Круги ужаса [Жан Рэ] (fb2) читать постранично, страница - 2
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (137) »
Красмуссен курил его. В тайничке лежала поллитровка доброй датской водки. Мармадьюк Пиг допивал ее. От вчерашнего ужина оставалась четверть копченой селедки. Кукелю дожирал ее. Я в гневе замахнулся тряпкой. — Вернитесь на переборку, и я вас сотру. — Нет, — ответили они, продолжая курить, пить и есть. Потом Красмуссен с силой ударил меня хоботом. — За то, что ты наделил меня таким носом, — усмехнулся он. — Ты приставил мне длиннющие ноги! — выкрикнул Мармадьюк Пиг. — Как думаешь, для чего? И дал мне два болезненных пинка. — Если думаешь, что, изобразив меня маленьким уродом, лишил возможности творить зло, то ошибаешься! — проскрипел Кукелю. И плюнул в лицо липкой слюной. — Жалкие меловые карикатуры! — завопил я. Но не смог их стереть. Они осыпали меня ударами, щипали, царапали и плевались… С тех пор они наступают мне на пятки, не расставаясь ни на суше, ни в морях, ни в пустынях, ни в вечных льдах. Они никогда не отвяжутся от меня! Не все тюрьмы материальны; эта троица заключила меня в безграничную темницу пространства и времени, ибо рожденные мыслью, они живут вечной жизнью мысли. Я нарисовал их мелом, веществом всех эпох, чернилом, которое никогда не иссякает в пере Бога. Я начертал мелом круги на стене. Пока они черны и пусты, но не останутся таковыми. Это — огромные иллюминаторы, открывающиеся в рождающийся мир. Рождающиеся миры, как и миры умирающие, наполнены ужасом. Вскоре в каждое из окон заглянет лицо, искаженное страхом перед неведомым. Так рождаются истории — их рассказывают, чтобы насытиться собственным страхом, терзая свои душу и плоть, а потом скормить другим окровавленные объедки варварского и божественного пира. Так в дантовой геенне поступали тени-избранники, приглашенные на кровавое пиршество.
Рука Геца фон Берлихингена
Мы жили тогда в Генте, на улице Хэм, в старом доме, таком громадном, что я боялся заблудиться во время тайных прогулок по запретным для меня этажам. Дом этот существует до сих пор, но в нем царят тишина и забвение, ибо больше некому наполнить его жизнью и любовью. Тут прожило два поколения моряков и путешественников, а так как порт близок, по дому беспрерывно гуляли усиленные гулким эхом подвалов призывы пароходных сирен и глухие шумы безрадостной улицы Хэм. Наша старая служанка Элоди, которая составила свой собственный календарь святых для семейных торжеств и обедов, буквально канонизировала некоторых наших друзей и посетителей, и среди них самым почитаемым был, конечно, мой дорогой дядюшка Франс Петер Квансюис. Этот знаменитый остроумный человек был не моим настоящим дядюшкой, а дальним родственником матери, однако, когда мы звали его дядюшкой, часть его славы как бы падала и на нас. В те дни, когда Элоди насаживала на вертел нежного гуся или поджаривала на слабом огне хлебцы с патокой, он с охотой принимал участие в наших пиршествах, ибо любил вкусно поесть, а также с толком порассуждать о всяческих кушаньях, соусах и приправах. Франс Петер Квансюис прожил двенадцать лет в Германии, женился и после десяти лет счастливой супружеской жизни там же похоронил и жену, и свое счастье. Кроме ревниво хранимых нежных воспоминаний, он вывез из Германии любовь к наукам и книгам, трактат о Гете, прекрасный перевод героико-комической поэмы Захарии, вполне достойной принадлежать по- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (137) »
Последние комментарии
1 день 4 часов назад
1 день 6 часов назад
1 день 21 часов назад
1 день 21 часов назад
2 дней 2 часов назад
2 дней 6 часов назад