Жизнь по вертикали [Ирина Леонова] (fb2) читать постранично, страница - 2

Ленинграда.

Мама собирает самое ценное, и они отправляются в теплушках в даль­ние странствия. Конечным пунктом их пребывания становится далекий город Ленинск-Кузнецкий Кемеровской области. (Ленинск-Кузнецкий — город [с 1925 г., ранее, в 1922—1925 гг. Ленино, в 1763—1922 гг. Кольчугино] в России, административный центр. Основное богатство города — уголь, запасы кото­рого исчисляются миллиардами тонн.)

Людей высаживали просто на платформу, и местные жители подходили и разбирали эвакуированных в свои семьи.

«...И вот мы остались на перроне вдвоем, никто к нам не подошел, и так мне почему-то горько стало, что я почувствовала, как глаза наполняются слезами».

Вот мимо этих глаз не смогла пройти их благоде­тельница — тетя Наташа, которая уже собиралась воз­вращаться домой.

«Смотрю, стоишь ты, такая худенькая, а в огром­ных глазах такая недетская печаль, что сердце у меня в груди похолодело».

Ощущение от города осталось, как от большой деревни, так как жили пер­вое время почему-то в зем­лянке, потом перебрались в дом. Возле землянки росла ягода, похожая на чернику, со странным ругательным названием, но очень вкусная. Еще появился новый друг — собака по кличке Букет. Тетя Наташа подарила суконную куртку с большими накладными кармана­ми, и надев ее на легкое платьице, Лариса вместе с другими ребятишками весело каталась с горок. Это занятие очень хорошо запомнилось еще тем, что не было теплых штанишек, и голая попка девчушки леденела в первую очередь.

Евгения Адольфовна устроилась на мясокомбинат, и на Новый год руковод­ство предприятия устроило для детей работников праздник.

И вот тогда состоялся первый дебют юной актрисы.

Представляете, стоит маленькая худенькая девчушка и читает стихотворение Твардовского «Исповедь танкиста».

Чтобы понять, почему все слушатели плакали, привожу это замечательное стихотворение полностью.

Был трудный бой. Все нынче как спросонку.

И только не могу себе простить:

Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,

Но как зовут, забыл его спросить...

Лет десяти-двенадцати, бедовый,

Из тех, что главарями у детей,

Из тех, что в городишках прифронтовых

Встречают нас как дорогих гостей.

Машину обступают на стоянках,

Таскать им воду ведрами не труд.

Выносят мыло с полотенцем к танку

И сливы недозрелые суют.

Шел бой за улицу, огонь врага был страшен.

Мы прорывались к площади вперед.

А он гвоздит — не выглянуть из башен.

И черт его поймет, откуда бьет?

Тут угадай-ка, за каким домишком

Он примостился: столько всяких дыр...

И вдруг к машине подбежал парнишка:

«Товарищ командир, товарищ командир,

Я знаю, где их пушка, я разведал,

Я подползал, они вон там, в саду!» —

«Да где же, где?» — «А дайте я поеду

На танке с вами, прямо приведу!»

«Что ж, бой не ждет, влезай сюда, дружище!»

И вот мы катим к месту вчетвером.

Стоит парнишка, мины, пули свищут,

И только рубашонка пузырем.

Подъехали. «Вот здесь». И с разворота

Заходим в тыл и полный газ даем,

И эту пушку заодно с расчетом

Мы вмяли в рыхлый, жирный чернозем.

Я вытер пот, душила гарь и копоть.

От дома к дому шел большой пожар.

И, помню, я сказал: «Спасибо, хлопец!» —

И руку как товарищу пожал.

Был трудный бой. Все нынче как спросонку.

И только не могу себе простить:

Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,

Но как зовут, забыл его спросить.

«Все женщины плакали, а директор взяла меня на руки и подарила мне кот­лету. Ее вкус и запах я запомнила на всю жизнь».

Спустя сорок лет на одном из творческих вечеров Ларисы Лужиной это же стихотворение прочтет ее внук Матвей, и у зрителей реакция будет та же. Видно, дети и война несовместимы в мирозданье, даже тогда, когда речь идет только о творчестве.

Наступила весна 1945 года, и Евгения Лужина решила возвратиться в родной город.

Ехали назад опять в теплушках, сидя на полу. У всех имелись узелки, кроме них. В первые дни по приезде в Ленинск-Кузнецк Лужиных обворовали. Унесли все: платья, белье, пальто, а главное — сахар, тогда это было печально, а сейчас обидно. Лариса Анатольевна четко помнит, как ранним утром распахнулась дверь теплушки и в солнечных лучах возник силуэт молоденького солдатика, который как закричит:

— Бабоньки, до Ленинграда осталось сорок километров!

«Находившиеся в вагоне женщины заволновались. Стали переодеваться, краситься, расчесываться. А мы с мамой как сидели на полу, так и не пошевели­лись, у нас же не