Фарос [Гай Хейли] (fb2) читать постранично, страница - 2

Обердей оказался испорчен, а потому стал недостоин легиона.

Сервитор приближался, занося циркулярную пилу над головой. Неофит закричал ему в лицо, давая выход злости и стыду, и, уперев клинок в левую руку, принял удар пилы на лезвие. С металла посыпались искры, шипя на голой коже. Он приветствовал эту боль. Близость смерти заостряла недоразвитые рефлексы. Если он проиграет, то хотя бы успеет впервые почувствовать себя легионером.

Сервитор был невероятно силен. Мышцы ныли под напором, но скаут держался. Противник зарычал, окатив его лицо лишенным запаха дыханием.

Обердей уступил и, используя направление атаки против сервитора, вынудил массивную тушу пошатнуться, поразившись при этом собственной силе. Его до сих пор изумляла мощь, которой его наделили. Совсем недавно у него были слабые мышцы типичного подростка, но теперь руки стали толстыми и могучими. Последние два года синтетические биохимикаты разгоняли его метаболизм до предела, а дополнительные органы контролировали все аспекты организма. Когда их работа будет закончена, ненадежные, возникшие в результате череды случайностей системы обретут совершенство. За считанные десятилетия Император довел до идеала то, что после миллионов лет эволюции оставалось неуклюжим и незаконченным.

Обердею оставалось четыре месяца до последней аттестации, и его развитие еще не завершилось. Горло до сих пор болело от последней серии имплантатов, и ему только предстояло достичь окончательных роста и силы. Человекоподобная машина же, с которой он сражался, считалась одним из самых мощных тренажеров в арсенале. Она предназначалась для того, чтобы испытывать на прочность полноценных боевых братьев, а Обердей, как он со злостью себе напомнил, легионером еще не стал.

Из вокса, имплантированного в грудь боевого сервитора, вырывался животный рев. Двигаясь с плавностью, которая составляла абсурдный контраст с его уродством, он обратил падение в смертоносную атаку: развернулся всем телом, вытянув руки, и направил сверкающее острие меча к животу неофита. Тот прогнулся, и острие лишь царапнуло кожу, оставив неглубокую рану. Машина крутанулась, проводя горизонтальный удар вращающейся пилой, на который Обердей едва успел ответить. От неловкого парирования меч задрожал так, что онемели пальцы, и он перехватил клинок поудобнее, одновременно отскакивая назад.

Словно вживую послышался голос сержанта Арка: «Не сжимай его так крепко, парень!» Он мысленно обругал себя за беспечность и слабость.

Машина обошла его по кругу. Обердей успел лишь напрячься, когда она опять бросилась к нему, шипя поршнями и тяжело стуча ногами по металлическому полу клетки, и ударила в грудь армированной головой, выбив воздух из легких и отшвырнув через весь зал на решетку. Та завибрировала от столкновения. Киборг предплечьем отвел его ведущую руку назад и вниз, так что металлические штифты, крепящие протез к костям, больно впились в запястье юного воина, дважды ударил ею о решетку, пока меч не выпал из предательских пальцев, а затем надавил мясистой частью предплечья на горло. Прикрепленная к руке пила оглушительно жужжала прямо над левым ухом Обердея. Лезвие впилось в щеку, из нее и уха брызнула кровь. Неофит дернулся назад. Сервитор мог отрезать ему голову в любой момент, но вместо этого давил на трахею, намереваясь задушить.

Обердей пытался вдохнуть, чувствуя, как изгибается под давлением хрупкая подъязычная кость. Сервитор сверкал глазами. В них не было ничего человеческого, только запрограммированные ненависть и потребность убивать.

Обердея ждала смерть, и он был рад этому.

Он больше не мог выносить сны. Тьма наступала. Однажды услышав шепот под Фаросом, он стал жертвой постоянного страха перед бедой столь огромной и ужасной, что тот выжег из его души всю надежду. Обердей знал, что не может ничего предотвратить.

Это знание терзало его, лишало сна.

Шесть недель в апотекарионе. После отбоя он лежал с закрытыми глазами, проводя целые ночи в горячечном не-сне, возвращавшем его во тьму под горой, к обитавшим там жутким истинам. Каждый дневной цикл после пробуждения — если это можно было назвать пробуждением — начинался с одним и тем же дурным предчувствием.

Страх и знание его погубят. Именно страх привел его в тренировочный зал посреди ночи.

Горло сомкнулось. Организм предпринимал все усилия, чтобы сберечь кислород. Сервитор рычал в запрограммированной ярости. Вены Обердея вздулись, лицо покраснело. Казалось, что глаза сейчас лопнут.

Он в отчаянии плюнул сервитору в лицо.

Плевок вышел неудачный: из-за сдавленного горла не получилось выплюнуть достаточно яда из железы Бетчера, да и тот не достиг цели. В сервитора ударило лишь облако брызг.

Ослепленный киборг отшатнулся. Обердей бросился вбок, и пришедший в себя сервитор рассек пилой воздух в том самом месте, где мгновение назад была голова скаута. Боевая аугметика врезалась в решетку клетки с такой силой, что