Иллюзия (СИ) [Люрен] (fb2) читать постранично, страница - 3

заменить, интересно, я бы тоже свалила? Или, быть может, осталась до самого конца, как слуга с обнищавшим и безумным господином?

Какая-то одноклассница говорила, что безумие — признак гения. Что они видят суть вещей. Мне сделалось смешно и горько. Но больше — противно. Я была в психушке. Никаких гениев там не было.

То был зимний вечер, и я забирала мать из больницы, куда её направили из обычной после очередного приступа. Какому-то придурочному гению взбрело построить психушку у черта на рогах, там, где бескрайний лес, пустыри и старая грязная остановка с поездами, останавливающимися там раз в сто лет. Ветер завывал, и с каждой секундой набирал силу, входя во вкус. Он обступал меня со всех сторон и выл. Это был голос Серого Города. Голос чернильного леса и голых веток, тянущих ко мне свои узловатые пальцы.

Когда подходила ко психушке, звуки города затихали, будто мир оставался позади вместе с его суетливыми обитателями и рёвом машин. Серое здание, окруженное темными деревьями, в окнах зловеще горел свет, как маяк, разгоняющий полночную тьму. Мать почему-то долго не выходила из кабинета, и пока я ждала её, то смотрела на пустые коридоры. Аромат спирта и немытых тел вгонял меня в тоску и желание свернуться в клубок и оказаться как можно дальше отсюда. К нему примешался запах лавандового средства для мытья полов. Ненавижу лаванду. Время текло медленно, обволакивая меня и укачивая, словно колыбель, и я даже почти примирилась с нестерпимой вонью, но тут сладостные цепи разрушила непонятно откуда взявшаяся старушка. Половина волос у неё выпала, а тело было настолько тощим, что казалось, будто у неё не было мышц, лишь серая кожа свисала с костей. Не замечая меня, она молча пошла по коридору. И вдруг открыла рот, высунув язык чуть ли не до подбородка, и начала сипеть: «Бя-я-я-я, бя-я-я-я». И повторяла этот слог, и повторяла, а я мечтала слиться со стеной. Мурашки бежали по покрывающейся противным липким потом по коже, под ложечкой засосало. Казалось, тело перестало принадлежать мне, я не могла пошевелить даже пальцем. Мне подумалось, что моё сердце стучит настолько громко, что его услышит весь мир. Потом начали выходить другие. Они бегали, вертели головами, на меня даже не смотрели. А я боялась даже дышать, чтобы они не бросились на меня и не растерзали. Их глаза смотрели в никуда. Как у мертвецов. Такой взгляд был у моего отца, когда я видела его в последний раз. Потом вышла мать. Она была какой-то вялой. После я узнала, что её накачали какими-то транквилизаторами. В полном молчании мы ехали домой. Она была похожа на восковую куклу, и какая-то часть меня, часть, которую я старалась игнорировать, понимала, что это уже не моя мать, а пустая оболочка, которая уже никогда не станет обратно человеком.

====== Одиночество в толпе ======

После перехода в среднюю школу начался круговорот лиц. Девушки, парни, светловолосые, темноволосые, красивые и не очень, шумные и тихие… Они менялись с бешеной скоростью. Мне было всё равно, с кем я. Это не имело значения. Всё равно я была одинокой. Я понимала, что они не любят меня, а я не люблю их. Они общались со мной и друг с другом, пока это было выгодно. А я была с ними, потому что хотела заглушить тишину внутри себя. С кем угодно, куда угодно. Лишь бы не возвращаться домой. Лишь бы существовать.

Забавно, я никогда не осуждала людей за их образ жизни. Это их дело, говорила я. И меня называли доброй. Но они не знали, что это всё потому, что меня волнуют только мои проблемы. Я умела хранить чужие секреты, потому что мне было наплевать. Я была общительной и заводной, потому что ненавидела свою квартиру, один вид ржавой железной двери с номером «31» доводил меня до истерики, потому что там меня ждало безвольное тело в кровати, пустой холодильник и упрёки сестры с братом, которые не хотели ничего делать по дому.

Усугублял всё и обвиняющий взгляд сестры. После похорон она мне сказала, отвернувшись: «Отец из-за тебя умер».

Может, она права. Я накричала на него накануне. После даже разговаривать с ним не желала, заперлась в ванне и сидела, пока он не ушел. Поэтому каждый раз, когда я проходила ночью мимо комнаты, где он умер, я ожидала, что вот-вот скрипучая дверь откроется, и покажется его бледный призрак, с безмолвным укором глядящий на меня своими бездонными чёрными глазами. И спросит: «За что, Самми? За что?» И казалось, что в кровати я вижу очертания оцепеневшего тела, похожего на восковую куклу. И глаза, которые не закрывались. И шум, доносящийся из живота из-за брожения алкоголя.

Мать положили в психиатрическую клинику, когда мне было 14, и лечилась она там год с лишним. Врачи утверждали, что они не знают, выздоровеет ли мать, но по их взгляду было ясно: шансы невелики. За мной присматривала соседка, которой было на меня откровенно плевать, и вызвалась она мне помогать только по старой дружбе с моей мамой. В школе узнали об этом, и всё, пошло-поехало…