Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
дубина, каменный топор, копье. Вот он, «прогресс человечества», как на ладони: копьем одного человека можно убить, мечом да саблей — поболее; потом — порох, мушкет, кремневое ружье, винтовка, пулемет, динамит, снаряды, бомбы да мины. Последняя война, Отечественная, погуляла по этой земле уже не с копьем, а танками, самолетами, бомбами, пулеметами, пушками и прочим «прогрессом». Народу здесь полегло, что травы. Цвела земля кровью да ржой.
Старики, женщины, дети спасались от погибели в земляных норах у подножья этого кургана, в Зимовной балке. Но не дай бог, война новая, теперь и в норах не спасутся. Атомные, водородные да нейтронные бомбы. Все воюем, воюем… А земли все больше пустой, безлюдной. Вот она — на многие десятки верст.
Такие вот странные мысли… А куда от них денешься? Тем более здесь, в дороге, по пустынной замерзшей реке, по хрусткому снегу. Впереди — бело и позади — бело. Погожий день разгорается. Зимний займищный лес молчалив. Птица — в отлете да у жилья человечьего, где прокормиться легче. Лишь орел-белохвост высматривает добычу. Солнце сияет в белом веере перьев.
Позднее у Малоголубинского хутора видел еще пару орлов. Они кружили и кружили высоко. Доносилось нежное: «Крэк-крэк… Крэк-крэк…»
Значит, близко весна.
Берег горный, высокий, по-зимнему темен, суров. А по берегу луговому займищному вербовые заросли, талы в солнечном дне уже розовеют и рдеют, наливаясь весенним соком.
Позднее, в один из дней хуторского гостеванья, в утренний час увидел я на коньке сарая хохлатого жаворонка. Вернее, сначала услышал, себе не поверив. Две ночи подряд было морозно, утром на термометре минус двадцать семь. Но вдруг слышу негромкую жаворонка трель: «Тюрлю… Тюрлю-лю… Тень-тень…» Сидит на коньке сарая и пожуркивает, словно вспоминает: не забыл ли за долгую зиму песню свою.
Пасмурное утро. Снежок перепархивает. Нынче вроде оттеплело. Но — зима. Снег лежит. На Дону — метровый лед. Лунку бурить — взопреешь. А жаворонок поет вполголоса. Значит, весна уже недалеко.
Но это было потом, уже на хуторе, где я пробыл неделю. Понемногу рыбачил на речке Голубой, в Голубинском заливе, на Устье. Ходил да бродил по местам знакомым, по людям, которых давно не видал. Их осталось так мало — старых людей на умирающем хуторе. Каждый год на кладбище — новые могилы. Кладбище просторное. Много земли.
На склоне дня обычно выходил я к Дону. Рыбачил ли, просто бродил. Но к вечеру выбирался к донскому простору. Порой было ветрено. По Дону, по льду идет верховая метель дымными вилючими столбами или низовая кура струится змеистыми ручьями, обтекая заструги. Ветрено. Но в затишке, у берегового кургана, уютно.
Все ниже опускается солнце. Синие сумерки туманятся, помалу густея в береговой гущине голых деревьев, растекаясь и полоняя ледовый простор. От земли быстро темнеет. Окрестность на глазах умаляется. Чернолесье все ближе. И лишь над холмами в разрывах облаков еще светит белое солнце и голубеет небо, потому что февраль на исходе и скоро придет весна.
Ночами трещал мороз. Сороки сбивались к дому, ночуя под застрехами да в сараях. Дни стояли тихие, ясные, по утрам в сияющем розовом инее.
Собираясь в обратный путь, я загодя радовался: по морозцу да с солнышком хорошо шагать. Но человек лишь располагает. Ночью оттеплело, день поднимался пасмурный, повалил снег.
— Может, останешься? — предложил мне хозяин. — Завтра должна быть машина. А то завалишься где-нибудь, заметет…
— Это вас заметет, — усмехнулся я, вспоминая, как выбирался отсюда же в такую погоду на своей «Ниве» да еще два трактора мне помогали.
— Гляди… Хозяин — баран, как говорят калмыки.
А вот глядеть было вовсе некуда. Когда я вышел на Дон, снег повалил гуще. Вокруг — мутная бель. Ни лесистого займища не видать, ни высоких обрывистых холмов. Снег под ногами мягкий, шагов не слыхать. Глухая тишь.
На малом хуторе даже в такую пору что-то да прозвучит, звякнет, прошелестит. Там — птицы, собаки, кошки, живые люди.
А здесь — обложенная густым снегопадом мертвая тишь. С непривычки не по себе делается. Встанешь. Ни звука. Лишь порой еле слышное царапанье снежинок по жесткой ткани куртки и башлыка. Еле слышное.
Под ногами — прикрытый снегом толстый метровый лед. Под ним — темная текучая вода. У самого дна, во тьме, в зимовальных ямах стоят недвижные рыбы. Все — немое, глухое, беззвучное. Лишь порою пушечно треснет лед, разрывая тишину и — от берега к берегу — тяжелый панцирь.
В лесу даже в тихую пору ветка треснет, лист сухой прошуршит, легким гулом ли, шелестом пройдет верховой ветер. В чистом поле порой шевельнется сухая былка, полевая мышь пробежит.
А здесь — ни птицы, ни зверя… Речное русло, укрытое низким небом, берегами и снегопадом, который все гуще и все ближе обрезает округу, смыкая глухую тишь, шаг за шагом.
Но этот белый плен нынче вовсе не в тягость, потому что вокруг на многие километры все свое: земля, вода, небо. Нынче под ногами
Последние комментарии
1 час 23 минут назад
1 час 56 минут назад
2 часов 52 минут назад
17 часов 54 минут назад
20 часов 27 минут назад
20 часов 56 минут назад