В конце зимы [Энвер Джолумбетов] (fb2) читать постранично, страница - 2
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (23) »
расплата: ушли от него самого, если похуже чего не случилось. И это «похуже», чему он склонен был придавать особый, безысходный смысл, пугало его гораздо больше, чем если бы от него просто ушли. «Дурак! — ругал он себя еще и за то, что завернул в управление. — Надо было сразу же ехать домой! Сразу! На кой черт тебе эта контора!» И его мелкие зеленовато-карие глазки, глубоко посаженные на широкоскулом лице, начинали с затаенной тревогой блуждать по сторонам, точно ища хотя бы какой-нибудь, хотя бы самой ничтожной поддержки извне. Вдруг, на фоне быстро вырастающего впереди фасада центрального универмага, у самых его дверей, сквозь оживленное мельтешение народа, он увидел цветы, — целые ряды цветов, — под заваленными снегом навесами, закутанные в целлофан, они ярко и разнообразно пестрели из всевозможных горшочков и ведер.
— Тормози! — чуть ли не вскрикнул он.
Однако по давней, застарелой привычке не приезжать из командировок с пустыми руками, в первую очередь забежал в магазин. Потолкавшись в отделе игрушек, купил для дочери куклу, большую, белокурую, с сиреневыми бантами и умеющую вякать, полагая, что лучшего подарка для девочки и не найти. Затем вышел и… встал у прилавков как вкопанный. Недоуменно уставился на коробку в руке, красочно разрисованную и перевязанную голубенькой газовой ленточкой, как он сам попросил. И сердце его тоскливо сжалось. Зачем он ее взял?..
Между тем, покуда он топтался перед одним из навесов, водитель его такси, видимо, и сам куда-то спешивший, сдал машину немного назад, поближе к клиенту, и просигналил.
— Сейчас, сейчас! — обернулся Важенин, торопливо расплачиваясь за букетик гвоздик, сунутых ему какой-то бабулей, и, вприпрыжку, увертываясь от столкновения со снующими у выхода из универмага прохожими, кинулся к дверце.
Большое, розовое, благодушное лицо таксиста засияло в улыбке.
— Счастливая, — протянул он, трогаясь и выглядывая дорогу за стоящей впереди малолитражкой.
— Кто? — не понял Важенин.
— Кто-кто! Мне почем знать! Жена, наверное, — раз цветы… А может, еще кто-нибудь, а? — И, недвусмысленно покосившись, озорно рассыпался смехом.
Ступая мягко и неслышно, настороженно, как вор, как охотник, подбирающийся к добыче, заходил он к себе домой. Будто бы от того, как он войдет, что-нибудь могло измениться. Задержавшись в проходе между кухней и жилой комнатой, открыв себе таким образом доступ для одновременного обозрения всей квартиры и никого не обнаружив, он постоял с минуту, как бы размышляя, что делать дальше, и проследовал в комнату. «Так и есть», — буркнул он, сваливая из рук на пыльную поверхность стола коробку с куклой, цветы и загрохотавшую по полировке связку ключей на брелоке. Затем, не раскрывая, запихал сумку в шифоньер. Снова встал у стола. Совершенно не ощутил, как это бывало прежде после продолжительного отсутствия, прелести и отрады родного очага…
Большие электронные часы в продолговатом футляре мерно и едва уловимо отсчитывали время. Налет нетронутой пыли лежал на всем: на мебели, на полу, на подоконнике. Когда-то в эту непритязательную однокомнатную квартирку, оставшуюся ему после матери, где каждая вещь еще сохраняла печать прикосновения ее рук, он привел новой хозяйкой свою Елену. То были трудные дни, какие-то, может, неправильные. С одной стороны — внезапная кончина родительницы, обряд похорон, траурная процессия, хотя и прошло уже достаточно месяцев, все еще явственно держались перед его внутренним взором и угнетали, сдавливали ему сердце, с другой — его окружали заботы жены, ее восторги, ее радости по поводу их уютного «гнездышка», далеко идущие планы. Жизнь постепенно налаживалась. Родилась дочка. Он уезжал в командировки, уже тосковал по своим, уже, кроме них, ему никого и ничего было не надо… А как он когда-то любил возвращаться! Летел сюда словно на крыльях! Знал, что его любят, ждут два самых дорогих ему человека… Теперь их нет.
Но удивительно, обнаружив лишь самую малость из гардероба жены и дочери, видимо, оставленную за ненадобностью, да кучу старых игрушек в кладовке, понемногу он успокоился: понял, что они живы и здравствуют, просто они куда-то ушли от него, а возможно, что и — к кому-то. Однако с облегчением пришла и досада, и обида на то, что ему предпочли кого-то другого. И становилось любопытно, кто же это такой, сманивший его жену, и чем же он может быть лучше его. Неужели же внешностью? — думал он, подсознательно уже предугадывая, что так оно и есть, сознавая, что сам-то он на красавчика как раз и не тянет. Но ведь это же не повод, чтобы семью разрушать! — не хотел он сдаваться. — Должно же быть что-то еще! И притом очень весомое!.. Быть может — деньги? Да нет, это глупо. Тому, что зарабатывает он, Важенин, позавидует и академик. Так что же тогда?.. Любовь?..
Через секунду он уже сумасшедше хохотал, удивляясь тому, что мог упустить из виду такую простую и извечную истину и размышлять, и, вероятно, с очень умным выражением на лице, о каких-то там
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (23) »
Последние комментарии