Очень! очень приличная "боярка"! Прочёл все семь книг "запоем". Не уступает качеством сюжета ни Демченко Антону, ни Плотников Сергею, ни Ильину Владимиру. Lena Stol - респект за "открытие" талантливого автора!!!
Написано на уровне детсада. Великий перерожденец и врун. По мановению руки сотня людей поднимается в воздух, а может и тысячи. В кучу собран казачий уклад вольных и реестровых казаков, княжества и рабы. 16 летний князь командует атаманами казачьего войска. Отпускает за откуп врагов, убивших его родителей. ГГ у меня вызывает чувство гадливости. Автор с ГГ развлекает нас текстами казачьих песен. Одновременно обвиняя казаков
подробнее ...
обворовывание своего князя. Читать о всемогущем колдуне и его глупых выходках и рассуждениях просто не интересно.
надо назад, туда, в тот свой кабинет. Но в том-то и дело, что после того кабинета были другие кабинеты, — он знал свое будущее… И тут Осокин сообразил, понял все, понял, почему Лиденцов показался ему таким молодым.
Значит, эти люди в кремовых халатах и есть настоящее, и ему невозможно избавиться от них, вернуться в свой кабинет. Мелкие теплые слезы катились по его щекам. Он ненавидел свою старость, даже в ихнем стимуляторе он не мог увидеть себя молодым; какого-то Лиденцова мог, и свою секретаршу мог, а себя не мог.
Хорошо, что никто не смотрел на него, физики стучали мелом, их занимало — успел или не успел Лиденцов получить вещество со сверхпроводимостью при комнатной температуре.
Туманович в отчаянье тискал свою лысую голову:
— Обрыв на самом решающем месте. Надо же, как в пошлом детективе. На чем остановился Лиденцов?
— Во всяком случае, он обогнал нас, — растерянно сказал Кузин.
— А считалось, что модель предложил Ляхницкий, — сказал Маркин.
— Вернее, ему приписывали, — поправил директор. — Видите, имя Лиденцова вычеркнуто.
Он листал какие-то старые отчеты.
— Братцы, наша-то схема переноса — лиденцовская! — воскликнул Маркин. — Мы сколько с ней мыкались… если бы знать! Но он-то, как он сумел, с тогдашним оборудованием?!
— Он через свою модель. Самыми элементарными средствами, — сказал Туманович. — Самыми первобытными. Как Фарадей. Поразительно!
— Я же вас предупреждал, — сказал директор. — Слишком много тратите.
Все, кроме Кузина, засмеялись.
— Нет, серьезно, — сказал директор. — Наука стала очень жирной. От этого неповоротливой, неизобретательной.
Кузин заявил, что, очевидно, направление работ, избранное им, Кузиным, неверно, оно приведет их в тупик, надо идти с того бока, откуда шел Лиденцов, и пользоваться его молекулой. Потом он признался, что это были нелегкие минуты, он восхищался Лиденцовым и проклинал его.
— Не заметили! Как же мы не заметили такой простой ход? — убивался Маркин.
Кузин знал, какой ценой достигается подобная простота, — но он не стал говорить, он чувствовал себя виноватым.
— Ни черта у нас не осталось, кроме ошибок, — сказал он. — Все наши достижения превратились в ошибки.
Они были смущены и растеряны. Кузину было хуже всех, и все же он не мог удержаться от восторга:
— Ну и сукин сын этот Лиденцов, как он умудрился обогнать нас! Сколько он успел!
— Как будто он подсмотрел наши работы, — сказал кто-то.
Кузин озадаченно пошевелил волосами.
— Это имело бы резон, если бы наши направления совпадали, — совершенно серьезно сказал он. — Однако мы исходили из совсем иных данных.
— Ничего удивительного. Лиденцов стоял у истока, ему было виднее.
…Голоса их доносились к Осокину невнятно, единственное, что он понимал, — быстро растущую уважительность к Лиденцову. Они объясняли Лиденцова, ссылались на Лиденцова, изумлялись Лиденцову, как будто и не было недавних смешков. Фигура Лиденцова росла, обретала авторитет, уже мелькало, как само собой разумеющееся: «критерии Лиденцова», «молекула Лиденцова», «идея Лиденцова».
Осокин подозвал директора, наиболее из них понятного, и спросил о памятнике. Директор успокоил его: памятник, конечно, преувеличение. А в таких делах преувеличение вредно: когда замечают преувеличение, то начинают подозревать и истину… Но тут его перебили: дело, конечно, не в памятнике, однако, если подтвердится насчет модели молекулы и если найдутся последние работы Лиденцова, то они войдут в историю физики.
— Мало ли кому памятники ставят! — выкрикнул Лева Туманович.
Осокин запоминающе осмотрел этого лысого юнца:
— Кого вы имеете в виду?
И все строго покачали головами, а директор отобрал у Левы мел.
— Господи, при чем тут памятник? — удивился Кузин. — Кого интересует памятник?
— Товарища Осокина интересует, Матвея Евсеевича! — крикнул Лева. — Это он настаивает.
Тогда Осокин начал выпрямляться в кресле.
— Наоборот! — сказал он. — Как раз в другом смысле. — И достал фотографию. На этот раз фотографию взял Кузин и надолго замер над ней, грызя ноготь. Как во сне, он сделал несколько шагов, волосы на голове его зашевелились.
— Магнит! — вздрагивающим голосом произнес он.
Его обступили, нависли над фотографией.
— Непроницаемый… вытесняет… диамагнетизм!.. Отрицательная проницаемость! — выпаливал Кузин.
— Теперь ясно: поддерживается своим полем.
— Магнитная подушка.
— Какая красота!
Фигура Лиденцова висела перед ними в воздухе без постамента, и они начинали понимать все, что с этим связано, и блаженствовали.
Кузин подбежал к Осокину:
— Вы не обратили внимания, Матвей Евсеевич, из чего был сделан круг, который на земле? Материал блестел? А низ фигуры? — Кузин умоляюще засматривал в лицо Осокину. — Пожалуйста, Матвей Евсеевич, дорогой, припомните.
— Не заметил, — машинально ответил Осокин и тут же опомнился, отшатнулся. — Не было никакого
Последние комментарии
1 день 19 часов назад
1 день 19 часов назад
1 день 20 часов назад
2 дней 8 часов назад
2 дней 8 часов назад
2 дней 8 часов назад