точки», — подумала она и очень спокойно, слишком спокойно, спросила:

— А вы из этих краев?

— Станция Сокирки, село Сокирки, колхоз «Шлях коммунизму», — шутливо отрапортовал он и неожиданно добавил: — Улица Застанция.

— Во всех селах есть улица Застанция, — Оксана засмеялась, поддерживая его веселый тон. — Большое село?

— Большое.

— И река есть?

— Есть. Ворскла. Вор скла, — повторил Павел раздельно, — по-украински разумиетэ?

— То есть украла стекло, — Оксана снова засмеялась, — разумию.

— Да. Украла. И хоть те хны.

«Странная шутка, но, с другой стороны, с юмором у него всегда было плоховато. Слишком серьезно все воспринимал. И ту, детскую любовь — тоже слишком серьезно».

Отец ушел зимой пятьдесят седьмого. Ушел неожиданно. Не было перед этим ни скандалов, ни слез и покаяний матери. Просто вечером она помогла ему собрать большой кожаный чемодан и поехала провожать на вокзал. Оксане с Галей в голову не пришло, что он уезжает от них навсегда, и он не был с ними непривычно нежен при прощании, не говорил каких-то особенных слов, даже своей любимице Оксане не показал ничем, что это не обычная командировка, каких было много, а разлука навсегда. Только став взрослой, Оксана поняла его, поняла, каким страшным был для него тот вечер и как защитил он всех их от своего горя. Он уехал в Заполярье на большую стройку, слал им оттуда спокойные веселые письма, передавал в конце привет матери. Они думали, что он пишет ей отдельно, и поняли, что это не так, лишь тогда, когда в доме появился Андрей Львович. Он появился осенью, а на лето мать услала их к бабушке в Сокирки.

Их было трое, долговязых московских девчонок. Оксана, пятнадцатилетняя Галя, задававшаяся своим старшинством, и их двоюродная сестра, восьмилетняя Танька. Всю дорогу до Сокирок Танька ссорилась и пререкалась с Галей. И вправду, Галя очень важничала, была строже, чем мама, на ночь