Сказки Леты [Елена Блонди] (fb2) читать постранично, страница - 4

скользнул по необкусанному зеленому боку.

— К мужу, — ее немного покоробило, сразу на ты, но, с другой стороны, тебе ли быть в печали, Лета, мальчик, наверное, решил — почти ровесница? Но вот твой сын Тимофей, в свои пять лет обращается на вы к посторонним барышням и Лета страшно веселится, видя, как это действует на девушек даже детсадовского возраста. Глупые мужчины, не понимают, как все просто. Хотя… Можно ведь еще проще и все равно они будут в выигрыше.

— Ты замужем? А лет сколько? — Петя заворочался, обминая простыню вокруг худых боков.

— Двадцать семь, — честно сказала Лета, убавив себе год. Ну, ладно, почти два.

— Да, ну! — Петя сел, под простыней обозначились согнутые колени, — я думал, тебе лет двадцать! — подумал и добавил, — вам…

— Давай уж на ты будем. Если не против.

— Давай. А мне… — он немного подумал и решительно закончил, — восемнадцать.

Лета быстро произвела в уме нехитрые вычисления. Ну, пару лет наверняка прибавил себе. И ладно.

— Учиться едешь? Или к бабушке?

В Харьков из Южноморска вечно ехали студенты и студентки. Везли с собой пузатые пакеты, набитые быстрой лапшой и домашними харчами, чтоб не тратить во время сессии деньги на еду. Шумели и смеялись.

— Я пианист, — сказал Петя и повел перед собой длинными руками, раскидывая в темном воздухе пальцы. Тонкие запястья были чуть темнее белоснежных рукавов, но терялись на фоне белой простыни. Поезд качнуло, пальцы четко обозначились в темноте над полом, — учусь в музыкальном, последний курс.

— Надо же. В первый раз вижу живого пианиста.

Мальчик хмыкнул. Лета откусила от яблока, небольшой кусочек, чтоб прожевать быстро. Она едет в ночном поезде, в одном купе с пианистом. И, похоже, в вагоне кроме них — только круглобокая проводница Надя. И та наверняка спит. Во всем этом было немножко сказки.

— Расскажешь?

— А? Что рассказать?

Она села напротив так же, как сидел он — скрестив под простыней ноги и откинувшись на прохладный пластик стены.

— А все. Как это — быть пианистом? Тебе нравится?

— Ну. Да, нравится. Раньше тоскливо было, когда был мелким, а сейчас так, кайфово. У меня руки хорошие, видишь, пальцы какие?

— Вижу…

В полумраке белело красивое лицо, именно так, подумала Лета, и должен выглядеть пианист, с тонким лицом под темными густыми волосами. И глаза темные, глубокие, с тайным в них блеском.

— Это называется «широкая ладонь», когда рано начинаешь играть, с детства, то при такой длине пальцев, ладонь кажется шире, чем она есть. Мне легко играть, все достаю, но постоянно нужно упражняться, чтоб гибкость не терять. Так что, фифти-фифти, иногда прям ненавижу всю эту механику. А потом, когда уже все влет, сажусь и просто играю. И знаешь, вот тогда это отлично. Играю, конечно, Шопена, мне нравится, прозрачная такая у него музыка и очень удобная для рук. Ноктюрн до-диез люблю, ну многое. Еще джаз играю. А ты любишь джаз?

Лета кивнула. Вынула из пакета яблоко, протянула Пете и он, тоже кивнув, подхватил его в ладонь. Вертел, подставлял свету, рассказывал, сам увлекаясь, и иногда вдруг останавливался и взглядывал на нее, требуя подтверждения тому, о чем говорил. И она кивала в ответ. Тогда он хрустел, жевал, и снова говорил.

Лета слушала, иногда уплывая в дремоту и, просыпалась, когда мальчик окликал, чуть обиженно:

— Ты не слушаешь, да?

— Слушаю. Устала просто очень, две ночи не спала, перед поездкой.

— Почему?

— У нас почти не платят, в музее. Я реставратором работаю. Так что я дома шью на заказ. А тут ехать надо, значит, нужно все вещи доделать, а то вернусь, получается, через месяц. Вот и трудилась ударно.

— Тебя там муж ждет, да?

Светлое лицо накрывала тень и уползала, потом по скулам чертились серые линии — тени от занавески, и тоже уползали. Лета кивнула.

— Ждет. Я скоро, наверное, уеду к нему совсем. Немного страшно, тут работа, все привычное. А там все заново.

— Ну, он же любит тебя. Да?

Лете стало легко. Будто поезд уже не ехал, летел и она с ним.

— Да. И я его люблю.

— А мне вот нравится, когда все новое. Мы пару раз в год ездим, фестивали, конкурсы.

Лета подумала о мягких, уверенных, красивых родителях. Оба как теплые дубленки, вокруг своего мальчика. Конечно, ему хочется, чтоб сам.

— У тебя получается?

— Да-а-а… Я вот думаю, ну кто я был бы? — он снова вытянул руки и пошевелил длинными пальцами, блеснули ровные зубы в улыбке, — я музыкант, это вот мое.

— Замечательно. Ты молодец.

— И зря говорят, что если не композитор, то фигня, — улыбка исчезла, в голосе прозвучала обида, — хороший исполнитель значит очень много. Ты чего веселишься?

— Никогда не думала, что деление такое — композитор, исполнитель. Мне кажется, композиторов изначально меньше и всегда будет меньше, чем тех, кто их музыку играет. Ну, смотри, ты живой. И пианино, ну, фортепиано, да? Оно настоящее. Не запись. И это совершенно прекрасно. Я бы хотела