Четвертое измерение [Евгений Андреевич Салиас] (fb2) читать постранично, страница - 4

крайне строго. Когда он был уже на четвертом курсе, кто-то из товарищей передал ему вновь вышедшую книгу известного русского философа.

Этот ученый, имя которого было не только известно в России, но которого переводили на иностранные языки уже давно писал в журналах. Его статьи попадались Базанову и были ему симпатичны.

Теперь ученый, по фамилии Заквашин, издал свой большой долголетний труд. Книга произвела большое впечатление. Это был крупный вклад в науку, который мог сделать честь любой нации.

Базанов не прочел, а проглотил сочинение, затем, перечитал его несколько раз, и впечатление было настолько сильно, что он в продолжение месяца не мог ничем заниматься. Более всего поразило молодого человека то, что в этом сочинении он нашел несколько своих мыслей.

Это было и лестно, и страшно, как бывает оно страшно для всякой несамонадеянной натуры.

«Неужели я умнее, нежели думаю о себе? — повторял Базанов. — Неужели из меня что-нибудь со временем выйдет?»

Во всяком случае сочинение Заквашина сделалось настольною книгой молодого человека. Даже Шопенгауэр удалился на второй план. На первом плане был русский философ — Заквашин. Все, что читал Базанов в журналах и газетах о книге своего любимого автора, увеличивало его обожание к нему, доходившее до боготворения, так как отечественная критика, всегда строгая, всегда скупая на похвалы, ставила труд Заквашина чрезвычайно высоко.

Не прошло трех месяцев после появления книги, как Заквашин, уже давно известный читателям специалистам по предмету, стал известен массе читающей публики.

Книгу находили настолько популярною, язык настолько простым и удобопонятным, что советовали читать всем. В книге было даже много поэзии. Нравственный облик автора сквозил повсюду и был симпатичен до нельзя. Идеалист-автор чувствовался ясно и ярко.

За все время своего пребывания на четвертом курсе и по приезде к матери Базанов только и бредил: идти по стопам автора любимой книги. По его мнению, Заквашин сказал новое могучее слово и пошел далее Шопенгауэра. Базанов только и мечтал теперь об одном:- съездить в Москву, где жил знаменитый философ, и удостоиться увидеть и услышать его.

По приезде он тотчас же объявил это матери.

— Зачем собственно? — спрашивала Пелагея Степановна.

— Мне хочется видеть, маменька, такого человека, каких мало на свете. Может быть, даже нет ни одного подобного. Знакомство с ним может повлиять на всю мою жизнь. Мне кажется, что он ни скажи — будет для меня законом. Прикажи он мне в монахи идти — пойду! Прикажи в матросы, что ли, идти — тоже пойду! Такова у меня вера в него..

— Вот этого-то я и опасаюсь, Костя!.. — вздыхала мать. — Это в тебе в одном, этакое… чудное. Написал человек книжку, ты прочел и готов ему больше поверить, чем родной матери.

Однако Пелагея Степановна, разумеется, не стала противиться затее сына. Она была даже рада, что домосед сын прокатится до Москвы, прогуляется. Так как он часто говорил о поездке в Москву, а сам не собирался, то Пелагея Степановна начала уже сама напоминать ему. Молодой человек отвечал, что еще успеет и отлагал отъезд.

А причина была простая.

Базанов не хотел брать денег у матери и тратить их на путешествие. Он давно решил, что по выходе из университета будет жить в доме матери и пользоваться сообща небольшими средствами, но все, что явится исключительною тратой в его жизни, он должен заработать и оплатить сам. Он не мог даже представить себе, что возьмет у матери на поездку в Москву сто рублей, которые она может истратить по дому, или на себя.

Так как никаких личных средств у него не было, то он прежде поступления на службу решил добывать их иным путем — журнальною работой. Он решил написать небольшую статью, отправить ее в один из столичных журналов и, получив гонорар, ехать в Москву.

Как желалось Базанову, так и вышло. Статья была принята в редакции журнала, а затем он получил гонорар и очень любезное приглашение — продолжать сотрудничать. День получения денежного пакета с почты стал памятным днем в его жизни.

«Почем знать, думалось ему, может-быть, это — первый шаг на поприще, которое, конечно, не имеет ничего общего с губернаторскою канцелярией, опечалит сначала мать, но затем, быть-может, сделает ее счастливою.»

Новый приятель молодого человека, Стурин, тоже узнал о намерении Базанова — съездить в Москву, находил это совершенно естественным, но однако относился скептически к результатам поездки.

— Книгу я читал, говорил он Базанову. — Умно написана! Я не философ, я профан, наукой философию не считаю… По моему, это — толчение воды, с тою разницей, что какой-нибудь ваш Гегель толчет воду левою рукой, а Шопенгауэр — правою, а третий какой-нибудь там… Кант, что ли, держал пест зубами, что ли. Но толчение годы все одно и то же.

На подобные речи Базанов только усмехался и отвечал иногда шутками.

— Во всяком случае, — говорил он, — философия — старшая сестра всех наук.

— По своему