Третий гость [Бруно Травен] (fb2) читать постранично, страница - 3

пресвятой девы.

— Так умоляю тебя, мой добрый сосед, дай уж мне половину грудки твоего индюка. Целиком она тебе ведь все равно ни к чему!

— О дорогой мой пилигрим! — торжественно заговорил Макарио, словно бы обращался к архиепископу, которого никогда не видел и знать не знал, но почитал величайшим из великих на земле. — Пожалуйста, пойми меня. Этот индюк дан мне целиком. И если я кому-нибудь отдам хоть крохотный, не больше ноготка, кусочек, это уже будет не целый индюк. По целому индюку тосковал я всю жизнь, и если теперь, после того, как я заполучил его, не воспользуюсь им, это разобьет счастье моей доброй, любящей жены, которая от всего отказывалась, чтобы сделать мне такой богатый подарок. Поэтому заклинаю, мой господин и учитель, пойми мои чувства, молю тебя, пойми бедного грешника!

Путник взглянул на Макарио и сказал ему:

— Я понимаю тебя, Макарио, мой брат и добрый сосед, я понимаю тебя очень хорошо. Будь благословен во веки веков и ешь с миром своего индюка. А теперь я пойду, и когда в деревне буду проходить мимо твоей хижины, благословлю твою добрую жену и всех твоих детей. Прощай!

Макарио провожал путника взглядом до тех пор, пока мог его видеть, потом покачал головой и сказал про себя:

— Очень жалко мне его. Он такой усталый и голодный. Но я же просто не мог иначе.

Поспешно схватился он за ножку птицы, чтобы отделить ее от тушки, и, наконец, начать вожделенный пир, и тут снова увидел перед собою пару ног. Они были обуты в старомодные сандалии, и Макарио подумалось, что это, наверно, какой-нибудь чужеземец из дальних стран. Потому что никогда прежде не приходилось ему видать таких сандалий.

Он поднял глаза и увидел перед собой самое голодное лицо, какое только можно представить. Незнакомец опирался на длинный посох. На лице его не было кожи, оно состояло только из костей. Из костей, лишенных плоти, были также и руки и ноги нового гостя. Его глаза казались черными дырами, глубоко просверленными в черепе. Во рту виднелись два ряда крепких зубов, а губ не было вовсе.

Одет был странный посетитель в вылинявшую голубовато-белую хламиду. На изрядно потрепанном поясе, перехватывающем одеяние чужестранца, болталась на обрывке веревки поцарапанная коробка красного дерева, в которой внятно тикали часы. И эта коробка на поясе вместо песочных часов сначала сбила Макарио с толку. Поэтому он не сразу узнал нового гостя.

Тут чужеземец начал говорить. Голос его походил на стук палки о палку.

— Я очень, очень голоден, кум, очень голоден!

— Правду ты говоришь, я это по тебе вижу, кум, — согласился Макарио, изрядно напуганный ужасным обликом чужеземца.

— Так как ты сам видишь это и ничуть не сомневаешься в том, что я нуждаюсь в пропитании, то, мой дорогой, хоть ножку индюка ты не пожалеешь отдать мне?

Макарио испустил вопль отчаяния, сцепил и беспомощно заломил руки.

— Ну ладно, — сказал он, наконец, голосом, дрожащим от печали, — где уж смертному тягаться с судьбой? Ничего не поделаешь. Она меня все-таки скрутила. Ну, ладно, кум, чего уж тут, отращивай себе брюхо! Половина индюка твоя — и ешь на здоровье!

— О, вот это славно, кум! — сказал Голодный, сел на землю против Макарио и сделал такое движение челюстями, словно попытался ухмыльнуться или засмеяться.

— Я сейчас разделю птицу пополам, — сказал Макарио. Он очень торопился, опасаясь, что может внезапно появиться еще какой-нибудь посетитель и сократить его долю на целую треть. — Отвернись, пока я буду разрезать индюка. Потом я положу между половинами топор, и ты скажешь, какую хочешь — ту, что около рукоятки, или ту, что около лезвия. Согласен, Костлявый?

— Вполне, кум.

Так они вместе пировали. И славный это был пир, приправленный умными речами гостя и веселым смехом хозяина.

— Как это получилось, — спросил гость, обгладывая крепкими зубами индюшачье крылышко, — что ты мне уступил даже половину своего индюка, в то время как незадолго до того дьяволу и богу отказал в гораздо меньшей порции жаркого?

— Ну, ладно, — решился Макарио, — я тебе сознаюсь. По чести сказать, кум, когда я тебя вот так увидел перед собою, мне тут же стало ясно, что у меня вряд ли осталось веку полакомиться хоть ножкой. Не говоря уж о целом индюке. Тут я подумал: «Пока он ест, я тоже буду есть», — и разделил индюка пополам.

Гость уставился на хозяина своими бездонными глазницами с превеликим изумлением. Потом он осклабился и разразился искренним хохотом, который звучал так, будто палкой барабанили по пустому бочонку.

— Клянусь великим Юпитером, кум, ты — светлая голова и большой хитрец! Давненько я не встречал человека, который бы оказывался таким умным и находчивым, когда бьет его последний час. Воистину ты заслуживаешь, чтобы я избрал тебя для одной маленькой должности, которая внесет некоторое развлечение в мое одинокое существование.

— Что же это, кум? Что ты сделаешь? О, пожалуйста, ваша милость, не делайте меня вашим подручным! Только не это…

— В подручном я не нуждаюсь и никогда еще