Исконный обитатель [Адам Нэвилл] (fb2) читать постранично, страница - 2

колодца,  генератор заправлять мазутом и готовить свежепойманную рыбу на дровяной печи.  Все очень просто. Я планирую проводить вечера возле костра за чтением книг,  Генри. Для начала беру полное собрание сочинений Диккенса и Толстого. Так что полагаю,  общаться будем через письма".

Генри  - не тот человек, который станет губить оптимизм друга, но когда Аттертон  озвучил свои планы по изоляции себя в глуши чужой страны, он был наполнен  учительским подозрением, что продумано далеко не все.

"Я  хочу снова пройти испытание, Генри. Настоящее испытание". Так, по сути, и  было, но не в том виде, в каком он ожидал.

***

Итак,  в начале августа отважившийся жить в дикой глуши Аттертон в сопровождении  большой коллекции книг и нескольких ящиков с теплой одеждой, оставил Генри,  возложив на него задачу проверять его холостяцкую квартиру в Челси, время от  времени спуская воду в унитазе, и вести в его отсутствие кое-какие дела. А  ближе к концу августа началась их переписка. Но их общение быстро свернуло с  намеченного курса.

Остаток  лета и большую часть осени я провел за границей, но по возвращении мы с Генри  возобновили нашу традицию под названием "Первая пятница месяца". Однако  мой дорогой друг сильно изменился. По его просьбе мы заняли столик рядом с  кухнями клубной столовой, а не наши обычные места с видом на Грин-парк. За  обедом Генри также проявлял все признаки высокого возбуждения, которое лишь  частично унялось, когда сотрудники клуба задвинули шторы.

"Говорю  тебе, я устал от чертовых деревьев на сильном ветру, - сказал он, отметая мое  предложение прогуляться вдоль Мэлла. Вместо этого мы удалились в библиотеку с  графином брэнди, где он пообещал объяснить свое настроение и посвятить меня в летние  события, послужившие причиной его дискомфорта. Сразу же стало очевидно, что, по  уже заведенной традиции, единственной темой разговора должен был быть Аттертон,  или "Бедный Аттертон", как Генри сейчас его называл. Только на этот  раз история, рассказанная Генри, отличалась от любой другой, слышанной мной. И определенно  повлияла на мое решение взять такси до дома в Найтсбридж, забыв об обычной  прогулке домой вдоль зеленого периметра Гайд-парка.

"Я  хорошо понимаю желание утонченного человека уединиться в природной среде. И  даже его стремление к историческому образу жизни. Но я боялся, что дефицит, или  в случае с Аттертоном, полное отсутствие общества, приведет к избытку  внутреннего диалога, что закончится лишь полным уходом в себя. И за время нашей  короткой переписки выяснилось, что именно это и постигло беднягу.

От  него было три письма, и лишь первое содержало какой-то след первоначального  энтузиазма по поводу его шведского предприятия. Возможно, я склонен  недооценивать моего товарища, но вовсе не выбор припасов, добыча топлива,  работа генератора или способность ориентироваться на местности доставили ему  неприятности. Наоборот, за вторую неделю его нахождения там, он убрал со своего  дома жуткое украшение из лошадиных подков, перекрасил его в традиционный для  той местности темно-красный свет и заменил шифер на крыше с энтузиазмом,  достойным скаута, пошедшего в поход. В светлые ночи он путешествовал, начал  ловить рыбу в местных водах и дочитал "Холодный дом" и "Крошку  Доррит" Диккенса.

Но  прочитав второе письмо, я не мог избавиться от подозрения, что Аттертон начал  испытывать дискомфорт в окружающей его среде. Долина - находящаяся в  северо-восточной части провинции Емтланд и достигавшая не более двадцати  километров в поперечнике - была полностью отрезана от внешнего мира. Я хочу  сказать, что в этом то и был весь смысл его отъезда туда. Но немногочисленное,  в основном пожилое население местности, казалось, проявляло сознательное  упрямство, оставаясь оторванным от современной Швеции.

Несмотря  на невероятную красоту земли и обилие диких животных, Аттертон верил, что  местное население категорически против туризма. Шведский у Аттертона был почти  на нуле, а местный английский был нетипично беден для Скандинавии. Поэтому тот  маленький контакт, который он имел с ближайшими соседями, во время своих  прогулок до границы долины, был единственным. И Аттертон счел его совершенно  неудовлетворительным. Люди там либо посещали какую-то протестантскую секту с  фанатичным уклоном, либо до степени абсурда почитали какие-то фольклорные  традиции. Они проводили слишком много времени в церкви. И любое здание, ограда  или ворота, на которые он натыкался в своих странствиях, были украшены  железными подковами.

И  более того, они будто испытывали по поводу него беспокойство. Опасались не его,  а за него. И он чувствовал это. Пару раз, в универмаге и на почте, до которых  ему приходилось ходить по