ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. Том I [Клайв Баркер] (fb2) читать постранично, страница - 2

смотрят на моего товарища — смесь восторга и отвращения — я начал вспоминать о том, что сделало меня писателем в жанре ужасов, много лет назад. Мне нравилось приобретаемое чувство тяжёлого груза ответственности, осознания того, что мои слова, появляющиеся на бумаге, могут остановить людей от необдуманных шагов. Так же, как это сейчас делает сомнительная привлекательность костюма моего возлюбленного Дэвида. Возможно, слова заставят их задуматься о том, что грань между тем, чего они боятся и от чего получают удовольствие не такая уж широкая, как кажется на первый взгляд.

Рассказ похож на запечатанную капсулу. Внутри него — способом, который не просто понять, пока не пройдёт достаточно времени — содержатся весьма специфические детали жизни автора в тот период, когда рождалось произведение. Это вряд ли применимо к роману: мои крупные вещи достаточно монументальны и пишутся по году и более. Первый набросок же короткого рассказа может появиться за пару дней — чистый и глубокий. В сравнении с ним крупный роман может быть создан с целью примирить существующие противоречия и двусмысленности.

Сейчас я смотрю на мои ранние истории и, почти как фотограф делающий снимки на вечеринке, подмечаю все знаки и символы того, каким я был. Был? Да, был. Я вырос из этих произведений, и я не думаю, что написавший их человек живёт во мне до сих пор. В процессе составления предисловия к десятому юбилейному изданию «Сотканного мира» в прошлом году я подметил ту же вещь: человек, написавший роман, куда-то пропал. Он умер во мне и похоронен во мне. Мы — собственные могильщики; мы живём между надгробий тех, кем мы когда-то были. Будучи в добром здравии мы каждый день празднуем День Мертвых, в процессе которого благодарим за прожитые жизни. А будучи в депрессии, мы мучаемся и скорбим, и хотим превратить прошлое в настоящее. Перечитывая лежащие передо мной истории, я испытывал одновременно оба чувства. Та энергия, что позволяла перу переносить слова на бумагу, что делала фразы точными, а идеи блестящими — всё ушло. Я потерял их создателя давным-давно. Ему нравились фильмы ужасов гораздо больше, чем мне; он возлагал надежды на Голливуд; он был более жизнерадостным, менее стеснительным, обращавшим меньше внимания на критику. Я видел себя, как постановщика шоу уродов, бьющего в барабан, призывающего зрителей полюбоваться коллекцией…

Эта часть моего существа, спустя приличное количество времени, была успешно подавлена. Я покончил с ярмарочными зазываниями и игрой на барабане. Я составил свой каталог излишеств и, в конце концов, полагаю, вырос из коротких штанишек подобных шоу.

Теперь, спустя четырнадцать лет, возвращение к карнавалу было немного странным. В глубине души я понимал, что мне крупно повезло. Я продвигал эти истории в те времена, когда издатели всё ещё шли на определённый риск, публикуя начинающих авторов и их произведения. Ну а в наше время опубликовать подобный сборник новичку попросту невозможно. Возможно потому, что рассказы привлекают гораздо меньше читателей, чем романы. Я пригласил Барбару Бут, моего первого редактора, человека достаточно храброго, чтобы работать с материалом, от которого других редакторов тошнило. И я считаю большой удачей съёмку моего первого фильма, первой части «Восставших из ада», вскоре после публикации. Его успех привлёк людей к моим произведениям гораздо больше, чем я вообще мог рассчитывать.

Оглядываясь назад, я могу назвать это время отправной точкой. Так много вещей, на которые я надеялся, о которых мечтал, воплотились за короткий период. Мои книги опубликованы и собрали положительные отзывы критиков, созданное мной чудовище пугало зрителей с экранов многих стран, люди спрашивали мой автограф и моё мнение.

Теперь всё это кажется таким далёким. Я ещё могу уловить его слабые отзвуки, слушая знакомый фрагмент музыки или отыскивая строчки в одном из произведений и вспоминая о том, как их писал. Перечитывая «Полночный поезд с мясом» в памяти оживает моё первое путешествие в одиночку в Нью-Йоркском метро: по ошибке я заехал в самый конец линии подземки, на мрачную и пустую станцию. Читая «Новое убийство на улице Морг», мою дань уважения величайшему в мире автору ужасов Эдгару Аллану По, я вспоминаю заснеженный Париж, то время, когда мой покойный друг Билл Генри и я оказались отрезанными от внешнего мира в притихшем городе, покой которого не нарушало ни одно движение. Листая страницы «Сына Целлулоида», я снова сижу в отреставрированном кинотеатре в своём родном Ливерпуле, в котором я посмотрел множество фильмов, питавших моё детское воображение. Les Yeux San Visage Франжу, удивительный Onibaba, пышный Kwaidan, визионерские работы Пазолини и бредовые фантазии Феллини. Вновь открывая «Страх», я почти вижу перед собой тех людей из университетских лет, которые послужили прообразом персонажей произведения (сомнительная честь, я полагаю, но так или иначе они оказали своё влияние на меня).

У меня нет ни малейшей теории насчёт