Берко кантонист [Сергей Тимофеевич Григорьев] (fb2) читать постранично, страница - 5

Одеваясь, оба дрожали — больше от страха, чем от холода.

— Не лучше ли нам вернуться, Берко?

— Нет, уж давай кончим, что затеяли. Пойдем в лес, я знаю там чудесную полянку. Там помолимся и прочтем псалом.

Крепко прижимая к груди молитвенник и псалтирь Давида, мальчишки забрались в чащу темного уже леса по коровьей тропке. Вот и полянка — тут посветлее.

Мойше и Берко встали посреди полянки. В небе загорелась звезда. Взглядывая то на нее, то в книгу, Берко читал, а Мойше повторял за ним слова молитвы.

В кустах зашуршало. Мойше задрожал.

— Я не могу больше, Берко. Там чорт!

— Что значит, не могу? Запри в себе дух. Осталось прочесть псалом.

Он раскрыл псалтирь, и согласными голосами они семь раз прочли псалом, который должен был их превратить своей чудесной силой в невидимок.

— Ты слышишь, Берко, как бьется мое сердце?

— Нет. А у меня выпрыгнет сейчас совсем. Мойше, крепко зажмурь глаза.

— Зажмурил. А ты?

— Я тоже. Ну, теперь мы уже должны делаться невидимыми. Подождем еще немного, и, как я скажу «раз — два — три», открывай глаза.

— Хорошо… Слышишь, Берко, кто-то тут есть в кустах.

— Так что же? Он нас не увидит, мы же с тобой сейчас станем невидимыми. Ну, слушай: раз — два — три!

Берко и Мойше оба разом раскрыли глаза.

— Ты видишь меня, Берко?

— Совершенно ясно. У тебя на носу веснушки. А ты меня, Мойше?

— Вижу, Берко.

— Кого?

— Тебя. У тебя щека расцарапана.

— Это меня веткой. Ну что же?

— Знаешь, что я думаю, Берко: ведь мы оба с тобой теперь невидимки и потому, быть может, и видим друг друга. Это очень удобно для невидимок, правда? А посторонний человек не увидел бы нас.

— Возможно, что и так!

— Эй, вы, олухи, — вдруг кто-то крикнул позади мальчишек, — я тоже вижу вас прекрасно!

Мальчишки обмерли от страха и не знали что — бежать или упасть на землю.

Кто-то сзади облапил Берко с Мойшей и со смехом повалил их на траву.

— Шма Израиль!^[7] — воскликнул в ужасе Мойше. — Это чорт!

— Ха-ха-ха! Я не чорт, а такой же еврей, как и вы оба, — только я чуточку поумнее вас… Полюбуйтесь на меня!

Лапы незнакомца разжались, освободив мальчишек. Они могли теперь оглянуться и посмотреть на свидетеля их неудачного колдовства.

Это был небольшого роста горбун с длинными руками. Из-под облупленного лакового козырька его фуражки глянули веселые глаза под косматыми рыжими бровями, рваный кафтан был распахнут на горбатой груди, показывая грязную холщовую рубаху; на ногах из-под коротких панталон смотрели чулки с прорехами и стоптанные туфли.

— Ну что, хорош? — насмешливо спросил горбун Берка, который осматривал его скорее с любопытством, чем со страхом.

— Чтобы да, так нет, — деликатно ответил Берко.

— Ха-ха-ха! Ну, а тебе я понравился?

Мойше покосился на горбуна и ответил робко:

— Да, вы довольно красивы.

— Ага! Стало быть, у тебя горб внутри. Ну, садись, детки, на траву и потолкуем. Вы постились?

— Да.

— Значит, хотите есть.

Горбун достал из кармана бублики, сыр и фунтик с вишнями.

— Кушайте, детки. А я уж набил свой барабан! Горбун хлопнул себя по животу ладонью. Втроем они уселись на траве, и «невидимки» принялись за еду, забыв о своей неудаче.

— Запомните, ребята: кто любит сам поесть, тот охотно и с любовью кормит и другого. А постники все сквалыги.

— Как вас зовут? — спросил Берко.

— Меня? По-разному: Ициг-Шпицик, Хайкл-Пайкл, Эли-Гели, Айзик-Лайзик…

— Кто же будете вы? — робко спросил его Мойше.

— А как ты думаешь, пузырь?

— Я думаю, что вы — лец^[8].

— Ага, стало быть, ты веришь в чертовщину. Ну, малый, хотя я сам и похож на чорта, но могу тебя уверить — ни леших, ни чертей нет на свете.

— Но кто же ты? — спросил Берко.

— Вот это мне по душе, что ты меня зовешь без церемоний на «ты». Продолжай так. Я уже сказал вам, что меня зовут Хайкл-Пайкл. Хайкл — мое имя, а пайкл — мой инструмент, по тому что я играю в оркестре, на бубне. Вот послушайте.

Горбун надул щеки и, ударяя по ним кулаком, прищелкивал языком; в общем было очень похоже на звуки бубна.

— Я бадхон^[9], дети мои, в оркестре, который приглашен из города играть на свадьбах в Купно. Возможно, что во время набора мы будем играть в трактире одного тутошнего живодера, ребе Шезори.

— Это мой отец, — сказал Мойше.

— Мм! Ну, а твой отец, я вижу по твоей одежде, Берко, вероятно, более почтенное лицо в этом обществе?

— Мой отец был водовозом, а теперь поступил к ребе Шезори балагулой.

— Ага! Ну, передай своему отцу, Берко, почтение. Да ступайте, тараканы, домой; уже не рано, делается совсем темно, и мне пора соснуть.

— Как, Пайкл, ты будешь спать здесь, в лесу?

— Почему бы нет? Ведь я похож на лешего? Спокойной ночи… Забирайте свои дрянные книжонки и убирайтесь.

Пайкл сладко зевнул и повалился на траву. Берко и Мойше пошли домой. Оба молчали.