Голубая глубина [Ольга Рэйн] (fb2) читать постранично, страница - 9

полагалось.

В конце года меня опять вызвали к директору, я ждал перевода в новый колледж, с новым языком — возможно, суахили или венгерским, но мсье Жером вздохнул слишком скорбно, указывая мне на стул, чтобы я сел, чтобы не упал от того, что он имел мне сообщить.

Тело лежало в гробу, непохожее на папу, будто вовсе им не было. Заострившиеся черты, металлический отблеск на коже. Терминатор, закороченный водкой и героином.

Дед Егор подошел, похлопал папу по мертвой щеке.

— Эх, Юрочка, — сказал тихо. Повернулся и ушел.

У бабушки в Питере случился сердечный приступ, и ни она, ни Ника приехать на похороны не смогли.

— …пепел к пеплу, прах к праху, — читал над папиным телом дядя Анатолий, рукоположенный в Ватикане. А потом прибавил: — Аку ийя хонору валаари кай.

— Валаари кай, — эхом пронеслось по толпе.

Все склонили головы. Я не стал.

— Оставайся на лето, — сказал дядя Вова, скупым жестом указывая мне, что где-то там, в недрах огромной квартиры, за джунглями оранжереи, есть гостевая спальня. — Поди соскучился. Столько лет… В сентябре в Америку поедешь учиться. На кого ты там собирался-то?

Я сказал, что хотел бы стать психологом. Дядя Вова хмыкнул и покачал головой — «нет».

— Зачем тогда спрашивали?

— Ты гонор-то притуши, да? Девиз наш помнишь? Семье не нужен психолог. Экономист вот нам нужен или, если душа просит гуманитарного, то переводчик.

5. НИКА

— И жениться придется, — сказала Аня, не отрывая глаз от девушки на танцполе. — Как двадцать свечек на торте задуешь — сразу давление включают. Мне уже год мозг полируют…

Танцовщица сняла джемпер, оставшись в тоненькой майке, почти ничего не скрывавшей. У меня во рту пересохло, Аня облизала губы, отвернулась, залпом допила коктейль.

— Кстати, если у тебя нет вариантов, женись на мне, — сказала она, поднимаясь. — Мне, видишь ли, фиолетово. Тебя я хоть слегка люблю.

— Как сорок тысяч братьев, — она шла к танцполу, и я повысил голос, — любить не могут?

— Могут!

Через пять минут она уже танцевала с девушкой, что-то шептала ей на ухо. Они очень красиво выглядели вместе. Мы поехали к Ане домой все втроем, и вечер закончился так, как утром еще девственный я и предположить не мог. Уже не мальчиком, но мужем меня выгнали из кровати на кухню «курить». Я не курил, но в холодильнике нашелся лимонад. Я выдул три стакана, прочитал почту и СМС-ки — бабушка срочно звала в Питер.

Под смех и вздохи из спальни я уже почти задремал в глубоком кресле, но девчонки тоже пришли на кухню, достали ликер, сигареты, Аня шлепнулась мне на колени — горячая кожа к коже, — и сон как рукой сняло.

Ника стояла в толпе встречающих пассажиров «Сапсана» — на ней были джинсы и белая футболка, она улыбалась и махала мне самодельным флажком с надписью «КИР!(илл)».

Я узнал сестру глазами, сердцем, всем телом. Будто моя юная мама смотрела на меня из зеркала плоти, смеялась со мною, снова любила меня. Только волосы были темные, папины.

— Я не плакала, — сказала Ника и налила себе еще кофе. — Я хотела, но никак не могла. Я папу почти и не знала же, он приезжал пару раз в году. В прошлом месяце мы в Москву ездили. Бабушка была на семейной встрече, а мы с папой в кино ходили, парк, карусели, такое… Потом она вернулась, и они друг на друга кричали в саду. Он ушел, и больше я его не видела. А она со мной три дня не разговаривала почти, ходила бледная, будто не в себе. Я переживала так, думала — что я-то сделала? Ну и вот — ей «скорая», мне звонок про папу…

Она вздохнула, поправила волосы. Слишком взрослая для четырнадцати лет. Слишком грустная.

— Бабушка сказала, нам с тобой надо провести вместе как можно больше времени «напоследок». Она вообще странно говорить стала. Забывает многое. Иногда по нескольку минут в стенку смотрит или на меня. Криповато.

На Никиной щеке осталась крошка от пирожного, я потянулся смахнуть, и кровь ударила мне в голову.

— Ну что, брат? Погуляем по памятным местам Северной столицы?

Мы шли по Невскому, и я надеялся, что «напоследок» относится к моему отъезду в Принстон. Не мог же семейный жребий пасть на Нику? Из полусотни детей в семье?

Не мог?

Глаза у бабушки Наташи были совершенно мертвые. Синие, пустые, смотрели с осунувшегося лица.

— Кирюшенька, — сказала она с тенью прежней своей улыбки.

Я молча смотрел на нее, пока она не кивнула.

Мы почти не разговаривали, пока Ника, зевая, не ушла спать.

— Еще бы полтора года… — застонала бабушка, уронив голову на руки, — и все, и забыли бы про жребий. Ох, лучше бы я тогда еще, как Маша, сама в бассейн прыгнула, не успев полюбить… Внученька, доченька, сердечко мое…

Старая она теперь стала, совсем внезапно старая.

Я сказал ей, что я хотел бы сделать.

— Только я не знаю как, — сказал я.

— Неужели ты думаешь, что за сотни поколений, предающих своих детей, никто не пытался?